Двоерыжие или Прощёное воскресенье.
Петруха Родионцев – вологодский коренастый мужичок, сероглазый, усатый и с ярко-рыжей шевелюрой, после службы в Афганистане, с боевыми наградами возвратился в родную деревню.
Вроде жизнь стала как у людей: работа в леспромхозе, жена любимая.
Вдруг, на тебе, горбачевская перестройка. Всё пошло на слом: СССР, леспромхоз с его трактором, сам безработный, жена ушла, вся жизнь сразу наперекосяк.
За пятьдесят прожитых лет пришлось ему немало хлебнуть лиха. На своей шкуре испытал Петро мытарства бродячей жизни на просторах Советского Союза: промыслах Уренгоя,архангельских лесоповалах, воркутинских шахтах.
Через пятнадцать лет скитаний, Петр понял всю глубину сермяжной правды, что всех денег на чужбине не заработаешь, а здоровье угробишь и решил вернуться в родные пенаты.
На уговоры вербовщиков метнуться на Ямал за длинной деньгой,ответил гордым «нет» и со словами: - «там хорошо,но мне туда не надо»,- вернулся в родные вологодские края.
В управлении магистральных газопроводов Радионцева знали, поэтому сразу же приняли на работу газоэлектросварщиком по обслуживанию вахтовым методом участка газопровода Приводино-Грязовец.
А так как у Петра не было ни кола, ни двора, ему выделили комнату в общаге барачного типа.
Явившись в своё новое жильё, он с удивлением обнаружил, что его не вселили, а подселили.
Хозяином комнаты оказался толстый рыжий кот Васька. Его наглая морда всем своим видом показывала Петрухе кто тут настоящий квартирант.
Прежние хозяева кота не раз пытались переселить его на новое место жительства, но он упорно возвращался в свое общежитие, где с младых коготков обжил лежанку на русской печке.
Печка, как мать, согревала Васькины лапы, когда он в зимнюю стужу с улицы возвращался домой.
Эта же теплая печка лечила его, когда с ободранной мордой и драными ушами он,избитый, но довольный, еле приползал с мартовских гулянок.
Жил Васька за счет соседей: кто воды даст, кто хлеба, а бывало и кусочек рыбки выманит мурлыканьем-мяуканьем.
После первого совместного ужина кот как-то сразу зауважал Петруху и, как «хозяин фатеры», принял его полноправным квартирантом.
Вот и стали они жить-поживать как два рыжих бедных родственника.
Когда Радионцев бывал дома к нему частенько, как в кафе, захаживали приятели–работяги. Им нравилось собираться у него, потому что можно было выпить, покурить, «слободно потрындеть о политике и за жисть».
В таких случаях Васька, нажравшись, взбирался на теплую печку и, свесив свои лапы, мурлыча, наблюдал за Петькиными гостями, но, когда табачный дым начинал разъедать ему глаза и носоглотку, его монотонное мурлыканье сменялось многоразовым чиханьем.
Для Петра это был сигнал: - Открой форточку. Надымили, как в кочегарке, не продохнуть.
Заступая на вахту, Родионцев обычно улетал на вертолёте на неделю, а иногда и дольше.
Ваську он выгонял из комнаты в общий длинный коридор барака.
Сердобольные соседи в отсутствие Петра по-прежнему подкармливали Ваську и относились к нему снисходительно. Он отвечал им тем же: вёл себя прилично и не гадил в присутственных местах.
Однажды, в аккурат в воскресенье, накануне сырной недели, к Петру заявилась весёлая компания и у них с собой всё было. Все знали, что у Петрухи, кроме пустых бутылок, живого кота на печке, да тараканов, в доме хоть шаром покати.
Поэтому кильки в томате, репчатый лук, селёдка в промасленной обёрточной бумаге,оказались как никогда кстати.
Одну бутылку «сучка» мужики сразу же выставили на стол, накрытый газетой «Красный Север», а остальной водочный припас до поры поставили за «шкап».
Постепенно к этой гулянке примкнули не совсем трезвые Петрухины соседи по бараку. Дело дошло до песен и пляски в коридоре и в «избе».
Кот Васька в этом шабаше участия не принимал, так как наелся до отвала ещё пока мужики «раскатывали первый пузырь».
Васёк лежал на приступке печки, так как на печку запрыгнуть даже не пытался из-за набитого живота.
В такие дни у Васьки всегда была Масленица.
В самый разгар этого разгула, когда дело дошло до, «ты меня уважаешь», в комнату влетел соседский пацан Кирюха:
- Дядя Петя, тама в гаражах мужики машину ремонтировают и вино пьют. Оне тибя зовут. Ишо,дядь Лёша говорил, шо нада у машины приварить одну хреновину.
Убегая, уже из-за двери, Кирюха протараторил: - Так вы,мужики, походовее пошевеливайтесь-то, вина-то у их не хрен осталось, подико мене бутылки.
К этому времени у мужиков уже всё было выпито, за «шкапом» валялась только пустая тара, поэтому приход мальца с важным вечерним сообщением из гаражей оказался вполне своевременным.
Мужики, почуяв перспективу "продолжения банкета", все, как по боевой тревоге, откликнулись на зов «трубы» из гаражей. Сборы были недолги, всего и делов-то, только подпоясаться.
Через десять минут вся Петрухина пьяная компания браталась у гаражей с Лёхиными собратьями по стакану.
Создавая видимость деятельной помощи Родионцеву, наперебой, кто во что горазд, выдавали Петрухе советы и команды, исключающие одна другую, как лучше "эту фиговину" приварить к той загогулине, чтобы получилось «вековина».
Процесс сварки неоднократно прерывался тостами: - «Ну, за Петруху!» и типа: "Ну, За нас! За газ и глаз, что ватерпас!»
Уж как там Петро завершил сварочные работы я не знаю, но мне рассказывали потом его приятели, в итоге, он уснул прямо в лёхином гараже.
Утром, с глубокой похмелюги, не заходя домой, он сразу же поплелся на работу.
Родионцев не знал, что в эту ночь на газопроводе, за сотню километров от компрессорной станции, произошла серьезная авария.
Когда он появился на компрессорной станции, аварийная команда уже заканчивала погрузку инструментов и газосварочного оборудования в вертолет. Оставалось только загрузить на борт,не успевшего опохмелиться, Петра.
Обратно Петруха возвратился в Прощёное воскресенье.
Народ в поселке веселился во всю ивановскую, провожая Масленицу блинами с чаем, шашлыками с пивом. На площади, где перед Новым годом устанавливалась ёлка, в это воскресение, как стог, возвышался костер из старых досок и всякой рухляди, подготовленный к вечернему сожжению Масленицы.
Петр, по дороге к дому, завернул к сельмагу.
Около магазина кучковались его друзья-собутыльники. Они, изображая бурную радость,дружно накинулись на "Петручче" с объятиями и выразили единодушное желание вместе отобедать.
Как всегда, скинулись «по рублю», накупили всякой еды: консервов, хлеба, рублевой колбасы, водки и без задержки направились на квартиру к Петру.
Как только Родионцев открыл дверь в свою комнату, от увиденного все ошалели;
на столе, среди не мытых тарелок, ложек и опрокинутых стаканов, сидел рыжий, тощий Васька.
Он грыз луковицу…, а из его глаз ручьем текли крупные слёзы.
Васька, увидев всю гоп-компанию, с каким-то звериным рыком, как одичавший, прямо со стола прыгнул на грудь к Петру и принялся рвать когтями его куртку.
Петро от неожиданности и перепугу начал совать ему под нос колбасу, но кот, царапаясь, продолжал истошно орать.
Наконец кто-то догадался: -Да, дайте вы, бл…и, воды "мужику".
Не успели глазом моргнуть, как Васька вылакал целую миску воды и только потом с жадностью набросился на колбасу.
Весь вечер Родионцев с приятелями просили прощения у Васьки. Ни один тост за его здоровье подняли. Даже троекратное "Ура" орали Ваське.
Нажравшись до отвала,сначала Васютка, в знак примирения и прощения, примостился на коленях у Петра, а потом попросился на печь.
Сам уже он заскочить на неё не мог. Через пару минут Васька, блаженствуя на печке, запел свою "мур-мурку».
Но, как только мужики поднялись из-за стола и собрались уходить, Васька мигом очнулся, зло глянув на Петруху, сиганул с печки и первым выскочил за дверь.
С тех самых пор Васька, как только увидит, что Петро надевает куртку, обувает ботинки или сапоги, тут же первым выскакивает за двери. Обратно в дом умный котяра стал заходить тоже только после хозяина.
После недельной отсидки кота в изоляции, без еды и воды, Петро полюбил своего сожителя как родного и стал с душевным теплом относиться к нему, а Васька так привязался к Родионцеву, что повадился бегать за ним: и на работу,и по грибы,и даже в магазин.
С той поры в поселке к этой неразлучной парочке прилипло прозвище: «Двоерыжие».