До отпуска оставалось не больше месяца. Но приближение отпуска не радовало. Как говорили в родных местах Алексея, "на душе было лихо". А еще была какая-то апатия и внутренняя усталость.
Алексею чего-то не хватало.
Чего?
На работе все ладилось.
На семью грех жаловаться.
Зарплата у него, агронома областного уровня, главного эксперта по семеноводству сельскохозяйственных культур не самая низкая в областном центре, да и премии вдобавок, да еще немного, кроме премий...
В чем дело?
И вдруг Алексей понял, на него навалилась ностальгия - болезнь русских людей.
И перелетных птиц.
***
Ностальгия в течение миллионов лет гонит крылатые стаи за тысячи километров в те места, где глупые птенцы, продолбив скорлупу, впервые увидели огромное небо и познали материнскую любовь.
Из года в год, птицы, став взрослыми, совершают, казалось бы, очевидную глупость и, несмотря на опасности, летят с благодатного юга в суровые северные края, безошибочно находя по звездному небу дорогу к тому клочку огромной планеты, где, запинаясь лапками о травинки, делали первые шаги или, вытолкнутые из гнезда, впервые "становились на крыло", познавая свободу и красоту полета.
Птицы летят на Родину.
Они не могут прожить без того места, где особенный, родной вкус воды, по особенному пахнут луга и леса, дающие жизненную силу.
...Как говорит наука, ностальгия это дискомфорт в условиях иных геомагнитных излучений и биополей.
***
Алексею не хватало этих жизненных сил Родной земли.
Он понял, что должен приехать в места детства, в те места, где задолго до появления первого человека, земная, еще теплая кора вздыбилась, поднялась над округой и образовала водораздел. С него в разные стороны потекли реки, названные позднее Днепр и Вазуза, а также множество менее известных речек и безымянных ручейков, по берегам которых издревле селились далекие предки Алексея.
Алексей должен не просто пройти по улице Старого Села. Он должен быть в конкретном месте, уйти далеко за деревню, побывать на Кресте - перекрестке сельских дорог, стоять и смотреть на этот, необъятный для взгляда, склон, который на западе и на востоке теряется в дымке горизонта, а на севере плавно поднимается вверх и вдалеке сливается с облаками.
Этим водоразделом шли славянские первопроходцы, возвращались в степь после кровавого набега на Русь тумены хана Батыя, в 1812 году спасались от партизан Дениса Давыдова разрозненные французские отряды, а в 1941 году, зажатые танковыми клиньями фашистов, пытались вырваться из окружения и гибли под пулеметным и артиллерийским огнем дивизии советских солдат.
Немногие красноармейцы смогли тогда пережить ад Богородицкого поля и дойти до Вязьмы или Гжатска, чтобы еще раз испытать свою солдатскую судьбу в игре со смертью...
Недалеко от села Богородицкое, построил себе поместье - Хмелиту важный сановник двора императрицы Екатерины второй, а также дядя поэта и дипломата Грибоедова. В пьесе "Горе от ума" вельможный дядя изображен под фамилией Фамусов. Как память о Екатерининских временах, сохранились старинный парк, дом с колоннами, церковь. Но они прячутся за нескончаемым лесом, покрывшим склон водораздела. И только белая колокольня видна над лесом, как маяк над морем.
Когда на землю опускалась ночь, в деревнях на склоне водораздела зажигались огни.
Издалека, каждая деревня виделась как один огонек.
Огоньками светился весь склон, звезды на темном небе были неотличимы от огоньков на фоне ночного леса и казалось, что стоит перейти речушку Бестринь и ты вступишь на звездное небо, и начнешь, шагая по звездам, подниматься вверх, и сможешь дотронуться рукой до лунного серпа...
***
Алексей пришел на Крест не ночью.
Днем.
Он знал, что никогда уже не увидит "ночного неба" на земле, потому, что больше не светятся по ночам огоньки малых деревень.
За годы ликвидации неперспективных населенных пунктов, перестроек и "демократических" реформ, деревень становилось меньше и меньше.
Покинутые дома прятались за разросшимися кустами сирени и одичавшими золотыми шарами в покосившихся палисадниках.
Дома глядели пустыми глазницами выломанных окон на опустевшие деревенские улицы, словно стыдясь, что не могли удержать своим теплом людей.
Позднее домов не стало и заросли олешником дороги от деревни к деревне. Только случайный охотник случайно забредет на заросшую бурьяном поляну и по старой корявой яблоне поймет, что это чья-то малая Родина...
***
Алексей нашел глазами шпиль колокольни и пошел по одной из четырех полевых дорог. Он шел быстро, не зная зачем, словно неведомая сила тащила его от перелеска к овражку, от овражка на поле, дальше мимо заброшенного кладбища.
Вот еще одно поле. Когда-то, в восьмом классе они очищали это поле от камней.
Собирали камни, принесенные ледником из Скандинавии. Камни убирали, чтобы меньше ломались сеялки, комбайны и косилки. Камни складывали в кучи, затем грузили в тракторный прицеп.
За полем деревня Бараново.
Нет не деревня. Место, где была деревня.
Сюда Алешка приезжал за яблоками. Пацаны залезали на яблоню и трясли ее ветви. Маленькие красные яблочки-китайки с хвостиками плодоножек сыпались с ветвей на землю. Мальчишки набивали яблоками рюкзаки, привязывали рюкзаки на велосипеды и везли матерям варить варенье. Больше таких яблонь в их совхозе нигде не было.
Однажды, на лугу возле яблони, они нашли два гриба дождевика. Обычно, это просто белые шарики, "вороний сыр", которые позднее превращаются в мешочки с пылью, в "дедушкин табак". Найденные грибы были исключением, гигантами, размером с полугодовалого поросенка каждый. Об этом Алексей никогда не вспоминал, а сейчас вспомнил, глядя на усыхающую яблоню с обожженной весенними палами корой.
... Вот по этой дорожке, налево, когда-то шли ученики младших классов, прогуливающие уроки. Они шли в брошенную деревню Тупичино. Они мечтали стать военными и защищать Родину.
В деревню ребята шли потому, что в этой деревне еще много лет после войны, для кормления домашней птицы, использовали солдатские каски. Когда деревня опустела, каски валялись около покосившихся сараев.
Радость, от найденных касок, была неземная, но преждевременная, потому что кто-то сболтнул в школе, будто мальчишки ушли за оружием, в школе отменили занятия, старших школьников отправили на поиски, родителей отозвали с работы и тот счастливый, солнечный день закончился поркой.
Где вы теперь, Колька Морозов и Колька Иванов?
- А Алешка ремня избежал.
Его мать в воспитании сына решила действовать словом...
***
Стоя на месте бывшей деревни, Алексей понял, что, возможно, Тупичино было древнее Ржева, Дорогобужа и Смоленска.
Сейчас, когда от деревни не осталось и следа, Алексей сообразил, что стоит на городище. Это высокий холм со срезанной вершиной, со склонами, на которых не удержаться человеку. Холм узким перешейком выходит на дорогу. За дорогой сосновый бор. Справа от дороги родник.
Вот на этом перешейке стояли крепкие ворота. По краям площадки - забор из заостренных сосновых бревен. Бревна давал бор. А еще в бору были промысловые птицы и звери, ягоды и грибы. Родник поил ключевой водой. Речная пойма давала корма стаду животных. Река кормила дружинников рыбой.
Городище возвышается над поймой.
Обзор на десять верст вокруг. Все на виду. И луга, и заречье и русло реки Вязьмы. Не проскачет незамеченным отряд вражеских конников. Не проплывет безнаказанно по реке ладья с лихими людьми. Зорко охраняют землю русскую дружинники из городища.
А если, сил не хватит одолеть врага в чистом поле, если не дождаться помощи в осаде, оседлают ратники верных коней, отворят ворота, мечами прорубят дорогу в толпе врагов и исчезнут в бору, за тайными проходами засек, за зарослями лещины, за глубокими барсучьими оврагами, обязательно предупредят князя своего и приведут сильное войско дабы не искали больше вороги земли этих Русичей .
***
Алексей спустился к роднику. Вода, переливаясь через край источника, давала начало ручью. Вдоль ручья, когда-то шла стежка-дорожка к деревне Иваники. Напрасно искал Алексей тропинку в зарослях бурьяна и крапивы. Нет тропинки. Значит, нет и Иваников.
Раньше Иваники славились певучими девушками и парнями - баянистами.
А еще хорошо пели девчонки из Ямнова и Лопаткина.
Много лет спустя, Алексей шутил, что Ямновские девчата пели как Фрося Бурлакова, если запоют в клубе, то в совхозной конторе стекла задрожат. Не то, что некоторые нынешние безголосые эстрадные певцы.
Девчата каждой из деревень имели свои особенности, свою изюминку. Барковские, Никитинские, Боровщинские, Павловские, Ордылевские, Ерошинские, Мальцевские, Ложкинские, Лавровские, Зюньковские, Зябловские, Чащевские, Искринские, Синьковские, Старосельские имели родовые черты лица, свой говор, свой цвет глаз, особенности поведения, но каждая из них была неповторима, и по-своему привлекательна.
И была меж них одна...
Для Алешки, самая, самая...
И робел при ней Алешка, неустрашимый в мальчишеских драках.
Слова ей не сказал. Не взял за руку. Не проводил до дома.
Проворонил, дурак!!!
...Различались и парни. Одна деревня славилась выносливыми лыжниками, в соседней - самозабвенно гоняли футбол, в третьей жили заядлые охотники, с двенадцати лет не расстававшиеся с ружьями, в четвертой - рыболовы, без промаха бьющие острогой быстрых щук и умеющие за пятнадцать минут руками поймать в размытых водой корнях ивняка десяток плотвиц или пяток налимов.
Окончив школу, парни по осени шли в армию, писали домой бодрые письма, возвращались повзрослевшими, отдавали младшим братьям кожаные ремни, фуражки и, немного отдохнув, уезжали в города. Девчата уезжали в города еще раньше, после десятого, а то и после восьмого класса.
Алексей не выделялся ни в одном из увлечений. Было в нем что-то иное, за что пацаны называли его профессором. Правда, профессором он не стал. Был агрономом, председателем колхоза, технологом научно-исследовательского института и главным специалистом научно-производственной фирмы. Ему нравится искать новое на грани науки и производства, проверять практическую ценность и применять хорошие идеи на полях...
Не найдя тропинки, Алексей решил возвращаться напрямки. Он перепрыгнул через ручей, выбрался из ложбины, вышел на поле и остановился пораженный тем, что увидел профессиональным взглядом. Поле было идеальным для сельскохозяйственного производства и абсолютно непригодным для этого. Поле умирало.
***
Идеальность поля заключалась в том, что сосновый бор заслонял его от холодных северных ветров.
Два ручья, служившие границами на западе и на востоке, отводили излишнюю воду, а в засуху - наоборот, поддерживали необходимый уровень грунтовых вод.
Почва легкая, супесчаная, хорошо - проницаемая для влаги, воздуха и растущих корней.
Поверхность поля плавно снижается от бора к речке Боровке.
Южный уклон это дополнительные солнечные лучи, необходимые для фотосинтеза, которые поймают листья растений, а также более теплая почва, меньшая вероятность почвенных заморозков, более высокий урожай.
***
Много столетий назад, жители городища свели на этом участке лес, подрубили корни и длинными вагами вывернули пни, взрыхлили дернину дубовой сохой, выровняли бороной-суковаткой и посеяли хлеб.
Вы знаете, как пахнет хлеб?
Нет, не магазинный.
Домашний.
Тесто для него замешано в квашне с вечера, на закваске, а закваска заботливо оставлялась каждый раз на дне квашни.
В ночи слышится легкий шорох и вздохи.
Это бродит, поднимается и дышит в квашне тесто.
Утром хозяйка, жарко истопит русскую печь, сгребет в сторону угли, на выскобленном столе перемнет тесто, скатает тесто в шар, на деревянную лопату постелет сухие, припасенные с осени, кленовые листья, на листья положит тесто, придаст ему форму каравая, погладит каравай мокрой рукой, чтобы корочка была гладкой и блестела красивей. И ... ловким движением метнет тесто с лопаты в печь, быстро закроет заслонкой чело печи и присядет передохнуть, пока не пойдет по избе духмяный аромат свежеиспеченного хлеба. Затем осторожно, чтобы не тряхнуть лишний раз и не дать осесть хлебному мякишу, кочергой подвинет каравай на лопату, вытащит из печи на загнетку, легонько сбрызнет водой и накроет чистым полотенцем, чтобы корочка "отошла".
Прибежит со двора детвора.
Возьмет хозяйка каравай, уберет листья с донца каравая, отрежет по ломтю горячего хлеба, а самому младшему - краюшку с прилипшим угольком и посыплет слегка солью.
Едят дети хлеб, слегка кисловатый от закваски, с легким запахом дымка, прокаленных кирпичей, и кленовых листьев. Смотрят на отпечатавшийся лиственный узор.
Хлеб в доме всему голова. А растет хлеб на поле.
Угощала таким хлебом Алешку в детстве бабушка одного из друзей...
***
Алексей смотрел на, умирающее от истощения, поле, которое, находясь в двух километрах от центральной усадьбы совхоза, было отделено от нее переувлажненными, непроезжими для тяжелой техники, сенокосами. А в объезд, да еще через бор, ручьи и овраги получится крюк более десятка километров. Накладно и проблематично возить навоз, или как говорили старики, "назем".
Поле не видело навоза со Столыпинских времен.
Перед Алексеем было голое поле с редкими овсинками, в ладонь высотой и одним - двумя зернышками. Даже сорняки - вездесущий бич земледельцев, были редкими, мизерными и чахлыми.
Алексей перешел поле, по камням перебрался через Боровку, сел на берегу под черемухой и закурил, глядя на воду.
Солнце пробивалось через просветы в кронах деревьев, освещало и согревало речку.
В воде деловито, выстроившись головами против течения и согласованно двигая хвостами, выискивала пищу стайка пескарей.
Иногда рыбки пугались проплывавшего листика, дружно шарахались в сторону и снова возвращались на освещенный участок дна.
Пахло речной водой, черемуховыми листьями и чем-то еще знакомым и близким. Алексей подсознательно старался вспомнить этот запах и не смог.
Он думал о поле.
Господи, как все просто.
Стоит положить через речушку четыре бревна, поперек них сделать тесанный настил и мост готов.
Теперь до асфальтовой дороги не больше километра, а до центра совхоза и трех не будет.
Вот по мосту едут машины с доломитовой мукой. Нужен один грузовик на каждые два гектара поля.
Мука разбросана. Кислотность почвы пришла в норму. Поле вспахано и прокультивировано. На поле посеян люпин.
Его мощные, глубоко-проникающие корни дренируют почву на глубину до полутора метров, поднимают из глубины в корнеобитаемый, пахотный слой питательные вещества. А еще корни люпина переводят фосфор в усвояемые формы.
На корнях видны маленькие бурые шарики. Это колонии симбиотических азотофиксирующих бактерий. Они поглощают атмосферный азот и закрепляют его в почве.
Растения люпина выросли почти в метр высотой. Они цветут синими, розовыми, лиловыми, белыми цветками.
Но плугу нет дела до этой красоты. Он запахивает растения. Каждая тонна запаханной массы равна по питательной ценности тонне навоза.
На следующий год на поле посеян, а затем запахан клевер.
Он тоже, не меньше чем люпин, обогатит почву органикой.
Все!
Следующей весной можно сеять пшеницу, сажать картофель.
Будут корма для скота, будет навоз, будет жить поле.
Откуда скот?
Неужели не понятно?
Попробуйте помечтать!
Вот на горе у бора стоит дом, навес для трактора, комбайна и почвообрабатывающих машин, немного в стороне - ферма, навес для сена, склад для зерна и загон для животных. Вот по загону идут к реке на водопой породистые черно-белые бычки...
Алексей посмотрел в сторону и увидел, откуда шел такой зовущий запах. Уцепившись за кромку берега, касаясь листьями воды, рос куст дикой смородины, обсыпанный мелкими ароматными черными ягодами.
Алексей резко поднялся с земли, загасил окурок и, глядя на пустое, безжизненное поле, сказал кому-то: "Я вернусь!"
Он шел и повторял: "Я вернусь, я вернусь, я вернусь! Будет жить поле!"
Вспомнилась фраза, что расцвет цивилизаций связан с ростом почвенного плодородия, а упадок цивилизаций - с падением плодородия.
Вспомнился лозунг, увиденный на Ставрополье: "Живет село - живет Россия!"
Жизнь показалась простой и ясной.
-
***
Алексей шел к дому. Вот березка растет посреди поля. Что-то она напоминает. Что-то с ней связано. Что?
Вспомнил.
На этом поле их выпускной класс собирал картошку.
Наступило время отдыха.
Вот они стоят юные и веселые, в резиновых сапогах, в ватниках, мальчики в драповых кепках набекрень, девочки в платочках, завязанных вокруг шеи - узлом сзади. Стоят и слушают молоденькую учительницу, говорящую о чем-то жизненно-важном.
"Я вернусь" - мысленно прокричал Алексей через годы своим нестареющим одноклассникам и учительнице Наталии Алексеевне, продолжательнице династии земских учителей Савочкиных...
***
В дореволюционной России мужики снимали шапки перед барином, священником, исправником и земским учителем.
Почитание барина держалось на вековых традициях страха и подчинения, на богатстве помещика, а иногда на благодарности за помощь, оказанную крестьянской семье в трудную минуту.
За священником стояли многовековая история и авторитет православной церкви.
За исправником - мощь Российской империи.
Земские учителя это семнадцатилетние девушки и вчерашние студенты, оставившие петербургские проспекты и московские бульвары. У них не было влиятельных родителей, больших фамильных состояний, житейского опыта и карьерных устремлений.
Было желание служить своему народу.
Они приезжали в российскую глубинку, снимали с телеги пару чемоданов, входили в свежесрубленную избу, разделенную перегородкой на две половины - учебный класс и каморку для учителя.
Вынимали из чемоданов чистые тетрадки, чернильный порошок, ручки для письма, азбуку, арифметику, и томики Ключевского, Писарева, Некрасова.
Письмом извещали родных о своем приезде.
В надежде на скорое жалование, оформляли подписку на журнал "Отечественные записки".
Знакомились с крестьянскими семьями своих будущих учеников, сообщали о начале занятий и начинали сеять разумное, доброе, вечное.
Именно они были настоящим лучом света в темном царстве.
Они открывали глаза сельским "Прошкам" и "Аннушкам" на то, что крестьянин человек и баба человек, и ребенок человек, что кроме псалтыря есть книги Толстого и Шекспира, что русская земля заканчивается не за околицей деревни, а далеким Сахалином и что есть Африка в которой живут не черные черти, а темнокожие люди.
Самым последним гаснет в деревне окно сельского учителя, до полуночи готовящегося к урокам, проверяющего тетради, или читающего свежую столичную газету трехнедельной давности.
В учительской каморке ночевали детишки из дальних деревень, из-за боязни заплутать и замерзнуть в снежной круговерти.
В учительской каморке прятались дети от гнева, загулявшего во хмелю батяни.
А наутро приходил одумавшийся отец, виновато просил прощения у сына и просил учителя: "Вы, его ради бога ... того ... сделайте человеком ..., не хочу я Ваньке своей доли...".
Когда лопнуло терпение народа - этакая становая жила государственной стабильности, ослабленная большевистскими призывами, - началась кровавая замятня гражданской войны.
Не задумывались мужики, одетые в серое шинельное сукно, истребляя белую кость и проливая голубую дворянскую кровь.
Без сожаления ставили к стенке бывших исправников.
Случалось, что кидали на землю с высокой колокольни попа - мироеда.
Но с учителем, по-прежнему, здоровались уважительно. Спрашивали совета, как же дальше жить и, как прежде, просили вывести своих детей в люди...
***
Вчерашняя выпускница филологического факультета педагогического института - Наташа Савочкина, была замечательным преподавателем. После пары уроков, Алешка впервые стал с удовольствием читать программную литературу, начал понимать, что хотел сказать автор той или иной фразой, а литературные герои стали восприниматься как реальные люди во всей полноте характеров и поступков.
Наташе, по наследству, передалась кровь подвижников культуры и вольнодумие народовольцев. Ее рабочий день не заканчивался последним уроком.
От нее сельские ребята узнавали, как правильно варить и пить кофе, как должен вести себя кавалер на танцах и как знакомятся в обществе. Многому, нужному в жизни, учились и многое узнавали. У нее читали запрещенные книги Солженицина, Кузнецова и диссидентский самиздатовский альманах.
Она повезла свой класс в Москву на спектакль Вахтанговского театра и, неизвестно каким образом, поселила школьников в студенческом общежитии Московского государственного университета.
Спектакль, с участием Михаила Ульянова, Алешка запомнил на всю жизнь.
А вечерние разговоры, услышанные в студенческом общежитии, открыли глаза на то, в какой стране мы жили.
... В жизни бывают не только ясные, но и дождливые дни.
Десятиклассник, Серега Чумаков, высокий, крепко скроенный парень с черными вьющимися до плеч, волосами, вдруг увидел в учительнице девушку.
Увидел и глядел на нее своими цыганскими глазами до тех пор, пока не екнуло девичье сердце и не увидела Наташа в ученике статного, готового умереть за нее парня.
В строгие советские времена о таких связях и браках не могло быть и речи.
Уложила Наташа в чемодан керамическую тарелку и двухтомник Проспера Мериме, подаренные классом, попросила, хранящуюся у Алешки, стенгазету с фотографиями своих учеников и уехала...
...А у Сергея жизнь так и не сложилась.
Повзрослел, женился, но не нашел тепла в семейной жизни. И жил совсем мало. Как падающая звезда на небосклоне, появился, сверкнул и сгорел без следа...
***
Алексей шел мимо березки и мимо курганов - славянских захоронений девятого века, варварски разрытых бульдозером, мимо пруда на опушке Семичастного леса. По берегам этого пруда с дореволюционных времен, среди осоки - аира, сохранились и росли синие ирисы и тигровые лилии.
Он говорил березке, курганам и пруду с лилиями: "Я вернусь! Я вернусь! Я вернусь!".
Он шел мимо памятника над захоронением сотен солдат, погибших в окрестностях Старого Села с 1941 по 1943 годы, и говорил: "Я вернусь!".
Он шел мимо разрушенной церкви, которую хотели восстанавливать. Однако бригада нанятых строителей сняла с купола старинные медные листы и, продав цветной металл, исчезла.
Алексей остановился. Он смотрел на обнаженную кладку вскрытых склепов и на обнаженные ребра церковного купола, на разоренное и опустевшее гнездо аистов.
Украли кровлю! Ничего не меняется с годами на Русской земле! Опять обман!
... В строительстве храма участвовала вся округа. Нашли подходящую глину и соорудили печи для обжига кирпича. Готовый кирпич передавали по цепочке, из рук в руки на расстояние в три версты.
Храм строился на деньги помещицы Щербиной.
Все свое состояние отдала она на строительство.
Пройдоха - подрядчик убедился, что обнищавшая помещица ему не страшна и половину денег присвоил себе.
Приехала Щербина на освящение храма, увидела, что он в два раза меньше согласованного проекта, не выдержало сердце обиды, и скончалась меценатка в день, который должен был стать днем ее радости...
...Давно это произошло, но и сейчас в лесу за Корчевкой видны остатки кирпичных сводов печей и заполненные водой ямы, откуда копали глину.
В послевоенные годы заложил Ваня Ермаков в основание колокольни и взорвал два снаряда. Вздрогнуло колокольня, наклонилась и начала падать. Сначала будто нехотя, затем быстрее и быстрее, с грохотом ударилась о землю и, взметнув облако кирпичной пыли, разваливаясь на куски.
Дети, солдатские вдовы и, израненные, но вернувшиеся домой, фронтовики отстраивали, сожженные врагом, деревни. Откалывали от кирпичных глыб отдельные кирпичи и делали из них печи в домах. Печи согревали избы, сушили промокшую или обледеневшую одежду, пекли хлеб из отрубей, варили пустые щи, лечили от хворей, помогали выжить.
Чем был взрыв колокольни? Смертным грехом или жизненной необходимостью?
Трудно сказать, но, глядя на обезглавленный, не восстановленный храм, Алексей вдруг осознал, что у него никогда не будет денег, необходимых для того, чтобы провести электролинию, построить дом и хозяйственные помещения, приобрести необходимые трактора, комбайны, культиваторы, сеялки, разбрасыватели удобрений, косилки и оживить поле. Не быть ему основателем хутора в родных краях.
Никогда его жена не оставит престижной работы.
Никогда он не оторвет своих детей от учебы в городской школе и университете.
Никогда он не сможет навсегда вернуться в эти родные места, как не вернулся ни один из уехавших...
Алексей понял, что не вернется, но там, в другой области, где он живет сейчас, тоже пустеют деревни и зарастают лесом поля.
До отпуска он работал над тем, чтобы росли урожаи, чтобы на месте одного колоса было два.
Он возвратится на работу и будет делать все, что в его силах, чтобы не пустели села, а люди жили в них хоть немного лучше.
ЖИВЕТ СЕЛО - ЖИВЕТ РОССИЯ!!!