Русский Эрнест Хэмингуэй Часть Вторая

Володя Морган Золотое Перо Руси
                3.

        Американским биографам следовало бы свести все даты жизни и деятельности Хэма к одному знаменателю. Но кому из них это надо? Нет сенсации – сиди, молчи. А разнобой огромный. Потому и я стараюсь избегать излишней детализации. Так жизнь становится легендой. Лишь вновь отмечу глубочайшее  русское влияние в творчестве Хэма и некий русский дух в его доме на Ки-Уэсте.
        В эпоху почти божественного Гугла, всемогущего Йахуу и викторианского Яндекса, где все картинки, острое впечатление оставляет сагиттальный (стреловидный) автобан «Морское шоссе» (Overseas Highway)  к «папе Хэму» на Ки-Уэст. Стартовав от Майами, ты 170 миль (260 км)  шелестишь покрышками  никуда не сворачивая как будто тебя вышвырнули прямо  в «светлое будущее».  Это одна из великих американских дорог. За просто так ты наслаждаешься знаменитыми восходами солнца и широчайшими закатами. За них деньги платят на только посмотреть.  Дух захватывает!   
        Из-за болот и топей  автобан,  включая    сорок два острова-рифа  «Флоридских ключей» подвешен в воздухе на бетонных опорах  и, в сущности,  представляет собой единое мостовое сооружение.  Каждый отрезок имеет своё имя и номер.
       Наиболее известный  отрезок - «Мост Шварцнегера» или, по правде, инженерное чудо Seven Mile Bridge.  Мост построен в 1982 году и - через Pigeon Key (Голубиный ключ) - соединяет «Рыцарский ключ» со «Средними » и «Нижними ключами».  Он самый-самый: самый длинный, самый непрерывный, знаковый, сегментарный, самый знаменитый, 6,79 миль (10,93 км).
         В артистическую корону Арнольда Шварцнегера «Семь миль» попал в 1994 году. Мост снимали на кинокамеры для   анти-террористического американского боевика «Правдивая ложь» (True Lies). Там его бомбят и взрывают.
    Местные жители гордятся Мостом Шварцнегера. Как прибавкой в меню достопримечательностей. «Мы думаем, -  заявляют аборигены, -  что  теперь людей к Pigeon Key привлекает не только газстейшн, где можно заправить баки горючим. Туристы получают у нас  лучшее понимание всех клавиш пути, а не просто торопятся в Ки-Уэст, чтобы напиться и там упасть.  Потому что, видите ли,  это, где Хемингуэй упал, когда напился."
         В свете сказанного,  сомнительно считать, что первым,  кто впервые нанес на карту остров Ки-Уэст, который  якобы до того значился всего лишь  безликой точкой, был именно Хемингуэй.  Но именно на «Голубином острове» произошел знаменательный случай. Мы перкусывали, в «Дунькине», где  традиционно подкреплялись автотуристы. Там,   запинаясь на английском, какая-то русоволосая молодая леди пыталась сделать заказ. На помошь ей пришел какой-то шустрые американец. Он возвысил голос и  полюбопытствовал:
      -А кто тут у нас говорит по-русски? Поднимите руки!
      Из двадцати клиентов руки подняли шесть. Мы, русские, удивились друг другу.
     -Ну, вот, -доброжелательно заключил амер,- и объясните вашей милой землячке меню нашей закусочной!
       Наконец, мы - хэмингуэевские пилигриммы и путешественники в  прошлое - стоим   возле  Дома-музея на углу стрит Уайтхед (Белая голова) 907  и Оливия-стриит. Дом -это старинный двухэтажный особняк-усадьба в испанском колониальном стиле с широкими в два  яруса галереями, с  внутренним двориком, бассейном   и садом.  Основание дома сложено из натуральных   тесаных камней .  С верхней веранды хорошо просматривается башня первого на Ки-Уэсте  маяка, именно того, где 32 года бессменно заправляла леди Барбара Мабрити.
       Если особенно не вникать, то не вызывает сомнения, что в доме   сохранилась мебель, которой пользовались писатель и его семья, книги и  личные вещи писателя, мебель, коллекция живописи и фотографии «Хема». Но кем он был построен, кому принадлежал до Хэма, купил ли его Хэм сам на свои гонорары или его подарили  родственники его второй жены Полин Пфайффер, на каких условиях,  «с когда и  по когда»  жил тут писатель, ставший в нём знаменитым  – всё  требует уточнения.  Но это не моё собачье дело; в моём эссе-путеводителе  я от этой части уточнений удаляюсь по английски  молча.   
      Эрнест и Полин горячо принялись за  восстановление дешовенькой  развалюхи.  В конце концов, их супружеская реконструкция в начале 1930-х  превратила  дом в Национальную историческую достопримечательность, что многое добавило к чести писателя.   
         Прежде чем попасть в дом вы обращаете внимание на обилие кошек. Они везде: как интернет-ссылка на прошлое  дома-музея и указание  на ярко выраженные «русские рудименты».
        Отметины,  действительно,  необычные.  У кошек Эрнеста – по шесть, а то и по семь пальцев! И первую, как символ семейного тепла и уюта, но... шестопалую  подарил Хэмингуэю  русский моряк по имени Иван. Кем и кто был Иван? По некоторым источникам этот «русский» был капитаном, а его необычную кошку звали «Снежок».  Живой сувенир оказался в самую жилу, потому что на столе в кабинете Хэмингуэя,  уже стояла фарфоровая фигурка рыженькой   кошки  - подарок великого друга Пикассо! Когда-то в Испании, в ответ на символ добашнего очага и уюта Эрнест подарил Пабло ящик ручных гранат для защиты Отечества от Фашизма.
       Потом в доме появился юный отпрыск кот «Чарли Чаплин» с деформированными лапами, потом «Мэрлин Монро», «Билл Клинтон»... Вскоре популяция мутантов достигла пятидесяти. Они, буквально по Киплингу,  где вздумается там и бродят – везде, где им взбреднётся.  И есть для них за домом место последнего упокоения, где в их честь зажигают свечи.
      Кошки Хэма  стали родоначальниками всех островных  кошек с генной мутацией.  На каждого жителя Ки-Уэста приходится около четырех.  Они - под особой протекцией муниципалитета и ведут себя, прямо сказать, надменно, как неприкасаемые и священные животные. 
      На Ки-Уэсте Хэмингуэй придерживался распорядка, установленного им ещё в Париже. Он работал за столом с утра до полудня.  Причины для такого решения  различны. Во-первых, тропическая жара. Хорошо работается в прохладе. Пока не восходит солнце.   
      А во-вторых, тождественно: постоянные жители Ки-Уэста имеют такой же особый образ жизни.  Они просыпаются. А что они ещё должны делать кроме как просыпаться? Пьют «Маргариту». Идут в старый форт на пляж. Или никуда не идут; пишут картины, сочиняют книжки, вновь пьют «Маргариту». Вечером, в любом случае, всех ждет праздник: на набережной народ аплодисментами провожает закатное солнце. После чего, с усталости, юрк в бар.
      На душевном подъёме в каком тогда находился Хэм, он ежедневно  накатывал  карандашом по пятьсот-семьсот газетных строк. В Париже его рекорд составлял 300. Но это  не «чистый выход», сюда включены также  строчки экспериментов, улетающие в корзину -  в отходы производства.  Чуть позже, в духе времени, Эрнест перешёл на  пишущую машинку.             
       Для поддержания регулярной спортивно-творческой формы, то есть, чтобы не работать в состоянии опьянения,   Хэи изобрёл полезную архитектурную  уловку:  во внутреннем  дворике усадьбы он выстроил необычное сооружение - этакий "скворечник", в котором и устроил свой рабочий кабинет. Там, как некая восточная красавица в высоком тереме, хранились его орудия труда. Забраться туда и овладеть ими можно было только по очень узенькой лесенке и на очень трезвую голову...   
      То есть, «по пьянке» он избегал  писать,  даже если бы очень захотел.
     Огромный интерес представляет собой  также построенный Хэмингуэем уникальный  плавательный бассейн бешеной по тем временам стоимостью $20.000! Это был первый и единственный тогда бассейн в Ки-Уэсте в радиусе 100 миль. Когда Хэмингуэй узнал во сколько ему  обошлась его  достопримечательная редкость он ужаснулся и, пошарив по своим пустым карманам, воскликнул в шутку: "Нате,  заберите у меня мой последний цент!». И впечатал его в бетонный раствор.
      Подлинным продолжением творческой лаборатории  Хэмингуэя на Ки-Уэсте нужно считать   пивной бар Sloppy Joe's bar ("Слоппи-Джо") или Captain Tony’s Saloon по адресу 428 Greene Street и Телеграф-лэйн. Это настоящий бар Хэмингуэя в отличие от более индустриальной, коммерческой подделки на Duval-стрит 201  чуть подалее от центра по Грин. Истинный – это Captain Tony’s Saloon. Авторитетные  таблички гласят, что именно  здесь находился «первый и подлинный Sloppy Joe’s». Есть фотки Хэма и Тони.
       Творческой лабораторией Льва Толстого была Ясная Поляна, у Леонида Пастернака – Переделкино, у Валентина Пикуля – семейная кухня, у Анны Ахматовой – Комарово, у меня... СССР.
        В Sloppy Joe's перебывало всё: в 1852 году - городской морг, в   1890-х годах - беспроводной телеграф, в 1912-м - табачная фабрика, позже - бордель и бар популярные  среди военных моряков ВМФ, наконец, помещение стало  притоном Blind Pig (Слепая Свинья), специализировавшемся на азартных играх, женщинах и контрабандном (бутлегерском)  роме.
      Во времена Хэмингуэя здесь тоже  ломали кан-кан голосистые гёрлы. Было зажигательно. Ледяное пиво  и строгие напитки со специями на некоторое время охлаждали разгорячённое нутро. Здесь писатель совершенствовал свой слэнг, запоминая хлёсткие выражения типа «начистить репу», «настучать по тыкве», «дать по капсуле».  Или:  «If you see that bloody bastard in Smith Street or West Street, put a bullet in his head», «you bloody bastard bitch»,  «You bloody murderous bastard» - (The Snows of Kilimanjaro). Здесь мастер впрямую черпал сюжеты и персонажей для своих коротких и длинных историй.  Скандальность писателя Хэма как раз в том и заключается, что богатый писатель-пьяница.
       В  Sloppy Joe's bar  у  Хемингуэя сложилась своя компания.     Вскоре по приезде он подружился с Чарльзом Томпсоном из местного хозяйственного магазина. Это именно Чарльз первым представил Хемингуэю  захватывающий мир и прелести спортивного рыболовства. Чарльз и его жена Lorine развлекали Hemingways в своём доме на Fleming-стрит.   Вместе со старыми парижскими друзьями образовавшийся  кружок общения прослыл  на Ки-Уэсте как «The Mob» (Кубло). Друзья по целым дням, а то и   и неделями рыбачили в засушливых Tortugas, Бимини и на Кубе, преследуя какого-нибудь гигантского тунца или голубого марлина.
    У каждого  в «Мобе» было своё прозвище. Новыми друзьями  Эрнеста стали Джо Рассел, более известный как «Неряшливый Джо» (Sloppy Joe), капитан Эдди Saunders – «Бюстгальтер» (Bra).  По возрасту и по степени обстоятельности  Хемингуэй получил прозвище «Папа Хэм». В то время это звучало как  прозвище,  но, в конечном счёте,  Эрнест  застрял с ним на всю жизнь.
     Признаюсь, в первый мой приезд на Ки-Уэст в 2009 году, из-за усталости я проигнорировал   бар  Sloppy Joe's. Дальше общего обзора усадьбы дело не пошло, но без Sloppy Joe's мы никто не можем считать, что знакомство завершено. Я молчал целых пять лет - ни строчки, ни слова. Потому что без посещения этого самостийного филиала  музея «папы Хэма» похожего на бунгало, вы – никто. У вас – полный недобор впечатлений, у вас нехватка атмосферы, вы – мёртв для высказываний.   Всё встало у меня  на свои места в 2014-м и я вновь обрёл дар письменной речи.
      В баре можно увидеть чучело рыбы, которую поймал и удерживал в руках, и боролся с ней рыбак Эрнест Хемингуэй, здесь его чёрно-белые фотографии вперемежку с фотками пляшущих герлов-ню;  сюда приходят музыканты просто затем, чтобы посетители побалдели под их музыку.
        На стенах и потолках бара, как пёстроцветные бабочки, трепещут  выцветшими крылышками пришпиленные степлером бумажные доллары  от посетителей; я прибавил свои «пять копеек», посидел на стуле, на котором сиживал ковбой Клинт Иствуд (Clinton "Clint" Eastwood). Я обнаружил стулья Эрнеста Хемингуэя, Трумэна Капоте,  Дуэйн Кэхилла,  Джимми Баффетта, Джон Прайна и даже Джона Ф. Кеннеди, Гарри Трумэна.
       Я испил и отведал: коктейль с  ромом,  с грейпфрутовым соком, гранатовым сиропом, содовой и соком лайма.  Кое-что здесь фирменно от Хэмингуэя, как кальвадос - яблочный сидр из «Триумфальной арки» Эриха Марии Ремарка.
       Кроме того, что «Нобель», Эрнеста выдвинули на титул   законодателя модной выпивки.  Что интересно, человек этого же периода времени русский национальный поэт Сергей Есенин также скандально пропадал в российских кабаках. Наш золотокудрый парень писал в то время:
       "Этой грусти теперь не рассыпать
       Звонким смехом далеких лет.
       Отцвела моя белая липа,
       Отзвенел соловьиный рассвет.

       Для меня было все тогда новым,
       Много в сердце теснилось чувств,
       А теперь даже нежное слово
       Горьким плодом срывается с уст.

       И знакомые взору просторы
       Уж не так под луной хороши.
       Буераки... пеньки... косогоры
       Обпечалили русскую ширь.

       Нездоровое, хилое, низкое,
       Водянистая, серая гладь.
       Это все мне родное и близкое,
       От чего так легко зарыдать.

       Покосившаяся избенка,
       Плач овцы, и вдали на ветру
       Машет тощим хвостом лошаденка,
       Заглядевшись в неласковый пруд.

       Это все, что зовётся родиной,
       Это все, отчего на ней
       Пьют и плачут в одно с непогодиной,
       Дожидаясь улыбчивых дней.

       Потому никому не рассыпать
       Эту грусть смехом ранних лет.
       Отцвела моя белая липа,
       Отзвенел соловьиный рассвет.
                (1924)

     Один из рецептов выпивки Хэмингуэй вывез из самого известного бара в мире El Floridita La Habana. Этот бар на Кубе практически - «колыбель дайкири» и стал известен благодаря Эрнесту Хемингуэю.  Специально для Папы Хэма, страдающего диабетом, бармены готовили ему коктейли без сахара, с соком лайма, грейпфрута и ликером «Мараскино» (Hemingway Special).
      Папа Дабл (Papa Duble) – простой сауэр (кислятина) с двойной порцией рома,  но в отличие от других коктейлей тоже назван в честь Эрнеста Хемингуэя. За «Папой Дабл» закрепилось родовое название этой выпивки -  «Дайкири».
       Дайкири, утверждает история, был любимым напитком Джона Кеннеди и Эрнеста Хемингуэя. Томас Хадсон, главный герой романа Хемингуэя «Острова в океане», признавался: «Моя латынь совсем никуда, так же как и мой греческий, и мой английский, и моя голова, и моё сердце. Я сейчас могу говорить только на замороженном дайкири».
      Однако на самом деле   любимым напитком Хэмингуэя был «Тичерс» (Teacher’s) - дешевая марка крепкого  шотландского виски со льдом. Это вам не тёпленький «Абсент». Терпкая, леденящая вещь.
       Помните из Джека Лондона «Время не ждёт»?
       «Генри Бичер совместно
       С учителем школы воскресной
       Дуют целебный напиток,
       Пьют из бутылки простой;
       Но можно, друзья, поклясться:
       Нас провести не удастся,
      Ибо в бутылке этой
      Отнюдь не невинный настой».
                (1910 г.)
          
      В закуски бара Captain Tony’s Saloon (Слоппи) также входят  любимые блюда писателя. Например, «двойной гамбургер Хемингуэя» - Papa Duble (Папа Дабл). После выпивки окружающее представляется милым и приятным, посетители – родными и близкими: будь то айриш, француз, индус или датчанин... Все объеденены одним именем. Каждый горячо рассказывает, как творчество Хэмингуэя вошло в его жизнь, что писатель значит для него. Моим собеседником был бухгалтер Николас. На русского смотрят одобрительно и, принимая в компанию, с удивлением выслушивают его «русскую» версию.   
       Именно здесь после очередной рыбалки Эрнест Хемингуэй увидел в дверном проеме силуэт журналистки Марты Геллхорн. У них сразу же закрутился роман, подогреваемый и измеряемый соперничеством в печатных знаках и газетных колонках.
     Как бы непосредственное, живое присутствие  Эрнеста по-особому ощущается  в его доме-усадьбе. О многом  говорят   собранный  во время  пребывания в Европе европейский антиквариат,  уникальная мебель и супружеская кровать «Кинг», сооружённая Хэмингуэем из железных ворот, сувениры из африканского сафари и многочисленных охотничьих экспедиций по американскому западу.
      Сокровенно  присутствие Хэмингуэя в сооружённом им скворечнике-мастерской.  Тут всё строго, как в монастыре, рационально подчинено писательской работе, здесь светло и достаточно  просторно. Понимаешь главное: под прикрытием стен собственного дома на Ки-Уэсте, чувствуя наросшую писательскую силу, широколицый, с мощным боксёрским торсом, со щёткой бравых черных усов, с вызовом на лице  и счастливой улыбкой,  «Папа Хэм» начертал карандашом и настучал на пишущей машинке  "По ком звонит колокол", "Снега Килиманджаро", "Прощай, оружие!", свой единственный роман «Иметь и не иметь», действие которого происходит в США, и многое другое, ставшее знаменитым при его жизни.
       Дом не слишком похож на музей. Это просто дом, из которого хозяин только что ушёл под парусом куда-нибудь  к Багамским островам и скоро вернется.
      Эрнест и Полин развелись в 1940 году (по другим данным 26 декабря 1939 года). Хемингуэй окончательно поселился на Кубе со своей третьей женой Мартой Геллхорн. Он продолжал посещать Ки-Уэст в течение 40-х и 50-х годов, до самой смерти в 1961 году.
      Соседи, уверяют, что часто видят призрак писателя, прогуливающегося на балконе или слышат звук пишущей машинки, доносящийся из кабинета. Говорят также, что Хемингуэя можно  увидеть стоящим возле окна на втором этаже и что  иногда он даже машет рукой в ответ на приветствие.
    И я не собираюсь опровергать, где  правда, а где вымысел.

      (Продолжение следует)
      На снимке: В кабаке "Грязный Джо"
      http://www.proza.ru/2014/11/16/256

      Основные снимки, фотки, картинки:
      https://www.facebook.com/volodia.morgan