Елене Садловской
Открывая дверь в свою маленькую комнатку, я очутился лицом к лицу с Джонсоном, который выходил оттуда. Он проструился сквозь меня и, издав долгий и жалобный стон, исчез через лестничное окно.
Джером К. Джером
«Пирушка с привидениями»
1.
Старинный английский особняк, в котором работала бонной главная героиня повести, имел в себе странную и пугающую изюминку.
Изюминка, пухлая и нежная, светло-коричневато-прозрачная, с хорошо различимыми косточками внутри, была оговорена ещё при покупке дома хозяином – новым русским барином, любителем затей, изысков, приколов и экстрима.
И когда он увидел в документе упоминание о том, что «дом с призраком», устоять не смог.
Конечно, вся Англия, как говорят, построена на костях.
А тут было обещано, что по дому будет прогуливаться женщина в длинных белых одеждах, почти по Коллинзу, женщина в белом, скользящая по коридорам, плавающая по лестницам, растворяющаяся при проникновении через стены, задумчивая и загадочная. Есть чем удивлять, развлекать и эпатировать гостей.
Маленький колоритный атрибут старой доброй Англии.
А почему нет?
Призрак так призрак!
Пусть будет!
К тому же и дом был хорош!
Большой, стильный, из традиционно красного кирпича с ярко-белыми рамами и откосами возле окон, двухэтажный, с немалым количеством комнат. В престижном пригороде Лондона.
После трудоустройства на руках у нашей героини оказались двое близнецов, очаровательных трёхлетних беловолосых карапузов с глазами василькового цвета, мальчиков-непосед, вечно пребывающих в движении и процессе познавания мира.
Конечно, об изюминке в этой экзотической сдобе хозяева бонну осторожно и деликатно предупредили, преподнеся факт в виде забавной шутки, посоветовав не бояться и, «если что», не обращать внимания.
И она согласилась на эти небольшие необременительные издержки. Тем более, что воспитание близнецов было для неё делом привычным и оклад вполне сопоставим с заработком простого латвийского парламентария.
Политическую карьеру на родине бонна, имевшая первой профессией преподавание музыки и дирижирование хором, делать не собиралась. Поэтому приняла предложение английского агентства, встретилась с хозяевами и согласилась стать воспитательницей малышей со всеми вытекающими из этого прелестями. И в несколько неординарном антураже.
В конце-то концов, она приехала в Англию из Риги зарабатывать деньги.
И предлагался ей не сбор клубники или шампиньонов, не нарезание салатов, не делание бутербродов на конвейере, а почти профессиональное занятие.
Почти.
«Ну чем отличается работа дирижёра или преподавателя музыки от работы бонны? – весело и легкомысленно спрашивала она себя и со вздохом отвечала. – Конечно, отличается. Но разве в этом дело?».
Особенно, если принять во внимание, что такой шанс даётся не каждому и нечасто.
Зато её собственные девочки-двойняшки смогут нормально учиться, получить дипломы врачей-стоматологов и профессию, которая не заставит их жить среди привидений. Конечно, если только им самим не захочется, чтобы вокруг них сновали задумчивые полупрозрачные особы с затуманенными взглядами и таинственными историями.
Подробности биографии домашней «изюминки» хозяевам никто не рассказал. И им приходилось только догадываться о секретах мистической достопримечательности своего жилища.
Друзья их были в восторге. Поэтому, приезжая в гости, любили вечером выйти из гостиной в коридор или на лестницу в поисках «женщины в белом» и небольшой порции адреналина вместе с ней. Впрочем, женщина визитёров недолюбливала и предпочитала им не показываться.
Героине же при наличии двух малолетних близнецов, которые днём и ночью находились при ней, было совсем не до туманных блондинок в развевающихся белых мантиях.
А свой единственный выходной в неделю она стремилась проводить вне дома, общаясь с друзьями, которых у неё в этом городе было немало. И снимать на одну ночь традиционно английский миниатюрный номер гостиницы, где можно было спокойно и беспрерывно выспаться в течение восьми-десяти часов.
2.
Надо отметить, что изюму в этой булочке оказалось больше, чем было заявлено в официальном документе.
С течением времени призраков на поверку было выявлено несколько. Можно сказать, что дом просто кишел ими. И у них были свои манеры поведения и вкусы.
Одни привидения предпочитали показываться мужской части обитателей особняка, у других были феминистические пристрастия.
И только «задокументированная» женщина в белом любила являться всем, за исключением почему-то гостей.
Познакомилась с ней героиня весьма оригинальным и неожиданным способом.
3.
В природе произошёл казус – пригород Лондона засыпало снегом.
Весь сад и двор возле особняка казались сказочными и пушистыми.
И Полина после завтрака быстро собрала Митеньку и Тёмочку на прогулку.
Она искренне полюбила этих мальчиков. И с радостью открывала для них мир, показывая по мере поступления новые события и явления. А также учила, кормила, укладывала спать, воспитывала, читала, рассказывала, показывала, играла, музицировала, развивала, поднимала, ставила на ноги, знакомила со всем интересным, что происходило во вселенной.
Хозяйка, пребывавшая в интересном положении, с облегчением возложила на бонну все хлопоты, связанные с малышами. А хозяин был занят своим бизнесом.
Поэтому родители здоровались с детьми по утрам, садились с ними за стол в течение дня, выезжали на прогулки по выходным и заходили поцеловать с пожеланиями спокойной ночи по вечерам.
А Полина демонстрировала подопечным прелести окружающей действительности и учила всему необходимому.
Вот и теперь им представилась возможность увидеть непознанное до сих пор диво – снег.
Русским детям в предместье Лондона.
Лёгкая перинообразная масса сверкала и сияла искрящейся белизной.
Мальчики были удивлены и потрясены этой пушистой пенной красотой.
Полина походила с ними по всем закоулкам большого сада.
Белая мягкая лава аппетитно хрустела и приминалась под ногами.
Мальчишки сосредоточенно-серьёзно протаптывали дорожки, с опаской пробовали пальчиками обжигающе-холодные приятно-нежные пушинки-снежинки и потрясённо радовались неожиданно опустившейся на мир сказке.
Прогулка была долгой. И увенчалась вполне традиционной забавой – ваянием снеговика.
Митя и Тёма под руководством Полины скатали три разновеликих снежных кома, с любопытством наблюдая, как они растут «из ничего» в объёме, слушали, как поскрипывает снег, и рассматривали травинки, веточки и палочки, увязнувшие и застрявшие на поверхности этих белых шаров.
Сад после скульптурно-строительных работ был исчерчен дорожками. А середину его стала украшать большая весёлая снежная баба.
С ручками-палочками, носом-морковкой, свекольно-красными щеками и глазками-фасолинками, предварительно взятыми с собой на прогулку дальновидной бонной.
Мальчики были счастливы.
Полина тоже. Она умела радоваться радостью своих «птенцов».
Три усталых скульптора уселись на садовую скамейку и принялись удовлетворённо разглядывать творение рук своих.
Все утомились, наболтались, насмеялись, а потому молчали.
Полина думала о том, что двухчасовая прогулка подошла к концу, что пора вести подопечных домой. Она прикидывала, как сейчас будет укладывать их спать. И в этих неспешных обыденных размышлениях смотрела на дом.
В окне детской она увидела хозяйку.
Та смотрела на белый, казавшийся лёгким и воздушным сад, на снег, на небо.
Полина поняла, что Надежда уже налюбовалась и на близнецов, и на снеговика, а теперь унеслась куда-то в своих мыслях, задумалась, замечталась, а потому просто глядит вдаль, словно вслушиваясь то ли в тишину, то ли в свой внутренний мир.
Полина улыбнулась хозяйке и помахала ей рукой.
Но та не заметила её приветствия и не ответила на него, всё так же отстранённо созерцая снежный покров на верхушках деревьев, растущих вдоль ограды.
«Ну, не видит, и не надо!» – подумала Полина и тоже оглядела праздным взглядом похорошевшие сад и двор.
И тут увидела на дорожке, ведущей от гаража к воротам, следы машины.
Она посмотрела на красивый причудливый узор, оставленный протекторами, и вдруг замерла от мысли, что Надежда-то час назад уехала. А след оставила машина, проехавшая здесь только один раз. То есть хозяйка не возвращалась…
Полина оторопела и растерянно-недоумённо взглянула на окно детской.
Бледная, измученная токсикозом первых месяцев ещё зрительно незаметной беременности Надежда в белом платье с распущенными длинными светлыми волосами по-прежнему задумчиво созерцала белые пушистые шапки на тёмно-зелёных зарослях туи.
Полина присмотрелась внимательнее к окну второго этажа.
При всём своём сходстве с хозяйкой грустная и странная худая женщина не была Полининой работодательницей.
Из известных героине обитательниц особняка в доме находились никак не похожие на Надежду полная всегда розовощёкая шестидесятилетняя шатенка кухарка Алевтина Ивановна, готовившая на кухне обед, и того же возраста домохозяйка – не менее дородная брюнетка Марья Михайловна, которая в данный момент должна была пылесосить ковёр в гостиной.
По Полининой спине пробежал холодок.
К тому же Тёмочка проследил за её взглядом и радостно-важно изрёк: «Мама!»
Второй «цыплёнок» посмотрел в направлении указующей варежки братца и жизнерадостно зачирикал, увидев «родительницу».
Полина сразу отвлеклась от мистики, решительно собрала «выводок» и повела домой укладывать спать.
4.
– Алевтина Ивановна, – сходу спросила Полина, появившись на кухне после прогулки, – а Надежда дома?
Она уже уложила спать уставших Тёму и Митю, развесила сушиться их одежду, привела в порядок комнату и отправилась поговорить и выяснить обстоятельства происшествия хоть с одной дееспособной живой душой.
– Нет, Поленька. Она же уехала! – бодро отозвалась Алевтина Ивановна.
– Ничего себе! – сказала Поленька и с размаху плюхнулась на стоявший поблизости стул.
– А что случилось? – встревожилась Алевтина Ивановна, прекратив интенсивное перемешивание салата.
– Мы её в окне видели. С улицы. Только что, – Полина задумалась и уточнила. – Ну, минут двадцать назад.
– Сейчас посмотрим, – озабоченно сказала Алевтина Ивановна и быстро пошла в комнату хозяйки.
Потом её «грузные» шаги протопали в сторону гостиной, потом послышался призывный клич: «Надежда!»
Ни ответа, ни хозяйки ни Алевтина Ивановна, ни Полина не дождались.
– Я тоже видела, как она уехала, и не заметила, чтобы вернулась, – сказала Полина появившейся в дверях запыхавшейся от беготни по лестницам толстушке Алевтине Ивановне.
– Нет, дома её нет, – доложила та.
– Но мы же её видели! А к нам никто не приезжал?
– Никто, – странно посмотрела на Полину кухарка, но вдруг понимающе улыбнулась и объясняюще пропела. – А-а-а!
– Что «а-а-а»? – недоумённо спросила Полина.
– Это же была ОНА! – как само собой разумеющееся объяснила кухарка и принялась мыть руки, прежде чем опять взяться за кулинарное дело.
– Кто ОНА? – поинтересовалась Полина.
– Ну, эта женщина в белом, – просто сказала Алевтина Ивановна, вытирая мокрые руки о фартук. – Тебя, что, не предупредили?
– Ой! – сказала Полина. – А Тёма её мамой назвал.
– Ты не бойся, – промолвила Алевтина Ивановна, приподнимая крышку кастрюли и с любопытством оценивающе заглядывая в неё. – Она здесь просто живёт. По дому гуляет, никого не трогает. Грустная такая, всегда думает о чём-то своём.
Алевтина Ивановна озабоченно опустила в борщ лавровый лист и помешала содержимое кастрюли большой ложкой с длинной ручкой.
– Она на Надежду чем-то похожа. Не обращай внимания!
Полина пообещала не обращать.
5.
Разумеется, за обедом съехавшимся домой хозяевам было доложено о происшествии.
– Тёмочка, ты, когда гулял, видел маму с улицы в окошке? – спросили сидевшего за столом перевязанного специальной обеденной салфеткой мальчика.
– Да, – коротко ответил Тёмочка и отправил в широко раскрытый рот зажатую в кулаке полную ложку борща.
Свекольного цвета струйка немедленно стекла по его подбородку и украсила белую салфетку тонкими полосочками капусты.
Перевязанный такой же салфеткой с такими же свекольного цвета потёками Митя серьёзно сказал-закричал:
– Я тоже видел!
– Ну и молодец! – похвалила его Полина и незаметно для подопечных приложила палец к губам, призывая сидящих напротив родителей не пугать малышей и не травмировать хрупкую детскую психику.
Сама она была изрядно и неприятно ошарашена.
После обеда хозяин призвал её в свой кабинет и, странно заикаясь и смущённо покряхтывая, объяснил, что обещанный в сопроводительных документах призрак оказался странно похожим на его жену Надежду.
– Мы сначала очень удивились, – намеренно по-свойски рассказывал он, – а потом привыкли. Мало ли какие совпадения бывают в этой жизни!
«Или в той», – подумала Полина.
– Вы, главное, Полина Витальевна, внимания не обращайте. Ну, гуляет она себе и пусть гуляет, – смеясь сказал Павел Александрович.
Полина Витальевна подхихикнула ему и пошла играть в кубики.
6.
Потом количество духов стало увеличиваться. Но все они были миролюбивы, безразличны и жили своей жизнью.
Так, мальчикам иногда являлся «дядя». Облачённый в белый костюм посетитель индифферентно стоял у шкафа с детской одеждой или у корзины с игрушками, скрестив на груди руки.
При этом Полина «дядю» никогда не видела, хотя Тёма и Митя показывали на него пальчиками. То ли «дядя» был слишком шустрым, исчезая при обнаружении и указании на него перстом, то ли из мужской солидарности предпочитал появляться только перед представителями сильного пола, но Полина с ним так и не познакомилась и знала о нём исключительно понаслышке.
А однажды она провела совершенно незабываемую ночь.
Проснувшись от Митиного вскрика, Полина встала, успокоила его, подоткнула под бочок одеяло и отправилась на свою кровать в той же комнате, надеясь скоро уснуть снова.
Но когда, поудобнее устроившись на подушке, замерла, готовая отключиться от реальности, вдруг услышала странные звуки.
Профессиональное Полинино хородирижёрское ухо сразу уловило многоголосое пение.
Хозяев дома не было. Они уехали на южные океанские острова развлечься и набраться впечатлений.
Предположить, что Алевтина Ивановна и Марья Михайловна поют в три часа ночи дуэтом по-английски Полина никак не могла.
Пение доносилось откуда-то с нижнего этажа.
Полина встала, вышла из комнаты, оставив дверь открытой, включила свет в коридоре и опасливо подошла к лестнице, не решаясь спуститься вниз, – трусость не могла пересилить любопытства. Звуки доносились откуда-то издалека – чуть ли не из подвала.
Она прислушалась внимательнее.
Пели пять хрустально чистых детских голоса, мелодия была старинной и незнакомой, каждый голос вёл свою музыкально-грамотно выстроенную партию. Язык был несовременным, не очень понятным, каким-то странным, но явно английским.
Полина довольно долго стояла возле лестницы, будучи не в силах спуститься хотя бы на первый этаж и веря и не веря в происходящее, слушала хор призраков из неизвестно какого века.
Разумеется, ни телевизор, ни радио никто в доме в тот час не включал. И на мобильных телефонах такой мелодии ни у кого не было.
Всё это выяснилось на следующий день.
– А-а-а! – тем же звуком догадалась-вспомнила Алевтина Ивановна. – Павел Александрович вроде тоже слышал когда-то этот концерт.
Были внимательно просмотрены видеозаписи установленных по всему дому камер наблюдения, но посторонних обнаружить не удалось.
А через неделю вернувшийся с островов загорелый хозяин, прослушав песню в трепетном и опасливом исполнении Полины Витальевны на рояле, подтвердил, что тоже пару раз слышал этот хит, доносившийся из подвала.
7.
В такой очаровательной атмосфере главная героиня и прожила почти полгода.
И перестала удивляться встречам с бесплотными обитателями особняка.
Растворяющаяся в коридорах похожая на хозяйку «женщина в белом» уже не воспринималась Полиной со страхом и недоумением.
Гораздо страшнее были большие толстые пауки, иногда выползавшие из подвала.
Но и в этом случае Полине растолковали, что в условиях относительно тёплого островного климата с повышенной влажностью такие пауки и символизируют всё ту же добрую старую Англию.
8.
Но главным в её «английской» жизни было щемящее чувство одиночества, несмотря на то, что она постоянно была в окружении людей и иногда привидений, а также в бесконечных хлопотах, беготне и движении.
В целом Полина Витальевна воспринимала свою работу как заточение в настоящий острог, покидать который она могла только раз в неделю. А всё остальное время должна была находиться в обществе подопечных, не имея крохотной доли личного пространства.
И всегда – среди чужих людей.
Отдушиной для неё были вечера, когда уложив мальчиков, она могла потихоньку, чтобы не разбудить их, усесться на свою кровать и, развернув айпед так, чтобы светящийся экран не был направлен на них, по Скайпу поговорить с мамой и дочерьми, узнать, как они провели день, чем занимались, о чём думали, что ели и пили, над чем смеялись, о чём грустили, что надевали, с кем встречались, что им снилось во сне и какая в городе была погода. И помечтать о коротком долгожданном отпуске и такой желанной встрече. Полина постоянно мысленно переводила стрелки на два часа вперёд, воображая, чем могут заниматься все три её «девочки» в данный момент.
В полночь они отправлялись спать. А Полине укладываться в десять часов было рано, ей не спалось, и она «прогуливалась» по Интернету, читая художественную литературу и просматривая новости.
После «добившего» её прослушивания песни на старинном английском наречии впечатлительная Полина поняла, что ей надо отвлечься и придумать себе какое-то дело, которое отвлекло бы её от мистических инцидентов. Например, можно было совершенствовать английский язык.
И Полина решила с пользой проводить время до того момента, когда ей действительно захочется спать, а не фантазировать на тему, кого ещё посчастливится встретить в вейбриджской ночи.
И вообще, лучше занять мозг чем-то полезным, вроде изучения языка, чем лежать в темноте без сна и со страхом ждать появления очередного привидения или вслушиваться в тишину, боясь уловить полифоническую песню в исполнении странного квинтета несовершеннолетних призраков.
А потому Полина принялась искать себе учителя, что называется, онлайн. Поиски её вскоре увенчались успехом.
Так в её жизни появился Пол. Носитель и преподаватель английского языка.
Пол из Пула, небольшого городка на южном побережье острова с видом на Ла-Манш.
Сочетание звуков, плавно и мелодично переливавшееся в словах «Пол» и «Пул», завораживало её тонкий музыкальный слух.
К этому аккорду гармонично присоединялось и её собственное имя, что настраивало Полину на весёлый лад.
И в этом были свои поэзия и красота. И интерес тоже был – изучение языка. А потом появилась и привычка поболтать с Полом перед сном.
И в наступавшей ночи, не обращая внимания на гуляющих по коридорам особняка странных и отрешённых лиц обоего пола разных возрастов, Полина учила английскую фонетику, восстанавливала грамматику, постигала сленговые штучки, накапливала лексические богатства и въезжала в тонкости английского вежливого многопланового юмора, когда говорят одно, подразумевают другое, а слышат третье.
Разговоры с Полом начинались с церемониала и бесконечных фраз вежливости, когда собеседник выспрашивал её о самочувствии, настроении и успехах, достигнутых за день. Заканчивались уроки тоже ритуалами пожеланий.
Полина привыкла на автомате выдавать огромное количество ничего не значащих трафаретных сентенций, необходимых по чопорным требованиям этикета. Иногда у неё возникало чувство, что собеседник, а вместе с ним и она сама, запутался в каких-то сложно переплетённых верёвках и никак не может просто переступить через этот мешающий клубок, чтобы перейти всего-навсего к теме занятия.
И прежде чем приступить, к примеру, к изучению модальных глаголов, Полина должна была долго говорить, что погода была дождливой, а сама она немного устала за день, но мечтает о постижении всей чехарды временных форм английских глаголов.
Полина привыкла механически произносить коронную фразу «вы очень любезны!» и напропалую пользовалась ею даже в русском варианте, донельзя шокируя своих соплеменников – друзей и знакомых, с которыми общалась в Скайпе или наяву.
– Ну ты, мать, даёшь, – отреагировала однажды на это её замечание одна из рижских подруг, – где ты набралась этой манерности?
Полине пришлось объяснить, что привычка вошла в кровь.
– Тебя прям, как из музея вытащили! Из сундука, из шкафа фондового – с бирочкой и сопроводительной аннотацией, – прокомментировала свои впечатления подруга-искусствовед.
– А что такого я сказала?
– По-английски ты, может, всё правильно сказала, но по-русски больше так не делай. По крайней мере, со своими!
– Ладно, – пообещала Полина, – если тебе это так режет слух, не буду.
– А вообще, Поль, прикольно, – засмеялась подруга, больше всего ценившая простоту в общении.
9.
Пол оказался хорошим учителем.
И очень скоро Полина относительно прилично освоила произнесение некоторых звуков с воображаемыми грецкими орехами во рту, а также оттенки нисходяще-восходящей интонации.
Но главным её достижением было то, что она научилась слышать и понимать живую речь, усвоила, что говорить надо просто и коротко, почти по-детски.
И совершенно неожиданно для себя «въехала» в музыку языка и в еженощное, ставшее необходимым ей как воздух общение с Полом.
Пол, словно вейбриджский призрак, всплывал в полуночной темноте, подсвеченной голубоватым дисплеем, и болтал с Полиной о событиях минувшего дня, параллельно обучая её лингвистическим тонкостям.
Иногда английский Скайп работал плохо. Изображение, расщепившись на мелкие клеточки, зависало и не успевало за голосом, а то и просто исчезало и никак не хотело появляться вновь. И беседы приходилось продолжать в письменном виде.
Полина была прилежной ученицей и по мере возможности и наличия времени интенсивно набиралась новых знаний.
Разговоры на ночь стали необходимы обоим. И Полина долго не могла уснуть, не поболтав с Полом. Поболтав, – тоже, потому что вспоминала урок, находилась под влиянием энергетики ночного ментора и не в силах была успокоиться, повторяя про себя слова и обрывки фраз. Пол, подобно «женщине в белом», существовал и не существовал в реальности. Появлялся и исчезал на экране, выплывая из виртуального пространства.
В той своей далёкой южноанглийской жизни Пол преподавал в колледже.
Всё, что Полина знала о нём, ограничивалось тремя словами: Пол, Пул и колледж. Больше никакой конкретики он о себе не сообщал, то есть был не менее загадочен, чем, например, «дяденька», любивший постоять у шкафа в детской как раз напротив висевшего на стене портрета Карлсона.
В целом же наставник был харизматичен, демократичен, прост, улыбчив и периодически выдавал интересные мысли, обитавшие в его эрудированной, умной, хотя и не слишком внешне привлекательной голове.
Был он на добрый десяток лет старше Полины. Лицо имел самое обычное, ничем не примечательное, да к тому же усталое и довольно потрёпанное жизнью.
Точечные пронзающие насквозь зрачки, как будто буравили собеседника, вызывая ощущение, что его внимательно изучают и видят насквозь, с головы до пят.
А вот руки Полининого ночного знакомого были совершенно необыкновенными.
Похожие на вандейковские длинные аристократические музыкальные пальцы, какие-то бледные измученные и измождённые, сразу привлекали к себе внимание.
Эти руки скрипача или виолончелиста напоминали Полине то ли уже упомянутого выше голландца, то ли портрет задумчивого и чем-то опечаленного коллекционера Павла Михайловича Третьякова кисти художника Ильи Ефимовича Репина.
Ван Дейка Пол знал, Репина тоже, Третьякова – нет. Но после Полининых пояснений о знаменитой галерее заинтересовался и посмеялся, заявив, что ничего общего ни с живописью, ни с музыкой не имеет.
И почти каждую ночь гораздо чаще бесплотных обитателей дома фантомом фланировал на экране айпеда.
– Night, night(1)! – прощаясь, улыбчиво говорил он модную фразочку из детской передачи.
– Night, night! – желала ему в ответ спокойной ночи Полина и ложилась спать, не думая о привидениях.
10.
Хотя в целом Пол был медлителен и флегматичен, энергичная преподавательская жилка была в нём сильна.
– Сегодня мы поедем на Галапагосские острова, – объявлял он тему очередного урока.
– Вы очень любезны, – воспитанно соблюдая правила, включалась в лингвистические игры Полина.
– Что ты знаешь о них? – требовательно вопрошал он.
Их дружбу осенял общий дух весёлости и даже некоторой фамильярности.
– Это в Тихом океане, и там живут большие черепахи, – отвечала она первое, что приходило в голову, вспоминая недавний просмотр мультиков со своими «птенцами».
В памяти её немедленно всплывало «Я на солнышке лежу», настроение подскакивало, и она начинала улыбаться.
– Что ещё? – менторски изрекал Пол.
– Там тепло, там много песка, там растут пальмы и, наверное, хорошие пляжи, – перечисляла Полина, чуть ли не загибая пальцы от усердия и старательности.
– Слишком много «там», – морщился Пол и продолжал. – Ты любишь купаться?
– Очень.
– Акул не боишься? – любопытствовал-фантазировал Пол.
– Они там есть? – притворно пугалась Полина.
– Не знаю. Но если там тепло, значит, должны быть.
– Тогда я буду плавать в бассейне, – находила выход она.
– В каком? – конкретизировал, усложняя задачу, Пол.
– Возле отеля, – выворачивалась Полина.
– Умница! Немедленно забронируй нам два билета, – фонтанировал учитель сложными поручениями.
Полина «заказывала» билеты, рассказывала о том, как они полетят вдвоём в тёплые края, описывала свои передвижения в сторону аэропорта, детально выкладывала сведения о содержании чемодана, описывала номер отеля, завтраки, обеды, ужины и развлечения.
Потом Пол имел неосторожность «наступить на морского ежа». Соответственно, Полина должна была оказывать пострадавшему первую помощь и обращаться за профессиональной к местному эскулапу.
– Ой-ой-ой! Какие иголки! – стонал от боли пациент. – Сделай же поскорее что-нибудь!
В другой раз они читали Бёрнса. И бедной ученице под остроумные комментарии наставника приходилось, плохо скрывая отвращение, «есть» хаггис – овсянку с потрохами и салом, сваренные в бараньем желудке. А также плакать над бедной горной маргариткой, попавшей под острый плуг классика шотландской и мировой литературы во время весенней вспашки земельного участка.
Словом, любивший поговорить весельчак Пол был изобретателен, интересен, увлекателен и неиссякаем на идеи.
Пол тоже иногда проявлял интерес к русскому языку. Он кайфовал от гармоничного сочетания «Полина – Пол» и пытался научиться выговаривать её имя. Но мягкое «л» ни в варианте «Полина», ни тем более «Поля» совершенно не давалось ему, и у него получалось что-то вроде «Полиа».
Разумеется, мысль о непосредственном знакомстве пришла в голову именно Полу, а не Полине, занятой малышами и своими близкими.
Новаторская идея не воодушевила её, потому что ей было удобно общаться с наставником исключительно в «электронном виде», не перемещаясь в мир вещей и предметов. Однако всё-таки после многочисленных отговорок Полине пришлось согласиться на встречу.
Пол заявил, что соскучился по Лондону и заодно хотел бы выпить чаю со своей примерной воспитанницей.
11.
Первое же их рандеву сорвалось.
Утром Полининого выходного дня, намеченного для встречи, начал чихать и кашлять Митя, потом Тёма. И через час бонна уже бегала между ними с термометром и жаропонижающим сиропом с клубничным вкусом.
Пол, зря прокатившийся в Лондон, не солоно хлебавши вернулся в свой приморский Пул, досадуя на непредсказуемую Полину и сожалея о почти пяти часах (по два с половиной часа туда и обратно) потерянного в дороге времени.
Впечатления о безрезультатном железнодорожном путешествии были настолько сильны и незабываемы, что о следующей встрече он заговорил нескоро.
Полина с чувством облегчения вздохнула.
Но начавшийся отпуск взбодрил и вдохновил учителя, опять пробудив желание выпить чашку чая в обществе воспитанницы.
Воспитаннице пришлось, скрепя сердце, согласиться. Она, конечно, была привязана к Полу. Но воспринимала его только как образ из компьютера, и ей не хотелось материализации этого «призрака» – всё в жизни её устраивало.
Однако правила вежливости требовали поддержания инициативы и соблюдения этикета.
Поэтому в один из выходных дней Полине пришлось приехать в Лондон из своего предместья.
На сей раз они встретились.
Переход из виртуального пространства в реальность был странным и болезненным.
Всё было таким, как предчувствовалось, и в то же время совсем другим, неожиданным.
Полина была очень рада встрече с Полом, но разочарована его внешним видом, прежде всего, помятым в поезде костюмом (хотя знала, что простота и небрежность у англичан в почёте), ну а потом уже нелепой высокой грушеобразной фигурой, мощной массивной чересчур мускулистой шеей, даже тембром голоса. И только вандейковско-третьяковские страдальческие пальцы как-то скрасили для неё светлый реальный образ учителя.
12.
Всё, что в последнее время выпадало на Полинину долю, начиналось со слова «никогда».
«Никогда», – говорила она два года назад мужу, просившему у неё развода.
«Никогда, – возмущалась она предложениям подруг, – я не буду заводить знакомств в Интернете».
«Никогда, – категорически заявляла она своим знакомым, – я не поеду работать за границу и не оставлю своих близких».
И все три «никогда» обернулись для неё реальными фактами, абсолютно противоположными тому, что она когда-то так яростно и категорично отрицала.
Брак развалился, она стала гастарбайтером и свела знакомство в виртуале.
Жизнь разметала все её принципы в пух и прах.
За рижскую квартиру и дорогое обучение детей надо было платить.
Интернет-знакомство стало необходимо как хлеб насущный.
13.
Свидание наяву проходило тоже, как будто в присутствии призраков.
За столиком ресторана в возвышающейся над городом стеклянной башне возле окна с захватывающей дух панорамой великолепного Лондона сидели не только Пол и Полина, но и два виртуальных переводчика, находившиеся в двух мобильных телефонах.
Необходимость в них постоянно возникала, и собеседники без конца обращались за помощью. Потому что во время разговора неожиданно всплывало какое-нибудь непонятное слово или фраза, которые необходимо было уточнить, перевести, чтобы понять все нюансы, оттенки, скрытые значения и звучания. И пытавшиеся непринуждённо болтать сотрапезники время от времени набирали текст и сочувственно кивали или понимающе хихикали над переводами.
Пол объявил, что решил построить встречу по принципу интервью – о Полине он знает много, пусть теперь она повыспрашивает его о нём самом. Это послужит не только учебным, но и чисто утилитарным целям – ученица сможет хоть что-то узнать об учителе.
– Когда и где ты родился? – осторожно начала Полина.
Пол ответил, что родился прекрасным тёплым августовским утром в Пуле, где и прошло его безмятежное детство. Там он с отличием окончил школу, в которой преподавали отец и мать. Родители так и живут всё в том же доме. В нежном возрасте он мечтал о море и плавал со старшими братьями на яхте под белоснежным парусом. В юности уехал учиться в Лондон.
– Я тогда жил вон там! – указал он подбородком направление, в котором должна была посмотреть Полина.
Она вгляделась в завораживающее переплетение улиц, домов и парков, поняв в общих чертах, где прошли молодые годы её визави.
– Почему ты вернулся в Пул? – поинтересовалась она.
– А куда ещё я должен был вернуться? – вопросом на вопрос, словно отбивая мячик теннисной ракеткой, ответил Пол.
– В Пул, – смеясь, ответила за него Полина.
В дальнейшем опрашиваемый был не очень-то многословен и даже скуп на изложение фактов. Ответы его были коротки и подчас односложны. Разговор начал напоминать пытку.
Полине не нравилась роль следователя, и она попыталась переключиться на спасительную погоду.
– Не отвлекайся, – вернул её к теме Пол, – ты ещё не всё обо мне знаешь.
– У тебя есть семья? – Полина поняла, что её подталкивают к вопросам личного характера.
– Была, – коротко ответил Пол.
И за этим стоическим отрывочным словом, произнесённым без обычной иронии в голосе, Полина почувствовала глубокую пучину одиночества, горечи, обиженности и обойдённости. Решив не ворошить отношений Пола с его бывшей супругой, она спросила:
– Дети?
– Двое, – с гордостью ответил он.
– Они переехали в Пул с тобой вместе? – «простодушно» промолвила Полина.
– Нет, они остались в Лондоне со своей матерью, – ответил Пол.
– Ты видишься с ними? – осторожно произнесла ученица.
– Да, они приезжают ко мне на каникулах.
– Кто они? – чувствуя себя занудой, продолжила претивший ей допрос Полина.
– Мальчик и девочка.
– Сколько им?
– Они старшеклассники.
Так же скупо Пол назвал имена дочки и сына поинтересовавшейся этим следовательнице, заахавшей от красоты сочетания звуков.
Утомившаяся Полина чувствовала, что Полу хочется рассказать о себе, но говорить напрямую он стесняется или считает несоответствующим этикету и потому избрал эту странную форму устного анкетирования. Причём отвечает на вопросы скучно и немногословно, не распространяясь в подробностях и не вдаваясь в детали.
«Как будто чужими руками каштаны из золы таскает, – отметила про себя она. – Какой странный человек! И хочет что-то сообщить, и толком не умеет это сделать».
Пол мямлил, скрытничал, делал большие паузы, но всё-таки для чего-то вынуждал Полину выспрашивать его о нём самом.
Тянуть резину было нудно, лезть в чужие жизнь и душу – неловко, а потому не очень-то хотелось, но Пол одним своим видом и недосказанностью, будто требовал продолжения словесной дознавательной экзекуции.
После нескольких не слишком интересных ответов на вопросы о работе и выкладывания фактов о чтении книг и просмотре художественных фильмов на досуге Пол наконец сообщил то, ради чего затеял весь сыр-бор.
– Как ты проводишь отпуск? – спросила его Полина.
– Люблю путешествовать, – с многозначительной интонацией ответил он.
– Где тебе нравится бывать?
– В тёплых странах.
Полина так и чувствовала, что её к чему-то ведут.
– Как ты собираешься провести этот отпуск?
– Я поеду в Испанию.
– Прекрасно, – удивляясь собственному терпению, констатировала Полина.
– Ты поедешь со мной? – пронзительно посмотрел на неё Пол своими сверлящими зрачками.
И это было главное, что он хотел ей сообщить в течение вечера столь неординарным и изощрённым способом.
– Мне нужна компания, – развил он мысль.
«Так вот в чём дело! – осенило Полину. – Не знал, как предложить, и всё сделал моими руками».
– Я работаю, – просто ответила она.
– Но у тебя же будет отпуск! – воскликнул он, и Полина поняла, что свой план на лето Пол уже составил.
– Я очень сожалею, – принялась расшаркиваться она, – спасибо тебе за предложение. Но отпуск у меня совсем короткий, а я хочу к маме и к своим детям.
Мысль о близких отношениях с учителем никогда не приходила ей в голову.
Она просто пряталась с ним от вейбриджских призраков.
Пол, плохо скрывая досаду, замолчал.
– Я снял для нас отель, – в конце трапезы всё-таки выдал он, хотя и так было ясно, что ему придётся отправиться туда в одиночестве.
Полине захотелось в «замок с привидениями», которые после учительского демарша вдруг стали казаться ей милыми и «симпатишными», как толстенький Карлсон с пропеллером за спиной с портрета в детской комнате.
Пола она воспринимала как наставника и виртуального ночного собеседника.
Воображаемое прикосновение длинных вандейковских пальцев вызывало неприятие и содрогание.
– Я обещала вернуться к полуночи, – как Золушка, скромно сказала она.
Десерт был съеден в натянутом молчании и редких комплиментах вкусовым качествам и оформлению блюда.
Пол разочарованно усадил её в такси, и она с чувством облегчения уехала в свой Вейбридж – к малышам и Карлсону.
Провести ночь даже в обществе «женщины в белом» казалось ей более привлекательным.
14.
Вскоре Пол уехал к синему тёплому Средиземному морю и долго не выходил на связь.
Потом к прохладному Балтийскому морю уехала в отпуск домой Полина и ей стало не до Пола.
Но когда она вернулась в вейбриджский особняк с его уникальными обитателями, в первую же ночь её опять потянуло к Полу, к его письмам, шуткам и строгим менторским поучениям.
Ночной светящийся экран вызывал ностальгическую грусть и желание увидеть пусть и чуть помятое жизнью, но интеллектуальное лицо гуру.
Но Пол в Скайпе не появлялся и электронных писем Полине не писал.
Она отправила ему послание, где в изысканных выражениях извинялась за долгое молчание, рассказывала о чудесно проведённом отпуске со своими близкими и непреодолимом желании поговорить хотя бы об определённом артикле.
Адресат не откликнулся. И не отвечал ещё неделю.
Когда наконец несколько дней спустя Полина увидела его письмо, то восторженно обрадовалась, заулыбалась и чуть не подпрыгнула от переизбытка чувств.
Почти дрожащим от волнения пальцем она с нетерпением прикоснулась к экрану, открыла послание и прочитала, что Пол рад известиям от неё, что он неплохо провёл время на средиземноморском пляже и намерен в ближайшее время далеко уехать.
Вскоре Пол объявился в Скайпе.
С успехом выпутавшись из дежурных бесящих Полину фраз о погоде, самочувствии, настроении и здоровье, Пол наконец сообщил:
– Должен тебе сказать: я уже скоро уезжаю.
– Далеко? – поинтересовалась она.
– Очень, – ответил собеседник.
– А-а-а, – понимающе протянула Полина, ничего при этом не понимая.
У неё возникло впечатление дежавю, как будто они вернулись в стеклянный ресторан над городом и ей опять надо прибегнуть к изощрённым пыткам, чтобы получить хоть какую-то информацию. Пол странным образом менялся, когда ему приходилось говорить о себе, превращаясь из весёлого говоруна и балагура в депрессивного скрытного молчуна.
– Надеюсь, не в Антарктиду? – церемонно промолвила она.
– Нет, в Арабские Эмираты.
– Там есть вайфай? – спросила она для того, чтобы что-то сказать.
– Думаю, что да, – ответил Пол.
– Что ты там будешь делать?
– Работать, – красноречие Пола напрочь иссякло.
– Почему ты всё-таки решил уехать? – продолжала пытку Полина.
– Захотелось сменить обстановку, – легкомысленно и неопределённо ответил учитель.
– А как же наши уроки? – осторожно поинтересовалась она.
– Будем заниматься, как раньше, – пообещал ей ментор.
15.
И в конце лета Пол улетел на Аравийский полуостров.
Впрочем, на виртуальном общении это никак не сказалось.
К тому же Пол настойчиво неоднократно предлагал Полине подружиться в социальной сети, и ей пришлось, грубо поправ все свои принципы, зарегистрироваться на «Фейсбуке».
Она с удивлением обнаружила в галерее друзей на странице Пола большой «гарем», состоявший из несметного количества молодых и не очень, красивых и не особенно, стройных и полных, длинноволосых и коротко подстриженных, интересных и так себе женщин – представительниц всех рас и народов.
Как выяснилось, сластолюбец Пол пребывал в состоянии вечного поиска или просто виртуально компенсировал одиночество, предпринимая разнообразные попытки отвлечься от своей скучной и безрадостной личной реальности.
Полина была шокирована и оскорблена тем, что её позвали одалиской в эту коллекцию новоаравийского шейха. Но с течением времени привыкла и успокоилась, перекидываясь парой-другой фраз в день (а точнее, в ночь) с Полом ещё и на «Фейсбуке». Разглядывая армию соперниц, она видела, что занимает не последнее место в их ряду, и успокаивала свою неожиданно взыгравшую ревность тем, что у неё нет и никогда не было никаких личных интимных поползновений относительно своего героя.
И вообще, беседам с ней Пол уделял очень много времени, что тоже грело её одинокую душу. К тому же Полина иронично констатировала, что её английский язык совершенствовался день ото дня, хотя отдельные высказывания вызывали у Пола дружеский восторженный смех.
Полуночная болтовня с сенсеем переросла то ли в компьютерную, то ли в моральную зависимость. И в течение дня Полина ловила себя на мысли, что пытается рассказывать ему в своём воображении об отдельных случаях, событиях, казусах и ничего не значащих происшествиях.
16.
Однако нет ничего статичного в этом мире, и, как говаривал диалектик Гераклит, всё течёт, всё изменяется, и со временем в полуночных разговорах Полины и Пола появилась новая нотка.
Собеседники лучше узнали друг друга, расслабились и раскрепостились.
Пол незаметно перешёл некий рубеж от своей нарочитой вежливости к ироничной фамильярности и начал всячески подшучивать над Полиной, иногда довольно болезненно задирая её.
Прежняя идилличная гармония неприятно перерастала в резкую и грубую какофонию.
– Ты ничего не понимаешь в этой жизни и в людях, – вдруг начинал попрекать Полину Пол, комментируя её наблюдения или рассказы о себе.
– Что ты имеешь в виду? – интересовалась открытая к конструктивной критике Полина.
– Ты очень наивная и доверчивая и могла бы понять, что директор школы, где ты работала, готовит тебе какую-то неприятность, – комментировал Пол недавно услышанный рассказ ученицы о её прошлой жизни.
– Почему ты так думаешь? – пыталась выспросить подробности и понять суть претензий она.
– Ты просто глупенькая девочка с розовым бантиком.
Полине было приятно, что её называли девочкой, а на глупенький «бантик» она обижалась.
И в целом болезненно реагировала на замечания и придирки, отвечая колкостями и резкостями.
Так что время от времени их полуночный трёп или переписка приостанавливались и занятия отменялись.
Полина не понимала, почему вдруг стала объектом атак язвительного остроумия всегда корректного наставника.
И иногда пребывала в полном недоумении, пока наконец не прочитала где-то, что подобное поведение – это свойственные английскому характеру знаки проявления особого внимания.
Она спросила об этом свою подругу, к которой пришла однажды в гости.
Ирина давно жила в Лондоне, успела развестись с мужем-англичанином и была хорошо знакома с островным менталитетом.
– Да, англосаксы так ухаживают, – подтвердила та. – Один мой поклонник сравнивал меня с ленивой любвеобильной и, представь себе, похотливой кошкой.
– А по морде? – немедленно вспомнила Полина обычаи, выверты, изыски и манеры своей рижской Мурки.
– Это у них форма флирта такая, немного простонародная, – пояснила подруга, поглаживая любимую кошку за ушком.
– Правда, Манюня? – просюсюкала она, поворачивая мордочкой к себе пушистый дымчато-серый зеленоглазый клубок.
Манюня вывернулась и с негодованием спрыгнула с рук хозяйки.
– Даже кошке не понравилось! – засмеялась Полина.
– Да и обиделся, наверное, – гостиницу тогда, чай, оплатил, а, может, даже и тур испанский. Думаешь, приятно быть «продинамленным»? – задумчиво произнесла любившая языковые новшества родного языка Ирина.
17.
Шутки-«издевательства» скоро сделались «нормой жизни», и Полина поймала себя на том, что постоянно должна держать наготове «рапиру» и отбиваться ею от юмористических выкрутасов Пола.
Это постоянное нахождение в дозоре или у амбразуры мнимого ДОТа с автоматом наперевес стало тяготить её, вызывало чувство недовольства, раздражало и угнетало. К тому же у неё стал развиваться синдром жертвы бесконечных нападок, вынужденной беспрерывно защищаться.
У Полины был не такой воинственный менталитет, не допускавший оскорблений даже в шутливой форме.
Представления о несколько других видах и способах ухаживаний и проявления симпатий прочно сидели в её славянской голове.
18.
Выходные дни Полина предпочитала проводить вместе с друзьями.
Семья однокурсника зазывала её в гости, с бывшей коллегой она осматривала культурно-исторические достопримечательности, с подругой детства просто встречалась для совместных прогулок по бесчисленным лондонским паркам, с новыми знакомыми, в круг которых её ввели знакомые старые, ходила в рестораны, на концерты и вернисажи.
Полина искренне полюбила Лондон, над которым витает верный заветам лорда Байрона дух весёлого космополитизма и всеобщего интернационализма, где каждый готов броситься другому на помощь, рассказать, показать, проводить и проникнуться.
Однажды друзья-музыканты зазвали её на выставку молодого талантливого художника.
Работы неизвестного пока дарования понравились ей – в них был свой взгляд на мир, людей и предметы, а самое главное, у автора проглядывалась своя манера письма, необычная и ни на чью другую не похожая.
Молодой человек рисовал портреты, искал интересные юные и старые лица, ракурсы и выражения этих лиц – хохочущих, рыдающих, гневающихся, апатичных, счастливых, сонных, кричащих, задумчивых, по-разному улыбающихся или даже безобразно кривляющихся.
Полина вспомнила свою рижскую подругу-искусствоведку, научившую её смотреть на картины в своеобразную подзорную трубу из сложенных кулаков, в которых остаётся просвет.
Это усиливало эффект восприятия и позволяло увидеть изображение в улучшенном виде.
Полина поделилась секретом с друзьями, все нашли подобный способ изучения живописи интересным и принялись рассматривать портреты в предложенной Полиной манере, по-особому фокусируя взгляд.
Сама она переходила от одной картины к другой и вдруг ошалело остановилась от неожиданности.
С очередного полотна на неё сверху вниз смотрел… Пол.
Полина просто вздрогнула, увидев знакомое лицо.
Она в один миг забыла о друзьях, о трубочке из кулаков, о фокусах и ракурсах – обо всём. И принялась внимательно вглядываться в портрет.
Мужчина на картине всё-таки был не Полом, но в то же время странным образом на него походил.
Только был лет на двадцать, а то и на верных тридцать старше.
На портрете был изображён много переживший и передумавший, немало знающий, умный старик с высоко поднятой седой головой и массивной тщательно, до жилки, выписанной шеей.
Полина видела пронзительный взгляд острых колючих глаз из-под тяжёлой чёрной оправы очков, отражающиеся блики на их стёклах.
Толстые складки кожи на обвисших щеках и подбородке, белесые брови, неплотно сомкнутые губы с синими прожилками.
Бежеватые, едва уловимо розоватые и сиреневатые оттенки кожи.
Такие же розовато-сиреневато-серые оттенки белой рубашки.
Вандейковско-третьяковские длинные аристократические музыкальные страдальческие худые пальцы немолодых рук.
Многоопытная мудрая старость.
Пол и не Пол.
Полина долго разглядывала картину, удивляясь странному сходству и эффекту «состаренности».
Потом она взяла буклет, чтобы прочитать информацию о художнике и не потерять его из виду. В глянцевой брошюрке были фотографии картин, сведения об авторе и адрес его сайта.
Полину не покидало чувство, что она увидела призрак Пола.
19.
В ту же ночь она поделилась с ночным ментором новостью о том, что видела сегодня его портрет.
Тот заинтересовался. И Полина, уверенная, что доставит человеку радость, отправила ему найденную в Интернете картинку и ссылку.
Дети в ту ночь спали неспокойно, поэтому от болтовни в Скайпе пришлось отказаться, и общение происходило в письменном виде.
Полина в ожидании ответа сидела в темноте с айпедом на коленях довольно долго. Ответа от Пола всё не было, и она даже начала волноваться.
«Что могло случиться? – с нехорошим холодком в душе раздумывала Полина. – Наверное, ему не понравилось. Но что?»
По старой интеллигентской привычке она начала копаться в себе, в собственных словах и фразах, написанных в послании, но ничего обидного или некорректного не находила. Своей вины Полина не чувствовала. И в то же время её мучила мысль, что она, сама того не желая, совершила какой-то не такой поступок, оскорбивший Пола и вызвавший его молчание.
Уснула она с неприятным и гложущим совесть виноватым осадком.
Утром, улучив момент, пока Митя и Тёма собирали пазлы – один голубого носорога, другой розового бегемота, она, изменив своему правилу не отвлекаться на личные дела, быстренько заглянула в почту и увидела там письмо Пола.
«Вчера отключился вайфай», – писал он.
Дальше следовало какое-то странное выражение, которого Полина не поняла.
Она скопировала его и отправила в переводчик.
Полученный текст ошарашил Полину и оскорбил до глубины души.
Фраза, предложенная электронным толмачом, была корявой и топорной. Но общий её смысл сводился к тому, что Полине предлагалось куда-то пойти.
«Послал!» – растерянно подумала она.
Весь день она была сама не своя.
Вечером в тёмном коридоре ей явилась печальная белая дама.
20.
Встреча в «девушкой» усилила общую Полинину моральную подавленность до такой степени, что «это стало всем заметно».
На следующий день после прогулки, уложив малышей, она по привычке отправилась к Алевтине Ивановне на кухню поболтать.
Та жарила котлеты, но, несмотря на свою занятость, поняла, что у Полины что-то произошло.
Масло на сковороде шкварчало, ароматы витали, Алевтина Ивановна порхала. Полина в своём пессимизме уселась на стул, сказала: «Как вкусно пахнет!» и подавленно замолчала.
– Что случилось? – оторвавшись от плиты и быстро взглянув на Полину, коротко спросила Алевтина Ивановна.
– Ничего, – так же немногословно ответила раздавленная впечатлениями «коллега».
– Какая-то ты странная и задумчивая, – констатировала кухарка.
– Вчера опять «девушку белую» встретила, – вздохнула Полина.
– И что? – с нехорошими испуганными оттенками в голосе поинтересовалась Алевтина Ивановна.
– Да ничего, – безразлично ответила Полина, – как всегда, помаячила в конце коридора и растворилась.
– Не люблю я с ними встречаться, – передёрнула плечами Алевтина Ивановна, – но ты ведь не поэтому такая? Болит что-нибудь?
– Нет, не болит, – сказала Полина.
И напористым мощным потоком с домыслами и самобичеванием рассказала, почти выплеснула историю о портрете, обиде-молчании Пола, оскорбительной фразе и своём молчании-обиде.
Об учителе, уроках, встрече, гареме и моральной зависимости Полины от Пола Алевтина Ивановна в общих чертах знала.
– А покажи-ка ты мне этот портрет! – попросила она.
Полина принесла айпед и показала.
– Ха-ха-ха! – раскатисто рассмеялась Алевтина Ивановна. – Ты хоть понимаешь, что сделала?
– А что я сделала? – испугалась Полина.
Проворная Алевтина Ивановна, уже совершавшая в тот момент манипуляции на сковороде, обернулась и пытливо посмотрела на неё.
– Правда, что ли?
– Не мучайте, Алевтиночка Ивановна, скажите, в чём моя вина, – взмолилась Полина.
Алевтина Ивановна сняла деревянной лопаткой со сковороды последнюю котлету, положила её в сотейник и закрыла его крышкой.
После чего повернулась к Полине и серьёзно произнесла:
– А вот ты хотела бы увидеть себя лет через двадцать?
Полина была барышней сообразительной и мгновенно ахнула:
– Ничего себе!
– И никто бы не хотел! Ты показала ему его старость! А у него там куча претенденток на руку и сердце! И он весь такой из себя! Падишах! Теперь, бедолага, наверное, в шоке.
– «В каких-то степях аравийской земли три гордые пальмы зачем-то росли», – как будто подводя итог, неточно процитировала Полина и Лермонтова, и Ильфа с Петровым одновременно.
– Ну и пусть растут, – разрешила Алевтина Ивановна. – А что он тебе написал? Ты дословно помнишь?
– Послал куда-то, – заглядывая в почту в поисках письма от Пола, произнесла Полина, – вот, посмотрите.
По привычке машинально вытирая руки о фартук, Алевтина Ивановна подошла к ней и посмотрела на экран.
– Англичане так не посылают, – прочитав, сказала она в задумчивости.
И Полина осталась в мучениях, сомнениях и бесконечных размышлениях.
Все другие попытки перевести с английского на русский странный текст приводили её к одному и тому же предложению куда-то отправиться. Адрес не указывался. Но глагол «идти» было вполне конкретным.
Возвращаться к переписке и разговорам с Полом Полине больше не хотелось. Он тоже молчал. И даже в «Фейсбуке» не появлялся.
21.
В какой-то момент Полина поймала себя на мысли, что начала скучать и томиться по Полу и ночным урокам.
«Но узнаю по всем приметам
Болезнь любви в душе моей», – мысленно издевалась она над собой.
И даже принималась задумываться над тем, что, может быть, зря отвергла предложение о поездке на Пиренейский полуостров.
Она начинала представлять себе Пола в бейсболке и шортах, а рядом себя в соломенной шляпке с голубой лентой и в сарафане; с золотистым загаром и светлыми выгоревшими на солнце волосами. Или залитый солнцем жаркий мягкий пляж, нежно плещущие бирюзовые волны с ярко-белыми ослепительными барашками пены, погружение в тёплую ласкающую воду, запах крема для загара и бессильную истому.
Полина уже готова была с досадой назвать себя самыми нелицеприятными словами, как ей вспомнились страдальческие длинные белые пальцы Пола. Она вообразила их на своём обнажённом плече, содрогнулась, «сбросила» с себя нафантазированную «третьяковскую» анемичную руку кисти художника Репина, поняла, что Пол – герой не её романа, и похвалила себя за решительный отказ.
22.
Тем бы история и закончилась.
Но через неделю Полина в свой выходной день опять пошла в гости к Ирине и рассказала о неприятном казусе.
Та заинтересовалась фразой и, прочитав её, не менее заразительно, чем Алевтина Ивановна, расхохоталась на весь дом.
Дымчатая царица Манюня, торжественно возлежавшая на диване в гостиной, испуганно проснулась и недоумённо-укоризненно посмотрела на развеселившуюся хозяйку.
– Да он же просто одну букву в слове пропустил! Не допечатал! – отсмеявшись, пояснила та.
– И что? – с опаской спросила Полина.
– Скорее всего, он написал что-то вроде «на здоровье», – сказала Ирина, выразительно вытаращила василькового цвета глаза и развела в стороны широко расставленные ладони.
– Вот это да! – только и сказала бедная Полина.
23.
Потом Пол объявился, «вступил в контакт», объяснил, что плохо работал Интернет, одобрил портрет, точно перевёл фразу, которой действительно желал ей здравствовать, и извинился за нечаянное недоразумение из-за недопечатанной буквы.
И общение возобновилось, правда, уже совсем в другом режиме.
Проблемы были разрешены, Полина посмеялась над анекдотичностью ситуации. Но у неё «остался осадок» от инцидента. И зависимость от Пола странным образом перестала быть такой ярко выраженной и непреодолимой.
К тому же Полина привыкла к призракам, стала воспринимать их как старых друзей и научилась засыпать до полуночи. Да и разница во времени с Ближним Востоком была довольно существенной.
24.
Но подступал час, Аравийскую пустыню накрывала чёрная тяжёлая бездна, вейбриджские призраки спускались в подвал с толстыми пауками петь хрустальными голосами свои средневековые песни, и два одиночества в ночи – Полина с Полом –продолжали писать друг другу письма, не обращая внимания на гулявших вокруг женщин в белых одеждах.
Night, night!
1. Ночь-ночь! (англ. яз.)
(«Портреты, прелести, причуды», Рига, 2014.)