15 минут до начала рабочего дня. Кто бы мог подумать, и 14 лет без сна. White Stripes – Seven Nation Army
Надо сменить ремешок на часах. Механизм хороший – сколько я с ними попадал под дождь, нырял, оказывался в буквальном смысле по локоть в крови или в саже, выходил из огня – все непочем, сверкают и переливаются перламутром циферблата и идущими вразнобой стрелками дней и годов. Только ремешок истерся. Хорошие у него часы были. Vacheron Constantin. Откуда у него нахер такие часы? Обычный же парень был. Димка, биолог что ли, зачем его тогда на ту охоту потащили наверное и сам не знал. Но приехал, пересрался, дурманя меня запахом выброшенного в кровь адреналина и пота по крепкому и молодому телу, криком среди полей, в который они отправились на свою смешную вылазку на меня. Ничего не случайно, и то, как он ухлестывал за местной девкой, простой, с пушком над верхней губой и полными боками, с округлыми коленками и давно уже не живой, как все в том селении. Мне пора было оттуда выбираться, мне было смертельно скучно в коем то веке носиться диким по замкнутому кольцу полей и хотелось на бесконечное пыльное кольцо МКАД что бы захлебнуться негативом живых эмоций.
Мне тут как то сказали что я романтик. В гости пришла соседская девушка, чем то похожая на ту деревенскую, и Дмитрий угощал ее невкусным Нескафе а я гладил еще забинтованную руку, с трудом привыкая к ощущению одежды на теле.
Сказал что красиво смотрится черная ветка на фоне огня неба. Что она тянется туда своим деревянным телом а листья смотрят нам в окно, изменяя свету.
Она сказала что романтик. Дима недовольно бряцнул чашкой. Меня оглушило криком кошки, согнанной с мусорного контейнера и обдало запахом городских отходов у хрущевских домов.
Я не роматик, я просто иногда вспоминаю что люблю этот мир, эту жизнь, во всей красоте и грязи, которая есть. От выцвевших полей, в которые можно врезаться, швырнув себя на упругих лапах в перекрестки ног подсолнечника, пахнущего пыльцой и маслом, пролетев через амброзию, до закрывающегося моторного завода в Рязани. От зажимающихся на лавочке пары, до взывших бензиновым духом машин в полуночных гонках. От лживой воскресной службы для слепых детей до ценника в супермаркете. Я захлебнулся ощущениями и замутило от того как тяжело приживалась во мне новая жизнь. Тогда уже месяца три прошло с тех пор, как Дмитрий привез меня – раненного кролика из тех полей, в которых затерялись два его случайных соохотника – пидорка. Он думал что это безрассудно, а я устало ликовал, потому что все правильно. Неделю лежал, глядя на календарь и складывая завитки цифр в созвездия, пока он бинтовал лапы и ни о чем не подозревая спал рядом со мной, иногда гладя жесткими пальцами между ушей. Я слушал новости, вздрагивая усами, смотрел на мелькающие картинки вечерних шоу где люди говорили на нескольких языках сразу, изображали похоть и зачем то наигранно смеялись. Они все больше мне казались гиблыми, как в той деревни, возле которой я был лет пятьдесят без еды. Меня брали на руки, зарываясь носами в мех на спине и чесали под шеей, Димка жарил какую то мертвую еду и совал мне кусочки моркови, пахнущей магазином, и яблоко, от которого пахло химикатами и долгой дорогой из какой то совершенно другой местности.
Raptile feat. Da Liones – Hands up
А потом я перекинулся в себя. Бинты треснули и на глазах у охреневшего Дмитрия я зализывал языком раны от травматика. Одежду никогда не носил, только когда то давно на меня накидывали во время празднований белое и синее, полупрозрачное, с золотыми застежками. Девушки обмывали мне босые ноги, снимая с себя каменные бусы и обвивали ими мои щиколотки вместе с поцелуями. Эти бусы так и были на мне, на шее, на запястьях и ногах, вместе с рисунками от ударов молний в наказание от отца с неба. Мы долго молчали, он рассматривал и очень громко думал о том, что ребята все таки были правы и там в полях они охотились за настоящей чертовщиной а не за зверьми. Не за кроликом.
Kazantip.
Потом я заговорил. Впервые за очень много лет раскрыл губы и попытался произнести то, что слышал по телевизору. Он меня не сразу понял, видимо и сам не знал некоторые языки. Но так во всех отношениях, насколько я понял – говорят много, а понимают какие то отдельные слова.
Потом он меня учил, носить одежду, пользоваться техникой, нехотя заплетал мне волосы и вздрагивал тогда, когда случайно касался изрисованной кожи. Спрашивал чей я сын и сколько мне лет.
А я же не измеряю годами и месяцами у меня на часах – 15:75. Я жил в разные времена и умирал в разных ипостасях. Он слушал и все тяжелей дышал, смотря в заворачивающиеся петли черноты в моих глазах. Осуждал что плохо есть людей, но все слабее. Все громче смеялся, когда я превращался в кота и убегал от вернувшейся матери Димки, потому что не успел одеться. Он все спокойней засыпал рядом на разложенном диване, потому что больше было негде и спокойно заходил в ванну, когда я в очередной раз крушил там что то, потому что попало в глаза мыло а ему непременно надо было что бы я не вылизывался а именно мылся в человеческом обличии.
Потом я убил соседку. Дима уже начал меня выпускать на улицу, выносить мусор и дышать этой странной смесью в воздухе из ночных, дворовых запахов. Сильнее всего пахло из ее окна на первом этаже. Пахло тоской и не свежим бельем. Я поднялся на подоконник котом, прошел через решетку и смотрел на то как она плачет. Было темно, тесно как в норе, пыльно от чахлых эмоций, скатавшихся под продавленным диваном, прикрытым шерстяным одеялом с тигром. Я выдохнул из ноздрей голубоватый дым, заставляя зацвести тюльпаны и ландыши по комнате, провел ладонью, звякнув каменными бусинами браслета по ее волосам, вплетая в них звуки песен в лугах и блеянье коз, ощущение бьющего в лицо ветра перед грозой, прикоснулся губами к шее с тонкой, серой кожей, ощущая воспоминания от всех тех немногих, что были с ней. А потом съел.
Дима смотрел в стену стеклянными глазами, в тот момент он даже был похож на 3D модели людей в играх и фильмах. Странно это, у меня в голове мелодично шептали и пели духи, встрепенувшиеся от жертвы своему богу и гармонии в этом вечере а он горевал, и не мог понять, что так – правильно. А не то что показывают по телевизору в ужасах или боевиках, с унижениями ток – шоу и серым безжизненным прозябанием в быту. Он кинулся драться. Я так удивился боли по лицу от его кулака но мне так понравилось быть живым, меня переполняло силой и новыми знаниями, святыми, как я сам, силой через край тела.
Открываю глаза, смотря на циферблат. 15 минут до обеденного перерыва на Димкиных часах а по моему внутреннему времени еще целая звездная вечность впереди с первыми блюдами вокруг.