ГЛАВА 2.
"Мой черно-белый день календаря"
Часть 1
Наверное, это была одна из тех милых историй, которые принято рассказывать самым близким друзьям. Ее нам захотелось вспомнить, когда стрелка настенных часов не спеша совершала оборот за оборотом.
Секунды сливаются в минуты
Месяц.
А может быть, два. Или три.
Считаю я, загибая пальцы. Достаю новый синий блокнотик из кармана кофты и записываю очередную пометку.
«24 декабря 2014 года. Второй день нашего пребывания в бункере. Прошла почти неделя после пожара».
Даже не верилось, что старые холмы, укрытые деревьями, преследовавшие нас с обеих сторон узкой тропинки канули в Лету. Их верхушки медленно исчезали, по мере того, как местность становилась все более и более открытой.
Первую остановку мы сделали в маленьком городке вблизи Портсмута. Почти все мои друзья разошлись по аллее в середине которой красовался бетонный фонтан. Его струи появлялись словно из-под воды и испрялись, не долетая до еле трепещущих прозрачных волн. Я села на край бетонной плиты, повернувшись спиной к холодной воде, а ветер подхватывал серебряные капли. Они в момент впитывались в тяжелую джинсовую куртку, наброшенную на плечи. Дрожь волной проходила по спине, от холода меня передергивало.
Я украдкой оглядела парк, в надежде найти безветренный уголок, но вблизи, за кронами деревьев, различила два четких силуэта. Саймон и его друг перекидывали друг другу мячик. Они о чем-то спорили, и, не выдержав, озлобленный Кросс сделал несколько шагов назад, сильно размахиваясь.
Рука откинулась назад почти на метр. Мяч крепко был сжат в ладони.
«Лови», — прорычал он, а я попятилась назад. Наушники выпали из ушей и просто болтались на шее.
Как сейчас вспомню, играла песня Space Oddity, куплеты которой напевал мне отец в детстве.
Мужской голос кричал в динамик слова, которые я уже не могла разобрать, а теперь вспомнить. Кто-то рядом со мной играл на флейте, успокаивая себя музыкой. Кто-то рассматривал сверкающие под светом солнца серые листья. Но кое-кто сидел на бетонном полу, по плечи погрузившись в ледяную воду. Немного униженный и немного разбитый. Ведь мяч, выскользнувший из рук парня, полетел, как ракета прямо в его друга, но тот успел ускользнуть в сторону, и красный баскетбольный мяч врезался мне в живот, а вода спасла нас обоих от жесткого приземления.
Люди долгое время не замечали моего отсутствия. Они часто косились в стороны, будто искали что-то. Но они проходили мимо. Уткнувшись носом в телефон, погрузившись в виртуальную реальность, не замечали того, что происходит прямо у них под носом.
Слишком занятые и погруженные. Люди, которые выпали из одной вселенной, пытались внедриться в другую.
Но один человек, явно не от мира сего, схватив меня легким движением, поднял из фонтана, поставил на землю. Я долго злобно посмотрела на парня сквозь кипу мокрых волос, а потом он засмеялся. Следом за ним засмеялась и я.
Когда мы рассказали эту историю Поло сидя у костра, он улыбнулся. И эта улыбка нашла бесконечное отражение в моей памяти. Я помню, как крепко обняла рыжеволосого парня, а тот снял с себя соломенную шляпу и надел её мне на голову.
Теплые объятия были моим лекарством.
Когда деньги могли бы обесцениться, я надеялась, что именно они станут высшей платой.
Это объятие я помню до сих пор. Тот запах жженой соломы. То теплое солнце, тот день.
Наверное, это была одна из тех милых историй, которые принято рассказывать самым близким друзьям. Наверное, это была одна из хороших историй, после завершения которой не показали ни титров, ни режиссеров.
Момент просто оборвался, и зал воспоминаний двух зрителей опустел.
(ЧАСТЬ 2)
Раньше у нее не было шрамов.
Ее мраморная кожа была готова засветиться, как одинокий маяк в кромешной темноте, а холодные, глубоко посаженные, проворные темно-зеленые глаза бегали туда-сюда. Их заслоняли пряди светло-рыжих волос. На худых, даже немного посиневших костлявых плечах, висела безразмерная синяя футболка с парой разодранных дырок с торчащими из их краев черными нитками. Ее короткие обгрызенные ногти, покрытые ободранным бардовым лаком, теребили край красноватой куртки с большими пуговицами.
Ее мы встретили на пожелтевшей тропинке, когда воздух пах гарью, а размывчатые тени деревьев падали на траву и окончательно расплывались в сером тумане, повисшем над головой. В четвертый день, когда у нас начали заканчиваться консервы и спички, а игрушечный компас, привязанный к сломанному замочку рюкзака, не мог показать нам правильное направление.
Наша с ней встреча была странной. Увидев ее тень в нескольких метрах от себя, я упала на землю, а она смахнула пару бардовых листьев со своего свитера и исчезла, растворившись в белой пелене тумана.
Земля тогда продолжала едва ли заметно колебаться, а по спине пробегала уже знакомая дрожь. В тело от страха будто втыкались тысячи иголок; прикрыв глаза на секунду, я едва ли не врезалась в дерево. Ожидала, что за спиной раздастся тихий смешок, медленно переходящий в кашель, но этого не произошло.
Я посмотрела через плечо, но увидела лишь чёрные снежинки, падающие с неба. Они, словно первый снег покрывали моё лицо, а из-за тряски будто подскакивали в паре сантиметров над землёй и исчезали, унесённые ветром. Снежинки рассыпались под моими ладонями. Я протирала пальцами глаза раз за разом, чтобы убедить себя в том, что это была не выдумка. Затягивая воздух носом и выдыхая через рот, пыталась успокоиться. Прокручивала в голове момент за моментом. Мне не показалось. Я знала, что видела ее.
— Эй! — Закричала я во все горло, надеясь, что она сможет меня услышать. И сначала не было ничего, кроме шума ветра, воющего между подгоревшими стволами вековых деревьев, но затем, их ветви слегка покачнулись от едва ли уловимого знакомого голоса.
Приглушённые шаги, постепенно увеличивающиеся в темпе. Саймон вышел из тени, пробираясь сквозь сухие кусты, перешагивая через поросший мхом ствол упавшего дерева. Он стоял позади меня, а я все ещё всматривалась в окружающий нас туман, в почти неразличимые контуры причудливых деревьев.
— Я видела что-то, — прохрипела я и перевела взгляд на парня. Снег падал на его куртку, ложился на ресницы. Пепел сыпался по его лицу, мазал черным нос и подбородок. Он недоверчиво прищурил глаза, а брови полезли наверх.
— Что? — Слегка покачал головой, а затем уголок его рта полез вверх. Будто бы сказанные мною слова — полный бред, а он просто не хочет обижать меня своими опровержениями.
— Он вроде бы пошёл налево. Вон туда. — Я выпрямила руку и показала пальцем в серые заросли, а он нехотя согласился их проверить.
Мне недолго пришлось смотреть в спину удаляющемуся парню, потому что сразу же я сама принялась искать того, кого на самом-то деле может быть и не существовал. Наверное, я даже и не хотела узнавать что-либо об этом человеке, но ради нашей безопасности это нужно было сделать. Хотя в глубине души я мечтала, чтобы все это оказалось лишь глупой игрой сознания.
И пока я проигрывала у себя в голове свой несуществующий сценарий, появилась она.
Элисон держала в руках нож, а я пыталась удержать в ладонях мир, который потеряла.
Вновь заметив ее, я начала быстро передвигать замерзшие ноги, пытаясь хоть как-то увеличить расстояние между нами, но ее продрогший голос уже раздался подле меня.
— Эй-эй, кто ты? — Я так давно не видела людей, что теперь начала опасаться их. — Как тебя зовут? — Бормотала она, пока не разобрала мужской голос, издалека выкрикивающий что-то наподобие: «Кто это?». Наверняка, Саймон расслышал что-то вдалеке, и теперь ему стало интересно узнать в чём дело.
Мне пришлось отсчитывать секунды, чтобы победно ухмыльнуться, увидев его растерянное лицо, но когда он пришел, я не смогла этого сделать. Он был обеспокоен и испуган не меньше, чем я.
— Кто ты? — Левая трясущаяся рука потянулась к карману черной куртки. Она повторила очертания рукоятки ножа.
Как жаль, что он не смог запугать эту девушку куском металла, а я по глупости медленно подошла к парню и выдернула нож из его рук, напоровшись ладонью прямо на лезвие. Но затем, быстрее чем мы оба поняли в чём дело, сработал точно поставленный удар рыжеволосой в нос. Ее рука проскользнула по лицу Саймона, оставляя после себя еле заметную размазанную полосу крови, в момент хлынувшую из его носа.
Он зажал ноздри руками, стараясь не запрокидывать голову назад.
— Ау-у... Ты что сделала! — По пальцам ровной струйкой стекала кровь. Кросс злобно смотрел на рыжеволосую, вытирая ладони о джинсы.
Потом он назвал это самообороной. Инстинктом самосохранения.
Я же назвала его идиотом.
Кровь давно остановилась, лишь пара багровых пятен на футболке напоминала мне, как его только что ударила девчонка. Девчонка, от которой, нам обоим уже не терпелось сбежать.
Вот только мы не знали, что она могла сделать это первой.
Саймон вытер кровь с щеки о футболку и отвернулся, а зеленые неугомонные глаза не прекращали изучать нас.
— Ты. Ты что из психушки сбежал? — Девушка ждала продолжения, ее все это забавляло.
— Ладно, хватит, уходим от этой чокнутой.
Он смотрел на нее, она смотрела на меня, я смотрела на свою пропоротую ладонь.
— А тебя не учили, что нож, это не игрушка? — Пыталась привлечь внимание, но мы продолжали молчать. — Или малыш еще не вырос?
Не надо, не начинай.
— Пошли тут небезопасно. — Казалось, я ждала этих слов целую вечность, но потом, вновь закинув рюкзак на спину, обматывая свою немного распухшую красную ладонь, мне больше не хотелось убегать.
И мы остались.
Это был неоправданный риск, считал Саймон. Неправильный, нечестный, глупый. Эгоистичное решение, принятое мною, которое не принесло после себя ничего хорошего. Элисон не была тем человеком, к которому вечно хотелось кинуться в объятия. Холодная. Объективная. Временами даже неразговорчивая.
Нормально заговорить с ней мы смогли ближе к вечеру, и в то время весь мир во главе со мной облегченно вздохнул.
— Ладно, ребят, если уже так сложилось, то давайте действовать сообща. — Парень искренне постарался улыбнуться рыжеволосой, у него это не получалось. — Меня Саймон зовут, а тебя? — Может быть, он считал, что только выбравшись из этой передряги, мы забудем ее лицо, как забыли лица и всех остальных. Когда человек находится рядом с тобой, ты совсем не обращаешь внимания на детали, а когда он исчезает, сразу хочется узнать и вспомнить все о нем. С Элисон этого не произошло. Мы видели ее бело-синее лицо, тонущее в угасающих красках дня, розовые губы, растянутые в улыбке.
Элисон засмеялась, и этот звук, казалось, мог пробить темноту.
— Что за имя, как у кота?
Моего имени она тогда так и не узнала. Рыжеволосая стояла на поляне, ковыряя носком обуви промерзшую землю, тихо похихикивая.
«Саймон, что за имя как у кота?» Эту шутку он не простит ей никогда.
— А тебя как зовут-то, Тарзан? — Ухмыльнулся парень, подбирая сухие ветви с земли вперемешку с листьями.
— Элисон. — Позже она попросила нас называть ее просто Элис.
Элис помогала нам складывать ветки в костер, который мы огородили парой маленьких камушков, найденных нами с Саймоном уже давно. Они были наполовину вкопаны в землю с помощью крышкой от полусгоревшей консервной банки. После землетрясения и пожара, все чаще начинали идти дожди, а после них наступали заморозки.
— Как думаете, почему стало так резко холодать? — Спросила рыжеволосая минуты через три, теребя грязные шнурки от ботинок.
— Не знаю. Может снова ледниковый период, – пошутил Саймон, присаживаясь на землю рядом с кучкой хвороста. Он поднес к ней зажигалку и пристально принялся следить за маленьким огоньком костра, раздувая пламя.
Маленький огонёк всё больше и больше увеличивался в размерах, поглощая темноту вокруг нас, съедая ее, безжалостно вытягивая каждую черную вкрапинку точку за точкой. Невольно я протянула замершие ладони к источнику тепла так близко, что на них заиграли красные блики, борющиеся друг с другом. Они прыгали в тишине, рисуя на земле замысловатые силуэты хвороста, рассыпающегося в недрах багрового пламени. Оно показывало нам множество мошек, которые кружили над единственным в то время светилом. Они, сплетаясь воедино, воспаряли все выше и выше, пока не стали похожими на маленькие звезды на фоне черных красок.
Сейчас Саймон говорит, что с каждым днем звезд становится все меньше. И однажды вновь выбравшись на поверхность, мы не увидим ни одной белой точки, а они не увидят и нас. Вновь ступая на землю, мы заметим то, чего так боялся Поло. Одиночество. Больше всего на свете мой друг страшился умереть в одиночестве, в пустом пространстве, где не будет никого, кроме него самого. Затеряться в пустых серых коридорах без дверей и окон. В каком-то смысле его бы устрашило место, где я сейчас нахожусь, потому что оно и является олицетворением его страха. Я стою в дешевых тряпочных белых тапочках гостя в белом коридоре с кучей дверей на которые вроде бы недавно прибили железные номера. Иду по красному узкому ковру, поглядывая на свисающие с потолка серые провода, спутанные в узел. Стучу в бесконечные железные закрытые двери.
Я рада, что он не попал сюда. По лицу Поло лишь пролетела тень невысоких деревьев, затем пошел дождь и снова выглянуло солнце. А он безболезненно растворился во снах. Кошмары о нем давно ушли вместе со слезами. Они исчерпали себя, закончились, даже не успев начаться. Мгновения бесследно улетучились, и сущие мелочи, связанные со всеми, кого я знала, так и остались незамеченными.
И это не так уж и страшно — перестать вспоминать. Нужно лишь закрыть дорогу в прошлое, чтобы увидеть настоящее. Понять, что хорошие люди не приходят и не уходят в никуда, а лишь остаются в месте, где ты их надежно спрятал, чтобы однажды к ним вернуться.
И мы пообещали, что когда-нибудь забежим к нему в гости. В старый домик на окраине города, на стенах которого будут висеть картины, а в комнатах стоять запах мандаринов. Поло вновь набросит свою шляпу мне на голову, и простит Саймона за то, что тот так долго не вспоминал о нем. Это будет, обязательно будет, но не сейчас.
Саймон раздувал костер все сильнее, пока тишина, сквозь которую можно было услышать, как ветки деревьев царапали черное небо, не рассеялась.
И тогда вблизи загорелся ещё один маленький тлеющий огонёк, Парень сел рядом со мной, закуривая сигарету. Зеленые глаза Элисон вместе с моими следили, как в синем огне исчезали его родители, дом, школа и Эмма. В синем огне исчезал он сам. Огонь поглотил его, как огромное искрящееся чудовище, а потом вернул обратно. Саймона с синяками под глазами, со спутанными черными волосами и сигаретой в трясущейся руке.
Рыжеволосая сидела на моем рюкзаке, подбирая под себя всю мою одежду вместе с бутылками и консервами. Уткнувшись носом в тонкую куртку, она старалась равномерно дышать, в то время, как на носу парня появлялись маленькие капельки пота.
— Элисон, ты можешь... — пыталась предложить ей устроиться на спальнике, но она отказывалась, не называя причины. Сначала я удивлялась ее заявлениям, но потом лишь кивала в ответ. Было не до этого. Далеко не до этого.
Она лежала, повернувшись лицом к костру, касаясь своими кучерявыми рыжими волосами края спальника. Я услышала ее легкое дыхание, почти бесшумное и невольно замерла. Мои зубы застучали, а замороженные пальцы пытались согреться, укутавшись в тонких тканях рубашки.
Голос Элисон вихрем гулял между деревьев, слова плавно перетекали в неразборчивую кашу.
Ночь окутала меня с головы до ног, накрыла мягким одеялом и обняла, что есть силы. Она сказала мне, что утром все забудется. Все образуется. Плохое уйдет, дурные люди из ее моих снов исчезнут, воспоминания, как спичка перегорят.
Рядом раздался привычный запах ментоловой жвачки, теплые руки сцепились в замок на моей спине.
— Теплее? — Теперь почти неразборчивый мужской голос зазвучал прямо у моего уха. Произнесенное слово повисло в воздухе, а Саймона, как пыль прибил к земле мелкий дождь. Парень выдохнул последние колечки дыма и сомкнул глаза. Игривые капли дождя смывали дороги, мосты и людей. Они топили улицы, размывали тропинки, путали запахи.
А переходя с красного на синий, с синего на фиолетовый, сжигая бумагу, картины, дома и мосты, горело наше прошлое. А вместе с ним и все наше горе.
Светало. По-прежнему угольно черное небо бросало мрачные силуэты на замерзшую траву. Я провела ладонью по корке льда, покрывающей сухие стебли, и почувствовала, как холод сжал мои тонкие пальцы в тиски. Снова попытавшись согреть их своих дыханием, преподнеся руки прямо к губам, было видно, как теплый воздух сразу же превращался в белые клубни пара. Я еле находила силы, чтобы сделать следующий глубокий вздох, в то время как Саймон дышал спокойно и равномерно, будто всю жизнь спал в лесу в пятнадцатиградусный мороз.
Пытаясь отойти ото сна, я потянулась и, скинув с себя куртку, начала высматривать Элисон. Почему-то ее образ первым делом пришел мне в голову. Она должна была провести эту ночь в обнимку с землей. Ей повезло, она отделалась только воспалением легких.
— Элис, ты там как? — Пробормотала я против своей воли. На самом-то деле совсем я не хотела посвящаться в такие дела, вообще не хотела знать ее. Наша встреча – это всего лишь странное стечение обстоятельств, а все странное – увы, бессмысленно.
И Элисон, будто прочитав мои мысли, молчала. Казалось, кроме нас с Саймоном, в этом лесу никого и не было.
Минута.
Еще одна.
Элисон, рыжеволосая девушка с белоснежной кожей исчезла, словно никогда и не появлялась.
Я не торопилась искать ее, к чему спешка? Если она была бы рядом, то рано или поздно вернулась, если нет, то меня это ни капельки не расстроило. И все же в ней было что-то странное, это заставляло меня беспокоиться, оглядываться, следить за ней. Но как говорят: «первое впечатление всегда обманчиво», разве нет?
— Эй, Саймон, — я трясла парня за плечо, пока тот нехотя не проснулся, протирая заспанные глаза.
— В чём дело?— Он зевнул и следом за мной вылез из спального мешка, по привычке завернул его в клубок и сел на землю, ковыряясь в рюкзаке.
— Элис, она пропала.
Саймон улыбнулся и, вздыхая, поднялся на ноги:
— Если честно я не удивлён. От такой девушки можно ожидать чего угодно.
Я фыркнула, на что он вопросительно поднял бровь. Рваные клочья света отражались от его куртки из кожзаменителя, Саймон начал светиться, что меня даже позабавило.
— А знаешь, мне кажется, что ты ей даже понравился.
Саймон подавил смех и машинально протер свой «сломанный» нос.
— Я? Серьёзно? Меня-то она как раз и ненавидит.
— Да ладно...
Еще одну недосказанную фразу прервал крик. Женский визг прорезал все пространство между деревьями и надолго завис в воздухе. Это был необычный крик, не крик страха или дикого ужаса. Этот крик есть, он есть, существует всего несколько секунд, но затем навсегда страхом поселяется в наших сердцах. С этим криком, раздирающим нашу душу на куски, мы заглядываем в глаза смерти, пока та с распростертыми объятиями встречает нас.
Он эхом путешествовал по лесу, отдаваясь страхом в его глазах. В ясно-зеленых зрачках я увидела озеро, в котором до сих пор тонула маленькая крупинка его души. Прошло столько лет, а страх до сих пор увеличивался по нарастающей. Его мама утонула, постоянно повторяла я себе, но все равно не могла представить такое дежавю.
Саймон одернул меня за плечо и схватил за локоть. Он дрожал, и, стараясь не упасть крепче сжал мою руку, а затем, также неожиданно ее отпустил, пробормотав:
— Прости.
— Ничего. — Подхватив его ладонь, я ждала пока крик стихнет, но он словно огонь, подхваченный ветром, все больше и больше разгорался. Я стояла на месте, уставившись в темную полосу бесконечного леса, тянущегося за горизонт, пока Саймон не толкнул меня вперед и, схватив за плечо, поволочил за собой. Следовавши за ним, я часто смотрела назад, гадая от кого мы так стремительно пытаемся спрятаться. Казалось, что кричавший человек в этот момент мог выйти на необъятную лесную поляну и показать нам свое лицо. Но мы его так и не увидели.
Массовая галлюцинация, страх. Терзающий ужас и разодранные в кровь колени. Я обернулась, обернулась еще раз, кружилась вокруг себя, пытаясь найти источник крика, и зацепившись шнурком о колючие стебли растений, упала, пролетая несколько метров по земле. Парень, обернувшись увидел, что я остановилась, и ни секунды не раздумывая, беспардонно подхватил меня на руки и продолжил бежать. Я прижалась к нему, чтобы не упасть, и просто-напросто закрыла глаза. Темнота не огораживала меня от мира, но она же, как обезболивающее замедляла время. Если бы я могла спросить что-то в тот момент, то сказала бы: «Куда мы бежим?», и это был бы самый глупый вопрос на свете. Я знала, предполагала, была уверена. Мы шли в город, уже не надеясь на поиски полиции или родных. Мы шли в то место, где могли бы вернуться к прежней жизни, увидеть близких и написать на пустых бежевых обоях две почти одинаковых даты через жирную черточку. Мы лишь хотели вернуться в место, где каждый из нас чувствовал себя человеком.
Мы не останавливаясь бежали, пока крики не остались позади. Медленно пожелтевшая трава сменилась пеплом, а небо начало слабо освещать протоптанную сапогами дорожку, плавно переходящую в рассыпной асфальт.
Саймон остановился посреди дороги, борясь с отдышкой, а я пнула ногой камень, и подобрав под себя рюкзак, согнулась пополам, тоннами поглощая кислород, наполненный пылью. Внутри все снова съежилось от страха, поэтому я заставила себя подняться. Приказывала идти все дальше и дальше, пробираться через обломки кирпичной стены и груды хлама, разбросанные по всей дороге. Рассматривая весь ужас вокруг, я развернулась на сто восемьдесят градусов и посмотрела себе под ноги. Трещинка. Маленькая трещинка на асфальте тянулась несколько метров, прежде чем переросла в большую трещину посреди дороги. Трещины переплетались и прокладывали свой путь между коттеджей, которые превратились в гору мусора, окруженную голыми стенами.
Я брела дальше, стараясь просто озираться на облысевшие деревья, пока не заметила его. Я увидела его в горе мусора, сброшенной на обочину. Дотронулась до его обгоревшей одежды, а затем зажав рот, отпрыгнула в сторону.
Это мужчина, хотя с первого взгляда это довольно трудно было понять. Его лицо, изуродованное множеством шрамов и открытые впалые глаза устало смотрящие в мою сторону, привели меня в ужас. Добрая половина волос на голове мужчины была выжжена, а пострадавшая кожа покрыта черной коркой. Руки раскинуты в стороны, голова повернута набок. Он излучал мерзкий тошнотворный запах.
Меня почти вывернуло наизнанку, я бежала от него как можно дальше, как последний трус, в надежде убрать эту картинку из своей памяти, я хотела вырвать ее из головы, не хотела перенимать на себя всю боль этих людей, не хотела этого чувствовать. Я не могла сказать этому человеку ничего, кроме как мне жаль, потому что у меня не было ни единой возможности помочь или разобраться в произошедшем. Эта черная дыра все сильнее засасывала меня.
Кажется разрушенные дома цепочкой тянулись друг за другом, от некоторых остался только фундамент. Фундамент, и одна кирпичная стенка. Остальное в виде горы пепла было разбросано по округе.
На дороге снова попадались груды мусора, и я не решалась проверить что там. Я боялась снова увидеть человека.
Хотелось верить, что все люди успели эвакуироваться в безопасное место, а одна жертва совсем ничего не значит. Землетрясение — это всё-таки не конец света.
«Это просто землетрясение, просто землетрясение…»
Но вот, линия домов закончилась, открывая перед нами пустынное шоссе одной из улиц моего города.
Пара машин, столкнувшись в кучу, были сплюснуты под огромным упавшим деревом. Фонари с выдранной половиной асфальта валялись на земле. Дома — теперь лишь горстка мусора, они полностью разрушены, хотя едкий дым все еще продолжал поглощать останки былой роскоши. Несколько человек с пожелтевшей кожей валялись на обочине, пока над ними кружили мухи.
— Что происходит? — Прошептала я, смотря на Саймона. Парень стоял в паре шагов от меня и шевелил губами. Я услышала только: «...вашу ж мать...», прежде чем различила чей-то крик.
Он принадлежал принадлежал мне, так же как и слезы. Ноги предательски подкосились, но тело почему-то не ощутило падения. Я почувствовала, как холодная рука вытерла мои мокрые щеки.
Печаль.
Сожаление.
Конец.
Три имени зачеркнутые карандашом на стене у моей кровати.
И все же если это был конец, то он являлся совсем не таким, как я себе представляла. Все намного проще. Никаких вам зомби апокалипсисов, нашествия инопланетян. Нет. Всего лишь землетрясение. Огонь — его вторая спутница, сделавшая последний мазок.
Все разрушено, нет шансов, но я продолжала наступать на те же грабли.
Раз за разом уверяла себя, что все обойдется. И пусть сейчас улицы пусты, а за разбитыми стеклами машин можно увидеть мертвеца. Все проходит.
Я верила что все плохое исчезнет, но как только я открывала глаза — видела разруху, закрывала, и ничего не менялось.
Чей-то душевный крик донесся до меня словами: «Все будет хорошо».
Еще один приходит с шепотом слов, которые я никогда не надеялась услышать и не могла повторить.
«Все будет хорошо».
Хватит.
«Ты мне нравишься, а значит, все будет хорошо».
Прекращай.
Слова быстро тонули в моих слезах. Я сидела на месте, даже не поворачиваясь в сторону парня, не стараясь хоть что-то сказать через слезы. Отрицание. Оно давалось нелегко. Сейчас мне вспоминаются только обрывки того дня, размывчатые действия, неутвержденные хаотичные последовательности мыслей и фраз. Мне хотелось отложить всю запутанность наших отношений на потом, и просто засесть где-нибудь в кольце из разбитых машин и слушать, увидеть прежний мир, который я знала, в котором росла, жила и хотела умереть, принимая все его достоинства и недостатки. Я хотела увидеть этот мир, узнать его, дотронуться до его сердца и услышать, как оно бьется ровно в такт моему же. Поло бы тоже этого хотел. А еще он бы хотел, чтобы я перестала молчать.
Время было не вернуть, я поняла это, когда Саймон рывком поднялся с земли и считаные секунды расстроено посмотрел мне в глаза. Так он смотрит на человека, которая позволяет себя обнимать, но никогда не обнимет в ответ. И он ушел, оставляя после себя грязные отпечатки ботинок на асфальте, а ветер бесшумно заметал его следы.
Я поднялась и пошла следом, но неожиданно для себя начала шагать совсем в другую сторону. Пустынные улочки, окутанные дремотой, встретили меня, как старого друга, а серый пепел насыпал узкую дорожку и неприятно шуршал под подошвой. Я скрылась за выступом какого-то дома.
— Есть тут кто-нибудь?— Закричала на весь город, но эхо, отскакивая от стен, бумерангом вернулось ко мне. Голос исчез, но черная тень, понемногу приобретающая очертания человека минуя гору обломков, двинулась ко мне.
ГЛАВА 3.
"СВОЙ СОБСТВЕННЫЙ ГЕРОЙ".
Тень исчезла, медленно приобретая очертания человека. Он прошелся по обломкам кирпичной стены, словно впервые озираясь на окружающий его бедлам. Парень остановился в двадцати метрах от меня, не решаясь сделать следующий шаг навстречу.
Кинул взгляд на застывшие бетонные глыбы, на мое белое лицо посреди опустевшей безжизненной улицы.
Всмотрелся вдаль, и томно вздохнув, сделал шаг вперед.
На секунду я потеряла его образ в густом тумане, но затем резко двинулась назад, и вытянув правую руку вперед, с которой свисал клочок грязного пыльного куска ткани с парой багровых капель, пыталась сдержать дистанцию между нами, но парень спокойно продолжал приближаться ко мне.
— Кто ты? — Вполне серьезно спросил он, нахмурив густые брови. Медленно пробирался глазами по моему лицу, а я осматривала его. На вид ему было не больше девятнадцати лет. Обычный, неприметный, но его задумчивый взгляд, постоянно теряющий внимательность, раз за разом меня в ступор, заставляя гадать о том, что же с ним было не так.
Вновь потерявшись в реальностях, он наматывал глазами круги по улицам, смотрел на разрушенные дома, пока к грязным взлохмаченным темно-русым волосам тянулись руки, покрытые множеством шрамов. Одни были давно зажившими, другие представляли собой красные полосы с багровыми крапинами в самых глубоких местах. Со временем он так и не назвал мне имя человека, подарившего ему столько травм, завернутых в пакет вместе с обидой и раздраженностью. Не хотел говорить об этом.
Я узнала его имя, кажется через несколько десятилетий, проведенных под навесом старого расшатанного землетрясением дома. Темноволосый стоял около стеклянного стенда, за которым уже не было одежды и украшений и смотрел на вывеску «Съем жилья», на номер, по которому, наверное, больше никто уже не позвонит. Мне казалось, что он мог сбежать. Притвориться, что меня не существовало и просто пройти мимо так, что даже отражение в его глазах не смогло бы найти десять отличий между его реальностью и нашей.
— Ладно, Арчер, ну что ж теперь твой черед. — Неожиданно сказал он чуть ли не смеясь.
Я осмотрела свои руки и дотронулась пальцами до лица, гадая, что во мне могло стать причиной его насмешек, но Арчера это не волновало. Он долго, пристально смотрел мне в глаза, отчего у меня начали розоветь щеки.
— Юми,— проговорила я чуть ли не по слогам. На тот момент мне казалось, что слова вот-вот польются из моего рта, как нескончаемая река, в которой мог утонуть наш город и всего его окраины. И это было так. Планета тонула в темном океане без дна и поверхности, а невидимый монстр, лицо которого неделями было направлено прямо к нам был готов разинуть свою пасть.
Этого монстра звали Отчаяние.
Этот океан был моими вопросами.
— Ты что тут один? Если да, то где все остальные? Можешь объяснить что происходит? — Досчитала до трех, выдохнула. Эти несвязные речи оказались настолько тихими и беззвучными, что он их почти не расслышал. Парень замер, задумываясь о чем-то, но вновь заметив мое присутствие, расплылся в усмешке и выдавил : — Это что флирт?
— Нет! Ты что! — Зато эти три слова оказались громче ударов всех колоколов на земле.
Туманность, так надолго поселившиеся в его взгляде, незаметно сменилась наглостью. Арчер громко засмеялся, я тоже постаралась улыбнуться, хотя это у меня не особо то получалось. Я постоянно думала о своем пустом, но родном доме, вспоминала про старые карандашные наброски, затерянные под кроватью. Отца. О матери я почти не думала, за долгие восемь лет я научилась справляться без нее. С того момента, как она выкатила на крыльцо свой желтый чемодан с парой наклеек, накинула на плечи бежевое пальто с красноватыми пуговицами, мы ее больше не видели. Тот растворяющийся звук ударов каблуков о дорожку асфальта становился все дальше и дальше. Она присылала мне открытки, которые мне не давали читать. А я отсылала ей письма без марок, которые никогда бы до нее не дошли.
Мне так сильно хотелось увидеть ее снова.
— Где твоя семья? — Неожиданно для себя спросила я его, но парень даже не дослушав, прервал меня, кладя свою тяжелую руку на мое плечо, и указал пальцем вдаль.
— Видишь?— Прошептал он мне на ухо.
— Что я должна увидеть? — Только дома и дым, разбитые тротуары. Скопления брошенных машин.
Его палец перепрыгивал с одного здания на другое, гладил сгоревшие ветви деревьев, гнул крыши автомобилей и очищал улицы от хлама. Он бы первооткрывателем разрушенных земель.
— Ничего. — Казалось, что от шуток он перешел к издевательствам. — Потому что моей семьи там нет.
Снова засмеялся, снова, снова! Маленькое незначительное раздражение превращалось в сильнейшую злобу.
Он долго стоял у тротуара, уставившись на уже негоревший знак светофора «Переходите дорогу», и лицо его искажал то ли страх, толи сумасшедшая боязнь чего-то.
— Это была пятница. — Мускулы лица неподвижны. Напряжены. — Все проснулись от шума сирен и запаха дыма. — Он пялился на асфальт, покрытый огромными трещинами. — Сначала это был маленький толчок. А потом... все повставали со своих постелей и подбежали к окну, люди выбегали из домов и кричали, видя большой пожар, чередовавшийся с землетрясением, превращая крик в один большой ультразвук. — Пытается зажать уши, у него потрясывается голова. — Я бежал по улице, а они все шли, шли, садились в машины, бежали сломя голову, затаптывая собственных детей. Они толпами бросались друг на друга. — Теперь дорога была пуста, но больше я не смотрела на обочины.
Он высказал правду, с которой давно хотел с кем-то поделиться, но я не желала ее слышать. Такую жестокую, обнажающую, нежеланную.
— Нет. — Это был слишком.
— Очнись! — Он сжал кулаки, засучив рукава. Обнажил свои шрамы.
— Я не хочу. — Кто так с тобой, спросила бы я у него, дал бы он мне возможность, замолчав хоть на секунду.
— Неужели ты настолько глупа. — Но он не хотел говорить об этом, я знала.
— Хватит.
— Я конечно предполагал, но не думал.
— Не продолжай.
Его коричневые ботинки, покрытые черными разводами, разбухли и намокли. Парень наступил в лужу, тряся меня за плечо, а потом, пару раз поскользнувшись, ослабил хватку, зацепившись за мой локоть.
— Тебе пора вернуться на землю. — Колени затряслись, почти весь его вес переместился на мою правую половину тела, а затем, спустя пару секунд что-то хрустнуло, и я, не сдержав равновесия упала назад, а Арчер, размахивая правой рукой с висящей на ней большим рукавом плотной джинсовой куртки, полетел следом за мной.
Теперь я припоминаю ему этот случай намного чаще. Говорю ему, как тяжелая куртка, испытанная ливнями и лужами, давила мне на грудь, пока его руки скользили по грязи, оставляя на ней отпечатки крупных ладоней, пытаясь найти точку опоры.
— Слезь с меня! — Прокричала я, пытаясь направить его измазанную в грязи половину лица со свисающими со лба прядями таких же коричневых волос, с запутавшимися в них кусочками земли, подальше от своего лба. Но он не замешкался, почти не двигался, пальцы измазанные мокрым песком, собравшие под ногтями всю грязь асфальта, застыли. И поддавшись секундной панике, я размахнулась и не глядя, стукнула его по лбу. Арчер подался назад, от неожиданности чуть не упал на спину, оставляя на щеке коричневые пятна.
Он лежал в луже посреди улицы и смеялся. Дома, окружившие его, превращаясь в разрушенных чудовищ с бетонными открытыми пастями, съедали наши голоса, взамен выбрасывая что-то неприятное и неловкое. Вокруг ни души. Пусто. Тихо. Тяжело встав с земли, он присел на бордюр, отряхивая песок с ладоней.
— Ты уверен, что нет выживших? — Решилась спросить я, когда последняя крупица песка упала на еще сырую от дождей землю.
— Может быть и есть, но по крайней мере они нам не друзья.
— С чего ты взял?
— Выжившие — отчаянные люди, да они неуравновешенные, я уверен. — Отчасти он оказался прав, хоть и просто нагло врал в тот момент, придумав несуществующие истории. — С твоей стороны было бы глупо идти со мной. Не боишься, что я один из них?
— А стоит ли?
Он усмехнулся:
— Может.
ЧАСТЬ 2.
Поцарапанная железная дверь со скрипом отворилась. В кромешной темноте мигали лампы.
Из соседней комнаты был слышен плач. Наверное, плакала какая-то женщина, но никто не винил ее в этом. Они еще не знали, кто виноват.
Пожелтевшие от грязи кожаные ботинки ступили на ковер. Они шли по белому коридору, оставляя после себя только черные разводы.
В один такой же развод превратилась прошлая жизнь их владельцев.
Один из них был врачом.
Другой учителем.
А теперь, все они беженцы.
Им сказали, что нужно забыть прошлое. Перешагнуть черту, разделяющую то, что было с тем, что стало. Стать сильнее, быстрее, для того чтобы научиться выживать.
«Вы же понимаете, что людей осталось совсем немного» — Сказали им, но за ними были и следующие.
Выбора не было, и люди бежали по улицам, нацепив на себя военный камуфляж. Но они не военные, даже не солдаты.
Махнули рукой вперед, и исчезли за выступом разрушенного магазина.
Затем один из них заметил девушку и трясущимися руками достал блокнот из растянувшегося кармана. Он описал сломавшимся карандашом ее внешность.
Он еще не знает для чего это нужно, даже не подозревал. На секунду её взгляд проскользнул по его лицу, но девушка не обратила на него внимание. Она продолжила смотреть в зеркало, а он на корявые размазанные строчки в черном блокноте.
Прошла еще секунда, и он исчез.
В последние дни, как и в прошедшую неделю мы совсем перестали интересоваться своим будущим. Шли дни, а оно так и не наступало. Остановилось на каком-то фрагменте из сотни повторенных действий. Где-то посреди коридора бункера с ободранными стенами. Или в одном из захламлённых сгоревших домов. А может быть, на продавленной кровати, засыпанной белой штукатуркой.
Время останавливалось каждый раз, когда сожаление и печаль, как рысь хотело наброситься и утопить нас в серой кипе портретных карандашных набросков на полу, в обложенной плиткой, маленькой ванной комнате.
Мы обычно всегда шагали впереди них, не давали слабины, решили, что если придёт наше время сдаться, выйти из игры, то покинем это поле сердечной битвы уже навсегда.
С тех пор в моих глазах все время шла война.
А в моем сердце было поле боя.
Неделя, самая долгая и протяжная из всех, которые мне удалось пережить. Мы много времени провели в холодном и сыром бункере. Достаточно для того, чтобы это место стало символическим для меня. Здесь в мой черно-белый день календаря я не умерла, а возродилась заново, посидев напротив пустоты, смотрящей на меня с разбитого телевизионного экрана. Здесь. В комнате с четырьмя стенами и двумя дверьми меня научили не говорить, а слушать. Здесь я обрела надежду на то, чего я не имела. В этом месте мне спела свою прощальную песню умирающая трещина на самом дне земли, и безжизненное тело Поло, лежащее где-то в овраге, присыпанном листьями, подняло голову и улыбнулось, слушая ту же мелодию и подозревая, что он не одинок.
Мы сидели на сером ковре в мой черно-белый день календаря с Саймоном и думали. Я не хотела говорить, и он молчал. А когда хотела, он не слушал. Его зеленые глаза завертелись, слетая с орбит, путаясь в хвое старого соснового леса, в котором мы бегали когда-то давно, будучи еще детьми. У него в голове играла мелодия, которую мне не удавалось услышать. Саймон подпевал ей, а я оставалась в стороне. Потом он незаметно достал из кармана куртки свой коричневый бумажник и высунул оттуда пару фотографий. Поло, лежащий на зеленом газоне в дурацких гранжевых очках с мячом на груди. Женщина с мужчиной. Маленький мальчик с девочкой в жёлтом платье, стоящие напротив озера, заросшего камышами. Они смотрели на красивую женщину, лежащую на колышущейся поверхности воды, по обездвиженному лицу женщины были разбросаны мокрые волосы, а на посиневшей просвечивающейся груди висела цепочка с железным ключом от дома.
Боль ушла. Она всегда проходит. Не существует такой пустоты, которую нельзя заполнить.
Старые разбитые дороги, ведущие к маленькому домику у озера, наверное, уже давно занесло пеплом и всяким хламом вроде прожженных простыней, частей мебели и битого стекла, неделю назад, как при пушечном выстреле, вылетевшего из окон каждого дома. Мой дом, как и сотни других, выстроенных в ровные ряды окнами к узкой улочке, больше не когда не примет гостей и не увидит зажженных рыжих ламп. Мне так и не удалось заметить его среди остальных развалин в последний день, который мы провели на поверхности.
Мы ужасно долго плелись прямо по газонам, не сворачивая на поворотах и не оглядываясь на светофоры. Не ощущали на себе взглядов прохожих, не видели их натянутых улыбок и покосившихся грустных глаз. Больше не замечали своего отражения в огромных зеркалах, не смотрели в тонированные окна машин, со всей скорости летящих под светом фонарей.
Я сжала и разжала застывшие ладони. Содрала корку со шрама, и он снова начал кровоточить. Струйка крови скатилась по испачканной ладони, и исчезла под черным от грязи куском ткани.
Серо-зеленые глаза Арчера посмотрели на мою ладонь, на меня. На сотую долю секунды парень замер, но передвигая ноги, пошел дальше. Он шагал вдоль осколков стекла, а я, слушая их хруст, тащилась за ним. Смотрела на багровые разводы, покрывающие асфальт, и чувствовала, как меня разрывали на куски и бросали в море.
Это была кровь. Да, точно кровь. Но по сравнению с тем мужчиной, она выглядела...не так страшно, черт возьми.
Арчер говорил мне что-то, но я была слишком увлечена. Это то же самое, что смотреть на облака и гадать, какой они формы.
«Юми, вот, смотри, пятно крови в форме пчелы, весело, не правда ли?»
— Стой! —Наконец-таки прорвался он до меня.
Мой лоб мгновенно соприкоснулся со спиной парня, который не давал мне пройти дальше. Он вытянул руку, преграждая путь, не позволял ступать вперед по дороге.
Я попыталась узнать, что стало причиной его паники, но ничего не заметила, кроме как потрескавшейся железной вывески какого-то магазина. Она скрипела и медленно покачивалась на ветру. Пожелтевшие бумажные листовки, разбросанные по всей улице, танцевали в воздухе. Под белым носком своих кед я заметила пару порванных конвертов, адресованных «Брэду Дезусу».
«Брэд Дезусу», — повторила я про себя, будто пробуя его имя на вкус.
«Кто же ты такой, Брэд?»
Отмахнувшись от этого парня, я продолжила осматривать город, и пусть из-за густого тумана почти невозможно ничего различить, голос, оглушительно выкрикивающий все лишь три буквы, откинул все мои сомнения о том, что мы остались одни в этом бесконечном пустом пространстве без дна и поверхности. Казалось, он звучал на свою планету. Этот голос тряс Землю, как игральную кость, пытавшись найти нужную комбинацию.
Саймон стоял вдалеке, пробегался глазами по разноцветным бумажкам, небрежно приклеенным к стене старого кирпичного дома. Переведя дух, побежал вдоль по аллее, а мой рюкзак, украшенный почерневшими от грязи нашивками, болтался у него на спине, как пустой пакет. Собачка на молнии была сломана и из рюкзака торчал край тонкого, почти невесомого, серо-красного спального мешка.
Покосившиеся, вырванные с корнем стволы деревьев мешали Арчеру определить направление темноволосого парня, и он просто пытался увести нас обоих назад, к маленькому магазину с разбитой витриной, находящегося в паре кварталов от парка. Он думал, что это рискованно, ошибочно и глупо — показываться кому-то на глаза в такое время. Он говорил бессвязные речи, а потом его язык, кажется, занемел. Ветер трепал его волосы, от которых отдавало дешевыми духами Диор и миндалем. Арчер чесал шрамы, о происхождении которых никогда никому не рассказывал.
— Пошли. — Он пытался спрятаться, натянуть куртку по самые плечи и притвориться, что его не существует. Закрыться в своем маленьком мирке, ключи от которого были только у него. У Арчера была своя особенность. Он скрывался ото всех и редко привязывался к людям. С легкостью отпускал все хорошее и плохое, связанное с ними. Объективный реалист. Он никогда не говорил о своих родственниках, это было далеко от него. Он жил здесь, рядом с нами и смотрел на такие же круглые белые часы, но уже не думал о прошлом. Он был именно таким, или я запихнула его в этот образ, даже не спросив разрешения.
Но единственное что я точно знаю, так это то, что Арчер еще никогда не был так близок к вечности, как в тот последний день, проведенный нами на поверхности. Его маленький мир был окончательно испоганен. Хрипы, вырвавшиеся из его рта, разрушали не только его тело, но и место, где он мог спрятаться ото всех, кроме него самого. Душу.
Может быть, это произошло тогда, когда моя забинтованная ладонь соприкоснулась с его локтем и полетела вперед, а черные намокшие кеды хлюпали, соприкасаясь с асфальтом. Я бежала по дороге, а Арчер пытался не отставать, не до конца осознавая, что происходит. Открывал рот, чтобы что-то сказать, но молчал. Парень почти задыхался. Мы остановились посреди дороги, не решаясь пойти дальше. Мы встретились взглядом с усталым серым лицом зеленоглазого парня, стоящего на другом конце улице около пустой разбитой забегаловки. Луна дала круг у него за спиной, и его широкая тень то расползалась, то наоборот уменьшалась, плавно перетекла в пустоту.
Саймон увидел нас, но лучше бы этого не произошло. Уголок его рта слегка дрогнул, парень подходил все ближе к нам, а луна, освещающая серпантин, скрылась за пустующими домами.
И не было ни звуков, ни предпосылок. Такое невозможно предвидеть или предугадать.
Откинув голову назад и неестественно выгнув спину, Арчер отлетел назад и упал рядом с разбитым фонарным столбом. Что-то хрустнуло и щелкнуло, звук удара, голоса, выкрик, тяжелый вздох, шаг, темнота. Липкая, теплая кровь, просачивающаяся сквозь бинт, обмотанный вокруг ладони. Рвущаяся ткань и обездвиженное тело, в неестественной позе лежащее на земле.
Сознание помутнело и раздвоилось, перед глазами замелькали мушки, и все сливалось, сливалось, пока не стало похожим на черный холст с парой белой точек, разбросанных по небу.
— Хватит! — Прокричала я, сглатывая слезы, которые огораживали мой взгляд от крови, которая просачивалась сквозь джинсовую куртку, липла к волосам парня и его неестественно зеленоватой коже. Я по привычке задержала дыхание и заплакала, потому что хотела чувствовать себя жалкой. И на секунду, мне это показалось лучшей отговоркой во всем мире.
Никто ничего не понимал или не хотел понимать. Арчер не поднялся с земли и не сделал вид, что ничего не произошло. Что кулак темноволосого парня с зелеными глазами и красным рюкзаком не коснулся его подбородка, оставляя на нем огромный синяк и покраснение.
Это было тем самым откровением, которое чаще всего перематывают, а не досматривают до конца. Момент в ужастике, который опускают или вырезают из сценария из-за жесткости и безумия.
Мир, в котором люди опасаются людей нельзя назвать нормальным. Мир, где больше не осталось надежды на что-то лучшее.
Не теряя надежды, человек не теряет себя. Но парень, который все время говорил мне: «Все будет хорошо», видимо перестал в это верить.
— Ты понимаешь, что нам нужно избегать таких, как он?
Кровь просочилась сквозь тряпку, неприятно липла к коже.
— Помнишь тот визг, утром?
Его голос охрип, и не только из-за курения.
— Вполне возможно, кричала Элисон. А людей и животных кроме него нет, это могло произойти из-за него.
— Ты же знаешь, что я хочу помочь!
Риторический вопрос, оставшийся без ответа.
— Да ты его чуть не убил! Он же ничего не сделал!
Безопасность, самооборона, инстинкт выживания, идиот. Он не учился даже на своих ошибках.
— Ты уверена? Не факт.
— Да, уверена.
Дуновение ветра, и прошлое исчезло, а реальность вырвала меня из грез. Тяжесть пропала с души, и разбитая голова Арчера ускользнула из-под моих рук. Парень оказался на спине у Саймона, который махнул головой на черное небо и рассекая воздух, пошел вперед.
Больше Саймон ничего не сказал, но видимо почувствовал свою глупость и нелепость. Люди — неисправимые эгоисты и глупцы, когда речь заходит о безопасности кого-то, кто им не безразличен. И мы не такие, какими нас сделал мир, а такие, какими мы хотим себя видеть. Наверное, Саймон решил поиграть в супергероя, но немного опоздал. Наша игра в реальное общество слишком затянулась, а игроки приустали.
Шоу плавно подходило к концу.
Тик-так. Тик-так.
Бесконечно вращающаяся железная стрелка отсчитывала минуты в моей голове.
Один.
Лицо Арчера только что повстречавшегося с асфальтом сильно распухло и раздулось, представляя нашему взору его щеки с огромными неглубокими красными царапинами.
Два.
Саймон, чьи желтые грязные кроссовки немного похлопывая ступали по мокрой земле, то исчезал, то появлялся в ночи. Его тень, местами путешествующая по закоулкам моего запутанного разветвлённого разума нашла себе место на поблекшей бетонной стене подле моей железной кровати.
Три.
Отекшие веки парня, находящегося без сознания были скрыты за черным кожзамом, а до безобразия худые руки бились о спину Саймона как о стоящие на его пути скалы.
Немного оголенные щиколотки, скрытые под порванными временем джинсами, висели на груди зеленоглазого парня. Он скрывался за выступами домов, терялся в переулках. Мимо него пролетали размокшие бумажки. Они липли к стенам домов и залетали внутрь их через разбитые огромные окна. Мы могли зайти внутрь каждого дома не боясь быть обнаруженными. Но так и не остановились ни в одном доме, ни в другом, ни в третьем. Саймон не хотел делать остановку, потому что не знал где будет правильнее ее совершить. Желание обустроиться было равносильно желанию приобрести. Научиться терять — вот истинная цель выживания. Мы прожили свои жизни пытаясь выжить, но так и не научились главному: выживать. Ловили момент, но момент не ловил нас. Пытались превратить все окружающие вещи в историю, которая никак не хотела завершаться. Запечатлеть, засушить, сохранить, запомнить. А когда уже было нечего сушить или прятать, мы оказались здесь. На перекрестке посередине которого образовалась пробка из разбитых искалеченных машин. Мимо них перекатываясь, пролетал черный зонтик без ручки и одной спицы. Он устало катился за мной, преодолевающей такую же тяжелую дорогу.
— Пошли туда, — первые слова за многое время прозвучали с заметной усталостью, — может быть туда и пошла Элисон.
Я скрестила руки на груди и несколько раз кашлянула, то ли от смеха, то ли от дыма, обволакивающего знакомые улицы. Почти изо всех канализационных люков огромными клубнями валил черный пар, пахнущий пластиком. Этот запах держался в воздухе почти во всех кварталах, находящихся за длинной аллеей с многочисленными сломанными деревьями. Вряд ли Элисон решила остановиться именно тут.
— Думаю, нам стоит забыть про нее. — Неприятная правда, копошащаяся в мыслях, Саймону она не пришлась по вкусу. Парень обернулся. Его руки по-прежнему крепко придерживали замызганные кроссовки Арчера; парень буквально болтался у него на левом плече, словно мешок.
— Почему этого хмыря мы тащим, а девушку, которая нам помогла мы посылаем? Услышав его голос стаи синих птиц, очень похожих на голубей, взлетели с заваленных хламом дорог.
— Просто я подумал, что визг был ее, может... — Черные точки улетели далеко в небо и спустя время возвратились обратно на землю. — ...держаться всем вместе - это не такая уж и плохая затея...
Но даже птицы долетели до нас быстрее, чем крики. Такие же, какие мы слышали еще утром.
Саймон замолк не договорив. Посмотрел на оранжевые неровно лежащие, местами расколотые кирпичи, его взгляд метался из стороны в сторону. На секунду парень расслабился, перестал придерживать за ноги Арчера, висящего у него на плече, и тот чуть не упал на землю. Вновь схватив его за щиколотки, Саймон долго стоял на месте, прежде чем сошел с бордюра. Парень разжал ладони, и тело Арчера камнем упало на землю. Зеленоглазый выбежал на трассу и прокричал имя рыжеволосой девушки.
— ЭЛИСОН! — Но все безответно.
— ЭЛИСОН?! — Элисон больше нет.
Он вновь схватил меня за руку и потащил за собой вглубь города, ориентируясь лишь по слуху. Его рука служила мне навигатором, который знал только одну дорогу. Дорогу с двойной развилкой, которую он был бы не прочь пройти в одиночку, но не мог оставить меня одну.
— Нет! Нет! Стой! — Говорила я, совершая каждый следующий шаг, и вырвавшись, отлетела назад. — Так нельзя, понимаешь, нельзя! — Нельзя решать за других, оставлять людей в опасности, действовать соответственно своим дурацким инстинктам, нельзя, нельзя, нельзя. Я надавила пальцами себе на глаза и убрала волосы с вспотевшего от бега лица. Нос Саймона тоже покрытый каплями пота, немного сморщился, когда сальные темные волосы начали лезть ему в глаза. Он мялся, крика больше не было.
— Ладно, давай уговор. — Фраза «Каждый сам за себя» в тот день устарела. Я хотела помочь Арчеру, Саймон хотел помочь Элисон, мы хотели помочь друг другу. Решили держаться друг за друга не из-за моральных принципов или личной симпатии, нет, просто так легче. — Я помогаю ему, потом мы находим Элис, идет?
Я прошептала: «Идет», и мы вернулись к тому с чего начали.
Первые триста метров мы бодро преодолели, а потом дорога закончилась и нам пришлось шагать по траве. Арчер все еще находящийся без сознания висел головой вниз теперь на правом плече парня, его вытянутые длинные пальцы почти касались земли; Саймона шатало в разные стороны, он то и дело останавливался, задыхаясь. Я открывала рюкзак, осматривая содержимое, но ни воды, ни крошки пищи в нем не было.
— Может быть, ты права, — отчаяние. — Нам пора бы остановиться.
Саймон стоял напротив меня, мы не решались сдвинуться в сторону или пойти вдоль по дороге. Не садились на землю и не начинали истерику в духе «Как же все плохо». Как всегда, молчали.
В тишине, помимо шарканья листьев и бумаг, за спиной Саймона раздалось какое-то бурчанье. Оно медленно приобрело форму слов.
— Эй... — слабый голос зазвучал теперь уже прямо около моей головы.
Саймон неприязненно покосился на Арчера, который еле как продолжал болтаться у него на спине. У только что очнувшегося ушло много времени, чтобы осознать всю суть ситуации.
— Ты вообще кто? — Сказал он, ничего не понимая. Крепко встав на ноги, парень отскочил назад, и схватившись за голову рукой, попытался рассмотреть нас обоих.
— Неважно, идти хоть-то можешь?
Он увидел свои испачканные кровью руки, приложил их к засохшей ранке на голове.
— Могу, стоп... это же ты, черт побери, это сделал!? — Зрачки сузились, Арчер испугался. Я видела нечто подобное в глазах мужчины, лежащего на обочине. Полное недоумение и отрицание происходящего. — Подожди... — он уставился на меня, буравя взглядом, — ты, ты что его знаешь? Ты с ним за одно? — Полное отрицание происходящего.
— Замолчи и просто иди за нами. — Саймон немного напрягся, стискивая в ладони лямку переданного ему рюкзака. Парень закинул портфель на спину, и пару раз обернувшись, исчез в тумане, низко стелющемуся по траве. Он сел на близлежащий камень, неестественно расположившийся у стены разваленного домишки, и высунул из пачки последнюю сигарету. Достал зажигалку и смотрел, как красный огонек тонул в предрассветном тумане. Едкий дым вылетал из его рта, развиваясь в воздухе быстрее, чем я успевала его заметить.
— Может хватить убиваться? — В каком-то смысле смерть от отравления никотином - не худшая смерть.
Он поднял взгляд. Затянулся.
— Я и не убиваюсь. — Это называется сокращением времени или расслаблением. Кто-то рисует, а кто-то курит. Еще один вид смертельной психотерапии. — Просто день тяжелый. — Парень выдохнул. Воздух вновь наполнился ароматом ментола — Да и вообще, можно мне хоть чуть-чуть уединиться? — Поперхнувшись, он уронил тлеющую сигарету и придавил ее ногой.
— Вы идете? — Догнав нас спросил Арчер, но я не нашла силы, ответить ему что-либо, и засунув руки в карманы, двинулась следом за ним.
— Догоняй, как успокоишься. — Саймон кивнул. Его мутные очертания скрылись за деревьями и близстоящими домами.
Арчер вел меня по длинным улочкам к площади, где раньше стоял самый красивый дом во всем городе. Сейчас он превратился в грудку пепла, по которой прогуливались птицы. Вороны сидели на бетонных массивах, провожая нас взглядами своих черных маленьких глаз. Мы зашли внутрь следующего первого полуразрушенного строения, встретившегося нам на пути. Приоткрыв массивную железную дверь с парой ярких наклеек на ее верхней части, мы попали в маленькую плохо освещаемую бетонную комнатушку с одним путем, ведущим только вниз. Длинная лестница без перилл уходила глубоко под землю, прежде чем совсем скрылась из виду. Наши шаги отдавались эхом в этом маленьком коридоре; чем ниже мы спускались, тем холодней в нем становилось.
Наверху были слышны какие-то шорохи, шаги и громкие разговоры, принадлежавшие нескольким голосам. Я хотела извиниться перед Арчером и подняться наверх, разузнать в чем дело, но тот не предоставил мне выбора. Он тянул меня вниз, в маленькую черную комнатку с ледяными стенами и свисающей с потолка видимо давно потухшей лампочкой.
— Я здесь много времени провел, — проговорил Арчер, кладя ладонь на пол. — Тут довольно холодно, но зато безопасно. — Пару раз стукнул кулаком по стене и не услышал звука удара. Парень сидел на полу, возле закрытой новой железной двери без всяких ручек, и жмурился, почти не открывая глаз. Я, стараясь не мешать, аккуратно приоткрыла рюкзак, и расстелив спальный мешок на полу, легла на один из его краев. Положила руки под голову и заснула.
Безмятежный сон длился совсем недолго, кончики моих пальцев онемели, а нижние конечности замерзли. Я начала прислонять ладони к губам и обдавать их теплым воздухом. Села на край мешка и приняла греть руки. Моталась по спальнику, резко вскакивая и присаживаясь на край спальника. Засыпала, прислонившись головой к ледяной стене, терялась, вновь выныривала из сна. Зубы стучали, готовясь расколоться на крупицы
— Арчер, ты там жив? — Выдавила я, уже готовясь встать с пола и поползти обратно к лестнице, но не смогла. Арчер вроде бы кивнул мне, прижимая колени к груди, стараясь ровно дышать.
Потихоньку сон и изнеможение взяло свое, и я нехотя закрыла глаза. Пальцы на ногах окончательно застыли от холода, а из-за движений начала раздаваться боль в онемевших конечностях.
Смерть от переохлаждения — не худшая смерть, подумала я тогда, опускаясь все глубже и глубже в темноту сновидений.
Время, когда минуты превращаются в бесконечность.
Что-то обжигающе теплое легло мне на плечи. Два пальца коснулись шеи и испуганно оттолкнулись от кожи. Я видела перед собой расплывающуюся тень человека, но никак не могла сосредоточиться на нем.
— Эй ты как?!
Заглянув в глаза этого человека я увидела там отражение того, что творилось в моих. Я видела ужас. Я видела Саймона.
Он укутал меня в свою куртку, посадил к себе на колени. Когда-то белая футболка была полностью испачкана грязью и каплями крови. Он обнял меня, отчего по всему телу раздалось ледяное покалывание, а обхватила парня, и сцепила руки на его спине.
Саймон медленно провел ладонью мне по плечу и начал повторять все те же слова.
— Все будет хорошо.
И я верила ему, пока медленно выныривала из сна. Меня опустили на пол, я услышала голос парня где-то вблизи. Он рассматривал одну точку на потолке.
— Смотри, там камера, — протараторил Саймон и сразу же начал дубасить кулаками по двери.
Раздался щелчок, и я услышала множество разных голосов. Два серых глаза посмотрели на нас из-за открытой щели. Посмотрели и исчезли в невидимость.
Голоса. Споры. Выкрики.
Железная дверь со скрипом отворилась. В кромешной темноте мигали лампы...
Меня вновь подняли на руки, Саймон почти касался головой потолка. Арчер стоял за ним, его глаза блестели все ярче по мере того, как приближались к раскаленным лампам.
— Ты как? — Саймон задал мне вопрос, на который я не смогла ответить, потому что мне было страшно. И я боюсь до сих пор.
Мне страшно, Саймон. Я боюсь ушедших дней, боюсь моментов, которые с каждой секундой тускнеют, ускользают из моей памяти, я боюсь изменений, боюсь, что не смогу этого выдержать.
Боюсь, что в месте, где на красном кирпиче все еще красуется надпись: «Все будет хорошо», по-прежнему будут идти проливные дожди.
И пока железная дверь со скрипом открывалась, а в кромешной темноте мигали лампы, мы — брошенные всем миром люди, у которых есть только дорога и пачка сигарет в кармане, люди, которые надеяться, когда нет никаких шансов, сделали шаг вперед.