Испуг крови или нулевой переход

                От автора

Не хочется ли придуманные сказки переплести с современным бытом, обычаями, преданиями, староверов, как не включить в произведение красивые описания природы из томов Мельникова-Печерского и устаревшие слова малой родины? Получится, и правдой навыверт, и вымыслом в лоб. Изыскания являются духовной потребностью.
Запечатлевайте на бумаге, с любовью черпайте прошлое из колодца жизни. Блуждая по тропам души, во всей полноте явится осознание – время не плоское, оно круглое, вернее сказать – замкнутый круг, кольцо.  Человек живет воспоминаниями от точки, когда себя помнит. Юность требует воплощения философий, зрелость возрождает их, воскрешая личность. Нет того языка объяснить, когда младенец жил в начале - с богом, когда у него не было речи. Есть возможность, записывать происходящее, будучи состоявшимся мудрецом. Но как добраться до первого слоя, как написать о том, чего на первый взгляд с нами не было, где остановиться и начать вспоминать?
 Воскрешение личности есть соединение прошлого с настоящим, иначе нет самой личности. Сны переме-шиваются с реальностью. Разрыв сна и вхождение в реальность, особенно в первую минуту, шокирует, человек не понимает, где находится, что происходит.
Мемуары – это застывший памятник, воспоминание же, есть собирание себя. Объединить все «я» сложно, они не являются чем-то отдельным. Есть общее «я», личная целостность, актуализированная или расплавленная память мышления. Мудро поступите, воскрешая, восстанавливая себя, переходя границы суще-ствования. Многие знания описаны мировыми философами. Не читая их, но слушая по трансляции, вы ловите себя на мысли: те знания давно известны, это происходит само собой - не правда ли?
Бердяев, Флоренский, Шестов - сродни актуализи-рованной памяти. Максимов, Андрей Белый; если сложно понять их труды, значит, мы забыли себя. «Воспоминание о стране, где я жил до рождения, есть я и не я», - пишет Летаев. Заболевая в три года корью, Андрей Белый начинает вспоминать себя. Лев Толстой написал об одном воспоминании, когда его туго пеленали: «Я плакал, но понимал - люди, которые это делают, любят меня, придется потерпеть, это просто судьба». Кто живет памятью - тот жив вовеки. И еще: если не писать о прожитом, значит, ничего и не было? Пусть вечно живут прародители в памяти будущих поколений. Каждый человек на своем уровне должен сохранять язык предков.
 Если в генах заложено умение помнить самобыт-ность рода - такой человек является патриотом своей страны. Из малых событий складывается большая судьба.  Двигаясь от семьи, мы увидим ходящую на двух ногах нацию, не затерянную, но сохранившую себя, сохранившую этнические корни, истоки, перехо-дящие в глобализацию патриотизма. Здесь имеется в виду не расизм. Не важно, какой цвет кожи, главное - успешно сосуществовать вместе, умея  с уважением относиться к религиям и культурам, рядом живущих народов. Не прагматичные, не материальные ценно-сти спасут нацию, духовные, этнические спасут.  Местная культура является зерном в общем каравае. Больно смотреть на понурых людей, отдалившихся от природы, от своих истоков. Брошены в селах поля, не звенит бубенцами лен, не голубеют глаза Матушки Сырой Земли, не сеют гречиху, пахнущую медом, исчезли васильки в междурядье хлебов, не кланяется рожь богу Ярило, не бегают босые ребятишки прятаться в ее лоно. Древняя вера язычников в силы природы - хорошая вера.
Сейчас на моей малой родине, дети не радуются новой обновке, атласным прохладным лентам, подаренным родителями к великим праздникам, ботинкам, купленным на вырост. Не выходят за село люди в Троицу, исчез голос  гармони, не слышен заливистый смех красных девок, не играют в лапту, вышибалы, чижики, краски.    
               
            «Я садовником родился,
             Не на шутку  рассердился,
          все мне краски надоели,
              кроме…»

Родители помнили, не забудем и мы. Сколько в людях было самобытности, тепла, любви к обычаям поклонения Матушке Земле. Найдем недостающее звено, нить духа, с головой окунемся в свое начало, в озеро бытия, откуда идет все. Вспомнить, значит, пробудить сердца «спящих», воскресение памяти личности - есть подвиг. Бывает, охватит ликование, и не можешь объяснить, что это такое, оказывается – в этот момент спонтанности, рождается воспоминание о жизни в раю.
 Вести дневник дело обязательное, иначе всё теря-ется во времени, надо бы каждому хранить истории стариков, пока они живы, из этого складывается наша жизнь, иначе мы мертвы, нет начала, нет и продолже-ния, будущее засеяно семенами истоков, сохраним же  могучий «урожай».


Рождение

Давайте представим  такую картину, если бы мы  присутствовали при необычном диалоге ветра и ночи:
…Покой. Земля источает дыхание, все в ожидании нового приближения, готовится к нему и ночь. Ее затишье можно сравнить с очередным умиранием и рождением. Меняя темные и пыльные одежды, она облачается в дымчато-синие. Так я представляю встречу стихий.
- Ветер,- заговорила она, - позволь поприсутство-вать при свершении, до каких пор мне умирать, разреши остаться, всего один всего один разочек - можно?..
- Нет,- резко отмахнулся тот,- нельзя, ты должна отступить, таков закон вечности. Что предопределено - каждый исполнит, иначе будет неразбериха, хаос. Все подчинено порядку, камень и тот является звеном единой цепи, толчком движения.
- Что такое движение,- несмело спросила ночь,- и что им движет?
- Им движет мысль,- ответил спокойно ветер.- Само ожидание движения целый процесс, без него ничего не начнется, твое ежедневное исчезновение тоже подчинено движению.
- Но, что это такое?- не унималась она.
- Это когда все энергии, приложив усилия, без пре-восходства друг над другом, решатся на действо, в том числе и радиация, кстати, если к ней обращаться на вы - она безопасна. Тебе пора отступить, укрыться в пещеры, недра земли, проникнуть во все материальное. Проникновение - есть сила, без тебя не бывает дня.
- Выходит, я выполняю чью-то волю, главную функ-цию, с моим уходом родится что-то другое?- удивленно вскрикнула ночь.- Тогда я готова, если такое дело, умру в энный раз, привыкла, не страшно, прими эту жертву, только… когда перестану быть смертной?..
- Когда будет пришествие. Пребывай в покое, ожи-дании и надежде. Она – неотъемлемая часть силы, участвующая во всех процессах творениях, все проис-ходит в мгновение.
- Что это за мгновение, я и в глаза не видела?- не унималась ночь.
- Мгновение – это живая субстанция, сжатый про-межуток времен, до предела, точки, в которой ничего нет, и все есть в состоянии покоя, ожидания - в тебе это все, нужен только толчок.
- Да и отчего же произойдет этот толчок?- удиви-лась она.
- От мысли, говорю тебе – от мысли. Все друг в друге – старая истина, когда энергии враз решат, тогда произойдет толчок.
- Слава движению! Слава точке! Слава небу и зем-ле! Слава воздуху и тверди!
- Тише, тише, угомонись, уже скоро,- прервал ве-тер.- Хватит, хвалебны петь, прислушайся и смотри во все обширные глаза: происходит изменение в ожида-нии. Ты не увидишь всего, представь такую картину: все вроде так, но уже изменилось, матушка природа сделала первый вздох, помысел. Качнулись деревья, чуть шелохнулись листья, зашептались травы, отдает тепло река. Бутоны пустили тончайший аромат. Все есть ожидание, начало движения. Птицы поют восторженный гимн, животные навострили уши, перестали жевать, петухи прославляют саму жизнь. Камни, ручьи, леса, овраги и перелески, колокольчики, льющие звуки – все ожидает приближение. Мысль-толчок-движение-сила.
- Я готова, я ухожу, но… один бы разок увидеть…
- Никто не бывает при этом,- ответил ветер,- но все включены в процесс. Исполнишь начертанное, начнется новое. Это похоже на нерест рыбы – отметав икру, она умирает. Земля пребывает в упоении цветов, небо наполнено любовью – началось зарож-дение. Энергии наблюдают, что же будет от их усилий? Светлее, светлее, толчок, и… брызнул луч!.. Возрадуйся, земля, ты принимаешь Творение. Вот оно, в лазоревой рубахе, препоясано колосьями, восторженно смотрят на мир его васильковые глаза. Здравствуй, утро, все тебя так ждали – здравствуй! Живи, не угасая, в свой час, свой земной круг, озаряй живое, согревай Матерь землю. Прекрасна твоя поступь, царствуй, утро, слава пределу, слава силе, слава мысли во веки! – Вот что происходит, уважаемая ночь. Иди, уступи дорогу другому божьему замыслу - твое время кончилось.

***
…Белый туман укрыл уставшие от зноя луга и доли-ны, словно ангел, повис над лесом, над некогда бурной, пугающей воронками рекой Ковакса, воздух пахнет болотом и тиной. Во дворах непрестанно жуют коровы, где-то хрюкнул поросенок, визгнула собака, встрепенулся петух. Ленивый ветер играет в серебри-стой кроне ив, монетами звенит тополь - все подчине-но единому закону, размеренному ритму, который неподвластен костлявой старухе, промышляющей за человеческими душами - с веками природа остается прежней.
И только избы смотрят на опустевшую улицу, наде-ясь дождаться хозяев, ушедших в иной мир. От бань несет мыльным теплом, подвяленными, березовыми вениками, в колодце брякнуло ведро - невольно заломило зубы. День уходит в неизвестное стран-ствие, от земли несет теплом, ветер приносит прохла-ду. Зябко. Комары лезут в глаза, рот, нос, облепляют ноги. Над ухом пролетел майский жук, второй, третий, посадить бы его, как в детстве в коробок, и сидя на смолистых бревнышках, слушать недовольное царапание лапок.
У ворот  калякают бабы, пестрят на них запоны - как есть разноцветное поле. И не набалясятся же, есть о чем языки чесать? На завалинке, с самокруткой в дрожащей руке, в дырявых котак (обрезанных валенках) сидит дед, одна назола грешна, ему чай-поди, сто лет. Запоздалые ребятишки - скальгальщики прыгают на кону по сто раз «сряду», неких  «никака» лада не берет, разохалились, сцепились - не разнять. Что с них взять, никакой управы нету, инда сил матерям не «хватат». Восейко один малец чуть в Зерине не утоп, шабер вынул за шкирку - как котенка, эх, жид, прорва немила! Накалякавшись, товарки разошлись. Огород дышит ароматом «смороды», малины, мяты, огурцовый цвет свернулся до утреннего лучика, пуплятки несмело выглядывают из-под листиков. Копёр (укроп) вымахал, заполонив лук, надо «продирать».
Пока не стемнело, с куста досыта наесться ягод. Кровопийцы больно кусают за ухом, отбиваешься полынью либо лопухом. Струи молока звонко стучат о подойник, пока молоко цедится через марлю, у ног вьется кот, наконец, и он дождался своей порцайки. Семья села ужинать. На столе оставшаяся от белого дня простая еда, готовится окрошка - неизменное сельское блюдо. Из печки достают:  щи, топленое молоко с черной корочкой, кому плюшку, кому пресный пирог, сантиметром десять размером. В закопченной кастрюльке для «цая» заварены травы, на крынку молока насели мухи, благо, она покрыта тряпицей. Ужо недоеденный жирный творог отдадут теленку либо свинье. На матицу потолка, в оцеп подвешена зыбка, ситцевый полог скрыл сладко спящего младенца, изо рта выпала марлевая соска. Давайте вспомним себя с этого места.
***
…Потертая, старая зыбка, в ней выросло не одно поколение. Пеленки сшиты из бабушкиных фланеле-вых халатов, отцовских рубах, маминых ситцевых платьев. Девочка заплакала от рубца  скомканной под ней грубой пеленки - это я. Помню светлый, ситцевый полог с голубыми, выцветшими цветочками.
Глядя на кольцо в потолке, боялась, вдруг оно оборвется, или сломается гибкая, до блеска отглаженная материнскими руками, жердь и упадет на пол. Палка, как я называла ее в уме, (когда не было речи), гнулась и скрипела, упираясь концом в потолок. Пеленки всегда плохо пахли, их застирывали, где мокро, совали сушить в печурки, вместо глажки, мяли в руках и снова подсовывали под меня.
Помню, при рождении, надо мной наклонился отец. У него за ухом был простой, заточенный карандаш, в первую очередь я  ухватилась за него, отец сказал: «будет дочка художником». Пока росла, непреодолимо тянулась к этим волшебным, остро заточенным «орудиям» творчества. Старшая сестра при фонаре делала уроки на табуретке, выводила палочки и крючочки в своих тетрадях, она обижалась, когда я ломала грифель ее карандаша.
С фонарем, мама ходила доить корову. Помню лампу с пузатым, закопченным стеклом, мне хотелось узнать, как его так умело сделали? Заглядывая внутрь, рискуя обжечь брови, глаза, нюхала копоть, наблюдала за тянувшимся кверху, пляшущим пламенем. Не терпелось подрасти, пойти в школу и вдоволь нарисоваться.  Когда зыбку занял другой младенец, меня переложили на железную кровать.
Всматриваясь в глубокие трещины стен, пыталась найти для себя какой-то смысл, непонятные извилины таили в себе загадку. Как дерево стало деревом, как мелкие частички так крепко склеились, и получилось целое бревно?
Помню, увидев перед собой свои руки, испугалась. Помню, как мама остригала быстро растущие ногти на моих тоненьких пальчиках. Помню ползание на полу и познание: почему на половицах так много сучковатых колец, почему так много щелей, набитых пылью, почему половицы такие длинные, почему такой высокий порог, что за ним? Как, уцепиться за ножку стола, удержаться и не упасть? Опустив руки, оторвалась от спасительной ножки и от страха плюхнулась на попу. Почему у папы такие огромные, всегда мазутные руки? Немыслимо высокая печь, не могла достать до приступка, пыталась заглянуть внутрь дырки, где жила кошка. Годика в два переворачивала в избе все табуретки, стаскивала с подушек тюлевые накидушки, накрывала ими «постройки» - таким образом, играла в дома. Уму непостижимо - как помещалась между четырех ножек? Там была тряпичная кукла, хлебушек или кусочек сахара, сунутая кем-то конфетка. Из стен всегда выщипывала мох - познание материала на ощупь, запах и цвет. Пробуя на вкус сырую картошину, сморщилась, бросила на пол, она показалась невкусной и горькой.
Очень болели десны, когда резались зубы. Первый качавшийся, вытащила сама. Показав маме, удивилась - она велела положить зубок под подушку, ночью придет мышка и подарит новый. Когда было три года, сестра изучала необыкновенно волшебный букварь, она водила по строчкам пальцем и мыкала буковки. Помню вошедшую в избу маму, вытиравшую валенки с галошами о тряпку у порога. В руках была дойница, полная пенистого молока – в заговенье отелилась корова, его было вдосталь. На ней была шаль, обмотанная вокруг шеи, черная фуфайка, синяя юбка и белый, старенький фартук.
***
После сытного ужина в тазу ребятишкам моются ноги. Сметаной, а то и гусиным или свиным жиром, смазываются цыпки, если «таковые» имеются. Скорее бы ляснулись, думает уставшая мать. Карабкаясь на печь, они встают на приступок, хватаясь руками за печурки. Звенит в ушах тишина, только соловьи не прерывают свою райскую песнь. На болоте лягушки справляют свадьбы, их кваканье успокаивает, слипа-ются глаза. Громко стучат ходики, тик-так, тик-так, день ушел, чтобы завтра все повторить сначала.
Под утро, приехавшие на лето городские дети,  вздрагивают от: хлопающего за окном кнута, крика петухов,  пастушьего рожка, напоминающего о начале  круговорота неспешной, сельской жизни. Так было, дай бог, так будет всегда, продлись, продлись, очарование.
                «Мы жили трудно, как не жили,
                мечты рождая вдалеке» -
                примерно так и говорили,
                на устаревшем языке.
                Кому пошел седьмой десяток -
                грустить о жизни ни к чему.
                Тот диалект,
                вам непонятный,
                я сердцем памятным приму…

                Сидорка

- Лудить, паять самовары, ножницы «тоцить», -слышится на селе, бросив дела, бабы метнулись искать заброшенную утварь. Матрена вспомнила о кастрюле в подклете ягнят, Анюшка Шипова выхватив у курей алюминиевую сковородку, побежала отскаб-ливать ее на болоте. Даренка Коканова, надеясь найти эмалированный таз,  шабарилась в чулане, запаянная посудина сгодится потом в бане, Марья Грязнова перебирает на подловке шмутьё, надеясь найти прохудившиеся «блюдья». Только раз за теплый сезон выпадает счастье свидеться с лудильщиком, ходит он по деревням, исправно делая работу, зная всех наперечет, за это уважают его люди, расплачиваются, кто, чем может: кто яйца в запоне несет, кто кусок солонины, кто тушенку, мало ли что есть в запасниках кладовок, амбаров и погребов?
Словно связка баранок навешаны на плече мужика: чайники, сковородки, разномастные ножницы для стрижки овец и кройки шитья, как говорится - у бобра полно всякого добра. Для ребятишек он старик, бабам кажется в самую пору. Придерживая добро, лудильщик стучит по дну кастрюли, бумазейные штаны пора бы применить для мытья некрашеных полов, мостов, крыльца или бросить под ноги в баню, сжатые в гармошку сапоги наверно никогда не видели ваксы. Все это из моей жизни, простой и беззаботной, в свои три годочка я была обычным наблюдателем событий.
Истоптавший немало дорог, Сидор заглядывал в окна, подмигивая девкам, он хотел попасть в их приятное общество, шутил, подтрунивал, а те ради забавы собирались с матерями посреди запыленной улицы.
Принятый заказ укладывался в мешки, старики усаживались на завалинку, наблюдая за интересным действом, какое-никакое, а событие. Люди, жившие при лучине или керосиновой лампе, в глаза не видавшие телевизор и приемник, рады малейшему изменению скучной, малограмотной, однообразной жизни.
Тут тебе и последние новости, переиначенные са-рафанным радио на свой лад, тут тебе и веселье, склоки, переходившие в «петушиные бои», тут вам насмешки и слава. На слуху и такие байки, якобы мужичок-от «ентот» у бабенки – заманихи «за-стрявал» аж на целых три дня, подпаять там, залудить, а потом судили-гадали-рядили, почему у вдовицы живот растет и каким ветром надуло очередного Федота. Цай-поди, без малого пол округи ребятишек на него похожи, план поголовья выполнял, тогда какого рожна перемывать кости, медаль за заслуги перед отечеством надобно бы дать. Вот тебе и замухрышка, Сидорка-тараторка, любому красавцу нос утрет, те ему и в подметки не годятся.
Подтрунивали над ним завистники, «токо» этим не прошибешь, пошлет «по матушке по Волге» леща ловить, да черного угря и не просто так, а штаниной - если ума хватит. Мал, да удал, чем природа награди-ла, с толком надо использовать и сирым помогать. «Цай не допрешь враз-от, - сочувствовали бабы, - в другой бы раз прихватил, не горит». Жалеть, жалели, а в душе каждая хочет, чтобы ее посудину взял в первую очередь, скорее запаяет, скорее в дело пойдет.
- «Ницово», лисапед допрет, бог спасет, бабыньки, - кивал головой Сидорка, - без заработка не «остав-ляти». А вы худите «поболе»- все налажу, коли корова таз продавит - выправлю, лучше нового будя.
- Дыть, мы «знам», как ты «выправляшь», - смеясь, сказала Анюшка, ткнув в бок Дарью, - гожа наверно твоя выправлялка, ежель ребятишек, как гороху в поле.
- Полно вам зубоскалить, ай делов «боле» нету, все отдали, «али ково» забыли?
- Ой, мамыньки, - всплеснула руками Марья, - «дыть» у меня ножницы «овецьи тупэи», погодь, мой золотой, цай «успешь», сбегаю, «токо» не «уедь», - крикнула она уже на ходу. – Шшиплю, шшиплю овцу-ти, больно, видать, «дергатца», с кожей «быват» раз, мну «токо», я «сицас»!
Запыхалась «лебедушка», пять домов проковыляла, на крыльцо вползла, схватила ножницы, да бегом назад. Ходит тело ходуном, катаются по животу «мячи», чего спешить, спрашивается – дождется ведь, не уедет.
- Вот, - протянула она орудие стрижки, опершись о плечо Анюшки,- погодь «ишшо» одну, Поля Гаранина сицас «приёт», (слово это означает – придет).
- Она, цово – не слыхала, дудку к «ухам» подвести? Давай «скоре, неколи мастреру-ти»! – подгоняли бабы.
- Доброго здоровьица всем, - поклонилась Поля, - Простите Христа ради, мой опять впокатушку, пес «немилай», орет, забулдыга «несцаснай», рай тут «успешь»? Бог спасет, Марья подсказала, «замуцал» – житья нету. «Смогёшь» – паяй, нет – выброси к «цорту», надоело все, кабы «ёво» «отуцить» от самогонки-ти…
На глазах выступили слезы, смахивая их ладонью, она поправила старинный платок, каких после покойных осталось много. Статная молодуха, с пробором прямых волос, заметно седела, четыре девки и два пацана – достояние не из легких, в деревне всё на бабе держится, мужик токо с виду, редко кто счастливо живет, загляни в любую избу – не один раз битые. Бывало, убежит какая к мамке пожалобиться, та гонит к мужу, вышла замуж – терпи, таков закон, выдавали не по воле, по желанию родителя, сопливых девчонок сватали, на посиделки не ходивших, как гулянок, целований не видали, так и жизнь проживали в слезах да унижении…
- Не переживай, а ты,- успокаивал Сидорка, - сде-лаю, будешь в ней «ишшо» и компот варить, меня пригласишь, ну, «топерича» всё цай, «никово» не забыли, а то поехал? Ишь, окружили, наседушки, рай мыслимо от вас уйти? «Топеря всё, пыжжай с богом».
Связав два мешка, лудильщик перекинул их из через раму велосипеда: «можа» через недельку сделаю, ждите,- махнул он всем рукой. «Работёнки» «хватат», село большое, без малого 500 домов, каждая улица по два-три километра, не считая «проулков».
На ерынькином конце Новосильцевой улицы его ждал старик, оставленный по завещанию старухи, век доживать. Зачем, спрашивается – небо коптить? Дык и эту работу есть, кому делать. Про деда Михея говорят – старый дуб, корнями крепок, в землю врос, скрипит, да «делат». Где сарай починит, где щепу подберет, дровишки сложит, много обижали, много спину гнул, терпению и молчанию у жизни учился. Сядет на лавку, смотрит вперед себя, пока глаза не устанут, шепчет губами, задумки думает, Сидорку ждет, как родного сына. Скучно одному, безусловно, скучно, хорошо он есть, дровишек наколет, тяпку, колун поправит, ежели на денек останется. Перевалочной базой избенку не назовешь, а вот «цайку», в баньке попариться, «рюмоцку» хлопнуть - святое дело, на деревянной ноге далеко не «упрыгашь» - тут помощник «нужон».
За окном показалась голова Сидора: «лудить, паять самовары, ножи тоцить!» Отряхнув ноги, он скинул на мосту (в сенях)  сапоги. В подтопке трещали полешки, в чайнике пузырилась вода, скоро поспеет томлянка. На столе готовы: кружки, смородовы и малиновые листья, мята, лучок, квас и банка кильки в томате.
Потечет беседа аж до ночи, говорить, не перегово-рить, что в мире делается, старое вспомнить, да новое не забыть. Помешивая угли, Затягиваясь табачной соской со своего огорода, Михей надрывно кашлял. Опередив деда, Сидор вынул из подтопка чугунок. Дуя на картошину, очистил, макнув в соль, принялся было, есть, но Михей придержал, налив из бутыли мутного, крепкого змия.
- Цово новенького на наших коровьих тропах, много ли набрал работы, сколь историй припишешь правде своей?
- «Думашь», бабы излагают историю по истиной правде? – удивился Сидорка. – Что ты, бог с тобой, какая там правда, сплошь вымысел, вымысел и приукраска. Скажи, кто из «топеришних» людей бывал при событии древности, откуда правде быть, если мы «сицас» живем. Видел ли ты Наполеона, «знашь» ли достоверно его «жисть», был ли при том? «Всяк» «циловек» «кажно» событие видит по-своему, «скоко» людей, «стоко» будет и разных историй. Представь, дед, росказни о нынешнем дне.  Допустим, поверишь, а я-то приврал, а ты на свой лад принял - верно? Потому что мозги у всех «разнэ», тиликают по-другому, и «расскажашь завтри», ссылаясь на свои извилины - совершенно в искаженном виде, как «представляшь». Вот так и история «пишатца». Велят ребятишкам даты зубрить – на кой ляд? Всё одно, выйдя из школы, напрочь забудут, а зубрят - лишь бы отметку «полуцить». Сколь веков прошло? Триллиарды людей в земле, и каждый «воспримал» и описывал кусок своей жизни по-своему. А сколь людей еще «буит»? Вот те и «циста» правда. Видим, что хотим видеть, никто не был при древности. Бабы вон как перековеркывают и верить? А вроде об одном и том же талдычат, рай поймешь этих сорок, рай «угадашь» в трескотне правду-ти? Критиковать они горазды, палец в рот не клади – «откусют».
- Стой, погодь, Сидорка, критика конечно нужна нам, простым мужикам – а как же! А бабы - это зеркало, себя видим в своих недостатках. Умельцам, как ты, критика не нужна. Если я буду критиковать «кого-нето» из вас, умельцев - «шшитай» я глупец, старый дурак, желающий переделать всех на свой лад. Нравится тебе твоя работа - иди той дорогой, не слухай вышедшего из ума. Критика-то может, до петли довести. Как идешь – так и иди, а то будешь ты - не ты, стой на своем, отстаивай свою правду! Критика годна меж вас, достойных мастеровых и то не критика, а соревнование и уважение, «тутова» не мешать, а хвалить «нады». «Целовек должон» стать тем, «цем хоцат», цем должон стать, а бабы пускай критикуют, они без этого не бабы, а мы больно их «слушам»! Эти куропатки свою историю творят.
***
Исстари в местах Коваксинских есть леса непрохо-димые, гниющего валежнику, страшных, погибельных топей, трясин с окнами и чарусами пропасть, иди да оглядывайся, инда дрожь «прошибат!..» Идет, бывало Любава с матушкой на заросшее  озеро Ирзяк, двадцать верст пёхом отмахают, вековой лес над головой смыкается, шумит, перешептывается, хихикает, заманивает, ягодный ковер расстилает, сети расставляет. Вслушивается девочка в дремотный шум сосен, глаза слипаются, спать охота, мочи нет, аукнет матушку, рядом ли и трухой-мякиной на мох валится, какие уж тут ягоды, так бы и не ушла отсюдова…
Колыбелью колышется болото, грузнет нога в мягком зыбуне, заросшем багульником, лютиком и белоусом.
Иногда ужас берет, когда  неожиданно через про-душину вода брызнет, можно бесследно кануть в бездонной пучине живого болотища. Есть ок-на  заметные - лучше их обойти стороной, есть обман-ные, ступишь ногой и ухнешь безвестно. Была в Коваксинских краях такая топь - купальней звали, только там никто не купался, страшное это место, больше ничего сказать нельзя, сердце до тошноты обомлеет, ежель в бездонное, черное окошко глядеть. Шевелится под ногой трясина, волнами ходит, ухает, смрад выпускает, кашляет и плюется. Идет путник по гниющему валежнику, как по живой могиле, от страху, если дело к паужину, можно дух испустить. Заманивает купальня яркой зеленью, неувядающей до зимы, кувшинкой, пухлым мхом, прохладой - как тут не испить вечно-ледяной водицы?
Сказывали старики, нередко там лешего видели, русалок зеленых. Обмотаются ряской, словно в шелка, навешают на шею белых кувшинок, вплетут в волосы водоросли и хохочут. Сидят на прогнившем дереве, лешаки им бусы из клюквы нанизывают. Унести бы ноги, да не идут, занемели, уж больно жалел тот путник-от, что засветло из лесу не вышел. Заманила красота, закружила, полдня на одном и том же месте топчется и не вырвется - день за сто лет покажется... Пить охота, мочи нет, волей-неволей к «окну» идешь, как удав на приманку, у воды, для уставших путников, добрый человек туесок оставил. Ляжешь на зыбкий ковер, подберешься ползком, промочишь горло, глянешь в бездну, от страха зубы стучат... в ушах гул стоит - все грехи вспомнишь, не пропасть бы без покаяния. Протянет путник руку к туеску, а русалка поодаль глазами, что жемчугами сверкает, попробуй не трястись, того и гляди, в окно попадешь, свят, свят, еси, господи!.. Осилит себя путник, перекрестится, нечисть болотная тут же в гнус превратится, может заживо сгрызть – спастись бы. Говорят, по ночам голубой свет из болота выходит, русалки песни поют, жалоб плачут, истошно хохочут, уши затыкай, мороз по коже. Вылезет русалка на волю, разметет длинные волосы, убаюкает, на жалость берет, если на всхлипы купишься, на дно стянет, «оттудовова» уж возврата нету, тут тебе и конец пришел...               
Сжалившись, один мужик так-то попался, решил ей белый свет, красно солнышко показать, обворожила речами, заплела тинными сетями – «рай тута» вы-рвешься, раньше надо глядеть, цай она русалка, а не баба – королевишна. А леший, сухопалым, сгорблен-ным стариком притворяется, просит милостыню, только не молится, ни одной молитвы не знает, говорит складно, чинно. Лицо у него иссохшее, бледное, захохочет - волосы дыбом, беги, чтобы ноги за тобой поспевали, да пятки не потеряй!.. Увлечет собой, запляшет, защекочет до смерти, тогда бере-гись. Охота же ему валандаться с человеком? Захочет он кликать на помощь кого, да никто не услышит, ведьмак забобоны не городит, он свои дела «обделыват».
В «ину» пору лесничий в «таку» оказию попал. Увидел он среди болота невидаль прозрачную, не русалку - не деву. Сидит та краса у болотца, луной любуется, смотрит загадочно, ждет, кого бы обольстить. Вместо волос по плечам - осока длинная, на голове венок из кувшинок, тело голое, полупрозрачное. Такой красы на всем белом свете не сыщешь. Глаза зеленые, брови черные, губы бледные - как у покойника, на лице румянца и в помине не было. Сидит она в огромном листе кувшинки - словно в лодке какой, ждет лесничего, обманом заманить хочет, ног не кажет, вместо них хвост перепоночный, поет сладким голосом, как  плачет. Только лесник-от не дурак, всего навидался, нечисти этой на веку хватало. Подкрадется лесник к ней сзади, она оглянется, а он ей крест кажет, да сам три раза перекрестится, ее, «сердешную», только и видели. Нырнет птичьими лапами кверху, только пузыри да круги по черной воде. Кружит нечистая сила людей, то кабаном привидится, то теленком. Ходишь, ходишь, «инда» ноги волочишь, домой хочется. Ан, нет, милок, попался груздок - полезай в кузовок, всех святых вспомнишь, то ли колдун тешится, то ли леший на жилах «играт». Так было с двумя товарками - деревню видать, а полдня из лесу не выйдут, на одном месте топчутся, и хоть тресни - снова тут, уж каким чудом выбрались и сами не помнят. Тайны есть добрые, бывают они и от нечисти. Темная сила от имени божьего исчезнет, как дым, добрую силу - добрый человек в зорях увидит, в росе, отражающей солнце, в трепетном цветении, даже в камне добрая сила есть, а еще она есть в белоснежных небесных покровах, коими, когда умывшись туманом, Матушка Земля лик утирает.
Сидит испуганный человек на высокой горе и не знает,  что от тела отрешен, руки на колени сложил, голубой свет вокруг, над головой темно-синие ветки вьются. Смотрит на зарю,  вечернюю, ниспадающую искрами костра, озирается, не поймет, в какое  место попал.
- Не бойся, слышит он чей-то шепот, - мы рядом, мы будем молиться, свет очистит душу твою, станет она чистая, как звездочка. К той звезде тебе предстоит путь, не бойся, мы наблюдаем и молитвой помогаем, облегчить твое восхождение.
Смотри, сколько необъятных миров, таких краси-вых, неповторимых, теперь в твоей власти разгадать неведомые доселе тайны. Сняв земные оковы и тяжелое бремя, ты стал новорожденным, иди, малыш, там, где сейчас ты, нет возраста. Заря очистит дух, и предстанешь у подножия вечного источника света во всем истинном великолепии. Наша память является светлой дорогой, золотой, связующей нитью, держись за нее, иди уверенной поступью, не сожалея о земных благах. Мы позволяем приходить в наши сны, разрешая рассказать о себе, иди и не оглядывайся. Тебя ждут светлые хоромы лучезарного, божьего дворца. Мы отпускаем тебя с легким сердцем, наполненным любовью и доброй памятью, тебя ждут на Пороге…
«В старину, в старообрядческих скитах при кончине человека, на раскрытое окно ставили стакан воды - было бы, в чем ополоснуться душе, когда полетит на небо. Зажигали кацею (кадило), кадили у икон, над головой усопшего читали «на исход души», мертвая тишина должна быть, пока душа голубем не взовьется на небо. Повеет ветерок, тихо шелохнутся занавески, в руку покойного вложили свечу, в поднебесье слышится заунывное пение малиновки и веселая песня  жаворонка. Постель выносили в курятник, чтобы ее за три ночи отпели петухи. Снаружи окна вешали чистое полотенце, стакан с водой не трогали шесть недель».
 Хорошие, забытые обычаи, невосполнимая утрата русской культуры, народного фольклора и обрядов.
«В поминальные дни святые не пью, не едят, только благоуханием кутьи сыты бывают. Кутья - благоверная, святым духом благоуханная, со страхом вкушайте эту святыню, святая церковь ставит ее в сороковой день, поминая покойного. Душа, пройдя мытарства земных дел ее, святыми ангелами к Престолу Господнему приводится, тогда или оправдана будет, освобождаясь от злых духов, или заключат ее в оковы демоны и не увидит она Славы божьей. Это и есть первый божий суд. Да простятся все грехи человека, и взойдет душа на Престол в радость Господа своего. Аминь. В Троицын день по преданию шла молодежь к водоемам русалок гонять, а те в свою очередь рыщут по полям, катаются по ржи, раскачиваются по деревьям, заманивают податливых на ворожбу прохожих, желая защекотать до смерти, затянуть в подводное царство к самому батюшке Водяному. Бегает молодежь с березовыми ветками в руках, гоняя русалок до свету, а потом без страха купается в парной воде, очищая плоть и дух от искушения лукавых. Развиваются венки, пускаются по воде, начинается гадание - услада и утешение сердцу. А старики с цветами идут на кладбище, прочищать глазыньки покойным. Ждут, не дождутся девки первым грибкам да ягоде, скорее бы матушке у печи помочь, взять туесок и гурьбой в лес бежать. Обычай был такой: нажарить, напарить, досыта наесться и парней накормить, натешиться вволю, до крови уши нарвать, насмеяться - для того и весь сыр-бор затевается. Парни приходят специально без корзин - порожними, их дело девкам помогать. Хохот, визг, с кем летом на посиделках, с тем и по грибочки. Ложек парни не берут, девки кормят их из своих, при этом норовя ошпарить язык. Выпучит парень глаза, а девка его хлоп, ложкой по лбу да за уши драть. Что смеху, что веселья тут! Потом парочки по лесу только ищи». (М.-Печорский).
                ***
Вернемся в настоящее, как бы окатимся из ушата колодезной водой. Задумавшись о прошлом, мысля-ми, человек невольно уносится в неведомые дали. Как разгадать знаки, где, в каком краю, окне, за какой дверью скрывается счастье? Свою половину можно искать и не найти всю жизнь. В фильме «Интуиция» парень с девушкой нашли свою любовь через год на площади, осыпанной пушистым снегом, по ведомым только им знакам - как тут не прослезиться? Не сходить ли на вечеринку, промелькнет неожиданно мысль, «просто жди здесь», слышится с экрана, а за окном летят белые хлопья. Человек полагает, Бог располагает, буквально через минуту зазвонил телефон, но звонок сорвался.
 Где предел мечтаний, когда им приходит конец, в сорок, шестьдесят, девяносто? В вечном беге своем человек получает уроки умения слышать и знать. Скитальцы по миру, тени своих теней, велик лабиринт и трудны походы. Где выход? Бросаемся из крайности в крайность, мыкаемся в величии, красоте миров, не замечая их существования, сколько миров, столько и загадок и всюду борьба.

        Мы застряли в этом мире,
        затерялись в междулюдье.
        Черепаший дом примерив,
    тащимся от стен к порогу.
        Жив – здоров
    и, слава богу.

Невольно задаешь вопрос  то ли себе, то ли мчав-шимся машинам: что за жизнь - начало старости? Страх, растерянность от потери былой красоты, от скорого роста внуков, их проницательный ум напоми-нает о сдаче полномочий, твоей отставке по возрасту. Неужели все? Для поднятия настроения, вытаскива-ешь себя «за уши» на улицу.
Глазея на богатые витрины, делает вывод: мир меняется на глазах. Улыбка с лица пропала с тех пор, как появились семейные заботы, неурядицы, суета-маета. Тем не менее, не хочется выглядеть серенькой мышкой. На сэкономленные от пенсии деньги, можно купить много: яркий свитерок, помаду, краску для волос или джинсы в облипочку, кто сказал, их в таком возрасте не носят - бросьте в того камень.

               
                Подруги

В дверь постучала соседка Рита, почти ровесница. Обе разведены, обе с лихвой нахлебались горюшка, впалые щеки, сальные, тонкие, как пушок волосы, брезгливо отталкивают. Ни на что не хватает денег. Она настолько вымотана, еще чуть-чуть и жди нервного срыва,  в одежде преобладает черный цвет. Если есть бухалово, расслабуха пойдет на всю катушку. Халат выглядит очень неприглядно, самой паршивой привычкой является вытирание рук о собственный зад. Рита очень любит смаковать о мужиках. Нет, бывает же такое: лицо худое, а попа шире маминой. Руки в боки, соседка заходила по комнате спохватившись, сбегала к себе за пивком, и пошел разговор о наболевшем.
- Где взять нормальных-то мужиков? От безвыход-ности найти денежную работу, у них опускаются руки и не только, они деградируют, идут на дно, у них выцветают глаза,  душа выцветает, раньше я того не замечала. Лет двадцать назад был живой интерес, стрельба глазками. Каждый из теперешних пердунов был хорош - помани только, внутри все пело, трепета-ло, пульсировало, просто летали бабочки. Летишь мотыльком на огонь, обжигаешь крылья, пробуешь нектар и горишь, а заживут рану - снова к огню. Несомненно, жар сейчас утихает, на пепелище костра едва теплятся угли, становишься осторожнее с выбором, мы превратились в гадюк, они - в сволочей, наливай, а то уйду. Сгонять еще за баночкой, а, подруга?
- Отнюдь, я много не пью, мне и корыта хватит, - мотнула головой Любава. Так у тебя вроде бы про-шлый месяц был один на горизонте? Не прогоняй - зажралась. Женатый, почти с шестнадцати лет ходил в море, пусть бы в запаснике был. Дикарь - ну и что, обращаться с женщинами не умеет - где было учить-ся? Мать рано умерла - я помню, ты смаковала о нем, будто замуж собралась, наверно я о нем больше знаю, чем ты. Рос с мачехой, жесткая школа выживания – пригляделась бы, не умеет льстить – научи, стеснялся сказать, ты мне нравишься или люблю - помоги, позволь себя любить.
- Эх, Любава, откуда тебе знать о нем больше, чем я, может, того, может, ты с ним ближе знакома, а? Через стенку живем, пока я на работе ты… да ладно – не дрейфь, всем хватит этой мякины. Сколько раз пыталась глаза закрывать на его недостатки, привечала, звонит по утрам, будит на работу, интересуется о здоровье, а чего еще сказать – не знает. Чтобы называть солнышком и зайкой? Похоже, и тут через себя переступал, позванивает, только мы просто друзья, разрешаю общаться и все - не более того. За шестьдесят, а глаза блестят, как у мальчишки, смешно, да пусть бегает, кто не дает? Матершинник, но все же человек беззлобный. На курсы пошел, жизнь менять хочет, компьютер осваивать, как первоклашка экзамены сдает, мне докладывает, билеты зубрит. Скоро получит корочки охранника. Оно конечно, может и прав - всю жизнь учимся, не знаем, сколько времени нам отведено, надо ловить моменты, принимать взлеты и падения, если двое встретились за шестьдесят, на небесах это кому-то надо. Сколько раз прогоняла за неумение изъясняться, ходит и ходит. Прогоню, злюсь  и жалею, скучно одной, как-никак, а мужик. Не могу позвонить, когда захочу – жена, видите ли, трубку хватает, кто ее просит? Ни себе, ни людям, сама не живет, спят по разным комнатам, питаются отдельно, а хватает! Не могу видеться в выходной – я бесправна. Время уходит, будущее туманно, все очень зыбко и непонятно. Придет и давай о войне тарахтеть, я ведь не солдат, воевавший с ним в одной роте – правда? Я говорю, эй, друг, ты куда пришел, алло - гараж! Губу подожмет и замолчит, не знает о чем говорить. Ты обо мне скажи, какая необыкновенная, единственная, наври, навешай лапши на уши, мы это любим – так? Так. Гоню и прощаю, разрешаю прийти, и снова с треском вылетает. Я виновата в его жестокой школе жизни? – нет, оставляй все за порогом. Неотесанный болван, все извилины мозга отмерли, отбили на войнах. По телефону один раз в любви признался - так легче, не видно, наверно винца макнул, самой дорогой женщиной называл. А пришел, я ему в лоб, ну, повтори, что вчера говорил, вот я живая, вся перед тобой – признайся. Снова губёшку поджал и молчок - паразит! Надеялась, мужик изменился, теперь все будет по-другому, и на тебе, ни тпру, ни но, а так ждала. Ключ хотела отдать, пусть в любое время приходит – фигушки. Звонит и говорит, это не теле-фонный разговор, я тебе что-то принесу. Жду, и что ты думаешь, принес? Запыхавшись, ни здрасьте, ни прощай, бросил какие-то портянки, поддевку от резиновых сапог, а еще старую, необработанную лисью рыжую, вонючую шкуру, которая сто лет валялась в гараже, провоняла, глаза на лоб - пред-ставляешь? Воняла по страшному, тут же и выбросила все на помойку. Зато принес, о здоровье заботится, чтоб не замерзла, сердобольный, нечего сказать - я в шоке. Так и не услышала, что хотела слышать о нашем будущем, крякнул: «эх, сейчас бы прижать», потерся нижним местом – до тошноты противно стало просто не хорошо, дар речи потеряла. Не нижним местом надо думать, мозги включай, пойми, чего женщина ждет, не внизу - в области груди, чтобы екнуло. Хорошо ключ мой не взял, на себя не надеется. Попросила десятку на хлеб – денег у меня тогда не было, достает именно десятку, не больше и не меньше, со стуком кладет ее на стол: «на, я не жадный». Так гордо положил, словно миллион выложил. Да, проверку на вшивость не прошел. Как после этого на них надеяться? Понимаю, разведшкола, весь мир объездил, Афганистан мозги сдвинул, тогда и сиди с женой потихоньку, не лезь на «подвиги». Негде и не у кого было учиться, а мне отдуваться? Понимаю, жена отшвырнула, правильно - за дело, ничего не умеет. Нуждаешься в тепле, тогда и веди себя подобающе, притворяйся, как мы притворяемся? Дикарь лохматый! Хотелось пожалеть, отогреть - не получается, до мозгов не доходит, учить бесполезно, в момент забывает все нотации. Конечно, Любава, приятно, когда звонит, пусть кто-то есть рядом, но до постели не дай бог - дурак! Начинает балаболить о войне, глаза горят, разговор не иссякает, просто оживает весь, а доброе слово сказать -  сразу и теряется. О нас бы так жарко рассказывал, так нельзя, ругаю, потупит глазки, как нашкодившая кошка и опять замолкает, скорее бы убежать. Да пошел он со своими бзиками, о здоровье жен друзей, о рыбалке, охоте, лишь бы не обо мне - придурок! Мне здоровье чужих жён по барабану - ты обо мне скажи. Последний раз знаешь, что ляпнул с порога, мы, говорит, с мужиками вчера посидели, выпили маленько, я им сказал - бабу нашел, а у меня не стоит, а она хочет, аж плачет. Ну как после этого назвать, неужели я об этом плакала, я плакала о нелегкой безденежной жизни. Мясо принес, якобы друзья с охоты привезли, а оно  из домашнего холодильника, от жены спер, старое, как та шкура и два высохшие, как вековая старуха, апельсина, дома не съели, и выбросить жалко, а я чо, я все сожру! Ну, вот, мясо-то с этикеткой Евророса – понятно? Этим мясом как дала по морде, вылетел, как пробка! Вот такой ухажер был.
- Да уж. Как вместить в человека часть божьего света, если в нем сплошной негатив, он должен сам в первую очередь меняться, а не кто-то за него это делать. Вот стакан, доверху наполненный дегтем, пока половину на землю не отольешь, мед туда не влезет. Все делается по желанию, пусть то будет наркоман, пьяница или вояка. Насколько человек хочет измениться, настолько и изменится. Сколько из стакана выльем, столько и вольем. Один художник сказал: «Лягу, закрою глаза и читаю «Отче наш». Вдруг череп словно открывается и оттуда идет мягкий, живой, спокойный свет, хочется, замерев, созерцать.
- Я не верю, Любава, со мной ничего такого не было.
- А я верю, свет действительно исходит из глубин неба, он течет из макушки, внутрь головы - в центр. В самом деле, хочется созерцать и лечиться - попробуй, доверься этому потоку, пропусти через себя и полу-чится. Нужна вера. А может, пусть бегает это ухажер, Рит, позволь любить, как умеет, без сюсюканий, вспомни, когда сама любила, и как было больно любить. Видела я разок его, глазки светятся, бежит, торопится, радехонек повидаться – не прогоняй. Позволь меняться изнутри, с самого детства он ничего хорошего не видел, пусть бегает, с тобой он увидел свет, ты права - от скуки, просто от скуки держи. Ты нужна ему, он это чувствует, его послали небесные покровители, вы встретились не случайно, ты доктор его души. Наверно, женщинам, которым не везет в любви, уготована такая миссия - позволять себя любить, но не любить самой.
 - Да пошел он к лешему,- зло выкрикнула Рита, - прошел пешком войну солдат, а бабу победить не может. В этой политике я торчащий гвоздь, не несу-щий никакой нагрузки! Гонимый - за Отечество живот положит, гонитель в штабе отсидится, ой, что-то я не туда пошла, мозги поплыли.
 Любава подошла к зеркалу и недовольно отверну-лась.
- Клянем мужиков, а если посмотреть в зеркало, мы тоже не клюковки, согласись? Страшнее атомной войны. Не пора ли сойти с моста, сотворенного из фантазий и грез? Прочь с дистанции, старые перечни-цы, уступите дорогу молодым, ишь, размечтались, красиво, когда мост уходит в облака, но может и растаять?
 - Вполне, - хмельно кивнула Рита,- и от такой мыс-ли  становится паршиво, хочется до чертиков напить-ся. А если уж  этот придуманный «мост» есть, значит, есть и надежда на появление  любви? Любовь эта должна быть без заморочек и скандалов, тихая, домашняя, похожая на плюшевого медвежонка. А влюбляться никогда не поздно, для исполнения желаний, просто надо поменять взгляды - вот и все.
 - И я о том же. Ой, мамочки, на кого я похожа?.. Иногда кажется, это не я - совсем чужое лицо.
- Э, подруга, стоять сюда, у тя чо - глюки, вроде не пьешь? - подперев собой стену, спросила Рита, - когда красится баба – пусть замирают боги.
- Нет, правда, Рит, - изменилась  до неузнаваемости, надеюсь на чудо, а его нет - се ля ви… «Это ты про что, про какое чудо - в штанах у мужиков что ли?»
- Тебе, Ритка, об одном бы балаболить. По мешкам под глазами можно судить о наличии грехов и разочарований, губы, некогда пухленькие, теперь по-старушечьи сжаты, словно предстоит невыносимая пытка. Да так оно и есть - жизнь сплошное испытание, послушай, как умно написано в одной книжке, вдумайся в каждое слово - сплошная философия: «Как затравленная волчица смотрю я на восток, ветру завидуя. Из форточки гуляет взгляд - не улететь. Дым очага рождает облако. Дождь изливается в сердце. Фонарь на ветру одинок, темень и холод навстречу. Время сейчас не до песен. Раненая чайка в полете. Не видно берега. Листик, вот-вот сорвется. Напор ветра решителен и полет неизбежен. Звезды в оконных проемах. Слякоть беспокоит ум. В вазе кусочек осени. Закроешь глаза, и мириады миров плывут тающей вереницей. Одинок человек в устремлении. Обворо-жительна в полете бабочка, мне бы за нею. Цветы умеют слушать. Веков, как иголок на елке.  Долгий день не утомит глаз. Осколки солнца под ногами. Как до высот добраться? Влажен человеческий след. Сознанием полнятся горы. Суета открывает занавес. Вспомни о кричащих. Мудрость в глазах незнакомца. Духовные люди в родстве. К ромашке тянется ухо. Мир велик сквозь очки и лупу. Жизнь кипит и в корневище. Не в личинке ли сила? Энергия бесконеч-на и в камне. Лепестки дрожат в дуновении. Течет в океане время. Сколько света, столько и тьмы. Искать богатство в суете - абсурд. Не слышен голос ветра, облака удивляются. На стебле играет роса. Теплом успокоилась долина. Течение жизни вне времени. Миллиарды звезд, в плавании. Воды неустанный ход. Страсти земные в прошлом. В будущее опадают листья. Огонь не отвергает дым. Неопровержимо дыхание теней. Долгий день не утомит глаз. Жизнь состоит из кристаллов. Знай, для чего пришел. Распахнула глаза фиалка, смешно кувыркнулся шмель. Сплетение веток и судеб. Как сосчитать песчинки? Борьба биополов вечна. После зимы – весна. Найди золотую середину. Соль творения слаще сахара. У дерева тоже есть слезы. Семя прорастает мыслью. Далека любовь к близким. Близка забота невидимых. Уйдем в порхающий мир» - Здорово сказано?
Взяв фото, хозяйка потрясла им перед носом Риты:
- Вот она, я, смотрит эта дева в загадочную даль, весело, с надеждой, глаза блестят, губки сочные вишни, и не догадывается о предстоящем вдовстве, испытании на выживание, с двумя детьми на руках. Так хочется сказать своему молодому двойнику: что ж, девонька, желаю удачи, завидую таким ясным глазам. Не все еще потеряно, мы еще повоюем за уроки добра, раскурим трубку мира, но выйдем из «боя» не без потерь, а той потерей является наша красота. Капни, Ритуль, выпьем за терпение, женскую выносливость. Подобно солдатам, мы всегда в строю, вечном бою за сохранение семейного очага, такая борьба изнуряет. Я испорченная временем, непосиль-ным тяжким бременем. Счастье спряталось за ветла-ми, за закрытыми воротами.
- Но та борьба и закаляет? – вскрикнула Рита. - Неплохой духовный запас в твоем заплечном рюкзаке, а? Та, на фото и ты, теперешняя - собираете алмазы и жемчуга, бриллианты и сапфиры своей души. «Так ведь не идти же к Богу с пустыми руками?»
- Прекрасные у тебя были глаза. Сейчас уголки губ спрятаны в глубокие складки обвисающих щек. Не обидься только, Любавка, но так прячется лодка летним зноем в прохладную тень. Выщипанные брови не молодят, пора бы перестать драть их пинцетом, а волосы - что за прическа, не пятнадцатка стричься под мальчика?
 - Предлагаешь, носить парик? - повернулась она в пол-оборота.
- Ну, его к лешему, выбрось в мусорку, стрижка эффектнее, - махнула рукой Рита. - Это ведь ты придумала, ты? «Что я?»
- Ты придумала те заумные слова, я тебя знаю!
- Ладно, ну я - плохо разве? Смотрю в окно и при-думываю. Ох, и красавица... зубной протез сверк-нул  солнечным зайчиком в старом дупле. Ну и как ты себе, старая вешалка - довольна, нравишься? Сделаю подтяжку, буду, похожа на китайца, - иронично съязвила себе хозяйка.
 - Да уж, не зря тебя батюшка в церкви за русскую не признал, к исповеди не допустил, а сестру запро-сто, а? - сползла с дивана Рита, умостившись на полу, - так кто же тебя делал?
- Вроде в роду все русские, правда, со времен Ивана Грозного живем вперемежку с татарами, чувашами и мордвой, у мамы спрашивала - молчит. Да разве есть чисто русские-то - покажи пальцем, в каждом намешано будь, здоров. Батюшка долго расспрашивал: как у нас молятся, как крест кладем, какой веры - на себя бы посмотрел! Гремучая смесь, из меня вышла - какая ему разница, почему не спросит у китайца, кто он такой, если китаец в христианской вере ходит, то и причащать не надо? Все молятся щепотью, я двуперстием, щепотью Иуда Христу соль давал, не буду я щепотью молиться - так мама научила.
- Дык, батюшка-то наверно с похмелья был? - захо-хотала Рита. - Он такой же грешник, даже похлеще, такие машины у них, и девочек имеют, прости мою душу окаянную, но, подруга - не нам судить?
 - Это верно. Мост через облака, зеркало и фотогра-фию - интересная получается философия. Стоишь на нем, он шатается, того и гляди, рухнет в бездонную пропасть времен. Посмотришь вниз, а там ничего и никого, только дымка, гул тишины, не всем слыши-мый, аж дух захватывает, страшно, притягательно и интересно. Ни птиц, ни зверей, один на один с необъ-яснимым, беззвучным, но до отказа заполненным пространством. Низ-верх-право-лево-все одно.
- Выдумщица ты, Любава, ну и выдумщица, скажи лучше, куда нам сходить, надоело сидеть в четырех стенах.
- Хочешь быть счастливой, не цепляйся за любовь. Уйдя с головой в работу - не думай о ней дома, можно заболеть от того и другого. «Я тебя не об этом спросила!»
- Обнови - продолжу. – Ты, Ритуля, выходила замуж по расчету, ради жилья – верно, что из этого получилось- не родилась любовь - почему? Да просто вы ее ангелу не заказывали, вот смотри, стала ты отвоевывать его территорию, поломала уклад мужа - не так ли? Расставила свои побрякушки, его - зашвырнула куда подальше, все подгребла под свою гребенку, тем самым унизила в глазах других. Хотела как лучше, а получилось, как всегда?
 - Это у всех так. Несколько лет я боролась с его пагубной привычкой, - понуро буркнула Рита, - пить перестал, зато переключился на игровые автоматы, которыми запружен город - каково? Никто не застав-ляет игроков залезать в долг. Это тоже учеба жизни. Если человек не исправляется, силы небесные могут забрать жизнь, либо получит болезнь. Нельзя вмеши-ваться в дела небесные.
Стоит голодный, тощий, небритый, упорно ловит «лягушек», представляешь - сутками! С ноги на ногу переминается, зажимая мочевой пузырь, мерзнет, а не уходит. Уж купил бы этот автомат, да привязался дома к нему цепями, чем на морозе, зато люди не будут славить.
 - Эх, Ритуся, у меня то же самое, оттого и развелись. Взял в банке ссуду, людям долги раздать - и ссуду не платит. Дома врет, говорит, полгода зарплату не дают, пришлось, скажем, так - деру дать, дабы не перекинули ту ссуду на меня. Да и так уж из банка звонили, спрашивали, где он. Теперь долги высчитают через бухгалтерию. Что с народом делается!..
С ума посходили, бабки пенсию проигрывают, мамаши с колясками прутся, присосались, одну такую с трудом откачали, таблеток наглоталась, не подумала о ребенке, который рядом на постели сидел. Пятьдесят тысяч проиграла – которые муж валютой оставил, сам в море пошел. Мать узнала, чуть с ума не сошла. Сами виноваты - не подходи, коли слаб. Один дурак тыщу выиграет, другой бежит, оторвать куш побольше, а хозяин-от не дурак? Накрутит в свою пользу, а вы кидайте, кидайте. Глаза бешенные, взгляд далек от реальности - погибают люди…
В девяностых годах, в книжках вычитала - будет болезнь через деньги, тогда не понимала - вот оно, пришло времечко. А развод дается в назидание - не присваивай чужого жилья. Хорошо, если наказа-ние свыше придет в легкой форме, многие так и живут в неведении.
- Постой, охолонь малёхо. Как понимать прожива-ние жены на метрах мужа, выходит, она должна иметь свой угол? Белиберда получается, эт сколь надо жилья, если каждому иметь свои метры, что за семьи получатся?
- Я не о том, мать моя, - заумно ответила Любава. - Если в семье любовь и согласие и гармония - ангел наградит, даст хорошие условия. Допустим, один из супругов возгордился перед знакомыми, какой он молодец, якобы, переделал жену, перетянул на свою сторону, «обтесал», подмял под себя - брак лопнет по швам. Не присваивать надо, не считать своей заслугой - все от бога, муж, жена - не личная заслуга.
 - Ты наверно права, подруга, - кивнула Рита. - Не стерпелось, не слюбилось у нас, остались друзья-ми.               
                И лепила,
                и творила,
                и прощала,
                и кляла.
                Только время
                потеряла.
                Не живу – как умерла.

Эх, удержаться бы на твоем выдуманном мосту, видеть бы только светлые облака и сны. Скажи, почему женщинам не везет? У меня на работе…
- Стоп, -  прервала Любава соседку, - у тебя на рабо-те. Разве работу создала ты, разве работающие должны подчиняться тебе? Работу создал Бог, когда тебя и в проекте не было. Тысячи людей до тебя трудились на этом месте, Бог только проектировал, в какую семью тебя отправить, в условия, где бы стала ты работать дворником, а говоришь - у меня.
- Не умничай, начиталась всякого, я хотела сказать о разведенных женщинах пенсионного возраста, о молодых речи нет. Сидят те в обеденный перерыв, только о невезении языки и чешут, хозяйственные, домашнюю лямку тянут, детей, ремонты - а развод неминуем, скажи, нужны ли вообще мужьям ломовые лошади? Бывало, в детстве, завяжет соседка голову тряпкой, заохает и на печку, а кормилец: и за скотиной, и за детьми, воды наносит, баню протопит, так и проскрипела - его пережила.
- И правильно делала, молодец баба! - хлопнула по столу Любава. - Нам суждено слабыми быть, а мы все берем на себя. Не лучше ли прикорнуть к сильному плечу, всучить молоток и гвозди - пусть забивает! Надо дать понять - он сильный, он о нас позаботится, тогда муж не позволит тебе красить окно, передвигать мебель, лучше вызовет мастера, сделать ремонт, если сам не умеет.
- Не дала досказать, - отмахнулась Рита. - Пенсион плачется - кому нужны на старости лет, хочется внимания, а кто на них взглянет? Через пару лет и мне на заслуженный отдых, страшно, сейчас одна, никто внимания не обращает, а потом? Хорошие мужья при женах сидят, любовниц имея, и все ладно. Табличку на шею не повесишь: «караул, замуж хочу!», на танцульки не пойдешь, там моложе нас рыскают. Женщины правы, кто взглянет на пенсионерку, пойдет в нашу хибару? Напугается кавалер, убежит, не дойдя до комнаты, да и боязно начинать жизнь вдвоем - у каждого человека сложился свой уклад, свои привычки, поздно притираться, поздно характеры менять.
Дни летят, строишь планы, есть желание не отстать, надеешься, не там, наверно ищем. Домой никто так просто не придет, не знает, кто здесь живет, какие крали, но в гости ходить надо, через знакомых, друзей, глядишь и отколется.
 - Не отколется, соседушка, не отколется, - обидчиво высказалась Любава. - Разве только женатого? Втюришься, а он к жене бежит, как твой, забывая штаны застегнуть, одна досада от таких свиданий – слезы.
- И не говори, - отмахнулась Рита. - Ждала звонка, знала же - если телефон молчит, значит, тебя не ждут - верно? На третий день удосужился, но без всякого намека, слышалось только шмыганье. Очень сложно было поддерживать беседу, сам не знает, зачем звякнул, пришлось мне болтать, всю подноготную о себе рассказала. Видать, испугался, а друзьям сказал - не хочет быть подкаблучником - жена такова, голос, видите ли, у меня властный. Нет, ты скажи, а  - власт-ный? Сама кого хочешь, боюсь. И все же вместо того, чтобы негодовать, когда нам что-то не удается, надо поразмыслить над создавшейся ситуацией, в чем причина, услышать внутренний голос, постараться исправить положение. На днях приснилась дочь, она стояла с распростертыми объятиями, мы долго не виделись, соскучилась – работа, рутина, нехватка времени. Стала я утром по частям разбирать этот сон и поняла – ей нужна поддержка. На другой день машинально взяла пятьдесят евро и ноги понесли к ней, эти деньги были нужны для оплаты кредита. Попросить постеснялась, помог сон, а за чаем выяснили – да мы еще богачи? За два года обе поменяли мебель, на черный день есть еще сто евро, через два дня аванс, внука в отпуск отправили двумя самолетами и поездом - разве не богачи? А подумать, у людей и на хлеб нет, больше отдаешь – больше дается. Из темной полосы надо уметь найти светлую искорку надежды, и ползти к ней, землю будешь грызть, лишь бы добраться. Иметь чистую совесть очень сложно, но стремиться надо. Расскажу про одних знакомых, вернее, знакомую. Ее хахаль живет со своей женой в разводе, но на одной жилплощади,  двадцать лет, три года он похаживает к Ленке, нет - четвертый уже попер.
Ситуация сложная. Ленка и Игорь не могут друг без друга, назревал вопрос перейти к ней, но у него есть сын – подросток, которого надо держать в ежовых рукавицах. Есть ли тут прелюбодеяние, грех? Обе женщины на равных правах. В отчаянии Игорь хотел переметнуться, но у Ленки только комнатушка, надоедят друг другу через три дня. Он предложил поменять её и свою, на двухкомнатную квартиру, но это не выход, пострадают все. Ленка решила оставить все, как есть до той поры, пока Бог не объединит их, или наоборот. Перейди он к ней сейчас, начнутся те же скандалы. Какая бы у него не была семья, разру-шать не стоит, Ленка оставила за собой путь одинокой, но всегда любимой женщины – так подсказала ей совесть. Сложно, тяжело, но что тут поделаешь, лучше так, чем потерять совсем.
- Это ты не про Игоря и Ленку, это ты про себя…
Соседки проболтали допоздна, Рите не на работу, проворочавшись всю ночь, она так и могла заснуть. По воскресеньям дворники не работают, это довольно заметно. Кругом грязь, мусорные баки переполнены, вывалив содержимое наружу, бичи и собаки переберут их до дна. Помощник-ветер по территории тащит пакеты, делая двор неприглядным. Мусор - протест развала Союза, мусор - протест низким зарплатам санитарок, врачей, слесарей, учителей и дворников. Власть чихает на народ, народ чихает на власть, никто никого не видит - так и живем. Нас травят, а мы живем, нас бьют, а мы смеемся, нас мало, но мы в тельняшках. Говорят, рождаемость повысилась, гробы подешевели - спасибо нам. Пили, и будем пить, а что остается делать? Фиг с ним, с мусором, перешагнем, в подъезд нырнем, за железную дверь спрячемся - накося, выкуси. Плюнем с балкона на лысину богатенького Буратино, задумается, как хозяйством управлять, сохранить в цельности. Народ-то он, ушлый, все понимает. Как к нему - так и он к тебе. Сядь на нашу пенсию, быстро мозги просветлеют, жирок спадет, и худеть не надо, засел в Думе на пожизненно, забыл, как земля пахнет. Ты отгородился от нас, мы от тебя, друг дружке не мешаем, лбами не стукаемся - и ладненько, живем.
Рвутся трубы, слесарь голыми руками кипящий люк открывает, в ад лезет, а коль латает – справляется - аврала не будет. Живем, ребята, а завтра хоть потоп. Если же таковой имеется, снова слесарь дыру собой закроет - тот же фронт? Вставит Чоп, обмотку запихает - и все в ажуре, лепота!..
 Жизнь бьет ключом, господа присяжные заседате-ли. В кармане слесаря черт ночевал - зачем ему зарплата, забыли, что есть «тот парень», на которого - не жалея живота? В брюхе бурчит, кишки дерутся - не беда и не то видали. Пока вбивает чоп, нечего о хлебе насущном думать - город спасать надоть. Эй, вы там, на верху, не топочите, как слоны, ежели каналью прорвет - кого позовете? Так-то. Вы без нас, как и мы без вас, давайте жить дружно?
 Сидим на алмазах, едим из корыта, шевелимся, выдвигаемся, задвигаемся - клоака -  всем нормально. В кармане рубль завалялся, упал под подкладку, если нашел – радость. Сдал бутылки, купил зимбуру - кипит житуха, санитарка на трех работах вкалывает - прогресс! Умудриться надо, сохранить макияж, маникюр, это под силу только русским женщинам, вот где передовая, вот где смекалка, ничего не просит, всем довольна. Пока она воюет, Думщикам думать нечего, сиди, в носу ковыряй, газетку почитывай - бурлит житуха. Двери, решетки, заборы, глухота, отпихнулись, отмахнулись, отмолчались. Думщики газеткой шелестят, уборщица прогуливается вдоль мусорных баков, посмотрела в небо - там богатенький «Буратино» из самолета ручкой машет, молодец, мол, так держать.
Пока тряпку для мытья полов и палку для швабры ищешь, он на Канарчики отобедать слетает, а ты ищи, ищи, может, вчерашний день найдешь. Слава богу, в одной из квартир старики померли, барахло на улицу выкинули - на весь год тряпок хватит. Кто сказал, что хреново живем? Вышло из строя ведро, купить новое, администратора не допросишься, накалила над свечой гвоздь, проплавила дырки, ручку затянула проволокой - готово. Выход всегда есть, только с умом надо подходить к важному делу. Ковырять в носу и дурак сможет, а ты попробуй додуматься, дырки возле ручки проплавить, чтоб та не срывалась, и чем – гвоздем, так на ком земля держится? Не подведи нас, век прогресса, а мы уж поднатужимся, не впервой, только не забывай, и мы не двухжильные, детей на пенсию тянули и внуков вытянем...
Старое поколение уйдет - кто глобус держать будет? Икру не пробовали - черт с ней, пусть она в банках гниет, родители не нюхивали - и нам не судьба, но мы живем? В подъезде крысы штукатурку грызут, дашь метелкой - как ветром сдуло. Берешь замазку, краску - и снова комфорт. Большие деньги платим на ремонт, они в безразмерный карман уплывают - всем жить надо, а как иначе? Знай, петушок, свой шесток. Терпи, стисни зубы, если не вставные, лишь бы враги не трогали, в дом не зашли, жуй под одеялом, темно - зажги свечу,  главное - было б что жевать. Крышу над головой не снесло - что еще надо? Сиди, молчи - не твое дело, целее будешь - кипит клоака!
И почему такая несправедливость, пашешь всю жизнь, с 16лет на тяжелых работах, а дело к пенсии - за душой ни рубля, организм дает сбои, хотелось бы работать, пока ноги ходят, до гроба - фигушки с маслом, хромай да притоптывай. Если на частника пахать – жилы вытянет, гроши платит, мужики не выдерживают, ломаются, а тут баба. Двенадцать часов - не хихоньки, тут уж, что уж. Пыталась одна так-то подработать, да обморок случился. Вроде соображала, да не знала, что делает, где находится, ноги ватные, ничего не болит, до дома без памяти шла, без работы нельзя и с ней морока.
Уходит здоровье, распухают ноги, страшит одиночество, и кто его знает, одной жить или кого приведешь – намаешься. Оно конечно - две получки да две пенсии - легче, а ежели лупня начнется, мужик без обеда - это вам не муку сеять, а бить будет? Мы работы не боимся, только пенсионерам тоже хочется внимания, тепла, обходительности, жалости, состра-дания. Страдать в одиночку - самое паршивое дело. При депрессии по две недели на улицу носа не кажешь, воешь, воешь - без толку. Кого винить: частника, систему, время или себя, что на начальника не выучилась? На кого обижаться, за  неумение сколотить капитал, а вообще-то на кой черт этот капитал - ночами не спать? Вот и думай, что лучше.
***
Любава заснула быстро. После пива ей приснился необычно-красивый сон. Летит она неизвестно куда, впереди появился экран, сколько в нем белого, столько и черного, такое панно позже она увидит в сериале: «Не родись красивой» у Андрея над столом, в офисе, очень удивилась невероятному сходству. Увлекая за собой хаотично плавающих, светящихся ангелов, энергия «экрана» плыла по часовой стрелке.
В центре этой живой энергии ангел, все питали его, он питал все, зрелище незабываемое. Летают себе, выполняя заказы людей, ни суеты, ни озабоченности и это движение вечно… Красоту земным языком не передать, надо упасть в себя и там, на дне колодца познать её величие.
 Утром за чашечкой чая в голове зазвучали слова: «На любовь, и жизнь, благословляя, береги навек мои слова - мой народ, в котором пребываю, не утрать частицу божества». «Вот бреду я по большой дороге, в тихом свете гаснущего дня, трудно очень, онемели ноги, светлый ангел, слышишь ли меня?».
Жизнь - игра, выбирать не приходится, мир надо принимать таким, какой он есть. Люди мечтают, иллюзируют, стремятся к благам, а придет время, бац, и нет тебя. Стоит ли наживать добро? Жить бы нам, наслаждаться, любить, чувствовать, осязать, но присваивать эти блага – наказуемо. Все идет от Бога. Земной мир - большой музей, пощупали, насладились и не более, здесь все не наше, с собой ничегошеньки не возьмем, кроме духовного опыта, переживания от любви, наслаждения, желаний. Человек, остановись, куда спешишь, кому и что хочешь доказать? За все надо платить, на ошибках учимся. Хочешь больших денег - пожалуйста, но сначала попроси, вымоли достойную работу, и ангел даст ее, под лежачий камень вода не идет. Время песком осыпается сквозь пальцы, упустишь возможность, ничего не получишь.
Если посмотреть на земную твердь с обратной стороны, допустим с параллельного мира - ее не существует, все есть иллюзия, сон, пустота, трудно поверить, но люди размыты по пространству. Человек привык ощущать предметы, так ему хочется, так представляет тот или иной предмет. Каждая вещь и сам человек состоят из атомов, вращающихся с разным расстоянием друг от друга. Стол, стекло, собака, трава - одна материя, но отличимой конси-стенции и с разным расстоянием атомов. Представим себя на молекулярном плане - нас нет. (?)
Огромные расстояния, миры составляют тело чело-века, каждая молекула целый мир, углубишься - там обнаружим другой и так бесконечно. А что, если человек и наша планета всего на всего микромолеку-ла огромного организма? Если мы не видим за стеной соседа, не значит, что его нет вовсе? Все относительно не нарушая мировых законов, Любава давно научи-лась извлекать максимальную выгоду. Чем-то похожи две соседки, две звездочки мирового пространства, мигающие в людском потоке. Делясь опытом, они учатся друг от друга, устраивая посиделки - получают неожиданные ответы.

Березовый свет

Любава стала замечать за собой странность, видеть рядом с собой вспышки света, незаметные для других.
Об этом можно поделиться не со всяким, только избранный поймет такое явление, таких людей крупицы, но они есть. В одну из прогулок на лоне природы, почувствовала это явление, прислонившись к березке, сделала бесстрашный вид. Позже привык-нет к такому явлению, свет не будет заставать врас-плох.
- Тты кто, чем могу помочь, только не пугай, давай, постараемся найти мирный компромисс? - прошепта-ла она.
- И не думал пугать, - задрожал по деревьям свет. - Передай людям, пусть замечают знаки, посылаемые нами, неверием они закрывают канал общения, реальность сна реальнее земной, физической, если можно так выразиться, я - ангел.
- Если так, - осмелела Любава, - разложи по полоч-кам мою жизнь. Хотелось бы жить по канонам - духом слаба, по закону - не получается, качаюсь, равносильно весам, меняя положение, не находя равновесия, точку опоры. Где золотое сечение? Порой в себя не верим мы, идет души растление, быть бы не потерянным в потоке поколения.
 - Твоя уверенность - есть золотое сечение, - зага-дочно ответил свет. - Оно идет от корней тысячелетий - почувствуй это. Ты не затерялась в поколениях, ты стремишься к Свету. Все будет хорошо, только глупец не поймет - нельзя идти напролом, плыви по течению, подстраиваясь под ситуацию, мир не прогнется перед человеком, человек обязан бить челом перед ним. Дом напротив заслоняет солнце, но оно найдет пути осветить жилище, как и цветок, терпящий зиму - света дождется. Втоптанное семечко все равно прорастет. Как ни кутайся – душу не согреть и со стремянки Небес не достать. Богатый живет в постоянном страхе, бедному бояться нечего. Закрой глаза, я отправлю тебя в отчий дом, черпай оттуда силу, принеси чувства в будущее. Слушай мою команду, и чтобы не произошло, не обращай внимания, я буду называть тебя душой -  начнем? Сядь, положи на лоб святую книгу, закрой глаза - ты там. Смотри внутренним зрением, смотри и запоминай, долго оставаться там опасно, всему свой отрезок времени. Давненько ты не сидела на этом диване, сделанном руками отца, правда?
- Я сейчас, ангел, я мигом на болото, в него ноги опущу, наберу водицы, крыльцо сполосну. Дом, мой деревянный дом ушедшего детства.
Ковшик, ковшик вспомнила, алюминиевый, помя-тый, березовые веники на сушилах, так и висят нетронутыми, возьму один - тенёта смету. В сенях скамейка для ведер с колодезной водой, эмалиро-ванная, зеленая, в крапинку кружка, мы пили из нее, вода ломила зубы. На ведре деревянный кружок, т.е. крышка, все разделочные доски в доме и картонные, квадратные покрывашки для ведер, тогда называли «кружок», я до сих пор так называю, внук не понимает такого языка, все кружки отец вырезал сам. Вот и навидалась, легче стало, побуду еще, сердце плачет, я попала в самую сердцевину. Силы небесные - печка, снова она всплывает в памяти, спасительница от простуды. Родимая, кирпичная печка-матушка, здравствуй, здравствуйте, печурки, набитые варежка-ми и носками. Бывало, все на одну руку, драные и заштопанные, зачастую большие, спадающие с ручонок - все вспомнила. Мама тесто в квашонке на нее ставила - дрожжами повеяло, в углу уйма валенок, деревянная маслобойка, резиновая мухобойка, лук, чего только нету! Когда-то печка была большой, пятеро голопятых на ней помещались, за трубой лучины сохнут - смолой пахнет, электричества не было, он будет позже. В валенках краснеют помидоры, не успевая закраснеться бока, ребятня посыпает их солью и в рот с теплым ломтем хлеба - и сыты.
Ах, ангел, годы на убыль идут, вспоминаешь, и страшно становится. Старость колесом скрипучим к порогу подкатила, у дверей остановилась, уходить не хочет, выйду наружу – оно там, нет бы к кому другому, а то ко мне, не готова совсем - душа молодая. Хотела колесо-то ногой отшвырнуть, куда там, вросло корнями, отяжелело, солью невзгод напиталось. Предки его сотворили, что ни спица - то судьба. Крепка ось, спицы держащая. Пусть себе лежит, время придет, к детям, внукам откатится. Когда пришла пора мне родиться, предупредил Бог, тяжело будет. Взял на ладони, опустил на траву – ее помню, наверно, мама в поле меня родила. Тишина, тепло – март на дворе, солнышко, пашня испарениями дышит, ручей журчит. Все на земле есть, пробуй себя, чувствуй с болью в сердце, со слезами на глазах, со скрежетом зубов.
Самое главное – уметь разгрести заросли и выйти на свет. Осока немного кололась, резала тело, крапива жалила ноги, но когда знаешь, куда идешь, можно потерпеть. Ручей, ручей, куда мне идти? Видишь, говорит он,  избу, крытую соломой – туда стучи. Матушка увидит, чутьем угадает, зачем пришла. Математика не по зубам, ботанику и французский с интересом примешь.
Спасибо, ручеек, можно я на бережку посижу? Какая красота, какое огромное село. Небо, куда всё уходит, где солнышко спит, сколько песчинок на дороге, можно ли их сосчитать? Как пахнут луга, почему так рано кричат петухи, откуда знают, когда кукарекать? Куда убегает река, почему тишина заполнена стрекотанием, почему колодец такой глубокий и темный? Какое хорошее время… теперь у меня целая жизнь для поисков ответов на все вопро-сы, буду барахтаться в этой среде, как и мечтала, жить с интересом, уединенно. Многих на небо берут молодыми, мне надо дожить до старости. Так нача-лась моя жизнь и если начать сначала, я бы останови-лась у той же соломенной избы, пришла к тем же земным родителям, начала с тех же азов, с тем же характером и желанием, тянуться к знаниям удален-ных уголков вселенной. Не от мира сего, будут говорить люди.
- Смотри, птичка свободная, - сказал ангел, - свет вышел из книги, на фото матушки появился нимб, икона засветилась.
Заколыхалось Любавушкино тело рябью в воде, слёз - соленое море, боль души неуемная, страдания ветром треплют тело. Тут тебе и покаяние, тут и молитвы, просьбы - все сразу. Руке, держащей книгу, стало тепло, голове светло. Разлилось оно по всему телу, ушел страх, появилось желание, увидеть при-ютившийся комочек детства.
 - Кричи душа, причитай, ты в стенах, где появилась на свет. Потрескались они от времени, иссохли от солнца, которого здесь в изобилии, некрашеные наличники. Вспомнила ли крыльцо?
- Забыла, ангел, забыла, слишком много времени прошло, на самом деле и дома-то давно нет. Дверь. Какая ручка была у этой двери? Сени. На стене висит некрашеное коромысло, лавка с вылезающей ножкой, поэтому ее звали хромоножкой - вспомнила! Мне было годика два, как ни всовывали ножку обратно, из-за неровных полов, она вылезала снова. Шубняк, черный овчинный полудраный полушубок, рядом дверь на скотный двор. Кладовка! Ларь, два мешка с ржаной, холодной и влажной мукой, один мешок с пшеничной, наклонишься ближе, хочется чихать. Пустые банки-склянки, ботинки, отцова мазутная фуфайка, соска, марлевая, хлебная соска - почему она здесь? Наверно мама с братиком заходила, вот и выронила. В маленькое окошко видна соседская соломенная крыша, черемуха, огород, цветник, Зоин цветник. Сколько раз во сне все это видела, сколько раз в слезах просыпалась.
 - Ищи, ищи, душа, что хочешь найти, пока возмож-ность есть.
 - Чулан, окно с газетной занавеской, какая после войны тюль, если в одних валенках по очереди в школу ходили, сохнуть не успевали. Стол, в углу иконы.
- Иди, в другую избу, парадную, там железные койки с блестящими шариками - помнишь?
- Да. Как ни пыталась понять их устройство, сколько раз ни раскручивала, нарушая резьбу, а поняла только взрослой. Соломенные постели, высоченные - не залезешь, пока через полгода не примнется солома. Слои разноцветных обоев! Возле печки не выводились клопы и тараканы, как и вши на голове - от недоедания, от нехватки мыла, чешешь деревянным гребешком, а они гужом на газету валятся.
- Помнишь, девонька, в слоях обоев ты выискивала персонажи сказочных героев, дворцы, тайны всякие?
- Да, мой дорогой ангел, да, мне сейчас полтора года. От реальности отделяет ковер с оленями. Вглядываясь в их глаза, пыталась узнать о непостижи-мой жизни: где дом оленей, кто их мама, о чем думают, большой ли лес. Чтобы попасть в тот лес, я пряталась под ковер и попадала в сказку. Рассматри-вая каждый стежок рисунка, чувствовала свою защищенность, теперь неважно, что делается по ту сторону реальной жизни. Ковыряясь в многослойности обоев, очутилась в засасывающей воронке, манившей в забытые миры, в которых жила раньше. Каждый из слоев выводил на свою волну. Там было очень спокойно, можно фантазировать, вернее, вспоминать себя до бесконечности, пока не слипнутся глаза. Ощущения, чувства не объяснить, поскольку не умела говорить, не было языка речи, трудно это сделать и сейчас, с изменившимся мировоззрением, не опишешь того, что чувствуешь. Миры открывались и в складках одеяла, на стене, в тенях, которые  заманивали в неведомые дали.
- Что кричишь? Да - ты теперь взрослая, юность в себе родила, иллюзию бесконечной молодости - но и это ушло. Ступай, не утони в слезах - иди же. Ты сейчас у каменного дома, в котором прожила до пятнадцати лет, на дверях замок.
- Пустите, пустите в дом, откройте, это я пришла, там вещи остались, драгоценные для памяти вещи. Зачем, зачем заложили кирпичом окно, кто это сделал? Откройте, откройте, умоляю, с печки в него смотрели ребячьи глаза, было видно, кто идет в дом. По промелькнувшей голове, угадывали: если шапка драная - пастух, если с завязанными ушами – дед Семен за табаком, в шапке с одним ухом - Митюха пьяница, за рюмочкой ползет, похмелиться. Вспомни-ла - в кладовке стоял кованый сундук.
 - Уймись, душа неугомонная, все равно никто не слышит, ты пришла из будущего, дом давно пуст, некогда живые, стали мыслью. Нет тепла, стены крошатся от времени, камень отсырел, плачет дом, в нем тоже душа есть. Что же, полоумная, зашлась? Ладно, обойди кругом,  видишь,  даже на скотном дворе замок. Загляни, горемычная моя, в щелочку загляни, все сломано, ничего не осталось, здесь была клеть для овец, держали поросенка, тут корова стояла, все время жевала.
- Ага, как только челюсти не уставали? Под лестни-цей, когда не было поросенка и ягнят, я разметала навоз и играла в дома. Сколько тряпочек, дощечек, кирпичей для столика натаскивала, зато как уютно и безлюдно, никто не мешает.
- Любава, ты всегда пряталась под сиренью, на крыше и дереве - почему, все равно никуда от пред-начертанного судьбой не денешься?
- Не знаю, наверно от папы пряталась. Ой, смотри,                ангел, из земли торчит зуб от старой бороны, под  другой лестницей был темный тайник, там уйма мусора и пыли. Я любила находить забытую утварь, непригодную в хозяйстве, а вот зеленый, военной поры снарядный ящик, похоже, от рации, папа с войны принес. Старая, совсем почерневшая медная лампа, осколок стеклянной салатницы, (на первом этаже был склад  РАЙПО), вот деревянная в паутине, как в целлофане, рассохшаяся бочка. Боже, калоша, чья - матушкина или с ребячьего валенка?.. Книжка без корки и ее вспомнила -  арифметика за пятый класс старшей сестры, очень хочется прочитать потемневшие страницы. Отдайте весь этот хлам, с собой в город заберу, упакую, как дорогую реликвию, хранить буду, в могилу возьму. Не держите, невидимые силы, не запрещайте кричать во весь голос - это дом моего детства, там оно живет, там, на чердаке и под лестницами. Господи, родной чулан каменного дома, и это вспомнила, из памяти не ушло. Здесь стояли два чугуна с вареной, обгоревшей сверху картошкой - ребятишкам и скотине. Горелые, масляные бока чугунов не давались в детские руки - скользкие. Ухваты, умывальник, под ним вечная лужа и слизь. А вот и прожженные половицы. Когда матушка доставала очередную недогоревшую головешку, шипящие угольки падали, прожигая краску. В другой избе - так называли парадную, ту же спальную половину, стоял старинный, зеленый буфет, в нем десятка два деревянных, обгрызенных ложек. На верху буфета прятались запасы пряников, карамельки, плюшки - разве что улежит? Занавеска чулана всегда засаленная, об нее вытирали руки - не отстирать.
- Реви, душа, реви белугой, пока позволено, по-плачь, на том свете не поплачешь, только на земле есть возможность убедиться, что ты человек с чув-ствами и эмоциями, слабый, беззащитный человечек. Корчись в муках, только на земле эти муки рвут на части, только здесь можно позлорадствовать над собой, пожалеть, в конце концов, посочувствовать, черт побери. Иначе, для чего все затевалось: рожде-ние, неоглядные бега по дорогам жизни, испытание любовью, потерями, сожалением и прочим?
- Ты всегда прав, ангел. - Под печкой вырез, дыра, как в собачьей конуре. Перед праздниками никто туда не лазил - брезговали убирать кошачье дерьмо. Зажимая нос, лезла я, пятилетняя девчонка, отскабли-вать, а куч этих!.. Где ножом, где руками, сдохнешь, пока выскоблишь, сейчас бы снова залезла, лишь бы время вернуть. Зимой в избе жил теленок, напрудит, нагадит, ничего - выжила, принюхалась.
 - Смотри, душа, соловушка ненаглядная. В той избе, как ты говоришь, старинное, облупленное, в деревянной раме зеркало, почерневшее от времени, в изъянах - как лицо человека. Узнаешь ли себя, ай, нет, голуба моя? Изменилась, зеркало не признало тебя, вглядывается оно тусклыми глазами - и не узнаёт. Гляди-ко, бельевая, с червоточиной тумба.
- Да, помню, ей наверно лет триста, ей богу, если не больше, в ней битком лежит переодевка, шкафов не было, всё толкали туда, а то и на веревку накидывали, протянутую вдоль подтопка. Караулыньки, боже милостивый - и это вспомнила! Бывало, тряпья натолкают, аж на пол валится. Эх, Матерь Божья - пикейное, белое покрывало, вот это да-а!..
Кушетка, на которой любил спать уставший отец. Придет на обед с поля, увалится в масляной робе, кирзяках, храп слышен на всю улицу, в голове, ушах, ноздрях полно травы. Ангел, верни то время, где были все живы. Почему не ценим его, летим, как оглашенные, гоним дни от аванса до получки. Сидеть бы на печи, не выглядывая, не взрослея, не старея, спрятаться за мамину юбку - там только защита. Смотреть бы, как она у квашонки песни поет, платок на ухо сбился - поправить некогда - руки в муке. Пой, матушка, пой, живи там, а я посмотрю, мысленно проживу, песней твоей исцелюсь. Настрадалась я, другой раз силушки нет. Деревянное корыто с насохшим внутри тестом. Помню глубокую трещину, на потемневшем от времени днище, корыто  вырублено из целого дерева. Помню наружную сторону с белыми, отшлифованные руками, плешами, помню прожилки, все неровности, помню толщину краев древней утвари. Мама споро замешивала тесто, добавит водички, присыплет мучкой и опять месит, наутро в сонные ноздри детей, тянет хлебный дух. Ой, ёкорный бабай - домашний, ткацкий станок!
- Сядь-ка, Любавушка, заведи челнок, как раньше, с шести лет чай, поди, пробовала челнок совать. Вот тебе корзина с нарванными полосками ситца, яркого, разного, солнце в половик вплетаешь. Смелее, зеленая, синяя получаются полоски, дотки недоткан-ное, вспомни забытое. Растет половик, завораживает работа, клубки улыбаются, из плетюхи выглядывая, рви ветошь, связывай полоска к полоске, судьбу тки. Выходи, Любава, пора, выходи, нельзя больше здесь оставаться.
- Нет, подожди, еще немножечко подожди, все ли обошла, ничего ли не забыла?
- Выходи, душа, не кричи и не просись остаться. Иди по светлым половицам, пока есть коридор, а захлопнется - беда, там и останешься. Снаружи свет, на улице лето, тихо. Хватит, соловейка ненаглядная, уходи. Когда помнишь - не потеряешь, все и так с тобой, не причитай и не бейся воробушком. Из прошлого ничего не возьмешь, за исключением памяти сердца, и фотографий. У тебя есть свой дом. Прошлое - это сегодняшняя счастливая жизнь, по которой, скучая, ты будешь так же горевать, от него зависит будущее.
- Нет! Еще немного – фикус, до потолка выросший фикус. Пьяный отец часто прудил в него, вот цветок и вымахал, кадка большая, листья мясистые – больше ладони. Еще вспомнила - у старого зеркала была полочка, на ней шкатулка, сшитая из открыток нитками мулине, мы часто их шили. Внутри девичьи премудрости: сломанная брошь из чешского стекла, без трех глазков, рассыпная, белая пудра «Кармен», в круглой, белой  коробочке. Долго я вглядывалась в ту красавицу с колечком волос на лбу, завидуя ее беззаботной жизни и красоте, много лет хранилась она, пока не стерся рисунок.
- Выходи, захлопнется коридор - изменится буду-щее. В цветочном горшке заключена память создания земли.
- Наверно так, уму непостижимо знание, дай мне забытые вещи, оставь меня здесь, с ними буду, это же моё, если нашла - разве можно бросить, это же все мое…
- Хватит, душа-соловейка, не причитай, не бейся подбитой птахой, у тебя остались святыни от матери, почитаешь в тишине святую книгу и снова окажешься здесь. Паутина дорог судьбы идет вслепую, сложно найти свою.
 - Теперь все, теперь можно, навидалась, как заново родилась - спасибо…
- Так  из чего же, дорогая, складываются духовные ценности, как думаешь? Отвечу сразу - из внутренней доброты, ответственности, запаса знаний. Ныне все есть, а все не так, ангелы с ног сбились, чем бы угодить человеку, чтобы он веселым был. На деньгах помешались люди, не жили они с лучиной, при газетных занавесках, не видывали, сосок марлевых, там свет настоящий остался, там - не в Мерседесах суть. Из норы под печкой она складывается, из кошачьего помета, скамейки-хромоножки. Призем-ленному человеку одиночество опасно тоской, приводящей к инфаркту, творящий же в уединении, считает его за награду. Не настолько и плоха твоя «тараканья берлога», если в голове тесно философ-ским мыслям. Красивые сапожки хороши здоровым ножкам, больные требуют мягких суконок. Плохую внешность можно затушевать гримом, не всегда удается исправить уродливую душу.
- Несомненно, так, - задрожала Любава. – Ценно-стями, комфортом, имеем право пользоваться, об этом в заумных книгах читала. Мечтаем, намечаем границы, видим очертания, рожденные в мыслях, делаем заказы небесам, но не все сбывается.
- В твоем случае мне, ангелу, надо подумать - дать ли тебе, например, машину или деньги, могу послать наказание за присвоение блага. Живя «вслепую», человек  не слышит наш голос, тем самым тащит себя в пропасть. Обижая, человек получает болезни, аварии на дорогах. Водитель из дорогой машины с презрением смотрит на людей, которые не в состоя-нии купить такую роскошь. Забывая о Боге, давшим ему ту иномарку  для учебы ума, он укорачивает себе жизнь. Мечтал о черном бумере - пожалуйста, пусть поживет в страхе за ее угон, за жизнь своих близких, которых могут взять в заложники, подстеречь у подъезда, украсть из детсада или школы. Полагаешь, жить в роскоши большое счастье - нет, это горе, непременно придет расплата. Возгордился, забыл, кто дал деньги на машину - получай по заслугам, тем более, большую сумму честным трудом не заработать. Мы делаем условия, в которых тот водитель может обмануть, обворовать - ведь он об этом мечтал? Мы всё рассчитали, воровство тоже дается для учебы, иначе не проверить душу человека. Хочет власти, на-те вам, пожалуйста, бери, а будет обижать, презирать людей меньше себя рангом, получи «щелбан», не поймет, не одумается - потеряет близких  людей либо отберем жизнь. Наши Силы всегда начеку, скажи людям, пусть чистят мысли, бьемся над этим со времен появления разумного человека и без толку. Проживая в коммуналке, не сживайся с ее проблемами, это может засосать, произойдет деградация личности - это опасно. Лучше избегать дурного застолья, чем натянув маску наигранности, пожизненно ощущать комплексы страхов. Каждый человек уникален, лучше дружи с творчеством, принесешь больше пользы для всех миров. В общем сговоре можно потерять самость, вам в суете не знать, спасенья голос мой и слышите порой не то, что следовало слышать.
- Но, ангел, израненное сердце кровоточит недопо-лученной в детстве любовью. До высот твоих нам, смертным не добраться, мозги засорены суетной суетой, лишь созерцание внутри себя докажет - мы глухи, немы, в реальности земной, но зрячие внутри души бессмертной.
 - Вот видишь, на язык ты перешла несовременный, вибрации Небес услышав. Внутри тебя невероятная, послушай - тишина, ее путь бесконечен, безграничен. Лучше быть незаметным в толпе, нежели быть жертвой толпы той разъяренной. Лучше мысленно идти в стеклянном коридоре, чем грязным месивом быть за его стенами.
- Хотим мы, - ответила Любава, - цепляясь за лю-бовь, быть счастливыми, уходим в творчество все так же с головой…
- Не повторяйся много раз, дитя мое, знаю, что хочешь ты сказать. Все тяготы даны во благо, нельзя без стрессов, потерянной любви, понятия преподне-сти от нас - в учебу. Все без болезни обошлось, без суицида, чего боялись мы, взирая сверху. Работу, что просила, дали, бежала словно бы на праздник - помнишь? Звонила всем, работу, мол, нашла, искала долго, все ноги оттоптала, весь город обошла пешком за десять битых дней. Забыла - снова возгордилась, не я ли ее дал и отобрал, спина твоя болела ведь не зря?  А нет бы, так сказать: «спасибо ангелу, что дал работу по моему прошению», тогда б осталась на работе, не болела спина твоя нещадно так, свою болезнь в учебу получила. Хотела телефон ты прове-сти домашний, тогда работу у меня просила, чтоб деньги были. Здесь все проходит поэтапно, по нашим правилам. Мы как пчелы для людей нектары собира-ем допоздна, взамен похвал не ожидая. И ты так поступай, коль сделала добро, последнюю копейку отдала, не жди вознаграждения за это, иначе, щелбан получишь, истинно от нас.
- Постой, мой друг, - встрепенулась Любава. - Помоги с одним вопросом разобраться, ошибку я должна исправить, коль не поздно. Ты мне когда-то работу в магазин дал, к уборщицам таким же, как и я стала придираться за их плохое отношение к работе, но я ведь там никто? Причиной столь придирчивой являлось, отсутствие любви у мужа в доме - поэтому ушла тогда я вся в работу. Бессонными ночами маялась и торопила ночь, скорее б утру она дорогу уступила, чтобы уборщицам испортить настроение, теперь самой смешно и стыдно об этом вспоминать.
- В итоге получила от нас щелбан отменный, легкое, но было сотрясенье мозга за присвоение работы, понукать другими не имела права, водителя вон осудила - а сама? Он ехал на запретный свет, почти, что на ноги прохожим наезжая – едва ли не попала под машину? Ту ситуацию подстроил покорный ваш слуга и вовремя тебя остановил, дабы «проснулась». Мы вправе осуждать водилу, тебе же надо терпеливо ждать, пока проедет. Коль умный пешеход - пропустит бедолагу на тот свет, водитель жаждет этого, или в больницу попадет, где инвалидная коляска поджидает.
 - Ангел, Зачастую в храме осуждают женщин, при-шедших в брюках.
- Глупости все это! - запротестовал он. – Пусть го-лым, но лишь бы человек пришел. Ну, мне пора к другим, желаю прогуляться с пользой для ума, гуляя допоздна, никто тебя не тронет. Мысли, вопросы и ответы родились вперед живого, есть тугодумы, есть мыслящие. Пока тугодум думает, мыслитель взбира-ется по мнимой лестнице, выхватывая из пространства нужный ему ответ. Опускаясь на землю, ищет новую загадку и возможность ее отгадать. В случае бездействия, сердце просто остановится, и день будет длиться с век, и сожмется до мгновения.
В мире грусти и ошибок намертво прирастает маска неулыбы с накрепко сжатыми губами, не дай ей овладеть тобой. Сильный характер не воспринимается обществом, всеми способами оно пытается подмять неугодного ему человека.
Свет пропал бесследно, как и не бывало. По небу тучи рысаками проскакали и встали отдохнуть над головой. Темнели сопки на глазах, хотелось ей домой, «переварить» события, а свет дорогу освещал по рельсам. «Уж лучше бы мужик пристал хороший для веселья», подумала она, смеясь, и почему-то вспом-нила выдумку сыночка Риты, о двух собаках, в тяжких муках, скитавшихся по свету. Дети ведь в фантазиях живут красивых.
Собачья жизнь

…Сжав от боли челюсти, старый пес решил отвести своего щенка к причалу, не из-за ненависти - ради большой, отцовской любви.
- Малыш, мой милый сын, самый красивый и ум-ный, пятнистый шалун, пока есть возможность и силы, я попытаюсь оградить тебя от участи бездомных псов, каждый родитель хочет, чтобы дети жили лучше него. Смотри, вон порт, там люди, тепло и еда – пойдем, чуешь запах горохового супа? «Да, а еще пахнет рыбой и немного мясом…»
 - Это рыбацкие корабли, - вздохнул Индер. - Иди к ним, повиляй хвостиком, у тебя это здорово, получа-ется, примут, куда денутся, а я подожду здесь…
Шла обычная морская вахта, на собак никто не обращал внимания, моряки чинили сети, красили оборудование. Малыш, выросший среди железных бочек-буев и цепей, содрогнулся от страха – сейчас он остался один, отец где-то там, позади этого железного грохота. Так же и отец когда-то, будучи выброшенным, учился выживать в огромном городе; совсем не непросто рыскать по дворам и помойкам в поисках пищи, шерсть часто обагрялась кровью. Какой мерой можно измерить любовь к своему щенку? Его мать, вовремя не сумев сориентироваться на ослепленной огнями дороге, рано ушла в мир светлых псов, Индер полагает, пришел и его черед идти за ней, оттого и решился отдать Малыша людям.
- Мужики, - крикнул моряк, - смотрите, какой хоро-ший псинка, возьмем его в море, хотя нет - я отвезу его сыну.
 - Мало тебе, Ванька, животины: кошек, черепах натаскал, теперь вот собачонку.
- А у нас и крыса есть, два попугая в придачу,- отве-тил парень. «Ой, выгонит тебя Алинка, как пить дать – выгонит». «Не выгонит, она животных любит». Сунув собачонку за пазуху, Иван пошел в каюту. Малыш оглянулся, в надежде увидеть отца, но его нигде не было… «Отец, почему ты оставил меня, будет ли мне здесь кров и пища, получу ли любовь, которую ты нарекал или придется скитаться, будучи выброшен-ным?» Индер залег среди бочек, не мигая, он вгляды-вался в холодное небо, слезы покатились из его глаз...
- Тяпа, жена моя, я сделал все, что мог, наш сын в безопасности, усыновление состоялось. Это усынов-ление объединит любящих животных, сроднит и родство будет прочнее всякого другого. Уйдут, заботы и печали, сольются сердца в неиссякаемый источник, будет еда и тепло, мне же пора за тобой, незачем здесь одному, болезнь жжет изнутри, вижу дорогу, огонь, много светящихся собак.  Я часто вспоминаю наше знакомство в деревне. Забавный был старик, наш хозяин, жилось свободно, простор, гуляй, где хочу, при нас была коза, которую силой загоняли в сарай, всюду неизвестно чьи куры, хорошо было. Старик тогда котенка в борозде нашел, вовремя ты, тявкнула, а так бы раздавил слепого комочка. Лежит, дрожит, мамку ищет, а ее, родимую, пьяный мужик сапожищем убил, пару раз  пнул - кошка и готова. Что за люди? Положил дед котенка на ладонь и домой понес, благодаря козе - выходил, молоком отпоил. Эх, было времечко. Рано - раненько хозяин доил козу, подметал двор, гонял кур, обсидевших скрипучее крылечко. Здорово мы с тобой помогали - а? Все было чинно, степенно, без спешки. Ходит - бродит старый боец, опираясь на клюку, и мы за ним. «Рыжак, - покрикивал дед на котенка, - «пошто» на крышу залез, куды тебя черти занесли? Слезай оттудова, шельмец, помогать не стану, как залез, так и спрыгнешь, лучше бы кур гонял. Кыш, окаянные, повадились, двор  гадить, в избе вас не хватало! Отскабливай теперь, а силушки-то нету, чего раскудахтались - смешно? Посмотрим, кто последним будет смеяться, сварю - узнаете. Вона отседова, кому баю, Рыжак, общипай им хвосты, хозяин ты али нет?»
 Тяпа, помнишь, старик сам не доест, а нас накор-мит. Бывало, в банный день, положит в сумку пару полешков и до бани бредет. Благо, дождь всегда заполнял бочки, а так бы старому до болота ноги топтать. Соседская девчонка крепко следила за его домом, увидит в окно, как дед надрывается и бегом к нему. Старик сына своего вспоминал, убитого на войне. Сидит, щиплет белую бороденку, о жене горюет - как я о тебе. Познакомился он с ней в де-ревне, умирать переехали в город - к детям. Стариков не стало  - и мы сироты. А девчонка была молодец! Он ей всегда говорил: «Митьку бы тебе мово», а она: «так Митька твой мне бы в отцы годился». Свистанет в три пальца, откуда ни возьмись, словно грибы, ватага мальцов-дачников в одинаковых кепках появится, мигом команду выполнят, половики тряхнут, за водой сбегают - только пятки сверкают, заодно в болото прямо в одежде нырнут и меньшого за собой тянут. «Хе, - хмыкал дед,– в свое время и я прытким был, теперь бегаю только во сне, огурцы там ворую, от злой собаки убегаю, вот-вот догонит, вздохну глубже, напыжусь, как индюк и просыпаюсь, избегая опасности».
Мы, собаки, понимаем их речь, нам бы уметь раз-говаривать, или хаос будет? Изба старика всегда пахла травой, бедовая девчонка запарит в ведре травы и полы ими моет. Грустит хозяин, в грехах кается, и у собак душа есть, и я каюсь. Жалеть бы тебя, неотесанному псу, огрубевшему от жизни - прости. Прости, не находил время покаяться, искал отговорки, огрызался, а жизнь - вон она, как обернулась, не стоит на месте, всех перемелет, переломает и праху не останется. Течет черный дождь по бочкам, сползая червями на холодные камни, плачу я вместе с ними, камнями теми и не нахожу утешения. Скажи, Тяпа, куда уходят мысли, откуда приходят, кто их хозяин?
- Индер, - услышал неожиданно пес.- Помирать собрался? Встряхнись, взбодрись, я прикажу ветру иссушить твои слезы, солнцу - прогреть тело. Говори, говори, не  молчи, вой, если хочешь. Дождь промыл твою миску - понюхай, понюхай землю, ты любишь это делать.
- Зачем же ее нюхать, там ничего нет? – переспро-сил пес. «Посмотри хорошенько». Индер поводил носом, оглянулся, к удивлению заметил огрызок колбасы и полбанки тушенки. 
- Видишь, - сказала собака, - я помогла тебе, почув-ствуй прилив сил, мысли пойдут в правильное русло, плохие отсекутся, возвышенные останутся, вдохни аромат ночи. В мир светлых псов уйти всегда успеешь, сейчас не время, узнай о сыне, собаки передадут весть по ветру о нем, без тайн и чудес мир будет бледен и черств.
- Прости, жена, в молодости тратил себя понапрас-ну, сжигал, считал жизнь бесконечной, у людей то же самое, неразбериха вносила душевную пустоту. Тративший себя понапрасну, теряет силы, без време-ни знавший сроки - продлевает себе жизнь, сохраняет силу, глупец тот, кто не знает этого. Куда я спешил, почему не открыл дверь, когда стучалась в мою душу? Осталась недосказанность, тайна. Какие же мы, псы, дураки - простишь ли, неотесанный чурбан, зачем показывал норов? Ночами бы напролет надо говорить всякую ерундовину, нужную тебе чушь, без чего собака не собака, провести  по мордочке лапой, а ты, прищурившись, благодарно бы опустила уши - они у тебя прекрасны. Спешил жить без сюсюканий, почему не превратил твои чувства в расплавленный воск? Не потек он янтарными каплями в сердце мое – несчастный, мечтай теперь, да поздно.
- Не волнуйся, Индер, - прошептала собака, - не береди раны, испей воды.
Дрожа всем телом, пес подошел к луже, жадно испил и вдруг отпрянул - в воде отражалась морда Тяпы, он завыл жутким воем, от которого стынет кровь. Люди знали этого пса, считали безобидным, теперь им хотелось обойти это логово стороной…
- Ах, Тяпа, - неотрывно смотрел в лужу пес, - я не вижу тебя, темно, темно, словно нахожусь на змеиной поляне, ты так быстро пропала, покажись еще. Ой, Ой - отрава стекает с лап моих, печет сердце, так кажется мне, камни в мышцы впились, мочаля кожу, превра-щая ее в лохмотья, сползает она с души моей, обна-жая грехи, малые и большие. Больно! Больно… Тяпа, где ты? Ползу по долине врагов, нацеленных злобным взглядом, вижу оскал их, они не знают - я простил их. Найди меня, найди у трухлявых пней, в корневище пахучей земли. Освети путь лучом света - вот я, ищу тебя, но тщетно… изъела слеза недостойного, тускнеет взгляд от ужаса, танцующего в образе деяний. Тяпа, подскажи, куда идти в темноте, где мое солнце?.. Согреться бы в его лучах, отдохнуть, излечиться живительной силой, взбираюсь на гору, чтобы увидеть его, но падаю в скользкую мерзость, грехи червями шевелятся в той слизи, ужасаюсь их скопищу. Солнце, очисть мою скверну до сияния каждой грани моей души, Тяпа, где ты, пошли светлячка для надежды, кого благодарить за мое время? Хорошо ли, плохо, но я живу и остается только желать себе прощения.
После вахты Малыша сунули в сумку и понесли неизвестно куда. Везли на автобусе через залив, потом на троллейбусе, наконец, он очутился в трех-комнатной квартире панельного дома. Встретили радостно, с визгом, притопами и прихлопами, хозяйка пошла на поиски подходящей посудины для туалета и миски для питья и еды. Не дав обнюхать углы, песику давали команды: «лежать - сидеть», вздыбив спины, ревниво зашипели две кошки - так среди двух попугаев, черепахи и длиннохвостой крысы, началась новая жизнь длинноухого, черно-белого щенка.
 - Как имя твое и имя твоего отца? - навела справки пушистая шиншилла по кличке Ники.
- Возможно, отца никогда не увижу, но буду пом-нить, и чтить его имя, оно превыше всего, зовут его Индер. Своим пребыванием здесь, я не оскверню вашего доверия, если же это произойдет, то этим только запятнаю себя. Можете на меня шипеть, отнимать еду, царапаться, проливать питье - лаять не буду. Получив доверие от хозяев, покажу и вам путь к доверию и благодати ваших родителей. Где бы сейчас не были, они всегда наблюдают за каждым вашим шагом.
- Брось завирать, - фыркнул сиамский кот Фреди. - такого не бывает, на каком языке ты читаешь пропо-ведь?
- Еще как бывает, - воспрял духом Малыш,- на все-общем языке говорю. Есть мир понимания людей и зверей - там говорят на языке любви, правды, спра-ведливости, чистоты, милосердия, смирения и кротости - тот мир указал мне отец. Возможно,  скоро он станет светлым псом, увидит маму, ее зовут, звали –
Тяпа. Отец вырастил меня, дрался за каждую корку, кость. В этом мире мы боремся со страхами, страстями, неправдой, злом, ищем защиту, той защитой являются родители. Нет лучшей доли, выполнять их последнюю волю. Мы делаем все не так, нам кажется, родители отстали, живут в каменном веке, наши амбиции выставляем напоказ, хорохоримся, не будь их - взвоем, сожалея о своем бездушии. Ну, хватит о грустном, так, где я буду спать? 
- Твоя обетованная земля там, где стоишь, это ма-ленький клочок большой квартиры, - ответила Ники. - Видишь, как и подобает, хозяйка стеллит тебе у порога, собака должна охранять дом, плошку поставят здесь же, а чтобы не дрались - наши миски на кухню. Не вздумай гадить, где попало, схватят за шкирку - и на улицу, наши биотуалеты находятся в человечьем туалете, не знай, где будет твой. И так места мало - твое корыто прибавилось. Ох, «задушим» - хозяйке не разгрести, запашок будет - что надо!..
 - Да уж, - подтвердил Фреди. - Ну же, пройдись, обнюхай углы, войди в доверие, почувствуй широту даруемой любви, изучи законы, привыкай заискива-юще заглядывать в глаза, прошвырнись по дарован-ному наследию, не полни сердце тревогой.
Умостившись на коврике, Малыш опустил голову, прикрыв глаза ушами. «Вспоминает ли обо мне отец, жив ли, жаждет ли о часе свидания? Если отца нет, принят ли он в мир светлых псов, есть ли там живой источник, из которого можно напиться благодати, протянут ли мне руку помощи в чужом доме?»
Непроглядная ночь окутала длинный коридор, тихо идут часы, немного дует, пес вжался в угол, дверь ванной комнаты осветил лунный блеск и тут же угас. Словно одинокий путник, щенок впал в отчаяние, наверно никогда не пройдет эта ночь, и свет не пробьется в его угол. Чу, загорелись огоньки, в сердце затеплилась надежда, вот и еще два. Пес встрепенулся, навострил уши - он не один, он спасен!.. Это сверкали глаза кошек.
- Не спится что-то, решили поболтать на сон гряду-щий, - мурлыкнул Фреди. - Не обращай внимания на наше шипение, мы понимаем твое беспокойство. Нас тоже от мамки слепыми унесли - привыкли. Будучи маленьким, хозяйский мальчонка тискал нас, тыкал в глаза, дергал за хвост, от его ласк было жутковато, того и гляди – растерзает, а подрос - поумнел и мы успокоились. Развалится на полу с книжками да игрушками - и мы тут, швыряем их, млеем от рук, доверяясь инстинкту, такого счастья тебе не выпадет, собакам в комнату заходить нельзя, только из кори-дора заглядывать можно.
Кошки улеглись рядышком, искренне их сострада-ние, оно залечивает кровоточащие душевные раны, вместе веселее, слова утешения открывают новый путь к смягчению скорби.
- Расскажи, что-нибудь, - попросили они.
- Хорошо. Однажды я ступил на неверный путь, - начал рассказ Малыш,- путь по замерзшей воде, по неподвижным пузырькам. Мне пришлось ступить на неведомую твердь, качающуюся под ногами, лед был слабым.  «Не смотри вниз, ищи любую ветку, цепляйся зубами», -  почудился голос матери. Лед проломился, я оказался в воде, тогда и увидел свет, потянувшись к нему, нащупал камень спасения. Какое блаженство после опасного пути встать на твердую почву. Ну, что, кошечки, будем дружить? «Будем. Скажи, Малыш,  куда уходит большая звезда? Нас никуда не пускают, даже на окно нельзя - цветы, батенька, цветы».
- Никуда, - уверенно ответил песик, - на месте стоит, просто дома мешают, из окна не всегда видно. На воле звезда всегда впереди, как путеводитель, она похожа на мамин глаз, я видел мир, вы - двора не познали. А еще я видел свирепое море, волны, словно дети его, тоже воли хотят, но ограничены берегами - как мы телом. После бешеной игры, они устают, наступает тишина, проявляя любовь, начинают теребить бороду моря-отца. Когда нерадивые моряки хотят выудить все запасы морского царства  - я видел гнев. Теряя самообладание, круша все на своем пути, море разбивало корабли и причалы. Обессилев, шипя и пенясь, оно падало, подобно кораблю, терявшему управление. Море любит своих пенных детей, наблю-дает за их игрой, взрослением. Если буйство волн совсем не ко времени, море пытается их усмирить. Мой отец тоже притушал мой пыл.
 На полуслове Малыш умолк, сон побеждал его разум. Перед глазами возник отец, стоящий на гребне волны, свет от него полосой простирался по жуткой темноте моря, озаряя бочки и цепи.
- Сынок, запомни, временные, земные страдания ничего не значат, они закаляют. Ничто несравнимо со счастьем, находиться в мире светлых псов. Помоги мне, поднять мой крест, чтобы присоединиться к Великому Материку, тогда в твоей душе утихнут все волны. Видя откровение света, я иду по зыбкому пути, по дороге своих деяний. Помнишь, камень, ставший тебе главою спасения, так вот - свет является тогда, когда, думаешь, что он исчез навеки. Я испытываю неизъяснимую силу, возрастающую веру, надежда блеснула в сердце моем, вижу Тяпу - сидящую в изобилии цветов, она протягивает тебе лапу, она любит тебя, все будет хорошо. Во сне Малыш заворочался, заскулил, кошки от страху пустились наутек, утро неспешно входило в дом.
Хозяева шли до ванной, на кухню, мальчик в мик-роволновке разогревал себе кашу. При виде пакета с кормом, Ники и Фреди оживились, налив в плошку воды, Иван поднес ее Малышу.
- Ему поесть надо, - раскручивая бигуди, сказала  Алина, - сам воду пей! Привет, чернявый, как спалось? На, покушай, будь за хозяина, не обижай кошек, потом погуляем - хорошо?
 Дом опустел, слышен хруст капусты - черепаха начинала свой завтрак. Прищурив глаза, Малыш мысленно обратился к своему отцу: «Отец, зачем в животных и людях две противоположности, почему идет борьба, доводящая до грызни и убийства, любовь двояка - почему?»
- Сынок, в любовь вложены все чувства: разочаро-вание, ненависть, преданность и предательство, ведь одно без другого не существует. Существо, живущее в абсолютном счастье, никогда не узнает невыносимую боль сердца, в таком состоянии он превратится в зомби, тебе предстоит долгий путь, не затеряйся на его просторах…
                ***
- Слышь, Рита, Попала я во сне с дочерью на спек-такль, та пошла прическу делать, для чего, спрашива-ется? Спектакль предназначался мне одной. Открылся занавес, Ведунья, так я ее назвала, показала картины мира, менялись красивые декорации, явилась туча в образе бабушки-добрушки, огромной величины. Туча смотрела на веселого ребенка, такого же воздушного, облачного, как она. Представляешь, у меня изо рта тянулась густая масса, похожая на манную кашу… та масса, словно подчиняясь приказу Ведуньи, поползла на сцену. Из нее Ведунья лепила людей, она складывала их в ряды, забывая вдохнуть душу. Позже она объяснила, что лепит не только людей, но и все живое, что существует наяву: камни, зверей, деревья, животных. Живете, говорит, вы неправильно.
  Взмахнула рукой, выросли из камня города, оку-танные желтым смогом. Над каждым домом, до неба зависли кресты из дыма. Не поверишь, она сказала - мы на земле неправильно живем, дышим отравлен-ным воздухом, укорачивая себе жизнь. « Да ты что?! – прикрыла рот Рита, - вот это, да и правда, укорачиваем».
- В фойе, - продолжала Любава, - я дочку так и не нашла, зато увидела стеклянную витрину. В одной из них грудой лежали блестящие монеты желтого и белого металла, в другой - записка покойного мужа. Знаешь, что там написано: «Мир сотворён от каждого и из каждого, вы есть лишь дополнение другого, и всё есть одно». Вот такие пироги с котятами. А на стульях почему-то было много варежек и все на одну руку, хотела их раздать, да разве возьмут такие? И снова из меня «манка» полезла, одна девочка взяла комок и стала лепить кошечку - для игры. Когда я проснулась, сказала себе: «Жизнь, это смена необычных декора-ций».
- Да, Любава, во снах надо быть не наблюдателем, а участником во всем, контролируя события, там мы контролируем нашу реальную жизнь, летаем, борем-ся, побеждаем и делаем невероятные усилия, чтобы  проснуться. Давай, я прочитаю тебе интересную вещь, рассказанную в поезде, пока ехали, я попросила всё записать в тетрадь

Берегиня гор

               
…Высоко в горах, на острове Сакотра, что в Аравий-ском море, затерялось небольшое селение тысячной, а то и двух вековой давности. Риф Рокарисэ, приспо-собленный к жаркому климату, богат сказочной растительностью. Издревле остров принадлежал Йемену, потом перемычка оборвалась, и он стал отдельным государством с древним, живым языком, не имеющим письменности.
До сих пор многие живут в пещерах, без денег, добывая огонь с помощью трения палочки, и все же, ученые находят письмена на деревянных дощечках. Страна благовоний, алоэ, драконьей крови – красной смолы. Высушенный сок алоэ используется и исполь-зовался древними богинями для красоты тела, для бальзамирования. Алоэ - натуральный антисептик для заживления ран. Здесь происходят странные вещи, не одно поколение знает о колебании воздуха на границе утра и ночи.
 Многие любопытные пропали в молочной, живой густоте тумана, вернувшиеся же, обязали себя молча-нием. Начинает солнце клониться к закату, бегут домой люди, хватая малых детей, наглухо закрывая ставни. Влажный и жаркий климат разыгрывает людское воображение, подпитывая силы зеленого массива, порождая злых и добрых духов. В древние времена и поныне люди верят в ведьм и колдуном, хранят сказки, легенды и придумывают свои. Вот одна из легенд:
 Встретились слон и дракон, стали биться. Ухватился дракон в шею слона, стал пил кровь, пока всю не выпил, упал слон и придавил дракона насмерть. Смешанная кровь превратилась в красную смолу дерева, названного драконьим. Эта смола ценна своими качествами: заживляет раны, ее разводят молоком и пьют, ею мазались древние римляне при боях, ее ценил Александр, великий завоеватель мира. Если девушку признавали ведьмой, связывали и с камнем на ногах бросали в воду, выплывет - значит,  ведьма, начинает тонуть – невинна. При сгустившейся тьме, по горам раздается холоднеющий душу, глухой змеиный шепот. Нет того пути, по которому можно дойти до сердцевины знаний.
Как ни пытают деда Матея расспросами  надоедли-вые подростки - молчит. Некогда его прадед, с посохом в руках, набрел на эти красивые места и обосновался навсегда. Встретил девушку, по-старому обычаю сыграли свадьбу, появились на свет три бравых молодца. Девушку звали Эйла. Она была необыкновенной, общалась с деревьями, разговаривала с ветром, слышала шепот, скрывала от посторонних свои тайны. Уйдет в ущелье гор, гуляет в голубой дымке до ночи, приходит со странным лицом, будто в церковь сходила, спросит муж, отчего такая, улыбнется жена и переведет разговор на другую тему. Пришло время умирать, ушла в горы, больше ее никто не видел, долго искали, долго горевали - смирились. Многие ее прозвали горной колдуньей, а кто берегиней, не всяк человек удосужится пойти в одиночку в туманную мглу, где она почивает.
Кто плутал в тех местах, видел женский силуэт в прозрачных шелках, перстом указывала путнику дорогу, но не каждому. Колыхалось вокруг нее облако, светилось красотой несказанной, обмирал человек, столбенел, теряя дар речи. Многие видели и сейчас видят. Не могут разгадать, о чем шепчут ее губы, только чувствуют от нее заботу. Вышел из леса поседевший искатель приключений, потомок пропав-шей женщины, неведомая сила его остановила на пути к селению. С неба свет брызнул, разверзлось оно, стоят светлые существа, манят рукой, просят зайти к ним. Помутилось сознание Эндрю, очутился он не на земле, пола нет, стен нет - на плотном воздухе стоит, страх обуял. Хотел уйти, тронул рукой стены – они невидимы, но тверды, смотрит на окна - те круглые и наглухо закрыты. Положили его, удивился - стол тоже невидим, но крепок, не свалишься. Кругом пелена, пухлая дымка, по меркам существ, наверно всё является материальным. Подошли к нему трое бесполых существ в серебристых, плотно облегающих костюмах и таких же шлемах, обвязали проводами, прилепили к телу множество датчиков, стали переговариваться. Рты не открывали, общались взглядами и мимикой, лезли их мысли в голову Эндрю, кое-что из всего понял. Глаза, что черные миндалины, рот – круглая дырочка, сантиметра три диаметром, рост средний. Похоже, человек их интересует с научной точки зрения, никак не могут понять, почему до сих пор у них не получается воспроизведение землян на планете, находящейся между Юпитеров и Землей.
По своим соображениям, Эндрю разделил их на двух мужчин и женщину, одна встала у изголовья, держа его за плечи, двое подошли к большому табло с мигающими лампочками. Куча проводов путами не давали пошевелиться, в голове появился страх, всюду непонятное гудение, вспышка прошлых и будущих событий, созвездия, планеты, галактики сжались в одну точку. Его словно раздавили, разделили на крупицы и снова соединили, хотелось кричать от боли, но голос пропал, та, что стояла рядом, смотрела в глаза, мысленно давала установку в мозг, успокоиться. Ее слова полились в голову сплошным потоком, вот что узнал Эндрю:
- Ты знаешь, человече, что  такое жизнь? - Она мно-гослойна и без границ, в ней разновидность жизни во всем, нельзя разделить одно пространство от другого. Жизнь дается тебе для постижения своей цели в свете ума. Свобода должна внести гармонию в людские души и разрешить все противоречия духовных и физических сил для исполнения миссии. Чтобы разобрать методы любви, надо иметь чистое сердце. Любовь - самая могущественная сила, связывающая живые существа, подготавливающая их для внутреннего смысла жизни. Когда очистишь свой разум, услышишь музыку сфер, а очиститься можно воспитанием музыкой. Смерть – это остановка времени вечности, потеря сознания, переход из одного состояния в другое, но не потеря материи. Материя бессмертна, не появляющаяся из ничего и не превращается в ничто. Если энергетика организма вырабатывает в материальной субстанции клетки биомассы, получается, энергия тоже материальна и душа вечна. Жизнь – это параллельное существование в объеме пространства двух форм белковой и полевой. Мы полевая форма жизни. Общение с нами возможно, если у тебя чистое сердце, тебе доступно понять о тонких мирах. Эволюционный процесс – великая перспектива человечества. Уже сейчас меняется земля, меняется старый строй мышления, уже сейчас идет очищение через катаклизмы. Контакт с нами будет не с каждым, поздравляю - ты улавливаешь мои мысли. Я скажу тебе, почему святые держат руки скрещенными - они подключаются к банку информации неба и земли. Храмы напоминают шлем со шпилем, шпиль отдает в космос отрицательную энергию, храм людям – положительную. Небольшое отклонение человека от одного полюса к другому, грозит ему скатиться на другую плоскость.  Это катастрофа, он и сам не рад, что с ним твориться. Зло бурно проникает в клетки, атомы, органы человека. Зло манипулирует: воображением, мышлением, сном, чувствами, эмоциями, психикой, отравляя душу. В неземном состоянии душа расплывчата, находится во всем пространстве и во всем, что создано, может перемещаться мгновенно, кроме нулевой и бесконеч-ной, даже под действием мысли. Мысль является представителем сверхтонких миров, она способна обозревать людей, как целые системы с настоящим, прошлым и будущим одновременно. Именно от тонких миров вы иногда получаете информацию о грядущих событиях. Если бы дух принял всю инфор-мацию вселенной и сохранил ее, он бы не воплотился в плотном теле. Даже лучшие духи могут лишь иногда припомнить свои земные существования, совсем редко они сознают себя в  условиях тонкого мира. Правильно думаешь, Эндрю – карма, это энное количество прожитых жизней. Человек несет ответ-ственность за свои поступки. Содеянный зло, им и побит будет. Иногда ты чувствуешь, что-то произошло, изменилось к лучшему, а не заметил, как сделал кому-то добро, вот и награда. Когда человек болен, ему не могут помочь врачи, его жизнь подошла к концу, значит, он выполнил поставленную земную задачу. Рука человека его зеркало, твои страхи порождены в других жизнях. Не бойся мрака, в нем есть надежда к свету, будь тверд и непобедим духовно, узнай обе стороны мира. Знающий о мире света, не убоится мрака. Если масса означает количество материи, то структура отображает количество материального мира, его эстетические характеристики. Первое воздействует на твое тело, второе – на душу. То и другое пронизано единой субстанцией информации. Информационное поле едино для всего сущего, для всех бесконечных слоев миров, представляет пространственно-временную голограмму, в которой каждая точка несет информацию обо всем пространстве. Чем ближе структура к мировой гармонии, тем сильнее воздействие на временной мир. Принцип гармонии является мерой структурности всего сущего. Ты, Эндрю, сосуд, наполненный тонкими мирами, поэтому тебя постоянно контролируют иные миры. Наверно слышал о судьбе, записанной на скрижалях? Следи за своими мыслями и делами, в тебе вся вселенная. Не окажись на слабой стороне своего внутреннего я, засосет в воронку, не выберешься. Вступая в контакт с нашим миром, ты будешь заря-жаться положительной энергией, служа духовному и физическому оздоровлению. Люди, оставляющие тело по болезни, летят по светящемуся коридору со скоростью света, в тот момент они разрезают много-мерные миры. Я знаю, ты, бывая в горах, чувствуешь их дыхание, гул – слушай и впитывай, с тобой говорит мироздание. Не зря ты попал к нам, в тебе спят знания, вернешься - будешь молчать. Твой дед Матей был здесь, он знает свою задачу -у тебя своя, о ней узнаешь по знакам. Мы закроем канал пребывания, ничего не будешь помнить, зато сознание не забудет и напомнит. Тайна открывается только в сияющей радости. Внутренняя вибрация сдвигает горы, звезды, небеса. Мост между вешним и внутренним человеком зыбок, любой гнев может разрушить его. Пирамиды являлись генератором духовной, психической энер-гии, чтобы люди не скатились обратно в свою живот-ную сущность. Хранители знаний общаются по тоннелям глубоко в земле, они есть и по сей день, там циркулирует та энергия, там дыхание земли, это тот самый нулевой переход. Пирамиды обветшали, лаборатория энергии отключена для безопасности человека. В Египетском музее есть металлический диск, похожий на руль, неизвестного происхождения, пытаются ученые разгадать загадку, пока рано. Мысли фильтруются нами, будь осторожен. Будь гонимым, но не гонителем, тьма сама тянется к свету и растворяется в нем, наступай, чтобы отступал враг. Лучшей защитой является спокойствие, будет спокойствие, будет равновесие планеты. Отточи это оружие. Не будь препятствий на пути, ты б не поднимался в гору. Если слезы разрывают сердце, не предавайся им, лучше думай о стреле, пронзающей тьму. Знаю, о чем думаешь, боишься умереть безвестно? Не бойся. Рост вьющихся веток укрепит дерево, твой род продолжает хранение знаний. Береги себя, чтобы дотянуть до конца и обрести начало. Скажу тебе об одной тайне: где находится Сущий, там нет света и тьмы – все едино, только во тьме виден свет. Понятное человеку, теряет свою прозрачность. Я сделаю печать на твоем плече, еще родимое пятно на лбу, слева, под волосяным покровом, не забывай об этом.
Неожиданно для себя Эндрю очутился лежащим у каменного забора своего дома, рядом стоял дед Матей.
- Ну, что, очнулся, сынок, мы искали тебя несколько дней, не чаяли увидеть живым. Вчера тебя не было здесь - кто принес, где был? Странно все это, хотя, чего странного - догадываюсь…
Эндрю стал бредить: «Я давно скучал по другим мирам, тесно здесь, плохо, домой рвусь, где этот дом – не знаю. Иногда кажется - я монах, люди однажды так называли. Не знаю, кто я, ничто не радует, будто мне тысячи лет, я устал, хочу домой. Ни вещи, ни предметы не нужны - мне бы найти главное. Един-ственное успокоение нахожу, когда бываю наедине с собой, в покое природы, в ее загадочном шепоте и дыхании. Не хватает учителей, ведомых мудрецов. Куда идти, где искать свою цель, что я должен знать? Задыхаюсь от вопросов к самому себе. Дед, помоги, ты был там, ты видел - помоги».
- Терпи, сынок, придется смиренно ждать своего часа, когда откроется неизвестное, когда попадешь в тот мир, откуда пришел для понятия, для достижения цели. В земной оболочке своего тела тесно – знаю, ничего не поделать, душа, словно из клетки рвется на волю, не разорви преждевременно нить. Посмотри на глубину бледных небес, на лик седой вечности, учись покою, думаешь, им легко?
 Везде борьба. Мы не знаем, что находится за гра-нью недосягаемости этого неба, за которой теряется человеческий взгляд, можем только догадываться. Ты призван к борьбе внутри себя, будут разочарования и озарения, падения и взлеты, слезы и восхищения. Что скрывает туман, мы с тобой знаем, но призваны молчать. Тебе необходимо быть в земной среде, как и многим, здесь тоже множество миров и тайн, много камней преткновения, разветвленных путей. Я верю – ты найдешь свой причал, с которого ступишь дальше, ведь познания бесконечны. Когда мысленно удается улетать в пространство, только там нахожу все ответы, то пространство во мне и ответы во мне, используй свою силу во благо.
Нет решения, нет покоя, есть одна красота, тянись к ней. Красота не в красивости вещей и форм, красота спрятана в: расширении сознания, чистоте мыслей и стремлении души, знать. Отбрось все сомнения и страх перед жизнью, она сверкает гранями, тебе придется шлифовать попавшиеся на пути зазубрины. Скажи, сынок, не встретил ли ты, когда блуждал, ту девушку, в голубых шелках, не подходил ли к ней?
- Видел мельком, проплыла загадочно, ничего не успел спросить, растаяла, как не было, кто она?
 - Я и сам не знаю, Эндрю, тысячи лет ходит, всякое говорят, к каждому живущему приписывают, за родственницу считают. Иные по неделе ее поджида-ют, высматривают, прячется от них за серые камни, говорят это утопленница, некоторые завирают – с неба, на полотенце спустилась, младенца своровать, вот и боятся люди. Она прекрасней всякого лотоса, алого мака, стремится принести пользу миру, она стучится в двери темницы, чтобы выпустить на волю заточенные там души. Когда-то темные силы забрали у нее ребенка, хотели перетянуть ее на свою сторону, она пожертвовала самым дорогим. Ходит теперь между тем и этим миром и плачет. Льются ее слезы горьким водопадом, падают с круч, распадаясь в радужную пыль. Сочувствующие задабривая, кладут к подножию вод хлеб и сласти, сшитые тряпичные игрушки. Она переходит свою жизнь, как бездну по шелковой нити осторожно, тревожно и красиво, ей дано великое испытание. Заметил, какое сияние одежд ее? Если бы та дива была злой ведьмой, сияния не было. Меня не будет – ты оберегать будешь. Возможно, на тебя падет миссия, вызволить души, запечатать дверь темницы, тебе быть исследователем ее мыслей. Будучи молодым, как ты, я тоже сомневался, что делаю в этой жизни, прислушайся к своему сердцу, если потеряешь себя в этом мире, в том себя не найдешь.
- Дед Матей, на чем держится материя бытия, по-чему вообще все существует, для чего, кто оно, это вечное, никем не вызванное небытие? Почему не все видят, что надо видеть, например эту женщину, почему надо молчать, приоткрыв завесу? Когда я был там, тело наполнилось необыкновенной дрожью до мимолетной потери сознания, я слышал голос природы, я чувствовал течение соков деревьев, трав, туман был живой.
- Слишком много вопросов, когда надо молчать. Иногда живое крепко стянуто мертвым, связь настолько крепка, разорвать ее невозможно. Через века ты связан с миром прабабушки, слушай ее голос, в тебе гены исследователя.
- Я чувствую, дедушка, завтра она меня призовет, прийти на то место, я боюсь и одновременно рад, ведь во мне ее кровь, она была колдуньей, защища-ющей колдуньей.
- Отнеси ей подарок, ее любимый цветок, на кото-рый укажу и бусинку, найденную моим дедом под камнем, где она играла в девичестве. Я не могу прийти к ней – не те силы, ты можешь передать то, зачем она ходит, чего ждет, она скучает по недостаю-щей бусинке, это связывает ее с миром живых. При встрече ты узнаешь не мало, смотри под ноги и вокруг, слушай шелест листвы, присмотрись к родни-ку, возможно, там будет ее отражение, в стволе дерева ее дыхание, в тумане ее облик. А сейчас тебе надо отдохнуть, нелегкая предстоит дорога. В реаль-ном множестве одна часть равна целому, к чему говорю, поймешь не скоро.
Эндрю провел пять беспокойных дней, боясь нелег-кой встречи. Встает поутру, ходит вокруг дома, смотрит вдаль и волнуется. Держа в руке загадочную бусинку, хочет предоставить и узнать о девичестве горной колдуньи: когда рассыпались бусы, о чем думала в тот момент, о чем мечтала, что видела, что слышала, какой представляла жизнь? Интересно, в какую сторону дул ветер, какого цвета ее цветок? Ряд событий обязан иметь свое начало, если этого нет, то этот ряд во времени являет собой реальную беско-нечность, точка настоящего времени всегда движется вперед. Надо пойти на этот шаг, надо преодолеть все волнение и заглянуть в глаза прошлому, горная фея ждет.
Через пару дней сердце Эндрю позвало его в таин-ственные дебри. Дело было ранним утром, прохлад-ная мгла тумана окутала плечи влажным плащом. Быстрыми шагами он миновал селение, боясь наткнуться на любопытных, интересующихся, куда держит путь, желающих спросить о здоровье семьи. Ветки деревьев неприятно хлестали в лицо, роса падала за шиворот. Оглядываясь, он замечал необыч-ное шевеление, вернее – оживление неживого. На    камне показались выпученные глаза, лохматые брови из темной травы шевелились, под камнями прыгали непонятные зверушки, доселе невиданные, началось колдовство. Сочные лианы путались под ногами, преграждая путь, круглые соцветия корчили рожицы, послышался хохот скал. Беременея на глазах, стволы деревьев заманивали пройти в огромное дупло, откуда мерцал маленький огонек. Вспомнив, о чем говорил дед Матей, Эндрю, пересилив себя, отвер-нулся, продолжая пробираться дальше. Крутая, узкая тропинка качалась под ним, как зыбкий мост, желтая глина облепляла ступни какой-то мерзкой слизью. Впереди открывался временной портал, воздух закрутился серой воронкой, Эндрю разглядел ту самую женщину, в голубых вуалях. Протянув руку, она приказала остановиться, дальше живым нельзя. Она стояла в центре завихрения совсем одна, ее красота не меняется со временем. Волосы дивы развевались по ветру, как река, улыбаясь, она, наконец, заговорила.
- Здравствую, дорогой хранитель знаний, не бойся, они тебя не тронут, просто хотели поразвлечься, а то совсем заскучали без дел. Принес мне дары- знаешь, о чем говорю?
- Принес, королева, - вырвалось с его уст, - принес, не волнуйся.
- Хорошо, положи вон туда, на горящий камень. Наконец, мои желания исполнились. Долго ждала этого дня, много столетий прошло, много времен перемололось в вечной ступе. Знания дремлют в тебе в сжатой форме, все видимое - иллюзия, ты видишь то, что хочешь видеть, это старая, замусоленная истина.
Когда Эндрю клал бусинку и цветок незамыслова-той вики на горевший камень, невольно резко отпря-нул. На камне показалась голова, она захохотала, от чего по коже побежали мурашки.
- Остынь, остуди свой пыл, неугомонный, - приказала колдунья камню, - он все делает правильно, он наш помощник, поиграй с кем другим. Эй, слуги земные, силы природные, волны воздушные, возрадуйтесь пришлому, взыграйте на флейтах, возьмите трубы золоченые, гусли тонкострунные - сегодня великий день! Эй, дубы вековые, призовите на пир птиц сизокрылых, змей хладокровных, рыб нерестовых, собирайтесь утро и вечер, день и ночь, сегодня, только сегодня всё воссоединяется воедино. Здесь, сейчас и никогда раньше. Закрутилось все, засвистело, перемешалось, прикрыл Эндрю голову руками, смеется фея, дрожат от смеха скалы.
- Остановись, опомнись, нельзя, мне нельзя это видеть. Нет, это сон, я в бреду, перестань, бабушка, - взмолился Эндрю.
Только фея услышала слово бабушка, все стихло, зазвучала волшебная музыка, скалы заискрились золотыми искрами, дубы наклонились, даря мягкую тень. Лианы изгибаются в непонятные формы, звери задвигались в такт, змеи ползучие свились венком возле странного камня. Понял Эндрю, наступил главный момент не для него – для нее, теперь не боясь, можно задать вопрос, на который фея обяза-тельно ответит, она сегодня добрая и возможно, больше никогда не будет пугать путников. Он сделал что-то важное, только от него зависит будущее селения. Почувствовав в себе уверенность, он поднял руку.
- Позволь теперь мне задать тебе некоторые вопро-сы - почему ты пугаешь людей, почему до сих пор не уходишь – разве не устала бродить здесь, в этой сырости?
- Слишком просты твои вопросы, ты сам на них ответил.  Хочешь посмаковать? Хорошо. Люди хотят слишком многого, не туда встревают. Их мозг не готов к принятию знаний, оберегая, я навеваю на них страх, чтобы сюда не совались. Им же лучше, иначе – могут сойти с ума. Что у тебя там дальше, ах, да – почему я до сих пор здесь? Тебя ждала, сам знаешь, сколько раз повторяться? Радуйся, есть мгновение поговорить со мной в точке соприкосновения. Сейчас буду говорить я, впитывай, из всего найдешь ответы. Ты всегда рвешься домой, знаешь ли, что дом твой недосягаем, видоизменяемый, ведь ты создан из пыли, да, да – из пыли. Куда же пойдешь – в пыль? Знаешь из чего всё, мне и то не под силу осознать. А что если мы, и ты в том числе, атомы в чьем-то организме, если все видимое только электронная вспышка в обычном нерве, импульс великого, непомерно огромного мозга, исполняющего задачи? Захотел тот мозг создать новую вселенную – нате вам, получите, ведь на создание нужна причина. Была ли сознательная причина вечной – загадка, я думаю, она была вечной, следствие нет. Волевой акт создания вселенной мог возникнуть вечной причиной и не иначе. Ты часто видишь в горах туман, а поначалу хаос являлся туманом, знаешь об этом? Все микроэлементы были растворены в нем, ты был туманом и только потом пылью. Никогда не стой на месте и не возвращайся назад, не сворачивай, будь недоволен достигнутым, на чем остановишься, на том и останешься. Бессмертие не даруется, но созидается, если оно нужно всему окружающему. Выход один, тупиков много. Космос – это самоорганизующаяся, развивающаяся система, вот и подумай, кто ты, человек или вспышка нервной клетки? Отрицая целое, часть отрицает себя. Потеряв единение, разум подобно растению без солнца, обретет уродливую форму, являя собой, воплощение боли, зла и ужаса смерти.
- Спасибо, бабушка, недавно я узнал о новой науке нейротеологии, она изучает нейроны человека, пережившего мистические озарения, ощущения тишины и покоя, картины вечности.
- Да, да, Эндрю, правильно люди делают. Даже при молитве, мозг отключается от физического тела, вливаясь в единение целого, т.е. в обитель бога.
- А что если все сущее есть тело бога, мы тело бога, мы вспышки его нитронов, нервные клетки?
- Возможно, возможно, задумалась горная фея, - ты правильно мыслишь, очень правильно, человеческий мозг есть огромный компьютер, работающий на треть. Миллионы лет пройдут, пока изменится мозг, придет время, он заработает в полную силу. Но тогда человеку надо будет перемещаться на жительство на другую планету, попытки есть - мышление подталкивает, нужно только время.
- До этого мы не доживем, никто из сегодняшних и будущих не доживет.
- Не расстраивайся, Эндрю. Да, планете и солнцу грозит смерть, но есть миллиарды других звезд, на которых есть жизнь. Долетят, непременно долетят люди, постепенно завоюют просторы.
- Ага, долетят, а их там не примут, убьют, наверно и там мало ресурсов, наверно и там идут войны.
- Видишь, ты заботишься о будущем, переживаешь, мыслишь, значит, всё это есть, ты планируешь. Представь, есть место, где землян примут, как своих несмышленых детей, детей неразумных, еще не развитых. Разве ты не примешь заблудшую сироту, разве не дашь кров и хлеб, не напоишь водой? Я думаю, ты не такой. Космос доброжелателен, если в него не стрелять с размаху, не разобравшись, зачем летают неопознанные объекты. К сожалению, ко всему непонятному, люди относятся так.
 А что если инопланетяне пришли помочь, научить, оградить от ненужных радиационных разработок, а что если люди погубят себя и планету? А их сразу стреляют… Как вам сказать, если не узнаете знаки, как уберечь, если вот-вот и гибель? В мыслях людей уже есть планета для перемещения, меня это радует. Человечество продвинулось вперед в ускоренном темпе, совсем недавно не было электричества, а сейчас компьютеры скоро не нужны будут, ткни пальцем в воздух и вот оно. Вся информация записана изначально, и все равно, по сравнению с вселенским временем, люди учатся очень медленно.
- Я смею задать тебе вопрос, горная фея, почему во сне люди летают до глубокой старости, нет, не так сформулировал. Почему старые люди летают во сне, а молодые нет или не летают вовсе?
- Если они летают – у них есть крылья. Всю жизнь, кому-то помогая, они выполняют миссию, отдавая себя без остатка. Искусство левитации не оставляет человека и в реальной жизни, мысленно он оказыва-ется на другой стороне планеты, где никогда не был, но все становится знакомым. Не всё, что человек видит, является реальностью. На самом деле, человек состоит из пустоты, все есть проекция сознания, все предметы – проекция. Сознание является истинным настоящим, оно играет, создает множество картин, человек всего лишь наблюдатель, свидетель, находя-щийся вне времени и пространства. Чтобы обнару-жить себя, надо наблюдать, не оценивая, тогда ты присутствуешь на самом деле, тогда ты настоящий. Важный для всех вопрос «кто я такой?».
Не обязательно знать, кто ты такой, главное, чего ты хочешь. Чем больше задаешь себе вопросов, тем дальше углубляешься в матрицу. Эти вопросы надо задавать осознанно, приходит осознанность без выбора. Миф - это часть от начала человечества, сказка является той же мистикой, в которой заложены реальные события, переделанные в мифы. Не надо настаивать родителям на той или иной форме обуче-ния ребенка, не заметив в нем природные данные. Если дитя проявляет способности в игре в теннис, наймите ему тренера, не отдавая насильно в матема-тическую школу. То, чего хочет ребенок, того хочет вселенная, это является гармонией, радостью всего. А прими неверное решение, будут большие проблемы. Мечтаешь летать, свяжи свою жизнь с самолетом. Тень, которую ты видишь, является частью тебя, не стесняйся ее. Сейчас и только сейчас ты настоящий, в следующее мгновение уже не существуешь, изменил-ся, другой, цени состояние сейчас, пока ты здесь. Всю благодарность, всю любовь, всю радость, испытай в данный момент, потом все будет другое, потом будет поздно. Жизнь - это страдания и восторг, жизнь - это бесценный, хрупкий, мимолетный сосуд. Десятиме-сячный младенец завтра исчезнет навсегда, он просто изменится, повзрослеет на сутки, не будет помнить, что с ним происходило. Настоящая любовь приходит в преклонном возрасте. Смерть, старение, всю противоречивость, полную контраста, надо принять такими, какими они являются. Счастьем является - исполнение своей песни, конечная цель человека – быть счастливым. Бесконечные вопросы «зачем, для чего», могут загнать в тупик, в конце концов, ты скажешь – хватит, задавать вопросы - я просто хочу быть счастливым.
- Ну, как, Любавушка, здорово написано, как тебе?
- Интересно, Рит, конечно интересно, для себя я нашла в этом много нового - благодарствую, дорогая.
***
«…Маменька, расскажи, сказку Христа ради, больно уж ты мастерица на это, я с ними быстро засыпаю».
 - Ладно, милушка, расскажу, а ты ляг на бочек, закрой глазки да слушай. Не в царстве, а современном государстве, если у кого спросить, скажут - в глубине Руси, издревле в деревне живет простой народ, у которого забот полон рот. Царь беспамятным слыл, этот народ давно позабыл, чиновники карманы набивают, у крестьянина последние порты сымают, в страхе держат, по рукам вяжут. Среди этого народа, подле заросшего огорода сидит Яша, затылок чешет, пока сидит и мыслит, из дырявых сапог пальцы погулять вышли, и все кому ни лень, даже мухи укусить норовят, но что с тех пальцев взять? Кожа да мослы, мяса Яша не ел давно, а мухи лезут все равно. Отец с мамкой померли, в наследство дырявую избу оставили, мыши хороводы водят, а девки дом стороной обходят. Ну, ничего, думал Яша, отдохну малость, в амбаре немного муки осталось, чем лежать на боку,  лепешек напеку, а леший в левое ухо шепчет глухо: «не пеки, не пеки эти лепешки, мне муки оставь немножко», а сам смеется-заливается! Пошел Яша за мукой в амбар, а амбар-от стар, крышу ветром сдуло, когда был здесь последний раз - несколько месяцев минуло, давно бы починил, но тятя его ленивым уродил, хвать, а муки-то нету!.. Видать, леший с ветром муки всласть наелись, а тут еще мыши как на грех навязались, а голод-от не тетка? Пошел в лес голодным, за ним по пятам леший, снова на ухо шепчет, а Яша прет напролом через кочки-буераки, не зная, что ищет, отмахивается от лешего, как от назойливой мухи, а голод кувалдой колотит в брюхе, аж в глазах темно, но парень идет все равно. Стал живот мять да тискать, эх, чего бы сейчас потрескать, шагнул в лес непроходимый, а там колдовства видимо-невидимо! Идет он, не обращая внимания на шалости леса, а по деревьям хохочут бесы, белки шишки в голову кидают, русалки в топях смеются - страшно!.. Удивился Яша, почему грибы и ягоды под ноги кладутся? Дерево огнем занялось не простым и не от нашего мира, вон глаза чьи-то появились на ветке, светятся, заманивают, аж волосы на голове шевелятся. Оторопел парень, откуда эти чудеса явились, даже капельки пота со лба скатились, глаза кулаком протер, едва со страху не помер. Не робей, Яша, иди за мной, слышит. Я о тебе все знаю, только догадкой маюсь, что это ты у худой избы сидишь, палец о палец не стукнешь, так ненароком и мхом порастешь. Власти к тебе никогда не придут, не спросят чего надобно, а придут - лапти, и те ради хохмы и курьеза отберут, посмотрят, сколько земли пустует - иноземцам отдадут. А ты останешься на бобах, будешь у них в рабах. Проснись, смотри, что делается, и за себя гордись, ты хилый только с виду, зачем даешь себя в обиду? Руки опустил, а недруг с тебя ножки свесил. Вот тебе делянка леса, вот топор, как бритва востер, так и машет. Поставишь баньку и забор, а для новой избы - повыше бугор, не жди, когда ворог без войны завоюет, кусок земли отхряпает, он знает, что у нас всяких запасов – глазом не окинуть, только ты ими не пользуешься, мол, ничего мне не нать, никуда они не денутся, а ворог этим пользуется. Теперь запасы от тебя за семью замками, охраняются и в не малом количестве другим странам сплавляются. Скоро, да чего там скоро - уже ныне реки в богатейские руки передаются, негде тебе будет купаться, неоткуда в баню налить, за воздух и то надо будет платить, все недра огородили, а кто рожден на этой земле, нас с тобой спросить забыли. Все равно земля ничего не отдаст, что ее - ее и будет, люди не вечные, сколь не хапай - с собой не возьмешь. Отобрали фабрики, бросили людей маяться, дети голодают, хлеба вдосталь не едят - беда. Ошибку эту ты исправлять должон, доколе можно сложа руки сидеть? Голыми руками охранников не возьмешь, власть людей обезоружила, сама до зубов вооружилась, и молчать тебя заставляет, говорит - стал ты лучше жить, но одной рукой дает, в десять раз больше отымет. Каждому человеку на своей земле хозяином быть надо, сунется супостат, а ты его метлой! Разве, Яша, у тебя руки не с того места выросли, разве умом тронутый? Возьмут у тебя последний клочок земли, который распахать ленишься, настроят теремов, замков, будут золото в реке  промывать, а ты пойдешь по белу свету, куда глаза глядят, и никто не заступится - этого хочешь? Не дело это, Яша, вся земля пока, что наша, не отдавай родной земли, предки ее для тебя берегли, чего ждешь? Гляди, не завелась бы от лени вошь. Скажи всем, что б сложа руки, не сидели, боролись и в будущее смотрели. Кусты еще раз осветились, стало как днем, а уж вечер, съежился Яша, сел на пенек, так и примолк. Схватил топор, стал рубить, нарубил много, побежал домой, закрылся на щеколду, не опомнившись, и уснул не раздевшись. Лики святых из красного угла смотрят, улыбаются, на Яшу надеются. Придвинулся к стене поближе, а лампадка огненным языком рамы икон лижет, лесная невидаль перед глазами, русалки грозят зелеными кулаками, и все-то перемешалось, и снова страшно стало…
Видит Яша сквозь сон армию мышей откормленных, до зубов вооруженных, сидят на заграничных мешках, а мука-то в них нашенская, тятенька с матушкой за полем ухаживали, удобряли, распахивали. На дереве орел о двух головах смотрит, сам с собою не в ладу, подле него совы караулят. Кумекает Яша, взявшись за бороду, как бы эту голову воедино склеить, чтобы простому люду она прямо в глаза смотрела? А леший на голове Яши сидит, волосы теребит, хмуро по сторонам поглядывает и думает, сколько парня не учи, все равно на свой ус мотает. Сила есть в его руках, хорошо, что от безысходности имеет в душе страх, с места пока что не сдвинулся, а власть этому очень радуется. Проснулся Яша среди ночи, есть охота, нету мочи, чего делать не знает, посмотрел сквозь худую крышу на небо, а там звезда мигает. А над ухом снова леший колобродит, с толку сбивает, с ума сводит, разозлился, взял косу и во двор выбежал. Размахнул-ся, инда луна испужалась, за ветки спряталась и не выглядывает, тихонько за ним наблюдает - весь сорняк выкосил, накося, выкуси! Солнышко просну-лось, не поймет в чем дело, на высокую ветку залезло, глазки протирает, Яша его удивляет, он колья заостряет, в землю их втыкает - попробуй теперь вражья сила, сунься. Смотрит народ, качает головой, тоже ничего не поймет, ходит около, не веря перемене, потом несут кто кружку молока, кто горбушку хлеба, и сами зашевелились, всю округу в порядок привели. С испугу леший в дупло прыгнул, носа не кажет, хвост от страха дрожит, своим глазам не верит, кругом сплошная пашня пухлая, теплая, любовь в нее пахарь вложил, а про него забыл, и так обидно стало. Не жить теперь лешему здеся, от горя уши повесил, плачет-горюет, слезы в дупло льет, под мышками чешет, как хозяина с толку сбить - не знает. Скажу властям, кумекает, пускай срочно из-за границы курей везут, не дай бог, своих полно разведут, не будет иностранцу выгоды. Понял Яша черные мысли существа поганого, схватил лохматого за хвост, покрутил чертового посредника, и пустил за синие дали, только его и видали, а мыши, так те сами сбежали, им нечего здесь есть, а Яше от народа - хвала и честь! Тут сосед на лошади подъехал, поедем, говорит, в лес, на баньку нарубишь, избу поставишь, и не знает, что тот давно все сделал, только привезти осталось. Бабы рядом топчутся, на Яшу другим взглядом смотрят, пялятся, не надо ли чего, интересуются. Вспомнил он необычную лесную встречу, сел на телегу, а собака лает на бегу, добежала до самого леса, увидела смешного беса, испужалась, к хозяину жмется.
Нагрузил полный воз, к дому подъезжает, и что тут началось! Кто пилит, кто стругает, кто венцы кладет, бабы похлебку варят, столы на улочке собирают, ребятишки рубахами карасей в озере наловили, нажарили, сами наелись и кошку накормили. Попро-буй, сунься, вражья сила, по бокам напинаем, рыбьи-ми костями закидаем. Понял Яша одно - не в волшеб-стве дело, не в топоре волшебном, если дружно жить, не разъединяться, землю супостатам не отдавать – семь зол победить можно, а нечисть сама не захочет тут жить. Не ведал он, не видел дальше своего носа - какая девушка подросла, так и светится, как то дерево в лесу и что-то похожее в ней есть, и голос, как колокольчик, вот оно – волшебство-то! Видят бабы такой поворот, шепчутся, Яшке-то опять везет, тут же мирком да за свадебку. Принесли квас, за медом съездили в Арзамас - тут рядом, сосед волостного управу стал звать, но тот побрезговал. Ну, ничего, они и без него обошлись, наелись, напились, ходит Яша у красных ворот, галок не считает, соломенным пугалом отгоняет, с пятерыми детьми играет, о жене заботится и всю жизнь без властей обходится. Вот и сказке конец, кто слушал, тому соленые грузди, моченая брусника и бочковой огурец. Спи, Любавушка, расти большой да умненькой.

Коммуналка

И снова свет посетил Любаву, над люстрою завис он не включенной, уютно стало и привычно, но скучно без него.
- Разгадай еще одну загадку, ангел, дай ответ - правильно будет рассуждение, когда люди говорят, что у них никогда не будет денег?
 - Отнюдь, весьма они не правы,- тихо сказал он. - Ну откуда же быть деньгам, коль в мыслях люди не допускали их появления? «Не было и не будет» - это заложенная программа - код. Мне не ведомы жела-ния людей, поскольку тех желаний прорва. Откуда, например, узнать, что намечено впервые, и какое из желаний важнее всех других? Пусть не считают себя обиженными люди и бедными, это глупо, глупо нарабатывать плохую карму. Не заказывайте то, чего боитесь, чаще вспоминайте о хорошем. Вот ты, попробуй, вспомнить те события, когда и какие чувства, мысли были накануне, и по какому сценарию все прошло, и развиваются сейчас, и сделай вывод.
До переезда в эту коммуналку, Любава планирова-ла оставить мужа, но пугали несносные условия бывшего общежития Севрыба, расселенное теперь на частные комнаты. Когда переехала, началась долгая депрессия, появилось желание отравиться, теперь над этим смеется. Ну и дура, кому бы услужила - людям? Да они, прощаясь, плюнули бы на крышку гроба и всего-то. План перестройки мужского, запущенного туалета под  душ, предложила она - что и сделали. «Ангел, ты здесь?»
- Здесь, здесь - куда я денусь? Давай-ка перейдем на мой язык - волну вибрации общений и вспомним случай тот. Тогда уставший разум твой картину наблюдал сраженья, не находя в том объяснения. Сама подумай головой своей - возможно ли душе и телу быть в мире этом не в ладу, и это ль не бездум-ное безумство? Лежала, спорила сама с собой в постели, «дырявя» взглядом потолок, ища там выход. Скажи, намеренно тогда ты делала над собою бичева-ние? Страданье было на лице твоем, абсурд, хандрить под небесами, когда все в доме твоем есть.
 - Но,- сложила руки на груди Любава, - легко судить тебе, не зная боли сердца.
- Куда уж мне, ведь сердце только у тебя? Однако, хотя бы миг один прожила ты одна, когда души с тобой не будет? Тебе без ангела нельзя, как и душе не жить без тела. «Что сделалось со мной тогда, не выпивала, а из нутра, как от спиртовки пахло, подума-ла, умру, вопрос - когда?»
- Глупо держать такие мысли, выходит, решила душеньку свою прогнать, отпустить, равноценно шарику на небо, а что такое смерть, сможешь объяс-нить? В бессмертии своем, сей облик не знаком мне.
- Я расскажу сон давний свой, его с годами не за-быть,- перебила она - В нем молодой человек в пиджаке песочного цвета, на лацкане - значок иль брошь из дорогих каменьев. В дни стресса он снова приходил. Я вспомнила, он жил когда-то на улице соседней - в Коваксе.
 - Измучена была тогда ты, однозначно.
 - Не спорю, свет, попробуй в четырех стенах, почти чужих (когда еще привыкну), покажется жилище казематом.
 - Но я всегда с тобою был, того не замечала, грюкал и скрипел - без толку.
 - Прости, мой ангел, тебя послали боги, образу-мить, так дергай за веревочку, маэстро, чтоб в пра-вильное русло, корабль мой одинокий привести. Мне без тебя не жить, это факт на сто процентов, когда
сюда я поселилась, к кошмару за окном, (с ума бы не сойти), казалось, никогда и не привыкну.
Дом на горе, по трассе, машины гоняют без пере-дыху, а люди словно вымерли, пешком не ходят по откосу, проездом вижу их в транспорте с окна. А скрежет от «десятки», - волком вой, да уши затыкай бирушами. Молилась на икону, плача. Ни в коридоре (летом), ни на кухне общей – никого. Безлюдье. Язык прилип к зубам без разговора.
 - Как ни крути, не может быть души без тела, поз-воль уж повториться - это называется судьбой. «Нет, может, ведь с ней мы были не в ладу?»
  - Однако, вместе? - усмехнулся он. - Коль разум твой сейчас с тобою и душа, которой ты пренебрегала, очевидно, все из гармонии одной слепилось? О, вижу, не было дождя, а мокрые реснички у тебя?
- С ума сойдешь тут, в молчании кромешном, и правда коммуналка - каземат, а дети? Пусть не знают всей печали, недавно самостоятельными стали, а мне на пенсию - концы с концами бы свести. По глупости своей тогда я дочку напугала, приехала, и на всю площадь выла и кричала. С тоской теперь попутно мне, исправлюсь, не впервой из шока выходить с победой - стисну зубы и вперед.
- Так все-таки была надежда выжить? – загадочно ответил ангел.
 - Пыталась, что-то сделать, чтобы выжить, а в зер-кале действительно бледна, себя не узнаю, и кости проступают - просто страх…
- Но, дорогая, это хорошо, теперь ведь модно и гламурно греметь костями, пошла бы, что ли в гости, душе, чтоб полегчало.
- Пошла бы, не к кому, по натуре я странник одино-кий, но все же мечтаю о друзьях. Блуждаю по вселен-ной беспокойно, чего ищу, не знаю, без поиска нет смысла жить на свете. Полагаю, тогда была больна серьезно, на месте сотрясения болело - все за грехи мои, не скрою…
- Ты все придумала, не боль на теле - в разуме болезнь от страха перед жизнью одинокой.
- Наверно, только никто из смертных от бед не застрахован, заболел телесно - врачи «футболят», коли, денег на леченье нет.
 - Поэтому впадала в лень, теряя силы, не лучше ли из «каземата» и на воздух, пока он вам бесплатно дан - намного будет пользы?
- Возможно так. Проснусь, бывало, утром, за чай возьмусь, лениво по комнате слоняюсь, и смену словно отработала на шахте угольной, валюсь, и снова засыпаю крепким сном. Два месяца назад соседи говорили меж собой, была я персиком в соку, цвела, румянец на щеках, как маки. Мечтала я водичку в комнату скорее провести, дабы с тазами по коридору не маячить, тазы да ведра - эко, маета.
От мужа я ушла сама, туда нет ходу мне обратно, и зачем, его кормить на кровно заработанные крохи? Проигрывает все, и бог-то с ним, ему видать, так лучше, никто над ухом не шипит. Там местность ровная, привыкла я с природою общаться, из окна, людей всех было видно, словно на экране, окно прозвали телевизором цветным. Идут с колясками родители, а дети, что цветы на клумбе в летнем парке.
Здесь  гора, как остров необитаемый средь моря, но вместо шторма - адский шум машин, того гляди сей шум сожрет со всеми потрохами, а ветер сметает листья осени с горы. Не знаешь, брать ли зонт, нет радио, погоду разузнать и ни одной вокруг скамьи, ворона бы для смеха прокричала, здесь птиц переби-вает шум машин. А выйду погулять - кругом чужие лица, им всем не до меня, бегут путем суетным, возможно, хуже им, чем мне?
- Ну, наконец, родила, ханыга ты, с ума с тобой сойдешь. Денек, другой и вылечишь себя. Нет смысла время обгонять, успеешь на тот свет. На улице поро-зовеют твои щечки, и глазки заблестят живым огнем, и найден будет путь, да он уже и найден. Все страхи пересилив, сделала прыжок к таланту, который через стресс едва не закопала ты в дерьме. Сумей из ярлыков, как из змеиной кожи вылезти, а в бичеванье нету толку - однозначно. Да ты же самый счастливый человек на свете. Ты живешь, представляешь – живешь. Все прошла: боль, страдания, разлуки, потери, всё. Как красиво живешь!
 «Ага, нехватка денег, старая мебель, одиночество, отчаяние, присущее человеку, удушье от безысходно-сти, страшные боли в спине»
- Но, - уверенно убеждал ангел, - без этого не было бы жизни, задумайся только, какая красота чувство-вать боль, (?) да, да - ведь мертвый боли не чувствует, а ты чувствуешь.
- Да уж, а вообще, как я красиво живу - правда, самой смешно. Лежишь в постели, тишина, чисто, тепло, а кто-то на улице мерзнет. Лежишь, думаешь - поесть бы чего, в телек пялишься, муж не бьет, не ругает - разве не красота? В холодильнике мышь повесилась, кроме тарелки борща и корки хлеба ничегошеньки. Зато чай горяченький каждую минуту можно пить, кишки полоскать, печенюшка завалялась, яйцо на сковородку шмяк, оно шкворчит, пузырится, пыжится, запах, вкус - специфический! А на завтра день позаботится о себе, Бог без хлеба не оставит. На пельмени копейки есть, пошарю по карманам - даже на батон хватит, куснешь целиком - так душистее, вкуснотища необыкновенная, я с детства так есть люблю – целиком. В детстве белый хлебушек только по праздникам был, полбатона зараз, без масла, с чаем, и чувствуешь себя богом! 
- Так, цени же свою жизнь, дорогая! У богатых бед-ная душа, их внутренняя пустота на крайности швыря-ет, у тебя наоборот, крайности души, богатство раскрывают - я же не слепой?
- Да, конечно. А выйдешь вечерком на прогулку, спрячешься от городского шума куда-нибудь в захолустье: рядом старые дома, первая травка, пустынная дорога и, солнце брызжет в лицо, слезы счастья льются сами собой. Стоишь у березки, рядом разрушенный дом зияет разбитыми глазницами, оттуда доноситься прекрасный мужской хор, как поют! Ведь все слова знают - бомжи?.. Столь хорошо их пение, вот, русская душа, не унывают, прославляют жизнь. Как видишь, ангел, из всего я нахожу прекрасные сюжеты. «А ты травиться хотела».
- Передумала уже. Стоишь под лозой, чувствуешь такой покой, хочется привнести чувство благодарно-сти за: чистые дали, за солнце, льющее теплое золото, за безобидные трущобы коммуналок, но кому? Самой природе. Нужен ли дворец, если я уже в нем, в точке отсчета, где должна быть здесь и сейчас?
Солнце, спасибо за эту благодать, за минуты откро-вения, минуты открытости души, минуты, когда можно быть собой, минуты блаженства и восторга, которых нет у других. У меня есть все: вот лужа на дороге, набухшие почки рябин и тополей, пучок зонтичной травы. Случайный водитель остановился, опешил, видя слезы на твоих глазах, его участие, тоже подарок небес. Крыши домов купаются в солнечном мареве. Мир на земле - самое главное для доброго человека, любящего родовые устои, страну и наследие. Ну, как - хорошее путешествие в счастье я подарила себе?
- Отличное путешествие - молодец, мечтай чаще, всего лишь один миг, один вечер, одна прогулка, а столько эмоций, не человек находит путь, а Путь находит человека.

В родовом саду

Этот вымышленный сюжет мог бы произойти с сестрой Зоей, она очень любила возиться в саду, утопающем в цветах и яблонях. А что такое вымысел – обычное выхватывание картины, образа из космиче-ского пространства, возможно, покойная хотела изобразить, оживить себя в такой реальности. Ее сына Виктора тоже нет и мужа Михаила нет, поэтому, пусть они воскреснут в этой зарисовке:
…Туман рассеялся, оставив на листьях просыпающегося сада осадок живительной влаги, на листьях подрагивали шарики росы, сад истончал благоухание. Поежившись, босыми ногами Зоя, ступила на траву, наполненный пыльцой воздух захватил ее всю. Это было так давно и совсем недавно. «Питаться нужно, как дышать»,- произнесла она вслух, не придавая значения тем словам. Деревянный пятистенок ослепило заревом, бревна превратились в слитки золота, светлые волосы обрамлял ореол. Тело, облаченное в длинное, светло-зеленое платье с ажурной, в виде ромба вышивкой ришелье на груди, подалось навстречу утру с необъяснимой радостью и блаженным восторгом. Разрезы по бокам платья обнажали загорелые ноги. В родовом поместье бабы Поли выросло немало поколений, разлетевшихся и мыка-ющихся теперь по белу свету в поисках лучшей доли - а Зоя осталась, не осмелилась оставить сад, в Хаба-ровск ее семья переедет позже. Сколько мыслей, сил и времени вложено в каждую горсть земли, сколько комков переворошено в лебяжий пух, не позволит она разрушить многовековой рай. Незаметно к ней подошел сынишка, взяв мать за руку, поймал ее взгляд, уносивший в глубину сада.
Маленький пострел, пяти лет отроду, развивается не по годам, в три года уже читал букварь, прекрасно рисует, мастерит поделки из бересты. Русые волосы тонкими колечками вьются у висков и на затылке, ясные, карие глаза смотрят доверчиво, открыто. «Мальчишка далеко пойдет, не опозорит род, будет умным, интеллигентным, дай бог, в нем проснется художник, ведь предок писал книги, да и прадед не отставал» - говорила раньше Зоина мама. Если ребенок уединился за столом, она никогда не мешала, тихонько прикроет дверь и выйдет - каждый человек имеет право на свой мирок.
- Мам, вишенка заболела, - прервал ее мысли Витя, - надо лечить, видишь, ветка сохнет?
 - Да, сынок, вижу, сегодня же приступим к врачева-нию - после завтрака.
В отведенном месте для цветника, кустятся золотые шары, словно остроконечные пики, тянутся в небо мальвы, кружит голову резкий запах ноготков. Раскачиваясь в разные стороны, приветливо кивают любимые цветные ромашки, она часто гладила их рукой, пионы еще спят, они откроются, когда просохнет роса.
 - Я кушать в доме не хочу, здесь позавтракать мож-но. Пойдем, мам, побродим по саду, за ночь свежие ягоды поспели, самые вкусные и полезные.
Щипая смородину, чтобы ничего не помять, Витя, прикрытый короткой рубашонкой, высоко поднимал ноги. Сунув руку в колючий крыжовник, резко отпрянул, на пальце появилась кровь: «Ой–ой-ой, батюшки, больно как, но я тебя прощаю, ты же не виноват за свои шипы, другой раз голицы надену». Отмахнувшись от куста, не обращая внимания на крапиву, пошел в малинник. Там он выискивал самые спелые ягоды. Две вишни растут вплотную к бане, в их зарослях банька кажется маленькой, приземистой, дух от нее исходит мыльный, дымный, добрый. Приложенная к стене лестница с частыми перекладинами для ребенка, утонула в кроне, ветки свисают на крышу. Время сбора. Радуясь хорошему году, Зоя окинула дерево взглядом.
 - Сынок, Вишню надо собрать,- на землю валится, поможешь? «Обязательно, только половину съем - меньше работы будет».
 - Ах, ты, мой дорогой помощничек!
С огромным наслаждением Витюшка залез на лест-ницу, по подбородку на рубашку стекает красный сок, из кроны торчали только одни ноги, дерево подстав-ляло ему самые зрелые плоды. «Вот это я наелся, и завтракать не надо».
Сладко потянувшись, к нему подошел отец. Найдя в грядке маленький пупленок, хрумкнул, один кинул Зое, густые плети говорили о большом урожае огурцов. Подойдя к сыну, пощекотал ему пятки, отдернув ногу, спускаясь, Витя попал в сильные руки отца.
 - Пап, чего так рано встал, спал бы, вчера поздно приехал, я ждал, ждал тебя, да уснул.
 - Вчера, сынок, я хлысты из леса вывозил, белку видел, привет тебе передавала и гостинец, на-ко вот. Михаил достал из кармана горсть фундука и две большие шишки.
 - Мам, смотри! Разве белка знает, что я на свете есть?
- Знает, давно знает, она вместе с лисой нам с отцом подсказала, именно Витюшка у нас будет - сын, мы видели тебя звездочкой, летящей в дом.
 - Пап, а ты видел ангела? - загадочно посмотрел на отца Витюшка,- я вижу каждый день, только вам боюсь сказать - не поверите, взрослые не верят, а он есть, маленький такой, зеленый. «Как огурец?» - спросила мать.
 - Почти, - уверенно кивнул Витя. - Когда дом засы-пает, зеленый человечек садится ко мне, а то и по избе летает в виде шарика - не верите? Он такой смешной! Я всегда прошу, чтобы вы дольше жили, прошу Бога прощения, я так часто ему надоедаю со своими просьбами. Знаете сколько людей на земле – сиксилионы! А Бог один, люди только и просят – дай, да подай.
Родители переглянулись и с интересом спросили: «Сынок, это ты ему, человечку, картонный домик строишь - помощь нужна?
- Нет, я сам, вы не видите его и не верите, притво-ряетесь только, буркнул сынишка.
- Это не так, дорогой, я тоже видела, такой шустрый и зеленый был, на подушку сядет и болтает без умолку, у меня глаза слипаются, а ему хоть бы хны. А что болтал - забыла. Подпрыгнет к потолку светлым шариком, оттуда хлоп, на постель, я так смеялась! А отец тоже видел, когда маленький был. Человечек около него котенком мурлыкал, а когда папа подрос, скучно стало - ушел.
  - Так это же мой человечек с вами был, я узнал, в точности мой! Сколько же ему лет, если к вам приле-тал - сто или тыщу? «Больше, мой хороший, больше, сколько лет земле, столько и ему».
 - Ничего себе, у вас пожил, ко мне переселился, а потом куда?
 - Потом к твоим детям придет, - уверенно сказала Зоя.
 - Раз на то пошло, давайте вместе дом ему достра-ивать, он узнает вас – обрадуется! «Это поможет нам лет двадцать сбросить, - улыбнулась мать». Разбросав на клеенке лепестки цветов, под открытым небом, Зоя накрывала стол, на него поставила банку с ромашками. Михаил пошел в дом за чайником и пирогами с вишней. Витя рвал мяту, лист смородины - он специалист по чаям. Варенье не дает такой пользы, теряются витамины, только свежие плоды, сорванные тотчас, дают силу. На протяжении тысячелетий люди пишут книги о здоровой пище, но пользы в том нет, они не могут разгадать, как сохранить здоровье от мертвой пищи. В пластиковых бутылках вода давно умерла, живая она в водоемах, находящихся в глубинах дремучих лесов, либо в чистых колодцах. На свет явилось множество болезней, в связи с этим возросло количество врачей, сколько болезней, столько и врачей. Придумываются новые лекарства, на полную мощь работает фармация, за счет этого на болезнях людей богатеют чиновники - шизофрения? Еще какая.
Почему человек, считающий себя цивилизованным, никак не справится с болезнями?  Дикие племена, жующие корешки, собирающие травы, применяемые вместо таблеток, живут в естественной среде здоро-выми. Они помнят первоистоки, культуру предков. Они знают, какой листик нужен для питания. Им не нужна бытовая техника и музыкальные центры - они веселят себя ритмикой предков, им можно только позавидовать, отдаляясь от природы, цивилизация загоняет себя в тупик. Всмотритесь в ясные, счастли-вые глаза диких племен - они всегда улыбаются, лица светятся самодостаточностью, значимостью, племена знают, для чего живут, а какие красивые их дети! Прикрылся фиговым листом, сплел из коры сандалии - чего еще надо? Воздух наполнен цветочной пыльцой, как у Зои в саду. Вдохнешь полной грудью и будешь, сыт - разве не здорово? «Питаться нужно, как дышать» - чиновники всего мира вытравляют из умов людей эту фразу, они страшатся ее, а вдруг исчезнут болезни, лекарства, врачи, что тогда, кому хочется разоряться, терять капиталы? Ученые и мудрецы бессильны в деградации человечества, вымирании, чиновникам же это на руку. Вдыхая цветочную пыльцу, человек получает питание мозга - вот в чем разгадка. Зоя и Михаил живут пока в сносной среде, однако у калитки появились люди в черном. С недобрым предчувствием, хозяйка вышла из-за стола, видимо не дадут ее семье, жить в чистой среде, зависть сожрет чиновников.
 - В-вы кто будете? - опережая мужа, спросила Зоя.
- Я брокер, - ответил высокий, лощеный человек, - это мой помощник, он вашу вишню будет в город отвозить по магазинам, а этот, - указал он на рабочего, - грузчик. Меня послал к вам начальник мой московский, его земля теперь здесь – по ихнему закону, по банковским счетам. В округе земли стали непригодны, под Москвой все земли проданы под особняки и дачи, либо отданы в наделы иностранцам. До вас дошел черед. Там земли загажены селитрой, ваша же земля навозом кормится природным, начальнику она нужна, доходы чтобы полнить. Издалека он увидал, как вы закидывали в рот малину, вишню, слюной изошел, здоровье пышет на лице вашего отпрыска, откуда знать ребенку, когда, в какое время, минуту, миг, рвать нужный плод?
Наклоняясь, закатив глаза, чиновник с удовольствием цветок понюхал. «В чем тайна состоит в общении с садом?» - спросил он.
- Мы, - волнуясь, ответила Зоя, - не делая ни каких расчетов, считываем со всего информацию о здоровой жизни, не нанося природе вред. Пусть ваш хозяин вернется к истокам своего рода, он забыл, поди, где дом родной родителя, а метит вот сюда. Пусть вспомнит о бережном отношении ко всему, привык загрязнять, чай самому наверняка противно. Отобрать вы силой можете и наглостью, не поскупитесь средствами, оружие, желая применить, но, очистит ли хозяин твой перед Богом совесть? За него боюсь, все ж - человек, хоть и богатый.
- Я не уйду со своей земли, - встрял в разговор Михаил, обняв испуганного сына. - Хоть режьте на куски, бороться буду до конца. Вы лопаетесь от зависти, видя счастье в простой семье, коробит вас, а вдруг мы разбогатеем. Денег нет, но мы намного богаче вас, смотрите, сад помнит руки родителей наших и не только - прадеды рыхлили, любовью сдабривали землю - в ней богатство, которое хотите отобрать.
- Я и говорю, - уверенно сказал чиновник, - хозяин хочет плоды твои откушать, работу мы тебе дадим, чтобы заработал на покупку вишни в магазине. Сын твой подрастет, работать тоже будет - на компьютере учет вести урожая с сада вашего, т.е. - хозяина мос-ковского, простите. Заработаете - будете есть вишню, когда захотите. Как можно не работая, бесплатно рвать плоды, а хочешь, в соседнем саду грузчик нужен?
- Абсурд, - закричал разгневанный Михаил, - абсурд, чушь, ерунда, покупать вишню в городе, когда она под рукой?! Зоя, куда попали мы - в страну шизиков? До какого маразма вы, дорогие сто раз чиновнички, дошли, отберете сад - в международный суд прошение подам, быть отвоюю, ежели победа ваша будет - сад сожгу до основания и сяду, лучше отсижу за это - понял ты, бездушный робот? Я не уйду с земли и баста. Кто выдумал и как понять законы? Придумываете их вы, для своего блага, обходите вокруг прав человека. Выходит, мы невольники на собственной земле и быдло, живи да опасайся теперь за будущее наше, зачем хозяин твой пустые земли не берет, а выбрал вот мою?
- Жируете вы тут, - поднял высокомерно голову чиновник. - Сказал уже - плоды здоровые у вас, без ведома его, едите.
Давным-давно земля хозяина другого, вы тля, никчемность его тени, съедающая прибыль -  ясно? Вы, правда, быдло, как и старики в стране. Никак не вымрут, скрипят, в автобусах спасенья нет от них, места им уступай, мешают молодым, после работы отдохнуть. Пусть время коротают на печи, нахлебники, мать вашу, в теле силы нет, а жрать горазды!
- Идите прочь, - пока что, господа, - разгневался хозяин. - Не надо нам отраву вашу в души сеять, ее с лихвой с экрана видим каждый день. Работать не буду я на вас, лучше вишни порублю под корень во избежание раздора, потом на землях, где селитра, заново деревья посажу - мой сын поможет в этом, посмотрим, кто кого! Попробует пусть ваш хозяин сам руки приложить к земле. На родине своей, на заращённых кущах, поди, крапива выше дома? Забыл дорогу к предкам, а норовит чужой кусок урвать. Для удовольствия и очищенья духа сад бы взрастил на родительской земле, в назиданье детям. Без пользы он живет в кругу идолопоклонников валюты, жалко мне его, у нас здесь рай - запомни!

Петрович (Ботя)

 За два года до развода,  Любава делала генераль-ную уборку, вздрогнув, она услышала звонок в дверь- это пришел Петрович.
 - Опять кисляк давишь? - спросил он с порога.
- Зоя умерла, нас дома не было, Надя в ящик запис-ку бросила…
 - Все мы там будет, только не в одно время, зави-довать надо - отмучилась, а нам крест свой нести да нести, давай, мать, ужинать, мне бы хотелось тебя отвлечь. У моей матушки Татьяны было нас, гавриков, четверо и все мал-мала-меньше и все от разных отцов. Уходя на работу, и чтобы мы не мозолили соседям глаза, она закрывала нас под замок, а туалет-то на улице - куда по большому ходить?  Накладем в газетные кульки, и в окошко, смотрим, кому бы в голову не попало – смешно? А однажды нашли спички, что мы там были – мелюзга? Развели под кроватью костер, подзор-то и полыхнул, нас соседи спасли, вызвали пожарную машину, милицию, а матери велели всех в приют сдать, там я несколько лет «оттрубил».
- Ты, Петрович, толкуешь о своем житье-бытье, а у меня из головы Зоина нелегкая жизнь не выходит. Надо же додуматься, с четырьмя детьми, в Хабаровск завербоваться, подъемные по пятьдесят рублей на человека соблазнили? Оно конечно, в шестидесятые годы того столетия в деревне не лучше, чем сейчас, жили - впроголодь, сады разорили, с хлеба на воду перебивались. Недавно я видела сон, будто надоело Зое на белом свете мыкаться, махнула она на детей рукой, и пошла по зеленой поляне туда, где мы, живые, сроду не были, так и не оглянулась…
Помню ее свадьбу. Набежали подружки, запели прощальные песни, достали из сундука восковой венок, вуаль с голубыми полосами по краям в два метра длиной. Примеряли наряд, шили приданое, кажется, все было вчера. Как на Луну уехали, нам до Кандалакши не доехать, а Хабаровск. Зоя как-то укорила меня за жадность. В голодном детстве, мама часто пекла пироги с картошкой и кашей, блины, только за стол - племяннички бегут, они жили через дорогу от сестры Лиды, на нюх бегут, попробуй, прокорми всех. Надоело мне терпеть несправедли-вость, подкараулила однажды Витьку, когда втихаря через подпол к блинам подбирался, и отдубасила, ишь, повадился! Отучила раз и навсегда, с тех пор все считают меня жадной. Пойдем, погуляем, на душе полегчает.
- Нетушки, за цельный день так нагулялся, все ноги оттоптал, пять заявок сделал, за алкашей неполадки устранил, пять заявок! Напортачат, а нам с напарни-ком расхлебывай. Нынче я начальника ЖЭУ подальше послал - за дело, нечего наряды одинаково закрывать, нам надо по сто пятьдесят, а алкашам вполовину меньше, тогда справедливо будет, привыкли на нас ездить! Прошло то время, когда за бутылку делали, я тоже хлеба с маслом хочу, чуть что, бегут: «Петрович, выручай». Сколько можно за мизер работать? Я им сказал, в пять часов переоденусь, и домой, не виноват, что все гнилое, давно бы трубы на пластик поменяли, так не хотят, боятся без работы остаться, вот и получается - заменим кусок, а начальство себе десять метров запишет. Старых бабушек жалею, им завсегда забесплатно сделаю, они за это то банку сгущенки суют, то варенье, десятку сунут, чайку нальют, а откажись - обижаются, рады - помыться можно будет. А к обеспеченным людям зайдешь - дышать нечем, все закупорено, хозяйка в рижьё, а в доме бардак и пожрать не дадут. Сидишь под мойкой в три погибели без воздуха, глаза на лоб лезут, в пузе урчит, чайку бы дали, ни хрена подобного! Всякие люди есть.
В зеленой пепельнице Петрович придавил окурок, сунул про запас пачку сигарет, зажигалку, подхватив Любаву под руку, они вышли во двор.
 - Гляди, любезная, скоро поплывем, во дворе озеро образовалось, лебедей разводить будем, как бы фундамент не подмыло, сколько лет трасса течет – никому дела нет, проспект Ленина холят, а Росту все боги забыли.
- Благо, Петрович, Найденов был жив, крышу успели залатать, подъезд побелили, на следующий год обещают фундамент зацементировать, на тротуар асфальт положить, однако, трубопровод-то гнилой, снова дорожку раскурочат. Парадокс жизни… видишь, все вспучилось, пластами отваливается? В Савдепии все через пень-колоду, дворника видели только в дни выборов, а сейчас придется мне за метлу браться, хочется жить в чистоте.
- Ничего, мать, тебе не привыкать, соберешь дворо-вую детвору, они мигом весь мусор в костре спалят.
Лавируя на рельсах, она держалась за плечо мужа, майский снег грязной плешью лежал на дальних сопках, на склоне придорожья зеленеет прошлогод-ний брусничник и мох, ветер переменчив, вот и манка посыпала с неба.
 - Рановато ребятишки пораздевались, я бы то-же  обветрился, но спина болит. Ты смотри, как матом садят, стервецы, по голосу им лет по десять, а?
 - Век такой, - ответила Любава. - Все с ума посходи-ли, словно перед концом света. Кому-то очень выгодно страну наркотизировать, до неузнаваемости изменился словарь - тюремный жаргон в обиходе, идет деградация населения. С молодежью говорим на разных языках, дети с молоком матери мат воспринимают за истинно-правильную речь. Смотри, деревья от стыда распускаться не желают, в землю смотрят. Я тоже немало слышала от отца, а от матери никогда, мать – это святое.
- Зато сейчас сказанешь - уши в трубочку сворачи-ваются.
- Так, с кем поведешься, согрешишь с тобой, за собой не замечаешь, помнишь, как покраснел, когда себя услышал, маты на пленке, а я каждый день слушаю, заведешь байки о трубогибах, сама скоро слесарем буду, однако - спасибо. «За что?».
- За теплый прием. Помнишь, мое появление в твоей грязной постели? Легла к вонючему алкашу, пришла якобы за дрелью - сестра послала. Через неделю немного очухался, да и пробурчал спросонья: «Какая-то баба тряпки ко мне перетаскивает…». А куда мне было деваться, жить негде, а тут ничейный холостяк с жильем - пришлось, сестра подсказала вариант. Хорошее кличку ты мне дал, все зайки да солнышки, а я – русалка. Какой бы ты пьяный не был, никогда меня дурным словом не называл, стукнешь по столу и орешь: «Если кто мою русалку тронет - убью!».
 - Это тебе спасибо, - склонил голову Петрович, вытащила, человеком сделала, за тобой тянусь, пить перестал, горжусь, говорю, у меня жена художник и книги пишет. Некоторые бабы с моей работы хотят с тобой познакомиться, да стесняются, не знают, как подойти, ты же у нас интеллигенция - а мне приятно!
- Ладно тебе, «интеллигенция», простая баба, пишу, как сердце велит. Если, допустим, была бы известной - другое дело, сама к известным личностям боюсь подходить из-за косноязычия, не знаю, что говорить, институтов не кончали-с.
 Если за меня заступаешься – любишь, не такое уж и холодное твое сердечушко, любишь ведь, а, Боть?
- Какая любовь, нет ее, вы все выдумали! Эти слова нужны молодым для размножения и все тут, я тебя просто уважаю, пожалел, без жилья осталась. Давай переменим тему, ты родовое дерево нарисовала?
 - Какое дерево? Ах, да, не дерево - древо, написа-ла. Сестра полагает, все это чушь собачья, напрасный труд. Книги теперь  никто не читает, с двоюродными братьями и сестрами не роднимся, с племянниками тоже. И все же, внукам я до восьмого колена родо-словную собрала - авось пригодится, добрым словом помянут. Иначе, зачем поисковики по топким болотам лазают, по фрагментам происхождение человека узнают, на кой ляд археологам в костях пятитысячной давности копаться? Стало быть, и мой труд полезен - предков воскрешает из мертвых. Разве давшие роду жизнь должны исчезнуть? Мы живем благодаря первородству, будущее захочет знать о нас, как и мы сейчас. Миг, в котором живем - уже прошлое. Не хочу останавливаться, не хочу прерывать цепочку человеческих судеб, сделаю все возможное, пусть не профессионально. Боже, только бы хватило времени, сил и ума. Если выбросить записи, которые вел еще дед, что останется? А останется то, что сейчас видим и слышим: безнравственность, бездуховность и сплошной мат. Не хочу, чтобы под натиском бездуховного мира, мыслящий человек превратился в безмозглую рептилию. Сбылось, Петрович, пророчество отца сбылось - нас завоевали без войны, молчим, яко овцы во хлеву. Сплотиться надо, дружнее жить, посмотри на евреев - сам работает и родственника за собой тянет, а мы? Мы подсиживаем, друг друга, а что могут сделать безоружные?
 - При чем, мать, тут оружие? – возмутился Петро-вич. - Народ знает, как страну поднять, дык руки связаны, одна реформа глупее другой, и все против народа, не знамо за что в Афгане мальчишек переби-ли. Голодный дистрофик-солдат лишается жизни за чьи-то «бабки», а придет калекой - забыли.
 - Ну, ты, Ботя, и философ - тебе бы страной править.
- Я бы в один миг порядок навел, границы закрыл, смотри, как их оголили, любой заходи, мы добрые! Вернул бы в страну капитал, открыл заводы, фабрики, не дал разбазаривать землю, нефть, газ, отправил бы магнатов на Беломорканал, он давненько не чистился. Наворовал - к стенке, не надо сюсюкать, Думе нашу пенсию, при таких больших деньгах, как у них, разве хочется за народ думать?  Отсидел в парламенте свое время, подремал, и по своим делам отправился, либо к бабам. Легче всего недра разбазаривать, на нефти сидим, а почему-то бедные.
- Не смотря ни на что, родилась я в нужное время, благодатное.  Послевоенный период спас меня.  «Как это?».
- А вот так! - уверенно сказала Любава. - Допустим, появись я на свет в тридцатые годы, сороковые, либо сейчас в Ираке, Израиле - много ли сделала, далеко в творчестве продвинулась? Где стреляют, не до высоких материй, идей, впору жизнь спасать. От семьи, где родилась - тоже многое зависит, идет подпитка: от чистого колодца, палисадника с золоты-ми шарами, от орешника, стога душистого сена, скрипучей некрашеной половицы, просушенного солнцем крылечка. Сейчас у меня тоже не мало привилегий. Выбегая из двухэтажки, вывешиваю белье на веревку, подвешенную к деревьям, в пяти шагах сопки. Все имеет значение и подталкивает на чистые помыслы. Не нужны мне девятиэтажки, задымленный центр города с выхлопными газами, подавай условия, близкие к естественной природе и спальный район. Ты, Петрович, тоже большую роль сыграл, прости, что я частенько к плите не подхожу.
 - Я привык, а, ваяй, из тебя так и прет, второй Сол-женицын, в кого только такая? - гордо сказал муж.
 - До Солженицына мне далеко,  до писателя тоже, а нетерпимость к бездействию взяла от предков, набожность от мамы, да  монашек, схороненных у стен родовой церкви. Однажды в сопках, когда там допоздна гуляла, вглядываясь чуть ли не внутрь себя, увидела, как округа превратилась, покрылась холод-ной, голубой пеленой, казалось, ожили камни, они делали мне гримасы, на небе пролетели три птицы. Делая виражи, они медленно летели к солнцу, в ореоле неожиданно пропали, уступая место следу от самолета, он появился ниоткуда, след резко повернул, указуя на березу. Это шокировало, опешив, я села на камень, машинально подстелив невесть откуда взявшуюся фанеру, оказалось, ранее ее принесла дочь. Совпадение или подготовка событий для невероятной встречи? С пристальным вниманием я стала молиться, взывая к Орине. Так хотелось быть маленькой девочкой, усесться ей на колени, прижать-ся и пожаловаться на столь сложную жизнь. Она появилась внезапно. Сложив на груди руки, в фуфай-ке, большом платке или шали, одним концом обмо-танной вокруг шеи, прабабушка прижалась к стволу березы, о чем-то задумавшись, осознав проявление в нашем мире, она озиралась по сторонам. Шаль сползла с головы, под кокошником я увидела венцом сложенные косы.  «Прабабушка, посмотри на меня, скажи, что-нибудь, это я, твоя правнучка. Расскажи о себе, почему так душат слезы?» Расстегнув телогрей-ку, Орина встала, на ней было темно-синее платье, выстроченное на груди мелкими складочками и рядом белых пуговок, с коричневым воротничком-стойкой, по подолу в два ряда блестят атласные, широкие ленты. Тетя говорила, такое платье у нее было. Прабабушка метнулась на голос. Боясь потерять видение, я жестом остановила ее, слишком жесток сегодняшний мир, чтобы в него возвращаться. У нее на руках появился ребенок, завернутый в одеяльце под цвет коричневой шали, что за ребенок, остается загадкой. «Не плачь, доченька, не плачь», - услышала ее голос. А что, если ребенок символизирует наш род? Ты видел этюд, где я изобразила ее? Теперь частенько к ней обращаюсь. Смотри, Петрович - костер… он напоминает о писателе Викдане Синицыне, моряке-трудяге, до последнего дня, не оставлявшего свой пост на Краснознаменном Северном флоте. Ему было под семьдесят. Наши пути пересеклись, когда я ступила на порог Союза писателей, затем пришла на пароход за помощью. Обратиться было не к кому, а с ним работали на одном флоте, тогда и узнала, что он член союза писателей. Позднее нашим «свиданием» был перекресток улицы
Челюскинцев и К. Либкнехта, он с вахты к Виталию Маслову или Михаилу Орешете, а я на фазенду - так прозвала свою коммуналку. «При чем же тут костер?».
- Бросить бы все, говорил Викдан Викторович, сесть за стол и писать, писать, столько надо сделать, но так устал. Он как знал, о скором уходе из жизни, съездил в Свердловск к сыну, потом лег в больницу и все… тихий, скромный, благородное лицо - сам ангел. Да ты его сколько раз по телевизору видел. - «Так при чем тут костер, однако?».
- В день его кончины я сидела вот на этом месте, где мы с тобой сейчас, смотрела в ту сторону, оттуда дымок и думаю: «чья-то душа с этим дымом вверх тянется», представляешь?.. Я на сопках, а он умирал, это было в четыре часа вечера, в тот самый момент - что скажешь? - «Откуда мне знать, это ты у нас между мирами крутишься».
- А скажи, пожалуйста, Ботя, почему все знакомые говорят, я не от мира сего и умная, а если так - почему не везет, и симпатичная, и в руках все горит - а счастья нет. Натерпелась - на десять жизней хватит, всесто-ронне развитая - а работаю уборщицей, а если уборщицей - значит, в голове не хватает? Пусть судачат, есть почва ум развивать, жить открыто - мой конек. Если человек берет во внимание сплетни, тем наносит себе вред, опускается до уровня сплетников и удовлетворяет потребности потрепаться. Хорошо слушают в поезде, сваливая проблемы на незнакомца, жить становится легче, во избежание сильного стресса, необходимо выговориться, иначе, не выдержит сердце.
 А почему сплетники не спросят, как может ужиться Рыба со Стрельцом, ведь полная же несовместимость? Да, я люблю воду, а ты бесишься от вида мокрых рук, каплей воды на столе, бежишь за тряпкой вытирать, боишься брызг, но меня не переделать. Можно бы на пенсии работать продавцом, даже заведующей, менеджером, как сейчас модно, гламурно говорить, но зачем лишние заморочки? Днем и ночью будешь думать о недостаче, куда, что делось, а у посудомойщицы журчит вода, мысли умные лезут, стихи, рождаются образы, вода - она живая!.. Видел бы ты меня лет в тридцать, замученная, затюканная бытом, в полном смысле - старуха, а сейчас? Знаешь, сколько полезного сделает свободный от рутины человек - горы свернет! Да - пишу слабовато, да - непрофессио-нально рисую - не в том суть, главное, чтобы творче-ство приносило счастье. Не видишь, Петрович, моей тоски-печали и раздражения, когда быт разъедает душу, тогда-то и убега лечиться в сопки. А ты думаешь, иду гулять, дышать свежим воздухом? Птички слушают, слушают, возьмут мою безысходность на серые крылышки, да и понесут ее в небо, а там ангелы подхватят, развеют по ветру - вот и легче становится. Возможно, повторюсь, но все не случайно. Небесная канцелярия предоставляет условия, следит и всячески помогает, обретать яркий цвет индивидуума. «Если кто дает обет Господу, или поклянется клятвою, положив зарок на душу свою, то он не должен нарушать слова своего, но должен исполнять все, что вышло из уст его. Если женщина дает обет Господу, и положит на себя зарок в доме отца своего, в юности своей, и услышит отец обет ее и зарок, который она положила на душу свою, и промолчит о том отец, то все обеты ее не состоятся, и всякий зарок на душу свою состоится». - Кн. МФ. Ч. Гл.30, ст. 4,5. Так-то вот.
Нам все не нравится, мы всем недовольны. Хорошо, давай все разрушим: политику, ученых, музыку вместе с исполнителями, музеи и картины – все! Их кажут по телеку, а тебя нет – завидно? Давай, изрежь в музеях шедевры (это уже проходили). Слишком они дорогие, те шедевры, – не по зубам, не видать тех денег, как своих ушей – правда? Так, пошли дальше. Убей ученых, выдумавших лекарства, ведь они не помогли твоим близким – давай. Ты никому не веришь, завидуешь. Ну-ну, завидчик! Это я не к тебе, я обращаюсь к третьему лицу, так сказать, Фоме-невере. Взорви дворцы и вековые замки, построенные великими зодчими – вперед. Взорви, что создавалось до тебя, таких умников, сморкающихся в ладонь, полно, созидателей мало, творцов. Как это так, богачи богатеют, а ты не умеешь, пусть тебе бы все отдали – на блюдечке с золотой каемочкой. Эх, ты какой, прямо дело мудрец. Человечество набивало шишки одними и теми граблями, заходило в тупик и искало выход. А ты сидишь себе в сторонке, судишь, хвостом виляешь, куска ждешь, дери тебя в корень! Эт, токо рыба хвостом виляет и то не зря, она дело делает, Емеле помогает. Помнишь сказку? Или ты черт воплоти, хвостом-то вилять?
Раньше в деревнях такие-то были, землю в аренду, сами осени ждут, когда трудолюбивые соседи мешком картошки расплатятся. Пальцем не пошевельнешь, чтобы землю взрыхлить, лошадка на ремни подвешена, с голоду стоять не в силах, а ты на печи, чужую махорку куришь. Да не ты, Боть, не ты, я вообще о лентяях, ты трудоголик, представь, я сэсэну, Олегу, дружку твоему такую бы речь толкнула.
- На хрена ему такая речь, стал бы он слушать!
- Дай досказать, на чем я остановилась? Не переби-вай, а то нить потеряю. Сидишь ты на печи, а семья голодает, земелька бурьяном поросла, ни луковки не воткнешь и детей к труду не приучаешь, Сосед бабу впрягал, сам за сохой шел, дети в землю кидали - за счет этого и выжили. Что ухмыляешься? Легко судить, готовое брать, а ты мозгами бы поворочал, лень их на работу настроить, на печи сидеть удобнее. Нет, не можешь кумекать. Жидки мозги-то, зимбурой про-спиртованы – не так ли, батенька? Чуть что – револю-ция, их вон скоко было. Ну, была одна такая, церкви разгромили, тоже хотели поделить, Емелям отдать. А Емели не знают, что с тем добром делать, давай все крошить, книги, иконы сжигать – бог виноват, много пользы вышло?
Ну, взорвешь ты весь мир, раскрошишь вдребезги, весь прогресс – к чертям собачьим, не себе, не людям – допустим. Допустим, ты это сделал - дальше что? Встанем мы с тобой в чистом поле – лепота! Никто не мешает, воздух не портит, сам себе голова, никто поверх ее не прыгнет, никого богаче тебя нет, а ежели нет и завидовать не кому. Что будешь делать? А будешь делать ты вот что: будешь снова преобразо-вывать мир, делать разрушенный тобой прогресс. Одежду надо, пожрать надо, топор из чего-то сделать тоже надо? И пойдет все на круги своя, так-то, милок, все уже было. Не будешь ли вспоминать то золотое времечко, когда все крутилось возле тебя? Люди шевелились, как муравьи, не стояли на месте, они созидали для тебя, они работали, чтобы была воз-можность, сидеть тебе на печи. Не будешь ли ты со слезой на глазах, вспоминать Создателя? А знаешь ли, как в войну помогала музыка – она прорвала блока-ду!.. Тебе казалось, зачем, к чему эта музыка, ведь она не стреляет, не материальна, можно обойтись и без нее, она не накормит? Да – не накормит, она накормит духовно, она даст невероятные силы голодным людям, чтобы идти на фронт. Выстояли же, а, выстояли и победили! А ты говоришь…
Как слушали первую симфонию в холодном зале, как мерзли руки у музыкантов, какая появилась надежда! Вот тебе и искусство. Разрушить можно все одним махом, что после? А тебе все не нравится. Дурак ты, эко, дурак! Не ты, Боть, не ты, дураки все, кто, как сэсэн думают.  Вчера являясь с прогулки в приподнятом настроении, во дворе я увидела сосе-дей, любопытно глазеющих на того самого сэсэна, твоего собутыльника Олега, воистину – живой труп. Ну и прозвище у него – сэсэн. Глаза кровавые, от синяков на лице живого места нет, а вонь!.. Бегает, мечется к телефонной будке и обратно, от нас позвонить просит, якобы милицию вызвал - ждет. Но кто его в дом-то пустит? Все в один голос заявили, будто телефоны за неуплату отключили з, все равно до него не дойдет. Когда-то разрешила, да полдня выветривала и дезодорантом брызгала. Полагаю, Машку из Питера сманил, квартиру продать?
- Увы, русалка, застряли они в Мурманске навсегда, денег назад нет, а квартиру сначала расслужебить надо, а на это деньги нужны.  У них на кусок мыла ни копейки, Машка спилась, погибнет с ним, по мусоркам ходят, по овощебазам, гнилье собирают, лупит он ее, как сидорову козу.
 - Намедни, шла она с каким-то старичком, веселая, приодетая в черное пальто, синяки немного сошли, для нее, лучше жить со стариком, нежели в шалмане прозябать. И все же, снова вернулась, вот неймется! Знаешь, о чем, поведал Олег?
Якобы к нему ввалились два амбала и баба. Он их выгонять - ни в какую. Стали они книг читать, а на кой хрен ему эти книги? У амбалов из глаз такие лучи сверкали - лазеры! Зомбировать хотели, Олег стал ругаться - не уходят, в пальто на полу увалились, а он стоял, стоял, устал, ну и на ноги бабы залег. К его великому удивлению, все спавшие сдулись, как шарики. Когда мы его слушали, он кричал, просил идти посмотреть, убедиться, взывал о помощи, не знал, что с ними делать. А мы в голос: «ты их убил?», нет, говорит, хуже, сложил их в пакеты вместе с книжками, такого в жизни не видал. Машка тоже там. Хотел ее разбудить, чтобы постригла, сам же не может - руки дрожат, а она сдулась, теперь все в пакетиках лежат.
Вот, что в жизни бывает, до чего можно дойти, когда ловите «белочку». Милиция забрала, на таких еще и лекарства тратят, еду, нас не лечат, а их - пожалуйста! «Так, это, мать… тебя тоже лечить надо?»
- Дурак, пьете всякую зимбуру, башню сносит, как только организм выдерживает! Если, как ты говоришь - в водяре все витамины, кушать не надо - почему народ гибнет? Ты тоже хорош - капля в рот попадет, сразу на стакан садишься, потом черти мерещатся. Скажи спасибо, оплеухами выхаживаю, дружков вышвыриваю, терплю. Напомнить, как с Богом разговаривал, ты его и впрямь видел? - «Не выдумывай, не было этого!».
- Как не было, повторяю слово в слово - слушай. Я стояла в коридоре, подглядывала, как ты на кухне сидел, моему удивлению не было конца, я порази-лась! Все было так, словно Бог пришел на самом деле, сама поверила, очень стыдно было за тебя, хотелось извиниться. И вот что ты говорил:
 «Ну что, мужик, давай, выпьем, чего смотришь, чего, говорю, смотришь? Да - пью, да - грешен, а ты Бог. Ну и что, что ты против меня имеешь? Подскажи, предложи, как от этой заразы избавиться, а - мол-чишь? Да - я человек, да - я пьяница, на, выпей - слабо? То-то… Чего улыбаешься, надо мной смеешь-ся? А ты лучше помоги, чтобы черти по мне не прыга-ли - суки! Спать не дают, визжат, в ухи залезают, по башке кувалдой дубасят, а проснусь – никого. И так до утра, пока глотку не залью. Вскакиваю через каждые пять минут, жену тревожу. А что я сделаю, что смотришь – укоряешь, ну да - на то ты и Бог. Давай посмотрим, спасешь ли русалку, проверим, кто сильнее, добро или зло?» И не успела я опомниться, как ты петлю на меня накинул, хорошо, пальцы успела просунуть, оттягивала, все молитвы перебрала, какие знала, однако, внутренне была спокойна - это происходит не со мной, меня спасут.  Распахнулась дверь, на пороге появилась сестра. Как она тебя матом покрыла? Снова к Богу обратился, видимо, на самом деле Он был рядом, и вот что ты заявил: «Ну, что - спас? Честь тебе и хвала! А зло всё равно намного сильнее, я душу дьяволу продал».
Не помнишь, как тебя колотить стало, так бился, «тошто» голова оторвется. Пена изо рта пошла, живот втянулся, аж ребра выгнулись - сам не рад. А опом-нился - прощения у Бога просил, вижу, ослаб, сдался, понял. Добро-то сильнее! Обхватила я твою головуш-ку, хотя после петли не отошла, жалко стало - человек ведь. Бьешься в руках моих, плачешь, так тебе плохо, самому бы в петлю, подала я воды, святой водой сбрызнула - отошло, заснул, с тех пор меньше пить стал.
Сколько боролась за душу твою, десять лет с лихом, мог бы совсем пропасть - я твой спаситель, Бог мой помощник, мы с Ним днем и ночью трудимся. Всех Ростинских бичей повыгоняла кого тряпкой, кого плеткой, то тапкой, то выбивалкой, теперь бояться в дом заходить, зауважали - тебе завидуют. Их ведь в узде никто не держит, никто за души не воюет. А еще раз было, с угару ты не помнил, бабу, сидящую на ступенях подъезда, я тогда на фазенде жила, ждала, пока не «просохнешь». Зашла проверить, вижу, ее колготки рядом валяются, она никакая, всем хором ее? Эх, ты! Было бы мне, где жить, разве сошлась с тобой? Когда тебя колотило, в моих глазах защиту искал, слезы градом, так и хотелось сказать: «пусть тебе черти помогают». Почему же черти убежали, ведь ты им душу продал, почему к Богу воззвал? Веревку в ведро выбросила, а ночью сон снится, Бог пришел, встал в дверях, мама в белой рубахе рядом стояла, Господь  в багровой тунике. Видя мое смяте-ние, Он взял ведро и растворился. С тех пор произо-шел перелом, любви нет, но жили мирно, притерлись. Да и какая она, эта любовь, где дом ее, сходить бы в гости. Два раза пришлось в ванной на полу спать, хорошо, там тепло. Хочется покоя, надо на кухню тебя отделить, кресло поставить, чтобы там спал, телевизор купить, будешь в запое - там жить поселю.
- Все прибедняешься, мать? Хату под себя подгреб-ла, все переставила, я и так цельными днями на кухне курю, чтобы не мешать.
 - Как подгребла, я у тебя не прописана? - возмути-лась Любава.
 - А так. Куда не сунься - твои тряпки валяются, обои на свой лад, шторы - да почти всё, мои только инстру-менты остались и то в дальний угол закурковала, дай волю, и их бы выбросила. Я не прав? Был холостяком, и на тебе. «Вспомнил!»
- «А ты как думала?».
 - Так и надо вас прижучить, а то поспивались.
- И подход нашла денежки у пьяного выманивать? У любезного ноженьки до ларька не идут - она и рада! Кто прошлый раз полторы тыщенки выцыганил? - «Сам на радостях ведь отдал, просил маленькую купить, а если так - плати за мои ноги.
 - Хитра, мать, ой, хитра и молодец, а то бы пропил. - «Как только тебя на работе держат?».
 - Дык, дни заранее зарабатываю, предупреждаю, вот и прощают,- махнул головой Петрович.
- По говну ты хороший специалист, телефон обры-вают, бандиты, магнаты на дом за тобой приезжают, видать, точно тонут. Снова с «Калипсо» хозяйка просила перезвонить, когда придешь, девки затычек накидали.
- Только бы, русалка, ноги не подвели, болят, спасу нет, за день столько километражу намотаешь - на пятки не ступить.
Любава неожиданно хихикнула. - «Чего ржешь?»
- Вспомнила, как ты в подъезде мордой двери считал, летел, дальше, чем видел. Зачем, спрашивается, к сестре приперся, спал бы да спал, нет, приполз - мы тебя звали? Тихонько обои клеили - не спалось ему и без трусов – позорник! Разозлил меня здорово, швырнула, пендаля дала, твои коконьки - шмяк об пол, тут Надежда и разглядела рыжие волосенки. Вот уж посмеялись, зачем, говорит, нас свела, лучше бы такого себе взяла - такой мужик,  дура, живи теперь одна и майся. Боялась, я в рукопашную пойдешь, сдачи дашь, слава богу, обошлось - жрать запросил. С тех пор и осмелела, колотить стала, подход нашла, этим из каматозы выводить. Шмякнешь, вроде мозги на место встают, начинаешь понимать - до белого каления русалку довел, убить могу, значит, пора переходить на пиво и завязывать. Скажи, почему тебя Ботей прозвали?
- Боцманом ходил. Из Калининграда чемодан янта-ря привозил, только ничего не осталось, половину в общаге сперли, половину бабам роздал. Какой я молодец, слесарем на берег пошел, одиннадцать лет за хату отработал, расслужебил, как видишь, тебя приютил - пожалел. Мотался бы сейчас неизвестно где, бичевал, а так - своя. «Или спился».
- Сразу и спился? - вспылил он. - А кто заводскому начальству на пятки наступал, кто, как ни директор, от меня прятался? Достал я его!  Другие так и живут в общаге. А ты говоришь. Это тебе не у Пронькиных - за столом не пэрнешь. Думаешь - твоя заслуга? Хочу, пью, хочу, не пью, сила воли есть. «И где бы я мыта-рила?..»
- Не соблаговолите ли, сударыня, до девяносто второй базы, к родничку-с?
- Мы и так почти пришли за разговорами незаметно. Вон «Кузнецов» стоит, матросы издалека точками кажутся, в шеренгу по одному встали, вечерняя поверка. Какая тишина в заливе - полный штиль.
 - Ты чего вчера во сне металась – татары набег сделали?
 - Хуже. Ходила по каким-то коридорам, что ни комната - иллюзион, сплошной обман зрения. На поточной линии висят в виде цыплят-бройлеров живые тела, из нормальных людей они превращались во вздутые трупы. Страшные тени витали везде: в шкафу и на нем, на потолке и стенах. Свет-комната-свет, бесконечный зеркальный коридор, не хотелось бы оказаться на той поточной линии.
В мозгу стучало: «Свобода зажата в ржавые тиски, не видевшая ласки, шарахайся от рук, не дай бог, кто из этих тебя погладит вдруг». А тела те в ответ: «Не важен упаковки лоск - важнее, что внутри. Мы старые амбары, покрытые пластиком». Что этим хотели сказать - загадка. Пришлось искать выход. Рисуя воображением чистую, без тел комнату, представила дверь, перед каждой дверью горел зеленый спаси-тельный свет, я вошла в него - сработало! Тела смеялись, лохматые тени дрожали, заманивали, тянули бледные руки, страху натерпелась…
Ступая из света в свет, я добралась до выхода. Там обнаружила себя частью зелено-световой спирали в совершенно чистых, без тел, комнатах. Свет спирали о чем-то ведал, благодарил за великий поступок, но я же ничего такого не сделала? Просто верила в себя. Пройдет время - сон разгадается. По спирали, по бездорожью, пошла я потом в молочную лавку, похожую на ларек по ремонту обуви - захотелось свежего творога, это в том же сне.  Внезапно появи-лась незнакомая женщина, предложившая идти за ней, мы пошли берегом реки по глинистой жиже. Перед нами неожиданно выросла лачуга, в которую вошли. По-моему разумению все шестеро человек были сектанты, я удосужилась за ними понаблюдать. Они распинались о пользе их веры. Перед ними стояла цель - сломить мою волю. Во избежание разозлить, сделала вид послушания, встала в уголок. Сектанты попросили наклониться над ведром, чтобы в него стекал пот, по его количеству определят, насколько сильна моя вера. Ради интереса прошла эту процедуру, показалось, в ведре была кровь. По намерению людей, в ведро должны добавить речной воды, этой смесью меня хотели окрестить, от такой ерунды пришлось отказаться - запротестовал внутрен-ний дух. Отшвырнув ведро, бросилась в чистую реку, оттуда взглянула на небо и увидела сияние радуги, сектанты ее не заметили. Выйдя на берег, я неожи-данно прыгнула в спасительный, невесть откуда взявшийся автобус, в заднее стекло наблюдала за сиянием в мою честь.
- Ну, ты, русалка, даешь, во снах и то с силами бо-решься!
- Видимо, так надо. Сегодня эти силы татарским набегом явились в мой дом, опять же - во сне. Изде-ваясь, они пускали в пищу змей, я не могла накормить детей, те плакали, жестом дала врагам знать, чтобы умолкли, таким образом, сумела накормить плачущих. И вот что я слышала от нечисти: «Ты получила ключ к своему вопросу, никому его не отдавай, береги навеки». После таких слов я очутилась в колодце, откуда меня вытащил нищий, сняв со своей одежды значок, он приколол его мне со словами: «Это тебе за становление личности. Что толку сидя на мягком диване, быть богатой? Теряя сочувствие, ты брезгливо бы смотрела на окружающую тебя нищету. Разве могла стать тем, чем стала сейчас? Забота дает разуму успокоиться».

                Бог Ярило

«Звонкие голоса девок слышны там и тут, в Коваксу пришла весна-красна, красная горка - праздник-от какой! На проталинках проглядывает молодая поросль, из берегов вышел Кужлей, не ровен час, своротит мосты, а ребятишкам радость, в школу не идти, две недели не перейдешь, глыбы льда теснят мутные воды, Бог знает, куда все несется - как и сама жизнь. Скоро пахота, у хозяек в тряпицах мокнут, проклевываются семена, везде нетерпение, всюду надежда, обновление и радость единая. С крыш лопатой скинули снег, освободили дом от зимней тяжести, вздохнул он распахнутыми окнами, заулы-бался беззубой улыбкой младенца. Подзадоривая маленьких детей, ребятишки прыгают в таявшую кучу снега: «Не бойся, иди, залезай, не провалишься, здесь только вот до кох». Уроди, Господи, крещеным людям хлебушка и всякого урожаю. Гонят на выгон скотину, будет она первую травку щипать, сил набираться, надоело сухую траву и солому жевать - соков хочется. Ротозеют ребятишки на силищу воды, дивуются, летось речка высохла, а ноне поди-ко! Крушит Кужлеюшка мост, как печали крушат человека и ничего поделать нельзя – ждать надо, когда пора придет из черной полосы на светлую переметнуться. Встанет скотинушка на ослабевшие ноженьки, выйдет со двора, возрадуется белому свету - как и все живое. На пасху усопших не поминают, не ходят на кладбище, чтобы не тревожить, они в это время с богом празднуют, в глубинке, захолустье, хранят обычаи. Верят люди, что сев на коней своих, Велик Гром  Гремучий, просыпается от долгого сна, плодородных туч, да и хлещет золотой вожжой Мать Сыру Землю. Просыпается она, умываясь чистым дождиком, красит лицо цветами и злаками, копит силу и здоровья, жизнь по жилам ее разливается. Оживает лес, перелески, сосновые посадки, оживают поля и рощи, животворящая стрела Грома Громыча мертвых в могиле оживляет. Встают они незримые, ходят средь живых, слышат, видят все, о чем родные говорят. Как не встретить дорогих гостей, не помянуть вышедших на свет божий, разделить с ними поминальную тризну? Радуются вставшие солнышку, серебряному месяцу, чистым звездочкам, радуются и живые, расставляя на могиле угощения. Оттого и день зовется Радуницей. Стукнет Гром Гремучий горючим молотом, хлестанет золотой вожжой и пойдет по земле веселый Яр гулять! Ходит бог любви по ночам, те ночи хмелевыми зовутся, молодежь песни поет, хороводы водит, в горелки бегает от вечера до утренней зорьки. Ходит Ярило по ночам в объярином балахоне из шелкового полотна с серебряными струями, с венком на головушке, сплетенного из алого мака, в руках спелые колосья всякого злакового хлеба. Где ступит Яр, там высев вырастает, глянет в чистое поле - цветочки лазоревы запестрели, старики «коты» на завалинку поставили. Глянет Яр на темный лес - птички защебечут, песней заливаются, глянет на воду, белые рыбки весело в ней играют. Только Хмель-Ярило ступит на землю, соловьи прилетят – помрет Яр, в Иванов день соловьи смолкнут.
А пока ходит Ярилушко в свое времечко, сам себя похваливает: «нет меня краше, нет меня, Хмеля - веселье не идет, не пляшется и не поется, свадеб не играют». На кого он посмотрит, у того сердце любо-вью заполнится. Ходит по сеням и клетям, по высоким теремам, светлым горенкам-светлицам, где красные девки спят. Тронет во сне молодца золотистым колосом, кровь у того разгорается, тронет алым цветком девицу, заноет ретивое сердечко, не спится - не лежится, на хороводы просится.
А Ярилушко стоит над ней,  да улыбается, утешает девицу: «Не горюй, красавица, не печалься, не мути «свово» ретивого сердечка, выходи с зарею на мое поле хороводы водить, плетень за плетень, с дружком смиловаться, под ельничком, под березничком сладко целоваться».
Жалует Ярило «хмелевые» ночи, любит рожь, да темные перелески, что там творится, только Грому Гремучему, сидящему на тучке да Яру, гуляющему по Сырой Земле знамо. Слово-то Ярилы крепкое из веку в век. Стихло на его поле, редкий, отверженный девушкой-лебедушкой, серенький гусек – горюн, до восхода солнца одиноко сидит, на балалайке наигрывая. Заливается, сквозь которую слышны и горе, и слезы, и сердечная боль. После Пасхи рассыпается народ по божьей ниве, зарывает в могилки красные яйца, поливает жальники сычовой брагой, кладет блины, оладьи, пироги, кокурки, ставит вино и пиво, затем приглашают усопших отведать тризну. Оклики женщины делают, мужчинам делать их запрещается. Вслушаешься в те оклики, стариной пахнет. Те слова десять веков переехали, из уст в уста, из народа в народ. Старым богам те песни поются, Грому Громычу да матери Сырой Земле. После такого плача, рвущего сердце, начинается пир, Яр-хмель на землю ступает, тут песни поются про кручину, лазоревый цвет, о прошедших вольных днях, такие песни Ярилушке не по душе, он вместо кручины на поле зовет - Красну Горку справлять, песни играть, хороводы водить, просо сеять, плетень заплетать. Прочь, горе горемычное! Смотрит Громушко, как Ярило разошелся: темнеют перелески, туман серебристый на Сыру Землю ложится, но песни не смолкают. Холодно стало, а хороводы кровь разогревают, на сердце легко да радостно. Гуляй – не хочу!» (М.- Печерский).
                ***
 - Петрович, я часто вспоминаю деревенского юро-дивого, в детстве я наблюдала такую картину:
- Эй, вы, негодники, отстаньте от него, огрею вдоль хребта, кому сказано?! - нервничала тетка Марья.
Отдав на время жертву на откуп заступнице, ребя-тишки бросились врассыпную. Валька привык, когда в него кидают камнями, с улыбкой, машинально отмахивался, неловко приседал, закрывая голову руками. Иногда ломти хлебушка вываливались через прорехи мешка, подберет, бережно обдует с них пыль, и снова в мешок кладет, полагая - с ним просто играют.
- Хотя бы раз на его лице проявился гнев,- погладив жене руку, сказал Ефим.
- Здорово живешь, дядя Ефим, - вышел из оцепене-ния Валька. «Бог спасет, родимый - слава богу. Откуда путь держишь? Милости просим, идем в избу, гость дорогой. Набегался, поди, мозоли набил, отдохни, отобедай, чем Бог послал, а мы послушаем, что в селах бают. «Не обессудь» - добавила Марья.
- Да что бают, калякают, дядя Ефим? - обливаясь квасом, нечленораздельно сказал Ситка. Собрав со стола крошки, бережно отправил их в рот.
- Ничего хорошего не бают. А зачем ты, тетя Марья, сказала - не обессудь, что мне вас судить, «така» ураза поесть выпала, лишний кусок рта не дерет - ага? По селам одно бают, дядя Ефим, бабы мужиков ждут, весточку от них ждут, ребятишек надо доращивать, надеются, что придут. Давеча Лиханову увезли, от малых детей увезли, за пучок колосков забрали, теперь я им ломти отдавать буду, мне много подают, жалко их - наголодаются.
Марья жалостливо посмотрела на Вальку, дивив-шись его душевной доброте, которой в людях нет, только что самого били - а ему жалко. Погладив осторожно голову взрослого ребенка, Ефим крякнул в кулак.
 - Байками сыт не будешь, ступай, Валенька, поспи, а Марьюшка баню протопит, помоемся с тобой. Скидовай исподни - постирает, латки нарядные на мешок поставит, ребятне на зависть, обижать не будут и хлеб не выпадет – ступай. «Спаси вас Господь, за хлеб, соль - наелся, дышать трудно, и впрямь ноги намял, пять сел охмыстал!» Юродивый перекрестился на четыре стороны, сделал поклон хозяевам, иконам, переодевшись в штаны Ефима, развалился в сенях на соломенную подстилку, сладко зевнув, провалился в безмятежный сон. У него был очень умный брат, от того и заболел, рано умер, - закончила разговор Любава, пойдем-ка домой.
                ***
 - Ангел, - позвала Любава, - мы снова вместе, я уж привыкла, оказалось, ты самый лучший собеседник. Однажды у дверей своих я гостя повстречала, одетый плохо, поморщилась от запаха брезгливо. Нищий был так знаком по поведению на улице студеной, с поклоном он тогда здоровался с прохожими, и странным показался им, его поступок - они привыкли в глаза друг другу не смотреть, скорее, пробежать, растворившись в бездушнейшем потоке. Запомнился тот нищий извиняющимся жестом и поклоном. И вот он у дверей моих с немытой, черною ладонью, ногтями, забитыми землей. Соседи стали прогонять беднягу на холод и мороз, воды он попросил испить, и тут глаза его я рассмотрела… На общей кухне два крана есть с водой, туда украдкой подвела, напиться, и хлеба от обеда подала с сосиской. Испил бедняк, втянув остаток капель, и вытер рот чистейшею тряпи-цей, к удивлению. Взглянул и, поклонившись, вышел, его глаза пронзили душу. Кто это был, ответь? Сожа-лею - в дом свой не пустила, ему б тарелку супа, слова сочувствия, теперь не вижу я его нигде, казню себя за непростительный проступок плохого гостеприимства. Он никогда наверно не придет, бесследно растворился, ищу с надеждой непонятной, вину слепую искупить, желая.
- Тут нет твоей вины, нищий в душе навек остался, и был в ней от рождения, и до. К нему ты обращайся, ежель что. «Так это был...»
- Да, да, всё поняла, как надо, и приняла, подобно духу в росте, соседи сразу позабыли случай, ты измучилась в догадках. К другим он не придет котенком или жабой в хлев, напиться молока, и у ворот их будет пусто, сколько б ни искали, увидят только тень свою, дрожащую в ознобе одиноком.
 - Я человек, - ответила Любава, - с грехами и тела-ми, подобно луковым чешуйкам, капустным листьям, но невидимым, физическое тело лишь видно. При переходе в другой мир ты, божий промысел, мой ангел, снимать их будешь очерёдно, тогда сама себя судить грехами буду. Вся жизнь мелькнет мгновенье за мгновеньем, придется переосмыслить жизнь. Стоит ли вертаться снова, стоит ли жалеть, коль не нажиты богатства? Процесс Суда соизмерим с мгновением, а на земле миг сложится в года. Непробиваемым стеклом окажутся там Врата, здесь мучаемся мы, закованы в невидимые цепи, сотворенные из похоти, желания наживы, мечты несбывшейся и множества проблем. Не страшно умирать, страшит телестно-болевое ощущение. Но ради перехода, я готова претерпеть все тяготы последнего дыханья. Там ясно будет, чего не завершила. Не хотелось бы на землю, на мученья, снова в круге новом ошибки повторять и делать новые, вставая на одни и те же грабли…
 - Но так оно и есть? – ответил ангел. - Так будет вечно, пока узлы все кармы не развяжешь, а из конца проблем - появятся другие, и в этом божий промысел великий. Движение энергий бесконечно, одно в другое переходит в бессчетном, незаметном вопло-щении - ты одно из звеньев той цепи. Нарушив жизнь до срока, бесследно пропадешь между мирами, отстраняясь от эволюции пространства - таков великий дар в себе несешь, великую задачу из задач.
- Мечтой, мой свет, является, объять всю необъят-ность, бесчисленные звездные скопления, исследо-вать, шагнуть за них. Всю жизнь ищу соратника, мой замысел понять о приоткрытой тайне. Увы, по-другому жить и не умею, не просто выполнить задачу, могут люди осмеять и пальцем тыкать, у виска, хихикнув, покрутить. Скорее (повторюсь), перейду на примитивнейший язык их, чтоб не казаться белою вороной.
Задумчиво Любава посмотрела в окно, зима бьется с весной до последнего издыхания, молодость непременно победит. Один денек был, впору заго-рать, но резко потемнело небо, пушистыми хлопьями падал снег, превращая зеленые почки в цветущие яблони - необыкновенная красота - из зимы, в весну и сразу лето. Две силы, середина мая. На другой день в троллейбусе, ребенок спросил маму: «где солныш-ко?», она ничего не ответила - все в руках божьих. Вялость, бледность, сонливость, авитаминоз - син-дром севера. Она подставила лицо навстречу снегу, раскрыла руки, еще чуть-чуть, и полетит, унесется в неведомую точку. Потрогав озябшие почки, она покачала головой, обогреть бы одуванчики, эти первые, желтые вестники весны, прижавшиеся к земле, ищущие тепла - жаль их. «Ангел, где ты, почему так холодно, видно люди сильно нагрешили?»
- Радуйся, тому, что есть, каждому мигу, помнишь душные дни без снега и зелени? Ты задыхалась, просила дождя – сейчас ему быть рано, снег очистит воздух, наполнит его кислородом. Погоди, и дождь надоест, и жара - все рассчитано, все должно быть в меру.
                ***
В который раз гуляя, немолодая чета забиралась в сопки, Петрович присел на корточки, любуясь холод-ной далью - сейчас залив похож на спящего животно-го, с мелкими складками по бокам.
- Ботя, хочу рассказать, как нас обзывали в детстве - кошками. Идешь из школы, а за спиной: «мяу!» - мороз по коже, до невест обзывали. - «За какую такую немилость?»
 - А вот за какую, - продолжала Любава. - По словам родителей и тетки, при очередной гулянке в избе, закончилась самогонка, рыскать по деревне, послать некого, никто в мороз не хочет, жребий выпал маму. Накинули ей на плечи полушубок, сунули под мышку валенок, второй в сенях надеть успела, ну и вышвырнули, без пойла лучше не приходи. Бегала она, бегала - раздобыла, а в сенях темно? Искала, искала дверную ручку, ну и скребется в косяк: «Мяу, мяу, пустите рабу божью переночевать». С тех пор и пошло - кошки да кошки. В отместку за обзывание, я исписывала все заборы, аж до самой школы, называла подружек тоже обидными прозвищами, зуб за зуб, так и пошло. Еще мен из-за фамилии дразнили Антошкой на одной ножке . Была у нас хорошая учительница французского языка - Птицына Клавдия Родионовна, с одной из ее дочерей, моей хорошей подругой, мы повздорили. Шли они из школы домой, держась за руки, мирно беседовали, я исподтишка подбежала и ка-ак дам Таньке по спине сучковатым поленом, и к себе сиганула! Зашлась она на всю ивановскую, в пятом классе вроде дело-то было, вот где проявилось мое злобное я.
Наутро предстать, меня перед всей школой выста-вили, белее мела от страха была. На перемене Клавдия Родионовна нотации читала мол, за меня могли бы родителей в лагеря сослать, здорово тогда я перепугалась. Учительница видит, из меня не вытянуть, почему так получилось, махнула рукой и отступилась.
Вскоре наказание само пришло. Отец очень рано уехал в поле, мы спали на печке, если бы не пришла Клавдия Родионовна - все погибли. Дело в том, что мама рано скрыла подтопок, головешка дымила, наполняя наши головы смертельным угаром - мама тоже спала с нами. Учительница спохватилась нас в школе, удивилась, почему не пришли сразу все Шиповы. Увидев на печи полумертвую семью, она закричала, открыла окна, созвала соседей, и нас выволокли на лужок. Учительница приказала нам глубоко дышать, оклемались не скоро, очень тошни-ло, и болела голова. «Ты, мать, не волнуйся, не глотай слова, все давно позади», - успокаивал Петрович.
- Через тридцать лет, на родине, я искала огромный трактор «Беларусь», у которого невероятно большие колеса, да не нашла, вместо него ездят маленькие игрушечные машины. Зять смеялся: «Да ты ж тогда под стол пешком ходила, вот он и казался большим». Правда, правда, велосипед тоже сейчас кажется маленьким, а тогда под рамой как вьюн пролезала, мчалась, аж в ушах свистело! «Теперь твой зад дрожжевым тестом с сиденья, того и гляди, рама лопнет!»
- Прям уж и лопнет? – возмутилась Любава - Толще меня есть, я еще дюймовочка! А помнишь, Петрович, как в детстве, с трамплина - а? Бултых, и ушами тину ловишь, макушкой дно достаешь. Сами себе затеи искали, улица учила, родители за нас не боялись, как ноне. Намажешь горбушку постным маслом с солью, и айда в лапту или вышибалы. Подруг называли товарками, а слово пойдем, почему-то говорилось «пойем». «Товарк, пойем на кону скальгать?», т.е. скакать. Таков наш диалект, кон, скакалка, мяч, «чижики» теперешний Интернет заменяли, дотемна домой не загонишь, и взрослые с нами гоняли. А бега под ливнем – помнишь, ты в Донбассе родился, городской, не так интересно было. Гроза, сердце в пятки уходит, ночью белым-бело от молний, как днем, бегали наперегонки от дома до кладбища, проверяя себя на храбрость. Встанешь на крыльцо, а с тебя вода льет, слизываешь ее губами, ощущая непонятную свежесть, и восхищаешься стихией! Кому-то дождь приносит раздражение, кому - радость открытий. Сползает невидимая шелуха ярлыков, наклеенных техногенным миром. В одном из фильмов есть сюжет на эту тему. Стоит под дождем человек, скрестив на груди руки, смотрит в небо с необъяснимой радостью, получая понятие, понятное только ему, сняв сандалии, он поднимается на кручу, меся ногами глину. Безнадежно больной старик. Удивленно, к нему присоединяются друзья,  дождь стекает с их лиц, тел, луч яркого света освещает действо – рождается замысел, начать жизнь сначала. Увидев то действо, почувствовав, что к деду пришел прилив сил, на шею бросается внук: «Дедушка, теперь ты не умрешь, ты не умрешь, дед?..»
Это меня потрясло. Природа, вот настоящая обитель человека, только мы оторваны от нее, тебя вот с трудом погулять вытащила. Сибирская отшельница, богиня природы - Анастасия, сказала: «Жрецам выгодно, чтобы люди спали, сонными легче управлять, манипулировать, понукать». С ней я полностью согласна.
 К сожалению, мы свободны только во сне, летаем, куда вздумается, я летаю, до сих пор и буду летать до конца дней своих, наяву же люди угрюмы. С детства одни запреты, приходится скрывать эмоции, многие выражают протест агрессией. Изучая уроки жизни, в раннем детстве я наблюдала за рукоделием мамы, соседок, мотала на ус, интересовалась вышивкой, больше - вязанием крючком. Очень красивы были выбитые занавески ришелье. Помнятся мамины заботливые руки: ловко стегалось одеяло, перевязы-вались старые носки, прялась пряжа, обшивалась семья. Смотрю на веретено, и как под гипнозом засыпает, очнешься, сядешь рядышком, а мама спицы в руки сует, ковыряю, набирая петли, слушая народные песни и душа расцветает, силой полнится. Заняться рукоделием, я подбивала подруг, собирались на дому и с горящими глазами осваивали вязание кружева - в жизни все пригодится.
Нравилось мне копаться в палисаднике, на малень-ком клочке земли сажала цветы, саженцы, разметала мусор, красила скамейку. Вот только копать картошку ненавидела, руки, что наждачная бумага, трещины, ссадины, лопнувшая кожа, перчаток в то время не было. Все лето ребятишки возились в Кужлее. В глине рыли норы, играли в дома, рядом, оберегая свои норки - гнезда и малюсеньких птенцов, вились ласточки, нам и невдомек разорят их, мы были единым живым организмом. Омуты, извивающаяся змеей трава, щекочущая ноги, пиявки - комплекс удовольствий, беззаботности и умиротворения. Нырнешь ко дну, шаря руками в поисках «добра» и радуешься каждой найденной склянке, тряпице, осколку от вазы. Складывая «сокровища» на берегу, хвастаешься удачей. Стуча зубами, промываешь «клад» водичкой и греешься на солнышке - красота! Если смотреть сквозь бутылочное стекло на солнышко, оно становится красивым, таинственным и загадочным…
Отстираешь шелковый кусочек ткани или полоску кружева, высушишь на берегу, и домой несешь, куклам наряды шить. Заждалась тряпичная кукла с нарисованными глазами, льняными либо ватными волосами, а то и из распущенного капронового чулка, обновку хочет, в ход идут найденные и мамины лоскутки: лен, милестин, сатин - начинается крой, моделирование. А как же, «дочке» надо и платье, и пальто с воротником, и шапочку, как у королевы. Все есть на сколоченной своими руками деревянной кроватке: простынь, пододеяльник, покрывало. Беру  папину пилу, пилю, пилю, спинки делаю, палки-ножки прибиваю, вот и готова кроватка – с этого начинается умение экономно вести домашнее хозяй-ство. Не одну кроватку подружкам подарила, спинки карандашами и гуашью раскрашивала. Каждый лоскут ждал своего часа: на заплатку, на ремонт кармана, на ремонт пододеяльника. Я выросла, своя дочка родилась - ее куколке надо кроватку колотить, белья нашить. Займем на улице всю веревку кукольной диковинкой, которой ни у кого нет, радуются, удивляются люди пододеяльничкам - улыбаются и наверно завидуют. И тебя заставила внучке кроватку делать, молодец, не отказывал, старался, «да, уж, откажешь тут».
 - Гуашью раскрасили, помнишь, Боть, внук домик из спичек смастерил, так и идет из поколения в поколение. Загорелся Андрейка, творческий пыл два дня не стихал. Я наблюдала, да пока ты на работе, тоже за дело: из сухих трав стены картонного домика оклеила, в окна вместо стекол, целлофан вклеила, занавесочки, крыльцо, устеленное стеблями подо-рожника. Внук осваивал новые задачи - из спичек мастерил и искоса поглядывал на бабушкины руки, поглядывает, поглядывает, да запоминает - пригодит-ся, потом детям своим опыт передаст. Сейчас, Петро-вич, большинство детей не знают навыков таких, тепла лоскутков не знают, сухотрявья, бересты, запаха дерева не знают. Играют мертвыми игрушками день один, неинтересно - ломают, отшвыривая в сторону. У кого заложен творческий дух, те заглянут внутрь игрушки, обучаясь конструкции, перестраивают игрушку по-своему, вкладывая душу, тогда она оживает, тогда ребенок с ней не расстается.
 Перед сном, ставила нас мама по очереди в таз с водой, отмывала грязь с пяток, смазывала цыпки, ранки чесались, зудели, на утро протрешь глаза и снова на улицу, на Кужлей, на Зерину угрей ловить. В вырытых в глине «домах» стелили листья подорожни-ка - это половики, на осколок крынки клался расщеп-ленный цвет одуванчика - это каша, теперь пора приглашать гостей и ходить в гости. Вместо ложек - рыбьи кости, скатертью является мать-и-мачеха. «Гости» нахваливают еду, просят нанести ответный визит - наверно отсюда проявляется любовь к родине. Живя вдалеке от своих истоков, человек, знает, каково  потом сладостное возвращение на родину. Жаль, не дано две жизни, вторую бы посвятила искусству помнить наследие детства.
Что за уныние, распускание соплей идет от людей, разве я живу в особых условиях, в богатстве, безмя-тежности, разве меня не волнует вопрос о благососто-янии народа? Жизнь - это в первую очередь  мы, как себя поведешь, такой она и будет. Не канючить надо, Ботя, - работать над собой, работать долго и упорно. Талант не чайка - он свободен. Живущий в болевых, душевных исканиях, агонией мучавшийся, мчится в золотой колеснице днем и ночью вслед за озарением, в поисках успокоения, увы, до скончания века так и не находит. Внутреннее мое большое Я всегда сопротив-лялось насильственному обучению ненужных предметов в школе - математике, химии, два года просидела в шестом классе. А вот литература давалась легко, вспышка ума произошла в седьмом классе, с тех пор - ни одной ошибки и пропущенной запятой (почти), стало понятно, в какое русло может завести жизнь. Цель поставлена - встать рядом с поэтами, прозаиками, художниками, но бытовая суета отняла много драгоценного времени. Пошли-ка домой, что-то я замерзла.
Придя с насыщенной прогулки, пуская сигаретный дым, Петрович сел у окна, наклонившись над чисткой картошки, Любава внимательно его слушала.
оборвутся. А нет бы, заменить - ждут, пока гром не
- Окно, мать, у нас третий телевизор. Скоро опора столба совсем подгниет, на нас свалится, провода грянет! К магазину машина подъехала, продукты сгружают, колбасу привезли, из дырки подвала кошки высунулись, их подкармливает дочь, умершей бабки, та каждый день с ними возилась. Водила, шофер, курит, не осмеливается их прогнать, ждет, когда кости догрызут. Смотри, смотри, мать: тетка, давшая кошкам пожрать, сумкой собаку от них отгоняет, а собака крутится так и этак, голодная, небось. «Кто - тетка?»
- Нет, собака. Это мы виноваты, ты права. - «О чем ты, дед?»
- Мы виноваты в плохой погоде. (?) Мы вносим в нее негативы, какое настроение, такая и погода. Далеко ходить не будем - в восьмидесятые годы солнышко в День Победы светило. Будущего сейчас нет, нема у людей праздника, обложили, яко волков, отучили от хорошего застолья. Разве по силам хоро-ший стол накрыть - месяц пахать надо. Не забегают после демонстрации друзья, под хорошую закуску рюмочку опрокинуть. Да, давились в очередях люди, но в холодильнике по шесть десятков котлет было, колбаса палками, сейчас и пару штук не купишь. Брежнев воровал, и народ не обижал, сейчас празд-ник - как обычный выходной.
- Завыл! - буркнула жена. - Тебе же пить нельзя. Али под ложечкой засосало, затосковал по стакашку-то?  Заведешься ведь, ой, заведешься, чует мое сердце. Все переменилось, не спорю, близких в больнице посетить ленимся, поздно спохватываемся, любить их, большое это упущение. Слова поддержки рассеяли бы мрак больного, отворачиваем глаза, кладя цветы на могилу. Покойник-от не увидит их, не увидит и нашего раскаяния, при жизни почести отдавать надо, а нам все некогда. Человек бросается из крайности в крайность. Вот молодежь - укололся и «полетел», а ты попробуй из себя человека сделать, сумей не забыть, откуда ты родом? Зацепимся за город, нос кверху, стесняясь, матушки, пахнущей навозом, откуда тут родиться доброте душевной?
- Ты, русалка, часто слезы льешь, вроде не оби-жаю?  - наклонился к ней Петрович. - Хотя и не успокаиваю, стесняюсь - таков уж есть, прости - проклятое самолюбие, гордость. Откуда быть хорошей погоде?
 - А я всегда горжусь деревней, ты сам видел - хра-ню кусочек ржавой жести от упавшего церковного креста и обломок штукатурки - самая дорогая релик-вия. Многие живут одним днем, но ведь этой самой сегодняшней молодежи мир менять - не так ли?
Никогда не забуду красные пластмассовые бусы, подаренные теткой, приехавшей на лето. Лишь денек в них пофорсила, пошла, купаться, и потеряла в Зерине, смотрю сейчас на витрины и не вижу похожих, видимо, что из детства - самое дорогое. - Подумаешь – пластмасса! Я тебе позолоченную цепь задарил - вот и носи, пошли, прошвырнемся, к чаю что-нибудь купим? Это наша двенадцатая весна…
Чувствуя полную безнаказанность, ошалелые води-тели гнали на красный свет, Любава погрозила одному кулаком.
 - Гады, - крикнула она вдогонку, - управы на вас нету! А если задавите, человеческая жизнь тьфу? Прежде, чем перейти, сто раз оглянешься, дабы на пятки не наехали. Смотри, Ботя, так поздно овощной ларек работает, картошку продают. Вспомнилось время, когда родители в обязаловку каждому из детей, ввели по две корзины на болоте вымыть и протереть в машинке, сделанной отцом. Золотые руки у него были. Вся округа тереть ходила, ни у кого машинки не было, крахмал тогда вручную делали, обязаловка была государству сдавать - нам повезло. Представь: шкив, барабан обтянутый металлической щетиной, в лоток кидали штук по пять картошин, она терлась и по лотку падала в бак, жмешь на педаль – нога отваливается. Пищит, вертится, в кашу превраща-ется. Эту кашу, перекладываешь в ванны и заливаешь колодезной водой, плечи оборвешь, пока воды коромыслом натаскаешь, каждый день надо менять ее, пока месиво не останется вверху, а крахмал осядет на дно. Выловишь кашицу - отдашь скотине, а крахмал высушивается на печке - так всю зиму, только партию просушишь, делаешь другую. От ледяной воды руки сводило, пока рыхлишь в воде - с ума сойдешь, а мяч погонять хотелось, спасу нету! Попробуй не сдай норму, поросенка придется отдать или теленка.
Ты бы курить перестал, весь дым на меня, или в форточку высунись, не «нажадался»? Пошли-ка в зеленую зону. Эти рельсы, сударь, напоминают о первой поездке с мамой в Орехово-Зуево.  Держась за подол, я сонно плелась пять километров по пыльной дороге. Зябко, глаза склеиваются, рот дерется шире варежки, но я храбрилась, Москву-то повидать хочется? Иду и думаю - до березок дойдем - полпути пройдено. На мне платье сестры, не по росту длинное, на ногах брезентовые с дерматиновыми носами ботинки брата, в носы набили газет. В вагон паровоза «Ванька-работяга» меня затащили, толпа рвалась занять места, о поручни выпачканы руки, коленки в саже, зато было внутреннее ликование - в Москву! Паровоз загудел, тихо тронулся, оставшиеся люди махали руками, наверно радовались за меня, на стене вагона улыбался приклеенный портрет Сталина. Ближе к Арзамасу показались церкви, качая маковками, они кружили, отставали, догоняли, уходили в сторону. Задремывая, мама рассказывала о святых местах, Сергии Радонежском, Серафиме Саровском. Пространство ровное, дымит паровоз на всю округу, крутятся огромные колеса, хочется заткнуть уши, сидишь у окна, вдыхая зашлакованный воздух - хорошо! Ду-ду-ду, сторонись все, девчонка в Москву едет. Всё куда-то убегает, лечу, представляя себя птицей, коровы, пастухи, такие маленькие, смешные. Как много деревень, когда проезжали по мосту, страшный гул довел до икоты, сердце ушло в пятки, зажмурившись, я оставила один глаз полуоткрытым - а если свалимся?.. В Москве толкотня - страх господний, в один миг можно потеряться и никто не найдет. На эскалаторе едва не упала, поддержал дяденька, у мамы заняты руки, пришлось схватиться за мешок - так она таскала меня до конца поездки.
 Очень стеснялась своей одежды. Хотелось засунуть ноги под лавку, казалось, все смотрят на меня, как на огородное пугало. В метро донимал вопрос - кто выкопал такую ямищу и куда дели столько земли? Мороженого напробовалась всякого, с непривычки заболел живот. По возвращению, за двенадцать километров от дома, едва не погибли. Одеты мы были легко, ночью уже холодало, дело к сентябрю, в первый класс идти, землю подернуло ледком, утром – пригревало солнышко, в колее можно увязнуть по колено. В кабине попутного грузовика свистел ветер, водитель не запасся горючим, среди дороги она заглохла. Страшная темень - глаз выколи, ни звука, в эту ночь мир нас забыл. Как ни старался шофер завести колымагу - дело труба, машина быстро остыла. Выйти наружу не было ни какой возможности - там еще холоднее. Прижавшись, мы терли друг другу ноги, в растерянности водитель щипал подбородок. Единственным решением было - идти ему пешком до ближайшей деревни за помощью. Вынырнув из кабины, дяденька попал в адский ледяной шквал, в нем быстро заглушились шаги, стало еще страшнее. Ты, Ботя, не представляешь, как мы мерзли. Мерзли и мерзли, мерзли и мерзли, светало, озноб прекратился, появилось чувство сонливости. Мама всячески меня тормошила, рассказывала: сказки, различные истории и небылицы, я еще больше уплывала в сладкие, неведомые грезы. Около пяти часов, в поле послышался гул трактора – спасительный звук! Добравшись до деревни, водитель постучал в окно кабины, где мы его так ждали. В чужом селе, чужие люди, постелили постель, предоставили теплую баню, неказистый ужин, горячий чай с медом, такова была первая поездка в Москву.

***
… Прошло три месяца, Любава снова строилась на подработку уборщицей в магазин, была довольна, рьяно и терпеливо возила импортной шваброй по белому кафелю, но бурчала себе под нос. Собаки, коляски, ноги - пол не промыть, вся работа коту под хвост. Зачем спрашивается, в России сделали такие полы? За границей ладно, там с шампунью моют, а у нас рыло в пуху, пятьсот лет их догонять надо. Кто-то растоптал гудрон, по всему залу следы, придется ползком ползать, не могут нормальный асфальт сделать, чтобы в жару не таял?
На звон монет игрального автомата, зло оглянулась, интуиция не подвела - Ботя, зараза, он, явился, не запылился, так хочется дать хорошую оплеуху! Отставив в сторонку орудие труда, она сделала приветливую «мину», встав за пустой прилавок, мысленно завела с ним беседу: «Знаешь, Ботя, как тяжело жить без любви? Всю жизнь… нет, нет, я не настаиваю, я внутренне кричу и заранее знаю твой ответ - ты сдурела, бабка, какая любовь?
 Да понимаю я, опостылый мой - всё понимаю, но неужели жизнь-то  прошла, в такие годы и ставить на себе крест?  Двенадцать лет, валандаюсь, обними, ущипни на кухне ненароком, пока у плиты руки заняты, чмокни в щечку - как все нормальные мужья делают. Ну не могу первая, не научили навязываться - стыдно, ты мужик или кто, или как? Иди на сближе-ние! Эх, не попался мне хороший мужик, не заиграла я арфой в его руках, так и прожила… разве я мертвая? Во мне живет женщина с огромной нерастраченной любовью, сентиментальная, игривая, веселая колду-нья. Не пришлось той женщине увидеть свет – умерла - не родившись. Ужели поздно? Не прозвенел еще мой звоночек, боже, дай позднюю любовь. От обиды тошно, притупились чувства, погасился гнев. Псих, ты, Петрович, недоделали тебя маленько родители, жена под боком, а боится дотронуться - дурак! Взрываешь-ся из-за пустяка, баба научилась притворяться быть спокойной, сдержанной, но так хочется выораться, разбить посуду, наговорить гадостей, дать по роже, в конце концов! Ты, Ботя, не знаешь, какой ценой твоей жене приходится создавать нормальный семейный климат. Проигрывай свои пятаки - давай, я спокойна, как слон, даже улыбаюсь, смотри, через силу, а улыбаюсь, у нас ведь все хорошо? Ты в отпуске, тебе положено у автоматов крутиться, во всяком случае - это лучше, чем запой. Отмахав смену тряпкой, жена мечтает о горячем ужине, приготовленным мужем, но ты же у нас игрок - не чета некоторым. В ванной труба протекает, соседку затапливаем - слесарь говённый! Ремонт надо делать, по магазинам ношусь в поисках обоев - устала. Окно красить тоже мне? Эх, ты - «настоящий полковник». Не кричите на него, он нервный, не заводите, а я, где мне силы брать?
Всегда на повышенных тонах - стрелец, огонь, я тоже перешла на крик, с людьми общаюсь началь-ственным тоном, впрочем, русалка, охолонись - сама привалила. А может о твоей русалке сейчас кто-то мечтает? Эй, любимый, где ты, вот она, возьмемся за руки, пройдемся по аллее - пусть завидует! Едва не убил (в первые дни совместного проживания). Выйдя из ванной, подсела на колени - и что? Чмокнула в губы, озверел, так озверел, затрясся в нервном припадке - ужас!.. Что плохого сделала? С тех пор никаких приставаний, можно и без «телячьих» нежностей - просто соседи в общей постели. А сны какие снятся!.. Там есть любимый, остаться бы с ним.  Прости, Ботя, за безрассудство, по-твоему, не подоба-ет об этом думать, крайне неуважительно?

        В его дом - как в крысиную клетку,
        Не ради сыра и конфетки.
        И бьюсь, как муха о стекло,
        молю, чтоб чудо помогло.
        Впряглась в бездушную упряжку.
        Когда и с кем он мог остыть?
    Чтобы не страшно стало жить –
        Бог, пожалей меня немножко…

Только и слышится: «ты, мать, совсем спятила?» Мать, бабка, старушка с дряблым телом - на себя посмотри! Видали? Да - не молодушка, да - вены синими змеями присосались, потаскал бы столько. В столовке, туши мяса, вместо запившего грузчика вдвоем с поварихой на стол забрасывали, мешки с сахаром да мукой, целыми днями на ногах - это не в счет? Любви хочу и баста, плевать, что пятьдесят с хвостиком, все только начинается, все только начина-ется! Заведу любовника, вчера один пузан приставал, с внуком, за продуктами приходил, посмотрим, какая старая, посмотрим, куда вены денутся, вот тогда облизнешься. Что - съел, ну, так и молчи! И расцветут сады в моей душе, как никогда не расцветали, надкусит молодильного яблока, родится новая женщина с блеском в глазах,  дунет на любезного Петровича его женушка, тряхнет челкой - он и рухнет. А пока - вот он, стоит целый день голодом, так увлекся, лень о желудке подумать, автоматы назубок знает, только где деньги берет, дома их нет. Страшно жить одинокой при живом муже, попробуй посоветоваться о чем, за круглым столом - как в нормальных семьях, - схлопочешь не физически, морально убьет. 
     Увидев жену, от неожиданности, Петрович сконфу-зился, раньше он старался играть не в ее смену, а тут на тебе - попался, засекла. Во избежание ссоры, он нанес контрудар.
- Мать, в Беслане заложников «ослободили», но какие потери - около четырехсот человек, а то и больше, вот тебе и праздник для первоклашек…
- Слышала от покупателей, - процедила она сквозь зубы, - в перерыв домой бегала, телевизор включала. У всего мира шок, у меня сердце не выдерживает, таблетки не помогают, озноб бьет. Ночью вскакиваю, сплю плохо, страшно, такого еще не было - дети… я предчувствовала. Нелюди ведь не за границей живут, они из бывших наших учеников, вот и различи подон-ков в овечьей шкуре. Можно сказать, бандит расстре-ливал родственником своего города небольшого городишка, где друг друга знают. Да что с него взять, он пешка в чьи-то руках. Горбачев вовремя ушел, знал, что ничего не поправишь, страна катится под откос, Путину теперь расхлебывать, не он виноват, давние власти виноваты. Ему помогать надо, сделать все зависящее, враг-то в Кремле сидит, в волчьей шкуре, содрать ее надо, слишком много понаехало иностранцев, скупили все, Путин должен осмотреться, кто рядом сидит.
 - Говорят, - поддержал разговор Петрович, - Лебедя убрали, не погиб в аварии, убрали его, хотел войну в Чечне быстро закончить - на тебе. Кремлю вроде выгодно затягивать бои, «ктой-то» на крови наживается.
 - А я знала, в Чечне поутихнет - за другую республику возьмутся. Узбекистан ворошили, а Приднестровье, Абхазию, а Северный Кавказ теперь? Страну расчленили, чтоб по одному передавить нас, Путин не даст, нет, не такой он, вот увидишь, я в него верю, молюсь и мысленно помогаю.
 - Сейчас, мать, сталинский режим бы, только не против своего народа - против террористов, укрепле-нием границ надо заниматься, вооружением. Проко-выряли депутаты в носу, нас поимели, детей наших. Дай бог, Дума протрезвеет, а? Грош цена таким депутатам, растерялись, не знают, как с террористами бороться, бессильны оказались, что и следовало доказать! Не прислушиваются к голосу народа, сами с усами, а вышло - дышло. Брежнев своей Компартией сдерживал натиск врага, вот где мощь страны была, он бы не дал хорошие подлодки на иголки распили-вать, все заводы работали, рабочие места были, хошь туда, хошь сюда иди, не ленись только. Протерли депутатишки штаны, до дыр протерли, понадеялись на дядю, а он раз, и «ахнул», и по кому - по детям. Наконец, Путин признал - разграбили, оголили, раздали, упустили, теперь десятилетия на укрепления границ и армии уйдут. Не поздно ли? Взяли моду друг друга хаять, особенно в передаче: «К барьеру», а где они раньше были, там же - в Думе, у той же власти. На выборах - все обещают горы свернуть, а избрались - забыли. Мы им доверяли, надеялись, что силовые структуры будут защищать, а не расхищать. Боже, до каких пор человечество будет в неведении, как жить? Все мы дети твои, кто сделал страшное зло, пусть горят в аду, нет им прощения. Молю за нелюдей, готовящих следующий теракт - освети души праведным огнем, открой глаза, укажи им ад - последующий путь после злодеяний, может, задумаются.
 - Послушай, Петрович, какой сон приснился нака-нуне: Пошла я купаться, смотрю - ребенок в воду упал - я за ним. Распашоночка беленькая, сам пухленький, красивый, так быстро идет ко дну, едва успеваю. Сделав невероятное усилие, схватила и вытащила на берег - ребенок оказался сиротой, куда его девать, не знаю, советовали сдать в приют, там увидела богатого принца. Принц прослушивал одаренных девочек, он набирал группу для пения в опере, дети пели, словно ангелы.  Вдруг спасенный карапуз тоже запел, да так, что все замерли! Безусловно, принцу понравилось, после прослушивания вся группа пошла в театр. Представляешь - театр, а можно сказать - в рай. Взглянув на небо, я увидела висевший полуразрушен-ный ящик, в котором находилась женщина-мученица. В груди торчало вросшее стальное кольцо, к нему прикованы цепи, достающие до земли. К этим цепям привязаны дети, в том числе и спасенный мною ребенок. Когда я сняла женщину, она рухнула на земь с благодарной улыбкой. Вот какой вещий сон. «Это, русалка, власть виновата, власть».
- Не знаю почему, Ботя, но меня не покидает один и тот же сон. Первый раз он приснился в 1995году, там предупреждали, чтобы мы опасливо смотрели на азиатов. Снова сон в руку – восточный народ обжива-ется на наших землях, тихо, спокойно, без войны. Ладно, Петрович, иди домой, мне домывать надо, быстрее справлюсь, быстрее домой пойду. Боже, как я устала, сидеть бы дома, да со скуки умрешь, привыкла работать, в коллективе лучше, вроде и нужна, они без меня в грязи утонут. Все закуточки знаю, по-хозяйски отношусь к делу, уважают, советуются - я им за мамку, как и тебе.
 Дойдя до середины зала, Любава решила поменять воду. Остановившись у входа в служебное помещение, мельком взглянула на пол по привычке, нет ли мусора, и обомлела... на полу лежало золотое колечко с блестящими, не простыми камушками. Положив находку в фартук, побежала к начальству, повертели, покрутили, определили - золотое и отдали. Если кто из покупателей спросит - отдаст, но никто не пришел, в этом она разгадала дар судьбы. А если бы потерявшая его женщина, обронила его на улице в снег, слякоть, грязь, растоптали бы ногами - что тогда? Небо, как быстро до тебя доходят мысли. Непривычная к золоту, мечтала поносить колечко, не было возможности и вот, четыре камушка, пятого нет, ничего, вставит в мастерской, нет, ну как блестят?..
 А накануне снова непонятный сон, дрыхла до по-лудня, незнамо, что может в голову влезть. Спала и не спала, чувствуя чье-то присутствие, в окно вспышкой света что-то проникло огромное, невидимое. Про-шлось по комнате, занимая все пространство не пугая, а изучая. Люстра слегка качнулась, на мгновение сковал страх. Она привыкла к странностям, поэтому собранно ждала, что будет. Гость занял ее тело, прошел через сердце, желая что-то сказать. Ощущение единства, причастности едва не разорвало ее изнутри, возможно это была Орина. Перед сном Любава говорила небу: «Спасибо за жизнь, отдаю себя в руки Твои, Господи, распоряжайся днями моими по воле Твоей. Я не сетую, не брезгую убирать грязь, нравится, когда чисто. Кто-то должен это делать?»  Наверно Бог подарил ей колечко - за вознаграждение.
***
- Ангел, меня мучает вопрос - что же такое эта самая жизнь, можно ли затеряться в ее потоке, ведь человек по своей сути всегда одинок?
- Быть неприметным с божественными задатками Творца - грустная реальность, моя леди. Стену непо-нимания к пути признания пробивает не каждый. Вкусив славу, получит лавры, про него забыли, снова черные полосы одиночества, «варка» в собственном уме. Желание сладкой славы - тоже реальность, а нужна ли слава? Великие творцы жили в нищете, в ней и умерли, признание пришло потом - много лет спустя, но каково это признание? - Воровство картин, убийства, задействованы огромные деньги! При жизни художников бы эти капиталы. И опять же - смогли бы богатые художники творить шедевры? Ученым и первопроходцам современность промывает косточки - а верна ли у Ньютона теория тяготения, к чему напрягаться, ежели знания сомнительны? Путаются мысли, сложно на закате начинать все с нуля, зная неминуемую обреченность ухода из жизни. Нет сил, быть всегда начеку, надеясь на внутреннюю непобедимость. Чаще и чаще подсознание желает сдаться на милость Богу.
- Изнурительная борьба в поисках денег - для чего она?- переспросила Любава. - От этого одни болезни, чем чаще человек жертвует талантом, чаще принима-ет удары судьбы. Надо ль тянуться к благам, которых не дано иметь, не лучше ли плыть по течению творче-ского начала, внимая его зову, и можно ли формиро-ваться вне денежной зоны?
- Голодный человек, моя прелесть, сначала думает о добыче денег, разбогатев, откупорит бутылку дорогого вина, при этом может быть, задумается о смысле жизни. Без труда легко уронить светлое зеркало на дно колодца.
- Ангел, возможно, ли во тьме собрать его осколки? Минуту, но прожить бы в любви, чем годы - в ненави-сти, легко отказаться от нее, и трудно найти. Хорошо б в другой реальности, за земной просчет, стать проще-ным.
                Человек по облакам,
                Ищет светлый путь к богам,
                Наяву, во сне, мечтах -
                С книгой жизни на руках.

 - Жизнь, Любава - это испытание болью, посредни-ком испытаний является: свет, любовь, надежда и вера. Человек угнетен страхом, а страх - это  иллюзия. Поезд, тень, самолет, автомобиль, дорога, собствен-ная постель в детстве, откуда видишь страхи. Пере-числять можно долго. Не правда ли - многим дно реки, озера, моря, кажется ужасно страшным? Плывешь, вот-вот схватит неведомое чудовище, ползущее по дну. Так ли страшен черт, как его малюют? Представим на дне не чудовище, а чистый свет, пронизывающий все - не страшно теперь?
- Кстати, о неведомом чудовище. Я слышала о древних полурыбах, амфибиях. Оказывается, они были на самом деле? Тысяча лет назад на землю спустился большой короб, так говорят племена Африки – догоны. Из короба выползло огромное животное, прикрепившее короб к себе и утянувшее его в воду, он затонул. Люди и животные разбежа-лись, когда стала гореть земля. Амфибии сказали догонам - они вернутся, когда у Сириуса появится третья звезда. Они оставили красному народу знания, сегодня их хранителями являются хогоны – старцы, живущие в уединении, к ним редки посещения. Таких мудрецов мало, но они подтверждают, о существова-нии иной, внеземной цивилизации, научившей земледелию и другим ремеслам. А ведь дольмены тоже хранители знаний, правда? В них жили старцы, знавшие о внеземных жителях, делавших: и огромные рисунки на скалах, и круги на полях, и построивших те самые, загадочные пирамиды, и вырубающие из скал тысячетонные глыбы. Тогда не было такой техники, да и сейчас ее нет, все самые высокие краны не выдержат нагрузки. Не зря идут слухи, будто человека заселили с Венеры или Марса, а вот теперь и Сириус.
-Плыви, дорогая, в своих мыслях, поддерживаемая рукой Бога, смотри, поверхность переливается бликами, россыпь звезд, да и только. Страха нет, он ушел, растворился в мерцании, плывешь легко и спокойно. Плохими мыслями, деяниями, люди укорачивают себе жизнь, вместо прославления каждому дню, ходим с понурой головой, не видя солнца. Любавушка, бойся своих деяний, косноязычия, предательства и лжи - это твой суд. Оглядываясь на совесть, думай, куда ступает нога и ведет разум. И заплачет прощенный, стыдясь. Если нет чистых помыслов в тебе - нет их и вокруг. Мыслью можно взрастить сады, мыслью можно и погубить их. Жар костей не ломит, кости ломит от хулы на ближнего. Круговорот земных страстей рвет мембрану ушей, глухой не слышит внутренний голос. Глаза земных озер - воплощение небесных. Солнце за окном является воином в темнице душевной. Как больно достучаться в закрытое сердце, желая сжечь зло - так же больно и Богу. Стели ковры из цветов у ног твоих врагов и Бог дарует жизнь безопасную.
- Да, это так, ангел мой. И сказал «слепой» в серд-цах, ну и где этот Бог? «Слепой» забыл,  Бог дал ему все необходимое: сначала частный дом, затем дом пошел на слом, получили квартиру, без всяких усилий. По дурости ее профукал неопытный сын, начавший заниматься коммерцией. Пришлось отдать бандитам, сами уехали жить в деревню, купили в рассрочку  дом. В том доме и услышал Господь хулу на себя. Пришлось наказать, вернее - указать, раскрыть глаза неблагодарным слепцам - дом поджег завистник. Не смотря ни на что, семья осталась не на улице. Родственники оказали помощь, высшая власть Москвы выслала деньги. И вот он, их законный деревянный, второй дом, со всей обстановкой и барахлом, излишки потом раздавались людям. Винить ли Бога, протягивающего руку помощи? Глашатай в молчании попадет в поле зрения, оратор напоказ, незаметен в мирах будет. Отвергающий, не веривший в свой внутренний голос, отвергает окружающий мир со всеми его красками. Провалится он в черную дыру вселенной, где нет ничего, кроме ужасного холода и  до предела сжатой тьмы, там и погибнет от нехватки воздуха.
 Под окном, в молодой траве, Любаве привиделся старец, гонимый старовер, ростом с мизинец, он держал на блюде голову Ивана Предтечи. Тащит человека Господь, как семя из асфальта, если не сам человек, то кто поможет богу, кто отблагодарит за жизнь, кто поступит мудро? Дом, построенный внутри - крепость. … Я верю, а другим скажу, не поверят.
…Старая, заброшенная церковь в центре села, в нее входят, когда хотят распить бутылку водки или опорожниться.
 «Здесь был Вася», высечено на большой фреске «Тайная вечеря», а еще здесь были склады и ремонт-ная мастерская МТС. Ни окон, ни куполов, ни пола, небо наблюдает за событиями. «Архангел Михаил», «святая Екатерина», «Иисус Христос ведет беседу со старцем о вечной жизни» - таковы фрески этой церкви, хорошо сохранившиеся, есть и изуродован-ные святые, у них выколоты глаза.
Из разделения веры, жители проходят стороной, не желая сохранять святыню. Деревья разрушают стены и фундамент, они растут внутри и снаружи. Долго мы с дочерью стояли вдоль стен, боясь опасного камнепада сверху, мысленно молились за строителей храма, давно ушедших в мир иной. Поскольку мы пришли с непокрытой головой, у дочери заболела голова, пришлось прикрыть руками. Продолжая молиться, обе почувствовали невидимые силы, не желающие нас отпускать, они тихонько окружали, под ногами с треском ломались сухие ветки. Переглянувшись, мы поняли – это происходит на самом деле, дочь увидела женщину в легкой, вуалевой накидке. Было немного не по себе, женщина дала знак, не бояться и мы успокоились, поняли - они просят расчистить заросли. Мы молились за них, они – за нас. Запел мужской, невидимый хор, один выделялся прекрасным барито-ном,  дочь показала на пальцах – один, один поет, я кивнула. Какой прекрасный хор, целых два часа шла необычная служба, у нас повлажнели глаза.
Собравшись домой, у входа я почувствовала того мужчину, протянув ему руку, сотряслась плачем: «Господи, какие мы маленькие, мизерные, как букашки. Прости нас за всех, кто причинял этому храму разруху и осквернение, я расчищу заросли, я смогу, я сделаю это». Взяв дома ножовку, рукавицы, не желая обедать, мы пошли назад. Часа три ушло на расчистку двух залов, на третий не хватило сил. Пока освобождали проход вдоль стен, складывая гнилое основание купола и кусты в центр, с нами работали духи, и вот засияли фрески, словно вздохнули, ожили. Солнце брызнуло со всей силой, подчеркивая чистоту небес, облака закружились в танце, птицы, словно ангелы, не осмелились ронять на нас сверху камушки, сухие ветки и перья. Прикасаясь к прошлому, мы разговаривали со временем …
Дочь нашла: большую, ржавую цепь видимо от люстры, пыльное кадило, обитый железом крест. Прихватив с собой поминальное угощение, салфетку, три свечи, цветы, на груде камней и досок мы соору-дили столик, при сквозняке свечи сгорели до конца. Пока молча стояли, дочь «увидела» венчание…
Запел женский хор, особо выделялся один голос, мы усердно молились, из церкви ушли с легким сердцем и просветлением. Не покидает чувство недоделок. Надо бы мусор вытащить наружу, но даже за тысячу рублей никто не согласился помочь из разногласий.
- Пребывающие в грехе, - сказал небесный послан-ник, - люди отгородились, в жилище их тьма. Как бы ни хотелось проникнуть солнцу, лучом веры направ-ленному на «слепых», не может осветить оно, пока те не прозреют.
- Это точно, ты прав, мой великий труженик, одни верят в одно, другие верят в другое.  Двойной натиск - одна сторона государства вталкивает в бизнес, другая - вытаскивает из этой трясины. Все уже было, и государство тут бессильно, все происходит помимо нас. Нельзя заставить, задуматься о создании мира богатого, нельзя мыслителя с худым карманом втянуть в коммерческий бизнес, золотая середина попробует то и другое, никому не принося вреда. Философия, космология, споры о религии - все перепуталось, переплелось,  противоречит друг другу, но сводится к  одному. Черные дыры, белые пятна звездной массы, все это засасывающая, тайная завеса, изнуряющая, беспокойная, невозможно в мгновение мимолетной, земной жизни, поймать истинно верное значение сути. Время катиться по кругу, в колеснице расписной. Желающий знать, раствориться во всех космологах мира, обостренно чувствуя попутный ветер к сердцу зарождения вселенной. Разногласия знаний, наук, религий и времен можно обозначить двумя полюсами, параллельно идущими по тернистому пути из темноты к свету.
- Давай, Любава, представим, придумаем такую картину: пыль поглотила солнце, от земных толчков, спрятались в погреба и подвалы люди, хотя надо бежать на открытое пространство, никто, кроме тебя не спасся.  Доверившись Богу, ты осталась дома. Выросли горы, реки нашли новые русла, удивились небеса стойкости и вере твоей, стала ты расти под присмотром природы, помогающей тебе.
  Пустынное место, ни зверей, ни людей, от храма остались руины, собрала ты камни - получилась стена, защищающая от ветра, заснула, перед тобой открылась чудесная картина.
На исковерканных деревьях твой сон охраняют грифы, держащие в лапах диковинные плоды, птицы несут грибы, ягоды, белки - орехи. Нет людей, есть хранители жизни - теперь тебе не одиноко. К удивле-нию, послышалось дыхание валуна, отчего станови-лось не по себе. Дивная птица заговорила человече-ским языком: «До того, как решишь дойти до туман-ной вершины блага, тебе предстоит долгий путь по замку страхов и забот, претерпевая страсти, уготован-ные человеку, путь должна пройти до конца». Развер-нула птица крыло - появились времена, когда маленькую Эллочку перевозили в новый дом. Почти волоком, на вытянутых руках, не видя перед собой дороги, тащила ты большое одеяло.  Разрубив куст на два саженца, отец выкопал яму, положил навоз, налил воды. Чтобы саженцы стояли ровно, ты придерживала их рукой, чувствуя при этом необъяснимую радость действия, пользы и участия.
Подрастала ива, вместе с ней и ты. Особый мир. Можно моделировать, фантазировать будущее, строить планы до бесконечности. Хотелось, скорее, вырасти, узнать мировое устройство. Рождались добрые порывы, ты слушала движение соков дерева.
То ли во сне, то ли наяву, идешь жизненными тро-пами, теряясь в горах, лесных дорогах. Стирая до крови ноги, видя перед собой темный замок. Войдя в высокие залы, хочешь найти свет, но большие окна едва пропускают его, ты устрашилась холодному дуновению, шторы чихали от собственной пыли. Огромные колонны подпирают обвитый паутиной свод, низкие двери, темные пороги, огромные малахитовые столы. Куда попала?.. В комнате с тремя окнами, настенные кольца, цепи для пыток - для кого? Холодок пробежал по спине, по винтовой лестнице можно подняться в высокую башню. Через отверстие для орудий видна лестница, ведущая вниз, всюду железные прутья, копья, полно крыс, тараканов и ящериц. Снова пороги, крюки, колодцы с трупами, колодки, отшлифованный пахнущий кровью стол, большой камин, в котором нагревали прутья для пыток. Это самый настоящий ад, в который пришлось попасть, чтобы закалить волю не злобой. Добро вспыхнет с новой силой. В отверстие виден двор, там много травы и спокойнее, трава - символ жизни. Во дворе те же кольца для головы обреченного, в захламленном проходе стоит подвода, в ней возили горе…
Замкнутые пути, пересекающиеся параллели, разо-рвать которые могут только сами люди. Страшит неведение, камни, солнце, ветер, птицы, они подска-жут куда идти, родители твои прошли тот путь, надо пройти и тебе, все дороги внутри человека.
 Путь на восход указал петляющий ручей. Повер-нувшись вполоборота, пройдя сто шагов, снова показались обломки храма - круговорот, повторение прошлого. Выбрав самый большой камень, ты подержала его в руке, а ослабев силой, угадала через него дальнейший путь. Сердце подсказало, надо идти к роще. По зарубкам камня прочитала наречённое. Пройдя заросли, наткнулась на овраг - там шипело множество змей, не замечая странницы, они увлек-лись потомством. От них, защищая от опасности, отгородили путь два камня, если грешник в послед-нюю минуту обратится к Богу, тот непременно возьмет под свою защиту.
- Ах, мой дорогой покровитель, непростую картину ты показал мне, вроде понятно все, разобралась, но не совсем. В чем человеческая значимость, смысл? Цепляясь за привычные ценности, в какой ситуации мы чувствуем себя счастливыми? Знаешь, недавно во сне я очутилась на каком-то тренинге по психике, одни женщины, я почувствовала себя не в своей тарелке. Какая-то ненормальная стала громко говорить, нести чушь, отстранившись от всех, я обратила внимание на стоящие бежевые туфельки, они манили, притягивали, когда померила, стало обидно - все почему-то на одну ногу и велики. Потом я увидела, как женщины преобразовались, приоделись в красивый, белорусский трикотаж. Ведь у меня никогда не было приличной, недорогой, практичной одежды, сшитой непосредственно для натуры, фигуры, чтобы все шло со вкусом. Всю жизнь я экономила для семьи, шила штапельную или ситцевую кофточку, даже в комнатных тапочках пришлось ходить по городу, когда девчонки в обще-житии щеголяли в красивых платьях и туфельках на каблучке. Потом от тяжелой работы стали болеть ноги, какие уж тут каблучки. Там, во сне, на них были вязаные, по фигуре, зеленые с розовой каемочкой платья или сарафаны, вырвавшись на середину, собравшись с духом, я громко заговорила и о чем – о нарядах, стала жаловаться на их нехватку, все рассме-ялись, а я от боли в душе проснулась. Снова этот испуг крови, снова непонятная боль и тревога, я бы рада пофорсить, но форсить-то некуда, с работы, домой, да и работа-то какая – уборщица… кто на такую взглянет, какая уж тут любовь?
- Только предшествующие чувства, порывы души влияют на ход событий, только размах крыльев отражается на небесах, в их зеркалах. Давай, Люба-вушка, рассмотрим ипостась любви, ей не подвластны искусственно созданные препоны, предметы. При решении порвать с любовью, человек не находит места, мечется, при этом ухудшается здоровье, в позвоночнике множество игл. Так любовь выберешь ли большие деньги? Чистую любовь ничто уничтожить не может. Две борющиеся стороны. Отвержение любви блокирует здоровье. Имеющий контакт с собой, награждается силой духа - разум темным силам не победить. Я расскажу тебе сказку о силе борьбы стихий - послушай, я ее выдумал сам, приврал маленько, ничего, поймешь, что к чему.
…Жили-были север Лютун и мать Сыра Земля, ро-дился у них сынок  хорошенький, пригоженький, всем на удивление, всем на загляденье. Прыг-скок, прыг-скок. По овражкам, через ручьи, через пенёчки, зеленые кочки, то катком, то кувырком. Подрастало дитя, резвилось, всему дивилось, матушка не успевала рубаху латать.
Зацепится Негорюшка за куст - нету рубахи, снова латать надо. Берет мамка сосновую иглу, паутову нитку, да и начнет мудрить. Локоть порвался – резной листок пришьет, пуговка отлетела - репейник туда, на груди прореха, пройдет вдоль берегов Колы, насоби-рает желтых лютиков, достанет с рябины зеленых листиков, и закроет прореху. Качает головой бабушка Гора Горемычная, переживает, кабы с такой-то прытью Негорюшке беды не было. Живет она небога-то, избушка стоит на самом краю земли, разгуляться негде, в избе голый пол, ни одного ковра, за исключе-нием мха пушистого, очень влажного, лыковые сандалии надо.
А у Сырой Земли грибы да ягоды, рыба в реках через камни прыгает, оленей прорва, моржи, да тюлени жизни радуются. Север-то Лютун, не знамо только, за что его так прозвали, на самом де-ле,  добрый, приветливый. Ежели не так, не потяну-лись бы к нему люди, не осели в его владениях. Спору нету, бывает и рассердится, коли люди, законов не знают. Закружит, заколдует, заведет в безлюдное место, там и оставит, выбирайся сам, поймешь его замысел, разгадаешь загадку - цел и невредим будешь, а нет - тут и останешься. Уж насколько жалостлива Гора Горемычная и та не поможет, сосулькой застынешь.
Батюшка Негорюшки Север Лютун, рядиться до страсти любит. Нелегко приходится Сырой Земле, что ни сезон, подавай ему новую корону, вот она и выдумывает: то сделает ее из аметиста, то полярную звезду вколет. Утомившись от выдумки, пошла к Горе Горемычной - за помощью, так, мол, и так, раскаприз-ничался мой Лютун, не знаю, как быть, что выдумать. Хочет, де, украсить корону ясным месяцем, яшмой да гроздьями рябины.
 Пришлось бабушке Горе просьбу выполнять. Под-няла она руку, сняла месяц с неба и Сырой Земле отдала, солнышко-то, Негорюшка, тогда в колыбельке спало. И так темно, а без месяца еще темнее стало, толи день, то ли ночь, глаз выколи. Стала Сыра Земля упрашивать мужа, без месяца в короне обойтись, а он ответил:
- Какой же я царь без такой короны, но если зверям и людям холодно, так и быть, обойдусь. Только условие есть. Сосватаю-ка я вольного Ветра с бледно-ликой Луной, схожу к неприступной Скале за благо-словением, все же Луна дочь ей, тогда и верну месяц обратно. Ты, Земля, возьми серебряное веретенце, да свяжи мне плащ всем на зависть, пусть пока месяц у меня будет. Так она и сделала. Надел Лютун серебря-ный плащ, посмотрелся в Баренцево море, увидел свое отражение и засмеялся, от этого смеха рыбы вздрогнули, чайки и бакланы с мест поулетали. Взмахнул он плащом - расцвело небо разноцветными сполохами. Ахнули люди, задрав головы, дивятся, стоят, как вкопанные -  Сыра Земля рада, от сияния немного теплее стало, надежда есть, сынок быстрее проснется, пусть спит да во сне растет. Радоваться ей пришлось недолго. Налетели тучи, подхватили колыбельку, унесли за горизонт,  положили ее в железную клетку, заперли под семь замков, прибили цепью - рви, не порвешь.
Забедовали родители, надела Матушка Сыра Земля сандалии из березовой коры, снежную шубу, подпоя-салась брусничным поясом, накинула темную шаль из болотных мхов, да пошла, Негорюшку искать.
  Напыжились темные силы, бородой путь заметают, с толку сбивают. Прознали люди про такую беду, вспомнили о добре Земли, помогать стали, помочь можно только сплоченностью, заботой друг о друге, заклятие такое против темных сил есть. Если видишь на дороге лежащего человека, не перешагивай брезгливо, наклонись, узнай, в чем дело, какой бы человек не был, подай руку помощи. Вполне можешь оказаться на его месте или твои близкие.
 Второе заклятие - подай просящему, и не твое дело, куда он потратит твои кровные. А третье закля-тие,  вот какое: не завидуй богатству, не то темные тучи возьмут душу. Богатство да злоба - не чета бедности и добру.
 Молятся Гора Горемычная, со скалой Неприступ-ной, ждут возвращения Земли с колыбелькой Него-рюшки. Проходит день, другой, бьется Лютун с темными тучами, посерело от гнева Баренцево море, пар валит, тоже помочь хочет, но не знает как, из берегов не выйти, а выйдешь, людям навредишь.
Дошла мать Сыра Земля до отца своего, Седого Океана, поклонилась в пояс, рассказала о беде, просила помощи. Разгневался дед, разволновался, сдвинул ледяные брови, аж треск пошел, льдина на льдину, айсберг на айсберг, провалы да трещины, берегись, кто зимовать остался.
Добрых людей помилует, кто же навредить собрал-ся - в тар-тарары отправит, рыбам на съедение. Чихнул, стал внука выручать, полгода битва идет, хватает он темную силу, в бездну кидает, а люди опять добрыми делами Землю отогревают, не дают в печали быть.
 Собрал Лютун звезды, сделал из них факел - светло стало, тоже борется, не до венчания Луны. Пригоди-лась ему и корона с месяцем, снял с головы, резанул ею о тучам, летят безголовые, вслед за остальными - еще светлее вокруг. Добрались до железной клетки, разбили ледяным обломком ржавые замки да цепи, вызволили солнышко. Удивилась Сыра Земля, пока сынок спал, крепко подрос и хорошо, что спал - беды не заметил. Потянулся Негорюшка к матушке, моргает глазками, смеется, выпрыгнуло из рук, снова по лесам, по кочкам поскакал. Преображаться все стало, зеленеть, почки подумали, что весна наступила – набухли. Где ступили ножки Негорюшки - там проталинки с зеленым брусничником появлялись. Удивляется он, отчего у людей в глазах блеск, смех слышится, все вроде по-старому, а перемены грядут большие…
- Хорошая сказка, молодец, небесный свет. Я тебе вот что скажу, как понимаю, так и выскажусь. Клубок человеческих грехов водит людей по множеству малых и больших залов, холодных и темных, дающих и отнимающих надежду. Замок, в который попала якобы я, стал хранителем тайны и смысла, под плитой вечного царства лежит росток, ожидающий воскреше-ния. Пусть воспоминания будут ступенями лестницы. Шагая по ним, хочется воссоздать чувства праздника. Радость торжества, несомненно, была, но ее отняли времена перестройки. Для ощущения праздника нужна была атрибутика: цветы, шары, портреты правителей, плакаты, флаги. Поколению 50х такой день был сродни дню победы.
С производств, школ, институтов в принудительном порядке собирали майские колонны, в ожидании шествия, они стояли на соседних улицах с гармошка-ми, песнями, угощением. Радость души, невосполни-мая утрата сегодня. Накануне готовился холодец, заливные из мяса и рыбы, различные желе детям. Колбаса по талонам - тоже ощущение, в очередях столько услышишь, целые институты по заготовке закаток, кройке шитья и готовке новых блюд прой-дешь. Тут тебе курсы по шитью и вязанию, тут вам советы по ремонту квартиры, как лучше зашпаклевать стены под оклейку обоями, где их лучше достать, как без талона попасть в «Альбатрос». А набеги к столу по знакомым близ лежащих домой, и это в застойное-то время? Холодильники ломились от продуктов. Попробуйте сейчас купить шесть десятков котлет, плюс две палки докторской колбасы - не на что. А вологодское масло - где оно? И я про то же. Режешь, бывало, колбасу, а дух на лестничной площадке слышен, аромат ноздри щекочет. Борщи готовили на мясе с косточкой, не знали, кто такая Галина Бланка. Яблоки покупали ведрами, это все было. Перенесемся по временной лестнице в праздник Масленицы, деревня вся в хлопотах, ожидание гостей занимает дня три - готовка блинов, лапшевника, киселей, из сундуков достают наряды, выворачивают наизнанку шубы и шапки, лицо мажут сажей. Веселье, песни, частушки, катание на санях - ощущение настоящего праздника. К столбу прибивали жердь, к ней - подобие санок, вокруг заливали каток, карусель готова. Разводили костры, визг, загадывание желания, розовые щеки, горящие глаза. Скажи, ангел, что с нами стало сейчас, где беззаботный смех, величие, гордое сознание участия во всеобщем, важном деле?
Субботники - тоже принудиловка, но какая радость поработать вместе. Работа объединяла, сродняла соседей по дому, всех знали поименно. После уборки территории, на свежем воздухе накрывался общий стол, мужчины - за водкой, женщины - по холодиль-никам, а если у кого беда, помогали, кто, чем мог.
Троица. Трепет души, мне шьется новое ситцевое платье, штапельное шилось только подросшим девкам - такой материал считался за роскошь. И снова угощения: холодец, овсяные, клюквенные кисели, колбаса из молодого жеребенка, грузди, капуста, картошка целышом. Гуляние всем селом на «горе», природе, выездной буфет из города, давка в очереди. Добренький папаня не жалеет дочкам на гостинцы. Мороженое завешивали в любую посуду, даже в эмалированные миски. Лимонад, вафли «снежинка», пряники - полная объедаловка! деревня уважала зашедшего в дом юродивого, его сажали под иконой, в красном углу - на место главы семьи. Необыкновен-но интересное событие в селе - копание нового колодца, все приводилось в единое действо, едине-ние, взаимопомощь, участие, радость. По очереди мужчины лезли вниз, наполняли ведро землей, жижей, по команде жижа поднималась наверх. К вечеру накрывали общий стол, дотемна пляски вприсядку. Что надо сделать, чтобы вернуть настоя-щий праздник, где те свадьбы, когда гуляли неделю, пока не обойдут все село? Старинные протяжные песни, прощание невесты с родным домом, девичник. На счастье, недопитое вино, нарочно выплескивалось на потолок. Счастливые, солнечные  ступени затерялись за туманным пологом и не найти их, как не пытайся…
 Порыв души, словес двоякость, порою вызывает смех. Есть один потрясающий анекдот: Друг привел к врачу больного алкоголизмом:
  « Доктор, мой друг погибает». « Хорошо, - сказал врач, - поможем, когда хотите?» «Ему бы поскорее, - смяв кепку, ответил сердобольный». «Все сделаем, - не глядя, кивнул врач. - Упакуем, как полагается и сверху бантик, будет, как новенький».
 Сколько поколений бьется над вопросом - для чего живем, нет ответа. Рождение равносильно падению в ад, чистилище. В той истине простой, на самом деле сложной, на стадии бессмертной, смысл, в общем-то, какой? Каждый человек обязан осознать, ему предо-ставляется случай. Хорошо, ежели видя острие бритвы, на котором стоим на грани, вовремя одума-емся, а если нет? Тогда время пребывания на земле покажется вечностью. Не зря говорят - на тот свет берут хороших, рад бы в рай, да грехи не пускают. Не хотим исправляться - пинками, поддавками уткнут в свое дерьмо, проси, не проси, жизнь пойдет напере-косяк. Жалуйся на судьбу хоть тысячу лет, пока до мозгов не дойдет. Раскаешься - другое дело, черные полосы бледнеть будут и вконец побелеют. Телу что - душе больно, очень уж она, родимая, мается с нами, не знаем, чего хотим, ожидая хорошей жизни.
А ведь она была, хорошая-то жизнь, была, в дет-стве. Да, да - в детстве, откуда возврата нету, там счастье ложками хлебали. Не попадешь туда ни за какие деньги. Бежали оттуда в города, куда глаза глядят, лишь бы скорее, вприпрыжку, по кочкам и перелескам, не оглядываясь, что хотели, то и получи-ли. К чему теперь слезы? Желание исполнилось, мы взрослые, всего добились, все перепробовали, и любовь ложками хлебали, а она, красавица, к другому норовит, долго не задерживается, в детстве растворилась, и накося-выкуси, шиш тебе с маслом. Сидит в подсолнухах, та любовь, веснушки копит, в парной речке молодится, ногами болтает, соловьев слушает, и над нами смеется, а ты хнычь, да кумекай. Раньше надо было, что «топеря» горевать? Глупые мы, людишки, недоумки какие-то, была птица в руках, да и ту выпустили.
               
     - Эх, милая, рвется твоя душа на волю, выпустить нельзя, глотни лучше свежего воздуха, чаще вспоми-най родные места, чай не зверь себе, не враг какой, загадай желание - как только положишь книгу на лоб, снова встретится с детством.
- Давай-ка, ангел, немного приземлимся, слишком мы увлеклись заумной темой, глаза на лоб полезут скоро. Ради скуки, решила я познакомиться с мужчи-ной - не хочется приходить в дом, где пусто, моей потребностью является - забота о других. Случай привел к подруге, на день рождения. За столом на меня смотрела незнакомая женщина, можно сказать - не сводила глаз. Примерно через час, незнакомка, назовем ее Татьяной, попросила номер телефона, пообещав познакомить с соседом. Ждать пришлось не долго, раздался звонок и вот она, близившаяся встреча.
Однако меня бил озноб, неприятные предчувствия не давали покоя, интуиция не подвела - это не то. Увидев в дверях «кавалера», хотелось захлопнуть перед ним дверь. Грузный верзила, дряблый, блед-ный, пришел с Татьяной. Не отрываясь от тарелки, «жених» не обращал внимания на хозяйку, сразу заявил о намерении съехаться, у него тоже комна-та,  можно выменять на однокомнатную квартиру. Не выдавая гнева, я выдержала паузу, вечером позвони-ла, сватовство не состоится. С тех пор нормализовался сон. Чистая постель, трасса за окном не разжижает мозги, наоборот - шум принимается за благодать. Через стрессы закаляется наш разум, оттачивается мысль, делаем меньше ошибок. Человек родился  для понимания мира, искать, удерживать знания, но многое ли откроется?
- Разреши, соприсутствовать в разбеге твоих мыс-лей, - шутя, заявил ангел, выглядывая из-за ее плеча. - Спотыкаясь, человек набивает шишки, не зная, за что их получает. Его терзают думы, плывущие по узкому коридору вселенной - не зная, кто их основатель, где начало и как они рождаются. Твое счастье - в столкно-вении с глыбой неизвестности, сохранение этнических корней. Любопытство подталкивает разум и в другой реальности копаться в обломках разрушенных зданий, в поисках истины. Там будет больше возможности в мгновение ока оказаться на любой звезде, но сложно оттуда передать знания людям. Бог делает эволюцию вашими глазами, руками, поступками, помнишь свой сон? Ты летала, срывая на ходу большие груши, раздавая их людям - о чем это говорит? Просто делилась опытом, как надо делать добро.
Теперь представь, я изменил время, сжал в опреде-ленной точке, где ты встретишь родителей. Тебе дороги воспоминания о них и о семейной жизни на улице, когда было тридцать пять лет. Сейчас я соеди-ню прошлое и то время, ты окажешься и в детстве, спящей на кушетке, рядом с кроватью родителей – смотри. Они готовятся ко сну, мама на кровати, полуобнаженный отец прохаживается рядом.
- Вижу, ангел, вижу, он не спешит лечь, я притвори-лась спящей. Отец сел на кровать, взял спичку, полую внутри, как трубочка от сока. Надломив кончики, он загнул края и спичка с четырьмя лепестками, стала похожа на солнышко. Лепестки смазал клеем, я так и не поняла, куда хотел приклеить. Вскочив с кушетки, я побежала в другую комнату, там спала дочка, ей тринадцать лет, она скукожилась под одеялом.
Пол очень чистый и очень влажный, а в коридоре замусорено, на потолке я заметила сырое пятно – там подкапывала вода. Когда дотронулась до протечки, вода хлынула на пол, я побежала к отцу, он был уже одет. Повернувшись ко мне, он сказал – надо обрезать и наставить новый кусок.
Скажи, дорогой покровитель, для чего ты собрал нас в неизвестном времени, все перемешалось, деревенская изба пятидесятых и восьмидесятые годы в городе?
- Не догадалась? Сегодня ты прошла по первому морозцу четыре остановки, с большим удовольствием любовалась на заходящее оранжевое солнце. Морозец красил твои щечки, на загляденье окружающим. Разве не заметила, как они на тебя смотрели – с завистью! Если бы видела себя со стороны. Счастливые глаза запоминали этот день. Солнышко пылало на глади озера, заливая пространство, небо перемешивало голубые и алые цвета в единое, прозрачное полотно. Отблески октябрьского заката сверкали на макушках куполов храма. Люди молча ждали транспорта, а ты проходила мимо одну остановку за другой, независимая, красивая изнутри, та красота вырыва-лась наружу. Коленки окоченели под брюками, не обращая на это внимания, ты продолжала свой путь, обещая за завтра тот путь повторить сначала. Про-гревшись в ванной, до одиннадцати вечера ты крепко, безмятежно, проспала как в детстве. Отец хотел склеить настоящее солнышко и прошлый свет избы, я не дал этого сделать, разбудив тебя.
- Так ты не перемешивал время, я просто спала? У меня все перепуталось в голове. «Да, ты просто спала».
Ближе к полуночи сгусток света расшумелся, разбу-янился. По углам комнаты слышался треск обоев, на него-то и пошла Любава, зажженной свечой провела по подозрительным местам.
 - Зачем ты это делаешь, свечей махаешь - спросил  свет, уронив распятие на пол. – Я, например,  уронил, чтобы указать - распятие должно быть не над зерка-лом, а в красном углу, помнишь деревню? Знаками я указую на небесную  силу - не бойся.
Свет задрожал и в это время с треском перестал работать телевизор.
 - Вспомни сон с витринами и монетами, для чего я представил его твоему уму? Денег на ремонт телека нет, платить нечем - не так ли? Ты протерла на нем пыль, сделала заявку, переставила телек на другое, удобное место, и не могла догадаться, это ведь мои проделки, я его выключил и сделал якобы не рабо-чим. Тебе невдомек, так и люди не понимают, не различают, не читают знаков. Ты удивилась, когда он включился, я же говорил - денег у тебя нет, вот и решил помочь, монеты, виденные во сне, пригоди-лись, мы с тобой сэкономили - не правда ли? После того, как стал показывать телевизор, я обронил на палас перышко - где оно? - «Я положила его в святую книгу».
 - Хорошо, - кивнул ангел. По телевизору мы дали еще намек - люди просто микроны в общем теле человечества, идущие тропой неизвестности, растете в своем невежестве, не видя под носом свет. Передай людям - не распятое тело спасет, а осиянное. Пока Бог в вашем сознании распят, спасения не будет - пойми-те. И снова во сне, изо рта Любавы потянулась «ман-ка», едва не задохнувшись, вытолкнула, а утром в руках появилась книга Японской поэзии хокку. Подпе-рев подбородок, она наблюдала за ангелом, светив-шимся на стене в виде зайчика, одновременно смотрела передачу о потере знаний Флоренции и поймала себя на мысли - надо сделать рукописную книгу, занести в нее записи из дневника.
- Купи толстый блокнот в переплете, похожий на книгу в клеточку или в линейку, вот тебе и книга, меньше волокиты, - подсказал ангел. - Пиши не спеша, знаю я твои каракули. Почему при несбывшихся мечтах ты впадаешь в уныние, не подумав о действии, шаге к первой ступени ее исполнения? Идеализация внешности, красоты, недовольство за некрасивость - наказуемы, какое лицо Бог дал, таким и довольствуйся. В зеркале образ, который хочет он видеть. Не упускай возможность, не топи дар, если он есть, учись слышать внутренний голос. Ответ найдешь: в дунове-нии ветра, журчании речки, в зеленой траве, шорохе листвы, движении воздуха, луче солнца, в глазах собаки, в нищем, протянувшим руку, и в не перечис-ленном множестве вещей.
- А если нищий, отпетый пьяница, вместо того, что-бы купить хлеба, возьмет и пропьет мой рублик, выходит, я умножаю зло?
 - Не твоя печаль-забота, - ответил ангел. -  Его су-дить не тебе, а нам. С твоей стороны греха нет, на совести нищего твоя доброта. Не отдавай миг для другого - обидам и гневу, задумайся, почему мечты исполняются не сразу? Вспомни, что было заказано мне месяц назад – самую первую мечту? Ты мечтала, хотела приобрести все сразу: стиральную машину, заменить окно, купить куртку, стол, не удивляйся, если что-то осталось невыполненным. До этих планов ты решила поехать на море, мечта исполнилась, а о куртке пока забудь, она стоит на последнем месте - понятно? Не гневи Бога за несбывшиеся планы, попробуй, записать очередность желаний на бумаге, увидеть, что из этого получится. Мы выполняем заявку тоже по списку. Чтобы мечта исполнилась, сделай первый шаг, попроси у нас достойную работу, заработать на желанную покупку. На людей из вселенной смотрят миллионы глаз, что они видят? Серая масса и вдруг яркий свет. Не говори - смотреть в прошлое, дело отсталое, если выпадает одно из звеньев, не построишь мост в облака. В полную силу раскрывается твоя познавательная жизнь. Знаки, шишки, щелбаны, без чего судьба бы не состоялась. Все это удерживается с помощью факела, освещающего путь.
- Ангел, помоги свидеться с ушедшими из жизни через сон. «Хорошо».
…Сначала явилась сестра, к большому удивлению у нее было три головы разного цвета, разных рас, затем пришли незнакомые дети, невестка и мама - полный дом гостей. Сидя на горшке, один ребенок сильно плакал, растерялся, не хотел здесь быть, просился домой, взрослые весело общались. Вы где находи-тесь, на нашем земном уровне или выше? - «Там, выше», - указали гости на небо. «А какой он Бог, его лицо, он с вами?» – переспросила Любава. Перегля-нувшись, родственники ответили: «Сама знаешь, какой он. Все страны празднуют сочельник, наша страна трудится, ты особо, идешь впереди нас, да, да – впереди».  Неожиданно для себя она оказалась на небе, на тверди, в виде невероятно высокого гриба, вокруг тундра, трава, болота, низкие сосенки, колючая стерня. Как всегда сделав усилие, (если надо взлететь), напряглась и взлетела на «шляпку гриба», в особенный мир. Множество людей укладывали снопы, тюки соломы, люди обрадовались гостье, щупали, осматривали. Покойный муж легонько отстранил ее от них, дав понять – она принадлежит только ему и земному миру.
 - Скажи, Борис, я действительно сплю, правда, такого не может быть, нет, это не правда. Проснусь, все запомню, запишу, расскажу - не поверят. У вас здесь очень легко, нет печали, страданий, все весе-лые. А где мама, куда она делась?
  - Потом, все потом, сейчас помолчи, наутро ничего не будешь помнить, если обещал, прийти на день рождения дочки, вот и пришел.
 - Но, возможно ли такое, я не верю… так, где же мама - теща твоя?
А ты вечно молодой, не изменился. Скажи, при каких обстоятельствах люди, вернее души переходят на землю?
 - Тебе ответят другие, иди к ним, - серьезно ответил он.
Любава со всех ног помчалась, вернее, полетела, попарила к нарядным сельским женщинам в чистую избу. У дверей, в штапельном платке, на табуретке, она увидела родную тетушку Мотю.
 - Тетушка, здравствуй, где мама?
 - А ты «рай не знашь»? - ответила она по-деревенски, - пошла, подавать эпиляцию. А рай здесь плохо, «цово ей не хватат» - кормят, поят, не обижают.
Неожиданно открыв глаза, Любава почувствовала жжение на руке, и снова крепко уснула, попав в то же место…
 - А как люди возвращаются на землю, - снова то-ропливо задала вопрос мужу.
 - Не желая работать, убирать снопы на благо мира, просто падают вниз, а что низ, что верх - все одно. Сколько раз тебе говорили об этом, а ты переспраши-ваешь. Земля является чистилищем душ, если хочешь - адом, там идет отбор.
 Проснувшись, Любава сжалась в комочек - в комнате слышались чьи-то невидимые, «слоновьи» шаги… если бы слышали соседи, началась паника, дрожал весь дом, (так тогда казалось). Некто невидимо протопал до дивана. В оцепенении, пришлось попятиться к стенке. Сделав бесстрашный вид, она стала расспрашивать «гостя», зачем столь величественный сгусток посетил ее убогое жилище. Если нужна помощь, если в ее силах, всегда готова помочь заблудшей душе. Со страхом протянула руку и тут же вырубилась, провалилась в сон. Там попала в общество тибетцев из Индии. Вот кто ей нужен, вот кому можно рассказать о явлениях, происходящих с ней, пусть подскажут, как быть. Когда-то, в начале духовного пути, во сне сказали: «Ищи на земле учителя, он поведет». Беседа с тибетцами проходила в теплой, дружеской обстановке, есть о чем поведать родственным душам, два мужчины и женщина знали о ней все, не надо много и распинаться. Вдруг Любава оказалась в маленьком вагончике вместе с сестрой, дочерью и отцом. Сестра с отцом завели беседу о политике, дочь прибиралась в помещении.
- Надо бы написать, - сказала Зоя, - написать, как люди в общем котле варятся и едят из общего.
- А пусть она напишет, она у нас мастак, - сказал отец. - Хватит бегать, сядь, посиди, кофейку попей, никому не нужна эта приборка.
- Убирать пыль, надо всегда, - ответила Любава.
Обернувшись на дочь, она увидела, как та снимает с окна флаг России и вешает черный шелк, а за окном видна кромешная тьма.
- Писать об общем котле не интересно, и так ясно, вот если бы люди справляли в него и нужду, тогда другое дело, - рассмеялась дочь. После той встречи, в этом же сне, решила Любава съездить в Арзамас. Села в автобус, доехали до оврага, или перевала - моста не было. Сон есть сон, чего только не приключается. Все вышли из автобуса, и пошли пешком, она осталась одна. Дорогу к поезду искала в одиночку, нашла, но сесть в него не удалось - забрали паспорт, и повели в поселение. Народу там было много, в основном кавказской национальности, Любава поняла – отсюда не выбраться, это Афганистан, здесь процветает рабство, торговля людьми. Рабы сидели на голой земле, по ним можно понять - они здесь пожизненно. Многие лишились разума, лезут на рожон, с топором. Одному несчастному разрубили рот, но крови не было. Старая мусульманка в темно-синем длинном платье, с белым рисунком, завела с Любавой беседу, вербовала, работать на нее, в качестве неизвестно кого. Любава вспомнила - ведь она умеет уходить от опасности, летать, таким образом, решила бежать, она притворилась, превратившись в осенний лист. Когда поднялась в небо, убедилась - никто не спохватился и не заметил ее. А если не заметили, можно снова превратиться в человека, но это было ошибкой, только стала человеком, за ней погнались на самолете. С земли начали стрелять из орудий, пришлось обернуться воробьем - маленькая пичужка взмахнула высоко в небо. Провода, темные комнаты, стены, сквозь которые беспрепятственно проникает, снизу целятся снайперы, но им ее уже не достать - свобода!
Целительство
Со страстным желанием, попробовать свои экстра-сенсорные способности, Любава посетила Риту. Боясь навредить, несмело, начиная с головы,  по часовой стрелке, она делала точечный массаж. Соседка почувствовала ощущение тяжести, массаж на животе проявился урчанием в нем. Сгусток, комочек энергии крутился, бегал внутри Риты, смотревшей в потолок, увертываясь от рук Любавы. Обоим показалось, на секунду померк свет, над потолком мечутся пенисто-черные, большие, прозрачные сгустки, клочья, вернее лохмотья, похожие на черную вуаль. Вокруг лампочки начинает кружить живая, черная муха, но в ноябре мух не бывает, Любава ее не замечает, читает «Отче наш». Лохмотья на потолке сгущаются в одно черное облако, оно бешено мечется, не находя выхода. Что-то шевелится внутри живота, Риты, ей хочется вытолкнуть, «родить» то, непонятное, но не удается - выход закрыт черной пробкой. А на потолке облако - шар светилось голубым светом, оно начинает перемещаться к окну, желая выбраться, мечется вдоль карниза у закрытой форточки, ожидая всю массу. Точечным массажем Любава переходила от груди на живот. Черно-голубая субстанция увеличивалась в размерах, пока вся не вышла из организма. Сеанс закончился. Облако стало совсем голубым, вытянулось в широкую полосу и вылетело, в спешно открытую форточку. Мы верим в чудеса, допускаем до сознания и понимания, если они являются нам - это кому-то надо.
 - И в корне связано в едино: Земля и небо, и миры, а суть твоя непобедима, суетность - это «комары», - пропел ангел.
- Что, дорогая, не устала удивляться своим способ-ностям, принимать нашу информацию?
Он заметался по комнате шариком света, уронил янтарное ожерелье, оторвал лист календаря, закрутил в трубочку ковровую дорожку.
 - Зачастую, - продолжил он, - старшие поколения осуждают молодежь за несносное поведение, забывая о своих молодых годах. Таким образом, недовольство жизнью другого - тоже наказуемо, например, ребенок не хочет учиться в институте, а его пихают. Что делает чадо? Наперекор родителям идет разнорабочим на завод - всюду противоречие, без него мир несовершенен. Не выбирай себе кумира, где моль и тля истребляют и крадут, не делай усилий, полагаясь на себя - без Бога не вздохнешь - не шагнешь. Если человек в прошлой жизни выполнил свою задачу, соответствующую Высшим Силам, а это подвластно только святым, он остается на небе, но по желанию может вернуться еще раз, все узнать, прощупать, а возможно и наработать новые грехи. Большинству душ приходится перевоплощаться раз пятнадцать, грехи являются причиной проблем. Сокрушаясь о неудачах в бизнесе, разбитой машине, человек не осознает, кто все это дал и взял, тогда и получает наказание.
Слишком часто ангел подбрасывает Любаве сюжеты на тибетскую тему, философию, вот сейчас она смотрит индийский, поучительный фильм.
… Богатая женщина кормит пресытившегося дитяти апельсинами, рядом за кустом умирают от голода мальчик и девочка. Не выдержав мучений брата, сестра подошла к женщине с просьбой, дать брату ломтик апельсина, хотя то голода сама с трудом  держится на ногах. Хозяйка положения гневно оттолкнула ее, бросив вслед корку плода, схватив, девочка прижала корку к груди и отнесла брату, нацедив сок на губы умирающего, она спасла ему жизнь. Богатая женщина за бездушие будет наказана, дети спасутся, Бог не допустит гибели невинных.
Мать бедных детей была невесткой той богачки, выгнавшей ее, разлучившей с детьми способом наговора. К сожалению, муж поверил жене, т. к. зависел от ее денег. Прячась в глубине огромного сада, отчаявшаяся мать искала детей, они искали ее. Узнав об этом, прислушиваясь к внутреннему голосу, муж сжалился: - «Не трогайте эту женщину, пусть до конца дней она скитается в моем саду. Она была прекрасна, ангельский характер, в ее глазах жила доброта». Не совсем испорчен мужчина, спасением жены, очистится карма, в награду ей - найденные дети.
Возможно это выдумка, но обычный сюжет, потряс Любаву. Для чего ей надо было услышать слова: «крючок удачи надо закинуть в голубой рай». Проти-воречий много, не можем без греха, когда идем не в ту сторону, не всегда это понимаем.
 - Люди, ищите золотую середину, -  прочитал ее мысли ангел, - не считайте мужа своим, жену своей, все дается от Бога. Давай разберемся с грехами. Если человек пришел на землю с 15% грехами - это творче-ская личность. Если супруги живут между собой превосходно, им дается проблемный ребенок - для учебы. Не надо хвастаться перед знакомыми о хороших отношениях, в народе говорят – сглазят. Хвастуны забывают, все от Бога, талант в том числе, люди лишь упражняются в нем. При 80% грехов, человеку будет трудно дышать, тем белее достигать цели. При 90% он сама греховность, не о благе будет думать - выжить бы. Захлебываясь, человек сожалеет об оставленном богатстве, страхом своим, увеличивает грехи, за это отбирается самое ценное – жизнь или будет превращение в миобу, камень либо посылается на нижние этажи эволюции.
 
            Мы уходим в одночасье,
            в одиночку - на покой.
            Растворяясь в мире счастья,
            вперемежку со слезой.
            Приплывая в царство Блага,
            по единственной реке,
            ощущаем скупость влаги,
           на бледнеющей щеке.
            Грань, черта, все в ожидании.
           Нимбы, звезды, мир иной.
           Начинается прощенье
            с грешным телом и землей.
            Двери, лестницы с дворцами.
            Дух святой и Вездесущ.
            Мы стоим перед вратами
             в бесконечной массе душ.

На общей кухне она увидела беспорядок, надо прибраться, пошла за веником, но замешкалась. Вернувшись на кухню, через полчаса, удивилась – все прибрано.
  - Ангел, это твои проделки? - «догадайся с трех раз!»
 - Скоро новый год, а у меня нет елки, игрушек, даже шампанского, ни денег,  как быть - поможешь?
- Все будет в ажуре! - улыбнулся небесный помощ-ник.
На следующий день к великому удивлению, хозяин магазина вручил всем работникам по пакету с шам-панским и коробкой конфет. Поскольку на пакете была нарисована еловая ветка с красными шариками, она приколола пакет к занавеске - выход найден.
 - Спасибо, ангел. Как у тебя всё получается, расска-жи секрет?
- Солнце голову к закату клонит, за семью печатями секрет, дни летят снежинками в ладони, взял, увидел, и снежинок нет, - запел он. - А ну, включи телек, там твоя любимая тема. Смотри, снова Тибет. Паломники, словно родные друг другу люди, текут нескончаемой живой рекой по узкой тропинке на вершину горы Лодзи  (лик Матери мира). Со всего света с улыбкой на устах, горящими глазами, удивлением и познанием, понятным только им, идут люди.  Глаза, какие глаза у старожилов, вот она, мудрость миров, вот она, премудрость вечности, вот она - не суетность. Люди планеты вместе, без вражды в сердце, под одним покровом ветхого жилища, счастливые, пьют чай, понимая друг друга без переводчика - здесь нет языкового барьера. Смотрю, радуясь за них, у тебя повлажнели глаза, это хорошо. Четыре тысячи метров над уровнем моря. Там рождаются дети поднебесной. Они впитывают культуру предков - словно другой мир, другая, добрая планета, а ты всегда зажата в невидимые тиски, рамки, одета в насильственные ярлыки, а в душе ты все равно вечный странник. Ну, убедилась, по какому канону должны жить люди? Человек очень мал, просто песчинка на общем фоне. У путников Тибета чистые мысли, чистые глаза, чистые дела, чистая медитация, вера и познание.      
Не проживать надо, а тратить себя яростно и полно, таков смысл, обретенный в горах. Поднимайся на свою гору сердцем, в нем твоя Шамбала. Стой на вершине, учись без устали, иди без тени сомнения, живи мечтой, доверием, верой, вдохновением - это придает силы, позволяющие связываться с нами. Духи твоего рода расскажут о многом, многому научат, смыслом твоим является – оставаться человеком на планете Земля, горестной планете, закаляющей дух.
Рожденная левшой, блуждаешь ты в закоулках неизвестности, считая себя счастливой в поисках знаний. В твоем теле поселилась неугомонная душа, прошедшая энное количество жизней, ей предстоит бесконечный путь по космическому кругу эволюции, а что ожидает, будет известно в конце и начале Пути. Совсем недавно ты мечтала быть известной  и вовре-мя поняла, свернула с ложного пути. Чужой путь, чужая слава, никому не нужны, похвалят и забудут. Поняв ошибку, развязала кармический узел, освобо-див себя от ненужных хлопот, сэкономив время на духовный рост, в уединении приходит познание.
- Хорошо тебе говорить, - задумчиво ответила Лю-бава.- Все знаешь, а я, как слепой котенок, не видев-ший сосца матери, спотыкаюсь о камни незнания. Если песчинка находится в скопище песка, не узнать ей края.
- Понимаю, - кивнул свет, - понимаю. Попав в топ-кое болото, не кляни его, не имеешь никакого права. Кто ж тебя туда звал, сама пришла, по-собственному желанию - не так ли? Таков мой ответ, поймешь, разгадаешь ли? Ты человек необычный - со странно-стями, не от мира сего - так о тебе говорят знакомые. В обычных складках, извилинах видишь сюжеты своих, будущих картин. Помнишь в детстве, в слоях обоев видела сказки? И в коммуналку попала не зря - уединение учит раскрывать себя. Ты удивляешься словам песен, например: «Домой, командор, лети в сердце северных гор», словам: «Иерархия, таинство бытия, древнее строительство храмов, свеча, молитва. Распятие, энергия, паломничество, море, блик, солнце, растворяется время». Для  простых людей, это обычный набор слов, который и не заметят, для тебя же, это код, который предстоит расшифровать. Букет слов ты услышала в один день, запомнила, задумалась, удивилась - таков путь познавательной дороги к дворцу Духа. 
- Почему я должна слышать, а другие спят?
 - Именно, спят, - расстроено ответил он, - ты же бодрствуешь, идет мощная, умственная работа. Нет, мы не принуждаем, пойми правильно, чрезмерной нагрузки не дадим, не волнуйся - выдержишь. Миры, разделяющие нас, не помеха, что хочешь слышать, то и услышишь.
- Ой, ой, - горестно запричитала она,- извини, перед глазами промелькнула дорога к малой родине. Прошло больше полвека, почти все люди села на кладбище, самым старым из живых является дед с деревянной ногой, друг отца, да моя сестра с 37 года. Что делается, почему люди вымирают – радиация? Поля не поля – бурьяны. Бывало, несешь отцу узелок с обедом золотым полем, колосья выше тебя, кланяются, в лицо щекочут. Под ногой васильки, ящерки выныривают, стрекозы трещат - рай земной, слаще небесного, куда ни глянь – пшеничное море. Так хотелось, подняться на цыпочки, заглянуть, за горизонт, но он растворялся в березняке, елках, селах, церквах. Приложишь ладонь к глазам, смотришь вдаль, так бы и погладила, потрогала ту неуловимую линию. Бежишь, бежишь до второй половины жизни и убеждаешься - он давно позади, пройдены все горизонты. Здесь, на севере, остужая детскую теплоту, его ломают сопки, его похоронили в снегах вместе с мечтой и надеждой, но он остается мерилом жизни.
А на селе вместо хлебов - ромашки и колокольчики, нет хлеба, нет людей - парадокс, закономерность? До сих пор мысленно собираю васильки в междурядье. Бог дает любовь без меры, без Бога если упал - не встанешь, придет отчаяние, страх плачущего ребенка, не умеющего ходить, болезнь, пожнем горькие плоды бездушия, и никто, кроме Него, не поможет встать. Скажи, ангел, это правда, что бессмертие обретается через картины, музыку, поэзию и стремление идти к свету с гордо поднятой головой?
- Правда, - сказал ангел. - Божья любовь все объ-единяет, без нее плачет людская душа, в беде, слезах утопая, ползет в гору, не зная выхода. Не канюча, любите себя, не осуждая за внешность. Что Бог дал, тем и живи и благодари. Всмотрись в зеркало вселен-ной, улыбнись, ты богоподобна. Самое главное, быть человеком, оставив после себя добро, свет, а готов ли человек поступиться земными благами ради нового роста сознания, нового открытия в себе? Наверно, да, только для этого не хватает времени, не важно, сколько он накопил благ, главное - сохранить радугу, сотканную из настоящего и прошлого, опыт расширяет сознание. Сейчас я покажу тебе еще одну сторону медали, темную часть великой истины, часть человеческой души, нет, душа-то всегда чистая, точнее сказать, разума, мышления, необъятного пространства, где орудует Шпыняй.
Закрой глаза и отправляйся на побережье лазурно-го средиземноморья – плыви. Белый песок, прозрач-ная вода, морские ежи, рыбы. Сейчас будет немного не по себе. На твоем пути появились непонятные змееобразные рыбы, их длина все больше и больше, они уже рядом, вьются, кишат, не дают прохода, широко открывают полуметровую, зубастую пасть – страшно? Я тебе показываю времена доисторические, выбирайся на берег, не то проглотят, на берегу какие-то люди, двуногие, прямостоящие, разумные, дикие племена. Что они делают?
Занимаются развитием эволюции, ликуют, рыкают, мычат, рвут на части тушу убитого животного. Ты не видишь огня, его еще не изобрели – иди к ним, я сделаю так, что они не заметят твоего присутствия. Земля теплая, кругом сажа и пепел, кто-то нацепил на себя листья лопухов, кто пошел дальше – пытается украситься цветами. Венок плести не могут, этот урок пока не под силу, для этого пройдет не одно столетие. «Лю-лю-лю», слышишь звуки, первые ля – бемоль. Поживи с ними, стань одной из них. Рыбы, песок, прозрачная вода, маленький, безобидный рай, но постепенно ты переходишь и в ад. Копоть, сажа, дикари, неосознанные действия разума – так протека-ет сама жизнь постоянно и вечно, везде и во всех видах материи, рождение и разложение, в каждом витке накопление опыта. Незаметно проходят дни, меняется климат, пищи все меньше. Первые племена становятся врагами, ненависть кланов кажет свой оскал. Что ты видишь – от немытых тел исходит смердный запах, люди, если так можно назвать, не понимают друг друга, происходит разобщенность, нападение друг на друга. Разрывая сородича, дикари жадно ее поедают, у тебя во рту сладковатый привкус, мясо белое, похоже на осетрину, женщина издает победные звуки. Кого разорвали, очередного родственника? Смело отрываются головы, скоро очередь дойдет и до тебя – не бойся, представь, это просто сон. Кругом кровь, гниение останков, закрытое помещение, заплесневелые доски, сырой мох. Смотри – еще одной головой меньше, запах, если резче сказать, смрад, вонь, уже нестерпимы. Когда доходит твоя очередь, приходит осознание непонятное, боевое – надо что-то делать, надо менять жизнь, надо указать этим дикарям их истинное предназначение, и ты это делаешь. Не зная как, но они тебя слышат, видят и понимают. Ты начинаешь кричать во весь голос – это здорово, это великое начало начал, кричи, борись, призывай одуматься, посмотреть на себя со стороны, привноси в ад частицу света, разбавляй тьму, озаряй своим стремлением изменить мир. Учи и наставляй, будь воином, ангелом, если так можно сказать, проснувшееся от спячки сознание. Кричи, воин великих побед, кричи из недр подземелья, до самых могущественных небес – настал твой час. Я что, я просто ветер, ты новый человек – кричи! Смотри, ты сделала брешь, доска поддалась, открылся кусок неба, свет брызнул с невероятной силой. Один толчок сознания и люди мгновенно очнулись. Женщина, с застывшим в руке мясом, медленно повернула голову, откуда шибанул ослепительный поток, постепенно и остальные ошарашенно замерли, «у-у-у», слышен гул в ушах. Очнувшись, все поползли к выходу, первым, что увидели они, это пасущиеся стада животных, теперь в их сознании вырисовывается план о приручении, с выгодой для себя. От такой картины у тебя сильно разболелась голова, очень сильно, просто нестерпимо – пройдет. Ты сделала новый виток эволюции, ты осознала, для чего тебя послали на землю.
Ну, как – понравилась такая картина, могло бы это быть с тобой? Как не хлюпнуться в грязь, пытаясь обойти невежд? В их глазах заумный человек кажется глупым. Как не озлиться за такое понятие, как быть снисходительным? От сложной ситуации переходи на простую, противники же ведут себя иначе, их прими-тив, их же и губит. Оставим-ка «слепых», не иди с ними в ногу. Как остаться с творцом в рамках призем-ленности, просто ли пить с одного ковша с невежда-ми, не омочив губы? Принять их законы – дело нелегкое, но стоящее, закаляется дух.
Обычных людей больше, нежели мыслящих. Если бомж относится к первым – отгонять не стоит, войди в его положение и по возможности помоги. В стихий-ном устремлении в будущее, иди только вперед, не уподобляйся золотым дуракам, хотя многие о деньгах мечтают. Путей много, можно плыть, куда понесет, притворившись щепкой, можно раздвигать горизонты, словно небесные врата.
Тьма мышления не от бедности, она от проявления из невежества, не победами над людьми, всплесками талантов будет гордиться страна. Да не уподобится человек ползучим гадам. Печаль запрета тем, кто сидит в курятнике, печаль, сидящему в подвале без естественного освещения, печаль, терявшему драго-ценное, творческое время, ради своего живота. Клубы призраков окутывают его рабочее место, мыслящему человеку, находившемуся рядом, ощущается их холодное дыхание и колебание воздуха, в то же время виден пространственный свет. Боль, растерян-ность терзает сердце, если творческий человек вынужден зависеть от денег, спасти себя можно увольнением.
Выбираясь на свет, он ощущает себя бескровной рыбой, обитающей в кромешной тьме. Жаль срывать цветы, зная об их гибели, жаль цветы в вазе, зная об их смерти. Герой не тот, кто победил врага, а тот, кто действует на благо эволюции, очищая темную ауру земли. Очередное предчувствие не означает плохое, просто сознание выходит на другую волну, новый опыт приобретения знаний. Зачастую творческий человек беспокоится о душевной пустоте, однажды он получит новый всплеск, скачек, прорыв, рождая невообразимое, удивительное и необъяснимое. Бабочка готовит новые, разноцветные крылья, надо быть осторожней – не повредить бы кокон. Иногда собеседник не понимает другого, у одного канал восприятия приземленный, у другого идет ускоренная передача информации, происходит замыкание «тока» понимания. Мысль летит быстрее говорящего, хочется высказать все сразу, глотаются слова, фразы, перескакивание с одного на другое, перебивание собеседника, он огорченно отмахивается. «Молния мысли испепеляет затвор» - так говорили древнегреческие философы. Медлительные люди пропускают сказанное, оставаясь на своей волне понимания, им сложно уловить суть, на разных диапазонах нельзя услышать другого. Излучение сверкает от людей, говорящих на одной волне и глухо захлопнулись створки улитки, обращенной внутрь. Говорящие на одной волне люди, идут по светящей лестнице, «улитка», желающая понять, держится за основание, «я в бога не верю, но и  не отдаляюсь», - говорит она.
Не захлестнет ли сердце у стоявших на вершине, не порадуются ли они за нее, осудят ли «улитку» за маловерие? Бог примет и такого, радость есть особая мудрость. У каждого свой путь, своя дорога, слава богу, «улитка» выбрала сложный и непонятный, узенький тоннель, ведущий к свету. Чтобы понять, зачем родился, иногда приходится менять место работы, старые привычки и даже место своего рождения. Цветы на северных камнях особо хороши, нежели выращенные на клумбах теплых районов, они закалили характер. Простая жизнь обнаруживает запросы целесообразности, не проветрив свой «чердак», не избавишься от пыли, но пыльца цветов впитывает энергию земли и неба. Не будь цветов, исчезнет половина энергии.
Ты часто вспоминаешь доску у родного крыльца, начищенную калошей, протертую ногами до вмятины, отпечатка прошлого - являясь отправной точкой, она остается в памяти и никогда не исчезнет. Где растут крылья, там транспорт не нужен. Зачем раскачивать дерево, если на нем поют птицы? Что я хочу сказать, Любава - никогда не оборачивайся, если спешишь, т.е. не ходи одним путем, дойди до своего цветущего горизонта и загляни вперед. Если смотреть на мир, как в первый раз, (попробуй при случае), родится забытый восторг ты здесь и сейчас и это все для тебя. Деньги, вещи портят жизнь, больше отдаешь – больше получишь, нет хуже соизмеримости, как перестать думать о красоте мира. Красота подобна столбу света, зачастую в четырех стенах ты чувствуешь свою бездомность и это правильно, ведь ты принадлежишь миру, такое чувство взращивает новое перышко в твоем крыле. Облетала ли мысленно миры, не усугубляло ли однообразие жилища, работа и одежда? Человек, живущий в гармонии с миром и собой, дышит с природой в одном ритме. Ты мучаешься вопросом, как научиться прощать? Знаю твою беду, всю жизнь на отца, которого давно нет, обиду держишь, а говоришь, духовно растешь, думая о высоких моралях. О чем тут можно говорить, все понятия бесполезны, если грех этот душу скребет, да-да, непрощение - это непоправимый грех.
***
Любава услышала за стеной вопли Риты, постучав к ней, она увидела неутешительную картину. Словно в оцепенении подруга кричала то ли в себя, то ли к святым обращалась, то ли всему свету жаловалась: «я не хочу жить, я не хочу жить, помогите, кто-нибудь, помогите!»
- Кого это ты просишь? - испугавшись, спросила Любава, - все равно никто не услышит, кроме меня. Успокойся, тише, тише, моя хорошая, тише.
 - Я схожу с ума, мне нечем дышать. Дети сделали бойкот, три недели не берут трубку. Скинули всего бы одно сообщение «живы» и все, всякое бывает - вдруг авария? Любава, видишь, что происходит, поколения не понимают друг друга, идет кровная вражда, это катастрофа, конец света, просто караул! Как забыть прошлое, из которого выткана моя горькая судьба? Я не могу, как молодые, не могу, все отшвырнуть и жить с легким сердцем дальше, с самого детства швыряют, нет больше сил.
- Рит, когда у людей хорошо-то было, назови один день? Следующие поколения еще равнодушнее будут, все одинокие женщины жалуются - не ты одна такая. Кого ни спроси, даже в дом детки-то не пускают, на день рождения не прийти, захочет мать явиться, а ей говорят – мы уезжаем, нас дома не будет, без приглашения – дверь не откроют, а ты говоришь. Ты с жизнью-то в прятки не играй, не шути, невыносимо стало - терпи, миллион раз терпи, о плохом не помышляй. Полотно судеб соткано из черного и белого миткаля, страх ли испытаешь, шок – все терпимо, успокойся. Понимаю, организм устал, не молодой, большие нагрузки, всю жизнь за мужика и бабу, эгоизм детей вывел из равновесия, что ж – и это пройдет. Боль бьет кувалдой по башке, как ураган по крышам – та боль исправима, все встанет на свои места, еще смеяться научишься. Хватит, для себя поживи, одиннадцать лет тряпкой да метлой махала, отдохни, ты же об этом мечтала? Не дури, жить она не хочет. Что нахохлилась, словно куропатка перед дулом? Спокойно, спокойненько, девочка, вдохни глубже, спасать некому, самой придется и не впервой - разве не так? Всю жизнь поддержки не было, надеялась на внутренний стержень – дыши! Все развеется, как туман над рекой и появится солнышко. Жизнь – сплошное испытание. Счастье запредельно, покажет румяные щечки и в лес убежит, догоняй, не догонишь. Думаешь, зачем на свет родилась? Терпеть, зачем же еще. Терпеть, стиснув зубы, держать экзамен, с достоинством нести свой крест. Пусть помолчат, блокада недолгая, понадобятся деньги, прибегут, лисицей притворятся. Чего же ты детям отпор не дашь, боишься, обидятся, жалеешь, они тебя жалеют, когда последнее отдаешь? То-то… кровопийцы! Наори, вправь мозги, открой глаза, которые эгоизм застелил, наверно за маразматика считают, за древнюю мумию, ничего не понимающую. Тише, тише, сердце, не бейся так, не трепыхайся рыбой у проруби, пощади женщину, не останавливайся, не время еще. Эх-ма, выходит, за воздух платишь и не впервой, шкаф-купе тоже твой, а потолок, а двери? Голодовала, лишь бы проценты сэкономить, а они это купе за полцены продали - разонравился. А холодильник у них сгорел, свой новый отдала, пришлось себе другой покупать? А тыщами без отдачи, а свадьбы одна делала, а квартиру отдала, сама у подруг скиталась – это как, не в счет? У нас с тобой все одинаково.
 - Я уж из простыни веревку свила, хорошо ты за-шла. За квартиру, которую отдала дочке, она упрекнула, якобы хотела я ее когда-то продать, если так - где бы они жили сейчас? Разве не думала я об их будущем? Почему она сейчас хотела к жениху плынуть, а сына умника одного или с бывшим мужем оставить, а квартиру разделить? Что задумала, чего творит, почему не войдет в положение до смерти перепуганной матери, кто бы мальчику помогал – бабка? Чем счета оплачивать, на что жить, да и мыслимо ли парня одного оставлять, такой неустойчивый возраст. Говорит, я всю жизнь мечтала жить одна, кто что хотел, тот то и получил. Я мечтала не о том, я хотела их определить, оставить с жильем и не мешаться под ногами, не жить с ними. Я бы рада жить в любви и согласии с мужем, да где взять его, этого добряка? А как с детьми жить, самим же не понравиться, мешать буду? Я хочу, мечтаю, прийти к ним, напечь пирогов или они ко мне в гости, вот чего хочу, вот о чем душа болит. Как это так, мать не признавать, не родниться, мало ли кто чего наговорил друг другу? Другие хуже живут, матерей бьют, пенсию отбирают, мы ругаемся незлобно, умеем мириться, надеюсь, все пройдет, наладится. Забыла, она, как плохо отец с ребенком обращался, младенцем в коробке на мороз выкидывал, как кровь на кухне по стенам я смывала, а сына папаня за слугу считал - забыла? Эх, Любава, как у нее язык повернулся! Эх, эх, эх… отец тот, со свету сживет.
- Не давай, согласие на размен и продажу жилья, и точка, она туда ни копейки не вложила, потом сто раз спасибо скажет. Слышишь, Рит, по радио сказали, у тебя день ангела поздравляю, твой ангел - поняла? Это что-то значит, Бог с тобой сейчас. Не щадишь ты себя, не живешь, все им да им - не хватит ли? Если бы не она, миллионершей стала, а сейчас и схоронить не на что, разве это по-людски? Схоронят, никуда не денутся, собак и то зарывают. Да-а, никто не знает о твоей душевной боли. Зачем ты ей сказала - когда помрешь, пусть от  похорон откажутся - денег ее пожалела, они тебя жалеют? Дереха! Закрылась в своей комнатушке, спряталась, и втихаря колбасу под одеялом жуешь, лучше бы грызла горбушку, а колбасу им отдала - так? Побывала доченька две недели в другой стране, глаза стали шальные, север опротивел, тебя наверно винит, что тут живете. Она думает, любовь навеки? А она мимолетна, любовь-то, пройдет так быстро, и не заметишь, любовь это не рай – ад сплошной, муки. За той самой любовью всегда идет разочарование в двукратном размере, обычный маятник. Давай, лучше представим такую картину: допустим, уехала дочка к жениху, разменяла кварти-ру,
оказалась в чужой стране. Чужой язык, нет поддан-ства, нет работы, все объездила, месяц полюбовалась, потянет домой. А куда - квартиры-то нет, денежки прожиты, к матери, сыну, которому жизнь поломала, мосты-то сожжены? Выходит, рай, тот же ад - вот и приехали. Мать им всю жизнь посвятила, а они? Страшные эгоисты, давай больше, больше без отдачи брать станут, хоть бы раз тыщенку подкинули, других с иголочки обувают, тут последние порты сымут. Сама виновата, баловала, жалела, лишь бы голодными не были, вот и результат. Великомученица ты у нас, право дело - великомученица, лучше не скажешь, памятник при жизни ставить надо. А вообще-то, зачем он нам, памятник этот, лишний расход, легче зарыть по пояс, сверху покрасить серебрянкой - как Петрович шутил. Сто раз он прав, я тоже в клювике носила, из холодильника вытаскивала - замечал, да молчал. Сдохнешь, говорит, рады будут, больше им достанет-ся. И не смотри на меня так, у меня похлеще было, рвешь понапрасну душу и хоть в лоб, хоть об стенку горох, хоть расшибись вдребезги. Корит она тебя, упрекнула, плюнь и разотри живи, как идет, пусти по течению. Ох, беда бедовая, ты им последний рубль, а они …
- Когда у меня два дня хлеба не было, пошла к дочке-то на работу, держит  она в руке пятисотку и говорит: « У меня вот только, готовить надо». Не представляешь, Любавка, что со мной было, как домой дошла? Ладно, говорю, не надо, нынче соседка долг отдаст, мне бы только 50 рублей, и ушла, даже и пятьдесят не взяла. Шок, звон в ушах, глухота, ватные ноги. Какая соседка, никто не должен и я никому, пенсия через неделю, какая соседка? «Эх, ты, страдалица ты наша».
- А от бывшего зятя как вышла? Он сотенные в руке держал, я у порога стояла, чаю не предложил, в куртке минут пять потопталась, ждет, скорее бы ушла. «А ты им квартиру отдала».
- И не говори, подруга, попросила немного денег - им же шкаф выплачивала, а зятек-то ответил - у нас только крупные. Когда от жены узнал, что со мной было, оправдался, мол, пошутил, в автобусе слезы сами текли, люди думали, умер кто, дома от отчаяния по полу дома каталась. Вот так, детки-то. Конфликту-ющие поколения, неутихающий спор, взращивание тайных обид оставляют рубцы на сердце.
- Крепись, Ритусь, крепись, сердечная, Бог терпел, только за что, если грехов на земле еще больше стало, не убывают они, еще страшнее стали, изощреннее. Сколько выдержала, меньше осталось, большую часть жизни мы с тобой отмучились. Такова доля наша, всех на себе тянуть, немного выдохлись, ничего выживем, жил ли кто без страданий-то на свете? Нет от детей помощи, такое теперь поколение, наука непознанного, непонятного. Такой опасный возраст, глаз да глаз, семнадцать лет – совсем ребенок. Выходит, сын брошенным будет, ради чего? Уехать решила насовсем, каково ребенку характер ломать? Что же, когда ей было четырнадцать лет, тебе замуж не дала выйти, сватались вон какие, капитаны да полковники, красивая была, за день по пять человек в ноги падали, зря ты ее слушала, ради них жила. Мать на улице готова сдохнуть, как бы плохо не было, все делала, чтобы еда в доме была.
- Да, Любавушка, дочка-то говорит, счастью ее мешаю, что же сама матери кислород перекрыла? Жила бы я сейчас за капитаном, да им помогала. За что такая жестокость с их стороны? Зря мы их баловали, зря. Сын в трубку водкой дышит, дай, говорит, на чекушку, подыхаю. Алкаш запущенный! Спросил бы разок, как ты, мать, может, стольник дать, голодная? Всем только дай. А не проверят, когда болеешь, по месяцу не звонят, а если на диване гниешь, сдохла давно, копыта отбросила? Никто не ходит, мимо окна проезжают, заглядывают, свет горит, жива и ладушки. Один раз дочь пришла, когда изо всех дыр желчь пошла, тут не токо поесть приготовить - до ведра бы доползти, шепотом разговаривала, обезвоживание началось. Кинула доченька шубу, села, подперев щечки и говорит: «как же до тебя далеко с работы идти, муж наверно пришел, готовить надо». Коробку сока на стол кинула и ждет, скорее бы уйти, даже бульон не сварила. Пришлось подругу звать, та помогла, а соседка ведро вынесла, вот так, а еще обижаются, мать их не понимает. Меня, меня кто поймет, кто пожалеет, рублем поможет? Никто… ждут, когда мать денег подбросит. Сок, который принесла, при поносе и рвоте, ни к селу – ни к городу. Я ей прошептала:  «иди, готовь, семью корми, не приходи, не ругайтесь, живите дружно, я скоро встану». Она скорее и ушла.
- Эх, Рита, Рита, жертвенная ты моя. Тише, сердце, охолонь малость, не бейся. Не тебе - детям должно быть стыдно. Чего дочка-то удумала, бросить сына на отца, у которого другая семья. жизни, требует особого отношения, тепла, сердечного понимания. Бабушка на две головы стала ниже внука, невольно и виновато сжимается внутри, совсем недавно водила его за ручку, теперь до конца дней своих будет мучиться отчуждением. Ну и пес с ними, будем жить одни, все силы небесные на нашей стороне, не стыдно будет к божьим стопам припасть. Не пошла, ночевать к детям, когда без жилья осталась, мешать не хотела, объесть - эх, ты!
- Ага. До утра слонялась на улице. Постучалась к сестре – не пустили, ее знакомый не пустил, перед носом захлопнул дверь, спросонья сказал, своих полно. Стали бичи приставать, девушка, да девушка. Мы теперь только мысленно говорим с детьми, они отдаляются с невероятной скоростью.  Дуры мы, русские матери, все отдадим, лишь бы довольны были. Что ни день, на них новая тряпка, а мать пять лет в старой куртке ходит, а потом же нами и брезгу-ют. Я живу, лишь бы не занимать, лучше на остановку пойду за валявшейся копейкой или бутылки сдам - им все сразу подавай. Нет, у них еще молоко не обсохло, они без нас пропадут, где чутьем, где денежкой подмогнем. Вроде пустяки, а на душе кошки скребут. Когда по улице слонялась, тоже страшно было.
- Да уж, - поддакнула Любава, - у подруг долго не проживешь, день переночуешь, и иди восвояси – пережила? И сейчас переживешь. Сладко им на всем готовом? Все до нитки отдала, сама с нуля начинала. И глазом не моргнешь, на пятки наступают внуки. Ты, много раз терпевшая, теперь потерпи еще. Тише, милая, знаю, так хотелось, как и мне,  исцарапать ее дорогие двери, пленочный потолок, да бог с ними, пусть радуются! В психушку ведь упрячут, за сума-сшедших сочтут, пусть радуются, отдай обиды, на воду выплескивай, не держи в себе, вода все стерпит. Никогда ты себя не жалела. Сколько раз их на свои кровные денежки в отпуск возила, тебя повезут? Только на тот свет. Да, что выросло, то выросло, раньше надо думать, меньше в попу пихать, пусть бы на частную квартиру шли. Я тебе словами одного святого скажу: «Господи, удостой утешить, а не ждать утешения. Понимать, а не ждать понимания. Любить, а не ждать любви. Кто забывает себя – тот обретет, ибо кто дает - тот получает…». Люди живут, пересту-пая друг друга, как стадо, в страхе и помилуй бог, кто перегонит. Для слабых людей это будет кошмар. Скажи, кому представится увидеть чудо: тем, кто напролом прет, или тому, кто отступил?  По-моему чудо явится слабым, кому в первую очередь нужна помощь. Тише, горемычная, не плачь, этим не помо-жешь, натерпелась, знаю, с детства в страхе жила, плюнь и разотри! Дочка-то не спросясь, почти после школы, замуж выскочила, пока ты на работе в столо-вой была.  А что не попрощалась-то, западло, мать плоха, злая, лицо серое? Как ему не быть серым, если их у тебя вон сколько. Свадьбы делать надо - а на какие шиши во времена перестройки, если в магази-нах пусто?
- Конечно. Уехала и уехала тогда, не надо бы вызво-лять из деревни, куда украдкой сиганула. Нет, опять я сердце рвала, как же - без удобств, без отопления, без воды, намучается. При мне не голодовали, холодиль-ник от колбасы ломился, мед, сгущена литровыми банками и я плохая? С риском для жизни, (могли и в лагеря сослать), продукты воровала, под замки в столовой лезла, работать просилась с пяти утра, все повара отказывались, а мне на руку. Благо квартира в этом же доме, что и столовая, бежать далеко не надо.
- Все я знаю, Ритк, помню, как ты квартал оббегала, боялась, из окон увидит. Кто увидит в три-то ночи? Дети спали, у тебя от страха сердце останавливалось, казалось, в окнах шепчутся: «смотрите, опять несет, опять своровала!» Тогда я переживала вместе с тобой. А как водку по талонам доставали – помнишь, к свадьбам готовились, помочь некому, надежда на себя. Молодые не морозились по целому дню, а зачем,  матери выкрутятся. В те годы в очередях насмерть затаптывали, дойдешь до прилавка, и не хватит - закрывают. И повар, и тамада, и посудомойка. Выкрутились, мать, а, выжили?
  - Выжили, Любава, с горем пополам выжили. Утром молодых встречать, а я в обморок, устала до смерти, чудом звонок услышала. И снова стол из чего-то надо собрать, и снова гости полным составом - хоть вешайся. Где прокислое, где старое разогрела. Со стороны невестки никто не помог даже деньгами, погуляла матушка да сестра с мужем и ушли. Сладко жилось? Думаю, не очень. Все беды в клубок, все перемешалось.
- Делаешь добро, в вдогонку дерьмо летит. Вот так, моя сердобольная Ритушка, не жили мы, а маялись. Бог спас, по  комнатушке себе да огорили, никому не мешаем. Ни рублем никто, ни копеечкой, с иголки заново наживали. Как сил хватает? Эх, пенсионерка моя сердобольная, живи, ешь колбасу под одеялом, на улице не скитаешься, никому ничего не должна.

Ты не живая,
как в прорубь опущена.
Вновь у висков импульс
бьется «тук-тук».
Носится тень
между прошлым
и будущим.
Дух запирают
в холодный сундук…

- Спасибо, подруга, я поняла, буду жить без ожида-ния звонков, словно и на свете нет. Молодежь не понимает старших - бог с ними. Меня просто уничто-жили, раздавили, высосали, как устрицу, отжали как тряпку. Ладно, пережую, просморкаюсь, выдержу. Пусть я и сундук, но заполнюсь новой живительной силой, я заполню себя - я спасусь!
- Вот молодец, - обрадовалась Любава, - вот и слав-ненько, такая реакция мысли – защита от внутренней боли. Добродетель является обратной стороной зла, переживешь и простишь. Ну, что, приехал жених - то, позвали, ай нет? Вижу - не позвали, а ты пережива-ешь. Брось, толку от этого, зато меньше растрат, поешь вкуснее. Д-а-а, раньше, в старину, родитель сидел на почетном месте. Как бы ни ругались, а посмотреть должен, понять, познакомиться, обсудить, а твоя хочет обойти стороной. Какое же будет счастье, если мать не признают? Ты бы благословила, ободрила, чай нелегко парню в такую тьму, на север ехать, испугается, сбежит. Ничего, не тушуйся, денег не будет – позвонит, на работу примчится.
- Обиделась, когда я сказала своей, чтобы она учи-лась жить без долгов, я ведь никогда не занимала, ноздри она надула,  говорит, тогда другое время было. Какое другое, Любавк? Голод, нищета, я содержала в чистоте дом, из своего последнего платья дочке на утренник наряд шила, сыну бабочку скумекаю, штанишки. Им теперь все сразу подавай и без отдачи. Времена сейчас лучше, в магазинах все есть, тогда бы ей мамкой быть, узнала б кузькину мать! Мне бы только чайку чашку, не буду я хаять, жизнь им портить, зачем. 
- Так и не позвали… слыхала я, расписались, а ты, как отщепенец, ничего, поймет, - мотнула головой Любава. - Потом все поймет, когда сын женится, узнает, каково отверженной быть.
- Говорит, это она обижена, не поздравила я их с законным браком, а она позвала? И сейчас не позовет, никогда не позовет, боится, что-нибудь ляпну, мужа обижу. Как-то не спалось, Любава, - деревню я вспомнила, праздник престольный. Весело было, все вместе, напляшутся, напоются, одной семьей жили. Тут и зашлась я, грехов своих устрашилась, как обухом по голове, не Бога надо бояться – себя, вот в чем суд божий, вот чего устрашайся – совести своей!.. Вот что однажды сказал Бог: «Людей судить, горазда - сама что творишь? В аптеке подрабатывала, черт в делишки толкнул и рада? Две конфетки украла и съела, понимаю, невыносимо неделю работать голодом – разве бы не дали? На то есть тетрадь долгов. Видел я – боясь видеокамеры, прикрыла газеткой полку, заслонила спиной и рукой туда. А я на что, везде глаза есть, во сне и то знаю, что делаешь. Признавайся – еще что-то сперла, колись, давай, зачем бинты тебе, если полгода назад два купила и валяются? А кому-то руки забинтовать нечем, вот бы и пригодились. Не дури, положь на место, тайком взяла, тайком и положи. Что - перед собой стыдно? это хорошо, совесть есть. А маски для лица зачем? Красивее, чем есть – не быть, обман один, время и это уносит, каким человека хочу видеть – таким и будет. Как быстро жизнь хоронит красоту и мудрый опыт увядания. Молчишь? Молись и кайся, другого пути не вижу. Богаче не стала, а стыда на седую голову нажила. Соблазны легко принять, тяжелы последствия. Теперь Я твою стойкость испытывать буду, вчера опять черная мысль промелькнула, вовремя Меня вспомнила – молодец! Дочке передай, пусть одумается, не туда пошла, от Меня и волос не укроется. Ничего, говорит, не надо, мало даю, а зачем, если сама берет? Знаешь, о чем говорю, потому все рассыпается, рассыпаться будет и впредь, если продолжит. Если б не твоя вера, духовный опыт, ей не удержаться. За все хватается – очередности нет, живи поэтапно и помогу. Имя хорошее дал, а не замечает. Уплати один долг, берись за другой, не в ущерб семье. Ты до сих пор у матери совета просишь, хотя ее нет на земле, а ты у дочки живая и не хочет. Ты жилы рвешь, она надеется на денежки. Ты в обносках – она пять кофточек купит. Сердце твое терпит, а не скажешь, тут бы молчать нечего, глаза открыть надо, пусть прозреет. Какой опыт сыну передаст, не то ли бездушие? Портишь ее, эгоисткой делаешь, если боишься обидеть, управляй-ся сама, получится ли без Меня? Грешить легко, трудиться трудно на благо совести своей». Так и сказал, подруга, так и сказал. Страшно перед Ним стоять, страшно в себе грехи разоблачать, земля из-под ног ушла, реальность потеряла. Это за какой-то бинт и конфетку, а кто больше сделал? Ужас… не лей свою слезу, фонарь, а то и я сейчас заплачу. Соседке новый пуховик за так отдала, маски вернула, за конфетки в кассу деньги подбросила, на чужом добре не разживешься.
- Усвой, Ритуля, закономерность маятника - другого выхода нет. Если человек не будет метаться туда и обратно, его просто не будет. Смотри, лежишь на диване, сыта, в тепле, на душе легко и комфортно, не хочется шевелиться, это светлая сторона дела - раек. Вдруг темная сторона напоминает о себе болью. Затекает спина, шея, ноет позвоночник, хочется пошевелить ногой, вскакиваешь, разминаешься, приводишь себя в порядок - снова обретаешь раек. Не будь борьбы противоположностей, человек бы просто сожрал себя. Только полюбила, следом расплата. В твоем теле заложены отменные качества: выдержка и смирение, терпение и внутренний свет, простота духа и царственная старина рода. Самопожертвование и сельское терпение, боярство, трепет и единство целостности с природой. Внутренняя красота и  сила защиты с космоса, усталость и преданность, кротость и мудрость, тяга к знаниям и свет сквозь все. Гул вселенной и покой. Материнская сила и что-то утерянное, звон воздуха и искрящаяся детская зима. Пробуждение природы и чувство утерянного детства. Божественное и грешное. Свет стекла и свет воды. Свет листьев и прозрачность. Сила жизни и борьба стихий. Наивность и утренняя свежесть, библейские тайны и узнавание знаков природы. Величие и мудрость, небесное и земное. Тибетские мысли и свет в свете. Солнце в воде и вода в солнце. Глубина и твердость. Величие горного воздуха и прошлые жизни. Бывают моральные и физические войны, а духовные бывают? Внуки напрочь забывают позвонить старикам, уперлись в компьютеры, убивающие творческие задатки, даже друзей забывают. Эволюция акселератов, родители кажутся отстойными. Мальчишек понять можно – смириться трудно. Угнетение нашей души, стариковский страх перед неизбежным концом. Пока есть силы, родитель все равно будет помогать и подрабатывать, чтобы не то сказать, лучше молчать или находить правильное слово. Как-то мне сказали, мол, тебе помогает Бог, а мне совсем редко. Да, это так, бывает такое чудо, каждому по делам их. Когда у меня куча долгов, я не думаю о новых трусах, похожу в залатанных, скорее бы расплатиться. Темные силы не дремлют, им нужна работа, они напоминают о прошлых ошибках, грехах, мыслях, проблемах, обязанностях. Отвергая любовь, разгребаешь: про-блемы семьи, рабочие неувязки, все ниже опускаешь-ся в «ад», разбавляешь темноту частицей света. Все очень просто, не надо спрашивать, за что тебе все это. Молодежь живет по-другому. Не грусти, хочешь со мной прогуляться? Тогда я пошла – пока, я зайду вечером или ты приходи.
Выскочив из своей халупы, Любавы захотелось пообщаться с природой, погода была не очень, пришлось прихватить зонт, она встала под рябинами недалеко от дома. Свет перебирался с листочка на листок, насквозь их пронизывая. Половина шестого утра она увидела себя маленькой девочкой, совсем другой земной шар, тишина, красота и покой. У маленьких березок сидят отрешенные, о чем-то мечтающие женщины. Кто-то со стороны объяснил, мечтой они строят свои дома, новую жизнь, а бугорки - это их могилки. Рядом течет река, в ней показалась мокрая, серая от ила, спина человека, вернее, непо-нятного существа. Встала спина во весь рост и превра-тилась в мужчину, встряхнулся он, как собака, брызги полетели во все стороны, стал человек красивым молодцем. Пошел он по новому берегу навстречу солнцу. Окружившие Любаву маленькие девочки, просили идти за ними в зал творчества. Ткнула одна из девочек в лист бумаги и объяснила – это будет ее дом, дом Любавы белый, красивый, с мебелью и едой, девочка предложила попробовать их необыкновенно вкусные угощения, похожие на конфету на палочке, по форме, как нарезанное тесто для пельменей. Захотела Любава увидеть магазин, купить там заколку для волос, похожую на большую, зеленую бабочку – вот тебе магазин. Видимо-невидимо всяких заколок и бус, никуда ходить не надо, оглянись только и помечтай. Тишина, легкий туман и покой поражали, остались в сердце. Необыкновенные цвета просто пульсировали, менялись, как круглые, маленькие, перламутровые пуговки. Из пуговок сотворено все пространство, из этих пуговок творили желанную жизнь: не грустную, не скучную, творческую, легкую и потрясающе интересную, из этих пуговок претворяли мечту. Любаву поразила та, другая твердь, то невспаханное поле; ни птиц, ни зверей, ни ветра, только радость и умиротворение.      
- Ангел, в чем смысл жизни, что такое истина, если ее узнать, может и жизнь изменится, много о ней говорят философы разных времен, но сами они так ее и не узнали, даже в глаза не видели эту истину. Я увидела лицо истины совсем недавно, когда собирала бруснику на открытом, безлюдном месте, было очень ветрено, накануне шел дождь. Дорогой в сопки, я наблюдала за небом, со всех сторон оно темнело, а мне хотелось набрать ягод, вот и стала с ним говорить, молиться, повременить с дождем. Дойдя до места, не заметила, как засветило солнышко, стих ветер. Знаешь, ангел, машинально я все время вслух разговаривала с землей, благодарила за ее плоды, называла кормилицей, радовалась, удивляясь, услышавшему меня небу, вся природа являлась живым существом. Ко мне подошла большая, светлая собака, неизвестно откуда появившаяся, не напугавшая, наоборот, в этом был знак. Она прошла два раза туда и обратно, я наблюдала боковым зрением, хозяина не было, видимо она живет здесь, на вольной воле. Поздоро-вавшись, я стала хвалить ее за красоту, за необычные белые лапки, она обнюхала мои ноги, делая это очень осторожно, я позволяла, благоговейно, затаив дыхание. Собачка, красавица, смотри, сколько ягод в моем пакете, вон они какие спелые, крупные. Она тыкалась мордой в пакет, залегая рядом, убывало ягодное местечко, тыкалась в другое место, где не выбрано, охраняя от проходившего пьяного парня. Собака никак не давалась гладиться, панически отскакивала в сторону. Набрав полный пакет, я благодарила землю. Небо немного поморосило, к удивлению, собака незаметно пропала. Дойдя до дома, я заметила: небо стало свинцовым, полил дождь на целых два дня, это явление я считаю за чудо. А еще меня просто захватывают новые расследования тайн  древних пирамид, ученые наконец-то засомневались, что их строили рабы, я давно знала: была очень развитая цивилизация с людьми, ростом в семь метров. Сейчас никто не может определить, какими инструментами оттачивал-ся тот или иной блок, ни лазер, ни кварц, ни алмаз не может выточить круглую, внутреннюю форму мрамо-ра огромной величины, сейчас нет таких умных, огромных  машин. Еще в восьмидесятые годы я предполагала об иной цивилизации построившей на земле все тысячелетние объекты. В Армении при реставрации древнего моста, нашли непонятный, десятки тысяч лет, не ржавеющий столб, говорят их всего три, а в другой стране стоит стела, нет – столб, тоже десяток тысяч стоит и не ржавеет. Власти скры-вают от народа правду, но пришла пора собирать камни, круги на полях тоже дело не рук человека – это точно. Когда по телеку кажут такие вещи, я киваю, подтверждая свои знания, данные от рождения, я тоже не обо всем се всеми говорю, не поверят. Скорее бы ученые поняли и приняли к сведению - иноплане-тяне живут рядом с нами в океане другого измерения, даже в мировом океане, много есть подтверждений. Ученые бояться, говорить об этом простым людям, во избежание паники, ажиотажа, бояться отвечать на вопросы. Я часто ругаю людей, якобы ученых, только увидят иного, снежного человека или инопланетяни-на, сразу надо стрелять. Почему, нельзя ли понять, пойти на диалог в мирных целях? Много информации, кто бы помог расставить все на свои места и мне.
- Данную тебе информацию должна прочесть сама. Ты говоришь, философы не видели истину? Верно, не видели и не увидят, вот смотри, возьмем картонную коробку. Если проникнуть внутрь на молекулярном уровне, все равно не познать состав той коробки и сцепление атомов, коробка просто есть, она везде и во всем, все поймешь позже.               
Так можно ли познать всю вселенную? Нет - все относительно. В металле свои миры, в листьях дерева своя бесконечность, каждый лист индивидуален. Между началом и концом стерты границы, чтобы узнать, как все началось, надо узнать начало возник-новения атома, его состав, строение, вибрации, откуда они, что движет вибрациями, что это за Сила, кто придумал эту Силу и как происходит первое ее желание двигаться в материи. Все бесконечно непо-знаваемо, истина прячется под бесконечностью масок. Если смотреть через всю материю, можно увидеть ее вечно изменяемость в сути вещей. Вибрации Вечности незаметны, на каком - то из отрезков, в точке, находится наш материальный мир со всеми вытекающими проблемами и потугами их решить. В точке спящего безмолвия движутся все силы и вибрации, нужно одно Сознание, чтобы началось Начало. Когда Сознание обретает Силу, происходит импульс движения, но кто подтолкнул этот импульс, кто разбудил? Все из одного теста, только разное притяжение и сцепление атомов, отсюда и разные материальные формы, цвета и твердости. В воде мирового океана есть все моменты, они есть и в камне, и в человеке, они есть во всем созданном богом. Каждый момент имеет свои миры, эти миры непознаваемы и бесконечны. Все искус-ственно созданные смолы, растворители, пластик, вся химия на самом деле не придуманы, они вечно существуют в природе во всех вещах. Прошлые века в нас и во всем, и ничего нового. Все в одном и все во всем, все раздроблено и все едино, ничего не познать, можно только коснуться, все мгновенно изменяется, все конечно и бесконечно. Начало есть конец, конец – это начало. Истину не познать, потому что человек в ней и она в человеке. Человеку кажется, весь мир против него и за него. Сила разрушающая – есть Сила Созидающая. Построив, она разрушает до основания. Там, на самом дне, по камушку выстраивает новое здание, добавляя новый смысл. И так без конца. Осенние листья находят завершение в гниении, но гниение дает новую жизнь. В стакане нет воды, но мы знаем, откуда ее взять – рядом стоит кувшин. Бог есть мы сами, мы внутри него и он внутри нас - все единая материя.
Величина и мизер относительны. Если посмотреть со стороны атома мизера, мизер будет бесконечно велик. Величина стоэтажного здания с высоты самолета будет ничтожно мала или его не видно вовсе. Вот стена с каплями засохшей краски. Проникнув вглубь капли, можно заблудиться в ее лабиринтах и воздушных камерах. Но это всего лишь капля. Обычный целлофановый мешок. На молекулярном уровне есть множество химических соединений, смол, в каждом из них свои молекулы и соединения. Можно ли сказать, все конечно? В твердых веществах, будь то камень или металл, есть вода, без нее все распадется. Сядь и откинь все заботы, посмотри на всё, сквозь всё, ощути себя во всем, почувствуешь великую радость, слезы потекут сами по себе – ты везде, ты объяла предметы, материю единым взглядом, неведомым доселе, ты есть всё! Этот опыт незабываем. Цель человека, достичь дна тьмы, дно бесконечно глубокое, надо доказать тьме, что в ней есть свет, раскрыть радость бытия в мире материальном и духовном. Истина упрятана в сути вещей. Все обманчиво и лживо, зло хранится в центре добра, добро кроется на дне зла. Если посмотришь вглубь колодца, покажется сплошная страшная чернота и только по поверхности плещется обманчивый свет. Опустившись на дно, ты увидишь – все пронизано светом, он везде, он сверху и на самом дне. Считая себя некрасивыми, многие люди ненавидят свое тело, изнуряют себя голодом, им трудно понять, бог создал их такими, какими хочет видеть. Внешне некрасивый человек зачастую рожда-ется с красивой душой, у них философский склад ума.
Человек, красивый снаружи, получает уродливую душу. Некрасивый человек светится изнутри, озаряя собой окружающих. Если б знали, чему должны научиться, люди благодарили бы бога за данные болезни и испытания и освоили уроки жизни, облег-чив земной путь. Воспринимающий ангела-хранителя, чувствует его руку, радуясь поддержке. Эгоизм вытесняется любовью и самопожертвованием, чтобы легче жилось близким, в первую очередь надо разобраться в себе. Большинство печалей беспочвен-ны. Процесс пересмотра жизни – это осознание себя. Согласно способностям любви, люди всегда будут судить себя, разложив по полочкам свои поступки. Важно любить других, жертвуя своими устоями и благополучием. Начиная анализировать уроки жизни, люди плывут по морю знаний, усвоив важную ипостась - любовь к ближнему. Финансовые трудности, плутание в темноте и другие проблемы говорят о не решении их в прошлой жизни. Если человек не хочет видеть личность на жизненном пути, пусть побудет в его шкуре, захочет ли тот человек его видеть?

Взлетаем в дали голубые
листвой осенней из огня.
Спешат бездумные живые,
догнать тебя, догнать меня.
Кому-то это удается,
кому - вся тягость темноты.
Потом он к нам
с тобой вернется,
где буду я,
где не был ты.
Раскроет ангел всем объятья,
легонько пальцем погрозит.
Отсчет веков начну считать я,
и ждать, когда же разрешит,
вернуться в дали голубые.
 Хотя бы ливневым дождем.
 где ждет земля в цвету,
живая,
где осень золотым листом,
 вновь о себе напоминает…

Рассмотрим сломанную вещь, пусть это будет газе-та, ее обрывок. Всеобщее видение говорит о целост-ности самой в себе, газета в материи и материя в ней, просто на этот момент она раздроблена, кусок принадлежит целому – всему сотворенному, в нем есть память дерева и семечка. Все движется по спирали: движение в центр - есть движение от центра. Шелковая ткань есть живая субстанция, в ней все энергии мира и энергия шелкопряда, шелкопряд находится во всей материи, вселенной и вселенная в нем. Не будь силы сцепления, например металлов, все бы рассыпалось. Сила находится в точке, точка спит в Начале - границы стерты.
Прохождение сознания через узкий канал тела сопровождается болью, это похоже на муки матери при рождении ребенка. Боль человеку необходима, чтобы прошла частица света, рай и ад в теле - одна ипостась. Все состоит из противоположностей.
               

Отрицание находит себя в положительном и наобо-рот, все едино и раздроблено, и все есть одно. Ваша немощность – это ваша Сила, дай вам ее, вы бы разрушили все по своему незнанию. Даже в атоме есть противоположность, одного полюса нет. Кризис – это тьма, подвергнутая воздействию собственного света. В каждой точке своя глубина и высота, низа и верха нет, в точке сосредоточено все и все относи-тельно. Если проникнуть вглубь листа дерева, не увидишь его границ, сцепление атомов и атомов воздуха растворяет в себе видимые границы. Все, что вы видите, не настоящая реальность, вся реальность относительна. Нитка всего лишь отдельная частица соцветия хлопка, хлопок есть частица всего сущего и все вечно и бесконечно, можно сказать – человек бессмертен. Представь манную кашу. Масса каши – твое тело, тебя не видно, но ты везде. Нельзя познать ядро манки, пока не изучишь состав всех индигриен-тов отдельно: молоко, масло, вода, клейковина, соль и в каждом из них своя непознанная истина, суть и миры.
Даже в оболочке крупинки свой непознаваемый космос. Главный смысл истины находить во всем только радость. В человеке бесконечное число клеток, никогда не решить проблему, как собирается весь организм, никогда не сосчитать число клеток. Пока никто не решил проблему, как собираются органы, вот тебе и сцепление всего, вот тебе и бесконечное в целом и целое в бесконечности. Вот еще один пример на человеческой клетке. Клетки движутся противоположно в разные стороны, как они знают, куда ползти? Они чувствуют сигнал друг друга, их тело движется вперед, одновременно и удлиняется хвост, хвост ползет назад от клетки, становясь длиннее ее тела. Потом клетка начинает съедать свой хвост, возвращаясь на старое место, таким образом, залечивается рана на теле человека. В эмбрионной системе тоже есть такие клетки, там она движется по хвосту к жидкости мозга и начиная движение назад. Клетки соединены вместе, движутся внутрь и наружу. Космос – не правда ли? Вот тебе и Истина, скрытая во всем и все в ней. Ну, успокоилась, вижу, да, вон на какие темы потянуло птицу дальнего полета! Страхи даются во благо, переживанием полнится жизнь, не будь их, не будет узнавания добра и зла. А еще вот что: скучно, когда не к чему стремиться, золотая клетка – та же тюрьма. Пожалуй, я тебя оставлю, желай всем добра и исполнения желаний, пусть идут своим путем, понимаю – каждая мать переживает, что делать, если время разбрасывать камни? Совсем забыл, помнишь свой сон, непонятный волнительно тревожный, занимательный для размышления – напомню. Тебе приснилась снова твоя ненаглядная доченька, о которой всю жизнь печешься, считаешь еще маленькой, неопытной. Какой-то народ. Старый дом, с потолка течет вода – помнишь? Снова ищешь пропавшую дочь и догадалась – она под досками пола, стала раздирать, под руку попадались кирпичи – откидывала, снова рвала доски, ниже – вода. Ты кричишь: «дочка, дочка, вернись, где ты?» Она вернется, она рядом, просто сердце не с тобой, у всех так, становится легче и просыпаешься. Слушай меня, старого ангела, она отдалилась, признавать не хочет, когда матери двойное внимание надо, а?
- Буду надеяться, ангел, хотя дети кинули родите-лей, здорово кинули, все огорчены их бездушием. С Ритой произошел идентичный случай, а еще, сидя на стакане, сынок бесчеловечно над ней подшутил. Волнение началось накануне. К ней на работу пришел знакомый, велел навестить сына, он на заводе сильно повредил ногу, очень сильно. Бедная женщина не спала всю ночь, на утро позвонила и услышала страшную весть, ему действительно по щиколотку отрезали ногу, а поскольку нет полиса, он валяется дома. Представь состояние матери, она просто ничего не соображала, все плыло перед глазами, пришлось с работы уйти домой, лекарства мало помогали, зрение село, сердце не отпускало, инсульта не было, но на грани. Так шутят детки с пожилыми родителями. К ней часто приезжала неотложка. Ангел, что касается точки. Долго соображала, как это, потом поняла, я точка на бесконечной линии, но у линии пространства нет ни конца, ни начала - правда?
Я точка, в этой точке все мои события, ситуации, победы, борьба со злом, все прошлые и жизни, была ли я камнем, металлом, амебой – все без исключения. Уму непостижимо. Вот тебе и истина, вернее одна из них. Моя линия, где есть мириады меня, моих бесконечных точек,  замыкающихся самих в себе, как змея, кусающая свой хвост. Одно мгновение в точке, уже мириады событий, мириады миров. Воистину я бессмертна и бесконечна, наверно так думает каждый. Иду с работы, и так радостно, улыбка во весь рот, и вот что в тот момент приходит на ум: если я во всем видимом и невидимом, значит, мир - это мое тело? Невероятно! Кажется, я уже была на этом месте миллион лет тому назад, все такое знакомое, становится так тепло на душе. Все противоположности мира во мне, я есть противоположность, в эту  истину я верю на сто процентов. Вот какие строки пришли на ум, когда было плохое самочувствие:

 Не желают старости
 страхов понять.
 Тут рождаются только обиды.
 От детей,
  уничтоженно, гибнет мать,
  сделавшись в душе инвалидом…
Бывают и такие перепады настроения. Идет борьба внутренних сил, тут пытаешься не утонуть в стрессо-вых потоках, ищешь оправдание обидчикам. Видишь, ангел, два настроения, а оказывается, одно и то же. Отчаяние и обида, прощение и оправдание – каждая из ипостасей тянут одеяло на себя. Я хочу сказать еще вот о чем. Если поставить меня на место теперешних детей и внуков, рожденных от фашистских зверей, погубивших в концлагерях четыре миллиона невин-ных людей, я бы лопнула от боли. Хотя я родилась в пятидесятые, о войне слышала от отца и понаслышке, мне нестерпимо испытывать всю непоправимую ошибку тех нелюдей, нестерпимую боль внука, приехавшего в Освенцим, где его родили, где работал его отец и мать. Их комната была рядом со стеной и высокой трубой, из которой непрестанно шел удуша-ющий дым. Он играл в игрушки, сделанные узниками, он ел ягоды из сада рядом с застенками. Мать говорила: «Лучше вымой ягоды, они пахнут дымом». Утром отец собирался на работу, пил чай, надевал форму, шел душить тысячи евреев и не только. Как жить ему, внуку, как утолить боль, отчаяние, как замолить вину, как каяться, если гены заражены злом карателя? Ты знаешь, ангел, мне было невыносимо смотреть на его душевные муки, словно все содеяла я сама. Мне невыносимо жаль всех людей тех времен и сегодняшних, гибнущих не знамо за что, мне жаль наркоманов и все потерянные поколения в целом, на мне отражается вся боль земли. Да, внук фашиста должен с этим жить, должен, но какой ценой? Нелегко и всем германцам. Я не могу слышать немецкую речь – стыдиться ли, каяться, не знаю, так же чувствуют себя и дети выродков, жить с клеймом непросто. Мне очень больно видеть его страдания, многие немцы стерилизовали себя, чтобы искоренить зло, душевную боль и стыд им не вытравить. Один философ сказал примерно такие слова: «Русские претерпели слишком много страхов от революций и войн, их гены испытывают испуг крови». Теперь я нашла причину своей маски неулыбы – у меня в генах испуг крови – точнее не скажешь. Испуг крови присутствует во всех народах со времен создания человека. Очень трудно противо-стоять злу, не озлившись. Сейчас я поймала себя на мысли: всю жизнь не могу ответить обидчику резким словом, просто срабатывает защитный рефлекс, внутренне очень пугаюсь, делаюсь неконтролируемо – уязвленной. Слабеет тело, дрожат руки, сердце вырывается из грудной клетки и бьет молотом, появляются страх, слезы, паника, доводящая до неработоспособности.
 Поэтому на каждой работе, каждому работодателю говорю сразу – на меня нельзя повышать голос, я очень боюсь сделать что-то не так, подойди спокойно, скажи, что надо сделать, по-хорошему скажи, тогда в лепешку расшибусь, а сделаю.  Всю жизнь стараюсь только угодить, лишь бы не делали грубого замечания. Когда незаслуженно обидят – это страшнее смерти, лежу пластом, ни рукой-ни ногой, не хочется ничего делать, даже жить, а казалось, подумаешь, что-то сказали, плюнь и разотри. Сердце горя натерпелось через край. Сколько бед еще осталось – поди знай. Говорят, жизнь можно изменить, но как, если беден, работаешь, работаешь, а под старость ни гроша за душой, сплошные страхи из прошлого рвут душу.
Чем искренне и открыто я отношусь к людям, тем больше получаю от них унижений, правда, иногда бывает наоборот. Стою однажды на улице, смотрю на небо и думаю – как хорошо, долгов нет, билеты в деревню куплены, кредит погашен, а там как-нибудь, Господь без денег не оставит. И вот идет спившийся, стройный молодой человек, лет за сорок, может и того меньше, красивый, обаятельный, и неухоженный. Заговорил первым, я прямой наводкой прямо в лоб – денег не дам, сама думаю, как до пенсии дожить. «Да я не о том, дети помогают?»  Я ответила: «Нет, я им все отдала». А он знаешь, ангел, что ответил: «Может вам денег дать, у меня их полно, может, помощь там какая по дому нужна - я все могу». И достает помятые триста рублей, за бутылкой наверно шел. Ночью вспомнила этот случай и долго плакала. Понимаешь, впервые в жизни и кто - пьяница, предложил мне помощь от чистого сердца, не дети – чужой человек! Это было чудо. Люди скажут, ага, пусти такого в дом, последнее вытащит. Я все понимаю, но поделится соткой, не каждый может и уверена, эти три бумажки ему дали собутыльники, насобиравшие у прохожих. Такие добрые были глаза и откровенно добрый, небезразличный взгляд, с таким удовольствием он хотел поделиться, что мне показалось – не бог ли это, оттого я и плакала. Таких случаев было много, разгадать тайну не просто, когда отдаешь последнее, понимаешь поступки таких потерянных людей, очень легко на душе становится, зная – если вещи твои кому-то пригодятся. И еще: можно быть счастливым при малом количестве денег, не все бомжи безнравственные, бездушные люди. Бывает, остались без жилья, у этого пьяницы, по его словам, давно умерли родители, поддержать некому, главное – он не потерял чувство взаимовыручки, это очень важно.
- Да, Любавушка, это хорошо, когда во взгляде умеешь разглядеть душу, полнота во всем.
- Действительно, ангел, полнота во всем: добро пробивается во тьму, освещая собой пространство, тьма захватывает свет, разбавляя им себя, иначе ничего не будет, жизни не будет. Все держится на этих незыблемых правилах. Если отделить добро от зла, темное от светлого, мужское от женского - все просто взорвется. До чертиков интересно. Стоп, даже тут противоположности: вспомнила чертиков и, тут же появился добрый посыл - вот тебе и полнота неразде-лимых событий и мыслей. Однажды мысленно я сделала большой грех, чуть позлорадствовала продавщице, всякими путями пытавшейся заработать как можно больше денег, у нее частный бизнес, торгует рыбой. Приходит утром и говорит, что у нее парализовало брата, ему 52года. Брат, не жалея себя, работал днем и ночью на такси, меняя колесо, почувствовал себя плохо, лежит в реанимации. Тогда я и подумала – вот вам и расплата за жадность, всех денег не схапаешь. Через пару часов мне стало плохо, просто поплыла, ноги стали ватными, увели домой под руки. два дня не могла работать, на третий день к двери пришли Иеговы, не к кому-то, а ко мне, когда я немного потеряла внутреннее равновесие, когда появилась мысль - зачем работать вообще, если одной можно прожить и на пенсию. Потом прилегла и вскочила. Включив телевизор, я удивилась, там показывали Арзамас, жителей, выживших после взрыва. Монастыри, храм Спасителя, церкви, мона-шка, рассказывающая, зачем она живет на этом свете. Я залилась слезами, это моя малая родина, может, в том автобусе ехала когда-то я или мама, может в нем едет сестра в свою деревню, ведь сегодня целый день со мной говорит Господь, пытается сказать, указать на малодушие, на малую зависть, злорадство по отношению к продавщице. Разве она виновата за брата, а может, он расплачивается за старые грехи? Она пашет, как проклятая, иметь бизнес можно бы и мне, только не доросла еще, силенок мало, да и поздно, а туда же, злорадствую. Вот за что меня наказал Бог, теперь придется отмаливать и анализировать каждый неверный шаг, мысль.
 
                Не утолить,
                не обрести.
                Умом лишь
                только прикоснуться.
                Я догораю на пути.
                Не умереть,
                не оживиться…

- Хорошо, ты все правильно поняла, я проведу тебя из мрака отчаяния в мир счастья. Закрой глаза – войди в комнату светлую, теплую, родную.
Смотри, все до боли знакомое, на кровати болтают о своем, девичьем, племянники и сестры, увидев тебя, они переключились на линолеум, когда-то тобой подаренный, не понравившийся, он вредный и ядовит – пустяки, пропусти промеж ушей и иди дальше. На полу лежит другой кусок – светлый, такой есть у младшей сестры в реальности, она сейчас нуждается в помощи. Ты оказалась до боли в знакомой детской постели, вбежал брат, лег рядом, тут же и твоя дочь. Прижавшись с обеих сторон, они немного теснят, но ты боишься пошевелиться, от этого можешь проснуться, и все уйдет. Спутав реальности, наслаждаешься чем-то раньше утерянным, чего очень не хватает сейчас, от чего болит сердце. Сопят себе родные души, как наяву, запомни тот теплый свет и теплые чувства, проснись - где находишься? Непонятно где, похоже, в той же обстановке, снова кем-то зажата с боков. Засыпай и пройдись по саду. Правда, хорошо ощущать себя в трех местах: в реальности, во сне и в прошлом? Все смешалось и неразделимо.
Теплая дорожка, мягкий свет, с тобой сейчас все, по которым скучаешь. Подойди к ежевики, ешь прямо с куста – вкусно? Еще бы – это дар божий, бальзам на душу, такого не ела никогда, это то, что излечит. Проснувшись, никак не узнаешь комнату, ты еще там, где ничего не беспокоит, тебе не хочется оставаться одной, но, заметь – сердце не болит, оно успокоилось, возвращаясь, раз от разу в тот рай для восстановления сил, живи этими чувствами. В полном безветрии свет был нереален, оранжево-мягкий, в следующий раз это место подскажет твое сердце.
- Скажи, ангел, в какой стране жила великая тан-цовщица Пина Бауш? Недавно я включила телевизор и у меня обнажилась душа, да, да, не – улыбайся, так оно и есть, я просто поражена ее таланту, нет, сраже-на наповал. Она наверно испанка или итальянка, ее бешеный темперамент действительно обнажил чувства, я плакала, так, если бы нашла то истинное, что искала всю жизнь. Пина не заставляла, она просила учеников искать, всегда только искать язык движения тела, которым рассказывают об оголенности чувств, невероятно! Она заставила меня плакать целых сорок минут, плакать и удивляться, заглянув в себя и там, в глубоком колодце, найти настоящую Я. Она соединила меня с камнем и водой, зарей и огнем, она наше внутреннее непознанное, неоткрытое, она богиня. Как я пропустила ее жизнь? Молодые танцоры исполняют ее замыслы и вносят свое неистовство, бешеный ритм, заставляющий пересмотреть все прожитые мгновения, она соединила все энергии в материи и воплотила в танце. Как это возможно, кто ее учитель? Когда-то и я в сложной ситуации, включала музыку и начинала ритмично танцевать, отключаясь от мира суеты, это помогает, пожалуй, начну сначала. Чего молчишь, ты же знаешь, мне не с кем разговаривать.
- Ах, да, надо что-то ответить, хотя не знаю что. Язык танца действительно раскрывает внутренние чувства, ты ведь до сих пор мечтаешь пойти на курсы танцев, только стесняешься возраста, при твоем темпераменте, это было бы неплохо, танец излечивает все болезни. Правильно мыслишь – включить музыку и вдоволь натанцеваться – твой спасительный круг.
- Знаешь, ангел, хочу сообщить, я избавилась от всякого знакомства с мужчиной, слишком затормо-женные, снова спасать, тащить тяжелую ношу, не хочу. Почему ни один не может раскрыть женщину, она хочет таять в его руках, плакать от счастья, трепетать прекрасным цветком, каждой клеточкой. Почему этого не бывает или бывает мимолетно? Почему мужчина не хочет слышать ее голос и понять всю внутреннюю суть, разве это плохо или миссия невыполнима? Почему он раздражается, когда пытаешься пояснить, какой необходим подход, как совместно быть счастливыми до слез, улетать в неведомые пространства, растворяться и воссоединяться обновленными? Я бы предпочла поговорить с Андреем Тарковским, великим знатоком глубины человеческой души. К сожалению это невозможно, его нет с нами, его фильмы это откровение, боль, духовное состояние, сердце земли. Сначала было гонение, неприятие за сумасшествие сюжетов, но чем старше, чем больше поражает прорыв, та закрытая зона, куда обывателю хода нет, все на оголенном нерве, да, на оголенном. Его душевное состояние, о чем рассказывал в картинах, очень схоже с моим. В нем взорванный нерв внутри самого нерва, путешествие в глубины, никем до него неоткрытые. Как быстро люди уходят, сколько актеров, недавно бывших совсем молодыми, бороз-дят просторы необъятной вселенной, какая невоспол-нимая утрата. Андреем снято всего семь фильмов, но каких! Задействованы неземные силы, большая концентрация на главном, он великий творец, когда еще на земле мы увидим такого художника.
 В фильме «Жертвоприношение» нам передан код связи земного с вечным. К великому сожалению меня никто не учил жизни, родители жили поодаль нас, детей, как бы хотелось услышать их напутствие сейчас, когда невыносимо жить в одиночку. Всю боль недостающей любви я чувствую сердцем. Андрей носил ту боль, вину за отца, по характеру мы похожи, вечные ранимые страдальцы. Этот год, что с тобой общаемся, забрал у меня десять лет. Плакать, уже нет сил. Не хочется никуда выходить, наряжаться, наносить макияж, пропал аппетит, поблекло лицо, из-за чего?  Из равнодушия молодого поколения. Каждый день перед сном прошу прощения за свои ошибки, (где-то я упустила), горько за это убиваюсь. Душа настолько болит, еще немного и конец, но и это испытание надо выдержать. Чуть ли не в каждом слове проглядывается ужас одиночества, если бы найти лекарство ожить. Ангел, с великим праздником тебя, сегодня Пасха, Христос Воскрес! Все с семьей за столом, мне же кулич купить не на что, яйца не красила. Это первый год в жизни, голодую пять дней, до пенсии еще четыре дня, пустой суп и четвертинку черного хлеба растягиваю, чтобы хватило. В холодильнике штук восемь плохих пельменей. Что делать, сказать ли детям, или опять все испорчу, настроение испорчу, врагом буду, они наверно салат делали. Поела суп, болит желудок. Я же им говорила, если не дотяну до пенсии, поможете, второй раз не звоню, боюсь, обидятся. Вроде обещали, а не спросят, как я, все ли в порядке. Валяюсь, ничего не прошу и ладно. Почему просто так не помогут-то, я ведь чую, когда у них нет, они-то что? Господи, не доживу, окочурюсь, взяла билет в деревню, надо сдавать и идти работать, иначе каюк. Все выболело, слез нет, душа выболела. Ветер, возьми меня с собой, зачем я тут, все сделала, всем помогла, больше нечем, возьми Христа ради, не могу больше! У меня есть сильные сонные таблетки, что я еще не сделала, скажи, выполню, сам знаешь.
- Это еще не страдания. Забыла, как других успокаивала, забыла, как бывает еще хуже, когда рук и ног нет, забыла, как люди на морозе живут, крошки хлеба найти не могут? Господь укрепляет твое сердце испытанием. Дух дышит, где хочет, и голос его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и уходит: так бывает со всяким, рожденным от духа, это написано в откровении от Иоанна. Кому-то надо несколько жизней, чтобы открылись глаза, кто-то взбирается по скалам, обдирая руки и ноги. Кто-то старается пере-плыть пучину моря, а кто-то пробирается сквозь заросли дремучего леса. Кто-то слышит Бога через пение птицы, кто-то через родственную по духу душу. Каждый идет своим путем, путей много, главное - идти. Эх, ты, спасительница мира!.. Не хочу даже и разговаривать. Заныла, заскулила она, как им, немощным, что им делать? А они живут, цепляются за жизнь, надеются, и ты надейся. На все воля божия, когда надо, тогда и призовет, а когда призовет, еще страшнее будет, будешь проситься назад, да поздно. Живи, пока время есть и не ной, не у мамки дома, последнее отдай, не жалея и живи, на то тебя поста-вили тут. Страдать за тебя, ошибки исправлять - я буду, езжай, отдохни на родине и назад. Тебе надо на люди, на работу снова, общения не хватает, нытье замучило, жалость к себе верх взяла – не поддавайся искушению! Две силы борются, вот и трудно, высто-ишь, не маленькая.
Когда уж очень припекет, отдай с себя что-нибудь, поройся в шкафу, монету дай, это тебя спасало. Уж год в церкви не была, негодница, разжалобилась, других спасаешь, сама киснешь? Свечу за болящих людей поставь, за детей, подругу перед богом проси, пусть здоровы будут, да напасти минуют.
- Ангел, ангел, ну ты даешь, вчера я жаловалась на жизнь, сегодня утром помощь от бога пришла, или от тебя, неважно, это одно и то же, ну и чудеса-а! Господь так быстро слышит, всю жизнь удивляюсь, всю жизнь. Закрываю рот ладошкой и тараща глаза, удивляюсь, нет – поражаюсь!.. Такой грешнице и такие блага. Спасибо вам обоим, спасибо всем святым, родителям, от всей души спасибо и слава во веки. Представляешь, сплю утром, время десять часов, спокойно валяюсь, ни о чем не думаю и вдруг звонок, приглашают недельку поработать. Ура, я спасена! Купила пиццу, винограду, молока и наелась, даже сардельки не тронула, не привыкла, есть по многу. Завтра опять денег дадут и послезавтра, а там и пенсия. Чудо творящий Господи, слава тебе. Аминь.
- Ну, вот, а ты ныла, я же говорил, все исправится, только верить надо, верить и просить слезно, сердцем просить, болящих навестить, и сто раз покаяться. Отец наверно в гробу ворочается, не даешь ему уйти, цепью привязала и держишь, не пускаешь в божьи эдемы, знаю и то, что в это воскресенье снился, пришел с добром, миром, улыбался, на стол гостинца ставил. А если сам Бог приходил просить за него? Вспомни, какие теплые чувства были – ни капли обиды у обоих, прорвало, неделю ревела – убивалась. Как можно обижаться, если сама старше его, а если тебя не простят? Простить никогда не поздно, уливайтесь слезами, когда близких людей нет. Не он – ты виновата больше, ты держишь боль. Избил, всех в детстве лупят, ну и что, болячки и синяки зажили давно, забыть пора, оправдательный приговор вынеси. Сама сказала – талантливым был, все своими руками, за что не возьмется, трудолюбие в талантах тебе передал, сто раз спасибо скажи. Не в то время он родился, ему бы в консерватории на оперного певца учиться, а тут женили в шестнадцать, тут же дети родились, сам дитя, потом армия и война аж на целых шесть лет, плен вдобавок. Полуторку, на которой мины возил, именем жены назвал – Аннушкой, пять стран на машине объехал, награды имел, подумай своей головой. Как тут не контуженым быть, как здоровым выйти из ада? Не дала судьба талантам его раскрыться, время не было, вот и выплескивал негатив на вас, не в то русло текла его река. Скажи, покойся с миром, прости за долгую обиду, разъедающую душу, теперь все будет по-другому, будет намного легче обоим, слава воинам победителям, давшим право нам жить. Обещаешь?
- Обещаю, но не скоро, эпицентр ада был у меня с самого детства, снова перед глазами отец. Скажи, ангел, зачем мама по его милости послала девочку к нему в баню – боялась прекословить? Если бы ты знал то унижение и стыд, с особым сарказмом он намыливал мое ребячье тело, обильно покрывая пеной, совал пальцы между ног, хорошо, что хорошо кончается, не изнасиловал. Всю жизнь мучаюсь вопросом, зачем мама потакала его желанию, боялась или что-то другое? Я бы под страхом смерти не позволила ребенку мыться с отцом, тем более у меня уже вырисовывался образ девушки. А подглядывать в уборной – это как назвать, списать на контузию? Сижу, почесываю спину, а он из щели: «а ты лучше, лучше чеши». Провалиться бы на том месте!..
А убивать на глазах детей любимую кошку? Это просто преступление. Из слепоты и старости своей кошка гадила где попало, даже в его сапоги. Что мы тогда пережили, сестры не помнят этот случай, а я никогда не забуду. Пришел с поля, увидел картину, собрал нас и повесил на дворе, т.е. сарае, где как называют, потом довольный приказал мне, опять мне, а никому другому, покормить кур, хотя мама с утра дала им пшена. Что тогда пережила и сейчас мороз по коже… сам бог знает, как за порог шагнула, света не было, вечерело. Кошка висела на перекладине и шевелилась, а надо было пройти под ней. Зажмурившись, не дыша, проскользнула до кормушки и рысью обратно. «Ну, как – висит, теперь не будет гадить в мои сапоги», - довольно и гордо заявил он. Наутро или ночью она каким-то образом вырвалась из петли, поймал и добивал на глазах у нас, потом велел вырыть в огороде яму. Мы собрали тряпочек, сплели венок и схоронили. Пытаюсь оправдать, но та картина стоит перед глазами, хоть режьте меня. Как ни зажимали уши, а по ночам слышали его сексуальные возгласы, он никого не стеснялся и однажды при гостях из другого села, уселся на мертвецки пьяную жену родственника, сделав свое дело, как рысак. Как-то я хотела спрятаться в кладовке, дома полно народу, всегда гулянки, мама успевала собирать на стол, на полу я увидела тетеньку, напарницу по комбайну и его. Когда мне было совсем мало лет, годика три, на очередной гулянке отец напоил меня самогоном, всем весело, а мне хоть умирай, побелела, все кружилось, отец взял меня, как щенка и чтобы вырвало, стал кружить по избе. Наутро предлагал похмелиться. Вот такие страсти.
 - Что ж, Бог ему судья, ты судить не в праве.
- Кстати, о Боге, у меня появилось понятие – я нико-му не принадлежу, я принадлежу себе и Богу. Знаешь, мир переделать нельзя, он течет сам по себе, в него надо просто проникнуться, чтобы он принял человека. Это самый простой способ, совпасть со своей матрицей. Не мир жесток, человек вносит в него жестокость. А природа, она что, разве береза будет ломать рядом стоящую? А человек может, он не щадит даже своих детей.
- Да, дорогая, роза живет, пока она не срезана. Бог дает тебе возможность путешествовать, если такой возможности нет - изучай языки. С помощью позна-ния, соприкоснешься с сакральным, узнаешь характер страны, ее культуру, певучесть языка.
- Да, да – очень интересно вечерами музюкать непонятные звуки, ты прав, ангел, в чужом языке много схожего с русским, латинским, немецким и другими.
- Потому что, дорогая, народы мигрируют, движут-ся, изменение языка происходит во время войн, когда происходит большое смешение народов. Любовь всегда против войн, враги влюбляются и женятся, тут и происходит смесь языка.
- Ангел, прости за назойливость, у меня в голове вот еще какие мысли кружатся: вселенная похожа на пучок нервов с его кровеносными сосудами, я это видела по телевизору. Правда, правда, так и есть. Человек всего лишь мысль, импульс, иллюзия. Как светится и реагирует вселенная, так же светится и нерв, отзываясь на мысль человека. Как мыслит Бог, так мыслит и человек, посылая импульс в нерв, все одно и то же. Однажды у моей постели я чувствовала присутствие незнакомца, то ли инопланетный житель, то ли чей-то дух, и вот что он сказал: «Где-то, в какой-то точке, все материальное растворяется в невиди-мом. На самом деле этой точки нет, она тоже раство-рена». Я ведь тоже об этом, и знаю, кто-то из людей захочет узнать о мыслях, к примеру – кита. Он тоже так говорил: «Захочет кто-то собрать информацию о ките, о его начале начал, т.е. укусить свой хвост, тогда информационный банк данных космоса сделает перезагрузку - человек родится китом. И так до бесконечности. Он сказал, что моей главной задачей является собирание информации самой жизни. Люди, изучающие жителей океана, любившие наблюдать под водой, уже избраны на перерождение в рыб. Археологи ищут себя, они подсознательно помнят свою жизнь и вернутся, переродятся в древних временах. В этом является воскрешение их мертвых. Первоисточник информации приходит к человеку в искаженном до невидимости, до неузнаваемости виде. Он сказал слова, которые я повторяю миллион раз – все растворяется во всем и все есть всё. И муж во сне так же сказал, значит, я иду по верному пути?
- В чем-то  ты права и хороши твои измышления, – сказал ангел.
- В той истине простой, на самом деле сложной, на стадии бессмертной смысл, в общем-то, такой. Пророчества мои просты: вот я, вот вещи, кони, люди, и улицы мной не пусты, и кажется – еще все будет. Я вижу на стекле вспотевшем эпохи, смытые дождем.
- Хорошо сказала ты, Любавушка, всегда в поисках, но, не все узнаешь в этом мире, узнать часть истины – вполне. Браво, неугомонная!
                ***
  Блуждая в пустоте снежных хлопьев, похожих на людские судьбы, миры, Любава наслаждалась своим одиночеством, не допуская до своей души никого. Ощущая свою самость, значимость, неразделимость, единоличие, она сделала вывод - такой, как она больше нет. Есть миллиарды других, но такой не сыщешь на всем белом свете. Снег залеплял глаза, щеки, лоб. Это не мешало упиваться слиянием с живой пустотой, закружилась, ловя ртом снежинки. Улыбайтесь, люди, господа, жизнь - вот она!
 Смотришь на небо, шевелишь пальцами, ощущая холод, просто дышишь, бездельничаешь - все это она, родимая. Каждый миг уже прошлое. Наслаждайтесь, господа, розовую тень, которая будет греть сердца других многие годы. После плодотворной прогулки, у соседнего подъезда, увидела медленно идущего солдата, очень похожего на покойного мужа, он наблюдал за игравшими детьми, среди которых был внук.
- Ангел, ангел, - тихо позвала она, - ты здесь? Я боюсь.
Он покружил над ней и так же тихо заговорил стихо-творной формой:

    Приходит странник одинокий,
     из мира жизненной беды.
     Не осрамитесь, ради бога.
     Подайте хлеба и воды.
     Найдите силы, улыбнуться.
     Скажу вам, честно говоря,
     обидишь – может не вернуться,
    и все мечты в момент сгорят.
     Он любит вас, его вы дети.
     Он ждет с любовью на мосту.
     За ваши жизни Он в ответе.
     Дарите людям теплоту.
     Омойте ноги, не стесняясь.
     Узнайте в страннике себя.
      Рушник стелите у порога.
      Подайте хлебушка, любя…

- Ангел, почему из ушедших в мир иной, никто не зовет, прогуляться с ним по небу, уловить несказан-ный поток, при жизни только обещают. Обещают прийти хотя бы во сне?
- Почему? - Не разорвать замкнутые двери, в сотый раз говорю – не все делается по воле человека и не все на земле по воле Бога. Вот смотри. Захотел заевшийся чиновник оставить тысячи домов без тепла, в том числе и тебя – не злись, соблюдай спокойствие, пожелай его семье здоровья, сытости, продвижения по службе, успехов, света души. Суд вершить будет не человек, не ты, есть, кому суд вершить. Холодно – жди, дадут, куда денутся. Будет на улице морознее - включат, побоятся систему разморозить. Ежели что, им хуже будет. Включи грелку, потеплее оденься и баюшки, испей чайку с вкусненьким, ничего, дадут - слово даю. Испытание то дано во благо. Купила пухлую подушечку, ручки под щечку и вот оно счастье – я всегда с тобой. В прохладе легче спится, здоровее сон, не все так плохо, у многих потолок валится, пол сгнил, а тут сносно. Вижу, научилась смирению, потому и терпимо. Сталактиты на батарее не растут, чуть поддерживают тепло-то? Вот и слава богу. Разворовали миллиону, на народе отыгрываются, теперь экономят, дыры латают – это их выбор.
 - Да, ты всегда прав, вспомнила я из школьной истории крестьянина, стоящего в лаптях, на своем клочке земли, вторую ногу поставить негде. Так ведь народ до сих пор так стоит, прошло столько времен, а он стои, и деться некуда. Действительно, из-за какого-то дяденьки в ТЕКОСе переживать буду, пусть он голову ломает, как отопление дать. Все наладится, приму это за простую шутку, много памяти, много и боли, отброшу эти думы - отброшу. Ушедших в иной мир не найти, им наверно легче – они видят, пережи-вают за наши мытарства, очень переживают... спаси-бо, ангел, за поддержку.

В тесноте – не в обиде

А где же наша Рита, совсем мы ее забыли, что стало с ней, какие бури  накрыли ее с головой? Она встрети-ла немолодого человека - временного гостя ее обители. Под тихую музыку магнитофона, принесен-ного им для нее, Рита готовила легкую закуску. Жених никогда не приходил с пустыми руками, на сей раз «вороне» бог послал не только сыр, но и вино, колбасу и ананас, впервые хозяйка лакомится таким экзотическим плодом. Коробка конфет отложена на телевизор, на столике не хватает места, из спиртного выпьет пару стопок коньяка - для раскованности.
В замужестве она никогда не была счастлива, угнетало одиночество при муже, желание все изменить, появлялось чувство непонятности, неопределенности, нерастраченности и ненужности. С Артёмом познакомилась по тайному желанию через общего знакомого, теперь она вольная птица. Чем покорил ее этот грузный, лысый, спокойный, женатый человек, непринужденностью, тюленевой сонливостью, а какого мужчину вообще женщине надо? Круглое брюшко нисколько не мешает, на пороге страсти, чувствуя друг друга дыханием, движением, знаками, они сливаются в две реки медленно, без диких скачек на «каменистых порогах». Пока накрывала стол, любимый мужчина в плавках развалился на диване с книгой в руках, чтение не давалось, из-под очков он наблюдал за мельтешащей «бабочкой». Она это чувствовала, намеренно оттягивая момент близости - ее заводят игры невзначай.
За окном нескончаемо громыхают машины, к сожале-нию комнаты Риты и Любавы выходят на главную трассу.
 - Что, шумно? - извиняющее спросила она. - Я до сих пор не привыкну, наглухо закрываю форточку, не важно, что душно, зато потише. А под настроение вообще настежь, греми, жизнь, громыхай, город!
Может, тебе бируши купить, или тампаксы в уши вставить?
- Потерпим, - по-хозяйски ответил гость. - Нынче на ночь останусь, посмотрим, кто кого! «Это ты о чем, а мне снова на работе носом клевать?»
 - Уйду в море - отоспишься. Какой дурак у вас в гостинке выдумал построить туалет, кухню и ванну на тихой, солнечной стороне, а жилые комнаты - на шумной и темной?
- Не знаю, - тряхнула она челкой. - Во времена Па-панина строили, тогда везде болота были, машин - раз, два и обчелся, тундра, болота, да мошка.
 Взявшись за книгу, Тёма открыл первую попавшуюся страницу и сказал:
 - Какая книга попала мне в руки! Это ты такое чита-ешь? Давай, буду читать вслух, а ты слушай:

… «Лежала Мать Сыра Земля во мраке и стуже мертва, ни света, ни тепла, ни звуков, ни какого движения. «Взглянем на землю, хороша ли она, придется ли по мысли нам?»
В одно мгновение светлый Яр пронизал несоизме-римые слои мрака, где он прорезал тьму, там воссия-ло солнце.
И полились через солнце волны лучезарного света Ярило, пробудилась Земля, как невеста на брачном ложе, жадно пила золотые лучи живоносного света, разлилась по ее недрам жизнь. Несутся в лучах сладкие речи бога любви, вечно юного бога Ярило: - «Ой, ты, гой еси, Мать Сыра Земля, полюби меня, бога светлого, за любовь твою я украшу тебя синими морями, желтыми песками, зеленой травой, алыми цветами и лазоревыми. Народишь от меня детушек несметное число».
Понравились Земле таковы речи, разукрасилась злаками от жарких его поцелуев, цветами, лесами, реками, озерами серебристыми. Пила она жаркие поцелуи Ярило, а из недр ее вылетали поднебесные птицы, из вертепов  выбегали лесные звери, заплава-ли в реках рыбы, в воздухе затолпились мошки и комары. Все жило, все пело хвалебные песни отцу Ярило и матери Сырой Земле. Несутся из красного солнца любовные речи его, любы были те речи земле, жадно пила она яркие лучи и породила человека. Когда он вышел из недр земных, ударил его Ярило золотой вожжей, ярой молнией, от этого ум в человеке зародился. Здравствовал Ярило земного сына небесными громами, потоками молний, живая тварь в ужасе встрепенулась.
Разлетелись небесные птицы, попрятались в пеще-ры дубравные звери, а человек поднял к небу разум-ную голову, и на слова отца отвечал вещим словом, речью крылатою. Услышав то слово, узрев царя своего и владыку, все древа,  цветы, злаки, звери и птицы перед ним преклонились, и вся тварь ему подчинилась. Ликовала Земля, в счастье, радости, зачала, ведь у Ярило любви нет конца и края. Но, по времени стало клониться красно солнышко, укоротились светлые денечки, подули холодные ветры, умолкли певчие птицы, завыли звери дубравные, вздрогнул от стужи человек, царь и владыка всей твари живой и неживой.
 Затуманилась Мать Сыра Земля, с горя-печали оросила поблекшее лицо слезами горькими - дождя-ми дробными: - «О, ветро, ветрило, зачем дышишь на меня стужей постылою? Око Ярилы - красно солныш-ко! Зачем греешь и светишь ты не по-прежнему? Я знаю, ты не разлюбил меня, Ярило-бог. Не лишусь я зимой красоты, покроется красота моя румянцем на щечках, не погибнет мое дитя, недолго жить мне во мраке и стуже.
И зачем узнала я свет, жизнь и любовь, зачем спо-зналась с лучами солнца, поцелуем бога Ярилы?» Молчит Ярило, плачет Земля, сжимаясь от холода: - «Не себя мне жаль, скорбит сердце по малым детуш-кам, по сиротам».
Говорит Ярило:
- «Ты не плачь, не тоскуй, Мать Сыра Земля, поки-даю тебя ненадолго, а не покину на время. Расцветать тебе от моих поцелуев жарких. Прости, храня тебя и
детей наших, убавлю я на время тепла и света, опадут листья, завянут травы и злаки, оденешься ты снеговым покровом, будешь спать-почивать до моего приходу. Придет время, пришлю к тебе вестницу - Весну-Красну, следом за нею - сам приду».
 Плачется Сыра Земля: - «Не жалеешь ты меня, Ярило, бедную, не жалеешь, светлый боже, детей своих, пожалей хоть любимое детище, что на речи твои громовые отвечал вещим словом, речью крыла-тою… и наг человек и слаб - сгинуть ему прежде всех, когда лишишь нас тепла и света».
Брызнул Ярило на камни молнией, облил палящим взором дубравные дерева, и сказал Земле: - «Вот я разлил огонь на камни и деревья, я сам в том огне, своим умом человек дойдет, как из камня и дерева свет и тепло брать. Тот огонь - дар мой любимому сыну, всей живой твари будет на страх и ужас, ему одному - на службу».
И отошел Ярило от Земли. Понеслись ветры буйные, застилали тучи темные, отгородили Ярило-красное солнышко, нанесли снега белые, словно в саван окуталась Сыра Земля. Все застыло, все заснуло, не спал один человек, у него был великий дар отца Ярило, а с ним и тепло, и свет. Сожгли люди умерших, отдали своему отцу, а после стали отдавать умерших своей Матери Сырой Земле, опуская в лоно ее. Когда солнце надолго расставалось с Землей, жгли люди купальные огни в дар богу света».
- Что Купало, что Ярило, все едино, - закончил чи-тать Артем, - как тебе старинные легенды?
- Эти книги я взяла у Любавы, а она у тети, осталось прочитать два последних тома «В горах», - гордо ответила Рита, - ты думаешь, мы неучи, не изучаем обычаев предков? Ошибаешься.
 - Вот, дарю, - протянул кавалер недорогой мобиль-ник, - будешь звонить мне в море, держать связь. «Спасибо, ты меня балуешь».
  - Не стоит благодарностей, - ласково ответил он.
 Сколько продлится их роман, никто не знает, после рейса Артем поедет к семье. При каждой встречи Рита ощущала в себе большие перемены, открытие новой планеты, словно в драгоценном сосуде в ней бродит дорогое вино, будоража, пьяня и нет удивлению конца, своим состоянием поделилась с любимым.
 - Эх, ты, дурочка с переулочка, - взглянул он на Риту снизу вверх, - как же ты много потеряла, жить бы полноценной жизнью, смотри, какая красавица в сорок пять была! Теперь мне приходится отдуваться за всех мужиков - «цемент» разбивать, понимаешь ли. Кто оценит, для чего берегла себя - сохнуть? К чему такая преданность фиктивному браку, так ведь - он фиктивный? Пятнадцать лет, как псу под хвост, твоя нерастраченность меня удивляет! Предрассудков боялась, кому нужна твоя жизнь? У всех свои заботы. Два дня пришлось потрудиться, «глыбу» размачивать, а так бы только греби! Не все потеряно - наверстаешь.
… -Только с тобой ожила, женщиной почувствовала, не верила, что «мертвое» тело может заговорить на языке любви. А по поводу знакомств, я вот что скажу - возраст, батенька, возраст, дряблость, целлюлит, вены. При тебе так и трепещу вся,  лечу за чувствами, падаю в тар-тара-ры, растворяюсь, превращаясь в невесомость, в твои же глаза возвращаюсь томной и безгранично-счастливой. Уже две недели… тело вспомнило все, стало гибким, податливым, чувствую себя на тридцать лет.
- Ну, уж нет, - засмеялся он. - Тебе пятнадцать, ис-тинно так - девчонка! Радуйся, пока я есть, бери свое, только не съешь. Мы насыщаемся, словно голодные волки, сегодня снова ты моя…
 Опередив Риту, придвинул столик к дивану, одной рукой разливал, другой держался за ее колено. Глоток напитка, знакомая истома приятным теплом разошлись по телу, пить много не хочется, что-то останавливает. Прильнув к его плечу, она жадно вдыхала запах тела, пахнущего мазутом - так бы и съела всего.
 - Никогда не замечала за собой такого пристрастия - дороже духов твоя промасленная кожа.
 - С кем же тебе было сравнивать, монашка ты моя? Так все самки делают, на нюх идут, мы тоже. Прика-жешь не мыться? – потряс за плечо кавалер.
 - Тёма, иногда кажется, плывем мы по быстрой реке, в разных лодках, стремлюсь к тебе всей душой, приближаясь, меня поднимают волны чувств, и вот уже над рекой, в мире сладострастья. Посмотрю вниз и очень хочу попасть на твою лодку, когда это случается - попадаю в твои глаза. Нет, нет, нас познакомил не общий знакомый - нас свел Бог, по-моему, желанию. Ничто не происходит случайно, есть определенная закономерность.
 - Фантазерка! - довольно хмыкнул «гребец», ле-гонько подтолкнув Риту на знакомое движение, - плыви к своей середине, жрица моя.
Она вздрогнула, ловя губами воздух, завертела головой, и… теплота залила тело. Артем не позволит остановиться на полпути, обязательно растопит лед «айсберга», и поведет дальше - боготворя. Идя на поводу чувств, остановилось мгновение, ставшее вечностью, а вечность обернулась мгновением. Обоих швырнуло, равновесие потеряно, в его глазах она удивилась своей свободе.
М-мы теперь где? - прошептала Рита, - наша лодка затерялась в тумане миров? Как легко и спокойно. Я умерла или родилась?.. Вот старые дурни, видели бы нас наши внуки.

    Не сгореть бы дотла,
       если вместе с тобой,
       мы в «огне».
       Пусть горит он подольше.
       Обо мне вспоминай.
    Нас мечта увела.
    Без тебя мир немножечко жёстче.
       В жизни двух мотыльков,
        есть оправданный миг.
       В этом миге все чувства нетленны.
       Мы «горим» вновь и вновь.
       Сладострастия вскрик,
       гимном счастья летит
       по вселенной.

- Дык, ты еще и поэт?- удивился он. «Так, балуюсь».
 Выйдя на улицу, он затащил Риту в ювелирный магазин: «Хочу сделать тебе подарок - выбирай». Она выбрала кулон.
- Ты должна поставить нашему знакомому литр. «Богу?»
- Спустись на землю, родная - за «глыбу» должна заплатить, за ее осколки, как не поставить, пойдем к нему в гости?
Там посидели недолго, дети, внуки, толпа - захоте-лось в свою «берлогу».
 - Тёма, прости за неудобства гостинки, у тебя хоро-мы, а тут… приходится из кошечка поливаться, дай бог, сломают, или  хотя бы сделали капремонт.
 - Не прибедняйся, дорогая, у тебя все есть, мужика нормального нет, ищи молодого, «там» тоже все в порядке, «погулял», просто класс! Все у тебя работает, вертишься, чертовка, лучше молодой, комната уютная, жаль, машины покоя не дают, привыкнуть надо.
- После отпуска вертайся ко мне, - сжавшись, сказа-ла Рита, - буду ждать, с милым и рай в шалаше.
 - Верно, подметила. «Так плюнь на то море, оста-вайся, не гоню ведь?»
- Нет, пока держат - надо работать, - кивнул гость.
 - Шумно? - переспросила, не зная, зачем Рита. - Да, шумно, мозги кипят, спрятаться негде. Чем больше развивается прогресс, больше появляется машин, думающих за нас, убивающих нас - шум заводит в тупик. Но, к кому обратиться за помощью - властям, церкви? Это одна из догм религии, один из опытов жизни. Мы пленники этого мира и самих себя, мухи в паутине. Только в себе надо искать выход, в нас множество миров. Не замечая их, не допуская суще-ствования, мы запутались, и сколько не билось человечество, ничего нового не придумает, все уже создано, витает в воздухе. Представь, Тёмка, клетку на нашем теле, в ней все миры! Как она может заглянуть за пределы, узнать, что там делается? А чтобы узнать, надо чаще заглядывать в себя. «Я и заглядываю - в тебя».
 - Вот-вот, уже теплее, - умно кивнула Рита. - Мы открываем друг друга чувствами, сознанием - какой можно сделать вывод? Чтобы отвлечься от внешнего мира, надо нырнуть в себя.
  -Так в чем же дело, давай, нырнем?»
 - Не шути, стармех, я серьезно. Если хоть раз откро-ешь дверь в себя, она никогда не закроется - это интегральная йога, мы с Любавой читаем заумные книги – очень интересно! «Потусторонние небеса велики и удивительны, но гораздо величественнее небеса внутри нас», - так сказал индийский йогин.
 - Ишь, куда вас занесло?! - удивился Тёма. - Давай, спускайся на землю, времени у нас мало, разглаголь-ствовать некогда. Ах, ты, моя фантазерка, до чертиков никуда не хочется, однако, пока силы есть, придется покачаться на холодных волнах.
   Их беседу прервал телефонный звонок, в ней голос жены.
 - Тёма, ты где? «Я на судне, телевизор смотрю. Как дела? Ну, пока, целую».
 - Кого это ты там целуешь? - как обухом по голове, спросила жена, словно видела на расстоянии.
Рита отскочила от него, укрывшись по шею одеялом, ей стало очень стыдно.
 - К-как она чует, нет, как чует, а? Вот женское чутье, я краду ее счастье…
 - Тебе незачем извиняться, мы оба сейчас занима-ем чужое место - ты и я. «И исхудали, я превратилась в драную кошку, ты - в масляного кота, только щеки ввалились, жирок стряс».
 - Да, стряс, вчера пришлось ремень надеть, брюки сваливаются, - хмыкнул механик. «Пузанчик ты мой дорогой, ну-ка, посмейся?»
 Рита любит, когда его живот дрожит от смеха - словно гора с бурлящим вулканом, приложит ухо и слушает, а там: - «ур-р-р!», и смеется.
- Пусть все завидуют, - закинув голову, похвастался милый друг. - Порой и молодым не выдержать таких нагрузок. Не спорю, мы немного сошли с ума, что с того? Имеем право!
На улице нетерпелось взять его под руку, но сдер-жалась - в этом квартале у него много знакомых жены, могут предать,  до своих знакомых ей начхать, хватит, натерпелась, пусть бывший муж увидит! Улучив момент, все же легонько сдавила его пальцы, дав понять - как ей хорошо, сейчас она самая красивая бабочка. Попадая на лицо, лучи солнца тоже безмерно рады. Опустошение дает насыщение.
- Как мало надо человеку, - в один голос сказали влюбленные, и, переглянувшись - рассмеялись. Каждая их встреча - бесценный дар.
 - Я водяной, я водяной, а мне летать охота, - при-слонилась Рита к животу механика дома, развалив-шись, дрожа всем телом, он хихикнул от удоволь-ствия.
Накручивая на палец колечки грудной шевелюры, целовала ямочку пупка, нарочно улегшись поперек, выставляя попу.
 - Кошка, истинная кошка, хищница, фантазерка, хорошо мне с тобой, хорошо! Жаль, поздно встрети-лись, двумя годами позже - взял бы тебя замуж, шлепнул он по ее спине.
- Не оставляй меня, миленький, очень прошу, уж так плохо одной, хоть волком вой,  другого человека не найти, не хожу никуда - ты родным стал. Надо же - вляпалась, влюбилась по уши - это от одиночества, с голодухи.
 - Не плачь, обещаю, никуда не денусь. Спасибо за тепло, за ласку, три недели - как один день. Тёма гладил ее немного нервно, грубо, найдя точку на пояснице, надавил, Рита непроизвольно выгнулась.
- Кошка, настоящая кошка, ищи мужика, говорю, на тебе пахать можно еще десятка два лет - не меньше, ты просто девчонка с мудрым опытом нерастраченности.
Налив стопку, механик выпил залпом, «кошка» слегка пригубила. Не отпуская от себя Риту, он допил всю бутылку – сегодня, сейчас придется уйти… три недели, много или мало? Он так привык к ее бол-товне, бестолковости, ненавязчивости, морщинкам у глаз, венозным ногам, которые избранница прикры-вала платком, уйти, просто не было сил. Разве суть в венозных ногах, да мало ли пришлось потаскать на себе, пережить? Вскочив с постели, она ищет любую тряпку прикрыть погрешности тела, не хочет выгля-деть скверно, пусть он в тот момент не смотрит. Грудь куда ни шло, а вот ноги полные, безобразные, и тем не менее, как классно эта пара подошла друг другу, словно две половинки.
И снова течение несет их знакомым путем, боясь «разминуться», Тёма увидел в глазах любимой слезы, панику, безысходность, она плакала, закрыв лицо руками. Стало страшно, как в детстве. Чувство неза-щищенности охватило с головы до пят. Прижавшись к лохматой груди, женщина содрогнулась всем телом, миг расставания близок, неминуем, глядя на часы, обоим хотелось шмякнуть их об пол, видеть ее заплаканные глаза, было невыносимо.
 - Господи, - заломила Рита руки, - спасибо тебе за мое воскрешение. А по радио звучала мелодия: «В мире этом, в грехи одетом, нет лучше света любимых глаз…».
Нехотя, механик стал одеваться, все валилось из рук, от волнения искал мобильник, лежащий на виду, забыл надеть безрукавку, висящую на стуле, а по радио, как по заказу: «Прощай, и ничего не забывай и чтоб понять мою печаль, в пустое небо загляни…» На куртке заела молния, Рита помогла собраться с мыслями.
- Ничего, дорогой, ничего, полгода пролетят в миг, как штык будешь здесь, правда? Сдерживая слезы, она впилась в его колючую щеку, губы, вдыхала запах, наконец, он махнул рукой: «Все, до свидания, счастливо, ну, все – пока».
Выпроводив за дверь, ей хотелось догнать, броситься на шею, закричать, но сдержалась - эмоции выплеснет потом.  Машинально стала прибирать со стола, подняла разбросанные тряпки, увидев пустоту, плюхнулась на диван, предавшись рыданию. На следующий день стараясь чем-то занять себя, она поехала в сбербанк, прошлась по магазинам, сготови-ла борщ, сжав майку кавалера, крепко заснула, разбудит телефонный звонок…
 - Привет, милая, мы уже отошли, проходим Росту, где ты? Ну, все, ну, пока. 
Это звонил он. «Привет, сладенький, я дома, реву…»
 - Пока, сладенькая, пока, моя короткая…
Она поняла недосказанность, «моя короткая любовь».
 - Тёма, мы встретимся, мы увидимся?! Счастливо, мой дорогой «водяной». Обнюхав майку, она снова завыла.
Он вернулся через семь месяцев, перешагнул порог без предупреждения. Все случилось, скомкано, спросонья она ничего не могла сообразить, и вот уже они пьют кофе. В отношениях пробежала черная кошка…
 - Все-таки, - заявил он, - своя жена лучше, понима-ешь, лучше.
Рита сконфузилась, вжалась, замерла, и тут позво-нила его жена. На днях ухажер поедет домой, что ж, остается жить прошлым.

            Двое плыли вновь
        и вновь,
             берегов не видно.
             Грела поздняя любовь.
             За нее не стыдно.
             Милый рядышком залег.
             с маху одуревший.
              Он седой,
              она цветок,
              рано поседевший…

 Через пять месяцев, после душевного холода, Артем появился снова. Ведь расстались уже, насовсем расстались, научилась забывать, не думать, нате вам: - «и вот он у ворот моих», явился, не запылился. Вспомнилось все: боль расставания, жаркие объятия, совместные прогулки к знакомому. Она не предложи-ла ему присесть, раздеться. Задрожала, заметалась, внутренне наглухо закрылась и ничем оттуда ту «улитку» не выманить…
«Не хочу допускать тебя до своего сердца, хватит, слишком больно. В гости, как друг приходи, а так - не трать время», - резко сказала она.
Желая задобрить, он сбегал в магазин - как всегда у Риты было плохо с деньгами. Отметили спонтанно, холодно, натянуто, слезы наворачивались сами собой. «Зачем пришел, у него баб на каждом шагу, сам говорил», негде притулиться, видите ли, пароход в ремонте, квартиру сдал в наем, море отложили, задержался на целых двадцать дней, жить с ним было неуютно и тесно. Снова посыпались звонки от жены, потом какая-то Надя, устраивающаяся через него по блату в море, потом угнетала зависимость от денег. Ситуация заставляла их брать, потому что не было весенней куртки, слава богу купила дешёвень-кую, а еще железные ножки к самодельному столу, стеклян-ную миску для микроволновки механик купил сам.
Почему на душе Риты такой тяжелый осадок? После работы не хотелось идти домой,  долго кружила вокруг, отчаянно желая найти причину беспокойства. Другая баба радовалась бы, пользовалась моментом, как он сказал, а ей стыдно, стыдно за жалкое свое существование.
Войдя в комнату, она увидела Артёма за своим ноутбуком, не взглянувшего в ее сторону. Расплакав-шись, пришлось признаться в душевных муках. Другой бы вскочил для приличия, пожалел, слово сочувствия сказал, ободрил, развеял сомнения, увы, чужой есть чужой. Свел случай, а к чему, ради обоюдной выгоды, кухарка, прачка нужна.
- Чего ревешь, - по-свойски вытянув под столиком ноги, невозмутимо взглянул из-под очков постоялец, - дают - бери, бьют - беги, и не выдумывай. Если б у меня не было денег - другое дело, а так - топливо продаем, хватит на всех.  Не переступить барьер женщине со старым укладом жизни, моралью, если зависима от чужих денег.  Душа претерпевает смяте-ние - лучше сидеть на хлебе и воде, предвзято, Рита отказалась от еды, купленной за его счет.
Холодильник ломился от продуктов, она же кушала только свое, батон с чаем и молоком - это намного вкуснее, ведь свой кусок рта не дерет и совесть не мучает. Они встречались еще пару раз, но отношения были не те.
***
 Метаясь во сне, по солнечной тропе Любава шла среди темных, хмурых замков, встретив людей из других снов. Рассматривая ее, они проявляли сочув-ствие, ухаживали, от обеда, раздаваемого санитарка-ми,  она отказалась. Почему все на нее так глядят?.. Желая уйти из незнакомого места, она убедилась - доктор не выпустит. Негодованию не было конца. Ну почему женщина так на нее смотрит, где Любава могла ее видеть? Подошедший мужчина участливо погладил ее руку, она брезгливо отдернула, сочув-ствующий не обиделся. «У тебя нет выбора», - сказал он. Медсестра сунула ей пирог, но есть не хотелось, в глазах людей Любава чувствовала свою обреченность. На небе показался плюшевый мишка, жалея себя, она заплакала… «Вот чего ей не хватает», - сказала медсестра. Дорогая, - сказал подсевший доктор, - оставайся, на твоем сердце небольшое пятно, необходимо сделать операцию, позволь сделать укол? Отказавшись, «пленница» вышла вон, поплутав, вернулась.
К вечеру к ней пришла Рита, пришлось обо всем рассказать.
 - Смотри, - обернувшись к окну, сказала Любава. - Человек идет, залитый солнцем, холодным, но ярким, он похож на ангела. А мне никуда из «каземата» выходить не хочется,  депрессия сжирает, сижу по два дня, сплю три раза в день, не знаю, что со мной. Устал организм, выход из полярной ночи сказывается, нехватка витаминов и солнца, ни наряжаться, ни краситься не хочется, гостинка на нервы действует. Слоняюсь в ночнушке, и сил нет, диван и больше ничего не надо - замкнулся мир. В люди надо выходить, в музей, в гости. Закисли мы тут, правда перекрытия скрипят, того и гляди - обрушатся, в туалет сходить страшно. Кто сюда придет? Мужчинка убежит, не дойдя до двери, испугается коридора, наутек свистанет! Хоть до дыр замойся, все равно пол страшный, никакого вида. Дом-ужастик, привидений не хватает, а вообще – и они есть, иногда половицы скрипят. Ну и ладушки, и так проживем, не в петлю же лезть? Бог даст, разбогатеем.
Смотри, «Апокриф» показывают, люблю я эту пере-дачу, надо же как-то просвещаться? В передаче говорится – нельзя писать, не прожив сюжета. Книг не читаем, а от жизни отставать не хочется, и так кругом сплошная чернуха. Моя знакомая ходит на «лито», а тут и ходить не надо – литобъединение на дому.
 - Сколько в тебе непознанных планет, - покачала головой Рита, - с виду обычная, замызганная баба, а к искусству тянешься всей душой, словно травинка к солнцу.
- Эх, Рита, не хочется быть навязчивой, втоптанной в грязь, вспомни своего Артема - что из этого вышло? И так одни запреты с самого детства, обиды тоже оттуда. Как их подавить? Будучи ребенком, я металась в бреду, болея скарлатиной или еще чем - не знаю. Ждала помощи от родителей. День, второй валяешься  красная, как рак, горю, перед глазами все плывет. Потолок кружится, как в фильме «Вий», набирая бешеный ритм, изба заколдованно пошла в пляс,  куда-то лечу, очнувшись, облизываю сухие губы – попить бы. Мама мечется между скотиной, ребятишками и грубым отцом - до меня не доходили руки, лежишь, лежи дальше. Приехали с севера гости, привезли лимоны, красную рыбу, от всего воротило, ничего в рот не лезло. Воспаленный взгляд встретился с взглядом проходившего мимо отца. «Вставай, кобыла, ишь, разлеглась, не видишь, гости у нас?» А этой кобыле лет семь отроду. Ее бы пожалеть, при-жать к материнской груди, провести прохладной рукой по кипящему лбу, смочить губы… Повинуясь приказу, сползла я с печки и тут же упала, ноги не держат, а как упала, так и забирайся сама… А в другой раз, годом раньше, замучил меня коклюш, кашель с кровью выворачивал нутро, до судорог, до смерти. Не успевали убирать кровь с пола, она текла откуда-то из горла и из носа. Страшные детские муки пережила, в больницу бы, да она далеко - в городе. Болеешь - бог с тобой, выживешь, слава богу, помрешь - похоронят. Испытание болью, естественный отбор, выживал сильнейший. А как ухо болело - рассказать? Орала, что есть мочи до утра, и ни тебе компресса, ни участия, ни примочек. Ладно, каплей не было, но самогонка-то была? Намочили бы тряпку и легче станет. Орала, я орала, отцу надоело, как закричит:  «замолчи, сволочь, а то убью!» Вжалась я в подушку, выла  потихоньку, не помню, как и забылась. Вот так. И такие прострелы всю жизнь получаю – от мужиков, не веришь? Выживать - не привыкать, зато закалилась, подобно булатной стали - не согнусь. Хорошим воспоминанием согреваешься, плохое стараешься забыть. Каждый человек живет на своем необитаемом острове, исправить положение может он сам. Есть хорошее высказывание: «если ночью снятся хорошие сны, то в твоей жизни нечего менять, а твое отражение - твои поступки». Мои сны не бывают хорошими, там страх и борьба, и все равно мы сильнее мужиков, настоящие мужики - это бабы! Меня спасают стихи. Говорят, творческий человек живет сейчас в мусоре, грязи, неузнанности, ему хочется узнавания, услышания, отзвука своего таланта. Некоторые говорят - в наше время он никому не нужен, так стоит ли творить? Я думаю иначе. Есть земной творец, есть тема, есть тьма, мусор, вакуум. Если Господь вложит в человека талант, он будет творить в любой ситуации, не смотря ни на что. Пусть это будут: четыре стены, мусор, грязь, тюрьма, кровь или потери. Он не сможет иначе, это является потребностью, создание картины, стиха, музыки, является радостью. Слушай, Рит, разгадай сон? Задолбала во снах больница, всю жизнь снится, два дня бьюсь над разгадкой и никакого толку - слушай:
 …Щепа, доски, бревна, снуют люди, иду делать ремонт подруге. Ощутила боль в животе, якобы у пупка разошлась кожа, подобно слоеному пирогу с черникой. Люди вызвали скорую, меня положили на носилки, а вторые лежали рядом. Едем мимо дома бывшего мужа, он помогал переселенцам таскать вещи, я кричу: «Ему, ему скажите, меня везут в больницу!», медсестры не слышат. Ужасаясь своему виду, подступила тошнота. Неизвестно сколько просидела в таком положении, но меня переложили на каталку, просьбу о подаче бумаги и ручки, мед-сестра не выполнила. В отделении шел ремонт, сливаясь с колером стен, маляры  превращались в голубые кувшины, статуи и вазы. Темно-синие стены были живые - очень красиво! На операционном столе обо мне забыли, убедив, с болезнью справлюсь сама. Выйдя на улицу, я увидела зачуханного муженька, так хотелось поделиться новостями, но он не слышал.
 - Подруга, - хлопнула по бедру Рита, - когда этот сон снился – перед разводом? Вот те на! Говоришь, не слышит, зачуханный? А ведь и правда, помнишь, мы его видели, худой, голодный, будь уверена - и в долгах.
- А я ныне опять во сне летала, мне помогала мама, - покачала головой Любава. – Там была я девчонкой, готовились к школьному балу, надо было придумать разные номера. Вспомнив, что умею летать, решила продемонстрировать свой талант детям, встала на цыпочки, затанцевала балериной, этого показалось мало. Сделав сальто, мостик, я перевернулась в воздухе несколько раз, обещав научить этому других. Друзья заохали от удивления. В четырех стенах показалось тесно и я, оторвавшись от земли, полетела через окно, небо ожило, засветилось цветными искрами, зазвучала музыка, хотелось лететь выше, выше, к сожалению, мешали провода. Поднимаясь над городом, я чувствовала легкость и счастье, провода расступились... Переворачиваясь, паря, плавая, не хотелось возвращаться, меня засасывало, тянуло прочь от земли. Опомнившись, зная, что там оставаться нельзя, с усилием я полетела назад в свой класс.
Дом, крыша, окон не видела, труба, в которую попала, стала тесной, похожей на ночную сорочку, в которую влезаешь каждый день. Внутри печной трубы росли зеленые елки, с поднятыми руками протиснулась ногами вниз, боясь уколоться об иголки. Друзья встретили восторженно, заглянув в мои глаза, с завистью они увидели тайну и тоже захотели летать. Из окна показалось прозрачное лицо с голубыми глазами - это была мама, заметив мой взгляд, она медленно растаяла.
                Я на гору взойду
                у святых на виду.
с Богом встречусь
в слезах,
задрожат мои
плечи…
Разочарование

Рите снова везет, на горизонте появился новый ухажер, вот те на! Был очень теплый день, она шла с работы в приподнятом настроении, целых три оста-новки Сергей шел рядышком, то обгонит, то отстанет. На последнем перекрестке к дому, она запаниковала, вдруг разминутся, а если судьба, как заговорить, куда он идет?
 - Мы с вами идем одной дорогой, - смело выпалила она.
 - Да. А ты куда идешь, - очень смело перешел он на «ты».
 - Домой, - ответила кокетливо Рита, - а может, переоденусь, да на Семеновское.
 - Пойдем вместе? - спросил попутчик.
Они пошли на озеро, поскольку шли мимо ее дома, пригласила посмотреть, как живет. Сергею понрави-лось, уютно, чисто. Пока бросала в сумочку мелочь, он стоял на пороге. На остановке, в киоске, купил себе пиво, ей минералку - через пару часов пошел на работу. Телефон записать нечем, о следующем свидании договорились здесь же – под кустиком, на свежем воздухе, чем черт не шутит, может, судьба. Уходя, поцеловал в щечку, внутри ничего не ёкнуло – чужой. После первого же свидания, «жених» пропал, ни слуху, ни духу, очевидно женат. Что бы она сказала ему при встрече – упрекнула? Нет, зачем дергать чужого мужика, ведь в отличие от него, Рита не приставала, не чмокала, не о чем и расстраиваться. Была надежда и только. Мучаются ли так мужчины при ожидании встречи? Первые впечатления обман-чивы. Ссылаясь на сложную, рабочую смену Сергей не выполнил обещание прийти, но после смены мог позвонить? Проворочавшись всю ночь, она не могла понять, в чем дело. Если позвонит, она скажет, так не делается, первое свидание не откладывается, не девчонка, размениваться по мелочам. Согласен, стать второй половинкой, защитником - примет, а нет – скатертью дорога. Слишком много в жизни проколов, приходят, уходят, когда вздумается, и с пустыми руками к женщине не ходят, что принесет, то и будет есть. Жизнь заставляет, а у кого ребенок, ему шоко-ладку прихватить не забудь. Согласен, содержать, нуждается в хозяйке - домоседке, милости просим.  Не успели встретиться, обнюхаться, слинял, ни слуху, ни духу. В командировке, почему бы не позвонить? Она подождет, она терпеливая, он потом узнает, что о нем думаю. А, испугался, боится быть сильным, а женщинам легко?
Привыкли сидеть на бабьей шее, ну, его к черту! За три дня свиданий о ней узнал всю подноготную, играть в прятки не намерена. Почему не услышала ни одного комплимента, ласкового слова, хотя б для приличия? Месяц где-то шлялся, а тут думай, даже «соскучился» не сказал, не пригласил к себе, посмот-реть холостяцкую квартиру.  Хочет у себя дома иметь ломовую лошадь, не обласканную мамку, прачку, а ей снова воз тянуть, а он будет сынком у сиськи, которого обстирывать, воспитывать надо? Сволочи они, гады и сволочи, хватит, навоспитывалась. Жалости к себе хочется, ласки, тепла, слабой быть, любимой, наконец. Все мужики норовят ножки свесить, лучше жить одной, чем стирать порты не любимому. Пусть докажет обратное. Тряпья у нее полно, золота не надо, на оплату жилья, на питание бы хватило. Молчит - видимо, не по пути. Бутылка минералки – на кой черт она, лучше бы десятку на хлеб дал, не обеднял. Не купил сока, конфет, яблоко, наконец, не предложил пива, недопитое унес с собой, она бы и не стала из горлышка, но предложи? Джентельмены, етишкино на рыло, вот в чем они прокалываются, выверни душу, как она, если хочешь познакомиться с хорошей женщиной, временный перепихнин в ее возрасте не нужен, не будь теленком. Боже, насколько баба сильнее мужика, эх, вы, да вас до старости нянчить надо! Идет на свидание поговорить, надеясь на серьезное предложение, дружить «семьями», а не сообразил поодеколониться, принарядиться, в одном и том же - и без цветов. Где они, настоящие полковники – вымерли, как динозавры, что ли? Почему они боятся женщин, позволили стать сильными? Впрочем, у них срабатывает материнский инстинкт - защищать очаг. Кто он ей? Между  людьми, симпатизирующими друг другу, пробегает искра, при виде же его, в душе пустота, не одна жилка не дрогнула. Говорила о себе, говорила, а он бы рот поцелуем закрыл, да сказал, тише, родная, тише, я обо всем позабочусь, не тревожься, у нас все получится. Буду заботиться, сделаю так, что на твоем лице не будет печали и докажу, какой я мужчина, растоплю весь лед, все сомнения. Да кто он такой, чтоб ей так волноваться? Просто хочется постоянства. Через неделю, когда и думать забыла, когда явился, не запылился, без всяких предупредительных звонков. Зачем приходил - постоять у порога, чтобы сразу же и вытурили, или присусолиться к бабе на все готовенькое?  Хватит, потаскала, помусолила. Привыкли на шее сидеть, бабам и так достается. Когда назвала плохим ухаже-ром, что сделал? Поддакнул, развернулся и тут же ушел, ни здрасьте, ни прощай, приоделся бы для приличия!

Короткое счастье

 …На долю Любавы выпал кусочек счастья и где, в общем коридоре гостинки. Маленький, плюгавенький, настоящая сухая вобла, зацепил с первого взгляда. Дрожа в предчувствии всем телом, вышла к нему с бокалом вина, когда он ремонтировал дверь соседей. «Что-то с этим мужиком у меня будет, вопрос когда?»
Ждать пришлось месяца два. Жену, с которой жил в гражданском браке, оставил в Одессе - у нее отпуск, сам раньше времени рванул домой – потянуло на «подвиги». Он вспомнил женщину, с тоскующими, манящими глазами, протянувшую ему бокал вина… Пенопластовыми плитками Любава клеила потолок, когда он постучал в ее дверь, не так-то легко открыть, когда мешает стол, нагнувшись, с трудом дотянулась до дверной ручки. Удивившись ее неподдельной радости,
 Анатолий прочитал по глазам: «тебя тут ждали». Поскольку в гостинке его, как плотника все знают, «засвечиваться» не стоит, он предложил пойти к нему. Даже на смертном одре, она не отказалась бы от той ночи…
Притягательный голос околдовал. Словно кобра на флейту, тянулась  Любава на звук всем грешным нутром, роман затянулся на четыре года. Хотела прогнать, и прогоняла, разорвать - и разрывала, жена грозилась облить лицо кислотой, но Толян ходит и ходит, трезвый и пьяный. Будучи в командировке, по - пьяни потерял мобильник, позвонить неоткуда, оба сходили с ума. Ежедневные признания в любви питали ее, придавая силы, наполняли страстью, без этого она просто бы свихнулась. Он обещал изменить жизнь, перейти к ней, любовь хороша на расстоянии, но не будет ли тесно в одной комнатушке, стоит ли разбивать семью? Там родной дом, здесь друг дружке можно надоесть за неделю. Что дальше? Роль любовницы сложная, ревнивая тетка, заигрались, не ошибаются ли? Он идеал со множеством недостатков, прозванный храмом пороков. Курящий, кашляет, равносильно туберкулезнику, не один раз кодированный от пьянства - можно ли такого любить? Без памяти бросилась на зов, заполнив до остатка душевную пустоту - с голодухи? Никто, никогда в таком возрасте не говорил, не врал ей столько слов о любви. Подарок судьбы, стоит ли сжигать мосты, рвать привычки, надо ли жить вместе? Рассуди, боже, наставь, вразуми - баба свихнулась, сошла с тормозов, вошла в чужую дверь. А надо ли ее закрывать? Как в детстве хочется кричать от страха, выть, биться башкой об стенку и тут же благодарить, хватаясь за сердце, чтоб оно не лопнуло, не остановилось от счастья. Бывало, пьяного мужа, валявшегося у порога, переступит и дальше пойдет. А этого мокрого, пьяного, грязного, уложила в накрахмаленную постель и, любуясь седой макушкой, слушала до утра храп, считая себя самой счастливой женщиной на земле. Не богатый, без приличного пиджака и галстука пленил ее сердце. Женскую натуру не понять, как не понять загадки вселенной.

Привидение

…Каждую ночь комната Риты принимает одно и то же привидение, даже при слабом освещении ночника, воздух заметно сгущался, его завихрения равноценны действу перемешивания дыма. Хозяйка не замечает, как медленно и незаметно над потолком образовываются серые лохмотья одежды гостя из параллельного мира, зато ее любезный друг Артем видит и верит. Сегодня она ушла в ночную смену, начальство попросило убрать территорию к празднику. Беспокойно ворочаясь на диване, вжался в подушку, шорохи усиливались, на сей раз все было намного сильнее…
- Кто здесь? – тревожно спросил он. – Откуда этот мерзкий запах мертвечины, с каких миров занесла нечистая, отзовись – не испугаюсь, чего молчишь? Угораздило же меня, чуять, как крыса. на какой колеснице черти принесли?
- Принесли, принесли, - нараспев ответило приви-дение. – А если честно, не уносили вовсе, я давно здесь – застрял, даю знак – не слышишь. Помощь нужна, не поможешь, покоя не дам – замучаю, стукну, грюкну, над ухом зазвеню – перепонки лопнут, смрадом дышать буду.
Озлобившись, Тёма привстал с подушки, руки за-метно дрожали. Не странно ли встретиться с тем, чему не всякая женщина верит, что повлияло: похмельный синдром повернул мозги не в ту сторону или влияние заумных книг? «Что - страшно?» - не унималось привидение.
- Пошел к черту - вовсе нет, привыкший, - заверил мужчина, - только зачем по ночам беспокоить, люди работают, выспаться надо. Тебя как звать-величать, по имени-отчеству бы, древний, поди, вразы старше трех моих жизней?
- Не забивай голову, хозяин, понятно? Хочешь, зови Лис Темыч - существо бестелесное, обоих полов сразу, тем более в игрушке живу, оранжевом лисенке, на шкафу, игрушка дом охранять не может, а я могу - живой я.
- Какой живой, мертвяк ты, - выкрикнул Артём, но спохватился, соседи могут подумать, к Тольке белочка пришла.- Ты, дух, страшный, одинокий дух. Брысь отседова, нечисть безмозглая!
 - На меня нечего брыськать, нечего на меня, я тебе не булгаковский котяра, Лис Тёмыч я – прошу любить и жаловать. В бывшей общаге моряков гостюешь - знаешь, поди, я тоже гостевал. Споры о работе, девочках, пили по-черному, междурейсовые проме-жутки проспиртовали дом на триста лет вперед, пот, блевотина, окурки – визитной карточкой были, пьяным домиком звали жители квартала. В одном из таких горячих споров не поделили девку, схватились клубком и до лестницы, и все из-за них, баб этих. На следующий день в рейс, а мы любви не урвали – негоже? Это как у правителей – два человека ради женщины сметают целые миры, баба красивая, а тут мы, горячие головы. В одной из последних драк стал я за нее заступаться, рвут на части, покоя не дают, за что и получил. Чем шибанули – не знаю, наверно бутылкой, кирпича под рукой не было. Охнуть не успел, в тьму провалился, а там хуже нашего живут, ножи, резня – караул кричи. Тебе, говоришь, страшно, мне страшнее было – ужас!.. Кто на цепях за кожу подвешен, кто на вертеле жарится, а большинство в огромном чане, над огнем сидят. Думал, сон, а не сон это вовсе, сообразил я – ад это. Котел кипит, угли трещат, один дрова пилит, другой подкидывает, нет конца мукам кричащих мучеников, молитв не знаю, молюсь своими словами – от сердца. Насмотрелся, когти рвать надо, если сплю – проснуться. Не тут-то было. «Что, любезный, и ты попал? Привыкай, вечность штука длинная, вся перед тобой, во всей своей ужасности и полноте». Кто это сказал – не знаю, а может я сам. Врешь, думаю, не возьмешь, это глюки, в море без меня не пойдут – дождутся. Знаешь, друг, никогда в святых не верил, а тут заорал: «Господи, помоги, окаянному, пить брошу, не дай в геенне пропасть!» Токо это сказал – посветлело все, тихо стало, время замедлилось, уплыло ужасное зрелище, и я очутился здесь, где когда-то бузил, новая обстановка, жильцов мало стало, хозяин другой. Растерялся я, оторопь взяла, хотел рюмку хлопнуть – сквозь нее промазал, кричу тебе – не слышишь, решил по щеке вдарить – снова сквозь лица, только воздух разрезал. Ты показался мне привидением, так-сяк, со всех сторон обошел, думал, фокус какой, и доперло до дурака – я, я умер, а ты живой, настоящий… сечешь? Сколько времени прошло, какой год, месяц, день сейчас?
- Дурак, нет, ежель среднего рода – дурако ты, на дворе 2010й! Не прошлый ли год драка была, видел я, как кубарем до лестницы катились.
- Не может быть… выходит, на год застрял и только сейчас контакт получился, услышал меня. «И увидел».
- К богу попасть хочу – выручай, братан, ты ведь тоже из моряков.
- Отстань, говорю, дай поспать – на работу скоро, пароход разгружать, не по потолку летать, - буркнул Артем.
- Нет, он еще и издевается, отнекивается, отфутбо-лить хочет! Иди на мое место, попорхай, если такой умный, а я поразгружаю, давай, что же ты – струсил? Вот и молчи! Правду говорю, отправь к праотцам, заждались, стол наверно накрыли.
- Как, как, черт побери, туман лохматыч, я же не бог, не архангел Михаил, не Матерь божия, найди другого, тут самому бы не пропасть, не вляпаться по самые помидоры по глупости своей, видишь, я гость здесь, простой любовник. Сгинь, нечистая!
- Мог бы, сгинул, но не в тар-тарары – к ангелам хочу, внемли гласу моему, из дома выживу, коль откажешь, беду накличу – сам не рад будешь. Тема, Тёмушка, Темуня, буду мучить до июня, а июньская беда не оставит никогда. Ты Тёма, я Темыч, похожие имена  –мир?
Отстань, говорю, - цыкнул Артём, вскочив с дивана. – Сейчас огребу – по частям не соберешься, что навязался – не умею, не знаю, не обучен!
Налив в чайник воды, он подошел к плите, пыжься, не пыжься – а не уснешь, пройдясь по комнате, задрал майку, нервно почесал живот, головная боль раскалывала череп, на часах три ночи. Лис Темыч завис над потолком, серые одежды, если можно так назвать, реагировали на колебание воздуха, сливаясь с цветом его лица, если это лицо, а не маска. Повисев пару минут, оно переметнулось в другой угол, сиротливо съежившись и заскулив голосом ребенка.
- Ну, ну, на жалость не бери, видали мы таких. Ре-бятенком притворяется! Не детский у вас голос, батенька, весьма не детский. Достало, тенето поганое, дашь поспать? Вот гад, навязался на мою голову, к бабам стучись, они горазды на фантазии. Артемий бросился на диван, забыв, зачем включал чайник, нахлобучив на голову подушку, грубо выругался. за дверью тишина, соседи видели десятый сон. Стрелка часов жадно съедала минуты, заглатывая время, настоящее неумолимо убегало прочь, превращаясь в прошлое. Светало. Минут бы двадцать, всего двадцать минут и усталость снята.
- Днем побеседовать слабо, ты днем проявись, ночью и дурак сможет.
- Днем холодная кровь не позволяет, не уводи разговор в сторону, не отнекивайся, поможешь или нет? Женщины не слышат, твоя красавица не слышит – пробовал, поет под нос, крутит бигуди, хоть тресни, все до фени. «И это словцо не забыл, во, дает!»
Привидение встрепенулось, в голосе человека послышались нотки доверия, надежды, это уже кое-что. Скоренько, скоренько оно сползло на пол, приблизившись к дивану, умоляюще раскидало лохмы на истерзанную бессонницей подушку.
- Придется, придется помочь, подсказку слушай. В конце коридора, за косяком запасной двери, когда-то на счастье я бросил обычную, медную копейку – найди, это ключ к переходу. И еще, в ларьке за углом, не доплатил за сигареты – понял? Все это и привязы-вает к тебе, копейку не додал, а мороки на триста лет хватит.
- Допустим, там ее нет?
- Там должна быть, ремонта не было? – открыл козыри Темыч. - Ежели что, соседям наврешь, номер телефона на клочке там ткнул, очень важная инфор-мация, надо найти. Щель большая – тетрадь влезет. А найдешь, в полдень, в солнечный диск бросишь со словами – сейчас в раскрытые ворота с любовью должен ты войти, и все, твоя работа сделана и я навек покину сей премилейший уголок.
На работе соврешь – приболел, только ты и никто другой сможет это сделать, уж будь уверен, батенька. На всякий случай прощай.
- Постой, - засомневался Артем, - если не получится, будешь допекать? «Да».
- Нет уж, отпущу мытаря, сейчас же пойду, достану, пока все спят, не засмеяли бы, скорее бы все кончи-лось, косяк ломать не стану, так попробую чем-нибудь пошурудить.
Натянув спортивки, он нашел проволоку и тихонько вышел в коридор, табуретку взял с общей кухни, волнение захлестывало, казалось, прошло минут сорок, на самом деле всего восемь минут. Что-то зацепил, руки вспотели – не выронить бы, ближе, ближе и вот копейка упала на ладонь, только слез с табуретки, вышел покурить сосед.
- Ты чо здесь, - удивился ухажер Любавы.
- А, Толян, хорошо, что не спишь, - первое, что при-шло в голову, наплел Артём. – Ритка сегодня в ночь пошла, курить не оставила, на улицу бежать неохота, окурок бы какой. «Зачем окурок, на целую сигарету».   
 - Ой, спасибо, дружище – выручил, пойду доглядывать сон. «Расскажешь, чем кончился».
Обошлось, прихватив табуретку, Артём пошел к себе.
- Э, так чо, с табуреткой спать будешь, - переспросил Артем, - в косяке окурки не растут, они на полу, валяются, темнишь чего-то?
- Т-так это, - заикаясь, стал оправдываться Тёма, - может, кто ткнул, я сам иногда на черный день оставляю, но лазейку вышарили.
С тем и ушел. Метаясь из угла в угол, его ждало привидение.
- Нашел, нашел, говорю, не тяни волынку и так тошно.
- Тошно - сблюй, – весь сон перебил, зараза! Ладно, отцепись, завтра узнаешь.
- Я что, я ничего, поспи, конечно, и спасибо, если к богу попаду - замолвлю словечко, от чистого сердца спасибо.
- Говорю – не юли, скройся, сердце-то у тебя где, нету его, тенето есть тенето, все - амба!
Привидение сделало круг почета и скрылось в вытяжке, Артем отпил чаю и плюхнулся на постель, скоро послышался оглушительный храп. Наутро позвонил на работу, сообщив о недомогании, простреле в спине, дождавшись полудня, пошел в ближайшие заросли, где всегда безлюдно. Да и какой дурак спозаранку гулять пойдет, разве только собаку выгулять? Оглядевшись, с размаху кинул монету прямо в центр солнца: «сейчас в открытые ворота с любовью должен ты войти…» В этот день он с волнением ждал ночи, привидение обязательно появится, без него стало скучно, копейке верить нельзя – это ерундовина, он придет. Однако, было непривычно тихо, где Лис Темыч теперь, куда попал, нашел ли своих, успокоился ли, помнит ли о нем? Господи, все мы грешны, помоги освоиться в новом мире…

Ангел

Над столом запрыгал солнечный зайчик, Любава знает кто это, искупавшись в чайной чашке, свет заплясал на стене.
 - Вчера, на столь редкой теперь прогулке, - сказал «зайчик», - я снова наблюдал за тобой. Давненько же ты не была в сопках, давненько. Дух леса стал тебя забывать, одичала, заросла в проблемах, но это исправимо. Вспомни свое восхищение «пожаром» стволов зимних березок, вспомни высоту неба, играющее красками для тебя, облако, похожее на шлейф женского платья. Вспомни деревце на пригор-ке, ловящее солнечное мгновение, оно подалось всем телом к свету, вот-вот полетит навстречу солнцу. А мощный луч, лежащий у тебя на ладони? Он похож на спустившегося Христа - не правда ли, что же так редко бываешь, зачем заточила себя в сырых стенах? Вспомни сверкающую россыпь на нетронутых, голубых сугробах. Вспомни капли, зависающие на ветках, их прозрачную чистоту. Вспомни блик, бегущий по рельсам - дрогнуло сердчишко - так-то. Вспомни распахнутое в туче окно, это тебе что-то хочет сказать небо, это оно напоминает о значении укрепления духа. Стыдно должно быть - природа заждалась тебя. На ольхе качаются черные шишки, на приземистых кустиках остались прошлогодние скрюченные, дрожащие листья - не чудо ли? Полагаешь, обычное дело? Никто не обласкал взглядом, не заметил, люди проходят мимо - ты заметила. Вспомни касание трепетных рук о ветки, никогда не забывай, пусть в тебе живет дух Пришвина. Погрязла в поисках денег - все у тебя же есть все - считаешь, мало? Все дается, если не оторвешься от природы, раз плюнуть сделать мне это, а вот восстановить твои душевные силы, бывает намного сложней. Цепляйся за небо и ветки - не за деньги, от них все людские болезни и беды.
Раскаявшись, Любава заплакала.
  - Вспомнила, я вспомнила, ангел, прости. Нельзя предать среду, в которой живешь, мы  часть ее, пылинки, прах. Кстати, о прахе. Правда ли, что человек сотворен из земли - как это понять? В землю уйдем - понятно, а как понимать  «из праха», не от любящих ли людей, от живых соков, маленьких капелек рождается человек? В переносном смысле понимаю, но в буквальном - сомневаюсь.
 - Дело в том, что земля создана из хаоса, ответил он, - космической пыли, взрыва звезд. Из той пыли вся таблица Менделеева, ее продолжают дополнять, не все, Любава, элементы изучены. Из соков земли, ее влаги, началась жизнь, одно из другого создано путем эволюции – помнишь, что сказал тебе во сне муж? - «Все есть одно и одно переходит в другое». Сначала появилась плесень, потом амебы, моллюски, рыбы, вышедшие на берег, животные, человек. Миллиарды лет! Каким будет человек, знает только Создатель.
- Я знаю, догадываюсь. Мы пластик, мы железо, мы дерево и все, что нас окружает, до бесконечности, мы размазаны по космосу и не только, мы во всех параллельных мирах, во всех нуклидах, этнических группах. Если взять миллиард здоровых клеток и одну больную, найдем проблему болезни, где произошел сбой, но можно сделать только один экзом, не брать те три миллиарда при сахарном диабете или раке, только это будет не скоро - через несколько лет, нужны большие деньги. Чем больше мы знаем о генетике, больше попадаем в сложную ситуацию – две стороны медали. Христианство переплелось с язычеством, порой трудно определить, где христианство, где язычество. Я сейчас говорю не в тему, боясь потерять мысль.
- Послушай, Любава, о чем поведаю тебе.
Где-то, когда-то, не здесь и не там, нигде и всюду, постоянно и переменно, занимая пространство, существует тревожная ипостась, сгусток темной энергии, Шпыняй Лизоблюдов - так буду звать теперь.
О нем знают все, его можно увидеть в любом обли-чье, будь то характер человека, поведение, соблазны, гнев, выражение лица, или какие действия.
 Его припишу и к твоей судьбе.
У него нет тела, но чудище настолько ощутимое, что человека охватывает ужас. У него нет лица, но есть миллионы видимых масок. У него нет рук, но по всему миру расставлены ловушки. У него нет ног, но он желает сделать боль человеку, домчится к нему на своем черном такси, в единый миг. У него нет головы, но есть великие планы, от которых появляется нерв-ная икота, тик, судороги сердца.
Он сотворен воображением, он живет в каждом человеке – позови только, вспомни и будешь залож-ником, рабом мерзких деяний навек. Для каждой эпохи уготована своя маска. В большом ли мегаполи-се, лесной глуши, на воде и суше, с рождением ребенка, Шпыняй подходит к зыбке младенца и тот его узнает. Тут-то и начинается черный триумф.
Если ребенок рождается с набором божьих талан-тов и крепким щитом, непременно треба все испога-нить. Наклоняясь над младенцем, смердным дыхани-ем, оскалом гнилых зубов, Шпыняй внедряет долго-срочный замысел, план. Впиваясь в блуждающий взгляд, он проникает в душу и там медленно ломается защита, яд, проникающий в кровь, не оставляет надежды на выздоровление. Добытое легким трудом, закупоривается в черную кубышку.
С этого дня дитя чувствует постоянную тревогу, зависимость тисков, шаблонов, рамок и принадлеж-ность какой-то силе. Кем бы потом ни стал человек, он чувствует смрадное дыхание за спиной. Какой бы ни была жажда жизни, всегда найдутся подводные камни. Сколько бы ни было талантов, будут препоны их заглушить. Спасать себя приходится самому утопающему.
Лежа в люльке, ребенок чувствует страх, лохматые тени Шпыняя повсюду: на стенах, потолке, одежде, висевшей на гвозде, за печной трубой и даже в отцовских сапогах и глазах любимой кошки. Прочув-ствовав весь страх в душе младенца, блюститель паники осмелел, пошли в ход излюбленные приемчи-ки, в трубе завыл ветер, сквозь оконные рамы слышен свист, трещали от мороза стены - страшно? Пламя лампадки качалось вправо - лево, замирало, дрожало, как бы прислушиваясь к шорохам. Что-то упало, кошка встревоженно забилась под койку, что-то происходило, кто-то перебирал ухваты. Пройдясь по половицам, Шпыняй сгреб половики, швырнул веник, включал радио, там играли гимн или марш перед футбольным матчем. Долгое время эта мелодия очень пугала ребенка, подрастая, не мог понять, как внутри радио помещаются люди – узнаешь себя? Оставаясь одна, не желая идти ночевать к соседям, ты брала веник и укладывалась спать под лавку – так безопаснее. Во сне ты приходила на зеленую поляну, среди молодых саженцев, окружавшей воды и голубых гор, совсем не страшно, чувствовалось невидимое присутствие бога. Через него придут навык, через него научишься защищаться, от него придет уйма проб и ошибок, для умения отличать добро от зла. Благодаря его любви, сможешь все преодолеть и одержать победу. Учись бороться без крови терпением и прощением. Много предстоит выдержать, темные тени избы – это еще не страхи. Когда Шпыняй старается сломить, вывернуть наизнанку, ни за что обидеть, когда не хватает возду-ха, когда ужас хватает за глотку и нечем дышать, не ударяйся в панику, вспомни маму, ее вязание на спицах, вспомни кошку, лежащую у клубка ее ниток. Успокаивая колыбельной песней, ногой она покачивает твою зыбку, скрип-скрип, поскрипывает оцеп – уже не страшно, уже не трещат стены, за печкой исполняет симфонию сверчок. Всё ушло, остался свет маминых глаз, сладкий голос, волшебная флейта. Твое состояние духа зависит только от этого и ничего больше, это твой стержень, это твой источник добра, светильник на все времена по лабиринтам дорог, это твой щит, «гули - гуленьки – гули…» Все впитывается не только с молоком матери, но зависит: от обстановки, обстоятельств, семейного уклада в целом. 
- Все не так просто, мой ангел, - понимаю, всплыва-ют и всплывают грустные, ранние картины жизни, я не могу их забыть. Кровь залила весь пол, отец топором разрубил ногу, мама побежала за тряпкой, попросила на нее помочиться, ведь лекарств никаких, тем спасла ногу. Тошнотворный запах крови оставался в моей памяти надолго. Где присутствовал Шпыняй, там вступало в силу разрушение. Зная слабую психику, Шпыняй занимает разум отца, делая неузнаваемым и чужим, это сказалось на детях, подрастая, мы прята-лись во все затаенные места.  «Сволочи», как он называл детей, облизывались и ждали, когда он стукнет по краю блюда и можно есть, мама сглажива-ла, положение. Моченые ягоды, запасенные ею по осени, ведрами он уносил от нас, детей, своей оче-редной подружке в соседнее село. Время убирать урожай, мама на горбу таскает мешки, отец сидит в чапке. Подрастающие дети не могли понять такого положения дел, сильный, с руками, ногами, а урожай убирают дети и жена. И все это благодаря Шпыняю, он гвоздь программы, он делает раздор. По имени никого не называли, надо сделать усилие, чтобы выдавить имя сестры или брата, словно имя часть какого-то позора, проклятия, унижения, словно оно является виновником самого рождения человека. Здорово сказано, да здравствует психология разгадки, нашлись оправдательные слова. Так оно и есть, вся причина кроется в ярлыках. Дети пошли по жизни сконфуженно, с втянутой в плечи головой, с невероятной силой выживания, люди прячутся за имена, имена за людей. Работоспособность, смирение, уметь жить, надеясь только на себя и не на кого больше – таков девиз всех женщин нашей семьи. Мужчина – это не защитник от тягот, он просто необходимый придаток для продолжения рода. Выросли дети, «придаток» отпал сам собой, женщины, сто раз начиная с нуля, гордо строят свой быт, это закаляет характер и попробуй, тронь нас в эту минуту. Материнский характер. Все, что напоминало о бездушии отца, отметается в сторону, как использованный материал, мусор. Все они гады, гневно говорили мы, повзрослевшие дочери, рожденные от психически травмированного отца. Линия жизни. Как часто хочется спрятаться за мужскую спину, казаться маленькой девочкой, но женщина, научившаяся быть сильной, становится лошадью, бабой, мужиком, пожизненно тянувшей свой тяжеленный воз, как и Рита, как и все остальные.
***
Рита съездила в Лукоянов, помогла посадить кар-тошку, словно ломовая лошадь таскала с подругой бревна, железяки, разный хлам, расчищали террито-рию у дома, красили, переставляли старую рухлядь, а муженек подруги, поглядывая из своего окошечка на сумасшедших баб, спокойно посасывал пивко.  Она рвалась домой. Можно бы отдыхать все лето, но душа чуяла неладное и не напрасно - дома потекла батарея, воды на полу - что в озере. После устранения неполадок, села отдохнуть на площади. Видит, на соседнюю скамейку бежит мужичок, ничего, опрятный, в чистой рубашечке, видать, холостой. Косились, косились друг на друга, решила заговорить сама. Не спросив, как зовут, дома стал лезть под юбку, само собой, получил по заслугам, ни к чему сразу портить всю малину. Обещал жить вместе, семьи вроде нет, или в другом городе, кто его знает, это можно проверить. Ей не понравился такой принц, у наверно него баб пруд пруди, рылом ешь и моложе, пусть там и шарахается, ей надо серьезнее, с ухаживаниями. Она тоже хороша, незачем сразу тащить домой, в общем, велела не звонить и не беспокоить. По поводу конфликта с дочкой, все налаживается, наконец, хотят пригласить ее на чай и знакомство с новым зятем, сердце начинает оживать. Много ли надо одинокой, отверженной женщине?
 …Но все стало не так, все стало отчужденным, редко встречаются, редко перезваниваются. В который раз матери нужна материальная помощь, в который раз слышит отказ, по причине безденежья и у них. Один о тот же ответ: «Да у меня только пятьдесят рублей». Поскольку нужна дорожная сумка, перед отъездом  отпуск, на следующий день договорились встретиться у дочки. В полдень поехала, звонит у подъезда, чтобы открыли.
И вот что слышит бедная мать: «Мам, я же сплю, я устала, у меня первый выходной, сумку сейчас не найду, на антресоль не полезу». Несчастные матери. Очень печально, больно слышать от чада такие слова. Им нельзя явиться просто так, не во время, раз в год, вечно некогда, вечно не до матерей. А время идет…
 Загасив в себе боль, Рита ответила так: «Прости, прости, дочка, я уже ухожу, я уже ушла. Ты спи, конечно, спи, я просто проходила мимо, я в вашем Евроросе куплю, на колесиках, я ушла». И ушла, и думала, и не могла взять в толк.
Какое шла мимо? Не могла дождаться рассвета, посмотрела на часы, время полуденное, можно и ехать, поговорят, как раньше, по-доброму, по-семейному и не вышло… Сходила на рынок, да выторговала сумку-то за полцены. Глядя на ее печальное лицо, нерусский продавец сам чуть не заплакал, взял пятьсот рублей, сунул в руки сумку, и она пошла, пожелав ему крепкого здоровья. Не надо, ничего больше не надо, никаких унижений, справлялась, справится и теперь, пусть живут, пусть будут счастливы. Подыхать будет, а не попросит, лучше перезанять у чужих людей, знакомая продавщица и то предлагала, обращаться за помощью к ней.
***
С полки упала книга Крейга Гамильтона - Паркейра «Жизнь после смерти», открывшаяся на странице главы «Залы учения». Прочитав главу, Любава глухо закричала, заметалась, настолько была поражена утверждением правильного выбора в поисках пути. На Небесах творческие залы распределены по земному развитию человека. Зал искусств, вот куда стремится дух. Философия, живопись, скульптура, археология, антропология, палеонтология, астрономия. На том свете все эти науки тоже есть. Можно свободно «грызть» все, она обязательно войдет в тот зал, осуществит заветную мечту хотя бы там. Не развиваться разносторонне, равносильно умереть - в этом ее истинная суть. Земные проблемы  на корню заглушили росток, пробивающий к свету. Когда видит перед собой мраморные, белые статуи - дрожит,  хочется освоить, лепить, оживить холодный камень, увы, времени и образования катастрофически не хватает. Ей почудилось, будто находится во всех мирах сразу и кроме духовного опыта, на земле нечего делать. В книге написано: «Если двое пребывают в мире любви, счастливы, что же может быть лучше?» Потянувшись к шкафу за листом бумаги, застыла на месте - сверху упал сувенирный ангел, подаренный Толиком, она ждала его звонка, телефон зазвонил и оборвался… Глядя в окно, на троллейбусном проводе, Любаве показался человечек размером с мизинец, это была обычная железяка. Неся ночной пост, «человечек» гордо постоял, качнулся в разные стороны и пропал в предзимнем, снежном облаке. А по радио слышится песня: «Я для тебя останусь светом…»
      Стой, мгновенье в двоих,
      замри.
          Безупречно сладка беспечность.
      Открывается тихая вечность.
         Нить святого греха не рвись.
         Тают двое в закате дней.
         Превращаются свечи в огарок.
          Принимая от Бога подарок,
          наслаждайтесь любовью своей.
Посмотрев передачу по каналу «Культура» о строе-нии земли четыре миллиона лет назад, а потом об актере Вадиме Спиридонове, сыгравшем роль Федора в фильме «Тени исчезают в полдень», она заснула, попросту вырубилась. Ей снится вот такой сюжет: деревня пятидесятых годов, малолетние брат и сестра, оставшиеся сиротами, отец, она теперь за старшую. Во двор входит тот самый Федор, просится на постой, всего на одну ночь, отец замешкался, как-никак, взрослая дочь, мало ли что, та настояла на своем. Была суббота, баня еще теплая, велела гостю идти мыться. Потом сунула ему в руки простынь и велела идти спать в дальнюю избу, где стояло две кровати, на одной из них будет спать она - больше негде. Переодевшись в предбаннике в мужскую майку, шелковую, белую до голубизны, чистую, до хруста рубашку с обтрепанными манжетами, накинув на плечи фуфайку, сунула босые ноги в кирзовые сапоги и вошла к нему. Федор вскочил навстречу, он сидел со скомканной простыней на краю койки, ожидая ее. Стоя посреди избы, оба комкали простыни, между ними пробежала та самая божья искра, которую знают люди.
 С тем она и проснулась. Что было бы дальше, если развернулся сюжет, может, это та роль, которую он не доиграл, так и не проснувшись на своем диване? Вечером он сказал жене: «Что-то я очень устал, я немного отдохну». В этот день Вадиму надо было ехать на сьемки, но его не стало.
Проснувшись, Любава зрительно очутилась в во-ронке событий. Крутится водоворот, мельтешат золотые искорки словно смерч, увлекающий всё, стоит она внутри и не знает, что произошло, где сон, а где реальность.

В келье

В тускло освещенную келью, похожую на пещеру, вошел Анатолий, переминаясь с ноги на ногу, он осматривал непривычную простоту обстановки. В полумраке горела свеча, тускло мерцала лампадка. Стол, грубо сколоченная лежанка с парой овечьих шкур, печка-буржуйка – вот и все убранство, затерян-ного в лесу жилища. На печке стоит алюминиевый чайник, в цинковом ведерке поблескивала роднико-вая вода. Рядом с ведром приютилась маленькая миска, на полу настелена трава, наверно для тепла. Как можно жить здесь, наверно это стоянка для охотников.
Когда привыкли глаза, разглядел черного монаха, склоненного над книгой, жестом, он подозвал пришлого, не дав раскрыть рта.
- Знаю, дружок, с чем пожаловал, о чем думаешь, о чем спросить хочешь, ничего пока не говори.
- Как узнал имя мое, я и не обмолвился, как можно здесь жить, шел бы при церкви устроился – не камен-ный век, а заболеешь, а сырость, мыться где?
- Сказал, молчи, - огорошил монах, – молчи и слу-шай, будет и тебе черед высказаться. Существует множество дорог, полных опасности, ты ступил на одну из них. Те дороги ведут к большим соблазнам, горе приносят деньги, они разжигают жадность и вражду, это тебя миновало – ты растратчик, пропива-ющий большую их часть.
Правильно делаешь, не беспокоясь о завтрашнем дне, он сам о себе позаботится и даст хлеб насущный. Алкоголь и наркотики – щепой по реке плывешь, куда мусор, туда и ты, пациент больного общества. Цен-ность жизни измеряется способностью делать ее прекраснее. Делая научные открытия, человек так и не научился видеть истинность гармонии мира, сядь, заблудший, в ногах правды нет.
Оторопев, таращась на старца, Толик почти упал на скамью, хорошо не стучали зубы, не то выдали бы его волнение. Стыдно взрослому мужику быть неподго-товленным к такой беседе.
- Послушай одну притчу, извлеки урок, - не спеша проговорил монах. – Один из многих земных царей спросил своих рабов: «Кто из вас главнее – я или Бог?», растерялись они, боятся царя обидеть и Бога гневить нельзя, а ответить все равно надо. Спасая положение, один решился сказать: «Конечно, ты, господин, главный, можешь казнить, сечь, можешь прогнать нас, Бог не может этого сделать, поистине царство Его в душе нашей и этом мире, от этого уйти некуда». Не ломай над этим голову, потом поймешь. Эдемы ждут кроткого труженика, осваивать сады, каждый имеет свой подход к такой работе. путей очень много, для одного человека спасение в музыке, другой рисовать любит, пятый ищет свою истину и правду, ты выбрал наркотик. Всё это пути божии, короткие мгновения, дыхание природы, считая себя веном, человек многим управляет, многое и губит. Кажется вот оно – поймали синюю птицу, вцепились обеими руками, а она вырвалась и улетела в первую попавшуюся дверь, не оставив на память даже перышка. Одно через другое приходит: боль, страда-ния, безысходность, истерия и безумие. дошел ты до двери, оставил боль позади, ждешь покоя, отдыха, росы святой, вот оно – бери, загребай жар руками. Ан, нет, дверь удаляется, расплываясь, иллюзия меняется на другое испытание. Не будь этого, нас бы не стало, болит душа – ты живой, нет – ты мертвый. В Боге и хорошее, и плохое, вся целостность в Нем. Вижу, утомил я тебя – терпи, много вопросов мне задают, и ты за этим пришел, плохо люди в смятении. Наша вера в том, чтобы мы с грязью на башмаках, с силой духа, умели принимать удары судьбы.
Партии, власть, догмы – все это близкое начало в себя. Народ нашей страны добрым помыслом да молитвой должен помогать своему президенту, одному ему не одолеть, не усмотреть, что в глубинке делается, власти на местах предают. спасение надо начинать с себя – почему? Скажу. Нас миллионы, если каждый спасет себя, то и спасать будет некого, все спасенными будут. Уже грядут перемены. Дети, бабушки, дарят президенту незамысловатые подарки: носки, варежки, Агафья Лыкова, сибирская отшельница, подарила ему мешок орехов и послание на бересте. Путь крут и каменист, если смело идешь, принимая всё, дверь никогда не закроется.
- Какая польза идти навстречу ветрам, если можно переждать, пока утихнут, - поинтересовался пришлый.
- Отвечу, только остановишься – тут и смерть тебе, сказал уже, болит душа, ты живой. Когда пасуешь перед следующим испытанием, дверь, за которой все ответы, ускользнет, покроется новой тайной, после каждого испытания открывается новая. разве никто не говорил? Если ко мне пришел – считай, я одна из дверей, иди к столу, чем бог послал – не побрезгуй.
Придвинувшись к столу, Анатолию стало неловко за свой небрежный, современный прикид, за дырявые джинсы, за футболку с нескромной девицей, за кроссовки, исписанные фломастером. Монах поставил на стол: каравай хлеба, мед и молоко.
- Отведай, - потчевал старец, - не один день пробу-дешь, Бог привел, Он и найдет время отправить. Многие по лесу блуждают, только тебе выпала честь быть, не испорчен совсем, исправить можно, если согласен.
Держа в руке ломоть хлеба, впервые в жизни Толи-ку захотелось вдохнуть весь аромат. Вот оно, первое понятие о себе и земле кормящей, первая ступень памяти, сколько лет дураку, а хлеб нюхает впервые.
- Отец, почему хлеб так пахнет, никогда не ел тако-го, в городе всякого полно, а такого духу нет, а мед какой, а молоко…
- Правильно подметил – духу нет, пекари как на работу идут – в спешке, в спешке и хлеб замешивают, не молясь, скорее бы смена кончилась. Как все остальное делается? Лишь бы денег больше. Как суп варится? Прибегут с работы, кинут в кастрюлю, что под рукой есть, какая же тут польза, вред один. Прежде, чем зачинать, о домочадцах подумай, молитву не забывай, наспех сделанное в животе не приживется, живете бегом, едите бегом. Пчела, чтобы особый вкус и цвет был, на любой цветок не сядет. ты о меде сказал, вкусный, а не поблагодарил великую труженицу-то, тут усилий больших не надо, спасибо только скажи – не переломишься. Сел за стол, а перекреститься забыл, да и крестика, вижу, нет. В церковь сходи, на гайтане купи – Богу золото не надо, небось не знаешь, что за гайтан такой? Нитка шелко-вая, шнурок или суровая нитка. Не спросил, где руки помыть, видел я, нос от всего воротил, боялся, отравлю, не всякий козье-то молоко любит, а ты и не заметил.
Толик даже поперхнулся.
- То-то, - улыбнулся монах. – А коза что, она тварь божия, все мы с одного теста, звенья пищевой цепи, волна за волной, постоянно и переменно, горе за горем, красота за красотой, счастье к счастью тянется.
- Мудрёно говоришь, дед, не понимаю я.
- И ладно, само придет, впусти только, понятие твое пройдет через всю жизнь и незаметно изменит, укрепится дух, для этого и тело дается. Не на небе – на земле работа идет, что здесь накопишь – с тем и туда пойдешь, надумаешь перекреститься, делай это не второпях. Во все есть преображение мира, наше преображение, царство божие не в земных царях – в нас оно. Люди придумали себе множество богов: злых и добрых, пляшущих и грустных, богов плодородия и войны. Все это игра, очередной опыт жизни, разновидность поиска истины. Один ищет себя в увеселении, другой – через покой сердца, вроде уже все знаешь, а открываешь по-новому, как библию. До сих пор человечество находится в стадии младенчества, поэтому идет вслепую. Невыносимые испытания на пути, знать бы все наперед. Все надо пережить и идти дальше, тут спешить не надо, следует помнить, для чего те испытания. Человек спешащий, в пропасть упасть может. Не ищи, сынок, легких путей и не разочаровывайся в жизни. Сгибается человек от гнета прошлого, оковы сбросить хочет – да никак, за счет этого мы закаляемся. Будто по спирали путь наш, одной рукой держим прошлое, другой уцепились за будущее, а в центре тело наше, шаг вперед – уже изменились. А на месте стоять – гиблое дело. Вот ты, колешься, уйти от пробоем хочешь, видения посещают. Обрел свободу – дверь приоткрыл, а тут раз, и все сгущается, материальный мир тысячей отбойных молотков мозг долбит.
- Откуда ты знаешь, старик, - заерзал Толик.
- Жизнь твою насквозь вижу, - твердо сказал монах, – мир движется один в другом. В видимых и невиди-мых наших телах есть мириады дверей, в которые пытаемся попасть, но жизни не хватит. Сколько будет существовать человечество, столько будет пережи-вать.
- Что будет за другой дверью, отец?
- Абсолютно ничего, кроме своих переживаний, после каждого из них новые вихри потянут тебя вниз, а снизу, как слепой котенок, будешь карабкаться вверх.
- Однажды, - прервал беседу Толян, - во сне ли, наяву, стоял я на стеклянном полу, не стены – живые образы окружали, словно я умер, а подо мной… бесконечная живая бездна задерживала взгляд. Если стекло треснет, можно падать вечно, во попал! Взмолился я, на помощь звал, да кто ж услышит? Впереди появилось светлое пятно, приближаясь, оно превращалось в фигуру человека, поражая своим сиянием. Как я разглядел улыбку на безликом лице, я не знаю, но она была и любовь была, она проникала в душу. Такое волнение охватило, словно я увидел бога или самого себя изнутри. долго, очень долго гладил его руку и он мою, прошли ни секунды – вечность. Стыдно говорить, но я плакал, как беззащитное дитя, все, все о себе рассказал без утайки, когда успокоил-ся, он пропал, а так хотелось остаться с ним. К тебе, дед, я попал случайно – от друзей отстал.
- Случайностей не бывает, сынок, пути Господни неисповедимы, Он тебя прислал, Он, запутался ты, в смоле стоишь, спасать надо.
Видя, как у пришлого слипаются глаза, монах пред-ложил ему прилечь, укутав шкурой, тихо сказал: «Ну, вот, теперь три дня проспит». Беспокойно ворочаясь, мужчина бормотал непонятные слова, кое-что из всего старец услышал: «А я вижу дымок из земли, теплом пахнет…» Все три дня монах читал молитвы. Летит спящий поверх голов, мимо серых домов, над полями, речушками туда, куда его тянет, не сопротив-ляясь. Покой и смятение, радость и плач рвутся наружу, его зажали в клещи, посыпались удары, рушатся устои, строится непонятное новое. Один на один сам с собой, сколько слетает шелухи, как тяжелы «доспехи». Мухи облепили тело, сосут кровь, а ведь не комары? тряхнул плечами – они у его ног жалкие и мертвые. «Господи помилуй, свят, свят, еси…» - слышится сквозь сон.
Бывает, заглянешь в глаза незнакомцу и увидишь, что его беспокоит, чем страдает, о чем думает. На другого человека взглянешь – негодование увидишь, неустроенность и зло в глазах, жди, что угодно и не тронь. Третий счастьем светится и готов обнять весь мир, интересно наблюдать за людьми.
Мечется, напряжен и мучителен его сон, в таком случае не мешать, пусть найдет, что ищет. Когда страдаем – все рушится, а пылесос сломался, ищем причину. «Господи, помилуй…», завихрения крутят летевшего снаружи и внутри, пересекаются живые образы, разбиваются осколками зеркал. Один из них задел, заставив проснуться.
- Дед, отец, я словно в нечистотах побывал. Били меня там, колотушками гнали невесть куда, плутал, падал, поднимался, снова падал. Что только не приснится! Снова живые стены видел, на стекле стоял, воронку видел – бездна!.. Наша жизнь по сравнению с ней блекнет.
- Согласен, - кивнул монах, - если видишь больше света, идешь по правому берегу, теперь баловство-то свое бросишь, светлый человек к покаянию просит.
- Как ты узнал о нем, я и не обмолвился сейчас?
- Сказал уже – насквозь вижу. На, выпей отвар, силы прибавятся, не бойся – не отрава.
Выпил заблудший путник травный настой, тепло по телу пошло, лицо порозовело.
- Слушай, отец, слушай, теперь я говорить буду, хватит в себе держать. Я только два разка ширнулся, и то друзья подтолкнули – веришь? Погоди, дорогой, сейчас только понятие пришло: твои нотации мимо ушей пропускал, не все воспринималось, за все ошибки принимать решение должен сам, сам, не сваливая на других. Когда сделаю это, буду гордиться своей самодостаточностью.
- Долго же ты собирал мозаику, - покачал головой монах, - много звеньев утеряно, посмотрим, что осталось. Твои переживания говорят о подлинности жизни в тебе, при борьбе мы всегда ощущаем барьер, который не под силу. Попадая в железную сеть, Бог найдет пути из них выбраться.
- Да, да, отец. Все, что вижу: дома, машины, люди – это временно – приходящее. Настоящими являются: молчаливые горы, немое небо, земля. На первый взгляд, кажется, всё недвижимо, земля говорит, от гор гул идет, небо тоже живое. Идет незаметная, мгновенная работа всего, деревья переговариваются, какой мы венец природы – разрушители мы. Пойдем, дед, к речке пойдем – слушай.
Анатолий размял хвою, дав ее понюхать.
- Я теперь изменюсь, слово даю, прости, отец, дурак я, за столько лет не узнал, какие у Бога глаза – вот они!.. Слово даю, изменюсь, Господи. Речка-то как журчит, жил, не замечал, вот он, храм божий, вот оно – главное-то. Суетимся, бежим галопом, родные лица промелькнули, и нет их, ты прав, отец, сто раз прав и сто раз спасибо, пошел я - пора мне …
- С богом, сынок, теперь я спокоен, одна душа, да исправилась.

                Потеря

         

…В начале августа в Евроросе Любава встретила бывшую жену  Толика, Лиду и узнала от нее очень плохую весть – ближе к зиме его нашли под столом мертвым.
Его мать от доли жилья отказалась в пользу родив-шихся у Толика близняшек, теперь молодая жена Вита живет там со своим хахалем, таких людей называют синяками. Толик хотел ее кодировать, да и самому бы в сотый раз надо. Бог с ним, с этим жильем, пусть живут и радуются, алкашиха наверняка сдаст детей в детдом. Вот тебе и ламинат, дорогие обои, ничего теперь не надо, ничего не спасло. Все думают, дети не от него, от молодого человека, не могут они родиться от шестидесятилетнего пьяницы, сам часто говорил, живчики давно мертвые. Кто знает, Лида  говорит, девочка похожа на него, на похороны она не ходила, обиделась на бабку, не оставившую часть доли в пользу внука, пусть и не родного, как - никак, растил он его двадцать лет. Смерть свою Анатолий чуял года два назад, всегда повторял: «сколько нам осталось, год, два и все» - так и вышло. Любава чувствовала, но не осмеливалась навестить его, где другая семья, часто тосковала, названивала, надеялась, придет, напьется и будет барабанить в дверь, искала в толпе похожего на него, оказывается, звонила на тот свет, телефон был вне зоны доступа…

Сломанная ветка,
гнется у обочины.
Живи, живи, детка,
получай пощечины…

В комнате слышались четкие шорохи: то упадет зубная щетка, прищепка, то промелькнет тень, то не горит дневная лампа, то внезапно по стене пробежит клоп, таракан, чего и в помине не было. Он часто мылся в этой маленькой ванной, хвалил, за правиль-ное решение, провести воду. Он настелил новый пол, в последнее время очень скрипевший, напоминавший о мастере. Он делал антенну, к удивлению работав-шую теперь с большими помехами, он делал боко-вушки окна, когда Любава его не пускала в дом, он бросал камушки. Недавно стук повторился, никого не увидела, стук был и в дверь. В часы полного отчаяния, вырубается телевизор, мелькает, ни картинки, ни звука, говорят, это выходит на контакт чей-то дух.
Она захотела избавиться от его подарков: ангела подсвечника и пепельницы. Пепельница не его, просто он в нее очень много курил, а еще порвала фотографию. Таким образом, считала - так будет легче. Однако выбросить не получилось, через три  дня вещи вернулись обратно. Сначала Любава забрала пепельницу и ангела, через день и подсвечник. Почему мужчина, которому она его отдала, поставил обратно на площадку, почему все проходили мимо, словно незрячие? Когда хотела вылить рюмку, налитую Толику, в ней плавали четыре пята плесени, четыре вещи, напоминавшие о нем, вернулись домой. Когда на пол поставила тяжеленный подсвечник, на диване обнаружила большую искусственную бабочку вместе с иголкой, на которой она висела на шторе. Как это могло быть, как она могла сама попасть на диван? Обычно все вещи тут же подбирали соседи, видимо, он не хочет, чтобы его забыли. Когда узнала о его уходе в иной мир, насекомые покинули ее дом. Осознав происходящее, она поняла: вещи вернулись, это хорошо, теперь можно разговаривать с Толиком целыми днями напролет, жить стало намного легче, чем быть одной. Она его слышит, кажется и видит, он постоянно дает о себе знать.
Однажды приснился сон, они встретились сердца-ми, вернее – душами. Чувства были настолько реальны, словно Толик на время ожил. «Я бы хотел себе памятник, где мы тянемся друг к другу сердцами. Представь ангелов, тянувших друг к другу руки, но не дотянувшихся - и в этом вся сила любви. Мы не долюбили, любовь спасает, греет на небе».
В конце августа она посмотрела фильм «Цветение сакуры» и истошно зарыдала.
Два пожилых человека поехали навещать взрослых детей, натолкнувшись на их равнодушие, родители просто мешали, были в тягость, даже внучка обиде-лась за занятую комнату, все ждали, скорее бы уехали, дети не знали, как от этого избавиться. Родители случайно подслушали разговор, дотемна слонялись по чужому городу, не подавали виду друг другу, хотелось дольше остаться с детьми, но не выдерживает и умирает, все спохватились, как ее не хватало. Вылетев рано из гнезда, они рано стремились быть независимыми, в связи с этим, обделили себя родительской лаской, охладели, стали чужими. В последний вечер жена нарядилась в красивый, японский халат, тем самым мысленно приблизила к себе третьего сына, жившего в Японии. Увлекая мужа мистическим танцем, чему он был удивлен, она прощалась с миром…
Между ними была настоящая любовь,  они шли рука об руку до старости. Дети вздохнули, одной проблемой стало меньше, теперь надо ждать, когда уедет отец. Он отправился в Японию. Занятому на работе сыну бизнесмену, отец был не нужен, старик  услышал, как он  жаловался кому-то по телефону о мешавшем отце. Япония, это каменные, чужие джунгли. Отец целыми днями сидел в пустой кварти-ре, без нормального питания, пришлось переучивать-ся, вспоминать рецепты жены, она делала отменные голубцы. Однажды сын напился и сильно оскорбил отца, пришлось старику слоняться по улицам. Чтобы узнать свой однотипный подъезд, он завязывал на перила носовой платок. В одном из парков он увидел удивительную, молоденькую танцовщицу, красившую лицо белилами. Танцуя с длинным телефонным проводом и трубкой, она делала загадочные движения, словно держала связь с потусторонним миром, мамой, рано оставившей ее. Несколько дней мужчина приезжал на то место, завороженно наблюдая и изучая необычные движения рук и тела, вскоре они подружились. Девушка скрывала, где живет, но он выследил, пока спала в палатке, мужчина до утра просидел на скамейке. Она повезла его в гостиницу, обещав показать прячущуюся большую гору, несколько дней они караулили, пока не сойдет туман. Почувствовав острую боль в животе, переодевшись в халат жены, накрасив лицо и губы, ночью он вышел к озеру, в котором отражалась красота горы. Исполнив танец, представляя рядом жену, он умер, оставив ей кучу валюты в евро. Отражение в озере символизировало связь земного и небесного.
Во сне она попала в красивый, безветренный парк, потом оказалась в зале, напоминающем вокзал Шереметьево.  Тихо, свободно и хорошо. Потом появился ветерок, сверкнула молния, окружавшие ее люди, среди которых не было равнодушных, мирно разговаривали, они предупредили о прибытии самого Бога. Любава задала вопрос, проходившему мимо мужчине, словно он шел со свидания в больнице, в свою палату: «Почему не выходит Толик?» Ей сказали, он до сих пор не может оклематься лежит вон на тех полатях, наверху, она рванулась туда, но вошедший мужчина в черном костюме, с белой, коротко постриженной бородкой, остановил. Он ходил между всеми, наставляя, давая поручения, успокаивая. «Скажите, почему я не могу увидеть Толика, я без него жить не могу, покажите, почему он не выходит?»
- Не волнуйся, - спокойно сказал мужчина, - он в реабилитации, ему сейчас плохо. Я пришлю тебе посланника из научных кругов, его фамилия Филого-нов или Филогенов, ты не будешь одна, уходи». Окружавшие ее сочувствующие люди, теснили на выход, молодая чета, уделяла особое внимание, женщина попросила подержать сумочку. Когда Любава оказалась близко к дверям, оглянулась, за ней бежала та самая дама, махавшая рукой. Спохватившись, Любава отдала ей кошелек, не знамо, как оказавшийся в руках, сумочку отдала раньше. Шарф женщины развевался белыми крыльями. По левую сторону шел охранник, в фойе между дверями, за стеклом, стояли связанные на продажу елки, до нового года далеко, а их связали. Полицейский с удовольствием втянул ноздрями воздух: «Эх, хороши, пахнут хорошо», и выскочил в ослепленный светом проем. Любава отстала, проснувшись, прочувствовала всю тяжесть свинцовых, земных одежд, здесь мы другие, не настоящие, слишком много на нас навешано горя и страданий, тащим всё, считая такой образ жизни за норму.
Любава проснулась от своего крика: «Боже, опять я здесь, опять жить одной в своей сиротливой комна-тушке. Не хочу, не оставляй меня, Господи, не остав-ляй, зачем Толик меня оставил, зачем мне одной? Покажи его облик, пошли посланника, дай знак, где он, пусть появится. Не оставляй меня, Господи, страшно здесь, очень страшно оттуда возвращаться, там душевные качества проявляются всей полнотой чувств, там нет одиночества, все участливо помогают, нет отторжения, не оставляй!» И тут же услышала внутренний голос:

Я прилечу к тебе душой.
Все беды отведу улыбкой.
Я нахожусь в небесной зыбке,
мечтая встретиться с тобой».

 Чтобы отвлечься, Любава задала первый пришед-ший на ум вопрос своему хранителю.
 - Скажи, ангел, надо ли стремиться к вечной моло-дости, многие женщины обременены этой пробле-мой?
 Толик-то умер… накануне встречи с Лидой, из шка-фа выпала черная футболка, которую не могла найти сезон. Зачем я ее искала, не знаю. Попавшись на глаза зимой, мне почему-то хотелось ее примерить, но, боясь притянуть печаль, тут же откидывала в сторону. В день, когда увидеться с Лидой, на меня громко и долго лаяла собака, она хотела что-то сказать, другая молча и грустно смотрела со стороны. Я думала, он будет жить долго, и мы уйдем вместе, а теперь все оборвалось. Ничего не будет, нет надежды, не кинет камушком, не позвонит, не проедет мимо, заглянув в окно, не съезжу к нему на хату. Я верила, мы еще встретимся. Сама виновата, пусть бы у меня пил, обкуривал комнатушку, пусть бы в ванну писал и блевал, не надо было передавать с рук на руки Лиде. Мы обе сделали подлость, предательство, бросили, оставили жить одного, он же беспомощный, как ребенок, ему мамка нужна, ему поддержка в запой нужна. Лида сто раз говорит спасибо, за избавление от него, вовремя я их развела по разным дорогам, мучилась она с ним двадцать лет, сейчас похорошела, живет свободно, неужели сердце не болит, нет человека, нет!.. Как я теперь без него, зачем я здесь, зачем всё, почему с собой не взял? Он часто говорил о смерти, велел похоронить со своим батей. Шутил… придешь, говорил, ко мне на тот свет - в котел рядом сядешь, нам полешков подкинут, мы ведь оба грешники, да еще какие, жарким будет огонь! Позже я узнала, Вика повесилась, детей усыновила семья полицейских.

Шевелиться неохота,
ни рукой и ни ногой.
Заполняются пустоты
неуемною тоской.
Нет любимого на свете,
ум потери не поймет.
Может, ходит
рядом где-то,
может, все-таки придет?
Больше камушком
не стукнет
в одинокое окно.
Неужели уж не будет
этой сказки - как в кино?..
Лучше б пил запоем
сильным,
в дверь настырно колотил.
Что теперь?
Теперь так больно,
да и жить, нет больше сил…

- Знаю - так надо, что было между вами - спасет его там. Огни и воды прошел, зато в твоей душе оставил такую любовь, которой всю жизнь согреваться будешь и его спасать. Все на свете не зря. Грань миров невидима. Человека, желающего вернуться на землю, провожают убитые горем небесные родные, живущие в прозрачных телах. Людей, умирающих на земле, встречают ангелы - всё есть одно течение.
Но это не твоя любовь, не твоя, это иллюзия созна-ния, с этим мужчиной ты искала недостающее, настоящее, нехватку детского тепла. Теперь о вечной молодости.  Дожила до седых волос, а не знаешь - не во внешней красоте дело. Бывают молодые, поста-ревшие душой, одряхлевшие, ослабевшие умом, а бывают старики в сто раз моложе любого юнца. Дедушки, по-петушиному бойцовские в семьдесят лет, со светлыми глазами, подтянуты, элегантны, энергичны, подвижны, устремлены нести обществу пользу. К сожалению, редко в нашей стране увидишь целующихся пожилых людей. За рубежом проще. У наших стариков сказывается нехватка денег на путешествия, нет свободы, однако, не боясь осуждения, не конфузясь при виде очередной морщинки, не боясь смотреться в зеркало, они хотят влюбляться, как твой Анатолий. Чтобы быть полезными, жаждут накала страстей, хотят быть в центре внимания и событий. Красивая старость, когда человек трудится, не боясь смерти, но молодежь, видя ее на каждом шагу, боится, ей страшно стареть и умирать. Так кто же считается вечно молодым? Без романтической иллюзии, как я кумекаю, человек поблекнет как молодой, так старый, подобно картофельной ботве в подполье, как ты часто повторяешь.
Скажи-ка, дорогая, а как ты понимаешь эту ста-рость?
- Не знаю, ангел, на пороге юности не задумыва-ешься, летишь, сломя голову, дурея от любви, многие ее и теряют. Есть небольшой, почти незаметный отрезок юности, похожий на лепестки розы, быстро облетающий, его в счет можно не брать. Третий отрезок - та самая старость. Гонка закончилась, многое не сбылось, многое потеряли по дурости. Если во время детства и юности, жизнь казалась бесконеч-но длинной, здесь она начинается с передышки и переосмысления.
Мгновенно человек попадает в пещеру непонима-ния, начинается паника, стрессы, все куда-то исчезает, отпихнуть стариков, считается закономерным. Всепо-глощающее одиночество стелет ковры в застенках замкнутого пространства. Знаешь, ангел, мне часто говорят, у меня на небе есть сильный покровитель, любящий человек, укрепляющий в этой жизни. Я чувствую это, ведь ни одного нормального мужа у меня не было. Ты знаешь, ангел, я считаю себя счастливой, видеть обычный снег.
- Не каждому дано зрение. Твой небесный покрови-тель действительно оберегает и не подпускает никого, не видит рядом стоящего твоей талантливой душе. Поскольку никто на земле не замечает тех талантов, не позволит отдать тебя на растерзание и тратить себя понапрасну, например, ради стирки белья мужа. Лучше жить незамужней, нежели погубить в себе: силу, самость и сущность. Помнишь давние сны, когда снился он - помнишь? Где-то не на земле, в необычном дворце из мореного дерева, а необычные цветы, словно из лавы? Все мужчины были слабее тебя, ты подавляла их своей мощной энергетикой, благодаря покровителю.
- Вот оно что - точно! И цыганка сказала, что мужа не будет, а мужчин будет много. Нахожу спасение, когда безмятежно загораю на природе. Всматриваясь в небо, наблюдаю, как пенное облако летит в неиз-вестном направлении, хочется плыть вместе с ним на своем солнечном покрывале. А ляжешь на живот, уставившись в траву расслабленным взглядом, на границе тени и света головы, увидишь блеск настоя-щих бриллиантов, рассыпанных до самого корневища, до земли – невероятное зрелище. Нескончаемый искрящийся поток играет на травинках разным цветом, поражает масштаб красоты, действительно настоящие бриллианты. Замечал ли кто-нибудь это состояние? Еще меня интересуют якутские котлы - внеземные объекты, охраняющие землю от больших метеоритов. Я знала, другая цивилизация рядом, в земле, на дне океана и даже глубоко в земле. Откуда эти знания – не знаю, но что говорят по телевизору о секретных материалах, мне давно знакомо, наверно здесь играет роль подсознание, воспоминание о прошлом.

Молитва

Господи!
И вот я перед лицом Твоим, и страшно мне.
Прости меня, боже, по милости Твоей.
Спозарилась заработать денег.
Хотела поменять мебель.
Посмотрела в окно и тело мое
 забилось в страхе перед Тобою.
Господи, я вижу свет Твой.
В эту зиму я забыла о Тебе
 Я забыла смотреть на небо.
Там Твой нескончаемый свет.
Господи, что я творю, что делаю?..
Я смотрела в окно и Ты сказал мне:
«Земное принадлежит земному.
Что на земле, на земле и останется».
Прости меня, боже.
Я преступила закон Твой.
Я забыла смотреть на небо, где Ты.
И разверзлось небо, и я увидела свой страх.
Я забыла о Небе…
Что здесь, здесь и останется.
Мне надо думать о свете.
Когда смотрела в окно, Ты сказал:
«Не тело надо лечить, но душу».
Я смотрю в окно и вижу Тебя, Господи.
Свет Твоей истины наполнил
 все мое  существо.
 И утонула я в плаче.
Велики грехи мои.
Я хотела подзаработать и забыла.
Ты и так даешь все необходимое,
даже больше.
И стала я немощной.
Бледность лица моего говорит
о правоте Твоей.
Третий день Ты указуешь неправоту
 мою и я болею.
Ты наказал, а я мечтаю
о работе.
Не пора ли мне осознать?
Из-за своей «слепоты» в третий
  раз иду работать в
подвальные помещения,
и в третий раз Ты указуешь
мне неправоту мою.
Не пора ли задуматься, почему
силы физические покидают меня,
когда хочу подзаработать?
В помещениях без окон и воздуха
я не вижу Неба.
Глядя в пол, я забыла о Тебе.
Господи, велика Твоя милость.
Собирая совками песок,
я забыла о безмерной красоте Неба.
Я знаю, почему болею.
Ты сказал мне:
«Земное на земле и останется».
Прости меня, боже.
Ты говорил мне, а я не слышала.
Сегодня я прозрела.
Открылись глаза мои на Тебя.
Отодвинув штору, мне
захотелось увидеть небо.
Мысленно стала раздвигать
 тучи и увидела чудо.
Ты услышал вопли мои.
Разверзлось небо и явился лик Твой.
Велика милость Твоя
и сияние любви ко мне.
Я успокоилась, слезы иссушила вера в Тебя.
Я увидела сочувствие и прощение.
Свет осветил мое жилище.
Что сравнимо по сравнению
со светом лица Твоего?
Ни жилище мое, ни вещи, ни тело,
только истиной исцелюсь.
И осияло солнце немощь мою.
всей полнотой Твоей истины
я осознала ошибки свои.
Не тело болит, но душа мечется
в терзаниях от грехов моих.
И вышло солнце, и ушли тучи.
И осветилось жилище мое от света истины.
Ты сказал мне:
«Пойдешь за Мною - излечу душу твою.
Не будет болеть душа – исцелится и тело.
Не будет болеть тело – будут
силы работать».
Все через тебя, Господи.
Не я, но Ты Ведомый.
Веди меня по стезям Твоим,
ибо я слаба разумом.
Перестала смотреть на небо
 и сгустились тучи.
Господи, Ты указал мне на свет Твой.
Я уклонилась в  мыслях от небесного.
И поселился мрак в моем жилище.
Господи, Ты сеюминутно рядом.
Это я отхожу.
Всмотрелась в Небо и ушла
навсегда хмарь.
Я затеняю свет Твой своей печалью
 о земном.
Господи, прости окаянного
 раба Твоего и наставь,
 ибо я слаба разумом.
Аминь.

 …Проклятое молчание! Ни друзей, ни знакомых, можно разучиться разговаривать вообще, лезут ужасные мысли, мир и не подозревает о существова-нии маленького человечка, в котором рвутся наружу множество талантов. А кому они нужны, эти таланты, разве скажешь простому человеку о необычных знаниях? На творчество  нужны большие связи, раскрутка, деньги, поэтому никуда не суешься, порываешь старые связи. Кстати, о связях, связях родственных.
С моей сестрой случился инсульт, она с внуками, через два года, поехала в деревню. Я-то знаю, одна не справится, надо воды в баню натаскать, старшая, другая сестра престарелая, под восемьдесят, ей тянуть тяжело, ну я и поехала, помогать. Пахала с утра до вечера, как рабыня Изаура, вся деревня меня жалела,  по пять веревок детского белья настирывала, представь, сколько воды надо и сил, то полы помыть, то посуды полно, в огород бежишь мыть. Прошло восемь дней с моего приезда, устала, язык на плечо, попросила сестренку-то посидеть на стульчике у стиралки, белье вытаскивать, а я пока пойду на улицу, полоскать. Посмотрела она на меня грозно: «А я не просила, не стирала бы, я сама и вообще, ты мне больше не сестра, не подходи, инвалидом меня считаешь?!»
 Как сама, как, если старшая все по дому делает, сколько воды одной только надо, вот всю работу я и взяла на себя. Остолбенев, я сказала: «Спасибо бы сказала».
Понимаю, ангел, сосуд у нее в голове лопнул, опу-холь, не сержусь, но так больно стало, так больно и обидно, всегда молчу, кто обидит и терплю. Перено-чевала в холодной терраске ночь, взяла сумку и собралась уезжать, схватила меня за руку старшая сестра, обнялись, заплакали горькими слезами, старая, говорит, я, может, не увидимся больше, с тем и расстались. Куда, говорит, ты поедешь, билетов нет. А я говорю: «К подруге поеду, тут рядом, на такси, в другое село». Там батрачила похлеще: дом цементи-ровала, крышу ремонтировала, положила плитку на ванной, чтобы не текло по стене на пол, а то воды полно было, сифон разобрала, прочистила, в сарае разбиралась, пол ремонтировала и многое другое, чего она не может делать. Она ничего не может, только орет с утра до вечера, если пару часов помол-чит - это фурор. Совсем задергала своих внучат, те отдыхать приехали, а она рано будит - в восемь, как в армии, позавтракали и что дальше, баклуши бить? В городе не поспишь – школа, тут не дают. Стала я заступаться, и мне попало, на меня перекинулась.
 Попросила я тихонько ее бывшего мужа, баню истопить, помылась нормально, а то в ванной не помоешься, это называется, сделала, говорит, воды много в сливную яму наливается. Ну, вот, помылась я, а она как завелась: «Что, двуличная – пошептались, насплетничала? То плохой был, а то хорошим стал?»
 Причем тут это? Он ей плохой, ко мне относился уважительно. А ночью она внука выгнала спать на кухню, голого, после ванной, сама тут же вырубилась и хоть бы хны! Я не сплю, переживаю. Как можно так с подростком, четырнадцать лет - переходный возраст, в это время психику сломать очень легко, никому из взрослых веры не будет?
Прошел час – он там, пошла я, присела тихонько, завела разговор, говорит: «Из дома убегу, дома гоняют и у родной бабушки невозможно, каждый день под страхом». «Иди, Сашенька, иди в постель, она вырубилась, храпит, хоть в тепле до утра будешь. Понимаю - не уснешь, переживаешь, ты просто лежи под одеялом. Твою бабушку лечить надо, у нее развивается шизофрения, я с ней говорила об этом, она понимает, но ничего с собой сделать не может, прощения просила, плакала, просила не уезжать, обещала, ни на кого больше не срываться. Уехать бы тебе или матери сказать, уеду, съест совсем, житья не даст, за раба держать будет». Так провела я отпуск.
- Хорошо прожил тот, кто хорошо утаился, тебе, дорогая, открывается такое - дай бог каждому. Чем старше, тем захватывающе, по-новому познается жизнь, появляется возможность, философски мудро размышлять. Бог тебе дает возможность, не озлобится на больных и гонителей. Знаю, ты справилась, вспомнила матушку, говорившую в детстве, что только смирение и терпение спасает, смирение, терпение, и прощение. Чем больше делаешь добра, живя не для себя, больше испытаний, тут надо не обижаться, а молиться за них.
Старость - великая привилегия человечества, если оно вовремя и правильно примет ее. Понимаю - очень  трудно куски головоломки собирать по частям, а уж когда соберешь, естественно - каждая грань заиграет новыми красками, как те бриллианты, спрятанные в траве, поверь - их находит не каждый. Это говорю я, твой ангел.
          2008 - 13год.