Железнодорожный вокзал,
4.17. утра,
1 час и 43 минуты до электрички.
Я благодарна безумству ночи и мертвому вокзалу, позволившим мне собрать в кучу весь этот хлам. Эти воспоминания, события, люди, ошибки, слова и решения – все составляющие моей жизни.
Что это было – риск на пробу, попытка изменить жизнь, плыть против течения, повернуть реку вспять. Наверное, это – попытка взорвать боль. И рассмотреть, из чего она сделана. Все ее внутренности и сухожилия. Вот страхи детства, вот мертвая мечта, вот мертвая подруга. Вот обручальное кольцо на темной руке, вот виноватый взгляд, вот язвительный смех, вот – отчаяние. Вот оно всё: холодное утро, один и тот же путь, одни и те же люди. И, наконец, это решение – уйти, отшвырнув все.
Но дело в том, что даже если ты и взорвешь свою боль, и ее куски разлетятся вокруг тебя цветным фейерверком, ты не уйдешь, чистая, дальше. Ты соберешь их снова – эти куски, взвалишь на свои плечи и поплетешься, согнув спину и опустив голову.
Потому что как начать жизнь с чистого листа – со старой дырой в сердце? Она болит.
***
Нас было шестеро. Шесть девок, с неизменными тонкими арома-сигаретами в уголках губ, грубыми шутками и одиночеством, застрявшем где-то в подрёберье. То холодное лето собрало нас вместе в Парке, а Парк сделал одной семьей. Я работала в полутемном гараже с парой игровых автоматов, каждый день собиравших вокруг себя толпы детишек, что сбегали из ближайшего детдома. Они выскребали мне мелочь из карманов и складывали ее на стойку кучками, вперемежку с грязными сухариками, семечками и оторванными пуговицами. Я выдавала им жетоны, и они неслись к автомату, в надежде забрать из него игрушку. Они никогда не выигрывали.
Рамиля торговала с лотка сахарной ватой, хот-догами и отвратительным кофе, который подавался в бумажных стаканчиках. Я видела ее из своего гаража – она злобно курила за прилавком, и пепел летел прямо на сосиски, истекающие жиром на противне. Слева от моего игрового салона стояла будка Розки в виде апельсина какого-то странного ржавого цвета. Розка читала роман Коэльо в картонной обложке и куталась в шаль. Она читала его, по моим подсчетам, уже второй месяц, и не продвинулась даже на одну треть. Справа – шашлычка, где из дня в день, с самого утра, под песню «Знаешь ли ты» ревела Регинка. Ее отношения с парнями не складывались с завидной стабильностью – раз в неделю. Наплакавшись вдоволь, к вечеру она натягивала ярко-фиолетовый атласный топ, такого же цвета юбку, расшитую звенящими монетками, и исполняла танец живота под осоловелыми взглядами завсегдатаев кафе, накаченных разбавленным пивом и неспособных даже хлопками в ладоши отреагировать на ее знойный танец – один и тот же каждый вечер. За барной стойкой шашлычки стояла Хельга. Матерая девица, с рваной пацанской стрижкой, обмотанная черно-синими феньками от запястий до локтей. Она исповедовала собственную религию – поклонение скандинавской богине загробного мира, и старалась быть нетрадиционной во всем – даже в ориентации. Она принуждала тощих официанток шашлычки спать с ней за право оставлять чаевые, мало разговаривала и навешивала люлей бывшим Регинкиным парням, если те вдруг опрометчиво появлялись в Парке. Она была трепетно и навсегда влюблена в Крыску. А Крыска любила гимнаста.
Он приехал в наш город вместе с передвижным цирком, раскинувшим свой шатер в западной оконечности Парка. Крыска, однажды случайно попавшая на представление, влюбилась в этого мальчика, и ходила теперь в этот цирк каждый день, забивая на занятия в институте. Видела я его – лощеный, стройный красавчик с синими глазами. Никогда не нравилась мне такая слащавая внешность, но Крыска у нас не отличалась оригинальностью в суждениях. Она по три раза на дню отсиживала выступления, передружилась со всем цирковым персоналом, лишь бы быть поближе к нему. Гимнаста с ней познакомили, но это ни к чему не привело. Она страдала, а мы ей сочувствовали.
Тем вечером цирк дал свое последнее представление, и к ночи шатер был свернут. Я поздно закрылась – в субботу народу в салоне всегда было много, единственный день в неделе, приносивший более менее сносную выручку. Я закрыла гараж и пошла к скамейке, где сидели мои девки с пивом в руках. Они молчали. Крыска хлюпала носом и скребла ногтями бутылочную этикетку.
- Я ему записку передала. Чтоб он пришел встретиться – и попрощаться… - голос ее сорвался.
- Он не пришел, - бухнула Рамиля без лишнего драматизма.
Я присела к Крыске и обняла ее.
Парк всех нас породнил. Он стал дном нашего маленького города, собирая в себе с утра до ночи всех отчаявшихся, отлученных от надежды, несчастных людей. Мы – кучка маргиналов на обочине жизни, отбросы, грязь с этого дна. Я пришла сюда, бросив институт на втором курсе, разуверившись во всех ценностях, показавшихся мне навязанными и подложными, в попытке что-то изменить в своей заурядной, размеренной жизни. Но, похоже, я ошиблась в решении.
- Он уже уехал?
- Сегодня ночью. Мне цирковые сказали. Они дальше едут – по городам. Орск, Орен, Екатеринбург – и еще куда-то.
- Вот бы и нам уехать… - протянула Регинка. – Послать бы все это подальше, этот Парк, этот город, эту юбку дурацкую!
Она дернула за подол, и монетки возмущенно звякнули. Я только сейчас обратила внимание, что она в своем танцевальном наряде стоит.
Крыска вскочила.
- Девчонки! Поехали! Мне с вами ничего не страшно! А за ним я готова хоть куда, хоть на северный полюс!
Хельга посмотрела на нее с тоской и полезла в карман за сигаретами.
- Да? А на какие шиши мы, интересно, за ним поедем? – осадила ее строгая Розка.
- Придумаем что-нибудь! Ты ж «Алхимика» читаешь! Вспомни, как он все бросил и отправился искать клад! – орала Крыска.
- Хотя на самом деле, не надо было ему никуда уезжать – клад же был на том месте, откуда он путешествие начал. Вроде…
- Не рассказывай мне конец! – Роза треснула Хельгу по плечу.
- Блин, ну что вы такие скучные!
Я молча встала со скамейки и пошла обратно – к своему салону. В моей жизни было слишком много «а что, если..?». В конце концов, этот вопрос стоит задавать только в одном случае – а что, если рискнуть?
К девкам я вернулась с карманами, набитыми деньгами – сегодняшней выручкой.
- Поехали.
Девчонки опешили:
- Куда?
- В Орск. В Орен. В Екатеринбург – за твоим гимнастом. За новой жизнью. Подальше от этого тоскливого города.
И мы помчались – хохочущей, пьяной толпой. За своей любовью. За своей любимой. От предавших нас людей. За своими сокровищами.
Уже на выходе, у парковых ворот, Рамиля поймала меня за руку. Мы с ней остановились.
- Ты понимаешь, чем рискуешь? Тебе-то зачем это надо? – спросила она.
Я спокойно сказала:
- Из-за вокзалов. В моей жизни их стало слишком мало.
***
Железнодорожный вокзал,
5.53. утра,
37 минут до электрички.
Я стою у окна, сжимая пластиковый стакан с остывшим чаем, и смотрю на замершие вагоны. Все закончилось. Кончились города, а вокзалы умерли. Там запах тлена внутри, кассы закрыты на обед, перрон зарос травой. Все поезда ушли, и рельсы, сквозь поля, поросшие маком, убегают не в другой город, а от тебя, в густые сумерки, совсем не вызывающие тревоги, а только лишь смертельный покой… Все вокзалы мертвы. Я возвращаюсь домой.
Я рискнула, но что я выиграла? Может быть, себя…