Исповедь труса. Перелом

Владимир Караевский
                Тетя Тамара

          Жизнь шла своим чередом - вокруг умирали люди: знакомые и не очень, сослуживцы, соседи, родственники друзей. Я соболезновал, сдавал деньги на похороны, один раз даже написал эпитафию и нарисовал эскиз памятника. Но ни на одних похоронах не был, ни одного покойника вблизи не видел. По-прежнему, гнал прочь мысли о смерти, стараясь переключаться на более приятные раздумья. Очень долго мне удавалось обманывать самого себя, но, как и всему на свете, моему самообману однажды пришел конец.

          Хоронили тетю Тамару, мамину сестру. Я первый раз был на похоронах близкого человека, и по настоящему, первый раз на похоронах вообще.

          С тетей Тамарой у меня были замечательные отношения. Не помню ни одного случая, чтобы мы хотя бы чуть-чуть конфликтовали. Даже, когда, играя с Пашкой в их квартире в прятки, я нечаянно разбил новый, еще не установленный унитаз, даже, когда там же мы расколотили люстру в одной из комнат, тетя Тамара, хотя и расстроилась, но заступилась за меня перед родителями, чтобы мне не сильно попало.

          Она всегда искренне радовалась, когда я приезжал в гости. Лучшее место, лучший кусочек - все для любимого племянника. Не отказывала ни в одной просьбе.

          Помню в один из курсантских отпусков в перестроечное время я приехал в Советск. Старший Андрей уже служил офицером на флоте, младший Павел - срочную, так что тетя Тамара жила одна. Потеряв мужа в тридцать восемь лет, она так и не вышла больше замуж.

          Встретила, усадила за стол. Подала картофельное пюре с мясом, а сама села напротив и, подперев лицо руками, стала наблюдать, как я ем.

          - Ну как мясо, вкусное? - спрашивает и улыбается.
          - Вкусное, - отвечаю.
          - А знаешь, что ты ешь?

          По интонации понимаю, что ем я что-то особенное. И в самом деле, мясо с каким-то привкусом непривычным, и косточки необычные.

          - Кролик что ли? - пытаюсь угадать.
          - Нет, не кролик, - улыбается тетка.
          - Может утка?
          - Неа, не утка, - продолжает веселиться родственница.

          Я задумываюсь. Судя по тонким косточкам, какое-то не очень крупное животное. Может знакомые подстрелили на охоте и угостили дичью.

          - Дичь, наверное, какая-то. На кого  у вас тут охотятся - рябчики, перепелки?
          - Сам ты дичь, - смеется тетя Тамара, довольная, что я не могу отгадать, - ты только не пугайся, но это... - Тут она делает театральную паузу, а я успеваю подумать: "Не пугайся!? Да чем они тут питаются? Не человечиной же!" - ...это крыса! - Тетя Тамара испытующе следит за моей реакцией.

          Я удивлен, конечно, но не испуган. Чего пугаться - куска тушеного мяса? Но, чтобы подыграть, изображаю что-то типа брезгливости.

          - Крыса?! Крысу я есть не буду! - и отодвигаю от себя тарелку.

          Тетя Тамара смеется и подвигает тарелку назад.

          - Ешь, не бойся. Это нутрия, ее еще называют водяной крысой. Но на самом деле это скорее бобер, а не крыса. И мясо у нее вкусное и полезное, не хуже крольчатины. Я тоже сначала опасалась, а потом распробовала и понравилось. Да и куда деваться, другого мяса у нас сейчас практически не достать. Народ и крыс готов есть. Голубей вон едят, их уже почти не осталось в городе. Так-то, Вова. Ты ешь, ешь. Хочешь, добавки положу?

          От добавки я не отказался. Это только в детстве привередничал - нравится, не нравится, буду есть, не буду, а повзрослев и, особенно, поучившись в военном училище, стал абсолютно всеядным животным. И не только я.

          Мой старший двоюродный брат Андрей в десятом классе решил вдруг стать вегетарианцем - перестал есть мясо. Бабушка Тося дразнила его баптистом, но вместе с тетей Тамарой ежедневно придумывала, чем же накормить внука.

          Окончив школу, Андрей поступил в военно-морское училище, в котором после него учился и я. Подошло время первого отпуска. Тетя Тамара и бабуля основательно подготовились к приезду любимого чада, немало времени проведя на кухне. Гордо выставили перед изумленным курсантом плоды своего труда: котлетки морковные, биточки свекольные, голубцы с грибами, кабачки тушеные, картошечка жареная.

          Оглядев все это великолепие и ковырнув с надеждой пару раз голубцы, Андрюша поднял разочарованные глаза и с дрожью в голосе вопросил:

          - А где мясо?
          - Ты же мясо не ешь, - в один голос удивились женщины.
          - Я теперь ем все!

          Хозяйки всплеснули руками и бросились размораживать и резать, отбивать и перекручивать, панировать и жарить, тушить и  варить мясо и мясо.

          В наших семьях никогда не экономили на еде, возможно потому, что бабушке, тете Тамаре и моей маме пришлось пережить голодные блокадные годы.

          Даже когда прошла эпоха дефицита, тетя Тамара всегда держала дома немалый запас круп и консервов, соли и сахара, мыла и спичек, прочих необходимых в хозяйстве вещей. Моя мама ласково называла сестру "коробочкой" и шутила, что в случае войны, Тамара сможет продержаться несколько месяцев на своих запасах. Впрочем, это не мешало ей брать взаймы у сестры то одно, то другое из ее закромов.

          Всем можно запастись впрок, вот только здоровьем не запасешься. Семидесятилетие тетя Тамара отметила 10 июля 2007 года в больнице. Рак не оставлял никаких надежд, и 1 августа она умерла.

          Гроб стоял у подъезда на табуретках. Неестественно серое, почти неузнаваемое лицо с острым вытянутым носом резко выделялось на фоне белой кружевной подушки. Родственники, знакомые, соседи собрались проститься с покойной. Женщина в траурном платке поправила белую косынку на голове усопшей. Меня как будто что-то кольнуло - где-то я все это уже видел, наверное, в кино, ведь на похоронах я впервые. Но чувство дежавю не проходило, а наоборот, усиливалось, а вместе с ним росло неосознанное чувство тревоги и страха.

          Я не мог заставить себя подойти к гробу, чтобы проститься с тетей Тамарой. Уже сыновья Андрей и Павел прикоснулись губами к венчику на  лбу матери, за ними невестки попрощались со свекровью. Моя мама поцеловала последний раз свою младшую сестру, а я все стоял и стоял истуканом. Оцепенев, я смотрел, как несколько человек поднимают домовину на плечи, чтобы отнести ее в машину, при этом голова покойницы едва заметно качнулась из стороны в сторону.

          В этот момент я ясно вспомнил, где все это видел - в далеком детстве, когда хоронили старушку из соседнего подъезда, когда я первый раз видел мертвого человека вблизи, когда я так сильно испугался и теперь несу этот страх через всю жизнь. Но оказалась, что это еще цветочки.

          В этот раз я потерял контроль над мыслями о смерти, не смог остановиться вовремя, не сумел переключиться на мысли о чем-то другом. На кладбище перед лицом смерти близкого человека я довел свои рассуждения до логичного конца:

          “Вот лежит мертвым родной мне человек, сестра моей матери, моя тетя. Она была обычной женщиной со своими достоинствами и недостатками, радостями и горестями, надеждами и ошибками, находками и потерями. Она была, она жила, она существовала. А теперь ее нет, она умерла. Сейчас закроют крышку, опустят гроб в могилу и забросают землей. И все. И со мной будет то же самое. Все умирают, и я умру. Перестану жить, перестану дышать, думать, чувствовать, любить, мечтать, видеть сны, просыпаться по утрам, радоваться, смеяться! Перестану быть! И это произойдет рано или поздно, что бы я ни делал, чего бы я ни хотел, как бы я ни боялся. Это неизбежно!”

          Жуткий гулкий стук разносится по всему кладбищу - это могильщики забивают гвозди в крышку гроба, и деревянный ящик, резонируя, усиливает эту прощальную дробь.

          Ужас охватывает меня, входит вместе со стуком в мою душу, распирает изнутри. Становится трудно вдохнуть, сердце колотится как сумасшедшее, взгляд судорожно перескакивает с предмета на предмет, словно отыскивая нечто, что сможет меня спасти, но не находит - спасенья нет. Мышцы напрягаются, готовясь бежать от смертельной опасности, но бежать некуда - от смерти не убежишь. Мозг тщетно пытается найти выход из безысходности и не может найти - выхода нет. Сжав, что есть силы, кулаки, зажмурив глаза, хочется кричать, вопить, стонать, выть одно только слово – Н-Е-Е-Е-Е-Т!

          Жена берет меня за руку:

          - С тобой все в порядке? Ты побледнел. Как себя чувствуешь?
          - Нормально… немного не по себе… сейчас пройдет.

          Почему мы боимся говорить о смерти даже с самыми близкими и любимыми людьми?


продолжение повести http://www.proza.ru/2015/05/04/1280
продолжение исповеди http://www.proza.ru/2015/05/04/1280