***Вступление. Я искренне позавидовал Валентину Катаеву, когда лет тридцать назад прочитал его "Разбитую жизнь". Дело в том, что во мне зрело желание написать нечто подобное по форме до прочтения этой книги. Сам "осколочный" стиль книги, ее нежное погружение в детство восхитили меня. И я был любим в детстве, и меня бесконечно волнуют воспоминания о давно ушедших годах!
Итак, поехали!
Вот и заканчивается моя единственная жизнь. А, кажется, еще вчера все только начиналось...
***Непонятные тельца.
...Я смотрю в окно.Рядом мой дедушка. "Дедушка, смотри. Что это летает?" -
я возбужденно показываю что-то за окном.
"Ничего там не летает. Какой ты выдумщик?" - немного сердится дедушка.
Какой он непонятливый! Ведь за окном действительно летают какие-то прозрачные предметы, тела или точнее тельца - как их точно назвать?
Я и сейчас не могу объяснить, что мне привидилось за окном. Наверно, я слишком напряженно вглядывался в окно и у меня был оптический обман - эффект полета множества прозрачных тел.
Казалось бы пустяковая история, но почему-то я помню все ее подробности: в какое именно окно я смотрел и то, что дедушка стоял справа и немного сзади.
***Катание с горки.
В России всегда было много сильных поэтов, обладающих подчас изощренной техникой. Но был и такой поэт - Иван Суриков. Казалось бы - не мастер. Но он написал:
"Вот моя деревня,
Вот мой дом родной,
Вот качусь я в санках
Вниз с горы крутой."
Простые, внешне безыскусные строки, но сердце каждого русского должно замирать от какой-то причастности этих строк к жизни каждого из нас, от того, что почти у каждого из нас в детстве была своя горка.
И у нас в Пролетарке недалеко от дома была горка. Она была невысока, но зимой она покрывалась коркой обледеневшего снега, и активно использовалась нами, детьми. И поверьте, она обеспечивала полностью "суриковские" ощущения.
Кстати, столь же щемяще воспринимаются фетовские строки:
"Чудная картина,
Как ты мне родна.
Белая равнина,
Полная луна.
Свет небес высоких
И блестящий снег.
И саней далеких
Одинокий бег".
***Первый стадион
Какой-то стадион вспоминается.Возможно- это стадион,размещенный в свое время внутри Тульского Кремля,или только что построенные тульские Лужники.Собственно, и вспомнить нечего. Помнится лишь впервые почувствованное осознание фиксированности своего положения относительно остального мира. Четкость, как при взгляде на карту: прямо - север, позади - юг, налево - запад и направо - восток. Я сижу довольно высоко, внизу на поле - небольшие игроки. Футбол мне еще не интересен, но все вокруг так ярко, (и я центре всего!), что эпизод почему-то запомнился на всю жизнь.
***Зарождение "чувства города"...
Вообще, большинство воспоминаний раннего детства отрывочно. Помнятся какие-то улицы, какие-то лица. Почему-то воспоминание, называемое в голове "Посещение Тульского цирка", вовсе не связано с цирком, а содержит: темно-серый мокрый асфальт, бесшумный шелест шин и городские огни, добавляющие желток в синий вечер.
Наверно, такая картина была при выходе из цирка.
С тех пор картина вечерних последождевых улиц будит во мне приятное волнение и то, что можно назвать "Чувством города".
А цирк я так и не полюбил !
***Игры в одиночестве
Я часто бывал одинок. Например, приезжая в Тулу, я находился только во взрослой компании. И я стал придумывать себе занятия для одинокого мальчика.
Вот одна из игр. Я брал кусок хозяйственного мыла и спицу. Вдоль куска мыла спицей проводил три параллельных линии. В результате поверхность мыла делилась на три равных участка. Мыло ставилось на пол, и я, держа спицу отвесно, целился ею в мыло, стремясь попасть в центральную зону. Спица отпускалась, летела и попадала в мыло (или пролетала мимо). Была разработана система очков. Подробности уже не помню, но, допустим так:
попадание в центр - два очка,
в крайние полосы - по одному,
мимо - ноль.
Если спица застревала в мыле, а не падала плашмя, очки
удваивались.
Все это проходило в форме некоего первенства среди стран. Писался их список, например, СССР (непременно !), США, Англия, ГДР, Болгария... сюда же охотно добавлялись экзотические страны типа Габона. Я старался играть честно, не подыгрывать, но почему-то часто наши побеждали. Иногда, под настроение, "нашими" были другие страны: Болгария, допустим, Дания или тот же Габон. А причинами временной любви к ним могли быть прочитанная книжка болгарского автора, любовь к Дании Андерсена или удачно приобретенная серия габонских марок.
Еще я любил мечтать. О чем примерно я мечтал, я, надеюсь, еще расскажу подробно но сейчас о другом: об одиночестве, о том, КАК я мечтал. Например, я брал резиновый мячик и начинал стучать им об асфальт или о землю, фантазируя о чем-то в ритме ударов. Подобное занятие могло продолжаться больше часа. Мечты развивались, это могли быть либо фантазии о революции в какой-либо стране типа Конго, причем я был участником и героем событий, либо придумывание развернутых сцен, в которых я спасал любимую девочку. Замечу, что в фантазиях последнего рода еще не было ничего сексуального, плотского. Было только щемящее томление.
***Прощание с детством
Мне было лет тринадцать. В один довольно непрекрасный день непонятная грусть овладела мной. Я подошел к зеркалу, висящему в коридоре, внимательно всмотрелся в свое лицо и вдруг заплакал: мне стало пугающе ясно, что мое детство закончилось. Я торопливо оделся и почему-то пошел через весь город (а это было в Новочеркасске) по длинному Платовскому проспекту. В перспективе проспекта горел закат, и я бессознательно шел, шел в его сторону, глотая остатки слез и стараясь успокоиться. И действительно, при ходьбе мне удалось перевести мысли на другие темы и тем самым как бы успокоиться, но день этот все равно остался в памяти как трагичный день прощания с детством, как день осознания преходящести всего.
...Прошло детство - так же пройдет и жизнь.
*** Поездка к отцу на теплоходе
Родители развелись, когда мне было три года. Я почти не помню отца, живущего с нами.
Какой-то эпизод мелькает в памяти. Я сижу на полу, играю. Мне кажется, что папа дерется с мамой.
Я вскакиваю с криком: "Папа, не бей маму!" Но достоверность этого воспоминания оспаривалась мамой: "Владимир был и правда грубоват,но драться мы не дрались."
Видимо, я стал свидетелем некоей схватки-объятия, когда самим участникам действа непонятно: ссорятся они или мирятся?
Так или иначе, летом 1961 года мы с мамой отправились в речное путешествие в станицу Вешенскую - Родину моего отца. Вроде бы, мои дед и бабушка очень звали невестку и внука погостить: они хотели увидеть подросшего единственного внука, втайне надеялись, что Тамара и Владимир помирятся.
Почему же путешествие было речным? Дело в том, что Вешки и сейчас далеко отстоят от железной дороги. Прямые автобусы из Ростова то ли не ходили, то ли были признаны невыносимыми для шестилетнего ребенка. И было выбрано чуть ли не трехсуточное плавание по Дону, через Волгодонское водохранилище. Круизом это было назвать трудно,так как места наши были в трюмной части нашего теплохода ( или парохода, точно не знаю).
Из этой поездки многое запомнилось и осталось на всю жизнь.
Плавание в трюме. Главное здесь - это наличие круглых иллюминаторов, в которые неустанно бьют волны. После этой поездки любой морской роман стал мне понятным. И, читая о приключениях английских моряков , я вспоминал свой трюм старого речного судна. Ведь в жизни каждого мальчика должны быть свои волны, яростно бьющие в иллюминаторы!
Социалистический город. После своей полу-(и даже больше, чем полу-) деревенской степной Пролетарки я попал в первый пункт моего плавания - новый город Волгодонск. Он возник после войны на берегу водохранилища. В нем были двух- и даже трехэтажные дома, улицы были заасфальтированны, чисты и озелененны. Вечером город был ярко освещен. И долго потом при слове "Социализм" я представлял светлые улицы и дома Волгодонска. Причем это был еще чисто сталинский город сороковых-пятидесятых, без тех a-la Московских микрорайонов, появившихся в 70-е вместе со строительством завода "Атоммаш".
Пыльный город. Следующей за Волгодонском пристанью был город Калач. От него осталось одно впечатление: масса мелкой пыли под ногами, доходящей до щиколоток и образующей местами пыльные сугробы. Наверно, в те дни на город дули восточные пустынные ветры и давно не было дождей, наверно, сегодня - это озелененный населеннный пункт, но тягостное впечатление от города - пустыни осталось навсегда.
Замечу, что пыльные барханы были не где-то на окраине, а на центральной площади Калача, рядом с центральным и, очевидно, единственным универмагом.
Трехлитровая банка икры. Места, по которым мы плыли, всегда были рыбными. Недалеко был Каспий - место обитания осетровых. Да и Волга с Доном слыли рыбными реками. Поэтому местный народ в общем был с рыбой, а кое-кто и с икрой.
И вот, наша соседка по каюте, достала из багажа трехлитровую банку с черной икрой. "Угощайтесь,"- обратилась она к маме. "Да и мальчику вашему нужно подкрепиться - он такой худенький, а икра так полезна."
До сих пор мне досадно, что в тот момент я наотрез отказался! Мама съела немного, а я, не зная до того момента пор вкуса черной икры, не ведая о ее баснословной цене, просто не захотел пробовать что-то черное и непонятное. Став взрослее, я не раз мечтал остаться один на один с этой банкой, но, увы...
В Вешенской. Воспоминания весьма отрывочны.
Большая кровать с неуместно теплой периной...
Фраза: "Твой дедушка Василий Иванович похож на еврея", и я шутливо подыгрываю бдительному спрашивающему, кажется, дедушке Евгению: "А он и есть еврей".
А надо сказать, что, во-первых, Вешки - место, где вопрос "Еврей\не еврей" стоит (на словах) очень остро, во-вторых, я еще слабо понимаю, что такое "еврей", и, в-третьих, Василий Иванович - русский и православный во всех обозримых поколениях. Моим станичным дедушке и бабушке трудно предположить наличие развитой иронии у шестилетнего внука, и они верят в еврейство тульского дедушки,а значит, и невестки. А копнуть глубже - и внука ! Положение спас мой отец, который имел тончайшее чувство юмора, уловил мою игру, вернул подлинную национальность Василию Ивановичу. А с ней - и успокоение в душах заинтересованных вешенцев...
В Вешках я впервые испытал радость пускания мыльных пузырей. Дело в том, что многие крыши в станице были покрыты камышом, а тонкая камышинка является удобной трубочкой для пускания мыльных пузырей. К тому же, бабушка Настя стирала во дворе, а у меня была масса свободного времени. Все это располагало к "пузырепусканию". До сих пор помню радужные бока моих первых пузырей, помню радость, когда пузырь получался особенно большим и долго живущим...
Помнится поездка куда-то с отцом на его велосипеде. Я сижу на раме, мне жестко, неудобно. День стоит жаркий. Дорога пыльная. Поездка кажется мне не нужной. Я сейчас понимаю, что мой отец был счастлив везти шестилетнего сына на раме велосипеда, чувствовать рядом напряженное тельце. Но, увы! ,это ощущение счастья не передалось мне.
Не передалась мне и гордость вешенцев за свой Тихий Дон. Река показалась мне узкой, берега скучноватыми. Прибрежные деревья росли в песчаном грунте, и были малорослы. Я знал, что Дон - знаменитая большая река, и был разочарован.
***Опыт выращивания фиников
Мой тульский дедушка Василий Иванович месяцами жил у нас в Пролетарской, так как мама уезжала на учебные сессии в Ростовский университет, да и в ее присутствии уход за ребенком был небесполезен - ведь она на весь день уходила на работу. Дедушка, всю жизнь проведший в Туле (не считая нескольких фронтовых лет), явно мучился от общения с природой юго-восточной части Ростовской области: вокруг Пролетарки была банально голая степь с редкими "сталинскими" лесополосами, да и сама станица была скудна на растительность.
Станичные домики стояли, почти не окруженные зеленью. Солончаковые почвы и низкая влажность не позволяли зелени всерьез расти.Лишь в короткий период конца апреля-начала мая окрестная степь покрывалась молодой зеленью, цвели и оцветали дикие тюльпаны. Далее, наступало лето, и природа жухла.
Дедушка, привыкший к буйству зелени во тульских дворах, буквально страдал при виде почти пустынных приусадебных станичных двориков. И Василий Иванович взялся за озеленение нашего двора. Он накупил книг, проникнутых мичуринским духом, приобрел элементарный садово-огородный инвентарь и принялся за работу. Путем значительных усилий ему удалось добиться, что у нас появился садик с фруктовыми деревьями, кустарниками и цветами. Судя по сохранившимся фото, наш дворик так и не стал подобием ботанического сада, но и на полупустыню уже не походил.
Разумеется, и меня, семилетнего, поразил зуд садоводничества. Я решил сделать всем сюрприз и тоже что-нибудь посадить. Раздумья, что сажать?, были кратки: ответ пришел сам-собой - финики !
Дело в том, что большой радостью в моей жизни были посылки, присылаемые мне бабушкой Нюрой и любимой тетей Аней из Тулы. В посылке, как правило, были знаменитые тульские пряники, конфеты нескольких сортов, чернослив и, ближе, к теме - финики.
Я знал, что деревья вырастают из косточек. Косточки чернослива показались мне заурядными, похожими на косточки обычных слив и абрикос. Другое дело косточки фиников: длинненькие, гладкие, заморские !
Итак, собрав с десяток косточек от фиников, облизав их до шершавого блеска, я приступил к операции.
Ход моих мыслей был, примерно, следующим. Деревья растут вертикально, у них есть корень снизу и ствол, растущий вверх. Как может косточка дать появление дерева? Разумеется, путем посадки косточки наполовину в землю (будущий корень), так, чтобы вторая половинка косточки (будущий ствол) торчала из земли.
Итак, я вырыл заостренной палочкой несколько неглубоких ямок, погрузил в них наполовину , как бы по пояс, финиковые косточки и утрамбовал рукой землю вокруг каждой косточки, добиваясь устойчивости и правильной ориентировки по направлению роста дерева. Затем полил будущую пальмовую рощу из лейки и довольный ушел заниматься другими детскими делами.
Но примерно через час я не вытерпел. Слава будущего Мичурина, а я уже знал от делушки, кто такой Мичурин, распирала меня. Я позвал своих друзей: Сережу, Тому, и гордо показал им свою работу. Не стоит говорить о количестве насмешек, впрочем не очень обидных - ведь я был меньше друзей !, которые заслужил мой труд.
***О любви
Я всегда был в кого-нибудь влюблен. В детском саду мне нравилась девочка, которая мне запомнилась как Фанфарова. Наверно, я что-то путаю , ибо мой вариант фамилии слишком экзотичен. Хотя всякое может быть на Руси.
Девочка эта была похожа на куклу - кудрявая, с голубыми глазами - и была одета богаче других: в плиссированной юбочке с лакированный пояском. Разумеется, это была не повседневная одежда, но запомнилась именно она. Папа девочки, имени которой я увы! не помню работал где-то в райкоме, что придавало ей дополнительную загадочность.
Но я не любил кукольную девочку - я просто запомнил ее. Я любил другую!
У нее было волшебное имя - Таня Дрей. Она была дочерью офицера, переводимого с места на место, и временно заброшеного в степную глушь. Таня появилась у нас в середине первого класса и изчезла по его окончании.
Она была молчалива, сероглаза, с серьезным некрасивым удлиненным лицом – она была прекрасна! Нам было по пути в школу, и мы шли по Пролетарской, мимо почты, пересекая Садовую. Я не помню, о чем мы разговаривали, но помню Таню рядом со мной: в школьном платье, с зеленоватым личиком, с серыми печальными глазами.
Уже на каникулах, находясь в лагере, я лежал без сна на тихом часе и мечтал о том, как я спасаю Таню Дрей от каких-то разбойников, как я разбрасываю их, спеша на выручку. Я потом часто, даже став старше, мечтал точно также, подставляя правда на место Тани других девочек. И число этих девочек было не велико - я был верен в своих увлечениях.
Кстати, будучи уже взрослым, я не на шутку увлекся женщиной, точнее девушкой, чуть постарше себя. Это увлечение длилось долго, больше двух лет и закончилось
ничем - мы расстались. И, вспоминая облик Вали, так звали предмет моей страсти,я понимаю, что она - как бы выросшая Таня Дрей: сероглазая, с зеленоватым, удлиненным, но таким прекрасным, таким желанным лицом.
Странно, что я долго, считая себя поклонником стандартно красивых синеглазых
блондинок, смертельно увлекался женщинам совсем другого типа: худощавыми шатенками с большими лучистыми и грустными глазами.
***Поход на край света.
И вот настал день, когда мы решили идти на край света. Мы - это я и мой лучший друг Сережа Чистоев.
Край света был далеко: нужно было идти по главной улице станицы в ту сторону,где недавно я видел сине-серо-желтые, мрачные грозовые облака. Они были такие темные и неотвратимые, каких я не видел до сих пор, хотя прожил к тому времени шесть лет. Облака казались еще более ужасными, потому что на противоположной стороне горизонта еще вовсю сияло солнце.
Я уже знал, что где-то есть край света, называемый северным полюсом; там царят мрак и холод, там темно и завывает ветер. И вот, глядя на приближающуюся грозу, с восторгом подставляя лицо порывам ветра, я решил, что только в той стороне может быть северный полюс и владения Снежной Королевы, о которой мне уже прочитали книжку.
Отвлекусь немного от похода. Сергей был старше меня на год-два. Он был моим другом и защитником. Последнее вовсе не означает, что я был таким уж беспомощным. Просто наш первый класс на какое-то время раскололся на две враждующие группировки:
одни ребята из школы домой поворачивали налево, на Садовую, другие - направо, на Пролетарскую. Это и казалось тогда главным основанием раскола. Как же? – это МЫ, а те- чужие. Подспудно здесь сказывался и социальный фактор: в нашей компании были ребята из семей попроще, а соперники в большинстве относились к семьям мелких районных начальников. Но, если серьезно, наш конфликт был просто игрой.
Игра или не игра - это не так важно, когда ты в семилетнем возрасте, один
попадаешь в лапы превосходящих сил противника. Я уже мысленно готовился к хорошей взбучки, хоть и продолжал словесное пикирование, как вдруг в центр событий ворвался Сергей. Он расшвырял трех-четырех обидчиков, которые признав чужую силу, ретировались, кидая на Сергея, да и на меня за компанию, почтительные взгляды.
Замечу, что Сергей весьма успешно занимался спортивной борьбой. Ему то и было лет девять тогда, но в моей памяти он вспоминается крепким почти взрослым парнем.
Он меня опекал, а я, став взрослым, его предал - предал несерьезно, неопасно ни для кого, но от этого предательство не перестает быть предательством.
Дело было так. На какой-то демонстрации, первомайской или ноябрьской, я стоял в компании студентов, предвкушая веселый поход на совместное празднование. Вдруг ко мне подошел невысокий щуплый паренек. "Виталик? Кузнецов!?" - вопросительно-утвердительно произнес он. Это был Сережа Чистоев.
"Я учусь здесь, в НИМИ. А как ты?" - он был явно рад. Мне стыдно до сих пор, но я, пробормотав что-то о том, что со мной и с моей мамой все в порядке,просто улизнул к своей компании, ненужной как оказалось уже тогда. И не поговорил с другом, и не пригласил его в гости, и не познакомил с приятелями ! Мне тогда показалось, что возобновление дружбы будет чуть ли не обузой для меня, что в одну реку не вступают дважды. Я даже не спросил, где он остановился.
Уже потом, много лет спустя, я нашел старый, еще детский адрес Сергея, но
запоздалое письмо вернулось с пометкой: "Адресат выбыл."
Вернусь же к походу на край света. Собственно, похода и не было. Больше запомнилась подготовка к нему.
Каждый взял дома немного продуктов, мы купили (это почему-то запомнилось)
грамм триста халвы на двоих и поделили всю снедь строго поровну. Для большей
строгости халва была поделена вплоть до крошки.
Итак, мы двинулись в путь, скрашивая движение беспрестанным жеванием. День был жаркий, продукты закончились быстро. За окраиной станицы, в той стороне,где еще вчера были устрашающе темные тучи, кипела обычная сельская жизнь: ходили коровы, двигались трактора... Ничто не напоминало окрестностей Северного полюса.
И мы повернули назад. Поход на полюс по молчаливому согласию как бы превратился в застаничную (аналог слову "загородная") прогулку, не обязывающую к совершению каких-либо подвигов. Из ритуальных событий следует отметить только подание двух последних крошек халвы, обозначившее временную черту предстоящего длительного голода.
***Желание побыть украинцем.
В наших южных краях всегда было много выходцев из Украины. Это сказывалось
и в фамилиях, и в культуре людей. Однажды в садике трое или четверо ребят ходили в обнимку и шатались, видимо играя в пьяных отцов. Они горланили песню:
" Верховина, мати...", и далее что-то мне на сегодня непонятное, ибо текст был украинский, пожалуй, даже западный. И мне почему-то так захотелось стать украинцем, ходить вместе с поющей компанией. Я попробовал встать рядом и поорать дурным голосом эту песню. Но меня не приняли! Я уже не помню, почему именно, но я был отвергнут.
Мне было обидно, ведь я орал столь же громко.
***Страх потерять маму
Это было уже в Новочеркасске. Мне было лет десять. Я дружил с одноклассником Юрой Ершовым, и почти все свободное время проводил у него во дворе или в дворовых окрестностях. Чаще всего я возвращался домой затемно. Идти нужно было три недлинных квартала.
И вот в моей жизни наступила полоса, когда каждый вечер, подходя к дому, я со страхом ожидал - будет ли гореть свет в наших окнах?
Мне почему-то казалось, что окна окна могут не светиться потому, что мама внезапно умерла. Сердце мое сжималось от страха и тревоги. Страх усиливался домов за пять до нашего дома, - и как же мне было страшно, когда окна были темными ! Но вот я уже дома, мама жива - вот она. Или, если ее не оказывалось дома, то было видно, что ничего страшного с ней не произошло, и я становился счастлив и спокоен.
***Обтирание снегом
Мне было лет шесть-семь. Я сидел дома, как это бывало часто, один: мама была на работе, дедушка был в Туле. И я занимался одним из своих любимых занятий - читал "взрослые" книги. Не помню уже, какая именно литература попала мне в руки, но в один прекрасный день я вычитал, что обтирание снегом очень полезно для здоровья. Прочитано - сделано! Я тут же обнажил свой цыплячий торс и вышел во двор. Захватив пару пригоршен снега и затаив дыхание, я быстро-быстро обтер грудь, живот , захватил часть спины. Ощущение было скорее приятным: кожа испытывала легкое жжение, усилившееся по возвращении в теплую комнату.
Самое интересное в этой истории, что я не только не простудился по-крупному, но не подхватил даже насморка.
***Мой старший товарищ
На нашей улице, но на ее противоположной стороне, жил мой старший товарищ - Гена Панин. Он был года на четыре старше меня, а это очень важно, когда тебе семь, что кому-то одиннадцать. Гена Панин казался мне, да кажется сейчас в моих воспоминаниях, вполне взрослым парнем.
В связи с ним запомнились три важные вещи: марки, игра в шахматы и пистолет, повзаправдошнему стреляющий пульками, сделанными из согнутой вдвое проволочки.
Обо всем по-порядку. Я не знаю, как в глухую степную станицу попадали марки разных экзотических государств, но в коллекции Гены было несколько марок из стран, одни названия которых волновали мою детскую душу: Гонконг, Малайзия... Были также чешские, болгарские, китайские и, разумеется, советские марки. Это волновало меньше, но также вызывало желание иметь для коллекции и их. Тем более,что содержание советских марок тесно перекликалось с повседневной жизнью нашей страны, точнее даже не с жизнью, а с ее газетно-пропагандистским изложением.
Там было все: и лозунги "Семилетку - досрочно", "Догоним и перегоним Америку по производству мяса, молока и яиц на душу населения", и портреты любимых героев космоса, и лики писателей-классиков и многое-многое другое. Я уверен, что основы моей эрудиции были во-многом заложены с помощью марок. А марки я стал собирать под влиянием и с помощью Генки Панина.
Он баловал меня, малыша: дарил мне многие свои марки, не требуя ничего взамен. Ему просто приятно было быть добрым старшим наставником. И радость этого ощущения скупала для него горечь от утраты десятка собственных марок. Вершиной его "марочного" великодушия было вручение мне на память в дни моего окончательного отъезда из Пролетарки единственной в его коллекции марки из Гонконга, содержащей портрет еще молодой королевы Елизаветы в овальной рамке и изображение тигра как элемента основного фона. Зубчики марки были слегка повреждены, но это не лишало ее великолепия! Эта марка и сейчас хранится у меня.
Гена Панин пристрастил меня и к шахматам. Я уже не помню, он ли объяснил мне правила игры, или это был кто-то из взрослых гостей нашего дома, но активная практика игры в дошкольные и первые школьные годы была несомненно связана с Геной. Мы играли много и как я понимаю теперь - довольно бестолково, но и такая игра, я уверен, способствовала на определенном этапе развитию моих шахматных способностей.
До сих пор помню, как Гена с изрядным апломбом показывал мне "непобедимый"
дебют, применение которого гарантировало применяющему его победу или по-крайней мере ничью. Дебют и за черных, и за белых состоял в том, что первыми ходами игрок продвигал через одну пешки на клетку вперед, образуя тем самым своеобразный "еж", не взламываемый, по убеждению Гены, ни при каких ответах любого соперника. Как искренне удивлялся Гена, когда мне стало удаваться все чаще и чаще обыгрывать его, просачиваясь своими фигурами в щели его непобедимого построения.
Но особенно запомнился пистолет ! Самодельный, сделанный из куска дерева, но стреляющий по-настоящему проволочными пульками. Я уже не помню конструкцию, но кажется, там использовалась пружинка, распрямляющаяся при нажатии на курок и выталкивающая пульку в нужном направлении. Пистолет позволял довольно сносно (там была и настоящая мушка) прицеливаться.
Мы ставили спичечный коробок в проеме двери и устраивали многочасовые соревнования в стрельбе из положения лежа. До сих пор помню радость от упругого попадания пульки в коробок, в результате которого коробок подпрыгивал и беспомощно падал плашмя.
Я взрослый мужчина, у меня высшее техническое образование. А я ни за что не смогу сделать сыну или просто соседскому мальчику такой пистолет. Просто не смогу, и это так обидно! Обидно, что я так и не стал и уже не стану ни для кого Генкой Паниным !
***Сын военного
У нас в детском саду был мальчик, отец которого был военным.
В Пролетарской была воинская часть, и многие офицеры временно обустраивались в станице: старались работу жёнам, устраивали детей в детский сад или школу. Разумеется, этих военных могли в любой момент перевести в другую воинскую часть на территории бескрайнего Советского Союза.
И вот однажды мальчик, имя которого я уже не помню, объявил, что его папу переводят не куда-нибудь, а в Петропавловск-Камчатский!
Настал день прощания.
И вдруг наша воспитательница сказала: "Путь Саша (назову его так для определённости) выберет любую игрушку на память из шкафчика для игрушек."
И Саша выбрал модель самолёта - самую желанную игрушку для меня и, наверно, для других мальчишек.
Как я позавидовал Саше! Как мне захотелось уехать с отцом-военным в Петропавловск и получить самолёт на память! Но , увы!, увы!...