Укрывшись лоскутным одеялом, Лика дремала в кресле-качалке. Она смотрела на стену, где висела свадебная фотография. Пелена застилала глаза. Контуры рамки расплывались, потом снова четко вырисовывались в вечерних сумерках, заставляя вспомнить все, что она всячески старалась забыть. Как давно это было. А может, и не было вовсе? Все как во сне. Время пошло под горку. На пороге еще одна ночь, которая будет терзать бессонницей, стирая границы между прошлым и настоящим. Жизнь похожа на старое одеяло, сшитое из разных лоскутков. Каких тонов в судьбе больше: ярких или смытых болью? Каких? Обрывки... Отрезки... Кусочки... Спешить некуда, полярная ночь спутница пенсионному возрасту - сиди да дремай. Делать ничего не хочется даже рисовать, появилась небольшая хандра. Обычно Лика Никифоровна разгоняла ее болтовней с закадычной подругой Ксюшей Нырко, но сейчас захотелось предаться недеянию. Ей стукнуло пятьдесят четыре года. Пенсия, это конец чего-то и начало другого. В двухэтажном доме тепло, приходится отключать батарею на меньший нагрев, иначе не продохнуть. "Волосы что ли покрасить?" Седина все больше отбеливает виски и чтобы моложе выглядеть, она делает короткую стрижку, которая ей очень идет.
Муж Владислав Зимин ушел на шабашку. Вызвали по срочному делу - в офисе прорвало трубу. Мурманск есть Мурманск, рвется там, где тонко. Жилистый и выносливый мужчина, рьяный трудоголик метался и вздрагивал во сне, устраняя неполадку, так казалось Лике. Двенадцать лет назад, когда стали жить под одной крышей, русые волосы еще кудрявились, теперь от них остался пушок на увеличивающейся лысине, стареем потихоньку. Внуков Свету и Мишу любит как своих, они почти погодки, разница один год. К Ликиной дочери Ларисе относится уважительно. Света в школе забивает мальчишек, Миша тихий и сдержанный. Света в школе бьет мальчишек, Миша тихий и сдержанный, самого хоть защищай. Мать Светы, будучи беременной, мечтала, чтобы волосы и ресницы у дочки были длинные и густые как у отца - Алексея, так и вышло.
По реке жизни память увела Никифоровну в далекое детство... Она прыгает на железной кровати возле умирающей бабушки, та старается поймать желтыми руками внучку, но бессильно их опускает. Лика отмахивается от высохшей, не похожей на себя - женщины. Четырехлетний ребенок не понимает, почему бабушка все время лежит? Неужели не хочется поскакать как резвому жеребенку по траве? Смотрите, как развеваются ее густые волосы, как здорово пружины кровати подбрасывают ее почти к потолку! Кофточка, купленная в настоящей, самой главной Москве, намокла, платьице задралось, но это пустяк, лишь бы папа не заругал. С Отечественной войны пришел какой-то нервный, дети боялись его, если приходил не в настроении, разбегались кто куда Умелец на все руки, красивый, с густыми кудрями, статный, на него заглядывалась не одна вдовица. Почему Никифор был таким жестоким по отношению к своим детям? Если начнет бить - не остановится, щекочет - так до полусмерти, до коликов, до перерыва дыхания, а в нос надувал? Казалось, мозги вот-вот вылезут или голова лопнет. Что с ним случилось, неужели повлияла гибель друзей, лежащих под танками с распоротыми животами? Может голодное окружение, или потрясение от звезд, вырезанных на человеческом теле...? Как напьется - плачет. Однажды сел на лавку, взял нож и приговаривает: "Сейчас порежу мать, будет она синяя как вот эта шерстяная шаль..." А ребятишки на печи, забивались в угол и дрожали...
Каждый эпизод, целая жизнь... Лучина потрескивала, наполняя избу смолистым дымком. Мать, Прасковья Васильевна, взяла дочку и посадила возле себя, а сама, закатав рукава, наклонилась над квашней. Кроткая женщина, не перечащая мужу. При споре о Боге больше молчала. Русые волосы, гладко зачесанные на прямой пробор, делали ее лицо благородно-смиренным. Рост ее был небольшой - метр с кепкой. Отдыхала только после бани или прополки огорода, а так всегда на ногах. "Скоро, дочка, мы переедем в каменный дом, наконец-то мы его выкупили у сельсовета! Не балуйся, не пачкайся, держи лучше ковшик, завтра пирогов напеку".
Лучина мирно подрагивала, Прасковья тихо напевала непонятную старинную песню.
- Скоро у нас свет будут проводить, - обратилась она к свекрови. Ничего, мам, ты еще поживешь, при свете веселее будет, говорят, что есть какие-то телевизоры - в них кино показывают, ой, не верю я что-то! Мужики вон в лес давеча поехали столбы заготавливать, ничего, поднимешься! "Нет уж, не поднимусь я, вы без меня увидите это чудо, я за вас сверху порадуюсь, не поднимусь"... А через год семья перешла в каменный дом, стоящий на этой же улице напротив. Старожилы говорят, этому дому и церкви триста лет. Хозяином построек считается Прасковьин дядя - Сергей, Лика знает его только по фотографии. Ей было пять лет, когда бабушки не стало. Семья дяди была самая зажиточная в округе: пасека, огромный сад и добротный дом. С подросшими сыновьями, зятьями и нанятыми работниками он построил сначала лесопилку. С дальних деревень везли на распил лес, за это расплачивались тесом, который дядя продавал. На вырученный капитал построил кирпичный завод, глину для кирпичей брал из большой реки Коваксы, село назвали таким же именем из-за лягушиного пения. Сначала звали Пеньки от множества пеньков от вырубленного дремучего леса, потом Кваша, позднее - Ковакса. В семнадцатом году Сергея раскулачили, и умер он в ссылке под Минусинском. Перед отъездом замуровал в стене дома кувшин с золотом для Прасковьи, но та им не попользовалась. Когда поехала в город проведать дядю, кто-то из дальних родственников выкрал этот кувшин. В сундуке Прасковьи Васильевны хранились парчовые сарафаны, золоченые кокошники, пояса, шали ручной вышивки и блузы, с которых Лика позднее сдирала блестящий бисер себе на бусы. Церковные книги валялись на чердаке грудой, ими разжигали печку. Конечно это варварство, но такие были времена. Все добро осталось от купеческого рода. Храмы разрушены, кто мог, сохранил церковное достояние. Но кто знал, что через некоторое время храмы будут восстанавливаться? Теперешним разумом Лика бы организовала свой музей. Прасковья Васильевна тянула на себе весь дом, она часто ездила в Москву и Орехово-Зуево, останавливалась у спекулянта, торгующего бракованным лоскутом. Набивая по шесть мешков, везла это добро в деревню. Бабы выстраивались в очередь, иногда даже вздорили, чтоб ухватить больше метров, материал красили и шили мужикам и ребятишкам штаны и рубахи. Кроме того, она привозила штапельные оляпистые платки, краску для дома и разные крупы, без модной "слоновой кости", не приезжала. "Эх, мама, мама, сколько ты перетаскала на своих плечах, как хватало сил?"
"Ребятишки, идите-ка в подвал, от бывшего склада должно остаться стекло, может салатницу найдете". Лика с сестрами в потемках нащупали ящик. "Мам, что в ящике-то?" "Да это растаявшие конфеты подушечки, не ешьте, а то отравитесь, они с мышиным пометом, отец бражку поставит". "Какая там бражка! Зачем переводить добро? Бражку можно и из свеклы сделать". Вскоре от этих конфет и следа не осталось!
...Задремывая в кресле-качалке, Лика вспомнила не важный эпизод в её жизни, но все-таки трогательный, тогда ей было лет восемь.
...В углу тенистого сада у старого дома буйно цвела сирень. Свесив через забор свои тяжёлые ветки, она немного мешала соседям, но никто не осмеливался срубить ветки, она была украшением всей улицы. С веточкой сирени рождались и умирали, влюблялись и уходили в армию. В детстве Лика часто пряталась под густой кроной, и могла сидеть там часами. Зачем? В семье их было много и приходилось искать укромное место, а под сиренью самое то! Она любила уединение. Гладя прохладные листочки, нашептывала им свои тайны, листики вздрагивали, слушали, от чего девочка приходила в восторг.
- Спасибо, что меня понимаешь, - шептала она, - где бы я ни жила всегда буду думать о тебе. Сирень утвердительно шевелила листиками.
- Лика, где тебя леший носит, опять что ли под сиренью забилась? Иди, поешь хоть! Идешь что ли? "Иду!" - а сама продолжала сидеть. "И что там хорошего, мёдом, что ль намазано? Ну, захочешь, придешь, некогда мне с тобой!" Здесь в сиреневой гуще возникало чувство единства. Однажды, грозой было сломано полдерева, это была целая трагедия. "Красавица моя, ты только не умирай. Как я без тебя? Ты, пожалуйста, не умирай". Никифор, отец быстро пришел на помощь. Он развел в тазике известь, смазал перелом и стянул проволокой. "Не плачь, дочка, сирень справится, ты побудь пока с ней, поговори, погладь, она выживет". Каждое утро Лика бегала проверять, как она там? Нежно поглаживая ствол и листья, прислушивалась к ее дыханию, и сирень выжила! "Папа, она выжала, она опять моя!" Отец ничего не сказал, а молча улыбнулся...
..."Да, глупое детство. Где оно бегает? Мысли, мысли... Когда же вы не будете меня трепать как рваное пугало на ветру, куда вы заведете на этот раз? Ах, вот оно что! Оказывается, не даёт покоя сюжет, от которого до сих пор считаю себя воровкой"...
...3а неделю до праздника Троицы, у Лики появилось новое ситцевое платье с крупными розовыми цветами, сшитое мамой-рукодельницей. Модель была самая простая: под горлышко, рукава "фонарик", юбка собрана в "татьянку". Были приятно - суетливые хлопоты, Никифор заколол молодого жеребенка, выписанного в колхозе для большой семьи, и дал всем задание промыть кишки, которые начинит кровью и пшеном, потом в огороде на костре будет их коптить, получится очень вкусная колбаса.
Шёл пятьдесят девятый год, время послевоенное, голодное, ребятишки не могли дождаться, когда же им перепадет? Они сидели за самодельным тесовым столом, выскобленным до бела, и начищали тертым кирпичом склад иконы, их было много, болели руки. Лика тщательно терла до блеска, всматриваясь, как будто спрашивая: "вам не больно?" Наконец большой крест и дюжина маленьких икон были отложенные в сторону, со стола убрали грязный песок, протерли иконы чистой сухой тряпкой, (сырой нельзя, позеленеет металл, придется все переделывать заново). В углу находился иконостас, он занимал все пространство от скамьи до потолка. В лампадке с каменьями мигал волшебный огонёк. Все что нужно постирано, в печурках ничего не торчало, все куда-то распихано. На вымытых полах, как полосатые зебры, растянулись самотканые дорожки, которые ткались и с участием Лики, на печке и чулане висели красные, с крупными цветами сатиновые занавески. Соломенные матрасы гордо вздулись на железных кроватях с блестящими шариками. Пикейные покрывала, накрахмаленные подзоры и боковушки, делали избу нарядной и благоговейной. Наволочки, через кружева которых красовались вышитые гладью вставки, подчеркивали характер большого праздника. " Мам, вроде все почистили! Скоро обедать? "Ну, всё так всё, молодцы, ставьте на место, сейчас есть будем".
- Мать, на-ка вот, - сказал вошедший отец, неся в тазике опаленную баранью голову с выпученными страшными глазами и вываленным, прикушенным языком.
- Ой! - вскрикнула Лика, закрыв лицо руками. "Что, страшно? Не бойся, он теперь не тронет, живых бояться надо".
"Никифор, голову я пока в погреб снесу, до праздника, на холодец". Прасковья взяла тазик и вынесла в сени. "Пап, а когда будет готова колбаса, так хочется попробовать?"
- Еще с полчаса и готово! Вы пока похлебку с мясом поешьте, я в костер положил веток вишни, сосны да соломы, чтоб запах был, вы пальчики оближите!
Стуча ложками, ребятишки хлебали горячее варево, торопясь, обливаясь жирным бульоном, и ища глазами в большом блюде кусок побольше. Наконец появилась и колбаса, с неё стекал аппетитный жир, ребята глотали глотать слюнки. Они умяли И это блюдо в два счета. Когда еще выпадет такое везение?
- Ну, наелись что ли? - спросила мать. Завтра отец привезёт на тракторе берёзки, расставлять будем, а вы пока подметите возле дома по всем закоулкам, чтобы ни мусоринки! Да веток к иконам не забудьте. "Будет сделано, мам, мы только отдышимся сейчас, и подметем! Где мётлы-то брать?" "Кто метлой, а кто веники, всё лежит во дворе в углу, найдете".
На утро едва продрав глаза, ребятишки увидели под толстой и трухлявой ветлой, кучу березок с заостренными концами. Это дерево отец собирался спилить и посадить новое. Березки лежали обречено и торжественно, наполняя двор свежим запахом листвы. Такие груды лежали у каждого двора. Пыль на выметенных улицах прибил мелкий ранний дождь. "Опять эти коровы наложили своих лепешек, придётся еще раз убирать!" Вечером, расположившись на полу, Лика перерыла чемодан. Она рассматривала бережно хранимый шифоновый платок, подаренный отцом. Сёстры давно уже износили, а она никак не осмелится такую красоту так просто взять и износить. За это сестры пожизненно прозвали её скупой. Разложив на ладошке аккуратно выглаженные шёлковые ленты из трех цветов, потрогала их и снова убрала на дно, чтобы сёстры взять не могли. Выбрав белую ленту, бережно повесила ее на спинку стула, где лежало новое платье, хотелось выглядеть как можно наряднее, все-таки девять лет, мальчишки заглядываются.
В Троицын день в доме был накрыт стол, к которому уже без боязни подбегали дети. Заходили соседи, родственники, чтобы поздравить с праздником. Они обсуждали тему, что взять с собой "на гору" - так называли место, где расположившись на траве, всем селом отмечали праздник целую неделю. В чистую простынь Прасковья Васильевна складывала закуску, самогонку, семечки, покрывало, на котором можно сидеть. После обеда гурьбой на улице собирался народ, сливаясь в одну галдящую толпу. Все старались перепеть друг друга и переиграть на гармошках. Голосистые бабы, оплеванные шелухой, выкрикивали частушки, от которых старухи валились в траву, поджимая живот.
Расчесав темные, упрямые волосы, Лика надела платье, белые парусиновые тапочки, натертые мелом, и выскочила на улицу, боясь пропустить самое интересное. Березки стояли ровными аллеями, придавая улицам торжественность, в пестрых наличниках торчали ветки. Напуганные петухи, не понимая что происходит, шарахались с испугу на изгородь. Ребятишки хвастались обертками от конфет или обменивались - две карамельки на одну шоколадную. Сатиновые новенькие шаровары надувались пузырем, соломенного цвета чубы развевались на ветру, обнажая незагорелое темя.
- Лика, чего стоишь? Идем скорее, говорят, привезли мороженое из города в бочках, захвати с собой посудину. Денег-то выпросила? А мне вот три рубля мать дала, - похвасталась одна из подруг. Родители сейчас добренькие!
"На горе" Лика с трудом нашла родителей и заполучила трёшку. Первый раз у неё в руках столько денег. "Куплю три порции мороженого, нет четыре, и пачки три вафель, и ситро!" Девчонки побежали занимать очередь, она двигалась медленно, Лика протиснулась к ним. Взрослые ребята отпихивали мелюзгу, мужики, встававшие друг к другу - мальчишек, и этому не было конца.
- Паразиты наглые, - выкрикивали женщины, оттесненные и растрепанные. Куда прёте? Наглые рожи! Постоять лень?
Взгляд Лики машинально был прикован к шершавому прилавку, сколоченному из необструганного тёса. "Могли бы и постругать, а то руки занозить можно". Доски рассматривала с каким-то злым упорством. Утомившись на жаре, обратила внимание на щель, в которой торчал синенький кусочек пятирублевки. Сердце на мгновение остановилось, кровь прилила к вискам. "Точно это пятерка, но чья? Может кто специально воткнул для проверки? Да нет, не может быть. Взять или нет? Ой, Господи, помоги, страшно-то как". Хорошо что в очереди никто не заметил, все толкались, желая скорее купить. Она уже так близко у синенького уголка... Быстро прикрыла его рукой и потихоньку вытаскивала, стараясь не привлекать внимания, смотрела в затылок подруги, молила, чтобы та не оглянулась. "Крикнуть или нет? Поискать хозяина? Нет, не надо. В очереди похоже никто не спохватился". Наконец-то пятерка была зажата в кулак, она протянцла ее буфетчице, и покраснела до самых ушей. Лике показалось, тьа смотрит на нее с подозрением. Все, товар и сдача получены! Вылезла из очереди, и быстро пршла домой, не обращая внимания на подруг. Если что, скадет, заболел живот. Убыстряя шаг, почти бегом, без передышки добежала до дома и спряталась в терраске, только тогда опомнилась и отдышалась. В груди все ликовало, в этом ликовании присутствовал и страх. А может, за ней кто следил, и сейчас пристыдят за воровство? "Надо же, до сих пор считаю себя воровкой".
Этот случай хорошо закончился, а вот другой, оставляет нехороший осадок. Никифор, отец безжалостно смеялся и щекотал стоящую вплотную к дверной ручке Лику, ей было наверно лет семь. С топором в руке, он казался особо грозным. "Ну как, сладкая ручка? Здорово я тебя обманул? Вот выйдет сейчас, кто-нибудь из избы, и твой примороженный язык оторвут с корнем!" Как пойманная собачонка она молила о помощи, но отец только злорадствовал.
- Никифор, что ты наделал, дурья башка? Надо же такое удумать с родной дочерью? - кричала мать.
Она побежала за горячим чайником, чтобы отогреть дочке язык. Судорожно вцепившись в дверную ручку, она боялась одного, не дай бог, выйдет кто, и язык оторвут. Слезы застывали на щеках, от чего становилось ещё не уютнее, отец был горазд на такие проделки... Однажды заставил лизать мороженый топор, сказал, лиса на него целую горсть сахару высыпала. Ну, если горсть, надо успеть первой, не дай бог, сестрам достанется! Вот тут-то и попалась, намертво! Язык отливали кипятком. На сей раз Прасковья прибежала не скоро, наверно не было горячей воды. Она стала лить, пар ударил в лицо, Лика побелела от страха: " Мало того, что приморозили, хотят еще и сварить..." "Не бойся, я по капельке буду лить". Кипяток тут же остывал, примораживая ещё сильнее, вон и губы уже пристыли. Родителям стало не по себе, решили лить с обратной стороны ручки, вода лилась на одежду, превращаясь в сосульки. " Черт с ней, с одеждой, я - дороже".
Прошло какое-то время. Потеряв всякую надежду на спасение, Лика стала корчиться, пытаясь вырваться. Наконец, с острой болью её несчастный язык был отодран, кожа осталась на ручке, в ледяном пятне крови. После этого ее нельзя было обмануть, хватит, помучили, вот глупая поверила, что ручка сладкая! "Как же отец был жесток к нам...
Действительно, жизнь как цветные лоскутки". И перенеслась она мысленно в более позднее время, когда внуки ходили в детский сад, а Лике стукнуло тридцать девять. Мурманчанке не сиделось дома, решила съездить в город. Переваливаясь с боку на бок, автобус медленно переползал через железнодорожное полотно. Окунувшись в раздумья, она смотрела в окно, и заметила, погода стоит прекрасная, несмотря на то, что сопки поменяли свой цвет. Деревья сбросили наряд, небо чистое, солнце слепит глаза, сливаясь с пронзенной светом голубизной, и нет границ между цветом. Природа ждала не шелохнувшись. Ковер из листьев радовал глаз. " Какая дивная пора!"
-Какая чернота кругом, какая чернота и это надолго - прервала созерцание рядом сидящая женщина.
Лика внутренне вздрогнула, краем глаза посмотрела на нее, одетую подстать своим мыслям - во всё серое. Лицо было тоже какое-то серое, выражавшее безысходность, так ей хотелось сказать: "Женщина милая, это не чернота! Это переход природы в другое состояние, искрящееся от снега. Деревья будут казаться махровыми хризантемами, и ноги сами побегут полюбоваться этим видением. Это ли не чудо? Такая белизна успокаивает. Придешь домой с мороза, с румянцем как у ребенка и будет казаться, помолодела на несколько лет. А постоять под фонарями, изливающими золотой свет, это ли не красота? После такого состояния природа перейдет в другое - пробуждение всего сущего. И так будет всегда! Милая женщина, у природы нет плохой погоды, есть состояние души! Меняя себя, меняем и окружающий мир. Как помыслишь, так и воздастся... Смысл жизни - в чем он? Для каждого он открывается по-своему. И новое воспоминание нахлынуло приятной волной...
Однажды под вечер Лика пошла в сопки, и удивилась, вроде никого, но кто проторил на свежем снегу тропу? Ничто ее не остановит ни возраст, ни время, в любую погоду надо гулять в безлюдном месте, там меньше гари. Пару часов назад была такая пурга! Горожане сидят по уютным "гнездышкам", а она вот не утерпела. Тропка тянется выше и выше, и вот уже непоседа стоит на вершине сверкающего склона счастливая, что никто не мешает уединению. "Ну, здравствуйте, мои деревца! Как вы? Наливаетесь соком жизни? То-то смотрю, за сутки изменились, веточки светятся зеленоватым оттенком, а почки вылезают из своего панциря. Не рановато ли, не замерзнете? Ой, а березка-то "горит", будто уголь в печке! А у другого деревца кора багрово-красного цвета. Давай погрею в своих ладонях! Ты мена радуешь? Спасибо. А вдали бежит фиолетовая волна. Что это? А-а, это же энергия леса! Бежит себе, переливаясь, меняя оттенок, вот уж деревья окрашены в бледно - зеленый цвет, будто дразнят, и другая волна, и все повторяется. Всё радуется моему приходу. А ты, вербочка, не замерзла? Ничего, скоро весна! Спасибо, что выжила. Давай порадуемся вместе творению божьему! В великолепии снега гонит ветерок снежный комочек, куда он катится? Как красиво! След от малюсенького воробышка убегает под спящее под белым покрывалом, кривое дерево. Кто живет в этой норке? Нет, это ветер выдул или собака выкопала. Ну, оставайтесь, мои дорогие! Пойду дальше. Не обижайтесь, что мало постояла возле вас, всё надо обойти пока светло, всем надо уделить внимание: и этой скрюченной иве, и придорожному кустику, сломанному лыжниками, и той берёзке, наверно ровеснице, время гнет ее как Лику к земле, наверно тоже сороковник будет.
Ишь ты! Она изо всех сил старается показать какая красивая! С какой любовью тянется в распахнутую синь, вижу ее старания - они не напрасны! А вот и солнышко! Здравствуй! Вот мы и снова вместе, спасибо за жизнь, красоту бесконечную, жаль, что люди не видят сейчас этого. Так хочется показать им облако, плывущее как айсберг в океане, переливающийся на солнце, которому нет дела до мирской суеты, вот оно уже оранжево-золотое, а, уходя в сторону, превращается в сиреневый замок. Если бы люди чаще смотрели на небо, наверно по-другому воспринимали окружающий мир, чаще стали улыбаться". Раздумья Лики прервало щебетание птички. "Прости, что забыла на минуту про тебя, слышу, слышу - хочешь показать свои способности, спасибо! Какая ты умница, какой чистый звук. Ах - ты, моя попрыгунья! Осторожно, веточки не оттаяли, очень хрупкие, не упади, а впрочем, ты же птица. Да, все-таки уже весна, хотя и не тронутые сугробы. Стоит солнышку поднапрячься - как от них и следа не останется. Вот и кончилось наше свидание. До встречи, завтра увидимся снова!"
... Качаясь в качалке, незаметно для себя, от этих воспоминаний, Лика погрузилась в глубокий сон и снится ей, будто подошла она к краю площадки, где находилось кафе, и поняла, это Санкт-Петербург. Села за столик. Улыбаясь, напротив сидел старец, наблюдавший за ней с большой любовью и интересом. Белая борода закрывала ветхую одежду. Он пригласил ее за свой столик, угостил яствами, вкусив, Лика осознала, что наелась досыта. Но кроме старых кусочков бересты, на столе ничего не было, чем же утолила голод? Неужели духовной пищей? Старец смотрел на её выражение лица и улыбался. "Зачем ты появилась здесь и чем занимаешься?" "Питер для меня, как родной, какая-то невидимая духовная связь произошла между нами, словно что-то ценное потеряла среди этих площадей". Она подошла к краю площадки, обмывающейся водой, и радостно вскрикнула, завеселившись, как лань - на краю не было ограды, Лика почувствовала свободу. Ей показалось, площадка вот-вот рухнет вместе с ней, но все шло своим чередом. Цветы и травы колыхались в воде, сплетаясь в единую гармонию, на другом берегу, дома стояли по первые этажи в воде, Лика верещала, а незнакомец смотрел как на своё дорогое дитя.
- Что вы тут делаете? - спросила она сквозь смех. "Я хочу показать тебе свои богатства". "В чем состоят ваши богатства?" "Сейчас увидишь". Он вошел в воду и вышел из нее молодым. От тела исходило сияние... "Пойдем, покажу свои богатства, коль пришла". Наклонившись к нише под обрыв, старец достал мешок. "Вот мешок, он твой". "Зачем мне это?" "Бери!" В рюкзаке было необычное золото. От него шла энергия знаний. Откуда-то появилась девочка, с косичками и схватила горсть золота, но Лика отобрала и положила на место.
- Ты собирал это богатство веками по крупицам. Зачем оно мне, лучше построим на него храм для тебя! Старец улыбнулся и довольный решением, показал необыкновенные дощечки. "Я собирал их по всей земле, теперь вот реставрирую, потом отдам своим ученикам".
Он повел Лику в ее родной класс, где когда-то так любила рисовать! Там сидели ученики, на партах лежали кусочки бересты. Одну из дощечек старец отдал учительнице, на её поверхности Лика разглядела две буквы "К" и "У", из них пульсировала энергия вселенной. "К чему такой сон?"
А через некоторое время по радио Лика услышала, что в древнем Новгороде ученикам давали дощечки, покрытые воском, вместо современной школьной доски. Нашли при раскопках три таких сокровища с начертанием 75-76го псалмов, и несколько стихов из 67го псалма. На рубеже 11-15 веков до н. э. была грамотность и великая литература. Эти дощечки называли "цээра". Сейчас из земли собирают по крупицам воск, осыпавшийся с цээр, вскоре будет известно, что на них написано.
Что ж, сон есть сон, а жизнь идет дальше и воспоминания становятся ярче. Припомнился случай, когда она нянчилась с детьми старшей сестры Гали... Старенькие "ходики" с опозданием на полчаса известили о скоротечности времени. Сельский домик в три оконца вот-вот "взорвется" от перегара, поднести только спичку, в углу на овечьей шкуре лежал бессильный и обросший зять Клим, рядом стояла кружка с водой. Потрескавшиеся губы просили "влаги". Галина, шустрая женщина, с моложавой как у девочки фигурой, возилась у печи. Замызганный фартук перекрутился на бок, выставляя обвисшую грудь, руки запачканы мятой картошкой, она готовила пойло для скота. Сколько Лики было лет? Около девяти. "Галь, а Галь, Христа ради, дай опохмелиться, а то умру! Ой, караул, ой, помираю!" "Не помрёшь! Ты вон всю неделю не "просыхаешь", не помрёшь! Плохо - не пил бы! Не сдохнешь. Ничего с тобой не будет!" Клим хороший тракторист, несколько дней не выходит на работу, сгубили товарищи.
- Ну, Галь, у тебя где-то в заначке же было?! Налей, а то умру... Плакать потом будешь! "Было бы по кому плакать!" И все же Галина залезла под печку и нашарила там спрятанную в валенке - поллитровку. "Ага, вроде поллитровка полная". А ну проверю: горит ли?" Она зажгла спичку и подожгла самогон в ложке. Огня почти не было... Пока искала, все волосы перепачкала сажей. "Ну, паразит же ты, немытая твоя башка! Так ты и здесь нашел, рожа поганая! Вот зараза! И разбавить успел! Ну, погоди у меня! Ты, видать, привык к скалке-то, на-ка попробуй кочергу!"
- А-а-а! что ты, баба, сдурела? Помогите! Убивают! Я не брал. Может деда Гриша приходил?
- Кто, кто, деда Гриша, говоришь? А ты забыл сколь ему годков-то? А, то-то, - девяносто пять стукнуло! Он еле-еле ноги передвигает на двор да обратно, а ты - деда Гриша! "Ну, ладно, Галь, налей что ли? Умру, в самом деле..."
- Умрешь - схороним! Не велика потеря! Куда только от тебя не прятала: и в навоз, и под яблоню, даже в картошку зарывала, везде найдет черт плешивый! "Ну, вот ты и выболтала свои потайные места!" "Фу ты, черт! Да с тобой не только выболтаешь, с ума рехнешься скоро!" На печке, укрывшись с головой, Лика слушала перепалку. "А ты, Лик, не бойся! Если что, вдвоём с ним будем воевать". Галина гремела ухватами. От безвыходного дела, Клим хрястнул по перегородке, даже ходики заикаться стали. Разъяренная жена выскочила в огород, где никто не увидит ее слез. Наревевшись в зарослях малины, вспомнила, что в предбаннике на всякий пожарный, когда-то оставляла банку первача. Отряхнувшись от налипших листьев, скорехонько метнулась туда! "Слава богу, здесь не нашел". Чуточку налила в старую кружку и залпом - хлоп! Полегчало на душе, глаза засветилась! Посидев немного, спохватилась: "Не помер бы мужик-то. Чай ему сейчас худо!" Нарвала луку да укропу и бегом в дом! "Как-никак, а свой мужичонка-то! У других и такого нету".
- Ну и где тебя носит, чертова баба? Помирать меня оставила? Ишь сияет! И не злая! Видали ее? Нет, Лик, посмотри на свою сестру, подобрела как! Чую, вроде хряпнула?
- Не шуми, Климушка, сейчас сбегаю в погреб! Тебе чего принести-то: грибов или капусточки?
- Что-то тебя баба, не пойму. То колошматишь ничем, попадя, а то чересчур ты добрая! Ты и вправду хряпнула втихаря, а мне помирать?! Где раздобыла-то? А сказала, что нету? Хочешь грибками отделаться? Да сама знаешь, ничего в горло не полезет!..
- А самогонка-то, небось, и не задержится? Ну ладно, на выпей, выпей, Климушка, да укройся стеганкой, теплее будет, и ни о чем не беспокойся, с хозяйством-то управлюсь, спи хоть до завтра, чай я не враг своему-то мужику, выпей.
Опохмелившись, Клим разогрелся и уснул. "Вот и хорошо, попряду в тишине, а ты, Лик, не бойся, он просто так орет. Я сама, чем попало его двину!" Она поправила ходики и запела. "Ничего, Климушка, оклемаешься, не впервой".
"Эх, жизнь!.. Съездить бы в деревню. Как там Галя и Клим?" С той поры минуло тридцать один год. Время летит... Что ж, в деревню, так в деревню... Опрокинувшись навзничь на траву, пахнущую полынью и мятой, Лика закинула, ногу на ногу. Облака замерли в теплом дрожащем мареве высоко - высоко и там, в прозрачной бесконечности растворяли бока в солнце, комариные тучи и рои мошек кружили над еще молодым телом, заставляя Лику постоянно отмахиваться сочной веткой пижмы. В огороде все так и пёрло, год выдался урожайным.
- Эй, девка, ты, что повадилась траву-то мять? Хозяева тут косить собираются, а ты вон сколь уваляла! - прошепелявила, упираясь на мотыгу, владелица соседнего огорода.
За забором дымила банька, нахлобученная прогнившей крышей, наполняя воздух березовым запахом. Тетка успела промотыжить, сделать постирушки, развесив бельишко на изгородь, и приложить дрова к полуобвалившейся стене. Хмель, похожий на лозу винограда, обвил все, что можно, перекинувшись на малинник, завивая его, как осьминог, не давая вырваться из липких пут. Все превратилось в пышную изгородь, которая может служить хорошим навесом в жаркий полдень. Лика испуганно подняла голову, пришлось встать во весь рост, чтобы увидеть деревенскую "пчелку".
- Теть Даш, да я на краешке. Видите, только с метр примяла? Хватит и им, вон сколько сена будет, вся деревня заросла! "Да, милка, а раньше ведь по улицам ни травинки, ребятишки вытаптывали, а ноне в школу пойдут только два первоклассника. А сколь у вас ребятишек-то, было, запамятовала совсем?"
- Пять девок и брат. Помните, он поступал учиться в Тольятти? На рулевого моториста учился, но судьба распорядилась по-своему, погиб он, три дня стоял на вахте, а потом исчез с лица земли, как и не было... Куда родители только не писали, бесполезно, не похоронен остался. Кому нужен простой смертный, где уж там, найти простого мальчишку! Толя-то за месяц до гибели прислал мне деньги, чтоб купила материал на костюм, так и не походил в обновке... Когда жила в Шуе, разок приезжал, восемнадцать лет ему было. "Это, с какого он года-то?"
- С пятьдесят четвертого. Хотел жениться на какой-то Тане, Вроде Ёрынькиной, надо будет сходить к неудавшимся сватьям.
- Слушай, дочка, а у вас вроде еще мальчишка был, аль нет? С памятью-то совсем плохо, в голове шумит, гудит, как провода на столбах зимой.
- А, так его звали Женей. Маме с папой было по шестнадцать, когда их поженили, сами еще дети. "Так, так. Никифора хотели женить на одной из наших, но он сбежал, не захотел ее брать, тогда на Прасковье, матери твоей женили.
- Так вот. Играли они, играли на печи, кидаясь подушками, да и столкнули сверток-то, а рядом стояла бочка с водой, он в ней и утонул. "Оба брата в воде погибли? Какой-то рок".
- Это точно. В нашей семье на мужиков проклятие, даже на зятьев не везет. А может оттого, что мы слишком самостоятельные? Мужики таких женщин наверно не любят. Мы в маму пошли рукодельницы, а жизни нет. Тетка, по отцовой линии говорила, что прадед наш был психически неуравновешенным, оттуда и мужики дурные, он себя сжег в своей конюшне. Может отец в него?
Дарья продолжала стоять, упершись на мотыгу. Глубокие морщины на прожженном солнцем лице, четко выделялись, и лицо походило на моченое яблоко, натруженные руки со вспухшими венами и въевшейся землей, мирно отдыхали, пока хозяйка вела беседу. Отбеленное временем платье, с множеством заплат и такой же передник, сливались в одно целое и не различить, какого цвета что было. На платье больше заплат, чем самого платья. Огород выполот до травинки.
- Как вы все успеваете, Дарья Ефимовна? Нам, городским, не под силу будет.
- Вы, лодыри! Спите да едите послаще, а мы на картошке да молоке сильнее выходит. Ой, что это я? Ты загорай, я ничего, хватит и корове. Баню-то чай тоже топите через день? Вот, вот, как же летом не топить? "Наверно уж протопилась, жар спадет, и пойду". Медленно разогнувшись, тетя Даша потопала, схватившись за поясницу. Двор, где когда-то было полно скота, опустел, сиротливо съежился, стены подпёрты жердями. Перекошенная дверь ржаво скрипнула, пропуская единственного живого человека, и так же тоскливо ойкнула, когда хозяйка вошла в зияющий темный проем. Лика продолжала, валяться, разомлев на солнце. Почти у каждого дома крапива выше человеческого роста поглощала забытые недостроенные срубы, поленницу дров, груду кирпичей и щепу. Сложенные бревна и доски от разобранных сараев и бань догнивали, зарастая бурьяном. Тишина. Куры неустанно копошились в мусоре, стараясь найти оброненное зернышко, но находили только червячков и личинок под гниющей корой. Ничего в природе не уходит бесследно.
- Эй, красавица! Сгорела, небось? В обед загорать нельзя, - хрипловатым голосом пропел невесть откуда взявшийся мужик. Лика съежилась, прижавшись к земле, закрывая грудь руками, хотя и была в купальнике.
- Не боись, мы гостей не трогаем, в деревне нету такого безобразия как в городах. Ты Шипина, что ли будешь, похожая вроде? "Была когда-то ей".
- Нюрка что ль? - сощурившись, жуя травинку, произнес незнакомец.
В промасляной, бывшей когда-то белой рубахе, сапогах кирзачах сорок пятого размера, он показался Лике великаном, подпирающим небо, готовый схватить в огромные ручищи и раздавить её как букашку. "Нет, я Лика, четвертая в семье буду".
- А-а,- протянул великан, подсев радом, загораживая собой солнышко. Ну, как у вас в городах-то, полегче, чем здесь?
Отодвинувшись, Лика накинула шелковый халатик, согнулась, обхватив колени руками.
-Да как сказать, - ответила она как можно храбрее. Работы тоже нет, выживают торговлей на рынках или в море ходят, а девчонки у кавказцев в ларьках. Ох, и обманывают продавщиц! Нарочно делают недостачу и вышвыривают их в конце месяца без зарплаты, каждый месяц новая жертва Это чтобы налоги государству не платить.
- У нас тоже недавно привезли вместо сахара речной песок. Юлька не знает что делать, плачет. Ну извини, что потревожил, не сгори! Я и не знал, что здесь будет такая краля! А ты ещё ничего! Слышь, а ты ходила на кладбище-то? "А, как же! Ноги сами несут".
- А ты меня, вижу, не узнала? Молин я, Ванька. Когда ты уезжала из деревни, я в пеленках был.
- А-а, так я училась с твоей сестрой Тоней. Ну и вымахал ты, а зарос-то весь, вот бугай! Не женат, что ли? ЕСЛИ честно, то я здорово испугалась. Что, думаю, за верзила из земли вырос, так тихо подошел. Или я задремала?
- Нет, ты о чем-то думала, глядя в небо. И, что в него все пялятся? Небо как небо, всегда одинаково. Да уж, бог меня не обидел росточком - в деда я! Слушай, а ты заходи к нам. Мать еще жива, поболтаете по-бабьи, посидим, уж найду поллитровку-то для такого случая! "Спасибо, Вань, зайду". Иван поднялся с земли. Сорвав на ходу травинку, сунул ее в губастый рот, отряхнул пух одуванчика и вразвалочку пошел восвояси.
- Горожанка, - с укором произнесла вслух Лика, повалившись на зеленое ложе, закинув руки за голову. "Горожанка, бросила эту красоту, ради чего?" Ей вдруг стало так тоскливо и жаль эту сиротливую горькую полынь, что слезы навернулись сами собой... Она долго лежала не шевелясь, забыв обо всем на свете, даже о бане и всматривалась в трепещущую мотыльками синеву неба. "Что больше ведет по жизни: лучина, горевшая в детстве или мамин полушёпот зимними вечерами? И то, и другое. Огонек лучины связывает прошлое и будущее, от него ткется моя жизнь. Как ангел хранитель он согревает светом и будет со мною вечно. Мама читала книги на старославянском языке по слогам, а я слушала. Трудный непонятный язык она осваивала с любовью, теперь мне осваивать божественные знаки. Прошло столько лет, а будто сейчас... Листая замусоленные страницы, с трепетом представляю, что эти же страницы листали и мои дальние предки. Гладя грязноватые пятна, будто здороваюсь с ушедшими поколениями, по телу пробегает дрожь - реликвии передаются из поколения в поколение. Мамин шёпот придает духовный смысл... В то время церковь была уже разрушена, и люди тайком уносили домой иконы и церковную утварь, молились на дому. В пасхальные праздники брала нас мама, малых детей, на всю ночь слушать божьи страсти. Святые со стен грозно смотрели сквозь мигающую лампаду, но я не боялась, они казались живыми, куда я пойду, туда и они повернутся. Когда священник начинал читать, ребятишки валились на койки и засыпали. Их будили, дергали за пятки, но сладкий молебный шёпот, склеивал глаза, было нам тогда по пять-восемь лет. Я не понимала, почему надо бояться Бога? Не его надо бояться, а своих деяний. Совестно же бывает, когда сделаешь что-нибудь не так? Маешься, переживаешь. А если кто преступленье совершил? Только с виду храбрится, что все нипочем, а в душе испытывает муку. Вот монахи, питаясь только хлебом и водой, молятся за всех нас грешных, а люди и не подозревают и ленятся молиться не только за них, за себя лень. Сколько им приходится молиться, чтобы отмолить грех хотя бы за одного из нас? А сколько нас? И сколько грехов? Можно представить великий труд монахов перед Господом".
- Девка, ты все валяешься? Я уж и помылась, и чайку попила! - крикнула через забор тетя Даша.
- Да бог с ней - с баней-то! И так через день полощемся. Можно кожу до дыр протереть. Идите, посидите со мной! Сегодня уж работать не будете? "Нет, конечно! Какая работа после бани? А где твои-то внучата?" "Наверно собак гоняют!" Дарья Ефимовна полезла через перекладину, и подсела к Лике. "Ну, о чем все думаешь, поведай?"
- Вы знаете, теть Даш, вспомнила о маме, светлая ей память, и о Боге. "Ну, ну, расскажи!"
- Верите ли вы, что Николай Угодник надо мной ежедневное чудо вершит? Когда нет ни копейки, начинаю рыскать по сумкам, ищу, ищу - нет, хоть ты тресни, нужно всего-ТО полтора рубля на проезд, а нет. Сижу, сижу, да как подскочу к той же сумке, а там, в уголке лежат преспокойненько именно полтора рубля, не больше, не меньше! Понимаете, разве это не чудо? В последний момент, почему? Я так изумляюсь, начинаю благодарить за это. "Да, девка, чудеса! Счастливая ты, видать тебя Господь пометил".
- А еще вот что заметила: на благие дела - всегда все найдется. Многие люди говорят, что их Бог оставил. Нет, не правда, просто они вспоминают его, когда плохо или беда, не пытаясь увидеть и почувствовать ЕГО поступь в обыденности, Он всегда с нами и в нас, правда? "Эко ты, девк, умна! Теперь послушай, что я тебе расскажу. Однажды я посетила секту, решила узнать, что там происходит, меня окружили прихожане, и главная сектантка стала задавать вопросы, и что ты думаешь, она спросила? "Не знаю".
- А вот что: "Скажи, что такое любовь?" Но разве, Лик, любовь можно объяснить? Ну, как можно объяснить любовь матери к ребенку? Можно сказать, что я очень-очень люблю, сильно-сильно, безумно. Как объяснить неосязаемое, невидимое? "Ага! - говорит, значит ты слабее меня?! Я вот приняла в себя Христа, значит, во мне есть любовь, а докажи, что Христос тебя любит?" А я ей отвечаю: Я сижу за столом, пью чай, ем печенье, спокойно с вами разговариваю, разве это уже не любовь Христа ко мне? "Но мне этого мало!" - выкрикнула она. У меня есть руки, ноги,- продолжаю, я слышу, вижу, разве это не доказательство, что Христос меня любит? "Но мне этого мало! У меня есть машина, квартира, деньги, но мне мало!"- уже кричит сектантка. Как?- говорю. Вы приняли в себя Христа, но вам мало? Да мы с вами живём в раю. Да, да в раю, и не сверлите меня глазами. Где-то идёт война, гибнут дети, люди остались без крова, а мы сидим и беседуем и это ли не доказательство, что мы в раю, вы наверно считаете, что вы в аду? Вообще-то может быть, кто как принимает подаренное Создателем. И ты знаешь, Лик, все присутствующие замерли... Потом я задала вот такой вопрос: "Вы грешная или безгрешная? ТОЛЬКО двумя словами - да или нет?" Сектантка удивилась, и сказала: "Я приняла в себя Христа, значит - я безгрешна". Потом этот вопрос задаю по-другому: "Вы совершенна или нет?" "Сектантка занемела, ответ был налицо. Все в недоумении смотрели на меня, потом начали задавать вопросы, а та осталась сидеть одна.
- Ефимовна, к чему у нас такой разговор?
- Наверно по жениху найдем! Смотри, девк, как светится все вокруг, и правда Бог нас слушает. Прости нас, неразумных! Как только земля людей держит. Всё загадили, пора бы нас сбросить как негодных червей, но она прощает, как Спаситель. Слышишь, как ручей журчит - как монах святой шепчет и шепчет... А помнишь рожок пастуха? Помнишь, конечно, застала еще, в моё время он играл особо сладко. Где это, Лик? Продрогнув, я убегала домой при первом крике петуха... Смотри, сколько красок вложил Господь в этот колокольчик, вот-вот зазвенит. Надо постараться в малом - увидеть великое, в некрасивом - прекрасное. Если заметишь, засветишься, изнури, и потянутся к тебе люди, и залечатся раны Земли. Представь, что ты засыпаешь золотым песком хлам вокруг, что из этого получится? И попробуй мыслью залатать черные дыры в озоне или разведи цветущий сад, где сорняк сейчас. БОГ творит, мыслю, попробуй и ты. "Кто вас ЭТОМУ учил, теть Даш??
- А никто! Книжки об Анастасии читала. Там вся правда и тебе советую, мудрость любви там к нашей земле. Мы сами делаем рай и ад, правду говорю, а коль так, то и сами исправлять ошибки должны, а не Бог. Его не надо впутывать в наши грязные делишки, Он тут ни причем. Зачем винить зеркало, когда... сама знаешь. Ну, хватит тут сидеть, пойдем, почаевничаем у меня. "С великим удовольствием, сударыня!" В избе все было как во времена пятидесятых, только добавилась полированная тумбочка, холодильник "Саратов" и шкаф. "Я теперь тоже по-городскому живу! Можно молоко как раньше не ставить в воду, погреб прогнил, наладить некому".
Тетя Дарья клушкой забегала по избе. На столе появилось земляничное варение, жареная картошка и графинчик с мутноватой жидкостью. "А это еще зачем? Собирались чайку попить?"
- Ты поменьше разговаривай да присаживайся. Ничего, можно и по одной, с огородом справилась. Скучно мне теперь одной, с телевизором да кошкой разговор веду, ровесницы все померли... Ты давай закусывай, не стесняйся! "Ефимовна, а вы стали как майская роза - раскраснелись!"
- Значит на пользу пошло! Давай еще по одной и "Рябину" споём, как раньше твоя мать пела. Как они с бабами "на вынос" тянули! Теперь уж так не поют...
-Я поняла, деревня замерла,... Помню, "Шумел камыш", "Потеряла я колечко" - какие песни, за душу брали...
- Да, Лик, сейчас по телевизору не кажут русские таланты из народа, всё Пугачева с семьей. А где ансамбль "Березка", танцы народов Союза? Как я любила смотреть на грузинских парней, танцующих на носках перед тоненькой девушкой, как гарцующий конь! А украинские песни? С этой перестройкой всё с ног на голову, и заметь, простой народ сам карабкается при любой политике. Разве не так? Вот твоя мать, царствие ей небесное, видела ли она живьем хоть раз царя или президента, да хоть бы депутатишку-лентяя? Нет, а ведь прожила и без их помощи и ты, и внуки твои. Заметила?
- Я как-то об этом не задумывалась, но это так! Как они там не грызутся между собой за портфель, а народ сам по себе. Кто-то беднеет, кто богатеет - это закон жизни, и сказать, что хуже живу, нет, так же ем, одеваюсь. Если не будет бедных, не будет и богатых. Кто им будет готовить, строить дома, шить одежду? Это будет вечно, и это называется, как и на небе - иерархией. Каждый в жизни делает свое дело и занимает свое место, никуда от этого не деться. Может быть кому-то и не нравится? Сегодня ты, например, богата, завтра я, вот и вся философия. А песня может и вернется! "Вряд ли, девка, вряд ли".
-Теть, Даш, я опять о Боге. Мне кажется, он ведет меня за руку с самого рождения, я всегда чувствую Его присутствие, не верите?
- Как не верить, если сама с ним иду. "Что стоишь, качаясь", - затянула она, подпирая щёки натруженными ладонями.
- А вы смотрите передачи о древних раскопках? Я очень люблю их. Говорят, нашли в наших степях кладбище амазонок, у них был матриархат. Мужчин, женщины брали в плен и делали своими мужьями. Они нянчили детей, а жены охраняли земли и были воинами, разводили скот. В могилах я видела у женщин все богатство, копья, браслеты, наконечники для стрел, а у мужиков под боком - ребёнок да глиняный горшок. Мудреца, описавшего в древности существование амазонок, считали глупцом, его звали Геродот, теперь его называют отцом исторических преданий.
- Вот бы, Лик, у нас тот матриархат, а то мужики делают что хотят. Хоть бы детей помогали нянчить, а не самогонку глотать. Я видела, как люди копаются в чужих костях, ведь не боятся же. А люблю я смотреть о природе, и животных, так бы целыми днями и не отходила от телевизора, но не могу спокойно смотреть, как животные едят друг друга, - покачала головой Дарья Ефимовна. - Надо же, все друг дружку едят, начиная, с самой малюсенькой микробы, а люди-то ведь тоже друг дружку готовы "сожрать"! Посмотри, что делается, все разграбили и им мало! Куда столько? На тот свет ведь, не заберут, дали бы людям вздохнуть! "Да бог с ними, тёть Даш, давайте переменим тему" "Слышь, Лик, а ты с кем гуляла в деревне-то, расскажи!" "Зачем? Что было, то сплыло. "Давай, давай, потом я о своем житье-бытье может, расскажу".
- Ну, ладно. С пятого класса за мной бегал Афоня Семин, А еще Сашка Каринов. Тот в четвертом классе подарил мне за партой простенькое колечко с переливающимся белым камушком, наверно у матери спёр, долго соображала, что к чему. Он мне не нравился! "Ишь ты, молодая да ранняя!"
- Ну, не перебивайте, коль захотели выспросить. Вот я и надумала, если кольцо дарят, значит надо с тем гулять, а я не хочу, ну и отдала обратно. Приехал однажды к ним его двоюродный брат, его звали как и моего теперешнего мужа - Вовкой. Тот был немного постарше, учился уже в седьмом и начал за мной ухлёстывать. Видя, что Афоня ходит по пятам, нарочно сидела с тем парнем до утра, пока петухи не разгонят. "А мать-то что?"
- А мы сидели на виду, чтобы она могла, из окна нас видеть, а иначе не разрешила бы, да тогда, сами знаете, парень, особенно в таком возрасте ничего не сделает. "Прямо как в кино. Ну, ну?"
- Баранки гну! Вовка повадился приезжать через неделю, а Афоня сопел следом. Мне захотелось, чтобы мальчишки отлупили его как сидорову козу, но получилось так, что избили не его, а Вовку. Дома же днем, садилась на подоконник и ждала когда Афоня проедет на велосипеде. Если посигналит, то значит, вечером будет в клубе. А в школе ждала, когда рядом пройдет... В клубе танцевала у него на виду с другими мальчишками, пусть позлится! Однажды мы украшали класс, к маскараду, вырезая бумажные снежинки и навешивая вату вместо снега. Получилось очень здорово, как в лесу! Готовились встречать 65-й год. Боже, как давно это было! Ну вот, начался бал, мы танцевали с девчонками, парни стеснялись. Афоня дышал в затылок и сверлил глазами, от чего вдруг почувствовала неизвестное волнение. Пригласить он не осмелился, я набрала в лёгкие больше воздуха и подошла, был как раз белый танец. Ноги стали ватными, мы промолчали весь вечер, потом проводил до дома и ни слова. Так продолжалось до восьмого класса. Я продолжала танцевать с другими и однажды получила хорошую пощечину, которую запомнила на всю жизнь. "Долго ли ты будешь меня мучить?" - приглушенным голосом, процедил он сквозь зубы. Вернуть бы то время... "А дальше-то что?"
- Закончилось наше детство, начиналась юность, по окончании восьмилетки решила уехать зарабатывать свой хлеб в Шую. Афанасий поступил в техникум, но до отъезда продолжали встречаться, вот тогда-то и сказал: "Стань моей половиной". Я не поняла, что это означает, думала, смеётся. Какая такая вторая половина, если я целая, а не огрызок? " Ой, не могу! Ну и глупые были, а дальше-то что?" До отъезда в текстильный край, я ездила в Шую-то к сестре в гости, там познакомилась с Марком, стали переписываться, потом он пошел в армию, просил ждать, я пообещала. Когда переехала в Шую совсем, заходила к его родителям в гости. За полгода до конца службы поехала к нему в армию, там и лишилась невинности. Вернулся, поженились. "А если бы не взял? Я об этом не думала, верила в хорошее будущее. "Ну, а Афоня-то что?" Он писал уже, нам двоим, Марк велел письма и фото сберечь, все-таки память. Афоня бросил техникум, когда узнал, что я выскочила замуж, женился не по любви, жену взял с таким же именем, но говорят, разошелся. " Вон как"... Где живет, сколько внуков не знаю, говорят, вроде бы Находке. И вы знаете, снился двадцать лет, то он меня ищет, то я его и никак не можем встретиться... Во сне часто захожу в его дом, но никто не говорит адреса. "А ты сходи на самом деле, пока не уехала. Там сейчас его брат живет, даст адрес". Да мы уж с сестрой ходили, не переписываются они, сколько уж лет, потеряли связь. "Как же это так, родные братья, а не знаются? А ты напиши в передачу, где всех ищут, помогут". Зачем тревожить людей? Что подумает жена? Нет, пусть все останется, как есть. Ну ладно. Дарья Ефимовна, спасибо за всё, пойду я, еще увидимся.
- Да не за что. Ты заходи поболтать, а то уедешь, опять скука в доме поселится, хоть волком вой. "Обязательно зайду. Пока!"
Лика шла по длинным тихим, потихоньку вымирающим улицам, но домой не пошла, а зашла опять на кладбище.
Она долго сидела, вспоминая, как уезжала из деревни глупой пятнадцатилетней девчонкой, не зная, что ее ждет впереди...
- Куда ты едешь, дочка, подумай, как ты будешь в чужих краях? - комкая платок, причитала Прасковья Васильевна. Может, останешься? Я тебе подушку в чемодан положила, все поместилось, как-нибудь довезешь, зато, на чем будет спать у чужих людей. Завтра трактор подъедет, подвезет тебя, с Климом договорились. Приедешь, сразу напиши, паспорт-то, поди, еще не готов, подождала бы. По дороге за ним не забудь в районе-то забежать. С чужими людьми не разговаривай, деньги спрячь подальше, а чемодан не выпускай из рук, ночью его под голову клади. Значит прядильщицей, будешь? Мне спокойнее, что одна там уже есть, если что Вера. Вот моду взяли в города съезжать, а нас на кого оставляете, кто картошку будет помогать рыть? Ой, да что же я...
- Мам, ну хватит причитать, не на войну же? Через год в отпуск приеду.
Прасковья Васильевна казалась беспомощным существом, с осунувшимся и бледным лицом. Она то вскакивала со скамейки, то садилась, безвольно опуская руки как плети. Лика стояла, прижавшись к стене. Колупая побелку. Она вдыхала сырой запах стен, пытаясь вобрать его, запомнить на всю жизнь. Ей тоже было страшно... "Дочка, может, останешься а? Подумай хорошенько". "Нет, мам, коль решила - будь что будет, не переживай, не пропаду". Рано утром ее разбудили, Прасковья Васильевна поставила у порога чемодан, на столе ждала крынка молока и пироги. "Мам, когда это ты успела настряпать-то?" "Да вот успела, все равно не спалось". Дочь встала с теплой постели, потянулась, поежилась от прохладного утреннего воздуха, а может от волнения. "Куда и зачем еду? Как хорошо дома".
- Ну, доченька, одевайся, пора. Смотри там! И пиши.
- Да не волнуйся ты так, мамуль, лучше себя береги, я уж взрослая, справлюсь.
Трактор поднял дорожную пыль и вот, уже дальше и дальше удалялись родные и дом, вот и околица, Лика вцепилась в борт прицепа, чтобы не вывалиться в кювет. Наконец подъехали к переезду. В кузове было полно народу. Парни поглядывали с завистью, ведь она увидит другие края. А может, сожалели о том, что на селе стало одной невестой меньше?
- Ну что, девка, покидаешь нас? Не страшно ехать не знамо куда? Давай поможем чемодан донести. Ох, ты! Что же твоя мать туда набила, кирпичей что ли, как донесешь-то? Ах ты, Господи,- качали головой сельчане.
"Что сейчас делает мама? Наверно плачет. Где теперь дом?" В районном центре Лика забрала, свой новенький паспорт, разглядывая, долго нюхала, потом спрятала в потайной карман пальто. Постояв в очереди на автовокзале, наконец, взяла билет до Горького. В "Икарусе" ей досталось место напротив водителя. В зеркало он всю дорогу на нее пялился, смущая и заставляя краснеть. "Что он уставился, может я грязная? Да вроде нет. Может некрасивая? А какое ему до этого дело? Пусть на других смотрит. Конечно, городские люди вон как наряжены, а я? Ну, ничего, заработаю и тоже оденусь не хуже их. Ну и дурак! Чего уставился? А если будет своя квартира, в ней будет всегда красиво и чисто. Куплю такие же занавески как в этих домах. Как люблю смотреть в окна. Дурень старый! Ему наверно уже тридцать и семья есть. Вот и приехали. Придется еще помучиться, брать билет до Шуи". (Привычка заглядывать в окна, осталась у нее навсегда.)
Все вышли из автобуса и ждали, когда водитель откроет багажное отделение, Лика стояла в сторонке, он подошел к ней и предложил довезти до железнодорожного вокзала, только сбегает в магазин - надо перекусить. Лика обрадовалась и гордо пошла в пустой автобус. Он пришел с бутылкой... "Ну, как тебя зовут, давай знакомиться. Меня - Костя. Куда едем?" "Лика". "Да ты не бойся меня, не кусаюсь, сейчас поедем, только выпью немного. Присоединяйся!" Он выпил полстакана залпом, занюхал коркой и загрыз колбасой. "Пойду я, вы пьяный, нельзя уже за руль садиться, сама доберусь". Лика пыталась выйти из теплого автобуса, но закрыв двери, водитель стал приставать. " Ну что ты засуетилась, маленькая что ль? Выпей для храбрости!"
- Не пью я, выпустите! Пожалуйста... У меня поезд скоро, да и "женские дни", - сказала Лика, чтобы он отстал. "Эко, напугала! Что же мы, не грамотные? Вон вода в канистре, выбежишь да приведешь себя в порядок!" У нее и, правда, все было в самом разгаре. От тяжелого чемодана разрывалось нутро, водитель долго пил. Лика держалась за сиденье до посинения пальцев, казалось, прошло несколько часов. Он пытался заигрывать, силы были не равные и, спасло то, что нисколько не выпила. Пока допивал остатки, Лика подскочила к двери. Рванув створки, выскочила наружу, (хорошо, что чемодан остался в камере хранения.)
- Тётенька, тётенька, - бросилась Лика идущей видимо с вахты, работнице автопарка прямо в объятия. "Что? Что случилось, как ты здесь оказалась?" "Он, он... Спасите!" "Кто он? Что ты тут вообще делаешь, тебе спать пора!" Девчонку трясло, она не могла выговорить слова, заикаясь, бормотала что-то невнятное. Подошел водитель и Лика, вцепившись в куртку женщины, закричала: "Не отдавайте! Не уходите! Проводите!" Женщина все поняла, водитель стал оправдываться.
- Ах ты, дурак! У тебя же семья! В тюрьму захотел? С ума сошёл?! Да она же совсем ребенок. Он ничего с тобой не сделал? - обратилась она к Лике. " Нет". "Баб что ль тебе мало? Только свисни, сами набегут! А тебе девочку захотелось? Эх ты гадина!"
- Да ладно! Ничего же не сделал... Я ее отвезу на вокзал и помогу сесть в поезд. "Нет, я доберусь сама, я уж сама!.."
Не разбирая дороги, она побежала прочь. На автовокзале забилась в угол и плакала, плакала, не в силах остановиться, не обращая внимания на косившихся прохожих... Было уже поздно, совсем темно. Сев в городской автобус, продолжала хлюпать носом, шок душил, это заметил кондуктор. "Что с тобой, дочка, кто умер что ли?" "Нет. Дяденька. Он..."
- Что он? - напугалась тетка. Он что-нибудь с тобой сделал? Куда одна-то едешь? Где родители? "Гы, гы, гы", - захихикали мужики.
- Что, мерины, гыкаете, а если бы ваша дочка в такое время ехала? Да что же это за родители? Отпускают детей в такую дорогу... Слава богу, обошлось. Ну, мерины, ну, гады, - не унималась кондуктор. Баб вам мало!
А на железнодорожном вокзале уже ждал тот водитель. Он нашел ее вспухшую от слез, стоящую в темном уголке, дрожащую от страха. У него всё перевернулось внутри, сразу протрезвел...
- Прости, слышишь, прости, а? Ну не знаю, что нашло,
- Пить надо меньше, - зло выкрикнула Лика, зная, на людях он ничего с ней не сделает.
- Дурак я, прости, исправлю свою ошибку, помогу сесть в поезд. Да перестань реветь, мне и так тошно, чуть не влип по самые уши... И что накатило... Просто завтра выходной, вот и решил немного выпить. Хватит тоску нагонять, а то тоже заплачу. Посмотри в зеркало, на кого ты похожа, на мокрую курицу. На, вытри нос.
Он достал платок и стал по-отцовски вытирать опухшее лицо. "Прости, если можешь..." "Отстаньте от меня, сама доберусь!"
- Нет уж, извини, не хочу, чтобы еще, что случилось, буду ждать, пока поезд не тронется. Да перестанешь ты или нет? Все же хорошо? Хочешь мороженого или воды? Напугал я тебя конечно, дурак! Ты и вправду еще ребенок... Давай помогу вещи нести.
Наконец Лика в безопасности. Поезд тронулся, съежившись, водитель стоял на темном перроне, выкуривая одну сигарету за другой. В купе ехала пожилая дама и молодой пограничник в красивой форме. Они тихо беседовали, выложив съестные запасы, не обращая внимания на девчонку. Аппетитная курица источала приятный аромат. Лика вспомнила, что за целый день у нее не было во рту ни крошки. "Ну-ка присоединяйся, к нам! Как тебя зовут, куда едешь?" " Не хочу, спасибо". "Ты что, уже сколько часов едем, а ты не ешь?" Лика упрямо отказывалась.
- Ты наверно молодого человека стесняешься, - заметил дядька, - понимаю.
Она до ушей покраснела, сжимая пальцы. "Ничего, служивый через остановку выходит, тебе спокойнее будет". Парень и правда вышел. Лика, потихоньку стала доставать запасы, припасенные мамой, вспомнила дом, родных и ей показалось, прошла целая жизнь. Поужинав, забралась на верхнюю полку и не спускалась до самой Шуи.
С трудом добралась до общежития, тяжелый чемодан дал о себе знать, живот болел, не было никаких сил, промучилась неделю, никому не сказав ни слова... В комнате жили десять девчонок, наехавших по вербовке со всего Союза. Шестидесятые годы были самыми тяжелыми и голодными, началась самостоятельная жизнь. В столово общежития по бесплатным талонам кормили три раза в день, ужин в восемнадцать часов, потом до утра кишки прилипали к спине. За завтраком каша съедалась мгновенно. Большинству девчат присылали посылки и деньги, они не голодали, кашу отдавали Лике.
После курсов началась практика на производстве. Жара, невыносимый шум, разговаривали в самое ухо, каждый день из носа текла кровь. Пальцы так и не привыкли к бешеной скорости веретён. Кожа лопалась, появлялась нестерпимая боль, мешавшая спать по ночам. Перед сном Лика бинтовала руки, чтобы к утру боль немного утихла. С забинтованными пальцами работать нельзя, руку оторвет, замотает вместе с бинтами. Но молодость брала своё! Не чувствуя усталости, девчонки бегали в кино и на танцы, а после ночной смены шли в прачечную стирать и сполоснуться, красились и на целый день - в город. "Девочки, вечером идем к шефам в часть, мастерица сказала".
- Но у меня нечего надеть, - заволновалась Лика. "Ничего, наше наденешь, а разбогатеешь, мы у тебя будем брать, правда, девочки?" "Да, да, конечно, на вот мое примерь".
- А босоножки мои, - вскочила с кровати Неля.
- На вот мой шарфик, - подскочила третья. Ну, вот тебя и приодели. Нормально! Чего скуксилась? Пошли! "Ой, девочки, спасибо!"
В актовом зале военной части негде яблоку упасть. Девчонки как всегда жались в сторонке, не зная как поступить, или танцевать друг с дружкой, или приглашать парней. За Ликой увязался некрасивый, толстомордый солдатик, не давая прохода весь вечер. Хорошо, что за территорию части нельзя выходить, а то бы пошёл провожать. Год спустя девчонок направили по частным квартирам. Закончилась практика, квартиры искали сами. Лика с подругой решила поселиться вместе, с одной плата дороже. Им повезло. Жилье предложила молодая замужняя напарница, она жила у свекрови. Баба Маня, отгородила им шкафом кровать, девчонки были очень довольны, вроде как отдельно. В чемоданах под кроватью хранили свой скарб. "Платить будете по пятнадцать рублей, довольны? Это не дорого, а летом будете в терраске". "Да, конечно. Спасибо, теть Мань!"
На первую получку Лика купила мечту - Чешские лакированные туфельки с бантиком. Она не могла на них наглядеться, терла тряпочкой, дышала, чтоб лучше блестели и хранила до свадьбы. Они хоть и черные, ну и что? А может больше случая не предвидится купить такую красоту? Надеяться не на кого, только на себя, никто не поможет. Вторую получку потратила на пальто, на питание ничего не оставалось, стал болеть желудок, начались приступы. Боясь стонать, Лика корчилась, сцепив зубы. А если выгонят? Казалось, адские боли длились вечность. Однажды баба Маня ахнула, видя, как она мучается. "Ты что? Может скорую вызвать?"
- Нет, - процедила сквозь зубы Лика. Скоро пройдет... Когда прижимаешь к животу подушку, боль утихает. Приступы заставляли врасплох даже на улице. Бледнея, Лика спешила домой, не желая привлечь внимание прохожих. Отчего такие боли, не из-за отца ли? Ведь он беспощадно избивал за любую провинность... Питаясь, только с коржиком да чаем, она ощущала головокружение. Столовские вкусные запахи сводили с ума. Наставляя всякой всячины, бригада начинала обед, Лика торопливо допивала несладкий чай и уходила, а если и сидела рядом, выступали слезы... "Ты что никуда не ходишь, вроде выходной, чего уставилась в окошко-то, или заболела, чего как воды в рот набрала? Иди, погуляй" - волновалась хозяйка. "У меня, тетя, денег нет". "Так можно и без денег?"
- Тёть Мань, я просто голодная, боюсь упаду на улице, пальто же купила в начале месяца, вся получка ушла. "Ах ты, Господи, да как же твои родители тебя отпустили так далеко и не помогают?" "Нечем помочь-то. Где в колхозе денег взять? Все государство отбирает". "Ну, тогда давай ешь, борщец свежий сготовила, не побрезгуй".
Лика торопилась, обжигалась, дрожащими держа руками кусочек хлеба, баба Маня смотрела, смотрела и заплакала... "На-ка вот назад твои деньги, потом отдашь, сходи, купи колбасы да хлеба, да поешь вечером, да не спеши ты, жуй, заворот кишок будет. Вот беда-то!.."
- Тёть Мань, спасибо. А знаете, я у вас из мешочка брала сухари, нет сил, как есть хотелось.
- Да что ты, бог с тобой! Ешь, мне не жалко... Только они для соседской собаки приготовлены, не с плесенью хоть? "Нет, от печки высохли".
- Когда денег не будет, говори, не бойся. "Ладно. Спасибо еще раз. Дай бог вам здоровья".
- Да ладно! Наелась что ль? "Ага".
- И как это родители отпускают детей малых от себя, что за время наступило?.. Позднее Лика пишет матери письмо: " Мама, если бы у меня были крылья, прилетела бы домой, наелась и обратно. Купила тебе вафельный торт, но не утерпела, съела"....
Качаясь в кресле, Лика Никифоровна неловко съежилась от новых узелков памяти. На девятнадцатом году она вышла замуж за Марка, а в двадцать три, было уже двое детей...
- Не к добру, ох, не к добру у невесты черные туфли, - заохала больная соседка, сидевшая в инвалидной коляске в уголке трехкомнатной квартиры. Будет несчастье, дочка, берегись.
Столы выстроились буквой "П", пахло перегаром, закуской, куревом". Го-о-орько, горько!" - кричали гости. Молодые целовались до посинения губ. Красивая люстра весело разбрызгивала искры, кружилась голова, Лике не верилось, что это её свадьба. Стало жарко в сшитом собственными руками вискозном платье, черные туфли жали ногу, хотелось выбежать на улицу. Подпрыгивал хрусталь на столе и в стенке, не смолкал пьяный говор. Неподвижными были только глаза напротив. Они увлекли невесту в новый неведомый и счастливый мир, пока еще совсем чужой, пугающий неизвестностью. У Лики ойкнуло сердце, застучало в висках, стук сердца наверно был слышен мужу. Они кружились то медленно, то летели куда-то опьяненные, наполненные любовью, как два драгоценных сосуда.
- А ну, старуха, давай тряхнем стариной, - вскочил Никифор. Схватив Прасковью Васильевну, он притянул ее к себе, поцеловал, вывел на середину, и все расступились... "Горько, горько", кричали гости то ли молодым, то ли родителям. Соседка, сидевшая в углу, с жалостью смотрела на невесту. Но не надо думать о плохом, ведь рядом красивый муж. Ей казалось, ничего плохого с ними не случится, и проживут они счастливо. "Ничего, это она от зависти", подумала Лика. Когда закончился танец, соседка взяла руку невесты и стала гладить. "Ох, доченька, не хорошо как, чёрные туфли к несчастной жизни".
- Теть Пань, хорошо, что эти сберегла, а то бы хоть босиком, и фату сама купила, правда и маленькая, но сейчас это модно. Где мама-то возьмет? А Марк учится, только с армии пришел. Все обойдется, это вы от зависти!
- Да ведь и всем кажется, что проживут лучше всех, смотри дочка, смотри.
Если бы знать вперед, лучше бы в тапках в ЗАГС пошла. Перед свадьбой, ночи не спала, маялась, не зная во что одеться. Приехала с двумя, ситцевыми платьишками да короткими сапожками, купленными мамой с рук, и то в общежитии сперли. Обратиться к сестре, Лика не решалась, всё равно никакой помощи. Верин муж оказался пьяницей и обманщиком навешал "лапши на уши", якобы спортсмен, но оказался пьяницей, с грудным ребенком на руках сама жила голодной, отбирал последний рубль. Если денег не оказалось, перевешивал Веру через балкон, тыкая в бок ножом или вилкой. Сестра приходила в общежитие, и брала у Лике последние деньги, обещая отдать в получку, но это были только слова. Наконец решила уехать на родину, но муженек нашел ее и там. Когда помогала копать картошку, воткнул нож под сердце... Белой простыней остановили товарный поезд, а в Арзамасе уже ждала скорая помощь. Веру удалось спасти, а мужа деревенские мужики поймали и сдали в милицию. Теперь сидит пожизненно, нравится там, не надо ходить на работу, никакой ответственности.
Лику и Марка его родители поселили в трёхкомнатной квартире, в самой маленькой комнате. Личная жизнь не задалась, молодые не находили общий язык, говорить было не о чем, Марк молча часто смотрел в окно. У Лики были свои заботы, она отгородилась от мужа детьми. "Теперь у меня другие заботы, ты на втором плане".
Свёкор - выпивоха днём спал в ванной, ночью дебоширил. Включал во всех комнатах свет, разговаривал сам с собой, не давая спать, выгонять бесполезно. Марк работал водителем троллейбуса, уходил на работу не спавши. Не выдержав издевательств над семьей сына, свекровь скопила денег, и отселила молодых в новую кооперативную квартиру. Через некоторое время - умерла.
Лики казалось, живи да радуйся, сама себе хозяйка - да нет... Доктор велел развестись, дабы не губить себя - несовместимость. В то время не учили приспосабливаться друг к дружке. Но куда идти с двумя детьми? Она терпела тринадцать лет...
- Слушай, Лика, вот я иду по улице и вижу, как пары идут под ручку, а мы с тобой как чужие - порознь. Теперь твоя мать, перебралась на север, там сестры у тебя, поезжай, отдохнешь от меня, посмотришь, что за север. Может, полюбишь кого? А то ты сидишь да сидишь молча, с поникшей головушкой... Если найдешь подходящего мужа, буду рад, даже благословлю. Не повезло, жаль мне тебя...
- Марк, что ты городишь, куда мне ехать? Думай, что говоришь.
Она решилась не сразу. Сначала съездила в город Моршин подлечить желудок, а через год - в Мурманск. Остановилась у младшей сестры, у которой жила мама, Прасковья Васильевна, она переехала из деревни после пожара. В то время Вера тоже жила в Мурманске, вот у нее-то в гостях Лика и встретила молодого человека невысокого роста, аккуратного во всем. Валерий всегда шмыгал носом - полипы или перебили в драке. В его глазах Лика утонула навсегда и бесповоротно. За что только люди любят друг друга?
- Давай покажу тебе город, или пойдем в кино, - предложил он.
- Эй, вы, уже снюхались? - засмеялась Вера, - ночевать приходи к нам.
Они долго бродили по холодному городу, в кино не хотелось, предложил пойти к нему, в запасе два выходных, мало будет, возьмет еще. Лика согласилась. Счастливые, измученные и голодные, они не показывались соседям коммуналки три дня. Лика украдкой прошмыгивала в ванную и бегом обратно. С сияющим лицом Лика приехала к Марку. Он всё понял... Лика изменилась внешне, стала крутиться перед зеркалом, светилась так, что этого нельзя не заметить. Прошел месяц, Лика получает от Валерия письмо: "Приезжай, очень скучаю, с родителями договорился, твои дети - не помеха". Ночью Марк плакал. Никогда она не видела мужских слез, стало не по себе. Сколько лет было Ларисе и Алексею? сыну десять, дочке восемь. Ну и дела творятся на белом свете...
- Все, теперь ты не моя. Что ж, сам того хотел, желаю счастья... Ты только не вини себя и ни о чем не беспокойся, поезжай с дочкой, а сына пока оставь. Трудно вам будет в одной комнате вчетвером. Как только все утрясется, заберешь сына. Если поедете отдыхать на юг, сообщи, приеду посмотреть на твоего избранника и скажу, стоит ли он тебя? На переезд денег найду, контейнер с мебелью отправлю, и не слушай моих родственников, не им жить. Устраивай свою жизнь, пока молодая.
На другой день прибежали его сестры. "Ты что собралась делать? Все бросить? Да если б знать, сама поселилась бы, в вашей квартире, а то вас пожалели! Не живется ей, нас позоришь, дитя бросаешь?" "Ну-ка, цыц, закаркали! Чего примчались, не пожар ведь? Сами разберемся! Не она, я предложил. Замучилась она со мной, а ведь молодая. Пусть судьбу свою не губит, ей всего-то тридцать два года. Уходите вон! Без вас разберемся, так мы решили и точка".
После отъезда Лики, Марк много пил. После работы, в новогоднюю ночь, в салоне троллейбуса он увидел спящего парня.
- Эй, мужик, вставай, мне в гараж надо, смена закончилась. Выходи, слышь, друг! "Извини, командир, мне некуда идти, я только что освободился из заключенья". "А-а, ну тогда пошли ко мне, у меня жены нет. За что сидел?" " За драку. Сунулся выручать, дали два года".
- Ну, проходи, не стесняйся, сейчас попьем чайку, я пока сполоснусь, отметим старый 1982 год, потом пойдем к моему отцу. Ставь чайник, а вообще-то давай по одной для знакомства! Тебя как зовут-то? "Витька". "Ну, Витек, вздрогнули! Ну, я пошел купаться, а ты подремай".
В шесть утра, зайдя на кухню, гость спохватился хозяина, обошел все. Как в воду... "Эй, хозяин, ты где? Марк, отзовись, Господи, где же ты, свет оставили не выключенным, дураки?! Он поправил у Алешки одеяльце и от предчувствия оцепенел. Из ванной был слышен шум воды, из щелей шел пар, внутри было закрыто, полное молчание..."Эй, хозяин, ты здесь? Подай голос... Ты что, заснул там? Утро уже, новый год проспали". Испугавшись, он сообразил, нужно вызвать милицию. Хорошо, что дверь не взломал, а то бы подумали на него. Труп выносили в простынях, лицо закрыто, Марк сварился до неузнаваемости, отказало сердце... По приезду в Шую, Лику обвинили во всех смертных грехах, сына настроили против нее. Придя в школу, она не узнала его, сын был чужой, взгляд волчонка. Потеря отца замкнула на всю жизнь, больше Алексей Лику матерью не называл...
Валерий оказался очень ревнивым, лез в драку без всякого повода. Лика разрывалась между семьей и работой, мужем и детьми. Домой летела стрелой, не дай бог, задержаться на пять минут. Она знала, Валерий ждет с посиневшими от гнева губами и сжатыми кулаками, терпела до тех пор, пока не поменяла на Мурманск квартиру, оставшуюся от Марка. "Что, сучка, опять тебя сегодня? Мне уже доложили". "Да ну? Ну и хорошо, что все знаешь. Мы везде перепробовали, и на горячей плите, и раздевалке, и кабинете заведующей, она нам время отвела для этого. А ты и не знал?"
- А вчера ты куда ходила? "На комиссию".
- Нет, не ври! Опять туда ездила, где тебя по шесть человек? "Ну, коль знаешь, зачем спрашивать? Пришел бы да свечку подержал".
- Мать, она от меня гуляет!" "Возьми, да и ты гульни. Как надоел со своими подозрениями. Хорошая девка попалась, радовался бы, какую тебе еще надо? И сготовит, и ремонт успела сделать, пока ты на работе, а дети в школе. Чего тебе не хватает? Дурак, каяться потом будешь! Думаешь, она тебя терпеть будет? Ты не видел, сколько в столовой народу? Стеной! Где уж ей там шуры-муры водить!"
- Но от нее не мной пахнет! "Конечно не тобой! А чем же она должна пахнуть после двенадцати часового рабочего дня, - кухней, луком да жирами. Эх ты, непутевый, зачем тогда с места ее сбил, маяться с тобой? Я на ее стороне, не звони больше!"
Алеша пытался заступиться, но Валерий швырял его как соломинку, на развод не соглашался, пришлось разводиться хитростью.
- Слушай, Валера, если говоришь, что любишь, давай разведемся? Будем жить в разводе, в одной квартире, если не согласен, выдворю в любое время, теперь мне нечего бояться, свое жилье есть. А разведут нас все равно, как бы ты не упирался "рогами", но после развода больше у нас не появишься. "Хорошо, согласен".
Они прожили семь лет. Конечно муженька сразу же вышвырнула, чтобы дети не видели скандалов от чужого мужика, но он долго не мог забыть ее дверей. "Я все равно тебя любил и любить буду!" Много ночей, пока Алексей не пришел с армии, они с Ларисой придерживали дверь, чтобы не мог выбить. Валерий приходил в гости трезвый но, листая альбом, пытался оскорбить. "Да, а ты все молодеешь. Как же не молодеть? Все еще навещаешь ту квартиру, где тебя шесть человек?" Изумившись неизменности характера, невестка за его спиной покрутила у виска пальцем.
- Надо же! Ты все такой же, пятый десяток, а не изменился. С кем живешь-то? Говорят, женился? "Да, женился, ты её знаешь - Ленка. Она жила с моим другом не расписанная, Колька опять в тюряге, а мы в ЗАГС!
- Наслышана, твоя мать говорила. Выбрал такую жену, к которой на свадьбу даже никто не пришел? Она же пьяница! Всегда с фингалами ходит. А, теперь поняла, почему ты не приходил домой, обманывал что в командировке, а сам к ней. Ты же импотент? Я-то дура, всю ночь не спала, всех обзванивала, искала... "Я так хорошо никогда не жил".
- Оно верно! Сухарь, курево да бутылка, вот и вся твоя радость. Мать говорит, лучше бы ты со мной жил. Нет уж, Бог миловал. Ну, мечта твоя сбылась, со школьной скамьи ее приметил? Что ж, живите! А с твоими родственниками мы связь не теряем, живём в одном дворе, твой брат и мать заходят. С моим теперешним мужем Владом, в хороших отношениях, роднимся. Любила я тебя, не скрою, но видно не судьба. Вышла вот замуж в третий раз. Ты говорил, мне давно в земле сгнить пора? Но мужики еще любят! Надо будет, выйду и в четвертый раз, а ты живи! До свидания!
Неужели ей было тридцать три года? Как остановить время?..
А сейчас уже пенсионерка, пятьдесят четыре за плечами... Очнувшись от раздумий, Лика откинула с качалки выгоревшее одеяло, подошла к иконе и стала молиться: "Отец Небесный! Разреши поговорить с Тобой, я - дочь Твоя. Пришли посланника в образе простого человека. Припаду к его ногам, ухвачусь за одежды и горько заплачу, закричу на всю вселенную! Через него, Ты выслушаешь меня, простишь все прегрешения вольные и невольные, успокоишь и скажешь: "Не бойся, Я с тобой, Я люблю тебя. Этих слов так не хватает. Они означают не только любовь мужчины к женщине, а любовь как к божьему созданию, личности, человеку с большой буквы. Как тяжела земная жизнь. Укажи путь мой. Правильно ли иду? Так ли поступаю в делах своих? Этих слов не хватает не только мне, не потому, что не достойная их, а потому, что все мы привыкли обходиться без этих слов. Или ошибаюсь? Может только мне, уготовлена эта участь с детства? И все-таки, я самый счастливый человек на свете!" Помолившись, пошла на кухню и там, за чашкой чая, опять задумалась о жизни.
Вспомнила зачем-то свое устройство на работу. Во времена перестроечных сокращений, ей уже стукнуло сорок два. Она обошла все пароходы Северного вспомогательного флота в поисках работы. Время тяжелое, специальность повара на берегу не нужна. Что делать? Кормилица в семье она, семья прибывала, появилась внучка, невестка училась в педучилище. Чем кормить? Алексей на СРЗ получал мало. Посоветовали пойти сразу к капитану любого парохода, в отделе кадров с улицы могут не взять. Она шла по причалу, дрожа от страха. На Килектор не взяли, пошла спрашивать по военно-транспортным суднам. Шлепанье воды звучало в сердце холодным ознобом. Как ступить на длинный, почти вертикальный трап? Какие маленькие перекладинки для ног... Держась за трос, Лика с трудом спустилась вниз. Судно покачивалось, вызывая легкое головокружение и тошноту. Где дверь? Господи, как войти внутрь? Наконец вышел вахтенный с повязкой на руке. "Здравствуйте. Можно пройти к капитану?" "По какому вопросу?" "Я ищу работу". "Проходите". "Николай Палыч, к вам дама!" Искоса посмотрев на гостью, толстенький капитан жестом приказал сесть.
- Здравствуйте, Николай Павлович. Не могли бы взять меня на работу? Вообще-то я повар, можно и дневальной. "К сожалению, все места заняты, сходите к капитану танкера. Танкеришка очень старенький, но там платят больше. У них повариха ушла в декретный отпуск, к ним никто не идет, поработаешь сколько, а потом перекинут на другой пароход. Лишь бы зацепиться. "Хорошо, я согласна, а где он стоит?"
- На другой стороне залива. Придется поездить на катере. Ты завтра утречком беги сразу в кадры, скажи - я послал. "Большое спасибо. До свидания".
Трап Лике показался не таким уж и высоким, она не заметила, как оказалась на причале. На другой день ей дали направление на комиссию, она прошла ее за три дня и поехала на катере на новое место работы.
"Боже, как страшно и темно. А если не найду вовремя пароход? Поставят прогул". Она шла в темноте, неизвестно куда.
- Извините, вы не подскажете, где находится танкер? - обратилась она к прохожему. "Идите до конца домов и сараев, а там дорога спускается прямо к причалу, там и найдете". "Спасибо". Спотыкаясь, она шла почти на ощупь. Ни одного фонаря, как на краю света. Собаки облаяли со всех сторон. "Ничего, говорят, это хорошая примета". Наконец, в низине разглядела суденышко. Ступив со страхом на палубу, Лика полчаса ходила, не в состоянии проникнуть внутрь. Время было раннее, видно все еще спали. В окошках, которые называют "люмиками", она ничего не разглядела, везде свет, и никого. Куда я попала, может назад идти? Она дергала ручки дверей, но они не поддавались, доползла до верхней палубы, там с большим трудом одна дверь поддалась, Лика оказалась в замкнутом пространстве одна - как в мышеловке. "Боже, сколько лестниц и все тянутся куда-то вниз, хоть бы кто вышел, а то подумают, я воровать пришла. Фу, как бензином воняет, вся одежда пропитается, какое всё ржавое и грязное... Где готовить, неужели за этими столами едят?"
- Кто это к нам пожаловал? - спросила неожиданно выползшая из тёмной норы пожилая, не причесанная женщина. "Здравствуйте. Я к вам на работу по направлению".
- Слава богу, хоть нормальную повариху прислали, проходи, вот наша каюта. Не пугайся, что крыс увидишь, они здесь везде, на люмике еду не оставляй, вмиг сожрут. У нас еще каждый день надо воду из каюты вычерпывать, когда на ходу, она заливается с борта, по два, три ведра выношу. Душ плохой, пока паром прогреют, мыться передумаешь, я все бегом, да бегом, а то промерзнешь. Туалет один на мужиков и нас, в стене есть дыра, кто-то сделал давно, чтобы подглядывать. Ты садись в другую кабину, но долго не сиди, выдует из тебя все тепло. Это не пароход, а ржавое корыто! Его собираются списывать, но проходим еще годика три, идем, камбуз покажу.
Увидев камбуз, Лика ужаснулась. На полу, то есть на палубе, полно грязи, кастрюли чумазые, как сама хозяйка, по столам бегают полчища тараканов, посуда не мытая лежит в грязной мойке, разделочные доски хуже мостовых досок. "Ничего, вычищу, выдраю, отшлифую. Боже! Как же здесь надеть белый передник? Здесь сапоги да брезентовый фартук надо!"
Так она работала неделю, ежедневно тратя тихий час на отскабливание каждой кафельной плиточки на палубе, оказалось, это ненадолго. Ночью ребята наносили уйму мазута с уличной палубы, и всё повторялось сначала. Через месяц потребовала от капитана замок, чтобы закрывать камбуз, стало намного чище, никто, кроме ее и Клавы, на территорию пищеблока не ступал. Лика надевала белый фартук, меняла скатерти на столах комсостава, ставила цветочки, всем было приятно видеть необычную чистоту. Команда стала приходить к обеду не в расхлябанном виде, подтягивалась и приглаживалась. " Батюшки, мужики, никак мы к цивилизации приходим?" Витюха, обрюзглый и обросший холостяк, чесал от смущения затылок, понимая, что сами себя довели до такой скотской жизни. Спортивка синего цвета обтягивала пузо, ее надо бы починить или отдать для мытья палубы. Ванёк с непривычки сел на краешек им же испорченного стола, изрезанного ножом, пытаясь закрыть рукой матерные слова. Брошенные женами и детьми спившиеся мужики, соскучились по домашнему уюту. Они жили здесь безвылазно, за исключением трех нормальных мужиков, всегда торопившимся к семьям. Радист Славик закодировался, является хорошим семьянином. Он воспитывает племянницу погибшей сестры, теперь у него трое девок, четвертая жена. В тридцать пять лет он два раза лежал в наркологии, больше к этому вертаться не хочет. Стараясь, понравиться Нине, подкрашивал свои рыжие усы, опрятно носил форму, был вежлив и спокоен.
Бесконечное пьянство команды заставляло Лику всегда быть начеку. Если находились на Кильдине, например, опускали шлюпку на воду, и добыв спиртное, пили все, что горит. Хозяйка парохода Клава, тоже не "просыхала", она надевала старую фуфайку, стоптанные мазутные тапки, и черную кофту, которую не снимала лет шесть, пока работает здесь, сама говорит - деградировала. Исхудавшее лицо светилось насквозь как растение, не видевшее солнце. Приехала Клава откуда-то из средней полосы, дома в отпуске по привычке ходит в старой фуфайке, хотя новой одежды много. Пьет наравне со всеми, валяется везде: в каютах, коридоре, каюте капитана, через неё перешагивают как через грязную тряпку. По ее словам, когда-то ребята здорово над ней потешились вшестером, a Клава и не пошевельнулась, утром в курилке смеялись.
- Что, поиграли с "мертвой" старухой и довольны?- харкая от крепкого табака, хрипела буфетчица. Тогда меня хоть убей!
По неделе Клава не выходила на работу, а рабочие дни ей ставили, как и Лике. Было очень обидно. Закусывая губу, она подавала обед. Никуда не денешься, коль впряглась в эту грязную повозку, работать надо, бежать некуда. Пока Клава у кого-то валялась, Лика забивала гвоздем свою каюту, ребята звали ее пить, настойчиво ухаживали, делали намеки. Она пожаловалась капитану, грузному верзиле с тупым лицом, но тот сказал: "ничего не стоит и мне, вышибить твою дверь, я же капитан!" Надеяться не на кого. Когда гвоздя не было, надевала старую шубу и всю ночь сидела в салоне, чтобы её не затащили в постель. Однажды пришлось бороться с механиком. У двадцативосьмилетнего Сереги было двое детей, неплохая заботливая жена. Что же влекло его к пожилой поварихе? Может извращение или помутнение от пьянства? А может поддержка капитана, ведь Серега был правой рукой, все топливо было в их владениях? На сей раз Лика ухватилась руками и ногами за ножки пригвожденного накрепко стола, нарочно открыв настежь дверь. чтобы увидели и заступились, но все проходили мимо, потом говорили: "а может у вас свои личные интересы, зачем мы будем мешать?"
- Ну, девка, ты и попала! Этот пароход пьянее пьяного, нормальные бабы здесь не работают, долго не продержишься, - посочувствовал пожилой и сухой как палка второй механик. В борьбе с парнем, Лика одержала верх. Оказывается, если женщина не захочет поддаться, ее трудно сломить, за исключением дать по голове, чтобы отключилась. За это он решил отомстить через посредника. Через несколько дней, ввалился незнакомец и нагло стал оскорблять.
- Вы бы вышли с камбуза-то, знаете, что не положено! - сказала она. "Это мне не положено? Ах ты, старая мымра! Да кто ты такая, мне указывать? Да я тебя! Возомнила из себя! Почему ты здесь ни с кем не спишь, страхолюдина этакая!"
- Вот от того и не сплю, что страхолюдина, и не должна перед вами отчет держать, у меня муж для этого есть. Сами говорите, что я старая, так зачем на старости-то позорится? Ваша мама если б так сделала, как бы вы к ней отнеслись? "Ты еще будешь мне лекции читать?" Он стал тыкать кулаками в Ликины бока. Сначала подумала, что шутит, но потом с трудом от него вырвалась и выбежала в коридор, в надежде найти защиту. И снова никто не вмешался, Лика вбежала в каюту пожилого котельного. "Помогите! Вы видите, что он делает?" "А может у вас любовные разборки?!" "Да вы что?! Какие разборки? А если бы дочь вашу обижать стали, и не заступились?"
- Ну, ладно, коль так, сиди здесь, а я выйду будто меня нет. Будь здесь хоть дотемна, пока не уйдет.
- Где эта баба? Дайте мне её, растерзаю на куски! - орал гость.
С появлением темноты, Лика осторожно вышла на причал. Тишина. Она оглядывалась, как затравленный волчонок, тело знобило, зубы стучали, дошла в страхе до остановки. Никто не вмешается, если что... Слава богу, его не было. Механик наверно выставил ему бутылку водки, чтобы отвлечь, парень и угомонился. Дома рыдала навзрыд, шок не проходил три дня, на работу не вышла, а пошли с Владом к командиру части. Он внимательно выслушал и предложил пароход на выбор. Вот это боевое крещение было...
А не съездить ли в родные края? У внуков учебный год закончился. Все, решено, завтра беру билеты. " Алло, Лариса, как смотришь на то, что бы поехать ко мне в деревню? Пусть дети отдохнут перед школой, на тридцатое взять?" "Мам, я с удовольствием!" "Ну и славно, значит на тридцатое, пока!" Душа воспоминаниями тешится, малая родина зовет, как никогда. Что ж, в пятьдесят два года спешить некуда, можно и в разъезды удариться.
...Наконец-то после вагонной болтанки четверо северян ступили на арзамасскую землю, землю Ликиных предков. Накрапывал дождь. Их встретили на машине. Вообще-то в Коваксу ходит автобус, но было уже поздно, автобусы не ходили, а ехать сорок минут. Последний раз Лика была в родных краях лет пять назад, а дочь Лариса лет в четырнадцать. Разместившись в машине, тронулись в путь, дети только успевали вертеть головами, все было так необычно.
- Смотрите, смотрите, - наперебой кричали они. Да это же самый настоящий волшебный лес, не верим своим глазам!" Со стороны было смешно на них смотреть, но они первый раз в жизни видят красоты средней полосы, воистину северные дикари, вырвавшиеся на свободу. За поворотом расстилалось белое одеяло тумана, покрывшее все низины. Лика и сама-то не видела такого с детства. "Ой, бабушка, значит, ты родилась в волшебных местах?" "Да это действительно волшебные места. Как "Ёжик в тумане", правда?" "Точно!"
- Помните сказку о сестрице Алёнушке? Так она в этом лесу живет вон за те ми деревьями. Видели картину, где она сидит у озера? Вон оно, озерко то! "Ух, ты!" Что делается, брошена земелька, где отец трудился, когда-то с этих полей собирали большой урожай, можно было всю область прокормить, а теперь все заросло, говорят, легче зерно закупить за границей.
- За земляникой-то бабы далеко не ходят - прервал Лику водитель. Вышли из дома и собирай! Это кара небесная. Ничего никому не надо стало, так нам и надо. Ну, вот и приехали!
Забрызганная дождем, навстречу шла сестра Вера, она переехала в деревню несколько лет назад. Болезнь сделала отпечаток на немолодом лице, казалось и улыбнулась-то через силу.
- Здравствуйте, дорогие гости! Как доехали? Проходите в дом. А это Миша что ль? Как вырос! А это кто, вроде Света, похожа на Лешку-то!
Изба и без того маленькая стала еще тесней. От непривычной обстановки северянам стало не по себе.
- Где ванна, где душ, где туалет? - завопила Светлана. Как вы тут живете?
- Свет, успокойся, завтра, что-нибудь, придумаем, а пока иди с Мишей в огород - там туалет. Надень вон галоши или сапоги и по травке вперед. "Не надену я ваши галоши! Вы что? Даже туалета нормального нет, ну и деревня! Бабушка, пойдем с нами".
Лика пошла провожать внуков в нужное место. "Ну-ка, Миш, иди в травку, ты мальчик, а Света пусть идет туда". "Нет, я боюсь одна, проводи, бабуль. Ой, комары, что же мне делать?! Не пойду туда, я боюсь, вон жуки, какие то - укусят!" Лика проводила внучку в туалет.
- Бабуль, а если я провалюсь туда? "Не бойся, я же тебя держу". "А это кто в углу, что за нитки тянутся?"
- Это паук плетет сети для мух. Он ими питается. "А он нас не может замотать?" "Нет, конечно. Ну, все, никто не съел? Пойдем в дом". Света ошарашено смотрит по сторонам. "А паук нас не съест? Ай, какой-то жук сел на спину! И как люди тут живут? Ну и деревня, пошли скорее отсюда, не дай бог, залезут еще куда. Миш, твоя очередь! Ох, он и напугается сейчас, бабуль!"
- Не напугается, он уже в кустики сходил. Ну, все обошлось? Первое "крещение" приняли. Войдя в избу Света снова завопила: "где ванна, душ, где буду спать?" "Ну-ка успокойся, дорогая, ты здесь не одна! Давай покушаем и спать, хватит выкаблучиваться. Тебе тетя Вера постелила на диване, поспите с бабушкой, а она на полу мёрзнуть будет, там очень холодно. Не хочешь на диване, иди в сени, там комары закусают. Света приутихла и села за стол, посидели недолго, чувствовалась усталость, да и время было позднее. Потихоньку все улеглись, но Лике не спалось. "Как разместимся? Вон сколько народу понаехало - три девчонки, нас четверо, выходит, Вера восьмая. Ни колодца, ни бани, ни болота рядом. Где стирать? Без бани ребятишки грязью зарастут. Почему она не нашла нам отдельный дом, вон сколько их по селу пустует. Я же писала заранее. Да, дела. Ну, что-нибудь придумаем".
Утром Вера встала рано, решила съездить в город. Лика с Ларисой сварили манную кашу детям, попили чайку и решили навестить Галю, она предлагала пожить у нее. У Веры дом на отшибе, людей не видно, а у той - главная улица, по которой гоняют скот, экзотика! Как всегда в избе чисто, стены блестят от белой глянцевой краски, кругом вышивки.
- Вау! - воскликнули хором дети. Бегите за сумками, мы отсюда никуда не уйдем! Здесь много места!
Как уйти, чтобы не обидеть Веру? Лика бы осталась, но городским детям нужно предоставить лучшие условия, а может они первый и последним раз здесь? Она вошла в дом Веры повеселевшей и возбужденной. "Все, я ухожу к Галине. Лора, собирай вещи". Вера так и застыла посреди избы. "Стойте, вы куда!? Разве так делают, давайте обговорим хоть?" "Если дочь хочет, пусть остается, а я с детьми буду жить у Гали. Зачем ютиться-то, когда там места много?" С тем и ушли. Неприятно всем, но нужно было найти оптимальный вариант, риск был оправдан. Галя с мужем поделили хозяйство и жили через стенку, она попросила сходить к "дедушке", как она называла его и велела попросить разрешения мыться в бане, взять на прокат: четыре ложки, кровать и пусть идет к столу, Клим с радостью согласился и даже всплакнул. Одному видать, не сладко. На столе незатейливая деревенская еда: каша с коричневой пенкой, молочные продукты и основное летнее блюдо - окрошка с килькой в томате.
- Что это, подарок от коровы, что ли нам? - удивилась Света.
- Да, это Писулька для вас постаралась, очень вас ждала.
- ...Как, как, тетя Галя, Писулька? Как смешно, ой, не могу, Писулька, Ха-ха-ха! Как не хорошо- то, вот это да! Разве так можно? Нельзя же так называть, вот так имя!
- Чего смешного то! Я ее с этим именем купила. От того, что расписная, красивая - писаная по старинке, а ты что подумала? Эх, Света, Света, не тем местом думаешь! Ну, поели, идите теперь экзотику изучать, загляните во двор, там бычок в хлеву, дайте сена или нарвите свежей травки, вон и корова на обед идет. "А что, разве корова работает?" "А как же? Пока вы спите, идет в поле пастись, чтобы молока накопить".
Ребятишки побежали во двор, Лика с дочкой тоже. Давненько все-таки корову не видели, Галя следом, с ведром нарезанной свеклы и подойником.
- А зачем свеклу порезала, из нее же суп варят? - спросили дети. "Ну, у вас суп, а у нас вон в подполе гниет тоннами. Вы в городе каждую свеколку покупаете, а мы - скотине. Сын прошлый год вырастил две тонны моркови да свеклы, заключил договор с Северным флотом, чтобы морячки борщ покушали, но что-то отказались, не взяли, вот она и гниет теперь. Одна тетка согласилась покупать корзинку за двадцать рублей, и то, слава богу. Сейчас корову доить буду, учитесь, дам вам попробовать подоить.
Дети прыгали от радости и не могли дождаться, когда им разрешат подергать за сиськи. Света отшвыривала Мишу, чтобы быть первой.
- Тётя Галь, дайте скорее попробовать. Ого, получается! Как здорово! Только сиськи липкие и скользкие. Миша, теперь ты, не бойся!
Он опасливо наклонился пониже и ухватился за вымя, пару раз потянул, выдавив струйку, и от восторга завизжал. "Какая большая корова. Tёть Галь, как она тебя хвостом-то бьет. Не больно? Она не кусается? Ой, сколько молока уже набежало!"
- Подставляйте рот, вот вам свеженького молочка с пенкой, - выкрикнула тетя Галя.
Дети раскрыли рты как галчата, и побежала струйка, попадая на пухлые щечки. "Ну, попробовали? Ступайте к бычку лучше, не мешайте мне". "Как мы его назовем? Теть Галь, у него имя есть?" "Нет, вас ждали, когда приедете". "Тогда давай Свет, мы его Быней будем звать". "Ага, пусть будет Быня. Бынюшка ты наш дорогой, милый ты наш!"
Ребята дали Быне сена и с задором в глазах смотрели, как он жует. От неожиданного крика петуха, вздрогнули. " Ой, кто это? А-а, да это же петух! А ну еще покричи! Какой красавец. А вон и его жена курица, чего она кричит?"
- Гнездо ищет. Яйцо в ней. Полезайте-ка на сушила, там его найдете. Это соседская курица. Опять видно у нас гнездо сделала, вот непутевая. Сколько раз её гоняла, а она опять. Лора помогла детям забраться и, самой интересно стало. А там сена полно! "Вот это да! Давайте кувыркаться! Эх, ты, ух, ты! Бабушка, сбегай за фотоаппаратом!" "Вот принесла. Внимание, приготовились. Готово! Ну-ка поищите гнездо, да хорошие яйца, которые не трясутся в руке, складывайте в панамку, глазунью пожарю, а если трясутся, цыпленок там". Из всего количества Лика выбрала штук шесть и пошла, разогревать сковороду, разбив первое яйцо, она отшатнулась.
- Скорее, скорее идите смотреть, да здесь живой цыпленок!
Дети закрыли рты ладошкой, вытаращив глаза. "Ой, батюшки, даже крылышки есть, а глаз, какой большой, положи нам его на блюдце, будем рассматривать на улице, ну-ка второе бей.
- Свет, смотри, во втором тоже, больше не буду есть яйца, а ты?" "И я".
- Идите, кладите оставшиеся обратно в гнездо, пусть наседка их досиживает, а то загубим цыплят. " Теть Галь, а что вы не выпускаете Быню на свежую травку?"
- Да мы его осенью на мясо. Один раз привязали к столбу, так он, бесшабашный, сбежал. Веревку оборвал и галопом, еле, поймали. Пусть теперь сидит, некогда мне с ним, дедушка Клим все заботы свалил на меня, похаживает по огороду руки в штаны, хоть бы свой участок прополол! "На мясо?.. И не жалко, зачем такого хорошего на мясо? Бынюшка ты наш, хороший, милый, разве из бычка мясо делают?"
- А из чего в городе колбаску да сосисочки делают? Из телят, коров да барашков. Ничего, пусть сидит до времени.
Сестра процедила молоко, и стала носить в баню воду.
- Галь, давай мы воды натаскаем, а то все ты, да ты. Нам тоже надо заниматься, - участливо предложила Лариса. "Нет, вы гости. Отдыхайте".
И все же Лика с дочерью взяли ведра и наносили полный чан, затем приготовили белье. Перед баней, на улице перестирали белье, у болота выполоскали, первыми пошли мыться Света с бабулей. "Бабушка, как хорошо! Похлещи меня веником посильнее! Ой, красота! Вот это кайф!" После бани вчетвером пошли изучать местность. Погода стояла жаркая, по улицам тополя до неба, ивы корявые, которым наверно по сто лет, но почему-то ни одной березы? Внуки удивленно глазели по сторонам. "Ой, сколько птиц! Кто это? Как их зовут, бабушка?"
- Это галки, вон их сколько - полчища. Почему-то всегда сидят только на этих трех тополях. Смотрите, а это идет козленок и овечки, а это наседка! Не подходите к ней близко, напугается и убежит, стойте тихо, посмотрите, какой гребень красивый, как у курочки-рябы из сказки, верно? А теперь идемте к моему дому, где я родилась... Вот в этом каменном доме - выросла, а родилась - в доме напротив, в углу огорода видите, сирень моя была, теперь ее срубили, видно старая стала совсем, осталась только черемуха. А вот и ивушка. Мы ее с отцом сажали, когда, мне было столько, сколько вам сейчас. Ах, ты моя хорошая! Во снах не даешь покоя - бередишь сердце, как ты, скучно, небось? Все тебя бросили, встречай внуков моих: это - Маша, а это - Светлана. Давайте, дети, обнимем ее. Ох, ты! Даже рук не хватает у троих, какая толстая! А на верху в её кроне я любила сидеть, забиралась по лестнице и песни горлопанила на всю улицу, и на крыше дома - тоже не расставалась с песенником, написанным от руки. У вас одни покемоны в голове, а у девчонок пятидесятых - мода была песни друг у дружки переписывать и обмениваться ими. А еще мы собирали почтовые открытки и из них шили красивые шкатулки. Копили обертки от конфет и фотки артистов. Очень мне нравилась артистка Скобцева, кумиром осталась. "Бабуль, а тебе не хочется в дом зайти? Может там кукла твоя, на чердаке осталась?"
- Как же не хочется? Еще как! Но дом под магазин снова родители продали, дорогая моя. "А давайте замок сломаем?"
- Нет Миш, в милицию заберут. "Опять что ли Кошкина ЧП? Вон по деревне, сколько магазинов у него! Зачем ему твой дом?"
- Ничего не поделаешь - жизнь. Давайте вокруг дома обойдем, может, что и найдем из моего детства. Они обошли дом. Как щемит сердце, как хочется разодрать доски и войти внутрь, внуки так и эдак заглядывали, но ничего не увидели, в мусоре Лика узнала мисочку и отцову ржавую пилу, так бы и взяла этот мусор с собой...
- Пойдемте отсюда, а то расплачусь, да и дождь собирается. "Бабуль, тебе жалко? Мы придем еще сюда? А давайте погладим домик и дерево"... "Смотрите, даже царапины наши детские остались, а, сколько времени прошло"...
На другой день была экскурсия на погост. Они шли по старым могилам, на которых давно не было крестов, все сравнялось с землей, сколько столетий этому кладбищу, а не расширяется, хоронят в одну могилку по два, три поколения родственников. Подошли к холмику.
- Вот здесь покоится ваша прабабушка, она ушла из жизни в 1954 году, это очень давно, крест железный сделал мой отец, тогда мне было шесть лет, до сих пор сохранился в хорошем состоянии. Здесь тетя Вера ухаживает, вон, сколько цветов насадила. Света перекрестилась, как взрослая три раза и дотянулась до креста, воткнув полевые цветочки в кружевную вязь. "Хорошо, а теперь пойдемте, покажу, где моя, мама Пелагея Васильевна родилась". Шли по селу не спеша, из окон наблюдали старики и старушки.
- Вот смотрите, на этом месте была маленькая избушка, она в ней выходила замуж, а вон там стоял дом отца. Надо будет завтра насыпать земли с этих мест, да высыпать по приезду, на мамину могилку. Помнишь, Миш, где прабабушка похоронена? "Ага, помню. Там очень много морошки растет и большое пространство вокруг".
- Она любила за ягодами ходить. За несколько километров топтала ноги, а мы потом варенье на улице варили, вот тогда-то я и объелась вареньем на всю жизнь. Лизала, лизала пенки, потом всю ночь тошнило. В доме отца жила добрая тетя Катенька, так все назвали, мы бегали к ней за пряниками, она жила одна - муж на войне погиб, так и не успела обзавестись детьми. Пятьсот человек с войны не вернулось. Отец поставил им памятник из кирпича, с четырех сторон сделал ниши для списков. Его давно нет, а памятник стоит до сих пор. В праздники со школы приносят цветы да венки. Видите сколько фамилий? Помню, он разложится с этими бумагами на полу и пишет тушью аккуратненько. Эх, времечко, многих уже нет... "Бабуль, а ты умрешь?"
- Этого не миновать. Но вы не волнуйтесь, мне надо на свадьбах ваших погулять и правнука увидеть. "Я не буду жениться".
- Это почему, Мишутка? "Ну, их!.."
-Какие вы глупые. После себя обязательно надо потомство оставить, а то на Земле никого не останется. Пойдемте домой, наверно проголодались. Троим взрослым, приходилось простаивать у плитки целыми днями, есть хотелось постоянно. Ваша прабабушка, Прасковья Васильевна всегда говорила: "Дети, что галки. Что не кинешь в рот, все мало!"
От утреннего клича петухов и крика пастуха "э-э-эх!", поначалу все вздрагивали, потом привыкли. В полдень и вечером у внуков была святая обязанность следить за коровой, чтобы не проходила мимо, Лариса опивалась теплым молоком, вот бы замерить сколько выпила! Спали до одиннадцати часов. К этому времени Галина напекала гору блинов и плюшек - ешьте, гости дорогие! Творог дети кушали плохо, приходилось делать в виде йогурта, с вареньем, уплетали за милую душу.
- Так, сегодня будете, ребятишки масло себе делать, - запела Галя волжским говорком. Нате-ка вот маслобойку и за работу! Ну, ну, не деритесь, еще надоест, да бросите.
Дети старательно сбивали кислую сметану и через полчаса появились крупинки. "Ого, тётя Галя, уже готово, какое маслице вкусное!"
- Ну и молодцы, быстро управились. Сейчас мы комок промоем в колодезной водичке и на стол, мы здесь маслице-то не покупаем как вы. Ну-ка идите за стол, да со свежим батоном с маком. Вы, девки, деньжонки-то не больно тратьте, берегите в свой Мурманск, вам ехать надо, а здесь корова прокормит да земля, нагоню вот самогонки, мужикам подарок от меня. "Ой, какой батон-то большой, сколько маку! У нас не такой хлеб, здесь лучше. "Знамо дело на родной-то земле все лучше
- Ну, поели? Бегите в огород загорать. Давайте, девчонки сделаем им батут, пусть прыгают, вон под крышей ржавая кровать с сеткой, сейчас соберем и порядок, постелите вот чистые мешки да половик, а я пойду грядки полоть, травищи полно, а вы баню протопите, самогонку гнать буду. Мне с вами хорошо, на всём готовом живу: похлёбку варите, убираетесь, стираете, красота! "Ура, самогонку! И мы будем помогать, посмотрим, как её делают, можно? Ну можно?"
- Ступайте, нарвите с поленьев у дедушки Клима бересты, - отделалась от нытья Галина. "А что за береста такая?"
- Эта кожа у березы, - гордо сказал внук.
Они на перегонки побежали к поленнице, потом в баню. "Ух, ты, первый раз видим, как баню топят". "Отойдите, а то стрельнет углями в глаз". Через некоторое время появилась первая капля из трубки змеевика. "Баб Галь, смотрите, уже самогонка потекла, фу ты, какая вонючая!"
- Да уж, вонючая, а нам-то её приходится еще и пить! Ну-ка, девки, пробуйте! Пей, Лариска, ты никогда не видела, как её заразу делают. Ну, как? "Эх, хорошо, только теплая. Вот это отдых, вот это жизнь: и помоешься, и закуска растет рядом, и напьёшься на свежем воздухе, эх, хорошо!
- Ну и, слава богу. Мужиков-то обязательно угостите, а то обижусь.
- Галь, дай бог тебе сто раз здоровья от наших мужиков. Ты как мамка родная, с утра до вечера крутишься, хлопочешь за нас, приезжай в гости к нам теперь.
- Может по осени и приеду, жива буду. "И нам попробовать дайте!"
- Вы что, дети, с ума сошли? Она же горькая, пить невозможно. "Ну, на пальчике, можно? Ой, какая горькая! Как, вы её пить будете? Вон уже целая банка набежала. Пробуй. Миш!" "Вот это да... фу ты!"
- Правильно тебя, Свет, дедушка Клим назвал "ушлая". Ну и ушлая же ты! Иди-ка, загрызи лучком с грядки. "Да ладно и так сойдет, вытерплю!" "Ой, не могу, ну и ребятишки!" После "причастия" улеглись под яблоню загорать, красота
! - Век бы здесь жила, да в школу надо, - протянула Света.
- Так оставайся у меня за дочку, помогать будешь. У меня одни сыновья, ни одной дочки. "Нет уж, чтобы комары заели?"
- Как же я расставаться то буду с тобой, мятилка ты моя. Приедешь что ли еще то? "Если возьмут". На следующий день Лика пошла на колодец и слышит крик. "Бабушка, кошка рожает, ой, батюшки, что делать-то? Скорее! Кошка родила одного! Ой, что делать- то?" У кошки Марьи Ивановны было излюбленное место спать в кресле, там она и решила родить потомство. Галина не любила кошек и не хотела, чтобы она рожала дома. Лика схватила кошку и понесла, вместе с покрывалом на улицу, но та с выпученными глазами и с котенком в зубах вырвалась и побежала на свое место, та опять кошку цапнула и на крыльцо.
- Бабушка, не прогоняй, она же рожает! Умоляю, я вся дрожу! Не надо, пусть на крыльце хоть побудет. "Ну ладно, настелите тряпок. Дети настелили тряпок и приняли троих котят".
- Ах ты, господи, не могу, вся дрожу. Какие малюсенькие, милые вы наши... Поздравляем, кошечка, с детками тебя. Давай, Миша, укутаем их, а то может холодно? Ой, сиську ищут как сразу! Вот и увидели, как рожают. Вот это да... До сих пор дрожу...
- Ребятишки, зачем вы их укутали? Марья Ивановна сама обсушит, - приняла участие вошедшая сестра. "Тётя Галь, поздравляем, ты бабушка стала!"
- Неужто, правда? Ну и обрадовали! Ладно, мы их завтра продадим, приезжали с Арзамаса, просили котят, там видно нету, будут в каком-то интернате мышей ловить. "Они же маленькие, не надо! Как же без мамы?" "А там их из сосочки кормить будут коровьим молочком - быстрее вырастут". Утром она приносит шестьдесят рублей, наверно кто-то отдал долг. "Ну вот, пока вы спали, я котят продала".
- Что же ты так дешево, по двадцать рублей? У нас в городе дали бы по тридцать за каждого! "Свет, то у вас, а у нас здесь деревня, все дешевле". К вечеру прибежала запыхавшаяся внучка.
"Бабуль, ты можешь тайну хранить, не скажешь тете Лоре, что мы были на ручье? Ну вот, когда стали набирать песок в баночки, увидели в воде похожих на наших троих умерших котят, пришлось их схоронить и поставить крестик. Только не говорите, пожалуйста. "Ладно, не скажу, но это не наши, а какая-то чужая кошка ушла искать еду и позабыла их, вот котята померли". Вошла Лора и Света выпалила всё без утайки. Ну и тайна!
- Ну не вытерплю, так и чешется язык, как тут, утерпишь? А вот и кот Груш Иваныч пожаловал! Заходи, заходи, вон твоя Марья Ивановна в креслице посыпает. Ну что, жалко вам своих котяток? Мне жалко. Зря тетя Галя их продала, ну, ничего, еще народите. Смотрите, смотрите, опять зовет в баню, дай кошка-то отдохнет после родов, да и от драки с собаками. Вон она как бросалась на них, хуже тигра, наверно полагает, что собаки котят съели, иди, Груш Иваныч, лучше молочка попей. Ишь ты, опять пошли все-таки, ну идите, идите, влюбляйтесь! Теть, Галь, а вы не выгоните эту парочку? Не выгоняйте, они хорошие, будут мышей ловить.
- Ну уж нет! Как только уедете, сразу их на улицу, сейчас лето, пусть в бане живут, не люблю я кошек, Марья-то Ивановна жила у дедушки Клима, но он ее не кормил, вот она и перебралась ко мне. "А чей кот?"
- А пёс его знает, повадился откуда-то, я их раскармливать, как вы не буду, пусть мышей ловят, а то совсем обленились. Собирайте лучше ваших покемонов, скоро домой едете, а напоследок - накройте в огороде стол, посидим, может, и не свидимся, запоминайте все, что увидели, будете диктанты писать.
- А можно я кактус с собой возьму, зачем он в огороде валяется, цветы что ли не любишь?
- Да мне, Свет не до цветов, вон сколько травищи, только любуйся, и так встаю ни свет - ни заря, успевай траву вырывать. Через несколько дней, северяне двинулись в путь, внуки впитывали в себя окружающий мир, молча смотрев в окно. "Приехать бы еще", - сказали они разом и рассмеялись...
Ну, вот и навидалась со своей малой родиной. Легче стало на сердце. Может, реже будет сниться отчий дом и ветла? Господи, как она мне дорога. Так и стоит перед глазами. Шевелятся листочки серебряные, перешептываясь, шуршат, шуршат... Не могу быть равнодушной к этому святому дереву. Жаль, со школьными подругами мало поболтала, у всех свои заботы. Как быстро пролетает жизнь... Где-то там, в расписной зыбке, осталось Ликино убаюканное время, а она продолжает свой путь дальше... Воспоминания увели ее в раннее детство, ей было лет пять отроду.
Сибирская кошка лениво разлеглась на коленях Лики, млея от прикосновения рук. Белые лапки - словно Муська была в гольфах - подрагивали, она громко мурчала, полностью доверившись Лике. Кошка была настолько стара, что потеряла всякий ориентир, нюх и наполовину зрение. При шуме трактора ребятишки прятали ее подальше от отцовских глаз, потому, что он давно намеревался убить Муську лопатой, за то, что пакостила, где попало. "Кисонька, поешь, пожалуйста, попей молочка тепленького, видишь, какое оно вкусненькое! - Лика лизнула край миски и от удовольствия чмокнула губами. - Видишь? Пей! Мне понравилось!" Учуяв питье, кошка очнулась от дремы и выпила все до капли. "Ну и молодец! Теперь надо причесать тебя, совсем свалялась, как овца. Где репьев-то нацепила? Опять в лопухах шастала?"
- Ах ты, гадина! - закричал в сенях отец. - Опять у моих сапог наклала! Погоди, займусь я тобой!
Испугавшись, Лика схватила кошку за передние лапы, пытаясь выволочь на терраску. "Просыпайся, соня! Иди живее, папка хочет убить тебя, мне тебя не дотащить, вон какая ты большая!" Она доволокла кошку до терраски и спряталась с ней под кроватью, за старые чемоданы. "Тише, не мурчи, а то найдет нас..."
- Уберет кто - нибудь эти кучи? - не унимался отец. Мать! - обратился он кПрасковье васильевне. - У нас есть старая курица на примете? Что-то давно мясного не ели, хватит поститься! Скажи ребятишкам, чтоб поймали, а я топор наточу!
- Пап, не надо, мы и постную похлебку поедим. Сам говорил, что кур осталось мало, - вцепилась в рукав Лика.- Я им имена дала: Рыжуха, Чернуха, Пеструха и Метиска. Не руби!
- Ну и что, что мало? Скоро новые подрастут. Что с тобой? Кур она пожалела! На то они и куры, чтобы их есть. Иди лучше лови со всеми, да хватайся сразу за хвост, чтоб не вырвалась!
Противиться отцу, никто не смел, но Лика не хотела повиноваться. Он казался ей Иваном Грозным с картинки, приклеенной на старом сундуке. Когда отец намеревался резать свинью или барана, Лика заранее убегала на конец улицы, прячась там за поленицу и затыкая уши, чтоб не слышать крик обреченного. На сей раз, она бежала со всех ног, боясь увидеть метавшееся по двору безголовое туловище курицы. вернувшись под вечер. "Мам, какую зарубили?" " Рыжуху. Она все равно яиц не несла. Ты садись, ешь". В чулане, в большом тазике, шевелились от воздуха легкие перышки Рыжухи, а рядом лежала отрубленная голова. У Лики выпала из рук ложка... Поковырявшись в блюде с жирной похлебкой, вышла из-за стола. "Спасибо, мама, я наелась". "Что-то ты мало поела?" "Да я у подружки окрошку хлебала. А отец меня не искал?" "Нет, Лик, ему не до тебя было. Опять кошка на его сапоги наложила, выбрала же место! Совсем старая стала".
Через пару дней с поля приехал молчаливый Никифор. Когда он долго молчит, значит очень сердитый. В такие моменты семья испытывает страх, жена суетится, дети прячутся на печке в ожидании накала страстей. Кошка попалась ему не во время. Отец взял ее за щиворот, и вынес во двор. Все знали - Муське смерти на этот раз не миновать... Через пару минут послышался тупой удар. Еще и еще... Невыносимый крик заставил заткнуть всех уши, но это не помогало. Хриплый уже не крик, а шипящий вой проникал в детские души через ладони. Прасковья Васиьевна вскрикнула, перекрестившись, и безвольно опустилась на скамейку, схватилась за грудь. Наконец все стихло. Вошел обессиленный отец. Вымыв руки под умывальником, устало уселся на пол.
- Ну, вроде затихла, живучая оказалась. Сколько раз бил, бил, а она как вырвется, да побежит! Самому было страшно. Кровища льет, а кошка носится. Хорошо, что ворота были закрыты. Пришлось взять веревку и подвесить ее к сушилам, вроде висит. Пойду, проверю...
"Как мы теперь в уборную пойдем?" - шептались дети на печи.
- Лика,- попросил вошедший отец. - Сходи-ка, покорми кур! Не бойся, Муська затихла, не тронет.
Она со страхом слезла и, втянув голову в плечи, пошла во двор. Там чуть не задела впотьмах за висящее тело. Наскоро высыпав курам корм, вылетела на улицу. На следующее утро отец вбежал, как ошарашенный обухом. "Идите-ка, посмотрите, сбежала! Надо же! Провисела всю ночь на веревке и сбежала! Уму не постижимо!" Поймав изуродованную Муську, он добивал ее на глазах у детей... Тело зарыли у забора. Дети стояли, оцепенело, они не в состоянии сдвинуться с места. Они не верили в то, что произошло.
Бледная мать убирала пучком соломы кровь. Вытерев лопату, пошатнулась, но во время схватилась за стену. " Как же это?.. На глазах у детей, - шептала она. Господи, прости, прости его, если сможешь..."
Память как волна снова кидает ее на пароход, тогда ей исполнилось сорок девять лет. До пенсии так и не доработала, пришлось уйти на берег. Болтанка вконец измотала.
...Лохматая борода, похожая на шкуру бурого медведя, зависла над штурвалом и представляла собой самостоятельное существо без туловища. Оно спрятано под замасляный тулуп, и если посмотреть сзади, можно здорово испугаться. Все это выглядело пугалом с огорода. Лицо, с покрасневшими глазами, искало в бурлящем горизонте моря точку опоры, но нашло ее под самым носом. Это была малюсенькая мошка, взявшаяся ниоткуда, она прилипла к мокрому стеклу и никак не хотела улетать. А зачем, если здесь по-божески тепло и светло? Капитан курил одну за другой, нездорово кашляя, хватаясь за грудь, и потирая "песком набитые" глаза. Вахтенный матрос тревожно посматривал в его сторону и молчал. Дым окутал весь мостик. Пришлось открыть боковую дверь, вентиляция не помогала. Степан Громов, добросовестный специалист, склонился над картой, отмеряя пройденные мили, и намечал новые. Мысли уводили его домой к жене и дочке. Он представлял, как она лежа в коляске морщит носик-пипку, надувает губами пузыри, и от этого сладкого видения защемило в груди. Нюся, как называет жену навигатор, собирала в рейс сумку, тревожно посматривая в окно. Там промозглый ветер рвал на соседней крыше лист жести. Молодые познакомились у троллейбусной остановки, где Нюсю вытолкнули как пробку. У нее подломился каблук, и она рухнула в объятия Степана. Через месяц подали заявление в ЗАГС, сыграли свадьбу. Родители поселили их в купленную на два пая двухкомнатную квартиру на улице Коминтерна. Не разобранные коробки валялись по всем углам. Все было неустроенно, неопределенно, да и сами они не успели притереться друг к другу. Для этого целая жизнь, и насколько это удастся, сам Бог наверно не знает.
- Вы бы, Митрич, шли отдохнуть, вроде стихает, вал стал меньше, сами справимся, сколько уже на ногах? Через три часа будем на месте, при швартовке разбудим.
- Пожалуй, Степа, ты прав, пойду, вздремну малость. Девки опять что-то пекут, надо пробу снять.
На камбузе кипела работа, шли последние приготовления к вечернему чаю. Повариха Лика достала из духовки последний лист с плюшками и вытерев лоб, вздохнула - все готово. Дневальная и буфетчица "начистили перышки", накрасились, и гордо прошли по салону матросов на камбуз. Маша ходит в дневальных два года, знает всю работу наизусть, вот и сейчас она проворно моет набросанные битые эмалированные кружки, разгоняет тряпкой нахальных тараканов, убирает кое-как нарезанный хлеб. Буфетчица Вера хозяйничает буфетом комсостава. Сегодня она не ночевала в женской каюте... Собравшись вместе, женщины ставили на подносы: масло, чайник с заваркой, плюшки, сложенные в алюминиевые кастрюли, и по местному закону, комсоставу выдавалось сверх нормы по две штуки. Вера поправляла юбку, ползущую по колготкам вверх, рюшки на фартуке подчеркивали ее помятость лица. Женщины переглянулись, но не стали выпытывать, что да как, сама если надо расскажет. Если матросам удавалось умилостивить повариху Никифоровну, то и им удавалось снять пробу. Накрыв кастрюлю салфеткой, дамы вышли по своим заведениям. В буфете Митрич столкнулся с Верой. Краснея, она прошмыгнула у него под мышкой, пряча глаза.
- Ба, Митрич, собственной персоной пожаловали, - заюлили Лика. - Вы как всегда на нюх идете. Сегодня мы вкусно пахнем, не все перловкой давиться. Вот пожалуйте пробу снять, ночь не спала, боялась в такую болтанку тесто не поднимется, но вроде с божьей помощью удалось - пухлое, сладкое как я! "Медведь" потянул носом, глубоко вдохнул вкусный воздух, и целиком засунул плюшку в рот, вторую положил в карман для перекуса на швартовке. Он потянулся к кружке с компотом из сухофруктов, но Никифоровна остановила, предложив другой, сваренный из ягод собственных запасов.
- М-м-да, - ты, Никифоровна, опять в своем репертуаре, что нибудь да выдумаешь, хвалю! А что у нас на ужин? "Решила голубцов наделать, только бы скорее прийти, нарыгалась вдоволь, сил нет, никак не привыкну". "Знаю, всегда в болтанку кричишь, что последний рейс идешь, а как стихнет, все забываешь, щечки розовее яблока, настроение хоть пляши.
-Митрич, послушайте. Скажите второму помощнику, чтоб проклятую гантелю к себе на шконку положил. Спать зараза не дает, катается как кости в гробу. И на стене что-то катается, наверно противогаз. Ему самому-то не надоело? Зачем только пошла на флот, вот уж верно бабы из безмозглого ребра сделаны. Сидела бы сейчас у мужа под боком, нет поперлась! "Ладно, Зимина, сами-то что ему не скажете?"
-Если честно, немного побаиваемся связываться. Балы снижать будет, по приборкам цепляться будет. Он у нас новенький, необъезженный, сумки проверять будет, хлеба домой не возьмешь. Лучше за борт по пятьдесят буханок, но взять не моги! Что у вас за порядки? Сами небось с бербазы на машинах мешками по домам развозите, а я однажды с буксира взяла восемь буханок и раздала старушкам в Росте, так чуть не вылетела с работы! Мне за этот разговор с вами бояться нечего, теперь до пенсии малость, не имеете право выгнать, а выгоните, плевать!
-Что с тобой сегодня? Какая - то взъерошенная как кошка! Не обидел ли кто? Пора тебе на берег мужику под бок, месяц это многовато для баб, в этот момент остерегаться надо, разорвут на части! Шучу. а вы сами-то что не скажете ему. Возьмите да втроем объездите, он разведенный. Вы, бабы горячие, глядишь и посмякнет.
-Не вам бы говорить, товарищ капитан, а Влада своего куда девать? Да и кто в такого влюбится? Если только совсем пропащая! Может нашим помощником Танька с плавкрана займется? Два сапога пара! Вы слышали, как она вчера за борт по пьяни сиганула? Выплыла, и не замерзла. Вот что значит градусы принять. Девки сняли с неё всю одежду, торчащую колом, в сапогах лед и не заболела! Говорит, сама выплыла, на улице было темненько, уцепилась за торчащую железяку, а могло и придавить бортом? Забралась в сетку, а там и на трап. Вот дуреха, добром это не кончится. Все деньги, которые на комнату копила, пропила. О чем только думает? Ну хоть кол на голове чеши! Митрич, а как здоровье Никитичны?
-Спасибо. Ноги что-то опять плохо слушаются. Все здоровье оставила на рыбном комбинате, ты по приходу зайди, рада будет. Слушай, что это Вера от меня сиганула. Вроде не обижал, на ковер не вызывал. Что с ней? И со стармехом не ладно творится, в твою сторону поглядывает, пожалела бы!
-Никитичну навещу обязательно, спасибо за приглашение, а по поводу стармеха, ну его к лешему, не порите хреновину. Он уж года три заглядывается, пес плешивый. Внуки в школу пошли, а он туда же, старый пердун! Пусть только намек сделает, огрею любой сковородкой, сразу усохшие мозги разжижнут и на место встанут! Кто-кто, только не он, прости, Господи!
- А, значит, неравнодушно дышишь к нему? Вон какая реакция! Ладно, шучу, а то и мне попадет. Так что же произошло? "Митрич, сколько я вас знаю? Сердце у вас больное, беречь надо".
-Говори, не темни, баба. Нечего меня жалеть, своего мужика жалей. Ты ведь не хочешь зла моей семье? Верка-то старше моего оболтуса на пять лет, прожженная, курит как сапожник, ребенок есть, огни и воды прошла. Выкладывай что знаешь.
-Нет, товарищ капитан, сами узнавайте. Не буду, не хочу быть врагом, до пенсии два года, как бы спокойно доработать, так ведь не дадите! Что слышала и видела, все при мне останется. Мало ли кто с кем и все вам докладывать, как после команде в глаза смотреть? Шестеркой быть не хочу!
"Ладно, хорошая ты баба, только не податливая, все капитаны тебя хвалят, готовишь отменно".
- А вы не всем говорите, не приглашайте. Своих не знаю чем кормить, а то повадились. Пусть у себя кормятся, небось, нечем - по домам растащили! Меньше, в сауну завитее. Прутся кому не лень! Ладно с семьей, а то с бабами чужими, подхватим заразу, тогда что? Девкам надоело листы березовые каждый божий день убирать, подцепите заразу, Никитична на порог не пустит. Ладно, Митрич, некогда мне с вами, идите с моего командного мостика, я здесь начальник, имею полное право выдворить вас вон, шагом - арш! Лика повернула капитана на сто восемьдесят градусов и подтолкнула к выходу. "Вот мужики пошли, хуже баб. Ладно, мы языками чешем, но они хуже нас". Буфетчица влетела на камбуз как ошпаренная. Щеки пунцовые, глаза горят, фартук на боку, Лика копошилась в провизионке. После вчерашней смены, черт ногу сломит: морозилка забита снегом, неиспользованный фарш потемнел, кости не порублены, банка открытых огурцов покрылась плесенью, крупу под стеллажами доедают тараканы, лук валяется на палубе вместе с селединой, шпигат забит. Дневальная совсем отбилась от рук. Оставь на замену, потом неделю разгребать будешь. "Вот непутевая! Хоть лоб расшиби, а убираться не хочет. Сказать, что ли капитану? Вроде жалко, пароход хороший и команда тоже, зарплата неплохая. Ну, сегодня она у меня получит!" Вера подошла к Никифоровне и прижалась в угол, схватившись за грудь. "Что он говорил? Что ты ему сказала? Он так на меня посмотрел, страшно стало. Чуть тарелки не выпали из рук. Мамочки, что будет? Как думаешь, выгонит или оставит, что молчишь?"
-А что я могу тебе сказать? Не бойся, ничего ему не сказала. Сама кашу заварила, вот и расхлебывай. Куда ты влезла? У Митрича связи, с комбригом на ты, а ты кто? Ну, Верка, смотри, огонь разгорелся, не потушить. Сегодня он с сыном наверно будет разговаривать. И так две ночи не спал, да ты еще масла подлила в огонь. Не работалось тебе спокойно, зачесалось, лахудра хохляцкая. А что если залетела? Это-то дело поправимое - вычистят. Теперь с уколом делают, на каталке в палату завезут, не то что нас драли вживую, как драных кошек. Да и в аптеках все лекарства есть. А как выкрутишься при громком разговоре? Вот в чем вопрос! У тебя ни родных здесь, не знакомых, дочку кинула семидесятилетней старушке. Мается наверно бедная, такую обузу взяла. Скоро Аленка мамой ее называть будет. Девчонка материнской ласки не видит, а ты с парохода не выходишь, обманываешь, будто в рейс ушла. Зачем? Что вообще в жизни хочешь доказать и кому? Чего добиваешься, какие цели на будущее ставишь, или думаешь передним местом? Всех мужиков под себя не подгребешь! Да что с тобой, пустоголовой говорить. На капитанского сыночка позарилась? Митрич это так дело не оставит. Жила бы ты в хохляндии, с мамкой в огороде копалась, и то больше пользы было. Что от мужа-то сбежала? Ой, держись, девка! "Не пугай, и так поджилки трясутся".
-Трясутся у нее! А у Коляна в каюте не тряслись? Небось потолок подпирала. Дура, ну и дура. Ладно, иди посуду домывай, да отдохни. Мне сегодня некогда будет башку к подушке преклонить. На ужин не проспи.
Весь тихий час Лика провозилась на камбузе. Голубцов надо наляпать вдвое больше. Береговое начальство припрется. Она с усердием начищала кастрюли, надраила палубу, помыла мясорубку и положила сушить на горячую плиту. И на мгновение задержала взгляд на волне за бортом. Они шли у береговой кромки Маточкина Шара. Новая Земля встречает недружелюбно, серой промозглостью впивается в душу. Здесь всегда неуютно, но очень красиво. Дикие места. Ни зверей, ни людей, хоть бы одна избушка. Голые сопки уползают ржавым ягелем в пуховый горизонт, пропадая там навечно. Кто будет жить в такой стуже? Ягод и грибов море, но некому собрать, суровый край... Единственное оправдание суровости - постоянно меняющееся небо. Надо бы взять фотоаппарат, но капитан не разрешил. Идем туда, где производят взрывы. Оранжево-огненные маки зацвели в полнеба. Следом - сиреневый замок машет своей колокольней, тут же необыкновенной чистоты синева сливается с золотым покрывалом. Потом все закрывается серостью, и ветер крутит свои жернова, желая перемолоть всех попавших в его злое царство. Он здесь воистину царь и бог. Просторы его огромны, гуляй - не хочу! "Колян? Как напугал!.. А я что-то задумалась, голубчики сегодня затеяла. Ты что крадешься как мышь. Вину за собой чуешь?"
-Никифоровна, ты в курсе всех дел. Дай совет, я тебя всегда уважал как мать, что нам делать?
- Колек, что могу посоветовать и какое имею на это право? Сам разбирайся, задолбали вы все! Кто я - повариха, сваха или мать Тереза? А может ключница? Весь пароход за советом бежит. Мне к кому бежать? Отец твой тоже прибегал. Тогда выберите меня начальником политотдела или председателем месткома, да оклад прибавьте за вредность, тогда всех сосватаю и разведу. Сколько вы с верой якшаетесь? А если еще ребенка сделаешь? Она же на пять лет старше, а ты вытри молоко на губах, на вот тряпку!
- Знаю, мать, знаю, но втюрился по самые уши. Наверно женюсь на ней, увижу, руки дрожат. А за ее дочку не волнуйся, сына еще склепаем.
- Вот-вот, склепаете. Дурное дело не хитрое! Вон их сколько наклепали, все детдома забиты, девать некуда. Пожалей отца да найди не пароходскую. Сегодня у него сердце барахлит, в глазах одна кровь, еле на ногах держится. И мать плохо себя чувствует. Думаешь всю жизнь на их шее сидеть? Ты на практике. Когда еще на ноги встанешь? На пароходе собираетесь жить, али как? Значит, семью полка скоро взращивать будем? Я бабушкой буду, смену себе выращу. "Погоди, Никифоровна, не кипятись, подскажи".
- Чего годить, чего?! Дурья твоя башка! Дала понюхать, ты и растаял? Лапки к верху и бери меня, Вера?
Лика постучала Кольку по лбу, дав понять о несерьезном поступке, сунула плюшку в рот и спровадила с камбуза, но потом окликнула.
- Колян, ты бы дочку навестил, если так вышло. Почти сирота ведь. Лучше бы отдала отцу и бабке родной. В школу в этом году пойдет, одежду надо, книжки. Вера наверно и не думает об этом? "Никифоровна, ты плохо о ней думаешь. Купили мы все! Баба Аня собирается на Веру квартиру переписать, больше некому. Аленку любит и переживает как за свою внучку, спят вместе, а мы - в маленькой".
- Ах, вон оно что! Ты уж туда переселился? Ну прямо как в кино. Понимаю, Верке семью захотелось. Надоело шляться. На долго ли тебя хватит? Не потянет ли её снова налево? Смотри, парень, обузу хочешь взвалить не из легких, не надорвись. Ну а если вопрос ставишь ребром, сегодня же, если получится, тащи ее к отцу, и решайте! Чем быстрее, тем легче Митричу будет. И Верка трясется как осиновый лист - выгонит или нет? Давай дуй по Малой Спасской!
Наконец камбуз опустел от визитов. Лика перемешала фарш с рисом и капустой, и начала делать голубцы. " Команде швартоваться! - послышалась команда капитана,- боцману выйти на палубу!" Лика заглянула в "люмик", они подходят к месту назначения - "точке". Все забегали, кто ищет рукавицы, кто натягивает сапоги, поварихе эта сумятица была видна через открытую дверь камбуза. А вон и стармех выполз из машинного отделения перевести дух. Сидел бы там, не мозолил глаза, "суслик!" Швартовались во время ужина. Началось паломничество - проверяли паспорта, сверяли списки, ужин на лишних рыл, сауна, пьянка. Митрич позвал женщин скрасить мужское одиночество. Не подчиниться нельзя. Все равно будет доставать по телефону. Приходилось слушать мужские разговоры, делать непредвиденную закуску, потом убирать со стола, а утром на работу. Лика ушла из каюты капитана раньше всех. У Коляна с отцом разговора не вышло, некогда. Женщины собрались спать, но ввалил Митрич. "А ну, девки, быстренько ноги в руки и ко мне. Новоземельное начальство заскучало без прекрасного пола, хотят танцевать. Тебя, Никифоровна, майор желает видеть. Углядел, зараза! Бабы, выручайте, надо дела с ними уладить, продукты выбить, лишний мешок гречки - не помешает". Женщины вскочили со шконок и в сорочках окружили капитана, Лика сделала серьезный вид, и закатив глазки, подперла руками щеки.
- Сколько, сколько за меня дают? На сколько хотите обменять лучшую в ОВСИГЕ повариху - на мешок гречки? Бабы, да неужели я так дешево стою, а ? Дешево, Митрич, ой, дешево! Вот если бы за пять и мне домой пару мешков, тогда бы может и согласилась, а за один, извольте.
Сдерживая смех, она присела капитану на колени, намотала рыжую бороду на палец да как дернет!
- Идите, Митрич, по добру - по здорову! Вы у нас сейчас за парламентера будете, торговаться придется. Да не дешевите. И скажите - непременно семь мешков дали, и девкам за неустойку по одному. Не бесплатно же танцевать пойдут с властью студеной земли?
Когда капитан под страшный хохот ушел, вернее выполз из женской каюты, девки поджали животы, и катались по палубе часа два, обсасывая каждую деталь разговора, и придумывая новую версию.
- Да, бабы, дожили! Вы молодые, а меня за какие грехи? - охала Лика. Никогда не забуду. Вся ОВСИГА узнает этот прикол. Долго смеяться будут! А что, девочки, время тяжелое, дома шаром покати. Может, стоит овчина выделки? Если Митрич выторгует, попробовать не грех? Ха-ха-ха! Это же надо, бабы спасают положение ОВСИГИ. Не зря флот называю вспомогательным а? Вот это умора!
На следующий день Коля выбрал момент, чтобы заговорить с отцом. У Митрича раскалывалась голова, он пил кофе. Вкаюте пахло перегаром. Придется Вере сегодня попотеть с уборкой и не только, предстоял длинный, серьезный разговор. Капитанский сынок с утра зашел в женскую каюту, сдернул Веру с постели, сунул ее ноги в тапочки, и потянул за собой. Перепуганная буфетчица не успела очухаться, как оказалась на верхней палубе у каюты капитана. Сколько раз она делала приборку в его каюте, знает каждую зазубринку, каждое пятнышко на паласе, сколько раз рыхлила цветы, а сейчас идет наверно в последний раз, наверно спишет. Митрич лежал в одежде на диванчике, укутавшись тулупом. Чайная ложечка позвякивала в такт Веркиным зубам (от вибрации машинного отделения), молодые вцепились за руки и ждали решения. "Уйти или нет?" Митрич не спал. Он наблюдал за состоянием непутевого сына и соображал, с чего начать. Дело тут серьезное, и к нему надо подойти деликатно. Вот такие бывают жизненные заморочки.
Спустя год после поездки на родину, Лике приснился беспокойный сон: Между ее каменным домом и досками, возле старого дома или сарая, она с подружками отмечает очередную встречу школьных друзей. Всем очень весело, Таня Фомичёва рассказывает о нелегкой жизни. Возле них бегают нищие, неухоженные люди и дети, они хватают все что им перепадет из еды и выпивки. Вокруг знакомые сосенки из перелесков, Лики хорошо от того что она у родного дома, спокойно, но всё же что-то не так. "Ты кого-то ждешь"? - спросил внутренний голос. "Нет". "Что же ты мечешься, так что, все-таки ждешь кого-то"? Лика боялась признаться себе: непотребное желание видеть его сейчас, сдавило грудь. Зачем это, было же так спокойно, она угощала всех мороженом, купленным когда-то на чужую пятирублевку в Троицын день, и вдруг девчонки толкнули ее в бок, словно знали, кого Лика ждет. Сосновые жерди мешали разглядеть человека в больших сапогах, с вещмешком за плечами, с поседевшими русыми волосами "ёжиком", такой же бородкой и густыми бакенбардами. "Он всегда носил бакенбарды", - пронеслось у нее в голове. "Афоня"! - оборвалось внутри. Она машинально передавала мороженое и вино, всё падало, разливалось, нищие подбирали куски и, смешно отбегая, делились с другими, все это продолжалось очень долго. Казалось, Лика приросла к земле, ноги не слушались, но душа опередила ее, и оглянувшись, смотрела недоумевая - почему та все еще стоит, когда надо бежать? Наконец, Лика срывается с места, не заметив, как изгородь оказалась позади, а он, ее долгожданный друг детства, которого Лика ищет всю свою истерзанную жизнь - стоит рядом.
- Афоня, - запыхавшись, выдохнула Лика. - Афоня, здравствуй! Как, ты уже уезжаешь? Разве ты был здесь?
- Да, - раздавливая сигарету, отчаянно сказал он. - Таисия, жена, уже уехала и мне вот пора. Они вцепились за руки, опасаясь, что их опять растащит время. Они этого так боялись. Так много надо сказать друг другу. Как же так? Первый раз наконец-то встретились, пусть и во сне. В нем и то невозможно было найти его. Они стояли, не обращая внимания на зрителей, вздыхавших в стороне. "А ты знаешь, Это Галя, Галя сестра моя нашла тебя, она дала твой адрес, в письме прислала. Я получила его вчера и вот... Не уходи, заволновалась Лика, не уходи, пойдем к нам". "Извини, я должен идти".
-Договаривай, своей дорогой? Я все понимаю...
Она панически вцепилась пальцами, боясь растворить этот миг в уже другой, настоящей реальности, с грохотом машин за окном, надвигающимся рассветом. "Не хочу, не хочу сюда, не уходи, не хочу в этот мир без тебя!" - рвалось у нее из груди. Она держала его из последних сил, рыдая уже наяву, крепко закрыв ладонью глаза, чтобы он не растворился, не растаял в потоке, который казался сейчас зловещим, рассыпающимся на атомы любимый образ, Лика рыдала, отмахиваясь от искрящейся энергии, ей хотелось кричать во весь голос. "Не хочу, не хочу в мир, где нет тебя. Я так долго тебя искала". Она металась по дивану, не веря, что это всего лишь сон. Образ любимого окончательно растворился. Лика включила свет. "Не хочу сюда, я устала, устала быть одной!
"Почему, почему ты так долго пыталась сохранить образ детства? - издевался голос внутри. А если пьяница, несостоявшийся мужчина, тогда что, Лика? Как бы ты поступила, убежала? Убежала, как и сейчас бежишь от пьяного мужа? Кого тогда выберешь идеалом своей мечты, чем будешь тешиться? Неужто закроешься в своей скорлупе, как делают многие и будешь доживать безрадостно? Молчишь? Вот и приехали. Так что же ты хочешь, как бы все - таки поступила? "Как бы я поступила? Я бы сломя голову приехала в Находку и все объяснила им обоим - ему и жене, попросила прощения у детей, со спокойной душой уехала, больше не тревожила во снах". "Так что же тебя держит?" "Не могу. Пусть это останется красивой мечтой, без разочарований". "Что, Лика, спасовала перед жизнью, страшно? Это тебе не семечки лузгать", - сказала она себе после нескольких часов потерянного сна.
Все же прекрасная эта жизнь, прекрасная и тяжелая, в ней есть все: страдания и радость, молодость и старость, потери и большая любовь, только мне ее не досталось, ну ничего, она выражена в другой форме, один из способов - милый пастушок детства, к которому обращаюсь, когда особо одиноко. Сколько нам было? По тринадцать лет... Помнишь? Нас не пускали на взрослый сеанс. Всей оравой собирались у клуба, подставляли доски к замороженным окнам, терли и дышали, чтобы образовалось "окно в Европу", и через эту дырочку пытались заглянуть во взрослую запретную жизнь, мерцающую с экрана. Что мы тогда смотрели? " Фанфан-тюльпан", "Белая перчатка", индийские фильмы, от которых плакали навзрыд. Нас разгоняли, а мы снова как пчелы облепляли оконный переплет, отпихивая друг друга, везло тому, кто выше ростом. Было ли это? Милый пастушок, ты как ангел хранитель приходишь на помощь скрашивать многотрудную жизнь, твою тогдашнюю привязанность нельзя назвать любовью, детство есть детство. Если дерево не имеет подпитки, оно засохнет, если из памяти выбросить прекрасные мгновения, произойдет то же самое с человеком. Будь всегда, ты только будь, не уходи далеко, детство мое, а я буду тебя лелеять в туманной колыбели. Пологом будут узорчатые перелески с чистою росою, вместо бубенцов подвешу звонкие колокольчики с необъятных полей на веревочки из дождя, сплетенные в серебряные косички, по краям колыбели приколю бусинки из калины, дающие силу, напою парным молоком из маминых рук, эти серебряные веревочки увью лианами хмеля. А какая зазвучит музыка! Музыкой будет сама тишина, в ней столько разных инструментов, каких не может изобрести человек. Дзинь-дзинь, перезваниваются лучи солнца, словно хрустальные подвески, слышишь? Так я тебя и назвала - хрустальный мостик. Иду по нему легкой походкой и на ходу забрасываю в озеро сознания волшебную удочку, выуживая оттуда самые лучшие воспоминания. Спасибо, жизнь, что даешь возможность восстанавливать душевное равновесие. Прошлое как венок из полевых цветов, собранных на родимых полях, с каждым уходящим днем они расцветают все ярче, не уходи, память моя. Интересно, каким ты стал, наверно тоже седой и одряхлевший, узнать бы чем согреваешь душу. Да, жизнь как планета с белыми пятнами, не знать куда заведет, в кого переделает, у нее свои законы, но делаем их мы. Снова ходила по нашим местам, искала зазубринки от тех лет, но ничего не нашла, палисадника нет, дома наши заколочены, смотрят запыленными глазницами, вот только ирисы... Они растут, прижавшись, плотно к стене и не цветут, видно тоже отцвела их молодость... Нам уже под шестьдесят - не страшно? Время летит, а мы все сидим, сливаясь с бархатом ночи, лягушиный хор пропадает, путается в белом тумане, а соловьи!.. Помнишь ли? Мы строили планы на будущее, а сейчас перенеслись мгновенно в него и оказались где-то дальше, тогда не могли домыслить, что нам будет столько много лет... Когда это было, ах, да - в 63 году. Было тепло, петухи голосят все реже, вот и совсем на время утихли, мы говорили ни о чем, шептались, чтобы не разбудить моих родителей, и боялись стука наших сердец, этот стук наверно был слышен на самой далекой звезде, мы не знали почему они так бьются. Сонный петух встряхнулся, сбрасывая с крыльев последнюю дремоту ночи, хотел заорать, но передумал, забурчал под свой клюв и затих, золотые шары и мальвы трепетно окружали, истончая аромат. Ближе к утру повеяло прохладой, и ты накинул мне почти школьный пиджачок, скажешь не так? Все мы тогда после кого-то донашивали! Слышно как жует корова, вот и мама поднялась, загремев подойником, разве этого не было? Вот оно рядом, только другие сердца стучат в унисон, и другие глаза изучают " Медведицу", и я тусклым взглядом ищу на ней наше убаюканное время. Мы останемся там, на той скамейке, а иначе, зачем надо было строить этот хрустальный мостик? Теперь никто не вправе его разрушить, он стал крепким, потому что по нему прошли дети, теперь внуков черед. Надо будет об этом рассказать Ксюше, да съездить снова в деревню, может, Афоня приедет? Хотелось бы повидать.
В деревню, так в деревню. С последней поездки прошло уже три года, время летит... Но и пятьдесят четыре - это не возраст! Петухи возвещают о нашем прибытии, в их кличе что-то от колокольного звона - божественное и умиротворенное - пять утра, пастух начинает свой трудовой день, строгий приказ пастуха - визитка села, Буренки послушно выходят на асфальтную дорогу и смиренно плетется за околицу. Они пасутся неподалеку от кладбища, у оврага обмелевшей реки. Шумят вековые деревья, тихо вокруг, как и раньше. Пожалуй, еще тише, потому что большинство жителей покоятся здесь... Их укрывает земляничный ковер. Время, времечко. В избе, где разместились мурманчане чисто, готовили на плитке, спали на трех кроватях с панцирной сеткой, но Лике достался детский диванчик, о деревянный настил отмяла все кости, ноги на спинке, по диагонали, но все равно здорово! Снова этот огород и банька. Под яблонями поставили стол, лежаки для загорания из досок, рядом огромные бочки с дождевой водой, купаемся в емкости с молочной фермы, она вмещает три человека. Необыкновенное состояние души и тела! Малина, крыжовник, огурчики поспевают, в бане мылись только дождевой водой, из колодца не годится, извести много, волосы не прочешешь, а так - не надо ни каких кремов, кожа гладкая, чистая. Выльешь на себя ушат, а из него: ромашка, лист березы, пижма, после баньки выходишь в купальниках на свежий воздух, тут же чаек со зверобоем, как в раю! В лесу нашли много, много интересного. Под ногою разноцветные мотыльки видимо-невидимо, в траве все прыгает и шевелится. Колокольчиковое поле манит все дальше и дальше в молодой сосняк. Его побеги за два месяца вымахали на полметра, свечами торчат в небо. А что там в траве шевелится? Лови, лови! Нет, не догнать. Сколько всякой живности! Кузнечики выныривают из-под ног, лягушки, ящерицы. Ловите скорее! А, попалась? Мы поймали серенькую ящерку, размером с ладонь, она не вырывается, а с интересом рассматривает пришельцев, куда мы повернем головы, туда и она. Разместившись на плече дочери, как брошка, она сидела, пока собирали грибы. Кожа её гладкая, прохладная, бархатная, ящерица заглядывала в глаза, затем прыгнула в траву и была такова. Поймали кузнечика, ноги его в два раза длиннее туловища, он сгибал их над спиной как подъемный кран, потом нашли мелкий, но очень прозрачный по щиколотку водоем и конечно искупались, это были остатки от реки Коваксы. Течение достаточно сильное, по сравнению с северными водами, это показалось святым источником, давшим силу нашим телам, мы визжали, бегали по мягкой траве, размахивая руками, хотелось выбросить грязную энергию - так и сделали. Мотыльки радовались вместе с нами, облепляя нас с ног до головы, их множество разных цветов, вдруг налетело облако белых мотыльков и как снег на поверхности травы, красотища! Разве это не чудо? Собираясь домой, обнаружили в траве ежика, он спокойно сидел и о чем-то думал, радости не было конца, впервые в жизни живой ежик. Решили взять его с собой. Положив в панамку, Лариса с улыбкой Джоконды несла по улицам, на нас смотрели завистливые ребятишки, бежавшие рядом, они проводили нас до самого дома. Единение с природой дало обретение счастья. Дома положили ежика в ящик, в огороде, но он ни к чему не притронулся из еды, затосковал, пока несли, обрыгался в панамку, на утро пришлось его возвратить обратно. А может он беременный?
На следующий день пошли купаться на глубокое место называемое "ляжка" и "рыбка", а там снова необычное. Быстрое течение завивает воронки, снова бабочки любопытно облепляют нас, одна из темных села на больную Ликину руку и ползала минут двадцать, все очень удивились, и наблюдали, что же будет? Она замерла, по телу пошло легкое покалывание, полностью расслабившись, смотрела на бабочку с благодарностью. Руке действительно стало легче, вертя ей, не ощутила той боли, которая не давала покоя раньше. Появлялись все новые чудеса, в огороде цвет малины наклонился над столом, и из-под лобья наблюдает за Ликиной рукой, маленькие яблочки, дают тень, даже комары и мухи, - есть проявление радости. Кошка сидевшая рядом, щуря глазки, смотрит, что о ней пишут. Прыгнула на яблоню, и с большим рвением стала выцарапывать из коры личинок. Смотри, мол, как я рада услужить человеку, соберу со ствола лишних гусениц, тебе яблок к осени больше будет, а ты меня накормишь вкусненьким. Пока Лика отвлеклась, возясь с укропом, кошка заглянула в ее тетрадь, много ли написано? Лист малины жмется, прося погладить, а пчелы, извечные труженики, выполняют свою обязанность сбора нектара, во всем свой порядок и размеренная жизнь, все гармонично. В избе нет телевизора и радио, но зато много старообрядческих газет, читали запоем, многое узнали о создании монастырей и иночестве отшельников, скрывающихся от репрессий в лесах. Лика староверка, в селе раньше было очень много конфессий, она молится не щепотью, за это в детстве мать била по руке, приговаривая: "Щепотью только соль берут, клади крест двуперстием, третий должен покоится как Дух святой в внутри тебя". Лика улеглась в траву, её окружили муравьи и оводы, ошалело носясь по кругу, пытаясь отщипнуть от нее кусочек побольше. С интересом наблюдали за ней широкие листья подорожника, лекарственной ромашки и прочей огородной зелени. Время к полудню, очень жарко, пастух гонит коров домой. С утра собирали личинки колорадских жуков, надо срочно брызгать, набрали с полведра и бросили в старую флягу с водой. С яблонь слетают, кружась листочки, срываемые теплым порывом ветра, из густой травы показался зеленый жук, ища пропитание, все заняты своим делом, все рассчитано до мелочей, случайности не бывает - кому быть жуком, кому - человеком, в незаметном есть свое величие бытия. Паук снова в одном и том же месте вьет паутину - на бельевой веревке, сколько не сбивай, на завтра блестящее полотно кружевом затрепетало на ветру. Что ж, пусть плетет на здоровье. А закаты в Коваксе особенные, самые красивые на земле, словами не передашь их разнообразие. Если солнце заходит за тучу, завтра жди непогоды. огромный диск солнца меняет свою окраску на оранжевую, тут же на красную или разливается в малиновой плащанице неба, уходя на покой за вековые сосны. как нарисовать эти божественные краски? Не сделал человек таковых красок, сколько бы не пытался, у него не получится. Поезда. На слух они несутся где-то рядом, однако расстояние пять - семь километров. Огромное ровное пространство уносит звук на двадцать километров, слушаешь монотонный звук и тянешься за ним ухом, хочется мчаться в том поезде и дремать, забыв обо всем на свете. Из окна избы видны деревья, дуб шумит величественный и мудрый, пустые поля привлекаю взгляд своими переливами, в болоте играют свадьбы лягушки, снова попали в детство. У каждого дома груда колотых и набросанных в кучи - дров, поленницы на полдома, снова прошел дождь. картофельная ботва полегла как в поле воин, свет отключен во избежании пожаров, гроза громыхала чуть не выбив окна, было страшно и диковато. Лило как из ведра, все сидели в избе, подальше от печки, в трубу которой может попасть молния, потом провели неплохой день с купанием и загоранием, стирали белье в дождевой воде, она хорошо отстирывает и отбеливает, тут же кушали окрошку и пили травяной чай, и только к вечеру вошли в дом. Два маленьких воробья нисколько не боялись нас. Прыгая с яблони на яблоню, умудрялись с хожу схватить почти из рук хлеб и вареную картошку, залетали в сушившиеся галоши, оттуда как из гнезда - в сковородку, отмокающую от пищи, вот храбрецы, совсем не обращают внимания на кошку, которая была к ним равнодушна, накрошили хлеб птицам, а она собирает. К вечеру сполоснули ноги в тазу и пошли спать. Здесь ложатся рано и мы привыкли. Лика перебралась в терраску, там сушился зверобой, воздух обалденный, но мешал холодильник, пришлось среди ночи. Луна как летающая тарелка зависла над тополем, одинокий столб грустно светил не зная для кого, безлюдно, становится жутковато, мышка скребется, что-то упало, грюкнуло, но на полке стоял Николай Угодник- икона и мне стало легче. Зачем ее сюда выставили, пылиться? Взять бы да отреставрировать в Мурманске, но не отдадут. Протерла от старой пыли, медь почистила кофтой, больше под руками ничего не было и спокойно уснула. Проснулась рано оттого, что ремонтники чинили крышу, пришлось сидеть на тёсе возле дома, потому что мои еще спали - крыльцо было закрыто. Две старушки встали с солнышком и судачили посреди безлюдной улицы. Облака кучные и великолепные - дождя не будет, ветерок, температура примерно градусов двадцать пять, для сельчан это холодновато, для северян в самый раз. Сосед завел трактор с косилкой, начался сенокос. День прошел без особых событий - купание и загорание, вот так и летели дни, скоро снова на север.
Мурманск, встретил недружелюбно. Хмарь, сырость, заставили жутко поежиться и натянуть на себя теплые вещи. Влад в отпуске на Украине, ура, свобода! первым делом надо навестить Ксюшу. Познакомились с ней пятнадцать лет назад, скоро и она будет отправлять сына в армию. Два разных характера - первая меланхолик, Лика же с избытком энергии, наверно это укрепляет их дружбу, одна вампир, другая отдает лишнюю энергию. Подруги "не разлей вода", на посиделках засиживаются допоздна, забывая о времени, Влад знает где искать жену. О чем они болтают? О религиях мира, живописи, культуре, реставрации икон, но ни слова о мужиках и на "сухую", только чай или кофе. "Привет, Лика, заходи, давненько языки не чесали! Как отдохнула?"
- Отдыхать, не работать! А у меня, Ксюш, после деревенской экзотики сплошные неприятности, решила пойти поработать, вот дура! Сначала была какая-то тоска, все из рук падало, запиналась о палас, стукалась об углы. Потом родилась строчка: " Прошел осенний мелкий дождь, но я на него не в обиде", а утром что услышала первое по радио: "Смотри, разноцветный дождь прошел, это мой мир - он прекрасен и весел", это ведь не случайно, правда? Это ключ! Я просто бессовестная баба, как приехала не разу не была в сопках, они же меня ждут! Хотела подработать денег на поездку в следующем году в Нижний Новгород.
- Если бы ты о севере так беспокоилась, может, и не была гадким утенком здесь.
- Понимаю я все, Ксюш, только время неумолимо несется, поздно взялась за кисть и перо. Ну не привязана я так сильно к северу, о нем и так много написано, кто о прочувствованном и прожитом мной напишет? Никто не проживет мою жизнь. Нет, не отрекусь я от малой родины, Ковакса есть Ковакса, лучше ее нет на свете. "Так все-таки что же случилось? " - Месяц уборщицей отработала, и сотрясение мозга получила.
- И правильно! (...?) Прости, но ты носишься как угорелая, все быстрей надо! Разве в этом году тебе мало далось? В отпуск внука свозила, зубы вставила и не бесплатно, поди? Палас во всю комнату, "Малютку", пылесос, да и Владислав поехал на Украину наверно с зелененькими. Ты, Лик, и не мечтала зубы-то вставить даже и в следующем году, но видишь - все сразу! Поработать она захотела! И что получила? - Сотрясение мозга. И погрязла в ненужных вещах, без которых жила всю жизнь, стирала же руками и не стерлась? И ничего если на полу три лоскута, тепло и ладно, а эти денежки могла бы потратить на ту же книгу или полотна, о которых грезишь. Кто к вам ходит? Если изредка Лариска заглянет, муж до ночи на работе, у тебя и так вылизано, негде плюнуть. Хочешь новых русских переплюнуть? Тебе до них как медному котелку до бани. Запуталась? Тебе дано время творить, сама знаешь, видишь,что получается, когда идешь против Сил Небесных? Это тебе не хухры-мухры, у Пронькиных не забалуешь! Утоления чревоугодия ты захотела, вот что, отошла от творческой радости, Раневская так говорила: " Люди стыдятся бедностью, а гордятся богатством", но богатство-то, дорогая моя, у тебя внутри!
- Погоди, ты, Ксения, раскудахталась! Если начнешь говорить, не остановишь. Знаешь, в больнице никто на меня не обратил внимания, до лифта проводили, а там по длинным коридорам да катакомбам до четвертого этажа, сама добиралась. С поста хотели вернуть назад, расписаться за режим, п0редставляешь, с тошнотой и головокружением назад плетусь. У нас, говорит со своим приходят, имея в виду анальгин, а я подумала про алкашей, в их кругу так говорят.
- Сколько ты просидела в коридоре? "Часа три".
- Вот, вот! А они должны сразу на каталке до места довезти. Давление, говоришь высокое, температура понизилась, и с этим букетом еще искала свою палату?
- Да. На ней номера не было, вернулась назад, но мне махнули, мол там, там, - у окошка. Увидя постель, ужаснулась: подушка сплошь в кровавых пятнах, матрац - хуже чем на помойке, одеяло - огрызок, а простынь - решето, линолеум рваный, а тумбочку надо было выбросить еще в 83 году, когда я там лежала, тогда следили за каждым вздохом, с того света вернули, а сейчас гнилого яблока от соседей не выпросишь. К ужину желудок заболел, вспомнила, что ничего не ела, соседи как и не слышат, буфетчица кинула тарелку с капустой, которую дома бы не стала есть, а стакана для чая не нашлось, обратилась к медсестре, а она сказала: " У нас еще никто с голоду не умер". Тогда попросила свою одежду, но сестра не отдала, у меня навернулись от страха слезы оттого, что надо в таких условиях прожить до утра и не только - несколько дней. Вызвала такси и уехала без куртки, в тапках домой, отлежалась в тепле да сытости дня четыре, потом куртку забрала.
- Вот видишь, тебя же никто туда не звал, сама по своей милости попала, по спешке. Наверно со всего маху в проем врезалась? Доктор и то не подошел, а стоял у другого больного. Ты думаешь это простая случайность? Это тебе не тут! Чаю не дали, постели гнилые, зато, говоришь - пластиковые окна в переходах ставят? Парадокс, норма жизни! Что такое в наше время человек - тля! И что тебе не хватало? Влад с шабашек носит каждый день по три сорта колбасы, виноградик кушаешь, пенсия. Заработала? Больше ущерба здоровью нанесла! Теперь сиди дома и не рыпайся, не наработалась она за сорок-то лет поваром, не наломалась! Надо бы с заведующей за потерю здоровья куш содрать, но я тебя знаю, наверно и акт не составила, да по судам не хочешь бегать. А зачем бегать, коль сама виновата? Теперь до тебя дошло, как больно бывает Богу, когда от Него дети отворачиваются? За ковры запиналась - это твой первый признак, что надо рисовать, а ты? Работать она устроилась! Мало тебе попало? Просто-напросто Бог преподнес хороший урок, вот и все.
- Ладно, Ксюша, ночь на дворе. М мы как всегда припозднились. Давай чайку попьем, хватить меня пилить, поняла сразу, как шмякнулась головой. Знаешь, что меня тревожит в последнее время. Почему люди способны только сорить, особенно городские?
- Земля живая, вон сколько каждый день гибнет в катастрофах, не зря ведь? Это знак к очищению, за каких-то десять лет половина человечества перешла в мир иной раньше времени, телевизор не хочется включать, одну чернуху кажут.
- А ты не включай или смотри о животных, не порть нервы. Меня мучает вопрос: - почему бы всем жителям домов не взять кисти в руки да банку завалявшейся дома краски да покрасить подъезд? Что ждать от ЖЭУ? Там все разворовано, а так - себе лучше будет. Нет, они не видят дальше своего носа. К примеру - ручей, ржавый, зловонный, но идут по нему люди отдыхать в сопки с детьми, собаками, ящиками для шашлыков. А нет бы да бросили по дощечке или камню глядишь и мостик получится! нет же, стараются скорее перепрыгнуть и прочь от него. Стыдно что ли? А мне нет, каждый раз по щепочке - вот и сухо будет. Подростки ухмыляются, видя меня за таким занятием. Девчонки однажды сказали, мол, бабушки мечтают о настоящем, кто бы взялся да построил. Так что же эти бабушки, засидевшиеся в четырех стенах, не могут с мусорки прихватить по доске? С рынка много ящиков выбрасывают, а работать на свежем воздухе - в удовольствие! Дочь с внуком надевают перчатки и вперед собирать мусор в сопках, потом в ямы сбрасывают, немного да вздохнет загаженная земля, большое дело делают, двор тоже убираем. Собираем с округи детей, зажигаем костер и весь хлам туда - им интересно и мне хорошо. Жаль только, дети из многодетной семьи зеленый садик испоганили. С помойки таскают тумбы, коробки и потом все это оставляют. Строят клетушки, вбивая гвозди в деревья, а мне кажется - в ладони...
Вот сухотравье и внешний паводок крадущийся под снегами - это символ Веры, совершенство. А разноцветье камней северного края, а брусничная зелень и бусинки ягод, как саамский орнамент по подолу ее.
- Вот ты себя и выдала! Вижу, север тебе не безразличный, ты его любишь не меньше своей малой родины?
- А как же! Кого отблагодарить за пребывание на этом не оттаявшем, неприметном, но уникальном клочке земли? Умиляясь низкорослыми деревьями, как написать о сотворении великом? Вот стоит человек над рубиновой россыпью и кажется маленькой точкой... Внизу подпрыгивая, бежит мальчик, заглядывая отцу в глаза, тот посвистывая, зовет собаку, сыну кажется, отец знает обо всем на свете, и защитит в любую минуту, " смотри, папа, камушек мой долетел прямо до солнца, а этот, этот - смотри!" У ребенка в глазах радость, гордость, в этом тоже проявление божественной любви и миг земной жизни.
- А говоришь о севере много написано, а сама?
- Недавно, Ксения, сон приснился: три деревенских дома зеленого цвета, кладбище, люди с детьми, церковь, из которой поднимаются по двум крылам души на небо, а там ангелы на краю смотрят на землю, между небом и землей, святой молится за нас. Представляешь, за два дня эту картину написала. Но в центре неба не знала что поместить, еще три дня промучилась. Потом вечером пошла в сопки и увидела три солнца! Они расположились пирамидой овально одно над другим, последним был диск, освещавший небо, вот ответ! Теперь это тресолнце разместилось в центре картины, а музыка все дни по радио как по заказу, симфоническая, красивая, поддерживающая рабочий стимул, не мудрено догадаться кто мне помогал. Не буду я перелопачивать уйму книг, кем-то написанных, а постараюсь искать свою дорогу в поисках истины, вся философия рядом, протяни только руку и пошире " разуй" глаза. Кто идет против природы - заживо в ней и похоронят себя, кто идет войной - по себе же и лупят. А вот скажи, Ксюша, к чему этот сон?
В театральном гардеробе толпятся люди, желающие получить автограф и подарки от известных ученых, я тоже оказалась в этом водовороте возле седого мужчины с благородным лицом, получила очень хорошую книгу всемирных художников и автограф, незнакомец улыбнулся, прервав свое занятие, взял особую ручку и пишет первую на книге букву "С". С сияющей улыбкой я оказалась за столом, свадьба, Ксюш, была твоя! Ко мне подошла загадочно улыбающаяся женщина. Она насквозь просмотрела мою книгу, взглядом перелистывая страницы, как будто зная ее от корки до корки, загадочно улыбнулась, и просмотрела все репродукции. Я тоже насквозь видела эту книгу как с космоса: поля, леса, горы... Потом она подарила метровую куклу, похожую на Бетмана, затем еще две - мальчика и девочку и чек на семьсот рублей, спрашиваю: " От кого?" Женщина загадочно улыбнулась, посмотрев в сторону седого мужчины, было неловко, что все дары принадлежат мне одной. На второй книге репродукция неизвестного художника и надпись по-американски, но ее прочитала: " Тебе рукоплещет весь мир" - буквы как живая вода шевелятся и медленно проявляются в слово: " Маленький кораблик", потоп услышала: " бабах!" - что-то упало и вода полилась на пол, это было уже не во сне.
- Ой, Лик, не зря тебе дали такое имя, все связано с мистикой, а может с того света кто дал весточку?
- Не знаю, этот сон приснился в Коваксе. Свет, слово, солнце, буква "С" что она означает? Вот одна из тайн бытия нашего. Слушай, Ксюша, во сне ты отвернулась от жениха, закутавшись с головой пледом, почему? Он в недоумении ушел.
- Не знаю. Лик, а как тебя на этот раз встретила родина? Хоть одну картину продала?
- Нет, оно и к лучшему, всё что могу - это не дать таланту быть коммерческим, если б хотела, раздала по магазинам, предложения были в музей, например, выставочный зал, художественный салон, но пусть все будет подарено людям, которые искусством спасутся, жизнь моя такая, какая она есть, лучше ее не будет.
.