Один из моих знакомых, Эрих Хонеккер. Часть 12

Кузьмин Иван Николаевич
Как я упоминал выше, осенью 1948 года началась моя служба  в советской военной администрации в Берлине, где я  был назначен на самую младшую офицерскую должность – офицера для поручений. Одна из основных моих обязанностей на этой должности  заключалась в выполнении функций курьера: я был закреплен за несколькими высокопоставленными руководителями советской оккупационной зоны (ГДР тогда еще не была учреждена), которым и от которых доставлял почту.

Наиболее часто , каждую неделю, а иногда и несколько раз в неделю  мне приходилось ездить к Эриху Хонеккеру, который был в то время председателем центрального совета Союза свободной немецкой молодежи. Я возил к нему  разного рода приглашения, какие-то списки на визирование и прочие бумаги.
 
Учреждение Хонеккера располагалось в самом центре Берлина на Кроненштрассе.  Это был старый, как у нас сегодня принято говорить,  элитный дом постройки еще до первой мировой войны с  толстыми стенами  и очень больщими окнами.
Во время первого посещения Хонеккера на меня произвел гораздо большее впечатление его кабинет, чем сам хозяин. Это была огромная  комната с очень высоким потолком и пустыми стенами. На больших окнах не было ни штор, ни гардин, что усиливало  впечатление пустоты.  Председатель  сидел за небольшим письменным столом слева от двери, спиной к ней, и посетитель, входивший к нему в первый раз, не сразу видел хозяина кабинета. Над столом Хонеккера висел портрет Ленина. Других портретов или картин в кабинете не было, не было и каких-то украшений или цветов.

Вдоль окон стоял длинный стол для совещаний, а вдоль правой стены на грубо обструганном столе помещалась тщательно выполненная модель океанского лайнера, строившегося на одной из балтийских верфей для Советского Союза  с участием комсомольских коллективов.

Кабинет казался холодным и неуютным. Такое же впечатление оставлял и его хозяин, хотя он каждый раз старался быть общительным и вступал со мной в беседу на разные темы. Это обстоятельство вызывало у меня раздраженнее, потому что приходилось готовиться к каждому визиту: читать газету “Тэглихе Рундшау” и советские газеты. А у меня, двадцатитрехлетнего лейтенанта, главная забота заключалась в том, чтобы определиться, куда вечером пойти на танцы. Позднее я понял, что Хонеккера,  который не владел русским  языком, просто интересовало  мнение советского офицера в комсомольском возрасте о том или ином событии. Я узнал также, что в моем возрасте Хонеккер как руководитель комсомольской организации Саарской области был арестован гестапо и приговорен к двенадцати годам каторжной тюрьмы.

Я полагал, что Хонеккер полностью лишен чувства юмора, но это впечатление оказалось ошибочным. Однажды он спросил меня, не родственник ли я полковнику Кузьмину. Видя мое замешательство, он рассмеялся и пояснил, что имеет в виду главного героя популярной в то время пьесы “Губернатор провинции”, и тут же назидательно добавил , что молодой коммунист должен следить за новинками театра и литературы.

Хонеккер был приветлив и прост в обращении и через некоторое время  предложил мне называть друг друга “на ты”, как это принято у немецких коммунистов. Однако привитое мне в офицерском училище чувство субординации долго не позволяло мне сделать это. Понадобился случай, чтобы преодолеть это чувство. Однажды мне было поручено отвезти пакет к Вальтеру Ульбрихту. В его приемной сидела в качестве секретаря, к моему удивлению, моя однокурсница Рената Цайсер, дочь известных немецких антифашистов. Рената сняла трубку домофона и доложила: “Слушай Вальтер, тут к тебе офицер из Карлсхорста с пакетом”. Когда я вручил пакет, я упрекнул Ренату, что она, выхваляясь передо мной, называет “на ты” самого Ульбрихта. Она возразила на это, что я малограмотный человек и не знаю, что обращение на ты  принято у немецких коммунистов официально. “Кроме того, как я должна обращаться к человеку,  которому в детстве писала на колени?” После этого случая  я решил, что, в  отличие от Ренаты, недолжен проявлять какую-то робость, и, преодолевая внутреннее сопротивление,  стал называть Хонеккера на ты.

Когда я возвращался в Москву,  Хонеккер подарил мне две  патефонные пластинки с записью песен в исполнении певца-антифашиста Эрнста Буша.