Хорошо сказал!

Анатолий Кострилевич
Ранним морозным утром, в маленькой деревеньке под названием Сватово, в большом крестьянском доме, за завтраком, собралась семья из четырёх человек. 
Хозяин дома 50-ти летний Герасим Фролов рассказывал дочке и зятю разные истории из своей молодости, считая их для себя судьбоносными.

Возле стола хлопотала хозяйка, то и дело, переставляя блюдца и чайные чашки. Делала она это искусно и без цели, ловко жонглируя керамической посудой.

В центре стола,  под парами, возвышался «бабушкин» самовар, здесь, же стояла большая эмалированная миска с домашней сдобой, рядом литровый заварник и второй поменьше, ваза с вареньем и старенькая сахарница на высокой стеклянной ножке.

Обстановка за столом была праздничная и весёлая, к тому же из динамика звучала гармошка -  гармонист играл «Барыню» по заявкам радиослушателей.

- Со мной был случай, когда я заблудился в тайге…, - рассказывал Герасим, одновременно уплетая   крендель с маком, и запивая лакомство чаем.

- Чего ты гонишь, Гера, не спеши! Успеешь ещё подавиться, - заботливо предупредила жена, и напоминала всем - про рыбий пирог в духовке.

- У-у-у…, - радостно пронеслось за столом.

В это же время дочь склонилась к мужу и шепнула Степану весёленькое, и засмеялась, поглядывая на отца.

Герасим не понял…, заёрзал на стуле и глухо кашлянул. Ему показалось, что Ленка смеётся над его рассказами.

- Кому не интересны мои разговоры, могу и помолчать, - сказал он, и приказным тоном, добавил: - Евдокия! убери сдобу, пока не подавился.

Жена послушно взяла недоеденный крендель, и положила в миску.

- Ты эту историю, отец, я помню, рассказывал раз двадцать! – припомнила она и, не поднимая глаз на мужа, спросила: - Поновей, нет? – и стало аккуратно смахивать крошки со стола в ладонь.

- Повторяю для глухонемых, не нравится - лучше помолчать! – повторил Герасим и, с трудом выговаривая иностранное слово, добавил: -  Ком-мен-таторыыы.
Заметив на лице зятя улыбку, сурово спросил:
- И ты, Стёпка, считаешь, как мать?

- Нет! я весь во внимании батя, – парировал зять, и моментально убрал улыбку, сделав лицо серьёзным.

Герасим одобрительно кивнул и ласково посмотрел на жену и дочь. Налил из заварника светло коричневой жидкости и залпом выпил. Поводил глазами по сторонам… и стал рассказывать дальше.

-  В те годы я работал на стройке, в городе…, - подробно обсказывал он. - Когда дали отпуск приехал к матери в деревню, как раз ко времени сбора ягод. А ягод скажу я вам, было…

Герасим, привстал, показал жестом, каким показывают рыбаки размер рыбы, и обрисовал картину: - Что тебе брусники, что черники, что клюквы и голубики – видимо, не видимо! При сборе каждый житель района мог заработать…, - рассказчик на секунду задумался, подсчитывая в уме цифру. – Предположим…, за сезон на мотоцикл с коляской! - подытожил он.
 
- Вот бы мне так! – воскликнул зять, но тесть только сморщил лицо, а дочь неодобрительно дёрнула мужа за рукав.

- Вот не надо меня перебивать, просил же, - снова занервничал Герасим, уставившись на зятя. – Не понятливым поясняю - мотоцикл я образно назвал, так чтобы без иллюзий…

Степан слегка покраснел и с надеждой посмотрел на тёщу, словно ища у неё защиты, но Евдокия промолчала, а стала убирать со стола лишнюю посуду на соседний столик.

- Мой друг детства, - продолжал Герасим, как ни в чём ни бывало, - Сашка Курпонос, уговорил меня и ещё двух деревенских, отправиться на вездеходе в тайгу, в самую глухомань! Я согласился! - думал, «надо деньжат к свадьбе подкопить».

…где-то под рябиною парни жду меня…, - звучал из динамика приятный женский голос.

Повернувшись к приёмнику, Герасим умиротворенно заметил: 
- Красиво поёт, мать! – и спросил: - Зыкина что ли? 

- Она?! А может не она! Сколько сейчас певиц развелось, и все на один голос, разбери их тут? - проворчала Евдокия, вытирая насухо стол.
 
Герасим, получив от жены «мутный» ответ, развернулся к зятю.
               
- Ты помнишь, Степа, какая модель была у вездехода? – спросил он. – Говори!

- Конечно, помню! – оживился Степан, и по-военному доложил:
 - ЗИЛ-157 повышенной проходимости, с тремя ведущими мостами…, долгое время состоял на вооружении Советской Армии. Использовался в качестве тягача артиллерийских орудий и перевозки личного состава, а также на службе в леспромхозах и на строительстве в труднодоступных местах.

- Смотри-ка, не забыл, молодец! - похвалил Герасим.

- Два года баранку в армии крутил, батя, как не запомнить, на всю жизнь въелась в память солдатская школа и перловая каша, - горделиво ответил зять.


- А я и не знал, что ты шоферил! – изумился Герасим. - Смотрю на твои руки, зятёк – ну никак они не рабочие! Холёные они у тебя, как у артиста.

Он тут же перевёл взгляд на жену и спросил:
- Помнишь, Евдокия, как у нас в деревне Ванька Леший фокусы за водку показывал? У него такие же руки были…

- Откуда мне помнить, отец? Я что с ним гуляла? – смутилась Евдокия и через секунду ругнулась:
 - Отстань помело! тоже нашёл тему…, и с кем сравнивать. Твой Леший уже, как год на погосте, а ты - артист.
Начал про тайгу, так ври-рассказывай! А то Стёпа место рукам не находит. Видишь, прячет под столом. Загнал парня в краску.

Степан тут, же вытащил руки и потянулся к самовару…

Реплику - «ври-рассказывай» Герасим не то, чтобы пропустил мимо ушей! - ему было интересно послушать, как отнесутся «дамы» к его высказываниям относительно рук зятя.

- А чё ты хотел, папа? Ты же знаешь, что мой Стёпка бумажки перекладывает, - включилась в разговор дочь. - Любого посади в контору бухгалтером, через полгода посмотришь, что с руками станет, - согласилась она с мнением отца, и вздохнула. - И хозяйства у нас нет, как у вас.


- Любого…, так уж? Ленка, ты зачем свого мужика посрамляешь? – гневно спросила Евдокия, заступаясь за зятя.
 - И какая тебе разница, где мужик будет сидеть! Ни пьёт, ни курит, зарабатывает! Живёшь, как за каменной стеной, - перечисляла она достоинства зятя, поглядывая на Герасима.

Герасим слушал и кивал головой и слегка улыбался, этим, раззадоривая супругу.

- Что толку, что мы с отцом цельными днями с лопатами да вёдрами в гавне на стайках, - продолжала Евдокия. – Нашла чему завидовать!

- Зато в деревне своё мясо и молоко, и сметана, и овощи, и картошка, - вредничала Ленка.

- Надо было замуж идти за деревенского, вроде нашего отца, - сгоряча, выпалила Евдокия и примолкла, виновато поглядывая на Степана.
Поняв, что сболтнула лишнего, выкрутилась: - Тогда бы точно! как мы - и в навозе и с лопатами.

Степан в это время с  аппетитом уплетал сдобный  «бантик», и о чём спорят женщины, не слышал или не хотел слышать? а то бы точно его стошнило, а то и вырвало, при одном упоминании «о навозе» и гавне.

Тем временем концерт по заявкам продолжался. Песню исполнял Юрий Никулин.
 …а нам всё равно пусть боимся мы волка и сову…, - чётко напевал он, и Герасим вспомнил, что дело было в ресторане.

- Да замолчите вы! – прикрикнул  он, чувствуя, что теряет контроль над бабьим сообществом. – Всё настроение спортили. И этот из динамика –  «а нам всё равно», - передразнил он. - А мне не всё равно! – шумнул он, и  тихонько ударил ладонью по столу.

От удара ваза с сахаром пошатнулась и завалилась на стол. Содержимое рассыпалось по скатерти…
Евдокия тут, же подскочила к вазе и остановила её падение. Потом стала собирать сахар, в пустую тарелку, одновременно грозя мужу кулаком.

 – Ты, Стёпа, не слушай баб, ешь! – советовал Герасим, пропустив угрозы жены. - Сколько живу промеж баб, всё им не так, да не этак. А как? Не говорят! Молотят не по делу, что в голову придёт. Им бы поскандалить и посрамить мужиков. Точно Пушкин подметил их сущность в сказке о старике и рыбке! За что я его чту и уважаю. Вон открытка с портретом на стене висит, смотрите, - и он ткнул рукой в сторону репродукции над этажеркой.

Степан и Елена повернули голову, и стали рассматривать портрет в рамке.

- Папа, это не Пушкин, это кто-то другой! У поэта кудри были, а этот с бакенбардами, - засомневалась дочь. - Кто тебе сказал, что это Пушкин?

- Так мать и дала этот портрет, говорит, любуйся своим товарищем по рыбалке. Вот я и подумал о старике и рыбке…. По-вашему, это кто-то другой? Выходит, мать, подшутила надомной.
-  Евдокия! – позвал Герасим. – Ленка правду говорит?

Зрячая тень сомнения пробежала на лице мужчины. Он вышел из-за стола и стал рассматривать портрет. Нашёл надпись на сноске и прочитал вслух: «Собакевич», Гоголь, «Мёртвые души», и вопросительно уставился на жену.
 
- Слышал звон! Читать надо самому, а не спрашивать у других, а то привык, если что, вину перекладывать на меня, - завозмущалась Евдокия.
- Мне что Гоголь, что Пушкин, что энтот с бакенбардами всё едино. Энти скотину не накормят и огород не посадят, - огрызнулась она и попросила:
 –  И не стучи больше по столу, отец, сахару не напасёшься, - стол-то со сломанной ножкой уже, как год – одни обещанья, да отговорки, только и слышу от тебя: завтра, да завтра, - упрекнула она мужа.

Сообразив, что разговор может привести не только к спору, но и к скандалу, Герасим миролюбиво сдался.
- Бог с ними с писателями, я не в обиде…, а ножку хоть завтра отремонтирую, - в который раз пообещал он и, обращаясь к зятю, добавил:
- Никому нельзя слово сказать Стёпа. Даже у себя в доме…, придётся усилить контроль. Вот так! - и вежливо попросил:
-  Если моим любимым не нравится моё поведение и высказывания - милости просим, на выход! Я вас больше не задерживаю.
И марш отсюда пока я не озлобился, - закончил он с широкой улыбкой на лице.

Каким мог быть Герасим в гневе, из присутствующих, не видел никто! А деревенские мужики и бабы, промеж себя, окрестили Фролова Винни-Пухом, за его добрый нрав и характер, за внешнюю схожесть с артистом Леоновым, таким же лысым и толстым.

Фальшивая  улыбка отца вывела дочь из оцепенения.
- Папа, ты, точно, вчера перепил! Родных людей гонишь, запугиваешь…. Как же так, мам? – дочь растерянно посмотрела на мать.

- Вот, пожалуйста, сразу видно, чья школа, - загорелся Герасим и, ища поддержки у зятя, признался: – Я вчера за день даже браги не хлебнул. Поклёп всё это Степан!

- Да ну его к лешему! – махнула рукой Евдокия. - Стараешься, стараешься, а тебе…. Пойдём Лена в летнюю кухню варить обед себе и свиньям, - позвала она и добавила: - Жрать захотят, сами примчатся, вот увидишь! К обеду будем у них в королевах ходить. Я-то знаю! – и, сменив тему, переключилась на свои заботы.

 - Куда это сваты подевались? Обещали к десяти, а уже одиннадцать. Ах-ах-ах, - кудахтала женщина. - Может, на завтра перенесли поездку?

Прикрывая дверь в сени,  заботливо предупредила почти спевшихся родственников:
- Не вздумайте напиться! сваты обещали на выходные с подарками. Ты, Герасим, отвечаешь за спокойствие, а ты Стёпа за водку, - и добавила «ложку дёгтя»:
- Знаешь, зятёк, сколько наш папа мотоциклов за свою жизнь пропил? До сих пор вспоминает!

- Это правда, батя? – подковыристо спросил зять.

В это время по радио объявили для жителей Емельского района.
…Каким ты был, таким остался, Орёл степной казак лихой…, - зазвучал голос Марины Ладыниной.

Герасим незамедлительно переключился на песню.
- Слышишь, про казаков поют?! – а я по происхождению  из них, - хвастливо сказал он. – Правда, артистка красиво поёт, задушевно…. Так бы и слушал и слушал.
Глаза у тестя наполнились слезами, лицо стало строгим и выразительным, мужчина весь напрягся и встал на вытяжку, будто играли гимн России.

- Батя, ты чего? – растерянно спросил Степан.

Дослушав до конца, Герасим привычно сел за стол. Достал носовой платок и протёр им глаза, и высморкался.
- Да…, вот это музыка! а слова – прямо в душу, - сказал он, и спросил зятя: - На чём мы остановились, Степка? Ну-ка напомни.

Степан рассказал про пропитые мотоциклы…

- А ты, Стёпа, на дом наш посмотри, на хозяйство…, и не слушай тёщу, - проворчал он, явно недовольный подстрекательством жены.
- Сколько живу с Евдокией, столько меня попрекает мифическими мотоциклами…, а ты хоть один видел?
Вон и Ленка тебе  намекает, что в конторе сидишь за так, и руки у тебя не те, короче мать и дочь – одного поля ягодка, разве не видишь?- Герасим тяжело вздохнул и налил из заварника в чашку.
 Тебе налить?  Или… чего покрепче? – едва сдерживая улыбку, спросил тесть.

- А есть? - зять глуповато привстал со стула.

- Так…, в заварнике грамм триста осталось…

- Давай!

Через пару минут Герасим вновь прибодрился, глаза его заблестели, а лицо стало живым и добрым.
Степан, в отличие от тестя раскраснелся и стал важным, как на работе. Оба то и дело поглядывали в окно…

Потом Герасим всё же дорассказал свою историю, периодически наливая себе и зятю.

- Когда приехали на место, - нарочно громко излагал он, чтобы было слышно на улице. - Погода испортилась, и нам ничего не оставалось, как ждать. Естественно, достали еду и спиртное. Решили, чтобы не мёрзнуть, выпить. А дождь не переставал, моросил и моросил. Вся эта хмарь с неба опустилась, аж до земли. Сидишь в кузове под тентом, а кажется, что в облаках. И так мы просидели допоздна. К ночи дождь прекратился, и мы развели костёр, чтобы согреться. Водка уже не помогала, к тому же она и кончилась. Так и промаялись у костра всю ночь. А под утро всё же уснули. Когда проснулись, на небе сияло солнце. Тепло – благодать!
Объяснил Сашка водителю, когда приехать за нами и тот уехал. Попили мы чаю и разбрелись по тайге в поисках ягоды.

Среди нас был парень из этих мест, и он хорошо ориентировался в тайге. Он нам с Александром и показал, как надо запоминать дорогу… и незаметно от нас исчез. Остались мы вдвоём и решили далеко от стоянки не отходить. Но, как водится, когда напали на ягоду, так постепенно ушли от стоянки в разные стороны. Я примерно знал, как надо ориентироваться по расположению солнца и не боялся, что не вернусь к месту.
 
Но солнце, как назло, скрылось за тучи, и опять стал накрапывать дождь. Я запаниковал и потерял направление. Стал звать Сашку, тот не откликался. Паника охватила меня с головы до пяток. Я не знал, что делать. Потом решил отойти немного на запад. Прошёл сотню метров и набрёл на тропу. Я сильно обрадовался и устремился по ней, но тропа скоро упёрлась в болото, и я пошёл в обратную сторону. Но и с обратной стороны тропа тоже оборвалась. Вот здесь я не на шутку испугался, жутко мне стало.

Как это? Объяснить и сейчас толком не могу. Кругом тайга, только ветер в кронах деревьев гуляет, и больше никого. Кровь внутри меня мечется через клапана, вверх вниз, а правильных сигналов мозгу не подаёт. Вот такое расстройство организма…

Как представлю, что не найдут - так и тянет сигануть, куда глаза глядят, а с другой стороны удерживал меня страх….
И тогда я решил, что с этой тропы никуда! Будь что будет! а я останусь дожидаться помощи, не сходя с места.

Герасим сделал несколько глотков из чашки, крякнул, нашёл в миске домашний бублик, пожевал его с хрустом,  снова глотнул и подмигнул зятю.

- Дальше, что было? - поторопил Степан.

- Дальше? Дальше я так и просидел на тропе два дня, привлекая к себе только комаров. Тучами надо мной летали, сволочи. Если бы летали…. Кусали без разбору во все места, даже ночью. Пришлось ягодой спасаться. Намажу – вроде не кусают, утрусь от пота – жалят! Успевай отмахиваться. Потом майку разорвал, прикрыл лицо и руки – намного легче стало. Уснул.
На второй день опять появилось солнце, но я не решился идти самостоятельно. На третий - услышал выстрелы и стал кричать. Скоро выстрелы приблизились. Я, не переставая, кричал, пока не охрип. Скоро меня заметили – это были мужики из соседнего леспромхоза.

Как потом оказалось, Курпонос и вызвал их на поиски, когда случайно вышел на дорогу, вот…

Герасим замолчал, уставившись взглядом в одну точку, а Степан задвигался на стуле.
- Дальше что? – спросил он.

- Рассказывали…. Нашего проводника нашли через неделю, в километрах тридцати от стоянки, - словно читая мысли зятя, продолжил Герасим. - Весь худой и уставший, он сидел в буреломе и ничего не говорил. От испуга, несчастный, забыл слова, а на вопросы спасителей, только мычал. Поговаривали - будто медведя встретил.
Позже я узнал, что к нему так и не вернулась речь. Беда!
Вот, пожалуйста, человек хорошо знал тайгу, но не посчитался её вероломством!
В отличие от меня он, хоть и пытался выйти к людям самостоятельно, но у него ничего с этого не получилось! Вот, пожалуй, и вся история…, - Герасим облегчённо вздохнул и посмотрел на Степана.

- Так к чему я это всё рассказал? – снова загоношился он. – Это я вам молодым подсказываю, как опасна спешка. Во всём, Стёпа, нужна выдержка и трезвый ум, вот тогда и не будет похожих историй.
После того случая, я не терплю излишней суеты и торопливости в людях, и особенно, в семейных делах.

- Я это заметил, - поддакнул Степан.

- Вот если бы проводник, скажем так, - заключил Герасим после некоторого молчания, - отсиделся, как я - не было бы той ситуации, в которую он попал и стал инвалидом. И в другом случае, если бы я свою Евдокию не обругал, а ударил…


- Вам, батя, «сверху» кто-то помог, - предположил зять.

 - Дело вовсе не в защитнике, Степан, - Герасим на секунду задумался…
- Для меня охранитель, прежде всего, я сам и моя семья! Ты не смотри, что мы ругаемся с матерью…, за этим годы совместной жизни, где мы служили друг другу верой и правдой, как Родине, - и, улыбнувшись, похвалил себя: - Хорошо сказал!

- Хорошо сказал! - подтвердил зять. – Вот за это надо обязательно выпить!

Во дворе послышались голоса и оханье Евдокии - похоже, что приехали долгожданные гости, и Дружок не залаял...

- Поздно, -  ретировался Герасим, ставя заварник на этажерку за книги. – К тому же и водка кончилось.

От принятого «чая» глаза у Герасима окончательно затуманились и приобрели мутную окраску - розовый румянец слегка заливал щёки и он загадочно улыбался…, а в руках держал злополучный портрет Собакевича, превращая журнальную вырезку в скомканный кусок бумаги.

Концерт по заявкам продолжался...
"...Россия, Россия -
Родные вольные края!
Россия, Россия,
Россия - Родина моя!"
Пела известная певица Валентина Толкунова.

Фото из Интернета.