– Дорогой ты мой человек! – громогласно восклицает Иван Петрович и, сунув букет и коробку с подарком юбиляру, заключает его в объятия, несмотря на мешающие и препятствующие такому действу предметы (коробка, хотя и длинная, и узкая, но упирается обоим в животы, а цветы опасно сплющиваются с двух сторон). – Поздравляю! С 80-летием тебя!
– Спасибо, спасибо, друг! – с выступившей влагой на глазах говорит ставший сентиментальным с годами Аркадий Ильич. – Пойдём… все уже собрались. Проходи!
И он молодцеватой походкой ведёт гостя к накрытому в зале ресторана столу.
– О-о-о! – раздаются со всех сторон разноголосые замечания. – Какие люди!
– Ванюша! Привет! – доносится с дальнего торца стола, что возле самой стены, на которой находится странное абстракционистское панно. – Иди сюда. Я для тебя местечко держу!
– А-а-а! Старый разбойник! – Иван Петрович, с энтузиазмом потрясая рукой, приветствует друга.
Он проходит к специально приготовленному для него месту и усаживается. За его головой видно нарисованное восходящее оранжевое солнце и странные искажённые лучи всех цветов спектра. Создаётся такое впечатление, что радужное сияние исходит от головы самого Ивана Петровича.
Юбиляр идёт к другому торцу стола и оглядывает присутствующих.
– Ну что? – вопрошает он. – Все?
– Все, все! – галдят его одноклассники, однокурсники, бывшие сослуживцы, просто друзья и их спутницы.
– Начнём? – раздумчиво произносит жена юбиляра, обращаясь и к нему, и к присутствующим.
– Давайте, давайте начинать! – раздаётся ключевое слово в общем гуле голосов.
– Кто вести-то будет? – спрашивает юбиляр и с хитринкой в глазах смотрит в сторону Ивана Петровича.
– Ну, давайте, я, – энергично откликается тот, – по традиции. К тому же я тут самый молодой и знающий!
При слове «молодой» ресторанный зал в очередной раз оглашается одобрительным и поощрительным «о-о-о!». Слышны также отдельные реплики: «А кому ж ещё!», «Традиции надо соблюдать!» и «Ванюша, вперёд!».
– Да! – запальчиво поворачивается Иван Петрович к соседу, о-о-окающему громче всех. – А то в школе: «Мелкий! Мелкий!». Зато теперь-то вот как! Завидушки небось берут?
Он встаёт, берёт в руки наполненную незаметным расторопно снующим вокруг стола официантом рюмку и начинает официально и в то же время с улыбкой:
– Дорогие друзья!
Иван Петрович окидывает организующим взглядом присутствующих и продолжает:
– Мы собрались здесь для того, чтобы поздравить нашего дорогого друга Аркадия Ильича Бояринцева с днём рождения! Ему сегодня стукнуло 80 лет! Что я могу сказать? Это много или мало?
Он делает паузу и вопросительно смотрит на гостей.
– Думал, размышлял… И пришёл к выводу. Да разве это возраст? Посмотрите на него!
Иван Петрович делает широкий указующий жест в сторону юбиляра:
– Мальчишка! А красавец какой! Вы на шевелюру его посмотрите! А фигура? Атлет!
Аркадий Ильич польщён. Он улыбается и с удовольствием слушает дальнейший текст.
Иван Петрович опять оглядывает аудиторию требовательным взором хорошего организатора и продолжает:
– Знаю тебя всю жизнь – со школьной, так сказать, скамьи. Всё у нас с тобой было. Ну, да что ворошить? Годы наши немалые. Но юбилей красивый! Поздравляем! Здоровья тебе! Здоровья и счастья! И всяческих успехов! Выпьем! Ура!
Гости одобрительно гудят, пьют и принимаются закусывать.
Иван Петрович, прожевав кусочек лососинки, продолжает сидя, но не менее громко, поскольку голос у него командирский и харизма всеохватывающая.
– Красавец! Всю жизнь красавец! Обратите внимание – какой профиль! Нос греческий! Лоб философа!
Аркадий Ильич улыбается.
– А костюм какой! Новый! А сидит как! Впрочем, подлецу всё к лицу!
Юбиляр слегка хмурится, но, в общем-то, пропускает «подлеца» мимо ушей.
Стол ломится от вкусных и красиво поданных угощений. И выпившие первую рюмку гости с увлечением выискивают, с чего бы начать, и с удовольствием едят.
Выждав некоторое время, тамада опять поднимается и одним своим видом, а потом и взглядом заставляет присутствующих замолчать.
– Ну что, Аркадий Ильич? Жизненный путь твой длинный. Много мы с тобой прошли, прошагали. Хочу сказать: ты молодец! Идёшь верным путём! Хотя и немало тебе выпало. Но все трудности ты преодолевал гордо, смело и уверенно. За тебя, дорогой! За волю твою и силу!
Гости пьют вторую рюмку и опять с аппетитом закусывают.
– Да, преград у тебя хватало, – прожевав ломтик буженинки, продолжает Иван Петрович. – Помнишь, как в школе на второй год оставался?
Юбиляр крякает, хмурит брови и властно кричит, перебивая тамаду:
– По болезни! Ногу ломал, в хоккей с тобой же играли! Вспомни! В больнице долго лежал.
– Ну, конечно, по болезни. Но ведь оставался! И в институт поступил не с первого раза!
– Да что ты заладил! – возмущается юбиляр. – Поступил ведь!
– И учился, между нами говоря, не очень. Я хоть и обогнал тебя на два курса, но знаю, – Иван Петрович, прищурившись и молодцевато-озорно сверкая задорными глазами из-под густых седых бровей, энергично грозит пальцем Аркадию Ильичу, – помню всё!
– Ванюша! – благоразумно перебивает его сосед. – Тост давай!
– За учёбу и за науку! – раздаётся с другого конца стола.
– Все готовы? – вопрошает тамада и берет бразды правления в свои руки. – Аркадий Ильич у нас учёный! Диссертацию кандидатскую без отрыва от производства написал! Молодец! Мозги у него правильно работают! Давайте за его светлую умную голову! И за науку!
Гости пьют за умные мозги, за светлую голову и за науку.
Иван Петрович садится, закусывает крабовым салатиком и продолжает развивать тему:
– Наука наукой… Но тема диссертации была, прямо скажем, не очень. Уязвимая тема.
– Чем тебе тема не нравится? – нервно осекает его юбиляр, начиная заводиться.
– Так себе темочка! – не замечает его эмоций тамада. – Я тебе тогда ещё говорил! Хоть ты на меня и обиделся!
– Обиделся, да, потому что ты никак не хотел понять, как это было важно! – с вызовом говорит Аркадий Ильич.
Иван Петрович отправляет в рот маслинку, смеётся, колыхая немалых размеров животом, и обводит взглядом товарищей:
– Год! Год со мной не разговаривал!
– Ты это, – толкает его в бок сосед, стремясь замять щекотливую тему, – мероприятие веди и не отвлекайся.
– За дружбу давай, – подсказывают ему опять с другого конца стола, – помирились ведь!
Официанты приносят «горячее» и расставляют перед гостями тарелки с огромными румяными отбивными, живописно обложенными гарниром.
Иван Петрович, кинув плотоядный взгляд на появившееся перед ним угощение, выжидает и, отметив, что блюда выставлены перед всеми, поднимается, дожидается тишины и возносит вверх рюмку:
– Аркаша! Дорогой ты мой! Лучшего товарища я не знаю! Не в обиду всем присутствующим будет сказано! Пуд соли мы с тобой съели! Всякое у нас было! Друг ты надёжный и правильный, такой, как надо! И без тебя я жизни своей не представляю! За дружбу!
Гости выпивают за дружбу и принимаются за отбивные.
Едят все с большой охотой и основательно – отбивные аппетитные и вкусные.
Когда Иван Петрович расправляется со своей порцией, он смотрит на опустевшие тарелки сотрапезников и в очередной раз поднимается.
Все, как по команде, прекращают стучать вилками и ножами, пережёвывают кусочки, берутся за наполненные рюмки и замирают в ожидании очередного тоста.
– Все мы знаем, что ты прошёл и чего достиг. Такое немногим даётся! Ведь стал ты директором нашего предприятия! Да ещё какого предприятия! Большого, со сложным производством, людей в подчинении много! Но всё при тебе процветало! Ну, и мы все были под твоим мощным крылом! За тебя, за лучшего директора! Другого такого не знаю! Поверь!
Гости пьют и едят.
Иван Петрович закусывает и громко продолжает со своего места, но уже как-то по-домашнему.
– Но хочу, однако, сказать честно и прямо: дуболом ты был ещё тот!
Глаза юбиляра наливаются кровью.
– Объясни! – требует он.
– Такого наворотил! – с упоением смакует Иван Петрович. – А я тебе всегда говорил: нельзя так с людьми! Они же лю-у-у-уди! Вот, Кольку Сотникова помнишь? За что ты его уволил?
– За дело! – бычьим голосом властно говорит Аркадий Ильич.
– За дело… А у него, может, семья, дети малые. Каково ему с работы-то было вылететь?
– Так авария ж какая была! И он, головотяп, её организовал! – юбиляр хватается за сердце.
– Ладно, давайте за наше предприятие! – опять раздаётся чья-то благоразумная подсказка.
Верный долгу Иван Петрович поднимается:
– За нас! За нашу работу! Равных тебе в ней не было! – провозглашает он.
Гости пьют, закусывают, разговаривают.
Тут ведущий, не поднимаясь, опять заявляет своим всепроникающим трубным голосом:
– А рыбак какой! А охотник! Ты помнишь, как ты стрелял? А трофеи какие привозил! Рысь твоя, то есть чучело, до сих пор в музее стоит. Я видел. С правнуком недавно ходил. Можно сказать, проверял. Всё на месте!
Он поднимается, и по его приказу все пьют за охоту и рыбалку.
Закусив, тамада опять пускается в размышления:
– Да, а как на уток ездили, помнишь?
– Помню, – откликается успокоенный Аркадий Ильич.
– Хорошее было время. Но собака у тебя дура была!
– Чего? – возмущённо тянет юбиляр. – Это Белка-то?
– Белка! А кто же! Форменная дура! Настоящая!
– Ты поосторожнее! – с грозными нотками в голосе почти рычит возмущённый Аркадий Ильич.
– А что? Скажешь, не так? Помнишь, как она от тебя убежала? Помнишь, как ты её сутки по всему лесу искал? Охотничек!
– Ванёк, – шепчет ему сосед, – ты того… Потише, обороты сбавь.
Юбиляр сидит с расстроенным, словно заплёванным лицом.
– За жену давай, – подсказывает тамаде всё тот же сосед.
Иван Петрович поднимается.
– Ну, а теперь надо отметить вторую половинку нашего друга. Жена – это такое! Куда без неё? И поддержит, и приголубит, и накормит, и спать уложит, и слово доброе скажет! Давайте за спутницу жизни! Вместе вы уже пятьдесят лет! Рука об руку! С любовью в глазах! Совсем недавно золотую свадьбу отметили! Зоя Кирилловна! За вас! За ваш прекрасный союз!
Гости с удовольствием пьют за прекрасную супругу, отмечая её молодой взгляд и восхитительный вид.
Иван Петрович, закусив, опять принимается рассуждать:
– А хозяйка какая! Зоя Кирилловна! Ваши огурчики во сне вижу! – он причмокивает и зажмуривается. – Главное, когда бы к вам ни пришёл, всегда тебя – за стол и кормить! Со скатертью парадной, с красивой посудой! Да какими разносолами! А рыбка, рыбка какая у вас, Зоенька Кирилловна, восхитительная! А мы тогда, Аркаш, помнишь? Наловили миноги! Корзину! А какая она у вас, Зоенька, вкуснющая была! Язык проглотить! До сих пор вспоминаю! Моя Анюта так не умела готовить! Правда-правда!
Он тычет вилкой в кусочек миноги, отправляет его себе в рот, с удовольствием пережёвывает и выдаёт вердикт:
– Нет, не то, эта тоже вкусная, но не такая! Никакого сравнения!
Гости едят. Ест и Иван Петрович.
– И ведь какой счастливый человек! – говорит он, как ему кажется только своему соседу, но его громоподобный голос слышат все, в том числе и юбиляр. – Ты пойми, Шурик! Три брака! Три! – Иван Петрович выставляет вперёд три пальца левой руки и отводит назад правую, в которой у него зажата вилка. – И все удачные! Бабы его любили всю жизнь! Но мне его Лилька больше всех нравилась! Красотка была! Такая! Полный отпад! Помнишь?
– Да тише ты! – полушёпотом урезонивает его Шурик. – Не труби!
– И чего он её, спрашивается, бросил? Говорят, погуливала. Да кто это точно-то знает? – пьяненько недоумевает Иван Петрович.
Юбиляр, слышавший рассуждения на другом конце стола, мрачнеет окончательно. Брови его сдвигаются, из глаз сыплются искры.
– Ваня! – приподнимаясь, грозно говорит он. – Замолчи!
Присутствующие перестают жевать и смотрят то на юбиляра, находящегося на одном конце стола, то на тамаду, сидящего напротив него на другом конце.
– А чего молчать? – теряет над собой контроль захмелевший Иван Петрович. – Я твой друг! Мне за тебя, может, досадно! Я, может, тебя в обиду никому не дам!
– Ванёк, – шепчет ему Шурик, – давай тост, давай за дружбу и взаимопонимание.
Но того уже понесло.
– Или она тебя бросила? Сознайся! Дело-то молодое, прошлое!
– Ах, ты… – и юбиляр произносит крепкое и обидное слово.
– Ты так! – обижается, в свою очередь, тамада. – Ну и прощай! Пойду! И не звони мне больше! Дурак!
– От дурака слышу! – раздаётся ему вслед возмущённый голос Аркадия Ильича. – Проваливай! Разошёлся тут!
Иван Петрович молча встаёт и с видом незаслуженно оскорблённого страдальца, ни на кого не глядя, покидает зал.
– Ну вот, – шепчутся за столом гости, – опять поругались. На старости-то лет!
– А у них всю жизнь так. Месяцами дуются, а потом, глядишь, и помирятся. И опять – не разлей вода.
Бразды правления берёт в свои руки Шурик. Но настроение в зале подпорчено, и таланты у него не те, поэтому воодушевлённый пафосный подъём и дух веселья утрачены. Однако застолье он ведёт дисциплинированно, обстоятельно провозглашая тосты, предоставляя слово желающим высказаться и приглашая гостей потанцевать.
Блюда меняются. Уже внесён в зал огромный торт с горящими свечами, уже Аркадий Ильич, волнуясь и набрав в лёгкие побольше воздуха, старательно задувает их, но осадок от ссоры не испаряется. И, в конце концов, выполнив положенное и отгуляв по полной «программу вечера», все прощаются с юбиляром, благодарят его и расходятся.
Тот вместе с супругой на такси отправляется домой.
– Всё хорошо прошло! – уже облачившись в домашний халат, говорит уставшему мужу Зоя Кирилловна.
– Хорошо-то хорошо, – вздыхает тот в ответ, – если бы не Ванька!
Он раскладывает на журнальном столике груду подарков, усаживается в кресло и принимается разбирать их. Жена устраивается рядом, она тоже устала и от впечатлений, и чисто физически.
– Вот ведь идиот! – восклицает Аркадий Ильич, начиная первым делом распаковывать коробку, подаренную Иваном Петровичем. – Опять всё испортил! Я думал, что он с годами умнее стал! Нет! Как был дураком, так и есть дурак!
Он извлекает из коробки новую навороченную удочку, вертит её в руках и улыбается:
– Я же говорю – форменный дурак! Надо бы с ним того… на рыбалку, наверное, съездить… в воскресенье, – и Аркадий Ильич озабоченно-прикидывающим взглядом смотрит на настенный календарь.
Что поделаешь!
Дружба!
(«Портреты, прелести, причуды», Рига, 2014.)