...Тут дьявол с Богом борются, а поле битвы сердца людей.
(Федор Михайлович Достоевский)
Наша брань не против крови и плоти, но против… духов злобы поднебесных.
(Апостол Павел.Послание к Ефесянам: 6; 11,12)
Коридор был длинным и, вдобавок, темным, его влажные стены облепляла едва заметная в сумраке влажная зеленоватая плесень и было слышно как с низкого потолка о бетонный и покрытый грязью пол стучат капли, пропитывая все вокруг запахом прелой сырости.
Коридор наполняли голоса. Чьи? Чьи-то знакомые. Но я, как не пытался, никак не мог узнать их. Почему я шел по коридору вперед, а, скажем, не остался стоять на месте? Не знаю.
Быть может, потому, что во сне у человека просто нет свободы выбора и личность уподобляется астронавту в неуправляемом космическом корабле. Такой астронавт способен наблюдать за происходящим вокруг. И только. Но ничего не может изменить в движении корабля, даже если он, рассекая космическую бездну, неминуемо летит к катастрофе.
Так было и со мной. Под мерно раздающийся где-то вдали глухой пульсирующий стук я брел, спотыкаясь о какие-то бетонные плиты, вперед, влекомый непонятной мне силой. И с каждым шагом коридор сужался, едкий и мерзкий запах облепившей стены плесени сильнее бил в ноздри, а потолок, сырой и влажный, словно тяжелый груз, давил на плечи, заставляя подгибать колени. Это пугало, бросая на грань паники и покрывая спину испариной холодного пота. Но хуже оказались тени, маячащие впереди.
Почему-то сначала они вызвали у меня усмешку: «Ну, в самом деле, мне ли, отдавшему больше двадцати лет боевым искусствам, бояться каких-то теней»? Но при приближении их даже не страх – непонятный, необъяснимый ужас, словно черное липкое и пропитанное ядом одеяло, накрыл меня.
Некоторые тени приближались ко мне вплотную и я узнавал очертания их лиц, но вот только помнил их первые буквально доли секунд, а потом тут же забывал. Тут же. И как ни старался, как ни морщил лоб – не мог вспомнить. Тени не били меня, нет – просто обволакивали, будто обнимали. От них исходил… не запах. Нет. Это было нечто иное – как будто от теней исходило состояние. Да – именно состояние.Нежити.
И оттого их прикосновение, каждое мертвое дуновение, от их лиц исходящее, бросало в дрожь. Что-то происходило вокруг. Что-то страшное. Но я толком не мог понять что. И сделать тоже ничего не мог, я пытался ударить каждую, приближающуюся ко мне тень, но кулаки проваливались в пустоту.
Тени молчали, но при каждом таком провале в пустоту, при каждом неудачном ударе, мне казалось, что они издают едва ли не истерический смех. А еще в какой-то момент я не столько даже ощутил, скорее – осознал, злобу теней, меня окруживших. Странную злобу ко мне, как будто не имевшую причин.
И все время не прекращался мерный пульсирующий стук где-то вдали. Как фон. Единственно живой звук, из всех, издававшихся вокруг.
Между тем злоба, от теней исходящая, все больше и больше наполняла прелый и затхлый от плесени воздух, проникала под кожу, тонкой невидимой отравленной струйкой заползала в жилы, в кровь, невидимыми чугунными гирями цеплялась за ноги, словно приваривая их к бетонному грязному полу. Я начинал дергать руками, пытаясь сбросить ее, скинуть с ног. Не получалось.
У меня вдруг возникло ощущение, будто во всем теле, даже в венах, извиваясь, ползают змеи – те, которых я в детстве видел в зоопарке. Именно в детстве, хотя в зоопарке я бывал и во взрослом возрасте. Помню, как приезжал в него с мамой и сразу тянул ее за рукав, тащил в террариум. Не знаю даже почему. Словно наваждение какое было – увидеть змей.
А еще мне почему-то вспомнилась история, услышанная давным-давно в электричке: как одному человеку, где-то в поле заснувшему, в рот заползла небольшая змея. Он не знал об этом, но, кажется, его мать догадалась. И каждую ночь, когда ее сын засыпал, онаставила рядом с его губами блюдце с молоком. Ставила до тех пора, пока змея не выползла.
Вспомнив эту, скорее всего, сказку, я сам вдруг ощутил, что мне не хватает воздуха, даже сырого и прелого, и тут я увидал на полу… блюдце с молоком. Помню, как упал на колени, больно ударившись ими о бетон, прямо перед блюдцем. Как судорожно открыл рот, цепляясь руками за грязные сырые заплесневелые стены, как ощутил нечто холодное, извивающееся, зашевелившееся у меня внутри. Дальше…
Дальше провал. Ничего не помню. Ничего. Помню только, что я оказался где-то на свету. Не на улице, не в комнате, а где-то, где не было темноты, только стоял серый, как мне показалось, осенний день. Повсюду – высохшие мертвые деревья с облупившейся корой, потрескавшимися стволами, обрамленными ветвями с давно не растущими на них листьями. Какая-то серая глина вместо земли с местами почерневшей травой. Помню, в голове промелькнуло: «Откуда трава-то в глине».
Все вокруг было окутано пеленой зыбкого тумана, словно растворенного в мертвящей тишине, разбавляемой единственно живым звуком – мерно пульсирующим биением, сопровождавшим меня в коридоре. Оно, биение это, даже участилось, но было где-то совсем далеко. Оно словно хотело мне помочь, но не могло.
Я стоял и никого не видел, но чувствовал, что некто рядом и понимал: у этого существа дрожали губы, он топал ногами, тер пальцами глаза, судорожно доставал из невидимых мне карманов какие-то разрисованные ластики далеких моих школьных времен, старые шариковые ручки с погрызенными колпачками, пластмассовые и деревянные линейки, что-то еще, и начинал кидаться всем этим в меня. Я вновь оказался в тисках страха. Необычного. Необычного потому, что до того я никогда не испытывал страха перед глупостью.
А я понимал, что вот в данный момент происходящее, все это кидание, вся эта истерика и топанье – просто глупость. Нелепая и бессмысленная. Я пытался заговорить с эти невидимым существом, пытался найти его, схватить. Бесполезно. Вместо слов я просто ловил ртом воздух, звуков не было, но мне казалось, что существо понимало меня, понимало, что я хочу сказать, но в ответ только смеялось и топало еще громче.
И еще – весь этот нелепый истерический смех, едва различимый звук от падающих на глиняную почву ластиков да ручек – все это было, как будто, в моей голове. Я начинал трясти ей, пытаясь освободить от всех этих звуков. Бесполезно. Существо, что было рядом, похоже, только забавляли все бесплодные мои попытки освободиться от него.
Оно долго рылось в кармане, что-то бормоча себе под нос, потом достало складной, цвета металлик, мобильный телефон и из всей силы швырнуло меня. После чего жуткий совершенно, истеричный смех до нестерпимой боли сжал мне виски, наполнил собой не то что голову – все мое тело, я повалился прямо на серую глину с ее черной травой и, кажется, потерял сознание.
Прошло, словно в забытьи, какое-то время. Трудно сказать сколько. Я понял, что нахожусь в некоем помещении с земляным полом и кучей щелей в стенах. Из-за этих щелей сквозняк гулял по комнате, делая ее холодной и неуютной. За стенами шел дождь, бивший, как мне показалось, с каким-то остервенением, по крыше.
Посреди комнаты, поджав под себя ноги и демонстрируя мне грязные подошвы ботинок, спиной ко мне сидело какое-то взъерошенное и уже другое существо, в старой грязной одежде и копавшееся в куче – здесь же, посреди комнаты наваленной – железяк, старых детских игрушек, каких-то кубиков, порванных тетрадей. На меня оно не обращало никакого внимания. Я прислушался: по-прежнему живой пульсирующий звук никуда не делся, только вот ощущался где-то за пределами помещения и едва доносился сквозь шум ливня.
Это немного успокаивало. Но, все равно, я почувствовал страшный дискомфорт в этой дурацкой комнате, словно стены, с их сквозняком, с бьющим по крыше дождем, снова сжимали мои виски. Мне вдруг, отчего-то захотелось увидеть лицо этого взлохмаченного существа, я даже сделал шаг к нему и…
И в следующий миг ощутил зябкий холод и понял, что стою не в комнате, а по пояс в каком-то вонючем болоте с затхлой водой, облепленный пиявками, которых боялся с детства, и ноги мои неуклонно засасывала тина. Медленно так засасывала. Вокруг никого не было. Только знакомый мерный стук, то приближавшийся, то снова удалявшийся. А сверху шел мокрый снег. Необычный. Потому что снежинки были толстые и серые от грязи. Такими бывают кучи снега на городских улицах и свалках ранней весной. А сейчас вот он падал прямо с неба.
Крикнуть я снова не мог, постепенно мое тело уходило под мутную, давно позеленевшую воду, из которой торчали окутанные ряской старые коряги. Я начал, в отчаянии, хвататься за какие-то водоросли, за все, что попадалось под руку. Но, понятное дело, все это мало помогало, точнее – не помогало вообще.
Наконец, неприятная болотная вода, перемешанная с ряской и тиной, и еще какими-то полусгнившими водорослями, стала обволакивать мой подбородок, потом рот, ряска и тина липла на лицо, вода уже тонкими струйками заползала за шиворот. В последний момент я вдруг ощутил, что и болото это и тина – абсолютно живое существо, как планета в «Солярисе».
Последнее, что я успел, все-таки, прошептать, уже напрямую обращаясь к болоту: «Зачем?». И последовал ответ, который я услышал и смыл которого понял, но также, как и лица теней, мгновенно забыл. Через секунду вода сомкнулась у меня над головой, которую я инстинктивно запрокинул вверх, из последних сил пытаясь из тины вырваться к воздуху.
Все было тщетно. Только мутно-зеленая пелена, через которую едва виднелась серое марево бессолнечного, лишенного птичьего крика и всех иных, наполняющих мир жизнью, голосов дня. И мерный стук – я продолжал его слышать даже под водой. Он возвещал о том, что пока я сам еще не превратился в нежить. Потому что даже в омуте мертвого болта я слышал единственный живой звук.
В следующий миг я ощутил мокрый, отвратительно липнущий к лицу песок; протерев глаза, я оглянулся, вокруг была пустыня. Жаркая пустыня. Но песок почему-то оставался мокрым и холодным. Моя мокрая и вонючая после болота одежда, казалось, становилась все сырее и сырее и никак не желала сохнуть на солнце. Вокруг было шумно.
Но такого шума я доселе никогда не слышал, как, к слову, никогда не бывал в пустыне. Это не был столь привычный для жителя мегаполиса гул от проезжающих машин, и шум не исходил от стай птиц, пролетающих где-нибудь в дали. И тут я понял, что шум исходит от наполняющего все вокруг песка, от раскаленного жарой воздуха, который, при этом, не согревал.
Я прислушался – не исчез ли пульсирующий стук, везде меня сопровождавший, ибо посреди всей этой нежити, вонючего затхлого болота и мертвых деревьев, он мне казался единственно лишенным враждебности. Я долго прислушивался, наконец, уловил, едва-едва слышимое биение.
Вдруг песок исчез. Как будто все исчезло, а воздух наполнился какой-то серостью и каким-то звуком, я так и не понял каким; кто-то шел ко мне. Наконец-то, кто-то живой и не испытывавший ко мне враждебности, я двинулся, почти побежал навстречу, но споткнулся и тут же снова ощутил себя в знакомом уже вонючем болоте, с головой в затхлой воде.
Из последних сил я вырвал ноги из тины, судорожно стал грести, невпопад бить руками по воде, пытаясь выбраться на сушу. Не помню как, но выбрался и услышал, точнее, понял состояние болота. Это было состояние жуткой, ничем не обусловленной, ничем не вызванной обиды на меня. И я понял, что частица болота – не мерзким запахом и исходящей от него гнилью, а нечто более глубоким, все еще остается во мне.
На берег же я выбрался аккурат перед мертвыми деревьями с облупившейся корой. Биение стало более громким и учащенным, кто-то – единственно невраждебный мне, был рядом и пытался приблизиться, я рванулся к нему, снова упал и… услышал истерический смех, на голову мне посыпались, ручки, ластики линейки, мобильный, цвета металлик, телефон… Каждая моя попытка подняться сопровождалась истерическим смехом и нелепыми швыряниями.
Потом был коридор, в его сумраке я даже разглядел силуэт, он уже не пытался приблизиться, просто не уходил и стоял поблизости. Я снова попробовал подойти к нему, но тени окутали меня какой-то мерзкой паутиной, я не мог двинуться с места… Как не старался.
Биение, между тем, стало оглушающим, а тени по-прежнему держали меня. Нежить дышала мертвым дыханием в лицо. А силуэт медленно развернулся и стал отдаляться. Я пробовал закричать, вырваться. Но понял, что самому мне это не удастся. Уже без сил я повалился на грязный и холодный пол…
Я остался один… В полной тишине. По-прежнему сопровождаемый размеренным стуком. Присутствие. Я не могу объяснить – чье. Знаю, что оно было. Знаю, что на какой-то незримой грани оно останавливало нечто, готовое меня поглотить. Но что это было, я не мог понять. Какое-то непонятное желание, пересиливавшее страх, словно навязчивая идея, овладело мною.
Я готов был вернуться в этот проклятый коридор, к мерзкому болоту и к этому нелепому истеричному существу, в меня швырявшемуся, к мрачным теням, вернуться только с одной целью. Вспомнить. Ведь все они открывали мне свое истинное лицо. И я видел и тут же забывал. Я вдруг понял, что желание мое исполняется, а биение учащается. Я смотрел в пол и почувствовал на себе взгляд. Я стал медленно поднимать голову…
На меня смотрело лицо… тени, меня обволакивающие, сквозь марево сырого тумана, сквозь окружающую меня серость, стали проступать руки, прикасающиеся ко мне. Первое желание даже не схватить – оттолкнуть их. Но я не сделал этого, ибо застыл, словно вкопанный и неспособный даже пошевелиться. Это были мои руки. Мои. Сомнений не было и быть не могло.
В следующий миг я очутился в комнате с взъерошенным существом. Медленно оно повернуло ко мне свою голову, глаза, нос, даже губы были закрыты колтунами всклокоченных давно немытых и дурно пахнущих волос. Но даже сквозь них я узнавал… себя. Не лицо узнавал, нет. Внешне с существом мы не были похожи. Но я узнал, особенно когда существо резко отвернулось от меня и стало еще более судорожно копаться в наваленной посреди комнаты куче. Вдруг в этой куче я видел предметы, некогда очень волновавшие меня и бывшие частью моей жизни, слишком большой частью…
Вдруг вспомнилось виденное в коридоре блюдце с молоком, вспомнилось то, что забыл в темном коридоре. А забыл я вдруг почти черную в полумраке змею, она, как бы нехотя, подняла голову на и посмотрела меня. Змеиная голова. Холодные немигающий взгляд. Он словно током, словно разрядом, пронесся по коже, но еще больший мороз прошиб при понимании: это мой взгляд и это мое лицо, не в контурах и цвете желтых немигающих змеиных глаз, а в чем-то ином. Но ошибки быть не могло. Мое…
Ненависть, смешанная с ужасом в один миг овладели мной, я уже поднял ногу, чтобы наступить на змею, на самого себя…
И в ту же секунду я проснулся. Во всяком случае, мне бы очень хотелось в это верить. А мерное пульсирующие биение продолжалось. Но я уже точно знал, что оно – внутри меня…
Ноябрь 2014 года. Москва – поселок Чкаловский.