Следователю Хорошевской районной прокуратуры Димке Акимову очень нравилась Наташа Нарышкина, а в этот день она ему даже снилась. Неизвестно, имела ли она какое-либо отношение к представителям старинного дворянского рода, пересекающегося где-то во мраке и глубине веков даже с легендарными, царственными Рюриковичами, но вполне возможно, что это, действительно, было так.
Однако Димке она нравилась, отнюдь, не за это, а за то, что была молодая, симпатичная, стройная, роста где-то сто семьдесят сантиметров, тридцать восьмого размера обувь, у нее были очаровательные каштановые волосы, прекрасная фигура. Акимову с ней было необычайно приятно общаться, а особенно – встречаться. Хотя, зачастую, в силу своего далеко неангельского характера, она его порядком изводила, но при всем этом была у нее «одна, но пламенная страсть»: это была ее профессия.
Одновременно, эта профессия являлась вроде бы хобби, или она перерастала в хобби, а может быть и наоборот, но она была судебно-медицинским экспертом, одним из самых известных в Москве. И два дня в неделю, вроде бы отдыхала, а на третий дежурила на Петровске, 38, откуда и выезжала в составе следственно-оперативной группы на все возможные и невозможные городские трупы.
А что такое дежурство на Петровке? Сюда люди приходили на работу в девять утра, уходили в одиннадцать утра, но, уже следующего дня, а все оставшееся время между этими двумя временными константами они безо всякого перерыва колесили на какой-то раздолбанной «Газели», описывая все обнаруженные гражданами и милицией криминальные трупы. Все, какие только возможно, начиная от Солнцево и заканчивая Медведково, от Кунцево до Новогиреево, по местам боевой славы столичных бандитов и прочего криминально-асоциального элемента.
Наташа была известна тем, что абсолютно безропотно и даже с каким-то щенячьим азартом, на протяжении ряда лет, несмотря на потрясающие внешние данные, копалась в этих трупах. Она нравилась Димке, он, вроде, тоже ей нравился, время от времени, когда не ссорились, они встречались, но в это утро он проснулся не у Наташки, о чем жутко пожалел при пробуждении, а в малогабаритной родительской квартире, отягощенной еще и братом-разгильдяем. И не по собственной воле, а был разбужен посредством телефонного звонка.
Звонил ни кто иной, как дежурный Хорошевского РУВД Дмитрий Терентьевич Чмиль, который набирал домашний телефон Акимова отнюдь не для того чтобы разбудить его с утра и не ради праздного интереса, типа того узнать, как его здоровье. А чтобы сухо и лаконично сообщить, что сегодня, 24 апреля 199…года, на Волоколамском шоссе, 26, в институте аэронавигации его ждут – не дождутся два трупа охранников этого же учреждения.
И хотя это было не дежурство Акимова, а следователя-раздолбая Куприянова, которого, как всегда, черт, где найдешь и, наверное, потому, что Димка Акимов, как дурак, всегда выезжал на чужие трупы, он, выслушав всю эту «бесценную» информацию, повесил телефонную трубку и выругался. Но понял, что ехать все-таки придется, забыл о мыслях, о Наташке, почистил зубы, тяпнул сто грамм водки, чтобы заглушить запах вчерашнего перегара, закусил наспех сооруженным бутербродом, закурил и выполз из родительской квартиры к подъезду.
Конечно, он бы с удовольствием еще поспал, опоздав на работу, за что его впрочем, особо не ругали, ибо текучка кадров в то время была такова, что уйди он из прокуратуры, где такого идиота еще найдешь?
На тот период Димка был старшим следователем прокуратуры, любимым, замечательным, но хрен он видел от родного государства вместо достойной зарплаты и квартиры, а потому и выполз из квартиры родителей, разбудив обоих, которых уже задолбали его круглосуточные выезды, потому что они шибко переживали за его дальнейшую судьбу.
А кто такой был следователь прокуратуры? А следователь прокуратуры на период 90-х годов – это был человек, который не получал зарплаты, потому что это несчастное, нищенское содержание, эту государственную милостыню, зарплатой было назвать никак нельзя, по сути он жил на подножном корму!
Он работал по восемнадцать часов в сутки, сутками работал, ночами не спал. Он пытался раскрыть какие-то убийства, но раскрывать ему их некогда, потому что восемьдесят процентов его рабочего времени за эти восемнадцать часов, занимает чисто оформительский процесс по составлению никому не нужных и не несущих абсолютно никакого информационного содержания процессуальных документов. Но УПК, как был, так и остался, а в нынешний период он стал еще сложнее.
Итак, Димка выбрался на свет Божий из подъезда, сел на скамейку, посмотрел на стоящий рядом детский сад, покрашенный какими-то малярами-авангардистами в желто-ядовитовый цвет, потом на стоящий по соседству довольно романтический, розового колера дом, автоматически подумал, что нехреново было бы получить квартиру в этом доме, но это уже было из области абсолютно ненаучной фантастики, что так же промелькнуло в голове.
А потому, отбросив бредовые мысли, он просто сидел и курил на скамейке перед этим подъездом, с кучей мусора неубранного перед ним, потому что помойные баки вместе с оборудованной контейнерной площадкой стояли впритык.
Димка терпеливо ожидал приезда милицейского «козла», официально именуемого «УАЗом». Минут через двадцать, он, конечно, приехал, когда Акимов уже основательно промерз, как последняя тварь. Был вариант – не мерзнуть, а вернуться обратно в квартиру, но это означало опять перебудить родителей, поэтому он дрожал от холода, но мужественно дожидался автотранспорта на лавочке.
Наконец-то приехал «козел», там было уже напихано пять человек и Димка понял, что он будет шестым, хотя вообще-то изначально этот агрегат был рассчитан на пять. Правда, сзади, в помещении для задержанных, так называемом «обезьяннике», предназначенном для бомжей, алкашей, пьяни и прочего деклассированного элемента были еще два «посадочных места», но оба этих места уже были заняты милицейской собакой, гордо именуемой – овчарка.
Кобель был голодный, худющий, но носил высокое гордое звание – «служебно-розыскная собака». Когда его выпустили из «канарейки», открыв дверь снаружи ключом, потому что сама она не открывается, чтобы пьянь и хулиганье для которых сей острог на колесах и предназначен, не разбежалось по дороге, он, далеко не отбегая, тут же задрал заднюю лапу на заднее же колесо служебной машины.
В голодных, горящих, зеленых собачьих глазах Димка прочитал только одну мысль: «Жрать!» Он не удивился, поскольку знал, что на питомнике зверье ну ни фига не кормят, и лишь пожалел, что не захватил для псины бутерброд или сосиску.
В «козле» сидело, как уже было сказано шесть человек.
Ну, милиционер-водитель – понятно, ему «баранку» крутить. Оперативник уголовного розыска, эксперт-криминалист, инспектор-кинолог все взаимо незаменяемые друг друга специалисты в области раскрытии преступлений скромно, хотя и тесно приютились на заднем сиденье автомашины.
А рядом с милиционером водителем на переднем сиденье довольно комфортно расположился «ответственный от руководства», человек неизвестно чем занимающийся на месте происшествия, а на практике - пытающийся свести, на нет, все усилия следственно-оперативной группы, по раскрытию преступления. Ибо вместо того, чтобы тихо стоять в сторонке и не лезть в дела, в которых все равно ничего не кумекаешь, эти «ответственные» развивают столь бурную деятельность, что, путаясь у всех под ногами, мешая работать, затаптывают, залапывают, хватаясь за все, что только можно и бегая, где только можно и нельзя, уничтожая самое ценное – следы преступления. При этом с умным видом дают какие-то совершенно бредовые и непонятные указания.
Усмехнувшись, Димка вспомнил убийство некого Николаева, когда с человека в чине полковника милиции пришлось срочно скатывать отпечатки пальцев, чтобы идентифицировать с отпечатками пальцев преступника. С «ответственными», которые имели специальное звание пониже, эта процедура проводилась еще регулярнее.
А потом в сводке появляется, что на место происшествия выезжали: восемьдесят человек от руководства МУРа, сто семьдесят пять человек от руководства округа и один несчастный дурак-следователь. Последнего, в случае раскрытия преступления, при поощрениях периодически, обычно забывают, ну и хрен с ним!
В общем, эта VIP-персона сидела на переднем сиденье, на заднем сиденье уже вышеописанные сотрудники, куда Димка и забрался к кому-то на колени, растерев боковых своих попутчиков буквально по дверям.
Под траурное завывание голодного пса, каким-то своим звериным инстинктом чующим, что путь лежит не на крестины, группа прибыла по адресу: Волоколамское шоссе, 26, где и находится институт аэронавигации.
Несмотря на конец апреля, холодища стояла – одуреть можно!
Выбравшись из машины, Димка начал соображать: нельзя ли это дело спихнуть соседям по району? К сожалению, оказалось нельзя, это не «Покровское-Стрешнево», граница проходит в тридцати метрах, институт на нашей земле. Не повезло! Димка вздохнул и пошел к входу в институт.
Дверь гостеприимно разинулась и на пороге появилось ночное видение, воплотившееся в реальность – Наташка Нарышкина, которая после традиционного «привет-привет» стрельнула у Димки сигарету. Потом проходящий мимо опер, тоже стрельнул сигарету, за ним милиционер-водитель, потом сигареты начали стрелять просто проходящие мимо, совершенно посторонние лица и Димка поняв, что полпачки у него уже растащили, сделал вид, что курево у него закончилось и, приступил к осмотру места происшествия.
Что такое осмотр места происшествия? Это когда следователь на коленях, на корточках, под истертую, истерзанную копирку, слева направо, по часовой стрелке описывает то, что можно созерцать на месте происшествия.
А в данном случае при входе в институт можно было созерцать два трупа. Один труп по фамилии Александров, фамилия второго была Аверковский. У обоих были размозжены головы, а рядом валялось и орудие убийства – обыкновенный лом, один наконечник которого был выпачкан мозговым веществом убитых вахтеров.
Одному было семьдесят лет, другому семьдесят один год, оба ветераны войны, оба орденоносцы, оба сидели в какой-то несчастной каптерке, добросовестно охраняя институт за какие-то копейки (вместо того, чтобы им, героям, спасшим Родину с комфортом жить на достойной пенсии, в человеческих условиях), за что и были убиты.
«Ответственный от руководства», слава Богу, не мешал, лишь куда-то постоянно звонил с казенного институтского телефона в холле; не иначе докладывал оперативную обстановку еще более высокопоставленному руководству. А оперативная обстановка все более осложнялась и накалялась.
Акимов осматривал, а далее начал пытаться описывать место происшествия, сыщик пытался чего-то там выяснить, ходил куда-то по своим делам, кинолог с собакой дружно пытались чего-то нюхать. Эксперт-криминалист пытался снять отпечатки пальцев, пользуясь какой-то допотопной кисточкой, судебный медик Нарышкина пыталась работать с трупами трупы, пытаясь найти в своем чемодане какие-то нужные ей реагенты, словом, все было как в жизни. Все работали кто, как мог, кто на что учился, но к явному неудовольствию «ответственного», наблюдавшего за этим процессом краем глаза с телефонной трубкой в руках, реальных сдвигов пока не было.
«Ну и что он там сейчас докладывает?», - с раздражением думал Димка, бросив косой взгляд на соглядая, - «Следователь Акимов, делает вид, будто что-то важное пишет, собака с кинологом какие-то вонючие тряпки нюхают, токсикоманы, наверное, причем оба! Судмедэксперт Нарышкина вставила трупу градусник, извините, в задний проход, извращенка этакая, опер вообще от этого кошмара куда-то убежал, никто ни хренища не делает! Один я, товарищ генерал, бьюсь, себя не жалея, аки лев, раскрывая преступление, при этом еще пытаюсь руководить этой ватагой бездельников!», - зло фантазировал он, - «Ладно, хотя бы не мешает и на том спасибо!»
В каптерке охранников, кроме затертых, помятых чайников, алюминиевых мисок, кружек, потрепанных бушлатов на вешалке и каких-то объедков практически ничего не было. За что были убиты два заслуженных фронтовика накануне очередной годовщины Победы, было абсолютно неясно.
Пытаясь приблизиться к разгадке, группа занялась осмотром здания, где кроме самого института и кучи различных коммерческих фирм, на седьмом этаже расположилась совершенно секретная воинская часть, где даже охрану в качестве постовых несли исключительно старшие офицеры, ввиду особой важности объекта.
Когда двери лифта открылись на седьмом этаже, прямо перед ними взору предстала вмурованная в стены очень толстая металлическая решетка, в диаметре близкая к знаменитой «ножке дюжего стола», если быть точнее – толщиной в руку взрослого человека, и было понятно, что даже мамонт вышибить такую решетку не особо готов.
Однако следы мамонта отсутствовали, но решетка все-таки была открыта.
Пройдя за нее, а после через какой-то сложный, но так же открытый, шлюзовой узел, посерьезнее, чем КПП в той же «Бутырке», Димка оказался в помещении и буквально споткнулся о лежащее на полу тело в парадно-выходной военной форме в звании подполковника авиации. Рядом лежало еще одно в аналогичной форме и звании.
Эти, слава Богу, были живы, но абсолютно пьяны. Их тела совершенно не дергались, так же как и крылышки в их петлицах, даже когда об них так же спотыкались остальные сотрудники, заходившие в это помещение, только немного сладко похрапывали.
В помещении обнаружились два открытых сейфа. Как впоследствии выяснилось, по прибытии представителя воинской части, в одном из них должна была быть зарплата на эту часть. Но зарплата за последние два дня не поступила, хотя должна уже была поступить, видимо, какой-то банк эти деньги «прокручивал» либо хотел «увести». Но полностью «увести» не могли все равно придут, а вот притормозить, видимо, успели.
Однако, в сейфе, действительно, деньги были. Впрочем, до взлома там находилась настолько мизерная сумма на текущие канцелярские расходы, что на нее толком даже и не выпьешь.
А во втором сейфе, где находилось оружие, отсутствовали три пистолета «Макарова» и один бумажный пакет с пятью сургучными печатями с совершенно секретными документами и планом приведения в состояние полной боевой готовности всех военно-воздушных сил и ПВО страны, с кодами этих ведомств, супергосударственной важности.
Все это отсутствовало, подполковники лежали пластом, рядом с ними валялись несколько пустых пластиковых полутора литровых бутылок из-под «Фанты» и «Кока-колы». Все это безобразие пахло коньяком или коньячным спиртом.
Вскоре, абсолютно неожиданно, как черти из табакерки появились четыре военных следователя во главе с заместителем военного прокурора Московского военного гарнизона Морозовым, которых, в отличие от Димки и опера трупы совершенно не интересовали, а беспокоил лишь вопрос отсутствия оружия и, особенно, сверх важного пакета.
Поскольку общаться с подполковниками до их протрезвления было совершенно невозможно, а ожидать этого момента на месте было просто недосуг, им на помощь пришли четыре здоровых, но весьма угрюмых сержанта милиции.
Двое из сержантов взяли вышеуказанных подполковников под ноги в области коленных суставов. Двое других взяли подполковников в подмышечных областях. Снеся высокопоставленных сторожей на руках вниз, как любимых женщин, сержанты погрузили их в ту же самую «канарейку», предварительно беспощадно выгнав оттуда несчастную служебно-розыскную собаку, которая до РУВД пешком бежала, высунув язык, так как другой машины просто не нашлось.
Поелику этих подполковников до вытрезвления надо было куда-то везти, но на Новую Басманную, в военную комендатуру - просто в лом, а отдел рядом, их и отволокли в местный «обезьянник». Где, в нарушение всех уставов, приказов и инструкций старших офицеров ВВС разместили вместе с пьяницами, бомжами, хулиганами и прочим антиобщественным элементом. Потому как с ними надо было вскоре работать – два трупа, все секреты Родины разворованы, какие на хрен уставы?!
Но если военную прокуратуру меньше всего волновали трупы, то Димке были абсолютно по барабану все стволы и документы, разыскиваемые военной прокуратурой. А следователя Бродского включенного в состав следственной бригады больше всего волновало раскрытие изнасилования, за которое его самого обещало изнасиловать руководство, тем не менее, он был включен в состав бригады по раскрытию убийств, хотя по устной договоренности, никуда не лез и занимался своим изнасилованием.
Витьку Мичурина начальника СКМ ОВД «Щукино», так же волновало раскрытие убийств, чтобы не было «висяка».
Когда Витька пришел работать еще не в ОВД, а 99 отделение милиции, Димка уже и не помнил, кто на тот период был министром внутренних дел. Они тогда менялись, как собаки на Трубной площади, но то, что какой-то министр был это абсолютно точно! Не могло у нас в стране не быть министра внутренних дел, может в каком-нибудь Люксембурге или Папуасии и могло, а у нас - никак! А вот дочкой этого министра была молодая симпатичная дама в чине старшего лейтенанта милиции, которая что-то преподавала в одном из милицейских учебных заведений и при этом являлась женой Витьки Мичурина.
Из этого исходило все!
Димка вспомнил, что, приехав как-то в 99 отделение милиции, где Витька в чине старшего лейтенанта милиции стал заместителем начальника по розыску, зайдя на второй этаж, застал такую картину: стоит мужик в длинном черном кожаном плаще, сцепив руки на брюхе, и крутит большими пальцами рук какие-то круги. Перед ним, чуть не навытяжку стоят, то ли пять, то ли шесть сыщиков. Потом, исполненный собственной важности и значимости, мужик вальяжно произносит, обращаясь к одному из них:
- Та-а-а-к! Ты кто таков?!
- Разрешите доложить? Майор милиции Владимир Комаров!
- Значит, Вовака… Вовака, надо тебя наказать!
- За что наказать?
- Потому что ты Вовака… Надо тебя наказать, надо наказать… Иди отсюда!
- А ты кто таков?
- Капитан милиции Николай Петрович Озеров!
- К-о-о-о-л-я-н!.. Колян, надо тебя наказать!
Таким образом, проведя процедуру знакомства и представления личному составу, Витька, довольно быстро завоевал авторитет в коллективе, потому что, несмотря на все подобные чудачества, сыщик был, действительно – классный.
Итак, все заинтересованные (каждая в своем), стороны собрались в ОВД «Щукино» и раскрытие началось!
Первым делом выписали постановление, о производстве обысков у временно невменяемых подполковников и Димка с оперативниками поехал по адресам. В ходе этих мероприятий выяснились очень интересные вещи. В квартире одного из бравых вояк доблестные сотрудники милиции обнаружили восемнадцать двадцатилитровых полиэтиленовых канистр с коньячным спиртом, здесь же валялось несметное количество пустых стеклянных бутылок из-под коньяка «Наполеон», весьма распространенного и популярного в тот период в городе-герое Москве. Наверное, вся Франция не выпускала такое количество этого напитка, кое реализовывалось в бесчисленных российских магазинах, коммерческих палатках и ларьках.
В дальнейшем выяснилось, что подполковники с целью поправить весьма пошатнувшееся финансовое положение, поднапрягли мозги, возбудили серое вещество, подключили связи и занялись подпольным бутлегерством, не хуже, чем американские мафиози времен Аль Капоне, то бишь - производством и сбытом алкоголя.
Организовав бригаду бомжей, которая собирала и отмывала пустые бутылки строго из-под коньяка «Наполеон», опустошая помойки чуть ли не всего микрорайона, совершенно секретные летуны принимали эту тару, вручную разливали в нее коньячный спирт, который поставлял им кто-то из Армении, из числа их бывших сослуживцев и тут же рассчитывались со сборщиками стеклотары, как в железном и бронзовом веке, путем натурального обмена. Основную продукцию они сбывали, через весьма разветвленную торговую сеть, рассчитывались с гонцами, прибывающими с очередной партией «сырья» наличными и довольно неплохо существовали, пока их не сгубило пагубное пристрастие к дегустации собственной продукции.
При виде таких сокровищ и запахе коньяка ноздри у сотрудников милиции расширились, глаза заблестели, как при виде любимой девушки, на лицах появился радостный румянец, а потому коньяк был немедленно изъят. Далее, канистры были погружены все в тот же милицейский «козел», и со всеми предосторожностями, так как интерес сыщиков к изъятому был более чем нездоровый, доставлены в ОВД «Щукино», где Димка лично запер сие зелье в подвале отдела.
Прежде чем продолжать раскрывать эту канитель, надлежало хорошенько выспаться, потому, что сутки работали, ночь не спали и, часов в восемь утра Димка, надежно запрятав ключ от заветного подвала подальше в потайной карман, благополучно убыл домой, если это можно было назвать домом.
Поскольку и предыдущую ночь он спал плохо, практически всю ее, проведя на месте происшествия, то, с трудом продрав глаза где-то через четыре часа и прибыв в это любимый отдел примерно к двум часам дня, он застал довольно любопытную картину.
Оперативный дежурный сидел за своим пультом с такой кучей кнопок на нем, что Акимов до сих пор не понимал, как он во всем этом разбирается и не путается?
«Наверное, все дежурные вундеркинды какие-то!», - на ходу подумал Димка, - «Меня – хоть убей, не заставишь всего этого запомнить, вот я и не дежурный! «Таких не берут в космонавты!»
Дежурному же было явно не до веселья: периодически хватая трубки разнообразных телефонов, которые занимали значительную часть его рабочего пространства, и что-то выкрикивая в эфир по рации, он организовывал работу трех, вместо одного, милиционеров, стоящих, вместо внутреннего на наружном посту перед отделом, напрочь никого не пропуская в здание. Их решимость – умереть, но никого не пропустить в отдел, напомнила Димке старую, времен войны песню, в которой была и такая строка: «Нерушимой стеной, обороны стальной!» Именно иллюстрируя ее, сжимая до белизны на костяшках рук висящие на груди автоматы, как у Мавзолея Ленина, мужественно стояли бравые милиционеры, которые являлись сотрудниками ОВД «Щукино».
Все, что стояло перед отделением, сотрудниками этого отдела не являлось.
А перед отделом стояло где-то сто пятьдесят, двести (а может и больше, кто их считал?), человек, половина из которых была в милицейской форме, а другая половина в гражданке. Но стояли они, как за хлебом в Петрограде в феврале 1917 года. Глаза у них горели, и у каждого в руке была одна, а то и две полутора или двухлитровая пустая пластиковая бутылка.
При виде Акимова вся толпа зашлась изнывающим и выстраданным ревом:
- Ну и где же ты, гад, шляешься?!!!
Димка непонимающе захлопал глазами:
- Сутки работал, ночь не спал, чего вам от меня нужно?
- И он еще спрашивает!!! – заревела толпа многочисленными разноязыкими голосами.
- Открывай, гад, наливай!!!
- Открывай!!!
- Мы с тобой, Димка, столько убийств «подняли», а почему я сорок седьмой в очереди?!!
Это были сотрудники УВД Северо-Западного административного округа: «Хорошево-Мневники», «Строгино», «Покровское-Стрешнево», «Северное» и «Южное Тушино», «Митино», «Куркино» и даже непонятно каким образом затесавшиеся в эти дружные ряды чужаки из Северного округа, бывшего Фрунзенского района, но и они были там.
Они знали, что в подвале отдела находиться 360 литров коньяка непонятного происхождения, подлежащего уничтожению и, намеревались, любыми путями пресечь это варварство и вандализм.
Они, наперебой, кричали:
- Открывай!!!
- Наливай!!!
- Что «наливай»? – попытался схитрить Димка.
- Его!!! – неистовствовала толпа.
И Димка понял, что им известно все!
Не открыть было просто невозможно, все равно бы разнесли весь подвал, смяв предварительно довольно хилое охранение.
«Ну, стрелять же они по своим, все равно не будут!» - еще раз посмотрев на трех отважных сержантов вздохнув, подумал Димка и поплелся отворять закрома.
Десять канистр ушло махом, остальные удалось отстоять. В общем, три часа драгоценного рабочего времени ушло на «гуманитарную акцию», после чего вся эта довольная махновщина постепенно рассосалась.
Немедленно был составлен акт об уничтожении всей непонятной алкогольной продукции путем выливания в унитаз и приобщен к материалам уголовного дела. (Естественно, ни одна капля сего зелья не достигла канализации иначе, чем через внутренние органы сотрудников внутренних органов. И прокуратуры).
Но на том история с коньяком не закончилась.
Здание ОВД «Щукино» - трехэтажное. На первом этаже располагается дежурная часть, камеры задержанных, паспортный стол и прочая ерунда. На третьем этаже – следствие-дознание, второй этаж занимал розыск.
ОВД «Щукино» было первым местом в Москве, где, потеснив на первом этаже «какую-то ерунду», отвоевав приличное количество квадратных метров, леший уже не помнит у кого, была открыта первая милицейская столовая. Там работала очень милая, симпатичная домашняя тетушка, которую ежедневно на том же служебном многострадальном «козле» возили под бдительной охраной, словно какого-то банкира, на Щукинский рынок, где она покупала огурцы, помидоры, картошку, мясо и прочие продукты для нехитрых милицейских обедов. И хотя идти туда и обратно было два шага, и ее уже давным-давно знал, не только весь рынок, но и местный живущий и толкущийся вокруг него криминалитет, ее все равно ежедневно не только возили туда и обратно, но и сопровождали по рынку, как особо важную персону два грозных сотрудника милиции, чтобы ни у кого даже мысли не мелькнуло не то, что ограбить эту добрую женщину, а обсчитать хотя бы на копейку или недовесить хоть грамм! В связи с чем, от греха подальше ей, в отличие от других покупателей, как правило «перевешивали», хотя, впрочем, ненамного.
После этой торжественной церемонии, ее отвозили обратно, и она с удовольствием и душой готовила прекрасные вкусные обеды. Это была первая московская точка, где в новое, коммерческое время милиция могла нормально питаться, но внезапно, на вполне определенный период времени, милиционеры от услуг столовой внезапно отказались и питались тетушкиной продукцией, что называется – «на вынос», только в служебных кабинетах, за рабочими столами.
Сыщики собирались в кабинете не меньше, чем по три человека, удобно рассаживались, ставили перед собой тарелки с борщом, котлетами с капустой или картошкой. Посреди стола водружался неизменный потертый, помятый, испытанный в боях и походах, алюминиевый чайник. В чайнике плескалась жидкая субстанция, только по цвету напоминающая чай, а по вкусу и запаху вполне конкретный алколоидосодержащий напиток. Из чайника она разливалась по стаканам и кружкам, после чего происходил очень трогательный до боли знакомый обряд.
Каждый из участников застолья держал в правой руке стакан или чашку с «чаем». Однако, в левой руке, почему-то все они держали вилки. У одного на вилке был наколот обыкновенный маленький огурчик, у другого – грибок, у третьего колбаска или кусочек селедочки. И прежде чем выпить «чай», они почему-то чокались, даже не посудой, а только кулаками, в которых держали емкость, отчего этого обычно звонкого звука никто в коридоре не слышал, произносили фразу: «Ну, давай!», после чего выпивали непонятную жидкость, быстро съедали вкусный, сытый обед, а через полчаса после этого, перекурив на довольный желудок, как всегда продолжали раскрывать преступления.
Итак, удовлетворив непомерные алкогольные запросы сотрудников практически всех отделов милиции Северо-Запада Москвы и даже частично их коллег из соседних округов, Акимов немного унялся и начал соображать, как все-таки продолжать расследование этого преступления?
Он поднялся в кабинет к Мичурину, где кроме сыщиков, уже плотно обосновались военные следователи, и не хватало только его.
Представители трех правоохранительных структур звякнули стаканами, дабы стимулировать несколько застоявшиеся мозговые извилины, возбужденные извилины вскоре начали шевелиться и дело потихоньку пошло.
И закрутилось: пальцы-фигальцы, запросы-допросы, постановления о назначении экспертиз и так далее и тому подобное.
Сотрудники военной прокуратуры отличались изрядным здоровьем, ибо потребляли алкоголь в таких дозах, что за ними никто не мог угнаться, при этом абсолютно не пьянели и четко выполняли свои служебные обязанности.
Где-то на грани вторых и третьих суток раскрытия, в этот мичуринский кабинет, где трудились сам Мичурин, Акимов, четыре следователя военной прокуратуры, куча оперов, все уже опухшие от этого дармового коньяка, буквально ворвался уже знакомый нам первый заместитель прокурора Московского военного гарнизона Морозов. Одет он был по погоде, в длинный черный кожаный плащ на теплой подстежке.
Он залетел в кабинет, как торнадо, сметающее все на своем пути и даже не поздоровавшись, лихо засунул руки крест-накрест в карманы этого плаща, резким движением вырвал оттуда две бутылки водки, слегка запотевшие от мороза или от холодильника, после чего гаркнул:
- Хватит эту херню пить! Выпейте нормального! - и тут же водрузил обе на ближайший стол.
Военные следователи, в званиях старших лейтенантов услышав подобное от своего начальника в чине полковника, отнюдь не стушевались. Как люди военные они восприняли это распоряжение, как должное, как приказ. Сказано – пить водку, надо выпить и водку! Что они и сделали, после чего наравне со всеми продолжали пить все тот же коньячный спирт.
К тому времени, как не шифровались военные, досужие до сенсаций журналисты все-таки пронюхали, что произошло. В газетах появились душу рвущие на клочки статьи о том, что России пришел конец, все секреты Родины проданы, что мы беззащитны перед Америкой и ее сателлитами, что нечего тешить себя глупыми надеждами на спасение, наступает конец Света! Надо немедленно обернувшись простыней тихо тащиться на кладбище, где следует смиренно ждать окончательной гибели! Аминь!
Руководство шумело, как всегда требовало немедленных результатов любой ценой, но кроме ненужной нервотрепки, мешающей общему делу, эти действия ни к чему не приводили.
Надо сказать ни Акимов, ни Мичурин, ни оперативники, ни военные следователи и без этих головомоек толком так и не спали эти трое суток, постоянно работая над раскрытием этого преступления.
Раскрытие происходило не только на стыке интересов трех ведомств, оно было проведено еще и по нескольким каналам, как оперативным, так и следственным. Уже подробно изучалась пленка видеокамеры записавшей, все, что происходило в тот период времени на входе и выходе из здания. Запись была плохая, некачественная, крайне нечеткая, но на ней угадывался некий мужчина в военном бушлате входящий и, через сорок минут выходящий из института. Результат, все равно рано или поздно был бы, но кто-то из охранников лазящих вокруг этого заведения припомнил, что действительно с вечера, накануне преступления здесь довольно долго крутился все тот же непонятный человек в камуфлированном военном бушлате.
Димка мгновенно предъявил для опознания уже имевшиеся в распоряжении следствия, благодаря военным коллегам, фотографии военнослужащих этой сверхсекретной «шарашки», примерно подходящих по возрасту, охранникам, защищающим наружный периметр, в результате чего вскоре был опознан старший лейтенант Воробьев.
Объединенная и спаянная общей целью бригада немедленно ринулась в направлении места жительства этого замечательного человека, который может моментально помочь разобраться со всей этой бедой (если, конечное, захочет, или его очень мило и по-доброму об этом попросят), в славный город Люберцы!
Старший лейтенант Воробьев тихо сидел дома в потертом спортивном костюме, неторопливо пил пиво, отхлебывая прямо из бутылки и ничуть не удивившись столь повышенному вниманию к его скромной персоне, однако, по поводу всех задаваемых ему вопросов, стал нести какую-то околесицу.
Так как разговор на месте особо не клеился, его привезли в ОВД «Щукино», где продолжили общение в течение нескольких часов. Его не били, не пытали, не насиловали, не подвешивали к столбам, не применяли раскаленных щипцов и других адских инструментов, и даже не вздергивали на дыбу и не разводили под ним медленный огонь, но на пятый час этой содержательной беседы он наконец-то сказал:
- Я готов рассказать, как все было на самом деле.
А все оказалось очень банально и просто.
Старший лейтенант Воробьев, как-то по-пьяни, зашел в какое-то люберецкое то ли кафе, то ли казино, где лихо и абсолютно по-гусарски, в долг, проиграл десять тысяч долларов свирепым люберецким бандитам.
Рассуждая, очевидно, как те же гусары о том, что карточный долг – это долг чести и раздумывая, где бы взять денег на его возврат, он вспомнил, что очень скоро воинская часть будет получать весьма значительную сумму денег на заработную плату. Поэтому, приблизительно вычислив день, когда зарплата уже должна была находиться в сейфе его родного учреждения, он подъехал к зданию института и двенадцать часов, ходил вокруг него, прихлебывая водку из литровой бутылки, «доходя до кондиции», где и «засветился» перед кем-то из охранников наружного периметра.
А когда на рубеже утра и ночи он проник в институт, каким-то чудом проскользнув мимо пока еще живых вахтеров, то зашел в лифт нажал на кнопку, поднялся на седьмой этаж и увидел ту самую решетку, которая по толщине напоминает ножку дубового стола.
Решетку, которую не в силах взять даже мамонт, но старший лейтенант Воробьев ее все-таки вскрыл, зная код.
На его пути к драгоценным сейфам лежали два пьяных подполковника, об которых, впоследствии споткнулся Димка Акимов. Чтобы «выключить» охрану у него особых преступных намерений-то и не было. Когда начинающий злодей – Воробьев так же об них споткнулся, и каким-то чудом подполковники проснулись, он не стал их ни бить, ни убивать, ни связывать руки и затыкать рты кляпом, ни предлагать взятку – он просто налил им! Каждому по полстакана из своей, наполовину опорожненной бутылки водки.
Хлебнув алкоголя, подполковники, как сиамские близнецы, тут же дружно отключились, навсегда забыв этот факт. (Впоследствии, они так и не вспомнили, кто, когда, зачем к ним приходил во время их, последнего, уже последнего в жизни боевого дежурства, и, видимо не смогли бы это сделать, даже если бы к ним применили пытки с «устрашением третьей степени», в полном соответствии с «Молотом ведьм»).
Перешагнув через них, как через шпалы или поленья, Воробьев достиг вожделенных сейфов и взломал их поочередно. Сделать ему это было несложно, так как эти стальные шкафы, только назывались «сейфами», а на практике поддавались обычной «фомке», которую он предусмотрительно принес с собой.
Обнаружив отсутствие денег, он абсолютно непонятно зачем, взял три пистолета «Макарова», какие-то копейки, лежащие на мелкие канцелярские нужды и, что уж совсем необъяснимо - непонятный, запечатанный пятью красными сургучными печатями, конверт, адресованный явно не ему!
На выходе из института его пытались, остановить вахтеры – Александров и Аверковский, которые единственные среагировали на то, что какой-то непонятный человек с мятой небритой физиономией, в пьяном виде пытается покинуть здание института в столь ранний утренний час с какой-то странной сумкой, а значит, пытается вынести что-то ценное.
Вот тут-то старший лейтенант Воробьев всем доказал, что его не зря пять лет в военном училище учили способам и приемам рукопашного боя! Забыв о лежащей в сумке фомке, он, мгновенно схватив лом, зачем-то стоящий в углу проходной, и, в ожесточенной, но короткой рукопашной схватке уложил насмерть обоих стариков, безжалостно проломив им головы, лишний раз, подтвердив народную мудрость, что против этого инструмента приемов не существует!
Успешно и окончательно победив двойную старость, пьяный старший лейтенант Воробьев, пошатываясь и по пути раздумывая о бренности жизни, добрел до железнодорожной станции «Покровское-Стрешнево», сел в первую утреннюю электричку, уткнулся своей хмельной башкой в залапанное вагонное окно и, вскоре доехал до станции «Каланчевская». Там, на Казанском вокзале он пересел в другую электричку, идущую в сторону Люберец, по пути немного выспался, проснувшись, вскрыл таинственный конверт, сломав, пять сургучных печатей и …
Он не просто пришел в ужас, будучи старшим лейтенантом ВВС, Воробьев, просто ох…л и понял, что это – пи…ц!!!
В секунду, протрезвев и поняв, наконец, чем он завладел, Воробьев не нашел ничего лучше, чем выскочив из электрички и порядком поплутав по мокрому весеннему лесу, спрятать этот бесценный пакет, вместе с пистолетами под корягу, в каком-то глухом люберецком болоте.
Как же Димка с операми потом задолбался его искать! Шесть часов под видеокамеру следственно-оперативная группа лазила по всем близлежащим болотам, но пакет все-таки нашла! Дерьма в этом болоте было по пояс, и хрен было там, кому пройти, но ведь прошли, слава Богу, этот дурак все-таки вспомнил, куда он засунул нашу страшную военную тайну!
Ни иностранные заказчики, ни вражеские разведки, ни прочие буржуины этот конверт так и не получили!
Планы и коды вернули, все пропавшее, на всякий случай, потом поменяли, что встало Родине в круглую копеечку и военная прокуратура с «чувством глубокого удовлетворения» завершила это дело. Воробьев, по приговору суда, лишился воинского звания «старший лейтенант», зато приобрел честно заработанные пятнадцать лет лишения свободы. Все произошло в точном соответствии с законами сохранения материи и энергии.
А прикомандированный к бригаде следователь Бродский за тот же период умудрился-таки раскрыть свое изнасилование, что тоже довольно серьезно. В любом случае, раскрытие изнасилования несовершеннолетней – это поважнее, чем тройной расстрел бандитов, потому как в последнем случае общество совершенно не пострадало, а «санитарная очистка», вроде как – продолжается.
Димка так и писал на корках таких дел: «санитарный отстрел», за что его, конечно, руководители драли, но отбить склонность к сарказму, за весь период работы так и не сумели.
Но все это было потом. А пока Димка Акимов, практически не спавший трое суток, с пьяной мордой, трехдневной щетиной, абсолютно, как у Романа Абрамовича, в непонятно каком милицейском бушлате, грязно-черно-белой расцветки (называемой специалистами - «Снег-2»), приехал в Хорошевскую прокуратуру, за какой-то ерундой, забытой в собственном кабинете, где на пороге и столкнулся с уже выходящим из здания районной прокуратуры, прокурором Москвы.
(В дальнейшем их пути пересеклись, когда он расследовал дело о получении взятки этим прокурором, но на тот период Акимов думал про него, что это порядочный и честный человек).
Столкнувшись своей небритой рожей с холеной и лощеной физиономией Ивана Сергеевича Зазинова, благоухающего дорогим парфюмом, Димка не нашел ничего лучше, чем дыхнув на него свежим перегаром сказать:
- Здравствуйте!
На что Иван Сергеевич весьма вежливо ответил:
- Здравствуйте, здравствуйте, Акимов! Слыхал я, какое дело вы раскрыли, впечатляет! Я вот тут подумал, а не засиделись ли вы в районе? Вы молодой, но опытный и очень перспективный работник. Вам расти надо, карьеру делать, нам «в городе» такие товарищи ой, как нужны! А потому предлагаю, Вам, должность старшего прокурора следственного управления прокуратуры Москвы, а вместе с ней одно очень и очень интересное дело!
Впоследствии, Димка Акимов и сам не раз корил себя за то, что, будучи в родном районе лучшим следователем и «первым парнем на деревне» на это предложение повелся, согласился, сказал «да», а со временем стал изгоем «в городе», потому что вечно совал свой длинный нос, туда, куда не надо, куда «нормальные», стремящиеся сделать карьеру следователи даже не заглядывают. При этом, категорически не шел ни на какие компромиссы с собственной совестью, но именно с этой прелюдии и началось дело «Нефсама», которое расшифровывается как «Нефть Самары», дело банды Вовы Мисюрина, оставившей около ста пятидесяти трупов, как в России, так и за ее пределами, о чем я, даст Бог, тоже когда-нибудь расскажу.