Инфузория в туфельках. или повесть о современной л

Предисловие.

     Я хочу вам рассказать историю, которая произошла в лонах средней образовательной школы. Историю любви, воспылавшей внезапно между ученицей одиннадцатого класса, и её классным руководителем – пенсионного возраста.
Историю, эдакой современной Лолиты.
    

ГЛАВА 1.
    КАК ТО ВЕЧЕРОМ, В ПОЛУПОДВАЛЬНУЮ РАЗЛИВОЧНУЮ «ПУЗЫРЁК» ЗАГЛЯНУЛ НЕКИЙ ПОЖИЛОЙ ГРАЖДАНИН, ПЕРЕШАГНУВ ЧЕРЕЗ ПОРОГ, ОН ТУТ ЖЕ НАПРАВИЛСЯ К СТОЙКЕ БАРА, И ЗАКАЗАЛ ЦЕЛЫЙ ГРАФИН ВОДКИ.
    
    Прихватив с собою заказ, он осмотрелся, и направился прямо ко мне за столик. Уж не знаю, чем я ему тогда приглянулся, а возможно он просто шёл наугад сквозь дым обкуренного помещения.
     Достигнув цели, старичок поинтересовался – не помешает ли мне, и тут же предложил выпить. На что я охотливо согласился, поделившись с ним своим макаронным супом из пакетика «Ролтон».
     Трапезничать начали молча, но в дальнейшем под воздействием нарастающего настроения, разговор как то сам по себе завязался и побежал ручейком.
     Звали его – Тимур Петрович Плюшкин, был он худощав, в очках, лыс. И лишь на затылке торчали собранные в пучок не мытые клубки поседевшей пакли. На плечах его был наброшен серый замшевый пиджак, а нижнюю часть туловища – прикрывали семейные трусы в горошек, с вышивкой на интимном месте – «Свободу Луису Корвалану».
      Всё это, говорило неизменно о том, что данный субъект, был прописан в психиатрической лечебнице – где, кстати, и проживал по соседству с тем самым Луисом, и его бабой – Анжелой.
     В левом ухе у гражданина была воткнута женская серёжка, а на ногах сияли тряпочные штиблеты с дырочкой, из которой выглядывал большой мясистый палец с крупным ногтем.
     Хотя поначалу Тимур Петрович был несколько скован, и перед каждой дальнейшей фразой – заметно буксовал, словно какие-то невидимые верёвки связывали его отстойное сознание. Но уже после третьей рюмашки, неровности поведения разгладились – язычок забарабанил дробью.
     — Ну и хорошо же здесь! — слизнул Петрович пластмассовой ложечкой, ныряющую в супе последнюю макаронину с явным восторгом и удовлетворением.
     — Ещё бы! — согласился с ним я, понимая, что в графине остаётся порядком – живительного напитка.
     После четвёртой рюмашки, дедушка явно разошёлся, несколько раз порываясь станцевать вприсядку в паре с розовощёкой барменшей. Но после приличной затрещины от дамы, взялся за ум и, приткнувшись к графину с водкой – понёс словесную околесицу.
     Поначалу я не придал ей большого значения, но после шестой-выпитой – рассказом всё же заинтересовался. А уже  после седьмой – не имея возможности самостоятельно открыть свой рот – заслушался.

ГЛАВА 2.
     ВОСПОМИНАНИЯ ПЛЮШКИН НАЧАЛ ИЗДАЛЕКА, С САМОГО ДНЯ СВОЕГО РОЖДЕНИЯ. КАК ОКАЗАЛОСЬ, ОН БЫЛ ЗАПЛАНИРОВАННЫМ СЕМНАДЦАТЫМ РЕБЁНКОМ В СЕМЬЕ, И НАЗВАННЫМ ИМЕНЕМ ТИМУР – В ЧЕСТЬ КНИЖКИ ПИСАТЕЛЯ РЕВОЛЮЦИОНЕРА АРКАДИЯ ГАЙДАРА – «ЧУК И ГЕК»!


     Его батенька Акакий Акакиевич Плюшкин – тоже ещё тот революционер, в то тяжёлое предреволюционное время только и делал, что распространял листовки по туалетам Путиловского завода, подкладывая их в ящички для подтирания.
     Кстати это была его личная находка, о которой он по случаю доложил Владимиру Ильичу Ленину – встретив того случайно в туалете Финляндского вокзала, по приезду из Германии. Вождь – от смекалки и находчивости Акакия Плюшкина был в полном восторге!
     — Вот она – рабоче-крестьянская мудрость! — неустанно твердил об этом Ильич, в назидание Троцкому, который так ничего и не смог придумать – добротного. — Это вам батенька – Лев Давидович, не языком молотить с тёпленькой  трибуны ВЦСПС! Это вам – думать надо!
     И верно, думать было надо – ибо после введения новшества, практически не одна «Искорка», из которой в дальнейшем должно было возгореться пламя – не смывалась в канализацию вместе с дерьмом – будучи непрочитанной. И всё это, благодаря тому, что Акакиевич всё просчитал до мельчайших мелочей – сам лично садился на очко, и читал запрещённую литературу – сколько успеет, а лишнее отрезал ножницами, и готовил из газеты следующую листовку. Так же имела действие – расклейка газеты «Искра»  целыми страницами – внутри женского туалета. Именно там – «Искорки» висели на стенах долго-долго, ибо полицаи того времени, всё таки без ордера не врывались в дореволюционные женские туалеты – по сравнению с современными полицейскими.
     А потому, именно от туда, из женских клозетов, и вышли те самые продвинутые во всех направлениях лучшие революционерки Петрограда как – Александра Коллонтай, Инесса Арманд, Серафима Гопнер и рабочий Василий – который вечно подглядывал в щелочку в дамском туалете, и так же нахватался – запрещённой литературы.
     И лишь полиции было невдомёк – откуда бралась такая могучая протестная сила. И потому Акакий Плюшкин – действовал, ибо работал сантехником на заводе, имея ржавый разводной ключ, и пользовался им как пропуском во все женские раздевалки и душевые. Поначалу женщины пускались в крик – прикрываясь всем, чем можно, но потом привыкли, и уже в преддверии великой революционной победы – даже не ойкали при внезапных появлениях голого  слесаря с приличным ключом.
     —  Да пущай ходить! — нашёптывала одна работница другой, затягиваясь цигаркой в полную грудь, — хоть на ключ его разводной посмотреть – и то приятно!..
     И вот так случись, что сам Ильич, после знакомства в туалете – пригласив Акакия Плюшкина к себе на пикник к шалашу. Раскинув перед ним накрытую поляну, и вдарив по стаканам, воткнул-таки просьбу в самое, что называется – не могу
    — А можно и мне на недельке к вам заглянуть, — прищурившись, намекнул Ильич, — Я уважаемый батенька Акакий, порядком – этим вопросом заинтересовался! И ужасно захотелось, хоть одним глазком, да на революционерок в натуральном виде взглянуть! А то вяленая «Вобла»* жуть как приелась…
     На этом месте Ильич шаркнул по горлу большим пальцем, и добавил
     — А хотелось бы – свежей рыбки испробовать!
     — Ну, это запросто! Как два пальца - в общем-то! — заверил тогда революционер-сантехник вождя, — Это я могу вам устроить – уважаемый!
     — Вот и ладненько, Батенька! Вот и ладненько! — на этот раз прищурился Ильич – хитро.

     И, между прочим, Акакий устроил таки смотрины, да видимо переусердствовал – так как по миру слухи пошли, что, дескать, там, на Путиловском-то заводе, некая токарь-револьверщица не выдержала, и из своего личного револьвера даже пульнула в Ильича и, по всей видимости, вроде как  попала два раза – собственной отравленной пулей.
     После чего Ильич где только не лечился – от подхваченной неприличной заразы, да так видно и не долечился до конца.
    Но это уже другая история.
   

* «Вобла» – революционная кличка – Надежды Константиновны Крупской.


 ГЛАВА 3.
     НУ ДА ЛАДНО, ВЕРНЁМСЯ СНОВА К СВОИМ БАРАНАМ. И ВОТ УРОДИЛСЯ У АКАКИЯ  СЫНОЧЕК ПОСЛЕДНЕНЬКИЙ, НУ ИМЕЧКО КОНЕЧНО ПОДОБРАЛИ ЖИВИНЬКОЕ – ТИМУРОМ ЗНАЧИТЬСЯ.


     А вот с отчеством – явно была проблема, и вообще старший Плюшкин не любил ни имени своего, ни продолжения к нему.
     — Ну, надо же, Акакий Акакиевич! — порою по пьянке, подсмеивался он над самим собой, — Словно обкаканный со всех сторон получается!  Тьфу ты!
     Ну и с пылу с жару, хотел от своего имени и этому сынишке своё отчество присобачить, как и всем своим доселе отпрыскам, а потом поразмыслил…
     И здравый смысл восторжествовал   
     — Петровичем будет! Как пить дать – Петровичем! Хватит уже Акакиевичей плодить – курам на смех!
     — Да ты что! — всплеснула руками супруга Устина, — совсем ополоумел Разве можно отчество от другого человека давать!
     — Цыц, баба! — сразу же пришпорил неразумную –  батенька, — Акакий знает что делает!
     — Знает что делает! — запротестовала Устина, — И выбрал то – в честь кого!  В честь – своего соседа  собутыльника! А ты прикинул – о чём люди подумают – когда про отчество прознают!
     — Да причём здесь мой кореш!  Это же в честь писателя – дура! В честь самого – Гейдара Петровича! Во как!
     — Ну, ты и козёл! — метнула в него грязной тряпкой любимая.
     — Шабаш! — метнул в жену топором Акакий Акакиевич – да промахнулся.
     Ну, козёл не козёл, а с тех самых пор – так и сталось…

ГЛАВА 4.
     ДЕТСТВО У НОВОРОЖДЕННОГО ПЕТРОВИЧА ПРОЛЕТЕЛО –ПТИЦЕЙ, ЮНОСТЬ ПРОКАТИЛАСЬ – КОЛЕСНИЦЕЙ, И ВОТ ОДНАЖДЫ МЛАДШИЙ ПЛЮШКИН – ВОЗМУЖАЛ.
    
     Не буду конкретно останавливаться на его жизненном пути, ибо это не биографическое произведение, а всего лишь эпизодическое.
     Скажу лишь одно – Тимур Петрович Плюшкин, за время деятельных лет, поменял сотни профессий; от слесаря – до депутата, и обратно, и ещё раз по кругу.
     И куда бы он ни устраивался, через месяц, максимум через два, его завсегда выдворяли за порог – с шиком, и с пометкой в трудовой книжке – «по собственному желанию».
     Так бы и катился Плюшкин-младший – куда подальше от всех благ социализма – если бы однажды не повстречался с солидным идейным коммунистом – Молотом Израилевичем Хренякой, в то время руководившим коммунистической ячейкой общества, в одном уважаемом себя заведении.
     И опять же – всё дело случая, и эта произошедшая невероятная встреча, в подворотне улицы Пролетарской диктатуры вблизи Смольного – за распитием «Тридцать третьего» портвейна, оказалась для Плюшкина-младшего – глобальной.
     Дорогой товарищ Хреняка, сразу же оценил Плюшкина как прекрасного собутыльника, и немедленно предложил ему идеологическую работу в своём казённом аппарате…
     А именно идейно прогрессивную должность – зама на побегушках.
     Нет, не только за глаза, и за умение – открывать бутылки да разливать по стаканам поровну, приглянулся  младший Плюшкин – Молоту Израилевичу, не только…
     А дело всё в том – что Хреняка то, тоже дружил, однако – не только с головой. И у него, на фоне – Коммунистических веяний – сама голова, начинала дружить! И не только с ним лично!   
     А как, только прознав, что малого зовут  Тимуром – то и у Хреняки сразу же снесло крышу.
     Ведь и он ранее, вдохновляясь переменами к лучшему –для себя лично, боготворил писателя Аркадия Петровича.
     А посему, назвал своего первого отпрыска идентично – Тимур, второго – Тимур 2, третьего – Мальчиш-Кибальчиш. А дочку и вовсе назвал – Голубой Чашкой.
     — Нехай! — опосля приговаривал Молот Израилевич, — Голубая, чай не розовая!
     И подолгу бывало, хохотал над своею скабрезной шуточкой – поддерживая обеими руками прыгающий от заходов прилива – животик.
     Был, правда, у него, и ещё один сынок, которого по пьянке на коммунистическом субботнике – под хорошее настроение, да под хорошую закуску, и вроде как шутки ради  назвал Мальчишом-Плохишом – так сказать в назидание себе самому, и в надежде на перевоспитание в будущем… 
     Но, увы, этому не пришлось сбыться, и как в дальнейшем любил повторять коммунист Хреняка
     — В семье, не без урода!.. И тут уж ничего не поделаешь…
     По обыкновению Молот Израилевич, разводил руками – и подолгу сводил их обратно.
     И правда, эта фраза сталась ключевой для него – «Тут уж ничего не поделаешь» - ибо Хреняка ничего и не делал, и даже не собирался, ни на работе, ни дома – он просто был! И этого было вполне достаточно!
     А когда настал час икс и Плюшкин, присоединившись к ячейке, да под покровительством этого бывалого, большого  человека – сам взялся уверенно за то же самое дело.
     Сначала, правда ему пришлось немало побегать, что называется за водкой, для заслуженных деятелей. Но в дальнейшем, перейдя на коренную, продуктивную, и ответственную работу, Плюшкин сам повёл свою стаю партийных собутыльников – к светлому будущему!
     О, сколько же было выпито водки – за здравие Коммунистической партии, и даже Китайской и Корейской!   
     О, сколько же раз, он приползал на рогах к своему порогу!   
     О, сколько же раз, он вступал в полемику со своими оппонентами – приводя под рюмашку поучительные доводы, не гнушаясь крепких брежневских засосов!
     — Я люблю свою работу! — любил говаривать Плюшкин, работая допоздна со стаканом, — Я, в некотором роде – альтруист! А может быть даже и сам – трудоголик!
     — Да, знаю! Знаю что ты есть – алкоголик, — бывало по дружески хлопал его по плечу, старший товарищ и наставник Хреняка, — Нехай Плюшкин! Мы здесь, усе таки есть!

ГЛАВА 5.
     НО ВОТ В ЛИЧНОМ ПЛАНЕ – ЕМУ НИКАК НЕ УДАВАЛОСЬ ОТЫСКАТЬ  ТУ ЕДИНСТВЕННУЮ И НЕПОВТОРИМУЮ, НЕ НАГЛЯДНУЮ, ВСЕЯДНУЮ И АБАЛДЕННУЮ…

     Он где то слышал, что семья – есть тоже своеобразная необходимая ячейка, но все девушки ему казались недостойными, какими-то – несерьёзными, мало думающими, и много говорящими. И поэтому всячески отвергал – любые шуры-муры, до тех самых пор, пока его патрон Молот Израилевич Хреняка не настоял, и не принудил его жениться на своей дочке дурнушке – той самой Голубой Чашке.
      Медовый месяц, проведённый в Карловых варах – пролетел как кошмарный сон
    

     ***

     Под утро только и опомнились*
     Но было ль, между  что –  вопрос
     Ему  размах её запомнился,
     А ей – его сопливый  нос.

 
      В дальнейшем, жизнь его не была лёгкой – да он и не искал лёгких путей. Собрания, выступления, пленумы,  заседания – и  всё это в сопровождении фуршетов, банкетов, и мелких чаепитий – с добавлением спирта в пепси-колу.      
     Коллеги по партийному цеху хвалили его, и уверяли – что дела в целом идут неплохо! 
      «Ну, неплохо и неплохо, пускай себе идут», —  думал Плюшкин.
     Но если честно – то он так и не узнал никогда, какие у него были настоящие профессиональные дела, и обязанности. Но то, что он находится на верном пути, и то, что ему всегда поощрялось личное  пьянство на производстве, и спаивание кого нужно – это он знал назубок.
     Он был – идейным вдохновителем социалистического прогресса, призывающим младшие звенья к трудовому подвигу; взял метёлку так мети, молоток взял – колоти! А лопату –  так копай, серп ухватишь – так серпай!
    

     ***

     Толи мазута – толи говно,
     Вместе с спецовкой к жопе прилипло.
     Выполнить план, сможет – кто!?
     Первый – Второй – забито!

     Ключ на сто двадцать!
     Крути Степан!
     Время – сбивая холки!
     Крутится белкой башенный кран!
     Только вот – всё бес толку!
     В этом строю – есть место у всех,
     Лучший не тот – кто выше!
     Есть нормировщица – для утех!
     Есть помещенье под нишей!
    
     Но не до сладкого – выполним план,
     Сделаем  главное дело!
     То-то! Тогда подставляй стакан!
     То-то! Наяривай смело!


     Да! Работа была не из лёгких, и отнимала много личного времени, и сексом заняться с Голубой Чашкой было практически некогда…
     Нет, ну было конечно! Было! Раза два – в семьдесят пятом, и в восемьдесят четвёртом!
     Было! Хотя, Чашка собственно не особо то и хотела, одним словом – голубая!..
     Вот так вся жизнь и пролетела – к чёртовой матери, в каких-то извращённых представлениях о той самой ячейке семейного счастья.
     Так Плюшкин, и не познал за всю свою невесёлую жизнь, настоящей близости и любви – заменив их, на профессионально-необходимые фуршеты, и на тяжёлый похмельный синдром. Особенно запомнились последние – коммунистические посиделки!
     Это уже при Горбачёве было; как кошмарный сон – с безалкогольным алкоголем!
     Уж что-что, а хуже этого – и представить сложно, да вы сами попробуйте, пять лет к ряду пить горькое без градусов – а вид делать, что жизнь удалась!  И только прожжённые коммунисты, могли данное свыше – выдюжить.
      И он делал это, и дальше бы сдюжил, но наступила демократия, и принесла с собой  новую жизнь, в которой разрешили – боле не ходить на работу, верить в Бога, и иметь всё – что шевелиться. А потому – партию закрыли, сотрудников ликвидировали, двери заколотили.
      Отчего Плюшкину – очень захотелось заняться членовредительством, и только Чашка его успела – за этим делом унять, и успокоить.

     На этом предыстория заканчивается. Далее речь пойдёт о житие-бытие Плюшкина Тимура Петровича в наши дни, о его новой жизни, новой для него профессии, и конечно о любви – такой внезапной, и сногсшибательной…



   * Иногда в свой текст я попробую вставить стихотворные наброски, как мне видится подходящие к данному эпизоду – свои и чужие. Об авторстве стихотворных строк обязуюсь извещать – обязательно. Не уверен – нужно ли это делать вообще, но как мне кажется – это будет не лишним. Хотя, если кому то это станется не по нраву, то стихи можно – просто на просто пропускать не читая – и делов-то.


ГЛАВА 6.
     И ВОТ КАК ТО ПРОГУЛИВАЯСЬ СВЕЖИМ ПОСЛЕ ДОЖДЯ ВЕЧЕРОМ, МИМО ЗЕЛЁНЫХ ЕЩЁ ГАЗОНОВ, МОКРЫХ СКАМЕЕК,  ВДОЛЬ РАСПЛЫВШИХСЯ ПО ТРОТУАРУ ЛУЖ, ПЛЮШКИН СЛУЧАЙНО ЗАБРЁЛ НА ТЕРРИТОРИЮ СТАРЕНЬКОЙ ШКОЛЫ.

      Школа и вправду была – видимо очень старой, ибо накренилась, словно Пизанская башня, а крыша её буквально съехала на сторону, и казалось – вот-вот не выдержит и рухнет.
     Пробежав глазами по светившимся окнам, Плюшкин и сам не осознавая как, проникнул вовнутрь. Далее пересёк несколько коридоров и, отворив окрашенные зелёной краской  двери, оказался в кабинете директора.
     — Тренч Вхламович Школярский! — представился хозяин учебного заведения. — Честь имею!
     — Тимур Петрович Плюшкин, тоже имею – кое-что! — в свою очередь, раскланялся вошедший.
     — Я так понимаю, вы ищете…
     — Работу! Правильно понимаете.
     — Ну, и
     — Я могу учить!
     — Отлично! Ну что же, — оценивающе с интересом директор посмотрел  на Плюшкина, — вы нам подходите. А какой ваш предмет – если не секрет
     — Секрет.
     — Ну что же, — развёл руками директор, — Секрет так секрет, нет проблем! А теперь ступайте в 11«Х»  класс, и учите их – чему хотите, лишь бы по улице не шастали да не хули… хулиганили!
     — Как! Так сразу, без подготовки
     — А чего тут готовиться, — продолжил Школярский, — Тут действовать нужно! И как можно – быстрее! Наша с вами задача состоит в том – что бы оградить учеников от всяческого влияния непотребной улицы! Пускай уж лучше здесь творят что хотят! Дерутся! Матерятся! Развратничают! И прочее, прочее, прочее! Ведь это же благо, ежели всё это произойдёт именно здесь, на глазах у наших профессиональных педагогов – нежели где-нибудь в приличном месте! Пускай сей кошмар вершится тут, так сказать – в застенках нашей родной школы!
     Далее директор перевёл дух и добавил
     — А вы говорите – без подготовки! Так дерзайте же, дорогой товарищ, дерзайте! И если не вы, то кто же решиться вступить в неравный бой с тенью, бросив к ногам образования всего себя без остатка!
     — А можно поинтересоваться, — Плюшкин украдкой заглянул Школярскому в глаза, — а почему этот класс называется – 11«Х»,  а ни как-нибудь по другому, например «А» или «Б»
      — Да потому что это и есть самый что ни наесть – «Х» класс!.. — директор запнулся, —  Да, в общем, вы и сами скоро в этом убедитесь, что просто по-другому их называть – язык не поворачивается.
     И выдержав приличную паузу, Школярский добавил
     — Звери!!! Вы бы видели, что они сотворили с учительницей географии Эммой Клаудиошиферовной Какашкиной! А ныне от неё только одна какашка – верно  и осталась. А ведь какой человек был! А, женщина, какая! Как она держала носик! А походка! Туда-сюда! Туда-сюда!.. — при последней фразе у Школярского загорелись глаза, однако тут же погасли, — Бедняжка! Так что принимайте класс, и храни вас Бог!
      Директор перекрестил Плюшкина, прочитал над ним коротенькую молитву, и перекрестив отправил на подвиг.
      — Да я ведь ещё не готов, может быть со следующей недели
     — Нет! Ни в коем случае! Тянуть ни как нельзя! И сразу в бой, покой нам только сниться! Принимайте класс со всеми потрохами – немедленно!  А иначе может произойти непоправимое – коллапс! — директор резко опустил свою руку на плечо новенького, крепко сжал его своей пятернёй – да так что Плюшкин чуть было, не вскрикнул, и грозно цокнув языком, снова поинтересовался, — И всё-таки, какой ваш предмет
     — Я собственно – только ботанику то и могу!
     — Ну и отлично, даже замечательно! — обрадовался Школярский, — Правда нам нужен преподаватель английского языка для одиннадцатого класса, ну да ладно – пускай будет ботаника! Это я так понимаю из программы – третьего класса
     — Да пожалуй, от туда.
     — Ну и ладно, им всё равно – скоро всем классом в тюрьму, так что на лесозаготовках и без английского вполне – обойдутся! Вот так вот уважаемый – как вас там по батюшке-то
     — Петрович!
     — Вот именно! Тимур Петрович! Ну, некому у нас стало преподавать – все педагоги разбежались. Зарплата, видите ли, не устраивает! Зажрались – юродивые! Только на энтузиастах и держимся. Даже тётю Машу уборщицу и ту задействовали – теперь она ОБЖ преподаёт и военное дело! Что очень важно! Ну да ладно – идите, работайте! Поднимайте класс с колен!  В смысле принимайте!
     Плюшкин не ожидал такого радужного приёма, и уже хотел было наотрез отказаться – и сохранить взамен хотя бы здоровье. Но в последний момент, взглянув на Школярского, ему вдруг необычайно стало жалко – этого  человека, такой он был жалкий в ту минуту, и в тот же момент – хорошенький. Плюшкин замешкался и, в конце концов – согласился. И было, уже пошёл.
      — Да и вот ещё что, — вдогонку крикнул Школярский, — вы там, поосторожнее с ребятишками, а если нужно и кулачок не стесняясь, приложите! А то и по сопатке врежьте!
     Директор тяжело вздохнул, и продолжил
     — И  главное, это чтобы они сразу не заподозрили, что вы их боитесь – а то конец!  И по сопатке не забывайте, по сопатке! Я этот приёмчик лично, несколько раз применял! Уж что-что, а это быстро дисциплинирует! Действенно действует! Сволочи они все! Одно слово – нелюди в коротких штанишках!.. Да и последнее, если бить станут – кричите, зовите на помощь! И верьте – помощь будет!
      Плюшкин на мгновение остановился, по лицу его пробежала еле заметная судорога, плечи осунулись, ноги подкосились, а руки повисли словно верёвки. Он сделал глубокий вдох, да так и замер.
     — Ну, ни пуха вам! — пожелал удачи Школярский, подталкивая Плюшкина по коридору, и сам же себе ответил, — К чёрту!
    


ГЛАВА 7.
ПЕРЕД ДВЕРЬЮ КЛАССА ПЛЮШКИН ПРИТОРМОЗИЛ, БЫЛО КАК ТО БОЯЗНО. А ВДРУГ ДИРЕКТОР НЕ ЗРЯ ЕГО ПРЕДУПРЕЖДАЛ ОБ ОПАСНОСТИ.
      
     «Неужели там за дверью, и правда, все до одного звери.  Тимур Петрович замер, не в силах превозмочь самого себя, и открыть двери.
     «Стоит ли вообще – туда ходить — спрашивал он себя.      
     «А  может всё-таки лучше зайти попозже, может быть через месяц, или через год» — старался он оттянуть долгожданную встречу с классом. В голове его происходили веяния
     «Что же делать А вдруг, этот предстоящий шаг в двери 11«Ху» класса,  станет вообще последним – шагом в его жизни»…
     Плюшкин прильнул ухом к двери и прислушался, из класса доносились истерические вопли – судя по всему там кого-то пытали.
      — Нет! — раздался из-за дверей писклявый голосок, — Я всё равно вам больше никогда не дам списывать!
      «Наверно отличника опускают», — пронеслось в голове Плюшкина, — бедняга, ему наверно сейчас не сладко…
     — Идите все в баню! — снова раздался тот же голос.
     «Молодец мальчонка! — продолжал комментировать Плюшкин, — Из последних сил видно держится!
     Далее прозвучал уже другой – властный голос.
     — Сейчас мы тебя натянем, очкарик грёбаный!
     — На-ка – выкуси! — отбивался очкарик.
     «Ай, молодец! — снова отметил Плюшкин, — А вот я бы наверно, так не смог»!
     В ту минуту ему очень захотелось увидеть этого героического мальчишку, возможно, захотелось приободрить его, и даже погладить по головке…
     «Нет! Лучше уж похлопать по плечу!» — тут же поправил себя Плюшкин, — А то, как то по-женски, очень получается – не что ещё по попке похлопать!».
     — Ах, вы засранцы! Да на ху-ху, я вас всех вертел! — продолжал отбиваться всё тот же писклявый мальчишка.
     «Да видно и вправду ему сейчас просто необходима помощь», – додумывал Плюшкину.— Сейчас! Сейчас я тебе помогу! Бедненький!
     Тимур Петрович, уже было взялся за дверную ручку, и приподнял ногу, чтобы сделать шаг, как из класса резко прозвучали новые слова
     — Стоять! Ты куда собрался – сморчок!
     Плюшкина словно ошпарили, он в нерешительности остановился – как будто тот из-за дверей обращался именно к нему.
     — Да я собственно!..  Мимо проходил, — начал было оправдываться Тимур, как тут же поймал себя на мысли «Это перед кем же я тут изъясняюсь — оторопь, неприятной  мурашкой пробежала по всему телу.
     Плюшкин осмотрелся по сторонам, и мысленно умозаключил
     «Э нет, тут торопиться не стоит, пускай уж лучше они сами там с отличником разберутся, а я им мешать не стану – тем более что голос у этого писклявого – ужас какой противный! Может быть, и вправду ему следует врезать, как следует! А я тут – как тут, со своей благотворительностью – здравствуйте, приехали! Ну, зачем мне на старости лет – самому лезть в пекло – подписывая себе же приговор. А отличник – что ж, видать судьба у него такая – героическая!»
     Снова Плюшкин ухом припал к дверному проёму, жадно вслушиваясь в происходящее. А оттуда неслось такое!..  Словно там кто начал рожать…
     «Минимум будет двойня, — округлились в ужасе глаза у нового учителя ботаники, — Нет-нет! Туда явно… Ни в коем случае! Низа что! Ни за какие деньги! И даже ни одной ногой! 
     Плюшкин отшатнулся от двери.
     «Ишь ты, денежку по лёгкому срубить захотел! Устроился! Нет, уж лучше на панель, там, по крайней мере, есть возможность – остаться в живых»! 
     Но тут, словно азбукой Морзе, откуда то, из прошлого в ушах Плюшкина застучали великие слова! Великого – Николая Островского
     «Ведь самое дорогое у человека – это жизнь. Она дается ему один раз, и прожить ее надо так»!..
     — Вот именно! — Согласился он с автором слов.
     «И прожить её надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жег позор за подленькое, и мелочное прошлое, и чтобы, умирая, смог сказать вся жизнь и все силы были отданы самому прекрасному в мире – борьбе за освобождение человечества»
     Последние строчки явно Плюшкину не угодили.
     — Херня, какая-то! Стыдно ему, видите ли, за бесцельно-прожитое! — далее Тимур Петрович подбоченился и прибавил, — А вот мне не стыдно! А очень даже комфортно! И зачем мне это всё нужно! Я ещё пожить хочу на старости! Себя покормить – да внуков понянчить»!
     — Каких ещё внуков!  Ха-ха-ха! — раздался оглушительный голос пронёсшийся эхом по школьному коридору. Он прозвучал так неожиданно и внезапно, что Плюшкин вздрогнул.
     — У тебя и детей то, никаких нет, хватит уже оправдываться, — продолжал голос, — давай смелей, не дрейфь, сделай хоть один в своей жизни достойный поступок. А ну Плюшкин – не будь же тряпкой, в конце концов! В класс шагом марш!
      — Марш! Марш! Марш! — эхом отозвалось в ушах нашего героя.
      — Кто это! — изумлённо воскликнул Плюшкин. Но ответа на его запрос не последовало.
     И тогда он попятился, истерично отступая от дверей класса.
     — Нет! Нет! — вскрикнул, казалось бы, уже не состоявшийся педагог, — Низа что! Мне всего-то ничего, только ещё шестьдесят с хвостиком! Может, лучшие годы ждут впереди! И дети! И внуки! И правнуки! Всё ещё будет!
     Тимур обернулся в надежде дать дёру, но взгляд его бегающий, остановился на висевшем возле класса портрете писателя революционера, и как ему показалось – тот был живым.
     — Как! Это вы Николай Алексеевич! Это вы сейчас со мной разговаривали — обратился Плюшкин к портрету.
     — Да! Это я! — отозвался Островский, с презрением глянув на горе-преподавателя.
     Затем он скривил физиономию, надул щёки и звонко плюнул прямо в Плюшкина. И если бы не прекрасная реакция, то плевок мог бы и не просвистеть мимо левого уха.
     — Вот это да! — воскликнул, было, Плюшкин.
     — А ты как думал! — грозно нахмурил брови портрет Николая Островского, — мне тут такие преподаватели и даром не нужны! Вон от сюда!
      — Спасибо! — вырвалось случайное с губ нашего героя. — Большое спасибо! Я всё понял!
     «Бежать! Бежать отсюда! Скорее! — вторил ему его внутренний голос, — Пока ещё живой и здоровый!
      И было уже хотел, и уже было побежал, как по коридору снова эхом прогремел – но теперь уже голос Школярского
     — Ну! Ну! Смелее дружище! Там тебя уже ждут! Чего засмущался – заходи! Не робейте!
     Длиннющими ногами он в два прыжка настиг Плюшкина, правой рукой ухватил его снова за воротник и силой, втолкнул того в класс.
     — Здравствуйте дети! — пролетая мимо учительского стола, успел прокричать Плюшкин, левой ногой случайно попав в школьную урну для бумаг, и приземлившись на паркетный пол перед самым окном – на мгновение, потеряв сознание.
     И снова забарабанил голос Островского, несущийся от куда то из коридора
     — Ну вот, теперь то и посмотрим, какой ты есть преподаватель! И вообще, на что ты сморчок сгодишься!
 

ГЛАВА 8.
      — ДЕТИ ПОЗНАКОМТЕСЬ! — ПРЕДСТАВИЛ ПЛЮШКИНА КЛАССУ ДИРЕКТОР, — ЭТО  ЕСТЬ ВАШЬ НОВЫЙ КЛАССНЫЙ РУКОВОДИТЕЛЬ! ЗОВУТ ЕГО ТИМУР ПЕТРОВИЧ, ПРОШУ ЛЮБИТЬ И ЖАЛОВАТЬ, ДА К ТОМУЖЕ ОН БУДЕТ ВЕСТИ У ВАС УРОКИ БОТАНИКИ!


      — Какой такой ботаники, — тут же встрял из середины класса своим писклявым голоском – длинный худощавый мальчик в очках.
     «Без всякого сомнения – это же тот самый отличник, которого здесь только что пытали, — по голосу сразу же узнал его ботаник.
      — Нет такого предмета в десятом классе – и быть не может, — продолжал всё он же, — это в четвёртом классе у нас было. Я вам со всей ответственностью заявляю!
     — Цыц! — одёрнул очкарика директор, — А теперь будет! Хороший предмет лишний раз не помеха! Ну, вы тут знакомьтесь, а мне по делам нужно.
       Директор откланялся, после чего наступила, та самая - долгожданная первая минута знакомства – она прошла в полной тишине. Затем вторая – тоже в тишине, далее следовала третья минута. Плюшкин никак не мог решиться заговорить первым, а дети,  переглядываясь между собой, с нескрываемой иронией  разглядывали своего нового классного.
     Плюшкин постарался придать лицу более умное выражение, он сдвинул брови, напряг лысину, заострил нос, поджал уши, и постарался состроить как можно возвышенный и целеустремлённый взгляд. Но как всегда, когда он старался, всё выходило наизнанку – а посему более глупой физиономии, какую ему удалось выстроить на собственном примере, трудно было представить вообще.
       С начала его умный взгляд пробежал по стенам класса, на которых висели портреты неизвестных бородатых мужиков, далее глаза его опустились и затормозили на огромном аквариуме, в котором плавала одна морская капуста – да и та в консервной банке.
     «Это хорошо! — отметил для себя Плюшкин, — Это очень хорошо! Этот аквариум сможет служить прекрасным  оборонительным рубежом – на случай боевых действий с классом. Не так-то быстро можно будет его оббежать – а пока у меня будет несколько секунд, и если что, то возможно я успею сделать ноги»!
     — Ну, начинайте уже урок, время то идёт! У меня прямо руки опускаются глядя на вас. — неожиданно, откуда то сверху раздался противный мужской голос.
     — Боже, что это! — совершенно машинально воскликнул Плюшкин.
     — Ни что, а кто! Да меня, между прочим, весь мир знает!
     И только теперь Плюшкин определил, что с ним снова заговорил один из висевших на стене портретов. То был коротко стриженый дядечка, со змейкой усиками, да к тому же в пенсне.
     — Боже! Кто это ещё — протянул Плюшкин.
     — Да это Макаренко! — встряла в разговор девочка, сидящая за первой партой, как раз напротив учительского стола. — Его зовут – Антон Семёнович! Не обращайте внимания – он тут всех уже достал, со своим нравоучением!
     — Ну, знаете ли! — развёл руками классный руководитель. — Я такого ещё нигде не встречал – чтобы портреты могли, вот так запросто разговаривать
     — А такого нигде больше и нет, это только у нас, — снова отличилась всё та же девочка.
     — Но от чего это происходит Ведь должно быть, какое то научное объяснение..
     — Да какое там объяснение, просто у нашей школы в прошлом году – крыша съехала! С этого всё и началось.
     — Куда съехала!
     — На проспект Стачек – куда же ещё! А вы разве сами этого не заметили
     — И давно это у вас
     — Я же говорю – с прошлого года! — протянула разговорчивая девочка.
     — Ну и дела! — протянул Плюшкин.
     — Минуточку! По-моему вы отвлеклись от главного, — опять встрял портрет Макаренко, — ну  начинайте же урок, Тимур Петрович – вашу Мать! В конце то концов! Время!
     — Ах да! Конечно, конечно! — пришёл в себя, было Плюшкин, — Начнем, пожалуй! И так, зовут меня Антон Семёнович.
      — Как зовут! — раздалось тут же несколько вопросительных голосов.
      — Не понял! — протянул Макаренко, чуть не выпав из рамки.
      — Тьфу ты чёрт! Зовут меня Тимур Петрович.
      — Чего прямо так и зовут! — поинтересовался крепкий мальчишка с последней парты.
      — Прямо так и зовут!
      — А куда зовут! — полюбопытствовал всё он же.
      — Да куда угодно! — было расслабился Плюшкин.
      — Чего, даже выпить предлагают
      — Да постоянно! Отбоя нет!
      — Ух ты!
      — Отстань от него! — вмешалась девочка с первой парты.
      — Ну ладно, уже отстал, — ответил всё тот же мальчишка, — пускай начинает свой урок. Но предупреждаю – если мне скучно будет, то после уроков устроим ему тёмную!
     — Что это вы себе позволяете молодой человек! — возмутился было Плюшкин сгоряча.
     — Это не я позволяю, это закон у нас такой в классе – плохих преподавателей мы наказываем.
     После этих слов, свежему преподавателю ботаники, как то сразу стало совсем плохо – в животе громко заурчало, что тут же напомнило ему – старую армейскую пословицу
     «У хорошего бойца, всегда перед боем – понос»!
     Класс замер, в ожидании чего то – не поправимого.


ГЛАВА 9.
       — БУРЯ! СКОРО ГРЯНЕТ БУРЯ!  — ПРОЦЕТИРОВАЛ СВОИ НЕКОГДА НАПИСАННЫЕ СТРОЧКИ АЛЕКСЕЙ МАКСИМОВИЧ ГОРЬКИЙ – ВИСЕВШИЙ РЯДОМ С МАКАРЕНКО, И С ВЫСОТЫ СВОЕГО ПОРТРЕТА, КАК ТО НЕОБЫЧАЙНО ХИТРО ПОДМИГНУЛ ПЛЮШКИНУ.

     — И этот здесь! — злобно насупился преподаватель, — это же надо же, сколько их тут всех присутствует.
     Но тут прозвенел звонок. От неожиданности Плюшкин вздрогнул, и замер – увидев как из-за последней парты, встали два ученика. Каждый из них напоминал каланчу – как минимум под метр девяносто ростом,  и направились прямо к нему.
     Вот тут то бы и надо было, воспользоваться промежутком – и помахав детям ручкой, откланяться, и бежать! И как можно быстрее!..
     Кстати, бегал Плюшкин – неплохо, но на этот раз ноги, словно уже убежали, казалось, что и след их простыл…
     Оставалась надежда только на руки, но и руки повисли, словно были пришиты не к тому месту. Плюшкина охватил – ужас.
     — Ну что же Тимур Петрович! Ты так и не порадовал меня за этот урок! — произнёс первый.
     «Хулиганы»! — пронеслось в голове Клюшкина — Как есть хулиганы!
     — Да! Это именно они! — подтвердил портрет Феликса Эдмундовича Дзержинского, висевший на противоположной стенке от Горького и Макаренко. — Уж сколько я с ними боролся – а толку никакого, как сейчас помню – расстреляешь одну партию – как тут же подрастают следующие. Вот если бы это был хотя бы 1918 год, то я бы их всех к ногтю! А сегодня, извини друг, ничем помочь не смогу.
     За  двумя приближающими хулиганами  – присоединились ещё несколько более мелких сверстников.
     — А это шестёрки! — продолжил свою мысль Железный Феликс. — Этих не бойся! Хотя, чем чёрт не шутит.
     — Бойся равнодушных, они не убивают и не предают, но это с их молчаливого согласия совершаются все преступления на земле! — присоединился к переживающим за Плюшкина портрет Бруно Ясенского.
      — Да идите вы к чёрту! — Плюшкин попятился.
     Самый коренастый из первых двух, отстегнул ремень от брюк и начал накручивать его себе на кулак. Расстояние между сторонами сокращалось неимоверно, и теперь только аквариум разделял враждующие стороны.
     Плюшкин понял – сейчас его будут бить! И не исключено что ногами.
     — А может быть он, ещё успеет убежать — с интересом присоединился к обсуждению назревающей ситуации –  Антон Семёнович Макаренко.
     — Нет! Уже не успеть, — заговорил портрет полководца Георгия Константиновича Жукова, — в данной ситуации, я бы посоветовал произвести встречный – упреждающий контрудар!
     — По сопатке – что ли — заинтересовался портрет Николая Васильевича Гоголя, и тут же высморкался в носовой платок.
     — Ну, хотя бы! — согласился Жуков.
     А тем временем первые двое были уже почти на границе, после пересечения оной, расстояние между сторонами – сблизится до критического.
     — Не слушай их! — неожиданно выкрикнул портрет Клима Ворошилова. — Беги! Пока не поздно – беги!
     — Куда бежать-то!
     — К чёртовой матери!
     — Спасибо – Клим!
     Глаза Плюшкина выражали ужас, он попытался оторваться от пола, но даже пошевелиться ему не удалось – ноги превратились в вату, руки в лопату, нос в вершок.
     «Мне бы горшок»!
     Классный руководитель попытался мысленно донести – всем находящимся в классе, и себе в первую очередь главное. Земля словно уходила из-под его ног. Сознание, то пряталось, то снова возвращалось. И ещё бы немного, и одного горшка – явно бы уже не хватило на продолжение кульминационного действия…

     Но тут,  огромная муха, залетевшая в открытую форточку, обогнула класс жужжащим полётом, и села на стол учителя. Затем перебравшись на классный журнал, прицелилась и наложила приличную кучу, словно показывая пример Плюшкину – мол, вот так-то и тебе следует постараться.
     Тимур Петрович переведя взгляд с хулиганов на муху, более уже не отрывался от неё. Судя по всему, цокотухе  это понравилось. Такое пристальное внимание к её скромной персоне вдохновило членистоногую, а посему она тут же быстренько повторила ещё один опыт с кучкой…  Далее

отряхнувшись прошлась до падавшего от окна лучика солнца, и пригревшись уснула.
     Все замерли, даже хулиганы и те замешкались от неожиданности – уж больно крупной оказалась – членистозадая, а особенно поразил размер кучек.
     Именно это обстоятельство, и вернуло Плюшкина – из пелены ужасающего гипнотического состояния – обратно в реальность.
     И словно позабыв о той ситуации, которая происходила здесь и сейчас, ему стало очень обидно за изгаженный школьный журнал. Ведь, по сути, она не просто нагадила, у него под носом – а вызывающе плюнула ему прямо в самую душу.   
     О, если бы она только знала о том, что Плюшкин всегда с особым трепетом относился к производственной макулатуре  в виде – отчётов, бланков, планов, и даже инструкций по технике безопасности – то бы наверняка не решилась бы на столь откровенный, и дерзкий по своей наглости поступок. 
      А посему, ярость стала подступать откуда-то снизу,  он посмотрел сначала на муху, потом обвёл глазами подступающий фронт противника, и далее уже не раздумывая – на выдохе, с истерическим выкриком
     — Ах ты, сучка!!!
     Врезал кулаком – с громогласным хлопком, размазав цокотуху по всему школьному журналу. И в подтверждение своих боевых намерений, выпалил ещё несколько раз
     — Ах ты, сучка! Ах ты тварь!!!
     Всё смешалось в этом крике – жажда бури! Сила гнева, пламя страсти и уверенность в победе слышат дети в этом крике – не хватало только мата!
     «Ба-ба-ба-ц»!!!
     Отозвался эхом мощный удар, что сразу сбило спесь атакующих, ряды, которых тут же отступили на полшага.
     Воспользовавшись создавшейся ситуацией, портрет Алексея Максимовича Горького начал читать вслух
     — «Чайки стонут перед бурей, - стонут, мечутся над морем и на дно его готовы спрятать ужас свой пред бурей. И гагары тоже стонут,- им, гагарам, недоступно наслажденье битвой жизни гром ударов их пугает!»
     А несколько учеников замыкающих ряды нападения – отступили и вовсе.
     — «Глупый пингвин робко прячет тело жирное в утесах»...
     Не дав противнику опомниться, Тимур Петрович первым форсировал события и, переплыв аквариум, применил тяжёлую артиллерию! Победоносным гимном – неожиданно застрочил пулемёт!
     — «Только гордый Буревестник реет смело и свободно над седым от пены морем! — продолжал Алексей Максимович, наконец-таки дождавшись своего звёздного часа, — Гром грохочет. В пене гнева стонут волны, с ветром споря.  Вот охватывает ветер стаи волн объятьем крепким и бросает их с размаху в дикой злобе на утесы, разбивая в пыль и брызги, изумрудные громады».
     — Кто это! — громко прокричал Плюшкин, указывая пальцем на впереди стоящую каланчу.
     — Это Коля Питерский! — в ответ вторили сразу несколько испуганных, равнодушных до селе голосов учащихся.
     — Ах, Коля Питерский! — выпалил Плюшкин.
     — «Буревестник с криком реет, черной молнии подобный, как стрела пронзает тучи, пену волн крылом срывает…»
     Сам же Питерский, кажется, почуяв недоброе, и уже было попятился назад – как торжествующий Плюшкин первым нанёс удар по сопатке!
     — «Вот он носится, как демон,- гордый, черный демон бури,- и смеется, и рыдает... Он над тучами смеется, он от радости рыдает!»
     — Помогите! Хулиганы обоняния лишают! — взмолилась пострадавшая каланча.
     — «Ветер воет... Гром грохочет... В гневе грома,- чуткий демон,- он давно усталость слышит, он уверен, что не скроют тучи солнца,- нет, не скроют!»
     В этот момент дверь в классе распахнулась, и на порог ворвался запыхавшийся Школярский. Сразу же оценив обстановку он как бы успокаивая – самого себя молвил
     — Ничего страшного, продолжайте Тимур Петрович! — и тут же захлопнул за собой двери.
     — «Все мрачней и ниже тучи, опускаются над морем, и поют, и рвутся волны к высоте навстречу грому».
       Ещё, какое-то время разгорячённый Плюшкин бузил, размахивая глобусом, случайно подвернувшимся под руку – шарахая противника на право, и налево, вызывая землетрясение в головах учащихся.
     Двоечников загнал на шкаф, а хорошистов уложил на пол вниз головой.   
     — «Синим пламенем пылают стаи туч над бездной моря. Море ловит стрелы молний и в своей пучине гасит. Точно огненные змеи, вьются в море, исчезая, отраженья этих молний!»
     Далее, уже после безоговорочной капитуляции класса – Плюшкин, расхаживая мимо уложенных на пол военнопленных от дверей к окну, и неожиданно даже для самого себя – прочитал лекцию о международном положении России, отметив при этом агрессивные стороны блока НАТО. И в заключении, как бы подводя черту – отметил
     — А на хитрую задницу, всегда найдётся – хрен с винтом! Это себе и уясните – паразиты эдакие!..
     — «Это смелый Буревестник гордо реет между молний над ревущим гневно морем; то кричит пророк победы - Пусть сильнее грянет буря»!.. — закончил Алексей Максимович – буквально на одном дыхании.
     По окончании выступления несколько учениц от восхищения даже захлопали в ладошки – отчего портрет Горького смутился и отвернулся к стенке.



ГЛАВА 10 .
     И ДАЖЕ ПОРТРЕТЫ, ПОСЛЕ ПРОИЗОШЕДШЕЙ БОЙНИ СТАРАЛИСЬ БОЛЕЕ НЕ УКАЗЫВАТЬ  ПЛЮШКИНУ НА ЕГО ГРЯЗНЫЕ БОТИНКИ – ИБО ПОБЕДА БЫЛА ПОЛНОЙ И БЕЗАГОВОРОЧНОЙ! НЕПРИЯТЕЛЬ ВЫБРОСИЛ БЕЛУЮ ТРЯПКУ – И ДЕЖУРНЫЙ ПОЗОРНО ВЫТЕР ЕЮ – ИЗГАЖЕННУЮ ДО СЕГО УРОКА ДОСКУ.

     Вот только Плюшкин никак не мог успокоиться, и после проведённого – первого учебного дня, тут же отправился к директору в кабинет, поделиться первыми педагогическими впечатлениями.
      Его просто несло туда. Какая-то неведомая сила толкала, требовала учинить разборку и с  высшим педагогическим дивизионом данного образовательного заведения.
     — Что у вас за школа такая — начал он было прямо с порога. —  Без драки невозможно провести даже урок ботаники! Ученики, судя по всему пьяные по коридорам во время уроков шастают! А в школьном буфете, заказав  чашечку кофе мне на сдачу дали презерватив с запахом апельсина! Что же это такое!
     — А что тут такого Запах апельсина по моим сведениям очень даже не плохо – тонизирует! — удивился Школярский.
     — Да как вы не понимаете, это же некультурно! — продолжал Плюшкин, — Ученицы как проститутки во время перемены, словно на панели в коридоре юбки задирают! А что за цены у них, вдумайтесь только Тренч Вхламович. Всего за полчаса обладания комсомолкой – тысяча двести! А за час, что же это – две четыреста получается! Цены-то просто запредельные. Но товарищ директор, вы же отлично понимаете какая у нас учителей маленькая зарплата – а тут такие расценки! Да я себе, разве что с отпускных смогу позволить эдакое, и то не более чем на пятнадцать минут. Да что же это такое получается! Полнейшее расслоение общества и никакого уважения к старшим!
     — Но-но, Тимур Петрович – не загибайте палку.
     — Да какая там палка! Я же вам объясняю, мне в первой четверти о палке – и мечтать даже не приходиться!
      — Я совсем про другую палку вам толкую! — хотел было оправдаться директор.
      — Толкуете про другую, а имеете в виду – эту самую! И главное! Эти ваши говорящие портреты, ну это просто полный отстой! Дерзят, пройти не дают мимо, без какой ни будь скабрезной подковырки из прошлого века! — Плюшкин развёл руками. —  Да от всего увиденного здесь, и услышанного, вполне  можно будет сойти сума!!!
     — Да вы присядьте Тимур Петрович, — указывая на стул, произнёс Школярский, — в ногах правды нету! Присядьте! Присядьте!
     Плюшкин в гневе прошёлся по кабинету директора, и всё-таки присел.
     Директор долго молчал – видимо что то обдумывая, затем встав со стула,  и  подойдя к окну, облокотившись о подоконник – произнёс
      — Со многим из того что вы сказали – вполне согласен! И готов это засвидетельствовать даже в письменном виде! И то, что ученики у нас не самые лучшие, и то, что буфетчик – озабоченный козёл! И то, что в туалете курят, а в буфете пьют! А в спортзале и вообще – спят с учителем физкультуры!.. Твою мать!
     Школярский продолжал
     — Вы бы видели, во что они превратили спортивные маты! Всё знаю! Всё!
     Директор отодвинулся от окна, и быстрым шагом проследовал к столу   
      — А вот по поводу учениц задирающих юбки, с этим явлением мы естественно будем бороться! Я думаю, в ближайшее время вызовем их на комсомольское собрание и потребуем!
     Тут Школярский размахнулся, и со всего маху нанёс удар по пепельнице стоящей на столе. Пепельница подпрыгнула, расколовшись на части, и разлетелась вместе с окурками по всему кабинету. Директор вскрикнул от боли и, схватившись другой рукой за пришибленную ладонь начал нервно ею трясти.
     — Вот видите! — продолжил Школярский, — нервы с этими оболтусами стали совсем ни к чёрту! Да! А по поводу завышенных цен – потребуем!
     На этот раз директор яростно подмигнул Плюшкину, и добавив громкости в голосе – произнёс далее
     — Именно потребуем! Именно! Чтобы комсомолки всё ж таки сбавили цену до разумных пределов! А для своих педагогов  могли бы и абонемент открыть, со скидкой не менее пятидесяти процентов!
     — Вот как! — удивлённо изрёк Плюшкин.
     — А как же иначе! Именно так! Но это касаемо только членов  ВЛКСМ! А на беспартийных, — и тут Школярский, обречённо  развёл руками, — извините, но к этой категории древнейших, мы ни с какого боку подобраться не сможем. К сожалению! Разве что неожиданно сзади!
     Плюшкин внимательно посмотрел на директора, отыскивая в его взгляде элементы иронии, но тщетно, судя по всему, Школярский вовсе и не собирался иронизировать, а говорил именно то, что думал.
     — Позвольте Тренч Вхламович, а вы в курсе, что у школы уже второй год как съехала крыша, и прямо на соседний проспект!
    — А как же Тимур Петрович, мне бы не знать такое! А всё это,  из-за того, что вначале чердак снесло!
     — Куда!
     — Не куда – а как! Это всё завхоз наш бывший Бобриков,  стойку подпилил и на дачу упёр! Он там, видите ли – плотину строит, брёвна нужны.
     — Ну, Бобриков и Бобриков – а сейчас то что  Ремонтировать же нужно!
     — Так некому!
     — Да как же это некому-то, а работники то на что
     — Наши работники все в офисах сидят за компьютерами. И крыш они не починяют. Время сейчас не то, не до мелочей стало! Ну не мне же вам объяснять Тимур Петрович! — нервно съязвил Школярский.
     — Так какого хрена они там сидят! И что они вообще делают!
     — Деньги! Наши работники делают – деньги!
     — И всё!
     — И всё!
     — Да нет уж, Тренч Вхламович, это не в школе крыша съехала, получается – это у нас с вами в головах покатилось — попытался было обосновать пройденное Плюшкин, — тут и вправду в пору будет под такой крышей – сума сойти!
      — А вот с этим, многоуважаемый Тимур Петрович, я с вами категорически не согласен! Сума в нашей школе сойти никак невозможно, и лишь по той простой причине, что все те, кто здесь прижился – уже давно туда сошли, и заметьте по своей доброй воле!
      Школярский выдержал многозначительную паузу, перед тем как продолжить
      — Вот и вы! Да разве я принял бы вас, на столь ответственную должность преподавателя ботаники, если бы в вашем поведении, при приёме узрел хоть одну толику здравого смысла – ни в коем случае!
     — Как это — удивился Плюшкин.
     — Здесь место, не для нормальных людей! Так что, в этом смысле, товарищ Плюшкин вы заблуждаетесь! Ещё как заблуждаетесь! Но главное теперь уже позади, и в будущем не волнуйтесь и не переживайте – сума два раза не сходят!
     В кабинете воцарилась тишина, она продолжалась несколько минут. Плюшкин, было, открыл рот – да так и застыл.
     Молчание нарушил всё тот же Школярский, и уже перейдя на более мягкий тон – продолжил
     — Да успокойтесь вы, дорогой товарищ Тимур Петрович! Здесь все так начинают, а потом – привыкают. И вы привыкнете, и даже замечать ни тех, и ни этих не станете. А на говорящие портреты, можете вообще внимания не обращать! Если хотите, можете с ними даже не здороваться! Берите пример с меня – не что, какие крали, да плюньте вы на них!
     Директор приблизился к Плюшкину и дружески похлопал того по плечу.
     — А пока крепитесь, дружок! Крепитесь! Силы нам ещё пригодятся! Ой, как ещё пригодятся!


ГЛАВА 11.
     НА СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ ПЛЮШКИН ВОЙДЯ В КЛАСС, СРАЗУ С ПОРОГА ОБЪЯВИЛ МАРАТОРИЙ О НЕНАПАДЕНИИ – ОБЪЯСНИВ ПЕРЕД УЧАЩИМИСЯ – ЧТО ЕМУ МНОГО НЕ НАДО…

         Что он уже старенький, и лишние нервы трепать здесь совершенно не намерен. Дома его ждёт жена с тарелкой борща, и телевизор с очередной серией про убийства! И всё, ради чего он сюда будет приходить, так это лишь для того – чтобы сидеть на жопе ровно. И если класс на его уроке шалить не станет – то и он в свою очередь, по взаимному договору – двоек ставить не будет.
     — Отныне на моём уроке, вы вольны заниматься, чем захочется, но в рамках международного права согласованного тут же и сейчас. Хотите – кроссворды решай, хотите в карты играйте, а можете и вообще не приходить! Только, если уж пришли, то не шумите, пожалуйста, умоляю вас дети – не шумите! У меня нервы!
     В целом – классу идея Плюшкина показалась интересной, и посему договор был скреплён рукопожатием и подписями – с одной стороны господина классного руководителя, с другой – Николы Питерского и старосты класса Непотребко Натахи.
     И лишь очкарик, долго сомневался в том, стоит ли подписывать столь важный документ. Долго расхаживал по классу – видимо просчитывая все плюсы и минусы лично для себя – но затем, решившись, подмахнул и свой крестик.
     — Да что же это такое происходит! — сразу же после подписания договора, не выдержал и встрял в происходящее портрет Антона Семёновича Макаренко. —  Сколько я положил сил, умения, опыта в дело об образовании! И для кого! Ответьте – для кого я писал свою «Педагогическую поэму»! А этот, не пойми что и откуда, в один момент спустил всё на тормозах! Да где же ваша педагогическая хватка Тимур Петрович! Вы есть – позор всему педагогическому сословию!
     — Не обращайте на него внимания! — снова вмешалась девочка с первой парты. — Этот Макаренко страшный зануда, уже который год он тут висит и всё учит, учит и учит! Надоел всем! Даже списывать нам не даёт – зараза такая!

      И вот тут-то Плюшкин, впервые обратил своё пристальное внимание, на эту самую девочку с короткой стрижкой.
      На первый взгляд, она ему ничем особенным не показалась. Ну, девочка и девочка, ну симпатичная – каких миллионы, он тогда и представить не мог, что через какое то мимолётное  время, эта самая симпатяшка заполнит всё его мыслимое пространство. Девчонка по имени Ирочка, с цветущей фамилией Поцелуйко – совершит полный переворот в его скучной, и однообразной жизни.
     — А кто вам ещё жить мешает — поинтересовался Плюшкин.
     — А ещё Николай Алексеевич Островский, но он в коридоре висит – всё про жизнь талдычит, что не так якобы мы живём! Всё за наши прожитые годы – скорбит! А этот, очкарик – всё своим «Педагогическим опусом» стращает, якобы порчу наведёт на наши тетрадки!
     — В печку их надо! — неожиданно предложил Плюшкин. — Ибо образование не стоит на месте! Нечего им тут по стенкам от безделий болтаться! И я не намерен делить свой сегодняшний педагогический плюс,– на какой то прошлогодний минус! В печку!
     — Правильно, сжечь их всех! — тут же хором одобрил класс.
     — Как это сжечь! — возмутился портрет Антона Семёновича. — Вы в своём уме
     — А вот так! Нечего было много пи… – как бы это культурней выразиться!
     Далее потирая руки, руководитель принципиальной позиции, тут же расставил все точки над – «И»! Правда, воткнув перед этим самым парочку – «Ху»!
 
     А на следующее утро уже кипела работа. Непотребко и компания из совета учащихся, снимали со стен портреты провинившихся классиков, и в школьном саду уже разводили – «пионерский» костёр.
     Казнь была не минуема. Школа буквально ходила на голове! Все классы сбились в единую кучу.
     — Так их! Так! — пищал какой-то учащийся с серёжкой в левой ноздре.
     — И Ушинского не забудьте! Ушинского!
     — Ломоносова давайте! И Менделеева!
     — Правильно! Всех их в огонь – разом!
     Сам же Плюшкин, решил пока не высовываться, и спокойно наблюдал за происходящим из окна класса.
     «Вот ведь, — думал он, — стоит только подать идею, как она тут же начинает воплощаться в действие. Однако, оказывается не так то и сложно манипулировать  не соображающими массами. Эдак, можно в принципе  удовлетворить любую свою потребность или прихоть – стоит только захотеть!»
     Но тут в класс ворвалась Ирочка, задыхаясь от бега, она прокричала
     — Тимур Петрович! Они плачут!
     — Кто плачет
     — Портреты! А особенно Надежда Константиновна! Но она то, вообще ни в чём не виновата!
     Плюшкин оторвался от окна и обернулся.

      — Но что же я могу поделать
     И тут он увидел глаза девочки – наполненные страха и отчаяния. Казалось, вот-вот ещё какое-то мгновение, и тут тоже будут слёзы.
     — Не надо их сжигать! Давайте пожалеем! Ну, пожалуйста – Тимур Петрович!
     — Вот те раз! Да ты же сама вчера говорила, что они все плохие, и уже достали тебя!
      — Говорила! Но они ведь живые! — Ирочка слёзно всхлипнула, — А мы их в огонь!
      И тут у Плюшкина – взыграло.
      «Она права, они действительно плачут!» – вторил ей, его внутренний голос.
      И, тем не менее, ему было приятно, что у этой девочки есть сердце, и то, что в последний момент, она все ж таки одумалась!  Одна единственная из всех, и  вступилась за своих недругов, не потому что простила их – а потому что они были живые! 
      — Я всё понял! Я попробую их остановить, если конечно в азарте они не бросят в огонь – заодно и меня самого!
     И это оказалось действительно, не так уж и просто
остановить разъярённую толпу – движимую чертовщиной. Не стану описывать это в подробностях, сообщу лишь факт -  Плюшкину это удалось. И через пару часов все портреты вернулись на свои прежние места, хотя во всеобщей суматохе – Макаренкову всё ж таки разбили очки, Крупской разорвали платье, а Островскому надрали уши – но главное все они остались жить…



ГЛАВА 12. 
     А ДАЛЕЕ В КЛАССЕ ПОБЕЖАЛИ ОБЫЧНЫЕ УЧЕБНЫЕ ДЕНЬКИ, КАЖДЫЙ НА УРОКЕ ЗАНИМАЛСЯ ТЕМ – ЧЕМ ЗАНИМАЛСЯ. САМ  ЖЕ ПЛЮШКИН, ПРОСИДЕВ НЕСКОЛЬКО ЗАНЯТИЙ ЗА ВЯЗАНИЕМ ШЕРСТЯНОГО НОСКА, В КОНЦЕ КОНЦОВ, ЗАКИМАРИЛ И  ЗАПУТАЛСЯ В НИТКАХ – ПОСЛЕ ЧЕГО ОТБРОСИЛ ВЯЗАНИЕ В ШКОЛЬНУЮ УРНУ ВМЕСТЕ С НОСКОМ.
   
     Дабы стряхнуть с себя зевоту, преподаватель встал из за учительского стола, потянулся, и подойдя к школьной доске мелом  нарисовал голую женщину. Немного подумал, и обул её в симпатичные туфельки, которые тут же умело дорисовал.
      Нет, он это сделал не для смеха ради, а от элементарной скуки, но класс этим событием тут же заинтересовался. Все стали перешёптываться и переглядываться.
      Оценив реакцию класса, Плюшкин сообразил, что это всё-таки не урок анатомии и, не медля плюнул женщине в интимное место – растёр вкруговую тряпочкой, стерев бесстыдницу напрочь с лица доски, оставив для обозрения класса, лишь пару женских башмаков.
     Внимательно присмотревшись в остатки шедевра, Плюшкин ещё немного поработал тряпкой и оставил на доске – только одну туфлю.
     — И так дети! Запишите тему урока, — изрёк преподаватель, — «Инфузория туфелька»!
     Взгляд Плюшкина пробежал по партам. При слове «инфузория», сразу в классе напряжение спало – всем снова стало не интересно. И одна только Ирочка, та самая с первой парты, быстренько достала из портфеля тетрадочку, и что-то там написала.
     Плюшкину это заметил, и очень заинтересовался - «Что же она там записала – неужели и вправду, то, что я сейчас продиктовал»
     Не выдержав любопытства, он подошёл к её парте и заглянул в тетрадку. И точно, там так и было написано – «Инфузория туфелька», и десять восклицательных знаков «Ура! Сработало, хоть кто-то меня да слушает! И ещё раз – Ура! Ура! Ура!»
     Поймав вдохновение, Плюшкин прошёлся вдоль парт, и хотел было продолжить объяснение...   Но как оказалось – про эту инфузорию сам лично только название и слышал когда то в далёком детстве, и что-либо пояснить классу по этой теме, Плюшкин был на сегодня – не в состоянии. Он, ещё разок под настроение прошёлся туда и обратно, и снова заглянул в тетрадку к Ирочке.
     — Успеваешь записывать! — поинтересовался Плюшкин у своей ученицы.
     — Угу! — подтвердила девочка.
     — Молодец! — похвалил он её.
     В ответ она одарила его такой чудесной – такой волшебной улыбкой, что у Плюшкина закружилась голова, он поплыл в невесомости, и чуть было не забыл про то, что находиться на уроке. Перед его взором поплыли эротические картинки – то были тысячи стройных женских ножек обутых в туфельки.
     — М-н-да! — через какое то время начал приходить в себя ботаник, — И так! Инфузория туфелька!
     Плюшкин махнул рукою, словно отгоняя видение проч.
     — И сразу хочется задать вопрос – кто же она такая, эта самая бяка! — начал было он издалека, но тут же осёкся, и снова поинтересовался у девочки, — Ирочка ты успеваешь записывать!
     — Угу! — снова подтвердила девочка с первой парты.
     Далее Плюшкин продолжил уже про себя
     «Кто же она такая эта тварь инфузория Если-бы я только знал!»
     Преподаватель подошёл к Ирочке, погладил её по головке и заключил
     — Но, об этом мы поговорим на следующем занятии!
     — А почему не сейчас — удивилась Ирочка.
     — Да потому что время до конца занятия мало осталось! — нашёлся Плюшкин.
     — Да как же это, Тимур Петрович! Ещё целых двадцать минут!
     — Всё равно не успеем, тема-то уж очень обширная.
     — Ну, так хоть начните, а то со скуки  умереть можно.
     — Нет, нет! Для этой темы мне нужен специальный разгон, а иначе будет не остановиться! — забормотал было Плюшкин.
      — Ну, пожалуйста! Ну, Тимур Петрович!
      — Никак не возможно! Сегодня никак!
      — Понятно. — Огорчённо вздохнула Ирочка.
      А сам Плюшкин, твёрдо решив для себя, сегодня же  сходить в библиотеку, и что-нибудь прочитать про эту – «заразу инфузорию».
    
     И, правда, Плюшкин выполнил задуманное, сходил-таки вечером в библиотеку и, представившись заслуженным учителем РСФСР, буквально силой вырвал из рук библиотекаря несколько страниц из  брошюрки профессора Зосима Башмакова – «Я, и моя любимая микроба», 1965 года издательства.
     А всё получилось из-за того, что библиотекарша и вовсе отказалась оформить Плюшкина как читателя, в виду личного нехорошего предчувствия. Ибо Исидора Сидоровна Сидорова – была библиотекарем не первый год, и сразу же поняла, как только взглянула на заслуженного деятеля педагогики - «С такой физиономией как у этого – книжки обратно не возвращают!»
     — Нет! Нет! И нет! — резко отрезала она ему.
     Но когда он, цепко ухватившись за краешек печатной продукции, начал рвать всё на себя, стараясь выхватить хоть что-то из её рук. И под треск разлетающихся страниц – она согласилась на его приведённые аргументы, и уже не требуя дополнительных фактов, бросила остатки изорванной бумаги  к его ногам – даже не оформив его в карточку как читателя - «А чего ради! — успокаивала она себя, после того как заслуженный учитель поблагодарил её и захлопнул за собой двери, — Всё равно, только себе хуже, это ещё тот типчик! Потом бегай за придурком всю жизнь, умоляя – верните книжку!»


 
ГЛАВА 13.
    — «ИНФУЗОРИЯ ТУФЕЛЬКА,  ПАРАМЕЦИЯ ХВОСТАТАЯ,  ВИД ИНФУЗОРИЙ РОДА PARAMECIUM.  СВОЁ НАЗВАНИЕ ОНА ПРИОБРЕЛА – ЗА ПОСТОЯННУЮ ФОРМУ ТЕЛА, НАПОМИНАЮЩУЮ ПОДОШВУ ТУФЛИ»… —  НА СЛЕДУЮЩЕМ ЗАНЯТИИ, НАЧАЛ БЫЛО ЧИТАТЬ ТЕКСТ ПЛЮШКИН, ИЗ ВЫЖИВШИХ ПОСЛЕ БОЙНИ С БИБЛИОТЕКАРШЕЙ СТРАНИЦ.
   
    
     — Как интересно! — отметила Ирочка, не отводя своего немигающего взгляда от читающего по слогам преподавателя.
     Она единственная, кто серьёзно отнёсся к урокам ботаники в 11 классе – и Плюшкин оценил это.
     А остальным было, в общем-то – до фонаря, но главное всё ж таки состоялось – дети к нему привыкли, и совершенно не обращали внимания на его нелепое присутствие.
     И лишь девочка с короткой стрижкой, по имени Ира, так и слушала всё то – что он бубнил не отрывая от него своих зелёных как море, и  огромных как океан глаз – иногда приводя  своего педагога – во в великое смущение. Ибо взгляд её был особенный, ласковый и в то же время – страстный! Плюшкин обожал его. Очень!.. И, о ужас! Он начал в неё влюбляться!
     Иногда в процессе чтения, он отрывался от текста, приподнимал свои уставшие от жизни – но вполне ещё пригодные для созерцания глаза, и поверх очков наблюдал её обаятельную улыбочку, чуть ли не до самых ушей, и радовался с нею вместе словно ребёнок – над только что прочитанной ерундой - «Боже! Какая же у неё улыбочка!»
     К третьему занятию по теме, Плюшкин проделал дырочку в статье про «Туфельку», и начал подглядывать за Ирочкой  в течение всего урока – не пропуская главные моменты.
     К четвёртому занятию он понял – что Ирочка ему, нравиться окончательно!
     К пятому – обалденно!
     А после шестого бедный Плюшкин осознал – что всё это – фейк! И влюблён он  в неё тайно «И никогда – тайное, не сможет стать явным! Ибо признайся, кому в этом – засмеют! Эко старче чего удумал!»
     — Да! Вот она любовь то какая, безответная!.. — протянул Плюшкин вслух, сам того не замечая.— Эх, горе мне горе!
     — Это тоже записывать! — Поинтересовалась Ирочка.
     И так странно улыбнулась ему на этот раз, с такой неповторимой иронией, наполненной до краёв  скептического сарказма, что Плюшкину сразу же напомнило  Фёклу Парамоновну Морковкину – ехидну из отдела продаж «Овощи-фрукты»  – которая изнасиловала его в ранние годы…
      — Тьфу ты чёрт! — выдохнул жуткое воспоминание Плюшкин, — Какая же это всё-таки гадость – быть минусом, во время близости с плюсом!
      — Тимур Петрович, а это тоже следует записать — поинтересовалась Ирочка Поцелуйко.
    — Нет! Это не надо! Это ни к чему! Это ни в коем случае! — забормотал, оправдываясь, преподаватель ботаники. — Это! Это…
     Плюшкин смутился, и заткнулся на полуслове.
     Он встал со стула,  и подошёл к окну. А в это время на улице спаривались две собачки, они весело резвились – запрыгивая, друг на дружку и неприлично гавкали.
     Да так Плюшкин, и засмотрелся на них, словно войдя в транс – зачаровавшись происходящим. Вероятно, нахлынувшие мечты охватили его сознание и поглотили на время совокупления – между друзей наших меньших.
     Но тут вмешался в процесс – портрет всё того же профессора Макаренко, который таки снова не выдержал, и заверещал
     — Ну, куда ты смотришь! Куда! Какой пример ты подаёшь своим ученикам
     — Отстань! — махнул рукой Плюшкин.
     — Да очнись же ты! — вновь попытался растолкать его голос Макаренко. Хотя бы рот закрой – извращенец!
     Но тщетно, Глядя на происходящее, Плюшкин с головой ушёл в процесс собачьей радости.
     — Эх! Сейчас бы вдуть – кому-нибудь! — выскочило у него из глубины гипнотического состояния, Плюшкин привстал на носочки, и потянулся сладко-сладко.
      Класс тут же заинтересовался услышанным – и оживился. Ученики начали перешептываться и переглядываться, некоторые подскочили к окну и тоже стали наблюдать непристойную картину. Ирочка не выдержала, подбежала к Плюшкину, просунула свою головку у него под мышкой, приподнялась на цыпочки, вытянула шейку и наострила ушки.
     — Хи-хи-хи!
     Услышал Плюшкин иронический смех девочки. И тут прозвучал звонок, возможно, спасительный для Плюшкина, ибо вернувший его в класс, и выпустивший заблудшее сознание, из объятий лёгкого эротического спазма. 

 
ГЛАВА 14.
     ЖИЗНЬ, ПЕРЕСКОЧИВ НА НОВЫЕ ПЕДАГОГИЧЕСКИЕ РЕЛЬСЫ – ПОМАЛЕНЬКУ УСТАКАНИЛАСЬ, И ПОТИХОНЬКУ ПОКАТИЛАСЬ СЕБЕ ДАЛЬШЕ.

     По утрам как всегда звенел будильник, и на запах жареной яичницы Плюшкин выползал на кухню, проглатывая завтрак, хлопал ладошкой по заднице любимую некогда жену Чашку, и мчался к девяти утра в школу. А вечером той же дорожкой – бежал домой, в надежде, что дома его ждёт – всё та же жареная яичница.
      И вот возвращаясь как обычно домой, он неожиданно поймал себя на мысли – что думает не о яичнице, а совсем о другом. Он думал о ней, об этой девочке, сидящей за первой партой.
    «Тьфу ты чёрт! И чего я зациклился на этой пигалице, ну прямо сума схожу! Всё думаю и думаю! С чего бы это, ну подумаешь, слушает меня во время урока! — пытался успокоить себя Плюшкин, — А кого же ей ещё слушать!» 
      Плюшкин шагал вдоль проспекта Стачек, усиленно шлёпая ботинками по осенним лужам.
      «А может, от того и слушает – что я ей тоже симпатизирую!»
       Плюшкин остановился возле огромной лужи, и пристально вглядевшись в своё отражение – ужаснулся.            
       «Нет! С такой противной рожей – симпатизировать, возможно, ежели только – крокодилу перед завтраком!»
       После того как педагог полностью отверг подступившие иллюзии о  взаимных симпатиях, мысль его снова пере направилась в образовательную сферу
      «Да и мало ли – что у неё в голове, вероятней всего она просто  интересуется моим предметом. Такое тоже вполне может быть!
     — Может! — Неожиданно с ним заговорило отражение из лужи, голосом очень схожим с его личной интонацией и тембром, только более противным, на качество восприятия.
     От неожиданности Плюшкин вздрогнул! Конечно же, он узнал своё зеркальное отражение, которое с некоторых пор  научилось перевоплощаться в некого своеобразного двойника, и жило совершенно отдельной от него жизнью, всегда являясь в гости, в самый неподходящий момент, и вечно портившее ему настроение.
      А началось это, ещё в далёкой юности, когда однажды записавшись в театральный кружок при доме Пионеров имени Михаила Глерона, юный Плюшкин, возвращаясь домой после репетиций, продолжал их уже в одиночестве перед семейным зеркалом в родительской комнате. Тимур подолгу ставил очередные сценки – изображая не только своего героя, но и напарника по сценарию, иногда он отходил от основного сюжета, и сам додумывал – что, чего, и как должно было происходить в действии.
     Поначалу, его мнение довлело над героем напротив, и это только забавляло Плюшкина, обычно он укорял его, тыкал в него пальцем, подсмеивался над неуклюжестью поведения – и в какие-то минуты начал замечать, что отражение будто-бы, в самом деле – слышало его. В дальнейшем, тот в зеркале старался всячески уклониться от дерзких вопросов, и опускал глаза – когда Плюшкин начинал стыдить его за какой-нибудь нелепый, выдуманный казус. Игра с отражением захватила юного Плюшкина, и продолжалось очень долго, может год, а может и больше…
     Но со временем всё изменилось. Тот который был с той стороны – однажды не выдержал своего унизительного положения, и перехватив инициативу в свои руки, сам начал атаковать своего противника. До какого-то времени силы были практически одинаковы, хотя Тимур чувствовал, что вот-вот наступит критический момент, и он не выдержит и отступит.
      И вот сей момент настал. И теперь уже тот второй, что был в зеркале, сам начал подтрунивать и потешаться над своим первым – указывая ему, на все недочёты и недостатки.
      Не смотря на то, что из-за этого Тимур покинул дом Пионеров, и даже начал обходить его стороной – зеркальное видение не исчезало. А когда Тимур начал занавешивать зеркало одеялом – то тот, который был с обратной стороны в свою очередь начал сбрасывать его на пол.
      И вот однажды доведённый до предела юный Плюшкин не выдержал и разбил то самое семейное родительское зеркало, подвернувшейся под руку отцовской бронзовой пепельницей – напрочь!
      Но и это не помогло, ибо второе я стало отражаться повсюду, из стеклянной посуды, из серебряного самовара, из ночных окон, и даже из луж.

     «Всё совершенное тобой – к тебе же и вернётся», - права была пословица как никогда, но чтобы до такой степени – наш герой даже и не подозревал.
     С тех самых пор, Тимур начал подолгу  заговариваться с самим собой, встретившись случайно где-нибудь, у какого-нибудь зеркала. После чего у него портилось настроение, пропадал аппетит, а главное – в апартаментах черепной коробки происходил хаос, являясь полным беспорядком в сплетении мысли, и всеобщей неразберихой среди уложенного строго по полочкам – осмысленного, понятого, прочитанного, и усвоенного.
     И это самое отражение, в первое время после своего рождения – сильно доставало своего героя, но со временем насмотревшись глазами Плюшкина, на никчемность бытия, зевнуло от скуки, и потихоньку куда-то исчезло.
     Жизнь была размеренной и не интересной, в такие дни – зеркальное чудище отсутствовало полностью – но как только в жизни Плюшкина начинали происходить кое-какие события – оно тут же возвращалось обратно, и начинало его учить – уму разуму.
     И сегодня, появившись так внезапно – сразу же начало действовать на нервы
      — Может! Но если бы, это был хотя бы предмет, а то – словно насмешка какая-то, своего рода – преподобная ахинея! — брызнуло в лицо отражение из лужи.
     — Ну, знаешь ли! — запротестовал Плюшкин, — Я, между прочим, университет закончил!
     —  Да знаю, как ты его закончил! Мы батенька про ваши университетские подвиги наслышаны-с!  Вот только кому ты сейчас лапшу на уши вешаешь Уж мне ли тебя не знать – недоросль педагогическая!
     — Да пошёл ты! — очнулся Плюшкин, и оттолкнувшись от лужи ногой, прибавил шаг.
     Сегодняшнее отражение снова вывело его из себя, хотя на этот раз ему удалось все ж таки оторваться. Плюшкин словно бежал, он никого не хотел – ни видеть, ни слышать и сразу же проскочив мимо сидящих старушек на скамейке, нырнул в подъезд – в сердцах хлопнув дверью.   
   

ГЛАВА 15.
   А ДОМА ЕГО ЖДАЛ ПРАЗДНИЧНЫЙ УЖИН. СТОЛ УЖЕ БЫЛ НАКРЫТ ТРЯПОЧКОЙ, НА КОТОРОЙ СТОЯЛ САМОВАР, И ДВЕ ТАРЕЛОЧКИ.


     А за столом, словно купчиха с картины  Бориса Кустодиева за чашкой зелёного чая, сидела Голубая Чашка.
    — Это что за пир – на весь мир! — удивлённо воскликнул обрадованный Плюшкин; вообще-то он любил пожрать.
    — Ты что забыл, Петрович! — развела руками Чашка, — у нас же сегодня золотая свадьба! Пятьдесят лет вместе! Родимый ты мой!
    — Какой кошмар! — обрадовался Плюшкин, — В хорошем смысле этого слова – естественно!
     — Ну, естественно! — оценила юмор своего супруга Чашка.
     Плюшкин быстренько скинул с плеч плащ, откинув его на стул у дверей, и отбросив в сторону штиблеты, направился к столу, радостно потирая ладошки – явно почуяв с порога тонкий запах спиртного.
     — Я хотел сказать дорогая! — начал было подлизываться Плюшкин, — Какое же всё-таки счастье, что мы это уже пережили!
    — Ну, в этом я согласна с тобой Петрович, кошмар не кошмар, а давай-ка дорогой муженёк – выпьем по такому поводу!
    — Согласен! — обрадовался Петрович – продолжая потирать те же ладошки.
    А хозяйка слёту откупорила заранее приготовленную по этому случаю бутылочку настоянной клюквы, и тщательно отсчитав по тридцать капель каждому, раскинула в предназначенные для этого дела пол-литровые фужеры.
     — А что так мало, в такие-то подходящие для этого дела стаканы — поинтересовался теряющий с каждой каплей настроение юбиляр.
     — Тебе хватит, а то опять всю ночь козлом скакать будешь, да  песни орать – не своим голосом! — сквозь зубы, процедила юбилярша.
     — Да ну! Не что я себя в руках держать не умею, плесни красавица, плесни!
     Чашка, было, хотела отставить бутылку подальше от Плюшкина, но при слове «Красавица», оттаяла и зарделась.
     — Да на, пей! — и сунула бутылку в руки своего супруга, — Всё равно ведь, не отстанешь!

     «И всё-таки, как же она постарела за последние годы», — глядя на Чашку с горечью отметил для себя Плюшкин.
     Он давно уже не обращал на подругу жизни особого внимания, хотя и жили рука об руку, и только сейчас при свете дополнительной лампочки в честь праздника, он попытался рассмотреть её внимательней.
     «Господи! Что же это время делает с нами! Какой же она была – грудь колесом, задница тоже! А теперь – жопа! Господи! Что это за жопа такая! Кусок свинины – всего и остался! А ноги! Не ноги, а криули в тапках! А живот! А руки какие! Господи, какие у неё руки!.. Да!!! И на голове – словно мочало, какое-то! Вот же бля»!

     ***
    
     Как стыдно мне, что живший  рядом,
     В сумятице своих застольных дел,
     Я заспанным, похмельным взглядом,
     За много лет жену не разглядел!

     И вот взглянув однажды без надежды,
     Увидеть в ней любовь свою без дна,
     Ту самую, которую как прежде…
      – О Господи! Так это ж не она!

     Ну надо же, как сильно изменилась,
     Как истрепался её жалкий лик,
     По ходу видно тоже вместе спилась…
     – О Господи! Так это же мужик…


     — Ну хватит пялиться, садись, давай – махнём по рюмашке! — словно от куда то из далека послышался голос Чашки.
     От сказанных слов Плюшкин очнулся, и быстро подойдя к зеркалу – глянул и на себя со стороны.
     «Нет, ну я то, ещё ничего, по сравнению с этой страшилкой. Я то, ещё вполне! — приободрил он себя мысленно, и даже присвистнув, слегка крутанувшись перед зеркалом. — Хотя конечно тоже полинял»!
     И тут он пристальнее всмотрелся в своё лицо, и добавил
     «Особенно нос прохудился!.. Точно!.. Превратился, в какую то несуразную картошку! Ба, а брови то какие! – Твою мать! Брови то! Нет, надо будет выщипывать их! Несомненно, выщипывать! И прореживать! Но чем!»
     Неожиданно по стеклу зеркала пробежала волна – словно на воде от ветра, а когда изображение выровнялось перед ним возник образ – того второго, оставленного сегодня на проспекте Стачек в грязной луже. Отражение ехидно улыбнулось, скорчило и без того противную рожу, и ответило на заданный вопрос Плюшкина
     — Ну, хотя бы рейсфедером!
     — Чем
     — Что глухой что ли Рейсфедером – прореживать будешь!
     — Но ведь это же больно!
     — Ничего! Ты же мужчина – потерпишь! — произнесла Зазеркальная харя, и захохотала так громко, что Плюшкин вздрогнул.
      — Тише! — воскликнул он, — Тише! Вдруг Чашка услышит, что она тогда подумает
     — Ну ты будешь жрать или нет! Петрович! — донеслось из-за стола, — Сколько можно тебя приглашать!
     — Всё, всё, уже иду! 
     Юбиляр отшатнулся от зеркала. В глазах потемнело, буквально на звучащий голос сделал несколько шагов, и опершись о край стола, медленно приземлился на свою табуретку. Сердце стучало так, что казалось – вот-вот выпрыгнет из груди.
     «Опять этот из зеркала появился, — думал про себя Плюшкин, — а значит, в скорости жди неприятностей! Ох, и не нравиться мне это дело. Неужели опять, куда-нибудь – вляпаюсь»…


ГЛАВА 16.
   «ДЕДУШКА С БАБУШКОЙ РЯДЫШКОМ» — ОТЗВУЧАЛА ПЕСНЯ ПО ТЕЛЕВИЗОРУ И ПЛЮШКИН УБАВИЛ ЗВУК.

     — Петрович! Скажи ка тост, хватит уже жрать настойку – безыдейно! — потребовала хозяйка.
     Хозяин чуть было не поперхнулся, собираясь, было – вот-вот, пропустить следующую – третью стопочку. 
     — А ч-ё-ё, сказать то — Плюшкин насторожился.
     — Да хоть, ч-ё-ё! Не молчи только, слова из тебя в последнее время не вытянуть!
     Вот задача, Плюшкин начал мучительно думать, думать, думать и через несколько секунд – всё же родил
     — За здоровье!
     — Скучно с тобой, Плюшкин! — одёрнула его Чашка. — Даже сказать красиво не можешь!
     — Да ну тебя! Вечно всё испортишь, а ведь только что настроение было замечательным, и на тебе, как серпом! Хрясть! Хрясть! И всё к чёрту!
     Юбиляр сморщился, переждал несколько секунд – и выпил.
     — Ну да ладно, давай продолжим, что ли — произнёс Плюшкин следующий тост.
     Удивительно, но на этот раз Чашка не стала протестовать, а когда Плюшкин нарезался до рубчика, и его резко развезло по разным комнатам, вот тогда-то он и заговорил красиво
     — Ах, ты моя Голубка!
     Он всегда её так называл, когда ему действительно хорошело. В эти редкие минуты хмельного восторга она даже нравилась ему, под взглядом его мутных глаз, лицо её преображалось и расплывалось на два, на три, а то и на четыре профиля. И тогда Плюшкин начинал заигрывать с ними, с каждым по очереди, обращаясь то к одному, то ко второму, то к третьему.
     — Ах, вы мои чашечки! — восторженно тянул из блюдца Плюшкин.
     Ему нравилось, когда – «посуды»* было так много, и он среди неё чувствовал себя комфортно и удобно,  словно только что вскипевший чайник среди голубого фарфорового сервиза.
     А потом, он выбирал из создавшегося натюрморта самую дорогую чашку, и приглашал её на медленный танец.
     И когда уже в танце, всё  вертелось у них под ногами!
     Когда старая патефонная игла в тысячный раз подпрыгивала, и перескакивала на одном и том же месте, он не переставал нашёптывать на ушко «дорогой посуде» – амурные комплименты, которые всё рождались и рождались в его затуманенном сознании, на удивление Чашки и всей окружающей её – фарфоровой идиллии.
     А он всё подливал и подливал из чайника, до тех самых пор, пока не выбивало донышко, и тогда Плюшкин бежал в туалет, а возвратившись, выплёскивал всё до остатка, пока не начинало течь через верхний бортик.
    Но всё же полным апофеозом каждого застолья, была килька в томатном соусе, которую бесконечно обожал Плюшкин. Чашка всегда покупала одну консервированную баночку лично для него, зная, что если не будет кильки – то будет очень много матюгов…
     То был статус-кво, проверенный годами.
        И вот уже перейдя к трапезе, черпая ложкой остаток томатного соуса, вылизывая всё до последней килечки, Плюшкин икнул, и неожиданно подчеркнул 
     — А ты знаешь Голубушка! Мне моя новая работа учителем – нравиться!
    Он несколько раз причмокнул правым глазом, и несколько раз лизнул кончик носа, на котором случайно прилип кусочек хлебной мякушки.
     — Да что ты — удивилась Чашка.
     — Да! И директор меня уважает! И дети меня любят!
     А когда начали слипаться глаза, он почувствовал, что время уносит его в другую ипостась, Плюшкин попытался откланяться…
     А зря, попытался… Лучше бы просто ушёл по-английски,  а так, только перевалялся весь, да шишек наставил. Хотя при третьем падении, всё ж таки успел поблагодарить супругу за прекрасный вечер, и достойный ужин
    — Спасибо дорогая, всё было очень!
    — Да пошёл ты! — как всегда Чашка пожелала ему спокойной ночи.   

 

*Посуды. – Он имел в виду – много чашек.


ГЛАВА 17.
     НА УТРО БОЛЕЛА ГОЛОВА, И ПРИПОДНЯТЬСЯ С КРОВАТИ ВЕСЬМА БЫЛО ЗАТРУДНИТЕЛЬНО. НО КАК ВСЕГДА – ВЫРУЧИЛА ЧАШКА, ОНА ПОСТАВИЛА ЕГО НА НОЖКИ, НАДЕЛА ЕМУ ШТАНИШКИ, ЗАПРАВИЛА РУБАШКУ, СУНУЛА В РУКИ ПОРТФЕЛЬ И ВЫТОЛКНУЛА ЗА ДВЕРЬ.

    
     Плюшкину ничего не оставалось, как отправиться на работу.
     «Ничего, — думал он, — на уроке как-нибудь отосплюсь.
     Прихрамывая и шатаясь, он спустился по ступенькам, и выскочил на божий свет.
     Осенний воздух пахнул ему в лицо – серым дождливым смрадом. Сумрачное холодное небо предстало перед его затуманенным воображением. Морозная оторопь обхватила измотанное годами тело, развеяв при этом последние тёпленькие воспоминания о горячем чае.
     — Блин! А холодно то как! Чего это я в одной рубашке-то!
     И Плюшкин хотел было обернуться и прихватить плащ и шляпку, но понимая, что Чашка ему дверь уже не откроет – оставил свою идею, и вприпрыжку побежал в школу.
     Поначалу его шаг был размерен, но по ходу остывания тела в натуре – он всё прибавлял и прибавлял. Каблучки всё звонче и звонче стучали об асфальтовую дорожку, а шаг становился всё шире и шире. И вот он уже мчал на всех парах, пролетая мимо скамеек, светофоров и дорожных разметок; вот тут то и услышал очень знакомый певучий голосок
     — Здравствуйте! Тимур Петрович!!!
     Плюшкин немедленно обернулся, и замер. Это была она, та, самая о которой он вчера так много думал. От неожиданности он даже растерялся. И потому смущённо, что то промычал, как бы давая разгон будущей фразе
     — А-а-а! Доброе утро, Ирочка! А ты, куда в такую рань отправилась
     Она удивлённо посмотрела на него.
     — Я в школу иду! А вы куда
     — Ну, надо же! — искренне обрадовался преподаватель ботаники, — Так значит, нам по пути!
     — Ну, наверное! — и она посмотрела на него, ещё более удивлённо.
     И тут Плюшкин поймал себя на собственной фразе, которая показалась ему неимоверно глупой.
      «Совсем она меня с толку сбила своим появлением – ничего не соображаю. И что она обо мне теперь подумает Наверно что я идиот»!
     — А вы Тимур Петрович, почему в одной рубашке – холодно ведь — спросила девочка.
     — А я Йог! — постарался выкрутиться Плюшкин.
     — Понятно! — хихикнула Ирочка.
     Она, из правой руки перехватила в левую, довольно таки увесистый школьный портфель – до верха набитый учебниками. И как бы в невзначай добавила
     — Какой тяжёлый! Еле его тащу!
     Плюшкин тут же взглядом оценил вес, и неожиданно для себя, предложил
     — Разрешите! Не женское это дело, тяжести таскать!
     И выхватил у неё портфель.
     — Спасибо! — обрадовалась девочка.
     — Ого! Да тут все двадцать  килограмм будет! — ухватившись за ручку портфеля, оценил вес Плюшкин.
     — Скажете тоже!
     Портфель и вправду оказался очень тяжёлым, и через несколько метров, классный руководитель почувствовал одышку, а ещё через несколько – начал заметно отставать.
     — Ну же вы, Тимур Петрович, не отставайте! Давайте быстрее, а то мы с вами на урок опоздаем!
     — Да чёрт с ним с уроком! — в сердцах чуть не заматерился Плюшкин, очень жалея, что согласился помочь ей – проявляя таки благородство — «Ну, нахрена я взял у неё портфель  Совсем башка после вчерашнего – не работает. Ну, где же это видано, что бы учителя своим ученикам портфели носили»
     Ирочка остановилась, подождала отстающего Плюшкина, и когда он с ней поравнялся – неожиданно сказала
     — А вы Тимур Петрович – хороший!
     При этих словах Тимур Петрович чуть не упал, странным образом у него отвисла нижняя челюсть, он остановился, и промычал в сторону девочки
     — Правда!
     — Правда! Только давайте быстрее, а то мы опоздаем!
     И тогда Плюшкин, воодушевлённый Ирочкиной фразой – снова прибавил скорость! И портфель ему уже не казался таким тяжёлым, он снова застучал башмаками по асфальту, да так, что воспарил над гнездом кукушки, перемахнул через него – легко и свободно, а далее приземлился у ворот школы прямо в лужу – под неимоверной суровостью пристальных взглядов обитателей заведения.
     С трудом приподнявшись на ноги, превозмогая тяжесть портфеля, он снова засеменил вслед за своей ученицей и спинным мозгом ощутил, как вся школа изумлённо смотрит им в след.
     И кстати, тут было на что посмотреть.
     Впереди грациозно, приподняв свой носик кверху, на сколько, только была способна – гордо шагала Ирочка Поцелуйко, а за ней в метре отставания, еле полз с её портфелем – Тимур Петрович Плюшкин, классный руководитель. Толпа детей – прямо таки расступалась перед ними – не в силах понять что происходит.
      
     «Ну, дети то ладно! — думал про себя Плюшкин, — Но главное, это чтобы директор этого не видел. Господи пронеси»!
     — Здравствуйте Тимур Петрович! — тут же послышался приветливый голос Школярского. — Что с вами У вас всё нормально!
     — Вполне-е-е-е! — шмыгнул носом, а далее и в школьные двери Плюшкин.
    Дверь с пружинила – и хорошенько поддала под зад - последнему…
 
     — Да-с! — протянул директор школы.
     Затем он отыскал тётю Федю – женщину лет восьмидесяти, которая в то время работала школьным охранником-вышибалой и предупредил
     — Надо бы за этим придурком-ботаником внимательно присмотреться, мне кажется у него как минимум – семь пятниц на неделе!
     — Будет сделано! — бодро отрапортовала тётя Федя.
     — Да и вот ещё что, — добавил директор, — выясните, какая пятница у него сегодня по счёту – это может быть очень важно!


ГЛАВА 18.
     В КЛАССЕ ИРОЧКУ ПОЦЕЛУЙКО И ПЛЮШКИНА – ПРИНЯЛИ НА УРА. ТИМУР ПЕТРОВИЧ  ПРОВОДИЛ СВОЮ УЧЕНИЦУ ПО ДЖЕНТЕЛЬМЕНСКИ – АЖ ДО САМОЙ ПАРТЫ, ПОМОГ ЕЙ ПРИСЕСТЬ, И ПОСТАВИЛ ПОРТФЕЛЬ К ЕЁ НОГАМ. 

     В ответ, она словно светская дама из книжек Льва Николаевича Толстого – игриво протянула ему свою юную беленькую ручку. И он по привычке, даже не задумываясь, словно в былую пору партийной жизни, что было принято как должное между сотрудниками и сотрудницами – поцеловал её, крепко присосавшись во всеуслышание.
     — Ни хрена себе! — воскликнул очкарик, — Вот это партия!
     — Мат в три хода! — поддержал его мысль Коля Питерский.
    
     «Господи! Что же я творю! Где мои шарики Куда укатились последние ролики! Я же в школе! И это вовсе не та ручка, к которой вообще следует прикасаться!»
     Плюшкин как-то по-идиотски забегал глазами, при этом чётко разглядел иронические улыбочки своих учеников – практически отовсюду.
     «Ну и хрен с ними! — соображал Плюшкин, — Пускай думают что хотят, лишь бы я сам себе не поверил, мне эти хихоньки да хахоньки – ни к чему, и всякие там интрижки! Я уже не в том возрасте, чтобы заглядываться на всякие там женские штучки!»...
     «Хотя, до чего же она хороша, эта самая ручка и эта прелестная ладошка, эти ножки, эти застёжки! Словно ангелочек, эдакий в школьной юбочке! Однако, как же это возбуждает! А особенно этот комсомольский значок – на груди у неё! О-о-о!!!»
     Именно, это «О» так он и протянул вслух
     — О-о-о!!!
     Нет даже не так, а с придыханием в голосе, вытянув губы на длину носа, щёки сами по себе надулись, глазки прижмурились, брови сошлись, ноздри расширились, а из груди вырвалось – вот это самое
     — О-о-о-о-о-о-о!!!
     Да, да! Именно, так и вырвалось. Плюшкин сконфузился, нервно приоткрыл дверцу стола, что то там поискал – зная заранее, что там никогда ничего не бывает, и затем поздоровался с классом
    — Здравствуйте дети!
    — Привет Петрович! — один за всех махнул ему Коля Питерский.
     Дверь класса распахнулась, и на пороге возникла заведующая учебной частью Клавдия Эрнестовна Штыбзик. Она поздоровалась с классом и преподавателем, махнула детям, что бы ни вставали, и произнесла
     — Тимур Петрович! Сегодня в нашей школе проверка из РОНО. Они желают посетить ваш урок! В свою очередь мы ранее сообщали им – что вы являетесь лучшим учителем года!
     — Какого года! — удивился Плюшкин.
     — Следующего! Следующего Тимур Петрович!
     И тут же, не дожидаясь ответа, Штыбзик обернулась, к стоящей у ней за спиной представительной даме.
     — Фаина Кадриловна – проходите пожалуйста ! Садитесь за последнюю парту.
     В свою очередь Фаина Кадриловна поинтересовалась
     — А как у  данного педагога обстоят дела с планами и отчётами, всё ли на месте
      — Ну конечно! — обнадёжила её Штыбзик. — У нашего ботаника всё должным образом, всё пронумеровано и разложено, обозначено и упаковано.
      — Проверю! — грозно произнесла Фаина Кадриловна, всем своим видом давая понять, что у неё сегодня – не лучшее настроение. И пощады от неё не будет.
     — Проходите пожалуйста! — вторично пригласила Штыбзик. — Тимур Петрович вас проводит, это наш – лучший педагог, хотя и работает у нас всего ничего. Уверяю, вам сегодня не будет скучно.
     Дама впорхнула в класс, и грациозно прошлась на предложенное ей место. А Плюшкин действительно проводил её – но, правда, только взглядом, оценивая её шикарные формы.
     Ирочка заметила этот восторженно-пронзительный взгляд, и проследовала за ним, после чего скривила ироническую улыбочку, и громко произнесла
     — Ничего особенного!
     — Не скажи! — позабыв обо всём, ответил Плюшкин.
     Он, тут же забыл напрочь про свой основной предмет, и мысленно подвёл черту красным карандашом – делая многозначительный вывод
     «Да! У такой задницы, по-видимому, должна быть довольно крепкая спонсирующая шишка, по крайней мере,  где-нибудь поблизости  министерства культуры – и не меньше!
     — А-а-а-а-а!!!!! — вскрикнула Фаина Кадриловна, едва успев присесть на краешек стула.
      Она молниеносно вскочила, и обеими руками, ухватилась за своё заднее место.
     — Ох! Ох! Ох! — повторяла она.
     — Неужели кнопка! — догадался Плюшкин.
     — Кнопка! — немного отойдя, простонала Кадриловна.
     — Я так и знал! — обрадовался Плюшкин, и мило заулыбался. — Не обращайте внимания на детские шалости, у нас и не такое бывает! Не смышлёные ещё – ребятишки-то!
     — Спасибо! — злобно поблагодарила она  его за сочувствие. И погодя добавила, — Ну ладно начинайте урок!
     «Сейчас! Сейчас! Одну минуточку!» — пытался сосредоточиться Плюшкин на своём предмете.
     «Сейчас! Я покажу этому Штыбзику – как следует проводить уроки! А то надо же, со своей подковыркой – «Лучший учитель года – видите ли!» — Плюшкин мысленно сплюнул себе на ботинок.
     «Сейчас! Сейчас! Я утру нос – и той выскочке, по фамилии Школярский! Как же он меня поддел сегодня утром – «Что с вами У вас всё нормально!» — Плюшкин ещё раз сплюнул.
     «Сейчас! Сейчас! Сейчас! Я проведу урок так, как никто никогда не проводил! На самом высочайшем педагогическом уровне! И эта самая «попка на кнопке» – будет мне ещё долго аплодировать – по окончании занятия»!
     Плюшкин даже – хрюкнул от удовольствия себе в нос, представляя, как это всё будет выглядеть на деле. И ещё раз хрюкнул, мысленно продолжая торжествовать свою маячившую, как казалось ему – на горизонте полную победу.
     «Вот именно – полную! И поэтому нужно действовать! И откладывать её мы не станем, не так уж и много у меня было этих самых – побед!»
      Плюшкин напрягся, припоминая те самые личные свои жизненные победы, но, так ничего не припомнив –
продолжил
      «Да хоть порадоваться немножко в жизни своей!» — снова захрюкал Плюшкин.
     «Я представляю, что будет твориться сегодня на педагогическом совете в учительской, когда – представитель РОНО начнёт меня нахваливать перед этими грамотеями, и ставить всем в пример! Я представляю, какая рожа будет у этого самого Школярского! Ха-ха!»
     «А этого Штыбзика, даже и представить не могу! Ха! Ха! Ха!»
     Плюшкин от удовольствия прижмурился и, предвосхищая неотвратимое скорое торжество – продолжил, и даже не заметил, что перешёл в голос
     — А эта, убогая Фаина Кадриловна – ещё станет хвастать миру всему, что удосужилась видеть меня воочию! И будет восхищаться этим событием – до конца дней своих, таких – задрипаных и несчастных!!!
     После сказанного Плюшкин скорбно опустил голову.
     — Довольно! Хватит уже ёрничать! — резко одёрнула  проверяющая, — Начинайте урок! Товарищ Плюшкин – в конце то концов!
     «Да действительно пора, что же это я, всё «вокруг да около»!

   
ГЛАВА 19 .
   ПЛЮШКИН КРЕПКО ПРОКАШЛЯЛСЯ В КУЛАЧОК, ЧТО ОЗНАЧАЛО, ТИПА – ВНИМАНИЕ! И В ДОВЕРШЕНИЕ НАЧАТОМУ, СТАРАЯСЬ ПРИДАТЬ ГОЛОСУ БОЛЕЕ ИНТЕЛЛИГЕНТНОЕ ЗВУЧАНИЕ – ИЗРЁК

     — Ну-с, а теперь начнём… И так, повторим тему прошлого занятия!
     Плюшкин с умным видом распахнул журнал и заглянул в него, по-видимому, собираясь, что то там выискать.
     — Фу! А пыли то тут сколько! Надо будет потом аккуратно тряпочкой вытереть. — Произнёс он, и гулко захлопнул журнал, и та пыль взметнулась со страниц, долетев аж до самой Фаины Кадриловны.
     Проверяющий работник из РОНО начала громко чихать, а вместе с ней ещё несколько учеников, это продолжалось минут пять. Когда Фаина Кадриловна закончила, она обтёрла губы носовым платком и произнесла
     — Извините! Продолжайте Тимур Петрович!
     — Ничего, чихайте себе на здоровье!
     — Спасибо! Я закончила – продолжайте урок!
     — И так! — продолжил, было, Тимур Петрович, — Тема прошлого занятия…
     Тут он опять запнулся на полуслове, стараясь, что то припомнить, но тщетно; обхлопав себя по карманам брюк – извлёк от туда совершенно мятую тетрадку.
     — Сейчас, сейчас! Я только в планы загляну, и всё сразу станет ясно! — он нервно начал перелистывать страницы в надежде добраться до нужной, — Сейчас, сейчас! Ага, вот и она!
     Плюшкин аккуратно открыл её и, поправив очки – разгладил страницу.
      — Ну вот! Пожалуйста! — прищурив глаза, Тимур Петрович вгляделся.
      Но в лицо ему глянула вовсе не тема прошлого занятия – а огромная на две страницы «дуля» художественного плана – нарисованная красной ручкой.
     — Вот те раз! — удивился Плюшкин.
     Он вспомнил, как её рисовал в прошлую среду, стараясь не заснуть под конец урока.
     — Тимур Петрович! — снова не выдержала Фаина Кадриловна, — Это что за анекдот такой! Ну, когда же вы начнёте свой урок!
      — Одну минуточку, — заверил Плюшкин.
     Он пристально обвёл взглядом класс, и придав лицу умное как ему казалось выражение, остановился на старосте.
     — И так, на чём же мы остановились в прошлый раз, на это нам ответит Непотребко Наташа!
     — Откуда я знаю, на чём вы там  остановились! — возмутилась староста. — И с чего я должна всегда, всё за вас помнить!
     — Вот те два! — опешил Плюшкин.
     — Да хоть три! Мне сейчас не до вас – у меня роман!
     — Кхе-кхе-кхе! — закряхтел Плюшкин, стараясь заглушить последнее слово.
     Далее пробежав по лицам, обратился к очкарику
     — Ну, хорошо, а что нам скажет по этому поводу Миша Пиатровский
     — Ничего! — Коротко ответил Миша.
     — Вот тебе и четыре! — обречённо развёл руками Плюшкин – словно играя в считалочку. Ну, хоть кто ни будь – помнит, чему я вас учил на прошлом уроке
     Судя по всему, никто ничего не помнил, все только нехотя пожимали плечами, да лениво трясли головой.
     «А это будет уже пять! — продолжал мысленно Плюшкин, — Что за дебилы, ну хоть кто-нибудь – чего-нибудь!»
     Но в классе, по видимому собрались одни партизаны, все до одного молчали,  и никто не пожелал выдать главной тайны.
     «Ну что же, теперь придётся по видимому самому выходить из гибельного положения, — предложил себе Плюшкин.— И не медленно!»
     И вот тогда-то, он и вскинул голову высоко – словно полководец перед боем! Вот тогда-то он, и шаркнул ладонь – о – ладонь, закинув руки за спину – словно великий философ на взлёте превосходной мысли, и энергично прошёлся от стола к двери – а от двери к окну.
      Плюшкин как можно сильнее напряг свою единственную извилину, и продолжил ход – ещё раз от окна к двери, и ещё раз обратно – а затем ещё, и ещё…
     «Во, попал! Сам, тему урока не могу вспомнить»! — шумело у него в голове.
     И тут на помощь пришла Ирочка, она зажала свой рот ладошкой и что-то шептала, что-то старалась подсказать своему преподавателю
     — Инфузория туфелька! Тимур Петрович! Тема урока – «Инфузория туфелька!»
     Он заметил её боковым зрением, но когда перевёл на неё свой рассеянный взгляд, то тут же позабыл обо всём на свете – и  расплылся в улыбочке.
     Тотчас под корочкой, заиграла амурная музыка, и вспорхнувшие из небытия ангелочки – взялись за руки, и образовав интригующий хоровод – закружили вокруг  одноглазой люстры под потолком.
     В сей миг, он видел перед собой только Ирочку; её миленькие глазки, невообразимо сверкая – излучали весенние лучики, которые насквозь пробивали стянутую скрипучими рёбрами грудь ботаника, и радостно – щекотали тяжёлое  осеннее – предынфарктное сердце.
     «О! До чего же она была хороша, эта маленькая «Лолита» с бантиком в волосах! — снова амурные мысли охватили сознание Плюшкина. —  О! Как же хочется к ней прикоснуться, прижаться, опуститься на колени, взять её к себе на руки, и унести куда подальше! И нести её! Нести! Нести!»…
     И тут Плюшкин усомнился в мысленно содеянном, и задал себе конкретный вопрос «А куда нести то её!
     И отвечая себе, начал непроизвольно вилять «Нести действительно было некуда. Если домой – так там Чашка яичницу жарит, если в гостиницу – то не на что будет снять даже номер… Во – попал! Ну, некуда мне её нести!»
     Перебирая в уме разные варианты, Плюшкин так и не отыскал ни одного дельного предложения.
     «Придётся видно все-таки её – здесь оставить. А жалко! Ах, как жалко!»
     Но воображение не унималось, и продолжало лишь набирать свою силу. И вот подойдя к окну и выглянув, он увидел облако, а на облаке свесив ножки, сидели двое – он с Ирочкой в обнимку!
     — Вот это да! — воскликнул Плюшкин.
     Ибо эти двое на облаке – пели его любимую песню – «По диким степям Забайкалья»!
     Боже! Какое же это было сладкое видение! Безупречно-превосходное, такое всё натурально-воздушное, идеально-замечательное!!! Плюшкин в наслаждении прижмурился и замурлыкал словно кот которого гладили по спинке…
     И одним махом всё к чёртовой матери…
         — Товарищ Плюшкин!.. Тимур Петрович! — на втором куплете раздался строгий женский голос, — Вы, что тут захрюкали! В конце концов, я дождусь хоть когда-нибудь начала урока, или как!
     — Кто это сказал! — в забытьи прокричал Плюшкин, — Кто посмел нарушить безупречную тишину в классе!
     — Это она! Она нарушила тишину! — десятки рук учеников устремились в сторону Фаины Кадриловны.
     — Вон из класса! — Не осознавая реальности, закричал Плюшкин в гневе.— Вон!
     Женщина за задней партой сначала побелела, потом покраснела.
     — Вы в своём уме товарищ преподаватель! — попыталась образумить строптивого – проверяющая.
     — Вон из класса! — вновь прокричал Плюшкин, правой рукой со всей силы ударив о стол,
     Видно было, как желваки заходили у него, ладони скрутились в кулаки, а сам Плюшкин, всё потрясал и потрясал ими, подступая медленно к своей жертве.
     — Я два раза не повторяю! — повторил он в третий раз, а потом, и в четвёртый, — Вон из класса!
     Зубы его оголились, и челюсти грозно защёлкали.
     — И чтобы без родителей, я вас на своём уроке больше не видел!
     Женщина резко вскочила, платьем зацепив за торчащий гвоздь в крышке парты, раздался треск рвущейся тряпки. Это было что то! Порыв злости, ненависти, и в тоже время растерянности.
     Быстро семеня ногами, проверяющая из РОНО, впервые в своей жизни – словно лошадь стремглав проскакала через класс, и вылетела за порог – в сердцах хлопнув дверью.
     — Придурок! Сумасшедший! — перечисляла Фаина Кадриловна, первые пришедшие в голову комплименты, — Местный дурачок! Хрящ  проф-непригодный! Ботаник засушенный! Лучший учитель года – Твою мать!!! 
     Это были её последние слова, те, что услышал класс.


ГЛАВА 20.
   ПРОЗВЕНЕЛ ЗВОНОК, ДЕТИ ШУМНОЮ ТОЛПОЙ, СМЕТАЯ ВСЁ НА СВОЁМ ПУТИ, ПОМЧАЛИСЬ В ШКОЛЬНУЮ СТОЛОВУЮ, ОТКУДА УЖЕ ТЯНУЛО ЗАПАХОМ ЖАРЕНЫХ ПИРОЖКОВ И ЯЧМЕННЫМ КОФЕ. И ТОЛЬКО ПЛЮШКИН, ОСТАЛСЯ СИДЕТЬ НА СВОЁМ СТУЛЕ.
 
    — Всё, теперь меня точно уволят, и надо ж было мне её выгнать, — думал он.
     Так он и просидел до конца учебного дня, а когда уже собирался уходить к нему в класс заглянул директор Школярский.
     — А вот ты где спрятался! Ну, ты дал, Тимур Петрович! Это ж надо – выгнать с урока саму Фаину Кадриловну! Ну, ты мужик! Я тебя зауважал!
     — Да я, в общем-то, — попытался было оправдаться Плюшкин.
     — Молодец! Если б ты только знал, как она тут всех нас достала! Планы, отчёты, проверки – учить уже некогда стало! Только что и успеваем – как перед ней кланяться. А ты молодец! Не струхнул перед начальством!
     Директор ласково хлопнул Плюшкина по плечу. 
     — И ещё, не бойся, если что – я за тебя заступлюсь!  Разве что если бумага сверху придёт – тогда я бессилен.
     После чего Школярский крепко пожал руку Плюшкину, и добавил
     — Держись дружок! Мы с тобой!
     А уже на выходе из школы, навстречу ботанику вынырнула, завуч Клавдия Эрнестовна Штыбзик, она видимо специально поджидала его. И лишь завидев, выступила вперёд, и, склоняя перед ним голову – тихо произнесла
     — Спасибо! Большое вам спасибо, от всего нашего маленького коллектива учителей!
     — За что — поинтересовался Плюшкин.
     Она взглянула ему в глаза, подмигнула и добавила
     — Вы сами знаете!

     А на улице Плюшкина встретил – тёплый осенний вечер. Словно сама природа была благосклонна к нему за содеянный им – сегодняшний поступок. Солнышко, уже снизошло с пика своей вершины, но всё ещё оставалось – светлым и тёплым.  Оно выглянуло из-за серой октябрьской тучки, и ярко осветило дорожку, ведущую по школьному садику. Вдохнув свежести всей грудью, Плюшкин, на мгновение задержался на школьном крылечке, и уже было собрался в путь, как…
     Как будто в дополнение, и без того неожиданно нахлынувшего на него улучшенного настроения, словно от куда-то из чудесной сказки, до  него донёсся журчащий как ручеёк, звенящий как колокольчик радостный голосок
      — А я вас, уже целый час жду! Ну, что вы там делаете
     Плюшкин обернулся, и замер; на скамеечке школьного сада, под огромным тополем сидела она – Ирочка.
      У Плюшкина защемило сердце, там что-то ёкнуло, а потом отлегло, и необычайной истомой разбежалось по всему телу – медицинским горчичником! Эдакий прилив, непонятно чего – с неизвестно чем; но обалденный! Очень!..
     Давно он не испытывал тому подобного. В последний раз это было, кажется в садике в пятилетнем возрасте – когда он крепко влюбился в свою воспитательницу – бабушку Прасковью из Подмосковья.
    «Да, где же она теперь эта бабушка» — неосознанно в голове романтика пробежал мимоходом вопрос, да так и не задержавшись на повестке дня – скрылся восвояси.
     — Эй! Вы что уснули, Тимур Петрович — снова прозвенел презамечательный ангельский голосок.
     — Здравствуйте Ирочка! Я узнал вас! Ну конечно! Уснул я! Потому что дома – не высыпаюсь!
     И отшатнувшись сам о себя, Плюшкин подумал
     «Господи! Что за ересь я опять несу, прямо не понимаю, при виде эдакой пигалицы – язык сам по себе начинает балагурить не в ту сторону».
     — Тимур Петрович! Помогите мне портфель обратно унести! Пожалуйста!
    При слове «пожалуйста», Плюшкин окончательно растаял и не в силах уже охладеть – согласился. Он схватил кладь в правую руку, потянул за собой, и как прежде оценил приличный вес
      — У тебя там что, кирпичи что ли
      — Нет, у меня там пятнадцать учебников ботаники!
      — А зачем тебе их столько много
      — Я хочу быть такой же умной – как и вы Тимур Петрович!
      — Похвально! — похвалил девочку Плюшкин.
     Ирочка настойчиво сунула свою ладошку в его свободную шершавую руку, и он сжал её – нежно и с аппетитом..
     И как всегда некстати, за спиной Плюшкина раздался хриплый голос Школярского
     — Домой!
     — Да, собственно… Я туда… — невразумительно пробормотал ботаник.
     — А девочка вам зачем — поинтересовался Школярский.
     — А у нас сегодня внеклассные чтения, дополнительный урок на дому, — вместо Плюшкина отрапортовала Ирочка.
     — А, ну-ну! — бодренько подытожил своих школят – директор. — Только, чур – много не пейте!
     — Что! — переспросила Ирочка.
     — Я в смысле, не перезанимайтесь!


ГЛАВА 21.
   В ОДНОЙ РУКЕ ПЛЮШКИН НЁС ТЯЖЕЛЕННЫЙ ПОРТФЕЛЬ, В ДРУГОЙ СЖИМАЛ ИРОЧКИНУ РУКУ – ОН ИЗНЕМОГАЛ, ХОТЯ В ЦЕЛОМ ВСЁ БЫЛО ПРЕКРАССНО. ТАК ОНИ И ШЛИ, ВСЁ ДАЛЬШЕ ОТДАЛЯЯСЬ ОТ ШКОЛЫ.

     — А ты далеко живёшь то! — еле пыхтя поинтересовался Плюшкин.
     — Да нет, ещё пару остановок, в общем, на Комсомольской!
     — А! Обрадовался, было, ботаник, так пойдём по Краснопутиловской улице – здесь короче!
     — Не-а! Пойдём по Стачкам!
     — Зачем
     — А тут длиннее!!!
     И Плюшкин покорно потащил портфель там – где ему указала Ирочка.
     «Нет, если такие провожания продлятся, — думал про себя Плюшкин, — то до окончания первой четверти я точно не доживу».
      Сама же Ирочка, судя по всему, чувствовала себя превосходно! Она словно плыла над землёй, и  если бы не рука преподавателя за которую она держалась, то наверно так бы и оторвалась от земли, такая она была в эту минуту – счастливая и довольная.
       Никогда ещё, ни один учитель не провожал её так запросто до самого дома, она повернула головку и радостно смотрела на измождённое лицо Плюшкина в профиль, и ей показалось, что она влюбляется – в этого мужественного старичка.
     — А какая у тебя Ирочка семья — поинтересовался классный руководитель.
     — Я живу с мамой! — весело ответила девочка, — а ещё с нами живёт отчим – дядя Папик.
     — Папик — удивлённо вопросил Плюшкин.
     — Да, Папик! Я его так зову – очень мерзкий человек! У него пахнет изо рта, и вообще он гадкий – на ощупь!
     — Как это, гадкий
     — Алкаш-уголовник! И зачем он только маме сдался, она кормит, поит его – волка позорного, а он всё равно в лес смотрит, да зенками моргает. А ещё, сиську просит!
     — Сиську просит!
     — И не только сиську! Но и ещё – много чего!
     Незаметно за разговором, они добрались до её дома, у самой парадной Ирочка вырвала свою ладошку из его руки, и в тот момент, когда Плюшкин наклонился, ставя портфель на мостовую – уловчилась и поцеловала его в лобик. Он хотел ей, что то сказать, но она приложила пальчик к его губам, и тихо прошептала
     — Молчи! Ничего не говори!
     Девочка хихикнула, еле приподняла портфель, и скрылась за увесистой дверью сталинского жилого дома.

     Домой «Ромео» приполз уставший – но счастливый. И сразу же раскидал по частям своё измученное тело на любимой тахте. Его взгляд невольно отразился в зеркале, висевшем на стене напротив. Плюшкин всмотрелся в своё отражение, несколько раз скривил морду, показал себе язык и произнёс
     — И чего она во мне нашла! Сам не пойму – ну нет во мне ничего особенного, разве что только – противный очень!

     ***

     И за что любят бабы страшных
     Здесь в России у нас – а не где-то!
     Не могу я про это – понять Их!
     Может – Те, много знают про – Это

     Есть – Один! От него всегда пахнет,
     Может потом, а может и хуже.
     Много раз я видал картину –
     Как он пьяный лежал в своей луже!

     Но, однако – нашёл же бабу,
     И красивую, и молодую!
     У него проблем с этим – нету,
     Если бросит, найдёт – другую!

     Парадокс! Они всюду вместе!
     И в – моральном, и в смысле – прямом…
     От неё, всегда пахнет – мылом!
     От него, всегда пахнет – говном!

     По телевизору в то время показывали многосерийную эпопею – «Просто Мария», под которую Плюшкин обычно засыпал.   
     И сегодня, уже на пятой минуте серии, его веки сомкнулись, тело провалилось в невесомость, а в голове заиграл барабан, красивую мелодию из – «Пионерской зорьки», семидесятых годов.
      И только губы нашёптывали чуть слышно, какую то ересь – о счастье, преданности, и о любви! И не исключено что к Родине!


      
ГЛАВА 22.
   А НА УТРО ИРОЧКА СНОВА ЖДАЛА ЕГО НА ТОМ ЖЕ МЕСТЕ, ГДЕ СХОДИЛИСЬ ИХ ДОРОЖКИ ВЕДУЩИЕ К ЗНАНИЯМ. ОН ПО ИНЕРЦИИ ПРИХВАТИЛ У НЕЁ ПОРТФЕЛЬ, А ВМЕСТЕ С НИМ, И ЮННУЮ КРАСАВИЦУ ПОД РУКУ.

     — Вы только посмотрите! — громко провозгласила преподаватель истории Клевма Климовна Клементёнок, выглянув из школьной учительской в окно. — Опять этот доисторический динозавр ребёнка под руку ведёт, прямо таки – сладкая парочка!
      — Ну а что тут такого! — подключился к разговору директор школы Школярский. — Подумаешь невидаль!
     — Вы в своём уме, Тренч Вхламович! Она же ещё совсем девочка!
     При этих словах Школярский так же выглянул из окна.
      — Это, кто это – совсем девочка! — Возмутился директор. — Вот эта лошадь, что ли!  Ну, Клевма Климовна – вы даёте!
     — Да она уже давно пищит и мечется! — добавил учитель физкультуры Оракул Каннибалович Мшинский, так же присоединяясь к просмотру. —  Знаю я её мамашу, ох и загульная баба, я вам скажу! Но дело своё – добре знает! Да и мордашка у неё на пятёрку! Не в пример…
     Тут Мшинский быстрым взором пробежался по лицам преподавателей, и уже было – остановившись на лице учительницы истории, в последний момент перевёл стрелки
     — Не в пример нашему старику Зигмундовичу! — и показал на того пальцем.
     Учитель труда, Кабриолет Ляписович Зигмундович, человек тяжёлой судьбы – проживший её с похмелья, совершенно сознательно – казалось бы, дремал в своём уголке, подложив под голову рубанок, но при упоминании своего имечка, приоткрыл правый глаз.
     — Чем это уважаемый Оракул, вам моя физиономия снова не угодила
     — Извини Кабриолет, я так для примера – в хорошем смысле этого слова!
     — А-а-а! Ну, тогда ладно, если в хорошем смысле!
     — Ну и коллектив у нас подобрался! — на этот раз не выдержала и  развела руками заведующая учебной частью Клавдия Эрнестовна Штыбзик.
     Но прозвенел звонок, и все разбежались по своим классам. И только учитель труда, даже не потрудился – чтобы привстать, да Штыбзик – так и осталась стоять с разведёнными руками.

     — Тема урока – Инфузория туфелька! — начал было Плюшкин, взглядом окинув поверх огромных очков класс – оценивая утреннюю обстановку.
     И если честно обстановка была обычной, всё как всегда, пол класса отсутствовало, пол класса спало.  Плюшкин не стал их будить – отлично понимая, что сон очень полезен для организма.
     — И так!
     Ботаник развернул перед собой брошюрку со статьёй и начал читать по слогам
     — «У инфузории-туфельки есть бесполое и половое размножение. Бесполое размножение — поперечное деление в активном состоянии. Оно сопровождается сложными процессами регенерации».
    Плюшкин читал так медленно, так занудно, что очкарик не выдержал и, взглянув на часы – проверил технику чтения у преподавателя «Пятнадцать слов в минуту! — отметил для себя учащийся Пиатровский.
     А Плюшкин и далее продолжал читать
     «Например, одна из особей заново образует клеточный рот с околоротовой  цилиатурой, каждая достраивает недостающую сократительную вакуоль, происходит размножение базальных телец и образование новых ресничек и т.п»…

     А когда повеяло дымком, преподаватель оторвался от чтения – окинул сонную публику, и узрел, что несколько учеников курили прямо во время урока.
     — А что, — удивлённо спросил Плюшкин, —  Разве здесь можно курить!
     — Конечно! — подтвердил  Коля Питерский, — Нет проблем!
     — У, как здорово! — обрадовался учитель ботаники. — Тогда, пожалуй, и я закурю! А то мучаюсь уже – почитай сколько занятий!
     Плюшкин достал из бокового кармана пачку «Беломора», выбрав из неё папироску – чиркнул спичкой. За сыревший табак  долгое время чадил, не желая, как следует заняться, а затем словно дав добро – повалил чёрный, едкий дым знаменитой фабрики «Клары Цеткин».
     Плюшкин затянулся!.. О, как же это было приятно! Первая затяжка – завсегда являлась самой вкусной, и закидывая ноги на учительский стол Тимур Петрович выдохнул, выпуская на свободу огромное облако в виде кривых колец, расплывшихся по углам аудитории класса.
      — Обалдеть! — от удовольствия закрякал преподаватель, и затянулся ещё более воодушевлённо, ещё более вместительно.
     В голове зашумело, по телу побежали приятные колики – сначала к верху – а потом к низу, приятная дремота накрыла тело – воображаемым одеялом. Плюшкин ещё раз затянулся, и сквозь пелену табачного дыма, смог разглядеть, как ему строит глазки девочка – сидящая за первой партой.
     После четвёртой затяжки – дым повалил из ушей, а когда папироска закончилась, Плюшкин сплюнул
      — И так! — произнёс он, небрежно сбрасывая остатки пепла себе на ботинок. — «Половой процесс, как и у других инфузорий, происходит в форме конъюгации. Туфельки, относящиеся к разным клонам, временно «склеиваются» ротовыми сторонами, и между клетками образуется цитоплазматический мостик».



ГЛАВА 23.
   ПЛЮШКИН СТАРАЛСЯ ЧИТАТЬ КАК МОЖНО КАЧЕСТВЕННЕЕ! НО ВСЁРАВНО КАК ОН ТАМ НИ СТАРАЛСЯ, А ПОЛУЧАЛОСЬ В СУЩЬНОСТИ – ПО ТЕМ ЖЕ САМЫМ – СЛОГАМ.

      
     — Затем макронуклеусы конъюгирующих инфузорий разрушаются, а микронуклеусы делятся путем майонеза.
     Плюшкин было спохватился
     — Нет, Нет! Не майонеза – а мейоза!
      Он приподнял глаза, и удивлённо застыл. Класс был пуст. Он постарался прислушаться – но так ничего и не услышал, из коридора не доносилось ни единого звука, будто вымерли все.
     — Ну и ну, заснул что ли я опять
     Такое с ним, кстати, в последнее время происходило всё чаще и чаще, внезапный сон мог напасть на него в самый неподходящий момент, и особенно часто это происходило за рулём, отчего и пришлось в итоге отказаться от езды на самокате.
     И тут произошло нечто – кто-то сзади обнял его, нежно обхватив руками за шею.
     — Тимур Петрович! Пойдёмте домой, — прозвучал словно колокольчик, приводящий в чувства голосок Ирочки, — Скоро школу закроют, а вы всё песни поёте!
     Плюшкин повернул голову, и удивлённо спросил
     — Какие ещё песни
     — Разные! Но больше всё про любовь – несчастную!
     — Какую ещё любовь
     — К родине!
     — Чу!
     — Вот тебе, и чу! Ты пел вот эту – «Родина моя, хочу чтоб услыхала, ты ещё одно – признание в любви»…
     — А где класс!
     — Так ты же их всех выгнал! Сначала провёл тестирование, а потом подвёл итоги. Чем и доказал – что все слишком умные и в школу могут больше не приходить! Каждому поставил пятёрку в четверть, и послал на три буквы!
     — Да что же это такое со мной произошло!
     — А нечего было гашиш курить! Я ведь тебе говорила – не бери эту дрянь у Питерского.
     Плюшкина словно передёрнуло, сначала он постарался что то вспомнить, но видимо осознав что это бесполезно –быстро вскочил с места, произнеся уже на ходу
     — Так, всё! А теперь ходу! Моя старуха вчера обещала яичницу на ужин зажарить! Опоздаю – всё сама съест! А мне ещё тебя надо проводить!  Так что – давай быстрее!
     Плюшкин схватил Ирочкин портфельчик и быстро помчал к выходу. Уже на улице, еле поспевая за классным руководителем – девочка прокричала вдогонку
      — Тимур Петрович!
      — Что! — прокричал Тимур Петрович, всё больше и больше отрываясь от своей ученицы.
      — Можно я теперь буду вас называть просто Тимур!
      — Валяй! Меня ведь в жизни, как только не называли, и Жорой, и Гогой, и Гошей, и Чукчей, и даже – Шуриком один раз!  Так что можно! Тимур вполне даже сносно!
      — А Козлом!
      — Что Козлом
      — Ну, Козлом вас тоже называли
      — Да конечно! Уж кем-кем, а этим самым – Козлом, чаще всего и называли! — радостно поделился с девочкой Плюшкин.
      — Ура! — воскликнула Ирочка, и чуть не врезалась в милиционера при переходе на красный свет светофора.
      А когда, уже подлетая к заветной парадной, девочка задала-таки – свой главный вопрос, к которому она так долго себя подготавливала – боясь оказаться не правильно понятой
      — Тимур! А можно я к тебе домой приду, на индивидуальное занятие Мне так нравиться твой предмет, поэтому мне хотелось бы – чего-то большего! Искреннего! Настоящего!
     И тут Плюшкин, мысленно рванул за узду, натянув поводья  – словно на скаку останавливая лошадь «Ого-го-го! Это что-то! Уж не сниться ли мне такое!» — прокричало его внутреннее сознание.
     — А когда!!! — восторженно, не в силах сдержать свою эмоцию, звучно вопросил учитель – боясь, что вот-вот – видение исчезнет – ибо такого и быть не может.
     Но нет, Ирочка была настоящей – он её даже потрогал, и от нетерпения снова прокричал
     — Ну, когда! Ну, когда же, наконец!!!
     — А когда твоей старушки дома не будет! — скромно указала время встречи Ирочка.
     — Так я её тогда, на эти выходные в гости отправлю – к дедушке Мазаю, на надувной лодке!
     — Так значит – до субботы! До послезавтра! — радостно закивала Ирочка.
     И точно как в первый раз, поцеловала его в лобик.
     У Плюшкина отвисла челюсть, он что то хотел сказать – но было уже некому, ибо парадная дверь захлопнулась и «видение» исчезло.

    
ГЛАВА 24.
   СТРАННЫЕ ВЕЩИ МОЖЕТ ТВОРИТЬ С ЧЕЛОВЕКОМ – ЛЮБОВЬ! ВЕДЬ БЫЛО, ЧТО И ОН ОТГОВАРИВАЛ ОДНАЖДЫ ДРУГА, ОТ ПОДОБНОГО ШАГА. НАПУТСТВОВАЛ – «ТЕБЯ ПОСАДЯТ, ОНА ЖЕ МАЛОЛЕТКА» - СМЕЯСЬ НАД ГОРЕ ВЛЮБЛЁННЫМ. А СЕГОДНЯ И САМ ПОПАЛСЯ В ТЕ ЖЕ СЕТИ, НАСТУПАЯ НОГОЙ НА, ТЕ ЖЕ САМЫЕ ГРАБЛИ.
   
     «Не зарекайся от тюрьмы, и от сумы», — твердило внутреннее эго.
     — Нет! Нет!
     Плюшкин старался отогнать от себя нехорошие мысли. Так он и брёл в раздумьях обратно к себе домой. Внутри его всё перевернулось кверху дном – мысли разные, сомнения, и всё-такое – инстинкт самосохранения на этот раз отступил на второй план. А стремление к продолжению рода – схватило его за горло и уже не отпускало.
     — Уж лучше один раз напиться кровью – чем всю жизнь питаться падалью! — процитировал Плюшкин притчу из «Капитанской дочки»! — Ах, Пушкин! Пушкин!

    
     ***
    
     Пустое вы сердечным ты
     Она, об молвясь, заменила,
     Давно забытые  мечты
     В душе влюбленной возбудила.
    
     Пред ней задумчиво стою;
     Свести очей с нее нет силы;
     И говорю ей как вы милы!
     И мыслю как же я люблю!*


     На углу своего дома старенький учитель присел на скамейку, и устремив взор высоко в небо – многозначительно произнёс
     — А ведь Пушкин тоже был, по сути своей – страдальцем! Да ещё каким!
     И опустившись с небес на землю, мысль его снова привела к Чашке, но на этот раз  как о чём то нехорошем, и, о яичнице – которая уже так надоела.
     — Опять всё одно и то же – Чашка, и яичница. Яичница и Чашка. И эти заунывные вечера под бредни телевизора – и так всю жизнь!.. А сердцу-то любить хочется! Ах, Ирочка, Ирочка! Не снишься ли ты мне – красавица Не сплю ли я!
      
    
      ***

      Нет.
     Я сейчас не сплю.
     Я с ночью вышел в город.
     Идти не смею, вслед, по Вашим гордым снам.
     Я, право, пьян и слаб, и безнадёжно болен,
     Хоть воли не даёт уставший взгляд слезам.

     Вновь ночь моя, смеясь, ударит по карману
     «Быть иль не быть беде» - упрямо повторит.
     Быть иль не быть судьбе – бульварному роману,
     Где счастье-мотылёк, продуманно, сгорит**   

    

   Плюшкин ещё раз взглянул на небо.
     — Боже! А звёзд то сколько! Красота-то, какая!
     Он приподнялся со скамейки, и быстрым шагом пошёл в дом.




* В данной главе использовано стихотворение А.С. Пушкина – «Ты и Вы».
**А так же  отрывки из стихотворения Саши Соколовой – «Скерцо».



ГЛАВА 25.
   КАК ВСЕГДА ЧАШКА КОПОШИЛАСЬ НА КУХНЕ, ЧТО-ТО ТАМ НАКРУЧИВАЛА НА МЯСОРУБКЕ,  СЦЕЖИВАЛА, И ЗАКУПОРИВАЛА В СТЕКЛЯННЫЕ БАНКИ.
 
     — Что за дела! Всё время чего-то готовит – жарит, варит, парит! А как за стол садиться – так жрать нечего! Кроме яичницы – я в этом доме более ничего и не видел! — раздражённо произнёс Плюшкин.
     — Поговори у меня ещё! — отрезала из кухни хозяйка.
     И тут же рубанула острым ножом о кухонную доску.

     А за ужином, вонзив вилку в подгоревшую глазунью, Плюшкин решил не тянуть, и начал разговор с главного
     — А почему бы тебе моя дорогая Чашка, на выходные не съездить в деревню, и не навестить нашего замечательного  дедушку Мазая!
     — Чу!
     — Я не шучу! Ведь он уже старенький, и надо бы подумать, кому он отпишет свою избушку на курьих ножках
     — Да кому она нужна эта рухлядь
     — А земельный участок! Ты думаешь своей головой, ведь его можно продать!
     — Да кто же его купит – болото оно и есть болото, край вечного половодья!
    И тут Клюшкин не выдержал, привстал из-за стола. И в сердцах – топнув ногой об пол, постарался более широко представить свою версию на имущество
    — Вот именно – целая страна половодья! А про зайцев забыла дура! Сколь он из них спасённых – душегуб эдакий, только одних шашлыков нажарил! Сколь шапок собольих, из них накроил! Да это же – эльдорадо! Чудодейственные места! Покажи мне ещё такие – где зайцы сами по себе, из лодки на сковородку прыгают!
     И теперь уже из-за стола встала Чашка. Она так же в сердцах топнула ногой, и представила свою версию, не менее убедительную – выше предложенной
     — Да я этих зайцев уже жрать не могу, меня от них воротит, даже больше чем от самого дедушки Мазая! Видите ли – страна половодья! Да какая там страна – сыворотка! Вечно хлюпающая под сапогом навозная жижа!
     — Это родина твоя! Дура! Заруби себе на носу, и другой такой у тебя не будет!
    — Какой – другой такой! Да мне такой родины – и одной даром не надо! Дурак ты эдакий!
    — А ты! А ты!.. — Плюшкин задумался; кто же она такая
    — Ну, кто я!  Кто!
    — А ты! А ты – голубая! Вот ты кто!
    — Ах, так!
    Чашка нервно забегала вокруг стола – стараясь поймать Плюшкина, и со всего маху наподдать ему ногой…
    Ссора продолжалась более часа, супруги материли друг друга, бегали в круговую, в приливе гнева швыряли об пол – тщательно выбирая небьющиеся, и  недорогие вещи, а затем Чашка произнесла свою заключительную короткую речь
     — Всё! Я ухожу от тебя!
     — Куда! Да куда же ты от меня уйдёшь – глупая!
     — Куда глаза глядят! К чёртовой матери! Да хоть к дьяволу! Да хоть к самому дедушке Мазаю!
     — Ну и катись себе! — одобрил выбор Плюшкин. — Скатертью дорога!
     Чашка, тут же напялила на себя телогрейку, натянула резиновые сапоги, и прихватив со стены весло – выскочила наружу, громко хлопнув за собой дверью.
      Плюшкин сел на стул, и облегчённо вздохнул
     — Ну, слава богу! Жену на выходные, всё ж таки отправил к дедушке!
     Но, однако, через минуту дверь вновь приоткрылась, в неё просунулось – уже боле менее успокоившееся лицо Чашки.
     — Эй, Плюшкин! Тебе зайчатины привезти
     — Да! Пару сереньких, можно! Я люблю под водочку!
     — Я знаю!


ГЛАВА 26.
   ПЯТНИЦА ПРОЛЕТЕЛА НЕЗАМЕТНО, ДЕНЬ КАК ДЕНЬ – УРОК КАК УРОК, И ТОЛЬКО ПОСЛЕ ЗАНЯТИЙ, ПРОВОЖАЯ ИРОЧКУ, ПЛЮШКИН ВСЁ-ТАКИ УТОЧНИЛ ВРЕМЯ И МЕСТО ПРЕДСТОЯЩЕГО ВНЕКЛАССНОГО ЗАНЯТИЯ – ЗАГОВОРЩИКИ ДОГОВОРИЛИСЬ НА ДЕВЯТНАДЦАТЬ ЧАСОВ.

     Всю ночь на субботу Плюшкин не спал, он ворочался с боку на бок, заставляя себя уснуть, хоть на чуток – но тщетно, сон так  и не пожаловал к нему в гости.   
     Возбуждённое состояние – не проходило, а наоборот только нарастало и нарастало.
     Уже под утро, досчитав до трёх миллионов четыреста тысяч, он, наконец, сбился со счёта и плюнул на сие – усыпляющее действие.
     — Хватит уже заниматься глупостью! О деле надо думать! Девятнадцать часов уже не за горами!
     Плюшкин привстал с подушки, свесил ноги на пол, сунул их в тапочки, и задумался. Требовалось тщательно подготовиться к встрече.
     — Нет! Конечно же, никакого секса! Ни в коем разе! Об этом не может быть и речи!
    Плюшкин привстал с кровати, и прошёлся по комнате.
    — Ну, разве что так – немножко покувыркаемся! — Плюшкин одёрнул себя, — Тьфу ты! Позанимаемся! Именно позанимаемся!
    Он подошёл к книжной полке, и начал что-то выискивать среди книг.
     — Дочитаю ей про инфузорию туфельку – и баиньки! — Плюшкин вздрогнул, — Тьфу ты! Какие! Какие к чёрту баиньки! Провожу её до дому – и всё тут!
     Порывшись и ничего не найдя, Плюшкин развёл руками.
     — Да где же она, эта самая – «Моя любимая зараза»! Тьфу! — он тут же поправил себя, — «Моя любимая микроба»!
     При слове – микроба, у него заурчало в животе. Плюшкин встал, и направился в туалет, усевшись поудобней – задумался поконкретней. А когда потянулся за бумагой, то нащупал малюсенький кусочек, прищурив левый глаз – прочитал
     — «Инфузория ту»!
     На последней букве его голос дрогнул
     — И это всё! — в гневе прозвучал голос, — Что осталось от моей любимой брошюрки!
     Он сразу всё понял, произошло непоправимое. Видимо Чашка, вчера нашла его учебную литературу, и  использовала её по назначению – посчитав статью вполне пригодной, для этого дела.
     — Вот ведь глупая баба!.. Это конец!.. — Плюшкин чуть не заплакал, — Неужели всё напрасно! Столько предварительной подготовки, и на тебе – выкуси!
     При слове – «выкуси», у Плюшкина снова закрутило в животе.  Но когда, уже тужась, он случайно взметнул свой взор кверху, то там перед глазами, на месте лампочки – неожиданно засверкали звёздочки.  В унитазе заструились фонтанчики, а сквозь пол проросла трава – и расстелилась зелёным ковром по всему коридору. Сквозь открытую дверь туалета  Плюшкин отчётливо видел, как из воздуха образовалась хрупкая фигурка девочки; она была словно сошедшая с небес – чистая и прозрачная, прекрасная и невесомая, в белоснежной фате, и в таком же белоснежном подвенечном платье.   
     Медленно приземляясь на ковёр; Ирочка одной ножкой – обутой в инфузорию туфельку, уже успела вступить в его апартаменты.
     — Эй, Тимур! Где ты Я иду к тебе! — послышался её голосок.
     — Да-да, и я тоже! — ещё паче тужась – захрюкал Плюшкин.
     — Эй, Тимур! Я хочу тебя! — продолжало видение.
     — Да-да! И я тоже!
     Позабыв обо всём на свете, Плюшкин привстал с горшка, и так же потянулся к ней навстречу. Устремлённые друг к другу руки, вот-вот уже должны были встретиться, как Тимур Петрович неожиданно спохватился.
     «Что я такое творю! — новоявленный «Ромео» – немедля протрубил отбой, — Господи! В, каком виде я предстану перед этим ангелочком!
     Она была уже рядом; когда он докладывал из себя – последние остатки в унитаз. Немедля рванув дверь туалета, Плюшкин таки успел захлопнуть её – перед самым носом своей ненаглядной, и быстренько вогнал шпиндель в засов. Далее машинально Тимур Петрович дёрнул за верёвочку – в надежде смыть за собой преступление, но верёвочка была ему ровесницей, а потому оборвалась. Плюшкина охватила паника.
      — Эй! — раздалось из коридора, — Тимур! Ну, хватит дурачиться, открывай уже!
      Плюшкин молчал, он не знал что ответить. С одной стороны она была вся такая – воздушная, такая –
 ослепительная! А с другой стороны, он был такой – «менее – гораздо менее ослепительный!» да ещё с этим богатством, наложенным под стульчаком.
     — Что же делать! — обратился он ко Всевышнему, и к Чернышевскому одновременно.
     — Открывай, давай! — снова раздалось из-за дверей.
     — Что же делать!
     — Да, откройте же! Ну, Тимур Петрович, это же я – твоя Ирочка!
     И Плюшкин – открыл!..


ГЛАВА 27.
   И ПЛЮШКИН ОТКРЫЛ!.. НО НЕ ДВЕРЬ А ГЛАЗА, И ОЧЕНЬ ОБРАДОВАЛСЯ ТОМУ – ЧТО ЭТО БЫЛ ВСЕГО ЛИШЬ СОН. ВСКОЧИВ С УНИТАЗА, ОН ВЫСКОЧИЛ В ПРИХОЖЮ. НА ЧАСАХ БЫЛО ШЕСТНАДЦАТЬ ЧАСОВ.

     И так, теперь следовало тщательно подготовиться к встрече, помыться, побриться и, в конце концов – просто успокоиться.
     До прихода Ирочки оставалось всего три часа.
     — Хорошо хоть выспался!
     Плюшкин сладко потянулся, и начал усиленно соображать
     — Чем бы мне занять её при встрече – прямо ума не приложу
     — Да не выдумывай, возьми вон книжку с полки, сказки Афанасьева. — неожиданно из настенного зеркала выглянуло его  кривое отражение, и подмигнуло ему, — Вот и почитаешь ей, она ведь ещё совсем ребёнок!
     — Точно!
     Плюшкин подскочил на табурет, и вытащил с полки
ту самую книжку, сдул с неё пыль и присвистнул
     — Всё хорошо прекрасная маркиза!
     — Ну а чем угостишь то её, старый хрен — проявило своё участие всё тоже отражение.
     — Ой, да! И правда! — Плюшкин снова посмотрел на часы. — Надо бы за водкой сбегать, да на закуску хоть что-нибудь взять!
     — Какой водкой! Совсем свихнулся! Купи ей конфет и лимонада!
     — Ещё чего! Деньги на фуфло тратить. Водка! Определённо водка! А лучше две водки!
     Плюшкин вытащил из серванта свинью-копилку, и в надежде на её щедрость – с размаха ударил её об пол. Свинья подпрыгнула, хрюкнула и раскололась на три поросёнка, а изнутри посыпалась мелочь.
     Плюшкин сгрёб мелочь и распихал её по карманам
     — Вроде хватает!
     Накинув плащ, и натянув, ботинки-скороходы, ходок  выскочил наружу, радостно стуча каблуками по лестнице.
     — Ну и дурак! — вдогонку ему прокричало, кривое отражение, но Плюшкин этого уже не слышал.

     «Ромео» вернулся быстро, не прошло и полчаса. Как и обещал – с водкой и с плавленым сырком. Аккуратно на стол выложил две алюминиевые мисочки, одну для себя – вторую для Ирочки.  А для окраски натюрморта, во главу стола установил два пузыря беленькой.
     Во время дальнейшей головокружительной сервировки, в виде посыпания солью – горбушки чёрствого ржаного хлеба, найденного случайно в замёрзшем, и беспрерывно дрожащем от холода – холодильнике, Плюшкин не выдержал и пропустил первый стаканчик.
      — Всё! Стол накрыт! Книжка на месте! — Начал перечислять Плюшкин – перечень подготовительной работы.
      — Что же ещё!
     — Да вроде всё! Что тебе ещё надо — снова вмешалась кривая физиономия из зеркала, — Ну почитаешь ей сказку, ну выпьешь водку, которую купил, ну поорёшь песни – когда она уйдёт! Всё! Больше ничего! Гуляй рванина! Ни о чём не думай!
      — Стоп! А трусы! — внезапно зашевелил носом Плюшкин.
      — А причём здесь трусы!
      — А вдруг дело до секса дойдёт! А! Как ты считаешь Эй, криворожий! — засомневался Плюшкин.
      — Ну, мы же с тобой договорились! Никакого секса, она совсем ребёнок.
     — Да я и сам понимаю, что ребёнок! И всё-таки, а вдруг дойдёт – ежели, не по моей воле – тогда как! Краснеть из-за, нестиранной тряпки!
     Плюшкин скинул с себя брюки, за ними заношенные трусы, и соскочив с места, помчался к бельевому шкафу, там, по его мнению – должны были быть свеженькие, но тщетно перерыв всё, так ничего и не обнаружил.
     Немного подумав – бросился к бачку с грязной одеждой, приготовленной для стирки, и перевернул его.
     — Ну что там — поинтересовался кривой из зеркала.
     — Туточки они! И все не стиранные, всё – бля…  я пропал! Ну, Чашка! Ну, Чашка!
     — А самому постирать – не пробовал
     — Да некогда уже!
     — Так выбери хотя бы из грязных – какие почище!
     Плюшкин схватил первые, приложил к носу и сразу отбросил их в сторону. Вторые последовали за первыми, и лишь третьи – последние,  на запах показались приятней, он нервно заглянул вовнутрь, и обомлел.
     — Ты что, уснул, следует поторопиться! — продолжала переживать за него отражение. — Что ты там, в конце концов – смог увидеть
      — Да вот не могу понять, где тут перед, а где зад! — прокричал Плюшкин.
      — Да ты что, ребёнок малый! Ну, соображать же надо,– где чисто – там перёд! А где обосрано – значит, зад будет! Ну!!!
      — Ну!!! — нервно с ёрничал «Ромео», — Да в том то и дело, что обосрано то – с обоих сторон! —
      — И ты что, собрался такие трусы одеть на свидание!
      — А что делать!!
     Плюшкин отбросил в сторону третьи трусы, и чуть не заплакал
     — Ну, Чашка! Ну, сука! Ну, плебейка-проститутка! Постирать не смогла! Вот устроила!
     Он нервно запрыгал по квартире, не находя для себя места.
     — Ну, что же мне теперь из-за такой ерунды  встречу отменить! — Прокричал он в сердцах. — Или может вообще без трусов, предстать перед моим ангелочком!
     — А что, вариант неплохой! Откуда она узнает – что у тебя там под брюками
     — Узнает! Ещё как узнает! Что я ей тогда скажу Ах, извините, но дело в том – что я всегда хожу без трусов! Так что ли!  Глупость, какая то!
     Тот второй сочувствующий и сопереживающий – буквально высунулся из зеркала, и укоризненно посмотрел на Плюшкина.
     — Подумаешь без трусов! — отражение явно старалось успокоить своего хозяина, —  Да бабы почитай сами – все без трусов ходят, я уж не говорю о лифчиках!
     — То бабы! А я учитель! Тем более в преклонном возрасте!
     — А ты трусы жены одень, там наверняка, в шкафчике есть чистенькие! — посоветовало зеркало.
      — Точно! Я только что там видел прозрачные трусики с декоративной оборочкой, и вырезом на попке! Супер сексуальные! — Плюшкин, было, бросился к бельевой этажерке, и, не добежав остановился. — Скажешь тоже! Женские трусы одень! Да как же я предъявлю Ирочке, панталоны на своей заднице – да ещё с вырезом! Что я ей скажу
     — Скажешь ей, что ты голубой – нет проблем!
     — А за это можно и в глаз получить!
     — В глаз, так в глаз! Не жалко! Ну что же, бей придурок! А я посмеюсь!
     Такое поведение своего отражения, на этот раз крепко зацепило Плюшкина, он было, уже размахнулся, вымеряя траекторию удара, и почти занёс руку, и уже ладонь как всегда скрутилась в кулачок…
     Но тут в дверь постучали.
     Плюшкин бросился в ванную, схватил бутылку с одеколоном «Саша», и пшикнул себя спереди – для запаха, и сзади – на всякий пожарный, а далее к входным дверям. Свёрнутая рука в кулачок – развернулась, и потянулась к дверной ручке.



ГЛАВА 28.
   НА ПОРОГЕ СТОЯЛА ОНА – ИРОЧКА. ПРЕПОДАВАТЕЛЬ СРАЗУ ОТМЕТИЛ В ЕЁ ОБРАЗЕ ПЕРЕМЕНЫ. ВО ПЕРВЫХ, ЭТО ДУРАЦКАЯ ШЛЯПКА С ГУСИНЫМ ПЕРОМ, ОТКУДА ТО ИЗ СЕКОНД ХЕНДА – НА ЕЁ ЧУДЕСНОЙ ГОЛОВКЕ, И ЧУЛКИ ПЕРЕТЯНУТЫЕ ДОИСТОРИЧЕСКОЙ РЕЗИНОЧКОЙ – ЯВНО ИЗ ТОЙ ЖЕ КУЧИ.
    
     А во вторых – глазки были подведены тушью, щёчки дышали свежестью только что нанесённой перламутровой пудры, а губки были просто не вразумительно алыми.
     «О, как же она была хороша! Даже в этом – дурацком своём балахоне! — подумалось Плюшкину, — Такое маленькое чудо – и к нему прямо в руки!
    Хозяин состроил приветливую мину, и отступил на пару шагов назад – предлагая даме войти.
    «Чем же я заслужил такое счастье! Чем»! — спрашивал он себя, и не находил ответа.
    За ниспосланный, с выше подарок – он готов был благотворить небо! Он даже готов был пуститься на более крайние меры!
     Первое – поверить, хотя бы на один день в товарища Бога, которого до сего дня – и близко не допускал к своим атеистическим помыслам!
     И второе – плюнуть на дорогого сердцу товарища Чарльза Робертовича Дарвина, вместе со всей его – обезьянье-теоритической паранойей!..
     Зачарованный Плюшкин не смел пошевелиться – когда она собралась, было вступить на его территорию, словно находясь в помутнении, он только и выдохнул
     — О-о-о!!!
     — Привет Тимур! Ну что, так и будем стоять в дверях — Бойко произнесла Ирочка. — Может быть, ты всё-таки подашь даме руку и поможешь войти!
      — О, да! Конечно! Конечно!
      Плюшкин отступил ещё на один шаг; Ирочка протянула руку и переступила порог, и смахнув с головы убор – протянула его хозяину, далее смерив его глазами, удивлённо спросила
     — А почему вы Тимур Петрович, встречаете меня – без трусов!
     — Ё-ё-ё! П-п-п! — протянул отчаянно Плюшкин – искоса посмотрев на себя левым глазом, и уже оправдываясь – залепетал
    — Видите ли, сударыня! Захлопотался я! Время незаметно пролетело, и вообще сегодня был не самый лёгкий денёк!
    — Да я и вижу! — Ирочка хихикнула, опускаясь оценивающим взглядом по телу Плюшкина – всё ниже и ниже.
     Наконец она остановилась на главном – глаза её расширились.
     — Ой! Что это! — произнесла девочка, и громко захохотала.
     — Вот только не надо – «хи-хи»! Ну не Геракл я! И годы уже не те! И силу былую не вернуть! Да и денёк был не из самых!
     — Ты мне об этом уже говорил!
     — Да, говорил! И год был – високосный! И пятилетка была тоже високосная!.. «Господи! Что я такое несу!» — мысленно старался остановить себя Плюшкин.
     — Хи-хи-хи!!! — никак не могла остановиться Ирочка.
     — Да! У меня было тяжёлое детство! — продолжал Плюшкин, —  И лёгкая старость – но это ещё ни о чём не говорит!..
     Плюшкин старался воздвигнутой своей речью – запутать ей мозги, и увести её внимание от оценивания его личной мужской силы – так нелепо предъявленной сразу же напоказ.
     Но при каждом последующем слове, Плюшкин видел, что  Ирочке становилось всё только веселее и веселее.
     Понимая, что каким-то образом следует переломить ход событий – Плюшкин сменил тему
     — Сударыня! — произнёс он, — надеюсь, вы не будете возражать, если я надену штанишки!
      При этих словах  Ирочка просто обхохоталась.
      «Что же это такое! Что же это такое со мной сегодня происходит! — пытался сообразить учитель…
     Но тут громко зазвенел телефон! Плюшкин вздрогнул, и с силой открыл глаза, а когда открыл, то обнаружил – что снова спит в туалете.
     — Тьфу ты чёрт, неужели опять заснул!
      Он радостно вскочил с унитаза, и облегчённо торжествуя – что это был всего лишь сон, схватил телефонную трубку
     — Алё!
     — Тимур Петрович!
     Он сразу узнал её голосок – она продолжала    
     — К тебе прийти не смогу, давай лучше встретимся сегодня попозже, в девять вечера под часами на улице Бармалеева!
     — А как же водка!  Я же целых две бутылки купил!
     — Я не пью! Ну, так как, придёшь под часы
     — Ну, буду конечно!
     — Ты только цветы купи! А то я всю жизнь, с самого детства об этом мечтаю, чтобы мне их кто-нибудь, когда-нибудь подарил!
    — Хорошо! А почему именно на улице Бармалеева, ведь это так далеко
    — Это сюрприз! Потом мне ещё спасибо скажешь!



ГЛАВА 29.
   ПЛЮШКИН ДОЛГО ЕЩЁ СТОЯЛ В РАССТЕРЯННОСТИ, МЫСЛЕННО ПЕРЕВАРИВАЯ ПРОИЗХОДЯЩЕЕ. ОН ВЫРУГАЛСЯ  ПО ОБЫКНОВЕНИЮ, И УМЕЛО ПРОЦЕТИРОВАЛ ИРОЧКИНУ ФРАЗУ – ПЕРЕЙДЯ НА ВЫСОКУЮ НОТУ
 
     — Потом, мне ещё спасибо скажешь! Тьфу, ты чёрт! — и снова вернувшись на обычный баритональный дискант, — Вот уж дудки – а не спасибо! Выдумала тоже! А ведь так хорошо всё задумывалось – Чашка к Мазаю – а мы тут! И водка, и плавленый сырок, и всё ж было подготовлено!
     Плюшкин опять не выдержал и снова перешёл на фальцет
     — Улица Бармалеева! Тьфу!
     И почесав репу – опять возвратился на баритональный дискант
      — Это же чёрте знает где, и на какой куличке!
     Но, тем не менее – кого только любовь не толкала на подвиг, и не сводила с ума.  Вот и Плюшкин, прикинув все за и против – начал собираться. Тем более что время терять было уже некогда.
     Преподаватель, лихо натянул брюки, далее подскочив к книжной полке, из «Капитала» Маркса – выхватил пятьдесят тысяч. Те самые деньги, что были отложены, на совместные семейные похороны «Мало ли, всякое может случиться,  — говорила Чашка, уговаривая его – откладывать по не многу с пенсии – на чёрный день».
     — Эх, гулять, так гулять! Ну их к чёрту эти похороны! — Присвистнув прокричал Плюшкин, — Может быть вообще в последний раз, такое!!! Счастье – эдакое!!!
    И тут снова заурчало в животе, Плюшкин было, уже двинулся в сторону туалета – как тут же себя одёрнул
     — Нет! Ни в коем случае! А то опять усну!
    
     По пути он заскочил в цветочный ларёк и приобрёл роскошный букет из алых роз. Далее было метро, потом троллейбус, и ещё десять минут пешком. И наконец, часы, те самые заветные, на которых было без пятнадцати девять.
     — Слава Богу, успел! — изрёк влюблённый.
     Улица Бармалеева встретила Плюшкина холодным светом фонарей, и  морозным пронзительным ветром. Стараясь согреться, он приподнял воротник и начал притоптывать ногами, переходя с подошвы на каблук.
     «Ну и выбрала же местечко!» — думал про себя романтик.
     Плюшкин осмотрелся, луч от фонаря вблизи которого он остановился, падал на угол дома за номером 32.
     «Так вот значит, где проживал этот самый – ужасный вахмистр Тихон Бармалеев. — Плюшкина передёрнуло, — Жуткое местечко! Ой, не нравится мне всё это!»
     А ветер всё усиливался и периодически посыпал на голову страдальца – то жёлтую листву, а то и просто обыкновенную грязь с доисторической, призрачной крыши.
      — И всё-таки, как же это прекрасно! — попытался было отвлечь себя, от не хорошей мысли Плюшкин, — Почувствовать себя снова влюблённым! И это через столько то лет – полного застойного разочарования!

     ***

     Я был несчастней чем – Петрарка!
     Чай, хоть писульки – тот писал…
     А у меня была лишь – ПАЛКА! –
     Та, что  – лет восемь не бросал…


     Плюшкин прошёлся по кругу, вокруг фонаря, им снова овладели – задушевные мысли
     —  Какое чудо – вот так ждать под часами, зная, что она сейчас тоже спешит на встречу!
     Романтик притопнул ножкой.
    — Бедняжка! Ведь и ей тоже, наверняка сейчас холодно и боязно, но ради меня – невзирая на тьму и ветер, она всё быстрее и быстрее, мчится навстречу своему счастью!..
    Плюшкин притопнул ещё разок.
    —  То есть – мне!»
     Плюшкин сладко улыбнулся. И улыбка так и застыла на его глупой физиономии – словно примёрзла на холоде.
     Следующий порыв ветра чуть не сбил Плюшкина с ног, и чтобы уберечь цветы, он сунул букет за пазуху. Часы показывали ровно девять.
      — Ну, конечно! — Плюшкин продолжал выдумывать, — Девушка завсегда должна опаздывать на свидание, иначе какая же она – после этого, будет девушка!
      Плюшкин ждал. В девять пятнадцать герой начал замерзать, и невольно перешёл от притопывания к подпрыгиванию. В девять двадцать, начал пританцовывать с прихлопами ладошек по ляжкам – что очень походило на матросский танец «Яблочко».
     А в девять тридцать, почему то выключили свет по всей улице, и город опустился в кромешный мрак.
     — Чёрт знает что! Темень – непролазная! Как же она теперь вообще – отыщет меня здесь! — спрашивал он себя.
      Тщетно он старался вглядеться в стрелки часов, на этот раз вообще ничего не удалось увидеть.
      — Мало того что темень, так ещё и туман в придачу!
      По телу Плюшкина пробежал резкий озноб, он прибавил скорость, перейдя на ещё более подвижный – «Танец с саблями», правда вместо холодного оружия в руку попалась ручка от швабры, которую он извлёк из стоящей невдалеке урны. В голове зазвучала музыка Арама Хачатуряна, и очень захотелось армянского коньяку.
     — Наверняка, сейчас уже где-то около десяти. Где же она! Где же это чудное мгновение – куда же оно подевалось!
     Плюшкин ещё раз притопнул, а потом прихлопнул, да к тому же в сердцах сплюнул, и ногою топнул.
     — Вот стерва! Вот зараза! — Плюшкин замёрз окончательно, и поэтому, сменив тон, далее не стеснялся хлёстких выражений. — Пигалица с портфелем! Малолетняя – куртизанка! Проститутка! Несмышлёная – Нихочуха! Купила меня – за шиш двадцать! А, я то! А, я то; интеллигентный, и умнейший в своём роде мужчина – купился  за пол цены – шиш пятнадцать! Во как! И даже сдачу не потребовал! Счастье себе скроить собрался из малоразмерной портянки! Ох, как я зол! Как я зол!
     Постепенно глаза стали привыкать к темноте, и вот уже появились еле заметные очертания крыш, уличных столбов, и тут… 
     От неожиданно пришедшей мысли Плюшкин вздрогнул
     — А где же люди! Где же машины! Куда они все пропали! Ведь это же центр города!  Да и время ещё не такое позднее..
      Плюшкин оглянулся. Ему припомнилось и то, что за весь путь от троллейбуса – на его пути, не встретился ни один человек.
      — И точно! Что за чертовщина! Туда ли я пришёл – куда нужно! Сам виноват – а на Ирочку напустился!
     Плюшкин вытянул руки вперёд и практически на ощупь, оттолкнувшись мысленно от столба, начал движение. При этом мысли – одни сменяя другие – выскакивали на поверхность сознания «И где же она – бедненькая, наверно тоже кружит в темноте!  И как я только посмел, сравнить её  с пигалицей! Господи!..
     Плюшкин злобно покосился на себя изнутри, и перешёл в голос
      — С Нихочухой! Да какая же она Нихочуха! А, очень даже наоборот – Хочуха!
     Плюшкин утвердительно закивал головой
     — Вот именно – Хочуха и есть!
     Мысль про «Хочуху», ему  явно понравилась, а посему он и далее продолжал себя укорять – испытывая при этом лёгкую волну облегчения.
     — А я её ещё и – проституткой малолетней – шарахнул! – Во как!.. Ну, какая же она проститутка! Вовсе и не проститутка даже, — он постарался перейти на более мягкий тон в голосе, на который только был способен, и ласково так протянул, — А проституточка!


          
ГЛАВА 30.
   ВДАЛЕКЕ ПРОМЕЛЬКНУЛА ТЕНЬ, ПЛЮШКИН ЧЁТКО РАЗГЛЯДЕЛ ЕЁ КОНТУР. ОТ НЕОЖИДАННОСТИ ГЕРОЙ ВЗДРОГНУЛ. 

      — Так это же она!
     Из темноты, к нему явно шла какая то женщина. Во всяком случае, её тёмный облик достаточно хорошо проглядывался, в руках она, что то несла.
      — Ну конечно! Это она! Тоже видимо замёрзла несчастная! — простучали его зубы на холоде.
     Он бросился ей навстречу, стараясь обнять её, и согреть в своих пылающих от любви объятиях.
     Но – о, ужас! Завидев её лицо, он шарахнулся в сторону! 
     То была страшная старуха, с красными глазами, крючковатым носом, и молодёжной причёской под мальчика. На дряхлеющую задницу у неё была натянута полушинель, на плечах наброшенный потничек от Кардена, а  вокруг шеи – лохмотья от самого Юдашкина. В руках она держала косу, и наступала на свою жертву – сознательно и настойчиво.
      — Здравствуй Тимур Петрович! Часом, не спутала ли я тебя с кем другим — заскрипела челюстями страшная старуха, — Ох и заждалась я тебя – моя морковочка! Ну, да ничего,  вот я и пришла к тебе миленький!
      — Здравствуйте! — вежливо простучал зубками наш герой.
      — Ну что стоишь, словно закопали тебя уже, цветы то давай, дари – коли принёс! — снова заскрипела челюстью – флиртуя старая Карга.
     — А вот хрен тебе! — выпалил со страху Плюшкин.
     — Это, почему же так! —  удивлённо выпучила глаза бабушка.
     — Знаю я вас – книжки тоже почитываю! Сначала цветы тебе подари, потом корыто! А дальше стиральную машину захочешь!
     Старуха и вовсе опешила.
     — Да я не из сказки, я настоящая! Смерть! Вот я кто!
     Бабушка оскалила зубки, и начала размахивать косою – словно желала ею подкосить Плюшкина.
     — Ну, же! Ну, же! — приговаривала она, — А теперь давай поцелуемся – моя морковочка!
      Бедный Плюшкин еле успевал отпрыгивать от летящей за ним косы.
     «Боже! Вот и конец»! — всё смешалось в его сознании.
     Плюшкин сжался от страха, весь скукожился, руки пустил вдоль по швам – и тут он нащупал в кармане свёрток.
     «Деньги! — мелькнуло в сознании, те самые, что они с Чашкой откладывали на свои похороны! — Как хорошо, что я их прихватил именно сегодня, словно чувствовал! Здесь тебе и гроб, и оградка, и крест на могилку! Слава богу! Хоть что-то хорошее – под конец жизни»!
      — Ну, давай поцелуемся! — продолжала настаивать Смерть, всё ближе и ближе надвигаясь на Плюшкина.
     Она всегда восторгалась ситуацией – как бздит её жертва, и пребывая от этого в полной эйфории. А потому Смерть ещё ближе придвинулась к Плюшкину – она высунула язык, раздвоённый как у змеи, разинула пасть с гнилыми клыками, и видимо от удовольствия прижмурилась. Её губы вытянулись в  жажде – взаимного, обжигающего засоса.
     «Какая же она страшила! — промелькнуло в голове горе любовника – ничего  более мерзкого и отвратительного в своей жизни ему ещё не приходилось встречать, — Хотя..»
     Плюшкин ещё раз внимательно пригляделся к старухе.
      «Хотя, всё в этом мире есть относительно, и если к примеру сравнить её с Чашкой – то пожалуй… То пожалуй, Карга будет даже посимпатичней!» — заключил он.
      После сравнения относительности – Плюшкин решился окончательно.
      «Видимо придётся с ней и вправду целоваться»! — думал он, ибо нужно было любой ценой выиграть время – а для чего он и сам не представлял «Ну, — додумывал он, — хотя бы для того, что бы; побаловаться в этой жизни – в последний раз!»
       — Я согласен! Давай поцелуемся! — крикнул в лицо смерти Тимур Петрович.
       — Как! — опешила Смерть, она видимо вовсе не ожидала такого поворота.
     Целоваться на обоюдном соглашении, и вовсе не входило в планы Страшилы, она всегда это делала самостоятельно – принуждая жертву к минусу. Особенно её забавляло – когда последний, из самых последних сил пыталась сбежать – подобно мышке, и она словно на правах кошки – вылавливала беглеца, прижимала своими щупальцами к земле, и настойчиво ставила засос – выбирая для этого, самое эротическое место.
     «А этот видимо не такой! — подумала Смерть, — Видимо – педераст-извращенец»!
     С таким и целоваться желание – сразу отпало. Смерть плюнула и отступила.
     А Плюшкин стоял и ждал, он закрыл глаза, вытянул ей навстречу губы, попутно расстегнув ширинку, и готовясь к соитию – нервно зачмокал правым глазом.
     — Приведите Вия! Ступайте за Вием! — раздались слова Смерти.
    Сквозь прищур, Тимур Петрович мог разглядеть, как вокруг Страшилы – забегали несколько обглоданных скелетов.
     — В чём дело! Что случилось!  — спрашивали они у неё.
     — Он голубой! — отвечала им Смерть, — Я не смогу иметь с ним близость!
    — Как! — возмутился старший, из упырей.
    — А вот так! Вот хоть – оживите меня! Не могу и всё тут!
    — Зуб даёшь! — поинтересовался всё тот же дохляк.
    — Век воли не видать! — замолвила словечко Смерть, и перекрестилась, —  Ну позовите Вия! Пускай сам разбирается!

     «Вия! — Плюшкин начал прокручивать память, — Какого ещё Вия!  Это из книжки Гоголя – что ли! Э нет, на такое мы не договоримся!»
     И воспользовавшись временной сумятицей, Тимур Петрович сам шагнул навстречу смерти, и бесстрашно заглянул ей в пасть – ни один мускул не дрогнул на его отважном лице! А далее он вырвал у неё косу и бросился наутёк.
     — Вия! Позовите Вия!
     Услышал за спиной своей Плюшкин – а сам подумал «Хорошо что я у неё косу отобрал – Мазаю подарю! Чай у него в хозяйстве пригодиться!»
     — Вия! Позовите Вия! — снова прокричала Смерть.
     Вихорь поднялся по улице, попадали на землю камни, полетели сверху  вниз  разбитые стекла окошек. Двери сорвались с петлей, и несметная сила чудовища накрыла город. Страшный шум от его крыл  и  от  царапанья  когтей  наполнил  всю Бармалеевскую улицу. Все летало и носилось, переворачивая к верху дном – мыслимое и не мыслимое.
     Плюшкин только успевал что – крестится, и в то же время – крепче сжимал косу. А нечистая сила металась вокруг, чуть не цепляя его концами крыл и отвратительных хвостов.   
     Не имел духу разглядеть он их; видел только, как во всю стену  стояло  какое-то огромное чудовище в своих перепутанных волосах,  как  в  лесу;  сквозь  сеть волос глядели страшно  два  глаза,  подняв  немного  вверх  брови.  Над  ним держалось в воздухе что-то в виде огромного пузыря, с тысячью протянутых  из середины клещей и скорпионьих жал. Черная земля висела на них  клоками.         
     — Приведите Вия! Ступайте за Вием! — снова раздались слова Смерти.
     Плюшкин попятился, отступая всё дальше и дальше в темноту, отмахиваясь от чужестранного – бабкиной косой.    
     — Мама!!! — Закричал он, — Помогите!
     Никогда в жизни ему не было так страшно, всё смешалось в единую кучу! На небе сверкнули молнии, и грянул гром! Не понятно от куда взялись музыканты – и грянули похоронным маршем; и всё это, под барабанную дробь озноба!
     — Мама!!! — Снова заскулил Плюшкин. — Помогите!
     Но на этот раз голос его сорвался, ноги подкосились, и он кубарем покатился в неизвестность. Над головой ещё раз сверкнула молния, и всё куда-то исчезло…


 
ГЛАВА 31.
   СОЗНАНИЕ К НЕМУ ВЕРНУЛОСЬ В ТОТ МОМЕНТ КОГДА ЕГО ГРУЗИЛИ В СКОРУЮ ПОМОЩЬ. ОН ОТКРЫЛ ГЛАЗА, И УВИДЕЛ, ЧТО ИРОЧКА СКЛОНИЛА НАД НИМ СВОЮ ГОЛОВКУ. ОН ПОТЯНУЛСЯ К НЕЙ НАВСТРЕЧУ И ПРОШЕПТАЛ

     —  Где я
     — Сейчас тебя отвезут в больницу – в Первый медицинский, там тебя вылечат! — радостно сообщила девочка, увидев, что её учитель пришёл в сознание.
     — О нет! Только не в Первый медицинский, — заёрзал на носилках больной, — лучше уж умереть – без лечения!
     — Успокойся! Что ты! — попыталась его утешить Ирочка.
     Плюшкин с трудом приподнялся на локти и, состроив жуткую гримасу – прохрипел!
     — Умоляю! Только не в Первый медицинский, только не туда!
     — Да что ты, что ты Тимур Петрович – успокойся! — старалась удержать его на носилках Ирочка, — Но почему не туда!
      — Да потому что, лет десять тому назад, меня там – на процедурах уже пытали – на протяжении целого месяца! По три раза в день! Ежедневно! Тогда я попал туда случайно – со сломанной челюстью. А теперь они меня добьют! Я не выдержу – истязаний! Умоляю только не туда!
     Личико Ирочки тут же куда-то исчезла, а через минуту вновь возникла перед его взором.
     — Всё, я договорилась, тебя отвезут в клинику Сергея Петровича  Воткина! Это то как раз –  что тебе нужно!
     — Ну, Боткина это совсем другое дело! — исправляя заглавную букву – отлегло на сердце у Клюшкина. — Боткина, это гораздо лучше! Послушай Ирочка, а ты-то откуда здесь взялась
      — Как, откуда! Да ведь это я нашла тебя лежащим в собственной кучке под часами, ну и вызвала – реанимацию.
     — Спасибо! Большое тебе за это спасибо!
     — Вот видишь! Я же говорила тебе, что ты мне за это – ещё спасибо скажешь!
     Тут же Плюшкин припомнил, последний с ней разговор по телефону, и напрягаясь из последних сил, перед тем как потерять снова сознание – чуть слышно прошептал
     — Спасибо!

     На следующий день в клинике ему явно стало полегче, и уже с ночи он сорвался с постели, не желая лежать совместно в одной койке, с неким чахоточным, к которому его подложили в бессознательном состоянии.
    — Ну что я могу поделать, — старалась объяснить ему медицинская сестра Тося, буквально силой укладывая Плюшкина обратно к чахоточному, — ну вы же понимаете, какая сейчас тяжёлая ситуация в стране!
     Тося тяжело вздохнула, и с жалостью посмотрела на Плюшкина
      — А вы дедушка – крепитесь! Ну, не ту пока  свободной кроватки. Вот помрёт ваш сосед со дня на день – тогда и место освободиться! Да не переживайте вы так – ему недолго осталось!
      Она ещё раз тяжело вздохнула, и сунула под Плюшкина утку.
      — Или вы первый помрёте – тогда ему посвободней станет! У нас демократия и справедливость, и поблажек у нас не бывает!
      — Спасибо! — простонал Плюшкин.
     Сестра Тося оказалась довольно разговорчивой, и всё продолжала и продолжала
     — Это всё из-за ситуации в стане! Очень всё неспокойно!
 Неспроста президент наш запил! Ой, неспроста! Как только принял присягу, выяснил – что к чему, так сразу и запил – с горя! И уже второй срок подряд – беспробудно!  А уж вы то, тут! Потерпите! Вам-то уже – недолго теперь осталось! А вот нам молодым – каково!
     — А какая ситуация в стране — поинтересовался больной.
     — Какая! — переспросила Тося, — А никто этого не знает! А кто знает – не скажет, ибо это и есть наша – главная тайна!
     — О, как! — изрёк Плюшкин.
     — А то! — подтвердила Тося.
     А под утро Плюшкин выкрал в гардеробе своё пальто, перемахнул через ограду – и теперь возвращался домой.
     Проходя мимо скамейки, на которой сидела парочка с магнитофоном, он услышал песню. Из динамиков до него долетел приятный женский голос

       ***
      
       Будто в омуте – отражение,
       Глаз печальных – коснулось болью,
       Промелькнуло чужою тенью,
       Не отвеченною любовью»…
      
       Оглянись, не спеши за всеми,
       Юность птицею – вдаль умчалась,
       Из ладони – сквозь пальцы время,
       Всё течёт – но ещё осталось…*


     Плюшкин остановился, и не в силах двинуться дальше, зачарованный, так и дослушал её до конца. Глаза его стали мокрыми, он вытер их рукавом, и как то странно улыбнулся.
     — А может, не так всё плохо – если ещё кто то сочиняет такие песни! — произнёс он в слух, и двинулся дальше.
     Солнышко выглянуло из за тучи, и осветив лужайку, заискрилось и заигралось, проникая в самое сердце классного руководителя. Отчего ему вдруг, удивительно стало хорошо.

         

*В тексте использованы слова из песни Гули Ветки и В. Лемтюжникова «Отражение».



ГЛАВА 32.
   КАК ВСЕГДА С ПОНЕДЕЛЬНИКА НАЧАЛАСЬ НОВАЯ УЧЕБНАЯ НЕДЕЛЯ, ПЛЮШКИН ВЗЯЛ В РУКИ МЕЛ, И РАСЧЕРКНУВ НА ДОСКЕ КРУПНЫМ ПОЧЕРКОМ, ПРОИЗНЁС

     — И так дети, запишите новую тему – «Инфузория туфелька»!
     — Опять – двадцать пять! — удивлённо развёл руками очкарик.
     — Опять! — удручённо протянул Плюшкин.
     Он открыл журнал, и окинул класс взглядом – Ирочки на месте не оказалось. Не появилась она и на следующий день, Плюшкин был в полном замешательстве. Мало того он просто не находил себе места, мысль о девочке – не давала ему покоя.
     «Куда же она подевалась» — спрашивал он себя – и в ответ лишь разводил руками.
     И вот наконец, не выдержав – он поинтересовался у класса
     — А где у нас учащаяся Поцелуйко Почему она второй день отсутствует
     — Всё! Отучилась наша Ирочка – залетела она! — радостно сообщила староста класса.
     — Как это залетела — вздрогнул Плюшкин.
     — Да очень просто! Говорят, что какой то, старикан-извращенец её изнасиловал. Это позапрошлой ночью, было. На улице Бармалеева вроде.
     — Какой ещё старикан
     — Не знаю! Говорят ненормальный какой-то, он там всех насилует. Педераст – одним словом!
     При слове – педераст, Плюшкину сделалось очень не хорошо – видимо подскочило давление, и сразу же закружилась голова; «Не может быть! — Плюшкин старался припомнить подробности того злополучного вечера, — Ну не было там никакого педераста! Женщина с косой – была, помню, холодно было – тоже помню, а потом скорая приехала!»
     Плюшкин нервно подскочил к Натахе.
     — Да кто это там всё время говорит то – тебе!
     — Не знаю – говорят!
     — Слушайте! Заткнитесь, пожалуйста! Устроили тут ромашка говорят не говорят… Дайте спать! — вмешался в разговор мальчик Вася вечно спящий за партой возле окна.
      Но тут в происходящее действие вмешался Коля Питерский, он достал из портфеля бутылку вина, откупорил её и наполнил стакан доверху.
     — Петрович! Махнёшь с нами! У нас тут на камчатке сегодня вечеринка!
      Плюшкин сначала не сообразил – что к чему, а когда до него дошло – то тут же зачастил
    — Махну! Отчего ж не махнуть-то! А что пьёте
    — Агдам!
    — У! Агдам – это именно то, что мне сейчас необходимо! — Плюшкин тут же забыл про Ирочку, и махнул, что называется – залпом!
    — Можешь! — одобрительно закивал Коля.
    — Ещё бы! — радостно ответил Плюшкин, и сразу же забыл  про всё – о чём там говорят.
    Виноградное зелье ухнуло в  желудок – обдав теплом и незабываемым ощущением – восторга.
    — Давай второй стакан вдогонку! А то первый убежит! — Плюшкин потянулся за второй порцией, — Наливай!
     Питерский не одобрил действие своего классного руководителя, и отрезал
     — Да ты что, Петрович! Нам тогда самим не хватит!
     — Наливай, тебе говорят! — шикнул на него Плюшкин – уже погружающийся в истому блаженства. — Сейчас очкарика за добавкой в магазин отправим!
     И подтверждая свои слова, Тимур Петрович вытащил из кармана брюк скомканный до нельзя червонец – уворованный у чахоточного в палате, и бросил его в собранный учениками – пионерский общаг.



ГЛАВА 33.
   КОНЦА ЗАНЯТИЙ ПЛЮШКИН НЕ ПОМНИЛ, ПРОЗРЕНИЕ ВЕРНУЛОСЬ К ВЕЧЕРУ.  В ЧАС КОГДА СОЛНЦЕ – ПОМАХАЛО ЕМУ В ОКОНЦЕ И СКРЫЛОСЬ ЗА ГОРИЗОНТОМ.

    
     Он осмотрелся, в классе не было ни души. На столе оставалось ещё полбутылки, рядом стоял стакан, а на полу по углам Плюшкин насчитал около десятка раскатившихся пустых стекляшек.
     — Ну и дела! Вот до чего докатился – с детьми уже начал пить!
     Он задумался, и добавил
     — Хотя, с другой стороны, это гораздо лучше, ежели они будут пить где-нибудь в подворотне на сквозняке. Если уж пьют, так пускай хотя бы в застенках родной школы, под контролем учителя, так сказать!
     Плюшкин приподнял указательный палец к верху, и торжественно мотивировал
      — Под присмотром  профессионального педагога!
      Далее перешёл с торжественного; на обыкновенный – ласковый
      — И, всё-таки, хороший класс мне достался! И ведь, отзывчивые, какие! Первому то – никому ни будь, а мне предложили выпить! Молодцы! Просто молодцы ребята! Значит уважают!
     Плюшкин опустил указательный палец.
     — И опять же – полбутылки оставили! Сердечные значит, и не жадные! Нет, не зря я на них угробил полтора месяца! — продолжал рассуждение профессиональный педагог, — Не зря!  Вот они плоды моей работы! Вот они – налицо!!!
     Плюшкин приподнялся из-за стола, развёл в стороны руки – лихо топнул при этом ножкой.
     — Нет! Время, потраченное на педагогическом поприще – не упёрлось в пустышку!
     Он подошёл к двери, обернулся и торжественно объявил на пустую аудиторию класса
     — Они меня ещё добрым словом вспомнят! Сукины дети! Как пить дать – вспомнят!
     Тут его повело в сторону.
     — Оп, ля!
     И опять в голову пришло воспоминание об Ирочке.
     — Куда же она – подевалась!
     Путаные мысли гонялись в его воображении, перебегая, друг дружке дорожку, и таким образом сбивая Плюшкина с конкретного направления.
     А когда Плюшкина в очередной раз повело, он бочком устремился обратно к столу; ухватив бутылку – сделал несколько жадных глотков прямо из горлышка.
     — И самое главное – Кто я для неё есть!
     Плюшкин скорчил невероятно ужасную гримасу.
     — Неужели – пустое место, над которым можно – посмеяться и повеселиться!
     Он в сердцах затопал ногами.
      — Ну, нет! Этот номер более не прокатит! Отныне я не позволю над собой потешаться! Всё – хватит! Finita-la-commedia!!!

     Но тут сзади, на его плечи опустились две прекрасные ручки, они обняли его – и он снова забыл обо всём на свете.
    — Тимур Петрович! А ты что так долго сегодня Я уже устала ждать тебя!
     — Где, ждать! — не веря в случившееся, воскликнул Плюшкин.
     — Да на скамейке! — ответила Ирочка.
     — На какой скамейке!! — у Плюшкина перехватило дыхание, и он прошипел словно уж.
     — На нашей, в школьном садике!



ГЛАВА 34.
   СУМАСШЕДШАЯ РАДОСТЬ ОБУЯЛА ПРЕПОДАВАТЕЛЕМ БОТАНИКИ «КАКОЕ СЧАСТЬЕ!  КАКОЕ СЧАСТЬЕ!» — КРИЧАЛО ЕГО ОСОЗНАНИЕ. ОНА БЫЛА ЗДЕСЬ! ОНА БЫЛА РЯДОМ! ОН СНОВА ВИДЕЛ ЕЁ! ОН МОГ ЕЁ ДАЖЕ ПОТРОГАТЬ!

      Не в силах более сопротивляться своему естеству, Плюшкин вскочил со стула и крепко прижал к себе Ирочку. Так сильно, что она даже вскрикнула. Он начал её целовать – туда и сюда! Налево и направо! Вверх и вниз!
     — Стойте! Стойте! Что вы делаете!  — попыталась вырваться Ирочка.
     — Я люблю тебя! Я люблю тебя! — восклицал Плюшкин.
     — Я знаю! Но не здесь же!
     Плюшкин от неожиданности расслабил свои объятия.
     — А где!
     — Да отпустите же, Тимур Петрович!
     После чего, ей  всё-таки удалось вырваться, из цепких рук  классного руководителя.
     — Вы сума сошли! — произнесла Ирочка, поправляя своё помятое платье и подтягивая спущенные колготки.
     — Я знаю! — согласился с ней Тимур Петрович.
     — Он знает! — повторила его слова девочка. — Он знает! Да ничего вы не знаете! Я тоже вас люблю!
     После этих слов Плюшкин чуть было не упал. А она продолжала, уже более добродушно и хитро взглянув на своего верного учителя
     — Но не здесь же!
     — А где!!! — нетерпеливо, затрясся Плюшкин, — Может быть в туалете!
     — Да ты что! Тимур Петрович! — воскликнула Ирочка, — Там же Штыбзик всё время курит, она нас быстро сфотографирует!
     — Тогда где же! Где же! — продолжал нервозно трястись Плюшкин.
     — Ну!.. Давайте завтра у меня дома!
     — Как же можно!
     — Можно!.. Моя мама с Папиком завтра уезжают на дачу, а вы значит ко мне! Вот там-то – всё и обсудим!
     Видели бы вы физиономию Плюшкина Тимура Петровича в этот самый момент – его лицо преобразилось и стало самым счастливым лицом в мире, а ещё и самым глупым. Глаза его светились какой то собачьей радостью, он словно ждал – что сейчас его должны погладить по головке, а он ещё не дождавшись – уже начал радостно махать хвостиком.
     Ирочка взглянула на него и засмеялась, он действительно напомнил ей породистую собачку, которую за долгие годы воздержания – наконец то привели на случку, и в конце концов – разрешили – это сделать! А она – эта самая собачка, от скромности – только поджимала ножки, да слегка повизгивала – предвкушая первый наскок!
      — Ко мне Мухтар! — неожиданно скомандовала Ирочка.
      — Гав! Гав! Гав! — подскочил к ней Плюшкин, и тут же опомнился, — Я согласен!
     Учитель ботаники перевёл дух, ещё раз по инерции как то странно гавкнул, и протянул
     — Я согласен на всё! А во сколько!!
     Девочка долго смеялась, а потом объявила
     — Я думаю – часиков в десять вечера. Чего нам торопиться!
     — Согласен! А что принести с собой
     — Купи коньяк! Я тоже выпью немножко!
     — Ура! — закричал Плюшкин, и снова чуть было не гавкнул.
     Ирочка снова засмеялась – разглядев на его лице удивительную – «собачью» радость.
     — Ну, всё! Нам пора! Меня мама дома ждёт! А не то будет нагоняй!
     Плюшкин в продолжение своего счастья – прихватил девочку на руки, приподнял её, и пронёс по всем школьным коридорам – сбив с ног попавшуюся на пути уборщицу с тряпкой, и вынес через входные двери на воздух.
     — Но послушай Ирочка! Где же это ты пропадала целых два дня – я места себе не находил
     Она в ответ – поджала коленки и обняла его так ласково, так нежно – что у Плюшкина сразу же всё зачесалось, и одновременно зашевелилось.
     — Я тебе потом расскажу! А теперь давай – отпусти меня на землю – а то вдруг Тренч Вхламович нас застукает – что тога
     Они пересекли школьный сад, и сразу расстались – так как Ирочка попросила сегодня не провожать. Она очень боялась, что мама их случайно увидит, и тогда – никакого завтра не будет.
     А Плюшкин, зашагал домой бодро и весело! Да нет, не зашагал – а воспарил над землёй, и пролетел вокруг неё несколько раз, прежде чем успел затормозить у своего дома!  И на протяжении всего полёта – звучали его стихи

    
     ***
    
     В своей любви я был всегда,
     По жизни очень – не умелый!
     Но вот пришёл ко мне тогда,
     Порыв мятежный – очумелый!

     Как хорошо на склоне лет,
     Хоть к старости - его дождаться!
     Я бросил всё! – А там обед!
     Не ожидал! – Могу признаться!

     … ……. Я заказал салат и чай –
     Здесь эротичны даже кружки!
     Второе Я! – свербит – «Кончай»!..
     «Куда кончать! – Кругом старушки»!


     — Здравствуйте Бабульки! — радостно поприветствовал Плюшкин соседских старушек, сидящих на скамейке – напротив его парадной.
     — Здравствуй Дедулька! — откликнулись старушки.
    


ГЛАВА 35.
   ВЕСЬ ОСТАВШИЙСЯ ПУТЬ ПО ЛЕСТНИЦЕ ПЛЮШКИН ПЕЛ ПЕСНЮ – «ЛЮБОВЬ ПОХОЖАЯ НА СОН»! СЛЕГКА ПОКАЧИВАЯСЬ МЕЖДУ ПЕРИЛ, ОН ВСЁ-ТАКИ  ДОБРАЛСЯ ДО ДВЕРЕЙ СВОЕЙ КВАРТИРЫ.

     Дома никого не оказалось, Чашка, по-видимому, загостилась у Мазая, что, кстати, было очень на руку нашему влюблённому – ибо герою требовалось передышка.         

     Необходимо было отойти от набежавших мыслей, и нахлынувших эмоций.
     — О! Какое же это счастье любить, и быть любимым! — в тысячный раз повторял, прохаживаясь по кругу своей комнаты Плюшкин.
    Ему на ум стали приходить – поющие цитаты
    — «Все побеждает любовь, покоримся ж и мы ее власти!» — ему понравилась данная фраза и он, причмокнув, добавил, — Хорошо!
     Ещё немного подумал и изрёк в продолжение нахлынувшего романтического настроения
      — «Где любовь да согласие – там и двор красен!» — Отлично!
      — «Где любовь да совет, там и горя нет!» – Да!
      — «Голова без любви, что бесплодная тыква!» – Да!
      — «Любовь не картошка – не выбросишь в окошко!» – Ну конечно!
      — «Любовь зла, полюбишь и козла!»
      — Да! — воскликнул радостно Плюшкин – и тут же опешил.
      — Стоп! А это кто сказал — удивлённо притормозил он, — Я этого не говорил!
      — Знаю, что не говорил, ты чего это, так развеселился! — неожиданно, из старого кривого зеркала, раздался неприятный голос.
      — А! Это опять ты! Поучать меня будешь, значит — расстроился Плюшкин.
      — Буду! Ты соображаешь – старая сволочь, что творишь! – Наглая учительская – твоя морда! Куда ты собрался – изверг! Где твои мозги – твёрдолобый!
      — Слушай, отстань, а! Право, сейчас не до тебя!
     — А ты не увиливай от ответа! — укоризненно покосилось зеркало, из которого выглянула  противная физиономия, схожая с тем – кто стоял напротив.
     — Не увиливать! Да кто ты такой чтобы меня поучать! Меня! Человека с высшим образованием! – Плюшкин буквально перешёл на крик, — Да я, между прочим, любого взашей заткну! Да я, не смотря на свои мудрые годы, ещё и юнцам – дам фору! Да я, может быть, только сейчас – жить то и начинаю!
     Плюшкин сунул пальцем в лицо своему отражению
     — А ты! Ведь это ты, всю жизнь мне испортил, со своими советами!
    И продолжая указывать пальцем
    — Именно ты! Всегда удерживал меня от главного! От того что я должен был решить сам, и сделать!
   Плюшкин прошёлся по кругу и снова обратился к зеркалу
    — Это ты, загубил всю мою жизнь! Это ты, женил меня – на этой сервировке стола, из-за которой я всю жизнь как – кусок дерьма на блюдечке – с голубой каёмочкой! Это ты меня засунул во чрево этой голубой – нефертити! И не покоя мне, и ни просвета! Это ты, приучил меня хлебать дерьмо –большой ложкой!
     Видно было, как у подводящего в первый раз в своей жизни главный итог –  желваки заходились от злости.
     — А у меня, между прочим, есть душа! И душа то, по своей природе – наитончайшая! Ей любить требуется! А иначе – зачем ей быть!
     Плюшкин схватил своего оппонента в зеркале за грудки, и начал трясти
     — Да неужели же только для того – чтобы опять этой самой ложкой – хлебать и хлебать!
    Плюшкин ещё раз тряханул своё отражение и со словами
    — Вздуть бы тебя как следует!
    Наконец выпустил он того из рук, оставив зеркало в покое, и приблизившись к окну, раздвинул шторы, и обратился напрямую к облаку, зависшим прямо над его домом.
      — Да у меня, по сути, и любви то настоящей никогда не было! Ну, разве что – «Дунька Кулакова!» — припомнил он про юные забавы! — Но то ж  без веры, без надежды, без любви! И всё это, даже не для здоровья, а так – дабы освободиться от нахлынувших мимолётных иллюзий!
      Плюшкин облокотился о подоконник
      — И вот, наконец-то – случилось! Встретил я ту самую, которую искал всю свою сознательную жизнь!
     — Кого ты встретил! — снова раздался голос из зазеркалья, — Ребёнка в рейтузах! Да ты сума сошел, что ли  Плюшкин! Посмотрел бы ты на себя со стороны!
     Герой любовник остановился, и с поникшей интонацией в голосе – словно простонал
     — Да, я понимаю, что она ещё совсем юная! Да, я понимаю, что выгляжу смешно и нелепо!
     И тут слеза выкатилась у него из правого глаза, и скатившись по носу – спрыгнула на пол.
     — Ну и пусть! Пусть!..
     Плюшкин взял приставленную к стене швабру, и в плотную приблизился к своему отражению – глянув на него с нескрываемой ненавистью.
     — И ты мне больше, никогда не сможешь, что либо, посоветовать или запретить! Всё! — воскликнул Плюшкин.
     — Постой! Ты не сделаешь этого! Ты даже не посмеешь – прикоснуться ко мне! — в глазах напротив – отобразился ужас.   
     Плюшкин размахнулся, и изо всей силы ударил по зеркалу рукояткой от швабры, было видно – как по стеклу побежали волны.  Человек в зеркале вскрикнул – обхватив голову обеими руками, и попытался было сбежать вглубь зазеркалья. Но было поздно, Плюшкин нанёс второй  удар – зеркало  зазвенело, и разлетелось на мелкие осколки.
 
 

ГЛАВА 36.
   НА ЧАСАХ БЫЛО БЕЗ ЧЕТВЕРТИ ДЕВЯТЬ,  КОГДА ПЛЮШКИН СОБРАЛСЯ, БЫЛО В ПУТЬ. НА СТОЛЕ СТОЯЛ ПРИГОТОВЛЕННЫЙ ПАКЕТ С КОНЬЯКОМ И КОРОБОЧКОЙ ШОКОЛАДНЫХ ПИРОЖНЫХ.
    
     Присев перед дорожкой Плюшкин вздремнул, а когда проснулся, ощутил дрожь во всём теле, и даже пальцы на руках еле заметно подёргивались.
     — Чего это я так – разволновался — проронил герой любовник – нервно покачиваясь на стуле, — В конце концов, не на войну же отправляюсь – а всего лишь на обычное свидание!
     Но страх не проходил, Плюшкин совершенно разучился ухаживать, а вернее никогда и не умел этого делать. А то, что касалось романа с Чашкой, так там было всё очень просто – она сама его при первой интимной встрече силой повалила с ног, и сделала с ним всё что хотела. А он только и успевал, что надувать щёки – при выдохе, да выпускать дух – при очередном вдохе. И всё это было – без свиданий, без прогулок, и вообще без всякого там романтизма, так он в паре и шагал по жизни – до самого сегодняшнего тупика. 
     Всегда считая для себя – чем проще, тем лучше! Заявляя в лицо общественности «Ни к чему нам телячьи нежности!» – поглядывая искоса на свою тёлочку.
     Но сегодня, ему жадно захотелось – этого самого романтизма, да чтобы зачерпнуть его поварёшкой как можно побольше! Да что бы – погуще, да пожирнее! А после выждать соответственно, да в отместку всем своим невзгодам – взболтать на миксере, и вылить себе голову полный ушат – забродившего счастья!
     — Ничего, будем учиться! — произнёс Плюшкин, — Тем более что это никогда не поздно! И трижды прав был римский ритор Марк Фабий Квинтилианский – заявив об этом во всеуслышание – ещё, в чёрте знает каком году до нашей эры!
      Плюшкин понемногу начал приходить в себя.
      — Ничего! Я ещё утру носы, современным воздыхателям-молокососам! Ничего! Я ещё изобрету личное руководство – с теорией по уходу за женщиной! Ничего!
      Напор Плюшкину явно пошёл на пользу.
     — Ничего! — продолжал мысленно представлять Тимур Петрович, — Но главное в теории это конечно юмор – на него будем делать ставку! Ничего! Чего-чего!
      Разходившийся Плюшкин, в экстазе продуктивной мысли – несколько раз совершил присядку – хлопнув потной ладошкой по тощей ляжке.
      — Ничего! Чего-чего! Ух, на практике бабы жуть как обожают мужиков весёлых и лёгких в общении! Ха! Ха! Ха!
     После данных слов, наш философ – словно расцвёл.
     — А что для этого требуется, всего ничего – лишь вооружиться саркастической улыбочкой – и тогда можно будет заглянуть под любую – юбочку! Ха! Ха! Ха! — Плюшкин снова развеселился.
      Но тут же себя одёрнул
     — Стоп! Ну, зачем же мне любые – мне одной достаточно – хорошенькой!    
     Плюшкин взял ещё одну минуту чтобы на этот раз успокоиться. Смех прекратился – а минута всё-таки  затянулась. Опять волнение наступило на ноги Плюшкину да так и стояло – не собираясь с него сойти.  А потому - влюблённый  никак не мог решиться переступить ту невидимую черту – разделяющую между собой – постылое настоящее, и зовущее счастливое будущее.
     — Всё! Пора! Время!
    Плюшкин вскочил со стула, прихватил пакет, и выскочил на лестницу. Грохотом отозвались шаги, бегущие вниз по ступенькам, дверь на улицу распахнулась, и он словно ошпаренный выскочил наружу. Ботинки чётко чеканили шаг, походка была ровной и чёткой – волнение явно стало отступать на второй план. А первые снежинки, высыпавшие на асфальт, приятно хрустя, проскальзывали под подошвой резиновых башмаков. Настроение, более-менее стабилизировалось, и путь уже  не казался ему таким – безнадёжно-сомнительным – ибо счастье уже замаячило на горизонте.



ГЛАВА 37.
   ПЛЮШКИН ПРЕДПОЛОЖИЛ – МНОГОЕ БУДЕТ ЗАВИСЕТЬ ОТ ПЕРВОЙ СКАЗАННОЙ ФРАЗЫ. ГЛАВНОЕ ЭТО СЛЁТУ-ПОВОРОТУ – ОБРАТИТЬ ВСЁ ЕЁ ВНИМАНИЕ – НА СЕБЯ ЛЮБИМОГО. И НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ – НЕ ДАТЬ ЕЙ ОПОМНИТЬСЯ.

     «Женщины любят ушами!  Женщины любят ушами!» — звучало музыкой у него в левом ухе — Это же надо, какая глупость!»
     Пробегая по кругу Комсомольской площади, продолжал философствовать Плюшкин – но уже в голос
     — Как же это можно – любить ушами! Ах, женщины-женщины – несчастные создания! Они даже и не представляют себе – с каким чучелом порой прозябают всю свою жизнь! А потому что – дуры! В упор ни хрена не видят!
     Подвёл итог своего зрительного наблюдения Тимур Петрович, пробегая мимо памятника «Героическому комсомолу».
     — Толи дело – мужики! Мы-то не дураки – а поэтому любим глазами! Не то, что некоторые! Да! И это естественно как само – естество! Нам повезло! Мы можем хотя бы созерцать то – что имеем! А они нет, — и Плюшкин даже расстроился из-за женщин, — Бедняжки!..
      Но со временем приближения к цели, Плюшкин мысленно стал переходить к конкретному образу своего вожделения.
      «Заболтать! Вот что требуется, вот что необходимо, — думал про себя он, в то время когда Ирочкин дом уже показался из-за угла кирпичного здания.
       «С чего бы это начать», — мысленно обдумывал он, — Может быть с летучих фраз, взятых из советского кинематографа!
     И тут он начал мысленно прокручивать сюжеты из любимых кинофильмов, в надежде наткнуться, на что ни будь подходящее
     «Знойная женщина – мечта поэта!» — процитировал мысленно Плюшкин, и сразу же отверг – в виду того что сам не являлся поэтом.
     «Она любит выпить – этим надо воспользоваться!» — и это он не одобрил – по причине того, что Ирочка вообще может отказаться даже пригубить.
     «А давайте взвесимся на брудершафт!» — а эта фраза Плюшкину сразу приглянулась, и не долго раздумывая он  мысленно отложил её в сторонку.
     «Я наблюдал за вами семь дней, и пришёл к выводу, что вы меня достойны!»
      — Опочки! А эта прямо в самую точку! Так-так, и эту в сторонку!»
     «Хорошая жена, хороший дом – что ещё надо человеку чтобы встретить старость!»
     — Вот только не это, про старость не надо»!
     «Я тебя поцелую… потом… если захочешь…»
     —  Ну, эта так себе – подумал Плюшкин оценивающе, на троечку!.. Так что там ещё
     «Бабу Ягу со стороны брать не будем – воспитаем в своём коллективе!»
     — Что за ерунда такая! А эта
     «Вор должен сидеть в тюрьме!»
     — А это ещё что такое!»
     «Кому и кобыла невеста!»
     — Стоп! Стоп! Стоп»!
     — «Ларису Ивановну хочу!»
     — Нет, это всё не годиться! — он совсем запутался, — Ладно будем действовать по обстановке.
    
      Влюблённый уже почти был у цели, вот она та самая парадная дверь сталинского дома. Плюшкин вытер ноги о половичок брошенный перед порогом и уже было взялся рукой за дверную ручку…
     Как в голове прозвучала ещё одна фраза из советского кино – она то и оказалась ключевой на данном этапе
     — «Как скучно мы живем! В нас пропал дух авантюризма, мы перестали лазить в окна к любимым женщинам, мы перестали делать большие хорошие глупости!» — Вот! — Чуть не закричал от радости Плюшкин. — Вот! Это именно то, что мне нужно!!! Это именно то, что я должен, – просто обязан свершить!
     От восторга, он даже подпрыгнул и несколько раз притопнул.
     —И это будет поступок – настоящего!..
      Плюшкин от удовольствия прижмурился, и начал додумывать – кого же это будет поступок.
     — Это будет поступок настоящего – Ловеласа!.. Пожалуй! — Плюшкин немного подумал, и всё таки отверг данную кандидатуру, — Нет, это будет пожалуй чересчур – в моём то возрасте!
     Он напряг свою извилину и додумал
     — Дон Кихота Ломанческого! — но тут же зарезал и её, — Нет, ни хочу! Старый он этот – Дон какой то – да и лошади у меня нету…
     Плюшкин поник головой, ничего более не приходило в голову, и тут вмешался случай – за спиной он услышал сиплый, обращённый к нему старческий женский голос
     — Эй, Мачо – дай закурить!
     — Мачо! Ну конечно! Мачо!!! — он где-то слышал это слово, и оно ему показалось – идеальным.
     Забросив взгляд к верху, Мачо постарался отыскать оконце своей возлюбленной. На втором этаже горел свет.
     — Ну, точно! Это и есть то самое, она же мне говорила про второй этаж!
     Водосточная труба как раз проходила мимо того места, где можно было дотянуться до форточки. План сработал молниеносно, и не успел Плюшкин его утвердить, как левая нога сама взметнулась на крюк, торчащий из стены, а правая рука ухватилась за панель. Теперь оставалось чуть-чуть, ухватиться за трубу, и оказаться, почти  на полпути.
    
     ***
   
     Буду по крышам –
     Бегать кувыркаться!
     Буду по лужам –
     За тобой гоняться!
    
     Столько всего – наворочу!
     Ведь ты сказала – «Я хочу!»
     И я Козлом – к тебе скачу!..



      — Ты куда полез, эй! — развела руками старушка. — А закурить!
    Но Мачо уже был далеко…



*ПРОЗЯБАТЬ – несовершенный вид Вести жалкую, бедную или бессодержательную, бесцельную жизнь



ГЛАВА 38.
   ЕЩЁ НЕМНОГО, ЕЩЁ ЧУТЬ-ЧУТЬ! ГЛАВНОЕ БЫЛО НЕ УРОНИТЬ – ДОСТОИНСТВО, НО ГЛАВНЕЕ ВСЕГО –  ПАКЕТ С КОНЬЯКОМ! ОБХВАТИВ ВОДОСТОК, МАЧЁ ПРОДОЛЖИЛ ВОСХОЖДЕНИЕ,  КОЕ-КАК ЦАРАПКАЯСЬ ВСЁ ВЫШЕ И ВЫШЕ.

     Вот он заветный огонёк в оконце, такой манящий – такой зовущий! И всё бы ничего, но окно оказалось закрытым, да к тому же ещё и зашторенным.
     В виду занятости рук – Мачо постучал лбом, но там, в квартире на его стук никто не отреагировал, тогда он постучал ещё и ещё.
     — Неужели я не туда попал! — засомневался Плюшкин, возвращаясь к себе – из образа Мачо.
     Оценивая реальность, герой любовник решил далее не рисковать
     — Эдак, можно и шею сломать, нет ни к чему мне такие приключения на задницу.
     Посему Плюшкин сдал назад, он попятился, и зацепившись штаниной за торчащую проволоку – притормозил. Стараясь из неё выпутаться, Тимур Петрович добился лишь того – что запутался в проволоке  окончательно.  Безуспешными оказались и две последующие попытки, а когда он осознал, что двигаться в обратном направлении – нет никакой возможности, про Мачё и думать забыл – окончательно.
     Оставалось только одно – биться в окно, до тех пор – пока оно – не треснет «Но!»
     — Но, если бы это было так просто! — представил себе горе любовник, — Руки-то заняты пакетом, и выронить его – было бы самым тяжким преступлением – против самого себя – лично.
     Плюшкин набрался мужества, сосредоточился – и со всей силы вдарил лбом по стеклу, потом ещё и ещё! Он всё увеличивал и увеличивал темп – но окно не поддавалось
     «Хорошо, что лоб крепкий», — думал он про себя.
     Но окно оказалось ещё крепче. А он всё стучал и стучал – но опять же всё бесполезно.
     — Вот же дятел тоскливый! — раздался мужской возмущённый голос, от куда-то с верху, — Уже скоро одиннадцать, а этот всё – долбит и долбит!
    — На покупали перфораторов – дебилы! Ну, сколько можно заниматься ремонтом!  — вслед прокричала женщина с соседнего балкона.
     Заслышав голоса, Плюшкин обрадовался и взмолился  о помощи
     — Помогите! Кто ни будь! Пожалуйста, помогите!
     — Ишь, ты! Ещё и помочь просит! Вот гад, обнаглел! Может тебе ещё и полы помыть!
     — Да надо просто милицию вызвать, пускай они помогут!..
     Но тут произошло нечто – резко подул ветер, голоса затихли, луна скрылась за тучи, и город опустился в полную темноту. И только окно, перед которым он находился – светилось всё тем же тусклым огоньком. Плюшкин старался вглядеться в этот единственный признак жизни; ему показалось, что в нутрии комнаты – движется какая то тень. А когда распахнулись шторы, из окна выглянула старуха; Плюшкин узнал её – то была та самая ведьма с улицы Бармалеева.
     — А, здравствуй Милок! — заскрипела зубами Страшила, —  Сам ко мне пришёл, видать и вправду, тебе уже пора!
     — Куда! — опешил Плюшкин, — Далеко ли!
     — Далеко! — подтвердила Смерть, — Да быстро!
     — To, ze cie babcia nie rozumiem (Что-то я вас бабушка никак не разумею) — перешёл было на польский язык Плюшкин – и сам тому очень удивился.
     Смерть распахнула раму и костлявой рукой потянулась ему навстречу.
     — Ты мне зубки то Плюшкин – не заговаривай! Не надо! — бормотала она.
     Моментально корявые пальцы возникли перед глазами нашего героя, а длиннющие ногти вот-вот должны были вонзиться в его прекрасное тело. Глаза старухи горели не естественным огнём, рот растянулся в зубастую улыбку и нос…
     Плюшкину почему то в эту минуту показалось что у страшилы очень большой и неестественный нос… Хоть страх и переполнял всё его сознание – однако он не выдержал и полюбопытствовал
      —  A dlaczego masz taki duzy nos babci (А почему у тебя бабушка такой большой шнобель) — снова спросил он по-польски, и чуть не упал от неожиданности с трубы, ибо и сам ничего не понял – что спросил.
      Смерть казалось вот-вот уже дотянулась до своей жертвы, она разинула рот оголив два огромных клыка, и уже собиралась укусить Плюшкина – как вопрос, заданный на иностранном языке сбил её с толку, она на мгновение замешкалась, и стараясь перевести на более понятный ей язык – призадумалась…
     — Wie gro?! (Как это большой!) — было расстроилась Страшила по-немецки, — So etwas kann es Nicht! (Не может такого быть!)
     — I wszystko jedno, czy maszbardzo duze (И, всё-таки он у тебя очень большой!) — утвердительно закачал головой Плюшкин – продолжая разговор по-польски, хотя опять сам ничего не понял.
     Плюшкин очень удивился себе, так как никогда не представлял что такое польский язык вообще, а тут вдруг – заговорил.
     А Смерть, словно позабыв о своей жертве, бросила её, и уже прихрамывая, подскочила к туалетному столику с зеркалом. Она долго смотрелась в него и прихорашивалась, при этом надувала щёки, щёлкала зубами, и всё время оттягивала свой нос в разные стороны.
     — Ja , wie alles , wie Nase Nase! (Да вроде ничего, нос как нос!) — проскрипела Страшила, — Nun, das ist nicht ideal, naturlich...(Ну, не идеал конечно…)
     — Tak, ikrzywa - absolutnie nie estetyczne! (Да ещё и кривой – совершенно не эстетичный!) — продолжал настаивать на своём Плюшкин.
     А сам подумал «вот же бабы – и даже в смерти, и то им важно как они выглядят». И пока Карга «прихорашивалась» перед зеркалом, он решил её добить окончательно
     — Czy nasi goscie - nie lubisz ! i nie ma zycia nie jest , aby znalezc dzentelmena - jesli mieszka w zwyklym Hruschev (Нашим бы мужикам – ты не понравилась, и ни в жизнь не найти тебе кавалера – если бы проживала в обыкновенной хрущёвке!)
     Страшила ещё раз внимательно всмотрелась в своё отражение, затем повернула голову в сторону собеседника. Плюшкин отчётливо разглядел искажённую гримасу – а из левого глаза старушки капнула скупая слезинка – литров на пять. Бабушка схватила швабру, опустила её в лужу и хорошенько протёрла пол. Выжав тряпку, она как то по-человечески всхлипнула и печально проскрипела зубами
     — Ja ! Wirklich eine sehr gro?e Nase ! Aber , wie ich jetzt - zeigen auf die Augen ihres Freundes  Immerhin bin ich jetzt , und ich werde immer daran denken - und um nichts mehr! (Да! Действительно нос очень большой! Но, как же я теперь – покажусь на глаза своему бойфренду Ведь я теперь вечно буду думать об этом – и ни о чём больше!)
     Смерть заохала, схватилась за голову, а из груди её вырвался стон, да такой что дом заходил ходуном, стены задрожали, стёкла зазвенели. Она обернулась и прокричала
     — Да ты ещё здесь! Ну, сейчас сполна ответишь за свои нелицеприятные слова – Плюшкин!
     Ведьма вновь подхватила швабру, и раскрутилась с ней словно юла.
     — Заклинаю тебя гайдуком, песьим хвостом, нетопырём! — прокричала Страшила, — Заклинаю тебя, заклинаю!
     Она словно жаба запрыгала из угла в угол.
     — Ко мне, упыри! Ко мне вурдалаки! Ко мне, упыри! Ко мне вурдалаки!
      Как тут же из соседней комнаты, выкатилась пустая бутылка из-под водки, а следом выползли на карачках два взъерошенных чудища.
      — Чего надо! — протянули они разом.
     — Приведите Вия! Ступайте за Вием! — в сердцах Страшила топнула ногой, — Найдите его! Найдите!
     — А чего искать то! — отвечали чудища, — Вон он, на твоей кроватке – пьяный в стельку!
     Смерть остановилась по середине комнаты, вобрала как можно больше воздуха в лёгкие, и топнув повторно ножкой – выдохнула
     — Приведите!!! В Царя – Мать – Ети – вас!!!
     Как только чудища услышали про «Царя» - сразу же бросились в дамскую комнату, и стали трясти бездыханное тело – главного упыря всех времён и народов.
     — Вставай! Вставай же – хозяйка зовёт!
     — Поднимите мне веки. — простонал Вий.
     — Чего! — удивились чудища.
     — Поднимите мне веки! В Царя – Мать – Ети – вас!!!
     А в это время Смерть подскочила к Плюшкину и ударила того шваброй. Плюшкин взвыл и в сердцах вырвал таки метёлку из рук ведьмы, да дал дёру, в обнимку с водосточной трубой, которую он с мясом оторвал от кирпичной кладки, в виду нагрянувшего на него – инстинкта самосохранения. Труба отогнулась от стены, и со свистом – ухнула оземь.
     Закружило как вихрь; молниеносно – стены, деревья, асфальт, и только брызги, разлетевшиеся по сторонам!
     От испуга горе любовник вскочил, и бросился бежать – куда подальше, крепче прижимая к себе швабру.
     — Ничего! — думал про себя Плюшкин! — Веник тоже – чай в хозяйстве пригодиться!
     А когда услышал за спиной нагоняющее дыхание Вия, Плюшкин переключил на четвёртую, и разбежался совершенно в разные стороны. Первый из Плюшкиных бросился через аллею, второй – вдоль проспекта, а третий, и вовсе запрыгнув в трамвай – и скрылся за поворотом…   

     Чуть погодя, все трое встретились на лестничной площадке перед квартирой №88 на двери которой висела табличка.

     Пришибеев. Х.У. – звонить один раз.
     Поцелуйко Параша – звонить три раза.
     Эдита Пьеха – вот только попробуй позвонить – сволочь!
     Стёпа – стучать ногой – сильно!

         

ГЛАВА 39.
   ОБЛОКОТИВШИСЬ О ПЕРИЛА, БЕГЛЕЦЫ КОЕ-КАК ОТДЫШАЛИСЬ, ПОСЛЕ ПОЗВОНИЛИ ТРИ РАЗА.  ДВЕРЬ РАСПАХНУЛАСЬ И НА ПОРОГЕ ПРЕДСТАЛА ОНА! ТА САМАЯ – ОЧЕЙ ОЧАРОВАНЬЕ!

     Ирочка была одета в коричневые рейтузы, а сверху на плечи был накинут – оренбургский пуховый платок (Во всяком случае, так подумал Тимур Петрович). Завидя сразу троих Плюшкиных девочка расцвела улыбкой, захлопала в ладошки, и отступила на шаг, приглашая войти самого представительного из них. Ну, естественно, самым-самым оказался ни кто иной как сам Тимур Петрович – он и вошёл. На пороге он обернулся и с явным превосходством глянул на оставшихся за дверью своих сотоварищей.
     — Вот так! — развёл руками Плюшкин, — И нечего было вам – недотёпам бегать следом! Вам ли со мной тягаться!
     Напоследок Тимур Петрович показал – сотоварищам-плюшкиниатам средний палец и захлопнул дверь.
     Он вытер ноги, и протянул девочке пакет. Ирочка схватила свёрток – тут же исчезнув в длинном коридоре. Герой любовник шагнул следом и поприветствовал вышедшую на шум, из соседней комнаты даму с собачкой
     — Добрый вечер сударыня!
     На что дама вздрогнула, и тут же захлопнула свою дверь, чуть не прищемив ею – собачку.
     «Вроде Пьеха..— подсознательно пронеслось в голове у преподавателя. — Или Стёпа.. И как они тут в коммуналке живут»!
      — Давай быстрее проходи! — скомандовала Ирочка. — Не хватало чтобы тебя ещё и Пупуся – случайно увидала!
     — Кто такая
     — Стерва!
     — Понял!
     Любовник покорно повиновался, и быстренько нырнул в следующую дверь – на которую указала Ирочка.
     Скинув штиблеты, герой прошёлся вокруг накрытого белой скатертью стола, и остановился.
     — Тимур Петрович! — поинтересовалась между делом Ирочка, раскладывая на две ровные кучки конфеты. — Ну, почему так долго Сколько тебя можно ждать!
     Она положила ему в тарелочку три конфетки, и себе три. В руке оставалась ещё одна. Ирочка долго думала как бы её поделить, и  не зная как поступить, в конечном счёте, положила её в тарелочку к Тимуру Петровичу. Таким образом – Плюшкину досталось  целых четыре Барбариски.
     — Ну, вот-так, кажется, будет правильно! — произнесла Ирочка и ласково посмотрела на своего обожателя.
     А у него, от счастья закружилась голова, Плюшкина повело, чтобы удержаться на ногах он ухватился за стол, и машинально потянулся к барбарискам, сгрёб их правой рукой и не понятно для чего сунул их в правый карман брюк.
    — Ой! — заметила его действие Ирочка, — А чем же вы будете закусывать, Тимур Петрович
    — Да это не важно!
    Петрович уже было облизнулся; созерцая её округлённые формы, через плотно облегающие рейтузы.
     — Тогда вот, возьмите! — произнесла Ирочка, и придвинула ему свою тарелочку, — Кушайте Тимур Петрович!
    Плюшкин так же автоматически сгрёб и эту порцию барбарисок, но на этот раз сунул их в левый карман.
    — Ой! — опять не удержалась девочка.
    — Не беда! — как то не естественно, тяжело кряхтя – протянул герой любовник, продолжая мысленно раздевать Ирочку.
    Глаза его горели, руки дрожали, ноги почти подкосились, так он и трясся возле стола, не в силах от волнения ни сделать шаг, ни даже присесть на стул.
     А в это время за окном пронёсся яркий шлейф кометы.
     — Тимур Петрович! Загадывайте желание! — воскликнула девочка, — Там за окном – звезда упала!
     — Ох, как вовремя-то! А! — воскликнул Плюшкин.
     После чего герой любовник прикрыл глаза и яростно начал загадывать
     «Только бы получилось! Только бы удалось! Умоляю Господи! Умоляю!»      
     — Нет! Сегодня у тебя точно ничего не получиться! — услышал он противный и очень знакомый голос звучащий где-то в его сознании.
      Плюшкин осмотрелся, и тут же увидел в зеркале, висевшем на противоположной стене, своё гнусное – двоякое отражение. Его второе я, состроило ему рожу, и показало язык.
      — Даже и не надейся Плюшкин! Сегодня ты точно опозоришься! — ехидно добавило оно, и противно захихикало.
     «Опять он здесь! — подумал Тимур Петрович, — Вот же гад! Опять появился, и опять в самое неподходящее время!»
      Но Ирочка этого второго – зеркального Плюшкина не слышала и не замечала, она хлопотала по хозяйству, и всё думала – чем бы накормить своего дорогого  гостя. И раз уж с конфетами ничего не получилось, она из холодильника достала своё Н.З. в виде мороженого в стаканчике, и протянула его Плюшкину.
      — Тимур Петрович – угощайтесь!
       Но Плюшкину было не до мороженного, он продолжал наблюдать как отражение – скалилось ему, щёлкало зубами и растягивало губы в разные стороны; а потому и сам не заметил, как выхватил у Ирочки мороженное.
      — Тимур Петрович! Ну, ешьте же мороженое, оно же растает, — Ирочка вся из переживалась, — Вон оно уже капает вам на брюки.
      — Да закрой же, наконец – рот! — не выдержал Плюшкин и гаркнул на своё отражение.
       — Что! — в недоумении протянула Ирочка.
       И тут Плюшкин осознал, что сказал не то, что нужно.
       — Извини Ирочка, нервы совсем прохудились!
       — Ну ладно… — недоумённо протянула девочка, так и не сообразив – для чего ей нужно закрыть рот.
     А тем временем дорогой гость принялся поедать мороженое чисто автоматически – не отрывая своего взволнованного взгляда от зеркала. И лишь Ирочка в ужасе созерцала, как Плюшкин работал челюстями – налегая на вкусняшку со страшным скрипом, а когда он доел последний кусочек, то облизнулся и сказал
      — Спасибо!
     И вот тогда то, она третий раз повторила за сегодняшний вечер своё
     — Ой!
     — Что такое! — вопросил Плюшкин.
     — Но вы ведь Тимур Петрович, съели мороженное вместе со стаканчиком!
     — Ничего страшного! Я обожаю вафельные стаканчики!
     — Но он был не вафельный!
     — Ерунда! Бумажные стаканчики – ещё лучше! Древесина она очень даже полезная! — начал было выкручиваться Плюшкин, — И для здоровья пригожа, и для поддержания тонуса!
     — Но стаканчик то был – пластмассовый, Тимур Петрович! Что теперь с вами будет!
     — Я же сказал тебе – закрой рот! — снова Плюшкин отреагировал на выделки своего отражения.
     — Ой! — пискнула девочка, и чуть не заплакала.
     — Ой! — спохватился Плюшкин.
     Он старался успокоить Ирочку, намекая ей, что у него частенько бывают заскоки, и обращать на них внимания особенно не стоит. Что, мол, с детства страдает – лёгкой степенью недоразвитости. А когда всё-таки ему удалось успокоить девочку, она спросила
      — Но ведь вы Тимур Петрович, так ничего особенно и не покушали. А ведь наверно хотите
      — Можно! — подтвердил Плюшкин, поудобнее устраиваясь за столом.
      Ирочка подскочила к холодильнику долго, что-то там выискивала, а потом, видимо найдя – пропищала
      — Но здесь у мамы, осталось только сырое мясо…
      — Можно! — закивал головой Плюшкин.
      — Но оно замороженное!
      — Можно! — продолжал кивать Плюшкин, а сам подумал «Да что же это я, совсем ополоумел – мясо мороженое в гостях жрать начну. Э, нет – так дело не пойдёт – сейчас откажусь! – Вот прямо сейчас и откажусь!»
       — Но ведь мясо можно сварить!
       — Нет! От этого я категорически отказываюсь! Ни в коем случае! — буквально закричал Плюшкин, а сам подумал «Господи – что я такое опять творю!»
      Но тут Ирочка захлопала в ладошки и радостно сообщила
       — Тимур Петрович! Ура! Я Чупа-чупс нашла! Сейчас покушаете!
       Плюшкин так же радостно захлопал в ладоши, предвкушая что-то эдакое! Во всяком случае – название его заинтриговало.
       А девочка подскочила к нему и протянула – эдакий малюсенький набалдашник на палочке.
      — Ой! Что это за фиговинка! — скривил личико Плюшкин.
      — Это и есть – Чупа-чупс! Кушай – мой любимый, эта фиговинка очень вкусная! Она продаётся в нашем ларьке – «Роспечать»!
     Любимый тут же выхватив у неё фиговинку и проглотил её вместе с палочкой и фантиком, даже не заметив.
     — Ну как! — удивлённо посмотрела на него девочка.
     — Ну, как то так! — вот так и ответил Плюшкин…
     Да, да! Именно так и ответил…


       
       
* Н.З. - Неприкосновенный запас продуктов и не только, хранящийся с целью использования в экстренных ситуациях.



ГЛАВА 40.
   ПЛЮШКИНУ НЕОЖИДАННО СТАЛО ПЛОХО – ОТ ТОГО ЧТО БЫЛО ТАК ХОРОШО. СТАРЫЙ ЗАМШЕЛЫЙ ОРГАНИЗМ – УЖЕ НЕ ВЫДЕРЖИВАЛ, СТОЛЬ ЭМОЦИОНАЛЬНО-ЭРОТИЧЕСКОГО ПОДЬЁМА.

     «Да ещё этот – за зеркальный придурок, — посетовал Плюшкин, — На тебе, опять выказался!
      А тот в зеркале, был явно сегодня в ударе; он так и продолжал подтрунивать Петровича стараясь вывести из равновесия, периодически строил ему гримасы и показывал язык.
     Плюшкин не выдержал и предложил Ирочке поменяться местами, дабы не видеть эту гнусную насмешливую физиономию. Но как только герой любовник оказался с противоположной стороны стола, как свет от лампы упал прямо на его лицо.
     — Ой! А почему такой грязный! И пиджак порванный! —
     глаза девочки расширились донельзя.
     — Да я это…
     — Мамочка моя! А шишка, то какая! — испуганно произнесла Ирочка. — Побитый, бедненький мой!
     — Ничего, ничего, — попытался отшутиться герой, – шрамы украшают настоящего мужчину!
     — Так то, настоящего! А вы умный, вам это ни к чему!
     Плюшкин прикинул – кое-что к носу, и согласился
     — Ну, да!

     Далее Плюшкин решил действовать. Сначала он велел Ирочке принести пакет, а когда всё уже было под рукой, он гордо извлёк бутылку коньяку, и пирожные.
     — Я сейчас! — воскликнула хозяйка, и кинулась на кухню. — Я сейчас! Ножик и ложки принесу!
     И проскочила, мимо него в двери, лишь обдав гостя ветерком, он хотел было шлёпнуть её по попке рукой, в знак добродушной ничего не обязывающей шалости, но не успел, а вместо этого тяпнул ребром ладони об острый угол дверного проёма.
     — О-о-о-о! — воскликнул Плюшкин от боли, и чуть отойдя от неё – стал дожидаться своего часа.
     Ирочка, по-видимому, захлопоталась на кухне, и чтобы как то скоротать время Плюшкин постарался думать о прекрасном, и возвышенном; но первое что пришло в голову, это был как ни странно – жираф.
     — Ну, нет же! Причём тут жираф! — притормозил он сам себя, — То, что жираф высокий – я не сомневаюсь, но к возвышенному – он не имеет никакого отношения.
    Плюшкин задумался ещё, и теперь в его голове возник –башенный кран.
    — Тьфу ты! — сплюнул размышляющий, — ну какой же он возвышенный – он просто высокий, и даже гораздо выше чем жираф – и всё-таки никакого отношения к душевной возвышенности в нём нет!
    А когда в голову пришла – Останкинская телебашня, Плюшкин тут же поменял тему, и задумался на этот раз о высокой поэзии. И даже в это короткое время попробовал сочинять


***

Наверно также ждал и Пушкин,
Осенним вечером свою Наталию.
И вот она, войдя – приносит кружки,
А он её любя – берёт за талию…

Но хватит! Ретро уж не в моде,
О нём напоминать не стану…
Хотя возможно вспомнить о погоде…
И всё же - что у нас по плану!

Разлить по рюмкам красное вино,
И в нужный час – слизнуть словечко.
И оценить букет – «Да именно оно!»
Уже готовя мысленно местечко…

Где будет всё закончено – едва,
При свете звёзд – при вздохе тишины,
Как свяжутся узлом – в единое слова –
Немедленно стащить, и разбросать штаны!

По комнатам, по улицам, по свету!
Прижать! Примериться! Примкнуть!
Забыть про всё – что было, и что – нету!
Не целясь взять – и в яблочко воткнуть!!!


   — На этот раз Акела промахнулся! — из-за спины раздался голос его зазеркального двойника.
     — Да пошёл ты! — отреагировал в ответ Плюшкин, — Не до тебя сейчас!



ГЛАВА 41.
   ПЛЮШКИН ЯВНО ЗАЖДАЛСЯ, ОН ОЦЕНИВАЮЩЕ ПРОБЕЖАЛСЯ ВЗГЛЯДОМ ПО КВАРТИРЕ, И ПРИШЁЛ К ВЫВОДУ ЧТО – МАМА С ИРОЧКОЙ ЖИЛИ НЕ БОГАТО, ХОТЯ ПРИ ВСЁМ УБОГОМ УБРАНСТВЕ ОБСТАНОВКИ – ПОРЯДОК БЫЛ ТЩАТЕЛЬНО ОБЕСПЕЧЕН.

    И тут в комнату ворвалась Ирочка, обдав заскучавшего Плюшкина ветерком, в одной руке она держала стопки, а в другой ложки.
     — Наливайте Тимур Петрович! И я тоже выпью!
     Плюшкин обрадовался, элегантно подхватив бутылку профессионально откупорил коньяк и… Тот взорвался словно шампанское, разлетевшись брызгами по всей комнате.
     — Ой! — воскликнула девочка.
     — Ничего! Пол бутылки ещё осталось! — радостно сообщил новость влюблённый, и булькнул каждому по полненькой.
     Ирочка взяла в руки свою рюмочку, и тут что-то усмотрев – испуганно вскрикнула, да так и расплескала всё что было. Оглянувшись Плюшкин увидел своё отражение, оно выскочило из зеркала, подскочило к столу и схватив его порцию в один глоток выпило её, одобрительно смакуя причмокнув
     — Хороший букет! — закивал зазеркальный, — нет, правда, хороший! Плюшкин, ты, где эту гадость брал! Наверняка опять в этом гадюшнике на углу Зайцева – по дешёвке
    И не дожидаясь, когда Плюшкин его ударит, зазеркальный быстренько впрыгнул назад, и показав обалдевшей парочке язык – исчез в волнах зеркального отражения.
     — Что это! — попятилась Ирочка.
     — Глюки! Не обращай внимания! — постарался обосновать Плюшкин случившееся – научным образом, — Чаще всего они являются уже после того как выпьешь, но в исключительных случаях – бывает и наоборот!
     Плюшкин соскочил из за стола, и прихватив с тумбочки покрывало – добавил
     — Ничего, сейчас мы зашторим зеркало, и он нам мешать больше не будет!
     В замешательстве прошло несколько минут, а когда Ирочка действительно поверила что это глюки, влюблённые снова пристроились за столом.
      — А теперь скажи чего ни будь, — попросила Ирочка.
      — А что сказать то!
      — А ты скажи то, что считаешь самым главным!
      — Прямо так и сказать
      — Прямо так и скажи!
      Плюшкин ещё немного помешкал, подыскивая то, что являлось – наиважнейшим для него сегодня.
     «Что же сказать Что же сказать — думал Плюшкин, —Может сказать ей что у него дома сломалась стиральная машина!
     И тут он одёрнул себя
     «Да ты что сума сошёл Зачем ей это знать! Тем более что она наверняка не умеет ремонтировать – эти самые  стиральные машины!»
      Плюшкин от волнения начал закручивать к верху полу рубашки.
     «А может сообщить ей – что квартплата с этого месяца  опять выросла! — он нелепо прохрипел, откашлянув в кулачок, и тут же оценил свою мысль – на двоечку, — Ой, как глупо! Ой, как глупо! Ну, зачем ей это знать Это для неё сущая – фигня!.. А вдруг не фигня! Вот именно! А может быть – это для неё архи важно!»
     Плюшкин прямо весь расстроился
     «Ну что делать то! Тогда может быть взять, да и сказать прямо «Так  мол, и так», про эту самую квартплату – будь она не ладна!  Господи о чём я! Господи!»
     — Ну, я жду! — напомнила ему Ирочка.
     И, тем не менее, Плюшкин продолжал буксовать…
     И девочка понимая, что у мужчин случается порою  неадекватная скованность (она где-то читала про это), и в таких случаях требуется человеку просто раскрепоститься. А для этого, ему какое то время нужно побыть одному – дабы подсобраться с мыслями и прийти в себя.
     В связи с чем Ирочка соскочила со стула и быстро умчалась в кухню – обдав Плюшкина новым ветерком, а через пару минут вернулась с блюдечком, на котором лежала какая-то рыба, судя по всему – уже не живая.
     — Ну! — протянула девочка, — Да вы не волнуйтесь так, Тимур Петрович! — она пододвинула к нему поближе тарелочку, — Вот покушайте, рыба очень вкусная! Я её у соседей украла – кушайте на здоровье!
     При виде блюда из рыбы Плюшкину очень захотелось закусить, а потому он быстренько налил себе полную рюмку из бутылки, и решил выпить – как Ирочка снова одёрнула его
     — Подождите Тимур Петрович, пока не пейте!
     — Да что же опять такое случилось! — раздосадовано Плюшкин отставил рюмку, и даже на пару секунд пожалел о том – что вообще сюда пришёл.
     — Я должна вам сказать, что то главное! — таинственно начала Ирочка.
     — Ну, выпьем и скажешь! — Плюшкин снова поднёс рюмку ко рту.
     — Нет! — отрезала Ирочка, — Подождите!
     Плюшкину очень хотелось выпить, это ему было просто необходимо, тем более что он до сих пор так и сидел на сухую. Наш герой торопился, – считая, что глоток коньяка сможет скрасить посиделки, успокоить нервы, разогреть кровь, и наполнит организм свежей энергией – которой как не хватало его измученному телу.
     И вот тогда то, он действительно ей покажет – как должен выглядеть достойный кавалер, и вот тогда то он достанет ту самую заветную звёздочку с неба и подарит её… Нет, не подарит – а бросит её к ногам своей возлюбленной!
     «Именно бросит! — эта мысль очень понравилась Плюшкину, — Но для этого надо как можно быстрее выпить!»
     Плюшкин снова попытался подтянуть рюмку к губам.
     — Нет! — отрезала Ирочка. — Я должна тебе это сказать, на трезвую голову…
     — Ух! — чуть было не подавился Тимур Петрович.

   
ГЛАВА 42.
   И КАК ЭТО БЫЛО НЕ ТЯЖЕЛО, НО ПЛЮШКИН ОТСТАВИЛ СВОЮ РЮМКУ В СТОРОНУ – ПОНИМАЯ ЧТО ГЛАВНОЕ СЕГОДНЯ НЕ ЭТО. А НАПИТЬСЯ ДО СВИНЯЧЬЕГО ВИЗГА – МОЖНО БУДЕТ И В ЛЮБОЙ ДРУГОЙ МОМЕНТ.

     — Я слушаю тебя Ирина! — произнёс Плюшкин.
     Ирочка, опустила глаза, и по всему было видно – что она очень волнуется
     — Начну издалека!
     — От, куда начнёшь
     — Нет, я сразу тебе всё скажу! Ты должен об этом знать – первым! Даже мама об этом не знает. — Ирочка выдержала многозначительную паузу. — Тимур Петрович! Милый Тимур Петрович! Я думаю, ты сможешь меня простить, но я уже – не девочка!
     — А кто, ты! — испугался Плюшкин.
     — Кто-кто! Не девочка я – уже! Ну, понял!
     Плюшкин задумался, покачал головой, и ещё раз задумался.
     — Ничего не понял! Так кто ты есть такая, на самом то деле
     — Я не девочка! — всхлипнула девочка.
     После этих слов Плюшкину стало очень плохо, он нервно начал ерзать на стуле – и тут до него наконец дошло.
     — Мальчик что ли! — ужаснулся классный руководитель.
     — Сам ты мальчик! — всхлипнула  Ирочка.
     — Тогда я вообще ничего не понимаю!
     — Ну, в общем, у меня уже был секс!
     — А... Ты в смысле об этом!!! — начал успокаиваться Плюшкин.
     — Но это ещё не всё!
     — Не всё! — Плюшкин снова насторожился.
     — Да! Это не всё! Я помолвлена! — опустив взор в пол, произнесла Ирочка.
     — Не понял! Как это помолвлена!
     — В третьем классе мы договорились с одним мальчиком пожениться, когда вырастем. А в четвёртом он перевёлся в другую школу, и теперь я не знаю, где он есть вообще!
     — Ну да это не беда! Плюнь ты на него.
     — Но я же дала клятву!
     — Вот те раз!  — обронил ботаник.
     Правая рука сама потянулась к стопке, и Плюшкин не заметил, как опрокинул его себе в рот. Затем рука потянулась к бутылке, и губы жадно сделали ещё пару нервных глотков из горлышка.
     «Неужели облом! — усиленно старался вдуматься Плюшкин в создавшуюся ситуацию, — Обручена! Какая глупость, какая нелепость! И что из этого, выходит мне уже ни что здесь не светит! Обручена! Обручена!»
     — А в пятом классе я изменила ему с очкариком! — дрожащим голосом выдавила из себя Ирочка и громко заплакала.
     Она потянулась на встречу к своему дорогому Плюшкину, прижалась к нему своей маленькой грудью – обхватив его за шею, да так и проплакала у него на груди минут десять.
     — Ничего, ничего! — старался успокоить её Плюшкин, и кажется, нашёл уже выход, — «Обручена», – это ещё ничего не значит! Главное что ты не венчаная! Вот что главное! Успокойся!
     При слове – «венчаная», Ирочка вскрикнула и зарыдала во весь голос.
     — Да что такое! Что такое!
     Плюшкин еле удерживал её на руках, судя по всему, у Ирочки началась истерика. И во время очередных всхлипов, она всё время старалась ему, что то прошептать, и тут её прорвало
     — Да венчаная я! Венчаная!
     — Как так! А с кем
     — Не знаю! — Ирочка вся умылась слезами, — Это давно было, к маме раньше Паша – послушник частенько захаживал, а на Пасху они Кагор пили, и он ей потом грехи замаливал – в маминой комнате уединившись.
     Ирочка перевела дух и продолжала
     — А после Паша и меня обвенчал! Так прямо и сказал – «Венчаю тебя дуру грешную», и перекрестил дедушкиной деревянной ложкой, а ещё из заварочного чайника три раза спрыснул!
      — А дальше, что — Плюшкин открыл рот и уже не закрывал.
     — А дальше он на четвереньках – словно собака спрыснул на бабушкин сундук, и со словами – «Не провожайте меня, я сам»,  выскочил за порог, и укатился вниз по лестнице.
 
      * Послу?шник или По?слушник — в русских православных монастырях — лицо, готовящееся к принятию монашества. Послушники не дают монашеских обетов, не принадлежат к монашескому братству, не называются монахами и не носят полной монашеской одежды.



ГЛАВА 43.
   ИРОЧКА ПЛАКАЛА, А ПЛЮШКИН ОБНЯЛ ЕЁ, И СНАЧАЛА БЫЛО ПОСТАРАЛСЯ  УСПОКОИТЬ, НО ЗАТЕМ ОН УСНУЛ И ДАЖЕ ЗАХРАПЕЛ – ОТ ЧЕГО И ПРОСНУЛСЯ В СКОРОСТИ.  И СНОВА ОЩУТИЛ ВЕЛИКУЮ ТЯГУ К ПРЕКРАСНОМУ.

     Поспал Плюшкин недолго – минуты полторы, но этого вполне хватило, чтобы отдохнуть и преобразиться.
     Но тут Ирочка снова всхлипнула
     — А, перед тобой Тимур Петрович, – я верна! И то, что со мною было – всё это задолго до нашей встречи – ты должен меня понять!
     — Ну, конечно! Я тебя очень хорошо понимаю! — закивал головой Петрович, похлопывая девочку по попке.
     И тогда Плюшкин сам решил поделиться с проказницей – своей многотрудной, и многострадальной судьбой.
     Он отлично понимал, для того что бы растопить сердце, требуется давить на жалость.  Он был уверен в том – что если она поверит в его сказку – то тут-то и можно будет её разбросать вдоль и поперёк по байковому покрывалу скрипучей кроватки.
     — Да, да! — начал, было, он издалека, — Ведь и у меня тоже, до тебя кое-что было! И на прежней работе! И с проститутками за деньги! Но чаще всего с женой – аж  несколько раз!
     — Правда! — утирая слёзы, произнесла Ирочка.
     — Правда! — утирая сопли, подтвердил Плюшкин.
     И вот тут-то он и начал поглаживать девочку, рука его всё ниже и ниже опускалась по её худенькой фигурке. Плюшкин устремился к её главной точке наслаждения, и просовывая руку под резиночку – продолжал поглаживать и натирать подступы к – очевидному и невероятному

    
     ***
    
     Я в поцелуе засосал ваш нос,
     Затем я облизал немые губы.
     От губ я перешёл в засос,
     И языком пересчитал все зубы.

     А с подбородка  я нырнул по шее,
     Сойдя на грудь, я чмокнул горячо.
     Во страсти той  которую  имея,
     Я взял перелизнул через плечо.

     Гуляя по спине уже зубами,
     Я к вашей попе тайно подбирался.
     И вот уже пройдя по яме,
     Меж  зарослей душистых затерялся…


     Но это была лишь только галлюцинация, так ярко озарившая его путь в сознании, а на деле он всё ещё топтался на месте, находясь где-то в самом начале прелюдии к исполнению – великого для себя прелюбодействия.
     — Но и ты должна знать, что и я перед тобой тоже – гол как сокол! Тьфу ты! Верен! Ибо всё это было и со мной! — произнёс Плюшкин и крепко высморкался в носовой платок, протянутый ему Ирочкой. — Но теперь всё!
     — Правда! — почти уже успокоившись, спросила Ирочка.
     — Правда! Я уже давно никого и ничего! — снова подтвердил Плюшкин, и снова утёр сопли.
     И, между прочим, он не соврал, так как Чашка ему не давала, по крайней мере, уже лет десять, а то и больше; в виду личного физического омерзения к этому человеку – приобретённого, за долгие и счастливые годы семейного счастья. И на проституток у него не хватало денег, а на халяву, с какой ни будь пьянчужкой в подворотне – тоже нужны были средства – дабы хотя бы напоить кралю дешёвым – «джин тоником».
     Да и в молодые годы, не часто Плюшкину выпадало счастье – где-нибудь пристроиться и поточить свой затупившийся образ. Женщины в этом смысле – были до него равнодушны, а что касается Чашки, так она и вовсе подшучивала над ним, ссылаясь на то, что он её разве что смешит во время эякуляции – своим «грозным видом».
 


 *Прелюбодействовать – совершать прелюбодеяние; нарушать супружескую верность; вступать во внебрачную любовную связь   



ГЛАВА 44.
   ПОРА БЫЛО ДЕЙСТВОВАТЬ, ИБО ИРОЧКУ ПО ВСЕМУ  ОН УЖЕ ДОВЁЛ ДО НУЖНОЙ КОНДИЦИИ  «ПРОМЕДЛЕНИЕ СМЕРТИ ПОДОБНО»! — МЕЛЬКНУВШАЯ ФРАЗА, ЯВНО ПОДТОЛКНУЛА БОТАНИКА К ДЕЙСТВИЮ.

     «Силой! Силой нужно брать! — кричало в нём желание, — Ну чего ты ждёшь Хватай её, и сходу ешь – не забывай проникнуть меж!»
     В последнюю секунду Плюшкин взглянул на свою добычу – Ирочка сжалась в комочек и невольно напомнила Плюшкину – ягнёнка из басни Ивана Крылова.


***

Негодный! слыхана ль такая дерзость в свете!
Да помнится, что ты еще в запрошлом лете
Мне здесь же как-то нагрубил;
Я этого, приятель, не забыл! -

Помилуй, мне еще и от роду нет году. -
Ягненок говорит. - Так это был твой брат. -
Нет братьев у меня. - Так это кум иль сват.
И, словом, кто-нибудь из ващего же роду.

Ах, я чем виноват - Молчи! Устал я слушать.
Досуг мне разбирать вины твои, щенок!
Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать.
Сказал и в темный лес Ягненка поволок.*


      И вот Плюшкин подхватил девочку на руки, – для себя радостно отметил, что «в Ирочке добра, эдак будет – пудика на три!» и понёс в комнату, где по его представлению должна была находиться кровать.
     Плюшкин не ошибся, действительно в комнате с зашторенными окнами стоял диван раскладушка; так с разгона он и ухнул свою добычу в тряпки.
     Свет решил пока не включать, дабы не вызвать у девочки эффект отвращения к своей «атлетической» фигуре – в три подбородка и в пять животиков.
      — Эх! — Плюшкин бросился следом.
      Диван прогнулся, и закачался.
      — Ух! — подытожил он свой восторг. — Ха! Ха!
      — Ай, яй, яй! — Раздался хриплый голос, дышащий прямо в ухо нашему герою.
      Плюшкин почувствовал, что кто-то очень жилистый уверенно ухватился за его шею.
      — Кто здесь! — воскликнул Тимур Петрович.
      — Ай, яй, яй! — снова прошептало ему нечто в ухо.
      Плюшкин попытался вырваться, но не тут-то было, чудовище, которое на него насело – явно, что-то от него хотело.  В ту минуту Плюшкин попытался сбить спесь с нечто – так беспардонно присосавшегося к его организму, но после не удачной попытки столкнуть противника на пол, он предпринял попытку уйти в защиту, и незаметно выползти из-под одеяла.
     Но и здесь его подкараулила неудача – Нечто  оказалось довольно таки цепким; кривые морщинистые лапки с длинными ноготками уцепились ему в нос, и мощно сдавили вздёрнутую носопырку.
      — Ай, яй, яй! — снова раздалось в ухе.
      — Да что же это такое! — истерично прокричал Плюшкин, — В конце то концов!
      Из последних сил, ботаник рванул на себя это самое Нечто, и оба кубарем полетели с кровати; кувыркаясь по полу – громко шарахая лбами о деревянный паркет.
      — Да отцепитесь же вы от меня, наконец! — снова прокричал в гневе Плюшкин, — В гробу я видел подобное панибратство!
      Но Нечто не унималось, оно снова ухватилось за Плюшкина – обняло, сдавив его грудную клетку, а цепкие кривые пальцы вновь надавили на носопырку.
       — Ай, яй, яй! — продолжал звучать хриплый голос в его ухе.
       Вот так! Ещё только десять минут назад, вполне здравствующий и жизнерадостный человек под воздействием сопротивления – совершенно непонятной природы пал в негодность. Плюшкин опустился на колени, склонив головку низко-низко, его тело сложилось в нелепую раскладушку, бочком-бочком, а дальше раком…
       Но тут видно, и вправду – рак свистнул! И тогда, применив не человеческую силу, оттолкнувшись пятой точкой, и закрепившись на двух, наш герой  приподнял над собой, то самое, что всё время по ходу – «ай-яй-якало», – и уже собирался размазать, это самое  по полу, как в комнате включили свет.
     Это Ирочка, испугавшись криков и потасовки происходящей в темноте, прокралась меж дерущихся к выключателю и...
     Плюшкин замер, более не в силах совершить какое либо действие; а на руках у него кряхтела некая завёрнутая в простыню старушка. Она обнюхала героя любовника – словно какая собачонка, и видимо признав в нём своего хозяина – добродушно затявкала, и замахала хвостиком.
     Нет господа, вы не ослышались – именно хвостиком, ибо Плюшкин проверил – это был действительно настоящий  хвост.
     — Тимур Петрович, познакомься! — торжественно произнесла Ирочка, — Это моя бабушка Матрёна Леонидовна.— Она у нас очень больная.
     Плюшкин кое-как при свете – отцепил от себя старушку и брякнул её обратно в раскладушку.
     — А чем она больная — поинтересовался Тимур Петрович, а сам подумал «Не подцепить бы какой заразы, от этой причудливой старушонки, наверняка там уже по всей площади букашек разнообразие расплодилось».
     — Не знаю, — замялась девочка, — Но мама как то сказала, что она у нас больная – на всю голову!
    — Ай, яй, яй! — по-видимому, согласилась старушка, и тут же уснула.


* Басня И.А.Крылова. "Волк и Ягнёнок".



ГЛАВА 45.
   ВРЕМЕННО ДЛЯ ПЛЮШКИНА ПОТРЕБНОСТЬ СЕКСА ОТОШЛА НА ВТОРОЙ ПЛАН; ХОТЬ ОНИ С ИРОЧКОЙ И ПОКИНУЛИ СПАЛЕНКУ МАТРЁНЫ ЛЕОНИДОВНЫ – НО, ТЕМ НЕ МЕНЕЕ, ХВОСТАТАЯ СТАРУШКА НЕ ВЫХОДИЛА У НЕГО ИЗ ГОЛОВЫ.
    
     Хотел было спросить Плюшкин одно, а спросил всё ж таки другое
     — А, почему у бабушки такие большие уши
     — Это чтобы лучше – подслушивать! — объяснила Ирочка, — Но ты её не бойся, подслушивать то она может, а вот сказать, о том, что подслушала – нет! Так что мама всё равно не узнает.
     — Да нет! Я имел в виду – другие уши!
     — Какие другие! Других у неё нет!
     — Ладно, проехали!
     Плюшкин принял ещё сто грамм и немного успокоился, а когда добавил ещё  немножко, то перед взором поплыли радужные картинки и где-то в мысленной прострации зазвучал марш Мендельсона. Он вторично подхватил Ирочку на руки, и спросил
     — Ну, куда тебя теперь нести!
     Девочка, обхватила своё «Отелло» за шею, и указала путь в следующую комнату
     — Вон туда!
     Но в следующей комнате койки не оказалось. Здесь стоял только шаткий стол, над ним свисала книжная полка – доверху набитая старыми журналами, да на полу валялся – тот самый, переполненный учебниками портфель.
     — А здесь я делаю уроки! Это моя детская комната, мы с мамой её так называем! — радостно сообщила Ирочка.
     — Молодцы! — одобрил Плюшкин, а далее удивлённо, — А где же вы спите!
     — На матрасах конечно! — ответила девочка.
     — А где матрасы
     — Сегодня утром, их Мамка с Папиком на дачу увезли.
     — Вот те раз! И что же теперь! — сорвалось с языка Плюшкина.
     — А что вы именно хотите, Тимур Петрович — поинтересовалась Ирочка.
     Но Тимур Петрович – решил пока об этом промолчать
     «Э нет, тут не объяснять нужно, а действовать, и как можно решительней! А не то так в объяснениях, вся жизнь и пролетит без толку! Много ли у меня её, вообще-то  осталось»
     Плюшкин резко развернулся на месте   
     «Стол! Вот единственное, что сможет сейчас пригодиться! Стол, тот который находился в гостиной – судя по всему крепкий»!

     Плюшкин тут же припомнил, что когда то, однажды – Чашка отдалась ему прямо на кухне, и это было именно на столе!   
     Она лежала на спине, в литературно-задумчивой позе, с книжицей Анны Андреевны Ахматовой, закинув ноги ему на плечи! И при этом читала вслух!.. А он шалил!.. А она читала!.. А он шалил!.. А она читала!..
    
     ***
    
     Есть в близости людей заветная черта,
     Ее не перейти влюбленности и страсти,--
     Пусть в жуткой тишине сливаются уста,
     И сердце рвется от любви на части.
    
     И дружба здесь бессильна, и года
     Высокого и огненного счастья,
     Когда душа свободна и чужда
     Медлительной истоме сладострастья.*


     Плюшкин крепче прижал к себе красавицу, и перенёс её тело на кухню.
     — Вот здесь мы с тобой сейчас и поиграем! — радостно сообщил Тимур Петрович.
     — Ура! — воскликнула Ирочка.

          Уши – Много раз я слышал в мужских разговорах – как женскую грудь называли ушами, а почему не знаю (Автор).

* В этой главе я использовал отрывок из стихотворения А.А.Ахматовой  «Есть в близости людей заветная черта».



ГЛАВА 46.
   НО НА КУХОННОМ СТОЛЕ СТОЯЛА БУТЫЛКА, ДВЕ РЮМКИ И «ЛЮМИНЕВЫЙ»  СЕРВИЗ НА ДВЕ ПЕРСОНЫ В ВИДЕ НЕБЬЮЩИХСЯ ОБШАРПАНЫХ ТАРЕЛОК – И МЕСТА ДЛЯ ИГР, УЖЕ НЕ ОСТАВАЛОСЬ.

      — Как же я сразу об этом не подумал!  — начал усиленно соображать Плюшкин, — Куда же мне её теперь!
    Он развернулся и снова вернулся в детскую.
     «Ну не на улицу же её нести! Во попал!» — от обиды Плюшкин чуть не заплакал.
    Однако саму Ирочку, эта процедура  позабавила очень. До сих пор, её никогда никто не носил на руках, да и вообще, её детство было предоставлено ей самой – папы у неё никогда не было, а мама лишь могла отвесить затрещину к празднику – например к восьмому марта.  Поэтому Ирочка воспитывала себя сама – как умела.
     А тут сразу столько всего – внимания и заботы к её скромной малюсенькой персоне. В экстазе детской игры, она перебралась с рук на плечи своего педагога, и вероятно почувствовала себя – Жанной Дарк на резвом коне! Девочка в порыве восторга махала правой рукой и попутно кричала
     — Вперёд мой генерал! Вперёд!
     Восторгу не было предела, она громко смеялась, и даже не представляла, до чего с Плюшкиным может быть классно и весело!
     Однако у самого «генерала», сил оставалось не так уж и много – максимум ещё на два прохода по уже проторенной дорожке.
     «И чему это она радуется – дура!» — думал про себя Плюшкин, продолжая скакать из комнаты в комнату – по самому краю, практически на грани своего – быть или не быть.
      К горлу подступил ком, и Плюшкин закашлял, а получилось словно заржал – как самая натуральная кобыла.
      — Вперёд мой генерал! Вперёд! — пришпорила Ирочка левой пяткой в бочину – Коньку Горбунку.
      — Ух! — прибавил скорости Плюшкин, — Ух!
      Он тяжело дышал, сил оставалось всё меньше и меньше, ноги начинали заплетаться.
      На последнем дыхании снова забурлил нос, из левой ноздри начал надуваться пузырь, да такой словно мыльный – огромный.
     И вот он лопнул – да так и хлопнул! Что кстати послужило – сигналом к следующему действию.
     План со столом в гостиной был подвергнут критике, и при голосовании двух полушарий – полностью переиначат
     «Другой стол! Вот что мне нужно! Тот на котором она делает уроки! — словно кто-то постучал Плюшкину молоточком по темечку.
     Петрович выхватил с праздничного стола бутылку коньяку, и сделав несколько жадных глотков на полном ходу – поскакал в детскую.
     «Вполне сгодиться!
     Оценивающе Плюшкин тормознул, и продолжая бег на месте – смахнул с него всяческий учебный хлам.
     — И всего делов-то! — воскликнул, торжествуя Плюшкин.
     Но тут Ирочка снова пришпорила ему в бочину пяткой, Конёк Горбунок заржал от боли, ибо удар пришёлся как раз по печени
     Плюшкин встал на дыбы, словно вороной, а из груди вырвалось
     — И-го-го!
     И сбросив с себя седока, силой разбросал того по столу – под голову засунув пару подвернувшихся учебников. А сам подытожил, и налёг на хрупкое тельце всей тяжестью своего – лошадиного, и…
     Конкретно – водрузил знамя победы!

***

Я видел юношу, он был верхом,
Что значит – сверху на кобыле,
Которая  лежала кувырком,
В них страсть вояла – как они любили!

Взметнулись средь дороги кучи пыли,
Смешалось всё здесь – кони люди!
Здесь двигались синхронно – жопы в мыле!
И вот тебе финал на блюде –


     В голове Плюшкина – звучали строки, стол бедный ходил ходуном, полка книжная – казалось вот-вот, сорвётся с петель, и…
     Именно так всё и произошло, книги посыпались на голову любителя поэзии. Следом не выдержал стол, подкосился и поехал, правда, путь был не долгим – но запоминающимся.
     Удар! Хлопок! Ещё удар! Падая Плюшкин прикинул – кое что к носу, и головой постучал об пол… 
     После чего преподавателю захорошело, перед глазами поплыли заоблачные представления – о счастье… Хоть и о маленьком – но своём!..

– К чему же приписать виденье это,
К тому ль, что; – быть или не быть!
Но что не настрочит рука поэта –
После того как «малость» пригубить…

     Руки словно отваливались, ноги уже не передвигались, и желание куда-то словно – затаилось.
     — Вот те раз! — простонал Плюшкин.
     — Вот те два! — Послышался сзади – хриплый мужской бас.



ГЛАВА 47.
   ОГРОМНАЯ ФИГУРА ВЫРОСЛА В ДВЕРЯХ КОМНАТЫ. КРЕПКИЙ ДЕТИНА, СРАЗУ ЖЕ ПРИНЯЛСЯ РАЗГРЕБАТЬ КНИЖНЫЙ ЗАВАЛ – В НАДЕЖДЕ ОБНАРУЖИТЬ ХОТЬ ЧТО-ТО, ПОДАЮЩЕЕ ПРИЗНАКИ ЖИЗНИ.
   
     Первым из-под разрушенной библиотеки показалось испуганное лицо Плюшкина. Детина прихватил его за воротник, и приподнял перед собой.
     — Кто это! — испуганно поинтересовалась, стоящая за спиной у него женщина.
     — Понятия не имею! — сипло прогрохотал здоровяк.
     — Я собственно, здесь случайно, — попробовал оправдаться Плюшкин, натягивая на задницу брюки,— Был чудный вечер, дышал воздухом, проходил мимо!
     — Понятно! — прогремел детина.
     Далее, из-под развалин, показалась голова Ирочки.
     — Кто он! — гневно спросила у девочки женщина – показывая пальцем на Плюшкина.
     — Это мама – Тимур Петрович. Наш новый учитель ботаники.
     — Понятно! — закивал головой здоровяк.
     — Что он здесь делает! — продолжала допрашивать мать.
      — Он ко мне пришёл! Мы ели рыбу и делали уроки.
      — Понятно! — снова раздалось понятно от кого.
      — А чем это вы тут занимались! Коньяк на столе – это что такое!
      Ирочка опустила глаза, и ничего на этот раз не ответила.
      — Понятно!
      — Да нет! Ничего пока ещё не понятно! А ну марш в комнату к бабушке, и нос не высовывать! — продолжала распоряжаться женщина, — Сейчас я с тобой разберусь – сучка!
     «Всё это конец!» — мелькнуло в голове Плюшкина.
     — Нет! Это ещё не конец! — раздался ехидный голосок из зеркала, — Ишь ты – размечтался! Для тебя это только –начало, право сейчас повеселимся!
     Плюшкин машинально бросил взгляд в сторону зеркала, и увидел там своё отражение; оно издевалось над ним, корчило рожицы и махало на прощание ручкой.
     — Папик, поговори пока с дедушкой. Выясни откуда родом, и какая у него зарплата.. — произнесла Ирина мама и удалилась за дочкой следом.
      «Бежать! Бежать надо! Немедленно!» — стучало в голове. Но оценив обстановку, Плюшкин понял – что это уже нереально…
      Папик приблизился к горе любовнику, наклонился и внимательно посмотрел в глаза, далее подмигнул и прохрипел басом
     — А, казачок то – засланный! Ты что тут наделал – лишенец!
     — Я, собственно, мимо проходил! На дворе погоды стоят просто замечательные! —  начал было бубнить про своё Плюшкин. Понимая, что главное для него сейчас не останавливаться, и не важно, что он там будет говорить, ибо как только он замолчит – его сразу начнут бить.
     Далее его речь, становилась всё более и более насыщенной и загадочной и главное уверенной, изобилуя совершенно непонятными научными выражениями, и терминологией. Он и сам не понимал – откуда он берёт эти неоспоримые аргументы и неопровержимые факты. Плюшкин на память привёл математическую теорему академика Решетняка, и на её основе доказал – яростно жестикулируя руками, что теорема Ферма по сути своей не верна. Далее о том что; Пифагоровы штаны – во все стороны равны, и закончил метким выражением – учение свет, а не учение тьма!
    Папик всё это время слушал его с открытым ртом, и по всему было видно, что в мир опытной физики и элементарной математики, он окунулся сегодня впервые в жизни. До этого Папик даже и не представлял, что в мире кроме водки и женщин – есть ещё столько всего – интересного. Он несколько раз пытался вставить в разговор своё слово – но Плюшкин говорил отрывисто и чётко, а посему – этого сделать было никак невозможно. И тогда Папик схватил Плюшкина за грудки, и начал его трясти.
     — Заткнись, сволочь! — прокричал он.
     И тогда, сволочь заткнулся.
     Сразу же, из бабушкиной комнаты, стали слышны – женские сердитые окрики, и частые всхлипывания плачущей Ирочки.
     «Это конец, он меня – точно убьёт! — мысленно, как мог – старался успокоить себя Плюшкин, — Скорей бы уж! А то ожидания я не выдержу – так и умру не дождавшись!»
      Но разгорячённый здоровяк пока не торопился убивать Плюшкина, он прошёлся по комнате, и подступив к пленнику на шаг – сорвал с себя рубаху. Грудь, руки, спина – всё было в наколках.
     Тимур Петрович явно заинтересовался живописью, чего ранее за собой не замечал. Тут было всё – какие то кресты, голые женщины и особенно понравилась наколка – чёрта работающего на тракторе.
     — Отлично! — восхищённо произнёс Плюшкин, — прекрасные работы! Это мне напоминает Никоса Сафронова! Или даже самого Казимира Малевича!
      — Чего-о-о! — протянул Папик.
      — Нет, пожалуй, будет ближе – Илья Глазунов! Ну конечно! Великолепная абстракция! Великолепная! Штрихи, тени, и главное экспозиция! Неимоверно тонко подмечена изюминка нашего времени! Неимоверно!
      — Чего-о-о! — снова изумлённо протянул Папик.
      — Извините любезный! — Плюшкин и вправду от увиденного художества позабыл, где он находиться, и что его ожидает, — А нельзя ли полюбопытствовать и взглянуть на шедевр со спины!
     Папик автоматически повернулся, необъяснимо попав под влияние художественной энергетики - жестикулирующего.
     — О! — развёл руками знаток абстракционизма, — это ли не чудо! Сам Сальвадор Дали смог бы позавидовать данной детализации, орлы, крылья – просто превосходный коллаж! А какая палитра! Нет, вас просто необходимо показать специалистам Русского музея! Просто необходимо!.. Так, а что у нас будет ниже!
     И тут Плюшкин сдёрнул штаны с задницы Папика, и разглядел на правой ягодице – наколку мужика с молотом.
     — Ой! — воскликнул Плюшкин, наконец, сообразив, что слишком увлёкся.
     Папик развернулся, и прихватив ботаника за шиворот приподнял и прислонил к лампочке.
     — Ты чего! Ты чего! Ах ты, гадёныш!!!
     И вот тут-то страх и  овладел Плюшкиным по-настоящему, он очнулся и снова попал в реальность – в которой и затаился.
    — Ну что, Сволочь! Хочешь выпить перед смертью! — спросил Папик, спустив Плюшкина на пол и подтолкнув к столу.
    И тогда Сволочь, покорно повиновался. Заняв на его взгляд лучшее место – невдалеке от недопитой ещё бутылки с коньяком.
     «Да лучше уж и вправду – напиться перед смертью! — думал про себя Плюшкин, с удовольствием принимая приглашение.
     И пока Папик, что-то там выискивал среди кухонных принадлежностей, Тимур Петрович приладился к месту, и уже согласный на всё, а особенно выпить – автоматически потянулся за бутылкой…
     — Эй, Сволочь! Не гони! Это плохой коньяк! — Одёрнул его Папик, —  У меня для тебя другой имеется, лучший гораздо!
     — Согласен, этот коньяк и вправду дерьмо!  Я его у барыги на Зайцева брал! — согласился Плюшкин, а сам подумал «Неужели он меня и вправду решил – хорошим угостить!»


ГЛАВА 48.
   ПАПИК, ОТКРЫЛ ХОЛОДИЛЬНИК, НЕМНОГО ПОРЫВШИСЬ, ДОСТАЛ ОТ-ТУДА, ЦЕЛУЮ БУТЫЛКУ ПОДСОЛНЕЧНОГО МАСЛА, А ТАК ЖЕ ПОПУТНО ПРИХВАТИЛ С ПОЛКИ ДВА ГРАНЁНЫХ СТАКАНА.
     — Вот этот коньяк и будешь пить, он для тебя как раз будет! — произнёс Папик, и уселся напротив преподавателя.
     — Извините, можно полюбопытствовать – чьего производства будет сей напиток! — поинтересовался Плюшкин.
     — Краснодар вроде написано! Да не дрейфь – оно рафинированное – не сивушное, сами на нём картошку жарим!
     — Рафинированное! — искренне обрадовался Плюшкин, — Это замечательно!
     — Конечно, замечательно! Ну и как тебя величать – сволочь — поинтересовался здоровяк у гостя.
     — Зовут меня Тимуром Петровичем Плюшкиным, можно без фамилии – просто Тимур Петрович и достаточно, хотя собственно… — И Плюшкин обречённо махнул рукой, ибо Папик уже приступил к разлитию напитков.
     В один стакан доверху наполнил (плохим) коньяком, из сивушной бутылки, принесённой Плюшкиным, и поставил рядом с собой, в другой же доверху налил масло рафинированное – первого сорта (хорошее) и придвинул его Плюшкину, произнеся коротенький тост
     — Пей сволочь!
 
     Плюшкин робко взял стакан с маслом, ещё более робко его понюхал, от чего сразу-же закружилась голова, и кругом побежали видения, словно киноплёнку зарядили в кинопроектор, и начался фильм. Сначала проскочило название фильма – «Судьба человека»,  затем побежали титры; в главной роли героя солдата Красной армии Андрея Соколова – Плюшкин Тимур Петрович, в роли офицера гестапо Хера Мюллера – Папик.
     — Это по Шолохову! – сразу узнал знакомую ленту Плюшкин, — Здорово!
    Как то сразу плёнку передёрнуло – и перескочило в середину картины – в то самое место, где пленный Андрей Соколов прибывает на допрос к Херу Мюллеру. И там по сценарию немецкий офицер предлагает ему выпить перед смертью – за свою погибель.
     — Да это словно про меня – сегодняшнего! — Плюшкин содрогнулся.
      Андрей Соколов соглашается выпить – но, тем не менее,  скромно отказывается от закуски, гордо произнося фразу «Я после первой не закусываю!» Тогда Мюллер наливает ему вторую, Соколов выпивает, но, однако и после второй отказывается закусить, и только после третьей он наконец соглашается, взяв малюсеньким кусочком хлеба – дабы показать свою гордость перед гитлеровским офицером.
     А Хер Мюллер, тем не менее – восхищён стойкостью русского солдата, и даже дарует тому жизнь – за то, что Русиш-Иван так крепко может выпить.
      Фильм заканчивается, и Плюшкин возвращается в свою реальность.

     — Пей сволочь! — снова произносит Папик.
     — Я собственно, человек воздержанный, совершенно не пьющий… Так сказать…
     Но, Папик тут же его остановил – своим грозным взглядом, и повторил тост
      — Больше повторять не стану! Пей Сволочь!
      И добавил, для острастки
      — Будем!
      И сам выпил, целый стакан коньяку – залпом. После чего, отломил кусочек пирожного и закусил. Предлагая всем видом – Плюшкину повторить его действия.
      — Будем! — простучал зубами Плюшкин, и сам не заметил, как выдул целый стакан рафинированного подсолнечного масла. После чего скромно поставил стеклянный предмет в сторонку и затаился.
       — Дык, закуси! Не стесняйся!
       — Премного благодарен, но после первого стакана, я  не закусываю! — скромно ответил Тимур – а сам подумал «Господи! Что я такое несу – несусветное».
      Папик удивлённо посмотрел на соседа за столом, и одобрительно закивал головой, произнеся
      — Это по-нашему!
      И тут же налил Плюшкину ещё один, целёхонький  стакан подсолнечного масла.
      — Будем! — скомандовал Папик.
      — Будем! — разгорячённо повторил Тимур, и снова выпил залпом, скромно отставив стакан в сторонку.
      — Теперь то, закуси уж! — развёл руками Папик.
     — Премного благодарен, но и после второго стакана, я не закусываю! — не менее скромно отказался Плюшкин.
     — Молоток! — обрадовался  Папик, и захлопал в ладоши.
     И тут же налил третий стакан рафинированного подсолнечного масла по самый верхний краешек, и осторожно, дабы не расплескать, придвинув его Плюшкину, снова произнеся заветную фразу
      — Будем!
      И вот тут то, у Плюшкина начались первые позывы к горшку, явно заурчало в животе, и далее начало потихоньку бурлить исподтишка.
       — Будем! — не подавая вида к первым приступам подступающей по всем фронтам капитуляции, Тимур залпом выпил и третий свой стакан.
       Далее привстал, отломил крохотный кусочек пирожного – и так же скромно закусил.
      Папик, на этот раз посмотрел на него с явным одобрением и восхищением. После чего встал со стула, подошёл к Плюшкину, и похлопал его по плечу.
      — Молодец! Умеешь держать удар! — произнёс он, более добродушным голосом, — Не буду я тебя Сволочь сегодня убивать! Пойдём, я тебя лучше провожу…
      Плюшкин встал, в животе – неимоверно крутилась карусель, он еле сдерживался, стараясь, всё время прибавить скорость. На полусогнутых ногах кое-как дошёл до входных дверей, и с трудом ухватившись за ручку двери, собрался вот-вот выскочить наружу.
     — Погоди! — окликнул его Папик.
     Хозяин догнал своего гостя у дверей, и сунул ему в руки не допитую бутылку  рафинированного масла.
     — Это тебе на утро! Завтра похмелишься!
     — Спасибо! —  уже не в силах себя сдерживать, с благодарностью принял подарок Плюшкин, и сунул его в боковой карман плаща.
     Видя, что человеку совсем плохо – Папик довёл Плюшкина до самой лестницы и остановился. Далее указывая путь вниз по лестнице, на прощание произнёс
     — Ну, бывай! Может ещё, когда свидимся, и ещё посидим вот эдак то!
     — Да! Это было бы не плохо! — согласился Плюшкин – бледнея на глазах.
      Перед преподавателем стояла только одна задача – как успеть выскочить хотя бы на улицу…
      Обеими руками он как можно поплотнее, прижал друг к дружке свои ягодицы, кое как, ещё сдерживая подступающую к ним бурю возмездия, готовую, вот-вот извергнуться гейзером!
     В надежде продержаться ещё несколько секунд, Плюшкин откланялся, и уже занёс ногу вниз по ступенькам, как получил от Папика – крепкий пендаль под гейзер!
     И всё! Залп был оглушительным, повторяющимся – во время аэрокосмического полёта! Казалось, вторая ступень отвалилась, а первая разлетелась на мелкие-мелкие кусочки!
     Словно ракета, Плюшкин  промчал два этажа к низу, не замечая каких либо препятствий на своём молниеносном пути…
     — Эй! Сволочь! Двери не расшиби! — прокричал ему вослед Папик!
    

ГЛАВА 49.
    НО ПЛЮШКИН УЖЕ НЕ СЛЫШАЛ ЕГО, ОН НАХОДИЛСЯ В ПРОСТРАЦИИ. СОСТОЯНИЕ НЕВЕСОМОСТИ ПОДХВАТИЛО ЕГО, И ВОЗНЕСЛО НАД – ОБЫДЕННОЙ СУЕТОЙ, И МЕЛОЧЬЮ ЖИЗНИ.

           Его полёт был красив и превосходен. Плюшкин расправил руки будто крылья, стройная шея выпрямилась, а из груди вырвался ликующий крик. А рядом пролетающие лебеди – склоняли перед ним головы, и поджимали хвосты. А он совсем смутился и спрятал голову под мышку, сам не зная зачем. Он вспомнил то время, когда все смеялись над ним, и гнали его…
     А ныне Плюшкин, преобразившись в полёте несколько раз победоносно прокукарекал, и оглянулся…
     И тогда он увидел её, Ирочка стояла одна посередине улицы и махала ему ручкой. Она как то очень печально ему улыбалась, а в глазах её стояли слёзы.
     И вот он уже хотел задержаться, остановиться, вернуться – но тщетно, время повернуть в спять не было никакой возможности, и только губы его шептали повторяя её имя
      — Ирочка! Ирочка! Ирочка!
      Но она отдалялась всё дальше и дальше, и лишь махала, и махала ему своей маленькой ручкой – до тех самых пор, пока не исчезла вовсе.
      Ещё где-то там внизу виднелись последние коммунальные крыши – коммунального Петербурга, но и они остались, словно за бортом его гениального перелёта. 
     А когда он промчал сквозь небесный тоннель, перед ним растелилась взлётная полоса, Плюшкин выпустил шасси и плюхнулся носом в грязь. Он кубарем прокатился по лестнице в небо, а когда достиг цели и приподнял голову, то увидел, как мимо проплывали голубые облака, и россыпи звёзд, словно гирлянды, свисали над небесным бытием.

     — Стой! Ты уже прибыл! — услышал он властный голос.
     Плюшкин остановился, и увидел перед собой огромный плакат, на котором было написано «Добро пожаловать в Рай»!
     А рядом при входе в ворота стоял человек, Плюшкин сразу узнал его – то был тот самый его двойник, некогда являвшийся к нему в зеркалах.
     — А, опять ты! — отреагировал на странное появление двойника Тимур, — Как же ты мне уже надоел!
     — Потерпи, это последняя наша встреча!
     — Где я — поинтересовался Тимур Петрович.
     — Ты умер! — объявил ему страшную новость двойник.
     — Как это умер! — Плюшкин испугался, — Я не хочу умирать!
     — Никто не хочет умирать, но время оно не спрашивает нас! — старался, как то утешить его Зазеркальный.
     И только теперь Тимур Петрович начал понемногу осознавать своё гибельное положение, он хотел было развернуться и пуститься наутёк, но там ему уже перекрыли дорогу несколько стражников.
     — Эй, постойте! Я не согласен! Я даже и не собирался вовсе, да у меня там остались; жена, работа, копилка в виде поросёнка, и между прочим – романтические чувства!
     У Плюшкина задрожал голос, затряслись руки, а ноги – взяли и подкосились. Сразу его подхватили с двух сторон, какие то люди, встряхнули и поставили на место.
     — Да, я-я-я!!! — только и смог протянуть он.
     — Никто никогда не собирается умирать, — постарался его утешить Зазеркальный ещё раз, — Но, к сожалению, человек не властен над жизнью своей. И смерть его может подстеречь в самый неподходящий момент. И даже порой, во время инаугурации!
     — И что же теперь
     — А теперь всё! Сушите вёсла! Конец!
     — Всему!
     — Почти! Но перед этим тебя ещё ждёт – страшный суд!
     — Как это страшный!
     — Вот так, и я здесь только для того что-бы предупредить тебя об этом, и кое как морально подготовить.
     — Действительно – очень страшный! — язык у Плюшкина начал заплетаться.
     — Да! Очень страшный! Завтра будет твой ссудный день и ты предстанешь перед Всевышним! И я даже ума не приложу – чем ты будешь перед ним оправдываться.
     Плюшкин схватился за голову, он действительно не знал – как ему выкрутиться.
     — Может дурачком прикинуться Я где то слышал, что Всевышний более лоялен к ненормальным — спросил Плюшкин у своего двойника.
    — Бесполезно – это не прокатит! Он не так глуп – как ты думаешь!
     Плюшкин начал нервно расхаживать по ковру, взад и вперёд, а вокруг него стали собираться люди – и все его очень жалели.
     — А может взятку дать! — неожиданно предложил Тимур Петрович.
     — А вот это дело! — утвердительно закивал Зазеркальный, — Но что ты сможешь предложить – вот в чём вопрос!
     — Может душу заложить!
     — Нет, это тогда к Дьяволу! Тебе бы с Вием перетереть этот вопрос – но уже поздно, не успеем маляву на волю  отправить.
     — Ну, так что же! Что же мне тогда придумать! — продолжал усиленно додумывать Плюшкин.
      Но, тут по дорожке к собеседникам; подкатил на колёсиках, обыкновенный мусорный бачок, и из него выскочили одновременно несколько мусоров. Плюшкин сразу же узнал их, они были точно такие же, как и на земле, хотя и в своеобразной форме полицейских. Старший из которых тут же заграбастал Плюшкина в свои объятия, и перевязав его верёвкой с верху до низу – объявил
      — Раб Божий Плюшкин Тимур Петрович! Вы обвиняетесь в свершении нехороших и подлых поступках на протяжении всей своей жизни, и потому задерживаетесь до выяснения всех обстоятельств дела. А сейчас проследуете вместе с нами в мусорный участок Жека за номером 88.
     — В какой! В смысле – куда вы его! — было полюбопытствовал у стражников Зазеркальный.
     — Куда надо! К Ною в ковчег конечно, куда же ещё!
     — Но зачем же сразу в пресс-хату! Может быть, обойдёмся для начала обычным исправительным  изолятором!
     — Ничего, до утра потерпит!
     Мусора приподняли на руки задержанного – и с грохотом бросили в мусорку, за тем сами попрыгали сверху, и накрывшись крышкой – прочь умчались.
     — Прощай Плюшкин! — прокричал вдогонку Зазеркальный, — больше уж не суждено нам свидеться…
    
     — Куда ещё одного привезли! — запротестовал, было, Ной, — У меня уже и так – шаланды полные кефали!
     — Ной! — отрезал ему в ответ старший Мусор, — Ну не ной, пожалуйста! Это по особой указке сверху! Понял!
     — Понял! — ответил Ной, и сразу же перестал ныть.


ГЛАВА 50.
   КОВЧЕГОМ ОКАЗАЛАСЬ ОБЫКНОВЕННАЯ БОЧКА ИЗ ПОД КИЛЬКИ.  ИМЕННО В НЕЁ И ПОСАДИЛИ ВНОВЬ ПРИБЫВШЕГО БЕДАЛАГУ; СЛОВНО В СКАЗКЕ ПРО ЦАРИЦУ ЛЕБЕДЬ,  И НАКРЕПКО ЗАКОЛОТИЛИ ГВОЗДЯМИ – ХОРОШО ХОТЬ В МОРЕ НЕ СБРОСИЛИ.

     Поначалу Плюшкин никак не мог заснуть; он всё время думал о дне завтрашнем, переворачиваясь вместе с бочкой с бока на бок. Он старался как можно убедительнее придумать версию о своём алиби. Но так ничего в голову хорошего и не пришло; всюду он видел в своих земных поступках – только подленькие поступки… 
     А потом он уснул, и всю оставшуюся ночь ему снились кошмары из его прошлой счастливой жизни. Много раз он просыпался в поту и тут же засыпал снова, а на утро пришли мусора, и его снова закинули в мусорный бачок, в котором и доставили – куда нужно.
      Над дверьми полуразрушенного здания, куда притащили Плюшкина – корявыми буквами было написано «СТРАШНЫЙ СУД».
      И действительно – Суд был очень страшный, судя по всему – коммунальные службы здесь совершенно не работали, более того, в помещениях было; страшно не убрано, на полу были выбиты доски – стены были обшарпаны, и ужасно пахло навозом.
     Но что было самым страшным, так это ощущение – что потолок, вот-вот не выдержит и рухнет присутствующим прямо на голову.  А когда Плюшкина ввели в колонный зал – то стало ещё страшней, доски на полу обветшали до такой степени, что скрипели под ногами, и проваливались при каждом последующем шаге, казалось; ещё один неосторожный – и всё, конец, навсегда, прямо туда – в преисподнею.
      В итоге – новенького усадили посередине прилично засраного помещения, на крохотную шаткую скамейку, а по бокам поставили двух человек с носилками, и одного с лопатой.
     Зал его принял – протестным гулом презрения.
     — Встать, суд идёт! — громко с понтом объявил Прокуратор Понтилиймон Пилатзе, показавшийся из-за опрокинутой на бок трибуны, во главе залы.
     Все встали, но видимо от звучного голоса Прокуратора одна колонна не выдержала и рухнула, потолок прогнулся, присутствующие охнули; и далее уже старались не дышать – так в страхе и проскочила та самая первая страшная минута – этого самого страшного суда.
     — Можете садиться! — на этот раз тихонечко, уже без всяких понтов прошептал Понтилиймон.
     Все сели, но несколько рядов скамеек накренились – и люди покатились на пол, а потолок просел ещё и ещё. Всё замерло, люди затаив дыхания – ждали. Прошло ещё несколько страшных минут.  Прокуратор затаив дыхание вместе со всеми выждал их, и в конечном итоге – прошептал
     — И так, подсудимый представьтесь, пожалуйста – только тихонько…
     Пилатзе приложил палец к губам. Плюшкин встал и с опаской глядя на потолок – зашептал
     — Я Плюшкин Тимур Петрович…
     — Понятно, — так же шёпотом остановил его Прокуратор, и далее обращаясь к обвинителю, — Ну что у вас Моисей Обдоллбович!
      — Обдуллаевич! — поправил Прокуратора – обвинитель.
      — Я помню! — поправился было Прокуратор, — Ну начинайте, начинайте…
      Моисей оказался человеком уже преклонных годов, он подступил к разрушенной трибуне, присел, выложил на колени кипу бумаг с пометкой «Дело», что то долго выискивал и наконец, начал зачитывать
     — И так, раб Божий Плюшкин, на основании статьи 437 части 789 УК ТС, в сопутствии с известным законом за № 60 – Ф3 от 08.08. 08 года до нашей эры, а так же изменениями, внесёнными Государственной Думой в соответствии – Артикль 7952 от 08.08. 2088 года!  То есть уже в будущем, не упуская – подробности от параграфа 2478  от 09.12. 92. – мезозойской эры, что значит в глубоком прошлом – о продлении и удлинении срока царствования себя любимого царя – царём до бесконечности… Ну это к слову… И в соответствии со статьёй…
     — Голубчик, Моисей Обдоллбович!..
     — Обдуллович! — поправил Прокуратора Обдолбович.
     — Я помню!..
     — Спасибо!
     — И так, нельзя ли перейти  уже к помарке – за номером 8, и хватит уже – каждый раз одно и то же – уважаемый Обдоллбович!
     — Да, но тогда не будет изюминки! — восторженно предупредил обвинитель и облизнулся.
     — Ну и хрен с ней!.. С изюминкой!..
    — Жаль!.. Ну да ладно, перехожу!.. И так, раб Плюшкин обвиняется в том, что ежедневно – думали не о том!
    По залу прокатился гул негодования. И раздались несколько раздражённых реплик
     — Да как же такое можно! Мы понимаешь, думали – о том, что нужно, а этот, понимаешь ли, в это же самое время – совсем о другом думал! Непорядок!
     — Да какой уж тут порядок!
     — На кол его! На кол! — раздалось тут же рядом.
     И тут сквозь крики снова взял слово обвинитель, перед этим хитро подмигнув – Прокуратору
     — Этот Плюшкин, раб божий в смысле, ещё и школьницу, комсомолку, спортсменку – хотел изнасиловать!
     На что Пилатзе лишь сплюнул
     — Да ты что Моисей Обдоллбович, в самом-то деле! — обратился он к обвинителю, —  Тут дело архиважное – человек думал не о том! А ты тут со своей ерундой – изнасиловал, убил, голову отрезал – какая мелочь!
      — Но мы же на процесс потерпевшую с противоположного света вызвали, специально экспресс с метёлкой и корытом заказывали – потратились в копеечку!
      — Ах, вот значит что! Ну ладно! Раз потратились, — рассудил Прокуратор, —  позовите мученицу!
     Центральная дверь отворилась, и в неё впорхнула Ирочка; Плюшкин прямо привстал со своей скамейки – такая она была нарядная и красивая.
     — А-х-х-х! — восхищённо протянула мужская братия всего зала – при виде неописуемой красавицы.
     Ирочка проследовала к трибуне и замерла – жадно вглядываясь в лица присутствующих, и тут взгляды подсудимого и пострадавшей встретились. Ирочка прямо таки просияла завидя Плюшкина, и хотела было побежать к нему; но стража остановила её. После некоторого замешательства – девочка принесла присягу
     — Клянусь говорить правду и только правду!
     — Ну, так скажите голубушка, — указав пальцем на Плюшкина, грозно продолжил Прокуратор, — Когда и при каких обстоятельствах, вас хотел изнасиловать этот - дедушка
      Ирочка видимо поняла, в чём тут дело, и громко прокричала
     — Не верьте им люди! Это не он меня хотел изнасиловать! Это я его хотела! Сама хотела!!!
     Зал снова ахнул, да так что трибуны зашатались, и пол заходил ходуном.
     — Да что же это такое! — закричал Понтилиймон Пилатзе на Моисея Обдолбовича, — Вы, что не могли, как следует подготовить ценного свидетеля! Да разве вам не дорога репутация! Это же вопрос о чести и достоинстве всего нашего с вами честнейшего судилища!
     — Какого такого – чудилища! — заинтересовался было Моисей, и тут же осёкся – втянув голову в плечи.
     Прокуратор злобно обвёл взглядом зал, надулся как жаба и истерически выдохнул
     — Уведите! Уведите эту маленькую Иудову засранку! С глаз моих долой! 
     Тут же два вертухая  подскочили к Ирочке, и выкручивая ей руки потащили прочь из залы. Она кусалась, и отбивалась как могла, старалась вырваться из цепких и крепких рук – лояльно-зажравшихся стражей порядка, а когда её буквально уже вынесли из помещения – она ещё раз прокричала
      — Я сама этого хотела!!! Сама!!!
      Шум в зале не прекращался, кто то посмеивался, кто то злорадствовал, а кто-то чесал кулаки. И даже оправдательные показания Ирочки совершенно не подействовали на безумствующую  толпу, а только на оборот ещё больше разозлили её.
      — В котёл этого гада! Поджарить, как следует! — кричали сочувствующие к подсудимому.
      — Замертво закопать – сволочь эдакую! — предлагали более настороженные к нему.
      — Заставить прочитать все работы Ленина – от корки до корки! — выкрикивали самые злостные.
      — Принудить просмотреть все ролики с Михаилом Сергеевичем Горбачёвым! — требовали звери — Пускай помучается!


ГЛАВА 51.
   НО ТУТ РАСПАХНУЛИСЬ ПАРАДНЫЕ ДВЕРИ, И В СОПРОВОЖДЕНИИ БЫВШИХ ЧЛЕНОВ ПРАВИТЕЛЬСТВА СССР, В НИХ ВОШЁЛ ЧЕЛОВЕК В ПИЖАМЕ И БУДЁНОВКЕ. ЗАЛ ВОСТОРЖЕННО ОХНУЛ И АХНУЛ!  А ДАЛЕЕ ПЕРЕЙДЯ НА ШОПОТ, СО ВСЕХ СТОРОН ЗАЗВУЧАЛИ ВОЗГЛАСЫ

     — Всевышний!
     — Всевышний!
     — Всевышний!
     Видимо это и вправду был – тот самый, так как действительно по росту он был выше всех.
     «Каланча»! — подумал Плюшкин.
     Прокуратор Понтилиймон Пилатзе, сразу же выскочил из за своей тумбы, и на карачках подполз к вошедшему. Он долго кланялся во все стороны, как только мог – что явно забавляло Каланчу, и только на третьей минуте Всевышний остановил его
     — Ну, полно те, Понтилеймончик! Полноте!
     — Да как можно-с! Как можно-с! О, Всея Всею Всеям!
     Радостная эмоция перекосила лицо Прокуратора, он уж так и эдак, со словами и без слов, спереди и сзади, и уже было, явно собирался приладиться и поцеловать руководителя в задницу, как тот одёрнул его
     — Сегодня не надо!
     — Да как можно-с! Как можно-с! — Повторял своё – словно заклинание Понтилиймончик. И снова оказавшись с-заду – уже было прицелился, как Всевышний резко одёрнул его второй раз, гневно топнув ногою
     — Хватит я сказал!
     И немного подобрев – добавил
     — Не время Понтюшенька! Не то время ты выбрал!
     Прокуратор тут же отпрянул, и Всевышний предстал перед залом, он словно дирижёр взмахнул рукой и весь зал зашёлся аплодисментами. Казалось, радости не будет предела, люди визжали, хихикали, а самые интеллигентные – ржали как лошади!
     И всё же, через каких то полчаса, зал выдохся и затих, и вот Всевышний спустившись с трибуны по ступенькам подошёл к Плюшкину.
      — Ну, что сказать вам  раб Божий Плюшкин! — произнёс он, — за вас была внесена крупная сумма залога, очень крупная! Более миллиарда мёртвых деревянных  рублей, поэтому с этой минуты вы любезный полностью реабилитированы! И даже будете иметь право на вступление  в дольщики по строительству будки – улучшенной планировки, по государственной программе – жилья для мусоро-служащих!
     — Но он же не Мусоро-обязанный! — вмешался было Понтилеймончик.
     — Включите! — властно произнёс Всевышний.
     — Так точно-с! Так точно-с! — по-видимому, кто то, там чего то – уже включил.
     — Но мне этого не надо! У меня вообще – что ни на есть самые скромные желания и потребности!
     — Ну что же, — улыбнулся Всевышний, — Это делает вам честь!..
     — В таком случае, вы раб Божий, будете жить, как и все – в коммунальной коробке из-под холодильника! — прокомментировал решение Всевышнего его пресс-секретарь – дядечка с огромной нижней челюстью.
     — Вы меня не поняли, я хочу домой, на родину – у меня там баба осталась!
     — Эка невидаль! — удивился Всевышний, и хитро подмигнул реабилитированному, — А здесь вы будете иметь право на бесплатное VIP обслуживание, со всеми европейскими прибамбашками и игрушками – сделанными в Китае!
     — Вам раб Божий предоставляется возможность, вступить в интимное сообщество нашего Рая! — снова прокомментировал решение Всевышнего его пресс-секретарь.
     Всевышний же мотнул головой видимо кого-то, выискивая, и завидев грудастую жеманницу, обратился уже к ней напрямую
     — Рая! Рая! Рая! Включите его – членом в список вашего кружка!
     — Но Всея Всею Всеямыч! — с последнего ряда, попыталась было что то возразить Рая, обхваченная со всех сторон Виповскими клиентами.
     — Раиса Степановна! — строго громыхнул Всевышний, — Включите!
     — Есть!.. Есть!.. Есть! — начала поддавать Раиса Степановна.
     — Ну вот! — перейдя на добродушный тон, проговорил Всевышний, — Всё и разрешилось!
     — Как! — не поверил Плюшкин.
     — А вот так! — подтвердил Всевышний.
     — Отныне, раб Божий Плюшкин, можете делать все, что только захочет! — начал было зачитывать с отпечатанного свежего листка пресс-секретарь, — Ему разрешается даже положить свой прибор – на наш уголовный кодекс! Ибо внесённые деньги с лихвой покрывают не только прошлые преступления, но и будущие – какими бы по тяжести безумия они не были!
      — Так что дерзайте, дружище! — и Всевышний снова похлопал по плечу Плюшкина.
      И люди сразу же подобрели к нему, их злобные лица сменились на добрые, и очень-очень добрые!
     — Но всё-таки, кто же внёс за меня выкуп — поинтересовался Плюшкин.
     — А хрен его знает! — с ёрничал Всевышний, — Вероятно, это опять подсуетился благотворительный фонд имени Джека Потрошителя, вам-то какая разница


ГЛАВА 52.
    В ДАЛЬНЕЙШЕМ, ВСЕВЫШНИЙ ОКАЗАЛСЯ ДОВОЛЬНО ТАКИ ДОБРОДУШНЫМ И ОБЩИТЕЛЬНЫМ – ВО ВСЯКОМ СЛУЧАЕ, В ПРОЦЕССЕ ПОХЛОПЫВАНИЯ ПЛЮШКИНА ПО ПЛЕЧУ, ПРЕДЛОЖИЛ СОВЕРШИТЬ НЕБОЛЬШОЙ ЭКСКУРС ПО ЕГО СКАЗОЧНЫМ ВЛАДЕНИЯМ.

     И при выходе Всевышний громко протрубил в горн, от чего остатки здания суда – накренились ещё больше и разложились по дороге, словно карточный домик
     — Карету мне, карету! — воскликнул хозяин.
     Телегу подогнали прямо к развалинам, она была запряжена в четвёрку  крепких и жилистых почтовых чертей. Эти звери видимо были статной и холёной породы, они всё время били копытами оземь, фыркали и водили по сторонам свиными ноздрями, из которых, на лёгком морозе так и валил пар.
     Раба Божьего Плюшкина, освободили от наручников, и торжественно впихнули на переднюю площадку телеги, где он и уселся прямо на сено – перемешанное с навозом. Всевышний же предпочёл расположить свою задницу, на высоком плетёном из бересты коробе, поставив одну ногу на ведро с картошкой, а вторую на живот – рабу Божьему Плюшкину.
     — Трогай! — крикнул Всевышний вознице.
     Возница Серафим размахнулся плетью, и трижды промазал мимо чертей, но однако, сглотнув из малюсенькой фляжки непонятно из чего настоянной каки – всё таки с четвёртого раза перекрестил ею запряжённую четвёрку парнокопытных. Плюшкину отчётливо было видно, как центральный в упряжке чёрт, ударив копытом, трижды о дорожную плитку пошёл быстрой рысью, увлекая за собой и остальных – лохматых. Запряжённая телега так и помчалась прямо по шоссейной дороге.
      — У нас тоже правостороннее движение! — начал было свою экскурсию Всевышний, —  Так что это тебе будет привычно!
     Черти бежали быстро и дружно, они весело переглядывались, похрюкивали и подобно лошадям – задирали хвосты и попутно оставляли за собой  приличные размашистые лепёшки; и лишь повозка подпрыгивала на ухабах да поворотах.
     Всевышний поймав удивлённый взгляд Плюшкина, и буквально прочитал его мысли.
     — Чего думаешь, черти в Раю делают! — хмыкнул хозяин, —  Да нечему тут удивляется, обыкновенные гостарбайтеры, мы из Ада частенько нанимаем на тяжёлые работы – эти черти за понюшку табака готовы вкалывать до самого усёра! У них там ни спичек, ни газа, ни нефти, в общем, разруха и нищета! Даже котлы и те нечем стало палить!  О, как!
    — Ух ты! — удивился Плюшкин.
    — Рады наняться к нам кем угодно, хоть лошадью тяглой, хоть быком производителем, в общем, на всё согласны! — убедительно произнёс Всевышний, — Единственное, это проблема с языком – ни хрена не понимают!..
    — А что своих работников – понятливых нет что ли
    — Свои все на стройке, некогда нам отвлекаться на мелочи – дело надо делать. Да ты сейчас сам всё увидишь!
     Извозчик потянул за поводья – и черти притормозили, кое-как выбравшись из кареты, хозяин и гость встали на приготовленный для них заранее коврик из одуванчиков.
     — Вот! — развёл руками руководитель, — это и есть моё хозяйство!
    По периметру горизонта была натянута колючая проволока, а поодаль за ней кипела работа.
     Главным звеном здесь был крепкий мужик, облачённый в галифе и с голым торсом, он ловко рубил топором, а все остальные встав цепочкой, передавали друг-другу чурки – поднимая их высоко в гору.
     — Вот полюбуйся! — указал на рубщика руководитель, — Это наша гордость! Коммунист! Двести норм в день выполняет! В мире тьмы – нет ему равных! Одним словом – Стахановец!
     — Как! И у вас тоже есть такие — и Плюшкин покрутил указательным пальцем у виска, — Стахановцы!
     — И у нас тоже! — согласился хозяин, — Дебильные есть везде, и мы в этом смысле – вовсе не исключение!
     А Коммунист всё махал и махал топором, и только щепа разлеталась по сторонам, да заготовленные чурки – едва поспевали подхватывать обычные, на взгляд Плюшкина – слегка подвыпившие труженики.
     Через каждые полчаса Коммунист выпрямлялся, и расправлял свои могучие плечи – видимо таким образом расслаблял свои затёкшие мышцы
     — О-х-х-х-х! — выдыхал он накопившуюся усталость.
     И вдохнув новую порцию энергии, снова было принимался колотить. Но тут он словно почувствовал, что то и обернулся, глянув Плюшкину прямо в лицо. Их взгляды встретились, и наш герой сразу признал в Стахановце – погибшего когда-то во время съёмок, великого артиста  – ранее сыгравшего свою  звёздную роль в фильме «Коммунист».
     О! Сколько же было горести, растраченных иллюзий, и полного разочарования в этом взгляде; в его действительно теперь уже мёртвых глазах, которые ещё коптили, но вот-вот должны были потухнуть окончательно.
     Плюшкин кивнул ему, но коммунист видимо не заметил этого, и далее продолжил свою рубку – всё с тем же неуёмным рвением, и вдохновляющей его злостью.
    
 

ГЛАВА 53.
    ВСЕВЫШНИЙ ПРОВЁЛ ПЛЮШКИНА ЕЩЕ, ПО КАКИМ-ТО СТРОЯЩИМСЯ ОБЪЕКТАМ, ВСЁ ВРЕМЯ, ПРИХВАСТЫВАЯ  КАК ТУТ В ДАЛЬНЕЙШЕМ – БУДЕТ ЗДОРОВО И ЗАМЕЧАТЕЛЬНО.

    — Хочу заметить, что у нас в Раю проживает и здравствует – исключительно трудовой элемент! Всяких там бывших депутатов, правителей-руководителей, и прочих бездельников мы к себе близко и на дух не подпускаем!  У нас работы – непочатый край, поэтому вся надежда на рабочие руки!   
      — Чу!
     — В основном требуются – каменщики, маляры, штукатуры и сапожники!
     — Чу!
     — Поэтому при каждой возможности, отсылаем запрос на биржу труда планеты Земля – чтобы они там поторопились, да новую партию покойничков слесарей, да пахарей приготовили!
     — Чу!
     — Ну, мы же понимаем, и даём всё же пожить людям – до пенсии редко вообще кого к себе забираем, ну разве если специалист очень хороший попадётся, а так  пускай дорабатывают! И не только дорабатывают – а ещё и пенсию получат, и не одну – а то и две! Пусть хоть  немножко, да порадуются – жизни своей – месяц другой! А потом всё, потом к нам!
     Плюшкин слушал Всевышнего и удивлялся – как оказывается всё просто.
    — Погодь, уважаемый! —  возразил Тимур Петрович, — Ну как же так то! Ведь меня всегда учили, что после смерти, я  как и большинство законопослушных попаду в Рай – и это не просто слово, а действительно то место где возможно балдеть вечно, и нехочухать по полной!!!!
     Плюшкин озабоченно развёл руками и добавил
     — Да можно сказать, что ради этого я только и жил-то – в надежде на счастливую смерть! А тут получается, что всё сызнова начинать придётся Опять – каторга! Ну милый мой – А когда же мы будем вкушать запретные яблочки !
      — Вот шиш тебе! — И Всевышний вылепил из пальцев дулю, сунул её рабу Божьему Плюшкину в нос, — Размечтался!.. Там на земле у себя – всё засрали, а тут на всё готовенькое захотелось!
     — Но ведь в святом законе об этом написано, и обещано!
     — Да наплевать, что там написано!
     — Как это наплевать
     — Прежде чем требовать – нужно самим быть примером! Вот ты раб Плюшкин – соблюдал ли Конституцию вашей республики, ну хоть немножко!
     — А я собственно… Да я, ну в общем – даже и не читал, что там Думцы – понаписали в основном законе – да и к чему, если всё равно живём по своим законам – волчьим!
     — Ну вот, и я тоже не читал – что там у вас в Божием законе понаписали другие думцы, и подпись там свою не ставил, а вам раб Божий Плюшкин скажу одно – мечтать не вредно!
     Посему было видно, что Всевышний любил пофилософствовать, он казалось, воодушевлялся своею, как ему казалось превосходной речью, и всё продолжал и продолжал. А Плюшкину – только и оставалось что, ненароком вставить кое-где словечко, или и вовсе – лишь поддакивая – чу-кнуть. 
     — Да и вообще, вы там, на Земле как я погляжу – книжки уж больно писать любите, интересные всякие! — тут Всевышний засмеялся, —  И про Вселенную, и про законы, и даже про честь с достоинством,  и главное про справедливость не забываете! Но если всё это обобщить одним словом, то получается обычная – хреновина!
     — Прямо таки
     — Нет, есть правда среди всего мракобесия и не плохая литература  – «Муму» например, но это уже – как исключение из правил.
     — А Пушкин! Лермонтов! Есенин! – В конце концов!
     — Не знаю! Этого я не читал! И вам не советую – стихи они вообще вредны для здоровья – депрессию провоцируют. А я лично больше музыку предпочитаю – когда на ложках деревянных играют, или барабанную дробь! Вот это я понимаю – часами могу слушать!
      — Ну а Толстой! Достоевский!
      — Не читал! Да скучно всё это, вот разве что Стивен Кинг – там есть над чем посмеяться! Да и на правду жизни похоже!
      Неизвестно куда бы ещё завела беседа – двух любителей музыки и литературы, если бы перед ними не предстала новая строительная площадка. Всевышний визуально замерил площадь под строительство и одобрительно похлопал Плюшкина по плечу.
      — Вот! — радостно произнёс руководитель, — Отличное место, и обзор великолепный!
      Однако Плюшкин не разделил радости своего экскурсовода, и не выдержав всё таки задал вопрос который давно уже висел на языке
     — А что это они тут всё строят, никак сообразить не могу
      — Как, вы раб Божий до сих пор ещё ничего не поняли!
      — Нет.
      — Они здесь строят Светлое будущее!
      — И у вас, здесь среди покойников – тоже его строят
      — И у нас тоже! Строили, строят и будут строить – всегда!
     — Но ведь когда ни-будь, они его всё таки построят!
     — Без всякого сомнения! Когда ни-будь построят обязательно!
     — И вот тогда то и наступит – Рай – тот самый!
     — Ни в коем случае!
     — Но почему
     — Да потому что тогда они, захотят выбрать своего президента; простого парня из народа, мне пришлют чёрную метку – а сами возьмут и проведут – самые честные демократические выборы!
     — А дальше 
     — А дальше – передерутся все, при оспаривании результатов голосования!
     — А дальше
     — А дальше – переломают всё, что было построено ранее!
     — А дальше
     — А дальше – ледниковый период, и опять всё сначала!
     — Не может быть!
     — Может! Ещё как может! Ибо это уже повторяется из века в век, и каждый раз – одно и то же! Круговорот дерьма в природе! И ничего не меняется! Ничего!
     Всевышний окинув взглядом  строительную площадку, нагнулся и прихватив с земли кусок глины растёр его в ладони.
     —  А потом, в будущем, ещё и раскопки проводить станут, отыскивая – давно исчезнувшие цивилизации, и скорбеть над безвременно сошедшими, — Всевышний крутанул пальцем у своего виска, и добавил, —  с Того света – куда подальше!

   Нехочухать.  Есть такой замечательный мультфильм – «Нехочуха»  - если кто то его ещё не видел – посмотрите он интересный, и даже для взрослых..



ГЛАВА 54.
    ОТ УСЛЫШАННОГО, ПЛЮШКИНУ СТАЛО НЕ ПО СЕБЕ, ОН НЕДОВЕРЧИВЫМ ВЗГЛЯДОМ ПРОБЕЖАЛСЯ ПО СТРОИТЕЛЬНОЙ ПЛОЩАДКЕ, И ОСТАНОВИЛСЯ НА ПОГРАНИЧНОМ СТОЛБЕ РАСКРАШЕННОМ В ПОЛОСОЧКУ – НА КОТОРОМ ЗИЯЛА ТАБЛИЧКА С НАДПИСЬЮ «ДАЛЕЕ НАХОДИТЬСЯ АДЪ».
 
     — Да, да! — проследил за его взглядом Хозяин, — Именно! На этом мои владения заканчиваются.
     А в это самое время, там за столбом в полосочку – худшая половина примершего человечества, судя по всему – радостно отмечала какой то праздник.  На поляне  был накрыт огромный стол, за которым сидели гости, совершенно разные по национальности люди, перед каждым стояла глиняная миска с капустой – которую они поедали с преогромным аппетитом – причмокивая и облизываясь, не забывая при этом пропустить и глиняный стаканчик вдогонку.
      — Кто это — поинтересовался Плюшкин.
      — Грешники! — ответил Всевышний.
      — А что они празднуют
      — Всё подряд! Ибо праздник их – вечен; с тех самых пор, как некий залётный реформатор демократ – грешник Егор – провёл у них экономические реформы – на скорую руку! Во время которых, спёр все до копеечки из дьявольского общака, и перевёл их через подставной банк – на имя некой подставной родственницы. А сам на Марс укатил, говорят и там реформы уже – затевает.
     — Я, кажется, догадываюсь – что это за Егор такой, — улыбнулся Плюшкин, — он и на земле – в своё время всех объегорил! И что теперь
     — А теперь – всё! Главному дьяволу Вию был объявлен импичмент – далее он по политическим соображениям был депортирован на родину!
     — В смысле
     — В город Киев, улица Ленина, первый дом от Кольцевой дороги, квартира 50.
     — Ну и ну! — Плюшкин закачал головой.
     — С тех пор в стране Адовой; был объявлен дефолт!
     Всевышний выдержал скорбную паузу, и продолжил свои измышления
     — Да и как же иначе! Ведь не на что стало им закупить –  даже горюче смазочные материалы, а посему котлы боле не палят, чертей истопников – сократили, а бабу с косой – менеджера по закупкам – в цугундер посадили.
     Но тут Всевышний словно преобразился, и хлопнув Плюшкина по плечу, перевёл разговор в другое русло
     — Вот так, а у меня к тебе выгодное предложение, давай к нам прорабом – я тебя по блату устрою!
     — Нет! Мне бы на Землю вернуться!
     — Да ты не дрейфь, я тебе платить хорошо буду, хочешь миллион в неделю, а хочешь в день!
     — Но это же огромные деньги!
     — А чего стоят деньги – если на них купить нечего! Пшик – и не более! А эти ваши земные миллионщики – так и прут их сюда чемоданами, там скопили – а народу оставить жалко было. Они-то поначалу думают, что и здесь за счёт эдакой  макулатуры – смогут купить себе всё! А наделе – разве что место у параши, мы их сразу туда отправляем, и находятся они на ней до тех самых пор – пока не используют всё до последней бумажки! Если б ты только видел, с каким достоинством, эти самые миллионщики подтирают себе задницу – своим накоплением!
     — Да я собственно представляю!
     — Мало ты представляешь! И кстати очень многие из них – так и остаются проживать на той самой параше, в виду того что жалко им покидать то самое место, куда было спущено – всё достояние республики.   
    
     Всевышний дружески похлопал по плечу – раба Божьего и подвёл итог всему сказанному
     — Так что раб – будь прораб! Глядишь через десять лет – уже и корыто справишь, а ещё лет через пятьдесят – домик поставишь!
     — Нет спасибо! Мне домой, на землю хочется!
     — Ну как знаешь! Неволить тебя не стану! — Всевышний махнул на Плюшкина рукой, и тут же растворился в воздухе, словно и не было его.
      
   

ГЛАВА 55.
    А РАБ БОЖИЙ ОСТАЛСЯ ОДИН НА ДОРОГЕ, В ПОЛНОЙ РАСТЕРЯННОСТИ, С ЛЕВА ОТ НЕГО БЫЛ – РАЙ, СПРАВА – АД, НО НЕ ТО НИ ДРУГОЕ НЕ РАДОВАЛО ЕГО.

     И побрёл Плюшкин по шоссе, не надеясь уже ни на какое чудо, но на развилке путей-дорог, наткнулся он на огромный Вещий валун-камень; на котором было написано

    
     Прямо от камня пойдёшь – жизнь не купишь,
     А на право шагнёшь – в дерьмо наступишь!
     И на лево пойти – над тобою весь мир посмеётся,
     А за камень сходишь – самому убирать придётся!

   
     Призадумался было раб Божий Плюшкин, и никак не мог он решиться – куда же ему шагнуть.
     — Думай! — услышал он за спиной. — Думай!
     Плюшкин обернулся, и вздрогнул, так как увидел стоящего за спиной Чёрта.
    — А чего тут думать, ежели в каждой строчке – кроме идиотизма боле ничего нету
     — Сказка лож, да в ней намёк! Думай! Думай Плюшкин! — снова повторил свои слова Чёрт.
     Однако Плюшкина сейчас подумал совсем о другом   
     «Откуда же этот Чёрт знает мою фамилию»
     — Ну, как же! Мы про своих – всё знаем!
     — Это, с каких таких пор, я чертям всяким-разным –  своим стал! — возмутился Плюшкин.
     — Да с тех самых, как шестидесятилетний юбилей перешагнул – и сам на чёрта стал похожим! — демон достал из-за пазухи зеркальце и протянул оппоненту, —  На ка полюбуйся!
     Плюшкин взглянул на себя, и чуть не выронил зеркальце; ибо в нём отразилась неимоверно ужасающая физиономия.
      — Не может быть — только и произнёс Плюшкин.
      — Может! — не согласился с ним демон, —  Ещё как может!
     — Чего! — не согласился с потусторонним Плюшкин и  схватив Чёрта за шиворот, постарался как следует – вздуть его.
     — Ах так! — прокричал демон и выдал Плюшкину – хук левым копытцем.
     — А апперкот не хочешь! — в свою очередь проревел Плюшкин и так же, чем-то прихлопнул противника.
     Совершенно красные, и разгорячённые – они мутузили друг друга за грудки.

***

Верх брал то один – то другой,
Перевес – друг над другом был шаток.
То демону удавалось пробить – в пах ногой,
То Плюшкину прикусить - чёртов  придаток!


     И всё-таки хоть Чёрт был жилист и ловок – но однако мал по размеру, и в конечном итоге Плюшкину удалось подмять его под себя. А раз так, Тимур Петрович уже прицелился – собираясь надругаться над бедным парнокопытным – как тот взмолился
     — Хватит! Пощади Плюшкин!
     — Нет! Теперь я тебя точно поимею! — заключил любитель ботаники.
     Хотя мысль и витала над его сознанием
     «Что ты такое творишь! Ведь это же Чёрт!»
     Плюшкин на мгновение остановился, и тут же заключил
     — Да и – чёрт с ним!
     И продолжил задуманное – ещё с большим рвением.
     — Умоляю! Чего хочешь, проси – всё отдам! — продолжал выкрикивать поверженный демон, — Жену! Тёщу! Холодильник – «Роза-Лев» финский хороший! В конце концов – шурина могу тебе – нетрадиционного сосватать – только со мной этого не делай!!!
     Но разгорячённый Плюшкин, уже не ведал что творил, тем более что нормального, добротного секса в его жизни давненько не было, а тут такая возможность – и очень даже захотелось. Он крепко налёг сзади прижав лохматое чудовище к самой земле, и…
      — Стой же! — из последних сил выдохнул Чёрт, — Я помогу тебе вернуться на родину!!!
      Услышав про родину, Плюшкин притормозил, он привстал и оттолкнул от себя Чёрта.
      — Ну ладно – чёрт с тобой! А теперь давай указывай – каким путём следует выбираться из преисподней
      — Хорошо! Хорошо! — задыхаясь, простонал Чёрт, — Дай чуточку отдышаться, и самому сообразить…
     — Ну, так я жду! — проревел Плюшкин, придвинув к свинячьим глазкам свой кулачок.
     — Ступай на право, и не бойся вступить в дерьмо – ибо это есть твой единственный шанс и выход!
     После сказанных слов Чёрт приподнялся с земли, и отряхнулся.
     — Но, знай Плюшкин! — прокричал ему вслед демон,—  Что вступивши хоть раз в дерьмо – более от дерьма не избавиться. Оно вечно будет преследовать тебя, а потому жизнь твоя – так и увязнет в нём!
     — Да не смеши ты меня, мне ли не привыкать! Я же всю жизнь в дерьме и так топчусь – эка невидаль! Это моя стихия и есть, моё – лежбище!

     Первые несколько шагов Плюшкин произвёл осторожно, глядя под ноги – боясь оступиться. Но потом, видимо осмелев – шагнул широко и размашисто, и далее уже более уверенно, что и сам не заметил, как нога его вступила в – это самое!
     Тимур Петрович поскользнулся, и кубарем покатился куда-то вниз. Всё закрутилось, завертелось, понеслось!
     Шлёп! Шлёп! Прямо, в какую-то лужу – рухнуло тело!..
     В воздух взметнулась испуганная стая лебедей – а их вожак прокричал об опасности! Следом, мерзко крякая – прошмыгнул кособокий  Гадкий утёнок.  Он даже не смог как следует подпрыгнуть, да так и прочавкал мимо болотистой жижи, разносясь по окрестности – не цензурными приветствиями.
     Снова была тоннель, снова был ветер, и снова полёт фанеры над Парижем! А когда, уже пролетая над самым гнездом кукушки – Плюшкин носом пересчитал ступеньки, перелетел через перила, лбом отворил двери, и вылетел ястребком на морозную улицу!.. И ещё несколько последних взмахов крылами – прежде чем растянутся в снегу и затихнуть…


ГЛАВА 56.
    ХОЛОДНОЕ ПОЗДНЕЕ ОСЕННЕЕ УТРО РАССТАЯЛО  В ОДНОЧАСТЬЕ, И ПО ТРАДИЦИИ В ПОЛДЕНЬ РАЗДАЛСЯ ЗВОН КОЛОКОЛОВ – РАЗЛЕТАЮЩИЙСЯ ПО ВСЕМУ ГОРОДУ СО СТОРОНЫ ИСААКИЕВСКОГО СОБОРА. А В ЭТО ЖЕ САМОЕ ВРЕМЯ…

     В гробу Плюшкин смотрелся просто идеально. Никогда ещё он так хорошо не выглядел, как в этом деревянном ящике. И даже проходящие мимо, совершенно незнакомые люди, останавливались, дабы полюбоваться его прекрасным профилем, аккуратно уложенным на скорбной подушечке, увенчанной чёрным бархатом.  А один добродушный и бородатый старче, даже изрёк из глубины мысль – обращаясь к кривоногой старушке, стоящей недалече
     — Вот так бы каждому выглядеть, в день то свой последний!
     — Да! — согласилась с ним кривоногая, — Да и телом пригож! Подтянут, вровень статному пиджаку!
     — Вот именно! Не то что, некоторые усопшие, обычно валяются, как попало! А этот собран и укладист! — присоединилась к разговору ещё одна дохленькая бабёнка!
      — Вот, вот! — опять замурлыкал старче, — Ну, всё при всём! Ну, всё! Любо дорого посмотреть!
      — Да! Этот действительно – хорош!
      Но тут прозвенел будильник, стоящий на полу у самого изголовья покойника.
      Плюшкин сладко зевнул и отвернулся от выше-говорящих – на левый бок. Пролежав ещё с минуту, он приподнял голову и сонно осмотрелся по сторонам.
      — Ну, всё! — потирая глаза, произнёс – было усопший, — Хватит на сегодня! Приходите, завтра любоваться моим трупом, а сегодня моя рекламная акция закончена. Шабаш!
     — Ну, может ещё, полежишь немножко! — вмешался в разговор гробовых дел мастер Безенчук, — На тебя тут покупатели – валом валят! За неделю уже второй гроб – словно с молотка – на будущее закупаются. Во как!
      — Нет! — словно из подземелья прогремел Плюшкин, освобождаясь от венков, свечек, оборочек и иконок. — Мне ещё надо успеть, по помойкам пробежаться – может чего вкусненького – выкинули! Да и Васька, наверно заждался!
     Безенчук достал тряпочку и аккуратно протёр вывеску – «Похоронное бюро – Нимфа».
      — Да ежели, так дело и дальше пойдёт! — Безенчук предвкушая удачу, пропустил попутно мерный стаканчик, — то глядишь к зимним праздникам в ломбарде – свой выставочный гроб – выкуплю! Во как!!!
     — Ну,  это уж как свезёт, а мне пора! — Плюшкин сел в гробу, и прихватив руками за бортики – исполнил несколько гимнастических упражнений, далее воскресший под аплодисменты собравшихся у витрины ротозеев – выдержал довольно таки приличный уголок, и закончил соскоком – махом вперёд.
     — Ну, смотри! А на ночь давай опять к нам – на витрину! Твоё койко-место – отныне, будем считать забронированным! — пообещал мастер Безенчук.
     Плюшкин выровнял саван на пьедестале, и аккуратно заправил в нём чёрную простынку и одеяльце – не забыв при этом взбить и подытожить скорбную подушечку с чёрной бахромой.
     — Вечером буду, уж будьте покойны! — пообещал «покойник».
      

ГЛАВА 57.
    А ТЕПЕРЬ ДАВАЙТЕ ВЕРНЁМСЯ К ГЛАВЕ ЗА НОМЕРОМ ПЕРВЫМ. И СНОВА ОКАЖЕМСЯ ЗА СТОЛИКОМ ПОЛУПОДВАЛЬНОЙ РАЗЛИВОЧНОЙ «ПУЗЫРЁ».

     — Вот так писатель! — подвёл итог своей истории Плюшкин, — Инфаркт у меня тогда на лестнице случился, а в следствии – клиническая смерть, а с нею и видения всякие. Еле выжил, и потом ещё долго болел…
     Плюшкин ласково скосил свой и без того косой взгляд на барменшу и облизнулся. Она в свою очередь, в очередной раз показала ему кулак.
     — Да! — протянул он, и продолжил свою историю, — Ну конечно – когда всё выяснилось; из школы меня уволили, Чашка меня выгнала, да хорошо хоть дело в прокуратуре заводить не стали – в виду и без того болезненного состояния. Куда было деваться больному и никому не нужному  человеку Поначалу пришлось скитаться по чердакам да подвалам. Питался по помойкам – совместно с подвальным котом Васькой, с которым очень крепко сдружился в то голодное время!
     Плюшкин задорно подмигнул мне.
     — И надо отметить, что с Васькой мне действительно повезло, ибо Василий – давно уже жил подобной жизнью, и многому меня научил…
    — Ну а как же Ирочка! — не выдержал я, и быстренько, придерживая своё хозяйство – сбегал в туалет, — Как же с ней то, была ли встреча!
    Плюшкин снова хитро улыбнулся, и протянул
     — Была…


ГЛАВА 58.
    КУТАЯСЬ В СТАРОЕ СОЛДАТСКОЕ ПАЛЬТО, НАЙДЕННОЕ ПО СЛУЧАЮ НА СОСЕДНЕЙ ПОМОЙКЕ, ПЛЮШКИН ЧАСТО БРОДИЛ ПО ПРОСПЕКТУ СТАЧЕК, ПРЯЧАСЬ ЗА БОЛЬШИМИ ДОМАМИ ОТ ПРОНЗИТЕЛЬНОГО ПИТЕРСКОГО ВЕТРА, НЕСУЩЕГОСЯ С ЗАЛИВА.

     — Надо двигаться! Иначе замёрзнешь! — повторял он, ежечасно, ежеминутно.
     Это стало для него нормой – «А иначе смерть!» 
     Кстати, смерти он  уже не боялся – а наоборот даже жаждал с ней встречи, но она с тех самых пор – словно обиделась на него, и даже тогда – когда он лежал при смерти – так и не навестила ни разу.
     И вот уже за пришествием времени, где-то в мае следующего года – толи случайно, а может, и нет, ноги привели его в тот самый двор, той самой школы за номером 55.
     Крепко опершись на лыжную палку, Плюшкин остановился передохнуть.
     — Надо же, а крышу то починили! — отметил для себя бывший ботаник.
     А в это время со школьного крыльца высыпали на улицу дети, они громко кричали, и крепко дубасили друг друга портфелями. Плюшкин прищурился и сразу же узнал свой класс, но дети проскочили мимо него, видимо не признав в истрёпанном старике – своего бывшего учителя… 
     И только одна девочка узнала его, и сразу же пошла к нему навстречу – то была Ирочка. Она подскочила к нему, и ухватившись за его свободную ладонь, крепко-накрепко сжала её. Ирочка посмотрела ему в глаза – немая сцена продолжилась не более полуминуты – но для Плюшкина она показалась вечностью. За это время, перед ним проплыли все светлые и яркие картинки – связанные с этой девочкой.
     Картинки самого глупого, романа в его жизни! Самого безумного, в его жизни! Самого замечательного, в его жизни! Того – что, и романом то назвать было сложно – так, какая то перевёрнутая с ног на голову – короткометражная  белиберда. И всё-таки для него это было счастьем! Самым настоящим!
     — А у нас, экзамены! — радостно сообщила Ирочка.
     И в тот самый момент, из левого глаза Плюшкина покатилась слеза, проследовав вдоль носа, далее на подбородок, и от туда спрыгнула словно живая прямо на руку девочке. Ирочка вздрогнула, и  взглянула на неё – удивлённо.
    Следом проследовала ещё одна немая сцена, девочка подняла глаза, и толи с иронией, а толи с печалью в голосе произнесла
     — Эх ты!.. Плюшкин!!!
     И как прежде поцеловала его в лобик. Далее выпустила его руку из своих сжатых кулачков, и весело бросилась догонять свой класс. На полпути, она обернулась, и помахала ему рукой – да так и исчезла навсегда из его нелепой жизни…
      А Плюшкин, долго ещё стоял, опираясь о свою палку не в силах пошевелиться, словно стараясь запомнить каждое мгновение – этой самой последней минуты, встречи со своим малюсеньким – и в тоже время огромным счастьем – так нелепо проскочившим мимо самого носа…
     Нет, в эту минуту он прощался – даже не с ней, а с тем временем – которого уже никогда ему не вернуть…
   

     ***

     Я вас любил безмолвно, безнадежно,
     То робостью, то ревностью томим.
     Я вас любил так искренно, так нежно,
     Как дай вам бог любимой быть другим.*
      
     — Другим! — подчеркнул для себя Плюшкин, — Нормальным! Не в пример некоторым…


*В данной главе использованы строки из стихотворения Александра Сергеевича Пушкина «Я вас любил».


ЭПИЛОГ.
 
     — Уж так устроен человек – что сердце просится любить! И мы не властны над этим чувством – ниспосланным свыше! — произнёс Тимур Петрович, под занавес своего застольного рассказа.
     И перед тем как отправиться к себе в лечебницу, дабы успеть на последний укол, и броситься в тряпки, старичок долил остаток в мой стакан, и добавил
      — А ты пей, писатель! Пей!.. Многое из желаемого может сдерживать в себе человек, не позволяя выплеснуться наружу – но только не это чувство! Ибо любовь, сама руководит человеком – захватывая к себе в плен – его разум, мысли и помыслы. И совершенно не дожидаясь его личного решения – свершает его же руками, подчас немыслимое!
     И всё-таки, несмотря ни на что – это самое большое благо, ибо никакие земные ценности не смогут восполнить данного небесного состояния!
      И неважно кто любит – женщина или мужчина, старый или молодой – любовь необходима каждому и всегда!..
     И как бы мы небыли смешны в проявлении своих чувств – но только благодаря им, можно воспарить над суетой – не замечая поющих в терновнике! Взлететь на седьмое небо – пролетев над самым гнездом кукушки! И быть счастливым, не смотря ни на что, как те двое  – унесённые ветром!



ПРОДОЛЖЕНИЕ.

    Сколько бы ещё, пришлось Плюшкину пережить разных бед – неизвестно! Сколько бы ещё, гоняла его жизнь – по злачным местам, на старости – непонятно! Если бы не один случай…
     Ибо, судьба всё-таки – смиловалась над ним. И, в конце концов, после целого года лишений – его обогрели, накормили, и приютили замечательные люди – в прекрасном, сумасшедшем доме!      
     И так уж случись, что чуть было, отогревшись от холода – он встретил там свою новую пассию!..
     И не важно, что она была с приветом!..
     Но это уже – другая история… 

ЗАНАВЕС!
    
    ***
    
     Случилось это поздним летом,
     Холодный дождик моросил.
     Ты подошла ко мне с приветом,
     Не знав что я – с приветом был.



     В повести использованы строки из стихотворений классиков литературы А. А. Ахматовой  «Есть в близости людей заветная черта»,   А. С. Пушкина «Ты и Вы» - «Я вас любил»,   А.М. Горького  «Баллада о буревестнике»,      И.А. Крылова  «Волк и Ягнёнок».
     А так же современных авторов Саши Соколовой – «Скерцо», и слова из песни Гули Ветки и В. Лемтюжникова – «Отражение».

Большое спасибо всем авторам, за их замечательное творчество!


                Весна и Осень 2014 года.