История, которую нельзя переписать. Глава 6

Татьяна Кырова
                6.
               


         
          Снимали весёлые фильмы о неслыханных урожаях Кубани, о великой дружбе народов и большой любви "свинарки и пастуха", только агитационными сказками о жизни советских колхозников сыт не будешь. Доставшийся от раскулачивания сельскохозяйственный  инвентарь превратился в хлам, война и репрессии отняли у деревни последние силы. Большинство колхозов пришли в полнейший упадок, и на правительственном уровне было принято решение укрупнять  хозяйства, чтобы более эффективно использовать новую дорогостоящую технику, без которой обрабатывать необходимое количество земли стало невозможно. Нет хлеба, нет и страны. Как бы то ни было, единовластию Цаплина пришёл конец, объединили три близлежащие деревни, правление колхоза перенесли на центральную усадьбу в Пуховую. Отделение решили специализировать на овцеводстве, Елисея назначили бригадиром. Авторитета у него и с гулькин нос не было, но покуражиться мог вволю, поэтому потерю председательской должности переносил тяжело. Со временем смирился, ответственности и хлопот меньше. Первым делом распорядился построить большой летний загон для животных. Но однажды утром колхозницы принесли ему новость, поразившую, как гром среди ясного неба:
 
          - Елисей, там волки трёх овец задрали.

          - Как это задрали? А кто ночью сторожил? – ещё не понимая, что произошло, Цаплин привычно заорал на людей – Да я с вас лично шкуру спущу, вражины. Вредительство! Где сторож?

          - Нет сторожа!

          - Как нет? Где эта сволочь? Убёг!?

          - А кому ты наряд составлял?

          Только теперь Цаплин осознал ужас случившегося: накануне весь день промаялся животом, после обеда выпил самогонки и заснул, просто забыл составить наряд-задание на сторожа. Пастухами работали женщины, загнали овец и ушли, дома работы невпроворот, животные остались без присмотра. Бригадир почувствовал, как в брюхе у него опять забурчало, только не с простокваши как вчера, а от страха.


          На следующий день в сельсовете Цаплин сидел перед Зубковым и давал показания. После осмотра места происшествия следователь с недоумением спросил:

          - Зачем же вы овец оставили, надо было мясо колхозникам раздать.

          - Для порядка, тов…тов…гражданин Зубков. А то, как же, ничего не пропало, всё на месте. Сами видели, все три лежат, как есть. Лето волки сытые. Так ровно пошутковали гады, а мне отвечать выходит.

          Цаплин с глубокого похмелья с трудом сдерживал дрожь в руках и  не первой свежести платком вытирал пот с лица. Никак не мог прийти в себя, всю жизнь других подставлял, а тут оплошал.

          Михаил Николаевич старался не смотреть на неприятного ему человека, отлично понимая, что в его власти сейчас казнить или миловать. Миловать не хотелось, но и подводить под статью считал не вправе, когда есть законный способ избежать сурового наказания:

          - Кому пришло в голову строить загон у самого леса?

          - Я распорядился, – осипшим голосом выдавил из себя Елисей - Бабы у меня в подчинении, чтобы не так тяжело таскать было. Рубили жерди и тут же прибивали. Думал, как лучше, тов.. тов…

          Врал Цаплин, не людей он пожалел, специально у леса, чтобы сторожа ночью ещё больше напрягались и не вздумали спать на посту. А вышло, сам себя под статью подвёл.

          Зубков решил не томить человека, а быстрее покончить с этим делом:

          - Сколько человек было свидетелями происшествия?

          - Да баб пять или шесть.

          Елисей заёрзал на стуле: «надо было больше назвать» - мелькнула запоздалая мысль. Не догадывался, куда клонит Зубков, полагая, что речь идёт о соучастниках по делу. «Когда народу больше, проще будет выпутаться, всё же он член партии и характеристики имеются положительные» - ныло от страха бригадирское нутро.

          Михаил Николаевич закурил и отвернулся к окну, этот человек совсем не вызывал жалости или симпатии, только свою работу следователь привык выполнять честно:

          - Что ж хорошо, так и запишем поимённо.

          Елисей назвал всех, кто приходил в то утро, зачем-то и жену, вот бы Зубков удивился, узнав об этом, но фамилия Евдокии была Гладунина. Когда бумаги были оформлены, следователь сказал:

          - Теперь составляйте акт.

          - Что!? – не понимая о чём речь, переспросил Цаплин.

          - Акт, акт! Идите и всех кого вы сейчас перечислили, обязательно, включите в список свидетелей. Составьте в двух, нет лучше в трёх экземплярах, подпишите каждый листок.

          - Что!?

          - Вы, что ни разу не составляли акт на списание?

          - Тов…гражданин Зубков, а много мне дадут?

          - Ну, знаете, если бы за каждую овцу у нас сажали, в деревнях бы уже никого не осталось.

          Видя полную растерянность бригадира, Зубков подробно объяснил, что от него требуется. Конечно же, не забыл, как несколько лет назад в этом колхозе вёл следствие о пропаже телёнка. Помнил и Цаплина, который поторопился сообщить ложную информацию в райком партии, следом появилась большая статья в районной газете, по приговору суда колхозница получила пять лет. Если бы не упорство председателя, срок мог оказаться значительно меньше.

          Не веря своему счастью, Цаплин засеменил по домам колхозниц, слёзно умоляя подписать нужную бумагу. Безрадостно встречали его земляки, всем хотелось захлопнуть перед его носом дверь, но так уж устроен русский человек, не может долго зло держать. Пожалели не его, а Евдокию с Петром, к солдатам Советской Армии было особое отношение, как  потом парню служить после плохих новостей из родных мест.

          В ожидании нужных документов Зубков курил одну сигарету за другой. Вышел в коридор и стал осматривать помещения, сразу стало понятно, что когда-то здесь был жилой дом. О судьбе хозяев тоже не трудно догадаться. Входная дверь тихонько заскрипела и на пороге появилась симпатичная девушка, почти девчушка. Огромные глаза смотрели в упор на Зубкова с решимостью на грани отчаянья.

          Надвигались сумерки. С минуту он смотрел на непрошеную посетительницу, как на неожиданно возникшее видение. Что-то по-детски трогательное исходило от незнакомки, по всей вероятности она сильно волновалась и молчала, готовая вот-вот расплакаться. Зубков улыбнулся и пришёл на выручку:

          - Вы, что-то хотели?

          Зина не знала, как объяснить свой приход. Михаил Николаевич включил свет, но напряжение в сети было как всегда очень слабым:

          - Ну, хорошо! Раз уж вы здесь, помогите мне, пожалуйста, определиться к кому-нибудь на ночлег. Что-то вашего бригадира долго нет, и, судя по всему, мне придётся остаться на ночь.

          - Я могу попросить бабушку Прасковью. У неё чисто и тепло, вам понравится. Прямо сейчас и сбегаю.

          - Будьте так добры – Зубков перевёл взгляд на мигающую лампочку и не без сарказма подумал: «видимо в план ГОЭЛРО этот регион не попал, как и во все остальные. Другим союзным республикам повезло больше».

          Михаилу Николаевичу было с чем сравнивать, давно заметил, что снабжение и развитие Российской федерации идёт по остаточному принципу, только вынужденная эвакуация во время войны заставила правительство обратить внимание и на другие регионы СССР. От общесоюзного пирога стало перепадать и Сибири, но недолго, после Победы все силы вновь были брошены в Западном направлении. Добровольный союз братских республик относился к России потребительски. Только с комиссарской щедростью продолжали расти лагеря в самых гиблых местах северного края.

          Девушка выскочила на улицу: « если бы он только знал, так уж она к нему добра, так немыслимо добра, как никто другой».

          Зина не чуяла под собой ног, румяная и счастливая ворвалась к Прасковье Павловне, с порога невнятно выложила суть просьбы. Бабушка поняла только одно, что Зубков здесь и  потому радости нет предела:

          - Вот, стрекоза. Говори толком!

         Переведя дух, Зина повторила:

          - Можно он переночует у тебя. Не к нам же его вести. Где там спать, с Митькой на полатях?

          - Пусть ночует, жалко, что ли, и мне веселей будет.

          Девушка как на крыльях быстро вернулась в контору, потом вместе с Зубковым чинно шла по деревне и была на седьмом небе от счастья, прямо настоящее свидание.

          Дома весь вечер только и разговоров, что о Михаиле Николаевиче. Теперь она знала, как его зовут. Восторженная болтовня не прошла даром, и  Митя несколько дней подтрунивал над сестрой.  Зинаида совсем не обижалась на него, но ждать следующей встречи с Зубковым стало ещё труднее.

          Следователь вернулся в город, иногда вспоминал девушку в светлом платье, которая пасла телёнка, но было похоже, что вышла за околицу проводить его. По крайней мере, хотелось так думать. Зубков узнал Зину и даже помахал на прощание, в ответ взлетела тонкая девичья рука с букетом ромашек. Нет, он не был влюблён, дал себе зарок не жениться. В далёкой степи Казахстана, вместе с могилами родных были похоронены его иллюзии. Михаил не верил власти, которая могла легко ломать судьбы людей. Нести ответственность только за себя легче, рисковать жизнью будущих детей  был не готов.  Иногда Зубков даже сомневался, радоваться или нет, что выжил в страшной военной мясорубке.  Точно знал одно, воевал не за власть, а за Родину, чтобы землю предков не топтали вражеские сапоги. Зубков не чувствовал себя героем, просто жил по совести. И сейчас выполняя честно свой служебный долг, помогал людям, даже такому, как этот бывший председатель, который вряд ли способен оценить чужое благородство.

          Правлением колхоза на Цаплина был наложен штраф для возмещения ущерба: старого члена партии пожурили и оставили бригадиром. Овец, мясом которых он так не по-хозяйски распорядился, закопали за поскотиной.