Заметки оккупанта. Часть 10

Кузьмин Иван Николаевич


“Поезд прибывает в столицу Германии Берлин!” -  возвестил громким голосом проводник, явно подражавший диктору Левитану, делая странное ударение на первом слоге. Было воскресенье, 11 ноября 1948 года, 5 часов утра. Я и мои попутчики стали одевать шинели, разбирать свои чемоданы.

От Бреста мы ехали поездом с немецкими вагонами, мало приспособленными для дальней дороги. В купе с двумя узкими диванами для сиденья нас оказалось шесть пассажиров. Днем все было хорошо. Я впервые вступил в самостоятельную жизнь, имея  в кармане лейтенантское удостоверение  и диплом военного переводчика немецкого языка, и с интересом слушал рассказы своих соседей по купе, молодых офицеров, возвращавшихся в  Германию из отпусков. Ночью же пришлось испытывать неудобства. Спали мы вповалку, заставив середину купе чемоданами, поверх которых положили свои шинели. От жесткого ложа болели бока, в вагоне было жарко и душно, хотелось скорее на воздух.

Силезский вокзал встретил нас тяжелыми вздохами паровозов и гулкими  командами диспетчеров из репродукторов. Сквозь разбитую стеклянную крышу, напоминавшую о недавней войне, глядело серое осеннее небо, моросил почти невидимый мелкий дождь. Мои спутники заспешили в привокзальную гостиницу. А меня на перроне встречали немолодой офицер с капитанскими погонами и солдат-шофер.

На площади перед зданием вокзала ждала черная БМВ с запасным колесом сзади на багажнике и с подножками по бокам – самая распространенная машина в Германии тех лет. На газонах зеленела трава, уцелевшие деревья были покрыты пестрой осенней листвой. Это было совсем неожиданно, ведь до самого Бреста лежал снег, и, казалось, окончательно установилась зима.
“Едем в Карлсхорст”, - сказал капитан, когда мы разместились в машине. “Это совсем недалеко”.  Несколько минут спустя мы оказались на Франкфуртер аллее, в прошлом одной из главных магистралей Берлина. Магистраль, протянувшаяся на много километров с востока на запад, являла собой картину тотального разрушения. По обе ее стороны, насколько хватал глаз, поднимались горы битого кирпича, среди которых изредка торчали обгоревшие остатки разрушенных стен. Проезжая часть была расчищена для  движения транспорта.

Картина изменилась, когда мы свернули вправо, на улицу, ведущую в Карлсхорст, Тресков-аллее. Здесь большинство строений остались без разрушений. За домами слева виднелись  деревья старинного парка, принадлежавшего к имению кайзеровского вельможи Трескова, именем  которого была названа  улица. Справа простирался большой зеленый пустырь. Улица была в этот ранний час совершенно безлюдной. Еще не были потушеныгазовые фонари. Лишь в одном месте из подъезда выбежал старый немец в ночном колпаке, который подобрал быстрым движением в совок конский навоз, оставленный проехавшей мимо лошадью, и заспешил обратно.
Миновав  железнодорожный мост, мы оказались в самом Карлсхорсте. Машина свернула в одну из боковых улочек и остановилась перед трехэтажным серым зданием, обычным жилым домом, который использовался как гостиница для советских офицеров. Мне отвели просторную, очень светлую комнату с большим окном, обращенным на юго-запад.

В комнате был новый спальный гарнитур из дорогого, как мне тогда казалось, дерева. На окне - красивые гардины и шторы и комнатные растения. Словом, я оказался в  жилье, выглядевшем необычайно  богато и комфортабельно в сравнении с той убогой обстановкой в нашей комнате в коммунальной квартире в Москве, в которой мы обитали с матерью и братом. Тем не менее,  новая богатая обстановка была воспринята мной довольно равнодушно. Гораздо большее впечатление оставляла музыка, звучавшая из маленького радиоприемника, резко  контрастировавшая с радиопередачами из московского репродуктора, особенно утром. Вместо унылых народных песен и обязательного текста передовой статьи из последнего номера газеты “Правда” на каждом миллиметре шкалы приемника была своя европейская радиостанция, передававшая  приятную легкую музыку, перемежавшуюся каждые полчаса с последними известиями.

В самом  Карлсхорсте, из которого были выселены его жители-немцы, размещался штаб советской военной администрации в Германии (СВАГ) и различные управления и отделы этой администрации, а также проживали военные и гражданские сотрудники администрации со своими семьями. Городок был обнесен забором высотой в два с половиной метра из металлической решетки, выкрашенной в яркий зеленый цвет. Такая же металлическая решетка была установлена с обеих сторон трамвайной линии, которая проходила вдоль  центральной улицы городка, Тресков-аллее. Вход и въезд в городок осуществлялся строго по пропускам.

Подразделения  советской военной администрации имели тройное назначение. Одни из них непосредственно обслуживали интересы Советского Союза, например, управление репараций, управление репатриации. Другие проводили подготовку к формированию политических организаций и государственных органов будущей ГДР (так называемое управление информации). Третьи осуществляли непосредственное управление хозяйственной деятельностью в советской зоне оккупации – управление сельского хозяйства, управление транспорта и пр.

В Карлсхорсте была русская  средняя школа, большая поликлиника, весьма богатая   библиотека с комфортабельным читальным залом и с редкими книгами, недоступными для рядового читателя у нас дома, скажем, “Пушкин в жизни” Вересаева. Имелся  большой спортивный комплекс, включавший стадион, спортивный зал и бассейн для плавания, несколько магазинов и столовых, клубные помещения и кинозалы, отделение советской почты  и телеграфа, свой ресторан “Волга”. Словом, все как в  крупном советском областном центре. Рядом с городком находился военный госпиталь и размещались советское консульство и несколько воинских частей.

Учреждения советской военной администрации располагались не только в Карлсхорсте, но и в других районах Берлина – в Вайсензее (Управление советско-германских акционерных обществ), Лихтенберге (Управление информации),  Венденшлоссе (Управление транспорта).  Персонал советской военной администрации в Берлине и члены семей насчитывали, как минимум, сотню тысяч человек.
Главные подразделения штаба СВАГ размещались в нескольких корпусах бывшего офицерского училища в Карлсхорсте. Другие отделы и управления заняли помещения обычных жилых домов.  Мой отдел, отдел протокола и связи, тоже занимал два подъезда в трехэтажном доме напротив станции городской железной дороги. В этом же доме находились квартиры большинства сотрудников отдела. В  одном из подъездов жили только молодые офицеры, не имевшие семей, по два-три человека в квартире. Я вскоре тоже переселился в этот подъезд из гостиницы. До Нового года подъехали и два  соседа по квартире, мои однокурсники-переводчики – Лёва Белкин, переводчик французского языка, и Коля Кишилов, закончивший соседнее немецкое отделение.

Мой повседневный быт определялся составом того подъезда, в котором я проживал. Подобно герою романа Куприна “Поединок”, я имел твердые намерения  совершенствовать свое  самообразование и сегодня вечером, к примеру, планировал заниматься английским языком, но оказывалось, что именно сегодня нужно отмечать  день рождения  соседа со второго этажа, лейтенанта Б.,  завтра были проводы в отпуск капитана Ж., послезавтра встречали из отпуска старшего лейтенанта К…

Другой весьма существенной стороной нашего быта было то, что в сравнении с полуголодной жизнью  в Советском Союзе и  в отличие от голодающей Германии мы жили в полнейшем достатке даже по сегодняшним меркам. Наше снабжение осуществлялось по карточкам, почти бесплатно.
Что касается одежды и промышленных товаров, то на квартал мне был положен  по карточке отрез из дорогой шерстяной ткани на пальто, два отреза на костюмы, две пары обуви, другие предметы одежды, постельное белье, ткань на гардины и шторы, моющие средства. Мы пользовались правом каждые пару месяцев отправлять посылку с промтоварами  родным в Советский Союз.
 
В нашем распоряжении были все портные в округе, для которых  в те годы почти не существовало  иных  клиентов кроме советские граждан. Коля Кишилов открыл для нас портного по фамилии Фроман, прозябавшего на окраине Карлсхорста. Фроман оказался превосходным мастером. Мы и наши товарищи  благодаря Фроману оделись в новые костюмы и пальто.. Только я пошил у Фромана два костюма,  демисезонное пальто и летний плащ, а также шинель, китель и военный летний плащ. Благодаря нашим заказам дела у Фромана заметно улучшились, и он открыл свое ателье в центре Тресков-аллеи.

Великолепно обстояло дело с продуктами питания. Их ассортимент по карточкам включал свежие мясо и рыбу, колбасные изделия, сыры, всевозможные консервы, фрукты и овощи, кондитерские изделия, молоко, масло, сливки, сметану. Не было лишь спиртных напитков, которые продавались по коммерческим ценам.
Существенной приметой  времени было то, что почти  каждая советская семья в Германии, нанимала  прислугу-немку. В нашей квартире это была фрау Фрида, женщина в возрасте около пятидесяти лет. Фрау Фрида принадлежала к пролетарским слоям населения, и уровень ее познаний  был весьма невысоким. Она не знала, к примеру, о существовании такой страны, как Китай. Ее представления о России были наивны и категоричны. Они  основывались  на свидетельствах   родственников – солдат-пехотинцев, прошагавших  многие сотни километров по грязному деревенскому бездорожью  и замерзавших зимой в снежной пустыне. Например, фрау Фрида интересовалась у меня, правда ли, что в России такие огромные печи, которые занимают половину дома.

 С другой стороны, фрау Фрида очень тщательно следила за своей внешностью и за своим туалетом и выглядела намного моложе своего возраста. Как домашняя хозяйка она, без всяких преувеличений, представляла собой  идеал во всех отношениях. В нашей квартире было всегда тепло, протоплены изразцовые печки в трех комнатах и колонка в ванной, пол был надраен мастикой, вся мебель блестела, наша одежда была тщательно выглажена, а к обеду и к ужину был накрыт стол. Словом, как шутили мои сожители, мы жили, “как белые люди”.

Впрочем, этим наши блага не исчерпывались. В нашем распоряжении в воскресные дни и во время отпусков в качестве дома отдыха был целый пригородный поселок Вольтерсдорф, расположенный вдоль одного из озер, образуемых рекой Шпрее. В прошлом это был  дачный район, жители которого были выселены из своих вилл  и обслуживали отдыхавших советских офицеров. В Вольтерсдорфе были теннисные корты, волейбольные площадки, лодочная станция, большой танц-зал и комфортабельный ресторан со своим оркестром.

Конечно, богатая развлечениями жизнь не способствовала углубленным занятиям, однако было бы несправедливо утверждать, что за время командировки дело с моим самообразованием  ухудшилось. Ведь я оказался в эпицентре событий мировой политики и был сам очевидцем этих событий. Например, непосредственно над Карлсхорстом  пролегала трасса “воздушного моста” в Западный Берлин. И как раз в эти осенние месяцы полеты американских транспортных самолетов с продовольствием достигали пика своей  интенсивности – каждые три минуты следовала очередная машина. Это зрелище было особенно впечатляющим  в ночное время, когда как раз над нашим домом пилоты, готовясь к посадке на аэродром Темпельгоф в Западном Берлине, включали прожектора своих машин.

Cпособствовало расширению моего кругозора и выполнение служебных обязанностей. Мне было, в частности, вменено в обязанность каждое утро выступать перед начальством своего отдела с обзором немецкой прессы. С  того далекого времени  я стал постоянным читателем журнала “Шпигель”, которым остаюсь и по сей день. Нужно признать, что именно “Шпигель” сделал меня более образованным человеком, способствовал более реалистичному восприятию происходящего,  существенно повысил в последующем мою квалификацию информационного работника.

Для офицеров СВАГ регулярно проводились политзанятия. Считаю необходимым специально отметить, что офицеры из политуправления ГСВГ в своих лекциях настойчиво пытались рассматривать  отступление Красной Армии в 1941 году вплоть до Москвы, как воплощение гениального плана И.В.Сталина.

Следует сказать что в то время в СВАГ была великолепно организована экскурсионная работа. Каждое воскресенье устраивались экскурсии по окрестностям Берлина, в Потсдам, в Саксонскую Швейцарию, в Люббенау, в Бад Заров, на Балтику. А это, разумеется, обогащало наши представления о Германии и о немцах.
 
Попутно хотелось бы  упомянуть одно  любопытное  обстоятельство.  Обязательным элементом экзотики в местах появления советских экскурсантов в то время были нищие немцы с шарманками, которые играли песню о Стеньке Разине “Из-за острова на стрежень…”  Почему-то в первые послевоенные годы эта незатейливая мелодия  ассоциировалась с Россией и с русскими и не только в Германии. В этой связи приведу небольшой курьезный случай, о котором мне рассказали мои сослуживцы. В 1947 году скончался видный американский военачальник генерал Патон. Его похороны состоялись в Люксембурге. На похороны прибыла  советская делегация, в составе которой были и офицеры из моего отдела. Вечером офицеры спустились поужинать в ресторан гостиницы, в которой их разместили. Их появление в ресторане стало настоящей сенсацией. До этого дня в Люксембурге вообще не видели советских военных. Присутствовавшие в ресторане встали, приветствуя их, а оркестр исполнил мелодию песни о Стеньке Разине.

Понятно, что впечатления о том времени остались светлыми и приятными. И дело здесь не в том, что это были впечатления молодого  офицера победившей армии, которому  на несколько лет  были обеспечены условия комфорта и достатка.  Размышляя о тех годах, я не могу не признать, что огромное впечатление  на меня произвел сам Берлин, точнее уцелевшие от бомбардировок  его районы, где мне приходилось бывать – Карлсхорст, Шёневайде, Вайсензее, Кёпеник Венденшлосс, Грюнау, Панков. У меня сохранились ностальгические воспоминания именно о Берлине того времени, как о теплом, полном зелени, необычайно приветливом и уютном городе. В памяти сохранился постоянный запах горячей золы от буроугольных брикетов. Как ни странно, на всю жизнь запомнился аромат одеколона “№ 4711”, несколько флаконов которого уцелели, видимо еще из довоенных запасов, в маленькой галантерейной лавке возле гостиницы.

Особенно большое впечатление, по контрасту с Москвой тех лет, где на первых этажах зданий, как правило, размещалось только жилье и учреждения, оставляло обилие всевозможных магазинов и лавок, разного рода салонов,  ателье и мастерских. Сегодняшний Берлин с его филиалами международных торговых фирм  “Хуго Босс”, “Макс Фактор” и пр.,  полностью утратил эту атмосферу близости к рядовому городскому обитателю.

 Хочу отметить, что моя профессиональная подготовка, полученная  в Военном институте иностранных языков, оказалась вполне достаточной. Я не испытывал затруднений при переводе немецких текстов и совершенно свободно общался с собеседниками-немцами. В одном отношении я имел даже преимущество перед ними: я неплохо знал современную немецкую литературу и был знаком с произведениями Томаса и Генриха Манна, Анны Зегерс, Лиона Фейхтвангера, Бертольда Брехта, Стефана Цвейга, Вилли Бределя, Фридриха Вольфа и других авторов, произведения  которых были запрещены в фашистской Германии и не были еще изданы в первые послевоенные годы на родине.

Совершенно естественно, что я пытался составить себе детальное представление о национальном характере немцев, однако на этом этапе мои наблюдения не были четкими и детализированными. Эти наблюдения: “Они – другие”. Обращала на себя внимание аккуратность и педантичность немцев, их тщательный уход за своей одеждой и обувью.

Вспоминая о тех временах, хочу отметить, что, несмотря на голодное существование в холоде и разрухе, общий настрой немцев, с которыми мне приходилось общаться, был светлым и оптимистичным. Даже эта жизнь, полная лишений и страданий,  воспринималась ими как подарок судьбы. Ведь кончилась страшная война, а они остались живыми и перед ними открывались перспективы новой жизни.