Собрался я как-то на кладбище родителей проведать, могилки поправить, подкрасить. Так уж заведено. На Христову Пасху все, кто родился в Куналее, обязательно наведываются на кладбище, ведь неприятно будет, если осудят и скажут, что вот, мол, даже за родительской могилкой не доглядывает.
А сколько здесь бывает народу на первый день Пасхи, кого только не встретишь. Машины идут вереницей одна за одной, как в городе.
В этот день я что-то припозднился и выехал с кладбища поздно. Вот и тётя Вера вышла уже закрывать ставни. Притормозил, поздоровались. Мы же, куналейские, « поговорить, не любим». Про всех и про всё расспросим и, пока все новости не узнаем, не разойдёмся.
- Ну, как ты, Гена, поживаешь? - поинтересовалась она.
Вот тут- то я и поделился своим горем.
- Да вот, тётя Вера, получил судимость под старость лет.
- Да как это тебя угораздило?
- Очень даже просто. Случилось это поздней осенью, тридцатого октября. Вздумалось мне из свежей рыбы ушицу на берегу Селенги отведать. Ну, бывают же прихоти. Вот именно на берегу, с дымком, из только что пойманной. Тем более, что нерестовый период омуля уже окончился и рыба катилась вниз по реке. Да и по слухам рыбоохрана с пунктов снялась.
Приехал на речку, накачал резиновую лодку, поставил сетюшку, развёл костёр. Вот и вода в котелке закипела, пора бы и проверить сеть. Попались два омуля. На уху хватит, стал отживлять, да не успел. Резкий толчок в спину.
- Лежать, руки за голову!
Обшарили карманы. Поднял голову вокруг шесть человек в милицейской форме с автоматами.
- Дык и я вот только хотел…… - заикаюсь, а у самого мурашки по телу с головы до ног.
- В отделении всё расскажешь.
И увезли меня в Улан-Удэ, в линейный отдел милиции. Сфотографировали в фас и профиль, отпечатки со всех пальчиков сняли. И допрашивали- то меня как уголовника раз пять. Как, что да почему, во сколько и когда. Выпустили меня поздним вечером. На мне рваная телогрейка, шапка-ушанка, резиновые сапоги. Народ так и шарахается. Бомж, да и только.
Милиция два раза останавливала. А документов-то с собой нет. Пришлось объяснять всё по порядку. Ну, с грехом пополам добрался до дома. Потом ещё три раза в город вызывали. Вот и суд. Мировой судил. Думал, штрафом обойдусь. Урон-то рыбному хозяйству незначительный сделал, да и возместил его. В приговоре вынесли: лодку и сеть конфисковать, оштрафовать, и шесть месяцев условных дали.
На всё был бы я согласен, но только не условные. Считай, бельмо на всю оставшуюся жизнь.
Сел я и подсчитал, во что же мне ушица с дымком обошлась. Так вот, на шесть тысяч потянула. В общем, каждый омуль по три тысячи обошёлся. А ведь можно было спокойно в город съездить, взять лицензию за шестьдесят рублей и рыбачить себе на здоровье.
Вот теперь, да кабы как. Закон есть закон и его нарушать нельзя-простая и неопровержимая истина.
Пошёл я к машине, а тётя Вера решила, видимо, меня успокоить: « Не переживай, Гена, так сильно, ты не один, мне ведь тоже дали».
Я уже сидел, за рулём и меня будто ошарашило: « О чём это она?»
Вылез из машины и обратно к ней.
-Что тебе дали?
-Да тоже штраф и шесть месяцев условных.
- Ну-ка расскажи, - уж сильно меня заело, как это семидесятилетняя бабка на старости лет судимость заработала.
- Да вот, Гена, в третьем годе посадила я мак в огороде, а его какая-то сволочь весь повыдергала. Зачем-не знаю. Кому мешал? Теперь ведь на всём приходиться экономить, в магазин за маком- то лишний раз не пойдёшь. А ведь надо где-то тарки посыпать, где – в рулет. Да и внучата так любят.
Посадила я, значит, в следующий раз одну клетку мака у себя в ограде, в трёх метрах от собаки, чтоб не тронули. Расцвёл мой мак красно-белыми цветами - налюбоваться не могу. Всё бы ничего, но вот как-то заходят в ограду четыре милиционера и спрашивают: « Чей это опиум?» Я ничего понять не могу: « Какой опиюм?» А они на мак показывают. По-нашему, значит, мак, а по-ихнему «опиюм» оказывается. Ну, выдергали мой мак, двух соседок позвали, взвешали на медицинских весах цветы. В общем, 432 грамма «опиюм-сырца» оказалось. Месяца через три приходит повестка в суд.
-Так, мол, и так, - говорит судья, - вы, гражданка, выращивали наркотическое растение-опиум.
-Дык я не «опиюм», я мак выращивала.
- Вот мак-то и есть наркотический опиум вот и прибухали мне на старость лет шесть месяцев условных и штраф.
Заметил я тёте Вере, что незнание закона не освобождает от ответственности, в любом случае закон надо блюсти. И сошлись мы на том, что от тюрьмы да от сумы не зарекайся, никто не застрахован.
Когда я возвращался домой, на небе уже мерцали звёзды. Ну надо же было столько проговорить. Но я об этом утраченном времени нисколько не сожалел. На душе было легко. Моё горе превратилось, ни во что. Ну, надо же, вот ведь так бывает и как оно повернёт – не предугадаешь.