Роберт завел машину во двор и еще несколько минут не выходил, обдумывая свою речь, подбирая слова, которые убедили бы ее, что все не напрасно. Пока ехал, его переполняло счастье. Все внутри пело, ликовало. Он даже два раза останавливал свой старенький Форд, чтобы бережно переложить, хоть это и не требовалось, свое сокровище на заднем сиденье. И теперь, хоть счастье еще трепетало в каждой клетке, легкое беспокойство, что же она скажет на этот раз, слегка омрачало торжественность ситуации и всего его внутреннего состояния.
Эх! Не понимала его Елена. Умная, красивая, талантливая. И далекая. Почти недосягаемая. Он мог часами наблюдать, как она пишет свои легкие, воздушные картины. Или, читает, сидя в качалке на террасе. Иногда повернет голову в его сторону, скользнет по нему рассеянным взглядом, но, явно, не видит. Потом, вдруг, узнавая, улыбнется, засветится. И ему сразу же хочется подбежать, сгрести в охапку, прижать, вжать и целовать, целовать. Но, уже через минуту она далеко, и у него возникает невосполнимое чувство потери.
Иногда Роберт чувствовал с ней себя неотесанным мальчишкой, хоть и был старше на восемь лет. Боялся сказать глупость. Стеснялся своего уже не молодого тела. Боялся ее потерять. Он любил ее. И никак не мог понять, что же испытывает к нему она. То она грустила, и он не мог смотреть в ее полные слез глаза, чувствуя себя виноватым. То становилась нежна и заботлива, а он видел наигранность. И от этого становилось только тяжелей. Его мучили мысли, и он никак не мог от них избавиться, что она вышла за него по расчету, как за спасительную соломинку.
Но, он был совсем не богат. Все его богатство – дом, за который еще лет двадцать выплачивать, старенький Форд да минуса в банке. Была неплохая работа, которая позволяла жить, пара друзей и двое детей от первого брака. С друзьями виделся все реже, а дети повзрослели, отдалились и навещали не чаще, чем того хотелось бы. Единственная радость – его страсть особого свойства и Елена. Но, с ней было так не просто. Было ощущение, что она чувствовала себя в гостях. Вот побудет еще немного и улетит в свои дальние дали. Впрочем, он понимал, в этом есть доля его вины. Она считала Роберта чудаком и собирателем ненужного хлама. Делала попытки доказать бесполезность и пагубность этого странного хобби. Но, поняв, что его увлечение носит оттенок какой-то болезненной страсти, против которой она бессильна, стала все больше отдаляться и замыкаться в себе. И он понимал ее. Но не мог остановиться.
А началось это лет семь назад. Нет, раньше. Десять. Когда он решил купить дом. В принципе, можно было снять и квартиру. Но ему страстно хотелось именно дом.
Роберт долго ездил, выбирал. Все было стандартное, трафаретное, безликое. Потеряв надежду и решив брать, что попадется, он вдруг наткнулся вдали от города, почти у самого моря, на спрятанный в буйных зарослях, внешне ничем не выдающийся, но, какой-то очень притягательный старый дом, которому было, без малого, двести лет.
Внутри - настоящая сказка! Деревянные полы, потолки, лестница на второй этаж, большие, светлые окна, укромные ниши, спрятанные от глаз, камин. Чувствовалось, что современные мастера слегка прошлись здесь тихой поступью, но, в общем, вся атмосфера дома говорила о его настоящем возрасте.
И так Роберту стало хорошо, так все знакомо, будто прожил здесь всю свою жизнь. Не раздумывая, он взял ссуду и заселился с женой и двумя, еще маленькими, детьми. То ли жену дом раздражал, то ли не заладилось уже давно, но, прожив в нем два года, она забрала детей и ушла. В новую жизнь.
Первое время, чтобы заполнить одиночество, Роберт садился за руль и ехал в неизвестном направлении без всякой цели. Однажды, остановился перекусить в придорожном кафе. Здесь же оказался магазинчик с подержанными вещами. На полках приютилось множество интересных безделушек. Одни были обыкновенными, на которых не останавливался взгляд. Но были и уникальные, которые не найдешь в современных магазинах. Детские фарфоровые фигурки, миниатюрные стройные красавицы в старинных нарядах, причудливые светильники, тончайшие тарелки, расписанные вручную и множество других удивительных вещиц, от которых захватывало дух и от которых веяло тайной и стариной.
В тот раз он смог купить только спящего фарфорового мальчика, поджавшего ноги к животу. Вся его поза была настолько натуральна, пухлые щеки и приоткрытый рот были настолько живыми, что у Роберта защемило в груди, и задрожали руки. Он поставил мальчика на столик у своей кровати и каждый раз засыпая, любовно гладил пальцем по фарфоровым кудрям, по изогнутой белоснежной спине.
С тех пор Роберт стал часто заезжать в знакомый магазинчик. Затем обнаружил и другие. И покупал, покупал. Конечно, не все подряд. Только то, перед чем не мог устоять. Статуэтки, шкатулки, посуду, подсвечники, картины. Среди совершенно никчемных он безошибочно, интуитивно обнаруживал ценные, эксклюзивные вещи. Привозил домой, распаковывал, любовался и снова запаковывал. В коробки, пакеты, ящики. Если нужно, он всегда мог их увидеть. Главное, они были там, где должны - в своем доме.
Когда Роберт познакомился с Еленой, его охватил такой же щемящий восторг и такое же непреодолимое желание иметь ее у себя. Как спящего мальчика. Как картины. Как дом. Она была красива, но не более, чем другие. Но что-то в повороте головы, в темных волосах, блестящей волной переливающихся на плечи, в настороженном взгляде серо-зеленых глаз настолько завораживало и казалось до боли знакомым, родным, что он любой ценой решил ее заполучить.
Дом Елене понравился сразу. Она порхала в нем мотыльком. Пыталась создать уют. Занавесочки, скатерти, салфеточки. Но многочисленные ящики, коробки портили всю картину. Ее попытки что-то выудить оттуда были сразу пресечены.
- Ты, конечно, можешь все посмотреть. - Сказал Роберт. - Но это - наш с тобой капитал. Когда-нибудь позовем оценщика и откроем свой магазин.
Эти слова вырвались сами собой. До этого и мысли не было, что все это можно продать. А что? Неплохая идея. Но, внутри, Роберт с усмешкой осознавал, что этого не может быть никогда. Как говорится, потом и кровью. Столькими, сложенными в года, минутами трепета, ликующей радостью от обладания тем, чего нет ни у кого, он не станет разбрасываться. Тем более, продавать. Счастье не продается.
Но, пусть Елена думает, что когда-нибудь… Как только у него появится больше времени… Когда он еще немного прикупит… Ведь, для полноценного магазина этого так мало.
И хоть, Роберт возбужденно рассказывал о предстоящих переменах, показывал картинки далекого, безбедного, их общего будущего, похоже, она не загорелась перспективой стоять за прилавком, а была рассеяна и задумчива.
Теперь, когда, наконец, обрисована конечная цель, Роберт чуть ли не каждый день, по пути с работы, стал привозить что-то новенькое. Все свободное пространство заполнялось коробками, ящиками. Упаковки, свертки лежали на подоконниках, в нишах, на шкафах. Пузатые сумки жались друг к другу под столами и на проходах. Дом, казалось, тихо постанывал от удушья и распиравших его вещей. Редко приезжавшие дети с трудом добирались, преодолевая препятствия, до своих кроватей. Друзья и вовсе перестали бывать. Елена уже даже не пыталась наводить порядок. Все чаще закрывалась в своей мастерской и все дальше отдалялась.
Роберт сидел в машине, положив голову на спинку сиденья и наблюдал за кружащимися в танце снежинками. Каждая танцевала свою партию, но, при этом, точно повторяли друг дружку. Они касались стекла, иногда приклеивались. И тогда казалось, они смотрят на него и что-то пытаются сказать. Шевелят губами. И он слышит: «Роберт! Роберт!»
Стало совсем темно. Так темно, что он перестал видеть и снежинки, и салон, и собственную руку, сжимающую руль. Его тело, казалось, сжалось в тиски и зависло в пугающем мраке. Вдруг, где-то в глубине замерцал слабый огонек. Все ближе и ближе. Это же его камин! Он у себя дома. Но, что это?! Все его богатство- статуэтки, картины, светильники, посуда, - стоят не в ящиках, а разбросаны по полу, свалены друг на друга, перемешаны, перетасованы! Кто это сделал?! Елена?! И где она?
- Елена! – закричал шепотом.
Шкаф открыт. Ее вещей нет.
- Елена!!! – Горло сдавило. Не хватало воздуха. Бросился к окну, но не смог перебраться через наваленную гору самых разнообразных предметов.
И вдруг, все зашевелилось. С картин медленно, приподнимая подолы длинных платьев, выходят бледные красавицы. Через рамы, с дрожащими ноздрями, перепрыгивают вороные жеребцы. Бокалы, светильники, расписанные великими умельцами, тарелки, милые его сердцу, фарфоровые статуэтки, - все сплоченными рядами двигались на него. Сами собой открывались музыкальные шкатулки, и каждая надрывалась своей мелодией.
В этом было что-то кошмарное. Роберт попытался отступить к спасительной двери, но споткнулся о скрученный рулон, который шевелился, извивался и пытался опутать его ноги. «Этого не может быть! Я сплю!» - Кричало его сознание. Припертый к стенке и беззвучно крича, он почувствовал на себе множество холодных щупальц, которые давили, душили, терзали.
Весь в испарине, тяжело дыша, открыл глаза. Фу ты! Приснилось.
- Роберт! Роберт! – Услышал где-то в глубине дома.
Измученный, нехотя опустил ноги в мягкие тапочки. Слегка удивившись, заметил, что все вокруг, коренным образом, изменилось. Будто, и комната та же, но, все же, иная. Обстановка, мебель и даже дух, были другими. Добротными, изысканными. И очень старинными. Массивная кровать, боковинки и изголовье которой оббиты лиловой парчой. Та же драпировка была у роскошного прямоугольного навеса, который начинался от потолка и шел вдоль всей линии кровати.
На окнах – тяжелые бархатные шторы. Посреди комнаты – стол-консоль с фигурной резьбой по периметру. У стены – диван с вертикальной спинкой и расширенными, резными подлокотниками, переходящими в передние ножки. Зеркала в золоченых рамах, расширяющие пространство. Картины. Все, будто, непостижимым образом, выплыло из глубины веков. Но, он точно знал, что имеет к этому непосредственное отношение. Роберт был у себя дома.
Из глубины комнат услышал слегка шаркающие, но быстрые, приближающиеся шаги и тот же старческий голос – «Роберт! Роберт!» Дверь распахнулась, и он увидел странного господина, который на ходу, порывисто освобождал от обернутой в бумагу картину.
- Ты посмотри! Ты только посмотри на нее! Ты не представляешь, что я пережил, когда ее чуть не увели у меня из-под носа! – Кричал старик.
Как и все вокруг, он выглядел необычно. Седые волосы, собраны на затылке жидким хвостиком. Белая рубашка с высоким воротом, короткий, зеленого бархата, жакет, отдающие блеском, обтягивающие штаны по колено, высокие шерстяные гольфы в поперечную полоску и коричневые,с большой металлической пряжкой и тупым, приподнятым носком туфли. Его глаза и все гладко выбритое, разгоряченное лицо излучали восторг и полное счастье. А так же, желание немедленно им поделиться.
Роберт со снисходительной улыбкой наблюдал за этим старомодным незнакомцем, который, он точно знал, являлся его отцом.
«Да, он пустит нас когда-нибудь по миру». – Равнодушно подумал он.
- Ну, что там у тебя? Показывай.
Он принял из дрожащих рук картину.
- Ну не чудо ли? – Восклицал старик. – Ты только посмотри на эти глаза! А рот! Шея! Художник – какой-то русский. Маковский, кажется. Но, каков мастер! – Чуть помолчав и уже гораздо тише – Мне, конечно, пришлось выложить за нее порядочную сумму. Но, это того стоило. Ты не находишь?
Портрет девушки. Не прислушиваясь к длинной череде ненужных слов, Роберт вглядывался в это юное, но уже, почему-то, грустное лицо. Огромные, серые, с зелеными вкраплениями глаза, казалось, встретились с ним взглядом и, так же, как он, изучали, осматривали, проникали.
Он не мог от нее оторваться. В душе, в голове, в каждой его клетке росло ощущение чего-то очень важного. Чего-то, постоянно ускользавшего, но, вдруг, именно сейчас, открывшегося и ставшего таким понятным и очевидным.
Елена! Имя прозвучало выстрелом в висках. Роберт открыл глаза. Это был сон. Но, какой?! И сон ли?
Он перегнулся к заднему сиденью, достал обернутую в газеты картину. Легко, будто, сбросив тяжесть давивших лет, вышел из машины и взбежал по ступенькам дома.
Она сидела у мольберта, колдуя над красками. Увидев его, вытерла руки о фартук, напоминавший разноцветную палитру и, с сияющим лицом, поддалась к нему. Но, увидев, что он разворачивает картину, потускнела и, будто, сразу осунулась.
- Посмотри. – Сказал Роберт.
- Вижу. Это Маковский. Портрет девушки.
- А ты не находишь, что она – точная твоя копия?
Елена задумчиво разглядывала картину. Брови ее чуть дрогнули. Глаза удивленно и недоверчиво скользили по полотну.
- Что-то есть, возможно. Но… – Она растерянно посмотрела на Роберта.
Он опустился перед ней на колени, взял ее ладошки в свои и стал целовать перепачканные краской пальцы.
- Я все понял, Елена. Весь мой путь – это путь к тебе. Я полюбил тебя, даже не подозревая о твоем существовании. Возможно, много веков назад. А все эти игрушки, которые я маниакально собирал, были, всего лишь, булыжниками, которыми я вымащивал свою колею.
Она высвободила одну руку,дотронулась до слезинки, скользившей по его щеке и прошептала
- Хочется верить.
Всю последующую неделю Роберт вывозил накопившееся добро. Выставил на аукцион, распихал по комиссионкам, раздал друзьям.Оставил лишь спящего мальчика. Дом сразу, будто, стал выше, светлей. Ну, зачем ему этот старый хлам? У него есть все, что ему нужно - его главное и единственное сокровище. Елена.
Засидевшись допоздна за разборкой бумаг, Роберт стал осторожно укладываться возле уснувшей жены. Потянулся к выключателю, и тут его взгляд упал на фарфоровую статуэтку, сверкавшую белизной под лучами светильника.Не удержавшись,он опустил руку и провел пальцем по изогнутой спинке, пухлой ножке, подтянутой к животу, кудрям, разметавшимся по руке, на которой покоилась головка.
- Спи, малыш. - Прошептал Роберт.
Веки мальчика чуть дрогнули, губы причмокнули, и, прерывисто вздохнув, он повернулся на другой бок.