Учёба на краткосрочных курсах военных переводчиков

Кузьмин Иван Николаевич

Краткосрочные курсы военных переводчиков по немецкому языку являлись составной частью  Военного института иностранных языков Красной Армии. Они располагались вместе со всем институтом в помещениях бывшей кумысолечебницы, примыкавшей к Ставрополю и  находившейся на холме в великолепном сосновом бору примерно в трех километрах от правого берега Волги. На левом ее берегу возвышались Жигули.

По сравнению с пехотным училищем жизнь близ Ставрополя вполне можно было сравнить с пребыванием в санатории. Вместо десяти часов занятий в училище учебный день на курсах ограничивался шестью часами, причем занятия с оружием и всевозможные марши-броски и дальние переходы вообще отсутствовали. После шести уроков в классе следовало время для выполнения домашних заданий и самоподготовки.

В бывшей кумысолечебнице не хватало помещений и мебели. По этой причине наши занятия проходили в той же комнате, где мы ночевали, постелив матрасы на полу. На день мы сворачивали свои матрасы и постельное белье и убирали их в сторону.

Нашей основной преподавательницей была Эсфирь Яковлевна Розенталь, красивая молодая женщина с хриплым голосом. Ее муж, капитан Евгений Абрамович Гофман, преподавал военный перевод и являлся соавтором учебника по этой дисциплине.

В первые два месяца Эсфирь Яковлевна преподавала нам прежде всего  фонетику, освоение которой нередко занимало все шесть уроков. После таких занятий  мы были измотаны не меньше, чем после форсированного марша на несколько километров.

Наше учебное отделение насчитывало двенадцать человек. С первого дня занятий на курсах моими товарищами на протяжении всех пяти лет учебы вплоть до окончания института были Эдмунд Кудасов, Виктор Григорьев и Александр Артемов. Вместе с ними  после занятий я обычно направлялся в лес для поиска съедобных грибов и ягод. Иногда мы вступали в контакт и с местными жителями, чтобы обменять выдаваемое нам мыло на что-нибудь съестное.

Опираясь на книгу Имануила Левина “Записки военного переводчика”, расскажу более подробно о краткосрочных курсах военных переводчиков немецкого языка и о военном институте иностранных языков, при котором эти курсы существовали.

1 февраля 1940 года был учрежден военный факультет при 2-м Московском государственном педагогическом институте иностранных языков. Осенью того же года начальником военфака был назначен генерал-майор Н.Н.Биязи

В конце августа 1941 года при военном факультете были сформированы краткосрочные курсы военных переводчиков немецкого языка со сроком обучения от шести недель до шести месяцев. В 1943 году курсы имели годичный срок обучения и комплектовались преимущественно за счет курсантов военных училищ, прошедших первичный цикл подготовки.

Становление и развитие военного факультета, а с 1942 года военного института иностранных языков Красной Армии неразрывно связаны с именем генерала Н.Н.Биязи (В 1945 году ему было присвоено звание генерал-лейтенант). Он руководил этим учебным заведением с перерывом около полутора лет, когда в 1943 году находился на фронте в должности заместителя командующего 46 армии.

 Николай Николаевич был чрезвычайно одаренной личностью. Он сочетал в себе способности полиглота (владел несколькими европейскими и индоарийскими языками) и талантливого спортсмена (один из первых дипломированных футбольных судей нашей страны, судья всесоюзной категории по боксу).

Биязи был талантливым организатором и руководителем. Предметом особых его забот была кафедра немецкого языка. К педагогической работе на этой кафедре он привлек лучших специалистов тех лет О.И.Москальскую и А.В. Монигетти, корифеев военного перевода А.М.Таубе и Б.Э.Шванебаха. На работу в качестве преподавателей подключались и наиболее талантливые выпускники военного факультета. В их числе можно назвать Е.А.Гофмана, Владимира Колшанского, Нину Гейн, Михаила. Цвилинга, Сергея Геца, а также Л.Ф.Парпарова – сына успешного советского разведчика-нелегала.

Как  отмечает Им. Левин,  -  “ По мере поступления трофейных документов и на основе показаний первых “языков” срочно пересматривались учебные программы, вводились новые предметы, создавались необходимые учебные пособия.” Уже в первые месяцы войны вышел “Краткий русско-немецкий разговорник”, составленный Н.Н.Биязи и А.В.Монигетти.. Тогда же Н.Н.Биязи издал чрезвычайно важное методическое пособие “Техника допроса пленного.” В начале 1942 года О.Москальская и Е.Гофман подготовили и издали “Учебник немецкого языка для Красной Армии”. Вышел переработанный и доподненный немецко-русский военный словарь под редакцией А.М.Таубе.За годы войны словарь переиздавался четыре раза. За шесть месяцев 1941 года военфак выпустил около двадцати учебно-практических пособий.
 
Институт располагал поистине уникальными  кадрами квалифицированных преподавателей. Среди них, прежде всего, следовало назвать профессора полковника Таубе, автора  немецко-русского военного словаря и  англо-русского военного словаря.
 
В начале 1942 года накануне переговоров со специальным представителем президента США о поставках вооружения Советскому Союзу, Таубе, как уникальный знаток американской военно-технической терминологии, был вызван в Москву. Однако на первой же остановке он был выдворен  из поезда и задержан представителями военной комендатуры. Подозрение вызвали некоторые отклонения в его форме одежды. Да и сама внешность профессора  наводила на размышления. Его несколько располневшая фигура и лицо аристократа в пенсне полностью соответствовали образу царского генерала из любого довоенного советского кинофильма. Абсолютно же  фантастическими  казались его  утверждения, что он следует в Москву по вызову самого товарища Сталина. Тем не менее, сделав  необходимые запросы, работники комендатуры получили подтверждение словам Таубе, а после солидной взбучки  приняли все меры, чтобы их гость скорее добрался до Москвы. Я не уверен полностью в правдивости этой истории, которую мне поведал  один из  авторитетных ветеранов военного института. Однако, как гласит итальянская пословица: может быть, и неправда, но хорошо придумано.

В самом конце августа  1943 года личный состав военного института и все его имущество, включая мебель и типографское оборудование, были погружены на большой волжский теплоход. Через пять суток плавания теплоход прибыл из Ставрополя на Волге в речной порт Москвы.

В Москве краткосрочные курсы военных переводчиков были размещены в одном из школьных зданий на Большой Семеновской улице. Сразу после прибытия в Москву я съездил на  нашу  квартиру на Новокузнецкой. Свою комнату  я нашел в том же состоянии, как и перед войной – все осталось на прежних своих местах. Остались и прежние соседи по квартире, только заметно постаревшие 
13 октября, в день своего рождения я побывал  на Малой  Колхозной  площади у отца и Татьяны Алексеевны. В гостях у них был М.П.Сокольников. Состоялось небольшое  застолье, отвечавшее  скромным  возможностям 1943 года. Правда, отец угощал нас какой-то необыкновенной  настойкой, изготовленной по собственному рецепту.

Мама и брат Михаил в это время еще не вернулись в Москву из эвакуации; их приезд состоялся 19 октября. Поэтому вызывает удивление дневниковая запись Татьяны Алексеевны от 29 октября 1943 года, в которой сквозила ее тревога, что отец может вернуться к прежней семье,  и она, непонятным образом, связывала  это и с моим посещением.  В то время я не имел ни малейшего представления обо всех этих настроениях, однако сегодня вспоминаю, что  отец позаботился о трудоустройстве бывшей супруги. Его стараниями мама была зачислена в качестве художницы- надомницы на работу в “малое предприятие” некоего Евменова. Здесь в 1945 году ей даже была вручена медаль “За доблестный труд в великой отечественной войне“.

Мои мысли осенью 1943 года были всецело заняты предстоявшим окончанием краткосрочных курсов и получением первого офицерского звания. Я  видел себя в новом обмундировании с офицерскими погонами, планшетом на ремне и в черных перчатках. Однако это перевоплощение  наступило позднее.

В Москве  в составе моего учебного отделения произошли существенные изменения: несколько слушателей, имевших более слабую успеваемость по немецкому языку, были переведены в другие отделения. А на их место были зачислены новые, среди которых Петр Потеряев и Валентин Девкин.

Петр Феоктистович был родом из небольшого уральского городка и говорил с заметным отпечатком местного диалекта (ре’мень, кресло’). Он чутко улавливал скрытую иронию, с которой москвичи воспринимали его провинциальную манеру говорить. Самолюбие и гордость заставили его с большой целеустремленностью  преодолевать свой  недостаток. В один прекрасный день он вдруг заговорил в полном соответствии с правильной литературной нормой.

Валентин Девкин, в отличие от нас, имел воинское звание старшины и поэтому, несмотря на его ожесточенное сопротивление, сразу же был назначен  командиром нашего учебного отделения.

В отделение пришел и Андрей Эшпай, будущий известный композитор. Он продолжал заниматься музыкой, и уже в то время был блестящим пианистом.
В этот период главную роль среди преподавателей для нас стала играть капитан Французова, преподаватель военного перевода, недавно прибывшая с фронта. Мы хорошо понимали, что успех в нашей будущей работе всецело зависит от знания немецкого языка, и, прежде всего, военной терминологии.  Сознавая это, мы приняли обязательство заучивать каждый день сто новых немецких слов. К тем, кто не справлялся с этой задачей, применялись жестокие санкции. Если ты допускал ошибки в десяти словах или больше, у тебя отбирался талон на ужин. Однажды таким пострадавшим оказался я сам. Более того, в  этот вечер  по талону на ужин дополнительно полагалась банка мясных консервов. В отделении возникла ожесточенная дискуссия по поводу того, кому должна достаться банка с консервами – мне или тому, кто выиграл мой талон по жребию

В  конце ноября  я имел беседу с представителем неведомой для меня штабной структуры, который назвался майором Смуровым. Видимо это был офицер из омсбона. Майор   проверил мои познания в немецком языке, особенно в отношении военной терминологии и остался доволен результатом. Несколько дней спустя последовало сообщение о предстоящем моем назначении военным переводчиком в один из крупных партизанских отрядов.

В порядке подготовки к переброске в отряд мне надлежало сделать несколько тренировочных прыжков с парашютом. Однако первый же прыжок поставил крест на моем новом назначении. Приземляясь, я попал в полынью среди замерзшей небольшой речки, протекавшей на севере от Москвы. (Сегодня это место, возможно, находится в черте города). Опекавшие меня военные  уже через 10-15 минут подъехали к месту происшествия,  извлекли меня из воды и освободили от парашюта. В машине они сняли с меня мокрую одежду и растерли спиртом. Однако положительный эффект не наступил. На следующий день я с сорокаградусной температурой был доставлен в военный госпиталь, который размещался близ станции метро “Завод имени Сталина”. Диагноз: экссудативный плеврит.

В госпитале в соседней палате находился  сосед по дому на Новокузнецкой взрослый красивый старший лейтенант Либерман.  Его жена пыталась выведать у меня, ухаживает ли он за медицинскими сестрами. Запомнился молодой лейтенант-узбек из моей палаты. У него было острое заболевание почек, и он содержался на строгой безсолевой диете. Однажды ему где-то удалось выменять свои карманные часы на большую селедку, которую он жадно съел на наших глазах от головы до хвоста. Отрицательных последствий это не имело.

Очень высокая температура – около сорока градусов -  продержалась у меня целый  месяц, и понадобилось событие, похожее на чудо, чтобы  наступил перелом в течении болезни. Во время одного из посещений госпиталя мой отец принес с собой  баночку земляничного варенья. Съев несколько ложек варенья, я словно освободил какие-то неведомые силы, дремавшие в моем организме. С этого дня я пошел на поправку, хотя и оставался на лечении в госпитале еще в течение следующего месяца. После выздоровления мне был предоставлен месячный отпуск по болезни. Вместо меня в партизанский отряд был отправлен другой слушатель краткосрочных курсов.