Кто не скачет, то дурак.
В начале июля застрял я на полчаса в Мытищах на платформе. Сел на Ярославском из-за изменения в расписании не на свою электричку и уехал в Подлипки.
Вернулся, а тут окно на полчаса. Устроился на скамейке под навесом. И почти сразу подошёл ко мне калека безногий, милостыню просить. Подошёл – мягко сказано. Ноги у него ниже на десять сантиметров от колен отсутствовали. Обрубки были заправлены в зимние боты. Старые, с шерстяной чёрной обкаткой, на стальных замках.
Надеты они были задниками вперёд, что придавало попрошайке немного комичный и грустный вид.
Я бросил в представленную кепку десятирублёвую монетку. Попрошайка кивнул и неловко пошагал дальше, собирать дань с других пассажиров.
Минут через пять он вернулся. С помощью рук ловко взгромоздился на скамейку и устроился рядом.
Одет он был в чёрные штаны и майку. За спиной рюкзак. Худой, мосластый, подходил, пожалуй, под ёмкое определение – дрищ.
Почти сразу повернулся в мою сторону и сказал:
- Меня Юрой зовут. Вот ноги потерял на Украине, теперь на протезы собираю. Шо, не веришь!?
Я с интересом повернулся в его сторону. Удивлённо глянул и спросил:
- Неужели в боях в Новороссии участвовал?
- Во-во, именно там, под СлАвянском, в этой, как её, Семёновке. Если телевизор смотришь, то знаешь, наверное.
Я кивнул, а он продолжил:
- Сам-то я из казаков, с под Ростову. Потому, когда заваруха на Украине началась, поехал с товарищем спасать их население, русскоговорящее, от нацгвардии и укропов.
Попали мы в СлАвянск, на окраину, в Семёновку. На блохкпост. Отряд наш почти восемьдесят бойцов, в основном местные, казаки. Командир – Толя, из бывших военных. Дисциплина строгая, даже горилки всего по полстакана налили, под нашу прописку.
Нацики с Карачуна по нам, а больше по посёлку, из артиллерии, миномётов и градов лупят. Самолёты прилетают, бомбят.
Дня три обстреливали. Потом, утром, колонной на штурм двинулись. У нас-то к встрече уже всё готово. Дорога бетонными блоками перегорожена, с краёв окопы в полный рост. Мы залегли, приготовились.
Впереди танк ползёт. Стреляет из пушки по укреплениям. С боков у него БТРы, из пулемётов гвоздят. Головы не поднять. Осколки свистят, пули вжикают.
Сзади нас спаренная зенитная установка стояла. Она-то по танку ответный огонь и ведёт. Видно, как снаряды от брони со снопом искр отскакивают. Танку хоть бы што. Ползёт вперёд и только. За танком и БТРами нацгвардия перебежками движется. М ы по ней из пулемётов и автоматов лупим. Уложили наступающих на дорогу, а танк и БТРы остановились. Опасаются одни наступать.
Откатились назад и снова по нам огонь страшенный, из миномётов и артиллерии. Да такой, что наших поубивало и поранило многих. Зенитную установку в лом, а другой артиллерии у нас нет.
Затихло. И сразу укропы в атаку пошли. Напирают, а у нас только редким огнём отвечают. Побило защитников.
Слышу, батя Толя в трубку орёт: «Срочно помощь из Луганска присылайте, а то не выстоим!»
Наступают нацики медленно, опасаются. Помощь к нам минут через десять подъехала. Сам Стрелок привёз несколько гранатомётчиков.
Осмотрелся. Скомандовал бойцам пробраться вперёд по лесопосадкам вдоль дороги и с двух сторон подбить танк и БТРы.
Ушли гранатомётчики. До танка метров пятьсот, еле движется вперёд. Ухнуло с двух сторон. Танк пламенем покрылся и задымил. Ещё два выстрела и БТР запылал. Другой БТР развернулся и уехал, а нацики следом убежали.
Отбили мы наступление. Уехал Стрелков. Минут через двадцать прилетели укроповские штурмовики. Первый раз просто зашли. На второй накрыли блокпост бомбами.
Контузило меня в окопе. Очнулся, по разрушенному блокпосту нацики ходят с автоматами. Раненых добивают.
Меня увидели, пинками подняли и погнали в Семёновку. В одном из домов у них что-то вроде штаба устроено. Завели внутрь, обыскали. Нашли российский паспорт. Обрадовались, заорали: «Шпиона русского поймали!»
Но тут не до меня стало. Наши в контратаку пошли. Мне руки в наручники заковали. Закинули в машину и повезли куда-то.
Бросили в подвал. Сутки держали в наручниках, потом вытащили. Посадили на табуретку, принялись допрашивать. Я молчу, ни слова, конечно. А эти беснуются, лыбятся, орут: «Сщас тебе яйки отцокаем, сразу всё расскажешь! А то прыгай, давай! Слышал, у нас хто не скачет, то москаль!»
Я молчу, не задираюсь, но и не прыгаю. Подняли за волосы, в поджопник пинают, прыгать заставляют. Но я в никакую.
«Шо, - спрашивают, - прыхать не будешь? Дак щас без ног останешься!»
Повалили на пол, и прикладами ноги ломать. Боль астрашенная. Потом под руки подняли и в подвал бросили. Скоко там лежал – не знаю. Сознание потерял. Очнулся, наши отбили посёлок. Меня сразу в больницу повезли, но поздно уже было. Не спасли ног.
В этот момент к нам подошли два полиционера. Рассказчик Юра замолчал и даже как-то отодвинулся от меня.
Один из них обратился к Юре:
- Што, Олег, опять у людей деньги клянчишь?
И, уже обращаясь ко мне, спросил:
- Што он вам рассказывал? Наверное, о том, как в плен к чеченам попал, и те ему ноги саблей отрубили!
- Нет! – отвечаю, - рассказывал, как в Новороссии в плену у укропов оказался, и там ему ноги отбили.
- Молодец, Олежка! – удивился полицейский, - недолго повторялся. Новую жалостливую легенду придумал, – и добавил, посмотрев в мою сторону, - так вот людишек и разводит на деньги. Под жалость кто тысячу даст, а кто и больше. На самом-то деле лет десять назад по пьяни ноги отморозил, и ему их отчекрыжили.
После этих слов Юра-Олег спрыгнул со скамьи и пошлёпал к лифту.
Честно сказать, я морально был готов дать рассказчику несколько денег, но вмешательство полиционеров помешало этому случиться.