- Я – существо рассудительное, - сказал Никифор. – За пятьсот лет – ни одного замечания. Хороший хозяин, строгий блюститель порядка. Труженик. Преданный товарищ, на меня можно положиться. Я, если хочешь знать, всегда иду навстречу ближнему. С полдороги выхожу…
- А что ты умеешь делать? – спросила Варвара.
- А всё, - ответил Никифор. – Обличие умею менять. То постовым прикинусь, то президентом…
- Каким президентом?
- А любым. Хочешь нашим, хочешь – не нашим. Мужа твоего могу изобразить – ты и не догадаешься, что это я…
- А зачем?
- А просто так, - развёл руками Никифор. - Фулюганю… Весёлый нрав, шутливый норов…
- Ну вот, - сказала Варвара, - теперь я его и в этом подозревать стану. Интересная жизнь у меня начинается…
- Так я остаюсь?
- Оставайся. Куда от тебя денешься? Переселенец долбанный…
Так (или примерно так) беседовала Варвара Семёновна с домовым Никифором, случайно обнаруженным ею в собственном доме: открыла шкаф – и увидела бедолагу, похожего невесть на кого, а более всего на бомжа. Плотно сбитый мужичок, борода с проседью, серый зипун, старый кафтан, рубашка отсутствует, грудь покрыта шерстью…
Морда – не приведи Господи! – свят! свят! свят!
Левого уха нет, и даже дырочка в черепной коробке не просматривается.
- Ты что здесь делаешь, аспид? – спросила Варвара Семёновна.
- Прячусь, - ответил мужичок. – "И от кого ты прячешься?" – От яркого света. Не от тебя же…
- Да ты кто такой, милай? – с явной издёвкой произнесла женщина.
- Неужто не признала? Домовой я ваш, Никифор. Из переселенцев. Меня государство в путь позвало. Вот я и пожаловал.
- Какое ещё государство?
- Какое-какое - родимое.
И так улыбнулся, что по нежной женской спине махровой перчаткой прошлась сама вечность. Прошлась – и удалилась. На цыпочках. Варвара, конечно же, испугалась, но виду не подала – что она домовых не видела? В мультиках и, ваще, худ. фильмах?
- Вот тебя мне только и не хватало! – сказала она. - Всё остальное есть: и дом – разбитая чаша, и муж – алкаш, и свекровка-разбойница… Так мне ещё и домового – для полного женского счастья - судьба-горемыка подкинула - здрасте!
- И тебе не хворать! – сказал Никифор. – Да ты не печалься, - добавил он, - я – существо рассудительное
- и далее по тексту – см. начало нашего повествования.
Ничто не смущает женщину так, как отсутствие мужчины.
Нет, у Варвары Семёновны мужик имеется – балагур и замухрышка из далёкого среднеазиатского городка Мукры. Словарный запас у него больше, чем у Ожегова, Даля и Ушакова, вместе взятых, да толку-то, толку!
Толк, а не talk предпочитают русские женщины.
Болтунишка – на груди манишка…
Интеллигентишка вшивенький… Риэлтор долбанный… Ни одной квартиры ещё не продал, пьянчуга…
- Купчик, что ли? - поинтересовался Никифор, когда она рассказала ему о муже. – "Да вроде того", - ответила она. – Значит, ты купчиха…
А в довесок к этому несостоятельному купчику Варвара Семёновна получила свекровку-негодницу, качавшую права не хуже иной налоговой инспекции.
Так что иногда и собственный муж не в радость – ну его на фиг!
Всё-всё, что у неё есть, она заработала собственными ручками и ещё одним местом, о котором женщины обычно умалчивают, но держат в уме, как при математических исчислениях – два пишем – три на ум пошло… шесть в уме… сто двадцать пять – и тоже в уме…
Фу, пошлость какая!.. А куда денешься? – нака...
Наступила ночь, замешанная на звёздах. Луна расстаралась во всю Ивановскую. В спальне Варвары Семёновны теплился огонёк.
- НикифОр! – крикнула она. – Ты здесь?
- А то где? – проворчал домовой. И тяжко вздохнул: - Туточки…
- Поди сюда.
- Зря ты ударение на последнем слоге моего имени делаешь. Я ведь не светофОр какой, я – НикИфор.
- Учту на будущее, - зевнув, сказала Варвара. - Расскажи что-нибудь, НикифОр – а то бессонница замучила.
- Да что же рассказывать? - удивился домовой. – Вроде и рассказывать нечего.
- О старине расскажи. Ты ведь ещё при Иване Грозном жил?
- И при Иване, и при Борисе-ироде, и при Петре-антихристе. Строгое было время. На восток помочился - 100 поклонов. А откуда мне знать, где восток и где – запад?
В Господни праздники блуд сотворил? Пост - 40 дней. С тёщей? 2 года. С кумою? 5 лет.
Деньги в рост давал? Пост - 12 месяцев.
Смеялся до упаду? Пост - 3 дня и 25 поклонов кажное божие утро. Болванчиком себя чувствуешь. Ипонцем-роботом…
Сиротку ударил? Пост - 3 дня. В той стране, откуда я приехал, совсем иное отношение к младенцам – не как у нас. Народная мудрость у них такая: "Увидишь сироту - ударь. Не догонишь - брось чем-нибудь тяжёлым – калошей, например, или камнем ". Президентом этой страны как раз и стал сирота. И теперь такое вытворяет – рассказывать стыдно…
А тогда, в молодости, во время правления Иоанна Рюриковича пошёл я на исповедь…
- В первый раз слышу, что домовые на исповедь ходят!
- Забавы ради пошёл – фулюганил. Слышу поп у мужика спрашивает: "Не играл ли ты в шахматы? Не бился ли яйцами..."
- Это какими такими яйцами?
- Крашенными, разумеется, - какими ещё? Женщина пришла – ей вопросы задаёт: "Плюнула кому в лицо? задницу показывала? али обоссала кого?" Вот такие нравы в прежние времена существовали…
- Забавно… - сказала Варвара Семёновна. И зевнула. – А женщины у тебя были?
- За пятьсот лет чего только не было. Женщины тоже… Лядвеи прикрой.
- Чего? – не поняла Варвара.
- Ноги голые. Негоже мужику белые ляжки показывать.
- Гоже – негоже, - проворчала Варвара. – Что же делать, если они у меня белые…
- Белые ляжки – это хорошо, - сказал Никифор. – Мне самому белые больше чёрных нравятся, вот только спать женщине без белья не гоже - соблазн великий!
- Достал ты меня своими гожьими нравоучениями! Моралист хренов! Рассказывай давай…
- Что же рассказывать?
- Грамотный ты?
- Читать умею, писать не пробовал. А любимая книга моя "Домострой"… - И домовой расплылся в довольной улыбке.
- Кто бы сомневался! – хмыкнула Варвара. – Ляжки мои ему, видите ли, не нравятся!..
- Я же сказал – нравятся. А спать голой всё равно неправильно.
- Тебя не спросила, как мне спать и с кем трахаться! Слушай, а где твоё второе ухо? – "А не было". – Как не было? Почему? – "А не положено".
- Положено – не положено… Какой-то ты весь зарегулированный, как перекрёсток. Светофор – НикифОр… Ладно, иди… Надоел ты мне хуже горькой редьки.
Домовой повернулся, и совсем было собрался уходить, да только Варвара его остановила:
- Не уходи. Я одна спать опасаюсь. Мысли нехорошие в голову лезут. Сядь в кресло. Подожди, пока усну, а потом потихонечку, на цыпочках, удалишься. Понял?
- Понял – не дурак, - сказал Никифор, удобно устраиваясь в кресле. – Это волос глуп – он и в заднице растет, а я – что ж – я и посидеть могу… почему же не посидеть…
Наконец, наступила тишина.
Полная луна светила в окно, и, напоённая ею, матовым светом наливалась круглая купеческая репа. Сил не было оторвать от неё пытливого взора.
- Ты чего крутишься? – вскинулась Варвара. – Вертишься, как вошь на гребешке, спать не даёшь? – "Уснёшь тут - как же!" – Это ещё почему? – "Афедрон у тебя знатный…" - Какой ещё афедрон? – "Сама знаешь – какой… Ладно, пойду я. Негоже мне тет-а-тет с голой бабой в одной светлице находиться".
И исчез.
- Тоже мне – тет-а-тет, - проворчала, засыпая, Варвара. - Нахватался умных слов по пыльным углам и захламлённым чуланам… Ляжки, видишь ли, ему мои не нравятся… афедрон спать не даёт… Слово-то какое, паршивец, выискал…
И улыбнулась.
- А ты неплохо выглядишь, - сказал домовой Тихон домовому Никифору. – Месяц назад на тебя жутко смотреть было, а теперь – красавЕц! Будто импортный!
- Это меня купчиха на новозеландский лад австралийскими ножницами обработала. Вот - бейсболку подарила…
- Классная бейсболка! – сказал Тихон, покрутив её в руках, - сам бы бейсболил, да – не умею…
Сидели они в баньке Варвары Семёновны. Распивали бутылочку. Снеди было у них – один огурец, да и тот малосольный. И у каждого собственный лубяной стаканчик, можно сказать, заветный, бог знает какого века. Прошлого?.. Позапрошлого?..
- Хорошо, что мы с тобой познакомились, - сказал Тихон. - Здесь, почитай, всех домовых повывели. Как тараканов. Не с кем добрым словом перекинуться – полный мрак. Да оно и правильно: какой домовой в коттедже жить будет?
- Я, - сказал Никифор, - я по таким лачугам отирался, что для меня коттедж, как дворец для энтих самых олигархов. Не изба, конечно, но на безрыбье и баба – сука, щука – то есть.
- Да-а-а… - мечтательно произнёс домовой Тихон. – Какие избы раньше были! Сколько углов – тёплых, тёмных, тихоньких… Забьёшься в иной – и сидишь, в ус не дуешь. Свечечка горит восковая али сальная, а чаще - лучина… Лепота… А снеди, снеди!.. Там бочка с солёными огурцами, рядом с капусткой солёненькой… Яблочки мочёные, грибочки в бочоночке – и тоже солёненькие… Боже мой! – благодать…
- …объ-е-де-ни-е… - разделил его восторг домовой Никифор. Сглотнул тугой комок в горле и продолжил: – Оченно я уважаю студень с кислым лимоном… А летом и осенью - яблоки, груши, горох, бобы…
- …ягода-малина… - перехватил инициативу Тихон. - А напитки какие! - квас, кислые щи, мёды разные, рассолы…
- …водочка…
- Выпьем, дружище, - сказал Тихон. – Нам с тобой повезло – есть что вспомнить. Не то, что нынешним блудодеям. Ведь ничего хорошего в жизни не пробовали. И не попробуют – бедолаги-бедняжечки…
- Погоди, - сказал Никифор, - вот наведу я порядок в этом доме: крышу помогу перекрыть, баньку переложу заново – брёвнышко к брёвнышку, хозяина отучу от балагурства и лени – я его ещё в глаза не видел, представляешь? Шатается где-то. Его мамашу отважу от ненужных визитов – и заживём мы лучше прежнего. С солёной капустой и мочёными яблоками. Дом держится на домовом - а как иначе?
- Это точно! Ты из каких мест, Никифор, будешь?
- С Залупкина озера я. В него ещё речка ****ея впадает. – "В Каширском уезде?" - В нём самом. – "Так и я оттуда!" - Земляки значит? – "Получается так". – Ну, надо же… Погоди-ка.
Прислушались.
Варвара пела с надрывом – далеко-далеко, в доме: "Ах, Самара-городок, беспокойная я, беспокойная я, успокой ты меня!"
- Твоя поёт, - сказал Тихон.
- Моя, - кивнул головой Никифор
- Заковыристая бабёнка! Слушай, какой она национальности?
- Бабы национальности не имеют, - сказал Никифор.
- Не все, - не согласился с ним домовой Тихон.
- Все! – как ножом отрезал Никифор. – Под кого хошь лягут, от кого хошь родят. Насмотрелся я за пол-тыщи лет… Женщины – иное дело. Женщины чтут свою родословную, уважают. Они проходимцев из чужих стран на дух не переносят, головы не повернут… Но – это женщины, а не бабы…
- А твоя купчиха - женщина или баба?
- Я ещё не понял – кто, но обязательно разберусь. Сдаётся мне, однако, что - баба…
"Милый спрашивал любови, - пела Варвара, - я не знала, что сказать, - молода, любви не знала, да и жалко отказать. Ах, Самара-городок…"
- Ишь, как поёт! – сказал домовой Тихон. – Заливается! Лихо ты её, видать, отделал! Нет?
- Ага, - сказал Никифор, - в середу - с переду, в пятницу - в задницу.
- Ха-ха-ха! – рассмеялся Тихон. Сказал: "Уважаю", а за что не открылся.
"НикифОр!" – вдруг, раздался голос купчихи под самым окном. И опять - нараспев: "Ни-ки-фО-Ор".
- Беги, Тихон, - сказал один домовой другому. - Не ровён час застанет – эх и крику будет!..
- Бегу, бегу, - заторопился дружок по домовому ведомству. – Бегу-бегу - был – и нету…
Исчез – испарился.
- Вот ты где, - сказала Варвара. - А чего в потёмках сидишь? Или дома тебе не можется? Фу ты ну ты – совсем твоим языком заговорила! Пошли отсюда – ночь на дворе.
Вышли во двор. Варвара прижалась к нему, но он отстранился от неё:
- Негоже, если нас под ручку увидят.
- Пусть видят!
- Да и разница в возрасте у нас такая, что окочуришься!..
- Разница, как разница, - сказала Варвара Семёновна. – Сейчас на разницу никто не смотрит. Да не такая уж она и большая. Вот куплю тебе слуховой аппарат…
- Не нужен мне никакой аппарат!
- Нет, нужен…
- А я говорю – не нужен!..
Над посёлком висела луна – полная, задорная. В полнеба луна! Ну, если не в полнеба, то в четвертинку… Или осьмушку… В общем, такая же, как месяц назад.
- Луна-то какая! – молвила Варвара…