Я, сколько себя помню, мечтал о свободе и счастье. Даже не знаю, о чем больше. И даже не знаю толком, что они значат, с чем их подают, с чем мешают, равнозначны ли они, нужны ли, хватит ли сил их достигнуть, и кому их достигнуть дадено.
Свобода, конечно, - сплошной полет: несешься над белыми холмами, задеваешь сосенки пятками, под пузом леса шумят. Благодать в сердце нечеловеческая, мысли враскосматку, глаза шальные, петь хочется – и только громкие песни. Но есть одно условие: свобода – это когда что-то оставил, от чего-то освободился. Это что-то должно быть грязного вида, с желтыми зубами и черными ногтями, замашками последнего садиста, что не скажет никогда, что есть иные миры и грани – а есть только темная пыточная – здесь и сейчас.
Есть переходный этап – освобождение. Это когда одним прыжком из дольнего мира в горний. Только прыжок может быть не один. Или бывает, - он длится целую вечность. Или – напоминает странный пируэт, с загогулиной – заведет не туда. Или – что страшнее – занесенная, было, нога вернется на прежнее место.
Еще есть у свободы некий пост фактум. Вот тебя побили – не раз и не два. Много бьют и каждый день – хоть помирай. Потом ты вроде как замахнулся на горний мир. Прыжок, так сказать, совершил. Летишь над сосенками, щекочешь пятки. Радость-то какая! Но ведь на то и полет, что из пункта А в пункт Б. Тут уж ничего не поделаешь – закон жанра – приземляйся – чай не буревестник – пора и честь знать..
И тут начинается самое интересное – предъявите документики, где ваша прописка? Чем за газ платить будем? В этом то и весь облом – соль вся. Когда помер – тут и сказать нечего – никто счета не пришлет, дрянью не обзовется, в капюшон не плюнет. А если нет? Если полет прошел нормально – долетел – спешился. Дальше то что? Корни пустил, работу дали, начальница не сука и счета оплачены – молодец! А если нет? Если все – тлен и мрак, если новые холмы не белее, новые сосенки не щекочут, если из навозной кучи в такую же, и пять копеек – цена тому полету?
И вот тогда встает подленький вопрос: может, та желтозубая, чмошная жизнь – не погань болотная, не мрак и не тлен. Ведь были счета, и было чем платить, и суки выше этажностью – почти родные – свои – и знали куда бить – а куда нельзя, потому что насмерть. И потом - столько прыжков, пируэтов и освобождений – и все впустую, все в бездонную бочку – только бока растряс зазря..
Счастье – напротив – никакой не полет. Нечто совсем уж иное. Неполетное - нутряное даже. Пузо набил – счастье. Потрахался - счастье. Денег дали, чтобы пожрать купил – счастье. Ну там – кто песенки поет, кому грамоту дали, кто человека объегорил. И от песенок и от объегоривания полет может произойти. Но без крыл. Так – слегка приподнимет – недовознесет – а потом жирную задницу вернут на прежнее место – ну или худую, или черную. Не успеешь очухаться – не дойдет до тебя – горемыки – где ты побывал и куда вернулся. Горний мир ты только понюхаешь, как пробник в Л`Этуале.
И даже не спросят – будете покупать или нет. Шиш тебе с маслом во всю славянскую рожу! Не достоин, лицом не вышел, родители не тем до семнадцатого года занимались и вообще у нас с котами нельзя!
Но есть нюанс такой, прости господи, можно продлить – еще сожрать, еще объегорить, еще вытрахать. Вознесение негосподне повторится. Захочешь – не раз и не два вплоть до потери пульса. Есть, конечно, последствия от таких переизбытков: крутые бока, например, от еды и сифилис там всякий, ну а если неправедно вел службу и дурил народ православный – совесть в конце концов может заесть, покаяние прийти – а тут уж пиши - пропало – душа потемки – спился во цвете лет - с таким человеком прощаемся…
Все мы мечтаем о свободе и счастье. Так уж устроены. И не знаем, есть ли они, не знаем, в каком окошке их выдают, какие документы собрать надо и в какой срок. И только остается нам в середине осени, едва заслышав жалобное курлы-курлы, выйти на стылый воздух, молчать и смотреть одиноко вдаль..