Холод. Ледяной холод. Столь знакомый каждому ноябрьский мороз, который проносится по организму до самых костей, невольно заставляя ежиться. Именно такой холод больше всего ненавидят люди: мерзкий и проморзглый, не чета прекрасному кусачему зимнему морозцу. Толпа рабочего народа так и норовит побыстрей добежать до дома, лишь бы не оставаться один на один в борьбе с ледяной и простудной природой.
Ветер яростно свистел и сбивал с ходу каждого проходящего здесь человека. Казалось, эта сила природа в ноябрь по-настоящему властна над нами: играет с нами злую шутку, делает все так, как захочется ей самой. Он доставал людей не только на грязных улицах, он ухитрялся задувать даже в теплые дома, поэтому ни одному человеку еще не удавалось спрятаться от него в неизвестность. Каждый человек только и думал, как бы поскорее настала любимая зима с мандаринами, голубыми огоньками, фейерверками, президентом и дискотекой восьмидесятых. Сколько лет прошло, а любовь русских патриотов к традициям в новогоднюю ночь не угасает. Вот только бы ветер поскорее исчез.
Но не все мечтали об избавлении от яростной стихии. Для кого-то ветер – что-то родное, любимое, до боли притягательное. Он обволакивает, дает понять, что он всегда с тобой, и никуда тебя не покинет. Даже такой долгожданной зимой он все равно останется рядом. И здесь, на небольшом склоне ветер часто любил погулять. Тут он чувствовал свободу и волю. Не было ненависти людей. Была лишь боль. Боль людей, сбегавших сюда помечтать. Сбегали от знакомых, от друзей. Но, прежде всего – они сбегали от самих себя. От своих мыслей, которые были губительны и больнее даже самых страшных издевательств. А ведь действительно – самую сильную боль люди приносят себе сами. Своими выдумками. Своими якобы правильными мыслями. Ветер помогал им избавляться от этого заедающего их чувства боли, он уносил ее куда-то далеко, за горизонт, где ярко мерцали голубые звезды, существовали другие планеты, жили иные люди. Мелодия скрипки – единственная, которую прекрасно умел играть ветер – дарила небольшое успокоение и силы для новой борьбы.
- Красивые шрамы.
Неожиданный голос из пустоты заставил меня отложить ручку и фонарик. Кто-то узнал, что я здесь. И меня это пугало. Они не должны были знать меня такой. Странной. Для них я – всего лишь ботаник без силы воли, непонятное существо. И быть такой мне комфортно. Прятаться – это мое призвание.
Я медленно обернулась. За мной стоял молодой парень лет двадцати пяти. Он явно был не из этой местности. Я знала всех. А этого человека я видела в первый раз.
- Шрамы?
Черт. Так и знала, что надо носить кучу браслетов, чтобы скрыть следы своего спокойствия. Но… Стоп. Руки же закрыты свитером и курткой. Как он увидел их?
- Шрамы слишком хорошо видно. Их не закрыть одеждой. Шрамы видны по глазам. И никакие очки от этого не спасут, - проговорил странный парень и сел рядом со мной.
Ничего удивительного в нем не было. Для меня он был даже не парнем, а чуть ли не взрослым мужчиной. Пристальный и четкий взгляд куда-то вдаль выдавал в нем аналитика, человека, привыкшего решать все проблемы буквально щелчком пальца, с помощью быстрого мышления. Он не будет, как я, зацикливаться на чем-то, он умеет решать все с мгновенной скоростью. Такие люди не умеют мечтать. Они конкретны и реальны. Не знаю, хорошо это или нет.
- Почему же не закрыть? Темные очки надел, и вперед, шуруй, - огрызнулась я. Это мой способ защиты – если я вижу, что человек представляет опасность для моего сознания, если он пытается проникнуть в мою душу, я непременно открываю в себе агрессию и ставлю защиту своих идей. Никто и никогда не посмеет проникнуть в мои мысли. Даже человек, увидевший шрамы сквозь толщу одежды.
- Шрамы, прежде всего, находятся в сердце человека. И именно они больно стреляют по остальным людям через глаза, - на удивление спокойно ответил парень и посмотрел на меня. Зеленые глаза. Черт. Ненавижу их. С детских лет знаю, что люди, имеющие зеленые глаза, умеют проникать в человека сквозь призму защиты.
- Это похоже на действие радиоактивных лучей, - тем временем продолжал он. – Они проникают насквозь, не обращая внимания ни на какие преграды, даже свинец полностью не останавливает их действия. И эти лучи разрушительны. Также и шрамы. Они могут светить сквозь глаза. Но люди, как правило, не видят этого, как и радиоактивность. Проблемы начинаются, когда действие лучей радиации дает о себе знать. Это становится и ощущаемо, и заметно. Так и со шрамами. На свет шрамов никто сначала не обращает внимания. Страшно становится тогда, когда они выходят на поверхность. Покажи левую руку.
Я понуро молчала.
- Не бойся, не укушу, - улыбнулся парень. Поистине ослепительная улыбка, как в рекламе зубной пасты. О, защита себя работает уже на автомате. Прекрасно, я становлюсь машиной, мне это нравится.
- Покажи, - обратился он снова ко мне. – Можно подумать, я не знаю, что у тебя там за шрамы.
И зачем ему тогда требуется что-то от меня?
- Упрямая, - сделал заключение он. – Что ж, неудивительно для запрограммированной машины.
Черт! Как он так быстро смог меня раскусить?
- Сам ты машина, - ответила я.
- О, ответила. Значит, что-то человеческое в тебе все-таки осталось, - проговорил парень с улыбкой.
Ах ты, хитрец. Все-таки зацепил меня за самолюбие. Ничего. Я так просто не сдаюсь.
- Так ты руку покажешь или нет? – снова спросил он.
- Ты же все знаешь, зачем тогда требовать этого от меня? – задала я ответный вопрос.
- Это нужно прежде всего самой тебе, - поднял он на меня свои зеленые глаза.
- Мне ничего не нужно, - злобно сказала я.
- Значит, тебе уже нравится приносить себе боль. Далеко зашла. Руки покажи. Это не так сложно, как ты думаешь, - ответил он, не обращая внимания на мою агрессию.
Ну, что ж, сам напросился. Стягиваю с себя куртку, оставаясь в шапке и в тонком широком свитере, так умело скрывающем меня. Ветер в ту же секунду окутывает меня своим родимым холодом, давая понять, что он все равно со мной. Я задираю левый рукав свитера и, протягивая ему руку, злобно посмеиваюсь. Хотел на руку посмотреть? Получи!
- Я был прав.
- В чем?
- У тебя действительно очень красивые шрамы.
Парень с каким-то непонятным мне пока интересом смотрел на красные и белые полоски на моей руке. Все предплечье было в этих понятных мне только одной шрамах. Я все знаю о каждом из них. Почему и как он был получен, какую боль душевную и физическую я чувствовала при этом, какую мелодию я слушала, нанося новые и новые порезы… Чаще всего это была одна и та же песня. Для меня она так и останется песнью Художника, тайного гостя, встречи с которым в назначенный день так и не случилось. Впрочем, я уже не печалюсь об этом. Я уже давно разучилась переживать. Я умею лишь только осознавать. А это – уже иная сторона странной мистической истории, которую я никогда и никому не открою.
- А это уже страшно.
- Страшно? Буквально мгновение назад тебе казалось это красивым.
- Порезы действительно красивы. Их можно залечить. А это уже не спасти, - он слегка провел указательным пальцем около кисти. Там ярко-красными пятнами исходили новые ожоги. Именно новые, потому что ожоги, как назло, слишком быстро проходят, и я не успеваю вдоволь налюбоваться ими.
- Почему не спасти? Они как раз-таки исчезают слишком быстро. Как назло, - неизвестно почему, уточнила я. Черт, я начинаю вести себя как обычный человек. Он меня раскусил. Отвратительно. Надо вновь становиться машиной.
- Исчезают с рук. И сжигают сердце, - вдруг он с тревогой посмотрел на меня.
- Да и пусть сжигают, мне-то что с этого, - дернула я рукой, и парень отпустил ее.
- Это означает, что твоя душа пробита насквозь. Теперь это – сплошное существование. Без эмоций, без чувств, без ожидания. Даже твое состояние машины тебя не спасет. Даже ветер, - проговорил он, и в ту же секунду мой родимый друг, столь любимый и упомянутый им сейчас ветер начал дуть еще сильнее, чуть ли не сбивая меня с ног. Но нет… Нет…
Не было той мелодии родной скрипки. Она исчезла. Он изменился. Теперь это был не ветер. Это был ураган бушующей силы, несущий в себе лишь панику и ужас. Моя куртка чуть было не улетела, но мне было абсолютно плевать на нее. Мне было плевать на все. Ветер предал меня… Ветер… Предал… меня...
Парень побежал куда-то назад, за моей уже отлетевшей курткой. А я стояла и смотрела далеко за горизонт, пытаясь ощутить хотя бы частицу столь родного холода. Однако ветер больше не желал дарить мне спокойствие. Он стал таким же отстраненным, как и все существа на свете. Он стал иным.
Достаю из кармана потертых джинсов любимый ножик с красивым вензелем. Открываю его, задираю рукав свитера и приставляю лезвие к руке. Нет, все по-другому, так не должно быть, не должно! Нет того спокойствия, оно пропало! Оно исчезло вместе с родным ветром!
В панике хватаю школьную сумку. Лежащий под ней блокнот чуть было не улетел, но я успела схватить его. Страшный ветер яростно листал страницы и обратил мой взгляд на столь любимые, казалось бы, строчки.
«А ведь действительно – самую сильную боль люди приносят себе сами. Своими выдумками. Своими якобы правильными мыслями».
- Заткнись, заткнись, замолчи!!! – яростно кричу я и рву блокнот в клочья. Листки, еще недавно бывшие моим самым дорогим посланием миру, разлетаются веером и отправляются куда-то ввысь, вслед за ветром и моей верой в то, что я любила, в то, с чем так хотела быть.
Снова хватаю сумку и роюсь в ней. Столько дурацких учебников, столько ненужной канцелярской дряни, которая никогда мне не пригодится. Среди прочих никому не нужных вещей я нахожу свечу и спички. Черт, ветер!
- Уйди!!! – кричу я ему.
Но он меня не слышит. Я ему больше не нужна.
Пытаюсь зажечь спичку, но ничего не выходит: злая сила тушит ее, не давая даже зажечься. Но ярость и упрямство сильнее меня, и, в конце концов, у меня все получается: удачно спрятав свечу за сумку и отгородив ее от предателя-ветра, я зажгла ее. Воск, давай, топись… Но вот, сила стихии снова тушит свечу, но я хватаю ее и успеваю пролить на себя немного горячего воска. Замерзшую руку тут же обжигает горячая жидкость. Она быстро застывает, но продолжает мне дарить столь долгожданную боль.
- Вот видишь! Я сильнее тебя! – кричу я вслед ветру.
Он начинает дуть все сильнее, пытаясь сбить меня с оврага, но я стою крепко. Ветер предал меня, но он дал мне поистине дикую силу, сравнения которой нет, и не было никогда.
Я начинаю ощущать сзади присутствие человека. Оборачиваюсь. Сзади стоит тот самый парень, с моей курткой в руках. Он подходит ко мне и накидывает ее на плечи. Мне плевать. Я уже ничему не сопротивляюсь. Берет мою сумку, закрывает ее и закидывает себе на плечо. Я лишь молча смотрю на него. Мне плевать. Именно плевать.
С болью в глазах он смотрит на меня. С такой же болью ли? Вряд ли. Я ошибаюсь. Это не боль. В его взгляде – жалость. Черт, ненавижу жалость. Одно из самых отвратительных качеств, которое есть у людей.
Парень одной рукой легко обнимает меня и поворачивает к горизонту. Звезды горят еще ярче, а вдалеке блестяще играет зеленовато-фиолетовая полоска света, заманивая к себе. Но она мне никто. Я ее ненавижу. И тебя ненавижу, предательский ветер. Ненавижу. Но люблю.
Недолго постояв и посмотрев на странное видение, парень поворачивает меня назад и уводит от края пропасти. От края оврага. Куда он ведет меня? Я не знаю. И не хочу знать. Я больше ничего не хочу.
Лишь на мгновение оборачиваюсь назад. Сияние исчезло, и овраг остался позади меня. Остался только лишь ветер, по-прежнему злобно дующий и провожающий меня вслед за этим человеком.
- Не бойся, - проговорил он и взял меня за руку.
Я обратила свой взгляд прямо в его зеленые глаза. Он улыбался. Что ж, твоя взяла. Ты победил в этой схватке.
- Не боюсь, - ответила я и, впервые за много лет улыбнувшись, тоже взяла его за руку.
Мы пошли куда-то вдаль. Меня ничего не волновало.
А за горизонтом начинался рассвет.