Автомат с содовой еще не окончил свою работу, а в стаканчике уже было три осы. Одна из них барахталась в сладкой жиже, не в силах взлететь. Женя вскрикнула, отмахиваясь. Те две, что не испытывали сладкую агонию, вылетели из стакана и взвились вверх.
«Их тут много, у автомата», сказал я, забирая стакан. «Давай отойдем подальше».
Осы, слава богу, не стали нас преследовать.
Автоматы здесь поставили не так давно. Мама говорила, что они выглядят точно так же, как и советские. Я не мог опровергнуть или подтвердить это, но сама мысль о том, что автоматы — попытка закосить под прошлое, не вызывала у меня одобрения.
Я поставил стаканчик на перила, осторожно извлек из него полудохлую осу и сбросил насекомое вниз, на песок. Женя пила свою содовую, а я смотрел на пляж. Он был пустой, только одинокий мужик, невзирая на табличку «купание запрещено», очень медленно двигался вглубь Амура.
Я помню, как нашел дома старую открытку. На ней был изображен этот самый пляж, но заполненный людьми так, что едва можно было разглядеть песок. Я не сомневался в подлинности фотографии, но все равно не верил тому, что видел на открытке. Для меня этот пляж всегда был заполнен битым стеклом, а не людьми.
Слева река изгибалась, и на горизонте было видно другую часть берега. Оттуда торчали большие трубы, и из них шел белый дым.
Мужик выглядел тоскливо посреди черной воды. Как и все люди, которые приходили сюда. Я никогда не видел тут компаний. Сплошные одиночки, они медленно заходили в реку, словно сомнамбулы в темные коридоры. Вряд ли купание приносило им удовольствие. Скорее всего, тоска по детству приводила их в места, где они когда-то купались, но их детство давно умерло, оставив после себя лишь фантомы — пляж, забитый стеклом, речка, непригодная для купания, дебильные автоматы с газировкой и даже заводы, существовавшие и работавшие скорее по инерции.
«Ну что, пойдем?»
Женя дергала меня за рукав футболки. Допила содовую, понял я, но почему-то все равно переспросил:
«Допила?»
Да, ответила Женя.
«А ты книжку взяла?»
Она кивнула.
Мы двинулись по набережной вдоль берега, считая по пути рыбаков. Это было нашей игрой, впрочем, в ней не было победителей или проигравших. Сегодня мы видели трех рыбаков. Они спускались вниз с набережной к пляжам и закидывали свои удочки. Меня всегда интересовало, зачем они здесь рыбачат, ведь все равно эту рыбу нельзя есть.
Протиснувшись мимо железных столбиков, мы миновали парковку, отыскали тропинку и спустились в секретное место. Шибко секретным оно не было, так, припрятанная в тени деревьев небольшая поляна. Вокруг лежали окурки, банки, пустые спичечные коробки, пачки от съеденных продуктов и другие обломки чужих жизней. В центре — черные, истлевшие останки костра.
Мы быстро соорудили новый костер на черных огарках. Женя достала небольшой томик в мягкой обложке. В этот раз она принесла рассказы Кафки.
Я выдрал из книги страничку и кинул в костер. Она медленно, едко тлела, а потом вспыхнула. Где-то на пляже мужик заканчивал купание в кислоте и собирался домой. Рыбаки выбрасывали улов, пахнущий фенолом, обратно в реку. Тяжелое, серое небо нависало сверху и готовилось упасть нам на головы. А мы стояли на белых опилках давно сгоревших костров, и дух Кафки летел нам в лицо. Огромная река Амур текла рядом, этот бассейн с черной кровью. Не зря «Амур» переводится с французского как «любовь».