Флоренс Найтингэйл

ИВАН КОЖЕМЯКО



ФЛОРЕНС
НАЙТИНГЕЙЛ

© Кожемяко Иван Иванович
30 ноября 2013 года




Москва
2014 г.

Министр здравоохранения ельцинской России вся лучилась от счастья – как же, мировое сообщество удостоило её высшей медицинской награды мира – медали Флоренс Найтингэйл.
Искрилось шампанское, под икорку дорогим гостям, привезшим столь высокую награду, не жалели лучших дагестанских коньяков.
И только старый, весь седой и не очень ухоженный академик, который был приглашён на торжество в качестве «свадебного генерала», имя-то гремело в былые, кажется, совсем недавние лета на весь мир – с ужасом и холодом в выцветших глазах, взирал со своего угла на лучащееся подлинным счастьем, без фальши, в сей миг, лицо министра и думал:
«Господи, зачем же ты попустил?
Даровал мне ещё одну возможность видеть уничижение России?
Неужели ей, глупой бабе, невдомёк, что за медаль ей подсунули?
Это ведь всё равно, что гитлеровским крестом увенчали бы заслуги Жукова.
Такой же оккупант, захватчик, которую никто на нашу землю не звал, а она пришла, и даже крест воздвигла под Севастополем, в той первой Крымской войне.
Что же ты делаешь, Господи с люди твоя?
Почему же такими близорукими мы все стали?
Это же так стыдно, что русского министра увенчивают наградой имени захватчика, оккупанта.
И она, слабая умом, принимает это отличие. И ведь будут, будет в кураже показывать и среди близких. И среди единомышленников, и, прости Господи, к гробу на алой подушке выставят в свой час: как же, такой необычной награды удостоена эта… барыня».
Он еле подобрал это слово.
Но оно, в данный миг, наиболее полно и точно отражало суть действа – барыне ведь совершенно незачем было знать мнение холопа.
Батогами его, на конюшне, за строптивость, чтоб другие покорными были.
И когда старый академик тихонько поднялся из-за стола, и, опираясь, тяжело, на свою старинную трость, вышел из зала, где шло буйство торжества в честь награждённой, никто на это даже внимания не обратил.
Не академик уходил – уходила совесть, честь страны великой уходила.
В ней сегодня не стало даже малейшей необходимости, ибо наступило торжество хама.

***

Эта рыжеволосая, крупная девочка, родилась 12 мая 1820 года.
И прожила в этом мире более 90 лет, явив своей жизнью и милосердие, и душу, и подвижничество, но только в отношении своих единоверцев, и интриги, которые она мастерски умела плести, да и невежества и ханжества хватало...
На русской же земле она так и осталась оккупантом, захватчиком, нежданным и чужеземным гостем.
Особенно поражает лицемерие Запада, содеявшего медаль в её честь, на которой значились слова:
«За истинное милосердие и заботу о людях, вызывающих восхищение всего человечества».
Как всегда, двойные стандарты, двойная мораль.
Конечно, Флоренс Найтингэйл не убивала лично ни детей в Севастополе, ни женщин, ни, тем более, моряков, защищающих своё Отечество, землю Русскую, но те, кого она исцелила, поставила на ноги, вылечила – шли ведь и вновь убивали, сеяли разруху и оставляли после себя выжженную землю в Крыму, руководствуясь лишь одним правилом разбойника и грабителя с большой дороги,  выраженном даже в гимне Британии, которая ДОЛЖНА ПРАВИТЬ МОРЯМИ. (Правда, знать бы нам, русским людям, что там и бритов-то не осталось, все были уничтожены в усобных войнах, практически -тотально)
И ни разу за свою долгую жизнь Флоренс ведь не возвысила свой голос в защиту другого народа, людей другой страны, в которую её соплеменники вторглись с оружием в руках.
Не проявила в их отношении никакого милосердия и души.
А в отношении своих – сделала немало, даже более того, на что способна человеческая душа.
Но ни одному раненому русскому матросу, жителю Севастополя, ребёнку даже, она так и не оказала никакой помощи. Ни одному!

***

Но прежде, чем мы кратко осветим её дальнейший жизненный путь, хочется вспомнить давнее и знаковое событие, которое имело место быть.
Флоренс решила на свои средства поставить в Севастополе крест, естественно, знаменующий свою веру.
Что символизировал этот крест, что было в её душе, о чём она при этом думала – сегодня можно только гадать.
Но когда её караван с крестом, поднимался узкой дорогой на гору, не дрогнуло сердце у Флоренс, когда лошадь её ступила копытами в разводы свежей крови на земле.
Это была кровь Веры Соколовой, последовательницы Даши Севастопольской, которая в шестнадцать лет стала сестрой милосердия и только что погибла на этом месте, спасая раненого.
Вот цена подлинного милосердия, и спеси, смирения и гордыни, служения правде, но только своей, пусть и не лишённой одностороннего гуманизма и здравого смысла.
Найтингэйл очень убедительно представляет нам пример двойных стандартов в жизни: не было истины, как таковой, а была лишь своя правда; не было любви ко всем людям, а лишь к своей, далеко не праведной стране; не было сострадания ко всем людям, а были лишь свои интересы, своя страна, её неправедная правда, реки крови и слёз, которые её государство оставило по миру.
Но этого никогда не осуждала Флоренс в своей долгой жизни. Ни единой строчки о милосердии в её, по-сути, безграмотных и бесполезных инструкциях-наставлениях мы не находим.

***

Девочка из богатой аристократической семьи слыла очень странным ребёнком.
Получив блестящее домашнее образование, она была склонна к мистике, всё время утверждала, что ей слышится голос свыше:
«Ты должна сделать то, чего не может сделать другой».
Уже в ранней юности Флоренс посетила приют для больных на окраине Лондона, который её ужаснул – путь всех людей, которые там лежали, был лишь один – на местное кладбище.
В приюте царила полная антисанитария, персонал ей встретился пьяный и бездеятельный.
И когда она заявила родителям, что идёт сиделкой в такой приют, от неё все отшатнулись.
Её перестали приглашать в приличные дома на всевозможные торжества, в гости.
Но пути назад уже не было.
Она приняла решение посвятить всю свою жизнь уходу за больными.
Написала несколько пособий по этой теме, пыталась преобразовать деятельность приютов для больных в Германии, но её там не поняли, и она должна была переехать во Францию.
Наконец ей представили здесь полную свободу и она с головой окунулась в устройство жизни больных и увечных.
И когда в 1853 году Флоренс вернулась в Англию, ей был предложен пост главной смотрительницы столичного лечебного заведения для обедневших дворянок под личным патронажем Королевы.
И как только началась Крымская война, она, собрав отряд из тридцати восьми сестёр милосердия, выехала на театр военных действий.
Безусловно, вся её деятельность по выхаживанию раненых в боях англичан, заслуживает одобрения и всевозможного восхваления.
Но, как мы уже отмечали, лишь со стороны своего государства, так как суть захватчика, интервента – не ушла ведь и от неё.
Пережитое сказалось и на её здоровье, и в 1856 году она перенесла инсульт, была, отныне, навсегда, прикована к креслу.
Но её неутомимая натура искала любую возможность, чтобы действовать, быть полезной своей стране.
Она пишет книги из опыта ухода за ранеными в годы войны и в 1872 году её деятельность получает признание – Королева Великобритании назначает прикованную к инвалидному креслу, тяжело больную Флоренс, Главным экспертом комиссии по санитарному состоянию английских госпиталей.
Успела и смогла побывать даже в Индии, где английские войска вели жесточайшие бои за установление своего владычества.
Но политические мотивы колониальной политики страны не занимали Флоренс.
Она была озабочена лишь одним – как лучше и быстрее исцелить больных и раненых, поставить их в строй.
Говорят, не зашлось от боли её старое сердце, когда она увидела самую зверскую казнь, которую проводили в массовом порядке англичане в отношении индусов – их привязывали к жерлу орудия спиной и производили выстрел.
Несчастный разлетался в куски.
Зато её Индийская миссия была оценена Королевой столь высоко, что даже и представить сложно – она стала единственной женщиной Англии своего времени, удостоенной ордена «За заслуги перед Отечеством».
(Даже здесь ельцинская Россия не придумала ничего интересного и нового, самобытного, а просто заимствовала название ордена у англичан).

***

13 августа 1910 года наступил последний день её жизни.
И она, старая и беспомощная, неподвижная и слепая, в ужасе вскричала и даже приподнялась в своей кровати – ей отчётливо представилось то кровавое пятно на выжженной Крымской земле, через которое она спокойно проехала на лошади.
А ещё вспомнила она убитую малышку, которая лежала вблизи Набережной.
Там сейчас стоит памятник затонувшим кораблям.
Даже мёртвая, эта маленькая девочка прижимала к себе тряпичную куклу, а рядом с ней валялся бидончик и мокрое пятно на земле указывало на то, что эта кроха несла воду сражающимся защитникам Севастополя.
Важным было и то, что пуля английского стрелка вошла ей между крошечных лопаток.
Значит, английский стрелок стрелял прицельно, в спину маленькой девочке.
Умирающая Флоренс даже вспомнила, как передёрнула при этом плечами, словно от холода, и проехала со своей кавалькадой дальше, не остановившись ни на миг.
Ведь это было дитя не её страны, и не её собственное, которых она так и не познала.
«Всё – зря», – было последней мыслью, которая пронеслась в её угасающем мозгу.
Она даже прошептала эти слова и тут же испустила дух.
“Всё – зря!», – повторим и мы за нею эти слова, если ваша деятельность не наполнена любовью к миру и всем людям, если вы заняли, да ещё и без принуждения, сторону зла, так и не осознав, что оно принесло другим людям и другой стране.
Всё – зря тогда, вся жизнь, все доблести и отличия – зря.

***

В тот же день, когда Флоренс ставила свой крест на окраине Севастополя, разрушенный, сожжённый, но непокорённый город морской славы России, прощался с Верой Соколовой.
Сотни жизней спасла эта девочка, врачевала увечных и раненых, как учила бабушка, водой поила, которая стоила, порой, выше цены самой жизни.
Да вот – ни та власть, царская ещё, бездарно проигравшая Крымскую войну, как и многие иные, ни временная, ни советская, ни российская, ни украинская, коль уж Крым бездумный Хрущёв передал в своё время Украине, (слава Богу, дожили до светлой минуты и Крым вновь вернулся домой, на Родину, в Россию – И. К.), не учредили медали имени этой девочки, ни имени Даши Севастопольской, подлинной героини обороны Севастополя.
И покоится её безвестная могила у Николаевского собора, на дальней окраине Севастополя.
И нет там ни цветов, ни толп паломников, как у места упокоения Флоренс Найтингэйл.
Только какая-нибудь случайная старушка, проходя мимо, перекрестится, да конфетку или печенье положит на старую могилку, даже не зная, чья она и есть…

***
Я много раз посещал кладбище захватчиков в Севастополе, что рядом с Парком Славы.
Если ехать к 35 батарее, то оно будет по левую руку.
И думал при этом:
"Как же так, от чего это мы позволили врагам, захватчикам, оборудовать кладбища на территории Севастополя?
Даже в советское время их не тронули.
А уж когда воцарилась над Крымом власть "незалежной", потянулись "джоны" и "смиты", нашедшие своих предков, увековечивать их память.
Там такие воздвигли памятники, что и защитникам Севастополя подобных нет.
Разве так возможно?
Да, враг предавался земле, но никогда не увековечивался.
Может теперь, в новое время, когда Севастополь стал вновь русским городом Славы, хватит мужества у Аксёнова, да по решению народа уберёт он эти капища с территории славного Севастополя?
Поступить надо цивилизованно, передать останки английской, французской, турецкой стороне, и пусть те делают с ними, что сочтут необходимым".
Нам же привёз Никита Михалков прах генерала Деникина, этого христопродавца, который изменил Присяге, предал Государя, Помазанника Божьего (мы не о ничтожной роли Николая Романова говорим, а о сакральном смысле - И. К.), возглавил борьбу с народом России  на Юге страны, который не хотел более жить по правилам Деникина, Колчака, Корнилова.
Уже в 1934 году пишет Антон Иванович письмо Гитлеру, в котором даёт тому советы, как надо бороться с большевизмом, с учётом его печального опыта, а в 1947 году - стоя уже одной ногой в могиле, опять таки инструктирует Трумэна, президента США, как всё же покончить с непокорным русским народом (Русским я пишу, разумея все народы, проживающие на территории России, Советского Союза тогда - И. К.)
Это того Деникина, о котором так придыхает в своих рассказах Никита Сергеевич, который бросил свою армию в Крыму за семь месяцев до окончания сопротивления Красным войскам, и которым он так восхищается, что Антон-де Иванович выпил рюмку водки в мае 45 года "за победу русского оружия". Так он пил этих рюмок и так не одну, за день.
Отчего же было не выпить, тем более, что генерал де Голль изгнал коллаборационистов из Франции. Мало, как это могло обернуться для Антона Ивановича, которого столь подозрительно не трогали фашисты вообще в оккупированном Париже, где он всё строчил свои "Очерки русской смуты".
"Как же плохо их прочитали у нас, - думал я.
Уж он такие характеристики там даёт всем: и Временному правительству, и церкви, и откровенно пишет, что гражданская война не большевиками была развязана, а супротивной стороной, которой "было что терять".
И покоится его прах в Донской церкви сегодня, рядом с Каппелем, палачом, от зверств которого холодели и американцы, представляющие свою страну в ставке Колчака.
Не буду утомлять читателя, но генерал Гревс написал об этом более, нежели честно и прямо.
Да и Фурманов тоже.
И никакого генерал-лейтенанта Генерального штаба Каппеля не существует и в природе, как это значится на этом захоронении на территории Донской церкви, а имел он весьма скромный чин для выпускника академии Генерального штаба России - всего лишь подполковника.
Затем, предав Государя, это общая судьба всех борцов с Советами, принял ПРИСЯГУ на верность трудовому народу и служил в Приволжском округе, а затем - предал и советскую власть и бежал к Колчаку, где тот его и пожаловал чином генерал-лейтенанта. Так Александр Васильевич этих чинов наприсваивал немеряно - и племяннику своему, из младших офицеров, и даже поверенному Японии при своей армии. и даже Тимиреву, у которого увёл жену, (томно играет её Лиза Боярская, не понимая сути , о чём идёт речь в этой байке о Колчаке, с Хабенским в главной роли - И. К.) чин контр-адмирала присвоил...
Но самое главное, что этих святотатцев упокоили рядом с совестью земли Русской - В. О. Ключевским.
А чтоб тому не знать покоя и на том свете, рядом с ним ещё одного "печалователя" за судьбу России положили, которого нынче принудительно заставляет мадам Решетовская, а ныне - Солженицына, изучать везде, по-моему, от детсада. Но не скажет - а от чего это её муженёк, здоровый 30-летний мужик, на фронте очутился лишь в 43 году, и то в ездовых, в резерве Брянского фронта. А ведь имел физико-математический факультет университета за плечами.
И как пишет В. С. Бушин, фронтовик, дай Бог ему здоровья, "вечно живой классик", это определение В. С. Бушина, воевал-то всего несколько дней - с конца января до дня ареста 8 , по-моему, февраля. Нет, неправильно я написал - не воевал, а был на фронте. Всё же батарея звуковой разведки в атаку не бегала. И в боевых порядках пехоты не располагалась, на прямой наводке против танков фашистов.
Нет, не дерзнёт пойти на этот шаг Аксёнов, не дерзнёт.
Иначе как же объяснить, что памятники Дзержинскому, его соратникам, мы, под науськивание гайдаров, собчаков, старовойтовых... поубирали, а Корнилову, просидевшего всю войну в плену у австрийцев, сдавшему в плен всю свою дивизию, а затем - арестовавшему всю царскую семью в Крыму, чем и предопределена была их участь, поставили и в Калмыкии, и даже утративший здравый рассудок Ткачёв - в Краснодаре, который этот самый Корнилов залил кровью народа, простых казаков, которые выступили против него.
И патриарх Кирилл возложил букет роз у памятника "рыцаря чести", его доподлинные слова, Колчака. Это "рыцарь чести" разграбил золотой запас России, да тайно, недостойно вице-адмирала, встречался с президентом США В. Вильсоном уже в 1916 году, где шла речь о разделе русской империи.
Знаем и о том, как при власти партийной активистки памятник Маннергейму в Ленинграде поставили. И кто там, после, цветы возлагал...
Поэтому, постояв на окраине кладбища интервентов в Севастополе в последний раз, я с великим сожалением подумал:
"Нет, ничего не изменится. Будет оно стоять здесь вечно, возвеличивая "подвиги" оккупантов. А наши министры здравоохранения принимать медаль Флоренс Найтингэйл, лучась от счастья и довольства. Сорок шесть же человек приняли, и не задумались о том, что они делают, какую постыдную награду они, даже рядом со звёздами Героев Советского Союза, цепляли...".
Слава Богу, что от этих мыслей меня отвлёк безногий фронтовик, который увидел каким-то образом своего, родную душу, и попросил:
- Ты, браток, не поможешь мне эти ступеньки форсировать?
Поеду в Парк Славы, поклонюсь своим товарищам боевым. До 35 батареи не доеду, сил не хватает...
И когда я напросился его сопровождать, да ещё и бутылочку прикупил, с нехитрой закуской, и букет цветов, настроение выправилось и пошли мы-поехали , потихоньку, два ветерана войн: один - Великой Отечественной и второй - Афганской, проведать славу и честь Отечества нашего.

***