В начале января Женька Бархин взял две недели отпуска за прошлый год. Приезд Юстаса и Ларисы, проживание их у Марши и все вытекающие отсюда интересные и приятные мероприятия разнообразили жизнь Евгения Леонидовича. Он много времени проводил с друзьями, помогал как мог и сам получал истинное удовольствие.
Незаметно они нашли общий язык с Юстасом. Им было о чем поговорить. Сначала Женька познакомил Юстаса со своими приятелями, занимающимися антиквариатом. Юстас коллекционировал старинные фотоаппараты. Теперь они частенько разъезжали вдвоем – осматривали город, покупали продукты.
– Ты когда машину приобрел?
– Наверное, месяцев пять назад. Она еще на гарантийном техобслуживании, ей меньше года. У приятеля тесть - ветеран, вне очереди ее получил, а ездить не смог, вот мне перепала.
– Дверца плохо закрывается…
– Надо будет к ребятам на ВАЗ заскочить.
– А иномарку не хочешь?
– Да не думал пока, наверное, теоретически «японца» мечтал бы. Но не право-рулевую. Вообще-то четверка – отличная машина, универсал, я же с архитекторами дружу, подрамник или планшет, иногда макет возить приходится, очень удобно. Слегка джип напоминает, опять же. А я их сильно уважаю.
– Говоришь, что с архитекторами дружишь, ты ведь и сам архитектор…
– Не знаю, теперь уж, похоже, нет. Хотя жаль. Учился неплохо, стабильно. Все успевал, может, и не гений, но мог бы, наверное, работать.
– А если еще не поздно? Кстати, хорошо машину водишь, абсолютно легко, она такая податливая в твоих руках.
– Думаю, начинать жизнь по специальности мне уже не придется. Шофером могу у архитекторов, – Женька засмеялся, – у меня ведь в стройтресте должность высокая, негоже это не учитывать. И карьерный рост еще не завершен, надеюсь. Так, вот и приехали. Да, точно, дверь хлопает как-то неприятно.
Юстас и Бархин, жмурясь от блестящего снега, поспешили к зданию городского рынка.
В торговом зале было теплее, пахло чесноком и укропом. Они прошли мимо длинного ряда с разнообразными соленьями.
– Что покупать будем? – Юстас никак не мог оторвать взгляд от квашеной капусты.
– А что мы хотим приготовить?
– А давай котлет накрутим!
– Тогда – свинину и говядину. Черт, как все дорого! В магазинах кое-что стало появляться, но цены меня просто убивают. Шоколадка – сорок семь рублей, ползарплаты при советской власти. Ну ладно, импортный шоколад, допускаю, но это же и не шоколад, а маленький батончик «Милки вей», конфета, по сути. А в аптеке клизма советская стоит пятьдесят восемь рублей, обычная небольшая клизма, размером с грушу.
– Правда что ли, не верю!
– Ей богу, сам чуть сознание не потерял. Тоже мне первая жизненная необходимость. Я зашел в аптеку за «Цитрамоном», впереди барышня беременная хотела купить препарат «Гендевит» - как я потом понял, витамины для беременных, их цена восемьдесят пять рублей. Она говорит, мол, нет, я не могу купить за такие деньги, они до нового года типа рубль двадцать стоили. Мне стало как-то очень страшно. Я говорю: «Девушка, я вам витамины подарю, можно? Мне за вашего малыша обидно». И она не отказалась. Молодец, не вздумала выделываться. А знаешь, что мне ответила: «Я потом обязательно тоже кому-нибудь куплю витамины, обещаю, и ваше добро не пропадет». С одной стороны высокопарно звучит, но я целый день об этом думал. Девушка в демисезонном пальто, а ведь зима, холодно, наверное, ей трудно сейчас. И никому, понимаешь, никому нет до нее дела. Кроме близких, если такие имеются. Но она посмотрела в самую суть проблемы, что мы на простом человеческом уровне должны друг друга поддерживать. И добро не пропадет. Я с некоторых пор стал каким-то сентиментальным. Вот эта теперешняя жизнь вытащила наружу всю нашу нищету и безразличие. Люди пытаются, как могут, держаться и сопротивляться. Но на этом фоне дичайшим образом смотрятся разного рода нувориши.
Женька, проходя по мясным рядам, резко свернул к прилавкам с птицей.
– Ты что, еще курицу хочешь, не многовато будет?
– Да нет, я не нам, человеку одному. Вот разговор затеяли, вспомнил, что давненько ее не навещал.
– Девушку? – удивленно спросил Юстас.
– Не совсем, увидишь. Да, кстати, еще творожку надо купить.
На обратном пути Юстас философствовал на тему любви и отношений мужчин и девушек, так и сказал: мужчин и девушек, чем насмешил Бархина.
– Жень, а ты один что ли? За все время ни разу тебя с подругой не видел. Ну, это совсем странно. Вы вроде хорошие приятели с Маршей, и никакой симпатии не испытываешь? Она ведь замечательная, редкое сочетание всего одновременно!
– Да, дружище, я ужасный человек, наверное, однолюб. Думал, перегорел, но, оказывается, нет. Хотя понимаю, что надо о своей пассии забыть, она счастлива, замужем, ребенок. Но… Может, когда-нибудь захочу, и получится снова ощутить это состояние. Да, Маршу бы смог полюбить, чувствую, мой человек, но вот не сложилось. Кстати, мы друзья на уровне предков. Можно сказать, в одной песочнице детство провели, но друг друга не помним.
Бархин остановил машину, не доезжая до дома Вульфов метров пятьдесят.
– Ну, пошли, буду тебя со своей подругой знакомить.
Он открыл калитку. По прочищенной дорожке они поднялись на крыльцо. Постучали. Немного погодя, не дождавшись реакции, распахнули дверь.
– Таисия Алексеевна, вы где затаились? Боже! Что это! – Женька с нескрываемым удивлением осматривал комнату, – по какому поводу сия иллюминация?
– Я вас в окошко углядела. Свет зажгла, мы что ж, нелюди какие! Ты ж, Женя, с человеком пришел. Я тебя позорить не стану.
– Да, вот познакомьтесь, это Юстас. А это, – Женька повернулся к Юстасу, – Таисия Алексеевна или баба Тая. Мы вам подарочки к Рождеству привезли. Давно я вас не навещал. Закружился тут совсем.
– Да что давно, аккурат перед Новым годом и был с дарами своими. Я вот мандарины все берегу, понемногу угощаюсь. Елка твоя, эвон, какая нарядная! Да вы проходьте, я чай сварю, индийский.
– Все-таки, Таисия Алексеевна, вижу я, что-то у вас произошло. И лампочки горят, и сами сияете, как именинница.
– Да чево я сияю. Пензию принесли, вот могу теперича тебя деньгами одарить за покупки.
– Здрасьте! А то я потому сюда хожу. Вы ж мне в этом городе за матушку. Забегаю к вам душой греться. Пенсию, говорите дали, это хорошо, это очень хорошо. Да, а как холодильник, работает, не подводит?
– Не подводит, дуже добрый и по размеру, и по морозу.
– Ну, прекрасно, а то мы бэушный купили, «Минск-5», я вот все боялся, не подсунули бы с дефектом, но вроде нет, работает, техника надежная, оказалось. Значит, говорите, пенсия, ладно, а что еще приключилось? Вы даже помолодели. Вон и платочек сняли, причесон какой-то интересный у вас. Баба Тая, а сколько вам лет? Что-то я вами сегодня прямо не налюбуюсь.
– С двадцать второго я, шестьдесят девять пока, скоро семьдесят стукнет, в Крещение как раз. Сынок приехал на день рождения.
– Ага, проговорилась, конспираторша. Сынок, Святослав, из Америки?
– Из Америки, только Мишенька, он.
– Что-о-о? Мишенька! Вот так да! Я к вам со всей душой, а вы мне сказки сочиняете? – Женька сделал вид, что рассердился.
– А сами-то! Ходят тут Алекс-Юстас, да в фашистском доме штаб-квартиру организовали, думаете, не знаю я!
Женька и Юстас переглянулись и одновременно закатились в приступе хохота.
– Вот, вот, гоготать-то горазды, а я что, думаешь, тебе сразу и поверила, когда ты со своими расспросами про фрица энтого подкатил ко мне?
– Ага, так вы, как комиссар, истинных имен решили не выдавать, ну вам прямиком в разведчицы. Таисия Алексеевна, полюбились серии про Штирлица, а? Сколько раз смотрели?
– Ну, аккурат все, что показывали.
– Понятно, наизусть выучили. Вот точно, поэтому у вас к немцам такое отношение. Но ведь даже в фильме были хорошие персонажи. Пастор Шлаг, к примеру. Это солдат, что нашей радистке Кэт помогал! А Вульфы вообще архитекторы, они не разрушали, а строили. Не воевали, никого не убили. А Генриха Вульфа у нас в концлагере извели. Сына без отца оставили.
– Да нет, я не из-за фильма. Но ихний дом-то не разбомбили, стоит, как новенький, даже ремонтировать не пришлось,только стекла заменили и все.
– Строили хорошо, надежно, вот и не разрушилось, да разве мало на свете чудес. Значит, Михаил приехал. А где он? Вы ему тогда мой телефончик оставьте. Вдруг захочет связаться. Надо мне с ним познакомиться поближе.
– Да вернется сейчас, к соседке, подружке своей, Лидке ихней побежал. А мы все к чаю накроем и дождемся сынка.
Ровно в ту же минуту дверь распахнулась, и в комнату вошел высокий худощавый мужчина, возраста после сорока, с мальчиком.
– О! У нас гости! Не ошибусь, угадаю, один из вас – Евгений. Наш ангел-хранитель!
Бархин не ожидал, что у бабы Таи такой взрослый сынок Мишенька, но быстро сориентировался, ведь только так и должно быть.
Мужчина первый протянул руку:
– Я, Михаил, Михаил Филиппович, а это – мой младший сын Гриша. Спасибо, Евгений! Вы даже не представляете, как мне вдалеке за маму страшно. У нас есть возможность ее к себе забрать, но она каждый год собирается либо помирать, либо переселяться в новую квартиру, если дом под снос пойдет. Вот говорит, мол, жалко, вдруг квартиру дадут, а я уеду и шанс упущу. А что – новое жилье, там вокруг все чужие. Она у нас однолюб, с людьми тяжело сходится, при этом со своими давними знакомыми перессорилась: гордая, затаит обиду на что-нибудь, и все. Вот только с Полежаевыми и знается. Телефон у нее с сентября не отвечал, соседям – Полежаевым, звоню, не туда попадаю. Оказалось, у них номер сменился. Деньги шлю, приходят обратно – нет такого адреса. Я уж думал, что дом снесли и ее переселили. А мы сами только-только переехали в Бостон. Несколько лет этой вакансии ждали. Я предположил, вдруг она пишет на старый адрес? Пытался у новых жильцов нашей квартиры разведать. Они мне отвечают, что никто ничего не присылал. Конечно, я не сравниваю значимость мамы и работы для меня, но когда живешь в Америке, это приходится учитывать. Стал договариваться с другом из Москвы, чтобы он сюда приехал и маму нашел. Сам пытался устроить срочный вылет в Россию, но у меня такой жесткий график по контракту, что никак не получалось вырваться хотя бы на неделю. Ну не могу я появиться к ней на один день, трагедия и обида на всю жизнь. Я, как мог, освободил январь, чтобы к ее Дню рождения приехать, ведь юбилей в этом году, да просто побыть с ней подольше. И вот в конце ноября телефон заработал. Слава богу! Я никакие договора не сорвал и с мамой все хорошо. Это счастье! Когда она рассказала, что тут у нее приключилось, и вдруг вас бог послал. Даже не знаю, как благодарить! Я ваш должник до конца дней, спасибо большое, надеюсь, тоже смогу вам чем-нибудь помочь.
– Все возможно! Как сказал один человек, добро не должно пропасть. Но, знаете, я заочно был на вас очень зол. Правда, сыночка тогда Святославом звали. Так что забудем, рад знакомству!
– Послушайте, Евгений, у меня еще одна просьба, мама упомянула, ведь вы строитель? Нет ли мастеров со стройки, помочь мне на чердаке поработать? Там подкос на стропилине совсем плохой. Зима вот какая суровая, боюсь, снега навалит, крыша обрушится. Надо мне этот участок заменить. Я уж бревно достал, но один и даже с Гришей не справлюсь. Я хоть и мужик, но не профессионал в этом деле. Я все оплачу, сколько мастера скажут.
– А в каком деле вы профессионал?
– Я доктор. Кардиохирург. Маниакально люблю свою работу. Живу в Америке, поэтому там есть перспективы для исследовательской деятельности и больше возможностей при проведении операций по трансплантации.
– А что, у нас нет необходимости органы пересаживать?
– Необходимость есть, законов о донорстве органов нормальных нет. Люди годами ждут, теряют силы, попадают на хирургический стол уже в таком состоянии, что положительный результат от операции изначально сомнителен. А врачи без большой практики далеко не продвинутся. Тут еще и изобретения – клапаны разные, шовный материал, анестезия, все в комплексе, все связано. Еще реабилитационный период, короче, много тонкостей.
Юстас вдруг оживился:
– А давайте сейчас стропило подправим. Нас вот уже трое, предполагаю, дело не такое уж хитрое. Главное, чтобы свет был. Окна есть на чердаке, а электричество? Пока солнце, а то в январе дни короткие, вечером этим заниматься невозможно.
Михаил утвердительно кивнул:
– Есть окно, правда, небольшое, но зато прямо напротив столба с подкосом. Я потому и обратил внимание, в глаза бросилось. Полез на чердак детство вспомнить, там ведь столько всего важного для меня и интересного. Матушка мои вещи сохранила, за что ей благодарность особенная. Там и книги, и игрушки, и даже самокат.
– Папа, и я на чердак хочу, возьмите меня помогать! – взмолился тихий до того момента Гриша.
– Куда ребенка, в пылюку такую! – разволновалась Таисия Алексеевна, – ты, Гришаня, со мной побудь, телевизер посмотрим.
– Нет, бабушка Тая, можно, ну можно?
– Мам, ты не волнуйся, я ему маску хирургическую надену, да и остальных снабжу, чтобы не вдыхать пыль, ничего хорошего в этом, конечно, нет. Но гости-то у нас одеты прилично, как-то неудобно их сейчас эксплуатировать.
– На данный счет можете не беспокоиться, у Таисии Алексеевны есть старые фуфайки, я сам видел и уже пользовался. А джинсы постираем, они от этого только синее и потертее будут. Давайте сначала попадем на чердак и там на месте все решим.
Гриша позволил облачить себя в старое детское пальто, как оказалось, тоже Мишино, и первым по крутой деревянной лестнице полез вверх.
– Ух, ты! Ух, папа, тут здорово! Бьютифул!
– Да уж, представляю, какой там бьютифул! Осторожно, ребята, верхняя ступенька выше остальных. А над дыркой слева сразу поручень есть, хватайтесь и подтягивайтесь. Гриша, ты справился, все о-кей?
– Я справился! Ух, ты!
– Словарного запаса у мальчика не хватает, чтобы выразить состояние. Мы с ним по-русски только дома говорим. Сейчас вернется с новыми перлами от бабушки, будет братьев смешить. Так, ребята – вот наша проблема….
Они обступили злополучный подкос. Взяли еще два фонаря и подсвечивали с темной стороны.
Бархин, как самый опытный строитель, выдал резюме:
– Да, вовремя вы, Михаил, приехали! У меня и в мыслях не было чердак обследовать. А тут серьезное положение: гниль, расслоение материала от намокания. Но исправить не слишком трудно. Сейчас я позвоню, и мы все-таки привлечем одного человека, Павла, он уже мне помогал. Мы с ним дверь вашей матушке меняли. Дом осел, геометрия нарушена, простое прямоугольное полотно не подходило. А у него инструмент, пилы хорошие, он именно по дереву работает. Сейчас спустимся, посмотрим ваше бревно, и я его вызову. Приедет, если не занят, обязательно.
Пока ждали Павла, решили-таки уступить уговорам бабы Таи и отведать чаю.
– Слушай, а как же быть с котлетами? – вдруг вспомнил Юстас, откусывая большой кусок пирога с капустой, – девчонки-то наши без обеда останутся.
– Да! – пробормотал Женька, дожевывая пирог, – ух, как вкусно! Да, девчонкам придется поголодать. Они все равно ничего не едят. Худеют!
– А вы их сюды на обед зовите, я вона щей наварила с квашеной капустой. Да пироги еще есть с повидлой. И ватрухи. Наберем! А хотите, я вам котлеты изжарю с собой, чтобы было, что исты.
– О, давайте, я мясо помелю, мы сделаем котлеты, заодно ваши секреты узнаем, а девчонок позовем и все вместе это съедим. Сейчас я отлучусь к машине, выну продукты.
Юстас пошел во двор, вернулся домой с пакетом и Павлом. Павел привез саквояж с инструментами и электропилу. Они не стали медлить и, стремясь использовать непродолжительный дневной свет, во главе с Гришей полезли на чердак. Юстас остался с бабой Таей готовить обед.
Бархин добродушно ворчал про него:
– Вот пример настоящего организатора, всю потеху затеял и устранился.
Пока взрослые демонтировали старый подкос, прилаживали временную опору, укорачивали бревно до нужного размера и делали вырезы, Гриша осматривал чердак. Павел привез налобный шахтерский фонарь и один из двух домашних выделили Грише.
Луч света разогнал сумрак в углах. Чего тут только не было! Велосипед без переднего колеса, старое кожаное кресло с изогнутыми ножками, огромный сундук с навесным замком. Гриша снял замок, он не был закрыт на ключ, и с трудом поднял крышку. Внутри оказалась разнообразная домашняя утварь и всякие странные вещи. Тут хранились и кожаная дамская сумочка, и кофейник с тонким изогнутым носиком, и матерчатый заяц с пуговицами вместо глаз. В поле зрения попался небольшой чемоданчик с железными углами. Он не смог его открыть. Побродив еще по чердаку, присмотрев другие объекты для следующего посещения, Гриша решил отнести в дом чемоданчик, прихватив заодно матерчатого зайца. Спускаться было тяжело, ноша тянула вниз и мешала смотреть на ступеньки. Пару раз Гриша чуть не соскользнул. Он очень боялся, что баба Тая станет его ругать, и удержался одной рукой, выронив только зайца, зато спас чемодан.
Услышав шум, в коридорчик, ведущий к лестнице на чердак, заглянула Марша и поспешила Грише на выручку.
– Ты один, а где все?
Гриша молча показал наверх, добавив:
– Там очень пыльно!
Но Марша и сама поняла, как там пыльно. Она помогла Грише снять перепачканное пальто, свернула его и подсунула под лестницу.
– Ты что это такое прихватил? Чемодан! Как беженец со скарбом и ребенком.
Марша рассматривала зайца.
– Хорош!
Он папин. Я хочу его в Америку с собой взять. Меня Гриша зовут.
– А меня – Марша. Так ты американец, оказывается?
– А ты тоже американка? Я знаю девочку, ее зовут Марш.
– Я не американка, мое полное имя – Мария.
Услышав голоса, в проеме в потолке показалось лицо Бархина в маске.
– Пришли! Мы тоже скоро. Павел у нас всю бригаду заменил, мы тут подсобниками.
Марша помогала бабе Тае накрывать на стол. А Гриша пристроился смотреть, как Лариса рисует кота. Постепенно она сместила свои приоритеты и начала изображать Юстаса, присматривающего за котлетками, снующую бабу Таю, Маршу, достающую из банки соленые огурчики. Гриша доверчиво прижался к Ларисе, и, затаив дыхание, наблюдал за процессом. Юстас умилялся этой картиной. Оба такие беленькие, бритоголовые, похожи друг на друга, как родные.
– А меня можешь нарисовать? – Гриша даже покраснел от волнения.
– Ну, давай, ты что-нибудь делай, пусть естественно будет.
Гриша взял зайца, прошелся, потом наклонился к чемодану, пробовал открыть, никак не получилось. Призвал на помощь Юстаса, тот, оставив котлетки на бабу Таю, стал колдовать над замком.
– Нет, поломать можно, он древний и заклинило к тому же.
– Да и ломай, что теперь энтот мусор до скончания века держать, пусть малец посмотрит, а то тащил его с ентого чердака, надрывался.
Юстас взял стамеску и молоток из коробки Павла. Замок поддался, и даже ничего не поломалось.
Гриша был разочарован. В чемодане хранились старые тетради, дневник отца за пятый класс, альбом для рисования и несколько книг.
– Мне сегодня не везет с поисками...
– А что ты там надеялся найти?
Марша присела рядом с мальчиком и раскрыла альбом для рисования. Увиденное заставило ее бросить все дела, сесть на скамейку возле Ларисы и начать рассматривать лист за листом:
– Кто это рисовал? Твой папа? – Марша обратилась к Грише.
Мальчик пожал плечами. Лариса, заинтересованная находкой, тоже стала изучать альбом вместе с Маршей, к ним присоединился и Юстас.
– Уж слишком профессиональные рисунки, не похоже на кардиолога, даже очень хорошего! Напоминают зарисовки города, я узнаю некоторые места, здесь мы с Женькой были, вот набережная, а это здание вокзала. Да, да, вокзал, только окружение другое, запечатлено какое-то строение, а сейчас здесь ничего нет, точно знаю, я тут в скверике сидел. А в этом месте, наоборот, высокий жилой дом, а его на картинке нет.
– Подождите, рисунок военного времени, может быть, они все этого периода? Художник рисовал только дома, следов войны как бы и нет, проигнорированы, будто автор хотел запечатлеть не войну, а жизнь без войны, во время войны. Вот дата 1943–1944 годы.
Тут комната с шумом наполнилась спустившимися с чердака работниками.
– Так, вот мы ужин заработали, а некоторые праздно жизнь проводят, – Бархин искоса поглядывая на друзей, в третий раз намыливал грязные руки и смывал их под умывальником, прилаженном на кухне около входной двери.
– Давайте, давайте за стол, сыночки, пока щи не остыли. Павлушка, иди, садись, ишь, куда это ты засобирался!
Все начали рассаживаться за большой стол. Марша оказалась рядом с Бархиным. Пока ели, он наблюдал за ее отрешенным состоянием.
– Ты чего минорная такая? Случилось что?
– Да нет, это я от еды осоловела. Все так вкусно и невозможно не пробовать, – Марша не стала посвящать Женьку в свои мысли об альбоме, – да, Таисия Алексеевна, ну и щи вы сварили, это что-то!
– Да, щи-то из капустки серой, ее исты не захочешь, а вот на щи самое то.
– А что это за серая капуста? Никогда не слышала, – оживилась Марша.
Михаил захотел поделиться с Маршей личным опытом на этот счет:
– Помните такие большие темно-зеленые листья, которые окружают кочан? Их обычно не применяют в пищу, потому что жесткие, но не выбрасывать же, особенно в голодное время. Вот рубили, квасили. Я в детстве часто такие щи едал, сколько ни нальют, казалось мало, не мог наесться. Сейчас они не то, что тогда, с мясом, маслом. Вкуснотища! Но вот все равно те помню, из детства.
Михаил кивнул матери:
– Спасибо, мама! Всегда их варишь, когда я приезжаю.
Баба Тая улыбалась, приговаривала, угощала. Выставила наливочку, которую разлили в стопки и «обмыли» свершившийся ремонт.
– Так, если что, звоните, Михал Филипыч! Я еще два дня дома в отгулах, могу вам помочь.
– Да чего звонить, Паш, приходите завтра с утра и начнем заниматься, прямо по плану, как сегодня обговорили.
– Давайте выпьем за Таисию Алексеевну, за удивительного человека и потрясающую хозяйку, – Бархин встал, говоря тост, – я восторгаюсь ее способностями. Вы только окиньте взглядом стол: соления, пироги, а котлетки – пуховые! А какая картошка, я никогда ничего такого не пробовал!
– Спасибо, Женя! А давайте-ка всей нашей компанией соберемся 18 января здесь и отпразднуем мамин юбилей, все-таки семьдесят лет, обязательно надо, чтобы гости были!
– Мы бы с удовольствием, да тяжеловато Таисии Алексеевне подобные сабантуи устраивать.
– Ничего, мы с Гришей поможем. Продукты принесем, а почистить и порезать – это мы умеем!
Михаил, смеясь, показал на свои руки хирурга.
– Хорошо, тогда за нами торт «Наполеон», а во-вторых, я вас отвезу на машине на рынок и все там купим. Только в сегодняшнем составе не получится.
Баба Тая удивленно и расстроено взглянула на Женьку:
– А че так?
– У нас друзья есть, и скрывать вас от них нет никакой возможности. Так что рассчитывайте еще на троих. Будет маленькая леди, как раз подружка тебе, – Бархин перевел взгляд на Гришу, – а то совсем заскучал среди взрослых.
– Да нет, тут интересно!
Гриша потихоньку вылез из-за стола и начал рассматривать альбом с рисунками, теперь, после комментариев Юстаса, более внимательно. Отец, проследив его путь, оживился:
– О! Как здорово, что рисунки Николая сохранились. Я в прошлый приезд их искал, с собой хотел забрать, в память о нем, но не нашел, – Михаил подсел к Грише, потом, увидев чемодан, отвлекся и стал рассматривать содержимое, сопровождая каждый предмет комментариями, – вот дневник, не просто дневник. С этого года я взялся за ум. Работал летом у Николая, на пристройке. Это я про наших соседей, вон в том красивом доме они жили, – Михаил неопределенно показал в сторону темного окна, – мне было любопытно, как строительство ведется, с Николаем подружился. Он рассказывал и объяснял, что к чему. Я помогал, мусор отвозил и вообще был на подхвате. Интересный человек, архитектор, москвич. Это дом его родителей. Решил он пристроить себе мастерскую, большущий светлый зал, чтобы приезжать с друзьями – художниками, скульпторами и иметь возможность не только отдыхать, но и творить. Он мне говорил, как важно учиться и выбрать дело по душе. Сам он жил и работал сначала в Москве, потом где-то в Прибалтике, в Эстонии. А когда уж он перебрался туда, то приезжать стал реже. Он был доволен жизнью в Эстонии.
– Так вы что, потом еще встречались с Николаем Генриховичем?
– Пересекался раза два, последний – в свой прошлый приезд, когда он сюда насовсем вернулся. А этот альбом мне подарил в то время, пока жил в Эстонии, тут даже надпись есть. Вот, прочитаю: «Мой юный друг, не позволяй обстоятельствам руководить своей жизнью. Верь людям и люби их. Люби свое дело. И ты обязательно будешь счастлив! От души, Николай Вульф. 1962 год». Он утверждал, что мы тезки по фамилии. У нас фамилия Волковы, а его Вульф, переводится с немецкого как Волк. И я всегда считал Николая близким родственником и наставником. А вот матушка невзлюбила. Какое-то свое отношение у нее к их семье.
– Да, что вы все про этого фрица разведываете, эвон с открытыми ртами слушаете, – баба Тая беззлобно вступила в разговор, – время тогда такое было. Кто войну пережил, да под немцем побывал, завсегда всех их фрицами, да фашистами обзывает. А энтот Генрих и по-русски не говорил, не соизволил научиться.
– Мама, просто ты не знаешь этих людей.
– Не знаю, и знать не хочу!
– Ребята, а вы почему интересуетесь Вульфами?
Тут Марша, решила как-то все прояснить:
– Я сейчас живу в их доме. После смерти Николая Вульфа его племянница, вернее племянница мамы – Елены, единственная наследница, сдала этот дом. Она пока не знает, как с ним поступить. Вот когда я начала там жить, вскрылись некоторые факты судьбы этой семьи. Генрих Вульф вместе с другими немецкими архитекторами в тридцатые годы приехал в Советский Союз, помогать строить новые города. Он работает в Москве и Магнитогорске, даже принимает Советское гражданство. Потом получает заказ на возведение здесь ремесленного училища. Ему дают возможность подобрать помощников, он привозит из Магнитогорска свою переводчицу и двух техников-чертежников. Наверное, с ними работал кто-то еще. Они спроектировали здание в кирпичной архитектуре напротив железнодорожного вокзала, вместе с привокзальной площадью обе постройки создали единый законченный ансамбль. Это училище было разбомблено в годы войны. Самого Генриха еще до войны, по подозрению в связи с иностранными агентами, забирают в НКВД, откуда он не возвращается. Его семья бедствует, встречает неприятие окружающих. Но Николай, талантливый и целеустремленный, учится в художественной школе, а потом уезжает в Москву, где умудряется поступить в МАРХИ, чтобы стать архитектором, как отец. По некоторым данным, в приемной комиссии был человек, лично знавший Генриха Вульфа. Поэтому история с репрессией не всплыла наружу. Потом умирает мать, Елена, и Николай остается один. Никаких данных о его семье и детях мы не имеем, да и наследников, как таковых, кроме племянницы из Ленинграда, нет. Вот обеспокоились судьбой дома, хотим сохранить его как памятник архитектуры и истории, побольше узнать об этой семье и создать в доме музей. Сейчас собираем всевозможные данные. Ваш альбом бесценен. Вы разрешите сделать фотокопии работ? Вдруг у нас что-то получится с музеем?
– Конечно, нет, никаких фотокопий, забирайте, пусть в музее находятся подлинные рисунки, Я ведь всегда смогу посмотреть их там. А это будет хоть маленькая благодарность от нашей семьи за все, что вы для нас делаете.
За разговорами засиделись допоздна, пили чай из самовара, обсуждали будущий музей, потом скорый юбилей бабы Таи. Но даже когда гости разошлись, в небольшом покосившемся домике еще долго светилось окошко кухни.
Продолжение (глава 28)http://www.proza.ru/2014/12/10/920
-