Совпадения имен и событий абсолютно случайны…
Наверное.
С ЧИСТОГО ЛИСТА
- Могу я видеть бога?
Главный корпус санатория-профилактория ткацкой фабрики. Шесть часов вечера. Стойка регистрации. Выполняет функции справочного бюро, пункта первой помощи и…
Лида сегодня в первый раз дежурит сама, и потому оглядывается в надежде, что есть еще кто-нибудь из персонала, кто поможет правильно ответить на просьбу пожилой полной женщины в домашнем байковом халате.
- Бога? – неуверенно переспрашивает Лида.
- Да, можно позвать бога?
- Может быть дежурного врача?
- Нет. Врач мне не нужен. Нужен бог.
- Но, бога здесь нет.
- Почему нет? Как нет? – растерялась женщина. – Совсем?
Забыла! Забыла первое обязательное правило: нельзя пациентам говорить «нет». И вообще избегать слов с отрицательной эмоциональной окраской. Ох и влетит теперь от заведующей.
- То есть, я хотела сказать, вы… не сможете поговорить с ним сейчас.
- Хорошо, я подожду.
Со своего места Лиде было видно, как женщина вышла из корпуса, пошла по аллее, села на скамейку. И застыла, словно изваяние, вглядываясь в постепенно сгущающиеся сумерки. Лида посмотрела в журнал регистрации, вычислила, что женщину зовут Валентина Петровна, потопталась немного, вспоминая все правила и наставления старшей по смене Галины. Рабочего места не покидать, после 20.00 двери запереть, на звонки отвечать вежливо, ключи выдавать только по предъявлению санаторной карты… плюнула на правила и покинула рабочее место, поставив самодельную табличку «сейчас буду».
- Простите, а зачем вам бог?
- Мне нужно сказать ему очень важную вещь. Поговорить. Проконсультироваться. Мне кажется, меня неправильно лечат.
- Может быть вам в церковь сходить? Вон там, через дорогу.
- Ну, а что церковь? Церковь. Там не поговоришь. При чем тут церковь. Скажите, а когда будет бог?
- Я не знаю. Может все-таки дежурного врача?
- Нет. Не надо. Спасибо. Вы не беспокойтесь, я посижу, подожду.
Лидина совесть – в отличие от любопытства – немного успокоилась. Валентина Петровна была спокойна и сосредоточенна в своем ожидании, выглядела и говорила вполне вменяемо, что до личности того, кого она хотела видеть, то когда Лидино изумление прошло, она решила, что тут имел дело обман слуха. Не бог ей нужен был вовсе, а главный врач.
- Вы только не долго, ладно? Я в восемь должна двери запереть.
Лида никак не могла привыкнуть к двум вещам. К резкой смене погоды и тому, что в ординаторской все время останавливались часы. Дешевые китайские часы и дешевые китайские батарейки. Или батарейки все время дохли, или часы. И ничего невозможно сделать. В городе единственный универмаг. В универмаге единственный отдел бытовой техники и там единственная модель часов. Все!
К остальному привыкла быстро. Городок размером с ладонь. На площади – вокзал, напротив – гостиница. Справа – универмаг, слева – кинотеатр. За универмагом – рынок, за кинотеатром – музей, за гостиницей – библиотека ткацкой фабрики. Ткацкая фабрика – ниже по реке. Там город заканчивался и сбоку от него приткнулся санаторий, окруженный со всех сторон густым сосновым лесом.
Основное население города – женщины всех возрастов и комплекций. Основное место работы – вышеупомянутая ткацкая фабрика.
Поезда – стоянка пять минут.
К поездам выходят деловитые бабушки и продают пироги с яблоками, мясом, картошкой. Пироги рассыпчатые, горячие, их расхватывают с такой скоростью, что иногда кажется, пассажиры поездов специально покупают билеты в этом направлении ради того, чтобы набрать побольше румяной выпечки.
Санаторий ткацкой фабрики – роскошный такой санаторий. Все, как положено. Девушка с веслом на главной аллее, мозаичный пол из битой плитки в холле, красные ковровые дорожки в коридорах, каждый номер укомплектован скрипучей кроватью, тумбочкой, шкафом и стулом. Телевизор в фойе. Черно-белый. «Горизонт».
Черно-белый горизонт…
Хочется пойти и повеситься.
По ночам плакала, потом перестала. Добрая кастелянша Марфа Николаевна заметила опухшие глаза, заставила пить какие-то пахучие капли, похоже на валерьянку. Стыдно. Не она первая, не она последняя. Можно подумать - муж бросил. Можно подумать - выкидыш. Можно подумать – жить было негде. Можно подумать – нет работы. Ненужное зачеркнуть.
Все зачеркнуть.
Начать с чистого листа.
С понедельника.
О, вот и снег пошел. Жалко тюльпаны на клумбе. Только расцвели.
Ах ты… ткачиха эта, она же до сих пор на улице.
Схватила куртку, бросилась на улицу. Снег падал крупными хлопьями, красиво кружась в свете фонарей, устилая черный асфальт, зеленые кусты, разноцветные скамейки и фигурку, на одной из них…
- Валентина Петровна! Что же вы…
Нет, фигур было двое. Они сидели, как воробьи на жердочке и разговаривали.
- А я Новый год больше всего люблю. Как мандарины пахли в детстве, помните?
- Помню. И елка.
- Да. И конфеты шоколадные. Мне мама только по праздникам разрешала конфеты. Говорила, живот будет болеть.
Собеседники рассмеялись.
- И вот когда снег падает, мне все кажется, что я еще все могу начать с чистого листа. Вот проснусь утром и все начну сначала.
- Валентина Петровна…
Они замолчали и посмотрели на нее. Маленькая серенькая ткачиха, передовик производства, медалист, переходящее знамя, двое детей, мужа никогда не было… И мужчина в накинутом на плечи пальто. Главврач. Огромный, кряжистый, не повышая голоса способен командовать армией. Или останавливать ураганы и наводнения. Жена – Шамаханская царица. Сын. Носит их фото в бумажнике. Любит чай с лимоном и сушками.
- Лида? Вы почему в босоножках? А ну, быстро в корпус. Еще простудитесь.
- А вы?
- И мы. Пойдемте, Валентина Петровна и мы. А завтра все начнем сначала.
И они пошли по устланной снегом аллее, мимо клумбы, где еще утром буйно цвели тюльпаны, к освещенному дежурным светом главному корпусу, к чистым мозаичным полам из битой плитки, ковровым дорожкам, телевизору «Горизонт» и скрипучим кроватям.
- Ложитесь спать, Валентина Петровна. Все будет хорошо. Прямо завтра.
Дежурная выглянула из своей подсобки, хотела сказать что-то вроде: «нечего шастать туда-сюда, опять снега нанесли», но увидела главного и расплылась в улыбке.
- Может чаю, с лимончиком? Как раз закипел.
- Да, спасибо. Вот Лидочка занесет. Занесете? Я буду у себя.
- Я занесу, - пообещала Лида.
- Только переоденьте туфли. Придумали – по снегу в босоножках.
Стакан был граненого толстого стекла, с подстаканником. Лида давно их нигде не видела – этих подстаканников, где на одной стороне из металлического бока выступала колхозница со снопом, а на другой – шахтер с отбойным молотком.
Чай был горячий, такой крепкий, что даже толстый ломоть лимона не мог побороть густой красный цвет заварки.
- Не ошпарься, смотри.
- Постараюсь.
Осторожно взяла подстаканник за неудобную ручку, медленно пошла по лестнице.
- В Петропавловске-Камчатском – полночь, - сообщил телевизор «Горизонт».
Хорошо им там, в Петропавловске-Камчатском, подумала Лида, разглядывая табличку на кабинете главврача. Она все время боялась перепутать его отчество и каждый раз, прежде чем войти, перечитывала табличку. А Валентина Петровна просто букву «р» не выговаривает. Наверное.
- И ты всех их видишь?
- Да.
- И меня?
- И вас.
- А что можешь сказать про меня?
- Вы хороший.
- О как, - удивился главный.
- Вы не врете. Ну, не врете во зло, а только во спасение.
Он поднял на нее усталые хмурые глаза, измерил взглядом всю, от собранного на затылке хвостика до теплых шерстяных носков, и снова уставился в стакан с чаем.
- Да. Вот у Валентины, у нее печень… а вы говорите «с чистого листа»…
- Не во зло, а только во спасение, - медленно повторил главный, словно пробуя слова на вкус. - Смешная ты.
- Какая есть.
- Твой тебе врал?
- Еще как. От любовницы приходит и давай рассказывать, какие пробки на дороге и начальник после работы заставил остаться… А я вижу, как он ее целует… и ничего поделать не могу.
- Бытовая в общем-то картина.
- Я пойду.
- Ну-ну, не злись. Сюда как попала?
- По распределению.
- Распределением кто занимался?
- Эдуард Вольфович Замрицкий. Вы его знаете?
- Довелось.
- Он мне так сказал: если выпало в империи родиться, лучше жить в глухой провинции у моря. И подписал сюда.
- Знать бы, где здесь море.
- А вот когда лес шумит на ветру – очень похоже на волны. Правда. Вы прислушайтесь.
Он встал, распахнул окно и вместе с порывом ветра и роем снежинок в кабинет ворвался далекий глухой гул, словно волны накатывали на огромный пустой пляж. Они стояли у окна и вслушивались в этот равномерный и равнодушный шелест. Ветер приносил вместе со снегом запах хвои.
И этот запах был очень похож на запах соли и йода на морском штормовом берегу.
- Лида, а ты зачем повесилась? – шепотом спросил главный.
- Теперь уже не знаю, - тихо отозвалась она, слизывая с губ снежинки. – От тоски? От отчаяния? От глупости?
- Но теперь-то ты понимаешь, что это не причина?
- Понимаю. Только… что уж поделать.
Глухо шумел дремучий лес за окном, и стояли часы, и календарь на стене вылинял так, что не разберешь, какой нынче день и год.
- Иди. Лидия. Завтра все начнем с начала. И ты. И я.
- И Валентина Петровна?
- И собака Жучка – тоже. Вместе с внучкой, дедкой, кошкой и мышкой. Иди, Лида. Спокойной ночи. На, отдай стакан, скажи спасибо.
- Спасибо, - сказала Лида и вышла.
Она помедлила немного, разглядывая табличку на двери. Дождалась звука захлопнутого окна, кивнула своим мыслям и пошла вниз.
Борг(1) Вениамин Яковлевич – значилось на табличке. - Главврач.
Буква «р» была расположена немного косо, относительно других букв и Лидия живо представила себе, что каждую ночь, она отклеивается и падает на ковер с тихим стуком, а каждое утро Марфа Николаевна упрямо возвращает ее на место, то ли стыдясь прямолинейности получающегося текста, то ли считая, что так - правильнее.
________________
Борг(1) (укр.) - долг