Я свинину не ем. Не могу, тошнит. Есть тому веская причина. Из детства.
В нашем заводском поселке жила замечательная женщина. Тетя Нина. Замечательная потому что ее все замечали за яркость одежды как у цыганки. На голове капроновая косынка с яркими розами. Она работала продавщицей в нашем магазинчике и отпускала товар под запись. Не всем, конечно, поэтому ей все старались понравиться, чтобы без долгов дожить от аванса до зарплаты. Она жила со старенькой мамой и четырьмя детьми от разных мужчин. Дети послевоенные. Но любила толь-ко одного своего первого мужа, который погиб в самом конце войны.
Каждую весну 10 мая на штакетник перед окнами дома набрасывалась большая шаль. По черному фону красные цветы и сверху на шаль прикалывался портрет молодого мужчины. Если внима-тельно приглядеться, то это как бы и не фото, а карандашный портрет. Наверное, выцвел от вре-мени. А может такая ретушь неудачная. Ну, уж точно галстук был пририсован позже и жил своей отдельной жизнью. На широкую скамейку тетя Нина выкладывала нехитрое угощение для детей, закуску для взрослых и разномастные чашки и стаканы. Бутылку с водкой на скамейку не ставила, а наливала всем подходящим и говорила тихо: «Помяните моего Федю. Геройски погиб...» и пла-кала. И вся улица плакала и поминала Федю. И ее дети плакали и говорили, показывая на портрет: «Это наш папка-герой».
Жили бедно, нуждались. Вот тетя Нина и купила на том конце поселка у немцев-переселенцев с Поволжья маленького поросеночка. Все лето и осень мы приходили во двор к загородке, в которой поселился Борька. Приносили кто что мог - свежую траву, огрызки моркови, капустные листья. Он часто находил дырки в заборе и мы бегали за ним по всей улице. Мне казалось он это делал нарочно, чтобы поиграть с нами. Такие глазки хитрые, смышленые! Сидим на завалинке расска-зываем что-нибудь интересное, а он привалится рядом и похрюкивает. Такой кругленький, курно-сенький и как хвостик за нами. Прижмешь его к себе, а он притихнет, такой упругий как мячик. Он нас любил. А уж мы его! Других развлечений и не было в моем детстве.
Поздней осенью, как только выпал снег тетя Нина договорилась с дядей Рудольфом, чтобы он прирезал Борьку. Мы облепили забор со стороны улицы и смотрели во все глаза.
Конечно, это была большая ошибка взрослых, что не прогнали нас малышей.
Что-то пошло не так, Борька вырвался и с ножом в шее с визгом бегал по двору, обрызгивая бе-лый снег своей кровью. Ринулся к нам (думал мы поможем?), ткнулся с разбегу в доски, нож вы-пал и фонтан крови полоснул по забору. Мы шарахнулись кто куда. Дядя Рудольф выпил стакан водки, взял нож подлиннее и скоро визг перестал резать наши уши. Потом долго шипела паяльная лампа, туша потемнела от копоти. Мерзко запахло паленой шерстью и горелым мясом. Это уже был не наш Борька.
Я пришла домой на трясущихся ногах и долго не могла напиться. Стакан с водой плясал в руке. Меня била лихорадка. Слезы лились, потом напала нервная икота. Я очень испугалась своего со-стояния еще и потому что дома никого не было. Навсегда врезались в память события того дня.
На рынке отворачиваюсь от свиных голов. Кажется это Борька усмехается. Вы заметили, свиные головы все как один улыбаются с закрытыми глазами? Ужас.
Я свинину не ем. Не могу, тошнит. Есть тому веская причина.