Снова и снова он перебирал в уме тезисы. Речь, которая готовилась неделю и которую он затвердил наизусть, все же была неубедительна.
Особенно после поездок в те тюрьмы...
Груды трупов вставали перед глазами, вызывая приступ тошноты. Он не спал ночами с тех пор, как увидел это.
Да, речь, пожалуй, слабовата...
Вряд ли эта речь вернет чьего-нибудь сына, сгинувшего где-то под Монте-Кассино или Прохоровкой.
А во что превратилась прекрасная страна? Города лежат в руинах... Людям нечего есть. Черт возьми, любая девушка готова отдаться мужчине за банку консервированных бобов... Все погибло....
: " Да уж, напрасно я ,пожалуй ,согласился защищать этого парня" -думал старик.
( Парень успел натворить весьма немало за 12 лет.)
: " За одних "Дробильщиков камня" я бы сам вынес ему смертный приговор." - продолжал свои размышления адвокат.
Того парня все покинули: даже жена, которая его все-таки любила, отреклась. Любимую овчарку, впрочем, он все же успел отравить. Как и несколько миллионов нелюбимых евреев. Хотя... Какой он впрочем-то парень? На скамье подсудимых сидел глубокий старик - сгорбленный, с трясущимися руками. Тот, кто когда-то отправил миллионы молодых людей убивать, теперь был лишь жалкий старикашка.
: "Пожалуй, речь все же слабовата" - еще раз подумал адвокат, привыкший к любой работе подходить ответственно и обстоятельно.
Толпа собралась еще за два дня до финальных слушаний. И вот, уже шесть часов кряду, они скандировали - каждый на своем языке - "Казнить!". Отчетливее всех было слышно русских и поляков.
Ситуация... Пожалуй, всем было бы лучше, если бы подзащитный принял цианид или, скажем, застрелился.
: " Я бы, на его месте, позаботился бы и о своем теле. Попросил бы верных приспешников его, к примеру, сжечь." - рассуждал адвокат.
А речь, все же, никуда не годилась. Адвокат решил от нее совершенно отказаться.
:" Не бросить ли все? Просто взять и отказаться защищать ублюдка..." - адвокат крепко задумался о причинах, по которым он согласился выступать защитником на этом процессе.
Начались выступления обвинителей ( а их было немало).
Снова и снова говорилось о:
преступлениях против человечества и человечности,
о развязывании мировой войны,
о военных преступлениях,
о казнях,
о расправах с несогласными,
о геноциде отдельных народов,
об истреблении "неполноценных",
о нарушении всех законов войны и всех норм морали.
Подсудимый сидел уставившись в одну точку. Не похоже было, что он сожалел. По всей видимости, он остался верен своим принципам даже теперь.
Речь совершенно не годилась. Адвокат подумал, что не станет произносить ее ни при каких обстоятельствах.
Он решил отказаться от защиты.
Наконец, обвинители закончили.
Пришел черед ответного слова. Зал затих. С улицы еще явственней доносился крик "Казни!", вырывавшийся из тысяч и тысяч глоток.
Старик адвокат откашлялся.
Он медленно поднялся, готовясь высказать наконец все что он думает об этой сволочи - своем подзащитном. Он решил отказаться от обвинения. Он решил напомнить суду о том, какой непоправимый вред был нанесен Германии. Он решил сказать о погибших зданиях, о памятниках истории и искусства. О сожженных книгах. О произведениях немецких экспрессионистов и о "дегенеративном искусстве". О той яме в которую нацизм отбросил культуру... Адвокат медленно поднялся.
Внезапно для самого себя, он поднял руку указуя на подсудимого. "Ecce homo!" - провозгласил он неожиданно для самого себя и медленно опустился на сиденье.