ГЛАВА 104
Гласность ревтрибуналов (уже) не обязательна. Состав их усилить Вашими людьми, усилить их всяческую связь с ВЧК, усилить быстроту и силу их репрессий. Поговорите со Сталиным, покажите ему это письмо... (31. 01. 1922) Ленин
Необходимо произвести беспощадный массовый террор против кулаков, попов и белогвардейцев. Сомнительных запереть в конц. лагеря вне города. Телеграфируйте об исполнении. (09. 08. 1918)
Ленин
Горки, 22 декабря 1922 года, 23.56
Ленин не мог уснуть. Органическое поражение мозга, паралич правой руки и правой ноги, постоянное переутомление, головные боли не давали ему никакой возможности полноценно работать. А работать было необходимо как никогда! Только теперь он осознал это. С большим трудом он смог добиться своего требования работать по 5–10 минут в день, надиктовывать письма, отвечать на телефонные звонки.
Он закрыл глаза. Перед его взором плыли какие-то разноцветные круги, которые, то соединяясь между собой, то дробясь на множество себе подобных, образовывали бесконечную живую цепочку. Ленин чувствовал, что и сам куда-то плывет, в какую-то заглатывающую его бездну, и тогда со страшным усилием открывал глаза.
В последнее время вождь мирового пролетариата стал постоянно ощущать какую-то непонятную скрытую угрозу. Его неотступно преследовала мысль, что ситуация, мало-помалу уходит из-под его контроля. Сначала он все списывал на свое болезненное состояние, но вскоре выявил признаки более пугающего характера: внезапно Владимир Ильич обнаружил, что его врачи намеренно не дают ему знакомиться с корреспонденцией, а партийные товарищи намеренно не сообщают о последних важнейших событиях в стране.
Причем не столько из-за боязни обострения его болезни, сколько по другой, неизвестной и таинственной причине. Словно кто-то намеренно отсекает его волю, парализует его мозг, а вместе с ним – его ум и его знания.
Страна в глубоком кризисе. Завершилась первая мировая война, гражданская война, военная интервенция, война с Польшей. Наступил период мирного развития, которого все так давно ждали. Как воздух была необходима стабилизация экономики, ликвидация безграмотности, пережитков капитализма. Но Ленин заметил, что кто-то или что-то мешает держаться тропинки мирного пути и постоянно подталкивает страну на тропу войны! И яростно противостоит его усилиям остановить это!
Казалось бы, власть еще в его руках – нужно продвигаться вперед! Но угроза, невидимая и вместе с тем неумолимая, неотступно подкрадывалась все ближе и ближе...
Владимир Ильич опять, уже почти засыпая, провалился в какую-то яму и в страхе мгновенно открыл глаза. К его большому удивлению, разноцветные движущиеся круги перед глазами не пропали! Они только на мгновение, словно испугавшись чего-то, удалились к окну, а потом, медленно переливаясь всеми цветами радуги, соединились в один большой пестрый круг, который, приблизившись к его постели, превратился в АСМОДЕЯ!
Было видно только одно его лицо, освещенное каким-то голубоватым сиянием. Челюсти Ленина сомкнулись сатанинским замком, он потерял дар речи.
“Здравствуй, мой ученик! – услышал он голос откуда-то изнутри себя. – Вот и пришло то время, к которому стремятся все властелины на вашей земле. И, наконец, вкусив земной славы, прославив имя свое в доблестных битвах против врагов наших, ты жаждешь теперь покоя и умиротворения. Тебе надоел вид крови, тебя не возбуждают более человеческие гробы, ты пресытился людскими страданиями и людским страхом. Ты уже не думаешь о своем Верховном Покровителе, который дал тебе власть, силу и разум, чтобы вести за собой людей к вратам АДА! Ты остановился перед самым входом и почему-то тянешь их назад! Но ты ошибся! Обратной дороги нет!”
Глаза народного вождя, остекленев, лицезрели сияние, охватывающее его с ног до головы.
“Ты решил взять передышку, чтобы осмотреться вокруг, осмыслить, к чему же ты пришел. Но дело Дьявола – вечно, и оно не может стоять на месте. Оно должно лететь вперед на крыльях ненависти и страха, и чем дальше, тем стремительнее должен быть этот полет. Ибо враг наш – не дремлет, он может собраться с силами, и омрачить нашу радость, отсрочив пришествие нашего Великого Господства на все материки, океаны, и в разум всех народов.
Сатана уловил твои колебания, твои поступы назад и лишил тебя твоей силы, ибо энергия, данная тебе ранее, стала противостоять нашим великим планам и тормозить их осуществление.
Все мои ученики, посланные по озаренному Великим Дьяволом пути Высшей Власти, – покончив со своими врагами, сметя перед собой все преграды, благодаря нашему высшему покровительству, и добившись наконец своей цели, останавливались на привале, желая отдохнуть и упорядочить свою жизнь. Но нам нужна кровь!”
Облик Асмодея отодвинулся чуть назад.
“Ты выполнил часть нашей миссии, важнейшую ее часть. Но в преддверии нашего полного господства, время от времени, нам необходимо заменять старые отработавшие моторы на новые, начиненные новой энергией, злостью и силой! Поэтому – мы нуждаемся в новых учениках. До сих пор ты был самым талантливым исполнителем нашей воли. И войдешь в вечность! И долго еще, читая твои произведения, проповедуя твои взгляды, осуществляя твои помыслы, от тебя будут заряжаться новые батарейки нашей силы. И пока о тебе помнят, пока тебя знают и живут согласно твоим постулатам – мы всегда будем властвовать!
Но теперь – пробил час молодых! И под красным знаменем, обернутым в полотно твоих учений, они пойдут дальше по дороге к священным низам Ада – и поведут за собой остальных. И будет у них великий Лидер, который не остановится на пол-дороги, кровавый след которого посеет страх и великий ужас в сердцах людей! И станет он сыном Дьявола, и превратит людишек в рабов своих, и устремит свое могущество против сына Божьего и раздавит его учения! И развеет их в прах!”
– К-к...то? – скорее своим внутренним голосом, чем вслух, спросил Ленин.
“Твой партийный товарищ и наш СЛУГА – ИОСИФ СТАЛИН!”
* * *
ПИСЬМО Л.А.ФОТИЕВОЙ1(Лидия Александровна Фотиева – личный секретарь В.И. Ленина) – Л.Б.КАМЕНЕВУ 29/12–22
“Т. Сталину в субботу 23/12 было передано письмо Владимира Ильича, записанное Володичевой. Между тем, уже после передачи письма выяснилось, что воля Владимира Ильича была в том, чтобы письмо это хранилось строго секретно в архиве, может быть распечатано только им или Надеждой Константиновной, и должно быть предъявлено кому бы то ни было - лишь после его смерти. Владимир Ильич находится в полной уверенности, что он сказал это Володичевой при диктовке письма.
Сегодня 29/12, Владимир Ильич вызвал меня к себе и переспросил, сделана ли на письме соответствующая пометка, и повторил, что письмо должно быть оглашено лишь в случае его смерти.
Я, считаясь с здоровьем Владимира Ильича, не нашла возможность ему сказать, что произошла ошибка, и оставила его в полной уверенности, что письмо никому не известно, и воля его исполнена.
Я прошу товарищей, которым стало известно это письмо, ни в коем случае при будущих встречах с В. И. не обнаруживать сделанной ошибки, не давая ему никакого повода предполагать, что письмо известно, и прошу смотреть на это письмо, как на запись мнения Владимира Ильича, которую никто не должен был знать...
29/12–22 г. Л. ФОТИЕВА”
ГЛАВА 105
Stipendium peccati mors est.(лат. - Возмездие за грех – есть смерть)
29 января 1923 года
Владимир Ильич сидел за письменным столом, и в который уже раз перечитывал копию своего письма к XII партийному съезду РКП(б), который должен состояться в апреле.
Сразу же после той роковой встречи с Асмодеем он, борясь со своим страшным недугом, по несколько минут в день надиктовывал дежурным секретарям свое политическое завещание:
“Я советовал бы очень предпринять на этом съезде ряд перемен в нашем политическом строе. Мне хочется поделиться с вами теми соображениями, которые я считаю наиболее важными.
В первую голову я ставлю увеличение числа членов ЦК до нескольких десятков или даже сотни. Мне думается, что нашему Центральному Комитету грозили бы большие опасности на случай, если бы течение событий не было бы вполне благоприятно для нас (а на это мы рассчитывать не можем) – если бы мы не предприняли такой реформы...”
Ленин оторвался от чтения и задумался. Начало неплохое, и сразу же должно настроить товарищей на тревожный лад. Очень важно, чтобы они не подумали, или, что еще хуже, – им не внушили, что все высказанные опасения – лишь бредни больного человека.
“... Мне думается, что 50–100 человек членов ЦК наша партия вправе требовать от рабочего класса и может получить от него без чрезмерного напряжения сил. Такая реформа значительно увеличила бы прочность нашей партии и облегчила бы для нее борьбу среди вражеских государств, которая, по моему мнению, может и должна обостриться в ближайшие годы. Мне думается, что устойчивость нашей партии благодаря такой мере выиграла бы в тысячу раз. Я имею в виду устойчивость, как гарантию от раскола на ближайшее время, и намерен разобрать здесь ряд соображений личного свойства.
Я думаю, что основным вопросом устойчивости с этой точки зрения являются такие члены ЦК – как Сталин и Троцкий. Отношения между ними, по-моему, составляют большую половину опасности того раскола, который мог бы быть избегнут и избежанию которого, по моему мнению, должно служить, между прочим, увеличение числа членов ЦК до 50, до 100 человек... ”
Ленину понравилось то, как ловко он нашел мотивировку для увеличения членов Центрального Комитета РКП(б). Ведь нельзя было открыто написать, что главная цель вливания новых сил, новой крови – заключается в разбавлении старой, отравленной и подчиненной уже в опасном масштабе Сталину. Асмодей ясно дал понять, что Сталин на полпути не остановится, он сделает все, что ОНИ потребуют. Это значит – новая резня, новая кровь, а для обессиленной, обескровленной страны – это обернется немедленной гибелью, и прощай тогда все достижения революции! Поэтому растущее влияние Сталина необходимо как можно быстрее нейтрализовать.
Это – главное. Хотя и постоянные склоки между Сталиным и Троцким, чего уж там скрывать, тоже могут сыграть свою роковую роль для страны. Голова стала побаливать, и Ульянов уже выборочно читал письмо, фиксируя свое внимание лишь на наиболее важных местах.
“Наша партия опирается на два класса, поэтому возможна неустойчивость и неизбежное ее падение, если бы между этими классами не могло состояться соглашения. На этот случай принимать те или иные меры, вообще рассуждать об устойчивости нашего ЦК бесполезно. Никакие меры в этом случае не окажутся способными предупредить раскол. Но я надеюсь, что это слишком невероятное событие, чтобы о нем говорить.”
Ленин оторвал взгляд от листка. Теперь он отлично понимал, что ничего невероятного в этом нет. Но что же сделать, чтобы остановить сползание к катастрофе? Как поступить, чтобы не дать стране погибнуть изнутри и сохранить при этом все завоевания революции? Признать, что сам был не прав, что он сам – великий грешник, – невозможно. Люди верят в него как в святого. Верх безумия – подрывать единственный идеологический оплот, на гребне которого еще и держится страна. Но Сталин должен быть остановлен! Несмотря и вопреки его всемогущим покровителям! Иначе страна действительно останется Адом.
Голова заболела еще сильнее. Взгляд стал метаться то вверх, то вниз по письму.
“...Что касается увеличения членов ЦК, то я думаю, что такая вещь нужна и для поднятия авторитета, и для предотвращения того, чтобы конфликты небольших частей могли бы получить слишком непомерное значение для всех судеб партии... Я представляю себе дело таким образом, что несколько десятков рабочих, входя в состав ЦК, могут лучше, чем кто-либо, заняться проверкой, улучшением и пересозданием нашего аппарата.”
Это место Ленину крайне не понравилось. Звучит слишком уж наивно. Сталин наверняка догадается, что увеличение членов ЦК направлено против ограничения его влияния, и он попытается первым подчинить себе этих новых членов и направить против Троцкого. А что затем? И против остальных?? Лоб Ленина даже покрылся испариной от такой мысли.
“...Товарищ Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью. Сталин слишком груб, и этот недостаток, вполне терпимый в среде и общении между нами, коммунистами, становится нетерпимым в должности генсека.
Поэтому я предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Сталина с этого места и назначить на это место другого человека, который отличается от тов. Сталина только одним перевесом, а именно, более терпим, более лоялен, меньше капризности и т. д. Это обстоятельство может показаться ничтожной мелочью. Но я думаю, что с т. зрения предохранения от раскола и с т. зрения Сталина и Троцкого – это не мелочь, или такая мелочь, которая может получить решающее значение... ”
Вот это уже много лучше! Это уже хорошо! Теперь товарищи должны будут сместить Сталина, лишить его громадного влияния и, может быть, все еще образуется! Может быть! Но что если Асмодей с таким же успехом отречется от Сталина и переметнется к Троцкому? Или к кому-нибудь другому? Да-да! Правильно! Никого нельзя называть определенно своим преемником, ибо тут же его опутают своими сетями, охмурят, заставят делать роковые действия, и страна пойдет под откос. Чтобы этого не случилось, было просто необходимо наряду с положительными качествами партийных вождей, показать и их отрицательные! Определенно, все было написано правильно!
“...Тов. Троцкий, как доказала уже его борьба против ЦК с вопросом НКПС, отличается не только выдающимися способностями. Лично он, пожалуй, самый способный человек в настоящем ЦК, но и чрезмерно хватающий самоуверенностью и чрезмерным увлечением административной стороной дела. Октябрьский эпизод Зиновьева и Каменева, конечно, не является случайностью, но он также мало может быть поставлен им в вину лично, как небольшевизм Троцкому.
Из молодых членов ЦК хочу сказать несколько слов о Бухарине и Пятакове. Это, по-моему, самые выдающиеся силы (из самых молодых сил) и относительно их надо бы иметь в виду следующее: Бухарин – не только ценнейший и крупнейший теоретик партии, он также законно считается любимцем всей партии, но его теоретические воззрения очень с большим сомнением могут быть отнесены к вполне марксистским, ибо в нем есть что-то схоластическое (он никогда не учился, и думаю, никогда не понимал вполне диалектики).
Затем Пятаков – человек, несомненно выдающейся воли и выдающихся способностей, но слишком увлекающийся администраторской стороной дела, чтобы на него можно было положиться в серьезном вопросе...”
Вроде бы все верно! Но почему тогда так гложет душу какой-то страх?? Может, это чувство, что уже поздно что-то изменить: в машине, управляемой водителем, отказали тормоза, и она на всей скорости, потеряв управление, мчится в пропасть?
И вдруг ужасное видение горячим кипятком за шиворот прожгло Ленина.
Миллионы похожих на обглоданные скелеты людей в тюремных робах, измученные, шествуют по колено в грязи по улицам и укоряющими глазами смотрят на него – великого вождя великой революции!
(К ЧЕМУ ТЫ НАС ПРИВЕЛ??)
Начинают раздаваться удары грома, сверкают молнии, лица людей освещаются счастливыми фанатичными улыбками, из смрадных болот восстают его старые партийные товарищи, и все в экстазе начинают трубить:
– Да здравствует гениальный вождь нашей великой и непобедимой партии, великий учитель всех времен и народов, заботливый отец, товарищ и родной друг всех трудящихся – товарищ... СТАЛИН!
А потом люди в робах резко поворачиваются к партийным товарищам, их лица искажает бешеная злоба, и они неистово кричат:
– Отсечь и уничтожить гадов! Подлые гниды! Кровавые псы! Нет, не уйти собаке Троцкому от пролетарского правосудия!
И эти миллионы людей с идиотическими выражениями их лиц и полоумными взглядами устремляются в болото вслед за партийцами. Вскоре вся бесчисленная толпа исчезает в зловонной воде...
Лицо Ленина перекосила нервная судорога. Левая рука задрожала. Он почувствовал, что теряет дыхание, что силы покидают его.
НЕТ!!!
Он встряхнулся. Этого допустить нельзя! Его надо убрать! Немедленно!!!
Слезы побежали по морщинистому лицу Владимира Ильича. Он позвонил в электрический звонок.
– Товарищ Фотиева, товарищ Фотиева! – как помешанный повторял он. В комнату медленно вошла секретарша и плотно закрыла за собой дверь.
– Мария Акимовна?? – удивился Ленин увидев перед собой секретаршу Володичеву. – Я почему-то полагал, что сегодня должна быть Лидия Александровна.
– Здравствуйте, Владимир Ильич. Товарищ Фотиева немного приболела, поэтому с вами сегодня снова буду я. – Она улыбнулась. – Как ваше здоровье?
– Благодарю вас, чудесно.
Что-то в улыбке Володичевой не понравилось Ленину; он ее раньше никогда такой не видел. Глаза женщины были расширены, как бы застекленели, в то время как рот неестественно улыбался. Но сейчас все помыслы Ленина были сосредоточены на другом.
– Товарищ Володичева, мне необходимо продиктовать вам письмо, которое до поры до времени должно оставаться в секрете. Вы меня понимаете? – Володичева опять странно улыбнулась, кивнула и приготовилась стенографировать.
“Что-то она сегодня не в себе,” – отметил Ленин, но тут же отключился от всех посторонних мыслей, сосредоточился, насколько это ему позволяла сильная головная боль, и принялся диктовать:
“Я пишу это письмо в тот, на мой взгляд, переломный момент, когда от правильных и своевременных действий нашей партии, и в особенности нашего руководства, зависит разрешение жизненно важной дилеммы – как далеко сможем мы продвинуться в успехах нашего социалистического строительства, и сможем ли мы продвинуться вообще, а не быть затоптанными всеобщей империалистической когортой Запада. И наша сегодняшняя суровая действительность такова, что могучее колесо истории может свернуть не на нужную, единственно правильную тропу, указанную еще Марксом, не вернуться даже назад на капиталистическом буксире, за рулем которого будут восседать продажно-спекулятивные машинисты финансовой олигархии, но, идя во мраке неопределенности, погрузиться в топкое болото нового, еще не виданного дотоле общественного и политического строя, сотканного из совокупности худших черт первобытнообщинного суеверия, феодальной междоусобной ненависти и капиталистической продажности...”
Володичева молча, абсолютно бесстрастно, фиксировала речь Ленина.
“...И опасность такого поворота, что день, то отчетливее вырисовывается на нашем партийном и государственном небосклоне. Я имею в виду те неблаговидные, не имеющие подчас теоретической подоплеки, споры и трения, сбивающиеся на личные антипатии между нашими вождями Сталиным и Троцким. Ни для кого уже не секрет, что такие действия дискредитируют нас не только и не столько в глазах нашей общественности, сколько в глазах всего остального мира, где грязный загнивающий капитализм, подобный зловонному сорняку, ищет любую возможность, чтобы пустить и укрепить свои ядовитые ростки на той почве, где пытаются прижиться, ориентируясь на нас, возрастающие плоды коммунизма. И наша великая задача, товарищи, заключается в том, чтобы регулярно вспахивая эту почву, поливая полезные ростки будущих благоухающих цветков, нещадно, с корнем, выкорчевывать ту сорную траву, которая своими огромными тенями закрывает те лучи солнца, что своим теплом готовят появление этих первых плодов. И что же мы видим у нас? Что тов. Сталин выступает в роли того дождя, который поливает только лишь сорняки, делая недоступной всю необходимую жизненную влагу для благородных растений, вместо того, чтобы самому быть тем самым теплым лучиком солнца.
Это непростительно, товарищи, и трижды непростительнее, если учесть тот факт, что тов. Сталин – являясь генеральным секретарем нашей партии, обладая обширной, практически не ограниченной властью, вместо того, чтобы кардинально трудиться на поприще нашего социалистического строительства, все чаще скатывается на выяснение отношений с теми или иными членами партии.
Мы за критику, безусловно, но за такую критику, которая не выходила бы за рамки наших социалистических интересов, становясь ареной проявления личных амбиций, критикой ради критики и воплощения в идею фикс. Безусловно, у каждого из нас имеются недостатки, над которыми следует упорно работать, которые необходимо устранять. И каждый – по мере своей сознательности, пытается признать эти ошибки, не находя в том ничего постыдного.
Тов. Сталин, как видно, исключение! Такой, знаете, ангел без крыльев. Внушив себе, что может ошибаться кто угодно, но только не он, и, пользуясь своей властью генсека, контролируя учетно-распределительные отделы ЦК и на местах, он сместил и назначил только за 1921 год – более 42 тысяч ответственных работников партии, ссылаясь на то, что всеми из смещенных были допущены грубейшие ошибки. Мотивация подавляющего числа из смещений – более чем сомнительна. Право назначать и смещать ответственных лиц на том или ином партийном посту сделало товарища Сталина этаким всемогущим верховным жрецом, раздающим, в зависимости от отношения его к тому или иному кандидату, и, наоборот, - от отношения этого кандидата к нему, тепленькие места.
Все эти печальные факты наносят огромный вред нашему общему делу, взращивая карьеризм, бюрократию, местничество, протекционизм, в самом худшем смысле этих слов, то есть такие явления, которые мы всегда относили исключительно к капитализму и наличие которых свидетельствует о перерождении социалистических идеалов в некую новую форму общественной жизни, которая должна выжигаться огнем.
Исходя из всего вышесказанного, я решительно настаиваю на том, чтобы товарищ Сталин был смещен с поста Генерального секретаря ВКП(б) и назначен на такую должность (желательно где-нибудь в провинции), где все его вышеперечисленные недостатки не смогли бы вылиться в опасный действующий вулкан и где, наоборот, его огромный революционный опыт и организаторский талант по сплочению рабочих, крестьянских масс в единую сознательную монолитную партийную команду смог бы сослужить неоценимую службу делу революции и коммунистического строительства.
Что же касается товарища Троцкого, я бы хотел поставить вам на вид то, что несмотря на все его недостатки, Лев Давидович является все же самым способным членом настоящего ЦК, и, я уверен, что в рамках строгого партийного контроля - он сможет оказаться капитаном того корабля, днище которого хотя уже и дало пробоину, но который своими умелыми своевременными командами не даст кораблю затонуть, а достойно доведет его до гавани прочного социализма.
В заключение я хотел бы заострить ваше внимание на еще одном моменте. Мне бы очень не хотелось, чтобы товарищи, которым доведется ознакомиться с содержанием настоящего письма, пришли бы к мысли, что лишь личные разногласия, особенно в последнее время, и неприязнь к тов. Сталину, послужили поводом к написанию этого письма. Это – менее всего. Для меня, как и для всей нашей коммунистической партии, всего советского народа, – успешное безостановочное продвижение вперед в счастливое коммунистическое будущее – вот главная цель, главный маяк нашей жизни.
У нас еще впереди много трудностей, испытаний, связанных с поднятием нашей обескровленной многочисленными войнами, голодом и сопротивлением старого мира страны. Тернист был наш путь, и на своем горьком опыте познали мы все тяготы построения нового мира, мира, в котором в скором времени каждый человек будет счастлив и найдет себе достойное применение на благо нашего дорогого Отечества.
Наша великая цель – не за горами, товарищи! Добросовестный героический труд каждого отдельно взятого человека в Стране Советов, беззаветная любовь к нашей молодой Советской республике – станут залогом наших будущих великих побед под знаменем коммунизма! За работу же, товарищи! За работу!
С коммунистическим приветом – Ваш В.И. Ульянов
(Ленин) 29/1–1923.”
– Мария Акимовна! – обратился Ленин к секретарше, – я бы попросил вас это письмо, как и первое мое письмо к съезду, также оформить в пяти экземплярах и сдать его в архив с пометкой: “Товарищу Троцкому. Вскрыть после моей смерти”. Ленин ожидал, что Володичева начнет вздыхать: “Что вы, Владимир Ильич! Да вы еще сто лет проживете!”, но он ошибся. Секретарша лишь молча схватила письмо и, не прощаясь, торжествующе вышла из комнаты Ильича. Ей навстречу, по коридору, направляясь к Ленину, шла другая секретарша – Лидия Александровна Фотиева.
– Здравствуйте, Мария Акимовна. Как здоровье Владимира Ильича? Сегодня получше? Как диктует?
Но Володичева прошла мимо своей коллеги, даже не удостоив ее ответа.
Ее лицо искрилось от торжества! Когда она прошла все посты охраны, то лоб в лоб столкнулась с... другой Володичевой, которая, обомлев, упала в обморок. А первая, держа в руках драгоценное письмо, переступила через лежащую без сознания женщину и пошла дальше.
ЕЕ к р а с н ы е глаза устремились куда-то вдаль и излучали огоньки ликования!