Рассказ друга

               
- Эй, мужчина, а мужчина с усами, так и пройдёте мимо, не поздоровавшись?!
Меня как будто толкнули: «Мне что ли кричат?». Я оглянулся и увидел широко расплывшееся в улыбке лицо Леонида. Он улыбался так искренне и щедро, что на его улыбку среагировал бы самый грустный человек. Я ему улыбнулся в ответ.
- Можно подумать, что ты без усов? – я подошёл к нему и протянул руку. - Давно мы с тобой не виделись. Как ваши дела, - улыбаясь, спросил я, - здоровье вашей прелестной супруги Лидии Николаевны, ваших дочерей?
- Хочу вам доложить, - ещё больше расцвёл Леонид, - что почти великолепно!
- Так, а почему почти?
- А потому, что только великолепно бывает в сказках или когда глупо врут.
- Значит, Лёнечка, ты не врёшь?
- Нисколечко! – сделал более серьёзное лицо Леонид. – К тому же, я стал дедушкой.
- Ну и прекрасно! Дай Бог вам так и дальше жить! Кстати, передавай привет супруге, я уже года два её не видел.
- Зато она тебя видела. Новый год ты где отмечал? – Леонид упёрся указательным пальцем в мою грудь. – В их кафе. Хотела к тебе подойти, но не успела, зять за ней приехал и увёз домой. Да, а ты чем занимаешься? Насколько я знаю, на охоту не ходишь, ружьё продал. Осталась только рыбалка?
- Рыбалка? Какая там рыбалка? То дел куча, то вдруг заболею в самый ответственный момент. Не знаю, может в этом году что-нибудь удастся по первому ледку.
- Ты знаешь, я ездил в прошлом году к родным и заболел: - начал Леонид, как  будто решил рассказать мне о чём-то очень серьёзном. – Представляешь, отнялась нога. От ерунды, просто прошёл вброд маленькую речушку, конечно, босиком. Нужно было, хотя бы, растереть ногу, а потом обуться. К вечеру начала она у меня побаливать. Переночевал я в охотничьей избушке, и к утру оказалось,  что нога  разболелась куда серьёзнее. До  дороги еле дошёл, опираясь на сук. Там попросился попутно на какой-то самосвал и доехал до города. Сорок холодных потов с меня сошло! А с автобусной остановки меня уже увезла скора, вместе с ружьём. В общем, это длинная история, приходи лучше ко мне домой, посидим, поболтаем. Лидия Николаевна, как ты её называешь, пельмешков состряпает со свежей свининки. Я свинью недавно приговорил. И к пельменям у меня есть…
- Да и я не совсем бедный, принесу, - предложил я.
- Нет, нет, не надо. У меня есть то, что ты любишь. Тёща приготовила.
- Хорошо, тогда приду. Так и быть.
Договорились, в какой день... Встретил меня Леонид с такой же щедрой улыбкой. Разговор шёл о разном: о машинах, о дичи, о рогах самца косули, о зайцах, которые стали академиками в способах спасения собственных жизней. А когда рюмки пошли по третьему кругу, я предложил ему, закончить начатую историю, и приготовился отмечать самые важные аспекты тех событий.
- А на чём я остановился? – спросил Леонид.
- На том, как тебя вместе с ружьём увезла скорая помощь.
- Да. Кто-то вызвал скорую. А я уже двигаться не мог. Вместе с ногой разболелась поясница. Так я ещё никогда не болел. Меня всего трясло. Я обливался холодным потом. Короче, увезли меня на скорой и сразу в приёмный покой больницы. Через пять минут появилась молодая женщина в пальто, накинутом поверх халата.
- Что случилось, кто больной?
- Да вот, - показала на меня рукой фельдшер скорой помощи.
- Ну-у, такого у меня ещё не было! Вы что, думаете лежать у меня в отделении вместе с ружьём? Слава Богу, что вы убитого лося с собой не притащили. Рассказывайте, что случилось?
- Нога почему-то отнялась.
- Поподробнее, пожалуйста.
Я всё рассказал. И то, что услышал от неё в ответ, повергло меня в шок.
- Знаете, что я вам скажу?.. Взять бы ваше ружьё, да дать им со всего маху по одному месту! Нет не по голове, не подумайте, а по тому, куда обычно опускаются мозги – ниже поясницы, что бы вы думали головой, а не тем местом. На дворе осень, а он, видите ли, форсирует речки в брод. Конечно, я положу вас в отделение; куда вас такого девать. Документы с собой есть какие-нибудь?
- Есть охотничий билет, лицензия и … конечно паспорт.
- С этого и начинать нужно – с паспорта. Нужен мне ваш охотничий билет…  Кстати, а что собираетесь делать со своей фузеей?
- Позвоню родным, приедут, заберут.
- Давайте ваш паспорт.
Она по-деловому развернула паспорт, пролистала.
- Так вы, оказывается, ещё и не местный. Но куда деваться… Звоните родным.
Я набрал номер двоюродного брата, у которого гостил. Трубку взяла его жена и сказала, что Сергея нет дома, вызвали на работу.
Короче, через двадцать минут я уже лежал на кушетке в неврологическом отделении, где меня придавила к ней довольно габаритная сестричка Ирина, а врач крутила и загибала мои ноги, спрашивая, что и где болит. После пяти уколов, введённых той же Ириной, я вроде немного успокоился, притупилась боль, тело меньше дёргалось. До палаточной койки довезли меня на каталке, знаешь, как в анекдоте, в чём мать родила – в одних трусах. Одежду мою забрали сестричка с санитаркой и очень аккуратно повесили в шкафу, что мне, хоть и больному, но было очень приятно. А ружьё – сама врачиха. Взяла в руки, посмотрела на него.
- Ещё мне этого не хватало. Завтра чтобы его у меня не было!
В палате мне ещё воткнули, как мне мерещится, два укола и я вырубился. Проснулся поздно вечером. Поясница ныла, и нога подёргивалась, но это уже было терпимо.
На следующий день врач появилась в палате в половине девятого.
- Ну что, душегуб, как ваши дела?
- Если честно, то лучше.
- Ещё бы, мы вам ввели лошадиную дозу. У вас был сильный болевой шок. Это очень вредно и опасно. Только не думайте, что вас уже подлечили. Полегчало от уколов. Лежать придётся недели три при хорошем исходе.
- Как так? – не удержался я. – Мне домой нужно!
- Домой успеете, пусть там потерпят. Всё равно с вас толку никакого.
Она развернулась и ушла.
- Ты, мужик, не вздумай с ней спорить, - почти повелительно обратился ко мне мужчина, лежавший на койке у окна, - бесполезно. Она своё дело знает чётко и хочет, чтобы больные её понимали. Ты соглашайся с ней во всём, это будет означать, что у тебя есть желание лечиться. Она, между прочим, тут одна, врачей больше нет. Понял?
- Понял. Буду послушным.
В тот же день приехал Сергей; привёз мне спортивный костюм и увёз ружьё. И так, дорогой, пролежал я там ровно три недели. И чем дольше я лежал, тем больше удивлялся способностям этого человека. Да, совсем забыл, зовут её Людмила Михайловна. А то, что рассказывали о ней больные и её сотрудники, удивляло ещё больше. Со слов той же сестрички Ирины, которая мощно держала меня в своих объятиях, я услышал такое: «Я никогда не видела на её лице выражение начальника, а только коллеги по работе. Никогда она не ходила здесь павлином и всегда ко всем относится  уважительно. Конечно, спрашивает, но мы, простите, на работе. А она - руководитель, и с неё основной спрос. Так что лежите и не рыпайтесь. Ха-ха-ха».
Другая сестричка, я звал её Наташенька, всегда с улыбочкой, рассказала мне о том, как  люди стараются ей помочь за её добросовестное отношение к больным. Кто коробку шприцев купит, кто комплект постельного белья, кто старенький, но рабочий холодильник привезёт, кто телевизор, кто краску. Что очень примечательно – в отделении почти настоящая библиотечка. Книг!.. И прекрасных книг!.. Целиком подписные издания. Вспомни, как мы совсем недавно простаивали за ними в длиннющих очередях. А тут, пожалуйста!.. Да, что ещё хочу тебе сказать. В соседних отделениях книжки используют по нужде, как туалетную бумагу. Бывает, привезёт кто-нибудь книжки, а их тут же начинают потрошить. Бумаги в туалетах нет, а где берёт бумагу Людмила Михайловна, только она знает. Кстати, сказать тебе, как её зовут? Я имею в виду, как зовут её больные.
- Ну-у-у, надеюсь, что ты скажешь. Раз уж рассказываешь о ней, то и имя говори.
- Люсенька! А Люсенька пришла? А где Люсенька? Вот так вот, дорогой! Что-то мы с тобой заболтались. Лидия Николаевна, а сделай-ка нам кофейку. Вот видишь, кофе уже не дефицит. Так, смотришь, к двухтысячному и разживёмся.
Мы сытые и слегка хмельные пили маленькими глотками ароматный кофе, и Леонид продолжал:
- Вот, дорогой, наступит миллениум, ха-ха-ха, я имею в виду двухтысячный год, может вместе с ним и наша жизнь изменится, и не будем использовать труды наших литературных классиков в качестве туалетной бумаги. Хотя, честно сказать, верится с трудом. Мы, почему-то, не умеем уважать себя. Мне кажется, что мы чем-то похожи на самоедов – сами себе гадим, сами себя обманываем, предаём, обкрадываем. Мерзко!..
Что-то я в политику полез. Знаешь, на душе остаётся какой-то грязный след, когда ты открыто всей душой и сознанием отвечаешь на предложения сверху, а взамен тебе туда плюют. Всё, завязали! Я сейчас… только успокоюсь.
- Вот-вот, давно пора, - заговорила Лида, - Ваня, как он на всё реагирует, по ночам не спит после телевизора. Насмотрится всякой ерунды, а потом нервничает. Нечего на них рассчитывать, только на собственный горб…
- А ты уверена, что и это не отберут?
- Лёнечка, дорогой мой, да пусть подавятся.
- Нет, ребята, нет. Я хоть и псих, но надеюсь на лучшее. Тяжело, с трудом, но надеюсь. Всё вы опять выбили меня из темы.
           - Да кто тебя выбивал? Сам выбился. Давай рассказывай Ване про свою Люсеньку, пока я не приревновала. Если хочешь знать, Ваня, то он не тебе первому про эту врачиху рассказывает.
- Да. Это потому, что я просто поражен её талантом на фоне  нашего общего бардака. Так вот, Ванечка, продолжаю свою тему. Сходил я потом, когда встал уверенно на ноги, в другие отделения больницы, и то, что я там увидел – это убогость по сравнению с нашим отделением. Стены ободраны, окна грязные… А когда я заглянул в туалет, то он выглядел чуть лучше вокзального. И, действительно, на подоконнике валялись рваные книги: Гончаров, Бунин, Крапивин. Да совсем забыл. Комедия! В коридоре в шкафчике валялся один Стендаль; я имею в виду полное собрание сочинений. Это меня очень удивило. С чего к Стендалю проявлены такие почести или наоборот пренебрежение. И когда я взял в руки одну из книжек, то сразу всё понял. Бумага была толстая и почти лощёная, ну очень гладкая. А это, знаешь, рискованно. Такой бумагой на заднице начнёшь, на затылке закончишь.
- Фу, Лёня, как тебе не стыдно, за столом…
- Нет не стыдно, не я довёл государство до такого состояния. Что мне велели, я всё выполнял, я всё делал, грамоты на производстве получал, а как был великим хозяином с голым задом, так им и остался.
- Лёнечка, - то ли шутя, то ли серьёзно, обратилась к нему Лида, - тебе нельзя пить, у тебя душевные чирьи прорываются.
- Да, прорываются! Вот выпьешь рюмку, и они разбухают, а потом лопаются. Вы опять меня выбили из темы.
- Да кому нужна твоя тема, - Лида махнула рукой.
- Как не  нужна? Вот человек – писатель, - Леонид, лукаво улыбаясь, посмотрел в мою сторону, - не то, что мы с тобой аграрии.
- Лёнечка, это ты аграрий, а не я, и терплю все твои причуды: гончаков, коров, свиней, огороды только потому, что люблю тебя.
- О, понял, Ваня? Любовь сглаживает любой конфликт, все разногласия.
- Понял, Лёня, а по теме?..
- По теме… По теме скажу тебе так: почти в каждой палате есть телевизор; пусть старенький, чёрно-белый, но он отвлекает человека от болезни. Холодильники во всех женских палатах, а для мужчин два в коридоре. Когда я спросил у санитарки, почему такое неравноправие, то она ответила, что мужчины – неряхи, и поэтому холодильники должны быть на виду, что бы можно было контролировать в них порядок. Я, конечно, стал возражать, что такого быть не может, что есть мужчины даже очень ряхи, то она мне отвесила комплемент: «Может вы и ряхя, с чем я вас поздравляю, а остальные – неряхи». Вот так, понял? Скажу тебе честно, этот разговор можно было бы продолжать до вечера, перечислять хорошие дела, которыми выделяется Людмила Михайловна. Да хотя бы то, что она по выходным приходит на работу, посещает тяжелобольных, беседует с сестричками и санитаркой, даёт советы. Старается как для больных, так и для медперсонала. У самой кабинет скромнее скромного. Заставлен коробками со шприцами, капельницами и ещё Бог знает с чем. А на столе у неё только телефон, стакан с ручками и карандашами, на подоконнике старенькое радио и вдоль стены, такой же старенький топчан с подушкой. Наверно, иногда, остаётся в ночь. Вот так! Глядя на всё на это, я сделал вывод, что она не просто прекрасный врач, она талантливый руководитель, и, просто, мудрый человек. Вот так! Понял!
- Не только понял, Леня, а даже полностью разделяю твоё мнение.