Автобус маршрутом Самбор – Стрый вёз меня в горы. Я с любопытством разглядывал разнокалиберную публику, почти заполнившую его утробу. Уже седеющий ЛАЗ мчался, слегка покачиваясь по древней асфальтированной дороге. Люди изредка переговаривались. А за окном прощалась осень; было двадцатое ноября. Завтра Михайлов день. По природной традиции в этот день почти всегда выпадает первый снег. Я смотрел в окно, любовался убранными полями, голыми деревьями, и поздними ещё висевшими яблоками. Они будут опадать вместе со снегом. Стаи дроздов перелетали с одного дерева на другое и безжалостно уродовали их плоды. С детства помню эти яблоки; не столько съедены, сколько покалечены клювами птиц.
В Стрыю меня ждали. Выйдя из автобуса, начал искать глазами жигулёнок с известными мне номерами. Но меня заметили раньше. Оказалось, я очень выделялся на фоне местной публики. Ко мне подошёл мужчина почти на голову выше меня и подал руку.
- Ну, здравствуйте, пан Михайло, или по нашему Слава Иисусу Христу!
- Можно так и так. Здравствуйте и, Слава Богу, навеки!
- Я, Петро Степанович.
- Спасибо, но я знаю.
- Ну, что, поедем?
- Поедем… и с удовольствием! За всю жизнь я только раз бывал в вашем районе.
- Да вы что? Вот и познакомитесь. Поедем в моё село.
Жигулёнок резво бежал по извилистой горной дороге, оставляя за собой хвост пыли.
- А вот, пан Михайло, наше село. Не очень большое, всего около восьмиста дворов. Раскидано, как и все наши сёла. Живём кто, как может. Но люди стараются. Очень стараются. А, как вы там, в Росии, - поинтересовался Петро Степанович, делая ударение на первый слог, - или точнее России?
- Да по разному. Дурака валяют только идиоты. Остальные трудятся. Тоже стараются. И это заметно.
- Да, что я хочу вам сказать, пан Михайло; вы, конечно, наш гость, приглашены в качестве свободного наблюдателя, но мы найдём для вас ружьё и поставим на номер.
- Нет, нет, нет, не надо. Стоя с ружьём мне, трудно будет судить о ходе самой охоты. Я лучше понаблюдаю со стороны. И ещё одно – обращайтесь ко мне на ты. Я не такой уж старый, просто потрепанный немножко, – пошутил я. – А вы, с какого года?
- С пятьдесят шестого.
- Подумаешь, четыре года…
- Ну, что ж, я не возражаю. И я немного потрепанный, - заулыбался Пётро Степанович,– и тоже выгляжу немного старше своих лет. Жизнь то сельская… что сделаешь. По рукам? –
Он подал мне руку.
- По рукам!
Через пятнадцать минут машина свернула налево и, проехав ещё метров пятьдесят, остановилась перед воротами из штакетника покрашенного желтой краской. Навстречу вышел паренёк лет семнадцати и очень хозяйственно открыл ворота.
- Это мой цветок! – улыбнулся Петро. – Я женился поздновато.
В дверях веранды появилась хозяйка.
- Привезли гостя! Заходите в хату. Вы с дороги, наверно, кушать хотите?..
- Не беспокойтесь, не переживайте, я ещё не успел проголодаться, – сказал я, поняв, что она обращается ко мне. – Я ещё немного на ваше хозяйство посмотрю, полюбуюсь. На яблони вон…
Передо мной стоял уже ставший классикой карпатский сельский дом. Внутренние стены образовывали крест, разделяя строение на четыре помещения. Одно из помещений делилось пополам на кухню и сени. Дом стоял лицом на Юго-запад. В пятнадцати метрах сзади дома находился хлев с боищем и летней кухней. В огороде росло десятка полтора фруктовых деревьев. На одном из них висело изрядное количество яблок. Не меньше валялось на земле. Вокруг порхали дрозды. Видя, что хозяин, как и я, смотрит на яблоню, я спросил:
- Что, жрут?
- Жрут… Бестолковая птица – дрозд; не столько съест, сколько испоганит. Потом лопатой соберу и в навоз…
- Так можно свинью кормить…
- Не стоит, вдруг какую-нибудь инфекцию занесут. Для свиней у меня другие есть. Да всем хватит. Как у вас в России говорят – хватит базарить, пойдём в дом. В доме уже накрывали на стол. Кроме хозяйки, которую Петро представил, как Иванку, была её мать Мария Матвеевна.
Раскладывая тарелки по столу, хозяйка извинялась:
- Мы вас, пан Михайло, будем индюшатиной угощать. Свинью ещё не резали. Тепло, морозов нет… А голубцы наши карпатские вы едите? Наверно ещё не забыли вкус?
- Не переживайте, я с удовольствием их кушаю.
- А вы, пан Михайло, - обратилась ко мне тёща Петра, – так хорошо по нашему разговариваете, как будто и не живёте в Росии. Это очень похвально.
Не найдя что ответить, я выпалил первое, что пришло на ум.
- Чтобы свой язык не забывать, нужно чужие уважать.
Мой ответ ей явно понравился.
- Вы правильно говорите. Ещё мой отец сказывал: «Бедный тот человек, который знает один язык и тот плохо». Он у нас хорошо говорил на польском и читал на австрийском.
- Мам, сколько можно вам говорить, нет австрийского языка. Австрийцы говорят на немецком, – не удержалась Иванка.
- Но газеты и журналы были австрийские. И не может быть, чтобы не было разницы. Страны то разные…
- Да, как хотите, – завершила разговор Иванка.
Вскоре на столе появилась почти полная трёхлитровая банка самогонки. Трапеза шла под вопросы и ответы. С трудом удалось уговорить Иванку обращаться ко мне на ты, а Марию Матвеевну и того труднее. Она принимала меня за большого пана, и всё спрашивала и спрашивала:
- А, как называется эта контора или что, где вы работаете?
- На заводе работаю, Мария Матвеевна.
- Там, говорят, все заводы секретные?
- Да нет. Теперь уже нет. Всё рассекретили.
- И много у вас там людей?..
- Тысяч шестнадцать.
- Да вы что?! Это серьёзно!
- Не очень. На Уралмаше в десять раз больше.
- О-о-о! – покачала головой.
- Мам, дайте человеку нормально поесть, – вмешался зять.
- Ничего. Всё нормально, спрашивайте, - заступился я за Марию Матвеевну.
- А сколько вы там зарабатываете? – не удержалась Иванка.
- Если на гривны то…тысячи полторы.
- Но это не большие деньги, – резюмировал Петро. – Давай ещё хильнём. Будем!..
- Ой, - начала опять Мария Матвеевна, - а русские сюда опять не собираются?..
- Да нет, нет, что вы.
- У них своих забот хватает, – Петро махнул рукой. – Да и нужны мы им, как зайцу стоп-сигнал. Самим о себе надо заботиться.
- Ой, я как вспомню, страшно было, это же сатанинская власть – этот коммунизм, – Мария Матвеевна скрестила руки на груди. – Моего отца, как забрали, так мы его больше и не видели.
- Не переживайте, - я улыбнулся ей. – Россия теперь совсем другой стала.
- Михайло, давай ешь. С ними не наговоришься. У нас своих прохвостов хватает. Поневоле Гоголя вспомнишь.
- Да какие там прохвосты, Петро, - с возмущением поддержала Петра тёща, – одни злодеи. Конечно, в уряде может и есть нормальные люди, но им ничего не сделать, не дадут! А в Верховной Раде, как в колхозе – все умные, а толку никакого. Ой, а можно я ещё спрошу? Говорят, там церкви восстанавливают; а люди в церковь ходят?
- Конечно, иногда и яблоку негде упасть.
- А ты ешь, не слушай нас, – уже обвыкшись, произнесла Мария Матвеевна.
Застолье продолжалось долго и после него мы всё беседовали и беседовали. Много всякого переговорили, обсудили. Особенно то, чего сдуру натворили и ещё можем натворить. Ближе к полуночи, уставшие от сытной еды и разговоров, легли спать. По словам хозяина завтра утром поедем в верхний конец села. Там хороший смешанный лес, который облюбовали кабаны и косули. В шесть часов Петро разбудил меня. Попив горячего кофе, быстро собрались. В семь уже были у дома местного предпринимателя Мирослава Бойко. Кроме него нас ждали ещё два человека – лесник и егерь. На всех была одна лицензия на отстрел кабана. Лес начинался прямо за селом. Узнав о моём желании не участвовать в отстреле кабана, егерь указал мне место над крутым склоном безымянной горки, которые здесь называют кичерками. Место было почти идеальным. Я видел все четыре номера, где стояли охотники. Справа поднималось солнце. В это время собаки подали голос. Две прекрасные русские гончие и один эстонец встали на след зверей. На самом крайнем левом номере через большую поляну пробежала свиноматка с четырьмя сеголетками. Но собаки за этой стаей не пошли. Гон продолжался по склону горы почти параллельно хребту. В правом конце леса показались две взрослые свиньи, но, дойдя до дороги, за которой начиналось поле, они спустились вниз по склону и пошли полянами в обратную сторону. Один за другим прогремели два выстрела. А потом послышался сигнал, сыгранный на стволе. Охота закончена. Собрались все на месте, где, показывая острые клыки, лежал кабан. Егерь отметил путёвку. Так требуют этого правила. После удаления гениталий, тушу закатили на носилки из двух жёрдочек, скреплённых между собой вожжами, и понесли к дороге. Когда я предложил свои услуги, то мне, как гостю, и самому низкому ростом, было отказано. Да и егерь подвёл черту:
- Тут весу не лишку, килограмм сто двадцать, не больше.
Дом Мирослава Бойко был полон народу. Вечер превратился в истинный праздник с богато накрытыми столами. В доме пахло свежеприготовленной дичью. Отужинавшие гости кучковались по интересам. Женщины говорили о чём-то, о своём, а мужчины об охоте, о реформах и, конечно, о России. Вспоминали многое: и плохое, и хорошее. Но больше всего местную публику расстраивало то, что отношения с Россией остаются натянутыми. Из жизненного опыта народ знает, что такие отношения не всегда заканчиваются добром.
Но апогеем вечера, было, совеем другое. Среди празднующих появилась молодая особа – девушка лет двадцати, а может немного старше. Поздоровалась с нами, на что мы дружно ответили.
- Ну-ка, Юленька, подойди. Решила родителей проведать, а муж то твой где?
- Да у него много работы, остался в Стрыю.
- Знакомься, наш гость, пан Михайло, с Урала приехал, но родом из наших мест. Это дочь хозяина дома.
Мы вежливо оба ответили, что нам очень приятно, но Петро беседу продолжил:
- Юленька, в чём дело, ты уже два года замужем, а родителей внуком не радуешь?
- Дядя Петро, да что-то не получается.
- Не может быть, у тебя должны быть дети. Хочешь, я тебе поколдую?
- А вы что, умеете? Не смешите.
- Совсем немножко. У тебя большое зеркало есть?
- Есть. Трюмо в моей комнате.
- Прекрасно. А пан Михайло будет свидетелем. Ты не возражаешь? – обратился он ко мне.
- Наоборот, я с удовольствием понаблюдаю.
- Иди, готовь зеркало, - распорядился Петро, – мы сейчас придём. Да, совсем забыл; смой помаду, тени и оденься поскромнее.
Через пять минут мы были в комнате Юлии. Она чувствовала себя неловко, но Петру Степановичу не возражала.
- На тебе стул, – Петро деловито подал его девушке. – Садись напротив зеркала, а я сяду на другой спиной к тебе. Села?
- Да.
- Теперь отвечай на мои вопросы. Кого ты видишь перед собой… ту самую Юльку к которой привыкла или другую женщину?
Пауза.
- Сними ногу с ноги и положи руки на колени. А теперь?
- Вижу себя, … но совсем другой.
- А теперь скажи мне, женщина, которая сидит перед тобой в зеркале, имеет право на счастье?
- Не знаю, я, вроде, не очень грешная. Хотя, всем бог распоряжается.
- У Бога своих забот много, а твои дела ты должна делать сама. Как думаешь, она может иметь детей.
- Думаю, может. Должна!
- Вот видишь, ты сама себя заблокировала. Хочешь поспеть за светской жизнью, а ребёнок, по-твоему, должен появиться на свет сам по себе? Нет, такого не бывает. Ещё, небось, куришь?
- Нет, нет, нет! Меня отец убьёт! Да и муж не любит курящих женщин. Правда, сам курит. А вы знаете, как теперь называют курящих девушек? Бесхозными.
- Ов-ва! Это почему же?
- Да потому, что считается, что у них нет ни путных родителей, ни мужей.
- Ну и ладно, Бог с ними. Теперь запомни себя такой, какой видишь в зеркале, и мечтай о ребёнке, а не о супермодной одежде и компании. И не гоняйся за тем, что не является основой жизни. Молитвы, надеюсь, не забыла?
- Нет! Как можно. Это же большой грех!
- Теперь всё, иди к гостям, беседуй, с кем тебе хочется.
Прошло шесть лет. За эти годы я изредка вспоминал Петра Степановича и его колдовство, но считал, что оно очень примитивно. Соскучившись по родным краям, я взял административный отпуск, и через сутки подо мной стучали вагонные колёса. Сначала от Нижнего Тагила до Москвы, а потом до Львова. Горы опять встретили меня последним осенним пейзажем. Приближался Михайлов день. Все ждали снега.
Немного погостив у родных, набираю номер телефона Петра Степановича. После обыденно прозвучавшего «Алё», я прямо прокричал:
- Слава Иисусу Христу! Вам гости из-за границы не нужны?
- Что? А это кто? Ничего не понял.
- Гости, говорю, вам не нужны… из-за границы?
- Может и нужны, но я не понял, кто это.
- Это Михаил… с Урала…
- А-а-а! А ты где?
- Пока далеко, за двести километров от вас.
- Приезжай, посидим, поболтаем.
На следующий день я был у Петра Степановича. Пока шёл по селу, разглядел несколько новых привлекательных домов, любовался отремонтированной дорогой.
В семье Петра тоже произошли изменения – сын отслужил в армии. Тёща его постарела, но меня узнала. Опять мы долго сидели, беседовали, чередовали коньяк с самогонкой настоянной на каких-то съедобных цветках. А на следующий день мы снова были в лесу, только без ружей. Пётр показывал мне кормушки и солонцы, поля, которые засаживаются картофелем и топинамбуром, и засеваются овсом. Также мне понравились отстрелочные вышки и пристежные сиденья на стволах деревьев. Хозяйство росло, росло и поголовье животных. Слушать его рассказы было одно удовольствие. Возвращаясь из леса, мы шли мимо дома Мирослава Бойко, и я вспомнил, как Пётро Степанович колдовал.
- Слушай, Петро, а как дела у…у Юльки из этого дома? Ты с неё снимал блокировку?..
- Как?! Прекрасно! Родила, двоих. Просто, стала бабой, или точнее женщиной, матерью, а не объектом для ношения модной одежды!