Начало:
http://www.proza.ru/2014/11/24/547
Лето в этот год удалось теплое, в меру дождливое. Урожай ожидался хороший. Вместе с картошкой бурно разрастались и топинамбуры, которые вымахали на два метра в высоту, закрывая собой не только обзор соседней улицы, но и самое главное – старый перекошенный забор, который давно уже требовал починки.
Почти все лето Мария Васильевна терпела это безобразие, а потом не выдержала, взяла серп и порубила живую изгородь без всякого сожаления. Провела она это мероприятие впору перед возвращением Захара с работы. Загубив кусты, она довольно потерла руки, плюнула на истекающую соком зелень и поспешила в огород, чтобы занять оборону на своей территории. К приезду соседа она как всегда стояла облокотившись на покосившийся штакетник, который вот-вот обещал завалиться.
Петрович молча вышел из машины, окинул взглядом опустевшую деморкационную линию, открыл гаражные ворота и загнал машину.
- И че молчишь? – начала цепляться баба Маша. – Не нравится? А людям сорняки возле огорода рассаживать – это в удовольствие? Все вам дозволено. Хочу – сажаю, хочу – копаю. Не улица, а воровское гнездо. У дома начальника железной дороги только успевают подводы разгружать. Ступенюк, директор ресторана, уже половину склада перевез в свой сарай. КажНый день ящики таскают. Яшман, самый большой вор кооперации, так вообще дорогу перегородил, чтобы чужие не проезжали. Будет у вас пожар, так и машина с водой не подъедет с другой стороны улицы. Когда же вас всех пересажают! Вот, сегодня и на тебя управа нашлась, паразит эдакий. Гольные стволики тебе от тамбуров, а не цветочки, - ткнула она серпом на скошенные кусты, которые как гигантские желто-зеленые букеты увядали на серой земле. - И чтобы золу из своей бани возле столба не ссыпал! - крикнула она напоследок, направляясь к дому.
На вкопанный огородный столб, возле которого только что стояла Мария Васильевна, тяжело приземлилась огромная ворона. Несколько секунд она вертела головой, а потом, вытянув шею как гусыня, начала истошно орать, вертясь вокруг своей оси.
- Кыш, отсюда! Кыш! – оглядываясь, замахала руками баба Маша. - Беду накликаешь, проклятая.
Ворона затаилась на мгновенье, как будто прислушиваясь к брани, расправила крылья и улетела, зловеще каркнув напоследок, как бы оставляя за собой последнее слово.
Осенью баба Маша сходила в воинскую часть и попросила дать ей двух солдат для уборки картошки, потому как не справиться ей, старой, с урожаем. Ссыпав клубни в подполье, она потихоньку начала собирать в кучи еще зеленую картофельную ботву, раскладывая ее дорожками поперек огорода, чтобы ветер зимой не выметал снег.
В один из теплях сентябрьских вечеров Захар Петрович подъехал к дому. По другую сторону забора стояла Мария Васильевна, явно дожидаясь его приезда. Двумя руками она облокотилась на столб, на котором когда-то сидела каркающая ворона. Положив голову на руки, она молча смотрела на соседа.
- Добрый вечер, баб Маш,- осторожно поприветствовал он женщину, ожидая очередного скандала.
- Здравствуй, сынок, - еле слышно ответила она.
Захар от неожиданности приостановился, посмотрел внимательно на соседку и увидел, как ее подбородок подтрясывается при каждом вдохе.
- Баб Маш, что случилось? Что-то не так?
- Все не так, Захарка. Вся жисть не так. Горе у меня большое. Наташку убили.
- Откуда у тебя такие сведения?
- Соседям женщина звонила, которая вместе с дочкой в Турции работала. Сказала, что нашли ее утром на пляже голую и полумертвую. Добрые люди сжалились, скорую помощь вызвали, а врачи без документов ее в больницу не повезли. Пока полиция разбиралась, она и померла.
Рассказывая, Мария то и дело краем платка промакивала слезы, которые вытекали непрерывной тонкой струйкой из старческих глаз.
- Захар, ты чего машину в гараж не ставишь, - послышался за спиной голос жены.
- Лид, Наташку в Турции убили.
- Так что же вы там стоите? Заходите к нам.
- Ноги у меня не идут от горя. Это ж какой круг давать надо, пока на вашу улицу попаду.
Лидия молча зашла в дом и вскоре вынесла из него табуретку, на которой стоял маленький графин, рюмки и закуска. «Столик» поставили возле забора.
- Присаживайся, баб Маш, - тихо проговорил Захар, собирая в охапку засохшие стволы топинамбура.
Мария Васильевна слегка замешкалась и хотела было уже их взять, но потом передумала и села на кучу картофельной ботвы со своего огорода. Захар Петрович наполнил рюмки, и все молча выпили. Лидия поднесла к просвету в штакетнике тарелку с закуской. Мария вежливо взяла тонкий кусочек сала, соленый огурчик и хлеб.
Закусив, она опустила руки на колени и, смотря безжизненным взглядом куда-то в даль, заговорила: - Вот ведь как жисть складывается. У кого-то через край, а у других и последнее забирается. Где справедливость? Кто распределяет эти блага на души населения? Думаете, я всегда такой была? Ан нет. Была молодой, красивой и веселой, пока в 37 году не репрессировали. Обвинили меня в связях с предателем Родины, а мы с Дмитрием любили друг друга. Любили так сильно, что решили пожениться, несмотря на то, что всего семь дней дружили. Осудили его, а через месяц и меня. Я в тюрьме брюшным тифом заболела. Такая слабая была, что даже ходить не могла, так они меня в зал суда на носилках принесли, а из него уже в столыпинский вагон и на Магадан. Десять лет от звонка до звонка. Митька мой в тех краях и сгинул, а я вот все перенесла и выжила. Для чего живу? Все отняли: молодость, душу, здоровье. Даже ребенка своего рОдить не смогла. Чего смотрите? Не заговариваюсь я. Наташку я в детдоме взяла. Пожалела. Она чем-то на меня была похожа, такая же черненькая. Все и думали, что она моя дочь. Как была она с детства непутевая, так жисть свою и закончила. Проститутила она в этой Турции, вот чего, - закрыв лицо от стыда руками, в голос заревела Мария, припав плечом к забору.
Захар с женой переглянулись. Лидия протиснула руку между штакетником и робко погладила соседку по голове. От прикосновения она выпрямилась, престала плакать и, глядя на нее, спросила: - Вот откуда в вас столько доброты? Вы же от меня ничего кроме ругани за все годы и не видели. Захар, не серчай на меня. Я же все понимаю, а перебороть злобу не могу. Сильней она меня, проклятая.
- А ты в церковь сходи, Богу помолись, он тебя и освободит от греха.
- Да разве ж примет он меня с такой черной душой? Скольких обидела. Кого ни спроси, ни одного доброго слова про меня не скажут.
- А ты об этом не думай. Господь другими мерками людей судит. Нет у него лицеприятия. Ты попробуй всех, кто тебя обидел, простить, а уж ОН в долгу не останется. Наградит тебя спокойной душой и добрым характером. Не дал тебе Бог смерти в лагерях, стало быть, план у него на тебя есть особенный. Попроси прощенья, Господь и услышит. Обязательно услышит.
- Говорят, небеса радуюся, когда грешник кается, - для убедительности добавила Лида.
Смеркалось. Редкие прохожие с интересом смотрели на трех странных людей, сидящих на кучах сухих веток по разные стороны забора. Поговорив еще немного, супруги засобирались домой. Перед уходом Захар пообещал в выходные дни поставить новую изгородь. Баба Маша, кивнув, с благодарностью посмотрела на соседа, утирая платком вновь набежавшую слезу.
Зайдя в дом, Петрович украдкой выглянул в окно. Возле покосившегося забора стояла на коленях Мария Васильевна, вознеся руки в небу. Долго стояла. Потом медленно поднялась, придерживаясь за штакетник, перекрестилась и, поклонившись в сторону захарова дома, пошла в свою хату.
- Слава тебе, Господи! – тихо произнесла Лидия, стоявшая за спиной у мужа.
Фото из интернета