А что вы думаете? Бывает и такое.
В местечке Верхний Фрутийяр на юге Чили несколько лет назад произошла грандиозная битва сковородами и прочей домашней утварью.
Какова причина? Естественно ревность! Но ведь дрались, по меньшей мере, человек двести! Вы думаете все из них сгорали от ревности? Ну, что вы! Конечно же нет.
А началось все так:
Игнасио (сокращенно - Начо) Фернандес наконец-то сделал предложение Грасиэлле (Грасия) Пуэнтос. Десять лет они проживали совместно и родили за это время четверых детей. Построили просторный домик в 50 кв.м. крытый чистым цинком, у ворот которого открыли собственную лавочку по продаже сапопияс (местные лепешки) и триго-мотэ (местный освежающий напиток).
Долго собирался Начо делать Грасиэлле предложение, но прежний нерасторгнутый брак ( развод в Чили на тот момент был нелегален), мешал осуществить это движение искреннего сердца. И вот наконец-то! Браки стало возможным расторгать. Правда, процесс этого незамысловатого в других местах дела, в Чили мог длиться годами, особенно, если у расстающихся супругов оставались после развода маленькие несовершеннолетние дети требующие материального обеспечения. К счастью, у Начо от первого брака оставался только один ребенок, сын, и тому, уже на момент принятия закона, исполнилось 16 лет, и он даже успешно работал парковщиком (такие бездельники, которые за скромную плату указывают подъезжающим машинам - на какую и так свободную зону примостить свои колеса) около местного супермаркета.
Так что, развод занял всего два года - и свободный от прежних обязательств Начо, поспешил узаконить еще одни обязательства уже перед Грасией под давлением оной же.
- Макольму скоро исполнится целых 11 лет, а он все еще носит мою фамилию! - рыдала Грасия, размазывая по румяным глянцевым щечкам горькие женские слезы. Надо сказать, что рожденных вне брака детей, одаривали только одной фамилией - фамилией матери. Тогда как дети от законного брака носили две рядышком. И несчастные дети Игнасио и Грасиэллы носили фамилию Пуэнтос-Пуэнтос, а должны были бы быть Фернандес-Пуэнтосами.
- А Реджина скоро начнет встречаться с мальчиками, ведь ей уже 9! Как же ей будет стыдно перед избранником, когда он узнает, что ее родной отец не хочет дать ей свою фамилию!
Начо грубовато, но вообще-то нежно отер слезы своей любимой и пообещал, что в ближайшее же время решит вопрос о присвоении своим четырем детям долгожданной фамилии Фернандес.
Грасия улыбнулась ему сквозь слезы. Как же он любил ее улыбку! Каждый раз, когда она улыбалась ему вот так, лукаво и доверчиво, он терял голову как в первый раз!
Не откладывая сей задачи в долгий ящик, Начо прямо с утра, пока супруга отводила ребят в школу, позвонил падре Гильермо, чтобы назначить с тем встречу и договориться о дне венчания. Государственная регистрация, естественно, тоже была им назначена, но с этим было все проще. Никаких тебе покаяний и обсуждений духовного образа брачующихся. Конечно, оно и у падре все было номинально, но... нужно, нужно!
- Игнасио, - сказал падре Гильермо,- В связи с тем, что ты долгое время жил с Грасией в незаконной связи, изменяя своей первой жене, с которой хоть и не был венчан, но обществом считался в законном браке, то ты должен прийти ко мне сначала один, без Грасиэллы, чтобы исповедоваться тайно, очистить душу от греха.
- А что Грасиэлле этого не надобно будет делать?- удивился Начо.
- Грасиэлла,- терпеливо объяснил ему падре,- Само собой разумеется придет на исповедь, но сама по себе. Незачем ей вслушиваться в твои излияния. Сам понимаешь!
- Ну, так она же от любопытства умрет! Знаю я ее! Она найдет возможность подслушать все мои приключения!
- Вот и не говори ей, когда ты пойдешь на исповедь.
- Так ведь она узнает от соседок, что я в церковь пошел, и следом увяжется!
Падре похмыкал в трубочку и посоветовал прийти к нему на встречу на пляж в Нижнем Фрутийяре, где он, собственно, неподалеку имел свой дом, в котором жил со своей сестрой, монахиней Лидией. Ходил слух, что вся семья падре Гильермо, проживавшая в столице страны, Сантьяго, была страшно набожная, и все дети его родителей были в той или иной степени связаны с церковью.
Начо принял предложение. Он был наслышан, что монахиня Лидия пекла обалденные эмпанадос, а раз падре пригласил его к себе, то пирожки становились реальностью.
Еще через пару дней, в пятницу, ближе к вечеру, уже после закрытия собственной лавочки, Начо всплеснул руками и воскликнул:
- Ой, незадача, незадача!
- Что?- довольно подозрительно посмотрела на него Грасия.
- У нас в лавке сломался замок, надобно новый купить, навесить, а то ведь залезут и утащат все что можно!
- Утащат,- сокрушенно развела руками Грасия,- У нас так всегда. Если что плохо прикроешь, непременно все утащат. Даже розетки выкрутят и лампочки. Сходи, Начо, к Коникуре, у него лавка хоть и закрывается на час раньше нашей, но он всегда рад замок продать. У него всегда есть замки.
- Вот еще! - хмыкнул Начо.- Он же его первый и откроет. Говорят, что у него всех замков копии хранятся. Он их ворам потом продает!
- Это да. Все так говорят, но ведь все у него замки все равно покупают! И гвозди! И молотки! Все покупают у Коникуры. Где же еще покупать?
- А я поеду в Нижний Фрутийяр. Там есть "Ферретерия", в которой даже обеспеченные люди не боятся покупать замки. И говорят, что ее владелец тоже рад всем продать свой товар в любое время. Хоть ночью!
Грасия вздохнула устало, но милостиво разрешила Начо поехать за вожделенным замком.
Нарочито неспеша Начо накинул свой любимый бежевый плащ, точь в точь как у детектива Коломбо, которого он так любил смотреть по вечерам, и потрусил на остановку микроавтобусов.
Где-то минут через сорок уже, он сидел на лавке набережной Нижнего Фрутийяра и беседовал с падре Гильермо о своей непутевой жизни.
- Я знаю, дорогой мой друг, - падре любил говорить высокопарно, исповедуя своих прихожан,- Что вы немало покуролесили в своей жизни. Сильно отягощены грехами вы, сын мой.
- Ну,- развел руками Начо,- Все же грешники! Господь сам сказал, что все мы грешники!
- Но у каждого есть шанс очистить свою душу от прежних грехов, а предстоящее бракосочетание в церкви является прекрасным поводом это сделать!
- Так я согласен!
- Вот и замечательно! Я буду спрашивать вас, а вы отвечайте. Только пусть ваши ответы будут искренними, а раскаяние настоящим!
Начо вздохнул. Настоящее раскаяние... В чем? В том, что Исабель (первая жена) изменяла ему с его же другом, с Маркусом? И он решил их не убивать после этого, а всего лишь уйти к давно милой ему Грасии? В чем же тут раскаиваться, если все всё сделали мирно и полюбовно решили? Но раз падре требует, то, наверно, стоит сделать скорбное лицо и назвать себя грешником.
Падре Гильермо начал неспеша и размеренно перечислять все виды грехов и их подразделения, включая мелкие и крупные уточнения... Иногда Начо даже краснел. Особенно при этом вот:
- Возжелал ли ты когда-либо жены ближнего своего?
- Возжелал, отец.
- Один раз или множество?
- Множество раз, отец.
- Насколько были близки ближние к тебе?
- И очень, и не очень.
- Все ли грехи ты осознаешь и понимаешь их гибельность для твоей души?
- Те, которые помню, осознаю и понимаю!
Батюшка искоса посмотрел на Начо и вздохнул:
- Если ты не помнишь какие-либо грехи, то значит не до конца раскаиваешься, а значит душа твоя не будет очищена в полную меру.
- Так ведь и возжелания не все закончились грехом настоящим!
- Сын мой, возжелание само по себе уже грех!
- Так ведь, отец мой, я не могу упомнить все свои желания! Иной раз идёшь по улице, а впереди...- У Начо к щекам прилил пламень,- Такая попка! Вот идёшь, глядишь, а там... уже и мысли всякие!
Батюшка нетерпеливо заёрзал на лавке. По нахмурившимся бровям и забегавшим глазкам, психолог мог бы прочитать смятение в душе его. Ах! Сколько ночей должен был молиться падре, упершись коленями в подушку, заботливо подложенную ему сестрой!
- Ладно. Опустим подробности, но скажи мне - сердце твоё желает очиститься от подобных мыслей?
- Уж не знаю чего там желает сердце, оно мне этого не говорит, но разум мой готов очиститься.
Так беседовали они не много не мало, почти два часа. Уже месяц выглянул из-за туч на короткий миг после вечного южного дождя и пустил по мелкой ряби озера Янкиуэ свои блики, а городок зажег все свои тусклые огни, отразив их в водах.
Со стороны дома падре Гильермо раздался звучный голос сестры Лидии:
- Идите уже скорей! Все пироги остынут!
Мужчины, вздыхая и ахая от усталости, накопившейся за день и от затёкших конечностей, медленно поплелись к дому.
Когда подошли совсем близко, вдруг вспыхнуло что-то и на весь город опустилась темнота.
- Ой, что это?- воскликнули все трое разом.
С соседнего участка кто-то ответил басом:
- Да всё они, проклятые инопланетяне! НЛО, будь оно неладно!
Лидия засмеялась. Гильермо заквохотал, давясь от смеха. Начо же заржал в полный голос.
- Не беда!- воскликнула Лидия,- У нас целая куча церковных свечей. Сейчас будет светло как днем!
Возникло ощущение, что спустившаяся непроглядная тьма дала людям почувствовать некоторое облегчение, которого им не хватало при дневном или электрическом освещении.
И правда, не прошло и десяти минут, как весь дом осветился мерцающими жёлтыми огоньками, придавшими жилищу таинственный и, вместе с тем, освобождённый от условностей вид.
На столе пряным жарким ароматом дымились эмпанадосы. Чай, терпкий, настоянный на горных травах, собранных самой Лидией, кружил голову.
Все сели и, выслушав молитву Гильермо, принялись уплетать вкуснятину. Из головы Начо напрочь улетели все дневные неурядицы. Ворчание Грасиэллы. Крики и беготня детей. Скучные разговоры соседей. Бедность. Счета. Предстоящие хлопты с такой ненужной, на его взгляд, условной свадьбой...
И в этом полумраке, полном теней, шороха и тепла от близких за маленьким столом соседей в прохладном доме, у Начо случилось откровение! - Как хорошо, вот так, всей семьей иногда сидеть за столом при свечах, молиться просто и думать только доброе обо всех!!!
Батюшка тоже расслабился и начал рассказывать случаи из своей жизни. И не все они оказались благостными и непорочными. Он смеялся, и было видно, что ему ужасно нравится эта ситуация. Лидия гладила руку своего брата и напевала что-то из Иглесиаса про любовь.
- Такой чудный вечер!- воскликнула она,- Давайте я добавлю в чашки кагора? Он согреет!
- Тебе холодно, дорогая моя?- заботливо спросил Гильермо,- Я разожгу камин!
И вот затрещали дрова, скользнули новые оранжевые блики по стене, а приятный аромат сгорающих дров добавил тепла и уюта.
- Ты счастливый человек, Начо!- сказал неожиданно падре, превратившийся в короткий миг из чопорного священника в обычного добродушного мужика.- Ведь ты можешь жить просто. По наитию. Поведать мне все свои грехи и думать, что всё, отпустило! Ты живешь своей собственной жизнью, а не притворяешься...
Было нечто недосказанное в этом монологе. Но Начо не сильно вдумывался. Ему было просто хорошо. Наоборот, он думал, как просто и уютно живет батюшка и что он такой душевный и понимающий человек. Выпив кагора раз, потом еще раз и даже еще несколько раз, они, обнявшись, запели что-то простое, народное, а Лидия подтянула им своим звучным голосом. Когда песня была спета, Гильермо спросил, глядя на Начо полузакрытыми слегка пьяными глазами:
- Вот ты можешь взять любимую женщину и убежать с ней в горы?
- Зачем?- удивился Начо.
- Ну... Вот достали тебя все, и ты, раз, и в горы с любимой!
Начо задумался над таким решением вопроса. А Гильермо не дождавшись ответа, сказал Лидии:
- Бежим в горы?
Лидия засмеялась и сняв с головы покрывало, обязательное для ношения при посторонних, тряхнула кудряшками и закружилась в танце, взметая юбкой с пола пыль в мерцающем свете.
Когда Начо удосужился взглянуть на часы, висящие прямо над догорающим камином, то обнаружил, что их стрелки показали два часа после полуночи.
Начо, трезвея, подскочил и охнул:
- А автобусы-то уже не ходят! Ой, меня Грасия просто убьёт!
- Не переживай, дружище, - успокоил его Гильермо,- Я отвезу тебя на своей машине прямо к дому и все объясню твоей жене!
- Куда ты поедешь!- воскликнула Лидия,- Ты расшибёшься на первом же повороте! Пусть Начо ложится у нас внизу, а утром поедем и отвезем его домой!
- Что ты! - воскликнул в ужасе Начо,- До утра моя Грасия поднимет всю поблу и поведёт маршем на Нижний Фрутийяр громить ни в чём неповинную жестяную лавку!
- Она у тебя такая чумовая? - удивился Гильермо,- Так зачем ты женишься на ней?
- Я люблю её!- развел руками Гильермо.
- О! Любовь...- сладко протянул Гильермо,- Ради любви я отвезу тебя домой!
- Ну, уж нет!- Лидия усадила уже было ринувшегося на улицу к машине Гильермо.- Я меньше всех выпила, значит я повезу Начо.
На том и порешили. Лидия усадила Начо рядом с собой на переднее сиденье и неспеша повела машину в кромешной темноте улиц к Верхнему Фрутийяру. Свет пока так и не был восстановлен. В городе было тихо, как на далекой необитаемой планете. Подъезжая к дому Начо, они обратили внимание, что в доме не спят - тускло мерцало окно, за тонкой занавеской которого догорала свеча.
Когда мотор затих и Начо распахнул дверцу машины, он не сразу вылез из нее, а наклонился к Лидии и с благодарностью взял её руку в свою:
- Спасибо вам! Вы были так гостеприимны. Мне было хорошо как никогда! Я заново пересмотрел свою жизнь и думаю, что теперь совсем иначе буду относиться к ней. Я все изменю!
- Да,- согласилась она,- Это был дивный вечер! Я сама многое для себя открыла! Спасибо инопланетянам!
Они разом рассмеялись, и Начо ступил ногой из автомобиля на песок родного двора...
... ступить-то ступил, но встать так и не встал! Мощный удар по голове чем-то тяжелым свалил его с ног. Боли он не почувствовал. Только что-то теплое потекло с макушки на виски. И без того темная темнота стала еще темнее.
А Грасиэлла уже яростно дубасила переднее стекло машины чугунной сковородкой. Звон и грохот стоял по округе. Лидия, перепуганная, и не сразу понявшая ЧТО происходит, истошно завопила на всю округу. Из ближайших домов стали выскакивать люди. Но вокруг ведь стояла полная темень, и никто ничего не понимал. По округе в мгновение ока пошёл слух, что в город, под прикрытием темноты, ворвалась некая банда. Люди хватали в домах сковородки, метлы, лопаты, даже утюги и выбегали, чтоб дать отпор непрошенным гостям. Никто не хотел быть убитым первым, каждый норовил опередить приближающийся во тьме силуэт, ведь это мог быть коварный бандит, обесточивший целый город!
Между тем, Грасиэлла, слегка придя в себя после того, как раздолбала лобовое стекло машины и фары, огляделась и прислушалась. Вокруг творилось нечто ужасное. Раздавались вскрикивания и вопли, кто-то кого-то лупил, то тут, то там. Что-то звенело. Где-то плакали. А в стороне через два дома, во дворе горластой Николины слышался её бас:
- Никуда не пущу! Никуда! У нас всё равно взять нечего!
Неожиданно зажглись фонари на улицах. Их тусклый свет открыл перед всеми явную ошибку, которая заставила резко замолчать соседей и остановиться.
Перепуганная Лидия сидела за рулем разбитого автомобиля не жива и не мертва. Грасиэлла так же застыла, с ужасом созерцая лежащего в луже крови мужа, боясь поднять глаза на монахиню.
--------------
Спустя неделю Начо выписали из больницы. К счастью, удар по голове в темноте пришёлся вскользь и не убил его насмерть. Всего лишь рассёк кожу головы и причинил сотрясение мозга.
Грасиэлла ходила словно балерина на цыпочках. Говорила тихо. На детей не кричала. Начо норовила поцеловать каждую минуту. Заглядывала ему в глаза виновато и нежно. Она боялась даже мысли о том, что истина всплывет наружу, и Начо ее не простит.
Начо после удара сковородкой смутно помнил всё, что говорил священник. Да и весь вечер у него в памяти остался отрывками. Как и от кого получил удар по голове тоже не помнил.
- Я ездил на исповедь к священнику,- растерянно говорил он.- Кажется на меня упало НЛО.
Соседи ходили в полном смущении и совершенно не могли понять ЧТО побудило их начать драку друг с другом. И вообще - КАК это всё вышло? "Кто-то кричал!"- разводили они руками.
И только Лидия, знавшая истину, молчала как рыба. Она знала, что иногда надо смолчать и не рассказывать всей правды. Следователю она сказала, что на них в темноте напали хулиганы. Хулиганов так и не нашли.