Двоечник

Владимир Лях
1
    Мы беседуем, сидя  на крылечке   у небольшого флигеля. Из-под тенистого навеса виден  просторный асфальтированный двор,  открытый жаркому июльскому солнцу, и постройки, экономно вписанные по бокам. Справа, на крыше гаража, как апофеоз экономии, сверкая внушительным замком,  расположился небольшой металлический сарайчик, похожий на голубятню. Мой собеседник – известный в округе предприниматель – давно занимается ремонтом автомобилей. Именно это обстоятельство и заставило меня нажать на электрическую кнопку  сбоку от  выкрашенных голубой краской  просторных ворот. Впрочем, заметно, что некогда живое дело теперь захирело,  и клиентов почти нет. Да и сам Виталий Тимофеевич Тростенёв  уже немолод, не то, что в начале 90-х, когда всё  начиналось буквально на ровном месте.   Прихрамывая и держась за спину, он долго шёл через двор, встречая неожиданного гостя. Узнав, в чём дело, явно обрадовался, но тут же потушил улыбку.
– Жигули, небось, копейка?!
– Ну, почему же копейка… Нет, иномарка. Правда, российской сборки… Возле «Ашана» кто-то тележку толкнул и поцарапал дверь…
– Ну, заезжай, заезжай, – суетливо закомандовал по-хозяйски, отпихнув ногой подошедшего потереться тощего кота. Подождал, пока машина расположилась у невысокого частокола,  огораживающего деревенского вида цветник с петунией, кавалерами и ромашками.
– Сам-то откель будешь?
– Да рядом тут, в Титовке директором школы работаю, слышали, может?
– А-а-а, так это ты…  читал, читал в газетке… складно пишешь…  Присаживайся, погутарим. Расположились  на крашеной голубым просторной скамье.
– А родом сам откуда, директор?
– Из-под Мариуполя родом, после института приехали с женой, да так вот и остались.
– А я коренной уроженец в этих местах, – в голосе хозяина вдруг зазвучали покровительственные нотки. 
– Ну да, знаю. Видел ваши конкурсные фотографии в районке. Хутор Тёткин, да… История…
– То-то, что история, – Виталий Тимофеевич подвинулся вплотную, как будто мы знакомы давным-давно, и оттого его слова зазвучали вдруг по-особому доверительно. Он отогнал назойливую муху,  обвёл глазами свой обширный двор, потёр ладонью подбородок и, как будто припоминая старинную несправедливость, сказал:
– А ведь был я когда-то двоечником…

2
 
     За долгие годы работы в школе мне довелось видеть немало  нерадивых учеников, стремящихся получить заветную тройку, не напрягаясь. Бывают среди них и непримечательные субъекты, но иногда это – весьма колоритные личности, находчивые  психологи, недюжинные сочинители и импровизаторы. Их инициатива, обаяние, изобретательность   и творческий потенциал порой не знают границ. Кто-то расчетливо положит на стол   педанту-учителю конфетку, печенье или яблоко, кто-то   вымоет доску и подаст линейку, дабы заслужить снисхождение, найдет способ помочь в каких-то бытовых мелочах. Есть знатоки различных  внешкольных  тем:   рыбалки, флоры и фауны или местных обычаев – эти стараются заинтересовать разговором, завязать какие-то особые, доверительные отношения, ненавязчиво , иной раз,  отводя  себе роль покровителя. 
    Двоечники бывают разные, но всё-таки  большинство из них   объединяет стремление самоутвердиться, доказать и в школе, и потом за её стенами   свою состоятельность и успешность хоть в какой-нибудь сфере. Доказать своим   благополучным в школьные годы сверстникам, учителю, самому себе…  Иногда это стремление приводит к настоящему успеху – в истории можно найти массу примеров такого рода среди известных литераторов, артистов, изобретателей и других известных людей. Случается и так, что пар, как принято говорить, уходит в свисток.

3
– Бывало Иван Петрович позовет отца  да пожалуется ему, – негромко продолжает мой визави, – а батька что?  Ремень снимет, да и всыплет по первое число… да… Крутоват был. А уж работы по хозяйству    и в поле всегда хватало, спуску не давалось. Не то, что нынешним школярам, –собеседник вдруг кивнул в мою сторону.  Скотину встрень, накорми, обиходь, покос опять же…
– Большая школа была? – спрашиваю, чтобы не дать рассказчику погрузиться в воспоминания слишком глубоко: еще предстояло кое-куда заехать.
– А то…  Две школы было, сам хутор-то был большо-о-ой, да и семьи ого-го…  Может   и не оставил бы меня Иван Петрович на второй год, так батька сам подсказал. Оставляй, говорит, Петрович оболтуса маво, пущай проходит науку,  как положено. Чтоб не был неучем, как мы с бабой. Оставили меня еще на год. А  по весне, когда пахать да сеять начали, опять  учитель батяне жалился: плохо читает, мол, Виталька-то. А тот  опять за свое: оставляй еще на год, Петрович… Не оставил, слава Богу, пожалел.  Негоже, мол,  Тимофей Ларионыч,  гляди,  так и женим казака в школе…
– Виталий Тимофеевич, я это… может быть, посмотрим, что да как…
– А ты не торопись, директор, не торопись. Всему свой час.  Хозяин достал откуда-то из-за скамейки кусок мела и жестом позвал следовать за ним. Подошли к машине.
– Бампер-то красил, вижу, – хитро подмигнул мастер.
–Да, было дело, стукнул один разгильдяй на перекрёстке.
– Ну, вижу твой дефект, – обвёл вмятинку мелом. Ещё что-то?
– Ну, да, можно ещё заодно подкрасить бампер и вот здесь, – я показал едва заметный дефект на заднем крыле. Виталий Тимофеевич обвёл мелом и его.
– Ну, всё?
– Всё, да.
– Тогда  пойдем, составим договор, – хозяин, слегка прихрамывая, направился к крыльцу, где мы только что сидели, зашёл внутрь флигеля, я зашёл за ним. В передней комнатке посредине стоял стол, накрытый простецкой   цветастой клеёнкой, со стен смотрели большие, в два печатных листа фотографии в простеньких  пластмассовых рамках. Живописные виды, пейзажи, переданные фотографически достоверно, без всяких  ухищрений капризного художника.
– Узнаёшь, места?
– Ну, что Вы, конечно. Хутор Тёткин, окрестности…  бывал, как же, знаю…  ездим каждый год на Троицу в тамошний храм…
– Нравится? – поинтересовался хозяин, кивнув в сторону вернисажа, похоже, не сомневаясь в ответе.
– Ну, да, нравится, да … Красивые виды, природа…
– Ты, директор, посмотри и выбери, можешь что-то купить для себя, – снисходительно  разрешил вдруг Виталий Тимофеевич. Приз в газетном конкурсе  давал  ему, как видно,  основание ощутить себя фотомастером.
– Спасибо, хорошо, хорошо.  Может быть потом, когда сделаем работу…  Виталий Тимофеевич смерил меня взглядом, прищурился  и мелко закивал, соглашаясь.
– Ладненько, так тому и быть. Присев на крашеный табурет, он  достал из ящика стола листок бумаги с несколькими строчками какого-то текста.
– Присаживайся. Вот тут распишись, – ловким движением подвинул бумагу ко мне. И давай техпаспорт на машину. Я расписался, листок тут же скользнул назад в ящик.
– А мне ничего не дадите, никакой бумаги? Виталий Тимофеевич поднял на меня глаза, полные недоумения, как будто перед ним вдруг явился марсианин.
– Ты что, директор, ты что - к ростовским дельцам приехал? Или не доверяешь мне?
– Да нет, ну что Вы, Виталий Тимофеевич, наслышан о вас  с давних времен. Доверяю, конечно.  Такой, вроде бы, порядок…
– Порядок, порядок, – пробурчал  недовольно мастер… Порядок будет, когда придешь забирать свою ласточку. Вот тогда будет порядок!
– Ну, это хорошо бы, – не стал я спорить. А сколько потребуется времени и какая цена вопроса?
– Цена вопроса? – повторил он с аппетитом и ненадолго задумался, устремившись взглядом куда-то вдаль,  будто бы  что-то подсчитывал. Восемь тысяч тебя устроят?
– Ну, в общем, конечно, согласился я, – где-то так и рассчитывал…
– А по времени, – к концу недели сделаем, – решительно резюмировал мой собеседник и небрежно бросил мне какую-то открытку. Открытка скользнула по столу и отрепетировано замерла точно напротив. На обороте фотографии с видом хутора Тёткина было напечатано сообщение, что просторное имение Виталия Тимофеевича продается, и внизу  жирно чернели цифры  телефона.
– Вот  тебе, не потеряй. Звони, ежели что, – хозяин привстал, как бы давая понять, что аудиенция окончена. Я нерешительно достал из бумажника паспорт на машину.
– А техпаспорт-то зачем, Виталий Тимофеевич?
– Ты что, директор, – опять за своё? Требуют техпаспорт, когда краску выбираешь, – снисходительно пояснил он   учительным тоном, и я в который раз ощутил себя обитателем последней парты.
– Так, а что её выбирать, – промямлил  уже в дверях, – по крышке от бензобака сделают компьютерный подбор…
    Виталий Тимофеевич, пряча техпаспорт в карман, неодобрительно хмыкнул и покачал головой, как будто сочувствуя безнадёжному профану: – Вам бы всё компьютерный подбор… сход-развал… всё компьютерное… игрушки, письма…компьютерные, – продолжал он ворчать, провожая клиента до ворот.
– Так, а вы как поедете? – озаботился, кивая на сына и жену, поджидавших  меня за забором.
– Такси сейчас вызовем, – я вознамерился было пристроиться в тенёк за воротами, но хозяин замахал руками.
– Зайдите во двор, зачем там стоять, когда есть куда присесть! В ногах правды нет! Он неожиданно ловко перехватил  у жены сумку и двинулся к прожаренной солнцем скамейке во дворе, мы с сыном нехотя двинулись за ним.

4.

    Дни шли. Закончилась неделя, пошла другая, но никаких известий от мастера не было.  Время от времени всплывала мысль о техпаспорте: было   понятно, что для подбора краски он  не нужен.  Тогда зачем мастер его взял? Чтобы ездить? Маловероятно…
    В то время у нас была ещё другая машина, безотказная «четвёрка», разменявшая второй десяток лет. На ней я как-то, несмотря на жару,  заехал к Виталию Тимофеевичу на городскую окраину, называемую Верхним поселком. Ворота были открыты, во дворе – никого.  Возле гаража стояла  моя машина, прошпаклёванная и отшлифованная, готовая к покраске. – Ну, что же, дела, хоть и медленно, но идут, – подумал я и успокоенный отправился домой.
    Звонка от нового знакомца, впрочем, всё не было и не было, и, в конце концов,  как-то вечером я позвонил ему сам.
– А-а-а, дире-е-е-кто-о-р?!! Виталий Тимофеевич был, кажется,  безумно рад меня слышать.
– Да, решил вот поинтересоваться, как дела идут, – прервал я затянувшуюся паузу. Без машины-то неудобно, по работе приходится постоянно ездить…
– Понимаю, понимаю. Тут вот какая закавыка, директор. Давно бы сделали, но краска у тебя очень сложная. Вот уже два раза в Ростов езжу… Так что ты не попеняй, тысчонку придется накинуть… Расходы, сам понимаешь…
– Виталий Тимофеевич, я это… Я, конечно, понимаю, но…
– Что «но»? Говори-говори, договаривай, – голос на том конце ощутимо пружинит.
– Дело в чём… Так   можно и десяток раз съездить… Клиент платит за результат, а не за круговые разъезды, как бывалому  таксисту… Мы же договорились вроде, – прибавляю я, вспоминая попутно, что никакого свидетельства о договоренности у меня нет.
– Так вот ты как заговорил, – на том конце снова зависает пауза.
– Ну, ладно, скажите хотя бы когда осчастливите, – задаю вопрос в пустоту, и она откликается весьма решительно.
– Скоро, скоро. Я тебе позвоню, – произносит мой собеседник, и короткие гудки подводят итог разговору.
5.

 Прошло еще несколько дней, прежде чем мобильник высветил знакомый номер. Звонил Виталий Тимофеевич.
– Ну, при-и-иве-е-ет,  директор. Ты, наверное, уже заскучал за машиной, – участливо начал он, и меня вдруг осенила догадка, что долгий ремонт вовсе не случайность, а, вполне возможно, – способ подготовить клиента к максимальной оплате…  Помается без машины, поездит на такси и, глядишь, созреет. Дальнейший разговор только подтвердил эту догадку.
– Тут вишь, какое дело, – мялся в трубке мастер. Краска сложная, да… непростая… фирменная… ездить пришлось несколько раз. Не угадали сразу, пришлось перекрашивать, вишь ты, какое дело… – трубка явно ожидает моей реакции…  Но я молчу.
– Короче говоря, двенадцать тысяч – это окончательно, –Тростенёв  выжидательно дышит в трубку, но  я всё равно молчу.
– Так что скажешь? – спрашивает мастер, и я, слегка подержав паузу, говорю:
– Теперь-то уже поздно, давайте завтра всё это обсудим, я подъеду до обеда. И  нажимаю красную кнопку.

6.

На другой день поехать на Верхний поселок удалось только к вечеру, нужно было дождаться сына, чтобы он меня отвёз. Остывающее солнце наполовину спряталось за ближние крыши, и воробьи, разморенные знаем, понемногу набрали голос. Знакомые ворота гостеприимно открыли взору  мою сверкающую лаком машину в том именно месте, где я когда-то её оставил.  Виталий Тимофеевич нас ждал. Был он в новой рубахе и с байдиком – так называют  на Дону палку для ходьбы.
  – Ну? Что скажешь, – вопрос прозвучал риторически, явно предвосхищая ответ. Но ответ, похоже,  был не совсем ожидаемым.
– Помилуйте, Виталий Тимофеевич! Бампер темнее, чем остальное… Ба, а дверь, наоборот, светлее… Как же вы подбирали, да еще так долго???
– Мастер неожиданно живо прошагал ко мне вплотную, хромая еще сильнее, чем прежде, обнял за плечи и горячо зашептал   чуть ли в самое ухо. Он, казалось, готов был расплакаться.
- Понимаешь… Придешь к ним, к этим, новым, молодым… Спросишь то, другое… А они с инвалидом не церемонятся… да… такое теперь время… Иди, мол, дед отседова, не мешай работать… Ты, Володя, я вижу не такой, воспитываешь молодежь… ты-то – молодец…  Он впервые назвал меня по имени, а не по должности, он говорил и говорил что-то еще, но я понемногу освободился  от нежданных объятий и еще раз обошел машину вокруг. Да, краска весьма заметно отличалась…. Но что-то доказывать мастеру  не имело никакого смысла. Мне почему-то вдруг  стало жаль его. Время советских «копеек», «шестёрок» и «десяток» прошло, а новым технологиям  старый умелец  оказался не нужен. Он всё-таки остался в отстающих,   и теперь уже навсегда.
   – Ну, и что же вы хотите за такую работу, – спросил я его, сутуло стоящего поодаль,  опершись двумя руками на байдик.
 – Да сколько дашь, ты знаешь, я не из тех, кто мелочится, – начал было старый мастер, понемногу наполняя голос уверенностью. Но театральные эффекты больше не имели цены.
– Знаете, Виталий Тимофеевич, можно было бы, конечно, расторгнуть договор, – начал я, помня, что юридически никакого договора, в общем-то,  и нет… Машину нужно будет перекрашивать…
Постаревший мастер  стоял, ничего не говоря, как будто ожидая приговора.
– Но я всё-таки заплачу вам. Он посмотрел на меня с интересом. Заплачу десять тысяч, а почему – объяснять не буду. Виталий Тимофеевич просветлел лицом.
– А, постой-постой, я ж совсем  забыл, памяти-то нет уже. Краску тебе отдам, какая осталась. Тростенёв суетливо  прислонил байдик к заборчику, молодо нырнул в темноту гаража и обратно появился с двумя баночками, плотно замотанными клейкой лентой. На крышках значились номера оттенков с разницей в единицу. Мне стало понятно, как он выбирал краску, экономя на компьютерном подборе. Просто купил два ближайших оттенка – один темнее, другой светлее – и надеялся смешать их в нужной пропорции. Но расчет, выручавший на простых эмалях, на иномарке не сработал.
     Я отдал потускневшему  специалисту   деньги и стал выруливать на улицу. Виталий Тимофеевич с помощником сидели на той самой лавочке, где еще недавно сидели под палящим солнцем мы,  и в зеркало было видно, как они неумолимо уплывают назад, в прошлое.
7.
– А зачем ты отдал столько за некачественную работу? – спрашивал меня за ужином сын.
– Ну, во-первых нужна машина. Это раз. А потом: неужели ты думаешь, что он бы мог сделать лучше?!
– Ну, да, наверное, мог бы вообще усугубить. Но можно было отдать половину…
– Можно-не можно… Не знаю, поймешь ли ты… Это ведь итог жизни. Вот так живёшь, делаешь что-то, а потом – бац! – и оказывается на поверку, что ничего-то ты не достиг…
– Что-то мудришь ты, батя, улыбнулся сын. А хочешь, я скажу, зачем у тебя брали техпаспорт, и почему мы сидели на той скамье в самую  жару?
– Ну?
– Продаёт твой новый друг свою мастерскую?
– Ну, да. Ты же видел открытки, он мне ещё вторую  сунул на прощанье.
– Ну, вот и думай. Свидетельство предпринимателя он наверняка сдал: зачем налоги платить, когда заказов с гулькин нос.
– Ну, допустим.
– Поэтому ему не нужно, чтобы бдительные соседи видели случайных клиентов около двора, а то ведь могут и просигналить куда следует. Ну, а если и просигналят, так на этот счет техпаспорт имеется. Дескать,  знакомый  просто доверил машину поездить…
       Сыну можно верить:  до недавнего времени он и сам работал в столичном автосервисе. Но теперь перешел в сферу компьютерных технологий,  и новое дело увлекает его, хоть и заставляет постоянно учиться.  Но он уверен, что  иначе  нельзя.