Советск
Бабушка по маминой линии - бабушка Тося, Антонина Ивановна, была полной противоположностью Александре Макаровне. Небольшого роста, полноватая, добродушная, веселая, ласковая. Мы ее обожали и называли бабуля, бабулька.
Баловала она нас нещадно. Нас - это своих внуков, особенно младших - меня и моего двоюродного брата Пашу. "Жили у бабуси два веселых гуся, один серый, другой белый - два веселых гуся" - эту песенку словно про нас сочинили. Я серый гусь - темно-русый, а Паша гусь белый - блондин.
Ну а веселья нам было не занимать. Жили мы в разных концах Калининградской области, я с родителями и старшей сестрой Ирой в Балтийске, а Паша с родителями, старшим братом Андреем, дедушкой и бабушкой в Советске. Летом мы обязательно встречались - разными составами, но каждый год, или у нас, или у них. А то успевали за одно лето и гостей принять, и сами в гости съездить. И уж если мы с Пашкой сходились - жди беды.
Шкодили много и разнообразно. Втирали крем "Идеал" в пол, постригали бабушкину чернобурку, разбивали новый унитаз, приготовленный к установке, колотили из рогатки окна на соседской даче. Перекладывали закладку начинающему страдать склерозом деду в толстенной, почти уже прочитанной книге на самое начало. Брали покататься и теряли чужой велосипед. В семилетнем возрасте таскали у взрослых сигареты, или подбирали "жирные бычки" на улице и тайком курили их в сарае. Выкапывали на местах бывших боев порох и сооружали самодельные ракеты, мастерили пневматические ружья, пробивавшие шариками от подшипника стекло так, что оставалось ровное круглое аккуратное отверстие, как от пули.
Каждый раз, когда вскрывалось очередное наше безобразие, взрослые говорили:
- Ну, все! Это был последний раз, когда вы вместе проводите лето!
Но, конечно, на следующий год они забывали и наши шалости, и свои угрозы.
Пару раз в Советске был большой сбор. Шестеро взрослых и четверо детей, а еще приходили в гости бабушкины сестры, тоже жившие в Советске - одинокие Галина Ивановна и Софья Ивановна. Из Питера приезжала четвертая сестра - Нина Ивановна с мужем дядей Сашей. Тогда окрошки готовили ведро, салат "оливье" резали прямо в таз, пельмени лепили в двадцать рук, а плюшек и ватрушек пекли столько, что казалось их никогда не съесть. Съедали! Такой-то оравой!
Советчане жили в двух комнатах трехкомнатной коммунальной квартиры на третьем этаже старого немецкого дома. В огромный темный и прохладный даже в самую жару подъезд можно было войти и с улицы, и со двора. Высоченные потолки, крутая скрипучая, местами закругленная деревянная лестница с резными шаткими перилами; разнокалиберные окна с причудливыми шпингалетами; таинственный чердак с хлопающим на сквозняке бельем и с хлопаньем голубиных крыльев; не менее таинственный подвал - мрачный и страшный, заваленный старым, ненужным хламом, где по детским страшилкам до сих пор могли скрываться недобитые фашисты.
Отопление в доме было печное и на всю квартиру всего один единственный кран с холодной водой - на кухне в жестяной раковине с отбитой местами эмалью. Там мы все и умывались утром и вечером в очередь, а струя ледяной воды так звонко била в эмалированное дно, прерываемая на время руками, что звон этот звучал, как музыка. Правда, в разное время по-разному. Вечером грустно и торжественно - "Спать пора! Спать пора! Хватит бегать, прыгать, хохотать! Пора спать! Пора спать!" Зато утром бодро и радостно - "Вставай, просыпайся! Впереди целый день! Приключения, открытия, и прочая дребедень!"
А мыться раз в неделю ходили в городскую баню. Правда, нас мелких, увозившихся за день на улице с ног до головы, мыли вечером в большом тазу, нагрев воду на газовой плите.
Днем всем "колхозом" ходили на Неман загорать и купаться, ездили в лес за грибами-ягодами. А еще очень любили фотографироваться в ателье в разных сочетаниях: отдельно старшее поколение, отдельно среднее, отдельно внуки. Отдельно по семьям, отдельно четыре бабушки-сестры и, конечно же, большая общая фотография, для которой приходилось выстраиваться в три ряда. Первый ряд сидит, второй стоит за первым, а третий стоит за вторым на низкой лавочке, все нарядно одеты, а бабушки обильно надушены "Красной Москвой" - красота! Глядя сейчас на семейный портрет, мне кажется, что я даже ощущаю аромат этих, когда-то очень популярных духов. Как будто фотоснимки могут передавать запахи.
Вечером после ужина за большим круглым столом, накрытым красной бархатной скатертью с бахромой, играли в лото, карты, домино, шашки. Взрослые дегустировали выгнанный бабушками Галей и Соней чемергес, а по-простому - самогон. Особенно усердствовали в дегустации бывшие фронтовики - танкист дядя Саша и связист Павел Иванович, мой дед. Любили они это дело. Бабушкам Нине и Тосе такая любовь была не по душе. Если бабуля просто злилась и ругала дедушку, то Нина Ивановна могла и кулаки в ход пустить. Пьяненький дядя Саша примирительно бурчал:
- Ух, фурия, развоевалась!
А нам шепотом говорил, что бабушка Нина запросто могла быть надзирательницей в концлагере. И мы ему верили. Да и как не поверить фронтовику-танкисту, гордо носившему на цивильном пиджаке, на наш взгляд, самую красивую награду - орден Красной Звезды. У дедушки Павла орденов не было, но зато среди медалей у него была одна, которой он очень гордился, и которой не было у дяди Саши - медаль за взятие Кенигсберга. Мой дед завоевал эту землю, на которой теперь мы все вместе жили. За это и выпить не грех.
Дядя Коля
А вот отцы наши с Павликом на радость всей женской половине, но к сожалению дедов, пили мало. Оба молодые, красивые, с зачесанными назад по тогдашней моде волосами. Оба военморы - мой действующий офицер, а дядя Коля отслужил срочную на флоте, и на гражданке работал токарем на заводе. И не просто работал, а по-ударному, или как раньше говорили, по-стахановски. Имея самый высший шестой разряд, он выполнял и перевыполнял все планы и повышенные обязательства.
Дядя Коля с тетей Тамарой очень подходили друг другу - оба веселые, жизнерадостные, энергичные. Они познакомились в Балтийске, где Николай служил на Дважды Краснознаменном Балтийском Флоте, а Тамара приехала в гости к старшей сестре. На танцах в матросском клубе они и встретились. Почему-то сразу стало понятно, что это судьба. Они поженились. Жизнь складывалась удачно. Тамара родила двух сыновей, Николай заработал первый в истории завода Орден Трудового Красного Знамени и получил новую трехкомнатную квартиру на улице с символичным названием Рабочая. Впрочем, и до этого они жили на Рабочей, ведь новый дом построили через дорогу от бабушкиного.
Мы уже третий год жили в Польше, когда пришло известие, в которое невозможно было поверить - умер дядя Коля!
Оказывается, у него уже давно периодически сильно болело, а он все терпел и терпел, потом отпускало, потом опять прихватывало, а он все не шел и не шел к врачам.
В результате вечером 30 апреля острейший приступ, неотложка, срочная операция в ночь на 1 мая, которая, вроде бы, прошла успешно, но после которой дядю Колю поместили в реанимацию, и родных к нему не пускали. А ночью 4 мая 1975 года его не стало.
Медики сказали, что организм, измотанный болезнью и работой, не справился с нагрузкой от боли, наркоза и операции. Но по слухам вырисовывалась другая картина - якобы ночью у оставшегося без должного надзора Николая начались сильные боли, он попытался встать, оборвал все подключенные к нему трубки и провода, потерял сознание и упал. Дежурная медсестра или спала, или ушла в соседнее отделение чайку попить, да заболталась, поэтому поднимали и укладывали на место Николая соседи по отделению. Потом долго не могли найти хоть кого-нибудь из медиков, чтобы они оказали помощь. А когда персонал появился, было уже поздно.
Не знаю, так ли было на самом деле, но двое парней остались без отца. Андрею было тогда четырнадцать лет, а Пашке восемь. А тетя Тамара так и осталась на всю жизнь вдовой.
На похороны из Польши мы не успели… Как хоронили дядю Колю не видели… Поэтому вспоминаю я его всегда только живым и здоровым, молодым и веселым, с доброй улыбкой на скуластом лице, с лихо зачесанными назад светло-русыми волосами, с мускулистыми руками в крупных извилистых венах, с постоянной готовностью помочь - сильного, крепкого, надежного. Ему было всего 38 лет. Вечная тебе память, дядя Коля Авдюнин.
продолжение повести
http://www.proza.ru/2015/05/04/1255