Десять дней караулила эскадра вице-адмирала Круза шведские корабли у Красной Горки, то лавируя на хорошем ветру, то ложась в дрейф. Сигнальщики внимательно следили за флагманом. Вот флажками на «Чесме» вывешен сигнал: «Стать на шпринг» и все корабли, бросив якорь, вытягиваются двумя линиями – первая из линейных кораблей, вторая из фрегатов. Диспозиция линкора «Не тронь меня» приходилась на западное крыло замыкающим. И когда все корабли вставали на шпринг, не только марсовый вперёдсмотрящий мог видеть Толбухин маяк, а всякий желающий, поднявшись на шканцы. Ну, а когда ложились в дрейф полукругом, видели сестрорецкий берег и даже робкую свежую ярко-зелёную зелень на деревьях.
Наступило 23 мая. Экипаж, уморившись за день манёврами, крепко спал. Днями стало жарко, солнце с безоблачного неба бессовестно припекало стриженые затылки матросов, запекало в собственных мундирах, иссушало тела. Тёплая вода из бочонков мало спасала, да и та быстро заканчивалась. Раз в три дня в Сестрорецк отправлялись шлюпы пополнить запасы питьевой воды. Но ночами приходила прохлада и можно было немного передохнуть от жары.
Вахтенные на кораблях и фрегатах с завидной синхронностью отбили четыре склянки, что означало два часа ночи. А вокруг было светло как днём – белые ночи в самом разгаре. Гардемарины, трудившиеся наравне с матросами, спали по разрешению боцмана Кошкина на верхней палубе на свежем воздухе. Сам боцман не спал, опять сжимало сердце, да и думы ворочались невесело: не от баталии предстоящей – сколько их уже было, баталий и на Чёрном море и на Средиземноморье и здесь, на Балтике… о старости приближающейся думал боцман Кошкин.
Прошёл вахтенный мичман, поднял гардемаринов Пузанова и Бреверна заступать на вахту. Негромко и коротко распорядился кому куда направляться. Пузанов поёжился от сырости подплывающего от берега тумана, надел куртку, открыл было рот, чтобы по привычке поворчать, но так и остался с открытым ртом.
- Неприятель к западу! – заголосил марсовый вперёдсмотрящий.
В этот же миг на флагмане грянул выстрел и подняли сигнал: «Приготовиться к бою».
Засвистали боцманы, закричали мичманы, в несколько минут экипаж занял места. На шканцы поднялся Тревенен с офицерами. Тревенен вскинул подзорную трубу. Старпом управлял матросами, потравлявшими кливера ловя ветер и выводя корабль на боевую линию.
- Переменить галсы!
Матросы бросились на левую сторону, перетягивая канатами нижнюю шкаторину. Корабль накренился на правый борт, паруса напряглись вбирая ветер и «Не тронь меня» одним из первых развернулся в встрою и встал левым боком к приближающимся кораблям шведской эскадры.
- Обтянуть галсы! Выбрать шкоты!
Гардемарины следя за передней шкаториной тянули шкоты, пока та не задрожала. Тут же закрепили тросы. Корабль выровнялся и стал готовиться к бою. Солдаты и канониры заряжали пушки, открывали пушечные люки, подтаскивали ядра, разжигали фитили. Матросы разнесли по палубам бочки и наполняли их морской водой на случай пожаров, затем все по очереди бегали в каюты и переодевались в чистое бельё. Ну вот, теперь всё готово к битве.
Между тем на безоблачном горизонте в лёгкой сизой дымке один за другим вырастали громады линейных кораблей шведской эскадры. Мичманы и матросы невольно затихли, наблюдая за противником. Молодой лейтенант вслух считал вымпелы на мачтах.
- …Двадцать девять, тридцать, тридцать один, тридцать два…
- Тридцать восемь! Тридцать девять! Сорок! – закончил Тревенен, а про себя подумал: «Стало у них пушек вдвое более».
- Всего сорок! – вслух сказал капитан. – Как говорят у вас: плёвое дело!
Строй русских кораблей встал в боевую позицию. 17-ть линкоров против 22-х шведских. В авангарде был линкор «Двенадцать Апостолов» вице-адмирала Якова Сухотина, бывшего командующего Черноморского флота. На него и надвигались передовые корабли шведов.
Головнин стоял вместе с товарищами у левого борта. Странные чувства поглощали его в эту минуту. Страх? Нет, страха не было, какая-то минутная слабость, даже не слабость, а робость перед предстоящим сражением – не дрогнуть, не оплошать, не показаться трусом в глазах знаменитого капитана, в глазах боцмана Кошкина, в глазах всех этих людей. Возможность умереть? Но и это не страшило гардемарина – понимал, что кто-то из них не доживёт до утра или даже до вечера – жертвы неизбежны. А плакать по нём никто и не станет… кроме Мишутки. А вдруг в чём-то не справится, не услышит или не разберёт команду. Подведёт всех…
Над «Чесмой» взвился сигнал: «Исправить линию!». И тут же другой, сердитый: «Прибавить парусов!». Тревенен осмотрелся: несколько кораблей в середине действительно отстали и этим могли воспользоваться шведы, чтобы вклиниться в строй и разделить эскадру. Разделить – значит ослабить и подвергнуть опасности попадания под ядра своих же.
- Неприятель по курсу норд-вест! – закричал марсовый вперёдсмотрящий.
Все повернулись на северо-запад. Там появились гребные фрегаты. Пять небольших судов, идущих на вёслах. Они направлялись на правый фланг линии, как раз на «Не тронь меня».
В этот момент «Двенадцать Апостолов» дал залп!
Это оказалось неожиданным для всех, даже для шведов.
Боцман Кошкин радостно закричал:
- Молодец Яков Фёдорович! Упредил шведа! – и тут же обрушился на гардемаринов. – А ну, марш пушкарям помогать, нечего здесь глазеть!
Гардемарины бросились по трапу на пушечную палубу. Головнин подбежал к знакомому канониру.
- А, гардемарин! Становись, будешь брандскугели подавать. Вон из того сундука, - махнул рукой канонир вглубь палубы.
Только здесь Василий увидел, что такое напряжение перед боем. Перед ним стояли канониры и солдаты. Их лица словно окаменели, кулаки сжаты до хруста, руки словно пеньковые тросы. Многие заранее сняли куртки и мундиры, а некоторые и рубахи. В открытые бортовые порты выдвинуты чёрные стволы орудий, казалось, и грозные пушки напряглись, ожидая горящего фитиля, чтобы с грохотом выплюнуть смертоносный заряд.
Большого урона первый залп шведскому авангарду не принёс, но несколько ядер долетели-таки и повредили носовую часть головного корабля.
Шведы пришли в ярость, и с ходу повернув два корабля обрушили всю мощь огня двух бортов, а это как минимум около 50-ти пушек, на «Двенадцать Апостолов». Целый рой ядер полетел на линкор. Но и «Двенадцать Апостолов» успел зарядить пушки и дать второй залп. Место начала боя заволокло дымом, и невозможно было определить, что там происходит. Но судя по продолжающейся канонаде «Двенадцать Апостолов» держался.
Тут подоспели ещё несколько шведских кораблей и пока делали манёвр на боевую позицию, по ним дали залп русские корабли. И началось сражение.
Море там будто вскипело – от ядер, падающих в воду, беспрестанно поднимались фонтаны, корабли скрыло пороховым дымом, ничего не видно и грохот – тяжёлый, слитный, чудовищный и страшный. От каждого залпа каждый матрос думал, что в этот раз ядро или граната предназначены ему.
Всё новые корабли сходились и вступали в сражение. Вскоре дым поднялся до небес и скрыл солнце. В наступившем полумраке стали видны всполохи залпов и огни пожаров на кораблях.
Головнин видел в открытый порт силуэты приближающихся гребных фрегатов неприятеля. Сквозь грохот стали слышны резкие выкрики старшин, задающих счёт гребцам.
- Вот черти! – в сердцах воскликнул канонир. – Куда прут, да мы их в щепу…
- Пли! – прозвучала команда сверху.
К запалам поднесли горящие фитили.
Бух! Бух! Бух! – загремели орудия. Ядра полетели в сторону фрегатов, врезались в борта, ломали бушприты, мачты и палубные надстройки. Закричали раненные, визжали нечеловечески от несносной боли. Один из фрегатов, получивший несколько пробоин стал крениться на бок. С него посыпались люди.
А канониры делали своё дело. После выстрела пушки откатились от бортов на длину удерживавших канатов. Тут же солдат с клоцем – щёткой на длинной палке прочистил канал от остатков пороха и пыжей. Другой забил пороховой заряд – картуз, пыж и пробку.
- Заряжай брандскугелем!
Головнин кинулся к сундуку, достал цилиндрический снаряд и передал солдату. Снаряд скрылся в стволе. Пушку за верёвки прикреплённые с боков подтянули к порту.
- Готов! – отрапортовал заряжающий.
Канонир присыпал свежего пороха в запальное отверстие.
В это время по бортам защёлкали пули. Канонир оттолкнул Василия от порта. Но гардемарин успел увидеть прямо напротив фрегат, ощетинившийся стволами ружей.
- А! – вскрикнул один из солдат и упал на палубу схватившись за лицо. Сквозь пальцы потекла алая кровь.
- Лекаря! – позвал канонир и тут же. – Пли!
Бух! Зажигательный брандскугель полетел в цель. С фрегата тоже дали залп. Куда-то на верхнюю палубу залетело ядро. Кто-то закричал.
- Готово!
- Пли!
Бух! Бух! Бух! Всё заволокло пороховым дымом.
- Готово!
- Пли!
Бух!
В метре от Василия с треском разлетелась деревянная обшивка борта проломленная ядром с шведского фрегата. Ядро крутилось и шипело. Кто-то схватил его накрыв курткой и бросил в бочку с водой. Пустив пар ядро затихло.
- Горит! Горит! – завопил канонир.
Головнин выглянул. Сквозь дым пробивалось пламя пожара на фрегате. Там метались люди, кричали и прыгали за борт. Раздался оглушительный взрыв: на фрегате взорвались запасы пороха в трюме разметавшие судно на куски. Но тут вместо догорающего фрегата появился темный силуэт большого линейного корабля шведов. Уцелевшие фрегаты под его прикрытием выходили из боя.
С линкора раздался залп. Большинство ядер не долетев плюхнулись в воду. Но некоторые, отрикошетив от воды ударили в борт «Не тронь меня».
Корбаль содрогнулся и сильно закачался. Василий схватился за пиллерс - стойку чтобы не упасть.
- Брандскугель! – почти в ухо заорал канонир.
Василий подскочил к сундуку и передал снаряд заряжающему.
- Готово!
- Пли!
Бух! Бух! Бух!
Внезапно соседняя пушка не выстрелив, разорвалась. Почти весь расчёт убило, раскидав по палубе. Вдобавок новый залп шведских пушек достиг цели. В разных местах появились пробоины, загорелся фальшборт. Влетевшим ядром тяжело ранило солдата с клоцем – оторвало руку. Лекари утащили беднягу в трюм.
- Гардемарин! Возьми клоц, будешь ствол прочищать! – приказал канонир.
Василий поднял палку со щёткой.
- Заряжай ядрами!
Василий просунул щётку в горячий ствол и с трудом подвигал тяжёлым клоцем. Следом заряжающий вбил пыжи и закатил ядро.
- Готово!
- Пли!
Бух!
- Поворачивает! – завопил кто-то. – Корму показывает.
- Заряжай ядрами!
Василий вновь прочистил ствол. Солдат заложил пороховой заряд, пыж, ядро.
- Пли!
Ядро полетело вдогонку уходящему линкору, пробив кормовой дейдвуд. Корабль завилял, потеряв рулевое управление.
- Эх! Догнать бы, добить! – воскликнул канонир.
Но сигнала «Преследовать неприятеля» на флагмане не появилось…
Пушечная канонада утихала, дым будто нехотя опадал и уплывал в сторону Кронштадта. Шведская эскадра медленно удалялась.
Василий почувствовал страшную усталость, сел там, где стоял. Положил клоц. Глаза щипало, в горле першило, в ушах звенело. Хотел кашлянуть - в груди будто сдавило ремнями, кашель вышел хрипом.
- Эй, гардемарин! Иди наверх, на воздух, - предложил канонир и сам пошёл к трапу.
Василий поднялся и пошёл следом, шатаясь и пытаясь дышать.
Наверху стало легче. Василию подали ковш с водой, припал иссохшими губами, выпил всё. Последние капли вылил на ладонь и размазал по прокопченному от порохового дыма лицу.
Подошёл Пузанов, такой же чумазый, в расстегнутой куртке, с довольной улыбкой. Посмотрел на Василия и захохотал, да так заразительно, что и Василий и другие матросы не удержались и засмеялись. Вскоре все на верхней палубе смеялись глядя друг на друга.
Стоявшие на шканцах офицеры недоумевали – что так развеселило матросов. Молодой лейтенант хотел спуститься и заставить замолчать, по его мнению, не в меру разгулявшуюся матросню, но Тревенен остановил его.
- Пусть смеются, - негромко сказал капитан. – Они сегодня совершили подвиг – не пустили шведов в Петербург.
- А где Христофор? – спохватился немного успокоившийся Василий.
- Не знаю. Я на корме был, а он на нижнюю палубу бежал.
Головнин направился вниз, за ним Пузанов. Они спустились на нижнюю пушечную палубу, где солдаты и канониры сидели у своих пушек и отдыхали.
- В лазарете ваш дружок, - подсказал молодцеватый канонир у разбитой пушки.
Головнин и Пузанов спустились ниже: в трюме был устроен лазарет. Бреверна отыскали быстро. В полутёмном трюме лежали и сидели не более десятка раненных. Кругом стонали, плакали, кричали и рычали, и оттого казалось, что раненных намного больше.
Христофор лежал прямо на досках с перевязанной грудью. Лицо бледное, глаза закрыты, рот перекошен от боли, дыхание слабое со свистом.
Товарищи присели рядом.
- Христофор, - шёпотом позвал Василий.
Христофор открыл глаза. Заговорил так тихо, что ребята больше догадывались о чём он говорит по бескровным губам.
- Вот ведь… в первом бою… обидно: не пулей, не ядром… щепой – деревяшкой грудь пробило… победили?
- Победили Христофор, победили. Поправишься, вот увидишь. Нам ещё выучиться надо.
Откуда-то зародилось и поплыло над кораблями «Урррааа!». Подхватили и закричали и на «Не тронь меня». Стоны и крики раненных на миг прекратились. Кто мог смотреть, почему-то стали смотреть на гардемаринов.
- Слышишь? – нарочито громко воскликнул Василий. – Я ж говорю: победили.
Христофор кивнул и закрыл глаза.
Ребята встали и направились к трапу.
Наверху почти весь экипаж собрался на палубе. Спешно приводили себя в порядок, насколько это было возможно.
К кораблю с левого борта подходил шлюп с «Чесмы». На его борту, держась за мачту стоял вице-адмирал Круз. Он поднялся на «Не тронь меня» и осмотрел замерший экипаж. Навстречу вице-адмиралу бодрым шагом шёл Тревенен. Только сейчас Василий заметил, что левая рука капитана болтается на перевязи.
- Каковы потери? – спросил Круз.
- Полдюжины убитых и десяток раненных, сэр.
- Добро, голубчик! Что с рукой-то?
- Контузило малость.
- Вижу - на ногах держишься! Молодец!
Вице-адмирал повернулся к экипажу.
- Спасибо за службу!
- Рады стараться ваше высочество! – чётко ответили матросы.
Тут вице-адмирал обратил внимание на мальчишек, стоявших «на вытяжку» с чумазыми лицами, в расстёганных куртках – не успели застегнуться.
- А это что за мальцы? – поинтересовался Круз.
- Сие есть гардемарины из морского корпуса! Бравые ребята! Умело служат!
Вице-адмирал ещё раз осмотрел гардемаринов.
- Добрая для них закалка, - сказал он. – Неплохо службу в порохом дыму начинать, где как ни в баталии спознать службу флотскую.
Адмирал отдал честь экипажу и спустился в шлюп.