Шла шестая ночь месяца Юноны и бог знает какая ночь летнего месяца сивана. Стояла жара. Приближался праздник...
Гости, неконфликтные и мягкие как вода, стекались со всех сторон в этот омут – пристанище скромных, нерешительных чертей. Зал хлопал дверями, а я хлопал глазами, удивляясь, как же много у меня друзей. Я стоял в центре огромного полупустого помещения с импровизированной сценой, столами и стульями. Мои новые друзья были обеспеченными и оригинальными: они устроили мне сюрприз, выделив один из своих цехов для празднования моего дня рождения.
На гостях были интересные выходные костюмы, не скованные скучными рамками приличий, но в то же время красивые и дорогие. Некоторые из них были в масках, должно быть, они думали, что идут на бал-маскарад. Я маскам рад, это очень естественно и, определенно, оригинальней, чем все время носить одну и ту же – из кожи, дырок и волос.
На сцену поднялись классические музыканты, заняли свои места и начали играть какую-то фоновую музыку. Я люблю классику, вы не подумайте. Человек с бессонницей просто вынужден любить ее. У меня это – не болезнь и не нервное нарушение, просто я ночное существо, и стоит обстоятельствам отпустить удила, ослабив хватку реальности и объективности, как я перехожу в ночной режим существования, приближаясь к ареалу обитания моих кумиров – вампиров и нетопырей.
Сейчас я чувствовал себя прекрасно, хотя весь день болел и хандрил. Гости медленно занимали свои места. Я скромно сидел за одним из столиков, ничем не выделяясь из толпы, заставляя нервничать активных распределителей, вновь потерявших героя дня (ночи).
В это время Казимир Либанов из издательства, которого все называли «Калибан» за бурный нрав и за то, что все его произведения, предположительно, были написаны не им самим, поднялся на сцену к микрофону.
– Ну что, малахольные, возрадуемся! Праздник приближается, подкрадывается, чтобы застать вас неподготовленными и без одежды. Сегодня вы не скроете своей истинной природы. Радуйтесь, ибо ужинать вы будете живыми, а завтракать мертвецами, убитыми защитными механизмами собственного скучного тела! – на словах «скучного тела», он скорчил гримасу. Секунду спустя его румяное лицо вернулось в прежнее беззаботное состояние. Это был интеллигентный пошляк, полнокровный бородатый и кудрявый римлянин-цыган или что-то типа того.
«Притчу! Притчу!» – раздались резкие, но редкие запросы из зала. Калибан чутко среагировал на потребность общества и сказал: «Притчу, так притчу!»
– Жил-был царь. Царь Антиохии или Трапезундии, не важно. Царь был богат, как и положено царю. И было у царя два сына: наследник и запасной. Но царь был стар и захворал. Вызвал тогда царь обоих сыновей и сказал: «Я болен, и вы знаете, что это значит». Старший сын вышел вперед и сказал: «Да, отец, знаем, я согласен». Царь ожил и насмешливо спросил: «На что это ты согласен, окаянный? Новым царем будет мой младший сын!» Запасной сын выполз и испуганно промямлил: «Отец, но я не готов, это слишком большая ответственность! Я никогда и не хотел быть царем...» А старший весь кипел и, не сдержавшись, выпалил: «Старый дурак! Совсем из ума выжил? Империи ему, видите ли, не жалко – решил поэкспериментировать!» Началась перебранка, чуть ли не драка, стража ворвалась в зал и схватила сыновей (хотя младший и не думал буянить). И царь сказал: «Рано мне еще умирать, нет у меня наследника: один не может принять власть, а другой от нее вовремя или на время отказаться. А и то и другое необходимо!» Царь загрустил на секунду, но быстро ожил, и глаза его засветились от радости – ведь он понял, что нужно делать. «Ведите наложниц, будем исправлять ситуацию!» – весело сказал помолодевший старый царь, хитро подмигнув сыновьям.
Калибан, рассказывая притчу, которую он, видимо, выдумывал на ходу, так же хитро подмигнул гостям.
Запрос общества был удовлетворен, и Калибан под бурные аплодисменты (казавшиеся еще более бурными в воспаленном высокомерном мозгу) временно освободил плацдарм для других ораторов, прекрасно понимая, что таких нет.
Потом Калибан заметил меня и приблизился.
– Юджин, не грусти, возьми лучше таблетку! – он конспиративно протянул мне маленькую белую капсулу.
– Нет, спасибо, у меня своя медицина. А что это, кстати?
– Называется «Взрыв мозга с таймером».
– Я бы назвал ее «Калипсо», – мечтательно сказал я, представив, как съем ее и очнусь через семь лет.
– Шучу, это просто «тик-так».
Господи, откуда у него «тик-так»? Он, конечно, немного старше меня, но все же...
– Счастливым людям наркотики не нужны, – сентенциозно произнес Калибан, который сейчас со своей неопределенной национальностью был похож на растамана. – Ангельскую пыль на самом деле придумали демоны...
– А синтезируют, идеализируют, продают, покупают, перевозят в кишках и употребляют люди. Так что это еще большой вопрос, Казимир, кому пыль нужнее: демонам или людям?
– Ой, опять эти мрачные мысли. Иди лучше потанцуй с кем-нибудь.
– Так ведь никто не танцует. И музыки нет.
– Как нет? А это что? – он указал на маленький оркестр.
– Ты умеешь танцевать один, под классику? Я тебе завидую: ты, видимо, женат на вечности и гармонии...
– Ха, я вообще не женат и тебе не советую. Гуляй пока молодой! Ну ладно, пойду еще какую-нибудь глупость скажу со сцены. Не скучай...
Калибан был немного пьян, исполнив долг учтивости перед именинником, он пошел развлекаться дальше.
А я сидел, чувствуя себя лишним на этом празднике жизни. Номинально я являлся эпицентром этого торжества, но фактически все это было сплошной огромной фальшью. Мои новые друзья хотели отблагодарить меня за услугу, которую я им оказал совершенно случайно, на самом деле оказав медвежью услугу самому себе. Я поступил подло, а меня за это еще и чествовали люди, которых я совсем не знал, и которые не знали меня, да и знать не хотели.
Я чувствовал, что в любой момент ложь раскроется, и я внезапно стану агнцем на заклание, который обязательно должен присутствовать на любом празднике, чтобы отдариться от завистливых богов: заставив их на время прикрыть глаза, обратив свое внимание на сирых и бедных, насылая на них беды и испытания, чтобы проверить их упрямую веру, да и просто так, чтобы посмеяться.
Недолго думая, не давая времени своим внутренним демонам наломать дров, я поднялся со стула, выпил бокал шампанского и неторопливо побрел к выходу. Праздник продолжался и без меня: Калибан что-то рассказывал со сцены, бесцеремонно перекрикивая скромных музыкантов, которые опустив глаза, внимательно рассматривали стенографические закорючки на разлинованной бумаге. Музыка честнее литературы: ей достаточно 70-80 нот, чтобы выразить все, что угодно. Литература же рассыпается бисером богатого лексикона зажиточного нувориша, избегающего простых и понятных слов, как нищих и прокаженных.
Но я шел к выходу, напрасно шифруясь: оказывается, не все необходимо прятать – много чего и так никому не нужно. Не изображая бесцельное фланирование, я направился прямо к огромным воротам. Вышел и огляделся: на улице стояло много личных автомобилей и одно такси. Я приблизился к желтой машине, сел на заднее сидение, назвал свой домашний адрес и поехал.
– Вы ведь один из тех писателей? – спросила девушка, водитель машины. Конечно, ей было все равно, кто я. Ее вопрос – обычная формальность, бонус хорошего такси, где вас и выслушают и дадут бесплатный совет. Прямо психолог на выезде, даже удобный диван имеется. – Я догадалась по шарфам…
– Каких писателей? Вы про этот шабаш – слет всей нечистой силы, веками обманывающей доверчивых и внушительных? Это даже хуже, чем писатели. Это критики и издатели. Они как вампиры: живут за счет чужих жизней. И это не шарфы, кстати, это обрывки петли: даже это их не берет...
– Уж и не говорите! Сколько людей погибло из-за книг…
– Да тут даже не в книгах дело. Вы же не согласитесь, что машины – зло, потому что каждый год убивают десятки тысяч человек?
– Нет, конечно. Я, например, даже в аварии ни разу не была. Все зависит от отношения к машине. Это не роскошь, а необходимость и ответственность.
– Вот и в литературе так же. Должны быть люди, которые не дадут другим писать.
– Так вы критик?
– Формально, да. Но я плохо выполнял свою работу: никому не мог отказать, даже самым сумасшедшим.
– Значит, у вас там и психи есть? – спросила девушка, улыбнувшись и предчувствуя, что сейчас вождь расскажет ей всю подноготную жизни в дурдоме.
– И психи и психики, – сказал я, внезапно вспомнив тот день в издательстве, с которого начались путешествия во времени. Я понял, что должен вернуться и принять свою судьбу, заслуженную или нет. Если ничего невозможно изменить, то нужно хотя бы наслаждаться плодами своих ошибок и грехов, получая опыт по модулю, всегда положительный, вне зависимости от полярности самого дела, доброго или злого.
– Я кое-что забыл. Разворачивайтесь, пожалуйста.
– Как скажите, – она не спорила, ей была абсолютно безразлична моя жизнь, как настоящему психологу.
Она повернула машину, замолчала и включила радио. Через пару минут я услышал знакомую музыку, которую уже слушал сегодня, когда сидел одесную от бури, слепой и непротивляющийся. Я вновь засомневался и вздумал повернуть домой, но мне стало неудобно перед девушкой менять свое решение дважды в течение нескольких минут. Девушки не любят нерешительных.
И я поехал на праздник, не зная, чем все это закончится... Вот она, вариативность жизни: судьба зависит от того, кто водитель такси – XX или XY.