1
Поезд дернулся и резко остановился. То ли впереди был красный сигнал семафора, то ли случилось что-то – но до станции явно далеко, остановились, что называется, в чистом поле. Аня глянула в окно, и ахнула:
- Какая красота!..
Соседка по купе, полная пятидесятилетняя женщина, дремавшая на своей полке, открыла глаза, потянулась:
- Что там?
Окинула равнодушным взглядом пейзаж за окном, пробормотала что-то вроде «Да, ничего», потом достала из-под подушки замусоленный детектив и погрузилась в чтение.
Аня еще мгновение стояла как зачарованная, потом полезла в сумку – за фотоаппаратом. Стекло было мутное, хороших снимков не выйдет. Дернула вниз оконную раму раз, другой – бесполезно, закрыто намертво.
- Что вы делаете?! – соседка на миг отвлеклась от чтения, увидев, как Аня борется с окном, но тут же снова потеряла к ней интерес.
Аня, бросив затею с окном, метнулась к двери, выскочила в коридор, затем в тамбур. В открытых дверях, за которыми распахнулась так поразившая Аню картина, увидела проводницу:
- Долго стоять будем? Можно выйти?
- Да вы что, женщина! Тут и платформы-то нет. Да и поедем вот-вот – сейчас зеленый дадут.
Аня застыла в дверях, и, поставив фотоаппарат на максимальный зум, начала щелкать, стараясь поймать всю картину целиком, в самом лучшем ракурсе, и щелкала, пока поезд не двинулся, дернувшись, так же неожиданно, как и остановился.
Аня медленно побрела в свое купе, думая о том, что, собственно, заставило ее совершить этот странный поступок – схватить фотоаппарат, и метнуться, без размышлений, туда, на волю, к лошадям, с откуда-то взявшимся неодолимым желанием их сфотографировать, запечатлеть и увезти с собой, во что бы то ни стало… Ну что уж такого она там увидела? Ну, лошади, белая и рыжая, в небольшом загончике, а за загончиком – поле, а за полем – домик с голубой крышей, а за домиком – лес… Да, красиво, да и то кому как, вон соседка осталась к дивному пейзажу абсолютно равнодушной.
Вернувшись в купе, Аня села на свою полку и принялась рассматривать получившиеся кадры. Соседка лишь глянула краем глаза, хмыкнула, и снова уткнулась в книжку.
Кадры получились и правда неплохие. Пейзаж красивый, и эти лошади… Стоят, на всех снимках почти в одной и той же позе, лишь немного меняется поворот головы. И, кажется, смотрят прямо на Аню, вернее, в ее объектив, будто хотят что-то сказать, что-то очень, очень важное.
«Ну что ты сочиняешь, дорогая, - мысленно пожурила себя Аня. – Ну что такое лошади могут тебе сказать».
И все-таки было у нее какое-то смутное, неясное чувство, что эти снимки и правда о чем-то говорят, и, кажется, вот-вот она поймет о чем, какая-то мысль уже крутится в мозгу, но никак не оформится, не осознается.
О чем же напоминают ей эти лошади?
Аня убрала фотоаппарат, легла, заложив руки за голову. Поезд уже набрал скорость, колеса стучали, и под этот стук было очень хорошо думать и вспоминать.
Лошади, лошади… Что-то очень знакомое, что-то из детства. Что-то, теплой волной окатывающее сердце. Что же это?
И вдруг память вытолкнула, наконец, давно и надежно скрываемое в ее запасниках воспоминание: третий или четвертый класс, кружок рисования, и она, маленькая девочка с косичками, усердно склонившаяся над листом бумаги, на котором, созданные ее собственными руками, красуются две лошади – белая и рыжая…
Она даже вспомнила, где видела их – летом, у бабушки в деревне. Сейчас ей казалось, что и загончик был такой же, и поле, и лес, и даже домик с голубой крышей. Она всегда рисовала, сколько себя помнила, и у нее получалось это хорошо, и многие считали, что у нее талант, и в том самом кружке рисования ее работы всегда были в числе лучших, и руководитель, старенький, но очень живой, подвижный и обладающий отменным чувством юмора Анатолий Мефодьевич прочил ей большое будущее в качестве художника.
Аня уже не помнила, когда и почему бросила рисовать. Когда и почему отказалась от своей большой мечты – стать художником. А ведь это была большая, настоящая мечта.
Где он, тот старый рисунок с лошадьми? Наверное, выбросили за ненадобностью, или сам потерялся при переезде на новую квартиру.
Ане вдруг захотелось снова нарисовать их – нет, написать красками, по-настоящему, сделать картину, вот такую, с фотографии, или даже лучше…
Сколько она не брала в руки краски и кисти? Лет двадцать, больше? «Поезд ушел, дорогая, поезд ушел», - сказала она себе. А поезд и правда шел и шел, унося ее все дальше от чудесных лошадей, и от леса с полем, и от голубой крыши, и от прошлого, и от мечты.
2
Сергей встречал ее на платформе, она увидела его издали – высокий, статный, и даже, пожалуй красивый, той сдержанной мужской красотой, которая так привлекает юных студенток в нестаром еще преподавателе. Они женаты уже три года, и все эти годы Аня ревнует к студенткам. Хотя Сергей поводов для ревности не подает – он совсем не легкомысленный, нет, со студентками никогда не флиртовал. На кафедре его считают даже слишком серьезным. Для кого-то, может, и слишком – но не для Ани. Она встретила его поздно, в 32 года. И сразу поняла, что именно таким представляла себе будущего мужа. Умным и серьезным, преподавателем в больших очках. Такого, каких любят студентки, но предпочитают все же делать это издалека, побаиваясь строгости и серьезности.
Он встречал ее с букетом цветов, ее любимых белых лилий, и это так тронуло ее, и она почувствовала себя счастливой, и с такой искренней радостью бросилась ему навстречу, вдруг поняв, что соскучилась за три недели в Крыму, ужасно соскучилась, хотя они и созванивались каждые три дня.
- Сережа! – она махнула ему рукой еще издали, он увидел ее, улыбнулся, неспешно двинулся навстречу, сдержанно, в своей манере, поцеловал в щеку, протянул цветы.
- Хорошо отдохнула?
- Отлично! Знаешь, Крым – это все-таки чудо из чудес. Там все хвори сами проходят.
- Значит, санаторий пошел на пользу?
- Конечно!
Он сам отправил ее в этот санаторий, по совету врачей, которые долго разбирались в ее недомоганиях, да так и не разобравшись, сказали, что это все нервы. А в Крыму и правда ни следа не осталось ни от хронической усталости, ни от головных болей, ни от скачков давления, ни от странных приступов, похожих на сердечные, когда грудь страшно давит и не хватает дыхания – и все это при почти идеальной кардиограмме. Такое началось у нее года два или три назад, и врачи только разводили руками, и Ане было неловко перед Сергеем, что вместо молодой красавицы жены ему досталась какая-то болезненная развалина.
Она повисла на его руке, он перехватил у нее чемодан на колесах, они прошли через вокзал, вышли в город, направились к машине, и тут Аня поняла, что должна сказать, не может не сказать, если не скажет, то просто разорвется. И, когда они уже сели в машину – Сергей за руль, она рядом на пассажирское сиденье – сказала:
- Сережа, но ты не представляешь, что самое главное со мной случилось! Ты знаешь, это так чудесно, я поняла, что снова хочу рисовать! Понимаешь, я хочу, я буду рисовать!
- Рисовать? – он переспросил равнодушно, не глядя на нее, заводя машину. – Что рисовать?
Они плавно двинулись с места, и поехали, постепенно набирая скорость.
- Сережа, я тебе никогда не говорила, но я в детстве рисовала. И у меня неплохо получалось. Мне даже говорили, что я могу стать хорошим художником. Но потом как-то не сложилось, я забыла про это… И вот сейчас, поезд остановился где-то в поле, не доехав до станции, и я вдруг увидела там лошадей – боже мой, как это было красиво, я их нащелкала, потом покажу тебе фотки… И я вдруг вспомнила, как рисовала лошадей в детстве, и мне так захотелось рисовать, ну вот просто какая-то волна меня захлестнула – такое желание взять в руки карандаш, кисти, краски. Я просто чувствую этот запах – бумаги, ластика, акварели, гуаши… Мне до безумия этого всего хочется, просто не терпится начать это делать, прямо зуд какой-то, понимаешь!
Аня почувствовала, что ее щеки пылают, и ее несет на волнах эмоций, и какое счастье, что есть Сережа, близкий человек, и есть с кем поделиться этими эмоциями, которые иначе просто могут ее разорвать.
Только тут она заметила, что Сергей сидит за рулем с совершенно бесстрастным видом, и, кажется, даже не слушает ее. Да, он следит за дорогой, конечно, она не должна его отвлекать, но ведь мог бы он сказать ей хотя бы слово!
И он сказал, по-прежнему глядя прямо перед собой на дорогу:
- Рисовать лошадей? Странное желание для взрослой женщины. Ты не находишь?
И ей вдруг показалось, что она бежала, бежала, легкая и воздушная, и даже почти летела, отрывалась от земли, и вдруг – споткнулась, и с размаху грохнулась о землю и теперь лежит на асфальте, истекая кровью, и никто не спешит ей на помощь.
В груди опять возник ком, сжавшийся и неуютный, способный перекрыть горло и вызвать спазм – ком, который, казалось, навсегда растворился, исчез там, в Крыму, среди коктебельских синих холмов.
Аня замолчала, и молчала всю оставшуюся дорогу, не мешая мужу вести машину. Чувство, будто от удара об асфальт, прошло, и на смену ему пришел стыд. В самом деле, что это она тут болтает, это все Крым, и потом еще эти лошади, она расслабилась, забыла, что Сергей человек серьезный и сдержанный, и ему непривычны вот такие потоки эмоций со стороны жены, ведь прежде она приспосабливалась к его сдержанности и немногословности, сама старалась вести себя так же. А теперь что он должен думать – что ему подменили жену?
«Я люблю его, - думала она, стараясь дышать поглубже, чтобы как-то растворить ком в груди, - я ведь люблю его. А он? И он меня любит. Я знаю это точно. Он хочет мне добра. Он не хочет, чтобы жена занималась всякими глупостями. Боже, неужели я рассердила его? Теперь он будет думать, что я дура. Что я его недостойна».
- Сережа, - сказала она тихо, когда они уже подъезжали к дому. – Ты на меня не сердишься?
- За что? – спросил он отрешенно, выискивая место, чтобы припарковаться.
- Ну, за те глупости… которые я тут наговорила. Все это глупости, в самом деле глупости, ты не слушай.
- Ну о чем ты говоришь, - ответил он, по-прежнему не глядя на нее. – Ты же у меня умница. А умницы никогда не говорят никаких глупостей. Так?
- Так, - кивнула она, недоумевая, почему его слова резанули, будто железом по стеклу. Ничего особенного он не сказал, почему же ей стало нехорошо?
Дома Аня убрала фотоаппарат в дальний ящик стола. «Умница, я умница, я должна быть умницей, и не думать о всяких глупостях». Сергей купил вина, чтобы отметить ее возвращение. Вот только романтического ужина так и не получилось. Этот ком в груди все-таки раздался и начал давить на сердце, и перекрывать дыхательные пути – да так, что вместо ужина пришлось вызывать неотложку. Врач сделала какой-то укол, чтобы снять боль, померила давление, сняла кардиограмму. Пожала плечами: все в пределах нормы… Аня слышала, как она говорит Сергею в коридоре: «Покажите ее психотерапевту. Бывает, что скрытая депрессия дает такие симптомы».
Ане опять было стыдно, очень стыдно перед Сергеем. Вот, называется, пошел санаторий на пользу… В первый же вечер такой приступ. Но к психотерапевту она не пойдет ни за что. Справится сама. Так она решила.
3
Приступ прошел, как обычно, безо всяких последствий. Но все-таки Аня радовалась, что пока не надо идти на работу – у нее оставалась еще неделя отпуска. Она решила, что будет высыпаться, ни о чем плохом не думать, и гулять, гулять по городу.
Она любила гулять одна, вот так, ни о чем не думая, иногда с фотоаппаратом, иногда без. Эти прогулки успокаивали ее, вносили в душу умиротворение. Она никогда не чувствовала своих обычных недомоганий во время этих прогулок. Особенно нравилось ей гулять, как сейчас, в начале осени, когда воздух чист и прозрачен, и на деревьях начинает желтеть листва. У нее были свои излюбленные маршруты – Александровский парк, Петропавловка, Троицкий мост, Марсово поле, Летний сад… Она ходила и смотрела, каким красивым предстает город, его архитектура и памятники, сквозь эту листву, в которой играет осеннее солнце. Ей хотелось раствориться и в этой листве, и в этом небе, в пространстве города. Стать этим пространством, этим небом, и солнцем, и листвой, а может, и самим городом…
«Странное желание», - вдруг подумала она. И тут же вздрогнула: «странное желание» - именно эти слова сказал Сергей в ответ на ее откровения про лошадей. А что бы он сказал, если бы узнал, что ей хочется раствориться в пространстве, стать городом? Нет-нет, Сергею нельзя говорить об этом желании. Ни в коем случае нельзя, это она поняла абсолютно отчетливо. Она, привыкшая делиться с ним всем, не имевшая тайн от него, вдруг не хочет что-то ему говорить? Сердце кольнуло: да-да, нельзя говорить, нельзя. Если только он дорог ей. Если она хочет оставаться с ним рядом… А разве может быть рядом с ним женщина, которой приходят в голову странные желания? Такая женщина, несомненно, и сама странная – странная и ненадежная. Неизвестно, что ей может прийти в голову в следующий момент. Нет, такая женщина не нужна ее мужу…
От этих мыслей Ане захотелось заплакать. А может, она и правда – не такая, какая нужна ему? И что же ей тогда делать? Скрывать то, что она только что поняла о себе? Да, скрывать. Другого выхода нет. Скрывать – и быть нормальной женщиной, «умницей», такой, какая нужна ему.
Аня шла, погруженная в свои мысли, и уже не глядя по сторонам, думая только о том, как избавиться от странных желаний, как ей стать такой, как надо – как надо ему, Сергею. Что-то вроде чувства вины теперь подступало к горлу, вместе с непонятным комом в груди – как будто она, Аня, выдает себя за кого-то другого, как будто обманом заполучила Сергея, тогда как рядом с ним должна быть другая женщина, без странных желаний, без мыслей, которые хочется скрывать от мужа.
Она шла, куда ноги несли, но вдруг что-то заставило ее остановиться. Что-то мелькнуло сбоку, какая-то вывеска, она заметила боковым зрением. Что-то важное, очень важное для нее. Она обернулась и прочитала: «Мир художника».
Магазин был через дорогу. Аня хотела пройти мимо, но ноги словно приросли к асфальту. Она не могла сделать ни шага. Стояла и смотрела как завороженная. А потом решительно перешла дорогу – и переход, как будто специально, оказался прямо перед ней! Толкнула тяжелую дверь и вошла внутрь.
Это была маленькая лавочка, совсем непохожая на современные магазины. Но до чего же было там уютно! Мольберты и подрамники теснились вдоль стен, на полках было просто не протолкнуться от наборов красок, кистей и прочих инструментов художника, и среди всего этого изобилия за прилавком сидел старичок, тоже будто возникший откуда-то из другого мира, из уютного прошлого… Аня робко подошла поближе, и замерла на месте: старичок был не кем иным, как Анатолием Мефодьевичем, руководителем кружка рисования из ее детства! Он, конечно, постарел, но все же не так сильно изменился с тех пор, чтобы она не смогла его узнать.
- Анатолий Мефодьевич! – она бросилась к прилавку. – Это вы?!
Он снял очки, и, прищурившись, посмотрел на нее – конечно, вряд ли он ее узнает, сколько у него было учеников, да и лет прошло много. Но он узнал, к ее удивлению:
- Анечка? Ты? Какая встреча! – он вскочил ей навстречу, вышел из-за прилавка, все такой же живой и подвижный, как раньше.
- Анатолий Мефодьевич, неужели вы меня вспомнили? – она была искренне рада встрече.
- Анечка, я тебя и не забывал. Ты была одна из самых талантливых моих учениц, как же я мог забыть! Ну, рассказывай, как жизнь, чем занимаешься? Выставляешься? Что-то я твоей фамилии нигде не встречал, да ты, наверное, замуж вышла и фамилию поменяла, а?
- Фамилию я действительно поменяла, Анатолий Мефодьевич, но не в этом дело. Я нигде не выставляюсь.
- Почему, Анечка? – на его лице отразилась озабоченность. – А ты в каком жанре работаешь?
- Ни в каком жанре я не работаю. И вообще много лет кисти в руки не беру. Не сложилось у меня. Вот так.
- Анечка, не поверю. У кого, у кого, а у тебя не могло не сложиться. Ты что заканчивала-то, напомни?
- Финансово-экономический институт я заканчивала. Но ни с финансами, ни с экономикой у меня отношения не сложились. Работаю сейчас офис-менеджером в одной фирме. Знаете, что-то среднее между секретарем и завхозом. И ничего, привыкла. Справляюсь. И даже нравится, представляете?
- Ну а для себя-то, хотя бы как хобби… Для себя хотя бы, а?
- Нет, Анатолий Мефодьевич. - Она чувствовала себя очень неловко от того, что разочаровала старого учителя.
- Ох, Анечка, художник должен творить. Хотя бы для себя, хотя бы «в стол», что называется. Художник, если он не творит, он ведь болеть начинает. Так ему природа его мстит. За то, что предает эту природу. Если художник этот настоящий, конечно. А ты – настоящий художник, Аня. Поэтому не надо бы тебе испытывать судьбу. Ну неужели не тянет к холсту и краскам, скажи? Тянет же?
- Тянет… иногда, - призналась Аня.
- Ну так что же мешает тебе? Семья, дети, житейские хлопоты? Дорогая, это не оправдание, поверь мне.
- Нет, Анатолий Мефодьевич, и детей у меня нет, и хлопоты не ахти какие. Мы с мужем вдвоем живем, и он очень хороший человек… Но у нас всего одна комната, и… и вообще…
- Понятно, и вообще ты не можешь своему «очень хорошему человеку» сказать, что в этой одной комнате надо бы выделить место для твоих этюдников, и вообще здесь иногда будет пахнуть краской… Так?
- Так, - Аня совсем смутилась.
- Ну так если он хороший человек, может, поймет и разрешит?
- Вряд ли. Он очень серьезный человек, и считает все это глупостями. Называет «странными желаниями». Для такой взрослой женщины как я.
- А если его жена болеть начнет?
- А я уже болею, Анатолий Мефодьевич. Правда, никто не знает, чем. Приступы такие непонятные, похожие на сердечные…
- Вот, это оно и есть, - Анатолий Мефодьевич всплеснул руками. – Это значит, все запущено, Анечка. И тянуть нельзя больше, надо живописью заниматься. Все сразу пройдет, вот увидишь!
- Мне муж дорог, Анатолий Мефодьевич. Дорого его мнение, дорого хорошее отношение. Я не хочу и не могу давать поводов осуждать меня, или считать какой-то странной… Мне даже страшно подумать об этом.
- Ах, Аня, Аня, что же делать с тобой…
- Да ничего не поделать, Анатолий Мефодьевич. Пусть все останется как есть, - она видела, что лишь расстроила старика, и уже жалела, что зашла сюда, хоть и рада была его видеть. Но все же поспешила попрощаться и направилась к выходу.
- Ну хоть заходи, Анечка, - Анатолий Мефодьевич встал, чтобы проводить ее. - Вот у нас завтра выставка открывается. Небольшая, для своих, так, знаешь ли, домашние радости. Но будут новые интересные работы. Приходи, вот прямо завтра и приходи. Сможешь?
- Постараюсь…
- Нет уж, не «постараюсь», а пообещай мне, пожалуйста, что придешь, не обижай старика! Завтра ровно в два. Обещаешь?
- Хорошо, обещаю, - улыбнулась Аня. И в самом деле, почему бы и не прийти? Все равно она гуляет без дела, ей не трудно зайти на пять минут и порадовать учителя, раз уж так ему это важно. Да ей и самой приятно будет еще раз с ним встретиться.
4
На следующий день ровно в два часа дня Аня снова толкнула тяжелую дверь магазина «Мир художника»… и остановилась в недоумении, не поверив своим глазам.
Это был совсем другой магазин. Просторный, большой, современный. Да, это тоже был магазин для художников, но не тот! Не вчерашний, с уютной теснотой, крошечным прилавочком и картинами на стенах.
Аня решила, что, наверное, ошиблась дверью, и направилась к выходу. И вдруг услышала голос совсем рядом с собой:
- Девушка, вы что-то хотели?
Она обернулась, и увидела перед собой молодого мужчину какой-то выпадающей из реальности наружности. При виде его на память приходили рекламные ролики или голливудские фильмы. Рост выше среднего, густые светлые волосы почти до плеч, мужественные черты лица и голубые глаза. Как-то это все слишком для обычного продавца.
- Нет-нет, - ответила Аня, стараясь не слишком разглядывать «киногероя». – Я, видимо, ошиблась дверью. Здесь рядом есть еще один магазин для художников?
- Нет, - ответил красавец, с удивлением разглядывая Аню. – Этот магазин здесь единственный.
- Как единственный?.. Я же вчера заходила… Это была такая маленькая лавочка… Совсем крошечная…
- Нет, девушка, вы что-то путаете. Но разве это так важно? Если вас интересуют товары для художников – вы попали по адресу.
- Нет, меня не интересуют товары для художников. Просто меня пригласили на выставку… в этот… в тот магазин.
- Да нет, вас интересуют именно товары для художников, - сказал он, пристально глядя на нее. – Именно поэтому вы сюда и зашли.
«Гипнотизирует он меня, что ли? - подумала Аня. – Чтобы раскрутить на покупки?»
- Не собираюсь я вас ни на что раскручивать, - сказал он обиженным вроде бы даже тоном, и Аня вздрогнула: неужели она сказала это вслух?
- Извините, я пойду, - она опять направилась к двери.
- Да постойте, я же вам помочь хочу! – он схватил ее за руку.
- Мне не нужна помощь! – она вырвала руку.
- Вам-то как раз и нужна помощь! Хоть вы этого и не понимаете…
В его глазах была мольба и отчаяние, и Аня вдруг подумала, что невозможно уйти, когда вот такой мужчина смотрит на тебя вот так.
- Почему вы хотите мне помочь? – спросила она.
- Потому что помогать художникам – это мое призвание. Или, если хотите, миссия.
- Как вы высокопарно говорите. Но я не художник.
- Вы художник. И я вам нужен.
- С какой стати вы так решили?
- Я не решил. Я знаю.
- Почему вы это знаете?
- Потому что каждому художнику нужен кто-то, кто его вдохновляет.
- Вдохновляют музы, - усмехнулась Аня. - Вы муза?
- Не совсем. Муза все же женского рода. Я муз.
- Кто-кто?!
- Муз. Можете звать меня так.
- Извините, - Аня отвернулась и пошла к выходу. Такие шутки она не любила.
- Не уходите, - услышала она сзади тихий голос. – Ведь будете потом жалеть.
Пока она жалела только о том, что зашла в этот магазин. Зачем она это сделала? Только не хватало этих глупых заигрываний… пусть даже и от мужчины с голливудской внешностью.
Она обернулась, хоть и не хотела этого делать – просто чтобы убедиться, что наверняка она ошиблась, и не такая уж голливудская у него внешность…
Нет, не ошиблась. Сейчас он выглядел еще более сногсшибательно. Потому что в его глазах была такая неподдельная печаль… Печаль от того, что она уходит.
- Я не люблю глупых шуток, - сказала она, ведь надо было что-то сказать, раз уж обернулась.
- Я не шучу, - глаза у него по-прежнему были печальными и очень серьезными.
- Зачем тогда говорите, что вы – муз?
- Потому что я муз.
- До свидания, - она опять собралась к выходу.
- Вы не можете так уйти, - сказал он. – Вы ведь даже еще ничего не купили.
- Я не собиралась ничего покупать. Я же вам объяснила, что просто ошиблась дверью.
- Вы не ошиблись дверью. Вы пришли именно туда, куда должны были прийти. Потому что не каждый может попасть сюда, понимаете? Это непростой магазин. Он не для всех, совсем не для всех.
- Не для всех? А для кого?
- Только для настоящих художников. Ну, тех самых, у которых призвание, дар от Бога, и все такое. Другие сюда зайти не могут.
- Но я не собираюсь быть художником.
- А это от вас не зависит.
- А от кого, интересно, это зависит?!
- Это…, - он посмотрел куда-то вверх, неопределенно качнул головой. – Да сами знаете.
- Ничего я не знаю!
- Да знаете. Давайте, выбирайте. Что брать будете?
Он, оказывается, уже держал ее за руку, и вел куда-то в сторону мольбертов и подрамников… Она вырвала руку:
- Ничего брать не буду! Ничего!
Грудь сдавило, воздуха стало не хватать, и захотелось разрыдаться.
Она рванулась к выходу, но он догнал ее, снова схватил за руку:
- Да поймите вы! Ну не можете вы так уйти. Нельзя вам уходить! Если вы уйдете, то…
- Что?! – она опять вырвала руку, и все же выскочила наружу.
- Может случиться непоправимое! – крикнул он вслед, но было поздно.
Аня уже бежала через дорогу, подальше от этого магазина.
Скрежет тормозов, резкий рывок – кто-то дернул ее за руку, и она полетела назад, но чьи-то руки тут же подхватили ее…
Водитель чуть не сбившего ее автомобиля выматерился и газанул дальше. Она приходила в себя в объятиях светловолосого киногероя.
- Вот видите, - сказал он, когда Аня отдышалась. – Если бы не я… Вы понимаете?
- Да, - сказала она прерывающимся голосом. – Вы в самом деле меня спасли. Спасибо. А теперь отпустите? А?
- Нет, - сказал он. – Не отпущу. Это не случайность. Вы бы сейчас были под колесами. И я не исключаю, что это лишь первое предупреждение. Что это может повториться… Уже с худшими последствиями. И даже с непоправимыми. Если вы сейчас уйдете.
- Вы меня запугиваете?
- Нет. Я просто говорю то, что есть.
- И что же есть?
- Есть то, что вы не случайно зашли в магазин. И я не случайно подошел к вам. И вы не должны уйти просто так.
- Я должна что-то купить? А иначе меня собьет машина?
- Считайте, что так.
- Это что, какая-то мафия? – вдруг осенило ее. – Вы в сговоре, да? С этим водителем? Вы так запугиваете людей, чтобы вытягивать из них деньги на ненужные им покупки?
- Нет, - сказал он. – Это не мафия. Это судьба. А деньги нам ваши не нужны. Их ведь и нет у вас, не так ли?
У Ани и правда с собой было совсем немного денег. Почему она сразу не прибегла к этому аргументу? «У меня нет денег». И все, до свидания.
- Я вам сам куплю все, что нужно. Потом рассчитаетесь, если сможете. Не сможете – не рассчитаетесь.
Он деловито оглянулся по сторонам, будто что-то прикидывая и решая, взял ее за руку и потащил к мольбертам.
Аня, к своему удивлению, не сопротивлялась. Просто потому, что устала, и ей стало как-то все безразлично.
«Муз» тщательно выбирал мольберт, потом краски, кисти, бумагу, холсты, стаскивая все это на кассу. Аня стояла в стороне и наблюдала, как он выбирает покупки, затем расплачивается банковской картой.
- Что я теперь со всем этим буду делать? – спохватилась она, когда он, нагруженный многочисленными пакетами и коробками, подошел к ней, так и стоящей в сторонке.
- Ничего не надо делать, - бодро сказал он. – Я все это пока отвезу к себе. Я же вижу, что вам домой с этим нельзя. А вы завтра к десяти утра приходите к Инженерному замку. Идет?
- Не знаю, - растерянно сказала Аня. – А что мы там будем делать?
- Творить, конечно! – воскликнул он. – А что еще можно делать с музом?!
Аня поймала себя на том, что улыбается. И что он все больше ей нравится, кажется забавным, этот странный парень с голливудской внешностью, называющий себя музом. Ей по-прежнему было не очень понятно, чего ради он шутит с ней такие шутки. Она все-таки не юная девушка, и, в отличие от него, не голливудская красавица. Но с другой стороны, ведь и не уродина. И нельзя сказать, чтобы его внимание было ей неприятно. В конце концов, он ничего плохого ей не сделал. Практически из-под колес выдернул! Уже одно это дорогого стоит. Ну а то, что накупил кучу таких соблазнительных и приятных, но недоступных для нее вещей в «Мире художника» - так и денег не взял.
Она смотрела, как он грузит все это в багажник красивого автомобиля небесно-василькового цвета (в марках машин она не очень хорошо разбиралась), и думала, что, может, это все какой-то странный розыгрыш, и купил он все это для себя, а вовсе не для нее, в каких-то своих непонятных целях втянув ее в этот спектакль.
- До завтра! – махнул он ей рукой, садясь за руль.
И укатил. И даже не предложил подвезти.
Впрочем, она бы все равно отказалась. Ей необходимо было остаться сейчас наедине с собой, опять спокойно пройтись по городу, подышать и подумать о происшедшем. Ей вдруг пришло в голову, что он об этом знал. Знал, что она все равно откажется. А потому не стал предлагать ей сесть в машину.
И все равно все это очень странно. Странные желания, странные мысли, странные встречи и странные события. «И сама вы очень странная, Анна Александровна, - сказала Аня самой себе. – С нормальными женщинами никогда ничего подобного не случается. Не заходят они в странные магазины. И не подходит к ним там «муз» приятной киношной наружности. Что это с вами, дорогая Анна Александровна? Что бы это все значило?»
Аня огляделась по сторонам, затем два раза прошла вдоль здания в поисках еще одной двери, за которой вчера ведь совершенно точно был Анатолий Мефодьевич. Но никакой второй двери не было. Магазин «Мир художника» - вывеска, как и вчера. Но все остальное другое! Не могли же они за ночь расширить магазин… Выселить Анатолия Мефодьевича с его лавочкой. Впрочем, Аня не понаслышке знала про рейдерские захваты, и не удивилась бы, узнав, что и здесь произошло что-то подобное.
Она вдруг забеспокоилась об Анатолии Мефодьевиче. Где он, что они с ним сделали? Все-таки он уже старик, и может просто не пережить рейдерского захвата…
Аня решительно направилась снова к двери магазина. Сейчас она найдет директора, администратора, или кто у них там, и все выяснит, и так не оставит…
За дверью была вчерашняя уютная лавочка. Анатолий Мефодьевич вскочил ей навстречу:
- Анечка! Ну наконец вы пришли!
- Анатолий Мефодьевич, - Аня попятилась, чувствуя, что у нее закружилась голова. – Я ничего не понимаю… Я уже заходила, но вас здесь не было… И вообще все было по-другому…
- По-другому? – он серьезно, как будто испытующе, смотрел на нее. – И как же это – по-другому?
- Большой, просторный магазин…
- А, вот оно что, - Анатолий Мефодьевич улыбнулся, на его лице прочиталось облегчение. – Так ты просто в другой отдел попала! Там дверочка еще одна есть, не всегда и заметишь, смотри!
Он повел ее к входу, и в самом деле, налево от входной двери обнаружилась еще одна, Анатолий Мефодьевич распахнул ее, и Аня увидела тот самый большой зал, где побывала недавно. Правда, она не помнила, чтобы ей для этого приходилось пройти через две двери. Но она решила, что, наверное, просто задумалась в этот момент, вот и не заметила, что двери на самом деле две. Во всяком случае, это было хоть какое-то объяснение.
Сначала Аня хотела рассказать Анатолию Мефодьевичу про знакомство с «музом», и назначенное на завтра странное свидание у Инженерного замка, но почему-то не стала этого делать. Посмотрев новые картины на крошечной выставке, она поблагодарила учителя, попрощалась и ушла. Самое главное, что с ним оказалось все в порядке. И загадки разрешились.
Она продолжила свою прогулку, размышляя о том, идти все же или не идти завтра к Инженерному замку. И вдруг какой-то голос внутри нее словно бы сказал: «Конечно, идти! Никуда не денешься, пойдешь! Потому что просто невозможно не пойти!»
Она и правда почувствовала это очень ясно: невозможно не пойти. Представила, что не пойдет – и не смогла. Пойдет, обязательно пойдет.
«Может, ты влюбилась? – спросила она себя. – Влюбилась в этого светловолосого красавца-«муза». Да нет, я все-таки мужа люблю». Мужа, а не муза… Мужа, Сережу, который ей дороже всех красавцев на свете.
«Муз» ей понравился, да… Кстати, она даже не знает, как его зовут на самом деле… Да и он не спросил ее имени. Он понравился ей, но это другое… Такое чувство теплой симпатии можно испытывать к другу… Или к младшему брату. Теплая симпатия безо всякой примеси сексуального интереса. «Старею, наверное», - подумала Аня. Потому что «муз» по своим внешним данным вполне тянул на роль какого-нибудь секс-символа. И все же с ним хотелось дружить… и не более того. Аня удивилась этой очередной странности. Потом решила, что надо бы вообще отогнать эти мысли. И, не дай Бог, не проговориться ни о чем мужу.
5
На следующее утро Аня встала и поехала к Инженерному замку. Она уже была уверена, что это розыгрыш, и никакого «муза» она там не встретит. Ну и ладно, в конце концов просто погуляет – тем более, что давно не была там, в этом странном, загадочном месте. А потом можно пойти на Марсово поле, в Летний сад. Аня любила городскую природу. Скверы, сады, парки, так красиво оттеняющие и декорирующие архитектуру города, давали ей нечто вроде вдохновения. Вдохновения, которое совершенно не к чему было применить.
Она доехала на метро до «Гостиного», прошла по Садовой, вошла в садик у Инженерного замка… и почти тут же наткнулась на своего вчерашнего знакомого. Правда, сначала она увидела мольберт с загрунтованным холстом, рядом с мольбертом раскладной столик с разложенными на нем кистями, красками и палитрой. И только потом обратила внимание на человека, стоявшего неподалеку и оценивающе вглядывающегося в окружающий пейзаж. Им оказался светловолосый красавец-«муз».
- Здравствуйте, - Аня, улыбаясь, сама не зная, чему, подошла поближе.
- Привет, Аня, - сказал «муз», ничуть не удивившись. – Слушай, давай уже на ты, а?
- Давай, - неожиданно легко согласилась она. – А тебя как зовут?
До нее не сразу дошло, что он назвал ее по имени, хотя она, кажется, не представлялась ему. Или представлялась? Этого вспомнить она почему-то не могла.
- Гриша, - сказал он.
Аня засмеялась.
- Что смешного? – спросил он.
- Муз по имени Гриша – разве не смешно?
- Ну и что, всякое бывает, - сказал он, и Аня не поняла, разыгрывает он обиду или на самом деле обижается.
Но настроение у нее как-то сразу поднялось.
- Ладно, Гриша, так ты все-таки – художник? – она кивнула на мольберт.
- Да нет, как ты не поймешь, - он с шутливым упреком покачал головой. – Художник – ты.
- И – что? – с опаской спросила Аня. Ее вдруг наполнило ужасом предположение, что мольберт, кисти и краски предназначены для нее. Вот прямо здесь и сейчас! Но она к этому не готова, совершенно не готова…
- Прошу! – он жестом пригласил ее к мольберту. – Все к вашим услугам, моя госпожа!
От «госпожи», пусть и в шутку сказанной, она окончательно смутилась и растерялась:
- Гриша, ты что, я не могу, я сто лет не брала кисти в руки, да я и не училась никогда живописи по-настоящему, детский кружок рисования не в счет! Я не могу, у меня ничего не получится!
- Да ты посмотри! – Гриша сам словно залюбовался окружающим пейзажем, замерев с благоговейным видом, и она невольно проследила за его взглядом.
Шпиль Инженерного замка очень красиво просвечивал сквозь листву. Дорожки, деревья, кусочек синего неба – все это составляло красивый пейзаж. Который как будто сам просился на картину…
И вдруг… Сначала ей показалось, что она взлетела – но нет, она оставалась на месте. Потом ей показалось, что она исчезла – но нет, она продолжала четко осознавать себя. Просто мир вокруг перестал быть чем-то внешним. Он стал частью Ани. Или сама Аня стала этим миром. Небом и облаками, землей и деревьями, и дорожками перед замком, и самим замком… Она слилась с пространством, даже не поняв, каким это образом осуществилась ее странная мечта.
Она чувствовала пространство в себе, ощущала его каждой клеткой – его цвет, звук, объем, прикосновение. Он было живым, пространство. Оно дышало. И оно требовало немедленного перенесения на холст.
Почти не отдавая себе отчет в том, что она делает, Аня бросилась к холсту и начала воплощать там все то, что чувствовала. Она начала бросать на холст куски пространства из самой себя, четко зная, где какие цветовые пятна, блики и штрихи нужно разместить. Потому что чувствовала эти цвета так, как если бы они в самом деле были ею самой.
Она не думала ни о технике, ни о мастерстве. Она вообще не думала о себе. Она просто воплощала свое чувство пространства, цвета, света и тени, объема…
Ей показалось, что прошло не более получаса, когда она почувствовала, что картина готова. И вмиг вернулось ощущение своей отдельности от пространства, и ощущение времени, и своего тела, и она вдруг поняла, что утомилась.
Оглянулась по сторонам. Гриша стоял неподалеку, внимательно глядя на холст. А она ведь и забыла о его присутствии. Проследив за его взглядом, тоже посмотрела на картину. И ахнула: это была не картина – это был кусок живого города. Там была его душа. Там было что-то завораживающее, не позволяющее оторвать глаз.
- Это сделала я? – спросила она у Гриши.
- Да, - кивнул он.
- Неправда. Этого не может быть. Может быть, ты водил моей рукой?
- Нет. Это сделала ты. Я лишь немного помог тебе осуществить твое желание.
- Какое?
- Ты хотела слиться с пространством. Стать городом. Понять, что он чувствует.
- Как ты это сделал?
- Я – муз. Мне полагается уметь делать такие вещи.
- Я думала, музы только вдохновляют.
- Вот я и вдохновил. Тем способом, какой был нужен тебе.
- Так ты и правда – муз? – спросила Аня почему-то осипшим голосом.
- А ты все еще сомневалась? Правильно. Любая бы сомневалась. Теперь не сомневаешься?
- Нет. Почти…
- А что я должен сделать, чтобы не было этого «почти»?
- Рассказать, кто ты такой. Откуда взялся. И вообще…
- Хорошо. Расскажу. Только не сейчас. Сейчас ты устала. И тебе пора домой.
- А который час?
- Четыре пополудни.
Ничего себе, она проработала шесть часов без перерыва, и даже не заметила этого! Ей и правда надо было поторопиться домой – успеть вернуться до возвращения с работы мужа, да еще и ужин приготовить.
Аня еще раз посмотрела на тот кусок реальности, который ей удалось перенести на холст. Ей показалось, что он уже начал жить своей жизнью. Там был узнаваемый уголок города – но было в этом уголке что-то, что не улавливалось невооруженным глазом в окружающем пространстве. Там, у пространства на холсте, была уже своя душа, и она была очень похожа на Анину.
- Что с этим делать дальше? – спросила она у Гриши, кивнув на холст.
- Не беспокойся. Я позабочусь о его судьбе. Доверь его мне. Не пожалеешь – я тебе обещаю.
Ане очень хотелось взять картину домой. Но куда она ее денет дома? Спрячет за шкаф? Она вдруг поняла, что не сможет просто так взять и засунуть за шкаф кусок души. Нет уж, пусть Гриша возьмет ее себе. Придется доверять ему и дальше, раз уж начала…
- А как я тебя теперь найду? – спохватилась она.
В ответ он протянул ей визитку. На ней было написано: «Галерея «Муза». Григорий Музыкантских. Арт-менеджер». И два номера телефона – рабочий и мобильный.
Как ни странно, Аня испытала разочарование. А что, неужели она и правда поверила, что он, ее странный знакомый, и не человек вовсе, а муз – мифическое существо? Вот и конец всем загадкам. Григорий Музыкантских по прозвищу Муз, арт-менеджер. Только и всего.
Но ведь картину она написала – и неплохо написала, сама не понимая, как ей удалось это сделать. И это волшебное чувство растворения в пространстве, слияния с городом испытала. И что же, значит, Гриша здесь вовсе ни при чем?
- Ну должен же муз где-то работать, - сказал он, заметив ее вопросительный взгляд. – Без социального статуса, знаешь, нельзя. Даже нам, музам.
Конечно, ведь расплачивался же он в магазине вполне реальной картой, и машина у него очень даже настоящая. Почему же ее это не смутило? Да потому что тогда она не верила, что он и в самом деле муз. А теперь, значит, поверила?
На сей раз он предложил подвезти ее, но она согласилась только до метро – мало ли, въедливые соседки-старушки увидят, что ее подвез голубоглазый красавец на небесного цвета автомобиле, не заметить такое трудно. Не то чтобы она боялась ревности мужа, но лишних объяснений ей хотелось бы избежать. Мольберт, кисти, краски, да и саму картину Гриша сложил в багажник. На миг Аня испугалась: вдруг никогда больше ее не увидит? Вдруг никакой галереи «Муза» не существует, и телефоны фальшивые?..
«Ага, - сказала она себе, - и этот самый Гриша продаст твой шедевр за миллион, и обогатится за твой счет». Ей самой стало смешно от этой мысли. Картинку никому не известной художницы не продашь и за пять копеек.
- Гриша, а все-таки зачем тебе это нужно? – спросила она его, пока они стояли на светофоре.
- Что именно?
- Возиться со мной.
Он тяжело вздохнул, покачал головой.
- Я же тебе объяснил! – сказал, будто втолковывая что-то бестолковому дитяте. – Я – муз!
- Григорий Музыкантских по прозвищу Муз?
- Нет. Просто – муз. Я вдохновляю художников. Причем моя специализация – именно никому не известные, нераскрученные, начинающие художники. Которые порой и сами своего таланта не знают. Как ты, например. А я этот талант сразу вижу. Помогаю ему раскрыться. Привожу художника к самореализации. Мой ответ понятен?
- Нет. Тебе за это деньги платят?
- Считай, что платят.
- Кто?
- Администрация галереи «Муза». Я ведь в самом деле ищу художников… Устраиваю выставки, и все такое.
- Да? А что в таком случае ты делал в магазине «Мир художника»? Только не говори, что подрабатываешь там.
- Но я и в самом деле там подрабатываю! – он выглядел растерянным и смущенным, и от этого будто стал похож на подростка. Аня невольно улыбнулась. - Только это другая работа. Считай, что я партнер Анатолия Мефодьевича.
- Ах, вы с ним в сговоре? – Аня всплеснула руками. – Как я сразу не догадалась… Ох уж этот хитрец Анатолий Мефодьевич!
- Он не хитрец, - серьезно сказал Гриша. – Он делал свою работу. А я – свою.
- Ты говоришь загадками. Какую такую работу?
- Ну, считай, что он – страж у дверей мира художника. Его задача - не пропускать посторонних, а своим, настоящим художникам, открывать двери. А я – проводник, сопровождающий новичков в этом мире.
- В магазине?
- Нет. В мире. Это другой мир, понимаешь?
- Не понимаю.
- Придет время – поймешь.
- Так взрослые говорят детям.
- Так говорят музы художникам, которые еще не знают, что способны создавать другие миры.
- А галерея «Муза» - тоже другой мир?
- Нет. Галерея «Муза» вполне конкретно живет и действует в это мире. Можешь проверить по справочникам. Там проходят выставки. Там даже можно арендовать мастерскую для работы. И для тебя там уже готова мастерская. В любой момент, когда захочешь, можешь ею воспользоваться.
- Но мне нечем платить за аренду.
- Пока не продашь свою первую картину, никто с тебя денег брать не будет.
- Для всех такие гуманные условия?
- Нет. Только для особо одаренных.
Аня никак не могла понять, говорит он всерьез или шутит. Но все же она подумала, что это очень заманчивое предложение – поработать в настоящей мастерской. Хотя все это слишком странно.
Загорелся зеленый, и они двинулись.
И Аня поняла, что она сделает в первую очередь, когда вернется домой. Она достанет из ящика фотоаппарат, загрузит фотографии в компьютер, и увидит, наконец, тех самых лошадей…
6
Лошади были прекрасны. Они казались живыми. Как и все пространство фотографии. Это был мир, в который немедленно хотелось перенестись.
Сделав себе наскоро бутерброд и запивая его горячим чаем, Аня любовалась фотографиями, забыв и про ужин для мужа, и вообще про все на свете. Утомление от работы над картиной у Инженерного замка прошло, и она почувствовала новый прилив вдохновения. Сердце замирало от предчувствия, а в руках появилось что-то вроде легкого зуда. Она вдруг поняла, что просто жаждет вот сейчас, немедленно, начать переносить на холст этот оживший кусок мира, где лошади, и поле, и лес, и домик с голубой крышей…
Она закрыла глаза, и поняла, что видит всю картину даже с закрытыми глазами. Так же, как утром у Инженерного замка, она чувствовала ее кожей, нутром, клетками, душой – всем тем, что составляет ее существо. Этот мир жил в ней, внутри, она была этим миром… Ну почему, почему у нее нет мольберта и холста, почему нет красок и кистей, почему все это увез Григорий Музыкантских по прозвищу Муз… Или не по прозвищу, а просто муз.
Аня вытащила из сумочки его визитку, набрала номер мобильного. Он взял трубку сразу.
- Гриша! – почти закричала она. – Мне так хочется поработать, прямо сейчас. Ты не мог бы отвезти меня в мастерскую… ту, про которую ты говорил, в галерее «Муза»? Прямо руки чешутся, я даже не знала, что такое бывает. Что, твоя машина у подъезда?.. А ты что, никуда и не уезжал? Знал, что так и будет?.. Да, я бегу, прямо сейчас!
Она бросилась в прихожую – и столкнулась с Сергеем, который только закрыл за собой входную дверь. Она и не слышала, как он пришел.
- Аня, что случилось? Ты куда?!
- Сережа, прости, мне нужно бежать.
- Аня, я не понимаю…
- Прости, Сережа. Я потом тебе все объясню. А сейчас меня ждут.
- Аня, объясни мне, в чем дело! Что произошло? – он встал между нею и входной дверью.
- Ничего не произошло, Сережа. Никто не умер, все живы-здоровы. Просто… Просто я ухожу от тебя. У меня другой мужчина.
Она сама не поняла, почему у нее вырвались эти слова. Просто она почувствовала, что иначе он ее не отпустит. Что это единственный шанс вырваться в этот вечер из дома. А там… будь что будет.
От ее слов он пришел в замешательство – всего на миг. Но этого мига хватило, чтобы Аня с силой, которой она сама от себя не ожидала, отодвинула мужа с дороги, и вырвалась, наконец, на свободу.
Небесного цвета машина и правда стояла у ее подъезда. Гриша вышел Ане навстречу, открыл дверцу. Она уселась, и они помчались.
Они ехали молча минут десять.
- Почему у тебя испортилось настроение? – вдруг спросил Гриша, глянув на Аню лишь краем глаза. – Ты была совсем другая, когда звонила.
- Настроение?.. – она сама еще не успела осмыслить, что, в самом деле, творится с ее настроением. В голове была какая-то гулкая пустота.
Вопрос Гриши прорвал эту пустоту, и Аня сама почувствовала поднимающуюся откуда-то снизу, подпирающую грудь и подступающую к горлу свинцовую тяжесть. Это всегда у нее было предвестником мрачного уныния и тоски.
- Да. Действительно, - согласилась она. – Гриша, я очень плохо сделала. Я сказала мужу, что ухожу от него. Соврала, что у меня другой мужчина.
- Зачем ты это сделала?
- Иначе мне было не уйти из дому. Он бы не выпустил меня. Останови, пожалуйста, машину. Я не могу никуда ехать.
Гриша послушно остановился, и Аня дернула дверцу, чтобы выйти.
- Ты куда? Пешком пойдешь? Не надо выходить, я отвезу тебя домой.
- Отвезешь?! – Аня смотрела на него удивленно, она почему-то думала, что он откажется разворачиваться.
- Конечно. Все равно тебя сейчас незачем никуда везти. Ты ведь уже не хочешь туда… К своим лошадям и полю?
Аня не могла вспомнить, когда рассказывала ему про лошадей и поле. Но вынуждена была согласиться: да, этот безумный порыв срочно перенести на холст лошадей и поле прошел. Ему на смену пришло глубокое горестное чувство вины перед мужем.
- Может, позвонишь ему? – спросил Гриша.
- Телефон дома оставила.
Она и правда выскочила чуть ли не в чем была, даже без сумки. Сейчас ей самой этот порыв казался диким.
- Возьми мой, - Гриша протягивал ей телефон, но она отвела его руку. Звонить, да еще с чужого телефона, после того, как она поступила с мужем?..
- Почему я это сделала, Гриша? – спросила она со слезами на глазах. – Зачем обидела Сергея, зачем побежала к тебе? Я понимаю, если бы действительно собиралась его бросить. Если бы правда бежала к любовнику… А я к кому бежала? К музу… какому-то…
Слезы уже лились, а платка не было. Гриша достал откуда-то и дал ей белоснежный платок. Которые, конечно же, должны быть в запасе у каждого муза для своих подопечных…
- Не плачь, - сказал он. – И не вини себя. Тебя гнало нечто более сильное, чем страсть. Тебя гнал дар. Твой дар создавать миры. Какой-то новый мир очень хотел быть созданным тобой, созданным прямо здесь и сейчас. Этот мир жаждал воплощения, и он нашел инструмент воплощения – тебя. Но дар не может сосуществовать с чувством вины. Поэтому рождение не состоялось.
- Как ты странно говоришь, - слезы у Ани высохли, и она теперь с напряжением слушала Гришу. – Мир, который хотел быть рожденным… И что же? Теперь он не родится?
- Не сегодня по крайней мере. Ну что, едем обратно?
- Он не простит меня.
- Муж?
- Нет. Мир, который хотел родиться.
Гриша немного помолчал, потом сказал:
- Ты знаешь, ему действительно тяжело. Представь себе: душа идет на воплощение. Она долго готовилась к этому. И вот открывается канал, и она идет по этому каналу, движется с этим потоком, вкладывает в это огромную энергию… И вдруг канал перекрывается. Гаснет свет в конце тоннеля. Вперед дороги нет, а назад вернуться трудно, потому что силы затрачены.
- Это как прерывание беременности, - внезапно осенило Аню.
- Ты права. Но та детская душа, которой не дали воплотиться в определенном теле, может со временем восстановиться, набраться сил, и выбрать другое тело.
- Также и мир, который хотел воплотиться, может выбрать другого художника?
- В принципе да. Но если он выбрал тебя, значит, именно ты подходишь для этого наилучшим образом. Будет ли выбор столь же удачным в следующий раз – неизвестно.
- Поехали.
- Обратно?
- Нет. Вперед.
- А как же муж?
- Я потом все объясню ему. Если я ему нужна – поймет. Если нет… значит, нет. Я не могу перекрывать канал. Я не имею на это право. Мир идет на воплощение. Ты знаешь, Гриша, я чувствую это. И я не могу не дать этому свершиться. Ведь если не дать родиться ребенку… другие дети могут вообще не захотеть у тебя рождаться.
- И ты это знаешь не понаслышке, - он не спрашивал, он утверждал.
- Да.
Она ответила ровным, спокойным, бесстрастным голосом, но в нем слышалась такая отчаянная решимость, что Гриша, ни слова не говоря, рванул машину вперед.