Опыты общения, при нынешнем развитии научных и всяких, в частности — атеистических, знаний должные быть признанными фантастическими.
Мифологический.
Уходящая вниз лента эскалатора. Люди стоят в одном ряду с тобой: впереди — лишь затылки и спины. Горячая каучуковая вонь, которую, конечно, пока ещё возможно вдыхать, но уже не так, совсем не так, как там — наверху. «Там» осталось далеко за спиной. Навстречу тоже есть люди. Надежда их лиц — напутствие тебе, оставляющему её. Когда-нибудь, давным-давно и ты станешь таким. Возможно, пройдёт всего лишь вечность, но сейчас ты — другой: теряешь то, спустившись, что они обретут, поднявшись.
Женщина в стеклянной будке приговорена.
Нарастающий гомон гремучих змей и сквозняк, что выносят они из мрака электрических нор. Ты давно несвободен, ведь выбор ограничен: движение назад — по одну руку, и вперёд — по другую. Норы страшны ревущей темнотой за окном. Окна иногда бывают открыты, кокетливо напоминая о том, где ты сейчас. Здесь всё напоминает… изжелта-мёртвый свет змеиного чрева… безвольные лица сидящих напротив. Люди вынуждены либо спать, либо с исподволь нарастающим ужасом глядеть в глаза напротив, за спины сидящих напротив — в тоской мелькающие окна.
Потрясает солидарность, если мысль о таковой вдруг заронилась в уставшей голове. Гаснущий рассудок знает: раздражению нельзя дать волю. Это грань, которую никто не хочет переступить. Скажи: «Боязнь!» — ибо раздражение чревато неведомой пока истерической катастрофой, и это будет несправедливо. Мы не боимся, просто не хотим, и только поэтому прощаем раздражение редким тем, кто не сдержался, не сдержал себя в какой-то миг, встал на грань, и именно мы удерживаем их от падения. Мы здесь — все вместе.
На станции оказался пьяный. Конечно, не один он был пьян, просто он один был так сильно пьян, что его просто тянуло к рельсам. Его пытались остановить, это было трудно, отодвигали от опасного края, а ему казалось, что его не пускают к поезду. Прислонить его к колонне, уговорить постоять не двигаясь никак не удавалось, пришлось какому-то мужчине, ехавшему не кстати, а в другую сторону, бороться с ретивцем, пока не подошёл состав, и посадить в вагон, едва потом успев выскочить на платформу. Зрители успокоились.
В длинном переходе во встречном людском потоке я увидел себя самого: таким, кем я был девять лет назад. Тогда я закончил школу, и мы, десятеро парней нашего класса, отметили знаменательное событие, постригшись наголо, наутро повергнув всех в изумление, если не сказать в ужас. Я шёл мне навстречу, и видел меня приближающимся, чуть погодя и… другой я увидел меня. Много в народе ходит примет о встречах с двойниками, но не они удержали сейчас. Я-то знал себя таким, какой он есть сейчас, ему же ещё только предстояло стать мною. Я сжалился над ним — над собой давешним, отвёл глаза и, вновь совпадая с течением, прошёл мимо себя.
Сердце почему-то застрадало. Врачи говорят: тахикардия. Голова пока не кружится, я перевёл дыхание, воспользовавшись вовремя оказавшейся под ногами самодвижущейся лестницей. В переходе между станциями. Не двигаясь, я думал? Смотрел? Может быть, но вряд ли что-нибудь видел. Кажется, я вспоминал. Что-то, входя во чрево очередного змея. Сидел, глядя в лицо за спинами пассажиров напротив. Нынешнее лицо моё, нерезкое тоскливой дрожью железных ржавых стен за окном. И он — тоже. Он тоже смотрел на меня. Из ада, отделённый лишь стеклом и светом.
Невнятное что-то вздыбляло память, подобное не вовремя вылупившемуся динозавру. Копошась, не позволяло же вспомнить, что есть оно: невнятное, хоть и огромное, и, кажется, болезненное, хоть и, как ни странно, приятное.
Я отвёл глаза и попытался найти точку опоры в ограниченном пространстве, которая бы спасла меня и от зрения, и от памяти. От навязанного передвижения с неестественной человеку скоростью. Зачем я здесь? Зачем я спустился в ад?!
Всё стало понятным сразу. В соседнем вагоне я увидел тебя. Я понял возраст встреченного двойника и то невнятно-огромно-болезненно-приятное, что растревожено оказалось им, и даже вопросы оказались неуместны. Теперь я знаю, зачем я здесь и почему здесь есть ты.
Ещё тогда, когда мы были так влюблены и так опрометчивы, можно, наверное, было почувствовать приближение беды. Казалось, нам было прекрасно вдвоём и что мы созданы друг для друга. Не совру, что мы оказались молодцом в нашу первую с тобой ночь… Но счастье пришло. Просто где-то и в чём-то мы немного, совсем едва, наверное, чуть-чуть по-разному воспринимали мир вокруг и друг друга, и сами себя в нём. Наверное, мы не успели обособиться и создать собственную маленькую страну, свой мир иль дом, как хочешь, назови то, чего мы не сделали и именно чего нам с тобой так не хватило. Или наоборот, сразу оказались слишком обособленной державкой для того, чтоб нам простили эту нашу любовь.
Я тогда растерялся, а тебя поглотил ад: вавилонским разноязычьем столичной жизни и рекламным попрошайничеством, неоновой пестротой и неизменной суетой напрасных ежедневных страданий, еженощностью покупной любви и продажной ненависти, где не осталось места для музыки и песен. Выпускной стал нашим прощальным балом.
Кто этот гнусный наглец, что даже и не слушает тебя? Ведь ты плачешь, я вижу, ты плачешь, теребя его воротник! Чем связана ты с этим дьяволовым чёртом? Узами супружества? Предосудительностью любовной связи? Что не даёт тебе освободиться от него, всего лишь выйдя в дверь из брюха подземного змея на остановке, ведь ты стоишь прямо у этой самой двери?! Он оскалился смехом, ты отвернулась и в этот миг обязательно должна была заметить меня. Заметила ли? Может, не узнала? Забыла? — но отвернулась и от меня, как и ото всех, кто здесь, ища в пространстве точку для взгляда, которая освободила бы и от зрения и от времени. Прислушайся, прошу тебя, и ты услышишь мою мелодию!!!
Теперь я знаю: я выйду, и ты выйдешь — мы выйдем из своих вагонов на одной станции. Я пойду вперёд не оглядываясь, и ты пойдёшь следом, не зная даже, почему. Мы встанем на ступени восходящего эскалатора и будем чувствовать спинами и затылками тоскующий взгляд женщины в стеклянной будке. Она привратница, и приговорена видеть лица тех, кто спускается в ад, и не может видеть наши лица. Я и хотел бы подарить встречным надежду, но у меня самого её ещё нет. Всё, что я могу — заставить себя не обернуться, чтоб не потерять тебя вновь, как уже потерял однажды, но только теперь это случится навсегда, если не сдержусь и брошу взгляд назад.
окончание следует: http://www.proza.ru/2014/12/06/1161
начало здесь: http://www.proza.ru/2014/10/25/176