В марте из Москвы в сторону Твери двинулся большой обоз: десятки груженых повозок и карет, которые сопровождали конные и пешие солдаты. В Европу отправилось Великое посольство. Возглавлял его служивший царю швейцарец Франц Лефорт. С ним в одной карете ехал дворянин, второй посол Фёдор Головин. Государевых мужей сопровождали подьячие, переводчики, толмачи, секретари, гонцы, приставы, прислуга. В "коробьях окованых" везли пышное платье: русские послы могли появляться за границей только в национальной одежде. Были в обозе и дипломатические дары - "поминки", подарки из казны иностранным правителям и их приближенным: мех соболя, лисицы, горностая.
На многочисленных ухабах дороги карету качало из стороны в сторону, и оба путника дремали, или делали вид, что дремали, но больше всё же смотрели в маленькие окошка кареты каждый со своей стороны, и иногда перебрасывались фразами.
- Сколько живу в России, - сказал как бы самому себе Лефорт, - и не могу привыкнуть к дорогам и убогим деревням.
- Да, это вам не немецкая слобода в Москве, где вы живёте, это матушка-Россия, привыкайте, - ответил ему Головин.
- Что ж ваша матушка так плохо присматривает за своими детьми, вон какие неухоженные избы и разбитые дороги? - спросил Лефорт.
- Разве вы, Франц, живя в России, не поняли до сих пор русских? – с удивлением спросил Головин, - наша национальная черта – надеяться на царя, губернатора, барина, но только не на себя. Мы всегда предполагаем, что за нас что-то должен сделать кто-то, в том числе вот и эту дорогу, стоит лишь написать челобитную. Собеседники замолчали на некоторое время, как будто обдумывали что-то важное и нужное, пока Франц Лефорт снова не начал разговор:
- Вот когда нужно врага победить или бунт устроить, русские умеют организоваться, а чтобы всем миром собраться и дорогу построить, - не могут. Почему?
- Дорогой Франц, в стране твоих предков дороги сохранились ещё с Римской империи. Тогда их строили рабы в военных целях. В России на сотни километров не найдёшь камней, кругом чернозём, леса и болота. Во сколько рубликов обойдётся возить каменья за триста вёрст? Да и зачем нам хорошие дороги? Чтобы ими воспользовались поляки, шведы или пруссы?
Лефорт с удивлением посмотрел на Головина и поразился русскому мышлению. То, о чём говорил его коллега, ему, европейцу, понять было крайне сложно. Кто бы мог подумать, что дороги строятся для захвата страны врагами. О дорогах Лефорт решил больше не вспоминать и перевёл свой взгляд на медленно проплывающие за окошком кареты берёзовые рощи. А в голове всё равно роились и беспокоились мысли: «Откуда в русских патриотизм и безграничная любовь к стране, такой неухоженной, нищей и богатой одновременно? Проявляет свою любовь к стране не только крепостной крестьянин, но и дворянин Головин, почему?». Не найдя ответа в своих умозаключениях, Лефорт задремал и был разбужен по прошествии некоторого времени громкими голосами людей.
Темнело, их карета стояла в каком-то дворе, запруженном телегами. Солдаты снимали сёдла с лошадей, слуги и лакеи распрягали, поили коней и привязывали к телегам, в которых везли сено. У дверей кареты появился бородатый человек в белой холщёвой рубахе навыпуск, который повторял одни и те же слова: «Весьма рады вашему приезду. Пожалуйте, господа, пожалуйте в дом». Дом был деревянный, двух этажей, с высоким крыльцом. «Мужик не из бедных, похоже, что из купцов», - подумал Лефорт.
После короткого отдыха, мытья лица и рук гостей пригласили к столу. В большой комнате за спиной хозяина дома выстроилось всё семейство, в домотканых, праздничных, расшитых узорами одеждах, похоже, только что вынутых из сундуков. «Неужто развлекать гостей будут песнями и танцами?», - подумал Лефорт, но его раздумья прервал Головин. «Ну, Иван, представляй семейство своё, знакомь нас с каждым», - сказал он. Вся семья во главе с хозяином и хозяйкой низко поклонилась приезжим, а затем с большой гордостью Иван назвал имена супруги, своих троих сыновей с жёнками, а также внуков от мала до велика. Завершилось это действо тем, что он погладил ладонью свою густую бороду и вымолвил: «Сыны у меня работящие, да и невестушки бабы ладные, всё делать умеют, вот так и живём, хлеб не зря жуём». После этого Иван повернулся в сторону своего семейства, чуть заметно кивнул головою, и все неспешно вышли из помещения. Франц Лефорт уже знал, что для русских семья и дети – самое важное, богом данное, и проживать всем вместе, в одном доме - русская традиция. Но это он как-то раньше не чувствовал сердцем, а вот сегодня порадовался чужому счастью и самому захотелось такой же ладной семьи, как у этого русского мужика.
Хозяйка с одной из невесток подавала скоромную еду, у православных шёл великий пост, и есть можно было только постную пищу. Вечеря началась с молитвы. «Религия в этой стране объединяет и богатых, и бедных», - подумал швейцарец, наблюдая за тем, как все крестятся иконам, освещавшимся лампадкой в святом углу избы.
Ужин проходил за разговорами не только Франца Лефорта с Фёдором Головиным, но и с хозяином дома, который стоял недалеко от стола. Головин задавал Ивану вопросы про его житье-бытье, к его ответам Франц прислушивался, особенно поражался простоте, великодушию и сердечности этого русского мужика. Но скоро уже сам бородатый хозяин, не стесняясь, стал задавать вопросы своим гостям. И вопросы эти были всё больше о личном: о семье, о детях, о доме и богатстве. И снова Лефорт удивился русскому характеру: эти люди, не стесняясь, лезут в чужую душу со своими советами, сочувствием и поддержкой. Но всё это делается по-доброму, без хитрости – потому Франца это и не выводило из себя. В Европе всё не так. Даже, когда заговорили о богатстве, Иван поразил Лефорта ответом: «Не человек владеет богатством, а богатство владеет им. Иметь богатство, значит быть в плену у него. В богатстве чахнет свобода христианской души».
«Так вот они какие, русские, - подумал Лефорт, - в Европе у человека радостно бьётся сердце, когда он обозревает своё богатство, а русский при этом чувствует угрызение совести».
Утром были суетливые проводы, вся семья Ивана кланялась в пояс гостям и махала руками, пока карета не выехала со двора. А уже скоро посольский обоз въехал в шведские владения, в Курляндию. Потом были Пруссия, Дания и Голландия. После всех протоколов, церемоний и подписания договоров Франц Лефорт отправился к себе на родину, в Швейцарию, чтобы встретиться с родителями, которых не видел много лет.
И вот она Женева, так не похожая на Москву. Как показалось Францу, встреча с родными прошла сдержано, без эмоций. «В России так не встречаются», - промелькнула мысль в голове Лефорта. А через несколько дней, когда он засобирался обратно в дорогу, и мать не смогла сдержать своего гнева: «Как ты можешь возвращаться в эту дикую страну?», Франц Лефорт ответил: «Я люблю Россию и её народ. И хочу, чтобы мои дети были русскими!».