Не помню своего лица. Даже истинный цвет волос вовсе стерся из памяти. Видимо, слишком уж давно я появился на свет. В одном из трактиров сын хозяйки в свое время «славно» поработал надо мной, явив миру лицо марионетки с язвительной улыбкой на устах, сизым носом и огромными глазами, в которых отплясывали джигу бесенята.
Стоило Хозяину лишь достать меня из-за плечного мешка, как тут же посетители придорожных харчевен начинали неудержимо хохотать, вглядываясь в лицо пропойцы, пытавшегося укрыться от беспощадных ударов палки синьора карабинера.
- Нет, вы только гляньте-ка на этого болвана. Вылитый мой Дарио, будь он трижды проклят, чертов бездельник! - женские голоса во всех отдаленных уголках Италии звучали в унисон.
И так изо дня в день. Пыльные дороги, постоялые дворы, запах дешевого вина, жареного поросенка и яблочного пирога стали моими верными спутниками. Или же я являлся неотъемлемой частью сего огромного и непонятного мира.
Я не ведал иной жизни, но однажды все изменилось. Зима выдалась снежной, в тавернах постояльцев поубавилось, а значит и золотых, перепадаемых на карман, стало в два раза меньше. Хозяину ничего другого не оставалось, как перебраться в небольшой городок на юге Ломбардии. Именно здесь и произошла встреча, перевернувшая весь мой мир.
Мастер. Я буду именно так его называть. Мастер. Простите, господин, что не помню Вашего имени. Оно стерлось из памяти так же, как стерлись краски на потускневшем от времени лице.
Мастер сумел рассмотреть в чертах деревянной марионетки нечто большее, чем просто жалкого пьяницу.
- Позволите? - спросил он у Хозяина.
- И так сойдет, - буркнул тот в сердцах. «Работы совсем нет, да еще этот умалишенный привязался!».
- Нет, нет. Разве Вы не видите? Вот здесь и здесь нужно слегка поправить.
Впервые за долгие годы я смог улыбнуться. Не тем страшным оскалом, что так веселил публику. Марионетка почувствовала себя человеком. Каково? Если бы Хозяин знал, что я чувствую в тот момент, он бы всенепременно лопнул от смеха.
- Деревяшка слишком много о себе возомнила!
На мгновенье я закрыл глаза, а когда нерешительно приподнял веки, мир уже не казался слишком серым и убогим, чтобы я взирал на него презрительно. Мягкий снег окутал город белым покрывалом, горожане неторопливо прогуливались по площади, розовощекий булочник продавал хрустящие слойки, а в кафе за углом подавали апельсиновый глинтвейн с корицей.
- Вот же уродец! - в сердцах воскликнул Хозяин и, не поблагодарив Мастера, закинул Вещь в мешок и покинул площадь.
Сколько я провел времени один на один с собой в кромешной темноте, не ведаю. Я спал, убаюканный вечным ворчанием Хозяина, и виделись мне пшеничные поля Тосканы, разлившиеся золотом до самого горизонта. Где-то там я и появился на свет. Там дом…
Все проходит. Тоска, печаль, счастье и любовь. Прошла и зима. Хозяин добрался до одной из таверн и привычным жестом вытащил марионетку из мешка.
Я взглянул на завсегдатаев придорожного трактира. Мне хотелось рассказать им о доме, о Мастере, о том, что все меняется и все превращается в прах.
- Господи, вылитый Дарио! - прошептал безутешный женский голос. - Тот же взгляд. Я сама закрыла ему глаза, когда проклятые карабинеры забили несчастного до смерти. Господи!
Отныне они не смеялись. Нет-нет. Я молчал, и каждый из них думал о своем, потаенном, давно забытом и тем ценном, что было когда-то в их серой беспросветной жизни.
Про бесконечные подати, про жадных карабинеров и…
Той же ночью Хозяин стер марионетке лицо и вернул прежнего прощелыгу.
- Говорил же, добра от этого не будет, - все повторял он, уничтожая работу Мастера.
Утром я вновь развлекал публику, ощущая спиной удары дубинки.
Правда в этом городе была не нужна.