Кара

      КАРА - ж. казнь, наказанье, строгое взысканье. кара божеская не людская. худая жена - кара господня. карать кого, казнить, наказывать. покарали его за дело. докарала его судьба, искарала вконец. накаралась над ним. в неправд бог карает (запинает). карать да миловать - богу да царю. не спеши карать, а спеши миловать. каранье ср. действ. по глаг. каратель м. -ница ж. кто карает, наказывает. карательный, относящ. к каре или к тому служащий. карательство ср. каранье и кара. кары перм. карушки костр. в виде нареч. плохо, дурно, тяжко, блого, несносно. ехать-то кары ТЕПЕРЬ, бойка дорога. кара ж. арх. род блюда, многоугольником, с которого, поморы едят на судах.
                (Словарь Даля)               
Глава 1
Успешное утро

Начался очередной бессмысленный день. Очередное бессолнечное зимнее утро. Во второй половине января дни становятся подобны друг другу. При этом, утро похоже на вечер, потому в период светлого времени суток крайне тяжело определить который час. Ничто не отбрасывает тень, всё кажется серым, не подающим надежды. По промёрзшему асфальту топают пешеходы, вечно занятые в любое время года. На голых ветвях деревьев с высоты пытаются обнаружить пропитание беззащитные воробьи. Ведь, по сути, их жизнь не особо отличается от человеческой. Так же всю жизнь борются за своё существование, подбирая те крохи, что им щедро оставляет матушка-судьба.

Комната насквозь пропахлась десятилетней пылью, покрывающей толстым слоем молдавский ковёр, перекосившийся на стене над диваном. Поручни дивана выстланы почерневшим от времени сальным налётом, слой за слоем накопившимся от прикосновений немытых рук. Под диваном беспорядочно разбросаны бутылки, которые никак не удаётся полностью собрать, т.к. большинство укатилось ближе к стене, и к ним невозможно просунуть руку из-за низкой посадки мебели. Если б я только мог что-либо изменить в своей жизни.

Очередное пробуждение после пьянки. Снова болит лобная доля головного мозга, давит в висках и жутко хочется воды. Сознание притуплено и заторможено. Память давно уже делится на отрывки. Гипотрофировавшиеся мышцы ещё долго не могут поднять тело. При всём этом ощущается уже надоевшая и жутко раздражающая слабость и дрожь в конечностях и языке. Но, тем не менее, физиологические потребности вынуждают задействовать опорно-двигательный аппарат. С первого раза никогда не удаётся встать ногой на деревянный, окрашенный в коричневый цвет, пол. Всегда ступаешь на очередную завалявшуюся стеклянную или пластиковую бутылку. Как же это раздражает...

Отбросив ногой тару в дальний угол комнаты, я попытался встать. Проклятая низкая посадка дивана вынуждает опираться о спинку. Раздаётся характерный хруст в коленях. Как же тяжело передвигаться и как же далеко идти. Хоть бы одна сигарета осталась на утро, или хотя бы половинка. Раздражению нет предела.
Ещё, кажется, какую-то заразу снова подхватил, судя по ознобу. Ну, ничего, сейчас попью воды, и всё пройдёт. И снова возникает очередная проблема. Где найти холодной воды? В чайнике как обычно сухо, все бутылки опустошены. Хоть бери и из-под крана пей. Но вот оно – чудо! Полбутылки пива прямо на столе. Похоже, что все пузырьки за ночь вышли и к тому же оно тёплое, но это именно то, что мне сейчас нужно.

Трясущимися руками я подхватываю непрозрачную тару и мгновенно подношу к пересохшим губам. Вкус сладкого хмельного напитка приводит в чувство вкусовые рецепторы языка. Приятный хмельной напиток большими глотками льётся в горло, наполняя фактически слипшийся желудок. Проклятый вакуум в стекляшке не позволяет совершать большое количество глотков. Это заставляет нервничать. Ещё вечером я, расслабившись, попивал из этой же бутылки маленькими глотками, покуривая ароматный табак и наслаждаясь жизнью, которая, хотя бы на вечер, но всё же удалась. А теперь вкушаю сей нектар, будто живую воду, приводящую в чувство любого изнеможённого раба. Хмель лился сквозь зубы прямо на покрытый белым налётом язык. Совершая последний глоток, я понял, что утро, наконец, началось. Теперь найти бы сигарету, покуривая которую, погружаешься в раздумья и строишь планы, вдыхая едкий дым и выдыхая лёгкий пар. Глядя на тлеющий кончик папиросы, вспоминаешь каждого, кто с тобой когда-либо был и помогал тебе. Эх... Приятное было время. И друзья были, и будущее виделось на горизонте таким перспективным, и всё казалось стабильным, и всё незаметно скатилось в пропасть. Друзья оказалась не такими уж и верными, как, собственно, и любовь. В такие моменты начинаешь понимать, что дружбы не существует и что полагаться можно только на себя. Но когда я всё это понял – уже, к сожалению, было слишком поздно.

И всё же необходимость насыщения крови никотином оставалась актуальной. Для этого требовалось вылезти из берлоги и сходить на охоту. В очередной раз нужно действовать и  принимать решения. Как же это раздражает. Трясущимися пальцами я медленно пытаюсь натянуть брюки – засаленные до блеска, потрёпанные внизу штанин, истончившиеся в области ягодиц и пропахшие смесью пыли, водки и стрости, как и всё вокруг. С трудом и раздражением продев пуговицу в петлицу, я, наконец застегнул их. После, подняв с привычного места пожелтевшую то пота и времени тельняшку, продел тощие руки сквозь рукава, и с лёгкостью просунул голову через растянутый воротник. Потеплело.
И сразу же отпало желание куда либо выходить, а просто захотелось спать. Я присел на диван и не смог встать. Было так тепло, так хорошо, что любое действие в данный момент казалось чрезмерно трудоёмким. Глаза сами закрылись, и я мгновенно прильнул к воспоминаниям. К тем самым, когда я ещё был женат. Нет, я не скучал по той проститутке, которая сама не знает, чего хочет. Мне вспомнилась моя дочь – единственное, чем я действительно мог бы гордиться. Помню, как мы с Серым, Саней и ещё кем-то отмечали её рождение, как я тогда был рад, что теперь есть кто-то, кто после моей смерти будет хранить память обо мне. Я понимал, что не зря прожил жизнь, дав её ещё кому-то. Представлялось, как она будет расти. Что она станет самой умной и самой красивой среди сверстниц, и что все парни в округе буду желать хотя бы подержать её руку. Но она будет их всех отвергать, потому как принадлежит единственному мужчине, который её никогда не обидит, не оскорбит, никогда не покинет в трудную минуту и отдаст последнее, что у него есть, чтоб только ей было хорошо. И этим единственным мужчиной будет её отец. И какого спутника жизни моя дочь не встретила бы, она всегда будет помнить то добро, что я для неё сотворил, и всегда будет считать первым мужчиной в своей жизни меня. Тогда все эти мечты казались осуществимыми.
Однако в итоге так сложилось, что я, к сожаленью, ещё жив, а память дочери обо мне уже давно утеряна. И нет меня больше ни для кого, кроме таких же забулдыг и неудачников как я сам.

Эти хмурые мысли заставили меня открыть глаза. Надо вставать и что-то делать. Опираясь сухими, трясущимися, тощими руками о спинку сложенного диванчика, и хрустя коленными суставами, я, наконец-то поднялся. Встал посреди комнаты и задумался, пытаясь вспомнить свои предыдущие намерения. Как же это давило на мозг. Вспомнил! Курить!

Нащупав в тёмноте на вешалке свой бушлат, я со второй попытки продел руку в рукав. Всё это происходило на автомате. Теперь предстояло обуться. Происходит данное действие в полумраке, потому как напрочь отсутствует желание включать освещение. Резко озаривший прихожую луч света вмиг ослепил бы меня, и это бы жутко меня нервировало, поэтому если б  кто-то сейчас включил за меня свет в коридоре – я б его убил. Обув растоптанные ботинки, я нащупал дверную ручку. В подъезде был такой же полумрак, как и в квартире. Громкое эхо от шуршания моей обуви по керамической плитке времён СССР, которой устилали полы в подъездах большинства домов того времени, доносилось по всем этажам. От прилива свежего воздуха, у меня запершило в горле, и я вынужден был прокашляться. На моё «гавканье» открылась соседняя дверь и выглянула запухшая рожа Гриши. В густой бороде сверкнули золотые зубы.
-Ну что, Мишаня, нормально вчера посидели? Сегодня повторяем!
-Не вопрос. Только было бы за что.
-А вот за этим я к тебе и собрался. Халтура подвернулась, забыл тебе вчера сказать, так что празднуем!
-Халтура-то халтурой, ты мне закурить дай! И тогда уже можешь рассказывать. Я пока дымка едкого не вдохну – уши закладывает, ничего слушать не могу.

Красное лицо молдаванина смутилось и из бороды резко донеслось:
-Я вот сам думаю, где бы стрельнуть. Надеялся – у тебя осталось.
-Откуда? Мы ж вчера с тобой всё и сожгли вечером.
Гриша почесал мясистой, с почерневшими от грязи и сигарет без фильтра ногтями, рукой густую бороду и стал припоминать прошедший вечер. Затем опустил чёрные глаза в пол и стал что-то бормотать себе под нос. Чёрная, с прожилками седины, лицевая растительность забавно шевелилась от его шёпота. Затем, резко подняв взгляд на меня, он с недовольством вскрикнул:
-Вот какого хрена ты не оставляешь сигарет на утро?

После этих слов мне захотелось прописать этому виноградарю в его заросшее поддувало. Однако я с долей любопытства ожидал продолжения монолога. Вместо этого он развернулся обратно в квартиру. Медленно, но с большим усилием мой друг сдёрнул с вешалки свой тулуп, вместе с тем зацепив ещё несколько курток, которые с шелестом, словно листья, упали на пол. Григорий сквозь зубы проворчал несколько матерных выражений, параллельно нагибаясь и поднимая упавшую одежду. Подобрав с пола ветровку, он роняет тулуп и уже чётко и выразительно произносит красноречивое словосочетание, которое принято высказывать во время войны и родов. Я постарался скрыть насмешку и, вертевшиеся на языке расистские высказывания, превозносящие украинскую нацию над жителями солнечной западной страны. Наконец, натянув на запылённую байковую рубашку в клетку свою телогрейку, он запер дверь и проследовал мимо меня к лестнице.. Я продолжал смотреть на него, ощущая заторможенность сознания после вчерашней попойки. Но он, как бы чувствуя это, повернулся ко мне и крикнул:
-Ну что встал? Пошли во двор!

 Мне не сразу стало понятно, что он от меня хочет, и я слепо последовал за ним, издавая шуршание резиновой подошвы о ступеньки и крепко держась за поручни. Пока вышел из подъезда, Гриша уже занял место на скамейке, где обычно заседают наблюдательные старухи, которые приветливо здороваются с соседями, после чего любят обсудить все легенды и мифы, касающиеся прошедшей мимо них персоны. И их ничуть не смущает то, что субъект обсуждения никогда лично не общался с ними, а все исходные данные о нём черпаются если не из сплетен, перекрученных сотню раз по пути к приёмнику, то из надписей на заборе. При всём этом, они никак не могут уследить, что твориться у них перед носом, и что творят их родные.

Молдаванин потёр огромные толстые руки, поднял нос, осмотрев верхние этажи. Затем хриплым голосом громко произнёс:
-Холодно, бл…!
Я аккуратно присел рядом, подняв воротник, чтоб морозный ветер не обвивал шею, и ждал дальнейшей информации от товарища, но тот лишь смотрел по сторонам, судя по всему, выискивая прохожих, дабы стрельнуть нам курева. Спустя минуту, ощущая, что начинаю замерзать, глухо сквозь мех воротника, я всё же вопросил:
-Так что за халтура? Сколько дают? Что делать надо?
Гриня, повернул ко мне голову, и, будто нарочно, переспросил.
-Я говорю – что делать надо?
-Где?
Снова провокация на нецензурную рифму.
-На халтуре твоей.
-Помнишь Саню Антонова? – уточнил Гриша, упоминая нашего общего знакомого.
-Ну да. Вчера в магазине в очереди вместе стояли. Он ещё мелочь полчаса отсчитывал.
-Не мог ты его вчера видеть. Он в понедельник помер.
-Как помер? Вчера ж ведь только видел.

После этого я задумался и вспомнил, что вчера я его видеть не мог, потому как сутра я пошёл в бар, сидел там примерно до полудня, ещё какие-то торгаши запёрлись с торбами, взяли бутылку водки, напились и разбили рюмку. Обмывали, судя по разговорам, продажу мопеда. Затем я ушёл. По дороге зашёл к Васе, узнать, нет ли халтуры. По его просьбе оттащил восемь мешков сахара на дальний склад в конце рынка. После чего получил сущие гроши. Козёл…
Я чуть было спину не надорвал, а он мне всего лишь двадцать гривен дал. Мол, где ты ещё сейчас за полчаса заработаешь двадцатку? При этом сам завышает стоимость товара так, что ни у кого на рынке таких цен нет. Я взял бутылку самогона и пачку сигарет и пошёл домой. В подъезде я встретил вышеупомянутого Григория, который, заприметив у меня в кармане тару, решил припасть на хвост. Я сказал ему, чтоб притащил чего-либо «к столу» и приходил. Зашёл домой. Не успел раздеться, как «борода» уже прибежал следом. Денег у него хватило только на пиво. Я ещё упрекнул его, что лучше б поесть чего-нибудь взял, нежели на пивко тратиться. Он вытащил из кармана банку кильки в томате и с укором во взгляде протянул мне. Затем я включил радио, и под заслушанные до дыр песни, прошёл наш с ним вечер. В пьяном угаре выпроводил не на шутку разговорившегося друга и больше ничего не помню.

-А когда хоронят то?
-Ближе к полудню. Нужно будет крышку гроба нести и крест, а пока пошли на рынок, чего здесь сидеть мёрзнуть, может, ещё чего-то подзаработаем.
Договаривая это, бородатый уже начал вставать со скамьи, и я тоже был рад уйти с этого пронизывающего ветра. Асфальт во дворе покрыт лужами с плавающими в нём кусками льда, который разламывается под колёсами первого же проезжающего мимо автомобиля. Передвигаясь, нужно было обходить все эти водные преграды, при этом оглядываясь, не едет ли кто-то сзади. Холодный воздух, попадающий в нос с каждым вдохом, сразу же сушил слизистую ноздрей. Намного приятней было бы впускать в лёгкие тёплый табачный дым, задерживая дыхание, после чего медленно выдыхать, ощущая, как тепло распространяется по всему телу вплоть до кончиков пальцев.
Пасмурная погода, мерцающие мимо чёрные куртки. Водители медленно проезжающих машин с открытыми ртами наблюдают за дорожной обстановкой, ювелирно выруливая между ямами. И ветер! Долбаный холодный ветер, из-за шума которого ничего не слышно. Волнистый тротуар с выпирающей из-под асфальта щебёнкой, верхушки которой за десятки лет стали гладкими, словно морская галька. Между камешками я заметил что-то круглое, отблёскивающее золотистым цветом. Подойдя ближе, я убедился, что это новенькая монетка, лежащая «орлом» кверху. «Хорошая примета» – пронеслось в голове. Я согнулся, с трудом разгибая окоченевшие пальцы рук, подобрал холодные, как лёд, десять копеек, мгновенно сжав их в кулак, в котором латунный кругляшек за долю секунды согрелся. Гриша не заметил моих движений, только обернулся, пройдя около шести шагов впереди меня, и возмущённо крикнул, чтоб я быстрей шёл. Я сделал вид, что спешу догнать его, и после того, как он вновь повернулся, пошел обычными шагами.

Гришаня, возомнив себя легкоатлетом, решил, что ходит быстрее меня, но я вмиг догнал его шатающееся из стороны в сторону тело и мы продолжили путь нога в ногу. Мой друг и сосед что-то бормотал про какого-то торгаша Женю, про какие-то утюги и гимнастёрки. Какое-то серебро, которое кто-то выменял на мотоцикл. В общем, все сплетни, что свободно гуляли по рынку, Гриня впитывал как губка, после чего любил их залить мне во время очередных посиделок. Когда глаза залиты, любая история проходит мимо ушей, и ты не вникаешь в детали, а улавливаешь лишь общую суть. Поэтому слушаются такие байки легко и непринуждённо. Но когда ты трезв и в голове твоей роятся разного рода мысли, то подобные рассказы тебе в пах не упёрлись, и поэтому невозможность на них сосредоточиться из-за попыток друга тебя отвлечь очень раздражает.

Вдруг мои раздумья оборвал хриплый возглас: «Вот он!»
-Кто?
-Женя, старьёвщик, о котором я говорю.
-Какой Женя?
Борода повернулась в мою сторону и, не сбавляя шаг, произнёс:
-Ты что, меня не слушаешь?
-Ну как сказать, – с ухмылкой произнёс я.
-Пойдём к нему!
-Зачем?
-Я спрошу у него об утюгах!
Уточнять, о каких именно утюгах идёт речь, я посчитал бессмысленным, поэтому молча проследовал за ним.

У стены мясного павильона маячил невзрачный старичок в светло-зелёном брезентовом плаще, потрепанной фуражке-восьмиклинке, потёртых на носках, но, тем не менее, кожаных башмаках и ватных, судя по оттопыренным стрелкам, великоватых на него брюках. Я видал его здесь и ранее, отличительной чертой данного персонажа было то, что не смотря на свой неказистый вид, он изо дня в день выходил на своё рабочее место с чисто вымытым, и выбритым лицом. Исходя из этого, я предполагаю, что он является бывшим военным, ныне находящимся на пенсии. Он расположился за железным прилавком времён 90-х, покрытым многочисленными слоями нанесённой на него краски, давно превышающим толщину самого метала. На прилавке и за его пределами располагался разный хлам, который торгаш оценивал по стоимости нового. Гриша подошёл к продавцу, по-крестьянски пригнувшись, и неуверенно протянул ему руку. С натянутой улыбкой он стал что-то вопрошать у Евгения, активно жестикулируя руками. Я не вдавался в суть диалога, а с любопытством принялся рассматривать барахло.

Дул жуткий холодный ветер и достать руки из карманов, чтоб поднять что-то из предметов старины для детального рассмотрения, представлялось крайне нежелательным. Однако товарища это не смущало, и он активнейшим образом жестикулировал красными ладонями на ветру, указывая то на Женю, то на его товар, при этом добавляя мат через каждое слово. Я вновь перевёл взгляд на хлам. Назначение много из лежащего здесь я знал. Седло от мопеда «Карпаты», в юности у товарища был такой же. Кирзовые сапоги, которые железнодорожники обменивали на деньги либо другую обувь подходящего размера, после того, как получат обновки. Тески, вынесенные с завода во времена сокращения промышленности в государстве. Интересно, как он их каждое утро перетаскивает со склада на прилавок и обратно?
Кухонная эмалированная утварь с потёртыми торцами. Головка блока двигателя мотоцикла Java с поржавевшими рёбрами воздушного охлаждения. Железные канистры для бензина с облупившейся темно-зеленой краской и деформированным запором горловины. Старое женское платье, стиранное несколько раз и утерявшее прежний светло-синий цвет, которое вряд ли кто-то у него купит. Хрустальные бокалы прошлого века и графин, утративший прозрачность от многочисленных мелких царапин на поверхности. Колёса для тачанок.

Да, действительно многое из этого стоит цены, которую он запрашивает. Только лишь потому, что столь качественный товар трудно отыскать в наше время. Современный производитель ориентируется на рынок потребления, поэтому, чем скорее продукт выйдет из строя и потребуется его замена, тем выше возрастёт спрос на продукцию. Ранее же товары производились более качественно и ориентировались на нужды населения, а не на увеличение прибыли.
Я снова осмотрел прилавок и моё внимание привлеки они! Совсем новые, блестящие кожаные туфли. У меня когда-то были такие же. Круглую сумму за них выложил в своё время, но, при этом, ни капли не жалел. Прекрасные коричневые туфли из конской кожи не оставляли равнодушным никого. Я тогда долго собирался их приобрести, долго откладывал и так же долго в них ходил. Однако, в то время, как окружающие сменили уже по несколько пар обуви, я всё так же носил их, и мне это надоело. Было жалко прятать туфли в шкаф, так как они почти не утратили первоначального блеска и шарма. Но всё же, они уже всем приелись. Затем я стал одевать их для хозяйственных целей: от вскапывания огорода до работы на стройке. И вскоре они утеряли первоначальный лоск и глянец, быстро потрепались и отправились на помойку. Сейчас я жутко об этом жалею. Ведь если б не мода, от которой я и так уже отстал, я бы до сих пор в них с удовольствием ходил. Однако отдавать за этих «красавцев» на прилавке Жени такую же сумму, как и в предыдущий раз мне вовсе не хотелось.

Раздумья оборвал хриплый резкий крик: «Миша, пойдём!» Судя по недовольному выражению лица друга, я понял, что сделка ничем хорошим не окончилась. Я подошёл напоследок к продавцу и поинтересовался о цене приглянувшейся мне обуви.
-150, но могу уступить, если несколько пар возьмёшь.
У меня и на одну-то денег не было, он ещё хочет, чтоб я несколько взял. Куда мне в них ходить то? Я взглянул на свои потёртые ботинки из кожзаменителя. Ну, немодные, местами облупились и покрылись трещинами, из-за чего иногда попадает вода. Потрёпанные чёрные шнурки с торчащими во все стороны волокнами. Начавшая отставать у носка подошва. Из-за ненадлежащего ухода мои «чувяки» давно утратили свой первоначальный вид, но всё равно, такие же тёплые. К тому же уже не та погода, чтоб в туфельках-то щеголять.
 
Пока я интересовался, Гриша уже увеличил расстояние так, что мне пришлось его догонять. Шагая за ним и сокращая дистанцию, я подумал, что по сути, такую сумму можно отложить, трудясь на подработках и экономя на выпивке. Но куда уж больше экономить? И так пью только самогон по двум причинам: первая – потому что он дешевле, а во-вторых – потому что это хотя бы натуральный продукт, в отличие от той химии, которую продают в стеклянной таре за огромные деньги. Я-то знаю цену алкоголю, и больше чем он стоит никогда не дам. А вино? Откуда посреди зимы берётся виноград для изготовления продукции? А пиво – это не то пиво, которое было раньше.
Но все мои попытки отложить хоть какую-то сумму на чёрный день оканчиваются всегда примерно одинаково. Всё, что откладывается на похороны уходит в ближайший праздник.

Догнав Гриню, я услышал порцию лестных выражений о том, какой Женя барыга и как он любит наживаться на простом народе. Я аккуратно попытался разузнать, из-за чего собственно конфликт. Объяснение было предельно ясным.
-Нашёл я недавно в сарае старые мамкины утюги и хотел выручить за них пару копеек.
-Ну и?
-А он, видать, буквально понял слово «копеек». Я ему объясняю, что там металла на тридцатку только, так он мне и говорит, чтоб я засунул себе свои утюги в… Сам, главное, продаёт всё по космическим ценам, а скупает за бесценок. Спекулянт хренов.
-Я так понял, подзаработать сегодня не особо удалось, так?
-Ничего, Пойдём к Васе, может какую работёнку предложит.

После такого предложения, мне почему-то захотелось пнуть молдаванина ногой.
-Ну, давай! Иди к Ваську, может чего подзаработаешь.
-А тебе что? Деньги не нужны?
Самое обидное, что он был чертовски прав, и это больше всего меня угнетало. Снова на горбу переть эти проклятые мешки, да ещё и по холоду. А потом смотреть, как он жадно достаёт мятые купюры небольшого номинала и, с улыбкой на пьяной красной роже, протягивает тебе. Хорошо, что хоть сплясать не требует, я бы тогда ему улыбку подправил. Настроение упало ещё ниже. Я молча последовал за товарищем. Повсюду нерасторопно передвигался народ, всматриваясь и местами останавливаясь у прилавков.

Женщины в меховых шапках, кожаных плащах и пальто, держащие в нежных, покрасневших от мороза, ручках, покрытых золотыми украшениями, набитые продуктами пакеты и сумки. Мужики-пенсионеры, громко обсуждающие недавние новости, при этом размахивая мясистыми натруженными ладонями с плотно усаженными на пальцы обручальными кольцами. В кармане натянутой на раздувшийся живот куртки мужика средних лет отчётливо виднеется силуэт упаковки сигарет без фильтра. Плотного телосложения старухи, при ходьбе перекатываются из стороны в сторону, что затрудняет их обгон. А если одна такая вдруг надумает остановиться между прилавками, заприметив интересующий её товар, то движение между торговыми рядами можно считать заблокированным.

Школьники, резво проскальзывают в толпе, при этом успевают что-то обсуждать между собой несформированными детскими голосами. И, разумеется, красавицы продавщицы. Это дамы, как правило, замужние, но при этом не перестающие следить за собой. Взаимно отзываются на мужскую вежливость и комплементы, искренне улыбаются приглянувшимся им покупателям, а те, в свою очередь, не обращают на это никакого внимания, рассматривая лишь товар. Ну, как так можно? Красавица-продавщица целый день стоит на рабочем месте, угождая прихотям требовательных покупателей, жутко уставая от монотонности рабочих будней. Не от хорошей же судьбы они вынуждены мёрзнуть январским утром на рынке. Деньги то всем необходимы. Но неужели нельзя проявить хотя бы капельку взаимности при хорошем отношении и хоть разок улыбнуться при общении с представительницами этой сложной профессии? Ей ведь тоже хочется немного сочувствия и понимания. А ведь всего одна улыбка благодарного покупателя может поднять настроение на весь день и скрасить серые будни. Однако, все вокруг суетятся, рыщут, удовлетворяют свои потребности, а радости от этого никакой.
Я в своё время частенько старался скрасить будни какой-нибудь хорошенькой кассирше, тщательно следящей за собой, то ли для привлечения покупателей, ведь у такой всегда приятно покупать даже коробок спичек, то ли постоянное одиночество вынуждало беспрерывно искать себе спутника жизни. А где как не в таком людном месте водятся достойные джентльмены. И всегда у меня находился дежурный комплемент, и улыбка, всплывающая сама по себе на автомате. Как-то оно всё раньше было по-простому – по-человечески. А сейчас всё держится на деньгах, ибо только они решают любой вопрос и открывают любые двери.

Вот мы и пришли к Василию.
Его приземистая физиономия в насквозь пропитавшемся мукой и вином камуфляжном мундире, который давно уже утратил свои маскировочные свойства, а служил, скорее, наоборот как корпоративная униформа, по которой его узнаёт весь рынок. На покрасневшем от спиртного лице появилась ехидная молдавская ухмылка. Обычно подобный цвет лица у него приобретается рано утром – в начале рабочего дня. Это помогает ему согреться и быстрее найти общий язык с товарищами по бизнесу.
Под конец же базара степень опьянения напрямую зависит от суммы, вырученной с продаж. В самые удачные рыночные дни – это, как правило, выходные – его можно увидать неровно шагающим домой, не разбирая дороги и опирающимся на свой велосипед марки «Украина». Железный конь, утерявший свой первоначальный глянец, заднее колесо которого при движении вырисовывает цифру «8», а внешняя сторона цепи полностью покрыта слоем ржавчины, служит ему верным другом.

В начале дня транспорт везёт на своей тонкой раме огромное количество мешков с сахаром и мукой, достойно выдерживая нагрузки в несколько сотен килограммов. А после обеда является надёжной опорой для своего хозяина по дороге домой независимо от того, в каком бы состоянии не находился наездник и как бы умело не управлял двухколёсным аппаратом. Скрип деформированных от недостатка, либо отсутствия смазки подшипников в каретке, контрастировал с шумовым фоном окружающей среды при каждом нажатии на педаль.

Василий – человек женатый, поэтому большая часть расходов в его семье строго контролируется спутницей жизни. Ну, а то, что контролю поддаться не успело, без ущемления совести, оставляется в ближайшей забегаловке. И дабы пропустить как можно  бо;льшую долю средств мимо семейной казны, к растрате зачастую привлекаются третьи лица, которые по воле судьбы оказались неподалёку. Они так же готовы выделить определённую сумму денег для удовлетворения общего досуга. В таком случае формируется так называемый «общак», которого иногда хватает до самого вечера. По дороге к барчине, нередко ещё встречаются знакомые лица, не обременённые заботами, по крайней мере, до конца дня, и также не отказывающиеся провести остаток дня в компании собеседников, обсуждая под запах спиртного и молдавских сигарет общие проблемы и интересы.
Я сам часто попадаю в подобную компанию, наслаждаясь «халявой», предоставляемой столь приятным обществом. Вася по натуре своей, а в особенности под градусом, человек вовсе не жадный. И я не слишком расстраиваюсь, когда за выполненную работу он предлагает недостойную плату, зная, что сегодня-завтра случится момент, когда он обязательно будет щедрее и перестанет, в пьяном угаре, считать деньги. Тогда-то все вокруг и ощутят всю щедрость молдавской души. И пусть на утро он мало что вспомнит, но народная любовь, в отличие от супружеской, к нему в очередной раз многократно возрастёт.

Григорий, как обычно, по-крестьянски ссутулился, согнул ноги в коленях и робко, мелкими шажками, подошёл к Васе, неуверенно протянув руку для приветствия. Василий, держа в губах сигарету, дым от которой шёл прямо ему в глаза, заставляя жмуриться, широко размахнул свою короткую конечность и с разгону врезал её в мускулистую кисть моего друга. При этом, сквозь зубы, чтоб не уронить окурок, громко прошипел: «Ну, здорова!». Я при этом стоял позади широкой спины бородатого, надеясь, что продавец меня не заметит. Но низкорослый торгаш нагнувшись вправо, вынырнул из-за спины моего товарища, подойдя ко мне.
-Мишаня! А ты чего там спрятался?
Он протянул руку, но мне жутко не хотелось доставать на мороз из кармана свою, тем более, что я ещё трезвый и меня всё раздражает. Но когда я всё-таки протянул ладонь, то почувствовал, что его пальцы очень тёплые. Сжал их посильнее и теперь не хотел отпускать.
Та секунда, в которую я прятал кисть обратно в карман, показалась мне самой раздражительной. Это когда ты долго несёшь тяжесть, и тут представилась возможность на минуту отдохнуть, и ты ценишь эту минуту, с болью осознавая, что нужно нести груз дальше.
-Что нового? Василий? – громко послышался из бороды хриплый голос.
Торговец, не задумываясь, наотмашь ответил:
-Да всё по-старому.
Разумеется, вопрос был риторическим, ибо каждому хватает своих дел, чтоб ещё интересоваться чужими, но мужская солидарность обязывает справиться о благополучии собеседника. Взгляд продавца устремился на Гришу.
- Ну что, охламоны, будем работать?
Вот бы поровнять его почерневшие зубы, дабы научился выбирать выражения.
- Конечно, работаем. Деньги то всегда нужны, – подхалимажно ответил его земляк.
- Зачем же это тебе деньги? Всё равно, ведь пропьёшь.
- А ты, будто, не пропьёшь. За тем вот и нужны. Бесплатно-то никто не наливает.
- Так если б хоть только выпить. Ты ж ещё и, на пьяную голову, закусить желаешь. Запросы у тебя расти начинают.
- Мои запросы не выше твоих будут! – сквозь смех возразил мой друг Василию.
- Ничего. Будешь работать – будет у тебя: и стакан вина, и кусок хлеба.

Какой же мерзкий и скользкий тип. Он в трезвом состоянии малоприятен, а в пьяном и вовсе противно общаться. Но, по сути, если найти общий язык, то не такой уж он и превратный. Правда, о себе и о своём прошлом не особо любит рассказывать, даже когда под градусом. Однако, кое-что в общих чертах о нём знают все, но ровно то, что он считает нужным поведать миру.
-Значит так! – неожиданно начал пояснять Вася неуравновешенным командирским тоном, нагибаясь за мешком и переставляя его поближе к Грише. – Берёшь вот этот и пиз… в общем идёшь к контейнеру. Там ждёшь меня. Я пойду следом открывать. Миша, бери второй мешок и за ним. Сейчас я вас догоню.
Произнося стариковские вздохи, Гришаня обхватил пальцами края поклажи с сахаром, крепко сжимая их, и повалил её на плечи. Здоровый мужик, сразу видно – всю жизнь работал. Такой в старости без куска хлеба не останется, если добрые люди, конечно, помогут. Я взял свой груз за углы, оторвал от земли и понёс перед собой. Жутко неудобно – колени при ходьбе бьются об мех, оставляя при этом мучные следы на брюках. Но что поделать – спина с прошлого раза всё ещё ноет, да и нести недалеко. Молдаванин резво завернул за угол, и так же резво добрался до контейнера. Я же, поправляя около трёх раз ношу, так как синтетические мешки достаточно скользкие плюс на морозе почти не чувствуешь пальцев, дотащил муку к пункту назначения. Григорий уже успел опереть свой мешок о стенку контейнера, всунуть руки в карманы и, поджав плечи, припрыгивать, пытаясь согреться.
-Где этот (нем. – господин) там ходит?! – возмущённо прорычал сердитым голосом товарищ. – Я сейчас оставлю это всё здесь и пойду к чёрту, пусть сам и таскает.
Вдруг послышался грохот. Из-за угла Вася, зажав в губах уже новую сигарету, толкает перед собой железную тачку с наложенными на неё мешками, крепко вцепившись за холодный стальной поручень. Дым от курева ветер снова вдувал прямо ему в глаза. Так ему и надо.
-И какого лешего мы их тащили, если у тебя есть тачка?
-Вот только что забрал, а то Киря одолжил и потерялся.
-А нам что теперь делать? – логично вопросил я, опасаясь «сокращения рабочего штата».
-Там ещё пять мешков, сейчас пойдёте и привезёте, а пока эти разгружайте.

Торгаш всунул руку в глубокий карман, с трудом отыскивая там ключи. После того, как вытащил, стал перебирать их замёрзшими пальцами, чтоб найти необходимый. Всунул в щель, придавил плечом железную дверь и с третьего раза отпёр замок.
Послышался громкий скрип заржавевших петлиц контейнера. «Заносите!» - спокойным тоном, не выпуская сигарету из зубов, произнёс наш работодатель.
Мы с товарищем на секунду переглянулись, затем взялись за принесённые нами мешки. Синтетика на холоде быстро отдаёт тепло.. Как же это раздражает. Гриша занёс свою ношу в дальний угол контейнера, после чего развернулся и наткнулся на меня, доносящего муку, чтоб положить её поверх предыдущего мешочка. Товарищ молчаливо отступил в сторону и провёл взглядом мой груз. После того как я его плюхнул поверх предыдущего, сосед недовольно вздохнул и проследовал к выходу. Я уловил его желание критиковать мой рабочий подход, поэтому сразу был готов послать Григория куда подальше, в случае, если он откроет свой разговорчивый рот.
В момент, когда я вышел, друг уже поднимал ещё одну тару с мукой.
-Плотнее ложи там! – всё-таки не удержался он, чтоб не дать совет.
«Что бы я без тебя делал» – прозвучало в голове, но не хотелось закатывать скандал с выходцем из солнечной Молдавии.

Когда занесли всю муку, Вася скомандовал идти за следующими.
-А кто пойдёт?
-Так Гриша и пойдёт. Загрузит, привезёт, а ты тут и разгрузишь.
-Так ты же ему больше заплатишь, чем мне, т.к. он сделает больше работы.
-Я тебе в тот раз нормально заплатил, тем более, что вместе пить будете. Давайте работайте уже, встали они тут!

Друг ухватил тачку и пошёл за оставшимися пятью мешками. Я зашёл в контейнер, чтоб спрятаться от ветра, удивившись тому, как Вася подкурил ещё одну новую сигарету. На холоде все почему-то больше курят, чем в тёплую погоду.
Он отвёл взгляд куда то в сторону, показывая, что не желает заводить со мной диалог, пока ждём товарища. А мне не особо-то и хотелось. Сквозь тонкие металлические стенки слышно, как сильно дует ветер. Я представил, как хорошо было бы сейчас сидеть дома, упираясь локтями в угол стола и наполнять стакан чем-то горячительным. Вообразил себе всё детально: покой и умиротворение, звук заходящих в бутылку при разлитии пузырьков «буль-буль-буль» и плеск водочки в гранчике. Трение полного стакана о поверхность стола, когда с размаху хватаешь его. Как смотрю на него, собираясь поднести ко рту и насладиться жгучим вкусом сладкого спирта. И тут в кухню заходит маленькая дочка и смотрит на меня блестящими дрожащими глазами. Увидев, что я собираюсь выпить, она хочет плакать и просит, чтоб не пил.

Брр, меня передёрнуло. С чего бы вдруг мне могла вспомниться дочь? Как-то странно, такое редко бывает и то только в воспоминаниях. Жуть какая-то.
Я потёр веки и заметил, как Гриня приблизился к контейнеру. Пришлось выйти на ветер и перетаскивать груз. Просить друга помочь было неудобно, т.к. он только что сам это всё загрузил. Пока я носил муку и сахар, Гриша выцыганил у торгаша сигарету и подкурил. Вот жук. Нет, чтоб для меня одну стрельнуть. На удивление, быстро прошел процесс разгрузки. Вытряхивая ладони от налипшей муки, я подошёл к этим двум. Гриша протянул мне сигарету. Удивительно, и одновременно приятно, что кто-то о тебе подумал. Подкурив, стал я наблюдать, как продавец жадно отсчитывает из толстой пачки красную и зелёную бумажки.
-Вот вам тридцать гривен. Как хотите – так и делите, а мне ещё контейнер закрывать.
Ну, я понимаю, что товарищ поработал больше чем я, поэтому большая часть суммы принадлежит ему. Он тоже это понял и тут же отдал мне червонец. Хоть и мелочь, но когда стал строить на неё планы – стало приятно. Мы попрощались с Вахой, и ушли, обсуждая планы, на что и как нужно спустить заработанное.
-По-любому надо пожрать купить. Нам сегодня, если даст Бог, ещё перепадёт, а то я сегодня не ел ничего.
-Так пошли пирожков горячих с мясом возьмём, поедим и согреемся.
Мы пошагали к железной будке, где их жарят прямо на улице, мимо раскладных столов с одеждой, за которыми цыгане громко предлагают приобретать свитера. По-правде говоря, из их уст почему-то слышится: «СвитАра».
В двадцати метрах, возле магазина автозапчастей, виднеется покрашенный в серый цвет ларёк. На улице возле него, под зонтом, расположился стол, покрытый светло-синей клеёнкой, на котором стоит фритюрница с вечно кипящим в ней маслом. Рядом пластиковая решётка, на которую выкладываются жаренные пирожки. Под решётку подставлен поднос, таким образом, чтоб масло, стекающее вниз с пирогов, скапливалось и отстаивалось, а потом его можно было б повторно использовать.

Людей возле ларька было немного, однако продавщица всё равно не успевала жарить. Народ здесь питался разный. В основном местные торгаши. Перед нами очередь заняли трое: полноватая старуха в синем пальто, платке и валенках – она, судя по всему, заказала много, а за ней двое парней. Исходя из разговора и внешней схожести – братья. Тот, что постарше – в очках, у младшего, по ходу, со зрением получше будет. Они что-то обсуждали шёпотом, речь, явно, шла о деньгах. Младший обут в добротные офицерские ботинки из яловой кожи.
-Вам сколько? – с кавказским акцентом задала нам вопрос продавщица.
-Два отдельно, – мгновенно ответил товарищ.
Он-то здесь часто питается.
-Сейчас сделаю, – улыбнулась добрая армянка, укладывая около пяти пирожков клиентке. Резкими движениями она срывает пакетик, укладывает туда продукцию, и так же резко другой рукой добавляет несколько салфеток. Старуха толстыми короткими пальцами протягивает смятые купюры, готовя вторую руку для пакована.
-Доставай свой червонец, чтоб я двадцатку не разбивал.
-Если я заплачу за пирожки, то у меня останется две гривны, а у тебя целая двадцатка, ты и так больше меня получил.
-Ты жлоб, бери давай за свои, всё равно я вечером пузырь возьму. Вместе же пить будем.
Логично, вечером то всё равно бухаем вместе. Да и с двадцати ей сдачу труднее давать.
Братья взяли еду и медленными шагами ушли. Я и не успел заметить, как уже два белых пакета с горячими беляшами нам любезно протягивала женщина, желая с всё тем же кавказским акцентом приятного аппетита. Я отдал десятку, она мигом положила её в фартук достав оттуда двушку.

Горячий пирожок обжигал пальцы. Я не мог его сразу есть, не подождав, пока он остынет, хотя товарища это не смущало. Он аппетитно кусал большие куски, и, не пережёвывая, глотал. «Суровый мужик» – с ухмылкой подумал я. Тёплый кусок теста с фаршем, приправленным специями, согревал организм и душу изнутри. Мудрая цитата: «Будет день – будет пища».

Дело подходило к полудню. Нужно было уже двигаться к людям, которым обещали помочь. Доедая по дороге хавку, мы прошли сквозь толпу мельтешащих покупателей и вышли на Привокзальную. До дома оставалось рукой подать, но морозный, усиливающийся ветер превращал поход по родной улице в настоящее испытание. Обледенелая дорога, заставленный автомобилями тротуар не давали свободно идти домой, не опасаясь, что сзади кто-то наедет. По дороге, Гриша встретил товарища, считая своим долгом рассказать ситуацию на рынке. Обсудить цены на картошку и яйца, упомянуть о нынешней ситуации в политике, «лестно» отзываясь о некоторых её представителях. И каждый день одно и то же. Однако, как говорится: «Кто владеет информацией – владеет всем». Ну, или как-то так.

Глава 2
Старый друг

Наконец мы притопали во двор. До похоронной процессии оставалось меньше получаса, поэтому мы поспешили подняться в квартиру покойного. Как оказалось, у Александра почти не было друзей, поэтому его жена Настасья решила нанять двух забулдыг, чтоб те несли гроб. Основная часть собравшегося у подъезда контингента – это бабы. Друзей у него не было потому, что, как ходили слухи, жена их всех отшила. Хороший был мужик, сильный, волевой. Всегда с ним можно было выпить и ни кем он не брезговал. В долг, в случае чего, дать не отказывал. Трудолюбивый. Однако всё это длилось до тех пор, пока он не влез под каблук. Жена его поначалу тихая была, скромная, худенькая. Но спустя время близкие начали замечать, как он меняется. Друзья ему стали не друзья вовсе. Высокомерным стал, «остепенился». Из пластикового стаканчика пить «не по масти» ему видите ли. Ценности и взгляды на жизнь у него переменились. В общем, загубила баба мужика, вот теперь и лежит он – ждёт своего путешествия в один конец. Однако не мне судить, ведь со стороны всё выглядит иначе, чем изнутри. Моя история тоже, к слову, далека от идеала.

Мы вошли в квартиру. В коридоре на двух табуретках одиноко стоял гроб с покойником.
Деревянный ящик, обтянутый тонким синтетическим сукном, края которого даже не подвёрнуты и не обстрочены. В нём, закутанный в белоснежную тюль лежал Саня в чёрном пиджаке. Высохшие кисти рук сложены на груди, однако лицо его было, словно живое, и на нём отдалённо просматривалась тревога. Я всегда относился к смерти с уважением, зная, что всем уготовлено своё время, но также никому не хочется знать, когда же это время наступит. Гриша снял шапку, сжал её в левой руке, закрыл глаза и правой перекрестился, нашёптывая что-то под нос. Я так же впопыхах снял головной убор и открестился от подобной участи, в глубине души считая, что отодвинул, таким образом, от себя скорбную дату.

-Хороший был мужик, все хорошие люди помирают рано, – тихо, почти шёпотом произнёс Григорий.
Товарищ опустил глаза и о чём-то задумался. В соседней комнате слышны приглушённые голоса. Я, так и не одевая шапку, аккуратно приоткрыл дверь. В центре комнаты стояла приземистая фигура жены усопшего и что-то настойчиво толковала стоящему напротив мужчине, при этом активно жестикулируя пухлыми пальчиками. Второй господин сидел в кресле левым плечом ко мне и наблюдал за диалогом собеседников, не вставляя ни слова. Как только я приоткрыл дверь, все трое резко перевели взгляд на меня. Выражение лица Насти на мгновение сверкнуло удивлением.
-О, вы уже пришли? – направляясь ко мне, вопросила женщина.
Я молча кивнул, приветствуя господ.
-Значит, я сейчас возьму табуретки, а вы вынесите гроб, – приступила к указаниям хозяйка квартиры, обойдя меня и приблизившись к Григорию.
Следом за ней из комнаты неспешно вышли её знакомые. Один из них – широкоплечий с каменным лицом – он-то и сидел в кресле в тот момент, когда я заглянул. Обут в кожаные ботинки, такие.
Второй же, ростом немного поменьше, одет в кожаную куртку, тёмно-синие джинсы и обут в кроссовки. Рыжие волосы расчёсаны на бок и на более эмоциональном лице двухдневная щетина. Этот принялся командовать, назначив Гришу и своего друга держать гроб со стороны головы, а сам со мной взялся за ящик спереди. Выносили, как и подобает, вперёд ногами. Благодаря широким пролётам постройки, маневрировать было просто. Тем не менее, в процессе транспортировки покойника во двор постоянно присутствовало чувство страха оступиться и упасть с телом, испортив тем самым последний путь Сани. Однако всё прошло благополучно. У подъезда начали сходиться соседи. Мы установили гроб с покойником на принесённые Анастасией табуретки и поспешили подняться за венками. Гриня всё это время что-то нашёптывал себе под нос. Судя по настроению – ругался.

Пока мы поднимались, парни то и дело проносили мимо нас ритуальные атрибуты –  крест и венки. Рыжий сказал, чтоб я забрал оставшиеся искусственные цветы. Пока я собирал их, хозяйка всё время что-то искала в шкафах и, как мне показалось, приговаривала под нос какие-то молитвы. Похоже, у них с Гришей это общее.
Я забрал веночки, после чего хозяйка спешно хлопнула дверцей шкафчика и пошла за мной. Я остановился и спросил: «Это всё?» Она вопрошающе взглянула на меня, не сразу поняв, о чём идёт речь, потому я приподнял венки, указывая на них. Настасья подтвердила, что это последнее, что требовалось забрать.

При этом глаза её всё время бегали по подъезду, почему-то задерживаясь на углах. Аккуратно оперев каркасы с искусственными цветами о дверь подъезда, я отошёл в строну. Знакомые вдовы повязали на левую руку полотенца, которые принято вязать тем, кто несёт покойника.
К нам подошли ещё два мужика и две тётки. Одного из подоспевших я знаю – это Егор. Бывший экскаваторщик коммунального отдела, ныне на пенсии. Другой же, судя по всему – соотечественник тех господ, что помогают Насте. Ну и дамы – подруги вдовы. Здоровяк потуже затянулновое полотенце на моей тощей руке, задерживая при этом дыхание, а затем тяжело выдохнул. Ослаблять узел я не стал. Ведь, как показывает опыт, в таком случае полотенце будет постоянно сползать. Хотя, признаться честно, пальцы постепенно стали пронизывать иголки, как бывает при онемении. Я кивком поприветствовал Егора, он в свою очередь, не особо радуясь нашей встрече, зажмурил глаза и сделал то же самое. В толпе бабами активно обсуждалась личная жизнь усопшего, вскрывались новые факты, подлинность которых уже никто не мог доказать. Также обсуждения затронули и Настю. Некоторые винили её в смерти мужа, однако, прямых доказательств и свидетельств очевидцев я так и не услышал.

 Толстые тётки, размахивая руками и отводя взгляды по сторонам, втолковывали собеседницам свои доводы, те в свою очередь подкрепляли их совершенно не касающимися дела фактами. Громкий шёпот голосов вдруг прервал затяжной вой. Так как он раздался у меня за спиной, то заставил меня обернуться. Увиденное не могло меня не удивить. Несколько минут назад и не думавшая плакать и скорбеть на публику по уходу из жизни мужа, вдова присела на табурет, прижалась лицом к телу и достаточно громко зарыдала. Довольно странно. Однако слова, произнесённые за спиной, расставили всё на свои места.
-Бедняга. Как тяжело ей было утром, она еле сдерживала слёзы, – сочувствующе произнёс рыжий двум пенсионеркам.
Бабули кивнули, соглашаясь со словами собеседника и высказывая на украинском языке свои наблюдения. Действительно, сильная женщина, ведь лишилась любимого мужа, с которым прожила более двадцати лет. Основное, с чем ей в ближайшее время придется смириться – постоянное отсутствие родного человека. В начале громкого рыдания среди собравшихся воцарилась тишина, но уже через минуту в разных краях толпы возобновились дискуссии. Стоящие рядом с гробом старухи вытирали слёзы белоснежными платками. Ветер, будто нарочно, незаметно прекратился. В воздухе висел мороз. Женщины в чёрных шубах медленно и скорбно подносили цветы к гробу, аккуратно кладя их на тело возле головы Насти. Жутко как-то, если честно.

Водитель катафалка подошёл к знакомым Насти и, аккуратно отвлёкши рыжего, стал о чём-то вопрошать. Время тянулось достаточно долго. Я успел выслушать все небылицы о старом друге. Эх, как им не стыдно? Саня ещё не в земле, а злые бабьи языки уже прополоскали ему все косточки. Об абсурдности многих доводов я знал наверняка, т.к. владел другой информацией, опровергающей услышанное. Но вмешиваться и спорить с клушами мне не хотелось. Пусть думают, что обо всём знают.
Народ потихоньку подтягивался. На голых деревьях чирикали воробьи, обыскивающие взором с высоты промёрзшую землю в поисках пищи, рывками меняя положение головы. Шёпот немного притих, и рыдание бедняги стало более отчётливым. В такие моменты все с пониманием относятся к ситуации, однако никто не желал бы в ней оказаться.
Саша был простодушным человеком. Не особо отличался увлечениями, словом, был как все. В юности занимался футболом, не стараясь добиваться особых успехов. Любил погулять и познать что-то новое. Не смотря на статус его отца, Саня всегда был человеком из народа. Легко заводил новые знакомства, поэтому его знала половина города. Никогда не любил конфликтовать и всегда находил общий язык. Как правило, держал себя в хорошей физической форме, однако никогда не акцентировал на этом внимание и не брезговал пропустить рюмку. Была в нём одна характерная черта, с которой уже давно все смирились. Его привычка метаться из крайности в крайность у многих вызывала насмешку. Но всё же, этот этап происходил у многих, и позволил более точно определиться с мировоззренческими взглядами – это ведь и формирует жизненную позицию, которой стараешься придерживаться до конца дней.

Самое главное в этот период формирования личности не принимать решений, способных кардинально и безвозвратно изменить жизнь. Нужно испробовать всё, но при этом начертить грани, за которые нельзя переступать, иначе будет не жизнь, а перекати-поле, без смысла, без цели, жить, что бы жить. С женщинами у него всё было скромно. Никогда не заводил посторонних романов, всегда был верен своей даме сердца. Поэтому слухи, мелькающие в толпе о том, что у него где-то есть внебрачные дети, скорее всего – выдумка. Однако каждый его выбор спутницы жизни чреват наличием каблука над его головой. Кто-то скажет, что я придирчив, и так и должно быть, тем не менее и я, и большинство моих товарищей, включая Григория, в момент увлечения женщиной оставались самими собой. Всегда находились в контакте с друзьями, а темы для обсуждения за стаканом вина в гараже оставались стабильными. Всё те же блудные мысли, алкогольные вечера, разговоры о политике и технике и ничего не могло воспрепятствовать дружеской атмосфере мужиков, прошедших и Крым и Рим.

Александр же, находясь под каблуком, ограждал себя от соотечественников, редко выходил на контакт и кардинально менял своё мировоззрение. Пошлые шутки его не забавляли, от алкоголя он, зачастую, отказывался, да и нас он старался избегать, особенно в присутствии возлюбленной. Винить его в этом бессмысленно, т.к. это всё равно, что обвинять льва в том, что он хищник и желает кушать. Тем не менее, мы никогда не были злопамятными, и в любой момент могли прийти ему на помощь. Особенно после очередного неудавшегося романа. При этом, как обычно, бранили его за ошибочный выбор и неприемлемое поведение, чтоб отбить желание в скором времени снова променять нас на ЖПО. Однако, после очередного его погружения в баборабство у нас опустились руки и мы пустили всё на самотёк. Это имело свои последствия, и, возможно, результат этого мы сейчас и наблюдаем. Убитая горем супруга склонилась над бездыханным задубевшим мужем, проливая слёзы на белоснежную сетчатую тюль. Все мужчины, пришедшие провести покойного в последний путь, толпятся в стороне. Егор, наконец, поняв, что больше общаться не с кем, решил всё-таки подойти к нам. Делал он это медленно, короткими шагами, опустив голову и изредка поднимая её, отводя глаза в сторону гроба.
-Так, а где ж его дети? Почему не приехали? – вопросил бывший экскаваторщик.
Я не успел открыть рот, как в беседу вмешался Гриша.
-К вечеру должны приехать. Им только вчера поздно вечером сообщили о смерти.
-Так, а у старшего сына жена…

Мне не довелось вникнуть в их содержательный разговор, так как меня подозвала одна из старух. Я аккуратно пробрался сквозь толпу, подойдя к бабке. Она сжимала в толстых коротких пальцах платок и попросила меня перенести венки на машину.
На дне платформы, покрытой брезентовым тентом, красовался заранее выстланный вишнёвый ковёр. Я залез на кузов и аккуратно расположил венки, оперев их на край со стороны кабины, что так же обтянут краем ковра. В момент, пока я обернулся, чтоб покинуть автомобиль, к грузовику подошёл водитель и двое вышеупомянутых знакомых Настасьи. Они решали, куда установить гроб с телом и попросили меня остаться наверху. Женщины поспешили завершить прощание вдовы с усопшим супругом, взяв её под руки и оттащив от гроба. Та не собиралась просто так отпускать любимого, продолжая проливать слёзы. Как же я не люблю такие моменты.
Всё-таки, одной из старух удалость поднять Настю и прижать к груди. Бабуля с вдовой вдвоём принялись горько плакать, вытирая платками слёзы и носы. Гриша, Егор и те двое подняли гроб с табуретов и понесли покойника вперёд ногами к грузовику. Я же, в свою очередь, присел на корты на краю платформы и протянул руки, чтоб принять деревянный ящик. Водитель поспешил в кабину.

Я принял край и протащил его ближе к центру ковра. Рыжий резво запрыгнул ко мне, оставив Григория и своего друга, и мы вместе расположили гроб, оставив место для крышки, после чего поспешили убраться с кузова. Мой взгляд случайно остановился на лице покойника. Оно всё так же казалось мне тревожным, хотя в таких случаях должно умиротвориться и лишиться всяких забот. Нет, оно не было искажено испуганной гримасой, однако зная детали мимики Саши, я в былые годы и без слов мог определить, что его что-то беспокоит, даже если он всем видом пытается указать, будто всё в порядке. -От чего он помер? – вдруг, наконец, меня осенило поинтересоваться у Григория. -Сердечный приступ, – без каких-либо эмоций, заученным текстом произнёс друг, не отрывая взгляд от земли.
Странно, ведь он редко жаловался на проблемы со здоровьем. Хотя у него с детства и был гастрит, но с сердцем и артериальным давлением у него всё было в порядке, прямо как у военного лётчика. Но в последнее время мы редко общались, поэтому о его недугах я ничего не мог знать. Ведь в таком возрасте вполне возможно приобрести ряд заболеваний, в том числе и хронических..

Настасья, по-прежнему прижималась к груди соседки, всё громче и громче рыдая. Кроме той бабки, никто её не спешил утешать. Тётки поспешили взять веночки, одна из них схватила портрет с прижизненной фотографией Саши, угол которой перевязан чёрной лентой. Здоровяк пронёс на плече крест.
Завёлся двигатель. Тётки, держа в руках венки, перевязанные лентами, выстроились в колонну, во главе которой заняла место держащая портрет хмурая женщина в платке с виднеющимися из-под него пепельными локонами. За ней почти в плотную пристроился крестоносец. Я с Гришей, рыжим и Егором взяли крышку гроба. Колонна двинулась. Все медленным шагом ступили под неутолимый плач вдовы.

Солнца, фактически, не видно, плюс, снова начался ветер. Люди с хмурыми лицами монотонно передвигаясь вдоль двора, явно задумались каждый о своём. Я и сам, грешным делом, прикинул о подобной участи. Ведь каждого это ждёт, чего уж там греха таить. Представил, каково это лежать в деревянном ящике перед подъездом, когда вокруг тебя толпятся друзья и соседи. Все будут обсуждать твою жизнь. Слава Богу, хоть плакать будет некому.
Я медленно шагаю, глядя под ноги на промёрзшую землю. Зимой умирать – это дополнительные заботы для близких. Ведь могилу копать тяжелее и с живыми цветами более напряжённо. Крышка оказалась лёгкой, и мне повезло взять её достаточно удобно. Я почему-то взглянул на Гришу. Интересно, кто из нас умрёт первый, и если я – будет ли он скорбеть? Так, это уже лишнее! Нужно гнать подальше дурные мысли. И я незаметно сплюнул через левое плечо, постучав по крышке гроба.
Хотя в такие моменты, как мне кажется, каждый задумывается о собственной смерти и смерти своих родных и друзей.

Мы стали приближаться к перекрёстку. Знающие старухи бросили полотенца на дорогу. Никогда не знал, для чего это, однако видел это не в первый раз. Полотенчики запакованы в целлофан, чтоб не пачкались, после чего бабули, тяжело пыхтя, их поднимали и шли дальше. Супруга покойного перестала рыдать, вытерев слёзы платком. Холодно, зябко, рука, держащая крышку, на ветру задубела. Нужно было перчатки взять. Тем не менее, такое ощущение, что у молдаванина руки не мёрзнут никогда. Перехватывать, и как-либо разминать руку было неудобно, т.к. все держат крышку и не жалуются. Поэтому я незаметно стал шевелить пальцами, стараясь насытить их свежей тёплой кровью. Водитель ехал на первой скорости. Следовать пешей колонной планировалось до конца улицы, где уже виднелся уготовленный для перевозки людей автобус. Белый, однако, пожелтевший от солнечного свата, ЛАЗ с красной окантовкой вдоль кузова. Уже не терпится скорее забраться в него и спрятаться от ветра. Это и раздражало больше всего. Колонна двигалась очень медленно, и потому пройти короткое расстояние занимает много времени.
Я активнее разминаю пальцы под крышкой. От раздражения начинала болеть голова и давить в висках. Так и хотелось взять и подогнать колонну, в том числе и водителя катафалка. Ветер временно утих, но ситуацию это не изменило. Я по-прежнему не чувствую руки. Шофёр автобуса уже завёл мотор, прогревая систему, и это обнадёживало. Из выхлопной трубы повалил синий дым. И вот, наконец, долгожданная команда: «Кладём крышку гроба рядом». Автомобиль остановился. Я поспешил двинуться вперёд. Благо товарищи чувствовали себя так же и не задерживали. Передав забравшемуся на платформу гробовозки рыжему крышку, я принялся дыханием разогревать руку, сгибая и разгибая пальцы. Терпеть не могу это ощущение.

Толпа двинулась в автобус. Полные бабки не спеша забирались в салон, приостанавливаясь у входа, отдыхиваясь и выискивая место, куда бы присесть. Найдя подходящее кресло, одна из них громко указала на него подруге, поднявшейся следом. Затем они боком пробрались через половину салона, между кресел и, задержав дыхание, упали на сиденье, при этом резко выдыхая. Я уже не спешу подниматься, дожидаясь, когда все усядутся. В противном же случае, мне придется подниматься потому, что окажется, что я занял место какой-нибудь бабы Вали, которая заприметила его, стоя ещё на улице.
Гриша скорее начал заходить, занимая очередь между женщинами, зазывая хриплым голосом меня следовать за ним. Я же стоял на тротуаре спиной к толпе и ответил, что сейчас приду. На самом же деле моё внимание привлекла оживлённая беседа вдовы с рыжеволосым. На её лице впервые за день появилась улыбка. Их диалога я так и не слышал, поэтому судить ничего не могу. Внезапно он взял её за руку и прижал к себе. Кто-то из старух начал бы строить домыслы и осуждать её, однако первая мысль, что пришла мне в голову – утешает. Женщине и так серьёзно досталось, ещё не хватало, чтоб злые языки сейчас добили её своими сплетнями. Разумеется, мне было её жаль. Не смотря на то, что она захомутала его по самые помидоры, всё-таки он прожил с ней тридцать лет. Наверняка у них были свои взлёты и падения. Уверен, что в каждой семье присутствуют свои скелеты в шкафу. И не смотря на то, что она младше него больше, чем на пять лет, всё-таки они нашли между собой много общего, внося коррективы друг в друга. Есть же такие, кого не пугают недостатки второй половины – не то, что эту кобылу.

Я вновь вспомнил о бывшей жене и воспротивился. Развернувшись, я вижу, как поднимается крайняя пассажирка и поспешил нырнуть следом. Поднявшись, я заметил, что возле Григория уже присела какая-то пенсионерка и он, с немного виноватым видом, поднял взгляд на меня. «Сiдай сюди!» – вдруг дёрнула меня за рукав баба Зина. Свободное место прямо напротив входа. Разумеется, оно будет свободным, так как все пенсионерки берегут своё здоровье и опасаются того, что из щели в двери может задуваться холодный воздух. Поэтому Зина села возле окна, да ещё и желает прикрыться мной от сквозняка. Ну, спасибо…
Настасья осталась в кабине катафалка рядом с водителем, а её рыжеволосый товарищ зашёл в автобус и сразу проследовал на свободное место возле водителя. Пневматическая дверь со скрипом закрылась, шофёр поднажал на педаль акселератора и автобус тронулся.
 
В салоне громко разговаривали старухи. Все пожилые люди разговаривают громко, то ли из-за того, что с возрастом возникают проблемы со слухом, то ли из-за того, что в таком возрасте уже некого стесняться. Широкая соседка вынуждала меня буквально висеть на краю сиденья. Одно из коленей я оттопырил в сторону прохода, не опасаясь, что создам кому то неудобство, т.к. по ходу движения никто не будет выходить. Путь предстоял сравнительно затяжной, потому я расслабился и откинулся на спинку.
А вот всё-таки интересно, когда я умру, то моя дочь узнает об этом? И увижу ли я её хотя бы раз перед отправкой на Тот Свет? Так бы хотелось снова с ней встретиться, поговорить о том, как у неё дела. Она ведь уже взрослая. Наверняка и своих детей завела. Я же помню её совсем крохой. Они оставили меня, когда дочь училась в первом классе. Очень хотелось бы, чтоб она меня, хотя бы, капельку помнила. Хочется увидеть её и её мужа. Надеюсь, она выберет не такого безнадёжного забулдыгу, какого выбрала её мать. Лишь бы он её не обижал. Та старая проститутка наверняка нашла ей нового отца и заставила взять его фамилию. Ведь она никогда не перебирала мужским вниманием. Постоянно кокетничала с мужиками, часто оставалась с ними один на один, заигрывая и стараясь подобрать общие темы для обсуждения. Вот же шлюха. Она любила передо мной повыкаблучиваться, знакомясь с мужчинами. А в моменты, когда один из них осматривал её животным взглядом с головы до ног, желая плотских утех, она, зная, что я всё это вижу, могла ему мило поулыбаться. В моменты, когда моё терпение переполнялось, и я требовал объяснений, я слышал одну и ту же фразу: «А что в этом такого?» Здесь как обычно моё терпение лопало, и начинался скандал. Разумеется, словами потаскуху вряд ли переубедишь, так как, видя всю мою злость, как я кричу и у меня поднимается давление, судя по стуку в висках, она могла просто рассмеяться мне в лицо, делая вид, что не понимает, о чём я толкую. Тут уже не хватало никаких сил. Гораздо легче мне становилось, когда прикладывался этой дуре пару раз по её наглой морде. Что бы там не говорили, что женщин бить нельзя, я всегда был уверен: шалав – можно, особенно, когда они рассказывают, что они не такие, хотя факты свидетельствуют об обратном.

Ни разу не жалею ни об одном нанесённом ей ударе, не жалею о её пролитых слезах, т.к. я целиком и полностью уверен, что она сама виновата в моих деяниях. Каждый раз после очередного скандала у меня в душе вскрывалась язва. Моё дыхание перехватывало и хотелось плакать. Я подолгу сидел сам на кровати, пока она ревела в ванной, глядел на клетчатый половик и терзал себя раздумьями, как я до такого докатился? Как я избрал себе такую спутницу жизни? Затем я всегда шёл с друзьями заливать дыру внутри себя, потому как терпеть больше не было сил. Мы сидели допоздна в гараже, пили водку и курили папиросы. И каждый раз, когда я был в состоянии жуткого опьянения, то понимал, что все эти её слёзы – лишь показуха, и что она не исправится, а по-прежнему будет себя так вести. Я всё так же буду кричать и нервничать, но мне в таком состоянии уже было всё равно. Я лишь надеялся, что этот кошмар когда-нибудь закончится. Мне сильно этого хотелось.

Друзья видели мою неподдельную грусть и мгновенно подливали мне жидкость в стакан, похлопывая по плечу и громко заявляя, что всё будет хорошо. Мы сидели до полуночи, после чего я, забыв о поводе для разочарований, шёл домой, не разбирая дороги. Мне было хорошо, действительно хорошо. Ни о чём не задумывался, для меня не было проблем. Моим ориентиром был свет, видневшийся в двери подъезда, и я шёл на него. Лишь взявшись за поручень и ступив на первую ступеньку, у меня вновь падало настроение. Я снова представлял себе, что сейчас войду в квартиру, где моя жена таит на меня злобу, и пока меня не было – она продумала, как высказать мне всё, что обо мне думает. Я останавливался внизу лестницы, глубоко вдыхал и понимал, что мне всё равно.

Шатаясь, я шаг за шагом поднимался на второй этаж. Перед глазами всё плыло, и я не различал деталей. Но всё же, сенсорная память позволяла мне без препятствий добраться до двери. Пальцы отказывались слушаться. Провернув ключ, я всё-таки попадал в квартиру. Свет я, как правило, не включал. Закрыв за собой дверь, облокачивался на неё спиной, чтоб удержать равновесие. Шатаясь, как флюгер, из стороны в сторону, я развязывал шнурки и снимал обувь. Весь этот процесс происходил достаточно шумно, но мне до этого не было дела, хотя я и старался, как можно меньше шуметь. После, я снимал верхнюю одежду, и часто случалось так, что из-за того, что вешалка была переполнена, моя куртка или пиджак падал, шелестя и цокая пуговицами о линолеум. Это, как правило, вызывало у меня нецензурную речь с упоминанием полового акта с чьей-либо матерью, в основном – матерью моих детей. Хватаясь за стены в кромешной тьме, я пробирался к спальне. Жена уже спала, либо делала вид, что спала. Я садился на край постели, снимал носки, тельняшку и брюки. Наконец я вздыхал спокойно, в глубине души чувствуя себя в безопасности. Просовывал ноги под одеяло и моментально усыпал. И если обычно мне не дают сразу уснуть разные мысли, то здесь такой проблемы не возникало. Сознание отключилось, а тело я, фактически не чувствовал, разве что природные позывы, вынуждающие меня снова встать. Наутро, как правило, болела голова и страшно хотелось пить. Жена уже давно поднявшись копошилась на кухне. Я, приведя себя в порядок, удовлетворив природные позывы, и заходил на кухню выпить воды. Жена со мной не разговаривала, давая понять, будто я виноват. Я тоже ничего не говорил и не извинялся. Она подавала завтрак на меня и на дочь, опустив глаза и не глядя на меня. Я, молча, ел, потихоньку раздупляясь, выпивал много воды и одевался.

Вечером, мы обсуждали бытовые проблемы, позабыв о былых происшествиях. Так и оканчивался день. Но всё же оставался осадок и вкус жёлчи на языке от того, что я живу с проституткой. Не дай Бог, если дочь станет такой же. Ну, нет, она у меня умница, вся в папу вырастит, кто бы там не называл себя её отцом, надеюсь, родного она никогда не забудет. И этих маминых хахалей она будет посылать подальше. Как же я всё-таки по ней скучаю. Я снова загрустил. Так стало гадко и хотелось плакать.

Вот мы уже и приехали. Водитель открыл двери, пассажиры начали понемногу вставать и направляться к выходу. Ещё несколько секунд двигатель работал на холостых оборотах, после чего шофёр заглушил его. Бабки с громкими вздохами спускались со ступенек. Мне так же пришлось поторопиться, во-первых: потому, что я должен был помочь справиться с гробом, во-вторых: баба Зина начала меня подталкивать, тяжело, но настойчиво двигаясь к выходу. Быстро сойдя с лестницы, я заметил, как Григорий направляется к катафалку, и тут же поспешил за ним. Возле машины уже стояла щупленькая старуха в сером тулупе, который в два раза больше неё и тёплых вязаных варежках. Это была работница кладбища. Она мгновенно обратила внимание на меня с Гришей, подняв руку и указывая на нас:
-Вы! Идём со мной, возьмете носилки и верёвку.
Мы покорно последовали за ней. Вошли на территорию кладбища в каменное сооружение с выкрашенными слой за слоем синей краской стенами. Там за дверью, оббитой фанерой было что-то типа склада: вёдра, лопаты, банки с краской, накрытые целлофаном с плотно утрамбованными поверх него крышками, чтоб создать более герметичное хранение и замедлить процесс засыхания. Так же замотанные в пакет кисти, доски, мешки с цементом и известью и многое другое, плотно наставленное друг на друга. У стены возле окна стояли уже уготовленные деревянные носилки с положенной на них верёвкой. В дверь их так просто не протащить, потому пришлось перевернуть на бок, чтоб товарищ мог с ними пройти в узкий коридорчик. Стараясь не наступать на инструменты, мне довелось маневрировать по комнате. Бабуля всё это время стояла в углу и наблюдала, теребя в варежке старый ключ от той самой двери.
-Пойдём! – скомандовала хозяйка. Бородатый повернулся ко мне спиной и мы понесли грубые деревянные носилки вдоль рядов с крестами и памятниками. Я глядел на затёртые до блеска доски. Им уже не один десяток лет. Такое чувство, будто они являлись атрибутом погребений всего кладбища, или хотя бы половины. Высокая прочность прямо пропорциональна массе изделия, поэтому и без груза, носилки отличались заметной громоздкостью. Старушка короткими шагами двигалась следом за нами. Вот мы и пришли, поставив деревянную конструкцию позади платформы, таким образом, чтоб сгрузить гроб сразу на неё.

Спустив гроб и уложив его на носилки, мы с Гришей, рыжим и его каменноликим другом расположились в таком же порядке, как и в квартире, подняв и понеся покойного между оградами по узкой тропинке. На засохшей траве местами наблюдались подмёрзшие грудки земли – это следы от кладбищенских кротов. Каким-то образом, старуха нас перегнала и размотала верёвку, подготовив её для предания Александра земле.

Мы установили «ящик» у вырытой ямы и, пока знакомые и близкие прощались с усопшим, я отошёл в сторону. Саню хоронят рядом с могилами его родителей. Вдова медленно приблизилась к телу мужа, сжимая в пухлых пальцах платок. Подойдя вплотную и начав всхлипывать, она мгновенно зажмурилась и прикрыла лицо руками. В тот же момент нашлись подруги, принявшиеся её утешать. Ужасная картина.
Зная, что данная процедура обычно занимает много времени, я удалился подальше, рассматривая кладбище.
Возле одной из могил, неожиданно заметил парня в кожаной куртке, присевшего на колено напротив памятного надгробия и держащего в руке цветы. Он несколько минут глядел на каменную плиту с изображением молодой симпатичной девушки – возможно, жены, либо сестры. Затем аккуратно положил гвоздики и встал. Однако, он не спешил уходить, а продолжал глядеть на могилу. Наверное, любил её. Плохо навсегда утратить того, кого любишь.
Гость плавно развернулся и наткнулся взглядом на меня, приостановившись у калитки. Я почему-то, чисто машинально, кивнул ему. Он секунду подумал, кивнул в ответ и стремительно зашагал прочь, достав по дороге мобилку и что-то там набирая. Я снова устремил взор на памятник с изображением покойницы. Такая молодая, красивая и улыбающаяся. Как это ужасно и печально.

Вдруг Гришин хриплый голос шёпотом подозвал меня. Уже собирались заколачивать гроб. Егор с женщинами принесли крышку и накрыли тело. Работница кладбища дала рыжему молоток и несколько гвоздей. Под стук резко усилилось рыдание Насти, которую, судя по всему, увели от гроба подальше. Гвозди легко проходили сквозь фанеру, обтянутую тканью. Когда последний из них был забит, под ящик протянули верёвку. Мне достался конец, располагающийся у ног. Встав по углам могилы, наша бригада начала опускать Александра. Всё так же доносился женский плачь. Мне пришлось спускать верёвку быстрее других, чтоб сторона гроба, где расположены ноги покойного, первой коснулась земли, с чем я ответственно справился. Старуха в тулупе подошла к здоровяку и взяла его конец, приказав всем отпустить верёвку, после чего принялась резво сматывать её. Пришедшие проститься брали по горсти земли и бросали в могилу, как и подобает народному обычаю.

Гриня одним из первых набрал полную пригоршню глинистого чернозёма и резко метнул в яму. Я предпочёл не участвовать в данном процессе, т.к. считаю плохой приметой брать кладбищенскую землю в руки, будучи наслышанным о её широком использовании в области чёрной магии. Каждый по очереди отдал дань памяти усопшему, и двое молодых парней в затёртых моряцких комбинезонах, судя по всему – ещё одни работники кладбища, взявшись за совковые лопаты, принялись засыпать могилу. Все медленно шагали к выходу, обивая об асфальт грязь, налипшую на подошву обуви. Всё так же дул ветер и из-за того, что весь день отсутствует солнечный свет, трудно примерно определить, который сейчас час. Настасья ещё долго о чём-то общалась с пожилой работницей, поэтому мы решили подождать её у автобуса. Гриша почистил ноги по ходу движения, оббивая башмаки об асфальт, ну а мне привычнее об чистику у ворот. Соблюдая рекомендации своей покойной бабки, я вышел из кладбища не оборачиваясь. На прежнем месте стоял тот самый ЛАЗ и процедура погрузки пассажиров повторилась в мельчайших деталях.
И всё же, не удержавшись, я бросил взгляд в сторону ворот, отыскивая взором работодательницу. Она как раз выходила в сопровождении двух друзей. Я медленно зашагал им навстречу, подозвав уже где-то стрельнувшего сигарету Гришу, чтоб навязаться её взору, т.к. на душе было беспокойно. Вдруг она случайно позабудет об уговоре. Но госпожа, заметив нас, попросила своих товарищей подождать её у машины, направившись к нам и попутно запустив руку в сумочку. «Не забыла!» – согрела душу приятная мысль и мне захотелось плясать.

Подойдя, Настя достала из кошелька две пятидесятигривневые купюры, протянув нам. Мы аккуратно взяли деньги, услышав от неё благодарственные слова.
Так вы это… Обращайтесь если что, – прохрипел выбрасывающий окурок Гриша.
-Обедать будете? – настойчиво вопросила хозяйка, чётко дав понять, что второго приглашения не будет.
Деньги уже были в кармане, да и от утреннего пирожка в желудке не осталось следа, потому, разумеется, мы согласились. Настя пошагала в иномарку, где её ждали товарищи. Автомобиль, судя по всему, здорового, т.к. рыжий ехал с нами. Ну, а мы с Григорием живо запрыгнули в автобус. По дороге обратно многие места были свободны, и мы без проблем уселись. За нами зашли ещё несколько людей. Затем раздался звук оборотов двигателя, скрип дверей и машина тронулась с места.
-Хух, ну, наконец-то можно снять это полотенце, – Григорий стащил с рукава ритуальный атрибут, сложил вчетверо и спрятал в карман.
-Эх, хорошая женщина, жалко её. Ты видел, как она убивалась над гробом? – риторически спросил я.
-Ой, Миша, не вспоминай. До этого она вынуждена была сдерживаться, потому как всё это висело на ней.
-Ну, а нам с тобой после смерти такое не светит. Нет у нас тех, кто бы плакал и это всё организовывал, так что если не начать копить денежку, то и похоронят нас под забором.
-Да какая, в общем-то, разница, как тебя похоронят? Мне лично после смерти уже будет всё равно, что и как со мной будет.
-Хлопцi, що ви таке кажете? – не могла промолчать сидящая позади тётя Зина, подслушивая от скуки наш разговор.
И вправду, чего о смерти-то думать? Как придёт – никуда уже не денешься. Вот почему-то меня всё ещё волнует вопрос о том, узнает ли моя дочь, когда меня не станет. Хоть бы ей кто-то сказал, пусть даже после того, как меня похоронят. Лишь бы она нашла мою могилу и навестила её попрощаться. Все мои друзья давно уже меня бросили, и им будет всё равно, если я исчезну. И тут я всё-таки решился на вопрос, но задавать его пришлось шёпотом, чтоб соседка не слышала.
-Гриш, а когда я помру, будешь по мне плакать?
-Ты что, дурак? Что ты такое несёшь?
-Ну, серьёзно.
-Ну, конечно, с кем же я тогда пить буду? Да и не факт ещё, что ты первый помрёшь.
Мы оба заулыбались. Я обернулся назад, оценить реакцию бабули. Та лишь вздохнула через нос и повернулась к окну. Всё с нами ясно. К тому же половина автобуса посчитала нужным бросить на нас укорительные взгляды, что не могло не пристыдить. Одна из бабушек даже перекрестилась. А ведь действительно, жаль Анастасию, ей сейчас будет тяжело и непривычно, когда в доме отсутствует любимый человек. И не просто, сожитель, а воистину любимый. Каждый день по утрам они шли под руку по делам, чего не хватает большинству супружеских пар данной возрастной категории. Да я никогда и не слышал, чтоб он жаловался на неё кому-либо. Возможно, у них и были ссоры, но никто из них не выносил сор из избы. И детьми своими он гордился. Один футболистом был, у другого своё дело, приносящее неплохую прибыль. Тем не менее, жили они всегда сравнительно скромно, и на всё, что  приобрели за свою совместную жизнь, они заработали сами. У Саши был старенький «немец», который он перегнал из Молдавии в конце девяностых, и ездил он на нём до самой пенсии, пока не продал. До этого, отец подарил ему отечественный экземпляр Тольяттинской автомобильной промышленности. Мы копались в нём всем двором. После каждой произведённой ремонтной операции, собирались у него в гараже и за звоном гранёных стаканов беседовали на мужские темы, строя планы дальнейшего технического обслуживания. После некоторых манипуляций под капотом, его Жигулёнок летал, как ракета, особенно после того, как покойный дед Максим переделал его карбюратор под спортивную езду. Правда, это существенно повлияло на расход топлива, но в то время это не являлось проблемой.
Однако кольца, так же, приходилось менять чаще обычного, да и много чего другого внесло свои коррективы в периодичность ремонта и технического обслуживания, поэтому от данного стиля езды Сане пришлось отказаться.

А вот Мерс выходил из строя куда реже. Всё-таки немецкое качество. И в основном всё ограничивалось периодической заменой масла и доливанием импортной охлаждающей жидкости в бачёк радиатора. В целом, машина работала как часы. Да и Александр, сам по себе был человеком трудолюбивым. Всё у него в руках всегда ладилось, и работа спорилась. Одним словом – мужик.

Вот мы и приехали в кафе. У входа переносной умывальник с тёплой водой, несколькими кусками мыла и рулонами бумажных полотенец. Возле рукомойника столпились старухи, которые, как обычно, помоют руки и не отходят по непонятным причинам, создавая тем самым столпотворения. Ну, да ладно, в их возрасте уже не принято куда-либо спешить. Мне, всё-таки, удалось протиснуться, быстро навести туалет передних конечностей и войти в зал. Сняв шапку, я присел с краю, чтоб никому не мешать в случае, если нужно будет быстро уйти. Гриша и Егор, заметив меня, заняли места рядом, чтоб было с кем выпить. Егор налил нам водки, до того, как все расселись и каждый наложил себе в тарелку по несколько кусков мяса и сала.
Наконец все собрались. Вдова встала во главе стола. Рядом с ней два её друга. Все поднялись, взяв рюмки.

Настасья стала благодарить пришедших за то, что собрались. Несколько лестных высказываний о своём покойном муже, при этом, с трудом, сдерживая слёзы, и со словами: «Царство Небесное» – все перекрестились. Сладкая жгучая жидкость смочила глотку. Плавный выдох, и кусочек сала утолил привкус водки. За столом вперемешку заседали простые труженицы-бабки с интеллигентного вида женщинами. Вторые, аккуратно набирали пищу в тарелку, делили на части и молча ели, глядя исключительно в свою посуду и изредка выпивая. Охмелевшие старухи же, никого не стесняясь, громко общались между собой с набитыми ртами и широкой жестикуляцией, смущая при этом интеллигенток, сидящих рядом. Гости уже забыли, по какому поводу здесь собрались, громко хохоча и обсуждая общих знакомых, выкладывая друг другу свои истории. Где бы они ещё могли так пообщаться? Мы с мужиками, доедая борщ, так же обменивались историями. Егор рассказал о своей семье, сказал, что у него дочь за границей. Что сейчас с женой приторговывает самогоном. Не обошли разговором и покойного, поскольку каждый из нас в своё время с ним тесно контактировал. С Егором они даже работали вместе. Ели мы мало, по чуть-чуть дегустируя разные блюда. Особенно все оценили мясной рулет с грибами. Он хорошо приходился к водочке. Рюмка за рюмкой, не чокаясь, жидкость лилась в желудок, оставляя по себе жгучие ощущения в груди. И вот она – кондиция.
С трудом воспринимается чужая и выговаривается своя речь. Веки тяжелеют, взгляд невозможно сфокусировать. Это беспомощное, но такое родное и такое приятное чувство безразличия. Любая обсуждаемая тема мгновенно забывается, перебиваясь другой, которую давно хотел сказать собеседник. За окном пасмурная холодная погода и уже начинало темнеть. Тусклый свет в зале очень напрягал глаза, но было так тепло, так уютно в приятной компании мужиков, объединённых общими темами и бытовыми разговорами. Мозг уже начинал потихоньку отключаться и готовиться ко сну, несмотря но то, что ещё нужно было чесать домой.

И вот все начали понемногу подниматься и расходиться. Мне так было лень вставать, так хорошо сиделось, однако крепкая рука Гриши толкает меня в плечё со словами: «Давай вставай, алкаш, совсем напился». Я, упираясь в стол, стараясь не задевать посуду и не создавать лишнего шума, поднялся на ноги, оправдываясь, что я ещё не пьян до крайней степени и что могу ещё себя контролировать. Только я повернулся к товарищу, как заметил, что он о чём-то договаривается с хозяйкой, склонившись и одобрительно кивая. Пока никто не видит, я положил в салфетку пирожочек, бутербродик с маслом и шпротами, пару кусочков сала, колбаски и две котлетки. Всё это я завернул во вторую салфетку и живо сунул в карман. Взяв в другую руку пару конфет, я подошёл к распрощавшемуся Грише. Тот уже надел шапку и дожидался меня. Вышли на улицу. Морозный ветер заставил немного протрезветь, но всё же, ноги слегка подкашивались.
-Что она говорила?
-Говорит, что сейчас она едет домой, а мы, когда придём, чтоб зашли к ней. От Саши осталось много новых вещей, которые он почти не одевал и она отдаст их нам, так как ей они не нужны и только место занимают.
-Так это же хорошо, тем более, что Саня был добрым человеком, и, я думаю, он был бы не против.

Мы шли вдоль улицы по тротуару. Путь предстоял приличный, но мы уже достаточно прошли, чтоб садиться на маршрутку. Да и не было её в поле зрения. Ветер к вечеру усилился, и разговаривать было трудно. На улицах почти не было прохожих. Не удивительно – в такую-то погоду. Мимо мчались автомобили, ветер от которых рассеивался, после чего волной накатывал на нас. В окнах уже зажигался свет, а автомобилисты включали фары. Я зачем-то предложил товарищу конфетку. Он отказался и я спрятал её в карман.
Вот и рынок, на котором уже зажгли фонари, и родная улица, и кирпичный двухэтажный дом. Мы решили ненадолго зайти домой. В кармане с парой конфет, я с шелестом достал ключ и открыл дверь. Тишина и темнота. Теперь-то я включил в прихожей освещение, которого так избегал в начале дня. Сняв ботинки и вытащив свёрток из салфеток, я положил его на тарелку и занёс на балкон, чтоб еда не испортилась. И снова меня накрыло хмелем. Замёрзший нос и пальцы пылали жаром. И я, признаться честно, с удовольствием улёгся б в кровать и уснул но в дверь постучали. Я даже знал кто это. Это торопливый друг, который уже спешил идти и делить «наследство» покойного. Мне приходится быстро прикрыть дверь на балкон и торопиться уходить. И как обычно, пока я обуваюсь, молдаванину обязательно нужно ещё пару раз стукнуть, будто я от этого скорей выйду.

Его красная морда с золотыми зубами уставилась на меня с недовольным видом, после чего он повернулся, изображая спешку к вдове. Моё туловище всё ещё шатало и было трудновато держать равновесие. Однако, сапоги дорогу знают и я следовал за явно более трезвым гидом. На улице уже совсем стемнело. Небо над городом было затянуто тучей, которая отражала свет фонарей и прожекторов. Одним словом: небо над городом светилось и без месяца и звёзд. Замёрзшие лужи так же хорошо отражали свет из окон, потому, в принципе, было довольно светло. Мы быстро добрались до соседнего дома, где и жила Настя и когда-то жил Саня. Снова поднялись по ступенькам, по которым сегодня уже ходили и позвонили в дверь. Мне всё ещё было хорошо, но уже хотелось прийти и лечь скорее спать.
Хозяйка пригласила нас в ту самую комнату, откуда я сегодня забирал венки. В прихожей днём зеркало было, как и полагается, завешено простынёй. Теперь же оно открыто. Я на секунду взглянул в него и, признаться честно, малость опешил.

Мало того, что у меня перед глазами всё плыло, так ещё я никак не мог узнать себя в отражении. Я напрягал глаза, но всё равно, образ в зеркале никак не сходился с тем, который я привык видеть по утрам. Там стоял какой-то мужчина с тощим лицом. Кожа на щеках потемневшая и обвисшая. Белые глазные яблоки светились в темноте. Я застыл в оцепенении. Мы глядели друг на друга почти вечность, не производя никаких телодвижений. Вдруг хозяйка включила в прихожей свет.
-Может так вам будет виднее?
Действительно, темнота и пьяный угар искажали видимость, и я в этом убедился, узрев в зеркале красное, небритое лицо с глубокими морщинами на лбу и возле глаз.
Та ё маё. Привидится же такое, даже спать перехотелось.
-Ты идёшь? – грубым пропитым голосом проворчал Григорий из комнаты.
Его громоздкий силуэт занял весь дверной проём, держа в руках какую-то тряпку. Мне ничего не оставалось, как присоединиться к компании хозяйки и моего друга. Шагнув из прихожей в спальню, я обнаружил аккуратно сложенную новую одежду на диване. Это были в основном футболки и рубашки. Гриша уже успел присвоить себе наиболее ценную вещь – джинсы. Но мне не завидно, потому как у Сани с Гриней схожий объём бёдер, так что они на меня были бы великоваты.
-Я набрала ему футболок и рубашек, а некоторые оказались маленькими, – равнодушно за моей спиной произнесла вдова.
«Ну, раз уж маленькие – значит на меня», – обрадовался я, но, как оказалось, напрасно. Из всего гардероба мне досталось от силы: две рубашки с длинным рукавом и одна белая футболка. Правда, друг тоже не особо поживился. Вся одежда, в основном летняя и сейчас не особо пригодится.
Из соседней комнаты послышался мужской диалог. Похоже, дети всё-таки приехали. Разговор был спокойный, без повышенных тонов, словно они боялись кого-то разбудить.
-И, пожалуйста, разрешите вас попросить, – вежливо обратилась вдова. – Будете уходить – отнесите эти два мешка к помойке. Это вещи Саши, в которых он ходил при жизни.
Она показала на два упакованных целлофановых мешка на подобии тех, что мы таскали сегодня у Васи. Слава Богу, выбранные нами вещи он фактически не одевал. Ну, мои, по крайней мере, точно.

Гриша поджал «награбленное» подмышку, взялся за один из пакованов и поволок ближе к выходу. Я хотел взять второй, но Настя зачем-то резко дёрнула мой рукав. Она повернула меня к себе, достала какой-то свёрток из кармана и протянула, произнеся шёпотом:
-Михаил, я могу вас попросить об одолжении? Это обручальное кольцо моего мужа. Он зачем-то снял его перед смертью и положил так, что я только сегодня нашла. Когда выйдете к помойке – тут же выбросьте его! Я вас умоляю.
-Да, хорошо. Я выброшу его.
Я взял завёрнутое в платок золотое колечко и сунул в карман брюк. В этот момент в комнату вошёл бородатый. Она резко отвернулась от меня и покинула комнату, а я взял другой мешок.
-Что это вы тут делали? Ты, как обычно, заигрываешь с дамами? Вот был бы Саня, он бы тебе руки-то по выкручивал, – улыбаясь золотыми зубами, произнесла бухая красная рожа.
-Иди и проспись, старый алкаш! Бухаешь каждый день – вот тебе и мерещится.
-Да ладно, я же прикалываюсь. Зачем ей такой ханыга как ты нужен?
Да уж, друг всегда был щедрым на комплементы, за что не раз получал по бороде. Я поднёс торбу к выходу и стал обуваться. Из двери напротив показался старший сын. Он взглянул на нас, кивнул и проследовал на кухню. Я не сразу его узнал, хотя он – вылитый отец в его годы.

Когда с трудом стоишь на ногах – трудно их обуть. Но всё же, я отворил дверь и вынес свой баул в подъезд, прощаясь и благодаря хозяйку. На душе удовольствие от насыщенного дня. Хорошо выпил, поел, нажил пару шмоток, да ещё и денег заработал. Кстати о деньгах.
-Ну, так что, Гриша. Ты обещал, что твою долю, заработанную у Васи, мы вечером пропьём.
-Ты что, ещё не напился? По-моему, ты и так бухой. Сейчас самое оно – прийти домой и лечь спать, и так день напряжённый.
-Что значит спать? Ты меня развёл на пирожок, при этом я заработал меньше тебя, а теперь собираешься съехать?
-Ты старый жлоб! Если я сейчас куплю бутылку, ты её даже не ощутишь. Всё равно, завтра сутра жрать захочешь, вот и пойдём сутра и поедим за мои. А если останется – пузырь возьмём. Или ты думаешь, что если сегодня повезло, то экономить не нужно?

Логично. Он никогда не отличался чрезмерной жадностью, чтоб меня обманывать, а завтра тоже на что-то жить надо будет. Ну, и Бог с ним, и так день довольно удачный. Благо, мир не без добрых людей.
Мы уже поднялись на этаж и стали открывать каждый свою дверь. Меня по-прежнему шатает. Я попрощался с другом и зашёл. Перед глазами всё плывёт, мозг не соображает, но зато так хорошо, так спокойно. Я быстро разделся и завалился под тёплое одеяло. Думаю, что теперь я быстро усну. Голова полностью свободна от лишних мыслей, как это обычно бывает, когда ложишься спать трезвым. Мне было тепло, хорошо и итоги, подведённые за день, меня более чем устраивали. Я был доволен тем, как сложился день. Нет, я ни в коем случае не радовался тому, что Саня нас покинул, и сегодня пришлось его хоронить, но, как говорится, нет худа без добра. Всё-таки традицию поминать покойников придумали не просто так. Ведь должно же быть хоть что-то, что скрасит уход из жизни близкого человека. Мне кажется, Саша был бы только рад, чтоб его как следует помянули. И вот я уснул.

И вижу я поле. Сухая трава торчит из чернозёма. Боже, как же долго идти, чтоб выбраться из этого поля. Почему небо серое? Солнце светит, но всё вокруг бесцветное, будто в старом чёрно-белом фильме. Я падаю. Лежу, и никак не могу встать. Как только поднимаюсь – меня сносит ветер. Я падаю, перекатываюсь, но всё никак не могу подняться на ноги. И вдруг позади себя я слышу крик. Я просыпаюсь и открываю глаза. Какого лешего? Прямо над моей кроватью стоит Саня и тянет ко мне руки.
-Саня, ты? – вопрошаю я испуганно.
В ответ тишина. Всё моё тело охватил паралич. Я смотрю на него, а он на меня. Смотрит и молчит. Я всё ещё пьян и не могу сфокусировать взгляд. Вдруг он открывает рот и тихо произносит: «По-мо-ги». Снова тянет ко мне белые руки. Я чувствую его холодное прикосновение и начинаю кричать. И тут я снова просыпаюсь от собственного крика. Вскакиваю из-под одеяла, мгновенно протрезвев, и осматриваюсь. В комнате я сам. Никого нет. Хух, ну и приснилось…

Сходив на кухню и попив воды, я вернулся в кровать. Улёгся, но спать вовсе не хотелось. Что это за сон такой? И Саша был такой реальный. Это явно что-то значит. Я на всякий случай перекрестился. Да уж, со мной такое впервые. До этого во сне ко мне лишь пару раз приходила покойная бабушка, да и то, сон был какой-то обыденный, а тут мистика прям. С подобными мыслями я провалялся почти до рассвета, а потом меня всё-таки накрыла дрёма, но на сей раз ничего подобного не снилось. По сути, мне не снилось ничего.
Проснулся от треска балкона на сильном ветру. Такое ощущение, что я только что уснул на минутку. Сколько времени? На циферблате короткая стрелка находилась между девяткой и десяткой, а длинная на шестёрке. Пора бы встать уже. И снова то самое заторможенное состояние, сквозь которое пробиваются природные позывы. Я пробрался на кухню, обнаружив пластиковую бутылку с двумя сотнями миллилитров воды, которые тут же жадно выпил вместе с осадком на дне. В животе заурчало, но я радостно вспомнил о вчерашней добыче и резво двинулся к балкону. Да, та самая хавка, взятая с похорон грелась на столе. Не дожидаясь, пока еда полностью приобретёт комнатную температуру, я схватил холодный пирожок и принялся завтракать. Настроение этим утром было не такое как обычно, а более… Радостное, что ли. Практически не было мрачных мыслей. Наоборот, чувствовалась какая-то уверенность за плечами – какая-то временная стабильность. Вчера нажил немного денег, завтрак и что-то ещё на общем фоне грело мою душу, вселяя надежду если не в завтрашний, то по крайней мере в сегодняшний день Ах да, Гриша же ещё должен сегодня купить поесть и может даже выпить. Эх, жизнь удалась, по крайней мере сегодня. Я жадно глотал холодные куски непрожёванного мяса и теста и вот, наконец моя тарелка пуста. Маловато, однако, этот бородатый молдаванин сейчас дополнит мой утренний рацион горячим пирожком с мясом. Поскорее одевшись, напялив ботинки, мне не терпелось разбудить Григория и напомнить ему о долгах. Его запухшая рожа выглянула из дверей.
-Ну, что товарищ, время завтракать, очень хочется беляша с мясом.
-Нету сегодня беляшей.
-Как нету? Ты вчера мне обещал, что за твои денежки мы откушаем?
-Вот так нету. Понедельник сегодня, их не продают.
-И как же теперь быть? – возмутился я, утратив былую приязнь к жизни.
-Да не ори ты! Голова и так гудит.

Григорий почесал густую чёрную бороду, смерив меня мутным взглядом.
 Вчера ты сильно хотел вечером бухнуть, а сегодня что делал бы, если б мы всё-таки спустили мою двадцатку?
-Так мы же на похоронах ещё заработали. Забыл?
-Ты сильно хочешь полтину разбивать? Что от Васи осталось, то на вечер и оприходуем. А пока зайди! Сейчас оденусь, и пойдём на рынок.
Вступив за порог, мне не хотелось разуваться, и я решил подождать друга в прихожей, тем более, что он был почти одет. Квартира Грини была обычной холостяцкой хибарой. Давно уже здесь не было женской руки. Неоднократно ранее женатый друг всё же предпочёл в конце жизни оставаться одиноким. В прихожей, под ногами лежал затёртый до дыр коврик, который не вытряхивался и не сдвигался с места годами. Советские обои, засаленные по углам, уже давно приелись. Люстра-светильник покрыта слоем пыли и паутины, из-за чего свет уже не такой яркий, как прежде. Наводить порядок здесь некому, так как Гриша уже не в том возрасте, чтоб постоянно следить за чистотой и обновлением квартиры. Да что там судить, я ведь и сам такой же. Когда живёшь один – то особо не для кого стараться и наводить марафет. А для себя? Да мне и так сойдёт.
Бородатый взял какой-то пакет, поднёс его поближе к двери и принялся одевать куртку.
-Что это?
-Да всё же попробую продать этому барыге утюги.
-Целую торбу? Где ты их столько нарыл?
-Это ещё мамкины. Мне они в рог не упёрлись, я ими ничего гладить не буду. Попробую впихнуть хотя бы за полцены, а нет – так сдам на металлолом, там, мне кажется, больше дадут.
-Так может сразу на металл и отнесёшь? Тот торгаш вряд-то тебе за них что-то даст, тем более, я не думаю, что ему они нужны, да ещё и в таком количестве.
-Они рабочие полностью. А если сделать как ты коворишь, то это нужно разбирать готовый агрегат.
Захлопнулась дверь, и мы спустились к выходу. На улице снова дул сильный ветер. Деревья тянулись до земли, а на тротуарах фактически не было пешеходов. На рынке сегодня был выходной, но тот самый хламьёвщик стоял на привычном месте, презентабельно разложив свой товар. Мне не особо хотелось стоять и ждать, пока молдаванин поторгуется с Евгением, поэтому я предложил, чтоб тот отдал мне деньги, а я пошёл в тёплый магазин купить еды на вечер. Основным предлогом служило желание якобы сэкономить время. На самом деле, я очень быстро замёрз на ветру. Бородатый нехотя дал мне двадцатку, словно мне двенадцать лет и всё спущу на конфеты.

Улица была пуста, лишь несколько старух с домашними пирожками и резаными мандаринами зачем-то стояли на морозе. Ну, что поделать? Деньги-то всем нужны. Стоило мне наконец нырнуть в универсам, передо мной развернулась яркая картина капиталистического мира. Весь товар разложен по полкам и обёрнут яркой красочной этикеткой, нарочно развёрнутой к покупателю. Различные бренды, борющиеся за место на рынке, желая как можно стабильнее оставаться на плаву. Ухоженные продавщицы привлекательной внешности в одинаковых передниках. Словом, всё для того, чтоб покупатель комфортно чувствовал себя в подобной обстановке и скорее спешил отдать им свои деньги. Случайно обнаружил, доставая Гришины деньги, что в нагрудном кармане у меня осталась вчерашняя сдача с пирожков в размере двух гривен. Итого у меня в распоряжении целых двадцать две гривны. Продавщица с недоверием уставилась на меня, пока я выбирал водочку.
Так, что бы взять на закуску? Наверное, каких-то макаронных изделий. Их легко и быстро варить, плюс ещё и остаются деньги на одну кильку в томате.. В вопросе алкогольных напитков мы с товарищем не являемся особо прихотливыми, поэтому, как обычно выбираем наш любимый бренд молдавского производства. И пусть не всегда на бутылке присутствует акцизная марка, но на качество продукта это не влияет. Продавщица поспешила поскорее меня отпустить, чтоб продолжить обыденную беседу с коллегой, но и я задерживаться не планировал. А ведь всё это раньше стоило гораздо дешевле, и цены по всей стране были фиксированные, а не то, что сейчас – каждый владелец магазина устанавливает свою прибавочную стоимость продукции. Да и страна раньше была другая. Всё для людей, и по доступной цене, и отношения проще строились, а сейчас все денег хотят. На деньгах сейчас стоит мир. Есть монеты – добро пожаловать, а если нет, то уж извините. Капиталисты скупили всю государственную собственность, делая на ней деньги. Ни заводов, ни фабрик, всё частное и ничего не работает. Ох, страшно жить стало, не то, что раньше.
Навстречу мне уже спешил Григорий с пустым пакетом и озлобленным выражением лица.
-Ну как сделка?
-Барыга, скупердяй, скотина белогвардейская. Где это видано?
-Продал?
-Да продал. Этот козёл мне решил права покачать. Выбрал три утюга самых красивых, самых новых, что ими даже никто и не пользовался, и говорит, что возьмёт их по червонцу за каждый. Я возмутился, говорю, чтоб дал хотя бы по двадцатке, а тот ни в какую. Так и отдал по червонцу.
-А с остальными что?
-А остальные говорю, чтоб хотя бы по пятёрику забрал, так он и забрал, а потом думаю: вот я олух. Там же метала больше, да и рабочие они почти все были, советские ещё, сейчас таких не делают. Там на некоторых спираль заменить – так фору даст любому современному пластиковому. Вот капиталист вонючий, чтоб ему пусто было.
-Ну продал, так продал, что уже теперь? – дружески утешаю товарища, а сам думая, что всё-таки лох – это судьба.
-Купил пожрать?
Я протянул ему пакет, раздвигая ручки.
-Это всё что ты купил? А остальные где?
-Какие остальные? Всё на что хватило денег. Ты же видишь, какие сейчас цены? – резко перевёл тему, дабы избежать ненужных скандалов.
Гриша что-то несколько секунд обдумывал, прикидывая товарно-рыночные отношения среди современных потребностей, после чего махнул рукой и выхватил у меня пакет. Мне-то и лучше – не придётся по морозу таскаться, а так руки в карманы засунул и не мёрзну. Друг предложил приобрести каких-то витаминов, например, резаных цитрусов. Работницы овощной базы часто, особенно в зимнее время, забирали с работы подмёрзшие фрукты, которые утеряли товарный вид. Вырезав негодные сегменты, они продавали апельсины по сходной цене, тем самым, обеспечивая витаминами все слои населения. На самом деле, мне показалась странной Гришина забота о своём здоровье, но мысль мне понравилась. Полноватая дамочка активно пыталась впарить нам как можно больше продукции, чтоб уменьшить количество скоропортящегося товара и увеличить финансовое состояние, но друг стоял на своём. Но и её можно понять, ведь не от хорошей жизни она сейчас стоит на морозном ветру и торгует остатками с овощной базы. Мне стало её жалко, но эгоистическая мысль: «Кто бы меня пожалел?» – поставила меня на место. Ведь у каждого своя судьба: у кого-то плохая, у кого-то хорошая, при чём, мы не являемся обладателями последней, а, скорее, наоборот. Ведь тот, у кого есть приблизительный план действий на будущее, владеет некой стабильностью и уверенностью в завтрашнем дне. Мне складывать планы бессмысленно, так как многие из них уже давно окончательно разрушились. И вроде бы всё было в порядке и ничто не предвещало беды, но цепь событий, происходящих одно за другим, выбило меня из колеи.

Сначала развал страны, затем неминуемая приватизация предприятия с последующим сокращением кадров. Как и у большинства, за моими плечами не оказалось стабильности. Тогда все выживали, как могли. Может и мне бы удалось сохранить прежнее обличие, если бы имелась, хоть какая-то, поддержка со стороны близких. Нужно было кормить маленькую дочку. Ей-то много не надо, а вот супруга желала красивой жизни, не соглашаясь с тем, на что у меня хватало сил. От безысходности, я подыскивал утешения на дне бутылки, чтоб как-то успокоиться и отвлечься от обыденных проблем. Но отвлекаться не удавалось, так как эта дура каждый раз закатывала очередной скандал. В итоге у меня не выдерживали нервы.
И вроде бы старался сильно не бить, но каждый раз эти слёзы и нарекания на неудачный выбор молодости. Неудачный выбор сделала не только она. Нормальные семьи перетерпели тяжёлое время и сейчас живут, как ни в чём не бывало, а этой проститутке захотелось развестись при первых же невзгодах. По ходу, уже заранее подыскала мне замену и села ему на уши, да ещё и дочь за собой прихватила, потаскуха. Господи, хоть бы дочь не удалась в свою мамашу, ведь она у меня такая умница.
И вот мы приблизились к дому.

Глава 3
Сколько верёвочке не виться

-Нет! Не уходи! Прошу! Куда же ты уходишь, ведь мы так редко видимся?
Ах, снова всего лишь сон. А жаль, доченька казалась такой реалистичной, что совсем не хотелось просыпаться.
На часах уже шесть вечера, за окном темно, а ветер всё так же не умолкает. Пора вставать, а то Григорий скоро нагрянет. Меня, как обычно, свалило по приходу с рынка домой. Такое часто бывает, когда возвращаешься с дикого мороза в тёплый дом. И поскольку планов на день особо не было, я решил после обеда вздремнуть. И снова эта слабость от затёкших мышц. Особенная слабость и дрожь в кистях, языке и глазах. Друг забрал пакет себе до вечера, так как, по ходу, не доверяет или что-то в этом роде, поэтому я сейчас пойду к нему. Он уже должен всё приготовить.
Глаза привыкли к темноте и вовсе не желали света, но что поделать, нужно так или иначе включить его, чтоб, во-первых: проснуться, а во-вторых: одеться. Но, тем не менее, подняться было крайне трудно и напряжно, и это, как обычно, раздражало. Хотелось ещё немного поспать, но здесь понятное дело, если усну, то, либо, уже просплю до утра, либо – проснусь среди ночи и не сомкну глаз до рассвета. Эх, встаю!

При свете тусклой лампы виден весь беспорядок, но мне на него плевать, так как я сейчас одеваюсь и ухожу. Все вещи на своих местах, с этим проблем нет: брюки, рубашка, кофта, ботинки, которые одеваю на пару минут, чтоб перейти из своей квартиры в соседнюю. Нужно накинуть куртку. Закрою дверь, на всякий случай. Блин, как же холодно в подъезде-то.
-Давай заходи! Я думал, ты уже не придёшь, – пессимистично встретил меня Гриша
-Чего это не приду?
-Так свет у тебя не горит, спал что ли?
-Ну, так, вздремнул маленько. Ты уже всё приготовил?
-Какой приготовил? Сейчас с тобой только варить будем. А то сварил бы, и непонятно, когда ты придёшь.
Белая засаленная кастрюля с поцарапанной эмалью наполнена водой и стоит на плите с зажжённой конфоркой. Сидя на табурете, я заметил, что мои щёки вновь покраснели от перепадов температур.
-Курить будешь? Вон сигареты на столе?
-Откуда они у тебя? – поинтересовался я, доставая из пачки Астру.
-Выходил к ларьку, пока ты дрых. Курить-то охота.
Вот и хорошо, а то с утра не затягивался никотином, аж во рту пересохло. Сигаретка тлела в пальцах, а Гриша завёл разговор о политике. Его, как обычно, беспокоит нынешнее положение власти в стране и последствия недавно принятых реформ. Мониторя и анализируя меры, принятые в прошлом, он сопоставлял их с дефектами современной исполнительной власти. Так же товарищ выразил свои мнения и предложения по поводу того, что нужно предпринять для увеличения ВВП и повышения прибыли в бюджетном фонде. Однако, большинство подобных аналитиков являются предвзятыми, так как смотрят на политическую ситуацию сквозь призму своей идеологии. В таком случае, упускаются из виду недостатки той политической ориентации, приверженцем которой является вышеупомянутый аналитик. Иными словами, те, кто рассказывают, как было хорошо раньше, забывают о деструктивных аспектах былых времён. Но всё же, консервативная привычка согласна терпеть лишения былых лет ради того, чтоб никак не мириться с новым общественно-политическим строем.

По сути, все недовольства нынешним общественным укладом, а именно капитализмом исходят из того, что население расслоилось по классам. В этом то и состоит основная проблема. Как таковой демократии на нашей земле никогда не было и не будет. Не создан наш народ для демократии. Власть народа предусматривает не только право избирать населением чиновников, но, так же, равные права и обязательства для всех классовых слоёв. Иными словами: каждый гражданин государства имеет равные обязательства по отношению друг к другу и к законодательству, то же самое касается и возможностей. Система, как гарант конституции, должна быть чётко отрегулирована, исключая двусмысленное толкование порядка. В первую очередь это касается гражданской сознательности. Ответственность за свои деяния должна массово прививаться во всех слоях населения – это является первым шагом к постановлению на демократические рельсы. Именно отсутствие гражданского самосознания и есть тем самым фактором невозможности построения прозрачной демократии, вследствие чего никоем образом не искоренится коррупция, бюрократия, некомпетентность и безответственность.

Вода уже закипела, я вскрыл пакет и высыпал половину пачки в кастрюлю, накрыл крышкой. За окном, на фоне красного ночного неба виднелись силуэты гнущихся от порывов сильного ветра деревьев. Эх, не хотелось бы сейчас выходить на улицу, ни при каких условиях. Свет кухонной лампочки тускнел с каждым сильным дуновением бури. От пара запотели стёкла, но Гриша живо протёр их вафельным полотенцем. Товарищ, постоянно мельтешащий возле плиты, наконец, присел ко мне за стол и продолжил свой увлекательный рассказ, широко размахивая руками. Поскольку на трезвую голову и голодный желудок слушать его басни было для меня достаточно раздражительным, я предложил наконец открыть бутылку и бахнуть по пять капель.
-Так подожди, пока макароны сварятся, тогда уже и накатим, – как обычно возразил друг, но я понимал, что нужно отвлечь его от рассказов хотя бы на минуту и аргументировал своё желание тем, что нужно бахнуть для поднятия аппетита.
Григорий нехотя согласился и обхватил пробку своей огромной ладонью. Слой напитка, толщиной в сантиметр, уже дожидался приёма на дне рюмки.
-Ну, как говорится, за здоровье! – и тёплая жидкость разлилась в груди.
Рука сама потянулась за сигаретой и коробком. Едкий дым вызвал раздражение в бронхах, и я закашлялся. Вторая затяжка пошла нормально. Щёки тёпли, затем немели.
-Так вот… – продолжился рассказ Грини.
Ничего нового, по сути, я не узнавал, но был солидарен с каждым его выражением мыслей. Рассказывая хронологию событий страны, он ни раз упоминал о финансовом состоянии определённых представителей современного политикума, владеющих заводами в центре страны и футбольными клубами на востоке. Так же была упомянута несовершенная система судебной власти, деятельность которой полностью расходится с европейской практикой. В дополнение ко всему, молдавский аналитик поставил всех чиновников под одну линейку и утвердил, что все они объединены общими целями, интересами, и что их должность является ничем иным, как кормушкой, до которой добираются отнюдь не благодаря умственным и профессиональным качествам.. Ну, и разумеется, он начал высказывать собственные версии, каким образом нужно поступать в той или иной ситуации.

Не отрываясь от беседы и оставив окурок в пепельнице, бородатый встал из-за стола и пройдя кухню за один шаг, выключил газ, накрыв кастрюлю крышкой. Продолжая периодически возвращаться к отдельным лицам на определённых постах, он обхватил крышку тем самым вафельным полотенчиком, продел его через ручки, чтоб не обжечься и сцедил жидкость в раковину, подняв тучу горячего пара.
Сразу после этого Гриша, вооружившись консервным ножом, принялся открывать банку с килькой. О его затее я понял не сразу, однако тот, будто делая это в тысячный раз, высыпал всё содержимое жестянки прямо в макароны, после чего интенсивно размешал. Ведь, по сути, гениально – одновременно заправка и смазка.
-Насыпай! – прозвучала из бороды команда, а сам Гриша взял с края стола бутылку, дабы наполнить гранчики. От макарон шёл пар, а цвет томата и рыбы придавал блюду вид итальянского спагетти. Молдаванин наконец уселся и мы приступили к ужину. Бросив несколько ложек в рот, чтоб немного наполнить и подогреть желудок тёплым блюдом, я не заметил, как кореш, дожёвывая, взял стакан, приподняв его вверх.
-Ну, чтоб болт стоял и деньги были!
Деньги – это ведь главное, как ни крути, и чего бы ты не пожелал – всё в нашем капиталистическом мире сводится к деньгам. Деньги то всегда были, но раньше с этим как-то проще было. Поскольку всюду был дефицит, и товара хватало не на всех, то деньги тратить особо и некуда было, не говоря уже о скудности тогдашнего ассортимента. А сейчас – всё есть, всего навалом, а денег нет. Вернуть бы былые времена, когда царило равенство. Тогда ведь и добрее все были друг к другу, и помогали взаимно. Однако, сейчас все стараются ухватить кусок побольше, а на ближних наплевать, и просто так никто помогать не станет.

За неумолкаемыми разговорами о политике, Григорий, не отрываясь от приёма пищи, продолжал наполнять стаканы.
-За Саню! – произнёс третий тост, и здесь мы оба немного привстали и на минуту задумались. Выждав молча несколько секунд, мы не чокаясь выпили содержимое до дна, и присели, доедать.
-Вот уж не повезло Насте. Совсем одна осталась. Кстати, а кто её родители? Они были на похоронах? – мне почему-то стало интересно и я полюбопытствовал у Григория.
-Даже не знаю. Слышал только, что она сама из села, приехала сюда после института, тут они с Саней и познакомились. А родителей, да не помню я, чтоб у неё кто-то был.
-А от чего же умер Саня? От сердечного приступа?
-Вскрытие показало, что так. А что там, чёрт его знает.
Больше всего меня удивляло, откуда Григорию известны все эти подробности. Вот, что значит умение находить с людьми общий язык.
Продолжая рассказывать с набитым ртом, мой собутыльник всё подливал в стакан.
-Вот так всегда, был мужик – и нет его, - зачем-то произнёс я.
Эх, и снова в пьяную голову полезли чёрные мысли о том, что все мы там будем, и никто так и не увидит собственных похорон. Снова подняв гранёный стаканчик, мой компаньон едко произнёс:
-Ну, как говорится, давай за любовь!

Да чтоб её, эту любовь. Григорий и сам не являлся образцом удавшихся любовных отношений, да и никогда им не был. Неоднократно женатый, пусть и не всегда официально. Первый брак у него начался со служебного романа и продлился около пяти лет. Второй у него являлся гражданским, тем не менее, принёс ему общего с сожительницей сына. Это сожительство было самым длительным – около десяти лет. Но потом, его возлюбленная подыскала себе более выгодную партию, забрала сына и ушла к нему. Но, как сообщают слухи, и с ним она не ужилась и теперь воспитывает отпрыска сама. Третья спутница жизни подобрала друга в не самое лучшее для него время. Гриня переживал кризисные времена и зарабатывал как мог. В основном, торговал на рынке, однако средств едва хватало сводить концы с концами и тот уже начал подумывать о добровольном уходе из жизни, но в тот момент нашёл спутницу на том же рынке, с которой нашлись общие интересы. Вместе они пережили трудные времена, однако после этого появлялись разногласья. Она часто выгоняла его из дому за пристрастие к алкоголю, но это длилось достаточно долго. Расходились и сходились. Когда она выставляла его из своего дома, он возвращался в свою однокомнатную квартирку, всё так же торговал на рынке, чем и по сей день время от времени занимается. Ну, потом приходились мимолётные влечения, длящиеся по несколько месяцев, в итоге, уже долгое время он снова один. Хорошо ему, что он так просто относится к подобному. Его несерьёзность в этом плане сберегла ему кучу нервов, хотя возможно ему просто не попадалась такая стерва, как мне.
-Кстати, а как там твой сын? Когда ты его последний раз видел? – друг чуть не подавился от моего внезапного вопроса.
-А почему ты спрашиваешь?
-Да вот, просто вспомнил, раз уж ты начал о любви, то от одной из твоих спутниц у тебя же появился сын? Верно?
-Ну да, есть, иногда вижу его на базаре. По взгляду понимаю, что узнаёт меня, но всё равно не здоровается.
-И где он сейчас?
-Да вроде, на другом конце города в баре то ли официантом, то ли грузчиком работает. По крайней мере, когда в последний раз пару месяцев назад его видел, то он там был.
-Скучаешь по нему?
-А ты, по своей дочери сильно скучаешь?
В этот момент мне захотелось врезать бородатому ложкой по лбу, но понимая, что он уже захмелел и не понимает что несёт, мне не хотелось портить вечер дракой.
-Ну, вообще-то да.
-Не знаю. Как эта баба его забрала, так он наверное уже других мужиков, которые прут его мамашу, папой называет.
От этих слов мне стало совсем гадко. В голову полезли мысли, что моя доченька называет хахалей своей мамы папами только лишь потому, что те раз в месяц заходят пристроить свой прибор и дарят копеечные подарки. Настроение испортилось в край. Кусок не лез в горло, и я сам взял бутылку, чтоб налить стакан. Товарищ, как всегда, заметил упадок моего настроения и выхватил из руки пузырь.
-Ты чего это, опять что ли? Да брось ты, забудь ты их уже!
-Не могу я забыть! Как я забуду, что где-то есть моя родная кровиночка и вдруг она там страдает, пока я тут бухаю с тобой?

Григорий уже начал злиться.
-Забудь, тебе говорят! Ей сейчас живётся куда лучше, чем тебе. Тем более, что она давно уже о тебе забыла и не вспоминает, что бы ты там себе не думал. Для неё ты умер уже давно.
-Да где же я умер? Когда я сижу здесь с тобой живой здоровый и пью.
-Вот так, она тебя похоронила давно. Как мы Саню вчера похоронили, так и она тебя.
В этот момент в прихожей, что-то резко зашуршало и во что-то врезалось. Мы молча переглянулись и застыли на несколько секунд, омрачив свои лица испугом. Что бы это могло быть? И именно после того, как было произнесено Сашино имя. Ноги покрылись каким-то теплом, а внутри всё охладело. Аккуратно встав, я, шаг за шагом, медленно приближался к прихожей. Включив свет, стало ясно, что с вешалки упала Гришина куртка. Как она могла упасть? Сзади подоспевший молдаван быстро оценил ситуацию и не сдержался от комментариев.
-Что, руки из одного места растут? Не можешь уже куртку повесить?
Я посчитал, что в данной ситуации комментарии будут излишни, поэтому просто поднял. -Конечно, навешал на три крючка двадцать дублёнок. Зачем тебе столько? Ты же их все не носишь?
Самодельная доска из ДСП, с привинченными на неё фигурными дужками для одежды, еле выдерживали нагрузку такого скопления верхней одежды. При этом, не все дублёнки, плащи и куртки имели петли для вешанья, поэтому многие просто цеплялись за воротник одна на другую. Отряхнув куртку от пыли, я повесил её, приложив чуть больше усилий, чем в предыдущий раз. И снова вернулись за стол, где продолжились обсуждения нынешней власти. По сути, газет я не читаю, а радио слушаю, лишь краем уха, так что все новости я узнаю исключительно от собеседника, пусть информация доходит до меня в несколько переработанном виде. Но так даже интереснее, ведь на мнении электората и строится представление о том, как должна выгладить власть, раз уж на дворе демократия. Дискуссии о политике разбавлялись обсуждением общих знакомых, воспоминаниями молодости, обменом познаниями в области механики, сантехники и электроники, и снова, незаметным образом, всё свелось на порицательный тон в сторону действующей власти.

Так же не остались незамеченными вероятные противники со стороны запада, желающие, чтоб всемирный капитализм распространялся по всей планете. А наши земли являются для них нетронутым сырьевым придатком и клочком территории, полным новых возможностей. Поскольку, с руки вероятного противника произошёл развал былого социально-политического строя, то не ровён час, когда начнётся фаза полной и беспрепятственной капитализации и приватизации всего нынешнего имущества к рукам западных бизнесменов. Начальную фазу можно заметить уже на сегодняшний день, когда большая часть рынка насыщена западноевропейскими и американскими товарами.

Наши дискуссии продолжились до ночи, и затем, будучи изрядно подвыпившим, я с хорошим настроением и не ущемлённой совестью потопал домой. И снова любимое чувство беспамятства. Все сенсорные ощущения притуплены, а взгляд сфокусировать крайне тяжело. Товарищ настаивал, чтоб довести меня до двери, но я наотрез отказался. Что я, двух шагов до квартиры не дойду?
Да, согласен, с равновесием действительно немного не в ладах, однако здесь же есть стена, которая никуда не денется. Итак, вот она дверь, в которую сейчас войду. Да что такое? Кто её закрыл? Ах да, я же и закрыл, но зачем? Перебирая связку ключей, мне было трудно шевелить пальцами и сфокусироваться. Да ё-маё. Стоп! Куда?
Меня снова уносило назад. Я, как бы, и здесь мог бы лечь, мне смущаться нечего. Однако, я всё-таки отыскал нужный ключ и наконец попал в темноту прихожей. Кое-как раздеваясь, я не терял хорошего настроения, так как у меня постоянно была непонятно чем обоснованная уверенность в себе. Я знал, что хорошие деньки ещё не окончились, и что-то интересное может ждать меня завтра.

Ох, наконец я в кровати. И снова уснуть не составит труда, так как своего тела я и так фактически не чувствую. Думать о чём-то плохом или грустить не хотелось вовсе, и я мгновенно провалился в сон.
И снова то самое поле с засохшей травой. Солнце как бы светит, но всё вокруг серое. Мне кажется, что я был здесь раньше и даже знаю, куда мне нужно идти. Нужно быстрее шагать, так как скоро наступит ночь, и если я приду домой поздно, то бабушка будет ругаться. Я не успеваю, прошло так мало времени, но солнце фактически село и сейчас выйдут на охоту волки. Вот они уже ходят, хоть бы меня не заметили. Почему они смотрят в мою сторону? Нужно бежать, но я не могу. Я изо всех сил стараюсь передвигать ногами, высоко поднимая колени, но почти стаю на месте. Ощущение, будто бежишь по песку.
Я на кладбище. Передо мной какая-то свежая могила, и что-то мне подсказывает, что она принадлежит Саше. Но почему я здесь? Что это за женщина в чёрном одеянии, подошедшая к ней. Кажется, это какая-то старуха. В руках у неё, кроме горящей свечи, ничего нет. Зачем же она тогда пришла сюда? Она что-то шепчет себе под нос, и родинка на её левой щеке дёргается от каждого произнесённого на выдохе слова. Походу это ведьма, но что она делает у могилы Александра? Нужно её прогнать! Как бы я не кричал, у меня нет голоса. Ощущение, будто кричишь в воде. Бабка всё активнее бормочет себе под нос и широко размахивает руками. Из бормотания трудно что-либо разобрать и я уловил только несколько обрывков: «Примите раба Александра» – точно на Саню колдует. Вокруг неё стали мелькать какие-то чёрные тени, похожие на силуэты, однако ни мне, ни ей страшно не было. Мне, почему то казалось, что она меня не видит. Она всё быстрее читала заклинание, и оно звучало всё неразборчивей, только слышны были мелкие обрывки: «К железным крестам привяжите!»

Я не сразу заметил на могильном камне свечу, однако какая-то она странная. Тёмно-синяя или чёрная. Я раньше таких нигде не видел. Из чего их изготавливают? «К ограде…» – продолжала бабка. Ранее мельтешащие тени вдруг выстроились кучкой за спиной бабки, которая уже немного тише произносила заговор. Как только старуха громко произнесла: «Аминь», свеча погасла, а тени вмиг растворились. Женщина несколько секунд поглядела на могильный камень, после чего резво потопала прочь, не оборачиваясь. Я наконец решил подойти к столику напротив того места, где стояла бабушка, но это была не могила Антонова. На гранитном камне гравюрой изображён какой-то мужик, намного старше покойного, разве что звали его так же. И могила тоже сравнительно свежая с целой кучей новых венков. Вдруг, меня кто-то схватил и резко дёрнул за плечо. Передо мной стоял Саня. Лицо его было белым, будто восковым, а в глазах ярко выраженная грусть. Его пальцы были всё такими же толстыми, однако кожа на них высохла, словно из него выкачали всю воду. Но это не мешало ему крепко, в присущей ему манере, сжать мою руку и, как в прежнюю ночь произнести: «Помоги!»
Голос его звучал не из его рта, а откуда-то извне. Будто ветер вокруг меня шептал его просьбу. Я оцепенел и не мог сказать ни слова.
-Ты же уже умер! – первое, что придумал я ответить, чтоб успокоить самого себя и где-то в глубине души надеясь, что это его отпугнёт. Но тот не слышал моих восклицаний и снова попросил о помощи тихим и, одновременно, душераздирающим голосом, который снова доносился со всех сторон. Мне это совсем не нравится, и я был бы не прочь от него свалить, но тот крепко держал меня, не выпуская из мёртвой хватки. Единственным способом убежать от собеседника я посчитал попытку проснуться, и, слава Богу, мне это удалось.

Я всё ещё пьян. Не смотря на это, я жутко замёрз, хотя и находился под одеялом. Какого лешего? Вторую ночь ко мне приходит Санёк и просит о помощи. Что ему нужно? Страшно-то как.
Я поскорее зажёг на кухне свет. Давно уже мне не было так страшно. Я чувствовал себя беспомощным от невозможности скрыться от этой чертовщины. Присев за кухонный стол и закрыв глаза, я начал быстро произносить заученную молитву: «Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твоё, да прибудет Царствие Твоё, да исполнится воля Твоя на Земле, как на небе…» Произнося каждое слово, я искренне желал, чтоб подобная участь меня больше не преследовала. Ведь вспоминая сон в деталях, мой разум мутнел от страха. «…во веки. Аминь». Спать мне, разумеется, уже не хотелось, но до утра ещё было далеко. Ну, хотя бы прилягу под одеяло.

Окоченевшие пальцы рук и ног потихоньку приобрели изначальную теплоту. Тело снова нагревается и подступает дрёма. Удивительно, но я снова уснул. До утра мне снилась всякая белиберда, но покойный, к счастью, больше не возвращался.
Наутро, снова хотелось в туалет и пить. Тело отекло, особенно шея, а вылизать из-под тёплого одеяла вовсе не хотелось, однако всё-таки пришлось.
Встав, я не переставал обдумывать, что нужно мёртвому от меня. Когда-то давно мамаша говорила, что если снятся мёртвые и не зовут за собой, так как это обычно означало скорую собственную смерть, то значит им от тебя что-то нужно. Но что может быть нужно от меня Александру? И почему именно от меня? Присев, я упёрся локтями в стол и держал руками голову, никак не понимая, что это за сны.
Ладно, нужно разложить всё по полочкам. Призраки мёртвых являются, когда им что-то нужно от кого-то. Если он является ко мне, значит, я его чем-то обидел. Но как я мог его обидеть, если последние годы перед его смертью мы особо не пересекались? С другой стороны: он просит меня о помощи, но почему меня? Почему не свою жену, или детей. Почему не того амбала или рыжего? Почему не Гришу, в конце концов, ведь он также был на похоронах и так же помогал его хоронить, как и я. Да и, в конце концов, в чём ему помогать? Чем я, живой, могу помочь мёртвому? А умирать самому, чтоб чем-то помочь покойному в том мире, мне не особо хотелось. Короче, хоть Саня был и хорошим мужиком, однако с этой всей бесовщиной я связываться не хочу. Зачем я вообще пошёл на эту церемонию? Хотя, с другой стороны – полтинник заработал. Нужно, кстати, на рынок сходить.
А что мне надо? Зная себя, я понимал, что могу потратить целую полтину на Бог знает что, а самого необходимого так и не куплю.
Значит так! Купить нужно то, чего на долго хватит – мороженных пельменей. Купить два килограмма и варить, когда захочу есть, и сигарет, обязательно. Эх., подобью я друга, чтоб со мной сходил. Хотя с ним идти – это долго, а на улице холодно. Схожу, пожалуй, сам…

Снова холод, ветер, небо уже больше месяца затянуто облаками. Солнце изредка освещает белым светом землю сквозь тучи. Всё вокруг, в это время, находится в спячке. Иными словами, это время нужно просто пережить и забыть. Будто данного периода вовсе не было.
Медленно передвигая ногами, справляясь с сильными порывами встречного ветра, я топаю к рынку. Моя осанка скривилась, а плечи поджались. Я просто не могу расслабить мышцы. Не знаю почему, но не могу. Продавцы тёплой одежды, стоящие на рынке, отличались примерно таким же видом, только пританцовывали, переминаясь с ноги на ногу. Откуда-то пахло горячим кофе, походу – кто-то согревался. Наконец тёплый магазин. Молчаливая продавщица, постоянно косо смотрящая на меня и желающая, чтоб я поскорее ушёл. Я не стал её напрягать своим присутствием, скупился и поспешил домой. Ветер, куча знакомых красных лиц, которые старались как можно скорее пройти мимо меня, поздоровавшись сквозь зубы. Куплю-ка, пожалуй, пачку сигарет у продавщиц на улице.

Подойдя к женщине с красными волосами и выразительно накрашенными ресницами, я скованно протянул две мелких купюры:
-Астру.
-Одну?
-Да, одну.
Такое ощущение, будто я меня здесь на целый блок. Она дала мне коробку и несколько холодных монет сдачи, что я онемевшей рукой бросил в карман:
-Спасибо.
Поскорей бы добраться к дому, а то на улице такой ветер, что если бы я пошёл с Гришей, то его привычка пообщаться с кучей знакомых вынудила бы меня замёрзнуть. Натянув шапку поближе к слезящимся глазам, я, чуть ли не бегом, потопал восвояси. По дороге мне повстречались те двое, что помогали тащить гроб на Сашиных похоронах. Оба, с серьёзными лицами вышли со двора, не узнав меня, и пошли впереди быстрыми шагами. Молча, резво, будто куда-то спешили. Какие-то странные они. Не здороваются, ничего не говорят. Дойдя к своему повороту, я всё же остановился, проведя их взглядом. Они всё так же молча, пригибаясь от поменявшего своё направление ветра, дошли до конца улицы и свернули за угол. Ну, и Бог с ними.

Я скорее поднялся к квартире, опасаясь наткнуться на друга, и открыл дверь. Оставив на кухонном столе сумку, стал снимать верхнюю одежду. Что ж так холодно-то? Нужно зажечь котёл, ведь я с тех пор как проснулся, и не зажигал его. Для того, чтоб включить отопление, нужно поджечь отрывок газеты, затем просунуть его в заслонку и отвинтить газовый краник. Синее пламя начало нагревать воду в трубах, и теперь можно закурить. Присев на тканевую засаленную подстилку на деревянном полу, и открыв нижнюю дверцу котла, покрытую изнутри сажей, можно насладиться тлеющим табаком, выдыхая дымок прямо в камеру сгорания.
Итак, что мы имеем? Купив два килограмма пельменей, засунув их в морозилку, и пачку сигарет, у меня осталось денег не больше, чем на бутылку недорогой водки. Странно, почему-то я думал, что я более обеспечен. Почему же я так думал?

Глава 4
Маски сорваны

Как же я, старый глупец мог забыть? Вот оно что. Кольцо! То самое, которое Анастасия просила выбросить, завернув его в платок. Она дала мне его так, чтоб Григорий ничего не знал, я и утаил данный факт от товарища, не выбросив драгоценность на помойку вместе с тем хламом. Ведь я же планировал как-то продать его и нагреться на пару копеек. Как же я мог позабыть об этом?
И в ту же минуту меня поразил следующий вывод о том, почему Саня ко является мне по ночам. Ведь у меня его обручалка. Ещё в детстве, когда умер мой дед, бабка сразу после похорон выбрасывала его вещи, чтоб упокоенную душу ничего не держало здесь. Это кольцо и позволяет Александру приходить ко мне, так как оно его и держит.
Я скорее поднялся, потушив окурок, и полез в карман той самой куртки. Оказалось, что сегодняшнюю мелочь я бросил туда же, где лежал «подарок» Настасьи. Нужно скорее от него избавиться. Кому-то сбагрить хотя бы за несколько гривен, но только, чтоб покойники ко мне больше не приходили.

В ломбард идти – не вариант, поскольку там решат, что оно краденое, да и паспорт лишний раз светить не хотелось бы. Пойду всё же к торгашам, чтоб скорее спустить и забыть о нём, а они, пусть уже делают с ним, что хотят.
Главное, чтоб этот бородатый чёрт ни о чём не узнал. Ох уж угораздило меня влипнуть в историю. Это всё из-за этого молдаванина, желающего лишний раз подзаработать – втянул меня, козёл.
Я мигом бросился на улицу, надевая на ходу тулуп. Чуть не поскользнувшись на замёрзшей луже. Мне не терпелось встретить хотя бы кого-то из торгашей. Время уже позднее, да ещё и мороз. Хоть бы кто-то остался на рынке.

Какого чёрта? Где все? Почему они так рано ушли? Испугались ветра? И что мне теперь делать? Я шёл по дороге, выискивая желающими спать глазами кого-то, кому можно было бы сплавить кольцо. Время поджимало и от мороза хотелось побыстрее домой, но пока не избавлюсь от брюлика, в квартиру не вернусь.
И вот, кажись, удача мне улыбнулась. Цыган! Подбежав против ветра, я ухватился за рукав его кожаной куртки и поспешил заговорить ему золотые зубы.
-Слушай, дорогой, не надо кольцо золотое? Недорого.
-Ну, покажи, – ни на секунду не сомневаясь ответил тот.
-Вот, возьми.
Дубовыми пальцами я вытащил колечко из кармана. Руки совсем окоченели, но в груди было жарко.
-Да, действительно, золотое. Сколько ты за него хочешь?

Неожиданно, к нему подошла толстая старая цыганка, прогнувшаяся назад, дабы удержать в равновесии своё огромное пузо. Ростом она была мне по плечо, и тут же отдёрнула соплеменника в сторону. Он повернулся к ней, протягивая золотое украшение и говоря что-то на суржике румынского и украинского. После, она взяла короткими пальцами мой товар и стала его рассматривать. Следующих её действий я никак не ожидал.
Резким движением руки, она дёрнула меня за рукав, вытащив мою кисть из кармана и параллельно что-то шепча под нос. Чёрные зрачки прожигали меня насквозь и мне стало страшно. Затем, также резко она вдавила обручалку в мою ладонь, зажала пальцы и отбросила мой кулак. Пока я в недоумении пытался понять, что происходит, она, подхватив молодого цыгана с собой, поспешила от меня сбежать.
Не смотря на удивление от увиденного, не выговаривая несколько секунд ни слова, я всё же машинально вопросил:
-Эй, ну так что? Куда вы?
Цыганка развернулась, продолжая держать оторопевшего парня за руку и начала размахивать рукой.
-Уходи! Ты снял кольцо с мёртвого – к мёртвому и иди!
Эти слова меня почти повалили. Откуда она узнала? А если и так, то какая разница? Всё равно, они его потом продадут.

Ещё большей неожиданностью для меня стал толчок сзади. Борода…
-Что она от тебя хотела?
Кулак с кольцом резко нырнул в карман. Какого чёрта он здесь делает? Как он меня нашёл? Неужели, он всё видел с самого начала? Ё маё. Вот же залипуха.
-Уже и к тебе цепляются с попрошайничеством?
Я молча застыл, отводя глаза в сторону. Хоть бы не спросил, что я здесь делаю. И тут, на автомате, я решил спросить его первый.
-О, Гриша, чего тебе в такую погоду дома не сидится?
-Да вышел за сигаретами. Хотел тебя позвать, а тебя дома не оказалось. Куда ты ходил? – он всё-таки задал ставящий меня в неловкое положение вопрос.
-Так вышел купить 2 килограмма пельменей.
-И как?
-Что как?
-Купил?
-Купил.
-И где они?
-Дома в морозилке.

Красная рожа товарища застыла в недоумении.
-А ты почему здесь? Второй раз вышел?
-Нет, первый.
-Как первый? А почему пельмени дома а ты здесь?
-Слушай, что ты хочешь от меня? Ты сигареты купил?
-Купил.
-Дай одну.
Гриша, не лишаясь недоумения, стал распечатывать пачку. Откуда же ты взялся на мою голову? Да ещё и со своими вопросами неуместными. Он протянул мне пачку, из которой я деревянными пальцами вытащил одну Астру. Блин, вот же прилипнет сейчас. Вот ему не всё равно, зачем я вышел? Машинально я решил сменить тему.
-Надо бы бухнуть сегодня. Не хочешь пузырь приобрести?
-Ну, можно. А чем закусывать то будем?
-Пельменями.

Тут я резко стиснул зубы. Зачем я снова задел эти пельмени? Ладно, надо выкручиваться.
-Пельмени я купил сутра, теперь вспомнил, что соли нет, и вышел за солью.
-Так ты же сказал, что это ты впервые за сегодня вышел?
-Когда я такое сказал?
-Я тебя же спросил в первый раз…
Ой, ну начинается, зачем я начал эту тему?
-Короче, у тебя дома соль есть?
-Есть.
-Ну, вот возьму у тебя пару граммов, не стану покупать. Только давай сразу бутыль возьмём.
Мы зашли в тот же магазин, куда я заходил сутра. Та же недовольная физиономия продавщицы так же томно обслужила Гришу. Ещё и мороз этот. Хотелось скорее домой.

Вот и наша улица. Проходя мимо двора, в котором жил Саня, я увидел иномарку. Уже ранее примелькавшийся амбал открыл заднюю дверь, а рыжий подал руку старухе, что с трудом вылезла из салона.
Внезапно меня охватило чувство, будто где-то я её видел. Черты её лица, телосложение, а главное – родинка. Я застыл, остановив товарища: «Смотри!». К старухе из подъезда подбежала Настасья и обняла её. Что-то в них было общее. Походу, бабка – это Настина мать. Но где я мог её раньше видеть? Я с ней никогда не общался. Даже если и пересекались раз, то всё равно, почему у меня такое ощущение, будто я видел её совсем недавно?
-Кто это? – спросил я у Григория.
-Это Настина мать. С тех пор, как я её видел в последний раз, она не изменилась.
-А почему её не было на похоронах зятя?
Явно раздражённый моей любопытностью Гриша, как и я совсем недавно не был доволен его допросом, наотмашь ответил:
-Пойди и спроси у неё! Пошли уже!

Странно всё это. Зайдя в подъезд, я поспешил прикрыть двери, чтоб ветер не задувал.
-Водку, значит, пока у себя держи, только не открывай. Я вечером сварю пельмени и посидим. Соли только возьми.
-Ты за кого меня принимаешь? Я что, сам, по-твоему, выпью всё?
Со своими мыслями я поспешил зайти в квартиру. Ох, ёмаё. Нужно срочно закурить. Слишком много событий за день. И ситуация эта неловкая. Как бы хотелось, чтоб всего этого попросту не было…
Итак, кольцо по-прежнему у меня. Плюс ещё, сам напросился вечером угощать этого бродягу. Вот же дурак. Я ведь купил два килограмма, чтоб иногда варить, по пару штук, а тут за вечер только на этого козла полкило потрачу. Вот же идиот, и кто меня за язык тянул? Зачем я только удумал эту встречу? Откуда он вообще взялся? И не отменить уже, т.к. он бутылку уже купил, и если сегодня не выпьем вдвоём, то он высушит её сам. Боже, какой же я дурак! И этот хитрый жлоб поэтому так легко и согласился пожрать на халяву. Плюс ещё и кольцо из-за этого козла до сих пор у меня.
Меня переполняла злость, обида и раздражение. Злость на самого себя и на ситуацию, в которой я оказался. От нервов у меня разболелась голова. Я не мог ясно думать. Чтоб успокоиться, пришлось скурить ещё одну сигарету. Да ещё и сигареты перевожу из-за этого бородатого козла. Мало того, что втянул меня в эту историю, да ещё и разводит напостой. Как дал бы сейчас по бородатой роже. А кольцо возьму и выброшу в окно и не надо мне никаких денег!
Стоп!
Кольцо…

Сигарета застыла в моих пальцах на несколько секунд, а в горле пересохло. Бабка с родинкой. От неожиданного озарения я закашлялся сигаретным дымом. Это её я видел в том сне. Чёрная свеча, тени. После этого Саня стал просить о помощи. Но при чём здесь она? Почему именно её я видел ночью? Не знаю почему, но у меня возникло желание вернуть кольцо им в квартиру. Точно! Ему именно там и место.
Здесь же, почему-то, в моей памяти всплыли обрывки того вечера после похорон. Настино нервное состояние, в котором она отдала его мне. В тот вечер, она была чётко настроена от него избавится, поэтому, несколько раз повторила, чтоб я его выбросил. Но она разве не знала, кому даёт его? Правда, такой забулдыга как я в любом случае если бы не оставил его на помойке, то продал бы на следующее утро, на что она, собственно, и рассчитывала. Однако, она не учла мою, временами, особенно после удачной попойки, короткую память. Почему-то я всё-таки должен вернуть кольцо им в квартиру. Если оно связывает меня с покойным, пока оно у меня, то когда оно окажется в их жилище – оно свяжет Александра с ними, поэтому она так спешила избавиться от него в первый же вечер после похорон. Там пусть между собой и разбираются, поскольку, Саше явно что-то нужно от той бабки.

Я должен подбросить колечко до вечера, иначе, Саня снова заявится ко мне. Честно, я не понимаю, откуда у меня в голове взялись эти мысли, но я чувствовал, что у покойного со старухой давние счёты и что жена его тоже в этом замешана. Господи, снова линчую себя за то, что ввязался в эту историю. И главное, если я кому-то расскажу, то не поверят же… Решат, что допился алкаш. Может и вправду допился? Но если и так, то такого со мной раньше не было.
В любом случае нужно избавиться от кольца. Может и вправду, взять да и выбросить? Но Саша. Он хорошим мужиком был и выручал много раз. И если тут он просит о помощи, то как ещё я должен помочь ему, если не вернуть кольцо на место? Думаю – это единственный правильный выход. Если Настя очень спешила от кольца избавиться., значит – она чего-то боится.
 Но как мне это сделать?

Ладно, что-нибудь придумаю. Любой ценой кольцо попадёт к ним в квартиру.
Однако, моего запала хватило не надолго и дойдя нужного подъезда, я растерялся, не зная, как поступать дальше.
Я встал внизу лестничной площадки, осматривая верхние этажи. Может забросить его через окно? Нет, в любом случае, она не должна заметить кольца в своём жилище, а то сразу поймёт, что это моих рук дело. Страх и чувство невыполненного долга смешивались внутри, но я чувствовал, что должен завершить начатое. Всё так же не понимая, что я буду делать дальше, я поднялся на их этаж. Встав у двери и опасаясь, что кто-нибудь выйдет и застанет меня здесь, я минут десять придумывал хоть какой-нибудь план.
Кажется, кое-что есть, надеюсь – сработает. Для начала, мне нужно, чтоб открылась дверь. Открывают лишь тому, кто стучит. С дрожью в коленях, я нажал на кнопку звонка.
Так, а кольцо я хоть не потерял? С опаской, я запустил руку в карман, пытаясь нащупать его. Ах, есть. В момент, года я нашёл его, мне наконец открыли. Я забыл, что хотел сказать, поэтому, стоял, как идиот, глазея на Настю. Та, в домашнем халате, слегка приоткрыла дверь, ожидая от меня каких-либо действий.
-Слушаю! – вопрошающе произнесла она.

Здесь я, кажется, опомнился.
-Меня соседка ваша попросила вбить ей гвоздь, а оказалось, что у неё нет молотка, – произнёс я сымпровизированные пять минут назад строки.
Анастасия всё также смотрела на меня, молча, не понимая, чего я от неё хочу.
-У вас не осталось от Саши каких-то инструментов? Я был бы крайне признателен, – с последним словом мне даже удалось выдавить из себя некое подобие улыбки.
-Сейчас посмотрю.
Она закрыла передо мной дверь. Забить гвоздь? Вот идиот! Нашёл, что сказать. И как теперь я подброшу кольцо? И зачем я вспомнил о Саше? Правда, когда я произнёс его имя, её лицо так и оставалось без эмоций, будто он ей чужой человек. Наверное, просто подложу под дверной коврик – авось сработает.
Я уже взял в руку Сашину обручалку, как дверь снова открылась и Анастасия протянула мне старую замшевую сумку.
-Вот весь его инструмент, может, выберете что-то.
Она протянула мне находку, продолжая смотреть в ожидании, что я найду то, что искал. И что мне делать? Я в ступоре. Давно со мной такого не было.

 Её внимание отвлёк старческий голос, позвавший её к себе. Она оставила мне набор, обещая вернуться через несколько секунд. Решение пришло само собой. Рука просунула кольцо на самое дно сумки, спрятав его под инструментами. Мне оставалось только вернуть затёртую замшевую поклажу со следами машинного масла вдоль застёжки, которую Александр, наверняка, неоднократно брал с собой в гараж. Вряд ли баба будет рыться в мужских вещах. Что ей из этого может понадобиться? Она и пользоваться этим вряд ли умеет.
Когда Настя вернулась – я протянул ей набор, утвердив, что нужного приспособления я так и не нашёл и, заодно, попросив прощения за беспокойство. Взгляд её выражал удивление, смешанное с недоверием. Может она что-то заподозрила?
-Так вот же молоток. Разве нет? – и она достала приспособление для вбивания гвоздей, продемонстрировав мне.
-Нет, простите, мне нужен отбойный. А этот без гвоздодёра, – я вообще не знал, как моё оправдание вяжется с истиной, но надеясь на её «темноту» в данном вопросе, я говорил свой бред уверенно и авторитетно.
-Так он не подходит?
-Нет, извините.
Медленно прикрывая дверь она не отводила от меня глаз.
Дверь захлопнулась – миссия выполнена.

В голове смешивались мысли. И что теперь? Что будет? Сработает? Может зря я это сделал? А может это вовсе не имеет значения? Я не мог дать себе ответ, спускаясь по ступенькам. В такой же задумчивости я находился выйдя на улицу, когда морозный ветер ударил в лицо. Что из этого выйдет и выйдет ли вообще?

Лишь зайдя домой и сняв окоченевшими руками тулуп, от сердца отлегло. Ведь даже, если что-то и будет, то это уже не мои проблемы. Что было – то было и назад ничего не вернуть. И раз уж мне пришлось участвовать в этом, то я должен был что-то предпринять и надеюсь, я всё сделал верно. В таком случае, Саша будет мне благодарен. А если я поступил ошибочно, то сделал я это лишь потому, что не знал, как правильно.
Улёгшись под одеяло и вытянув замёрзшие ноги, я попытался согреться. Нос заложило и дышать могу только через рот. Может оно и к лучшему.
Ничего не могу делать, пока не согреюсь. Дыхание перехватывает. На сердце, как обычно, грусть. В таком состоянии потихоньку накатывает дрёма, а в мозгу переплетаются воспоминания. Как обычно в такие моменты думаешь о вещах, которые никогда не произойдут. Мечтаешь о лучшей жизни, жалеешь о содеянном ранее. От мысли о дочери немного запекло в груди. Ведь это и есть та память, которая останется после меня. Я более чем уверен, что она меня полюбит таким, какой я есть. Ей не важно, сколько у меня денег и как я живу. Она не похожа на свою мать. Она другая.
Но эта шмара, конечно, настраивает её против меня. Она то и дело, заливает дочери, будто я старый алкаш и что я не смогу ей ничего дать. Да я бы отдал всё, в том числе жизнь ради неё. Ведь я люблю её. Всем сердцем люблю.

С подобными мыслями незаметно накатил сон. Серый депрессивный сон ни о чём. Полный ссор, недоверия. В груди то и дело защемляло. Ни о чём не говорящие мне лица. Нелогично сменяющаяся череда событий, которые никоим образом не касались друг друга. И восприятие абсурдного допустимым. Словом – обычный сон, в котором, провалившись, хотелось бы оставаться навечно. Уже не чувствовался ни холод, ни тепло, а тело, попросту, отдыхало.
И, как обычно, общение с неизвестным мне человеком оборвал периодически прекращающийся стук. Находясь во сне, я не понимал, откуда он доносится, при том, что продолжался он достаточно долго. И всё же сознание решило пробудиться.
За окнами уже темно. Стук в дверь поначалу испугал и насторожил, но в памяти сразу всплыло: «Гриша».
Точно, договорились же встретиться. Настроение мгновенно упало, но нужно было резко встать, а то этот упёртый молдаванин был готов уже выломать дверь. Отбросив одеяло, я вскочил на ковёр и побрёл к двери. По дороге споткнулся о пластиковую бутылку. Она была пустой, поэтому, легко отскочила в сторону, издав при этом громкий шум, и спровоцировав матерное выражение из моих уст. «Да иду! Подожди!» – крикнул я, отыскивая у двери тапок, пока этот нахал не сорвал мне с петель дверь. Из подъезда хриплым грубым голосом послышалось: «Давай быстрее!» Свет включать вовсе не хотелось. Однако, при открытии двери, всё же пришлось обжечь глаза освещением в подъезде. Резко отвернувшись и отойдя вглубь прихожей, я пригласил друга пройти. Тот же, из наилучших, мать его, побуждений всё-таки решил «удружить», щёлкнув выключателем, поскольку он, какого-то чёрта, не видит в темноте.

Разум помутился от всех известных мне ругательств. Тусклый жёлтый свет загоревшейся лампочки обжёг глаза. Возникло непреодолимое желание, как следует врезать Григорию в нос, но для этого необходимо открыть глаза и посмотреть в его сторону, а это представлялось невозможным. Бегом зайдя в тёмную комнату, я мгновенно нырнул в кровать, укрывшись одеялом. Мысль о том, что сейчас нужно бухнуть и потратить немного запасов продовольствия, убивала. Разговаривать ни с кем не было желания. Хотелось продолжать спать до самого утра. Господи, какое же всё-таки это мучение. Всё вокруг раздражало. Готов поспорить, что как только борода разуется, то посчитает необходимым войти сюда и обдать заревом изобретения Эдисона и эту комнату.
Щелчок выключателя подтвердил мои опасения.
-Вставай давай! Пойдём на кухню!
-Отстань, мне плохо!
-Какой плохо? Идём поправлять твоё здоровье!

Да чтоб его, это ж ещё нужно сейчас доставать пельмени, варить их, а сил совсем нет.
-Можешь не варить свои пельмени, я картошки взял и кусок сала, так что давай поджарим.
По правде говоря, данная фраза меня изрядно утешила и даже помогла проснуться.
-А водку взял?
-Конечно, взял! Давай идём!
Настроение и отношение к Грише мгновенно изменилось. Поднявшись со скрипучей постели, я последовал за ним к кухне. По дороге, подошёл к двери, проверив, запер ли её гость.
Тонкая, еле текущая струя воды медленно наполняла кастрюлю. Меня всё ещё шатает. Зрение ни как не могло сфокусироваться, а нос по-прежнему забит. Походу, простудился. Этого ещё не хватало. К тому же, ещё и, кажется, морозить начинает и кости ломит. Ну, точно простудился, а может даже и грипп. Ещё бы, с моим-то образом жизни и полным отсутствием в рационе витаминов вообще не ясно, как я до сих пор не сдох.
Сев в углу кухни, ближе к окну и установив перед собой ведро для мусора, друг принялся чистить чёрную холодную картошку. Делал он это медленно, но уверенно, опытно. Хруст разрезающего клубень ножа сочетался со звуками воющего за окном морозного гнетущего ветра и тихим шёпотом огня в газовом котле.

Я зажёг плиту. Синее пламя вспыхнуло, равномерно распределившись по периферии конфорки. Сковорода постепенно калилась, издавая периодичный треск.
Мясистая Гришина рука небрежно бросала очищенную от кожуры картошку в кастрюльку, что сопровождалось тихим хлюпаньем.
-Там в пакетике сало достань, порежь и на сковороду.
-Где ты сало достал то?
-Эх, места знать надо.
Вот всегда меня удивлял пробивной характер товарища. Сколько помню его, напостой где-то что-нибудь да достанет или урвёт. Всегда со всеми общается и от этого ему постоянно что-то перепадает. Будь то халтура, пару копеек или какая-то ценная вещица. Если б не случающиеся периодически из-за его предприимчивости косяки, из которых потом приходится помогать ему выкрутиться, то я бы беспрекословно слушался его во всём. Но основная его особенность, которой стоит опасаться больше всего – умение красочно описывать действительность, упуская «незначительные», по его мнению, нюансы и обещая едва ли не золотые горы. В итоге, всё проходит далеко не так гладко, как он обещает, в чём вину свою никогда не признаёт. И эта его постоянная отмазка: «Не ошибается тот, кто ничего не делает».

Тем не менее, случаются с ним и приятные сюрпризы, при том, способные каждый раз меня удивить. И вот теперь – кусок свежего засоленного сала.
Мой туповатый нож не способен тонко порезать кусок, поэтому получаются толстые пожёванные ошмётки. При попадании сальца на сковородку, оно мгновенно начинает громко шипеть, потому как, пока я нарезал его, сковородка успела накалиться.
Я и не заметил, как Гриня уже почистил всю картошку, упрекнув меня в нерасторопности.
-Так нож у меня тупой.
-А у меня будто острый.
-Но, ты, почему-то картошку почистил быстро.
-Ну, взгляни на мой нож! Если не веришь.
Я взял старый кухонный прибор. Да, и вправду, такой тупой, что даже банан не проткнёт. Но как тогда ему удалось так быстро снять кожуру с корнеплодов?

И вот теперь, он нарезает её мелкими ломтиками. Звук режущегося клубня схож с хрустом свежего снега под ногами, когда выходишь сутра, а ветра ещё нет. Этому он научился в армии: быстро чистить, быстро резать, быстро жарить. Что ж, пусть хозяйничает. Мокрым лезвием он перемешивает поджаристое сало, чем вызывает ещё большее шипение. Сизый дым заполнил кухню. И этот запах, его ни с чем не спутаешь. Только на моей кухне шкварки пахнут именно так.
Огромные руки сбросили ломтики в сковороду, и на фоне шкварчания все остальные звуки затихли. К сожалению, лука нет, поэтому готовим без него. Соль, сосед, как и обещал, принёс и щедро припорошил ею блюдо, накрыв крышкой. Пусть жарится.
Окна покрылись конденсатом. Я, кажется, наконец, проснулся. Тусклая лампа освещала кухоньку, а за окном всё также бушевал ветер. Ни при каких условиях я бы не хотел сейчас оказаться во дворе.
-А почему ты пельмени не захотел? – решил поинтересоваться из чистого любопытства.
-Так ведь, у меня от варёного теста потом с желудком проблемы.
«Это хорошо, что у тебя с желудком проблемы» – тихо пронеслось в голове.
-А от водки нет проблем? – с ухмылкой спросил я.
-Да какие от водки могут быть проблемы? От водки только удовольствие.
-Согласен.
Пока блюдо готовится, можно и накатить для поднятия аппетита. Я живо достал два дежурных гранчака, расставив их на столе. Всё та же мясистая рука откупорила бутылку, равномерно разлив жидкость по емкостям.
Вечер начался…

Глава 5
Кара не приходит одна

Утро добрым не бывает. В отличие от водки, что вчера распили. Вокруг тишина, на фоне которой слышится вой морозного ветра, шатающий ветви деревьев, что то и дело стучат о покрытие крыши.
Единственное, что радует – заложенность носа пропала. Я повернул голову от стены. Боль в шее тоже исчезла. Всё-таки, водка имеет целебные свойства. Глубоко вдохнув, я закашлялся. В груди всё-таки давит. Во рту – сохнет. Жутко болят дёсна. Тем не менее, вставать-то надо.
Шаткие движения ног вместе с постоянным держанием за устойчивые предметы, довели меня до кухни. На плите одиноко стояла пустая сковорода с белым загустевшим свиным жиром. На столе два гранёных стакана, пустых и сухих. Под столом пустовала стеклянная тара, в которой товарищ принёс водку, но на дне скопилась стёкшая со стенок жидкость.
Отвинтив жестяную пробку, я поднёс стеклянное горлышко к губам. Сладкий вкус спирта обжёг язык и дёсна, но во рту сталро свежее. Это всё нужно запить тёплой водой.

Сигарет, разумеется, нет. И взять их неоткуда. Что ж, придётся действовать старым проверенным способом. В надежде на добрых людей пойти на рынок и у кого-то стрельнуть. Я часто так делаю, правда, не всегда срабатывает. У знакомых просить неудобно, поскольку потом чувствуешь себя должным, а вот у незнакомого добряка – святое. Но там такой ветер, что выходить вовсе не хочется. Но что поделать? Здесь сигареты сами не появятся. Гриша, скорее всего, гол, как сокол – вместе вчера всё выкурили. В пьяном состоянии сигареты идут незаметно, поддерживая жар внутри. Плюс, насыщенные дискуссии о политике требуют много сил и топлива.
Итак, пойду поброжу часик, если ничего не найду – вернусь, а то уж больно морозно и ветрено. Эх, если б я знал, что так буду жить. И когда я таким стал? Вроде всё стабильно было: работа, семья, но 90-ые всё забрали. Главное – друзья. Вроде все были верные, почти как братья. Но кто-то выкарабкался, а кто-то как я. Наверное, потому что их не бросили их жёны. С другой стороны – сам виноват. Но тогда я явно не думал, что в будущем докачусь до того, что буду выходить на рынок стрелять сигареты. И что малолетки будут слать меня на три буквы, а мне и ответить нечего, так как ещё не хватало по голове получить.

Дверь подъезда с трудом открылась, поскольку ветер то и дело желал её закрыть. Ох, как же холодно. Подняв воротник повыше, и сгорбившись, я побрёл мелкими шагами. На улице никого нет. Не удивительно. В такую погоду только такие как я бездельники и ходят. Солнца по-прежнему не видать. Буря попеременными рывками пытается сбить меня с ног, что не может не раздражать.

Что это? Скорая? У соседнего дома во дворе припаркована карета медиков, у которой собралась толпа. Я застыл на месте. Любопытно, что там случилось? На улице мороз, а тут такой ажиотаж. Дома им не сидится? По сути, где толпа, там можно и нажить сигарету, чтоб не идти аж на рынок. Правда, в этой толпе, в основном, бабы. Может убили кого? А где менты? Подойду – погляжу.
Встав в стороне, я попытался расслышать, о чём толкуют собравшиеся. Ветер всё не умолкал. И вот, выносят носилки.
Сказать, что у меня отняло дар речи – ничего не сказать. Мне стало казаться, что всё это мне снится.
Ну нет. Этого не может быть. Это явно происходит не со мной. Старуха! Настина мамаша, лёжа на носилках осматривала присутствующих полусонным взглядом. И ветер перестал морозить лицо. Кровь горячим потоком хлынула к ногам, а в горле застыл комок. Это какой-то кошмар…
Я пришёл в чувство, лишь услышав в толпе: «Зять за тёщей пришёл».

Не выдержав, я всё-таки вопросил у толпившихся бабок:
-Что случилось?
Баба Люда обернулась, подняв на меня глаза из-под пухового платка, закрывавшего всё её лицо:
-Приступ.
В голове роились воспоминания вчерашнего дня. Ведь это из-за меня. Из-за меня она сейчас лежит на носилках. Кольцо. Неужели это всё правда? Что же я наделал?
Ноги подкашивались. С помутнённым рассудком я побрёл к скамейке. Приземлившись на неё, я обжёг ягодицы холодом, который подло поджидал меня на поверхности коричневой краски. Какого чёрта здесь происходит? О чём я думал? Что это за чертовщина? Какого лешего я вообще влез в это? У меня не было ни капли сомнения в том, что этот инцидент произошёл из-за кольца.
Без сигареты думалось туго, а от впечатлений и переживания разболелась голова. И постоянный вопрос самому себе: «Что я наделал?». А главное – зачем? Зачем вообще я пошёл на тот похорон? Зачем я взял то кольцо? Почему я его вообще не выбросил? Почему та старуха приехала? Что она здесь забыла? И почему именно я?

Мои раздумья оборвала фраза, которая прозвучала будто ответ на все мои вопросы.
-На всё воля Божия.
К лавочке короткими шагами, опираясь на клюку и переставляя валенки, подошла баба Люда. Она, крепко держась за палку и издавая натужные вздохи, плюхнулась рядом со мной.
Её слова меня мгновенно привели в чувство. Ведь и правда. Если тому должно было случиться – то так оно и произошло. И то, что я пошёл на тот похорон. И что кольцо досталось именно мне. И Саня, являющийся по ночам. И то, что старуха приехала в это время и даже то, что я именно сейчас прохожу мимо этого дома – всё это предопределено свыше. И коль оно случилось – стало быть так оно и нужно. Ведь, как говорится, чему быть – того не миновать. И не мне решать, где мне оказаться и как поступить. Ведь так ещё с детства мать учила.
-Всё же справедливо её Бог наказал.
-Кого?
-Женщину эту. Это по любому зять за ней пришёл.
Я продолжал молчать, ожидая дальнейших комментариев, внимательно уставившись на собеседницу. Не смотря на то, что рот её был укутан пуховым платком, а ветер создавал громкий шум, я достаточно легко разбирал, что она говорит.
-Как она с Сашкой поступила, так и он с ней. Это ж получается, в своё время женщина эта Сашку к своей дочери приворожила.

Я широко раскрыл глаза, затаив дыхание. История приобретала новый облик.
-Настя сама-то сельская. А Сашка, как ни как, сын влиятельного, на то время, человека. И потому все бабы за ним косячком. Ну, а этой – дурёхе молодой – счастья-то захотелось женского. Замуж она за него запланировала любой ценой выйти.
-А откуда она вообще знала Саню?
-Так она ж тогда работала здесь и жила на квартире. Денег у неё еле хватало, чтоб сводить концы с концами, а про Сашкины перспективы знали все. Плюс в родное село ей возвращаться не особо хотелось.

Эти подробности, признаться честно, я слышал впервые.
-Ну, вот она маме раз и нажаловалась на судьбу свою, а та и нашла выход. Соседи её говорили, что она ночью на кладбище ходила, на могилах привороты делала. Но слухи эти уже пошли после их свадьбы, поэтому, списали их на соседскую зависть. И с тех пор, говорят, изменился Сашка. Ни на одну бабу смотреть не мог, только Настю свою лелеял. Со временем как-то так и прижилось. Детей вон родили. Да вот с сердцем только у Санька проблемы рано начались. От того, в итоге, и помер. Говорят, что уже в последние дни перед смертью, знал он, что жить ему недолго осталось, да мириться с этим не хотел.
- Так по нём и не скажешь. Вроде весёлый такой всегда был, общительный.
-На людях-то он, может и весёлым был, а наедине слёзы лил горькие.

И откуда бабка всё это знает? Как им это удаётся? Интересно, что бы она могла рассказать обо мне, когда меня не будет рядом?
-Ну, теперь Саньку спокойнее будет на том свете.
-В смысле? Она что? Умерла?
-Да не знаю я. Ну, а почему, по-твоему, как только в этой квартире умер зять, сразу же беда случилась и с тёщей? Это явно её или Бог наказал, или сам Сашка. Прости, Господи. Старуха, переложив клюку из правой руки в левую, перекрестилась.
Рассказывать бабке о своих снах и своих деяниях, разумеется, не стану. А то слух пойдёт по всей улице, потом – по городу.
С вздохами, старуха поднялась, опираясь на палку, и потопала к подъезду. Двери скорой захлопнулись и двигатель УАЗа заревел, покидая двор. Я, пожалуй, тоже пойду домой. Из-за разболевшейся головы захотелось спать, не смотря на то, что ещё утро. Может, ну её – эту сигарету. Приду домой, заварю чай и погреюсь. Пожалуй, так и сделаю.
Вот оно значит откуда всё бралось во сне. Ещё одно озарение разбудило мой разум. Кладбище, старуха, чёрная свеча, тени. Это приворот. Тот самый приворот на могиле покойника. И вот почему после этого Александр стал просить помощи. И тени – те самые, которые укутали старуху. От умозаключений мне стало не по себе ещё больше. В груди запекло, а дыхание перехватило. Ну, теперь я более чем уверен, что вся эта история – не случайность. Но если я расскажу кому-то – мне же точно не поверят. Господи, за что мне это? И что мне теперь делать? Как с этим жить? И правда ли, душа Саши после этого успокоилась и он больше не будет мне появляться? Столько вопросов и лишь один ответ  – на всё воля Божия.