ГОРОД БАРСА. Сборник очерков, посвященных истории Пскова.
«В славном и Богом хранимом граде Пскове…»
Псковская летопись.
**********
Иллюстрация: - Копорье, Ленинградская область. Крепость XIV-XV вв.
- Икона Мирожской Божьей матери с предстоящими князем Довмонтом и княгиней Марией. XVI век.
**********
14. КНЯЗЬ ДОВМОНТ. МАРИЯ ДОМАНТОВА ЖЕНА.
В этой главе рассказывается о тех событиях, которые произошли в жизни князя Довмонта в период мирного времени, наступившего на Псковщине после войны с немцами, закончившейся подписанием договора в 1270 году, - и о его женитьбе.
СЛАВА.
«И слава о храбрости Довмонта прогремела по всем землям».
Житие Довмонта.
«Одним девяносто побеждал семьсот».
«Сказание о благовернемь князи Домонте и храбрости его». Псковская летопись.
«Воины, им предводимые, не боялись смерти».
Н.М. Карамзин. История государства Российского.
Удачные походы, неизменно оканчивавшиеся победами, прославили нового Псковского князя. Его имя звучало теперь весьма авторитетно, псковичи им гордились, а недружественные соседи сильно его опасались. Его мужество, отвага, воля к победе стали достойным образцом для подражания, стали примером для других. Воины, сражавшиеся с ним плечом к плечу, старались воевать, как он, с той же беззаветной смелостью.
Идеальный правитель.
Псковская Повесть о Довмонте рассказывает, что этот князь прославился не только своими ратными подвигами («Сей же бе князь не одинем храборъством показапъ бысть от бога»), но также добронравием, боголюбием и щедрой милостыней бедным («уветлив, боголюбивъ, страннолюбець, кротокъ, смерепъ, по образу божию»). Повести вторит и Житие: «И всеми почитаем и любим был не ради звания великого, но благонравия ради. Никогда никого не укорил, не навредил, не оклеветал, не завидовал, не гневался, любил церкви Божии, службы посещал. Многие церкви создал и украсил, помогал нищим, странникам, заключенных посещал, печальных утешал, пленных на свободу отпускал, монахам, сиротам и вдовицам – кормитель. И во всяком благочестии и чистоте в православной вере прожил».
Конечно, это не что иное, как портрет идеального христианина и правителя. Громкая слава Довмонта началась еще при его жизни, однако можно с уверенностью сказать, что основу этой славы заложили не только его военные подвиги, но и его поведение и деятельность вообще. Довмонт не мог чувствовать себя на княжеском псковском столе настолько уверенно, как это порою бывало свойственно другим псковским князьям. Он всегда должен был делать скидку на то, что он здесь пришлый, что за его спиной нет семьи, нет земли, на поддержку которых он мог бы рассчитывать в неблагоприятном случае. Следовало быть осмотрительным. И он был осмотрительным. Поэтому хотя бы половина из того панегирика достоинств, которые приписывает ему Житие, должна была быть свойственна ему в самом деле – вернее, должна была быть им усвоена как норма поведения. Князь был, что совершенно очевидно, человеком умным и, что также совершенно очевидно, вел себя умно, а потому восторженная характеристика летописи, начинающаяся словами «Князь благъ въ стране», оказалась им вполне заслужена. Целенаправленные усилия даром не пропали. Так прежний язычник и иноплеменник сделался самым любимым псковичами правителем за всю историю города, защитником и созидателем «дома Святой Троицы». Карамзин: «За то граждане Пскова любили Довмонта более других князей». Древний летописец прямо говорит, что он был послан псковичам свыше.
КАРЕЛЬСКИЙ ПОХОД. 1278. КОПОРЬЕ. 1280.
Дальнейшие события оказались для Довмонта удачными. Судьба ему благоволила.
Не просидев на великокняжеском столе Владимира и четырех лет, умер князь Василий Ярославич «и положенъ бысть у святого Федора на Костроме». 1276 год. После его смерти престол по старшинству перешел к его племяннику, сыну Александра Невского Дмитрию Александровичу. В следующем, 1277 году Дмитрия признал своим князем Новгород: «Новгородци же послаша по Дмитрия Александровича. … Прииха князь Дмитрии в Новъгород, и посадиша на столе, в неделю на всех святых». Для Довмонта это было очень благоприятно, между ним и его новым сюзереном установились прекрасные отношения. В 1292 году ливонские источники упоминают Довмонта как одного из четырех князей Северо-Западной Руси, которые находились в подчинении у великого князя Дмитрия.
Любопытно, что Довмонт пользовался печатью Дмитрия – приведенная ранее в статье «Довмонтов город» рядная грамота Тешаты и Якима, которую написал «Довмонтов писец», скреплена печатью великого князя (на одной стороне печати изображен святой патрон князя, а на другой – Голгофский крест). Исследователи считают, что Дмитрий бывал в Пскове чаще, чем это известно из летописей, и имел там, если говорить современным языком, «административный аппарат для ведения дел», что, безусловно, поднимало престиж Пскова.
В 1278 году князь Дмитрий осуществил поход в Карелию – «Корельскую землю», и «казни корелу, и взя землю их на щит». В этом походе принял участие и князь Довмонт со своими псковичами.
Видимо, причиной карельской карательной экспедиции 1278 года стало то обстоятельство, что корельская племенная знать, в составе Новгородского государства сохранявшая на своих землях достаточно большую долю самовластия, выражавшегося в самостоятельном сборе дани, в ведении торговых дел, в контактах с западными соседями, во время борьбы Дмитрия и Василия за Новгородское княжение держала сторону последнего… просчиталась, как выяснилось… да и вообще слишком уж они там, в Карелии, распустились и разболтались…
В результате предпринятых новым Новгородским князем усилий Корельская земля была успешно приведена к покорности и с тех пор полностью подчинена Новгороду. Территория насчитывала 10 погостов и имела главный центр в городе-крепости Корела, стоящем на острове между двумя рукавами реки Вуоксы. Во главе Корельской земли теперь находился новгородский ставленник - служилый князь и воевода. Первым князем в Кореле князь Дмитрий и новгородцы поставили некоего Бориса Константиновича из Тверской княжеской семьи.
Однако князь Борис в Кореле не прижился. Он был здесь чужим, отнюдь не обладал достоинствами и осмотрительностью Псковского князя, притеснял почем зря подвластный ему край, в результате чего корелы частично восстали и переметнулись к шведам. Новгородцы разобрались в проступках князя Бориса по существу, и приговор был суров: пусть выезжает из новгородской волости, и больше его новгородским хлебом не кормить. Однако борьба за Карелию со Швецией возобновилась и закончилась только в 1323 году Ореховским миром, по которому часть Карелии с Выборгом все же осталась в руках Шведского королевства. Но это дела будущего.
Еще одним результатом Карельского похода князя Дмитрия 1278 года стало основание им крепости Копорье – и последовавшая в связи с этим его ссора с новгородцами.
В Новгороде не возражали против того, чтобы Дмитрий для контроля за Финским заливом основал эту крепость. Месторасположение крепости являлось стратегическим. В ходе Ливонского крестового похода 1240-242 года немцы, захватив эту область, уже пытались возвести здесь замок, но недостроенная еще крепость была очень скоро отбита у них Александром Невским и разрушена.
В 1280 году князь Дмитрий Александрович построил в Копорье новую каменную крепость, однако его желание контролировать этот оборонно-наступательный оплот, для чего князь хотел держать в крепости свой гарнизон («засаду»), у новгородцев восторга не вызвал. Возник серьезный конфликт, быстро перешедший в стадию войны («Заратися князь Дмитрии с новгородци»). Князь привел из своего удельного Переславль-Залесского войско и дошел с ним до Шелони, не желая слушать увещеваний присланного к нему новгородцами для мирных переговоров епископа Климента. Новгородцы вынужденно сдались, и отряд Дмитрия занял-таки Копорье… таким образом крепость превратилась в великокняжескую в новгородских владениях в Карелии. Дмитрий получил желаемое – контроль за стратегическим районом, через который пролегали торговые пути новгородцев в Балтику. Это мог иметь ввиду еще его дядя Ярослав, когда в 1270-том году вместо похода на немцев, согласившихся на мирные переговоры, хотел вести свое войско в Карелию… У Ярослава тогда не получилось, зато получилось у Дмитрия. Но такое положение дел сохранялось недолго.
Карамзин: «Там (на Шелони) архиепископ Климент вторичным молением и дарами склонил его (Дмитрия) к миру; новгородцы согласились поручить Копорье дружине княжеской, но с того времени невзлюбили Дмитрия, ожидая случая отомстить ему за сие насилие, который скоро и представился».
МЕЖДОУСОБИЦА БРАТЬЕВ - АЛЕКСАНДРОВИЧЕЙ. 1281-1293.
В последующие годы Русскую землю потрясали кровопролитные междоусобные войны сыновей Александра Невского — Дмитрия и Андрея, в которые оказались втянуты татары, причем с учетом собственных междоусобиц… Псков не был затронут набегами грозных татарских ратей, но Псковскому князю пришлось принимать участие в междоусобице, поддерживая князя Дмитрия Александровича. Впрочем, он только оказывал ему посильную помощь лично – отряды из Пскова и Псковщины ни разу не покидали свою область, чтобы воевать где-то там, в низовских землях – с русскими против русских, с татарами против русских, с русскими против татар… ни разу… да и сам Довмонт ввязался в происходящее только единожды и только в северных землях, отнюдь не собирая большого войска из ополченцев, а действуя силами своего небольшого регулярного отряда (двора).
Казна и дочери князя Дмитрия. Копорье, Ладога. Февраль 1282.
Пока князь Дмитрий занимался карельскими и новгородскими делами, а также разбирал ссоры ростовских князей, для чего покинул Новгород, его младший брат, князь Андрей Городецкий, побывал в Орде, обошел старшего брата и получил (перекупил) у хана Менгу-Тимура ярлык на великое княжение. Чтобы вступить на Владимирский великокняжеский престол, Андрей заручился поддержкой татар и привел на Русь татарское войско во главе с Кодаем и Алчидаем. Под Муромом к Андрею и татарам присоединились принявшие его сторону князья из Ярославля, Ростова и Стародуба.
Дмитрий не мог в короткий срок собрать столько сил, чтобы противостоять им. Он решил бежать в Копорье… вот когда пригодилась ему эта карельская крепость… вынужденно бросив на произвол судьбы свое княжество. Андрей и его союзники напрасно искали ускользнувшего из их рук великого князя. Затем Андрей отправился во Владимир и прошел обряд торжественного вокняжения. При рассказе об этих событиях упоминают, что удельная столица Дмитрия Переславль-Залесский подверглась разгрому («взяша Переяславль на щитъ»), не могли же татары уйти с Руси с пустыми руками… Такие всё братские поступки…
На севере князя Дмитрия ждал Довмонт Псковский, приведший в Копорье свой отряд. Но Дмитрию не удалось прорваться в Копорье к союзнику, возле Ильмень-озера его остановили новгородцы, и он, не сумев из-за новгородцев зацепиться на севере, бежал – как предполагают, куда-то за море, может быть, в Швецию. Вскоре новгородцы взяли к себе на княжение победителя Андрея Александровича (Карамзин: «Внутренне, может быть, гнушаясь злодеянием Андрея Александровича, но жертвуя совестию особенным их выгодам, новогородцы призвали его и возвели на престол св. Софии»).
В ходе активного новгородского противодействия Дмитрию Александровичу, которого новгородцы еще недавно так любили, в новгородском плену оказались две его дочери, его бояре с женами и его казна. Иногда пишут, что пленницей стала также и жена князя, но Новгородская летопись ясно говорит только о княжнах, никак не о княгине, а все происшествие в изложении новгородского летописца выглядит таким образом: «Князь Дмитрии выступи с мужи своими и со дворомъ своимъ, и поиха мимо Новъгорода, хотя в Копорью. Новгородци же изидоша вси полкомъ противу, на озеро Ильмерь; князь же Копорьи отступися, а новгородци князю путь показаша, а не яша его, а две дщери его и бояры его с женами и с детми приведоша в Новъгород в таль: «дажь мужи твои выступятся ис Копорьи, тоже пустимъ их»; и поихаша разно месяца генварявъ 1. Того же дни изгони Домонтъ Ладогу ис Копорья, и поимаша всь княжь товаръ Дмитриевъ, и задроша и ладозкого, и везоша и в Копорью на Васильевъ день. А новгородци послаша по Андрея князя, а сами идоша къ Копорьи; мужи Дмитриеве выступиша из города, показаша имъ путь новгородци, а город розгребоша. Тои же зиме приеха князь Андреи Александрович в Новъгород, и посадиша на столе честно, в неделю сыропустную».
Узнав о незадаче, случившейся с великим князем, Довмонт весьма оперативно вмешался в ход дела, бросился вдогонку новгородцам и настиг «весь княж товар» (то есть всё, что отобрали и пленили в княжеском обозе новгородцы, надо думать, и ценности, и людей) еще в устье Волхова, в Ладоге, причем заодно ограбил и сам этот город («задроша и ладозкого»), после чего отступил обратно в Копорскую крепость. Из дальнейшего рассказа летописца не слишком понятно, оставался ли еще Довмонт в крепости, когда к ней подошло новгородское войско, или уже нет. Летопись говорит о «мужах Дмитриеве», не упоминая прямо Псковского князя, хотя дальнейшие события толкуются чаще всего таким образом, что Довмонту отводится в них видное место. В самом деле, куда бы ему было деться из Копорья, где он только что укрылся после налета на Ладогу? Остававшиеся в крепости «мужи Дмитриеве», среди которых (и, наверное, над которыми) находился и Довмонт, в создавшихся условиях, видя, что удерживать крепость – дело полностью проигрышное, отступились и ушли, договорившись с новгородцами о свободном выходе в обмен на сдачу крепости. Ссориться с Новгородом Пскову было не с руки, поэтому едва нарушенный мир был восстановлен. Заняв крепость, новгородцы разнесли ее по камешку («город розгребоша»)… это уже был 1282 год, вторая крепость в Копорье простояла только два года.
Карамзин: «Димитрий Александрович бежал к Новугороду и думал заключиться в Копорье. Новогородцы многочисленными полками встретили его на озере Ильмене. «Стой, князь! – говорили они. – Мы помним твои обиды. Иди, куда хочешь». Они взяли дочерей и бояр Димитриевых в залог, дав слово освободить их, когда дружина княжеская добровольно выступит из Копорья, где находился тогда и славный Довмонт Псковский… он с горстию воинов вломился в Ладогу, взял там казну его, даже много чужого, и возвратился в Копорье; но пользы не было: ибо новогородцы немедленно осадили сию крепость и, принудив Довмонта выйти оттуда со всеми людьми княжескими, срыли оную до основания».
У Копорья была такая судьба – крепость то строили, но сносили. То строили заново. Ныне в Копорье можно видеть, по сути дела, четвертую из всех стоявших здесь крепостей (одна немецкая, следующие русские), постройки и починки XIV - XVI веков: к огромным круглым каменным башням, между которыми находится въезд в крепость, через широкий и глубокий, ныне сухой ров ведет длинный узкий каменный же мост на высоких арках… по сравнению с мощными башнями мост, на самом деле вполне пригодный для того, чтобы по нему проехала повозка, кажется тонким, как былинка… последняя часть моста, возле ворот, была когда-то подъемной… Крепость в неважном состоянии, ее давно не приводили в порядок, от этого она выглядит еще мрачнее и суровее… серый камень, высокие башни… стоя перед нею, взираешь будто бы на самый средневековый лик войны… и от этого ощутимо пробирает холодом…
МАРИЯ ДОМАНТОВА ЖЕНА.
Как за лесом темным да реченька бежит.
Как в долу березонька белехонька стоит.
А наша невеста белее ее,
Белее ее - снегу белого - лицо.
Шла наша невеста с высоких теремов,
Шла наша невеста на высокое крыльцо.
Несла она золоту чару вина,
Да чару расшибла, вино все пролила.
Все она глядючи с высокого крыльца,
Все она глядючи на широкий двор,
Все на него, на жениха на своего,
Все на одного – ей нет милее никого.
Как за лесом темным да реченька бежит.
Как в долу березонька белехонька стоит.
А наша невеста белее ее,
Белее ее - снегу белого - лицо.
По мотивам старинной русской народной свадебной песни - величальной невесте.
Оригинал этой песни сохранился в записи А. С. Пушкина. Любопытно, что пролитое невестой вино не рассматривается здесь как дурная примета, - девушка проливает вино, засмотревшись на своего любимого, и это пророчит только счастье.
«благоверная княгиня Мария Домантова жена дщерь великаго князя Александра Невскаго»
Надпись на Мирожской иконе Божией Матери с предстоящими. XVI век.
Доподлинно известно, что Довмонт, будучи князем в Пскове, женился на русской княжне именем Мария, которая происходила из семьи Александра Невского. Это был почетный и выгодный для него (и для Пскова) в смысле родства с великокняжеским семейством брак, да к тому же и символический – новый герой, прославивший себя борьбой за русский север, преемник героя предыдущего, с ним еще и породнился. Довмонт всеми силами старался стать среди русских своим. Родственная связь с династией Мономашичей очень этому способствовала, лучше и придумать нельзя… Однако когда именно был заключен этот брак, и кем приходилась Домантова княгиня Невскому, дочерью или внучкой, вопрос неясный.
Икона Богоматери Мирожской с предстоящими.
В псковском Мирожском монастыре со дня его основания находилась Богородичная икона Оранта (то есть Моление, Богородица пишется в полный рост с воздетыми горе руками, с изображением Богомладенца на груди), от которой в 1198 (1199) году (а по другим летописям в 1192 году) было чудотворное знамение. Впоследствии в монастыре хранилась икона Мирожской Божией Матери с предстоящими, - на ней перед изображением Божией Матери с Младенцем типа Оранты (Моление) были слева и справа помещены фигуры князя Довмонта и его супруги Марии (о том, что ее звали Марией, стало известно благодаря надписи на этой иконе, подтвержденной одним из списков Повести). Эта икона - копия существовавшей ранее и не дошедшей до наших дней.
Хотя иногда пишут, что образы князя и княгини на иконе появились позднее их земной жизни, в знак уважения к ним псковичей, однако вероятнее, что икона (та, первая, послужившая образцом для этой) была заказана самим князем и написана еще при его жизни именно в этом виде, - об этом свидетельствует сам тип иконы «с предстоящими» и сохранившаяся запись в монастырских летописях о том, что Довмонт делал в Мирожский монастырь вклады (согласно проведенным исследованиям, по данным синодика Мирожского в честь Преображения Господня монастыря, что в Пскове на Завеличье, князь Довмонт входил в число князей, «давших милостыню в святую обитель сию»). Одним таким вкладом (помимо прямых «милостыней», то есть имущественного, денежного приношения), как логично предположить, и была описываемая икона.
Впоследствии Довмонтова Мирожская икона тоже прославилась чудотворениями (во время мора 1567 года от нее было чудо слезоточения), в связи с чем образ удостоился особой чести быть затребованным царем Иваном Грозным в Москву, после чего икона вскоре пропала… либо канула бесследно где-то в московских пределах, либо сгорела во время пожара еще там, во Пскове, вместе с Троицким собором в 1609 году (в таком случае ее перенесение в Москву вообще не состоялось). Однако в Мирожском монастыре остался ее список, сделанный местными псковскими мастерами, который сохранился до наших дней и в точном соответствии со всей этой историей датируют XVI-м веком (предположительно 1583 год).
Исследователи достаточно уверенно заявляют, что дошедшая до нашего времени Мирожская икона с предстоящими - это в самом деле копия первоначального оригинального экземпляра иконы, изготовленного в конце XIII-того века по заказу князя Довмонта вскоре после его женитьбы для личного вклада в псковский Мирожский монастырь. От подлинника она отличается нимбами, написанными над головами князя и княгини, и, возможно, надписью.
Возможно, тогда же была сложена в честь чудотворной Мирожской иконы особая молитва, в которой говорится о князе Довмонте: «Благоизволися пречистому образу чудотворныя иконы Твоея, Богородице, написатися зрака подобию нашего в бранех твердаго заступника князя Доманта со благочестивою супружницею».
(Известно, что существовала написанная в честь Мирожской иконе Божией Матери специальная служба, имевшаяся в церковном помесячном служебнике Четьи-Минеи, напечатанном в 1666 году, в сентябрьской минее. Служебник 1666 года потом был пересмотрен, служба Мирожской иконе оказалась из новых изданий изъята и сохранилась только в старом издании, по крайне мере один экземпляр которого и ныне хранится в Ярославле, он находился в отделе редкой книги Ярославского Спасо-Преображенского музея заповедника. День памяти иконы совершается 24 сент.ст.стиль\7 окт.нов.стиль).
Согласно канону, фигурки предстоящих вполовину меньше написанной также в рост Богоматери, оба, как уже упомянуто выше, представлены с нимбами (на древней иконе нимбы, вероятно, отсутствовали) и очень вряд ли несут в себе портретные черты. Тем не менее изображение Довмонта на Мирожской богородичной иконе, вероятно, положило основу его иконографии, поскольку являлось самым первым его изображением (к тому же, и это можно утверждать, прижизненным). Последующие иконописцы брали облик персонажей Мирожской иконы за основу собственных работ, создатель же Мирожской иконы мог в отличие от них использовать какие-то известные ему черты подлинного облика князя – то есть мог нарисовать его таким, каким видел его, своего заказчика, сам лично, воочую…
Исследователь чудотворной иконы Ф.А.Каликин высказал в свое время мнение, что нынешняя Мирожская «Оранта» является точной копией несохранившегося оригинала XIII века, который был выполнен по заказу княжеской четы. Поэтому образы псковского князя и его супруги наделены некоторыми портретными чертами.
Вот достаточно скрупулезное описание иконы: «Князь - невысокого роста, одет в богатое княжеское одеяние: ярко-красное платье, подпоясанное поясом; перекинутый через левое плечо плащ, на ногах кожаные сапоги. Он изображен человеком преклонного возраста, с залысиной и спадающими на плечи поредевшими волосами, с остроконечной небольшой бородой, едва доходящей до груди, со слегка выступающим из-под складок одежды животом. Поднятые руки обращены к Богоматери и Спасителю. Выражение лица строгое, губы плотно сжаты, лицо испещрено глубокими морщинами. Он задумчиво смотрит вдаль. По правую руку от Богоматери находится женское изображение. Голова княгини покрыта полосатым покрывалом. Богатое женское одеяние плотно окутывает рослую фигуру. Руки княгини также подняты вверх. Глаза опущены. Лицо зрелой женщины строгое и печальное. Но она выглядит гораздо моложе своего мужа».
(Таисия Круглова, газета «Псковская губерния» № 49 (69) 13-19 декабря 2001 г. статья «Жена псковского князя Довмонта»).
Довмонт - зять князя Дмитрия.
Фигуры предстоящих на иконе подписаны следующим образом: «благоверный князь Домант в святом [крещении] Тимофей» и «благоверная княгиня Мария Домант[ова] жена дщерь великаго князя Александра Н[ев]скаго». Одни исследователи этой подписи верят, а другие в ней сомневаются.
Псковская Повесть о Довмонте неоднократно называет его зятем князя Дмитрия Александровича, старшего сына Невского. Первый раз в рассказе о Раковорском побоище: «великий князь Дмитрий Олександровичь съ зятемъ своимъ с Домонтомъ и с мужи с новогородци и со псковичи и иде к Раковору… страхом грозы храборства великого князя Дмитрея, и зятя его Домонта», - и далее в заключении: «Дмитреемъ, и зятемъ его Домонтомъ».
Зятем Дмитрия Довмонт мог быть в двух случаях – если он женился на его сестре или на его дочери. Любопытно, что обратная связь между князьями, то есть степень родства Дмитрия по отношению к Довмонту в результате брачного союза (тесть, если речь идет о дочери, и шурин, если речь идет о сестре), - в наиболее распространенном тексте Повести не указывается.
В заключительных строках Повести, там, где летописец восхваляет князей, защищавших Псков, сказано так: «И прославися имя князей нашихъ во всех страпахъ… великий князь Александръ и Дмитрей, сыиъ его, с своими бояры и с новогородци, и съ зятем своимъ с Домонтомъ и сь его мужи с плесковичи побежаа страны поганыа Немець, Литву, Чюдь, Корелу. … Паки же и великимъ княземъ Александром, и сыномъ его Дмитреемъ, и зятемъ его Домонтомъ спасенъ бысть град Новгород и Псковъ от нападепиа поганыхъ немець». Из этого отрывка, во-первых, можно заключить, что летописец намеренно старается подчеркнуть родственные отношения своего князя и Рюриковичей, объединить их в одну семью, а также вроде бы понятно, что Довмонт приходился зятем конкретно Дмитрию, а не отцу Дмитрия, князю Александру. То есть Довмонт был женат на дочери Дмитрия, а не на его сестре. Однако автор Жития записал степень этого родства таким образом: «Издавна города великий Новгород и Псков, от нашествия безбожных иноплеменников, спасены были великим князем Александром Ярославичем и сыном его князем Дмитрием и зятем его, здесь вспоминаемым, блаженным князем Домантом». Как-то иначе получается. Значит, Мария все-таки могла быть дочерью князя Александра, как и указано на Мирожской иконе?
Если Довмонт женился на сестре Дмитрия, то вступил в такую же точно степень родства и с его братьями, однако о том, что он также был зятем Василию, Андрею и Даниилу Александровичам, летописи ни разу не обмолвились. И все же рассмотрим данную ситуацию (то есть Мария – сестра Дмитрия) до конца. Летописи немногословны, а Дмитрий был старшим среди братьев по возрасту и по положению в семье (как отцовский наследник), в делах Средней и Северной Руси он играл большую роль.
Но сначала вспомним, что некоторые вещи, которые вроде бы обязательны для совершения бракосочетания, в случае династических браков ничего не значили. В частности, возраст невесты на самом деле значения не имел, так же, как не имела значения личная симпатия. Династические браки совершались по договоренности между государями, невеста могла быть еще ребенком, а взрослела уже потом, в статусе супруги, будущие муж и жена до свадьбы не имели представления о внешности друг друга, и вообще во главу угла ставился долг, а не чувства.
Хотя свадьба – дело все же личное, и поэтому невольно в голову приходят мысли о том, что касается человеческого аспекта. Ведь все знают, что порой династические и личные интересы совпадали (можно сказать, чудесным образом), что чувства вторгались в область политики (и вносили свои коррективы), - речь-то все же идет о живых людях…
Версии. Дочь Александра Невского.
Если посчитать даты и возрастные границы, то Довмонт мог запросто жениться на дочери Невского. Биография великого князя Александра Ярославича плохо прояснена в отношении его семейных дел – сколько было у него жен и детей, тем более дочерей, о которых летописи пишут крайне редко, доподлинно неизвестно. В усыпальнице княгинь во Владимире вроде бы имеются две гробницы двух его жен, а также точно идентифицируется гробница его дочери Евдокии. И это в отношении женской половины его семьи собственно и всё, что нам известно. Великий князь умер в 1263 году сорока лет с небольшим, у него вполне могла остаться еще одна маленькая дочь, достигшая совершеннолетия как раз в начале 1270-х годов (совершеннолетие в общем и в целом считалось в старину с 15 лет, хотя браки венчались и раньше, исходя из конкретных обстоятельств). Если же на самом деле имелась такая княжна Мария Александровна, то она могла жить в семье своего старшего брата Дмитрия, Довмонт мог даже познакомиться с нею где-то в период своего повторного вокняжения в Пскове, то есть в 1272 году, после смерти великого князя Ярослава Ярославича (особенно если он тогда в самом деле приезжал для устройства своих дел в Переславль-Залесский). Может быть, ему даже понравилась девушка, может быть, и он ей даже приглянулся… почему бы нет? Это мы опять о человеческом аспекте… Потом он вернулся на Псковское княжение и уже из Пскова, как Псковский князь, прислал сватов к Дмитрию Александровичу.
До смерти великого князя Ярослава Ярославича князь Дмитрий, явно боявшийся своего дядю, вряд ли осмелился бы выдать сестру за неугодного ему Псковского князя (к тому же Ярослав был опекуном своих сирот-племянников до их совершеннолетия), но после его смерти Довмонт, которого поддерживали псковичи, становился для Дмитрия желанным союзником. Довмонту же (и Пскову) очень желательно было заручиться поддержкой Переславского князя. И взаимовыгодный брачный союз был к обоюдному удовольствию совершен.
В 1272 году Довмонту могло быть лет 40-45, ну, а княжна, конечно, была скорее всего юной девушкой… но это вполне приемлемый вариант. Тогда во время междоусобья Дмитрия с братом Андреем его в самом деле, как об этом и пишут, поддерживал его псковский зять, с вполне понятной в таком случае активностью.
Версии. Дочь Дмитрия Александровича.
Исследователи, разыскивая уцелевшие списки Повести о Довмонте, обнаружили один из них в Псковской Второй летописи, датируемой концом 15-того века, которая несколько отличается от прочих. В ней говорится, что перед Раковорской битвой с немцами, которая состоялась 18 февраля 1268 года, «благоверный князь Домонт испроси за себе у великого князя Димитрия Александровича дщерь княгиню Марью». К тому же в дальнейших строках Дмитрий Александрович ясно именуется тестем Довмонта (как уже упоминалось, в других редакциях псковских летописей Довмонт называется просто «зятем» Дмитрия). В этом сообщении есть целых два «но», одно из которых историки объясняют ошибкой летописца (брак мог состояться, вероятнее всего, только позднее, ведь самому Дмитрию было тогда всего лишь 18 лет), а второе «но» принимают за истину (в отношении того, что Дмитрий был тестем Довмонта), объясняя расхождение с другими источниками тем, что ошибка содержится уже в них (то есть подпись над головой княгини Марии на Мирожской иконе в отношении указанного там отчества ошибочна).
Вторая Псковская летопись вообще более информативна в отношении родственных связей Довмонта, - она не только по-своему рассказывает о том, что касается жены Довмонта, но и о том, что касается его тетки, называя таковой Епраксию, жену Герденя.
Сведения, почерпнутые из этой летописи, другими источниками не подтверждаются, однако можно сразу оговориться, что данная версия (о том, что Мария – дочь князя Дмитрия) признавалась еще историками 19-того века (Карамзин: «Женатый на Марии, дочери великого князя Дмитрия»), - и на сегодняшний день также является общепризнанной, а надпись на Мирожской иконе относительно указанной там степени родства Марии и Александра Невского (дщерь) признают недостоверной (хотя это не значит, что назавтра ученые люди не отвернутся от единственной в своем роде и уже хотя бы по этой причине содержащей мало достоверные сведения Псковской Второй летописи – в пользу знаменитого образца псковского иконописания). Сегодня историки предполагают, что представление о Марии как о дочери Александра Невского могло сложиться как раз в XVI-XVII веках, когда писалась дошедшая до нас копия Мирожской иконы, - ведь именно в это время культ Святого Александра Невского приобрел большую известность и сделался весьма распространенным. Псковичам было приятнее иметь в женах своего почитаемого князя дочь знаменитости, а князь Дмитрий, сын Невского, ничем особенным не примечательный и уже основательно забытый, превратился только в нежелательное промежуточное звено между двумя столь знаменитыми святыми – Невским и Довмонтом… как-то так… и вот поэтому Мария из дочери князя Дмитрия превратилась в его сестру…
Значит, список Мирожской иконы не во всем соответствовал оригиналу, то есть было сознательно допущено такое вольное обращение с чудотворной святыней?.. либо на оригинале надпись была неполной (были указаны только имена вкладчиков, без их отчеств, что вполне вероятно), - либо же она оказалась на момент копирования попорченной, стертой, нечитаемой, и ее восстановили согласно логике нового времени, так, как казалось тогда правильным…
Сыну Невского Дмитрию в год Раковорской битвы сравнялось разве что 18 лет, то есть он был раза в полтора-два младше князя Довмонта. Может быть, он уже и успел жениться (тогда браки заключались рано), и дочь уже могла родиться, но у него не могло быть взрослой дочери, достаточно взрослой для брака даже в те времена, когда запросто венчали 8-летних девочек (дочери Всеволода Большое Гнездо Верхуславе было в год выдачи ее замуж 8 лет). Так что, если Довмонт женился на Марии до Раковора, она не могла быть дочерью юного Дмитрия Александровича. Значит, в летописи допущена ошибка, и речь идет о сестре Дмитрия, которая по каким-то причинам все же, несмотря на то, что ее дядя Ярослав совершенно определенно не любил Довмонта, уже успела обвенчаться с последним? Но исследователи считают, что летописец ошибся, поместив сообщение о браке Довмонта с Марией до Раковорской битвы, а в остальном ошибки нет – Довмонт в самом деле женился на дочери Дмитрия, а вовсе не на его сестре, только позднее, когда эта дочь, во-первых, появилась на свет, а во-вторых, если она уже появилась на свет, то хоть немного подросла.
В таком случае, если Довмонт в 1272 году побывал в доме князя Дмитрия, то мог увидеть там свою будущую жену, но только еще не в образе невесты, а совсем маленькой, может быть, едва трехлетней… в такой крошке трудно разглядеть будущую суженую - и все же первая встреча состоялась… может быть, он погладил ее по головке или подержал на руках… трогательно.
И вот производится новый подсчет дат, и выясняется, что брак Довмонта и дочки князя Дмитрия мог состояться не ранее начала 1280-х годов, когда девица подросла – пусть не до брачного возраста, а просто подросла. Но когда именно был заключен брак? До 1282 года или после него? Обычно, когда пишут об участии Довмонта в событиях этого года, его опять называют зятем Дмитрия. Значит, они уже к тому времени успели породниться? Но Довмонт назван зятем Дмитрия еще при описании Раковорского побоища… для однозначного утверждения этого, как видим, недостаточно.
И тогда закономерно всплывает история с первым витком междоусобицы между Дмитрием и Андреем Александровичами и разборки в Ладоге и Копорье с новгородцами при непосредственном участии князя Довмонта. Летопись глухо сообщает, что новгородцы взяли в плен двух дочерей князя Дмитрия (не называя их, понятное дело, по именам) и нескольких его приближенных, и это помимо захвата казны, но Довмонт отбил и людей, и вообще весь «товар», который и вернул князю. Когда состоялся этот возврат и где вообще находился Дмитрий, пока Довмонт был в Копорье, - неясно. Летопись говорит, что после нападения новгородцев «князь же (Дмитрий) Копорьи отступися», то есть он вынужден был оставить свою затею с Копорьем и так туда и не попал, и в то же время существует уточнение, согласно которому Довмонт отправил Дмитрию его отбитую у новгородцев казну (на эту тему даже есть миниатюра - в 1-ом Остермановском томе Лицевого летописного свода 70-х годов XVI века). Из этого, кстати, можно сделать вывод не только о честности Псковского князя, но и о том, что Дмитрий вместе с ним в Копорье и Ладоге против новгородцев не воевал точно… где же он был? уже пересекал Балтику?.. Судьбу дочерей князя летописи отдельно не уточняют, вероятно, разумея их совокупно с отбитым «княж товаром». Надо думать, о них тоже позаботились.
Может быть, дочки приехали к отцу позднее, через несколько месяцев после его отъезда за море, когда он уже вернулся с наемным войском в свой Переславль-Залесский (он отсутствовал недолго), где принялся готовиться к войне с братом, захватившим Владимирский престол. И почему бы одной из них не оказаться той самой будущей «Домантовой княгиней»? Может быть, вот тут-то и состоялось сватовство, когда «благоверный князь Домонт испроси за себе у великого князя Димитрия Александровича дщерь княгиню Марью». И Дмитрий согласился по тем же причинам, по каким он согласился бы и на брак сестры. К тому же эта было что-то вроде благодарности за верную дружбу и важную службу. А Довмонт всегда умел делать дела – он вернул Дмитрию его золото, на которое тот нанял за морем войско, чтобы воевать с братом, но зато добился брака со знатной невестой, который был для него в данном случае важнее ларчика с деньгами… невеста вообще могла быть им задержана до окончательной договоренности о свадьбе намеренно… нельзя же упускать такой благоприятный случай… Довмонт никогда не упускал благоприятные случаи…
В общем, так или иначе, но князья ударили по рукам, судьба Марии решилась.
Правда, этот вариант брака с точки зрения возраста является еще более неравным…
Кстати, в доказательство правоты версии о том, что Мария – дочь Дмитрия, приводят не надпись, а само изображение на Мирожской иконе – как уже говорилось, Довмонт изображен там совсем старым, лысым и с длинной седой бородой, спадающей аж до пояса… княгиня в полосатой фате, стоящая напротив него, выглядит куда как моложе…
Если девушка в год своего замужества была, разумеется, еще очень молода, то Довмонту-то было уже слава богу лет за 50… Мужчина в таком возрасте уже пожилой человек… хотя еще и не вовсе старый… и детей сделать молоденькой жене он еще очень даже может… но вот как объяснить это ей, такой юной? Для нее-то он безусловно старик.
Понятно, что на чувства девушки в таком важном деле, как выгодный брак, никто внимания бы и не подумал обратить, однако в связи с обстоятельствами, при которых могло произойти сватовство Довмонта (как оно произошло в точности, никто не знает и не скажет), – а именно, если новгородцы в самом деле взяли в плен именно Марию, если Довмонт освободил княжну, отвез ее к себе в Псков, если она какое-то время жила там до возвращения отца… спаситель и гостеприимный хозяин мог произвести на девушку благоприятное впечатление… человеческий аспект… конечно, это опять всего лишь фантазии, но…
Но этому человеку столько всего выпало пережить в жизни, и он так много сделал в своей жизни хорошего, что, право слово, хочется верить, что пусть и поздновато, уже на закате лет, но он нашел свое настоящее счастье. Горячее признание окружающих и любовь юной жены стали ему воздаянием за все совершенные подвиги.
Свадьба.
В одной художественной повести, где автор, следуя устоявшейся традиции, называет женой князя Марию Дмитриевну, говорится, что Довмонт, справивший свадьбу в 1282 году, не выжидал возможности особенно выгодного брачного союза, как всегда, проявив свойственную ему житейскую сметку, вовсе нет, - он слишком любил свою первую жену, ту, литовскую, отнятую и опоганенную королем Миндовгом, и вся та давняя история, стоившая ему даже смены отечества, оставила в его душе слишком сильный след, - и потому он не мог решиться на повторный брак… не мог решиться ранее, чем прошли годы… только время может залечить душевные раны…
Хотя ему, наверное, предлагали жениться. С точки зрения приличий нехорошо человеку, тем более такому, который всегда на виду, мотаться по жизни без жены, человек-то ведь грешен по своей сути, удержаться от соблазна все равно не сможет, так ведь перед людьми неловко, зазорно… Но князь оставался стойким холостяком. Пока не взошла его новая звезда, звезда по имени Мария, пусть поздняя…
Если неизвестно точно, когда состоялась свадьба Довмонта и Марии, то, конечно, неведомо, и где именно это произошло, - в Переславле-Залесском, в Пскове? Второе кажется, конечно, вероятнее. Тут сразу представляется, как юную невесту встречали всем городом и как торжественно проходило венчание князя и молодой княгини в Троицком соборе… но на самом деле в главном соборе города князей венчали далеко не всегда, это не было принято. Святославу Ольговичу, союзнику Юрия Долгорукого, например, новгородский епископ отказал в венчании в Святой Софии, хотя тот женился на новгородской боярышне, а в Москве великие князья и даже цари венчались не в главном Успенском соборе, а в придворной церкви Благовещенья на Сенях, - то есть браковенчальной для князей чаще становилась домовая церковь на княжеском дворе или рядом с ним, а такой церковью для Довмонта была его же Тимофеевская в Довмонтовом городе… вот там и должен был состояться торжественный церковный обряд, включающий в себя славословие брачующимся, когда хор сладкозвучно поет «многая лета»…
Кроме чина церковного венчания, русские свадьбы включали в себя также сложную обрядность, вместе с ракитовым кустом доставшуюся русским православным христианам из времен язычества, которая сохранялась очень долго, – недаром нам и сейчас, до сих пор еще помнится, что невеста, даже очень счастливая, все равно должна была плакать в окружении подружек, что после венчания новую супружескую пару осыпали зерном (а прежде осыпали еще хмелем и золотом, если оно водилось в богатом хозяйстве), - и что в старые времена укладывание молодых спать представляло из себя обязательное своеобразное действо, в котором участвовало много лиц, причем молодой жене предписывалось в знак подчинения мужу снять с него сапоги - разуть… а в сапог при этом для нее клали золотую монетку - подарочек в знак одобрения и благодарности…
Но главным во всех этих делах, конечно, был праздничный пир, - как говорится, на весь мир, как же без этого, и с непременными возгласами «горько!»… неизвестно, когда начались эти веселые задорные «горько!», но да не закончатся они во веки вечные.
А далее, после веселого застолья… да, все то же самое… оставалось только браться за дела, которые сами собой не делаются.
Времена-то стояли на дворе суровые и беспокойные, как-никак Средневековье…
Забегая вперед, можно добавить, что, вероятнее всего, брак получился достаточно удачным, не смотря на разницу в возрасте супругов. И детки у них появились.
(Декабрь 2012г.)
**********
Продолжение: http://www.proza.ru/2014/11/28/446
Содержание сборника «Город Барса»: http://www.proza.ru/2014/11/27/844