РУССКИЙ БУНТ
Санкт-Петербург, Россия
Глава первая
Забавные зверята
Strive, strove, striven … отчеканивая неправильные глаголы, я на минуту оторвала взгляд от словаря и мысленно погрузилась в себя, разглядывая одно слово.
-Стремление, стремиться, стоять на стрёме, бежать стремглав стрелою, стрелы, стрелять - подсознание выбивало дробь синонимических слов, образуя в голове какую-то путаницу из значений и слов. Постепенно надвинулись мутные сумерки, я отключила компьютер и пошла спать. Сон всё более и более поглощал сознание нагромождением тяжелых мыслей.
Живот мешает спать, он приятно давит тело в кровать. Ой, как странно, я беременна, какое необычно-приятное состояние: внутри копошиться живое существо. О боже, что это?! я рожаю! Нет, этого не может быть, боль внизу живота подступает судорогами, судороги всё сильнее и сильнее!…Больно! Так порою бывает, знаешь, что это кошмарный сон, хочешь вырваться из него, но не можешь. Говорят, во сне нет боли, это легко проверить ущипнув себя за руку, но мне даже не надо делать этих простых манипуляций, потому в моем сне боль в животе совсем настоящая! Адская, нестерпимая боль! Может, этот кошмар вовсе не сон?!
-«Помогите!» - взывая о помощи, воплю я, но не слышу собственного крика. Слава богу, значит, это всё таки сон, не реальность, но зачем же тогда эта нечеловеческая боль? -«Да, помогите же кто-нибудь! Помогит-е-ее-е!» - кричу я. Несмотря на то, что не слышу собственного крика, продолжаю кричать. Рядом со мной женщина, вся в белом. Как странно, на ней будто бы белоснежный наджаб. Странное одеяние закрывает всё лицо, оставляя на нём только один огромный голубой глаз, так, что он, казалось, расползался на все лицо, а лицо представляло собой этот глаз, который располагался подобно глазу циклопа, но не на лбу, а посередине самого лица. Она заботливо потирает натуженный живот, отчего боль уходит, уступая тупому давлению в области паха. Вот уже появилась головка из половой щели, и акушерка проворным движением подхватывает её. Ребёнка обтирают и дают на первое кормление. Какой он маленький и тепленький, обхватил грудь ручонками и сосёт.
Как это прекрасно - я стала матерью. От восторга хочется кричать. Но что это?!…Какая мерзость! Это котёнок! Я схватила котёнка в кулак и с силой отшвырнула его от груди на пол. Котёнок подскочил, словно мяч, странным движением запрыгнул на меня и снова попытался взять грудь. Я сжала его в кулаке и стала душить. Котёнок расползался, словно кусок теста, но не умирал. Я с силой метнула его об пол, била ногами, топтала, и как только казалось, что он окончательно умирал от побоев, превращаясь в обесформленную массу, он снова воскресал и пытался дотянуться до моей груди.
Но что это?! …Какая мерзость! Это котёнок!
Неожиданно влетела какая-то стая бродячих псов разных размеров и расцветов со свисающими клоками шерсти, с проплешинами лишаёв, покрытых перхотью, мордами и ушами, сплошь обсаженными раздувшимися клещами.
Котёнок, так неистово досаждавший мне, внезапно отступил. Что-то подсказывало мне, что нужно было держаться собак, чтобы, наконец, избавиться от котёнка. Но как было чудовищно противно находиться вблизи этих противных собак, которые, хотя и не проявляли никакой агрессии, пристально смотрели на меня каким-то пустым не мигающим собачьим взглядом. Находясь среди псов, я чувствовала, как чесотка переходила на руки и ноги, клещи осаждали волосы, начинало чесаться тело. Внезапно пространство разорвалось кошачьим визгом и собачьим лаем…
Я проснулась. Почта! Почта! Почта! E-MAIL. Сообщение! Задорный анимационный бельчонок, с толстыми ляшечками и выпуклым забавным пузцом, неистово отплясывал финскую польку с непонятными финскими словами:
Як, цуп цоп парви кридола тык паривила тиц тандула
диби даби дала руп-пврирупирам курикан губкая кили-кан-ко.
Ра-цай-цай ариби даби дила бариц дан дила ландэн ландо
абариб факта пари-пари-бери-бери-бери стан дэн ландо.
Этого бельчонка я создала ёщё три года тому назад, на досуге, и назвала «Facky».
Я любила смотреть подвиги ASPCA по телевизору. Там доблестные блюстители звериных прав ворохами подбирали как-то: бездомных котят, облезлых псов, заезженных кляч, вламывались во «вшивые» домики полоумных собирателей животных, где грязь, порой, покрывала пол толщиной в один метр, торгуясь с юродивыми владельцами насчёт реквизиции их блохастого имущества. Как потом они ловили сачками весь этот обалдевший зверинец, фасовали по клеткам и тащили «добро» в штаб. Всё это забавляло меня и отвлекало от грустных мыслей.
Как – то один американский бельчонок, нахальный и пронырливый, как все американцы, полез в сад, и, польстившись на жирный арахис, и попался в силок. Полумёртвого приволокли его к ветеринару, но не прошло и десяти минут, как он, оклемавшись, вцепился в палец своей благодетельнице из ASPCA . По случаю чудесного воскрешения, бельчонка, конечно же, назвали Лаки, что значит счастливчик, Мама, не расслышав, спросила:
-Какого бельчонка, поймали… Facky?.
-Мамчик, ты чего – задыхаясь от смеха, сказала я – какого Facky…Lacky! A у тебя, в дословном переводе, получается какой-то «бельчонок-х…чонок».
С тех пор в моём компьютере поселился этот пронырливый «обаяшка», созданный моим воображением. Этот бельчонок доставлял мне почтовые сообщении по Интернету. Щёлкнув бельчонка по пузцу, я открыла сообщение.
Глава вторая
Переписка
Казалось, сообщение открывается целую вечность и вот, наконец, оно открылось и на экране появилось огромное письмо. Быстро сохранив его, я скачала его в свою папку и попыталась начать чтение. Адресат, впрочем, мне был уже знаком. Я начала перечитывать письмо как обычно с конца – многолетняя чудная привычка, которой я приболела ещё с детства. Сначала разобрать, что – либо толком мне не удавалось, затем всплыло только несколько несвязных слов как-то:
dispatch, formal invitation.
-Неужели, быть этого не может, это он …приглашает меня к себе, в свой тёплый Петербург, что находится на волшебном полуострове Флорида. О, Флорида - ты тот тропический рай, который в моих мечтаниях непреодолимо притягивал меня к себе, как неизведанный запретный плод моего воображения. Значит, это судьба. Быть там. Ну вот, стало быть, всё и решилось.
Меня постоянно мучает бессонница. Мой сон напоминает среднее между сном вертлявой и нервной обезьяны где-то в джунглях Амазонки, которая ежеминутно вздергивается, при малейшем звуке и получает пинки от своих столь же дёрганых
товарок и однополюсным (в мозговом отношении) сном дельфина, который каждые пятнадцать минут вынужден всплывать за новым глотком воздуха.
Что бы как-то убить это время без сна, я лазила в Интернет в сайты знакомств, где, в припадке раздражения, творила разные мелкие пакости.
Вообще, виртуальная реальность – это классная вещь, особенно для тех, кто умеет ею пользоваться. Только здесь царит абсолютная свобода, например, в Интернете ты можешь представиться кем угодно и как угодно: губернаторшей, внебрачной дочерью президента, дурковатой дояркой или свинаркой, монашкой (было у меня и такое на сайтах – то знакомств), стриптизёршой и пр. Этот приём почти всегда безотказно срабатывал.
В ответ мой сайт бомбардировало тысячи SMS – сообщений, которые подобно коллекторному потоку, сначала копились на моём сайте, как в отстойнике, а затем, как лавина, сваливались на сайты моих врагов. Однажды, мне попался один невзрачный сайт по знакомству.
-Ага, посмотрим, вот и Saint Petersburg, щёлк – что за чушь, здесь какие – то нигеры попадаются, откуда вдруг в Питере взялись нигеры? –недоумевала я. – Да это же не наш сайт! Неужели, я проникла в глобальную сеть? Америка? С Ш А? Это не наш Питер! Это во Флориде! – Будоражащее мое детское воображение название «Флорида» сразу же привлекло моё внимание. - Как интересно! Неужели, и там существует какой-то Петербург.
Я все более входила в азарт. Если я разошлась – мне не остановиться. Здесь около пятидесяти тысяч объявлений. Что выбрать? Я закрыла глаза и принялась плавно водить колесиком мышки по сайту.
-Мышка, мышка поиграй, да назад отдай, - вспомнилась мне вдруг детская считалка на случай потери вещицы (которая на удивление почти всегда срабатывала).
-Мышка, мышка поиграй, да назад отдай. «Только бы не нигер», - мелькнуло у меня в голове,…щёлк. Ещё несколько минут компьютер продолжал недовольно ворчать и, наконец, стих. На счет три я заставила себя резко открыть глаза. С фотографии на меня смотрел паренёк с усталым печальным взглядом. В первую секунду мне показалось, что он чем-то напоминает меня.
Вообще, труднее всего описать конкретного человека словами. Сказать, что он был красив нельзя, некрасив – тоже. Это был просто худой, ничем не примечательный мальчик. Лицо его простое и овальное. Непослушные, топорщившиеся ежиком, волосы, были коротко выбриты, так, что по фотографии нельзя было распознать тёмные они или светлые. Глубоко посаженные голубые детские глаза сидели близко к выдающийся тонковатой переносице, но взгляд их был по взрослому суров и немного печален. Простой, «русский» нос, немного длинный, забавно выдавался вперед своим чуть раздвоенным утиным кончиком, почти достигал уровня верхней губы. Губы же были средние, слегка пухловатые, но в допустимых пределах для мужчины, забавно контрастировали с подбородком, слегка отяжелявшим его ещё по- мальчишески нежное лицо. Впрочем, я терпеть не могу «женские» подбородки у мужчин.
Хотя черты лица не подходили к мягким славянским чертам лица, но, встретив его на улицах Питера, вы бы приняли его за простого русского парня, если не считать его смугловатой кожи привычной к тропическому загару. В нём не было ничего иностранного, тех резко отталкивающих черт заострённого англо-саксонского или грубоватого латиноамериканского, что сразу же изобличают иностранцев среди толпы русских. На вид он был скорее обыкновенным цветным парнем, ничем не отличающимся от миллионов американских подростков, если не считать его глаз…
Более всего меня поразил его взгляд – это был взгляд бунтаря. Такой взгляд я видела на автопортрете Григория Сороки, крепостного художника-мужика, униженного и порабощенного, но не покорившегося человека.
Читаю: «Грэг Гарт, двадцати пяти лет от роду, рост …», -опять в этих проклятых футах, дюймах…так получается где-то метр шестьдесят с … - почти с меня ростом, ну, вес - пятьдесят пять – как вес… - В конце концов, не собираюсь же я его принимать по весу, как говядину на мясокомбинат, если по фотографии и так видно, что он стройный парень? Далее: «… окончил высшую школу …»Высшую! Ну, молодец!.... Пишет, что работает … в туристическом бизнесе…в качестве: «… в качестве гида на прогулочной яхте…», -…не маловат ли для такой работы, впрочем, нашему «чатовому» брату свойственно преувеличивать свои достоинства: «… хотел бы познакомится с девушкой»…- (господи, как всегда по дурацки звучит эта «девушка» в объявлении – точно так же почему-то и шлюх величают): -«… из Питера». Хм, интересно из какого? Здесь нигде не указано из какого. Вот адрес домашнего сайта. Переписываю в тетрадку. Сейчас уже ночь, разница между Майами и Питером, так посмотрим – я открываю свой ежедневник – восемь часов, стало бы там уже утро, вернее шесть часов утра. «А чем чёрт не шутит!», –подумала тогда я, и ради развлечения послала свою ответную анкету.
США, Центральная Флорида, маленький домик в центральной Флориде, где-то на границе великих болот Эверглейдз
Ещё палящий солнечный диск не проронил ни единого луча на вершины мрачных болотных кипарисов, и ночные цикады не прекратили своей бесконечной песни тропической ночи, как веселая мелодия финской польки буквально вломилась в хижину Грэга:
Як, цуп цоп парви кридола тык паривила тиц тандула
диби даби дала руп-пврирупирам курикан губкая кили-кан-ко.
Ра-цай-цай ариби даби дила бариц дан дила ландэн ландо
абариб факта пари-пари-бери-бери-бери стан дэн ландо.
Обалдевший Грэг нехотя приподнялся с постели. После вчерашней вечеринки, голова, казалось, была налита водой, и всё тело распухло от усталости. Теперь его шаткий сон был окончательно сорван.
-Господь всемогущий, в чем дело? Какой идиот может звонить мне в такой час? Что за идиотская мелодия!
Еще минут пятнадцать он продолжал тупо смотреть на свой компьютер, затем включил его, все ещё не понимая, спит ли он или уже проснулся и зачем он, вообще, это делает. На экране, вдруг, словно из ниоткуда, выскочил бельчонок, на пузе которого была нарисована мишень и написано «щелкни меня», и стал под польку выделывать чечётку своими маленькими толстыми ножками, при этом держа в вытянутых вверх лапках небольшое письмецо с надписью: «Для Грэга». Грэг так испугался неожиданного пришельца, что вздрогнул, словно увидел Кыштымского Метеорца*, внезапно ввалившегося к нему через крышу на огненном шаре,…его палец автоматически упал на мышку… щёлк – бельчонок прыгнул и сам подставил свое толстое пузцо…песочные часы загружались ещё с пол минуты. «Конец моему компьютеру – это вирус», - с отчаянием подумал Грэг, когда вдруг увидел, как экране появилась фотография неизвестной и прекрасной блондинки.
-Хм, - Грэг не понимающе уставился на белокурую нимфу, и минут тридцать не отрываясь, смотрел на неё, пытаясь припомнить это лицо. – Может быть, это очередной прикол тех самых сучек, которых я встретил вчера?
Однако, лицо сразу же показалось эму знакомым, почти родным, но никак не вписывающемся в его теперешнее окружение. Почему знакомым, и где он его видел – он не мог сказать. Что-то было не так, не обычно, но что - сразу нельзя было разобрать.
Придвинув стул поближе, он принялся читать сообщение. Первое что бросалось в глаза это несоответствие лица на фотографии допущенным ошибкам в тексте. С фотографии на него смотрело умное лицо молодой девушки, похожей скорее на ребёнка, чем на взрослую, только почему – то с серьёзным, задумчиво – сосредоточенным, совсем недетским выражением.
С её ухоженными пшеничными волосами, правильно подобранным макияжем и кожей, не знающей морщин, эта девушка с фотографии производила приятное впечатление. Несмотря на то, что пухлые губы её улыбались в несколько официальной улыбке, глаза были всё равно грустные и смотрели на оппонента внимательно и устало. Все черты лица были какие-то удивительно нежные, но большие темно-серые глаза, да чуть заострившийся нос выдавали какое-то душевное внутреннее страдание, тяготевшие над ней. Лицо девушки внушало доверие. Она не была похожа на тех девиц, которые попадались по переписке, и с которыми он имел несчастье вчера познакомиться. Но где же он всё-таки видел её лицо? «Да, нигде», - ответил ему внутренний голос, - «она похожа на тебя самого, только с той разницей, что она – девушка, вот и всё». Моргая ещё не протрезвевшими ото сна глазами, Грэг прочёл следующее:
- Имя Лили …Возраст – двадцать один… «Впрочем, леди возраста не имеют», - подумал Грэг, почесывая плотный ёршик волос. - «Потому как возраст женщины определяют по её виду», - умственно заключил он. – Пол был*… «Господь всемогущий, как это был? Какой-нибудь пол всё-таки должен быть у человека. Разве по фотографии не ясно, что она девица. Не гермафродит же она, в конце концов».
Вчитываясь, Грэг всё более удивлялся. Казалось, что она вообще была полуграмотна или …полоумна. Предложения были коротки, экспрессивны, причудливы, в словах тут и там сквозили ошибки, слова не связывались и не согласовывались между собой, но при этом девушка отмечала, что она окончила Политехнический университет, а работает менеджером в продуктовом складе, занимаясь реализацией продукции в магазины города. Какой тут к чёрту менеджмент на продуктовом складе? Наконец Грэг дошёл до конца анкеты и прочел адрес сайта… WWW. Arsenteva L. @ . ru…
Ещё секунда – и Грэг всё понял. Приставка RU объяснила всё.
- Господь всемогущий, да она же из России! – воскликнул он и от удивления вытаращил безумные глаза.
Так началась наша переписка.
С этих пор мы переписывались как одержимые почти каждый день как в прямом режиме on-lein, так и при помощи почты. Это стало единственной отдушиной в моей пустой жизни.
Поразительно, но с ним можно было общаться на любые темы безо всяких ограничительных рамок, подбирать любые словечки, для выражения моего богатого внутреннего мировосприятия, которое всю мою сознательную жизнь было подавлено матерью.
Только здесь я раскрепощалась от неуверенности в себе вызванной комплексом собственной неполноценности, привитой системой еще со школьных годов, замкнутости в своем внутреннем выдуманном мирке от неприглядной реальности жизни. Теперь я могла поделиться своим внутренним миром, не боясь быть осмеянной или униженной.
Мы безо всякого стыда разговаривали на любые темы, но все наши разговоры, так
или иначе, сводились к сексу, заменявшим нам полноценную половую жизнь. Сексу, сексу – эта тема была для нас наиболее трепетной и волнительной.
Один раз, мы целых шесть часов обсуждали концепцию доктора Фрейда «О сосунах», согласно которой степень интенсивности сосания сиськи в младенчестве прямо пропорциональна его дальнейшей сексуальности в будущем. Грэг почти всегда становился оппонентом, неистово доказывая мне на примерах известных людей (политиков, поп-певцов и прочих деятелей), что это не является аксиомой. Затем от «сосунов» полемика переходила на обсуждение самого понятия сексуальности, мы заваливали друг друга шквалом идиотских вопросов подобных тому: «Что тебе кажется идеалом женской сексуальности?» Здесь открывалось целое поле битвы, и начиналась яростная баталия.
Я доказывала что, например, грудастость, выпуклый животик Рембрантовской Данаи создают общее впечатление рожавшей женщины и поэтому подсознательно должны отталкивать от неё возможных сексуальных партнеров. Что мужчины – потенциальные самцы- производители, которые ставят целью оставить собственное потомство, должны избегать выращивания чужого потомства. Репродукция Данаи прилагалась.
Грэг всячески опротестовывал мои догматы, говоря, что человека – имеется в виду, конечно же, мужчина, нельзя отождествлять со скотом как-то: быком, боровом, бараном и пр. Что модная в нынешнее время, приобретенная долгими сидениями на диетах, худоба голливудских старлеток в стиле «смерть ей к лицу», делает лица их обладательниц удивленно – вытянутыми, похожими как друг на друга, подобно глупым мордам тощей бочковой сельди слабого посола.
В ответ я снова неистово оппонировала ему, бомбардируя его уже тяжёлой артиллерией в виде репродукций Рубенсовских и Кустодиевских красоток с провокационным вопросом «Может быть это твой идеал?», Грэг же из вредности прислал изображение женского скелета с ответным посланием типа « А может это твой?»
На этом наша многочасовая риторика обычно заканчивалась, мы прощались и назначали новую встречу в портале, не забыв при этом назначить новую тему для разговора как-то: « Мой идеал мужской сексуальности» и прочее в таком роде.
Тут наши мнения мало расходились: нам обоим не нравились пузатые маленькие и лысые коротышки, наподобие Дени Девито, а вот с вопросом о наличии растительности в различных потаённых местах пришлось ёще попотеть.
Я, к примеру, терпеть не могла излишек растительности на плечах, спинах, руках, ногах, считая это определенным признаком сексуальной слабости у мужчин, отвисающих мочалками усов и бород, в которых, по моему мнению, скапливались хлебные крошки, насекомые и прочие нечистоты от еды и придававшие их обладателям какой-то ветхий, «дедовский» вид. Впрочем, маленькой сексуальной изюминкой я считала слегка небрежную отпустившуюся растительность на лице, что делало его обладателя не похожего на женообразного напомаженного ея. Грэг же, напротив, настаивал, что обилие растительности по всему телу придают мужчине сексуальную «зверистость» и приводил в пример неистовые оргии Вакханок с Сатирами в горных долинах Древней Греции. Репродукция прилагалась. На что я чуть было, не послала ответное: «Любовь зла – полюбишь и козла», но побоялась оскорбить Грэга столь экспрессивным идиоматическим выражением – на том мы, обычно, и расставались, назначив время нашей новой беседы « на том же месте в тот же час».
Глава третья
Санкт-Петербург, Россия
Из предыстории одного зверёныша
В диспутах проводились дни, дни складывались в недели, недели в месяцы, месяцы в год. Мы узнавали друг о друге всё больше и больше, мы ничего не утаивали друг от друга, не лгали, не приукрашивали действительность, не щадили себя в негативной критике. Наши беседы были подобно исповеди к неосязаемому абоненту.
Признаться, несмотря на то, что я глубоко верующий человек, я ни разу не смогла по-настоящему исповедоваться в церкви. В моей душе никогда не было ни мира, ни покоя, ни религиозного просветления. Смятение и отчаяние заставляли совершать меня грязные вещи, погружая в болото смертных грехов. Я знаю, что Христос – правда, Христос – свет, но я уже не смела прикоснуться к Нему всей своей грязью, подобно той кровоточащей женщине в толпе.
Моя жизнь напоминала мне жизнь среди гиен, где чтобы выжить, необходимо было прокусывать себе путь зубами, а значит поступаться со всеми человеческими принципами и достоинствами: унижать слабого, или быть униженной, постоянно лгать, притворяться, предавать, обманывать, драться любыми средствами за кусок протухшего мяса. Как это было больно и унизительно!
Сколько я себя помню, я никогда не жила в крепком достатке, моя семья была не полной, отец бросил меня, когда мне едва исполнилось два года. Впрочем, даже обладая феноменальной памятью – я могу вспомнить любой отрезок своей жизни (за исключением, пожалуй, первых шести месяцев), я никак не могла вспомнить ни единого мгновенья, когда отец непосредственно занимался мной.
В этот период моего детства, когда по штампу в паспорте он числился женатым на моей матери, он жил отдельно, у себя в квартире, при этом, по советам своей маменьки, исполняя роль «женатого жениха», подыскивал более выгодную партию, жонглируя обручальным кольцом, словно это был какая-то никчёмная безделушка.
«Ибо сказано в Писании – чти отца своего», -внушал мне на проповеди священник, но инструкций как чтить конкретно моего отца я не нашла – вот так я почти уже с рождения оказалась «вне закона».
Что такое унижение я познала ещё в детском саду и в школе. Меня всегда убивала казарменная жизнь, диктовавшая мне, что делать нужно, а что нельзя. Противясь ей, я делала всегда всё по-своему. В детском саду, рисуя портрет своего отца (которого я не могла «чтить»), я, то ли излив на него накопившейся мой детский гнев, а, может быть, из-за отсутствия красного карандаша (сейчас уже точно не помню) нарисовала ему синие губы. Что такого в этой маленькой детской шалости, спросите вы? Но я до сих пор вспоминаю этот момент, словно кошмарный сон. Как ко мне тут же обернулись головы группы, затем подошла воспитательница и, вместо того, чтобы спокойно объяснить, что синих губ у людей не бывает, давай нарисуем их красными, начала частить меня перед группой: «Ты, что не нормальная, где ты видела синие губы? Твой папа что больной, у него инфаркт?». Как сейчас помню, что мне было ужасно стыдно, я была подавлена, хотелось, как хотелось бежать вон и больше никогда не возвращаться ни в детский сад, ни домой.
Более всего сожалею, что я так и не научилась драться. Женское мамино воспитание отучило меня бороться за своё достоинство. Подобно забитому зверьку я всегда боялась получить более сильный «сдачи». Не зная почему, но ребята из группы казались мне взрослее, способнее, более правильно воспитанные, чем я. Я всегда отказывалась состязаться с ними, боясь быть в проигрыше перед лицом воспитателей и матери. Я дружила исключительно с изгоями, например, девочкой Светой из семьи хронических алкоголиков, которая уж никак не могла противопоставить свою алкоголичку-мать моей суперспособной матери.
Однажды, наверное, чтобы доказать себе свое превосходство над этой заторможенной растяпой, я украла её трусы во время тихого часа (я никогда не спала), надев их грязной ширинкой к телу, под низ моих собственных. Бельё этой девочки было всегда отвратительно грязным из-за попустительства алкоголиков-родителей. Проделав эту тайную операцию с чужими трусами, я затем с непомерным удовольствием стала наблюдать, как воспитательница стала отсчитывать её за потерю трусов, и как убого и растерянно девочка пыталась оправдаться перед ней. Дома бабушка с омерзением обнаружила на мне чужие трусы и понесла их обратно в садик. Я клялась, что я не знаю, откуда очутились на мне эти чужие трусы. А когда в садике всё наконец-то выяснилось, я даже не решилась попросить прощения у этой девочки, потому что, во-первых, подсознательно презирала девочку из-за её алкоголиков-родителей, во-вторых, что была не в силах объяснить причину моего поступка.
С тех пор я ни с кем не дружила. Впрочем, детсадовское время закончилось. Приближались школьные годы. Помню, как меня только привели в школу, первое, что бросилось в глаза – это была доска фотографий, висящая прямо на входе в коридор школы. Это были фотографии старшеклассников-отличников с сёрьёзными и собранными лицами, помещенными в стеклянные рамки и наклеенными на красный тяжелый бархат. Под каждой фотографией торжественным почерком были указаны фамилии и стояли даты – мне, с ужасом казалось, что доска памяти посвящена тем несчастным ребятам, которые умерли в стенах школы, не выдержав программы обучения.
Нас постоянно запугивали этой «программой», говорили, что если ты не сможешь успевать за «программой» - останешься на второй год, или что ещё хуже тебя переведут в школу для умственно отсталых детей, где путь в нормальную жизнь будет для тебя закрыт. Бегло читать я научилась ещё с пяти лет – это был мой конёк, и здесь мне было нечего опасаться. С письмом дело обстояло гораздо хуже, мать боялась заниматься прописью со мной до школы, опасаясь «сбить руку», мне же хотелось «набить руку» в письме ёще до школы, чтобы с первого дня поразить учительницу своим мастерством. Но пропись мне купили только за несколько месяцев до школы.
Я с жадностью накинулась на неё, мне захотелось сразу же научиться писать самую сложную букву – я выбрала заглавную букву Д – она казалась мне причудливо изгибающейся арфой. Однако, написание буквы «не отрываясь» далось мне с огромным трудом, но я всё – таки вымучила эту «любимую» букву и начала штамповать её везде, подобно своему автографу: на обоях, пыльных стёклах автомобилей и.т. д.
И вот, наконец, «программа» стартовала. Как и всякого рода система «программа» убивала меня, с первого дня обучения мои надежды всё более и более терпели крах: я так и не смогла приятно поразить учительницу своими навыками в беглом чтении, и в письме (в объёме написания с ходу буквы Д) –здесь мои способности никого не интересовали, вместо этого нам наказывалось смирно сидеть каждому на своих местах и, подобно идиотам, сорок пять минут урока выводить какие-то бессмысленные крючки, из которых, якобы рождались буквы. Я совсем не улавливала смысл этого «крючкотворства» – меня это откровенно раздражало. Я не понимала, для чего занимать всей этой галиматьей целую строчку прописи. Поэтому, сделав два или три более менее сносных крючка, я начинала халтурить – растягивала написание, прорежала, торопилась, в результате чего учительница заставляла меня писать по новой ещё одну строку, при этом, давая классу следующее задание. В этот момент бедная ученица первого класса с ужасом чувствовала себя неуспевающей, предвкушая перевод в школу ДЛЯ УМСТВЕННО ОТСТАЛЫХ ДЕТЕЙ.
С лихорадочным усердием я продолжала выводить мои прописи, боясь быть отсталой, не обращая внимания на звонки перемен, смены предметов, окончание уроков, и вообще, происходившего вокруг. При этом для меня уже больше не существовали ни учительница, ни мои одноклассники. Существовала только одна цель – конечная оценка «моего произведения», которая редко поднималась выше тройки. Так за мной закрепилась репутация крепкой троишницы.
Спустя три месяца для меня появилась новая пытка – математика –считать я вообще не умела ( признаться, даже сейчас не умею), так что здесь я сразу же оставляла всякие попытки слезть с мели, создавая только иллюзию работы, вместо работы я стыдливо прикрывала лист руками, либо переворачивая его на новую страницу.
Вообще, школьные годы оставили во мне тяжёлый осадок воспоминаний. Класс наш был разобщён с самого начала глупой и истеричной учительницей, которая всячески оскорбляла ребят, давая им позорные клички, унижала ребят по любому пустяку перед всей аудиторией, выделяла передовых учеников (как потом выяснилось не заслуженно) и постоянно ставила их пример перед отстающими. Надо было постоянно быть в напряжении, быт готовым любую минуту дать отпор в драке или словесном оскорблении своим одноклассникам.
Только теперь я осознаю, что школьные годы сломали мою психику, превратив меня из нормальной общительной и любопытной девочки в озлобленного, замкнутого, забитого «зверька», который более не в состоянии любить и доверять людям, что в ответ, конечно же, вызывает неприязнь окружающих ко мне.
Только теперь я сожалею, что мне не хватило мужества взять и забрать мои документы из этой злосчастной школы и перевестись в другую …
Кажется, в посланиях Петра к римлянам говориться так: «Если кто говорит, что он верит в Бога, а любви к ближнему своему не имеет, то не верь словам его, ибо не имеет он веры»…
Теперь всё кончено, здесь, в России мне больше нечего терять. А что собственно меня здесь держит? Работа, которая оценивается тощим женским заработком, которого хватает только на питание и оплату коммунальных услуг? Работа, где работодатель ежедневно нарушает твои трудовые права, подавляет твоё человеческое достоинство, свободу! Работа, где ты знаешь, что тебе никогда не предложат повышение по служебной лестнице за долгие годы добросовестного труда, никогда не будут платить достойную зарплату, никогда не будут оценивать твои способности и трудолюбие - потому что в России, если ты женщина, что бы там ни говорили, ты человек второго сорта! И тебя всегда будут ставить на место! Я всегда говорю себе так: «Лучше сожалеть о том, что ты сделала, чем о том чего не совершила». Итак,… еду! И я посылаю ответное sms-сообщение, щелк – все решено безвозвратно!
Глава четвёртая
Сборы
Со мной навсегда осталась моя старая привычка, выработанная моей замкнутой и нелюдимой натурой, скрывать ото всех мои планы до конца. Если у меня портился зуб, я не шла к врачу, а доводила дело до острых болей, пока моя мать не замечала этого и под конвоем, почти силком не вела меня к врачу. Наверное, если бы я забеременела, то так же не сказала бы об этом никому, и довела бы дело до того, что скорее начала бы рожать прямо на работе, запершись в рабочем кабинете, чем позволила бы врачам подступиться ко мне. Так я скрывала любое «дело» до конца, когда уже ничего нельзя было бы изменить или хорошенько обдумать.
В деньгах я не была транжирой. Отвратительный русский обычай сберегать деньги «на чёрный день» на случай наступления голода, в полной мере проявился во мне.
Я никогда не тратила свою зарплату сразу после получения, даже если искушение «спустить тормоза» по дороге до дома было очень велико. Я из тех, кто всегда приносит деньги домой.
Обращение моё с деньгами напоминало строго установленный ритуал. Несение зарплаты домой всегда сопровождалось у меня с величайшими мерами предосторожности – я всегда помнила совет, который дал один попавшийся вор в телевизионной службе новостей - «никогда не показывай ТО, что у тебя есть».
Чтобы и в правду никто не догадался, что у меня теперь «что – то есть», я старалась не носить «большие» деньги в кошельке или в нарядной дамской сумочке, а тайком закладывала их в железный пенал (что бы не прорезали), а пенал пихала в пухлую папку для бумаг, где царила груда отработанного бумажного хлама. Папку же я помещала в задрипанный, видавший виды, облезлый полиэтиленовый мешок (что бы не догадались), полагая, что в случае рывка ручки его оборвутся, и я смогу выиграть время, чтобы спасти своё «имущество». Затем я приносила деньги домой и начинала раскладывать: первое – за квартиру – я заворачивала часть денег в розовые квитанции;
второе - на питание – я отбирала менее половины всей суммы мелкими деньгами (крупные купюры быстро тратятся) и заворачивала в заветный денежный носовой платочек, который, по поверьям, существовавшим в нашей семье, оберегал наши деньги.
Третье - остальное уходило в заветную фарфоровую маслёнку, где уже скапливалась кругленькая сумма.
Мало того, мне даже удавалось в конце месяца каким –то чудом выкроить из «питательных» денег четверть, которые тут же уходили на покупку тканей, ниток, швейных принадлежностей из чего я сама мастерила себе наряды, подбирая самые невообразимые расцветки и текстуры ткани к предложенным моделям. Так, что главное ТЕПЕРЬ - деньги на самолёт у меня были. И в этом была заслуга моей старой привычки к сбережению.
Пятнадцать минут я сидела у компьютера, остолбенев оттого, что я только что совершила. Какие то невнятные мысли, выражавшиеся отдельными словами и короткими фразами, бродили у меня в мозге, при этом ни одна не могла закрепиться более чем на полсекунды и получить свое логическое продолжение. «Что он за человек на самом деле?». «Говорит, что водит круизные яхты». «Помотросил, да и бросил». «На панель?...Нет, этого не будет!...Один конец…У всех один конец. Лучше смерть. Мертвые сраму неймут. Ведь это уже было со мной…Ой, страшно! Меня опять нет!» Я внезапно подскочила и схватилась за голову, не понимая, кто я, где нахожусь. Я кричала, я слышала свой голос, но я не могла уже сама остановить свой крик, пока сознание не вернулось вновь, тогда ощутила, что нахожусь у себя в комнате, в безопасности в своей детской кровати, и что это был дурной сон. Или я умерла на три минуты? Сердце бешено колотилось, тело покрылось испариной. «Это очень страшно, я не думала, что так, …когда тебя нет…» Я приняла прохладный душ и вновь легла в постель, убедив себя, что это последствия нервного перенапряжения.
Нужно заснуть и успокоиться…хотя бы на время.
Глава пятая
Дефлорация «по дружбе»
На этот раз я заставляла концентрировать себя на приятных ощущениях, которые неизменно приводили меня к сексуальным восприятиям. Усталое тело, расслабляясь, погружалось в сон, тепло равномерно разлилось в каждой его клетки, и эротические воспоминания с непреклонной настойчивостью накатывали на меня.
Диплом уже на носу, надо сдавать Госэкзамен, боже, я не успеваю всё ухватить –эти экзамены совсем вымотали меня…нет, больше не могу – сама я не смогу подготовиться за столь ничтожный срок… Надо взять конспекты – иначе провал. Пять лет учёбы – коту под хвост.
Сегодня я встала чуть свет, чтобы ехать в университет. Нужно во что бы то ни стало перехватить у секретаря конспекты. Утро. В университете никого нет. По коридорам отзывается лишь гулкое эхо моих шагов. Вхожу к секретарскую… О, ужас! Лешка Мишин, Алекс, как я его называю, мой приятель по курсу, забирает под залог зачётной книжки последние экзаменационные конспекты. Я опоздала. Что же делать? Просить. Как я ненавижу просить, но времени больше нет, надо решаться.
Дело в том, что для меня попросить что-то у кого-нибудь настоящая пытка, ведь в жизни, так или иначе, мне за всё приходилось платить, но положение было безвыходным – сейчас или никогда. Я решительно подошла к нему и, стараясь непринужденно улыбаться, спросила:
-Привет, ну как дела? Ты уже всё сдал?
-Да, сдал. А как ты?
-Всё нормально? Что это – конспекты по Госэказменам? Где их взять? – спросила я, стараясь придать своему тону детскую наивность..
-Это последний экземпляр, я взял под залог, сегодня нужно вернуть.
-Ты что такой усталый? Прямо с работы? Слушай, у меня идея. Зачем тебе платить лишние деньги за ксерокс? Поехали ко мне, у меня компьютер, посидишь, поешь, отдохнешь, я скопирую конспекты для тебя и себя, а затем вернешься в институт. Тут недалеко, на метро десять минут. Ой, шампанское! Какая прелесть.
-Я не поеду, - устало проворчал он. –Сегодня я с ребятами собирался отмечать окончание курсов в шесть часов.
-Ну, так тем более, чего тебе здесь торчать до шести. Домой тебе ехать – смысла нет (он жил в Ломоносове), поехали.
-Ну, ладно, раз ты так хочешь, то едем.
На какую-то секунду мне почудилось, что на его лице вдруг мелькнула хитрая усмешка, словно он что-то затевал.
В метро мы всё время стояли рядом, мой спутник всё время говорил мне что-то, но я ничего не разбирала, продолжая улыбаться и кивать ему в знак согласия.
По старинному русскому обычаю гостеприимства, гость, войдя в дом, должен был непременно «посидеть» не менее чем час, чтобы не обидеть хозяина. Хозяин, в свою очередь, ни при каких обстоятельствах, не имел право отпускать ненакормленного гостя, который (гость) в свою очередь был обязан с восторгом принять отпускаемые гастрономические дары хозяина, даже, если бы от хозяйской стряпни гостя, вдруг, начинало выворачивать на изнанку, он (гость), ни при каких обстоятельствах, не должен выражать своего отвращения к хозяйской стряпне.
Войдя в дом, Алекс снял куртку, обувь, и затем растерянно принялся топтаться в прихожей. Я заметила, как он с любопытством заглянул в полуоткрытую щель двери моей комнаты, где стояли мой компьютер и аккуратно заправленная подростковая тахта.
Я подала ему мои старые, видавшие виды домашние зайчиковые тапочки, заверив его при этом, что они недавно стирались и чистые (свободных у меня не было). Он с молчаливой покорностью одел их на себя, несмотря на то, что едва умудрился всунуть туда треть ноги, так, что пятка почти свисала на пол, и ковыляющей походкой вошёл в большую комнату.
-Так компьютер стоит в твоей комнате? – поинтересовался он – Надо же, собственный компьютер. Можно взглянуть?
Я провела его в свою комнату и показала ему свою гордость – мою компьютерную комнату, которая служила мне также и спальней и творческой лабораторией, слегка напоминавшую то ли центр управления полётами, то ли прибежище сумасшедшего учёного Франкенштейна. Я демонстративно включила своё чудо-оборудование, вложила в «агрегат» листы для сканирования, задала параметры «сканировать в двойном экземпляре, вывести на печать» и нажала «Старт».
-Вот это класс! Хотел бы я иметь такое же.
-Ну а теперь пошли обедать, тут дело долгое.
Мои родные вбили мне в голову стереотип, что настоящий мужик должен ежедневно питаться мясом, и если он не употреблял мясо, то уже не являлся таковым и деградировал в бессильную тряпку. Я, признаться, еще с детства старалась избегать всякого рода «мяс», предпочитая есть вместо этой жёсткой, тяжелопереваривающейся и вечно застревающей в зубах субстанции, свежую легкоусвояемую рыбу или овощи. И сейчас, заглянув в холодильник, я обнаружила только лишь недоеденный со вчерашнего мой любимый рыбный салат, да мое сладкое утешение - зефир. «Что есть в печи – всё на стол мечи!» - говорит русская пословица, и я решила последовать ей.
Неожиданно в комнате раздался хлопок шампанского, а затем шорох пенящихся пузырьков. Это Алекс откупорил пенящийся напиток.
-Зачем открыл, с чем ты теперь поедешь отмечать к ребятам? Наверное, покупали за общие деньги? – прокричала я ему из кухни, выкладывая декоративно салат в виде увесистой горки (мне почему-то казалось, что настоящий «мужик» и есть должен, как лошадь).
-Что мне его теперь обратно нести, куплю ещё по дороге, а теперь давай отметим это событие с тобой.
Я вынесла салат с зефиром и поставила перед ним.
-Ой, как много, я столько не съем.
-Ешь! – почти приказным тоном отрезала я. – Сколько съешь, столько съешь.
-Давай, сначала, что ли выпьем.
Я с ужасом взглянула в наполненный почти до краёв широкий бокал, но отступать было поздно.
-За окончание курсов!
-За окончание! За наш будущий диплом!
Мы символично чокнулись и принялись пить. Я, отпила несколько глотков, шампанское отдавало неприятным привкусом горечи, я попыталась незаметно отстранить бокал и заняться зефиром, но зоркий Алекс предупредил мои намерения.
-Нельзя, нельзя! Удачи не будет! Нельзя! До дна.
Я отложила зефир и с мученическим видом принялась тянуть шампанское «до дна». Теперь оно и вовсе отдавало полынью, или какой-то травой, впрочем, из-за моей индивидуальной непереносимости алкоголя, все алкогольные напитки казались полынно горькими.
-Всё больше не буду! Не проси. – С непреклонной решительностью ответила я.
-Ха-ха-ха! А больше и не надо.
Вообще, я всегда ненавидела спиртное. По правде, говоря, если, я употребляла спиртное, что бывало исключительно редко, я никогда не пьянела. Вместо приятного расслабляющего экстаза, у меня начиналась сильнейшая головная боль, тошнота, головокружение, даже рвота, так что бывали случаи, когда мне приходилось выскакивать из-за стола в разгар веселья, зажав рот руками.
Я сразу же почувствовала, что голова моя закружилась, стала тяжелеть, но я старалась не показать никакого вида перед моим гостем и сидела прямо, наблюдая, как тот поглощает мой салат.
Но со мной все же что-то творилось не то, чего я не могла понять. Я посмотрела ему прямо в глаза и увидела, что всё это время мой гость, не переставая, следил за мной. Наши взгляды встретились. Только теперь я заметила, что на его полных щеках появилась лукавая улыбка.
Странное состояние поглотило меня. Неужели, я пьяна? От одного бокала шампанского меня вряд ли могло развести так. Но это было не совсем алкогольное опьянение, скорее приступ внезапно охватившего безумства.
Я ощущала, как внизу моего живота всё сильнее и сильнее разливается приятное тепло. Кровь приливала к щекам румянец, моё дыхание начало учащаться, так, что этого нельзя было уже скрыть.
Не осознавая, что я делаю, я поднялась со стула, подошла к нему и, присев ему на колени, обхватила его голову руками, жадно прильнув губами к его лицу. Первую секунду он был, как будто, ошеломлен моим поступком и, потому, бездействовал, но затем, придвинув меня к себе, поймал губами мои губы и стал неистово ласкать. Алекс подхватил меня и понёс в мою комнату, где стояла моя кровать.
Тут мы с каким-то непонятным соперничеством принялись стягивать одежду друг с друга, ни на секунду не прерывая наших ласк. Стремительным движением он ловко стянул с меня мой вязаный джемпер, из под которого показалась хлопчатобумажная в мелкий голубой цветочек сорочка, походившая на детскую с той лишь разницей, что хитроумно приделанные кулиски позволяли удерживать мою грудь (лифчик я никогда не носила). На лице его тут же появилась снисходительная усмешка, отнесенная, по-видимому, в адрес моего «эротического белья». В отместку я с силой рванула с него свитер, да так, что едва не оторвала уши вместе с головой, обнажив его изношенную фланелевую футболку.
Затем наши губы вновь соединились в затяжном поцелуе, но, вдруг, по моим ногам прошла легкая дрожь, они, словно ватные, подкосились подо мной, в глазах потемнело, а тело, отказываясь оказывать какое-либо сопротивление, беспомощно повисло в объятиях «гостя».
Я не помню точно, что со мной происходило потом. В следующую минуту я почувствовала лишь тяжесть его тела, да его слюнящие поцелуи, ласкающие мое лицо и шею. Мне захотелось вырваться из его объятий, но было уже слишком поздно. Острая боль разорвала меня пополам, теплая кровь потекла по бёдрам, в следующую секунду всё было кончено – я стала женщиной. ЭТО продолжалось, по – видимому, недолго, минуты с две, не больше. От ужаса произошедшего у меня началась настоящая истерика.
- Тебе больно, Малыш, да? –сочувственно спросил он. – Ну, не надо плакать, рано или поздно это случается со всеми. Любая девушка рано или поздно всё равно становится женщиной. Да если бы я только знал, что ты девственница, я не стал бы спать с тобой.
Примерно полчаса спустя, шокированная, я лежала неподвижно, только сильная ноющая боль напоминала, что несколько минут назад меня лишили девственности. После всего пережитого я забылась болезненным сном.
Когда я очнулась, я всё ещё лежала, с раздвинутыми ногами, вся в мыле под тяжелым верблюжьем одеялом, притиснутая к стене его большим мускулистым телом. В довершении ко всему, «гость» счёл нужным положить свою горячую и тяжелую руку мне на шею и бесцеремонно водрузить на меня свои ноги.
С трудом, высвободившись от его руки, я приподнялась и взглянула ему в лицо. Парень безмятежно и крепко спал, словно у себя дома. От обиды я с отчаянной силой ухватила то ли за лицо, то ли за волосы. Приподнявшись на колени, я со всего маху влепила ему в висок, ещё и ещё. Четвертый удар – не удался, запястья мои блокированы в воздухе в нескольких сантиметрах от его носа.
-Гадёныш! Что ты со мной сделал? Какую дуру ты мне подсыпал?
-Э…э, полегче, полегче, Малыш.
Он сковал мои руки и притянул вниз, затем, лукаво улыбнувшись, произнёс:
-Метопроптизол собственного приготовления. Хе, вроде смеси сексуального возбудителя для женщин со снотворным.
Захотелось пнуть его больно ещё раз, но, выбившись из сил, не в состоянии более сопротивляться, упала лицом в его грудь. Мы лежали неподвижно.
-Так ты, значит, заранее спланировал это?
-Да. Ещё тогда, когда мы встретились в секретарской.
- А ты, вообще, всегда носишь при себе свою «дуру», специально для таких случаев?
- В принципе, да. Только на этот раз не для тебя, я приготовил, как ты говоришь эту «дуру», для наших официанток из ресторана, где по выходным я работаю барменом. Мне нравится прикалываться над этими девицами. Подсыпаешь им не много и смотришь, как они потом тащатся от мужиков.
- И многих ты так затащил в койку?
- Да провались они пропадом эти девки. Только и смотрят, как выманить у тебя деньги. Лично у меня с ними ничего не было. Мне тошнит от их смазливых рож. Послушай, Малыш. В моей жизни никогда не было стоящей женщины. Нет, конечно, были случайные связи, но после них я испытывал отвращение и раздражённость. В основном это были пустые женщины, так, на один раз.
-Может быть, я тоже от них не многим отличаюсь? Тоже «только на один раз». Ведь по сути своей женщины все лживы и продажны.
-Нет, это неправда. Я чувствую человека. Ты не умеешь врать, притворяться – это отличает тебя от других. Еще тогда, когда я увидел тебя, ну, помнишь, на подготовительных курсах. Я вообще не мог думать о женщинах, меня от них воротило. Да, секса хотелось, случаи предоставлялись, но с тех пор, как я встретил тебя, дело до этого не доходило…
- Бедный Лёшка, значит, ты приберёг себя специально для этого случая. Подкараулил в университете, чтобы дефлорировать глупую девчонку, которая, как перепелка, попалась в твои силки. Бедный, бедный студентик, провел пять лет без секса, пока изучал мировую экономику, и всё это ради меня. Пять лет без секса для мужика. Надо же, это ж свихнуться можно. Теперь ты доволен?
Но тот, будто не слыша меня, продолжал:
- Я приходил в университет специально для того, чтобы встречаться с тобой. Честно говоря, меня достала эта учёба, достали все эти экзамены, эти тупые курсовки, зачеты, но я сдавал их, чтобы меня не отчислили, чтобы не прекращать видеть тебя. Я понимаю, что в моём положении, наверное, глупо даже мечтать о семье. Я всегда боялся иметь семью. У меня не завидное положение – однокомнатная квартирка в Ломоносове с вечно пьяной мамашей, да постылая ночная работа водилы мусоровоза, а по выходным бар – и всё то же. Изо дня в день я выматываюсь настолько, что едва успеваю доползти до постели. В какой-то момент, я понял, что моя молодая жизнь уходит, как вода в песок, а я не в силах что- либо изменить сам. Что бы то ни было, я решился действовать. Я плюнул на все эти препятствия. Я поборол свой страх и подавленность, и начал делать свою мечту. Я совершил этот проступок с тобой, и я впервые ни о чём не сожалею. Бред какой-то. Что это отвратительно, я знаю, но я больше не мог ждать счастья в своей жизни, оно не придет к тебе само, а жизнь у нас одна, она мимолетна, жить надо сейчас. Ты можешь судить меня теперь, мне всё равно.
Потом он придвинул губы к моему уху и произнёс:
-Я хочу, что бы ты стала моей женой.
Шокированная неожиданной развязкой, я застыла неподвижно, боясь пошевельнуться, и, прислушиваясь, как в его огромной грудине бьётся подлое сердце.
-Спасибо тебе добрый друг, Алекс. Только одно ты забыл спросить у меня, когда тащил в постель – хочу ли я быть твоей женой. Мечтала ли я, что Алексей Мишин, здоровенный мужик, напоит меня какой-то дурой, а потом раздвинет мне ноги и лишит девственности, лишь только за тем, чтобы доказать свою безмерную любовь. Спасибо за твою «любовь», Алекс. Но что теперь прикажешь мне с этим делать? – чуть не плача, указала я на кровавое пятно на простыне.
-Девственницы сейчас не в моде, - усмехаясь, заверил меня Алекс.
Я хлестнула его по щеке, но он снова перехватил мои запястья и потянул на себя.
-Не в моде. А ты не подумал, что, может, я специально берегла себя для кого-нибудь другого! Может, я хотела, чтобы это произошло так, как полагается, в первую брачную ночь, со своим супругом. – При этих словах Алекс больно схватил меня за руку. – Брось! Отпусти! Больно! - Кисти его рук постепенно расслаблялись, высвобождая мои запястья. Обессиленная, я упала рядом.
В чём-то он прав. Жизнь даётся только один раз, время её течёт стремительно, но незаметно, каждую минуту надо проживать так будто она последняя твоя минута, ни секунды, ни мгновения нельзя растрачивать впустую. Жить сейчас, только сейчас.
Стыда больше не было, не было никаких ни рамок и ограничений, ни препятствий к ЭТОМУ. От предвкушения предстоящей близости я окончательно теряла голову. Может быть, остатки эротического зелья ещё играли в моём мозгу.
Теперь я должна стать её инициатором, и ничто было не в силах воспрепятствовать нам в этом. Теперь было позволено всё, мне хотелось доказать, доказать самой себе, что я способна совершить иррациональные вещи, которые до этого были негласно недоступны для меня из-за давивших жизненных обстоятельств. Вместе с девственной плевой были сломлены и запреты.
Стоит честно признаться, что всю жизнь свою я провела в сексуальном воздержании. Еще с детства мне постоянно внушали, что половая связь – это что-то недопустимое, что под любым предлогом, женщина должна избегать этого. Мне внушали, что секс, в конечном итоге, приводит женщину к болезням и моральным страданиям, покуда секс не начал ассоциироваться у меня с болезнями - беременностью, абортом, которые приводили женщину к инвалидности и, даже смерти, венерическими заболеваниями, при которых человек, безрезультатно залечивая болезнь, гнил заживо всю свою жизнь, как бы в расплату за свой грех. Теперь для меня было все равно, пусть будет, что будет.
Мне больше не хотелось быть его глупенькой жертвой, неопытной девчонкой, которую он затащил в постель. В отместку, мне хотелось удивить, даже шокировать Алекса всем богатством своей нереализованной сексуальности, копившейся в подсознании, подобно снегу в горах, и теперь готовой обрушиться во всей своей неукротимой силе.
Освобождёнными руками я стала ласкать его бедра, поднимаясь всё выше и выше. Он приподнялся и присел, облокотившись об спинку кровати. Я вцепилась в его длинные роскошные волосы и придвинула его голову к себе – пусть сегодня он тоже почувствует боль. Губы наши вновь слились в неотрывном поцелуе, но мы не видели друг друга, масса наших длинных растрепавшихся волос, путаясь, словно паутина, налипала на наши потные лица, душила, лезла в глаза.
Ничего не видя, ничего не осознавая вокруг, мы ощущали только мир плотской чувственности. Нежно обхватив мои ягодицы, он начал исступленно ласкать мои бёдра и, внезапно подхватив под коленями, придвинул меня к себе.
Хотя каждое движение снова и снова причиняло мне рвущую боль, я ни за что не хотела, что бы он останавливался, а продолжал ещё и ещё, ни на секунду не прекращая любовных судорог, и, лишь только движения его замирали, мои ласкающие руки с новой силой возбуждали его. Вот уже тело мое, казалось, распухнув от напряжения, потеряло всякую чувствительность, расслабившись от сладкой истомы, я безжизненно соскользнула вниз и застыла в изнеможении, уткнувшись лицом в подушку.
Теперь я с ужасом начинала осознавать происшедшее. «Природа» не простит мне этого. Теперь уже точно. После пожизненного воздержания, я точно забеременею. Лилинька, за всё в жизни нужно платить, понимаешь, рас-пла-чи- ва- ть- ся. Мать-одиночка, никому не нужная. Безотцовщина. Я то слишком хорошо знаю, что это такое, чтобы желать ЭТО своему ребёнку. Что я смогу предложить своему ребёнку? Нищету? Нет, я поставлю кроватку возле окна со сгнившими рамами, от которых разит холодом и сыростью с улицы, и буду любоваться, как посиневший ребёночек хрипло орет, задыхаясь от воспаления легких.
Ах, да он, кажется, сделал мне предложение. Великодушно! Теперь у меня появилась перспектива быть женой, как говориться, хорошего мужика, стать деградирующей домосиделкой, всю жизнь заниматься тем, что готовить, обстирывать, обслуживать, всю жизнь выглядывать из – под его локтя, не иметь собственного мнения, не принимать самостоятельных решений».
Нить моих мыслей оборвалась на мгновение, я посмотрела на Алекса и увидела, что он тоже внимательно смотрит на меня, как бы вопрошая ответ. Разглядывая его большое потное тело, меня охватил приступ брезгливости. «Да, что ты говорил, что у тебя, кажется, были какие- то женщины. Женщины – значит не одна случайная связь, случайная – случать, случка… Может быть десятки. Интересно, Лёшка, под каким номером стою я. Нет, а что я собственно ожидала. Что я и он будем единственными друг для друга и лишим друг друга девственности одновременно в свою первую брачную ночь. Правильно, всё правильно, нормальный мужчина должен иметь несколько самок, в противном случае это он превращается в юродца, посмешище перед друзьями. Я знаю, он не женат, и, вместо регулярных половых связей с определенной женщиной, должно быть, довольствуется доступными приезжими девками, коих в городе предостаточно. Каждая из которых охотно согласится сожительствовать с ним за временную прописку в городской его квартире и за дешёвые его подарки, благо парень он молодой и видный, относительно культурный, с каким не стыдно показаться в обществе, представляя его в качестве жениха. Уж, коли, чтобы выжить, и приходится быть сожительницей, то лучше сожительствовать с нищим, но молодым и интересным любовником, нежели встречать каждое утро с омерзением в объятиях богатого, но старого обезьяноподобного урода, да выслушивать его гундёж, пока от отчаяния не бросишься под поезд, как Анна Каренина».
Ужасная мысль поразила меня, словно молния. - «А, вдруг, он венерический. Я даже не знаю, с кем он переспал до меня». СПИДа я, в общем-то, не очень боюсь – от него не гниёшь, тут всё ясно – один конец, ты будешь выброшен обществом в изоляцию, в которой даже забавно подыхать в гордом одиночестве. Это болезнь какая-то не явная, индивидуальная что ли. ВИЧ – это необратимо, ВИЧ –ты просто изгой, доживающий свои дни.
Гораздо более омерзительным и коварным мне представлялись, так называемые, «излечимые» венерические болезни: триппер (в особенности), гонорея, хламидоз (это почему-то я причислила туда же) и, даже герпес. Мне казалось, что, подобно туберкулёзу, излечимость этих болезней была мнимой, временной. Что организм, даже после лечения, всё еще продолжал тлеть (даже мозг), что с каждым разом, когда иммунитет человека ослаблялся (и при простуде) болезнь с новой силой наступала на него, что, даже если болезнь и была «залечена», то в случае беременности у таких женщин мог родиться слабоумный ребёнок-инвалид. Самые страшные мысли бродили в моей бедной головушке. Кажется, у меня начинала подниматься температура…
Я зажгла бра, висевшее в изголовье, и осторожно откинула с него одеяло, внимательно рассматривая его плотное тело, с ужасом ища венерические признаки. Я водила рукой туда и сюда, ища на коже прыщи и повреждения. Алекс же воспринял это как странную сексуальную игру и «подыгрывал» мне руками, до боли лаская груди. К своему облегчению я ничего не обнаружила, светлая кожа, покрывавшая его упругие мышцы, была чиста. На его крепком теле нигде не было изъяна. Это отчасти успокоило меня.
-Малыш, ты мне так и не ответила на моё предложение, - прошептал он, я жду.
- Да, я стану твоей женой, но только в случае если сегодня, после всего ЭТОГО, мне суждено забеременеть от тебя. Пусть решит судьба. Если через две недели это выяснится, то я найду тебя. А пока, никому, слышишь, никому не рассказывай, что произошло сегодня между нами! А ты, казак, не промах, - грустно усмехнулась я. - А сейчас одевайся и немедленно уходи! Я не хочу больше видеть твою рожу в моём доме.
Алекс встал и принялся в потёмках шарить по полу, отыскивая в куче перемешанных вещей свои, наконец, неловко одевшись, он повернулся ко мне и, улыбаясь, произнёс:
-Я мечтаю, чтобы ты родила мне девочку, я всю жизнь мечтал иметь дочку.
В ответ я швырнула в него подушкой.
-Иди ты к чёрту со своей девочкой.
-У вас тут замок сложный, может, встанешь и проводишь меня.
-Кинь мне халат.
Он усмехнулся.
-После того, что у нас здесь было, ты всё еще стыдишься меня? Я хочу ещё раз полюбоваться на тебя.
-Кинь халат! – почти закричала я.
Он послушно снял тяжелый махровый хала с гвоздика и отдал мне. Поспешно облачившись в халат, я проводила его до двери, привычным движением натренированных пальцев открыла тяжелый замок (который были способны открыть только мы – домочадцы квартиры), кинула ему его куртку и сумку и почти вытолкнула его на лестницу.
Голова наливалась свинцом. От пережитых событий тянуло спать, всё еще в халате, я легла на кровать и некоторое время забылась во сне, вдруг, меня охолодила жуткая догадка. «Деньги. Всё, попалась, их, наверное, больше нет. Вот для чего весь этот фокус с шампанским. Хорошенькое дельце – хозяйку изнасиловал, деньги стянул. Два удовольствия сразу». Вскочив, я направилась к заветной маслёнке. «Ах, нет, всё на месте». Я снова направилась в свою комнату, но тут я заметила, что его шапка его всё ещё висит в прихожей, а в лотке принтера всё ещё оставались его копия экзаменационных билетов вместе с оригиналом. «Только бы не простудился, на улице подмораживает, - мелькнуло у меня в голове, - Нужно поскорее вернуть ему всё». Я заснула.
Я не помню, как провела все последующие дни – все было, как в тумане. Матери я, конечно, же ничего не рассказала. Мне было стыдно, чудовищно стыдно за случившееся, и этот первобытный стыд, с невозможностью признаться во всем, словно пожирал меня изнутри, делая мою жизнь почти невозможной – я не могла есть, не могла спать, не могла думать ни о чем, кроме ужаса забеременеть.
Боль в растерзанной плеве постоянно напоминала мне об этом. Каждый раз при болезненном мочеиспускании я приходила в ужас о том, что я больна, смертельна больна, что теперь я жалкая калека, и больше я никогда не буду ни для кого первой, ни для кого желанной, вместо этого в моей жизни всё время будет всплывать этот грубый волосатый чувак со своим пьянящим шампанским, в которое он добавил какую-то дрянь, и огромным членом, которым он так грубо и безжалостно вошел в меня. Наивно признаться, но тогда я клятвенно решила для себя, что в моей жизни больше никогда не будет секса.
Так или иначе, несколько придя в себя, после того, когда, почувствовав в себе первые капли теплой менструальной крови, я окончательно убедилась в невозможности беременности, я отправилась в университет, чтобы снова встретить его, и вернуть ему его экземпляр билетов.
Я нашла его возле секретарской. Можно подумать, что он ждал меня всё это время. Ни говоря ни слова, я слегка тыкнула пальцем в его спину. (Он стоял, отвернувшись от меня вполоборота, и о чем-то усиленно болтал со своим дружком).
-На, возьми, это твое, - ни желая больше ни о чем говорить с ним, я чуть буквально не впихнула конспекты и его шапку ему в руки, и бросилась прочь. Мне вовсе не улыбалось выслушивать за своей спиной, как он будет расписывать свой подвиг о том, как ему ловко удалось лишить девственности последнюю девственницу курса, а его дружок, давясь от едва сдерживаемого смеха, будет скалить зубы мне вслед.
-Погоди я сейчас…- услышала я, как он сказал своему другу, и побежал за мной. Схватив меня за руку прямо при всех в коридоре, он остановил меня.
Только теперь, при ближнем рассмотрении в свете, он заметил её интересную бледность. Она была ещё более соблазнительна, чем тогда, в её маленькой душной комнате, заваленной пыльными компьютерами и мебелью. Поверженный невинный ребёнок. В какой-то момент ему стало страшно. Страшно за то, что он сотворил с этим ребенком тогда, в угаре своей бессознательной пьяной страсти самца. Страшно за её будущее. Но первые её слова в мгновение ока рассеяли сладостную иллюзию невинности:
-Чего тебе надо?! Я все отдала тебе!
-Нужно поговорить…
-Говори!
-Не здесь же. Пойдем в аудиторию. Двадцать вторая как раз свободна.
Мы прошли в пустую аудиторию, самым бесцеремонным образом запершись там. Сначала мы просто сидели, потупивши головы, не смея сказать друг другу ни слова. Потом мне надоела эта молчанка, и, чтобы не тянуть время, я, сделав вдох поглубже, выпалила ему всю правду-матку:
-Не надейся, Лёшка, я не беременна, так что я никогда не женюсь на тебе.
-Не женишься?
-То есть не возьму тебя замуж.
-Не возьму замуж?
-Не валяй дурака, Лёшка, ты прекрасно понял о чем, я говорю!
-Не понял.
-Так сейчас поймешь! – с этими словами я подошла к Алексу и со всей мощи влепила ему здоровенную оплеуху. – Теперь понял?!
-За что?!
-За то, что ты сплетничал со своими дружками о нас! Теперь, должно быть, весь курс в курсе, что произошло между нами. Так радуйся! Чего же ты не радуешься?! Ты победил глупую девчонку! Теперь можешь хвастаться перед всеми своей победой, как хвастался мне теми глупыми официантками, которых тебе удалось затащить в постель.
-Это неправда, я никому ничего не говорил! –возмущенно возразил Алекс.
-Думаешь, я дура, думаешь, я не видела, как твой дружок смотрел на меня и скалил зубы.
-Все это тебе показалось.
-Пошел вон, придурок, я больше не стану с тобой ни о чем говорить.
-А я стану, и ты выслушаешь меня до конца: больше всего на свете я снова хочу испытать с тобой то, что было у нас неделю назад, ты слишком страстная малышка, я хочу тебя прямо сейчас…здесь! Он схватил меня своими ручищами за голову и стал неистово целовать. Не в силах более сопротивляться, я легла на учительский стол, и, обхватив его руками, придвинула к себе.
-Ты станешь насиловать меня прямо здесь? – улыбнувшись, спросила я.
-Возможно, - усмехнулся он.
-Предупреждаю, я буду сопротивляться, - уже совершенно серьёзно ответила я.
-Сопротивляйся!
-Смотри, я откушу тебе ухо! – предупредила я.
-Кусай!
В следующую секунду, я почувствовала, как от страсти он начал стягивать с меня джинсы, когда в дверь раздался неистовый стук, а затем за дверью послышались голоса:
-Да говорю же, там кто-то есть!
-…показалось…
-Сходи в секретарскую, возьми ключи.
-Сейчас нас выпрут отсюда. –улыбнулся Лёшка. Только теперь я заметила, что у него нет переднего зуба. Видимо, он был выбит уже давно. –Так что же, решайся, у нас осталось совсем немного времени.
-Решаться на что?
-Я делаю тебе официальное предложение. Ты выйдешь за меня замуж?
-Так вот официально заявляю тебе –нет!
-Но, почему?
-Потому что я не люблю тебя, мой милый Медвежонок, - ласково погладила я его по голове.
-Тогда, что это было?
-Что было?
-Сейчас. Или мне это только показалось, что ты только что оказывала мне знаки внимания?
-Я не знаю, Алекс! Я не знаю! Не мучь меня, Алекс, всё случилось слишком быстро -сейчас я ни в чем не могу разобраться, даже в себе! А тут этот диплом! Я устала от всех этих экзаменов, я слишком устала, чтобы решить что-нибудь сейчас! Иногда мне кажется, что я никогда не закончу этот проклятый универ!
-Не надо, не надо так отчаиваться. Мы можем писать наши дипломы вместе, - «успокоил» меня Алекс.
-Писать диплом?
-Да, у меня уже есть кое-какие намётки. Я достану тебе лучший материал. Так ты согласна?! – многозначительно подмигнув глазом, спросил меня Алекс. Вместо ответа я только показала ему большой палец, и словно пуля выскочила вон.
Я хотела порвать с Алексом. Я боялась его, потому что не в силах была противостоять тому миру чувств, который он открыл мне, так грубо и бесцеремонно ворвавшись в меня своей крайней плотью. Я знала, если наши отношения продлятся немного дольше – мой «диплом с отличием» окончится огромным пузом.
Я не желала быть его женой, потому что не видела перспектив в нём. Мокрая от слез, с путаницей мыслей и чувств, я бежала по промокшему серому Питер. Бежала домой.
Глава шестая
С меня хватит!
Я ощутила назойливый звонок, который приближался всё ближе и ближе, превращаясь в непонятную музыку. Открыв глаза, я увидела, что нахожусь в своей комнате. «Ой, всё-таки нужно вернуть ему шапку и билеты, ведь госэкзамены совсем скоро, нужно готовиться».
Но тут я поняла, что это реальность, а то был всего лишь сон или воспоминание, и их больше нет.
Стояло лето. Белые ночи. Солнце било мне в глаза. Подумать только ведь ещё секунду тому назад я явственно ощущала запах февральской сырости в комнате, ясно видела обледеневшие окна и тихий, падающий серебряный снежок за окошком, а теперь вдруг лето. О, Господи, уже прошло почти пол – года.
Где ты теперь, мой незадачливый соблазнитель. Говорят, ты всё бросил и бежал в далёкую Калужскую деревню, чтобы посвятить себя пейзажу. Мой Левитан.
Сердце сжалось от горя, должно быть так чувствует себя летаргический больной, проснувшийся стариком после десятка лет забвения и ощутивший отчаяние от потерянных во сне молодых лет жизни. Неужели, жизнь состоит из неуловимых мгновений, что сливаются в единый путь, летящий стремительно и незаметно.
Кажется, что это было вчера, а прошло уже несколько месяцев.
Где ты теперь? Наверное, ты уже там женат и возможно у тебя скоро будет рёбенок – у вас, мужиков, с этим задержится.
Удивительно, как люди быстро заводят семьи, как будто это некий рубеж в жизни, который каждый рано или поздно обязан пройти. Кто установил это негласное обязательство? Природа? Общество? Скорее всего, оба.
Брак – общественное явление, основанное на стремлении размножаться. Общество же рассматривает брак как живую свою ячейку, позволяющую сохранять и воспроизводить оное как таковое, как явление подчиняющее и контролирующее процесс деторождения внутри семейной ячейки, с тем, чтобы, пусть и негласно, и не всегда, правда, успешно воспрепятствовать появлению ублюдков – неполноценных членов общества, вне данной семейной ячейки. Таким образом, брак – это грань, которая подспудно разделяет людей на «нормальных» - состоящих в браке и «ненормальных» - вне его.
Можно сказать, что человеческий социум оказывает давление на человека, как на личность, постоянно подвергая его контролю над выполнением третьего правила природы – размножаться…
Но только не в России. В России человек не представляет никакой ценности, и рассматривается, как единица из общего быдла, которую можно бесконечно доить и доить. Русское же общество, напротив, всячески воспрепятствует русскому человеку «добыть», в то же время как всяческими мерами стремиться «сожрать» его. Но просто сожрать человека ему мало. Ему нужны всё новые и новые единицы быдла. А откуда их взять? Из того же быдла – больше неоткуда!
И Российское Правительство призывает к браку, как к факту размножения, для поставки ему новых жертв подавления. Путём всяческой социальной дискриминации «ненормальных», то есть не состоящих в паспортном браке, верховная русская общественность призывает создавать семьи, с тем, чтобы рожали как можно больше детей – будущего поголовья быдла, на котором потом их дети смогут безбедно существовать, зарабатывая себе огромные состояния.
Российское Государство можно сравнить с огромным Молохом, что пожирал своих собственных детей и, за счёт этого, сохранял свои жизненные соки. С той лишь разницей, как если бы, например, для удовлетворения его растущего с геометрической прогрессией аппетита, он заставил бы их ещё и размножаться, в награду отсрочивая неминуемую их кончину, чтобы на десерт получать добавку ещё и в виде родных внуков, правнуков и. т. д,
Во все времена, трудовой человек в России уподоблялся некому быдлу (кстати, быдло с древне славянского – крупный рогатый скот), которое терпеливо сносило издевательства Молоха – государства, не смея и не желая отстаивать свои гражданские права, и, позволяя ему выдаивать себя до сукровицы, медленно сжирая их жизни, при этом, умудряясь заставлять его еще откармливать свежих молодых телков – его несчастных детей, лишенных с рождения другой перспективы, как быть поставленным к столу на медленное пожирание Молоха.
Если вы не верите, то я охотно приведу пример. Взять бы хотя бы тех же матерей – одиночек, коих в России – стране вдов, предостаточно, которые растят своих маленьких сыновей. Поможет ли государство растить маленького ребенка матери? Как бы не так! Зато, когда уж мальчик подрастает до восемнадцати лет, его как преступника, чуть ли не с милицией отлавливают в армию. А так подумать, почему молодой человек должен отдавать свой долг государству, которому было, по сути дела, наплевать на него, когда он рос?
Ну что там всё звонит и звонит? Да это же мой компьютер! Я забыла выключить тебя на ночь. Вот он, мультяш – бельчонок, опять ты дрыгаешь окорочками. Поднявшись с постели, я открыла сообщение.
Грэг прислал вызов в Америку. «Ого, да ещё же ничего не готово. Куда так торопиться, парень?» Нет, всё хорошо, пожалуй, даже слишком, чтобы быть правдой. А чего мне ждать здесь, в этой нищей России?
Надоело, с меня хватит, я уже устала жить в государстве, которому не нужны собственные граждане, государство, в котором нет гарантий защиты ни прав человека, ни его собственности, государстве, где никогда нет, и не будет стабильности и благополучия, где никогда не знаешь, что будет с тобой завтра. Россия - это гигантский загон для неуправляемого и неконтролируемого никем быдла. Гигантский крааль, где, бодая и толкая друг друга, сильные затаптывают слабых, а слабые топчут ещё более слабых, в конце концов, сами не замечая того, все медленно подыхают в этой давке.
С меня довольно! Что мне тут, собственно, терять. Нет, Молох, я не дам тебе на съедение ни себя, ни своих детей. На, получай камень! Я стану гражданской цивилизованной страны, где есть Закон, суровый Закон, не допускающий ни для кого снисхождения, рождающий Порядок и Гарантию защиты прав каждого, остальное я добуду сама.
Но, начав просматривать новые сообщения от Грегори, я погрузилась в личные раздумья, менее глобального характера.
Краткая предыстория семьи Грэга
США , Штат Флорида, Майами
Глава седьмая
Грэгор Баркли
Когда Грэг родился, семья его жила в южном пригороде недалеко Майами, в небольшом частном домике курортной зоны Палм-Бич. Мать его была женщиной из очень обеспеченной семьи Грэгора Баркли - владельца крупного яхт-клуба, расположенного в Майами. Этот яхт-клуб в начале двадцать первого века был самым знаменитым яхт-клубом в городе. Он специализировался большей частью для обслуживания приезжающих на отдых со всех штатов богачей, осуществляя прямые круизные рейсы, как по всему южному побережью США, так и на Багамы, Гаити, Пуэрто-Рико, и, даже на Остров Свободы – Кубу, и всё это с высшим качеством обслуживания «люкс».
Луиза Баркли, его жена, погибла примерно год спустя после рождения матери Грэга - Фриды, при довольно-таки невыясненных обстоятельствах. Её труп с простреленной насквозь головой был найден недалеко возле дома, при этом никаких других следов насилия или отравления обнаружено не было, при ней даже были дорогие семейные реликвии – серьги из голубых бриллиантов и брошь, но ничего не было украдено. Поговаривали, даже о самоубийстве, что Луиза не выдержала давления деспотичного и непреклонного мужа, и, чтобы насолить мужу, надела на себя самое дорогие его украшения и выпустила себе пулю в лоб, но и эта версия не нашла подтверждения, поскольку ни пуля, ни пистолет найден не был.
Поскольку Грэгор Баркли имел на тот момент железное алиби, смерть списали на гибель при неясных обстоятельствах, и дело было закрыто.
В момент нашего повествования, у Грэгора Баркли, помимо родной дочери Фриды, было ещё двое младших, неродных дочерей от второй жены, также претендовавшие на солидную долю в его наследстве, которых он всей душой ненавидел, считая их приживальцами и прожигателями жизни. Фриде же, родной старшей дочери, напротив, дозволялось практически всё, её он считал каким-то идеалом совершенства, почти божеством, посланным ему с неба в награду за его тяжкие годы молодости, проведенные в борьбе за осуществление своей американской мечты – сколачивания собственного дела.
Глава восьмая
Фрида
Можно сказать, что красавица Фрида получалась Золушкой в этой семье – только, Золушкой наоборот. Фрида была из тех девушек, которые принимались светским обществом как правильность воспитания и образованности, она никогда не перечила своему отцу, потому как знала, что возражать отцу – означало сделать хуже только самой себе, в душе, порой, даже побаивалась его. Фрида знала: отец – это босс, от него зависит всё. Эта смышлёная девушка была более всех приближённа к отцу, можно сказать, его правой рукой.
Если от слова отца зависело всё, то от протекции Фриды многое – без неё нельзя было и думать чтобы хоть как – то войти в круг её могущественного отца. А выбирать нужных людей для отца было её талантом.
Постепенно, год за годом, Фрида всё более и более погружалась в мир туристического бизнеса –это позволяло отвлечься от мыслей о неудачно складывающейся личной жизни. Однако, ничто не длится вечно. Устоявшийся мирок, словно ореол, окружавший и оберегавший Фриду, в один «прекрасный» год, выдавшийся как нельзя более беспокойным из-за серии пронесшихся почти друг за другом мощных ураганов, рухнул неожиданно и бесповоротно.
Бизнес не шёл. Фрида осознавала, что ни от неё, ни от её всемогущего отца ничего не зависит – матушка-природа, как всегда приняла своё окончательное решение, не считаясь ни с какими авторитетами американского общества. Из-за непрекращающихся ураганов туристический сезон был сорван и подходил к концу.
После ураганов поток богатых туристов практически прекратился. Компания несла тяжёлые убытки, платя государству хищнические налоги за использование береговой зоны.
Началась отчаянная борьба за выживание, нужно было сохранить, прежде всего, яхты и персонал. Грэгор Баркли понимал, открывать следующий сезон в этом году – равнозначно безумию, нужно было законсервировать и сохранить бизнес любой ценой. Персонал был вынужден отправиться в принудительный отпуск, а яхты встать в безопасные бухты залива Тампа.
В отчаянной борьбе за сохранение компании нервы старика сдали, что выражалось в том, что целыми днями он ходил молчаливый и серьёзный, зачастую срываясь по
пустякам на свою старшую дочь, которая представляла для него теперь некую мишень для выплеска копившейся раздраженности.
Для Фриды Баркли наступили трудные дни. О светской жизни теперь нечего было и думать. До этого горячо привязанная к отцу –боссу и его бизнесу, Фрида теперь старалась всячески избегать отца.
Глава девятая
Весёлый Хэллоуин или Маски Ночи Безумств
Не желая быть более объектом бессмысленных нападок отца, она взяла своеобразный time out*, поскольку всё равно не видела целесообразности в своего пребывания на фирме.
Чтобы немного отдохнуть от дел, Фрида инкогнито поселилась в небольшом, но роскошном гостиничном номере.
Покинув отца, Фрида постоянно чувствовала вину перед ним, что выражалось в некой внутренней подавленности перетекающей в депрессивное состояние. Всё это выплескивалось в неконтролируемые никем поступки.
Свобода от отца давала всё, что раньше было недоступно и запретно для неё. Желая «показаться» перед своими бывшими сокурсниками по университету, она отыскала почти весь свой курс и пригласила всех на грандиозную вечеринку по случаю её тридцатилетия, которая странным образом совпала в этом году с Хеллоуином. Незабываемая вечеринка должна была состояться на подаренной отцом роскошной яхте, носящее созвучное имя - «Жемчужина Флориды». В этом был её негласный протест деспотичному отцу.
Фрида видела в этом особый, мистический знак, предоставляемый ей судьбой, чтобы хотя бы раз в жизни «спустить тормоза».
Красивая и богатая, Фрида отождествляла себя с названием яхты, поскольку так часто называл её отец, и, действительно, вряд ли можно было бы найти девушку прелестней на всем восточном побережье Флориды.
От природы высокая и стройная, красавица – Фрида, обладавшая здоровым цветом и правильными чертами лица, окаймленного копной густых вьющихся рыжеватых волос, легко могла бы стать моделью какого – нибудь глянцевого журнала. Её богатство, позволяющее во всём подчеркивать её красоту, выгодно отличало её от прочих типовых красоток побережья.
Но, как говориться в библии, много званных, да мало избранных. К великому её удивлению и разочарованию пришли немногие - только несколько бывших близких (и даже слишком) дружков по общежитию городка, несколько подруг, коих, по сути, ей менее всех хотелось видеть. Остальные, обремененные семьями и бизнесом, предпочли ответить молчанием на неожиданное её приглашение.
Вечеринка эта влетела ей в десять тысяч долларов (баснословную по тем временам сумму). Отступать было слишком поздно – вечеринка состоится, во что бы то ни стало.
Всё было уже готово, еда и выпивка были заказаны, официанты проворно накрывали на стол, и специально для этого вечера был приглашен какой-то начинающий ди – джей из Майами, игравший в сомнительных клубах побережья хаус- миксы, недавно вошедшие в моду среди молодежи Штатов. Фрида никогда не хотела отставать от последних веяний моды, даже, если для неё они были непонятны и раздражительны.
Солнце еще не скрылось за морским горизонтом, обнажая край красновато- огненного диска, а гости, оттесняемые амбалом- охранником, уже толпились на берегу, стремясь попасть на пирс, ведущий к заветной «Жемчужине».
Возбуждённая компания напоминала чем- то жителей Содома, ломящихся в дверь к Лоту с гиканьем и зычными возгласами. Парни были развязны, в предвкушении весёленького вечера, полуодетые девицы, все время заигрывавшие с ними, не переставая, хихикали и висли.
Полуобнаженные тела их, по случаю праздника Всех Святых были невообразимым образом раскрашены под ведьм, вампиров и прочую нечисть, так что настоящая нечисть могла бы испугаться, повстречайся она им на пути. И вот началось…
На яхте появилась хозяйка, и, подняв в приветствии руки, кивнула охраннику. Девушка выглядела потрясающе и вместе с тем жутковато. На Фриде был костюм не то ведьмы, ни то женщины-вамп: черные тени томно обводили её глаза, лицо было выбелено пудрой, а зачесанные вверх, залакированные волосы придавали ей сходство с какой то злой королевой из сказки Братьев Гримм. Одета она была лаконично и элегантно в строгое, черное платье, но с огромными вырезами на спине и груди, легкомысленно закрывающую наготу потаённых мест.
Одного за другим охранник начал пускать гостей к хозяйке бала, которая, словно Булгаковская Маргарита, встречала каждого гостя в отдельности одной и той же заготовленной светской фразой, вроде: «Как я рада видеть тебя…», подставляя каждому, вместо коленки или руки, свои губы для ложного светского поцелуя.
Наконец, все собрались, ударила музыка и вечеринка началась. Гости разбрелись по яхте, проворные официанты шныряли тут и там, обнося всех подносами с виски, вином и шампанским. Гости то и дело подходили в каюту к накрытому столу за угощениями, коими в этот день ломился стол, накладывали себе в тарелку и уносили, присоединяясь к своим группкам для задушевного разговора. Возрастающее количество выпитого алкоголя, все более и более раскрепощало компанию. Вот уже первая пара вышла на середину каюты, и, начала исполнять зажигательный и страстный латино - танец, подергиваясь друг перед другом, словно в конвульсиях. Это «зажгло» вечеринку, и все гости, проворно разбившись на пары, устремились танцевать. Даже Джудит и Сью, эти вечные лесбийки-зануды, которым никогда не досталось парней, танцевали друг подле дружки, лижась в губы и потираясь то попками, то грудями, словно загулявшие кошки.
Бедная Фрида, словно wallflower*, казалось, зажатая между столом и ди-джейской, стояла во главе стола, кивая и улыбаясь то тем, то другим, с глазами, полными отчаяния наблюдая за танцующими парами.
Вечеринка на яхте
Подумать только, с легкостью и решительностью воротившая делами отца, она совершенно разучилась развлекаться, и была не у дел даже на собственной вечеринке. Ну, уж нет, это её вечеринка, сегодня она должна быть в ударе!
Почти автоматически Фрида начала опрокидывать один бокал за другим.
-Полегче, полегче, детка, - услышала она над своим ухом какой – то скрипучий мальчишеский голос.
Новомодный ди-джей, невысокого роста, с длинной тёмной челкой, спускающейся на глаза, и коротко выбритой до корней волос головой, напоминающий то ли стилизованный образ Адольфа Гитлера, то ли Гарри Поттера, стоял рядом, удерживая от неё очередной бокал. Уже изрядно подвыпившая, Фрида отчаянно и надрывно рассмеялась от вида незадачливого кавалера.
Разгорячённая пьяным весельем, она схватила ди – джея за руку и, выбравшись с ним на середину каюты, чтобы все видели их, начала неистово исполнять непонятный, но страстный и зажигательный танец, имитирующий секс. Но никто не обратил на них внимания, все гости были захвачены всеобщей эйфорией вечеринки.
Некоторые парочки были уже и вовсе готовы, девицы, целуясь и ласкаясь, садились парням на колени, проливая шампанское прямо на них и, силясь слизнуть пролитое, проливали еще больше, что каждый раз вызывало у них приступ пошлого смеха.
Вдруг, музыка неожиданно прекратилась, свет вырубился, в ту же секунду послышался крик Фриды и … замолк. В каюте воцарилась абсолютная темнота и тишина. Компания восторженно завизжала, приняв это за эксцентричную шутку, приготовленную Фридой по случаю Хэллоуина. Однако, дальнейшие события не последовали, компания застыла в недоуменном молчании, ожидая чего-то, но был слышен только плеск волн бившихся о палубу.
-Фрида! Где же ты? Послушай, Фрида, это уже не смешно, - послышались голоса гостей в темноте..
Кто – то чиркнул зажигалкой. Небольшое пламя на мгновение осветило помещение каюты. Затем послышался свиной визг Джудит. Все вскочили в напряжении, не соображая, что происходит и как им реагировать. Вдруг, из темноты раздался резкий и решительный крик:
-Всем вон! Или я разнесу эту чертову посудину на куски!
В слабом освещении следующей вспышки зажигалки, все увидели, что перед ним стоит ди-джей, зажавший хозяйке рот левой рукой. В правой у него находилась граната с уже спущенной чекой, которой он упирал ей в грудь. Послышались крики, началась паника. Все ринулись к выходу, толкая, и сбивая друг друга с ног. Слышно было, как, с грохотом бьющейся посуды и звоном летящих ножей и вилок, полетел стол.
Парни, протискиваясь к выходу, вовсю работали локтями, отпихивая своих бывших партнёрш, которые истерично цеплялись за них. Но никто не мог пройти сквозь узкие двери каюты, потому что возле них образовалась свалка, вызванная падением жирной Джудит, которая намеревалась выскочить первой, но была сбита с ног у самого выхода и заклинила собой двери. Её топтали и пихали, но она только беспомощно визжала от ужаса, не в состоянии подняться на ноги.
Наконец кое-как её удалось оттащить от выхода, все ринулись наружу, послышался топот ног по палубе.
-Лестница! Где лестница?! Нет лестницы!
Люди беспомощно метались по палубе туда и сюда, наконец, послышались плески от прыгающих в воду тел. Хэллоуин превратился в подобие нашего Дня Нептуна, когда раскрашенная и мокрая компания из чертей и русалок выскакивают из воды, и с гиканьем проносятся, пугая и гоняя встречных.
-Террорист на борту. Помогите! Помогите! Сделайте что-нибудь. Охрана!
Но куда там! Впереди всех бежал верзила – охранник, обязанный обеспечивать безопасность вечеринки, гонку замыкала толстуха - Джудит, которая нелепо подскакивала, едва упираясь на вывернутую ногу. Люди на пляже с ужасом отскакивали от них, принимая это за неудачный розыгрыш Хэллоуина или за подвыпившую компанию. В Ночь Безумств, когда все одевают «свои маски», никто не воспринимал их пьяные крики о помощи всерьез. Да, Фрида, твой Хэллоуин удался на славу!
-Всем вон! Или я разнесу эту чёртову посудину на куски!
Глава десятая
Падение в бездну
В опустевшей каюте воцарилась тишина, только свет луны проникал в распахнутые двери. В объятьях террориста Фрида застыла, не смея сопротивляться. Наконец, он разжал ей рот, но кричать она больше не смогла – горло было передавлено.
С удивлением и ужасом она ощутила, как его правая рука неистово ласкала её груди и, опускаясь всё ниже и ниже, начала стягивать трусики, с силой теребя промежность.
Всё её внимание было сосредоточено на левой его руке всё слабее и слабее сжимавшую гранату. Покончив с трусиками, он развернул её лицом к себе, и, заметив её внимание к гранате, резко отшвырнул её в угол. Фрида присела, и в ожидании смерти, прикрыла голову руками,… но ничего не произошло. Приоткрыв глаза, она увидела, что граната как –то странно подпрыгивает по всей каюте, словно резиновый мячик, но не никак не взрывается. Лицо «террориста» осенилось насмешливой улыбкой. «Муляж» - мелькнуло у неё в голове.
-Браво! Как тебя зовут, идиот? – простонала Фрида.
-Зачем это тебе? – прохрипел террорист, злобно дыша в её ухо.
– Я просто хочу знать, как тебя звали, потому что как только сюда ворвутся копы и продырявят твою башку, будет слишком поздно, и я так и не узнаю, под каким именем следует отпевать.
-Бедная крошка. Ты даже не запомнила моего имени. Имя своего бедного наймита, который вкалывает каждый вечер за пультом ди-джея на твоей поганой яхте уже три месяца, и чью музыку ты даже не замечешь. А ведь я сочинил её сам, слышишь сам! Да, что тебе до неё. Такие богатенькие сучки, как ты, никогда не смогут оценить силы моей музыки, для них она просто фон вечеринки, под который можно сладко жрать и развлекаться. – С этими словами он больно потянул её за волосы вниз. - Меня зовут Дэвид Гарт! Запомни это имя хорошенько, Фрида Баркли, богатенькая стерва.
«Меня зовут Дэвид Гарт!»- Это прозвучало почти так же, как Джэймс Бонд.
- И сейчас ты будешь моей, понятно! Настало моё время, и никакие твои копы тебе не помогут! Потому что я хочу тебя, и трахну прямо здесь!
Фрида рванула к выходу, но цепкие и сильные руки, крепко удержали её от бессмысленной попытки и с силой опрокинули на кожное сидение каюты. Пальцы его уверенно и умело ласкали внутреннюю часть её бёдер, приводя Фриду в возбуждение, от которого она, несмотря на ужас смерти, испытывала блаженство, порабощенной секс-рабыни, покорившийся своему неистовому хозяину.
В следующую секунду он завладел ею, и ей нравилось это порабощение. Волевыми и сильными движениями он заставлял принимать её различные позы и, не доводя до вершины наслаждения, на секунду отпускал её тело с тем, чтобы с неистовой яростью вновь атаковать его.
Нет, этот секс не был похож ни на жалкие попытки самоутверждения юнцов в студенческом общежитии, ни на секс с работниками фирмы её отца и прислугой, которые, смертельно боясь потерять работу, становились её ничтожными фаворитами. Это был секс повстанца, победившего и порабощающего наказанием свою бывшую госпожу, секс фаталиста, потерявшего от отчаяния голову.
Вой приближающихся сирен наполнял морской воздух, послышалось топанье тяжелых ботинок об палубу, но любовники поглощенные сладким экстазом отключились от внешнего мира. Фрида теряла сознание от нарастающего блаженства, вырвавшегося в крике.
Вдруг, дверь с грохотом распахнулась, щелкнули затворы автоматов, и… полиция, застав парочку в интересной позе, растерянно застыла в удивлении.
Недолго думая, полиция арестовала обоих, и, защелкнув наручники, препроводила до ближайшего полицейского участка.
Скандал был ошеломителен. Изголодавшиеся за время сорванного ураганами сезона светской жизни пляжной Флориды, желтая пресса и сомнительные телекомпании, словно стая шакалов, набросились на «сенсацию», осаждая полицейский участок.
На допросе Фрида призналась, что она подговорила своего бой-фрэнда организовать ложный захват её в качестве заложницы, чтобы просто в шутку напугать своих однокурсников и побыть с ним наедине, что сожалеет о своём поступке, повлекшим за собой последствия.
Отделавшись штрафом в двадцать тысяч долларов за хулиганство, Фрида в тот же злополучный день (вернее в ночь) была выпущена из участка и, первым делом, внеся залог за Дэвида, вызволила его. Теснимые и осаждаемые журналистами, прикрывая руками лица, они едва смогли продраться к своей машине, и отправились прямиком в гостиницу, преследуемые вереницей папораций и журналистов.
Добравшись до гостиницы, не отойдя ещё от происшедших событий, потрясённые и разбитые, они забаррикадировались в номере и, свалившись на кровать, не раздеваясь, мгновенно забылись во сне. Новоявленные светские любовники спали очень долго, как будто ни разу в жизни им не удалось выспаться, как следует.
Проснувшись, Фрида тут же осознала отчаянность своего положения. Бедный отец, наверняка не перенесёт такого позора. Здоровье его в последнее время и так было ослаблено финансовыми потерями, вызванными ураганами. Идти же теперь, прямо к отцу, чтобы покаяться, представлялось вовсе невозможным – это добьет его.
Подойдя к окну, она отодвинула занавески, чтобы открыть, и увидела толпы журналистов роившееся кучками под ее окнами, которые тут же привскочили, и направили на неё свои камеры, чтобы запечатлеть свежеиспечённую «героиню» сексуального скандала. Осада была полной, и Фрида решила держать её до конца, ожидая любой развязки.
Буквально на следующий день вся бульварная пресса побережья пестрела заголовками: «Неудачный розыгрыш Хэллоуина», «Секс с террористом в Ночь Всех Святых» и даже такое: «Дочерью известного владельца яхт-клуба Фрида Баркли была захвачена собственная яхта вместе с террористом-любовником, чтобы бежать от отца». Хотя, из названия последней нельзя было понять, кто кого, собственно, захватил – Фрида ли террориста-любовника вместе с яхтой, чтобы бежать от тиранившего её отца, или всё же террорист захватил Фриду вместе с яхтой, что более соответствовало бы логике, проистекавшей из слова «террорист», но статья была острой. Дословно по заголовку, скорее, выходил первый вариант. Отсюда было непонятно, зачем было этой Фриде захватывать собственную яхту, которая и так принадлежала ей, да ещё прибегать к опасным услугам наёмного террориста – любовника, в обязанность которого, помимо захвата её вместе с яхтой, ещё входили дополнительные услуги в качестве жигало*. В конце концов, почему бы ей не смыться со своим бой – фрэндом втихаря.
Нет, читать этот бред просто невыносимо. В отчаянии Фрида отшвырнула газеты и оглянулась на постель, где безмятежно, точно младенец, только что оторвавшийся
от груди, дремал её «террорист».
Боясь пробудить его ненароком, она тихонечко приблизилась к нему, чтобы рассмотреть его. Один глазок его приоткрылся и тут же закрылся, кончик губ вытянулся в хитренькой улыбке. Он схватил её голову и приблизил к своему лицу, поймал её губы для поцелуя, проворно протиснув ловкий свой язычок ей в рот. Задыхаясь от тошноты, подступившей к горлу, Фрида попыталась высвободиться от его слюнявых губ, но тут раздался спасительный звонок в дверь. Фрида резко рванула любовника за волосы, и, едва не откусив ему похотливый его язычок, пошла открывать двери, полагая, что это официант, удосужившийся, наконец, доставить её заказ в номер…Перед ней стоял её отец…
Нет, со стороны отца не было ни страшного скандала, ни упреков, ничего того, чего ожидала от него Фрида. Наоборот, старый Баркли предоставил дочери полную свободу в распоряжении своей дальнейшей судьбой или, как говорят в Америке , «give a free hand». Только с той лишь «поправкой», что он лишает её наследства и прав распоряжаться его имуществом и деньгами, включая подаренную им яхту, и отселяет её из дома, предоставив взамен небольшой, домик на побережье Клин Вотэ, глухой провинции Флориды, где он родился когда-то и провел свое детство.
Наконец, собираясь уже уходить, он спохватился, достал небольшую коробочку, и грубо всунул её Фриде со словами:
-Это то единственное, что принадлежит тебе от матери. На меня более можешь не рассчитывать.
Бунтари, бросившие вызов всему светскому миру Флориды, Фрида и Дэвид решили пожениться через неделю, вопреки всему и всем. Они сделали свой вызов и не желали останавливаться.
Избалованная буржуазная девица Фрида не любила Дэвида, в том смысле, в каком общепринятое буржуазное американское общество считало причиной для заключения брака. Нет, она скорее восхищалась им. Фрида боготворила его сильный и независимый характер, ломающий светские стереотипы и устои, его способность всегда и во всём иметь свое мнение, что очень редко встречается среди молодых людей, его непреклонную волю. Кроме того, ей нравилось то, что Дэвид проделывал с ней в постели – этот безумный секс, на который не решался с ней никто из встречавшихся ранее мужчин, а это для неё было немаловажной причиной для заключения брака. По-крайней мере, с ним ей не придётся скучать.
Своим страстным сексом с этим мальчишкой, Фрида хотела отомстить отцу, отомстить всему светскому миру, сделавших когда-то из неё послушную марионетку, которая играла по установленным ими правилам. Теперь у неё не было репутации. Той самой пресловутой английской репутации, угроза потери которой заставляла этих снобов раболепствовать перед светским обществом, заставляя их постоянно лицемерить, разыгрывая «правильную» роль. Играть роль, вопреки подавленного в них естественного для человека желания свободы и независимости, желания жить так, как хочется, что заставляло светских людей всё время пребывать в психологическом напряжении.
Репутация её безвозвратно потеряна, и это совершенно её не волновало, теперь они с Дэвидом обрели гораздо большее - они обрели свободу и независимость от окружающих. Приличная сумма где-то в двести тысяч долларов, скопленная Фридой в лучшие времена её «батрачества» на фирме отца, питала самые светлые надежды на перспективы семейного счастья.
Но это была самая чудовищная ошибка её жизни, роковая ошибка, последствия которой она не могла даже себе представить. Дэвид не был тем волевым
«бунтарём», идущим против системы, в нем не было той воли духа, который предполагала в нём Фрида, нет, ничего даже подобного в нём не было. Это была только его маска, ширма за которой просто скрывалось обыкновенное человеческое ничтожество, и не просто ничтожество, но озлобленное на весь мир, страшное существо, для которого не существовало никаких человеческих ценностей и моральных преград.
Глава одиннадцатая
Дэвид – история мальчика – «мясника»
Дэвид родился в крайне неблагополучной семье. Он был из тех пареньков, которых судьба обделила радостями детства, обделила не просто, а ещё в самом начале его существования. Отца он своего никогда не знал, похоже, что этого не знала толком и его мать. Вместо отца в его метрике о рождении стоял длинный прочерк. Только чуть приплюснутый широкий нос, заканчивающийся странным раздвоенным кончиком, да смуглая кожа мальчика свидетельствовали о том, что его неизвестный отец всё-таки являлся далеким потомком чернокожих рабов, некогда завезенных в Америку, тех людей почти уже сложившейся новой американской расы афроамериканцев, что за века своего существования на Американском континенте, уже пре изрядно смешавшись с белой расой, порядком поистратили природные черты своей негроидной расы.
Мать его была женщиной во всех отношениях беспечной к собственной жизни, одной из тех представительниц «легкой жизни», не желающих и в силу разных обстоятельств, не могущих работать на общество, при этом вечно сидящих на социальных пособии белых дамочек, которые в Америке именуются не иначе, как «white trash»*.
Для того, чтобы как - то оплачивать аренду крохотной квартирки в Майами и не загнуться от голода вместе с ребёнком, мать Дэвида время от времени подрабатывала проституткой, таща на дом очередного подвыпившего кавалера. Чтобы маленький Дэвид не при этом не мешал, мать запирала его в туалетной комнате в абсолютной темноте, заклеив ублюдку пластырем рот и привязав за руки к батарее на несколько часов. Бывали случаи, когда вместо обещанных денег клиент жестоко её насиловал и избивал прямо при ребёнке, что потом неизменно выплескивалось отчаявшейся матерью-одиночкой на малыша в виде издевательств и побоев. Часто мать надолго уходила, оставляя маленького Дэвида одного, предоставляя ему целый день кричать до хрипоты. Никто, ни одна живая душа не интересовалась трагической судьбой маленького ребёнка живущего в жутких, почти нечеловеческих условиях жизни. Соседи, озлобленные собственной нищетой и бесправием, были абсолютно равнодушны к ним, и не разу не заявили даже в социальные органы об издевательствах над ребёнком. В свои три года мальчик не умел говорить, всё еще ходил под себя прямо на пол, за что, до сих пор, не был удостоен штанишками от матери, и, боясь побоев матери, испражнялся тайком от неё, словно кот, обгаживающий потаённые уголки квартиры. Если мать натыкалась на его испражнения не в положенном месте, она тут же хватала его за шею и больно тыкала прямо носом в оставленные им следы, вымазав его лицо калом, тут же ставила под холодную струю умываться. Ребёнок раздражал её, мешал ей жить.
Наконец, через своего нового знакомого матери удалось устроиться на ночную работу официанткой в клубе, казалось, судьба несколько улыбнулась несчастной семье. Клиентов на дом больше не приходило, зато в их квартире почти поселился тот самый новый знакомый матери. «Благодетель», что устроил её на столь престижную работу в ночном клубе, считал себя вправе требовать с неё вознаграждения определённого рода, мальчик же, забытый, предоставленный сам себе, постоянно мог наблюдать за разнузданными оргиями, устраиваемыми на скрипучей кровати.
Когда Дэвиду исполнилось шесть лет, его мать, по повелению отчима сдала его в интернат для умственно отстающих детей, потому что ребёнок был постоянно замкнут, он существовал в каком-то своём выдуманном им детском мирке со своим, непонятным для окружающих языком, чем-то походившим на лепетание младенца. На все попытки общаться с ним, отзывался выпадами истеричного детского раздражения. Врачи подозревали у ребёнка аутенизм, но никакого аутенизма у ребёнка не было. Просто мальчик настолько был обделён элементарным вниманием и любовью, что совершенно не умел общаться с окружавшими его людьми, всячески отстраняясь от них в свой собственный внутренний мир, ища там защиты и утешения. Даже простое внимание и общение воспитателей во время пребывания Дэвида в интернате с каждым днём отогревало его душу.
Мальчик заново учился разговаривать, общаться с людьми, играть, как все нормальные дети его возраста. Маленький человечек будто бы стремился наверстать упущения в своём развитии с невероятной поспешностью, он был подобно маленькой пружинке, которую долго удерживали, а затем, вдруг, резко отпустили. Всего за год он выучился чисто разговаривать и уже начал рьяно интересоваться буквами, изображенными на кубиках, научился складывать слова из кубиков, согласно тому, что было изображено на первом попавшемся ему кубике, что приятно шокировало воспитателя интерната, более того, он начал писать карандашом аршинными печатными буквами слова на бумаге, на книгах, на обоях –везде, включая самые неподходящие места для письма, например, постельное бельё, столы, и даже документы, которые ему удалось утащить со стола директора интерната, за что ему крепко влетело. Теперь мальчик не отставал, а опережал в развитии даже своих здоровых сверстников. Нужно было что-то решать. Держать совершенно здорового ребёнка в интернате для слаборазвитых детей было уже невозможно. Отдать же ребёнка обратно «в семью», означало бы просто погубить мальчика, поскольку в новой семье (а к тому времени мать уже вышла замуж, и у них появился маленький ребёнок) вряд ли для малыша Дэвида нашлось бы место. Несмотря на то, что плата за пребывание Дэвида в интернате поступала регулярно от его отчима, мальчика ни разу никто не навестил, даже родная мать, которая, сидя с маленьким братиком Дэвида на полном иждивении у своего мужа, боялась ненароком разгневать этим своего супруга и потерять содержание, от которого теперь зависело её жалкое существование с ребёнком.
Для Дэвида дни посещения были слишком горькими днями. Каждый раз он ждал прихода своей матери, но его никто не навещал. Он видел, как к другим детям каждый уик-энд приходили родители, приносили подарки, некоторых «счастливчиков» забирали домой на выходные.
Каждый раз мальчик внимательно рассматривал пребывающих, надеясь узнать среди них свою мать, облик которой почти стёрся в его детской памяти. Дэвид воображал как мать, а она ему казалась теперь почти неземным существом –прекрасная и вечно юная, вдруг придёт, принесёт ему подарок его мечты, большую расписную деревянную лошадку со встроенным в неё велосипедом, которую он видел как-то в магазине, прогуливаясь с директором интерната по городу, о которой другие мальчики могли бы только мечтать, так как она должно быть стоит целое состояние, и он, гордый и счастливый будет демонстрировать её перед всем интернатом, а затем они с матерью сядут в длинный, чёрный лимузин и тоже поедут домой, но только навсегда. И каждый раз он убегал в слезах, поняв, что и на этот раз к нему никто не придёт, что он опять остался один в интернате и на этот уик-энд. Директор интерната забирал на выходные мальчика, утешая его, что мама не забыла его, а просто не может прийти, потому, что её не отпускают с работы, и она вынуждена работать в выходные, чтобы заработать на его содержание, что она любит его, и просила передать ему это. Мальчик утешался этим, но каждый раз, не переставая надеяться, что мама обязательно придёт на следующей неделе.
Директор интерната долго водил его по городу, и заходя в закусочные, покупал ему сладости и мороженое, сахарную вату, в общем, то, что более всего любят мальчики, водил на пляж, где, позволял купаться столько, сколько влезет. Это были те счастливые часы, когда директор интерната становился для мальчика отцом, хотя по возрасту, он был слишком стар даже для его деда.
Так прошло несколько лет. Директор интерната почти стал для Дэвида родным отцом. Всё складывалась хорошо для мальчика: директор перевёл его в частную школу уже для нормальных детей, оплатив его обучение за все годы вперёд, потому как деньги от его отчима прекратили поступать. О существовании Дэвида семья его забыла вовсе.
Директор принялся готовить дело в суде против его матери и отчима по лишению их родительских прав и усыновлению им мальчика, хотя реально понимал, что надежда выиграть дело и получить усыновление над ребёнком в его возрасте была крайне мала. Подобных прецедентов в США было всего несколько, но надежда всё-таки была, и нужно было бороться за будущее рёбенка.
Дни Дэвида бежали счастливо и безмятежно в доме его попечителя. Днём мальчик ходил в школу, а из школы его забирал личный водитель. Мальчик оказался на удивление способным и подготовленным учеником, так что следовать программе ему было утомительно и скучно. То, что заставляли делать его учителя, он считал просто глупым занятием, а настоящими знаниями только то, что давал ему его опекун, занятия которого были фундаментальны и академичны и намного превосходили по степени полученных знаний занятия с его школьной учительницей. Знания Дэвида далеко выходили за рамки школьной программы, что давало мальчику повод всякий гордиться своей начитанностью и эрудицией перед одноклассниками и презирать их. Такое высокомерное поведение нелюдимого подростка отстраняло его от одноклассников, и заставляло пребывать в каком-то гордом одиночестве неоцененного должным образом «гения», которого уважали и оценивали, но не решались заводить с ним дружеских отношений, боясь быть потерянными в сравнении с ним перед лицом класса. Знания, данные ему опекуном, были только начальной основой, на которой мальчик уже самостоятельно с какой-то необъяснимой, болезненной страстью и усердием собирал фундаментальное знание предмета. Так, к примеру, он постигал несколько европейских языков одновременно: немецкий, испанский, французский, зачем-то внял себе в обязанность досконально штудировать труды немецких философов, при этом находить ещё и время заниматься по классу пианино. Вскоре Дэвид начал также игнорировать своих школьных учителей, для него они были чем-то вроде обслуживающего персонала, обязанные его занимать его чем-то в течение дня.
По возвращении из школы, мальчик жадно накидывался на библиотеку своего опекуна, пополняя и без того слишком обширные свои знания для его возраста, что давало ему право ещё больше гордиться перед собой. Так проходило несколько часов подряд, пока не возвращался директор интерната, не отрывал его от стула и от книг, и они, забыв обо всём на свете, шли купаться на пляж, пока солнце совсем не скрывалось за небоскрёбами города.
Так проходили дни за днями, Дэвид не подозревал, что страшный рок уже нависал над ним. Неожиданно для всех опекун Дэвида – казалось, крепкий старик, рассчитанный на сто лет жизни, свалился с инфарктом прямо на рабочем месте –сказалось постоянное нервное напряжение из-за предстоящего суда против миссис Гарт *.
Старик понимал – жизнь уходит от него стремительно и бесповоротно, и он не в силах что-либо поделать с этим. Он проиграл, ещё не начав борьбу. Предчувствуя скорую кончину богатого деда и получение приличного наследства, близнецы Дрю и Мэгги, две его внучки от дочери, приехали из Нью-Йорка, бросив опостылевшую работу клерков на юридической фирме их отца. Они приложили все мыслимые и немыслимые усилия и средства, чтобы заполучить наследство своего деда, в обход матери, безвольной и отупелой домохозяйки, во всём зависящей от мужа.
Ещё с раннего детства, каждое лето девочек вывозили из невыносимого летом пыльного и душного Нью-Йорка к дедушке в Майами, где они оставались на лето всей семьёй. Дедушка не скупился на внучек, любой каприз был их исполним, они хотели заниматься конным спортом – дед оплачивал секцию, серфингом, дайвингом – дед покупал им лучшие доски для серфинга и акваланги, теннисом, пляжным волейболом – дед нанимал им лучших мастеров, он позволял им пробоваться везде и во всём, единственно, что он ненавидел в ребёнке –это праздность, наконец, девочки, окончательно определившись, твёрдо решили заняться музыкой и уже не отступались в своём намерении.
Дрю и Мэгги брали класс пианино у лучших мастеров. У них была мечта, одна на двоих –Кавен Гарден, огромный зал, черный рояль, и они, прекрасные девушки-близнецы в длинных концертных платьях, играют, будто слившись в едином порыве в две руки, прекрасную классическую музыку перед тысячами восторженных зрителей.
Но, как всегда бывает, проза жизни поглотила их детские мечты, опошлив их существование необходимостью думать о хлебе насущном. Теперь они поняли, что, получив наследство, они могли, наконец, осуществить свою мечту, что отступать уже поздно, а другого случая у них попросту не будет.
К великому их разочарованию дедушка начал поправляться и не видел причин для своего дальнейшего пребывания в госпитале, поскольку понимал, что он всё равно неизлечимо болен и стремился тихо умереть дома, в собственной постели, но и этому последнему желанию дедушки не суждено было сбыться. Дрю и Мэгги так и не позволили ему провести свои последние дни в тишине и умиротворении, готовясь мирно отойти к Богу.
Несмотря на полученное образование и воспитание, это были двуличные мерзавки, умело прикрывающие свою тёмную натуру напускной протестантской благовоспитанностью. Присутствие деда ещё как- то их осекало, они боялись, что дедушка передумает насчёт нового завещания и вновь передаст всё дочери – тогда всё пропало, но за пределами дедушкиного контроля…всю свою подлость и женскую мстительность, вызванную ревностью к деду, они отыгрывали на беззащитном подростке Дэвиде. Бедный Дэвид всячески старался избегать оставаться с ними наедине, просиживая все дни у постели своего опекуна, ухаживая за больным, пока родные его внучки играли на пианино, готовясь к поступлению в консерваторию. Девицы нисколько не задумывались о том, что своим шумом беспокоят смертельно больного человека.
Всё равно, избежать контакта, живя с ними в одном доме, было невозможно. Дэвид постоянно натыкался на них в ванной, в коридорах, на кухне. Дрю и Мэгги – эти консерваторки, постоянно издевались над ним, то обзывая его юродцем, змеёнышем, приблудным ублюдком, интернатским идиотом, то они изгалялись над ним, проделывая над ним разнообразные жестокие шутки: тайком заливали клей в штаны, воровали вещи из душа, заставляя его проходить голым через весь дом, вырубали тёплую воду, заставляя его домываться ледяной водой, перчили тайком его пищу. Каждый раз Дэвид избегал жаловаться деду, боясь расстраивать его. Однажды вечером Дэвид принимал как обычно ванну перед сном и забыл запереть за собой дверь в ванную комнату. Он набрал полную ванну тёплой воды, и, надев на глаза блинкерсы, расслабился, прислушиваясь к мерному бульканью, вызываемую струями гидромассажа.
«Наконец-то эти идиотки угомонились со своим грёбанным пианино», - подумал Дэвид. В доме установилась долгожданная тишина. Дэвид чувствовал, как нежные струи ласкают его уставшее тело, освобождая его от напряжений, накопившихся за длинный день. Никаких мыслей больше не было, Дэвид, погружённый в безмятежную дрёмоту, оглушенный ласковым бульканьем воды, не услышал, как тихонько скрипнула входная дверь, и вошли Дрю и Мэгги.
-Упс! Там кто-то уже есть. А ну-ка, посмотрим, кто там!
Голос Мэгги заставил Дэвида вскочить из ванной, но близнецы уже стояли прямо перед ним, отдёргивая шторы, отступать, было поздно. Стыдясь своего обнаженного тела, Дэвид ретировался вновь в ванну и скрылся в пене.
-А, это ты, юродец интернатский. Давай поговорим о тебе… - Раздалось пошлое гоготание сестёр.
-У тебя были девочки до этого? Или ты всё ещё девственник?- давясь от смеха, вдруг, спросила Дрю.
-Давай, давай… Да не нервничай ты так, придурок, тебе же будет хуже, а если будешь кричать мы позовём дедушку на помощь! Не принуждай нас говорить ему, что ты пытался изнасиловать нас. У него слабое сердечко, оно может не вынести такого позора. Ты же не хочешь, чтобы дедушка, вдруг, умер. Тише, тише, крошка. Будь хорошим мальчиком. Давай лучше сделаем это в тишине, - нежно зашептала Мэгги, опускаясь в бурлящее клокотание ванны, чтобы сделать ему минет руками.
Вот так Дэвид и приобрёл свой первый сексуальный опыт. Дни проходили за днями, и с каждым разом близнецы заставляли неопытного подростка по разному удовлетворять их разнузданные потребности, обучая искусству плотских наслаждений, под угрозой выдать деду их тайные занятия. Дедушке становилось всё хуже, он мучился, но переносил все мужественно, ни издавая, ни единого стона или крика, однажды утром его обнаружили мёртвым, казалось просто заснувшим и не проснувшимся.
Сразу после похорон деда, получив во владение завещанные им деньги, сёстры решили отправиться в Нью-Йорк для поступления в консерваторию, тащить же туда и Дэвида было просто невозможно. Разыскав в Майами его мать, сёстры доставили Дэвида по адресу, оставив его дожидаться её перед запертыми дверьми. Добились ли близнецы успеха – о том история умалчивает, а вот для Дэвида жизнь в его семье обернулась ещё более мерзкой своей изнанкой.
Поначалу новая его семья почти не хотела признавать подростка, всячески отторгая его, как ненужного бедного родственника. Единственное спасение было для мальчика в его частной школе, в которую приходилось теперь ездить через весь город, где он проводил почти целые сутки, возвращаясь, домой поздно вечером.
Мать как обычно пила. В доме было всегда грязно и почти нечего есть. Поскольку мать ничего не готовила, даже для своего младшего шестилетнего сына, который находился постоянно при ней, то Дэвиду приходилось питаться в школе. Его же младший братик был предоставлен сам себе и словно голодный зверёныш, зажав кусок в кулак, убегал в спокойный уголок, где в второпях ел.
Отец семейства работал охранником в ночном клубе, там же, где когда-то проституткой «подрабатывала» их мать, но практически не появлялся дома и днём, похоже, что ему было одинаково наплевать на обоих своих мальчиков. Жену же, опускающуюся алкоголичку, он вообще не считал за человека.
Дэвид учился отлично, поскольку все его юношеские надежды выбиться из нищеты, были связаны с образованием. Тут же, в школе, в единственном месте, где он имел возможность нормально по-человечески питаться, Дэвид проводил почти всё своё время. Зачастую он тайком запрятывал лакомый кусочек в большой свой портфель, и без того битком набитый книгами, взятыми из школьной библиотеки, и тетрадями, для вечно голодного младшего братишки Генри, который с нетерпением ждал его прихода до позднего вечера, предвкушая очередной гостинец от брата.
Дэвид по-прежнему держался в школе особняком. Друзей у него так и не появилось. В этом были и свои плюсы:он ни от кого не зависел, он мог поступать так, как ему нравиться, и так, как он считал лучшем для себя, не оглядываясь на мнение класса – и это была его персональная привилегия в классе. Потеряв влиятельного опекуна, Дэвид чувствовал, всем своим внешне скрытым от глаз окружающих, но болезненны юношеским восприятием, что отношения к нему всё-таки как-то изменилось. Для учителей и учеников он не был теперь гением, подающим заоблачные перспективы, для них он становился каким-то недосягаемым гениальным изгоем школьного коллектива, без надежд на будущее. После уроков Дэвид проводил остаток времени не вылезая из читального зала, отгородившись от жестокой реальности книгами и словарями – он продолжал изучать языки, с яростью накинулся на мертвый и чуждый латинский, яростно разгрызая сложную латинскую грамматику, словно хотел доказать что-то самому себе и невидимому противнику. Возвращаясь к одиннадцати часам вечера, он заставал мать неизменно выпившей, отупевшей и уже не соображавшей ничего, голодного, полусонного братишку, который тут же накидывался на припасенные им гостинцы, грязь и убогую нищету в квартире.
После возвращения из школы Дэвид сам принимался за уборку дома: мыл посуду, стирал, мыл полы, так как не мог физиологически выносить убожества неубранной квартиры, и в час ночи без памяти валился в так и не разобранную постель. Это продолжалось изо дня в день, и, казалось, ничто не могло измениться к лучшему.
Если во времена его детства, проведённые с добрым старым его опекуном, он с нетерпением ждал уик-енда, предвкушая развлечения, отдых и безмятежность субботы и воскресенья, то теперь он с ужасом думал о приближающихся выходных. Это были те жуткие два дня, когда отчим на целый день оставался в семье. Тогда Дэвиду приходилось особенно туго. Отчим ненавидел его, считая главным иждивенцем в семье, на которого уходили все его заработки и, потому считал, что юноша должен постоянно отрабатывать свое проживание в доме. Помимо всей домашней работы, которая и так вся свалилась на плечи Дэвида, он должен был выполнять различные «мужские» трудовые повинности, которые заключались в починке его вечноломающейся, ветхой как мир, машины. Обычно в такие дни юноша целый день не вылизал из под этой проклятой машины, вдыхая бензиновые пары и растворители, тщетно пытаясь разобраться в причине поломки, капли бензина заливали его лицо, руки чернели от масла, но он не смел покинуть машину до самой ночи, поскольку знал тяжелую руку своего отчима. Если же Дэвид не чинил машину, то отчим заставлял Дэвида целый день плотничать по дому – это ему нравилось гораздо больше, потому что он мог, по крайней мере, проводить своё время возле дома на воздухе. Всё это делалось, чтобы научиться, как говаривал отчим, «работать собственными руками».
Так прошло несколько лет, наступили школьные каникулы. Последние каникулы Дэвида. В июле в Майами установилась адская жара, днём столбик термометра не опускался ниже сорока градусов, пребывать в доме без кондиционера, было невыносимо. Казалось, жар раскалял железную крышу домика так, что она начинала плавиться, а яичницу можно было поджарить прямо на солнце. Жара сводила людей с ума, мозг отказывался соображать, ничего не хотелось делать.
Утром с наружи на веранде, пока солнце не поднималось над горизонтом, было ещё как –то сносно, но в маленьком домике, где постоянно теснилось четверо человек всегда стояла непроветриваемая сырость из-за чего там было просто нечем дышать. Дэвид вытащил свою кровать на задний дворик и мог спать спокойно, накрывшись противомоскитной сеткой, до тех пор, пока в доме не просыпались и не начинали привычную утреннюю возню, которая всегда будила его.
После привычного похмелья, оставшегося от уик-енда, сегодня мать проснулась раньше всех. Голова болела страшно, во рту была привычная помойка. От похмелья хотелось пить. Она потянула губами из носика чайника, так, вопреки всякой гигиене, она делала всегда, но в чайнике не было ни капли. Она налила воды и поставила кипятить воду и полусонная вновь повалилась на постель.
Все проснулись от резкого крика отчима, переходившего чуть ли не в бабий визг, в доме была паровая баня, ничего не было видно, вода почти полностью выкипела. Мать и маленький братик, не помня себя, бежали на кухню.
На кухне вне себя от боли вопил отец семейства, исполнявший странный танец, напоминавший пляску святого Витта*. В руках у него был шипящий от пара раскалённый чайник, с которого слетела крышка. Он вздергивал руками, перебрасывал из одной в другую раскалённую ручку чайника, силясь донести его, таким образом, до обеденного стола. И, как нарочно, в этот момент под ноги ему попался вбежавший Генри. Чайник упал, и с грохотом покатился по полу. Раздался душераздирающий крик ребёнка.
Бледная мать не знала, что и делать. Крик ужаса застыл в её широко вытаращенных глазах. Теперь пощады от мужа ждать было нечего.
-Сука, из-за твоей безалаберности мой сын теперь навсегда останется импотентом! Ты, вообще, соображаешь, что я тебе говорю, инвалидом! – он схватил женщину то за шею и лицо и душа её, начал с силой бить головой о край стола.
На кухню влетел Дэвид и с разгону подскочил к отчиму и с нечеловеческой силой схватил его сзади за лицо, силясь пальцами выдавить его глаза, чтобы высвободить мать. Оттолкнув мать, так что с грохотом полетел стол, звеня бьющейся посудой, отчим перебросил юношу через плечо, повалил на пол навзничь и принялся со всей силой бить ногами в лицо. Дэвид старался закрыться руками, но удары с неизменной методичностью попадали в голову, превращая лицо в кровавое месиво, кровь заливала глаза. Мать повисла у него на шее, блокируя удары отчима, силясь сбросить жену, он на долю секунды оставил Дэвида. Дэвид понял, если он сейчас же не поднимется и не выскочит на улицу – ему конец. Дэвид кинулся к выходу, почти ничего не видя перед собой из-за кровавой пелены, и принялся звать на помощь. Кто-то позвонил в 911. В дом ворвалась полиция.
Мать лежала без сознания, маленький сын, забившись в шкаф под раковиной, кричал не то от боли, не то от ужаса, отчима же нигде не было. К счастью для мальчика вода в чайнике почти вся выкипела, и не попала на половые органы мальчика, а только на ноги, навсегда оставив на внутренней стороне бедра почти незаметный шрам. Дэвид дёшево отделался синяками, ушибами на руках, да рассечённой бровью, лишь мать получила серьезное сотрясение мозга и почти месяц пролежала в больнице.
Дело передали в прокуратуру, но до суда дело так и не дошло, так, как и в России, в С Ш А, «семейные» дела редко доходят до суда, если не заканчиваются смертоубийством хотя бы одного из членов семьи, с той лишь разницей, что в С Ш А полагается компенсация пострадавшей стороне за выплату которой гарантирует судебная система данного штата, представляющая собой исполнительный орган государства. Выплатив компенсацию в десять тысяч долларов за нанесение телесных побоев жене и пасынку и за моральный ущерб, помимо расходов на лечение, глава семьи вновь вернулся в лоно семьи, но уже под особый контроль надзирающих органов.
Несчастную мать, заступавшуюся за своего старшего сына, обязали пройти принудительное лечение от алкогольной зависимости, после чего два раза в неделю посещать общество анонимных алкоголиков. Из-за неприглядного происшествия с избиением жены и пасынка, главу семьи уволили с работы. Теперь мрачный и подавленный, он целый день проводил в отгороженном картонной перегородкой компьютерном своём святилище, в которое он никого не допускал, зависая в виртуальной реальности Интернета, который в то время был ещё в новинку. Семья существовала на пособие детей, которого едва хватало, чтобы как-то свести концы с концами. Со временем Дэвид заметил, что в доме стали появляться какие-то люди, заходившие к отчиму. Поначалу Дэвид мало интересовался ими и не придал никакого значения, люди приходили, приносили какие-то материалы для работы и уходили. В доме постоянно раздавались телефонные звонки, каждый раз спрашивали отчима, поэтому члены семьи даже не поднимали трубку. Глава семьи вновь стал отсутствовать почти целыми сутки, кажется, он нашёл новую работу, о которой ничего никому не говорил (денег в семью он тоже не приносил), после того случая он, вообще, перестал разговаривать с членами своей семьи, будто их не существовало вовсе.
Всё шло своим чередом, Дэвид по-прежнему посещал свою частную школу, оплаченную опекуном, младший брат пошёл в обычную. Мать почти перестала пить и, наконец, занялась младшим сыном, водя его в школу и забирая оттуда, быт понемногу налаживался, Дэвид с матерью сделали в квартире ремонт, отчего квартира выглядела светлей и просторней, удалось даже выцарапать денег на скромную мебель, в доме установилась спокойная обстановка. Отношение между супругами, казалось, тоже налаживаются. Но в одночасье жизнь Дэвида была беспощадно и жестоко поломана…
Это случилось на уик-енд, в обычный, ничем не примечательный теплый августовский уик-енд, не предвещавший собой ничего трагического для молодого человека. Супруги забрали младшего брата, чтобы провести пикник на берегу моря, Дэвиду хотелось немножечко отдохнуть от семьи и, наконец, побыть одному дома, сославшись на реферат, который необходимо было срочно сдать к понедельнику, он отказался ехать. Дэвид прекрасно чувствовал себя в одиночестве, приятно удивляла непривычная тишина и покой: близился вечер, отложив все свои дела, Дэвид прилёг на диван и вскоре уснул.
Проснулся он оттого, что услышал, что входные двери отпирают. «Неужели, уже вернулись», - промелькнуло в мозгу. В квартиру вошёл отчим, и ещё какой-то незнакомец с большим пакетом, Дэвид подумал, что это тот самый шофер, который увозил их на побережье. «Странно, но ведь они обещали вернуться в воскресенье вечером, да и погода стоит отличная, зачем возвращаться? А, может, что-нибудь случилось?»
Дальнейшие события развивались стремительно и страшно. Отчим поднял пистолет с глушителем и пошёл на Девида, Дэвид отпрянул и попятился назад и упёрся в стену. Тот, что вошёл за отчимом, достал из мешка камеру и принялся снимать. Отчим подошёл вплотную к ошалевшему Дэвиду, с силой сорвал с него брюки.
- Лицом к стене! – скомандовал отчим, но Дэвид застыл от ужаса, глядя прямо в его глаза. Человек-камера продолжал снимать.
- Лицом к стене! Я сказал, лицом к стене!!!!
Щелкнул затвор пистолета. Дэвид понял, что если он не сделает так, как требует отчим, его больше не будет. Однако, Дэвид медлил. Страх сковал его ледяными тисками.
Отчим не стал дожидаться, он схватил Дэвида за предплечье и ударил головой об стену. Человек-камера продолжал снимать. В глазах у Дэвида почернело, он начал терять сознание. Отчим обхватил его за талию, дотащил до дивана и, поставив юношу на колени, нагнул голову и, положив животом на диван, …растлил. Человек-камера продолжал снимать. Когда всё закончилось, человека-камеры уже не было в квартире, отчим достал из кармана охотничий нож и, приставив к низу горла Дэвида, и водя слегка лезвием проделал узкий порез, из которого тут же засочились крупные капли крови.
- Слушай меня внимательно. Если ты кому-нибудь расскажешь об этом, я убью тебя. Понял?! Я просто вот так же перережу тебе горло, только по-настоящему, и буду смотреть, как ты, захлебываясь собственной кровью, будешь подыхать. Понял меня?!
Нож застыл в его напряженной руке, прижатый к трахее юноши.
-Я понял, я понял. – Только мог прошептать несчастный Дэвид.
Затем, как ни в чём не бывало, отчим покинул квартиру, от дома отъехала машина. Мать и маленький братик, вернувшиеся вместе с отчимом в воскресенье вечером, даже и не подозревали, что произошло с Дэвидом за время их отсутствия. Отчим вел себя, как будто ничего не случилось, только мать заметила, что лицо сына как-то осунулось и побледнело, но, списав это на переутомление, не придала никакого значения.
Весь последующий вечер Дэвид лежал, скорчившись от боли, никого не хотел видеть и не с кем не контактировал, даже со своим братиком, сославшись на головные боли, к ужину он так и не вышел. А на следующий день отчим опять отправился на работу и не приходил домой. Дэвид поднялся и заставил себя поехать в школу.
Прошло две недели. Отчим появлялся в доме только несколько раз, приносил и забирал что-то, Дэвида он больше не трогал, и, казалось, вовсе не замечал. Мать проводила целый день в доме за хозяйством. Дэвид уезжал раньше всех, часами просиживая перед ещё запертой школой, а возвращался позднее всех, проводя целый день в читальном зале, под предлогом подготовки к выпускным экзаменам на аттестат зрелости – это помогало немного отвлечься от мыслей о самоубийстве, которые часто стали приходить к нему.
Одним теплым осенним утром, проводя Дэвида в школу, пока её младший сын ещё спал, мать взяла со стола кассету с фильмом и решила немного посмотреть видео, занявшись готовкой. Поначалу она ничего не разобрала, это был какой-то явно порнографический фильм, коих она, как бывалая проститутка, просто не переносила. Она подошла, что бы сменить кассету, вдруг, лицо её побелело, ноги сделались ватными – в фильме она узнала своего сына и мужа. Это было страшное видео, женщина застыла, будто каменная, не в силах оторвать взгляда от экрана. Фильм закончился, в голове нарастал какой-то непрерывный гудок зуммера, всё вокруг заволакивало серым туманом, больше не хотелось жить, ни единой минуты, ни секунды, смерть казалась единственным выходом, поскорей бы уйти из этой жизни, жизнь –ад, хуже ада ничего не может быть… «А младшего я не отдам…»,-промелькнуло у неё в голове.
Включив духовку плиты, женщина открыла газовый вентиль, засунув голову в духовку, но … ничего ровным счётом не происходило, она не умерла, только противный запах этилена, от которого тошнило, стремительно наполнял маленькую квартирку. «Так ничего не получится, я не умру». Вынув голову из духовки, женщина подошла к буфету, где хранились её лекарства, открыла пластиковую баночку со снотворным, которое она часто принимала перед сном и принялась лихорадочно заглатывать его горстями: одна, две, три, четыре , пятую она уже едва втолкнула в рот, когда почувствовала что её зашатало, женщина упала на колени и подползла к духовке и, теряя сознание, из последних сил засунула голову и плечи внутрь. Через мучительных десять минут она умерла. Соседи почувствовали запах газа. Когда приехали спасатели, было уже поздно. Мать нашли лежащей возле плиты, а маленького её сына всё еще спящего в своей кроватке…вечным сном.
В небольшом траурном зале, отштукатуренным какой –то серой пластиковой плиткой под мрамор, стояли два гроба – большой – матери и маленький – шестилетнего Генри.
Это выглядело как дурное кино: маленький мальчик, казалось, только заснул на минутку, совсем как живой, детское личико нелепо контрастировало с солидностью своего костюма и величественным, но дешёвым убранством гроба. Кто лежал во втором гробу, вообще трудно было разобрать из-за скрывавшего лицо и тело белой пены тюля, в котором утопал мертвец, только длинный светлый локон, выбивавшийся из плотной вуали, выдавал женщину. Лицо покойницы было настолько обезображено и раздуто от газа, что не было никакой возможности разобрать его черты – оно превратилось в иссиня-чёрное водяное месиво. Тело набухло, будто напитавшись водой, и едва помещалось в дешёвый узенький гроб, рассчитанный видно на усохшего мертвеца, только пожелтевшие и тонкие кисти рук, как-то нелепо вынырнувшие из белизны савана, были ещё зажаты в кулаки в предсмертной судороге. Священника не было, ведь самоубийц священник не отпевает, а мальчик не был крещён.
Роль священника исполнял какой-то клоун в траурном макинтоше, нанятый отчимом. Он театрально задирал глаза в потолок, и с торжественным, но наигранным сочувствием говорил нелепую, никому не нужную скорбную речь.
Дэвид не понимал не единого его слова, не видел, что происходит вокруг, кто пришел на похороны. Он не отличал одного человека от другого: люди казались ему одной лживой толпой с их дурацки наигранными сочувствиями и соболезнованиями, он не мог больше плакать, единственно, что он желал теперь более всего, чтобы всё это поскорее закончилось. Наконец, речь закончилась, и гробы стали медленно опускаться вниз. Дэвид стоял застывший и до последнего провожал их взглядом в кремационное отделение.
Дэвид сидел в своей комнате и перебирал семейный альбом, пересматривал фотографии. Фотографии – это история жизни человека. Вот его мать, маленькая девочка, а вот её приёмная семья. Как странно мать-девочка, хорошенькая, с светлыми завитками волос, а теперь её нет, эта девочка умерла, а детское личико, похожее на мамино, всё так же беззаботно улыбается. Вот она постарше, вот уже в школе, но тут какая-то серьёзная, улыбка явно натянута – глаза всё равно грустные. Вот и он – какой-то неприятный прыщавый младенец, с огромной головой, похожей на огромную тыкву. Младенец сидит на горшке с глупым взглядом. «И зачем вообще тратить фотоплёнку на подобные безобразные снимки» - подумалось Дэвиду. Не долго думая, Дэвид разорвал непонравившуюся фотографию на маленькие кусочки. Затем отобрал все фотографии, где был он и проделал с ними то же самое. Этих фотографий было не много, и Дэвид быстро управился.
Как только он покончил с последней фотографией, ему стало как будто легче, словно он оборвал мост позади себя. Приступ необъяснимого, но радостного отчаяния охватил его – он захотел избавиться от всех фотографий разом. Теперь всё равно, прежней жизни больше не существует, а фотографии всегда бередят память о прошлом. Вот фотографии его матери и брата. Зачем они? Их нет. Для чего им лежать? Чтобы этот придурок наглумился над ними, сделав себе стельки для обуви. Нет, их тоже нужно сжечь …в выброшенной ржавой бочке, которая валялась на соседнем участке.
Не привлекая внимания, Дэвид притащил бочку во двор, лихорадочно собрал все семейные фотографии, ссыпал грудой их в бочку, залил туда из канистры бензин, поджёг и ещё долго смотрел, как огонь пожирает личико маленькой девочки-матери, с беззаботной и счастливой улыбкой, сморщивая и обугливая бумагу. С фотографиями всё было кончено, залив туда воды из шланга, чтобы погасить огонь, Дэвид даже почувствовал необъяснимое внутреннее облегчение.
Вернувшись в дом, Дэвид спокойно и рассудительно собрал свои вещи в рюкзак. Он собирался уйти из дома навсегда. Было раннее утро, солнце ещё не встало над городом, стояли предрассветные сумерки. Дэвид тихонько пошел к выходной двери. Отчим был мертвецки пьян уже два дня – с момента похорон жены и сына, от него разило перегаром и невыносимым запахом немытого тела –смесью запахов мочи, не смытого кала и пота, он храпел, и каждый его выдох отдавал новой волной миазмов. Он вальяжно развалился на том самом диване, на котором насиловал Дэвида, преграждая ему путь к выходу. «Вонючий козёл,» -подумал Дэвид, -«ты издевался над моей матерью, ублюдок. Она больше не выдержала унижений и побоев, не смогла. Ты сломал её жизнь, из-за тебя она покончила с собой. Ты опустил меня, как бабу. Ты будешь и дальше жить, жировать, жрать своё пивное пойло и просыпаться каждый день, а их больше нет. Нет, тебе это не выйдет!!!»
Дэвид положил рюкзак и оглянулся, входная дверь на кухню была открыта. Дэвид вошёл туда. На столе возвышалась подставка для различных видов ножей. Дэвид вспомнил перочинный нож, который приставил отчим к его шее, приложил руку – шрам был там. Нет, ножом нельзя, он опасался, руки его были слишком слабы. Дэвид принялся открывать ящички, чисто машинально, ища сам не зная что. Обнаружил пару хозяйственных перчаток, надел, чтобы не оставлять следов. Кухонный комбайн – трахнуть им по голове и оглушить – не то, пресс – промахнешься с первого раза и тогда всё пропало – опять не то, сковорода, тяжёлая – просто смешно, нельзя убить и телёнка, вилкой – в глаз и прямо в мозг – промахнешься –дрогнет рука, больше ничего нет, вдруг, в углу стола он заметил кое-что –это выглядело как отбивной молоток для мяса, Дэвид потянул его, с грохотом полетела кое-как запиханная в стол утварь.
Дэвид обернулся в сторону комнаты, где лежал отчим, в комнате было по-прежнему тихо. Дэвид вытащил предмет – с одной стороны был приварен увесистый набалдашник – он представлял собой молоточек для отбивания бифштексов, с другой стороны – острый кухонный топорик для разделки мяса – то, что нужно.
Дэвид прошёл обратно в комнату. Отчим по-прежнему лежал головой к Дэвиду, преграждая дорогу к выходу. Внезапно отчим перестал храпеть и начал просыпаться, зашевелился и открыл глаза. Дэвид с размаху ударил лезвием топорика, сам не видя куда, набалдашник придал силу удара, лезвие попало прямо по глазам, которые были уже открыты, рот открылся, послышался крик, но тут же прекратился, верхняя часть черепа запрокинулась назад, хлынула тёмная масса –жидкая смесь крови и мозга, заливая диван и пол. Дэвид с омерзением отскочил от потока льющейся жижи, боясь запачкать ботинки и брюки, перескочил через распространявшуюся лужу и уже, было бросился к выходу, когда увидел, что ширинка отчима была небрежно расстёгнута. Дэвиду вспомнился лязг ремня, когда отчим спускал штаны, чтобы изнасиловать его. Дэвид обернулся - топорик был ещё у него в руках, сорвал с трупа нижние ситцевые панталоны,… затем с размаху срубил член и запихнул в полуоткрытый рот трупа, и… кинулся бежать, захлопнув за собой дверь. Едва Дэвид оказался на улице, он осознал глупость своей попытки скрыться вот так, пешком, да ещё с окровавленным топориком в руках и в окровавленных перчатках, которые уже могли заметить ранние прохожие. Он лихорадочно огляделся – никого не было, он снова отворил дверь, локтём, стараясь не запачкать ручку кровью, и вбежал обратно в дом. Нужно было думать, думать, думать… и быстро.
Первым делом нельзя оставлять орудие преступления – Дэвид нашел болтавшийся в прихожей чёрный мешок и положил туда кухонный топорик, а затем запихнул его в рюкзак. Отпечатки и кровь отчима – это приговор – значит, перчатки снимать нельзя. Жаркое солнце тропиков стремительно и неумолимо поднималось, с каждой секундой становилось всё светлей. Дэвид метался в прихожей из угла в угол, как пойманный зверь, не зная, что делать. Наконец, усилием воли, он заставил себя остановиться, к ужасу он услышал, что в комнате зашевелился труп, будто предпринимая попытки подняться, затем звук падающих предметов с тумбочки, стоявшей возле дивана. Дэвид похолодел, и, чуть не теряя сознание, приоткрыл дверь в большую комнату, …это был кот, вернувшийся домой через кухонное окошко. Теперь он спокойно лакал свежую кровь хозяина, словно это было обыкновенное молоко.
Окно на кухне, через окно на кухне, оно ведёт в внутренней дворик, там велосипед, никто не станет задерживать шестнадцатилетнего мальчишку на велосипеде, такая обычная картина для утреннего Майами –подросток – почтальон с рюкзаком на велосипеде, развозящий утренние газеты. Бейсболка его висела тут же в прихожей – он надел её. Оставалась одна проблема – проскочить теперь уже через огромную лужу крови, преграждавшую путь на кухню. Он подошел к дивану, сняв обувь, вскочил на спинку дивана вместе с тяжелым рюкзаком и, словно эквилибрист, пошел по спинке, в конце он чуть не потерял равновесие, ему показалось, что труп зацепил пальцами его носок и теперь удерживает, но, прыгнув вперед, он вырвался. Чертов носок спустился, это он чуть было не опрокинул его прямо на труп. Следы на спинке нельзя оставлять. Он кончиком пальцев подцепил край покрывала и сбросил его на труп, сквозь покрывало тут же проступили огромные пятна крови, но Дэвид уже бежал на кухню. Там отворив окно, он вылез через него, спрыгнул на кусты, и побежал к сараю, возле которого стоял его велосипед, привязанный металлической проколкой к балке. Теперь стало ясно – ключа от проколки нет, он в его комнате. Снова возвращаться в дом? Ну, уж нет! Дэвид снова достал из рюкзака кухонный топорик и с маху ударил по металлическому канату проколки, канат с легкостью был разрублен. Дэвид отвязал велосипед, снова упаковал топорик уже с привязью и перчатками в полиэтилен и положил в рюкзак, который теперь жалобно затрещал, едва вмещая всё новое и новое содержимое. Дэвид собирался уже выезжать со двора, когда заметил под кухонным окошком, хорошо отпечатанные его следы, которые никак нельзя было оставлять. Дэвид был ошарашен новым открытием. Времени думать не было, солнце встало, и было совсем светло. Дэвид схватил отрезок какой-то доски и принялся заметать следы, ковыряя землю. Оставляя новые, принялся заметать и их, пока не дошел до каменной дорожки. Упаковать доску в рюкзак было уже слишком, а ехать с доской на велосипеде было бы идиотизмом. Дэвид забросил доску под чей-то сарай, под самый низ и выехал, наконец, с чёрного хода.
Город только просыпался, на улицах почти никого не было. Дэвид решил ехать не слишком быстро, не привлекая внимание одиноких утренних бегунов с собаками. Стараясь быть незаметным, он глубже натянул свою бейсболку на глаза.
Несмотря на то, что никто не обращал на него внимание, Дэвиду казалось, что бегуны оборачиваются и смотрят ему в след, что они натравили на него своих собак, и они уже нагоняют его. Несколько раз ему послышался протяжный вой собаки, странным образом переходивший в вой полицейских сирен, он прислушивался – ничего не было. Наконец, жилые кварталы прекратились, побежали деревья, перемежавшиеся с болотами. Дэвид прибавил скорости. Он ехал по шоссе прямо в глубь полуострова, не осознавая, куда направляется, и что его ждёт дальше. Он ехал прямо в сердце болот великого озера Окичоби, кишевших аллигаторами и змеями, туда, где могучие леса из мангров и кипарисов, переходили в обширные болота, в ту дикую заповедную местность, где стволы могучих деревьев возвышаются прямо из болотных трясин, а их ветви увешаны седыми мхами, свисающими вниз, что делает лес таинственным и жутким, похожим на лес из страшной сказки братьев Гримм.
Мозг работал как в лихорадке. Его не будут искать, по крайней мере, семь дней. Семь долгих дней, на которые он отпросился из школы. Это если никто из этих придурков-учителей не вздумает навестить его раньше, впрочем, дом их находится далеко от школы – это хорошо. Возможно, у них просто не будет на это времени из-за экзаменационной сессии, не будут же они входить в незнакомый дом после десяти часов вечера, вымотавшись после долгого рабочего дня. Ребята? Друзей там нет. Да ведь никто не знает там его нового адреса проживания. В его личном деле отсутствует адрес проживания! Анкету он не менял. Он просто позвонил из морга, куда он приехал, и сообщил о смерти матери и брата. Им позвонила полиция. Полиция всё равно знает его адрес, но зачем она будет сообщать его в школу, если думает, что в школьной анкете он уже есть, так что семь дней у него в запасе, предположительно семь дней. На шоссе почти никого не было, мимо с гулом пролетали только отдельные машины, Дэвид ехал по самому краю шоссе, рискуя упасть прямо в кювет, спускающийся в болотную жижу.
Солнце палило немилосердно, от пота рубашка так намокла, что можно было выжимать, одежда прилипала к телу, становилось трудно дышать. Облака скучивались, приближалась гроза, солнце скрылось, и сразу потемнело, подул сильный порыв ветра, засверкали молнии. Приближалась тропическая буря, знаменующая собой окончание жаркого сезона. Необходимо было искать убежище, но нигде не было видно человеческого жилья.
Дэвид, принял решение ехать вперёд, только вперёд, не сворачивая с шоссе, - а там, что будет. Дэвид ехал ещё примерно тридцать минут, когда он заметил вдалеке одиноко стоящую ферму, он свернул с дороги и поспешил туда.
Это была старая заброшенная ферма, дом был заколочен. В таких домах, должно быть водятся привидения, но другого выбора не было. Дэвид открыл рюкзак, вытащил кухонный топорик и принялся отбивать заколоченные на окно доски, разбил стекло и, едва влез в окно, когда дождь сплошной стеной накрыл землю. Дэвид сидел в темноте и со страхом прислушивался к завыванию ураганного ветра. Ураган ломал крышу, оторвавшийся кусок жести на крыше отстукивал непрерывную дробь, словно кто-то выбивал ногами Ирландскую Джигу*, дом трещал, и Дэвиду казалось, что он вот-вот рухнет и похоронит его под собой заживо.
Машинально прокручивая совершённое убийство в деталях, Дэвид чувствовал, как нарастающий ужас всё сильнее и сильнее завладевал им в этом пустом и тёмном заброшенном доме, ему хотелось вопить, только бы слышать человеческий голос, пусть даже свой собственный. Дэвида знобило от сырости и тошнило, поднималась температура, перешедшая в горячку. Дэвид лежал на полу, мыльный от пота.
Фрагменты видений и обрывки мыслей роем толпились в его голове, но ни за одну из них он не мог уцепиться, шум урагана и мерный стук не полностью отвалившийся от крыши куска кровельной жести всякий раз обрывал их. «Мама…ты живая? Но вас же нет! Мне плохо. Не надо, не трогай. Ой, какая мерзость. Ха! Урод, посмотри, что у тебя теперь вместо глаз! Ха! Ха! Ха! Ха! Ты весь сгнил. А, всё ещё не можешь сдохнуть. Получай, получай. Помогите! Мама, так ты не умерла? Это просто дурной сон. Дрю? Или Мэг? Кто из вас? А вы тут что делаете? Ну, раз пришли. Папа, папочка, я не виноват, ты не так всё понял! Ха! Ха! Ха! Тебя тоже нет?»
Очнулся он только на следующее утро, горячка спала, в сознание приходила ясность. Буря немного утихла, но проливной тропический дождь ещё лил. Страх прошёл.
Наконец, он догадался вытащить из рюкзака маленький ручной фонарик, чтобы осмотреть помещение. Ничего особенного там не было, обыкновенный заброшенный дом, со старыми оборванными обоями, грудами мусора и плесенью на стенах. Хозяева либо съехали, либо умерли. Как только дождь стих, и появилось солнце, и Дэвид продолжил свой велосипедный путь по шоссе.
Прошло шесть дней. Съестные припасы его закончились, воды не было. Дэвид ехал уже седьмые сутки, почти без сна, выбиваясь из последних сил, голова кружилась, тошнило от голода, невыносимо хотелось пить. После тропического ливня влажная жара, казалось, облепила тело, Дэвид задыхался испарениями болот и влажных лесов. И всё же он предпочёл бы скорее смерть, чем глупо попасться полиции.
Дэвид передвигался по шоссе только в ночное время, опасаясь ночевать в лесу из-за аллигаторов, выходящих из болот в темноте. Из-за жары днём же он почти не спал, оставаясь при этом начеку, боясь быть настигнутым во время сна аллигаторами, ядовитыми змеями и насекомыми. Спал он урывками. На восьмые же сутки голод и жажда притупили осторожность. Дэвид ехал теперь и днём по середине шоссе, от жары зрение помутилось и затуманилось. Он знал, если он сейчас сделает привал – ему больше не встать. Несколько раз он чуть не попался под колёса встречным автомобилям.
Теперь ему было всё равно,…он предпочёл бы скорее быструю смерть, чем мучительную от жажды. Восьмые сутки были на исходе, больше выдержать он не мог, он слез с велосипеда отвел его в сторону и прилёг возле деревца, недалеко от кювета, зарыв глаза. Время тянулось невыносимо долго. Дэвид лежал на спине, прислушиваясь к каждому шороху и звуку, всё ещё опасаясь подкрадывающихся ядовитых тварей, наконец, он уснул. Дэвид не заметил, как наступила ночь. Проснувшись, Дэвид услышал непрерывный хор цикад, открыв глаза, увидел, что совсем темно, он понял, что, если так лежать и далее – станешь лёгкой добычей для аллигаторов, мысль о смерти теперь не ужасала. Он снова закрыл глаза и стал прислушиваться к ночным звукам тропического леса. Шумовой фон из цикад всё нарастал, прерываемый выкриками ночных птиц и животных, становился всё явственней. Над головой послышались хлопанье крыльев бесчисленной стаи летучих мышей, покидавших дневные убежища и отправляющихся на охоту, вдруг он различил ещё один шумовой фон – журчание падающей воды, но он был столь далёк и неясен, что Дэвид подумал, что это снова бред. Однако, Дэвид изо всех сил стал прислушиваться.
Да, это была вода! Проточная вода! Вода, которую можно пить! Дэвид собрал последние силы и заставил себя подняться. Дневная жара спала, наступила долгожданная ночная прохлада. Дэвид прибавил ходу. Несколько раз ему показалось, что вожделенный звук воды то удалялся, то пропадал и но, всякий раз, когда он снова прислушивался, он слышал его всё явственнее и явственнее. Дэвид приближался, теперь ему не нужно было прислушиваться, шум воды небольшого водопада поглощал все остальные звуки. Совершенно забыв об опасностях ночного тропического леса, Дэвид, не сбавляя скорости, съехал с шоссе на песочную тропинку, ведущую к водопаду, находившемуся посреди тропического леса, и прямо на велосипеде въехал в небольшую речушку, которую и образовывал этот водопад, чтобы напиться.
Вода в ручье была чистая, как хрусталь. Она спадала с вершины высокого каменного уступа, и, вымывши в камне за сотни лет своей неутомимой деятельности огромную полость карстовой пещеры, стекала прямо внутрь огромной каменной пасти. Пещера служила прибежищем летучих мышей, которые летели на охоту из её черного чрева бесконечной вереницей.
Сделав несколько жадных глотков, Дэвид утолил жажду – это придало ему сил. Полная луна была столь огромна, что на ней различались даже её кратеры, она так ярко светила, что можно было видеть отдельные предметы в темноте джунглей. Ночь тянулась целую вечность, чтобы не терять времени, Дэвид разделся, встал под водопад и принялся мыться. Вода приятно охлаждала измученную жарой кожу, смывая налипшую на потное тело грязь. Вымывшись, он переоделся. Одежду, забрызганную кровью отчима, которая на нём была до сих пор, кухонный топорик и велосипедную привязь – улики преступления, закопал прямо на дне речушки, заложив всё это грудой булыжников. Дэвид решил, что он останется, здесь пока не рассветёт, а затем исследует, куда же ведёт тропинка. Возможно, недалеко жилье, где можно будет что-нибудь раздобыть съестного. Предположение Дэвида вскоре подтвердил утренний крик петуха, раздававшийся со стороны леса, куда уходила тропинка.
Глава двенадцатая
Заброшенная ферма
Едва рассвело, Дэвид спрятал свой велосипед в пещере летучих мышей, там, где никто не смог бы его найти, и отправился пешком навстречу неизвестности. Дэвид шёл уже с пол часа, но от подступившего к нему приступа голода, который всегда с двойной силой обостряется после утоления жажды, ему казалось, что он идёт целую вечность. Поднявшееся тропическое солнце начинало мучительно палить, зелень лесов испаряла излишнюю влагу, и конденсировал её над землёй, так что практически нечем было дышать, от резких запахов растений кружилась голова, и тошнило. Песочная дорожка оборвалась прямо в гуще леса, теперь она разбежалась на две едва заметные тропки. Дэвид был в отчаянии. Поворачивать обратно? Куда? На шоссе, дожидаться пока сцапает полиция или же лечь и подохнуть здесь, прямо на тропинке, будучи заживо съеденным пиявками, аллигаторами и прочими тварями – тоже не выход. Выбора не было, надо идти вперёд по одной из тропинок. Но по какой? Тут Дэвид вновь услышал крик петуха, уже почти рядом, он больше не выбирал и пошёл туда, откуда доносился крик.
Теперь идти пришлось недалеко, показался свет огромной прогалины – это было обширное поле кукурузы, огороженное высоким забором под напряжением. Дэвид шёл вдоль ограды, внимательно изучая каждый её метр, надеясь, в конце концов, выйти по ней на дом фермера. В глаза Дэвида бросился небольшой лаз под оградой, прорытый очевидно небольшим животным, подобно еноту. Дэвид остановился, глядя на отверстие, будто собирался сам протиснуться сквозь него, но, поняв смехотворность своей идеи, собрался было идти дальше, сделал несколько шагов, как застыл…недалеко от ограды купались в пыли несколько кур и петух.
Поймать курицу – означало наесться. Дэвид стал тихо приближаться к курам, нацелившись на крайнюю, бросился, но к отчаянию куры всполохнули, оставив столб пыли и перьев, и кинулись к спасительному лазу, ведомые маленьким декоративным петушишкой, очевидно, их предводителем, который бежал впереди всех. Дэвид бросился к лазу, чтобы перехватить их, но не тут-то было юркие молоденькие курочки, ведомые петушком, с лёгкостью проскочили, прямо между ног Дэвида, как партизаны. Последней была замешавшаяся жирная квочка – их мать, которой удалось протиснуться только наполовину, потому что Дэвид с отчаянием ухватил её за перья зада и тянул назад. «Кве…ееее», - послышался отчаянный крик куры, знаменующий собой полную победу Дэвида по перетягиванию и поимке куры. Курица трепыхалась в руках, Дэвид торжествовал. «Если фермер увидит, он не обрадуется», - подумал Дэвид. Дэвид, точно лис, урвавший куру у фермера, кинулся обратно в лес бегом и вскоре, снова оказался у водопада.
Он отрыл кухонный топорик из реки; честно признаться, Дэвиду никогда не приходилось свежевать живых кур, он толком не знал об этом, но делать было нечего. Дэвид кое-как снял брюки, боясь запачкаться кровью курицы, держа за лапы левой рукой трепещущую курицу, в правой –кухонный топорик, зажал между колен шею птицы – картина напоминала таинственный ритуал Вуду - принесение на рассвете жертвенной курицы - и ударил, брызнувшая кровь попала Дэвиду прямо в глаз.
Шейка отлетела с неимоверной лёгкостью, но тело продолжало трепыхаться, Дэвид с брезгливостью отбросил курицу, отдёрнув руки. Обезглавленная тушка продолжала бить крыльями, кувыркаясь, словно заведенный игрушечный чертик, силясь подняться на ноги, но вскоре последние судороги пробежали по ней, и тушка упала на бок, окончательно утихнув. Только теперь Дэвид с омерзением ощутил, что всё это время, пока тушка исполняла свою жуткую пляску, головка и шея птицы оставались зажатыми между его коленей, но новый приступ голода заставил действовать дальше. Дэвид с яростью накинулся на тушку драть перья, будто срывая злость на худшим из своих врагов.
Ощипав птицу догола, он с горечью вынужден был отметить, что пышная первоначальная форма куры, далеко не соответствовала её содержанию - это была тощая, синяя, старая, жилистая суповая кура, уже, должно быть много повидавшая на своём веку и вырастившая не одно поколение цыплят, но другой еды у Дэвида не было. Дэвид положил куру на камень, распотрошил - вынул кишечник и горькие селезёнки, и принялся отбивать её молоточком для мягкости. Вредная кура, казалось, каждой своей клеточкой сопротивлялась процессу приготовления - несколько раз ей удалось выскользнуть, так что молоточек попадал прямо по пальцам Дэвида и предпринять попытку улизнуть по течению реки, но каждый раз в последний момент была перехвачена вновь. Собрав сухие ветви, Дэвид развёл жаркий костёр, нанизал растерзанную куру на длинную палку, принялся жарить, энергично поворачивая вокруг оси. Он не торопился с приготовлением, кура была всё равно его и только его.
Повара говорят - предвкушение вкусного блюда слаще самого процесса поедания данного блюда, и это правда. Дэвид вожделел теперь мяса этой старой и тощей курицы, вдыхая её аромат и любуясь, как она покрывается золотистой корочкой, шипящей жиром, потому, что ничего желанней в этом мире для него больше не существовало. Предвкушение сытости, ещё сильнее возбуждало желание насыщения. Наконец, она была готова, но Дэвид не сразу набросился на неё. Лезвием кухонного топорика он осторожно снимал поджаристую кожицу и с наслаждением отправлял её в рот маленькими кусочками, тщательно пережёвывая каждый из них, от этого аппетит разыгрывался ещё больше.
Покончив с жирной кожицей, Дэвид, наконец, не удержался, и, схватив курицу целиком, кинулся на неё, точно голодный пёс, с яростью разрывая зубами жесткое мясо, разламывая и высасывая кости.
После столь сытного обеда, Дэвид лежал, смотря на прыгающие языки пламени костра, и чувствовал, как голод постепенно отступает. Тянуло в дрёму, и он уснул. Проснулся он оттого, что расслышал сквозь шум воды, как к водопаду подъезжает машина. Был уже вечер.
Полусонный Дэвид бросил взгляд в сторону подъезжающей машины, силясь разглядеть её. К его ужасу он увидел, что это была полицейская машина. Дэвид вскочил, схватил топорик и рюкзак, спешно раскидал и заплескал водой костёр. Он заметался по поляне в поисках укрытия и, наконец, догадавшись, бросился в спасительную пещеру, откуда тонкой струйкой уже потянулись летучие мыши. Присев на корточки прямо в теплые и едкие фекалии летучих мышей, он замер, не смея шевельнуться, чтоб не выдать своего присутствия. Дэвид решил про себя так: если полиция окружила его и попытается взять его живьём, он убьёт первого полицейского, который войдёт в неё, а затем покончит с собой, ударив лезвием топорика себе в лоб. Дэвид держал топорик наготове. Дэвид не мог видеть, что происходит возле водопада, а шум воды заглушал всяческие звуки, так что он едва мог различить что-нибудь. Если бы он смог увидеть и услышать то, что происходило у водопада, эта картина бы его весьма удивила и озадачила. Полицейская машина с двумя полицейскими подъехала к водопаду, но не остановилась, …а поехала дальше, в глубь леса, прямо по тропинке, ведущей в сторону фермы, а примерно через полчаса вернулась и выехала обратно на шоссе.
Дэвид просидел в пещере около двух часов, невыносимая вонь, темнота и сырость давили на его и без того нарушенную психику, но он не смел выглянуть наружу, ему казалось, что полицейские притаились в засаде возле выхода из пещеры, держа ружья на мушке, но не решаются войти к нему в пещеру, боясь рукопашной схватки с убийцей, но ровным счётом ничего не происходило. Дэвид прислушивался, не было ни милицейских сирен, ни громкоговорителя, приказывающего ему выходить с поднятыми руками - ничего, что говорило бы о травле преступника. Только бесконечное шелестение крыльев летучих мышей, вылетающих на ночную прогулку.
Дэвид осторожно выглянул - никого у водопада не было. «Может быть, эти полицейские, как и он, просто заехали набрать питьевой воды и освежиться? Полицейский наряд? В такой глуши? Значит, меня уже ищут! Кто-то опознал меня на шоссе. В самом деле, парень, намеревающийся пересечь полуостров на велосипеде. Это, по крайней мере, выглядит странно, не говоря уже о том, что подозрительно. Значит, точно кто-то из встречных водителей сообщил в полицию. Как только я выберусь на шоссе - меня схватят. Зачем я ехал по шоссе днём?» , - посетовал про себя Дэвид, но сокрушаться было уже поздно.
Назад, на шоссе, дороги не было, оставалось идти только в сторону фермы, теша себя надеждой найти другую дорогу. Дэвид дождался, когда на лес спустились сумерки, и отправился в сторону фермы. Дорога была ему уже знакома и показалась уже не такой тяжёлой, как в первый раз, а может быть потому, что Дэвид немного утолил мучавший его голод, он достиг фермы, когда уже почти стемнело, и пошёл вдоль ограды, чтобы отыскать другую тропинку, ведущую от фермы. Вот знакомый лаз, прорытый курами - партизанами, где он ловил их. Больше их не видно, конечно же хозяин запирает их на ночь.
Дэвид заглянул за ограждение, спелая кукуруза, вытянулась в два человеческих роста, маня созревшими початками. Начинался ощущаться новый приступ голода, лишь отчасти заглушённый тощей курицей. Дэвид сел напротив лаза и стал ждать, когда совсем стемнеет, чтобы набрать кукурузных початков и поесть. Вот уже красное солнце совсем скрылось за могучими деревьями, сверкнув напоследок раскалённым краем, наступили тихие сумерки, оглашаемые непрерывным хором цикад. Пора!
Дэвид просунул кухонный топорик под проволоку в лаз, полетели искры от электрического разряда, и, попав прямо на его руку, хлестнули её обжигающим пламенем, Дэвид дёрнул руку обратно, чуть не выронив топорик за ограду, он понял - так у него ничего не выйдет -нужен был другой план. Дэвид сел на траву, достал свой рюкзак, опрокинул его, и, выпотрошив всё содержимое, принялся разбирать вещи. Вдруг запах протухшей крови, исходящий из черного пакета, запрятанного в боковом кармане, ударил ему в нос. Вот оно, то, что нужно ему сейчас более всего - хозяйственные резиновые перчатки, те, что были на нём во время преступления - других у него не было. Вынул их из полиэтиленового мешка. На них была запекшаяся кровь, убитых им отчима и курицы; Дэвида замутило от запаха протухшей крови, его едва не стошнило, он отвернул голову. Перчатки оказались почти сплошь покрыты присохшими кровавыми следами. Дэвид с брезгливостью швырнул их на землю и принялся чистить их пылью, аккуратно вдавливая и растирая руками в пыли, от которой слипшиеся перчатки подсыхали и разлипались, как от талька. Хорошенько отряхнув их, он увидел, что следов крови почти не осталось. Перчатки выглядели как новые.
Дэвид подошёл к ограде, потянул пальцы к проволоке ( рука его дрожала), и, … коснулся. Не ударило. Дальше пошло быстрее - Дэвид взял топорик в левую руку, а правой придерживал проволоку под напряжением. Несколько точных ударов, и проволока оборвалась. Дэвид аккуратно отвел проволоку, находящуюся под напряжением в сторону, затем лег на спину и, осторожно отстраняя от себя верхнюю проволоку под напряжением, пролез под изгородью, рискуя быть убитым током. Тем же путём он протащил свой рюкзак. Солнце скрылось за деревьями, оставляя догорать угасающий закат, а в зарослях огромной кукурузы было совершенно темно, Дэвид совершенно ничего не видел, в голодном отчаянии он решил действовать на ощупь. Спелые початки висели столь высоко, что Дэвид не мог дотянуться до них. Однако, сноровистый Дэвид нашел другой выход - он захватил несколько стеблей и, навалившись грудью, напёр на них, чтобы опрокинуть. Сухие стебли спелой кукурузы с треском подались. Дэвид упал грудью прямо на них, и, не отпуская, начал шарить в поисках початков. Наконец, он нашел несколько, и кинулся есть, но перезревшие зёрна были твердые, как зёрна, не обжаренного попкорна, их невозможно было раскусить. Благоразумие подсказало Дэвиду не рисковать зубами, а набрать в рюкзак початков побольше, перебросить его через изгородь, а самому пролезть обратно таким же образом (перчатки и топорик он предусмотрительно спрятал возле лаза, прикопав их землёй). Остальное он возлагал на хороший костёр, в котором твердые зёрна, превратятся в замечательный поп-корн.
Не мешкая, Дэвид приступил к осуществлению своего плана. Дэвид торопился и нервничал, ему хотелось как можно скорее забить рюкзак до верху, работал он лихорадочно, из-за шороха и треска сухих кукурузных стеблей он ничего не слышал, что происходит вокруг.
Внезапно он понял, что шорох ломающихся стеблей исходит не только от него, Дэвид замер, прислушиваясь. Вдруг, совсем рядом с ним раздался пронзительный лошадиный визг. Топот копыт шёл прямо на него. Дэвид кинул рюкзак и бросился бежать меж кукурузных стеблей, падая и спотыкаясь. Шевеление стеблей выдавало его. Всадник скакал по кукурузному полю, безжалостно ломая сухие стебли. Дэвид понял - ему не убежать, он присел на колени, и пригнулся к земле, закрыв голову руками. Всадник остановился, в недоумении от внезапного исчезновения беглеца, топчась на месте, оглядывался. Свет его ручного фонарика тут и там разрезал заросли кукурузы.
Нервы Дэвида не выдержали, он рванул в сторону, и в следующую секунду всадник нагнал его, и, приблизившись сзади ударом хлыста по голове, повалил его на землю, Дэвид упал, потеряв сознание.
Дэвид очнулся лёжа на земле, лицом в примятые стебли кукурузы. Когда он приподнял голову, лицо его заливала густая кровь. Голова была разбита ударом хлыста. Дэвид пытался остановить кровь, прикрывая рану ладонями, но кровь стекала упорными струйками на лицо, заливая глаза, уши, рот.
Он не сразу понял, что происходило вокруг него сейчас, он был контужен ударом. Постепенно слух начинал возвращаться, всё сильнее и сильнее слышался крик женщины, звавшей кого-то. Дэвид поднял глаза на всадника. Это был не всадник, а всадница, лицо которой скрывал капюшон куртки.
На крик прибежал молодой мужчина, по виду мексиканец, и, вынув обрез ружья, стал приближаться к Дэвиду. Дэвид повернулся к нему и хладнокровно смотрел в его глаза - лучше встретить смерть лицом к лицу, чем получить пулю в спину. Женщина в панике закричала по-испански, что бы тот не стрелял, но её спутник вовсе не собирался стрелять в Дэвида. Прикладом обреза он повалил Дэвида на живот и, вытащив лассо, крепко связал ему руки. Поднял Дэвида с земли, он, словно мешок с мукой, положил его поперек лошади, прикрепив к седлу позади всадницы, и приказал ей немедленно ехать на ферму, а сам пошёл следом.
Дэвид истекал кровью, оставляя кровавые следы на всём пути следования, кровь залила глаза, так, что он почти ничего не мог видеть, перед глазами мелькали лишь отдельные фрагменты, но старался оставаться в сознании. Не прошло и пятнадцати минут, как они очутились возле небольшого заброшенного ранчо.
Почти полумёртвого, Дэвида стянули с лошади. Мужчина схватил его под мышками, а женщина за ноги, потащили в дом, и уложили на диван. Женщина принесла аптечку, достала нюхательный спирт, резкий запах заставил Дэвида прийти в сознание. Мужчина осторожно обстригал волосы Дэвида, готовясь обработать кровоточившую рану на голове. Затем вылил на голову Дэвида дезинфицирующий раствор, чтобы промыть рану. Дэвид заорал от боли и вскочил, словно его ударили током, но сильные руки тут же усадили его обратно на диван. Теперь мужчина держал стонущего и вырывающегося Дэвида, а женщина стала накладывать швы на
Нервы Дэвида не выдержали, он рванул в сторону, и в следующую секунду всадник нагнал его…
ею же нанесённую рану. Дэвид потерял уже много крови.
Кровь промыла рану, не дав попасть туда инфекции, и это было хорошо прежде всего для самого Дэвида, так как молодой организм его с лёгкостью справился с большой потерей крови, а воспалившаяся рана в условиях жарких и влажных тропиков могла бы стать для него смертельной. Зашив рану, женщина, наложила стерильную марлевую подушечку на его рану и забинтовала голову, затем промыла его залитое кровью лицо дезинфицирующей салфеткой, так, что Дэвид мог теперь открыть глаза и рассмотреть её лицо.
Она была совсем ещё молодой девушкой, латиноамериканкой, не более двадцати лет, хотя латиноамериканским женщинам всегда трудно дать определённый возраст - они так же слишком рано созревают, как и отцветают. Смуглая девушка, с присущей всем латиноамериканкам бронзовой чувственной кожей, большими карими глазами, но с тонкими женственными чертами европейского лица, походила более к бразильянке креольского происхождения, чем другим, более грубым представительницам латинской Америки.*
Стройная, подтянутая фигура с красивыми ногами, женственными формами грудей, бёдер и ягодиц, выгодно отличали её от типично мужеподобных американок Флориды европейского происхождения, которые по какой- то непонятной причине причисляют себя к «истинным» или «коренным» представительницам С Ш А.
Кто такие «истинные» или «коренные» представители США. Сейчас мы сделаем отступление, и я расскажу вам о тех, кто в американском обществе негласно принято считать «белой костью». Только, дорогой читатель, не сочтите меня белой расисткой или русофилкой – я просто рассказываю всё так, как есть.
Относя себя к некой «белой правящей расе», поддерживающей цивилизацию и порядок, эта категория далеко не «белых», с русской точки зрения, людей, обычно негласно ставят себя над людьми из низших групп: афроамериканцами, латиноамериканцами и прочими цветными людишками - выходцами из стран Азии и Африки, что наводнили полуостров за последние десятилетия. Хотя, если разобраться, даже среди представителей этой « белой расы», во Флориде едва ли можно откапать хотя бы одного «истинного арийца», без примеси латиноамериканской, индейской* или чёрной негритянской крови, которую они особенно презирают. В этой правящей группе находятся люди, так или иначе, принадлежащим к избранным народам, диктующим свою идеологию и образ жизни Америке: прежде всего, это евреи, потом конечно же англичане, итальянцы, ирландцы, когда-то изгнанные со своей земли последними, немцы и французы всех категорий и народностей, и…даже русские, хотя влияние русских ощущается меньше всего, по сравнению с так называемыми «цивилизованными» европейскими народами. Чаще всего эти люди относятся, к, так называемой, «белой» старообрядчески - протестантской идеологии, на которой зиждется всё мировоззрение Америки со времён первых поселенцев. Не подумайте, что это как –то связано с истинной религиозностью этих людей. Взяв основные постулаты Христианства за основу, эти люди прикрываются религией, как неким флагом добродетели, хотя их сердца расчетливы и коварны, когда дело касается их интересов. Христос для них –партнер по бизнесу, к которому они время от времени обращаются за помощью.
Они давно уже негласно сегрегировали себя от так называемых низших рас, которые, по их мнению, портят им жизнь. На самом деле, причина негласной сегригации правящих «белых» наций Америки уходит корнями куда глубже, чем принято думать, и расовое превосходство белых тоже своеобразное прикрытие, – просто так правящей элите «белых» людей проще объединяться и управлять остальными людьми. Вот и все, что я хотела рассказать о «белой кости» в США. Теперь же вернёмся к нашей смуглоликой амазонке.
Блистательной красавицей, в полном смысле этого слова, её нельзя было назвать, но она отличалась какой - то женственной прелестью и нежностью, присущей всем молодым девушкам.
Дэвид лежал на диване, и прислушивался к тому, о чем они станут говорить. Речь шла о нём. Разбитая голова болела страшно, и Дэвид смог разобрать лишь отдельные слова. «Если бы меня хотели бы убить, то пристрелили на месте, и не стали бы возиться», - мелькнуло в голове у Дэвида. С этой мыслью он закрыл глаза и уснул.
Глава тринадцатая
Мальчик-мясник или След чудовищного преступления
А в это время в Майами разворачивались события, ход которых Дэвид никак не смог бы даже предположить. Ф Б Р в ходе операции по выявлению клубов побережья, куда поступила крупнейшая за последние десять лет партия сильнодействующего синтетического наркотика под кодовым названием «Барби» (по видимому на основе барбитурата), почти одновременно приведшего к смерти уже несколько десятков молодых людей, также удалось раскрыть крупную точку по распространению детской порнографии. Агенты ФБР тщательно просматривали каждый фрагмент оригиналов плёнок - большинство из них было произведено за пределами С Ш А.
Среди них была найдена плёнка с изнасилованием Дэвида. В полиции были подняты все дела по преступлениям против детей за последние десять лет. В материалах уголовной полиции Майами Ф Б Р удалось отыскать относительно недавнее дело об избиении отчимом своей жены и ребёнка. Когда полиция подъехала к бывшему дому Дэвида, дверь была заперта, на звонок никто не отвечал. Соседи заявили, что после похорон матери и маленького сына, никого не видели, что, стало быть, отчим забрал Дэвида и уехал, а куда, они не знали. Полицейские вошли во двор, и начали обходить дом.
Сразу, что бросилось им в глаза - целый рой мух круживших возле дома. Сильный запах разолгавшегося тела, доносился из открытого кухонного окошка. Тот час вызвали подкрепление. То, что они увидели в гостиной, шокировало даже видавших виды полицейских. На диване, накрытое покрывалом, лежало тело мужчины, это даже трудно было назвать телом, это было разлагающееся месиво из плоти, кишащее личинками мух. Лица мужчины распознать было нельзя - верхняя часть черепа - выше глазниц, была буквально отрублена и безобразно запала в сторону, открывая зияющую полость, заполненную личинками. Можно было подумать, что знаменитый Джек – Потрошитель – маньяк Лондонских подворотен, вновь воскрес из ада, чтобы продолжить своё страшное дело. Стены, пол, потолки были чёрны от насевших на них мух. Полиция принялась осматривать дом в поисках тела мальчика, но больше ничего не нашла. В школе сказали, что, после похорон матери он там больше не появлялся.
Инспектор Гай Нойси осматривал место преступления, труп уже успели увести на исследование к патологоанатому, но в доме всё ещё стоял тягучий сладковатый запах разложившегося тела, усиливающийся жарой и влагой в замкнутом пространстве дома. Гай Нойси приказал открыть большое окно в доме- так хоть можно немного продышаться. В комнате мальчика ничего примечательного не было, все вещи лежали на своих местах - книги, одежда, обувь - размещались в одном шкафу аккуратно разложенные, подвешенные и расставленные, каждая вещь знала своё место, и всё - таки чего-то в доме не доставало. Гай Нойси оглядывал все комнаты: компьютер, телевизор, видео - ничего не было вынесено, значит, это была не кража. Нойси осмотрел полку над прикроватным комодом, где у Флоридцев, за ненужностью камина, обычно располагался семейный фотоархив. Конечно же, фотографии, в доме нет ни единой фотографии членов семьи, как будто никакой семьи здесь и не жило! Полиция обыскала весь дом в поисках хотя бы одной фотографии или документа с фотографией пропавшего Дэвида, но не нашла вообще никаких фотографий. Единственными уликами, которые обнаружила полиция, были волокна от джинсовой куртки, да кровавые отпечатки с резиновых перчаток, найденные на кухонном окне. В доме делать было больше нечего, и Гай Нойси вышел во внутренний дворик покурить.
Во дворике стояла бочка для сбора дождевой воды. Ничего не обычного в этом не было, в Южных Штатах часто собирают воду, чтобы потом использовать её для полива цветов. Каких цветов? Ведь ни в доме, ни в его пределах он не заметил никаких культурных посадок. Для чего же тут нужна бочка? Гай Нойси подошел к бочке с водой, чтобы бросить туда непотушенную сигарету и … вовремя остановился - на поверхность воды расцвечивалась жирной бензиновой плёнкой.
На дне бочки обнаружили пепел от сгоревших фотографий - яркая улика, которая ничего не доказывала, потому что от фотографий ничего не осталось, лишь только зола, смешанная с бензином. Послали в школу, где учился Дэвид, но и там, в личном деле отыскали лишь небольшую фотокарточку восьмилетнего мальчика, по которой едва можно было бы опознать семнадцатилетнего парня. Подняли и школьные фотографии класса Дэвида, Дэвида на них нигде не было, так как он всегда избегал фотографироваться с одноклассниками, потому как никто не хотел стоять с ним рядом, считая его ненормальным. Дэвид получался каким-то человеком - невидимкой, о котором практически ничего толком не известно. Был составлен фоторобот, мало походивший на настоящего Дэвида. Дэвид, «мальчик-мясник», как окрестила его жадная до подобных кровавых сенсаций пресса, хотя улик, прямо указывающих на вину Дэвида Гарт, так и не было найдено, однако, розыск по всем Штатам был объявлен.
Дэвид проснулся оттого, что перед ним стоял незнакомец и внимательно смотрел на его лицо, Дэвид открыл глаза и увидел перед собой полицейского. «Ну вот и всё», -подумал он, -«отбегался». Но тот продолжал стоять напротив него и смотреть в упор, ничего не предпринимая, затем он спросил:
-Как тебя зовут, парень?
-Дэвид Гарт, - ответил Дэвид - отпираться всё равно было бесполезно.
Полицейский открыл дверь и спокойно вышел из комнаты. Почти сразу же после него в комнату вошла та самая девушка, та, которая ударила его кнутом по голове, и принесла поесть. Дэвид слышал, как полицейский назвал ее Марией, по - видимому, она доводилась ему дочерью, и дом принадлежал этому полицейскому. Дэвид с жадностью набросился на еду, полагая, что ест нормально в последний раз. После еды в глазах у Дэвида прояснялось, и он увидел, что лежит на сене, застланным мягким соломенным матрацем и холщевой простынёй, в крошечном помещении, напоминавшем денник для лошади. Господи, да это и есть денник! По соседству послышалось ржание и удары копыт белой лошади, той самой, которая чуть было не затоптала его копытами в кукурузе, и с которой прекрасная Амазонка так безжалостно полоснула его кнутом по голове.
Дэвид приподнялся и инстинктивно пошел к выходу, девушка испугалась и выбежала в дверь, успев запереть за собой щеколду. Дэвид рванулся за ней, но тут же споткнулся и упал - его нога оказалась прикована наручником за длинную и толстую металлическую цепь, которая крепилась к кольцу, висевшему на стене, первоначально служившим для лошадиной привязи. Дэвид присел на кровать ошарашенный и изумленный, теперь он вообще ничего не понимал. Прошел целый день.
Вечером к нему зашли все трое: молодой мужчина, на вид мексиканец, имени которого он еще не знал, Мария и всё тот же полицейский, но уже без формы, - теперь, в своей грубой клетчатой фланелевой рубахе и подтяжках, крепивших штаны, он походил скорее на мирного Техасского фермера, чем на полисмена. Все трое уставились на него изучающее и с опаской, как смотрят на только что пойманного и посаженного на цепь дикого зверя. Полицейский подошёл к Дэвиду, хамовато и унизительно схватил Дэвида пальцами под подбородок, потянув за голову вверх, и раскрыл перед его носом листок с изображением фоторобота Дэвида.
-Так, так, так. Давид Гарт, я надеюсь, что ты узнаешь этого парня? Каков? - Полицейский в штатском ткнул Дэвида в грязновато - чёрный факс фоторобота. - Уж очень он напоминает тебя, не так ли, Мальчик-Мясник?
-Не, сэр, я, скорее мясо, чем мясник, - смеясь ему в лицо, спокойно парировал Дэвид, указывая на свою разбитую хлыстом голову.
-А ты ещё и юморист! Энтони, сынок, поучи его немного.
Молодой мужчина-мексиканец вплотную подошел к Дэвиду и приставил дуло обреза ему в ухо.
-Давай, стреляй! Ну, что же ты! Я скорее предпочту подохнуть, чем сдаться полиции! Терять мне нечего! Давай! Огонь! - вызывающе скомандовал Дэвид, и, повернув голову к дулу, взял конец обреза себе в рот. Он знал, что Энтонии, как и все мексиканские мачо, осознают свое превосходство только перед сломленными и запуганными угрозой расправой людьми. Дэвид же больше не боялся смерти, для него она была избавлением. Энтони оторопел и растерянно поглядел в сторону отца. Такой выходки он не ожидал.
-Не надейся подохнуть. Я не собираюсь тратить для тебя пулю, чтобы потом закапывать твой дурацкий труп на территории моей фермы. Раз ты здесь, и всё рвано вне закона, ты останешься с нами. Ты мне нужен живым…хотя бы в качестве работника. Ты нужен мне в качестве доп-рейпера*.
-В качестве кого? Доп-реппера*? -ёрно переспросил Дэвид.
-Юморист…. Между прочим, х..в Джек-Потрошитель, не ты ли распотрошил мою лучшую курицу возле водопада, - расхохотавшись спросил полицейский.
-Ищите рыжую лисицу у себя,* - вызывающе крикнул Дэвид и показал средний палец.
–Ну, ничего, ублюдок, скоро тебе здесь будет не до шуток. - Полицейский собрал лицо Дэвида в пятерню и грубо впечатал его в стену.
От боли Дэвид снова потерял сознание, а когда очнулся, то увидел, что никого рядом нет, и что его вырвало остатками той самой курицы. Он схватил голову и, глубоко зарывшись в теплом сене, забился в горьких рыданиях. Он был маньяк, убийца, жизнь которого теперь ничего не стоила.
Белая лошадь, лениво опустила голову и тихонько коснулась его бархатными губами, но измученный Дэвид не почувствовал её фыркающего дыхания. Он спал.
Глава четырнадцатая
Одинокая пловчиха
Спустя несколько дней рана на голове благополучно затянулась, оставив после себя лишь длинный шрам, спускающийся на лоб. Под волосами он был не виден, а если прикрыть лоб чёлкой - никто не догадался бы о его наличии вовсе.
Насколько Дэвид успел выяснить из коротких разговоров своих «тюремщиков», ферма принадлежала полицейскому и его сыну. Мария же - прибывшая нелегальным путём в С Ш А несовершеннолетняя эмигрантка из Колумбии, сама скрывалась от властей на ферме и содержалась там в качестве служанки по дому, а также любовницы Энтони.
Незадолго до того, когда Энтони уволили из полиции Майами, за какие-то служебные нарушения, в Майами прибыл корабль, названный необычным именем «Пангея», шедший под панамским флагом. (Такое странное название судну дали в честь суперматерика, соединявшего в незапамятные времена все континенты).
Когда береговая полиция задержала Пангею недалеко от побережья, чтобы досмотреть, то трюмы его были битком набиты нелегальными эмигрантами: мужчинами, женщинами, детьми всех возрастов. Некоторые ехали по одиночке, некоторые семьями, почти со всего побережья Колумбии, но почти все эти люди были обездоленными беженцами, бежавшими от кровопролитной гражданской войны, разразившейся в этой стране.
На этом корабле и прибыла Мария со своим старшим братом, спасаясь от нищеты и голода, в надежде обрести новую жизнь.
Люди, прибывшие на корабле, находились в нечеловеческих условиях. Они сидели вплотную друг к другу - не было места, даже чтобы лечь в полный рост. В воздухе стоял тягучий запах человеческих испражнений и немытых тел, испорченной пищи, и прочих мерзких запахов, характерных для большого скопления людей. Воды на корабле практически не было, люди умирали от жажды, задыхались в жаркой и влажной духоте тесного трюма.
Как только корабль был остановлен береговой полицией, люди поднялись со своих мест, пробежал слух, что корабль идет на дно, началась паника, люди метались по трюму, люки оказались заперты, их ломали, яростно стуча металлическими предметами. Наконец один из люков был вскрыт снаружи береговой полицией, и толпа кинулась к выходу, образовалась страшная давка: люди лезли наверх, топча людей.
Мария поддалась паники и тоже как и все бросилась к выходу, но старший брат вовремя удержал её за руку и, отведя в сторону, прикрыл её, чтобы обезумевшая толпа не задавила хрупкую девушку. Экипажу корабля каким -то образом удалось скрыться на шлюпке ещё до того, как на борт поднялась береговая полиция. На палубе начались беспорядки. Боясь расправы эмигрантов, катер береговой полиции поспешил отойти от корабля.
Наступала ночь, ветер усилился, было объявлено штормовое предупреждение, начался тропический шторм, а корабль всё еще оставался в открытом море. Видимость была нулевая, отправить спасательные катера с берега было нельзя.
Корабль несло к берегу, разворачивая задней кормой вперёд из-за спущенного якоря удерживающего его носовую часть. Могучие волны с силой ударяли в борта, заливая палубу, и сбивали цепляющихся за различные предметы людей, смывая их за противоположный борт. Корабль стал накреняться на левый борт.
Мария схватилась за руку брата, и он крепко сжал её ладонь. Брат кинул взгляд в сторону берега, и, вдруг, рванулся, к носовой части корабля, увлекая её за руку. Марии показалось, что от страха брат сошел с ума, и тянет их на верную гибель, но другого решения у неё не было, и она следовала за ним, намереваясь разделить с ним ждавшую их участь. Нужно было прыгать, и прыгать немедленно, иначе тонущий корабль увлечёт их за собой прямо на дно. Конечно, вот что понял брат: ещё каких-нибудь три минуты, днище корабля разобьется о берег, и корабль начнёт тонуть. Достигнув носа корабля, брат остановился, глянул за борт. Неожиданно вынул из-под одежды спасательный жилет и тут же надел его на сестру, рванул за шнурки, жилет наполнился воздухом. Достал второй - и одел его на себя. Теперь можно прыгать! Но не тут –то было…
Ярко - оранжевей цвет надувшихся спасательных жилетов сразу же привлёк внимание, какой-то здоровенный мужчина в отчаянии бросился на слабую девушку и попытался сорвать с неё жилет. Она кричала, вырываясь, кусала его за руки. Подбежавший брат с маху ударил грабителя в лицо. Он почти рефлекторно отпустил Марию и вцепился ногтями в жилет брата. Между мужчинами завязалась отчаянная, но не равная борьба, физически высокий незнакомец был намного сильнее брата. Он навалился на брата, словно медведь, и стал буквально ломать его пополам, пытаясь снять злосчастный жилет.
«Прыгай, Мария,…прыгай за борт!» - в последнем отчаянии закричал брат сестре. Мария прыгнула, и буквально в ту же секунду, огромная волна ударила в судно и захлестнула его. В последний момент Мария увидела, как волна сбила того мужчину на спину, брату удалось вырваться, сохранив жилет, и он бежит к ней.
Мария упала в воду. Больше на ничего не видела и не слышала, кроме звука булькающей воды, окружавшей её. Марии показалось, что она уже утонула, и погружается на дно, на самом деле она всплывала вверх. Первый вздох - значит, она жива.
Корабля не было. Только огромные волны. Она лихорадочно вертела головой и звала брата, но вздымающиеся волны не давали ей увидеть, вообще, что- либо. По –видимому, он успел прыгнуть прямо за ней. Но почему же она не услышала всплеска?
Под шумом бури немудрено не расслышать всплеск прыгнувшего человека, и потом, она погрузилась на несколько секунд в воду, и вообще, ничего не могла слышать. Брат жив. Он не из робкого десятка, и не позволит себе утонуть, как слабый котенок в тазу с водой, ведь даже она, младшая его сестра сумела всплыть, а он намного сильней её. Ведь они - дети рыбаков, которые учатся плавать в море быстрее, чем ходить. Они выплывут, обязательно выплывут, иначе быть не может. Так думала несчастная Мари, пытаясь успокоить себя.
Мария была великолепной пловчихой, когда-то, когда она была ещё ребёнком старший брат, который был её старше на пять лет, учил её, как правильно плавать, как отдыхать на воде, лежа на спине, нырять различными способами, даже с переворотами.
Семья жила на берегу океана, отец ловил лангустов на собственной лодке, и здавал их оптовым торговцам, закупающих улов прибрежных рыбаков для переработки и поставки на рынок С Ш А, мать работала там же в перерабатывающей артели, обрабатывая улов, заработок был небольшой, но на жизнь хватало, пока у берегов Колумбии не появились китайские суда, шедшие под флагом С Ш А. Правительственные чиновники с лёгкостью продали собственных граждан за доллары, это универсалльное зелёное золото мира, выдав лицензии китайским судам на рыбалку в прибрежной зоне. После китайцев в море не оставалось ничего, даже той мелкой рыбёшки, которую рыбаки обычно сбрасывали за борт, перебирая улов, что и говорить, после китайцев в море не осталось даже ламинарии, все забиралось и перерабатывалось безжалостными плавучими китайскими судами -фабриками. Улов становился всё меньше и меньше, и перерабатывающие деревенские артели закрывались одна за другой - мать отчаянно держалась за место, но всё равно потеряла работу, чтобы хоть как -то прокормить семью отцу приходилось далеко уходить в океан, рискуя жизнью, в поисках хоть какого -то заработка, но с каждым разом улов становился всё скуднее.
Американским компаниям было выгодно закупать большими партиями дешёвого, выработанного за счёт дешёвой китайской рабочей силы, переработанного лангуста у китайцев (правда, сомнительной свежести), доставляемых прямо в порт Майами, чем связываться с далёкими рыбацкими артелями. Цены за улов не давали, продавать улов за бесценок у отца не поднималась рука, и он относил улов обратно домой.
Нищета подкрадывается незаметно, поначалу семья как - то бодрилась, находя поддержку друг в друге, надеясь на лучшее, и стараясь не думать о плохом, но с каждым годом положение становилось всё отчаяние. От безвыходности отец запил, и почти забросил лодку - толку рыбачить всё равно не было. Когда отец задерживался в деревне, мать посылала детей на поиски, и они возвращались, держа шатающегося отца под руки. Он не был агрессивным алкоголиком, он никогда не бил жену или детей, не крушил всё в доме, не дебоширил, но имущество семьи исправно исчезало в скупках старых вещей и пропивалось.
Но прибрежные рыбаки, отданные собственным правительством на ограбление китайской рыбной мафии, находящейся в экономической купе с крупными поставочными рыбными компаниями США, униженные нищетой и бесправием местными колумбийскими чиновниками в собственной стране, эти гордые потомки пиратов Карибского моря, не могли и не захотели терпеть бедственного своего положения. По всему побережью Карибского моря от мыса Гальинас до панамской границы вспыхивали мятежи против проамериканского правительства и местных чиновников. Вдохновлённые соседней Венесуэлой, сумевшей, наконец, сбросить с себя многовековое американское иго, и провозгласившую себя свободной Латинской Социалистической Республикой, где сейчас наблюдался невиданный экономический подъём, который, десять лет назад, казалось невозможным даже предвидеть, колумбийцы подняли борьбу за свои социальные права, за свой хлеб. По всей стране прошли погромы офисов Американских рыбоперерабатывающих компаний, прямо в море взрывали и жгли китайские суда вместе с работающими на них людьми, чиновников, выдававших лицензию на промысел китайско-американским судам, находили мёртвыми прямо в их собственных постелях, якобы кончивших самоубийством (но явно без «само»). Причем некоторые из них даже ухитрялись перерезать грудь мачете, уже, после того, как простреливали себе голову насквозь. Не желая разделить с чиновником печальный его конец, журналисты местных газет писали, что очередной из них покончил с собой, не выдержав многолетней преследующей его тяжелой депрессии.
Войны не бывает без жертв
Правительство Колумбии в Боготе и президент изо всех сил старалось не вмешиваться в происходящее на Карибском побережье, всячески закрывая на сложившуюся там обстановку глаза. Президент стремился дотянуть до конца срока правления, который подходил к концу, достаточно было сохранить хотя бы номинальную власть, ему не нужен был революционный взрыв, подобно тому, что случилось в Мексике, где народ свергнул проамериканское правительство и президента, упрятав президента и министров за решётку, провозгласив Республику.
То, что в стране революционный процесс принял необратимый характер, президент осознал слишком поздно, мятежи с побережья перекинулись в центральные районы Колумбии, в сельской местности борьба крестьян с наркомафией развивалась по особо жестокому и кровавому сценарию, крестьяне восставали целыми деревнями. Вооруженная мачете, толпа крестьян устраивала настоящие облавы на тех, кто каким- либо образом был причастен к наркомафии, против тех, кто держал их в постоянном страхе и унижении. Громили поместья наркобаронов, всех, кто находили в доме, включая женщин и детей, выволакивали наружу и казнили, толпой засекая мачете очередную жертву, пока тело человека не превращалось в бесформенную груду мяса перемешенного с остатками одежды. Наркомафия в свою очередь устраивала жестокие расправы с зачинщиками бунта, с особой жестокостью пытая и убивая их вместе с семьями.
Но корень наркомафии - этого многовекового клейма зла, лежащем позором на колумбийцах и их стране, был всё равно подрублен крестьянским мачете. Боясь расправы, больше никто из бывших «донов» не решался выращивать героиновый мак, у наркомафии больше не было пополняемого источника сырья для производства героина: голова зелёной гидры - колумбийской наркомафии, веками терзавшая местное крестьянство, была срублена. Через несколько лет наркомафия вынуждена была навсегда оставить зелёные просторы Колумбии. Мятежи достигали столицы, и президент таки вынужден был ввести войска в столицу, но не для усмирения мятежей, нет, это было лишь сделано, скорее, для собственной охраны. До окончания президентского срока оставалось совсем немного, президент шёл на социальные уступки, пытаясь хоть как-то нормализовать ситуацию в стране и предотвратить гражданскую войну.
Китайские суда, опасаясь расправы местного населения, вынуждены были бежать от берегов Колумбии, где проживала семья Марии, морская фауна, почти что уничтоженная китайскими судами, тоже, вопреки всему, упорно стремясь к жизни, стала потихоньку восстанавливаться, но былого пышного разнообразия богатства тропического побережья Карибского моря было уже не вернуть. Лангусты, не ходили больше вереницами по дну, словно слепцы, забавно сцепившись друг за друга передними клешнями. Не выскакивали из воды обалдевшие марлине, вытягиваемые рыбацкой леской, топорща верхние плавники паруса и отчаянно выпучивая глаза. Огромный тунец, казалось сделанный из стали, обходил эти берега стороной, не находя достаточно крупной рыбы, чтобы утолить свой ненасытный аппетит. Только мелкая несъедобная рыбёшка, напомнившая самую мелкую балтийскую кильку, заполнила собой вакантное пространство прибрежных Карибов. Эта несносная рыбёшка-криль, как прозвали её рыбаки, питаясь бурно разросшимися одноклеточными водорослями, от которых прибрежная вода приобрела зеленоватый оттенок, процветала вовсю, да бесполезные жгучие медузы, охотившиеся на рыбную мелочь, кишели возле огромных её косяков.
Чтобы получить хоть какой- то улов отцу приходилось уходить далеко в море и ловить рыбу на плавающую приманку, напоминающую небольшой плот, во круг которого всегда собиралась любопытная более или менее съедобная рыбёшка, но всё равно этого улова хватало, только чтобы прокормиться семьёй, о заработке и думать было нечего.
Многолетняя депрессия от безысходной нищеты и алкоголизм уже надломили его здоровье, и, хотя он больше уже не пил, с каждым днём отец чувствовал себя всё хуже и хуже, но старался скрывать это от семьи. Каждое утро он вновь выходил на рыбалку, всячески избегая оставаться с семьей в разоренном бедностью и безденежьем доме, чтобы не видеть отчаяния детей и жены. Рыбалка была для него единственным предлогом, единственным его ежедневным занятием, в процессе которого ему удавалось немного отвлечься от суровой реальности безработицы - работы на побережье всё равно не было, а сиденьем дома ничего не добьешься. Жена ничего не могла возразить против, и каждое утро молча собирала мужа на опасный промысел в открытом море, терзаясь предчувствием, что она видит его последний раз.
Однажды неожиданно разыгрался тропический шторм и отец действительно не вернулся, должно быть, лодка его перевернулась и затонула, но этого никто не видел. Вскоре после этого, не выдержав горе, умерла мать. Дети остались одни. Семнадцатилетний брат Луиз и пятнадцатилетняя Мария.
У брата никого не было кроме сестры, а сестры кроме брата. Они могли рассчитывать только на себя. Они понимали, что на родине в Колумбии, у них никогда не будет перспектив получить образование, следовательно, шансов устроиться на работу и достойно зарабатывать себе на жизнь. Оставаться на родине - значило бы обречь себя на постепенное умирание в нищете, из которой просто нет возможности выбраться. И, как и тысячи молодых сверстников, они решились навсегда покинуть родину, чтобы искать счастья в США - стране возможностей и перспектив, в стране правящего мирового капитала,. которая для многих Колумбийских эмигрантов, увы, оказались лишь пустой иллюзией – далекой и несбывшейся американской мечтой.
Для оцепления побережья в районе катастрофы панамского судна полицейских согнали со всего восточного побережья Флориды, чтобы не допустить проникновения эмигрантов на территорию США. Полицейские стояли плотной цепочкой на расстоянии десяти метров друг от друга, так что проскочить незамеченным сквозь такое оцепление практически не было возможности. Судно стремительно разворачивалось, и, вдруг, со скрежещущим грохотом налетело на мель, в трюме образовалась огромная пробоина и судно начало тонуть, резко накренившись на правый борт.
Эта была катастрофа. Люди в панике прыгали с правого борта, в надежде достигнуть берега. Кто был посильнее, смог всплыть и продолжить плыть к берегу, но многие из них так и не смогли всплыть, оказавшись затянутыми бурлящими потоками воды под тонущее судно.
Полицейским нарядам, ничего не оставалось делать, как только наблюдать за тонувшими людьми.
Крики утопавших, плач, вопли женщин наполнили побережье. Некоторые полицейские не выдерживали, и сами бросались спасать тонущих женщин и детей, но тут же тонули в копошащейся массе людей, отчаянно цеплявшихся друг за друга в бушующих волнах океана.
Тем несчастным, кому удалось выбраться на берег, тут же подбирали полицейские и передавали в службу красного креста для оказания первой помощи. Во избежание переохлаждения от долгого нахождения в воде, пострадавшим выдавали прямо на берегу тёплые одеяла и горячую еду. Выживших сажали в автобусы, с тем, чтобы в дальнейшем депортировать несчастных обратно на их родину. Утонувших складывали неподалёку на песке…один на один… словно мороженные говяжьи туши на мясокомбинате…
Утопленников волны сами прибивали к берегу. Их безжизненные трупы беспомощно перекатывались в кипящем прибое, и подоспевший полицейский, убирал труп со своего участка прибоя, заходя в воду, и, специальным крючковатым гарпуном вытягивая его из воды на берег. Страшное зрелище гибели людей было повсюду.
Закон «мокрых ног»* уже не действовал, потому что из-за ливня, падающего сплошной стеной, все люди были вымокшими до нитки. Но всё равно, бежать сквозь полицейское оцепление смогли лишь немногие «везунчики».
К утру шторм стих, и наступивший рассвет открывал полную картину трагедии, происходившей ночью. Недалеко от берега, лежала разломанная на две части «Пангея», обнажая из воды только свой выпуклый левый борт, да носовую часть. Стало ясно - выживших на корабле больше не могло быть.
Вскоре плотное полицейское оцепление было снято, и, вымотавшийся от ночного дежурства на побережье в ту страшную ночь, Энтони Барио смог наконец -то ехать домой, но он не торопился покидать побережье, намереваясь немного побыть на пляже, чтобы, наконец, остаться наедине с собой и своими мыслями. Его ещё трясло от увиденного ужаса человеческой смерти.
Тропические бури, так же внезапно налетают на побережье Флориды, как и прекращаются. Вскоре из-за туч показалось утреннее солнце, окрасив небо в розоватый цвет, но на море продолжалась постштормовая болтанка, и беспорядочные беспокойные волны переливались яркими бликами в ярких его лучах. Как напоминание о недавнем шторме, всё еще непрерывно дул назойливый свежий бриз, от которого ломило в висках. Энтони шёл по побережью, автоматически вглядываясь в океанскую даль, пока глаза не начинали болеть от сияния переливающейся воды, тогда он на минуту отводил взгляд от горизонта и устремлял его на песок, по которому шел, постоянно прокручивая в голове последние события. Голова болела от бессонной ночи, мысли путались и перекрывали одна другую. Он опустился на песок, чтобы немного отдохнуть, и снова взглянул в сторону морского горизонта, где море почти сливалось с цветом неба, образуя единое сверкающее бирюзовое полотно, от которого было больно глазам. Он снова хотел было опустить глаза, как вдруг он заметил на горизонте какой-то оранжевый предмет, который вскакивал и тут же исчезал в волнах. Должно быть, это рыбацкий буёк, сорванный со шхуны штормом, который теперь беспорядочно и беспомощно метался в морской болтанке.
Энтони инстинктивно стал наблюдать за этой точкой, как за единственным различимым предметом на сливающемся бледно-голубом фоне моря и неба. Но что это? Энтони увидел, что этот буёк плывет по прямой линии в направлении берега, преодолевая сопротивление кипящих волн пост штормовой болтанки. Энтони вскочил на ноги. Это был пловец, точнее пловчиха (спустя несколько секунд Энтони смог таки различить, что это была всё-таки женщина).
С «Пангеи»? Но как? Как она могла оказаться здесь, в пяти километрах от места крушения, да и прошло уже двенадцать часов. Не могла же она провести двенадцать часов подряд в воде в условиях шести бального тропического шторма. Нет, выжить, оставаясь на поверхности бушующего океана практически невозможно. Может, ещё одно судно потерпело кораблекрушение, какая-нибудь рыбацкая шхуна или туристическая яхта, попавшая в шторм, но и эта версия была маловероятна - штормовое предупреждение о надвигающемся тропическом урагане дали еще за четыре дня. Энтони быстро оглядел окрестности акватории, но ничего подобного обломкам или другого затонувшего судна он не заметил. Значит действительно с «Пангеи».
До берега оставалось не более двести метров, совершенно выбившись из сил, Мария больше не могла плыть дальше, онемевшие руки и ноги, казалось, окаменели, стали тяжелыми и теперь тянут её на дно, только спасательный жилет держал её голову над поверхностью воды и не позволял ей утонуть. Океан сам выносил её на берег. Мария старалась теперь только продержаться на поверхности и не потерять сознание, чтобы не захлебнуться. Она уже могла ясно различить спасительный берег, и это ободряло её, заставляя цепляться за жизнь. Мария больше не чувствовала ни своих рук, ни ног, они, казалось, двигались автоматически, независимо от неё, продолжая грести в такт набегающим волнам. Вскоре она поняла, что с каждым новым взмахом рук, они всё меньше и меньше перестают её слушаться, что с каждой новой волной накатывающейся на неё ей всё труднее и труднее удержаться на поверхности и делать спасительный вдох. Вдруг, она с ужасом ощутила, что руки окончательно перестали грести, и нахлынувшая волна опрокинула её лицом в воду, Мария захлебнулась. Она теряла сознание. Неужели это всё? Как глупо. Она тонула, что-то непреодолимое тянуло её куда-то. Неужели она умерла, но нет, она ещё может думать – значит, это не конец, кто-то схватил её за волосы и тянул её в определенном направлении! Только кто это и куда? На дно или на поверхность воды -этого она уже не понимала, потому как в воде потеряла всякое ощущение пространства и направления, вода ослепила и оглушила её, так что теперь она могла слышать лишь бульканье и шипение пузырьков воды.
Энтони схватил тонущую девушку за волосы, потому как знал - если тонущая ухватиться за его руки - они утопят друг друга, и, перевернув её навзничь, так, чтобы голова оставалась на поверхности волн, поплыл с ней к берегу. Энтони Барио не был классным пловцом, потому как вырос на ферме, вдалеке от побережья, но плавать он умел, и был способен хорошо держаться на воде. Когда они достигли берега, Мария уже была без сознания, действовать нужно было немедленно. Энтони схватил девушку за талию и, подставив колено под живот, опрокинул её лицом вниз, чтобы вода, попавшая в лёгкие, могла вытечь через рот. Спустя несколько секунд судороги пробежали по телу девушки, она закашлялась, её рвало водой - Энтони понял - она жива.
Они сидели, прижавшись друг к другу, всклокоченные и мокрые. Вид необычной парочки привлёк внимание полицейского, который подошёл к ним, чтобы проверить документы.
-Что вы здесь делаете?! Почему на вас мокрая одежда?! –закричал на них полицейский.
-Не волнуйтесь, сэр, - это моя девушка, - стараясь быть как можно более непринужденным, произнёс Энтони. – Мы просто решили немного отдохнуть здесь. Мы только купались, загорали на солнышке, я не делал с ней ничего другого, кроме того, что может делать парень со своей девушкой на пляже, то есть трахал её прямо в море. Это что-то вроде вечеринки, после шторма…
-Странная же у вас привычка проводить свои вечеринки в шторм, – недовольно рыкнул полицейский, косясь на измученную девушку в спасательном жилете.
-Да, просто у нас такая странная привычка купаться в самую бурю, - невозмутимо ответил Энтони. - Это здорово заводит. Мы так встречаем каждую бурю, наслаждаясь друг другом. Вы не замечали, сэр, как возбуждает бушующее море? Попробуйте проделать то же со своей подружкой, и вы получите незабываемые впечатление.
-Так за этим на вашей девке болтается спасательный жилет? – въедчиво спросил полицейский.
-А вы пробовали бы сами трахнуть свою подружку без спасательного жилета, да ещё в такую волну?! –Чтобы имитировать подвыпившего гуляку, Тони говорил нарочито развязно и вызывающе. Под воздействием пережитых событий, он хотел, чтобы полицейский, принял их за запоздалую парочку, эксцентричных Хиппи, поклоняющихся культу шторма, коих часто можно застать на побережье Флориды после буйно проведённой ночи. Энтони понимал, что эффект от его слов непредсказуем. Вариантов было два - их могли либо просто арестовать за оскорбление полиции, и тогда он погиб, либо полицейский, как и он, измотанный дежурством, предпочтёт не связываться с придурками и заставит убраться с пляжа. Он осознал это только после того, как выдал всю эту грязную тираду «насчёт спасительного жилета» прямо в лицо полицейского, но теперь менять что-либо было слишком поздно - сказанного назад не вернёшь, но на удивление столь наглый прием… сработал.
-Пошел вон, отсюда, ублюдок! Ещё раз увижу вас на пляже – арестую! – заорал на них полицейский. Энтони не стал себя больше «упрашивать», он схватил едва опомнившуюся от рекордного заплыва незнакомку за руку и поспешил удалиться.
Глава пятнадцатая
«Дело» Барио
Семейная ферма Барио располагалась в самом сердце непроходимых кипарисовых болот на северо-западной оконечности заповедника Эверглейдз. Казалось, изолированного от всего остального мира, эта богом забытая местность была совершенно не пригодна для проживания человека. Однако, здесь, на маленьком островке посреди болот, жила семья Барио, и это было неспроста.
Это были не совсем обычные фермеры. Они не занимались выращиванием кукурузы, как это показалось Дэвиду сначала, когда он впервые увидел маисовые поля. Нет, не для возделывания кукурузы семейство Барио проживало в глуби тропического леса Флориды, столь дремучего и непроходимого, что даже птицы не залетали сюда. Огромные двухметровые заросли кукурузы служили лишь прикрытием, в прямом смысле этого слова, для плантаций…настоящего героинового мака. Понимаю, это звучит дико – плантации наркотического мака посреди цивилизованной Флориды, однако, это было так. Здесь в самом сердце Флориды процветала самая настоящая Колумбийская наркомафия!
С тех пор, как в С Ш А, из-за затянувшейся гражданской войны прекратил поступать колумбийский героин, «розничная» цена грамма «натурального продукта», как называли тогда чистый героин, повысилась почти в шесть раз. Обезумившие от ломки, наркоманы, не в состоянии приобрести очередную дозу «натурпродукта», переходили на «экстази» - синтетические заменители героина, и тысячами подыхали прямо на улицах. Прибыль от выращивания натурального героина была запредельной, и первым это понял, Джек Лэйер – заштатный полицейский из Майами, который, кстати, сам состоял в отделе по борьбе с наркотиками.
Для осуществления своего простого, но чудовищного по своему размаху и неслыханной дерзости плана, он нашел разоряющеюся ферму в богом забытом месте Центральной Флориды, которая принадлежала неким выходцами из Мексики по фамилии Барио - матери и её несовершеннолетнему сыну, втёршись в доверие, женился на уже немолодой вдове, поменял свою непрезентабельную фамилию* янки на более благозвучную Мексиканскую, и, выплатив все долги за аренду земли, выкупил участок земли на имя пасынка.
Сначала из опаски он выращивал героиновый мак крошечными партиями, которые реализовывались через ночные клубы, которые «прикрывал» сам Лэйер – под такой фамилией он ещё числился в продажных полицейских кругах, но этого было слишком мало для того, чтобы вести роскошную жизнь в Майами. Вскоре новоявленный наркобарон обнаглел… Фантастические куши кружили голову, и честолюбивый делец не стал останавливаться на достигнутом. Успех и безнаказанность притупляют страх. Теперь Барио намеревался производить героин оптовыми партиями, десятками килограммов и полностью захватить рынок «натурпродукта» в Майами.
Вот уже несколько лет мать и сын успешно выращивали героин, под видом кукурузы, на счету у Энтони Барио уже скопилось семьсот пятьдесят тысяч долларов -приличная сумма, чтобы открыть собственное дело, которые его предприимчивый отчим переводил на его счёт, боясь попасть под подозрение полиции. По причине скрытого генетического отклонения, Барио не мог иметь собственных детей, но официально по документам сын мексиканки - Энтони Барио числился его родным сыном.
Но теперь, это был их последний урожай, последнее дело и самое крупное. Джек Барио -Лэйер шёл ва-банк. Риск получить смертный приговор, в случае если дело вдруг выгорит, и он все-таки попадётся, опьянял. Он не мог остановиться. Но бывший Лэйер не боялся больше смерти, так как был смертельно болен раком и осознавал, что век его будет не долгим - он всегда проживал свой день так, как будто он был последний. За выращенную партию героина он рассчитывал получить как минимум два миллиона долларов и тогда у него будет всё, о чём он мог только мечтать в своём полунищем детстве, проведённом на Техасском ранчо. Всё. Он сможет открыть своё дело в Майами - свой ночной клуб, какого никогда ещё не видало побережье.
Моральная сторона дела его не волновала. Лэйер с детства ненавидел «богатеньких» придурков, сыночков миллионеров, которых жизнь никогда не вынуждала зарабатывать себе на хлеб, которые всегда и во всём пользовались положением и деньгами своих отцов и, словно перелётные птицы, приезжали в Майами зимой, чтобы отрываться на новомодных вечеринках.
Только в таких местах эти ничтожества могли самовыразиться, показать собственное я перед своими девками, так называемыми гёл-подружками, коих на курортном побережье Майами роилось великое множество. Покупать живого человека за деньги всегда доставляет удовольствие. Нет, не факт самой покупки, который зачастую негласен и даже не заметен, но скорее чувство хозяина положения, чувство своего превосходства, двойного превосходства, как перед теми, которые продаются тебе за деньги, так и перед равными по социальному положению людей, перед которыми можно похвалиться красивой девчонкой, как, к примеру дорогим авто.
Всем известно, что деньги делают всё. Они дают свободу, независимость, то к чему в жизни стремиться каждый. Но зачастую эта самая купленная свобода и независимость оказываются лишь иллюзией, что-то вроде как мимолётного кайфа, получаемого от наркотиков. Получив большие состояния, человек в свою очередь становится рабом собственных денег, их заложником, потому как окружающие начинают воспринимать тебя уже не как личность, а как источник заполучения тех самых денег.
Не подумайте, что Джэк Лэйер мечтал открыть свой ночной клуб, чтобы зарабатывать большие деньги, о нет, не вовсе не для этого. Это была мечта всей его жизни, дерзкий вызов враждебному миру богатеньких сынков, вызов самому себе, его болезни, слабости, ничтожности, собственному страху пред сильными мира сего, постоянно терзающего всю его дурацкую жизнь. Мечта, которую теперь, когда он понимал, что годы жизни его сочтены, не мог не начать осуществлять. Желание оставить свое имя в истории, каким образом - не важно, было для него теперь превыше всего, некой самоцелью, к которой он неумолимо стремился, как мотылёк на горящую лампочку, не в силах уже остановить себя на пути к цели. Джэк Лэйер желал славы, неважно с какой хорошей или дурной, подобно тому, как желал её когда-то Герострат, испепеливший храм Афины, только для того,чтобы его имя вошло в историю человечества. Во всяком случае, никому ещё в истории штата Флориды не пришло в голову отважиться вырастить героиновый мак на её землях под видом кукурузы и переправлять полученный героин в Майами.
Джэк Лэйер был первым, кому в голову пришел такой безумная, поражающая своей дерзостью и размахом преступная идея, которая в случае её раскрытия могла бы уже только сама по себе войти в анналы величайших преступлений США.
Глава шестнадцатая
Доп-рейперы
Солнце, едва показав свою огненную кромку из-за густого тропического леса, тут же начинало невыносимо припекать, становилось душно и жарко, но жнецы с серпами, шедшие цепочкой друг за другом, словно минеры, прочёсывающие поле, как будто и не замечали этого и продолжали свою работу по скашиванию травы. Вид работающих в поле людей, так привычный глазу, казалось бы, не должен вызывать удивления со стороны, издалека, но вблизи всё-таки что-то было не так, не то, что-то было непонятно в их поведении, необъяснимо. Три фигуры шли друг за другом, так, как в средние века ходили связанные друг с другом слепцы: то, что эти люли не были слепцами -это конечно было очевидно - они видели, куда идут, но они все эти трое странных жнецов были привязаны друг за другом толстой металлической цепью, словно они смертельно боялись потеряться на открытом пространстве поля. Но, нет, более всего в их поведении удивляло не это – другое: помимо цепочки, привязанной каждому за пояс, нижнюю половину лица каждого из них прикрывала белая маска, или, точнее сказать, что- то более всего напоминающее противогаз или маску пилота сверхскоростного самолёта, только белая. В общем, с первого взгляда можно было сказать, что это, что-то наподобие маски, которые используют медики в случае эпидемии лёгочной чумы. Но не это само настораживало. Бросалось в глаза другое – люди, шедшие друг за другом, вообще, казались пьяными.
Один из них был сильным мужчиной и шёл впереди, и, хотя его пошатывало, он продолжал держаться на ногах и вести остальных, двое же других - молодой человек и девушка поминутно спотыкались и валились на землю, при этом разражаясь взрывом дурацкого смеха. Казалось, какой- то припадок беспричинного смеха завладел ими так, что они уже не в силах были остановиться и продолжать работу или вообще делать что-либо. Их тела, словно изнутри сотрясало от непрерывного хихиканья, то и дело разрывавшимся припадком неестественно низвергаемого смеха, когда кто-либо из них очередной раз спотыкался и валился наземь. Но руки всех троих жнецов словно заведённые всё ещё продолжали выполнять одну и ту же монотонную работу, скашивать головки какой-то травы. Даже когда кто-либо из них падал на землю и катался, не в силах более встать, он всё равно продолжал делать это простое движение. Позади них волочились огромные мешки, набитые так, что содержимое из них начинало уже просыпаться обратно на землю.
Нет, то, что было в мешках у этих людей, не было привычным нам хлопоком или цветками лаванды, используемые для изготовления духов. То, что собирали эти жнецы, предназначалось, не для жизни человека, а чтобы убивать людей– это был самый смертоносный наркотик в мире, получаемый из мака известный нам по прозвищу «Героин». Точнее, первая его стадия смертоносного сырья - незрелые маковые головки, из которых при помощи специального отжимочного пресса, или как его ещё его любовно называл сам главный наркобарон Флориды Барио-Лейер, «бучильного чана», преступная семья наркодиллеров извлекала едкий тягучий сок, что, в мгновение ока, застывая на жарком тропическом солнце Флориды превращался в чистейший героин! Вот что такое «доп-рейпер» –человек, пожинающий смерть!
Они работали всю ночь и под утро, когда расклеенное тропическое солнце и мухи, прилипавшие к телу в душном и влажном мареве, сделали работу на поле невыносимой, они уже закончили собирать свой смертоносный урожай. Да, как вы уже догадались, вся троица была пьяна, но не от самой дозы героина, которого на ферме было всегда предостаточно, а от одного запаха срываемых ими маковых головок. Даже защитные маски не могли уберечь их от одурманивающего макового «аромата», после которого обычно наступает легкая наркотическая эйфория, напоминающая действие самого наркотика. Все дальнейшие действия их напоминали скорее хаотичный набор бессмысленных движений, чем походили на какое-либо подобие осмысленной и целенаправленной деятельности. Двое из них - молодая девушка и паренёк бесперебойно отпускали шуточки, неизменно адресуя их в сторону взрослого мужчины. В ответ он только разворачивался и тупо пытал вмазать кулаком в лицо юноши, как-то нелепо размахивая руками над их лицами, словно новорожденный младенчик, что тщетно пытается ухватить интересующий его предмет, болтающийся перед его люлькой, всякий раз промахиваясь мимо. Наконец, после нескольких тщетных попыток попасть кулаком в их вызывающе смеющиеся физиономии, он в отчаянии размахнулся рукой - и упал, словно подкошенный на землю. Из его полуоткрытого рта потугой вырвалась рвотная масса, ударил кислый запах рвоты. Его спутники на секунду ошарашились неожиданной развязкой их бестолкового веселья, но в ту же минуту подхватили мужчину за руки и почти поволокли его в дом вместе с добычей.
Хозяина фермы, Джэка Лэйер-Барио, не было на ферме. Мать Энтони ещё спала в дальней комнате, и, когда все трое молодых людей ввалились в дом, она ничего не могла слышать. Она не слышала, как парочка молодых людей с громом поволочила её сына по лестнице на верхний этаж и, как, не удержав, её сына уронили с лестницы, да так, что тот, точно ватная кукла покатился вниз, увлекая за собой несчастного пленника, прикованного за талию цепью. Но её сын не упал, потому что Дэвид в последний момент едва смог удержать от падения себя и Энтони, намертво вцепившись в перила.
Наконец, добравшись до спальни, не раздеваясь, все трое рухнули в постель. Дэвид Гарт лежал прикованный к своему ненавистному рабовладельцу, которому к тому же почему-то вдруг вздумало ласкать его, словно женщину, это бесило так, что ему хотелось придушить сейчас же своего мучителя цепью. Наконец, устав гладить и ласкать Дэвида, Энтони откинул голову и захрапел. Его громкий, зловещий, храп раздавался по всему дому. Дэвид презрительно отодвинулся от него, глаза его слиплись, и он вскоре тоже уснул. Проспал он не долго. Дэвид проснулся оттого, что ему почудилось, будто кто-то царапает его спину острыми когтями - все сильнее и сильниее, он в ужасе подскочил.
- Тссс, - над ним нависло прелестное лицо молодой девушки - эта была Мария, - тише, тише, сейчас я освобожу тебя, -заговорила она на ломанном английском, - потерпи немного.
Щелкнули затворы, Дэвид был свободен.
-А, теперь, беги Дэвид, беги, пока он не проснулся. Ты свидетель. Они всё равно не оставят тебя в живых.
Остатки горьковатого запаха опия заставляли голову Дэвида кружиться, он даже толком не мог понять происходящую ситуацию. Мысли вертелись в бешеной скачке. «Куда бежать? Зачем бежать? Снова погоня. Снова прятаться в лесу, как затравленная бешеная собака, которую рано или поздно прикончат? Не здесь, так в другом месте. Разница не велика».
Детские глаза совсем ещё юной девушки смотрели с умоляющим выражением, почти готовые расплакаться. Неужели он не в силах ничего сделать для этой бедной девушки, которая смотрит теперь на него такими испуганно- забитыми, овечьими глазами, неужели, она до конца будет служить забавной сексуальной игрушкой для этого урода, пока её первая девичья свежесть окончательно не износится? И тогда что? Её найдут убитой, где-нибудь на обочине болот Маша, и никто не сможет распознать её труп, потому как она иммигрантка и согласно документом такой женщины в США нет и никогда и не существовало. Как все гладко у них получается. «А, что ТЫ можешь предложить ей?» - вдруг, задал себе вопрос Дэвид. – «Бежать вместе? Куда? В неизвестность? Чем они будут заниматься? Бандитизмом на большой дороге - будут убивать людей, как Бонни и Клайд и повторят их «славный» кровавый путь. Чем же ещё добывать свой хлеб двум отвергнутым. Нет, это всё-таки лучше, чем рабство».
- Мари, послушай меня, бежим вместе, тебе не зачем оставаться в этом притоне. Я ничего не могу предложить тебе взамен, просто прошу, бежим оба. Теперь, перед лицом гибели, мне незачем скрывать от тебя правду, я действительно тот беглый маньяк, мальчик-мясник, который зарубил своего отчима, но, поверь, этот ублюдок понёс заслуженную кару, и я нисколечко не сожалею о своём поступке.
Увидев, что Мари дико отшатнулась от него, Дэвид схватил её за руки и продолжал свою исповедь:
- Не бойся меня Мари, я не сделаю тебе ничего дурного. А теперь выслушай меня, и постарайся понять. Этот мерзавец, мой отчим, зарабатывал детской порнографией. Можно сказать, что я пресёкего грязный бизнес в самом начале. Как ты думаешь, если бы я не сделал этого, сколько ещё жизней неповинных детей были изломаны, как моя? Это он жестоко и цинично изнасиловал меня, чтобы снять свое мерзкое кино, которое он почему -то называл высоким искусством. Представляешь? Но так не должно быть! Понимаешь, не должно! Зло должно быть наказано – иначе на земле не будет правды. Этот педофил получил по заслугам. Я наказал его, и не в чем не раскаиваюсь. Мы - люди, а человек не должен быть рабом по своему рождению. Когда мы убежим с тобой отсюда, то снова станем свободными, а там, всё равно что будет.
-Нет, нет, я не пойду с тобой, Я останусь с Энтони,- Мэри рванулась из его рук, и, хотела, было, закричать, но Дэвид зажал ей рот ладонью.
-Я предлагал тебе свободу, а ты предпочла оставаться рабыней у этого педика. Ну, так и оставайся рабыней! А с рабыней надо обращаться соответственно её статусу, - произнеся эти слова, Дэвид рванул с неё кружевные трусики, и, обнажив её по-девичьи упругие ягодицы, раздвинул ей ноги и резко вошёл в неё. – На, же, получи, что тебе причитается, трусливая, продажная девка!
Это был самый дикий и разнузданный секс. Он имел её сзади, как дикое необузданное животное, схватив её за прекрасные длинные волосы и намотав их на руку. Странно, но, несмотря на то, что Мари испытывала дикую боль, ей, даже понравился этот его агрессивный стиль секса, ей нравилось быть рабыней, всецело подчиненной неистовству этого безумного мальчишки. Её молодое гибкое тело вторило его желаниям, и её упругие ягодицы содрогались в безумной тряске любви.
Энтони, спящий в соседней комнате, мог проснуться в любой момент и войти в комнату, но это ощущения близкой опасности только подзадоривало любовников как можно быстрее кончить.
-Ты настоящий дьявол, - почти теряя сознание, прошептала Мари, когда Дэвид закончил, выпрыснув целую струю спермы на её потную спину, - у меня никогда не было такого секса.
-Это тебе от меня, на память, детка, чтобы ты знала, что ты теряешь со мной. Я бы не пожалел своей головы ещё раз и с радостью подставил бы её под твой хлыст, чтобы иметь возможность проделывать такое с тобой каждый день, - честно признался Дэвид. - А теперь я должен бежать, прощай. Оставайся рабыней. Меня ждёт свобода!- И, хлестнув её по ягодицам ладонью, Дэвид крепко поцеловал её в рот.
Спустя несколько минут, Дэвид уже бежал вдоль длинной изгороди фермы в сторону леса, с ужасом понимая, что ему не выбраться за изгородь. Вдруг что-то металлическое сверкнуло в сухих стеблях кукурузы. Это был его топорик. Спасительный кухонный топорик, которым можно было разрубить твердую проволоку изгороди и выбраться наружу. И он все это время лежал здесь, забытый всеми. Значит эти полицейские так и не нашли его. Это открытие приободрило Дэвида. Тут он вспомнил, что раз нашелся топорик, то где-то рядом в изгороди должна была быть и брешь, которую он проделал раньше. Дэвид стал внимательно исследовать изгородь, точно, брешь была в нескольких шагах от того места, где был найден топорик. Ни у кого так и не дошли руки заделать её, и она стояла открытой. Не долго думая, Дэвид пролез сквозь эту брешь, и кинулся в сторону водопада по уже знакомой лесной тропинке, в надежде отыскать оставленный в пещере велосипед. Когда он был совсем близко возле водопада, ему показалось, что шум падающей воды был как будто сильнее. Это обеспокоило Дэвида. Так и есть, после разлившихся августовских дождей, ручеёк водопада превратился в бурный поток и теперь с неистовой силой врывался в пасть пещеры, шипя и пенясь в водоворотах мутной воды. Отыскать велосипед в водоворотах темной пещеры было делом почти безнадежным, его наверняка давно снесло водой и засыпало песком. С досады Дэвид швырнул топорик прямо в пасть водопада и продолжил свой путь.
Пробуждение Энтони оказалось мерзким и болезненным. Голова раскалывалась от тупой металлической боли, во всей полости рта ощущался неистребимый сладковато - приторный привкус, от которого невозможно было избавиться. Сознание возвращалось не сразу.
Только через несколько минут Энтони начинал понимать, что он лежал сейчас в своей постели, хотя до сих пор не мог толком понять, как ему удалось добраться до постели. Мозг, точно фотограф, воспроизводил только какие-то смутные и обрывочные воспоминания, которые он никак не мог сейчас объединить вместе в логически связную картину. Он ощупал свое тело и понял, что лежит совершенно голый, а рядом с ним лежала обнаженная Мари, нежно обняв его за шею. « Неужели, у нас что-то было?» - подумал Энтони, но как он ни силился, он не мог ничего вспомнить. Было ощущение, что он проспал всю ночь и утро мертвым сном. Вдруг, он вскочил словно ошпаренный:
-Где он?
-Кто? - спросила, проснувшаяся Мари, делая вид, что ничего не понимает.
-Дэвид! - С раздражением выкрикнул Энтони.- Ведь нас было трое, когда мы были в доме. Я точно помню, как этот ублюдок, тащил меня по лестнице.
-Что с тобой, милый, уж не хочешь ли ты сказать, что мы занимались этим втроём, вместе с Дэвидом? Ты, наверное, надышался лепестков мака, и всё ещё под кайфом.
-Не смей так со мной разговаривать, сука! - закричал на неё Энтони и с размаху ударил её в лицо.
Теперь было совершенно ясно – Дэвид выкрал ключ и бежал. Валявшиеся на полу расстегнутые наручники, ясно говорили об этом. Что теперь он скажет своему отчиму, когда тот вернётся? Что упустил главного свидетеля их преступного бизнеса. Впрочем, у него была ещё надежда, что Дэвид не заявит в полицию, ведь Дэвид сам был вне закона и находился в бегах, а насколько он знал законы штата Флориды, чтобы заявить о преступлении, необходимо было представить документы, удостоверяющие личность самого заявителя. Правда, Дэвид, мог сделать себе новые документы, но, маловероятно, что он стал бы заниматься этим прямо сейчас, когда его фоторобот мальчика-мясника ещё расклеен во всех полицейских участках Штата. Решив придерживаться этого оправдательного довода, Энтони со страхом стал ждать приезда отчима.
Глава семнадцатая
Преподобный Бинкерс
В отношении Дэвида, Энтони оказался прав, бедному парню было не до мести. Это был загнанный зверь, спасающий свою жизнь, от электрического стула. Отчаявшийся и решительный зверь, которому нечего было больше терять, кроме своей ничтожной жизни, который не перед чем остановится, лишь бы сохранить себя в этом злобном мире.
Покинув ферму, Дэвид выскочил на шоссе, чтобы поймать попутку, едущую на западное побережье полуострова, откуда он планировал попасть в Мексику, тайно проникнув на борт какого-нибудь корабля.
Но в этот ранний час, машин на шоссе почти не было, разве только несколько фермерских фур, перевозящих живую птицу на близлежащую птицефабрику. Это Дэвиду совершенно не подходило. Он уселся в кювет и стал поджидать более подходящего транспорта. Ждать пришлось недолго, вскоре послышался шум колес легкового автомобиля и из-за поворота показался небольшой грузовой Пикап, в котором сидел один человек. Дэвид выскочил на середину трассы и поднял руки. Послышался визг тормозов, Пикап едва не сбил Дэвида, если бы тот не успел вовремя отскочить в сторону и свалится в кювет. Сидевший в машине выскочил наружу и, подняв Дэвида за шкирку, стал нервно трясти его.
-Господь всемогущий, эй парень, тебе что, надоело жить?
Дэвид открыл глаза, перед ним стоял настоящий амманит, в черной круглой шляпе, с убористой прямоугольной бородкой, его черный строгий костюм и белая бочка, говорили, что он был исповедником. «Этого ещё не хватало», - подумал Дэвид, но отступать было уже поздно. Предвзятое отношение к амманитам, как к закрытой религиозной общине, со своими законами, заставляло простых американцев с опаской относиться к людям в черном одеянии. Простое население не принимало их своеобразного образа существования, продиктованного их ортодоксальными религиозными воззрениями и зачастую презирало их образ жизни, основанный на общинном труде.
В основном амманиты населяли малопригодные для жизни штаты центральной Америки, где жили замкнутыми общинами, доступ в которые был практически закрыт для остального мира. Эти сектанты, даже в двадцать первом веке с его передовыми технологиями ведения сельского хозяйства, продолжали жить в доиндустриальной эпохе девятнадцатого столетия, считая использования плодов цивилизации грехом. Они, даже одевались как голландские пуритане, и всё ещё ездили на лошадях, запряженных в телегу, так что по ним с легкостью можно было изучать быт первых переселенцев Америки.
Встретить же представителя амманитов, разъезжающего на автомобиле в центральной Флориде, да ещё не простого сектанта, а исповедника было равнозначно по вероятности встречи с пришельцем из иного мира. Вот почему Дэвид был так изумлён и испуган, когда увидел настоящего амманитского исповедника, о которых только читал только в книгах.
-Эй, парень, - испуганно спросил исповедник, - с тобой всё в порядке? Может, отвести тебя в больницу?
-Не надо, - испуганно ответил ошеломленный Дэвид, - со мной все в порядке.
-Может, тебя подвести до побережья? - поинтересовался исповедник.
-Да, да, мне нужно в ближайший город, - растерянно пробубнил Дэвид.
-Я еду в посёлок Маш, и если тебе по пути…
-Да, да, я собирался как раз туда, какая удача, значит нам по пути, спасибо святой отец.
-Долг амманита помогать брату своему, как велит нам Господь и Пастор Наш Иисус Христос. Эй парень, как тебя зовут? -спросил исповедник, едва их машина тронулась в путь.
«Для амманитского проповедника ты слишком болтлив», - подумал Дэвид.
-Дэвид Гарт, - не раздумывая ответил Дэвид. Дело в том, что имя Дэвид и фамилия Гарт была довольна распространенной, и Дэвид мог не опасаться, назвавшись своим настоящем именем.
-Хм, Дэвид Гарт, что -то знакомое, где-то я уже слышал такое сочетание.
-Так зовут мальчика-мясника, который зарубил своего отчима, - не моргнув глазом, спокойно ответил Дэвид. Вы слышали что-нибудь об этой истории.
-Да, жуткая история, говорят, он был совсем мальчишкой, когда отчим изнасиловал его. А потом, после того, как он раскромсал своего отчима, он покончил с собой. Только спустя месяц полиция нашла его повесившимся на каком-то мосту. Он провисел там на самом солнцепёке и разложился так, что его едва могли опознать, те, кто его знал. Болтают будто, у парня из глаз валили черви, когда его сняли с веревки. Только анализ ДНК, подтвердивший его личность, мог пролить свет на это темноё дело. Господь всемогущий, прими же и его грешную душу!
-Ха!-Ха!-Ха! Вот же повезло всем Дэвидам Гартам, когда этого засранца ловили по всему Штату. Меня из-за него, даже не брали на работу, мотивируя тем, что я мог бы оказаться тем самым Дэвидом Гартом. Слава Господу, что его поганый труп все-таки обнаружили, и я смогу теперь спокойно искать работу.
-Разве тебе нужна работа, парень? – спросил проповедник.
Дэвид понял, что разговор начинает принимать конструктивное направление.
- Я мало чего знаю об амманитах. Что же может предложить такому бедному парню, как я, амманитский пастор, - рассмеялся Грэг.
-Как говориться, не верь глазам своим. С чего ты взял, что я амманитский проповедник, - захохотал в ответ пастор.
-Ну, как же, если я не ошибаюсь, на вас одежда амманитского проповедника. Пиджак, бородка. Подождите, неужели вы мормон?
-Ха! -Ха!- Ха! - вдруг затрясся от смеха «проповедник», - Бородка! Если я ношу бородку, стало быть уже стал проповедником. Стало быть, шоу удалось на славу! Аллилуя! Одна моя бородка, чего стоит. Ха! -Ха!- Ха! Спасибо, Дэвид, что оценил мой маскарад, - его новый знакомец неожиданно стянул с себя бороду, которая, как оказалась, была искусно насажана на подбородок при помощи гримерного клея, из-под которой обозначилось лицо совсем ещё молодого человека, не более двадцати пяти лет. - Вот так-то лучше? - обратился он к ошарашенному Дэвиду, который смотрел на его метаморфозы широко открытыми глазами. - Так ты ещё не передумал работать на меня, Дэвид?
- Да, но вы не сказали, какого рода работу вы мне предлагаете? - с недоверием спросил Дэвид, отдвигаясь от ненормального своего попутчика - Теперь, когда я, даже не знаю, кто вы?
Насчет того, что я амманит, - ты не ошибся,мой мальчик, - я действительно когда-то вырос в амманитской семье, мы жили в Штате Огайо, в таком глухом уголке, где, как говориться, даже свинья жить не может. Глухая деревня посреди прерий, без цивилизации, без удобств, ибо амманиты презирают всякие технические достижения. У моего папаши, помимо матери было шестеро отпрысков, включая меня, так что, можно сказать, я воспитывался в большой семье. Шестеро сыновей - настоящее Божье благословение, такому похотливому самцу, как мой папаша. К чести отца надо сказать, что всех своих сыновей он вел ровно - отцу было одинаково наплевать на каждого из нас. Мы все росли под чутким воспитанием его отеческих розг, с помощью которых он пытался привить нам любовь к Христу, и к труду, считая тяжелый физический труд на свиноферме лучшим средством воспитания в христианском духе. Уж розог для нас отец не жалел и бил по любому поводу. Естественно, мне, как самому старшему, доставалось больше других. Сам понимаешь, терять мне там было нечего, и как только мне исполнилось восемнадцать, то я, не долго думая, починил единственную машину в общине, которую забросил на нашем дворе какой-то фермер (раньше эта машина служила для вывозки навоза с фермы, видите ли какой -то идиот закупал его для удобрения своих томатных плантаций), и свалил от них, куда глаза глядят. Я давно мечтал посмотреть мир, и вот моя мечта сбылась. На своем стареньком говновозе я объехал почти всю страну. Господь всемогущий, где я только не был, какие только штаты я не посетил, но лучше Флориды, я ничего не нашел. Я решил поселиться здесь навсегда. Именно Флорида оказалась для меня поистине той обетованной землёй, которая приютила меня. Здесь я нашел свой кров в её диком лесном уголке. Мне удалось снять небольшой домик, возле болот Маша, куда мы сейчас и направляемся, и начать обустраивать собственную жизнь. Так я развёл небольшое фермерское хозяйство. И, хотя заработать на жизнь фермерским трудом мне едва удавалось, но я был привычен к крестьянскому труду и счастлив, не смотря на все лишения которые мне пришлось испытать, потому, что впервые в жизни я работал на самого себя и не от кого не зависел.
-Подождите, вы, кажется, сказали, что у вас фермерское хозяйство? Неужели вы хотите предложить мне должность главного свинаря? Признаться, я имею крайне отдаленное представление о свиноводстве и, вообще, о свиньях. Я, даже не знаю с какой стороны подойти к свинье, и, вообще, я их боюсь, - с полной серьёзностью признался Дэвид.
-Святые угодники! Да, с чего ты вбил себе в голову, что я предложу тебе работать именно свинарём!- взорвался смехом бывший проповедник.
-Да, но ведь вы, кажется, говорили, что у вашего отца была свиноферма в Огайо, и я посмел предположить, что и вы…
-С тех пор, как я работал на ферме отца, я ненавижу свиней во всех их проявлениях! - почти закричал на него Бинкерс, - И никогда, слышишь никогда, не заговаривай со мной об этих толстых, прожорливых тварях!
-Но тогда что же, вы хотели мне предложить?
-Я хочу, чтобы вы стали моим министрантом. Вы знаете, кто такой министрант?
- Это человек, который прислуживает во время Богослужений, - не заикнувшись, ответил эрудированный Дэвид. Но почему вы предлагаете такую ответственнуюдолжность первому попавшемуся человеку? - удивился Дэвид, - ведь вы, даже ничего не знаете обо мне. Почему именно я?
-Ты мне просто понравился, а если честно, сегодня у меня было видение, и голос свыше произнёс, что первый, на кого я наткнусь на дороге, должен стать моим министрантом. В своих решениях я всегда полагаюсь на волю Господа, создавшего меня, и поклялся себе, что возьму себе первого встречного, кто бы ни попался мне на пути. Мне попались вы, стало быть, это и есть промысел Божий.
-Но вы забываете, что существует и дьявол, - Дэвид выпучил глаза и в виде рожек и приставил два пальца к голове.
Послышался резкий визг тормозов. Со страха Бинкерс трусливо закрестил себя маленькими крестиками.
-Никогда не говорите, мне о нём, это страшно!
-Нет, я имею в виду, что, должно быть, я менее всего подхожу для этой работы, справедливо заметил Дэвид.
-Ерунда, - ответил проповедник, - в конце концов, это не так уж сложно, просто делаете всё, что я буду говорить, и дело пойдёт на лад. Уж мы то загребём с тобой денег, ибо как говорил старик Аафет Рональд Хаббард, - "Если хочешь получить свой миллион долларов, то лучший способ основать свою собственную религию". Выше нос, дружище, главное - побольше чуда и люди сами отдадут нам свои денежки, ибо хорошее чудо всегда ценится превыше всего в доверчивых сердцах человечества.
«Что ж стоит попробовать. Не каждый день судьба предлагает мне такой шанс», - подумал Дэвид.
- Что ж, я не стану сопротивляться воле Божьей. Идёт! Министрантом, так министрантом, - ответил Дэвид, и они с силой ударили по рукам.
Вскоре они были на месте. Местность была глухой и располагалась вблизи непроходимых болот и лесов.
Дом самозваного пастора располагался почти на отшибе, вдали от основных построек, посёлка, и напоминал собой скорее гараж на сваях, чем жилое помещение. Будто по иронии судьбы, улица, проходящая по самой кромке заливных болот, на которой располагался этот дом, называлась Счастливой, в то время как другие улицы посёлка наименовались просто линиями. Какое уж тут могло быть счастье - оставалось только догадываться.
Чуть поодаль от него располагался хозяйский дом - роскошный, но мрачный особняк, оставшийся со времен рабовладельческого строя, который, как утверждали, был выстроен каким - то обезумившим плантатором, порешившим когда-то отгородиться в нём от всего мира. Других жилых построек на этой странной улице не было. Однако, над дверьми дома красовался номер 22. Куда подевались остальные двадцать домов по этой улице - оставалось неразрешимой краеведческой загадкой.
Ржавая железная дверь со скрипом отворилась, и в лицо Дэвида пахнул тяжелый запах сырой и душной комнаты. Несмотря на обшарпанность обстановки, в комнате было всё аккуратно прибрано. Обстановка отличалась простотой. Если не считать старой допотопной кровати в углу, да двух грубо сколоченных стульев - мебели практически не было, кругом были голые стены, только огромный чёрный крест на обшарпанных обоях нарушал это печальное однообразие нищеты.
-Это и есть твой офис? - разочарованно спросил Грэг. - Эй, проповедник х…нов, куда ты меня затащил? Это же настоящая дыра!
-Не суди о книге по её обложке, парень. Скоро у нас будут деньги, много денег.
-Нет, с меня хватит, я проваливаю отсюда!
Бинкерс схватил Дэвида за рукав, и круто развернул обратно.
-Послушай ты, придурок, а вот это ты видел, - и Бинкрс развернул перед ним целую пачку новеньких стодолларовых купюр. – Выручка только за один день.
Вид денег произвёл на Дэвида магическое действие, его пальцы автоматически потянулись к заветным купюрам.
-Э, нет, парень, Эти деньги понадобятся на аренду помещений. Тебе придется их отрабатывать вместе со мной.
-Но, как, как? Говори же скорей!
-Мы обоснуем здесь свою общину эмишей*.
-Эмишскую общину? Во Флориде? Но почему же сразу не мормонскую?
-Ну, во-первых, потому что я сам , а изобретать велосипед заново ни к чему. Во вторых, наша религия наиболее проста, демократична и в то же время замкнута для окружающих. К примеру крестится у нас можно, даже в зрелом возрасте, проповедником у нас может быть любой человек, включая тебя, лишь бы он был выбран общиной, а поскольку других амманитских проповедников в нашем Штате нет, то мне предвиделся отличный случай провозгласить себя главным ским пастором Флориды,- засмеялся Бинкерс. - Уж мы то перекрестим с тобой все это местное быдло, и тогда люди начнут работать на нас. Только это будет уже совершенно обновлённая религия, религия не отвергающая технический прогресс, достижения науки и искусства, религия свободных людей, жаждущих Бога, и в то же время религия отверженных, не нашедших себя в лоне цивилизации...
-Но это же обман.
-Да, обман, но только в нашем мире на лжи можно заработать приличные деньги, - засмеялся проповедник. – Ложь, доведенная до искусства, превращается в правду.
-Что ж, следует попробовать, - засмеялся Дэвид.
Рассказ о возможности подзаработать легких денег на плоти и крови Христовой, взбудоражил Дэвида, его возбуждённое сознание бродило в голове, как крепкий Портер в дубовой бочке. Дэвид никогда не предполагал, что будет зарабатывать деньги таким образом – что ж, стоило только начать. Кто знает, что из этого всего могло выйти? Может, старик Христос окажется куда более выгоден, чем его безумные планы обокрасть своих бывших «работодателей», этих местных наркоборонов, чтобы затем с их деньгами бежать в Мексику.
Он знал только одно - без денег ему всё равно некуда было бежать, а в новом обличье министранта его вряд ли кто мог признать, так что шансов быть пойманным у него было намного меньше, чем если бы он в качестве бродяги болтался по дорогам Флориды, обдумывая свой план мести семейству Барио.. Что ж, это было куда лучшим планом, чем бежать на ванючем пароме в неизвестную Мексику, где его возможно ждала гибель.
Глава восемнадцатая
Почём Христос? или Проповеди лжепастора Бинкерса
Бинкерс был прав, в глухой сельской местности, где повсеместно царили бедность и лишения, Христос и его чудеса оказались самым ходовым товаром. Дела у мошенников пошли. Пламенные проповеди отца Бинкерса пользовались сумасшедшим успехом у местного населения.
«Церковь Христа» набирала обороты с каждым днём. Это было настоящее шоу одного актера. Звездой в нём был, конечно же, сам Бинкерс, который обладал поистине необычайным талантом оратора, а Дэвид. аккомпанировал ему великолепной музыкой, которую тут же сочинял сам.
Да, это был обман, но обман самой высокой марки, который только знал мир. Лжепастор Бинкерс мог внушить, что угодно, и многие верили ему. Давать надежду – было его признанием. А многие в этих забытых богом селениях нуждались в надежде, больше чем в хлебе, и готовы были платить за неё свои последние деньги.
Расходов на приготовление было немного. Обычно они арендовали просторный ангар у какого-нибудь местного фермера, вешали над входом тот самый крест, что когда –то висел у «пастора» над кроватью, ставили сиденья, и тем самым превращали его в импровизированную церковь. И проповедь начиналась.
Это была не просто проповедь, это было настоящее шоу. На сцене прямо таки кипели чудеса. В буквальном смысле. Главное было заранее узнать, какие проблемы мучили каждого из местных аборигенов, что приходили к нему на проповедь. Для этого Тед Бинкерс с успехом использовал всемогущество Святого Интернета. Ноутбук он обычно прятал под кафедрой, и как только страждущий надежды случайно называл своё имя и фамилию, он незаметно справлялся по базе адресов о семейном положении, состоянии здоровья и. т. д. Это выходило у него просто мастерски, так что никто не замечал подлога.
Но Бинкерсу и этого было мало, он пошел дальше. Людям нужны были «чудеса», и он готов был делать их буквально из воздуха. Бинкерс рисковал, но игра стоила свеч. Особой популярностью у народа были так называемые «исцеления». Одним прикосновением Бинкерс исцелял лже-больных – бродяг, которых до этого нанимал за «тридцать серебрянников» на ближайшем рынке. После проповеди святая вода лилась рекой, продаваясь литрами. Маленькие иконки Христа с чудодейственной силой исцеления, по десять долларов за штуку, расходились пачками, так что Дэвид не успевал заказывать их в типографии.
В общем, Бинкерс не гнушался никакими доходами, если они сами шли ему в руки. Когда они выжимали все соки из данного селения, или как называл это сам Бинкерс – «выжать апельсин до корки», они переезжали на другой конец Флориды, где начинали все сначала.
С присущей ему невероятной проницательностью, Бинкерс разгадал Дэвида. Это был действительно гений. Великолепная игра на пианино завораживала слушателей. Когда Дэвид аккомпанировал пламенной речи Бинкерса, у людей наворачивались слёзы, некоторые рыдали, восклицая в умилении:
-Это ангел, ангел!
Никто не мог даже подумать, что ангел, аккомпанирующий пастору, есть не кто иной, как тот самый «мальчик-мясник» - самый жестокий подросток Америки, который так безжалостно расправился со своим отчимом.
С проповедями они объехали всю центральную Флориду, и везде встречал настоящий аншлаг. Не прошло и полгода, когда они с Дэвидом стали богатыми людьми.
До этого момента все хорошо. Каждый вечер они зарабатывали не менее тысячу долларов пожертвований. Чтобы не поубивать друг друга из-за денег раньше времени, после проповеди компаньоны сразу делили свои деньги пополам. У Бинкерса этот процесс назывался «преломлением доллара».
Но сегодня у них был полный прокол. До этого случая чудеса исцеления шли на потоке, то ли потому что жители Флориды так мало болели, то ли потому что им просто фартило, но за все время их гастрольной деятельности настоящие тяжелобольные, жаждущие исцеления, им не попадались. А теперь этот мальчик. Откуда он взялся – никто не мог понять.
Он был не местный. Никто не знал этого подростка. Прослушав о чудесах преподобного Бинкерса, он прилетел на самолёте из другого штата, искренне веря, что Господь Всемогущий посредничеством преподобного Бинкерса исцелит его от тяжелейшей саркомы ноги.
Этот то и мальчик смешал аферистам все карты. Как назло в этот вечер собрались как нельзя много людей. А тут этот дурацкий мальчик сосвоей ногой. Он въехал в ангар прямо посреди проповеди на своей коляске и бросился к Бинкерсу, моля об исцелении. В ожидании чуда зал застыл в молчании. Хуже всего, что Бинкерс принял его за статиста, о котором Дэвид просто забыл предупредить его. Так иногда случалась. Талант Дэвида откапывать из народа подобных «народных артистов», этих самородков-выродков, был неисчерпаем. Так вот, проповедник искренне думал, что этот подросток был симулянтом. Дэвид думал так же.
Бинкерс молитвенно простёр над ним руки и торжественно произнес: «Именем Господа заклинаю тебя, отрок, встань и иди!». Он приподнял мальчика на руки под мышки и, не отрывая от него пламенного взгляда, поставил его на ноги. В глазах мальчика сверкнули слёзы. «Однако, как убедительно играет этот подросток», - подумал Бинкерс, -«Прямо настоящий артист».
-Иди же!!! - Завопил Бинкерс. Он отпустил руки, и вдруг мальчик с громким воплем рухнул на пол и потерял сознание от боли. Зал ахнул. Бинкерс побледнел. Это был настоящий провал. Вместе с этим мальчиком рухнули все его надежды. Мошенник был раскрыт. Толпа двинулась вперёд. Бинкерс понял, если он сейчас же что-нибудь не предпримет, то будет растерзан толпой. Терять было нечего.
Воздев глаза к небу, проповедник вскрикнул и повалился рядом с мальчиком. Бинкерс дергался в конвульсиях, изображая припадок. Пена выступила у него на губах. Но ребёнок больше не двигался. Люди кинулись к мальчику, но ребёнок был уже мертв.
-Это чудо, чудо!!! Преподобный изгнал из него бесов, - заорал Дэвид! - Он спас его душу! Он спас его! Да возблагодарим Господа нашего Иисуса, за то, что ещё одна душа будет в раю! Господь избавил его от страданий и забрал его к себе! Восславим господа Иисуса Христа. Восславим его милосердие! Восславим волю его!
Двид грянул молитву. Его высокий мальчишеский голос, чистый, как голос Джанни Родари звучал, так невинно и трогательно, что сердца зрителей наполнились необъяснимым чувством счастья. Зал подхватил слова молитвы и через секунду все, как один повторяли за Девидом его слова.
Смерть ребёнка и мнимый припадок Бинкерса так подействовали на публику, что уже никто не сомневался в божьей воле, творившийся прямо на их глазах. А величественное пение Дэвида зародило в присутствующих благоговение к преподобному Бинкерсу. Ведь никто не видел, чтобы Бинкерс причинил какой либо вред мальчику. Наоборот, все видели, как он искренне пытался исцелить ребёнка. (Позже подтвердилось, что мальчик умер от кровоизлияния в мозг от удара об пол).
Лежащий на полу Бинкерс понял, что на этот раз только чудо, да предприимчивость Дэвида спасло его, но в другой раз «чуда» не будет.
Глава девятнадцатая
Танец моллюсков
Они вернулись домой в прескверном настроении. После случившегося на проповеди на душе у обоих было прескверно. Всю дорогу молодые люди молчали, им не нужно было объяснять друг другу, что «чуда» так и не произошло. Руки лжепастора дрожали в лихорадке. Его знобило, и потому, приняв душ, Бинкерс сразу же поспешил в постель, отказавшись от традиционного воскресного ужина с вином и обильными закусками, отнюдь не в церковном стиле. Так друзья омывали очередную выручку. Но сегодня, сегодня праздновать было нечего – оба приступника понимали: это был полный провал. И, хотя, многие уверовали, что Бинкерс стал чуть ли не вторым апостолом Павлом, проповедник понимал, что в погоне за прибылью он взял на себя слишком многое.
ВТОРОГО ЧУДА НЕ БУДЕТ. Если что-то повториться, его раскроют как мошенника, и на следующие десять лет его ждет тихая камера в тюрьме Коулманн. Нет, больше так рисковать он не будет. Надо было взять длительный тайм-аут, чтобы подумать, что делать дальше.
Вот почему, тайком свернув свою проповедническую деятельность, друзья решили вернуться обратно в Маш –непроходимую болотную глушь, где можно было тихо залечь на дно на несколько лет.
Похоже, у Дэвида нервы были крепче. Он распаковал ужин, и, опрокинув в себя бутылку чудесного Токайского, как не в чем ни бывало развалился на постели.
Бинкерса трясло. Он всё не мог поверить в то, что произошло. Это был полный прокол. Теперь о пасторской деятельности придётся забыть на определённое время, а она приносила неплохой доход.
Бинкерс метался в отчаянии. Тот мальчик никак не выходил у него из головы. Неясные угрызения совести терзали его. В голове вертелось только одно слово «убийца», хотя врачи подтвердили, что это был удар в мозг. Он помнил глаза этого мальчика, его слёзы. Неужели, этот глупый ребёнок и в самом деле поверил ему в тот момент?! Ему, аферисту, отъявленному грешнику, который так ловко торговал Христом, маскируясь под пастора.
Неужели, и в самом деле существует проведение божье, которого он так долго боялся, и его ждёт наказание, расплата за все. «Что это, со мной разговаривает бог?» У Бинкерса была горячка, он метался по постели. Мысли путались, как клубок. Он до сих пор не мог понять, как это вышло. «Полный зал. Мальчик. Ещё живой. Мертвый! Слишком невероятно. Слишком быстро! Он верил, верил!»
А Дэвид Гарт был спокоен. Развалившись в глубоком кресле, « Поющий Ангел» жевал свои чипсы и весело ржал над очередным пошлым фильмом студии Деменшн Филмс.
-Забей ты на этого пацана, Тод, - наконец произнёс Дэвид, когда фильм закончился.
-Он верил! Он верил! Он видел Господа! Тогда…в тот момент. Это было правдой!
– Надеюсь, ты не собираешься воскрешать парня обратно, чтобы спросить его об этом? – с явной издёвкой спросил Дэвид, спокойно укладываясь рядом с Бинкерсом.
-Нет, ты не понял, это была правда, правда. Он видел Господа в тот момент. Это знак, знак. Меня накажут. Мы сорвались, Дэвид, мы падаем в пропасть! Мы оба погибнем не своей смертью! Я знаю это! У меня были видения!
-Послушай, Тод, тебе что, твои проповеди ударили в голову, как моча? Хватит, прекрати поджимать хвост и скулить, как трахнутая сучка. Наше шоу удалось на славу! Таких бабок нам никогда ещё не отваливали. Двадцать тысяч за вечер! Таких бабок не обламывает даже любовница президента, когда САМ добрых два часа пялит её в туалетной кабинке самолёта. Кончай, преподобный, - Дэвид небрежно стукнул ладонью по лбу Бинкерса. – Теперь у нас есть бабки, а это главное. Пересидим здесь, пока полиция не угомонилась, а потом подадимся в Майами. Ну, же, Тодди, не распускай сопли. Да, ты весь трясешься, как Мартовский Заяц*. Тебе надо успокоится.
-Иди ко мне, мне плохо, - дрожащей рукой Бинкерс привлек Дэвида к себе.
Дэвид приложил сильно пахнущие жареной картошкой и сыром губы к горячим губам Бинкерса и нежно поцеловал их.
Они не были геями, то есть геями в прямом смысле этого слова. Они не носили парики, не красили губ, и не делали всей той бутафорской ерунды, которые отличают геев от нормальных людей. Но их отношения выходили из всяких рамок здравого смысла человеческого понимания.
Это были самые необъяснимые геи, которых только знал мир. Дело в том, что они, как все нормальные парни, вообще ненавидели мужчин и мужские тела, а вид членов вызывали в них тошноту, как и те сладкие Бои*, которые занимались этим за деньги с богатыми толстопузыми извращенцами «Джонами»*.
То, что между ними было, можно было назвать настоящими дружескими мужскими чувствами, которые редуцировались в интимные отношения. Они считали себя братьями, отверженными, которых судьба свела вместе. Они ни в коей мере не отождествляли себя с женщинами, потому что ненавидели их больше всего на свете. Если бы кто-нибудь назвал их голубыми, геями, педиками, то, наверное, они разорвали бы этого человека на части.
Трудно было объяснить их отношения с позиций нормального понимания. Как и всех нормальных парней, их возбуждали женщины, они волновали и будоражили их воображения, может быть больше, чем других, но, увы, за всю их короткую жизнь женщины приносили им лишь моральные страдания.
Мастурбируя темными одинокими ночами, Дэвид воображал себя с любимой женщиной. Бинкерс, вообще, был девственником. За все двадцать шесть лет своей жизни он ни разу не был с женщиной. Подавленное деспотичным и религиозным отцом, сексуальное желание вызывало в нём необъяснимый страх и отвращение. Несколько раз Тод был на волосок от того, чтобы «потерять девственность» с местной деревенской девчонкой, но всякий раз бежал без оглядки, когда его член начинал выпирать из штанов. Он был не готов к ЭТОМУ, хотя он был мужчиной, он боялся боли при первом сексе, стыдился своего некрасивого тела. Но дело было даже не в том. Тод смертельно боялся заразиться. Все женщины – эти исчадия плотского греха, казались ему носительницами каких-нибудь болезней. Животный страх перед первородным грехом, внушенный отцом, не давал ему сделать первый шаг. Ему казалось, что Господь обязательно покарает его за внебрачную связь. А жениться он не желал по причине бедности, которой он стыдился не меньше чем своего жалкого тела.
Да, они могли позволить себе купить на двоих продажную любовь какой-нибудь бедной мексиканской Кончиты, но им было нужно не то. Продажная любовь вызывала в них отвращение, как и все женщины, которые в их понимании были продажными суками, которые ждали от них только денег. Свои потребности в физической ласке они вымещали друг на друге. Двое парней, запертых в глухом домике, могли наслаждаться своей любовью, зная что никто и никогда в мире не узнает об этом.
Можно было подумать, что более нежный и слабый девятнадцатилетний Дэвид, своей хрупкой комплекцией походивший на молоденькую девушку, играл в этом союзе двух мужчин роль женщины, ведь мы знаем, что Дэвиду один раз уже приходилось отдаваться мужчине – своему отчиму, который насиловал его. Однако, всё как раз было наоборот..Доминатом был Дэвид.
Однажды ночью, когда им обоим не спалось, Дэвид стал просто целовать Тода в губы и ласкать его тело. Пока совершенно растерявшийся Тод не знал, как отреагировать на столь внезапное поведение своего друга, член Дэвида внезапно и грубо вторгся ему в плоть. Так Бинкерс потерял свою «заднюю» девственность.
С незапамятных времен мироздания, задолго до появления млекопитающих (сосунов), в докембрийский период, когда самыми совершенными жителями земли были бесхребетные моллюски, или, как мы их сейчас называем, голожаберные моллюски, вопрос о разделении полов стоял особенно остро. Уже тогда матушка природа начала осознавать, что для размножения нужны двое. Но что было делать, когда даже самые совершенные создания на земле были гермафродитами. Тогда то и был придуман секс.
В теплых океанических водах Большого Барьерного Рифа Австралии до сих пор живут эти удивительные моллюски. Они имеют самые причудливые окрасы, сочетающие в себе невероятные по красоте контрасты самых ярких цветов. Одни из них напоминают причудливые пёстрые платки, другие - двуцветные или разноцветные, сочетающие в себе самые смелые раскраски, походят на танцовщиц с бразильского карнавала.
Есть только одна общая черта, объединяющая их – все эти красавцы чудовищно ядовиты. Стоит только прикоснуться к их железистой коже, как тысячи смертоносных желез способны поразить взрослого человека, а если их яд попадет в кровь, то смертельного исхода уже не избежать. Так что лучше всего будет, если вы заберёте свои впечатления у себя в памяти, не прикасаясь к ним. Но самое удивительное в этих красавцах – не их расцветка, а способ размножения. Дело в том, что все они…гермафродиты, то есть особи содержащие в себе, как мужские, так и женские клетки. Однако У НИХ ЕСТЬ СЕКС – возможно, первый секс на земле, возможно самый примитивный, но всё-таки секс…Как же размножаются эти удивительные создания, спросите вы..Отвечу, -.по средством танца.
Встречаясь, две гермафродитные особи сплетаются телами в обворожительном танце…танце любви, обещавшим дать новые поколения моллюсков. Но не обольщайтесь, никакой романтики здесь нет, как нет здесь самки и самца. То, что с первого взгляда выглядит, как нежный танец, любви, на самом деле является жестокой и бескомпромиссной борьбой за право быть самцом, за право оплодотворить партнёра, и не быть оплодотворенным.
Изворачиваясь и изгибаясь, каждый из партнёров стремится первым пронзить своим членом партнёра, который, словно острый шип выдвигается у них прямо из головы. Куда - это неважно. Оплодотворение произойдет все равно – главное, чтобы острый, как шип жгутиковый член оказался в теле партнёра первым, тогда всё будет кончено. Первый, получивший безжалостный удар…становился самкой. Его тело сжималось, и не в силах более сопротивляться, он вынужден был принять сперму от партнера, то есть покориться ему. Так происходило первое спаривание на земле. Это был прототип первого секса.
Потом только природа догадалась разделить особи на постоянных партнеров, но принцип секса остался тот же и для высших биологических созданий, коими являемся мы, люди. Понаблюдайте, даже в сексе двух человеческих особей присутствуют редуцированные элементы борьбы. Подобно, как в человеческом зародыше на ранних этапах развития сохранились признаки эволюции, к примеру, жабры, которые на второй неделе беременности исчезают. Секс - это борьба, в которой, увы, бывают сбои в правилах.
Гомосексуализм есть один из таких атавизмов, сохранившихся ещё со времён доисторических моллюсков. Гомосексуализм наблюдается не только у людей, но и у животных и птиц. К примеру, голуби (я не имею здесь никаких аналогий), тоже иногда проявляют признаки гомосексуализма. Самец прыгает на самца, но не для того чтобы спариться, а для того чтобы подавить соперника и согнать с его гнездовой территории. Это очень сильное средство, чтобы раз и навсегда отвадить противника от гнездовой территории. После такой секс-терапии соперник уже никогда не посмеет посягать на самку доминирующей особи.
Дэвид нанёс удар первым. Это невероятно, но Бинкерс, несмотря на то, что он был старше Дэвида и физически сильнее его, попал под влияние мальчишки. Обаяние преступного гения, презирающего весь мир, которое олицетворял собой Дэвид, словно заворожили Бинкерса.
Он боялся этого мальчишки. Бинкерс проклинал тот день, когда его угораздило остановиться возле голосующего парня со шрамом. Он не понимал, что заставило его сделать это.
И обожание это было основано на страхе и ненависти, которую испытывал Бинкерс к своему партнёру. Эта была ни на что непохожая ненависть – ненависть выходящая из зависти и переходящая в сексуальное влечение. Он мог бы с легкостью
Встречаясь, две гермафродитные особи сплетаются телами в обворожительном танце…
избавиться от Дэвида. Просто вышвырнуть его на улицу, и закрыть двери, но Бинкерс понимал, что без музыки Дэвида, которую он писал специально для его богослужений, без божественного мальчишеского голоса Дэвида, никто не даст за его проповеди и ломанного гроша.
По сравнению с дико талантливым Дэвидом, Тод чувствовал себя жалким балаганным шутом. Людям было ровным счетом плевать, что вдалбливал им там какой-то неизвестный лысеющий проповедник (надобно сказать, что жители Флориды не очень то религиозны). Туда ходили, чтобы насладится хитами неизвестного пианиста, который играл, скрытый занавесом. Мальчишеский голос Дэвида зажигал огонь в сердцах людей, и они готовы были отдать последние деньги, лишь бы еще раз услышать его голос. Люди были влюблены в Дэвида, но кумир их оставался неизвестным.
Бинкерс ненавидел Дэвида, потому что понимал, что ему никогда не стать таким, как он. Бинкерс стремился к славе, работая до последнего пота, репетируя свои речи перед зеркалом, примеряя невероятные позы и лица, а Дэвида слава находила сама собой. У него был талант зажигать публику, даже если публика не видела его лица. Проповедь Бинкерса была лишь жалким обрамлением великого певца. Бинкерсу всё это казалось несправедливым, но он вынужден был терпеть, потому что Дэвид приносил деньги.
Неизвестный Дэвид, лицо которого никто не видел, был звездой, Бинкерс – ничтожеством, хотя его лицо знала вся Флорида. Бинкерс ненавидел Дэвида, потому что осознавал, что никогда не сможет сравняться со своим партнёром.
Тод завидовал его смелости, таланту, свободе, независимости, презрению ко всему миру – тем качествам, которых не было в самом Тоде. Дэвид был свободным художникам, Тод – рабом славы, жалким подражателем.
Тод презирал самого себя, до такой степени, что порой хотел вскрыть себе вены. И лишь, когда Дэвид грубо и болезненно вторгался в его плоть, крепко ударяя по ягодицам, он чувствовал блаженство от унижений, которым подвергал его маленький женоподобный Дэвид.
Дэвиду нравилось, то, что он был доминатом для более сильного Бинкерса, ему нравилось делать с Бинкерсом то, что когда то делали с ним. Дэвид ненавидел свое прошлое, ненавидел, то, как с ним обошлись, и теперь он страстно желал выместить своё унижение на Бинкерсе. Он ревел от восторга, когда видел, как плотные ягодицы Бинкерса подрагивали от его толчков. Он кусал, щипал его, как зверь, и Бинкерсу всё это нравилось. Бинкерс стонал как женщина и подчинялся жестокой игре. Насилуя Бинкерса, глядя, как его плотные мужские мускулы подрагивают от его ударов, он словно рассчитывался за унижения прошлого. Бинкерс напоминал ему отчима. Он унижал его, унижал и подавлял, за все унижения и подавления, которые испытал он от отчима, когда был беспомощным, никому не нужным ребёнком. На нем (Бинкерсе) он испытывал грядущее свое лидерство, о котором почти с опьянением думал бессонными ночами (от депрессивного психоза Дэвид страдал бессонницей).
Но, увы, так было лишь в постели. За пределами постели Бинкерс во всём властвовал над Дэвидом. Тод был для него словно мать для беспомощного, но талантливого ребёнка, которого нужно было постоянно водить за руку. Да, Дэвид был блестящим талантом, но никудышным организатором. Без Бинкерса Дэвид не смог бы ничего сделать. Для него было проще убить себя, чем договориться, к примеру, с местным фермером об аренде помещения. Дэвид считал эту пошлую работу ниже своего достоинства и с охотой предоставлял её Бинкерсу.
Но теперь, теперь всё было кончено. Это понимали оба. Богослужений больше не будет.
Бинкерс метался в лихорадке. Мысли у партнёров были одинаковыми.
Надо было что-то менять. Теперь они понимали, что теперь надо играть по – крупному. Девид хотел воплотить свою мечту и стать великим композитором, а Тод основать собственную общину амманитов. Нужно было только время, время, чтобы пересидеть, подготовится к этой новой жизни.
Вот уже несколько лет молодые люди предавались безделью, строя планы на будущее. Они никак не могли решиться на что-либо. Дэвид писал музыку. Бинкерс медленно, но верно сходил с ума. Лихорадка за лихорадкой монотонно подрывали здоровье бывшего проповедника. В этом проклятом болоте он превращался в немощного старика. Ему казалось, что от неподвижного образа жизни с каждым днём его живот растёт, а голова лысеет. Иногда, Бинкерс смотрел на себя и видел гадкую толстуху, вы не ошиблись – толстуху, а не толстяка. Бинкерсу казалось, что он превращается в женщину, в толстую рожавшую самку (почему рожавшую?). Он ненавидел своё тело, ненавидел теистическую казуистику, которую нужно было изучать день за днём, и от которой, как он думал, он толстел. Однажды Бинкерс в припадке ярости сжег богослужебные книги. Может быть, это следствие болотных газов, отравляющих отвратительными испарениями, но на Дэвида они почему-то не действовали. Все более превращаясь в мужчину, хрупкий юноша хорошел прямо на глазах. В Дэвиде появилась какая-то новая, притягательная сексуальность «плохого мальчика», которую так просто нельзя описать словами, в нем больше не было той жалкой детской миловидности, за которую все называли его девчонкой.
Да и дела у Дэвида шли куда лучше, чем у Тода. Это был настоящий прорыв. Он писал одну мелодию за другой, даже во сне Дэвид рифмовал, бубня себе под нос. Однажды, когда он так бубнил под нос, Бинкерс не выдержал и со всего маху заехал Дэвиду в глаз.
Дэвид не ответил, но затаил лютую злобу, которую не мог никак реализовать. Этот удар разрушил все надежды Дэвида на моральное лидерство. И хотя он всё так же трахал Бинкерса – это было уже совсем не то чувство ощущения лидера. Теперь все было тупо и грязно. Дэвид чувствовал себя обыкновенным педиком, копающимся в говняной заднице стареющего извращенца. Дэвид понимал, что так продолжаться больше не может. Бинкерс рано или поздно разделается с ним. Однажды он проснётся с перерезанной глоткой… как его отчим (Дэвида).
Дэвид не хотел подобной развязки. Он сам решил разделаться с Бинкерсом и забрать его долю, которую Бинкерс хранил на маленькой голубой банковской карте. Тупея от бездеятельной жизни на болотах, Дэвид никак не мог найти повод, пока Тод сам не предложил ему переехать в Майами.
Однажды, когда молодым людям вконец опостылело просыпаться вместе в одной потной кровати, Тод Бинкерс так и заявил Дэвиду:
-Неплохо бы нам с тобой, Дэвид, перебраться в Майами и «предаться там греху», а не то мы с тобой совсем одичаем в этой дыре. «Предаться греху» - на сленге проповедника означало зажить полной жизнью.
Предложение Бинкерса было принято. Дэвид с радостью согласился, наконец, покинуть «задницу аллигатора», как он называл Маш и перебраться в Майами. Тем более на проповедях им удалось сколотить неплохое состояние, которое молодым людям не терпелось потратить.
Прорвалось. Дэвид знал, что Бинкерс затеял что-то против него. Зацепившись за этот повод, Дэвид решил нанести удар первым. Он давно знал код несчастной голубой карты. Простой трюк со светящимся клеем помог ему в этом.
В одно прекрасное утро, Дэвид, перед тем, как они собирались за продуктами в ближайший супермаркет, незаметно намазал пальцы спящего Бинкерса люминесцирующем клеем, который оставляет следы. Если посветить ультрафиолетом, то на клавишах можно увидеть остатки клея. Путём шестнадцати простых комбинаций можно найти нужный четырехзначный код карты. Сегодня ночью должно все решиться. Дэвид выкрадет карту Бинкерса, снимет деньги в ближайшем банкомате, смоется на его автомобиле в Майами.
«Только бы этот болван Бинкерс не проснулся раньше времени». Дэвид знал, что у Тода была отвратительная привычка просыпаться ни свет ни заря и торчать у своего компьютера. Но Дэвид предусмотрел и это. Крепкий настой виргинской мяты должен был надолго успокоить Бинкерса. Вот почему Бинкерс громко храпел, развалившись поперёк кровати, он не успел даже расстегнуть подтяжки и дрыхнул прямо в брюках и обуви на чистых простынях. В обычное время, педантичный до чистоты, Дэвид убил бы его за подобное свинство, но теперь ему было не до того. Рука Тода была опущена и совсем затекла. Дэвид аккуратно разложил Бинкерса на кровати, накрыл покрывалом и принялся искать карточку.
Он обшарил весь дом, но карточки нигде не было. Дэвид изрыгал страшные проклятия. Кидаясь из угла в угол, он выворачивал вещи, в отчаянии бил посуду, но все было тщетно. Карточки нигде не было. Мутный рассвет рассеивал душную ночь. Прелый туман пополз в дом через открытую дверь. О, как ненавидел Дэвид рассвет в этот момент. Ему хотелось погасить проклятое солнце, которое так стремилось продраться сквозь полог могучих кипарисов.
А тут ещё и Бинкерс зашевелился. Дэвид взглянул на часы. Было пять – в это время Бинкерс всегда просыпался. У него был условный рефлекс, и никакая мята не могла помешать ему.
«Черт бы побрал этого придурка», - подумал про себя Дэвид, - « его не свалить даже лошадиной дозой».
Ничего не соображающий от снотворного, Бинкерс приподнялся, словно зомби из своего гроба, глупо уставился ошалелыми глазами в пустоту, и снова без сил плюхнулся на кровать. Похоже, его мутило. Тут, Дэвид заметил, что что-то голубое вывалилось из кармана его расстёгнутой рубашки на пол. Да, это было то, что он так искал всю ночь – голубая кредитная карта! Дэвид нагнулся и подобрал карту. Вдруг, он почувствовал, как рука Бинкерса схватила его за ворот рубашки.
-Отдай, мерзавец, - простонал Бинкерс, хватая его за руки. – Отда…, - но докончить фразу Бинкерс так и не смог, из его рта прямо на Дэвида хлынула рвота и потекла по подбородку. Дэвид брезгливо отпрянул. –Ты хотел отравить меня, долбанный ублюдок, отравить, отравить меня, чтобы украсть мои деньги! – Бинкерс начал злобно подниматься. Дэвид схватил слезоточивый баллон и направил струю в лицо Бинкерса! Раздался душераздирающий вопль, так что несколько цапель слетели со своих насестов, приняв за крик проповедника за вой давно вымерших кугуаров вбрачный период, а «глухие», как доселе считалось аллигаторы (заткнув раздвижные ушные перепонки), нырнули от страха в свои мутные пучины.
Его поймали с поличным. Отступать было некуда. Бинкерс вертелся, как дождевой червь в муравейнике, истошно визжа. Дэвид понял – пора с этим кончать. Бинкерс расскажет все полиции.
Нужно было решать что-то, пока Бинкерс был ослеплён. Увы, он не мог, убить Бинкерса. Бинкерс был намного сильней его. Вдруг, его взгляд упал на пузырёк с хлороформом. Этим хлороформом Бинкерс «эвтаназил» детёнышей аллигаторов, которых они с Дэвидом ловили на удочку, вместо рыбы, чтобы потом безболезненно делать из них лакированных чучел и сдавать их в ближайший магазин сувениров. (На эти деньги они с Дэвидом потом покупали продукты, потому что Бинкерс был скраден до ужаса).
Решение пришло мгновенно. Дэвид выплеснул содержимое флакона в подушку и накинул на лицо Бинкерсу. Бинкерс рванулся и ударил Дэвида в пах. Дэвид взвыл и согнулся пополам. Бинкерс, поднял руку, чтобы нанести второй удар по голове, и в ту же секунду свалился, как раненый зверь. Хлороформ сделал свое дело, Бинкерс был бес сознания.
-Умри, подонок, умри! – Дэвид прижал подушку к лицу Бинкерса и с силой надавил. Бинкерс схватил его за руку. –Живуч, гад, но ничего и ты подохнешь! – Дэвид был прав. Вскоре пальцы Бинкерса расслабились и выпустили руку Дэвида. Дэвидл снял подушку. Лицо Бинкерса посинело. Глаза закатились. Он был мертв. – Вот чёрт! – брезгливо воскликнул Дэвид. Животный ужас обуял его. Схватив заветную карту, он бросился к двери. Вдруг в дверь раздался звонок.
-Вода, вода. Вы заказывали свежую воду? Это мистер Дэлфи, - раздался веселый голос в дверь. Это был водовоз Дэлфи, который каждое утро понедельника разносил питьевую воду – второе поколение идиотов, ни к чему не способных, кроме как разносить воду. Нервы Дэвида не выдержали.
-Да, пошёл ты со своей водой! – что есть сил заорал Дэвид. По-видимому Дэлфи обиделся, он постоял немного и ушел. Дэвид не стал терять время. Он бросился к машине. И через секунду тарахтящий драндулет уже колесил по заросшей лесным дорогам Центральной Флориды.
Преступник снова бежал. Дэвид не сомневался, что убил своего напарника. Однако это было не так. Бинкерс оказался живучей, чем предполагал сам Дэвид. Бинкерс очнулся спустя несколько часов. Карты не было. Он бросился звонить в банк и полупьяным голосом объяснять оператору, что его ограбили, и нужно срочно закрыть карту. Он пытался повторить счет, но цифры расплывались у него в глазах, образуя мутное месиво. Его голос приняли за шутку и повесили трубку. С досады Тод со всему маху врезал кулаком об косяк двери, так что дом затрясло. Тоду не повезло. Как назло там оказался гвоздь. Душераздирающий вопль снова огласил округу.
Из окровавленной ладони торчал ржавый гвоздь. Кровь капала на ботинки. Бинкерс с удивлением уставился на торчащий в ладони гвоздь. «Стигматы», - скорбно произнёс он в голове. – «Это знак», - заключил он про себя и тут же содрогнулся от ужаса. Этот гвоздь, торчащий в ладони – зловещий знак, предвещающий мучения. Бинкерсу предстояло нести свой крест.
Стигматы – не стигматы, а ладонь болела невыносимо, почти до крика. Нужно было ехать в больницу. Скуля, как раненный щенок, полусогнувшийся от боли, Бинкерс вышел во двор – машины уже не было. Бинкерс понял – её угнал Дэвид. Кое-как закрутив ладонь полотенцем, он побрёл по направлению к госпиталю.
Каково же было удивление проезжавшего мимо комиссара полиции, когда он увидел, что по дороге, пошатываясь, почти в бессознательном состоянии от обезвоживания, с окровавленной рукой брел тот самый лжепроповедник Бинкерс, которого за мошенничество он разыскивал уже несколько лет.
Похоже, он был вдрызг пьян или обколот. Какая-то окровавленная тряпка болталась на руке. Комиссар коснулся его плеча, и Бинкерс тут же упал на раскаленный асфальт. Из распоротой руки торчал ржавый гвоздь. Пострадавший уже ничего не мог объяснить. За всю его долгую практику случай был почти невероятен. Тот, кого он разыскивал по всей Флориде уже два года, вот так, попадается на дороге, как последний бродяга.
.
Полицейская машина забрала Бинкерса. Больше его никто не видел. Бинкерса судили за мошенничество и незаконную религиозную деятельность – ближайшие пять лет он должен был провести в тюрьме.
Глава двадцатая
США, Штат Флорида, Майами
Ди джей Анджел
Пока Бинкерс сидел в тюрьме, у его партнёра дела шли как нельзя лучше. Освободившись от Бинкерса, как от тяжёлой ноши, Дэвид почувствовал себя легче. Он будто бы избавился от затяжной болезни, мучившей его долгие годы.
Пока бессознательного от потери крови и обезвоживания Бинкерса везли в полицейский участок, Дэвид уже стоял возле ближайшего банкомата. На удивление Дэвида, карточка открылась с первой же попытки. Дэвид счел это удачным предзнаменованием, предвещавшем удачное начало карьеры. С замирающим сердцем Дэвид смотрел, банкомат выплевывает аккуратные стодолларовые купюры. Дрожащими руками Дэвид взял купюры и поцеловал их солено пахнущую поверхность. Он проделал так несколько раз, пока на счёте горящей краснотой не высветился ноль.
Сердце наполнилось восторгом – теперь он был всемогущ. Мечта о карьере улыбалось ему. Больше ему ничто не мешало, кроме самого себя. Но Дэвид твердо решил преодолеть природную нерешительность и начать собственную карьеру. Собрав волю в кулак, он решил действовать наверняка.
На следующий же день по прибытию в Майами, он сразу же направился в «Мирабель» - самый шикарный клуб, который только знала Флорида,
Главный аниматор Элвин Кресс (немец по происхождению) лениво выцарапывал карандашом на бумажке сердечко, проткнутое стрелой амура, пока Дэвид битых полчаса распинался перед ним, умоляя прослушать композиции. Однако, ни доводы, ни уговоры не подействовали на главного аниматора, который не хотел даже слушать прыщавого и небрежно одетого паренька со шрамом. Сейчас его больше всего волновал его кофе с булочками, которые с минуту на минуту должны были принести.
Невысокий тщедушный паренёк всё время совал дискету, что-то объясняя ему, чего он никак не мог понять из-за головной боли. После вечеринки в честь рождения его клуба, он так перебрал, что ничего не соображал, и теперь, глядя в широко открытые взволнованные глаза Дэвида, его возбуждённые жесты, он мог только недоумевать про себя: «Откуда мог взяться этот засранец?»
Кресс перебирал все вчерашние лица, которые он мог видеть на той вечеринке, но лица со шрамом там не было. «Если оно и было, то шрам я, наверняка бы, заметил», - подумал про себя Кресс, однако лицо показалось ему знакомым. Вот уже битых полчаса, пока Дэвид говорил, Кресс бился над этой загадкой, но никак не мог найти ответ на неё. Наконец, ему всё это надоело. (Как и все немцы Кресс ценил своё время). К тому же, паренёк становился всё невыносимей. Он сам вставил дискету в свой плеер, грянула музыка, больно ударившая по ушам Кресса. Дэвид принялся исполнять невероятный танец, отчаянно виляя бедрами.
-Ваш кофе готов, сэр! Три штруделя с пармезаном и пицца с грибами – всего тридцать долларов! - Когда Дэвид исполнял одно из своих невероятных «па», дергаясь, как паралитик, в кабинет вошел разносчик пиццы.
-Хорошо, положите всё на стол.
Но Дэвид словно не замечал вошедшего, он продолжал делать свое дело, на всю студию раздался его мальчишеский голос, певший любимый хит Дэвида «Господь любит меня».
-Извините, но мы принимаем только видео, это закон! – одним разом прервал его Кросс.
-Я не мог сделать видео, у меня нет видеокамеры.. Ведь для ди –джея главное музыка. Я всегда считал, что видео только портит музыку, -стал хило оправдываться Дэвид.
-Здесь мне плевать, что вы считаете! - начал раздражаться Кресс. –Вы, кажется, плохо меня поняли, я же сказал, что наша студия ПРИНИМАЕТ ТОЛЬКО ВИДЕО! - почти по слогам произнес Кресс. - Это НАШ закон, и он для всех!
-К черту ваш долбанный закон! – заорал Дэвид. – Я только хочу, чтобы вы прослушали мою дискету. – Дэвид положил дискету прямо на чашку дымящегося кофе, вместо пиццы.
-Ну, хватит, забирайте свою дискету и проваливайте отсюда, пока я не позвал охранников!
-Я не куда не уйду, пока…!- но докончить свою фразу Дэвид так и не смог, он увидел, как его дискета полетела в мусорное ведро. Нервы у Дэвида не выдержали. С досады он схватил мусорное ведро и со всего размаху ударил им об стол. Бумаги и мусор полетели в разные стороны. Капли горячего кофе обдали Крессу лицо. Чашка горячего кофе сразу же «взбодрила» Кресса. Он вскочил от боли и в ярости набросился на Дэвида. Но парня уже нигде не было. Громко шаркнув дверью, так что стены студии затрещали, молодой человек так же внезапно исчез, как и появился, оставив лишь рассыпавшийся мусор.
Так прошло первое «прослушивание» Дэвида.
Озадаченный утренней встряской, Кресс задумчиво подобрал осколки разбившейся дискеты. Вдруг его сердце словно ударила холодная игла. Он вспомнил, ГДЕ УЖЕ ВИДЕЛ ЭТО ЛИЦО. Это был тот самый мальчик-мясник, прославившийся на всю Флориду кровавым убийством отчима. Кресс схватился за похолодевший лоб и безжизненно опустился на пол.
-Этого не может быть! – громко воскликнул Кресс и бросился к компьютеру. С экрана на него смотрело то же лицо…без шрама.
Пока ошалевшие охранники студии пытались поймать незадачливого посетителя, который вихрем вылетел из студии директора, на лестнице и в лифте, Дэвид выскочил в окно и галопом помчался по пожарной лестнице. Для ярого поклонника паркура, к которым принадлежал Дэвид, не было препятствий. Стоило найти ему точку опоры, и он мог преодолеть любое препятствие. Увы, прогнившая от ржи лестница заканчивалась на втором этаже. Внизу было помойное ведро. Дюйм мимо – и ему конец. Он либо сломает ноги, либо его переломит пополам, как дохлого щенка.
Собравшись в комочек, Дэвид спрыгнул вниз… прямо в помойное ведро. Мешки мусора смягчили удар. Дэвид со смаком перекрестился и захохотал. В ту секунду, когда он приземлился на плохо пахнущие мешки, мгновенная мысль ударила в голову - его будет звать «Падший Ангел». Нет, «падший» тут было бы несколько неуместно. Помнится, прихожане Бинкерса в тупом восторге религиозного экстаза поющим ангелом. Нет, не то. Просто, «Ди-джей Анджел» - это звучало величественно и в то же время просто. Дэвид радостно усмехнулся этой мысли и кубарем помчался по какому-то грязному переулку.
Пока перепачканный, дурно пахнущий человечек бежал по улице, возбужденный происшествием, он то и дело останавливался и в исступлении вскрикивал:
-Я буду великим, я буду! А-а-а!!! – Вдруг, какой-то полицейский, приняв его за обкуренного наркомана, схватил его за рукав. Дэвид вскрикнул, и вдруг приступ рвоты, ударив в нос, брызнул на ботинки полицейского. Растерявшийся от такого неожиданного поворота событий полицейский отпустил руку. Этого мгновения было достаточно. Дэвид рванулся и побежал прочь.
С этого мгновенья Дэвид понял, что его в любой момент могли схватить. Призраки прошлого вновь встали в его мозгу. Он снова увидел глаза отчима… те самые мертвые глаза с огромными зрачками, над которыми так назойливо вилась муха. Тогда, он тоже схватил его, за ногу, своими мёртвыми раздувшимися пальцами. Он не мог перескочить, не мог…, а теперь смог…Вдруг, удар свалил его, с ног. Он схватился за голову и потерял сознание. Жара и безудержный бег сделали своё дело – он потерял сознание.
Кто-то вылил на него бутылку воды. Дрожащие очертания стали принимать свои формы и краски. Дэвиду дали воды – он сделал несколько жадных глотков. Перед собой он увидел уличных танцоров. Дэвид судорожно потрогал рюкзачок – деньги были на месте (он всегда носил их с собой).
-Ему надо в больницу, кто-нибудь, позвоните 911, - раздались над его ухом обеспокоенные голоса. Дэвид хотел встать, но не мог, страшное головокружение не давало сделать ему и шага, будто его стреножили. «Теперь то уж точно попался», - промчалось в мозгу у Дэвида. Солнце палило его лицо. В толпе, перед собой он увидел посиневшее лицо Бинкерса:
- Отдай деньги! – тихо произнес проповедник.
-Нет, нет! - заорал Дэвид и, сжимая рюкзачок, бросился вниз по улице.
-Чокнутый какой-то, - произнёс один из танцоров, повертев у виска пальцем.
-Должно быть здорово обкуренный. – Вслед Дэвида раздался громогласный взрыв смеха. Дэвид остановился и смешно повёл плечами. Смех повторился. Дэвид обернулся и, оскалив зубы в наглой усмешке, выставил средний палец. Группа была обескуражена. А Дэвид бросился бежать, торжествуя в душе.
Выдохнув у побережья, он проверил свои капиталы, нежно, словно женщину, поглаживая зелёные купюры.
Что ж, это была всего лишь первая неудача. У кого не бывает первой неудачи в великом деле, которое они начинают. Чтобы стать звездой, нужно претерпеть первую неудачу, как неизбежный период, через который должен пройти каждый художник.
Как девственник, лишающийся своей невинности, как преступник, совершающий свое первое преступление, как артист, впервые выходящий на сцену. Так же мерзко и гадко, но потом, потом ты получаешь свой успех в десятикратном размере. Да и сам успех тут не важен. Главное – осознание, что ты смог. Переломил себя. Посмел сделать первый шаг – не важно, удачен или не удачен он был. Самое трудное позади. Теперь, вот теперь начнётся настоящее дело. Теперь он должен доказать себе, что он на что-то способен, и иного пути нет.
Море ласково обнимало его босые ступни. Дэвид начал засыпать. «Нет, не спать. Теперь не спать».
Уставший, Дэвид поднялся с песка. После долгого лежания в глазах потемнело. Но вскоре глаза стали привыкать… к той красоте, что открывалась перед ним. Теперь уже был заход. И заходящее за тёмный от грозовых туч горизонт, солнце окрашивалось в зловещий ярко алый цвет, озаряя бронзовый океан мириадами бриллиантовых брызг. Но не эта красота сейчас интересовала Дэвида.
Гораздо больше его заинтересовала яхта, подходившая к берегу. И не из-за того, что эта роскошная яхта была настоящим произведением искусств. Каждая линия была выверена до идеала. Белоснежная яхта шла бесшумно, словно летела над мрачнеющим океаном на крыльях-парусах большой белой птицей. Но не это произвело на Дэвида такое сильное впечатление, что он застыл с раскрытым ртом. То, что заинтересовало его, находилось на самой яхте. Вернее не что, а кто.
Это была прекрасная девушка стоящая на носовой палубе. Её огненные красные волосы, подвязанные длинным голубым шарфом, свободно развивались на ветру, путаясь с ярким пламенем ярко голубого шёлка. Роскошный ярко белоснежный морской костюм, такой же идеально белоснежный, как и её яхта, красиво облегал её стройную высокую фигуру.
«Да, для такой женщины стоило бы жить, - подумал Дэвид. –« Богиня», - но потом, как это всегда бывало у Дэвида, мысли его приняли мерзостный характер. - «Что ж, быть может, любовница какого-нибудь миллионера. Все они суки, готовые продаваться за красивую жизнь. Сука она и есть сука, как бы красиво она ни была упакована. Быть может, эта самая богиня с минуту тому назад отсасывала у какого-нибудь пузатого, богатого старикана, который владеет миллионами».
Дэвид хотел повернуться и уйти, но что-то держало его. Что-то в этой женщине завораживало его, будило сознание. Он решил следовать до конца, чтобы выяснить все сам.
Раскаты грома, предвещавшие бурю, уже ворковали вдали. Огненные молнии озаряли черное небо. Очевидно, яхта спешила пристать к берегу, чтобы успеть скрыться от шторма. Дэвид помчался на стоянку яхт. Ноги сами несли его туда. В его голове вертелось только два слова, которые золотыми буквами были написаны на белоснежном борту – «Жемчужина Флориды».
- Вечеринка отменяется. Губернатор не приедет. Яхту отгоните бухту! – небрежно бросила она капитану. - Лимузин здесь? – спросила она у одного из охранников – толстошеего белобрысого детины.
-Что –то не видно, - он поводил своей толстой шеей из стороны в сторону.
-Мать его… этого водителя! Не хватало только вымокнуть до нитки. Немедленно свяжитесь с ним, пусть гонит машину к стоянке, не то я уволю вас всех к чертовой матери!
-Слушаюсь, мисс Баркли! – Дэвиду показалось, что охранник привстал на цыпочки и кивнул головой, словно китайский болванчик.
По решительным жестам девушки Дэвид понял, что эта женщина была не рабыней, а хозяйкой. «Баркли, кажется, он назвал её мисс Баркли. Неужели, она и есть та самая мисс Баркли, отец который владеет яхт-клубом на побережье?».
Дэвид уже успел прочесть фамилию Баркли на плакатной вывеске. Там так и было написано: « Посторонним вход воспрещён. Частная собственность Баркли». Для Дэвида подобного рода препятствий не существовало. Он с легкостью перемахнул колючую изгородь «частной собственности» и теперь был здесь.
Вдалеке послышались гудки. К пристани подъехал роскошный белоснежный лимузин. Она прошла мимо, бросив брезгливый взгляд на Дэвида, которого она приняла за вездесущего папарацио.
-И тут они, - бросила она сквозь зубы.
Роскошная женщина садилась в роскошный лимузин. Для Дэвида это был совсем другой мир – мир богатых людей. Мир, к которому он стремился и который казался ему недосягаемым.
В этот момент, находясь почти рядом со сказочно красивой женщиной, Дэвид явственно почувствовал свою ничтожность, незначительность, почти убожество.
Ему хотелось закричать. Вывалить перед ней все свои деньги, чтобы доказать, что и он принадлежит к их миру. Лишь бы она обратила на него внимание. Лишь бы она не считала его ничтожеством, невидимкой, пустым местом…но, увы, для прекрасной богини с роскошной яхты он просто не существовал, как не существует для гламурной дивы жалкий беспризорник, вдоль и поперёк бороздящий улицы в поисках пропитания и хоть какого-нибудь места для ночлега.
-А ну пошёл отсюда! – толстошей – охранник грубо пнул его под зад, словно бездомную собачонку, так что Дэвид упал лицом в песок. Белый лимузин, взбив песок в лицо Дэвиду, отъехал. Дэвид выплюнул песок изо рта, и задумчиво глядя вслед лимузину, грустно произнёс:
-Вот это женщина! - А затем сжал кулаки, решительно ударил по песку. - Эта сучка будет моей!
-Тебя отвести в полицию, парень? – охранник лодочной станции держал его за шиворот, словно бродягу. Дэвид не выдержал. Сжав кулак, он с отчаяния вмазал в лицо толстолобому прихвостню богатых и, пока тот приходил в себя от неожиданного выпада тщедушного мальчишки, вырвался и бросился к выходу.
-Стой, ублюдок! – закричал охранник.
Перемахивая через колючую изгородь, Дэвид, вдруг, задумался: «А почему, собственно, когда кого-нибудь хотят поймать кричат «стой» - ведь знают же, что не остановится, а всё равно кричат?»
Во всяком случае, мисс Баркли не ошиблась. Через полчаса разыгралась такая буря, что Дэвиду, хочешь -не хочешь, пришлось снять номер в каком задрипанном мотеле.
Развалившись на не совсем чистом покрывале, он зажег свет, и, взяв маленькое зеркальце, поднёс его к самому носу. Дэвид был близорук. На него смотрело гадкое прыщавое лицо худого мальчишки с лопоухими ушами и большим картошкообразным носом. Неудивительно, что такая женщина, как она приняла его за бродягу, а из студии Кресса его вышвырнули.
Дэвид ненавидел своё отражение. Ненавидел эти широкие грязные поры, редкие сальные волосы, которые вечно не лежали, так чтобы шрамов было не видно, ненавидел свое тело – худые индюшачьи плечи, маленькие пухлые ладони, похожие на ладошки хомячка. С такими маленькими ручками его никто не воспринимал всерьёз… Он ломал ненавистные пальцы, до боли вытягивая суставы, но, наперекор ему, пальцы только распухали и становились ещё безобразнее.
Что ж, с этого дня он попытается сделать всё, чтобы изменить свою внешность к лучшему. В тот же бушующий ураганом вечер он истратил почти все деньги на салон красоты, на самые модные бутики одежды, но результат казался ему ещё отвратительнее, чем был раньше – из бойкого мальчишки-хулигана, он превратился в напомаженного с ног до головы Гея.
Когда наступила ночь, Дэвид взял огромную книгу Адресов Майами и стал искать…. «Барио, Барио. Барек, Баре, вот снова Барио. Сколько же этих людишек с ненавистной мексиканской фамилией Барио в Майами!» - сердито подумал про себя Дэвид. Дэвид не знал, имя той богини, которую он встретил на палубе чудесной яхты, но он очень хорошо разбирался в Интернете. Дэвид точно запомнил адрес стоянки яхт и без труда мог отыскать, кто владеет этой стоянкой по одной лишь фамилии «Баркли». Вот, наконец, он нашел в электронном справочнике то, что так долго искал и прочёл в слух:
-Мисс Фрида Баркли, совладелица элитного яхт-клуба Баркли. - «Это интересно».
Дэвид откинулся на подушку, их которой торчали куриные перья и, не переставая думать о загадочной мисс Баркли, стал с наслаждением мастурбировать.
Через некоторое время ему удалось устроиться ди-джеем в какой-то заштатный клуб с подмоченной репутацией. Что ж, это был только первый шаг…перед великим. Как бы то ни было, работа ди-джея не угнетала его, а даже давала необходимый тонус, чтобы не расслабляться.
Каждое день он приходил к дому мисс Баркли и подолгу стоял перед её окнами. Каждый раз Дэвид с упоением наблюдал, как её лимузин каждое утро выезжает из дома. Он знал, что за тонированными окнами находится та, которую он жаждал больше всего на свете. Каждую ночь, когда у него не было работы в клубе, (Дэвид работал только по выходным) он наблюдал, как за плотными шторами загорался таинственный красный свет, напоминавший свет фонарей борделя, и как за плотными занавесками появлялась её стройная фигура. (Как думал в своём воображении Дэвид, хотя, в действительности, он смотрел на окна кухни и видел тень кухарки, хлопотавшей там).
Словно обезумивший от вожделения зверь, он метил углы ограды мочой. Это был особый ритуал. Ритуал животного, устанавливающего принадлежность своей территории и самки, которая находиласьна ней. Эта была животная страсть, не поддающаяся человеческому пониманию. Иногда он садился на корточки и выл на луну, как волк.
-Ты что тут делаешь? – Дэвид испуганно вскочил и натянул штаны. Перед ним стоял огромный белобрысый детина с тупыми глазами, даже в сумерках он узнал охранника того самого, который каждое утро открывал дверцу лимузина, в которой садилась его «богиня». – Ты что, оглох? Я ТЕБЯ СПРАШИВАЮ, МУЖИК, ЧТО ТЫ ЗДЕСЬ ДЕЛАЕШЬ?! - Хотя Дэвид и успел натянуть штаны, но он никак не мог остановить процесс мочеиспускания. Он с омерзением чувствовал, как горячая моча, наполнив трусы, потекла по ногам. Это разъярило Дэвида. Он готов был изорвать его толстую упругую шею зубами, но только дюжая комплекция охранника останавливала выход его злости.
-Ничего. Стою, - как-то невнятно буркнул Дэвид, а потом, нагло уставившись прямо в глаза, зло выпалил: - Разве это запрещено законом? Я имею право стоять здесь хоть до второго пришествия.
-Вот, что, пошёл вон отсюда, не то я позову полицию.
Слово «полиция» произвело на Дэвида отрезвляющее впечатление, на этот раз он решил не рисковать и не связываться с тем, кто был явно сильнее его. Он развернулся и побежал прочь. Больше его никто и никогда не видел возле дома Баркли. У Дэвида был другой план.
Первый альбом ди-джея Анджело так и назывался « Fall Angel», что в переводе означает «Падший ангел». «Падший Ангел» - он назвал так свой альбом в честь благополучного приземления в бочок с мусором, когда, как мы помним, он спрыгнул с крыши студии.
Вскоре ему удалось подцепить какую-то чернокожую певичку по имени Даниэла. Её сильный гортанный голос потряс Дэвида, когда она исполняла своё соло, под аккомпанемент жующих безразличных лиц посетителей, которым общем-то было наплевать, что творилось на сцене.
Дэвид сразу понял этот не мужской, ни женский голос - голос бесполого ангела – то, что надо было ему сейчас. Он подошёл и предложил ей работать вместе. Она согласилась. Так сложился дуэт, который так и назывался – D&D или, по-нашему дуэт двух «D».
Ведь все песни Дэвида были посвящены Фриде Баркли. Той пленительной рыжеволосой незнакомки, которою он любил и ненавидел больше всего на свете, той, которую считал воплощением ангела, и той, которую его развращенная похоть вожделела в томных эротических фантазиях, женщине, которую он так страстно желал, но не мог получить, как запретный плод.
О, низкий голос Даниэлы был так похож на ЕЁ голос, но эти две девушки были совсем разные не только внешне, но и внутренне. В понимании Дэвида Фрида была белой госпожой, завладевшей его сознанием, Даниэла –жалкой чернокожей рабыней, пустой глупой сучкой, выполняющей все его прихоти, рабыней, которую хотелось унижать, оскорблять, насиловать, и это бесило Дэвида больше всего – это несоответствие желаемого и настоящего. Ему казалось, что какая-то невидимая сила постоянно подшучивает над ним, выставляя подобные редкие совпадения голоса совершенно разных людей, даже по расовой принадлежности. Но какая в том разница для творчества? Ему нужна была не Даниэла, а её голос! Он нашел свою певицу, и теперь, когда он с ней завоюет весь мир своим творчеством, он сможет заработать все деньги мира, чтобы покорить ЕЁ, ту, которая была так недоступна и желанна.
У него было только одна цель – его первый альбом. Запах славы преследовал его, он чувствовал её солоновато-терпкий запах – запах денег. Ночью ему снилось, как две девушки Фрида и Даниэла пели фальцетом одним голосом, прямо как знаменитая группа «АББА».
Вот и первое выступление на радио «Флорида». Это была сенсация. Его песня «Поцелуй ангела» разорвала ночной эфир. Альбом неизвестного композитора вызвал шок в андеграундном мире музыки. Весь мир гудел. Все хотели знать его имя, но композитор оставался неизвестным. Увы, мальчик- мясник, убивший собственного отчима, не мог раскрыть своего настоящего имени. Он называл себя Ангелом. Многие думали, что эта мистификация. Такого человека могло и не существовать, но как знать…
До славы оставался только один шаг. Оставалось только записать альбом. Но какая-то неотвратимая сила помешала сделать Дэвиду этот шаг. В последний момент, когда уже было все готово, Даниэла заявила, что беременна от своего дружка-рестлингера. Для Дэвида это был шок. Все его планы шли прахом. Беременная певица никому не нужна. За беременную пивичку не один продюсер не даст и ломанного гроша. Он настаивал на аборте, он отдал ей последние деньги, что остались после уплаты студийной записи. Срок студийной записи подходил, а её нигде не было. Дэвид понимал, что Даниэла смылась от него навсегда. Дэвид ломал свои маленькие гадкие пальцы, кусая ногти до мяса, до крови. Наконец, с наслаждением втянув длинную дорожку кокаина, он забылся потным горячечным сном.
Вдруг резкий звонок раздался в его номере. Дэвид вскочил и спросонья незамедлительно отворил двери. Он ожидал увидеть там Даниэлу, но вместо Даниэлы на пороге стоял огромный черный великан. Дэвид сразу же признал в нем бой-френда Даниэлы – Сиза Штрайкера. Дэвид навалился на дверь, но было поздно. Одним ударом мощной руки рестлингер выбил хлипкую дверную цепочку. Не говоря ни слова, он схватил Дэвида за горло и поднёс его к своему страшному лицу. Дэвиду никогда не было так страшно. Он понял – сейчас его убьют. Вся жизнь пронеслась в одно мгновенье. «Только бы не было больно», - подумал он.. Как и все гомосексуальные личности, Дэвид боялся даже малейшей боли.
Боли не было. Мощный удар пришелся в челюсть. Больше Дэвид ничего не чувствовал – он потерял сознание.
Перепуганный портье застал окровавленного Дэвида на полу, когда взбесившийся негр уже добивал его.
Вместо студии – больничная палата, вместо микрофона – кислородная трубка. Теперь Дэвид мог не беспокоится, что кто-нибудь узнает его настоящее имя – лицо его было изуродовано так, что и родная мать вряд ли бы узнала его, если бы вернулась с того света.
Того парнишки больше не было. Серия пластических операций, оплаченных Штрайкером, как виновником избиения, почти до неузнаваемости преобразило его лицо. Теперь Дэвид был человек-никто, ведь никто в Майами (даже в клубе, где он работал) не знал его истинного имени. Что ж, раз у него нет лица, то не будет и имени. Повреждения мозга позволяли выдумать повод то, что после избиения, он ничего не помнил. Что касается документов и страховки Дэвида, то их никто не нашёл, потому что их никогда и не было.
Худое шрамированное лицо смотрело в зеркало. Что ж, так даже лучше. В его изуродованном лице появилась какая-то брутальность, которой не было до этого. За время, пока он лежал в больнице, его волосы успели отрасти ниже плеч. Только окрашенные в безобразно белобрысый цвет концы ещё напоминали ему о несбывшейся надежде записать свой первый альбом. Дэвид взял медицинские ножницы, висевшие у него на капельнице, и омерзительным наслаждением отстриг волосы. Теперь было всё в порядке. Единственное о чем сожалел – это то, что здесь не было кокаина. Добрая дорожка привела бы его разбитый мозг в должное состояние.
Однако и кокаин не понадобился. Пущенные в вену снотворное, подействовало умиротворяющее, и вскоре Дэвид забылся спасительным сном.
-Прощай Анджел! - тихо пошептал он в полусне.
Этому странному негру с немецкой фамилией Штрайкер каким-то невероятным образом удалось вывернуться от тюрьмы. Провидение вновь повернулось против Дэвида – чтобы выгородить своего чернокожего дружка, чьего ребёнка она носила под сердцем, Даниэла свидетельствовала против своего бывшего работодателя, говоря, что Штрайкер напал на него, потому что Дэвид избивал её. Дело вмешалось и то, что адвокат Штрайкера попался не робкого десятка. По чудовищному совпадению обстоятельств адвокатом обидчика Дэвида был сам мистер Баркли, тот самый Баркли, который доводился отцом Фриды Баркли – его рыжеволосой богини, а это гарантированный успех. Дэвид проиграл процесс с треском. Ему даже не выплатили компенсации за увечья.
С тех пор он твердо ненавидел фамилию Баркли, и решил жестоко отомстить,…прежде всего, ЕЙ, которую почему-то считал воплощением первичного зла.
Как и все деструктивные личности, Дэвид не любил жаловаться, но и прощать он не мог. Он с превеликим наслаждением упрятал бы Штрайкера за решётку, но теория об амнезии была как никогда удачна, и Дэвид никак не мог не воспользоваться ей. Амнезия списывала все. Дэвиду нравилось разыгрывать из себя болезненного безумца, хотя по сути таковым он и являлся. В свои двадцать пять лет у него не было не фамилии, ни имени – его звали Дэвид. Фамилию же Гарт, он «придумал» себе сам.
Так на свет вновь появился Дэвид Гарт. Новому Дэвиду Гарту нужно было на что-то жить. Его надежда на свой первый диск провалилась. Он снова был без денег, свободен и никому не нужен. Ему снова было не на кого рассчитывать, кроме самого себя.
Случайные заработки. И одна мысль – о куске хлеба. День за днём. Дэвида угнетала такая жизнь.
Да и погода оставляла желать лучшее. Серия разрушительных штормов промчалась над Флоридой. В такую погоду люди мало думают о развлечениях. Дэвид дал объявление, что предоставляет свои услуги в качестве ди-джея. Но и это приносило лишь гроши, потому как у Дэвида не было собственного оборудования, а без него мало кто осмеливался приглашать малоизвестного ди-джея. Талант Дэвида был словно завалящая кукла, которая никому не нужна. Дэвид был сломлен, лишь наркотики помогали ему забыться.
С доброй понюшки кокаина Дэвид сел на героин. Только героин помогал возвратить ему свой талант. Состояние на грани становилось для него привычным, лишь такое состояние открывало для него новые грани музыки, доселе невиданные его пониманию. Он писал и писал, словно захлебываясь, словно боясь не успеть. Но когда доза отходила – его голова разламывалась в страшных болях. Эти боли издевались, унижали его, Дэвид чувствовал себя раздавленным и ничтожным.
Денег на наркотики требовалось все больше, а зарабатывать получалось у него всё хуже. Едва выскребя за вечер сто долларов, он бежал в клуб за очередной дозой. Жизнь превратилась в замкнутый круг, из которого было уже не вырваться. Дэвид чувствовал себя, словно непробиваемая кирпичная стена сжималась вокруг него, и он ничего не мог с этим поделать.
И, о, удача, его пригласила она. Когда Дэвид распаковал заявку…и не поверил своим глазам – на бумаге стояла её фамилия. Дэвид взвизгнул и подскочил через голову. Так оно и вышло, когда он прочёл знакомую фамилию, – он сделал сальто-кульбет.
-О, да! Да! Да! Да! Да!
Такой шанс выпадает раз в жизни. Дэвиду казалось, что он начинает сходить с ума от радости. Это станет началом его начал. Он завяжет с наркотиками и будет великим композитором. Лавры нобелевской премии уже будоражили его воображение. Он снова верил в свою судьбу.
Да, сегодня на яхте «Жемчужина Флориды». Сегодня она должна принадлежать ему. Сегодня или никогда, потому что другого шанса у Дэвида не будет. Всё будет, так, как он захочет…или он покончит с собой ударом ножа в горло.
Они сидели с безразличным видом, жуя бурлетки с икрой. Никто не обращал внимания на его музыку, как будто она была простым фоном. Эти тупые скотины ходили, разговаривали, жевали, сосали шампанское, смеялись, лизали друг друга под его великие композиции, которые он создавал в поту долгие мучительные месяцы своего забвения.
Ярость наполняла сердце Дэвида. У него начиналась ломка. Вдруг взгляд упал на неё, ради которой он пришел на эту проклятую яхту.
Именинница сидела в углу, тупо созерцая своих гостей. Шампанское уже успело ударить ей в голову. Горькая слеза упала на её нежную чуть раскрасневшуюся от духоты и шампанского кожу. Она страдала. Она была отверженной, как и он. Никакие богатства не могли купить ей любовь.
О, как желал Дэвид броситься и прямо при всех зацеловать её до смерти. Но неведомая чудовищная сила удерживала его от этого поступка. «Другого шанса у тебя не будет», - проговорил неведомый голос в голове. Кулак все сильнее сжимал гранату…
Глава двадцать первая
США, Центральная Флорида, лесная хижина в районе болот великого озера Окичоби, где-то в стах километрах от Санкт-Петербурга.
Смерть подонка
Женщины любят подонков,
Лишь они оставляют здоровых потомков…
Песенка нашей попсы
Вена пульсировала под её нежной кожей. Иногда понимаешь, что такое, когда жизнь висит на волоске. Одно движение – ей конец. Она завизжала. Её визг крепко полоснул его по нервам. Он напоминает визг свиньи…тупой, глупой, жирной свиньи, способной лишь стать мясом…мясом, мясом. Все женщины – мясо. Они одинаково визжат, когда их трахаешь, визжат от восторга и страха, от боли и унижений, от истерики и смеха. Их крик – визг свиньи. «Мясо, мясо, мясо…», - отдается в его голове. «Нет, прекрати!». Она не унимается – глупая, жирная свинья…
Дэвид с наслаждением полоснул её по горлу. Звук рвущейся тряпки. Кожа рвётся как тряпка. Глупо. Оказывается, человек ничем не отличается от тряпичной куклы. Её теплая кровь хлынула ему на колени. Она больше не визжит.
-Прощай, милая. – Он с наслаждением прикоснулся своими губами к её остывающим губам. Она уже не отвечала. Не могла ответить. Она мертва. Дэвид нагнул голову и посмотрел на грудь. Он весь в крови, в её крови. Странно, она умерла, а кровь бьет фонтаном. Нет, же она не умерла,…она смеётся! Стоит и смеётся над ним! Удар ножом – она смеётся, ещё и ещё – она смеётся. О, боже милостивый, да она бессмертна! Это он ранен. Точнее, убит.
Револьвер. У неё револьвер. Такой странный старинный револьвер, который рисуют в старинных ковбойских фильмах. Это из его груди сочится кровь, заливает рубашку и капает на его босые ноги. Боли нет, но он чувствует её теплое вязкое тёплое прикосновение.
Он умирает …и просыпается. Сон. Это всего лишь очередной кошмар.
Она лежала рядом. Огромный живот под одеялом выделялся особенно безобразно. Она снова беременна. Одутловатое от беременности лицо кажется тупым. Хочется ударить её и убить, но Дэвид знает – там внутри то, что принадлежит ему – его ребёнок.
У Дэвида ломка. Всё тело болит, будто его избили. Во рту отвратительная горечь. Его мозг разваливается на части. Больше нет сил терпеть эту боль. Если он не примет героин - он подохнет. Всё напрасно. Даже лошадиная доза метанола, жалкого заменителя героина, не помогает. Но и его больше нет. Ничего нет!
Она громко храпела, как свинья. С этим животом она и в правду похожа на свинью. Толстая и тупая. Дэвид положил ладонь на её вспотевшее лицо. Она застонала, скорчила отвратительную гримасу и, хрюкнув, отвернулась.
-Мразь! – злобно прошипел Дэвид. Он знал, что она где-то прячет свои бриллианты, те самые, что подарил ей её отец. – Куда ты их запрятала, сучка? Отвечай, отвечай! – Дэвид схватил её за лицо и стал водить из стороны в сторону. – Она не могла кричать, она только стонала, делая вид, что спит.
За всё пребывание их в домике на болотах он перерыл здесь все, но так и не нашёл заветной бархатной шкатулки. За эти бриллианты он мог бы получить сотни доз героина, чтобы вколоть себе разом и, наконец, избавится от этой проклятой жизни…
Ломка становилась страшной. Схватившись за живот, Дэвид, кряхтя, ползал по полу, собирая в рот пылинки, смешанные с остатками рассыпавшегося кокаина. Он с наслаждением ел эту дрянь, думая, что хоть это поможет. Бесполезно. Тело словно разваливалось на части, словно превращалась в один большой ноющий синяк. Даже просто пошевелиться было больно.
Дэвид лег рядом с женой попытался уснуть, ведь было только пять часов утра. Но драконовская привычка Бинкерса вставать в пять и приниматься за работу, наложила свой отпечаток – Дэвид никак не мог заснуть, хотя чувствовал себя не выспавшимся.
Вдруг его взгляд скользнул по запыленному окну, грубо забитому досками. Между прогнивших досок, откуда проникал свет, на пыльном стекле дрожащими буквами было выведено только одно слово: «ПОМОГИТЕ».
Мечты Дэвида рухнули как карточный домик. Все деньги уходили на героин, а его с каждым днём требовалось все больше и больше.
Сначала всё было круто. Наркотики приносили взрыв творчества. Дэвид выступал в лучших клубах Майами и был, что называется, в ударе. Не прошло и пол – года, как он стал настоящей звездой. Толпы поклонниц каждый день осаждали ди-джея – «D» - это был новый сценический псевдоним Дэвида Гарта.
Но вскоре все так же стремительно оборвалось, как и началось. Дэвид скрывал своё пристрастие от жены, не желая расстраивать свою беременную супругу.
Дэвид думал, что сможет остановиться в любой момент, но это было не так. Петля всё туже затягивалась вокруг его горла.
Он понял это в тот день, когда попал в больницу с передозировкой. Свет отключился, когда он собирался выйти на сцену. Единственное, что Дэвид помнил тогда – это холодный пол гримерной. Его нашли корчившемся в судорогах. Он так и не успел сделать себе «спасительный» укол.
А дальше…дальше все закончилось. Наркологическая лечебница. Капельница, жестокая ломка, потом снова капельница…
Когда все узнали, что Дэвид наркоман – ему отказали во всех клубах. Таковы были правила.
После больницы Дэвид держался, как мог. Он даже снова пытался писать музыку, но ничего не выходило. Первая доза решила всё. Вскоре Дэвид потерял счёт времени. Он погибал…
Но он хотел жить. Дэвид решился на последний и отчаянный шаг. Он переедет туда, где нет наркотиков,…где нет возможности достать наркотики. Дэвид знал только одно такое место…на заброшенных болотах Маша, где их никто не найдёт. Фриде он живописал это место, как райский уголок, где можно покойно отдохнуть от людей. Погрузив вещи, они незамедлительно отправились туда.
Каково же было разочарование Фриды, когда вместо хорошенького домика на природе, джип Дэвида привез её в заброшенный дом на окраине болот, где не было даже воды, разве что той ржавой жижи, что плескалась в ближайшем озерце, густо населенном аллигаторами.
Теперь, когда, как полагал Дэвид, он отправил своего бывшего компаньона на встречу с Богом, ему нечего не грозило, разве что дух самого задушенного проповедника, взывающий о мести, но Дэвид никогда не верил в подобную мистическую чушь. К тому же, самым главным преимуществом такого «жилья» было то, что за него не нужно было платить, потому что дом считали заброшенным.
Первые дни Дэвид держался стоически. Он пытался скрывать свои страдания от жены, но зависимость брала своё. Перепады настроений то и дело били Дэвида, что сразу же срывалось на жене.
Вскоре Дэвид сам пожалел, что переехал сюда. Если он не примет дозу – он загнётся. Это стало ясным после первого приступа.
Как-то утром Фрида нашла его корчившимся в припадках. С трудом тогда удалось ей привести Дэвида в чувство. Он лежал потный и несчастный, но вдруг в него словно вселился бес. Он схватил Фриду за волосы и стал выпытывать у неё на счёт бриллиантов, которые подарил ей отец. Ему нужна была эта доза….
Слишком поздно Фрида поняла, в какую ловушку загнал её муж. Ей надо было бы помириться с отцом и переехать в дом отца, но ребёнок ненавистного Дэвида. С ребенком отец никогда не принял бы её – так считала Фрида, но это было не так, вот уже второй месяц, пока она находилась здесь, отец отчаянно разыскивал свою единственную дочь, сердцем чувствуя, что его дочь попала в беду.
Вот уже второй месяц Дэвид насильно удерживал свою беременную жену в заброшенном доме на окраине болот Маша. Он держал её прикованной наручниками с длинной цепью к постели, не давая ей возможности покинуть крохотную комнатушку, дверь и окна которой он заколотил досками.
Вот уже второй месяц он пытался выяснить, где его жена прячет от него заветную желтую шкатулку с бриллиантами, подаренными ей отцом. Несмотря на все заверения жены, что она в самом начале отослала подарок обратно своему отцу, обезумивший от наркотиков Дэвид никак не верил её словам, думая, что она говорит так нарочно, чтобы сберечь свои сокровища от него. Ведь он точно знал, что не отлучался от жены ни на минуту. Он перерыл весь дом – миллиметр за миллиметром, он перекопал весь сад, и выдрал все кусты и деревья, находившиеся поблизости, и даже слазил на дуб, чтобы заглянуть в дупло, но тщетно – то, что он искал, нигде не было. А из дупла ему дружным шипением ответили совята, которые до крови искусали его руки, пока он рылся в их помёте.
Трудно было перечислить, каким унижением подверглась Фрида, пока её благоверный супруг всяческими способами домогался, чтобы она указала место, где якобы «она зарыла свой пиратский сундук».
В конце концов, кончилось тем, что он посадил свою беременную жену на цепь и поклялся, что не выпустит её из комнаты, пока бриллианты не будут у него в руках, даже если ей придётся рожать прямо здесь, на кровати. Несчастная уверяла, клялась, что отдала шкатулку отцу, но всё было тщетно – обезумивший от ломки наркоман не верил ни одному её слову.
-Ну, погоди, сука, ты у меня получишь! – Дэвид сжал кулак и занес его над лицом спящей жены. Вдруг, в его голову пришла более удачная мысль. Он улыбнулся и взглянул на террариум, где находился его любимец – маленький домашний питон -альбинос по кличке Фредди. Дэвид знал, что Фрида смертельно боялась змей, особенно его необычного белоснежного питомца.
Дэвид взял на руки тепловатое извивающееся тело змеи и с наслаждением засунул его маленькую, ромбовидную головку себе в рот. Высовывающийся раздвоенный язычок змеи приятно пощекотал его гортань, так что Девид довольно засмеялся. Затем он вынул змеиную голову изо рта и положил змея на живот беременной жены.
-О, Дэвид, умоляю тебя, скорее! – нежно прошептала она в полусне. Дэвид не выдержал и разразился веселым смехом…
Фрида действительно спала. В липкой духоте комнаты ей снился тягучий мучительный сон. Она снова была с ним.
Они катались на яхте. Только она и Дэвид. Они снова занимались любовью, как тогда, первый раз. Неистово. Жарко. Только на этот раз им никто не мешал. Полицейские не войдут сюда – она знала это. Не войдут, потому что они находятся посреди океана. Почему посреди океана и как они попали туда?– Фрида не задавала себе вопроса. Она знала, что это так, потому что во сне возможно всё (Фрида понимала, что это всего лишь только сон). На этом островке любви посреди гудящего от шторма океана они были совершенно одни и предоставлены друг другу.
Он не был тем оголтелым маньяком, что держал её в заложницах. Он был всё тем же милым эксцентричным мальчишкой, каким она встретила его первый раз. Милым безумцем, похожим на подростка, с большими немного сумасшедшими глазами, бритой головой и челкой, забавно топорщащейся как у птенца. Даже шрамы на его лице были так сексуальны. О, как она хотела, чтобы он взял её сейчас, в эту секунду.
В преддверии бешенной скачки любви он как сумасшедший покрывал поцелуями её тело, стараясь не пропустить не единого миллиметра её влажной от пота кожи. Фрида почувствовала, как его худое теплое тело приятной тяжестью навалилось на неё. Его руки нежно и неумело ласкали её потную от возбуждения кожу, заставляя покрываться холодными мурашками. Его прикосновения шершавых рук были как разряд тока. Поскольку Дэвид был намного ниже её ростом, его губы как раз доставали только до её упругих от возбуждения сосков.
О, каким сладостным для неё был этот физический недостаток её партнера. Как больно он кусал соски зубами, как нежно потом целовал израненные покрасневшие бугорки, из которых струилась кровь. Как жестоко он хлестал подтяжками по её безупречным белоснежным ягодицам, затянутым в дорогие кружевные чулки из алого шёлка, заставляя унижаться, разыгрывая из себя проститутку дикого Запада, и как нежно его гибкий пронырливый язычок касался её распускавшегося, словно цветок розы клитора. Ей безумно нравилась ей эта новая для неё роль продажной мексиканской проститутки, которую в наказание имеет грубый разнузданный ковбой (в роли которого выступал конечно же Дэвид).
Дэвид любил ролевые игры. Они возбуждали его воображение. Это неважно, что бравый «ковбой» едва доходил затылком до подбородка Фриды. В этом даже была своя пикантность. Главное, что Дэвид мог почувствовать себя настоящим мачо.
Боль всегда сопутствует сексуальному блаженству. Без боли удовольствие невозможно. Дэвид хорошо знал это правило и мастерски использовал в своих предварительных ласках. Он словно нарочно дразнил её затянувшейся прелюдией. Сердце Фриды готово было выскочить из груди. Она задыхалась от возбуждения, готовая впустить в свою плоть необузданное чудовище.
-О, Дэвид, умоляю тебя, скорее, - уже теряя сознание от его ласк, простонала она. Фрида услышала, как Дэвид засмеялся. «Почему он смеётся? Наверное, эта фраза показалась ему смешной».
Вот что-то то теплое и бархатисто мягкое потекло по её обнажённому бедру. Конечно же, это его член. Она страстно желала этого проникновения. Дэвид спустил брюки. Его трогательные, не в размер великие и всегда белоснежные ковбойские панталоны, уже болтались на его коленях. Его вставший от возбуждения член зиял раздувшейся лиловой головкой. Фрида с интересом наблюдала, как его член становился всё длинней и длинней…длиннее. Фрида возбужденно задышала, не понимая, что происходит, но от ужаса она не могла даже пошевелиться. Нет, такого не может быть! Но она видела это! Член действительно рос, превращаясь в огромную белую змею. Вот он уже ползёт по её животу, обвил груди, вот уже у самого лица, обвивает её шею. Она чувствует скольжение каждой чешуйки его тела. О, боже, да это же змея! Змея прямо на ней!!! Холодные голубоватые глаза белого питона смотрели прямо на неё. Глаза в глаза.
-А-а-а-а-а!!!
Фрида вскочила, как ошпаренная и замотала руками, так что несчастный питон замотался из стороны в сторону, как белая канатная веревка.
-Ну, что, богатенькая сучка, хотела бежать. – На неё в упор смотрели два таких же голубых холодных глаза, как у питона. Черные зрачки были расширены до предела, так что вытесняли радужную оболочку. Фрида боялась этого взгляда, больше чем змеи. Это были пустые, но жестокие глаза безумца, готового на всё. –Думала что тебе кто-нибудь поможет, если ты наскрёбала шваброй на дерьме своё грёбанное «Помогите». Поможет, поможет, да?! – Дэвид схватил Фриду за подбородок и сильно
вдавил в подушки.
-Не надо, - тихо простонала Фрида.
-Твоих рук дело, сука?
Фрида не отвечала. Она знала, что если солжет или скажет правду – это только ещё больше разъярит невменяемого Дэвида. И потом, скрываться всё равно было бесполезно. Фрида молчала, стараясь не смотреть в его страшные, холодные змеиные глаза.
-Это твоих рук дело?!!! – заорал на неё Дэвид, со злости швырнул в стекло тарелку, так что осколки со звоном посыпались в разные стороны.
-Дэвид, успокойся, прошу тебя, - едва смогла простонать от страха несчастная.
-Успокойся! – завопил Дэвид. – Я подыхаю, а ты предлагаешь мне успокоиться! Ты хотела смыться к своему папеньке, а меня, чтобы из-за тебя посадили в тюрьму! Не ждёт он тебя, не ждёт, поняла! Ты для него ты такое же дерьмо, как и я! - Дэвид откинул голову и, вдруг, безумно рассмеялся.
-Дэвид, ты болен, тебе нужна помощь.
-Да, милая, мне нужна помощь. Я прошу тебя, отдай бриллианты, зачем они тебе?! Помнишь, милая, ты же сама говорила мне однажды, что эти бриллианты приносили вашей семье только одни несчастья. Я не могу, Фрида, я умру без дозы!
-Тебе надо лечиться, милый. Мы пойдем к врачу, - уговаривая его, Фрида протянула руку и погладила его потные отросшие волосы. - Тебя положат в наркологическую клинику…
-Нет, нет, нет, я не пойду туда, я так решил! Для меня всё кончено – я неизлечим! Я только прошу не продлевать мои мучения! Фрида, милая, прошу тебя…Так нельзя, так дальше нельзя… Фрида, где бриллианты?! Скажи где, детка, и я отпущу тебя, куда захочешь!
-Послушай, там, в тумбочке лежит двадцать долларов, -они твои. Больше у меня все равно ничего нет. – Дэвид со злостью рванул дверцу тумбочки и, схватив жалкую бумажку в кулак, со всей злости зашвырнул ей в лицо.
– За это жалкое дерьмо не купишь даже буханки хлеба!
-У меня все равно больше ничего нет, - плача ответила Фрида.
-Сука, ты думаешь издеваться надо мной! - Дэвид занёс над ней кулак.
-Не бей меня, я ношу твоего ребёнка! - взмолилась Фрида, инстинктивным для беременной жестом закрывая живот руками.
-Ребёнка, наконец, дорогуша, ты вспомнила о нашем ребенке! А не ты ли несколько месяцев тому назад пыталась избавиться от нашего ребёнка?! Лживая сука! Не тебя ли я вытащил из палаты этого грёбанного абортария, когда ты готовилась сделать аборт?! Если бы я не остановил тогда тебя дуру, ты бы раздвинула ноги, и наш ребенок превратился бы в кусок мяса! – произнося эти слова, Дэвид стал больно стучать своим острым пальцем прямо ей в лоб. –МАЛЕНЬКАЯ ЛЖИВАЯ ДРЯНЬ, и после этого ты говоришь о том, как любишь нашего ребёночка, когда сама же пыталась избавиться от него! Сука! Стерва! Дрянь! – со злости он схватил её за уши и придвинул свой лоб к её лбу, его безумные широко открытые глаза с расширившимися от ломки зрачками уперлись прямо на неё. – Нервы Фриды не выдержали. Ей было всё равно, убьет ли сейчас её Дэвид или нет. Страха больше не было. Было только одно желание сделать своему мучителю как можно больнее. Уже не помня себя, она закричала в истерике:
-Да, я хотела сделать аборт, избавится от твоего ребёнка, чтобы не плодить ублюдков от таких, как ты! – Дэвид побледнел и сразу как-то опустился. – Ну, что, дрянь, давай, убей меня! - весело закричала Фрида, - и ты убьешь своего ребёнка заодно. Двоих одним ударом. Правда, весело! Давай, бей! Чего же ты стоишь?! Ха-ха-ха! Что, слабак убить обоих?
Взгляд Дэвида стал растерянным и каким-то испуганным, он не ожидал такой реакции от своей жены. Он не знал, что ответить на подобный выпад.
-Я убью тебя, - тихо произнёс Дэвид, - но после того, как у нас родится ребёнок, мой ребёнок, я заберу его у тебя.
-Ничего у тебя не выйдет! Ты издохнешь быстрее!
-Если я подохну – подохнешь и ты. У нас нет другого выхода. Просто я не могу отделить одно от другого. – Дэвид схватился за голову и озабоченно забегал по комнате, будто ища выход. – Я не могу отделить ребёнка от тебя. Боже, моя голова!
-Видишь, Дэвид, тебе нужна помощь! Едем в больницу. Я никому ничего не скажу.
-Нет, ты останешься здесь. Пусть сама судьба решит, что будет с нами.
-Мы умрем, Дэвид, - спокойно произнесла Фрида. - Скоро у нас нечего будет есть.
-Мы выкрутимся, сейчас я съезжу в магазин и куплю хлеба.
-Умоляю тебя, не оставляй меня тут одну. Мне страшно!
-Ничего, я скоро вернусь! Я знаю одно место, где можно раздобыть немного кукурузы.
-Дэвид, я умоляю тебя! Я не хочу умирать здесь! Что, если с тобой что-нибудь случится?!
-Будь умницей. Ты же у меня хорошая девочка.
-Я хочу пить.
-Да, да, пить. Тебе надо заботиться о ребёнке. Дэвид взял дикий апельсин и стал выдавливать с помощью рожка едкий кислый сок.
-Я не могу, не могу больше пить эту гадость.
-Давай, это нужно для ребёнка. – Дэвид взял стакан в левую руку и, придвинув голову Фриды за волосы, стал насильно поить её. Сделав несколько глотков, лицо Фриды перекосилось в отвратительной гримасе. Едкая кислота дикого апельсина только ещё больше распаляла жажаду.
-Я не могу, Дэвид, это гадость.
-Пей, нашему ребёнку нужны витамины.
-Ты псих, Дэвид, ты знаешь это?
-Пей, я сказал. –Несчастная знала, что Дэвид не отстанет, пока она не сделает так, как он хочет. Зажмурив глаза, она мученически проглотила остатки сока.
-Вот и умница, - выдохнул Дэвид, поглаживая жену по голове, а теперь поспи немного. - Дэвид взял ещё одни наручники и подошёл к Фриде.
-Вторые наручники. Это зачем? – забеспокоилась Фрида.
-Затем, чтобы ты не писала на окнах всякую гадость.
-Нет, я не хочу! Пожалуйста, не надо. –Но Дэвид не слушал её, он приковал её руки к спинке кровати. – Дэвид я не выдержу! Дэ…
-Заткнись, – кратко отрезал Дэвид и залепил ей рот пластырем. -Вот, теперь ты будешь хорошей девочкой. Лежи здесь тихо, а я скоро вернусь. – Он накрыл беременную женщину одеялом и, заперев дверь, выскочил вон. Через секунду Фрида услышала, как его тарахтящий джип отъехал от дома. Две горячие слезы скатились по её исхудавшим щекам.
Дэвид знал, куда ехать. Его старый джип летел по заброшенной лесной дороге в направлении фермы. Дэвид знал, что только там он мог раздобыть так необходимую ему дозу морфия. Сердце Дэвида ликовало. У него возник план. Если только она там. Дэвид не сомневался в этом.
Знакомый шум водопада приближался. Сердце Дэвида замерло. Неприятные воспоминания рабства будили в нем жажду мести к своим бывшим рабовладельцам. Но ещё более сильные чувства он испытывал к той, которую так непростительно оставил на той ферме, той, которая, предпочтя долю рабыни, отказалась бежать с ним. Он ненавидел её более всего на свете, как ненавидел когда-то Фриду, как ненавидел всех женщин.
Вот и знакомый водопад и та же таинственная пещера, куда уходила вода.
«Сколько же воды утекло с тех пор», - подумал Дэвид. Вот та же тропинка, только теперь кто-то заботливо посыпал её гравием. Да и множество машинных следов говорили о том, что здесь проехала не одна машина.
Нужно было быть осторожным. Дэвид оставил свой джип в ближайших кустах (на такую «машину» вряд ли кто позарился бы), и пошёл пешком.
Как тут всё изменилось! Дэвид с трудом узнавал знакомые места. Вместо густых полей кукурузы были чисто выстриженные газоны, вместо заброшенного фермерского дома – аккуратный особнячок, перед которым голубел небольшой бассейн.
При виде этой роскоши Дэвид присвистнул от удивления и воскликнул вслух:
-Не слабо!
Только электрическая изгородь оставалась все той же, будто нарочно напоминая Дэвиду о его бывшей тюрьме. Он стал аккуратно пробираться вдоль изгороди, оглядываясь по сторонам. Дэвид всё ещё опасался Барио, хотя прошло почти девять лет, но глаза его искали ту, которую он когда-то любил.
А за грубой колючей проволокой разворачивалась идиллистическая картина семейного счастья. Женщина купалась в теплой воде, а рядом с ней плескался ребёнок, играющий разноцветным надувным шаром. Дэвид с напряжением стал всматриваться в лицо полной женщины, пытаясь узнать в ней Мари, но это была совсем не Мари. Мальчик так заразительно смеялся, что Дэвид невольно залюбовался этой картиной, так что, споткнувшись о камень, растянулся посреди дорожки.
Тут он поднял глаза и увидел то, что так жаждал найти более всего. Нет, это была не Мэри, а маленький красный цветок – опиумный мак. Дэвид пригляделся – цветы были повсюду: на поляне, на кустах, даже на верхушках деревьев. У Дэвида поплыло в глазах. Он тряхнул головой. «Должно быть, от жары», - подумал Дэвид. Он взглянул туда, где первый раз видел цветок – он был на месте.
-Тебя то мне и надо! – прошептал Дэвид, бережно срывая алую головку. Сока было совсем немного на самом дне ладони, но и этого хватило. Крошечный шприц всегда был при нем. «Только бы попасть в вену». Он высосал драгоценную влагу вперемежку с потом ладони и с наслаждением вколол себе в вену. Через секунду Дэвид уже пожалел об этом. Вместо обещанного кайфа, страшная боль скрутила руку, так что он закричал. Было ощущение, что по руке расползается огонь. Дэвид обхватил руку и согнулся пополам.
Но через некоторое время все прошло. Навязчивая головная боль исчезла, а в глазах прояснилось. Дэвид был в ударе, словно после двадцати чашек крепкого кофе, однако, «кайфа» не было – слишком мала была доза. Маленькая головка цветущего мака вселила в него не дюжинную храбрость. Дэвиду захотелось поджечь этот проклятый дом, где когда -то его унижали, но план его был другим. Ему нужны были деньги. Только бы она ещё жила здесь. Дэвид ловил глазами всех людей которые входили и выходили из дома, в них он узнал семейство Барио, но её здесь не было. Терпение Дэвида лопалось, он решил действовать опрометчиво.
Дэвид подошел к двери и нажал кнопку. Звонок дребезжащей болью отозвался в ушах. Дверь открыл толстошеий негр с лицом убийцы.
-Мисс Мари дома? – сбиваясь в словах от страха, пролепетал Дэвид.
-Дома! – сурово кинул негр, обмеривая маленького Дэвида с ног до головы. –Только она не мисс, а миссис Мэри Барио. Мэм – вам понятно? Вам чего надо? – По-видимому, обтрепанный молодой человек странной наружности начинал ему не нравиться.
-Я, я бы хотел передать ей это письмо, скажите, что приходил Дэвид – она сразу все поймет, как только откроет конверт.
-Кто там, Сэм? -послышался звонкий голос. По тропинке, густо обсаженной апельсиновыми деревьями, послышался топот приближающихся лошадиных копыт. Дэвид сразу узнал этот голос. Швырнув письмо на землю, он бросился прочь. – Кто там, Сэм?
-Не знаю, мэм, какой-то придурок.
Уже знакомая нам смуглолицая всадница, ловко нагнувшись, одним ударом хлыста подобрала валявшийся на песке конверт.
-Его зовут Дэвид, да, он так и просил передать, что приходил Дэвид – остальное вы все поймете из письма. – Мари с высоты лошади смотрела вслед убегавшей фигуре. Его сутулая спина показалась ей знакомой, но услышав слово Дэвид, всадница пришпорила коня, так что тот взвился на дыбы и пустилась вслед убегавшему.
-Стойте, мэм! Куда вы? Я лично отвечаю за вас!
Всадница вняла словам охранника и, осадив лошадь, круто повернула назад и поскакала обратно в дом, вихрем промчавшись мимо изумлённого негра.
-Вот чокнутая баба, сладу с ней нет, – зло прошипел охранник, закрывая на всякий случай ворота.
Охранник уже успокоился, когда вдруг увидел, как из гаража дома на всей скорости выехал красный Порш.
-Открывай ворота!
-Мэм, что вы собираетесь делать?
-Открывай ворота!!!
-Мэм!!!
Мари больше не стала слушать его. Она отъехала назад и, нажав на полный газ, пробила машиной решётчатые ворота.
-Вот чёрт, - в изумлении негр снял с себя бейсболку и вытер вспотевший лоб.
Дэвид спокойно ехал по заросшему лесом шоссе, довольный своей миссией. Бомба была заброшена – оставалось ждать результата.
Он и не замечал, что алый Порш преследовал его по пятам. Дэвид спокойно зашёл в магазин. Как и обещал жене, на последние двадцать долларов он купил большую буханку самого дешёвого кукурузного хлеба и спокойно отправился домой.
Цветочная опохмелка пошла Дэвиду на пользу. Боли отступили, и он находился в самом благодушном настроении, чего с ним не было уже давно. Он летел к своей прикованной к кровати беременной на последнем сроке жене, словно на крыльях.
Вот уже двенадцать часов несчастная ждала своего мужа. Вот уже
девять часов она претерпевала страшные муки. У Фриды начались схватки! Сначала это были небольшие безболезненные потуги, которые Фрида приняла за шевеление плода, но буквально через несколько часов всё стало слишком серьёзно. Схватки всё нарастали, а Дэвида не было. Несчастной узнице, прикованной за обе руки к железной спинке постели не оставалось ничего другого, как терпеть.
«Я не умру сейчас – это было бы слишком глупо», - твердила она себе, когда живот готов был от боли разорваться на части. Фрида пыталась мелко дышать носом, но и это мало помогало. В комнате стояла липкая сорокапятиградусная жара. Она только ещё больше задыхалась. И лишь, когда схватки уходили, она убеждала себя, что всё это «ложная тревога». Вскоре схватки прекратились – Фрида вздохнула с облегчением. Роды отменяются, а тут вскоре послышалось тарахтение знакомого Джипа. Сердце несчастной заликовало. Даже возвращение жестокого мучителя куда лучше, чем смерть в одиночном заточении, тем более при таких обстоятельствах.
Вскоре послышался лязг ключей, и поток алого вечернего света ослепил узницу. Это был Дэвид. Потуг больше не было, и Фрида решила не рассказывать о пережитой боли, опасаясь раздраженной реакции Дэвида. Он не любил, когда ему жаловались.
Однако, Дэвид вернулся в почти приподнятом настроении.
Он больно рванул пластырь с её губ. Затем Дэвид с гордым видом добытчика разложил перед ней бутылку минеральной воды и батон кукурузного хлеба и, освободив одну руку от наручника, сухо приказал:
-Ешь!
Особых приглашений Фриде не требовалось. Узница почти ничего не ела уже три дня. Но самое желанное для неё была бутылка минеральной воды. Ведь страдания жажды ещё непереносимей, чем голод. Фрида с наслаждение опрокинула пузатую бутыль и стала всасывать крупными глотками. Сделав несколько крупных глотков шипящей жидкости, она вдруг, кашлянула, и чуть было, не поперхнулась – на этикетке под надписью «Missing» красовалась её фото.
-Ну, как там наш малыш, не шалил сегодня? – деловито спросил Дэвид, насвистывая на нос какой-то мотивчик.
Фрида молчала. Что толку, если она признается, что малыш «шалил» сегодня. Гораздо более всего её интересовало то, что было написано на этикетке. По-видимому, Дэвид не читал этикетку, иначе он не вручил бы бутылку ей. Дэвид, вообще, не читал то, что пишут на этикетках, потому что был страшно близорук. Стараясь не привлечь внимание Дэвида, Фрида бегло прочитала то, что было написано под её фотографией:
Разыскивается Фрида Гарт,
На вид лет тридцать,
Высокого роста, волосы рыжие, вьются,
Возможно беременна.
Последний раз видели в собственном доме по адресу…
Числа… уехала со своим мужем Дэвидом Гартом в неизвестном направлении,
Больше её никто не видел.
Дэвид Гарт страдает психическим расстройством от наркотической зависимости
Если кто-либо что-нибудь знает о этой женщине,
Просьба сообщить по телефону…или в службу 911,
За любую предоставленную информацию, которая поможет разыскать эту женщину, вознаграждение в пятьсот тысяч долларов.
«Возможно беременна» – эти слова врезались в мозг. «Интересно, как можно быть «возможно» беременной». Впрочем, теперь это было не важно. Она хорошо знала этот телефон, который принадлежал её отцу. Значит, отец ищет её!
Она должна выбраться отсюда! Должна, не будь она дочь Баркли! Фрида искоса посмотрела на Дэвида. Тот спокойно мочился в горшок. Свежий след от укола свидетельствовал о том, что Дэвиду удалось раздобыть дозу.
«Проклятый наркоман!» Сердце Фриды наполнялось решимостью. Она была готова убить его в этот момент. Фрида твердо решила – она убьёт его и выберется отсюда сегодня или погибнет вместе с ребенком. Фрида с яростью скомкала этикетку пальцами.
Дэвид не замечал её решительного взгляда. Он был доволен собой и деловито уплетал кукурузный хлеб, который сам же принёс Фриде.
Сила самовнушения наркомана такова, что даже мнимый наркотик приносит кайф, хотя от цветка обыкновенного левкое, пользы было не больше, если бы Дэвид просто вколол в вену дистиллированной воды. Однако, после столь долгой мучительной ломки, Дэвид чувствовал необыкновенный прилив сил.
Фрида с ненавистью наблюдала за каждым его движением. Под подушкой рука сжимала длинный осколок баночного стекла, который она всё это время прятала незаметно от Дэвида. Пусть только приблизится. Она не промахнётся. Фрида уже решила, куда бить – точно в глаз. Это казалось ей наиболее верным. Смерть будет мгновенной - он упадёт на неё и она сможет достать ключи от наручников, которые подонок прятал в заднем кармане своих джинс…. пусть только приблизится…
Дэвид был в самом благодушном настроении. Он даже не догадывался. Какая жуткая расправа тяготила над ним.
-Ну, что ты смотришь на меня, как волчонок. – Дэвид игриво потрепал её слипшиеся от пота рыжие волосы. – Да, я виноват перед тобой, но это всё наркотики – я стал их рабом. Я не принадлежу сам себе – я никто. Ну, что ты, моя девочка, не надо так дуться. – Дэвид схватил пятернёй за подбородок Фриды. От его пальцев противно воняло мочой.
«Вот сейчас…», - рука потянулась под подушку. – « Нет его лицо было слишком далеко. Мешал живот. Он всегда мешает. Когда же всё это кончится?»
В голове созрел другой план – надо незаметно достать ключ из заднего кармана. Фрида через силу улыбнулась Дэвиду, хотя почувствовала на лице, что улыбка получилась какой-то натянуто кривой.
-Я не дуюсь, малыш. Иди ко мне.
Дэвид сел на колени рядом с женой и игриво уставился на неё, словно женщина была идиоткой.
-Так-то лучше, дорогая, а я то думал, что ты меня ненавидишь. Теперь у нас будут деньги! Много денег! – Фрида кивала головой, словно китайский болванчик.
-Иди ко мне, мой ковбой, я хочу быть твоей гадкой мексиканской девчонкой – разыгрывая прилив сексуального возбуждения, тихо прошептала она. Лаская длинными чуткими ладонями его грудь, она медленно расстегивала его кожаный ковбойский пояс.
-Что ты делаешь, Фрида? – засмеялся Дэвид. (Он страшно боялся щекотки). – Тебе же сейчас нельзя. – Дэвид указал на возвышающийся шар живота.
-Это ничего не значит, милый. Есть много других способов. Я сделаю это ротиком, как ты любишь. Тебе же нравилось, когда я мои губки касаются твоего малыша. Правда, милый? –Фрида начала ласкать его бедра сильными и чувственными руками.
-О, да, милая, - Дэвид начал терять рассудок. Фрида аккуратно расстегнула ширинку, и стала нежно целовать его вздымавшийся член. А в заднем кармане её руки судорожно искали маленький ключик. Есть – пальцы наткнулись на маленький кусочек металла. Дэвид почувствовал, как её рука вынимает ключ.
-Ах, ты лживая развратная сука, так вот зачем тебе понадобилось всё это! – Дэвид занёс кулак и в ту же секунду разряд тока ударил его в бедро. Дэвид вскрикнул и схватился за бедро. Черная кровь хлынула во все стороны.
Подонку повезло - Фрида промахнулась. Если бы удар пришёлся в цель – Дэвид мгновенно лишился бы члена.
Пока Дэвид орал от боли, Фрида пыталась открыть затвор наручников, но слабые дрожащие пальцы будто нарочно не слушались её. Она то и дело попадала мимо.
Дэвид схватил её за волосы. Мощный удар в челюсть свалил её на пол. Кровь сразу наполнила рот. Удары посыпались один за другим. Обезумивший от ярости подонок бил ногами по её лицу. Фрида даже не кричала. Защищая неродившегося ребёнка, она лишь слабо прикрывала живот руками. Помощи ждать было неоткуда. Она желала только одного – чтобы поскорей потерять сознание…
Вдруг, дверь с грохотом отворилась. На пороге стояла женщина…похожая на смерть. Она была вся в чёрном. Черный капюшон куртки глубоко сползал на глаза. В руке у ней блеснул пистолет. От неожиданности Дэвид отступил назад и упал. Не опуская оружия, женщина пошла прямо на него. Подонок попятился назад. Дуло смотрело прямо в его глаза.
Но Фрида больше ничего не видела – она была без сознания.
-Мари?
-Значит, ты узнал меня, подонок? – Женщина горделиво скинула капюшон куртки, обнажив копну черных волос. Перед ним действительно стояла его Мари. Но это была совсем другая Мари, лишь внешне напоминавшая ту трогательную девочку –подростка, которую он так отчаянно трахал девять лет тому назад. Эта была совсем другая женщина. Лишь безумный блеск в её огненно –черных латиноамериканских глазах был всё тем же. В нем кипела страсть…и ненависть.
Дэвид понял – это её красный Порш преследовал его на дороге. Теперь у Дэвида не было сомнений. Однако, к чему весь этот антураж…чёрный капюшон, и всё прочее…Ему показалось, что Мари разыгрывает его. Даже пистолету, наставленному на него, он не придал никакого значения. Возможно, Мари, услышала шум, и, увидев сцену избиения жены, решила припугнуть его. Трудно сказать, что заставляло думать Дэвида именно так. Возможно, врожденное для преступника чувство безнаказанности. Он не воспринимал женщин, как серьёзных противников. Дэвид не верил, что Мари выстрелит.
Схватив осколок бутылки, тот самый, которым его жена порезала ему бедро, он хромая пошёл на Мари. Но женщина не опешила.
-Ещё шаг – и я стреляю, - в её голосе послышалась спокойная решимость. Дэвид остановился, но не потому, что боялся Мари. Его, вдруг, зашатало, в глазах полетели огненные мухи. От запаха и вида собственной крови его готово было вырвать прямо на пол. Он зажал рот руками. Если его сейчас вырвет при Мари – это будет полное поражение. Он очень стыдился собственной слабости. Дэвид держался до последнего, но врожденная привычка оказалась сильнее его. О, ужас, в следующую секунду он уже ничего не мог поделать с собой. Едкая рвота ударила и потекла прямо через нос. – А ты всё тот же мерзкий слабак! Ну, что будем здороваться, блевунчик? – с презрением бросила смуглолицая красавица, отряхивая капли рвоты с дорогой куртки. – Что, думал шантажировать меня нашей связью, жалкий ублюдок? Не выйдет. Мне проще прикончить тебя здесь, чем платить такие деньги. О таком подонке, как ты никто не будет сожалеть.
Дэвид злобно отер рвоту и уставился колючим, полным ненависти взглядом на Мари. От злости он уже не ощущал, даже боли. Она унизила его, она, его бывшая рабыня. Он вспомнил, как она отказалась бежать с ним тогда. Вспомнил эти глупые овечьи глаза, когда её пухлые детские ягодицы содрогались под ним в бешенной скачке его члена.
-Брось пистолет, у тебя ничего не выйдет, - почти насмешливо произнёс он, –ты не сможешь убить человека.
-Человека –да, но такую скотину, как ты…
-Если бы ты хотела убить меня, то уже пристрелила, - затягивая разговор, Дэвид незаметно приближался к женщине с пистолетом. Вдруг, он почувствовал, что что-то противно просвистело возле его уха. В ту же секунду лязг летящего стекла оглушил его уши. Дэвид догадался, что это была пуля. Пролетев в пол - дюймах от его уха, она ударила в висевшее над комодом зеркало и разбила его.
-Назад! – грозно вскричала она. –Я не шучу!
Дэвид предупредительно выставил руки вперёд:
-Тихо, тихо, детка, так и в правду можно кого –нибудь пристрелить, стараясь напустить непринужденную веселость, произнёс он, хотя видно было как его руки дрожали от страха.
-Ты умрёшь, гад, но перед смертью я должна сказать, что у тебя есть сын. Я назвала его Коди. Ему скоро восемь… – Больше Дэвид ничего не слышал из того, что говорила ему бывшая подружка. Ему вдруг ясно представился тот самый хорошенький мальчик, которого он сегодня утром видел играющим в бассейне. «Неужели это и есть мой сын?» - подумал Дэвид.
-Коди? – растерянно произнёс он и в ту же секунду, словно бешенный зверь бросился на женщину. Раздался хлопок. Дэвид рухнул замертво.
Больше ему не пришлось мучаться. Выстрел пришелся прямо в сердце.
Когда дым в комнате рассеялся, женщина в куртке тихонько подошла к нему и нагнулась над бездыханным телом. Глаза Дэвида удивленно смотрели в пустоту, будто он сам не верил в то, что только что умер.
Кто-то застонал в углу. Женщина вздрогнула, и, чуть было, не потеряла сознание от страха. Каково же было её удивление, когда она застала за кроватью беременную женщину.
Дэвид был не прав. Мари не слышала их ссоры. На какое-то время она застряла колесами Порша в глубокой колее размытой дождём земляной дороги и долго искала по посёлку, у какого же дома припаркован злосчастный полуразвалившийся Джип, который она преследовала весь этот путь.
Обнаружение беременной женщины, да ещё прикованной цепью к спинке кровати стало дня неё шокирующей неожиданностью. Ещё большей неожиданностью для неё стало, когда в этой избитой до крови женщине, она узнала знаменитую Фриду, которую вот уже который месяц разыскивала вся полиция Штата.
-Вы можете подняться? – спросила незнакомка.
Фрида подняла опухшие от побоев веки и увидела лежащего в стороне Дэвида. Его блестящие при лунном свете широко открытые глаза всё так же удивлённо смотрели в пустоту. Она поняла– Дэвид был мертв. В руке неизвестной женщины был пистолет.
-А-а-а-а!!! - Фрида закричала не то от страха, не то от резкой боли скрутившей её живот.
-Тихо, сейчас я освобожу тебя, - но Фрида ничего не слышала, она продолжала неистово орать. У неё была истерика.– Заткнись, дура! – Чтобы истерика прекратилась, женщина с пистолетом резко ударила её по щеке.
-Это ты, ты, убила его?! – бледнея, спросила Фрида. В следующую секунду вместо ответа, она услышала, как щёлкнул затвор. Женщина подняла пистолет… – Умоляю вас, я ничего не видела!- зарыдала перепуганная Фрида, закрываясь от черного дула руками. – Я ничего не видела!!!- Щелкнул выстрел – цепь переломилась надвое, словно соломинка. Фрида почувствовала, что она была свободна.
Не теряя не секунды, Фрида, истошно визжа, вскочила на ноги и, едва не споткнувшись о лежащий труп Дэвида, бросилась к двери. Ключи были в машине. Не раздумывая, Фрида завела двигатель, и через секунду Джип, взбив пыль, навсегда исчез между деревьев.
-Дура! - Мари со злости плюнула ей вслед.
Однако, нужно было что-то делать. Не оставлять же всё так, как есть. Наверняка, эта истеричка вызовет полицию. Мари понимала, что, прежде всего, нужно избавиться от тела. Время на раздумья у неё не было.
Несмотря на свою тощую комплекцию Дэвид был тяжелым, как камень. Мари едва дотащила его до машины. Не желая марать кровью салон дорогого авто, она кое-как запихала тело в багажник и накрыла крышкой.
Ярко алый Порш летел сквозь наступавшую ночь по пустынной дороге. Сердце преступницы бешено билось. Она ещё плохо осознавала, что произошло. Только через десять минут она поняла, что едет с трупом в багажнике прямо к себе домой. «Как это глупо». Женщина остановилась, чтобы перевести дух.
Вдоль дороги виднелось обширное болото. Болотные кипарисы, со свисающими с них паклями испанского мха, придавали местности жутковатый характер. От бычьего рёва аллигаторов мурашки бежали по её спине. Мари казалось, что она видит их светящиеся огоньки глаз. Леденящий страх, словно болотный туман, стал медленно пробираться в её душу. Мари всю трясло.
Вдруг ей показалось, что что-то стукнуло в багажнике! От ужаса Мари застыла. Тишина. Она слышала каждый удар своего бешенного сердца.
Успокаивая тем, что всё это ей показалось, она заставила себя ехать дальше. Но через пять минут она поняла, что ничего не решила. Труп по-прежнему был в багажнике.
Она не знала, что делать с ним. Полиция, наверняка, уже выставила посты. Первый же наряд остановит её слишком заметную машину и обнаружит Дэвида. Мари не хотела садиться в тюрьму из-за этого подонка. Ей было для кого жить – для своего единственного сына Коди, тело отца которого она везла в багажнике. «Будь ты проклят, Дэвид!»
Болото открыли блестящую гладь озера. В ярком свете восходившей луны здесь было светло, почти как днём. Мари увидела головы аллигаторов, торчащие из воды. Злобные удары хвостом о воду и неистовый бычий рёв самцов, дерущихся за территорию и самок, говорили о том, что у рептилий сейчас время гона. Это их жутковатый рёв слышала со стороны леса.
В это время аллигаторы наиболее свирепы. Они нападают на людей и животных. На отстаивание своей территории у самцов-аллигаторов уходит слишком много сил, и поэтому в период спаривания они всегда страшно голодны. Но опасней всего не те счастливцы – обладатели самок. Больше всего нужно опасаться аллигаторов –одиночек, проигравших борьбу за размножение. Такие бродячие аллигаторы-«холостяки» чаще всего нападают на людей, и не потому что они хотят их съесть (аллигатор вообще не рассматривает живых людей, как добычу), а затем чтобы выместить накопившуюся злобу. Обычно такие неудачники бывают серьёзно ранены в поединке или даже покалечены. Боль от ран делает их особенно свирепыми и бесстрашными по отношению к человеку. И горе тому, кто попадётся на пути такого аллигатора.
В сторону озера вела тропинка. Белый песок, освещенный луной, (по-видимому, специально привезённый сюда с побережья Мексиканского залива) ярко выделялся на фоне черного ила болот. «Что ж, сегодня у аллигаторов будет хорошая пожива», - довольно подумала Мари.
Повернув руль, она свернула на тропинку, ведущую к озеру. Мари хорошо знала повадки аллигаторов. В тропической Колумбии, на её родине, ей часто приходилось встречаться с их самыми близкими родичами – кайманами, которые намного меньше аллигаторов в размерах, но ещё более свирепы, чем их североамериканские братья. Больше всего на свете Мари боялась повстречаться по дороге с таким аллигатором – одиночкой, и потому внимательно всматривалась в каждую корягу или лежащий ствол поваленного дерева, попадавшийся ей на пути – не аллигатор ли?
Однако, опасения её не подтвердились. Гон был ещё в самом начале, и неудачники любви были ещё не выявлены. Спокойно доехав до озера, Мари очутилась на широком песчаном пляже. По-видимому, это была одна из тех специализированных ферм по разведению аллигаторов, о которых она кое-что уже слышала. Вдалеке виднелся небольшой домик фермера. Там все спали, потому что в окнах не горел свет. Это хорошо, иначе бы на фоне диких болот её дорогое авто сразу же заметили. Однако, Мари не рискнула подъезжать слишком близко к ограде, потому что могли услышать шум её двигателей.
Она вышла из машины, огляделась. Бродячих аллигаторов поблизости не было. Пространство искусственного пляжа было открытым со всех сторон, и поэтому Мари могла не опасаться, что какой – нибудь бродячий аллигатор, нападет на неё из засады. Пляж был чист, зато озеро прямо таки кишело аллигаторами разных размеров. Здесь же, возле ограды, стояли воронкообразные кормушки с остатками отвратительной трапезы – кучи полусгнивших костей и внутренностей животных, что остаются после разделки туш и забракованных птиц, свозившихся сюда с местного мясокомбината. (Надобно сказать, что эти твари не особенно то разборчивы в еде, что делает бизнес по выращиванию аллигаторов на кожу весьма выгодным). Отсюда же фермер имел возможность сбрасывать пищу по специальному желобку, и тут же он мог накинуть петлю на нужного аллигатора, не опасаясь получить разряд тока. Этот желобок был то, что сейчас было нужно Мари. По нему труп легко доставить «к столу».
Мари чувствовала, как кровь с шумом бьёт в её виски. Перед тем, как открыть багажник, она на несколько секунд вся превратилась в слух. Не пошевелится ли ещё раз? Ей казалось, что как только она повернёт крошечный ключ, Дэвид с бешеным криком выскочит оттуда и тот час же набросится на неё.
Нет, она точно видела, что попала прямо в сердце. Этот взгляд – он не мог врать. Он мёртв. Просто надо глубоко вздохнуть и взять себя в руки.
Мари хлебнула тёплый ночной воздух и повернула ключ. Дэвид лежал в той же позе. Больше она не видела ничего. Небрежно схватив труп под руки, она кое-как сбросила его на песок и быстро-быстро поволокла его в сторону кормушки. От волнения, что её могут застукать, она не чувствовала тяжести. Хрупкие женские руки стали, словно железные меха. Она с легкостью подняла труп, и, охнув, сбросила его в жёлоб. Раздался страшный грохот, который словно нарочно должен был разбудить всю округу, но тут же всё стихло. Деловито отряхнув ладони, как будто завершив тяжёлое, но важное дело, она разогнула спину.
Только сейчас она почувствовала, что позвоночник и живот дико заныли тянущей болью. Побледнев, Мари тихо заглянула за ограду.
Случилось то, чего она опасалась больше всего – труп застрял в узком жёлобе. Дэвид лежал в странной раскиданной позе – ни туда, ни сюда, будто нарочно упирался руками и ногами, чтобы не попасть в кормушку. Положение казалось бы смешным, если бы не столь страшные обстоятельства.
«Не хочет. Упирается…», - при этой мысли Мари, вдруг, громко расхохоталась истерическим смехом. Даже после смерти этот ублюдок издевается над ней.
Но вдруг леденящий ужас сковал её сердце. Она поймала себя на том, что сходит с ума. Осознание сделанного внезапно ударило ей в голову. Это она убила его, а теперь пытается скормить труп аллигаторам.
Его приоткрытые глаза, светящиеся в смутном облике луны, казалось, смотрели прямо на неё. Мари вздрогнула и отпрянула прочь. Несколько аллигаторов уже обратили внимание на возню вокруг кормушки и направлялись прямо к Дэвиду.
Хотелось просто броситься и бежать прочь, но какая-то невиданная сила будто парализовала её ноги. Это бывает, когда смотришь какой-нибудь страшный фильм – хочется досмотреть его до конца, чем бы он ни закончился. Мари хотела «досмотреть», хотя чувствовала, как ком тошноты подступает к её горлу.
Несколько пузатых аллигаторов, раскидывая могучими лапами мокрый песок, подбирались к Дэвиду. Они не торопились. Они знали, что добыча никуда не убежит от них, поэтому животные то и дело ложились на толстое брюхо, чтобы отдохнуть и двигались дальше. Вот уже Мари могла слышать их отвратительное шипенье и вздохи. Вскоре они были возле кормушки и с недоумением задирали головы, обнажая обрюхшие белые подбородки. Аллигаторы словно совещались, что же делать с трупом человека.
Дэвид с удивлением взирал на них с высоты. Он будто бы всё ещё не верил, что умер, и его ждет страшная участь в зубах омерзительных могильщиков. Аллигаторов становилось всё больше и больше. Вскоре всё пространство закишело шевелящимися телами чудовищ.
Вдруг, один из них, самый большой подскочил и ударился головой о желоб. Раздался ужасный грохот. Дэвид немного сполз вниз. Другие аллигаторы сразу же подхватили идею, и принялись биться своими головами, чтобы стряхнуть Дэвида вниз.
-Вот хитрые засранцы! – удивленно воскликнула Мари, восхищенная сообразительностью гигантских рептилий.
Когда нога Дэвида оказалась настолько низко, что аллигатор мог достать её. Какой-то нетерпеливый аллигатор подскочил и схватил за ступню. Дэвид сполз, словно тряпичная кукла. Другой аллигатор схватил Дэвида за другую ступню. Завязалась отчаянная схватка. То, что было когда-то человеком, превращалось в простой кусок мяса.
Мари зажмурила глаза. Она не могла смотреть на страшную картину расправы. Такой конец мог ожидать только отъявленного подонка, как Дэвид.
Послышался всплеск. Мари поняла, что всё кончено. Аллигаторы утащили тело в озеро. Она открыла глаза. Ни аллигаторов, ни трупа на пляже не было. Только кровавые разводы чернели на белоснежном песке. Дэвид был растерзан голодными чудовищами, и лишь кровавые ошметки одежды, да ботинок, валявшийся на песке, говорили о том, что здесь был человек.
Взгляд упал на воду. Там творилась неразбериха. Начав своё смертоносное верчение, аллигаторы рвали остатки тела на части. Вскоре всё успокоилось, будто ничего не случилось. Какой то аллигатор нёс руку Дэвида в своей пасти, и эта просящая рука, уходящая под воду, словно взывала к последней помощи. Вот, что осталось от Дэвида.
Раздался всплеск, и человеческая рука навсегда скрылась в черной воде озера. Мари схватилась за лоб. Её начало мутить. Только сейчас она поняла, что всё ещё стоит на возвышении кормушки, на открытом месте, освещенная со всех сторон луной. Любой мог заметить её отсюда.
Смотреть было не на что. От Дэвида остался лишь его ботинок. Мари вскочила на землю и бросилась к машине.
Только сейчас, летя по направлению к дому, она поняла, что совершила чудовищную ошибку – оставила пистолет на месте преступления. Теперь уже ничего не поделаешь. Возвращаться за пистолетом было слишком поздно. Мари кляла себя за свою неосмотрительность. Но ей оставалось только одно – ехать домой.
Перепуганный Коди не сомкнул глаз. Внезапное исчезновение матери перепугало его. Как ни пыталась успокоить его няня, Коди то и дело вскакивал с постели, когда ему казалось, что он слышит шум мотора, и бросался к окну. Из-за внезапного отъезда матери и её долгого отсутствия в доме все нервничали, и это не могло не сказаться на маленьком восьмилетнем мальчике.
Спустилась ночь. Думая, что с матерью что-то случилось, Несчастный Коди не переставал горько плакать. Если бы отец был дома, он, наверняка, прибил бы его за это, обозвав самыми унизительными словами, самым приличным из которых были «маменькин сынок» и «тряпка».
Нянька давно ушла – её рабочий день закончился, и теперь мальчик находился на попечении полусумасшедшей бабки и угрюмого парализованного деда, от которого вечно не знаешь чего ждать. Бедный Коди боялся даже спросить о матери, и потому только тихонько всхлипывал, забившись в угол. Он молил бога только о том, чтобы отец не вернулся из Майами раньше и не обнаружил отсутствие матери. Он ненавидел семейные скандалы. Маленькое сердце ребёнка сжималось от горя и несправедливости, когда отец бил мать.
Мальчик молитвенно сложил пухлые смуглые ладошки и, обращаясь к огромной круглой луне, выступающей из-за деревьев, (именно там в его детском представлении жил Боженька) тихо прошептал:
-Милый Боженька. Сделай так, чтобы мама вернулась, - и в ту же секунду он услышал знакомый шум мотора. Мальчик вскочил и бросился к калитке. Нет, это не полицейский Джип отца – он слишком хорошо различал эти два разных звука, тяжелая машина отца издавала легкое тарахтение, а это было как раз то, что измученный мальчик желал услышать сейчас более всего - едва слышный ход спортивного Порша. Через секунду сомнений уже не оставалось – он увидел, как на песчаную дорожку выезжает приземистый автомобиль.
Не в силах скрыть чувств, он бросился к машине.
-Мама! Мама!
Через секунду маменькин сынок Коди был в объятиях своей мамы, которая нежно целовала его в пухлые щёчки. На футболке были следы запекшийся крови. Увидев следы крови, мальчик очень испугался и побледнел.
-Мам, ты ранена?
-Ну, что ты, маленький, это всего лишь кетчуп, - стараясь казаться спокойной, рассмеялась мать и погладила испуганного Коди по головке. – Ты же знаешь, как я люблю пиццу с томатом. Растроганный Коди прижался к матери. Она взяла его на руки и понесла домой.
Маленький человечек не знал всей правды. Да и не к чему ему было знать, что кровь на футболке матери, к которому он так трогательно прижимал свою сонную головку, принадлежала его родному отцу, которого ему никогда не суждено увидеть.
Глава двадцать вторая
Незадачливый акушер
Фрида летела вдоль шоссе. Старенький Джип выжимал из себя последние силы. Схватки нарастали. Фрида поняла, что она рожает. Теперь ничего не могло отменить это. «Господи, только бы добраться до дома!» - думала несчастная женщина. Она бросится в колени отцу, и все объяснит, она не станет ничего скрывать.
Живот скрутило от очередной схватки. Нет, это слишком сильно, чтобы терпеть. Фрида закричала от боли, руль рвануло в сторону, и она, чуть было, не влетела в кювет. На пустынной ночной дороге Центральной Флориды помощи ждать было неоткуда – можно было рассчитывать только на себя.
Обливаясь потом, Фрида, пыталась сосредоточиться на дыхании, чтобы хоть как-то заглушить страшную боль. Неужели она, дочь миллионера, будет рожать здесь, посреди заброшенной дороги. Неужели, она подохнет здесь от боли, забытая всеми. Нет, это не будет. Она должна добраться до Палм Битч, во что бы то ни стало. Должна – иначе она погибнет.
Фрида сильно закусила губу и дала на газ. В лунном свете дорога виднелась, как на ладони. Резкий поворот, что-то тряхнуло заднее колесо. Фрида почувствовала, как внутри всё оборвалось. Что-то тёплое побежало по её ногам. Фрида поняла –околоплодные воды отходили. До настоящих родов оставалось совсем немного времени.
-Только бы успеть, только бы успеть, - твердила она себе. Фрида попыталась остановить воды, сжав бедра, но они всё равно текли. Под ней уже образовалась небольшая лужица.
Следующая схватка ударила, словно разряд тока. В глазах всё потемнело. Фрида пыталась не потерять сознание. Но вот схватка отступила, как волна.
Вот уже заиграли первые огни домов. До Палм Бич рукой подать. Стоит выехать на побережье –и она спасена.
Первые солнечные лучи уже светили ей в лицо– значит, она ехала правильно. На восток, только на восток – там спасение. В потное лицо пхнул свежий морской бриз. Она достигла восточного побережья. Отсюда за песчаной косой отмели был виден Атлантический Океан, а там огнями города светилась протяженная гряда Палм Битча – города миллионеров.
В этот ранний час городок миллионеров ещё дремал. Богатые не любят просыпаться слишком рано. Никто не видел, как кричащая окровавленная женщина, на обшарпанном Джипе ворвалась в сонный городок.
Знакомая улица вереницами парящих кокосовых пальм пронеслась над головой. Вот и её дом. Словно пьяная, шатаясь из стороны в сторону, то и дело спотыкаясь и падая на выстриженную траву газона, женщина подползла к тяжелым кованым воротам и изо всех сил нажала кнопку звонка. Раздался бесконечный дрязгающий звук, который показался Фриде сладкой музыкой. Однако никто не отвечал, словно все в доме были глухие. Фрида почувствовала, как живот снова твердеет - «О, господи, только не это. Неужели прямо здесь, на этой траве? » - было её последней мыслью.
-Кто-нибудь, помогите, прошу вас! - простонала Фрида, садясь на колени.
Она упала лицом на росистую траву газона. Схватка скрутила её напополам. Боль была страшной. Она больше не контролировала себя. Шаря руками, Фрида пыталась запихнуть сорванную траву вместе с землёй в рот.
Она даже не заметила, как к ней бежал огромный, как гора негр. Это был тот самый Сиз Штрайкер, бывший рестлингер, которого Дэвид в своё время чуть было, не отправил за решётку.
Сейчас несчастный, лишенный работы великан Сиз работал в качестве слуги в доме её отца. Дело в том, что сэр Баркли терпеть не мог слуг, а великан Сиз, или, как его прозвал сам хозяин - Дядюшка Сиз был из тех молодцов, что работают за десятерых, а едят за семерых.
Очень скоро Сиз заменил всю прислугу в доме. Он был и шофером, и садовником, и привратником дома, и, даже, поваром, хотя последнее выходило у него отвратительней всего, но после ухода Фриды старому Баркли было уже не до всего, даже если бы Сиз подал бы ему однажды жаренных лягушек на блюде.
Без дочери старик как-то сразу опустился и поблёк от горя. Хотя работы было много, и великан Сиз с утра до ночи носился в поту от постоянных обязанностей, валившихся на его голову, Как из рога изобилия, старик не обижал своего чудесного слугу – надобно сказать, что Баркли платил ему по-королевски, сколько не платят иному менеджеру в офисе. И потому, молодой человек, плюнув на предрассудки, чтобы прокормить семью, вынужден был остаться у своего бывшего адвоката.
Когда он увидел женщину в ночной рубашке, первой мыслью было то, что это какая-то местная сумасшедшая. Какое же был его шок, когда он увидел, что это была дочь хозяина – Фрида Баркли. Он едва узнал её по рыжим волосам, потому что ей избитое окровавленное лицо напоминало обесформленное распухшее месиво.
-Мадонна, Матерь Божья! – воскликнул Сиз. – Мисс Баркли! Что с вами?
-Машину, скорее. Мне нужно в больницу, я рожаю! – уже теряя сознание простонала Фрида.
-Сейчас, сейчас, мисс, все хорошо. – Взглянув на избитое лицо Фриды, он сразу же понял, чьих рук это было дело. Оборванная цепь наручника не оставляло сомнений, что женщину избил её муж – этот подонок Дэвид Гарт.
-Это он, Гарт, он, он хотел убить меня…он хотел убить нашего ребенка, - захлебываясь слюной, простонала Фрида и тут же свалилась в потугах.
«Подонок, мерзавец, чертов женоненавистник, почему я не пришил тебя тогда, как собаку!», - Сиз бежал изо всех сил, через секунду длинный белый лимузин выехал из ворот дома.
-Сейчас, мисс, всё будет хорошо, – стал успокаивать он не то себя, не то её. Сиз аккуратно положил корчующуюся от боли женщину на заднее сиденье и накрыл её шиншилловым пледом из багажника.
-Нет, нет, большой черномазый придурок, ты не понял! Позови отца, я хочу видеть своего отца! Я никуда не поеду без него! Я объясню ему все! – уже задыхаясь от боли, приказала она.
При других обстоятельствах Сиз бы обиделся на такие слова, но сейчас было не до того.
-Сожалею, мисс, но его сейчас нет дома. Три часа назад ему позвонила какая-то женщина и сказала, что видела вас в Маше. Мистер Баркли тут же вылетел туда на своем частном вертолёте.
-Проклятие, проклятие! – Теперь её обвинят в убийстве этого подонка. За что? О, лучше бы она умерла сейчас, чем провести остаток жизни в тюрьме. Режущая боль казалась издевательством. «Зачем всё это? Почему бы просто взять и не подохнуть». Она ненавидела своего ребенка, который причинял ей эти пытки.
-Сейчас вам нужно думать о себе, мисс Баркли. Мы едем в город. Нужно торопиться, пока дороги не забило пробками. Я позвонил в 911, скорая едет сюда.
До Майами оставалось пятьдесят километров. От Майами до Палм-Битч вела только одна прибрежная дорога. Длинный лимузин летел по направлению к городу.
Теплое утро перерастало в душный день, предвещающий тропическую бурю. Чем ближе они подъезжали к городу, тем плотнее становилось движение.
-Господи, только бы успеть, только бы успеть, - шептал про себя Сиз, но тщетны были его молитвы, не успели они проехать и несколько километров, как перед ними показалась длинная вереница машин, которые выстраивались в бесконечную пробку. Всё кончено, они не успеют, придется рожать здесь.
Сиз свернул на обочину. Его шоколадно черное лицо сделалась серым – так бледнеют негры. Он боялся смотреть, что происходило заднем сиденье. Стоны роженицы слились в единый бесконечный крик, который резал уши.
-Что это, пробка?! Пробка?! Мы застряли?! Мы не едем! – закричала Фрида.
-Не волнуйтесь, мисс, скорая в двух кварталах от нас, они будут здесь, - попытался успокоить её Сиз.
-Как ты не понимаешь, тупой нигер, я больше не могу! Я подыхаю! Я подыхаю! А-а-а-а-а!!! – звенящий вопль боли вырвался из её кричащей гортани.
В эту секунду Сиз понял отчаянность своего положения. Он понял, что им некому было помочь. В такой ситуации можно было рассчитывать только на себя. Лучше сделать что-то, пусть и неправильно, чем допустить, чтобы Мисс Фрида умерла на заднем сиденье автомобиля без всякой помощи.
Бедняга Сиз понятия не имел, как маленькие дети появляются на свет. Единственное, что помнил Сиз, что было связано с беременностью и родами – это как его собственную жену увозили в роддом. Да и эти воспоминания были лишь смутным туманом времени. Сиз явственно вспомнил одно, что он был тогда ещё беспомощнее и растеряннее, чем его рожающая жена. Но тогда были врачи. А здесь их нет. «Чтобы помочь мисс Фриде, нужно рассчитывать только на себя», - эта суровая истина сразу же ударила ему в голову, как только он увидел, что мисс Фрида, лежа на заднем сиденье, залилась криком.
Однако, он призвал на помощь всю свою волю борца. Он будет бороться до конца, как делал это когда-то на ринге. Другого ему не оставалось.
Теперь могло понадобится всё. Аптечка со всем необходимым была на заднем сиденье. Там он нашел всё – бинты, обезболивающее, перчатки.
-Держитесь, мисс, я иду к вам.
-Что, что вы собираетесь делать? – испугалась Фрида.
-Принять роды. - Сиз деловито натянул перчатки на свои огромные ладони и согнул ноги женщины.
-Нет, хватит, не смейте, не трогайте меня! Я пошутила! Это глупая шутка! Я не собираюсь рожать прямо здесь, в автомобиле! Это же просто глупо.
-Не волнуйтесь мисс, когда я служил в армии, нас учили, как делать искусственное дыхание.
-Придурок, это совсем не то! Нет, не надо! Не смейте!- от стыда и боли женщина отчаянно сопротивлялась, брыкаясь ногами.
-Давайте вместе успокоимся, хорошо, мисс? – Сиз предупредительно выставил вперёд руки. - Я ничего не буду ничего трогать, я только посмотрю, что там, ОК?- Фрида нервно закивала головой. – На счёт три, хорошо? Раз, два, три…- Сиз резко одернул подол – и чуть было сам не свалился в обморок. Лиловая головка ребенка уже проглядывала сквозь половую щель.
-Что, что там, черт побери!
-Всё значительно хуже, чем я думал. Придётся рожать здесь.
-Нет, я не могу! Не могу сейчас! – Услышав эту новость, несчастная побелела, как полотно.
-Нет, вы сможете. Пути назад нет! Не заталкивать же бедняжку обратно! Осталось последнее усилие! Тужьтесь, мисс!
- Я не смогу!
-Сможете! На счет три. Раз… - Но Сиз не успел сосчитать до трёх, когда чудовищный вопль роженицы оглушил его уши. Это была последняя схватка. В следующую секунду крошечное окровавленное тельце свалилось прямо в его ладони.
Ошеломленный Сиз растерянно держал кричащее красное тельце, не зная, что с ним делать. Это был крохотный мальчик. По-видимому, ещё недоношенный. Сиз никогда не видел таких маленьких детей, даже когда держал своего новорожденного сына. Ещё до конца не осознавая, что произошло, Сиз смотрел на него, как на пришельца из другого мира. Кровь бешено билась в его висках. Такого чувства он не испытывал, даже когда выиграл свой самый знаменитый бой с чемпионом Техаса Бори Ганном.
Наконец, он догадался завернуть кричащего ребенка в мягкое махровое полотенце, которое достал из бара, и положить на теплый, ещё содрогающийся в схватках, материнский живот. Дрожащими от волнения и от пережитой боли руками Фрида пыталась удержать скользкое тело малютки, так чтобы он не задохнулся в складках её растянутого живота.
Сиз благоразумно решил не перерезать пуповину, чтобы не занести инфекцию. Теплым одеялом он накрыл холодные ноги роженицы и стал ждать. «Первая» помощь была оказана – остальное оставалось за врачами.
Вскоре шум вертолета пронесся над его головой. Послышались звуки сирен скорой помощи.
-Вовремя, как всегда, - поворчал Сиз, вытирая пот со своего взмокшего от волнения лба.
Да, Сиз Штрайкер был парень на все руки и не терялся при любых обстоятельствах. Не даром же Баркли нанял его в слуги, а магнат редко ошибался в людях.
Скорая увезла Фриду в больницу. Сиза – в участок полиции. Его арестовали за незаконную акушерскую практику. Но Сиз не жалел не о чём. Он готов был пройти через всё это второй раз, только бы ещё раз ощутить маленький теплый комочек в своих огромных ладонях.
Спустя несколько часов всё выяснилось. Адвокат Баркли снова пришёл на помощь своему бывшему подзащитному. Мальчик тоже остался жив – правда, ему пришлось ещё долгих две недели прожить в кислородной камере, прежде чем он «родился правильно».
Его назвали Грегори, в честь деда, с которым Фрида вновь помирилась. А вот в отношении матери дело обстояло куда хуже – нет, Фрида благополучно пережила роды, а вот дело о пропаже её бывшего супруга начинало приобретать нежеланный оборот. Подозреваемой в убийстве мужа, женщине грозило реальное заключение.
Она рассказала о своем заточении, как Дэвид избил её, за то, что она отказалась отдать ему бриллианты. Она так же рассказала, как неизвестная женщина стреляла в него. Фрида даже описала её. Но свидетелей не было.
Сразу же после звонка, прибыв на место, где подонок держал свою беременную жену взаперти, полиция обнаружила только его кровь и кровь Фриды. Пистолета нигде не было. Мари всё-таки успела вернуться за ним. Были найдена только одна пуля самого распространённого шестого калибра, которая содержала остатки ДНК, сходные с ДНК крови потерпевшего.
Другую пулю и две стрелянные гильзы Мари всё-таки удалось отыскать и забрать с собой. Та, что остановила сердце Дэвида, прошла сквозь него и, вылетев из спины, застряла в дереве комода. Мари не стала искать её, потому что полагала, что пуля, убившая Дэвида, находится внутри трупа. Пытаясь поскорей избавиться от трупа, убийца впопыхах не заметила кровавого отверстия в спине. Да и где было это заметить в ночной темноте маленькой комнаты. Мари видела только кровь.
Обрывки цепи говорили о том, что Фрида говорит правду – муж всё это время держал её прикованной цепью к спинке кровати. Но вот в существование загадочной женщины, вдруг, взявшейся из ниоткуда и убившей её супруга, полиция мало верила. В делах о семейных убийствах, когда в доме оставались лишь двое супругов, это оправдание было наименее подходящим, но другого у Фриды не было, и она настаивала на своём, хотя отец уговаривал её представить дело, как самооборону.
Но самое страшное открытие ждало Фриду уже после того, когда двое полицейских, зачитав ей обвинение в убийстве супруга, прямо из больничной палаты препроводили её в окружную тюрьму. Кровь Дэвида была опознана в архивах полиции. Ей оказалась кровь того самого «мальчика-мясника», который так жестоко расправился со своим отчимом.
Странно, Фрида вспомнила, что никогда не видела детских фотографий своего мужа. Он никогда не показывал ей их и не любил говорить о своем детстве. Он говорил только, что его родители слишком рано умерли, не оставив ему ничего, на этом разговор завершался. Дэвид не любил, когда она начинала расспрашивать о его семье, обычно подобные вопросы кончались вспышкой раздражения со стороны Дэвида, и поэтому Фрида избегала касаться подобных тем. Он был словно человек из ниоткуда…без прошлого, без родных…
Дрожащими пальцами Фрида поднесла к избитому лицу крошечную серую фотографию. Сквозь потухший обрывок бумаги неё смотрело незнакомое лицо мальчика. Ничего не значащее лицо обыкновенного прыщавого подростка. Да, некоторое сходство было, но это мог быть какой угодно подросток. Вдруг, Фрида, вздрогнула и напрягла зрение. Да, это выражение безумных решительных глаз – их ни с чем нельзя спутать. Он мог всё изменить, но эти глаза – глаза безумца, они остались прежними. Они могли принадлежать только одному человеку – Дэвиду, её мужу.
-Это он, он! – закричала Фрида и тут же свалилась в глубокий обморок.
Теперь Фрида поняла, что только чудом осталась жить, побывав в лапах маньяка. За недоказанностью улик, а так же, благодаря чудовищным усилиям адвоката Баркли –отца подозреваемой, дело вскоре было закрыто, и подозрение с Фриды Баркли было снято. Поскольку тело найдено не было, - Дэвида признали без вести пропавшим.
Спустя некоторое время недалеко от болот Маша был найден очередной обезображенный труп несчастного бродяги, решившего свести счёты с жизнью на ветвях прибрежного кипариса. (В условиях влажной жары и насекомых трупы быстро разлагаются).
Усилиями адвоката Баркли было проведено опознание, и Фрида с трудом, но всё же признала в нём своего пропавшего мужа –Дэвида, хотя висельник был на голову выше её (растянулся?!) – это не помешало полиции закрыть нудное дело, которое тяготило всех.
Так Дэвид Гарт второй раз стал самоубийцей. Фрида ещё долго рассказывала всем, как её муж, страдая от невыносимой ломки, покончил с собой. А маленький Грэг тем временем подрастал под чутким попечением любимого дедушки - миллионера.
Глава двадцать третья
повествующая, как
Преподобный Бинкерс окрутил богатую наследницу
Привычные гулы тюрьмы - лязг ключей, шаркающие шаги надзирателей, готовившихся к утренней поверки, наполняли утреннюю атмосферу окружной тюрьмы. Казалось бы, все, как и всегда, но нет, сегодня особенное событие – одного заключённого выпускают на свободу. В этот ранний час он уже одет и ждет в своей камере, сжимая в руках большую картонную коробку с вещами. Его грустный взгляд блуждает где-то далеко…
-Теодор Бинкерс, на выход! – слышится над его ухом.
Он покорно встал и привычно вытянул руки для наручников.
- Этого уже не нужно, - противно засмеялся надзиратель.
По длинному коридору вели человека с картонной коробкой. Поскольку Бинкерс не был особо опасным преступником, то за примерное поведение, которым отличился бывший «пастырь» в тюрьме, его освободили досрочно.
Да, сегодня долгожданный день – день, которого он так жаждал, который так приближал. Но, похоже, это не радовало его. В его грустном сосредоточенном лице было не особенно много радости. На свободе его никто не ждал.
-Двадцать долларов, футболка, брюки, ботинки, ключи от дома. Распишитесь здесь. – Не глядя, и не говоря ни слова, Тод сгрёб всё в охапку и стал одеваться. Тод с омерзением заметил, что одежда стала ему мала.
Последние ворота с лязгом закрылись за ним. Бинкерс подставил своё измученное лицо солнцу и глубоко вдохнул воздух. На выходе его никто не ждал…
Никто из его родственников не приехал за ним. Тод понял, что он никому не нужен. Две обжигающие слезы сползли по небритым щекам Бинкерса.
Молодой человек не знал, чем займется на свободе. Одно он знал точно – с пасторской деятельностью покончено навсегда. Он уже мечтал, как начнёт новую жизнь – жизнь праведного отшельника, полную лишений и тяжелого физического труда. Так он сможет очистить свою душу от всех мерзостей, которые ему пришлось пережить из-за порождения дьявола – Дэвида. В заброшенной хижине трудом и смирением бывший проповедник надеялся вымолить у Бога прощение за все свои бывшие грехи.
Раз за ним никто не приехал – значит, такова воля Господа, и он должен смиренно принять её.
Настроившись на грустный лад, он сел на автобус и отправился в свой старый дом, где Дэвид чуть было, не убил его. Бинкерс знал, что Дэвида там больше нет. По старой привычке Бинкерс регулярно следил за прессой. Он, конечно же, знал о скандальной свадьбе Гарта с известной богачкой Баркли, и чем закончилась вся эта авантюра.
Опасаясь получить новый срок, Бинкерс не желал рассказывать о том, что когда –то тот самый Дэвид был его подельником, и что этот малый чуть было не придушил его из-за денег. Нет, Бинкерс отнюдь не руководствовался христианским правилом – «подставлять другую щёку». Он сам бы охотно отомстил Дэвиду …если бы смог. Он ждал того дня, когда сможет выбраться из тюрьмы, чтобы самому рассчитать этого подонка, но, похоже, его богатая женушка опередила его.
Что ж, теперь, когда у Бинкерса ничего не было, как и в тот день, когда он бежал из дома на своем стареньком Джипе, на его душе было куда спокойнее.
Дверь была не заперта. Да и что было запирать в заброшенном доме. Разве что цельносваренную железную кровать, весившую несколько фунтов железа, которую можно свести в металлолом. Но кто станет возиться с такой неподъемной громадиной, которую нельзя было даже протащить сквозь узкие двери (только поэтому её и не украли). (Очевидно, какой-то умник, сварил сиё изделие уже после того, как части кровати втащили в дом).
Бинкерс задумчиво сел на скрипучие пружины и задумался. Шум дождя за разбитым стеклом словно оплакивал его положение.
Что ж, плохо тебе или нет, но, в конце концов, приходится приниматься за работу. Тод сел на колени и принялся собирать разбитое зеркало в ведро. Вещей больше не было – всё, что было более или менее ценное было уже разворовано местными аборигенами. Остался только мусор, который в изобилии валялся на полу.
Вдруг, Тод услышал звук мотора. Он затаился, и весь превратился вслух. Да, он узнал этот звук – это был звук его старого Джипа. Это скрипучее тарахтение он мог различить из тысячи. Послышались шаги по воде. Бинкерс с силой сжал осколок зеркала в кулаке и стал у двери. Если ад воскресил его бывшего министранта, чтобы убить его и забрать душу, то на этот раз у Дэвида не будет шансов. Живого или мертвого, но он отправит этого Мальчика-мясника в ад!
Тод слышал, как шаги подошли к двери. Он слышал его дыхание. Сердце Бинкерса бешено колотилось, и готово было выскочить наружу. Вдруг скрипучая дверь отворилась…в комнату вошла… женщина. Она была совсем такой, как на фотографии в газете – гордая, независимая и сказочно красивая. О, он сразу узнал её – это была та самая мисс Баркли. От неожиданности Бинкерс выронил осколок из рук.
Женщина громко вскрикнула и отскочила.
-Кто вы, черт побери?! – Фрида трясла дрожащими руками пистолет перед самым носом Бинкерса.
-Я здесь…я здесь живу, - растерянно забарабанил Бинкерс. Ему вовсе не улыбалось, чтобы прекрасная женщина пристрелила его в первый же день освобождения.
-Теодор Бинкерс. Бывший проповедник, а ныне вольноотпущенник из мест заключения .
Она стояла, хлопая длинными ресницами, и пыталась вспомнить эту, как казалось, знакомую ей фамилию. «Бинкерс, Бинкерс», -крутилось у неё в мозгу. Дэвид уже называл эту фамилию. Точно, ошибки быть не может, это тот самый проповедник, у которого Дэвид в детстве служил министратом. Он что-то рассказывал. Странно, но Фрида всегда представляла его неким библейским седовласым старцем. А тут был вполне молодой человек. Да, он ли это? Ведь его «проповедник» давно умер.
-А-а-а-а!!! – голубые глаза Фриды расширились до предела, а лицо исказилось от крика.
-Что вы так кричите?
-Вы, вы же умерли! – заикаясь произнесла Фрида.
-Господь всемогущий, спаси мою грешную душу! – воскликнул удивленный Бинкерс. Он ещё не привык, чтобы его принимали за покойника.
Фрида не переставала кричать, пытаясь вырваться в дверь, которую Бинкерс совершенно случайно преградил своим располневшим телом.
- Давайте, оба успокоимся, мисс Баркли. -Трясущимися руками Тод пытался отобрать пистолет из таких же трясущихся рук Фриды.
-Поклянитесь, что вы не коп! – вдруг выпалила Фрида.
-Господь всемогущий, - при слове коп у Бинкерса побежали мурашки по спине. – Конечно же я не коп, у меня, даже значка нет. Видите, мисс Баркли.
-Нет, нет?… это хорошо. Стойте! Тогда какого же чёрта вы знаете мою фамилию? – Фрида снова вскинула пистолет.
-Я, я…знаю… откуда? Хорошо, из газет, которые нам выдавали в тюрьме. – Послышался щелчок затвора. – Умоляю вас, мисс Баркли, миссис Гарт. Я действительно хозяин этой лачуги, будь она проклята. Позвольте мне всё объяснить вам. Я такая же жертва Дэвида, как и вы. Это ваш муж засадил меня туда. Он ограбил меня, и чуть было, не придушил тогда, в последний день. Меня, меня обвинили во всём, а он скрылся…с моими деньгами… - Тод нёс полную околесицу, из которой Фрида ровным счетом ничего не понимала, при этом так, на всякий случай, не забывая сжимать в руке осколок зеркала прямо перед её носом.
-Отец Бинкерс?
Он вздохнул и безжизненно опустился на пол, отшвырнув от себя осколок.
-Не называйте меня так. Теперь я никто, - длинная слеза сползла на его пухлую щёку. Он был так жалок и трогателен этот полный лысеющий человечек, совсем по-детски отирающий маленькими мышиными кулачками слёзы, что Фриде захотелось рассмеяться, и она не удержалась бы, если бы не столь необычные обстоятельства знакомства. - Теодор Бинкерс, бывший амманитский проповедник, осужденный за служение Господу нашему Иисусу Христу, бывший заключенный, досрочно отпущенный за примерное поведение к вашим услугам, - с грустной улыбкой вздохнул Тод. Паспорт торчал из кармана. Фрида бесцеремонно подцепила документ намоникюренными ноготками и, открыв на весу, прочла вслух:
-Теодор Бинкерс. Значит, вы и есть тот самый знаменитый лжепроповедник Флориды, который за деньги «исцелял» больных и «превращал» воду в вино?!- чуть не смеясь, спросила она.
-Да, когда-то я был им, но наш справедливый Господь покарал меня за мою гордыню, и теперь, забытый всеми, я собираюсь в одиночестве стяжать бедности в этой забытой богом лесной хижине.
-Так чем вы думаете заняться на воле, святой отец? – усмехнулась Фрида.
-Буду выращивать морковь для нужд общины, - обречённо добавил Бинкерс, с видом кающегося грешника, задирая глаза к небу. (Он ляпнул первое, что пришло ему в голову).
-Морковку?! Так вы планируете морковкой искупить грехи?!– Нервы Фриды не выдержали, и женщина громко расхохоталась. Однако, ни один мускул не дрогнул на лице преподобного Бинкерса, оно продолжало сохранять всё то же мученическое выражение страждущего покаянием грешника. –Значит, вот оно что, и Дэвид был замешан в этом?
-Да, он был моим пианистом, - смиренно произнес Тод (не смея поднять глаз на «госпожу», он смотрел себе под ноги).
Женщина стала задыхаться от смеха.
-Да, теперь я узнаю своего муженька! Так это он обчистил вас?! Вот чёртов ублюдок! Ха-ха-ха! Ай, да маэстро! У меня он вытянул последние деньги на свою карьеру ди-джея. Надеюсь, духовные гимны Дэвиду удавались куда лучше?
Бинкерс даже не пытался остановить неистовый смех женщины. С видом полной невинности, потупя голову, он смотрел вниз. Он думал о своей судьбе. В припадке веселья Фрида не заметила, как в глазах Бинкерса сверкнул живой огонёк. «А что если …». Она отнюдь не была уродиной.
Бинкерс поднял голову. О, господь милосердный, это был не смех. Это выглядело, как смех, но на самом деле женщина содрогалась в рыданиях - у неё была истерика.
-Сестра, сестра, что с вами?! – Бинкерс бросился к женщине и нежно привлёк её к себе.
-Проклятый подонок! Он держал меня здесь, как рабыню! Он измывался надо мною! – отчаянно зарыдала Фрида.
-Я знаю, знаю, каков Дэвид подонок! Он причинил зло нам обоим, но мы должны простить его, как Господь прощает нам все прегрешения, и жить дальше, - Бинкерс нежно погладил её по рыжим волосам и успокаивающе обнял. От женщины вкусно пахло духами, грудным молоком и деньгами. Этот запах он мог различить лучше других. Он всегда чувствовал, когда пахло деньгами. От этой женщины пахло именно деньгами.
Он поднял заплаканное лицо Фриды в ладони, и, вдруг, сам не зная зачем, нежно поцеловал её… в левую щеку.
Глава двадцать четвертая
Когда овца показывает зубы
С этих пор лачуга Бинкерса стала тайным прибежищем Фриды. Отверженная обществом богатых, она находила приют и утешения…у своего духовного отца, который стяжал монашеское одиночество в дебрях Флориды.
Бинкерс действительно занялся выращиванием моркови. Этому делу он отдавался с необъяснимым фанатизмом, который отчасти заменял ему секс. Фрида привозила ему всё новые семена и удобрения, а Бинкерс усердно питал её духовной пищей. Это была очень странная привязанность. Они не были любовниками, но всякий раз после её ухода, Бинкерс отчаянно маструбировал.
Напрямую не стяжая денег мисс Бинкерс (он называл её так), он с каждым днём становился все ближе к ней. Словно спрут, проникая в её сознание, он опутывал одинокую женщину своими невидимыми сетями. Женское одиночество не способствует разборчивости.
Вскоре молодой отшельник завоевал расположение красавицы своей кротостью. Он не был настойчив, нахален, напорист в своих ухаживаниях, притворно развязен, как другие «самцы» (так после связи с Дэвидом Фрида стала называть так всех мужчин, кроме, естественно, самого «преподобного» Бинкерса). В нем не было всего того, что так сильно ненавидела она в остальных «самцах».
С Тодом можно было запросто пить кофе Мокко тихим тёплым вечером и с жалкой бабьем слезливостью изливать на него свои проблемы. Тод только внимательно выслушивал её. Он никогда не перебивал её. Тод был для нее своего рода психотерапевтом. Хитрый и вкрадчивый, преподобный Бинкерс всегда мог найти нужное слово.
Она улучшала любую минуту, чтобы вырваться от своего отца, вечно кричавшего болезненного ребёнка, перед которым она была всегда в чем-то виновата. Попробовав горький вкус замужества, миссис Гарт, к разочарованию Бинкерса, поклялась больше не выходить замуж, а Тода она не воспринимала, как мужчину. Для неё он был просто святоша, забавный юродец, над которым всегда можно было беспоследственно подшутить, на что тот никогда не обижался. Но всякая ложь рано или поздно открывается.
Отец прознал о её поездках. Когда всё открылось, Фрида, наперекор отцу, снова вышла замуж, уже за самого преподобного Бинкерса. Они расписались в полуразвалившейся церквушке на окраине Петербурга. Снова за проходимца? Ярость отца была беспредельной, но вскоре он вовсе плюнул на свою непутёвую дочь, он снова отписал ей особняк у побережья Клин Воте, в который мисси Бинкерс и перебралась вместе с мужем и маленьким сыном.
Дед обожал своего внука и желал оставить его у себя больше всего на свете, но закон был против него. «Ребёнок должен жить у своих родителей», - так гласит закон Штата.
Мистер Баркли ненавидел Бинкерса, не меньше, чем Дэвида, но ничего не мог поделать, как не мог изменить закон. Но всякий раз, когда, у него предоставлялась такая возможность, он забирал своего проказника-внука в свой особняк на Палм-Битч, тогда у Грэга младшего наступали весёлые деньки. Дедушка и дядя Сиз баловали его до безумия, а когда приходило время возвращаться домой в Пит, малыш захлебывался плачем.
Божья овца вскоре показала волчьи зубы. Это произошло не сразу. Сначала Бинкерс получил от неё всё, что хотел – жалкую лачугу он променял на добротный особняк на курортном побережье Клин Воте, а свою полуразвалившуюся колымагу - Джип на роскошную круизную яхту. Да и «Жемчужина Флориды» опять принадлежала Фриде, но уже в новом обличии миссис Бинкерс.
Несмотря на то, что ни дом, ни яхта официально не принадлежали Бинкерсу, это не мешало ему чувствовать себя здесь полновластным хозяином. Теперь у Бинкерса были деньги, дом, своя фирма. Всё то, о чём он только когда-то мог мечтать. Но душа не лежала к перевозить тупых пузатых обывателей, восторгающихся морскими красотами багровеющих закатов. Должность клерка собственной жены всегда угнетала его.
Демон гордыни терзал его. Однажды, он просто бросил яхту на жену, и, одев свою старую сутану амманитского исповедника, подобно первым христианам отправился проповедовать в какое-то забытое богом местечко под ярким названием Одесса.
Так началась новая веха проповеднической деятельности Бинкерса. Говорят, горбатого исправит только могила. Бинкерс был прирожденным сектантом. Нравоучения, вдолбленные ему отцом, настолько прочно засели в его голове, что нуждались в выходе, подобно дерьму из переполненного сортира. Бинкерсу всё время нужно было кого-то учить, наставлять, утешать, спорить и ставить последнюю «свою» точку в споре.
Теперь, когда у него имелся стабильный доход, он мог проповедовать совершенно бесплатно. Церковь Христа ширилась. Его приверженцы умножались, подобно птицы небесные. Людей привлекала простота, и то, что от них ничего не требовалось, чтобы вступить в общину.
Теперь это было не то примитивное богослужение кочующего проповедника в палатке, целью которого было выколачивание из простофиль побольше денег. Нет, теперь вокруг него собиралось настоящая церковь. То, о чем он так давно мечтал, сбывалось. Правда, на эту мечту уходили почти все деньги, которых требовалось всё больше и больше. Теперь полиция ничего не могла сделать Бинкерсу. Свобода вероисповеданий была основным постулатом американской демократии. Никакой закон не мог запретить Бинкерсу проповедовать учение Христа, если только в его деятельности не усматривалось признаков мошенничества, к тому же, люди, почитавшие его чуть ли не за местного святого, шли к нему добровольно, словно послушное стадо овец (быдла) за своим пастором.
Деньги, деньги, деньги. Новые деньги Баркли защищали его, оберегали. Призрак славы становился реальностью. Теперь проповедника Бинкерса узнавали все. Его проповеди транслировались на всю Флориду. Каждое утро по одному из каналов неизменно появлялась его лысеющая голова. И, хотя все амманиты США утверждали, что церковь Бинкерса, именуемая себя, как «Новоапольстольская Церковь Христа», не имеет к ним ровным счётом никакого отношения, самопровозглашенный пастор позиционировал себя, как некую новую церковь новоамманитской направленности, так что формально закон не мог придраться к нему. Амманитизм был для него своего рода субкультурой, на постулатах которой он подобно печально известному Фишеру основывал «свою» «доморощенную» религию.
Вскоре, заложив «Жемчужину Флориды», которая уже приносила одни убытки, он выкупил небольшой участок земли в Центральной Флориде, где основал небольшую комунну, состоящую преимущественно из эмигрантов, бродяг, бывших наркоманов и прочего антисоциального народца, не нашедшего места в этой жизни, которые, чтобы искупить свои грехи, бесплатно трудились на него ради тарелки с кашей. Бесплатные рабы стали приносить неплохой доход. И снова закон был бессилен перед Бинкерсом, потому что никто не может запретить человеку работать безвозмездно, если он делает это абсолютно добровольно.
Что ж, замечательные слова старика Хаббарда: «…если хочешь заработать миллион – создай свою религию», - начинали воплощаться в жизнь. Что касается бывшей судимости, которую его оппоненты постоянно выставляли ему, – все это лишь шло на пользу самому проповеднику Бинкерсу, создавая вокруг него некий ореол мученичества за правду, которую знал только он один.
Если дела мистера Бинкерса стремительно шли «в гору», то дела миссис Бинкерс с той же стремительностью катились «под гору». Смешно бы было подумать, что проповедник не пытался испытывать свои методы религиозных нравоучений на своей непутевой женушке, которая отнюдь не соответствовала благообразной жизнью, какую подобает вести жене пастора.
Похоже, преподобный Бинкерс твердо решил вдолбить своей супруги тезис «да убоится жена мужа своего». Но всё было тщетно. Нравоучения мистера Бинкерса отскакивали от миссис Бинкерс слово орехи от железобетонной стены. Ею овладела странная апатия. Похоже, ей вообще, было все равно, что происходит вокруг неё. Покуда её роль в семье уменьшалась, она охотно восполняла её доброй бутылкой Мартини. С каждым днём женщина всё более опускалась и плыла по течению.
Чем больше он пытался её учить, словно ржавая пила проникая в её мозг, тем больше она начинала ненавидеть Бога и все религии вместе взятые вместе с Христом, Магомедом и Буддой.
Трезвой он даже побаивался свою миссис Бинкерс за непредсказуемость характера, зато, когда она была пьяна, преподобный Бинкерс вволю отыгрывался на ней, и, даже позволял дать волю рукам. Он считал, что если женщина потеряла «человеческий облик», то с ней следует обращаться, не лучше, чем с грязной скотиной. Обычно всё кончалось избиением. Иногда в припадке ярости Бинкерс насиловал собственную жену. Наутро она всё равно ничего не помнила, и только ползала на коленях в поисках метанола, чтобы хоть как-то унять головную боль. Естественно, при такой жизни никаких детей, кроме Грегори, у них больше не было.
Увы, пастор Бинкерс оказался не той божьей овцой, за кого себя выдавал. Вот и сейчас малыш Грэг заливался криком.
-Что это?! – мистер Баркли резко схватил дочь за руку. Багровые синяки покрывали от запястья до плеча. – Что это, я спрашиваю?!
- Я упала.
-Упала?! Не ври! Это твой гребанный проповедник! Это он избил тебя!
-Это моё дело! – закричала Фрида в истерике.
Отец схватил её за плечи и стал неистово трясти перед своим лицом.
-Посмотри на себя, в кого ты превратилась. Ты спиваешься. Ты выглядишь, как дешёвая уличная шлюха, я не хочу, чтобы моя дочь выглядела, как шлюха. Фрида, Фрида, оставь его. Если ты боишься, просто останься здесь, со мной, а я то уж сумею засадить этого сектанта за решётку. Я не могу допустить, чтобы этот святоша глумился над тобой.
-Нет, отец, не надо. Ничего не надо. Он мой муж, и я разделю с ним свою судьбу.
-Это он сказал тебе, он! Какую судьбу, Фрида! – в окно послышались гудки. Она поняла – это он, если сейчас не выйдет – всё кончено. Перед ней вставали глаза Бинкерса – жестокие холодные глаза.
Кричащий Грэг, словно кукла болтается под мышкой. Рабыня бежит к своему хозяину. Избитая собака всегда возвращается к своему хозяину. Потому что так надо, так положено, потому что нет другого выхода. Нет выхода – безысходность. Больше она не приедет к отцу. Каникулы Грэга закончились навсегда.
Радость от падения. Пусть делает с ней, что хочет. Бутылка – надёжный друг, она никогда не изменяет. Напиться – провалиться в небытие, а там пусть все идёт, как хочет. Теперь она начинает понимать Дэвида. Дэвид – это она. Пусть Бинкерс избивает её до полусознания. Ей даже так лучше – не надо прилагать мозгов. Ей нравится, когда Бинкерс, спуская свои до боли выглаженные брюки со стрелками, заломив руки, трахает её в зад в присутствии ребёнка. Когда она пьяна – ей всё равно. Она наслаждается криками Грэга. Ей хочется, чтобы с ней поступали так, потому что она заслужила это. «Громче ори, громче, мистер Грэг Младший».
Утро приносило опохмелку, противный привкус в губах и болью в заднем проходе. «Он трахается, как педик», - подмечает Фрида. Бинкерс лежал распластавшись по всей ширине кровати, словно огромный вонючий паук.
Глаз распух. Открыть нельзя. Сегодня это должно прекратиться. Сегодня – иначе нельзя. Лучше небытие. Она слишком хорошо знала, где находятся бритвенные принадлежности. В теплой ванне не чувствуешь боли.
Джакузи медленно наполнялась пузырями. Боль уходила. Далеко, далеко. Хотелось спать. А, что, если заснуть и не проснуться? Фрида пытается заснуть, но каждый раз всплывает за глотком воздуха. Жажда жизни сильнее её. Инстинкт жизни сильнее, чем желание умереть. Бритва беспомощно лязгает по дну. Где она?
За дверьми испуганный плач двухлетнего Грэга. Вот для чего нужно жить. Для своих детей. Сознание приходит словно пуля в мягкую плоть мозга. И отец старается сделать для неё все, только она этого не понимала…до сих пор. Она сделала вторую ошибку. Таким, как она вовсе не стоит выходить замуж. Прочь, прочь из этого дома.
Мягкая кукла Грэга вновь болтается под мышкой. От тряски железо ударяет в нос. Это кровь. Мать выронила его на асфальт. Он кричит, а мать продолжает убегать…Сердце сжимает словно в тисках. Она бросила его.
Из своего детства Грэг помнит, что когда мать ссорилась с отчимом, они с матерью всегда бежали к деду. Обычно, когда утренний автобус вёз их в Майами, маленькое сердце Грэга ликовало в преддверие встречи с толстым и добродушным дядей Сизом, который любил его больше всего на свете. Это был единственный человек, который понимал замкнутого и нервного ребёнка.
Так было постоянно. Однажды утром, когда после очередной ссоры из-за выпивки, после которой отчим жестоко избил мать, она, торопясь к автобусу, спьяну уронила его прямо об асфальт. Этот инцидент запомнился, потому что в первый раз Грэг почувствовал привкус крови в носу. Потом он много раз испытывал то же чувство, но ни разу не держал в памяти свои маленькие детские трагедии, кроме этой. Она постоянно снилась ему во сне. Такой сон обычно предвещал неприятности.
Глава двадцать пятая
США, Центральная Флорида, снова то же заброшенная хижина в районе озера Окичоби, где-то на границе Эверглейдз
Бельчонок Скретч приносит сообщение
Трель соловья разливается в голове. Что это? Фоновая музыка к трагедии. Зачем эта глупая мелодия?
Грэг открывает слипшиеся веки. Голова, как арбуз, готова лопнуть от воды. Нет ничего хуже пробуждения посреди ночи.
Грэг страдал нарушением сна. Заснуть для него было настоящим подвигом. А теперь он только разоспался. От лошадиной дозы виргинской мяты голова кажется тяжелее туловища. В своём пуховом одеяле он чувствовал себя, как зародыш в утробе матери. Тепло и хорошо. Как же хорошо, когда никуда не нужно идти. Как хорошо, когда рядом нет этого зануды Бинкерса. Дыхание Грэга выровнялось, мысли поплыли приятным чередом, и Грэг погружается в беспробудное лоно снов.
Як, цуп цоп парви кридола тык паривила тиц тандула
диби даби дала руп-пврирупирам курикан губкая кили-кан-ко.
Ра-цай-цай ариби даби дила бариц дан дила ландэн ландо
абариб факта пари-пари-бери-бери-бери стан дэн ландо.
Звонок. Опять эта дурацкая мелодия. Она не отстанет, пока не высверлит мозг. Грэг лениво открывает заплывшие глаза. Экран компьютера высвечивает почтовое сообщение:
«С добрым утром, Грэг!» – Бельчонок держит письмецо в своих смешных лапках. Забавно оттопыривая окорочкастую ножку, он, подмигивая глазком - ждёт ответа. Это ЕЁ бельчонок – бельчонок Скретч*, как сразу же окрестил его Грегори. Но теперь ему ни до какого бельчонка. Он очень хочет спать.
-Да пошёл ты…, – в всклокоченной постели, напоминавшей разоренное гнездо буревестника, рука находит кроссовок. Со злости, размахнувшись, он бросает в свой ноутбук ботинок. Грязный ботинок летит в экран, и опрокидывает дорогой ноутбук, в результате чего несчастный завис над полом на одном шнуре…
-Он нет! – как это часто бывает у подростков осознание приходит вслед за действием. Грэг вскочил. Несётся к компьютеру. В комнате страшный беспорядок. Впутавшись ногой в густую паутину проводов, валявшихся на полу, Грэг падает. Вот оно – то ощущение крови в носу. Как хорошо. Этот запах взбодрил его, как чашка знаменитого домашнего кофе, что выращивает его матушка.– Черт, черт, черт! Неужели, всё кончено. Давай, давай, плохенькая, маленькая, сюда, сюда! Не уходи! – Нервные синие пальцы Грэга нежно давят клавиши клавиатуры. – Давай, давай, детка, раздвинь ножки. – От нервного возбуждения Грэг кусает губы. - Вот, оно. Да! Да! Да! – Грэг победно сжал кулак и резко опустил его вниз.
Вдруг, в голове что-то ударило и перевернулось. Грэг вытер ладонью потный лоб и нервно заложил указательный палец под нос. Он долго сидел в таком положении, тупо созерцая потухший экран. Он даже не осознавал, что произошло.
До этого всё, что он начинал, кончалось крахом. Грэг привык думать о себе, как о неудачнике, у которого рано или поздно всё проваливалось. Так было намного легче подготовиться к следующей неудаче. Но теперь…теперь всё было слишком серьёзно.
А что если эта подстава, грандиозная подстава. Если он ввязался в такую игру, из которой не сможет выйти. Тем более, что тут замешены деньги. Ком тошноты начинал подступать к его горлу. Грэгу становилось всё более не по себе.
«…что если это проделки русской мафии!». Из голливудских фильмов Грэг слышал много страшного о русской мафии. …При этой мысли Грэг стукнулся лбом об кромку стола и, вдруг, залился неистовым хохотом. Его худые цыплячьи плечи сотрясались, словно в припадке. Если бы кто-нибудь мог видеть его в этот момент, то решил бы, что малый спятил с ума.
Надо же было додуматься до такого…русская мафия. Как он мог подумать, что им вдруг заинтересовалась какая-то там русская мафия, когда, даже если его родная мать ничего не хочет знать о нём. Что можно взять у нищего, у которого всё равно ничего нет. Грэг упоительно содрогался от горького смеха. Наконец, он пришел в себя и успокоился. Отхлебнув добрый глоток холодного кофе, он почувствовал, как в голове прояснилось, и мысли потекли более практично.
Через два дня она приезжает в Майами. Он будет ждать её там. А что собственно он терял? Если всё это дурная шутка, (что вероятнее всего) что ж, он просто развернётся и поедет обратно. Небольшая прогулка в Майами пойдёт ему только на пользу.
А если это правда – это будет его победой. Он первый нанесёт удар Бинкерсу ниже пояса и получит всё, что причитается ему по закону. Это лучше, чем прозябать в этой нищей лачуге и ждать пока проклятый святоша не присвоил себе всё. В конце концов, это он предложил ей эту игру – значит, он должен довести её до конца. Должен, иначе он так и останется жалким неудачником, драящим палубы на яхте Бинкерса.
Теперь был его ход. И ни мать, ни Бинкерс ничего не знали об этом. Он должен сделать свой первый самостоятельный шаг. Он должен доказать себе, что он настоящий мужчина, а не жалкий неудачник, каким обзывал его отчим. Перед Грэгом будто снова проплывали события дня его отъезда из дома матери. Ему ясно вспомнилось безразличная пьяная мать, лежащая поперёк кровати и красное орущее лицо Бинкерса.
-Ты жалкий неудачник, Гарт, и всегда останешься таковым, потому что ничего и никогда не можешь сделать сам! - он помнил, как маленькие желтые зубы отчима отчеканивали каждое слово, его злое выражение лица. Из его рта воняло, как по утрам воняет изо рта всех стариков. Этот омерзительный запах хорошо запомнился ему, потому что Бинкерс больно придвинул его за ухо прямо к своему рту.– Слышишь, Грэг, ты – неудачник! Неудачник! Неудачник! – слова улетали куда-то в даль.
-Нет! Нет! Нет! – Грэг сжал кулак и со злости ударил им по столу, так что чашка со знаменитым матушкиным кофе тут же выплеснулась на клавиатуру. Но Грэг не жалел об этой мизерной потери. Странно, но впервые в жизни спокойствие наполнило его гнетущуюся в беспокойстве душу. Теперь, в первый раз в своей никчемной жизни, у него была цель. Ему стало хорошо и спокойно. Грэг и сам не заметил, как заснул, склонив голову на стол.
Глава двадцать шестая
Уборка по-Грэговски
Утро принесло облегчение. За всё время, что он жил здесь один, он впервые выспался. Оглядев свою комнату, он пришел к неутешительному выводу, что комната больше всего походила на свинарник, чем на жилое помещение. Призрак уборки вставал с неотвратимой реальностью. «Что ж, видимо, хорошая уборка здесь не помешает!» - решил про себя Грэг и деловито засучил рукава.
Как известно, начинать новую жизнь следует с уборки. Да, да, именно с уборки. Недаром же я сравнила кровать Грэга с гнездом буревестника - это наиболее подходящее сравнение.
В кровати Грэга все вещи валялись в беспорядке. Подобно залежам Кландайка, здесь можно было отыскать всё что угодно. В кровати Грэг спал, ел, работал за компьютером, воткнув свой длинный нос в экран (Грэг был близорук). Его повседневной одеждой, если он не шёл в супермаркет, были пижамные хлопчатобумажные штаны и майка – большего в жарком климате Флориды и не надо. В них он тоже спал, ел, а когда приходилось, копался в своём маленьком саду.
Теперь всё должно быть по-другому. Но за сутки… За сутки ему не за что не отодрать этот свинарник.
Грэг решил действовать решительно и непримиримо. Он просто собрал все «лишние» вещи и вынес их на помойку. Теперь пред ним открылся настоящий фронт работ. Многовековая грязь, казалось, впиталась в эту проклятую хижину. Вооружившись мокрой тряпкой, Грэг стал неистово драить стены. Ему было не привыкать. На «Жемчужине Флориды» он привык выполнять самую грязную и тяжелую работу. Драить палубы было для него привычным делом.
Тощие как спички руки надулись мышцами. Пот валил градом, но Грэг не останавливался. Жаркий труд только вызывал у него прилив радости. Он уничтожал грязь с яростным остервенением, как будто это был сам проповедник Бинкерс.
Наконец, когда вечерние цикады затянули свою нудную песню, все сияло чистотой. Чистотой, не чистотой, но, по крайней мере, жилище Грэга напоминало чисто прибранный сарай. Теперь можно было передохнуть. Мокрый, как кусок мыла, изчумазенный как поросёнок, Грэг свалился почти без сознания. «Чёрт знает что, я не знал, что делать домашнюю уборку так трудно», - уже засыпая, подумал он.
Положив усталые руки между согнутых в коленях ног, Грэг спал, как младенец в чреве матери. Завтра ему нужно было рано вставать. Завтра ему предстояло длинное путешествие в Майами.
Глава двадцать седьмая
Полётом через Флориду
Грэг встал полный сил. Спокойно отзавтракав холодными консервированными бобами, Грэг оделся в самое лучшее, что у него было, завёл мотор и, не медля, отправился в Майами.
Магнитола в машине была всегда всклочена. Взволнованный голос диктора уже отбивал информацию о предстоящем урагане. «Только бы успеть, только бы не закрыли аэропорт», - вертелось в его мозгу.
Маленький Джип летел сквозь жаркое марево душного болота. Прохладный ветерок приятно обдувал голову Грэга, внушая бодрость. Прекрасные панорамы Флориды, пролетавшие мимо него, и бодрая музыка поднимали его настроение. Он чувствовал себя богом, летящим на крыльях мимо всей этой красоты, и не важно, что вместо крыльев у него была всего лишь старая дребезжащая развалюха. Он был счастлив, как никогда прежде. Почему же он раньше не замечал всей этой красоты?
Но вот тяжелой вереницей потянулись дома «средних» американцев, которые сразу же испортили ему настроение.
В дикой местности болот Маша Грэг чувствовал себя куда уютнее. А здесь были люди, здесь кипела та глупая обывательская жизнь, которую он ненавидел больше всего на свете. Здесь жили люди со своими проблемами, вечно куда-то спешили машины, выстраиваясь в длинные очереди пробок.
-Эй ты, придурок, заснул что ли? – Этот грубый оклик ножом ударил по нервам Грэга. Он хотел ответить грубияну, показав ему палец, но было уже не до того. Он действительно задерживал движение по главной дороге, и нужно было немедленно разворачивать.
Грэг тронулся и снова поехал. Но радостное настроение было безнадежно испорчено. Да и пейзажи, как назло изменились до неузнаваемости – потянулись серые здания фабрик, заводов, каких-то городков с их бесконечными шоссе и линиями электропередач, прерываемых лишь зданиями придорожных супермаркетов, похожих на гигантские застеклённые ангары. Здесь все было так обыденно, убого, грязно, тесно. Может быть, Грэгу так казалось оттого, что солнце скрылось за душным маревом и теперь светило рассеяно, словно сквозь мутную плёнку.
Но вот машина вылетела на прибрежное шоссе. Из-за дальнего горизонта показалась бескрайняя полоса Атлантического океана. Морской воздух пахнул в лицо, и стало как будто легче. Здесь было свободно и красиво. Широкие пляжи белоснежного песка манили своей безлюдностью. Воздушные веера кокосовых пальм неслись в бешенной гонке. Да здесь Грэг хотел бы остаться навсегда, но нужно было торопиться. Старичок Джип выжимал из себя последние силы. Нужно было быть Майами до темноты.
Вот и вечер. Багряное солнце, уже который день испепелив Флориду своим обжигающим дыханием, катится за горизонт домов, наполняя океан мириадами серебряных брызг.
Палм Битч – самый фешенебельный район Майами. Здесь живут только миллионеры. Под вечер, отсидев в своих душных офисах, они возвращаются домой. Бесчисленные вереницы роскошных лимузинов тянутся от самого Майами.
Грэгу они не мешает. Он едет в другую сторону. В сторону Майами полоса практически свободна, и Грэг не сбавляет скорости. Вот и аэропорт. Нужно успеть оставить свою машину, и найти недорогой отель, где он смог бы переночевать. Марш-бросок через всю Флориду изрядно вымотал его, а ему нужно выспаться, иначе утром он будет никаким.
Увы, отыскать дешёвый ночлег в Майами оказывается сложнее, чем живую воду из сказки Божены Немцовой, и Грэгу приходится спать в душном автомобиле. Ночь не из приятных, особенно, если учесть, что спать приходится сидя. Клюя носом в руль, Грэг пытается заснуть, но всё тщетно. От бешенной гонки через всю Флориду его взбудораженные нервы на пределе. Как только он засыпал, как ему казалось, что в его машину кто-то лезет. Грэг просыпался и вновь оказывался в мучительной духоте непроглядной темноты, прерываемой лишь противным писком вездесущих москитов.
В душном воздухе не ветерка. Вдалеке уже грозно рокотали раскаты «сухой» грозы, предвещающего сезон дождей. Потная рука нервно нащупывает кнопку магнитолы. Нужно узнать последнюю сводку с погодных фронтов.
-Ураган «Валерии», набирающий силу, приближается к берегам Карибских островов…- сердце Грэга сжалось. Неужели из-за проклятого урагана все рейсы отменят, и придется торчать здесь неопределенное время. Грэг нервно погружает пальцы в ёжик вспотевших волос. Но вот он снова вслушивается в информацию. – На побережье Флориды ураган прибудет через три дня.
«Три дня, целых три дня, да! Значит, все в порядке. Рейс не отменят. Её самолёт сядет вовремя». Успокоившись этим сообщением, Грэг уснул в сидячей позе, которой бы позавидовали заправские индийские йоги.
Утром его разбудила невыносимая ломота в костях. Проснувшись совершенно разбитым и не выспавшимся, Грэг лениво зевнул и привычно взглянул на часы.
-О, Господь всемогущий, - он тут же вскочил и бросился в Аэропорт. Рейс из Санкт-Петербурга прибывал через несколько минут…
Глава двадцать восьмая
Прощай родной дом!
Вот и всё. Скоро приедет такси, и я навсегда покину родные стены. Прощай родной дом! Возможно, больше я никогда не вернусь сюда. Сердце разрывается от тоскливой жалости. Бедная мать, она ничего не знает. Уходя на работу, она была весела, и, ничего не подозревая, пыталась «расшутить» мою кислую мину. Как всегда. Её лицо стоит перед глазами. Что будет с ней?
По старой русской традиции перед дальней дорогой следует посидеть. Прямо в шубе я усаживаюсь на лавку прихожей. Здесь все до боли знакомое и родное. Здесь я родилась и выросла, а умру…бог знает где. Пытаюсь забрать в память все, что возможно. Ведь я больше не вернусь сюда. Здесь душно, и всё так же вкусно пахнет последним маминым завтраком, который она приготовила для меня, чтобы я не дай бог не пошла голодная на работу. Но сегодня я никуда не иду. Сегодня день моего побега – побега из домашней тюрьмы. Я решилась…
Старые часы отбивают всё тот же ритм: тик-так, тик-так, тик-так, тик-так. Или это крупные слёзы падаю на пол?
Слёзы жгут кожу. Хороша же я буду, когда выйду с зарёванным лицом и раздувшимся красным носом. Нет, сейчас нужно быть сильной!
Гудок машины вырывает меня из полусна. Ну, вот и все. Пора прощаться. Прощай мой дом! В последний раз, запирая ключами свой дом, я иду к выходу до верху загруженная чемоданами. Всё – назад дороги нет. Я не оборачиваюсь, чтобы, подобно жене Лота, не превратиться в соляной столб. Но упорные соленые слезы капают из глаз. Я готова разреветься навзрыд и реву, прямо как маленькая девочка…
Колючий мороз ударил по лёгким. На улице стоит мороз в тридцать градусов. Ноги утопают в скрипучем снегу по щиколотку. Больно дышать… то ли от мороза, то ли от слёз?
-Скорее, скорее, а то мотор заглохнет! – поторапливает меня водитель, отрывая чемоданы от моих рук. От мороза такси окутано дымом. Какой же холодный мой последний день. Наверно, он и должен был быть таким, – этот последний день на родине, – холодным, беспощадным. Испокон веков Россия изгоняла своих врагов лютым морозом. Так было и во времена Наполеоновского нашествия, так и во времена Великой Отечественной Войны. Будто сама природа, объединившись с Великим Молохом выдавливала своих врагов с территории. Теперь я стала врагом. Не сумев уничтожить меня, Молох провожал лютым морозом…как своего врага.
Бедная моя матушка! Какой-то непреодолимый червячок совести шевельнулся во мне внутри. Я достаю мобильный и набираю номер матери. Заиндевевшие от мороза пальцы набирают одно единственное слово - «Прощай». Писк – отправлено. Рисованный конверт, улетая, превращается в точку. Всё.
-Пора ехать, барышня! – видя мой раскрасневшийся от слёз нос, шутливо намекнул таксист. Размахнувшись рукой, я выбрасываю мобильный в снег. Больше он мне не понадобится.
-Едем!
Такси везет меня сквозь ледяной город. Последний раз полюбоваться на тебя мой Питер, мой милый сердцу город. Заиндевевшие стёкла мешают обзору. Теплой ладонью я оттаиваю маленькое «окошко».
Заледеневший город в белом саване инея. Всходившее лиловое от мороза солнце наполняет переливающийся от легких снежинок воздух сиянием. Замерзший иней на стеклах переливается мириадами бриллиантовых брызг. В сиянии яркого солнца город светел и радостен, как младенец.
Пар поднимается вертикально с крыш домов. Как прекрасен ты, мой Питер, в час восхода солнца. Мороз и солнце – день чудесный. Как же тут красиво. Почему я раньше не замечала всей этой неземной красоты?
Позолоченные купала церквей, провожая, словно кивают мне вслед. «Прощай, прощай, больше мы никогда не увидимся с тобой».
Как же тяжело прощаться с тобой, мой родной город. Слёзы застилают глаза дрожащей дымкой. «Прощай мой старый друг Питер, больше никогда нам не свидимся с тобой!»
Но вот и всё, кончено. Побежали безликие спальные районы, а там и последний памятник. Гигантские воины стоят возле гранитной стелы. Что-то мрачное и зловещее в этом парящем над круглой площадью монументе. Подобно отзвукам кровавой войны этот памятник стоит несокрушимый, словно сама Россия. Он стоял до моего рождения, и будет стоять здесь после моей смерти. Он будет стоять, когда все уже забудут о той страшной войне. Как вечная память, погибшим.
Вот и все, до аэропорта совсем недалеко. Ну почему мы тащимся, словно черепахи. Вот машина останавливается совсем. Нудное гудение мотора пронзает мой мозг. Пар выхлопных газов окутывает машину, словно пчел дымилкой пчеловода. Я понимаю – мы не движемся.
-Ради бога, что происходит? Почему мы встали?
-Пробка, - спокойной уверенностью отвечает водитель. – Очевидно, впереди авария. Дальше движения нет. – Эти слова, словно удар хлыста. Мне хочется убить его за его безразличное спокойствие, и тех, кто стоит в пробке. Проклятие, проклятие, проклятие!
Господи, только этого сейчас не хватало. Посадка начинается через тридцать минут. Глупо было бы застрять в нескольких сот метров от аэропорта. Холодный пот поливает мой лоб. «Что делать? Что делать?». Однако, времени на раздумья остается всё меньше. Мне ничего не остается, как схватить тяжелые чемоданы и бежать к аэропорту.
-Э-э-э! А деньги, деньги-то! – кричит таксист. Я быстро швыряю на ходу стольню. –Сдача. Сдача-то! – Но возиться с «мелочью» уже некогда.
-Сдачи не надо! – услышал он сквозь снег убегающий голос. Впервые за всю свою полунищую жизнь я делаю красивый жест богатых людей.
С изяществом бегущего мула, до верху нагруженная чемоданами, я врываюсь в здание аэропорта.
-Заканчивается посадка на рейс 2546 Санкт-Петербург – Майами…
Господи! Господи! Словно сумасшедшая с глазами, выскакивающими из орбит, бегу к пункту таможенного досмотра. На меня смотрят, как на террористку.
-Вот, вот, билет. – Запыхавшись, я почти швыряю билет и паспорт в окошко. Надутая девица, не переставая недоверчиво коситься на меня, презрительно берёт мой паспорт.
Господи, скорее, скорее же! Вот я вижу, как её рука поднимается. Удар штепселя…как звук гильотины. Обезглавлена! Я за Рубиконом. Обратного пути нет.
-Поторопитесь, пожалуйста, - слышу я слова – быть может, последние русские слова в моей жизни.
Вот она – новая жизнь. Сейчас я сделаю шаг, и она начнётся. Что ждёт меня там – я не знаю. Мне страшно делать этот шаг.
-Ну, что же вы, девушка?
Шаг, ещё, шаг. ещё. Пошла… пошла. Вот и все. Главное начать, и я начала. Главное сделать этот шаг – первый. Дальше – уже легче.
-Лиля!!!
Господи, что это! Я слышу голос матери! Этого не может быть! Наверное, я брежу. Просто мои нервы расшатались, вот и все. Надо взять себя в руки.
-Лиля!!! Лиля!!! Лиля!!! – Да, это её голос! Боже мой! Это моя мать! Я вижу её раскрасневшееся взволнованное лицо. Но, как? Как она могла очутиться здесь? Это невероятно! Она прочла сообщение, она все поняла!– Стой, доченька. Вернись!
«Нет, дороги назад нет. Прощай, мама, прости свою непутёвую дочь!» - едкие слезы катятся по щекам, но, не поднимая головы, я иду к экскаватору.
-Л-и-и-л-я!!! Л-и-и-л-я! Л-и-и-и… – голос матери затихает вдалеке, и, наконец, пропадает. Вот и все. Кончено!
- Последний.
-Да!
Почти без сознания, меня вталкивают в самолёт и захлопывают дверь.
Лайнер набирает ход. Дрожащие слезы застилают глаза. Я ничего не вижу. Вот самолет, набрав скорость, отрывается.
Вот и всё. Вся моя жизнь осталась там. У меня больше нет прошлого. Нет будущего. Я в вакууме. Какое странное и страшное ощущение – кажется, что ты не то уже умерла, не то ещё не родилась. Тебя попросту нет. А, теперь уже всё равно.
Земля скрывается из вида. И лайнер погружается в мерное, едва слышное гудение. Боинг 737 уносит меня всё дальше от родного дома. Где он теперь, мой маленький дом? Где моя мать – мой единственный и самый близкий родной человек?! Должно быть, уже далеко-далеко!
От изнеможения от переживаний сон вдавливает меня в кресло. А вредные слёзы всё продолжают стекать по распухшим щекам.
-Это вам! – стюардесса протягивает мне какой-то пакет.
-Что это?
- Это велели передать вам …та женщина. - Я поспешно разворачиваю знакомый пакет. Две палки Советского сервелата. «Мама-мама!»
А в это время в аэропорту наряд скорой помощи уже увозил женщину, которая потеряла сознание. Этой женщиной была моя мать…
Конец первой части.
Часть вторая
Где-то над Атлантикой
Глава двадцать девятая
Лишнее время
Гул самолёта погружал меня в полудремотное состояние. Странное состояние овладело мной – казалось, что время теперь вовсе остановилось, мучительно хотелось спать, но события, пережитые мною за последние сутки, проносились в мозгу, словно в вертящемся калейдоскопе, который я не в силах была остановить, что заставляло меня всё время находится в болезненном напряжении. На сердце было как – то не спокойно. Что ждало меня там, в Майами? Прибудет ли Грэг в Аэропорт, как мы договаривались? Может это всего лишь шутка со стороны какого-нибудь глупого подростка?
Вообще, никакого Грэга могло не существовать вовсе, подобно мифическому террористу номер один Бен Ладану, живущего где то среди диких ущелий Иранского нагорья, или же верховному Санта Клаусу, обитающего в своём лапландском домике-штабе, которых никто никогда не видел живьём, но по инерции продолжают верить в реальное существование этих персонажей, созданных воображением средств массовой информации.
И, что тогда? Развернуться и поехать обратно? Но на обратный билет в свой РОДНОЙ Питер денег не было. Надеяться как-то обосноваться в Майами со своими жалкими оставшимися тремя тысячами долларов – смешно.
Нет, почему же, у меня был еще один вариант – продать свою каракулевую шубу…в Майами. Ха-ха-ха! Сомневаться не приходилось, моя шуба из каракуля явилась бы крайне необходимой вещью в условиях жаркого тропика Флориды.
- Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! – зажав нос пальцами, я рассмеялась навзрыд, так что моё тело тряслось как в лихорадке, а из глаз брызнули слёзы. Оказывается, это очень весело…иногда посмеяться над собой.
Громкий взрыв моего смеха, разразившийся в салоне самолета, уже начинал привлекать внимание соседей. Все подумали, что я помешанная, у которой внезапно начался приступ.
Трезвое осознание неопределённости и необратимости своего положения терзали душу, не давая уснуть ни на секунду. «А, что будет, то будет. Ничего уже не изменишь», - наконец, плюнув, подумала я и заставила себя успокоиться..
Тонкий шерстяной трикотаж моего зимнего платья, мягко обволакивая, приятно согревал тело, как шелковый кокон ещё не появившейся на свет бабочки. Погруженные в мягкую кроличью шерсть ботинок, ступни ног горели невыносимо, будто находились в электрической грелке, но освободиться от них уже не было ни сил и ни желания. Время и пространство исчезали, еле слышимый гул самолёта закладывал уши ватой, голова тяжелела, словно наливаясь водой, и тяжёлый сон разом обрушился на меня всей своей свинцовой тяжестью.
Пробуждение было столь же внезапно, как и неприятно. Лязганье посуды, перемежавшееся со смешением голосов, говоривших на разных языках, всё сильнее давили на уши, возвращая в сознание. Раздражающе нарастая, они становились всё громче и громче.
Я открыла глаза, яркий свет из иллюминатора ослеплял так, что в первую секунду предметы, залитые солнечным светом, казались неразличимы. Постепенно глаза начинали привыкать к свету.
«Господи, неужели ещё день, не может быть». – Я посмотрела на часы – было девять часов вечера. Значит, я никак не могла проспать более двух часов. В чём же дело? Спросонья мозг соображал крайне туго. Но тут меня осенила догадка: «Ну, да, конечно, я совершенно забыла о разнице часовых поясов. Вот почему этот мучительный день все никак не мог закончиться, вот почему никак не могла наступить долгожданная ночь, обрывающая сутки, и уносящая прожитый день в Лету, переворачивая страницу пережитого на чистый лист нового дня».
Эта мысль ненадолго успокоила меня, я задвинула иллюминатор светонепроницаемым экраном, но, всё равно заснуть больше не смогла. Подозвав стюардессу, я спросила время – оказалось, сейчас всё еще было без пятнадцати три по полудню. Неожиданное и шокирующее открытие начинало занимать мой мозг. По моим часам полёт продолжался уже почти восемь часов, а если верить тому времени, что сказала мне стюардесса – не более двух часов. Сердце похолодело. Следовательно, мои предчувствия меня не обманули – время действительно остановилось и застыло. Но как это могло быть, спросите вы, ведь из физики общеизвестно, что время – величина неизменная и необратимая. Тогда как вышло, что НАШ лайнер, летя со скоростью примерно трёхсот километров в час, при этом передвигался только в пространстве, но не во времени? А объяснение было просто: пересекая Атлантический океан по диагонали, получалось так, что скорость лайнера почти сравнивалась со скоростью вращения Земли, поэтому во временном отношении лайнер находился практически на одном и том же месте, все ещё продолжая лететь над поверхностью Земли, находясь при этом в одной и той же точке пространства.
Истинны были утверждения Эйнштейна, что всё на свете относительно. Утверждать, что самолёт двигался вокруг Земли, было бы просто глупо, скорее можно было бы сказать что, наоборот, Земля вращалась относительно летящего вокруг неё лайнера, пересекая его своими часовыми поясами, этими невидимыми меридианами времени, что чудесным образом высвобождало целых лишних восемь часов!
Подумать только - целых взявшихся из неоткуда лишних восемь часов жизни! Сколько всего полезного можно сделать за эти восемь часов! И на что же я их тратила? На глупые стенания по поводу того, встретит или не встретит меня этот Грэг Гарт в Аэропорту, когда я осознаю наверняка, что, находясь на этом кресле, я всё равно не могу управлять своей судьбой, предначертанной свыше, потому как ни одному человеку в мире этого не дано.
Глава тридцатая
Воздушная трапеза
С доброжелательной улыбкой, казалось купленной за доллары, мимо проходила стюардесса, везя за собой серебряную тележку, наполненную разнообразными типовыми угощениями, кои предлагал наш глобальный (почему-то ассоциируется со словом стандартизированный) цивилизованный мир.
Это был стандартный продуктовый набор: маленькие тартинки, такие крошечные, что на них чудом умещались три - четыре прилипшие красные икринки, вяленые кальмары, подававшиеся к ним, должны, очевидно, были изображать что-то наподобие гарнира к последнему, соки, скудно разлитые в мизерные стаканчики -мензурки, которых едва хватало на один глоток, а также прочая подобная ерунда, которой никогда не наешься досыта.
Признаться честно - я любитель поесть, у меня нет тормозов на еду, и эти жалкие крохи только разожгли мой аппетит, от них есть хотелось еще больше, чем до этого «обеда». Недаром народная русская аксиома гласит – «Чем больше ешь, тем больше хочется».
Не прошло и минуты как мой «обед» был проглочен одним махом. С тоской тупо уставилась я в пустую тарелку печальными глазами, словно это был монитор моего ноутбука, на котором, вдруг, начинала вырисовываться какая-то информация, которую мне необходимо было запомнить для того, чтобы затем воспроизвести её в мозгу. Но от этого разожженный скудными крохами голод не проходил.
В эту минуту я вспомнила о свёртке с продуктами, что был наспех собран моей матушкой на дорогу. Что тут у нас? Ну конечно, так и есть - палочка моего любимого советского сервелата, просто незаменимая в дальних странствиях! Только теперь, когда я с аппетитом уплетала кружок за кружком, я поняла всю истинность напутственных слов матери - «Не ты еду понесёшь – она тебя понесёт».
А вы не замечали, как быстро тает палочка советского сервелата? Слышали ли вы когда-нибудь об эффекте колбаски? Ну да, это когда, ты отрезаешь от колбаски мизерные дольки-кружочки, и кажется что ничего страшного - продукта не убудет, а между тем палочка колбасы становиться всё короче и короче и неожиданно вовсе куда-то исчезает.
Опомнилась я, когда почти добрая половина сервелата уже «исчезла». Ну, нет, хватит – я резко завернула обрубок сервелата и спрятала обратно в пакет. … Кто знает, может это моя последняя еда, которая поможет продлить (пронести) ненадолго мою несчастную жизнь, до того как…угаснет последний её луч надежды.
Глава тридцать первая
США, Флорида, аэропорт Майамими
Отобрали! Ограбили!
Время и впрямь остановилось, казалось, что перелет никогда не кончиться, но всё и всегда имеет свое начало и свой конец.
Объявили посадку. Почти не вериться. Вот и всё, теперь всё решиться…уже скоро. Развязка близка, и от этого хорошо!
Я решила не торопиться и пройти таможенный пост где-то в конце.… Да и к чему было спешить… теперь, когда ничего не изменишь.
Мой рост составляет примерно метр шестьдесят с хвостиком. Это всегда комплектовало меня в общении с людьми, и поэтому я всегда предпочитаю отстраняться от толпы, подсознательно боясь быть затертой, или затоптанной. Вот и сейчас, на пропускном пункте, эта громоздящаяся очередь встала передо мною непреодолимой обесформленной стеной из человеческих спин и ног.
Наконец, и эта толпа начала мало-помалу рассасываться... Ну, всё, теперь пора! Решительным броском я рванула вперёд – была-небыла!
Осмотр багажа шёл своим чередом, всё было спокойно. Два огромных чемодана с одеждой мирно прошли через рентген – сердце отлегло. Личный досмотр пройден быстрее, чем я думала. Ну, вот и всё. Я развернулась, чтобы забрать документы и пакет с едой и, …что бы вы думали, документы то мне отдали, но только не мою колбасу… Как ни в чём не бывало, как будто так и нужно, таможенник уже деловито оприходовал МОИ ПРОДУКТЫ.
-Но, позвольте, сэр, ведь это моя колбаса!
На меня уставились два удивленных, словно у барана, который только что увидел новые ворота, глаза таможенника.
-Моё! - повторила я, ухватившись за початый конец сервелата, но к моему удивлению, почти одновременно со мной, те же действия проделал и офицер, только с другого конца (соответственно непочатого). Мы оба оторопели, с удивлением разглядывая друг на дружку.
Наконец, должно быть, первой выйдя из ступора удивления, я потянула свой конец на себя,… он – на себя… Я себе,…он – себе. Ситуация начала привлекать внимание, подошёл полицейский с собакой, чтобы выяснить в чем дело. Пёс многозначительно поднял на меня глаза и глухо зарычал, словно говоря мне: «здесь наши порядки, девочка, так что сиди и не рыпайся». В его собачьих глазах блеснул звериный полицейский огонёк, будто он хотел сожрать меня вместе с моей колбасой в придачу. Я поняла сопротивляться – себе дороже.
«Да, пошли вы все!» - подумала я. Разжав ладони, я отпустила свой конец колбасы, так что таможенник чуть было, не повалился на спину.
Махнув на них рукой, я чуть ли не бегом бросилась к выходу, уже не обращая внимания на забавную сценку случившуюся тут же.
Дело же было в следущем: едва початый конец сервелата оказался на свободе, в него тут же вцепился полицейский бульдог, известный на весь мир своей мёртвой хваткой. Обалдевший пёс принялся прямо на ходу вгрызаться в палку, тут же пожирая ароматный батончик теперь уже НЕ МОЕЙ колбасы, да так, что таможенник, пытаясь выдрать у него из пасти колбасу, оказался поверженным на пол. Ни крики типа «Фу», ни рывки полицейского – ничто не могло заставить этого благородного выродка американской селекции оторваться от заветной палочки настоящего советского сервелата, пока всё, в конце концов, не было сожрано упрямым псом.
Глава тридцать вторая
Цветы смерти
Счастливая, как потрепанная куропатка, которой только что удачно удалось вырваться на свободу из когтей ястреба, почти бегом я неслась вперёд к выходу, не обращая внимания на два тяжеленных чемодана и ручной кейс, напоминающий собой мини сейф. Чуть было, не потеряв равновесие, я с ходу запрыгнула на движущиеся ступеньки экскаватора и только теперь поняла, что сейчас встречу ЕГО. Голова закружилась, сердце бешено забилось, внезапная тошнота подступила к горлу.
Грэг дежурил в аэропорту Майами почти двое суток, встречая каждый рейс, прилетавший из Европы. Надежда отыскать среди пассажиров такое знакомое и милое лицо, что за все годы переписки стало почти родным, таяла с каждым часом. Уже две ночи, в перерывах между рейсами, провёл он в своём стареньком Джипе, где ему ненадолго удавалось заснуть и немного подкрепиться.
Грэг проклинал всё и вся на этом свете. Этот дрёбанный аэропорт с его неизменной суетой невыносимо раздражал его бесконечно непрекращающимися рейсами из Европы, которые с каждым разом извергали из себя разнообразные, но в то же время бесконечно однородно глобализированные стада европейского быдла, среди которого всё никак не было той, которую он желал увидеть сейчас более всего на свете.
Он ненавидел и презирал самого себя, смертельно усталого и измученного неопределённостью и беспомощностью принять решение прекратить эту мучительное дежурство. Но Грэг все ещё надеялся. Лица людей прибывающих с каждым новым рейсом казались Грэгу противными, какими-то отупело – глупыми в этой бесконечной и бестолковой суете аэропорта, и этот тупой букет увядающих красных гвоздик, коих сегодня так тщетно пытался реанимировать, чтобы придать букету более или менее приглядный вид.
Вот и ещё один рейс –люди, люди…лица, лица, лица –все чужие, все прошли…
Грэг с тупой усталостью глядел на монотонно спускающиеся пустые ступеньки экскаватора…но вот началась вырисовываться ещё одна пара ног, которая даже заставила Грэга привстать от удивления, чтобы получше разглядеть, кем же наконец окажется та сумасшедшая, которую угаразило напялить меховые ботинки … в Майами.
Ступень, на которой стояли тяжёлые меховые ботинки, неумолимо опускалась, обнажая хорошенькие мохнатые ножки, закованные в глухих шерстяных чулках, затем показался подол распахнутой каракулевой шубы, из под которой проглядывало тёмно серое трикотажно-шерстное платье, какого- то невиданного фасона, напоминающего свободный балахон, элегантно прихваченный у талии тонким кожаным пояском, кои носили, пожалуй, в двадцатых годах прошлого века. В общем, наряд как нельзя более подходил для двадцати пяти градусной февральской жары в Майами. Наконец, появились светлые волосы…Грэг одернулся и вскрикнул. Это была она!...та, которую он ждал уже почти двое суток!
Это была она! …та, которую он ждал уже почти двое суток!
Зал ожидания казался пустым. Неприятное предчувствие сосало под ложечкой. «Неужели, всё оказалось так, как я боялась. Его там нет…там, вообще, никого нет, и это окажется беспощадной действительностью. В моей жизни всегда так. Все мои надежды, всегда обречены на провал. Значит, всё кончено… так мне и надо! Да, неужели, это он? Он? Господи, это он…мой виртуальный Грэг! Он существует! Он реален!»
Вам покажется странным, что я рассчитывала теперь больше на крах, чем на удачный исход дела. Надежда на лучшее присуща каждому человеку, но только не для меня, потому как в моей жизни надежды почти всегда оканчивались горькими разочарованиями, я почти привыкла к этому, как к неизбежному закономерному року, и, знаете, стало даже как – то легче переносить очередной провал, заранее не возлагая никаких надежд на удачный исход дела. Я всегда придерживалась Наполеоновского правила – главное ввязаться в бой, а там как получиться. ТЕПЕРЬ получилось. Что дальше? Неужели, меня ждёт ещё более страшное, чем я могла даже предположить? Худшее, что может случиться с человеком – смерть. Смерть, которая смывает с тебя всё: позор, долги, обязательства, страдания от бессмысленности твоего существования, разочарования и отчаяние.
Грэг стоял внизу экскаватора, глаза его, большие и голубые, вдруг расширившиеся и округлившиеся от удивления и растерянности, не отрываясь, смотрели мне в лицо, казалось, не в силах оторваться ни на секунду.
«Господи, да он же совсем мальчишка», - промелькнуло у меня в голове. На вид ему едва ли можно было дать лет пятнадцать. Маленький худенький мальчик – подросток.
Да, передо мной стоял мой виртуальный товарищ Грэг, но только не он, не МОЙ Грэг, а совсем другой… В том смысле, что в нём не было ничего от того Грэга, каким я его себе воображала.
«Реальный» Грэг представлял собой худого и болезненного вида мальчика. Его узенькое худощавое лицо, казалось, состояло только из большого длинного носа, хотя и правильной формы, но с забавным раздвоенным кончиком и довольно таки широкими ноздрями, в чем, конечно же, была «виновата» вездесущая негритянская кровь, да двух больших серо-голубых глаз, круглых и испуганных, которые не отрываясь смотрели на меня. Если бы не густой южный загар, несколько скрывающий болезненность его худого лица, то он, должно быть и вовсе напоминал бы переболевшего чахоткой ребёнка. Пухловатые губы с обаятельными ямочками в уголках, до ужаса походившие на мои , были, пожалуй, слишком женственны для мужчины. Худое лицо его обрамляли хулигански торчащие уши, коротко выбритые (по моде) светлые, явно крашенные волосы, растущие вредным «ёжиком», которые делали его похожим на подростка – хулигана.
Я протянула ему трясущуюся от волнения потную руку. В ответ он почему-то протянул левую и нервно обхватил мою ладонь сухими костляшками пальцев. Я заметила, что его рука тоже трясётся, только она была сухой и холодной…как у мертвеца.
От смущения кровь прилила к моему лицу, и я почувствовала, как моё лицо делается пунцовым. Мне почему – то вдруг стало стыдно, невыносимо стыдно за свое раскрасневшееся лицо. Мне хотелось провалиться под землю, только бы не испытывать эту муку собственной беспомощности, наверное, Грэг чувствовал то же самое, потому что он тоже сделался красным, как варёный кальмар. Я заметила испарину, которая стекала по его виску…
Мне показалось, что Грэг испугался меня, как бояться привидений. Хотя в Интернете мы общались свободно, встретившись, мы не могли произнести, даже слова, словно неведомая чудовищная сила сковала наши языки. Глупо держась за руки, как дети в детском саду, мы могли только рассматривать друг друга.
Грэг представлял собой то причудливое смешение трех рас, которое возможно только во Флориде. В нём трудно было выделить какую –то одну расу. Когда я в своих письмах интересовалась , к какой национальности он относится, Грэг с неизменным упорством и гордостью отвечал, что он потомок легендарного, но почти вымершего индейского племени Семинолов, которое обитало когда-то на болотах Флориды. С таким же успехом я могла определить себя как ингерманландку, а какой-нибудь житель центрального Днепра провозгласить себя полянином или древлянином.
Я понимала, что принадлежность Грэга к Семинолам – полная чушь, выдуманная им же самим, чтобы поднять собственный «авторитет», но со свойственным всем русским национальной терпимостью я вынуждена была принять то, что мой будущий муж - последний из Семинол.
Вообще, своими большими голубыми глазами и скруглёнными чертами лица, он напоминал русского деревенского мальчишку, просто очень загорелого под неутомимым южным солнцем.
Он был маленького, совсем не мужского росту - примерно с меня ростом пацаном, с тонкими, как у женщины, но жилистыми и цепкими, привыкшими к физической работе руками. Его короткие и какие-то жалкие, тощие ноги, казались растущими прямо из под туловища, может быть, из- за того, что он был одет в широкие, чуть приспущенные строгие темные брюки, которые ему были явно велики, потому что были сшиты для довольно полного солидного мужчины, а на его худой фигуре лишь «честно» держались на одних подтяжках, а может быть, из-за массивного чёрного жилета, висевшего на его худых плечах, словно на вешалке и спускавшегося полами почти до самых лодыжек.
В общем, его цыплячье телосложение производило слишком жалкое впечатление для мужчины. Да, к тому же, несмотря на свой невысокий рост, он сутулился, будто стесняясь своего худого тела и этого слишком великого для него костюма явно «с чужого плеча». Во всём остальном одет он был незатейливо и легко: помимо вышеупомянутых брюк, на нём была аккуратная трикотажная хлопчатобумажная рубашка с коротким рукавом, вместо галстука подвязанная обыкновенной черной тесьмой, да лёгкие матерчатые ботинки, несмотря на нелепость наряда, он был ему вполне к лицу, и даже подчеркивал его милую подростково –мальчишескую непосредственность.
«Так вот ты какой настоящий Грэг!»… Машинально я протянула ему и левую руку, слова застыли у меня прямо в горле, не смея вырваться на свободу, он в ответ протянул правую, и, как-то неловко, несуразно обхватив обе мои руки, поднёс к своим губам для поцелуя, откуда ни возьмись, откуда –то возник роскошный букет алых гвоздик…цветов смерти. «Вот он, знак!», - подумала я. «ПРИ АРТООБСТРЕЛЕ ЭТА СТОРОНА УЛИЦЫ НАИБОЛЕЕ ОПАСНА!», - промелькнула страшная табличка. Почему? Потому что там всегда красные гвоздики! Алые гвоздики –алая кровь. Алые гвоздики – символ гибели! Моей гибели!
-Ааай! –вырвалось у меня. Я вздрогнула, автоматически одёрнув руку, от его губ, как если бы через неё только что пропустили разряд тока. «Ну, зачем я так сделала? Теперь он точно подумает, что я ненормальная. Первое впечатление самое верное».
Мы стоим друг перед другом, взявшись за руки, немые и застывшие, от смущения и растерянности, не зная, что делать дальше, как себя собственно вести, никто из нас не в силах вырваться из паралича смущения и растерянности, мы точно заколдованные.. Чёртовы чемоданы немилосердно тянули мне левую руку, левая, моя «нерабочая» рука начала заткать под тяжестью неумолимого груза, но я не смела отпустить мою поклажу, пока чемоданы сами с грохотом не свалились на пол, когда локоть был уже сам не в силах напрягаться.
Это мгновенно вывело нас из стопора. Мы кинулись подбирать упавшие чемоданы и тут же столкнулись лбами.
-Пардон, - хором извинились мы, и, вдруг, …весело расхохотались. Начало было положено…
К счастью, мои чемоданы только отвязались друг от друга, но не раскрылись, так что Грэгу без труда удалось увязать их заново. Навьючив Грэга своими чемоданами, словно мула, так, что его маленькие, тощие ножки едва были видны из- под громадности необъятной ноши, мы побежали, будто кто-то невидимый торопил нас куда-то..
Он чуть не падал, а я налегке покорно следовала за ним к выходу, где нас уже ждала машина. Наконец –то, мы идём, мы движемся…прочь, прочь отсюда! …Ушли последние пассажиры, зал ожидания затих, ожидая новую партию пассажиров, а на скамье всё ещё оставался лежать беспомощный и роскошный букет увядающих алых гвоздик – цветов смерти.
Глава тридцать третья
Город Грёз
На выходе дверные створки услужливо распахнулись, и яркие лучи солнца окатили меня своим светом, почти ослепив меня. Незнакомый душистый воздух юга жаркой струей пахнул мне в лицо.
Я жмурилась, но всё равно почти ничего не различала перед собой несколько секунд, пока глаза мои не привыкли. Стоял жаркий зимний день. Столбик термометра приближался к тридцати градусам, что было аномально даже для тропических широт Флориды, где в теплые и сухие зимы температура редко превышает тепловой двадцати пятиградусный предел комфортного самочувствия человека.
Вдоль рядов припаркованных машин метались двое – я и мой новый приятель Грэг. Грэг, растерянный и несчастный, напоминающий теперь некое подобие заблудившегося тощего мула, загруженного поклажей, что потерялся в лесной роще вместе со своей хозяйкой, с той лишь разницей, что поводырем и вожатым был сам мул, то есть Грэг. Так, что, наблюдая за этой странной сценкой, можно было сказать, что слепой ведёт слепого. «Если слепец ведёт слепого – оба упадут в яму».
Несмотря на то, что Грэг был загружен двумя тяжеленными чемоданами, на своих коротеньких он бежал очень быстро, как молодой жеребёнок, так что я едва за ним успевала поспевать. Я боялась потерять Грэга в этой огромной толпе. Подспудно терзавшая меня мысль, что Грэг просто возьмёт и смоется вместе с моими чемоданами, в которых заключалась теперь вся моя жизнь, не давала мне покоя.
Мы кидались туда и сюда, как одержимые, я следовала за Грэгом почти вплотную, стараясь не отстать от него ни на один шаг, поклажа серебряных чемоданов служила мне своеобразным маячком, что помогало мне держаться рядом с Грэгом.
Мы обследовали ряд за рядом, все подряд, обегая змейкой каждую машину, всё время на кого- то налетая, сталкиваясь, задевая. Всякий раз, когда Грэг, разворачивался, убедившись, что и в этом ряду нет его машины, он неловко натыкался на меня, всякий раз рискуя угодить мне в глаз. Мне не оставалось ничего, как только проворно следовать за ним. Но, как известно, искомое всегда лежит «на самом дне». Обойдя таким образам все парковочные ряды почти до конца, Грэг вдруг остановился и весело воскликнул:
-Вот оно!
Мы остановились возле какой-то обшарпанной колымаги неопределенной модели, в «лучшие» свои времена, бывший очевидно джипом-внедорожником. Сие произведение уже давно вымершего американского автопрома в общих чертах чем-то напоминало собой среднее между армейский Джип с открытым кузовом и нашим Ижеком-каблучком, покрытым брезентом и двумя пассажирскими местами для сидения. Свалив вещи в уже забитый каким-то барахлом багажник, мы тронулись в путь.
И перед младшею столицей
Померкла старая Москва,
Как перед новою царицей
Порфироносная вдова
А. С. Пушкин
Поистине, если бы и существовал рай на земле, то он должен быть бы только здесь, в Майами, новой столице Солнечного Штата*. Всё это напоминало декорацию рая, виртуального рая, в который мне удалось вдруг вырваться из холодного мучительного Питера – сырой и грязной ямы, в которой я прожила всю свою жизнь.
Но здесь было всё по-другому, что- то не так, это заставляло нервничать. Даже приятный сон, из которого нельзя вырваться, становиться мучительным кошмаром, но это был не сон, а действительность, реальность, которую я ещё не осознавала до конца, и потому она казалась мне виртуальным видением, происходившем, как будто не со мной. Что – то в этом райском видении было не так, не то, и это мучило, давило.
Что же это было? Конечно свет, яркий режущий свет горячего тропического солнца беспощадно, до боли врезался в глаза, делая город каким- то мучительно светлым, расплывающийся в раздражающих ярких красках, словно пестрый калейдоскоп. Чтобы понять мои ощущения, представьте себе состояние узника, что провёл несколько лет в холодном и сыром подвале с тусклым рассеянным освещением, которого вдруг вывели на яркое летнее солнце, а теперь представьте, что тем сырым подвалом был мои родной Питер, а узником, прожившим там всю свою жизнь от рождения – я. Представьте себе Петербург, этот сонный город, где погода меняется с плохой, на очень плохую и, наоборот, по несколько раз в сутки, мрачное урочище, где редко выглядывает солнце, а солнечные дни в году можно пересчитать по пальцам, где солнце, даже летом, светит, будто сквозь полупрозрачную плёнку, что и создает впечатление рассеянного, неясного света.
В Майами, где почти круглый год светит солнце. Где средняя температура зимы равняется средней температуре нашего лета. Только солнце это, в первые секунды показавшееся милым и ласковым, как поцелуй ребёнка, по мере приближения к полудню палило теперь невыносимо, образуя густое душное марево, которое у нас бывает обычно перед грозой, в душный июльский полдень.
Становилось трудно дышать. Я чувствовала, как из-под грудей прямо на живот одна за одной стекали капли пота, лицо покрылось испариной, косметика размазалась,
Город грёз
обжигая глаза, волосы слиплись, ноги, закованные в меховые ботинки и шерстяные чулки, раздулись, превратившись в нечто подобное свиных руль. Сапоги безжалостно стягивали раздутые голени, пытка напоминала пытку «испанским сапожком», для того, чтобы облегчить мучение моих бедных ног, ничего другого не оставалось, как приспустить с себя чулки, расстегнуть молнии и завернуть голенища. Только теперь я вспомнила, что в моём обширном багаже, вмещавшим в себя весь мой гардероб, не было ни единой пары запасной обуви! Это была катастрофа!
- Послушай, Грэг, куда теперь? Домой? – стараясь сохранять спокойствие, спросила я парня, будто мы уже много лет были супругами, которые расстались только на уик-енд.
-У меня важные дела в Майами, от которых зависит наша жизнь. Но прежде я должен заехать к дедушке, – спокойно ответил тот, все ещё отводя взгляд, то ли боясь, то ли стесняясь взглянуть мне в глаза.
-К дедушке Баркли?! – (чуть не вырвалось Барклай). - Он разве жив?
-Кто всё еще жив? – переспросил Грэг
-Баркли, твой дедушка – миллионер, тот, который завещал тебе… то есть нам, часть своего состояния. Ну, тот самый «дедушка», на пороге дома которого ты имел удовольствие появиться на свет. Ты же сам рассказывал мне, как твоя мама родила тебя в лимузине. –«Должно быть, у меня скверное произношение», - подумала я, увидев, что мои растерянные, несвязные слова не произвели на Грэга ровным счетом никакого впечатления. (Я уже переставала надеяться на свой английский).
-Дедушка Баркли – миллионер?!
-А разве это не так? – обернулась я к Грэгу.
- Миллионер, да, миллионер, - как то странно замявшись, пожал плечами Грэг, - только вот без денег. Нищий миллионер!
-Как это без денег? Нищий?! – я ничего не понимаю, а как же моя доля…- испуганно вытаращила я глаза, -Как это может быть? У него, что, совсем нет денег при себе? – (Я с отвращением начинала чувствовать, что разговор наш принимает вонький меркантильный душок. Чего доброго, Грэг решит, что мне от него нужны только его деньги. Впрочем, плевать: пусть этот Грэг думает, что хочет, но мне от него действительно нужны только его деньги. Не поехала же я в такую даль, чтобы и тут «хлебать лаптем суп». Нет, с меня хватит. Пусть объяснит всё толком!)
-…Мой несчастный, больной дедушка Баркли –миллионер. Ха-ха-ха! Нищий миллионер – это что-то новое. Ха-ха-ха! – словно не замечая моего испуганно- растерянного смущения, бубнил себе под нос Грэг.
-Как, разве вы миллионеры? – уже боясь за последствия, хриплым голосом переспросила я. – У вас нет яхты?
-Кто миллионер, детка? Я или дедушка Баркли?
-Да, хоть кто – то из вас? – с раздражением на тупость странного парня вспылила я.
-Спешу тебя заверить, что никто из нас не является миллионером.
-Ну, как же, а кто же оставил тебе страховку – завещание в сто тысяч долларов на случай нашей свадьбы и ещё что-то, когда тебе исполнится двадцать один?
-Страховку?!– презрительно ухмыльнулся Грэг. –Так вот ты о чем, детка!
-Нет, послушай меня, я говорю серьёзно! Так он оставил тебе ЧТО-НИБУДЬ?!
-Не волнуйся, всё в порядке, крошка. ЧТО-НИБУДЬ, но дедушка мне все же оставил…как и договаривались. В общем, расслабься, крошка, на счёт своих пятидесяти кусков ты можешь быть совершенно спокойна, – завещание подписано и лежит у адвоката.
-Да зачем же мы туда едем?
-Куда?
-К твоему дедушке, – раздражённо выдохнула я. –Нам надо прямо к адвокату.
-За яхтой.
-«Жемчужина»?! Так значит, она принадлежит тебе, тебе, а не матери?!
-Т-с-с-с! К сожалению, пока нет, - Грэг заговорил шёпотом, словно мы теперь были ещё и заговорщиками, - но дедушка решил переписать яхту в своем завещании на меня, слышишь НА МЕНЯ. Только пока об этом молчок, договорились? Мы должны спешить, дедушка очень болен, эти мерзавцы, собираются запихнуть его в богадельню. Сегодня же мы должны быть там.
- Кто эти мерзавцы? – таким же шепотом спросила я, уже не веря в здравость ни своего рассудка, ни в нормальность странного парня по имени Грэг.
-Его неродные дочери от второго брака. Эти гламурные девицы пустили дедушкино состояние на ветер, дело довели до того, что дом заложен, что их вот-вот самих выкинут на улицу. Вот какой у меня дедушка-миллионщик. Ха-ха-ха!
-Прямо как Шекспировский король Лир.
-Что-то наподобие того…
-Так сейчас куда, прямо к дедушке?
-Нет, сейчас ехать туда бесполезно, эти сучки наверняка там, мы поедем туда ближе к вечеру, когда их наверняка не будет дома…либо им будет не до нас, в общем, торопиться не стоит, в любом случае мы сможем встретиться с дедушкой, только когда их не будет дома. Сейчас мы должны будем подкрепиться, отдохнуть, не мешало бы и посмотреть Майами. Смешно, я родился в Майами, а мне даже никогда не довелось позагорать на его знаменитых пляжах….(Я с ужасом чувствовала, что парень начинает финтить, заговаривая мне мозги разговорами «о погоде»).
Тут он начал бормотать что-то невнятное, что я с трудом могла разобрать отдельные слова:
- ….Грэг – любимый внук дедушки-миллионера, Ха-ха-ха! … удостоившийся чести родиться прямо возле ворот его дома, Ха-ха-ха!, миллионер на болотах. Ха-ха-ха …ой! – Казалось, что Грэг разговаривает сам с собой, делая для себя какие-то выводы, доказывая себе что-то, мало заботясь, понимаю я его, или нет. Когда он говорил сам с собой … показалось, что Грэг … пьян. Вдруг страшна мысль толкнула мне в голову.... «А что если он обыкновенный наркоман?»
Мы приближались к городу. Вообще, в Майами граница между городом и пригородом настолько стёрта, что нельзя наверняка знать пригород ли это или уже начался город. Потянулись нарядные улицы, обставленные особняками богатых, окаймленных аккуратно постриженными газонами и, обсаженные вдоль долговязыми пальмами, казалось, состоявшими из одного единственного ствола с самой малостью пучков высохшей зелени где-то там, наверху. Они скрывались где-то так высоко, что нельзя было толком рассмотреть, не задрав вверх голову.
По мере приближения к центру, улицы, становясь всё многолюднее, будто выталкивали из себя эти островки зелени, всё более одеваясь в камень, появились высотки, казавшиеся состоящие из одного стекла, одетые в яркие вывески фешенебельных магазинов, что резали глаза оригинальностью и разнообразием своего оформления. Неожиданно ко мне пришла догадка, что, несмотря на наш запутанный анабазис, мы вовсе не покидали город – и шоссе, пересекающее необжитые площади пустырей болот и лесов, где в своих ветхих домишках, похожих на сараи, живут и умирают бедные, и фешенебельные улицы, обставленные коттеджами богатых, напоминающими пригород –всё это был один и тот же Майами, город необузданной роскоши миллионеров и вопиющей нищеты, город разбитых надежд и мечтаний о лучшей жизни бесчисленных бедняков, тщетно искавших здесь для себя лучшей доли.
Каким бы ты ни был – приветствуя тебя Город Грёз!*
Мы ехали уже довольно долго, горячее тропическое марево нависло над городом, дышать было трудно, невыносимо хотелось спать, голова наполнялась ватой. Даже ветерок, струившийся из приоткрытого оконца джипа, больше не приносил облегчения, а наоборот, обдавал горячей струёй воздуха. Ощущение было такое, что ты находишься в раскалённой сушильной аэропечи, где негде и некуда было спрятаться от раскаленного жара. Верно, говорят, что от холода можно укрыться, от жары – нет. Я не понимала - ощущение было такое, что приближается гроза, но на небе, казавшимся белым от раскаленного солнца, не было видно ни единого облачка. Столбик термометра неуклонно полз к сорока. Покрышки автомобиля нагрелись так, что, казалось, вот-вот начнут плавиться.
Между тем, мы ехали уже довольно долго, необходимо было наконец-то сделать передышку, чтобы поесть и отдохнуть. То, что я находилась теперь в полуобморочном состоянии – это Грэг уже успел заметить. Я сидела молча, стыдясь жаловаться перед Грэгом на своё состояние, стыдясь просить что-либо у Грэга, хотя я вся густо покрылась испариной, так, что моё платье было можно выжимать, а лицо раскраснелось как пунцовый помидор, ещё немного и тепловой удар неизбежен, ещё немного – и я умру. Наконец мы остановились. Это было сейчас как нельзя кстати, потому как я умирала от жажды, что, как известно, мучит сильнее, чем голод. Я вышла из машины, чтобы оглядеться. Широкий проспект, обсаженный пальмами, шёл вдоль побережья, почти вплотную упираясь в береговую линию пляжа. Грэг принёс свежей минералки со льдом, и я с жадностью прильнула к бутылке – это была самая вкусная вода в моей жизни, я всасывала в себя глоток за глотком, но всё никак не могла напиться, пока, на удивление Грэга, не выпила всю двухлитровую бутылку единым залпом. Наконец, муки жажды отошли, и я сразу почувствовала себя намного лучше, так что могла оглядеться по сторонам.
Туда и сюда на роликах, словно на крыльях, носились едва одетые длинноногие девицы в лёгких разноцветных бикини, в коротеньких шортиках, прикрывающих бог знает что. Одна из них тут же чуть было не сбила меня, и, едва успев притормозить, уставилась на меня в недоумении, с удивлением разглядывая с высоты своего роста, затем, презрительно - насмешливо фыркнув на меня, помчалась дальше.
Удивительно, но в Майами соседствует две крайности человеческих фигур – стройные, вымученные тренажёрами тела, затянутые стрингами –у нас их так и называют – «стрингерами», и колобкообразгные, какие - то квадратногнездовые фигуры толстяков, мужчин и женщин, которые почему –то поголовно носили белые с набивным ярким рисунком незатейливого принта хламидоподобные футболки и шорты, напоминающие то ли семейные трусы, то ли индийские подштанники. Промежуточного звена эволюции между двумя этими типами «штанолюдей» я не заметила. В общем, по раскованности открытой одежды, как-то: бесчисленных бикини, маек, шорт, футболок, топиков, панам, бейсболок, создавалось впечатление, что ты находишься на каком-то гигантском пляже, а никак не в самом центре города. Лишь строгий галстучный костюм бизнесмена из белоснежно выбеленного льна, иногда прерывал это безрассудное мелькание цветов. И неудивительно, ведь столбик термометра безрассудно заползал за отметку тридцать. Аведь был ещё только конец февраля… «Зима» не даром торжествует…
Теперь представьте, что в этот ранний час весь этот «пляжный» люд толпами валил в сторону пляжа мимо меня, будто на работу. Одни шли пешком - это были преимущественно стрингеры, другие - толстяки в белых подштанниках, не желая, по-видимому, даже топтать понапрасну жирные ноги, ехали на экологических самокатах, питавшихся солнечной энергией.
Люди, все как один, оборачивались, с недоумением глядя на меня взглядом удивленных ослов. Я чувствовала себя как на выставке. Что – то во мне было не так. Но что? Ну конечно, одежда, точнее обувь. Если моё шерстяное трикотажное платье можно было бы списать со счётов – оно вполне могло сойти и за одеяние амманитки, обитание которых в Майами также имело место. Но вот отсутствие при этом уродливого чепца, прикрывающего голову, вместо которого красовались длинные белые волосы, а также косметика на лице не оставляли сомнений, что это не так. Мой бледный незагорелый северный вид вызывал неподдельное непонимание у прохожих. «Что за чудо-юдо такая?» - будто спрашивали их взгляды. – «Тебе не место под нашим солнцем».
Но и это было не то, что сразу же выделяло меня из толпы. Мои меховые сапоги – вот что сразу сбивало с толку, заставляя разглядывать меня, словно причудливую экзотическую зверушку…С каким желанием я бы скинула эти проклятущие ботинки…но другой обуви у меня просто не было!
Одним словом, несмотря, что я была одета с головы до ног, я чувствовала себя абсолютно голой.
Глава тридцать четвёртая
Дорогие черевички или рыцарь голубой карточки
О как я ненавижу просить! Я готова была скорее отрубить себе руку, подобно Русскому Сцеволе*, лишь бы не носить на себе позорное клеймо попрошайки. А просить почти незнакомого человека купить мне туфли – было для меня равносильно смерти.
Грэга не нужно было ни о чем просить. Взглянув на мои распухшие ноги, он сам всё догадался, какие нечеловеческие муки я терплю в меховых ботинках.
-Тебе нужны туфли? – понимающе спросил он.
-Да, - коротко ответила я, залившись багряной краской стыда.
-Пошли, – согласился Грэг. Мне показалось, что он довольно улыбнулся, презрительно посмотрев на меня. Ведь всегда приятно, когда у тебя что-то просят. Просят – значит, зависят.
Господи, как же это мне угораздило позабыть про туфли, ведь на антресоли у меня покоилось целых пять пар почти неношеных новых туфель, которые я позволяла одевать себе лишь по большим праздникам. Готовя свой гардероб, у меня из головы вылетела мысль, что в жарком тропике Флориды мне понадобятся ещё и туфли. Странно, почему всегда забываешь про обувь? Мои бедные вены. Я не могу идти в этих проклятых сапогах, мои ноги отекли и раздулись, я боюсь, что они просто отваляться. «Пожалуйста, Грэг, давай поспешим - иначе я останусь без ног», - мысленно молю я своего нового друга.
Мы снова сели в машину и поехали, но на этот раз мы проехали совсем немного, остановившись возле небольшого обувного магазинчика, это был скорее не магазин, а обувной бутик.
В Майами – городе миллионеров не было простых обувных магазинов, только фирменные бутики. Считалось, раз ты живёшь в Майами - ты богатый человек, хотя почти две трети коренного населения едва ли могли за свой средний месячный заработок позволить себе купить здесь хотя бы одну пару обуви. Этого я не знала, наивно полагая, что стоимость труда, а следовательно и уровень жизни, в С Ш А выше в разы, чем в России. На самом деле – это была только иллюзия. Да, да та самая иллюзия счастья и всеобщего благополучия, которой я тешила себя в нищей полуголодной России.
Доллар, этот вездесущий американский зелёный змий, служащий мерой стоимости во всём мире, имел намного более высокую покупательную способность в Росси, чем в самой Америке. Его искусственно завышенная стоимость щедро оплачена несметными природными ресурсами огромной нашей родины, что варварски перекачиваются на Запад крупными российскими сырьевыми корпорациями – этими корпоративными изменниками родины, находящимися под протекторатом марионеточного правительства – ставленниками, оплачиваемыми тем же Западом. Вот эти-то корпоративные банды с 1991 года постепенно превращали Россию в сырьевую базу, гигантскую дойную корову (быдло), обрекая население её огромных площадей на жалкое, полунищее существование, всё более обогащая, таким образом, свою правящую верхушку сырьевых корпораций несметными состояниями.
Но в самой Америке тот же американский доллар, за счёт прилива дешевой рабочей силы из третьих стран (особенно это следует сказать о таком штате, как Флорида, находящемся на передовой линии Атлантики от третьих стран Латинской Америки) не имел и половины своей стоимости, заявленного мирового курса.
Верно, утверждал их прославленный экономист Дж. Фишер, что дешёвая рабочая сила обходиться дорого. Та самая дешевая рабочая сила эмигрантов третьего мира, которая, казалась, должна была наполнить рынки дешёвым, но качественным товаром, дорого обходилась теперь экономике С Ш А, СЛИШКОМ ДОРОГО, откатывая уровень жизни людей назад, в «лучшие» времена дикого Запада. Экономика С Ш А неуклонно катилась в пропасть, казалось, сама того не замечая, и, не желая замечать.
Стоимость труда миллионов американцев падала, инфляция неуклонно росла, налаженная система социальных гарантий трещала по швам, не в состоянии обеспечить социальную защищенность граждан перед лицом возрастающей нищеты.
Когда я прибыла во Флориду -это было время, когда на побережье Флориды наследниками спускались многомиллионные состояния, время, когда за неуплату кредита за жильё разорившихся бедняков банки выкидывали прямо на улицу вместе с детьми, время шальных денег и безвыходной бедности, толкавших людей на отчаянные преступления с огнестрельным оружием. Назревал социальный взрыв, быть может, хуже того, даже гражданская война, гораздо более страшная своим необратимым кровавым хаосом, чем всем известная из истории гражданская война между Северными и Южными штатами, где противоборствующие стороны и цели борьбы были, по крайней мере, определены и известны.
Впрочем, когда мы входили в один из бесчисленных обувных бутиков Майами, мысли мои были менее всего заняты размышлениями по поводу стоимости доллара…
Существенное отличие бутика от магазина состоит в том, что бутик – это скорее салон, чем собственно магазин, где продают обычно однотипные товары, произведённые одной фирмой. Ассортимент в таких салонах обычно бывает небольшим, но, зато это подлинные фирменные товары (что также бывает не всегда), отличающиеся высоким качеством. Тогда как в магазинах можно встретить широкое разнообразие большей частью поддельных под ту или иную массовую фирменную марку товаров, пользующихся широким спросом у большинства населения, соответственно более низкого качества, но и цены.
Разумно руководствуясь пословицей: «Скупой платит дважды » или «Я не так богат, чтобы покупать дешёвые вещи», мы с Грэгом решили направиться в самый дорогой бутик обуви, располагавшийся на центральном проспекте Майами. По правде говоря, даже у себя в России я предпочла бы разориться, но купить одну хорошую пару туфель именно в таком бутике, чем десять одноразовых китайских подделок в супермаркетах, наводнивших в то время весь глобализированный мир доступными товарами широкого потребления.
Прохладный кондиционированный воздух после раскалённого солнца приятно охлаждал измученные зноем лёгкие. Здесь было прохладно и комфортно – словно ты сразу же попадал в другой мир.
Магазин только что открылся, народу было немного, и это было хорошо. По правде говоря, меня всегда раздражало делать покупки в наполненным покупателями магазине – это всегда отвлекало и обычно приводило к тому, что я покупала не то, что было мне ДЕЙСТВИТЕЛЬНО нужно, и в результате почти всегда оказывалась разочарованной спонтанными своими приобретениями и сожалела о потраченных зря деньгах.
Но теперь ситуация была совсем иной. Платил за всё Грэг, и это было здорово! Мне оставалось только выбирать, а выбирать тут было из чего. «Гулять, так гулять, ведь живём только один раз», - решила про себя я.
У меня была одна дурная привычка – называлась она шопомания. В магазинах я становилась сама не своя, в магазине я теряла над собой контроль, и, если случалось так, что со мной были деньги – я тратила их до конца. Поэтому, зная свою слабость, я никогда не носила с собой денег, когда ходила по магазинам просто посмотреть вещи. Мой шоппинг обычно состоял из трёх этапов: первый – это составление списка необходимых покупок, которые мне ДЕЙСТВИТЕЛЬНО БЫЛИ НЕОБХОДИМЫ в первую очередь, вторым этапом следовала разведка, когда я «насматривала» необходимый товар из списка, сопоставляя его цену с качеством и со своими финансовыми возможностями, и только затем следовала непосредственно покупка. Здесь же, при таком разнообразии роскошной обуви, которой я никогда не видела в своей жизни, все три «золотых» правила водин момент вылетели из моей головы. Хотелось купить всё и сразу.
Но я могла выбрать только одну пару, ведь я негласно попросила Грэга только об одной паре туфель – и это было моим единственным ограничением, которое я не посмела нарушить. И если выбирать теперь из всего этого изобилия роскоши, то пусть это будет самое лучшее.
Как всегда это случается со мной, всё оказалось значительно сложнее, чем я предполагала. Проблема была та же – моего размера как всегда не было. Дело в том, что моя крошечная ножка, притом, что носила я тридцать пятый размер или четвёрку, в стремительно акселерирующем мире современных людей считается, чуть ли не детским размером. К довершению проблемы с размером, я обладала к тому же нестандартно высоким подъёмом, так что подобрать пару обуви было для меня настоящим мучением.
Началось! Моя маленькая ножка металась из одной туфли в другую, не находя нигде себе приюта. Для закрытых туфлей мой высокий подъём упорно не проходил, и, как я не тужилась просунуть в туфлю ногу, туда пролезали только кончики пальцев. Открытые же сандалии немилосердно врезались в ногу ремешками, а перетянутые пальцы, казалось, тут же опухали, словно сардельки, так, что нечего и было думать, чтобы носить такое.
Услужливые продавцы шныряли вокруг меня туда и сюда, словно заведённые, всякий раз подходя ко мне с новой туфлёй. Я восседала посреди салона, обутая в меховой ботинок на одну ногу, словно языческое идолище, возле которого продавцы – шаманы исполняли какой-то причудливый танец. Но всё было тщетно, я начинала понимать, что среди этого разнообразия роскоши я ничего не могла купить, даже с деньгами. Ну, уж, нет, без покупки я отсюда не уйду, должно же мне что-то подойти. Я найду свою пару, даже если мне придётся перевернуть весь магазин, и я сделаю это!
Верно, говорят - кто ищет, тот всегда найдёт. Перемерев пятьдесят шесть моделей туфель, пятьдесят седьмая пара оказалась мне как раз впору. Это были черные туфли из мягкой змеиной кожи превосходной выделки на ремешках, что позволяло самостоятельно зашнуровать мой проблемный подъём ноги, так что давление на подъём почти не чувствовалось, и высокими каблуками, что было очень «удобно» для совершения дальних туристических походов по природным местам Флориды, но этот недостаток меня сейчас волновал менее всего, главное – на ноге туфли сидели, как влитые, словно были произведены на этот свет специально для меня.
Ура! Товар нашёл своего покупателя. Берём. Увлекшись поиском товара, я забыла о главном – о цене (ценников на туфле я почему-то не заметила, потому что, в отличие от русских магазинов «лепить» ценники на подошву, в американских магазинах считается дурным тоном), а посмотреть на цену, указанную витрине я как – то даже не подумала.
Я поняла, сколько ЭТО ДЕЙСТВИТЕЛЬНО СТОИТ, когда было уже слишком поздно. То, что произошло затем, напоминало самый жуткий сюрреалистичный мой сон, будто на моей бывшей работе у меня выявили огромную недостачу по кассе, оплатить которую у меня не хватит всех моих жалких грошей, которые я могла бы заработать за всю свою жизнь.
Продавщица поднесла туфлю к сканеру, раздался тоненький писк сканера, и на мониторе кассы выскочила сумма - пять тысяч двести долларов, я побелела от ужаса, но прежде чем успела вымолвить что-либо, банковская карточка Грэга с лёгкостью проскользнула сквозь щель кассового аппарата – раздался ответный писк - товар был оплачен.
Я сидела оторопевшая и застывшая от ужаса, как каменная статуя. У меня был шок. Пять тысяч двести долларов – почти весь мой заработок за год работы, за пару обуви, за одну пару летних туфель!
- Грэг, значит, ты действительно миллионер? – испуганно спросила я, «новость» эта ошарашила меня куда больше, чем, если бы мой новый друг на самом деле оказался нищем голодранцем или бродягой. (Ни в первое ни в последнее я толком не верила).
В ответ Грэг только гордо усмехнулся.
-Значит, ты подумала, раз я купил туфли за пять тысяч - значит, я миллионер. Ха-ха- ха! Хотелось бы, но, к сожалению, это не так…Не совсем так., - поправил он. - Послушай детка, вот что я тебе скажу, в этой жизни не всегда истина является то, внешнее, что ты видишь, - вкрадчиво попытался объяснить мне Грэг.
-Но постой, ты вот так просто покупаешь для меня туфли за пять тысяч шестьсот баксов, словно это простая безделушка, и эта не иллюзия, а реальность. В России, чтобы заработать на эти туфли мне пришлось бы работать почти целый год, при том, если бы я умудрилась жить, не покупая еду в магазине и не платя за квартиру.
-Не переживай никогда о потраченных деньгах, – успокоил меня мой новый друг (на щеках его появились две симпатичные ямочки). – И потом, детка, что сделано - то сделано. Эти туфли – мой первый подарок для тебя, так пусть эта пара будет самой лучшей в твоей жизни. Главное не дрейфь - скоро мы с тобой ДЕЙСТВИТЕЛЬНО станем миллионерами, я всякий раз буду покупать тебе новую пару туфель, таких которые тебе только понравятся, - иронично засмеялся он.
Грэг нагнулся, надел туфли, и, обвив мой непокорный подъём ноги бесчисленными тонкими кожаными ремешками, обильно украшенными бриллиантовыми стразами, принялся ловко зашнуровывать их своими проворными пальцами.
«Если только станем»,- усмехнулась я про себя, потому что составив первое впечатление о Грэге, я уже не верила в возможность быстрого обогащения.
Между тем, время, на которое дедушка Барклай назначил встречу Грэгу, неумолимо приближалось, но в запасе у нас ещё оставалось два свободных часа, а надо было ещё подкрепиться и отдохнуть, потому как с утра от волнения мы оба ничего не ели. Более того, перед тем, как ехать в другой конец города к дедушке, необходимо было заправиться бензином, так как датчик топлива показал, что бензин в баке был на исходе.
Если роскошные фирменные магазины Майами протянулись, образуя собой целые торговые улицы и проспекты, то этого нельзя было сказать о ресторанах. Нет, не поймите меня буквально, конечно же, в Майами имелись роскошные элитные рестораны, но только это были не рестораны в нашем понимании, куда можно так просто прийти и заказать обед. Нет, это были скорее даже не рестораны, а ночные VIP клубы, предназначенные исключительно для «своих» посетителей, которые открывались где-то около шести часов вечера и закрывались в четыре утра.
Чаше всего в них демонстрировались различные шоу программы, на которые люди специально ходили, скорее как в театр, чем ресторан, и за которые уже на входе нужно было платить отдельно, как за входной билет, и зачастую даже заказывать такие «билеты» заранее. Но, как вы понимаете, я с Грэгом были так измучены и голодны, что нам было не до каких «шоу», нам просто нужно было поесть. Как назло, когда мы приняли решение подкрепиться, наступил полдень.
Полдень от двенадцати до трёх - время, которое жители Майами называют мёртвым часом, часом Фиесты. Улицы раскаленного полуденным солнцем города мгновенно пустеют, будто все жители вдруг решили одновременно покинуть город и исчезли неведомо куда. Но где же, спросите, они?
Дело в том, что между двенадцатью и тремя часами дня у американцев по обыкновению бывает обеденный перерыв, и это был условный пищевой рефлекс каждого гражданина Америки, выработанный своеобразной и незыблемой традицией, установившиеся за сотни лет цивилизованного существования С Ш А.
Мы оказались в почти безвыходном положении. Ночные клубы -рестораны ещё не открылись, а забегаловки, точнее заезжаловки (как это правильнее звучит в дословном переводе) были заполнены людьми до отказа. Ситуация оказалась такова, что поесть нам было попросту негде. Куда бы мы ни сунулись – все оказывалось забронированным, забитым, занятым до отказа постоянными клиентами заведений, которые, уже забронировали абонемент на бизнес-ланчи чуть ли ни на целый месяц вперёд.
Делать было нечего, от обеда пришлось отказаться, потому что времени у нас было уже в обрез. Мы метались от заведения к заведению, но везде получали отказ, пока, наконец, два часа, которые оставались у нас в резерве, пролетели, как две минуты.
К дедушке Барклаю пришлось ехать голодными, но мы были тогда ещё так молоды и сильны, что небольшая голодовка не представляла опасности для наших молодых организмов, и мы легко могли отложить наш обед до более удобного времени.
США, Майами, Побережье Палм-Бич
Глава тридцать пятая
Город-миллионщик? Нет, город миллионеров, и … это тоже Майами?!
К моему удивлению, оказалось, что этот дедушка Барклай жил совсем близко, поэтому ехать пришлось недолго. Миновав центральную часть города, мы поехали по шоссе вдоль побережья Палм-Бич – самой длинной в мире улице, протянувшейся по всему восточному побережью полуострова от Майами на юге до самой Дейтоны на севере.
Я заметила, что побережье Палм-Бич от дроги отделяла какая-то бесконечно серая бетонная стена, увешенная при этом колючей проволокой, по которой был пропущен электрический ток. Сначала я подумала, что территория, огороженная этой стеной, принадлежит какому-то секретному военному предприятию, но вскоре поняла, что это не так: мы проехали уже довольно далеко, а конца стены всё никак не было видно – ведь не могла же территория этого предприятия тянуться ТАК долго, следовательно, это было что-то другое. Но что? Что могло скрываться за этой бесконечной стеной?
Разгадка этого вопроса пришла сама собой, когда наш старенький Пикапчик тарахтя взобрался на возвышенность и мне открылся замечательный вид на морское побережье сплошь застроенного фешенебельными особняками миллионеров. Но меня сейчас не занимала ни разнообразная роскошь нарядных особняков, ни окружавшие их сады с причудливой тропической растительностью, нет, меня поражало другое – неужели эта мерзкая стена опоясывает всё побережье Палм-Бич, так, что к побережью не было даже выхода. И это действительно оказалось так. Но зачем? Может быть, эта мера ограждала сады от набегов одичавших стай обезьян или же «наползов» аллигаторов с окрестных болот, которые в последнее время расплодились на полуострове в неимоверном количестве, и которых можно было повстречать в самых невероятных местах.
Как всегда, правда, оказалось более прозаической. Нет, не набегов диких обезьян и аллигаторов опасались обитатели особняков Палм-Бич, а людей, терять которым было уже нечего, людей, людей потерявших жильё, работу, надежду на будущее, выкинутых экономическим кризисом на обочину жизни, людей которые в отчаянии становились вооруженными преступниками, громившими особняки богатых – вот кого боялись эти хозяева жизни, прочно обосновавшиеся на самом дорогом побережье мира. Этой стеной богатые пытались оградить свой мир гламура от нищеты.
Вам приходилось слышать когда – либо о городах миллионщиках? Наверное, да. А, как насчёт городов миллионщиков? Вы, должно быть, очень удивитесь, приняв это выражение либо за некий словесный каламбур, либо за забавную шутку, ведь известно, что в любом городе должны сосуществовать разные классы людей, те, кто производит материальные блага и те, кто управляет теми, кто производит эти самые блага, как и в любом социуме, в противном случае, построение общества невозможно.
Но только не на Палм-Бич. Здесь всё существование общества противоречило этому основному правилу – это было общество не производителей и даже, не тех кто ими управляет, это было целиком потребительское общество, полностью обеспечиваемое материальными благами из вне. Вы скажете, что такое невозможно. Возможно. В этом безумном мире возможно всё.
Город миллионщиков действительно существовал, как некое отдельное государство, как закрытое общество, и этот город представляет собой не отдельное образование с единым центром, окраинами, пригородом и. т. д., как мы привыкли видеть устройство города, а прибрежную курортную зону Палм- Бич, разделенную поперёк побережья на отдельные сектора, как бы районы этого прибрежного города, со своими границами, со своим автономным управлением, назначаемым владельцами земельных участков, из которых состоял этот сектор, и с нарядами полицейской охраны (наподобие нашей вневедомственной охраны), оплачиваемой самими же владельцами особняков и бунгало.
Лет десять тому назад, когда экономический кризис только начинался, здесь, на побережье Палм-Бич, погромы особняков миллионеров приняли массовый характер. Только в результате первых латиноамериканских бунтов прокатившихся по всему Восточному побережью, мародёрами были сожжены и опустошены целые кварталы. Даже после жесткого подавления серии бунтов, еще долгое время тут и там вспыхивали пожары.
Боясь продолжения серийных бунтов, собственники вынуждены были сообща защищать свои территории. Как следствие беспощадных бандитских набегов на особняки, участились случаи судов Линча над мародёрами, которых расстреливали на месте. В обществе нависла угроза новой гражданской войны, и потому, для прекращения эскалации насилия, сенат штата Флориды был вынужден принять закон о создании на протяжении всего побережья Палм – Бич некоторого подобия автономии, со своей собственной границей, со своим независимым управлением, со своими законами, со своими отдельными государственными структурами.
Даже, несмотря на эту ужасную изгородь, тянувшуюся вдоль побережья Палм – Бич, которая портила пейзаж, местность, по которой мы сейчас проезжали, поражала своим разнообразием. Картины сменяли одна другую. Наш маленький Пикап то и дело попадал в болотистые низины – абсолютно дикие места, где, казалось, цивилизация отсутствовала вовсе. Поросшие могучими деревьями, обвешенными испанским мхом, эти лесистые низины приобретали темный, таинственный облик заколдованных лесов, существовавших, должно быть, еще в доисторические времена и служившим прибежищем динозавров, этих жутких рептилий юрского периода.
И тут же, вдруг, открывался совсем иной вид, совершенно антропогенного ландшафта, местами, даже напоминавший небольшой город – словно часть блистательного Майами была оторвана и перенесена прямо сюда. Со стороны, прилегающей к болотам тут и там виднелись аккуратные домики фермеров, утопающие в плантациях цитрусовых деревьев, бананов, чая, кукурузы, пряностей и других теплолюбивых культур. С другой, выходящей на побережье, во всём своём великолепии открывались роскошные высотки отелей, коттеджей и бунгало миллионеров, расположенные поперёк береговой линии прямыми рядами улиц, обрамлённых яркими красками экзотических садов с разнообразной тропической флорой.
Двигаясь по шоссе вдоль этой ограды, отделяющей от нас прибрежную зону, я обратила внимание на то, что, примерно через одинаковое расстояние, шоссе было разделено двумя дорожными знаками, чем- то напоминавшими наши верстовые столбы под Петербургом, стоявшими по обочинам шоссе друг против друга. На каждом из таких столбов были указаны цифры, обозначающие, по - видимому, расстояние до города. Напротив каждой пары этих импровизированных «верстовых» столбов в стене располагались входные ворота, над которым стояли те же цифры, что и на двух верстовых столбах. Входные ворота были оборудованы контрольно-пропускным пунктом с охраной в полицейской форме и шлагбаумом, тут же находилась автостоянка и заправочная станция.
Наконец мы прибыли на место, наш Пикап остановился возле одного из таких контрольно-пропускных пунктов. До назначенного времени оставалось не более получаса. Мы припарковали свой автомобиль на прилегавшей стоянке. Тут же я заметила машины, очевидно не принадлежавшие обитателям побережья. Пропускали только по документам, и потому свою машину необходимо было оставить на стоянке возле портала. В бараньей растерянности я смотрела на входные ворота и охранников в полицейской форме, осматривающих подъезжающие в «Запретный Город» машины и проверяющие документы въезжавших, затем недоумении я взглянула в глаза Грэга. На сегодня мне было вполне достаточно приключений в международном аэропорту Майами, а проходить лишний раз через полицейскую охрану, мне вовсе не улыбалось.
-Машину придется оставить здесь, - не дожидаясь моего вопроса, пояснил Грэг. Дальше поедем на мопеде.
-На мопеде?! Где же мы, по-твоему, раздобудем мопед? Возьмём в аренду?
-Зачем нам брать в аренду, то, что лежит у нас в багажнике. Мой «самокат» всегда при мне, - довольно улыбнулся Грэг.
-Так у тебя есть даже собственный мопед! Отлично! Ой, а как же насчёт чемоданов? В них вся моя жизнь. Если их украдут из багажника – это будет катастрофа, но в то же время было бы глупо тащить их с собой через «границу».
-Начёт багажа не беспокойся, вещи можно оставить здесь, в камере хранения. Ключи от ячейки возьмешь с собой. Да, и насчёт этого ручного сейфа, что у тебя в руках. Очевидно, там у тебя документы и деньги. Лучше переложи всё это в простой полиэтиленовый мешок и возьми с собой. Чего доброго, подумают, что у тебя там бомба. Террористическая опасность ещё не снята, мне не хотелось бы, чтобы нас остановили полицейские, чтобы досмотреть твой ручной цинковый гробик, - Грэг запнулся, поняв, что он пошутил неудачно и, поправив, сказал – твой кейс.
Предложение Грэга было вполне разумно, и я тут же согласилась. Грэг принялся заново выгружать из кузова чемоданы, чтобы добраться до заложенного багажом мопеда, но, едва ему только удалось развязать бечёвку, скрепляющую мой багаж, как чемоданы, словно живые, выпрыгнули из кузова и с грохотом упали на землю, прямо на ногу Грэгу. Грэг вскрикнул от боли, крепко выругался и запрыгал на одной ноге.
-Все в порядке?* – вырвалась у меня сэмпловая фраза, которую говорят Американцы, когда кто-нибудь имел несчастье внезапно навернуться, чтобы проверить, жив ли ещё потерпевший или нет, и в каком он состоянии.
-Всё хорошо, все хорошо, - громко запричитал Грэг, и, полусогнувшись, сел на опрокинутый чемодан, ощупывая ушибленную ногу.
-Только этого сейчас и не хватало! - всплеснув руками, воскликнула я. - Давай посмотрю, что у тебя там. «Только бы не перелом!» - с ужасом подумала я.
Грэг смутился необходимостью снимать штаны перед девчонкой и отмахивающимся жестом поспешил отвергнуть мою помощь, но я решительным движением подняла брючину, и сняла обувь с носком, чтобы определить тяжесть повреждений. К счастью, переломов не оказалось, кости оставались целыми – и это было главное. Грэг отделался огромной гематомой с кровавой ссадиной на ней. Я открыла один из моих «ручных гробов», как раз тот, что свалился Грэгу на ногу, где лежала моя походная аптечка. Моя асцироновая мазь, обладавшая поистине чудодейственными свойствами волшебного крема, который когда – то получила от Азазеллы Маргарита, была на месте. Я открыла тюбик, и начала растирать ушибленную ногу. Резкий запах еловой смолы и эфира пахнул Грэгу в лицо. Смолистая Карельская субстанция легко наносилась на кровоточащую ссадину, склеивая текущую кровь, морозное прикосновение обезболивало и успокаивало ноющую ногу, боль уходила.
- Ну, как, ты можешь стоять? –осторожно спросила я у Грэга.
-Да, кажется теперь все в порядке, – ответил Грэг, поднимаясь на ноги.
- Походи.
Грэг поднялся, и, прихрамывая на ушибленную ногу, автоматически начал подбирать мои злополучные чемоданы, которые разлетелись в разные стороны, и, по-мальчишечьи бахвалясь передо мной, попытался, было поднять их разом одной рукой, чтобы отнести их в камеру хранения, только на этот раз я решительно пресекла его неразумную попытку. Хромой инвалид мне был не нужен, и я не могла рисковать, используя моего нового друга Грэга в качестве мула, и поэтому решительно отстранила его от поднятия тяжестей, одним рывком свалив свой необъятный багаж себе на плечо. Затем, отдышавшись, я с Грэгом принялись вытаскивать из кузова «самокат». Пусть этот Грэг знает - если нужно – я умею быть сильной, как мужчина!
Несмотря на то, что мопед представлял небольшую двухколеску, действительно чем-то напоминал детский самокат. Он был очень тяжелым, потому как был сделан из прочной хромированной стали, так, что вытащить его из кузова, было не простой задачей даже для двух крепких мужчин. На этот раз, как ни крути, моя кишка была тонка, только с помощью Грэга я смогла вытащить его здоровенный мопед.
Управившись, наконец, с мопедом, мы присели на кузов пикапа. С видом заговорщика венецианской республики, Грэг подсел вплотную ко мне, приблизив свои губы почти вплотную к моему уху, и тихонько произнёс:
- А теперь, Лили, если хочешь, чтобы мы прошли через охрану без проблем - слушай меня внимательно. Когда будем проходить через охрану, ты не должна произнести ни единого слова, слышишь не единого. Даже если тебя будут о чем-либо спрашивать, молчи, не говори ничего. Перед тем как ехать сюда, я всё продумал. Наша история будет такой: ты –глухонемая разносчица пиццы, а я твой извозчик. Поняла?
-Поняла.
-Вот и хорошо. Остальное, я улажу сам.
В первую минуту меня неприятно удивили слова Грэга, но потом я подумала, что это из-за моего русского акцента. Это объяснение показалось мне вполне приемлемым. Как же я сразу не могла сообразить, ведь общеизвестно, что во всём цивилизованном мире, по крайней мере, считавшим себя таковым, каждого русского считают, чуть ли не представителем мафии, или же, по меньшей мере, предрасположенным к терроризму. И теперь меня, с моим русским акцентом легко могли принять за террористку, что могло сорвать всё наше дело. «Глухонемая разносчица пиццы» показалась мне тогда хорошим доводом, который я могла бы использовать в споре с полицейскими, если те, вдруг, задержат меня на посту.
- Хорошо, я буду тиха, как мышка, - придвинув колючую голову к себе, тихо прошептала я в его оттопыренное ухо. Всё это напоминало шпионскую игру в кошки-мышки, и мне было даже весело от всей этой секретности, окружавшей наше дело.
Я переложила документы и деньги из железного кейса в полиэтиленовый мешок, как велел Грэг, я оставила свой «ручной гробик» на сиденье Пикапа. Грэг вынул из бардачка какой – то тубус и закрепил его на поясе сбоку, затем еще раз внимательно всё проверил и запер машину.
Мы спокойно направились к контрольно - пропускному пункту, где на дежурстве находились двое полицейских. Не дожидаясь вопроса, прямо на подходе, Грэг отрапортовал:
- 7810063212… на шестнадцать часов … к мистеру Баркли. Гарри Смит.
Полицейский набрал на компьютере указанные цифры и лениво ответил:
-Да, вас ждут…мистер Баркли…четырнадцать тридцать…всё правильно, можете идти.
Я, было, направилась сразу за Грэгом, но меня тут же остановили.
- Позвольте, пропуск получен только на вас, девушка останется тут.
Я стояла, словно вкопанная, преградив собой проход, - ни туда, ни сюда, от ужаса хлопая глазами на полицейского.
-Эй, вам что сказано! - обратился полицейский мне прямо в ухо, отчего я вздрогнула и закаменела. - Она, что, не соображает! Мисс, вам кажется ясно сказано: вы останетесь здесь, или я не пропущу вас обоих! – Я стояла, остолбенев столбом, смотря в одну точку, вытаращенными от страха глазами. – Позвольте, мисс, я говорю вам!!!
-Э-э-э! Но-о-о!– беспомощно замычала я, разводя руками, но ситуацию тут же спас Грэг.
-В таком случае свяжитесь с управляющим мистера Баркли Сизом Штрайкером по этому же номеру, насчёт Гарри Смита, он предупреждён о нас двоих....Мистер и миссис Смит. Миссис Смит моя жена и ассистентка, теперь мы развозим пиццу вместе. К сожалению, сэр, она глухонемая и потому ничего не слышит.
Недоверчиво косясь в мою сторону, полицейский набрал на компьютере указанный номер. Раздавались длинные телефонные гудки, показавшиеся вечностью, но вот раздался коротенький щелчок, трубку сняли, Грэг вздохнул с облегчением. Это был управляющий Сиз Штрайкер.
- Да…здесь…Гарри Смит… Я вижу её впервые…ну, да, ассистентка, блондинка, немного странная. Жена?.. Немая…хорошо, под вашу ответственность
- Вас ждут, проезжайте, - сердито отрезал полицейский, всё ещё искоса поглядывая на меня.
-Сэм, оставь их, - раздражённо отмахнулся от нас первый полицейский, - пропусти.
Второй полицейский прекратил изучать наш мопед на предмет взрывчатки и многозначительно кивнул нам головой, мол, путь свободен.
Грэг сел впереди, а я, обхватив его за талию, примостилась на заднем сидении. Не медля более ни секунды, мы тронулись в путь в сторону знаменитого побережья Палм – Бич – Побережья миллионеров.
Дорога, по которой мы сейчас ехали, была накатана до такого лоска, что, проезжая на мопеде, мы будто не ощущали её под колёсами, и потому, создавалось впечатление, что мы летели на мопеде, словно на крыльях, будто вовсе не соприкасаясь с землёй. Несмотря на то что, пропускной пункт уже скрылся из виду, мне всё еще казалось, что полицейские продолжают пристально следить за нами вслед. Мне всё казалось, что они, передумав нас отпускать, и теперь преследуют, чтобы нагнать. От ужаса я уткнулась в костлявую спину Грэга, и зажмурила глаза, боясь, что, когда я их открою, моя догадка окажется действительностью.
Однако, ничего не происходило. Я открыла глаза и оглянулась назад – никакой погони не было. Мы спокойно ехали одни по улице, образованной дорогими особняками, огороженной с двух сторон разнообразными коваными решётками их оград, и никому до нас нет, собственно, никакого дела. Впечатление было такое, что мы находимся в мёртвом городе Инков, из которого таинственным образом, вдруг, исчезли все его жители, и только какой-то алый Порш, с шумом промчавшийся мимо нас, внезапно нарушил тишину и уединение полусонного городка. Хотя я понимала, что мы выкрутились, и неприятное происшествие на пропускном пункте было позади, мелкая дрожь, как от озноба, все ещё растекалась по телу мурашками, расслабляя тело и заставляя трястись мои руки так, что я едва могла удерживаться за зад Грэга.
Только теперь я начала осознавать, что с минуту тому назад мы ходили по краю лезвия, что, попроси полицейский предъявить документы, а он, судя по всему, имел такое право, наше дело могло закончиться, даже не начавшись, и последствия для нас обоих могли быть самыми роковыми. Всё могло обернуться даже арестом, а может быть и заключением за попытку иностранки проникнуть в закрытую зону под чужими именами, и тогда, наверняка, я тут же была бы просто выдворена из страны, как нарушительница закона. То, что нам удалось выкрутиться из этой ситуации, было скорее чистым везением. Вскоре мы были на месте. Спешившись, я смогла, наконец, осмотреться.
-Вот мы и приехали. Нам сюда. – Грэг кивнул в сторону ограды.
Глава тридцать шестая
Завещание старого Баркли
Я посмотрела туда, куда указывал Грэг. Роскошный особняк был выстроен в непонятном стиле, напоминал не то Белый Дом в каком-то игрушечном исполнении, не то игрушечный замок Lego, выстроенным в виде Белого Дома.
Дом представлял собой правильный четырёхугольник, почти квадрат, украшенный миниатюрным деревянным портиком, выкрашенным в белый цвет, с белыми же деревянными колоннами, функциональное назначение которого было трудно определить, и четырьмя бутафорскими башенками в мультяшно - диснеевском стиле, венчающими вершины каждого из углов. Не будь этого удивительного декора, особняк в желто-охряном цвете напоминал бы собой один из корпусов туберкулёзного диспансера, что находится у нас в Питере, возле Нарвских ворот. В общем, дом дедушки Баркли, несмотря на безвкусную архитектуру, вполне представлял собой олицетворение американского благополучия и жизненного успеха.
Если архитектурная гармония дома отсутствовала напрочь, то этого никоим образом нельзя было сказать о саде. Сад был великолепен. Безукоризненно выстриженный газон весело блестел своей ослепительно ярко-зеленой травой, тут и там из - под земли били поливные фонтанчики, наполняя жаркий воздух приятной влажной прохладой и, поднимая мириады брызг, образовывали многоцветные радуги. Рабатки из кустов нежно-белых роз, покрытые пеной из мельчайших соцветий, повсюду эффектно обрамляли аккуратные каменные дорожки, ведущие в разные стороны к дому и от дома, образуя причудливый лабиринт. Высокие апельсиновые и лимонные деревья, растущие в одиночку, как бы расставляли вертикальные акценты в цветущей пене розовых кустарников. Добавьте к этому стройные стволы возносящихся к небу кокосовых пальм, травяные стебли банановых деревьев, образующих небольшие группы, и прочих причудливых тропических растений, относящихся не то к деревьям, не то к кустарникам, с неведомыми плодами и листьями, и вы получите полное представление о райском местечке под названием сад дедушки Баркли.
Засмотревшись на удивительный сад, я совсем забыла о цели нашего визита, и только, когда Грэг дёрнул меня за рукав, я, наконец, вернулась в реальность. Тут только я заметила, что Грэг нервничает. Его лицо выражало растерянность и беспокойство, взгляд его блуждал. По-видимому, он искал кого- то.
Сразу проигнорировав парадный вход, мы пошли вдоль изгороди, словно воры, намеревавшиеся обчистить фруктовый сад. Я понимала, что Грэг чего-то или кого-то сильно опасается, но не решалась спрашивать, продолжая молча следовать за ним. Мы подошли к другой калитке, служившей, по-видимому, чёрным ходом, ведущим на хозяйственный двор или на кухню, через который обычно доставляются продукты питания и товары.
Тут, я увидела, что Грэг заметил того, которого он искал, потому, как лицо его просияло, и он приветственно кивнул кому-то в глубине сада.
-Пс! Пс! - шёпотом, по-воровски, позвал кого-то Грэг, - дядюшка Сиз, это я, Грегги.
Сначала я никого не заметила, только услышала, как в это мгновение доносившиеся из глубины сада непрерывное тарахтение газонокосилки, вдруг, стихло. Навстречу нам, забавно петляя витыми лабиринтами дорожек, нёсся … огромный негр. В первую секунду я опешила и в ужасе отпрянула назад, но Грэг подскочил к решётке и протянул руки ему навстречу. В следующую секунду, издав короткий писк, калитка автоматически отворилась, и Грэг, прыгнул в объятия двухметрового великана, словно маленький мальчик. Они обнялись, словно отец и сын, причем Грэг рисковал быть задушенным горячими объятиями этого необъятного негра.
- Дядюшка Сиз!
-Грегги, мой малыш! Грегги, мой мальчик, наконец - то ты приехал! - раздался раскат грома из набежавшей черной тучи.
- Дядюшка Сиз, тише, тише, я не хочу, чтобы прислуга услышала нас.
- Не волнуйся, мой мальчик, я помню, - приглушая голос, ответил дядюшка Сиз, - кроме дедушки в доме сейчас никого нет,… разве что Миссис Мэй, черт бы её побрал. Уф! -
Дом дедушки Баркли
задумчиво добавил он, - стерва сейчас в доме…как всегда. Ну что же мы стоим, словно вкопанные, дай хоть толком посмотрю на тебя, Малыш.
С этими словами он приподнял своего Грегги под мышки, словно котёнка и поднял его наверх, поднеся к своей маленькой головке, скрытой на верхушке огромного туловища. Я с недоумением смотрела на эту картину. Зрелище казалось сюрреалистичным.
- Господи, да ты уже совсем вырос, …уже взрослый. Господи, кажется, что это случилось ещё только вчера, …а уже взрослый. Вот когда действительно начинаешь осознавать, что ты уже старый нигер, – всхлипнув от сентиментальности, горько вздохнул «дядя» и поставил Грэга на место, словно тот был простой куклой
Уж каким, каким, но ТАКИМ, дядюшку Сиза, я никак не могла представить. Чтобы описать неординарную внешность «дядюшки» Сиза в двух словах, потребовалось бы не менее двух машинописных листов, но я остановлюсь только на некоторых деталях, которые наиболее ярко выделяли этого старого великана - негра.
Прежде всего, я уже упомянула, что, вопреки моим ожиданиям, дядюшка Сиз оказался негром, о чём Грэг в письмах не упомянул ни единым словом, и это было бы ничего, ну негр, так негр, бог с ним: будь он европейцем, негром, китайцем, индейцем, белым, чёрным, красным, желтым - не в этом суть дела. И, хотя, в родном моём Питере, мне редко доводилось встречать представителей чёрной расы, вид «обыкновенного» негра меня ничуточки не смущал. Но, всё дело в том то и было, что Сиз Штрайкер, был негром «необыкновенным» в полном смысле этого слова.
Это был поистине гигантский негр, и не только, потому, что рост этого великана составлял два метра тридцать сантиметров, так ещё представьте, что эта махина весила около двухсот килограмм так, что Дядюшка Сиз являлся самым большим человеком на полуострове Флорида, что было официально зафиксировано в местной книге рекордов. Этот огромный негр из-за своей полноты казался необъятным и, как бывает у всех толстяков, ходил, смешно расставив руки по бокам, словно большая черная курица, так что создавалось впечатление, будто они не сходились у него на животе. Его маленькая головка, громоздившаяся на вершине горообразного туловища с низу была практически не видна, и я могла разглядеть его лицо, только тогда, когда дядюшка Сиз наклонился ко мне, чтобы в свою очередь получше разглядеть меня, потому, как к довершении ко всему, он оказался ещё и близоруким.
- А это, что за цыплёнок? – раздался раскат грома над моим ухом, так что я от ужаса спряталась за Грэгом. Мне показалось обидным, что меня обозвали «цыпленком», и в то же время страшно, что этот незнакомый великан может запросто открутить мою голову, как у беспомощного цыплёнка.
- Не бойся его. Не бойся. – наушкивал меня Грэг, словно хозяин огромного пса, который «не укусит», - подойди к нему, ну же!
- Приятно, познакомится, юная мисс…. – тут дядя Сиз запнулся, очевидно, забыв моё имя, - Сиз Штрайкер, главный управляющий дома Баркли, –представился он.
Испуганно я подняла голову, и, вдруг увидела, как прямо надо мною нависло лицо…младенца. Глуповато-добрыми глазами свысока на меня смотрела пухленько - младенческая мордашка, в маленьких круглых очках, с толстыми линзами, делающих глазки до забавного маленькими, как буравчики. В пухленьком дырочкообразном ротике переливаясь всеми гранями, сияли только два небольших зубика, покрытые мелкой россыпью…бриллиантовых камешков, а на верхушке круглой, словно шар, головы, возвышался забавный хохолок из седых завитых волосок. «Посмотрел бы ты на себя, какой ТЫ ЦЫПЛЕНОК», - мелькнуло у меня в голове, и в то же мгновенье, как я не старалась сдерживаться, из меня вырвался приступ глупого смеха, который я не в состоянии была остановить, несмотря на то, что зажала рот ладонью.
Тут я с ужасом поняла, что, своим идиотским смехом, я, должно быть, серьёзно обидела добродушного дядюшку Сиза, который долгие годы был самым близким человеком для Грэга. Осёкшись, я с испугом посмотрела на дядюшку Сиза, И, что вы думаете, я там увидела? Дядюшка Сиз тоже хохотал от души, каким-то безмолвным, сухим, смехом, сотрясаясь всем своим огромным телом.
- Цыплёнок, испугался, кажется, старый Сиз напугал маленькую птичку. Ха – ха –ха! Не бойся меня. Ха- ха-ха!
Слава богу, дядюшка Сиз не понял тогда, что смеялась над ним, потому, что засмеялся первым и принял, по видимому мой смех, как ответный, как будто, я просто смеялась за компанию с ним. К счастью, всё обошлось без обид.
- Как тебя зовут, птичка? – Обратился ко мне дядюшка Сиз. – Проклятая память, Грегги говорил мне уже, как –то, но я забыл.
-Лили, - едва смогла вставить слово я, залившись краской, как рак..
-Ну, конечно, малышка Лили, у такой хорошенькой беленькой куколки иного имени даже не может быть. Лили. Подумать только! Белая киска Лили.
-Фамилия, сейчас, - тут дядюшка Сиз достал из кармана своей куртки смятый, вырванный из записного блокнота листок бумаги, напряг изо всех сил остатки своего зрения, с силой вдавив очки в лицо, так, что они почти врезались в пухленькие его щёчки, и с героическим мучением принялся читать, разбирая по слогам, - А – сэ - не.
-Арсентьева, - прервала я его мучения.
- Как?
Тут вмешался Грэг.
-Дядюшка Сиз, это неважно, у нас очень мало времени. Отведите нас скорее к дедушке, он ждёт.
-Так вот, юная леди, меня не надо бояться, - продолжал негр (поразительно насколько негры отличаются болтливостью), ведя нас обоих по запутанным дорожкам лабиринта, образованного приземистыми кустарниками розовых и белых роз, - я помню Грегги ещё с рождения, в буквальном смысле этого слова. Этот маленький парнишка появился на этот божий свет, где бы вы думали, прямо на заднем сидении моего авто. Прошло уже почти восемнадцать лет, а я до сих пор помню этот день, как будто он был только вчера. Это было ужасно.
-Восемнадцать, почти…– испуганно повторила я, косясь на Грэга..
-Дядюшка Сиз! – попытался осечь его Грэг, но было поздно.
Дядюшка Сиз, будто не слыша своего воспитанника, продолжал:
- До сих пор слышу в ушах, как кричит твоя матушка. Когда я обернулся, дело было почти сделано. Пришлось принимать роды самому. Грэг родился вот такой.
Тут Дядюшка Сиз сложил свои огромные ручищи в ладошки, как обычно делают рыбаки, когда показывают размер пойманной рыбы.
-С головы до ног. Вот такой! - подтвердил он, будто я до сих пор не верила в тот «факт», что Грэг, вообще, родился.
-Постойте, мистер Сиз, так получается Грэгу всего семнадцать?
-Истинный крест, семнадцать; восепмнадцать ему стукнет только через пару месяцев.
-М-м-м, - схватилась я за голову. Я почему-то сразу же представила новорожденного Грэга, такого крошечного, сморщенного уродца красного цвета. Я поняла, что Грэг соврал насчёт своего возраста.
«Так, значит, он мне соврал, ему даже не двадцать один, а всего восемнадцать, точнее, нет и восемнадцати, значит, по американским законам он ещё не совершеннолетний и не может вступать в брак до наступления совершеннолетия. Господи, мальчишка моложе меня почти что на целых пять лет. Так почему же он мне сразу не сказал всей правды? Что помешало ему? Мужское самолюбие? Какая чушь. Конечно же, что из-за его возраста, я не захочу вступать во всю эту брачно-денежную авантюру с дедушкиным наследством, затеянную им же самим. Ну, что это собственно меняет…теперь, когда я уже тут? Ничего. Скоро ему все равно исполнится восемнадцать… и по американским законам он может официально вступить в брак.* Мои русские предрассудки…стереотипы… Но, даже в России, в наше время такая разница в возрасте почти ничего не значит. Что ж, чтобы я не думала теперь о нём…уже слишком поздно менять что-либо».
-…вот мы и пришли, - продолжал тарабанить говорливый негр, - уф, совсем забыл, черт бы побрал эту Миссис Мэй. Вот что, ребята. Подождите немного здесь, под этой глицинией, чтобы никто вас не заметил, пока я, буду разбираться с этой Миссис Мэй. У, ведьма! – злобно воскликнул он, и, сжав в кулаки, ринулся в дом. «Мамочка, что же он собирается сделать с этой миссис Мэй», - с ужасом подумала я.
-Не бойся, всё будет хорошо, - словно поняв мои мысли попытался успокоить меня Грэг, хотя я видела, как его широко вытаращенные глаза бешено бегали от волнения.
Мы остались ждать возле глухой стены кухонного корпуса, густо увитой сиренево-голубыми гроздьями цветущей глицинии, так что со стороны дома нас никто ни мог видеть. Несколько секунд прошли в полной тишине, только слышно было, как в кусте глицинии пересмешник затянул свой бесконечно-однообразный напев. Вдруг грохот падающей посуды разорвал природную идиллию цветущего сада. Я вздрогнула и подскочила, словно меня вдруг окатили кипятком. Из парадных дверей, внезапно выскочила какая-то женщина, для чего - то, всё еще держа наперевес серебряную ложку в кулаке, вдогонку за ней летела миска с едой, которая с грохотом упав на землю, вымазав едой весь её подол.
-Я всё расскажу, мисс Баркли, всё! - Цедя сквозь зубы, пригрозила кому-то неведомому женщина. - Нет, всё с меня хватит, - психовала женщина, теперь почти срывая с себя фартук, который никак не хотел развязываться, - завтра тебя отправят куда надо, придурок, там тебе и место!
Сцена произвела на меня, неприятное впечатление, так, что идти в дом мне больше не хотелось, но тут из-за дверей неожиданно появилась детская мордашка дядюшки Сиза.
-Всё в порядке, ребята, путь свободен! Можете заходить, - он дружески махнул нам рукой.
Нам пришлось почти бежать за великаном, идущим сквозь анфиладу комнат семимильными шагами. Дядюшке Сизу тут всё было уже знакомо, и потому он с уверенностью шел по дому, так, что мы едва могли за ним поспевать.
Комнаты дома были обставлены с функциональностью современной роскоши. Интерьер дома напоминал скорее апартаменты роскошной гостиной или же универмага, чем помещения, предназначенные для жилья, и, не смотря на всю эту урбанистскую роскошь, уюта, как такового, не было.
Дядюшка Сиз остановился перед единственными дверьми в доме, которые были заперты, отдышался и открыл. Поток солнечного света ударил в глаза. Ощущение было, будто мы находимся в светящемся прожекторе маяка. И это оказалось почти правдой. Стены огромной комнаты, вместо обоев, были сплошь покрыты…зеркалами, а две пары окон – одна выходящая в сад, а другая – на портик фасада, были расположены одна напротив другой, так что освещение комнаты было сквозным. Солнечные лучи, проходя сквозь помещение, отражались в зеркальной поверхности стен, растекались в воздухе, что и создавало впечатление неземного света, заполнявшего комнату.
Обстановка в комнате отличалось простотой и роскошью. В центре комнаты находились белый кожаный диван в стиле Людовика XVI и два таких же кресла. Маленький, искусно инкрустированный розами столик, стоял посередине полукруга, образованного диваном и креслами. Вот и всё – другой мебели в комнате не было… и в комнате никого не было.
Я с недоумением обернулась на дядюшку Сиза. Двухметровый великан исчез, словно по волшебству. Вот чудеса! Поистине зазеркалье Алисы из страны чудес! Неприятный холодок пробежал у меня между лопаток. В эту же минуту я услышала какой-то отвратительный скрип от несмазанных колёс, зеркальная дверь, ведущая во внутренний сад, вдруг отворилась, и в комнату, сопровождаемый своим верным слугой Сизом, на инвалидной коляске торжественно въехал старик. Этим несчастным был Грэг Баркли - бывший владелец знаменитого на весь Майами яхт- клуба, бывший миллионер, а теперь несчастный, разбитый инсультом, полоумный старик.
Несмотря на то, что беспомощное тело его было разбито инсультом, в своей инвалидной коляске он держался гордо…
Обстоятельства не смогли сломить этого сильного, непримиримого человека. Он боролся против всего и всех. Против болезни, сделавшей его беспомощным инвалидом, против алчных «родственников», с которыми он даже не был в кровном родстве. Предчувствуя его скорую смерть, они, словно стая хищных стервятников, вертелись возле него, предвкушая получить кусок пожирнее из его огромного состояния.
…Едва старик появился в проёме, он сразу же узнал Грэга. Это было сразу видно по его взгляду. Старик замахал трясущимися руками, и, указывая на Грэга, закричал каким- то жутким, загробным голосом:
- А, Дэвид, сукин сын, вот ты и здесь, и Фрида с тобой. Нет, нет, вы ничего не получите! Убирайтесь, убирайтесь, к чёрту! Вон! Забирай, свою сучку и проваливай. Фрида, зачем ты выбелила волосы?! Господи, да тебя нет, значит, это не ты, Дэвид! Тебя нет! Да ты не Фрида, не моя дочь. Да кто же ты? Ты похожа на ангела, тогда он…демон, вернувшийся из ада! Вы пришли, чтобы судить меня?! А-а-а-а!!! – Завопил старик.
-Это я, дедушка, Грэг Гарт, твой родной внук! Дедушка, милый, что с тобой? Чем они тебя накачали! Очнись, дедушка, это я твой внук, твой маленький Грегги!
В отчаянии Грэг принялся трясти старика, словно это могло помочь вернуть сознание безумца. Как ни удивительно, но это помогло. Слова «маленького Грегги» произвели на безумного старика умиротворяющее воздействие, он успокоился, взгляд безумца, вдруг прояснился…
Он понял – это был не Дэвид. Лицо и телосложение молодого человека напоминали только своими чертами Дэвида, но не более того. Но выражение лица было другое. Взгляд был другим. В нем не было и намека на тот наглый, вызывающий взгляд человека, презирающего всё и всех, взгляд из-под лобья, скрывающий ненависть и угрозу к окружающему миру, взгляд безумца, который не остановиться не перед чем. На него смотрели добрые, немного испуганные глаза взрослеющего мальчишки, напоминающего испуганный взгляд малыша Грэга, его внука. Вторая гостья, пришедшая с ним, была и вовсе незнакома, как старик ни силился вспомнить.
-Грэг Гарт, Грегги, мой малыш, но, боже милостивый, как вы похожи!!! – закричал, вдруг опомнившийся безумец. - Подумать только, одно лицо. Прости, прости, ненормального своего дедушку! Эти мерзавцы хотят похитить мой разум, они колют меня какой-то дрянью, от которой я теряю связь с реальностью! Прости меня, я не узнал тебя сразу, последний раз, когда я тебя видел ты был ребёнком, а теперь взрослый, и как две капли воды похож на своего отца! Когда-то твой покойный отец принёс в нашу семью столько горя, а я, старый дурак, поначалу спутал тебя с ним!
-Мать тоже так говорит. Она ненавидит меня из-за отца. Дедушка, мне не к кому больше идти, не к кому обратиться, одна надежда на тебя…- прослезившись, жалобно залепетал Грэг.
-К делу, не будем терять ни минуты. Бумаги с тобой? – Вдруг, с деловитой серьёзностью заговорил бывший безумец.
-Да.
Грэг вынул из набедренной сумки свиток свёрнутых документов.
-Вот они!
Старик многозначительно взглянул на меня.
-Так эта девушка и есть твоя избранница?
-Да.
-Подойдите сюда, мисс! - скомандовал старик голосом, которому привыкаешь повиноваться. Я показала жестом на себя.
- Да, вы, раз вы единственная леди, кто присутствует в этой комнате, -каким-то ёрно-неприятным голосом произнёс он, словно я была дурочка. Бледная от страха, я подошла. Старик оценивающе оглядел меня с ног до головы, словно товар. -Хорошенькая, - услышала я в ответ. – Вот, что мисс Лили, знаете ли вы о моем завещании?
Я осторожно пригнулась к губам старика, пытаясь прислушаться к его невнятной речи, но смогла понять только последнее слово – «завещание».
- О завещании? Наследство. Пятьдесят тысяч после брака… каждому из супругов. Конечно, - залепетала я, с ужасом чувствуя, как мой английский от волнения совершенно переставал «клеиться».
- Какая странная девушка. Она, что, глуховата. Вы меня слышите, мисс?! – старик почти кричал мне в ухо.
-Нет, сэр, я не глухая, я поняла -речь идет о завещании, продолжайте, - более уверенно сказала я.
- Так вот, мисс, это ещё не всё. Начёт своих пятидесяти тысяч не беспокойтесь, вы получите их после заключения брака, – это гарантированно, - как и Грэг, заверил меня старик. - Но, помимо этой жалкой суммы, существует ещё и другое завещание, о котором вы должны знать. Вот оно! –Старик развернул бумаги, принесённые Грэгом. Вы должны знать, что я переписал завещание на моего внука. После достижения Грэгом двадцати одного года, мой дом в Клин Воте, а также свою яхту я завещаю своему внуку Грегори Гарту. По вашему лицу у меня создается впечатление, что, Грэг ничего не говорил вам о втором завещании до сего часа.
- Нет, сэр, я действительно ничего не знала об этом, - с видом дурочки слукавила я.
-Теперь будете знать.
-Только я одного не понимаю, мистер Баркли, почему же сразу не передать наследство внуку, а не после брака, когда Грэгу исполнится …? – я не успела закончить свой не совсем деликатный вопрос, когда старик решительно прервал меня:
-Экая вы прыткая до чужих денег, мисс, – хотите всё и сразу! Извините старого идиота, но такова моя воля. Что касается вас – свои деньги вы получете сразу, а остальное -только после достижением Грэгом двадцати одного года…Это и будет проверкой надёжности вашего брака. Дело в том, прелестная мисс, что я не сторонник подобных ранних браков. Они часто разваливаются. По правде говоря, я не уверен в надёжности Грэга, ведь он ещё так молод и неопытен, а в вас, ЮНАЯ МИСС, я не уверен ещё больше, как и в надежности вашего предприятия под названием «СКОРОПАЛИТЕЛЬНЫ БРАК ПО РАСЧЁТУ», и мне не хотелось бы, чтобы ВЫ ОБА разбазарили своё имущество в самом начале. Я не хочу, чтобы, в конце-концов, мои правнуки оказались в нищете. Я вижу, вы оба ещё так молоды, что вряд ли сумеете грамотно содержать фирму. Моему Грегги надо ещё научиться вести дело, так пусть он поработает пока у своей матери. Простите, мисс, я бы, вообще, должен отказать в завещании «Жемчужины» и дома на Грегги, - старик заговорил неприятным тоном упрёка, - Грэг – размотай, но иного выхода у меня нет, завтра меня сошлют в коллектор отживших, под названием «Дом Милосердия», где я, наверное, скоро подохну. А делаю я это только потому, что другого родного внука у меня нет, и не будет, а допустить возможности, чтобы моё состояние перешло в лапы ЕГО ПРЕПОДОБИЮ Бинкерсу, я не могу. (Будь он проклят). Как вы понимаете, мисс, другого состояния у меня нет, я разорён. Так что не обращаете внимания на всю эту красочную мишуру дома - завтра всё равно весь этот хлам пойдёт с молотка. Вы меня поняли, очаровательная мисс Лили?
- Что ж, мистер Баркли, ваши доводы разумны, - согласилась я, при этом ком нахлынувшей обиды оттого, что старик, не восприняв всерьёз мои намерения выйти замуж за его внука по любви, посчитал меня брачной оферисткой, застрял где-то глубоко в моем горле.
-А, теперь оставьте нас наедине с Грэгом, я должен подписать документы.
-Можно мне посмотреть ваш сад, мистер Баркли? – попросила я.
-Конечно. Штаркер, проводи мисс Лили в сад.
Через стеклянную дверь мы вышли в огороженный с четырёх сторон дворик, весь утопавший в зелени причудливых растений со всего мира. В напряженном ожидании
ходила я вокруг небольшого бассейна с фонтанчиком, выполненным в виде играющего мальчика-тритона.
Словно заключённая на прогулочной площадке, я отсчитывала шаги и круги, не замечая пышного растительного великолепия, окружавшего меня. Мысли одна за другой приходили мне в голову, сменяя друг друга в мучительной лихорадке. «Неужели всё то, что со мной происходит - это правда?» «Вдруг, это результат жестокого розыгрыша? И этот Грэг, и туфли, и усадьба с дедушкой-миллионером, яхта, особняк у моря со ста тысячами долларами. Вдруг, это всё НЕНАСТОЯЩЕЕ. Так же, как получилось с губернаторством Санчи Панса. Ха- ха- ха! Губернаторша без гроша в кармане! Ладно, договоримся так», - решила я про себя, – «воспринимать только то, что реально со мной происходит, остальное – под вопросом. Хорошо? А там - что будет».
На этой мысли я успокоилась и заглянула в окно комнаты, где находился Грэг со своим дедушкой, но увидела там только своё собственное отражение. Стекло было заклеено зеркальной плёнкой, через которую можно было видеть только с одной стороны – со стороны комнаты.
Однако, как долго. Чтобы убить время и из любопытства, я начала изучать растения, находившиеся в этом маленьком, квадратном испанском дворике. Большинство растений мне были не знакомы. Непонятные формы и неведомые расцветки экзотических цветов и листьев начинали раздражать меня своим разнообразием. Что- то из растений было мне знакомо, кое- что, только напоминало мне то, что я знала раньше, но только с первого взгляда, присмотревшись получше, я понимала, что это не то…
Наконец, я устала рассматривать растения и присела в тени высокого дерева, чтобы отдохнуть. Смертельно хотелось спать. Я прилегла на скамью, закрыв глаза. От жаркой духоты, в глазах вспыхивали яркие, огненно-красные светящиеся точки, которые то возникали, то тут же исчезали, когда я пыталась сфокусироваться на какой-то из них внимание. В испуге я распахнула глаза. В первую секунду от яркого солнца я почти ничего не видела, мне показалась, что я, вдруг, ослепла, но вот очертания листьев дерева начинало постепенно проясняться на фоне белого от солнечного света неба. Я вздохнула с облегчением, и автоматически начала изучать крону дерева. Но что это? Среди кожистых ярко-зеленых листьев, я заметила огромные желто-зелёные плоды величиной с детскую голову, которые напоминали бы собой лимоны, только большие и круглые, как мячи. Я понимала - это цитрусовые. Но что это? Лимоны – не лимоны, грейпфруты – не грейпфруты. Я приподнялась на ноги, чтобы получше разглядеть неведомые плоды. «Достать бы один, сейчас», - мелькнула у меня мысль. Однако, дерево было столь высоким, что достать даже самый близко висящий плод из них не было никакой возможности, даже для высокого человека, не то, что с моим ростом. «Для высокого человека, может быть, и нет, а для ОЧЕНЬ высокого человека, пожалуй, возможно. Что если попросить этого дядюшку, как там его, Сиса. Попытка – не пытка, спрос – не беда».
- Пс, пс, - подозвала я дядюшку Сиза, так же, как это сделал Грэг, полагая, что этим тайным призывом мексиканских бандольеро, в этом доме принято подзывать дядюшку Сиза - Дядюшка Сис, где вы? Шёпотом закричала я. – Дядюшка Си-и-и-с!
Солнце скрылось за моей спиной, хотя на небе не было даже облачка. Я резко обернулась. Тучей, загородившей собою солнечный свет, оказался дядюшка Сиз.
- Кажется, вы звали меня, мисс Лили. Я не ошибся?
- Да, дядюшка Сис. Я хотела вас спросить кое о чём… вернее, попросить, - замялась я.
- Смелее, мисс, - подбодрил меня дядюшка Сиз.
- Дядюшка Сис, вы не могли бы достать для меня парочку вон тех грейпфрутов, которые висят на том дереве?
- Конечно, мисс, только это не грейпфруты, как вы утверждаете, а «вторичные» лимоны. Зачем они вам? Вот, возьмите лайм, в этом году у нас превосходные сочные лаймы.
– дядюшка Сиз указал на небольшое деревцо, усеянное мелкими, несозревшими лимончиками.
- Нет, дядюшка Сиз, я не хочу зелёных лимонов, - вежливо отказалась я. – Я предпочитаю зрелые плоды, как вон те, что висят на том дереве, большие и желтые. Кстати вы назвали их, как - то странно, кажется, «вторичными лимонами». Что это значит?
-Вторичный лимон – это значит, когда лимон, закончив свой срок созревания, продолжает расти дальше и созревает уже второй раз.
- Извините, сэр, но я ничего не поняла. Как это, лимон созрел первый раз, а потом передумал созревать, рос, рос, и созрел второй раз, третий и так далее? И, что если его не снимать с ветки, вообще? Тогда он, что, достигнет так размера тыквы, и свалиться сам? - В ответ, я услышала громовой раскат хохота дядюшки Сиза, что, казалось, весь маленький садик затрясся каждым своим листочком.
- Надо же, лимон с тыкву! Рос, пока не свалился сам! Ха-ха-ха! Нет, вообразите только, лимон, величиной с тыкву! – задыхался здоровый негр громовым смехом. - Ничего себе, Этрог!* Хотелось бы взглянуть на это чудо природы хотя бы одним глазком! – И, едва, взопревший от смеха великан смог отдышаться, как тут же причитал мне небольшую лекцию по ботанике:
- … в целом, мисс, вы правильно представляете картину. Плод лимона, как и человеческий эмбрион, созревает девять месяцев. Как только, эти девять месяцев проходят плод готов к употреблению, тогда он наиболее ароматный, сочный и полезный. Но, если плод не снимать с ветки, он снова зеленеет, продолжает расти, и через три месяца снова желтеет, тогда эти лимоны уже называют не лимонами, а Этрогами, или Цитронами, которые годятся разве что на отправление еврейского Праздника Шалашей. На вид эти огромные Этроги такие же яркие и сочные, но это только на вид. Того аромата и сочности девятимесячного лимона в них уже нет. Кожура их становится плотной и толстой, как деревянная кора и почти полностью вытесняет собой мякоть, которая делается сухой, и безароматной, как обыкновенное мочало люфты. Правда, на вкус мякоть Этрога такая же кисловатая, но из-за сухости совсем несъедобная, и поэтому из-за их декоративной пупырчатой кожи такие перезревшие плоды евреи большей частью используют не для еды, а для украшательства своих религиозных торжеств на праздновании Суккота*. По правде сказать, мисс, вы меня озадачили. Я никогда не пробовал оставлять лимон на ветке на третий срок, обычно я собирал их вовремя. Надо как - нибудь провести этот интересный эксперимент у себя дома. Вот только с этим кустикоми и вправду получилась еврейская ерунда, - забыл собрать и вырастил Этроги, - заключил свой интересно-познавательный рассказ дядюшка Сиз.- Эх, мисс, не до лимонов нам сейчас, когда уже завтра поместье пойдёт с торгов. Вот такие дела творятся тут, мисс… вместе с садом, с Этрогами, и всем, что тут находится. Прямо с торгов... Бедный мистер Баркли, не знаю, как он переживёт всё это?! Так, что рвите, всё, что вам нравится, мисс, потому что всё равно завтра всё это достанется чужим.. Ха –ха –ха! - С этими словами черный великан, схватив меня за талию, он словно обыкновенну. куклу и начал возносить меня вверх.
Старик Баркли заканчивал уже подписывать последний документ, когда взгляд его упал на окно, выходящее в сад. Вдруг рот его растянулся в широкой улыбке, обнажившей безупречно белый забор искусственных зубов, а высохшее от болезни тело разразилось тряской беззвучного старческого смеха. Из окна сада, как на ладони, была видна уморительная жанровая сценка. Нелепая, и в то же время анекдотичная в своих противопоставлениях.
Представьте себе огромного, чёрного, как смоль негра, на плечах которого стояла хрупкая белая куколка. Огромные черные ладони негра крепко держали её за маленькие щиколотки белых ножек, а она при этом норовила вскарабкаться ему ещё и на голову, упираясь коленями в его затылок, так, что голова старины Сиза, забавно раздув раскрасневшиеся щёки, вынуждена была нагнуться шеей вперёд в три погибели, опустив свои многочисленные подбородки на грудь. Куколка же, размахивая руками, пыталась одновременно удержать равновесие и схватить огромный Этрог, чтобы, вцепившись в огромный плод, сбросить его на землю.
Раздался треск ломающегося сука –потеряв равновесие, куколка летела вниз вместе с веткой и Этрогом, но была ловко подхвачена нерастерявшимся великаном. Оба упали. К счастью, всё обошлось. Они сидели на траве оба - огромный чёрный великан – Сиз и маленькая куколка Лили и в испуге глупо таращились друг на друга. Тут старик, перестав содрогаться в конвульсиях смеха, разразился, вдруг, громким жутковатым хохотом безумца.
Умиленный историей со сломавшимся суком, старик Баркли, даже не читая последнего листа завещания, с размаху поставил последнюю – решающую подпись. Грэг проворно убрал бумаги в свой рюкзачок. Дело было «в кармане».
- Нет, смотри, что наделали, сломали ветку моего любимого лимонного дерева, которое я выращивал все долгие годы, пока жил в поместье. Ха-ха-ха! подумать только, я посадил это дерево, как только приобрёл этот особняк. А она, раз, пришла и сломала.
Догадавшись о ком идёи речь, Грэг испугался и посмотрел в сторону сада.
- Всё в порядке, Грегги, не переживай, завтра всё поместье полетит к чёрту, вместе со старым Баркли, и его деревьями и кустами, так стоит ли переживать из-за какой-то сломанной ветки, - успокоил его дед. - Да, вот, ещё что Грегги, - тон дедушки вновь принял серьёзность, - не говори ничего матери о завещании, пока тебе не исполнится двадцать один год. Понял? И предупреди об этом свою невесту. Ну, что, нам пора прощаться. Как говорится, желаю вам счастья, и помереть в один день. А, сейчас, пригласи мисс Лили, пока они с Сизом начисто не обобрали все деревья в саду, - дедушка вновь хихикнул, - мне надо с ней поговорить.
- Лили, дедушка зовёт тебя! – Скрипучий голос Грэга раздался из проёма зеркальной двери.
Я вздрогнула. В первую минуту, мне показалось, что дедушка Баркли начнёт ругаться за сломанную ветку. Я растерялась и оторопела. « Какого х..на мне вздумалось лезть на это дерево», - подумала я тогда.
Старик сидел передо мной, пристально уставившись мне в глаза – прямо как на допросе. Я молчала, опустив голову.
- Значит, так, мисс, о том, что я завещал лодку Грэгу, никому не говори, поняла, никому и ни при каких обстоятельствах. Насчёт ваших ста кусков – два счета по пятьдесят вам откроют сразу после свадьбы по предъявлению свидетельства о браке, на фамилию Гарт. Что ещё? Да, Сиз Штрайкер отвезет вас на лимузине до пункта. – Старик замялся, будто размышляя о ещё о чём – то. Единственное, что я так и не смог понять, мисс, откуда вы? Ведь, судя по виду и по вашему акценту, вы не местная. Такие цветы во Флориде не цветут.
- Я из Санкт-Петербурга, - выпалила я.
- Не может того быть, – отрезал вредный старик.
-Нет, сэр, не из того, что находится во Флориде, а из НАСТОЯЩЕГО Санкт-Петербурга, что находится в России.
Старик остолбенел, словно пораженный разрядом тока.
-Так вот оно что! – забубнил он себе поднос. - Значит пророчество верно! Они всегда возвращаются! Возвращаются обратно. Ха-ха-ха! Стало быть вы и есть тот человек, который отвезет их обратно. Они отмечены злым роком. Проклятие, проклятие, значит, они не отпустят нашу семью, пока не вернутся! От судьбы не убежишь! Не беги, кролик, - не убежишь. Ха-ха-ха!
Металлический хохот безумца заставил меня отпрянуть назад.
- Господи, о чём вы говорите, мистер Баркли? Какое пророчество?! Какой кролик?! От чего не убежишь?! Кто они? Какой злой рок? Вы меня пугаете!
- А, судьба, рок? – Заговорил старик, словно очнувшись от своего безумия. – Я говорю, что никому и никогда ещё не удавалось убежать от своей судьбы. Это я говорю, конечно, в отношении себя. Вот представьте, мисс, ещё вчера, то бишь, восемнадцать лет назад, я, то есть Грэг Баркли, был владельцем самого роскошного яхт- клуба на побережье, насчитывающего пятьдесят две круизные яхты в своём составе и считал, что моё состояние вечно и незыблемо. Но после того как эти грёбанные девки Сильвии, Анны, Джулии стали каждое лето обрушиваться на побережье, под девками я
имею в виду, конечно, ураганы, бизнес мой сдуло ко всем чертям. Так, что, мисс, теперь я такой же нищий, как последний наймит, собирающий апельсины на плантациях, с той лишь разницей, что я к тому же и беспомощная развалина, которую придут завтра забирать в «Дом Милосердия», где там со мной будут обращаться, как с идиотом.
- Мистер, Баркли, едемте с нами! Вам нельзя здесь оставаться! Вы родной дедушка Грегги, а значит и мой тоже! А я не допущу, чтобы мой родственник окончил свои дни в каком –то «Доме Милосердия»! Долго вы там не протяните. В России это считается позором, когда своих родственников сдают в дома престарелых. Мы разделим вместе нашу жизнь, какая бы она ни была! Грэг, мы едем вместе с дедушкой, или я, вообще, никуда с тобой не поеду, слышишь, Грэг! – накинулась я на потупивше стоящего Грэга.
- И ты меня пожалела! Силы небесные, и ты пожалела, старого грешника Баркли! У тебя доброе сердце, дитя моё! А, вот мой родной внук Грэг, даже не подумал предложить мне свой кров. Детка, ты не знаешь, дедушку Баркли! Я, скорее сам отрублю себе руку, чем соглашусь стать кому-либо обузой. Сиз предлагал мне уже поселиться в его доме, но я отказался. Никогда, никогда Баркли не будет никому обузой! Человек за всё платит сам, иначе он перестаёт быть человеком и становится жалким рабом! А жить рабом хуже смерти! За всё надо платить, мисс! И КАЖДЫЙ ПЛАТИТ СВОЮ ЦЕНУ! Ладно, юная мисс из России, должно быть, старый болван совсем заговорил вас своей глупой философией. Ну, довольно разговоров! Прощайте, машина Сиза уже ждет у ворот! Вам пора! -… С улицы раздались гудки лимузина.
-Прощайте, дедушка Баркли, может быть, ещё увидимся! – закричала я сидящему в кресле старику. -В бесчисленные зеркала комнаты было видно, как старик отрицательно покачал головой.
Обратный путь мы проделали с полным комфортом. Просторный белый лимузин Сиза Штрайкера, нёс нас на крыльях, вплоть до самой границы города – миллионеров.
Тут только я заметила, что дядюшка Сиз, уже не был тем весёлым болтуном, каким мы его встретили в поместье. На его лице лежала маска печали и тревоги. Его младенческие губки были плотно сжаты, будто гигантский младенец вот - вот собирался разрыдаться. Теперь он был молчалив и сосредоточен, погружённый в свои грустные раздумья. В просторном лимузине воцарилась мучительная тишина.
- Дядя Сиз так, значит, это и есть тот самый лимузин, в котором родился Грэг? – неизвестно зачем спросила я, чтобы как - то прервать тягостное молчание, царившее в просторной машине.
- Да, мисс, тот самый, его подарил мне старик Баркли, - едва сдерживая подступившие к горлу слёзы, неохотно ответил негр.
- Что случилось? Грэг? Мистер Сис? Объясните.
- Сегодня мой последний день работы в поместье Баркли, - с грустью ответил Сиз. - Завтра хозяина отправят в дом престарелых. Имущество Грэга Баркли пойдёт с аукциона. Поймите мисс, он был не просто для меня хозяином, работодателем, мистер Баркли был мне лучшим другом. Он спас меня от тюрьмы. Когда все отвернулись от меня, он был единственный, кто протянул мне руку помощи, став моим бесплатным адвокатом. Он единственный, кто дал мне работу, когда мне некуда было идти, и щедро оплачивал её. Только он всегда относился мне, как к равному себе. С ним я не чувствовал себя посмешищем, неуд… Нет, извините, мисс, я больше не могу продолжать. - Крупные слёзы покатились из глаз старика Сиза, застилая туманом его маленькие круглые очки с толстыми линзами. Пришлось даже останавливать лимузин, чтобы гигантский младенец мог вволю выплакаться. Больше я ни о чём не решалась спрашивать его. Так буквально «с горем пополам» мы доехали до границы города миллионеров.
- Да, что там, - обрадованный встречей со своим воспитанником Грэгом, расщедрился добрый старик Сиз, - я довезу вас на лимузине до самого дома. Вот будет круто! Представь себе, как удивиться этот старый урод Бинкерс, когда вы подъедете к дому на роскошном лимузине. Чёртов проповедник лопнет от злости.
- Дядюшка Сиз, вы в последнее время слишком редко бывали у нас дома - вы ничего не знаете. Я больше не живу с ними. Я переехал в другой дом. Поверьте мне, я рад этому, и не сожалею, что уехал от них.
- Грэг, милый мой мальчик, где же ты живешь теперь?
- В бывшем доме этого самого, как вы его называете, чертового проповедника Тэда Бинкерса, моего отчима.
- Но, Грэг, как же так? Получается, тебя выгнали из собственного дома? А что мать?
- Мать? Она и слова не может сказать против этого урода. Похоже, ей всё равно. Поймите, так будет лучше для нас троих, те есть для четверых, для всех нас, пока завещание не вступит в законную силу. Тогда я своего не упущу. Вот мы и расквитаемся с ним за всё. Ну, хватит обо мне. А что будет с вами, дядя Сиз?
- Со мной. Обо мне не беспокойся. Поеду в своё поместье. Ха-ха-ха!... поместье… У меня есть лимузин. Буду сдавать его в аренду на свадьбы, на похороны. Ха-ха-ха! В общем, без куска хлеба не останусь. Будет совсем худо – продам свои бриллиантовые зубы, вставлю другие - пластиковые. Ха-ха-ха! В общем не беспокойся, со мной всё будет хорошо. Старика Сиза без дерьма не съешь. Ну, поехали?
- Нет, дядюшка Сиз, спасибо вам, но я приехал к вам на своей машине. Да, совсем забыл, ещё нужно забрать вещи Лили из камеры хранения. Вы не поможете нам отнести чемоданы в машину.
- Конечно.
Через минуту я могла наблюдать, как могучий великан, с легкостью поднял мои неподъемные чемоданы, как будто они были пустыми, и, прихватив из лимузина по дороге наш «самокат» и большущую сумку, набитую лаймами и лимонами, одним махом перенёс всё это в кузов нашего Пикапа.
- Ну, Грегги, мой мальчик, до свидания. Но, если тебе понадобиться разобраться с Бинкерсом, сразу же звони мне. Вот мой телефон. Помни, ты не один, у тебя всегда есть старый друг, который может постоять за тебя.
- Нет, для меня вы больше чем друг, дядя Сиз, для меня вы как отец.
Из- под толстых линз очков дядюшки Сиза вновь покатились слёзы.
- До свидания, дядя Сиз. Счастливо вам! – донёсся отдаляющийся в пространство голосок «цыплёночка». И Пикап скрылся из виду.
- До свидания, сынок. – Едва слышно произнёс дядюшка Сиз, отирая слезы грязным платком.
Глава тридцатьседьмая
Заблокированная карточка
Мы ехали уже два часа. Пыльная дорога казалась бесконечной. Поднявшаяся от жары пыль, казалось, заволокла даже небо, так, что солнце светило через матовую плёнку.
Пыль была повсюду: в воздухе, на одежде, она проникала в глаза, отдавая песком, в нос, рот, от чего жажда становилась невыносимой.
Я уже выпила всю воду, но и это не помогало, от каждого выпитого глотка, ещё больше хотелось пить. Я пробовала утолить жажду лаймами, но и из этого ничего не вышло. Жгучая кислота только обожгла мне рот, вызвав к тому же новые муки голода. Необходимо было сделать привал, чтобы перекусить, но, как назло, на пути не попадалось ни единой стоянки, чтобы скрыться от нестерпимой жары и перекусить – ведь с самого утра у нас не было во рту ни крошки.
Наконец, показался опознавательный знак перекрещенной вилки и ножа, извещающий, что где-то близко расположен крупный универсам, или придорожная гостиница с паркингом, где, наверняка, находится какое-нибудь кафе, где можно пообедать и пересидеть жару в прохладе его кондиционеров. Что конкретно – я не успела прочесть.
Указатель не врал - вскоре вдалеке показалось небольшое здание придорожной гостиницы. Измученные голодом и жаждой, мы свернули в сторону этой гостиницы, рассчитывая, что там, нам удастся немного перекусить и отдохнуть.
Это был один из тех частных домов, принадлежащих владельцу, который был переделан в небольшую гостиницу...
После экономического кризиса, многие домовладельцы, лишившись работы, вынуждены были зарабатывать деньги на аренде собственного дома, расположенного в прибрежной зоне, превращая его в своеобразную гостиницу эконом класса для небогатых туристов. Закон не запрещал сдавать не выкупленные в кредит дома в аренду туристам и многие, чтобы выжить, воспользовались этим. Обычно, во флигеле такой частной гостиницы ютился сам хозяин со своей семьёй, а остальные комнаты сдавались в наём приезжающим на отдых американцем, которые не могли позволить себе отдых в звёздных отелях.
Наиболее предприимчивым из таких домовладельцев не только удавалось в течение нескольких лет погасить банковский кредит за дом и землю, но и создать вокруг него целую туристическую инфраструктуру в виде паркингов, бензозаправок, небольших кафе и, даже, ресторанчиков, магазинчиков, тренажёрных залов, бассейнов и. т. д., содержащихся обычно родственниками домовладельца, который в свою очередь сдавал всем этим родственникам -арендаторам помещения для бизнеса, что, в большинстве случаев, являлось фиктивной сделкой.
Это была наиболее выгодная схема. Получалось, что издержки за аренду дома, превращались в двойной доход домовладельца, поскольку не только уменьшали налогооблагаемую базу родственника – арендатора, как издержки обращения и производства, но и пополняли при этом банковские счета домовладельцев деньгами, которые затем обналичивались через банк и возвращались в семью домовладельца в виде чистой прибыли, необлагаемой никаким налогом, поскольку недвижимость, находящееся в частной собственности, является неприкосновенной, что испокон веков закреплено в конституции Штатов, и владелец имеет право распоряжаться ей так, как считает нужным.
Мотель «Миранда», располагавшийся на обочине трассы, содержала большая итальянская семья. Мотель включал себя паркинг - бензозаправку, небольшой рыбный ресторанчик, ежедневно получающий свежую рыбу прямо с побережья, и около тридцати номеров- комнат, до отказа забитыми небогатыми туристами, из северных Штатов, вырвавшихся в отпуск из зимнего холода и сырости в этот благодатный край, где никогда не бывает зимы.
Поставив машину на заправку, я и Грэг расположились у столика возле окна. Официант подал нам меню. Меню ресторанчика было исключительно рыбным, но мы даже не обратили на это внимания, потому, что были настолько голодны, что готовы были питаться исключительно одной рыбой, лягушками, чем угодно, лишь бы утолить свой голод.
- Что будем заказывать? – спросил меня Грэг.
Я быстро пробежала по строкам меню, но ни одно из непонятных названий на итальянском языке мне ни о чём не говорило (перевернуть лист и прочитать то же меню на английском языке я, конечно же, не сообразила). Собрав все свои познания в латинском языке, я смогла перевести, только последнюю строчку гласившую – свежие устрицы. Тут я вспомнила, что ни разу в жизни я не пробовала свежих устриц. Да и парочка лаймов, лежащих у меня в сумке, были как раз кстати. Не колеблясь, я громко прочла по-итальянски:
- Свежие устрицы с рисом.
- Устрицы – глазуньи с рисом и «Каменный краб в пещере», – отозвался Грэг, - и чего – нибудь выпить. Пожалуй, два персиковых коктейля.
Через несколько минут нам принесли заказанное. Устрицы были ещё живыми и лежали на блюде, отдельно от рисового гарнира. Огромный розовый краб с черными подпалинами тупо таращился на Грэга, высовываясь из своего салатного убежища, словно заяц из кустов.
Не теряя ни секунды, мы приступили к трапезе. Официант специальными щипцами разжал створки устриц, из которых показалось, ещё живое, трепещущее розовое мясо. Несмотря на то, что к устрицам прилагался разрезанный напополам лимон, я решила, что с лаймом дедушки Баркли будет как-то вернее.
Чтобы не промахнуться, и брызнуть едким соком прямо в цель, я приблизила свое лицо к створке, на которой лежала обнажённая устрица, и со всей силой сдавила лайм. Тоненький писк умирающей устрицы был заглушен моим неистовым визгом. Едкий сок лайма, отскочив от устрицы, рикошетом попал мне прямо в глаз.
Дело же было в следующем: как только едкий сок коснулся ещё живой плоти, злосчастная устрица, в тщетной попытке избежать своей страшной участи, быть съеденной, заживо облитой лимонным соком, а может быть из мести за свою короткую жизнь, плюнула мне соком прямо в глаз. Я бегала вокруг стола, держась за глаз. Все переполошились. Кто – то из официантов предложил мне воды, чтобы промыть глаз. Это было как раз кстати. Продержись едкий сок ещё немного, он, наверное, разъел мне бы всю роговицу. К счастью, всё обошлось, только пощипывающая боль в глазу ещё напоминала мне о случившемся. «Вот тебе и устрица-«глазунья». Бьет не в бровь, а в глаз!»
Теперь я даже не решалась снова подступиться к злополучным моллюскам, и с неудовольствием наблюдала, как ловко Грэг расправляется с рисовой «пещерой», обнажая его постояльца – огромного розового краба.
Не дожидаясь, пока Грэг прикончит краба, я предложила обменяться блюдами. Грэг согласился. Но, к моему ужасу, каменный краб полностью оправдал своё название и оказался настолько же не съедобен, как и устрицы. Он был словно деревянный в своей броне, и, что бы я ни пыталась сделать с ним, краб стойко выдерживал все испытания. Я резала его ножом, терзала вилкой, насколько позволяли мне приличия – ничего не выходило.
Устав от бесплодных трудов по разделке стойкого ракообразного, я подняла глаза – Грэг деловито выскрёбывал мясо из устричных раковин, запивая его персиковым коктейлем. Наконец, насытившись, Грэг сжалился надо мной, и решил помочь мне с разделкой краба. Как бывалый Флоридец и миллионер, кушающий «морских пауков» на завтрак, обед и ужин, ловким движением он отсёк сначала клешни краба, и, расколов их специальными щипцами, словно ореховую скорлупу, предал небольшой кусок нежного мяса, которого мне хватило разве что на один прикус. Затем небольшим, но тяжёлым молоточком, напоминающим молоточек невропатолога, он с хрустом разбил панцирь ракообразного, выбирая для меня то немногочисленное жёсткое мясо, которое удавалось найти под ним. Мой голод не заставлял меня привередничать, и я с жадностью заглатывала это жёстковатое мясо, всякий раз, с сожалением вспоминая о палке советского сервелата, отобранной в аэропорту. Вскоре все было вычищено до крошки.
Наслаждаясь кондиционерной прохладой после изнурительной пыльной жары, не торопясь, я потягивала холодный коктейль – то единственное приятное утешение в моей скудной трапезе, которое я смогла позволить себе.
Грэг пошёл расплачиваться за стойку, и я могла наблюдать, как заветная голубая карта снова проскользнула в кассовую щель. Но что это? Лицо Грэга вдруг становится вытянутым и каким-то удивлённым. Я увидела, что голубая карта, на этот раз не проскользнула сквозь кассовый аппарат, а словно ошпаренная вылетела из той же кассовой щели, куда была вставлена, сопровождаемая каким –то недовольным кудахтаньем кассового аппарата. Я поняла, что что-то не так, когда увидела, как хозяин «заезжаловки», итальянец, похожий на трёхподбородого толстяка с коробки итальянской пиццы, что-то яростно жестикулировал Грэгу. Грэг стоял подавленный и растерянный, не зная, что ему теперь делать, словно провинившийся школьник, проваливший экзамен. Я не смогла оставаться в стороне и подошла к кассе.
- Что случилось, Грэг? – осторожно спросила я, беря его за плечо.
Но Грэг только стоял, с отчаянием глядя в мои глаза, за него ответил администратор:
- Карта заблокирована.
- Украли деньги, да?! Грэг, ну скажи что-нибудь! - пыталась вывести я его из стопора. - Украли?! Много?! Господи, я всегда знала, что нельзя доверять этим грёбанным кредиткам! Черт меня дёрнул просить эти туфли! Точно, там то их воры и сняли! Грегги ты только не волнуйся, слышишь, только не волнуйся – мы переживём это, должны пережить, в жизни случается всякое и всё нужно пережить! Грэг! - но Грэг упорно не отвечал, он, словно застыл от ужаса. Мне пришлось взять ситуацию в свои руки. Повернувшись к администратору, я громко спросила:
- Сколько?
- Пятьсот двадцать долларов - четыреста пятьдесят за обед и семьдесят за заправку машины. Вы будете платить, мисс, или мне вызывать полицию? – неприятным тоном спросил меня хозяин-итальянец.
- Вот, получите! – Со злости я почти швырнула пятьсот пятьдесят долларов противному толстому итальяшке в лицо. – И потрудитесь отдать мне мои тридцать долларов сдачи, мы вам не благотворительная организация.
- Мать заблокировала карточку, - тихим загробным голосом начал свою исповедь «проснувшийся» от забытья Грэг, - это её карточка. На эту карточку она перечисляет мне деньги за то, что я работаю на неё.
- Подожди, я не поняла, так это твои деньги или деньги твоей матери?
- Можно сказать, что это наши общие деньги… Как на её наёмного работника (то есть я официально не являюсь её наёмным работником, а только фактически работаю на её фирму) в банке открыт счет, на который она по документам перечисляет мне, как частному лицу, оплату за мой наемный труд, в качестве услуг частного предпринимателя. Эти услуги фирма матери покупала у меня, как товары и оплачивала их по документам, которые, надо сказать, выписывала сама же мать, потому, как я ни черта не смыслю в этих бумажно-денежных махинациях. Так что счёт этот открыт не на какое-то конкретное лицо, а на предъявителя, абонентский ящик и секретный код абонентского ящика известен только мне и матери. Получается, что она или я, в любой момент можем заблокировать наш текущий счёт по своему усмотрению, чем, вероятно, и воспользовалась моя матушка, увидев какие траты мы с тобой произвели.
- Грэг, одного я не пойму, зачем нужна вся эта ерунда с этим гребанным счётом? Почему бы твоей матушке просто не платить тебе наличными?
- Нет, это было бы глупо. Понимаешь, если она бы просто давала мне наличные деньги, то это ни сколько бы не уменьшило издержками налогооблагаемую базу налога на прибыль. Даже, если бы она платила мне как своему наёмному работнику, это бы так же сократило налогооблагаемую базу, но ей пришлось бы отчислять за меня в социальные фонды. А так, по документам, получается, что она просто покупает мои услуги, как у частного лица, оформляет по документам их как издержки фирмы и оплачивает их через абонентский счёт, вот и вся арифметика Американского предпринимателя, - радостно выдохнув, закончил Грэг.
- Ты украл карточку у матери?! – наконец, догадалась я. Я смотрела прямо в его «невинные» голубые глаза врущего ребенка.
-Да, - коротко ответил он, не смея вынести моего прямого взгляда. –Но пойми, у меня просто не было другого выхода! Нам нужны эти де…, - стало было оправдываться он.
-Какой позор, - от стыда я закрыла лицо в ладонями. Значит, покупая себе дорогие туфли, я невольно участвовала в воровстве. Поступок Грэга не укладывался у меня в голове. Обокрасть родную мать! Как это, вообще, возможно! Даже в своем нищем детстве, когда мне что-то очень-очень хотелось купить, мне никогда и в голову не приходило, что я могу так, без спроса взять последние деньги матери. И те деньги, на которые я купила билет до Майами – были моими, честно заработанными копейками. А тут? Подло…подло…Как можно начинать свою жизнь в Америке с ЭТОГО.
-Что?! Теперь ты осуждаешь меня?!
Я только растерянно покачала головой.
- И, что же нам теперь делать, без денег? – тихо спросила я.
- Мы едем домой. Ха-ха-ха! А я, было, хотел показать тебе Майами. Я не был здесь уже шесть лет. Провести по его знаменитым пляжам, оторваться вечером на танц-поле. Ха-ха-ха! А, оказалось, я даже не смог оплатить наш обед. Правда, забавно?
- Грэг, не надо без толку винить себя – этим не поможешь. Ты прав, Майами нам не по карману, мы чужие на этом празднике жизни. Так пропади он пропадом вместе со своим праздником! Пусть остаётся здесь, этот Майами, вместе со своими грёбанными пляжами, дискотеками и клубами. По правде, говоря, мне ничего этого не нужно. Я только хочу быть с тобой – вот и всё. Мы едем домой. Сколько нам предстоит ехать?
- Топливный бак полон. На всякий случай, я захватил с собой ещё две канистры – этого должно хватить с запасом. Если мы будем ехать не останавливаясь, делая привалы только на ночлег, путешествие продлиться не более суток. Завтра утром мы будем уже дома. Так что пока беспокоится нам не о чем, а там разберёмся.
США, Где-то в Центральной Флориде
Глава тридцать восьмая
Два пути
Чтобы добраться от Майами до затерянной хижине в забытой богом местечке под говорящим названием Маш, что в дословном переводе обозначает «болото» или «трясина», существовало два пути. Длинный путь описывал полуостров по побережью с юга - от Майами до мыса Ист-Кейп и, затем, следовал вдоль всего великолепного курортного побережья Мексиканского залива до залива Дэйн Бэй, где огромные паромы доставляли путешественников прямо в Санкт – Петербург, откуда до Маша было каких-то пятьдесят километров пути.
Короткий путь пересекал весь полуостров почти по диагонали, проходящий по наиболее диким, заповедным местам Флориды с её бескрайними болотами и непроходимыми лесами. Как всегда бывает, короткий путь оказывался тернистым, поскольку пролегал по диким заболоченным равнинам полуострова, где отсутствовала всякая цивилизация, и где на ее унылых дорогах едва ли можно было встретить хоть какой-нибудь мотель, где можно было бы поесть и отдохнуть. И, всё - таки, мы выбрали второй – «короткий», пересекавший полуостров по диагонали. Трудно сказать, что тогда повлияло на решение Грэга следовать именно по этому пути, скорее всего, на то были свои причины. Мы уже отъехали на порядочное расстояние к северу от Майами, так, что поворачивать обратно было бы глупо, и, потом, возвращаться обратно – плохая примета. Второй причиной, было то, что дом Грэга находился не в Санкт-Петербурге, а в самом центральном районе Флориды – северо-восточной части округа Харди, в так называемом районе великих болот самого большого озера Флориды - Окичоби, питающего своими водами всю Флориду (недаром же индейцы Хитчити прозвали это озеро Большая Вода).
Получалось, что, дорога от городка Тампа, огибающая одноимённую бухту с севера, вела, почти что, к самому дому. Была ещё и третья причина, очевидно, самая существенная – надвигался сезон дождей, обычно открываемый очередным ураганом, с милым женским именем, обычно сопровождаемым штормом и наводнением. Из-за того, что пришлось бы пережидать тропические бури, поездка по побережью могла затянуться на долгие недели, а то и месяцы. Вот почему, в это время года дорога, ведущая вглубь полуострова по её диким болотам и лесам, оказывалась даже более безопасной.
Дело в том, что настоящая тропическая буря - редкое явление во внутренних районах Флориды, обычно здесь она представляет собой сильную грозу с ветром, не более того, и не имеет той разрушительной силы, с которой она обрушивается на её побережье. Что касается бытовых неудобств из-за отсутствия цивилизации, то, разве могли они смутить двух юных и отважных искателей приключений, романтиков и любителей природы. Скорее это были лишь жалкие издержки за возможность увидеть всю красоту нетронутой первобытности тропической природы полуострова. Итак, вперёд в дебри Солнечного Полуострова – навстречу приключениям!
Глава тридцать девятая
Мохнатые лапки или В заповедных дебрях Флориды
Однообразный болотистый пейзаж утомлял зрение. Веки наливались свинцовой тяжестью, и, вскоре, запрокинув голову на спинку сидения, я мгновенно уснула, словно провалившись в небытие. Я проспала, по-видимому, не долго – во всяком случае, не более двух часов, когда мой сон был неожиданно и грубо прерван гудком автомобиля.
Я открыла глаза, спросонья ещё толком не понимая, что происходит. Сигналил Грэг. Путь нам преградила огромная фура, до верху нагруженная клетками с живыми курами, которая ползла по извилистому узкому шоссе, словно огромная черепаха, преграждавшая нам путь. Грэг сигналил ещё и ещё, но какофония куриного кудахтанья заглушала всякие гудки. Пух, обрывки перьев и грязь от кур летели прямо нам в лицо, заставляя нас кашлять. От зловонного запаха клеток, усиливавшегося липкой и влажной духотой надвигавшейся грозы, выворачивало наружу.
Крепко выругавшись, Грэг пошёл на обгон по встречной полосе. Наверное, тогда, когда ты так молод, ты не осознаёшь чувство опасности, выезжая на встречную полосу, потому, что в молодости ты кажешься себе бессмертным. Не осознавал этого и Грэг. Почему я не остановила его от этого безрассудного поступка – я не знаю. Может быть, тогда я ещё тоже не понимала ценности своей жизни, может быть, жизнь в двадцать два года мне тоже казалась бесконечной.
Грэг прибавил скорость и вскоре стал обгонять фуру, сигналя ей, чтобы она притормозила и дала возможность объехать её спереди. Но не тут то было. Вместо того, чтобы притормозить, водитель фуры, прибавил газу. Грэг не сдавался – он тоже нажал на газ. Началась смертельная гонка. Грэг снова сигналил, но водитель – фуры, на вид мексиканец, очевидно твёрдо решил доказать свою принадлежность к крутому мачо, показал из окошка кулак с оттопыренным средним пальцем и снова прибавил скорость. Бог знает, чем могла бы закончится эта гонка, если бы я вовремя не заметила, как другая фура двигалась навстречу. Осознание того, что через две минуты мы можем погибнуть, ударило меня, как разряд тока.
- Ст –о-о-о-о -й!!! – заорала по-русски я.
Грэг, в мгновение ока понявший значение этого интернационального слова, резко затормозил. Раздался визг тормозов. Мексиканец проехал вперёд, а мы свернули на обочину, чтобы немного прийти в себя от шока. Вдруг, я услышала, как впереди раздался какой-то глухой хлопок, а затем скрежет ломающегося металла. Я поняла – случилась авария. Мы повернули головы, чтобы узнать, что произошло.
Мои догадки оказались верны – мексиканец действительно попал в аварию. А произошло вот что: увидев наш Пикап, двигавшийся по встречной полосе водитель встречной фуры – холодильника (по иронии судьбы вывозивший куриные полуфабрикаты с той же птицефабрики, куда первый водитель вёз живых кур для изготовления куриных полуфабрикатов), увидев нас, начал тормозить, в то время, как мексиканец (с живыми курами), по инерции, продолжал двигаться на большой скорости, празднуя победу в импровизированной гонке.
Когда мексиканец заметил стоящую на дороге фуру-холодильник и начал тормозить, пытаясь свернуть на обочину, чтобы не столкнуться с рефрижератором в лоб – было уже поздно. К счастью, прямого удара удалось всё –таки избежать, что спасло обоим водителям жизнь – к счастью, оба они не пострадали, но от резкого торможения прицеп с живыми курами резко отклонило влево и, задев бок рефрижератора, грузовик оставил на нём порядочную вмятину.
От удара одна клетка с курами выпала прямо на дорогу, и в ту же секунду была подобрана мною. На вопрос Грэга «Что мы с ними будем делать?», я решительно ответила, что всё в жизни может пригодиться.
Не теряя более времени, наш маленький Пикап снова тронулся в путь. Проезжая мимо фуры, мексиканца, этого неудавшегося Шумахера, я с усмешкой показала ему клетку с курами, а торжествующий Грэг вытянул в окошечко Пикапа кулак с оттопыренным средним пальцем и показал его мексиканцу. Я только успела заметить, как в ответ, мексиканец, в бессильной злобе, погрозил нам кулаком.
Истинно говорят, что тише едешь – дальше будешь. Теперь в Пикапе нас было пятеро: я, Грэг, петух, и двое кур.
Должно быть, по случаю своего чудесного избавления от участи стать куриным полуфабрикатом, белый петух всё время не преставал победоносно кукарекать, чем до смерти раздражал Грэга. В конце концов, я догадалась поставить клетку в кузов, вместе с чемоданами и прикрыть ее брезентом. В темноте петух, наконец, угомонился и умолк, и мы вновь спокойно могли продолжить своё путешествие.
Мы ехали вот уже три часа, когда солнце, словно, устав безжалостно палить целый день, немного умерило свой пыл, и, остывая в багряных тонах, начинало склоняться на запад за кромку соснового леса. В тропической Флориде сумерки быстро переходят в полную темноту. Необходимо было срочно найти ночлег. Но где? По близости не было никакого жилья, только бескрайние сосновые леса простирались по обеим сторонам обочин. Это был самый малонаселённый внутренний район полуострова. Ночевать на обочине дороги, рискуя быть сбитыми в темноте случайным автомобилем было бы глупой затеей, а свернуть в лес по какой-нибудь проселочной дороге и заночевать там – просто не безопасно.
Несмотря на то, что это был сосновый бор, он совсем был не так безобиден и романтичен, как наш северный сосновый бор, где самым страшным ядовитым обитателем является гадюка обыкновенная, от укуса которой может умереть разве, что человек, имеющий аллергию на её яд. Нет, этот сосновый бор кишел рептилиями, по сравнению с которыми, наша лесная гадюка была бы просто наивным ужиком. Сосновый лес Флориды не только наводняли рептилии-эндемики, как-то: аллигаторы, Флоридские крокодилы, техасские гремучники, одной ядовито-кусачей компании было бы вполне достаточно, но и кишел самыми ужасными рептилиями, завезенными сюда любителями со всего мира: африканскими удавами, азиатскими питонами, достигающими здесь огромных размеров, гигантскими варанами с острова Комодо, индийскими очковыми кобрами и другими «милыми» созданиями. Эти новые для Флориды виды по происхождению были из тех везунчиков, которые, будучи привезенными, сюда в качестве домашних питомцев, сбежали от своих хозяев – самодуров и прекрасно акклиматизировались в теплом климате Солнечного Полуострова.
Поэтому мы с Грэгом решили продолжать ехать, пока хватит сил, в надежде, что на пути нам повстречается какой-нибудь населённый пункт, где можно будет передохнуть и что-нибудь купить поесть. К тому же, питьевая вода, которую захватил с собой Грэг, уже заканчивалась. Жажда с новой силой начала мучить нас, из-за жары пить хотелось постоянно и эти последние глотки воды, едва смочили наши пересохшие губы.
Мы ехали и ехали, но нигде не было видно даже одиноко-стоящей фермы – ничего, только непроходимый замшелый лес, перемежавшийся с заболоченными пространствами, да небольшие заболоченные озера, составляли дикий и однообразный пейзаж. Я было уже начала снова засыпать – так легче было перенести жажду, голод и усталость, навалившиеся на меня за этот бесконечный день, как до меня донёсся шум водопада. Где –то поблизости была вода!
Я открыла глаза и стала внимательно вглядываться, но никакого водопада нигде не было. Может быть, мне это просто показалось? Может быть, я схожу с ума от этой жары? Нет, я не ошиблась, я слышу воду! Но где? Я поделилась своими соображениями с Грэгом. Грэг остановил Пикап и прислушался. Теперь звуки падающей воды были явственно слышны со стороны сосновой рощи. Значит, там явно была вода. Но как до неё добраться?
- Послушай, Грэг, если там есть вода, значит должен быть подход к ней, - разумно предположила я. -. Ну, что-то вроде тропинки. Давай поедем медленно и будем внимательно все осматривать, может нам повезет, и мы найдем её.
- А если мы уже её проехали?
- Тогда повернём обратно от этого места и поедем искать там. Хотя, это маловероятно. Слышишь, шум воды будто приближается к нам – значит вода впереди, потому как ветер дует нам в лицо.
- А если никакой тропинки туда нет?
- Тогда я побегу на шум воды без тропинки, чтобы напиться и набрать воды, потому что я больше не могу терпеть!
- Нет, ты не знаешь этого леса, здесь могут водиться змеи или аллигаторы, да и потом, ты можешь заблудиться.
- Хватит, Грэг, я так хочу пить, что меня уже не остановит даже мысль о змеях и аллигаторах!
- Нет, давай поступим так: если мы не найдём тропинки, за водой пойду я. Поверь, я знаю эти леса лучше, чем ты, и готов к встрече с его обитателями. Как только я наберу воды, я дам тебе сигнал вот этой сиреной. Ты же будешь сигналить машинным гудком, чтобы я не заблудился и вышел обратно. Идёт?
-Идет, - ответила я, удивлённая разумным ответом взрослого человека, который несколько часов назад так глупо рисковал своей жизнью, словно мальчишка.
К счастью, мои предположения оказались верны. Мы не проехали и двести метров, когда Грэг заметил небольшую песчаную тропинку, ведущую от шоссе в сторону леса. Мы свернули на неё. Шум воды был всё ближе и ближе, я даже чувствовала её свежее дыхание. Вот мы объехали какое-то широкое и заросшее испанским мхом дерево, и нам открылась просторная лесная поляна, со всех сторон окруженная непроходимыми джунглями и примыкающей к ней каменными уступами возвышенности. Там, где вода маленького водопада подмыла камни уступа, образовалась огромная пасть пещеры, которая теперь грозно зияла своей чёрной пастью. Небольшой ручеёк водопада стекал с уступа возвышенности над пещерой и втекал в саму пещеру, пропадая там. Мы кинулись к воде и принялись с жадностью ловить ртом тоненькие разрозненные струйки воды, стекающие с облепивших уступ водопада вьющихся растений.
Утолив, наконец, жажду, мы стали обсуждать наш дальнейший план действий. Было ясно, что искать лучший ночлег, не было никакого смысла, и, потому, мы решили остановиться на ночь здесь. Грэг принялся собирать хворост, чтобы разжечь костёр, чтобы изжарить одну из наших куриц. Мне же было поручено жутковатое задание – свернуть птице шею.
Я подошла к клетке, чтобы выбрать одну смертницу. Мне было страшно смотреть в невинные глаза птиц, и, зажмурившись, я решила предоставить решить вопрос судьбе, выбрав птицу наугад. Я протянула руку в дверцу клетки и сразу нащупала теплую грудку птицы, которая тут же больно клюнула меня в палец.. Это была одна из куриц. В душе я радовалась, что моей жертвой оказался не петух, ведь он так славно радовался своему чудесному спасению, что погубить его теперь казалось просто подлостью. Треск ломаемых Грэгом сухих сучьев прекратился, и я увидела, что Грэг, уставившись на меня, застыл в напряженном внимании, даже звуки тропического леса, казалось на минуту, прервали свою какофонию, ожидая развязки. Отступать было слишком поздно…
…одним ударом я сломала несчастной птице шею о колено. Раздался противный треск, словно от сломавшейся ветки, – и шея птицы безжизненно повисла в неестественной позе, при этом курица всё ещё продолжала судорожно бить крыльями, словно хотела улететь. Я с омерзением отбросила трепыхавшуюся в судорогах птицу на землю и увидела, как мертвое тело принялось кувыркаться по земле, опираясь на крылья, словно детский волчок. Зрелище было жутковатое и неестественное. Наконец, мучения несчастной птицы прекратились, и тело застыло в скорченной позе.
Не в состоянии больше даже смотреть на убитую мною курицу, я предоставила Грэгу право приготовить «убиенную» мною курицу, а сама, захватив из чемодана чистое полотенце, мой любимый походный шампунь и чистую смену лёгкой одежды, я отправилась в сторону водопада, чтобы хорошенько вымыться после долгой пыльной дороги.
Весь этот невыносимо жаркий день во Флориде я мучительно прела в моём тяжелом шерстяном платье. Единственной мечтой было принять прохладный душ, и теперь это было возможно. Я уже, было, хотела раздеться и броситься под прохладные струйки водопада, когда неприятная мысль пришла мне в голову: «А что если, пока я тут буду намывать себе голову, Грэг возьмёт, да и смотается на машине вместе с моими чемоданами, документами и деньгами, и я так останусь, как дура стоять совершенно голая, посреди тропиков. Что тогда делать? Нет уж. Бережёного бог бережёт».
Я тихонечко подошла к Пикапу и оглянулась на Грэга. Тот отчаянно драл перья с курицы, ничего не замечая вокруг себя. Незаметным движением я вытащила ключ зажигания из машины. «Вот так ты никуда от меня не удерёшь». Чтобы не потерять его, я сняла цепочку от креста и продела ее сквозь отверстие ключа. Только тогда со спокойной душой я отправилась мыться.
Как только Грэг закончил титанический труд по ощипыванию куры, не теряя времени, он принялся потрошить её, хотя не имел толком никакого понятия, как это делается, потому, как всю свою сознательную жизнь ему приходилось покупать в супермаркетах уже разделанных кур Однако, он храбро принялся за работу, решив действовать так, как подсказывала ему интуиция, переданная ему от «предков-Семинолов», некогда разделывающих на этих землях своих диких индеек. Небольшим перочинным ножичком, который всегда находился в кармане его брюк, Грэг разрезал брюшко птицы, будто хирург, делавший кесарево сечение. Затем засунул туда руку, уцепившись пальцами за то, что ему попалось, и одним мощным движением он рванул внутренности, которые вывалились безобразной массой ему на ноги. Картина кувыркающейся курицы со свёрнутой шеей ещё стояла перед его глазами. Приступ тошноты подступил к горлу. С омерзением Грэг стряхнул внутренности с ботинок на землю и прикопал их песком, придавил всё это камнем, чтобы не привлекать назойливых мух, которые тут же начали слетаться на запах, и направился к ручью, чтобы смыть с себя остатки внутренностей и промыть мясо перед приготовлением.
Подходя к водопаду, Грэг услышал всплески воды, сопровождаемые странным фырканьем. К своему ужасу, тут он вспомнил, что с тех пор как он только начал ощипывать несчастную курицу, он так увлёкся, что потерял из виду Лили. Болезненное воображение Грэга тут же начинало рисовать одну картину страшнее другой: то огромные аллигаторы с пыхтением и фырканьем, крутясь вокруг своей оси деловито разрывая бедную девушку, то гигантская змея заканчивала заглатывать свою жертву и, теперь, пыхтя, вправляла свои разошедшиеся челюсти обратно. «Но почему она тогда не кричала?» Эта мысль немного успокоила Грэга, но тут же другая вновь заставила его вздрогнуть. «Возможно, она даже не успела».
Готовя себя к самому жуткому зрелищу кровавой развязки, Грэг прибавил шаг и вскоре оказался возле ручья. Не пугайтесь, к счастью, никакой кровавой сцены пожирания, Грэг там не увидел. Но то, что он там увидел, шокировало его не меньше.
У входа в пещеру, посреди водопада, под ниспадающими струйками воды стояла девушка, абсолютно голая, и, распустив длинные волосы, так, что они закрывали ей лицо, тщательно промывала каждую прядь своих золотистых волос. Мыльная пена сбегала по её волосам и скользила белыми липкими хлопьями по роскошным полным грудям и чуть выпуклому девичьему животу, будто своей пушистой тающей белизной желала подчеркнуть фарфоровую белизну безупречной кожи, и, подгоняемая озорными струйками водопада, нисходила по полным бёдрам прямо в прозрачную воду ручья, исчезая белым паровозиком лопающейся пены в черной пасти пещеры.
Зрелище обнаженной речной нимфы было настолько потрясающим и шркирующим одновременно, что Грэг застыл месте не в силах оторваться от него ни на секунду, словно пораженный стрелой амура молодой Аполлон, застывший при виде прекрасной богини Дафны.
Сказочная речная Наяда, казалось, не обращала на него никакого внимания, лихорадочно пытаясь смыть с волос упрямую пену шампуня, которая под слабыми струйками водопада упорно не хотела смываться. Наконец, разобрав запутанные волосы на две ровные половины, она откинула их назад от лица, чтобы промыть мыльное лицо. Затем, фыркая и отплёвываясь, лихорадочно принялась скрести лицо и голову пальцами, будто хотела вместе с грязью содрать с себя ещё и кожу.
Грэг никогда не видел такой необычной красоты у женщин, и, даже не представлял, что такая красота могла бы существовать на Земле. Это была красота, не поддающаяся современным стандартам и шаблонам, и, даже общепринятым представлениям о женской красоте. Это была необъяснимая красота, красота, почти граничащая с уродством, в своих противопоставлениях.
В её внешности, каким- то непостижимым образом, сочеталась детская хрупкость и невинность с соблазнительной сексуальностью взрослой женщины. Причем эта почти кукольная детскость в своем внешнем контрасте не противоречила её сексуальности, а скорее выгодно подчёркивала ее. Детские тоненькие ручки с крошечными, почти младенческими ладонями, нежная шейка, и подростково-угловатые плечики контрастировали с возбуждающе огромными полными грудями с соблазнительно выпуклыми розовыми сосками, широкими бёдрами с круглым выпуклым животиком и тонкой талией, словно предназначенными самой природой для рождения детей. Полные бёдра женщины плавно переходили в маленькие детские ножки, оканчивающиеся крошечной соблазнительной ступнёй с высоким подъемом. Грэгу казалось, что он сейчас же сойдёт с ума от этого зрелища.
Тщательно смыв с себя остатки дорожной грязи, юная «Дафна» открыла глаза и, увидев подле себя незадачливого «Аполлона», нелепо застывшего с лысо-розовой потрошеной курицей в вытянутой руке, словно он и впрямь был из мрамора, вдруг вскрикнула и стыдливо кинулась прятаться в пещере. Как вы уже догадались, этой речной Наядой была я, а Аполлоном конечно же Грэг.
- Межу прочим, в таких пещерах могут водиться змеи и аллигаторы, - стараясь сдерживать волнение, с тоном знатока добавил Грэг. - Так, что прятаться от меня в пещере не советую! – громко произнёс он. Я заметила, что его голос дрожал.
Через секунду он увидел, как его Наяда выскочила обратно из пещеры и беспомощно заметалась, ища иного, более безопасного убежища. Вдруг, она споткнулась обо что-то на дне ручья, и из её уст раздался душераздирающий вопль:
- А-а-а-й!!! Аллигатор!!! Меня ужалил аллигатор!!!
Грэг бросил взгляд на ручей, где были её ступни, но никого не заметил. Никакого аллигатора даже в помине тут не было, и не могло быть. Был самый разгар засушливого сезона и ручей обмелел так, что, едва покрывал камни, лежащие на его дне до половины, так что, не то что аллигатор или змея могли здесь разместиться, но даже пиявка едва ли могла свободно проплыть по нему. Какой аллигатор «ужалил» его спутницу в ногу - для Грэга оставалось загадкой.
- Покажи! Где?! Где?! – завопил Грэг, подскакивая ко мне.
-Вот! – простонала я, и подняла кровоточащую ступню из воды. Нога кровоточила от небольшого, но глубокого пореза на пятке. Края пореза были ровными, словно порез был нанесён бритвой или ножом, но ни в коем случае не зубами аллигатора или змеи. Это успокоило Грэга. «Значит, она порезалась о какой-то мусор в ручье. Но обо что?». Грэг принялся внимательно осматривать камни в ручье, тут его внимание привлек какой-то серебристый предмет, лежащий под большим камнем. Грэг отбросил камень в сторону. К его удивлению, перед ним лежал железный кухонной топорик из нержавеющей стали.
-Вот обо что ты порезалась!
Грэг раскопал песок и вытащил порезавший меня предмет из воды. Блестящий кухонный топорик победоносно алел в лучах заходящего солнца.
-Что это?
- Похоже, на кухонный топорик.
-Это, понятно, но какого чёрта кухонный топорик делает здесь, в ручье?
-Да, какая разница. Наверное, кто-то из туристов потерял его. Смотри, он из нержавеющей стали, и, почти целый. Такой томагавк стоит около двадцати долларов. Превосходно, а я как раз собирался разделывать курицу. Этим тупым ножом я только перерезал себе все руки, пытаясь разрезать курицу. Он не режет, а рвёт мясо. Давай его возьмём с собой, дома всё пригодится.
Сказочная речная Наяда, казалось, не обращала на него никакого внимания…
- Делай, как знаешь, Грэг, – махнула я рукой.
Грэг обернулся, я переоделась уже в шорты и заканчивала застёгивать последнюю пуговицу лёгкой плиссированной рубашки. Пока я лихорадочно воевала большой расческой со спутавшимися волосами, которые после мытья в мягкой воде ручья торчали одуванчиком, образуя наэлектролизованный золотистый ареол вокруг головы, что никак не хотел опадать, Грэг уже успел промыть курицу в ручье, насадить её на вертел и развести огонь.
Грэг равномерно покручивал вертел, на котором кружилась тощая курица, когда я вспомнила про ключи зажигания, всё ещё висевшими у меня на цепочке. «Конечно же, Грэг никак не мог не заметить их, когда застал меня там, у ручья. Но, почему он ничего не сказал? Может, он действительно ничего не заметил. Или же только притворяется, что ничего не заметил? Теперь это не важно. Нужно вернуть ключи на место». Стараясь не привлекать к себе внимание, я не заметно вставила ключи обратно.
Сладковатый аромат жареной курятины начинал распространяться в воздухе, приятно щекоча наши изголодавшиеся по нормальной пище желудки. Как это бывает в тропическом поясе, сумерки опускались стремительно. Солнце, словно огромный красный шар, опускалось за кромку черного леса, отбрасывая последние красноватые лучи на поляну. И вот уже мириады цикад затянули свою бесконечную песнь, приветствуя наступающую ночь. Жара спала, и мы наслаждались приятным теплом заходящего солнца, которое, словно устав жечь за долгий тропический день, ласкало своими теплыми лучами.
Вдруг, меня привлек какой-то шелестящий звук, доносившийся со стороны пещеры. Поначалу, я подумала, что где-то шелестит листва, возбужденная ветерком, но звук становился все сильнее и настойчивее. Я взглянула в сторону пещеры, свет заходящего солнца сюда уже не доходил, и её черная пасть уже почти погрузилась в темноту сумерек, так что я едва могла различить её очертания. Но даже при таком скудном освещении было видно, как из пасти пещеры валил зловещий черный дым и, непостижимым образом, исчезал высоко в небе. Картина была жутковатой, и вполне соответствовавшая описанию входа в преисподнюю. Меня охватил суеверный ужас.
Грэг, что это, что это?! Там! Там! Что-то ужасное! – Прячась за Грэга, я указывала на пещеру.
Это калифорнийские ушаны покидают своё логово, - спокойно ответил Грэг, глядя на странный дымок
-Калифорнийские ушаны? Кто это такие? – удивилась я.
-Это разновидность летучих мышей, обитающих по всему тропическому поясу Северной Америки, - пояснил Грэг. - Сейчас летучие мыши выходят на охоту. Нам их нечего бояться. Ушаны питаются исключительно насекомыми – ночными бабочками, мотыльками и другими мелкими тварями, к числу которых мы явно не относимся. Единственный вред, который они нам могут причинить – это хорошенько обгадить нас сверху. Так, что давай, чтобы не оказаться под градом их фекалий, лучше перенесём нашу стоянку подальше от их пути, под дуб, где стоит наш Пикап.
Мы перенесли наши вещи под одиноко стоящий огромный дуб, и заново развели костёр, чтобы завершить нашу стряпню. Вот уже тоненькая огненная кромка солнца скрылась за лесом, воцарилась мучительная темнота, а бесконечный поток летучих мышей все продолжал и продолжал покидать пещеру. Наконец, Грэг торжественно объявил, что курица готова. Осторожно сняв ее с вертела, Грэг топориком разрубил её на четыре части и положил в бумажные тарелки. Голодная, я с жаром набросилась на дымящееся мясо, но тут же отпрянула – мясо было совершенно несолёным.
- Подожди, у меня в багажнике, кажется, есть соль. Я прихватил серебряную солонку в этом проклятом ресторане. Надо же было как-то отомстить этим жадным макаронникам. Ха-ха-ха! Сейчас принесу.
Вдруг, меня привлёк какой-то шелестящий звук, доносившийся со стороны пещеры.
Я осталась одна у костра, со страхом вслушиваясь в ночные звуки, доносившиеся из черной чащи тропического леса. Вот, где-то поблизости ухает ночная птица, должно быть, сова, вот ещё какая-то непонятная птица затянула свою громкую печальную песнь, словно плачь ребёнка. Возле костра вьется большой, но глупый мотылёк, громко шурша крыльями, и падает в самое пекло костра, вот ещё какой-то громкий шорох доносится из кроны дуба, будто кто-то скачет по его ветвям, слышится непонятное стрекотание, переходящее в писк. Может это ночная белка – летяга? Я слышала, что они могут водиться в лесах Северной Америки. Вскочив, я подняла голову. В кроне никого не было.
Грэг вернулся с небольшой солонкой в руках и собирался, было посолить свою порцию, как, вдруг, закричал:
- А где мая куриная ножка, которая только что лежала здесь?
-Не знаю, я не брала. Вот моя порция.
-Тогда где она?
- Может, ты её взял сам и забыл где-то.
- Я не брал! – возмущенно закричал голодный Грэг.
-Ну, в самом деле, ты что думаешь, что я проглотила её, пока ты бегал за солью или припрятала от тебя в песке. На, бери мою.
Тут я уже было, собиралась отдать ему свою куриную ножку, когда увидела, что из темноты к моей куриной ножке тянется мохнатая лапка какого-то зверька. Я замерла, наблюдая, что будет дальше. Вот показалось чьё-то пушистое плечико, и на свет костра из темноты вынырнула… огромная крысиная морда. На нижней ветке дуба, зацепившись по-обезьяньи своим длинным лысым хвостом, свесилась огромная крыса, которая, схватив мясо зубами, кинулась с проворством белки по ветке в сторону ствола, чтобы сбежать со своей добычей наверх.
Бешеный опоссум
- А-а-а-й!!! Крыса! Огромная и белая! Это она украла мясо.
- Где? Где? Какая крыса? Ах, вот оно что! Да это же опоссум! От меня не сбежишь, приятель! Ну, крысиная рожа, держись, я покажу, как таскать у меня еду!
Грэг кинулся к стволу дуба, чтобы перекрыть зверьку отступление. Видимо НАШ опоссум оказался не из робкого десятка: вместо того, чтобы хлопнуться в обморок и, высунув язык, притвориться дохлым, как это часто поступают его пушистые собратья, наш воришка, видимо, решил бороться до конца за свою добычу Застигнутый врасплох, опоссум, чуть было не выронил свою тяжёлую ношу, но, подцепив когтями мясо, в последний момент, поймал куриный окорочок, когда тот уже выскользнул и стал падать вниз. Грэг, не растерялся и схватил куриную ножку за торчащую косточку и потянул на себя. Зверёк – на себя. Под действием явно превосходящих сил противника, опоссум свалился вместе со своей добычей, успев всё-таки зацепиться хвостом за ветку дуба, но даже тогда не отпускал куриную ножку, когда Грэг растянул его во всю длину, пытаясь вырвать окорочок из цепких лапок рассерженного зверька. Огрызаясь и кусаясь, зверёк яростно отбивался, впившись когтями в мясо. Грэг не уступал и вовсю дрался с опоссумом, пытаясь вырвать у него уже изрядно потрёпанный кусок мяса. При виде этой баталии между голодным человеком и голодным опоссумом нельзя было не расхохотаться.
- Ха-ха-ха! Да, оставь ты ему мясо. Грэг, Грэг, отпусти бедного зверька, он тоже хочет есть.
-Ну, уж нет. Это моя курица, и я тоже хочу есть! – возмущенно завопил Грэг.
- Грэг, а вдруг он бешенный?! Лучше отпусти ему курицу, а то покусает! – закричала я в испуге.
-Как бы не так, когда я голоден я тоже бешенный и сам кого хочешь покусаю!
-Грэг отпусти…, - но Грэг не слушал меня и продолжал драться за курицу.
Тут произошло то, что и следовало ожидать. Под воздействием силы растяжения опоссума и Грэга, куриная косточка выпала из окорочка и осталась в руках Грэга, а все остальное в цепких мохнатых лапках зверька, который, не растерявшись, схватил мясо в зубы и с проворством обезьяны, начал карабкаться по стволу дуба – и был таков. Грэгу же оставалось только глупо созерцать куриную кость, оставшуюся в его руках, которую Грэг с досады швырнул во вредного зверька.
- Ха-ха-ха. Ну, что отобрал? Ладно, Грэг, иди есть, остались ещё две куриные грудки. Этого с лихвой хватит нам на двоих.
- Как же хватит, - недовольно буркнул Грэг, - я с детства ненавижу белое мясо.
- Говорят, белое мясо намного полезнее, в нём меньше холестерина, чем в красном. Так, что считай, что опоссум избавил наши бедные сердечки от дозы вредного холестерина.
-Э-э-э! – покачав головой, вздохнул Грэг.
Из кроны дуба доносилось смачное чавканье, «бешенного» опоссума, уплетающего заднюю половину нашей курицы, которого, по-видимому, нисколько не заботил вопрос о вреде холестерина на его маленький организм.
- Ха-ха-ха! Честно говоря, тоже не люблю белое мясо, но как понимаешь, другого ужина у нас не предвидится, а забивать другую курицу я не буду, даже не проси.
Но, голодный Грэг, больше не слушал меня, он, как и опоссум, также смачно уплетал свою куриную грудку, и не закончил до тех пор, пока не обгладил всё до последней косточки. Я сняла кожицу со своей порции и съела её, больше есть мне не хотелось. Остальное я отдала Грэгу.
Смертельная усталость от этого самого длинного в моей жизни дня, продлившегося тридцать два часа, и полного событий, отбила аппетит, и, навалившись свинцовой тяжестью, придавила к земле. Я легла на песок ногами к костру, и тут же уснула. События минувшего дня, контрастируя, сменяли друг друга, словно в идиотском фантастическом кино. Морозная зима, с пронизывающим ледяным ветром, сменялась знойным летом. Палящее солнце, почему-то, жгло голову посередине морозного зимнего дня, невесть каким образом, вдруг наступившей зимы. Моя убогая комната в хрущёвской квартире расширялась с помощью зеркал до просторного кабинета дедушки Баркли. Вот и сам дедушка Баркли сидит в своём инвалидном кресле в одном из зеркал и отрицательно качает головой, дескать: «Нет, никогда мы больше не увидимся», хотя самого дедушки нет в его кабинете, а только его отражение. Нет, это не он. Вместо него я вижу, мою плачущую мать, я, даже слышу её плачь, как будто, она прощается со мной навсегда – она тоже исчезает, в глубине зеркал. Боже, какой мучительный сон. Поскорей бы он кончился.
Вздрагивая, я просыпаюсь. Но не в свое комнате. Всё то же, пламя костра догорает в последних отблесках углей, ещё один пузатый и глупый мотылёк вьется возле смертельного пламени, и, обжигая крылышки в уже догорающих красноватых искрах, кувыркается на горячих углях, заживо поджариваясь. «Неужели и этот маленький мотылек летел в поисках любви на свет луны, но луны нет, стоит непроглядная ночная тьма, и он, летя навстречу тому единственному свету, который отбрасывает пламя костра, надеясь там найти свою пару, так глупо погибает. Кто знает? Может, я тоже прилетела сюда, как этот мотылек на свет пламени. Может, и мне суждено будет погибнуть здесь, в далекой и чуждой стране, погнавшись за иллюзорной мечтой о человеческом счастье, которого на этом свете не существует, и не могло существовать ДЛЯ МЕНЯ. Может, я уже влетела в горящее пламя огня, из которого нет возврата обратно». От тяжёлых раздумий новая волна усталости навалилась на меня, и я, словно провалившись в черную бесконечную бездну, забылась глухим тяжелым сном.
Покончив с сытным куриным ужином, Грэг почувствовал, что его начинало клонить ко сну накопленная за день усталость. Глаза слипались. Грэг знал, что оставаться спать на земле в тропическом лесу, кишащим смертельно опасными для человека тварями, было равнозначно самоубийству. Поэтому необходимо было предпринять все меры, чтобы обезопасится от них. Когда Грэг ехал в Майами, вместо постели, он вполне мог обходиться сиденьем автомобиля, где спал в позе зародыша, накрывшись теплым шерстяным пледом, который заменял ему и подушку и одеяло. Но теперь, глядя на спящую возле костра прелестную спутницу, он понимал, что девушка вряд ли захочет спать сидя, и, если её разбудить сейчас, то она вряд ли заснёт снова в этом темном и страшном лесу, наполненным ночными звуками.
Не желая будить свою спутницу, он решил устроить более удобное ложе для двоих, чтобы затем незаметно перенести на него спящую. Как же его устроить? Где спать – вопрос не стоял. Вдвоем они могли разместиться только в кузове Пикапа. А, если натянуть брезент, то получится вполне сносная палатка, в которой можно было спокойно спать, не опасаясь быть съеденными аллигатором. Отлично! Был ещё один вопрос – как освободить кузов автомобиля от багажа, ведь для этого необходимо было заново выгрузить тяжёлые чемоданы и мопед. К счастью, мопед был загружен в кузов последним, и Грэг осторожно снял его с кузова и поставил на землю рядом, привязав для надежности металлическим шнуром к бамперу, чтобы не украли. Но что делать с чемоданами? Мысль, что придется снова тягать их, Грэга не прельщала. Тут к нему пришла блестящая идея, как избавиться от чемоданов, не выгружая их. А, что если перетащить чемоданы на передние сидения Пикапа, а клетку с курами разместить на крыше. Грэг так и сделал. Сняв кожанные чехлы с сидений, которые могли пригодиться для подстилки, Грэг перетянул чемоданы и установил их в вертикальном положении на сидениях, для надежности привязав веревкой к спинке, чтобы они случайно не опрокинулись вперёд. Клетку с курами он установил на крыше, привязав ее прямо за крышу. Кузов был освобождён. Оставалось только устроить постель поудобнее.
Грэг расстелил снятые чехлы на холодном металлическом полу кузова Пикапа. Ложе получалось жестким и неудобным, но тут, в голову Грэга пришла блестящая идея: зачем было спать, мучаясь на холодном жёстком полу кузова, когда рядом росло сколько угодно превосходного мягкого материала – испанского мха, который испокон веков используют, как набивочный материал.
Но была ещё одна проблема –этот необработанный мох ни в коем случае нельзя было использовать в качестве подстилки для сна, и, как истинный семинол, с детства выросший в дебрях Флориды, Грэг хорошо знал это. Почему? спросите вы. Сейчас расскажу: дело в том, что, несмотря на свою внешнюю привлекательность в качестве материала обивки, свежий испанский мох, только что снятый с дерева, буквально кишит самыми разнообразными насекомыми, начиная от кусачих муравьев и заканчивая клещами и блохами, которые искусали бы вас до крови, если бы вы вздумали провести на нём ночь.
Однако у Грэга был превосходный план, как избежать этой неприятности и выспаться на мягком теплом ложе. Этим мхом можно было набить клеёнчатые чехлы, словно матрасы, и, плотно застегнув их молнией, спокойно спать на мягких удобных подстилках всю ночь. Плотная клеёнчатая кожа не пропустила бы мелких обитателей наружу, а теплый мох согрел бы их в холодную ночь.
План был превосходен. Оставалось только достать мох с дерева. Эта задача оказалась совсем несложной. К счастью, мох рос совсем не высоко, и его можно было достать даже рукой. Грэг обобрал весь мох, росший на нижних ветках дуба, который он мог только достать – этого оказалось вполне достаточно. Старательно набив им чехлы, он сделал из них своеобразные подстилки, затем постелил их на дно кузова, так, что получилась вполне удобная постель.
Стараясь не разбудить спящую, Грэг осторожно перенёс её в кузов и положил на импровизированную постель, накрыв своим шерстяным пледом, как одеялом. Тут его внимание привлекла меховая шуба из каракульчи, и, не найдя более разумного применения ценной вещи, он, не долго думая, приспособил её в качестве верхнего одеяла, прикрыв ноги спящей, поскольку, даже в тропическом климате Флориды, в это время года ночи бывают довольно прохладными. Затем он достал из бардачка странный светящийся прибор, напоминавший не то небольшой обрез винтовки, не то странного вида старинный пистолет и вышел на улицу. Нажав, небольшую кнопку на приборе, Грэг, пригнувшись к земле, стал обходить автомобиль, очерчивая одним концом прибора линию вокруг автомобиля, которая струилась из прибора в виде тончайшей закручивающийся в спираль проволоки, испускавшей странное неоновое свечение. В самом деле, зачем он это делал? Может, это был какой-то ритуал, призванный огородить себя от злых духов леса, которые активизируются в ночное время. Так оно и было, но только бесплотных духов и демонов опасался Грэг в ночном лесу, нет, в лесу водились вполне реальные твари, которых надо было действительно опасаться. Этими тварями были аллигаторы и змеи, ядовитые сороконожки и скорпионы, питоны и вараны и прочие, опасные для человека создания, которые, безмерно расплодившись за последние десятилетия, наводняли болота и леса полуострова. Единственным средством как-то защититься от этих смертельных тварей был проволочный эквалайзер, прибор, способный небольшим разрядом электрического тока отпугнуть непрошенных ночных гостей. Ну, вот, всё было готово, и светящаяся пружина, излучая таинственный неон, опоясала место нашего ночлега. Теперь можно было ничего не опасаться и спокойно уснуть под надежной охраной чудесного прибора.
Глава сороковая
Ночь в лесу
Вдалеке послышались раскаты грома, предвещавшие наступление сезона тропических муссонных дождей. Хотя в черном небе время от времени виднелись вспышки молний и раскаты грома, на землю не выпало ни единой капли дождя. Вода, попросту, не доходила до земли. Испаряясь на полпути в высушенном за сухой сезон воздухе, она, в виде пара, поднималась наверх, скапливаясь там в виде грозовых облаков, образовывала гигантскую воронку, которая, набрав силы, обрушивалась на полуостров всей яростью тропического ливня, часто сопровождаемого ураганами.
Грозу без дождя во Флориде часто называют «сухой» грозой. Часто такие «сухие» грозы служили причиной страшных лесных пожаров, уничтожавших целые гектары вековых лесов Флориды. Такие грозы обычно предшествовали сезону тропических бурь. «Господи, только бы не было бури, пока мы не приехали домой», - подумал Грэг.
Абсолютная темнота, царившая под брезентом, то и дело прерывалась вспышками молний, а равномерное дыхание спящей – усиливающимися раскатами грома.
В кузове было тепло и душно, и от этой духоты ещё больше клонило ко сну. Но мысль о надвигавшейся буре, не давала Грэгу спокойно уснуть. Будучи религиозным человеком, Грэг был богобоязнен и опасался, что разряд молнии мог убить его во время сна, и таким образом отправить к Создателю его грешную душу, что называется, «без покаяния».
Грэг встал на колени и, молитвенно сложив ладони, принялся шептать «Отче наш», то и дело прерывая молитву личными просьбами. «Отче наш, еже еси на небеси… - Господи, пусть буря не застигнет твоих бедных путников, на дороге к дому… Да , будет воля твоя…И прости нам долги наши, - Боже милостивый, умерь гнев моей матери за те пять тысяч, что потратил её блудный сын без спроса, - яко же и мы прощаем должников наших. И не введи во искушение, да…»
… Вспышка молнии озарила прелестную фигуру девушку, которая лежала теперь, почти что скинув с себя одеяло и раскинув в стороны руки, так что легкая рубашка, нелепо скрутившись, почти оголяла её полную грудь.
«Во искушение… искушение…», -замямлил про себя Грэг, -«… вот, оно, искушение Но какое оно сладостное…это ис…» –Промелькнуло в голове у Грэга, и тут же раскат оглушительного грома заставил Грэга содрогнуться, ужаснувшись греховностью своих мыслей. В испуге Грэг торопливо прошептал: – …да избавь нас от лукавого. Аминь.
Упругие капли дождя забарабанили по брезенту, переходя в шум тихого дождя. Грэг вздохнул с облегчением – значит, бури не будет, это всего лишь обыкновенный дождь. Стараясь не разбудить меня, Грэг тихо лёг рядом, поплотнее накрыв меня и себя одеялом, и, обняв меня, словно ребёнок плюшевого мишку, тут же заснул, измученный накопившейся за день усталостью.
Мы спали в объятиях друг друга, мертвым, глухим сном без сновидений, который обычно бывает у людей после выполненной тяжёлой работы. Мы не слышали и не ощущали, что происходило вокруг, мы не видели даже сны, нас не мучили мысли, наше сознание, казалось, было отключено и тоже отдыхало, только ощущение тепла от прикосновения друг к другу было единственным нашим чувством, заполнявшим образовавшуюся пустоту.
Дождь неожиданно кончился, и огромный месяц, показался в прояснившемся от туч небе. Хор цикад возобновил свою прерванную дождем песню. Парило. В лесу было душно и сыро. От земли поднимались влажные испарения, наполняя воздух бесчисленными ароматами тропических растений, омытых дождевой влагой. Даже малейшего ветерка не было, чтобы разогнать сгущавшийся в воздухе тяжелый сырой туман.
Но что это? Как будто послышался шорох листьев. Может, это живительный ветерок, заставляет шелестеть листву. Но, нет, по-прежнему душно, воздух, как будто стоит, скованный туманной дымкой. Широкая поляна ярко озарена лунным светом, на дубе не колышется даже листок. Вот, опять шорох. Господи, да это в кустах. Неужели, опять опоссум. Нет, вот он, в своём родном дупле, одуревший от сытости, выглядывает наружу своими маленькими вредными глазками. Шорох всё ближе и ближе.
Вот кусты раздвинулись, и на поляне появился…варан. Это был небольшой варан, точнее подросток варана, длиной около метра, от головы до кончика хвоста. Молодой варан, который ещё носил своё пестрое детское одеяние, свидетельствующее о том, что он не достиг ещё своего настоящего размера, и, потому, было трудно определить, к какому виду он относится, потому, как у различных видов варанов, не достигших взрослого состояния, пестрые окраски молодых особей довольно таки схожи между собой. Похоже, что-то сильно привлекло его на поляне, что заставило покинуть его свою безопасную нору и выбраться на поляну, где он мог легко сделаться жертвой ночных хищных птиц.
Судя по уверенной поступи варана, было ясно, что он знает куда идёт. Периодически он останавливался, поднимая голову и пробуя языком воздух, и, убедившись в правильности выбранного направления, следовал дальше. Неужели нашим спящим героям грозит серьёзная опасность? Вряд ли, варан такого размера, обычно не нападает на человека, поскольку не видит в нём потенциальной добычи. Наоборот, даже огромный Комодский варан, предпочитает не связываться с человеком, и при первой возможности старается удрать от него.
Вообще, свирепость варанов во многом преувеличена, благодаря голливудским фильмам, где варану отводится роль Годзиллы, свирепого убийцы, заживо разрывающего и пожирающего свою жертву, предварительно обезвредив её своим ядовитым укусом. Случаев нападения самых больших Комодских варанов на человека, даже на их родине - острове Комода насчитываются буквально единицы, не говоря уже о Флориде, где был зарегистрирован только один такой случай, когда человек был укушен вараном и то, по вине человека, который загнал, несчастную рептилию, что называется, «в угол». На самом же деле, во Флориде, неповоротливый варан крайне редко нападает на живую добычу как – то: оленей, диких кабанов – пекари, домашних животных, которых, в большинстве случаев, ему просто не удается догнать. Да ему просто незачем это делать. Зачем рисковать шкурой, и тратить силы, гоняясь за проворной добычей, когда можно найти более обильный обед, не рискуя при этом получить рогом или клыком в пузо.
Основной пищей варана во Флориде является падаль, и прочие разнообразные отбросы, которые в изобилии ему удается отыскать вблизи ферм, свалок мусора, и даже в мусорных бачках жителей, а так же крысы, наводняющие подобные места. Таким образом, варан во Флориде прочно занял почетное место санитара. И, действительно, наш варан не проявлял никакого интереса к стоящему под дубом, Пикапу. Его больше интересовало то, что было закопано в песок. Мощными крючковатыми когтями варан принялся раскапывать влажный песок под камнем, где Грэг закопал куриные внутренности. Песок летел в разные стороны. Варан так увлёкся своей работой, что не заметил, как со стороны ручья к нему приближается другой, более опасный монстр … настоящий Флоридский аллигатор. К счастью для наших спящих героев, и это чудовище оказалось всего лишь шестидесятисантиметровым детёнышем, не представлявшим для них никакой опасности.
Несмотря на превосходящий размер соперника, маленький аллигатор храбро шел навстречу противнику, твёрдо намереваясь отобрать его добычу. А, ничего не подозревающий варан, все продолжал рыть и рыть, отбрасывая комья песка прямо ему в морду. Такого оскорбления король Флоридских болот, пусть даже маленький, не мог вынести. Маленький крокодильчик считал себя хозяином ручья и не мог допустить, чтобы кто –то охотился на его территории. Наконец, добравшись до куриных внутренностей, варан, опустив голову в яму, стал смачно заглатывать их, встряхивая головой, чтобы наполнить небольшой мешок на шее, как тут же был атакован сердитым малышом.
Варан опешил. Куриные потроха вывалились у него изо рта. Далее сценка напоминала битву двух динозавров в лучшие времена Юрского периода, только в миниатюре. Противники стояли друг против друга, шипя и раздуваясь, словно хотели оценить размеры друг друга. В весовой категории крокодильчик явно проигрывал противнику, но и только. Нервы варана сдали первыми, потому, как вараны, вообще, отличаются трусостью. Варан попятился назад, а затем, забавно подскочив на задних лапах, кинулся прочь. В этот момент он был атакован свирепым малышом сзади. Варан, не долго думая, отбросил хвост, в который вцепился крокодильчик, благоразумно рассудив, что лучше лишиться хвоста, чем жизни, и с позором голодранца побежал прочь. Таким образом, к трофеям храброго крокодильчика, помимо куриных потрохов в придачу достался ещё и извивающийся хвост варана.
Вам покажется это удивительным, что варан отбросил хвост, подобно обыкновенной ящерице, ведь всем известно, что вараны – эти самые крупные ящерицы не отбрасывают своих хвостов. Это утверждение верно, но только по отношению ко взрослым особям, которые могут постоять за себя. В отношении молодняка – это не так. Зачастую детеныш отбрасывает свой хвост, когда ему грозит серьёзная опасность. Этот удивительный атавизм, доставшийся варанам от их предков-ящериц, сохраняется только до определённого возраста, пока варан не сменит свой пестрый детский наряд, на постоянный окрас, характерный для его вида.
Вот и крокодильчик, насытившись, покинул поле битвы. Было ещё много чего этой ночью, что мы не могли видеть и слышать, погружённые в сон. Какая то большая ночная птица атаковала клетку с курами, намереваясь достать себе добычу. Мы, даже не слышали, как отчаянно кричал петух, призывая на помощь, как яростно хищная птица хлопала крыльями, зацепившись когтями за прутья клетки, как клетка с грохотом полетела на землю, чуть было, не разбив лобовое стекло машины. Наконец, сова, поняв тщетность своих попыток, улетела, оставив лежать клетку на земле. Мы не могли видеть, как привлеченный легкой добычей, техасский гремучник медленно подбирался к лежащей на земле клетке с курами, но, получив разряд тока, тут же отпрянул и уполз прочь.
Глава сорок первая
Утро
Вот и эта мучительная ночь, казавшаяся бесконечной, закончилась. На востоке показалась нежно-разовая заря, осветившая поляну удивительным неземным светом, который разогнал душные испарения ночного дождя. Приветствуемое гомоном тысяч птиц, из-за кромки леса торжественно поднималось огромное огненное солнце. Бриллиантовыми россыпями играли струи водопада в его ярких лучах. Наполненный утренним светом воздух, дышал прохладным кислородом, выделяемым зелёной массой растений, и, настоянный на ароматах терпких тропических цветов, казалось, звенел, от кристальной чистоты.
Омытые ночным дождем растения, воспаряли каждым своим листочком и жадно тянулись к живительному свету. Венчики удивительных цветов, что закрытыми дремали всю ночь, раскрылись, встречая народившееся солнце, и изумрудные колибри деловито шныряли между ними, собирая сладкий нектар в свои крошечные зобики, чтобы накормить своих невидимых, крохотных птенчиков.Яркие тропические бабочки пёстрой толпой осадили пересыхающую лужу, оставшуюся после дождя, и пили минеральный раствор, обмакивая в грязь свои хоботки, и распахнув, удивительно пестрые крылышки, прогревали их в нежных лучах восходящего солнца. Ошалевший петух, не переставая, кукарекал, уже в сотый раз, приветствуя утро, а может, просто радуясь своему очередному чудесному спасению.
Уставшие, мы всё продолжали спать в своём душном, тёмном кузове, не подозревая о наступающем новом дне. Мы лежали рядом, обхватив друг друга руками, словно дети, точно так, как нас застал сон.
Только когда солнце высоко поднялось над лесом, и снова начало обжигать своими палящими лучами брезент, просачиваясь через плотную ткань, Грэг проснулся, но боялся даже пошевелиться, стараясь не разбудить свою спутницу, которая мирно спала в его объятиях. Горьковатый запах полынного шампуня в её волосах, заполнял душное пространство, а мягкие золотистые волосы приятно щекотали ему лицо, заползая в ноздри и глаза. Грэг вдыхал чудесный карамельный аромат, воздушных волос, которые невесомой золотистой паутинкой обволакивали его лицо, точно живые. Теплое, нежное тело совсем ещё юной женщины, было мягким, словно самый лучший в мире бархат, только огромные груди были упругими и прохладными – это чувствовалось даже сквозь плотную ткань её рубашки.
По-детски нежное лицо немного бледно. Пухлые губки её приоткрытого рта похожи на распускающийся бутон карминовой розы. Дыхание её ровное. «Теперь я точно попаду в ад», - подумал Грэг, и сердце его бешено забилось, - «но как сладок грех искушения, и нет возможности ему сопротивляться». Не в силах более сдерживаться, Грэг нежно прикасается губами к её губам. Вот, кажется, она пошевелилась и просыпается, Грэг снова закрывает глаза, делает вид, будто он спит.
Моё пробуждение было неожиданным, будто кто-то внезапно включил моё сознание, как электрическую лампочку. Впервые секунды я ничего не могла понять. Где я нахожусь? Как я сюда попала? Я помнила только, что заснула, прямо на земле, возле догорающего костра. Ну, конечно, мотылёк, там был ещё какой-то мотылёк, который никак не давал уснуть. Значит, Грэг перенёс меня сюда, когда я уже спала. Значит, это он лежит рядом и дышит мне прямо в нос. Грэг всё ещё спал, и я не хотела потревожить его сон, и, потому лежала, не шевелясь, закрыв глаза. Под одеялом становилось невыносимо жарко, но вставать не хотелось. Я снова открыла глаза, взгляды наши встретились. В следующую секунду мы бросились в объятья друг к другу, и наши губы слились в долгом поцелуе.
Шокированные своим неожиданным поступком, мы растерялись, не зная, как себя следует вести. Почему –то нам обоим было стыдно, будто мы совершили какой-то предосудительный поступок, за который придётся перед кем-то отвечать. Но время летело, было почти девять, а до дома нужно было добраться до заката. На завтра было объявлено штормовое предупреждение. Буря могла разыграться даже этой ночью. Терять время было нельзя, а нужно ещё заново уложить вещи в багажник. Не медля более, мы собрали вещи, и наскоро позавтракав компотом – растворённым соком лаймов в воде, снова отправились в путь.
Глава сорок вторая
Хижина «миллионера»
Снова прохладный ветерок обдувает мои волосы. В этот час на шоссе машин мало, и мы мчимся напролет, вперёд, только вперёд, без остановки. Однообразный пейзаж болот и лесов незаметно сменяется цивилизацией.
Вообще во Флориде трудно понять, где заканчивается дикая природа и начинается цивилизация. Зачастую эти границы так условны, что трудно поверить, что они вообще существуют. К примеру, вы спокойно можете повстречать посреди оживленного мегаполиса нежащего на выстриженной траве аллигатора, который обитает в каком-нибудь местном пруду, и местные жители подкармливают его, как это делают у нас старушки с городскими голубями, или же обнаружить настоящий заповедник дикой природы, прямо посреди космодрома на мысе Канаверелл, откуда запускаются все американские Шатлы. Много удивительных примеров безззаветной любви Флоридцев к природе можно встретить по всему Солнечному Полуострову, но речь сейчас не об этом…
Мы едем дальше. Всё чаще и чаще на горизонте видны банановые насаждения с зеленеющими широкими листьями, ананасовые поля с рассыпанными в ряд колючими кочками растущих ананасов. Экзотические пашни сменяются апельсиновыми и пальмовыми рощами. Вот пошли бесконечные ряды стеклянных теплиц, стоящих так близко друг к другу, что создается впечатление, будто они сливаются в одну гигантскую теплицу, которая покрывает собой всё пространство, блестящей поверхностью, от которой больно глазам.
Бесконечные теплицы, где выращиваются экзотические цветы и домашние растения– зелёный товар которым не накормишь голодного, из которого ничего не изготовишь. Товар, словно специально созданный для украшения роскоши, для прихоти и тщеславия богатых людей – вот для чего возделываются здесь целые плантации орхидей, роз, бегоний, тюльпанов, кактусов и прочей ерунды. Кажется, что каждая пядь земли занята под культуры, созданные самой природой для удовлетворения человеческого взгляда. Нигде не видно плантаций жизненно важных культур – картофеля, кукурузы, пшеницы, риса, хлопка – здесь это невыгодно. Этот жалкий удел отдан другому труженику – полунищему мексиканцу, фермеру Техасских прерий, сектантским общинам Оклахомы, скотоводу - ковбою Вермонта и Дакоты – в общем, дешёвой рабочей силе, за счёт которой пока ещё держалась продовольственная безопасность страны.
Но здесь… где эти труженики – землепашцы, которые возделывают эти бескрайние поля и сады? Нигде не видно ни домика фермера, ни поселка. Кажется, что неведомая рука засадила эти бескрайние плантации, построила эти стеклянные ряды теплиц, прорыла каналы, питающие пальмовые и банановые деревья. Ответ прост. Их попросту нет. Да, они и не нужны. Процесс выращивания здесь максимально автоматизирован, так что применение ручного труда ограничивается периодами «страды» - посадки и сбора урожая. В остальном, всё предоставлено в распоряжение новейших технических средств, которые контролируют весь процесс выращивания культуры. Но не будем останавливаться сейчас на описании новейших способов и технологий выращивания. Вернёмся к нашим героям.
Вскоре мне надоело любоваться бескрайними плантациями. Скудный ужин, состоящий из куриной шкурки, и лаймовый завтрак с речной водой начинали сказываться на мне. Несмотря на то, что стояла жара, меня пробирал озноб и тошнило от слабости. До смерти хотелось есть. От голода у меня начало сводить желудок, даже новые порции освежающе - кислого сока лайма, разбавленного в воде, приносили только временное облегчение. Голова страшно болела, так, что мне было больно смотреть на свет.
Я старалась не выдавать признаков моего недомогания Грэгу, делая вид, будто ничего не происходит. Очевидно, у меня начался процесс акклиматизации, своеобразная «ломка», которая бывает прирезкой смене климата. Еще бы, вдруг поменять морозную питерскую зиму на тридцатиградусную жару Флориды – это не шутка. Представьте себе перепад температуры в сорок градусов. Даже сильный человек мог бы не выдержать такого перепада.
«Господи, скорее бы добраться до дома, где я могла бы немного поспать. Нет, первым делом, я лягу спать, даже ничего не говоря Грэгу, и хорошенько просплюсь, и мне сразу же станет легче». Вот уже день, казалось, начинал клониться к закату, но раскалённого красного шара солнца, уходящего за горизонт, не было видно, вместо этого мы, погрузились в темноту набежавшей облачной мглы, было ощущение, будто солнце светило сквозь черноватую плёнку. С ужасом я посмотрела на небо. Нет, это не был закат, потому что время было ещё утренним. Эта тьма была пострашнее непроглядной ночной тьмы - прямо на нас с юго-востока надвигалась страшная черная туча, которая уже заволокла небо с одного края, и продолжала медленно расползаться в пространстве, словно гигантская воронка, поглощающая пространство и предметы, из которой страшными огненными полосами выходили длинные молнии.
- Грэг, как скоро мы будем дома? – испуганно затараторила я заученную в далёком детстве английскую фразу.
- Меньше, чем через полчаса мы будем дома. Не бойся.
Грэг прибавил скорости. Страшная туча будто гналась за нами. Вот уже я слышу оглушительные раскаты грома. Мне мерещится, будто молнии преследуют наш убегающий Пикап по воздуху. Мы свернули с шоссе и, спустя десять минут, въехали в небольшой городок, состоящий из аккуратных домиков, выстроенных в ряд.
Но что это? Городишко напоминает мёртвый город, как его рисуют в ковбойских фильмах ужасов. На улицах ни души. Нет, не подумайте, что отсутствие людей испугало меня – ведь надвигалась гроза, и это было бы вполне объяснимо. Меня ужаснуло другое – окна почти всех домов были плотно заколочены досками и фанерой, словно надвигалось что –то более жуткое и роковое, чем обычная гроза.
«Неужели буря? Тропический ураган, о котором я слышала так много жуткого, будто он выдирает деревья с корнем и сворачивает крыши. Приехала! Добро пожаловать во Флориду!» Меня охватил приступ панического ужаса перед неизбежной катастрофой. «Возможно, мне суждено будет умереть. Как глупо - ехать за тысячи километров за своей мечтой, чтобы погибнуть от какой-то тропической бури.
Сомнений не было. Надписи на фанерных щитах громогласно свидетельствовали, что это действительно так. Какой-то «Буревестник» намалевал кричащими красками на фанерном щите своего дома надпись - «Валери, приходи, мы ждём тебя!» (Валери – название урагана), имеющую примерно то же значение, как наше: «Пусть сильнее грянет буря», предпочтя, однако, по примеру «глупого пингвина», ретировать свое толстое американское тело в более безопасное место, потому, как я успела заметить, дверь этого дома была заколочена снаружи.
Поселок уже заканчивался. Мимо нас пролетели последние вереницы заколоченных домов, а мы всё продолжали мчаться куда-то на своём Пикапе, не убавляя скорости. Вот последние дома исчезли из виду, мы снова сворачиваем на пустынную дорогу, ведущую в никуда. Мрачный замшелый лес снова окружает нас со всех сторон. Подул сильный ветер. Черная тьма заволокла небо. «Господи, неужели мы не успеем».
- Грегги, милый, скорей. О, Боже, мы не успеем! Буря совсем близко!
- Нет, нет, мы уже приехали. Мы уже дома.
Неожиданно лес словно расступился и обнажил широкое открытое пространство, застроенное домами, выстроившимися ровными рядами. Белые аккуратные домики с ровными оградами и стрижеными газончиками с цветами с одной стороны шоссе резко контрастировали с черной мрачностью непроходимых заболоченных джунглей с другой. Лес от дороги отделял зловещий забор с электрической проволокой, совсем такой, как тот, что огораживал побережье Палм- Битч , только в миниатюре. Сердце радостно забилось. Неужели, мы будем жить в одном из этих чудных коттеджей. Я всегда мечтала жить в отдельном домике, пусть даже возле леса, болота, всё равно, лишь бы отдельно от назойливых соседей.
Заходящее в тучу солнце озарило местность алыми лучами, выбившимися из-под надвигающейся грозовой воронки, отчего она показалась фантастически нереально – черной жутковатой дырой, поглощающей окружающее пространство.
Доехав до конца шоссе, Грегори свернул в сторону поселка. Проехав несколько сот метров, мы, наконец, остановились, возле одиноко-стоящего дома, который, был единственным домом, стоящим по этой линии поселка. Остальное представляло собой какие-то небольшие постройки, служившие, по-видимому, для хозяйственных нужд.
- Вот мы и приехали!
Дом стоял как-то нелепо, на самом отшибе, почти, что возле самой кромки леса. Дом был двухэтажный, но кирпичный и сделанный на совесть. В отличие от коттеджей поселка, казалось, выстроенных из тонкого шифоньера, этот дом был способен выдержать самый сильный ураган. И, всё-таки, своим видом и расположением дом производил какое-то неприятное, мрачное впечатление, будто это, был не жилой дом, а секретный военный объект, обнесённый со всех сторон, ограждением из колючей проволоки. Словно к доверешению сей тягостной картины дикого запустения, фронтон входной двери венчал жутковатый череп аллигатора. Я вышла из машины и направилась в сторону дома.
- Куда? Нет, нам не сюда, - поправил меня Грэг. - Вот наш дом!
-Но я не вижу никакого дома. Вот там стоит какой-то сарай и всё.
-Это и есть наш дом, детка. Добро пожаловать в хакале* Грэга Гарта – нынешнее жилище будущего миллионера. Ха-ха-ха!
Я посмотрела в сторону, куда указывал Грэг. Небольшой обшарпанный домик, похожий на сарай, который я и приняла за одну из хозяйственных пристроек того - большого дома, что я приняла за свой, утопал в цветущей пене кустарника розово- белых роз, точно таких, которые я видела в саду дедушки Грэга. Цветущие розы резко контрастировали с обшарпанной убогостью старого домика. Этот странный контраст сразу бросался в глаза, будто сама нищета была обрамлена в роскошный венок из нежных цветов, которые почти вплотную прижимались к облупленным стенам, словно желая прикрыть собою наготу их бедности.
К домику вела тоненькая тропинка, едва заметная в траве. Ограды не было, лишь полоса из колючей юкки и каких-то кактусов из рода опунций, отделяла участок. Только почтовый ящик, напоминавший детский гробик, надетый на металлическую трубу, да номер дома, висевший под огромным фонарём над дверьми, свидетельствовали о том, что эта постройка является жилым домом.
Словно по иронии судьбы, вывеска гласила: Lucky street 22. Сердце моё упало. «Неужели мне будет суждено прожить в этой дыре весь остаток своей жизни. Здесь, в этом сарае, построенном среди гнилых болот и непроходимых джунглей Флориды. Вот тебе Lucky, принимай своё счастье на Счастливой улице 22». От горького разочарования я чуть было не разревелась прямо навзрыд. Вот тебе и миллионер с «особняком»!
Хижина «миллионера»
Но времени на горькие раздумья не было. Нужно было прятаться от надвигающегося урагана. Грэг открыл дверь, ветер с силой ворвался в душную комнату, принеся с собой лиственный мусор.
Крошечная до нелепости комната, была здесь, по-видимому, единственным жилым помещением. Но сейчас судить об этом было трудно, поскольку в помещении было темно. Окна были плотно заколочены фанерой.
Я едва удерживала дверь открытой под мощной струёй усилившегося ветра, опасаясь, как бы дверь не вырвало из петель, пока Грэг с поспешностью заносил вещи в дом. С ужасом я прислушивалась к завываниям ураганного ветра, прерываемого оглушительными раскатами грома. Наконец, вещи были в доме. Машину Грэг спрятал во внутреннем дворике, образованном небольшой пристройкой и густыми кустарниками роз, где под защитой дома ветер дул не так сильно. Грэг едва успел забежать в дом, когда ливень сплошной стеной обрушился на землю, словно кто-то выплеснул воду из гигантского ведра.
- Началось! – торжественно -радостно объявил Грэг, словно тоже приветствовал приближение урагана.
- Что это, Грэг?! Да что же это?! Настоящее наводнение!
- Держи дверь! Дверь! Дверь! Господь всемогущий, куда я положил свой молоток?
- На, вот кухонный топорик! Его можно использовать вместо молотка!
Дверь вырвалась из моих слабых рук и начала биться о стену. Вода потекла в дом, словно снаружи лили из душа. Изо всей силы я налегла на дверь, пытаясь захлопнуть её, но порыв ураганного ветра сбил меня с ног, больно ударив дверью по голове. Я опустилась на колени, продолжая сражаться с ливневым ветром, ворвавшимся внутрь. Сильнейший ливень бил лицо, словно резал бритвой. Волосы и одежда промокли насквозь в одно мгновение. К счастью вместе с Грэгом, нам удалось захлопнуть несносную дверь, плотно заперев её изнутри на щеколду и забив, уже приготовленными досками.
Ураган бушевал с неистовой яростью. Из-за ливневого шума было неслышно даже собственных голосов, как если бы ты находился в движущемся вагоне метро. Молния ударила над самой головой, разрезая воздух громовым выстрелом, словно в тебя стреляли из винтовки поверх головы. Ослепительный свет молнии ярко озарил комнату. В эту же секунду я увидела побледневшее лицо Грэга. Вслед за выстрелом грома послышался хруст ломающейся ветки, которая с грохотом упала на крышу. Больше я ничего не слышала и не видела. Меня контузило. Когда я очнулась, я поняла, что лежу прямо на полу, а испугавшийся Грэг пытается поднять меня.
- Что произошло? В меня попала молния?
- Это маловероятно, - усмехнулся Грэг, - если в тебя действительно попала бы молния, то мы сейчас с тобой не разговаривали. Скорее всего, молния попала в старый дуб, что растёт под нашими окнами. Я слышал, как на крышу упали его ветки. Не волнуйся, детка. Слышишь, шум ветра стихает – значит, урагана не будет. Возможно, ненастье продлиться несколько дней, не более того, но, главное – урагана не будет! Мадмуазель Валерии, видимо, порядком растратила свои силы на восточное побережье. Господь всемогущий, да ты вся мокрая. Немедленно переодевайся в сухое и ложись в постель.
Грэг зажёг фонарик. Тусклый свет карманного фонарика осветил обстановку убогой лачуги, которую Грэг называл домом. Убранная с грубостью мужской опрятности, небольшая комната представляла собой одну сплошную прихожую и формой напоминала собой скорее футляр, условно разделённый дверью, находящейся посредине боковой стороны «футляра» на две части дома.
В одной части находилась своеобразная «гостиная», служившая так же столовой и спальней, о чём свидетельствовали предметы окружающей «обстановки». К моему удивлению, здесь стоял точно такой же инкрустированный розами столик, какой я видела в особняке дедушки Баркли, явно не вписывающийся в окружающую бедность обстановки, и, потому, сразу бросающийся в глаза. Роскошный столик, располагавшийся в углу, нёс службу здесь, по-видимому, в качестве рабочего, а также кухонного и обеденного стола. Это можно было судить по безжалостно изуродованной его полировке, исперщлённой бесчисленными зарубками и царапинами, стыдливо прикрытыми прозрачной пластиковой скатертью с грубо намалеванными диснеевскими персонажами. Под окнами напротив стояла громоздкая металлическая кровать, какого-то антикварного вида, на которой, должно быть, спали первые американские переселенцы, со времён завоевания Мексики. Над кроватью громоздился противомоскитный балдахин, не совсем чистый от налипшей на него пыли и мёртвых москитов, а на стене – огромный полированный черный крест, с таким же черным Христом, изготовленный из редкого эбенового дерева. Правда, кровать была аккуратно убрана и всё, казалось, лежало на своих местах, но из-за тесноты помещения и бедности обстановки уюта всё равно не было.
Напротив кровати стоял диван с изодранной обивкой, из - под которой тут и там торчал поролон. Диван, как и кровать, были засланы грубым льняным бельем, какого-то серовато-желтого цвета, с полинявших от частых стирок набивным рисунком, изображавших жанровые сценки из всё тех же диснеевских мультфильмов. Вместо занавесок на окнах кое-как висели зеленые жалюзи. Стены всего дома были одинаково выкрашены жидкими обоями в какой-то серовато-желтый постельный цвет, но то ли вылиняли они от времени, то ли от недостатка освещения, вся комната и предметы, находящиеся в ней, сливались в единый блекло-серый цвет. Другая часть дома представляла собой «кухню причудливым образом совмещённую с санузлом» и дачным душем, возле которого стояли огромные бутыли с питьевой водой. Сама кухня располагалась в доме, но санузел и душевая комната были вынесены в небольшую кирпичную пристройку. Самой ванны в доме не было. Единая колонка снабжала водой, как кухонную раковину, так и душевую кабину и унитаз. Во всём царила пуританская нагая простота.
Грэг вынул из - под кровати небольшой сундучок, в котором аккуратно были сложены его выглаженные вещи, достал клетчатую фланелевую рубашку и велел мне переодеться. Я поспешно сняла мокрую одежду, с опаской косясь на Грэга, который старательно делал вид, что не смотрит на меня, и с наслаждением прыгнула под одеяло, чуть было, не оборвав пыльную противомоскитную сетку себе на голову. Хотя в комнате было жарко и душно, но меня всё равно знобило, и, даже под пухлым синтетическим одеялом в сухой фланелевой рубашке, я никак не могла согреться, будто всё ещё находилась в своей не отапливаемой сырой Питерской квартире.
От озноба меня начало трясти. Я чувствовала, как голова моя словно наливается холодным металлом, от которого распространяется тягучая тупая боль, что странным образом переходила в палящее тепло горящего костра, разраставшегося с величину огромного солнца, которое снова оборачивалось несносным красноватым пламенем, куда вновь и вновь падал и не мог упасть всё тот же несчастный мотылёк…
… Не прошло и минуты, как я уснула в забытье огненной лихорадке. Я и подумать не могла, что тогда, в ту ночь в лесу, не смотря на все предостережения Грэга, нас все – таки атаковали чудовища, пострашнее аллигаторов и змей. Тропические монстры, от укусов которых умерло больше народу, чем от аллигаторов, варанов, и змей вместе взятых. Имя ему – малярийный комар. Ну, и что тут такого, спросите вы. Разве можно умереть из-за какого-то укуса комара. «Можно», - отвечу я вам. В былые времена от малярийной болезни вымирали целые поселения колонистов, заселявших тропические зоны, и большей степенью это происходило из-за глупости самих же белых заселенцев, не желавших воспринимать многовековой опыт выживания в тропиках у местных туземцев, считая их людьми низшей расы. Только спустя нескольких сотен лет, когда европейцами были открыты свойства хинного дерева, кору которого индейцы использовали испокон веков для лечения малярийной лихорадки, незадачливые исследователи и колонисты тропиков перестали пачками вымирать в суровом тропическом климате, и получили возможность продвигать цивилизованный мир в самые его глухие уголки болот Солнечного Полуострова.
Ничего не подозревающий Грэг, видя, что его спутница уснула, развалившись во всю ширину кровати, устроился диване. Удивляться было нечему, ведь она ехала почти четверо суток, и смертельно устала. Тут из душевой пристройки до него донеслось жалобное кошачье мяуканье.
-А, это ты Лаки. Господь всемогущий, как же я забыл про тебя!
Грэг накормил изголодавшегося за пять дней кота, и снова лег на диван, удобно устроившись вместе с пушистым и тёплым котом. Шум дождя и ветра продолжал свою бесконечно-монотонную работу, но ливня и урагана уже не было, хотя время от времени сильные порывы ветра заставляли дребезжать стекла, забитых досками окон. Ненастье грозило быть затяжным. Но Грэга это больше не волновало, он крепко спал.
Глава сорок третья
Доктор Дэйв
«Белый зомби» могучего культа Вуду
Грэг проснулся. Сквозь доски, которыми были забиты окна, пробивался неясный свет, по которому он понял, что уже наступило утро, но шум от порывов ветра говорил, что тропический шторм, хотя и ослабевший, всё еще бушевал снаружи, так, что необходимо было пока оставаться дома. Грэг взглянул на кровать, где лежала я. В сумрачном свете ненастного утра Грэг увидел лежащую навзничь полуобнаженную девушку, которая соблазнительно тяжело дышала, уставившись своими огромными голубыми глазами, которые странно блестели в темноте утренних сумерек. Одеяла на ней больше не было, и она, тщетно пыталась сбросить с себя то последнее, что прикрывало обольстительную наготу её молодого плотного тела – расстёгнутую рубашку и тонкие трусики. Из полуоткрытых губ вырывался не то стон, не то шёпот. Грэг больше не мог выносить этой пытки. Сладострастие взяло верх над разумом. Но едва Грэг приблизил свои ненасытные губы к её телу, чтобы приласкать его, как тут же отскочил, словно ошпаренный. И это действительно было так. Девушка действительно горела, но только не пламенем страсти. Это была лихорадка. Температура тела поднялась выше сорока градусов. У больной начался сильнейший жар. Она бредила. Слова и движения её были бессмысленны и нелогичны – она, то высказывала кому-то в темноту свои доводы на непонятном для Грэга русском языке, то начинала смеяться или плакать, бессмысленно размахивая руками, словно пытаясь отогнать от себя кого-то невидимого. В один момент Грэгу показалось, что она просто спятила, когда она, вдруг, села на кровати и с силой начала разрывать на себе одежду. Затем по телу пробежали судороги, и больная без памяти снова упала в постель. Грэг запаниковал. Он не знал, что делать. Понимал он одно – если сейчас он не найдет врача – ей конец. Грэг бросился, было, звонить в 911, но тут же осознал бесполезность своей попытки, поскольку знал, что пока сохраняется штормовая опасность, никакая спасательная операция не возможна.
От отчаяния хотелось кричать. Неужели она умирает? Вот сейчас так просто возьмёт и умрёт у него на глазах, пока он будет беспомощно стоять рядом и смотреть на её последние конвульсии. Нет, он должен попробовать все средства, пусть они будут бесполезны, быть может, они даже погубят её, только не сидеть на месте, действовать, действовать…
Грэг вытряхнул свою аптечку, но ничего, кроме аспирина, и слабительных он там не нашёл. Растворив несколько таблеток аспирина, Грэг приподнял мне голову, и насильно попытался влить шипящий раствор мне в рот. Пена из лопающихся пузырьков полилась по подбородку, едва ли попав мне в рот.
Грэг был в отчаянии. Как это всегда бывает, в самую страшную минуту отчаяния всегда приходит решение. «К врачу. К врачу. Да, зачем его долго искать, когда у тебя под боком живёт настоящий врач», - шепнул на ухо невидимый ангел, - «правда, ветеринар, но теперь это не имело никакого значения. Нужно идти к нему».
Мысль о том, что придётся идти к соседу за помощью, передернула Грэга. Его соседом был Даниил Дайв, по прозвищу «белый зомби». Дело было не в том, что он был «белым» - светловолосым блондином в нашем понимании, как раз наоборот, он был самым настоящим черным негром. Так почему же его называли белым, да ещё зомби? Что касается его противоестественной его расе внешности, прилагательное «белый» вполне уместно. Действительно, у этого ещё не старого, чёрного как смоль, негра, волосы его были белыми, точно снег, но даже не это было определяющем в приставке «белый». Глаза его тоже были «белыми», точнее радужная оболочка его зрачков была настолько светло-голубой, что сливалась с белками глаз, и создавалось впечатление, что вместо глаз, на тебя смотрят два огромных бельма с серыми невнятными зрачками посередине.
В округе поговаривали о нём разное. Одни говорили, будто он убил собственного отца, после того как тот велел его ещё живым похоронить, на местном кладбище, и похоронил его в собственной могиле. Вот и шрам на его щеке от гвоздя, которым отец заколачивал его гроб. Говорят, что он очнулся в гробу, как раз когда этот гвоздь угодил ему в щёку, что до этого он три дня был мёртв, что было освидетельствовано местным патологоанатомом, и лежал в морге, пока его отец, горький пьяница, пропивший все своё имущество, сколачивал для сына простенький гроб. Что, после того, как Даниил Дейв поднялся из гроба, он был совершенно седой, а глаза его вылиняли после трех дней смерти. Говорили также, что первой его жертвой стал тот самый патологоанатом, который засвидетельствовал его смерть, и который погиб при загадочных обстоятельствах - его нашли на обочине со вскрытыми венами. Вот почему свидетелей подтвердить или опровергнуть факт его воскрешения не было. По правде говоря, Грэг не верил в эти глупые слухи о ходячих покойниках, но суеверный страх перед сверхъестественным всегда заставлял Грэга обходить «нехороший» дом стороной, всячески избегая встречи со своим странным соседом.
А почва для слухов действительно была…Не даром же говорят, что не бывает дыма без огня.
Ветеринар Даниил Дэйв, почти двухметровый чернокожий малый, жил отшельником в своём доме, и видели его крайне редко. Он ни с кем не общался. Конечно, никакой черной магией он не занимался – у него просто не было время на все эти глупости с прокалыванием тряпичных кукол булавками, изготовлением мешочков-гири, наполненных прахом самоубийц, и дикими плясками с жертвенными курами. Все эта магическая мишура как –то: черепа аллигаторов, медведей и болотных рысей, развешенные вокруг его мрачного урочища, служили всего лишь для отпугивания посторонних глаз, которых в его деле быть не должно. Так что имидж колдуна Вуду, присвоенный ему суеверными жителями поселка, пришелся как для этого парня, как нельзя кстати.
А зарабатывал этот импровизированный «маг» на жизнь тем, что лечил питбулей, участвовавших в собачьих боях. В штате Флорида этот кровавый бизнес с животными был незаконным, но, даже полиция не трогала местного колдуна Маша. Говорят, будто, когда к нему пришли полицейские из ASPCA, то ничего не могли с ним поделать, потому что находились во власти его чудодейственного гипноза, более того, они едва могли унести ноги от «колдуна» и его милых «собачек», которых тот успел «случайно» натравить на дотошливых служителей закона. Люди говорили, что, якобы, слышали, как вдогонку убегающим полицейским еще долго доносился жутковатый хохот страшного негра, сопровождаемый истошным воем его дьявольских собак.
В общем, в посёлке, ходил слух, что Дэйв колдун, что он исповедует черную магию культа Вуду, но, как это часто бывает в подобных ситуациях, толком никто ничего не знал и не видел, потому что люди боялись подходить к жилищу «колдуна».
Грэг не боялся бойцовых питбулей своего странного соседа, не боялся его самого, как физического объекта, того факта, что огромный негр, к примеру, может рассвирепеть от нежданного визита непрошенного соседа и просто-напросто ударить его или даже убить. Нет, хуже смерти Грэг боялся того, что этот господин мог напустить на него нечистой силы – духов безжалостного бога Оби*, которые до конца жизни будут паразитировать в его мозгу, пожирая его сознание изнутри, пока не превратят в законченного зомби. Мысль о том, что его тоже могли превратить в управляемого мертвеца-зомби –служителя бога Оби, заставляла у суеверно-легковерного, как все Флоридцы, Грэга холодить в жилах кровь. Грэг снова взглянул на постель, она лежала теперь спокойно, бессмысленно вытаращив стеклянные глаза в потолок. Кровь пошла носом, испачкав подушку.
«Нет, я всё-таки пойду к колдуну!» - твердо решил Грэг. – «Я не дам ей умереть, даже если мне придётся просить помощи у самого сатаны!» - С этой кощунственной мыслью Грэг повернулся и направился к двери. Сильными движениями он отодрал забитые гвоздями доски, и открыл дверь. Ветра не было, но ливень всё ещё шёл. Всё пространство было залито водой. Дождевая вода струями стекала с крыши, ручьями текла по земле, и уже не впитываясь в землю, струилась сплошным грязным потоком, который заливал всё на своем пути огромной мелководной рекой. Это было настоящее наводнение! Грэг поспешно закрыл за собой дверь и едва успел её запереть за собой, как побежал по раскисшей тропинке к соседнему дому, перескакивая с кочки на кочку.
Грэг знал, что такое затишье могло быть обманчивым. Дело в том, что, это мог быть «глаз» бури, то есть самый её апогей, после которого буря могла неожиданно разразиться с чудовищной силой, с той лишь разницей, что ветер будет дуть в другую сторону. Грэг спешил, выигрывая каждую секунду у бури…
Земля была завалена обломками веток, металлической фольгой, сорванной ветром с утлых крыш и прочим бытовым мусором, который подхвачен и разбросан ветром повсюду. Грэг поминутно спотыкался, вяз в разбухшей грязи, но продолжал бежать - на счету была каждая секунда. Собак возле дома не было. Будки были пустыми, и валявшиеся возле них пустые обрывки цепей ясно говорили, что хозяин забрал питбулей в дом. Как говориться, погода была такая, что хороший хозяин собаку не выпустит…
Выбеленный дождями и жарким тропическим солнцем, череп ощерившегося аллигатора злобно скалился на него с дверей, но Грэгу было уже не до страху.
Ворота дома были крепко заперты. Грэг засунул руку «аллигатору» в пасть и позвонил в звонок, но поскольку ветер оборвал электричество, звонок не работал. Грэг, словно одержимый, продолжал звонить ещё и ещё, только спустя минуту он понял, что электропровода были оборваны, и его никто не слышит. Тут неожиданно вновь стал подниматься ураган, ветер подул с новой удвоенной яростью. Грэга охватило отчаяние, смешанное с ожесточением. Он кричал, словно безумец, но шум урагана забивал его голос. Ураган сбил его с ног, и он беспомощно цеплялся за землю, валяясь в липкой грязи. В лицо ему летел какой-то мусор и листья. Наконец, Грэгу удалось ухватиться за трубу ограды.
Тут только он вспомнил, что у его негостеприимного соседа через ограду был пропущен электрический ток. Но удара не было – значит, ограда была обесточена! К счастью на Грэге была его единственная кожаная куртка, которая защищала его от дождя, довольно прочная, из толстой аллигаторовой кожи, подаренная из собственного гардероба бывшего миллионера Грэга Баркли. Не думая ни секунды, он накинул куртку на колючую проволоку изгороди и перебрался на другую сторону. Первыми приближение человека почувствовали собаки, едва только Грэг вскочил на веранду дома, как чуткие псы подняли неистовый лай, разбудивший Даниила Дэйва. Первое, что пришло в голову ветеринара, не пожаловал ли к нему аллигатор или другое дикое животное. Такое часто случалось во время наводнения, когда обезумевшие от страха животные искали приют возле человеческого жилья. Дэйв схватил охотничью винтовку, висевшую у него на стене, и подошёл к двери. Раздался стук. «Ну, уж, нет. Это не аллигатор. Аллигатор точно не будет стучаться в дверь. Значит это человек. Но, кто же это? Кто отважиться выйти на улицу в такую бурю? Неужели, это его заказчики пришли забрать собаку? Или это снова полиция. В такую погоду? Маловероятно. Впрочем, этим людям никакая буря нипочём».
В дверь продолжали равномерно и неистово колотить. Бух, бух, бух. Сквозь завывание ураганного ветра ясно послышался визжащий голос подростка, - «Помогите, помогите!» -переходящего в какой-то женский визг. Дейв со страхом заглянул в глазок двери. То, что он там увидел, заставило его отпрянуть. Возле двери стоял невысокий глиняный человечек, который неистово вопил о помощи. Поистине только мертвец, восставший из могилы, в эту ураганную ночь, мог просить отпустить его грешную душу на небеса. Ведь среди поселенцев посёлка ходили какие-то подобные слухи, будто бы их поселок был построен на месте бывшего негритянского кладбища, где хоронили несчастных негров-рабов ещё со времён рабовладельческого строя, и что во время урагана можно слышать, как воют потревоженные души несчастных негров. Лицо Дэйва сделалось серым от ужаса, потому как негры не бледнеют, как мы, белые, вместо этого кожа их становится тускловато серой.
-Помогите, мистер Даниил Дэйв, помогите! - Продолжал кричать голос за дверью. «Господи, да он еще знает моё имя, тогда дела совсем плохи. Значит, этот зомби точно знает, за кем пришел, то есть конкретно за мной, и не отступиться пока не получит своё». От страха у негра затряслись руки, сжимавшие винтовку.
-Это я, ваш новый сосед, Грэг Гарт! Мне срочно нужна ваша помощь! - Последние слова в одночасье рассеяли ужас. Это было не приведение и не оживший мертвец. В глиняном человечке Дэйв действительно признал своего соседа, который недавно переехал в домик пастора, что находился рядом с его домом. Но что ему было нужно, да ещё в такой час? Значит, это действительно стряслась какая-то беда, раз он осмелился прийти в такую бурю. Заскрипели железные затворы. Дэйв отпер дверь, в которую тут же ввалился взъерошенный, задыхающийся Грэг. Лицо и руки его были разодраны колючей проволокой, сам он был густо вымазан грязью, речь бессвязна, слова путались. «Уж не спятил ли он в одиночке, в самом деле?» Холодок ужаса вновь пробежал по коже Дэйва, хотя он старался сохранять перед ним непринуждённость и хладнокровие.
- Мистер Дэйв, помогите! Помогите! Я не знаю, что это! Идёмте, идёмте!
Грэг схватил ветеринара за рукав и потащил к выходу. Мысль о том, что пред ним безумец становилась всё более явственной для Дэйва.
- Да, говори ты толком, что случилось?
- Она больна, она умирает! И я не знаю от чего. У неё сильная температура, похоже, –это горячка. Я не знаю, что делать. А вы врач. Сделайте что-нибудь! Прошу вас!
- Кто болен, твоя собака? Да, ведь у тебя, кажется, нет никакой собаки. У тебя кошка. Что-то с кошкой?
-Нет, моя девушка, - почти со злостью выпалил Грэг, - она умирает. – Затем, обессиленный, он в слезах упал на колени пред Дэйвом. - Помогите! Вы единственная надежда! Больше идти мне не куда!
Больше Даниил Дэйв ни о чём не спрашивал. Через минуту они бежали к дому Грэга. Тропический шторм разразился с новой неистовой силой, но Дэйв, высокий и мощный детина, казалось, не замечал, его и своей тяжелой поступью уверенно и быстро бежал впереди. Грэг же едва поспевал за ним, то, спотыкаясь и падая от каждого порыва ветра, то, завязая ногами в разбухшей грязи.
В душной комнате, наполнившейся испарениями дождя, было темно. Она всё ещё лежала в той же позе, ничком, уставившись огромными застекленевшими глазами в одну точку пространства. Можно было подумать, что она умерла. Только тяжелое дыхание, переходящее в какой-то шипящий стон, да стук зубов от судорог, пробегавших время от времени по её телу, заставляли верить, что это не так. Дэйв подошел к постели и принялся осматривать больную. Грэг держал фонарик над постелью – единственный источник света в обесточенном доме. Он с волнением ловил каждое его движение, малейший импульс его сурового лица, малейшее изменение, но лицо «белого зомби» было невозмутимым, словно было сделано из камня. Наконец, он закончил осмотр больной. Грэг успел заметить, как ветеринар, слегка поджав губы, как-то отрицательно покачал головой. Сердце Грэга упало. Неужели слишком поздно, и уже ничего нельзя сделать.
- Это конец? – упавшим голосом спросил Грэг.
- Не болтай ерунды, чувак! Лучше скажи, что она ела в последний раз. Не употребляла ли она говядины?
- Нет, после прилёта, до того, как мы приехали сюда, мы ели, кажется, - Грэг задумался, - кажется, мы ели в ресторане свежие устрицы, каменного краба, потом мы поджарили на костре одну из вон тех куриц, запили всё вон теми лаймами, - больше ничего.
- Курицу вы ели вместе?
- Скорее, я один, она съело совсем немного. Курицу она почти не ела, только кожу.
- И как вы себя чувствуете? Голова не болит? А температура?
Ветеринар, было, полез осматривать и Грэга, но Грэг отскочил от него в негодовании.
- Доктор, со мной всё в порядке! Я чувствую себя совершенно нормально! Вы не понимаете, она умирает - не я!
- Вы сказали, что-то насчет перелёта. Она, что прилетела к вам, откуда-то издалека.
-- Да, она из Санкт-Петербурга.
- Вы шутите, это же совсем рядом, получается, что она местная. Что с вами?
Ветеринар вновь потянул руку, чтобы ощупать Грэгу лоб, но Грэг решительным движением перехватил его руку в воздухе.
- Того, что находится в России, - выдохнув, поправил он.
- Теперь мне всё ясно! Вот, что, Грэг, мне нужна кипяченая питьевая вода, литров четыре. Ставьте воду кипятиться и ждите меня здесь, я скоро вернусь, - с этими словами «белый зомби» круто повернулся и, выскочив за дверь, исчез в бушующих потоках дождя ливневого урагана.
Грэг залил в кастрюлю бутилированной питьевой воды, которую раз в месяц бесплатно получали все жители посёлка, поставил её на огонь, и принялся ждать, тупо созерцая, как со дна кастрюли всплывали крошечные пузырьки, и, лопаясь, исчезали.
Вы не замечали - всегда, когда смотришь на воду, кажется, что она никогда не закипит? Для Грэга это ожидание было вечностью. Мрачные мысли, одна за другой подбирались к нему.
«А, что если, он не вернётся. Нет, он вернётся, он ведь, кажется, ясно сказал: «Ждите меня здесь», - значит, я должен ждать. Может, он просто, подшутил надо мною. Хотя какие тут, к чёрту, шутки. Может, он просто плюнет, и будет сидеть дома. Да к тому же, кажется, я нахамил ему. Проклятый мой язык. Ненавижу себя за это. Господи, почему я своим дурным языком всегда оборачиваю против себя тех людей, от которых зависит моя жизнь. Почему я такой урод? Урод, который всегда получает по заслугам, которого всегда и везде будут ставить на место. Теперь из-за меня умирает та единственная, которая была способна понять меня, перед которой я не чувствовал себя посмешищем, изгоем. Единственная девушка, воспринявшая меня серьёзно, которая, доверившись мне, приехала сюда, чтобы разделить со мной мою дурацкую жизнь, теперь и она умирает в горячке, и я ничего не могу поделать с этим. Как всё это несправедливо. Девушка моей мечты, погибает так быстро, как и все мои мальчишеские надежды! Господь всемогущий, зачем ты отбираешь от меня мою любимую, зачем отнимаешь последнюю надежду на счастье, когда счастье было уже так близко?! Что ж, в этом Воля Твоя – и я, твой раб, должен смиренно подчиниться ей. Стало быть, и она, была той сладкой иллюзией счастья, которой никогда не суждено будет сбыться. Господь милосердный, если я в чём-либо провинился перед тобой, то обрушь всю тяжесть кары на меня, только пусть она выздоровеет».
Вода закипела, а лекарь всё ещё не возвращался, только вой ветра, да шум дождя заставляли скрипеть утлый фундамент строения.
Грэг понял – никто не придёт. В тупом бессилии, Грэг обхватил голову руками, чтобы больше ничего не слышать и не видеть. В одну секунду Грэгу показалось, что он умер, его нет, только тупые удары, угасающего сердца, постепенно возвращали его в реальность. «Господь всемогущий, да прославится твое имя в веках, это же стучат в дверь!». Молитва Грэга была услышана, в дверь раздавались тяжёлые гулкие удары – помощь была близка.
- Мистер, Гарт, почему вы так долго не открывали, я уже было, серьёзно подумал, что что-то случилось. Ну, к делу, я принёс всё, что нужно. – И зомби-ветеринар, достал огромный саквояж, который стоял возле двери, и поспешил с ним к постели больной. – Вода готова?
- Да, всё готово, я накипятил целый бак.
- Отлично, лишнее не помешает. Хотя достаточно всего пол-литра.- С этими словами он достал из саквояжа небольшую жаропрочную банку из стекла, налил туда немного воды, и, продолжая кипятить воду, постепенно высыпал из маленького мешочка, коричневатый древесный порошок, похожий на мелко молотую кору, какого-то дерева. По характерному горьковатому запаху, Грэг догадался, что это была кора хинного дерева, применяемая при малярийной лихорадке.
- Так, вы, мистер Дэйв, полагаете, что …
- Пока однозначно ничего сказать нельзя.
Пока снадобье варилось, Дэйв подошёл к больной, и, бормоча себе что – то в нос, начал ощупывать её живот своими жуткими заскорузлыми пальцами. Грэга вновь охватил суеверный страх. Грэг уже начал сомневаться в правильности того, что связался с этим колдуном. Ведь в поселке, Дэвид Дэйв, числился не только, как местный зомби, но и исповедник таинственного культа Вуду – культа черной магии, распространенного среди негритянского населения захолустных районов Маша. Чего доброго, вместо того, чтобы вылечить, он мог высосать из неё душу и превратить её в зомби, и тогда, это будет уже не она, а нечто другое -потустороннее. Грэгу вспомнился какой-то старый голливудский фильм Стивена Спилберга, где мертвецы оживали, после того, как их хоронили на старом индейском кладбище, но это были уже не они, а НЕЧТО… вернее, только их разлагавшаяся физическая оболочка, наполненная злом. Но, теперь, менять что-либо было уже слишком поздно, колдун был здесь, в его доме, и ему он доверил лечить свою девушку. Грэг продолжал помешивать снадобье, со страхом поглядывая за действиями ужасного лекаря. Продолжая бормотать себе под нос, какие-то непонятные заклинания, Дэйв достал крошечный перфоратор из кармана рубашки, и сделал крошечный разрез, в области паха. Грэг вскрикнул от ужаса, но лекарь, будто бы не замечая ужаса Грэга, продолжал своё дело. Ярко красная капля крови выступила блестящей бусиной. Дэйв взял немного крови, тут же заклеив ранку душистой смолой. Достав из саквояжа свой походный микроскоп, Дэйв капнул немного крови на стеклышко микроскопа и принялся рассматривать распростертую на стекле розовую каплю. Он ещё долго сидел, ссутулившись над микроскопом, окаменевший, как статуя Родена «Мыслитель», подперев кулаком подбородок и напряженно сведя вместе хмурые белёсые брови. Наконец, он прикрыл глаза и утвердительно кивнул головой, дескать «я так и знал». В эту секунду раздался пронзительно тонкий писк будильника, возвестивший о том, что отвар хинина был готов. Грэг снял сосуд с огня и поставил остужаться.
- Я так и предполагал, - бубня себе в нос гортанным звуком, будто он разговаривал сам с собой, произнес Дэйв, - так оно и оказалось. В нашу малютку вселился не кто иной, как Желтый Джек.
- Кто этот Желтый Джек? – Со страхом спросил Грэг - мысль о потустороннем никак не покидала его.
- Скорее - что. – Поправил его ветеринар. – Подумать только всю жизнь прожить во Флориде, и не знать мистера Джека. Желтый Джек – так называется тропическая малярийная лихорадка. Переносится малярийным комаром. Вы, как я понял, из нашего разговора, провели ночь под открытым небом. Вот её и покусали малярийные комары.
- Да, но меня тоже, кусали те же комары – ни больше, ни меньше, и вот, как видите - я здоров. И это вас не удивляет?
- Нет, нисколько. Спросите почему? Да потому, что за всё время проживания в тропическом климате Флориды, то есть, точнее сказать с самого вашего рождения, мистер Грэг, вы получили иммунитет с молоком вашей матушки и продолжали развивать его в течение своей жизни с каждым новым укусом очередного москита. Так, что не мне ни вам, в отличие от вашей спутницы, никакой Желтый Джек не угрожает.
- Господь всемогущий, неужели она умрёт? – зарыдал Грэг – Так глупо, умереть от каких-то грёбанных комаров. Ха-ха-ха! – Грэг затрясся в истерическом смехе.
- Успокойтесь, Мистер Грэг, в наше время легче умереть от недожаренного куска говядины, чем от Желтой лихорадки. В наше время это лечится, проще, чем грипп. Поверьте мне, не пройдёт и получаса, как ваша невеста встанет здоровой, это я вам точно обещаю. Лучше приподнимите её и крепко держите её руку, чтобы она не тряслась.
С этими словами он достал ампулу с сывороткой, и, набрав иглой порцию желтовато-маслянистой жидкости, ввёл сыворотку в вену девушки. Он был прав, спустя десять минут, дыхание больной стало ровным и спокойным, судороги прекратились. Лицо и тело покрылось крупными каплями пота. Хотя в комнате было и так невыносимо жарко и влажно, Дэйв велел поплотнее укутать больную теплым одеялом, чтобы выгнать остатки болезни вместе с испарениями пота. Грэг полез под кровать, чтобы найти волосатый плед из черного барана, служившим ему тёплым одеялом в прохладные зимние ночи, как вдруг услышал пронзительный женский смех.
- А – ха - ха - ха! Черный человек, вот мой черный человек. Ха-ха-ха! Кажется, реквием мне никто не заказывал. Ты, наверное, ошибся адресом, черный человек. А? Ха-ха-ха! – кричала я по-русски в его страшное черное лицо с голубоватыми бельмами вместо глаз.
-Что она несёт? – спросил Дэйв. – О каком это реквиеме она говорит?
-Кто её знает, - загадочно ответил Грэг, - я не знаю ни единого слова по-русски.
Чёрный человек, будто поняв значение моих слов, поспешил скрылся в темноте, вместо него внезапно появился испуганный, но счастливый Грэг. Всё шло в точности так, как предсказывал этот «черный человек», через тридцать минут я совершенно пришла в себя, только страшная слабость все ещё напоминала мне о перенесенной болезни.
- Сейчас ей необходимо как следует выспаться, - послышался гортанный голос из темноты, - главное при лихорадке – постельный режим, поскольку эта болезнь опасна не столько сама по себе, сколько своими последствиями, чреватыми осложнениями. Я ввёл ей противомалярийную сыворотку. Сейчас главное для неё – хорошенько выспаться, для этого дайте выпить ей вот этот настой виргинской мяты – это успокоит больную. После того, как она выспится, дайте настой хинина, но не больше полстакана раствора в день. Вот, пожалуй, и всё лечение – остальное за меня доделает природа, а мне нужно идти домой.
- Мистер, Дэйв, - замялся Грэг, - я знаю, что всё стоит денег. Но я даже не могу заплатить вам сейчас, потому что мать заблокировала кредитную карту. Скажите, сколько я вам должен за лечение, и я верну вам деньги, как только смогу.
Но старина Дэйв так сурово посмотрел на Грэга своими белесо-голубоватыми бельмами, что у Грэга отпало всякое желание заговаривать о деньгах.
- Если бы речь шла о вашем коте, я бы без зазрения совести взял бы с вас не менее ста долларов только за мой визит, - пояснил черный лекарь собак. - Услуги ветеринара стоят сейчас дороже, чем услуги врача. У животных нет страховки. Такова уж наша современная действительность. Зачастую жизнь животного оценивается дороже человеческой. Но, когда речь идёт, простите, не о коте, а о вашей девушке, мистер Грэг, у которой нет даже страховки, то в этом случае моя совесть не позволяет брать за лечение деньги. Мой долг был сделать всё возможное для её выздоровления, и я сделал. Дальше – всё решает природа.
- Простите, мистер Дэйв, если я обидел вас, простите мой дурацкий язык, если я был груб с вами, но я действительно очень, очень испугался за неё. Теперь я вижу, не смотря на то, что о вас говорят в посёлке, вы добрый, отзывчивый человек.
- Так вы тоже верили в эту чушь, которую говорят обо мне в посёлке, будто бы я давно окочурился, затем вылез из могилы, и якобы теперь хожу по земле живым мертвецом – зомби, – рассмеялся Дэйв
- Нет, я не верю ни в каких живых мертвецов. Я полагаю так: если уж ты имел несчастье окочуриться, так это навсегда. Коли ты мертв, то лежи смирно в своей могиле и не рыпайся.
-Ха, ха-ха! Парень, а ты шутник! – рассмеялся Дэйв, скаля белые негритянские зубы.
- Простите, мистер Дэйв, я, наверное, опять ляпнул что-то лишнее.
- Ничего. – Махнул рукой Дэйв. – Я уже привык, чтовсе в поселке считают считают меня колдуном. Ну, мне пора домой.
- Мистер Дэйв, останьтесь ещё с нами. У меня в холодильнике еще осталось немного пива и бутылочка настоящего Кентукского виски, целёхонькая. Мне бы не хотелось распивать её в одиночестве, разопьём же её за начало нашей дружбы. Ведь мы, в конце концов, соседи, а соседи должны жить в добром сотрудничестве, не так ли, мистер Дэйв. Зачем вам идти домой сейчас, пересидите шторм у меня.
- Ну, уж от Кентукского я не откажусь, - усмехнувшись, согласился бывший «колдун».
Спустя некоторое время наши герои сидели за инкрустированным розочками столом и с удовольствием отхлёбывали из глубоких кружек каждый свой напиток, Грэг – свой любимый Портер, а его спутник – неразбавленные Кентукские виски. Под воздействием алкогольных паров их разговор принимал неформальный характер.
-Ха-ха-ха, значит, ты тоже считал, что я связан с нечистой силой, что я того - колдун Вуду! – послышался громогласный раскат хохота негра.
-Нет же, говорю вам, доктор Дейв. Я никогда не верил в колдунов. Я, вообще, не верю ни в каких зомби, ходячих мертвецов и тому подобную магическую дребедень, я верю только в то, что вижу своими глазами и могу пощупать своими руками.
-Не надо никаких докторов, парень. Для тебя, сосед, я просто Дейв, ОК?
-ОК, мистер Дейв.
-Пойми, дружище Грэг, вся эта ерунда с черепами аллигаторов, летающими гробами зомби и черной магией нужна мне только, чтобы никто не совался в мой дом. Полиция просто достала меня, а с этой дребеденью они опасаются лишний раз появляться на пороге моего дома. Да, я готовлю собак к собачьим боям. Это незаконно, но приносит неплохой доход.
-Мне все равно, доктор Дейв – главное, что вы хороший человек и хороший сосед, откликнувшийся на мою беду.
-Говоря по-честному, я терпеть не мог моего предыдущего соседа, этого исповедника, преподобного Тореадора… нет, как его там правильно, Теодора Бинкерса. Этого двурушного мерзавца, у которого всегда и на всё находилось поучение. Вы не представляете, дружище Грэг, как я рад, что он, наконец, свалил, из этого дома, потому как если бы он остался здесь далее, я бы, наверное, сам придушил бы его своими собственными руками и закопал его тут же во дворе, под деревом, безо всякой там магии Вуду. Это из-за этого грёбанного ублюдка у меня были неприятности с законом, это он натравил тогда на меня ищеек из ASPCA, когда я послал его подальше, отказавшись платить проценты за его молчание. Мне едва не пришлось отсидеть два года, как организатору собачьих боёв. Хорошо, что тогда не нашли прямых улик, а я отделался штрафом за ведение незаконной ветеринарной деятельности. Поверьте мне, Грэг, я вынужден заниматься лечением бедных псов, побывавших в собачьих боях, только потому, что за это хорошо платят. Мне также, как и тебе, жалко несчастных собачек, но что делать, должен же я жить на что-то, а других заработков в этой глуши все равно не сыщешь. Говорят, что в городе проповедник подцепил какую-то богатую дуру, и теперь живёт в её особняке на побережье и вовсю пользуется денежками её богатенького отца. Что и говорить, таким мерзавцам, как он, всегда везёт с богатыми бабами. – Вздохнул бывший «колдун» Дэйв, отхлебывая глоток виски. Он и не заметил, как лицо его маленького собеседника перекосилось от внутренней душевной боли.
- И не говорите, мистер Дэйв, стараясь не подавать виду, заговорил со своим гостем Грэг. - Таким как он всегда оказываются правы, потому, как на все у них есть свои аргументы. Я доволен, что переехал в Маш, подальше от этого мерзавца, женившегося на моей матери. Пусть жилье это не весть что, зато здесь я могу жить, так, как считаю нужным.
- Погодите, Грэг, так, значит, вы хотите сказать, что…
- Да, мистер Дэйв, это так. Та женщина, которую вы назвали «богатой дурой», и есть моя родная мать - Фрида, урожденная мисс Баркли, а этот преподобный мерзавец – мой отчим Тэд Бинкерс – это он настроил против меня мою собственную мать и выжил меня из домика на побережье, о которым вы говорили, - из моего родного дома где я вырос. Ну, а начет денежек моего деда, Грэга Баркли, фиг они достанутся ему, потому что мой дед Грэг Баркли не так уж глуп и подписал их после моей свадьбы на меня и мою супругу. А уж такого удовольствия распоряжаться моим состоянием я им не дам, вот для чего, я женюсь на этой девушке. Вот так то, дружище! –(Под воздействием алкогольных паров Грэг решил, что самым лучшим ответом на откровенность Дейва, будет такая же откровенность с его стороны -человеку, которого он почти не знал до этого, но которого теперь почти любил, как родного брата, за то, что он спас его единственную – его малышку Лили, с которой он уже собирался связать всю свою жизнь).
- Так, значит, ты и есть внук знаменитого Грэга Баркли! Подумать только, я общаюсь с внуком знаменитого Баркли, невероятно. – В голубых глазах негра сверкнул огонёк азарта.
-Тсс! Вы никому не скажите об этом. Мне не нужна широкая огласка, я поселился здесь инкогнито, и никого, кроме вас здесь не знаю, да и не желаю знать. Я не люблю людей, и я вижу, что вы тоже живёте здесь отшельником. У нас общий враг – Тэд Бинкерс, хотя бы это нас объединяет. Поэтому мне так нужен сейчас союзник, который поддержал бы меня в трудную минуту, друг, для которого я всегда буду готов сделать всё, что от меня зависит. Сами обстоятельства свели нас вместе в этом болоте, и эта судьба. Так вы согласны стать моим другом, мистер Дэйв?
- Хорошо, Грэг, пусть будет так. Хотя, по жизни у меня никогда не было друзей. Ведь я же «колдун», - грустно усмехнулся негр. – А вообще, дружище Грэг, скажу тебе честно: я никогда не страдал от отсутствия друзей. Сколько я себя помню, я не умел не то, что дружить, но даже ладить с людьми. В обществе я всегда становился изгоем, отщепенцем. Да и моя несколько не обычная внешность, этому отнюдь не способствовала. Люди не любят тех, кто отличается от них. Всю жизнь я провёл в одиночестве. Я свои двадцать пять лет, я осознаю, что прожил, пустую, бессмысленную жизнь. Хм, у меня даже никогда не было женщины. Вот и ваша невеста, отшатнулась от меня, едва очнувшись. Но ведь я не виноват, что родился таким нестандартным. Поймите меня, Грэг, я абсолютно здоровый, умный мужик, только игра генов сделала меня таким, в моих глазах и волосах отсутствует негроидный черный пигмент меланин, и это не болезнь, я вижу также хорошо, как и вы. Из-за этого мои родители отказались от меня, едва я появился на свет, хотя врачи клятвенно заверяли их, что я абсолютно здоровый, зрячий мальчик. Разумные доводы врачей не убедили моих предков, считавших меня слепым от рождения. Так я оказался в приюте. Честно говоря, я даже никогда не видел своих родителей, да и не желал их видеть. Всю жизнь свою я мечтал стать врачом, чтобы помогать страждущим людям, но, к сожалению, мне и этого не удалось. Когда я работал медбратом в больнице, с ними я чувствовал себя своим человеком, там ничему не удивлялись, но когда, я решил поступать в ординатуру, главврач (кстати, тоже белый, как вы) так посмотрел на меня, дескать, «ишь, чего захотел, нигер белобрысый», что у меня отпало всякое желание связываться с миром белых. Конечно, он отмазался, дескать, у меня недостаточно профильного образования, и всё такое. Вот так я ушёл из больницы и стал ветеринаром- самоучкой. Вот теперь лечу несчастных собачек по заказу собачьей мафии, которая отправляет их снова на собачьи бои, пока те не проиграют, а проигравших – пристреливают. Слышишь, Грэг, проигравших пристреливают, как это правильно, Грэг. Если бы тоже делали с людьми, наш мир был бы куда счастливей.
- Выпьем же за несчастных собачек, погибших на боевых фронтах собачьих боёв, – предложил тост вконец окосевший от Портера Грэг.
- За собак. Знаешь, Грэг, ты меня тоже немножко бесишь, - Дэйв поднёс губы к уху Грэга и заговорил шёпотом, - и знаешь почему, потому, что я тебе завидую. Да, да, чувак, завидую. В отличие от меня, ты счастливчик, у тебя есть девушка. Потом ты молод, у тебя с ней всё ещё впереди. Ты женишься на этой прелестной пухленькой блондиночке, и вы сможете заниматься этим хоть каждую ночь, даже днём, если захотите. А у меня никогда не было женщины, и не будет, понимаешь, никогда не будет. А всё из-за того, что я родился уродом – физическим и моральным. Удивительный феномен – нигер-девственник, не правда ли? Ха-ха-ха! А я ведь, нормальный живой мужик. Знаешь, когда лежишь один в темноте на своей жесткой скрипучей койке и мастурбируешь свой черный член, то от одиночества хочется кричать, хочется умереть, вот так закрыть глаза , и больше никогда их не открывать, но, даже, когда ты засыпаешь, вместо сна ты представляешь, как имеешь очередную красотку и вытворяешь с ней, что хочешь. Но самое страшное для девственника-негра, Грэг, знаешь что – это пробуждение, когда открываешь глаза, видишь это проклятое утро и понимаешь, что всего этого у тебя нет, не было и не будет! Вот почему, я работаю по ночам. Работа с питбулями, как ничто иное, помогает мне расслабиться и отогнать всякие ненужные мысли. Ты даже не представить себе не можешь, дружище Грэг, какие это умные и добрые твари. Они гораздо умней и добрей, нас с тобой, людей. Так что не верь, когда эту породу называют машинами для убийств, чудовищными монстрами. Чудовищ и монстров из питбулей делают сами люди! Двуногие тупые твари! Но, всё равно, Грэг ты мне нравишься, в тебе нет лжи, той мерзости, которую я больше всего ненавижу в людях. Ты говоришь, то, что думаешь, и думаешь то, о чем говоришь и это мне нравиться. С тобою можно разговаривать вот так, о чём угодно, и никто не станет обзывать тебя колдуном и сатанистом. Ха-ха-ха! Грэг, прости, когда я пьян, я начинаю нести всякий вздор. Всё, отбой, со стариком Кентукским пора завязывать -это последний глоток. Грэг, дружище, выкини всё это из головы, то, что я наболтал тебе.
Довольный Грэг не обижался, поскольку он не понял и половины из откровенного рассказа Дэйва. Из-за выпитого виски, речь Дэйва превратилось в невнятное гортанное бормотание, которое едва ли можно было разобрать. Грэг только понял, что Дэйв завидует ему в чем-то, кажется из-за девушки – больше ничего.
- Ну, теперь точно, мне пора домой. Бури больше нет, уже одиннадцать часов дня, солнце показалось, совсем светло, мне пора спать. Ты поднял меня с постели в восемь, когда я только начинал засыпать. Так, что пока. Увидимся.
- ОК, мистер Дэйв, до скорого.
По-дружески обменявшись символическими ударами кулаков, дескать «мы теперь кореша», они расстались. Жаркая туманная дымка, от ливневых испарений, вскоре скрыла могучую фигуру негра, но еще долго вдалеке был слышан жутковатый завывающий голос пьяного, который пел слова лирической песни:
Я одинок, я так одинок,
И, лишь, сердце моё, для меня мой друг.
Жизненный путь мой уже не далёк,
И печаль оборвёт его вдруг…
«И совсем он не колдун», - глупо улыбаясь, думал про себя обрадованный Грэг.
Глава сорок четвертая
Наша свадьба
Наступала весна, стремительная, неуёмная, буйная и в этом году как никогда ранняя, предвещавшая жаркое лето, возможно, самое жаркое за историю Флориды. Даже сейчас, в начале марта температура днём нередко поднималась выше сорока градусов, а после полудня, налетевшая с Мексиканского залива грозовая воронка, разражалась коротким тропическим ливнем, и так происходило почти каждый день. Хотя я уже почти оправилась от малярийной лихорадки, я все ещё чувствовала сильную слабость, которая обычно бывает после перенесённой болезни. По благоразумному совету Грэга я ещё две недели должна была оставаться в постели. Для меня провести в бездействии дома, даже пару дней было почти невыносимой пыткой, не говоря уже о том, чтобы целый день валяться в постели, в жаркой духоте маленькой комнатушки чужого дома, но я безукоризненно выполняла предписание Грэга.
Не смотря на то, что окна, занавешенные светонепроницаемыми жалюзи, были широко открыты настежь круглые сутки, это не приносило облегчения. Даже малейший ветерок не проникал в комнату из-за буйно растущих возле окон розовых кустов, деревьев и прочей растительности, которая примыкала вплотную, почти к самым окнам нашего домика. К довершению ко всему, Грэг, придумал ещё одну пытку, каждое утро он преподносил мне полный стакан отварного хинина – отвратительного снадобья, своим горьким вкусом, напоминавшим отвар полыни, только ещё горше, который я должна была ежедневно выпивать. Это у нас называлось «лизнуть хины». «Лизнув» очередной раз хины, мои глаза по обыкновению вылезали на лоб, а отвар, автоматически начинал выливаться обратно изо рта, так что Грэг едва успевал прикрыть мне рукой рот, чтобы меня не срыгнуло обратно. Со временем я научилась пить даже эту гадость. Выдавив в стакан с горьким отваром сок лайма, мне немного удавалось заглушить кислотой его отвратительную горечь – получался своего рода импровизированный насыщенный тоник, который я аккуратно выпивала, сквозь соломинку для коктейля. Постепенно вкус моего необычного коктейля мне начал даже нравиться, и я редко садилась завтракать без него, запивая им надоевшие консервированные бобы со спагетти, которыми ежедневно потчевал меня Грэг.
Вечерами, когда жара немного спадала, мы садились на ступеньки домика и долго разговаривали, обсуждая наше будущее, глядя на огромное заходящее солнце, пока то совершенно не скрывалось за соседними домами, и не воцарялась полная темнота. А на следующий день повторялось то же самое: бобово-макаронный завтрак, жара, гроза с ливнем, опять жара и спасительный прохладный закат. Так прошло две недели. Наконец, я совершенно, поправилась, слабость постепенно ушла, и я чувствовала себя совершенно здоровой.
Закат во Флориде
Хотя прошло всего две недели, как мы познакомились, у меня было совершенно ясное чувство, будто мы с Грэгом жили всю жизнь. Странно, но до встречи с Грэгом я считала себя абсолютно неуживчивым человеком. Мне всегда было трудно сходиться с людьми.
Я знаю, что из-за моего замкнутого характера я всегда была «дичком», которого невозможно было долго терпеть при себе, находиться и сосуществовать вместе долгое время. С Грэгом этого не было. С ним было легко. Мне не нужно было играть в счастье, притворяться перед ним, казаться лучше, чем я есть на самом деле, что всегда меня очень утомляло в обществе других людей. Он воспринимал меня такой, какая я есть. Грэг для меня казался пацаном, и не потому, что я была его старше почти на пять лет, он был пацаном по своей сущности, хулиганом, бунтарем. Грэг не был тем бунтарём - революционером, который стремился преобразовать существующий порядок в обществе, это был бунтарь новой формации, ненавидевший общество людей, не признающим его правил, не позволяющий управлять собой, и, пусть в бедности, но живущим так, как считал нужным сам. Что мне и нравилось в нём больше всего – его независимость.
К сожалению, за долгие годы в России холопство и унижения, царившие там, как система управления человеком, породили во мне гаденький страх перед самостоятельным поступком. Качества независимого бунтаря были утеряны во мне, они переросли, скорее в затаённую внутреннюю злость и раздражение, порою неконтролируемую и бессильную бабью раздражительность, готовую выплеснуться в любой момент, когда переполнялась моя чаша терпения. Вот почему качества независимого бунтаря теперь так нравились мне в Грегори.
По сути дела, мы были «одиноки вдвоем», отрезаны непроходимыми болотами от остального мира людей, от подлостей и соблазнов человеческого общества. Но нам это не мешало. Мы не чувствовали потребности в обществе других людей, потому, что мы были влюблены друг в друга, а влюблённые счастливы вдвоем. Нам не нужно было объясняться в любви, что-то даказывать друг другу, мы просто любили, и это чувство было залогом нашего счастливого брака. Мы жили наедине друг с другом в маленьком домике, похожем на хижину, или хакале траппера*, как сам назвал его Грэг, питались одними консервированными бобами с макаронами, были глупы и безмятежны, как дети, особо не задумываясь о завтрашнем дне. И в том были безмятежны, как Адам и Ева в райском саду.
Поразительно, как в молодости всё кажется легко. Любое дело воспринимаешь с подлинным энтузиазмом, не задумываясь о последствиях – потому что, когда веришь в успех, то трудности преодолеваются сами собой. Мы не думали о трудностях – мы верили в успех, и это нам помогало выстоять в борьбе против бюрократической системы.
Вот, что я хочу вам сказать, дорогой мой читатель, если вы берётесь за какое-либо дело, то всегда заранее рассчитывайте на успех, никогда не думайте о провале, дурные мысли притягивают неудачу, а позитивные – успех. Сколько раз это было проверено мною на практике!
Мы решили действовать поступательно, шаг за шагом, идя к нашей цели. Каждый день мы ездили в посольство, в мэрию, заполняя бесчисленные кипы бумаг, унизительных анкет проверяющих нас на совместимость, сдавая разные немыслимые тесты, к которым, в большей степени, мы вовсе не были готовы, и сдавали, так, экспромтом, и, самое удивительное, что удачно. Вот и последний, самый страшный для меня экзамен на знание английского языка. К счастью, по сравнению с моими сокурсницами из латинской Америки я выглядела, как профессор английской словесности – это помогло. Верно говорят, «в безрыбье и рак рыба». Я прошла испытания «с отличием», выбив десять балов из десяти возможных. «Хождение по мукам» (по наукам) закончилось.
Завтра наша свадьба… Даже не верится, неужели мы женимся. От счастья хочется плакать. Когда я была маленькой, я всё время думала, что можно плакать только от горя, от счастья – нельзя. Но теперь я понимаю, что плакать можно и от счастья. Как это глупо – плакать от счастья, ведь его так мало бывает в жизни, чтобы ещё и на него тратить свои слёзы. Слёз не хватает, даже на горе. Но я плачу, плачу и не могу остановиться, потому, что завтра мой самый счастливый день – завтра в четыре часа дня – в час обезьяны, мы женимся!
Наступил долгожданный день. Сегодня наша свадьба, сегодня мы женимся. Солнце уже давно в зените, и палит беспощадно – душный день опять обещает разразиться грозой, как было вчера и позавчера и за день до этого. Вот уже тучки начинают собираться на горизонте – так и есть, и этот день не будет исключением, даже для нас.
Еще в детстве я мечтала, что день моей свадьбы непременно должен был быть самым солнечным, ярким, без единого облачка на голубом небе, и это, одно уже должно было означать залог счастливой будущей жизни жениха и невесты. Дождь ассоциировался у меня со слезами, и, потому, даже тихий летний дождь в такой день– плохая примета, а уж гроза предвещала полную катастрофу семейной жизни. Какие мы в детстве все-таки максималисты!
Был уже полдень, когда раздался пронзительный свист электронного будильника, разбудившего нас. До свадьбы оставалось не более четырех часов, минус два часа на дорогу, следовательно, два часа – и этого было достаточно. Терять время было нельзя. Мы решили не устраивать пышную церемонию бракосочетания – у нас попросту не было для этого денег. Карточка Грэга была заблокирована, а Грэг не мог обратиться к матери до свадьбы, поскольку наше бракосочетание было тайным от неё и его отчима. Все мои оставшиеся две тысячи пятьсот ушли на оплату бюрократических услуг, остальное пришлось занять у нашего нового друга Даниила Дэйва. Нужно было ещё два свидетеля.
Я слышала, что свидетелей можно было нанять, на месте, прямо в мэрии. Была даже особенная такая каста людей – свадебные свидетели, которые толпами роились перед мэрией в ожидании лёгкого заработка. Кто будет свидетелями у бедных новобрачных – оставалось для меня загадкой. Ведь деньги у нас совершенно закончились.
Когда я задала Грэгу этот вопрос, он сказал, чтобы я не беспокоилась по этому поводу, и что у него все под контролем. Вообще, меня не покидало предчувствие, что Грэг чего-то не договаривает, что он готовит для меня какой-то сюрприз, которого я, боялась, как боятся всякой неожиданности.
Впрочем, по отношению к себе, у меня всё было готово, подвенечный наряд у меня был. Оставалось только достать его из чемодана и привести в порядок. Я открыла самый большой из трех моих чемоданов, где самом дне (интересно, почему искомое всегда обнаруживается на самом дне) лежали моя заветная кремовая юбка с нарядным кремовым топом, служившим дополнением скорее к юбке, чем юбка к топу. Пока Грэг принимал душ, я, аккуратно отпарила прямо на весу мой незатейливый брачный наряд из блестящего вискозного атласа и накрыла его чехлом, чтобы Грэг не увидел его раньше времени – увидеть свадебное платье невесты раньше времени (интересно, с какого) тоже считалось плохой приметой, которой я очень боялась.
Половина дела была уже сделана, оставалось привести себя в порядок. Как только Грэг проворно выскочил из душа, фыркаясь, и растирая мокрую голову огромным полосатым полотенцем, которое служило единственным предметом его одежды, туда заскочила я - сейчас разглядывать Грэга было некогда.
Я открыла душ и тут же принялась лихорадочно намыливать голову и тело, так что пузыри летели во все стороны, затем ополоснулась, и так несколько раз, пока кожа не начала скрипеть от чистоты. Когда я убедилась, что я совершенно чистая, как молочный огурчик, моя рука автоматически потянулась за полотенцем, но тут я только поняла, что то полотенце, с которым вышел из душа Грэг, было моим. Делать было нечего – пришлось выходить голой, как есть. Все мы уже знаем, что увидеть жениху невесту заранее в подвенечном платье – плохая примета, интересно, какой приметой является случай, если жених увидит, вдруг, невесту перед венчанием совершенно голой? О том в свадебнвх инструкциях нигде не написано и не сказано. Но, в нашем случае, так и случилось, пока я нервно искала полотенце и фен по всем чемоданам. Время поджимало, а упрямые тонкие волосы спутывались в кублы и всё никак не хотели сохнуть, а ведь надо было их еще уложить, в некое подобие прически. Наконец, мне удалось немного усмирить мои непобедимые волосы, но на сложную причёску времени уже явно не хватало. Не долго думая, я выдавила на расчёску прозрачный прохладный гель и гладко зачесала волосы назад, оставив впереди короткую непослушную чёлку, которую, попросту некуда было девать. Густо смазав её гелем, я попросту закрутила её на палец и просушила тем же феном, то же я сделала с двумя непослушными локонами, выбивавшимися у меня с боков, затем тугой прозрачной пружиной я прихватила волосы вокруг головы, получалось просто, но красиво. Оставалось не более тридцати минут. Только теперь, когда я закончила свою незатейливую прическу, я поняла, что почти все время ушло на волосы, а нужно было еще одеться и накраситься. Не смотря на это, я решила не торопиться, ведь когда торопишься – портишь всё дело. Не теряя присутствия духа, я начала натягивать юбку через ноги – через голову было уже нельзя – можно было сломать причёску, а это было бы катастрофой. По счастью, за время перенёсенной болезни и бюрократических испытаний, мне удалось сбросить целых два размера, так, что теперь это не составило никакого труда. Все в порядке, правильно. Теперь топ. Вот так. Я мельком взглянула на себя в зеркало – всё сидело удачно. В этом наряде я выглядела по девичьи нежно и трогательно, выходило некое подобие вечернего платья, хотя из-за открытого выреза задней спинки топа получалась, довольно таки, смелая невеста. Этот вырез я тут же решила прикрыть длинными жемчужными бусами, из искусственного жемчуга. Самое удивительное, что эксцентричное решение, надеть жемчужные бусы задом наперед оказалось удачным. Получалось несколько необычно, но очень мило, розовые жемчужины удачно гармонировали с кремовым цветом моего платья и со светлой кожей. Создавалось впечатление, что жемчуг заставляет светиться кожу как бы изнутри. Оставался макияж. Подхватив пальцами немного жидкой пудры, предохраняющей лицо от блеска, я легкими движениями растушевала её по лицу, затем тонкой кисточкой подвела брови, которые были уже скорректированы за день до этого, нанесла на ресницы удлиняющую тушь, и ярко выкрасила губы в кроваво –красный цвет – по моде того времени вот и всё –остальное я считала излишним. Туфли же мне и вовсе не приходилось выбирать – потому что выбора не было, я одела те самые туфли, которые Грэг купил для меня по приезду в Майами, и которые сыграли злую шутку с его кредитной карточкой. Они были черные, как смоль, из лакированной змеиной кожи, с блестящими ремешками, но туфли не портили моего убранства, а скорее контрастируя, дополняли его, потому как это были слишком дорогие и фирменные туфли высокого качества, которыми не испортишь любой наряд.
Я ещё раз внимательно оглядела себя в зеркало – ничего ли не пропустила? При всём великолепии чего-то всё-таки не хватало, я сразу не поняла чего. Конечно, букета невесты! Эта была катастрофа! Как можно было выходить замуж без букета невесты. Мои глаза беспомощно перебегали от одного предмета в комнате к другому, будто я надеялась найти затерянный где-то в комнате букет, хотя точно знала, что никакого букета попросту не существует. Оказалось, что за время, пока я приводила себя в порядок, Грэг всё время находился в одной комнате со мной и внимательно следил за моими приготовлениями.
Грэг уже готов – наряд его также прост и невообразим для жениха, как и мой наряд невесты. Сам он весь в белом, точно невеста. На нём кристальной белизны простая хлопковая рубашка, подвязанная белой бабочкой, и такие же белые хлопковые штаны, сидевшие на нём несколько нелепо, так как были немного велики, и белые ботинки – тоже чужого размера, - вот и всё. Неприятный холодок пробежал у меня по лопаткам – значит, он «заранее» видел меня в свадебном наряде. Вот и сейчас он вопросительно смотрит на меня своими большими голубыми глазами, встревоженный моим бегающим обеспокоенным взглядом.
- Грегори! Букет! У меня нет букета! –выпучив глаза, закричала я на Грэга, как будто он был в чем-то виновыат передо мною.
- Букета?! – Грэг на минуту задумывается, словно цепенеет.
Сияющее солнце, будто борясь с набегавшими на него облаками, вновь выглянуло в просвет, ярко осветив изумрудную зелень розовых кустов, покрытых цветущей пеной метельчатых роз. Идея пришла в головы к нам одновременно. Не говоря ни слова, мы поняли друг друга, обменявшись кивками. Свадебный букет рос прямо у нас под окнами, оставалось собрать нежные соцветия роз, скомпоновать их с листьями папоротника, которые в изобилии росли рядом – и букет готов. Не теряя ни секунды, мы принялись за дело. Грэг старательно срезал лучшие соцветия с кустов, а я уже компоновала их в подобие свадебного букета, восемь соцветий, несколько листьев папоротника, связать все вместе упаковочной лентой – и букет готов, не хуже, чем у профессионального флориста. Успели.
Оставалось пять минут, чтобы перевести дыхание и в путь. Грэг достал из кармана маленькую шкатулочку, в которой находились два тонюсеньких обручальных колечка, но с гравированными на них буквами L&G, что должно было означать Лили и Грэг. Получалось, как в названии какой-то английской фирмы, которая торговала бытовой техникой, кажется, ещё в прошлом веке. Я в свою очередь, раскрыла ладонь и показала ему третье обручальное кольцо. На нём не было никакой гравировки, но в отличие от тех, что показал мне Грэг, это кольцо было олицетворением тяжелой купеческой роскоши и сияло всей своей широкой и жирной полосой огненно-красного золота. Это кольцо было подарено матерью ещё в детстве, которое изначально предназначалось для моего суженого, и, должно было олицетворять собой моё богатое приданое (которого не было). Я попросила примерить Грэга это кольцо, но он только отрицательно покачал головой. Поняв всё, я спрятала неудавшийся подарок подальше.
Церковь «Непорочного Зачатия», славившаяся на всю округу, как церковь, куда влюбленные в любой момент могли прийти, нанять двух свидетелей и, заплатив определенную сумму, обвенчаться, тем самым официально заключить брак. Возле входных ворот этой церкви стояли двое свидетелей или, как их называли здесь, «свадебных людей», которые нервно поглядывали на часы. Они были не одни. Среди них было множество других «свадебных людей», которые нарядной толпой, парами чинно прохаживались возле паперти, выжидая клиентов. В основном это были супружеские пары пенсионеров, которые имели ещё более или менее «официальный» вид, подходящий для торжеств, но не обязательно, были здесь и молодые пары безработной молодежи, ищущей хоть какого-то заработка, и просто, бродяги, неизвестного рода занятий. В общем, свидетели были на любой вкус, а, главное, кошелёк. Чаще всего, «свадебными людьми становились безработные актеры, журналисты, в общем, люди тех профессий, которые были в состоянии, что называется «толкнуть слово на публику». В общем, дело было поставлено на поток. С каждой обвенчанной пары, «свадебный люд» отчисляли определённый процент в пользу церкви. Церковь отчисляла половину от свадебных взносов мэрии, под протекцией которой находилась официальная регистрация браков, а точнее местный законопроект о свободных браках, который одобрял затею регистрации брака «в один день в одном окне». Таким образом, все оказывались в финансовом выигрыше, и «свадебные люди», которых нанимали влюблённые в свидетели, и церковь, где они венчались, и мэрия, где они официально регистрировались – все, только не счастливые влюбленные, с которых драли в три шкуры. Но вернёмся к нашим свидетелям.
Они ждали у церкви «Непорочного зачатия» уже целый час, благоразумно предпочтя подъехать заранее. Было душно, будто перед грозой. Но небо всё ещё продолжало куксится в белой дымке облаков, как будто не решив ещё, прольется сегодня на землю дождь или нет. Они стояли, с удивлением рассматривая друг друга, застывшие, словно два огромных болвана с острова Пасхи, облаченных в торжественные долгополые макинтоши, и белые манишки, которые придавали двум могучим людям какой-то нелепый пингвиний вид. Вы уже догадались, что этими свидетелями были уже нам известные Сиз Штрайкер, бывший слуга старого Баркли, и Даниил Дэйв, лекарь-зомби, – два верных нам друга. Две могучие фигуры негров, привлекали среди толпы «свадебных людей» всеобщее внимание. И, не подумайте, что из-за того, что оба свидетелей были мужчинами. В наше время, когда разрешены даже однополые браки, этим никого не удивишь. Пол свидетельской пары не имеет никакого значения - разрешается, как традиционная разнополая, так и однополая пара свидетелей – два мужчины или две женщины, - все равно, главный критерий, чтобы свидетель был совершеннолетним и находился в здравом рассудке. В остальном - полная свобода. Никаких ограничений в выборе нет. Так, что брачующиеся могли, по своему вкусу скомпоновать пару свидетелей, хоть из проходящих мимо людей, если у них были паспорта и желание стать оными.
Так чем же так привлекла, праздную толпу именно наша пара «свадебных людей»? А часто ли вам приходилось увидеть разом двух блондинистых негров - великанов, с пшеничными волосами, с нежно – голубыми глазами, но черной, как смоль кожей, одетые в одинаковые фраки, словно близнецы, и столь же похожие, и отличавшиеся лишь разницей в возрасте? Наверное, нет. А теперь представьте удивление этих двух совершенно незнакомых людей, которые встретились, вдруг, возле паперти в качестве свидетелей, и, как выяснилось, на одной и той же свадьбе. И вот теперь эти два великана стояли друг против друга, торжественные, с букетами цветов, и гвоздичными розетками на фраках, глупо пялясь, друг на друга. Наконец, тот, что был постарше – Сиз Штрайкер, заговорил первым:
- Я не знаю твоего имени, но могу сказать твою фамилию. Твоя фамилия, Дэйв, не так ли, сынок?
При этих словах, второй «свадебный мэн» вздрогнул, и как-то отпрянул в сторону.
-Да, но откуда вам известно моя фамилия?
-Фамилия, откуда известна, - растерянно переспросил Сиз Штрайкер, - как же мне не знать, когда Дэйв – девичья фамилия твоей матери.
- Какое вам, дело до моей матери? И, вообще, кто вы такой и что здесь делаете?
- Если твоя фамилия действительно Дэйв - стало быть, я твой отец.
- Зачем вы так шутите?! Это, наверное, какой то злой розыгрыш. Где здесь скрытая камера! Правда, весело. Какой-то похожий на меня человек, который вырядился точно как я, утверждает, будто он мой отец. У меня никогда не было ни отца, ни матери. Вы поняли. И если это скрытая камера – убирайтесь отсюда, не то я вас вздену, как следует…
- Постой, погоди, мне сейчас самому не до шуток. Я сам ничего не понимаю. Значит, ты тоже свидетель на свадьбе Грегори Гарта.
- Да, со стороны невесты.
- Лили… Гарт?
-Да. Но откуда вы знаете их?
- Грегори Гарт, мне почти, как сын. Он родился и вырос у меня на руках.
-Вот те раз, и Грегори Гарт ему сын, уж не спятил ли ты, старик, в самом деле.
- Подожди, не делай поспешных выводов и выслушай меня до конца. Я был другом семьи Баркли, родного дедушки Грегори и работал у них управляющим много лет. А теперь я расскажу тебе, как я встретился с ним. А встретиться с ним, мне было суждено, как раз из-за твоей матери. Её звали Даниелой Дэйв. В то время, когда я сошелся с твоей матушкой, она была начинающей шоу-гелз в каком то заштатном клубе Майами, ну знаешь, как и все хотела сделать карьеру поп- певицы. А для продвижения карьеры нужны были деньги. Я тогда мало верил, что что-нибудь путного выйдет из этой дурацкой затеи, и оказался прав. Для карьеры одних связей мало, нужен был ещё и талант, а его, к сожалению, у твоей матери не было даже голоса. Я тогда тоже работал на поприще шоубизнеса. Я был бойцом без правил, или, как тогда это называлось, рестлингером в тяжёлом весе. Мы боролись на публике, переходя из одного клуба в другой. На меня делались ставки. Возле меня вертелись огромные деньги. За всю свою карьеру рестлингера я не проиграл ни единого сражения. Ну, в общем, теперь это не имеет никакого значения. Главное - у меня тогда водились большие деньги, на которые и рассчитывала твоя матушка. Любовь как всегда оказалась слепа. Тогда я искренне верил, что она меня любит. Но это было не так. Для неё я был всего лишь глупым животным, мешком с деньгами, из которого можно было лишь тянуть, тянуть и тянуть. Я потворствовал ей в её желаниях, хотя трезво понимал, что ничего хорошего из этого не выйдет. Так оно и случилось. Карьера певицы закончилась, едва начавшись. Она дешево купила у неизвестного музыканта Дэвида Гарта, несколько песен, и надо сказать, удачно, и выступала с ними по всему побережью, пока её имя не стало известно. Песни были настолько хороши, что люди мало обращали внимания на талант певицы, в общем, она оказалась права, в наше время от исполнителя не требуется даже такой «мелочи», как таланта. Главное – раскрутить имя. Дело пошло. По контракту с Дэвидом Гартом, она должна была выпустить в конце года свой первый альбом. Но в дело вмешались непредвиденные обстоятельства, виновником которых оказался я. Незапланированная беременность прервала все её творческие планы, едва она начала записывать свой альбом с Дэвидом Гартом. Понимаешь, при беременности антураж был уже не тот. Дэвид был в ярости, он требовал неустойку в размере двухсот тысяч или пусть Даниела делает аборт. И, представь себе, твоя матушка -дура, готова уже была принести тебя в жертву искусству, словно жизнь не родившегося ребёнка ничего не стоила, по сравнению с её дурацкой карьерой. Правда, страшно. Эта дура и сделала бы аборт, если бы не вмешался я. Как –то раз ему хватило наглости ещё прийти ко мне домой и угрожать судебным разбирательством. Выдал же я ему тогда эту неустойку по полной программе, что этот ублюдок потом надолго её запомнил, когда месяц лечился от переломов. Меня посадили в окружную тюрьму за нанесение тяжких телесных повреждений. Дело осложнялось тем, что я был профессиональным борцом. Начались бесконечные судебные разбирательства. Мне нужен был хороший адвокат, и этим адвокатом стал Грэг Баркли, тогда ещё практикующий адвокат, который жаждал громкого дела, способного дать возможность упрочить свое положение в обществе. Вот оно ему и подвернулось. Защищая бедного негра, что посмел вступиться за свою подружку, к которой домогался этот белый ублюдок Гарт, Баркли приобретал имидж защитника черных, который помог бы ему заработать решающие голоса от черного населения на губернаторских выборах. Наше дело не сходило с передовиц мировой прессы. И не мудрено. Дело приняло расистскую подоплёку. Исход дела был не предсказуем. Многие сочувствовали мне. И это здорово помогло. Мой адвокат, в случае выигрыша, мог получить кресло губернатора, а я - свободу. Общественное мнение взяло верх, и мы с Грэгом Баркли блестяще выиграли это дело, хотя по закону мне полагалось до семи лет тюрьмы. Присяжные сочли мои действия оправданными, и потому я отделался тогда лишь условным сроком. Можно сказать, что я тогда отделался слишком легко. Потеря моей карьеры рестлингера для меня ничего не значила. Главное - я был на свободе, и у меня скоро должен был появиться ребёнок. Такой нежеланный для моей Даниэлы, и такой долгожданный для меня. И хотя мистер Баркли проиграл предвыборную гонку, с минимальным разрывом голосов. Чтобы как-то поддержать меня, как будущего отца, Мистер Баркли, добрая душа, дал мне работу, сделав меня управляющем своим имением. Чего было ещё желать бедному нигеру. Я был счастлив, как ребенок. В общем, все были довольны развязкой и я, и мистер Баркли, и общественное мнение. Все, кроме, этого ублюдка Дэвида, который затаил страшную злобу на нас. Но мне было на это совершенно наплевать, потому что я был счастлив, и…слеп. Как это всегда бывает, слишком легкое счастье всегда оборачивается горем. Когда я возвратился к ней, эта мерзавка – твоя мать заявила, что она сделала аборт, она так и сказала, что, дескать, твой ублюдок сейчас в виде куска мяса валяется на свалке медицинских отходов, и чтобы я навсегда убирался из её жизни. Представляешь, сказать такое про своего ребёнка. Она разорвала мне сердце. В голове моей помутилось, не помню, что я тогда говорил, что делал, как я её тогда не убил. Как потом выяснилось, никакого аборта она делала. Мы прожили с твоей матушкой всего два год – два мучительных года, единственным счастливым событием в которых было твое рождение. Помню, как я радовался тогда! Но мать возненавидела тебя за свою испорченную карьеру. Едва тебе исполнился год эта мерзавка сдала тебя в детский дом, а сама смылась с моими деньгами. Потом её пристрелили в каком-то кабаке, и я так ничего не смог узнать о твоей судьбе. Долгие годы я искал своего сына, но всё было тщетно, и вот теперь я нашел тебя. А уж собственного сына я не могу не узнать, как невозможно не узнать самого себя в молодости. Хочешь, верь мне, хочешь, не верь. Это твое право. Потому, как я сам с трудом верю в реальность происходящего. Одного я не могу понять, какое отношение ты имеешь к Грэгу Гарту?
Даниил Дэйв, всё это время слушавший сбивчивый рассказ старика, похожий на сюжет Мексиканской мыльной оперы, всё больше убеждался, что, либо кто-то из них спятил, либо это чей-то чудовищный розыгрыш. А, может, этот уж слишком похожий на него человек и в самом деле его отец? Уж слишком всё это безумие похоже на правду. И теперь, когда Штрайкер закончил, Дэйв стоял раскрыв рот, не зная, как реагировать на откровения, свалившиеся ему на голову. Наконец, взяв в себя в руки, он решился рассказать старику свою историю:
- Грэг Гарт – мой сосед. Мы живем с ним на одной улице, на окраине города, возле болот, в Маше. Когда лихорадкой заболела его невеста, мне пришлось лечить её своими снадобьями. Вот так мы и сдружились с Грэгом. Меня действительно зовут Даниил. Говорили, что так назвала меня моя мать, которая бросила меня сразу после рождения. Что называется, бросила своего Даниила в яму на съедение львинам*. До этого я даже не знал её имени. Стало быть, если я Даниил - она назвала меня своим именем. Сколько долгих лет я разыскивал своего родного отца, но всё было тщетно, и вдруг, встретить его на свадьбе собственных друзей – это немыслимо! Я также не знаю, во что верить, но человеку свойственно полагаться на своё удачное провидение. Я предпочту верить, что вы действительно мой отец, как любой человек, который скорее предпочтёт верить в самое невероятное счастье, которое в любой момент может салиться на его голову, чем думать, что это очередной жестокий обман. У нас с вами действительно одно лицо. Это слишком похоже на правду, чтобы быть ложью. И я хочу, чтобы это действительно было так. – С этими словами, он бросился в объятия Сиза Штрайкера.
– Сынок, сынок, как же долго я тебя искал! – тихо стонал Штрайкер. По его заросшей крепкой седой щетиной черным щекам разливались горючие слёзы. Дэйв понимал, что всё что происходило сейчас с ним – полное безумие, и что странный старик конечно же ненормальный, но ему не хотелось расстраивать несчастного старика, который принял его за своего сына, - потому что он боялся его, как боятся городских сумасшедших, на которых обычно натыкаешься в самый не подходящий для этого момент.
Ещё долго два великана стояли в счастливых объятиях друг друга и ревели, словно быки, на потеху праздной толпы «свадебного общества», принимавшую эти выражения за глупые «свадебные» сантименты подвыпивших родственников новобрачных. Наконец немного, опомнившись от свалившегося на него счастья, Дэйв, с недоумением спросил своего новоиспеченного отца:
- Подожди, ты говорил, что – то о Дэвиде Гарт, Гарт, Гарт. Гарт – такая же фамилия и нашего жениха. Мне не хотелось бы думать, что…
- Всё верно, мой мальчик, Дэвид Гарт имеет прямое отношение к нашему жениху – он родной отец Грегори.
-Как?! И ты согласился быть свидетелем на свадьбе сына своего заклятого врага, который, чуть было, не засадил тебя в тюрьму и не погубил меня.
-Слушай меня дальше, история моя ещё не закончилась. Как я уже сказал, этот мерзавец затаил страшную злобу на адвоката Баркли, который разрушил его планы стать знаменитым продюсером, и лишь искал повод, чтобы расквитаться с ним. И повод вскоре для этого представился. Его единственная дочь была молодой, избалованной особой, в общем «наследница» - в полном смысле этого слова, из тех девиц, что постоянно ищут дешёвой гламурной славы, но не знают, как ещё отыскать своё самовыражение в обществе. И, подумать только, этим и воспользовался Дэвид Гарт. Уж он то своего шанса не упустил. Он так охмурил несчастную женщину, что та забыла обо всём: об отце, о фирме, о чести. В её жизни был только Дэвид. Этот мерзавец заставил её возненавидеть собственного отца, уйти из семьи и выйти за него замуж. В общем, разрыв с отцом был полный - отец лишил её тогда наследства. А, парня, по правде говоря, нужны были только её денежки, ну, прямо, как моей Даниэли. Пока он проматывал её личные сбережения на свои музыкальные проекты, он ещё как –то терпел её, но как только и эти деньги закончились, тут то блудной дочери не поздоровилось, только тогда она поняла, какую ошибку совершила, да было уже слишком поздно. В то время она была уже беременна от этого подонка. А тому было на это ровным счётом наплевать – давай деньги, и всё тут. Деньги закончились, к тому времени у неё не было, даже доллара. Тогда этот ублюдок принялся избивать свою беременную жену, вынуждая её отдать драгоценности, доставшиеся ей от матери. Она бы отдала ему их, да, только никаких драгоценностей в доме уже не было, потому, что, незадолго до этого, она сдала мне их на хранение, словно предчувствуя ужасную развязку. А этот мерзавец ничего и слушать не хотел. Он принялся пинать её ногами в живот, приговаривая: «Говори, сучка, куда дела драгоценности, не то забью до смерти ».
Ей тогда едва удалось вырваться. Побои спровоцировали преждевременные роды. Бедняжка родила бы прямо возле ворот дома её отца, если бы не Сиз Штрайкер, который буквально подобрал бедную женщину в свой лимузин, где она и родила прямо при мне, – начал Сиз заученный свой рассказ. - Вот так и появился на свет Грегори. Можно сказать, что Грегори, также пострадал от рук Дэвида Гарта, его родного отца, который чуть было, не убил его за несколько часов до рождения.
- Чудовищно! А что же стало с этим подонком! Неужели ему удалось отделаться от тюрьмы?!
- Как бы не так! Его кара была ещё более жестокой. Этого ублюдка нашли застрелившимся, когда на следующий же день полиция пришла его арестовывать.
- Какие ужасы случаются на нашей грешной Земле! – тайно крутя пальцем у виска, посетовал Дейв.
- И всё-таки мир прекрасен. Ведь в нём случается и счастье! Как сегодня с нами. Правда, мой мальчик! Мой сын, которого хотела погубить собсвенная мать, по навету этого мерзавца – нашёлся, живой и здоровый, маленький Грэг тоже выжил, хотя, когда он появился на свет в это никто не верил, и здоров, и теперь он женится. Разве это не чудесно. Зло побеждено, потому, что зло не может жить на этой земле, зло всегда обречено на самоуничтожение, тем злом, которое оно порождает. И так будет всегда. Потому, что торжество добра - это закон природы! – в насмешку начал подигрывать сумасшедшему деду Дейв.
- Теперь я понимаю, наверное, сама судьба решила исправить то зло, что сотворили люди, и вернуть, наконец, моего отца с помощью Грэга Гарта, сына того самого мерзавца Дэвида, который когда-то причинил нам так много страданий. Подумать только, отец, какая ирония судьбы!
- Да, Даниил, я и сам толком не могу поверить в чудо. За долгую свою жизнь я разучился верить в чудеса. Господи, какой чудесный день! Я нашел своего сына! И, подумать только, в тот самый счастливый день для моего второго белого мальчика, которого я всегда любил как своего сына. Два счастливейших события в моей жизни и на один день! Невероятно! Ну, где же наши новобрачные! Кажется, где-то вдалеке я слышу, тарахтение самоката Грэга. Вот они! Едут! И действительно, спустя несколько секунд, послышался приближающийся вой сирены, и из-за угла улицы показался мопед.
Опаздывали. Стрелка часов на электронном хронометре мопеда неумолимо приближалась к четырем, а мы все ещё продолжали катить по каким-то узеньким улочкам. Едем быстро, даже слишком. Встречный ветер обдувает лицо. Что это там? Столпотворение машин! Впереди авария! Насмерть столкнулись две машины. Груды искореженного металла. Полицейские, пожарные, скорая. Распростертый труп женщины. Лежит ничком, едва прикрытой грубой рогожей. Лица не видно. Красная кровь на черном раскалённом асфальте. Красное на черном – красиво.
Пробка! Машины выстраиваются в длинную цепочку. Только не это. Но отступать нельзя, иначе мы опоздаем на собственную свадьбу. Грэг осознает, что он нарушает закон, но делать нечего – приходится рисковать. Грэг решается на отчаянный шаг – он резко сворачивает на мостовую. Звучит протяжный вой мотоциклетной сирены – это сигналит Грэг. Прохожие в шоке отскакивают, уступая нам дорогу. Свадьба обещает быть весёлой! До бракосочетания остается не более трёх минут. «Успели!» - кричит мне Грэг, обернувшись ко мне. Ветер обдувает мне лицо, унося прочь слова Грэга. Я не понимаю и кричу что-то в ответ. Грэг останавливается. Успели, - минутная стрелка приклеилась к двенадцати. Как раз вовремя…
-Приехали. – Спокойно рапортует Грэг.
- Как приехали? Куда? Где мэрия? Не туда, – слова путаются в голове, застревая во рту.
Впереди только какое-то непонятное круглое здание в стиле модерн, напоминающее собой церковь. Да это же церковь! Значит, нам предстоит венчание?!
«Как?! Венчаться, мне, в чужой церкви, с почти незнакомым человеком, которого я знаю всего три месяца?!» От мысли, что я совершаю что-то кощунственное и непоправимое, сжалось сердце, но любовь не любит отступать. Что ж из того, что мы знакомы три месяца, я люблю Грэга, и этого достаточно. А для доказательства любви времени не нужно. Чтобы полюбить человека бывает достаточно и одной секунды.
Навстречу бегут два свидетеля, с цветами, с огромными букетами алых роз, словно они выдрали их из земли цельным кустом. Пышные букеты почти загораживают их лица, но даже издалека видно, что и сами они такие же огромные и нелепые, как свои букеты, в забавных одинаково-пингвиньих фраках, почти свисавшими до пят. Что – то знакомое кажется в их телосложении и походке. Да, это же наши знакомцы, наши верные друзья – Сиз Штрайкер, бывший управляющий поместьем Баркли и доктор Даниил Дэйв, ветеринар и местный шаман Вуду.
- Скорее! Скорее! Вас уже ждут!
Из голубых глаз Сиза Штрайкера сыплются слёзы умиленного счастья. Лицо Дэйва тоже заплакано, как у ребёнка. Неужели, их так растрогала наша свадьба, этих огромных, суровых, черных великанов. Мы ещё бежали к церкви, когда заиграла торжественная музыка, приглашающая новобрачных к церемонии. Священник, в длинном одеянии, с длинным вышитым золотом подобии не то манишки, не то шарфа, уже ждал у алтаря, единственным украшением которого являлся небольшой чёрный крест из эбенового дерева. С притворной торжественностью воздев руки, он лениво начал заученную наизусть церемонию, уже который раз за день.
- Горячо любимые, сегодня мы собрались здесь, чтобы соединить в священном браке этого мужчину и эту женщину.
В церкви, кроме нас четверых, никого не было, только пустые лавки сияли своей нагой полировкой. Кто эти собравшиеся - было непонятно. Очевидно, слова были обращены непосредственно к нашим свидетелям. Священник продолжал:
- Есть ли у кого - нибудь из присутствующих имеется какая-либо причина, которая могла бы помешать вам законно соединиться в браке?
В гробовом молчании наступила мучительная пауза. Не получив никакого ответа священник продолжил бубнить заученную церемонию:
- Присутствует ли здесь кто-нибудь, кто бы смог высказать справедливую причину, из-за которой эти двое не могут быть законно воссоединены в брачном союзе?
«Вот вредный пастырь, привязался тут со своей законной причиной, когда мне и так тошно. Поскорее бы все закончилось». Священник снова почему-то вопросительно посмотрел на наших черных свидетелей. Вновь воцарилась мертвая тишина. Мы стояли, словно застывшие статуи. Священник выждал эту торжественную минуту и перешёл ко второй части церемонии.
- Тогда Грегори Гарт согласен ли ты, чтобы Лили …, - тут священник вдруг остановился, и, мучительно жмуря глаза, сделавшиеся, вдруг, маленькими, как у крота, силился прочесть мою фамилию, шёпотом пытаясь выговорить по буквам. Священник вытащил из потайного кармана небольшое пенсне, но и это не помогало. Из-за плеча послышался настойчивый грубый шепоток Сиза Штрайкера – единственного, кто заучил мою фамилию наизусть. Священник уставился на него, пытаясь разобрать, что тот ему только что сказал, но опять ничего не понял. Нервы мои больше не выдержали, и я громко объявила во всеуслышанье:
- Арсентьева!
Священник, не стал повторять дважды и продолжал, как ни в чем не бывало:
- …стала твоей законной, повенчанной женой, любить и уважать её в богатстве и в бедности, в болезни и здравии, пока смерть не разлучит вас.
- Согласен, - упавшим голосом ответил Грэг, белый, как полотно.
- А ты, Лили ..,- но я прервала его, едва он собирался раскрыть рот, боясь, как бы он по-своему не переиначил мою фамилию.
-Арсентьева, -вновь повторила я. Священник опять сделал вид будто ничего не случилось – похоже, ему было всё равно. Он тоже мечтал поскорее пропустить нашу свадьбу, потому что лимит времени подходил к концу, на пороге уже стояла другая свадьба, вот почему он торопливо стал заканчивать церемонию без всякой выразительности, бубня и комкая слова, словно пономарь на заутренней молитве:
- …согласна, чтобы Грегори Гарт стал твоим законным, повенчанным мужем, любить и уважать его в богатстве и в бедности, в болезни и здравии, пока смерть не разлучит вас…
Только когда вновь восстановилась полная тишина, и священник вопросительно уставился на меня, я поняла, что ответ был за мной.
- Согласна! – почти крикнула я, повторив то же самое, что сказал Грэг (очевидно, предположив тогда, что священник был туговат на ухо).
- Кольца, пожалуйста.
Грэг торопливо достал из потайного кармана заготовленные кольца и поднёс трясущимися руками заветную шкатулочку, очевидно, для того, чтобы я её раскрыла. От волнения мои руки тряслись не меньше. Больше всего на свете я боялась уронить заветные кольца – тогда уже беды не избежать. Руки тряслись, пальцы не попадали куда нужно. Шкатулка упорно не раскрывалась, выскальзывая из дрожащих рук. Далеко ли до беды!
В отчаянии я бросила вопрошающий взгляд на Сиза Штрайкера. Тому объяснять было ничего не надо. Со спокойным хладнокровием он подошёл и своими толстыми пальцами открыл вредную шкатулку. Показались два тоненьких золотых кольца. Только теперь я с ужасом заметила, что эти два кольца были одинаковыми. Какое моё, какое Грэгово было почти не возможно определить. Блеск золота запрыгал у меня перед глазами. Наконец, я поняла, что лучше предоставить этот выбор самому Грэгу, раз он купил такие одинаковые кольца. Которое наденет – то и моё.
Грэг не стал долго гадать( как потом выяснилось, кольца действительно были одинаковыми), и взял левой рукой (он был левша) то, которое было ему ближе. Я протянула ему правую руку. Грэг с удивлением посмотрел на меня - он не ожидал правой руки, и потому, немного оторопел, но, не медля более, он одел своей левой рукой кольцо на мой безымянный палец правой руки – так было даже удобнее, поскольку мы стояли лицом друг к другу. То же самое проделала и я, только «другой стороной» - правой рукой я надела кольцо на его левую руку – получилось очень ловко. Если учесть, что Грэг был левшой - протестантом, которому полагалось носить обручальное кольцо на левой - нерабочей руке, а я, исповедуя ПРАВОславие, была правшой, которой, полагалось носить обручальное кольцо на правой, рабочей, как и у большинства людей, руке, и, что для него его левая рука, была, собственно, тем же, что и для меня моя правая, то есть ПОЧТИ правой, то получалась что каждый из нас вынужден был носить обручальное кольцо на своей рабочей руке. Едва мы управились с кольцами, священник в вдогонку скороговоркой произнёс решающие слова:
-Облаченный властью, данной мне законодательством штата Флорида, я провозглашаю вас мужем и женой. Можете поцеловать свою жену, Грэг, - это прозвучало, как «скорее целуйтесь и убирайтесь отсюда, некогда тут с вами ещё канителиться».
Поспешно «поцеловав» друг друга носами, мы завершили церемонию бракосочетания. Оставались официальные формальности. Мы прошли в небольшой бокс, где сидела секретарша, дама лет пятидесяти, похожая на свинью, обтянутую шёлком, и расписались в свидетельстве о браке, громкий оттиск государственного штампа, накрепко запечатал поставленные подписи – брак был заключён. Американский паспорт на имя Лили Гарт – новоиспечённой гражданки С Ш А, был выдан. Мои новые документы были оформлены надлежащим образом тут же, как говориться, не сходя с места.
На этом всё закончилось, теперь всё было позади, и эта была моя победа - маленькая победа маленького человечка над мощной системой. Наконец, я была официально признана полноправной гражданкой Соединенных Штатов Америки. Осознание того, что я самостоятельно сделала в своей жизни, быть может, самый решительный и непоправимый шаг наполняло меня гордостью к себе.
Однако, когда я покинула церковь «Непорочного зачатия», меня терзали совершенно другие чувства, далекие от восторга радости от свершившегося бракосочетания.
Я почти ничего не видела и не слышала. Звуки и краски слились в одно бессмысленное и неясное марево. В голове гудело, словно внутри лился огромный водопад. И только одна мысль: «Неужели, теперь всё кончено. Безвозвратно и навсегда. Я – жена».
Какой-то жирный напомаженный мужик, изображавший из себя Элвиса завывал «Love me tender». Это был приятный сюрприз для новобрачных, устроенный нам нашими свидетелями. Мне хотелось убить этого ряженого попугая, но я ничего не могла сделать, потому что рука Грэга сжимала мою руку словно в тисках. «Какая же у него холодная рука», - подумала я.
Я даже не спрашивала, какой сюрприз мне готовит Грэг. На этот день сюрпризов ДЛЯ МЕНЯ было уже предостаточно, но я ошиблась. Оказывается, настоящие сюрпризы, были ещё впереди.
Мы выскочили из церкви, как будто ошпаренные счастьем – так полагается делать всем молодожёнам. Откуда-то сверху целыми горстями в нас полетели зёрна риса – это наши «свадебные люди» старательно засыпали нас зерном, дабы наша жизнь была в богатстве и изобилии. Для этого дела они не пожалели целого мешка риса. Попавшие под одежду жёсткие зерна противно елозили по телу, но мы уже не обращали на это никакого внимания на такие досадные пустяки – мы были счастливы и словно ошалевшие бежали к мотоциклу, с надписью just married*.
Мы тронулись, сзади забрякали пустые консервные банки, привязанные на верёвке к капоту – тоже добрая забавная свадебная традиция «заметания следов», символизирующая, как бы стремление молодых к счастливому уединению в первую брачную ночь, чтобы им никто не мог проследовать за ними, чтобы хоть как – то нарушить их сладостное интимное уединение. Славная традиция, не правда ли? Но вопреки, этой традиции мы не поехали сразу в свое тихое семейное гнездышко, где предстояло нам «счастливое уединение», да и эскорт, несмотря, что следы заметались звенящими консервными банками, тут же последовал за нами. Этот импровизированный эскорт состоял из одного лимузина, водителем которого, как вы уже догадались, был Сиз Штрайкер, рядом с ним сидел его новоиспеченный сын Даниил Дэйв.
Грохот, производимый на всю улицу консервными банками, заставлял людей оборачиваться, в сторону невиданной доселе в тихом провинциальном Пите процессии, которая взбудоражила сонный город. И, в самом деле, трудно было представить более странную свадебную процессию.
Впереди, на старом, обшарпанном мопеде, торжественно ехали жених и невеста. Из-за того, что оба они были в белом, поначалу, трудно было разобрать, кто есть кто, и кто ведёт мопед. Но продолжим, впереди ехали новобрачные. Жених (к счастью, он оказался на своем месте - он вел мопед) с громким восторженным гиканьем и сигналом клаксона прочищал дорогу от впереди идущих машин, а сзади, на облучке, сидела невеста, не менее сумасшедшая, чем её избранник, которая, при том, что едва умудрялась удерживаться за его рубашку, ещё и размахивала букетом, приветствуя толпу, и непрестанно раздавала воздушные поцелуи направо и налево. А сзади, привлеченные всеобщим переполохом от грома консервных банок, неслись оголделые собаки, сорвавшиеся с поводков хозяев. Собачья свадьба гналась по пятам двух шутов на мопеде…
Впереди, на старом, обшарпанном мопеде, торжественно ехали жених и невеста.
Прохожие в недоумении всматривались в странную пару, пытаясь узнать в них голливудских звёзд, известных своими эксцентрическими свадебными выходками. Гадали, кто же это перед ними, но не найдя никакого подходящего сравнения, презрительно махнув рукой, делали заключение: «Должно быть, ещё одна парочка придурков решила пожениться». Самое интересное, что полицейские ТОЖЕ ПРИНЯЛИ НАС ЗА ГОЛЛИВУДСКИХ ЗВЁЗД, и потому не смели нас останавливать, более того, они, наоборот, всячески старались нас пропускать вперед, останавливая движение. Отчасти это было вызвано тем, что сразу вслед за нами ехал роскошный белый лимузин дядюшки Сиза, который своей роскошью, внушал полицейский трепет перед сказочным ГОЛЛИВУДОМ. Никто из полицейских не хотел связываться с голливудскими звездами и попасть в скандальную хронику желтой прессы, лишиться из-за этого работы, а может быть, даже свободы.
Только один полицейский на всем пути нашего следования посмел поинтересоваться, что всё-таки происходит. В ответ он получил в лицо летящую связку колючих роз, которым минут тридцать тому назад суждено было играть роль моего свадебного букета. На этом все закончилось.
Вот так, переполошив весь город, мы и въехали на побережье, где меня и ждал главный свадебный сюрприз Грэга – мои «Алые паруса».
Глава сорок пятая
Алые паруса
Свежий морской бриз, настоянный на йодных испарениях, показал, что до морского побережья уже недалеко. Я не ошиблась, вскоре дорога свернула, и мы ворвались в открытое пространство прибрежной территории, омываемой лазурными волнами побережья Мексиканского Залива. Тут всё было в точности так, как на каком-нибудь рекламном проспекте – лазурное море, омывающее тихую лагуну, кокосовые пальмы, свисающие над белым блестящем песком пляжа, белые, до боли в глазах, роскошные гостиницы с резкими голубыми пятнами бассейнов (будто им моря не достаточно) - в общем, всё то, что у нас ассоциируется с подлинной роскошью тропического курорта.
Кажется, я начала догадываться, какой сюрприз готовит мне Грэг. Раз мы подъезжаем к побережью - стало быть, он собирается показать мне свою «Жемчужину». Ну, что ж посмотрим, стоит ли эта «Жемчужина» дедушкиного завещания. В этот момент мне ясно привиделась наша убогая хижина – «хакали», как называл её Грэг, или «хибара», как назвала её я, которую дедушка почему-то именовал в своем завещании домом. Мне подумалось, если уж убогую хижину здесь называют «домом», то «яхта», наверняка окажется простой рыбацкой лодкой с мотором - вот почему я не особенно рассчитывала на яхту. Да, и в разговоре дедушка, кажется, дал ясное определение этой яхты – лодка, только и всего. Загадкой для меня оставалось фирма, о которой упомянул дедушка и сам Грэг. Какая же тут, к черту, фирма. Никакая фирма не могла вязаться в моем убогом представлении с «Жемчужиной Флориды», разве что они были бы простыми рыбаками, добывающими свои средства существования, возя туристов на рыбалку.
Но, убедив себя, что не стоит делать поспешных выводов, я ждала развязки …сюрприза. Я оказалась права, но только в отношении сюрприза – Грэг действительно, решил показать мне свою яхту, и не только показать, но и совершить небольшой круиз, не бойтесь – не рыбацкий – это было бы слишком эксцентричным занятием в свадебный день. Ха – ха -ха! Представьте себе, свадебная рыбалка – это что-то новое, никем ещё не опробованное. Нет, Грэг готовил мне нечто белее романтичное…
Яхта «Жемчужина Флориды» превзошла все мои ожидания – это была действительно роскошная яхта, достойная миллионера, оснащенная по последнему слову современной техники. «Жемчужина», как сразу окрестила её я, и, впрямь, чем-то напоминала собой жемчужину. Яхта была сплошь выкрашена в снежно - белый цвет, и всё на ней было такое белое-белое, что невозможно было найти ни единой детали, иного, кроме белого, цвета. Даже своей тубообразной формой она напоминала собой жемчужину, только удлинённо-овальную, которую можно было видеть в старинных серьгах, немного срезанную впереди косым уступом, образующим переднюю палубу, и капитанскую рубку. Парусов, или какого либо иного приспособления, приводящего яхту в движение, видно нигде не было. Зато самую «крышу» яхты венчали какие-то странные приборы, напоминавшие небольшое углубление в виде глубокой тарелки, выложенной черными стеклянными пластинами (кстати, единственным черным предметом на яхте), в котором вертелся небольшой пропеллер, словно флагшток, приводимый в движение малейшим ветром.
Мы взошли на борт чудесной яхты. Здесь было все необходимое, для комфортного отдыха. Широкая передняя палуба, представляла собой небольшую прогулочную площадку, где умудрился расположиться даже небольшой бассейн, заполненный морской водой, что бы, не сходя с борта яхты, можно было тут же насладиться водными процедурами. Такое я, вообще, видела впервые. Это был подлинный люкс. Люкс, которого я, свыкшаяся с нищетой, всегда боялась, как чуждого элемента. Для меня происходящее казалась настолько сказочным, что я с трудом могла верить, что реальное является реальным, и я не сплю.
Подобно тому, как казались сказочными Алые паруса для Ассоль, эта волшебная яхта (правда без парусов) в мой самый счастливый день казалась для меня волшебством, чудесным видением, происходящим даже не со мной, а с какой-то иной героиней волшебной сказки. Вот сейчас я закрою глаза, и всё это исчезнет. Я изо всех сил зажмуриваю глаза, потом резко открываю – видение не исчезает – значит, всё это правда! Я богата и счастлива! Я добилась того, чего хотела…
-Ну, что, детка, нравится моя белоснежная малышка? – гордо усмехнувшись, спрашивает Грэг.
– Говорят, что эта яхта, до того, как попасть во Флориду к мистеру Баркли, принадлежала семейству арабских шейхов аль-Файедов. На ней, будто бы, отдыхала сама принцесса Диана со своим арабским дружком Доди, до того, как её придавили в Парижском туннеле папарацци, - подтвердил дядюшка Сиз.
Но я уже не слушаю россказни старого негра. Не помня себя, почти впрыгиваю на борт, и, визжа от восторга, бегу по палубе волшебной яхты. За мной бежит Грэг, опасаясь, по- видимому, что от счастья я выпрыгну за борт.
- Неужели это всё принадлежит тебе?! Круто!
- К сожалению, пока нет, яхта принадлежит матери.
- Это неважно, всё равно она когда-нибудь будет твоей! Я хотела сказать нашей, - поправилась я. - Главное – мы здесь и сейчас, на этой чудесной яхте, мы молоды и люби –и-и- и-м друг друга. И-я-я-я-я!!! – срывается мой восторженный визг, так что звонкое эхо раздается над морской гладью бухты со всех сторон.
- И-е-е-е-е –ха! – Вторит мне Грэг победным кличем семинолов. – Ты права, плевать на это. Это наш день, крошка, наш день!!!
- Эй, ребята, что вы так орете? – из лестничного углубления, ведущего в каюту, появилась голова Дэйва. - Сиз, даже послал проверить меня, не спятили ли вы там от счастья. Сейчас отправляемся. Идемте в каюту. Капитан уже ждёт.
Едва мы спустились в каюту, раздался хлопок шампанского, и пенные брызги его полетели во все стороны.
- За наших молодоженов! - ошарашил громовым голосом дядюшка Сиз.
- За молодожёнов и за их будущее! - вторил ему мистер Дэйв.
- За будущее! - закончила тост я, одним махом осушив бокал шампанского.
- Ай, да невеста! – заключил дядюшка Сиз.
Мне вдруг стало почему-то стыдно. Теперь он подумает, что я алкоголичка.
Внутреннёё помещение яхты находилось так низко, что можно было сказать, что оно располагалось почти в трюме. Внутренне помещение кают-компании, с полным правом можно было назвать комнатой, нет, скорее гостиной, потому, как она была обустроена с достоинством настоящей гостиной, в каком-нибудь фешенебельном отеле.
Скажу только несколько слов о её обстановке. Обстановка не отличалась множеством предметов мебели, но была лаконична и функциональна в своей роскоши.
«Жемчужина Флориды»
По периметру этой своеобразной «гостиной» были расположены кожаные сидения из красной телячьей кожи, образующие собой единый полукольцевой диван. Посередине стоял небольшой стол, так же служивший, по-видимому, обеденным, поскольку над ним висело что-то вроде люльки с продуктами. Стол стоял в глубине кают-компании, как раз в том месте, где сидения образовывали вокруг него полукруг. Недалеко от стола находилась барная стойка, отделенная от всего пространства кают-компании перегородкой, так же обитая красной кожей. За барной стойкой находились, даже несколько автоматов с кофе и кока-колой и прочей снедью, которую так любят дети и подростки. Остальное пространство перед входом было не заполнено, так, что там можно было даже танцевать. Незачем говорить, что все предметы обстановки были накрепко прикреплены к полу специальными приспособлениями, на случай шторма. Свет попадал сверху, через крошечные застекленные иллюминаторы, которые имели форму круга. Была там и другая комната в задней части палубы, служившая очевидно спальней, но сейчас утверждать это было трудно, потому, как вход туда был накрепко заперт на замок. Капитанский мостик располагался намного выше кают-компании, хоть и был отделен от неё пластиковой перегородкой, но сообщался с ней напрямую при помощи небольшой лестницы, ведущей вверх, прямо на мостик.
Молчаливый седой капитан, напоминавший чем-то капитана Титаника, поприветствовал нас кивком головы.
Заработали турбины, послышался шум взбиваемой винтами воды, и мы плавно тронулись от пирса, словно на крыльях рассекая лазурные воды Мексиканского залива.
Ход яхты был плавным, качка едва ощущалась. Казалось, что мы летим на огромном дирижабле по воздуху. По-видимому, мы шли со скоростью шесть узлов, не меньше.
Я вышла наружу, чтобы оглядеться. Берег был уже далеко, так что город, с его небоскрёбами, казался каким-то игрушечным.
Мне всегда хотелось знать, что испытывали герои фильма «Титаник», стоя на носу несущегося вперёд корабля. Как вы понимаете, теперь момент был самым подходящим. Для этого было все: 1. - яхта, 2. –Грэг в качестве главного героя ДиКаприо, 3 – море, 4 - ветер. Редкая удача, не правда ли? Кто знает, представится ли такая возможность когда-нибудь в другой раз, а шанса упускать было нельзя.
Я подошла к самому носу и взглянула вниз – там, оседлав носовую волну, плыли дельфины. От скорости пролетавшей мимо блестящей воды и бешенной скачки дельфинов закружилась голова, меня повело.
Это меня не остановило. Я стала становиться в позу мисс Розы Дьюитт, когда она там, в фильме, раскинув руки, парит над водной гладью. Я подошла к краю и, ища опоры для ног, пыталась зацепиться ступнями за перила прямо на своих высоких каблуках. Но мне не удалось сделать это так красиво, как там - передний мостик, как назло, оказался настолько широк, что мне пришлось для этого широко расставить трясущиеся от страха ноги. Получалась как-то неловко, по-дурацки, будто утка готовится снести яйцо.
- Грэг, как в Титанике! Совсем как в «Титанике»! Давай попробуем! Ну же, Грэг!
- Что утонуть? – переспорил меня Грэг (в чувстве юмора ему не откажешь).
- Нет, вот это, - я встала пред ним в позу мисс Розы Дьюитт, раскинув руки, и закрыв глаза.
-Здесь не получится, - отрицательно покачал Грэг головой, - мостик слишком широк, для этого придётся нам с тобой сесть на шпагат, а я этого не умею.
- Зачем на шпагат, вот так! - я плюхнулась задом на нижний поручень палубы и вытащила за борт ноги. - Ур –а- а-а! Вот это здорово, теперь я лечу! Мои руки свободны! Лечу!
- Не полети за борт! – испуганно закричал Грэг.
- Не бойся, я крепко держусь! Теперь давай ты. Садись. Вот, так. Ноги сюда. Вот, так. Теперь отпусти руки. Отпустил? Закрой глаза. Закрыл?
- Ну, уж нет! Не буду я закрывать глаза. Я хочу, по крайней мере, видеть, куда бултыхнусь в воду, - проворчал Грэг.
- Тогда не будет полного впечатления. До конца, Грэг. Раз начал, не останавливайся на пол - пути. Я держу. Так. Ну что чувствуешь?
- Эй, ребята, вы чего там затеяли?! – вдруг, раздался громовой голос доктора Дэйва, прервавший наши «занятия».
- Да у нас тут «Титаник», мистер Сиз, не видите, что ли?! – давясь от смеха над тем, как смешно Грэг раздвигает свои неловкие худые ноги, закричала я мистеру Сизу. - Пока ничего не получается.
-Вот глупые дети, слезайте, пока мне не пришлось вылавливать вас из воды! – присоединился к Дэйву перепуганный дядюшка Сиз.- Идёмте, стол давно накрыт, а вы занимаетесь здесь бог знает чем!
Спустившись в кают-компанию, мы увидели огромный стол с яствами, достойный роскоши миллионеров, накрытый, должно быть, на человек двадцать, не менее. Чего тут только не было. Разнообразные и невиданные тропические фрукты, художественно вырезанные в виде цветов так, что их попросту невозможно узнать, были уложены в живописные горки. Рыба причудливо перемежалась с мясом и сладостями. Была здесь и красная сёмга Аляски, драпированная в виде роз и украшенная собственной икрой, а также устрицы, омары, и ещё какие-то непонятные «раки» - забава миллионеров, криль, «Золотое мороженое», покрытое настоящей золотой фольгой и, наконец, самое дорогое в мире блюдо – черная лососёвая икра белуги-альбиноса – в общем, все лучшие яства мира, которые доступны разве только настоящим миллионерам.
-Дядя, Сиз! Откуда это изобилие? Зачем? Мы с Лили всего лишь хотели отпраздновать тихую скромную свадьбу,– испугавшись всего этого дорогостоящего великолепия, спросил Грэг.
- Э, нет, мой мальчик, свадьба миллионеров не может быть скромной и тихой, - рассмеялся Сиз.- Ты же у нас настоящий миллионер, Грэг, не так ли?! Стало быть, всё должно греметь!!!
-Но, мой дядюшка Сиз совсем забыл, что у этого миллионера совсем нет денег, - грустно вздохнул Грэг.
-Да, не волнуйся, мой мальчик, это не твои заботы - твой богатый дядюшка Сиз постарался, чтобы твоя свадьба запомнилась тебе навсегда - значит, все будет, как у настоящих миллионеров! Пусть ваша жизнь будет такой же богатой, как богат сегодня наш свадебный стол! За новобрачных! Чин, чин!
- Но дядя Сиз, это всё это чудовищно дорого!
-Не думай о деньгах в такой день, мой мальчик. Деньги – это самая мерзкая гадость, придуманная человечеством. Деньги, как и жизнь, приносят радость молодым. Старикам большие деньги не нужны, а я стар и болен, мой мальчик. Ха-ха-ха! Не забирать же мне их с собой в могилу. Я подумал: «Пусть, хоть сегодня эти бумажки послужат кому-нибудь в радость».
-Дядя Сиз,… - растаял растрогавшийся Грэг.
Оголодавшие за время нашего трехмесячного бобово-макаронного поста, мы с жадность набросились на предлагаемое изобилие, поедая всё, точно оголодавшие зверьки. В помутневших от выпитого глазах дядюшки Сиза навернулись горькие слёзы.
-Что с вами, дядя Сиз, вы плачете? Что-то случилось?
-Это слёзы радости, мой мальчик. Я безумно счастлив за тебя. Сегодня самый счастливый день в моей жизни.
Вдруг, раздался неожиданный хлопок, а вслед за ним какое-то шипение, словно на раскалённую сковороду вылили воды. Мы выбежали на палубу. В небе летел небольшой самолет, выписывающий огненным фейерверком две буквы L & G.
- Дядюшка Сиз! – покачал головой Грэг.
В ответ старик только улыбался сквозь слёзы глупой улыбкой нашкодившего ребёнка.
- Сюрприз! - неожиданно послышался из-за спины голос Дэйва, едва «фейерверк» исчерпал свою огненную мощь.
- Сюрприз!? Опять? – испугалась я.
На палубу из каюты торжественно выплывал огромный белый купол свадебного торта, на серебряном подносе, который торжественно катил великан Дэйв вместе со столом.
Наш свадебный торт был достоин свадьбы двух гангстеров тридцатых годов прошлого века, это был поистине роскошный кондитерский шедевр из сливок и фруктов, на вершине которого красовались две сахарные фигурки, уж очень напоминавшие меня и Грэга. Под шум аплодисментов я сняла с торта сахарную фигурку Грэга, а Грэг мою, и принялись смачно поедать на брудершафт сахарных человечков, пачкая друг друга кремом и весело хохоча от восторга.
Потом мы танцевали, я с Грэгом, а подвыпивший мистер Сиз с таким же повыпавшим доктором Дэйвом, так что те едва не проломали ногами трюм. А когда мы выбились из сил от зажигательных танцев, то вышли на палубу, чтобы полюбоваться огненным закатом вечернего солнца и подышать свежим морским бризом.
Мы бы еще долго сидели на палубе, наслаждаясь красноватым сиянием солнца, уходящего в тёмный от надвигающихся туч горизонт, пока седовласый капитан не возвестил, что надвигается гроза, и пора возвращаться на берег - вот так закончился наш самый чудный вечер в жизни, который бывает только однажды.
Вновь надвигающаяся гроза гнала двух влюблённых в сторону дома, намереваясь вот-вот догнать их старенькую мотоциклетку. Опять молнии озаряли наши лица, и гром гремел прямо над головой, но мы больше не боялись застигшей нас бури, ни её угрожающих раскатов грома, ни блеска молний – мы были счастливы и не замечали, что твориться вокруг.
Счастливые, мы возвратились домой, только, когда уже ночь вступила в свои права, и было совсем темно.
Глава сорок шестая
Первая брачная ночь или Последний девственник Америки
Едва мы вбежали в дом, как снова разверзлись небесные хляби, и ливень с шумом забарабанил по крыше нашего убогого жилища. После роскошной яхты наша сырая лачуга казалась особенно убогой.
- Господи, и когда же всё это закончиться?
- Потерпи, детка, осталось совсем немного, серия штормов пройдёт, и начнётся пляжный сезон. Мы с тобой уедем на побережье, где будем купаться, загорать, хоть каждый день, сколько захотим. Я устрою тебе такой отдых, который ты никогда не забудешь! Нет, мы не будем прозябать в этом болоте, мы объедим с тобой всё побережье Флориды, побываем на лучших курортах, клянусь тебе! А там, как получится. Ведь жизнь дается один раз, не так ли? – Грэг задорно подмигнул мне глазом.
Ну, а завтра же мы поедем к матушке за деньгами! Уж я потребую с неё свою долю дедушкиного наследства. Теперь-то им не отделаться от меня – закон на моей стороне. Для начала нам этого хватит, пока я буду искать работу, после – поживем – увидим. Но, мы никогда не будем нищими, клянусь тебе, никогда! - и Грэг угрожающе сжал кулаки, с силой стукнув по столу.
- Успокойся, Грэг, я вижу, что ты взвинчен, лучше раздевайся и ложись спать.
Грэг наскоро скинул с себя намокшую одежду и с разбегу плюхнулся на свой обшарпанный диван.
-Нет, не сюда, -одёрнула его я, - Грэг, теперь мы муж и жена и должны спать вместе. Ведь так? – краснея как рак, произнесла я.
Грэг смутился, я увидела, как на мгновенье его глаза широко раскрылись, а лицо побледнело. Но, стараясь не показывать никакого вида, Грэг с покорной обречённостью взял подушку и перелёг на постель.
- Я буду спать у стенки, - недовольно буркнул Грэг, - с краю я скатываюсь.
-Мне всё равно, у стенки, так у стенки. Пожалуй, это даже лучше, по крайней мере, у меня будет воздух – у стенки я задыхаюсь. А теперь давай выключим свет. Я ненавижу искусственное освещение, оно действует мне на нервы. Вот так. В темноте мозг яснее. Вот так, теперь совсем темно. Никого нет, только ты и я, и дождь шумит за окнами…вечный покой, наверное, это и есть вечный покой.
- Что ты там бормочешь, я ничего не понимаю?
- Вот что, Грэг, жди меня здесь, а я пойду приму душ.
Еще долго Грэг слушал, звуки текущей воды в душе и за окном. Сердце его бешено колотилось, и как он не старался, он никак не мог заглушить удары собственного сердца, которое, казалось, готово было выскочить из груди. Сам себе Грэг казался жалким идиотом. Теперь, когда он слышал шум текущей воды, в голове Грэга всё настойчивей всплывал один и тот же образ обнаженной девушки в струях стекающей воды, озаренной красноватыми лучами заходящего солнца, это почти немыслимо сексуальное тело, эти замысловатые изгибы её молодого здорового тела, эти женственные формы… и через несколько минут всё это будет принадлежать ему. Да, реально ли всё это? Или это очередной сексуальный бред, вызванный неудовлетворенным желанием? Ведь со своим крошечным членом он никогда не сможет иметь женщину. Грэг прекрасно понимал это.
Но, о, ужас, это не бред –всё это сладостная, но беспощадная реальность. Желание, подавленное страхом собственной беспомощности, терзало его возбужденный мозг. От стыда предстоящего краха хотелось потерять сознание, и больше никогда не приходить в себя.
Однако, усталость брала своё. Теплота мягкого одеяла приятно обволакивала тело. Жаркая духота приятно заглушала сознание и уносила мысли куда-то далеко- далеко. Вскоре глаза Грэга сомкнулись, и он погрузился в сон.
Проснулся он от того, что что-то мягкое и теплое на ощупь, похожее на пухленького бархатистого зверька, осторожно тянет с него одеяло, пытаясь, устроится рядом поудобнее. «Да это же она, моя жена…жена, жена», - мысль о свершившемся браке, как о событии важном и непоправимом неприятно кольнула сознание Грэга. Свершившийся факт поспешного брака, давил на него своей непоправимой ясностью, и он не знал, что с ним теперь делать.
Чувство восторга от предстоящей первой близости, одновременно боролось в нём с непреодолимым страхом и растерянностью перед своей беспомощной неопытностью, заставляя Грэга столбенеть в бездействии. Наконец, в предвкушении снова увидеть свою обнажённую диву, будоражащую его разум, Грэг открыл глаза, но, ничего, даже подобного, увиденному у водопада, он не обнаружил. Всё было банально просто. Возле него лежала, по-детски раскинув тонкие ручонки, обыкновенная девочка -ребёнок, внешне чем-то напоминающая собой большую фарфоровую куклу.
Она была, как всегда, в своей плотной фланелевой пижаме в розовый цветочек, со множеством оборочек и бантиков, придававшей ей такой кукольно – бутафорский вид. Широко раскрытые глаза, будто не замечая Грэга, смотрели в черную пустоту потолка. Можно, было подумать, что она так и заснула с открытыми глазами или же медитирует.
Грэг с удивлением смотрел на это обратное перевоплощение из женщины в ребёнка. В ней не было ничего из той роскошной, эксцентричной невесты, женщины – вамп, которую он вел к венцу. Отсутствие косметики делало её лицо по- детски нежным, как у ангела, а мокрые волосы придавали ей како-то первозданную природную красоту. Но, даже, сквозь плотное фланелевое одеяние, которое, словно плотный бархатистый бутон водяной лилии скрывает прекрасный цветок, заключённый внутри, Грэг ощущал мягкое тепло упругого женского тела, которое волновало его плоть до приступов тошноты, подкатывающихся к его горлу. Прикрыв ладонями рот, Грэг бросился в уборную. Его вырвало.
Всё было в точности так, как там… возле водопада, когда они спали в своём маленьком Пикапе, плотно прижавшись друг к другу, словно маленькие котята. Всё было то же: и этот горьковатый запах мокрых её волос, и этот бесконечно барабанящий снаружи дождь, и эта приятная сырая духота, обволакивающая в полудрему, – всё было то же, за исключением одного – теперь она стала его женой, и принадлежала ему, ему и только ему. Она была такая хорошенькая, что Грэгу хотелось задушить её в объятьях, задушить её от любви, чтобы ни один взгляд в мире больше не мог любоваться на её красоту…
- Ты не спишь, Грегги? Тебе тоже не спиться? Правда, странно, эта наша первая брачная ночь, а, вместо того, чтобы заниматься сексом, как все нормальные люди, мы просто лежим рядом и молчим. Впрочем, ты здесь, рядом, и мне этого достаточно… О чём ты думаешь сейчас?
-О том, насколько сильно я тебя люблю.
-Потрясающе, мне всегда хотелось знать насколько сильно меня можно любить.
-Я люблю тебя так сильно, насколько мужчина может любить женщину.
-Я тоже люблю тебя, мой Грегги, мой милый мальчик. Видно судьба предназначила быть нам вдвоем до самой смерти.
-Пожалуйста, любимая, не говори о смерти, когда, нам так хорошо вдвоём. Мы будем жить с тобой долго - долго, здоровыми и счастливыми, пока нам самим не надоест, тогда мы умрём в один день, вдруг, внезапно, в объятиях друг друга, вот как сейчас…
- Выдумщик , такого не бывает,- вздохнула я.
-Бывает, - задумчивовозразил мне Грэг.
Воцарилась полная тишина, только было слышно, как дождь идёт за окном, не преставая, прерываемый лишь изредка глухим ворчанием отдалённого грома. Мы лежали в теплых объятиях друг друга и слушали дождь. Течение времени для нас остановилось, время слилось в одну точку, где существовали только мы, ночь, и монотонное шуршание упругих капель дождя за стеклом.
-Грэг, у тебя когда-нибудь была женщина? - неожиданно для себя спросила я, но тут же осёкшись , смягчила вопрос: – Я имею в виду, тебе когда-нибудь нравилась какая-нибудь девушка, ну там, в школе, в компании друзей?
- Девушка? – растерянно переспросил Грэг, нервно почесывая потный ёжик волос.
-Ну, да, девушка, подружка, гёл-френд, пассия. У тебя был кто-нибудь до меня?
-Нет, Лили. До тебя, меня никто никогда не любил и не понимал, я всегда был изгоем -одиночкой, который никогда не мог найти себе, даже друзей, не то, что девушку.
-Я имею в виду не это, я хотела сказать, был ли у тебя…
- Секс? я правильно понял? Если ты хотела спросить об этом, то я отвечу, что нет. Ты шокирована, не так ли? Понимаешь, я не такой, как другие молодые люди . Для них это всё просто – завести себе подружку, встречаться с ней, заниматься любовью- это то, что они называют свободными отношениями. Никаких обязанностей, никакой любви, никакой ответственности… Для других это было легко и просто, для меня – неприемлемо. Я не причисляю себя к нравственным людям, но для меня интимные отношения слишком серьёзны. Я из тех, кто не умеет играть с любовью, со своими чувствами. Флиртовать, притворяться, приспосабливаться, делать вид – это не по мне, а такие всегда в итоге оказываются неудачниками, или, как у нас это называется, «последними девственниками». А-ха-ха-ха! Так, что могу тебя заверить, с тех пор, как мать с отчимом выперли меня из дома, я жил здесь совершенно один, и занимался сексом разве что сам с собой, лаская свой член руками, когда разглядывал обнаженных виртуальных девиц через Интернет - вот и весь мой опыт. Правда, отвратительно? Так, что можно сказать, что я и есть тот самый «последний девственник Америки», смиренно стоящий перед вратами плотского сладострастия, перед которыми, из-за отсутствия опыта, он так невинен и беспомощен, как младенец. Я был с тобой откровенен, не более того, прости, я, наверное, обидел тебя своими филосовскими глупостями в такую ночь. За все годы моего одиночества, я почти разучился нормально общаться с людьми. Мой дурацкий язык всегда опережает ход моих мыслей. Говорят, предвкушение секса, сладостнее самого полового акта, но для такого ничтожества, как я - это пытка, потому, что я бессилен и беспомощен перед твоей женской сексуальностью…Нет, чушь, опять не то… Я хотел сказать, что…я полный импотент…
-Импотент, но этого не может быть, ведь ты так молод! - испугалась я.
-Взгляни на мой член – он ни на что не годится.
-Ты что сошёл с ума?! Как ты можешь утверждать, что ты импотент, когда у тебя ни разу ничего не было! Когда ты даже не пробовал…
-М-да, - задумчиво почесал Голову Грэг. В кромешной темноте душной комнаты я чувствовала, как с Грэга каплями валил пот.
- Не бойся Грэг, - успокоила я его, - со мной ты можешь говорить о чём угодно, не стыдясь себя. Я никогда не стану осуждать тебя, кем бы ты ни оказался. Раз разговор зашёл о сексе, то, со своей стороны, я тоже буду откровенна и расскажу тебе всю правду.. Хотя я и не девственница, боюсь, что я не намного опытнее тебя. За мою короткую жизнь это было со мной только однажды. Я рассказывала уже тебе об этом в своих письмах.
- Если бы я встретил того подонка, что лишил тебя девственности, я бы придушил его своими собственными руками, клянусь тебе, – зловеще выпалил Грэг, угрожающе сжав кулаки.
- Нет, ты ошибаешься насчет него, он не подонок, он хороший и честный парень, можно сказать, редкий образец порядочности, каких в моей стране практически уже не встретишь. Только я его не люблю! Понимаешь, не люблю! Представляешь, после того, как он хитростью лишил меня девственности, он серьёзно намеревался на мне жениться. Смешно, но он думал, что я запросто соглашусь стать его женой, потому, что ему удалось затащить меня в постель. Как бы не так! А, что касается придушить его, то вряд ли это у тебя получилось бы, потому, что он здоровый детина, под два метра, так что придушить его не так то легко, как ты думаешь.
- Не важно, нашёл бы другой способ, я бы всё равно убил бы твоего «честного парня», повстречайся он мне, - зловеще добавил Грэг.
-Э, да ты ревнуешь! Зачем, Грэг? Ведь это случилось у меня с ним ещё до того, как я узнала о тебе. Теперь он далеко-далеко, и, я больше не увижу его никогда. Мой, малыш, мой маленький ревнивый малыш. Не надо ревновать, я люблю тебя, и только тебя. Где живёт любовь – ревности не может быть места.
Я погладила Грэга по его колючим стриженным волосам, и начала ласкать губами его рот, потому что ещё толком не умела целоваться. Грэг вспотел от напряжения, и я чувствовала языком, как солёные капли пота стекали с его взмыленного лица.
- Раз разговор наш принял такой откровенный формат, расскажи, как это у тебя было тогда с ним, в твой первый раз? Мне интересно знать, что ты почувствовала тогда? Тебе с ним было хорошо, не так ли?
-Нет, это было, скорее, отвратительно, -честно призналась я. - Понимаешь, это произошло как-то неожиданно, само собой, мне казалось, что тогда мы, даже не контролировали себя. Я была пьяна, когда он тащил меня в постель – это Алекс подсыпал мне какой-то гадости, и я толком не осознавала происходящее. Я не успела даже ничего понять, что он намеревается делать со мной, я очнулась только тогда, когда почувствовала боль, но было уже поздно. Признаюсь честно, кроме боли и отвращения я тогда ничего не испытала. Помню только, потом меня долго тошнило, как будто я проглотила какую –то гадость – больше ничего. С тех пор я возненавидела секс. При одной мысли о близости меня выворачивает наружу. Я не хочу заниматься этим сейчас, только потому, что у нас первая брачная ночь, в которую положено заниматься любовью. Грэг, понимаешь, это должно произойти само собой, неожиданно, когда мы оба действительно захотим этого. А сейчас просто обними меня покрепче, и давай спать, я слишком устала за сегодняшний день. У нас ещё будут тысячи ночей любви, и мы сможем заняться этим, когда захотим, даже днём. А теперь давай лучше заснём, после всей этой свадебной дребедени, что устроили для нас дядя Сиз, моя голова просто раскалывается надвое.
В комнате становилось невыносимо жарко и душно, пот пропитал мою фланелевую ночнушку, так, что та прилипала к телу, а от жаркого дыхания Грэга становилось трудно дышать. Москиты (теперь уже не представляющие для меня никакой опасности), не смотря на плотную сетку, окружавшую нас, проникали повсюду и пели свою заунывную песню. Нет, это было почти невыносимо, спать в этом душном сарае! Хотя я делала вид, что заснула, мне не спалось. Но, чтобы не разбудить Грэга, я старалась не шевелиться. Вдруг, Грэг, почти в полусне произнёс:
-Пока мы не спим, можно тебя попросить, кое о чём?
-Конечно, мой милый.
- Можно мне потрогать твои груди?
Признаться, этот робкий и в то же время нелепый вопрос моего юного мужа ошарашил меня, но стараясь не подавать виду я ответила:
- Конечно, Грэг, всё-таки, ты мой муж. Все, что у меня есть – принадлежит тебе, – с этими словами я принялась расстегивать свою ночную сорочку. Грэг достал из-под кровати, какой-то флакон и натер содержимым свои руки. Сладковато- пахучий травяной аромат, от которого кружилась голова, разлился по комнате мощной волной. В следующую секунду я почувствовала, как в темноте его холодные шероховатые ладони стали гладить мою грудь, всё сильнее и сильнее. От вязкой ароматной духоты неизведанной травы сделалось дурно, мне показалось, что я теряю сознание. От этого дурманившего сладкого запаха и непонятных действий Грэга, который, придвинув свой длинный смешной нос в расщелину между двумя грудями, теперь буквально, изучал каждый миллиметр моей груди, то принюхиваясь к соскам, то до боли терзая их своими неловкими, колючими пальцами, моё сердце бешено колотилось, будто бы было готово вывалиться из груди. Можно было подумать, что он видел женскую грудь впервые с тех пор, как в младенчестве его отняли от материнской груди. В какой-то момент мне даже показалось, что этот парнишка, за которого я только что вышла замуж, никто иной, как озабоченный придурок, как странно и неадекватно он вел себя в постели, и я откровенно спросила его:
-Грэг, ты случайно не псих?
-Нет, - как растерянно ответил он, пожав плечами, снова продолжил свое занятие.
Его соприкосновения возбуждали, хотя ласки были несколько нелепы и неуклюжи. И эта неопытность его ласк приводила меня в экстаз ощущений. Грэг яростно ласкал мои груди, сжимая их почти до боли, его неловкие, но сильные пальцы, легко скользили, терзая вздувшиеся от напряжения соски, в своей жадной настойчивости не останавливаясь ни на секунду. От сладостного напряжения груди мои сделались упругими, будто сопротивляясь всё возрастающей силе его движений. Я лежала навзничь, всецело отдавшись только своим ощущениям его безумных ласк. Я чувствовала, как его напряженный член, с неистовой силой скользил между моими влажными от пота бёдрами, быстро-быстро… От возбуждения близости кружилась голова, и тошнило, но это возбуждало ещё сильнее и сильней.
-Не так, мой маленький кролик, - ласково подбодрила я Грэга, поцеловав в его оттопыренное ушко.
В следущую секунду я почувствовала, как его холодные шероховатые ладони стали гладить мою грудь, все сильнее и сильнее…
Дрожа от пьянящего сладострастия, я раздвинула бедра, и сама ввела его маленький член себе во влагалище. В ту же секунду ощутила внутри себя его упругую шероховатую плоть.
Сладострастное безумие завладело нами. Мы словно одновременно потеряли свой рассудок, и мы больше были не в силах контролировать себя. Нам не надо было управлять собой, наши тела ласкали друг друга, почти автоматически, стремясь достичь абсолютного блаженства. В какой-то момент мне показалось, что я схожу с ума, что все, что происходит у меня с ним сейчас нереально в своём безумстве. Наши тела, слившись воедино, двигались в едином порыве, будто спешили как можно скорее достичь вершины блаженства. Всё так же быстро закончилось, как и началось. От бешенного ритма мы оба слишком быстро выдохнулись. Не прошло и двух минут, как мы оба упали в сладостном истощении.
-А ты говорил, что ты импотент, - глядя на огромную луну неподвижными глазами, прошептала я. Измученный Грэг ничего не ответил. Зарывшись в подушку, он лежал неподвижно. Сегодня последний девственник Америки потерял свою девственность.
Свинцовый сон, который обычно бывает после секса, как огромный серый камень, придавил нас в горячую духоту жаркой комнаты, и мы уснули, словно убитые. Только сладковато-ноющая боль внизу живота, разливавшаяся по телу приятной томной слабостью, даже сквозь сон, напоминала мне о близости с Грэгом.
Дождь уже давно стих, и в комнате наступила полная тишина, было слышно только наше спокойное дыхание, да мяуканье несчастного Лаки, запертого в уборной. Остаток ночи мы провели, погружённые в крепкий сон, которым только могут спать абсолютно счастливые люди. Так прошла наша первая брачная ночь.
Глава сорок седьмая
«…Там холеную доченьку
Обвеют ветры буйные,
Обграют чёрны вороны,
Облают псы косматые
И люди засмеют!»
Н. А. Некрасов
Невесть кто или Возвращение блудного сына
Утро, как всегда в тропиках, наступило внезапно и ярко. Огромное красновато-огненное солнце всходило стремительно, озаряя всё вокруг своим появлением. Грэг не ошибся - это была последняя сильная гроза, весеннего сезона дождей – больше бурь не будет. Было начало мая. Наступала самая жаркая пора тропического сезона, возможно, аномально жаркая, даже для тропической Флориды. Уже сейчас утром столбик термометра не опускался, ниже сорока градусов в тени. Страшно было подумать, насколько она повысится днём. А, что будет летом – оставалось только гадать. Вот в такой слишком «теплый» весенний дёнёк нам и предстояло ехать к родителям Грэга.
Яркий свет, пробивающийся сквозь жалюзи, неожиданно разбудил нас. Наутро мы встали, как ни в чём не бывало, будто этой ночью ничего не было. Никто из нас не решался заговорить о, том, что произошло между нами этой ночью, мы хранили молчание, будто заговорщики, только наши растерянные взгляды говорили за нас. Импровизированный секс двух неопытных подростков, казалось, шокировал нас обоих, и мы ещё не могли выйти из этого шока, находясь в каком-то немом ступоре.
Во всем теле ощущалась томная слабость, которая обычно бывает после секса. Вставать не хотелось. Я лежала с закрытыми глазами. На кухне послышался звяк посуды – это Грэг искал оставшееся после вчерашнего съестное для нашего первого брачного завтрака. Послышался писк чайника, мяуканье кота, запах, пыли, сырости, кошачьей мочи из туалета, аромат завариваемого кофе, запах роз – всё разом смешалось в спёртом воздухе маленькой комнатёнки.
Нет, это невыносимо. Голова болела страшно. Я подошла к окну и с силой распахнула жалюзные створки крохотной форточки, так что та едва не вылетела наружу. Жаркое дыхание солнца пахнуло мне в лицо. На улице было ещё жарче, чем в комнате, прямо как в духовой печи. Жар, настоянный на запахе цветущих роз, и орошенных дождём трав, шел в комнату, наполняя её невыносимым тягучим ароматом, от которого тошнило, потому, что его было слишком много, будто в комнате опрокинули целую банку болгарской розовой воды.
-Это не поможет, - послышался голос Грэга, - солнце уже высоко. Закрой, скорее окна, иначе нам нечем будет дышать.
Чтобы прийти в себя от жары, я приняла холодный душ. Стало немного легче. Грэг приготовил кофе с вчерашними остатками свадебного торта, которые мне удалось прихватить с собой вчера и спрятать в холодильнике. Эти сливочно-клубничные останки роскошного произведения кондитера составили наш сладкий свадебный завтрак. Мы с наслаждением обмакивали спелые, уже немного перебродившие под знойным солнцем ягоды в прокисший маслянистый крем, источающий миндальный аромат, и кормили друг друга изо рта в рот, забавно обмазывая лица белой пенкой крема, взрываясь, каждый раз приступом дурацкого хихиканья. Наконец, немного угомонившись, мы принялись за кофе.
- С детства меня все считали уродом, - продолжал Грэг свою вчерашнюю исповедь, прихлебывая из чашки, - даже собственная мать ненавидела меня из-за того, что, как она говорила, я был ничтожным ублюдком, достойным своего отца, жалким неудачником, который постоянно отягощал её жизнь, создавая проблемы вокруг себя. Даже дедушка Баркли стыдился мною, как бастардом – неким воплощением позора своей любимой доченьки перед общественным мнением богатеньких Палм –Битча. Потому, что для него я всегда оставался незаконным внуком, которого подкинули для содержания в его дом. Хотя дедушка никогда не упрекал меня напрямик за то, что я живу за его счёт, он всякий раз унижал меня своими подарками и денежными подачками, не приминая упомянуть при этом о моём происхождении от моего родного папаши, которого я даже никогда не знал. Нет, я не имею в виду, конечно дядюшку Сиза – это единственный человек, который принимал меня, и обращался со мной, как с равным. Может потому, что он сам был прислугой в доме дедушки? Но не это сейчас главное. С детства я был урод, так считали мои сверстники, и я понимал, что в чем- то они были правы, я рос замкнутым, забитым зверьком, почти полудурком. В школе надо мной издевались, в любом коллективе я автоматически становился посмешищем, предметом издёвок, куда бы ни пришёл. Я всегда стыдился этого, всякий раз обвиняя и проклиная себя за то, что я такой, и с этим ничего нельзя поделать. Я всё больше замыкался в себе, в своих собственных страданиях, которыми я почти наслаждался, жалея себя. Я ненавидел себя, но ничего не мог с собой поделать. Когда я понял для себя, что так жить нельзя, я стал ненавидеть людей, и дело пошло проще – я стал воспринимать свою ничтожность, как должное. В конце концов, дошло до того, что я возненавидел весь мир, сквозь призму своего жалкого позорного существования, которое я мог прервать, но не изменить. Признаться, мысль о самоубийстве, не раз приходившая мне в голову, облегчало мою истерзанную душу. Но я поклялся, что я не позволю этому поганому миру, так просто отделаться от себя, и начал свою борьбу с собственным ничтожеством. Чтобы ничто не могло отвлечь меня от борьбы с самим собой, я замкнулся в себе, и почти престал разговаривать с людьми. Единственным утешением для меня стал Интернет, мой виртуальный мир, где я мог чувствовать себя полновластной личностью, над которой никто не стоял, никто не управлял, здесь я был хозяин самому себе. Я проводил целые сутки в Интернете, путешествуя по виртуальным мирам, узнавая много нового и интересного. Интернет стал для меня чудесной сказкой, где я мог преодолевать огромные пространства планеты, перемещаться во времени, проникая в неведомые для меня миры и цивилизации, здесь я мог свободно общаться с людьми, представляясь кем угодно, и не бояться своего мнения, здесь я был человеком – свободным и независимым. Но, как всегда это бывает, реальность оказалось жестокой – за неуспеваемость меня отчислили из школы, и дедушка, сказал, что я бездельник, что он больше не собирается вкладывать деньги в моё образование, и отправил меня к моим родителям. Жизнь с матерью и проповедником Бинкерсом оказалась для меня сущим кошмаром. Этот святоша, мой отчим, казалось, отравлял своим существованием всех тех, с кем он жил. Я попал в новую западню, ещё более тягостную, чем, та, из которой мне удалось выбраться. Но я был даже рад этому. Ты, наверное, спросишь меня, как это. Я отвечу, в доме матери я постоянно находился в состоянии борьбы с ним, и это ежедневное сопротивление власти этого мерзавца укрепляло мою волю и, даже вдохновляло меня. Мое положение было ещё хуже, чем в доме дедушки - теперь меня подавляли открыто, почти физически, но это уже не было пустым прозябанием, это была борьба, и я был повстанцем, открыто бросившим вызов моему святейшему отчему.
- И, что же произошло дальше? Ты победил его? – спросила я Грэга, запивая свой вопрос превосходным кофе. (Такого вкусного кофе я не пробовала за всю свою жизнь).
- Нет, произошло то, что и следовало ожидать - победа оказалась на его стороне, но я ни о чём не жалею, потому, что впервые в жизни я боролся и боролся открыто. Развязка наступила быстрее, чем я предполагал. Ха-ха-ха! В конце, концов, я въехал по морде этому мерзавцу прямо в присутствии его паствы. Вот это было зрелище! Ты бы видела! Представь себе, поверженный пастор, валяющийся в ногах его собственного пасынка! Потом этот подонок, едва не засадил меня в тюрьму. Если бы не мать - это она отговорила его от судебного процесса, не то моей заднице пришлось бы туго. Но тогда я ещё не был совершеннолетним, и потому отделался домашним арестом. Ха-ха- ха! И ещё меня обязали в течение года, два раза в неделю посещать лекции подросткового психотерапевта, из которых, по правде говоря, я ни чего не понял, наверное, потому что я тупой. Ха-ха-ха!
- Так значит, Тэд Бинкрес, твой отчим, предводитель секты мормонов – из тех самых многожёнцев-извращенцев, прикрывающих свою похоть и мразь Христовым благословением?
- Нет, он амманит, а это немного другое. Амманиты уже не имеют много жён, как раньше, но в остальном, они не намного лучше мормонов. Можно сказать, что они что-то наподобие мормонов, только менее радикальны, но в одном ты права, детка, они все мерзавцы, стоящие друг друга. За всё время, что я провел в доме матери, я, как никогда, познал их подлое лицемерие. В своей короткой жизни я почти свыкся с подлостью, считая это обыденным явлением, но более мерзкой подлости, чем у этого святоши я ещё не встречал. Явное зло, в своём разрушительном проявлении, ещё не так страшно, когда совершается мерзавцами, человеческое общество их ненавидит и борется с ними. Зло этих же людей в тысячу раз страшнее, потому, что оно всегда находит свое оправдание, прикрываясь Христианским учением, которое эти люди извратили в свою пользу и превратили в некий инструмент выколачивания денег из обездоленных людей. Можно сказать, что они торгуют Христом, как общеизвестным брэндом, зарабатывая на нём целые состояния. Этих людей всегда трудно разоблачить, потому, что они всегда оказываются правы перед обществом. Прикрываясь своей ложной святостью и благочестием, они всегда принимают на себя роль некого нравственного учителя, диктуя при этом свои условия, так, как выгодно им. Тэд Бинкерс - страшный человек, прежде всего, нужно опасаться его влияния на мать. Если мы убедим мать встать на нашу сторону – тогда дело будет выиграно, если же нет – нам придётся плохо. Ни в коем случае не смей ему поддаваться, и не слушай, ту гадость, которую он будет говорить обо мне. Помни – проповедник наш враг. Это он отнял у меня дом, вот почему нам приходиться теперь жить в его бывшем доме, в этой болотной дыре. Я ненавижу его. Ну, ничего, скоро я расквитаюсь с ним за всё.
- Успокойся, Грэг, я буду осторожна с ним. А, что касается его речей, пусть говорит, что хочет, мне на это наплевать. Я уже давно привыкла не слушать то, что болтают обо мне другие. Наше дело – получить с них законные деньги, и мы получим их – остальное меня не волнует. А твой отчим, Тэд Бинкерс – мне никто, другое дело – твоя матушка, как я уже успела понять, вы с ней в ссоре, но она, все-таки тебе родной человек. По правде говоря, я даже не знаю, смогу ли я завоевать её расположение. Обещать я ничего не могу, если примет – хорошо, если нет – пусть будет на её совести. Ну же Грэг, не дрейф, всё будет хорошо, я в этом уверенна, - подбодрила я Грэга, который, уже было, повесил нос, услышав мою нахальную речь, - право на нашей стороне, мы выиграем это дело.
Денек обещал быть жарким, так, что, наскоро легко одевшись и прихватив с собой бутылку воды, мы отправились в неблизкий путь. Наш старенький Пикап выехал по направлению к городу. Дороги были свободны от пробок. К счастью, в этот день было воскресенье – мёртвый день, как называют его во Флориде, когда все магазины и заведения бывают закрытыми, потому весь город, казалось, спал в то утро, и потому дороги были почти пусты. На этот раз мы ехали спокойно, без приключений, только мысль о предстоящей встрече с его семьёй терзала меня. Что я им скажу? Как представлюсь? Все речи, которые я заготовила заранее, казались теперь глупыми и бессмысленными.
Жаркое марево обдувало лицо, душный город, был накален как паровая баня. Столбик термометра зашкаливало за сорок. Жара парализовала все мысли, кроме одной– скорее бы уже доехать. Хотя я была одета очень легко, но чувствовала, как крупные капли пота стекают с моей кожи. Солнце жгло лицо, голову, руки, все открытые участки тела, до которого ему удавалось добраться. Красноватое марево, поднимаясь от раскалённых камней мостовых и домов, заставляло колыхаться воздух, колеблющий очертания предметов - так обычно бывает, когда ты смотришь поверх огня. Жара становилась поистине невыносимой. Несколько раз мне казалось, что я теряю сознание.
Наконец, мы выехали на побережье Клин Воте, соленый морской воздух немного освежил наши пылавшие лица. Под воздействием ветра, дувшего с Мексиканского залива, жара здесь ощущалась не так тяжело, как в городе, и неудивительно, что именно это благодатное место выбрали для поселения состоятельные люди города. Вдоль побережья вереницей тянулись частные владения и гостиницы, по своей роскоши, не многим уступавшие особнякам Палм-Бич.
Единственным отличием Клин Воте, от курортов восточного побережья была его демократичность. Этот курорт предназначался для всех, у кого на данный момент водились деньги. Сюда мог приехать любой американец, чтобы провести с семьёй свой уик-енд. Вопрос стоял только в деньгах, да в расторопности самого клиента. Гостиницы здесь были редкостью, и, несмотря, на то, что номера в них были намного дороже и зачастую не соответствовали их классу, все они оказывались забронированными заранее, так, что едва ли можно было туда попасть. Зато здесь можно было свободно снять частное жилье на любой кошелёк и вкус, напрямую договорившись с владельцем дома о цене. Был здесь и «дикие туристы», приезжавшие в Клин Воте на своих обшарпанных трейлерах, которые целым табором заполоняли пустынные побережья Мексиканского залива.
Несмотря на то, что народ был здесь более разношёрстным, можно даже сказать, бродячим, съезжавшимся сюда со всей Америки, преступность была здесь намного ниже, чем на восточном побережье. Чем это объяснить, спросите вы? Да, очень просто. Старый Пит* ещё со времён Тома Сойера* пользовался статусом некого провинциального городишки, хотя, по сути, таковым давно уже не являлся. В разгар курортного сезона сюда приезжало столько людей, что население этого «городишки» увеличивалось в несколько раз, и составляло до десяти миллионов человек – примерно в два раза больше, чем население самого Майами. Дело в том, что социальные контрасты между местным населением, которое полностью было занято в туристической индустрии, и приезжающими туристами было не так велико, как в Майами. Приезжающие сюда на отдых туристы, по сути дела, были такими же рабочими бедняками, как и местное население, обслуживающее их. Простыми наймитами, которым удалось выкроить немного денег из своего скудного заработка, чтобы свозить семью «на море».
Несмотря на то, что местное население жило здесь не богато, такой ужасающей безработицы, порожденной экономическим кризисом, как в других штатах, среди местного населения здесь не было. Почти всё местное население аборигенов было занято в незамысловатом туристическом бизнесе, в основном, сдачей жилья в наём, что приносило им небольшие, но достаточные для проживания доходы. Потому рабочие волнения обходили этот славный городок стороной. Вот почему здесь не было никаких «особых вип-зон», никаких пляжей, огороженных колючей проволокой, ничего такого, что могло помешать свободе отдыха простого человека. Но вернёмся к нашему повествованию.
К счастью, ехать нам пришлось совсем недолго, едва выехав на побережье и отъехав не более километра на север, мы свернули в сторону одного из небольших двухэтажных домов, утопающего в зелени густого палисадника. Хотя дом и был двухэтажным, но, должно быть, ещё со времён его постройки никто его не ремонтировал, и потому, он представлял жалкое зрелище заброшенности. Дом был настолько ветх и приземист, что напоминал собой скорее огромный склеп, плотно укутанный плющом и стоящим в глубине старинного кладбища, заросшего лесом – так плотно разрослись вокруг него деревья. Видно было, что и за садом давно никто не ухаживает, и разнообразная тропическая флора с упорной настойчивостью лезла прямо в окна, образуя перед домом непроходимые джунгли, что резко контрастировало, с аккуратными стрижеными лужайками соседних домов. Везде царило запустение и пренебрежение. Ворота небольшой деревянной ограды, отделявшей участок дома, едва держались на жидких петлях и были открыты настежь. К дому вела вытоптанная тысячами ног, будто по ней пронеслось стадо лошадей, широкая, разбухшая от дождливой грязи, тропинка.
И верно, как только мы стали обходить дом, из кустов до нас донеслось протяжное ржание лошади, переходивший в истошный визг. Весь крошечный дворик этого странного дома был запружен одноколками, запряженными мулами, так что и яблоку негде было упасть.
Я открыла рот и уставилась на мулов. Длинноухие полуослы с той же тупостью смотрели на меня, застыв с открытыми от удивлениями пастями, из которых свисали недоеденные клоки сена.
Грэг дёрнул меня за руку, и мы пошли дальше. Мы подошли к железным дверям этого «склепа». Грэг нажал на кнопку звонка, и позвонил четыре раза, но никакого звонка я не услышала. Окна дома были плотно забиты жалюзи. Мне показалось, что в доме играет, какая-то музыка и поёт хор, но потом я подумала, что в доме забыли выключить радио. Похоже, в доме никого не было, но я ошиблась. Дверь неслышно открыла какая-то высокая, пожилая женщина, со строгим ссохшимся лицом, одетая в какой-то бесформенный черный балахон, прихваченный темным передником, не первой свежести. Звуки хора, теперь явственнее доносились из открытых дверей. Нет, в доме точно пели.
- Я знала, что ты приедешь, Грэг, - с невозмутимым тоном сказала женщина, - проходи в дом, мне нужно с тобой о многом поговорить.
-Мама! - было, бросился ей в объятия Грэг, но мать с брезгливостью отстранила его рукой. Сухое пренебрежение отпугнуло меня, и заготовленные слова приветствия застыли у меня в горле. Я стояла как истукан, не зная, что мне делать, что говорить. К счастью, меня, она, вовсе не заметила, будто меня здесь не было. Пользуясь этим, я тихо проскользнула в дом вслед за Грэгом.
Глядя на них двоих, трудно было поверить, что Грэг и эта женщина, могли быть матерью и сыном – такие уж они были разные и не похожие друг на друга. Это была высокая, худощавая женщина, на вид лет пятидесяти или с небольшим. Вообще, возраст её было трудно определить. Неухоженная женщина всегда выглядит старше. Да и эта дурацкая тёмная и балдахиноподобная одежда, напоминающая монашеский клобук, портила все дело. Кто знает, переодень эту женщину в нормальную одежду, сделай ей макияж и прическу, наверняка бы она выглядела бы куда моложе. Но, даже, несмотря на её одежду, на её бледное, неухоженное косметикой лицо, было видно, что женщина эта, когда-то в молодости была красива, и до сих пор сохраняет остатки своей красоты.
Строгое, надменное лицо, будто высохшее от постоянных постов, ещё хранило остатки женской привлекательности. Но теперь это были лишь жалкие остатки – не более того. В остальном, её аккуратно состарившееся лицо напоминало лицо красивой молодой женщины, терзаемой чахоткой или раком – насколько оно было худым и заострённым. Но черты лица оставались правильными по общепринятым канонам красоты. Только копна густых вьющихся волос рыжеватого цвета, выбивавшихся из-под чепца, которых ещё не тронула седина, несколько оживляли печальную картину увядания.
Несмотря на изможденный вид, она имела неплохую стройную фигуру, которая подчеркивалась её худобой, даже безобразный кухонный фартук открывал её по девичьи тонкую талию и ещё плотные, красивые груди, обнаруживая длинные, словно у манекенщицы, ноги. Пожалуй, только эта худощавость телосложения, да большие темно-голубые глаза, глядевшие несколько исподлобья, досталось Грэгу в наследство от своей матушки - другого сходства Грэга с этой монументально строгой женщиной я не увидела.
Мы вошли в дом. То, что я там увидела, заставило меня застыть с открытым ртом в дверях, начисто позабыв, зачем я, вообще, сюда пришла. Вся гостиная была заполнена … людьми. Они молились.
Богослужение было в самом разгаре. Воздух был наполнен монотонным бубнением молитв, так, что создавалось впечатление, будто в доме находился рой шмелей. На, лестнице, ведущей на второй этаж, находился своеобразный клирос, там пел хор старух, казалось, пригнанный сюда прямо из богадельни. Пять древних старух, в белых младенческих чепчиках, нахлобученных на головы и уши, пели с вдохновением, забавно разевая беззубые рты, припевая конец каждой молитвы своими заунывно - загробными старческими голосами, от которых почему-то становилось не по себе.
Люди сидели везде – на диванах, на стульях, на креслах – везде, где только можно было присесть, сосредоточенно уткнувшись в свои молитвенники. Это были люди самых разнообразных полов и возрастов: мужчины, женщины, старики, пожилые, подростки, молодёжь. Не было, пожалуй, только грудных младенцев. Эта небольшая община странных людей, выряженных в старинную пуританскую одежду, будто собравшихся здесь для съемки исторического вестерна, представляли собой колоритное и необычайное зрелище.
Мужчины, бородатые и суровые, со своими черными козлиными бородками, напоминали ортодоксальных евреев. Они и одеты были, как евреи – в черные штаны и белые рубашки, прихваченные странными жилетами без пуговиц, недоставало только свисающих кучерявых пес по бокам лица. Женщины, наоборот, в своих долгополых темных бахилоподобных платьях выглядели, как первые христианки времён гонений на Христа. Эти безобразные балахоны делали их полные фигуры ещё толще и бесформеннее, и потому, казалось, что все они были на сносях. Девушки и молодые люди, стоящие рядом были одеты куда наряднее, с той опрятностью, с которой одевается молодость. Аккуратно отглаженные чёрные костюмчики без пуговиц и белые рубашки с черными тонкими галстуками, ловко сидели на мальчиках и молодых людях, и до боли напоминали незатейливый наряд Грэга, когда он в первый раз встретил меня там, в аэропорту Майами. На девушках же красовались легкие сарафаны из весёленького набивного ситца, даже отсутствие косметики и туго заплетенные в русскую косу волосы, нисколько не портили их молоденьких свежих лиц. В общем, собой они напоминали Тургеньевских барышень, собравшихся сюда на веселую девичью посиделку, потому, что они все время хихикали украдкой, указывая на нас с Грэгом, и, весело перешептываясь, прикрывали молитвенниками лицо.
Даже дом был превращен в нечто подобие церкви. Стены были гладко отштукатурены и выкрашены в тот же самый противный грязновато-бежевый цвет, который царил во внутреннем убранстве нашего домика на болотах. Над высокой черной кафедрой, из-за которой едва выглядывала лысая макушка читающего пастора, почему-то висел точно такой же чёрный крест из эбенового дерева, как и над нашей с Грэгом кроватью. В гостиной было столько народу, что почти невозможно было дышать. Кондиционера не было, и все присутствующие время от времени обмахивались молитвенниками, словно веерами, и стирали пот засаленными носовыми платками, пока старушечий хор допевал очередную концовку молитвы. В воздухе витал крепкий запах человеческого пота, от которого мутило.
Видно было, что служба продолжается уже давно, все смертельно устали, но неумолимый пастор вновь и вновь начинал следующую молитву. Наше неожиданное прибытие посреди мессы, начало привлекать внимание. Мы были как два инопланетных существа, невесть каким образом, свалившиеся с небес.
Наше появление сразу нарушило их монотонный шмелиный гул. По толпе пробежал недовольный шепот, в котором я явственно различила имя Грэга. В нашу сторону полетели косые взгляды, послышалось злобное цыканье. В первые секунды, я вовсе оторопела, я не понимала, где я нахожусь, и как следует себя вести в данной ситуации, я просто стояла и с удивлением разглядывала необычайное сборище. Мне показалось, что девушки, эти скромные Тургеневские барышни с длинными косами, с интересом и завистью разглядывали мой наряд с ног до головы, что смутило меня ещё больше.
-Грэг, что это за театр? – испуганно спросила я.
-Это не Театр, а воскресная школа моего отчима Бинкерса, -грустно пояснил Грэг.- Аминь! – вдруг, вызывающе скомандовал он присутствующим, и противный шепоток сразу же прекратился.
Из-под высокой черной кафедры, похожий на гроб, установленный торцом, выглянула круглая мордашка пастора, похожая на злую мышиную мордочку, с такими же кругленькими крошечными очками, на остреньком мышином же носике.
-Господь всемогущий, а это, что ещё за Блудница Вавилонская? – неожиданно вырвалось у него. - Как вы соизволили явиться в таком виде на мессу, юная мисс? - Слова, по-видимому, были обращены непосредственно ко мне, от знойной жары одетую в одну коротегькую футболку и облегающие шорты. Мне стало почему-то так стыдно, будто я стояла голая перед всеми этими странными людьми. Хотелось тут же бежать из этого дома, но Грэг удержал меня за руку.
-Эта не наша, - пояснил кто-то из толпы.
О Египетских блудницах я ещё слышала, но были ли Вавилонские? - оставался вопрос. Должно быть, существовали и «Вавилонские», раз меня так назвали.
-Возлюбленные мои братья и сёстры, - с притворной лаской обратился к сектантам проповедник, - на сегодня наша месса закончена, ждём вас в нашем доме следующее воскресенье. Да благословит вас Господь. Собрание состоится в девять утра, просьба не опаздывать.
Сектанты хмурой колонной прошли мимо нас, всё ещё бросая недовольные взгляды в нашу сторону, и что-то шепотом обсуждая, указывая укоризненными взглядами то на меня, то на Грэга.
Я заметила, что хор старушек и несколько сектантов проворно скрылись в верхних комнатах – должно быть они там и остановились. Проповедник учтиво кивал лысой головой каждому выходящему и награждал каждого утвердительной полуулыбкой, прижмуривая при этом глаза так, что можно было подумать, что мышиное лицо и лысую голову его дёргает нервная конвульсия, но как только взгляд его падал на Грэга, в его глазах проносилась вспышка раздраженной злобы. Мать Грэга села в освободившееся кресло и беспомощно опустила руки между колен в засаленный свой передник. Было ясно – назревал неприятный разговор. Как только последний сектант покинул гостиную, проповедник закрыл дверь и, вдруг, резко повернувшись к Грэгу, накинулся на него с злобным раздражением:
- Значит, вернулся! Что ж не ждали! Поистине, пути господни неисповедимы, и блудный сын всегда возвращается в лоно своего отца, а отец всегда с милостью и смирением принимает его, таков уж удел всех добрых отцов. И, хоть я тебе и не отец, видно Господь за грехи мои обязал принимать тебя до скончания века. Сын блуда, пожалел бы свою несчастную мать! За полгода никаких вестей. Нет, мы гордые, мы не хотим работать в доме отца своего на отца своего, а бежим от очей его, чтобы жить умом своим. Ну, каково жить без нас, Грэг? Что худо стало без денег? Небось, тяжело пасти свиней в Маше?
-Я приехал к своей матери, и буду разговаривать только с ней, - злобно пробурчал Грэг.
-Что, опять будешь просить денег? Только на это вы, молодой человек, и способны. Нет, чтобы помочь своей матушке в её тяжких испытаниях, ниспосланных на неё Господом. А знаешь ли ты, каково было твоей матушке? Что ей пришлось пережить за последние два месяца твоего отсутствия? На, читай! -И Бинкерс швырнул сложенную в трубочку газету. Газета упала на пол, передовицей кверху. Это была «Флоридс Тайм», местная газета.
Я успела прочесть только название – «Перестрелка в Палм-Бич», ужас от неприятной догадки, холодной волной пробежал у меня по лопаткам. Глаза с жадностью набросились на мелкие буквы жирного текста передовицы. Губы автоматически повторяли вслух, каждое слово. Передовица гласила:
«Трагедия, случившаяся на благополучном курорте Палм-Бич, потрясла всю местную общественность. Бывший адвокат, владелец знаменитого яхт клуба «Майами», обанкротившийся миллионер, Грегор Баркли во время описи его имущества взял в заложники двух судебных исполнителей, и, под угрозой оружия, требовал предоставления прямого эфира по государственному телевидению, в котором он намеревался выступить в прямом обращении к президенту. При штурме дома один из заложников погиб, другой был тяжело ранен, и скончался на пути в госпиталь. Сам террорист покончил с собой выстрелом в голову. Восьмидесятилетний Грегори Баркли, страдавший тяжелым психическим расстройством, усугубившимся из-за тяжелой физической болезни, в этот же день должен был представлен комиссии Психиатрического госпиталя Майами. Судебно психиатрическая экспертиза, назначенная в день трагедии, так и не успела подтвердить психическую невменяемость Грэгора Баркли, вследствие его смерти, потому как, согласно законам штата Флориды, проводить посмертную медико-психиатрическую экспертизу запрещено. Выражаем соболезнование родственникам погибших, и надеемся, что такая трагедия никогда впредь не повториться на благодатных берегах Палм-Бича».
-Бедный дедушка, - прошептал побледневший Грэг, выронив газету из своих рук.
-Бедный дедушка!? – вызывающе повторил Бинкерс. – Да, этот бедный дедушка укокошил двух полицейских кряду, пока не спустил себе пулю в лоб.
- Заткнись! – вмешалась мать.
Выкрик жены заставил разошедшегося «святошу» осечься и несколько присмирить свой «правденый» гнев. Наступила тягостная минута молчания. Горькие мысли о бесславной кончине старика, подписавшего нам завещание, ввели меня в глубокую задумчивость. Было ясно, что ситуация кардинально изменилась, и требовать положенные нам дедушкины деньги теперь было даже как – то не по себе.
- Клянусь, тебе мам, я ничего не знал!
- Разве, дядя Сиз тебе ничего не говорил?
Только теперь я поняла, что терзало душу старика Сиза, почему его глаза были так печальны, даже когда он старался улыбаться на нашей свадьбе. Но ни единого слова о трагических событиях в Палм-Биче не слетело с его губ. Не желая омрачать наше свадебное торжество, этот мужественный человек скрыл от нас печальную весть о гибели дедушки, стараясь быть весёлым и непринуждённым, в то время, когда его сердце скорбело по самому близкому другу, и это был поступок поистине благородного человека.
-Господь всемогущий, мне нужно было обо всём догадаться,– прошептал про себя Грэг.
-Ладно, Грегги, не терзай себя, теперь всё равно ничего не изменишь. Жизнь продолжается, и нам нужно жить, мой мальчик, – другого нам не остаётся. Расскажи лучше о себе, я вижу - у тебя появилась подружка. Девчонка довольно миленькая, надо сказать. Надо же, кто бы мог подумать. – Мать Грэга бросила на меня скользящий взгляд. В ответ ей я выдавила из себя гаденькую улыбочку, чувствуя, что выгляжу при этом по-идиотски, словно провинившаяся школьница.
-Она не подружка, - рассержено буркнул Грэг, - она - моя жена.
-Что. Жена? – беспомощно пролепетала мать, и, приподнявшись, было, из кресла, снова упала в него, закрыв лицо своими худыми красноватыми ладонями, покоробленными домашней работой. Для неё это был уже второй шок, который едва не прикончил бедную женщину на месте.
-Вот те раз! Жена! Наш маленький мальчик Грэг женился, не испросив матушкиного благословения. Поступает, как последний засранец! Ладно, уж я, о себе даже не говорю. Для него я, вообще, не существую. Поистине блудный сын, достойный своего папаши. Что хочу, то и делаю. Не плачь, дорогая, такие, как он всегда приносят в дом неожиданные сюрпризы. Такова уж натура всех неблагодарных сыновей. Привел в дом какую-то сучку, которую мы, вообще, видим впервые, и на тебе – называет её женой. Вот из таких-то браков, ничего путного и не выходит.
- Как ты назвал её, мразь! А, ну повтори! – Грэг угрожающе схватил проповедника за ворот рубашки и затряс, так, что лысая голова старика забавно закачалась, как у китайского болванчика. В ответ проповедник начал размахивать руками, силясь попасть Грэгу в висок.
-Хватит, прекратите оба! – пронзительно закричала мать, пытаясь разнять мужа и сына, встав между ними. Не знаю почему, но я схватила эту болтающуюся лысую голову и потянула её назад, на себя. Удивительно, но мне удалось таки вытащить проповедника из «объятий» Грэга и разнять дерущихся мужчин. Драка прекратилась. Противники стояли друг перед другом, тяжело дыша.
-Вон! Убирайся из моего дома, убирайся вместе со своей … - проповедник не договорил, когда Грэг снова бросился на него, но я успела перехватить мужа за рукав.
- Не надо, Грегги, идём отсюда. Нас здесь никто не ждал. Поговорим о деле в другой раз.
- ПОКА ЭТО ДОМ МОЙ!- вдруг вырвалось у матери. – И ЗДЕСЬ Я РЕШАЮ, КОМУ ОСТАВТЬСЯ, А КОМУ УБИРАТЬСЯ. Грэг, МОЙ СЫН, и я люблю его, ТАКИМ, КАКОЙ ОН ЕСТЬ, и УВАЖАЮ, его выбор каким бы он не был. ГРЭГ ОСТАНЕТСЯ ЗДЕСЬ, В МОЁМ ДОМЕ, А ТЫ МОЖЕШЬ ВАЛИТЬ ОТСЮДА ВМЕСТЕ СО СВОИМИ СЕКТАНТАМИ!!!
-Ты слышал, что сказала мама, или тебе повторить по твоей лысой башке ещё разок? Убирайся, САМ из этого дома, чёртов дармоед! Здесь тебе ничего не принадлежит, понял, ты - ничтожество, ты здесь никто! Ты живешь здесь просто потому, что мать имела глупость выйти за тебя замуж! Но, запомни, мразь! Это ненадолго! Все здесь скоро будет принадлежать мне и моей жене! Всё - и дом, и «Жемчужина»! Перед смертью дедушка Баркли успел переписать все на своего родного внука, так, что тебе ни фига не достанется от матери! Понял! И как только мне исполнится двадцать один год, я с превеликим удовольствием вышвырну тебя отсюда с полицией прямо на улицу, вместе со всеми твоими шмотками и полоумными старухами, как поганого пса!
Тэд Бинкерс, стоял ошарашенный, не столько внезапным бунтом жены, как новостями о новом завещании Баркли. Он знал, что старый Баркли ненавидел его, как зятя. У него было неприятное предчувствие, что Баркли не оставит всё так, как есть и всё - таки перепишет завещание на своего непутёвого внучка. И вот теперь оно действительно оказалось так. Теперь ему даже нечего рассчитывать на наследство, которое он планировал получить после смерти жены от того несчастного случая, что давно готовился им для своей благоверной, как он её называл, «богоданной супруги». Он не получит ничего. Старый Баркли всё-таки обошел его, нанеся последний, предсмертный удар. Слова застыли у проповедника в глотке. Он не мог вымолвить не единого слова.
А тут ещё его жена взбунтовалась, защищая Грэга. Это было в первый раз, когда его покорная и тихая жена, открыто восстала против него, - всесильного проповедника Бинкерса, идти против мнения которого опасались, даже влиятельные люди города. Такого уж Бинкерс никак не ожидал от неё. Поистине, даже последняя овца свирепеет, как волк, защищая своего детёныша.
Грэг торжествовал – впервые он одержал моральную победу над Бинкерсом. Он гордо стоял перед своим врагом, вызывающе улыбаясь в его злое мышиное лицо. Бинкерс в бессильной злобе погрозил пальцем в воздухе, и сквозь зубы прошипев какое-то проклятие, поспешил удалиться.
-Так это Сиз все устроил. Не говорите ничего, я заню, что Сиз. Его черная задница вечно вмешивается в мою жизнь. Этот нигер считает раз он помог тебе выбраться на свет, то может решать твою судьбу… Ну что ж, новоиспечённая миссис Гарт, - устало вздохнув, наконец, обратилась ко мне свекровь,, - давайте знакомиться, Я - Фрида Бинкерс, мать Грегори, и жена этого отъявленного подонка Бинкерса, который называет себя проповедником церкви Христа.
-Лили Гарт, дочь Валерии Арсентьевой и жена Грегори Гарта, вашего сына. – Думая, что во Флориде так надо представляться, со всей искренностью представилась я миссис Бинкерс, только потом, додумав, что, это могло быть воспринято ею в качестве циничной иронии. Но женщина не обиделась или не подала виду, что не обиделась. Возможно, из-за моего плохого произношения и тихого голоса, она просто не расслышала мои слова. Не знаю. Только в ответ она протянула мне свою костлявую синюю ладонь и крепко, почти до боли, пожала мне руку, своими цепкими холодными, как у сына, пальцами.
- Ну что ж, миссис Лили, простите меня за моего мужа и за все случившееся. Поверьте, я сама не ожидала и не хотела такой развязки событий. В последнее время из-за того трагического случая с моим отцом, нервы на пределе у всех. Прошу прощения, да ещё вы, дорогая моя невестка, свалились невесть откуда. Вы пришли, как я поняла, за деньгами, не так ли, молодая леди? Ведь для этого вы и вышли замуж за моего сына? Признаться, я ожидала, подобного сюрприза от моего Грегги, правда не думала, что это произойдёт так скоро. Надо было, видно обо всём догадаться, когда Грегги зачастил с визитами к своему старому дедушке. Теперь, видно, опоздала. Что ж, молодая леди, вы выиграли свой брачный Джэк-Пот, так забираете же свои деньги и проваливайте как можно быстрей из жизни Грэга.
Моё сердце сжалось от обиды, а, может, потому, что эта грубоватая женщина сразу же попала в цель, угадав истинную причину визита.
-Что вы, я не имею право говорить о деньгах, сейчас, когда произошли такие жуткие события в Палм-Биче, поверьте мне, я не смею осквернить ваш траур по отцу, разговорами о деньгах, хотя бы из уважения к вам.
-Бросьте, не лукавьте, девочка моя! Я вижу вас насквозь! Вы же, кажется, приехали из России за деньгами? Только не говорите мне, что это не так! Я читала всю вашу переписку с моим сыном. Ведь вы, кажется, и есть та самая русская пассия Грэга. Хорошенькое дельце вы затеяли, нечего сказать! Правда, я мало верила, что из этого выйдет что-нибудь путное – мой Грэг всегда такой мямля, и вот, пожалуйста, – получила колючку прямо в нос! И не от кого, а от собственного сынка! Так что теперь вам вряд ли, прелестная куколка, захочется жить в такой дыре, как Маш, да ещё и без денег. Наверняка, вам захочется поехать в незабываемое свадебное путешествие по всей Флориде – правильно? Не возражайте мне. Уж, я то знаю, как быстро заканчиваются деньги во Флориде. Я же понимаю - молодость всегда нуждается в деньгах. Впрочем, деньги нужны всем и всегда, от этого и надо исходить. Взять хотя бы ваши туфли от Квелле, небось, только они обошлись вам в кругленькую сумму - пять тысяч баксов. А я то, дура, гадала, куда мой пустоголовый Грэг, которому вечно никогда и ниччего не нужно, потратил такие деньги. Конечно, на девку! Я то уж вижу, что вы предпочитаете самое лучшее. Простите, моя девочка, что была с вами так вызывающе грубо откровенна, просто это я знаю по себе. В твоем возрасте я тоже предпочитала самое лучшее, и вот теперь посмотри, во что себя превратила с этим Бинкерсом – в старуху. В замученную жизнью старую бабу! Ха-Ха-Ха! – Женщина засмеялась сухим хриплым смехом, похожим на прокуренный кашель. – Но я даже рада ТАКОМУ повороту событий, мой отец, как всегда оказался мудрее, чем я думала. Всё правильно: лучше уж завещать всё своим родным людям, будь, даже они последними идиотами, чем оставлять всё это его проклятой секте. Недаром же старик Наполеон утверждал: «Кто не хочет кормить свою армию – будет кормить чужую». Моя же жизнь закончилась. Мне ничего не нужно, так пусть хоть мои дети и внуки будут жить богато и достойно, и никогда не повторят тех ошибок, которые совершила я.
- Не беспокойтесь, мисси Бинкерс, я вышла замуж за Грэга не ради этих ста тысяч, хотя это очень важно для меня. Я действительно его люблю, и не требую ничего взамен моей любви, так пусть эти деньги остаются у него. Мне ничего не нужно ни от него, ни от вас. В своей России я так привыкла к бедности, что она меня не пугает. Я привыкла довольствоваться малым и рассчитывать только на собственные деньги, которые я могла заработать сама, вот поэтому я не боюсь никакой работы и не бегу от неё. Я буду работать кем угодно, чтобы заработать себе и Грэгу на кусок хлеба. Если же мне не удастся найти работу, я буду крестьянкой, батрачкой - кем угодно, буду грызть эту болотистую землю зубами, рвать руками, чтобы вырастить что-нибудь, но обещаю вам - мы с Грэгом никогда не будем нищими. Так, что за себя я не боюсь. Единственно, чего я действительно не хочу, чтобы мои дети прошли через те же унижения бедности, через которые в свое время довелось пройти мне. Я хочу, чтобы они получили лучшую долю, чем я. Вот для чего нам нужны эти деньги.
- Я вижу – вы мужественная девочка, и готовы смотреть трудностям в лицо. Это очень важно в наши дни. Но мне не нужны подобные жертвы от вас. Да это и не к чему, когда речь идёт о счастье моего сына. В жизни и так много горя и проблем, чтобы создавать их ещё искусственно. Со своей стороны я сделаю всё, чтобы помочь вам, на то и нужны матери, не так ли? А теперь оба слушайте меня внимательно. Завтра я свяжусь с нашим семейным адвокатом, и вы сможете уже во вторник получить свои законные деньги, согласно завещанию. А пока вы переночуете у меня в доме, вам больше незачем возвращаться в эту гнилую дыру. Твоя комната, ещё свободна, Грэг – единственный уголок, который мне удалось отстоять от Бинкерса и его сподвижников, так, что ночевать будете там. А сейчас идите на кухню – я вас накормлю, потом в свою комнату, и сидите там тихо, до самого утра. Утром я сама разбужу вас. Вот мой совет: поешьте и выспитесь хорошенько, завтра у нас будет трудный день, рано утром мы едем к моему адвокату для освидетельствования завещания, а за тем в банк. ОК?
-ОК, мам, -еле промямлил чуть живой Грэг.
Мы отправились на кухню, чтобы подкрепиться перед завтрашним днём.
Из-за жаркого климата Флориды, кухня, где готовится пища, обычно служащая также столовой для всей семьи, всегда отделена от остальных помещений дома, и находится, как правило, в боковом флигеле, чтобы чад и неприятные запахи не попадали в жилые комнаты. Такое расположение обусловлено соблюдением необходимой гигиены жилища в жарком тропическом климате. Кухня здесь – это не те жалкие пять метров площади, хрущевской квартиры, нет. Вы удивитесь, но кухня во Флориде – это самое большое и светлое помещение в доме, занимающее иногда чуть ли не его половину, и, пожалуй, самое главное. В иных домах, что победнее, кухня с лихвой заменяет гостиную. Это не просто помещение, где готовят пищу и едят, кухня здесь – это своеобразный семейный клуб, где собирается вся семья, и где проводят досуг за телевизором, читая газеты и книги, обсуждая последние события, здесь же стирают, гладят – в общем, занимаются домашней работой, накопившейся за день, разве, что не моются. Вам покажется это странным, но на кухнях обычно располагается вся бытовая техника, что имеется в доме, а в некоторых, даже библиотеки, компьютер, бильярды и все то, что мы уж никак не привыкли видеть в кухонных помещениях наших утлых квартир.
Я могла бы многое рассказывать о прочих странностях планировки интерьеров зажиточных домов Флориды, например, что в туалетах, также можно встретить небольшие «туалетные» библиотечки, что дарсы зачастую располагаются прямо на входных дверях и предназначаются, вероятно, чтобы как-нибудь ненароком угодить входящему в глаз, когда тот будет открывать двери, а зеркальные полы в гостиных, будто нарочно созданы для нескромных взглядов вуалейристов, и тому подобные забавные вещицы, встречающиеся в самых невероятных и неподходящих местах. Но, мы не будем вдаваться в подробное описание, потому, как речь идёт сейчас не об этом. Ну, впрочем, довольно об интерьерах, перейдём к нашим героям.
Когда мы вошли в кухню, там уже сидело несколько старух из хора, и смачно уплетали за обе щёки длинные спагетти. Накручивая их на вилки целыми гнёздами, старухи забавно заталкивали их в дырочкообразные беззубые рты, от чего в их беззубых ртах гуляли здоровенные гули, а белые чепчики, подвязанные под самое горло, ходили на головах в такт двигающимися жевлакам. От вида этих странных бабуль я брызнула со смеху. Старухи недовольно поглядели на нас и поспешили удалиться вместе с тарелками.
- Миссис, Гарт, кто эти бабули? - спросила я. – Почему, они собрались на вашей кухне, будто в клубе для пожилых леди?
Мать Грэга поморщилась, услышав фамилию своего бывшего мужа, но, не подав вида, ответила:
- Это вдовы, покойного старика Бинкерса, отца моего мужа, да, упокой Господь его душу.
-Вдовы?!
-Милая моя девочка, в этом доме вы не должны ничему удивляться. Да, это вдовы. Это теперь у амманитов отменено такое позорное явление, как многоженство, но когда старый Абрам Бинкерс был молод, многоженство было ещё в ходу, и каждой особи мужского пола разрешалось иметь столько жён, сколько он в состоянии был обеспечить. А поскольку тогда он был обеспеченным человеком и владел большим фермерским хозяйством, этих «божьих коровок» набралось целых пять штук, включая и мать Тэда. Когда муж умирает, его бывшие жёны не имеют права снова выходить замуж, а должны вечно остаться в гареме, чтобы чтить память почившего муженька, а по законам амманитской общины, содержание гарема возлагается на старшего в семье сына. Ну, вот, когда старик Бинкерс отдал богу душу, тянуть его вдовушек пришлось моему благоверному муженьку, как старшему сыну старика. Вот так и поселились у нас эти старушки, которых и девать-то некуда. Чтобы иметь от них хоть камкой-то толк, Тэд организовал из них церковный хор, и теперь они каждое воскресенье поют на церковных службах.
-Ха-ха-ха! Подумать только, хор из мачех.
-Я бы тоже посмеялась нелепости этой ситуации, только мне не до смеха. Эти бабули порядком мне надоели. Т –с-с-с, - свекровь приложила палец к губам. - По правде, говоря, Тэд Бинкерс держит их не ради хора, совсем нет, они приставлены, чтобы следить за мной.
С этими словами, миссис Бинкерс с проворностью дикой кошки прыгнула к дверям и резко приоткрыла дверь. Раздался глухой удар и тут же вслед за ним какой-то собачий вой. Точно, одна из старух подслушивала под дверью. В какой-то момент мне показалось, что этот странный дом-церковь населён сумасшедшими. Мне стало как – то не себе.
- Они обожрали мне весь дом! – жаловалась с раздражением миссис Бинкерс. - Ну, вот я так и знала, в холодильнике ни крошки. Эти ведьмы сожрали даже макароны, теперь мне нечем будет вас угостить, дорогие гости! Ах, вот. Вино. Только ты и осталось, милое Токайское. Видите ли, эти святоши не пьют вина - их религия им не разрешает. Хотят оказаться чистенькими перед Всевышним, когда тот призовёт из в Царство Небесное. Нет уж, не выйдет, - рассмеялась она. - Слава богу, осталось хоть вино, теперь мы сможем отпраздновать вашу свадьбу. Ну-ка, пузанчик, иди сюда, к своей мамочке, - обратилась она к бутылке, а затем вытащила из холодильника широкую склянку янтарного вина.
-Ой, миссис Гарт, боюсь показаться ханжой, но я тоже не пью спиртное. Индивидуальная непереносимость спиртного.
-Чего?! – презрительно переспросила свекровь. – Религия Ортодоксов тоже не дозволяет?
-Нет, просто не пью. Вино для меня, что –то вроде яда, я не пьянею, но, достаточно одного бокала вина, как у меня тут же начинается тошнота и головокружение, и даже горячка – в общем, все симптомы отравления на лицо. Нет, миссис Гарт, завтра у нас тяжелый день, и лучше иметь свежую голову. Нам нужно хорошенько выспаться, и мы отправляемся спать.
- Да, впервые слышу, чтобы русские не пили.
-Значит, по-вашему, все русские законченные алкоголики, и если уж я русская, значит, должна обязательно пить.
-Русские – нация алкоголиков! – отрезала миссис Бинкерс, при этом залпом опрокинув бокал Токайского в рот.
-Не правда! – резко возразила я. - Немцы, например, пьют в три раза больше – это доказано статистикой, однако, их вы не считаете алкоголиками. Германия, Финляндия, Чехия – в этих странах издавна существует целая культура потребления спиртного…
-Причём здесь немцы, мы говорим сейчас не о них.
-Да, нет же, немцы здесь абсолютно ни при чём, и русские тоже, они такие же пьяницы, как и все прочие народы в равной степени. Алкоголизм зависит не от нации, а от самого человека и, к сожалению, носит повсеместное явление, во всех странах мира, вкулючая Америку! И потому, никогда не причисляйте никакую нацию к нации алкоголиков – это опасное заблуждение.
-Я смотрю, что вы больно развитая, для своих двадцати лет, -приняв сии слова на свой счёт, обиделась свекровь.
-Простите, миссис Гарт, если я была резка с вами, но я не выношу, когда оскорбляют мою нацию, обзывая русских нацией алкоголиков.
-Ну, что ж, раз мне всё равно больше нечем вас угостить, то идите спать! – как-то раздражённо прикрикнула моя новоиспечённая свекровь. - Вот ключи, Грэг, идите высыпаться в свою комнату. Спокойной вам ночи, леди русское совершенство, – полупьяная свекровь ёрно поклонилась мне в пояс.
Мать. Жена «преподобного», Миссис Фрида Бинкерс
К счастью, сам Грэг так быстро опьянел от Токайского, что, даже не заметил нашей размолвки по поводу вина. Голова его беспомощно клонилась ко сну, и он уже ничего не замечал вокруг. Мать подошла к нему, и, всучив ключи, отправила его в свою комнату. Расстроенная нелепой ссорой с его матерью, я послушно поплелась за ним.
Мы поднялись на второй этаж по черной гробовой лестнице, пахнущей сыростью и грибком, и попали в темный мрачный коридор, напоминавший коридор сумашедшей больницы, с дверьми, ведущими в отдельные комнаты-палаты.
Черный неосвещённый коридор со спёртым сырым воздухом производил какое-то зловещее впечатление. Над дверью каждой из комнат был прибит черный крест. Мне снова стало как-то не по себе. Хотелось бежать от сюда прочь, но Грэгу этот дом был уже знаком, и он без труда ориентировался в его темных закоулках. Мы прошли по темному коридору и, свернув вправо, вновь поднялись по маленькой железной лесенке, на которой я едва не подвернула ногу, застряв каблуком в проеме решётчатой ступеньки.
Наконец, мы достигли небольшой дверки, ведущей, по-видимому, только на чердак. Зазвенели ключи, и, пьяный от Токайского, Грэг с трудом отпер непослушный замок. Сноп света ударил в лицо, осветив мрачное урочище коридора. Комната Грэга располагалась под самой крышей небольшого флигеля, и представляла собой маленькую, но уютную и светлую чердачную коморку, оборудованную специально под детскую комнату для мальчика.
Здесь было всё, что нужно было мальчику-подростку: в углу располагался уютный компьютерный столик со стареньким компьютером, возле него небольшая детская тахта, аккуратно убранная и заправленная, будто ожидавшая своего хозяина, шарообразные кресла-пуфы в виде футбольных мячей, заменяли стулья и кресла, небольшая книжная полка была сплошь уставлена литературой на компьютерные темы и завалена игровыми дискетками, на стенах красовались разнообразные постеры с изображением известных исполнителей современной музыки – в общем, всё то, что можно найти в комнате любого подростка.
В комнате работал небольшой кондиционер, и воздух был прохладным и влажным, как свежее, июньское утро в моём родном Петербурге. Уставший Грэг с наслаждением, снял с себя одежду и, с размаху плюхнувшись в прохладное и чистое белье постели, тут же забылся сладким сном. Я сидела в широком кресле, и смотрела на уютно устроившегося в своей постели, безмятежно спящего Грэга, от чего меня тоже начинало клонить в сон. Долгий жаркий день утомил и меня не меньше, чем Грэга.
Нелепая ссора с матерью Грэга, расстроила мои нервы, и теперь это все: и ссора, и этот мрачный дом, и эти непонятные бабули, и этот зловещий преподобный Тэд Бинкерс - предводитель сектантов, замышляющий на нас какое-то зло из-за наследства – всё это проносилось у меня в голове в виде запутанного клубка мрачных мыслей. Но больше всего меня мучило, то, что я своей глупой спесью сразу же испортила отношения с матерью Грэга, и, что это может сильно повредить Грэгу. Было ясно, Грэг обиделся на меня – эта мысль терзала меня, словно острый нож. И теперь, когда я смотрела на Грэга, на этого усталого спящего мальчика, он казался мне совсем чужим, совершенно незнакомым человеком, как и этот зловещий дом, населённый чужими людьми, как и эта чужая комната и обстановка в ней. Здесь, в этой незнакомой мне комнате, я казалась сама себе неким посторонним предметом, невесть зачем оказавшимся в этом месте, который рано или поздно будет отторгнут, как инородное тело.
Мысль о том, что я стала женой этого самого мальчика, который теперь так мирно дремал в своей детской кроватке, приводила меня в шок. Я никак не могла ещё до конца осознать своего брака с Грегори – всё это казалось какой-то нелепой романтической игрой, чудовищно непредсказуемой авантюрой, которая рано или поздно закончится и закончится трагически. Казалось, будто всё это было не по-настоящему, но когда я понимала, что это действительно правда, мне становилось страшно за Грэга, за себя, за наше будущее. «Кто знает, вдруг, мне суждено будет сломать жизнь этому наивному, маленькому мальчику, вместо счастья превратить его жизнь в невыносимое бессмысленное существование. Скольких людей я заставляла ненавидеть и отвергать себя потом из-за своего дурного и неуживчивого характера, скольких я обидела своим скверным и глупым языком, сама не желая того. Будучи добрым человеком, я никому не сделала добра, что заставляло меня потом страдать от отверженности и непонимания людей. Кто знает, какой женой я буду для него? Смогу ли я составить его счастье или принесу только одни страдания? Долго ли я смогу продержаться, прежде чем Грэг поймёт, какое несчастье он приобрёл в моём лице и не захочет порвать со мной. Если жизнь снова покажет свои зубы…К кому мне идти тогда со своими жалкими бабьими обидами, кому плакаться горькими слезами разочарования. Мамы тут нет! Это чужбина!»
Усталость брала своё, хотелось спать, но я не могла заснуть. Такое отвратительное состояние обычно бывает у меня в период белых ночей, когда день продолжается почти целые сутки, и нет конца ему. Тусклый солнечный свет бьёт в окно и, кажется, что ночи нет совсем, и потому не спится. День сливается с ночью, ночь с днем в тусклом свете северных сумерек. Так вот оно что! Сейчас как раз наступил июнь. Первое июня. День защиты детей.
Где – то там далеко, в Петербурге, сейчас действительно светло, как днём, а здесь мучительная темнота ночи, и только мерцающие светлячки немного оживляют черный ночной пейзаж за окном, да неистовые цикады ободряют ночь своим резким пением.
Теперь я поняла, что терзало меня здесь – мне не хватало моих белых ночей, не хватало холодной дождливой сырости моего сонного города, свежего запаха холодной сирени и теплой свежескошенной травы городского сквера, зябкого морского воздуха, дувшего с залива. Белые ночи, я настолько привыкла к вам, что твоя черная тропическая ночь, Флорида, кажется для меня настоящей пыткой. А, впрочем, в Петербурге уже утро, шесть часов, светло, но город ещё спит. Но, зачем спать, когда светло. Как нерационально расходуешь чудесный дар белых ночей, мой родной город. Ну, вот, кажется, и я начиная засыпать.
Вдруг, мне показалось, что по коридору раздаются гулкие тяжёлые шаги. Сначала я не предала им никакого значения - ведь дом был полон народу. Но тут в память мне врезались эти омерзительно шамкающие губы старух, похожих на ведьм, глухое проклятие Бинкерса, его корявый старческий палец, которым он угрожающе мотал перед лицом Грэга. Теперь я не удивилась бы если он направлялся в нашу комнату, чтобы придушить нас во сне. Мне стало совсем жутко.
К моему ужасу, я услышала, что тяжелые шаги шли прямо к нам. Вот уже они поднимаются по лестнице. Страх будто парализовал меня и приковал к мягкому креслу. О боже, к моему ужасу я увидела, что входная дверь приоткрыта – беспечный Грэг забыл запереть её на ночь, а страшные шаги были уже совсем рядом. Я подскочила и принялась искать ключи, которыми Грэг отпер комнату, чтобы запереться изнутри. Тут я с ужасом поняла, что не знаю, куда Грэг второпях кинул ключи, когда рухнул в постель, а искать их в темноте было делом почти безнадёжным. Инстинктивно я бросилась к дверям, и, захлопнув их, стала искать, чем бы можно было бы их заблокировать. К счастью, когда я захлопывала двери, мои пальцы уткнулись во что-то металлическое и острое. Это была щеколда! Я едва успела задвинуть её, когда шаги, остановились возле двери. Теперь я отчётливо слышала, что кто-то стоит за дверью напротив меня и тяжело дышит – больше ничего.
-Кто там? – еле слышно прошептала я хриплым голосом.
Суеверный ужас охватил меня холодной волной и пробежал мурашками у меня по лопаткам. Может, это приведение? Кто знает? Если бы это был живой человек, он так или иначе выдал бы себя – постучался бы в дверь, или что ответил, но то, что стояло за дверью, было безмолвно и почти не слышно. Да, населён ли этот жуткий дом живыми людьми? Может, этот дом обиталище сумасшедших, одержимых духами. И зачем эти жуткие кресты над дверями комнат? Чтобы отгонять нечистую силу, которая здесь бродит по ночам! Господи, Спаси и Сохрани грешных рабов твоих - над нашей дверью такого креста я не заметила!
-Грэг!!!
Грэг вскочил, словно ошпаренный.
-Что случилось, детка?!
-Там, там, …кто –то есть!
Грэг подошел к двери (удивительно, как легко он ориентировался в полной темноте) и решительным движением зажёг фонарь, висевший над входными дверьми снаружи, чтобы хорошенько разглядеть того, кто стоял за дверью.
-Здесь никого нет, детка, тебе просто показалось. Пойдём спать.
Я поглядела в глазок двери, точно, - никого не было. Но если тот, кто стоял за дверью, успел отбежать, как же тогда я могла не услышать его шагов по железной лестнице. Ведь не выпорхнул же он из окна, как птица. Всё это время я не отходила от двери. Значит, точно - этот дом населён привидениями и духами.
-Грегори, милый, мне здесь страшно, давай уедем из этого дома. Я боюсь Тэда Бинкерса, этот человек не оставит нас, он затевает какое-то зло. Я не могу больше здесь оставаться, уедем завтра же в Маш, прошу тебя, милый!
-Раз ты так хочешь, то мы уедем, только я не хотел бы вот так запросто оставлять Бинкерсу этот дом, ты понимаешь?
-К чёрту этот дом вместе с Бинкерсом и его сектантами, пусть здесь всё остается, как было. Я не хочу борьбы, я хочу простого семейного счастья в нашем затерянном маленьком мирке. Только мы двое – ты и я, понимаешь? Эта война за наследство не приведёт ни к чему хорошему, я это чувствую.
- Хорошо, завтра же, как только мы получим наши законные деньги, мы поедем домой, в Маш. А сейчас ложись рядом и постарайся уснуть. Боже милосердный, да ты вся дрожишь от страха, должно быть, это последствия лихорадки. Не надо, детка. Тише, тише, всё хорошо. – Грэг нежно укутал меня в хлипкое одеяло. Я почувствовала его мокрый слюнявый поцелуй на моем носу – по-видимому, в темноте Грэг промахнулся мимо моих губ. Это было так забавно, - спи, спи, детка, засни скорей, – шептал он на ухо, как заклинание, нежные слова какой то детской колыбельной.
- А компьютер я всё-таки здесь не оставлю, – пролепетал Грэг уже сквозь сон, по-видимому, усыпив самого себя, своей колыбельной.
Мне опять не спалось, я лежала в теплых объятиях моего Грегги, прислушиваясь к малейшим звукам ночи и к его ровному дыханию, не смея потревожить его спокойный сон. Теперь, когда я чувствовала рядом с собой его теплое живое тело, ничего не было страшно. «Пусть призраки и духи бродят себе, сколько им вздумается, они не тронут нас, потому, что вдвоем с любимым я их не боюсь». Я начала уже засыпать, когда мне почудилось, что где-то плачет женщина тоненьким загробным голоском, но вот и этот плачь, прекратился. Я ещё ближе прижалась к спящему Грегги, и, закрывшись с головой в одеяло, буквально заставила себя уснуть. Всю ночь мы проспали как убитые.
Наутро, ещё до рассвета, мать Грэга, как и обещала, разбудила нас, чтобы идти в банк. Нужно было ещё приготовить завтрак и собраться. Было раннее утро, тот благословенный час, когда раскалённое светило ещё не взошло, и живительная прохлада, настоянная на аромате цветов и трав, стоит в воздухе. На этот раз, когда мы пришли на кухню, недостатка в съестном, не было. Очевидно, пока мы спали, моя свекровь уже успела сбегать в супермаркет и закупить провизии. Кухонный стол ломился от обилия фруктов и овощей, разнообразных баночек с самыми невероятными консервами и соусами.
Старухи-певчие, утомленные вчерашним воскресным богослужением, по-видимому, ещё спали в своих душных комнатах, что нельзя было сказать об их духовном предводителе Бинкерсе. Этот паук был тут как тут, будто он всю ночь провел на кухне, выслеживая нас, о чем говорили его заспанные, маленькие глазки крота, зло сверкавшие из-под красновато-опухших век, напоминавших пельмени. Он сидел, в углу кухне в своём потрёпанном и засаленном вязаном жилете, утепленных домашних брюках и тапочках, хотя на кухне всегда было довольно жарко, даже в этот ранний час, и делал вид, что смотрит новости по телевизору, хотя, на самом деле, внимательно наблюдая за нами. Я сразу заметила, что присутствие Бинкерса всей ранний час на кухне неприятно поразило свекровь. Очевидно, она рассчитывала поговорить с нами на кухне наедине, пока будет готовить для нас завтрак, когда ещё её муж имел обыкновение спать, но не тут –то было. Я сразу же поняла замысел этого негодяя. Тэд Бинкер был на своём посту, чтобы не дать нам возможности тайно обсудить дело о наследстве. Вот почему он проторчал здесь целую ночь. Но я старалась не подавать никакого вида, что разгадала его замысел.
Как ни в чём не бывало, я вежливо поздоровалась со свёкром, он ответил кивком головы, обернувшись ко мне. Мне показалось, что в его тонких губах сверкнула зловещая насмешка в мой адрес. Грэг, надувшись, косился на него из-под лобья, словно маленький, злобный бычок, готовящийся забодать. В полном молчании, миссис Бинкерс принялась готовить завтрак.
-Миссис Гарт, не беспокойтесь, я сама приготовлю завтрак, - поняв в чем дело, сама предложила я.
Свекровь сразу же смекнула, что я хочу освободить их с Грэгом от присутствия Бинкерса, чтобы дать возможность переговорить наедине с сыном в гостиной. Надев на меня свой засаленный неуклюжий передник, таким образом, передав пост хозяйки в мои руки, она многозначительно кивнула Грэгу глазами, отчего мать и сын незаметно выскользнули из кухни.
Мое присутствие смущало проповедника, при мне он не решился немедленно проследовать за ними в гостиную, и, скрипяот злости зубами, продолжал сидеть в своём кресле, уставившись в телевизор и делая вид, будто ничего не заметил.
В полном молчании я готовила завтрак. Только было слышно, как на кухне лихорадочно постукивал нож в моих нервных руках. Сразу же вслед за этим раздалось клокочущее шипение поджариваемых овощей, и по кухне распространился сладковатый аромат трав и пряностей, возбуждающий аппетит проповедника, который только и делал, что водил своим мышиным носом по воздуху. С не меньшей лихорадочностью теперь я работала двумя ложками, вороша так и сяк овощную смесь, чтобы овощи не подгорели, а в меру обрастали золотистой и шипящей корочкой. Тушёные овощи были моим коронным номером в кулинарии. Никто не умел готовить их лучше, чем я. Наконец, овощи покрылись золотой корочкой и, добавив, немного воды я принялась их тушить, не переставая помешивать деревянной лопаткой.
Всецело увлекшись приготовлением завтрака, я совсем забыла о присутствии Бинкерса на кухне, это и стало моей роковой ошибкой. Вот мой вам совет, читатель, всегда держите врага в поле зрения. Но, тогда я пренебрегла этим полезным советом, и не заметила, что всё это время, пока я готовила завтрак, Бинкерс не спускал с меня своего оценивающе похотливого взгляда, и пристально наблюдал за каждым моим движением, сгорая от грязного вожделения.
- Я всегда знал, что у этих Гарт отменный вкус на хорошеньких женщин, - с этими словами он вдруг сзади схватил меня за груди, до боли сдавив их своими острыми крючковатыми пальцами. Реакция была мгновенной. До сих пор не помню, как это произошло, но я каким то невероятным образом вывернулась из похотливых объятий старика, и, разворачиваясь, я со всего размаху влепила локтём прямо ему в лицо. К счастью в моих руках тогда была, только деревянная мешалка, но будь у меня в руках нож, я наверняка зарезала его насмерть с первого же удара. От моего удара старик полетел навзничь, словно подкошенный, и, больно ударившись об косяк кухонного стола, беспомощно сполз на пол. Кухонная утварь с громом полетела со стола. Услышав шум падающей посуды, в кухню вбежали миссис Бинкерс и Грэг. Бинкерс сидел полулёжа, сползая с кухонного стола, об который он так удачно «прислонился» затылком, все ещё держась руками за голову, из его разбитого носа длинной струйкой стекала кровь.
- С вами всё в порядке, мистер Бинкерс? - как не в чем ни бывало, задала я традиционный для таких случаев вопрос. Бинкерс смотрел на меня шальными, широко раскрывшимися от удивления глазами, не в состоянии вымолвить ни единого слова.
-Ты! – указал он на меня трясущимся пальцем. - Бэ, бэ, бэ…Ты..,- тут Бинкерс, осёкся и замолчал. В самом деле, не мог же этот мерзавец, пожаловаться жене, что невестка влепила ему по носу локтём, за то, что он домогался её. Разглашение этой грязной истории с сексуальным домогательством было не выгодно нам обоим, потому, что, зная о мальчишеском безрассудстве Грэга, я боялась, прежде всего, за Грэга, что в порыве вспыльчивой ярости он может убить отчима, а этого уж я никак не должна была допустить. По взгляду матери было ясно, что она всё поняла. Грэг же смотрел с растерянностью и удивлением, прикидывая, каким образом его отчим мог так суметь навернуться об стол, чтобы одновременно разбить себе и нос и затылок. Грэг даже обрадовался из-за этого случайного падения его врага - это было видно по его едва заметной надменной усмешки, дескать «бог шельму метит». К счастью, мой маленький и глупый, Грегги, даже не о чём не догадывался.
- Мистер Бинкерс, случайно поскользнулся на масле, которое пролилось на пол, когда я жарила овощи. Надо же быть осторожным, мистер Бинкерс. Мне очень жаль, что так получилось. Видно, не повезло.
Мать взглянула на подошвы тапок – они были абсолютно сухие, и пол был сухой, даже капли воды не было на нём, только разбросанные продукты валялись повсюду, но и те все оставались целыми в своих упаковках. Просто всё валялось вперемежку. Свекровь пристально посмотрела на меня снова, но ничего не сказала и на этот раз.
На завтрак была ветчина и поджаренная цветная капуста с горошком и перцем. Все четверо мы сидели за овальным лакированным столом в гостиной, и в полном молчании ели завтрак, приготовленный мною. Бинкерс то и дело прикладывал платок со льдом, к своему разбитому, распухшему носу, прерывая тишину противным сморком, от которого просто тошнило, и портился аппетит. Но, несмотря на свой разбитый нос, Бинкерс умудрялся с большим аппетитом уплетать капустные шарики, поддевая несколько кряду на вилку и смазывая их, вместо кетчупа, своими кровавыми соплями, которые то и дело не успевал снять платком. Можно было подумать, что этот троглодит не жрал всю жизнь.
Покончив с завтраком, мы перешли к кофе. В этом доме кофе заваривала только миссис Бинкерс – это был её фирменный кофе, секрет приготовления которого знала только хозяйка дома. Восхитительный аромат распространился по всей гостиной. Такого вкусного кофе я не пила за всю жизнь! Признаться, то, что попадает на наши прилавки (особенно это следует сказать про растворимый кофе), является мусором, кофейными отбросами, которые мы, россияне, имеем удовольствие заваривать себе каждое утро, попросту отравляя себя токсинами, вместо того, чтобы получать ежедневный бодрящий напиток здоровья. Это бал настоящий кофе, выращенный на заднем дворе этого дома самой миссис Бинкерс, огромные зёрна которого были почти в два раза больше обычных. Эти зёрна миссис Бинкерс собирала и очищала сама, вручную, и жарила на специальной жаровне до нужной консистенции. Затем хранила зёрна в специальной банке – подальше от прожорливых сектанток Бинкерса, которые имели на него настоящую страсть. Это был её «стратегический запас», специально предназначенный для дорогих и важных гостей. Так, что можно сказать, что этот кофе был самым лучшим кофе во Флориде. И этот кофе можно было пить бесконечно, наслаждаясь его замечательным вкусом и ароматом, при этом никаким образом не опасаясь вредного воздействия кофеина на сердечную мышцу, поскольку в этом сорте Арабики, кофеина практически не было.
Аромат кофе погрузил нас в истомную вялость, от которой ничего не хотелось делать, только прихлебывать ещё и ещё этот замечательный напиток. Бинкерс сидел надутый, словно шмель, и бросал на меня маленькие колкие взгляды из-под платка, которым он, не переставая, утирал свой распухший нос. От аромата кофе я впала в странную апатию. Мне уже было безразлично, что обо мне думает этот Бинкерс, миссис Бинкерс. Всё равно, мы с Грэгом уезжаем отсюда в свою маленькую хибару на болотах, где нам и суждено, быть может, прожить весь наш остаток жизней. Видно такова судьба. Наконец, Грэг первым прервал это мучительное молчание и громогласно объявил о том, что мы не останемся в этом доме, а будем жить отдельно, в бывшем домике проповедника Бинкерса.
-Ну, что ж. Если ты хочешь уехать от нас, то пусть так и будет, – вздохнула мать. – Я не знаю, чем вы собираетесь жить там, на болотах, со своей благоверной, во всяком случае, на нас, вы можете больше не рассчитывать.
-Так будет лучше для всех, – злобно пробурчал проповедник.
-Для кого это для всех, для тебя?! – злобно выпалил Грэг, - но, запомни, преподобная задница, это наш дом, ТЫ ВРЕМЕННО ЖИВЕШЬ у нас. Как только мне исполнится двадцать один год, и я вступлю в свои права, ты сам уберешься отсюда в свой Маш. Собирайся, Лили, мы уезжаем отсюда, немедленно. Я не хочу больше оставаться в этом сумасшедшем доме.
-Но, как же…? Вы обещали…
-Деньги? …Вас интересуют деньги, не так ли?.. – раздражённо прервала меня свекровь, - не беспокойтесь, я подготовила все документы, и вы сможете забрать их из банка хоть сейчас. Что ещё? – с усталой раздражительностью прошипела на меня она.
Я совершенно растерялась от внезапно переменившегося тона свекрови, не понимая причин этого. Было обидно и унизительно, я чувствовала себя, как малолетняя девчонка, которую можно шпынять всем, кому не лень. Хотелось развернуться и уйти, разреветься от обиды, но я едва сдержала этот неразумный порыв.
-Ах, вот ещё, как же я забыла. Вы говорили, что приехали из Санкт-Петербурга, не так ли? Стало быть, это принадлежит вам, - с этими словами женщина почти швырнула на стол передо мной плоскую шкатулку, обитую противным драным плюшем. Вдруг, я увидела, что мышиное лицо пастора побледнело и перекосилось от злости. Он вцепился женщине в руку своими крючковатыми пальцами и потянул на себя, так, что почти едва не оторвал ей рукав её кофты, но она решительно вырвала руку из его ладони.
Я проворно схватила шкатулку и, открыв противную засаленную тысячами рук крышку, заглянула внутрь. Лазурный блеск разноцветных граней заиграл миллиардами солнечных брызг, рассыпавшихся разноцветной радугой по моему лицу. Это были бриллианты, настоящие бриллианты! Голубые бриллианты! Роскошь, которую я не могла вообразить, даже в моих самых смелых детских мечтаниях. В старой шкатулке находилось поистине волшебное сокровище из тысячи и одной ночи. Великолепные серьги – два голубых бриллианта, ограненные миллиардами брызг бриллиантовой крошки, играли весёлыми искорками переливов, от которых слепило в глазах. А величественная брошь с огромным голубым бриллиантом в виде сердца, обрамленного белыми бриллиантами помельче, отливалась яркой звездой, доминируя в гармоничном ансамбле.
- Это мне? Это всё мне? Невероятно, - от волнения я, даже заговорила я по - русски.
-Это мой подарок, - небрежно ответила миссис Бинкерс, словно поняв, о чём я только что говорила.
- Подарок?! Господь Всемогущий, неужели, это всё мне?! - с восторгом заорала я, обхватив заветную шкатулочку, будто кто-то хотел вырвать её у меня из рук.
-Спасибо, спасибо,- всё повторяла я одно и то же слово, будто меня заклинило. И, наконец, немного придя в себя, я, не переставая кивать головой, словно китайский болванчик, стала ретироваться назад, подальше от Бинкерса, вероломства которого я опасалась теперь больше всего.
– Спасибо всё было хорошо, просто прекрасно, спасибо за ваше гостеприимство миссис и мистер Бинкерс, - несла я бессмысленную околесицу, - я и Грэг чудесно провели у вас время, но, к сожалению, нам пора уже ехать. Да, Грэг? До свидания, миссис Гарт, желаю вам самого лучшего. Грэг, мы едем, немедленно!
Грэг смотрел на меня широко открытыми глазами, совсем сбитый с толку происходящим, ведь он ничего не знал о семейных реликвиях, хранимых этим домом, которые вот уже несколькими поколениями передавались по наследству по женской линии.
-МЫ ЕДЕМ, ГРЭГ,…НЕ..МЕ..ДЛЕ..ННО, – повторила я по слогам, будто внезапно оглохшему Грэгу. Мать снова многозначительно кивнула Грэгу. Грэг понял, что лучше делать так, как ему говорят. Поспешно погрузив свой старенький компьютер в кузов, мы с Грэгом отправились в город.
Насчет того, что денек будет жарким, я не ошиблась и в этот раз – солнце снова безжалостно пекло. Но это ясное небо было обманчивой иллюзией. Не прошло и несколько часов, как погода начала резко меняться. С залива на город надвигался очередной тропический циклон. К вечеру было объявлено штормовое предупреждение. Нужно было спешить.
Было уже десять утра, а столбик термометра неуклонно тянулся к тридцати, но присутствие надвигающейся бури ощущалось всё явственнее. Необходимо было уладить наши дела пораньше, чтобы успеть добраться домой ещё до наступления шторма. Не смотря на то, что погодные обстоятельства складывались не в нашу пользу, мы решили не откладывать наши дела в долгий ящик, ведь нам так нужны были деньги. Поэтому мы приняли решение отправиться прямо в банк, чтобы снять все наши деньги со счета.
До сих пор помню этот день. Как сейчас предстаёт перед моими глазами этот фантастический, почти нереальный день, день, когда в одночасье мы стали миллионерами! Наверное, если бы кто-нибудь знал, что в этом обшарпанном стареньком Пикапе, ехали двое чудаков, которое везут с собой целое состояние, то нас наверняка бы просто ограбили. Но, кому могло прийти такое в голову? Никому.
Я была возбужденна восторгом, который обычно бывает, когда, ты, нежданно -негаданно, выигрываешь, Джек Пот, когда уже потерял всякую надежду на удачу. Весь мир казался солнечно прекрасным и радостным, и люди, и дома, и даже эта несносная жара, которая теперь казалась настолько уместна моему настроению, что хотелось кричать от радости. Да, я рискнула и выиграла главный Джек Пот в моей жизни, о котором я даже не могла мечтать в моей нищей России.
Рискуйте всегда, мой читатель! Рискуйте всегда, когда судьба предоставляет вам такую возможность, рискуйте, чтобы потом не жалеть об упущенном шансе! Рискуйте и выигрывайте!
Мне не терпелось рассказать Грэгу, об удивительном подарке свекрови, но я до последнего сдерживала себя, пока Грэг сам не спросил об этом. Тут я, конечно, не выдержала и, приоткрыв заветную шкатулку, показала бриллианты. Помню, как тогда раздался визг тормозов, и, что мы едва не попали в аварию, чуть не въехав в ограждение кювета. Это Грэг резко затормозил машину – бриллиантовый блеск ослепил ему глаза.
-Теперь мы миллионеры, Грэг, - засмеялась я, - это барахло, должно быть, стоит не меньше миллиона долларов!
Грэг сидел, открыв рот. Такого сюрприза от матушки он не как не ожидал. Он никак не мог понять, откуда у ней, были такие сокровища. Ведь его забитая отчимом мать никогда не носила на себе украшений. Помнится матушка так и говорила об ювелирных украшениях: «Я никогда не покупаю тех вещей, которые могут пережить меня», потому что так внушил ей его преподобный отчим.. И, вообще, от Бинкерса она заразилась чудовищной скупостью, которую тот называл простым и гаденьким словом - «экономией».Откуда же теперь такая неожиданная щедрость к совершенно чужой девчонке, которую она даже никогда не занала до этого?
-Мы, даже сможем купить собственный дом на них, – радостно сказал Грэг.
- Дом?! Ну, уж нет! –возразила я. - Это МОЙ ПОДАРОК, и я никогда не расстанусь с этими сокровищами! – для понятливости последнее предложение я произнела почти по слогам. -И потом, это было бы просто глупо, ведь у нас скоро будет собственный дом в городе, зачем же нам покупать ещё один? Когда тебе исполнится двадцать один, мы с тобой на законных основаниях переедем туда, и все будет хорошо.
-Да, но всё-таки тот дом навсегда останется домом моей матери, несмотря на дедушкино завещание, - вздохнул Грэг.
-В самом деле, мы же не собираемся выгонять твою матушку на улицу?! - раздраженно пояснила я непонятливому Грэгу. - Разве это не прекрасно, когда все близкие люди живут вместе?! Всего через три года мы переедем в наш новый дом, и будем жить только мы втроём – ты, я и твоя матушка. А, может быть, к тому времени у нас родятся собственные дети и нас будет уже четверо, а то и пятеро. Как знать? И этот мрачный молельный дом вновь наполнится жизнью. Там будет всё, кроме Бинкерса с его проклятой сектой, которую он называет Церковью Христа.
-Боюсь, что она слишком горда, чтобы остаться жить с нами в одном доме, - грустно пояснил Грэг.
-Ты ошибаешься, Грэг, насколько я понимаю людей, за маской гордыни и спесивости твоей матушки скрывается её доброе сердце. Она любит тебя, Грэг, и желает тебе только счастья. Это я поняла, когда была в вашем доме, иначе подарила бы она мне эти прелестные вещицы, которые стоят целое состояние, - я нежно поцеловала бархатистую крышку и бережно прижала заветную коробочку к груди. - Нет, даже не проси! Ни за что, я не продам их! Как можно в один момент, разбазарить неизвестно куда семейную реликвию, которая передавалась из поколения в поколение! Нет, Грэг! Это подарок от твоей матушки, и он останется с нами навсегда!
-Семейная реликвия, да на что она нам нужна?! Подумай, ведь в Маше нас могут попросту ограбить, узнай, что у нас храниться такая дорогая «семейная реликвия». Уж не собираешься ли ты носить всё это в нашем районе? – усмехнулся Грэг. – Поверь, в нашей глуши это всё равно, что пытаться покончить с собой самоубийством, повесив себе бумажные мишени на заднице. Уж не проще ли просто пустить себе пулю в лоб?
-Нет, никогда, никогда! Голубые бриллианты, редкие голубые бриллианты! Я НИКОГДА НЕ РАССТАНУСЬ С НИМИ, ДАЖЕ НЕ ПРОСИ! – твердила я, словно одержимая.
-Ну, что ж, я не стану настаивать, это ТВОЙ ПОДАРОК, и ты можешь поступать с ним, как тебе заблагорассудится. Пойми, детка, я опасаюсь не за эти проклятые драгоценности, а за твою безопасность! Я боюсь за тебя!
-Я тоже подумывала об этом. Мне тоже не хотелось бы тащить такие ценные вещи с собой. Ты прав, нас могут убить из-за этой ерунды.
-Я придумал. Знаешь, как мы поступим, мы наймём банковскую ячейку и оставим бриллианты там, где они будут храниться в безопасности, а когда тебе захочется их одеть, ты всегда можешь забрать их из ячейки.
-А это безопасно?
-Поверь, так будет безопаснее для нас и для бриллиантов.
-Нет, я имею в виду другое. Я не верю в надёжность банков.
-Детка, тот банк, в который мы сейчас направляемся является Государственным Банком США, и он является самым надёжным банком в стране, а, может быть, и в Мире.
-Надёжность банка, – понятие эфемерное, Грэг, - возразила я Грэгу. - Даже самый надёжный банк, может рухнуть, как это было в девяносто первом году прошлого века, когда миллионы русских людей в одночасье сделались нищими.
-Ты права детка, но другого выбора у нас нет. Если уж и этот банк рухнет, то только вместе со всей экономикой С Ш А, а тогда всё равно, лети всё к чёрту..
-Хорошо, пусть будет так. Но для надежности, я хочу еще застраховать свои бриллианты.
-Ну, уж это совсем лишнее. Но, если уж ты так хочешь, мы застрахуем твои сокровища, - снисходительно ответил Грэг.
-Договорились.
Все банки С Ш А открываются в одиннадцать, а закрываются в шесть. К тому времени, когда мы пришли в банк, он только, что открылся, но народу было уже довольно много. Был понедельник, а понедельник пиковый день деловой активности в С Ш А. Вот вам мой совет, никогда не ходите в банк по понедельникам и пятницам, выбирайте для этого любой другой день, но только не понедельник и не пятницу – в эти пиковые дни в банках полно народу, и вы вряд ли успеете управится со всеми вашими финансовыми делами. Но поскольку Грэг практически не посещал подобного рода заведения (все финансовые дела за него решала мать), он не имел об этом никакого понятия, иначе мы сразу же направились бы домой, зная нетерпеливый характер моего мужа. Только тогда, когда мы подъехали в банк, мы и предположить не могли, что дело наше затянется на долгих шесть часов, и что, даже приехав к самому открытию, мы едва успеем управиться до закрытия банка. Честно говоря, бюрократические препоны банковской системы, которые нам довелось испытать в этот день, могли бы вывести кого угодно из себя, но, к счастью, нам не куда было спешить, и мы со стоическим спокойствием выдержали их.
А дело было так: сначала мы выстояли длиннющую очередь – это заняло не меньше часа, потом нам дали заполнять какие –то бланки, которые Грэг никак не мог заполнить правильно Что касается меня, то я вообще ничего не соображала, перед грозой моя голова страшно болела, но когда всё-таки нам кое-как удалось заполнить их, и мы подошли к окошечку, то тут я увидела, что лицо клерка приняло какое-то странно вытянутое выражение, как у лошади, тянущейся мордой поутру в сад за яблоком, и он с удивлением посмотрел на нас, словно перед ним стояла парочка идиотов.
- Вы хотите снять сразу всё, наличными? – обратился к Грэгу клерк.
-Да, сто тысяч, наличными! Здесь же всё ясно указано,- почти выкрикнул Грэг в нетерпении.
Мне показалось, что в следующую секунду по толпе пробежало восторженное восклицание, и все, кто был в зале, вдруг, обратились в нашу сторону. Мне стало как-то не по себе. «Вот дурной язык», - подумала я про себя.
-Да, наличными, и прямо сейчас, - с раздражением буркнула я, - что здесь может быть непонятно.
Клерк снова посмотрел на нас с Грэгом, теперь с недоверием, будто мы были какими –то мошенниками.
-Тогда вам придётся подождать примерно час, сейчас в банке нет таких денег. И, потом, нам нужно будет проверить ваши документы.
Но ждать нам пришлось не час, а гораздо больше - целых три часа. Очевидно, нас ещё долго проверяли на предмет причастности к армии мошенников, но, не обнаружив ничего подозрительного, всё-таки решили выдать наши законные деньги. Впрочем, эти часы ожидания не были потрачены впустую, пока они проверяли нас так и сяк, мы успели нанять ячейку в банке и оформить страховку на наши сокровища. Сказать правду, страховка эта страховала от чего угодно: от утерь в результате наводнений, торнадо, оползней, пожара, террористических актов и тому подобных случаев, столь маловероятных, что потому, даже нелепых, но только не от банальной кражи.
-Ну, а в случае ограбления, мы сможем получить свои деньги? – поинтересовалась я, прервав долгое чтение длинного списка страховых случаев.
-Конечно, страховка предусматривает и такой случай, но только если факт ограбления будет доказан полицейским расследованием. Но сразу хочу оговориться, что от кражи мы не страхуем, только если кража не произойдёт при ограблении данного депозитария, что практически невозможно.
-Вот и отлично. Тогда мы подпишем все документы. Да, кстати, а какая сумма полагается мне в случае наступления страхового случая?
-Один миллион пятьсот тысяч долларов, - спокойно ответил агент.
Я почувствовала, что меня затошнило и как-то повело в сторону.
-Полтора миллиона долларов? - беспомощно повторила я.
-К сожалению, это без учета антикварной ценности украшений. Банк страхует только их реальную стоимость из учета средней стоимости одного карата. Не более того. Я, конечно же, понимаю, вас, это слишком маленькая сумма для таких ценностей, но воля ваша, вы можете и отказаться от страховки.
-Нет, нет, почему же, я подпишу все бумаги, – и я незамедлительно подписала.
Едва мы успели управиться со страхованием, когда клерк пригласил нас в кассовый зал для получения денег. Всё это напоминало волшебную сказку о пещере Сим-Сим с её несметными сокровищами, в которую тебе, вдруг, посчастливилось попасть.
Честно признаться, но я до последнего не верила в то, что мы ДЕЙСТВИТЕЛЬНО получим наши деньги. Мне казалось, что всё, в конце концов, сорвется, окажется недействительным и тому подобное, уж слишком большие деньги стояли на кону. Но ничего, все вышло, даже как-то буднично и просто. Новенькие пятисотдолларовые купюры хрустели под проворными пальцами Грэга, который с жадностью пересчитывал каждую пачку и отправлял их в свой засаленный рюкзачок. Я понимала важность происходящего и не торопила его. В кассовом зале установилось гробовое молчание, было слышно лишь мерное шуршание новеньких стодолларовых купюр. Весь зал, казалось, затих при виде пухлых зеленых пачек, отправляемых в уже располневший от денег рюкзачок Грэга. Вдруг ужасная мысль осенила меня, –«А, что если нас просто возьмут и ограбят? Как говориться, прямо на выходе. Где гарантия, что грабители не выслеживают нас в зале прямо сейчас». Я оглянулась. Мне сразу показалось, что несколько подозрительных типов мексиканского происхождения тут же спрятали свои взгляды. «Как есть, ограбят», - промелькнуло у меня в мозгу. - «Что же делать?».
- Мистер, я бы хотела попросить вас об одной услуге, – таинственным шепотом спросила я клерка, когда тот закончил выдавать деньги, - не могли бы вы дать охранника, чтобы проводить нас до автомобиля: у нас большие деньги, а в зале слишком много подозрительных личностей.
Клерк сразу же всё понял – это было видно по его снисходительной улыбочке. Возражать он не стал, ведь в С Ш А действует неписанное правило номер один для всех учреждений – клиент всегда прав, а отсюда вытекает аксиома, что желание клиента закон, поэтому он спокойно отреагировал на мою просьбу и предоставил охранника, который и препроводил нас до автомобиля. Пусть со стороны это выглядело глупо, но, во всяком случае, когда дело касается больших денег, излишняя предосторожность никогда не бывает лишней.
Мы летели на своём стареньком Пикапе, словно на крыльях, счастливые и богатые, не замечая ни проливного дождя обрушившегося на нас, ни завывающего ветра тропического шторма, трепавшего долговязые пальмы и ломающего ветки деревьев, ни угрожающие раскаты близкого грома.
По небу длинными полосами расходилась многорукавчатая молния, ударявшая электрическим разрядом в землю, но наши сердца наполняло свершившееся счастье обретенного богатства, и радость от удачи заглушала естественный страх перед бурей. В мыслях было одно – поскорее бы добраться до дома, где можно было, не стесняясь, вволю предаваться радостному безумию. Мы едва успели, до того, как буря разыгралась по-настоящему.
Когда мы уже подъезжали к дому, ливень шёл уже такой сплошной стеной, что не было видно даже дороги, но Грэг интуитивно угадывал направление. Вот и наш Виргинский дуб, терзаемый ветром и дождем – значит мы уже дома. Вдруг, в лобовое стекло ударило что-то твердое и тяжелое, а потом ещё и ещё. На стекле появилась паутинка трещин.
Глава сорок восьмая
Град?
-Господь всемогущий, град! – растерянно произнес Грэг.
-Град?! Здесь?! Этого не может быть!
Несколько крупных градин, примерно с теннисный мячик, ударившиеся в стекло, тут же опровергли мои слова. Внезапно стало темно, будто выключили дневной свет. И понеслось. Началась настоящая бомбардировка. Градины летели одна за другой, со звоном ударяясь в крышу, в лобовое стекло, образуя на нём паутинку трещин – больше и больше. Ещё немного – и стекло не выдержит. Мне показалось, что начался конец света.
-Ой, мамочки, что же это?! Грэг, скорее убирай машину, иначе всё погибло!
-К чёрту, машину, нам нужно самим выбираться отсюда, иначе нас забьет прямо здесь!
Решительным движением Грэг сорвал мягкое сидение, чтобы прикрыть мою голову от падающих градин.
-Беги к дому! – скомандовал Грэг. – Я за тобой!
Мы опрометью бросились в сторону дома. Оглушительный треск падающего града наполнил всю округу. Из-за наступившей темноты, я едва могла различить силуэты спасительного дуба, под которым стоял наш домик. Земля была уже сплошь покрыта ледяными осколками градин, так, что бежать было невозможно. На острых ледяных осколках мы то и дело выворачивали ноги, спотыкались, падали, резали ноги, и снова бежали. Падающие градины больно ударяли по спине и, отскакивая рикошетом от земли, били прямо по ногам.
К счастью, дом был рядом. Вот показались пучки юкки, обозначающие ограду участка. Какие же они жалкие и нелепые, торчат сквозь белую корку градин, взывая о помощи ободранными остовами жестких листьев. Бедные розы, нежные создания человеческой селекции, вы погибли, град не оставил на вас, даже листочка. Да, до вас ли сейчас кому-нибудь. Нужно спасаться самим. Вот и двери спасительного дома. Мы в безопасности.
Кошмар всё ещё продолжается. Град молотит по крыше, будто срывая свою необузданную ярость на бедных растениях, но нам он больше не страшен. Выбрались.
Затихает. Град прекращается так же неожиданно, как и начался, перейдя в монотонный ливень. Слава богу, всё позади. Но мне кажется, что мы что-то забыли. Боже милостивый, деньги остались в машине!
-Деньги, мы забыли деньги в машине!
- Забыли деньги?! Ха-ха-ха! Да разве твой Грэг забудет то, от чего зависит наша жизнь. Вот они. Я говорил, деньги всегда пригодятся и пригодились, …правда, пока в качестве укрытия от града. Вот они, немножко промокли, ну ничего, мы их подсушим, и они снова будут как новые.
-Грэг, значит ты спас их. Ха-ха-ха! Какой молодец. Вот они, целехоньки, только намокли. Ну, ничего мы высушим вас, и вы будете как новенькие. Грэг, неси скорее фен.
Мы радовались и прыгали по комнате, как дети в вихре разлетевшихся в воздушном потоке стодолларовых купюр, кидаясь и осыпая себя ими, словно конфетти. Мы наслаждались этим безумием внезапно обрушившегося на нас состояния. Свободой и независимостью после долгих лет рабства от унижений бедности.
Ведь теперь мы стали состоятельными людьми, людьми с деньгами, за которые могли купить что угодно и, даже кого угодно, считаясь при этом достойными людьми общества, а не жалкими ничтожествами, которых никто и никогда не принимал в расчет. В общем, мы могли жить так, как нам нравиться, и плевать на весь мир! Вот, что, значит, быть Царем Иудейским* по Достоевскому… Надолго ли? Но об этом мы как-то не задумывались. Главное - у нас были деньги, остальное не имело никакого значения!
Буря уже закончилась. Неожиданно выглянувшее солнце озарило весь масштаб трагедии. Вся земля была покрыта сплошным белым саваном тающих градин. Удивительное зрелище – белые блестящие льдинки, озарённые ярким тропическим солнцем. Картина была невероятная для этих мест, где никогда не видели снега. Беспечные негритянские ребятишки тут же выскочили на улицу и принялись играть с тающими ледышками, пока те ещё не успели превратиться в воду. Взрослые же совсем не разделяли их радости, они беспомощно стояли возле своих домов и оценивали ущерб, причиненный градом. Было очевидно – весь урожай погиб. Апельсиновые рощи стояли голыми – град выбил здесь всё, до последнего листочка, не говоря уже о цветах и завязывающихся плодах, то же случилось и с кофейными и оливковыми деревьями, от которых зависела жизнь простых крестьян земледельческой общины посёлка. Тут и там валялись побитые градом куры.
Назревала гуманитарная катастрофа. Этот град стал последним ударом, после целой серии тропических бурь, лишивших фермеров последнего куска хлеба, на который они рассчитывали.
Но какое дело было нам с Грэгом до этого. У нас ничего не погибло, потому, как ничего не было. Разве, что немного покорёжило наш Пикап, но какое это имеет значение, ведь ему и так давно нужен был ремонт. Правда, наш Пикап пострадал совсем немного – градом выбило переднее стекло и повредило кузов, но ходовых качеств он не утратил, и потому, было решено снять с него крышку и, всего лишь заменив переднее стекло, сделать что-то наподобие открытого двуместного седана. В находчивости Грэгу не откажешь. Правда, получалось довольно странное зрелище, ну и что. Главное – на нём можно было ездить, и мы могли незамедлительно отправляться в наше свадебное путешествие – остальное - неважно.
Впрочем, мы оба были тогда настолько молоды, счастливы и безрассудны, что ни придавали этому «маленькому» происшествию с градом никакого значения. Какое нам было дело до того, что в этом году щедрая тропическая природа больше не сможет родить здесь ни сочных апельсин, ни душистого кофе, ни спелых оливок. Ведь мы были богаты, счастливы и независимы.
Нас ожидало волшебное свадебное путешествие. Как это бывает всегда, в своём счастье не замечаешь несчастья других. Что ж, не родит здесь, значит, всё это будет импортировано из других стран, где урожай не погиб, и мы все равно сможем купить всё это. Кому какое дело до кучки несчастных фермеров, лишившихся из-за стихий природы средств к существованию, ведь теперь у нас были деньги, и мы чувствовали себя королями мира.
Теперь мы могли жить налегке, не задумываясь о многом. Ведь вечный праздник волшебного побережья Флориды никогда не кончается! Пока есть деньги, жизнь продолжается, господа! А значит, мы едем в сказочное путешествие по Мексиканскому побережью!
США Флорида Побережье Клин Воте
Глава сорок девятая
Случай на пляже или «Не зная броду – не суйся в воду»
Не знаю, что так влекло нас совершить это путешествие, и зачем, собственно, оно нам было нужно, когда можно было спокойно отдохнуть и на близлежащем пляже, до которого было менее чем два часа езды. Но мы твердо намеревались устроить себе незабываемый отдых и не просто отдых, а отдых класса люкс в пятизвёздочном отеле со всем комфортом, который мы только могли себе позволить. Мы были молоды, почти юны, и амбициозны, как бывает амбициозна неразумная юность.
Для себя мы хотели лучшего, всё сразу - на меньшее мы были не согласны. Может, из-за того, что мы были слишком молоды, а может быть, чтобы порвать отвратительные путы унизительной нищеты, в которой мы, теряя молодые годы, прозябали долгое время, мы с жадностью накинулись на буржуазную роскошь, навязываемую рекламными проспектами. Так или иначе, но мы решили провести свой медовый месяц непременно на побережье Клин Воте, в окружении роскоши пятизвездочного отеля и обходительной прислуги, как говориться, в режиме «всё включено». Ведь могли же мы позволить себе это: хоть раз в жизни - провести незабываемый медовый месяц, как настоящие миллионеры, чтобы получить, наконец, возможность хорошенько отдохнуть и забыться от всего, что нас тяготило? Кто знает, представится ли нам такая возможность ещё, да и повод был как раз подходящим – ведь это был наш медовый месяц, а медовый месяц для двоих случается только раз в жизни. Мы не стали медлить и на следующий же день отправились на побережье Клин Воте, славящимся своими роскошными отелями в надежде снять приличный номер.
К сожалению, нашим мечтаниям об отдыхе в роскошном отеле, так и не суждено было сбыться. Когда мы туда приехали, все мало-мальски приличные номера в гостиных оказались уже давно забронированными более расторопным туристом. В конце концов, нам удалось снять какое- то невзрачное бунгало на берегу, и нам пришлось довольствоваться скромным номером на совершенно диком побережье, мало, чем отличавшимся от нашей жалкой лачуги на болотах. Но это обстоятельство нас нисколечко не расстроило. Меня с Грэгом не беспокоила скромная обстановка бунгало, и отсутствие кондиционера. Что мне было до этого. Ведь я, как и Грэг, давно привыкли к спартанским условиям проживания, стараясь не обращать внимания на мелкие бытовые трудности. Кроме того, в душе я всё-таки жалела тратить лишнее на роскошный отель, полагая, что эти расходы станут напрасной тратой денег. Ведь не собирались же мы проводить в номере целые сутки напролет. Наоборот такой поворот дела меня даже обрадовал. Что может быть романтичнее отдыха вдвоём, на заброшенном тропическом пляже, подальше от цивилизации. Но и тут я ошиблась.
К сожалению, в наше время уже невозможно найти уединенное убежище для двух влюблённых на каком-нибудь затерянном побережье. Так что, поробинзонить наедине вам вряд ли удастся. Так вышло и с нами. Каждый метр Мексиканского побережья был плотно заселён отдыхающим и туристами, превратившими этот некогда пустынный уголок побережья в настоящую курортную Мекку. Только об этом мы пока не догадывались, потому что была уже ночь, и мы были рады любому прибежищу, приютившему бы нас.
Мне не терпелось искупаться, и поэтому прямо с утра было решено отправиться на пляж, чтобы насладиться чудесными лазурными водами Мексиканского залива. Я не купалась вот уже несколько лет.
Я не сплю всю ночь, сторожа долгожданный рассвет. Может быть, действует эффект белых ночей. Но в моем Петербурге сейчас день. Какая разница, день или ночь. Всё перемешалось и не имеет никакого значения. В белые ночи я всё равно сплю только урывками, как днём, так и ночью, бодрствуя почти целые сутки. И вот теперь я не смогу заснуть, хотя никаких белых ночей здесь нет, даже в помине, а стоит непроглядная темнота.
Как глупо глядеть в абсолютную темноту. Солёный запах моря манит меня. Хочется бежать к морю и тут же выкупаться, но темнота не позволяет этого сделать – боязно.
Наступило чудесное летнее утро. Едва только забрезжил первый лучик солнца, я принялась будить сонного Грэга, щекоча его костлявую грудь со всех сторон. Он только беспомощно мычал и отворачивался, отмахиваясь руками, и, отпихивая меня ногой, словно отбиваясь от досаждавшей мухи. Не знаю, зачем спать в такое прекрасное солнечное утро, когда уже почти светло, но совсем ещё не жарко.
Надо было не упустить момент и сходить на пляж до того, пока солнце не встало в зенит и не начало безжалостно обжигать, а там, пожалуй, снова набегут тучи, и начнётся ливень. Нет, уж , засоня Грэг, я не упущу возможности хорошенько выкупаться.
-Подъем! - кричу я ему в самое ухо. Грэг неохотно поднимается, протирая кулаками глаза.
-Какого х..на, - недовольно ворчит Грэг, - зачем будить в такую рань, когда я так хорошо разоспался.
-Как, какого х..на, солнце уже давно встало, пора отправляться на пляж, ведь ты обещал.
-Мало ли что я обещал, я хочу спать, - Грэг снова сворачивается в позу зародыша, недовольно отпихивая меня ногой.
- Нет уж, дудки, я не дам тебе почивать в такое утро! Вставай, вставай, вставай, - я начинаю тормошить его под бока.
-Ну, смотри, сама напросилась, -внезапно Грэг увернулся и схватив меня за голову, повалил на кровать и принялся щекотать.
-Ой, прекрати, ой, не надо. Ха-ха-ха!! Задушишь, дурак!
-Детка, никогда не смей меня будить, когда я сплю. Поняла? Потому, что когда меня будят, я становлюсь очень противным, злым и жестоким, как сексуальный маньяк. Так, что не проси у меня пощады, о, несчастная жертва, лучше сразу подставляй свой пухленький ротик, а то не пущу.
-Хорошо, противный и злой мальчик, я никогда не буду тебя будить. Но раз я тебя всё равно разбудила, то идём на пляж.
-Ну, ты совсем сбрендила, какой пляж в такую рань, – заныл Грэг, - мы даже не позавтракали.
-К чёрту завтрак. Тебе бы только набить себе брюхо, обжора. И потом, плавать с полным желудком вредно.
-Идём, - безысходно вздохнул Грэг, - видно тебя всё равно не переспорить. Если уж ты решила что-нибудь –будет, по-твоему. Идём.
Но, даже идти собственно не пришлось, потому что, переступив порог своего бунгало, мы тут же очутились на пляже.
Надо сказать, что бунгало – гениальное изобретение предприимчивых туземцев, которые из подручных средств, как-то бамбука, пальмовой дранки, и прочего мусора, первыми придумали сооружать небольшие домики на побережье, насыщать их элементарными удобствами цивилизации и сдавать их незадачливым туристам. Таким образом, получалась удивительная конструкция совмещения пляжа, где турист мог загорать и купаться, с номером отеля, где он снимал жильё, который находился тут же - гениальное решение.
Когда мы, восторженные, выскочили из своего бунгало, то с разочарованием увидели, что мы были не одни на этом чудесном побережье. Всё побережье, где только мог видеть глаз, было уставлено такими же бунгало, населёнными туристами, а на пляже, даже в этот ранний час было столько народу, что и шагу ступить было негде. Эта была катастрофа – об уединённом отдыхе для двоих влюблённых теперь нечего было и мечтать. Сколько бы мы ни шли, ища уединенный уголок – везде были люди. Куда не встань, повсюду на топчанах лежали чьи то толстые задницы, ноги, спины. Наконец, мы решили плюнуть на всё и расположиться, там, где НАМ, было удобно.
Переодевшись в свой знаменитый красный купальник, я тут же бросилась в воду. Вода была ещё немного мутной, после вчерашнего шторма и почему-то адски холодной, волнение было ещё довольно высоким, но это не останавливало меня, в моём желании хорошенько выкупаться, как не останавливало других таких же северных туристов из далёкой Аляски, которым не терпелось накупаться за свой короткий отпуск.
К счастью, начинало распогоживаться. Лазурное небо, вода залива, озаряемая бликами восходящего солнца на воде, были поистине восхитительны – никогда в своей жизни не видела подобной красоты. Разве можно было проспать такое утро? Для Грэга вся картина этого великолепия была банальна до тошноты, столько раз он видел подобное утро в своей жизни, драя палубу «Жемчужины», что перестал замечать подобную романтическую чушь.
Грэг сидел на берегу, запустив ноги в песок, надутый и не выспавшийся, словно питерский голубь в зимнее утро и, потирая сонные глаза, внимательно следил за мной. Он не привык вставать в такую рань добровольно, обычно ему приходилось это делать поневоле. Грэг совершенно не выспался. Ему всё ещё хотелось спать, и он проклинал всё на свете, за то, что позволил мне вытащить себя из теплой, уютной постели. Для того, чтобы как –то растормошить насупившегося Грэга, я зачерпнула полную горсть воды и неожиданно вылила ему за шиворот. От холодного прикосновения воды Грэг сразу же пришёл в себя и, вскочив, погнался за мной.
-Ну, погоди, проказница! Сейчас я тебя хорошенько проучу! - с этими словами он стянул с себя футболку и штаны, и, обнажив трогательные семейные трусики с сердечками, бросился за мной в воду.
В объятиях мы жадно ловили губы друг друга. Солоноватая вода попадала в рот, забивая шипящим бульканьем пузырьков глаза и уши, так, что мы, утратив связь с окружающей реальностью, могли только ощущать прикосновения наших теплых тел. «Нежные» волны ледяной воды залива обволакивали своей «нежностью» наши возбужденные страстью тела. Это было почти неземное блаженство любви. Но, вот, ревнивая волна, налетев всей своей несокрушимой природной мощностью, сбила нас с ног, выкинув на берег, словно ненужный морской хлам.
В объятиях мы жадно ловили губы друг друга.
Когда волна отхлынула, оказалось, что я лежу на Грэге, а его лицо и волосы были залеплены водорослями и песком, так, что Грэг напоминал морское чудовище. Весело смеясь, я принялась отделять водоросли от лица Грэга, тот забавно фыркал и отплёвывался соленой гадостью, все, никак не понимая, что же случилось. Он выглядел так забавно. Водоросли забились, даже в уши. А волны продолжали и продолжали с шипение разбиваться о берег, окатывая нас снова и снова теплой водой прибоя. Не в силах более превозмочь сладострастие, наши губы снова слились в затяжном и страстном поцелуе, а руки ласкали тела друг друга в сладостном объятии. Вдруг, чья-то тень внезапно и бесцеремонно нависла над нами, загородив собою солнце. Я подняла глаза – рядом с нами стоял полицейский, во всём своём обмундировании.
- В чём дело?!- возмутился Грэг.
-Полиция нравов, - сухо ответил полицейский, - этот пляж является общественным местом, где могут находиться дети, а вы своим поведением нарушаете общественный порядок. Публичное проявление секса, а также имитация оного и публичные поцелуи здесь запрещены. Это вам не Лос-Анджелес, здесь такие штучки вам даром не пройдут.
-Имитация чего? - переспросила я, будто ничего не поняв.
- Секса. Секса. Мэм,Я, кажется, объяснил вполне ясно.
-Так, стало быть, чтобы заняться сексом нам придётся ехать в Лос-Анжелес?
-Изволите шутить, мисс, или же мне это расценить, как оскорбление полиции и препроводить вас в участок?
Тут я поняла, что своим дурацким языком опять нарубила лишних дров, но было уже поздно, вылетевшее слово назад не вернёшь. Нужно было как-то выкручиваться из этой пикантной ситуации. Тогда я решила применить последнее средство, которое могло обернуться для нас роковым, но другого выхода, чтобы этот полицейский отстал от нас, я не видела – я решила притвориться русской туристкой, не знавшей местных порядков. И, потом, врать всегда легче, когда ложь оказывается полуправдой, как в моём случае. Во всяком случае, получается намного убедительней.
-Извините, мистер полицейский, но я недавно приехала из России, и ещё толком не знаю местных законов, потому мне необходимо будет связаться с российским посольством…
-Прекратите лгать, мисс. Я вижу вас насквозь. Хоть вы и не местная - это очевидно, но на русскую вы тоже мало похожи, - с тоном знатока заметил он. - Ха-ха-ха! Таких отговорок я ещё не встречал. Впрочем, если вы действительно русская, то скажите по-русски хоть одну фразу, а я проверю, как вы умеете говорить по-русски.
-Слушай, ты, придурок, отвали от нас. Понял, или мне повторить ещё разок, чтобы ты дошёл своими тупыми ментовскими мозгами?– спокойно ответила я с приятной улыбкой на губах.
-Ты, придурок. Дошёл мозгами, - для убедительности повторил за мной Грэг, причём очень чисто.
К счастью, полицейский не знал ни единого слова по-русски, иначе мне бы не поздоровилось, но мои слова произвели на него нужное впечатление. Он поверил – и это было главное. Не желая никаким образом быть замешанным в международном скандале, он поспешил оставить нас в покое, ограничившись устным предупреждением. Как только фигура полицейского скрылась из вида, Грэг вскочил и, хлопнув меня по рукам, закричал:
-Пронесло! Как ты выкрутилась, русская туристка, надо же придумать. Ха-ха! Русская туристка! Посольство. Всё правильно, любой здешний полицейский скорее предпочтёт собирать на пляже собачье дерьмо голыми руками, чем связываться с русскими.
-Ха-ха-ха! А ты тоже, молодец: Ты, придурок. Дошел мозгами. Полная чушь, но сказано вполне чисто, молодец, ты начинаешь потихоньку усваивать русское произношение. Ха-ха-ха!
-Мне всё-таки любопытно, а, что ты ему тогда сказала, что он убрался отсюда? Ну, то, что я повторил при нём. Переведи.
-Этого тебе не нужно знать. Что – то вроде, устойчивогорусского идиоматического выражения.
Так прошел наш первый день на пленительном побережье Клин Воте. Читатель, вы наверное, подумаете, что это неприятное приключение было единственным, которое случилось с нами на пляже, и что наш последующий отдых на побережье будет похож на ту слюнявую буржуазную идиллию, что описывают рекламные проспекты. Но, не знаю, может новичкам везёт на приключения, только встреча с полицейским на пляже не было нашим последним злоключением, в которое мне удалось влипнуть. Расскажу вам о другом случае, после которого меня начисто отвратило от желания купаться в предательски лазурных водах Клин Воте.
Наш медовый месяц был в самом разгаре. Каждое утро мы ходили на пляж, чтобы уже в который раз насладиться купанием в сияющих водах залива. Грэг был прав, это был поистине незабываемый отдых, о котором я только могла грезить когда-то в своём промозглом и холодном городе, рассматривая глянцевые листы туристических проспектов.
Тут было всё: и лазурные теплые воды морского побережья, и золотистый мягкий песок, и кокосовые пальмы, склонившиеся над морскими волнами, и свежий морской бриз, треплющий верхушки пальм, и нежные розовые ракушки в песке, и ошалелые дельфины, выскакивающие из воды и выпрашивающие рыбную подачку у простодушных туристов. Всё это казалось декорациями к какой-то волшебной сказке, которая происходила со мной в реальности. Да, это был поистине незабываемый медовый месяц!
Единственное, что портило его – это невыносимая летняя жара, ставшая для меня, коренной петербурженки, настоящим мучением. Днём столбик термометра редко опускался ниже тридцатиградусной отметки, даже в тени, так что находиться на улице в дневное время было практически невозможно. Только с наступлением сумерек дневной жар утихал, сменяясь прохладой теплой южной ночи. Но я решила эту проблему, и, как и всё гениальное, это оказалось сделать довольно просто. Раз не было никакой возможности терпеть испепеляющую дневную жару, от которой мне становилось дурно, так зачем же её вообще терпеть? Почему просто не превратить день в ночь.
Мы так и сделали. Днём мы спали в своём номере под защитой кондиционеров, а ночью бодрствовали. Удивительно, но жизнь прибрежного города тоже оживала ночью. С наступлением сумерек открывались бары и рестораны, заманивая гостей разнообразными шоу, даже магазины работали круглосуточно. Улицы были заполнены толпами людей, которые свободно ходили по улицам, отдыхали в ресторанчиках, совершали покупки, словно это был день. И никто не боялся гулять ночью по городу, будто в городе, вдруг, наступил сезон былых ночей. Конечно же, никаких белых ночей здесь не было, да и не могло быть. Наоборот, ночи были беспросветно черными, но огни города, светили столь ярко, что делали ночь по-настоящему белой.
Мы тоже предались этому безумию ночной жизни. Ночью мы развлекались, посещая разнообразные клубы и рестораны, наслаждаясь кулинарными изысками местной кухни и предаваясь различным развлечениям, предоставляемым на любой вкус. Утром, едва проблески света падали на город, мы отправлялись на пляж, всецело отдаваясь во власть Нептуна, плавая часами в теплых водах Мексиканского залива и нежась на тёплом золотистом песке в утренних лучах, пока солнце вновь не вступало в свою полуденную фиесту и не начинало безжалостно палить. Тогда мы уходили в своё бунгало под прохладную защиту кондиционеров и отдавались сну до самых сумерек.
Так проходил день за днем, как быстро проходят все счастливые и безмятежные дни, похожие друг на друга. Мы были тогда спокойны и счастливы, и просто наслаждались тем простым счастьем, которое столь редко выпадает в нашей жизни.
Но, однажды, эта идиллия отдыха чуть было не обернулась трагедией. Это случилось ранним утром, когда мы, как обычно, купались недалеко от нашего бунгало. Едва я зашла в воду по грудь, чтобы, поплавать, когда почувствовала, что, что-то шершавое, как наждачная бумага, толкнуло меня в плечо. Сперва я решила, что это проделки Грэга, который тискает меня своими шершавыми руками, но обернувшись, увидела, что Грэг всё ещё находится на берегу – он, как всегда, копался со своей одеждой. Сначала я, даже не испугалось, скорее удивилась. Что же это могло быть? Нет, я не могла ошибиться, и мне это не почудилось. Я ясно помню, как почувствовала этот толчок в плечо.
Я взглянула туда, откуда был толчок. Какая-то проворная тень ускользнула в синюю глубину вод. Тут я снова ощутила, как что-то мягкое и шероховатое на этот раз скользнуло по руке. Теперь я точно поняла – в воде что-то есть, краем глаза я успела заметить, что какая-то длинная и тощая рыба, развернувшись, стрелой ускользнула от меня. Но, что это за рыба?
Мне стало любопытно, и я опустила голову в море, чтобы получше разглядеть диковинную рыбину. О боже, прямо на меня смотрел мертвенно серебристый акулий глаз. Мы столкнулись с ней буквально нос в нос. Правда сказать, это была совсем небольшая акула – по видимому, детеныш акулы, но от страха она показалась мне поистине необъятных размеров. Да какая разница, пусть бы она была хоть совсем крошечная, но это же акула!
Рефлекторно я стала отбиваться руками от ужасной рыбины, и, о, ужас, попала прямо ей по носу. Я ощутила, как мой кулак соскользнул по касательной от ее морды, едва не угодив ей прямо в пасть. Это отпугнуло рыбину. Ведь известно, что в носу акулы имеется некий чувствительный нервный узел, и удар по носу наиболее болезнен для этой отвратительной твари.
Рыба отступила в глубину, не решаясь более связываться со мной. Я же с нечеловеческими воплями: «Акула!!!» - бросилась из воды, до смерти перепугав Грэга. К моему удивлению, все, кто находился на пляже, с тупым испугом смотрели на меня, не понимая, что происходит, ведь они не знали русского, а от страха я перезабыла все английские слова.
К счастью, в этот ранний час, вода была довольно-таки прохладной и никто, кроме меня, закаленной холодом северянки, ещё не купался. Побелевший от ужаса Грэг только беспомощно бегал вокруг меня, размахивая руками, словно мельница. Тут немного опомнившись от шока, я принялась вопить уже по-английски!
-Акула!!!
К моему удивлению, у всех, кто был на пляже, это известие произвело обратную реакцию. Они с радостными криками бросились к лодкам, похватав свои рыбацкие приспособления. «Где, где, акулы?» - осыпали меня жадными вопросами. Я указала в сторону, где виднелись ускользавшие плавники.
Каждому хотелось поскорее поймать редкую рыбину, чтобы стать героем дня. Слишком уж развит дух соперничества в американцах, всякий американец всегда и во всём хочет быть первым, что бы доказать себе, что он лучший. Рыбацкий азарт нарастал. Все стремились завладеть злополучной рыбиной, словно от этого зависела их жизнь.
Не менее десяти лодок одновременно спустились на воду, и ринулись вдогонку за ускользающими плавниками, мешаясь друг другу и сталкиваясь в пылу азарта. Лодки расположились полукругом, отделявшим рыбин от открытого моря. В воду полетели
Рыба отступила на глубину, не решаясь более связываться со мной.
разнообразные приманки, каждый из участников ловли надеялся, что сегодня удача будет на его стороне. Бедные акулы, им не оставалось ни единого шанса вырваться из этой смертельной западни лодок с обезумевшей ордой рыбаков.
Спустя несколько минут, виновница переполоха была поймана и теперь беспомощно болталась на железной леске, подвешенная за хвост. Эта была небольшая тигровая акула, почти истребленная здесь деятельностью человека, как и все акулы. Это был настолько редко встречающийся в этих водах вид, что он считался почти вымершим. Так что поймать акулу, да ещё к тому же и тигровую, было настоящей удачей. Поимка такой рыбины для туриста означало, что отпуск прошёл не зря. Победитель торжествовал, гордо позируя перед распятой на леске окровавленной рыбиной, так и сяк, словно на фотосессии, милостиво разрешая сняться вместе с ним.
Из поимки рыбы устроили настоящее шоу. Назойливые журналисты, подобно вездесущим мухам, падким на любую сенсацию, словно на свежее дерьмо, кружили возле героя, норовив «ужалить» его вспышками фотокамер, чтобы заполучить лучший кадр с места событий. Герой дня уже давал интервью, рассказывая о своём подвиге по поимке акулы, всячески преувеличивая и приукрашивая свой рассказ. «Вот ненормальные», - подумала я. - «Видно, чтобы прославиться, эти люди используют любой повод».
А потом был настоящий пир, прямо на пляже, разумеется, за счёт героя сегодняшней рыбалки. Но опьяненный удачей, победитель, не возражал, осчастливленный внезапно свалившейся на него славой, и денег тоже не считал. Ведь сегодня он был звездой1
На побережье, с ближайшего ресторана были вызваны лучшие повара, и работа закипела. Через некоторое время виновницу торжества внесли на огромном блюде, украшенную каперсами, маринадами, фруктами и прочими снеками, столь популярными в этих местах. Все, кто был на пляже, присоединились к необычайному пиршеству.
По правилам, первая, самая вкусная часть акулы, а именно, акулий плавник доставался победителю рыбалки, другой плавник достался мне, той, кто первая заметила рыбину, и, которой эта же рыбина до этого, чуть было, не откусила «собственный плавник».
Герой дня торжественно поднялся из-за стола и, постучав ножом по краю бокала, толкнул речь, смысл которой я так и не разобрала. Все аплодировали. Затем почетное право перешло мне, как «Первой, Кто Увидела Акулу». Более путного, чем «Приятного аппетита», в мою бедную головушку, так и не отошедшую от стресса после встречи с акулой, так и не пришло. Выпалив заготовленную фразу, я тут же принялась за акулий плавник. Что это была за прелесть! Более вкусной рыбы я никогда не ела в своей жизни. Мясо так и таяло во рту, отдаваясь приятным хрящеватым хрустом на зубах. Верно, говорят, что самое вкусное мясо в акуле – это её плавники. Именно в плавниках сосредоточена та хрящеватая, маслянистая субстанция, которая, помимо вкусовых, обладает также и лечебными свойствами, препятствующими возникновению, даже таких страшных заболеваний, как рак. Но сейчас не об этом.
Когда я уписывала плавник за обе щёки, я совершенно забыла о Грэге, пока от замечательного блюда не остался совсем маленький кусочек. Этим то кусочком я и решила, наконец, поделиться с Грегори. Я оглянулась – его нигде не было, хотя несколько минут тому назад, он только что сидел здесь, рядом со мной.
Где же он? Я стала звать Грэга, но он не отзывался. Теперь, оказавшись одна, в совсем незнакомом обществе, я начала нервничать по настоящему, и чувствовала себя, как рыба, внезапно выброшенная на сушу.
Позабыв о вкусном завтраке, я бросилась на поиски Грэга, но его нигде не было. Тогда я решила идти к бунгало и ждать его там. Бунгало тоже оказался запертым, а ключи были у Грэга. Тут началась настоящая паника. «А, что если Грэг просто взял и бросил меня на произвол судьбы, ведь такое случается повсеместно с глупыми девчонками из России, приехавшими в Америку за лучшей жизнью. Чего проще – свои деньги он получил, и может быть свободен, словно вольный ветер, а я, как дура, доверила ему всё, ни взяв себе ни цента в доказательство своей бескорыстной любви к нему. Поверила в любовь – вот и получи свою любовь на блюде!. Нет, этого не может быть, зачем я так плохо подумала о Грэге, вот его машина – значит, он никуда не уехал. Но и это не факт, может, он просто-напросто забросил свою развалившуюся колымагу с глаз долой, да и меня вместе с нею тоже, да кому мы, в самом деле, нужны – нищая и развалившаяся машина.
«Ха-ха-ха! Забавно, ведь я считала себя не глупой женщиной, а попалась на всё ту же любовную удочку, на которую попадаются миллионы доверчивых женщин! Господи, я пропала! Что же делать?»
Первой моей здравой мыслью, которая пришла мне в голову, было отыскать привратника бунгало, и выяснить, сдал ли, в самом деле, Грэг ключи. Я так и сделала, но отыскать привратника было делом нелёгким. Когда я подошла к его домику, его, как это бывает, тоже не было на месте. Тут я догадалась, что «наш ресепшен», должно быть, сейчас на пляже и пирует вместе со всеми. Насколько я поняла по его красной роже, он был большой любитель выпить, и такого события, где помимо деликатесной акулятины, прилагался ещё и стаканчик дармового виски, уж он то ни как не упустил бы.
Я бросилась обратно к пляжу, где полным ходом шла пирушка, и тут я увидела Грэга. Он сидел на песке, под кокосовой пальмой, сломленной бурей, поджав ноги, и запустив их почти по колени в песок. Тень от сломанной пальмы, на которой ещё болтались засыхающие листья, делала Грэга почти невидимым, вот почему я не заметила его сразу, приняв за пенёк. Теперь я видела его хорошо, а он будто и не замечал меня, напряженно вглядываясь в веселую толпу пирующих, будто что-то мучительно хотел высмотреть там.
Я окрикнула Грэга, но он, похоже, даже не услышал меня, всецело поглощенный своим занятием. Он продолжал сидеть, как-то странно согнувшись, словно у него болел живот, при этом всё время нервно выкручивая пальцы рук. Я снова окликнула его, - на этот раз он никак не мог не услышать, но он как-то мельком из-под лобья взглянул на меня, и снова продолжил сидеть в той же нелепой позе, уткнувшись взглядом в песок, будто надеялся, что – то отыскать уже там. Я не понимала, что же случилось. Подойдя к Грэгу, я потрогала его за плечо, но тот резко дернулся, словно рассерженный ёжик пыхнул своими иголками.
-Грегги, я искала тебя повсюду! Где ты был?!
-Отвали от меня!- вдруг ни с того ни с сего, резко отрезал Грэг.
-Грегги, милый, что с тобой?! Почему ты такой взвинченный?! Что случилось?!
-Что случилось?! – вызывающе переспросил Грэг.- И ты ещё спрашиваешь МЕНЯ ЧТО СЛУЧИЛОСЬ, когда ты вела себя с этими мужиками, как настоящая шлюха! Я всё видел, как ты улыбалась им, как строила им глазки, как ела их рыбные подачки! Я видел, как эти самодовольные уроды глазели на тебя! Что ни говори, среди этих мужиков ты пользуешься большим успехом! Прямо настоящая порно-звезда пляжа! Эдакая местная звездочка - порнозвёздочка! Так вали к ним и развлекай, если тебе с ними там весело! - я не стану тебе мешать, пляжная потаскуха, - сквозь зубы процедил Грэг.
-Грэг, милый, опомнись! Всё что ты сказал – это неправда! Ты совсем спятил от ревности! Я только пожелала этим людям приятного аппетита, больше ничего, а потом ещё с полчаса искала тебя везде. Я испугалась и растерялась, я думала, что ты исчез навсегда, что ты бросил меня, или с тобой случилось что-нибудь ужасное – ты пошёл купаться, и тебя съела эта ужасная акула! Ты знаешь, я, люблю только тебя одного и не могу без тебя жить! Что мне до этих людей, они чужие, пусть летят к чету вместе со своей вечеринкой и со своими закусками! Ты здесь единственный близкий для меня человек! Ты - моя жизнь! Мне больно слышать от тебя такие слова! Неужели, ты мне не веришь?! За что, милый?! Ведь я ни в чем не виновата перед тобой?! – от горечи и обиды, сжавшей моё сердце, я зарыдала. Ещё несколько минут между нами стояла мучительная тишина, прервыемая лишь моими горькими всхлипываниями плача. Наконец, Грэг всё понял свою ошибку и стал извиняться:
-Прости меня, я настоящий придурок. Но пойми, я не могу видеть, как эти мужики увиваются рядом с тобой!
-Ты ошибаешься, Грэг, ничего такого не было, я просто отведала акульего плавника и затем отправилась искать тебя. Пойми, я с ними даже не разговаривала, потому что ещё плохо знаю английский, и, какие уж там улыбочки - жизнь в России надолго разучила меня улыбаться, так что в веселой компании я всегда становлюсь лишней. А потом ты внезапно исчез, и я очень испугалась, не увидев тебя рядом! Знаешь что, давай уедем отсюда обратно Маш, где будем жить вдвоем только ты и я, как было тогда, когда мы с тобой только познакомились! Мне порядком осточертела вся эта прибрежная экзотика для туристов. Мне больше не хочется здесь отдыхать, я хочу начать обустраивать нашу жизнь в Маше. Другого мне не нужно. Я не хочу прозябать здесь, попусту проматывая деньги. Поедем скорее домой, всё это благополучие ложно, от всего этого можно отупеть. Признаться, я до сих пор не могу отойти от этого случая с акулой. А если бы эта тварь откусила мне руку? Что тогда мне было бы делать? Всю жизнь ходить жалкой калекой? Ну, уж нет, я больше не полезу в воду, а без моря здесь делать нечего. Поедем домой, Грегги, пожалуйста.
-Значит, ты боишься меня потерять? – обрадовался Грэг.
-Да, да, больше всего на свете!
- Это хорошо. По правде, говоря, мне тоже порядком осточертело здесь, так, что едем домой.
-Прямо сейчас? Хорошо, тогда идём к администратору, нам нужно сдать ключи от бунгало, – и я потянула его за рукав прямо в гущу пирующих.
-Зачем ты опять тянешь меня на эту проклятую вечеринку? – занервничал Грэг.
-Куда же ещё мне тянуть тебя, если нашего администратора нет на месте, стало быть, он там, небось, лакает себе дармовую выпивку. А тяну тебя туда, чтобы ты не задавал потом лишних вопросов по поводу того, что кто-то на меня не так посмотрел и не беспокоился, что кто – нибудь ненароком отобьёт меня.
Я оказалась права. Наш администратор оказался там, где я предполагала, и теперь он сидел довольно пьяный, глупо хлопая глазами перед собой, так что нам с Грэгом самим пришлось волочить его до его рабочего места, чтобы сдать ключи. А дело это оказалось довольно трудным.
И снова хижина «миллионера» в Маше
Глава пятидесятая
Большой ремонт
Мы снова едем домой. Меня не расстраивает, что наш незабываемый медовый месяц на побережье закончился, и начинаются суровые будни в маленьком домике на болотах. Мое сердце было спокойно и наполнено энтузиазмом обустройства новой жизни. Приехали мы только к вечеру, и, когда солнце уже почти закатилось за ветви деревьев, мы вошли на порог уже знакомой нам хижины.
Каким же тёмной и убогой показалась обстановка нашего жилища, по сравнению со светлой и опрятной комнаткой гостиничного бунгало, где мы прожили почти месяц.
За то время, пока нас не было, в комнатах установилась какая-то сырая и душная вонь. Мебель, бельё - все пропиталось отвратительной влагой и нуждалось в немедленной стирке и просушке. Все продукты, которые были в доме, испортились, и теперь источали отвратительный запах разложения, от которого просто мутило и потягивало на рвоту. Спать в таком доме было невыносимо.
Не теряя времени, мы принялись за работу. Первым делом необходимо было проветрить дом, и вынести гниющие пищевые отходы. К счастью, мне хватило ума закупить комплект нового постельного белья -старое мне пришлось снять и отправить в стиральную машину. Грэга я отправила выносить мусор, пока я прибирала в комнатах.
Потом мы принялись жечь хлам во дворе дома, веселясь и прыгая вокруг пылающей кучи, и, словно дети, визжали от восторга, когда языки пламени плотно охватывали очередной предмет обстановки, что когда-то принадлежала ненавистному проповеднику.
Озаряя непроглядно темноту ночи, яркие языки поднимавшегося пламени пугали проснувшихся от света соседей, которые в панике выбегали из своих домов, думая, что начался лесной пожар, и с недоумением смотрели на нашу дикую языческую пляску вокруг костра. Псы Дэйва подняли неистовый лай, переходящий в жуткий вой, прямо как от настоящей пожарной сирены. Вся округа, включая доктора -зомби, сбежалась на переполох, и с ужасом глазела на нас, полагая, что мы оба спятили.
В конце концов, потом нашему другу Дэйву с большим трудом удалось успокоить встревоженных людей и упросить не вызывать пожарных и полицию. Вот таким образом, мы избавились от всего старого хлама, когда-то принадлежавшего проповеднику Бинкерсу. Мы сожгли всю его драную мебель, что была в доме, за исключением лишь массивной медной кровати, стоявшей здесь с незапамятных времен, эбенового креста, да инкрустированного столика с розами, доставшегося Грэгу от его покойного дедушки-миллионера.
Начиналась новая жизнь, и мы решили начать её с чистого листа, избавившись от старого хлама, напоминавшем о прошлой нищете.
Когда управились, было уже почти утро – только начинало светать, но мы, обессиленные от бессонной ночи, свалились в постель, прямо не раздеваясь, и тут же заснули в объятиях друг друга, как это всегда бывает после выполненной тяжелой, но необходимой работы. Авгиевы конюшни были расчищены огнём, в доме стало легче дышать, но это была только половина задуманного нами кардинального плана преобразования хижины траппера в небольшой, но уютный коттедж.
Следующий день мы, конечно же, посвятили отдыху, проспав до полудня. Правда, денёк выдался препротивнийший – с утра снова начали собираться грозовые тучи, к полудню разразившиеся грозовым ливнем, так что мы ни о чем не пожалели, проведя этот день в доме, нежась в своей уютной и мягкой постели. Но на следующий день, мы твердо решили отправиться в город, в ближайший строительный супермаркет, за материалами для ремонта.
Городской гипермаркет «Всё для дома» предоставлял такой огромный выбор товаров для строительства и ремонта, что выбрать из всего этого что-то определенное было практически невозможно. Глаза разбегались от обилия товаров. Всё, что здесь представлялось, казалось, жизненно необходимым. Хотелось купить всё. Кругленькая сумма наследства в сто тысяч долларов подстёгивала к неразумным приобретениям.
Но, к счастью, мой здравый рассудок, подсказывал мне, что нельзя терять голову и делать спонтанные покупки, а нужно строго придерживаться установленного списка необходимых покупок, который мы с Грэгом составили накануне. Мы принялись совершать покупки, согласно установленному списку. Мы ходили по длинным коридорам гипермаркета, катя перед собой огромную тележку со списком наперевес, и, найдя нужной товар, тут же вычёркивали его из списка красным карандашом.
В общем-то, разногласий по поводу самих покупок у нас не возникало, если что-то было необходимо, мы это покупали, но вот по поводу цвета, фактуры товара, мне приходилось спорить с Грэгом до хрипоты, отстаивая свой вкус. Более часа мы воевали с ним, решая в какой цвет выкрасить стены нашей любимой хибары. Грэг настаивал на розово-бежевой пастели, утверждая, что это его любимый цвет, цвет с которым он рос в своей любимой детской комнатке. Я же настаивала на голубом, доказывая теорию, что холодный голубой цвет психологически охлаждает жаркую комнату. В конечном итоге, мы плюнули на всё это, и сошлись на классическом белом.
Белый цвет – цвет чистоты и возрождения новой жизни, цвет, побеждающий депрессию, как нельзя лучше подходил нам для обустройства жизни «с чистого листа». И, впредь, чтобы не спорить из-за цвета, мы все решили оформить в белый. Так мы выбрали белую мебель, белые половицы ламинада, белую краску для пола – в общём, наша комната должна была стать, как невеста.
Мы закончили свои покупки, когда магазин уже закрывался. Оказалось, что на всё пошло гораздо больше денег, чем мы рассчитывали, но нас это нисколько не беспокоило, потому, что мы выбрали лучшее из того, что имелось, и нисколько не сожалели о несколько лишних тысячах. Ведь мы строили новую жизнь, а новая жизнь, как известно, начинается с нового дома, поэтому мы решили не экономить на обустройстве нашего семейного гнёздышка. Но это было ещё не самое страшное. Впереди нас ждал большой ремонт! И это была уже полная катастрофа!
Как не хотелось нам делать большой ремонт, но ставить новую обстановку в не отремонтированный дом не было никакого смысла: наша хибарка буквально разваливалась от ветхости. По-видимому, ремонта здесь не было со времён её постройки, так, как у предыдущих хозяев до этого просто не доходили руки. А у нас дошли… И начался кошмар.
Говорят, что ремонт, лучше, чем пожар, но наш ремонт по своей разрушительной силе можно было бы сравнить с землетрясением в отдельно взятой хижине. Мы решили менять все кардинально, не подозревая, каких усилий нам это будет стоить.
Вот уже вторую неделю два полуобнаженных взмыленных человечка, с ног до головы вымазанных в белилах, словно ожившие статуи, метались по маленькой хибарке, тщетно пытаясь придать её стенам снежную белизну. Но все их титанические усилия с титановыми белилами заканчивались крахом. Дело в том, что деревянная отделка стен домика во влажном и жарком климате тропических болот, были насквозь пропитаны водой, и оседавший конденсат с неотвратимым упорством оставлял на свежевыбеленных стенах грязные разводы грибка, сколько бы мы их не белили. Но маленькие человечки с таким же неотвратимым упорством наносили новый слой штукатурки белил, ведя неравную борьбу с проступающими пятнами. Уставшие и измученные, к концу дня они, не раздеваясь, засыпали прямо в гараже, в кузове своего Пикапа, отдавая себя на съедение прожорливых москитов, от усталости не в состоянии более оказывать им какое-либо сопротивление.
Верно, говорят, упорство и труд всё перетрут. Упорство маленьких человечков победило. Они выиграли борьбу с неистребимой сыростью и неистребимым грибком. К концу третьей недели каторжного труда домик блестел сверкающей белизной, как внутри, так и снаружи, а неутомимые гномы, не переставая любоваться на свою работу, уже заносили новую мебель в свою отремонтированную норку.
Как сиял наш домик чистотой и уютом после ремонта! Казалось, что маленькие ангелочки кружатся в светлом помещении комнат. О таком домике я могла только мечтать, жаль, что моей мамы здесь нет. Как бы она тогда порадовалась за нас. Ведь она так любит чистоту и уют.
Как я по ней скучаю. Нужно бы ей сегодня позвонить. Я много раз думала, как перевести матери деньги, но никак не решалась поговорить об этом с Грэгом. Мне было стыдно. Отвратительное чувство стыда за то, что мне придётся просить денег у Грегги, всякий раз сдерживало мои порывы. Но осознание того, что пока я здесь процветаю на полученные от наследства доллары, моя матушка в это время едва сводит концы с концами, гробя своё здоровье и унижаясь перед начальством за жалкие копейки, называемые в России зарплатой, никак не давало мне покоя и терзало моё сердце.
Матушка не привыкла жаловаться на свою жизнь. Она была вечный оптимист и вечный борец, никогда не падающий духом, даже, в, казалось, самых безнадёжных ситуациях. Только за счет этого выживала эта маленькая жизнелюбивая женщина. Но что с ней теперь, когда она осталась совсем одна? Сохранила ли она по-прежнему своё жизнелюбие, после того как я так подло сбежала из дома? Хотя она писала, что у ней всё хорошо, что в доме всё по-старому, только я не верила в это. Я знала, что за этим весёлым фасадом скрывалась тяжёлая жизнь в её беспросветном безденежье и в одиночестве, особенно, после того, как я так самовольно и дерзко покинула родной дом, даже не попрощавшись по-человечески.
Вдруг, она перестала бороться, и опустилась, как это бывает со многими одинокими людьми в России. Ведь я, не смотря на свою бесполезность, была для неё единственным светом её жизни, ради которого стоило жить. Нет, я никак не могла допустить такой доли для моей матушки. Я всё-таки решилась, наконец, поговорить на эту щекотливую тему с Грэгом.
Как-то утром, набравшись мужества, я на одном дыхании выложила ему всю ситуацию бедственного положения моей матушки. Почему –то я думала, что после значительных трат на ремонт и новую обстановку домика, моя просьба о переводе денег для моей матушки вызовет у Грэга раздражение, но, к счастью, я ошиблась, к моему удивлению Грэг скорее был обрадован моей внезапной просьбой. Он никак не мог взять в толк, почему я не сделала этого раньше.
-Мне было стыдно тебя об этом просить, - ответила я.
- Какая же ты странная, ведь половина денег принадлежит тебе, это ТВОИ ДЕНЬГИ, ты можешь распоряжаться ими, как захочешь.
-Нет, нет, не говори никогда так, мы же договорились – это наши общие деньги, и я бы никогда не могла просто так взять их для себя. Мне всегда стыдно просить что –либо, особенно денег, но сейчас речь идёт о моей маме, перед которой я в вечном и неоплатном долгу. Я не могу позволить, чтобы мой единственный родной человек нуждался, пока мы здесь процветаем и наслаждаемся жизнью.
-Я не понял, о чём ты меня собственно собираешься просить?
- Грэг, можно я буду переводить моей маме по пятьсот долларов ежемесячно.
-Пятьсот долларов!
- Я понимаю, это слишком большая сумма, но это минимальная сумма, которой ей должно хватить на достойную жизнь, ведь жизнь в Петербурге очень дорогая, во многом дороже, чем здесь, поверь мне.
-Но, пятьсот долларов, это же СЛИШКОМ МАЛЕНЬКАЯ СУММА, чтобы достойно прожить месяц в таком дорогом городе как ВАШ Сумеречный Пит*. Разве твоя родная мама достойна довольствоваться такой ничтожными средствами к существованию? Тысячу долларов, не меньше. Мы будем отсылать ей тысячу долларов ежемесячно.
-Грегги, милый, спасибо, спасибо за всё! – радостно закричала я, обхватив его за шею, едва не задушив любимого в объятиях, - я знала, что ты великодушный человечек! Значит, я не ошиблась в тебе! Клянусь тебе, я больше никогда не буду просить у тебя денег, ни на что, слышишь никогда!
-Ну, это просто глупо, - буркнул Грэг. - Если есть деньги, то их нужно тратить, ведь ни на что другое эти бумажки всё равно не годятся.
-Милый, Грегги, я согласна с тобой, но, к сожалению, человеку не дано знать, чего ему ожидать от судьбы. Случается так, что от наличия этих бумажек может зависить не только вопрос сносного существования, но и само существование.
-К чему эта грёбанная философия. Смотри на всё проще, и жизнь покажется лёгкой и беззаботной, как в детстве. Я уверен, мы с тобой проживём счастливую и спокойную жизнь, и ничего, слышишь, ничего дурного с нами не произойдёт, никогда. Три года мы сносно проживём на эти деньги здесь, а потом, когда я стану полновластным наследником, мы откроем свою туристическую фирму, и будем зарабатывать деньги на туристах. Мы найдём свое место в жизни, я обещаю тебе, в нашей жизни ещё всё будет хорошо.
Глава пятидесят первая
Разговор о детях
Жара спала, и красное солнце также живописно, как и в тот вечер, когда я впервые после лихорадки вышла посидеть на пороге своего дома, медленно закатывалось за кромку леса, лаская своими уходящими лучами мои золотистые волосы. Но мой взгляд уже был другим. Это был азартный взгляд человека, с радостью предвкушающего своё счастливое будущее, живущего верой в свое будущее, в свое ещё предстоящее и неоткрытое счастье. Я была самой счастливой женщиной на земле! У меня было всё необходимое для этого: здоровье, молодость, любимый муж Грэг, маленький и уютный домик, и даже деньги на сносное существование всего этого. Всё то, о чём, когда-то даже не могла мечтать маленькая забитая девочка, в своём холодном, жестоком городе.
Вот уже последний лучик скрылся за кромкой леса, и огненное солнце тропиков торжественно уступило свою очередь, словно сдав свою дневную смену огромной полной луне. Москиты досаждали почти невыносимо, но я никак не могла оторваться от этого завораживающего зрелища, будто была притянута огромным круглым диском, неподвижно зависшим над лесом.
Луна здесь такая огромная, что можно заглянуть даже в её кратеры, и разглядеть долины и горы. Светло, как днём. Попытаться заснуть в такую ночь - практически бесполезное занятие – всепроникающий лунный свет не даёт. Даже предметы отбрасывают свои тени.
Ночью жара спадает, и наступает долгожданная прохлада, и… тишина, прерываемая лишь звуками природы. В воздухе ни ветерка. Душно. Воздух, насыщенный влажными испарениями, практически неподвижен. К тому же, буйная тропическая растительность болотистых лесов, весь день отдававшая свой кислород под жарким солнцем, ночью, с таким же успехом забирают его из воздуха, выделяя углекислый газ и резкие запахи растительных ферромонов - вот почему почти нечем дышать. От далёкой воды болотных озёр поднимается удушающая дымка испарений, от которых приятно кружиться голова, и немного хочется спать, но луна никак не даёт этого сделать, будто своим огромным глазом сторожит тебя.
Хотеть заснуть и не мочь – настоящее мучение. Но вот Грэг резко окрикнул меня, выведя из состояния штопора. Уже который раз он звал меня в постель, но я не слышала, поглощенная созерцанием луны, а без меня Грэг никак не мог заснуть. Лунный свет не давал ему погрузиться в мир покоя, как и мне. Кроме того, Грэг боялся засыпать один в тёмной комнате, без включенного ночника (он стыдился мне в этом признаться), а электрический свет мешал ему спать, и, поэтому он просто лежал с закрытыми глазами, тщетно пытаясь хоть немного забыться.
Разнообразные сказки о привидениях, оборотнях, зомби, оживающих в ночь полной луны, коими изобилует голливудская мистика, целыми кучами лезли ему в голову, воплощаясь в кошмарные и бессмысленные сны. Только ощущение рядом живого человеческого тепла в моём лице давало чувство безопасности и покоя. Ночные кошмары отступали под легким дыханием любимой женщины. Грэг знал, что я любила спать в холоде, и не могла заснуть в душной комнате, и поэтому кондиционер был включен на полную мощность.
Когда я вернулась в дом, то в спальне установился прямо-таки настоящий холод, представлявший контраст с духотой летней тропической ночи. После духоты болотных испарений тропической ночи, я с удовольствием втянула себя прохладный и свежий воздух комнаты, насыщенный ледяной свежестью, и сразу почувствовала себя лучше. Тут я увидела, как под пухлым хлопковым одеялом от холода отчаянно трясётся Грэг, пытаясь согреться. Его знобило, но кондиционер он не выключал. Вот правда говорят, что для русского хорошо… то есть, что для меня хорошо, для Грэга – смерть.
- Выключи этот чёртов кондиционер, - взмолился Грэг, - пока я здесь заживо не заледенел. Никак не могу разобраться в твоём грёбанном кондиционере. Это не кондиционер, а какой-то морозильник.
- Расслабься, Грегори, в холоде лучше спиться, поверь мне. Смотри, даже москитов не стало.
-Тебе смешно, но ещё немного - и не станет меня. Я заживо замерзну в своей собственной постели.
Повинуясь просьбе Грэга, я выключила кондиционер. Я знала, что едва холод выветрится из спальни, как вездесущие москиты опять оживут и с новой силой начнут терзать мою плоть, мстя за искусственно устроенный мною ледниковый период. Я закурила душистые камфорные палочки, чтобы отпугнуть москитов и со спокойной душой отправилась спать. Теперь ни один москит не осмелиться напасть на нас, пока мы спим.
В спальне снова духота, запах камфары, буквально заполнял своим тяжёлым маслянистым ароматом весь имеющийся воздух, но кондиционер я больше не включу. Яркий лунный свет проникает, даже сквозь плотные створки жалюзи, заполняя комнату таинственным полумраком. Черный, до блеска отполированный крест, ярко контрастирует с белизной стены. Деревянный лик Христа, грубо высеченный, в этом таинственном свете отражая лунный свет и обнажая страшные страдания Христа за искупление человеческих грехов, страшен в своих мучениях. И этот величественный и страшный лик, и вся узловато-скорченная фигура деревянного Христа, будто нарочно созданы, чтобы напоминать о человеческих страданиях. Может быть, это болезненное впечатление создается из-за того, что чёрный крест – единственный черный предмет в снежно белой спальне. Вся обстановка комнаты в белом лунном свете, казалось, сливалась в единое свечение, так, что было нельзя различить какой- либо предмет в комнате, кроме этого огромного чёрного креста. Сам крест будто парит над этой туманной белизной, создавая впечатление незаполненной пустоты.
В этой комнате было всё, что необходимо было для счастливой жизни, но это была только оболочка к чему-то главному, что должно было наполнить этот дом настоящим счастьем, но этого главного-то и не было. Тут только до меня дошло, что же всё-таки было этим главным, чего так не хватало в нашей комнате. Этим главным были дети – цветы жизни. В этой холодной, молочно белой комнате остро не хватало живых цветов.
Грэг уже спит, крепко держа меня за правую ладонь своей левой ладонью, наши пальцы накрепко скрещены друг с другом, и только обручальные кольца, прикасаясь, друг к другу, не дают нашим пальцам сомкнуться в крепкие объятия. Грэг, кажется спящим, но я знаю, что он не спит, а только притворяется. Это видно по его бегающим глазам под закрытыми веками - он постоянно моргает. Ему тоже не спиться. Тогда зачем делать вид, будто ты спишь? – это просто глупо.
Я поднимаюсь над Грэгом и, пристально всматриваясь в его лицо, дышу ему прямо в рот, будто хочу его загипнотизировать, тот продолжает мучительно изображать сон, но я знаю – он не спит. Вдруг хитрая улыбка появляется на его пухленьком ротике, образуя на щечках глубокие ямочки. Я чувствую на губах и на лице его неловкие слюнявые поцелуи.
-А - а! Значит, ты тоже не спишь? Кого ты хотел обмануть? – разоблачаю я хитреца.
-В эту ночь я всё равно не смогу заснуть из-за этой грёбанной луны.
- Я тоже.
-И чем предложишь заняться?
-Грэг, я никак не могу понять, ты, правда, такой наивный или только претворяешься? Чем, по - твоему, должны заниматься двое молодожёнов в одной постели, когда им не спиться? Конечно сексом. Ведь у нас не было этого почти четыре месяца, с тех пор как мы поженились. Вообще, милый, ты собираешься выполнять свои супружеские обязанности? Разве супружеский секс не должен быть регулярным.
-Ты хочешь секса? – растерянно спросил Грэг, - прямо сейчас?
-Нет, подождём, когда нам обеим стукнет за сорок! – раздраженно выпалила я. – Конечно, милый, я хочу этого почти каждую ночь. Что, это тебя удивляет? Разве я прошу чего –то невообразимого? Я люблю тебя и хочу от тебя ребёнка, больше всего на свете. Извини, но без секса дети не появляются. Ведь сегодня необычная ночь - ночь полной луны. Даже древесный сок, притянутый полною луной, поднимается по стволу словно вода, что же говорить о сперме, которая обладает в несколько раз более текучими свойствами. В такую ночь любая жидкость, притянутая луной, в теле течёт быстрее, и потому вероятность зачатия ребёнка возрастает в несколько раз. Мы не должны упустить такую возможность, Грэг.
-Ты меня удивляешь, сначала пыталась заморозить меня своим кондиционером, уверяя, что в холоде легче спиться, а теперь хочешь зажечь своими словами. Детка, всё это так романтично, ну, твой рассказ о полной луне, о соках в деревьях, о маленьких детишках-лунатиках. Признаться, я тоже давно думал о сексе, но как-то стыдился говорить тебе об этом, что я тоже больше всего на свете мечтаю зачать с тобой ребёнка, но я избегал близости, боясь повторения предыдущей неудачи. Боялся, что ты будешь считать меня жалким неудачником.
-Какая ерунда! А я как раз думала, что это из-за меня, из-за моей глупой фригидности. Просто тогда, после свадьбы, я несколько растерялась, я знала, что это наша первая брачная ночь, и у нас должен быть секс, но я не знала толком, даже как вести себя. А, потом ты меня ещё разбудил среди ночи, и стал спрашивать «могу ли я потрогать твои груди», а потом стал ласкать их – всё это было так странно, что я совершенно растерялась... Скажи, Грэг, почему ты вбил себе это в голову, что я считаю тебя неудачником? В тот раз всё было прекрасно, поверь мне!
-Правда! Ты говоришь мне правду или пытаешься просто пощадить мои чувства?
-Я говорю тебе правду! – почти по слогам выговорила я прямо в ухо Грэгу, будто тот был глухой. – И ещё правда, что я хочу тебя прямо сейчас, - почти задыхаясь, ответила я.
-Твои слова возбудили меня. Мне кажется, что я схожу с ума, - задыхаясь, произнёс Грэг.
Грэг стал раздевать меня. Непослушные пуговицы на изношенной фланелевой рубашке Грэга, которая теперь служила мне в качестве пижамы, никак не поддавались его трясущимся от волнения рукам, и неудивительно, ведь я намертво зашила полы застёгнутой мужской рубашки. Пуговицы, которые я так и не срезала, служили здесь, скорее, в качестве ненужной декорации. Его дрожащие грубые пальцы никак не могли поддеть мелкие вредные пуговички, а от тщетных трудов, его лицо покрылось густой испариной. Смотреть на мучения Грэга, который своими трясущимися руками пытается расстегнуть неподдающиеся пуговицы, было так забавно, что я чуть было, не рассмеялась ему в лицо. В конце концов, чтобы прекратить его мучения, мне пришлось самой снять рубашку через голову.
В предвкушении близости, сердце моё бешено билось, отсчитывая мерные и сильные удары, которые я не могла остановить. Я чувствовала, что тело моё, вдруг, покрылось испариной, и пот стекал крупными каплями по лицу. Оказавшись обнажённой, я больше не могла сдерживать безумие сладострастия, когда мы бросились в объятия друг другу. Его ласки становились все сильнее и сильнее, его холодные шероховатые руки почти до боли ласкали моё дрожащее от возбуждения тело, но эта боль от его неумелых ласк, была почти приятной, и её хотелось всё больше и больше. Ещё секунда и он овладеет мной.
-Так кого мы будем делать, мальчика или девочку? – вдруг, неожиданно задала я наводящий вопрос Грэгу. Грэг опешил и задумался. Мой неожиданный вопрос явно застал его врасплох.
-Мальчика, - задумчиво отвечает Грэг, - а разве это от нас зависит?
-От меня – нет, каким будет пол нашего ребёнка, зависит от тебя.
-И что же я должен делать, чтобы у нас родился мальчик? – с полной серьёзностью спрашивает Грэг.
-То же самое, чтобы родилась девочка, - не моргнув глазом, отвечаю я.
-Прекрати меня дурачить, и говорить загадками, объясни всё толком.
-Что ж я попытаюсь объяснить тебе как могу, хотя боюсь, что ты вряд ли поймешь меня сейчас.
-Пол ребёнка определяется хромосомами мужчины, ещё в момент оплодотворения. Представь, что я яйцеклетка, а ты мой сперматозоид, который собирается сейчас проникнуть в меня.
-Ха-ха-ха! Представил. Я сперматозоид. Такой маленький, извивающийся и скользкий живчик. Я правильно понял?
-Что-то вроде того. Только учти, мой маленький живчик, вас слишком много, а твоя яйцеклеточка, хоть в сотни раз больше, только она одна, и потому такая ценная.
- Ха-ха-ха! И что дальше? Твой рассказ становиться интересным, продолжай же.
-Дело в том, мой сперматозоид, что, как ни крути, но в моей единственной яйцеклетке существует один единственный ХХ набор хромосом, в то время когда в каждом из твоих сперматозоидов существует два варианта набора хромосом ХХ или ХY. То есть, каждый хромосом несёт в себе либо женское, либо мужское начало – и это большая лотерея с шансами пятьдесят на пятьдесят. Если яйцеклетку оплодотворяет сперматозоид с ХХ хромосомой, на свет появляется девочка, если ХY – мальчик. Если мы оба хотим, чтобы у нас родился мальчик, то ты должен оплодотворить меня именно ХY сперматозоидом, но если родится девочка - тогда пеняй на себя –будешь воспитывать её сам, потому что я не очень –то люблю девчонок.
-Почему?
-Я не хочу рожать ещё одно бесполезное и бестолковое существо! – не моргнув глазом, ответила я. - Поверь, быть мужчиной гораздо лучше.
-Ну, ты и выдумала ерунду! Хорошо, раз ты так считаешь, то я «постараюсь», сделать для тебя мальчика, - так же шутливо ответил Грэг.
На этот раз у нас всё было по-другому. Мы больше не стыдились своих несовершенных тел, как тогда, когда это случилось впервые, не боялись быть раскрепощенными в своих чувствах друг к другу, свободно выражая их в своих ласках и движениях. Наши тела, казалось, слились в единую плоть, и тихое поскрипывание любовного ложа звучит сладостной музыкой нашего любовного либретто. Боль от вторжения в мою плоть, каким-то непостижимым образом, смешивается с блаженством сладострастия, перерастая в наслаждение, и мне хочется, чтобы он делал это сильнее и беспощаднее, ещё глубже, ещё и ещё.
Непроизвольный стон вырывается из моей груди, и наши губы сливаются в заключительном поцелуе. Обессиленные, мы падаем на подушки и, не размыкая наших объятий, тут же засыпаем каменным сном. Полная луна, всё так же невыносимо светит в окно нашей спальни, но нам больше не мешает ни её яркий свет, ни липкая духота, ни назойливые москиты. Мы спим самым крепким сном, которым только может спать человек - сном после ночи любви.
Глава пятьдесят вторая
На заре ты её не буди,
На заре она сладко так спит,
Утро дышит у ней на груди,
Ярко пышит на ямках ланит.
А.А. Фет
Замурованная заживо
По привычке, выработанной, за время работы у своей матери на яхте, Грэг вставал очень рано. И, даже теперь, когда уже не нужно было вставать в такую рань, рефлекторно он всё равно просыпался в одно и то же время, а именно, в пять утра.
И в этот раз он проснулся ровно в пять. Впрочем, времени даром он не терял. Нужно было уладить кучу домашних дел, которые накопились за всё это время: вызволить, наконец, своего кота Лаки из собачьего питомника Дэйва, куда Грэг поместил его на время нашего отпуска и стихийного ремонта, съездить в город, чтобы закупить запас продуктов на неделю, заехать в мастерскую и починить машину, пострадавшую от града. И, несмотря, что солнце, ещё даже не встало, нужно было торопиться, чтобы успеть закончить все эти дела в один день.
Я проснулась оттого, что, почувствовала влажные поцелуи Грэга, он ласкал моё лицо своими маленькими, нежными поцелуями, пытаясь пробудить меня ото сна. Как это было приятно, ощущать его теплое дыхание у своего носа, его теплоту возле своего тела. Я протягиваю руку, чтобы приласкать его голову, и пальцы упираются во что-то мягкое и пушистое. Боже, да это же не Грэг, это…котенок! Тот самый вредный котенок из моего кошмара. Так и есть, вот он уже ластится к моим грудям. Он хочет высосать мои груди!
-Прочь, прочь, убирайся! - Раздается протяжное мяуканье. «Да это не сон, это же Лаки. Но откуда он здесь?».
Суеверный страх не покидает меня. Теперь, когда я окончательно проснулась, я вижу, что это действительно Лаки, реальный и живой. Стало быть, Грэг забрал беднягу Лаки с псарни Дэйва. Но когда он успел это сделать? Ведь, вчера этого котёнка здесь ещё не было, и я благословляла небеса, думая, что Грэг забыл о своём несносном питомце. В комнате неестественно тихо. Когда Грэг дома, так не бывает.
-Грэг, Грэг! - громко зову его я, но никто не отзывается, только гадкий котенок, своим громким мяуканьем требует пищи. Тут я увидела, что на трюмо лежит какая-то записка. В записке я прочла следующее:
После секса ты так славно спишь,
что мне не хотелось будить тебя.
Но сегодня понедельник,
и мне нужно ехать в город закупить продукты
и привести в порядок нашу тачку.
Будь умницей, не скучай.
Из дома никуда не выходи.
Жди меня к вечеру, вернусь к шести.
Твой преданный Грэг.
P.S: Да, кстати, не забудь покормить Лаки.
Немного молока осталось в холодильнике.
Пока я читала эту записку, протяжное мяуканье голодного Лаки переросло в истошный вой, будто он догадывался, что речь сейчас идёт о нём.
-Сейчас, сейчас, ненасытная утроба! – раздраженно прикрикнула я на Лаки, - идем, я налью тебе твоего молока!
Когда речь зашла о кормёжке, Лаки будто понял мои слова и стремительно засеменил за мной на кухню, несмотря на то, что он был Американским котом и воспринимал только американский английский.
Я плеснула молока в его глубокую собачью миску и поставила ее Лаки. Лаки лихорадочно зачмокал, лакая молоко, будто он не ел целую вечность. Надо же, покорми Лаки. «О своём, Лаки он не забыл, а что делать мне целый день. Сидеть дома, как указано в его записке. Ну, уж нет, не дождёшься! Сидеть дома и дожидаться своего благоверного муженька я не стану. Я тебе не жена-декабристка. Ждать, да догонять – это не в моём характере».
Я давно хотела совершить небольшую прогулку, чтобы обследовать окрестности, и теперь для этого был самый подходящий момент. Я приняла душ, оделась, и собиралась уже выйти наружу, когда поняла, что дверь плотно заперта, а никаких ключей на месте не оказалось! Грэг запер меня снаружи, забрав с собой ключи и поставив дом на систему сигнализации.
Теперь я поняла, что означали его слова: «Из дома никуда не выходи». В самом деле, куда же я могла выйти из запертого дома? Вы спросите, зачем он сделал это? Я до сих пор никак не могу доискаться истинной причины этого поступка Грэга. Может быть, он опасался за мою безопасность, боясь, что в нашем неблагополучном районе, большинство населения которого составляли цветные и афроамериканские поселенцы, кто-нибудь может обидеть меня на улице, или же его стремление ограничить моё жизненное пространство заключалось в обыкновенном страхе потери личного имущества, к которому он меня также причислял? Может, это была просто обыкновенная ревность?
Сейчас об этом трудно говорить, Но этот глупый поступок Грэга тогда едва не стал для меня трагическим и не стоил мне жизни. Я не люблю вспоминать об этом, как не любят супруги вспоминать свою первую ссору. Но, боюсь, для продолжения нашего рассказа, мне всё-таки придётся поведать о случившимся в тот день.
Теперь я отчетливо сознавала, что Грэг запер меня, запер, как запирают непослушного зверька в клетке, пока хозяева находятся в разъезде. Мой новый дом, наше семейное гнёздышко, которым я так гордилась, до времени возвращения Грэга, должно было играть роль той самой клетки.
Чувство обиды сжало моё сердце. Неужели Грэг мне не доверяет? Неужели, всё это время я для него была лишь живой собственностью, которой он кичился перед своим окружением, как хвастаются роскошным автомобилем или дорогими безделушками, вещью, которую можно запирать в доме на время отлучки? Я не хотела верить в это, но факт говорил сам за себя. Что ж я буду ждать тебя дома, но, погоди, как только ты приедешь, я устрою тебе такой разнос, который ты, даже и не ждешь от меня. Хватит быть хорошей девочкой! Но куда же было деть себя на целый день?
Чтобы хоть как-то отвлечь себя от нараставшего чувства негодования к Грэгу, я решила заняться уборкой дома, тем более, что Грэг не отличался аккуратностью, и грязи в доме накопилось предостаточно. Я же не могла сосуществовать с этим беспорядком в доме, который то и дело производил Грэг, поэтому моя жизнь в домике превратилась в постоянную уборку за Грэгом.
После поспешного отъезда Грэга утром – постель, полы, кухня, ванна - всё было в каком-то взъерошенном неряшливом состоянии и требовало уборки. После наших любовных баталий, постель напоминала покинутое поле боя. Мокрое от пота бельё валялось в беспорядке, несколько подушек лежали на грязном полу вместе со скомканным покрывалом, в которое уже успел совершить свой утренний моцион Лаки. Каков хозяин - таков и кот.
Я с раздражением ухватила Лаки за загривок и несколько раз ткнула его мордой в пахучее пятно, желая выместить свою злобу на бедном животном. Затем рванула грязное бельё с постели и, запихнув его в стиральную машину, проворно засыпала дезинфицирующими и отбеливающими порошками, чтобы отбить запах кошачьих выделений. Приведя в порядок постель, я кинулась на кухню.
Что это был за бедлам! Немытая посуда поднималась над раковиной горами. Можно было подумать, что здесь завтракал не один человек, а целая артель рабочих. Целый час мне пришлось перемывать оставленную Грэгом посуду, ещё час ушел на то, чтобы вымыть дом, и привести всё в порядок, пока я не свалилась в полном изнеможении.
По правде, говоря, домашняя работа – самая тяжелая работа в мире, и не правы те мужья, которые недооценивают домашний труд своих жен, считая его лёгким. Это самый тяжелый и неблагодарный труд на земле. Дорогие мужчины, вместо того, чтобы презирать своих жён-домохозяек, попробуйте сами, хотя бы на день принять на себя все заботы по дому, тогда вы увидите, какой это тяжкий труд. Признаться честно, я скорее бы предпочла восьмичасовую смену работы сталеваром или валить лес, чем заниматься домашним хозяйством.
Нет, с меня хватит, после того, как я одна переделала всю домашнюю работу, мне просто необходим отдых. В комнате становилось невыносимо жарко, пот валил с меня градом. Чтобы охладиться, я решила принять холодный душ. Пройдя в ванную комнату, я стремительно сбросила с себя засаленную рубашку и трусы, в которых я делала уборку, и в предвкушении прохладного живительного потока повернула вентиль, когда в ответ услышала ворчливое хрипение крана.
Что такое? Воды больше не было. Я попробовала ещё сильнее открыть кран, но тот снова ответил мне недовольным шипением засасываемого воздуха. Странно, ведь ещё с минуту тому назад, когда я мыла посуду, вода была. Может быть, что-то случилось с напором воды, нужно взглянуть на барометр. Я попыталась зажечь свет, но и света не было.
Признаться, я сразу не поняла, что случилось, и какими трагическими последствиями это может обернуться для меня. А дело было в следующем: из-за сорокоградусной жары вышла из строя электроподстанция, снабжавшая наш посёлок электроэнергией, и весь Маш оказался обесточенным, а поскольку водяной насос работал от электроэнергии, то и обезвоженным. Что ж, придется потерпеть без душа, зато хоть посуду перемыть успела.
Я вернулась в комнату, и села сочинять письмо моей матушке. Тут только я поняла, что происходит что-то неладное. Из-за усилившейся жары в комнате мне становилось всё труднее и труднее дышать. Я взглянула на столбик термометра. Термометр уже показывал тридцать шесть градусов, а ртутный столбик неуклонно продолжал взбираться наверх, отсчитывая сотые доли градусов.
Поскольку электричества не было, то кондиционер не работал, а хуже всего, что И ВЕНТИЛЯЦИЯ, признанная втягивать и охлаждать наружный воздух, ТОЖЕ НЕ РАБОТАЛА, потому как и вся система вентиляции зависела от электричества. Вы спросите, почему бы просто не выбраться через окно в гостиной и не прекратить свое дурацкое заточение. Если бы это было возможным, я бы, не задумываясь, сделала бы это, но, к сожалению, приваренная решётка, установленная Грэгом, боявшегося проникновения грабителей, не позволяла мне выбраться через окно. Я бросилась к окну, для того, чтобы открыть его и позвать на помощь кого-нибудь из людей, хотя знала, что шансы докричаться до кого-нибудь были невелики, потому что наш дом стоял на отшибе посёлка, и встретить случайного прохожего в этот полуденный час фиесты, было большой редкостью. Я рванула жалюзи и попыталась приподнять створку рамы, но тут, к своему ужасу, я поняла, что и окно не открывается. Створку намертво заело, и сколько я ни пыталась приподнять её – все было тщетно, только посиневшие от напряжения, потные пальцы, беспомощно соскальзывали по её гладкой металлической ручке. Я бросилась к маленькому кухонному окошку – здесь повторилось то же самое – его то же намертво заело.
Я никак не могла взять в толк, что же случилось, происходившее, казалось мне просто чьей-то злой шуткой. Обдумывая случившееся, я в панике металась по дому, ища хоть какой-нибудь выход; вдруг, мой взгляд случайно упал на прибор домофона, закрепленного возле входных дверей, точнее не на сам прибор, а на ярко горевшую красную лампочку возле кнопки «BLOCKED», тут только я и поняла, почему оба окна оказались заблокированными. Дело в том, что в доме была установлена новейшая система сигнализации, и, если снаружи запиралась входная дверь – рамы автоматически опускались и блокировались, так что, даже маленький зверёк, наподобие белки, не мог проникнуть в дом.
Это открытие шокировало меня, я стояла напротив дверей, и беспомощно созерцала светящуюся алую кнопку, пока в мою голову не пришла логическая мысль: «А что если разнести к черту эти стёкла, и всё тут». Правда, окна обошлись нам с Грэгом в кругленькую сумму, но как можно было думать о каких-то стеклах, когда речь шла о моей жизни.
Я бросилась на кухню, ища, чем же можно было бы выбить стёкла, но ничего подходящего не попадалось. Ножи, вилки, - всё не то, их тонкая сталь слишком слаба, они скорее погнуться, или соскользнут, чем разобьют прочное металлопластиковое стекло, нужно было что-то тяжелое и острое, был бы здесь тяжелый камень или топор, или что-то тяжелое. Мой кухонный топорик! Как же я забыла про тебя! Сколько раз ты выручал меня, во время приготовления мяса. Как раз-то, что нужно!
Удар – лезвие топорика со звоном отскочило от стекла, не оставив на нём даже царапины, ещё удар, ещё и ещё – тот же результат. Металлизированное стекло не поддавалось острой стали топорика.
В один момент я с ужасом поняла, что мой дом превратился в смертельную западню, из которой мне больше не выбраться живой. Меня ждала мучительная смерть! Мне предстояла заживо задохнуться в собственном доме от жары. Но, как же так, спросите вы, ведь дом был деревянным, из тонкого шифоньера, почему бы мне просто не продолбить топориком стену, и не выбраться наружу. Но это было не так, дом действительно был деревянным,…но только снаружи. На самом деле это незамысловатое строение, служившее когда-то гаражам при усадьбе, где сейчас обитал Дэйв, было собрано из цельных железобетонных панелей, а когда владелец усадьбы начал разоряться, он перевел его в жилое помещение, чтобы сдавать его постояльцам, а для того, чтобы он более походил на жилище его и облицевали деревянным шифоньером. Правда толщина этих железобетонных панелей была ничтожна, всего каких-нибудь пять сантиметров, но для того, чтобы пробить в них дыру моим топориком, через которую я могла бы протиснуться наружу, мне бы понадобилось куда больше времени, чем легендарному графу Монте-Кристу прорубить известковую стену темницы замка ИФ.
В сравнении с моим теперешним положении, граф был везунчиком – у него было для этого время, у меня – нет. Не прошло и часа, с тех пор, как вырубили электричество, а столбик термометра уже перевалил за сорокоградусную отметку. Я поняла, если через два часа я не выберусь отсюда, то заживо сварюсь в этой бетонной коробке! Вы, конечно, спросите, почему мне было не воспользоваться современными средствами связи, которых в доме было предостаточно, и просто вызвать службу 911 через Интернет, ведь в доме было целых два компьютера. Но и у этих средств связи было одно слабое место – все они работали от того же электричества! Без электричества, все эти средства связи не имели никакого значения, без электричества, выход в Интернет был закрыт. Что касается мобильного телефона, он был только у Грэга. У меня никогда не было мобильного телефона. Я ненавидела мобильные телефоны, считая их первопричиной образования раковых заболеваний. С тех пор, как в одной статье в каком-то глянцевом журнале, я вычитала, что излучения мобильного телефона является причиной рака мозга, желание пользоваться мобильником исчезло само собой. Кроме того, эти звенящие в самый неподходящий момент приборчики вызывали у меня раздражение и заставляли всякий раз вздрагивать и нервничать от предположения, что мне звонят, чтобы сообщить, что случилось что-то дурное. Вот почему я старалась не пользоваться мобильным телефоном, но теперь я проклинала себя за свою подростковую глупость. Я оказалась в полной информационной изоляции, и не имела возможности позвать на помощь.
В своей записке Грэг упомянул, что приедет к шести. Не раньше шести! Значит, в лучшем случае, мне предстояло пробыть здесь целых шесть часов! И это в лучшем случае! Зная необязательность Грэга в пунктуальности, можно было предположить, что, навряд ли, он приедет, даже к восьми. У меня не было ни единого шанса самостоятельно выбраться из дома! Дом представлял собой раскаленную солнцем железобетонную коробку, из которой не было выхода. Своим топориком я могла разнести всё внутри, но так и не выбраться наружу. Оставалось одно – бороться за живучесть и бороться до конца. Началась отчаянная борьба за жизнь, за каждый час пребывания живой в этом удушающем аду пекла.
Я где-то слышала, что украинцы, чтобы в комнату не проникал жар в полуденный летний зной, завешивают окна темными занавесками, препятствующими поступлению солнечного света. Я решила поступить так же. Было за полдень. Солнечная сторона перешла, на другую половину дома, и солнечные лучи уже начинали проникать в окно.
Чтобы прекратить поступление солнечного света в окна, я решила перекинуть сложенное вдвое одеяло через держатель жалюзи, и, таким образом, прекратить поступление всякого солнечного света в комнату. Я встала на табурет и, едва подняв тяжёлое одеяло на вытянутых руках, почувствовала, что голова моя закружилась, меня повело в сторону, и я едва не свалилась с табурета, но удержалась. Металлопластиковый каркас жалюзи, раскалившись, почти прилипал к моим потным пальцам, едва поддававшись толстой шерстяной материи байкового одеяла, которая продевалась с трудом. Наконец, дело было сделано, одеяло висело плотной складчатой юбкой, надёжно закрывающей окно.
Солнечный свет больше не проникал, в комнате установился полумрак, но дышать было всё также трудно. От удушающей жары очень хотелось пить, горло казалось высохшим от жажды, а перед глазами поплыли ярко-огненные серебристые точки, и сразу как-то потемнело. Пронизывающий пищащий зуммер давил на уши. Мне стало плохо. Я старалась не потерять сознание, и, насколько это было возможно держаться до конца, чтобы бороться за живучесть. Я устремилась на кухню, в надежде чем-нибудь утолить свою жажду, чтобы мне стало немного легче, но в холодильнике не было ничего, кроме почти пустого пакета молока, которое я так неразумно использовала на Лаки. Теперь я проклинала себя за это. Молока в пакете оставалось едва ли на два сантиметра от донышка.
Мой самый страшный ночной кошмар обернулся для меня реальностью. Полосатый котёнок действительно высосал всё моё молоко, но только теперь, в реальности, мне грозила более скорая смерть от обезвоживания. Я сделала два глотка теплой кисловатой жидкости, которая тут же пристала липкими хлопьями к моему пересохшему рту (молоко к тому времени уже успело прокиснуть). И, хотя мне стало немного легче, жажда сделалась ещё сильнее и мучительней, и ещё сильнее захотелось пить. Из-за лактозы, содержащейся в молоке, оно только распаляет жажду. Нужно было, во чтобы то ни стало, раздобыть хоть какой –то воды. С остервенением я принялась рыться в отсеках холодильника, пытаясь найти талую воду, но замечательная система «NO FROST» не предполагала никакой талой воды после размораживания. Гонка за техническим прогрессом снова обернулась против меня. «Неужели это конец», - мелькнуло у меня в мозгу, - «вот сейчас я возьму и умру, прямо на этом кухонном полу, глядя на пустые тубы, в которых, когда-то плескалась живительная и прохладная вода. Умру в свои двадцать два года, так и не узнав своего предназначения на этой Земле. Какая короткая и глупая жизнь».
Я была близка к отчаянию, к тому отвратительному состоянию, когда чувство собственной беспомощности и гаденькой жалости к себе, вдруг переливается в состояние жгучей ненависти к собственному существованию самого себя, и когда хочется покончить с собой, чтобы прекратить всё разом. Но я медлила, ждала, будто у меня бала надежда. Отвратительные галлюцинации сменяли одна другую. Вот Лаки, все вьется и вьется возле меня. Кыш! Уходи! Пакет с молоком выпал из моей ослабевшей руки, а проворный мерзавец тут, как тут, доволен, лакает моё молоко. Брысь! Не уходит, только смеется и корчит рожи. Мне стало жутко. Тут я увидела, что что-то переливается в пластиковой тубе. Да это же вода! В контейнере полно воды! Я спасена. Проворным движением я открываю кран, и подставляю пересохшие губы, но воды нет, только несколько капель упали на мой раскалённый язык. Господи, когда же это всё кончится?! Господи, спаси меня! И я проснулась.
Молоко действительно пролилось, взмокший от жары, похожий на швабру, Лаки проворно долизывал его с пола. Но теперь он не корчил мне рож, а только тихонечко мяукал, очевидно, желая вызвать во мне запоздалую жалость безжалостного ревнивца. Я больше не сердилась на Лаки, за то, что он вылакал моё молоко, и не собиралась его наказывать. Вместо этого я протянула руку, чтобы погладить кота, как последнее живое существо, с которым мне придется разделить последние минуты своего существования.
Вдруг, я почувствовала, что он ДЕЙСТВИТЕЛЬНО МОКРЫЙ, вода стекала с него прямо ручьями. Это не был пот, ведь общеизвестно, что кошки практически не потеют, а пот выделяется у них только на подошвах их лапок. Значит, это была вода, где-то в доме была вода, и вода в достаточном количестве, в противном случае, как Лаки смог вымочиться в ней с ног до головы.
Луч надежды на спасение развеял мое безвыходное отчаяние. Если я раздобуду воду – то я спасена. Но как найти эту воду? Разве что спросить у самого Лаки. Я подозвала Лаки, и начала наблюдать за ним, думая, что тот приведет меня к воде, но тот только ластился ко мне, вытирая об мои ноги мокрую шерсть. Стало ясно, поскольку, кроме мяуканья, внятных объяснений от питомца не дождёшься, нужно было действовать иным путём. Я решила отследить по его мокрым следам, откуда пришёл Счастливчик, и мне это удалось.
Вскоре мне стало всё ясно, Лаки действительно нашёл воду…в сливном бачке унитаза, куда он провалился, пытаясь напиться. Это было видно по остаткам шерсти, плавающим в бачке. Даже при мучившей меня смертельной жажде, я не решилась последовать примеру Счастливчика и отхлебнуть из сливного бачка унитаза, куда сливались наши фекалии. Вдруг меня посетила счастливая мысль, которая спасла мою жизнь. Зачем мне, собственно, было пить воду из унитаза, когда в его бачке находилось шесть литров чистой водопроводной воды. Правда вода эта была технической, но для питья она была вполне пригодна. Впрочем, выбирать мне не приходилось - другой всё равно не было. Аккуратно действуя топориком, я сняла верхнюю крышку бачка, и тут же жадно прильнула губами к тепловатой жидкости, отдававшей протухшим привкусом озерной воды и болотной ржи.
Смертельная жажда привела меня к тому, что чувство брезгливости оставило меня. И я пила и пила омерзительную желтоватую жидкость, будто это была самая чистая родниковая вода в мире. Закончив пить, я подняла голову от бачка и напоила обезвоженного Лаки, который ждал своей очереди, крепко держа его вверх ногами над бачком, и опустив его мордочку к воде. Несмотря на нелепое положение, Лаки пил с остервенелой охотой, его маленький розовый язычок, с молниеносной быстротой загребал маленькие порции водички. Наши желудки раздулись от порядочной порции грязной воды, что было слышно, как она булькает в наших животах, отдавая отвратительной отрыжкой тухлых яиц. Пить больше не хотелось. Тошнило.
От тухлой воды во рту установился неприятный привкус канализации. Этот тошнотворный запах, казалось, был повсюду, даже во мне, и жара всё усиливала его. Несколько рвотных потуг сотрясли меня кашлем, и, когда отвратительная жгучая жижа из полупереваренной пищи ударила в нос, рвотные массы сплошным потоком полились на пол. Меня вырвало всем тем, что было мною съедено за последние сутки. Как не удивительно, но рвота взбодрила меня, вернув в трезвое состояние, будто меня внезапно окатили потоком ледяной воды. Хотя я чувствовала страшную слабость, моё сознание работало как часы, ища выход из моего рокового положения. Мои мысли приняли четкое логическое построение: «Что –ж, раз эту воду всё равно нельзя пить, то, по крайней мере ею, можно охладиться, снизив температуру тела».
Решение пришло само собой. Я намочила простынь в остатке воды, которая была в баке, и обернула её вокруг тела. Это действительно помогло, мне стало как будто легче. Вода, испаряясь с мокрой простыни, охлаждала тело. Я проделала это несколько раз, по мере того, как простынь высыхала. Я взглянула на часы – было уже четыре часа, «час обезьяны», начиная с которого дневная жара начинает спадать и небо затягивается облаками. Значит больше половины «срока» я уже отсидела, и это было уже здорово, потому что я до сих пор жива, и, более того, находилась в сознании. Из-за того, что солнце скрылось за пеленой облаков, было ясно, что столбик термометра не поднимется больше пятидесяти градусов и не достигнет критической температуры, при которой у человека наступает гипотермия.
Оставалось главное – суметь продержаться до прихода Грэга, не потеряв сознание, чтобы не задохнуться в горячей парилке бетонного ада, в который превратился сейчас мой дом. Выжить было моей единственной задачей, которая стояла передо мной. Я решила беречь силы и не расходовать их впустую и, поэтому сидела на каменном полу ванной комнаты. Камень отдавал холод, в ванной комнате было немножечко прохладней и легче дышать из-за гранитных плит, которыми была отделана ванная комната.
Я не знаю, сколько прошло времени- я потеряла ему счёт, но в какой-то момент я поняла, что бороться своей судьбой было уже бессмысленно. Если мне сегодня предстояло умереть, то я умру, если выжить – то буду жить. От этой мысли мне стало даже как-то легче. Теперь мне было всё равно, что со мной будет. Останусь ли я жива, или погибну. Я устала бороться и сдалась судьбе Жара вконец притупила желание выжить, и даже делать что –нибудь для этого.
В конце концов, я впала в полубессознательное состояние, в котором уже перестаёшь ощущать боль и физические страдания. У меня снова начались галлюцинации, но это были уже не те отвратительные видения, которые у меня были до этого. Те видения были основаны на трагической реальности, в которую я попала, видения, перекликавшиеся с моими физическими страданиями и страхом смерти. Эти же были сказочно-сладостными, желанными грёзами, которыми я могла вызывать самостоятельно, усилием собственной воли, словно я переключала телевизор с любимыми передачами.
Я ясно вижу свою матушку, какую я только в первый раз помнила её, она совсем молода, а мне всего три года. «Скорей», - зовёт она меня, и я знаю, что у ней есть что-то вкусное для меня. Что же там? Мороженое? Конфета? Апельсин? Не терпится узнать. Да это же вода, обыкновенная вода! Боже, как хочется пить! Только бы один глоток воды. Я жадно выхватываю бутылку из маминых рук и пью и пью прохладную воду, но никак не могу утолить мою мучительную жажду.
Вдруг резкий стук, разорвал мой сладостный бред. Что это? Неужели, это продолжение бреда? Неужели, он снова принимает свою реалистично- мучительную форму? Я замерла и прислушалась. Стук повторился. Теперь я ясно слышала звонкий мальчишеский голос, но это был не Грэг.
- Вода! Вода! Здесь есть кто – нибудь? Миссис Гарт, вы заказывали воду? Мистер Гарт! Кто-нибудь есть дома?!
Это был, мистер Дэлфи, местный водонос! Как же я могла забыть, ведь сегодня был последний понедельник месяца, а в этот день жителям поселка всегда привозили питьевую воду. Вот почему все бутыли на кухне оказались пустыми. И это был мой последний шанс позвать на помощь. Собрав оставшиеся силы, я бросилась на дверь и принялась отчаянно молотить кулаками.
-Помогите!!! Мистер Дэлфи! Помогите!!! Муж запер меня в доме! Я не могу выбраться самостоятельно, я задыхаюсь от жары! Позвоните 911. Вытащите меня отсюда. Пожалуйста, мистер Дэлфи, помогите!!!
Тишина за дверью. Неужели он не услышал, и просто ушёл. Немудрено, ведь от жажды моё горло пересохло, и, не смотря на то, что я старалась кричать изо всех сил, мой ослабевший голос звучал хриплым писком подыхающего цыплёнка. Но стук то в дверь он никак не мог не услышать. Значит, он просто ушёл! Последняя надежда на спасения рухнула, как карточный домик. От отчаяния я сползла на пол. Больше я ничего не помню. Наверное, я потеряла сознание.
Когда я очнулась, и увидела над собой небо, то поняла, что живая. Надо мною суетились какие –то люди, но я не слышала их голосов. Меня словно контузило. Кто-то лил холодную воду прямо мне в лицо, я чувствовала её болезненно ледяное прикосновение. Вдруг чье-то страшное черное лицо склонилось надо мной, загородив собой небо. Я хотела закричать, но не могла этого сделать – я находилась в каком-то оцепенении. Неужели я попала прямо в ад, и страшные демоны в обличье людей уже готовятся принять свою несчастную жертву? Но, по мере того, как я всматривалась в это жуткое лицо, оно все больше напоминало лицо нашего друга Дэйва – местного зомби-ветеринара, который служил шафером на нашей свадьбе. Постепенно мой испуг начинал проходить, мне даже стало как – то стыдно за то, что я приняла Дэйва за демона.
Постепенно звуки стали возвращаться, и я начинала слышать звук человеческих голосов, они сплетались в звенящую какофонию, из которой я не могла выделить отдельного голоса, и создавалось впечатление, словно оркестр настраивал инструменты перед выступлением. Хотя то, о чем говорили эти люди, я не могла разобрать, но какой сладостной мелодией показались они мне тогда, после моего заточения в аду. Постепенно я начала приходить в себя. Звуки и краски становились всё ясней и отчетливее. Я попыталась приподняться с земли, но тут же вокруг меня всё закружилось в безумном водовороте, который я не в силах была остановить, и, обхватив голову руками, я снова легла на землю. В глазах потемнело, будто выключили свет, и я начала падать в бездонную пропасть. Я снова потеряла сознание.
Подъезжая к дому, Грэг сразу понял, что что-то случилось. Разнородная масса людей толпившейся возле дома, и блеск полицейских мигалок не оставляли в этом сомнения.
«Неужели нас всё-таки ограбили?» – пронеслось в мозгу у Грэга. Он дал газ, и через две секунды был уже на месте. Он подоспел как раз в тот момент, когда меня заносили в машину скорой помощи, чтобы везти в госпиталь.
-Что здесь произошло?! Что с моей женой, что с ней?! – набросился на Дэйва побелевший от ужаса Грэг. – Боже, её убили!!! Она мертва!!! Говори же, Дэйв!!! – Грэг схватил соседа за майку и начал так отчаянно трясти, что едва не сорвал её с тела.
-Не волнуйся Грэг, она жива, с ней будет всё в порядке. У ней гипотермический шок, но она уже пришла в сознание, - старался успокоить его Дэйв. –Она была заперта и не могла выбраться из дома, когда… Но Грэг не стал дослушивать его дальше, он бросился к машине скорой помощи. Когда он увидел свою жену, то он едва мог узнать её. Ему показалось, что произошла ошибка, и, вместо жены, сюда зачем-то положили манекен, настолько страшно было её белое, осунувшееся лицо, только длинные золотистые локоны, свисающие с краев носилок, выдавали ту румянощёкую, молоденькую красотку, какой она была ещё утром, после ночи их любви.
Кислородная маска, одетая на её лицо, не могла скрыть заострившегося носа и выделившихся скул. В какой-то момент странная неподвижность заставила его поверить в то, что она действительно умерла. Раздался душераздирающий крик, и Грэг бросился к машине скорой помощи.
Когда меня заносили в машину скорой помощи, я услышала его голос. Он что-то кричал невнятное, но это был ЕГО голос, голос моего Грэга - его скрипучий подростковый голос звучал для меня, как самая сладостная музыка на свете. Теперь я явственно слышала, что это кричит Грэг. Значит он здесь, он вернулся, теперь всё будет хорошо. Я открыла глаза. Тяжело дыша, передо мной стоял побледневший от ужаса Грэг. Его руки тряслись от волнения, а из его испуганных глаз катились крупные слёзы и капали мне на лицо.
-Грэг, прекрати это, - тихо произнесла я, - я ещё не умерла, - и сжала его трясущуюся ладонь за пальцы. Легкая улыбка пронеслась по его лицу, но он никак не мог сдержать своих рыданий. Каждый раз, пытаясь подавить их в себе, он забавно сморкал носом, втягивая в него вытекавшее содержимое, но слезы всё лились и лились из его раскрасневшихся глаз, и с ними он ничего не мог поделать, как ни старался, только размазывал их по лицу грязным кулаком, отчего его глаза становились ещё краснее.
-Вы мистер Грегори Гарт? - вдруг раздался громобойный голос над моим ухом. В ответ Грэг смог только кивнул невидимому голосу, рыдания душили его.
-Инспектор Гай Нойси. В арестованы за незаконное ограничение свободы вашей жены, - отрезал неизвестный голос.
-Что? – растерялся Грэг.
-Я вынужден буду зачитать вам ваши права. С этого момента, всё что будет сказано вами, может быть использовано против вас.
Послышался щелчок захлопнувшихся наручников.
-Вы что спятили?! – с раздражением крикнула я неведомому голосу, содрав с себя кислородную маску, - мой муж ни в чём не виноват! Он ничего не совершил!
-Послушайте, мэм, не вмешивайтесь, позвольте судить об этом нам. А сейчас не мешайте отправлению правосудия! Вы же, мистер, поедете с нами в участок, - обратился он к Грэгу.
- В таком случае, я еду вместе с ним! – я хотела, было встать, но приступ головокружения тут же свалил меня обратно. У меня была сильнейшая горячка.
-Э-э-э, мэм, вам пока нельзя вставать, у вас очень высокая температура, - испугалась молоденькая сестричка.
-Не волнуйся, Лили, со мной будет всё в порядке. Я думаю, что это глупое недоразумение разрешится быстро. Сейчас главное, чтобы ты поправилась. Остальное для меня неважно. Я готов, ведите – обратился он к инспектору.
-Это чушь, Грэг невиновен! Он ничего не совершил! За что вы его арестовываете?! Он не нарушил закона! Я сама велела запереть себя, то есть я сама себя заперла, когда отключили электроэнергию. Это вышло случайно. Я заперла себя в доме! Сама себя! Это я во всём виновата! Арестуйте меня, только отпустите Грэга! А-ха-ха-ха! Не забирайте моего мужа!!! – я металась в горячке, дергая головой из стороны в сторону, пока медсестра не ввела мне дозу успокоительного.
Глава пятьдесят третья
Между Сциллой и Харибдой
Несмотря на то, что, когда меня привезли в госпиталь, моей жизни угрожала реальная опасность, благодаря соей молодости и крепкому здоровью, я на удивление скоро поправилась. Горячка ушла, и о пережитом заточении мне напоминала только лёгкая слабость.
Уже через два дня я готова была к выписке, но врачи медлили, опасаясь рецессии. С тех пор, как я находилась в больнице, я ничего не слышала о Грэге, и, как всякая неизвестность, это терзало меня более всего. Целыми днями напролёт я лежала в своей постели и бесцельно смотрела в потолок, не переставая думать о Грэге, не в силах предпринять что-либо.
Что с ним сейчас? Неужели, его, и вправду, посадят из-за меня? Если бы я встала раньше, то я поехала с ним, и всего этого не случилось.
Несколько раз я порывалась уйти из больницы на поиски Грэга прямо в больничном халате, чтобы заявить полиции о его невиновности, но неумолимые врачи всякий раз пресекали мои попытки к бегству, возвращая меня обратно. Я просила, молила, угрожала, но всё было напрасно. Меня не пускали, каждый раз уверяя, что за мною приедут.
И вот в одно прекрасное утро всё так и вышло. Ко мне подошла сестра и объявила, что за мною приехала машина. Я не сомневалась, что это был Грэг, и что его отпустили, сняв с него нелепое обвинение. С ликующим сердцем я бросилась к окну, думая, что увижу знакомый силуэт нашего Пикапа, но никакого Пикапа на стоянке не было, вместо него, у дверей больницы стоял белый лимузин дядюшки Сиза, из которого выходил сам дядюшка Сиз. Грэга с ним не было. Сердце сжалось от предчувствия беды. Значит, Грэга не выпустили.
-Что, что с Грэгом?! – обрушилась я на старика, едва тот переступил порог больничной палаты, - ради бога, Мистер Штрайкер, скажите мне, вы слышали что-нибудь о Грэге? Не скрывайте же ничего от меня!
После подъема по лестнице, тучный Штрайкер всё никак не мог отдышаться, чтобы начать разговор. Наконец, выпив залпом стакан воды, он начал:
-Сейчас Грэг находится в окружном участке, ему предъявлено официальное обвинение в ограничении свободы собственной жены, повлекшее за собой причинение вреда здоровью, но суда пока ещё не было, он может быть выпущен под залог под мою личную ответственность.
-Дядя Сиз, говорите, что я должна сделать для Грэга, и я сделаю всё, чтобы снять с него это нелепое обвинение и освободить из заключения моего мужа! Во всём, что случилось, виновата я. Я сама попросила запереть себя на ключ, я же не думала, что вырубят это чёртово электричество. Скажите, какое наказание грозит Грэгу из-за меня? - почти зарыдала я.
-Прежде всего, нам нужно успокоиться, взять себя в руки и действовать последовательно. Сейчас мы поедем в участок и внесём за Грэга залог и вы, как потерпевшая, напишете заявление, снимающее с Грэга всю вину. Ну же, выше нос, моя птичка, всё не так уж плохо, как вам кажется. Не надо так переживать, а то на вас больно смотреть. У нас есть все шансы выиграть это дело, и мы сделаем это. Наш семейный адвокат Самуил Зандерс, друг покойного мистера Баркли, сам взялся за это дело, а это лучший адвокат в городе. С тех пор, как мистер Баркли помог поступить ему в адвокатуру, говорят, он ни проиграл, ни одного дела. Так что можете считать, что мы уже выиграли это дело, потому что...
-Нам надо спешить, дядя Сиз, мы должны выручить Грэга из беды, не будем же терять ни минуты…
И, собравшись с духом, я решительно произнесла:
- Мы сделаем это!
-Вот так –то лучше! –улыбнувшись, подтвердил дядя Сиз.
Словно суперзвезду меня везли через весь город в роскошном белом лимузине, люди с завистью оглядывались нам в след, только на этот раз поездка не радовала меня - мне было не до всей этой роскошной мишуры миллионеров. Восседая на роскошном белом сиденье, я не преставала думать о том, как помочь Грэгу выпутаться из этого дурацкого дела. В конце концов, я решила во всём положиться на дядюшку Сиза, ведь он был Грэгу, как отец. А разве можно не доверять отцу?
Вскоре лимузин остановился у ворот полицейского участка. Адвокат Зандерс уже ждал нас там и что –то оживленно говорил матери Грэга. Когда, мать Грэга увидела нас, она так посмотрела на меня, будто это я засадила её сына за решётку. Однако, она старалась не подавать виду, что сердится на меня.
Мы спокойно поздоровались и прошли в участок, где меня уже ждали. Я поставила свою подпись под заявлением, которое уже было составлено адвокатом, и мы с адвокатом направились к камере, где всё это время содержался Грэг.
Вот уже третьи сутки Грэг делил общество с тремя чернокожими заключенными, сидевшими вместе с ним в одной клетке. Двое были взяты с поличным, когда забрались в богатый дом, один – за угон автомобиля. Общество нельзя было назвать приятным.
Это были люди грубые в своих словах, распущенные в своей манере держаться, но, по своей сути, они не были мерзавцами. Это были люди из бедных негритянских кварталов, населенных «свободными рабами», как с грустной иронией называло себя чернокожее население таких черных гетто. Люди с равными правами, но не гласно лишенные многих прав, которые слишком хорошо познали несправедливость мира, в котором правят богатые белые «Джоны». Хотя Грэг был цветным, почти белым, он достаточно прожил в Маше, чтобы научится ладить с черными братьями.
Грэг во многом перенял негритянскую манеру поведения, пока жил в Маше, так, что проблем общения из-за цвета кожи у него не возникало. В камере он просто стал слыть под кличкой «Дохлый», в остальном он слыл своим парнем, и его никто не обижал.
- Хватит дрыхнуть, Дохлый, поднимай свою тощую белую задницу, кажется, к тебе пришли,– шлепком по голове разбудил Грэга угонщик автомобиля. Грэг нехотя поднялся, и, потирая запанные глаза, всё никак не беря в толк, зачем же его разбудили в такую рань.
-Ф-и-и-ть,- присвистнул, первый домушник, - посмотри Сэм, какая аппетитная белая цыпочка идет сюда, так бы её и скушал.
Грэг начал понимать, что под этой «белой цыпочкой» сюда идёт его жена, и стал торопливо одеваться.
- Где?! Где?! Дай мне посмотреть! - засуетился второй домушник, - Вуф, а блондиночка действительно ничего, вот бы её трахнуть. Ха-ха-ха!
Грубый смех сокамерника ударил Грэга в самое сердце, и тот вскочил, и, как ошпаренный, кинулся к решётке.
-Грегори Гарт, за вас внесли залог, собирайтесь, вы свободны, – лениво буркнул охранник.
-Грегги! – крикнула я во весь голос, мы бросились в объятия друг к другу и прямо через решётку слились в долгом поцелуе.
- Кажется, теперь я начинаю понимать, почему этот чувак держит свою женушку под замком, -вздохнул неудавшийся угонщик машин.
-Эй, Дохлый, в следующий раз, запирай свою кошечку покрепче. Чтобы не сбежала! Ха-ха-ха! – Подшутил над Грэгом первый домушник.
-Или чтоб не украли. Ха-ха-ха! Эй, Грэг, лучше вообще не оставляй свою малышку одну в доме, а не то, пока тебя не будет, я навещу твою женушку, – тут же дополнил его второй, и засунув средний палец в рот, стал надувать и сдувать противоположную сторону щеки, намекая на секс.
В ответ Грэг завел руку за спину и показал уже бывшим сокамерникам средний палец. Послышался оглушительный взрыв грубого хохота, от которого затряслись стены каземата. Попрощавшись, дружески хлопнув друг друга по ладоням, Грэг расстался со своими новыми приятелями и, взяв меня за руку, радостно поспешил на встречу свободе.
-Прощай, Грэг, будем надеяться, что скоро увидим тебя здесь! Ха-ха-ха! И главное, береги свою красотку!
Грэг повернулся, и, ухмыльнувшись кривой улыбкой, снова показал им средний палец. Раздался новый взрыв смеха, только один неудавшийся угонщик грустно добавил:
-Я всегда знал, что в этой дерьмовой жизни лучшее всегда достается таким идиотам.
В коридоре полицейского участка Грэга дожидалась побледневшая и испуганная мать
–Мамочка! - при виде матушки, Грэг, вдруг, запрыгал, как ребёнок, и бросился к ней в объятия. Мать крепко обняла его и, обхватив его за ушастую голову руками, крепко целовала в его небритые колючие щёки, всё время продолжая умильно плакать от счастья. В самом деле, по сравнению со своей рослой матерью, невысокий Грэг казался маленьким мальчиком. Так, не размыкая своих объятий, они и вышли из полицейского участка, где нас уже ждал лимузин дядюшки Сиза, чтобы отвести Грэга к себе домой, в домик на побережье, как оказалось, только Грэга,…но только не меня. Только я попыталась сесть в лимузин с Грэгом, как она решительно преградила мне вход рукой, придержав дверь лимузина перед самым моим носом.
-Куда? А вы, дорогуша, с нами не поедете, - отрезала она, - вас отвезёт мой адвокат.
-Как? – растерялась я, - разве Грэг не едет со мной?
- Грэг едет домой, с этого дня он будет жить со мной на побережье. В конце концов, вы получили, что хотели, и можете убираться в свою Россию, в свой Петербург, но моего сына вы больше не увидите. Мой адвокат пришлёт вам бумаги о разводе. Всё, что вы получили от нашей семьи, можете оставить себе. Разве не за этим вы приехали сюда?
Её жестокие слова ударили меня прямо в сердце, голова закружилась, мне показалось, что я снова теряю сознание. Не понимая, что происходит, я беспомощно уставилась на Грэга. Он был не менее удивлен и обескуражен.
-Вы не правы, - вмешался дядюшка Сиз, - Лили достойная девушка. Правда, не без странностей, но в целом она хороший человек, и это главное. С тех пор, как она появилась в жизни Грэга, я никогда не видел моего мальчика таким счастливым, жизнелюбивым человеком. Он снова научился улыбаться, общаться с людьми, у него появились друзья, которых у него никогда не было.
-Друзья… Вы имеете в виду тех трёх, в тюрьме? – намекнув, проворчала мать.
- Выслушайте меня, мисс Баркли. Грэг больше не тот одинокий замкнутый парень, которого я знал раньше. Благодаря малышке Лили его жизнь наполнилась смыслом, у него появилась цель наладить свою собственную жизнь, у него появилось будущее. Если вы желаете счастья своему сыну, то…
-Закрой свой рот, толстый болван, - чуть было не взвизгнула мать, - тебе платят здесь за то, чтобы ты крутил свой руль, а не встревал в наш разговор с сыном!
Бывшая мисс Фрида Баркли снова проявила свой стервозный характер, будто она до сих пор была дочерью миллионера, а Сиз её слугой. Несмотря на то, что этот самый «толстый болван» когда –то спас её, в её понимании Сиз Штрайкер всегда оставался водителем отца, слугой, с которым можно было особо не церемониться.
-Это неправда, её любовь ко мне бескорыстна, -теперь Грэг встал на мою защиту, - из всего того, что мы получили, Лили не взяла ни единого цента. Всеми деньгами распоряжаюсь я. Мы счастливы вместе и не собираемся разводиться, как бы вам этого не хотелось
-Грегги, мой мальчик, - ласково заговорила с сынком мать, - пойми, таких, как она, я знаю куда лучше, чем ты. Русские девки известны в нашей среде, как «златоискательницы»*. Если она говорит, что ей ничего не нужно – значит, она возьмёт всё. В конце концов, она оставит тебя ни с чем и смоется к себе в Россию, и это в лучшем случае. С ней ты попадешь в какую-нибудь беду, и, даже я, твоя мать, не смогу спасти тебя. И этот суд, будет не первым в твоей жизни, поверь. Такие, как они не перед чем не остановятся, чтобы заполучить твоё наследство. У них нет моральных принципов, они способны на всё. Брось её, брось, пока не стало слишком поздно! Пусть эти гребанные деньги и бриллианты остаются у неё, считай это нашим выкупом! Грегги, малыш мой! - почти плакала она, - я хочу, чтоб у тебя было будущее, тебе нужно окончить школу и поступить в колледж, чтобы получить специальность! А, живя в Маше, с этой су…, - она запнулась, - ты не сможешь сделать этого! Эта девица будет только тянуть из тебя деньги –вот и всё, поверь мне!
-Нет, хватит, мам, я не желаю выслушивать всю эту чепуху. Я больше не твой маленький мальчик, я – взрослый человек, и отныне я буду решать за себя сам. Я остаюсь с Лили, и ты не сможешь помешать мне в этом, я её муж и еду с ней в наш дом в Маше. Выпусти же меня, наконец, - Грэг рванул ручку лимузина и проворно выскочил наружу.
-Грэг!!! - раздался вслед истошный крик матери, но Грэг уже не слышал его, он со всех ног бросился ко мне.
Наконец, мы дома. Вот наш знакомый - могучий дуб, сломленный грозой и градом, но непобедимый, как всегда, обнимает своими ветвями маленький белый домик, приют для двух влюбленных, который, чуть было, не стал смертельной ловушкой для меня.
Ещё издалека белеет он своей свежевыкрашенной крышей из-под могучего дуба, выделяясь на зеленом фоне безобразно разросшегося тропического бурелома.
Адвокат останавливает свою машину возле дома, срывает полицейскую печать с запечатанной входной двери, открывает дверь, и мы входим в дом.
Каково же было наше удивление, когда мы услышали, что в доме кто-то есть. Этот кто-то принимал сейчас душ, шум воды, доносившийся из душа, ясно говорил об этом, мало того, он ещё и пел при этом караоке, из душа доносилась громкая рок- музыка, сопровождаемая истошными завываниями низкого мужского баса, и если бы не слова песни, то могло показаться, что в душе ревёт медведь. На столе красовались гора объедков, оставшихся от продуктов, которые Грэг привез из города. А постель была всклокочена. Видно этот кто-то основательно поселился здесь, пока нас не было дома. Но как он мог сюда попасть, когда дверь была закрыта и опечатана полицией, а на окнах были железные решётки?
- Я, пожалуй, пойду, - почуяв неладное, засуетился испуганный адвокат.
-Куда! – завернул его за руку Грэг. – Как же так? В дом забрался грабитель, а ты, Зандерс, хитрый жиденок, хочешь улизнуть, оставив своего клиента наедине с вооруженным бандитом? Нет, Зандерс, не выйдет, раз ты наш адвокат, то, следовательно, ты должен защитить нас. Разве не за это тебе платят? У тебя есть пистолет?
- Боже упаси, я не смогу стрелять в человека, когда я, даже не умею стрелять, - заупрямился адвокат, - стреляй сам, я адвокат, а не телохранитель.
-Ты же сам говорил, что я не имею права пользоваться огнестрельным оружием, когда нахожусь под следствием. Это противозаконно. И потом пистолет твой, так, что тебе придется стрелять из него самому. Так что вперёд! –Грэг толкнул его в спину.
-Эй, здесь есть кто-нибудь? - трясущимся от страха голосом пролепетал Зандерс, нелепо выставляя вперёд пистолет. Но тот, кто сидел в ванной, из-за ревущей музыки не услышал его слабого голоса.
– Здесь есть кто-нибудь?! - повторил адвокат уже громче. Ответа не было. Вдруг, музыка внезапно прекратилась и из душа показалась огромная черная туша совершенно голого негра, который вытирал полотенцем свою мелкокучерявую голову. Раздался выстрел, но Грэг успел ударить Зандерса по руке, так что тот промахнулся - пуля угодила в пол, рядом со ступнёй негра. Негр как-то странно подпрыгнул на месте и, вдруг, заорал во всю глотку:
-Вашу мать, ребята, вы что, совсем обалдели?!
Полотенце спало с его головы, и тот час в этом голом негре я узнала Дэйва, нашего друга, ветеринара и «местного жреца Вуду».
-Простите, мисс, - устыдился он своей наготы и быстро скрылся обратно в душ. – Грэг, принеси мне мою одежду. Она висит вон там, на стуле.
- Дэйв, но как ты оказался здесь? - недоуменно спросил Грэг.
-Эта долгая история, боюсь, что ты будешь смеяться, но так получилось, что я сам замуровал себя здесь.
-Опять!?!- испугался адвокат. – Ещё один. Похоже, эта халупа создана специально, чтобы замуровывать здесь людей.
-Я бы тоже посмеялся над этим курьезным совпадением, но мне сейчас не до смеха. Наше дребанное правосудие таково, - Грэг кивнул в сторону адвоката, - что на меня могут повесить и этот случай. Доказывай потом, что нас друг обосновался здесь по доброй воле, пока я был заперт принудительно. Ха-ха-ха! Дейв расскажи, как было дело.
-Я мирно спал в своем доме, когда вырубили электричество, я ничего не заметил. Меня разбудил гвалт собак и крики о помощи. Когда я выглянул в окно, то увидел, что перед вашей дверью стоит Дэлфи-водонос, ну, тот дебил, который разносит воду в поселке, и кричит во всю глотку, как резаная свинья. Я сначала не понял, что же случилось, но сразу догадался, что в вашем доме произошло какое-то несчастье. Через секунду я был возле вашего дома, но этот идиот никак не мог толком объяснить, что же случилось, он только всё время орал: «Одна в доме. Она изжарилась, сварилась, её стушили в собственном соку», и корчил немыслимые рожи. Я взглянул на запертую дверь, и сразу же понял, что произошло заточение. Чтобы вытащить Лили из западни, мне пришлось основательно поработать сварочным аппаратом, чтобы снять решетку и распиливать автогеном пластиковые рамы. Дело, надо сказать, было не из лёгких, даже мне удалось это с трудом, вот почему бедная девушка не могла выбраться самостоятельно. И только тогда, когда моя спасательная операция подошла к концу, и она была высвобождена из душного плена, став понемногу приходить в себя под воздействием нашатырного спирта и ковша ледяной воды, послышался вой сирен нашей доблестной службы из 911. На звук их сирен уже сбегался целый поселок. Как ты понимаешь, я не захотел быть замешенным в этом деле и лишний раз попадаться на глаза жителям поселка, чтобы не навлечь на себя обвинений от местных, которые, считая меня чуть ли не местным Вуду, и при всяком удобном случае обвиняли меня во всех семерых смертных грехах. Я решил не попадаться лишний раз на глаза копам, и спрятался в доме. Потом имел удовольствие видеть, как тебя арестовал этот придурок Нойси, но сам я уже ничего не мог поделать, боясь, что меня обвинят в незаконном проникновении в жилище. В конце концов, вышло так, что все лавры спасителя блондиночки достались дурачку Дэлфи, хотя ни кто не мог понять, каким образом этот убогий малый смог перепилить решётку окна и вскрыть металлопластиковые рамы… Когда всё стихло, я незаметно вылез через окно, и хотел было идти к себе домой, но тут до меня дошло, что, воспользовавшись случаем, через окно могут проникнуть настоящие грабители и обчистить дом. Я решил заварить обратно оконные решётки, чтобы никто не мог пролезть в дом через окно. Сказанао-сделано. Но только тогда, когда я закончил свою работу, я понял, что сам –то нахожусь внутри! Что мне, прикажешь, было делать? Снова ломать решётки? Но тогда я их вряд ли бы смог установить на прежнее место, а для того, чтобы найти и установить новые, понадобилось бы немало времени, которым бы воры не преминули воспользоваться. Я решил оставить всё как есть, и ждать возвращения хозяев, благо продуктовых запасов, которые принёс Грэг, хватило бы на неделю.
-Ха-ха-ха! Вот дурень –то, - рассмеялся адвокат, - видал я идиотов, но таких! Надо же выдумать, замуровать себя в доме, чтобы охранять чужое добро! А если бы тебе пришлось ждать тут целый месяц, другой, ты так бы и помер здесь, любуясь на свои решетки. Ха-ха-ха!
-Слышишь ты, Иуда, Дэйв мой друг, и я не позволю тебе потешаться над ним. Как бы это не выглядело, но всё, что он сделал, он сделал, чтобы помочь нам, и я искренне благодарен ему за это.
-Если твой адвокат считает меня идиотом, то он не прав, – обиделся Дэйв, - я не собирался ждать взаперти месяц-другой. Я позвонил отцу и выяснил, что Грэга отпустят под залог через три дня. Мог же я потерпеть эти три дня, сидя в доме с кондиционерами и продуктами питания? Что я терял?
-Считайте, что я ничего такого не говорил, - начал отпираться Зандерс, задрав кверху ладони, -и ничего не слышал. Но, впредь, молодой человек, - обратился он к Грэгу, предупредительно выставив палец, - будьте поосторожнее с вашим язычком, особенно когда дело касается национального вопроса, и особенно с теми людьми, от которых зависит ваша жизнь.
-Проехали, - буркнул Грэг, - и по-дружески хлопнул Зандерса по ладони.
-Я вынужден оставить вас, друзья, - раскланялся адвокат Зандерс, - меня ждут мои клиенты.
-Мне тоже нужно домой, -засуетился Дэйв, - мои псы не жрали целых три дня, и теперь они такие голодные, что могут слопать кого угодно, даже своего хозяина, если я не накормлю их сейчас же.
Наши друзья ушли, в доме сразу же стало тихо. Вдруг Грэга осенила какая- то неприятная догадка, он бросился на кровать и стал рвать матрас. Мне показалось, что Грэг спятил. Брезгливое ощущение от созерцания внезапно помешавшегося Грэга неприятно поразило меня. Казалось, что Грэг искал там что-то. Наконец, он выпрямился и выдохнул:
-На месте.
-Что на месте? – испуганно спросила я.
-Деньги, я храню их в наматраснике. Вот я и подумал, что их стащил Дэйв. Недаром же он пристрастился к нашей кровати.
-Э-э, Грэг, значит, ты полагаешь, что Дэйв способен на кражу.
-Детка, в наше время, никому доверять нельзя, даже лучшему другу. Дружба – понятие относительное, сегодня она есть, а завтра твой друг превратится для тебя в злейшего врага и предаст тебя.
- Это верно, Грэг. А на счёт меня ты думаешь точно так же?
-Ты - другое, ты - моя семья, и я всегда буду на твоей стороне, что бы ни случилось. Запомни это! - «Как знать, Грэг, как знать», -подумала я.
-Ха-ха-ха! Грэг! Ты и впряду чокнутый! Кто же хранит деньги в наматрасниках? А если бы мне, к примеру, вздумалось просушить наматрасник на улице? Что тогда? Давай лучше переложим их в наш комод, там им будет лучше, чем в сейфе, а ключи всегда будут у тебя.
-Хорошо, пусть будет по-твоему, - неохотно согласился Грэг.
Мы оглядели дом. После пребывания Дэйва, было такое ощущение, что по комнатам промчался торнадо. От прошлой уборки не осталось и следа. Мне с Грэгом заново пришлось перемывать весь дом и снова перестирать в дезинфицирующем растворе постельное бельё, пропахшее едким негритянским потом нашего черного друга.
Только когда солнце стало заходить за горизонт леса, и наступили сумерки, мы закончили приводить дом в порядок. Усталые, мы сидели на входной лестнице, и пили ароматный чай, любуясь, как заходящее солнце исчезало за кромкой леса, и наслаждались покоем, наполненным умиротворяющими звуками наступавших сумерек. Было тепло и безветренно. В воздухе толкались комарики, предвещая хорошую погоду. Цикады затянувшие свою бесконечную песню, навевали покой и раздумья. Озорник Лаки прыгал на песке, ловя пролетавших мимо мух. Вдруг, я спросила Грэга:
-Грэг, скажи, зачем ты запер меня в доме?
-Чтобы в моё отсутствие, никто не смог залезть в дом. Я беспокоился за твою безопасность, детка.
-И, конечно же, чтоб ни кто не смог вылезти из него, - автоматически добавила я.
В ответ Грэг только вздохнул, и, придвинувшись ко мне поближе, обнял за шею. Так мы и просидели до утра, уставившись на играющего в песке Лаки, как на единственно движущийся предмет, пока солнце окончательно не скрылось за горизонтом, и на поселок не опустилась непроглядная ночь, только тогда мы отправились спать.
Как было приятно вновь ощутить себя дома, в своей собственной постели вместе с Грэгом, вновь ощущать нежные прикосновения его шершавых рук. Свежее, чуть сыроватое белье, приятно отдавало солоноватым запахом хлорной чистоты, от которого щекотало в носу и немного щипало в глазах. Этот запах чистоты, возбуждал, не давая уснуть.
В своей мягкой кровати мы ласкали друг друга, точно так же, как и в ту ночь, сильно и страстно. Мне казалось, что эта ночь является продолжением той ночи, только на этот раз не было полной луны, и в комнате стояла полная темнота, но так было, даже как –то необычно.
-Знаешь, что, Грегги, нам больше нельзя заниматься этим.
-Почему? - удивился Грэг, прерывая свои ласки.
-Мне кажется, я беременна.
-Но с чего ты это взяла? Ведь прошло только три дня.
-Меня уже тошнило.
-Вот те раз, глупенькая, - прыснул от смеха Грэг, - ты думаешь, что это случается вот так сразу.
-Да, но разве тошнота не является первым признаком беременности. А меня тошнило, и даже рвало, сразу после той ночи с тобой.
-Господь всемогущий, да разве это бывает так, сразу! Вероятнее всего это случилось из-за перегрева, так, что не выдумывай ерунды. Я где-то слышал, что вероятность зачатия ребёнка составляет где-то один случай к тридцати.
-Уж не хочешь ли ты сказать, что для того, чтобы у нас кто-нибудь родился, нам нужно заняться этим не менее тридцати раз кряду. Нет, это уж слишком для меня! Я не выдержу!
-Ну, я не знаю, - засомневался Грэг, - и потом, все зависит от удачи. Иногда получается и с первого раза.
-Теперь я точно ничего не понимаю. Давай просто займемся этим, не раздумывая. Через неделю суд. Кто знает, будет ли у нас такая возможность.
Такого страстного секса, который был у нас в прошлый раз, уже не было. Это был наш тихий семейный секс, в котором мы уже не были теми пылкими любовниками, потерявшими рассудок от плотского наслаждения. Нет, на этот раз это был зрелый, размеренный секс двух любящих супругов, проживших не один год в браке. Супружеский секс, наполненный нежностью и лаской, не лишенный, впрочем, некоторой безобидной фантазии со стороны Грэга, пришелся мне по вкусу. Грэг нежно укачивал меня, шепотом напевая колыбельную песенку. Его скрипучий голос действовал на меня гипнотически –успокаивающе, заставляя меня расслабить напряжённые бёдра. Я же должна была изображать маленького ребенка, которого укачивают в колыбели, маленькую Коди, которая вместо соска женской груди облизывал лицо Грэга, каждый раз почему-то натыкаясь на его солёный сопливый нос, что заставляло меня громко смеяться. Да, скажу я вам, заниматься сексом в полной темноте, не видя партнёра, презабавно. Наконец, выбившись из сил, мы заснули, как убитые.
«Колыбельная» Грэга в самом деле возымела свое усыпляющее действие на меня, я проспала до самого утра, ни разу не просыпаясь среди ночи, что со мной бывает только после близости.
Суд был назначен через неделю, но мы не боялись его, потому что я собиралась полностью оправдать Грэга, и потом, у нас был лучший адвокат в городе, так что дело можно было считать почти выигранным: вот почему мы старались не нервничать заранее, а полностью положиться на судьбу. «Будет, как будет», - решили мы и больше не говорили об этом деле, будто никакого дела и не было. Но мы не учли те последствия, которые мог бы иметь этот суд для нашего брака. Да мы особо и не задумывались об этом, потому как были молоды и беспечны, а молодости свойственно отторгать тяжёлые раздумья, и это во многом помогает. И я вам советую, никогда не думайте о предстоящих тяжелых испытаниях, это не поможет решить ваши проблемы, из-за нервного напряжения вы только потеряете ваше здоровье – больше ничего. Умейте уходить от своих тяжелых мыслей, а лучше отбросьте такие раздумья в сторону, и смело идите вперёд навстречу опасностям – тогда любое дело будет вам по плечу, и вы всегда будете победителями.
Наступил день суда. Суд был назначен на десять тридцать. Уже в девять часов мы были на месте.
Это был настоящий дворец американского правосудия, где судебные процессы, в которых решались человеческие судьбы, были поставлены на поток, и шли беспрерывно, как полуфабрикаты по конвейерной линии. Эта была, своего рода фабрика правосудия, где властвовал закон, единый для всех и неумолимый. А стряпчими здесь были юристы – судьи, прокуроры, адвокаты, - в общем, все те паразиты человеческого общества, не производящие никаких материальных ценностей, которые работали на эту систему, благодаря которым эта система и существовала. Все эти адвокаты и посекюторы (по-нашему прокуроры) превращали судебные процессы в настоящие шоу, где каждый стремился выиграть, доказав свой профессионализм, и тем самым наживали на человеческих несчастьях неплохое состояние.
Надобно сказать, что, в отличие от нас, Россиян, Американцы очень любят судиться и не боятся делать это. Люди судятся по любому, даже незначительному поводу, когда им кажется, что их права как-то ущемлены или нарушены. Поэтому через подобный «конвейер» за день проходит до несколько сот дел, и это далеко не предел. И, хотя я сняла с Грэга всякие обвинения, закон требовал, чтобы он все равно предстал перед судом, таков уж был Американский закон, и его нельзя было нарушать.
- Дело номер 564296543, Слушается дело о принудительном ограничении свободы, повлекшем за собой наступление угрозы жизни и вреда здоровью. Потерпевшая сторона выступает на стороне защиты. Дело поступает к рассмотрению.
Раздался удар судейского молоточка, резкий звук которого больно отозвался у меня в ушах. Судебный процесс был открыт.
По правилам заседание открывалось речью посекьютера, который оглашал обвинение. Он говорил так быстро и монотонно, словно читал Манас*, так, что я не поняла ни единого слова, из того, что он говорил. Как же он меня раздражал!
Затем вызвали меня, как главную свидетельницу. Только после стандартной процедуры клятвы на библии, я имела право приступать к даче показаний. Эта клятва убивала меня. Как можно было клясться на библии, обещая говорить правду и только правду, когда в основном христианском законе написано «не клянись вообще». А меня вынуждали нарушить этот закон.
Чтобы не тянуть время, я не стала идти против системы, ведь это только могло навредить Грэгу. С отвращением положила я свою руку на библию, заранее зная, что мне, может быть, придется солгать, чтобы выручить Грэга. Свобода мужа мне была дороже всего на свете, всех этих дурацких формальностей, остальное – Бог простит. Допрос начался.
Посекьютер, будто нарочно, говорил так, чтобы я не могла ничего понять, все время, перекатывая во рту огромную жеваку, прямо как корова, поэтому слова у него получались замятые и разжеванные. При этом его мужская бычья морда выражала собой безразличие и презрение ко всему процессу, будто суд был для него формальной процедурой. Было желание плюнуть этому гаду прямо в лицо и бежать прочь. Наконец, он замолк, и его пронзительно-внимательные глаза обратились прямо на меня, очевидно, требуя ответа. Что я могла ответить, когда я не поняла ни единого слова, в его замысловатой судейской речи.
Наступила мучительная пауза. Я чувствовала себя, как дура, беспомощно хлопая на Грэга глазами, пытаясь всё-таки вспомнить, о чём говорил обвинитель, но ничего не могла связать в своей голове. Я попросила повторить вопрос. Посекьютера, по-видимому, это начало раздражать: было утро, судебный конвейер только начал свою работу, и впереди у него было ещё много дел, а я, своим непониманием, явно тормозила работу этого «конвейера». Однако, он повторил вопрос. Со страху я опять ничего не поняла, и опять беспомощно хлопала глазами, но уже на посекьютера. Тому все-таки пришлось незаметно выплюнуть свою жеваку в кулак (я не ошиблась, она у него всё-таки была во рту), и третий раз повторить тот же вопрос:
-…вы согласны с собственными показаниями, изложенными в вашем заявлении, - только могла я разобрать последние его слова.
Я посмотрела на Зандерса, тот кивал головой, раскачиваясь всем телом, словно читал свои Торы, что, казалось, вот-вот треснется лбом об край стола. Следуя примеру Зандерса, в ответ я тоже утвердительно кивнула в сторону обвинителя.
-Не слышу ответа, мэм, - раздражительно пробубнил тот.
-Да, мой муж ни в чём не виновен, и я снимаю с него всякие обвинения! – решительно высказалась я, наконец.
-Позвольте, судить об этом нам, а не вам, мэм, - с усталой раздражённостью произнёс судья, - вы не имеете право делать собственных заключений. Продолжайте. – Обратился он к обвинителю.
-Так вот, - начал тот, начал он, но теперь будто обсасывая каждое слово, - тогда объясните суду, мэм, почему, когда мистер Питер Дэлфи постучался в двери вашего дома, вы закричали, передаю дословно: « Помогите, мистер Дэлфи. Муж запер меня в доме. Позвоните 911». Это ваши слова, миссис Гарт? – «МУЖ запер меня в доме».
-Точно сказать не могу. Я была в почти в бессознательном состоянии, и поэтому …
-Протестую, Ваша Честь, -перебил меня адвокат, - показания мистера Питера Дэлфи не могут быть приняты к рассмотрению суда, поскольку данный свидетель является недееспособным, и, в силу своей умственной неполноценности, не может адекватно отвечать за себя. Справка о его недееспособности приложена к делу. В настоящее время Питер Дэлфи находится под опёкой своей матери, которая является его законным представителем.
-Протест принимается, - лениво подтвердил судья, - но если вы что-то хотели дополнить, миссис Гарт, вы можете немедленно изложить это суду.
Я растерялась, теперь совсем запутавшись, что я должна говорить, и говорить ли вообще. В отчаянии я посмотрела на адвоката. Тот отрицательно помахал ладонями. Я сразу поняла – будет лучше держать язык за зубами.
-У меня больше ничего нет, - многозначно ответила я.
-Тогда у стороны обвинения к вам вопросов больше нет, - как то сразу сдался суровый посекьютор.
-Есть ли вопросы со стороны защиты?- обратился судья к адвокату.
-Вопросов нет.
«И это всё», - подумала я. Неприятное ощущение какого-то подвоха кольнуло меня в сердце. Предчувствие, как всегда, меня не обмануло. Меня, точнее нас, ждал неприятный сюрприз, о котором мы не могли даже подумать.
-Вы можете садиться. – Ласково обратился ко мне судья, словно я была такой же жалкой идиоткой, как бедняга Дэлфи – водонос. – В качестве свидетеля вызывается Тэд Бинкерс.
Я вздрогнула. Это было невероятно! В первую секунду мне показалось, что я ослышалась, только поднимавшаяся лысая голова проповедника рассеяла эту последнюю надежду. Теперь-то он поквитается со мной за ту пощёчину на кухне!
-Какого чёрта! - вспыхнул Грэг, и вскочил со своего места, но решительный рывок Зандерса тут же осадил его.
-Тэд Бинкер, клянётесь говорить правду и только правду, положите руку на библию.
- Я являюсь амманитским проповедником, и моё вероисповедание запрещает приносить какие-либо клятвы.
-Тогда ответьте, ваше вероисповедание признаёт законность этого суда? В противном случае мы вынуждены будем признать ваши показания недействительными.
-Да, я признаю законы Соединённых Штатов Америки, и готов отвечать за свои показания перед судом.
-Хорошо, что вы можете показать по этому делу.
-Грегори Гарта я знаю слишком давно, когда я встретился с его матерью, он был ещё грудным ребенком. Грегори рос при мне, и, несмотря на его тяжелый характер, я любил его, как родного сына.
-Вот это ложь! – злобно прошипел Грэг.
-Что вы имеете в виду, утверждая, что у вашего приемного сына тяжёлый характер? – зацепился обвинитель.
- Я имел в виду, что при определённых обстоятельствах, Грэг становится неуправляемым.
-Уточните, при каких именно обстоятельствах.
-Я имею в виду ссоры, обиды, Грэг совершенно не выносит, отрицательную критику в свой адрес, это вызывает в нем приступы неуправляемой агрессии.
-Вы хотите сказать, что Грегори Гарт обладает болезненной обидчивостью, которая может вылиться в желание отомстить обидчику.
-Протестую, Ваша Честь, - адвокат, будто очнулся ото сна, - это бездоказательные домыслы…
-Протест отклоняется, - прервал его судья. – Продолжайте, мистер Бинкерс.
(Мне казалось, что я нахожусь в каком –то кошмарном сне, который никак не мог закончиться).
-Итак, мистер Бинкерс, вы хотите сказать, что Грегори Гарт склонен к физическому насилию и при всяком оскорблении способен отомстить обидчику?
-Протестую! – вскочил Занедерс с места, словно облитый кипятком, так, что на этот раз самому Грэгу пришлось усмирить своего слишком пылкого адвоката, дернув его за лацкан пиджака.
-Протест отклоняется, - хладнокровно произнёс судья.
-Да, что ж это такое?! - почти плача, накинулась я на адвоката.
-Я хотел сказать только, что в случае конфликта у него иногда возникает желание расквитаться с обидчиком, но он так же отхоч, как и вспыльчив, и до дела доходит редко. Видя, что нечего более внятного от хитрого проповедника добиться не удастся, обвинитель вновь накинулся на меня, пытаясь выудить удобные для себя признания:
-У меня вопрос к потерпевшей, – обратился ко мне обвинитель, развернув свою толстую бычью шею. – Перед тем, как вы оказались запертой в своем собственном доме, между вами была ссора?
-Нет, с тех пор, как мы поженились, между нами никогда не было никаких ссор, даже в ту ночь. С тех пор, как я знаю моего Грегги, он самый порядочный, самый лучший парень, хотя бы по отношению ко мне, и для меня этого достаточно. И если кое-кто утверждает, что у Грэга скверный характер, - я указала глазами в сторону проповедника, - то мне совершенно наплевать на это, потому как я знаю, что это не так, и могу со всей уверенностью заявить об этом суду!
-Тогда скажите суду, что вы делали накануне утром, когда Грэг собирался за продуктами в город?
- Я спала, и, естественно, что мой муж не хотел меня будить.
-Хорошо, я задам вопрос по – другому. Что вы делали предыдущим вечером, пока не легли спать?
Краска стыда залила моё лицо, я почувствовала, что мой лоб покрылся испариной. С Грэгом творилось то же самое, и, хотя он был всё так же бледен, но его выпяченные уши предательски алели пурпурным багрянцем, выдавая его смятение.
Я совершенно растерялась, я не знала, что отвечать суду, и готова была провалиться сквозь землю, лишь бы не находиться в этом дурацком положении. Наступила мучительная пауза. Я обратилась к адвокату, но тот предательски молчал. «Черт возьми, если они хотят знать, чем мы занимались до этого вечером, то пусть знают. Какие здесь могут быть приличия перед этими ублюдками!»
-Мы занимались сексом, - решительно произнесла я. По залу пронеслось восторженное восклицание, сопровождаемое улюлюканьем и присвистом. Я разорвала путы приличия. Теперь было уже ничего не стыдно. Плевать, что они думают о нас, пусть завидуют те, у кого этого нет. Сейчас я должна спасти своего мужа от нелепого обвинения, и я сделаю это, неважно, какими средствами. С невозмутимой гордостью смотрела я со своего места на этих жалких, обалдевших людишек. Даже сам обвинитель потерял дар речи, не ожидав такого откровения с моей стороны. Грэг готов был провалиться под стол. От волнения его начало тошнить –с ним бывало так всегда. Беднягу едва не вырвало на идеально выглаженные брюки адвоката, если бы тот вовремя не подставил спасительный пакет. Бедный Грэг.
-Разве вы не видите, моему подзащитному плохо, - вмешался, наконец, адвокат. - Я требую переноса процесса.
-Пустяки, - отрезал Грэг, - со мной всё в порядке. Я не хочу тянуть это дело, пусть оно закончиться сегодня, чем бы оно ни закончилось.
-Значит, между вами не было ссоры до этого, – растерянно заговорил обвинитель. - Хорошо, тогда, как вы думаете, из-за чего ваш муж запер вас в вашем доме?
-Протестую, вы принуждаете свидетельницу к домыслам.
-Протест отклоняется, отвечайте свидетельница.
-Я САМА попросила его об этом, потому что опасалась проникновения грабителей в дом.
-Позвольте, мэм, но, как вы сами только до этого утверждали, вы спали ГЛУБОКИМ сном, - он особенно ударил на слове «глубоким», - когда ваш муж вышел из дома, чтобы отправиться в город за продуктами. Вы же сами сказали, что он не хотел будить вас. Как же вы могли, находясь в «глубоком» сне, попросить его запереть дом на ключ снаружи.
Я была загнана в угол. Мне больше некуда было отступать. Ярость навалилась на меня, вспылив, я сорвалась отчаянной ложью:
-Я, вообще, прошу своего мужа, каждый раз запирать двери снаружи, когда мы отлучаемся из дома, чтобы грабители не могли проникнуть внутрь. Неважно, отправляется он один или со мной.
-Значит, вы утверждаете, что муж уже неоднократно запирал вас в доме и тем самым лишал законной свободы передвижения.
-Нет! – почти выкрикнула я. – Обычно, мы ездим в город вместе, но в этот раз Грэг просто встал раньше, и, не желая меня будить, сам отправился в город, чтобы закупить продуктов на неделю. Не мог же, в самом деле, он оставить меня спящей одну в открытом доме, зная, что в округе рыщут грабители, которые могли бы запросто пробраться в дом, пока я спала глубоким сном. И потом, у нас всего один комплект ключей, а изнутри дом запереть нельзя, разве только этим самым ключом. Что было ему делать? Оставлять дом на разграбление, рискуя жизнью супруги и имуществом, или благоразумно запереть всё в доме? Я считаю, что мой муж поступил правильно, выбрав второй вариант, и нисколько не обвиняю в его поступке. Кто же мог знать, что по всей округе вырубят свет, и перестанут работать кондиционеры, что всё так обернется для меня. Никто! Всё что случилось со мной, случилось лишь в силу непредвиденных обстоятельств.
После моего выступления зал затих, было слышно, только, как большая муха бьётся об оконное стекло.
-Браво, Лили! – наконец произнёс Грэг, сложив пальцы буквой V, что означало победу. Перекрестный допрос мне удалось выдержать с честью.
-Ещё есть вопросы к свидетелям, - пробубнил судья.
-Вопросов больше нет, - отрезал обвинитель.
Наступила очередь защиты, и слово взял адвокат Зандерс. К сожалению, мои худшие опасения подтвердились. Наш адвокат был куплен за довольно-таки приличную сумму, и оплачен не кем иным, как моей свекровью, отчаянно желавшей моего развода с её сыном, и она не преминула воспользоваться сложившимися обстоятельствами, чтобы разрушить наш брак.
Нет, не подумайте, что Самуил Зандерс был плохим адвокатом. Скорее, наоборот, можно было бы сказать, что это был один из самых лучших адвокат в Штате – сказалась школа старого Баркли. Он с чистой совестью защищал своего подопечного Грэга Гарта, делая все то возможное, что лучше для его клиента, но и только. Этот «семейный» адвокат прилежно исполнял поручение матери своего подзащитного, которая оплатила этот процесс, - он выстроил свою защиту на моём обвинении. Как говориться, кто платит, тот заказывает музыку. Таким образом, из потерпевшей я автоматически превратилась чуть ли не в обвиняемую, которой на этот раз пришлось оправдывать саму себя перед судом. Палка правосудия ударила меня с обоих концов, в этом суде меня поставили перед выбором, между свободой своего любимого и целостностью нашего брака.
- Защита вызывает, миссис Гарт, - победоносно выкрикнул Зандерс. – Итак, миссис Гарт, мне известно, что вы живёте с Грэгом Гартом всего полгода, и что вы совсем недавно вступили с ним в фиктивный брак, для того чтобы заполучить американское гражданство, а значит…
-Ложь! – прервал его Грэг. – Наш брак не является фиктивным!
- Я протестую, это неправда, - выйдя из себя, сорвалась я, - кто вы такой, чтобы утверждать, что наш брак фиктивный?! Слышите, вы!
-Порядок в суде, порядок, - раздался оглушительный удар судейского молоточка, - в противном случае я буду вынужден прекратить заседание! Сторона защиты объясните, пожалуйста, мне, какое отношение это может иметь к нашему делу?
-Хорошо, Ваша Честь, я поясню. Итак, господа, что нам известно о нашей потерпевшей? – при этом слово «потерпевшей» он произнес, как бы в кавычках. – Некая гражданка России Лили Арсентьева (впервые кто-то правильно произнёс мою фамилию) приезжает в США, чтобы вступить в брак с гражданином С Ш А Грегори Гартом, который, едва достигнув разрешенного для брака совершеннолетия, решает жениться на этой совсем незнакомой ему женщине. Что касается Лили Гарт – это типичная история. Русская девушка едет в Штаты, что называется, за лучшей жизнью, но, подождите, это ещё не всё. А, теперь насчёт Грэга. Что это, юношеское безрассудство, скажете вы? Или же бунт зелёного юнца, стремившегося доказать свою независимость перед родителями?! Как бы не так. Эта импровизированная женитьба изначально преследовала более прагматическую цель – побыстрее заполучить наследство деда, которое он завещал обеим супругам, сразу же после вступления в брак – по пятьдесят тысяч каждому! Сумма небольшая, но довольно-таки приличная, чтобы начать игру. Особо хочу подчеркнуть, что об этом изначально знала и Лили Арсентьева, нынешняя супруга моего подзащитного. Для России эта сумма в пятьдесят тысяч – целое состояние, потому как стоимость американского доллара там, примерно, в десять раз выше, чем здесь. В Финансовом Бюро я уточнил индекс стоимости американского доллара для России, на сегодняшний день он составляет примерно девять и восемь. Но давайте не забывать, что за этой новой подданной США, согласно двадцать третьей поправке, сохранено еще одно гражданство – гражданство России, так, что она в любой момент может покинуть США и вернуться на Родину. Правда она при этом навсегда теряла бы американское гражданство, но какое это имеет значение, когда у тебя в кармане лежит пятьдесят тысяч. Но, однако, нашей потерпевшей и этой суммы показалось мало. План состоял в том, чтобы обналичить деньги с депозитных карточек банка, а затем смыться вместе с ними в Россию. Но, как же это сделать, когда муж всё время находится рядом. Чтобы заполучить оставшиеся пятьдесят тысяч, которые принадлежали её мужу, она разработала хитроумный план, в котором должна была сыграть роль жертвы. Для начала нужно было отвлечь внимание мужа, с этой целью эта брачная аферистка передаёт все деньги мужу, якобы полностью доверившись ему…
Боже мой, что он говорил! Слова «брачная аферистка» лихорадочно завертелись у меня в мозгу. «Неужели и Грэг за него. Конечно, что я думала, ведь Зандерс ЕГО «семейный» адвокат, значит, все они ЗАОДНО. Разве можно идти против целой семьи?»
Защита и обвинение были против меня. В одночасье я оказалась зажатой между Сциллой и Харибдой американского правосудия.
В отчаянии я взглянула на Грэга, с ужасом, ожидая подтверждения своей горькой догадки.
-Прекрати нести эту чушь, - вскакивает со стула Грэг. (Мой муж был за меня!)
-Порядок, я призываю к порядку, - судья стучит молотком, словно по наковальне.
- А затем планирует смыться со всеми деньгами, пока мужа не будет дома. Но как же забрать деньги из дома и смыться, когда муж постоянно находиться рядом, и с ревностью следит за каждым её шагом? Очень просто: необходимо всё устроить так, чтобы муженёк попал за решётку, хотя бы на несколько дней, чтобы за это время наша пострадавшая могла беспрепятственно сбежать со всеми деньгами к себе на родину. Таким образом, у этой молодой леди родился план разыграть из себя жертву семейного насилия, которую, якобы, муж запер в собственном доме и тем самым ограничил её свободу передвижения. Потерпевшая заранее знала, что в этот день должен был прийти мистер Питер Дэлфи – местный водонос, который каждый последний понедельник месяца завозит питьевую воду в посёлок - вот почему она отправила своего мужа за продуктами, сказав ему, чтобы тот запер её на ключ якобы с целью обезопасить себя от грабителей. Об остальном, - вы уже догадались. Спустя шесть часов она позвонила бы в полицию – и её коварный замысел удался. Но в дело вмешались непредвиденные обстоятельства, о которых потерпевшая, даже не могла подозревать – из-за жары во всём посёлке отключилось электричество. Обстоятельства, которые едва не убили нашу потерпевшую, но которые, как нельзя лучше, сыграли в её пользу. В качестве улики, доказывающей вину потерпевшей, я хочу предложить билет до Москвы, заказанный через Интернет на имя Лили Арсентьевой за неделю до случившегося, и особо прошу обратить на его дату – отъезд был назначен как раз на следующий день после случившегося. Это доказывает, что наша потерпевшая собиралась покинуть страну на следующий же день, прихватив с собой изрядную сумму наличных денег. Итак, я обращаюсь к потерпевшей, правда, что вы планировали покинуть страну на следующий день после ареста вашего мужа?
-Это ложь! Я никуда не собиралась уезжать! Зачем вы лжёте, мистер Зандерс, вы же сами знаете, что эта улика подложная? Никакого авиабилета до Москвы я не заказывала! Мистер Зандерс, то, что вы сейчас произнесли - полная ложь! Но только знайте, вы сейчас унизили не меня! Пойдя на сделку со своей совестью, вы унизили собственное человеческое достоинство и дискредитировали себя в качестве адвоката! Как только такое могло прийти вам в голову! Я люблю своего мужа, и никогда не желала ему зла!
-Однако, персонал больницы, утверждает, что именно в тот день вы несколько раз пытались бежать из больницы, даже, несмотря на плохое самочувствие, и куда же, спрашивается,…
-Я беспокоилась насчёт моего мужа, и не могла спокойно лежать в больнице, когда мой муж находился под арестом из-за меня.
-Объясните, пожалуйста, суду, что означают ваши слова - «мой муж находился под арестом ИЗ-ЗА МЕНЯ».
-Я имею в виду, что мой муж попал под арест из-за того, что я попросила запереть себя в доме, не думая о последствиях своей просьбы.
-Значит, вы утверждаете, что сами попросили запереть себя на ключ, чтобы потом обвинить во всем своего мужа.
-Нет! Я не собиралась ни в чем обвинять Грэга! Я же говорила, что у нас только один комплект ключей, а щеколды, чтобы запереться изнутри, в доме не было. Вот почему, я каждый раз прошу Грэга запирать дом на ключ, когда тот уходит из дома. В этот день я решила остаться дома. Если бы не это гребанное электричество, я спокойно могла бы провести весь этот день в доме под защитой вытяжной вентиляции и кондиционера, при этом, не опасаясь налета грабителей.
-Но, позвольте, разве не вы сами говорили инспектору Гаю Нойси, во время ареста вашего мужа, что, цитирую: «Он не нарушил закона! Я сама велела запереть себя. Это я во всём виновата! Арестуйте меня, только отпустите Грэга!» Поясните суду, что означают ваши слова.
-Я хотела сказать, что всё, что случилось со мной, произошло совершенно случайно, по воле обстоятельств, и никто из нас не виновен в случившемся. Вот почему я умоляла избавить моего мужа от ареста по несправедливому обвинению.
-Следователь Гай Нойси, вы подтверждаете показания свидетельницы.
-Да, я полностью подтверждаю её показания.
-Тогда допрос свидетелей закончен. У защиты больше нет вопросов.
-Можете садиться на свои места. Адвокат, приступайте к заключительной речи.
-Так вот, я с полной уверенностью заявляю, что мой подзащитный абсолютно невиновен. Во всём, что произошло в доме с миссис Гарт, косвенно виновна сама потерпевшая, которая обманом хотела завладеть деньгами моего клиента, и потому я требую, чтобы суд полностью оправдал моего подзащитного Грегори Гарта, и освободил его прямо в зале суда. Помимо того, в интересах моего подзащитного я, как его адвокат, требую расторжения фиктивного брака с Лили Гарт с выдворением оной гражданки США из С Ш А в ближайшее время.
-Обвиняемый Грегори Гарт, хотите ли вы сказать, что-нибудь суду, пока приговор не будет вынесен судом?
-Да, Ваша Честь. – Слово взял Грэг. Моё сердце бешено заколотилось, предчувствуя беду. «Грэг наверняка выкинет что-нибудь этакое, что погубит и меня и его». Уж кто, как не я знала его несдержанный характер, который я успела изучить за считанные месяцы проживания с ним в одном доме. Но, кто мог знать, что даже этот безудержный и неуемный мальчишки – бунтарь, в минуту опасности становился столь рассудительным и разумным, что, казалось, будто его слова принадлежали умудрённому опытом взрослому мужчины.
Грэг не подвел меня, и спас из бездны той грязной клеветы и незаконных обвинений, которые обрушились на меня. Так что мои опасения, насчет Грэга оказались неоправданными. Грэг был за меня. Мой маленький мальчик был верен нашему браку, и не предал меня в самый трудный момент, даже тогда, когда уже все надежды на его преданность пошатнулись. Признаться, я потом много раз стыдилась того, что до конца не верила Грэгу, полагая, что он, как это часто бывает с молодыми мужьями, недавно освободившимися из-под маминой опёки, смалодушничает и пойдёт на поводу своей всесильной мамочки, которая всё ещё имела на него большое влияние.
Чувства моей свекрови тоже можно было понять. Женщине, для которой Грэг всё ещё оставался маленьким ребёнком, постоянно нуждающимся в её помощи и заботе, её единственным коди*, чью любовь я так бессовестно похитила у неё, трудно было поверить в искренность моей любви к её сыну, особенно после того, как Грэг попал за решётку из-за меня.
Теперь она не сомневалась в моей непорядочности, в том, что Грэг действительно подцепил брачную аферистку из России. Ей, казалось, что я нарочно подстроила всё это, чтобы погубить её сына и завладеть его деньгами, которые она так беспечно и глупо отдала своему неразумному мальчику. Что ж, это было её мнение, которое я теперь не в силах была опровергнуть, хотя и знала о своей невиновности. Но, к счастью, Грэг так не думал и до конца был на моей стороне. Мой маленький верный Грэг…
- Тогда мы слушаем, вас, Грегори Гарт, – обратился к нему судья.
Грегори Гарт спокойно встал со своего места. Его мрачный взгляд из-под лобья выражал твердость и решимость.
-Прежде всего, я хочу заявить суду, что мы искренне любим друг друга, и никто в не смеет разлучить нас. Наш брак не является фиктивным, как утверждает мой адвокат, и не преследовал никакой финансовой выгоды, единственной причиной нашего брака является взаимная любовь. Я заявляю здесь всем: Я ЛЮБЛЮ СВОЮ ЖЕНУ и не собираюсь с ней расставаться. Что касается, тех пятидесяти тысяч, что моя супруга получила в качестве наследства, то я буду рад объявить суду, что по настоянию моей жены, я перевёл все деньги, на своё имя в Национальный Банк С Ш А. Так, что те, кто сомневаются в бескорыстности Лили, могут сами убедиться в этом. Вот чековая книжка, оформленная на моё имя, здесь всё наши деньги, завещанные дедушкой, за минусом расходом на ремонт и обустройство дома. Других денег, как вы понимаете, у нас нет. И ещё, еже ли обстоятельства окажутся сильнее нас, и суд примет решение подвергнуть нас принудительной процедуре развода, то в таком случае я незамедлительно отправлюсь за ней в Россию, где по русским законам мы заключим новый брак.
-Идиот! – вырвалось у несчастной матери, и она беспомощно схватилась руками за голову.
-Суд удаляется для принятия решения, - с безразличным видом отрезал судья, которому уже порядком надоел наш семейный спектакль.
Звонкий удар судейского молоточка прозвучал для меня, как удар ножа гильотины. Теперь всё уже сказано, и ничего не вернешь назад, оставалось одно – ждать, ждать, ждать.
О, каким мучительным было это ожидание! Каждая секунда казалась вечностью. В тишине зала было слышно, как тихонько всхлипывает мать Грэга, едва сдерживая рыдания, да как тяжело вздыхает подсудимый Грэг - он чувствовал себя провинившимся мальчиком. Бинкерс старался успокоить жену, шепча ей что –то на ухо, но его презрительный взгляд, будто говорил: «Я так и знал, что всё этим закончится».
Мы трое сидели, потупив головы, боясь смотреть друг другу в глаза, чтобы не поймать укоризненный взгляд любимого человека. В зале воцарилась мёртвая тишина, и только надоедливая толстая муха снова и снова ударялась в неведомое препятствие стекла, будто серьёзно полагала, что сможет пробить лбом толстое стекло, если всё время будет биться в одну точку.
Наконец послышались шаркающие шаги за дверью – это судьи вернулись на свои места, все встали. Приговор был вынесен…
К счастью, Грэг отделался совсем легко, хотя суд и доказал его вину в непреднамеренном причинении вреда здоровью, в качестве наказания ему назначили всего то две недели исправительных работ по уборке общественных туалетов, да три тысячи штрафа. Это была победа! Мы бросились в объятия друг друга и прыгали, словно дети. Только мы не заметили, что лицо матери по-прежнему оставалось озабоченным, будто мы проиграли дело. Не говоря ни слова, она поднялась со своего места и вышла. Выпустив меня из своих объятий, Грэг хотел было разделить свою радость с матушкой, но нигде её не нашёл.
Глава пятьдесят четвертая
Грэг идёт в школу
Две недели пронеслись, словно одно мгновение. Грэг добросовестно отдраил все положенные ему нужники и с чистой совестью вышел на свободу. Неприятности вскоре забылись, как легко забывается все дурное в молодости.
Мы снова начали свою тихую жизнь в маленьком домике на болотах, постепенно привыкая друг к другу, и изо дня в день узнавая что-то новое. Наша жизнь была безмятежна, но и бездеятельна, и вскоре такое положение начало угнетать нас. Вам покажется странным, как такая спокойная жизнь может угнетать, но, скажу я вам, даже безмятежное счастье бывает порой невыносимо, если время не заполнено трудом. Ведь привычка трудиться - самая сильная потребность человека. Так было и у нас с Грэгом.
Один день был похож на другой. Мы вставали рано утром, потом ехали на пляж, где купались и загорали до полудня, затем пробегались по магазинам, где покупали всякую чушь, на которую деньги уходили, как вода в песок, и отправлялись обратно домой в Маш, и, по обыкновению, к вечеру были уже дома, ужинали, а затем, сидя на лестнице, любовались на заходящее солнце и беседовали, пока темнота тропической ночи окончательно не поглощала всё вокруг. Так проходил месяц, другой, изо дня в день, из неделю в неделю, пока мы не поняли, что дальше так продолжаться не может - нужно было что-то менять, и мы решили, наконец, «взяться за ум».
Мы старались бороться со скукой, как могли, пытаясь занять себя чем – нибудь, но у нас это плохо получалось – ведь настоящей работы в доме не было, а заниматься скучной домашней работой изо дня в день – это было не для нас. Тогда мы решили учить друг у друга тому, что знали сами.
Оказалось, что в практической жизни Грэг был приспособлен куда лучше, чем я. Он научил меня управляться с мопедом, а вот, что касается вождения автомобиля – тут Грэг был бессилен. После нескольких неудачных попыток сесть за руль Пикапа, после которых старичок едва не покончил со своим существованием в канаве, мы оставили эту опасную затею.
Впрочем, я тоже не осталась у Грэга в долгу, я решила обучить его русскому языку, чтобы он мог хоть мало-мальски общаться со мной в быту, но это оказалось титанически непосильной работой для меня. По своей природе Грэг был ленив и неусидчив, что было характерной чертой знойных жителей Флориды. Где уж ему было выучить русский язык. Он не мог запомнить, даже то, что я в двадцатый раз вдалбливала ему в голову. Грэг так ломал слова и выкручивал падежи, что становилось тошно. Зато чтение он усвоил за какой-нибудь месяц и читал, ловко соединяя буквы, и, как пономарь, прочитывал целую страницу на одном дыхании, ни черта не понимая, о чём он только что прочёл, так как не мог связать и пару слов по-русски.
В конце концов, мне всё это надоело, и мне пришлось научить его нескольким дежурным фразам - на том наше обучение закончилось. В общем, жизнь наша протекала беззаботно и счастливо.
Единственное, что тяготило Грэга – это разрыв с матерью, но, к его чести нужно сказать, что он никогда не упоминал мне об этом, только его тяжелые вздохи выдавали внутреннее страдание.
Как-то в один прекрасный вечер, как обычно сидя с Грэгом на ступеньках дома, я всё-таки решилась заговорить с ним об этом:
- Грэг, скажи честно, за что твоя мать так ненавидит меня?
- Она тут ни при чём, всё дерьмо исходит от Бинкерса, это он настроил её против тебя. Уж этот сектант, кому хочешь заморочит голову, не даром он главный амманитский проповедник Флориды.
Мне сразу же вспомнились отвратительные ласки омерзительного старика, моя затрещина и его угрозы. Ноющая боль снова отзывалась ломотой в пальцах.
-Так вот оно что! – вырвалась у меня.
«Так значит, вот как захотел отомстить мне старый развратник. Обвинить меня во всём, чтобы разлучить с Грэгом. Что ж, у тебя это не получилось. Ты нанёс удар, теперь ход за мной».
- Да, вот так – то! – подтвердил Грэг, виновато пожимая худенькими плечами.
-Грэг, послушай меня, тебе надо поговорить с матерью и спокойно ей всё разъяснить. -Я пытался, но она ничего не хочет слушать, - вздохнул Грэг.
-Значит, ты продолжал общаться с матерью, после того, как мы расстались в суде?!
-Да, она мне звонила несколько раз.
-Звонила тебе?! Что же ты молчал! Говори, говори скорее, что она тебе сказала. Она всё ещё сердиться на нас?
-Ничего нового, - вздохнул Грэг, - всё тот же ной по поводу моего образования. Опять же, она винит во всём тебя, якобы из-за тебя я не могу окончить школу. В общем, несла какую-то чушь. Плевать я хотел на это образование. Я больше не хочу заниматься этой ерундой. Зачем без толку просиживать штаны и сюсюкать стишки дрёбанного Шекспира, когда ими всё равно не заработаешь себе на жизнь. Не по мне страдать этой фигнёй. Я предпочитаю учиться у самой жизни, и изучать только то, что действительно может пригодиться в реальной жизни. Всё это образование, что дает школа, можно запихнуть в жопу вместе с их Шекспиром.
-Вот тут ты не прав, Грэг! – воскликнула я. - Оставь бедного Шекспира в покое – он великий человек, и, лучше подумай о себе. Ведь без образования у тебя нет будущего. Самое большее на что ты можешь рассчитывать, даже если ты получишь яхту, – это работать на свою мамочку, как последний наймит. Пока ты не окончишь школу, ты не сможешь пойти дальше и стать настоящим капитаном, чтобы управлять своей собственной яхтой. Так что послушай меня, Грэг, ты ДОЛЖЕН закончить школу.
-Должен? – рассердился Грэг. - Ты говоришь, прямо как моя мамочка – «должен», «обязан», «надо». «Грэг, ты должен окончить школу, поступить в колледж». Да кто вы такие, чтобы решать за меня? Я - взрослый человек!
-Я и мать - твои самые близкие люди, и, хотя мы находимся по разные стороны баррикад, мы обе любим тебя и желаем тебе только добра, потому, что ты нам не безразличен.
-Хорошо, - зло усмехнулся Грэг, - вот ты у нас образованная - окончила университет в своей России. Скажи честно, что он тебе дал? Много денег ты заработала на своём образовании?
-Не сравнивай меня с собой, Грэг. В России высшее образование для женщины не играет никакой роли. Кому нужна твоя бабья ученость, когда на это всем наплевать, если у тебя нет связей, чтобы устроиться на достойную работу. Этим образованием ты никогда и никому ничего не докажешь. Будь ты хоть Эйнштейн в юбке, или Мария Склодовская –Кюри – твой выбор не богат – между продавщицей и кладовщицей. России, этой рабской стране, не нужны специалисты – создатели, а нужны простые рабочие винтики, рабы которые смогут выполнять только то, что от них требуют, не вкладывая ничего своего взамен. Да, кому там нужно вкладывать свой талант, свои способности в работу, за которую всё равно платят гроши? Так что забудь про меня. Я как - нибудь придумаю, куда себя деть. Тебе сейчас нужно думать о себе, о своём будущем. А пока ты не окончишь школу – у тебя нет будущего. Считай это некой ступенью в жизни, которую ты должен преодолеть. Дальше – увидим.
-Хорошо, будь, по-вашему. Я окончу школу. Только обещай, что ты будешь помогать мне в этом.
-Обещаю! – поклялась я.
Наступило первое сентября, праздник знаний, ознаменовавшийся сокрушительным тропическим циклоном, обрушившимся на побережье Мексиканского залива. Ветер дул с неистовой силой, ломая деревья и пригибая к земле высокие пальмы. Два маленьких человечка сидели в своем таком же маленьком заколоченном домике, прижавшись друг к другу от страха, и с ужасом слушали треск падающих деревьев, да неистовый вой псов Дэйва, напоминающий сирену блокадного Ленинграда.
Было жутко. По- настоящему жутко. Но маленькие человечки были не одни, рядом с ними сидела уже не молодая женщина – мать Грэга, которая приехала, чтобы проводить сына в школу в его первый учебный день. Она привезла его документы.
Мне удалось помириться со своей свекровью. В конце концов, её материнское сердце растаяло, когда она узнала, что мне удалось заставить Грэга взяться за ум и пойти в школу, на что она уже и не надеялась. В честь такого события она и приехала к нам в гости, чтобы, наконец, решить миром все наши разногласия. Но непогода внесла свои коррективы, и ей пришлось пережидать ураган вместе с нами. Теперь она сидела в глубоком кресле и лихорадочно тыкала пальцем в мобильный телефон, пытаясь связаться с капитаном «Жемчужины», чтобы выяснить успел ли он перегнать яхту в безопасную бухту Дэйн.
Всё было тщетно. Мобильная связь не работала. О судьбе «Жемчужины», как и её капитана, ничего не было известно. Свекровь была в отчаянии при мысли, что она потеряла яхту (судьба капитана беспокоила её меньше всего).
С замиранием сердца слушали мы новости из маленького приемника, который был нашим единственным средством связи с внешним миром. А новости с побережья приходили неутешительные. Ураган перерос в наводнение. Вода ворвалась в город и уже затопила его прибрежную часть. Что будет дальше – оставалось только гадать. Если плотины не выдержат напора – начнётся настоящее наводнение, которое сотрет Солнечный Пит* с лица земли, как это было когда-то с Новым Орлеаном, в одночасье поглощенным волнами Катрины.
Признаться, в такой час, я меньше всего думала о какой-то яхте. В душе я радовалась тому, что мы, трое близких людей, находимся в безопасности вдалеке от бушующего наводнением побережья, и что вода не доберется сюда –это сейчас было самое главное. На всё остальное мне было наплевать.
Несмотря на то, что урагану, пронесшемуся вдоль побережья Мексиканского залива, была присвоена пятая категория опасности, ущёрб был невелик.
Бог который раз миловал захолустный Пит от разрушительного наводнения. Хотя несколько дамб кое –где и были частично разрушены водой, подтопленными оказались лишь некоторые прибрежные зоны, да и те, которые находились ниже уровня моря. В залив было смыто несколько прибрежных бунгало с туристами. Этих незадачливых горе – туристов, уносимых в море на крышах своих пляжных домиков, потом пришлось вылавливать спасательными катерами далеко от берега.
Все обошлось, беспокойства миссис Бинкерс оказались напрасными. Капитану удалось таки вовремя отогнать яхту в безопасную бухту Дэйн, и «Жемчужина Флориды» стояла там целая и невредимая. Дом на побережье тоже практически не пострадал, лишь в некоторых местах была повреждена кровля, да вездесущие мародеры успели наведаться за время отсутствия хозяйки, правда, прихватить с собой им особенно ничего не удалось – помешала полиция. Вот и всё, что случилось. Так что, можно утверждать, что ураган обошёл нас стороной.
Учёба началась. Для Грэга она обернулась настоящей каторгой. Ведь до школы на побережье, куда определила его мать, было целых два часа езды. Каждое утро я будила несчастного и заспанного Грэга задолго до рассвета, и, наскоро перекусив, мы ехали в город, чтобы успеть к началу утренних занятий. Отправив Грэга в школу, я, тем временем, отправлялась по магазинам, чтобы закупить провизии на следующий день или в банк, чтобы отправить очередной денежный перевод домой. Если надобности ехать в город не было, я проводила целый день дома, или разъезжала на мопеде по окрестностям, изучая местность.
Глава пятьдесят пятая
Мой первый Новый Год во Флориде
Так шло время. Наступила зима. Зима в этом году выдалась как никогда теплой и сухой. Может, кому – то эти строки покажутся нелепицей, но во Флориде именно зимы являются самым благословенным временем года. В отличие от невыносимо жаркого и влажного тропического лета, изобилующего ураганными грозами и бурями, сухой зимний сезон поистине можно назвать бархатным. На дворе стоит сухая и теплая погода, чем-то напоминающая наши летние месяцы белых ночей. Купальный сезон в самом разгаре, и сотни тысяч туристов устремляются к берегам волшебного полуострова, спасаясь от зимы, чтобы насладиться летним теплом ласкового тропического солнца.
Особенно много людей съезжаются сюда на Рождество. Нелепо, порою, бывает видеть, как по пляжу расхаживает полуобнаженный Санта Клаус, в красных плавках, но с пышной бутафорской бородой, закрывающей лицо, одетый в коротковатый красный полушубок, напоминающем купальный халат и раздает ребятишкам подарки.
Много странного можно увидеть в эти новогодние дни. По волнам катаются рождественские гномики-серфингисты в красных колпачках. Вместо ёлок здесь наряжают небольшие сосенки с длинной предлинной хвоёй, из-под которой практически не видно игрушек, и находят это очень красивым. Эти елочки-сосенки продают прямо в ящиках с огромным земляным комом спутавшихся корней, для того, чтобы затем сдать обратно в магазин или высадить во дворе дома. Таким образом, удается сберечь жизнь множества деревьев, сохранив местные леса в целостности, и значительно сэкономить деньги – получается что- то вроде ёлок на прокат. Так природолюбивые флоридцы сохраняют свои сосновые леса.
Не смотря на все эти странности, в общем, Рождество здесь проводят довольно весело и разнообразно, не то, что в нашем замкнутом Петербурге, где все новогодние праздники ограничиваются тупым созерцанием голубого экрана и салатом оливье, от которого еще долго потом мутит по ночам.
В отличие от типичного жителя Солнечного Полуострова*, Грэг ненавидел всю эту рождественскую мишуру – она казалось ему фальшивой и ненужной, наоборот, в эти дни он становился каким то замкнутым и раздражительным.
Тяжелые воспоминания его короткой жизни, как никогда терзали его. В памяти Грэга всплывали рождественские дни его детства, проведенные в доме матери, тягостные и безрадостные, в которые он как никогда ощущал свою ненужность и беспомощность. Перед лицом беспощадного проповедника с его церковными обрядами в честь Рождества, Грэг всегда оказывался в унижении перед преподобным отчимом, который не упускал случая упрекнуть пасынка за его неблагодарность к Господу Богу.
Бинкерс давил светлый праздник торжеством церковной обрядности, превращая его в сущую каторгу, поэтому Рождество в доме проповедника по обыкновению оказывалось тягостным обременением для маленького Грэга. Вот почему Грэг ненавидел Рождество, как заправский безбожник.
Признаться, что я то же, как и Грэг не любила всю эту праздничную мишуру, и всегда старалась держаться от неё в стороне. Но теперь мне хотелось праздника. Правда, МОЁ Рождество ещё не наступило, так что хмурое настроение Грэга меня нисколько не расстроило, ведь до Нового Года оставалось целых пять дней – Рождественские Каникулы Грэга только начались, и можно было ещё придумать, как наилучшим образом провести новогодние праздники. В конце концов, мы пришли к оптимальному решению – мы решили встретить новогоднюю ночь в семейном кругу, то есть наедине друг с другом.
-Грэг, - однажды спросила я его, - у тебя когда – нибудь был ужин при свечах?
-О чем ты говоришь, - печально произнёс Грэг, - в моем доме ничего подобного не было. Вместо всех положенных развлечений я должен был день напролёт распевать с проповедником рождественские гимны, изображая из себя одного из ангелочков в детском спектакле его воскресной школы. И так каждый год. Правда, глупо?
-Да, верно, на ангелочка ты мало похож, - вздохнув, с улыбкой подтвердила я.
-Что уж и говорить, глупее не придумаешь, стоять в дурацком белом балахоне с крылышками, утыканными куриными перьями, с бумажным нимбом, болтающимся на проволоке, который вечно спадает на глаза и петь, петь целый день на пролёт во славу божью, пока твой голос не сядет. После такого спектакля было уже не до праздничного стола, единственное твое желание – поскорее свалиться в постель и уснуть. Какой уж там Санта Клаус со своими подарками. Следить, провалился ли этот бородатый кретин в красных штанах в трубу, или нет, не было сил. Вместо него обычно входила мать и приносила своему ангелочку очередную рубашку в подарок. Как я их ненавидел, эти одинаковые, беленькие рубашечки с такими дурацкими чёрными бантиками, которые мне потом приходилось носить целый год. Вот так я отмечал каждое Рождество.
-Подожди, Грэг, значит ты тоже амманит?!
-Да, я амманит, как и те люди, которых ты видела в нашем доме. Я один из них, но меня ты можешь считать амманитским еретиком, безбожником, отступником. Какое название мне больше подходит? Это шокирует тебя, детка? Но, если тебя это успокоит, то я отвечу тебе, что меня определили в амманиты, когда я ещё был совсем маленьким ребёнком и ещё не мог отвечать за себя. Меня крестил сам Бинкерс. Так я стал амманитом.
-Как, твой приемный отец стал твоим крестным? Это же противоречит всем канонам Христианства!- вытаращив глаза, в удивлении воскликнула я.
-Но только не у этих сектантов. Эта замкнутая община амманитов, которая не признает никаких законов, эти люди подчиняются только своим религиозным вожакам, таким как Бинкерс, которые диктуют всем свои правила. Вот так-то. Как только у меня появлялась возможность вырваться из его секты, я сбегал из дома, но Бинкерс всякий раз разыскивал меня и силой возвращал обратно. Меня пороли, ставили на горох голыми коленями, заставляя каяться перед Господом, но всё было напрасно. С каждым днём я все сильнее ненавидел бога за то, что он допускает такое надо мной, с каждым днём нарастало мое сопротивление религии, пока я не стал законченным еретиком. Чтобы насолить Бинкерсу, я, каждый раз я выдумывал новые проказы, откровенно глумясь над его религией, тогда в наказание мой грёбанный отчим-крестный Бинкерс отлучил меня от церкви и сам выгнал из дому. Теперь ты понимаешь, почему я ненавижу Рождество.
- Теперь всё будет по-другому, Грэг. Со мной у тебя будет настоящее Рождество, весёлый праздник, о котором ты только мог мечтать, с рождественским столом, подарками и свечами.
-Рождество, - грустно вздохнул Грэг, - но ведь оно уже почти прошло. Где же твой обещанный ужин?
-Грэг, ты не понял, я обещала тебе Рождественский ужин, и я выполню своё обещание, ведь до Рождества ещё целых тринадцать дней.
-Тринадцать дней? – удивился Грэг.
- Не удивляйся, Грегги, ведь, в отличие от меня ты празднуешь Рождество по своему новому Грегорианскому календарю, -(я особенно сделала ударение на слове «Грегорианскому»), - в то время, как мы, все православные, продолжаем праздновать Рождество по старому Юлианскому календарю. Разница между двумя календарями составляет тринадцать дней.
-Господь всемогущий, неужели существует ещё какой то Григорианский календарь?
-Ну, уж, Грэг, ты даешь, - жить в доме проповедника не знать таких элементарных вещей!
-Я впервые слышу о таком. В доме проповедника я жил как в тюрьме, ничего не зная, кроме молитв, да церковных гимнов. Даже Библию я знал кое-как.. Друзей у меня никогда не было, в школе я ни с кем не общался, дни напролёт я проводил у компьютера. О светской жизни я получал представление лишь через Интернет. Вот и все мои познания. Так что я ещё многого не знаю, и пусть, детка, тебя это не удивляет.
-Что ж делать, Грэг, хотя мои университетские знания обширны и разнообразны, только ты был прав, Грэг, в реальной жизни от них мало толку, жизнь нужно ещё и понимать, а я много ещё не понимаю. Так что будем жить такими, какими мы есть, и просто радоваться жизни!
Наступил Новый Год. Я сдержала своё обещание перед Грэгом. Праздник удался на славу. Новогодняя ночь выдалась тёплой и ласковой. Мы сидели во дворике, под новогодним дубом, украшенным светящимися фонариками гирлянд и любовались танцами люминесцирующих светлячков, привлечённых светом новогодней мишуры. В честь праздника инкрустированный розами столик был накрыт белоснежной скатертью, и, хотя сегодня был не день «Благоговения», под огромным серебряным куполом пыхтела жареная индейка, фаршированная в задницу ананасами, только что вынутая из духовки.
По всей округе разлетался невыносимо аппетитный запах, щекоча наши голодные желудки. Неугомонные мотыльки вились вокруг новогодних свечей, которым был украшен наш стол. Янтарное шампанское загадочно переливалось при свете свечей, его точечные пузырьки один за другим поднимались со дна глубоких бокалов. Но мы не смели дотронуться до роскошных яств, пока стрелка часов не достигла двенадцати. Последние минуты ожидания казались вечностью, минутная стрелка часов будто прилипла к циферблату без пяти.
-Десять!!! Девять!!! Восемь!!! Семь!!! Шесть!!! Пять!!! Четыре!!! Три!!! Два!!! Один!!! – вот, наконец, стрелка достигла заветного рубежа, - Ноль!!!!!
Разорвав огнём темноту тропической ночи мириадами огненных брызг, повсюду раздался оглушительный салют, будто кто-то поджёг небо. Это жители Флориды праздновали Новый Год в едином порыве. Новый год наступил!!!
До чего же было весело. Это был самый лучший Новый Год в моей жизни!
Мы подняли бокалы и залпом осушили их. Вдруг, я почувствовала, что в горле закопошилось что-то противное и живое Я закашлялась, и с отвращением выплюнула себе на руку, чтобы получше разглядеть, что все-таки попало мне в рот. Оказалась, что я поперхнулась …мотыльком, невесть каким образом, угодившим в мой бокал с шампанским. Я откинула мотылька в сторону и залпом осушила остаток напитка. С этого маленького происшествия и начался мой первый новый год во Флориде!
Потом мы танцевали всю ночь на пролёт, под зажигательные звуки кубинской сальсы, и неуклюжий Грэг каждый раз своими смешными ботинками отдавливал мне правую ногу. После танца с жаром накинулись на индейку, но мерзавка оказалась такой вкусной и жирной, что Грэг объелся, и потом его ещё долго тошнило. Мне пришлось промывать ему желудок марганцовкой.
А потом мы завели свой Пикап и ринулись на пляж, чтобы потом долго-долго купаться, катаясь в ласковых волнах прибоя, пока солнце не показалось на горизонте и не озарило нежным утренним светом лазурную гладь залива. В общем, ночь была что надо. Мы получили незабываемое удовольствие!
Однако, праздники скоро подошли к концу, и наступили суровые будни. Каникулы Грэга закончились. Жизнь постепенно входила в привычную колею. Грэг, как обычно, уезжал затемно, а приезжал почти вечером, голодный и злой, и сразу же валился в постель. Учеба давалась ему нелегко. Он уже провалил несколько тестов. Эти тесты выводили его из себя, но он с неотвратимым упорством пересдавал их по нескольку раз, пока не отрубал очередной «хвост».
На подходе было православное Рождество. Я уже давно думала, что подарить своему мужу, чтобы порадовать его. Грэг был непритязателен в быту. Сказывалось его суровое амманитское воспитание. Грэг всегда довольствовался тем, что имел, не претендуя на большее.
Поскольку заезжать за ним в школу Грэг категорически запретил мне, потому что стыдился своего семейного положения перед новыми товарищами, то те часы, пока Грэг был на занятиях, я тратила на походы в магазин в поисках подарка для мужа.
К счастью, как раз в эти во Флориде устраивается грандиозная постпраздничная распродажа, на которой товары можно приобрести даже за четверть их первоначальной цены. Это были дни большого шопинга, и многие заядлые шопоманы, в том числе и я, посвящали целый день походам по магазинам. Эта была настоящая охота, успевал тот, кто оказывался первым.
Я носилась по магазинам, как одержимая, но выбрать подарок для Грэга, который мог бы ему понравиться, казалось делом почти безнадежным. Я прочёсывала магазины вдоль и поперёк, ища сама не зная что. В конце концов, почему-то получалось так, что я приобретала товары, необходимые скорее для себя, чем для Грэга, а подарок был всё ещё не куплен.
Я ломала голову, мучительно вглядываясь в витрины магазинов. Всё казалось глупым и ненужным. Наконец, вымотавшись за целый день, я забрела в обувной магазинчик. Мне сразу же вспомнилось наше приключение с дорогими черевичками за пять тысяч долларов, которые Грэг, не задумавшись, купил мне, когда мы едва были знакомы. Тут счастливая мысль ударила мне в голову: «А почему мне не сделать то же самое, и не приобрести ему пару фирменных кроссовок, о которых мечтает каждый мальчишка?» Идея показалось превосходной. Почему кроссовок, а не пару дорогих лакированных туфель из крокодильей кожи, спросите вы. Отвечу, если бы я приобрела пару лакированных крокодильих туфель для Грэга, то, скорее всего, мой муж не посмел бы носить такую дорогую обувь и приобщил бы их к своим музейным экспонатам, хранящимся под нашей кроватью, в сундуке «памяти», как называл его Грэг, где уже хранились его амманитские костюмы, подаренные проповедником Бинкерсом и бутафорские крылышки ангела, в которых Грэг выступал в Рождественских спектаклях.
Грэг более всего ценил функциональность и удобство, вот почему кроссовки были наиболее подходящей обувью для тропической Флориды. Не раздумывая ни минуты, я купила ему пару самых дорогих кроссовок, которые были в магазине. На том мои хождения по мукам закончились. Теперь оставалось только как-то оформить свой подарок. Подписать открытку? Сунуть искусственный цветочек? Глупее мысли придумать нельзя. Чуждый сентиментальностям, Грэг сразу же поднимет меня на смех. Мне не хотелось показаться перед Грэгом дурочкой. Но что же придумать, чтобы сделать первый мой подарок мужу был незабываемым?
Придумала, к довершению кроссовкам я подарю ему небольшой русско-английский словарик с моей памятной надписью и запихну его прямо в кроссовку, вот Грэг удивиться, когда будет примирять мой подарок.
Наступило Рождество. Для Грэга оно обернулось настоящим сюрпризом. Как-то придя вечером домой, он нашел меня сидящей за роскошным столом, уставленным свечами. Грэг недоумевал, он никак не мог понять, в честь чего устроен этот праздник, потому что в пылу учений совершенно забыл о нашем разговоре. Удивленный, он застыл в дверях, совершенно ничего не соображая.
-Я обещала тебе Рождество, и я выполнила своё обещание, Грэг. С Рождеством!!!
Грэг ударил себя по лбу ладонью, дескать, «совсем забыл», и, как ни в чем ни бывало, уселся за праздничный стол, предвкушая сытое застолье после долгого голодного дня в школе.
Праздник начался. Я вынула перед Грэгом заветную блестящую коробку с кроссовками и торжественно вручила подарок. Грэг оторопел, и с довольно-радостным видом созерцал блестящую коробочку, не зная, что с ней делать.
-Открой же скорее, Грэг и посмотри, что там!
Мне не терпелось увидеть его удивленно-счастливое лицо, когда он обнаружит там кроссовки. Грэг безжалостно раздирал золотистую обертку. Он открывает заветную коробку и обнаруживает там новенькую пару фирменных кроссовок. Я ожидала, что Грэг закричит от восторга, когда увидит свой подарок, но ничего подобного не произошло. В ответ Грэг только снисходительно усмехнулся и принялся натягивать кроссовки, которые, к тому же, оказались ему чуть велики. Вдруг он почувствовал, что нога его уперлась во что-то твердое, из-за чего он не мог одеть второй кроссовок. Грэг пошарил рукой и достал маленький словарик. Краем уха я услышала, как он, крепко выругавшись про себя, швырнул словарик на диван.
-Что с тобой, Грэгги, тебе не понравились мои подарки?
-Нет, нет, все было великолепно, - стараясь не подавать виду, ответил Грэг, - мне всё понравилось. Не обращай внимания, просто сегодня у меня в школе был тяжелый день, и я очень устал.
-Тогда садись, и давай есть, ведь сегодня у нас наше первое Рождество.
В предвкушении вкусного ужина, Грэг открыл огромный серебряный купол. Прямо на него уставились два маленьких сахарных глаза…жареного поросенка, которого я за день до этого тайно от Грэга приобрела у местного фермера ещё в живом виде, чтобы специально зажарить его к Рождеству. В ужасе Грэг отпрянул, выронив серебряный купол подноса, который со звоном покатился по полу. Такого он никогда не видел. И в правду, мой жареный поросенок, хотя и был приготовлен по всем правилам рецептуры, напоминал собой маленькое приведение. Безжизненно уставившись в пространство жутковато пустыми глазницами, обмазанными сахарной помадкой, он производил поистине жутковатое впечатление. Его рот с выбитыми зубами, мученически искривленный, до отказа был набит каперсами и свежим луком, так, что создавалось впечатление, что поросенок орёт от ужаса, но бедняге заткнули рот кляпом.
Немного успокоившись, Грэг принялся изучать поросёнка, тыча в него вилкой, будто для того, чтобы убедиться, что поросёнок действительно умер. В конце концов, мне надоели эти «изыскания», и я решительным движением ножа отхватила у поросенка окорочок и предложила его Грэгу. Несмотря на странный вид блюда, вкус был поистине отменный, от нежного свинячьего мяса, которое таяло во рту, невозможно было оторваться. Однако, памятуя случай с жареной индейкой, на этот раз Грэг не стал объедаться на ночь, а, съев всего несколько кусочков, он оставил тарелку и отправился спать. Мне показалось обидным, что Грэг так хладнокровно отреагировал на мои старания. Ведь для того, чтобы приготовить этого поросёнка у меня ушёл целый день.
-Что случилось, Грэг? Тебе не понравилось мое Рождество?
-Нет, спасибо тебе за праздник. Дело не в тебе, детка, дело во мне. Я опять провалил тест по математике. Я знал, что эта идея с моим образованием закончится ничем. Зачем мне было снова связываться с этой грёбанной школой, ведь я все равно имбицил, который не может решить даже простейшей задачи. Я тупой, понимаешь, тупой, и я ничего не могу с собой поделать, потому что я родился таким! Я не смогу преломить себя, никогда! - Грэг уткнулся лицом в подушку, было слышно, как он тяжело переживая свой провал.
-Перестань, Грэг! Выкини всё это из головы! В школе у меня тоже были нелады с математикой, но, как видишь, я же не считаю из-за этого себя дебилитиком. Вот мой совет тебе, Грэг, если хочешь добиться успеха, прекрати уничижать себя, возьми себя в руки и иди вперёд. Ты говоришь, что ты имбицил – это неправда, парень, который в свои девятнадцать умеет управлять яхтой, машиной уж никак не может быть причислен к идиотам. Ха-ха-ха! Даже я, со своим университетским образованием, за целый год могла выучиться управлять только «самокатом», но я не считаю себя идиоткой. Что дано, то дано. А выучиться читать по-русски за один месяц – это тоже не шутка. Не каждый сможет повторить этот подвиг.
-Тоже мне подвиг, -вздохнул Грэг, -к чему, всё это ведь я ни черта не соображаю по-русски, - грустно усмехнулся Грэг.
-Это не важно. Все равно ты выучишься, ведь для этого я и подарила тебе словарь.
Грэг с отвращением взглянул на валявшийся на одеяле словарик и недовольно поморщил нос, будто проглотил что-то горькое.
- Сейчас ты просто устал, тебе нужно хорошенько выспаться и отдохнуть, а завтра мы решим, что с тобой делать. Но ты не должен бросать школу, слышишь, хотя бы ради меня. Обещаешь?
-Обещаю, - устало пробурчал Грэг, и, отворачиваясь к стенке, скрестил пальцы.
Глава пятьдесят шестая
Гостеприимная Флорида
Грэг не бросил школу. Мне удалось убедить его идти до конца. Я помогала ему, как могла. Случалось, ночами напролёт, я стучала ему рефераты на компьютере, списывая информацию с Интернета, решала домашние задания - в общем, делала ту рутинную школьную работу, которую только могла выполнить выпускница русского университета за простого девятнадцатилетнему парня из Флориды. Впрочем, выходило довольно сносно, и Грэг с горем пополам осваивал ту программу, что предлагала Американская система образования высшей школы*.
Между тем, деньги, доставшиеся нам в наследство, убывали с катастрофической быстротой. Мать Грэга была права, во Флориде деньги слишком быстро меняют своих хозяев. Не прошло и года, а от наших ста тысяч остались, какие-то жалкие двадцать тысяч, на которые нам предстояло жить целых два года!
Теперь я сожалела о напрасно потраченных деньгах: на глупые вечеринки в Клин Воте, на роскошный ремонт чужого дома, на все эти идиотские распродажи, где я безудержно покупала себе всё новые шмотки (была у меня такая слабость), но делать было нечего. Оставалось одно – экономить.
К счастью, я уже успела послать матери столько денег, что она могла безбедно существовать эти два года, так что она не обижалась на меня, когда я позвонила ей и сообщила, что больше не смогу присылать ей переводы. Это были единственные деньги, которые я потратила не зря, потому что они были потрачены на мою мать.
При всём раскладе выходило примерно восьмисот долларов в месяц, сумма достаточная для того, чтобы заплатить за дом и вдвоём не умереть с голоду. Однако, нас это не пугало. Грэг, вообще, заявил мне, что, когда он жил здесь один, то довольствовался одними макаронами с бобами целый год, и при этом прекрасно себя чувствовал. Мне же не улыбалась мысль жить «на бобах» целых два года, поэтому я принялась разыскивать альтернативные источники питания, объезжая окрестности на нашем «самокате», в надежде раздобыть более – менее сносную еду на близлежащих фермах.
День за днем я все дальше углублялась в своих поисках, чтобы закупить свежей провизии по более низкой цене, чем предлагали супермаркеты.
Почему-то я не боялась, что кто-нибудь может обидеть меня во время моих одиноких прогулок. Наоборот, местные жители отличались добротой, гостеприимством и доверчивостью. Они часто приглашали меня к себе в гости, едва заслышав русскою речь.
Если вам кто-нибудь скажет, что в США к русским относятся с предубеждением, считая их представителями враждебного лагеря, – не верьте им. Всё это происки проправительственной пропаганды Американских Штатов, которые пытаются навязать некий шаблон отрицательного восприятия русского человека, как недостойного стандартам цивилизованного европейца.
Не знаю. Во всяком случае, простые люди отнеслись ко мне очень хорошо. Во Флориде я повсюду встречала самый сердечный приём.
Стыдно сказать, но я вовсю пользовалась гостеприимством этих добрых людей и не упускала случая бесплатно отобедать нормальной едой, потому как с питанием у нас в доме было не густо. Была у меня даже своя версия – я представлялась русской туристкой, приехавшей погостить во Флориду из Петербурга, в качестве доказательства подкрепляя свою речь несколькими русскими фразами. Приём срабатывал безотказно, меня сразу же приглашали в дом, где с нетерпением ждали рассказа о далеком городе –побратиме.
Поразительно, но, примерно, девять из десяти фермеров, пригласивших меня в свой дом, даже не подозревали о существовании второго Петербурга в России, считая свой городок единственным Петербургом на земле. Я охотно компенсировала недостаток их географических знаний, запивая свой рассказ изысканными напитками и заедая незатейливыми, но вкусными яствами. В целом, это были очень добрые, сердобольные люди. Зачастую, я уходила от них с полный сумкой апельсинов или других фруктов, за которые они не брали с меня, даже цента. Из того, что мне удалось добыть за день, я готовила Грэгу ужин. Вот так мне удавалось выкручиваться, едва стягивая концы с концами.
Глава пятьдесят седьмая
Ловцы аллигаторов
Многое повидала я за время своих путешествий. Как-то раз, мне, даже посчастливилось присутствовать на настоящей охоте на аллигаторов. Помню, это было весной. Выехав пораньше, когда нежные лучи весеннего солнышка едва позолотили верхушки сосен, я, как всегда, отправилась обследовать окрестности. Но, не проехав и несколько сот метров, со стороны озера я услышала гам оживленных голосов. Вокруг воды толпилось множество людей, будто собравшихся сюда на какое-то представление. По их возбужденным жестам и голосам, было ясно, что что-то происходит. Мне стало любопытно, и я присоединилась к толпе.
Сначала я ничего не поняла, люди просто стояли и возбужденно указывали на воду. Потом я заметила мужчину в длинных рыбацких сапогах, который тянул огромную рыбину, с усилием наматывая леску. От напряжения удочка перегнулась и готова была вот-вот сломаться, но рыбак не сдавался и продолжал тянуть, время от времени послабляя леску. Наконец, на поверхности показалась широкая пасть…аллигатра.
От ужаса толпа отпрянула назад. Несколько полицейских устранили самых любопытных, которые норовили подойти слишком близко к берегу. Зрелище подцепленного на удочку огромного трехметрового аллигатора, которого тянули к берегу, словно какую-нибудь рыбу казалось нереальным в своей устрашающей нелепости.
Но отвратительное чудовище не собиралось сдаваться без боя. Неожиданно аллигатор ударил хвостом по воде и скрылся в темных водах озера. Началась настоящая схватка. Аллигатор начал свое смертельное кружение, увлекая ловца к воде вместе с удочкой по скользкому от грязи пологому берегу.
Боже, аллигатор тащит его к самому берегу! Если охотник поскользнется – ему конец - аллигатор схватит его за голову и утащит под воду. Мое сердце упало от ужаса. К счастью, в эту секунду подбежало несколько охотников, подхватили выскальзывающую из рук удочку, и крепко подтянули её наверх, высоко задрав омерзительную голову чудовища.
Волнение прекратилось. По-видимому, краткосрочная, но отчаянная борьба лишила аллигатора энергии, и теперь он собирался с силами для второго раунда. Однако, главный траппер, не стал дожидаться, пока омерзительное чудовище, запутавшееся в леску, вновь уйдет на илистое дно, а, сняв с себя, резиновые рыбацкие сапоги, вознамерился нырнуть в темные воды, чтобы разобраться с аллигатором в его родной стихии. Его безрассудная храбрость шокировала меня. С отчаянным криком я ринулась к нему, и, крепко схватив за рукав рубашки, буквально повисла у него на рукаве. Со слезами на глазах, я умаляла безумного смельчака не нырять в воду, пока подоспевшая полиция силой не оттащила меня в сторону.
Набрав воздуха в легкие, он нырнул в мутную воду. В ожидании кровавой развязки, я зажмурилась, не чая больше увидеть безумца живым. Толпа затаила дыхание. Я ожидала, что кровавая вода забурлит в неравной схватке с чудовищем, но поверхность успокоилась, будто ничего и не происходило, было слышно, только, как несколько пузырьков поднялись с прибрежного дна озера. Но вот, будто, я услышала какой-то всплеск. По толпе пробежало облегченное восклицание.
Я открыла глаза, и в следующую секунду увидела, как из воды поднялась светловолосая голова ловца – живого и здорового. В своих сильных жилистых руках он крепко сжимал огромную пасть аллигатора, крепко обмотанную тонкой леской. Эта была полная победа человека над доисторическим чудовищем!
Подоспевшие трапперы уже деловито обматывали пасть скотчем, «упаковывая» аллигатора для доставки в питомник, а «публика» аплодисментами встречала вымокшего до нитки героя.
Ловец отплевался от прилипшей ко рту тины, и с гордой усмешкой посмотрел на меня, будто хотел сказать « ну ты и трусиха». В ответ ему я покрутила пальцем у виска, и, махнув рукой, отправилась по своим делам.
Глава пятьдесят восьмая
Рыбный мусор
Произошла со мной и другая знаменательная история, в результате которой мне удалось значительно пополнить свои пищевые запасы. Как-то раз, когда Грэг занимался своей «Жемчужиной», я решила основательно обследовать побережье Мексиканского залива, к югу от Пита.
Все, что лежало южнее залива Тампа, для меня было покрыто завесой тайны. Залив Тампа, окаймлявший городские окраины Петербурга, отделял город от всего южного побережья полуострова Флорида. Мне всегда хотелось разведать, что же находится там, на том берегу залива.
Случай вскоре подвернулся. Как-то раз мы с Грэгом уехали на целых два дня в Пит, чтобы помочь матушке подготовить «Жемчужину» к новому туристическому сезону.
Сидеть в прибрежном захудалом кафе и прозябать в безделье мне вовсе не хотелось. Вместо этого, я решила совершить удивительный круиз по знаменитому «золотому» мосту, пересекающему залив Хиллсборо вдоль морского побережья, и доехать до его противоположного берега, чтобы полюбоваться на город с другой стороны залива. После чего, достигнув Сарасоты по побережью, я намеревалась проделать обратный путь к Грэгу на пароме, соединяющим Сарасоту с Питером.
Это смелое путешествие должно получиться захватывающим и незабываемым, и я смело пустилась в путь на нашем «самокате», захватив с собой небольшой холодильник с провизией и денег на непредвиденные расходы.
Однако, всё обернулось не так, как я рассчитывала. Ничего удивительного я там не обнаружила. Это были в основном малозаселённые районы Флориды, известные лишь тем немногим любившим уединение туристам-дикарям, которые осмеливались здесь обосноваться.
Миновав по «Золотому Мосту»* широкий океанский пролив и небольшой портовый городок Тампа, известный своими промышленными предприятиями, которые щедро питали нечистотами одноименную бухту, я ринулась навстречу неизведанному, всё время держа курс на юг вдоль побережья, пока не достигла открытых вод Мексиканского залива.
Пейзаж был здесь довольно однообразным и пустынным. Повсюду, где только мог видеть глаз, возвышались гигантские нефтедобывающие платформы. Признаться честно, промышленный пейзаж меня нисколько не привлекал, и я начала сожалеть, что пустилась в столь далёкое путешествие неизвестно зачем. К тому же, день, как всегда, оказался невыносимо жарким, и солнце начинало немилостиво печь голову. Я больше не думала о путешествии, мне хотелось поскорее достичь Сарасоты, чтобы сесть на первый же паром и быстрее оказаться на яхте Грэга под защитой кондиционеров. Больше мне ничего не хотелось. Вскоре и нефтяные платформы скрылись из вида, и унылой чередой потянулись пустынные пляжи, прерываемые убогими рыбацкими поселками.
Близился полдень. Наступило время полуденной фиесты, когда всё живое спешит скрыться от жары. Даже пластиковый козырек моей бейсболки, казалось, плавился от жары, а жгучие лучи тропического солнца прожигали сквозь плотную хлопковую рубашку. Нестерпимо хотелось выкупаться. Лазурные воды залива манили свежим морским бризом, доносившимся с залива и непередаваемым ароматом моря и бесконечными песчаными пляжами, сулившими отдых.
К тому же долгая поездка порядком утомила меня, хотелось есть, а из холодильника доносились аппетитные ароматы свежеприготовленной пищи. Оставалось одно сделать привал и хорошенько отдохнуть. Но я не могла сделать этого, потому что дорога с пляжем образовывала крутой спуск из песка, по которому невозможно было проехать на мопеде. Наконец, вдалеке показался указатель «На пляж», выбирать не приходилось, и я свернула в сторону залива.
Эта дорога вела к небольшой рыбной артели, где рыбаки разгружали свой улов. В общем, всё это собой представляло довольно неряшливое зрелище - возле широкого старого и заржавленного пирса толпились несколько обшарпанных рыбачьих барок. Вокруг барок суетились измученные, потные люди в грязных оборванных майках, разгружая улов, другие – сортировали добычу прямо на барках, старательно выбирая что-то из общей кучи рыбы, вывалившейся из сети, вокруг них вертелись оголтелые чайки в надеже поживиться дармовой добычей. Место было неприятное, грязное. Повсюду валялся мусор и рыбные отходы, всё это издавало неизменно отвратительное «благоухание» протухшей рыбы. Но я так устала и проголодалась, что меня это не смутило.
Отъехав от артели на приемлемое расстояние, я нашла место почище и, расстелив пляжное покрывало прямо на песке, принялась обедать тем, что удалось захватить с собой из дома, внимательно наблюдая за суетившимися на баркасах людьми. Никто, даже не обратил на меня внимания. Люди были заняты уловом. По-видимому, в этот день рыбалка удалась, это было понятно по радостным возгласам рыбаков, доносившимся с барок, по их оживленным движениям и жестам. С барок выносили один ящик за другим и складывали на берегу. Мне стало любопытно, что же находится в этих небольших ящичках.
Закончив свой обед, я стряхнула с себя последние крошки, и подошла к ящикам. Оказалось, что это были креветки. Да, да, это была никакая не рыба, а огромные королевские креветки. Из всей разнообразной и пестрой рыбной массы, плюхнувшейся на палубу из сетей, люди выбирали только невзрачных скорченных существ, более всего ценившихся гурманами.
Тут я увидела, как, закончив выбирать креветок, один человек подошел к рыбной куче и на потеху прожорливым чайкам, в нетерпении круживших вокруг барок, шваброй стал выметать оставшуюся рыбу за борт. Мне сделалось дурно при виде такого расточительства. Резкие крики жирующих птиц негодованием отозвались в моем сердце. Отправлять за борт целую кучу свежевыловленной рыбы, которая могла накормить множество людей – это же преступление! Не медля ни секунды, я бросилась на барку, чтобы спасти оставшуюся рыбу от участи быть выброшенной за борт.
Внезапное появление хорошо одетой блондинки, словно свалившейся с Майами Бич, произвело на всех непомерное удивление. Никто не мог понять кто это, и откуда она взялась. Они застыли в изумлении со швабрами наперевес, внимательно разглядывая меня, словно я была каким-то музейным экспонатом. Пронесся удивленный шёпот. Все спрашивали друг друга, кто я, но никто не мог узнать меня. Наконец, какой-то умник посмел предположить, что я новая жена капитана их артели. Кажется, та тоже была блондинкой. Все ахнули: «Ишь, ты, как молода!», и сразу подались назад, услужливо отпялив зады.
Всё показалось мне странным. Эти странные люди, на обшарпанных барках, их поведение, эта куча рыбы, лежащая на палубе.
-Эй, там, на барках, почему прекратили работу? - раздался грубоватый оклик.
Это был капитан артели, и работодатель тех самых людей, что сейчас с удивлением глазели на меня. Я увидела, что к нам на барку поднимается какой-то невысокий господин немолодых лет, своими поседевшими усами чем-то напоминавший старого кота. По его решительному поведению сразу было видно, что он тут начальник.
-Здесь, ваша жена, - робко ответил кто-то.
-Жена?! – загремел капитан, послав в вдогонку несколько проклятий, - моя жена отдыхает сейчас в Клин Воте, - но, увидев меня, котообразный капитан сразу же как-то стушевался, его голос принял вкрадчивое мурлыкающе выражения.
-Что угодно, столь прелестной мисс на нашей скромной яхте?
Лицо «главного» расплылось в любезной улыбке Чеширского кота, а поседевшие усы забавно приподнялись над обеззубленным ртом. (Как позже выяснилось, капитан принял меня тогда за представителя инспекции – вот, что, значит, встречают по одёжке).
От удивления я потеряла дар речи, совершенно позабыв английский. Однако, собравшись с мыслями, я спросила:
-Скажите капитан, вы всегда так орёте на ваших подчиненных? То, что эти люди бедные мексиканские эмигранты, ещё не дает вам право издеваться над ними. – Тут я увидела, как ус капитана нервно задёргался, и лицо его побледнело. Назвав этих людей мексиканскими эмигрантами, я попала в самую точку. С испугу меня словно прорвало и пронесло словесным поносом. - Почему на этих людях нет соответствующей водоотталкивающей формы? Интересно знать, сколько они работают? Я вижу, что ваши люди сильно утомлены. Я никогда не видела столь измученных рабочих, и потом…
-Не желаете ли ящичек креветок? - вдруг прервал меня капитан.
-Спасибо, не нужно, я не могу взять ваш улов, - серьезно ответила я,- а вот выбрать себе немного рыбы из того, что вы все равно выбрасываете за борт, я бы не отказалась.
По команде пронеслись недоуменные смешки, но тут же стихли.
-Пожалуйста, - удивился капитан.
Кого тут только не было, в этой шевелящейся куче ещё живых тел: тропическая рыба самых разнообразных размеров и расцветов, склизкие кальмары и маленькие осьминожьки, норовившие выскользнуть за борт, вполне съедобные устрицы. Все это было перемешено с грязью, водорослями, морскими звездами, губками и прочими неизвестными мне полипами, представляя собой жалкое зрелище погибающей за зря природы.
Не долго думая, я отобрала несколько довольно больших рыбин, казавшихся мне более или менее съедобными, и с десяток небольших кальмаров. Этого было достаточно, чтобы поместить все в мой походный термос - холодильник. Любезно распрощавшись с капитаном и его командой, я покинула баркас, оставив обескураженных людей смотреть мне вслед. Я была уже далеко и не услышала, как кто-то из команды, причмокнув языком, сказал мне вслед:
-Черт побери, не будь она инспекторшей, задрал бы я ей юбку и хорошенько бы её поимел, да так, чтобы у ней из глаз искры полетели.
-Что уж и говорить, сладкая девка, - похотливо облизнул губы другой, - правда, немного тронутая.
-Наверное, здорово налакалась какой-то дуры, раз принялась собирать рыбный мусор, – предположил третий.
-Болван, она взяла это на пробу, чтобы показать, что мы выбрасываем за борт. Она из патруля Грин Пис - это уж точно. Видать, наш капитан обделался по-крупному, -заключил четвертый.
-Сам ты идиот, ты хоть слышал о чем она разговаривала с капитаном? – раздраженно спросил пятый рыбак, он был самый старший в команде, и, потому являлся неформальным лидером остальных.
-Не помню, кажется о каких-то, костюмах, дальше я не расслышал, - замялся четвертый
-Эта девка из инспекции труда! Если станет известно, что мы здесь работаем на незаконных основаниях, нас всех выпрут отсюда, и не только из артели, но и из страны, усёк?!. Так, что если кто и обделается, то это будем мы, из-за этой белой сучки нас всех могут выдворить из страны, а набрать своих. Так, что, ребята, лучше нам отсюда свалить самим, пока нас не депортировали из США. Эй, ребята, кто за то, чтобы свалить отсюда, поднимите руки!
Люди стояли задумавшись, но вот кто-то робко приподнял руку, за ним ещё и ещё, пока все не слились в единогласном решении. Все обратились к капитану, требуя немедленного расчета,
-А ну заткнитесь, вы, живо за работу! - взвизгнул от злости котообразный капитан. Он был расстроен моим появлением, потому как на его фирме имелись грубые нарушения техники безопасности, а этот идиот серьезно принял меня за инспектора труда.
-Как бы не так, - вызывающе отозвался, пятый, самый старший из рыбаков, - баста, ребята, мы уходим отсюда. Мистер Смизи, потрудитесь-ка вернуть наши паспорта и расплатиться с нами за три месяца, что мы здесь вкалываем на вашу задницу.
-Живо за работу, мерзавцы, – зло прошипел капитан, - не то я сдам вас полиции, как последних подонков!
-Верни нам наши деньги и документы!
Толпа разъяренных рыбаков злобно надвинулась на капитана, но тот с привычной манерой обращения янки к порабощенным народам, замахнулся на зачинщика бунта кулаком и со всей силой ударил пятого по лицу, тот упал, обливаясь кровью. Не теряя времени, капитан вытащил пистолет из брюк, но выстрелить ему не дали, тут же с десяток сильных рук накинулись на него и, отобрав опасную игрушку, повалили его навзничь.
Далее началось необъяснимо жестокая для человеческого рассудка расправа. Едва капитан упал на песок, как его принялись со всей силой избивать ногами в живот. Били с наслаждением, которое бывает, когда уничтожаешь своего врага, который долго унижал твоё человеческое достоинство. Каждый мстил за своё: за полуголодных ребятишек, оставленных на родине, которые так и не дождались денег от отцов, в то время когда этот подонок жировал за их счет, за своих оставленных жён и брошенных невест, которые засыпали в холодных постелях, думая о своих любимых, в то время как его белокурая любовница, которую он называл своей женой развлекалась с ним на побережье Клин Воте, за двенадцатичасовой рабочий день, день за днём отнимавших у них время жизни, силы, здоровье, после которого хотелось только спать, за собственное унижение, которому они, как бесправные мексиканские эмигранты, ежедневно подверглись, работая на хозяина.
Маленькая, полная фигурка хозяина забавно дрыгалась под ударами тяжёлых ботинок. Кто-то ударил по лицу. Его поседевшие усы сразу же залило кровью, а голова запрыгала по земле, словно мячик. Капитан был мёртв.
Вид смерти отрезвил обезумивших рыбаков. Их охватил ужас. Нужно было что-то делать, но они не знали что. Вдалеке послышался звук полицейских сирен. Кто-то, видевший расправу, вызвал полицию. Через минуту они будут здесь. Первым пришёл в себя пятый, тот самый, которому капитан заехал по лицу.
-Ребята, надо валить отсюда!
-Куда?! Как?! – послышались ото всюду испуганные голоса.
-На барки! Мы ещё сможем сбежать по морю, пока не очнулась береговая полиция. Через минуту все выходы из залива будут перекрыты.
-Документы, мы должны забрать документы и деньги! Без бензина мы далеко не уедем! Мы все подохнем в море! – запаниковал четвертый рыбак, но старший схватил его за уши, и, сжав голову руками, заорал прямо в лицо:
-Слышишь, лучше подохнуть в море, чем сгнить в тюрьме! На барки – это наш единственный выход!
Послышался рев моторов и в ту же секунду, ржавые барки скрылись за морским горизонтом. На песке, возле своих ящиков с креветками так и остался лежать окровавленный капитан.
Я была уже недалеко от Сарасоты, когда услышала вой полицейских сирен и увидела несколько полицейских мигалок, на всей скорости мчащихся мне навстречу. Это был целый наряд полицейских машин.
Я благоразумно отъехала в кювет, чтобы пропустить полицейских. «Что могла случиться в этом тихом приморском городке, что по дороге едут столько полицейских машин?» - подумала я тогда. Мне даже не могла прийти в голову мысль, что я стала косвенной виновницей кровавого убийства котообразного капитана, который так любезно распрощался со мной каких – то минут тридцать назад.
Я много не знала, когда я, осчастливленная бесплатно раздобытой рыбой, возвращалась на пароме домой, с радостным сердцем созерцая безбрежную гладь залива и думая о сердечности этих суровых на вид рыбаков, и об их милом и щедром капитане, любезно предложившем мне целый ящик креветок.
Как я могла тогда предположить, что подняв трудовой вопрос в частной артели мистера Смизи, я ненароком нарушила жизнь мирных гастарбайтеров - рыбаков, невольно став зачинщицей их кровавого бунта, тем самым, превратив простых тружеников моря в жестоких пиратов.
Кто знает, задержись я на минут тридцать у этих «сердечных» людей, меня бы наверняка ждала бы там более жестокая участь, чем капитана. Мой ангел-хранитель на этот раз не дремал.
Глава пятьдесят девятая
Роковая встреча
Так в разъездах и приключениях проходила моя молодая жизнь, пока Грэг из последних своих сил пытался разгрызть гранит науки. Я же продолжила свои опасные разъезды. По-юношески наивная и беспечная, я, даже не могла предположить тогда, что встреча с одним человеком обернется для меня роковыми последствиями, навсегда перевернувшими мою жизнь.
Грэг уже оканчивал школу и готовился к выпускным тестам. Целый день бедняга сидел дома, в тридцатиградусную жару прикованный к учебникам и тетрадям.
Я, как могла, облегчала его страдания, играя роль группы поддержки, взяв все заботы по дому на себя. Я ездила в магазин, где закупала продукты, готовила еду, убиралась за неряшливым Грэгом – в общем, делала всю ту работу, которая только могла быть в доме.
Ответственный день близился. Нервное напряжение Грэга нарастало всё больше. Он смертельно боялся снова провалить предстоящие испытания. Грэг боялся снова оправдать свой статус неудачника, который так и не сумел окончить школу, что все эти годы висел на нём позорным клеймом. Раньше на это ему было наплевать, но теперь, когда он дал обязательство передо мной, мысль об очередном позорном провале особенно терзала его.
Чтобы как-то поддержать Грэга в его самый ответственный день, я решила тайком пригласить на экзамены его матушку, и, потому за неделю до испытаний самостоятельно отправилась на побережье Клин Воте в уже известный нам домик у моря. Не знаю, хороша ли была моя идея, или нет, но для того, чтобы снять нервное ожидание, что передалось мне от Грэга, мне нужно было просто поговорить о Грэге с кем-нибудь по душам, а ближе, чем матушка, у Грэга никого не было.
Грэг ещё спал, когда я поднялась с постели. Его бледное, измученное науками лицо выдавало жестокое напряжение умственных сил, которое ему приходилось переносить во время подготовки к экзаменам. Он так и заснул, положив голову на раскрытый учебник, вместо подушки.
Я аккуратно вынула из-под него книгу и, поцеловав в его колючую небритую щеку, потеплее накрыла его одеялом – в этот предрассветный час было ещё довольно свежо. Затем я написала записку, что отправилась в магазин за провизией на неделю, и не медля ни секунды, вышла из дому.
Я отъехала рано утром, когда солнце ещё не показалось из-за деревьев. В это время было ещё прохладно, и, потому, ехать было довольно легко. Миновав уже знакомые мне места, я выехала к границе поселка. Дальше от поселка дорога расходилась на два направления: одно шоссе вело прямо к заливу Дэйн, врезавшегося в береговую линию города, обогнув побережье которого можно было добраться до Клин Воте – этот путь показался мне слишком утомительным, другая дорога, ведущая вглубь побережья, непосредственно соединяла посёлок с побережьем «Клин Воте» – на указателе так и стояло Клин Воте 45 км. Имелась там и ещё небольшая буковка «L» -она стояла впереди названия Клин Воте, но я не обратила на неё никакого внимания.
Правда, было ещё одно обстоятельство, которое должно было насторожить меня - я никогда не ездила этим путем, и, потом, я была совершенно одна, но, будучи молодой и безрассудной, я нисколько не смутилась.
«Главное достичь побережья», - подумала я тогда,- «При скорости моего самоката примерно сорок километров в час, я доеду до побережья не более чем через полтора часа, где уже, наверняка, разыщу домик его матери. Тем более у меня был её адрес. В крайнем случае, я могу спросить кого-нибудь». Нечего было и говорить, что я выбрала второй путь –«короткий»..
Так начался мой печальный анабасис*, в результате которого, из-за своей самоуверенности, я чуть было навсегда не заблудилась в дебрях полуострова Флориды и едва смогла найти дорогу домой.
Сначала поездка показалась мне приятным путешествием. В этот ранний час на шоссе почти никого не было. Встречный ветерок весело обдувал мне лицо. В взопревшем от ночного ливня воздухе носились дивные ароматы цветов весенней Флориды. Вдоль дороги проносились небольшие домишки фермеров. В общем, день начинался как нельзя лучше.
Я решила следовать указателям, расставленным вдоль шоссе. С каждым километром местность становилось всё более дикой и безлюдной. Мрачной вереницей потянулись бескрайние болота и непроходимые леса, но указатели с неизбежной уверенностью извещали, что до Клин Воте оставалось все меньше и меньше километров. Однако моя уверенность, пошатнулась, когда я увидела, что стрелка указателя показывает в сторону лесных дебрей, куда вела небольшая сельская дорога, разбитая бесчисленными копытами и усыпанная коровьими лепёшками. Как непохожа она была на дорогу, ведущую к фешенебельному курортному побережью! Однако, указатель гласил, что до Клин Воте оставалось каких-нибудь три километра. Памятуя изречение, что «в рай путь тернист», я, недолго раздумывая, свернула с шоссе. Дорога была грязной и разбитой, словно по ней до этого прогнали целые стада коров.
Мой «самокат» поминутно увязал в глубокой грязи, оставленной вчерашним ливнем, но в предвкушении светлого лазурного пляжа с золотистым песочком, я уговаривала себя потерпеть ещё немного.
Наконец, я выехала из леса на открытое пространство. Указатель гласил, что это и есть Клин Воте, однако никакого пляжа «с золотым песочком» тут не было и в помине. Только в вдалеке виднелось какое-то большое заболоченное озеро, кишащее аллигаторами. Несколько убогих домишек, испуганно сбившихся в кучу, толпились возле самой кромки озера. В общем, места были здесь невесёлыми.
Я стояла и тупо созерцала печальное урочище в тщетной попытке разглядеть вдалеке лазурное побережье Мексиканского залива. Тут я услышала позади себя мычание коров. Я оглянулась.
Целое стадо буренок, заполонивших собой узкую дорогу, двигалось прямо мне навстречу. Не зная, куда мне деваться со своим мотороллером, я отпрянула в сторону, чтобы не быть зажатой этой лавиной животных.
Стадо сопровождал тощий и суровый старик в засаленной клетчатой рубахе, по-видимому, пастух стада. Сзади него с небольшим прутиком бегала девочка – подросток, лет пятнадцати, то с одной, то с другой стороны подгонявшая запоздалых коров. Позади всей процессии тянулась допотопная телега, с цельными деревянными колесами, запряженная двумя волами и до отказа забитая клетками с курами. Волами правила толстая женщина в платке, неустанно подстёгивающая ленивых животных. Эти люди производили довольно странное впечатление, словно сошли с картинки о первых поселенцах Запада.
Вы, наверное, подумаете, чему тут удивляться, просто фермеры перегоняют своё стадо. Если бы действие происходило в веке девятнадцатом, то, пожалуй, и нечему. Но в двадцать первом веке посреди цивилизации встретить на дороге людей, едущих на тяжелых, гужевых воловьих повозках, это уже, по-крайней мере, необычное зрелище.
-Извините, мистер, - робко завела я разговор с пастухом, увлекаемая движущимся стадом коров, - не подскажете, как доехать до Клин Воте?
Суровый старик презрительно оглядел меня с ног до головы – видно, ему не понравились мои коротковатые леггенсы, и, ничего не ответив, продолжил свою нудную работу. Мне показалось это невежливым, но, решив, что он не расслышал мой вопрос повторила:
-Мне нужна ваша помощь, мистер. Не подскажете, как лучше доехать до Клин Воте?
-Это и есть Клин Воте, - неохотно буркнул старик, указав на озеро, из которого торчали морды аллигаторов разных размеров.
-Не может быть, - возразила я. – Мне нужно побережье Клин Воте.
-А, по-вашему, это не побережье, - огрызнулся старик. – Это и есть побережье озера Клин Воте.
Мне, вдруг, стало мучительно ясно значение той самой буковки «L», которой я так легкомысленно пренебрегла в начале пути. Эта латинская «L» соответствовала первой букве в названии «Lake», что значит «озеро». Как могла я предположить, что какой-то идиот мог дать этому грязному полуболоту, кишащее аллигаторами, громкое название Клин Воте. Наверное, в этом краю люди тоже обладают чувством иронии. Впрочем, удивляться не приходилось, раз на свете существуют два Петербурга, разительно не похожих друг на друга по климату, почему бы ни существовать и двум Клин Воте.
Мне нужно было поскорей выбираться из этого болота, но стадо старика перегородило всю дорогу, так, что поневоле мне пришлось следовать вместе с ними до самого посёлка. Тощие, как и сам старик, коровы понуро плелись навстречу своей судьбе, подгоняемые ретивой молоденькой пастушкой и пару волами, тащившими телегу. Подгоняемая этим тощим, неряшливым стадом, я с удивлением смотрела на этих людей, гадая кто же эти несчастные, которые до сих пор ездят на волах. Вдруг, догадка осенила меня, и, не раздумывая, я выпалила:
-?
-Амманит, - удивленно отозвался старик. Похоже, моя персона заинтересовала его.
- Скажите, вы случайно не знакомы с преподобным Бинкерсом? – Старик в удивлении выпучил на меня глаза, точь-в-точь как у своих буренок, совершенно забыв о стаде.
-Да, это наш пастор. Каждое воскресенье мы ездим к нему на службу.
-Мой муж тоже амманит, - поспешила успокоить я старика. – Скажите, разве вы не узнаете меня?
-Постойте, постойте, ваше лицо кажется мне знакомым, - засуетился старик, доставая из засаленного кармана что-то наподобие пенсне. Чтобы он мог получше разглядеть меня, я сняла свои солнцезащитные очки.
-Господь-Мария, да вы и есть та самая…
-Блудница Вавилонская, кажется, так назвал меня ваш преподобный Бинкерс, то есть его невестка, - обрадовавшись, подтвердила я.
-Марта! Луиза! – завопил старик. - Сюда! Скорее! Смотрите, кого Господь послал нам на пути. Это же невестка нашего пастора!
Подбежавшие женщины с не меньшим удивлением глазели на меня, со страхом разглядывая мой наряд. Даже обескураженные коровы столпились в единую кучу и тупо уставились в мою сторону, словно требуя ответа. «Быдло», - мелькнуло у меня в мозгу.
Я растерялась и не знала как себя вести. Но старик-сектант не казался агрессивным, он был скорее удивлён моим присутствием в такой глуши. Придав своему скрипучему голосу, как можно более ласковое выражение, он с притворной любовью вкрадчиво спросил:
-Так куда же направляется, наша возлюбленная сестра?
-На побережье Клин Воте, к вашему пастору, возлюбленный брат мой, - ответила я, приняв условия игры, хотя «брат» как раз годился мне в дедушки. Наш разговор стал напоминать беседу двух умалишённых в сумасшедшем доме. – Не подскажет ли брат мой, как быстрее доехать до ближайшего побережья, ибо заблудшая овца, выбившись из сил, потеряла дорогу домой.
-Это очень просто, сестра, по этой дороге вы вернетесь на шоссе, и, повернув направо все время следуете по шоссе, затем свернёте налево на 61 шоссе и следуйте далее до ближайшего указателя пляжа.
-Спасибо, мой добрый брат. А позвольте узнать, где у вас можно раздобыть немного бензину, ибо топливо для моей колесницы уже на исходе?
-Сожалею, сестра, но во всей нашей округе нет ни одной бензоколонки, потому, как нам, амманитам, запрещено пользоваться транспортными средствами, за исключением велосипедов.
«Вот идиоты, прости Господи! Готовы ездить на коровах, лишь бы отвергать технический прогресс. Подумать только, всё это ради веры». - Однако, мне было не до смеха. – «Что же мне делать?», а старик продолжал:
-Но если вы хотите передохнуть с дороги, то милости просим посетить нашу общину.
Несмотря на мою непринужденную беседу с амманитами, я боялась этих сектантов, как бояться всех неадекватных людей, от которых никогда не знаешь чего ожидать, и потому ответила вежливым отказом.
Когда наша процессия уже достигла открытого пространства, где мы могли свободно разминуться, я решилась задать старику ещё один вопрос:
-Скажите, а куда вы гоните всех этих коров.
-На крокодилью ферму Святого Августина.
-Видать, ваш Святой Августин* большой покровитель аллигаторов раз их тут развелось такая прорва.
-Да, и не говорите. Скоро во Флориде будут процветать одни аллигаторы. Каждый месяц эти твари съедают целые стада коров, свиней, и кур, вот мы и поставляем для них свежую партию провизии.
-Но это же чудовищно! – воскликнула я, - использовать домашний скот в качестве корма для аллигаторов, в то время, когда столько бедняков голодает по всей Флориде.
-Ваша правдаё сестра моя, но я скорее скормлю это стадо аллигаторам, чем сдавать мясо по тем ценам, что предлагает нам государство. Это сущий грабёж.
-Так зачем вы, вообще, гоните скот?
-Все равно это стадо обречено, государство урезало фермерские дотации, а град выбил кукурузу, мне нечем кормить животных, если их не пустить сейчас под нож, то они передохнут сами собой. Вот так-то, сестра. А так, будут хоть какие-то деньги, - едва не плача ответил старик. Ему было жалко своего стада. - Гей, гей, а ну, пошла, дохлятина окаянная, - старик замахнулся хлыстом на отставшую корову и вскоре исчез из вида, скрывшись за поворотом дороги.
Расстроенная чужим несчастьем, я, задумавшись, поплелась по мокрой дороге, волоча за собой тяжелый мопед. Грустные мысли не отпускали меня:
«Неужели и здесь простому человеку живется так же туго, как и в России, будь он хоть простой рыбак, работающий в частной артели или же честный амманитский фермер, выращивающих своих коров. Неужели и здесь, в солнечно-радостной и беззаботной Флориде, где никогда не бывает зимы, не всем живется хорошо. Прав был, кто сказал, что весь мир одинаков. Повсюду существуют бедные, едва сводящие концы с концами, и праздно живущие богачи, обогащающиеся за их счёт. И так будет всегда независимо от времени и пространства существования человеческого общества».
Погруженная в филосовские раздумья о несправедливости этого несовершенного мира, я и не заметила, как добралась до конца дороги. «Куда же дальше?» За своими мыслями я совершенно забыла, о чем говорил мне старик. «Куда сворачивать, направо или налево? Где искать это злосчастное 61 шоссе? Было только логически ясно, что между пятьдесят девятым и шестидесятым».
Недолго думая, я свернула налево, решив, наконец, вернуться домой, и потом, когда я проезжала эти места я видела какие –то повороты. Должно быть, это и есть 61 шоссе, ведущее к побережью. «Если я достигну побережья, то наверняка смогу сориентироваться и найти дорогу домой».
Я снова пустилась по шоссе в обратный путь, но, не проехав и трех километров, мой мопед заглох прямо посреди диких болот. Это была катастрофа! Старый сектант был прав, во всей округе не было ни одной бензоколонки! А день уже наступал с неотвратимой уверенностью и обещал быть очень жарким. Солнце палило немилосердно, обжигая кожу.
Было около одиннадцати часов утра, а столбик термометра подтягивался к тридцати градусам. Прибавьте к этому высокую влажность, вызванную ядовитыми испарениями бескрайних болот и озер, духоту, осаждавших после дождя насекомых, высокие каблучки моих отнюдь не походных туфель, тех самых, что приобрёл Грэг за пять тысяч (я никогда не расставалась с ними), отсутствие воды и, наконец, тяжёлый мопед, который мне пришлось волочить за собой – и вы поймёте, какие страдания мне пришлось перенести во время моего слишком долгого пути домой. Что мне оставалось делать? Только идти вперёд.
Вот уже два часа я тащилась по раскалённому от солнца шоссе, волоча тяжеленный мопед и проклиная всё на свете. Жажда нестерпимо мучила меня. В горле пересохло. От жары перед глазами то вспыхивали, то исчезали огненные шары. К счастью, на мне была широкая вязанная из ириса панама, которую ещё давно связала для меня моя матушка, она здорово выручала меня, иначе бы я потеряла сознание от солнечного удара. От влажной духоты, я чувствовала, как моя одежда намокла от пота и прилипала к телу, а пот крупными каплями стекал под грудями. Назойливые насекомые осаждали мое вспотевшее лицо, так, что мне приходилось постоянно отмахиваться от налипавших на кожу слепней.
Я голосовала пролетавшим мимо автомашинам, но всё было тщетно. Редкие машины пролетали мимо меня на полной скорости.
Наконец, я потеряла надежду на помощь и плелась по шоссе в полном отчаянии. Мой ноги окаменели и не слушались меня. От неудобной обуви я стерла ступни в кровь, и кровавые капли падали на асфальт. Но я все продолжала идти, вслушиваясь в мерный стук каблуков, отмерявших каждый мой мучительный шаг, превращавшийся в пытку, зная, если я сейчас остановлюсь, то от бессилья рухну на землю и уже не встану.
Места были безлюдными. По обеим сторонам шоссе простирались бесконечные болота, перемежавшиеся с небольшими озерцами. Негде было, даже сесть и передохнуть – узкая кромка шоссе обрывалась в болото. Я шла, смотря себе под ноги, мне казалось, что мокроватый и теплый асфальт кишит отвратительными мелкими тварями – крайдами*, как называла их я, которые так и норовят цапнуть за оголённые пальцы, торчащие из мысика открытых туфель. Крайдами я называла всех мелких тварей, что водились в болоте – рептилий, земноводных и пиявок, которые могли причинить вред человеку, заползая в самые неожиданные места. Мне казалось, что я давлю колесом этих влажных и скользких тварей, и они, в отместку, вот – вот вцепятся мне в голые пальцы. Впрочем, нет, никаких злобных крайдов тут не было, по теплому асфальту лишь изредка проскакивали безобидные лягушки. От душной жары и болотных испарений у меня начались галлюцинации.
Вскоре дорога начала подниматься, и, наконец, достигла лесистой части. Могучие сосны и дубы, увешенные испанским мхом, представляли собой завораживающее зрелище неукротимой мощи природы. Хотя не единого ветерка не проникало сюда, дышать здесь было гораздо легче. Душистые деревья щедро выделяли живительный кислород, а их кроны давали надежную тень от испепеляющего солнца Флориды. И ещё один запах вселял меня надежду – это был запах моря. Да, да, тот самый йодисто-солоноватый запах морского прибоя, который не спутаешь ни с одним другим ароматом. Теперь я различала его явственнее, чем когда – либо. Для меня он был слаще самого изысканного аромата духов. Это был запах надежды снова найти дорогу назад, в мой маленький домик на болотах Маша.
Тут я увидела, что от шоссе отходит какая-то дорога, ведущая в дебри леса. По-видимому, эта дорога вела на пляж, но никаких указателей здесь не было. Стояла только табличка с каким-то названием. Хотя эта дорога выглядела гораздо надёжнее той, что завела меня в дебри болотного озера Клин Воте – по крайней мере, она была накатана асфальтом, однако, после всех плутаний по болотам,и она не внушала мне доверие. Я не решилась испытать судьбу ещё раз и свернуть с основного шоссе.
Я решила поступить по-другому. «Раз дорога ведёт к пляжу», - подумала я, - «то, наверняка, рано или поздно, кто-нибудь, поворачивая сюда, обязательно сбавит скорость, и тогда я уж точно смогу остановить машину, чтобы вымолить водителя слить хоть немного бензина для моего несчастного мотороллера». В крайнем случае, я могла бы заплатить за беспокойства – у меня ещё оставалось с собой немного денег. И потом, подъезжая к развилке, я уже заметила несколько автомобилей, свернувших на эту дорогу, так что в правильности моего плана сомневаться не приходилось.
Для надёжности я установила свой мотороллер посредине дороги, чтобы меня было хорошо заметно, и, присев на него, стала ждать первую попавшуюся машину. Ждать пришлось совсем недолго. Через каких то три минуты, я услышала шум подъезжающей машины.
Роскошный представительский Порш ярко алого цвета сворачивал в мою сторону. Я несколько оторопела. Уж чего – чего, а увидеть в этой глуши такую роскошную спортивную машину было для меня полной неожиданностью. Однако, выбирать не приходилось, я подняла руку, чтобы проголосовать. Моя выходка с перекрыванием дороги возымела действие. Водитель тоже заметил меня и начал тормозить. Уже заготовив дежурную фразу «Простите, мистер, как проехать до города?», я обратилась к сидящему в Порше водителю, но тут же застыла от изумления, заготовленная фраза захлебнулась у меня в горле, не успев слететь с губ: передо мной сидел… мой муж Грэг.
В какой-то момент мне показалось, что от этой жары я начинаю сходить с ума. Как мог оказаться Грэг, здесь, в нескольких десятках километрах от Маша, на этой дороге, за рулем роскошного авто, когда я оставила его дома? Нет, это казалось слишком маловероятным, чтобы быть правдой. Может, у меня снова начинается тропическая лихорадка? Я с силой зажмурила глаза, а потом резко открыла их. Передо мной сидел всё тот же человек, но теперь я точно видела, что это был не Грэг, точнее, этот человек лишь в общих чертах напоминал мне Грэга, но всё-таки это был не он. Незнакомец с удивлением таращил на меня глаза, точь – в - точь, как мой Грэг, когда он впервые увидел меня в аэропорту. Во всяком случае, выражение лица у него было тоже, как и у Грэга. Несколько минут мы с изумлением изучали друг друга.
Нет, как я могла подумать, что это мой милый Грэг. Как я могла принять этого расфуфыренного городского хлыща за моего маленького скромного Грэга. Этот господин, как –то сразу показался мне неприятным. Всем своим видом он напоминал кого-то татарского мурзу. В его лице явно проскальзывали тонкие монголоидные черты, которые лишь подчеркивали тонкость его вполне европейского лица. Его темные выхватывающие глаза, по-татарски немного раскосые, оценивающе разглядывали меня с ног до головы. Его жиденькая бородка, противным образом сочлененная с ниточкоподобными усиками, была выстрижена по моде. Тоненькой черной стрункой из двух рядов волосёнок она спускалась вдоль линии подбородка, и, поднимаясь вверх до самой нижней губы, разделяла подбородок на две половинки, что придавало ему особое сходство с татарином. Прическа его отличалась не меньшей оригинальностью. В его коротких волосах, как и у Грэга, росших густой короткой щетиной, вдоль висков были выбриты узенькие дорожки, которые красиво драпировали торчащие с боков непослушные уши.
Несмотря на то, что незнакомец был одет, как настоящий франт, всё нем все было вызывающе противным и презрительным к окружающему миру: и эти дорогие бриллиантовые часы «Ролекс», блестевшие во всю руку, и пальцы, унизанные тяжёлыми изумрудными перстнями, здоровенный алмазный крест, небрежно спускавшийся на расстегнутый от жары белый жакет, даже эта жвачка, которую он, не переставая, жевал, демонстрируя свое ложное спокойствие – всё в нем напоминало сутенёра. Нет, несмотря на какое-то неуловимое сходство в типах лиц, при внимательном рассмотрении он ничем не напоминал моего Грегги.
Мне больше не было желания заговаривать с этим человеком, но незнакомец сам обратился ко мне, многозначительно кивнув мне головой. Отступать было поздно, и спросила:
-Простите, мистер, как доехать до Клин Воте? – этот Клин Воте, уже сыгравший сегодня со мной злую шутку, так прочно засел у меня на языке, что теперь вылетел из меня сам собой. «Господи, зачем я спросила про Клин Воте, когда мне нудно было в Маш?»
В первую секунду, мне показалось, что незнакомец не понял моего вопроса. Он продолжал всё с тем же удивлением изучающе смотреть на меня, жуя свою жвачку. «Может, я что-нибудь не то сказала?» - подумалось мне. Я чувствовала себя полной идиоткой. Но незнакомец , не спуская с меня взгляда, как-то растерянно поднял левую руку и указал вправо, от дороги. Маш находился в левой стороне - это означало, что я шла правильно. Я поблагодарила незнакомца, коротеньким «Fanks» и поспешила поскорее отвязаться от этого неприятного типа, оттащив свой мопед в сторону.
Не спуская с меня испепеляющего взгляда, своих черных блестящих глаз, он медленно проехал мимо меня, едва не свернув себе шею, а затем, прибавил скорости и скрылся в лесных дебрях. Оставшись одна, я осталась поджидать другую машину. Я не решилась спросить этого неприятного человека о бензине.
Неожиданно тишину леса разорвал звук пушечного выстрела, и в небо взметнулись разноцветные брызги салюта. Где-то далеко ударили зажигательные ритмы музыки. Где-то там беззаботно веселились, пока я, измученная жаждой и голодом, стояла здесь, едва держась на ногах.
«Неужели, у кого –то была вечеринка? Раз так, значит, там должны быть люди», - резонно рассудила я. Собрав последние силы, я пошла на звуки музыки.
Не прошло и десяти минут, как душный лес отступился, и показалась бирюзовая кромка побережья. Я вышла к пляжу! Морской бриз пахнул мне в лицо, освежив пылавшую кожу. Как здесь было хорошо! Я бросила ненавистный мопед и развалилась на тёплом песке, раскинув усталые руки. Короткий отдых возвратил мои силы, но всё равно смертельно хотелось пить. Сейчас я бы всё отдала за простой глоток воды.
Я попала на настоящую пляжную вечеринку. Пляж был полон народа. Было впечатление, что здесь собралась вся золотая молодежь города. Веселье было в самом разгаре. Слоганом «HAVE FUN»*, казалось, был пропитан даже воздух.
Джазовый оркестр неистово играл зажигательные ритмы латино, перемежавшиеся с грохотом современной музыки, которая всей своей мощью давила на уши, заглушая оркестр. Танцующая молодежь двигалась в едином порыве зажигательной латиноамериканской мелодии. Это была настоящая эйфория! Свобода и раскованность царили во всем. Здесь не было никаких приличий и условностей. На этой частной вечеринке все были свои, и каждый стремился выразить себя по-своему, чтобы выделиться среди компании друзей. Специально нанятые танцовщицы стриптиза, обнажившись по пояс, в экстазе обливали упругие груди шампанским, соблазнительно массируя выпяченные соски. Но какое дело мне было до всех этих клоунов, когда в стороне я увидела шведский стол, буквально заваленный разнообразными закусками и напитками. Гости то и дело подходили к столу, чтобы взять понравившееся блюдо. Проворные официанты суетились меду гостями, подавая напитки.
Чего мне стоило подойти к столу и тоже взять еду? Правда, я не была в числе приглашённых. И, потом, брать еду с чужой вечеринки было бы просто неприлично с моей стороны, но, клянусь, мне сейчас было не до приличий. За весь день у меня во рту не было, даже крошки. Но, даже если бы недельный голод мучил меня сейчас, то я не унизилась до того, чтобы красть еду. Мне смертельно хотелось пить. Жажда была для меня непереносимой мукой.
Впрочем, то, что стояло на столе меня не интересовало. Мое внимание привлёк только небольшой кувшин, до краев наполненный студеным апельсиновым соком. Прохладные капли конденсата стекали по холодным стенкам хрустального сосуда, соблазняя мой пересохший рот.
Незаметно прокравшись к столу, я выхватила холодный сосуд и с наслаждением стала втягивать обжигающий кисловатый сок. Первые глотки только распалили мою жажду, побуждая пить ещё и ещё, тонкие холодные струйки полились по подбородку и холодным прикосновением обожгли пылавшую от солнца кожу. Я пила и пила, как корова, пока, пока стук ледяных кубиков не возвестило о том, что сосуд был пуст. Собрав душистые кубики в горсть, я стала обтирать ими соленую от пота кожу, с приятной болью ощущая прикосновения льда к горячему телу. Талая вода сбегала по обожженной солнцем коже и тут же испарялась, принося долгожданное облегчение. О, какое это было блаженство!
Утолив жажду, я как будто заново пришла в себя. Звуки и краски проявились в новой четкости. Вокруг всё снова прояснилось, будто кто-то включил свет.
Тут, к своему ужасу, я увидела, что на меня смотрят глаза…того самого незнакомца, которого я только что встретила на дороге. Он сидел за столом, как раз напротив меня, вольготно развалившись в широком кресле, и всё это время внимательно наблюдал за моими действиями.
Двое дюжих парней, по-видимому, охранников, призванных следить за порядком на вечеринке, уже бежали ко мне, чтобы вывести непрошенную гостью, но незнакомец сделал едва заметный жест рукой, чтобы те оставили меня. Я сразу поняла, что эта частная вечеринка принадлежала ему, и он здесь распоряжался всем.
На коленях у незнакомца сидела молоденькая и стройная мулатка. Эта черная кошечка нежно ласкалась к нему, прижимаясь всем телом к «хозяину», страстно облизывая его щеки и уши своим гибким лиловым язычком, шепча что-то на ухо, при этом, всё время, норовя заползти своими острыми намоникюренными коготками в ширинке его штанов. Но он, будто не замечал свою назойливую спутницу, потому, что всё внимание его было обращено на меня.
Тут, она окончательно достала моего незнакомца (по-видимому, острые коготки кошечки задели его за живое), и он грубо столкнул её со своих коленей, да, так, что та едва не полетела на песок.
-Отвали от меня, Синтия! - прикрикнул на неё незнакомец, совсем, как мой Грэг, когда он сердился. Та надула свои и так пухлые губки, демонстрируя обиду, как это обычно делают шлюшки, но тут же, заметив меня, злобно прошипела какое-то оскорбление в мой адрес и с презрением уставилась на меня. Но незнакомец был настроен ко мне иначе. Его улыбающиеся, самодовольные глаза загорелись похотливым блеском, и стали оценивающими, как будто он раздевал меня глазами.
Я поняла – следующей претенденткой на его колени буду я. Больше сомнений не было - это сутенёр. От испуга у меня все перевернуло внутри. Хотелось бежать прочь, но ватные от жары ноги больше не слушались. Но, что – то ещё мешало мне сделать это. Конечно, еда. Такой желанный запах пищи щекотал мои ноздри. Теперь, когда еда была совсем рядом, я почувствовала, как от голода меня начинало тошнить.
Передо мной лежал целый поднос с пирожными. Не помню, как, но пара эклеров тут же оказалась у меня во рту, я лихорадочно пыталась прожевать их, чтобы побыстрее затолкать их в глотку. Нежнейший вкус тающего во рту шоколада казался мне неземным наслаждением. Моя рука автоматически потянулась за третьим, но незнакомец перехватил её. Я увидела, как на его губах появилась снисходительная усмешка, даже Синтия смеялась раскидистым, совсем не женским басом.
- Ты, кто, блондиночка? – спросил он, уставившись на меня сальными насмешливыми глазами. Вместо ответа я изо всех сил вцепилась зубами в руку незнакомца. От боли и неожиданности он пронзительно взвизгнул и тут же отпустил мою руку. Не помня себя, я бросилась прочь сквозь толпу приглашенных, роившихся возле стола.
-Вот, чокнутая! – захохотала Синтия, но незнакомец так больно пнул её локтём, что та вскрикнула от боли и сразу же заткнулась.
- Поймать! - бросил он охранникам, указывая на удалявшееся белое пятно моей вязаной панамы.
Два дюжих амбала кинулись мне наперерез, пытаясь перекрыть мне путь к отступлению. Увернувшись от них, я кинулась на сцену, чуть не сбив с ног танцующую стриптизершу да так, что она едва не поперхнулась собственным шампанским, которое лила себе на грудь. Послышался звон разбивающихся бокалов – пробегая мимо со всех ног, я задела пару хрустальных фонтанчиков с шампанским, сделанных из бокалов, по которым, на потеху гостям, лилось игристое вино, наполняя бокалы по очереди. Хрупкие строения рухнули, как небоскребы-близнецы Торгового Центра во время теракта одиннадцатого сентября.
Но от ужаса я больше ничего не замечала вокруг, я бежала и бежала, как испуганный зверёк, отчаянно спасавший свою жизнь.
Ничего не подозревающая толпа танцующих, продолжала двигаться в едином ритме музыки, отбивая зажигательный такт. Когда я влетела в неё, я сразу же произвела эффект снаряда. Сбив несколько танцоров, мне удалось вырваться из этой груды людей и броситься вперёд. Мои преследователи отстали. Неповоротливые громилы своей массой увязли в толпе танцующих.
«Но, куда я бегу?» - пронеслось у меня в голове. - «Ведь они всё равно поймают меня». Впереди было только голубое море. «Уж лучше утопиться, чем достаться этому хлыщу! Прощай, мой милый Грэг, больше нам никогда не увидеть друг друга!» Я бросилась в воду и поплыла в открытое море.
Я неважный пловец. Проплыв несколько метров, я тут же выбилась из сил, но мне отчаянно хотелось жить. Просто жить. И я начала отчаянно бороться за свою жизнь, цепляясь за волны руками. Я гребла и гребла к берегу, пока мои ноги не уткнулись в твердый песок дна. Кое-как выбравшись на берег, я огляделась.
Никакой погони больше не было. Проклятая вечеринка осталась далеко в стороне. Моей любимой вязаной панамы тоже не было, я потеряла её в море. Впрочем, меня это теперь меньше всего беспокоило. Главное – я осталась жива. Но, что я вижу! Совеем рядом, на песке лежал мой мопед, он остался лежать там же, где я бросила его, всеми забытый и никем нетронутый. Сняв разбухшие от морской воды туфли, которые словно бритвы врезались в распухшие ноги, я схватила тяжелый мопед, и бросилась наутёк с негостеприимного берега.
Я так и никогда не узнала, что в ту секунду, когда я прыгнула в воду на милость волн, вся орава подвыпивших гостей вечеринки с гиконьем и восторженным визгом тоже устремилась к морю, чтобы искупаться прямо в вечерних нарядах. Зная эксцентричный характер своего богатого дружка, который и организовал всю эту вечеринку, они приняли меня за очередную девку-шутиху, своего рода заводилу, нанятую «хозяином», чтобы развлечь гостей. Да, такой весёлой вечеринки, не знавали, даже в Майами!
Прохладная вода несколько остудила пьяный пыл купальщиков. Последние похмелье испарилось, когда купающиеся увидели, что по воде рыщут двое громил - охранников, мучительно всматриваясь в гребни неспокойных волн.
«Неужели, утонул. Коди Барио, сын окружного прокурора, утонул в день своего тридцатилетия!» - пронеслось в головах протрезвевших гуляк, но никто не посмел высказать эту мысль вслух. Все застыли от ужаса. Что же с ними будет? Отец никогда не простит смерть Кода, даже если они стали косвенными виновниками его гибели. Боже праведный, теперь всех их ждет тюрьма!
-Ну, что нашли её? – пронёсся над волнами скрипучий голос Коди.
Толпа облегчённо вздохнула.
-Нигде нет, - ответил один из охранников.
-Я обнаружил только это. - Второй охранник протянул Коди мою вязаную панаму. – Она была в воде.
-Черт бы вас побрал, идиоты, ищите лучше, она не могла далеко заплыть. Я чувствую, она где-то рядом. Всем вон из воды, живо!!! – заорал Коди.
Испуганные гости, как один выскочили из воды и со страхом уставились на Коди, не понимая, что же происходит. Охранники продолжали обшаривать воду и побережье, но всё было напрасно, ни меня, ни моего трупа обнаружено не было.
-Может, она смылась по побережью? - посмел предположить один из охранников – Если бы она утонула, то волна бы уже давно выбросила её труп на берег. Сегодня волнение довольно сильное.
-Заткнись! - раздраженно закричал на него Коди, - ищете по побережью…Стой! – вдруг, скомандовал, он. – Кажется, я знаю, где её искать. Я видел, что блондиночка приехала сюда на мопеде, значит, она должна забрать свой мопед со стоянки. На, стоянку, она там!
Охранники бросились к автостоянке. Там уже находились несколько мопедов, на которых подъехали гости. Охранники растерялись, впопыхах они забыли спросить на каком именно мопеде приехала «блондиночка», и теперь стояли, разинув рты, тупо созерцая ряд прикованных за поручни мопедов, не зная, что отрапортовать «хозяину». Наконец один из них, тот, что был постарше и, следовательно, поумней, предложил:
-Эй, Джимми, покарауль-ка пока тут, на случай если эта чёртова кукла появиться забрать свой мопед, а я пойду к боссу и выясню, на каком мопеде эта дура приехала сюда.
- О’KEY, Тони, замётано.
Но бежать Тони никуда не пришлось, через секунду на стоянку влетел сам босс, и, бегло осмотрев все мопеды, упавшим голосом произнес:
-Его здесь нет.
-Может быть, все-таки осмотреть побережье, - снова предложил Тони, - пока, не поздно. Она не могла далеко уйти. Я уж сумею выловить для босса эту белокурую стерву, где бы она ни была, на суше или в море.
-Не смей называть её стервой, болван, - завизжал Коди, - не то снова отправишься работать простым копом, патрулировать улицы..
-Простите сэр, я не хотел, это все мой язык, -по-рабски залепетал Тони, - я не…
-Хватит, заткнись. Лучше скажи, что нам делать?
-Джимми, спроси у сторожа, не выезжал отсюда кто-нибудь на мопеде.
-Нет, мистер Барио, не выезжал, никто не выезжал, - послышался хриплый бас испуганного негра-сторожа, прибежавшего на переполох.
-Точно? Ты в этом уверен, старик?
-Лопни мои глаза, никто даже не выходил с пляжа, иначе бы я увидел.
-Ну, что скажешь, Тони?
-Прежде всего, нужно вернуться на ту дорогу, которая ведёт на шоссе, и посмотреть следы мопедов. Если бы она проскочила на своем мопеде по этой дороге на трассу мимо нас, то сторож давно заметил бы её. Лес огорожен от пляжа высокой изгородью на многие километры, так что едва она могла перемахнуть через неё вместе со своим мопедом. Эта дорога единственная, что ведёт на пляж. Но с тех пор, как она бросилась в море, я не видел, чтобы кто-нибудь выезжал с пляжа – значит, она всё ещё на побережье. По следам её мопеда, мы обнаружим его обладательницу.
Доводы старого полицейского показались Коди убедительными, и все трое бросились на пляж. Бывший полицейский уставился на песок, низко нагнув голову, и принялся разыскивать нужный след, точь-в-точь, как собака ищейка, которая вынюхивает след.
-Ну, что там? - в нетерпении приставал к нему Коди. – Что-нибудь уже обнаружил?
Но песок был настолько затоптан следами гостей, заезжен колесами автомобилей и мопедов, что искать здесь что-либо не имело никакого смысла. Однако, хитрый ищейка догадался, что следы нужно искать не здесь. Вдруг, он заметил то, что искал. Поодаль виднелась полоса, оставленная следами колес. Бывший полицейский рассудил так: «Если её мотороллера не было на стоянке, а мотороллеры гостей не заезжали дальше стоянки у дороги, то, следовательно, это следы ЕЁ мотороллера».
Но, что-то странное было в этих следах. Можно было подумать, что мопед не ехал сам, а его волочили по песку. Да, да именно волочили, волочили медленно, а не ехали на нем. Это было заметно по глубокой борозде взрытого песка, разбитым очертаниям отпечатков колес. Вдоль следов колес тут и там попадались глубокие ямки, оставленные, по-видимому, высокими женскими каблуками. Так и есть, это её следы. Вот маленькие ножки затоптались на месте, образуя столпотворение глубоких ямок, а вот следы её лежащего мотороллера. Силуэты мопеда четко вырисовывались на песке. А ямки, шли в сторону накрытых столов, и пропадали в столпотворении человеческих следов. След из ямок больше не интересовал сыщика – было и так ясно, что она потом направилась их сторону. Гораздо больше его интересовал другой вопрос – куда же делся мопед, ведь не мог он испариться сам собой? Кто-то же забрал его отсюда. Воры? Что ж, вполне возможно. Девушка утонула, и, пользуясь переполохом, какие-нибудь бродяги потихоньку откатили мопед с пляжа. Но почему же тогда не видно обратных следов колес? Может быть, воры вынесли его на руках? И этого маловероятно. Ведь, судя по вдавлениям на песке, мопед был слишком тяжел, чтобы его можно было нести на руках. И, потом старик - сторож точно говорил, что никто не выезжал с пляжа на мопеде, во всяком случае, он наверняка бы заметил, что кто-то выезжает или выносит мопед с пляжа. Это был камень преткновения, об который разбивались все версии старого сыщика. Ответ нужно было искать на земле. Тони снова стал мучительно всматриваться в изрытый песок.
-Вот, оно! - вырвался у него восторженный крик.
Так и есть, на песке он заметил другие следы, которые разрешили мучившую его загадку. Это были следы босых женских ног, точнее крошечных ножек. Сомнений теперь не было - это были её следы, следы кусачей блондинки. Эти маленькие следки и забрали мопед, вот и полоса едва заметная полоса от колес и побежали с ним в море. Дальше след терялся, так как был смыт прибрежной волной.
-Блондиночка вернулась за своим мопедом. Вот её следы, – охранник указал на едва заметные следы бегущих детских ножек. - Она убежала со своим мопедом – значит, она жива.
-Но куда? – в нетерпении спросил его босс.
-Не знаю, следы ведут в море. По-видимому, она укатила по прибою. Влажный песок намного плотней – колесо идёт легче. Но в какую сторону, я не знаю – волна смыла след.
-Я знаю куда, - догадался Коди. – Вспомнил, когда я встретил её на дороге, она ещё спрашивала, как проехать в Клин Воте.
-Тогда за ней, теперь наша кусачая цыпочка далеко не уедет, мы настигнем её на машине.
Все трое бросились к машине и рванулись по прибою в сторону Клин Воте, пока я медленно брела в противоположную сторону, послушно влача за собой тяжеленный мопед.
Вот так, случайная оговорка спасла меня от лап бандитов. Только я об этом не знала. Не знала я и ещё одного, что тот самый человек с милым именем Коди, станет для меня моим злейшим врагом, который искалечит всю мою жизнь. Но разве дано нам знать своё будущее?
И на этот раз мой верный ангел-хранитель спас меня…Но что будет дальше?...
Глава шестидесятая
Грэг оканчивает школу
Я уныло брела по линии прибоя, таща за собой «самокат». Алое солнце погружалось в воды залива, отражаясь тысячами искр позолоченной закатом воды. О, как это было красиво! Но мне было сейчас не до любования морскими пейзажами. Все мои мысли были направлены на Грэга. Наверное, он сейчас сходит с ума, там, на болотах.
Тропические сумерки быстро переходят в ночь. Раз - и край огненного диска утонул в мрачных водах залива. Берег погружается в непроглядную темноту. Только где-то далеко из моря ещё виднеются солнечные лучи, но вот и они исчезают, поглощенные черной тучей. И в эту ночь будет ливень.
Боже милосердный, смилуйся над одиноко бредущей спутницей, что выбилась из сил, не дай морскому ветру разыграться, освети ей путь печальным сиянием луны, ведь до дома ещё с два десятка миль! Но её мольбы тщетны. Темно так, что нельзя разглядеть собственной руки, только сухие зарницы разрывают темноту ночи, да слышны рокочущие раскаты грома. В море поднимается шторм, и вода с яростным шипением ударяет об берег, пугая несчастную.
Тяжелый мопед едва катиться по глубокому песку, кажется, что он становится неподъемный. Что с ним делать? Бросить и идти налегке? Ну, уж нет. Я не имею на это права, ведь мопед этот непростой – это единственная память о его несчастном дедушке Баркли, что так трагически закончил жизнь на Палм-Бич. Грэг не простит мне этой потери. Карманный фонарик Грэга – единственный мой источник света, но и того хватает лишь, чтобы освещать путь под ногами.
Я иду, петляя из стороны в сторону, словно пьяная, вперёд и только вперёд. Но куда? Впереди не видно ничего, только темнота. От отчаяния я рухнула на песок вместе со своим мопедом, который больно ударил меня по ноге. Всё, больше не могу Поднявшийся внезапно, ветер задул с неистовым упорством, поднимая песок, который забивается мне в глаза, в рот, морские брызги долетают даже сюда. Это поднимается тропическая буря. В такую ночь лучше быть дома. Оказаться в такую погоду на пляже, одной, в полной темноте – смертный приговор.
Гигантская молния прокатывается по черному небу, расползаясь тысячами рукавов. Но, что это? Перед собой я вижу человеческие постройки, точнее множество человеческих построек. Да, это же Сент - Питерсберг! Я вижу знакомые места, очертания небоскребов – мы проезжали тут с Грэгом. Значит, всё это время я шла по городскому пляжу, не подозревая, что спасение находится в двух шагах от меня. Но почему нигде не видно его огней? Было ощущение, что дома стояли мертвые, сияя темными глазницами окон. Людей тоже нигде не было видно. Неужели, они все спят в такую ужасную ночь. Вполне возможно. Но и улицы поглощены во мрак, ни одного огонька не видно впереди. Суеверный страх пробежал у меня между лопаток. Однако, оставаться на пляже было нельзя, и я пошла в сторону города.
Ливень сплошной стеной накрыл город. Было ощущение, что с неба опрокинули огромное ведро воды, но и этого стихии показалось мало, пронизывающий ветер сбивает с ног, превращая мой каждый шаг в отчаянную борьбу. Несколько раз я упала, до крови сбив колени, но поднималась вновь и вновь. В лицо летел какой-то мусор, сорванная кровля и рекламные щиты с грохотом проносились мимо меня, норовя убить. Это был настоящий ураган!
Вдруг, впереди я увидела неоновые огни, наполнившие моё сердце радостью. Круглосуточный супермаркет работал! Это было как раз то, что мне нужно. Островок жизни посреди внезапно вымершего города. Спасаясь от бури, прямо со своим двухколёсным другом я вломилась в стеклянные двери.
- Куда прёшь?! - раздался раздраженный голос охранника, - тут и так тесно.
От волнения и растерянности я перезабыла все английские слова, и теперь усиленно жестикулируя, пыталась объяснить что-то.
Гигантская молния прокатывается по черному небу, расползаясь тысячами рукавов
-Глухонемая что ли?
В ответ я кивнула ему головой.
Действительно, оказалась, что я была тут не одна. Супермаркет просто кишел людьми, застигнутыми внезапной бурей. Несмотря на то, что молния, ударившая в подстанцию, обесточила весь город, супермаркет Вест Клэр работал, как ни в чём не бывало, благодаря наличию аварийного электропитания.
За окнами неистовствовала буря, а здесь было светло и уютно. По широким проспектам гипермаркета прохаживались люди, делая вид, что они совершают покупки.
Под люминесцирующими лампами были красиво разложены разнообразные овощи и фрукты со всего мира, разноцветные упаковки товаров, радуя глаз, пёстрой массой заполняли прилавки и витрины, в воздухе парил запах свежеиспечённого хлеба. Как здесь было хорошо! Нельзя сказать, что я зашла не по адресу. Мне как раз нужно было закупить продуктов на неделю и самое главное – бензин!
Через час буря стала понемногу проходить, и я смогла отправиться домой в Маш. Шторм прекратился так же внезапно, как и начался. Хотя ветер дул ещё довольно сильно, ливня больше не было, и я поспешила выехать по направлению к дому.
Несмотря на затишье, я знала, что оно может быть обманчивым, и ураган может ударить с новой силой в любой момент – вот почему я летела по шоссе на полной скорости, изо всех сил спеша домой.
Слышали ли вы, что такое «глаз» урагана? Расскажу. Ураган представляет собой некую вращающуюся воронку, с пустым центром посередине. Воронка эта напоминает собой пирожное «штрудель»*, от которого откусили его кончик и оставили сквозную пустоту посередине. Этот пустой центр и называется «глазом». Он может быть совсем небольшим или гигантским в небесных масштабах, но всегда коварным для человека. Воронка урагана устроена так, что самый сильный ветер вращается вблизи этого «глаза», а по мере удаления от центра урагана ветер слабеет. И вот самое удивительное, чем больше ураган набирает силу, тем меньше становится его воронка, и глаз уменьшается, словно сжимается, притягивая к себе силу ветров. Наоборот, если ураган ослабевает, то глаз расширяется, будто отпуская лихие ветры на свободу, и воронка, притягивающая их, расползаясь, исчезает. Я уже упомянула, что «глаз» этот очень коварен для человека, потому что в нем царит… абсолютное спокойствие.
Когда «глаз» проходит над местностью, внезапно наступает абсолютный штиль, который многие люди ошибочно принимают за окончание урагана и поэтому преждевременно покидают свои убежища. Сквозь этот глаз можно увидеть безоблачно-голубое небо со светящимся солнцем, если дело происходит днём, или безбрежное звездное небо – если ночью, но внезапно все это обрывается. Новый удар урагана, обрушивается на несчастных людей со всей своей мощью, с той лишь разницей, что ветер дует в другую сторону.
Но, даже не это в ураганах поражает меня больше всего. Если об образовании воронки над океаном, нам кое-что известно, то природа самого «глаза» малопонятна. Меня всегда интересовал другой вопрос? Какая сила заставляет могучие ветры притягиваться к «глазу» и вращать воронку? Как образуется этот центр притяжения? Неужели абсолютный штиль «глаза» обладает такой силой, чтобы закручивать ветра вокруг себя и вести ураган в его разрушительный поход? Как, вообще, возле абсолютного покоя может концентрироваться такие силы, не противореча друг другу? Неужели, и абсолютный покой может обладать силой? И зачем урагану нужна эта зона покоя? Для меня, не сведущей в законах физики, это остается загадкой.
«Глаз» урагана
Я оказалась права, не прошло и тридцати минут, как ветер снова разразился с неистовой силой, только теперь он дул мне в спину, будто подгоняя меня к дому. Ливень снова принялся сечь в лицо.
К счастью, я была совсем недалеко от Маша, и это придало мне сил в моём последнем рывке. Мимо пронеслись знакомые домишки фермеров, внезапно озаренные огненной вспышкой молнии, и я въехала на Счастливую линию, в тот самый момент, когда оглушительный выстрел грома, чуть было не контузил меня наповал. В этот момент другая вспышка вырвала из темноты дороги – бледную фигурку привидения – в нём я узнала моего Грэга...
Целый день Грэг провел в мучительном ожидании. Поначалу, моя поездка мало волновала его, он уже привык к тому, что я могла пропадать на целый день, слоняясь по магазинам. Он был уверен, что я скоро вернусь, но меня всё не было и не было. Как только, солнце стало клониться к закату, его беспокойство усилилось. Хуже того, по радио было объявлено штормовое предупреждение. Теперь Грэг не находил себе места. Он метался по комнате, словно зверь, запертый в клетке.
Ужасные мысли терзали его. Повсюду ему мерещился мой истерзанный обезглавленный и распотрошенный труп, то беспомощно лежащий у обочины дорог, то тонувший в жидком иле болот, то плавающий в море.
«Интересно, как она будет выглядеть мертвой?» - вдруг, подумалось Грэгу, но он больно схватил себя за голову, чтобы отогнать эту кощунственную мысль. – « Нет, нет, нельзя думать о плохом. Такие мысли притягивают несчастья. Главное не думать дурное. С ней всё хорошо. Просто она задержалась где-нибудь, и всё. Сейчас, я досчитаю до десяти, и она войдет в дверь». Но как он ни считал до десяти и, даже до ста, как не загадывал, никто не возвращался.
В отчаянии Грэг выбегал на улицу, и мучительно вглядывался в чащу деревьев, чтобы различить серебристый силуэт своего мопеда. Иногда Грэгу казалась, что он слышит тарахтение мопеда, но всякий раз это оказывалось проезжающей машиной. Он, даже звонил в полицию, но там ему ответили, что человек может считаться пропавшим, если он отсутствует более двух суток. Никакие доводы, мольбы и, даже угрозы Грэга, не могли заставить полицию немедленно броситься на поиски его пропавшей жены. Он звонил ещё и ещё, но «откат» был все тем же. В конце концов, Грэг разразился столпом матерных ругательств, но на том конце трубки, но слышались лишь отрывистые гудки…
Хотелось бросить все и мчаться на поиски, но один вопрос останавливал его и не давал сдвинуться с места: «А, что если она вернётся прямо сейчас?»
Стало совсем темно, и вглядываться в даль было совсем бесполезно. Как предсказывали синоптики, ветер начался усиливаться и вскоре перерос в настоящий ураган. Вой ветра тягучей болью отражался в душе Грэга, и перерождался в громкий стон, вырывавшийся из его груди. Ветки деревьев хлестали по его лицу, холодный ливень вымачивал его до нитки, ветер сбивал его с ног, но он был даже рад этим пыткам, которые отвлекали его от душевных страданий.
Смертоносные молнии ударяли прямо в землю, но Грэг больше не боялся их, каждый раз сотрясаясь от безумного смеха, он грозил кулаком небу. Грэг бросил вызов самим небесам, он боролся с Богом, как неистовый Иаков. Теперь ему было все равно убьет ли его молния или нет, ведь Бог забрал у него самое любимое –его Лили, и это придавала ему решимости в неравной схватке с Богом. В какой-то момент в нём не стало того гаденького чувства – страха смерти, которое заставляет людей подчиниться окружающему. Теперь он был своим собственным повелителем, и ему было весело от ощущения собственного бесстрашия и безнаказанности.
Вот и все, буря стихла, и Грэг, как будто опомнился от своего временного безумства. Ему стало страшно. А что если б молния и впрямь убила его, и он умер бы прямо здесь, на дороге? Что тогда? Он не мог представить своей смерти. В самом деле, как можно представить, состояние, когда тебя нет. Значит, смысл жизни заключается в том, чтобы жить ради самой жизни. Жизнь ради жизни – это единственная цель нашего существования, иной – просто нет. Теперь, когда Грэг смотрел на звёздное небо, эта истина становилась для него мучительно ясной. «Как, просто жить, чтобы жить, жить, жить, жить…»
Вдруг, все прекратилось, звездное небо поглотили жирные тучи, ураган обрушивается с новой силой, вой ветра сопровождается стоном могучих деревьев, слышан скрип ломающихся ветвей, где-то беспомощно хлопают незакрытые ставни. Но что это? Грэгу кажется, что он слышит треск мопеда. Нет, это воет ветер. Опять. Теперь уже точно. Внезапно разряд молнии ударяет рядом с Грэгом, будто над самым ухом разорвали снаряд. Он чувствует, что падает. «Господь всемогущий, это Лили», - вырывается из его груди, и он теряет сознание.
На его счастье, молния, прошедшая совсем рядом с Грэгом, даже не задела его, а лишь немного контузила. Она попала в небольшую финиковую пальму, росшую неподалеку, отчего деревце тут же загорелось. Возблагодари Господь того, кто посадил это чудное деревце у дороги!
Побледневший Грэг стоял посреди дороги, в одной майке и полотняных шортах – то, в чём он вышел из дома. Молния шокировала его, но ему удалось подняться, и через секунду он пришел в себя. Мы бросились друг к другу в объятия. Я плакала, мне было стыдно, но я никак не могла остановиться. Слезы текли сами собой.
-Лили, детка, сладкая моя, скажи, что случилось? Тебя кто-нибудь обидел?
Я отрицательно покачала головой. Слезы душили меня за горло.
-Нет, нет, Грэг, всё в порядке. Просто я заблудилась в этом проклятом болоте. Я не могла найти дорогу домой, и думала, что никогда больше не увижу тебя. Ураган застал меня прямо на пляже. - Молния пулей рассекла воздух, раздался удар грома, - А-а-а-й, снова начинается, Грэг, мне страшно!
-Скорее в дом, здесь нам нельзя оставаться.
Мы бросились к дому, и через минуту были под защитой родного крова, прикрытого нашим могучим громоотводом-дубом.
Вымокшая до нитки, я вся дрожала от холода. Колотящая дрожь волнами пробегала по моему телу, заставляя стучать, даже зубы. Кажется, у меня снова начиналась болотная лихорадка. Купание и прогулки под дождём не прошли для меня даром.
Грэг нежно попробовал мой лоб губами - так и есть температура. Он поспешно снял с меня мокрую одежду и переодел в сухое, и, принудив меня снова «лизнуть хины», уложил в постель, заботливо укутав тёплым овечьем одеялом.
Маленькое женское тельце содрогалось под одеялом. Меня знобило, но это не лихорадка трясла меня. Горькие рыдания разрывали мою грудь, заставляя вздрагивать всем телом.
-Грегги, миленький мой, родной мой, мальчик мой, я больше не могу. Мне тяжело здесь, в этом жарком болоте, очень тяжело. Жара здесь невыносима, она добьет меня. Я думала, что могу прижиться в тропиках, но это не так, я не живу, я только мучаюсь. Здесь все против меня – и эта жара, и эти москиты, и ураганы, и болото – сама природа здесь против меня. Кроме тебя, здесь всё чужое, я – чужая! Я – никто!– задыхаясь от рыданий, кричала я Грэгу по-русски, но тот не понимал меня и только, ласково приговаривая, всё время повторял:
-Всё хорошо детка, всё хорошо.
-Грэг, миленький, давай уедем отсюда. Махнём на всё рукой и уедем ко мне домой в Питер, там у меня есть всё - квартира, мама. Боже, как давно я не видела свою мать. Я начала забывать её лицо! Представляешь – я забыла лицо своей матери! Свалим отсюда – и всего делов. Порвались оно пропадом твое наследство, твоя яхта - я не хочу драться из-за неё, пусть эта проклятая лодка останется у твоей матушки, если она так хочет!
-Т-с-с-с, всё хорошо, детка все хорошо, не надо плакать, – утешал меня Грэг, прижимая меня к себе. Его шероховатые и теплые ладони нежно гладили меня по спине, и от этих прикосновений мне становилось спокойней. Через минуту я забылась крепким сном.
В его объятиях она сразу же стала каким-то маленьким и трогательным ребёнком, которого просто хотелось прижать к себе и пожалеть. Ее нежное женское тельце ещё содрогалось от горьких рыданий, но уже всё меньше и меньше, и, наконец, всхлипнув напоследок, она доверчиво прижалась к его груди и заснула. На её заплаканном личике появились капельки пота – первый признак выздоровления, и Грэг получше укутал её, чтобы она хорошенько пропотела под одеялом, хотя ему самому было невыносимо жарко.
Вновь обретя свою заблудшую овечку, Грэг был счастлив, как никогда в жизни. В его объятьях лежала прелестнейшая девушка, которую он любил более всего на свете. Любил страстно, до безумия, без остатка, и с каждым днём его любовь становилась все сильней. И она была его законной женой, только вдуматься в эти слова «законная жена» - это означало, что она всецело принадлежала ему, только ему одному, и никто по закону не смел посягать на его сокровище. Эта мысль заставляла его трепетать от нежности к собственной жене, наполняя его душу счастьем и смиренным упокоением.
Её белокурая головка склонилась на его грудь, и Грэг чувствует тёплое дыхание на своей коже. Спутавшиеся от пота волосы, ещё влажны и пахнут дождём, морским прибоем, коровьими лепешками, болотной сыростью – все это сливается в неповторимый аромат кожи. Маленькая ручка по детски обнимает его за грудь.
Пусть теперь ураган за окном бушует сколько ему вздумается в своей бестолковой ярости, пусть лупит ливень и трещат деревья – ему, Грэгу, плевать на все эти страхи, ведь теперь он лежит рядом с ней, в своём уютном домике, где по-домашнему стукают ходики, отсчитывая секунды их семейного счастья.
Взгляд Грэга упал на распятие. Лик Христа по-прежнему строг и неподвижен.
-Спасибо, Господи, - шепчут его губы.
Ему стало стыдно перед Ним за свой мятеж, и полусонным шёпотом Грэг добавил:
-Прости мою грешную душу, - и в ту же секунду, склонив ко мне голову, он заснул тихим и безмятежным сном.
В комнате воцаряется абсолютная тишина. Только ходики продолжают тикать, отсчитывая время. Тик-так-тик-так, так, так, так….
Наши уставшие ангелы-хранители, стирают пот со лба.
-Ух, и задали нам сегодня работенки, - говорит Грэгов, тот, что отвел молнию.
-И, не говори, - отвечает мой, тот, что отвел от меня «сутенёра».
Но вот утро снова вступает в свои права. Из туманной дымки, оставленной после дождя, поднимается мутное солнце. Петух, по-деловому, вылезает из своей коробки, чтобы приветствовать восходящее светило на остролистых пучках юкки. Но мой ангел хранитель прижимает палец ко рту, и шепчет петуху:
-Т- с-с-с, не мешай влюбленным спать.
Петух видит ангела, и удивлено заковав, убирается в своё ночное убежище.
Котёнок Лаки вспрыгивает на постель, и, топча нас своими крошечными лапками, жалобно мяукает, но ангел Грэга, унимает его:
-Т-с-с-с, не мешай влюбленным спать. - И гладит его рукой по непослушной пушистой головке, отчего котёнок тут же засыпает. А часы все продолжают петь бесконечную песню. Тик, так, так, так, так, так, так…дзинь. Это ангел останавливает и их. В комнате воцаряется абсолютный покой.
Стук в дверь разбудил Грэга. Аккуратно положив меня в сторону, он машинально взглянул на часы. Стрелка показывала десять. «Не может быть», - подумал Грэг. Так и есть, часы стояли.
Стук вновь повторился. Грэг подошел к двери и посмотрел в глазок, там стояла его мать.
-Мама?
Он был удивлен приездом матери и поспешил отворить щеколду.
-Грегги, сынок, - обрадованная женщина бросилась целовать своего сына, - я так соскучилась по тебе, и приехала проведать. Ну, как ты здесь? – женщина придирчиво осмотрела комнату. – Я вижу, что у вас тут чистота и порядок…Хм, должно быть, это всё она …её работа, - пробурчала она . – Помнится, когда ты жил один, у тебя в комнате был вечный свинарник. За тобой всегда приходилось убирать, как за ребенком…
-Мам, у тебя что-нибудь случилось? – испуганно спросил Грэг.
-Нет, ничего. Разве я не могу просто проведать своего родного сына, - стараясь делать непринужденно веселый вид, ответила мать. – Вот, я принесла тебе твой любимый кофе! Пей, сколько тебе влезет! - она бухнула на стол увесистый мешок с зёрнами. По комнате пробежал тёплый аромат жареного кофе.
-Зачем так много, мам? – обрадовался Грэг.
-Не оставлять же его этим бабкам. Вот я и подумала, что лучше пусть кофе достанется сыну. Ну, как ту моя невестка! Спит?! Чего это она в постели посреди дня.
-Тихо, мам, пусть Лили спит. Она заболела.
-Что с ней?
-Не знаю. Вчера вечером у неё случился жар. Её так трясло, что мне едва удалось успокоить бедняжку. Сегодня температура вроде спала, но ей лучше оставаться в постели.
Мать Грэга подошла к постели и приложила душистые губы к моему потному лбу.
-Ещё есть, - тихо прошептала она, - нужно вызывать врача.
-Мама, - послышалось в ответ. Растроганная женщина опустилась на мою постель, впервые за много лет на её глазах появились слёзы.
-Девочка моя, моя милая девочка.
Мне снился дом, будто бы я снова лежу в моей крошечной хрущевской комнатушке, в которой каждый предмет мне дорог и знаком. Вот письменный стол с компьютером, вот моя детская тахта, платяной шкаф, два обшарпанных стула, полка с любимыми и давно прочитанными книгами, в кадке громоздиться лимонное дерево, занимая пол комнаты, так что негде встать, и над всем этим хаосом парит клетка с неугомонным кенаром, который прыгает туда –сюда, туда –сюда, тик-так, так-так, тик-так. Всё здесь знакомое и родное до боли. Тик-так, тик-так, тик- так. Но откуда же здесь ходики? У меня в комнате нет никаких ходиков. Ах, нет, это прыгает мой кенар. Мама наклоняется надо мной и целует меня в волосы. «Мама!» - кричу я ей.
-Девочка моя, моя милая девочка.
«Да, но почему по-английски. Какая чушь! Мама не знает английского».
Я пытаюсь открыть глаза. Слезная дымка вскоре рассеивается, и я начинаю различать лицо матери…Грэга, точнее, мой свекрови.
-А, миссис Гарт, это вы, - увидев свекровь, грустно вздохнула я.
«Миссис Гарт» делает недовольную гримаску.
-Детка моя, не называйте никогда меня этой фамилией. Миссис Гарт – это вы. Лучше зовите меня мамой. – Но мой язык не поворачивается называть чужую женщину мамой, и, видя мои сомнения, она добавляет сухим тоном:
-Впрочем, если хотите, вы можете называть меня, просто - мисс Баркли. Теперь мне больше подходит эта фамилия.
-Мисс?
-Да, мисс Баркли. Вас что-то смущает, дорогуша?
-Хорошо, мисс Баркли, - растерянно отвечаю ей я, - теперь я буду называть вас так.
Я силюсь подняться, но «мисс Баркли», укладывает меня обратно в постель, накрывая одеялом.
-Лежите, лежите, вам нельзя вставать, - властным тоном приказывает мне свекровь, укутывая одеялом. - Скоро приедет доктор.
-Ну, ка, мисс, поднимите рубашку. – Человек в белом халате сидит на моей постели - это доктор. Он прослушивает меня своим статоскопом.
-Дышите. – Я усиленно дышу. – Так, хорошо, а теперь не дышите, не дышите, не дышите. – «Его что, заело?», но я держусь из последних сил, стараясь «не дышать».– Не дышите, не дышите, хорошо.
-Мне можно дышать? - взмолилась я доктору. От натуги мое лицо посинело.
-Конечно можно, ведь я же сказал «хорошо».
Я спускаю дух. Голова немного кружиться.
-На что жалуетесь? – обращается ко мне доктор, но за меня отвечает Грэг.
-Температура. Вчера лихорадило.
-Вы давали ей что-нибудь?
-Конечно, хинин, – спокойно ответил Грэг и подал доктору недопитый стакан, в котором плескалась красноватая жидкость. – Отвар хины, вот он. - Знакомый горьковатый запах распространился по комнате.
В ответ доктор только всплеснул руками.
-Матерь божья, да этим можно свалить даже лошадь. Хинин. Мамочка, разве можно лечить обыкновенную простуду хинином! Это очень сильное противолихорадочное средство. Вы чуть не убили свою дочку. Вот, что миссис Гарт, не смейте заниматься самолечением, хинином вы посадите ей желудок. Надо же, придумать такое – лечиться хинином. – Он поднес стакан к носу и тут же отпрянул, горечь ударила ему в глаза, отчего они заслезились. - Как такое можно было, вообще, пить? – задыхаясь, прохрипел он.
От растерянности и возмущения «мисс Баркли» нервно захлопала глазами. Это её доктор принял за миссис Гарт, а меня за её дочь. Видно, эта проклятая фамилия никогда не отвяжется от неё. Послышалось фырканье – это Грэг затрясся от смеха, пряча его в кулак.
-Я не миссис…
-Миссис Гарт – это я, - тихим, простуженным голосом объяснила я в конец растерявшемуся доктору, - а это мой муж и свекровь, мисс… впрочем, это неважно.
Доктор посмотрел на нас, как на умалишённых, но ничего не ответил. « Да, странный дом – странные люди», - подумал он.
-Вы измеряли температуру? - спросил доктор Грэга.
-Нет.
-Тогда мисс, …миссис, - поправил он, - возьмите градусник.
Я взяла градусник и положила его под мышку.
-Вы, что в первый раз меряете температуру, - удивился доктор, - градусник нужно брать в рот.
-В рот?
Я растерянно положила стеклянную трубку в рот, закусив её зубами, прям, как сигару, и, боясь раздавить её, с глупым видом уставилась на Грэга, дескать «правильно ли я сделала?» Тот помирал со смеху, да так, что его оттопыренные уши налились пурпурным багрянцем, а из глаз полились слёзы. Врач сам переложил мне градусник правильно – за щеку (хорошо, что не в задницу), и начал ждать.
-Тридцать восемь и пять - отличная температура, это означает, что она перегорит и жар скоро сойдет. Пока ничего предпринимать не стоит. Постельный режим – вот лучшее лекарство. В крайнем случае, если температура поднимется выше сорока, то дадите ей эти жаропонижающие. И никакого хинина, молодой человек, - обратился он к Грэгу, - не нужно заниматься самолечением. Я выпишу ей антибиотики, а лучше предоставьте всё природе – и она поправится сама. Давайте ей больше горячего питья. Вот и всё. Номер вашего страхового полиса, мэм? – обратился ко мне доктор.
В ответ я только пожала плечами. У меня не было страхового полиса. Грэг беспомощно уставился на мать. Та молча выложила перед доктором стодолларовую купюру.
-Этого мало, - заявил доктор, - обычно только за визит я беру сто пятьдесят долларов, не меньше.
-Возьмите кофе, - засуетилась мать, - превосходный домашний кофе, я сама жарила зерна.
-Кофе? Какое странное предложение. Со мной ещё никто не расплачивался кофе. Что ж, давайте кофе, - вздохнул доктор. В этом доме он больше ничему не удивлялся.
Отвязавшись от ненужного доктора, свекровь пошла заваривать крепкий кофе, какой умела делать только она, а Грэг остался подле меня.
-Мне уже лучше, Грэгги, не надо со мной сидеть. Я посплю немного и встану.
Грэг пощупал лоб губами, как это делала его заботливая мать. Температура начала спадать. Оставив меня в покое, он отправился во дворик, где уже ждала его матушка, чтобы поговорить наедине, за чашкой самого лучшего в мире кофе.
День повернулся к вечеру. Тёплые и тихие сумерки уже спускались на Флориду. Комарики толклись в веселом танце, предвещая хорошую погоду. В такие вечера, когда ты сидишь во дворике перед домом и пьёшь замечательный домашний кофе, кажется, что жизнь прекрасна, и хочется навсегда забыть о своих проблемах и просто наслаждаться тишиною и теплом.
Сначала они сидели молча, потягивая свой кофе и любуясь чудным закатом. Никто не знал, как начать разговор, да и не хотелось говорить.
Первой, всё-таки, заговорила свекровь:
-Знаешь, Грэгги, я порвала с Бинкерсом.
-Как, навсегда? – обрадовался Грэг.
-Не знаю. Только я теперь не живу дома, я поселилась на «Жемчужине» в «апартаментах». Зато теперь мы чаще будем видеться с тобой, правда, здорово, сынок?
-Здорово, - задумчиво ответил Грэг.
-Я вижу, ты будто бы не рад, сынок.
-Нет, нет, я рад за тебя, мам. Другое дело, оставлять дом этому подонку, мне не хотелось бы…
-Я понимаю тебя, Грэг, но я ничего не могу поделать. Если сейчас начать развод – половина всего имущества отойдёт ему, а мне бы этого не хотелось этого, хотя бы до твоего двадцати однолетия, сынок.
-Да, это верно. Но как ты будешь жить на яхте, одна?
-Ничего, места для жилья бывают и похуже, - горько усмехнулась мать.
-Я не про это. Я имел в виду, что тебе незачем жить на яхте, ты можешь поселиться у нас.
-Ни за что! Здесь я буду вам мешать. И потом, по сравнению с этим сараем, который вы называете домом, «Жемчужина» настоящий пятизвездочный отель. Да, впрочем, я приехала сюда не за этим, чтобы сообщить эту потрясающую новость. Я хотела предложить тебе работу.
-Работу?! –удивился Грэг.
-Да, пора кончать страдать этой ерундой, - мать указала на громоздившиеся стопки книг на столе, - когда кончишь школу, отправишься учиться на навигатора. Мистер Смит обучит тебя, как управлять «Жемчужиной».
-Здорово! – воскликнул Грэг. – Я буду управлять своей яхтой!
-Но только, если ты сначала сдашь тесты, - мать потрепала Грэга по колючей голове.
-Я сдам эти тесты, можешь верить мне! – залепетал обрадованный Грэг.
-И всё-таки оно проступает, вот взгляни! – нервничал Грэг одним жарким июньским утром. Сегодня он должен был сдавать тесты. У Грэга предэкзаменационное мандраже, и он нервничает.
-Да ты мокрый, как кусок мыла, зачем было одевать чистую рубашку так рано.
-Это это не пот, это пятно, вот смотри! - Грэг снова тыкает меня в крошечное пятнышко на своей белоснежной рубашке.
-Ты меня достал, Грэг. Вчера я вывела все пятна отбеливателем, ЭТО появилось сегодня, так что пеняй на себя.
-И как я, по-твоему, пойду на экзамен? С этим гребанным жирным пятном? Но вот же оно!
Я взглянула на Грэга, на его безупречно белой сорочке красовалось свежее пятно жира.
-Свинёнок, - срываюсь я на Грэга, - кто же обедает в праздничной рубашке! Снимай!
-Ото рта до ложки – долгая дорожка, - оправдывается Грэг, стягивая испачканную рубашку.
Я заливаю пятно пеной отбеливателя, и отправляю взмыленного от нервного напряжения Грэга в душ. Затем мне в который раз приходиться застирывать рубашку и сушить её феном. Если так пойдёт, то на ней вместо пятен образуются дыры.
Из душа выходит мокрый Грэг, я торопливо обтираю его сухим полотенцем, и тороплюсь уложить его упрямые колючие волосы в некое подобие «приличной» прически, но они топорщатся во все стороны. Ничего не получается, а времени уже в обрез. Вот – вот должен подъехать лимузин дядюшки Сиза, а Грэг ещё в одних панталонах.
Наконец, всё готово. В своём чёрном мормонском костюмчике он выглядит, как куколка жениха на капоте свадебного лимузина – такой миленький, маленький лапочка. Грэг придирчиво осматривает себя в зеркале. Его циничное личико, вдруг, сморщивается в недовольную усмешку.
-Теперь я выгляжу как пидер! – восклицает Грэг.
-Господь милосердный, дай мне терпения. - От усталости мои руки опускаются на колени. – Да, иди ты в чём хочешь, хоть голым, мне теперь на это совершенно наплевать!
Грэг переодевается в свою обычную одежду, больше похожую на засаленные лохмотья, и утешительно гладит меня по волосам:
-Смотри, Лили, я одел твои кроссовки, они принесут мне удачу.
-Спасибо, Грэг. Теперь на тебе хоть что-то новое.
На улицы слышен гудок лимузина, это приехали за Грэгом.
«Группа поддержки» выпускников, состоящая из родственников, которые приехали поддержать своих «чад», скопилась возле школы. Все напряжены и торжественны. Через несколько минут начнётся экзамен. Родители дают напутственные наставления своим детям. Я же целую своего милого мужа Грегги, ещё и ещё.
-Будь собой, Грегги. Не принимай это слишком близко к сердцу. Помни одно, - я всегда буду на твоей стороне. Сдашь – хорошо, не сдашь – пропади оно всё пропадом. Главное – не переживай. Хорошо?
Грэг утвердительно кивает мне головой, но я вижу, что он нервничает. Это видно по его бледному лицу и пунцовым ушам.
Трещит звонок, приглашающий экзаменующихся в класс. Грэг беспомощно смотрит на меня последним взглядом, будто идёт на эшафот. Я крепко целую его в губы, и чувствую прикосновение его твердого языка.
-Ну же, вперед, - я толкаю его за плечи.
И ученик Грэг бежит догонять остальных.
Тяжелые ворота школы закрываются – экзамен начался. Для «группы поддержки» наступают мучительные часы ожидания, в которые решается дальнейшая судьба их чад. Я же не переживаю за своего мужа, потому что за его будущее я уверена.
Чтобы как-то отвлечься, я прогуливаюсь по тенистому школьному саду.
Рядом со мной мать Грегори, но мы не разговариваем, боясь сглазить «удачу», потому что оба знаем, что их этих стен через каких то четыре часа должен появиться наш Грегори «со щитом, или на щите».
Это настоящий дендрарием. Июньский сад пестрит разнообразными цветами, источающими неповторимые и неведомые ароматы. Да, Флорида – страна цветов. Только в твоём благодатном климате способна уживаться флора со всего мира. Вот душистая магнолия распускает свои большие фарфоровые венчики, источающие неуловимо тоникой аромат, от которого кружится голова, вот американская сирень, похожая на пушистые соцветия таволги, привлекает бесчисленное количество бабочек, жаждущих её сладкого нектара, она пахнет медом и теплом, вот пальмы колючей юкки покрылись гроздями поникших колокольчиков, которые кажутся мертвыми в своей печали, вот гигантские кипарисы взмахнули в высь, защищая сад от обжигающего солнца, ветки виргинской ивы печально опущены в гладь небольшого озерца, где распускаются неведомые купальницы, вот цветут лимоны и апельсины, их белые восковые цветы, собраны в очаровательные душистые соцветия.
Бесчисленные формы и краски отвлекают меня от тяжелых мыслей, и всё-таки я волнуюсь. Видно, волнение Грэга передается и мне. Как он там? И я начинаю что-то искать в этом разнообразии цветов, то, чего здесь нет. И без этого отсутствующего элемента всё кажется пустым и пошлым. Глаз переходит с одного на другое и нигде не может остановиться – все раздражает, и запахи и формы. Нет чего-то главного. Конечно, - это розы. Здесь совершенно нет роз. Таких нежных роз, какие растут у нас во дворике, нет во всей Флориде.
От жары, запахов, красок меня начинает мутить. Я присела в тени ивы, на туфы небольшого водоема, и достала бутылку воды. Вдруг, сквозь большие стеклянные окна школы я увидела моего Грэга, склонившегося над тестами. Его лицо было серьёзно и сосредоточено. Он кажется совсем взрослым мужчиной, и потому выглядит забавно среди «ребят». Вот он что-то заполняет, вытирает пот со лба и переходит к другому листу. «Должно быть, неудача», - мелькает у меня в голове догадка. Так проходит час за часом. Я, не отрываясь, смотрю на моего Грэга. Меня не покидает мысль, что это провал. Грэг смотрит и смотрит в бумаги, массируя пальцами свой вспотевший, прыщавый лоб, но тщетно – он ничего не может решить. Вот и конец. Экзаменатор собирает тесты, Грэг что - то торопливо заполняет, по - видимому, наугад – «на удачу» и сдает тест. Вот и всё. Экзамен закончен. Теперь остается только ждать результатов. Грэг оборачивается в мою сторону. Его взгляд подавлен и растерян. В ответ я улыбаюсь и махаю рукой, он тоже улыбается. Теперь – все равно.
Из десяти возможных балов, Грэг набрал только шесть. Это означает, что из ста вопросов, предложенных в тесте, Грэг ответил правильно лишь на шестьдесят, да и то наугад, как потом он мне признавался. Это минимальное число баллов, с которым можно получить аттестат, и он последний в списке окончивших, но какое это имеет значение, если это победа! Пускай далеко не блестящая, но всё-таки победа, личная победа Грэга! Он сдал экзамены! Он получит аттестат зрелости!
Грэг вышел со щитом. Теперь он взрослый человек, имеющий свой аттестат зрелости.
Грэг в профессорской мантии – нелепейшее зрелище. Однако, американский обычай велит надевать этот дурацкий балахон каждому, выпускнику, окончившему «высшую» школу.
Поскольку Грэг набрал наименьшее количество баллов, ему положено получить диплом последним. Но какая разница – ведь, он все равно получит его!
Список имен выпускников кажется бесконечным, но вот вызываю моего Грегори.
-Грегори Гарт, - директор поморщился, но продолжает «делать» улыбку. Зал взрывается аплодисментами. Грэгори бежит вприпрыжку, его мантия забавно задирается. Он больше не вечный школьник – неудачник, сегодня – он звезда!
- Что проскочил, жучок. Что ж, поздравляю, - директор, притворно улыбаясь, пожимает ему руку. В ответ вредный Грэг показывает ему язык, и, повернувшись, демонстрирует толпе свой многострадальный диплом. Публика взрывается аплодисментами и смехом.
-Грэг! Грэг! Грэг!
Их возгласы болью отзываются в моих ушах. Непонятная ревность змеёй заползает в моё сердце – уж слишком он тут популярен.
-Мы любим тебя, Грегги, - смеющиеся девчонки посылают ему воздушные поцелуйчики. Моё терпение лопается, и я хватаю Грэга за руку, чтобы увести его домой, подальше от бесстыжих американских девок.
Так закончилось Грэгово «хождение по мукам», простите, «по наукам», и с этого дня для него началась новая «взрослая» жизнь.
Глава шестьдесят первая
Нападение аллигатора
Окончив школу, Грэг, как и обещала мать, поступил в ученики капитана Смита - «капитана Титаника», того самого, которого я видела на яхте в день свадьбы.
Целый день Грэг пропадал на яхте. Смешно сказать, но, будучи любящими супругами, мы встречались только в постели. Грэг приходил домой поздно вечером, когда я УЖЕ спала, и плюхался прямо в одежде. А назавтра он снова уходил, когда я ЕЩЁ спала, так что мне редко удавалось увидеть собственного мужа. Я почти не видела его.
Итак, целый день снова был предоставлен мне. После происшествия с Клин Воте я больше не рисковала предпринимать путешествия по Флориде, и потому больше не куда не выезжала, и целый день проводила возле дома, обустраивая свой маленький садик, в котором решила разводить зелень и овощи, необходимые для кухни.
Но и здесь меня ждало приключение, которое я никогда не забуду до самого своего гроба. Вот как это было. Вам покажется это смешным, но всю свою жизнь я мечтала вырастить собственные арбузы. Сами понимаете, в СВОЁМ Питере осуществить эту мечту было невозможно из-за холодного климата. Здесь же я вполне могла осуществить свою мечту, если только немного приложить руки.
Для своих будущих полосатых питомцев я выбрала небольшую площадку перед домом, выходившую на солнечную сторону, заросшую розовыми кустами и вездесущим ядовитым плюшем и прочей отвратительно колючей тропической растительностью.
С одной стороны к площадке перед домом примыкала глухая стена, потому, что эта сторона дома была наиболее жаркой, с другой небольшое естественное ограждение из колючей юкки и кустов роз. Оставалось только расчистить небольшое пространство от застойной сухой растительности, сделать грядки – и можно сажать арбузы!
Пользуясь временем своего вынужденного одиночества, я незамедлительно принялась за дело. И работа закипела. Вооружившись острым, как бритва, мачете и длинными резиновыми перчатками, я безжалостно вырубала безобразно разросшиеся кустарники роз и юкки, увитые ядовитым плющом и прочей колючей мерзостью. Изумрудные ящерки, кишевшие здесь в изобилии, в испуге разбегались от меня в разные стороны. Птицы, нашедшие здесь приют, с криками взлетали со своих насестов. В лицо мне летели какие –то вердные насекомые.
В кустах начался настоящий переполох – все беззащитные мелкие твари (крайды) спасались от моего безжалостного мачете, кто как мог. А я продолжала рубить и рубить, не обращая внимания на всполошенную природу, не щадя никого и ничего.
Был для меня ещё один вопрос - куда девать всю эту растительность? Но я решила складывать всё в одно место, возле изгороди, подальше от дома, чтобы избежать возможности пожара. Когда солнце взошло в свой зенит, вся работа была уже завершена. Авгиевы конюшни были расчищены. Перед домом красовалась гладко выбритая лужайка, с аккуратно вырубленными кустами роз.
Вскоре появились идеально аккуратные грядки небольшого огородика, в котором выращивалась разнообразная зелень. Чтобы облегчить полив моего домашнего садика, возле дома я вырыла небольшой круглый водоём, служивший, как декоративным элементом, так и резервуаром поливочной воды.
Грэгу понравилась моя идея с садом, и он, с присущим всем Флоридцам энтузиазмом, буквально заболел ею. Грэг провел воду в мой водоемчик, соорудил в нем небольшой фонтан, в виде блюющей лягушки, через который легко было подключать поливочный шланг, и на радость мне запустил туда золотых японских карпов.
Теперь нам не было нужды отдыхать, сидя на ступеньках крыльца, всё свободное время мы проводили в своём чудо-дворике, под тенью могучего дуба, наслаждаясь прохладой бьющего фонтанчика и любуясь лениво плавающими карпами, которые забавно вытягивали свои толстые, раздвижные губы, чтобы поймать хлебные крошки. Это был поистине рукотворный уголок рая, рая, который едва не погубил мою жизнь.
В первую же весну я посеяла арбузные семечки на двух больших грядках. Вскоре появились забавные ушки всходов. Но зловредные сорняки были туту как тут. Как только всходы были видны настолько, что их можно было «отделить от плевел», я решила встать утром пораньше, чтобы заняться прополкой.
Накануне ничто не предвещало трагедии. Поздно вечером, когда Грэг вернулся с работы вымотанным и усталым, мы как всегда сидели возле фонтанчика и пили кофе, любуясь на огромный диск полной луны. В такую ночь всё равно не спалось. И мы разговаривали о разном, забавляя друг друга весёлыми шутками и смотрели телевизор прямо на улице – это немного отвлекало нас от серых будней. Котенок Лаки, простите, теперь уже здоровенный пушистый кот, всё так же резвился возле наших ног, ловя бантик, как и в дни своей светлой кошачьей юности. Все также играли мотыльки вокруг горящего фонарика, и, казалось, ничто не может нарушить безмятежность нашей семейной идиллии.
Вдруг, откуда-то из темноты мне послышалось глухое ворчание, будто рычала собака, а затем какой-то шорох в кустах. Послышался резкий хлопок. Я вздрогнула, и выронила кружку горячего кофе прямо себе на колени.
Признаться честно, я была не в восторге от псарни Дэйва, находящейся у нас под боком, и всегда опасалась, что какой – нибудь из его свирепых бойцовых псов окажется на свободе. Но только из-за того, что Дэйв был нашим лучшим другом, мы вынуждены были мириться с этим небезопасным соседством.
-Грэг, ты слышал? Что там?
-Не знаю. Нужно посмотреть. Вдруг, кто-нибудь забрался в дом? – Грэг взял фонарик, и храбро направился в сторону непонятных звуков. Как нарочно, набежавшие тучи заволокли яркий диск луны и воцарилась непроглядная темнота. Мне стало жутко оставаться в темноте одной, и я последовала вслед за Грэгом.
Мы прошли в комнату. Я врубила свет. В доме никого не было. Но звук доносился явно от дома. Мы вернулись в сад. Карманный фонарик Грэга выхватывал предметы и очертания – ничего. Ах, вот оно что! Упала доска, прислоненная к стене дома.
- Значит кто –то свалил её, - с ужасом в голосе поделилась я с Грэгом, - ведь ветра не было, и потом это глухое ворчание и шум в кустах, я ясно слышала эти звуки.
-Прекрати Лили, тебе вечно мерещится что-то ужасное. Видишь, здесь никого нет. Просто сама собой упала доска, прямо на розы, вот мы и услышали, как зашумело в кустах..
-Да, тогда что же это рычало? Тоже розы?! – не унималась я.
-Никакого рычания я не слышал.
-Ты, может, и не слышал, но у меня слишком тонкий слух, и потом, в темноте он обостряется. Я не могла ошиб…
-Ну, ты же сама видишь, что никого здесь нет, Грэг обвёл фонариком мои грядки.
-Но я…
-Идём спать, Лили, уже слишком поздно.
Я послушно поплелась за Грэгом, через минуту мы уже лежали в своей постели. Уставший Грэг мирно посапывал у меня под боком, а я, перебирая в памяти странные звуки, никак не могла заснуть. Тот зловещий звук никак не выходил у меня из головы.
Никто из нас и не догадывался, что несколько минут назад мы ходили на волосок от собственной гибели, ведь виновником падения доски был никто иной, как огромный трехметровый аллигатор, который забрёл сюда с того самого озера, где я встретила отважного траппера. И сейчас это чудовище находилось прямо под полом нашего собственного дома, куда спугнул его свет Грэгова фонарика.
«Наконец – то угомонились», - подумал аллигатор. Точнее это был не аллигатор, а беременная самка аллигатора, готовившаяся отложить свои яйца. Время беременности уже выходило, а крокодилица никак не могла подобрать подходящего места для кладки. Предыдущее гнездо было разорено вездесущими енотами, и вся кладка погибла, так что по своему опыту она знала, что откладывать яйца там было уже нельзя.
Здесь, под домом, было прохладно и влажно, после испепеляющего дневного жара, обжегшего её грубую, но такую чувствительную кожу, но отложить здесь яйца было невозможно – бетонный навес не пропускал ни единого луча солнца, так необходимого для развития маленьких аллигаторов.
Огромный диск луны заглянул в её тесное убежище. Крокодилица, волоча толстое расплющенное пузо, тяжело вылезла наружу. Вдруг знакомый и такой желанный запах воды ударил по её сенсорам, находящимся в глубоких порах возле её носа и пасти. Где-то рядом была вода. С трудом поднявшись на ноги, крокодилица приоткрыла пасть, чтобы определить направление языком. Из её глотки вырвался шипящий звук, похожий на глубокий вздох.
Я лежала в темноте, прислушиваясь к каждому звуку, доносившемуся из темноты. Тишина, только слышно как поют цикады, да тихонько стучат ходики. Но вот, что-то шуршит и копошится совсем рядом, словно скребётся мышь. Хорошо если мышь. А если это змея?! Мысль о змеях не покидает меня. Я вскакиваю и хватаюсь за фонарик. Грэг недовольно стонет:
-Ну, что там?!
-Там змеёныш!- в ужасе кричу я.
-Какой змеёныш? - Грэг зажигает лампу. В стекло лампочки бьется ночной мотылёк – это он шуршал всё это время об обои, пугая меня. Грэг ловит мотылька в кулак и давит, так что пыль от его чешуек разлетается во все стороны. – Вот и всё. Ложись спать.
Но мне снова не спится, и я продолжаю вслушиваться в темноту ночи. В конце концов, и я начинаю засыпать, охваченная духотой теплой комнатушки, и сквозь сон мне кажется, что кто-то стонет под полом, и этот глухой стон каким – то странным образом переходит в зловещее ворчание, которое я уже слышала в саду. Ужас холодит мою душу, и я тут же просыпаюсь. Что это? Мне послышалось? Но я опять слышу этот же стон, переходящий в рык. Только теперь мне это не кажется, ведь я не сплю.
-Грэг, -тихонько толкаю я его, в плечо, но тот не отвечает. Чего ему сделается. Спит себе, как убитый. Мне становится не по себе. Суеверный страх заползает в моё сердце. Вдруг здесь и впрямь водятся духи Вуду, которых боялся Грэг, когда жил здесь один, в этом доме. Теперь ясно, почему он столь долгое время спал при включенном свете, пока я не отучила мужа от его дурной привычки!
«Бух, бух, бух». О боже, я слышу чьи то тяжелые шаги прямо под окнами дома. «Плюх» - свалилось что-то тяжелое, словно уронили мешок с зерном.
-Грэг! – кричу я изо всех сил. Грэг вскакивает с постели, ничего не соображая. – Грэг там кто-то ходит! За окном!
Грэг хватает фонарик и светит им в окно. Никого.
-Детка, тебе это всё кажется!
-Нет, Грэг, я слышала чьи-то шаги.
-Мало ли кто тут ходит.
-Да, а если это воры забрались в сад?!
-Ну и пускай крадут всё, что им нравиться, во всяком случае, в дом они не пролезут – ставни и двери заперты крепко. Лучше дай мне поспать.
-Ну, тебя, Грэг. Ты будешь дрыхнуть, даже когда они подожгут наш дом, до тех пор, пока пламя не полыхнёт тебе прямо в задницу!
-Иди ты, Лили, - отмахивается Грэг, и, устало показывая мне средний палец, натягивает на себя одеяло.
Я снова ложусь рядом и пытаюсь уснуть, но теперь это невозможно, и я просто лежу с открытыми глазами.
-В-я -у-у-у-у!!! - душераздирающий вопль Лаки разрывает тишину ночи. Я вскакиваю, словно ошпаренная.
-Это наш Лаки нашел себе подружку, - поясняет Грэг. - Спокойной ночи, дорогая. – Грэг ласково обхватил мои пухлые бёдра своими тощими волосатыми ногами и привлёк меня к себе, поплотнее укутав одеялом. В его жарких и потных объятиях я вскоре забываю обо всем, и свинцовый сон мягко наваливается на меня.
Выпад аллигатора был молниеносен. Бедняга, даже не понял, что с ним произошло. Мощные челюсти сомкнулись над головой несчастного кота. У кота нет шансов. Лаки издает последний душераздирающий вопль, который мы принимаем за зов страсти, и погибает, зажатый капканом смертоносной челюсти. Не такой уж ты и счастливый, везунчик Лаки!
Мы уже спали, когда аллигатор дожевывал остатки нашего питомца. Пушистые комья шерсти противно пристают к мягкому горлу чудовища и неприятно щекочут. Кота хватает рептилии на один прикус, но истощенная беременностью крокодилица рада и этой поживе. В конце концов, она просто проглатывает растерзанного Лаки вместе с шерстью и когтями и продолжает свой путь к воде. Там её ждет другая добыча, получше тощего комка шерсти - пять жирных японских карпов, лично откормленных Грэгом. Но, что –то останавливает чудовище возле воды. Она открывает рот, пробуя воздух, и поворачивается в сторону компостной кучи. Это как раз то, что она так долго искала – теплая куча гниющей растительности – отличный инкубатор для её бесчисленных яиц. Инстинкт размножения, перебивает пищевой рефлекс, и она направляется к куче.
Разрывая огромными когтистыми лапищами теплую гниющую массу, крокодилица делает в ней небольшое углубление, куда откладывает тридцать два мягких, продолговатых яйца. Полураскрытая пасть хорошо видна на фоне луны. Крокодилица словно застыла в одной позе. Она в родовом трансе, только её пульсирующий живот, напрягается при появлении каждого яйца, и расслабляется, когда оно падает в песок, она в едва заметных схватках буквально выдавливает их из себя один за другим.
Но вот кладка окончена. Крокодилица, словно очнувшись, начинает торопливо закапывать свои сокровища огромными задними лапищами. Теперь всё в порядке. После таких трудов можно и перекусить. Она деловито направляется к пруду. Через десять минут все любимцы Грэга оказываются проглоченными новоявленной мамашей. Крокодилица застывает в гостеприимном пруду, бдительно охраняя свою кладку.
Мы завтракаем очень рано. Как обычно, я встала, до рассвета, чтобы приготовить поесть мужу. Бессонная ночь не прошла для меня даром. Было ощущение, что в моей голове поселился рой шмелей, который непрерывно гудел. Выпив спасительного кофе, я нехотя принялась готовить любимое Грэгом блюдо – макароны с бобами и яйцами. Когда завтрак был готов, я подозвала Грэга, и тут же плюхнулась обратно в постель, досматривать какой-то очень приятный сон.
-Милая, ты не видела Лаки? Куда запропастился этот обжора? Обычно он не запаздывает к завтраку. Кис, кис, кис, - Грэг манит неведомого Лаки.
-Загулял. Небось, никак не оторвется от своей кошечки, - сквозь полусон небрежно отвечаю ему я. – Грэг, ради всего святого, дай поспать.
- Ладно, милая, я ухожу, - Грэг целует меня своими слюнявыми губами в рот, оставляя жирный след от пищи, - сегодня я вернусь пораньше, так что жди.
В ответ я киваю ему головой, желая поскорее отвязаться от него, и безжизенно плюхаюсь обратно на подушку.
После беспокойной ночи я проспала всё, что только можно проспать: и запланированную прополку, и поход в магазин. Зато я как следует выспалась. Почёсывая спутанную голову, я направляюсь на кухню, чтобы перехватить что-нибудь. Там, как всегда меня встречает бедлам, оставленный Грэгом. После Грэга, кажется, что по кухне пронеслось стадо поросят. Куда ни глянь – везде немытая посуда и грязь - на столах, в раковине, на полу. Мне снова приходится драить кухню. Так проходит полдня.
Вот солнце начинает клониться к заходу. Становится не так жарко, как днём. Я затачиваю тяпку и выхожу в огород, чтобы прополоть заветные арбузы. И тут меня встречает беспорядок. Ещё издалека я замечаю сломанные кусты роз и разбросанный повсюду компост. Кое-где с болью в сердце я обнаруживаю примятые ростки арбузов. Кто-то основательно похозяйничал здесь, но кто? Если бы сюда залез человек, то наверняка бы сорвал растущую на грядках зелень или что - нибудь украл из сада. А здесь только беспорядок - зелень примята, кусты сломаны, но всё на
месте. Было ощущение, что по грядкам протащили огромный мешок. Стоп, ещё какие – то следы на песке. Похоже - огромной собаки. Я вглядываюсь в таинственные следы и вдруг, вижу, что на меня, разинув пасть, бросается огромный аллигатор.
В ужасе я отпрянула назад, а аллигатор стал надвигаться на меня, раскрыв шипящую пасть. Самка яростно защищала свою кладку. Положение было отчаянное. Я оказалась зажатой между глухой стеной дома и колючей изгородью, ограждавшей сад. Мне попросту некуда было бежать, а аллигатор продолжал наступать. Крик смертельного ужаса вырвался из меня, и я закричала по-русски:
- Помогите!!! Люди!!! Помогите!!!!
Я осознавала, что в такой глуши вряд ли кто мог услышать меня, и прийти на помощь, но я продолжала вопить в надежде, что чудовище испугается моего крика. Но тщетно – аллигаторы почти глухи к громкому человеческому крику*. Но я продолжала визжать, пока мой голос не сорвался в хрипоту.
В какой-то момент я поняла, что если не буду сопротивляться аллигатору, то погибну ужасной смертью, будучи разорвана в клочья огромной пастью. Мысль о борьбе придала мне сил, и я решила драться за свою жизнь до последнего. Другой альтернативы у меня не было.
В руках у меня была тяпка – единственное оружие против аллигатора. Со всего маху я ударила по его широкой морде. Но острое железо со звоном отскочило от его толстой шкуры, оставив лишь незначительную царапину. Однако, мой удар отпугнул животное, и аллигатор попятился назад. Пользуясь моментом, я решила перепрыгнуть через хвост аллигатора, чтобы выбраться из смертельной западни, но тот, резко развернувшись, пошел в лобовую атаку. Я крепко держалась на ногах, держа «оружие» наготове, зная, что, если я упаду, то мне придёт конец. Я снова ударила тяпкой, но промахнулась – лезвие попало в песок рядом с мордой аллигатора.
Разъяренное чудовище схватило древко ужасными зубами и, резко мотнув головой, вырвало из рук тяпку. В следующую секунду я поняла, что падаю на землю. Моя голова оказалась рядом с пастью чудовища. Мне не спастись, аллигатор откусит мне голову. О, какая страшная смерть!
Вдруг над моей головой пронёсся собачий лай. Вместо броска, аллигатор резко повернул голову, навстречу новому противнику. Два бойцовых стаффордшира осадили чудовище, то тут, то там вцепляясь ему за бока и лапы. Аллигатор завертелся волчком, пытаясь схватить неуловимых псов. Это спасло мне жизнь. Я успела вскочить на ноги и броситься в сторону.
В эту секунду я увидела, как огромная черная тень бросилась сзади на спину аллигатора и оседлала его, зажав ужасную пасть – это был доктор Дэйв. Это он, услышав мои крики, пришёл на выручку вместе со своими псами, когда надежды на спасение практически не оставалось.
Отвлеченный нападением собак, которые раздражали его лаем перед самой мордой, аллигатор не ожидал нападения со спины, и теперь был обескуражен. Чтобы смирить чудовище, Дэйв задрал ужасную пасть кверху, чтобы через шею перекрыть кровоток в его крошечный мозг – эта манипуляция производит на аллигаторов некое гипнотическое воздействие, и они перестают сопротивляться, но лишь ненадолго…
Как он был прекрасен в этот момент – человек и покорившееся ему чудовище. Словно библейский Самсон, огромный и сильный негр восседал он на своём аллигаторе, держа его пасть в своих мускулистых руках, с той лишь разницей, что он изо всех сил сжимал, а не раздирал её.
- Скорее, кидай сюда рубашку, нужно закрыть ему глаза!- прохрипел Дэйв.
Не медля ни секунды, я сняла с себя блузку и набросила её на глаза аллигатору. Теперь оставалось связать ему пасть. Но чем? Бежать в дом за скотчем? За это время аллигатор может очнуться и начать свое смертельное кручение, тогда смельчаку конец.
Промедление - смерть. Остается одно снять с себя лифчик и попытаться перевязать им пасть. В такой момент было не до условностей. Проворным движением я срываю с себя лифчик и наматываю его на широкую пасть. Слабая резинка не очень то подходит, чтобы удержать мощные челюсти, но это все – таки лучше, чем ничего. Чем же еще перемотать пасть? На мне только юбка и трусы и колготки. Прочные капроновые колготки. Дурацкая привычка холодного Питера в любую погоду напяливать на себя теплые колготки, спасает мне жизнь.
Не медля не секунды, я снимаю с себя колготки и со всей силы обматываю ими пасть аллигатора, так что капроновая нить больно врезается ему в пасть, задевая чувствительные ямки - рецепторы. Аллигатор дергает головой, пытаясь вырваться, но мускулистые руки Дэйва возвращают её в исходное положение.
Мои проворные руки лихорадочно мелькаю вокруг ужасной пасти, наматывая капрон, ещё и ещё. Я делаю узлы и снова наматываю, и снова делаю узлы, норовя захватить напряженные пальцы Дэйва и примотать их к крокодильей морде. У меня шок, я потеряла контроль над собой. Я не могу остановиться в своей лихорадочной работе. Несмотря на то, что чудовище обезврежено, мне кажется, если я перестану заматывать его пасть, аллигатор тут же вцепится мне в голову.
На шум бобы собрались жители поселка. Кто-то подал мне скотч, и я продолжаю мотать уже им, намертво заклеивая глаза и морду ужасной рептилии, пока голова аллигатора не превращается некое подобие древнеегипетской мумии Себека* . Дэйв больше не смотрит на аллигатора, его внимание привлекли мои огромные груди, соблазнительно покачивающиеся в такт движениям. Это отвлекло его, и липкий скотч тут же примотал его пальцы. Едва высвободив их, он оттащил меня от ненавистной головы чудовища.
В эту секунду я увидела, как огромная черная тень бросилась сзади на спину аллигатора…
Подняв голову, я замечаю, что Дэйв ранен, его рука блестит от крови. Алая кровь не различима на черной коже и, потому кажется, что рука блестит, только капающая в траву кровь выявляет ужасную рану.
-Поцелуй аллигатора, - улыбаясь, объясняет мне Дэйв, - ничего страшного, рана не опасна, - и, сняв белую футболку, перематывает ей раненую руку, отчего на ткани проступают огромные пятна крови. – А, вот, что осталось от вашего Лаки, - Дэйв показывает комок окровавленной шерсти. Это оторванный хвост Лаки. Мне становится худо, голова закружилась, меня повело в сторону.
-С вами все в порядке, Лили?
Я отвечаю ему кивком головы, и направляюсь к дому. Но, не пройдя и двух шагов, мои ноги подкосились, и я без сознания упала на траву.
Когда я очнулась, то уже лежала в своей постели. Дом был полон любопытствующих. Вокруг меня ходили люди, смотрели, говорили, но я ничего не могла понять. У меня был шок. Дэйв хлопал меня по щекам, пытаясь привести в сознание.
-Разве вы не видите, что у неё шок, ей нужен покой. Уходите! - закричал на них Дэйв, и все покинули дом, оставив нас двоих.
-Чудовище увезли? - тихо спросила я, едва очнувшись из забытья.
-Нет, он пока ещё там, во дворе. Я вызвал трапперов из ASPCA, сейчас они приедут за ним.
Поверженный аллигатор, злобно шипя, словно из него выпускали воздух, лежал посреди двора. Местные ребятишки, долговязые и голоногие, норовили пнуть чудовище в бок, чтобы продемонстрировать друг перед другом свою храбрость. В ответ аллигатор только злобно дергался и, шипя, огрызался, ударяя хвостом о землю.
Взрослые, столпившиеся возле чудовища, оживленно обсуждали случившееся. Никто не мог понять, откуда взялся этот аллигатор. Ведь болото Маша, где раньше водились аллигаторы, осушили с лет десять тому назад. Версий было много, но ни одна из них не находила подтверждения. Кто-то, даже поговаривал, что всему виной «колдун» Дэйв, якобы это он навлёк чудовище на поселок, ведь общеизвестно, что собаки, вернее, даже не сами собаки, а их собачий лай, каким-то странным образом притягивают к себе аллигаторов, а у Дэйва их был целый питомник. Однако, мало кто верил ему. Но факт появления в посёлке аллигатора был налицо, и этого никто не мог отрицать.
Тем временем доктор Дэйв пытался вывести меня из шока с помощью своих «колдовских» снадобий. Он втирал в мои виски резко пахнущие масла, прикладывал к ноздрям нюхательные соли, отпаивал горьковатым настоем мандрагоры. Постепенно я начала приходить в себя, мое сознание вновь включалось в работу. Ужас смерти в виде ощерившегося аллигатора ещё стоит в моих глазах, но только теперь я начинаю понимать, что я в своём доме, в безопасности, и мне ничего не угрожает, что эти страшные моменты моей жизни навсегда остались позади.
-Дэйв, ты спас мою жизнь, я никогда не забуду этого. Спасибо тебе. Если бы не ты, моя голова сейчас болталась бы в пасти крокодила.
Дэйв продолжал смотреть на меня каким-то блуждающим растерянным взглядом, будто что-то выжидал. «Всё верно, Дэйв», - решила я. – « «Спасибо» на хлеб не намажешь. Ты рисковал своей жизнью и теперь имеешь право ждать более существенного вознаграждения, чем простое «спасибо»». Я оглядела комнату, ища, чем бы отблагодарить моего избавителя, но все что лежало в доме, так или иначе, было куплено за деньги Грэга. Впрочем, нет. Мой старенький гаджет, который я привезла с собой, – единственная вещь, которую я приобрела на свои заработанные деньги.
-Вот, Дэйв. Возьми этот ноутбук! Это та единственная вещь в доме, которая принадлежала мне, теперь ноутбук твой! Я дарю тебе его от чистого сердца!
От неожиданного подарка Дэйв опешил вовсе. Он никак не ожидал получить от меня ноутбук.
-Возьми, теперь это принадлежит тебе, - я протянула к Дэйву ноутбук. Большие желтые ладони негра сами потянулись к подарку, но он тут же одернул их.
-Нет, не могу. Это стоит целое состояние. Я не могу принять такой дорогой подарок.
-Возьми, Дэйв. Когда-то с помощью этого ноутбука я нашла Грэга. Теперь, когда мы вместе и счастливы, он мне больше не нужен. Может, с помощью него ты найдёшь свою судьбу и тоже будешь счастлив?
Долго уговаривать Дэйва не пришлось, он давно хотел купить себе ноутбук, но всё как-то не получалось. (Все деньги, которые ему удавалось выручить за собак, тут же тратились на корм собакам).
-И все-таки я никогда не смогу понять таких, как ты, Дэйв. Зачем ты бросился на спину аллигатора, когда прекрасно знал, что можешь погибнуть? Неужели для тебя чужая жизнь, дороже собственной?- откровенно спросила я под конец.
-Потому, что я тебя люблю, - прошептал Дэйв.
-Нет, только не это, - схватилась я за голову. –Убирайся прочь, нигер!
-Явился, – послышался чей-то упрекающий голос за дверью.
Через секунду в дверь влетел взъерошенный Грэг.
-Что, что с тобой, милая?! - затараторил Грэг, - ты ранена, да?! Покажи, ты ранена?!
-С ней ничего серьезного, - буркнул Дэйв, - просто у неё психологический шок. Впрочем, я пошел, оставляю вас одних.
-Со мной всё в порядке. Это кровь Дэйва – аллигатор ранил его в руку. Как это называется? Кажется, поцелуй аллигатора. Грэг, я была права, это тварь заползла к нам ночью. Я слышала его шаги. А потом она набросилась на меня. Мне было так страшно, Грегги, я думала, что умру.
Грэг намеревался успокоить меня поцелуем, но, вдруг, резко одернув одеяло, взвизгнул от негодования:
-Постой, а почему ты без лифчика?! Что, ты так и лежала перед ним, полуголая?!
-Там, - показывала я пальцем в приоткрытую дверь.
-Что там?! – вызывающе переспросил Грэг.
-На крокодиле. Мой лифчик и блузка на крокодиле.
-Что ты несёшь?! Аллигаторы не носят лифчиков. - В первую секунду Грэгу показалось, что я спятила, но я продолжала указывать пальцем на дверь.
Выскочив на улицу, Грэг увидел связанного аллигатора, на котором красовался мой кружевной лифчик, заклеенный скотчем, закрывавший ему глаза огромными чашечками, словно блинкесами у лошади. Тут же, в грязи, валялась моя блузка.
-На счет три. – Подъехавшие трапперы уже загружали аллигатора в свой фургон. Дэйв что-то им объяснял. На аллигаторе уже были наручники, которые забавно сковывали его короткие передние лапки.
-Раз, два, три, взяли!
Аллигатор плюхнулся в фургон, где уже лежало несколько, таким образом, «арестованных» аллигаторов, правда, размером поменьше. Грэг увидел, как огромный хвост рептилии все ещё вылезает наружу, но траппер сапогом грубо затолкал его внутрь.
-Мне пришлось использовать лифчик и колготки, чтобы связать его пасть, - наконец, объяснила я Грэгу, когда тот вернулся в дом, - а блузку, чтобы накинуть ему на глаза.
Удовлетворенный моим объяснением, Грэг немного успокоился, но червь ревности и сомнений всё ещё терзал его болезненную психику. Сумасброднаямысль о том, что я, быть может, отдалась Дэйву, не переставая, мучила его, как навязчивая идея фикс, даже, несмотря на то, что он сам убедился в моей невиновности.
Взгляд Грэга бродил по комнате, рьяно ища следы моей измены. Никаких улик не находилось. Грэг придирчиво оглядел комнату. На ковре он обнаружил грязные следы ног множества людей. Весь ковёр был затоптан грязью и песком. Мысль о том, что множество мужчин видели его жену полуобнаженной, приводила его в ярость.
Вдруг он заметался по комнате, будто ища что-то. Грэг повсюду шарил, переворачивал вещи, вываливал их на грязный пол, заглядывал в ящики в шкафы, под кровать, создавая привычный для него беспорядок в комнате. Его поведение начинало меня бесить.
-Грэг, скажи, что ты ищешь?
Но Грэг, будто не слыша меня, продолжал свой разрушительный беспорядочный поиск.
-Так и есть, украли.
-Что украли? – переспросила его я.
-Эти нигеры прихватили с собой ноутбук. – прыснув слезами, От обиды Грэг стукнул кулаком по столу.
-Не беспокойся, Грэг, это я подарила ноутбук Дэйву в благодарность за своё спасение.
-Подарила Дэйву! – взвизгнул Грэг. – Как ты смеешь раздаривать наши вещи! Это же стоит целого состояния!
В этот момент, я почувствовала, как в моём маленьком и милом Грегги, вдруг, проявился отвратительный образ богатенького сынка. Рассердившись не на шутку, я выпалила ему прямо в лицо:
-Это у вас, янки, всё продается и покупается за деньги! Я же отдала Дэйву ноутбук по щедрости своей русской души, за то, что он спас твою жену! И потом, ЭТО МОЯ вещь, купленная за МОИ деньги, и я вправе распоряжаться ей, как захочу! Если бы не Дэйв, я сейчас лежала бы в морге, а не на твоей постели! Вот так-то, дорогой!
-Уж не отдала ли ты ему себя в придачу…по щедрости твоей русской души?!
Не выдержав, я со всей силой влепила ему пощёчину, прямо по его оттопыренному уху (по всей щедрости своей широкой русской души). Этот удар возбудил в нём необъяснимую страсть. Решительным движением он поднял мою юбку и стал стягивать с меня трусики.
-Грэг, ты что, совсем сбрендил? Как, прямо сейчас?
-Нет, мы подождём, пока нам не исполнится сорок, - усмехнулся Грэг, расстегивая пояс и спуская брюки.
-Но, мне кажется, что на сегодняшний день с меня приключений вполне достаточно.
-Ведь, ты моя жена, и должна выполнять свои супружеские обязанности влюбое время дня, а тем более ночи, не так ли? О, взгляни какая полная луна! Сейчас как раз подходящее время для этого.
Грэг подхватил мои колени под локти, и через секунду я почувствовала его внутри. Я откинусь на подушу и просто наслаждалась пульсацией его любви. Вот последние судороги пробежали по его телу, и наши губы слились в долгом поцелуе. Полная луна осветила моё потное от страсти лицо. Только теперь, любуясь на пылавший диск, я поняла истинное предназначение женщины.
Короткие тропические сумерки вскоре перешли в ночь. Но мы уже спали. Вскоре ночь стала непроглядной. С юго-запада вновь надвигался циклон, и тучи заволокли сияющие диск луны.
Нужно было торопиться. Если небеса разразятся ливнем, будет слишком поздно. В своих кладовых Дэйв нашёл подходящее пластиковое ведро и острый заступ лопаты.
Стараясь остаться незамеченным, Дэйв пробрался через колючую изгородь юкки и проволоки, в том самом месте, где аллигатор проделал лаз на наш участок.
Сухие зарницы, предвещавшие бурю, осветили его зловещую фигуру. Белки широко раскрытых глаз негра сияли в темноте ночи. О, боже, неужели этот отвергнутый любовник пришел сюда, чтобы отомстить мне или Грэгу. Неудивительно, ведь в ответ на его любовное признание, я сухо отвергла его, назвав «нигером» и повелев убираться прочь, так что навряд ли этот суровый человек оставит всё как есть.
Дэйв подошел к окнам нашего дома и заглянул внутрь. Было тихо, мы спали. Свет молнии озарил фигуры спящих. Что задумал этот страшный человек? В руках у него острый заступ лопаты и большое пластиковое ведро. Но зачем ему ведро? Кто знает, может, он собирается положить туда наши отрубленные головы?
Нет, похоже, наш дом его не интересует. То, зачем он пришел сюда, находится во дворе, точнее у самой изгороди. Эта огромная компостная куча, куда крокодилица успела отложить свои яйца.
Работающий ветеринаром и хорошо знавший повадки животных, Дэйв сразу догадался о причине нападения аллигатора. Обычно аллигатор не нападает на человека без причины – он труслив, как ящерица, и при каждом удобном моменте предпочитает скрыться от него. Даже неожиданная встреча с человеком оканчивается обычно угрозами рептилии, которая ,шипя, раздувает горловой мешок, чтобы казаться больше, раскрывает пасть и бьет хвостом – этого бывает достаточно, чтобы отбить охоту шутить с аллигатором. Инциденты с нападением аллигатора на человека нередки, но случаются только в том случае, если животное загнано в угол, или человек сам вторгся на его охраняемую территорию. Так яростно могла сопротивляться только самка, защищавшая свою кладку. Дэйв сразу же заприметил небольшую компостную кучу, на которую никто не обратил внимания, но никому не сказал об этом, желая заполучить её драгоценное содержимое, – тридцать два свежеснесённых яйца аллигатора.
Дэйв присел на колени и стал осторожно раскапывать перепревший компост, вынимая мягкие кожистые яйца, и складывая их в большое целлофановое ведро, пересыпая каждый слой яиц теплым компостом.
Зачем ему понадобились эти яйца, спросите вы? Дело в том, что среди гурманов Флориды мясо аллигатора пользуется большим спросом. Вам покажется это отвратительным, но они находят крокодилье мясо очень нежным и вкусным, по вкусу чем-то напоминающим мясо цыпленка. В ресторанах Флориды таким экзотическим блюдом могут побаловать себя лишь очень богатые люди, выкладывающие за порцию из двух крокодильих стейков не менее двухсот долларов. Но самое ценное мясо принадлежит только что вылупившимся маленьким аллигаторам, или, как здесь их называют, «молочным крокодильчикам». Мясо таких «молочных крокодильчиков» особенно нежно и питательно. Блюдо из цельножаренного «молочного» аллигатора могут позволить лишь миллионеры, и стоит оно долларов пятьсот, не меньше.
Женщины равнодушны к этому омерзительному деликатесу, а вот мужчины особенно стремятся отведать его. Чем же это объяснить? Дело в том, что в Солнечном Штате существует поверье, что мясо аллигатора, как и рог носорога, чудесным образом избавляет мужчин от импотенции и повышает эрекцию. Хотя научно доказано, что это не так, что с таким же успехом можно поджарить себе лягушку или ящерицу, но многие, особенно немолодые мужчины, подспудно продолжают верить в целительные свойства этого мяса, и многим действительно удается вылечиться от полового бессилия. Конечно, роль самовнушения играет здесь немаловажную роль.
Так на всей территории Флориды почти поголовно были истреблены бродячие аллигаторы, а те, что остались, благополучно перекочевали на фермы предприимчивых дельцов, которые сразу же поняли, какие деньги им сулят эти омерзительные чудовища, дающие ценные шкуры и деликатесное мясо. Подобную озёрную ферму по разведению аллигаторов, где для них создавались все условия, я когда-то встретила на своём пути в Клин Воте.
Но каждую весну, во время брачного периода и откладки яиц, дух этих свободолюбивых рептилий, восставал против неволи, и они сбегали с ферм. Сбежавший аллигатор мог оказаться где угодно – возле дома, на площадке для гольфа, под машиной, в бассейне. Весной таких «беглецов» повсюду ловили знаменитые трапперы – охотники на аллигаторов и доставляли в приют для животных, откуда их потом перепродавали тем же фермерам, что помогало заработать неплохие деньги для приюта и самого траппера.
Зачастую же, сбежавший аллигатор вскоре трансформировался в лакированную сумочку элитной куртизанки, которая щеголяла ею повсюду и стейки для её богатого и престарелого поклонника, который намеривался при помощи сей экзотической снеди укротить её в постели этой ночью.
В воздухе запахло дождем. Дэйв торопился, отсчитывая заветные яйца и аккуратно кладя их в ведро, точно так же, как они лежали в гнезде.
-…двадцать девять, тридцать, тридцать один. – Дэйв внимательно пошарил оставшийся компост. Яиц больше не было. – Кажется, все.
Первые капли дождя упали на его вспотевшее лицо. Нельзя терять ни секунды. Дэйв схватил ведро и бросился к дому, чтобы поскорее переложить яйца в специальный инкубатор. Добыча приятно тяжелила руку.
Тридцать одно яйцо – целое состояние. Если повезет, и из каждого выведется детёныш аллигатора, которого любой ресторан примет за тридцать долларов, тогда легко можно заработать девятьсот тридцать долларов, а то и целую тысячу – деньги совсем не лишние для бедного ветеринара, живущего в глуши. Оставалось только запастись терпением и ждать, когда через сорок дней на свет появятся драгоценные детёныши.
Глава шестидесят вторая
Найденыш или Лаки второй
От обильного ливня заболоченный лес источал непередаваемый аромат цветущих деревьев и кустарников, который парной и душной дымкой стелился по земле. Нежные лучи восходящего солнца тонули в этих испарениях, образуя неземное молочно-белое свечение. Отсвечиваясь в лучах яркого солнца, капли прозрачной росы повисли на каждой веточке, листке и цветке, и, даже мрачные гроздья испанского мха украсились роскошным бриллиантовым ожерельем из росы. Всё это делало лес похожим на декорации к чудесной сказке. И, кажется, вот-вот начнётся волшебное действо. Хор птиц, приветствующих восходящее солнце своими звенящими голосами, придавал обстановке особую торжественность.
Как всегда после ночи любви, первым проснулся Грегги. Распахнув двери, он пустил в душную комнату аромат освеженного дождём леса и хрустальные голоса птиц.
Живительная прохлада раннего утра пробудила меня ото сна. Я встала, надела халат, и, почесывая голову, вышла наружу, чтобы насладиться ионизированным воздухом. На топчане, в вальяжной позе восточного султана, возлежал Грэг и, потягивая ароматный кофе из плоской пиалы, причмокивал от удовольствия, заедал кофе ароматной пиццей. Сегодня у Грэга был выходной, и ему не надо было никуда спешить. Я присоединилась к его утренней трапезе.
От вчерашней ссоры не осталось и следа. Ведь общеизвестно, что секс является лучшим средством примирения супругов. После такой ночи я готова была простить моему ревнивому малышу всё.
-Грэг, скажи мне честно, - вдруг спросила я, - когда ты ревнуешь, ты всегда такой идиот?
-В принципе да, - спокойно ответил Грэг, отхлебывая глоток, и добавил, - потому что я люблю тебя.
-Мой маленький, глупый Грегги, разве так можно? Неужели ты до сих пор не понял, что я тоже люблю тебя одного.
Грэг поцеловал меня в губы, оставив на лице ароматный кофейный след.
Так в повседневных заботах и приключениях проходило время. Мы ссорились, мирились, работали, отдыхали – в общем, вели привычную человеческую жизнь.
С помощью Грэга мне удалось восстановить мой разрушенный садик, и вот уже на грядках красовались крепкие всходы арбузов. Как-то раз, пропалывая грядки, до меня донесся странный звук, напоминавший не то лай щенка, не то кряканье утки. Я удивилась. Откуда мог доноситься столь необычный звук. Сначала я подумала, что мне это показалась. Просто какая-то птица залетела в кусты – пересмешник, дрозд, или ещё что-нибудь. Но странный звук повторился.
Теперь было ясно, что он шёл прямо из-под ног. Я поглядела на землю – ничего не было. Какая-то чертовщина. Я снова принялась за работу. Но новый удар тяпки об землю, пробудил этот звук ещё громче. Под землёй что-то находилось и издавало прерывистые, резкие, пульсирующие звуки. Я бросила тяпку и в страхе кинулась к Грэгу. Грэг, как обычно, спал на своем любимом топчане, надвинув соломенную шляпу на глаза и положив руки за голову. Крестьянский труд был ему не по душе.
-Грэг, - я крикнула ему прямо в ухо, - вставай. Я слышала какие-то странные звуки, они идут из- под земли.
-Ну и пускай, - отмахнулся от меня Грэг, - лучше дай мне поспать, я только разоспался.
-Вечно ты спишь, ленивец, поднимайся и посмотри, что там!
Грэг нехотя поднялся и потащился за мной.
-Ну, и что? - раздраженно отозвался Грэг, - я ничего не слышу.
-Вот, слушай. – Я ударила несколько раз тяпкой по земле, и звук повторился, но уже в другом месте.
-Постой, я, кажется, узнаю этот звук. – Грэг начал постукивать тяпкой об землю возле арбузной грядки, через минуту из широких листьев арбузов вылезла симпатичная мордочка новорожденного аллигатора. Это был тот самый тридцать второй отпрыск мамаши-крокодилицы, которого мистер Дэйв забыл в компостной яме.
Грэг схватил крокодильчика и стал придирчиво осматривать. Сиротка злобно уставился на Грэга своими сердитыми зелеными глазками и всё, пока Грэг держал его, время забавно крякал, призывая на помощь свою свирепую мамашу.
Любопытный Грэг сунул малютке в рот свой палец, чтобы проверить силу сжатия его крошечных челюстей, и через секунду подскочил от боли, размахивая крокодильчиком – его острые, как маленькие бритвы, зубки плотно впились ему в палец..
-Не делай ему больно, Грэг! - закричала я.
-Ему больно, - по-мальчишечьи заскулил Грэг, - а мне не больно?!
-Нечего было совать ему палец в рот. Иди сюда маленький, - обратилась я к крокодильчику, - злой дядя Грэг обидел тебя, да? - тот словно понял и прижал ко мне свою маленькую головку.
-Вот видишь, Грэг, он не опасен, если с ним хорошо обращаться. Смотри, какой он хорошенький, - я погладила его бархатную лысую шкурку. - Давай выпустим его в наш бассейн, и у нас будет новый питомец. Мы назовём его Лаки Второй. Со временем из него может получиться неплохая сумочка.
-Вот ещё выдумала, - возмутился Грэг, - мало тебе приключения с его мамашой, которая чуть не откусила тебе голову, так ты хочешь приютить её отпрыска, который чуть не оставил меня без пальца. Давай лучше поджарим его на костре прямо сейчас.
Жарить крокодильчика, как бараний шашлык! От этой мысли меня чуть не вырвало.
-Ни за что!- отрезала я.
Так в нашем дворе появился новый экзотический питомец – настоящий миссисипский аллигатор, который поселился у нас в маленьком поливочном пруду. Грэг заботливо оборудовал для него садок, оградив пруд сеткой, и Лаки Второй начал незаметно подрастать на пищевых отходах, перепадавших ему в качестве корма.
Вот вам мой совет, если хотите завести экзотического питомца, то лучше всяких попугаев, обезьян, и прочих кенгуру, смело заводите маленького аллигатора – более умного, преданного, и ласкового существа вам не найти!
Глава шестьдесят третья
Сборщица апельсинов
Бедность подкрадывается незаметно. Поначалу ты не замечаешь её и стараешься крепиться, пытаясь убедить себя, что все твои лишения временны, и всё скоро изменится к лучшему, что судьба, вдруг, улыбнется и повернется к тебе другой стороной, не той, на которой сидят, а своей «передницей».Проходят дни, но ничего подобного не происходит, потому что произойти не может - деньги не падают с небес. Вместо этого бедность перерастает в хроническую нужду, часто сопровождаемую депрессией. Жизнь становится пустой и неинтересной, и ты ощущаешь будто ты давно уже умер, а по земле ходит лишь биологическая оболочка твоего тела, которая нигде не находит себе места.
Каждый день пустого прозябания становится похожем на предыдущий в своей глупой бессмыслице. Тебе одновременно становишься жалким и противным самому себе, иногда это гадкое чувство выливается в безудержную ненависть ко всему миру, иногда нахлынет непонятное чувство стыда от собственного бессилия и бесполезности. Вам не знакомы подобные чувства? Если нет, то вы счастливый человек. К сожалению, в тяжелые времена, я впадала в депрессивное состояние, и подобные переживания были для меня не новы.
Если физические болезни поражают только тело человека, то депрессия поражает его волю, подобно раковой опухоли, разъедает не тело, а душу человека, лишая его воли к жизни и порой доводя его до суицида. Так что любую хандру надо лечить в самом начале, пока депрессия не переросла в запущенную форму, когда её невозможно остановить.
Так вышло и со мной. Я снова заболела депрессией. Поначалу я старалась крепиться, и выкручивалась, как могла. Я экономила на всем, на чём только могла экономить, но денег почти всегда не хватало. До совершеннолетия Грэга оставался целый год, а в нашей копилке лежало всего три тысячи долларов. На что жить дальше – я не знала. Этих денег едва хватило бы, чтобы заплатить за дом, а надо было ещё на что-то жить – чем-то питаться, покупать бензин, оплачивать страховку Грэга. Я была в панике.
Яхта не приносила дохода. Всё, что удавалось заработать, уходило на содержание самой же яхты, и на оплату обучения Грэга, которое стоило не дешево. Самое страшное, что фирма его матери влезала в долги, и угроза потери «Жемчужины» становилась как никогда реальной. Наступала зима, обещавшая наплыв туристов из северных штатов, и Фрида Баркли надеялась, что к тому времени её сын станет независимым капитаном и начнёт самостоятельно управлять делами.
К счастью, в отличие от меня, Грэг всегда был оптимистом – он верил в себя, и это всегда помогало ему жить.
Присутствие Грэга укрепляла меня – в его объятиях я забывала обо всех проблемах и была снова счастлива и спокойна, но когда он уезжал на побережье, и я оставалась одна, наедине с собой, то тяжелые мысли вновь начинали терзать меня.
Целый день я сидела дома, взаперти, предоставленная своим мыслям. Вы, конечно, подумаете, что это Грэг из предосторожности запирал меня. Совсем не так, это я сама запирала себя в доме, точнее моя депрессия запирала меня в четырёх стенах. Мне не хотелось ни с кем общаться, никуда идти…Вот и ещё один бессмысленный день прожит без денег, и я даже рада, что на этот крохотный день я приблизилась к своей смерти…
В состоянии стресса, кажется, что все люди относятся к тебе недоброжелательно, что кругом одни подлецы, готовые подстрелить тебя в спину в любой момент. Кроме Грэга, я ни с кем не общалась, думая, что меня снова начнут презирать за мою бедность, и с каждым днем сидения дома я все больше замыкалась в себе и дичала. Я перестала ухаживать за собой, день напролет могла провести в ночной рубашке, нечесаная и немытая. Да и зачем было переодеваться, когда тебя всё равно никто не увидит в этом болоте, а выезжать никуда не хотелось, потому что без денег не имело смысла.
Хуже всего, что я смертельно боялась своего соседа Дэйва. После того, как я подло обозвала его, я не сомневалась, что он отомстит мне, когда Грэга не будет дома, - вот почему я держала двери запертыми. Несмотря на то, что этот благородный человек дважды спас мне жизнь, я очень дурно думала о нем. Мне казалось, что он подкараулит меня возле дома и изнасилует. Ведь общеизвестно, что негры обладают неукротимой сексуальной разнузданностью, а что мне было ждать от моего чернокожего соседа - негра-альбиноса, исповедующего колдовскую религию Вуду, который, к тому же, до сих пор оставался девственником. Когда мне случалось засыпать днем, то я видела все тот же ужасный сон, как Дэйв вламывается в наш домик и насилует меня.
Однажды утром я поняла, что так дальше продолжаться не может. Или я вылезу из своей «скорлупы», или же депрессия погубит меня. Нужно было чем-то заняться, ведь известно, что труд – лучшее лекарство от депрессии. Всё равно чем, лишь бы не оставаться наедине со своими мыслями, ни на минуту, ни на секунду, ни на мгновение. Эта мысль поразила меня, словно удар молнии, и с этого мгновения я занялась делами.
Я решила противостоять депрессии во всем. Если я, к примеру, хотела спать днём, я рьяно убирала комнату – мела, скребла, чистила, мыла, лишь бы не в пасть в то отвратительное состояние полусна, которое является естественным состоянием при депрессии. От чистоты и порядка бедность, как будто, отступала.
Каждый день я заставляла себя элегантно одеваться, красить лицо и отправляться «по делам» в город, даже если никаких «дел» у меня там не было. Я просто ходила среди толпы, и просто интересовалась всем, что могло заинтересовать меня – и это тоже помогало.
Я искала работу, хотя знала, что никакой подходящей работы для русской иммигрантки, окончившей университет, здесь нет и быть не может. Но сам этот поиск, общение с людьми, занимал меня и превращался в увлекательное приключение. Мне даже удалось выканючить у государства пособие по безработице – так у меня появился ещё один повод лишний раз выбраться на улицу.
Как – то раз, возвращаясь домой в Маш, я услышала разговор двух кубинских эмигранток, которые собирались устроиться сборщицами апельсинов на ближайшую плантацию. Я сразу поняла, что у меня, получившей гражданство, пусть и временное, гораздо больше шансов получить работу, чем у этих женщин, поэтому я решила попытать счастье. Это было лучше, чем сидеть вообще без работы и ждать неизвестно чего.
Недолго думая, я добралась до уже знакомой мне фермы, где выращивались апельсины. Правда, до сбора урожая оставался ещё целый месяц, но устраиваться нужно было заранее. В этом году урожай цитрусовых выдался как никогда богатым - деревья буквально кишели зеленовао-жёлтыми плодами знаменитого кубинского сорта «медовых» апельсин. Нельзя сказать, что меня приняли охотно, но я всё-таки получила работу. Правда, платили там совсем немного, но это было лучше, чем ничего.
Надо сказать, что собирать апельсины – это каторжная работа, мало подходящая для белой женщины. Представьте себе, что целый день приходиться работать на улице под палящим солнцепёком, от которого не спасает даже плотный хлопчатобумажный платок и бейсболка, полностью прикрывающие лицо. Липкие слепни и мухи, от которых всё время приходится отмахиваться, осаждают любые оголенные участки тела, нудно жужжа под самым ухом. Пот заливает глаза, и все время хочется пить. Но хуже всего – это тягать тяжеленную корзину, пока та не наполнится золотистыми плодами.
Впрочем, мне это даже нравилось, ведь тяжелый физический сельский труд лучше всего отвлекает от депрессивных мыслей, и, возвращаясь домой, я засыпала, как убитая, уже не думая ни о чем, даже о сексе В день мне удавалось заработать долларов тридцать, не больше, но этих денег хватало, чтобы кое-как сводить концы с концами.
Глава шестьдесят четвертая
Мой маленький цитрусовый бизнес
Однажды мне пришла в голову замечательная мысль. Почему бы не делать из этих плодов свежевыжатый апельсиновый сок и не продавать его туристам на пляже, тем более, что электрический рожок для выдавливания соков из цитрусовых в доме имелся. Ведь тридцать долларов, которые я зарабатывала за день, все равно не играли никакой роли – на них можно было лишь существовать, но не жить.
Я убедила хозяина плантаций выплачивать мне зарплату апельсинами, и каждая двадцатая коробка апельсин была моя. В первый же день ударным трудом мне удалось заработать две коробки апельсин, которые я едва дотащила до дома на своём мопеде и припрятала в дальнем углу кухни, подальше от Грэга. (Я скрывала от мужа, что устроилась сборщицей апельсинов.) Оставив на столе лишь несколько спелых плодов, чтобы Грэг не учуял мою партию по цитрусовому запаху, заполнившему кухню, я спрятала коробки под раковину. Пусть Грэг думает, что лежащие на столе апельсины я приобрела в универсаме.
В этот день Грэг пришел как никогда измотанным и усталым – сегодня он сдал экзамены на капитана и теперь с полным правом мог управлять собственной яхтой. Мы достали шампанское и весело отпраздновали новое назначение Грэга, закусывая играющий напиток дольками душистых апельсинов. С этого дня у нас начиналась новая жизнь, Грэга – в качестве капитана яхты, моя – в качестве разносчицы соков.
Когда Грэг наконец улёгся и заснул мёртвым сном, я приступила к своему нехитрому бизнесу. Целую ночь я трудилась, не покладая рук выдаивая из душистых половинок золотисто-оранжевый сок, который стекал по рожку в специальную канистру из-под питьевой воды. Целую ночь вертелся электрический рожок, врезаясь в сочную мякоть апельсинов. Под утро у меня набралась целая канистра сока, прикрыв её тканью от любопытного взгляда Грэга, я поставила её в холодильник, чтобы свежий сок не прокис до реализации. Из оставшихся апельсинов я сделала полный графин сока для Грэга и приготовила ему вкусный завтрак из его любимых бобов и макарон. Мои бедные пальцы совершенно пожелтели от сока и готовы были отвалиться от усталости. Обессиленная бессонной ночью, я плюхнулась в постель и тут же забылась тяжелым сном.
Едва я улеглась в постель, как проснулся Грэг. Он потянул носом приятный аромат цитруса, которым благоухало всё вокруг, и сладко зевнул. Утро было прекрасным и никуда не хотелось ехать.
Внезапно он вспомнил, что сегодня был его первый день работы, и новые обязанности неприятным грузом навалились на него. Но то, что теперь у него была настоящая серьезная работа, достойная мужчины, заставляло Грэга гордиться собой. Теперь никто не посмел бы назвать его неудачником.
Грэг прошёл в кухню, там его уже ждал вкусный завтрак. Не без удовольствия проглотив завтрак и выпив залпом кувшин сока, Грэг открыл холодильник, где я обычно прятала сладости, чтобы раздобыть там чего-нибудь сладкого на десерт, и тут же, отвернув ткань, наткнулся на огромный галлон апельсинового сока. «Зачем ей такая прорва сока?» - подумал Грэг, но времени уже не было, он оделся и выехал на работу.
Я проснулась, когда стрелка часов подходила к полудню. Наступало время полуденной фиесты – самое «жаркое» время для туристов. В это время коренной житель Флориды предпочитает отсидеться в помещении под прохладой кондиционера. Простой же люд из северных штатов, усиленно стремится поджариться под горячим солнцем со всех сторон, словно бифштекс на мангале, чтобы за короткий срок своего зимнего отпуска получить бронзовый загар, которым можно было бы гордиться перед своими коллегами по работе, как модным трофеем. Вот на такого незадачливого туриста и был рассчитан мой товар.
Перелив сок в мой походный термос-холодильник, я отправилась на ближайший пляж, где можно было встретить огромное число «жаждущих» туристов.
Я старалась избегать пригостиничных пляжей, где люди отдыхали по системе «всё включено», предпочитая им отдаленные дикие пляжи, открытые для каждого посетителя. Здесь, где среди развалившихся спин, негде было упасть даже яблоку, я и решила предлагать свой жидкий товар. Дело было нехитрым. Я ходила по пляжу и кричала во всё горло:
-Апельсиновый сок, свежий апельсиновый сок. Холодный сок!!!
Поначалу ко мне отнеслись настороженно, но опрятный вид симпатичной блондинки внушал доверие, и вскоре ко мне потянулись первые «жаждующие». Я разливала холодный сок в небольшие пластиковые стаканчики из-под кока-колы, двести пятьдесят грамм каждый, и продавала их по два доллара за штуку. Остальное, что я не успела продать, мне кое-как удаось толкнуть какому-то прибрежному ресторанчику. Таким образом, из пятнадцати литров сока, которые мне удалось притащить с собой, мне удалось заработать сто двадцать долларов за день.
Не так уж плохо, не правда ли? И это всего за три часа работы, когда на апельсиновых плантациях за эти деньги мне пришлось бы вкалывать целых три дня, и то в лучшем случае.
Когда я открыла новый способ зарабатывать неплохие деньги, мне незачем было больше вкалывать на плантациях. Теперь я работала на себя и зарабатывала столько, сколько хотела. Закупая свежие апельсины по полтора доллара за килограмм, я могла сделать из него три стакана сока и продать его за два доллара, таким образом, чистая прибыль получалась четыре с половиной доллара с каждого килограмма.
Если день выдавался особенно жарким, на пляжах мне удавалось продать до двадцати литров сока и получить чистую прибыль до ста двадцати долларов в день, не считая расходов на бензин для моего мотороллера, и затраченных сил на производство сока. Но я не жалела собственного труда, потому что я знала, что теперь работаю на себя и только на себя, и могла ни от кого не зависеть, и не платить никаких налогов – это был как раз тот бизнес, о котором я так давно мечтала.
Мой маленький сочный бизнес на апельсинах, пусть несколько смешной, нелепый и спонтанный, но приносящий неплохие деньги, процветал.
Однажды, мой апельсиновый бизнес едва не постиг крах. Мне, конечно, сейчас смешно вспоминать о том случае, но ТОГДА мне было не до смеха.
А случилось вот что…В те далекие, незапамятные времена, когда местными законами штата Флорида ещё не было запрещено держать диких и экзотических животных в качестве домашних любимцев, по её бескрайним пляжам расхаживали частные фотографы - зоофилы, промышлявшие фотографированием туристов с экзотическими животными. Как известно, что не запрещено законом, то разрешено. Этот извечный постулат действовал и тут, на цивилизованных берегах Флориды…
Как-то раз, на одном таком диком пляже, где я как раз «крутила апельсины», случилось появиться подобному «зоофилу» со своим дрессированным табором приматов, состоящим из двух взрослых шимпанзе, одного юного орангутанга во фраке и цилиндре и маленькой мартышки-капуцина неопределенных лет. Вообще, Флоридцы, как и все южане, не обделенные ласковым солнышком, – веселый народ. Им никогда не откажешь в чувстве юмора, особенно если дело касается «зрелищ».. Вся «соль» короткого шоу с приматами, которое вытворяли перед публикой подневольно-дрессированные подопечные фотографа -«зоофила», сводилась к тому, что обезьяны показывали стриптиз на шесте, срывая с себя одежду, при этом точь-в точь имитируя простейшие движения стриптизеров, что неизменно вызывало взрыв пошлого гогота у непритязательного пляжного люда, собиравшегося вокруг этого омерзительного представления. В самом конце этого обезьяньего стриптиза, оставшись совершенно голой, шимпанзе, ни сколько не стыдясь, показывала публике свою голую, распухше –выпяченную красную задницу, «для верности» похлопывая по ней ладонями. Естественно, что после такого представления мелкие купюры летели ворохом в подставленный цилиндр, с которой элегантно одетый в блестящий фрак орангутанг-«конферансье» обходил публику, причем делал он это на двух ногах, со спины напоминая собой какого-то страшного горбатого уродца-карлика с непомерно длинными руками и крохотными косолапыми ножками. Хохоча от проделок «обезьянок», никто и не подозревал, какой ценой это представление дается приматам, каким лишениям и порой даже пыткам подвергаются они со стороны своего дрессировщика, прежде, чем ему удается добиться столь вышколенных действий от своих непоседливых подопечных.
После «представления» начиналась фотосессия со всеми желающими. Обычно подобным «звериным» бизнесом (если это так можно назвать) занимались выходцы из Китая и Юго-Восточной Азии.
Вот и я, залюбовавшись «обезьянками», совершенно позабыла о своих апельсинах. Этим и воспользовались «макаки». Едва я отвернулась, чтобы налить дрессировщику сок, как проворный капуцин тут же подскочил и, вдруг, выхватил у меня из рук апельсин.
Не знаю, может, бедные обезьянки действительно очень хотели пить в тот день, или же их жестокий дрессировщик специально не давал им пить, чтобы не расслабить мышцы перед представлением, но в следующую секунду моя лавка буквально подверглась настоящей обезьяней атаке. ЭТО БЫЛ БУНТ – ОБЕЗЬЯНИЙ БУНТ!
Обезьяны с громким криком и хохотом хватали все, что лежало, ломали, все что ломалось, бросались апельсинами в туристов; я пыталась остановить разошедшихся «мартышек», накрыв лавку собой и пытаясь спасти то, что ещё можно было спасти, но через секунду весь мой сок оказался пролитым, а мне самой буквально пришлось спасаться бегством, потому что лохматые «стриптизёрши» вцепились мне в волосы.
Лишь вволю нажравшись апельсин и напившись моего соку, отупев, обезьяны отступили. Их дрессировщику-малайцу с трудом удалось утихомирить их. К счастью, мой обезьяний живодер оказался человеком порядочным, и, не желая связываться с полицией, на месте возместил мне за все, что набедокурили его «мартышки»…включая моральный ущерб.
В остальном, если не считать того случая, работа моя была не пыльной…
К счастью, в эту зиму погода выдалась как никогда сухой и жаркой, и поэтому спрос на мой товар не прекращался до самой весны. За два зимних месяца мне удалось заработать почти две тысячи чистого дохода, но, как говорится, всему хорошему рано или поздно приходит конец. В конце концов, о моём бизнесе узнал Грэг. А вышло это так.
Уж слишком круто я развернулась. Со временем, я вообще перестала делать соки дома. И, потом, Грэг рано или поздно заметил бы моё «производство». Для моего бизнеса теперь мне был необходим только раскладной столик, чистая скатерть, и электрический рожок, который работал от мощных переносных батарей. Каждое утро я загружала свой мопед этими нехитрыми предметами, забирала с сбой целую коробку апельсин, которую я привязывала к заднему сиденью, и выезжала на пляж, где выжимала апельсины прямо в присутствии клиентов. Так мне удавалось снижать отходы, не загрязняя кухню, и внушать большее доверие жаждущего клиента, который предпочитал видеть сам процесс выжимки сока воочию. Каждый день я меняла место моего расположения, и каждый день был аншлаг.
Как-то раз я, как обычно, «крутила» свои апельсины на пляже. Мне повезло, этот день выдался, как никогда жарким, и поэтому жаждущей публики было, хоть отбавляй. Апельсины убывали с катастрофической быстротой. Я не успевала, даже разрезать их на две половинки. Не прошло и двух часов, как моя торговля стала подходить к концу.
И в самый разгар работы, я, вдруг, услышала знакомый голос за спиной:
- Налей-ка и мне стаканчик.
Я обернулась. Это был Грэг. Он стоял во всем своем белом капитанском кителе (с которого мне неоднократно приходилось сводить отбеливателем разнообразные пятна), гордый и неукротимый. Мне показалось, что он даже стал немного выше и солиднее. Я отлила ему сока в стаканчик, и Грэг, демонстративно прихлебывая, залпом выпил сок, при этом две желтые капли сразу же проявились у него на воротничке, и сжал в руках пластиковый стакан.
-Так вот, значит, как ты проводишь время, - презрительно усмехнулся на меня Грэг, - подходящую же для себя работёнку ты приобрела. Нечего сказать. Самое то для жены владельца яхты.
-Какая ни есть, но эта работа, – рассердилась я. - Лучше заниматься этим, чем целый день торчать в твоём болоте.
-Сворачивай свою торговлю, мы едем домой, - проворчал Грэг, - там разберемся.
Мы ехали домой в полном молчании, обычно предшествовавшем нашим семейным бурям. Моё негодование росло, и готово было вот-вот выплеснуться наружу, но я ждала, пока мы приедем домой.
«Нет, я выкажу ему всё, что думаю о нём. Теперь я не стану скрывать наше плачевное финансовое положение, не буду щадить его. Пусть этот сраный «капитан» знает, на чьи деньги он существовал всё это время. Ишь, ты, видите ли, ему не нравиться мой бизнес. Дескать, «жена владельца яхты» не должна торговать соками на пляже. Ему стыдно за меня. Однако, сладко есть он требует каждое утро, не особо задумываясь, какой кровью мне достаются эти продукты, когда в стране царит продуктовый кризис. За всё время пока он находился на своей поганой яхте, этот долбанный «магнат» не принёс в дом ни цента! Жить на МОИ деньги ему, видите ли, не стыдно. Нет, хватит, я не дам ему издеваться над собой».
-А, я то думал, почему весь дом пропах этими дурацкими апельсинами, - начал свою речь Грэг, едва мы ступили на порог дома, - мне, даже во сне, стал сниться этот запах. Апельсины, апельсины, апельсины…
-Да, апельсины! - отрезала я. – И за счет этих дурацких, как ты их назвал, апельсин, ты, мой дорогой, жил и питался два месяца. Разве я могла б протянуть ещё один год на те три жалких тысячи, что оставались у нас. Нам надо была на что-то жить, вот я и пошла торговать соками на пляж. И надо сказать, что эта работёнка, как ты её обозвал, приносила неплохой доход, за счет которого ты и питался.
-Ты меня не поняла, - загундосил Грэг, - я же сказал, что для жены владельца яхты это не самое подходящее занятие.
-Неподходящее занятие, - задыхаясь от гнева повторила я. – А, что, по-твоему, подходящее занятие для жены миллионера, которая в последнее время не получила ни цента от своего муженька, сидеть дома и от отчаяния обливаться слезами, дожидаясь своего благоверного?!
-Где твои деньги, владелец заводов, яхт и пароходов?! - русской скороговоркой спросила я его. – Где твои деньги, х-нов магнат?
-А это ты видела! – Грэг вывернул внутренний карман кителя, и на стол посыпались розовые пятисотдолларовые купюры. От испуга и удивления мои глаза сделались большими. – На, считай!
-Грэг, откуда всё это? – с трепетом спросила я.
-С моей, «грёбанной» яхты, как ты её называешь, - гордо улыбнулся Грэг, - я заработал их на туристах всего за какую-нибудь неделю. Считай же!
Дрожащими руками я пересчитала каждую купюру. Их было восемь - целых четыре тысячи. Четыре тысячи долларов!
-Если так пойдёт дальше, то мы вскоре разбогатеем, и тебе никогда, слышишь, никогда не придётся работать!
-Я согласна, Грэг, - улыбаясь, ответила я, перебирая пальцами заветные бумажки. – А, чтобы нам впредь никогда не ссориться из-за денег, давай сразу же потратим на развлечения те две тысячи, что мне удалось заработать на апельсинах, и забудем про них. Ведь я так давно не отдыхала, Грэг. Тем более, что завтра у нас вторая годовщина свадьбы.
-Предложение принято, - отрапортовал Грэг, держась под козырёк свей фуражки, - сегодня же мы едем в город!
Глава шестьдесят пятая
Ссора
Мы хорошенько выспались, чтобы снять усталость рабочего дня, и с наступлением сумерек стали готовиться к нашей увеселительной вылазке в город. Мы собирались весело провести праздничную вечеринку в одном из модных клубов побережья, которые обычно располагались при фешенебельных отелях. Тёплая лунная ночь обещала быть незабываемой для нас двоих, но всё обернулось совсем не так, как я хотела.
Целых два часа я потратила, чтобы привести себя в порядок, чтобы выглядеть, как говорят в Америке, «на миллион долларов».
Перед зеркалом Грэг нервно поправлял галстук на безупречно черной рубашке, которую он «с большим вкусом» подобрал к своим замызганным джинсам.
-Ну, что, Грэг, едем?! Я готова!
Вдруг, я увидела, как в отражении зеркала глаза Грэга сделались удивлённо большими, и его лицо перекосилось, словно он проглотил что-то кислое. Резко повернувшись ко мне, он раздраженно отрезал:
-Никуда я с тобой не поеду, в этом платье ты выглядишь, как французская шлюха!
«Почему шдюха, да ещё французская?» Его резкие слова больно задели меня, но, сдержавшись, я ответила:
-Это очень дорогое вечернее платье, Грэг. Сейчас такое носят многие модные девушки. Грегги, ну перестань нести чепуху! - я ласково обняла его за руку, но Грэг грубо оттолкнул меня.
-Плевать мне на всех, только твоя тряпка ничего не прикрывает, - злобно проворчал Грэг, - в этом платье ты доступна для каждого мужика!
Наверное, что-то тогда сломалось во мне. Но в тот злополучный день его ревность Грэга окончательно доконала меня, и, перестав контролировать себя, я сорвалась:
-А, может быть, я сама хочу быть доступной для каждого мужика! Я знаю, отчего ты меня ревнуешь, потому что, как мужик ты – полное ничтожество. За все два года, что я провела в твоей постели, мы были близки всего четыре раза. Жалкий импотент, а знаешь ли ты, каково мне было слушать сопение твоего сопливого носа, после того, как, возбудив меня своими похотливыми ручонками, ты спокойно засыпал в моих объятиях, так и не притронувшись ко мне. Каково мне было успокаивать свое бьющееся от желания сердце, когда голова бежала кругом? Всего четыре раза, неудивительно, что за всё это время ты так и не заделал мне ребёнка. Детишек не делают руками, Грегги. Ха-ха-ха! Да, что, вообще, ты можешь своим крошечным членом. Разве, что писать через него. Ха-ха-ха! Любая другая на моём месте, тут же завела себе любовника, и через девять месяцев предоставила тебе полноценного ублюдка. Что ж, я все равно иду на эту вечеринку, там уж я наверняка отыщу того настоящего мужика, с кем смогу хорошенько порезвиться. Не даром же ты назвал меня шлюхой. Ха-ха-ха! Импотент! Жалкий маструбант! – Я хохотала, как одержимая, мола осозновая, что произойдет в следущий момент.
В два шага разъяренный Грэг оказался возле меня. Своими крючковатыми пальцами он схватил меня за волосы и, запрокинув голову назад, замахнулся кулаком в лицо…Через секунду, его кулак безжизненно опустился всего в двух сантиметрах от моего носа.
-Вот видишь, Грэг, я была права - ты ничего не можешь. Ничтожество! – бросила я в лицо Грэгу и кинулась прочь, громко хлопнув дверьми перед его носом, так, что, даже металлические рамы едва не вылетели наружу.
Вскочив на свой мопед, я нажала на газ, и рванула вперёд.
-Сто-о-о-о-й!!! - заорал Грэг, и что было сил, побежал за мопедом. Мне показалось, что если он сейчас нагонит меня, то обязательно убьёт. Едва только Грэг успел ухватиться за заднее сиденье, я резко рванула в сторону и, едва не выдернув ему руку из сустава, оставила лежать его в разбухшей грязи кювета.
- Сто-о-о-о-й!!! - послышался охрипший голос обезумевшего ревнивца, но мой мопед уже успел скрыться за поворотом.
Грэг валялся в кювете и отчаянно бил кулаками по мокрой грязи, будто на ней пытаясь выместить всю свою злость. Наконец, он успокоился, и, обессиленный, рухнул лицом в канаву. Немного полежав так, он, вымокший до нитки и подавленный, поплелся домой.
Глава шестьдесят шестая
Падший ангел
Я мчалась по шоссе со всей скоростью, которую только мог выжать мой старенький мопед. Мне всё еще, казалось, что Грэг бежит за мной и вот- вот нагонит меня, как только я сбавлю скорость, поэтому я выжимала все возможное. Душащий комок обиды подступал к горлу. Слезы застилали мне глаза. Я ничего не видела перед собой, но продолжала мчаться по шоссе в сторону города. Его отчаянный крик всё ещё звучал у меня внутри.
Наконец, я опомнилась и оглянулась. Позади никого не было, только пустынная голь одинокой дороги, затерянной в сумерках болот. Моё сердце сжалось от горя, но возвратиться я не могла, потому, как знала, что после того, что случилось между нами, дороги домой для меня больше нет. Снова заведя свой дребезжащий мопед, я отправилась в город.
Солнечный Город* встречал меня разноцветными огнями побережья, вдоль которого кипела вечерняя жизнь. Яркие неоны вывесок зазывали посетителей в клубы и рестораны, стильными витринами горели магазины, заманчиво предлагая свой товар покупателям, в огромные фешенебельные гостиницы, горевшие огромными буквами лейблов, спешили развеселые толпы туристов, стремящиеся попасть на самую классную вечеринку, в каком-нибудь крутом клубе.
Повсюду были люди, люди, праздные, беззаботные, наслаждавшиеся жизнью. Люди, существование которых не имело для меня никакого значения. Чужие, не нужные люди. Я ходила вдоль пляжа, словно потерянная, тупо наблюдая за жизнью этих совершенно чужих мне людей. Это одно помогало мне заглушить гнетущую боль от ссоры с Грэгом.
Вот они, прожигатели жизни, столпились возле лучшего клуба города в надежде попасть внутрь. Прямо как бездомные собачонки в лютый мороз, которые толпятся возле метро, в надежде проскочить мимо охраны.
Швейцар - негр, здоровенный детина, два метра ростом, заслонил вход своими широкими плечами и открывает цепочку только для избранных счастливчиков. Его лицо кажется мне знакомым, но я никак не могу вспомнить, где я видела его. «Фэйс контрол, фейс контрол», - вертится в голове какая-то дурацкая фраза. – «Где же я могла видеть эту морду? Впрочем, не важно». И я продолжаю наблюдать.
Вдруг, мне показалось, что чернокожий швейцар как –то странно подмигнул мне и кивнул головой в мою сторону.
-Блондиночка в черном платье, а вы можете проходить!
-Я?! - подскочила к нему какая-то крашенная обезьяна, представлявшая собой негритянку-блондинку с поносно-желтыми волосами.
-Нет, не ВЫ, раздраженно отпихнул её охранник. Я говорю про ту девушку, с мопедом.
-Да, но она тут не стояла! – пыталась, было возразить блондинистая негритянка, при этом бросившись вперёд. Но швейцар решительно вывел её за оградительную цепь.
Всё, ещё не веря в реальность происходившего, я растерянно подошла к дверям клуба. С опаской наблюдая за поведением здоровенного чернокожего швейцара, я приковала свой мопед к входным перилам и вошла внутрь.
Как только я скрылась за тяжелыми воротами, швейцар тут же вынул трубку мобильного телефона, и, набрав номер, сквозь белоснежные негритянские зубы пробурчал что-то невнятное, из которого можно было разобрать только последнюю фразу:
-… невероятно, но птичка сама залетела в клетку! ОК, жду.
Едва войдя в зал, я окунулась в непередаваемый мир эйфории ночного клуба, позабыв обо всех своих горестях и бедах, будто их не было. Сама атмосфера клуба способствовала этому. Всё здесь было непритязательно и легко. На сцене шла великолепная шоу программа с захватывающими танцами и музыкой. Люди просто веселились и отдыхали, кто как хотел. Одни – танцевали, другие обедали, сидя на роскошных красных диванах, не стыдясь, влюбленные парочки целовались и ласкались под музыку, молодежные компании играли в «тихие игры»*, громко смеясь над очередным нелепым положением своего товарища, которому не посчастливилось вытащить горящий фант.
Выбрав себе небольшой столик, я удобно расположилась возле окна, в самом тихом уголке клуба. После ссоры с Грэгом шумное веселье было не по мне, и я решила отдохнуть наедине с собой, наблюдая, как веселятся другие, с тупым удовольствием глядя на захватывающее шоу.
Тут я заметила, что один из официантов тоже как –то странно посмотрел на меня и о чем-то переговорил с администратором (его я тоже где-то видела). Конечно же, как я об этом не подумала, если я пришла в ночной клуб, то, стало быть, обязана что-то заказать. В противном случае, меня отсюда вышвырнут, как несостоятельного клиента. Для отвода глаз я взяла меню и принялась делать вид, будто изучаю его, хотя от переживаний даже самая вкусная еда не полезла бы мне в горло.
От обилия нулей в меню мои глаза округлились и вылезли из орбит. «Разве это может стоить столько? Нет, должно быть, я ошиблась. Одно блюдо не может стоить пятьсот долларов. Это уж слишком». Я посмотрела внимательней. «Точно, вот тут пятьсот, семьсот, тысяча! О, мой бог, куда я пришла! Неужели, за обед мне придётся выложить все мои деньги, что я тяжелым трудом заработала за два месяца. Нет уж, дудки, нужно убираться отсюда. Этот «праздник» мне не по карману».
Я хотела было встать, чтобы уйти, но передо мной возник официант с огромным блюдом. Откуда ни возьмись, на столе сразу же проявились блюдо с экзотическими фруктами, две бутылки белого вина, тартинки с чёрной икрой, устрицы, рыбные рулеты на шпажках, варёные креветки и, наконец, огромный угрожающий лобстер, злобно таращивший на меня маленькие глазки. Я обалдела от всего этого великолепия и не знала, что сказать – язык, будто провалился в горло. Наконец, собравшись с мыслями, я пролепетала:
-Вы, наверное, ошиблись столиком, официант. Я НЕ ЗАКАЗЫВАЛА ВСЕГО ЭТОГО.
В ответ официант, словно не расслышав меня, только многозначительно кивнул головой, и, как ни в чём ни бывало, стал наливать в бокал вино.
-Официант, вы, наверное, перепутали столик, я же сказала, что не зака…
-Это совершенно бесплатно, - протараторил официант. - Подарок заведения. Потому, как именно ВЫ являетесь миллионным посетителем нашего клуба.
-Нет, я, конечно, ценю весёлую шутку, - ответила я, посмотрев на тот столик, где играли в тихие игры, - но только не тогда, когда она будет потом стоить мне весомых денег. Нет ли тут какого-нибудь подвоха, официант? Лобстер точно не живой? Не уползёт ли он от меня, когда я стану его есть? – я с опаской потыкала вилкой угрожающее ракообразное. – А устрицы? Не станут ли они плеваться лимоном в глаза? Умоляю, молодой человек, скажите, мне правду! Потому, как сегодня я совсем не предрасположена шутить! – в отчаянии простонала я.
-Не волнуйтесь, всё совершенно бесплатно, никто не возьмёт с вас ни цента, - снисходительно улыбнулся официант, - Приятного аппетита, мисс. – Волшебный официант исчез так же внезапно, как и появился.
Я сидела удивленная и озадаченная, ещё до конца не осознав, что же произошло. По своему жизненному опыту я хорошо знала, что «бесплатный» сыр бывает только в мышеловке», но не могла понять какая во всём этом «мышеловка». Не собираются же они меня отравить, в самом то деле.
Правда, я где-то слышала, что в подобных заведениях девушек угощают вином со снотворным, после чего они оказываются в борделе, где потом до скончания жизни служат секс-рабынями, но я мало верила, что такое возможно на тихом курорте Мексиканского залива. Памятуя произошедшее с Алексом в моем собственном доме, я, на всякий случай, решила пока отказаться от заманчивого вина. Запах вкусной еды приятно щекотал мой голодный желудок. Я осторожно взяла рыбные рулетки и для пробы отхватила зубами маленький кусок. Тщательно разжевав, проглотила…ничего. Вполне съедобно и, даже вкусно. Я потянулась к тортинкам с икрой, к устрицам и креветкам, и стала бессознательно набивать давно забытыми деликатесами желудок– так я хоть как –то могла забить ту боль, которая, словно ядовитая кислота, терзала мое сердце. И, вот, наконец, томная тяжёлая сытость притупила моё сознание.
Я уже доедала последнюю рыбную рулетку, когда почувствовала, как мне на голову опускается…моя вязаная панама.
-Привет, - знакомый визгливый голос Грэга резко ударил в ухо. Я вздрогнула. Неужели, Грэг выследил меня и здесь?! Нет, этого не может быть!
От неожиданности я вздрогнула и резко обернулась - передо мной стоял тот самый мой незнакомец, от которого я едва убеждала на пляже близ Клин Воте.
-Привет, -повторил он и кивнул мне своими хитрыми татарскими глазами.
От удивления я тут же поперхнулась и вытаращила на него удивленные глаза, не зная, что мне говорить, и, что предпринимать. Во всяком случае, бежать опять было бы глупо, потому что незнакомец сутенёрского вида, расположившись рядом, преградил мне всякий путь к отступлению.
- Ну, как, детка? Тебе здесь нравится? –как бы нехотя спросил он.
Его игриво развязный тон и эта «детка» начинали меня раздражать, но я решила принять его «игру», поскольку не видела другого выхода, и тоже казаться непринужденной. Впрочем, после ссоры с Грэгом мне было уже всё равно, потому что я считала себя конченой женщиной.
-Ничего себе забегаловка, чтобы провести время, - так же небрежно бросила я, стараясь как можно более демонстративно развязнее жевать тортинки с икрой.
-Забегаловка?! – притворно обиженным тоном произнес незнакомец. – Да моя «Плацца» лучший клуб города, а не какой-нибудь «Макдональдс»!
-А я не какая-нибудь детка, а мэм, – неожиданно для себя выпалила я прилипчивому незнакомцу..
- Мэм?! Стало быть, вы замужем? – замявшись, спросил незнакомец.
-Теперь это не имеет никакого значения. С моим замужеством почти покончено, - грустно махнула я рукой.
-Как вас хоть звать, мэм? В прошлый раз мы так и не познакомились. Меня, к примеру, зовут Коди, я владелец этого заведения, которое вы назвали «забегаловколй», но вы можете называть меня просто –Код.
Как ни была я рассержена нагловато-навязчивым поведением незнакомца, объявившем себя хозяином шикарного клуба, но при слове Коди, я, не выдержав, прыснула со смеха. Дело в том, что новообразованное Американское имя «Коди», происходит от английского слова «coddle», что в буквальном переводе означает младенчик, которого нужно кормить грудью или маменькин баловень, неженка. Трепещущие от любви родители в припадке нежности называют так своих новорожденных сыновей, не думая о последствиях.
А теперь представьте, что этот маленький мальчик «Коди» вырастает во взрослого мужчину, чтобы подчеркнуть его значимость, друзья называют его теперь Код, но для мамочки он все так же остается маленьким сынком Коди. Так что имени Коди, с полным на то правом, можно присвоить и другой перевод –« маменькин сынок».
-Знаю, знаю, это глупо звучит, даже я сам ненавижу своё имя, - словно поняв меня, продолжил незнакомец с непривычным нам русским именем Коди. - Но что делать? Так уж меня назвали родители.
-Коди. Ха-ха-ха! Ты мне начинаешь нравиться, Коди! Коди, какая прелесть! Кстати, спасибо тебе за угощение, Коди! Всё было замечательно вкусно! Ладно, приятель, если уж ты Коди, то я прощаю тебе твоё хвастовство насчёт хозяина клуба, так что с полным правом можешь называть меня «деткой», потому что я всё равно не скажу тебе моего настоящего имени.
-Хорошо, детка. За знакомство! – поднял тост он. Коди вальяжно взял бокал вина и поднёс к губам, при этом насмешливо улыбаясь своими хитрыми татарскими глазками, выпил.
-Что же ты не пьёшь, детка? Это же настоящее сухое Токайское.
-Оставим эти соки детишкам, - я кивнула в сторону веселой молодежной компании. – В моей ситуации я предпочла бы чего – нибудь покрепче.
Мартини, Джим, Виски? – я отрицательно качала головой, - Может быть, Водка?
- Может, ещё предложишь девушке пива? -обиделась я. -Как же грубо ты мыслишь, малыш Коди. Девушки не употребляют этого мужского пойла - они предпочитают коктейли. Я где-то читала, что только во Флориде существует такая замечательная вещь, как «Мятный Джулеп», что вкуснее этого Джулепа нет ничего на свете. Говорят, что этот напиток умеют готовить только на Солнечном Полуострове*. Раз уж мы здесь, во Флориде, в самом лучшем клубе её Западного Побережья, почему бы нам не отведать её знаменитого «Мятного Джулепа» и самим не проверить это утверждение.
-«Мятный Джулеп»?! – обескуражено переспросил мой спутник, недоуменно бегая глазами во все стороны.
-Да, да, «Мятный Джулеп»! – уверенно повторила я, хотя сама толком не знала, что это такое.
Коди подозвал официанта, и спросил его про «Мятный Джулеп», но тот только пожал плечами и подозвал администратора. Лицо администратора тоже приняло удивленно – вытянутое выражение, словно у лошади, которая вместо яблока случайно проглотила лимон, но «Коди», разозлившись, вдруг, что-то резко прикрикнул на них по-испански, из чего я могла разобрать только одно слово – «текила», и обслуга тут же зашевелилась, словно муравейник, в который только что кинули палку.
-Сейчас принесут, - утвердительно ответил мой спутник, - настоящий Флоридский Джулеп.
Через пять минут на столе появилась пара коктейлей удивительно-изумрудного цвета, очень похожих на Зелёную Фею*, в прозрачных хрустальных стаканах, украшенных листочками мяты и ананаса, с хитро встроенными соломинками в виде пляжных зонтиков.
Я осторожно втянула в себя несколько глотков и сразу же поняла, что это был не мой «Мятный Джулеп», который, как я слышала, готовят на коньяке пятилетней выдержки, а обыкновенный мятный коктейль со льдом, приготовленный на основе обыкновенной водки или ликера (чего я никак не могла разобрать) и мятного настоя со льдом. Но от этого он был не менее прекрасен! Холодное прикосновение леденящего ментола приятно обожгло рот, оставив незабываемый привкус тающего аромата сочного ананаса!
Странно, но этот напиток произвел на меня противоположное действие, чем обыкновенное спиртное, от которого мне сразу же становилось не по себе. Не поверите, но от первого же глотка холодящей язык жидкости мне стало как – то легко и хорошо. Тяжесть на сердце от ссоры с Грэгом улетучилась куда-то далеко-далеко, осталось только приятное ощущение тепла и радости, которую только и хотелось уталять этим божественным «Джулепом». Глоток, ещё глоток. Я никак не могла упиться ледяным источником блаженства. Как только я отрывала губы от соломинки, меня мучила непонятная приятная жажда, и хотелось вновь и вновь прикоснуться губами к чудесному напитку.
Странно, но я не чувствовала ни запаха ни вкуса алкоголя, хотя напиток был довольно-таки крепким. Я даже не понимала, что пьяна, и это новое состояние нравилось мне, как и этот милый богатенький Коди, который так щедро угощал меня этим чудесным нектаром неземного блаженства.
Чем дальше я смотрела на него, тем привлекательнее он становился. Теперь он не казался мне напудренным сутенёром, каким я приняла его с первого взгляда. Что-то родное и близкое сквозило в его взгляде, в его манере двигаться, в его голосе – странно, но всё в нём было Грэговским, всё было от Грэга, все было моим…
Поймав мой пристальный взгляд на себе, он улыбнулся. Две знакомые ямочки Грэга обозначились на его щеках. С его лица мне улыбалась улыбка Грэга. Так вот что привлекает меня в нём – его похожесть на Грэга, только Коди был намного лучше сложен, мужественнее, солиднее моего тощего тщедушного капитана Грэга с его вечно жалкими, худыми, цыплячьими плечами.
Это был мужчина, настоящий латиноамериканский мачо, о котором грезят девчонки по ночам, а не тот жалкий маструбирующий по ночам прыщавый пацан, который только хотел казаться мужчиной, как мой неудачливый муженёк Грэг. Мне показалось, что я схожу с ума! Но каким сладким было это безумство! Уже после нескольких расслабляющих глотков джулепа мне хотелось его как мужчину!
Забавно, но, даже свой коктейль он пил, так же неряшливо, как и мой Грэг, умудряясь накапать зелёным «Джулепом» на свой светлый новомодный пиджак, несмотря на то, что пил его через соломинку. Липкие остатки Джулепа всё еще находились на его подбородке, обрамленном тонкой стрункой модной татарской бородки. Проворным движением языка я слизнула зеленоватые капли с его душистого лица. Наши губы встретились в страстном флоридском поцелуе, и в ту же секунду я ощутила его сильный упругий язык у себя во рту. Удивительно, но мне не было противно прикосновение его настойчивого упругого языка, наоборот, мне хотелось, чтобы он ласкал меня всё сильнее и сильнее. Мне понравилась эта новая для меня игра, и я принимала её «правила».
Вдруг, заиграли «Текилу». Зажигательный ритм барабанов тут же захватил меня, и мои ноги будто сами пустились в пляс. Забыв обо всём, я схватила Коди за руку, и мы выскочили с ним на середину танцевальной площадки.
Что происходило дальше –не возможно описать словами! Под ритмы «Текилы», изнибаясь всем телом и отчаянно виляя бедрами, я завертелась вокруг него, словно волчок. Он схватил меня за талию, и мы вместе пустились в бешенный ритм страстного танца.
Как и все латиноамериканские мачо, мой партнёр оказался великолепным танцором, и, хотя мы танцевали с ним впервые, он понимал меня буквально с полудвижения.
Это было что-то! Я больше не чувствовала своего тела! Мое тело буквально слилось с музыкой и партнером в единое целое, но в тоже время продолжало жить само по себе, словно растворившись в зажигательном ритме барабанов и ведущих движениях партнера! Мы зажигали с ним в едином порыве движений, ритма и ослепительного света дискотечных лазеров…
Мы настолько вписались с ним друг в друга, что мне казалось, что я танцевала с ним не в первый раз, а всю жизнь! Каждый новый аккорд зажигательного ритма «Текилы» вызывал во мне бурю неизведанного доселе восторга и неописуемой радости, да так, что мне хотелось визжать, и я визжала, как ненормальная, когда мой партнер по танцу, подбрасывая меня высоко в воздух, и тут же подхватывал на лету, при этом яростно кружа в бешенной карусели танцевальных объятий. Но вот новая волна ритма ударила ещё громче, и он, завертев меня за руку, резко прижал к себе, и, призывно щелкнув белоснежным рядом здоровых зубов прямо у моего носа, страстно прошептал:
-Ты классно танцуешь, детка!
- Это ещё не танец,- презрительно усмехнувшись ему в лицо, ответила я, отчаянно виляя перед его задом бедрами.
-Тогда что же это по-твоему делаем? –он нарочно так резко раскрутил в обратную сторону, что я, завертевшись вокруг своей оси на одних каблуках моих дорогих туфлей, подаренных Грэгом, едва удержала равновесие. (Но я не подала вида, что я только что чуть-чуть не упала).
-Развминаемся …А вот теперь танец -Чтобы немного отомстить разошедшемуся от страсти партнеру, я, вдруг, резко закинула ногу ему на плечо (при этом едва не выбив каблуком его глаз), но мой партнер не растерялся и тут же, приподняв меня за ягодицы, стал вращать меня вокруг своей оси. Мне ничего не оставалось, как согнув колено вокруг его шеи, буквально повиснуть на нем, как тяжелая груша, на дереве. Но вместо того, чтобы согнуться под моей тяжестью или скинуть меня на пол (что было более логично, когда все мои пятьдесят киллограмов буквально душили его за шею), Коди, придерживая меня руками за талию, стал ещё сильнее вертеть меня в воздухе! - Моя голова закружилась – все летело перед глазами – яркие огни лазеров, счастливые лица танцующих Да, это было нечто невиданное и неслыханное в истории танца! Но мне это чертовски нравилось! И, когда он кружил меня в воздухе за ногу, от ужаса и одновременного восторга я орала, как ненормальная, и мои длинные разлетавшиеся волосы развевались во все стороны… Это было так здорово, что невозможно передать словами! Мой адреналин буквально зашкаливало!
Такой страстной «Текилы» ещё не видывал свет! Несмотря на то, что это был грубоватый современный американский танец, смешанный с элементами акробатики, здесь было на что посмотреть! То, что делали мы с моим новым приятелем Коди, не каждый профессианал отважился бы повторить – это был не танец, а скорее само безумство танца – безумство, выраженное в ритмичном движении двух тел!
Только никто не замечал нас. Все, кто был на той вечеринке тоже танцевали «Текилу». Танцевали, кто как мог – ведь настоящая «Текила» даже покойника поднимит из гроба и заставит двигать ногами!
Но вот быстрый танец закончился, и началась «Сальса» - медленный танец любви. Обессиленные быстрым танцем, мы под нежную мелодию любви стали ласкать друг друга, тихо покачиваясь в такт завораживающего нежностью медленного ритма печальной музыки. Уже сидя на его худом и теплом колене, я ощутила горьковатый запах его духов, перемежавшийся с кисловатым запахом пота, его влажное тяжелое дыхание, его горячие, липкие от пота руки – от всего этого меня начинало мутить. Я почувствовала неприятную тошноту – первый признак того, что трезвая реальность постепенно стала возвращаться ко мне.
Вдруг мне стало мучительно стыдно за себя. «Что я делаю? Неужели, я вот так, запросто, предам моего любимого человека с этим абсолютно чужим мужиком. Ведь это не Грэг –ОН не может быть МОИМ ГРЭГОМ, даже если он похож на него. ЭТОТ ЧУЖОЙ ЧЕЛОВЕК никогда не заменит мне Грэга. Никто не заменит! Никогда! Шлюха! Шлюха! Шлюха!».
Теперь меня охватил страх, смешанный с почти физиологическим отвращением к этому Коди. Я рванулась прочь, но тот крепко держал меня в своих объятиях, страстно лаская своими гадкими слюнявыми поцелуями мою шею.
-Хватит! - резко оборвала я ненасытного Коди, - мы уже достаточно развлеклись, я возвращаюсь домой, к своему мужу.
-К мужу?! Ты же сама сказала, что с твоим браком покончено.
-Ничего я не говорила! – нагло бросила я, и рванулась от него прочь.
Казавшееся до этого таким милым, лицо «малютки» Коди, вдруг перекосилось от злости. Он больно схватил меня за руку и притянул к себе.
-Больше ты никуда не сбежишь от меня, куколка! Сегодня ты будешь моей, понятно!
Я поняла, что тот огонь разнузданной страсти, который я зажгла в Коди, теперь грозился сжечь меня. Проклятый алкоголь! Зачем я только нализалась этого «Джулепа»!
Внезапно его сильные его руки крепко сжали мои ягодицы, а его похотливые пальцы стали до боли ласкать промежность. Положение было отчаянным! Я оказалась в руках обезумевшего от страсти придурка. Молить о пощаде было бесполезно, ведь я сама возбудила его. Оставалось одно – сопротивляться. Собрав последние силы, размахнувшись, я коленом ударила его в пах.
-У-и-и-и-и-и!!! - послышался душераздирающий вопль Коди, он схватился за пах, и, скорчившись, опустился на колени. Музыка тотчас стихла. Все обратились в нашу сторону, застыв от восхищения моим смелым поступком.
В свои тридцать, Коди был не просто сыном окружного прокурора, но и самым богатым магнатом на западном побережье Флориды, владевшим сетью прибрежных отелей, в том числе, и этим, где разворачивались наши события. Под протекцией отца, который лично дружил с президентом, этот выскочка метил на будущее губернаторское кресло, за что многие его попросту ненавидели и подспудно желали проделать с богатеньким папиным сынком то же самое. Только вот я об этом ещё ничего не знала. Не знала, каким могущественным силам я бросила вызов.
Нельзя было терять ни секунды, я схватила сумочку с панамой, и под одобрительныеаплодисменты публики кинулась к выходу, пока мой наглый охальник не успел опомниться. В клубе воцарилась гробовая тишина, только стоны Коди, похожие на вой раненного волка неслись мне вдогонку. Открыв рот, все одобрительно смотрели мне вслед. По зале пробежал одобрительный шёпот и насмешки, но я уже ничего не слышала, потому что была далеко. Проворно вскочив на свой мопед, я, не помня себя, рванула прочь от злосчастного места. Только меня и видели!
Коди всё ещё корчился от боли, когда один из его охранников поднёс ему пакетик со льдом, чтобы приложить к ушибленному «месту». Тот вмазал ему этим пакетом в лицо.
-Идиот, скотина, куда ты смотрел?! - завизжал Коди.
-Не знаю, она выскочила, как ведьма на помеле, – я ничего не успел сделать, - оправдывался негритянский верзила, подавая ему новый пакет со льдом.
-Придурки, болваны, за что я вам только плачу такие деньги! А вы что уставились, - обратился он к испуганной толпе, вечеринка закончена, убирайтесь прочь!
-Прошу господа, клуб закрывается, прошу покинуть клуб, - засуетился персонал.
-Может быть, подключить отца, он вмиг найдет эту наглую сучку, - предложил второй охранник, которого я приняла за администратора – это был тот самый Тони, что когда-то служил в полиции.
-Нет, только не отца, я сам разберусь с ней! Вам удалось запомнить номер её мотороллера?! Куда она поехала?! Отвечай, Джимми, ты же стоял на дверях!
- Мистер Барио, я же сказал, что она выскочила, как ведьма. В темноте даже не успел заметить, куда она рванула, какие уж тут номера.
-Болван, но её мотороллер всё это время стоял возле тебя.
-Таких мелочей обычно не замечаешь, мистер Барио.
Код крепко выругался на охранников тирадой бранных слов, самым приличным из которого было слово «ослиная задница». Тут его внимание привлек небольшой предмет, висевший на входе.
-А это что?! – завопил Коди.
-Камера, - растерянно ответил один из охранников.
-Сам вижу, что камера, я же не идиот. Чего уставились, недоумки, снимайте!
-Теперь то мы точно сможем узнать номер её мотороллера, по которому отыщем эту белокурую сучку. Не волнуйтесь, мистер Барио, сейчас мы будем знать о ней всё. Только не волнуйтесь, - успокаивал его Тони.
-Вот, вот она, смотрите.
-Темно, ни черта же не видать.
-Сейчас добавим яркости, контраст.
-Стоп, отмотай назад. Я же сказал назад, а не вперёд!
-Вот он! Номер Флориды. Теперь проверим по базе данных. Ага, есть. Какая чушь!
-Что там, - простонал Коди, меняя холодный компресс на ушибленном члене.
-Какая-то ерунда, мистер Барио. Этот мопед официально зарегистрирован как имущество амманитской общины церкви Христа, и записан на преподобного отца Тэда Бинкерса.
-Чего ты несёшь, причём тут амманиты!
-Сами посмотрите, мистер Барио.
-Чёрт подери, точно.
- Амманнитский священник и эта девица верхом на его мотороллере. Какой-то бред. Я же говорю, нужно подключить сюда отца, без него здесь не разобраться.
-Слышишь, не смей говорить об этом отцу, понял. Это моё дело и я сам разберусь с ним, без помощи отца. Завтра я сам съезжу туда и переговорю с преподобным Бинкерсом. Наверняка, он что-то знает о ней.
Тем временем, в маленьком домике на болтах, творилась настоящая трагедия. Обезумевший от ревности и отчаяния Грэг, метался по комнате, словно раненый зверь, нигде не находя себе места. Мои едкие слова не переставая звучали в его голове, доводя его до отчаяния, от которого хотелось кричать.
Грэг казался себе ничтожным в своей бессильной ярости. В своём возбужденном ревностью мозгу он представлял себе, что в этот самый момент, пока он сидит здесь, какой-нибудь придурок имеет его жену, и как она стонет в его грязных объятиях от сладострастных мук. Он почти слышал этот стон.
Чтобы заглушить свою боль, Грэг прибегнул к испытанному средству – алкоголю. Грэг знал, что если он будет постепенно потягивать виски из стакана, опьянения не наступит, вместо этого его просто смутит и вырвет. Грэг решил залпом осушить бутылку, не отрываясь – это был его единственный шанс вырубиться сразу, чтобы прекратить свои страдания, быть может, навсегда. Ему хотелось заснуть и больше никогда не просыпаться.
Горькая жидкость обожгла его горло, но он продолжал глотать и глотать, пока «огненная вода» не хлынула обратно из желудка, и не потекла по его подбородку и шее. Его срыгнуло, спиртные пары ударили в нос, Грэг схватился за горло и побежал по комнате - он задыхался от кашля. Откашлявшись, он немного пришел в себя. Тут он почувствовал, что начинал пьянеть. Ноги сделались ватными, голова закружилась, и он свалился на постель.
Но хуже всего, что сознание продолжало работать, и душевная боль, вместо того, чтобы утихнуть, все нарастала и нарастала, как будто, в огромное ведро, которое всё время нужно было держать в вытянутой руке, лили и лили воду, делая тянущую ношу все невыносимее. Теперь он сам превратился в эту боль, в кусок живых страданий, которых он не мог подавить в себе.
Спиртное произвело на него обратное успокоению действие – эффект был противоположным. Вместо желанного забвения, Грэг впал в безумную истерику. Он кричал, плакал, смеялся, молился, жалел и проклинал себя.
Но вот истерика прошла, и наступила страшная пустота. Теперь ему было все равно: пусть будет, что будет. Грэг ощущал свою ничтожность и почти радовался этому. Ведь никому нет до этого дела, существует он на этой Земле или нет. Никому нет дела до его страданий, и после его ухода ничего не изменится, всё будет то же. Смысла продолжать это жалкое существование больше не было.
Грэг достал из кармана джинсов небольшой финский нож и нажал на пружину. Сверкающее лезвие с быстротой молнии выскочило из рукоятки. Чтобы вскрыть вены, Грэг крепко прижал острое лезвие к запястью дрожащей от напряжения левой руки,… но ничего не произошло. Его левая рука отказывалась сделать последнее усилие. Он не мог решиться на это! Грэг разразился безумным хохотом, смеясь над своей слабостью перед предстоящей болью.
Обессиленный страданиями Грэг сидел за столом, тупо созерцая блестящее лезвие, которое то выскакивало, то исчезало в древке ножа под давлением его большого пальца. «Умереть. Нет, никогда! Я не доставлю ЕЙ такого удовольствия. Сначала я убью её, а потом покончу с собой. Как только она переступит порог дома, я брошусь на неё и ударю прямо в её подлое сердце». Безумная мысль успокоила его. Он решил, и теперь оставалось ждать моего возвращения.
В воображении безумца представлялась картина, как он кромсает этим ножом её полные груди, её соблазнительно пухлый живот, её полные бедра – безжалостно превращая в кусок обесформленного мяса всё то, что было когда –то так дорого ему. Грэг слышит последний крик о пощаде, но всё бессмысленно, он неумолим в своей мести. Положив голову на стол, Грэг спал в хмельной агонии.
Одинокий мопед мчался по опустевшему ночному шоссе. Я возвращалась домой, не зная, что ожидает меня там … решив положиться на судьбу.
Сухие зарницы, предвещавшие сезон дождей, лишь изредка освещали мне путь. Мохнатый сосновый лес пугал жуткими ночными криками и непроглядной темнотой. Фонарь мопеда освещал лишь небольшой участок асфальта, да кромку кювета, за которой открывалась непроглядная темнота, где таились омерзительные болотные твари – аллигаторы и ядовитые змеи.
Ужас ночного леса холодил кровь в моих венах, хотелось кричать, чтоб только слышать человеческий голос, но страх будто парализовал мою глотку. Я старалась ехать на полной скорости мопеда, не останавливаясь ни на секунду, иначе эти невидимые твари в темноте схватят меня.
Вдруг все звуки стихли, словно по мановению дирижерской палочки, и по небу растеклась огромная молния, послышался рокочущий удар грома. И в то же мгновение ливень всей своей мощью обрушился на меня. Ещё вспышка, совсем рядом. Молния ударила в дерево, и могучее дерево охватило огнём. Засмотревшись на горящее дерево, я со всего маху влетела в канаву кювета.
Я поняла, что падаю, когда мопед стал проваливаться подо мной в пустоту. Я влетела в какой-то колючий куст, до боли изодрав себе руки и волосы. Меня будто контузило, я не поняла, что произошло, только пыталась выбраться из объятий колкого куста, вцепившегося мне в волосы. Поверженный мопед всё ещё дребезжал где-то, но я не видела его. При падении разбилась передняя фара, и темнота поглотила его, только брызги грязи от безудержно вертевшегося колеса летели мне в лицо.
Молния на короткий миг осветила окрестность, и я могла разглядеть валявшийся мопед. Кое как поднявшись, я отыскала мопед, и подняла его. Нащупав рукой твердую поверхность асфальта, я, наконец, вытащила мопед из кюветной ямы.
Что делать дальше – я не знала. Нечего было и думать, чтобы ехать на мопеде в кромешной темноте. Я снова оказалась бы в яме, или, хуже того, сбилась с пути, съехав с асфальтированной дороги. Оставаться на дороге, ночью, посредине тропического леса во время грозовой бури, было бы безумием. Положение мое было отчаянным. Нужно было что-то решать, и я выбрала движение. Но для того, чтобы двигаться вперёд, нужно было найти хоть маломальский источник света, которого у меня не было.
Я ощупала переднюю фару. Оказалось, что лампа не разбилась, как я сначала думала: ее только вырвало из гнезда и свернуло набок. Оставалось только соединить контакты, и можно будет продолжить свой путь. Но как это сделать в полной темноте и отсутствии инструмента? Притом, что я, как большинство женщин, была неважным механиком.
Я решила покопаться в бардачке, где Грэг хранил всякий мусор, в надежде отыскать что-нибудь подходящее для такого несложного ремонта. О, какая это была счастливая мысль! Поначалу мои руки натыкались на всякий хлам, который я безжалостно выбрасывала.
Гайки, винты, шурупы, носовой платок с засохшими соплями Грэга, орехи - фисташки, остатки пиццы, «А-а-й!» … бритва (я порезала палец), пуговицы, жвачка, конфеты, верёвка – всё не то. Вот что-то металлическое – проволока – пригодиться. Здесь же отвертка, клещи, скотч – то что нужно.
Вдруг, я нащупала пластмассовый предмет, напоминающий карандаш. Я, хотела, было, выкинуть его вместе со всеми ненужными вещами, но вовремя остановилась, слишком уж знакомым он мне показался. Это был знаменитый походный карманный фонарик Грэга, которым он освещал лесные дебри, во время нашей лесной ночёвки на поляне возле водопада, ещё тогда, когда, словно драгоценную добычу, Грэг вез меня домой из аэропорта. Приятные воспоминания сразу же нахлынули на меня и отозвались новой болью, когда я вспомнила о нашей ссоре.
Однако, время на тяжёлое раздумье не осталось. Долго оставаться на одном месте, посреди дремучего леса, было страшно. Я попробовала фонарик – он работал. Теперь мне не было нужды чинить переднюю фару. Наскоро прикрутив фонарик скотчем к гнезду лампы, я отправилась в путь сквозь лавину непрекращающегося ливня. Мой маленький помощник, ты был так необходим мне в эту минуту, ты был единственным светочем, который освещал мой путь к дому, в конце которого меня, возможно, ждала смерть.
В свете молнии мелькнули знакомые очертания деревьев. Последний поворот - вот и наш маленький домик белеет сквозь гущу арбузной ботвы, увившей его, словно плющ. Я вижу, что в глубине нашей единственной комнаты горит тусклый свет ночника – значит, Грэг всё ещё не спит.
Не зная, что ждёт меня внутри, не решаясь войти, я долго сидела на ступеньках крыльца, обхватив голову руками. Я не решалась войти, потому что не знала, что сказать Грэгу, как вымолить у него прощения за все те мерзости, которые я наговорила ему сгоряча. Я не умела просить прощения, и, вообще, просить.
Наконец, собравшись с волей, я решила – будет, что будет. Резко поднявшись, я толкнула дверь. Дверь была не заперта.
В глубине комнаты сидел сам Грэг. При виде его я чуть не вскрикнула от ужаса.
Он сидел за столом, положив взмыленную от пота голову на стол лицом вниз, и прикрыв его руками. На залитом столе валялась бутылка виски с недопитым содержимым. Меня поразила мертвая неподвижность Грэга, а вид этой бутылки заставил меня поверить, что Грэг отравил себя, приняв смертельную дозу лекарств. Неужели, он наделал непоправимых глупостей. Бедный, бедный Грэг! Как я проклинала себя за свои дурацкие слова!
Тут я заметила, как капля пота скатилась ему за ухо. Да, но почему он потный? Значит, он жив! Может, ещё не поздно!
Я схватила его за голову, и начала отчаянно трясти.
-Грэг, что случилось?! Очнись, милый! Только не умирай!
Удивленный Грэг приподнял бледное лицо. Он, и в правду, был, как мертвец. Его побелевшее лицо сразу сделалось каким-то маленьким, скулы резко выделились, а нос заострился, но он был жив и смотрел на меня не понимающим спросонья взглядом.
-Что с тобой Грегги? Тебе плохо? Ты что-то сделал с собой, да? Грегги, милый, не молчи. Пожалуйста, только не молчи! – Я бросилась обнимать его ушастую голову, но Грэг резко оттолкнул меня.
- Со мной все в порядке. Пошла прочь! – в лицо мне пахнул пьяный угар. Грэг был мертвецки пьян. Его голова снова беспомощно опустилась на стол.
-Грегги, мой мальчик, прости меня, я не должна была говорить тебе этих ужасных вещей! Прости, меня, что я так жестоко оскорбила тебя! Это вырвалось сгоряча, и я раскаиваюсь в своём поступке. Со мной ничего не случилось. Я просто отужинала в ресторане и вернулась домой. Грегги! Грегги! Ради всего святого, не молчи, - но Грэг, словно не слыша меня, продолжал неподвижно сидеть в той же позе. Наконец, я решилась на последнее средство:
- У меня ни с кем ничего не было, - почти по слогам произнесла я.
Грэг поднял голову, в его потупленном взгляде сверкнул огонёк безумного отчаяния, от чего мне сделалось страшно, и я отпрянула.
«Нет, он не простит меня, умалять бесполезно. Разве можно простить такое? Только божеское всепрощение бесконечно. Человеческому же прощению всегда есть предел, и я переступила его. Теперь уже поздно, мне не вернуть моего Грегги».
Шатаясь от горя, я доплелась до постели и, не раздеваясь, легла, забившись в судорогах бесшумных рыданий. Меня трясло, словно в лихорадке, но я не снимала мокрой одежды и продолжала лежать, уставившись в точку - муху, которая приютилась на потолке. Теперь было уже все равно. Наступило тупое отчаяние, после которого впадаешь в забытье, переставая ощущать собственные страдания. Только упорные едкие слезы крупными каплями лились из моих глаз и затекали в ушные проходы. Но вот и спасительный сон приходит мне на помощь, окуная измученное сознание в потоки Леты. Моё тело расслабилось, дыхание стало ровным, и я забылась глубоким сном, похожим на внезапную смерть.
Грэг не спал. Теперь он понимал, что не сможет ЗДЕЛАТЬ ЭТО С НЕЙ, потому что она уже вошла и ОНА ЗДЕСЬ, ПЕРЕД НИМ мирно спит, не ожидая удара. Время ушло, и суровый план кары изменницы был сорван, ещё даже не начавшись. Он не сделал ЭТО в тот самый момент, когда увидел её, потому что уставшая слабость обессилила его решимость. Значит, она была права – он безвольное ничтожество.
Металлическая рукоятка ножа холодила ладонь. Грэг нервно сжал ладонь, раздался щелчок ножа, и он, хотел было, встать со своего места, но головокружение усадило его на стул. Нет, он не мог сделать ЭТОГО – у него просто не хватало сил. НЕ МОГ!
Он сидел на стуле, положив руки на колени, впав в какое-то странное оцепенение. В тусклом свете ночника Грэг рассматривал спящую. Короткие вспышки молний за окном вырывали из темноты её женственные очертания.
Грэг видел каждую складку её измятого платья, каждый локон её влажных золотистых волос, в беспорядке разметавшихся по подушке. Она лежала на спине, свесив слегка раздвинутые ноги с края кровати. Подол, вымокшего от дождя платья сполз на живот, открывая черные полоски кружев её дорогих чулков, соблазнительно стягивающих её пухлые бёдра. Сквозь дыру капрона просвечивала разбитая коленка, из которой всё ещё текла кровь. Все тело её было исцарапано и замызгано грязью. «Грязная женщина», - с отвращением подумал он.
Мокрый шелк её платья сжался как шагреневая кожа, и, сползая с плеча, обнажил левую грудь с соблазнительно выпуклым розовым соском, о который спотыкался его взгляд, который заставлял Грэга сходить с ума. О, как порочна была она в этот момент! Как соблазнительно – развратна! Но, как был мучительно красив этот падший ангел!
В душе Грэга бушевали противоречивые чувства. Ненависть сменялась жалостью, смешанной с отвращением, почти брезгливостью к падшей женщине, и, наконец, необузданным желанием, в которое неизменно выливались все эти чувства.
«Но ведь она клялась в своей невинности! Заверяла, что у ней ни с кем, кроме него, не было близости!» Грэг как сейчас видел, как она произнесла это, глядя прямо в его глаза. Как в тот момент он был уже готов поддаться ей – так правдоподобно звучало это уверение в её устах. «А, что если это, действительно, правда, что если она действительно не изменяла ему? Нет, нельзя было верить, нельзя было поддаваться лживым словам женщины, когда её истерзанное тело свидетельствует, что измена очевидна. Её оправдание – лёгкая ложь, ведь все падшие ангелы так омерзительны лживы».
Нужны были доказательства её измены. Неопровержимые доказательства её невоздержанности с другим мужчиной. Грэг хорошо знал их. После секса на её промежности и внутренней стороной бедер оставался влажный и скользкий след влагалищной смазки, которую в возбуждении исторгает из себя ее раздувшееся от сладострастия лоно. Грэг хорошо знал её солоноватый запах женского либидо* – запах падшей женщины, похожий на причудливый аромат духов.
Грэг твёрдо решил, если он обнаружит на её бедрах и промежности следы пребывания с мужчиной – она тут же умрет.
Теперь Грэг действовал рассудительно и осторожно. Он подошёл к кровати и, расстегнув пряжку, аккуратно снял болтавшийся на ноге туфель (его напарник валялся под кроватью). Грэг сложил её крошечные туфельки и бережно поставил их возле входа двери. Затем запер двери на ключ, выключил ночник и тихо опустил жалюзи. В комнате воцарилась абсолютная темнота, лишь изредка прерываемая вспышками молнии. Было тихо, лишь дождь шумел за окном, да отбивал ход будильник, будто вторя взволнованному биению его сердца.
Трясущимися от волнения руками, он ощупью стал стягивать с её холодных ног тонкую оболочку чулок, ощущая ознобленную пупырышками кожу, каждый колючий крошечный волосок, топорщащийся от холода. Скомкав чулки в ладонях, Грэг прижал их к лицу и сильно вдохнул, – непередаваемый запах сырого капрона смешивался с ароматом женщины – её духов, её кожи, пота, мочи, и ещё какой-то знакомый ему аромат, который он никак не мог выделить. Грэг вдохнул еще раз. Конечно, это запах его собственного одеколона. Очевидно, чулки долго хранились в шкафу и пропитались ЕГО запахом тоже.
Стараясь не разбудить спящую, он осторожно провел по внутренней стороне её бедра и приложил ладонь к носу – на ладони остался лишь влажный след её мокрого платья - вагинальной смазки не было, но эти поверхностные доказательства не удовлетворили обезумевшего ревнивица. Он жаждал окончательного решения мучительного вопроса. В нетерпении Грэг снял с неё трусы, и погрузил лицо в её теплое женское лоно.
Но как был мучительно красив этот падший ангел!
Никаких следов невоздержанности не было, только мягкие пушистые волоски приятно щекотали его щеку. Её лоно всё ещё отдавало приятным ароматом их цветочного лосьона, с которым она накануне принимала душ, и неповторимым запахом её духов, смешанным с естественным ароматом её тела.
Его ласки разбудили меня. Его тёплые и, заросшие суточной щетиной, шершавые губы целовали моё лоно, поднимаясь всё выше и выше, до самого пупка, почти с силой раздвигая мои ноги. Его колючая голова щекотала бёдра, так, что от щекотки мне невыносимо хотелось смеяться.
- Ха-ха-ха! Грэг, что ты там делаешь? – хихикая, спросила я, но Грэг не отвечал, и продолжал процеловывать дорожку до пупка, раздвигая мои ноги. Его колючая голова щекотала бёдра, так, что от щекотки мне невыносимо хотелось смеяться.
-Нет, ты в своем уме, Грэг? Грэг, что ты делаешь? Грэг!
Но Грэг, будто не слыша меня, продолжал свои занятия, всё сильнее щекоча меня ненасытными губами. «Ну, уж нет». Ради шутки, я зажала его голову бедрами, словно в капкан. Забавно пыхтя, он с трудом высвободил её, и тут же стал снимать с меня платье, не переставая ласкать меня дрожащими от волнения руками. Намерения его были как никогда ясны – я покорно подняла руки, чтобы он смог стянуть непослушную мокрую ткань с моего тела.
Теперь на мне ничего не было, и в предвкушении предстоящего сладострастия, я откинулась на подушку. Сухое и теплое постельное бельё приятно обволакивало моё мокрое обнаженное тело, теперь оно казалась беззащитным от предстоящей атаки, и от этого ещё больше возбуждалось. В темноте я услышала позвякивание, его расстегиваемых подтяжек, и в тот же момент почувствовала на себе его худое, но сильное тело, пытавшееся овладеть мною.
-И, всё-таки ты ненормальный, Грэг! - радостно воскликнула я, и в ту же секунду ощутила, как его напряженная, упругая плоть бесцеремонно вторглась в меня.
От сладостного экстаза она тихо застонала. Грэг слышал этот стон и знал, что она теперь стонет из-за него, стон этот звучал не мучительной пыткой, когда он воображал её объятиях другого, а сладостной музыкой его любви. Подчиняясь его необузданному желанию дикого зверя, она будто предвосхищала его желания своей послушной покорностью. То, что раньше казалось ему не естественным, он воплощал с ней сейчас, раскрывая для неё и себя всё новые и новые грани блаженства.
Её горячее бархатистое лоно упруго сопротивлялось, заставляя её с каждым нарастающим его движением стонать все громче и громче. И этот стон словно молил его о пощаде, молил остановиться в его безумстве, но он, будто наказывая «падшего ангела» за его падение, делал это всё сильнее и сильнее. О, как прекрасен был апофеоз падшей женщины в его глазах!
Вот из её пухлых губок срывается крик, и Грэг с силой зажимает ей рот поцелуем. Как он ненавидел её красоту, по сравнению с которой его некрасивое мальчишечье тело казалось ему несовершенством, жалкой пародией на тело мужчины. И то, что его несовершенство могло карать красоту, вызывало в нем новый взрыв неведанных до селе желаний, пока насыщение не расслабило его тело, и он, беспомощный, не упал рядом с ней.
- Грэг, ты знаешь, я была не права, называя тебя импотентом. Ты - классный любовник!
Тяжело дыша после любовной схватки, любовники ещё с некоторое время отдыхали, но вот она, тихонько придвинулась к нему, нежно шепчет в его оттопыренное ухо:
- Кстати, размер здесь не имеет никакого значения.
Грэг как всегда проснулся первым. От вчерашнего виски нестерпимо болела голова, и немного подташнивало. После внезапного любовного сражения в комнате был беспорядок. С трудом поднявшись, Грэг автоматически принялся прибирать комнату, раскладывая разбросанные вещи на места. Грэг хорошо знал, что беспорядок в доме раздражал её, и нужно было незаметно прибраться до того, как она встанет, чтобы не создавать нового повода для ссоры, продолжения которой он не хотел. Вдруг его внимание привлекла вязаная панама, валявшееся под кроватью. Грэг поднял её и с удивлением рассмотрел.
«Странно», - подумал он, - «откуда взялась эта панама, ведь она сама утверждала, что потеряла её в море». Впрочем, эта маленькая нестыковка, мало взволновала Грэга. Подумаешь, какая-то панама. Недолго думая, Грэг встряхнул её и аккуратно повесил на гвоздик у двери, возле своей капитанской бескозырки».
Гораздо больше его внимание привлёк другой предмет, лежащий на стуле возле кровати. Это был мой знаменитый саквояжник, похожий на сейф, тот самый, с которым я приехала из России. Это был мой маленький секретный чемоданчик, где хранились все мои тайны. Большей частью он был недоступен для Грэга, поскольку я повсюду носила его с собой.
Пользуясь случаем, пока я спала, утомленная сладостными страданиями любви, любопытный Грэг не преминул засунуть туда свой длинный нос. Не спуская с меня глаз, он нажал на запретную кнопку и открыл саквояжник. Что же он там обнаружил? Стандартный набор молодой женщины: смазанный тюбик помады, солнцезащитный крем, крепкие пульки тампонов, гигиенические прокладки, свой собственный носовой платок, её любимые духи – Грэг прыснул немного себе в лицо, тесты на беременность с одной отсутствующей полоской – из любопытства Грэг взял себе ещё одну и спрятал в карман.
«Значит, она хочет от меня ребёнка», - обрадованно подумал он. На сердце Грэга пролился приятный бальзам. Грэг был заядлым фетишистом, и все эти женские штучки вызывали в нём неподдельный интерес естествоиспытателя.
Вдруг, его пальцы нащупали знакомую бумагу, и неожиданно для себя из потайного кармана он вытащил четыре пятисотдолларовые купюры. Грэг не верил своим глазам, и пересчитал купюры ещё раз в слабой надежде убедить себя, что он всё-таки ошибся. Что было их пересчитывать – их всё равно было четыре –она не истратила ни цента! Тогда почему от её губ так вкусно пахло едой и мятным коктейлем?
Не помня себя от ярости, Грэг схватил спящую изменницу за плечи и стал неистово трясти, так что её взлохмаченная голова беспомощно болталась из стороны в сторону.
-Что это?!! – услышала я визг Грэга, когда тот тряс перед моим носом скомканными купюрами.
-Деньги, - только смогла выговорить я спросонья.
Грэг залепил смятыми деньгами прямо мне в лицо.
-Отвечай, с кем ты ещё трахалась, кроме меня?
Я в ужасе уставилась на Грэга, не понимая, что происходит, и что я должна отвечать.
-Отвечай, дрянь! – Грэг со всего маху вкатил мне обидный подзатыльник.
-Ни с кем! - почти закричала я. – Только ты и я, Грэг.
-Тогда откуда эти деньги в твоём портмоне, ты не истратила ни цента! Только не говори мне, что ты сбежала из ресторана, не заплатив по счёту!
Я взглянула на свой растерзанный секретный чемоданчик, и тут же всё поняла.
-Сейчас я тебе всё объясню, - стала успокаивать я обезумевшего от ревности Грэга, - это действительно правда. Какой –то идиот решил угостить меня за свой счёт. А потом он меня так достал, что я врезала ему по яйцам, и убежала домой. Только и всего. Могу честно заверить, что ничего между нами не было, – это было сказано с такой детской простотой и искренностью, что Грэг тут же весело рассмеялся – последнее недопонимание рассеялось, словно утренний туман, и между нами вновь воцарился мир.
Я погладила по его ревнивой головушке и поцеловала в его макушку. О, как сладко было примирение с любимым человеком. В слезах мы целовали и обнимали друг друга, и, словно два простодушных ребёнка, клялись никогда больше не ссориться и не расставаться, что бы ни случилось в нашей жизни.
О, если бы мой муж сейчас спросил, чем я с этим «идиотом» занимались всё это время, я с той же искренностью вывалила бы ему всё начистоту: и про одуряющий мятный Джулеп, и про наш флоридский поцелуй, и про наши танцы, и про то, как я сидела на его коленях, и про его домогательства. Клянусь вам, Грэгу было бы не до смеха, услышь он такие признания, и тогда кровавой трагедии не избежать. Но, к счастью, мой ангел-хранитель хранил меня и на этот раз, Грэг не стал более допрашивать меня, удовлетворившись моим коротким объяснением.
Успокоившись, Грэг отправился в душ, а я беспомощно упала на кровать, чтобы досмотреть сладкий сон, прерванный Грэгом. Я уже начала засыпать под шум бегущей воды, когда явственно услышала раскатистый смех Грэга.
Что ещё натворил этот ненормальный? После всего случившегося Теперь я ни в чем не могла быть в нём уверенна. Вскочив, словно ошпаренная, я помчалась в душ. Передо мной стоял совершенно голый Грэг, который держал в руке мой тестер на беременность и заливисто хохотал, так, что его голова беспомощно тряслась.
-Вот посмотри, - он протянул мне тестер, - я пописал на него, и оказалось, что я беременный. Смотри, здесь две полоски. Ха-ха-ха!
-Идиот, - выдохнула я, схватившись за голову. – Я то думала, что с тобой что-нибудь случилось! Теперь то я понимаю, почему тут полно грибка, потому что малыш Грэг соизволит писать мне в душе. Сколько раз я просила не делать этого в душе. В следующий раз возьмешь хлорку и будешь драить душ САМ, пока всё здесь не заблестит белизной.
-Слушаюсь, шэф!- отрапортовал голый Грэг, и, прикрывая срамоту ладонью, взяв руку под козырёк. Струйки воды сбегали по его тощим, как у цыплёнка плечам.
-Э-э, - покачала я головой. – Ладно, шалун, хватит дурачится, вылезай, нам пора собираться на побережье.
Глава шестьдесят седьмая
Два негодяя
Хмурым весенним утром, когда солнце будто передумало вставать, алый Порш летел по побережью Клин Воте. В нём находились три человека – будущий губернатор Флориды – Коди Барио и двое его охранников - Тони Хаггес и Джимми Смит.
Вскоре машина подъехала к обшарпанному домику на побережье, уже известному нам, как молельный дом амманитской церкви Христа. Разглядывая заброшенное строение, заросшее растительностью, Коди не пожалел, что взял с собой двух охранников.
Несмотря на близость к городу, место казалось мрачным и необжитым. Тайна блондинки на мопеде становилась всё более загадочной, уж больно не вязался её образ с мрачным прибежищем сектантов.
Светило солнце. Распогодившееся утро было в самом разгаре - стрелка часов приближалась к десяти часам, а в доме все ещё спали, и он казался вымершим.
Коди позвонил в звонок, висевший над дверью, но не услышал ничего – либо звонок был сломан, либо в доме никого не было. Коди позвонил ещё раз – снова ничего.
Охранники обошли дом и заглянули в окна – все окна были плотно завешаны тяжелыми занавесками. Вдруг, зоркий глаз Хаггеса заметил, как из занавески на втором этаже выглянула какая-то старуха и тут же, как мышь, испуганно скрылась в двери – значит, в доме кто-то был.
Коди позвонил в третий раз, ещё и ещё. За дверью послышались тяжелые шаги, и через толстую цепочку двери выглянуло тощее лицо старухи в огромном и нелепом чепце.
-Мы бы хотели видеть преподобного Теда Бинкерса, - Хаггес заговорил со старухой офицальным полицейским тоном, - передайте, что его спрашивает мистер Барио.
Старуха, ничего не ответив, тут же, как мышь, испуганно скрылась в двери. Дом снова стих, оставив растерявшегося Коди стоять столбом. Разозлившись, Коди позвонил ещё раз. Из дверей показалась та же старуха и неожиданно прошамкала беззубым ртом:
-Имейте терпение, мистер Барио, ибо Господь призывает нас к терпению, мистер…, - старуха замешкалась, жуя беззубым ртом. По-видимому из-за склероза она снова забыла имя просителя.
-Барио, - скрежеча зубами от нетерпения и злости, «подсказал» ей Коди.
-Мистер Барио, проходите пока в исповедальню, мой сын сейчас спустится к вам.
Проповедник Тэд Бинкерс ещё завтракал на кухне в своём халате, когда в дверь кухни вошла вездесущая мать, которая, с тех пор, как из дому ушла Фрида, при всём своем неуёмном стремлении совать нос во все дела преподобного сына, обладала ещё к тому же старческим склерозом, отягощенным маразмом. Старушонка, влетев в комнату, хотела, было, доложить сыну, но тут же позабыв фамилию визитёра, замешкалась.
-Мам, чего тебе? - спросил Бинкерс, отхлёбывая кофе.
-К тебе пришли Тэди. Как же его фамилия?
Ранние визиты не удивляли проповедника, в этот час к нему часто приходили исповедники, и он должен был целыми часами выслушивать их покоянную чушь, зевая от скуки. Проповедник не стал более расспрашивать мать, а, сняв халат, стал облачаться в свой костюм для причастия.
-Б –б- ба-ба,- бормотала в нос старушонка, теребя седенькие волоски, выбившиеся из-под чепца – доктор велел ей бороться со склерозом, вспоминая всё до конца. – Вспомнила, Барио! – радостно вскрикнула старушка.
-Барио! – эта фамилия будто ударила проповедника током. «Вот, она расплата», - подумал Бинкерс. Крест выпал у него из рук вместе с чётками, и проповедник ужаснулся этому зловещему знамению.
Дело в том, что фамилия окружного прокурора Барио была ему, как никому другому, хорошо известна. За его самозваной амманитской общиной, где он был проповедником, водились кое - какие тёмные дела по привлечению несовершеннолетних девочек к вступлению в брак. В награду за это преподобный подонок получал право первой брачной ночи, забирая себе их девственность в качестве оплаты.
Во Флориде это считалось тяжким преступлением, и ему грозил большой срок, а если бы преступления «святого» отца открылись во всех его омерзительных подробностях – то, возможно, даже высшая мера. Ведь смертную казнь во Флориде никто не отменял. Однако, за недоказанностью причастности проповедника к регистрации подобных незаконных «браков», дело было закрыто под видом законного усыновления несчастных девочек.
Подобные малолетние жертвы посягательств «святых отцов», запуганные и пристыженные собственными фанатиками - родителями, имеют привычку замалчивать преступления этих подонков в рясе, боясь ещё более жестокой расправы. За время его «служения» Господу ему удалось «сосватать», таким образом, не менее двенадцати девочек от одиннадцати до восемнадцати лет.
В тот раз Бинкерсу едва удалось отделаться от прокурора, дав ему огромную сумму денег, отчего ему пришлось, чуть ли не силой вынудить свою супругу Фриду Бинкерс заложить «Жемчужину» в банке – вот откуда приходилось выплачивать зловещие проценты. И вот снова волк повадился в стадо, и пока он не загрызёт хозяина – не уймётся. Бинкерс знал, что дявольское число тринадцать будет роковым для него, тринадцатой жертвой будет он сам. Он знал, что рано или поздно Господь покарает его за все его нечеловеческие злодеяния, и вот теперь время его вышло.
Побледневший Бинкерс встал, и, чуть живой, поплёлся в гостиную. Каково же было его удивление, когда в гостиной он увидел совершенно незнакомого ему молодого человека. «Возможно, это совпадение. Он просто его однофамилец», - стал успокаивать себя преступник, но щеголеватый, модный вид незнакомца и вовсе сбил проповедника с толку: уж никак он не вязался с привычным кругом его общения. Но два дюжих охранника в его доме пугали его. Молодой человек развернулся и, сморщив нос, с каким-то презрением осмотрел Бинкерса.
-Преподобный Тэодор Бинкерс, - представился проповедник. - Чем могу быть полезен в столь ранний час?
Молодой человек, видя смущение хозяина, многозначительно кивнул охранникам, и те оставили их, оставшись ждать за дверью.
- У меня к вам есть один разговор, - суровым тоном начал незнакомец, - по поводу одной девушки, которую вы, наверняка, знаете.
У преподобного педофила подкосились ноги, он едва не наделал себе в штаны. Теперь стало ясно – расправы не миновать. Наверняка это кто-нибудь из родственников тех девочек, которых он принудил к сожительству под предлогом «Святого причастия», жаждет суда Линча*. Вот почему он представился прокурором Барио – чтобы его пропустили в дом.
Бинкерс понял – это конец. Бежать было некуда – за дверью стояли двое его суровых помощника. В этот самый страшный момент, Бинкерсу, вдруг, показалось, что в глазах незнакомца он увидел глаза Дэвида! Да, это были его глаза! Глаза его бывшего министранта, его юного совратителя, который чуть было не придушил его тогда, в Маше из-за денег. А теперь Гарт вернулся из Преисподни, чтобы призвать его к ответу за развращение детей! Бинкерса зашатало, и он чуть было не упал на пол, едва успев присесть на диван.
-Вам, наверняка, знакома некая блондинка на мопеде за номером 5678 CSQ с Флоридским «апельсинововым» номером*. Кажется, этот мопед зарегистрирован на вас, святой отец? – ВДРУГ, НЕОЖИДАННО СПРОСИЛ МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК.
Проповедник сидел напротив Коди, уставившись на него ошалевшими от испуга и непонимания глазами, его лицо было бледным, как у покойника. «Какай-то ненормальный, а ещё проповедник», - подумал Коди. Впрочем, удивляться не приходилось: – «Каков поп – таков и приход».
-Позвольте спросить, молодой человек, - робко поинтересовался проповедник. – Вы, случайно, не из полиции?
-Нет. Я не из полиции, - раздраженно ответил Коди.
-Да, но ваша фамилия…
-Всё верно, святой отец, Энтони Барио - мой отец, работает окружным прокурором. Больше никакого отношения я к полиции не имею. Так что насчет вашего мопеда? Он принадлежит вам?
«Значит шантаж», - подумал проповедник, - «Теперь он подсылает своего сынка. Но почему он сам не приехал. Теперь понятно: старый лис не хочет быть замешанным в это дело, вроде он тут и не причём, и посылает сынка за данью. Кажется, парень ясно намекнул, что, якобы, никакого отношения к полиции он не имеет. Но почему сына, а ни кого-нибудь ещё. Ничего удивительного, дело, от которого зависит твоя репутация, а, быть может, жизнь, доверяют не каждому. Тогда к чему он начал с мопеда? И причем здесь эта белокурая сучка?»
-Чтобы ни натворила моя развеселая невестка, я не имею к этому никакого отношения, - начал отпираться проповедник, воздев руки в предупреждающем жесте.
-Невестка?! – удивился Коди.
-Да, моя невестка, Лили Гарт, жена моего непутевого пасынка Грэга. И, передайте своему отцу, если он захочет разговаривать со мной, – пусть вызовет меня официально, а, если он вздумает давить на меня, – мы оба пойдём ко дну, потому что теперь мне всё равно!
-Я не понимаю, о чём вы говорите! - удивился Коди, выпялив на пастора глаза.
-Как это? Разве вы пришли не по поручению отца, молодой человек?
-Нет, я далек от дел отца, а с чего вы это решили, святой отец?
«Нет, конечно это не он», - думал про себя проповедник. – «Просто мне всё это показалось со страха. …Так бывает, когда очень чего-нибудь испугаться, то в первую секунду тебе начинает мерещиться всякая чушь. И всё-таки, если бы не эта дурацкая бороденка, этот сынок Барио был бы вылитым Дэвидом Гартом».
Поняв, что «дело», которое привело сына окружного прокурора в столь ранний час, никак не касается его, Бинкерс как-то искусственно захихикал каким-то нервным извинительным смешком, от которого затряслась его лысая голова и, по-дружески похлопав Коди по плечу, ласково сказал:
-Забудьте все, что я говорил, молодой человек, забудьте это досадное недоразумение. Выжившие из ума старики иногда несут глупую чушь. Так, что вы хотели выяснить у меня?
Коди с недоверием смотрел на ласково улыбающегося пастора, который переменился, словно по мановению волшебной палочки.
-Так я хотел бы поговорить, насчет вашей невестки, Лили Гарт, - неуверенно продолжил Коди, –мопед за номером…
-Да, – это мопед моего Грэга, он был зарегистрирован на моё имя, пока Грэг был несовершеннолетнем, да так и остался на мне, а теперь на нём катается моя невестка. А, что, она сбила кого-нибудь? - «Впрочем, не удивительно, эта бестия когда-нибудь, да должна была свернуть себе шею», - злобно подумал про себя Бинкерс.
«Да, уж «сбила»», - сердито подумал Коди, потрогав бедром ушибленное «место», которое отозвалось жалобной ноющей болью.
- Нет, она ничего такого не совершила. Просто я хотел бы знать, здесь ли она находится.
-Подождите, я никак не возьму в толк, зачем вам нужна моя невестка? И почему вы обратились ко мне? – удивлённо спросил пастор.
-Я хотел бы знать, как мне можно найти её, –без всяких объяснений спросил Коди.
Пастор уставился на него непонимающим взглядом, но, вдруг, усмехнувшись, он стукнул себя по лбу и добавил:
- Подождите, кажется, я начинаю догадываться – значит, эта белокурая стерва и вас подцепила на крючок. Дела плотские, а, сынок? – довольно пошло усмехнулся пастор.
Коди начало раздражать поведение пастора, и, придвинувшись к нему, он прошипел:
-Святой отец, а вам не кажется, что вы слишком уж нескромно любопытны для амманитского пастора? И потом, что это за тон для пастора? Я не понимаю вас…
В ответ «пастор» только засмеялся и, позвонив в колокольчик, закричал во всё горло:
-Мам! – На его зов прибежала маленькая старушка, та самая, что, открыла дверь. – Мам, принеси, пожалуйста, нам парочку кофе, тут у нас разговор долгий. Да скажи, кто будет звонить в дверь, что святой отец сегодня болен и не принимает. Поняла, мам? – Старушка откланялась кивком головы и тут же скрылась за дверью.
Поразительно, как мерзавцы быстро находят общий язык друг с другом, и как, порой, трудно бывает сделать то же самое хорошим людям. Наверное, в этом и заключается сила зла.
В маленькой исповедальне сидели двое Тэд Бинкерс – амманитский проповедник, да кандидат в губернаторы Флориды - Коди Барио. Что могло объединить столь разных людей в исповедальной будке? Святое Таинство Причастия, скажете вы, что может быть ещё, … и ошибётесь. Нет, не святость объединила этих двух людей в священном для всех христиан месте. В будке для святой исповеди, где люди общины вверяли себя Господу чистосердечно раскаиваясь перед преподобным подонком, замышлялся чудовищный план.
-Значит, вам нужна девчонка, а мне нужны деньги, чтобы уехать отсюда. Что ж, вы получите её, как только нам удастся избавиться от моего пасынка.
-Избавиться, и что вы предлагаете мне, пристрелить его на улице? – ухмыльнулся Коди.
-Не знаю, делайте с ним, что хотите – эвтаназию, несчастный случай – мне всё равно, решать вам, у вас гораздо больше возможностей, только я к этому не буду иметь никакого отношения, – в подтверждении своих слов, Бинкерс молитвенно сложил ладони, как бы показывая этим жестом, что он «умывает руки». - В случае его смерти всё наследство моей жёнушки перейдет ко мне, и тогда она останется нищей вдовой, ей просто некуда будет идти, - засмеялся пастор, -и она будет рада отдаться любому за кусок хлеба, тогда вы сможете делать с ней, что хотите, но с одним условием вы выкупите у меня «Жемчужину Флориды».
-Подождите, вы сказали наследство вашей жены, но ведь она ещё не умерла, и кто знает, когда это произойдёт…
- Ваше дело позаботится о Грэге, а уж о своей благоверной супруге я как-нибудь «позабочусь» сам. Бывает так, что материнское сердце не выдерживает гибели единственного сына. Вы понимаете, о чём я говорю?
-Кажется, понимаю, - понимающе засмеялся Коди, выставляя вперёд ряд белоснежных зубов.
-Тогда решайтесь, совсем скоро её сыночку исполнится двадцать один год, и тогда будет поздно. У нас остается совсем немного времени. Я открыл свои карты, теперь дело за вами. В противном случае – мы никогда с вами не встречались.
-Что ж, я подумаю над вашим предложением, «святой» отец (слово «святой» Коди произнес как бы в кавычках), как только сам оценю яхту.
-Три миллиона, наличными, – это моё первое и последнее предложение, «сын» мой, и не просите меня торговаться. Я не стану делать этого, ибо Господь запрещает нам тор…
-Мне нужно осмотреть яхту, и через неделю я сам свяжусь с вами, - прервал его Коди.
-Идет.
Двое подонков ударили по рукам. Чудовищное соглашение, каждый в котором получал свою долю, было заключено. Приобрести «Жемчужину» за три миллиона – это всё равно, что получить роскошный подарок ко дню Благодарения, и Коди не мог отказаться от такого заманчивого предложения.
Однако, пойдя на сделку, Коди не учел одного момента – яхта была заложена в банке – вот почему пастор требовал наличный расчет. Таким образом, пастор возвращал себе деньги жены, которые он потратил на окружного прокурора, чтобы тот замял его дело «невест», и смывался с ними в Белиз, где планировал встретить безбедную старость. Коди же получал заветную яхту, о которой грезил ещё с детства, за бесценок, как он полагал. Впрочем, так оно и выходило. Плюс, сложенный с минусом, всегда дает ноль.
«К чести» пастора, надо сказать, он назначил за яхту ровно такую сумму, которую ему пришлось уплатить его отцу – не центом больше. Таким образом, выходило, что «волки были сыты и овцы были целы» - семейство Барио получало «Жемчужину Флориды» практически безвозмездно, если не считать тех процентов, которые пришлось бы выплачивать в банке, а пастор получал отмытые наличные деньги своей покойной жены за уже заложенную яхту, которую он не смог бы продать кому-либо другому.
Предприятие было выгодно для всех, если не считать трех несчастных, жизни которых должны были быть принесены в жертву гнусной сделки.
Глава шестьдесят восьмая
Погоня
Коди не терпелось поехать на побережье, где стояла «Жемчужина Флориды». Правда яхта интересовала его мало – он хорошо знал её – это была лучшая представительская яхта на западном побережье от островов Ки-Вест до самого Нового Орлеана. Он ехал туда, в тайной надежде застать свою белокурую «жемчужину», которая, унизив перед всеми друзьями, вскружила ему голову. С трудом отделавшись от своих незадачливых телохранителей, он тут же отправился на пристань.
Но, не успев подъехать к пристани, он тут же увидел её: она, как ни в чем не бывало, спокойно выезжала на своём мопеде с пирса, где стояла яхта.
-Значит, увидимся дома, Грэг, - она кивнула головой в стороны палубы, - у меня всё готово, не опаздывайте!
-ОК, я передам маме, часов в шесть мы точно будем дома.
Коди взглянул в сторону, чтобы увидеть, кто такой этот Грэг. Каково же было его удивление, когда он увидел невысокого худощавого мальчишку, точь- в -точь каким он был сам лет с десять тому назад. В какой-то момент Коди показалось, что он бредит, и для верности он даже ущипнул себя за руку.
Как этот Грэг был похож на него самого, когда –то неловкого и некрасивого подростка! Коди взглянул ещё раз, но Грэга уже не было на палубе. Нет, это ему показалось, этот паренёк никак не мог быть ему знаком. Тут он увидел, что её дребезжащий мопед уже скрывался за поворотом.
Придя в себя, Коди завел свой алый Порш и отправился за мопедом. В водовороте машин она не замечала его преследования, и продолжала спокойно ехать. Её сияющие на солнце белокурые волосы, служили верным ориентиром преследователю.
Вот она остановилась, и, припарковав свой мопед, отправилась в банк. Какие дела могли быть у неё в государственном банке? Стараясь не привлекать внимание, Коди остановился возле здания банка и, внимательно следя за выходом, стал ждать, когда она выйдет обратно.
Ждать пришлось долго, и взопревший от сидения в машине, Коди то и дело прикладывался к бутылке с минеральной водой. Но результат оправдал ожидание. Через час она вышла…но другая, так что Коди едва мог узнать её. Теперь на ней был вечерний наряд – платье из пёстрого воздушного шифона красиво облегало её чуть полноватую, женственную фигуру, недоступная и торжествующая, сияя бриллиантами длинных сережек и огромной брошью, которая украшала и без того безупречную грудь, она садилась на свой старенький замызганный мопед. Её потайная лучезарная улыбка предвкушала торжество, будто она хотела сделать для кого-то сюрприз.
Мопед ответил тарахтением, и её пестрое платье и белокурые волосы начали ускользать в потоке машин. «Ну, миссис Гарт, теперь то я устрою тебе шоу с переодеваниями. Я покажу, как унижать меня перед моими друзьями. Третий раз ты от меня не сбежишь».
Коди хотел, было, тронуться в путь, но какой-то придурок, припарковывая свою машину, перегородил ему дорогу. Коди дал сигнал, с досадой глядя на удаляющийся мопед. На дороге образовалась сумятица – ни туда, ни сюда. Пока подоспела полиция, пока удалось развести пробку, заветного мопеда и след простыл.
Со злости Коди больно ударил по рулю, так, что зашиб себе ладонь, от чего он разозлился ещё больше, и ударил ещё сильнее уже по больному месту руки. Неожиданно злость его перешла в раскатистый смех, будто на него нашел приступ весёлого сумасшествия.
Коди смеялся над собой. Как же он забыл, ведь у него теперь был её адрес, который накануне дал ему проповедник. Он достал из папки замятый листок бумаги с адресом и прочёл его вслух, набирая на клавишах спутникового навигатора GPS заветные буквы. Клик – на экране высветилось 62 шоссе – единственное шоссе, которое вело в Маш.
Теперь сомнений не было: она не могла далеко уйти на своем убогом мопеде, и он спокойно перехватит её на пол пути. Он больше не думал ни о проповеднике, ни о своем договоре с ним, ни о том мальчишке, которого он видел на палубе, теперь он не думал ни о чем, что могло препятствовать ему, даже о последствиях. Теперь ему было всё равно, что будет. Отчаянный азарт охотника захватил его здравый рассудок. Желание отмстить за свое унижение смешивалось с безумным желанием обладать ею. Не мешкая ни секунды, Коди ринулся вдогонку.
Ничего не подозревающая, я катила по гладкому полотну шоссе, наслаждаясь встречным ветерком, который развевал лёгкий шифон моего нового платья. Я с наслаждением думала, какой сюрприз я устрою Грэгу, появившись в бриллиантах, подаренных его матушкой. Ведь он ещё никогда не видел меня в них. Я представляла, как Грэг, увидев меня во всём этом великолепии, раскроет рот от удивления, как понравлюсь я его матушке, и какое веселье нас ожидает дома. «Have fun!!!» Грэг, скоро ты узнаешь истинное значение этих слов. Я чувствовала себя, как свободная богиня Ника*, летящая на крыльях. Как я была счастлива в этот момент. Ради таких моментов стоит жить!
Вдруг, гудок автомобиля прервал мою эйфорию. Что-то огненно – красное приблизилось ко мне сзади. Не заподозрив ничего такого, я притормозила и подняла руку, показывая, что пропускаю машину вперед. Но тот, кто сидел за рулем машины, и не думал проезжать, а вместо этого только все сильнее прижимал меня к барьеру. «Что за придурок?» - подумала тогда я, и оглянулась.
Передо мной, в своём ярко алом Порше, сидел вчерашний знакомец Коди, которому я так бесцеремонно влепила коленом в пах, и с ухмыльной улыбкой показывал мне рукой, чтобы я остановилась. В ответ я дерзко показала ему средний палец и рванула вперёд.
Началась отчаянная гонка. Неравная борьба моей старенькой мотоциклеткой с последней моделью спортивного Порша.
Я сразу поняла, что пытаться оторваться от мощной машины на накатанном шоссе, было бы просто глупо. И потому я решила преградить ему путь, лавируя перед самым носом Порша, в надежде, что я смогу внезапно броситься в сторону леса, где бы этот придурок на Порше не смог бы проехать. Но, как назло, вдоль дороги тянулось бесконечное ограждение так, что нельзя было съехать ни туда, ни сюда.
Мой преследователь, оказался хитрее, чем я думала: он сразу разгадал мой манер и пошёл на обгон, чтобы прижать меня к буртику ограждения. В отчаянии я выскочила на встречную полосу. Встречная машина – столкновение. Столкновение –смерть. Но я скорее бы предпочла мгновенную смерть, чем попасться в руки ошалевшему подонку. Но в это время объездное шоссе почти пусто.
Внезапно я почувствовала, как его острые пальцы схватили меня за локоть, мой мопед по инерции вылетает вперёд, руку резко дернуло. Слышен визг тормозов. Руль мопеда свернуло в сторону, и я понимаю, что падаю лицом на асфальт.
Какое странное ощущение – всё как в замедленном кино, даже смешно, я падаю, и ничего не могу с этим поделать, на меня тут же валится тяжелый мопед. Вот я на земле. Боль возвращает моё сознание. Кровь заливает лоб и ладони.
Теперь некогда обращать внимание на сбитое лицо и содранные руки – я слышу, как открывается дверца автомобиля, ещё секунда - и он схватит меня. Я вырываюсь из-под искореженного и дымящегося мопеда и бросаюсь бежать.
Тщетно, мой преследователь настигает меня в два шага и, обхватив за живот, подхватывает. Я пытаюсь кричать, но его сильная рука крепко зажимает мне рот. Всё кончено, я попалась. Он тащит меня в машину. Я понимаю - теперь этот придурок точно расправится со мной. Я упираюсь изо всех сил, пытаясь отсрочить неминуемую казнь, но он всё равно сильнее, и с этим ничего нельзя поделать.
Подонок вталкивает на заднее сидение автомобиля. Ударом в лицо он оглушает меня. Запах крови резко ударил в нос. На какую то секунду я теряю сознание. Когда я очнулась, то поняла, что лежу на заднем сиденье машины. Его ладонь крепко охватила мою шею, пригвоздив к сидению – я задыхаюсь. О боже, он рвет на мне одежду, он собирается меня изнасиловать!
Происходившее казалось каким-то кошмарным сном, который никак не мог закончиться, и в который никак не хотелось верить. Я не могла понять, почему всё это происходит со мной, зачем этот человек делает со мной ЭТО.
Скрип рвущегося крепдешина, и платье, словно живое, расползается на две части. В безумной страсти он рвёт на мне сорочку, но крепкий атлас никак не поддается. С досады подонок резко обрывает с меня бриллиантовые серьги, брызнувшая кровь радует озверевшего маньяка и, он, глумясь, показывает свой трофей.
-Ну, что, чёртова кукла, думала унизить меня перед всеми и сбежать! Попалась. Теперь не сбежишь. Ха-ха-ха! - его визгливый, какой-то бабий смех металлом отзывается в моей голове. – Давай, крошка, сопротивляйся мне, мне нравится, когда девочки мне сопротивляются. – Он расстегнул ширинку, его крепкий как камень, возбужденный член давит мне в живот. Рывком он пытается снять с меня трусы. Не тут то было, легкие атласные шортики не поддались, потому что были прикреплены двумя кулисками к сорочке, и чтобы снять их, нужно было аккуратно развязать узелки по бокам. Своим рывком он только затянул их, и теперь атласный комбидресс можно только срезать ножом. Но он продолжает рвать обеими руками, не понимая, в чём же дело.
В этот момент я почувствовала, что что-то острое колет меня в бок, освободившейся рукой я нащупала сорванную с моего платья брошь. Выхватив момент, я со всего размаху воткнула иглу прямо ему в его глаз. Раздался душераздирающий вопль, и насильник схватился за лицо. Пол секунды было достаточно. Я вырвалась из его объятий и, не помня себя, бросилась прочь…прямо под встречную машину, мчавшуюся на огромной скорости.
Визг тормозов встречной машины. Удар. Слышится треск. Берцовая кость ломается, словно сухая сосновая ветка. Последнее, что я помню, это широко раскрытые глаза женщины, сидящей за рулём, удар - больше ничего. Должно быть, это и есть смерть.
Зрелище было сюрреалистичным, казалось, что безжизненный манекен подбросило вверх, ударило об стекло и, закрутив, выбросило на асфальт, где он запрыгал словно резиновый мячик. Весь ужас заключался в том, что этим безжизненным манекеном являлся живой человек из плоти и крови.
Машина, резко затормозив, шаркнула по заграждению, раздался скрёжет мнущегося металла, и дымившаяся машина остановилась. К счастью, те, кто сидел в машине, не пострадали, что нельзя было сказать о сбитой женщине – её убило насмерть.
Неподвижная кукла лежала посреди шоссе, не подавая никаких признаков жизни. Сломанное посредине бедро нереально согнуто наружу вбок, так что сломанная нога выступает задом наперёд. Она лежала ничком, уткнувшись лицом в асфальт, и разраставшаяся лужа крови говорило о том, что голова была пробита, и теперь уже поздно, что-либо делать.
В машине, которая сбила меня, ехала молодая негритянская семья – мать, отец, двое маленьких детей, и их любимец – непоседливый малыш чихо, который - то и послужил причиной аварии. Крошечная собачка своими ужимками то и дело отвлекла мать семейства от дороги. В тот злополучный день Семья ехала из аэропорта на побережье Клин Воте, чтобы провести свой первый отпуск.
-Ей уже ничем не поможешь! Надо валить отсюда! – запаниковал отец семейства.
Но женщина – виновница аварии, всё ещё находилась в шоке, и не в состоянии была предпринять каких либо действий. Тогда он оттолкнул жену, и сам сел на место водителя, но машина не заводилась, он попировал ещё и ещё – бесполезно. Мотор заглох, только ненужные дворники стирали кровь с треснувшего стекла, да едкая дымка поднималась из-под капота.
-Может быть, она ещё жива? – робко простонала жена.
-Где уж там! Ты видела, как она летела!
–Клянусь тебе, милый, я не виновата! Эта белая сучка сама бросилась под машину! - скороговоркой залепетала жена.
- Я сам видел это, да только кто этому поверит в полиции. Давай лучше оттащим её и избавимся от трупа, пока не поздно. У нас маленькие дети, милая, ты не можешь сесть в тюрьму из-за какой-то тупой белой суки, которая решила свести счеты с жизнью. Подумай, что будет с ними? - отец указал на двух ребят в страхе жавшихся на заднем сиденье. – Давай оттащим её подальше в лес, а потом обольем её бензином и…
Но женщина уже не слушалась обезумевшего от страха мужа, она поднялась и подошла к сбитой. Она была неподвижна, только ветер развивал её белокурые волосы по асфальту, отчего они всё ещё казались живыми.
-Чего же ты ждёшь, дура?! А, ну, помоги мне! - мужчина схватил труп за ногу, чтобы оттащить его с асфальта, как вдруг, «труп» издал глухой стон, и окровавленные ладони сжались в кулаки.
-Вызывай скорую, она жива! Может, мы успеем спасти её! Мне плевать, что со мной будет! Звони в 911, немедленно!
Возле пострадавшей сгрудилось толпа народу. Сбившая меня машина, измятая и искареженная, перекрыла собой путь, образовав пробку. Вскоре послышалось завывание сирен, на место примчались полицейские и спасатели. Яростно жестикулируя они о чем –то долго спорили с мужчиной, пока, в конце концов, отцу семейства, как преступнику, не заломили руки и не уложили на капот, раздвинув ноги. Крики женщины и плачь испуганный детей, лай зловредной, крохотной собачонки всё сильнее и сильнее раздавались в моих ушах, пока я окончательно не пришла в сознание.
Лучше бы я не приходила в себя. Невыносимая боль пронзала мою ногу. Я попыталась шевельнуться, но тут же зарвалась криком от боли. Боль заполнила все сознание, так что я не могла даже думать. Не могла пребывать в том ежесекундно естественном состоянии для человека, когда мысли проходят в твоей голове в виде немых слов. Непрекращающаяся боль поглотила всё. Я сама превратилась в кусок боли. От малейшего звука голоса, движения дикая боль в ноге становилось ещё больнее, и я инстинктивно старалась лежать неподвижно. Кровь заливала лицо, и её железистый запах смешивался с горячим запахом раскаленного асфальта и бензином, голосами людей, надоедливым детским плачем глупых негритят.
Странно, несмотря на то, что асфальт обжигал мое тело, мне всё равно было холодно, меня знобило. Я впадала странное состояние безразличия, боль воспринималась как тянущее постоянство, от которого не уйти, и потому притуплялась -я была в состоянии близкому к шоку. Я поняла, что, если поддамся ему, то, наверное, умру. Нужно было действовать, что-то делать, чтобы отвлечь свое внимание на это действие, уйти от боли. Мне не хотелось умирать сейчас, когда я только вкусила сладостей настоящей жизни.
Обмакнув палец в крови я стала выписывать цифры – мобильный телефон Грэга, но, похоже, никто не замечал этого. Люди только кричали и суетились вокруг меня, выясняя свои отношения.
Наконец, маленькая девочка обратила на меня внимание, дернув спорящую с полицией мать за рукав, и гомон голосов тут же затих. Меня спрашивали, но я не понимала о чем и не могла ответить, только упорно продолжала чертить кровавые цифры на асфальте.
Вдалеке послышалась звуки сирены. «Наконец –то скорая. Значит, я не умру», - подумала я, уже теряя связь с реальностью. Подоспевшие врачи засуетились надо мной. На меня тут же надели кислородную маску. Кто-то вколол в сломанное бедро укол-тюбик с обезболивающим, но это не остановило боль.
-На счёт три.
-Раз, два, три!
Меня перевернули на спину и переложили на носилки. Болевой удар разорвал моё бедро. Я закричала и снова потеряла сознание.
Глядя на кровавые каракули на асфальте, какой-то полицейский догадался набрать этот номер на своем телефоне, трубку взял Грэг…
Я очнулась в окружном госпитале. Какие-то люди в белом, что-то делали надо мной, но я не знала, кто эти люди, и что они делают. Они разговаривали, но я не слышала их голосов. Боли больше не было, тела – тоже. Я не ощущала его. Вместо тела образовалась однородная ломящая масса. Я ничего не помнила. Кто я? Зачем я здесь? Может быть, я умерла? Но почему я думаю? Нет, если я думаю – значит жива.
Постепенно сознание начало возвращаться ко мне. Отвратительные подробности нападения этого придурка вновь всплыли в моей памяти, словно кто-то прокрутил в моём мозгу обратное кино, и я ужаснулась. Что я скажу Грэгу? Как объясню то, что со мной произошло? Он больше не поверит мне. Никогда.
-Грэг! Грэг! – позвала я невидимого Грэга тихим, едва слышным голосом.
Дребезжащая каталка везла меня неизвестно куда. Я поняла, что меня везут в операционную. (Почему-то при этом ногами вперёд).
Свет ламп. Ярко-желтый, навязчивый свет. Последний свет, который я вижу. Что дальше? Пустота? Смерть? Смогу ли я жить дальше в подобном состоянии? Мне страшно представить собственное небытиё. Страшно представить черный вакуум. Что такое, когда тебя нет? Бедные мои, мама и Грэг. Где вы? Мне так страшно.
-Грэг!
В серпантине бегущих ламп я вижу его лицо. Невероятно, но Грэг здесь, со мной. Я вижу его бледное испуганное лицо, он бежит за каталкой.
-Грэг, - я протягиваю ему руку, его пальцы холодны и шершавы, как всегда, но как я рада этим знакомцам. Я не выпускаю его руку, будто это мой единственный проводник жизни, мой единственный гарант того, что я буду жить.
«Как глупо, глупо, глупо…», - внутренним голосом кричу я ему, словно Грэг может слышать и понимать меня. И Грэг понимает. Из его больших, детских глаз катятся крупные слёзы. Слышно, как он всхлипывает носом, и кричит что-то мне, но я разобрала только своё имя. Его почти силой оттаскивают от каталки, когда каталка въехала в операционную. Но я знаю он там, за дверью, он со мной. Они могут делать со мной что угодно – теперь мне не страшно.
Но что они делают? Хирургическими ножницами с меня срезают одежду, и вот я лежу совершенно голая перед этими незнакомыми людьми, мужчинами. Мне холодно и стыдно. Озноб смешивается с ноющей болью, отчего становится почти невыносимо. А эти люди суетливо продолжают свою работу, будто ничего не происходит. Они просто делают свою работу. Медсестра обмазывает голову какой-то гадостью. Она сбривает мои волосы! Зачем?! Я вижу, как длинные пряди волос исчезают у неё в переднике. Видеть свои волосы со стороны - отвратительное зрелище. Зачем они уродуют меня? Я никогда не буду красивой, какой была раньше. От горя мне хочется заплакать, но я не могу, даже этого.
Но вот на меня надевают маску, и дают эфирный наркоз – мои страдания закончились. Я проваливаюсь в свободном падении в черную пустоту. Больше я ничего не помню.
-Он всё ещё молится? - спросил шериф.
-Молится, - проворчал полицейский.
– Хм, прямо артист. С минуту назад чуть было не избил до смерти подозреваемого вместе со всем персоналам больницы, а теперь молится. Прямо святой.
-Позвать?
-Нет, пока не трогай его, пускай себе молится. Присматривай-ка за этим шутом, Тэдди, чтобы не натворил ещё чего-нибудь. Когда операция закончится, сразу тащи его ко мне.
-Слушаюсь!
Операция длилась уже четвертый час, а Грэг все не переставал молиться, повторяя «Отче наш» - ту единственную и «главную» молитву, которую он знал с детства. Ему казалось, если он остановиться и позволит своим мыслям хоть на секунду уйти в другое русло, операция пойдет не так, и тот час же случиться беда. И потому он не переставал молиться, всем сердцем сокрушаясь перед Господом в своих грехах, всем сердцем прося его помочь мне. Как только он заканчивал молитву, он тот час же начинал её снова. Он молился яростно, почти до изнеможения, как никогда не молился раньше. Это физическое изнеможение почти радовало его, и он с новой силой начинал молитву, не жалея себя.
Вот из дверей показался хирург. На его одежде виднелись следы крови. «Боже, неужели, это её кровь», - подумал он. Грэг поднялся с колен и тут же подскочил к хирургу.
-Мы сделали всё возможное, - спокойно ответил хирург на молчаливый вопрос Грэга.
Крик вырвался из охрипшего от молитвы горла, Грэг схватился за голову.
-Что вы, молодой человек, она жива, - успокоил его хирург. – Более того, я скажу, что она ещё дешево отделалась – двойной перелом бедра, сломанное предплечье и ушиб головы. К счастью, даже сотрясения мозга нет. Жизненно важные органы не задеты, позвоночник цел, что удивительно при подобных столкновениях. Весь удар пришёлся на берцовую кость, но месяца через три она поправится и будет ходить. Впрочем, нужно время, сейчас ещё рано о чём-либо говорить определенно.
Важный и полный хирург, переваливаясь, медленно поплыл по коридору. Обессиленный Грэг сполз на пол, зарыв голову в руки. Он плакал, и вредные слёзы душили его. Спустя некоторое время вывезли носилки, в которых лежало что-то белое, в котором трудно было признать то, что когда-то было его женой.
Грэг хотел, было, следовать за каталкой, но чья-то сильная рука перехватила его – это был полицейский.
-Вы, Грегори Гарт?
Раздраженный подобным вопросом, Грэг только кивнул в ответ и снова бросился за каталкой, но рука полицейского снова удержала его.
-Тогда вы должны пройти с нами. Нам нужно задать вам несколько вопросов.
-Плевать я хотел на ваши вопросы, сейчас я должен быть с женой.
-Она в реанимации, сейчас вас туда не пропустят, - полицейский за рукав обернул Грэга. – Не пытайтесь сопротивляться полиции, иначе вы сделаете только хуже себе.
-Послушайте, я что арестован? Почему бы вам не арестовать того черномазого ублюдка, что сбил мою жену?! – закричал Грэг, яростно жестикулируя на полицейского, но полицейский не стал ничего объяснять Грэгу, он со злостью схватил его за шиворот, грубым ударом ботинка расставил Грэгу ноги, обыскал, а затем уже как преступника препроводил к шерифу.
Озлобленный зверёк Грэг с ненавистью глядел на шерифа, который корявыми пальцами с циничной рожей перекидывал её вещи, к которым она не разрешала ему, даже прикасаться. Она там, в реанимации, а этот придурок коп роет её вещи своими грязными пальцами. Это бесило Грэга до глубины души. Хотелось подойти и вмазать в его ублюдочную морду, и только крепкая рука его помощника удерживала его от этого естественного желания.
-Послушайте, этот придурок сбил мою жену, а вы собираетесь допрашивать меня. Я - пострадавшая сторона. Этот он должен оплатить её лечение в госпитале, мне плевать на его детей, на то, что у этих нигеров вечно нет денег, когда она искалеченная лежит там, в реанимации! Слышишь ты, нигер, в противном случае, я размозжу твою черную башку! – Грэг приподнялся и угрожающе пошел на перепуганного отца семейства.
- А, ну, успокойтесь и сядьте на место! – осадил Грэга полицейский.
-Мы понимаем ваши чувства, мистер Гарт. Это не допрос. Нам нужно задать вам только несколько вопросов.
-Есть предположение, что её ограбили. При ней было что-нибудь ценное?
-Как ограбили?! Но вы же говорили, что её сбила машина!
-Свидетель утверждает, что она сама прыгнула под машину, спасаясь от грабителей.
-Прыгнула?! Сама?! Эй, ты, придурок, ты специально это выдумал, чтобы только не платить за лечение?! Кого ты, мать твою, хочешь провести этим, нигер? Меня? – Грэг вскочил и схватил испуганного свидетеля за ворот рубашки.
-Сядьте! – Полицейский силой усадил Грэга на место.
-Мерзавцы, - прошипел Грэг, утирая кровь с разбитого носа.
-Я вынужден буду повторить свой вопрос, - растягивая слова, произнёс шериф. – При ней было что-нибудь ценное?
-Ценное? Господь всемогущий, какие ценности, когда она не носила с собой даже денег! Она всегда боялась, что её ограбят! Бедная Лили! Я всё понял: проклятый мопед – значит, это из-за него её хотели убить!
-Не совсем так, мы нашли её мопед на соседнем шоссе от места происшествия, целым и невредимым. На нём было только несколько царапин.
-Клянусь вам, она появилась так внезапно, что я ничего не мог понять! Может быть, она самоубийца? – встрял мнимый виновник, выгораживающий свою супругу.
-Ты! - Грэг снова вскочил со своего места, указывая на негра пальцем.
-Позвольте, здесь выводы делаем мы, а вы можете быть свободны. Оставьте свой адрес и телефон, чтобы мы могли разыскать вас в любой момент. Увидите свидетеля! – скомандовал шериф и продолжил допрос Грэга:
- Скажите, на ней были какие-нибудь украшения. Например, дорогие серьги и прочее в том же роде.
-Украшения?! Не носила она никаких украшений, - выпалил Грэг. - Правда, она любила одни серебряные серёжки, с жемчужинами посередине, которые всегда были на ней, только они ничего не стоят. Она вообще не любила золота. Я не понимаю, к чему вы клоните, шериф?
- Уши разорваны, как будто с неё сорвали серьги. Если бы на ней были серебряные украшения, грабитель не стал бы срывать их. В багажнике её мотороллера обнаружены квитанции банка на изъятие брильянтов из банковской ячейки страховой стоимостью полтора миллиона долларов. Вы что – нибудь знаете о них?
Грэгу стало все сразу мучительно ясно. Так из-за этого блестящего хлама, чуть было, не убили его жену! Бедняжка, она одела их в годовщину их свадьбы, чтобы выглядеть самой прекрасной и желанной для него. И всё это для него. Ради него. Как глупо! Разве не любил он её такой, какая она есть, без этих дурацких бриллиантов, разве не восхищался её небесной красотой ангела, которая, может быть раз в двадцать чище, чем самый сокровенный сверкающий алмаз в мире.
Господи, почему он не настоял тогда продать проклятые бриллианты. Хотя бы раз в жизни проявил бы твердую мужскую волю, тогда всего этого не случилось бы. Ведь у него было предчувствие, что из-за этих сверкающих безделушек случится беда. Было, было, предчувствие, но ему не хватило духу сопротивляться её желаниям, и он пошел на поводу у женщины. Как он ненавидел себя за это. Свою слабость. Но теперь поздно сожалеть. Глупо, глупо!
-Да, это наши семейные бриллианты, - прохрипел измученный Грэг. - Ей их подарила моя мать после нашей свадьбы.
-Вы знали, что эти бриллианты были застрахованы?
-Да, жена оформила на них какую-то страховку, но в подробности я не вникал. Какое это теперь имеет значение, ведь бриллианты украдены, а в случае кражи банк не возмещает страховку.
-Ошибаетесь, Гарт, только в случае кражи, но не в случае ограбления. Мы уже созвонились с банком и уточнили это условие. Так что по условиям страховки вы получаете полтора миллиона долларов.
-Полтора миллиона, - обрадовался Грэг, - теперь мне этого хватит, чтобы оплатить лечение.
-Так вот, Гарт, не спешите с выводами, у нас есть мнение, что вы специально инсценировали ограбление, чтобы заполучить эти деньги.
-Что?!!! Что вы такое несёте?! – заорал Грэг. – Моя жена сейчас лежит при смерти в реанимации. А вы смеете молоть подобную чушь!
-Более того, Гарт, я скажу, следствие располагает доказательствами, что вы не только ограбили вашу жену, но и хотели убить, попытавшись предварительно изнасиловать перед этим, чтобы нападение выглядело более правдоподобным. Свидетель Дарси утверждает, что она выскочила под машину полуголая - платье на ней было уже разодрано в клочья. На её шортах и сорочке остались свежие следы спермы - вашей спермы! Биологическая карта ДНК найденной на коже вашей жены спермы полностью совпадает с вашей. Полтора миллиона долларов – хороший куш, не так ли, Гарт?
Грэг не верил своим ушам. Он не мог верить в то, что он слышал. Ему показалось, что говоривший ЭТО шериф нарочно в шутку глумился над ним, и потому нельзя было серьезно воспринимать его. Но он говорил ЭТО, и ЭТО было реальностью, потому что он слышал это. Какой чудовищный заговор!
-Её изнасиловали? – почти теряя сознание, простонал Грэг, но шериф молчал. – Её изнасиловали?! – почти в истерике заорал Грэг, схватив шерифа за ворот рубашки.
- Вы арестованы, Гарт. Наденьте на него наручники.
На побледневшего, Грэга надели наручники, и, почти полумёртвого, вывели.
Глава шестьдесят девятая
Чудовищное обвинение
Возвращение в реальность было тягостным. Я долго не могла прийти в себя после операционного наркоза. Меня тошнило и кружило. Все вокруг качалось и кружилось, в безумной и ненужной пляске разнообразных предметов. Я плохо помнила, что со мной случилось. Единственное что врезалось в мою память - это удар и отвратительный звук ломающейся берцовой кости.
Боли в бедре больше не было, только тягостное ощущение обездвиживания. Я попыталась поменять положения тела – бесполезно, моя нога оказалась скованна тысячами маленьких блестящих спиц, которые удерживали мою ногу в неподвижном положении. Левая рука тоже оказалась в гипсе, и давила всей своей тяжестью на грудь. Гипсовый ошейник и кислородная маска делали невозможным, даже приподнять голову. Боже, я была, в буквальном смысле, прикована к постели, и в таком беспомощном положении, возможно, мне предстояло провести не один месяц.
-Лили!
О, боже, кажется, я слышу голос Грэга! Он здесь, подле меня, а я не могу повернуть к нему голову!
-Грегги, милый, ты здесь? – но сквозь маску раздается только невнятное бормотание. Я слышу, как растроганный Грэг всхлипывает сопливым носом, и сквозь бинты чувствую, как его тёплая рука гладит меня по голове. Мне горько и в то же время приятно, что Грэг рядом. Мне жалко себя, жалко Грэга, жалко так, что хочется плакать, и я плачу, потому что чувствую себя виноватой перед ним.
Теперь я окончательно пришла в себя. Тяжкие воспоминания о случившемся разом навалились на меня и давят. Я не знаю, как рассказать об этом Грэгу, что я самонадеянно, без спросу забрала бриллианты из ячейки, когда Грэг не велел мне одной забирать бриллианты, и не уберегла семейную реликвию от грабителей.
Я представляла, как Грэг расстроится из-за потери. Быть может, он возненавидит меня и окажется прав – такую потерю вряд ли можно простить. Как он просил продать их и купить новый дом! Почему я не послушалась его совета?! На что сдались мне эти бессмысленные побрякушки?! Тешить своё глупое, бабье тщеславие?! И теперь все мечты его пошли прахом, и всё это из-за меня, из-за моей глупости!
Быть может, он навсегда расстанется с такой женой, которая приносит ему одни убытки и несчастья, и будет прав. Что ж, рано или поздно он узнает об этой потери. Лучше сказать ему сразу, а там что будет. Свободной рукой я снимаю кислородную маску.
-Грэг, бриллиантов больше нет. Меня ограбили! – я разрываюсь приступом рыданий.
-Я всё знаю, милая. Не думай больше об этом хламе, для меня главное, что ты жива, - и Грэг гладит правой рукой по лицу. Странно, ведь он левша. Тут только я замечаю, что вторая, его «рабочая» рука прикована наручником к полицейскому, стоящему тут же.
-Видишь, Лили, меня арестовали за кражу собственных бриллиантов, - Грэг горько рассмеялся. – Они думают, что это я инсценировал ограбление собственной жены, чтобы получить страховку.
-Что? Ничего не понимаю, - растерялась я, обращаясь к полицейскому. – Я видела того, кто напал на меня, но это не мой муж. Причём здесь мой муж?
-Так, значит, вы утверждаете, что это сделал не ваш муж?
- Конечно, не мой муж. Я же говорю, что видела грабителя…
-Тогда скажите, правда, что страховая стоимость ваших бриллиантов на случай ограбления составляет полтора миллиона долларов? Вы за этим его прикрываете?
- К чёрту, страховку, отпустите моего мужа.
-Хорошо, мэм, но помните, если вы попытаетесь связаться со страховой компанией банка, чтобы получить страховку – вы оба будете арестованы за мошенничество. – Полицейский отстегнул наручник на руке Грэга.
-Вот видишь, какие у них права, - вздохнул Грэг.
-Прости, Грегги, прости за всё. Это я во всём виновата, что случилось. Я не должна была быть такой дурой, чтобы разъезжать в бриллиантах по шоссе. Я должна была догадаться, что всё это может плохо закончиться этим …Прости, я испортила тебе праздник, Грэг. Как всё глупо, глупо!
-Не надо больше об этом, сейчас самое главное, чтобы ты поскорее поправилась. Ничего другое для меня значение не имеет. У нас впереди ещё будут множество годовщин, и мы будем праздновать этот день, пока нам самим не надоест, потому что мы будем жить долго – долго, будем, здоровы и счастливы, - при этих словах Грэг грустно засмеялся, и поцеловал меня в голову. Горький запах лекарств тут же ударил ему нос. «Бедная Лили, как же ей было больно».
- Я знаю, лечение здесь стоит дорого, а у меня нет даже страховки, Грэг, - задыхаясь, произнесла я.
-Не думай об этом, милая. Я подам на мистера Дарси в суд, и я получу таки с этого жадного нигера компенсацию за лечение! Вот увидишь, я всё равно добьюсь своего! С помощью нашего семейного адвоката я разбомблю их подлый заговор! - Грэг решительно сжал кулаки.
-Мистера Дарси? Но за рулём сидела женщина.
-Женщина?! – удивился полицейский.
-Послушай, Грэг, не унижай себя, не надо ни на кого подавать в суд. Эти люди совершенно не виноваты в том, что случилось. Я сама попала под их машину, как могла бы попасть под любую другую. Я бежала от грабителя. Этот подонок, что сорвал с меня серьги, хотел убить меня, убить, но я вырвалась, я сбежала, сбежала на встречную полосу… меня сбила машина.
-Послушайте, она только после операции, на сегодня достаточно, – возразила дежурившая у моей постели медсестра.
-Нет, со мной всё в порядке. Вот ещё, милый, если тебе понадобятся деньги - четыре тысячи лежат в отсеке с нижнем бельём, третья полка слева. Только эти четыре тысячи. Ха-ха-ха! Отдай их врачам… заработанное. Забыла, ещё, ещё три тысячи на счёте. Глупо думать, что этого хватит. На первое время. Это всё, что есть. Больше у меня ничего нет. Ничего!
-Всё, господа, больной после операции нужен отдых. Я и так позволила вам слишком много. Здесь вам нельзя больше оставаться, - ответила медсестра, набирая в шприц дозу снотворного обезболивающего.
-Грэг, я хочу домой! Милый, пожалуйста, забери меня отсюда! Ведь, мне всё равно где лежать. Я чувствую -это надолго… Здесь нужно платить за лечение… Дома в родных стенах я скорее поправлюсь.
-Да, да, я поговорю с врачами. А ты, поправляйся и не о чем не волнуйся. Завтра я буду здесь, и мы поговорим наедине, а теперь спи. До скорого.
-Постойте, медсестра, - шериф отвел её руку от капельницы, - мне нужно задать ещё один вопрос. Так, значит, вы говорите, что видели, того, кто напал на вас.
-Да, я знаю его, - не колеблясь, ответила я, - этот подонок нагнал меня на алом Порше, - благодаря своей феноменальной памяти, я полностью запомнила номер машины и назвала его.
-Эф сто один апельсин цэ эс ку. Да, и ещё, шериф, его зовут Коди, по крайней мере, он представил себя так, но, конечно, такое дурацкое имя может быть только вымышленным.
В эту секунду я заметила какую-то странную реакцию на лице шерифа. Его лицо, вдруг, вытянулось не то от страха, не то от удивления, а глаза округлились.
-Послушайте, мэм, а вы ничего не путайте.
-Поверьте, сейчас я не в том состоянии, чтобы морочить вам голову. Всё было так, как я сказала. Этот подонок напал на меня, сорвал серьги и брошь, а потом хотел избавиться от меня, как от ненужной свидетельницы. Если хотите его описание, то вот оно: по виду латиноамериканец, не больше тридцати лет, носит вот такую тонкую и противную бородку, - здоровой рукой я обвела пальцем вокруг лица, - а вот, черные волосы стрингованы, одет в дорогой светлый костюм – больше ничего сказать не могу. А, теперь оставьте меня в покое, шериф, мне очень больно.
Шериф не стал больше расспрашивать меня, а с каким-то растерянным видом вышел из палаты. Медсестра ввела в капельницу снотворное, и через секунду я забылась обезболенным сном.
Глава семидесятая
Лилии для Лилии или Лечение класса люкс
Измученный Грэг, поехал домой. Теперь он понимал, что денег на лечение его жены ждать неоткуда, и никто не в состоянии ему помочь. Просить у матери денег – бесполезно, всё, что им удалось заработать за сезон на туристических маршрутах – завтра уйдёт на уплату процентов ненасытному банку. Те четыре тысячи, о которых говорила ему жена, - лишь жалкая насмешка. Оставалось одно – рассчитывать на себя. Но, как, когда даже его знаменитая яхта вот – вот пойдёт с аукциона за долги.
От всего этого голова шла кругом. Грэг смертельно устал. Хотелось уснуть и никогда больше не просыпаться. Единственное утешением Грэгу служили слова хирурга, что ни один жизненно важный орган не пострадал, и его жена поправиться. Иначе, он сошёл бы с ума.
Внезапное горе как никогда отнимает у человека силы. И, потому, добравшись до свой постели, он тут же рухнул в неё и уснул, как убитый.
Грэг спал долго. Он, даже не заметил, что всё это время дверь оставалась открытой, и как в комнату вошла женщина. В ночной темноте трудно было разглядеть её.
Кто эта женщина? Что она здесь делает? Быть может, это воровка – медсестра из больницы, подслушала наш разговор о лежащих в белье деньгах и прокралась в дом, чтобы украсть последнее.
Женщина тихонько вошла, осмотрелась и …заперла входною дверь ключом, лежащим на столике. Нет, она не воровка. Воровка не стала бы запирать дверь, отрезая себе путь к отступлению.
Вот она подошла к Грэгу и наклонилась. В темноте комнаты раздался тихий звук поцелуя. Женщина ласково погладила колючую голову Грэга и снова поцеловала его, но Грэг уже спал мертвым ном. Тогда она заботливо сняла с него грязные кроссовки и потеплее укутала бараньим покрывалом.
Кто же она? Вдруг, это его любовница, пользуясь, случаем, пришла утешить Грэга? Женщина открыла окно, чтобы пустить глоток воздуха в душную комнату и глубоко вздохнула ароматы цветущего леса. Яркий месяц осветил её лицо. Это была мать Грэга – та самая женщина, что когда-то в муках подарила ему жизнь на заднем сиденье лимузина.
Матери всегда приходят, когда их детям плохо. И мать Грэга не исключение. Несмотря на свою внешне английскую чопорность и горделивую заносчивость, она горячо любила своего малыша Грегги, как ласково называла она его. Её любовь не выражалась лишь внешне - горячо, истерично и навязчиво так, как мы привыкли видеть в русских матерях. Но когда Грэгу было плохо, мать всегда приходила ему на помощь, и помогала всем тем, чем могла помочь.
Вот и сейчас, узнав о случившейся трагедии с его русской женой, она среди ночи примчалась к нему, чтобы поддержать своего сына. По правде, говоря, её совсем мало заботило моё состояние – умерла ли я там или выживу, единственное, что по-настоящему беспокоило мать - это здоровье её малыша Грэга. Мать знала, как её сын сейчас переживает, и опасалась за него. Её незачем упрекать за это. Таковы уж все матери. Их любовь безмерна, но эгоистична. Что ей до чужой русской девчонки, которая приехала невесть откуда (невестка - невесть кто), когда родной ребёнок дороже всего на свете.
Грэга разбудил приятный звук скворчащей поджарки. По комнате тут же распространился приятный аромат любимых оладьев. Крепкий сон стер с памяти произошедшею трагедию, и Грэг встал, как ни в чем не бывало. Теплые простыни ещё хранили остро-соленый запах её вагинальной смазки, её полного, вечно потного тела, её сладко свечной аромат надушенных волос. Как он любил его вдыхать его по утрам, лениво перекатываясь в постели.
Грэг встал и, почесывая голову, рефлекторно пошёл на кухню. За плитой стояла мать и жарила оладьи, неловко переворачивая каждый блин, отчего капли жира то и дело норовили попасть ей в лицо и на руки, и она каждый раз забавно подскакивала. «Мисс» Фрида Баркли была неважной кухаркой.
-Мама, - Грэг бросился ей в объятия и зарыдал, словно маленький ребёнок.
-Знаю, знаю, - утешала его бедная мать, гладя сынишку по колючей голове.
-У меня нет денег, ничего нет! Что мне делать?! Что?! Я даже не смогу оплатить лечение!
-Не переживай, Грегги, мы что – нибудь придумаем, обязательно придумаем. Бог милостив. Сегодня мы пойдем к ней вместе, поговорим с администрацией больницы. Может, они дадут рассрочку платежа.
Голубоватый дым напомнил, что оладьи подгорели. Мать деловито сняла их со сковороды, ободрала почерневшую корку и подала их сыну. Грэг, мерно жевал отвратительные оладьи, приправляя их солеными слезами, которые то и дело текли из глаз.
-Ну, ты как маленький, Грегги. Взбодрись, не стоит предаваться отчаянию, ибо, уныние –смертный грех. Из любой ситуации есть выход. Так будем же держаться достойно. Ну, же не раскисай, Грегги, - но утешение матери произвело на Грэга обратный эффект, и, уткнувшись в её заляпанный передник, он разразился рыданиями. – Поплачь, поплачь, сынок, - ласкала его мать, но внутри неё росли негодующие мысли: «Проклятая мерзавка, сколько же ты будешь мучить моего сына. Лучше бы ты никогда не появлялась в его жизни. Лучше бы ты умерла там, на дороге».
Теперь она почти безотчетно ненавидела меня, хотя знала, что я не виновата в том, что случилось, но от этого ненавидела меня ещё сильнее. Ей казалось, что я приношу одни несчастья её любимому сыну.
Вот такие противоречивые чувства теснились в груди истерзанной матери – непомерная нежность к сыну и раздражительная ненависть ко мне.
Хорошенько выплакавшись, Грэг почувствовал себя немного легче, и стал собираться в больницу. Зная состояние сына, мать предусмотрительно села за руль.
На асфальте, в том месте, где меня сбила машина, ещё виднелись присохшие остатки моей крови, неубранные осколки ветрового стекла бриллиантовой россыпью валялись повсюду. О, как тяжело было смотреть на всё это Грэгу и осознавать, что это её кровь. Кровь, которая текла по её венам, когда возбужденное сердце отсчитывало мгновения их сладострастия.
-Поедем отсюда, сынок, - прервала его мать, - здесь не на что больше смотреть.
Понурый Грэг сел в машину, и они продолжили свой путь в окружную больницу.
В больнице их встретил тот самый шериф, что чуть было не арестовал вчера Грэга. Грэг бычком посмотрел на него. Зная резкий характер своего сына, за него заступила мать:
-Мы не оставим так этого дела. Мы подадим в суд на семейство Дарси, и на вас за то, что вы, превысив должностные полномочия, пытались обвинить моего сына в мошенничестве.
-Послушайте, - прервал её шериф, предупреждающе подняв ладонь.
-Нет, это вы послушайте! - разгорячилась мать. - Я потребую всё, что причитается нам за лечение пострадавшей, а так же моральную компенсацию.
-С вас ничего не требуется, всё уже оплачено.
-Как оплачено?! Но ведь у неё нет страховки.
-Это не важно. За неё заплатили, что вам ещё нужно? Со своей стороны, если хотите, я могу попросить официальных извинений у мистера Гарта.
Грэг и матушка удивлённо переглянулись, они не ожидали, что виновная в аварии сторона так быстро пойдёт на уступки. Ведь нищее семейство Дарси едва сводило концы с концами. Однако, официальное лицо заявляло, что это так и ему нужно было верить.
-Пропустите, мы хотим видеть Лили!
-Не получится, здесь её нет. Сегодня утром её перевели в другую палату.
-Как в другую палату?! – спросил испуганный Грэг. – Где моя жена?!
-Она на пятнадцатом этаже, в палате люкс № 6.
-Вы шутите офицер, - простонал Грэг, - какая палата люкс, когда у нас нет денег, даже на лечение. Семейство Дарси тоже мало походит на миллионеров.
-Не знаю, мне велели передать вам только это. Я передал. Прощайте, мистер Гарт, желаю скорейшего выздоровления вашей супруги, - откланялся шериф.
-Смотри, Грэг сколько тут кнопок. Вот эта, чтобы подняться. Эта – опуститься. Ой, перепутала. Я пока ещё толком не разобралась. А это зачем! Ха-ха-ха! – кровать поворачивается вокруг оси, толкая Грэга. – Вот видишь тут Интернет, телевизор. В такой роскошной палате, не то, что лечиться, даже умереть приятно.
-Надо же, а на вид, прямо, как нищие. Подумать только этот подпольный миллионер ещё вчера клялся, что ему нечем кормить собственных детей! Ну, Дарси! Как он не хотел платить, но я дожал его. Вот видишь милая, всё получилось так, как я тебе обещал. Теперь можешь выздоравливать с полным комфортом!
-Я всё равно не понимаю, откуда такие деньги. Один день пребывания в такой палате стоит не менее тысячи долларов, не считая обслуживания.
-Всё равно, мам, главное нам это выйдет совершенно бесплатно! – обрадовался Грэг.
-А вон там туалет, и даже душ. К сожалению, я ещё долго не могу воспользоваться ими. А что за вид из окна. Посмотри, Грэг, это же настоящие кокосовые пальмы. Как развеваются они на ветру!
Грэг подошел к окну, а я тихонько нажала на кнопку открытия окна, и створки отворились, впустив поток свежего морского воздуха.
-Господь всемогущий, какая красота! – воскликнул Грэг. – Сидя в нашем болоте, такого не увидишь, правда, Лили? А ты хотела домой, в нашу болотную дыру, - грустно вздохнул Грэг.
-Не надо, Грэг, родной дом, лучше самой роскошной палаты в больнице. Без тебя мне здесь всё равно будет плохо.
-Я буду навещать тебя каждый день.
-Нет, Грэг, не нужно жертв ради меня. Тебе нужно работать, чтобы обеспечить своё будущее.
-Ничего, я буду приходить к тебе каждый вечер и сидеть с тобой, пока меня не выкинут отсюда. Благо душ здесь намного лучше, чем у нас. Ха-ха-ха! Здесь, по крайней мере, есть горячая вода. Согласна?
-Идет, Грэг. Если так, с тобой я согласна оставаться здесь как можно дольше.
Грэг тихонько провел шершавой рукой по моему лицу и поцеловал слюнявыми губами в нос.
Так началась моя больничная жизнь класса «Люкс», где я ни в чем не знала себе отказа, стоило только нажать на нужную кнопку. Каждый вечер ко мне приходил Грэг, и, пока над заливом алели последние лучи солнца, мы мирно беседовали, до тех пор, пока ночь не спускалась над городом, и Грэга не просили покинуть больницу. Как ждала я вечера весь долгий и бессмысленный день, и, как ребёнок радовалась, когда слышала знакомые шаги по коридору.
Самое страшное время наступало, когда Грэг уходил домой, и по всей больнице выключали свет. Не знаю почему, но я боялась спать одна в темной палате. Мне казалось, что в палате за мной кто-то следит. Как-то поздним вечером, едва Грэг только ушел, дверь со скрипом приоткрылась, и кто-то заглянул внутрь.
-Грэг, это ты? – мне показалось, что, может быть, Грэг что-то забыл и вернулся в палату, но никто не ответил, только дверь сразу же закрылась. В полуоткрытую щель двери я успела заметить, что промелькнуло что-то белое, похожее на замотанную в бинты мумию. Я вскрикнула и автоматически нажала кнопку вызова дежурной медсестры.
-Сестра, умоляю вас, здесь кто-то ходит. Мне страшно. Кто-то только что был здесь и заглянул в мою палату.
-Успокойтесь, миссис Гарт, здесь никого нет. Вам нужно поспать.
Чтобы успокоить меня, незаметным движением она ввела дозу успокоительного, и я заснула тяжелым сном.
Всё шло хорошо. Медленно, но я стала поправляться, и вскоре моя красота вновь стала возвращаться ко мне. Лицо зажило хорошо, так что не осталось и следа. Вынужденную беспомощность я пыталась компенсировать познавательным времяпрепровождением в паутине Интернет, прочно поймавшей меня своими сетями. Это помогало немного забыться, а вечером приходил Грэг, и мы весело беседовали до темноты, строя планы на будущее и, воображая, какая прекрасная жизнь ждала нас вереди!
Так проходили дни за днями. Несмотря на невозможность физической близости из-за моей травмы, мы, как никогда в жизни, сблизились духовно, и с каждым днем понимали друг друга все больше и больше, пока одно событие не вторглось в наши отношения.
Как и все неожиданные сюрпризы, это случилось в понедельник утром. Я ещё мирно спала, когда в мою дверь постучали. Сквозь сон я услышала громкий стук и проснулась. В дверях стоял незнакомый старичок, напоминавший садового гнома, с огромным букетом белых лилий.
Не говоря ни слова, он выложил букет на столик возле кровати и, откланявшись, поспешил к выходу.
Меня испугал этот ранний визит, и растерянным голосом я спросила, от кого были эти цветы.
-Мне сказали, что вы знаете, - улыбнулся старичок - гномик.
-Грегги, - растаяла я.
По палате распространился чудесный аромат лилий. Наверное, так пахнет сама роскошь. Я попросила поставить цветы в воду, и, не переставая, любовалась хрупкими фарфоровыми венчиками.
Примерно чрез час у меня начала болеть голова, а когда –то приятный сладковатый аромат цветов невероятным образом трансформировался в удушающий запах паленой резины. Ещё через час меня начало подташнивать, но я всё равно решила дождаться Грэга, чтобы поблагодарить его за подарок.
Нет, это невыносимо! Меня сейчас вырвет! Третья метаморфоза запаха напоминала ситуацию, как если бы передо мной вывалили целую кучу грязных детских подгузников. От цветов Я начала угорать.
На полную мощность я включила кондиционер. В палате стало холодно, как на Северном Полюсе, но, по крайней мере, можно было чем-то дышать.
« Конечно, это приятно и романтично. Лилии для Лилии. Но зачем? К чему такие траты, когда в доме нет лишнего цента. Скажу ему, чтобы больше никогда не покупал лилий и, вообще, цветов». Несмотря на своё цветочное имя, цветы для меня – самый бестолковый подарок, который только можно преподнести. Куда разумней приобрести за эти же деньги небольшую вещицу – ту же мясорубку, к примеру, которая прослужит не один год, чем дарить, неизвестно зачем, огромный букет роз. По своей натуре я человек практичный и не люблю ненужных подарков, а тут мне дарят огромный букет лилий. Подарок, конечно, с огромным смыслом, окрашенным в романтические тона, но с такой же огромной ненужности.
Межу тем погода резко испортилась. Судя по компрессионному давлению внутри моей головы, собиралась сильная гроза. Я не ошиблась. Налетевшие с залива тучи обрушились проливным дождём. Порывистый ветер трепал длинные пальмы под окном, которые то и дело норовили захлестнуть в стекло своими жесткими, как плеть листьями.
Я сильно сомневалась, что в такой день ко мне пожалует Грэг, но всё равно ждала, в тайне надеясь, что он всё-таки придёт. Я лежала, напряженно прислушиваясь к шуму бури за окном, и вскоре я услышала его тяжелые размашистые шаги. О, я могла отличить эти шаги из тысячи других! Это был мой Грегги. Вот он идёт по коридору. Всё ближе и ближе. Шаги остановились. Сейчас откроется дверь… Дверь открылась, и точно, в палату ввалился мокрый и взъерошенный Грэг.
-Господь всемогущий, еле прорвался. Объявлено штормовое предупреждение – все дороги перекрыли.
За окном начался настоящий ураган, в стёкло хлынул дождь, полетели сорванные листья бумага. Мусор прилипал к мокрым стеклам, несмотря на то, что мы находились на пятнадцатом этаже. Началась настоящая буря. Чтобы не видеть всего этого ужаса, я захлопнула жалюзи, и в палате стало совсем темно и уютно, лишь вспышки молнии озаряли лицо Грэга.
-Попался, - засмеялся он. – Теперь не знаю, как буду возвращаться домой. Ну, как ты тут? Я принёс тебе твоего любимого апельсинового сока. Сам выжимал. – Грэг вывалил на столик целый кувшин сока, и тут только заметил огромный букет.
-Спасибо, тебе, милый. Это так неожиданно с твоей стороны. – Я нагнула его голову и поцеловала Грэга в губы. - Только зачем такие траты? Этот букет, должно быть, стоит целого состояния.
-Да, но я не дарил тебе цветов, - удивившись, честно признался Грэг.
-Интересно, тогда кто?
- Ты уж, наверняка должна знать, кто является здесь твоим поклонником, - недобро проворчал ревнивец.
-Грэг, ты опять за своё. Ты снова ревнуешь. Мы же говорили с тобой об этом.
-Хорошо, тогда кто подарил тебе эти цветы? Такие букеты просто так не дарят, а если дарят, то требуют определённой взаимности. Говори, с кем ты тут завела интрижку, пока меня не было?
-Я, правда, не знаю от кого эти цветы. Я думала это от тебя…
-Думала, - передразнил Грэг, - сейчас мы это узнаем. Обычно ко всей этой дребедени полагается записка. Сейчас мы узнаем, кто твой любовник. – В поисках записки Грэг шарит в букете своими колючими пальцами, безжалостно срывая и давя нежные лепестки. – Вот она! – Грэг лихорадочно разворачивает записку – бесполезно, она совершенно пуста. Это злит Грэга ещё больше, вытаращив глаза, он тычет её мне:
-Что это?! – взвизгнул Грэг, так что перекричал звук раскатистого грома.
Моё терпение лопнуло, и я понесла:
-Я не знаю, - отрезала я. Вдруг, со злости мне стало так весело, что я съязвила:
-Ха-ха-ха! Да, я завела себе здесь любовника, и мы трахались здесь, на этой самой постели. Тем более, что для этого дела поза у меня вполне подходящая, - я указала на приподнятую ногу, утыканную спицами. - Эта же целая камасутра, Грэг! Ха-ха-ха! – истеричный хохот наполнил палату. – Безумец, неужели ты думаешь, что я и вправду в состоянии завести интрижку в таком положении. Проклятые цветы воняют, как нужник, нет, как тысяча нужников, выкини их скорее за дверь. Грэг, Грэг, милый, как ты мог только подумать такое.
-Хорошо, - успокоился Грэг. – Тогда хотя бы скажи, кто принёс эти цветы?
-Сегодня утром их принёс какой-то старик. Положил и ушёл. Я думала, что это от тебя и не стала ничего спрашивать.
-Хм, - задумался Грэг.
-Грегги, милый, ну, что с тобой? Выкини, наконец, из головы эту глупость.
Грэг успокаивается, но я вижу, как тень сомнения легла на его нахмурившееся лицо.
-Иди мыться, Грэг. По-видимому, тебе здесь придётся провести целую ночь. В такую бурю домой тебе ехать нельзя. Когда придёт сестра, ты спрячешься под койку, а я скажу, что ты давно ушёл. Хорошо?
-Идёт, - вздохнул Грэг, вложив свою тёплую и шершавую ладонь в мою. – Знаешь, Лили, я очень скучаю по сексу.
-Я тоже, милый, – шепотом призналась я, нежноцелуя его руку.
Едва инцидент с цветами был исчерпан, как на следующую неделю повторилось то же. В понедельник, в то же время, снова пришёл тот же гномоподобный старик и снова принёс полный букет лилий. Ну, уж нет. Я попыталась остановить старика, но тот, ничего не объяснив, проворно юркнул в двери.
Схватив букет, я стала искать записку. Точно, как и в прошлый раз, там лежала совершенно пустая карточка. Я повертела её так и сяк и, даже приставила к горячему свету ламп в надежде, что проявятся буквы из молока,* - ничего. Нужно было поскорее избавиться от несносного букета, и я отдала его медсестре, попросив, чтобы она разнесла цветы бедным пациентам.
Едва Грэг вошёл в больницу, как сразу же понял, что мне снова принесли букет. На дежурной стойки администратора стоял свежий цветок лилии. Словно на крыльях ревнивец взлетел по лестнице на пятнадцатый этаж.
-Приносили? – было его первым вопросом.
-Что, милый?
-Не строй из себя дурочку, ты знаешь, о чём я говорю! О букете лилий от твоего тайного поклонника! - разозлился Грэг.
-Какой букет? Ты же видишь, никакого букета нет!
-Зачем ты врёшь? Я видел белый цветок на стойке администрации! Меня не обманешь, - погрозил Грэг пальцем, – я чую их запах. Они были здесь. – Грэг принялся обнюхивать столик, словно полицейская собачонка.
-Хорошо, милый, я не буду врать. Да, снова пришёл тот старик и принёс мне целый букет лилий. Что было мне с ними делать? Вот я и раздала их по всей больнице.
-Нет, это уже слишком! Первый раз я думал, что это досадное недоразумение, теперь то я точно уверен, что у тебя есть поклонник! Я перерою всю больницу, но найду его!
-Погоди горячиться, Грэг. Вместо того, чтобы психовать, взял бы, да и выследил этого старика. Он пришел в то же время, значит, логично предположить, что в следующий понедельник он придёт точно так же, вот ты его и поймаешь. А через него то мы и узнаем, кто таскает мне все эти букеты. Идёт, Грэг – мой ревнивый малыш, - я потрепала по его заросшему лицу.
-Договорились. Проклятие, я не могу, в следующий понедельник. У меня важный клиент – какая-то богатая дура по понедельникам вздумала устраивать себе пикники в море. Послал бы её куда подальше, да бабёнка золотая – здорово платит. Милая, ты же знаешь, как нам сейчас нужны деньги.
-Да, да, конечно, милый. Бизнес превыше всего. Раз какому-то придурку нравится дарить цветы по понедельникам – пусть дарит, я не возражаю. Главное, чтобы ты не волновался, Грэг, и не пытал меня потом своей дурацкой ревностью.
Глва семьдесят первая
Пассажирка
Прошла ещё одна неделя. В понедельник утром мне снова принесли цветы. На этот раз старик не показался, он предпочёл передать цветы через сестру. Букет состоял из красных тигровых лилий - не пахучих, потому как запах могут издавать только белые лилии. Этот букет я решила оставить возле себя, чтобы налюбоваться их причудливой крачатой окраской, не рискуя при этом угареть. Как и тогда, в букете лежала пустая записка.
На языке цветов красные лилии обозначают – «я стыжусь». Есть поверье, что их лепестки, якобы, покраснели от стыда, увидев купающихся обнаженных нимф леса, - вот почему этот сорт лилий имеет ярко оранжевый окрас лепестков. Целый день я любовалась на причудливые изгибы ярких цветов, и ждала Грэга.
В первый раз напрасно. Сколько я не вслушивалась в шаги, я не могла услышать его широкую поступь. И с каждым часом становилось всё ясней – Грэг не приедет.
«Может, что-нибудь случилось, а, может, просто ему надоело каждый день ездить в больницу. А, вдруг, он утонул», - эта мысль поразила меня словно молния, и я кинулась звонить на мобильный.
Я попыталась дозвониться до Грэга. Но тщетно. Гадкий голос автоответчика отвечал, что абонент находится в недоступном для связи месте. Меня выводил этот «приятный» женский голос, хотелось шарахнуть телефон об пол, но что-то разумное подсказывало не делать этого. После шестьдесят четвертой попытки, я услышала долгожданный голос Грэга. Он как-то сухо сообщил, что с ним всё в порядке и, что он сейчас занят на работе, и чтобы я больше не звонила ему на трубку, но мне и этого было достаточно. Я успокоилась и повестила трубку.
Чтобы объяснить его отсутствие, я пыталась утешить себя разумными доводами, но в душе все равно было тяжело. Этот непонятный и короткий разговор задел меня, но я пыталась заставить себя не обижаться на Грэга, объясняя всё его усталостью на работе. Но на сердце легла какая-то тяжесть.
Я попыталась отвлечь себя Интернетом – но это помогло немногим, недобрые предчувствия никак не хотели покидать мою голову. Вскоре компьютер утомил меня, голова сделалась тяжёлой, глаза начали слипаться, и я заснула свинцовым сном, забыв о всех неприятностях минувшего дня.
Взбив мощным винтом пенистые гребни, «Жемчужина Флориды» на всех порах вышла в открытые воды залива. Далёкий ночной город сиял россыпью огней, оставляя свой шум и суету где-то позади. Алое солнце, разметавшись по воде рубиновыми отпрысками, торжественно погружалось в воду. Какой-то неземной свет заката окрасил белоснежную мантию яхты в золотисто-розовый свет.
Вот гул моторов стих, и яхта остановилась посреди бескрайних вод. Как здесь было тихо хорошо! Казалось, что ты оторван от всего суетного мира, и предоставлен сам себе.
Понимала это и симпатичная мулатка, сидевшая на верхнем борту чудесной яхты. Взгляд её нахмуренных глаз был направлен далеко-далеко, будто её мысли блуждали по волнам, нигде не находя себе приюта. Что-то беспокоило её, но что – понять было сложно. Бокал с озорным шампанским в её руке отливал всеми оттенками золотистого янтаря.
Мулатка посмотрела в сторону города, и её сердце на миг сжалось, словно она вспомнила о какой-то неприятной обязанности, тяготившей над ней. Но вот она встрепенулась, из-под пухленьких губок появился стройный ряд белоснежных зубов, а на лице её показалась тянутая улыбка счастья. Нервно опрокинув несколько бокалов с пенным напитком, мулатка обратилась к Грэгу.
-Почему ты никогда не говоришь со мной, капитан? Ну, же, выпей со мной. Шампанское сегодня просто замечательно!
Мулатка налила полный бокал шампанского и предложила его Грэгу. Грэг и впрямь стоял, как истукан, с опасливым ужасом глазея на слишком неуёмную свою клиентку. Грэг понимал, что пить ему было нельзя, и не выпить тоже. Это было бы просто не вежливо с его стороны, ведь женщина была его гостьей, и, более того, - состоятельной клиенткой, которой он был обязан потакать во всем. Он метался, не знал, что делать, как вести себя перед этой женщиной, и поэтому выглядел абсолютно глупым стоя перед своей пассажиркой, почему-то держа руки в кармане, словно у него там был пистолет.
-Мне нельзя пить – я за рулем, - наконец, придумав причину, буркнул Грэг, при этом стараясь не глядеть женщине в глаза.
-Расслабься, малыш, это всего лишь шампанское. Святая вода, - с этими словами вредная проказница опустила пальцы в бокал и цыркнула маленькую брызгу прямо в испуганное лицо Грэга. –Я же говорю, святая вода, расхохоталась она…
-Всё равно нельзя. У меня индивидуальная непереносимость спиртного. От выпивки меня начинается тошнота и понос.
-Боже, какой кретин, - вздохнула мулатка, и, захохотав, шлепнула ладонью в лоб. - Ну хоть, как тебя зовут, капитан?!
-Грэг, - пробурчал Грэг.
-Вот, уже хорошо, а меня зовут Синтия. Будем знакомы, Грэг, - заговорила с ним мулатка, словно Грэг и впрямь был идиотом или ребёнком. Вытянув вперёд свою длинную тонкую руку, она ласково потрепала Грэга по колючей голове, тот дернулся и отскочил в сторону, бычком уставившись на свою новую знакомую. Он был явно не готов к такому развороту событий. Мулатка была пьяна и расслаблена, Грэг просто не знал, что с ней делать.
-Ха-ха-ха! Не будь таким диким, Грегги, иди сюда, ну, же. – Синтия подтянула опешившего «капитана» к себе за пояс брюк, и, находясь в непонятном трансе от вида роскошной женщины, Грэг невольно повиновался, не отдавая отчета, что он делает. - Ближе, ближе. Ты такой милашка! –взвизгнула она.
Мулатка встала в полный рост и обняла Грэга. В сравнении с рослой девушкой, тщедушный, невысокий Грэг и впрямь казался ребёнком, его взгляд едва упирался ей в груди.
Мулатка налила полный бокал шампанского и предложила его Грэгу.
Лаская её грудь, Грэг чувствовал запах женщины, но это был новый, незнакомый ему запах, запах который он не в состоянии был постичь.
Вдруг женщина присела перед ним на колени и, расстегнув его пояс, начала спускать с него брюки. Грэгу стало стыдно. Он на минуту пришёл в себя от её чар и стал натягивать брюки обратно.
-Брось, Грегги, мы тут одни, и никто не узнает об этом. Тебе ничего не нужно делать, просто расслабься и доверься мне, я сделаю всё сама.
Сначала Грэгу это показалось противоестественным. От омерзения ком тошноты подступил к его горлу, но давящие ощущения её теплого и влажного рта были так приятны, что Грэг закрыл глаза и невольно застонал от удовольствия. Обхватив руками её голову, он ещё сильнее прижал к себе.
Нет, это почти невозможно. То, что вытворяла эта женщина было восхитительно и отвратительно в своей противоестественности, но ему нравилась это, и этого хотелось все больше и больше. Грэг готов был заорать, чтобы все слышали этот крик его сладострастья, но только чайки отзывались на его протяжный стон.
Телефонный звонок разорвал шум волн и крик чаек. По забавной мелодии финской польки он понял, что это звонит жена. Как он ненавидел её теперь! «Зачем она звонит сейчас?! Эта дура всегда звонит в самый неподходящий момент, чтобы справится о нём».
-Не отвечай, - простонала Синтия, лаская языком его живот.
Звонок затих, и любовники со страстной яростью предались любовным утехам. Снова раздался тот же звонок. Назойливый беспощадный. Дотянувшись до брюк, Грэг отключил телефон, но по характерным отблескам на дисплее было видно, что жена с присущей ей неуемной настойчивостью продолжает набирать его номер. Это невыносимо! У Грэга было ощущение, преступника, который совершает преступление и понимает, что его вот-вот застигнут с поличным. Ему кажется, что жена уже догадывается обо всём, что происходит и потому звонит не переставая. Истерзавшийся Грэг прерывает французскую рапсодию любви, буквально вырывая своего «мальчика» из пухлого рта своей смуглоликой любовницы.
-Что с тобой, Грегги?
-Я так не могу! Это звонит моя жена! Она догадывается, чем мы сейчас занимаемся. – Грэг нервно вскакивает и, как утопающий за соломинку, хватается за телефон.
-Придурок, как она может догадаться? – прошипела сквозь зубы Синтия.
-Я не знаю, но она звонит, звонит!
На следующий день он тоже не пришёл. От скуки и отчаяния я начинаю вести дневник, которому доверяю свои сокровенные мысли, потому как знаю, что на русском его здесь никто не прочтёт.
Глава семьдесят вторая
Больничный дневник
Вторник 2 июня.
Он не пришел. Уже второй день я лежу совершенно беспомощная и одинокая. На улице стоит жара, и кипит жизнь, а здесь одинаково прохладно, будто в склёпе мертвецов. Букет лилий как раз кстати, он подчеркивает мертвенность больничной обстановки. Чувствую себя, как мертвец, погребенный заживо и забытый в могиле. Мне не кому высказаться. Услужливость сестёр вызывает у меня ярость, можно подумать, что их деланные улыбки куплены за доллары. Я знаю, в тайне они ненавидят меня, потому, что я всем тут надоела.
Суббота 6 июня
Грэга нет уже 5 дней. Целых пять дней я обрываю трубку телефона. Звоню каждые три часа, и вот дождалась – Грэг срывает на меня раздражение в самых грязных словах. Мне до боли обидно, тем более, что надвигается мой двадцать пятый день рождения.. и я не могу понять, что с ним случилось. Но больше звонить ему боюсь.
Воскресенье 8 июня
От пустого отчаяния хочется броситься в окно. Если бы я смогла это сделать, то сделала бы. Через неделю день моего двадцатипятилетия. Четверть века уже прожито.
Я прошу у медсестры зеркало, чтобы посмотреть на себя со стороны. За три месяца неподвижного образа жизни я располнела, и теперь похожа на одрюхшую вислобрюхую свинью вьетнамской породы.
Дебильно одутловатлая рожа ламантина тупо смотрит на меня из-за зеркалья Алисы. Я верчу зеркало и так и сяк, но от этого я не менее безобразна. Зеркало – коверкало. Теперь мне становится мучительно ясно, почему Грэг не хочет меня видеть. Я сама не хочу верить в то, что отражается там.
Со всего маху я швырнула зеркало в оконное стекло. Зеркало влетело в окно, оставив лишь след треснутой паутины. От отчаяния я захлебываюсь в рыданиях. На шум сбежался весь персонал больницы, и тупо смотрят на меня, словно стадо ослов, не понимая, что происходит у меня там, внутри моей израненной души. Разве можно понять чужое горе?
Понедельник 9 июня
Теперь всё понятно… у меня, как всегда, начались месячные. Как я ненавижу эти дни! Из меня льёт, как из гнилой бочки с протухшей солониной, а я не могу даже обмыться. Что если придёт Грэг и застанет меня в таком безобразном состоянии. Ведь он ненавидел, когда у меня были месячные и даже спал отдельно в эти дни.
В липких от мочи и крови памперсах невыносимо гадко, и я меняю их один за другим, складывая использованные под себя, отчего мне ещё противней. Как не крути, всё равно подтекает, и через час, нет, через несколько минут нужно снова менять простынь. От мочи и выделений всё воняет гнилой рыбой, и даже резкий аромат лимона, которым пропитаны очищающие салфетки, не может перебить его. В такие дни я омерзительна сама себе.
Уже пятый раз я меняю памперс, а он опять прилипает к телу, я, даже чувствую, как тёплая кровь льётся между ягодиц. Нужно снова менять. Как раз за таким занятием и застал меня старик, что носит букеты. Чёрт, как же я забыла, что сегодня понедельник –время лилий!
Чуть было, не опрокинув стойку, к которой была подтянута моя нога, я вскочила, как ошпаренная, едва успев накинуть одеяло между ног. Но невозмутимый старик не обращает на меня никакого внимания (может, потому что он почти слеп), он просто кладёт цветы у кровати и уходит.
На этот раз ьархатисто- оранжевый лилейник. О, как я люблю эти простые цветы. Эти полевые лилии мне дороже самых роскошных королевских. Тугие бархатистые лепестки приятно щекочут моё лицо. Я раскладываю лилии в изголовье и складываю руки на животе, представляя себя покойницей, торжественно возлежащей в гробу. Вот так меня и положат – прекрасная молодая женщина утопает в цветах…
Палата представлялась мне склепом, кровать белым гробом, а себя неподвижной и …мертвой. Ха-ха-ха! Подумать только, что же за нелепая покойница из меня выходила. Положение моего тела не как не вязалось с мертвецкой - моя нога была привязана выше головы. Впрочем, окоченеть можно в любой позе, даже в самой смешной, и какая тебе тогда разница, сколько хлопот ты доставишь своим гробовщикам, которые попытаются запихнуть тебя в гроб.
Вторник 10 июня
Ради Грэга мне нужно похудеть всего за неделю. Я поставила цель, и готова идти до конца. Утро началось с нового листа. Теперь всё будет по-другому. Больше Никаких депрессий! Долой хандру! Только позитивные мысли. Главное – не принимать пищу. Вот и вся хитрость. Это не так уж сложно – в эти дни меня всё равно от всего воротит.
Медсестра приносит оладьи. Сладковатый запах поджаристой корочки щекочет ноздри, слюни разжигают голодный желудок. Но я держусь. Как только рука тянется к жирно - маслянистой субстанции, я тут же вспоминаю своё одряхшее лицо, и аппетит исчезает сам по себе.
Четверг 12 июня
Мой пост продолжается. Уже три дня в моём рту не было ни крошки. Лишь минеральная вода составляет мой рацион. Врач грозиться, что если я не начну нормально есть, то меня будут кормить из катетера. Не хотелось бы доводить до такого. Однако, я твердо стою на своём. Воля запрещает мне есть.
Суббота 14 июня.
Голодовка дала обратный эффект. Депрессия усилилась. Мысль о самоубийстве тайно подтачивает меня. Я так ослабла, что больше НЕ МОГУ ЕСТЬ. Я понимаю, что если не начну есть, то постепенно умру, но мне всё равно, я не хочу больше цепляться за жизнь, потому что я больше не нужна Грэгу.
К обеду пришла медсестра и чуть ли не силой попыталась накормить меня, но у ней ничего не вышло, как и в прошлый раз.
Вместо того, чтобы есть, я умаляла её дать зеркало, всё ещё валявшееся под кроватью. В раздражении она чуть ли не бросила мне его в лицо. Я посмотрела на свое отражение. Боже, я не сбавила ни единого килограмма! На меня смотрела всё та же толстая рожа ламантина. Чем дольше я смотрела на своё отражение, тем шире расплывалось оно в пространстве, делая меня похожей на кусок дрожжевого теста. Если так пойдёт, то я превращусь в старую и толстую тётку. То-то я буду забавно смотреться со своим загорелым и подтянутым мужем. Какой контраст составлю я Грэгу, вот только сравнение явно будет не в мою пользу.
В припадке досады я швырнула пищу прямо на пол и отвернулась к окну. Больше я никого не хотела видеть.
К обеду медсестра пришла уже с доктором. Я сразу заметила, что в руках доктора был катетер для внутривенного вливания.
- Я слышал, молодая леди, что вы отказываетесь от еды. Если вы немедленно не прекратите свои глупости и начнёте есть, то мне придётся вставить в вашу вену катетер, а это, поверьте, не так уж приятно, - заявил решительный доктор.
-Я не могу есть, я не должна есть, потому что я разбухла, как толстая жаба! Зачем меня кормить, зачем? Чтобы я растолстела ещё больше?
-Этого только не хватало, у нас ещё одна жертва моды. Мисс, вы, что собираетесь на подиум прямо сейчас? Впрочем, шутить я с вами не намерен. Сестра, давайте сюда катетер.
-Я всё поняла, я буду есть, - испуганно пролепетала я.
-Вот и хорошо. И смотрите у меня. Мне в моём отделении не нужно напрасных смертей молодых дурочек, которые взбрендили себе в голову следить за фигурой. Когда выпишитесь отсюда, вы можете вытвоять с собой, что пожелаете, а теперь я лично отвечаю за вас, как лечащий врач.
Проглотив несколько кусочков, я сразу почувствовала себя, как беременная. Живот вздулся до невероятных размеров. Мне было мерзко и обидно при мысли, что я вновь уступила кому-то в борьбе за стройность. Теперь я поняла, что такое ощущать себя тупой, толстой самкой*, не способной ни на что и никому не нужной, которая только и умеет, что поглощать пищу.
Я снова поглядела в зеркало, теперь я раздалась ещё больше, чем было с утра. Шея раздулась, как у бегемота. Каждый кусок раздувал меня, словно это была не еда, а дрожжевая масса. «Лучше бы они кормили меня из катетера», - мелькнула у меня мысль.
Вскоре я впала в сонливое состояние, которое ощущаешь после плотного обеда. Состояние слабости, которое я ненавидела больше всего на свете, и с которым я боролась всю жизнь. Не в силах бороться с ним, я вскоре задремала. Мне снился Грэг, вот он рядом со мной, просто сидит на стуле и устало смотрит на меня.
Пятница 13 июля
Сквозь полусон я услышала знакомые шаги и вздохи. Это был Грэг! Он пришел ко мне! Вне себя от радости, я кричу:
-Грэг, Грэг! – и тут же просыпаюсь. В комнате непроглядная темнота, но даже сквозь неё я вижу, как Грэг, вдруг, вскакивает со стула, бросается к дверям и исчезает, резко захлопнув дверь. Поведение его казалось невероятным. Зачем он сбежал от меня?
Взгляд мой упал на часы – стрелка показывала половину второго ночи. Не может быть. Как Грэг мог проникнуть в больницу, ночью, когда вход посетителям разрешён только до десяти часов вечера. Может, мне это показалось? Не было никакого Грэга. Ну, нет же, я явственно слышала шаги, ЕГО ШАГИ, слышала, как он побежал, как упал стул – вот и теперь он лежит опрокинутый, слышала, как захлопнулась дверь. Может, это был другой человек, ведь в темноте я не успела разглядеть его лица.
Тут я вспомнила, что сегодня пятница тринадцатое. Мурашки ужаса пробежали по моему телу. Мне хотелось заорать от ужаса, но я еле сдержала себя. Вдруг это был не Грэг, а какой-нибудь жуткий дух, принявший обличье Грэга, и теперь потешавшийся надо мной? Тем более, что сегодня пятница тринадцатое.
Что есть сил, я жму на кнопку вызова медсестры. Медсестра уже вбежала в палату, а я всё продолжаю жать.
-Что вам угодно, мэм?
-Б-б-б-б,- от ужаса я не могу сказать и слова. Наконец, придя в себя, я начинаю рассуждать: «Если я скажу, что в палате опять кто-то был, то она вколет мне снотворное». И потому я применяю хорошо испытанный предлог с ночной жаждой. Сестра наливает мне соку.
-Что-нибудь ещё, - услужливо спрашивает она.
-Спасибо, ничего не надо, - всё ещё трясясь, отвечаю я.
Весь остаток ночи я провела без сна, и смогла уснуть только под утро, когда черная мгла тропической ночи начала рассеиваться под нежными лучами солнца. Весь этот день был спокойным и пасмурным, соответствующему моему настроению тоски.
Воскресенье 15 июля
Пятница тринадцатое прошло, но необъяснимое продолжается. Пропал мой дневник! С сестрой обыскали всю палату, но дневника нет, как нет. Делать нечего, пишу на отдельном листке туалетной бумаги, невольно продолжая стихийные записи. Интересно, кому мог понадобиться мой дневник?
Грэга нет почти целую неделю. Ещё немного – и я сойду с ума. Начинаю подозревать, что у него другая женщина.
Лучше бы мне заснуть, и больше никогда не просыпаться.
Мне снова снился тот же сон. Кто – то ходил возле меня. Я вскакиваю – никого. Боже, мой дневник. Он, как ни в чем не бывало, лежит на столике. Ну, уж это слишком. Я точно помню, что когда я искала дневник, на столике ничего не было. Должно быть, проделки медсестёр. Но зачем же так шутить? Мне, кажется, вокруг меня зреет какой-то сговор. Они все ненавидят меня. Ощущение, что за мной следят, не покидает меня.
Грэг, Грэг, где же ты? Забери меня отсюда!
Глава семьдесят третья
Goacha!*
Шум в палате разбудил меня. В дверях завязалась потасовка.
-Готча! – послышалось восклицание, в котором я сразу же признала голос Грэга. – Вот ты и попался! А, ну, мистер-цветник, признавайся, кто заказал у тебя цветы?! - Да, это был Грэг. Он держал за руку старика-гномика, который отчаянно вырывался, отбиваясь букетом. Сценка производила довольно комическое впечатление, если бы я не знала о её трагичной подоплёке ревности.
-Умаляю вас, отпустите меня! Я всего лишь бедный заводчик лилий! Я увлекался разведением лилий ещё с детства. Теперь у меня более ста сортов. У меня их целый питомник! А теперь я старый, больной человек, у меня жена-инвалид, - старенький гномик, вдруг, захныкал, словно ребёнок. - Мы живем на её пособие! Надеяться нам не на кого!
-Меня не волнует ВАША ЖЕНА, моя жена то же лежит в больничной палате! Я спрашиваю, кто заказал вам эти цветы?!
- А тут этот клиент, -словно не слыша Грэга, продолжал старик. - Он скупил у меня весь питомник по сумасшедшей цене, с единственным условием, что я буду доставлять каждую неделю букет миссис Гарт. Прошу вас, мистер Гарт, я не знаю заказчика! Он оплатил заказ через банк! Прошу вас, отпустите меня, я не в чём не виноват! - зарыдал старик.
-Пусти, его, Грэг, пусть идет куда хочет. А цветы тут ни при чем, раз их оплатили, пусть оставляет их здесь. Я ниникого не хочу лишать средств к существованию. Уж я то знаю, как сидеть без цента в кармане.
Грэг выпустил старичка, и тот поспешно удалился, оставив изодранный букет в руках Грэга.
-Что мне делать с этим веником? – поинтересовался Грэг, тупо созерцая на порванные лепестки.
-Бедные цветочки, дай их мне сюда. – Я отобрала израненные цветы, ставшие жертвой обстоятельств, и стала бережно разбирать сломанные ветки и ставить их в вазу. – Лучше принеси свежей воды. Ну, что Грэг, теперь ты убедился, что, даже этот старик не знает, кто заказчик. Где уж мне знать-то.
-Наверное, ты случайно подцепила какого-нибудь эксцентричного миллионера.
-Господь всемогущий, ты опять за своё. –( Это «случайно» выводило меня до тряски. «За случайно –бьют отчаянно», - вспомнилось мне). -Я ЖЕ ТЫСЯЧУ РАЗ ГОВОРИЛА, ЧТО НИКОГО Я НЕ ПОДЦЕПЛЯЛА!
-Прости, я больше не буду об этом.
-Нет, я не понимаю, почему ты всякий раз винишь меня во всех смертных грехах?! Лучше скажи, где ты сам был целую неделю?! Я чуть было не сошла с ума!
Я подняла глаза и посмотрела на Грэга. Тут я заметила, как Грэг отвернул от меня взгляд, при этом он как-то странно надулся, прямо как городской дурачок.
-Ну, чего молчишь, говори.
-Я был на яхте, - еле пошептал Грэг.
-Что?! – почти закричала я, делая вид, что не разобрала его слов.
-Я работал на яхте, - пробурчал себе в нос Грэг, при этом его щеки и уши, вдруг, сделались пунцовыми, как у кролика-альбиноса Это был верный признак лжи, которую Грэг до сих пор не выучился скрывать. Я понимала, что Грэг лжёт, но я не могла выяснить, в чём заключалась эта ложь, и меня это очень нервировало.
Пытаясь замять вопрос, Грэг спросил о подарке, который я хотела бы получить на свой день рождения. Это окончательно вывело меня из себя.
Докатился, разве можно об этом спрашивать, когда твоё сердце должно само подсказывать, что дарить любимой женщине. Это нужно чувствовать. Впрочем, чего винить Грэга, когда дилемму «что хочет женщина» не мог постичь, даже сам великий доктор Фрейд. По правде сказать, я иногда и сама не знаю, чего хочу, и тогда мне становится страшно.
-Мне нужна только твоя любовь, - тихо сказала я, пряча его теплую шершавую ладонь себе под грудь. – Грегги, милый, как мне плохо было без тебя!
Глава семьдесят четвертая
Поцелуй Иуды
Грэг какой-то странный, за эту неделю он так изменился, но я никак не могу понять причину его перемены. Он всё время нервничает, не находя себе место. Его лицо бледно и понуро, взгляд бегает, движения какие-то дёрганные. Я знаю, что за эту неделю что-то случилось, но он мне не говорит.
-Мне тоже плохо без тебя, - вздохнул Грэг.
-Так зачем же мне здесь оставаться? Грегги, пожалуйста, забери меня домой. Меня уже тошнит от этой больницы. Не всё ли равно, где мне лежать?
-Детка, пойми, здесь тебе обеспечен круглосуточный уход. А что дома? Дома я не смогу обеспечить тебе надлежащий уход. И потом вспомни, как ты едва не задохнулась в этом железном бараке, когда отключили кондиционеры?
-Плевать, Грэг! Мне не нужно особенного ухода! Пожалуйста, Грэг, забери! Дома всё равно лучше. Я не стану тебе особенной обузой.
-Не выдумывай, - как-то сразу огрызнулся Грэг и отвернулся в сторону.
-У тебя другая женщина? – вдруг, тихо спросила я.
Грэг вздрогнул, будто по нему прошёл заряд электрического тока, и застыл в оцепенении. Его лицо сделалось особенно глупым в своей растерянности.
-Нет у меня никого, - собрав себя, спокойно ответил Грэг. Взгляд его сделался заторможенным, будто он смотрел в пустоту.
Меня успокоили эти простые слова. Я знала, что мой Грегги никогда бы не решился изменить мне, потому, что он попросту боялся остальных женщин, видя в них свою всесильную мать. Женщину – мать, которая ещё негласно правила им, и которую он не смел ослушаться, женщину, которая долгие годы вытравляла его волю, как едкая кислота ржу.. Грэг сторонился женщин, боясь попасть под их влияние, выказав свою слабость перед ними.
Меня это правило не касалось. Я для него не была выходцем из подлого мира женщин, но таким же неудавшимся, вечным ребёнком, как и он, маленьким фриком*, обиженным человеческим обществом, каким считал себя и Грэг, и поэтому мы шли с ним на паритетных началах. И потом, он не умел врать. У него это плохо получалось. Правда всегда выходила наружу, раньше, чем он заканчивал предложение.
И теперь, когда этот ребёнок-жена смотрел на него своими доверчивыми глазами и прижимал его руку к своему теплому, пухлому тельцу, он казался ему жалким и гадким одновременно…Он солгал, и впервые жизни у него это получилось. Теперь он был, как все. Его вынужденная ложь терзала его, как медленный яд.
Теперь она была для него просто больным ребёнком, которому требуется жалость и сострадание, но не женщиной, настоящая женщина ждала его там, на яхте. Грэг вспоминал теплые, но сильные губы Синтии, её плотное подтянутое тело. Вспоминал тот страстный секс, который она дарила ему. С такой женщиной он впервые почувствовал себя настоящим мужчиной, а не опекуном маленького и капризного существа, которое нужно было постоянно за что-то жалеть.
-Останься на ночь, Грэг, – тихо попросила я, омывая слезами его шершавые, натруженные пальцы.
Грэг погладил меня по отраставшим пушистым волоскам.
-Я не могу, ты же знаешь. В больнице нельзя оставаться после десяти, и потом, ты же знаешь, в понедельник я занят. Вечером я должен быть на работе.
Полуправду всегда легче врать, а во второй раз врётся гораздо легче. Самая тяжелая – первая ложь, а потом ложь становится почти привычкой, и ты уже особенно не терзаешься говорить неправду, всякий раз находя себе оправдательные предлоги.
-Хорошо, Грегги, тогда просто посиди со мной, я хочу слышать, как ты дышишь. Завтра моё день рождение. Четверть века уже прожито, - я рассмеялась. – Наверное, я уже старая. Иногда мне страшно от того, как быстро течёт время. Вот мне уже двадцать пять, а самое главное в жизни ещё не сделано.
-Что же это главное? – тихо спросил Грэг, хотя уже догадывался, о чем пойдет речь.
-Ребёнок, Грэг. Я так хотела от тебя ребёнка, и вот теперь эта авария, дурацкий гипс, а время моей молодости уходит Грэг, понимаешь, ВРЕМЯ! Нам не так много отпущено этого ВРЕМЕНИ, как ты думаешь.
-Что за чушь, - возмущается Грэг. – Выкинь ты эту депрессию из головы. Мы молоды и у нас впереди куча этого времени.
-Это химера, Грэг. Фикция.
-Что?
-Нет, ничего Грэг, - я целую его руку. – Не обращай внимания на ворчание старой и толстой тётки, привязанной за ногу к постели. Ха-ха-ха!
-Не смей, поносишь себя дурацкими словами. Прекрати это, не то я, вообще, не приду к тебе.
-Ну, и не приходи, - срываюсь я. – Раз уж мне суждено подохнуть здесь – я подохну. Мне не нужно твоих снисхождений.
-Прости меня, детка, прости, - опомнившись, Грэг целует меня в щёку (левую), - но на твоё день рождения я, наверное, действительно не смогу прийти. В этом году так много туристов, пока есть возможность, нужно заработать денег.
Моё сердце упало, сразу стало грустно и больно. Что я буду делать здесь одна, в свой день рождения. Мне будто открыли глаза. Я поняла, что больше не нужна моему Грэгу. А то, что я называла сейчас любовью, было простой жалостью к калеке Возможно, он начинал тяготиться ею. Нет, мне не нужно ни чьих снисхождений.
-Тогда беги скорее, тебя ждёт работа. Оставь меня одну. Одиночество – это мой удел.
-Лили, Лили, что ты говоришь такое? Что с тобой сегодня. – Вдруг, Грэг махнул рукой, и улыбнулся. - Плевать на эту работу, пусть будет так, как ты захочешь. Я останусь с тобой до ночи. А завтра мы справим твой день рождения прямо тут.
-Теперь я узнаю своего маленького Грэга! –наклонив колючую голову Грэга, я крепко расцеловала его в губы…Но, что это? Никакой привычной реации мальчишеской радости от него! Наоборот, я вижу, что Грэг чем-то озабочен. Что-то тяготит его внутри. Должно быть, какие-то неприятности. Я не стану спрашивать его об этом, пусть лучше отдохнёт со мной.
Глава семьдесят пятая
Страсть на болоте
Грэг возвращался поздно. В его голове теснились противоречивые мысли, от которых было неуютно на душе. Он понимал, что солгал самым бесстыжим образом, но хуже всего было осознание, что он непросто солгал какому- то постороннему человеку, а любимой женщине, своей жене, которая была единственной, кто понимала и доверяла ему все эти годы. Но, даже не это было самым страшным в его поступке. Самое страшное было само предательство, предательство, которое он продолжал и уже не мог прекратить, потому что из-за своей природной слабости был неподвластен сделать решительный шаг. И Грэг ненавидел себя за это.
Машина остановилась, и фары погасли. Гремя ключами, Грэг пробирался к дому, проклиная себя, что забыл захватить свой походный фонарик. На ощупь, Грэг попытался найти выключатель от уличного фонарика, висевшего над лестницей, и тут же наткнулся на что-то живое. Послышался женский визг. Это была Синтия.
-Господь всемогущий, это ты, Синтия? Как ты нашла меня здесь?
-Это было несложно, Грэг. Можешь, пустишь меня в дом, пока эти проклятые москиты не объели меня до смерти. На вашем болоте москиты жалят, как вампиры.
-Входи, - Грэг открыл дверь и впустил Синтию. В темноте послышался звук подающих вещей
-Ну, и бардак тут у тебя!
Грэг включил свет и запер дверь.
-Да, ничего не скажешь, роскошные апартаменты для владельца яхты. Как ты можешь жить в таком сарае?
-Ты зачем пришла сюда, Синтия? – прервал её Грэг.
-Я просто хотела посмотреть, как ты живёшь, мой маленький капитан.
-Ну, и что, посмотрела? – набычился Грэг.
-Посмотрела. Скажем так, не роскошно. Ха-ха-ха! – звонкий смех Синтии обидно отозвался в ушах Грэга. – Я, как дура, целый день прождала тебя на пирсе, – заговорила Синтия, делая обиженную мордочку. - Ситуация была наидурацкая, тем более, что там была и твоя мамаша. Мы тупо смотрели в лицо друг другу, добрых два часа жарясь на солнце и ожидая нашего капитана, который шлялся бог весть где. О, ты бы слышал, как она ругала тебя! Тогда я сама решила поехать к тебе.
-Но как ты узнала мой адрес?
-Это было несложно, Грэг, совсем несложно. Для любящего сердца нет преград, - томно прошептала Синтия, принявшись расстёгивать тугие джинсы беспомощному Грэгу.
-Нет, Синтия, сегодня я не хочу, - Грэг оттолкнул навязчивую мулатку.
-Милый, неужели, ты меня выставишь за дверь на съедение этим противным москитам, - надувши губки, обиженно проговорила Синтия.
-Если хочешь, оставайся здесь, я лягу на диване, а ты спи в моей кровати.
-Ха-ха-ха! Грегги – дурачок, ну ты прям, как маленький. Неужели ты думаешь, что я пришла к тебе только за тем, чтобы поспать в твоей кроватке. «Кто спал в моей кроватке?» - грозно сказал медвежонок, – подражая басу медвежонка, поддразнила Синтия.
Грэг и впрямь стоял, как дурачок. Он чувствовал, что Синтия издевалась над ним, но никак не мог остановить это. А, если женщину не остановить вовремя, – она наглеет вконец. Синтия разделась донага и, откинувшись ничком, бесстыже раздвинула ноги перед Грэгом.
Такое поведение шокировало Грэга, и в первую минуту он совершенно растерялся. Несмотря на то, что у них с Синтией это уже была не первая близость, он был не готов к такому повороту событий. Здесь, в доме, на той самой постели, где они с женой провели столько счастливых ночей, лежала другая женщина, другого цвета кожи, и самым грязным образом предлагала себя. Нет, он не мог допустить такого надругательства над их семейным ложем. Нужно прогнать бессовестную нахалку!
Но другая его половина…Да, да та самая половина, которая в человечестве называется похотью, всячески воспрепятствовала этому решительному поступку. Эта сторона Грэга подсказывала ему не упускать такого случая.
Разрываемый надвое, Грэг не знал, на что решиться, и поэтому тупо созерцал обезумевшую от желания женщину.
-Нет, ну какой же ты глупый, Грэг! Не стой столбом. Иди же сюда!
Грэг не сопротивлялся, потому что ОН НЕ МОГ СОПРОТИВЛЯТЬСЯ. Между ними возникло невидимое притяжение, которое не в силах преодолеть ни одному человеку. Через секунду Грэг оказался в объятиях Синтии.
Глава семьдесят шестая
Ночной визит
В больничной палате было темно и тихо. В тягучем свете луны из всей черной массы выделялась нелепая изломанная фигура белого цвета. Фарфоровая фигура, в которой едва угадывались контуры человеческого тела, подвешенного в нелепой позе.
Пациентка спала. Казалось, что ничто не может нарушить тишину столь сумрачного часа. Но вот тихонько скрипнула дверь, и в палату, крадучись, словно кошка, вошёл мужчина. Он продвигался уверенно, будто бы в палате горел яркий свет, хотя луну заволокло облаками, и стояла непроглядная темнота, что нельзя было разглядеть собственную руку. Казалось, он давно бывал здесь, и расположение предметов в комнате было давно знакомо ему.
Странный незнакомец взял кресло и сел у изголовья лежащей. Нагнувшись, он стал пристально глядеть в её лицо. Набежавшее облако освободило из своего плена полную луну, и огромное светило торжественно выплыло из-под него. Стало светло, как днём.
Теперь он мог отчетливо различить каждую чёрточку её лица, каждый излом её тела. За это время она здорово похудела. Бледное, не видящее солнце лицо выглядело серьезно и торжественно, словно парило в лунном свете и улыбалось – должно быть, ей снились приятные сны.
Женщина, открывшая ему унижение, боль от физических страданий, лежала перед ним беспомощная, но он не мог унизить её, не мог причинить её какого либо вреда, потому, что «система» была на её стороне, а он был послушным исполнителем «системы», которую сам же создал. Это он оплатил лечение, он положил её в эту роскошную палату, он установил круглосуточное видеонаблюдение, он заказал все эти цветы - он готов был на всё, лишь бы обладать этим запретным плодом, который никак не давался ему в руки. Но теперь, когда он был рядом…но не мог физически владеть ею…не имел права, не смел, потому что…он любил её.
В ней почти ничего не осталось от той роскошной женщины, которая возбуждала его плоть, которая заставляла терять его рассудок. Перед ним лежал исхудавший беспомощный ребёнок. Ребёнок, который был отвратительно соблазнителен в своей невинности. Ребёнок, вызывавший в нем противоречивые чувства жалости, вожделения любви и ненависти за невозможность обладания им сейчас. Ребенок, которого хотелось заключить в объятия и заласкать до смерти, пока она не испустит последний вздох.
Приблизив свое лицо, он почувствовал пьянящий запах женщины, губы нежно коснулась её потного лба. Что если он сейчас дотронется до неё – она проснётся, закричит, и сладостное наваждение исчезнет в потоке насилия. Нет, нет, нужно сдерживать себя. Сладострастная награда ждет его в конце мучительного пути воздержания.
Лунный свет упал на лицо сидящего. О, боже эта сам демон! Лицо его ужасно! Обезображенный левый глаз огромным яблоком вылезает из глазницы, и, кажется, вот-вот вывалится наружу. Он неподвижен и мертв, как у покойника. Под глазом виднеется шрам от скальпеля хирурга. Самое стойкое сердце дрогнуло, увидь кто-нибудь этот глаз. Но в палате только двое – спящая красавица, напоминающая изломанную куклу, и чудовище с обезображенным лицом.
Вот «чудовище» повернулось к лунному свету другой половиной лица, в котором можно было узнать нашего старого знакомца Коди Барио, бывшего прожигателя жизни, неудавшегося насильника, лишившегося глаза, «рогатого мужа» распутной девки Синтии, с которой сейчас развлекался Грэг в заброшенном домике на болотах - и всё это один и тот же человек, человек претендующий на место губернатора Флориды.
Теперь этот монстр, получивший по заслугам, должен был пройти полный курс лечения, чтобы вернуть себе бывший щеголеватый облик, внушавший доверие, а не отвращение у людей.
К сожалению, глаз спасти не удалось - он вытек по дороге в госпиталь. Коди пришлось вживить «искусственный глаз», который мог различать только свет и тень. И сейчас ему предстояло пройти несколько пластических операций, чтобы этот чуждый ему глаз выглядел естественно на своем месте. А пока Коди, не мог даже моргать – ему, даже приходилось прикрывать свой искусственный глаз, когда он ложился спать.
Как мучило его это чуждое приспособление, насильно вживленное в его плоть! Он предпочел бы вовсе лишиться глаза, чем ходить с этим искусственным протезом, который так тяжело приживался и доставлял немало страданий своему владельцу. Коди не мог как следует спать, есть, разговаривать и кричать, широко разевая рот, любая эмоция, будь то улыбка, или, даже неосторожная гримаса, вызывали приступ боли в глазу.
Нужно было торопиться. До выборной гонки оставались считанные месяцы, а чтобы снова стать нормальным человеком, необходимо вмешательство лучших пластических хирургов, которые имелись только на восточном побережье. Сегодня была последняя ночь, когда он был с нею наедине в этой больнице.
Завтра специальным вертолётом он вылетал на восточное побережье, в Майами, где после серий операций, он сразу же должен начать предвыборную гонку на пост губернатора Флориды. Вот почему он пришел попрощаться с ней.
Издав душераздирающий вопль блаженства, Синтия в исступлении откинулась на подушку. По телу Грэга пробежали последние судороги, и он затих, уткнувшись лицом в её ещё тугие от возбуждения груди. Обессиленные, любовники лежали в объятиях друг друга.
Лунный свет озарил непроглядную тьму каморки. В молочной белизне обоев парил черный крест. Грубо вытесанный лик Христа страдальчески смотрел сквозь выпуклые соски Синтии.
Грэгу, вдруг, стало гадко и стыдно за себя. Раньше он считал себя избранным, выходящим из толпы, для которого слова любовь и верность были не пустым звуком, а секс с женой воспринимался, как проявление той самой возвышенной любви, которую он идеализировал в своих детских мечтаньях.
Теперь он ощущал обыкновенным похотливым самцом, для которого секс превратился в простой физиологический акт, который был способен изменить жене, чтобы удовлетворить своё грязное желание с первой попавшееся самкой.
После секса с Синтией Грэг казался противным и грязным сам себе, ничтожеством, уподобившимся многим. Он не узнавал себя сам. Он казался чужим для самого себя. Тот, кто лежал рядом с Синтией был абсолютно другим человеком – он был врагом НАСТОЯЩЕМУ Грэгу, и он САМ ненавидел его - ненавидел самого себя.
Резко рванувшись, он попытался высвободиться из её объятий.
-Ну, что ты, малыш, - Синтия успокоительно погладила его по колючей голове, словно расшалившегося ребёнка. – Это было здорово, правда. Знаешь, почему ты нравишься мне. Ты совсем не такой, как мой муж. В постели он пользуется мной по мере надобности, как пользуются ночным горшком, как вещью, причём самым грубым и грязным образом. Его секс – почти изнасилование, ты же ласковый и нежный, как женщина. Меня никто ещё так не ласкал, Грэг. Ты первый, кто понял меня.
-Так значит ты замужем, Синтия?
- Я не хочу об этом говорить. Мой муж – подонок. Причём подонок влиятельный. Он ненавидит и презирает меня. Он женился на мне только потому, что я нужна ему, как живая декорация, красивая кукла с которой можно выходить в свет. Я же вышла замуж за деньги, потому, что у меня не было другого выхода. Когда-то давно я , может, и любила его, теперь ненавижу так же сильно, как люблю тебя, мой маленький Грегги. Стань же моим мальчиком Грегги, и я дам тебе всё, что ты захочешь, только люби меня!
Взгляд Грэга снова скользнул по белой стене и упал на свадебную фотографию, с которой вопросительно и испуганно смотрело наивное личико жены.
-Нет, Синтия, никогда, я люблю свою жену.
-Любишь свою жену, - Синтия увидела, что Грэг смотрит на свадебную фотографию, - эту недоделанную белокурую толстуху? Брось заливать, мэн. Да, ты только что предал её, мой мальчик! Предал её со мной, потому что она тебе попросту безразлична, как женщина. Только ты не хочешь себе в этом признаваться, потому, что, как все вы, мужики, ты трус! Твоя любовь к жене не что иное, как долг, который ты вбил себе в голову, – разозлённая Синтия постучала длинным ногтем по лбу Грэга, – или жалось к убогой. Тебе же нужна любовь настоящей женщины, которую могу дать, только я.
-Не смей так говорить про мою жену! Она лучше, лучше…тебя! Уходи, Синтия! Убирайся! Больше у нас ничего не будет!
-Грэг, Грэг, маленький мой, не гони меня. Я сама не знала, что так получится. Я действительно люблю тебя, и ничего не могу с собой поделать. Если ты прогонишь меня, лжи в этом мире станет ещё больше, мне незачем тогда жить! Что, что ты хочешь? Деньги? Я богата, я дам тебе денег. Вот, вот они, бери сколько хочешь, - Синтия тряхнула сумочку, и на постель посыпались пятисотдолларовые купюры. Видишь, любящая женщина готова на любые унижения. Пощади меня, Грэг! - почти заплакала Синтия.
-Синтия, этого не купишь за деньги, - покачал головой Грэг.
- Всё равно, обними, меня, мой маленький Грегги! Только не гони. Пусть иллюзия продлиться немного дольше, а завтра я улетаю с моим мужем в Майами. Мне всё равно, что будет со мной завтра! Возьми меня ещё раз, и я уйду!
Повинуясь инстинкту, Грэг бросился в её объятия, и в ту же секунду они слились в безумной оргии страсти на постели, усыпанной деньгами. Грэг погиб окончательно!
А рано утром его чернокожая нимфа ушла так же незаметно, как и появилась. Было ещё темно, когда алый Порш выехал со двора маленького домика, прятавшегося в тени могучего дуба. (В темноте Синтия случайно припарковала машину прямо на моих грядках с арбузами).
Когда Грэг проснулся, Синтии уже не было рядом. Он понял, что она ушла навсегда. После секса всё тело болело. Во рту отдавало чем-то мерзким, похожим на женские духи. Конечно же, это запах её интимных духов – её запах. Он делал это ртом. Ком тошноты подступил к его горлу. Вчерашняя оргия вставала, как мучительное наваждение.
Грэг приподнялся, чтобы успеть вырвать не на постель, и тут же несколько купюр прилипли к его вспотевшему телу. И сумочка её здесь. Значит, она оставила эти деньги ему. Ему заплатили, как проститутке. Чего может быть ясней. Грэгу хотелось рвануть эти деньги, но рука сама старательно собирала купюры в пачку…один…два ..три … Губы сами считали, выговаривая каждую купюру… «Четыре…пять…шесть…семь…восемь...девять…десять». Пять тысяч долларов! Пять тысяч долларов за ночь – так платят очень дорогой проститутке».
Странно, но теперь эта мысль только утешила Грэга. Теперь ему было наплевать, каким образом получены эти деньги, ведь ничего уже нельзя было вернуть обратно, а этих денег как раз хватило бы на уплату банковских процентов за яхту, который уже был просрочен. Синтия спасла его от грядущей катастрофы!
Грэг встал с кровати и, пошатываясь, пошел в душ. На полу лежало ещё несколько купюр. «Одиннадцать…двенадцать…тринадцать. Тринадцать купюр!» При мысли о чертовой дюжине Грэг вздрогнул и поёжился. Синтия была права - он изменил жене за тринадцать дьявольских серебряников. А ведь завтра её день рождения.
Грэг больше решил не думать об этом, а на оставшиеся деньги в ближайшем супермаркете он купил подарок жене – огромного плюшевого медведя и такой же огромный арбуз.
Глава семьдесят седьмая
Три подарка
Как и полагается, в день рождения случается волшебство. Так получилось, что сегодня, в день моего четвертьвекового юбилея, мне снимают гипс. Утром заходил врач и объявил мне радостную новость. Я умалила его подождать до возвращения Грэга, чтобы порадовать.
Сегодня первый день, когда я буду стоять в полный рост. Боже, как хочется мыться. Может, сегодня мне удастся принять душ? Я жду, не дождусь, когда придёт вечер, чтобы увидеть моего милого Грэга. Сегодня он мне особенно нужен.
Стрелка часов словно липнет к циферблату. Время ожидания течёт так медленно. Вот уже пять, а его всё нет. Я начала беспокоиться. Вот и пять проходит, идёт седьмой час. Неужели, он не придёт, но как же так, он обещал. От отчаяния хочется плакать, и я едва сдерживаю себя, ведь в свой день рождения полагается быть весёлой.
О, я слышу его тяжелые шаги. В палату вваливается разухабистый Грэг. В руках он держит огромного, почти с его роста медведя.
-Привет, смотри, кто к нам пришёл. Это медвежонок Тэдди* от Грэга, - Грэг вывалил чудовище прямо на мою постель, - а это тебе от нашего общего знакомца Лаки, который хватил меня за палец, - Грэг вытащил небольшую сумочку и вручил её мне. По характерным крапинам, я узнала очертания нашего питомца, превращенного в дурацкий ридикюль.
-Что, что ты сделал с Лаки?! – почти в слезах закричала я.
-Я думал тебе понравиться, - обиделся Грэг, - ты же сама говорила. Что из нашего питомца со временем может получиться хорошая сумочка.
-Я пошутила! Живодер, садист, как ты мог подумать, что я хочу убить Лаки!
-Ну, прости меня, - Грэг поцеловал меня в губы. – Детка, ты же знаешь, что подарки – моё слабое место. Может тебе понравится это. – Я уже вздрогнула, предвкушая ещё более ужасное, но Грэг вытащил из-за спины небольшой букетик наших свадебных роз, и мое сердце растаяло.
-Спасибо, Грэг, я так скучала по ним. – Я опустила лицо в плотную пену бутонов и вдохнула восхитительный розовый аромат. За такой подарок я готова простить все его шалости.
-А это тебе с наших грядок, - Грэг выложил на тумбочку гигантский арбуз.
-Неужели, всё-таки созрел?! – обрадовалась я.
-Конечно! Я ухаживал за ним, как ты сказала, и вот результат…
-Грэг, милый, ты прелесть, как же я люблю тебя, - от радости я буквально повисла на шее Грэга.
-Давай попробуем.
-Давай.
Грэг смачно разрезал арбуз, который буквально хрустнул под его напором. Правда, не смотря на свой шикарный вид, на вкус плод был не очень, но с каким наслаждением упивалась я первым в жизни выращенным арбузом!
Глава семьдесят восьмая
Я делаю первые шаги
Сегодня я сделаю свои первые шаги. Бесчисленные спицы одна за другой со звоном падают в эмалированный таз. Ещё немного и моя нога будет освобождена из двухмесячного гипсового заточения. Я страшно нервничаю. Вдруг окажется, что я никогда не смогу больше ходить. Я держу Грэга за руку. Ощущение его теплой шершавой ладони дает мне уверенность.
Как из кокона появляется прекрасная бабочка, так из гипса появляется моя нога. Здесь обратная метаморфоза. Из прекрасного в безобразное. Если из толстой и гадкой гусеницы образуется кокон, из которого вылетает прекрасная бабочка, то из моего кокона – гипса появилась иссиня - черная, тонюсенькая ножка, жалкая в своём безобразии. Не видевшая света и воздуха конечность напоминает обтянутую кожей палку. Её аккуратно кладут на постель. Боже, теперь я вижу, что нога кривая! Неужели, мне придется жить с этим всю жизнь?
Взрыв рыданий чуть было не задушил меня. Меня приводят в чувство едкими спиртами, и я немного успокаиваюсь.
«Что ж придётся жить с этим», - и я смиряюсь с действительностью. Редуцированная нога уже не кажется такой безобразной. На месте перелома бедра осталась неестественная вмятина, отчего колено немного вывернуто внутрь, бедро «украшает» длинный операционный шрам, вдавленный в плоть, прямо как у Франкенштейна. Впрочем, если прикрыть макси-юбкой - ничего.
Мне вдруг становится смешно с себя. Взрыв истерического хохота оглушает палату, кажется, что в палате находится сумасшедшая.
- Ха-ха-ха! Смотри, Грэг, теперь я Франкенштейн. У-у-у-у! – я вытаращиваю глаза и шуточно бросаюсь на Грэга. –Теперь я урод, - слёзы навернулись у меня на глазах, я не в силах остановить рыдания.
-Это станет не так заметно, когда нога немного поправится. Мэм, у вас был тяжелый перелом бедра. Мы и так сделали всё, что могли.
-Слышишь, Лили, что сказал доктор. Ножка поправиться. Что ты хочешь, она только что из гипса. А потом будет почти ничего не заметно.
– Незаметно! Разве уродство на женщине может быть незаметным! А этот шрам?
-Со временем его можно зашлифовать.
-Нет, нет, ни в коем случае. Я не вынесу ещё одной операции. Пусть остается всё так, как есть. Это даже импозантно, Грэг. Ха-ха-ха! А-и-и-и…- Безумный смех переходит в горький плачь. Я плачу навзрыд, и уже ничто не может меня остановить.
-Кончилось истерика? – спрашивает меня врач.
-Всё, я закончила, – спокойно отвечаю я.
-Тогда попробуйте встать, - сестра надевает мне суппорт, похожий, на длинный испанский ботинок из пластика.
Мне подвозят безобразную каталку, которую используют древние старухи, чтобы передвигаться. Всем миром меня стаскивают с кровати и устанавливают в вертикальном положении. С непривычки у меня кружится голова. Сейчас я полечу, но каталка не дает мне этого сделать. Неужели я стою. Мне, даже не верится.
Я делаю шаг. Больная нога волочится за мной непомерным грузом. Я подскакиваю на здоровой.
-Э-э-э-э! Так не пойдет, мэм, - говорит доктор. – Вы так и будете скакать на одной ноге?
Я пробую опираться на больную ногу, но она, как деревянная, колено совершенно не сгибается. Я пробую идти, но суппорт чудовищно мешает, немилостиво врезаясь в колено, словно это и впрямь «испанский сапог». Как это глупо – я гремлю на всю палату своей деревянной ногой, как призрак цепями, но всё-таки я иду. Вперёд, только вперёд.
-Этот суппорт, он только мешает.
-Вам придётся носить его целый месяц, пока колено не выправится, - заявляет мне доктор.
- Носить эту гадость? Целый месяц? Я могу снимать его хотя бы на ночь?
-Конечно, ночь вы можете его снять. Но пока ваша нога не окрепнет, ходить вы должны только с суппортом, иначе она навсегда останется искривленной вовнутрь. Вы же не хотите этого? Если всё пойдёт хорошо, через недели две вас можно будет выписать.
-Ура, через две недели я буду дома! Ты слышал, Грэг?! – Я думала, что Грэг тут же обрадуется, но его лицо приняло обеспокоенное выражение. – Ты не рад, любимый?
-Нет, нет, что ты, конечно, я рад. – Грэг изо всей силы пытался натянуть на себя улыбку, но я заметила какую-то тревогу в его глазах. – Просто это так неожиданно.
-Да, что с тобой, Грегги, я не узнаю тебя? - весело сказала я. – Меня же выписывают!
- Только, если вы будете хорошей девочкой, и выполнять все наши предписания, - добавил хирург. И больше никаких голодовок, - погрозил пальцем врач.
-Да, да, конечно, я сделаю всё, чтобы поскорее выбраться отсюда, даже, если мне придется есть ведрами, как поросенку, - отвязалась я от доктора. Доктор с медсестрой ушли, и мы снова остались с Грэгом наедине.
-Знаешь, Грэг, о чём я больше всего мечтала в этой больнице?
-О чём, милая?
-Принять душ.
Прохладная вода весело бежит у меня по лопаткам. Боже, какое это неземное блаженство снова чувствовать на себе потоки живительной воды после стольких месяцев воздержания. Кажется, что я возрождаюсь заново, как Афродита из морской пены. Правда, стоять в железном ботинке до мерзости неудобно, но какая разница, я моюсь, и это уже чудесно.
Мы, как в старые добрые времена, моемся вместе. Как дома, в Маше, только с той разницей, что здесь есть горячая вода. Грэг намыливает меня душистым афродизиаком от головы до пят, и я смеюсь от радости, когда мыло попадает мне в глаза и рот. Я отплевываюсь пеной и попадаю Грэгу в глаз. Тот ворчит, но потом тоже начинает смеяться. Потом он смывает непослушную пену, заворачивает меня в огромное махровое полотенце, закидывает на плечо, как грудного ребёнка, и несёт в чистую постель. Какое это блаженство погрузиться в прохладные чистые простыни чистой скрипящей от свежести кожей. Я тут же засыпаю, держа Грэга за руку. Всё, как тогда…тогда….тогда…в маленьком домике, ставшим мне родным.
Глава семьдесят девятая
Выстрел в универмаге
Крепко обнявшись, мы снова спим рядом. О, какое это восхитительное чувство снова ощущать себя в объятиях любимого человека, снова ощутить теплоту его тела, от которой так хорошо. Я ласково целую Грэга в лицо и губы. Он неподвижен и пушист, как плюшевый медвежонок.
Я просыпаюсь. Уже утро. Солнце бьёт в окно. Вместо Грэга передо мной лежит плюшевый медвежонок Тэди. Шалун Грэг подложил игрушку вместо себя, чтобы мне не было скучно. Это его я обнимала и целовала всю ночь. Значит, я ещё в больнице. Снова одна…
-Ну, что мой плюшевый, возлюбленный, - обращаюсь я к Тэди-мишке, - чего молчишь? Радуйся, у нас стобой начинается новая жизнь! Я буду ходить! – Я весело подбрасываю его под самый потолок, и медвежонок кубарем летит на пол.
С этого дня полетели дни моей реабилитации. Каждый день был днём преодоления себя. Я яростно боролась за каждый свой шаг, дававшийся мне с неимоверной болью, словно несчастной Русалочке Андерсена. И всё это ради моего принца, ради моего любимого Грэга.
Я не желаю быть для мужа хромой калекой, которую всё время нужно жалеть, обузой, которую нужно тащить. Я поставила перед собой цель выйти отсюда на своих ногах, и я добьюсь её!
Целыми днями я проводила в тренажерном зале, работая над собой почти до изнеможения. Бегательная дорожка тренажёра превратилась для меня в рабочее место. С утра до вечера я занималась гимнастикой, разрабатывая непослушную ногу, а если не занималась, то шла в больничный бассейн, где проводила всё оставшееся время до прихода Грэга. Так что к вечеру я оказывалась, как выжатый лимон. Никогда ещё больница не видала столь ретивую пациентку.
Вскоре я стала передвигаться без посторонней помощи. Время выписки неотвратимо приближалось. Совсем скоро я смогу вновь увидеть мой милый дом, наше утлое семейное гнёздышко, по которому я так скучала все эти месяцы. Теперь мы с Грэгом будем по-настоящему счастливы. Я поклялась себе, что никогда больше не поссорюсь с Грэгом.
В домике на болотах полным ходом шла генеральная уборка. К моему возвращению нужно было разгрести авгиеву конюшню, в которую за время моего отсутствия превратил Грэг наше «семейное гнёздышко».
Грэг, подвязанный своей знаменитой красной банданой, крутился, как белка в колесе, убирая грязь. Он то и дело выбегал из дому с очередным мешком мусора, который сваливался у порога и тут же забегал обратно. День напролёт в доме гудел пылесос, работала стиральная машина. Но в отличие от мифического Геракла, который проделал эту грязную работу одним махом, Грэгу целый день пришлось мыть, скрести, мести, стирать, гладить, выносить мусор, и этот кошмар, казалось, никогда не кончится.
А в саду кипела другая работа. С десятка два чернокожих фермеров, которых нанял Грэг за деньги, полученные от Синтии, лихорадочно приводили сад в порядок и заново высаживали арбузную рассаду. Предыдущий урожай, с таким трудом посаженный мною, уже давно «собрали» местные еноты, не оставив ни одной целой завязи созревающего арбуза. Грэг не хотел, чтобы я расстраивалась по этому поводу, и потому, делая вид, что на наших грядках зарабатол полосатый арбузный конвеер, велел высадить рассаду заново, хотя и знал, что эта затея совершенно бесполезна. Одни выстригали бурьян, которым основательно зарос сад, спешно засаживая свежей арбузной рассадой только что вскопанные грядки, погибшие под колесами алого Порша, другие чистили заросший тиной пруд, в котором уже успели поселиться отвратительные жабы, третьи грузовиками вывозили мусор – в общем, работа кипела вовсю.
Грэг так увлёкся уборкой, что не заметил, как к дому подъехал алый Порш, и из него вышла уже знакомая нам роскошная мулатка. Раздался звонок в дверь. Взмыленный Грэг, от жары в одних семейных трусах майке и бандане, с гудящим пылесосом в руке, приоткрыл дверь на цепочке, и раздражено рявкнул, стараясь перекричать работающий пылесос:
-Я же сказал, что заплачу, только тогда, когда сад будет готов! Синтия?! Это ты?! Зачем ты пришла сюда?!
-Грэг, может, ты выключишь пылесос и впустишь меня! Мне надо поговорить с тобой!
-Уходи, Синтия, я не хочу с тобой разговаривать! Завтра приезжает моя жена, мы не должны больше здесь встречаться, - не снимая цепочки, сквозь двери пробурчал Грэг. Грэг хотел, было, закрыть дверь, но Синтия подставила каблук.
-Постой, Грэг, ты должен знать всю правду.
-Какую правду, Синтия?
-Правду о том, почему я с тобой связалась.
-Пусти дверь, Синтия. Какая здесь может быть причина, в том, что мы переспали друг с другом. То, что произошло между нами, называется обыкновенной похотью, не более того.
-Нет, ты знаешь далеко не всё. Я сделала это не по своей воле. Меня заставили.
-Брось, Синтия! Ты же знаешь, что ты сама вынудила меня к этому. Кто мог тебя заставить? Ещё скажи, что это твой муженёк…
-Да, да, это мой муж! Это он заставил меня проделать всё это с тобой тогда, на яхте.
-Твой муж?! Зачем?!
-Сейчас я не могу объяснить тебе этого, Грэг. Но прошу тебя, уезжай из Флориды. Здесь тебе грозит серьёзная опасность!
-Опасность?! Я ничего не понимаю, Синтия!
-Всеми святыми заклинаю тебя, уезжай из Флориды! Я люблю тебя Грэг, я не хочу твоей смерти!
-Постой, Синтия, куда же ты? – но Синтия была уже далеко, Грэг только успел заметить, как алый Порш, взвизгнув тормозами, рванул прочь по дороге и скрылся за поворотом.
Обескураженный Грэг минут с пять стоял посреди дороги, не зная, что и подумать. «Что это? Бредни обезумевшей от страха и ревности женщины. А, может, правда, ему грозит опасность от её муженька – извращенца, который свёл их вместе и теперь жаждет расправы над соперником. Встречаются же такие извращенцы, которым нравится смотреть, как другие развлекаются с их жёнами. Она что-то говорила про яхту. Не может быть, на яхте они были одни в открытом море, и никто не мог видеть их связи. Может, она всё это выдумала, чтобы привлечь его внимание?!» Грэг знал, что женщины так часто поступают, когда их отвергают любовники.
Стараясь больше не думать об этом, Грэг снова занялся своими делами. Но слова мулатки никак не выходили у него из головы. Хуже всего, что он ничего не знал о этой женщине, кроме её имени. Нет, он никуда не уедет отсюда, даже если ему будет грозить смертельная опасность. Флорида – его родина, вскормившая и воспитавшая его, здесь его дом, его мать, его «Жемчужина». Ему некуда ехать.
А что касается её предупреждений - нужно просто выкинуть их из головы, забыть эту женщину и жить дальше.
Возвращение было триумфальным. По такому случаю был вызван лимузин дядюшки Сиза, который торжественно вез меня до самого дома, как настоящую знаменитость.
Как было вновь приятно оказаться внутри родных стен. Признаться, я не ожидала увидеть в доме такую чистоту. После уборки Грэга наш маленький домик блестел, как игрушка. В комнате был идеальный порядок, - все было вымыто и убрано, а на свежевымытых окнах стояли живые цветы.
-Как у нас чисто и красиво, Грегги - я поцеловала его в губы. – Даже я не смогла бы сделать такую уборку. - Лицо Грэга покраснело, и он улыбнулся.
-Не видишь, мы начинаем с тобой новою жизнь, и она будет прекрасна!
Жизнь снова потекла по привычному руслу. Каждый вечер мы засыпали в объятиях друг друга, словно юные влюбленные. Только теперь, после аварии и всех испытаний, мы понимали, насколько бывает хрупка наша жизнь, и ценили каждую бесценную минутку нашего счастья, как драгоценный и невосполнимый дар. Но счастья в жизни отмерено совсем немного, тогда, как горе подстерегает нас на каждом шагу. Так и у нас. Наше безмятежное счастье длилось совсем недолго.
В городе начались беспорядки, больше известные под названием «черных бунтов». Экономический кризис, поразивший Америку, словно раковая опухоль, докатился и до благополучной Флориды. Миллионы беднейшего черного и цветного населения потеряли работу, деньги, дома, и теперь вынуждены были влачить полунищенское существование на крошечных пособиях, которое предлагало Государство.
Нервы у людей не выдерживали, а оружие, имевшееся в свободном ношении, играло роль зажженного фитиля к бочке с порохом. То тут, то там возникали ожесточённые перестрелки, заканчивающиеся массовыми погромами магазинов и развлекательных клубов чернокожим и цветным населением. По побережью прокатились поджоги особняков и дорогих яхт. Естественно, что в таких условиях, ни о каком туризме не могло быть и речи. Ни один турист не рискнул бы сейчас ехать во Флориду, где за твою жизнь никто не мог поручиться.
Нужно было, во что бы то ни стало, сохранить нашу яхту от огня озверелых погромщиков, и мисс Баркли на время беспорядков пришлось закрыть свой бизнес, чтобы отогнать «Жемчужину» в охраняемый док бухты Дэйн. Лучше было на время закрыть бизнес, чем вовсе потерять «Жемчужину Флориды» в огне.
Плохо то, что теперь свекрови снова пришлось жить у своего мужа. Приближалось время, когда Грэг должен был унаследовать всё состояние от матери, но она была рада этому. Совсем скоро настанет время её свободы, и она может развестись с Бинкерсом, который терзал её много лет. Словно орлица, она зорко следила за особняком у моря, чтобы он какой-либо хитростью не перешел в лапы её преподобного муженька.
Только это была уже не та забитая кухней, тихо спивающаяся домохозяйка, которую мы встретили в первый раз, женщина, которую когда-то запугиванием и угрозами муж заставил подписать закладную на яхту, нет, эта была уже другая женщина –женщина - непримиримый боец за своё счастье и будущее своих детей, женщина, в которой больше не было страха.
Жизнь на яхте словно вселило в неё неведомую силу. Простая и суровая морская работа закалила её характер. Она научилась драться и готова была дать бой в любую минуту. Она почти в открытую ненавидела своего мужа, и уже не скрывала этого.
Преподобный Бинкерс, наоборот, казалось, притих и смирился с новыми обстоятельствами их сосуществования. Он взял на себя роль некого всепрощающего мученика. Святоша не бунтовал, наоборот, он, как будто, «присмирел», простил свою «заблудшую жену», как он её называл, и предоставил ей свободу действий, отгородившись от неё своей Библией, за которой проводил целые дни, погружаясь в священные тексты. Только это было отнюдь не христианское смирение. Под личиной смирения, этот подонок вынашивал в своём мозгу чудовищный план её убийства.
Яд был уже готов, несколько капель – и у бедняжки начнётся сердечный приступ. Она должна умереть в день похорон своего сына. Кто поверит, что священник мог отравить свою жену? Скорее убедятся, что материнское сердце не выдержало смерти единственного сына и разорвалось от горя.
К тому времени, как её привезут в морг, яд уже разложится в её организме, и ни один, даже самый опытный патологоанатом не сможет обнаружить действительную причину её внезапной смерти. Нет, он не отдаст её в морг. Ведь она жена священника. Убитый двойным горем, он не даст милое тело жены на растерзание патологоанатомам, руководствуясь религиозными соображениями. Его поймут, как священника, и пойдут навстречу, они не станут трогать её тела.
А если всё откроется?! Если его игра будет недостаточно убедительной?! Что делать, если он, даже не сможет заплакать, физически не сможет?! Что тогда?! Поползут подозрения, и всему конец!
Этого, нельзя этого допустить, нужно подготовить всё так, чтобы ни у кого не могло возникнуть даже малейшего подозрения. Что касается яда – в нём Бинкерс был совершенно уверен. Яд начнёт действовать только спустя двадцать минут после его приема. Чего проще подать стакан воды обезумевшей от горя женщине.
Дело было в другом, – он боялся за самого себя. Вдруг, нервы его не выдержат такого удара, и он выложит всю правду, вдруг, он не сможет жить дальше с таким грузом и сам сознается во всём. Нет, нет, он не сможет сделать этого, он никогда не сможет убить свою жену, нужно остановить это безумие, пока не поздно, отозвать Барио от его чудовищной затеи. Пусть всё остаётся так, как есть.
Проповедник поднял трубку телефона. «Оставить всё как есть. А что дальше? Её сын вступит в свои права, отберёт у него всё – дом, яхту, деньги, а ему придётся доживать свои дни в домике на болотах. Здесь у него всё - своя церковь, своя община, с которой он имеет неплохой доход, а главное деньги, авторитет, уважение, власть, а там его ждёт нищета и забвение, как и в тот день, когда он возвратился из тюрьмы в свой заброшенный на болотах домик; там он, больной и нищий старик, никому не будет нужен, как не нужен отработанный человеческий материал под названием старость». Нет, он не хочет для себя такой доли, и потому должен действовать.
Завтра у них намечен грандиозный шоппинг. Завтра они все втроём едут в центральный магазин «спасать» обесценивающиеся деньги от инфляции. Коди уже предупрежден – первый, самый трудный шаг сделан, и пытаться идти на попятную ТЕПЕРЬ, просто глупо. Завтра всё решиться, хочет он того или нет. Странно, но эта мысль вселила радость облегчения в сердце Бинкерса, и ему даже стало как – то легко.
«Помнится, когда мы с Дэвидом проповедовали по всему полуострову, я был неплохим артистом. Нужно только хорошо подготовить свою роль». Бинкерс лихорадочно рылся в Библии, отыскивая подходящий сюжет к предстоящей трагической сцене. « Вот плач Серапетской вдовы, потерявшей своего единственного отрока. Кажется, что-то похоже. Может, взять этот «плач» за основу, взяв на себя роль пророка Илии, воздвигнувшего руки к Богу в страстной мольбе воскресить его, и тут неожиданно умирает его мать, и они оба идут воскресшими в рай. Вот дерьмо! Как никто другой Грэг мало походит на невинного отрока, и потом он умрёт не от болезни, а от пули. Впрочем, не будем обращаться к Ветхому Завету, «ветхое» никто не поймет, о чем там идет речь, и всё будет выглядеть ещё фальшивей. Обратимся к Новому Завету, который понятен каждому с колыбели. Вот убитая горем мать идёт за гробом умершего сына. Так, так, это, кажется, уже ближе к «теме». Христос воскрешает её умершего сына. «Встань и иди!» - как всё просто. Вот подходящая стихира -…как воскреснет он в Раю со Мною. Он умер, и горе наше безмерно, но он останется живым, пока наши сердца будут помнить Грегори Гарта. Нет, нет, всё не то! Люди моментом разоблачат эту пафосную речь. Всё должно быть естественно, слова должны идти от сердца. Нужно побольше слёз. Но как это сделать?»
Проповедник, вдруг, плюхнулся на колени и горько зарыдал: «Прими же, Господи, ещё одну душу почившей Фриды, моей нареченной супруги». – Тело проповедника забилось в всхлипываниях, и он громко возгласил: «Пусть найдет покой на небесах ещё одна чистая душа!» - и смачно перекрестился.
-Что это ты тут делаешь?! Чья эта душа найдёт покой на небесах?!
Бинкерс вздрогнул, словно через него пропустили заряд электрического тока, и обернулся - перед ним стояла его жена.
-Не мешай молитве, - пробурчал проповедник.
-Ты что-то говорил про почившею Фриду, твою нареченную супругу? Так вот, дорогой, заявляю, что я вовсе не собираюсь умирать.
-Милая, я помолился о твоей душе. Кто знает, когда пробьёт наш час? Каждый из нас в любую минуту должен быть готов предстать перед Господом.
-Вот и готовься туда сам, - рассердилась супруга, - а о своей грешной душе я как – нибудь позабочусь сама!– развернувшись, она громко ударила дверью.
«Доигрался, теперь она догадается обо всём! Впрочем, какая разница, механизм запущен, и машину уже не остановить».
Фрида Бинкерс давно уже привыкла к причудам преподобного супруга и не обратила на его слова никакого внимания. Вскоре она забыла их вовсе. Женщина пребывала в приподнятом настроении от предстоящего грандиозного шоппинга, и мозг её занят был перебиранием покупок, которые необходимо было непременно приобрести.
Бинкерс приоткрыл дверь и заглянул в бывшую комнату Грэга, где в последнее время обитала его супруга. Она мирно спала на детской кровати Грэга, погруженная в глубокий сон … спала последним сном её жизни.
Бинкерс встал на колени и, внимательно разглядывая лицо спящей, поцеловал жену в губы, как не делал довольно давно. Когда-то он любил её, когда-то…но не сейчас…
Тот роковой день начинался, как ни в чем не бывало – солнечно и радостно. Ранним солнечным утром могучий лимузин дядюшки Сиза разбудил округу тремя пронзительными гудками, подхваченными лаем неугомонных собак Дэйва.
-Ребята, ну вы готовы?! – послышался гулкий голос великана из-за двери.
-Сейчас, сейчас, мистер Сиз! - закричал в ответ едва проснувшийся Грэг, который в спешке стал натягивать не совсем чистые брюки.
(В отличие от засони Грэга, я не только была одета, но и успела приготовить ему завтрак, который уже дымился на столе).
-Ты так и пойдёшь, как нищий на паперть? – рассердилась я на Грэга. – На, надень новые брюки, которые я только что отгладила и иди есть.
Грэг раздражённо махнул рукой, и, на зло мне, в чём есть отправился обедать. Я знала, что переубедить упрямца теперь будет бесполезно, и, не желая портить такой прекрасный денёк ссорой, пошла открывать дверь мистеру Сизу.
Общеизвестно, что хороший шоппинг - лучшее средство от женских деперессий. Так и со мной, в те дни, когда мне бывала по-настоящему плохо, я шла в магазин и спускала там последние деньги. Поход по магазинам напоминал старинную медицинскую процедуру кровопускания, после которой терять более нечего, и давление нормализуется вместе с внутренним душевным состоянием.
Порою мне казалось, что я реально существую только тогда, когда совершаю покупки, в остальное время я казалась себе давно умершим призраком, заключенным в биологическую оболочку тела, ничего не стоящую на этой земле. Шопинг – ты моя страсть, единственное утешение моей пустой жизни, моя релаксация. Я была заядлым шопоманом. В этом вопросе я соей свекровью были единодушны.
Наш шоппинг начался с похода в салон красоты. Милые женщины, всегда начинайте свой шоппинг с похода в салон красоты, потому что в конце вам, попросту, может не хватить на это денег.
С присущим женским максимализмом, мы решили преобразоваться до неузнаваемости. Прически, макияж, новая одежда – всё это должно было изменить наш облик.
В салоне красоты я чувствовала себя королевой, которой позволено делать все со своей внешностью, а парикмахеров и косметологов послушными рабами моей красоты. Было забавно наблюдать, как люди пресмыкались и унижались, восхваляя мои сомнительные прелести, ради лишней стодолларовой купюры.
Мы с моим бывшим врагом-свекровью наслаждением страдали, выбирая подходящие для себя причёски и макияж по последнему слову моды, и битых полдня торчали в глубоких креслах. И вот метаморфоза наконец завершилась, парикмахеры поработали на славу, всё сделано точь - в - точь, как было задумано мною. На момент, когда я выходила из зала, белые, как снег, короткие «ангельские» локоны красиво облепляли мою головку.
-Что это ты с собой сделала? – открыв рот, произнёс Грэг, падкий на подобные «комплименты».
Подобный тон восклицания почему-то задел и обидел меня. Свой внешний вид я считала сугубо личным делом, и ненавидела, когда Грэг вставляял подобные ремарки, вмешивался в мое женское начало.
-Тебе не нравится, Грэг? Это последнее веяние моды в прическах.
-Нет, почему же, - сжав губы в дудочку, оценивающе посмотрел на меня Грэг, словно я была его вещью, - но тебе не кажется, что всё это уж слишком?
-Нет, не кажется! - выкрикнула я. – Скажи сразу, что я опять похожа на шлюшку, так будет честнее!
-Я только хотел ска…- вдруг, его глаза вытаращились от удивления, а нижняя губа отвисла. Из салона торжественно выплыла его мать. О, боже, что она с собой сделала! Кроваво-огненные волосы, топорщились вокруг головы причудливым ирокезом, обнажая почти выбритые бока и затылок. Прическа была самой невообразимой и смелой для женщины её лет, но самое удивительное, что всё это ЕЙ ШЛО, КАК НЕЛЬЗЯ ЛУЧШЕ!
-Ну, что стоим, ребята, у нас ещё куча дел! - весело проговорила она, и, взяв меня за руку, как ни в чём не бывало, отправилась дальше.
-Женщины, - буркнул Грэг и, словно мальчишка, побежал за нами.
Мы целый день ходили по роскошному супермаркету, покупая наперебой нужные и ненужные вещи. Каждая из нас старалась превзойти другую в тонкости вкуса и моды.
Для Грэга подобный поход в магазин был настоящим мученичеством. Грэг ненавидел шоппинг всей душой. Он казался вовсе равнодушным к каким – либо покупкам и приобретениям и считал их пустой тратой средств. Это был парень, которому, вообще, ничего не было нужно. Футболка с дурацким философским утверждением, ношеные джинсы, пиратская бандана или китиль составляли каждодневную форму – другой одежды он не признавал и с огромным трудом привыкал к обновам.
Впрочем, нам со свекровью было совершенно наплевать на это, если Грэг ничего не хочет для себя, пусть не покупает – это его дело. Обделять себя экономией мы не собирались. Мы, как и все женщины, эгоистичные от природы, руководствовались другим правилом, которое звучало приблизительно так: «Деньги на то и существуют, чтобы их тратить».
Не долго думая, мы приспособили его на роль осла, и он повсюду должен был покорно следовать за нами, таща на себе наши всё возрастающие пакеты и коробки.
Вакханалия покупок закончилась только тогда, когда в наших кошельках не осталось ни единого цента. Хорошо, что на автостоянке нас ждал лимузин дядюшки Сиза, который Грэг, зная наше безрассудство в магазинах, благоразумно оплатил заранее, иначе всё бы пришлось тащить до самого Маша на своих спинах.
Уставшие, но счастливые, мы уже подходили к выходу супермаркета, когда я заметила огненно-красный огонек, танцующий на груди Грэга. Сначала я подумала, что огненная точка - это фонарик для собак, что кто-то просто играет со своей собакой. Но какие собаки могут быть в магазине? Знак перечёркнутой собаки врезался в память. Жуткая догадка мгновенно ударила в мою голову.
-Ложись!
В следующую секунду я изо всех сил толкнула Грэга в сторону, и мы оба свалились на пол. Уже падая, я услышала над головой два хлопка, как от лопнувших детских шариков, и тоненький свист, словно от взмаха скакалкой.
Две пули прошили грудь моей свекрови, которая шла позади нас. Смерть настигла её мгновенно. Бедная женщина не успела даже вскрикнуть, она, потянула руки к груди, но тут же свалилась на пол. Кровавое пятно расплылось на её спине.
-Мама!!! – заорал Грэг и бросился, было, к ней, чтобы поднять. Я поняла, если он попытается приподняться и приблизится к своей матери - третья пуля будет его. Нечеловеческими усилиями я прижала Грэга к полу, прикрывая его своим телом, так что он не мог, даже пошевелиться.
-Снайпер! В здании снайпер! – раздался душераздирающий вопль какой-то женщины, и обезумевшая толпа, как один, ринулась к выходу прямо навстречу снайперу. Кажется, что только я одна понимаю, что смерть не внутри, а снаружи супермаркета. Ещё секунда и нас попросту затопчут тысячи ног, а со своим суппортом я не могла, даже встать. Меня ждала ужасная участь быть заживо затоптанной толпой.
Грэг схватил меня за плечи и поволок к стене, я мертвой хваткой вцепилась в его одежду, не давая отойти от себя.
-Мама! Мама! Пусти же меня к ней! Мама! Её сейчас затопчут! Я должен ей помочь ей! Мама!!!
-Ей ничем не поможешь! Она мертва! Понимаешь, МЕРТВА! – в отчаянии я ударила Грэга по лицу.
Её давили, спотыкались. Разметавшись кипой огненно - красных волос, безжизненная голова женщины беспомощно болталась под ударами бегущих ног. Серое от грязи лицо каталось по полу. Кровь, пакеты с рассыпавшимися покупками, бегущие ноги людей, крики, вой полицейских сирен – всё перемешалось в этом адском водовороте, но ей было всё равно, потому что её больше не было.
Печальная процессия следовала через весь город к её дому на побережье. Роскошный лимузин дядюшки Сиза превратился в катафалк. Она возлежала в дорогом лаковом гробу на заднем сиденье лимузина, холодная и немая, как раз на том самом месте, где когда-то дала жизнь маленькому Грэгу.
Глава восьмидесятая
«Удобный» террорист
Горе Грэга было безмерно, и я, опасаясь за его рассудок, старалась не оставлять мужа ни на секунду. Сам город, пустынный и печальный, казалось, оплакивал безвременную кончину миссис Бинкерс, убитую супругу знаменитого на всю Флориду проповедника Бинкерса. Целый кордон конной полиции сопровождал нас по дороге к кладбищу с обеих сторон, словно хоронили важную политическую особу.
Выстрел в универмаге спровоцировал новые беспорядки в городе. Море человеческой ненависти переполнило берега терпения.
Поступали всё новые сообщения, что всё это дело рук чернокожих расистских исламистов, наводнивших Восточный квартал города и устанавливающих там свои порядки. Именно чернокожие исламисты были зачинщиками и вдохновителями «черных» бунтов, которые прокатились по всей Флориде, лишив его правящее белое население покоя. Воинствующая религия ислама как никогда была удобна чёрнокожим расистским повстанцам, как оправдание своего насилия, и потому многие обездоленные негры, борющиеся за равноправные права с белыми, принимали ислам, вставая под его зелёные знамена. Но белые с присущей демократической цивилизации терепнием ждали свой реванш, и они получили повод. Как и следовало ожидать, на силу действия, тут же нашлась сила противодействия. В перевес чернокожим исламистам, со стороны «белых» образовалась другая, не менее радикальная партия, поклявшаяся истреблять «черномазых» до последней капли крови. Не помню, как она называлась эта организация отъявленных подонков-головорезов, но действовала она, как в «лучшие» времена Куклус Клана.
Хотя никаких явных доказательств, что в мою свекровь стрелял чернокожий исламист, не было, чаша терпения законопослушных пуритан была переполнена, и над исламским кварталом был учинён жестокий погром. Уже не разбирая, кто христианин, а кто мусульманин, чернокожих били всех подряд. Алые языки огня взвились над негритянскими мечетями.
Среди коренного белого населения Флориды, пока составляющее большинство, началась ожесточённая облава на чернокожее население города. Зазвучали выстрелы. Тут и там происходили схватки между белым и чернокожими. По улицам потекли реки крови. Так белое население в одночасье пыталось решить свои проблемы, накопившиеся за долгие годы пассивного бездействия. В воздухе, заряженном до предела ненавистью расовой войны, незримо витал девиз: «Бей белых, пока не почернеют, бей черных, пока не побелеют».
Страшные были дни! Окоянные…Кто мог тогда подумать, что, в самом фешенебельном торговом центре стрелял не какой - нибудь обезумевший чернокожий мусульманский расист, а белый человек с милым именем Коди, тот самый Коди Барио, который реально метил в губернаторсокое кресло Флориды. Коди Барио, родной сын окружного прокурора –убийца? А вам такое могло бы прийти в голову? Нет, здравомысооящему человеку в такое просто невозможно
поверить! Но самое невообразимое было в том, что выстрел в супермаркете, как окрестили дело, обернулся в пользу самого убийцы!
Отец и сын Барио в ударе –эта пальба в супермаркете была реальным шансом разыграть главную политическую карту. Теперь всё зависло от них самих…
Отцу и сыну Барио предстояло выступить в роли всеобщих героев - спасителей, которые твердой рукой прекратят стихийные беспорядки и восстановят былое спокойствие в Солнечном Городе*.
Публика требовала решительных и немедленных действий, и она их получила сполна. В городе было введено чрезвычайное положение. Вся полиция была поднята на ноги, и беспорядки так же быстро прекратились, как и начались. Это был их поистине звёздный час их славы, и…результат не заставил себя долго ждать.
Снайпер был найден, им оказался какой-то борец радикального исламского движения за освобождение ислама, который давно разыскивался властями на территории США. На самом же деле, «террористом» оказался простой палестинский студент, приехавший в США изучать мировое право, и которому просто не посчастливилось очутился поблизости от места происшествия. Это был как нельзя более «удобный террорист», который устраивал всех: и власти, потому что был иностранцем, и белых, потому что исповедовал ислам, и чёрных расистов-исламистов, потому, что, несмотря на исламское вероисповедание, он всё-таки был белым, и, даже евреев, потому что был арабом-палестинцем – их заядлым врагом.
За блестящую организацию операции по подавлению беспорядков в городе, Тони Барио, даже получил от президента высшую полицейскую награду.
Но несчастному Грэгу, у которого на глазах застрелили его мать, было всё равно, кто сделал это. Вадь мать ему никто не вернёт.
После похорон матери Грэг находился в глубочайшем шоке. Несчастный пребывал в полной прострации. Он ни с кем не разговаривал, ничего не ел и не пил, и только бессмысленно смотрел перед собой пустыми, глупыми глазами. Я серьёзно опасалась за его здоровье.
Глава восемьдесят первая
Завещания нет!
Что мне было до его убитой матери! Теперь нужно было думать о живых, нужно было продолжать жить и устраивать своё будущее.
Согласно завещанию деда, после смерти матери всё её состояние переходило Грэгу. Необходимо было как можно скорее вступить в свои права, но говорить об этом в день похорон я посчитала не уместным.
Сейчас Грэгу, как никогда, была нужна моя поддержка и участие.
Даже преподобный Бинкерс –этот негодяй, как я думала раньше, поддерживал нас в столь трудную минуту. Общее горе объединяет даже самых отъявленных врагов. Как я могла сомневаться в его искренности, когда он так горько оплакивал свою жену. И когда несчастную опускали в могилу, он бросился на колени пред её гробом, и молитвенно воздев руки, обратился к Господу:
-Прими же, Господи, душу моей безвременно ушедшей супруги Фриды. Пусть найдет покой на небесах ещё одна светлая душа, - и горько зарыдал, обняв уходящий в землю гроб.
По его лицу текли настоящие слёзы. Как я могла тогда догадаться, что всё это было притворством, актёрской игрой, причем игрой наивысшего класса, которую едва можно было отличить от реальности.
Первым делом нужно было заехать домой, чтобы забрать завещание и документы, необходимые для оформления наследства, но в таком состоянии Грэг едва ли мог куда ехать, и потому, после похорон, у нас не было другого выхода, как заночевать в доме моей покойной свекрови.
Было уже довольно поздно, да, и, вряд ли, это было разумным сейчас, когда по всему городу было объявлено чрезвычайное положение.
Единственное, что меня сильно тревожило – это был Грэг. От пережитого шока, когда его мать погибла прямо на его глазах, он, казалось, помешался, и необходимо было срочно вывести его из этого состояния, иначе оно могло перерасти в затяжную депрессию. Бинкерс был молодец, он уговаривал и утешал его, словно родной отец, держа голову Грэга на своей груди. Признаться, в тот момент мне стало, даже стыдно за себя, что когда –то ненавидела его, считая подлецом, ведь по- настоящему человек проявляет свою суть только в горе, и теперь, когда беда обрушилась на нашу семью, он вел себя самым благородным образом.
Послышалось несколько всхлипываний, и Грэг разразился горьким плачем – это было уже хорошо. Нарыв прорвался. Слезы промоют душевную рану, а время залечит их. Предупредительный Бинкерс, даже приготовил успокоительный чай из мелиссы.
-На, выпей, Грегги, тебе сразу станет легче. – Разжав непослушные губы, я влила ему в рот мятный отвар. Сделав несколько глотков, Грэг закашлялся, и душистая жидкость потекла у него по подбородку. –Пей, пей, вот так, умница, - я погладила Грэга по взмыленной от пота голове.
Успокаивающая мята возымела своё действие, вскоре Грэга стало клонить ко сну, голова его беспомощно опустилась, а глаза заволокла томная поволока. Пережитое горе дало о себе знать, и мы чувствовали чудовищную усталость. Я поспешно допила остатки душистого отвара, который обжёг мне горло приятной горечью. Шатаясь от усталости, мы поднялись в свою спальню, где, едва коснувшись постели, тут же заснули непробудным сном.
Мы заснули, словно убитые, даже не успев переодеться ко сну. Сон – лучшее лекарство от стресса. Только во сне можно забыться, чувство горя уходит, и его место занимает пустота, дающая измученной душе успокоение. Вот почему сон является естественной реакцией на стресс. Но только ли пережитые страдания заставили погрузиться нас в глубокий сон? Сейчас мы это узнаем.
По железной лестнице послышались грузные мужские шаги. Дверь скрипнула, и в комнату вошли двое. В одном из них сразу было можно признать проповедника Бинкерса, другой же человек был одет в малиновую куртку с надвинутым на лоб капюшоном, загораживающим его лицо.
-Она здесь! – торжественно произнёс проповедник.
-Что ты наделал? - взвизгнул незнакомец. – Ты что, отравил их обоих?!
Незнакомец снял капюшон и приблизился к спящим. В отблеске зарницы промелькнул безжизненно-оловянный глаз незнакомца. Это был Коди Барио – кандидат в губернаторы Флориды.
-Тише, они не мертвы, я дал им сильного снотворного, теперь они будут спать до утра. Со своей стороны я то уж так не облажаюсь, как вы, мистер Барио, - тоном упрёка окончил он.
-Я стрелял в Грэга, кто знал, что эта глазастая тварь заметит меня, и оттолкнёт его в сторону. А мамаша шла как раз сзади, вот она подвернулась под пули.
-Подвернулась, - зло передразнил проповедник. – Какой теперь мне прок от её смерти. Ситуация только ухудшилась… Согласно завещанию старого урода Баркли, который ненавидел меня всей душой, всё состояние переходит к его внуку, так, что можете тоже сказать бай-бай вашей «Жемчужинке», и забыть свою девку. Всё!
-Так придушим его сейчас, и дело с концом, - Коди приблизил ладонь ко рту Грэга, но проповедник тут же перехватил её.
-Да, я сам мог тысячу раз удавить этого ублюдка, только потом никто не поверит, что Грэг умер естественной смертью. Тем более, что, в случае смерти пасынка, я прямой наследник.
-Мне плевать на это! Это ваши проблемы! - Коди потянул руку к горлу Грэга, но проповедник всем весом повис на ней.
-Мои проблемы, хорошо сказано! Только не забыли ли вы, мистер Барио, что мы с вами находимся в одной упряжке! На суде я не стану молчать о том, кто стрелял в мою жену. Я прямо назову вас.
-Вам никто не поверит!
-Может быть, но заявление произведёт сенсацию, и тогда вы можете распрощаться с мечтой о губернаторстве!
-Ты, старый урод, да я расправлюсь и с тобой прямо сейчас тоже! – Коди угрожающе стал приближаться к проповеднику, который попятился назад. Щелкнул затвор пистолета, и смертельное дуло уставилось в глаза проповеднику.
-Это было бы верхом глупости, в доме полно народу. И, потом, в доме станет слишком много трупов сразу. Трое – это уж точно перебор. Ха-ха-ха! – нервно засмеялся «святой» отец. - Говорю сразу, что без сопротивления я не сдамся, а если услышат звук выстрела – сюда сбегутся все, тогда вам не уйти отсюда незамеченным.
-Ладно, - губы Коди свернулись в презрительную дудочку, - что предлагаете вы?
-Я предлагаю поехать в Маш, и взять завещание.
-Что значит, взять завещание, нам что придется взломать их дом?!
-Зачем же взламывать двери, когда от них есть ключи. Дом в Маше принадлежит мне, я жил там, пока не переехал к жене, а уж от своего дома у меня всегда найдутся ключи. Вот второй экземпляр. Как вы видите, они оба здесь и будут спать до самого утра – значит, мы можем поехать в Маш и спокойно взять завещание.
-Спокойного сна крошка, ты ещё встретишься со мной – Коди нагнулся и поцеловал в теплые губы спящей. – Ха-ха-ха! А пока можешь последний раз обняться со своим благоверным, потому что завтра ты сама сбежишь от него и приползёшь ко мне на коленях. Гуд-бай, блондиночка. Скоро ты будешь лежать в моих объятиях.
-Ну, же скорей, нам надо торопится, пока они не вернулись обратно. Другого такого шанса не будет.
-Иду, - буркнул Коди.
Вскоре никем незамеченный красный Порш отъехал от спящего дома и взял курс на Маш.
Ночь была как нельзя благоприятной для подобных «подвигов». Небо заволокло тучами, было темно, и собиралась гроза. Это можно было понять по духоте царившей в воздухе, и по приближавшимся с моря сухим зарницам.
Поселок уже спал, когда роскошный Порш въехал на Счастливую Аллею. Среди царившей здесь негритянской бедности, фешенебельный Порш казался явно чуждым элементом, невесть откуда свалившимся из мира белых богатых людей. Но спящий поселок не заметил пришельца, который, увы, уже был не новичком в этом районе, и продолжил свой сон, ведь в непогоду спится так крепко… Лишь зычный собачий лай возвестил, что в поселке появились чужие.
Едва двое вышли из машины, как капли дождя зашуршали в листве.
-Скорее в дом, - заторопил проповедник, - сейчас хлынет дождь, а мы не должны оставить никаких следов.
Двое полусогнутых фигур, словно крысы, торопливо побежали к дверям, звякнули ключи и дверь со скрипом отворилась. Спёртый воздух заброшенного человеческого жилища пахнул им в лицо.
В доме царил беспорядок, который обычно бывает после торопливого отъезда. Всё было оставлено так, как тогда, когда мы покинули свой домик в счастливом предвкушении большого шоппинга, который обернулся для нас столь трагичным образом. Едва проповедник занёс ногу в дом, как на него с грохотом полетели сушилка для вещей, гладильная доска и утюг, стоявшие у двери. В темноте раздался визг и сонм отборных ругательств Коди, которому утюг свалился на ногу, самым приличным из которого было:
- …черт бы тебя побрал, старый болван, надо же поаккуратней!
-Кто знал, что всё это дерьмо навалено здесь, - заклокотал в оправдание «святой» отец. – Не дом, а помойка!
Коди потянулся к розетке, чтобы зажечь свет, но проповедник схватил его за руку.
-Не сметь, нас сразу же заметят! В этом болоте любой свет, подобно фаре маяка, виден на многие мили.
-Хорошо, тогда как мы найдём это долбаное завещание в таком бардаке.
-Очень просто, мы разделимся надвое, и будем действовать поступательно. Начнём вот с этого комода, обычно эти болваны хранят документы в подобных шкафах. На, держи фонарик.
-Но он же заперт.
-Ясное дело, что не отперт.
-Так, как мы откроем его? Нам, что, придётся его взломать?
-Вот это я уже не знаю, я проповедник, а не взломщик. Это дело скорее по вашей, полицейской части, - развёл руками Бинкерс, прямо намекая на его отца.
-Ладно, раз шкафчик заперт, попробую открыть его булавкой от галстука. Ну-ка, святой падре, подержите ка фонарик.
Нужно сказать, что, как и снайпер, кандидат в губернаторы Коди Барио был никудышным взломщиком. Уже битый час Коди ковырялся в уключине золотой булавкой от галстука, но замок никак не поддавался. Наконец, руки проповедника затекли, терпение его лопнуло, он выхватил у Коди золотую булавку и одним движением открыл ненавистную дверцу.
-Браво, падре, где это вы так наловчились открывать чужие замки? Уж не учат ли этому в семинарии? - рассмеялся Коди.
-Нужно просто повернуть уключину, а с вами мы провозились бы до утра.
Крышка комода с грохотом отворилась, и перед ними предстало два ящика, заваленные бумагами и документами.
-Итак, к делу, - скомандовал проповедник, - чтобы нам не возится, я беру один ящик, вы – другой. Да смотрите поаккуратнее, они не должны догадаться, что мы рылись в их документах. – Проповедник снял верхний ящик и подал его Коди. – Ищите розовые листок с государственным грифом, он должен быть где-то здесь.
В верхнем ящике находились деньги – наши последние сбережения, оставленные на черный день. Коди с презрением откинул их, под ними находилась целая кипа бумаг – это были преимущественно официальные бумаги и документы, среди которых, вполне возможно, могло лежать завещание. Коди предоставил их разбор преподобному своему напарнику, который тут же стал перебирать бумаги, а сам принялся за другой ящик, который доверху был забит письмами.
Нижний ящик был сугубо моим, здесь хранились преимущественно мои письма от матери и документы на денежные переводы, а так же флакон – яблоко из-под духов Нины Риччи, наполненный смертоносной настойкой амманиты фаллойдес, или бледной поганки. Завещания здесь не было.
Несколько скользких конвертов тут же упали на пол.
-Так не пойдёт, сложи всё, как было, чтобы они не заметили, что мы рылись в их бумагах, - проворчал проповедник.
-Только не нужно меня учить, преподобный, я сделаю всё как нужно, - ответил Коди и, взяв несколько писем стал с увлечением рассматривать их. То ли он ослеп от напряжения, то ли почерк был отвратительным, но он не смог разобрать и слова, он взял другое, третье – всё то же. Что-то было не так в этих письмах, но что – он не мог сразу понять. Наконец, догадка поразила его – письма были написаны другими буквами, теми самыми, что были в блокноте, и которые он поначалу принял за неразборчивость её хлипкого женского почерка! Они были написаны на киррилице! Всё это казалось каким-то несуразным бредом, но только теперь Коди вспомнился мой странный акцент, и, догадка сама ударила в голову. Хлопнув ладонью по голове, он воскликнул в удивлении:
-Она что, русская?!
-Кто?
-Ваша невестка, падре.
-Да, а вы что только что узнали об этом?
-Клянусь, я ничего не знал.
-Видите ли, она подцепила его по Интернету, и они целый год общались друг с другом, пока этот дурень Грэг сам не вызвал её в США, а этой сучке только того и надо было. Три года тому назад эта хитрая девка приехала из далекой России, с тем, чтобы окрутить моего пасынка и заполучить его наследство, и Грэг не мог устоять против её блондинистых волосок. В общем, свалилась на нашу голову белокурая бестия! Уж не знаю, как ей это удалось, но она так же задурила голову старому миллионеру Баркли, что тот подписал все на своего Грэга, а потом благополучно выскочила за его внучка. Если мы сейчас не разыщем завещания, то её планы как раз сбудутся.
-Теперь мне всё понятно. От этих русских можно ожидать чего угодно, будь они прокляты. Я догадывался, что эта сучка не так уж проста, вот она мне и показала свой загадочный русский характер. Ну что ж, так, будет даже интересней. Мне начинает нравится эта игра. Теперь у меня появился достойный противник, теперь то я тебя обломаю по-настоящему. Посмотрим, как ты запоёшь, когда останешься на мели! – зло причмокнул Барио.
-Есть!!! Вот оно завещание! – проповедник чуть было не подпрыгнул от радости.
-Отлично, берём его и сваливаем отсюда, мы и так потеряли уйму времени. Уже светает.
-Погоди, нужно уложить всё как было, и запереть обратно шкаф, - засуетился проповедник. – Куда же я дел булавку?
Пока Бинкерс суетился, заметая следы взлома, Коди оглядел комнату. На прикроватном столике стояла свадебная фотография. Коди поднёс её к лицу и внимательно оглядел уже своим единственным глазом, а затем, недолго думая, сунул за полу куртки вместе с рамкой.
-Ну что же ты там возишься? – недовольно пробурчал проповедник. – Нам пора.
Проворным движением Коди выбежал за проповедником и запер дверь.
Ранним утром, когда первые утренние сумерки едва обрисовали верхушки могучих деревьев, Даниил Дэйв вышел на террасу своего дома, чтобы немного глотнуть свежего воздуха. После вчерашнего страшно болела голова и тошнило. «Нужно мне было так напиваться на похоронах миссис Бинкерс», - упрекал себя Дэйв, - «Я и при жизни – то её видел только несколько раз. Нет, уж, куда там, если дармовая выпивка льётся рекой, то Дэн тут как тут, будет пить, пока не свалится замертво. Ха-ха-ха! Нечего сказать, я тоже хорош. Выпил все их поминальное пойло и, чуть было, не разодрался с сектантами. Счастье, что этот старый чудак Сиз, который называет меня своим отцом, был рядом и увёз меня вовремя домой». Дэйву стало, вдруг, мучительно стыдно за себя перед названным отцом за свою вчерашнюю неумеренность. «Если бы не столь печальный повод, я бы устроил такой мордобой этим святошам, презирающим чёрных братьев, что они надолго запомнили Дэйва».
-Но заглохните ли, вы, наконец! – обратился он к собакам. – Из-за вас я всю ночь не мог заснуть!– Но собаки продолжали свой концерт. – Что на вас нашло сегодня?
Дэйв посмотрел в сторону нашего домика, куда лаяли собаки, и увидел, как внутри то вспыхивают, то исчезают какие-то огоньки. В доме явно кто-то был.
Волосы зашевелились на голове Дэйва. Несмотря на то, что он был храбр до безрассудства, и, как мы знаем, не побоялся даже вступить в бой с аллигатором, этот могучий богатырь, несмотря на то, что считался в деревне исповедником Вуду, как и все негры Маша, до смерти боялся всего, что было связано с потусторонним миром.
«Чего доброго беспокойная душа убитой миссис Бинкерс вернулась, и теперь бродит по дому», - с ужасом подумал он. Он вспомнил её лицо в гробу, совсем, как живое, только немного бледное, неестественно алые волосы покойницы. - «Разве можно упокоиться с такими волосами?»
К его ужасу он услышал, как лай собак то и дело переходил в протяжное завывание. У Дэйва похолодела кровь, от страха он не мог двинуться с места. О, боже, дверь домика открывается, сейчас появится её неприкаянный призрак…
Вместо призрака из дверей вышел проповедник Бинкерс –Дэйв сразу узнал своего бывшего соседа.
«Ну этот – то уж точно жив. Интересно, что делает этот негодяй в доме Грэга и Лили в столь ранний час?» Дэйв решил захватить его с поличным и выяснить всё сам, но тут из двери показался другой человек. Красная куртка скрывала его лицо, но, судя по размашистой сутуловатой походке, это был сам Грэг. Конечно это был Грэг, потому что он, как ни в чем не бывало, запер дверь ключом и пошёл за проповедником. Дэйв хотел, было, окликнуть своего друга, но что-то в нём было явно не так.
Дэйв внимательно присмотрелся ко второй фигуре. Конечно, несмотря на то, что одет он был немного небрежно, в стиле Грэга, он был явно выше Грэга, так, как был выше проповедника на целую голову, когда как невысокий Грэг едва доходил отчиму ухом до плеча. И, потом, насколько он знал, у Грэга никогда не было малиновой куртки. Пока Дэйв размышлял, парочка подошла к роскошному автомобилю, которого Дэйв первоначально, даже не заметил. На какое-то мгновение человек в капюшоне развернулся лицом, и Дэйв узнал в нем… Коди Барио-кандидата в губернаторы Флориды от демократов, чьё фото было расклеено на каждом углу.
Дэйв закрыл глаза и изо всех сил тряхнул головой, а когда открыл – машины и след простыл. «Всё-таки здорово я нализался», - подумал Дэйв. – « Всю ночь мне мнилось, будто президент Америки на велосипеде разъезжает по Машу, а теперь мерещится кандидат в губернаторы на роскошном лимузине, да ещё вместе с преподобным Бинкерсом. Видать, сенаторские выборы предстоят жаркими», - почему-то сделал он вывод.
В то жаркое утро мы проснулись миллионерами! Теперь нам по полному праву принадлежало всё состояние покойной миссис Бинкерс - вилла на побережье, роскошная яхта и все её деньги. Не вполне ли достаточный набор начинающего миллионера? Оставалось только одно - огласить завещание, и дело было в кармане.
Крепкий сон возвратил Грэгу душевное равновесие, и теперь мы пили кофе на кухне, готовясь к отъезду.
Чтобы отвлечься от воспоминаний о похоронах матери, Грэг включил телевизор, который своей бестолковой предвыборной болтовнёй немного отвлекал нас. Я была довольна, что к Грэгу вновь вернулся аппетит, и под телевизор он незаметно для себя поглощал свою любимую бобовую пиццу.
В то утро как раз шли предвыборные дебаты. Слон и Осёл* сошлись в решающей схватке. Каждый старался нажить политические дивиденты на кровавых событиях, произошедших по всей Флориде. Первым выступил «Слон». Признаться, я мало интересовалась политикой. Смотреть телевидение на чужом языке мучительно, а тем более, чуждые мне выборы. Что мне было до того, выиграет один или другой кандидат.
С тех пор, как я переехала в Америку, я отгородила себя от бессмысленного занятия поглощения ненужной информации. У нас, Маше, не было ни телевизора, ни Интернета. Я вполне обходилась без них, пребывая в счастливом информационном вакууме. Вот и сейчас я, разливая кофе, я почти что не смотрела в зловредный голубой экран.
Вдруг, голос одного из кандидатов показался мне знакомым, я автоматически подняла глаза, и обомлела - с экрана телевизора на меня смотрел тот самый подонок, который чуть было, не изнасиловал меня на дороге.
Я вскрикнула от ужаса, горячий кофейник вывалился у меня из рук, и кофе черной лужицей разлилось по столу.
-Что с тобой? – испугался Грэг. – Ты бледна.
-Нет, нет, Грегги, со мной всё в порядке. Только, умаляю тебя, давай уедем из Флориды! Не спрашивай меня ни о чём, просто уедем!
- С чего это вдруг? Постой, Лили, я не понимаю, в чём дело? Теперь, когда мы с тобой богаты и можем больше не волноваться за своё будущее, зачем нам покидать Флориду?
-Выстрел, это всё из-за того выстрела - он был не случаен! Я знаю, эти две пули предназначались тебе, Грэг, тебе!!! Тебя хотели убить! Я сама видела, как террористы целились в тебя, если бы я не сбила с ног...
-Чепуха, это чистая случайность! – горько вздохнул Грэг. - В магазине было множество людей, на месте матери мог оказаться, кто угодно. И потом, ты же знаешь, этого арабского подонка уже поймали, и он уже дал признательные показания.
-Поймали, как же, поймали, Да этот бедняга стал козлом отпущения для полиции! Выслушай меня, Грэг, если мы останемся здесь – исламисты отомстят нам за казнь их брата, они объявят нам Джихад*. Им плевать, что мы сами оказались жертвами, они не станут разбираться, кто есть кто, потому что этим фанатикам всегда нужен враг, лишь бы выплеснуть на него свою ненависть - для них же мы с тобой белые богачи, а, значит, враги. А если узнают, что мы получили наследство, против нас озлобится и их черное братство, тогда нам конец, Грэг! Это жестокая религия, они не оставят всё, как есть. Они подорвут наш дом или сожгут яхту, вместе с нами. Ты не знаешь этих фанатиков, они способны на всё! Но, как тебе объяснить, Грэг! – не выдержав, я зарыдала в истерике.
Растерявшийся вконец, не понимавший моего внезапного изменения настроения, бедный Грэг смотрел на меня испуганными глазами. В памяти его всплыли предостерегающие слова Синтии. А, вдруг, Лили права - та пуля, что убила его мать, не была шальной. Если заказчиком преступления действительно был муж Синтии, а исламский фанатик был всего лишь его орудием преступления? Вдруг этот не пойманный безумец предпримет ещё одну попытку, тогда во Флориде им действительно грозит смертельная опасность. История начинала приобретать запутанный характер. «Нет, жена права – надо убираться отсюда, как можно быстрее. Я слишком люблю жизнь, чтобы ходить по краю лезвия, тем более я не имею никакого права рисковать ЕЁ жизнью».
-Может, ты и права, детка. Нам нужно выбираться отсюда поскорее. Как только я узаконю наследство, я продам дом, выкуплю «Жемчужину» из залога, и мы уплывем далеко-далеко, где нас никто не знает.
-Мы вернёмся в Петербург…
-Ты говоришь о своём Петербурге? – испугался Грэг.
-Да, мы вернёмся ко мне домой, в Россию, где сможем начать новую жизнь! Есть поверье, что всякий, кто родился в Петербурге рано или поздно возвращается, чтобы умереть там. Город, слово забирает обратно своих детей. Видно, я не исключение. Господи, всё бы отдала, чтобы снова увидеть его Белые Ночи!
-Пересечь океан на прогулочной яхте? – грустно захохотал Грэг. - Боюсь, мы погибнем гораздо раньше, чем достигнем берегов старушки Англии. Это же чистое безумие, Лили! То, что ты предлагаешь…
- Не большее, чем оставаться здесь и покорно ждать пули в лоб, - вытирая слезы, решительно прервала его я. - Подумай только, это будет самое великое приключение в нашей жизни!
-Всё - таки ты ненормальная, Лили!
-Решайся! Наша «Жемчужина» крепче любого корабля. Если правильно подготовить яхту, мы можем совершить этот переход. Решайся сейчас, или завтра будет поздно!
-Я решил, пусть будет всё по-твоему, - вдруг, произнёс Грэг. Смерть матери сделала его фаталистом.
-Что ж, тогда не будем терять ни секунды и поедем за завещанием. Завтра состоится оглашение наследства.
Торопливо допив свой кофе, мы выбежали на улицу, и, поймав первое попавшиеся такси, отправились по направлению к Машу. Было уже почти темно, когда мы достигли поселка. Расплатившись с шофером, мы вошли в дом.
Кто из нас тогда мог, даже предположить, что нашим мечтам о наследстве уже никогда не суждено будет сбыться. Завещание – единственный наш козырь, на который было поставлено всё наше будущее, на которое мы возлагали все наши надежды на лучшую жизнь, прошлой ночью погибло в крючковатых пальцах вероломного Бинкерса, который разорвал его на тысячи маленьких кусочков.
Едва добравшись до родной постели, не подозревая ни о чём дурном, мы спокойно легли спать.
Утром меня разбудил крик Грэга.
-Что случилось, Грегги?
-Завещания нет! Оно пропало!
-Этого не может быть! – вскочила я. -Ты внимательно смотрел?! везде?
-Да, да я перебрал каждую бумажку, но завещания нет! Его украли! –от отчаяния Грэг заревел, как маленький мальчик.
-Подожди, Грэг, ты хочешь сказать, что в доме были воры? Тогда почему они не взяли деньги и ценные вещи? Ты точно помнишь, что положил завещание в бюро? Может, за время твоей замечательной уборки ты сам засунул его куда-нибудь? Ты ведь такой неряха! Вечно что-то теряешь, а потом это находится в мусорном ведре.
-Нет же, оно было здесь, я никуда его не выкладывал, даже не открывал бюро! –настаивал на своем Грэг.
Я осмотрела комнату, ища другие пропажи, но всё было точно так, как мы оставили после отъезда. Однако, чего-то не хватало – с инкрустированного столика исчезла наша свадебная фотография!
-Кажется, кое-чего ещё не хватает, - побледнев, добавила я. - Исчезла рамка с нашей свадебной фотографией!
-Свадебная фотография!? Это бред, кому нужно наше свадебное фото?
-Эй, ребята, вы дома? – под окнами послышались грузные шаги соседа.
-Дома, заходи Дэйв, - грустным голосом ответил Грэг.
-Наверное, это неприлично вмешиваться в чужие дела, но я и не пришёл бы, если это не стоило того?
-Да, говори же Дэйв, не темни. Что случилось?
-Вы уж не сочтите это бредом пьяного негра, - Дэйв многозначно взглянул в мою сторону, - но позвольте вас спросить вы заезжали прошлой ночью домой с мистером Бинкерсом?
- Нет, с чего ты решил, Дэйв? Ты же знаешь, после похорон я и моя жена остались ночевать в доме покойной матушки. Мистер Бинкерс тоже спал в доме.
- Странно, но прошлой ночью, точнее ранним утром, я видел твоего отчима. Я наткнулся на Бинкерса, когда тот выходил из дверей вашего дома. Был с ним ещё один - тот, другой человек, которого я поначалу принял за вас, но потом я узнал в нём… Это бред, вы мне не поверите. Должно быть, я всё-таки хлебнул много лишнего.
-Говорите, мистер Дэйв, мы слушаем вас внимательно. Кого вы узнали в том человеке?
Дэйв развернулся ко мне, и, посмотрев мне в глаза, совершенно серьёзно выпалил:
- Коди Барио - кандидата в губернаторы от ослиной партии демократов.
От неожиданности я села в кресло. Это можно было бы принять, как неудавшуюся шутку, но мне уже было не до смеха. Теперь всё было ясно, как никогда. Самое худшее предположение, казавшееся слишком невероятным, чтобы быть реальностью, оправдалось. Гадать не приходилось, нас действительно обокрали, но самое ужасное заключалось в том, что мы знали, кто были этими ворами, однако никаких доказательств, кроме слов подвыпившего соседа, предъявить не могли.
Да кто мог поверить, что такой влиятельный человек, претендующий на ведущий политический пост штата Флориды совместно с амманитским отцом-проповедником, как самые обыкновенные воры, пробрались ночью в чужой дом в какой-то дикой деревне на окраине болот Эверглейдс, чтобы выкрыть завещание у двух несчастных.
К счастью, Грэг не принял слова Дэйва о Коди Барио всерьёз, поскольку не мог даже предположить существования связи между мной и претендентом на губернаторский пост. Грэг подумал, что Дэйв спьяну действительно мог принять какого – нибудь из амманитских сообщников его отчима за кандидата в губернаторы. Что касается Бинкерса, своего отчима, – тут Грэг был уверен, что это он выкрал завещание, поскольку только ему было известно о его существовании.
В одночасье мы превратились из миллионеров в последних нищих, у которых не было ничего, кроме последних трех тысяч, оставленных на чёрный день.
Глава восьмидесят вторая
Собачьи бои
-Согласно основному закону штата Флорида, - губы Зандерса чеканили каждое слово, - в связи с отсутствием письменного завещания, всё имущество покойной миссис Фриды Бинкерс переходит к её законному супругу Тэодору Бинкерсу, как основному её наследнику. Решение суда вступает в силу через две недели.
«Неужели, это конец?» - пронеслось у меня в голове. От боли собственного бесправия на моих глазах навернулись слезы.
-Это несправедливо! - закричал Грэг. – Она - моя мать!
-К сожалению, мистер Гарт, ничем не могу помочь. Супруги имеют преимущественное наследование. Закон Штата трактует так, а я всего лишь его послушный исполнитель.
-Да, но вы же сами регистрировали завещание моего деда! Мать сама подписала его, при вас! - возмутился Грэг…
-Тогда соизвольте предъявить подлинное завещание, и я с христианским смирением тут же отдам вам положенное – Я увидела, как при этом губы проповедника растянулись в наглой усмешке. Бинкерс торжествовал.
-Подонок, я знаю, что это ты украл завещание, Дэйв засёк тебя, когда ты со своим дружком выходил из нашего дома! – закричала я на Бинкерса в бессильной и глупой бабьей злобе.
– А пока я даю вам двухнедельный срок, чтобы вы убрались из Маша, – словно не слыша нас, каменным голосом продолжал Бинкерс. - Более я не намерен терпеть вас в своём доме, да, и ещё: соизвольте вернуть мою машину. Она тоже принадлежит не вам.
-Ах, ты мразь! - Грэг кинулся на проповедника, но я удержала его за руку.
-Пойдём, Грегги, не делай себе ещё хуже. Так мы ничего не докажем.
Это был полный провал! Теперь у нас не было ничего: ни дома, ни машины, ни яхты, ни работы, ни надежд на будущее – всё было украдено вместе с завещанием старого Баркли. Нас лишили всего, что мы имели. Мы были нищими бездомными, у которых не было никого, кроме нас самих.
С упавшим сердцем вернулись мы в дом, теперь почти нам не принадлежавший.
Между тем события приобретали новый оборот. Как только оглашение завещания было окончено, Бинкерс заперся в туалетной кабинке, и, вытащив телефон, набрал заветный номер. В трубку ответил уже знакомый визжащий голос.
-Мы пропали, этот черномазый болван Дэйв засёк нас в доме!
-Это тот самый черный урод, что держит собачий притон по соседству? Я видел его, когда мы садились в машину. Одним словом, держите себя в руках, падре, у меня всё под контролем. Сегодня я уберу его, так что он больше ничего не сможет сказать. Больше сюда не звоните. Я всё решу сам.
-Но…, - в трубке послышались отрывистые гудки.
Скорые тропические сумерки стремительно сгущались. Уставшие и расстроенные последними событиями, едва добравшись до постели, мы крепко уснули, поэтому не могли заметить, что снаружи происходило какое-то оживление.
В темноте тут и там слышались шаги и отрывистые голоса людей, направлявшихся мимо нашего дворика к усадьбе Дэйва. Что же заставило собраться этих людей в столь поздний час на глухой окраине города? Самое жестокое зрелище современности – собачьи бои.
Пока публика собирается, давайте сделаем остановку, и я поподробнее расскажу вам о предыстории собачьих боёв.
Эта «милая» традиция зародилась ещё во времена древнего Рима, когда на аренах первых христиан стравливали со свирепыми псами. Первые бойцовые собаки мало чем напоминали современных стаффордширов, они были гораздо больше и тяжелее нынешних бойцов и по строению тела были ближе к мастиффам или ротвейлеров, чем к специализированным бойцовым собакам. Однако, общие черты, необходимые для ведения боя, остались прежними – это мощные, тяжёлые челюсти, способные мертвой хваткой вцепиться в противника, короткая мускулистая шея, маленькие уши, недоступные для укуса, мощное сильное тело и крепкие пружинистые лапы, добавьте к этому заниженный болевой порог, и вы получите идеальную машину для убийства.
Шли века, Христианство завоевало всю Европу, и бойцовые породы собак за ненадобностью чуть было не вымерли, превратившись из свирепых бойцов в неустрашимых охотников и пастухов.
Только в середине девятнадцатого века в Англии вновь стали возрождать бойцовые породы собак, предназначавшихся специально для собачьих боёв. Кровавое зрелище времён Римской Империи входило в моду. Естественно, только теперь псы стравливались исключительно между собой, и потому размер бойца имел не столь важное значение, главным качеством была его ловкость, выносливость и конечно же смертоносная сила челюстей.
Есть много предположений, откуда произошла порода стаффордширских собак, но вероятнее всего, что эта чудовищная помесь древнеримской бойцовой собаки и гончей борзой -вот откуда появилось такое подтянутое тело, тонкие жилистые ноги, худой поджарый зад. Однако, утверждать факт смешения столь непохожих собачьих пород было бы слишком самоуверенно. Во всяком случае, отбросив всё лишнее, стаффордширская бойцовая собака сохранила в себе лишь нужное – это мощные челюсти и гибкое, как у кошки, мускулистое тело. Вот почему на сегодня она считается самой опасной породой в мире. Во многих странах мира эта порода собак вообще запрещена, как и огнестрельное оружие.
Американская хартия собаководов не осталась в долгу перед своими английскими коллегами. В начале двадцатого века в США была проведена попытка вывести свою линию пород бойцовых собак – американского бульдога. Но, к счастью, это им не удалось. Помесь боксёра с добродушным лабрадором дала совсем противоположный результат. Американский бульдог, который лишь внешними чертами напоминает свирепого стаффордшира, ни имеет к нему никакого отношения. По своим внутренним качествам это безобидный домашний псина, друг детей и весёлый растяпа, который никому не в состоянии причинить вреда, даже воришке, забравшемуся в дом. Таким образом, можно сказать, что американский бульдог – самый большой апломб в собаководческой селекции. Несмотря на это, американский бульдог своим добродушным нравом и игривостью завоевал сердца многих простых американцев, превратившись в настоящую семейную собаку.
Теперь следует немного рассказать о самих собачьих боях. Собачьи бои – это самое кровавое развлечение с животными, которое только можно придумать. В штате Флорида, как и во многих штатах, оно запрещено. Однако, возле этих боёв крутятся огромные деньги, и многие, как наш Дэйв, организовывая собачьи бои, рискуют оказаться за решёткой. Но риск оправдан! На победу хорошего бойца иногда ставятся сотни тысяч долларов! Собачий ринг, подобно русской рулетке «пятьдесят на пятьдесят», - можно получить всё или остаться ни с чем.
А происходит всё так…Перед соревнованием в кассу устроителя вносятся «комиссионные» за каждую ставку, и потому только он получает свой гарантированный выигрыш. Но сегодня Дэйв не хочет быть пассивным наблюдателем -рантье, ведь сегодня первый раз дерётся его собственный пёс – Отелло, на победу которого он поставил все свои деньги. Азарт преобладал над здравым смыслом, но Дэйв уверен в победе своего воспитанника, который не раз выручал его.
Черный, как смоль, Отелло оправдывает своё название. Именно этот пёс когда-то спас меня от зубов аллигатора, храбро вцепившись в заднюю ногу рептилии. Это был самый свирепый, но самый преданный стаффорд, который готов был защищать своего хозяина до последней капли крови. Эту преданность и собирается использовать Дэйв, чтобы заработать денег. Подло, скажите вы, но что делать, нужно платить за дом, а заработки сельского ветеринара ничтожны. Когда-то Дэйв уберёг его от собачьих боёв и оставил себе. Но, увы, обстоятельства вынудили Дэйва пустить в бой и своего питомца. Итак, всё, или ничего!
Соперником Отелло был рыжий пёс по кличке Цезарь. Это был старый вояка, побывавший в нескольких боях, о чём свидетельствуют бесчисленные зарубки на его морде и плечах.
Собаки дерутся до последнего, и редко когда бой не заканчивается смертью одного из соперников. По правилам игры – попытаться первому растащить ещё живых собак – значит признать своё поражение. Но и победителя редко оставляют в живых. Обычно после боя собака бывает настолько искалечена, что лечить её не имеет никакого смысла, и пуля прекращает страдания несчастного животного. Редко какой собаке урвется пережить свой первый бой, но если она победит и выживет в двух собачьих боях, то ей автоматически присваивают статус чемпиона. Это уже не собака, а машина для убийства. Цезарь побывал в трех боях и вышел победителем, такой собаке присваивается статус премиум, и она почти несокрушима. Выставлять против такой собаки новичка – безумие. Вот почему многие ставят на рыжего пса, рассчитывая на легкую победу.
В просторном подвале особняка не протолкнуться от народу. В спёртом от множества людей воздухе практически нечем дышать. Жарко. Запах пота перемежается с запахом дорогих духов и гулом человеческих голосов. Посередине из крепкого картонного шифоньера сооружён небольшой ринг, где должны драться собаки. Публика возбуждена и в предвкушении захватывающего кровавого зрелища потягивает коньяк.
-Делайте ставки, господа, делайте ставки! – слышится последний призыв конферансье, но все ставки уже сделаны, и сотни взглядов устремлены на маленькую площадку пространства, где находятся собаки. Соперники отделены картонными щитами, которые вот- вот поднимут, и начнётся бой.
Со стороны Цезаря раздается рык и глухое ворчание. Желтый пёс хорошо знает, зачем его сюда привезли, чего нельзя сказать о его чёрном сопернике. Похоже, сегодня Отелло вовсе не намерен драться. Он, словно щенок, ластится к своему хозяину Дэйву, и подпрыгивает, намереваясь лизнуть его в губы. У многих это вызывает неподдельный смех.
-Ну, и собака у тебя, Дэйв. Это не гладиатор, а какой-то жалкий кутёнок. Такого недотёпу Цезарь разделает в два счёта.
Но в ответ лицо Дэйва не выражает даже намёка смущения на колкие насмешки соперников. Он знает, что делает. Он уверен в собственном псе.
Раздается удар колокола, и картонная перегородка резко взмывает вверх. Соперники остаются один на один, и Цезарь бросается в атаку. Отелло, всё ещё продолжающий заигрывать со своим хозяином, боковым зрением заметил, как на его хозяина летит разъяренная собака. В неистовстве азарта публика скандирует:
-Цезарь! Цезарь! Цезарь! Убей его!– У многих большие пальцы устремлены вниз.
-Отелло!!! – за спиной раздается резкий крик хозяина. В безумстве человеческих голосов Отелло слышит лишь этот призыв, и этот призыв означает, что он должен защитить своего хозяина от разъяренного пса. Если понадобиться, защищать до последнего вздоха, до последней капли крови.
Не дожидаясь нападения, Отелло с проворством кошки подпрыгнул и бросился на соперника. Завязалась жестокая битва. Схватившись, собаки кубарем покатились по рингу. Ничего не было видно, кто побеждает, а кто проигрывает, лишь алый след крови тянулся за дерущимися. Но вот борцы застыли в смертельных объятиях. Было видно, что почти поверженный Отелло лежит под Цезарем, всё ещё продолжая сжимать желтого пса за шею. Цезарь кусает противника, где только может достать зубами. Плечо Отелло разорвано так, что левая лапа повисла на сухожилиях. Зубы Цезаря с громким лязганьем разрывают кожу, мясо, но теперь всё бесполезно – у Отелло мёртвая хватка, чёрный пёс всё сильнее и сильнее вонзается в мускулистую шею, сантиметр за сантиметром заглатывая кажу. Вот, лоскут почерневший от крови шкуры кровавым комком упал на ринг – это Цезарь, вывернувшись, в смертельной ярости, заживо содрал скальп с Отелло. Но и тогда Отелло не отпустил его.
Нервы Дэйва сдали, он берёт палку, чтобы разнять псов, и прекратить страдания своего друга. Он готов признать поражение своей собаки. Но, что это? Глаза Цезаря стекленеют, и он слабеет. Из пасти Отелло пульсирующей струей бьёт кровь, но это не его кровь. Это Отелло перекусил противнику сонную артерию. С желтым псом всё кончено, и Цезарь замертво сваливается на окровавленный песок ринга. Отелло всё ещё жив, но страшно искалечен. Беспомощно вертясь вокруг своей оси, он в последний раз смотрит на хозяина. Преданные глаза собаки, будто говорят, - «Я сделал для тебя всё, что мог».
Дэйв победил. Отелло заработал кучу денег. Но Дэйв не рад этой победе. С застилающими глаза слезами, Дэйв вскинул винтовку и выстрелил. Черный пёс застыл в неподвижной позе. Теперь уже навсегда.
Вой полицейских сирен разбудил меня посреди ночи. Испуганный Грэг сидел на постели, и внимательно прислушивался.
-Что случилось, Грэг?
-Не знаю.
-Откройте, мистер Гарт! - за дверью послышался раскатистый бас испуганного Дэйва.
-Сейчас, сейчас, - Грэг бросился к двери и отворил.
Перед нами предстал обмазанный в грязи великан. Он был возбуждён и тяжело дышал, словно за ним кто-то гнался.
-Умаляю вас, спрячьте! За мной гонится полиция!– задыхаясь простонал он.
-Вот он! - Двое полицейских подскочили к нему и, схватив за руки, надели на него наручники.
-Позвоните мистеру Штрайкеру, скажите ему, что его сын арестован за собачьи бои, - умаляющий голос Дэйва исчез среди ночи.
Спросонья я ничего не поняла. Какой сын? Чей? Он сказал Штрайкеру? Единственным обладателем этой немецкой фамилии, которого мы знали, был дядюшка Сиз. Нет, этого не может быть. Однако, других Штрайкеров мы не знаем. В такую минуту раздумывать не приходится, и Грэг набирает номер своего акушера.
Не дожидаясь нападения, Отелло с проворством кошки подпрыгнул и бросился на соперника. Завязалась жестокая битва.
Глава восемьдесят третья
С толпой нужно обращаться, как с женщиной. А женщина любит силу!
А. Гитлер
В постели с врагом
В полицейском участке полно народу. За жестокое обращение с животными нашему другу грозит реальный срок. Нужно во что бы то ни стало вытащить Дэйва из этого ужасного места. Чтобы внести залог, вместе с Грэгом мы, заложив наш мопед, собрали пять тысяч – последние наши деньги. К чему они теперь нам? Теперь мы всё равно нищие, а нищим деньги не нужны. Недаром же говорят: «Перед смертью не надышишься», так пусть лучше эти деньги послужат для доброго дела, чем продолжению нашей агонии.
Дэйв выглядит измученным и подавленным. Как тяжело видеть могучего великана в таком жалком состоянии.
-Держись, Дэйв, сегодня ты выйдешь отсюда. У нас пять тысяч - это всё, что осталось у нас. Мы внесём залог, и тебя выпустят отсюда.
-Спасибо, мои великодушные друзья, но, боюсь, этих денег едва ли хватит, чтобы оплатить моё освобождение, - Дэйв смеётся грустной улыбкой. – Суд требует в три раза больше.
Мне жалко Дэйва, и противно за собственную беззалаберность. Ещё совсем недавно мы располагали нужной Дэйву суммой. Если бы тогда мы не устроили этот дурацкий шоппинг, деньги были целы, и мы смогли бы помочь другу. Если бы мы не пошли в той проклятый супермаркет, то и мать Грэга была бы жива, и через две недели мы были бы состоятельными людьми. А теперь всё кончено…Кто мог знать тогда, что судьба так круто обернётся против нас.
Кто мог знать сейчас, что арест Дэйва не случаен, и что он напрямую связан с кражей завещания, что, подставив на собачьи бои, Дэйва просто убрали со сцены, как ненужного свидетеля. Никто из нас не мог предположить такого, и потому мы предпочитали надеяться на лучшее, надеяться, что Дэйву ещё удастся выкрутиться из этой истории – ничего другого нам не оставалось.
Мне грустно и стыдно за себя. Когда-то я в сердцах оскорбила Дэйва, и теперь раскаиваюсь в этом.
-Скажите, мистер Дэйв, вы не обижаетесь на меня? – спросила я соседа, едва Грэг вышел за дверь.
-За что?
-Ну, что я, скажем, назвала, вас,- я запнулась, пытаясь смягчить выражение, - афроамериканцем. Я хочу сказать, что сожалею о…
-Глупости, я уже давно забыл об этом. Я тогда тоже ляпнул много лишнего. Забудьте всё, что я говорил вам… про свою любовь, - Дэйв грустно усмехнулся. – Таким, как я это совершенно ни к чему. Прощайте, миссис Гарт, в моём сердце вы останетесь самым светлым воспоминанием.
Расстроенная, я покинула Дэйва и присоединилась к Грэгу. Мы уже потеряли всякую надежду помочь своему другу и уныло плелись к выходу, когда в дверях полицейского участка появился дядюшка Сиз. Хотя он был черен, как смоль, для нас его появление было подобно неожиданному появлению белоснежного ангела-спасителя.
-Дядя Сиз! – воскликнул Грэг. – Дэйву грозит два года. Они требуют пятнадцать тысяч залога, у меня только пять.
-Знаю, сынок, знаю, я и пришел, чтобы помочь Дэну. Я собрал нужную сумму залога. У него будет лучший адвокат. Мой сын не сядет в тюрьму, уж это я тебе обещаю, мой мальчик, – огромная ладонь старика Сиза ласково погладила Грэга по голове.
-Так Дэйв ваш родной сын?
-Да, крошка. Проведению было угодно, чтоб я нашёл собственного сына на вашей свадьбе.
-На нашей свадьбе?! Невероятно! Так почему вы ничего не сказали мне об этом?!
-Как-то не было времени, - старик пожал плечами. – Да и Дэн не захотел об этом особо распространяться.
Я не стала более допрашивать старика Сиза. Странный он. Спустя несколько часов в дверях появился Дэйв в сопровождении своего отца, но дальнейшие события напоминали непонятный кошмарный сон.
Едва Дэйв смог покинуть зал суда, как тут же был арестован по новому обвинению. Прямо на пороге окружного суда к Дэйву подошли двое полицейских и, надевая наручники, объявили, что он арестован за хранение наркотических средств. В его доме был найден запрещённый препарат - барбитурат. Улика убийственная! Дэйва подставили, и подставили круто. Теперь ему ничто не могло помочь, даже его отец.
Несчастный был ошеломлён. Он не ожидал от полицейских такой подлости. Дело в том, что Дэйв никогда не использовал специальных препаратов для подготовки собак.
Все мы понимали, что Дэйва подставили, что барбитураты подбросили полицейские - уж слишком просто все получалось, только мы ничего не могли доказать, и от этого становилось ещё больнее. То, что эта обыкновенная полицейская подстава – было налицо. Понимал это и сам Дэйв, и потому не сопротивлялся «правосудию». Ставка Барио была верной - кто станет выслушивать человека, который уже был замешан в подобных темных делишках.
- Нет, отец, не надо, - сказал Дэйв, когда отец попытался вступиться за него. - Раз в этом проклятом мире нет справедливости, то пусть всё будет, как будет. Если полицейские ищейки вцепились в меня, они не остановятся, пока не разорвут на части. Прощайте, ребята, не забывайте, что Дэйв был вам лучшим другом, - с этими словами он круто повернулся к своим конвоирам и громким голосом скомандовал:
-Ведите! Я готов.
Подобный разворот событий был для нас настоящим шоком, уже вторым за эту проклятую неделю. Теперь мы в одночасье потеряли не только всё наше имущество, но и лучшего друга. Отчаяние охватило нас. Мы больше не знали, чего ждать от этой проклятой жизни и покорно предались ожидавшей нас страшной судьбе.
Но жестокой судьбе, казалось, было мало наших страданий. К довершению ко всему, она решила надсмеяться над нами.
Дело в том, что через неделю во Флориду с официальным визитом приезжал президент Соединенных Штатов Америки. Уже бывшая почти не нашей, «Жемчужина», как самая роскошная яхта на побережье, была реквизирована вместе с капитаном Грэгом на случай, если президент после банкета пожелает совершить морскую прогулку. В Петербурге, ставшим в то время центром предвыборной борьбы двух кандидатов за ключевой сенаторский пост, собирался весь политический бомонд, на некоторое время наш маленький городок становился центром политической жизни страны.
Трудно сказать, что повлияло на решение президента приехать именно в Петербург. Но, так или иначе, Грэг, как капитан яхты, был зафрахтован вместе с его судном, в его государственную обязанность входило перегнать яхту к зданию мэрии, где должна состоятся высокопоставленная вечеринка, и ждать наготове.
Это был шанс. Реальный шанс для двух несчастных, по злой воле судьбы потерявших всё своё состояние. Оставалось одно – броситься в ноги президенту и всё объяснить. Мы надеялись на милость президента, как на небесную манну в бесплодной пустыне, как приговренный к казни надеется на помилование, надеялись, что президент не оставит нас в беде. Что его доброе сердце дрогнет, когда он услышит историю гибели матушки Грэга от рук жестокого террориста. Это был наш единственный шанс вернуть яхту, и мы решили не упускать такого случая.
Мы готовились к решающему дню, вот уже сотый раз репетируя слова, которые Грэг должен был сказать президенту. Оставалось надеяться на благосклонность случая, и мы свято верили, что такой случай нам предоставиться.
Наступил долгожданный день. Разодетого в безупречно белый капитанский френч, у ворот Грэга уже ждала машина, специально присланная за ним по этому случаю.
-Грегги, милый, не уезжай, у меня дурное предчувствие. Давай я скажу им, что ты болен, что у тебя температура, только не уезжай сегодня никуда, ладно?
-Глупости! Милая, ну ты же знаешь, что я не могу не поехать сегодня! И, потом, уже слишком поздно отказываться.
- Тогда обещай, что ты не подойдёшь к президенту, прошу тебя, не делай этого. Всё что мы придумали – это бред. Как только ты попытаешься прорваться за кордон, его люди схватят и пристрелят тебя, как преступника!
-А, как же наша яхта? А как же наше будущее?
- Пускай остаётся всё как есть.
-Всё как есть?! – взвился Грэг. –Пойми, детка, я не хочу быть нищим! Для меня лучше смерть, чем нищета.
-Не говори так, Грэг, - я закрыла ладонью его рот. – Обещай, что ты вернёшься оттуда живым. Помни, что дома ждет тебя твоя Лили. Если тебя пристрелят, мне тоже незачем будет жить. Обещаешь?
Грэг, утвердительно покачал головой.
-А теперь иди. И закрой за собой дверь – мне страшно оставаться одной в незапертом доме. Я не выйду отсюда, пока ты не вернёшься с победой!
Шум уходящей машины заглох где-то вдали, и дом погрузился в абсолютную тишину предзакатного часа. Лишь нудная песня цикад подчеркивала моё одиночество в этом уголке леса. Лиловые сумерки поминутно перерастали в темноту, и мне становилось жутко от этой мертвящей тишины, подчёркнутой многоголосьем ночного тропического леса, в котором не слышно было, даже привычного лая собак – последнего звука человеческой цивилизации в этом забытом богом и людьми месте.
Нервные переживания не давали мне заснуть. Тут я вспомнила, что замочила бобы. Чтобы хоть как-то отвлечься от тяжёлых мыслей, я принялась готовить капитану Грэгу завтрак. Ведь он придёт таким голодным. Это невинное занятие хоть немного отвлекало от тревоги, терзавшей моё сердце. Со всей старательностью я стушила бобы и поджарила рыбы.
Вскоре, я почувствовала, как сон усталости обволакивает моё тело. Я была почти рада этому. Поставив завтрак на стол, накрыв его чистым полотенцем, я, прилегла на прохладное покрывало постели и, свернувшись калачиком, тут же уснула.
Не помню, сколько прошло времени, но спала я, по-видимому, немного – часа два не более. Я ещё не успела досмотреть какой-то смутный сон, когда услышала звук отворяемого замка. Сначала я подумала, что это всего лишь продолжение сна, но потом проснулась и услышала, как по дому ходят тяжелые шаги. Я узнала их – это были шаги Грэга. Значит, Грэг вернулся домой пораньше, ведь только у него были наши ключи. Вне себя от радости я вскочила с постели и кинулась встречать Грэга.
-Грэг, это ты? Милый, какое счастье, что ты возвратился так рано. - В темноте комнаты я увидела знакомую походку. – Чего ты там возишься, Грэг? Иди есть, еда уже на столе,… но Грэг не откликался. Я взяла костыль, и сама пошла навстречу ему. Полная луна осветила лицо Грэга. Мои ноги подкосились, и я чуть было не полетела на пол.
-Это вы, господин губернатор?
Его жестокое выражение лица не выражало сомнений в его намерениях. Он пришёл, чтобы отомстить за выколотый глаз. Коди стал надвигаться на меня, я попятилась назад, и, едва удержавшись, чуть было не упала на спину. Положение было критическим – мне не куда было бежать. Я оказалась зажатой в угол между столом и окном. Выброситься в окно – невозможно. На всех окнах сплошные решётки. Тут я заметила, что входная дверь была не заперта. Очевидно, впопыхах, он забыл запереть за собой дверь. Оставалось одно – проскочить мимо него и броситься наружу. Это был мой единственный шанс на спасение. Схватив тяжелый стул, я со всей силы метнула его в лицо негодяю и кинулась в сторону. Со стола с грохотом полетела посуда. В ту же секунду я поняла, что оказалась в его объятиях.
Дело было в следующем: увернувшись от удара, он отскочил в ту же сторону, что и я. Получилось, что я сама нечаянно кинулась к нему в руки.
В руках негодяя блеснули наручники. Я поняла, если я позволю сковать себя - всё будет кончено. Меня ждала не просто смерть, а, возможно, и унижение, мучительная смерть от истязаний. Нет, я буду драться, и драться до конца. Лучше быть убитой в борьбе, чем позволить подонку надругаться над собой.
Я сопротивлялась с отчаянием дикого зверька, защищавшим свою жизнь. Ярость борьбы блокировала рассудок. Страх смерти придал мне нечеловеческих сил. Пытаясь высвободиться, я билась ногами, кусалась, царапала ногтями его лицо, рвала на нём волосы. Мне хотелось изуродовать всё, до чего могли дотянуться мои ногти и зубы. Это была отчаянная схватка. Слабая женщина против насильника – один на один. Но всё было тщетно, подонок тащил меня в кровать.
Удар в голову лишил меня сознания. Когда я очнулась, мои запястья оказались прикованными к спинке кровати. «Это конец», - пронеслось у меня в мозгу. Мне так не хотелось умирать.
-Ну, что, угомонилась? – вызывающе улыбаясь, спросил Коди, когда придя в себя после удара, я открыла глаза. Левой рукой он туго схватил меня за подбородок и, резко запрокинув мою голову назад, уставился прямо мне в лицо. В его пустом, жестоком взгляде я прочла свой смертных приговор. В другой руке блеснуло лезвие ножа.
– Сейчас я перережу твою милую шейку от уха до уха, и никто больше не вспомнит о тебе, – злобным шепотом произнес он. -Я почувствовала, как холодное лезвие прислонилось к коже пониже уха. Острое лезвие обожгло. На белой коже выступили алые бусины крови. Коди прислонил рот и с удовольствием слизнул выступившую кровь. Я ощущала его возбуждённое дыхание над своим ухом. – Что, детка, страшно умирать?
В ответ я мелко закивала головой. От ужаса на моих глазах выступили слёзы.
Резким движением он разорвал на мне ветхую рубашку, служивший мне домашней одеждой и оголил грудь. Своим теплым и слюнявым ртом Коди стал ласкать мои соски, плавно водя холодным лезвием по дрожащим ребрам. Похоже, мой страх только возбуждал маньяка.
Мне было так страшно, что в какой-то момент, я даже перестала чувствовать страх. Мне стало всё равно, убьёт он меня или нет. Хотелось только одного, чтоб это поскорей закончилось и по возможности без боли. Как только лезвие приблизилось к сердцу, я рванулась навстречу острию. Коди резко нажал на кнопку, и пружинное лезвие скрылось в древке ножа. Он не хотел, чтобы я умирала. Глядя прямо ему в глаза, я разразилась безумным смехом.
-А-ха-ха-ха-ха!! Давай, режь. Чего ждёшь, придурок? Видишь, я больше не боюсь тебя! А-ха-ха-ха -ха!!!
Коди остолбенел, он не ожидал такого поворота событий. Я продолжала бесноваться, безумной истерике отчаянного веселья. В ответ на свое вызывающее поведение, я ожидала удара холодного клинка, но удара не последовало.
Ладонью он больно нажал на щёки и, приоткрыв мой рот, со всей разнузданной страстью обезумевшего самца запечатлел грязный поцелуй, глубоко запустив язык в горло. От ласок его языка я стала задыхаться, невольный стон вырвался из моей груди. О, как мерзко было ощущать его жаркое, вонючее дыхание у себя во рту. Но едва он успел вынуть похотливый язык, когда я со всей силой укусила за его губу. Алая струйка крови побежала по его подбородку. Раздался болезненный крик насильника, и я получила ещё один сильный удар в лицо.
-Дрянь! – прошипел Коди, вытирая кровь с губы.
В ответ я нагло рассмеялась ему в лицо:
-Слабак, не можешь справиться даже с бабой. Давай, заколи меня своим дурацким ножом! Или не можешь?! Ха-ха-ха!!! А, значит, тебе от меня нужно только это!!! Придурок, ну и глупый же вид у тебя. Ха-ха-ха!!! Тогда делай то, зачем пришел и убирайся отсюда! Ха-ха-ха!!!
Дальше подонок не стал раздумывать, одним движением руки он срезал с меня легкие трусики. И хотел, было согнуть мои ноги, чтобы раздвинуть бедра, когда суппорт, стягивающий моё сломанное бедро, мой «испанский ботинок» помешал ему. Он рвал, стягивал, ломал непослушные скобы, но всё было напрасно – пластиковый суппорт был надёжен, как пояс верности. И то, что, суппорт, раскрывался лишь одним нажатием потайного рычажка, располагавшегося на поясе, вызвало у меня новый приступ веселья. Мне показалось, что я схожу с ума. Я наслаждалась его глупым фиаско.
Поразительно, как желание рождает сметливость. Подонок не растерялся. Развернув поперёк, он придвинул меня к краю кровати. Тихое позвякивание металлических креплений его подтяжек отдалось животным страхом в моих ушах. Его безобразный, длинный, как у жеребца член вздымался от напряжения под идеально белоснежной сорочкой. В какой-то момент сознание словно вернулось ко мне. Мне стало, по-настоящему, жутко оттого, что собирался сделать со мной этот человек. В исступлении я стала кричать и вырываться.
-Не ори, всё равно здесь никто тебя никто не услышит! – Вспотевшей от пота ладонью, он сильно зажал мой рот. В глаза ударил бриллиантовый блеск дорогих перстней и колец, которыми были буквально унизаны все его пальцы. Надменная улыбка проскользнула на его лице. Последнее, что я помнила – это выражение его глаз. Взгляд таких разных глаз был страшен своим неестественным противопоставлением. Здоровый глаз выражал презрительную усмешку, «мертвый» с жестокой холодностью смотрел куда-то в пустоту, будто видел меня насквозь. Холодный твердый член с животной яростью разрывал мою плоть. Меня будто снова лишали девственности. Отвратительная боль от разнузданных движений его плоти пронзала вагину до самого живота. Я задыхалась в собственных слюнных выделениях, пыталась укусить его в ладонь, я кричала, но всё было бесполезно, но он продолжал делать это со мной, не давая ни секунды передышки. Я не могла вырваться, не могла сопротивляться его безумию. Проклятая ладонь, унизанная перстнями, с нечеловеческой силой зажимала мне рот.
Лязг наручников и омерзительный скрип кровати смешивались с болью и унижением насилия. Казалось, что зло никогда не прекратится. Наконец, он выдохся, и, расслабившись от сладострастия, его рука разжала мой рот. Его тело всем весом навалилось на меня. Только сейчас, находясь в наполовину подвешенном состоянии, я почувствовала, как резкая боль ударила в растянутые под его тяжестью руки. Представьте, каково это, когда вам вытягивают суставы. Ещё секунда и недавно сломанная кость рука разойдётся пополам. Звенящий крик так оглушил Коди, что тот, тот час же оторвав ладони от моего горла, схватился за уши.
-Прекрати орать! Сейчас я сниму наручники. - Достав из нагрудного кармана маленький ключик, он отстегнул меня от спинки кровати. Моё истерзанное тело беспомощно сползло на подушки.
-Ну, что, малышка, больше не будешь сопротивляться своему губернатору? – развязно спросил он. У меня больше не осталось сил к борьбе. В ответ я только утвердительно покачала головой.
Резким движением он уложил меня на живот и, готовясь к новому натиску, широко раздвинул бедра, придавил затылок ладонью, так, что мое лицо оказалось урытым в подушке. Я начала задыхаться, но ему, по-видимому, это было все равно.
-Вот так-то лучше. Раздвинь бедра, малышка, так тебе будет легче. Куда приятней кататься на только что объезженной лошадке, чем укрощать строптивую кобылку. Не бойся, детка. На этот раз, я буду нежен с тобой, как с младенцем, и не сделаю тебе больно, если только ты сама не вынудишь меня к этому, - шепча на ухо мне эти «нежные слова любви», подонок больно заломил мне руки за спину и, приподняв подбородок сгибом локтя, вошел сзади.
Он овладел мною словно животное. Это было похоже на совокупление дикого зверя, который с внезапной яростью набросился на меня сзади. Он имел меня словно дикий лев, отчаянно кусая меня за шею, душа, больно выкручивая руки и одновременно, словно самый искусительный демон сладострастия, шепча на ухо самые нежные слова любви. И это противостояние проявление неукротимой первобытной дикости и нежного чувства фанатичной любви рождало во мне какой-то необузданный звериный восторг, граничащий с безумием.
Коди был прав. Страх, породивший боль и страдания вначале, теперь исчез. Давящая боль от движения его члена внутри невероятным образом сливалась с наслаждением в единое целое, рождая невероятный взрыв эмоций, от которого хотелось вопить во весь голос, но только тихий стон вырывался из моей сдавленной груди. Теперь мне нечего было защищать. Я всецело отдалась на волю победителя, с жестокостью и лаской дикого зверя терзавшего моё тело, неукротимому самцу, который вызывал во мне все новые волны сладострастных страданий. Я чувствовала себя порабощенной рабыней, пленницей, пойманной в капкан, с которой её жестокий хозяин мог делать всё что угодно. И это потрясающее чувство любви и ненависти к моему поработителю, заводило меня ещё сильней. Это было чувство сладостного, упоительного унижения, которое мне никогда не довелось испытывать в сексе, так как с каждым из них мне, так или иначе, приходилось доминировать, чтобы завести партнёра. Я ненавидела его, но мои руки, едва высвободившись, предательски ласкали моего разошедшегося мучителя за шею, мои губы искали его губы и целовали его лицо. О, как это было отвратительно! Я чувствовала себя предательницей по отношению к себе и Грэгу, но мне хотелось предавать.
Я слышала, как мой партнер тоже стонал, но это был не тот стон, который я приняла за зов его мужской страсти, это был стон боли. Дело в том, что одна из скоб, стягивающих мою ногу, была отогнута, и теперь, при каждом его движении, немилостиво врезалась в его бедро. И эта боль вызывала в нём ещё большее желание. Его тёплая кровь коснулась моего тела и потекла. Едва мысль о порванной вагине пришла мне в голову, голова моя закружилась, ком тошноты подступил к горлу, и от отвращения к происходящему я стала терять сознание. Слёзы покатились из моих глаз.
-Ты плачешь, детка? – задыхаясь от страсти, спросил Коди. - Я люблю, когда девочки плачут. Это вдохновляет. Я, словно вампир, питаюсь их слезами. –Его горячий и мокрый язык слизал солоноватую струйку слезы. –Давай, детка, потерпи - осталось совсем немного.
Наконец, он издал тяжёлый вздох, и, разразившись целым фонтаном теплой спермы, кончил прямо мне на спину. Наши губы почти автоматически слились в завершающем поцелуе.
Теперь боль от порезанного бедра словно отрезвила Коди, он схватил комок простыни и стал вытирать им кровоточащую рану. Я была рада этому новому открытию. Порывшись в прикроватном столике, я достала пластырь и предложила его Коди, чтобы он не залил мне весь матрас кровью.
-Ты отомстил мне. Ты унизил меня и получил от меня, всё, что хотел, а теперь убирайся, гад! – брезгливо прохрипела я и резко указала ему пальцем на дверь.
- Нет, я никуда не уйду отсюда, пока не получу твоё заверение, что ты бросишь своего Грэга и будешь моей девочкой.
-Ни за что! Ты грабитель, убийца и насильник! Я ненавижу тебя, как ненавидят убийцу или маньяка, который думает, что если у него есть власть и его поганые деньги, то имеет право безнаказанно врываться в чужой дом и насиловать чужую жену. Грэг мой муж, я люблю его и останусь с ним. И потом, зачем тебе я, ведь мы оба женаты? – Я посмотрела на обручальное кольцо его левой руки. –Синтия, так кажется её зовут, та самая распутная девица, которая сидела на коленях, когда мы в первый раз встретились на твоём юбилее? Не отрицай. Я узнала её по телевизору, когда шли твои дебаты. Так оставайся со своей смуглой красоткой.
-Насрать мне на неё, как только я займу губернаторское кресло, я избавлюсь от этой черномазой дуры. Неужели ты серьезно подумала, что я собираюсь жить с этой черной и плодить от неё цветных ублюдков. Я женился на ней, только для того, чтобы привлечь симпатии на свою сторону моих чернокожих избирателей, коих, к сожалению, во Флориде абсолютное большинство. Мои дети не будут нигерами! А с тобой у нас будут нормальные белые дети, достойные фамилии Барио. Разве эти бёдра не созданы для того, чтобы рожать детей. О, эти огромные груди ещё вскормят не одного ребёнка. Сладкая моя девочка. Когда мы поженимся, я превращу тебя в настоящую машину по производству детей.
-Какой же ты урод.
-Мне совершенно всё равно, что ты думаешь обо мне. Я презираю женщин, но тебя я люблю так же сильно, как и ненавижу. Твоя красота в сочетании с непокорным характером лишила меня рассудка, я стал твоим рабом, а эти золотистые локоны снились мне даже ночью. И я ничего не мог поделать с собой. И это чувство ненависти, смешанное с любовью, гораздо сильней меня…Я выбрал тебя, и ты будешь моей.
- Я люблю Грэга, - почти по слогам произнесла я.
- Любишь Грэга?! –противно захохотал он. - Твой Грэг неудачник и ничтожество! Он нищий. Детка, послушай меня, с ним тебя ничего не ждёт. Да у вас нет ничего. Завтра Бинкерс вышвырнет из этого дома, у вас не будет ни жилья, ни денег, ни работы. Куда вы пойдёте? - засмеялся Коди. - А со мной у тебя будет все: самые лучшие тряпки, роскошный дом, я подарю тебе свой Порш, у тебя будет личный шофер, я, даже разрешу тебе унижать меня в постели, если ты этого захочешь. Признаюсь тебе ты первая, кто унизила меня по-настоящему. До этого никто не смел унижать Коди Барио. И, знаешь, мне, даже понравилось это новое чувство. О, зато какой сладкой была месть, - Коди лизнул меня в губы. – Ну же, детка, соглашайся. Ты будешь женой сенатора, и это только первый шаг, дальше я буду баллотироваться в Верховный сенат, в президенты. Представляешь, ты будешь женой президента Соединенных Штатов Америки! Ты станешь самой известной женщиной мира! Разве могла помыслить простая девчонка из нищей России о таком будущем? Только будь со мной, и я брошу к твоим ногам целый мир!
Слова Коди ужаснули меня. Я поняла – этот человек не остановится ни перед чем.
-Если на свете есть хоть доля правды, то такой как ты никогда не станет президентом. Ха-ха-ха! Я не хочу быть женой президента. Капитан Грэг останется моим мужем до конца наших дней, пока смерть…
- Надо было шлепнуть это ничтожество ещё тогда, в универсаме, но теперь я почти рад, что промазал тогда. Мне важно доказать самому себе, что все женщины продажны. А если бы я прибил его тогда, тебе, чего доброго, хватило бы глупости хранить верность и после смерти. Говорят, на такое способны только русские жёны, потому что они самые верные. Но после Синтии я уже не верю в ничью верность. В любом случае жениться на несчастной вдове было бы не слишком интересно. Мне нужно, чтобы ты САМА ушла от ЖИВОГО Грэга. В конце концов, ты всё равно бросишь его и переберешься ко мне.
- Можешь ты понять своими американскими мозгами – я не буду твоей женой, даже если мне придётся подыхать с голоду. Грэг, мой милый Грэг, тот единственный, кто преданно любит меня.
-Преданно любит, - передразнил Коди. – Если хочешь знать твой Грэг обыкновенный изменник. Он такой, как все. Пока ты валялась в больнице со сломанной ногой, твой «милый» Грэг развлекался с моей Синтией на яхте. Наверное, твой благоверный муженёк ничего не рассказывал тебе об этом? Конечно же, не рассказывал, – засмеялся Коди.
-Это ложь!
-На, посмотри на своего «преданного» Грэга. Надо сказать, довольно занимательное кино, достойное лучших порнофильмов года, - нагло ухмыльнувшись, он швырнул мне в лицо дискету.
-Убирайся, подонок!
-Да, мне пора идти, меня уже ждут, - торопливо натягивая брюки, засуетился Коди. – Но когда ты передумаешь на счет своего благоверного, смело перебирайся ко мне, и мы вместе ещё не раз развлечёмся с тобой. Ну, же, детка, не лги, я же видел, что тебе понравилось то, что я вытворял с тобой в постели. А теперь, до скорого. Я буду ждать тебя, - ласково шепнул он на ухо.
-Наручники!
-Ах, да, забыл. Это тебе на память сувенир от твоего малютки Коди, - он небрежно швырнул наручники в постель.
Дверь хлопнула, и визг машины возвестил, что подонок уехал. Убитая, я лежала на кровати, не в силах шевельнуться. Горячие слезы катились по моим щекам, затекая в уши. Я казалась себе грязной и развратной женщиной, самым подлым образом изменившей мужу, хотя понимала, что ни в чём не виновата. Я была противна самой себе. Было гадко ощущать собственное тело, извращенное разнузданной оргией насильника. Вся нижняя часть туловища буквально разламывалась на части. Растянутые руки ныли тянущей болью. Что я скажу Грэгу, когда он вернётся домой и застанет меня в таком состоянии? Что? Начну оправдываться своей невиновностью в том, что не смогла сохранить свою супружескую верность. Буду скулить, как недобитая собачонка, давя на жалось. Расскажу, как его жену изнасиловали в собственной постели? После всего горя, что случилось с ним, это добьёт Грэга. Нет, нет, Грэг ничего не должен знать об этом. Пока Грэг не вернулся, нужно спрятать следы. Первое, что нужно сделать – это встать и убраться в комнате.
После разнузданных движений его ненасытного члена невыносимо болел низ живота. Я не могла, даже пошевелиться без боли. В какой-то момент я поняла – чем дольше я буду лежать без движения, тем невозможнее будет встать.
Собрав все силы, я заставила себя встать. Что – то врезалось мне бедро. Я посмотрела – это была дискета. Дрожащими от волнения руками я включила компьютер и вставила дискету. Старая развалина, именуемая у Грэга компьютером, разогревалась несколько минут. Дисковод с шипением поглотил дискету.
Пара занималась любовью. Она делала ему минет. Страстно, сильно, разнузданно. Вот он развернулся лицом к камере – это был Грэг. Последняя надежда на мужнину рассеялась, как дым. Он говорил ей те же слова страсти, что и мне, он так же ласкал её теми же движениями своего тела, прижимая к себе, он так же целовал её мерзкие губы. О, лучше бы этот подонок губернатор и вправду заколол меня своим ножом.
Я не стала досматривать фильм. Я вынула дискету и со всего маху швырнула её в стену. Хрупкая дискета раскололась на тысячу осколков…как и мое сердце.
В полуобморочном состоянии я свалилась в постель. Мне хотелось просто заснуть и больше никогда не просыпаться. Я не могла принять того, что видела на дискете. Мне было плохо, как никогда на свете. Нужно просто закрыть глаза, и в забытье покинуть этот мир, в котором так плохо. На какой-то момент я действительно, как будто, умерла, но первые лучики света, пробивавшиеся сквозь жалюзи окон, напомнили мне, что жизнь идёт, хочешь ли ты того или нет. Утренним хором криков ударили птицы, приветствуя восходящее светило. Нисмотря ни на что, жизнь продолжалась, и надо было принимать её такой, какая она есть.
Я взглянула на часы. Боже, Грэг может прийти в любой момент! Я начала действовать. Сняв заляпанное кровью и выделениями секса постельное бельё, я наскоро затолкнула его в стиральную машину. Затем я кое-как поменяла белье. Теперь нужно принять душ. Проклятая нога не слушалась меня, а без суппорта я не могла ходить. Встав на четвереньки, я кое-как доползла до ванны и, приподнявшись на здоровой ноге, включила воду. Прохладная вода приятно обезболивала, будто смывая боль с ноющего, как один большой синяк, тела. Боль уходила вместе с водоворотом воды сливного отверстия. С головы до ног я лихорадочно тёрла своё тело душистым афродизиаком, пытаясь отбить ЕГО животный запах. Сладкая пена паровозиком уходила в слив. Помывшись, я сразу почувствовала себя немного легче. Меня ещё немного знобило и очень хотелось спать.
Вдруг я почувствовала, как теплая струйка крови пробежала по влагалищу. Это были месячные. Как это часто бывает, нервное потрясение спровоцировало менструации. Когда –то я ненавидела менструации, эти мерзкие дни сваливались на меня неожиданно и всегда некстати, но как я радовалась им теперь. Казалось, что вместе с кровью я избавлялась от всей этой мерзкой, липкой спермой, которой этот подонок с членом жеребца буквально наводнил меня.
Доскакав на одной ноге до кровати, я замертво свалилась в прохладу свежих простыней и тут же, рыдая, забылась болезненным сном.
Глава восемьдесят четвертая
Ненависть
Обычным утренним рейсом школьный автобус катил в сторону отдаленного посёлка Маш. Со стороны автобус казался пустым, но в нём сидел человек. Он был почти незаметен в своей надвинутой на лоб бескозырке и опущенной на плечо головой. Мерный гул автобуса и покачивания убаюкали его свинцовую усталость, и он мирно спал, так что голова его болталась из стороны в сторону.
Не доезжая до посёлка, автобус остановился. Похлопав по плечу, шофёр разбудил сонного своего попутчика.
-Спасибо, мистер Шарп.
-Не за что, Грегги, всегда рад помочь такому парню, как ты.
Обменявшись усталым рукопожатием, заспанный попутчик покинул автобус и направился в сторону посёлка. Как вы уже догадались, этим попутчиком был мой Грэг.
Пьяный от усталости, Грэг брел домой. Какие-то тяжелые мысли витали у него в голове. Это было видно потому, как он шёл, не поднимая головы, и, всё время, смотря вниз, на землю, будто боясь оступиться, хотя было уже довольно светло.
Пошатываясь от усталости, он добрёл до двери и, повернув ключ, толкнул дверь. Дверь не поддалась.
-Что за чёрт, - буркнул Грэг и стал вертеть ключ в разные стороны, пока под напором его тощего тела дверь не провалилась внутрь. Послышался гром падающей бельевой сушилки, которая всей своей мощью обрушилась на Грэга. Это разбудило меня.
-Грегги, ты вернулся, живой, - чуть не плача, обрадовалась я.
Было сразу видно, что лицо Грэга выглядело усталым и немного бледным. Он странно молчал, что было нехарактерно для болтливого от природы южанина Грэга и, раздеваясь, рассеянно тыкался в полутьме комнаты.
-Грегори, ну, что? Ты встречался с президентом, ты рассказал ему о нас? Что случилось? Не молчи, милый?
-Нет, все ждали, но президент не приехал на вечеринку, - устало проворчал Грэг.
-Слава создателю! А я уже не чаяла тебя увидеть на свободе. Но почему у тебя такое убитое лицо? Если ты расстроен из-за той вечеринки – забей на неё. Я знала, что с этим ничего не получиться, и если…
-Всё кончено Лили, - обречённо вздохнул Грэг. – Через две недели Бинкерс продает «Жемчужину».
-Как продаёт? Так скоро? – удивилась я.
-Да, и он имеет на это полное право. Ведь это его собственность, - чуть не плача, ответил Грэг, закрыв лицо руками.
-Пропади она пропадом эта яхта вместе с её проповедником, сколько трудов, времени и сил вытянула из нас эта проклятая посудина. Грегги, милый, не надо так убиваться – ведь это же не конец света.
-Я ещё не всё сказал. Я встретил там Бинкерса. Этот старый урод вёл себя на яхте, как хозяин. Он объявил мне, что если в течении двух недель мы не уберёмся из этого дома, сюда приедет полиция и вышвырнет нас отсюда.
-Так и сказал?
-Да.
-Мерзавец.
Теперь мне стало ясно – Бинкерсу не так была нужна эта жалкая лачуга, на краю захолустных болот, как он утверждал перед судом. Скорее, не нужна вовсе, ведь теперь у него был собственный роскошный дом на побережье. Его желание вышвырнуть двух несчастных на улицу скорее диктовались целью расквитаться со мной за ту пощёчину, которую я влепила ему, когда старый мерзавец пытался домогаться меня ещё в первый день нашего знакомства в доме свекрови. Сомнений не оставалось – Бинкерс мстил. Хуже всего, что теперь я понимала, что Бинкерс напрямую связан с Барио. И то, что Дэйв видел их вместе после похорон свекрови, не было бредом подвыпившего негра, а было чистой правдой. Вот почему Дэйва убрали со «сцены», сфабриковав убийственное обвинение.
Сама не желая того, я погубила всех – мисс Баркли – мою несчастную свекровь, моего мужа Грэга, и лучшего друга Дэйва. Своей красотой я погубила всех, кого любила на этом проклятом Солнечном Полуострове, всех, включая себя саму. Невольный стон вырвался из моих уст. В отчаянии я схватилась за голову и с силой потянула себя за волосы. Лучше раз и навсегда вырвать гадкие золотистые локоны и никогда больше не быть красивой, чем вывалить всю грязную правду о себе на любимого человека.
-Что с тобой Лили? Прекрати! – Грэг схватил меня за руки, удерживая от неразумного поступка. Приступ рыдания разорвал мою грудь. – Ну, всё, всё, детка, - прижав к груди, стал успокаивать меня Грэг. – Всё, всё. Боже, что это? У тебя огромная шишка на голове! Дай посмотреть. И под глазом, кажется, будет синяк.
-Я упала, когда накрывала на стол. Проклятая нога. Не слушается.
-Упала. Ты не покалечилась? – заволновался Грэг, пытаясь снять с меня халат, чтобы получше рассмотреть ушибленные места.
-Нет, нет, со мной всё в порядке, - отталкивая Грэга, проговорила я. – Только суппорт сломался. Грэг, теперь ты должен собрать свое мужество и спокойно выслушать меня. Это я виновата во всём, что случилось с нами. Твоя матушка была права, говоря, что я погублю тебя. Вот я тебя и погубила, а заодно её и нашего друга Дэйва. Видно, все матери таковы, что видят беду сердцем.
-О чём ты говоришь? – не понимая, спросил Грэг.
- Не перебивай и выслушай меня внимательно. Теперь. Когда мы на грани катастрофы мне нечего скрывать от тебя, Грегги. Да, да, это из-за меня была застрелена твоя матушка, только хотели убить не её, а тебя.
-Меня? Но полиция доказала, что это был шальной выстрел палестинского моджахеда.
-Так было выгодно полиции. Только я одна знаю правду. В универмаге стрелял не несчастный палестинский студент, а наш будущий губернатор Флориды Коди Барио. Это он хотел убить тебя.
-Ты, наверное, шутишь! Зачем такой высокопоставленной персоне, рискуя всем, стрелять в простого парня, как я? – На всякий случай Грэг приложил свою ладонь к моему лбу, чтобы узнать, нет ли у меня горячки.
-Не надо, Грэг! Это не горячка! Мои слова сказаны в здравом уме. В твою матушку убил Коди Барио. Помнишь, я рассказывала тебе перед самой аварией, что когда мы поссорились из-за платья, и я сбежала на твоем мопеде в Пит, а в ресторане, где я заливала горе Джулепом, мне пришлось дать одному парню по яйцам, чтобы тот отвязался от меня.
-Я плохо помню подробности. Это, когда мы с тобой в последний раз занимались сексом?
-Да, милый. Так вот, этим парнем и был Коди Барио. Мой отказ в виде удара в пах только возбудил в нём желание. Это он пытался изнасиловать меня в своей машине, когда выследил возле банка, это ему я выколола его поганый глаз иглой от броши, когда он рвал с меня бриллиантовые серьги твоей матушки, это из-за него я попала в страшную аварию, когда спасалась от этого подонка. В ту ночь, после похорон, Дэйв действительно видел Барио возле нашего дома. Вот почему наш сосед теперь в тюрьме. Барио не нужен был лишний свидетель, и не без помощи своего папаши – Энтони Барио, который работает окружным прокурором, он сфабриковал против бедного Дэйва улики. Видишь Грэг, я настроила против себя такие силы, с которыми не в силах справиться ни ты, ни я сама. Разве можно идти против всей полиции, против властей, против самой системы? Это страшный человек, Грэг.. Ему нужна я, и он не оставит нас в покое, пока не заполучит своего.
Во время моего рассказа Грэг сидел молча, положив руки на колени, только едва заметные желваки пробегали по его напряженному лицу, да жилистые руки нервно сжимались в кулаки. Я не знала его реакции и ждала приговора, но вот он повернул ко мне своё побледневшее лицо, и, почти спокойно сказал:
- Коди Барио покупает «Жемчудину Флориды» за три миллиона доллара. Сделка состоится двадцать седьмого ноября, в День Благодарения, на яхте.
-Что?! – вскочила я.
-Да, этот старый урод Бинкерс продаёт нашу яхту. Три миллиона долларов наличными – это бесценок для «Жемчужины Флориды». Видно, этот преподобный болван не мог дождаться «Весёлой Пятницы»*, чтобы сделка хотя бы выглядела, как распродажа. Кстати, Бинкерс, обязал прибыть мне на яхту, чтобы я в последний раз прокатил его клиентов по заливу а заодно забрал вещи из дома и вернул его драный Пикап.
Ненависть переполняла мою душу. Только одна мысль терзала меня: «Неужели всё будет так, как добивается этот мерзавец Барио. Неужели богатые мира сего всегда будут властвовать над такими, как я. Неужели всё будет так, как хотят они. Ведь это несправедливо. А разве в жизни есть справедливость? Или сильный всегда пожирает слабого – вот закон, на котором зиждется сама жизнь. Нет, со мной этого не будет. Я больше не хочу быть слабой. Я буду бороться до конца, даже если в конце меня ждёт сама смерть. Власти зла должен прийти конец, даже если для этого мне придется самой стать частицей зла».
-Что ж, если они хотят веселого Дня Благодарения, – они его получат, - глядя в пустоту, решительно ответила я. - Деньги здесь как раз кстати. Думаю, три миллиона долларов не помешают двум нищим бедолагам устроить новую жизнь на каком-нибудь милом тропическом острове.
-Что ты надумала?! - испугался Грэг. – Неужели ты думаешь, что…
- Да, мой милый, всё равно, терять нам больше нечего. Мы захватим собственную яхту и сбежим вместе с их деньгами.
-Это же чистое безумие! Люди Барио вооружены до зубов, они перестреляют нас, как кроликов, едва я достану пистолет из штанов!
-Тогда тебе придётся уступить меня губернатору.
-Никогда!!! – закричал Грэг. Лучше смерть, чем такой позор! Умрём вместе?
-В этой жизни, даже подохнуть не так то легко, как ты думаешь.
-Верно. Всё это пустые слова. Я – трус, и никогда не решусь на суицид. Тогда что ты предлагаешь? Взять их голыми руками? Ведь у нас нет даже оружия.
-Нам не понадобится никакого оружия. Страх смерти – вот самое сильное оружие против человека. С помощью страха мы, действительно, возьмём их голыми руками.
-Как? Что ты придумала? Говори.
- У меня есть план. Сейчас я ничего тебе не скажу. Милый, ты сейчас подавлен и очень устал. Чтобы противостоять злу, нам обоим нужно хорошенько отдохнуть, а завтра мы обсудим наш план в деталях.
Обменявшись короткими поцелуями, мы нежно обняли друг друга, и вскоре оба погрузились в безмятежный сон. Оранжевый от жары день был в самом разгаре, но мы не замечали его.
Глава восемьдесят пятая
Это вы, господин президент?
Коди потерял много времени. Нужно было торопиться. Он знал, что его ждут. Нужно было, во что бы то ни стало, успеть до приезда президента, и алый Порш выжимал шоссе на последней скорости. Он проклинал себя за то, что, вместо дороги на Пит, он свернул в Маш. Проклинал это сладкое блондинистое искушение, перед которым он не в силах был устоять, своё нетерпение, свою горячую глупость. Ведь ещё немного, и она и так была бы его. А теперь… Что теперь? Она уедет с мужем, и он больше никогда не увидит ЕЁ. Его вторжение только всё усложнило. Она никогда не будет с ним. Даже если этот придурок Грэг подохнет.
Впрочем, оставалась ещё маленькая надежда. Быть может, они встретиться на яхте. Тогда он, наверняка, сможет всё объяснить ей, умалить её, встать на колени, Ведь она не так безотказна, как кажется. О, как сладко она стонала в постели, как нежны были ласки её маленьких ручек, когда он так безжалостно делал с ней это. Если не удастся договориться, он похитит её силой, сделает тайной любовницей, заточит – всё что угодно, лишь бы она оставалась с ним.
От гонки у Коди кружилась голова. Его подташнивало – так всегда бывало с ним после секса. Наступало вялое состояние разбитости, которое он ненавидел более всего, а ведь ему нужно было выступать перед аудиторией. Огни города мелькнули вдалеке. Это и был оплот Западного побережья Флориды - Пит. Коди взглянул на часы – было ясно, что он не успеет к назначенной встрече.
Публика уже собралась. В конференц-зале отеля Ренессанс играла классическая музыка, предвкушавшая нечто торжественное. В бокалах играло янтарное шампанское, но никто даже не посмел пригубить волшебный напиток. Все ждали президента.
Окружной прокурор Энтони Барио не находил себе места. Он то и дело подзывал к себе людей и о чём-то спрашивал. Но на его запросы те только недоумённо пожимали плечами, отчего лицо прокурора мрачнело всё больше, хотя он старался не подавать вида и, даже пытался улыбаться на публику. Соперник Барио от республиканской партии Том Вильсон ликовал. Он видел его смятение Барио Старшего, и, кажется, понимал его причину. Барио Младшего нигде не было видно. Если он не появится сейчас – дело семейства Барио, на которое делалось столько ставок, будет проиграно.
Том Вильсон не спускал глаз со старика. Вот он заметил, как к нему подошёл офицер полиции, и что-то шепнул на ухо. Барио вздрогнул, словно в него ударила молния, его ладони сжались в кулаки, и, он, хотел, было, сорваться с места, как музыка внезапно прекратилась, и торжественный конферансье возвестил, что прибыл президент Соединённых Штатов Америки. Весь зал приподнялся и обратился в сторону сцены. Наступила мертвенная тишина.
На трибуну торопливо выбежал маленький человечек в неброском сером костюме. Это был президент. Надев аккуратные кругляши очков, он обращается к публике, которая отвечает ему валом аплодисментов.
Положив перед собой несколько листов бумаги, он начинает читать торжественную речь, посвященную предстоящим выборам во Флориде. Его слова были торжественно убедительны и столь же малопонятны. Но после каждого перерыва публика аплодировала вновь и вновь, будто он сказал нечто жизненно важное для Солнечного Штата. Речь шла о каких –то особых льготах, дарованных его родной Флориде.
Дело в том, что для нынешнего президента, как для и кандидата в губернаторы от демократов Флориды Коди Барио, Солнечный Штат был родным. И, хотя президент был убежденным республиканцем, симпатии к «земляку» - демократу были гораздо сильней, чем к однопартийцу Тому Вильсону, что родился на «Диком Западе» -в Техасе.
Официальная часть выступления закончилась. Теперь президент мог присоединиться к публике и начать банкет. После пространной речи президент выглядит измученным, и издалека это было не заметно, но вблизи сразу бросалось в глаза. Что-то беспокоило и мучило его. Хотя воздух в зале был кондиционирован, лоб президента покрывала густая испарина, он то и дело поправлял ворот тесной рубашки.
Видно было, что он так устал, что ему не хотелось идти в толпу и выслушивать бесконечные любезности от прибывших со всех Штатов сенаторов и губернаторов. Энтони Барио сразу заметил это и любезно предложил президенту присесть за его столик, который находился возле самой трибуны. К нему тут же подскочил Том Вильсон и завёл разговор. Президент отвечал односложно. Было видно, что этот разговор мучает его. Президент обернулся к окружному прокурору и спросил об отсутствующем сыне. Барио вынужден был сослаться на тяжелое недомогание сына, которое задержало его дома. Ещё раз поблагодарив окружного прокурора за удачную операцию по подавлению беспорядков в городе и пожелав скорейшего выздоровления его сыну, президент по-дружески пожал ему руку, и, хотел было, уходить, когда пронырливый Том Вильсон снова поймал его в сеть разговоров.
Это было невыносимо. Президент сделал едва заметный кивок охраннику. В телефонную трубку президента раздался звонок. Несколько «да» разрешили неудобную ситуацию.
-Извините, господа, меня срочно вызывает премьер-министр. Увы, неотложные дела не позволяют мне более оставаться в столь приятной обстановке.
Присутствующие встали и любезно откланялись президенту, который так же внезапно скрылся в запасном выходе конференц-зала, как и появился оттуда.
Даже в роскошном туалете отеля Ренессанс, сияющей идеальной белизной от чистоты, сладко пахнет дорогими цветочными дезодорантом. За перегородкой, напротив раковины стоял Коди и внимательно разглядывал своё лицо, будто видел его впервые. Три алые полоски следов её ногтей на щеке не оставляли сомнений, что царапины будут видны как минимум недели две, не меньше.
После секса и сумасшедшей гонки на машине немного кружилась голова и мутило. Казалось, что среди сладковатых запахов ароматизирующих духов он все ещё ощущал приторно солёный запах её влагалищной смазки, который впитался в его кожу, волосы, даже одежду. Коди наклонил голову. Из драной раны на ноге текла кровь. На белой штанине виднелись крупные пятна крови, белоснежно-накрахмаленная рубашка тоже была порвана в нескольких местах, так что нельзя было и думать, чтобы появиться в таком виде на публике.
«Проклятая сучка», - зло думал он. – «Хорошо, что я захватил с собой запасной костюм». Коди приспустил штанину и, прикусив язык от боли, стал зашивать рваный порез на бедре. От вида потерянной крови замутило, в глазах потемнело. Ему сделалось дурно. Но взяв себя в руки, он закончил болезненную работу.
Прихрамывая от боли, он дошёл до писсуара и наслаждением высвободил всё ещё напряженный член от скопившейся мочи. Кто –то другой встал рядом и, сняв брюки, делал тоже самое. Коди обернулся – это был его отец. Его лицо было серьезным и сосредоточенным, словно он делал что-то важное, что, впрочем, не предвещало ничего хорошего. Не говоря ни слова, он закончил, натянул брюки, и…со всего маху врезал сыну в лицо. Облив себя, Коди схватился за щёку. Унизительная обида смешалась с запахом крови, ударившей в нос. Он вопросительно взглянул на отца.
-Ублюдок, пока ты развлекался со своей чёрной пантерой*, здесь был президент! Так что, можешь считать, что ты просрал своё губернаторство! – Затем отец молча развернулся, и, громко хлопнув дверью, вышел.
Гнев всесильного отца был самым страшным наказанием для Коди. После пощёчины Коди чувствовал себя, как мальчишка, которого отец застукал за мастурбацией. Хуже всего, что Коди понимал, что пощёчина заслуженная, ведь он сам виноват в своём проколе. От стыда и обиды хотелось плакать, и взрослому мужчине едва удавалась сдерживать свои слёзы.
Коди посмотрел в зеркало. Проклятые царапины. На лице, пониже больного глаза отпечаталась смачная пятерня. Можно было подумать, что он и впрямь схватился с дикой кошкой. Нужно было избавиться от них, немедленно. Набрав спирта на ватный тампон, Коди медленно провёл им по лицу. Защипало, но он терпел до последнего, ни издав не единого звука. Теперь он даже рад сосредоточиться на этой легкой боли, которую причинял себе сам. Физическая боль заглушала душевную.
Аккуратно сняв пластырь с аппликатора, он попытался заклеить царапины, чтобы было менее заметно, но вышло только ещё хуже. Пластырь лёг неровно, и во многих местах образовались заломы и вздутия. Коди попытался оторвать злосчастный пластырь обратно, но понял, что если он сделает это, то изуродует себя ещё больше. Пришлось изо всей силы прижать пластырь к коже. Но теперь всё равно было видно – пластырь торчал вызывающей заплатой на его лице. Пришлось замазывать его тональным кремом, но припудренный изъян явственно выступал на щеке. Коди принялся лихорадочно намазывать всё лицо тональным кремом. Подняв голову, он взглянул в зеркало…и тут же расхохотался. Из зеркала на него смотрел какой-то напудренный гей.
Зачерпнув горсть воды, он принялся смывать «макияж». Прикосновение воды вызвало новый приступ тошноты. Зажав рот ладонью, он тупо всматривается в свое побледневшее лицо. Ещё секунда – и его вырвет. Нужно бежать к унитазу. Коди хотел, было, ринуться в кабинку, когда услышал чей-то голос:
-Никого.
В эту же секунду мимо него пробежал небольшой человечек, который занял кабинку прямо перед его носом. Это взбесило Коди, но он решил подождать, пока прыткий посетитель не освободит кабину. Прошло пять минут, пошло десять, но тот и не собирался выходить наружу. Терпение Коди лопнуло, и он начал стучаться в дверь. Однако никакого ответа не последовало, лишь тихие стоны свидетельствовали о том, что он ещё там. Коди не мог терпеть. Ещё секунда, и его стошнит прямо на пол. Собрав последние силы в кулак, Коди рванул дверь. Легкая щеколда сорвалась прямо с дверным мясом, и перед ним предстал…президент Соединенных Штатов Америки. Поставив ногу на унитаз,… он мастурбировал свой крошечный, как у младенца, член.
От испуга и неожиданности здоровый глаз Коди выпучился наружу, став таким же огромным, как и другой. Бедняга только и смог вымолвить:
-Это вы, господин президент?
-Надеюсь, вы никому не расскажете об этом, господин губернатор, - улыбнулся президент, по-отечески заботливо придвигая голову Барио к своему «малышу».
В ответ Коди только испуганно замотал головой и, покорно присев на колени перед президентом, взял его крохотный член. Он делал это, до тех пор, пока его не стошнило прямо на брюки президента.
…Не смотря ни на что, эти восемь слов решили судьбу его губернаторства. Коди Барио станет новым губернатором Флориды!
Глава восемьдесят шестая
Барио– новый губернатор Флориды
Полночная темнота обволокла комнату, лишь два источника света заполняют её мрачный предел – это желтый свет лунного диска, пробивающийся сквозь жалюзи и загробное мерцание компьютерного экрана, отчего в комнате становится жутко. Время полночное, но мы не спим, стремясь узнать результаты выборов. Несмотря на огромный рейтинг молодого демократа, ещё есть маленькая надежда, что Коди Барио проиграет. Пятьдесят на пятьдесят. Никто не знает результата заранее – в этом вся интрига.
Бокал песочных часов заполнялся с мучительной медлительностью. Я и Грэг застыли в ожидании. Через секунду станут, известны результаты выборов. Через секунду Флорида получит своего нового губернатора. Экран раздёлён на две половины. Том Вильсон и Коди Барио. Их лица напряжены в мучительном ожидании своей судьбы. Один из них станет победителем. Но, кто? Кто станет новым губернатором? «Господи, не допусти!» - в последний момент пронеслась в моей голове мысль …и…
Внезапно взрыв аплодисментов, разрывает штаб Коди. Восемьдесят два и восемнадцать – это невозможно! Аудсайдер праймериса, Барио победил абсолютным большинством голосов! Он – новый губернатор Флориды! Невольный крик отчаяния срывается с моих уст. Я схватилась за голову и, почти без сознания, упала в объятия Грэга. Всё кончено! Я проиграла! Мой враг непобедим!
Его наглая белозубая улыбка транслируется по всем каналам. Было ощущение, что сам Гитлер воскрес из ада, чтобы вновь прийти к власти. От ужаса хотелось кричать, но я только тихо плакала, уткнувшись в тощее плечико Грэга. Побледневший и испуганный, Грэг нежно утешал меня, поглаживая мои волосы, хотя в этот момент ему самому так нужно было моё утешение.
Мы оба понимали, что нам пришел конец, что бороться с таким могущественным человеком во власти невозможно.
-Не бойся, моя маленькая девочка, пока я жив, я никому тебя не отдам, - решительно произнёс Грэг, нервно сжав кулаки.
-В том то и дело, что пока жив. Они убьют тебя, Грегги. – Содрогаясь от рыданий, простонала я.
-Всё хорошо, детка, всё хорошо. Я с тобой, я никому тебя не отдам, - словно заведенная пластинка твердил Грэг. - Тише, тише. – Грэг прижал дрожащее не то от рыданий, не то от озноба тело к своей теплой груди и заботливо укутал одеялом. Всё внутри меня постепенно наполнялось его теплом, рыдания прекратились, и в объятиях любимого человека я забылась спасительным сном. Лишь одна мысль проносилась у меня в голове: «Господи, да за что мне всё это?»
О, какие страшные сны снились мне в эту ночь.
Сквозь сон я слышу: отворяется щеколда. Боже, как же я забыла, да у него ключи. Я кидаюсь к дверям и подпираю всем, чем только могу – сушилкой, гладильной доской, стульями, но бесполезно, он с неотвратимой яростью ломится внутрь. Ещё секунда и дверь подастся. Я всем телом налегаю на дверь. Главное – не пустить ЕГО вовнутрь. Но он навалился с другой стороны, и он в сто крат сильнее меня. От усилий я задыхаюсь, я не могу ничего сделать. Грэг, помоги! Поздно. Дверь с грохотом распахнулась.
Да, это он. Его самодовольная предвыборная улыбка вызывающе смотрит на меня забором белоснежных зубов. Он весь превратился в эту улыбку, как Чеширский кот. Код –кот. Коди – малютка Котти, значит, котёнок. Мой полосатый котёнок. Как,и он тут?! Зачем ещё и он?!
Коди надвигается на меня. Непримиримый, жестокий. Его искусственный глаз смотрит куда-то в сторону.
-Грэг! Грэг!
Но Грэг ничего не может сделать. Какие-то люди схватили его, и крутят руки. Его люди? Люди губернатора! Нет, бесы! Они рвут Грэга. Муж отчаянно вырывается, он что-то кричит мне, но я не могу разобрать.
Он повалил меня на постель. Сильная рука зажимает рот. Я задыхаюсь, теперь точно задыхаюсь. Боже, подонок будет насиловать меня в присутствии мужа. Бедный Грэг! Я отчаянно сопротивляюсь, но никакая сила теперь уже не сможет помочь мне.
-Расслабь бедра, детка, и не сопротивляйся. Ты ведь не будешь сопротивляться мне, самому губернатору Флориды. – Ещё секунда, и его безобразный член проникнет в меня, протыкает живот насквозь и выпирает из пупа.
Я кричу Грэга. Но бесполезно – он не отзывается. Он убит. Собрав последние силы, я вонзила зубы в его ладонь. Его кровь захлестнула моё лицо. Слышится визг Коди. Совсем, как свинья. Нет, это он визжит, как свинья. Откуда здесь свинья? Вот же она. Зачем в доме свинья? Он – свинья. Он – демон ада! Да это же сон! Нужно скорей проснуться.
-Грэг!!! Грэг!!! – кричу я в исступлении, и просыпаюсь.
-Тихо, детка, тихо. Тебе нужно лежать. У тебя высокая температура.
Всё в порядке, никакого насильника здесь нет. Страшная ночь прошла. Прохладное утро обдает освежающим болотным туманом. Грэг стирает капли пота с моего лба. У меня снова болотная лихорадка.
Глава восемьдесят седьмая
Пояс смерти
В этом году стоит невероятная жара. Природа будто забыла про сезон дождей. Вот уж приближается конец ноября, а с последнего июньского урагана на землю не выпало не единой капли дождя. Ссохшийся лес будто вымер и оплакивает собственную кончину пожелтевшей хвоёй и листьями, падающими не землю. Тут и там вспыхивают лесные пожары. Флорида больше не солнечный рай – это солнечный ад.
Не слышно песни весёлого пересмешника, не жужжат насекомые, только несносные мухи от бесчисленных трупов разлагающихся животных, заползая в глаза и рот досаждают невыносимо. Всё здесь дышит смертью. Такого бедствия ты ещё не видела, о, прекрасная Флорида – страна вечной юности! От жары сходят с ума не только люди, но и животные. Только ночная прохлада, освещённая диском огромной луны, да раннее утро, остуженное прохладным туманом леса, успокаивает безумие жаркого дня.
Вот уже два дня, как в маленьком домике на болоте вовсю кипит работа. Стоит сорокоградусная жара. Даже на улице, где лёгкий бриз шелестит засохшей листвой дуба, почти нечем дышать, что уж говорить о крошечном помещении железобетонного домика, жестяная крыша которого раскалилась так, что на ней с легкостью можно поджарить яйцо. Даже прохлада мощного кондиционера не спасает от спёртой духоты замкнутого помещения, в котором можно потерять сознание от едкого запаха селитры.
Но двое взмыленных человека будто не замечают этого ада и упорно не открывают ни окна, ни двери, чтобы пустить хоть какой-то поток свежего воздуха. То, что они делают, не должен видеть никто.
Работа их странна и, на первый взгляд, иррациональна. Если бы кто-нибудь смог заглянуть в окно сквозь плотную завесу зелёных жалюзей, то увидел бы довольно странную картину. На журнальном столике громоздится целая пирамида хозяйственных свечей. Сидя за столом, в одних лёгких шортах и майке, она отбирала по одной свечке и старательно пеленала каждую в блестящую фольгу, словно дорогие кубинские сигары, передавая своему напарнику, который огромной толстой спицей проделывал отверстия, и, вставляя толстую проволоку, связывал в нечто подобное охотничьему патронташа. Капли пота стекают с их взмыленных тел, но увлекшись, они ни на секунду не прекращают своей работы. Их работа напоминает детскую игру, но лица суровы и сосредоточены. Это свечи смерти. Каждая из них содержит смертоносную смесь из селитры и алюминиевого порошка. Стоит только зажать контакт и…всё разорвётся на мелкие части.
-Посчитай, Грэг, все ли здесь?
-Я посчитал, все.
-Тогда откуда эти две?
-Купил лишние, на всякий случай.
-Теперь примерь.
Грэг надевает пояс смертника. Ему жмёт. Добавляем ещё две свечи – теперь в самый раз. Пояс смерти готов.
Нужно хорошенько выспаться. Приближающиеся сумерки дают долгожданное облегчение. Жара спала, но ночь снова обещает быть душной, от волнения сон не идёт.
Завтра нас ждёт неизвестность. Возможно, завтра нас ждёт смерть. Но обратного пути нет, и мы полны решимостью бороться до конца.
Больше мы никогда не вернёмся в этот дом. Никогда. В последний раз мы сидим на его ступеньках и любуемся кровавым закатом южного тропика. Сердце щемит покидать гостеприимный дом, в котором мы прожили самые счастливые годы своей жизни, покидать наше родное гнёздышко, ставшее приютом нашей первой любви.
Слезы заволокли наши глаза, когда мы думаем, что всё это в последний раз, и больше ничего уже не будет. Но никто не в силах выразить свои чувства друг другу, только нежные прикосновения ладоней говорят за нас слова любви.
Нет же, мы должны быть сильны перед лицом своей смерти, и смело смотреть в её бездонную черноту пустых глаз, только так у нас есть шанс выиграть жизнь, в противном случае – унизительное падение, которое хуже самой смерти.
Глава восемьдесят восьмая
Русский бунт
Русский бунт, чудовищный и беспощадный. Бунт, который никогда не делается наполовину и никого не щадит. Либо смерть, либо – победа. Самая страшная месть в мире – месть отчаявшегося от унижений русского человека. Русский бунт – та предельная грань, определяющая меру великого терпения русского человека, та черта, за которую лучше не переступать, иначе события покатятся непредсказуемо в своём жестоком безумстве безрассудной ненависти к врагу, уничтожая виновных и невинных на своём пути.
Завтра День Благодарения. Милый американский праздник в честь первых переселенцев, которые ещё в начале истории Америки так удачно обчистили кукурузные амбары её коренных жителей и переловили всех их индеек. Впрочем, не станем вдаваться в историю. Это, как говорится, дела давно минувших дней. В наше время День Благодарения – милый семейный праздник, когда все члены семьи собираются за вечерним столом и благодарят Господа Бога, как спонсора, подводя итоги своим достижениям за год.
Поймите меня правильно, я не чего не имею против Дня Благодарения, как весёлой семейной посиделки, но этот чудовищный год принёс нам страшные испытания: авария, в которой я чуть было не стала инвалидом, жестокое убийство свекрови, лишение наследства– всё это свалилось на двух несчастных, которые уж никак не заслужили столь страшной участи.
Мы знали своих врагов. Мы ненавидели их. Тэд Бинкерс и Коди Барио -два подонка отняли у нас все. Нам нечего терять, кроме своих несчастных жизней, и мы решили рискнуть ими, чтобы победить или погибнуть вместе с врагами.
Пояс шахида – пояс смерти. Если мы проиграем – Грэг замкнёт на себе провода и взорвёт яхту. Тогда нам всем смерть. Если переломим врага – все останутся живы. В случае удачи «Жемчужина» и деньги достанутся нам. Мы угоним собственную яхту в территориальные воды враждебной США Мексики, где нас уже никто не отыщет.
Так решил Грэг. Это был ЕГО ПЛАН. Он не хотел никого убивать. Там будет его отчим. А Грэг не посмел бы поднять руку на своего отчима, каким бы он ни был. Несмотря на всё зло, которое причинил ему Бинкерс, он считал его отцом, вырастившим его с первых лет его жизни. Нет, он не смог убить своего отца, кем бы он ни был для него.
«Грегги, милый, как мало ты знаешь о русской душе. Русский бунт не делается наполовину. О, если бы ты знал, какая страшная ненависть кипит в ней. Никого не жалко. Завтра наши враги подохнут, с нами или без нас. Если уничтожать врагов, то их надо уничтожать до конца, жестоко и безкопмромиссно. Русский бунт не терпит уступок врагу. Русский бунт беспощаден. Но, как много ты не знаешь, мой маленький террорист. Например то, что твой пояс шахида – фальшивка, сделанная… из обыкновенной карамели. Да, да, той самой мягкой, сладкой английской карамели, которую можно купить в любом магазине. Пока ты спал, я незаметно подменила запальные свечи карамельными батончиками, которые завернула в фольгу так аккуратно, что ты ни о чём не догадался. А настоящие запальные свечи покоились в тине заросшего бассейна. Я оставляю тебе шанс жить. Жить, несмотря ни на что. Жить ради самой жизни. Ты не станешь убийцей. Этот страшный крест я беру на себя.
Что ж, губернатор Флориды! Слышишь ли ты меня, мразь?! Тебе не уйти от моего возмездия! Чудовище нужно остановить, пока оно не погубило тысячи людей, и я уничтожу его. Я избавлю мир от этого зла, пока не пострадали другие люди, пусть, даже если это будет стоить мне жизни. Я возьму на себя это благородное дело и исполню его до конца.
Наивный ублюдок, если ты хочешь , чтобы я прислуживала тебе на яхте в День Благодарения и нарезала праздничную индейку, пока вы с Бинкерсом будете отсчитывать свои грязные купюры, то я согласна, но только, знай, что эта жирная тварь станет последней трапезой твоей жизни. Яд бледной поганки сделает своё дело. Когда-то, в дни жестоких сомнений, я приберегла Чашу Смерти себе, а теперь рада, что могу использовать её для врагов. Все, кто будут на яхте – умрут. Виновный с невиновным. Свидетелей не будет. Что ж, русский бунт всегда требует жертв. О, Чаша Смерти, ты не щадишь никого! Не благодари же Господа за ниспосланную тебе власть, потому что этот День Благодарения станет вашим последним днём, ибо ты уже приговорён мною за свои преступления».
Погружённая в жестокие мысли, я не заметила, как сумерки перешли в ночь, и огромная полная луна выступила над верхушками деревьев. Грэг тихонько тронул меня за плечо – это означало, что пора идти спать.
Прохладная вода дачного душа, немного отдающая болотной тиной и хлором, приятно пробежала по лопаткам и охладила наши потные от работы тела. О, как было приятно ощущать в потоках прохладной воды тепло твоего вечно юного тела!
Почти автоматически я приблизилась к нему и стала ласкать его лицо, его худое с выступающими ребрами мальчишечье тело. Грэг подставил колено. Я присела на него, и стала ласкать промежностью. В какой-то момент мне показалось, что мы оба сходим с ума. Внезапная страсть, снова лишила нас рассудка.
-Возьми меня, Грэг, возьми в последний раз, быть может, завтра мы оба погибнем, так пусть эта последняя ночь станет ночью нашей любви! – в запале любовного безумия прохрипела я.
Мы оба хотели этого, и потому жаждали друг друга, как в опаленным зноем день пересохшее горло жаждет глоток ледяной воды.
И только неподвижное, ревнивое око луны наблюдало за нами. На секунду Грэг прервал свои ласки. Её возбужденное тело ещё пульсировало в ритме любви. Тяжелое дыхание, легкий стон блаженства, вырвалось из её пылавших уст. Она умаляла не останавливаться его. Как порочна и прекрасна была она в своём падении. Как он смел не замечать раньше всей этой красоты, всей чувственности её полного женского тела? Не замечать, когда каждую ночь она была с ним, рядом, когда он мог обладать ею, но не пользовался этим священным правом мужа. Как глупо было не пользоваться всем этим раньше. А, теперь осталась одна ночь, когда он мог обладать ею, возможно, последняя ночь его жизни.
Кое-как смыв пену, мы едва добежали до постели, как тут же рухнули в жаркие обятия друг друга.
Наши тела двигались в такт сердцебиению. Наши сердца бились в едином порыве любви. Нам казалось, что в безумии необузданной любовной страсти они разорвутся на тысячи кусочков. Мы слились в единое целое. Мы были единым организмом, единой материей любви.
В какой-то момент я потеряла связь с реальностью, лишь пьянящее наслаждение плоти заполнило моё существование. Волны наслаждения обрушивались одна за другой, но он продолжал делать это сильней и сильней.
Крик блаженства разорвал тишину окружающей ночи. В эту ночь я впервые испытала оргазм. В какой-то момент мне показалось, что моё тело перестало существовать, я теряю сознание, умираю и лечу навстречу облакам, но как сладка была эта смерть. Неземное чувство невесомости обрушилось на меня. Обессиленная, я откинулась на подушки и тут же заснула, обняв измученного, взмыленного Грэга, который буквально свалился рядом со мной.
В темной комнате все так же тихо. Цикады тихо стрекочут заунывную песнь ночи. Кажется, весь мир погружён в сон, и ничего не происходит. Но впечатление обманчиво, как сама жизнь.
Наш сон напоминал смерть. Прижавшись под одеялом, друг к другу, мы крепко спали, даже не подозревая о том великом таинстве, которое происходило в эти минуты. Прекрасное и необъяснимое - тайна зарождения новой жизни. Внутри меня зарождалась новая жизнь. Ещё было неизвестно, кем будет это будущее дитя любви – мальчиком или девочкой, гением или посредственностью, какая судьба ждёт его, но эта новая жизнь упорно стремилась жить, не спрашивая нас, хотим мы того или нет. Самая большая клетка, чудесным образом делясь и преображаясь, с упрямым упорством стремилась в полость матки, чтобы развиться в самое прекрасное творение природы - человеческое дитя. С этого дня мы стали родителями, даже сами ещё не подозревая о свалившемся на нас нежданном счастье.
Мы спали долго, пока солнце не взошло в свой зенит, и в комнате снова стало нечем дышать. Когда Грэг проснулся, судя по тому, как солнце било в его глаза, был почти полдень. Меня будят его поцелуи. Его шершавые губы скользят по моему лицу.
-Грегги, мой милый, - я ловлю его губы, и мы сливаемся в страстном поцелуе. Его глаза улыбаются, но через секунду, наши лица омрачает страшная неизбежность, которая предстоит нам в этот день, святой День Благодарения.
-Пора! – говорим мы друг другу.
Не говоря друг другу ни слова, мы приступаем к исполнению нашего плана. Мы, словно палачи должны хладнокровно привести в исполнение приговор, к которому мы приговорили наших врагов. Мы бледны от страха, но решительны и суровы. Всё уже приготовлено, и казнь должна состояться.
Последняя трапеза в семейном кругу. На столе клубника со сливками – то самое сладкое угощение любви, которое мы ели после первой брачной ночи. Как горько вспоминать ушедшее счастье. Как глупо мы растратили золотые годы нашей молодости. Но сейчас не до сантиментов. Мы должны быть жестокими и рассудительными. Поочередно макая клубничины в сладкую пену, каждый думает о своём.
Сборы напоминают ритуал. Сегодня мы должны предстать во всей красе. Пусть наши враги знают, что мы не опустились, не сдались, не сломились перед нищетой, в которую они бросили нас! Мы больше не позволим врагам видеть на наших лицах отчаяние и печаль! Мы больше не дадим врагу торжествовать над нами! Видеть наши слезы! Пусть на наших измученных лицах враги видят гордые улыбки и решимость! Пусть знают, что нас не сломить морально!
Душ. Моемся. Мыться – омовение. Последнее омовение. Омовение мертвых. Нет, нет, нет! Надо думать о жизни. Ни одно живое существо, кроме человека, не планирует возможности собственной смерти. Жить, чтобы выжить – вот основной закон жизни.
Мы должны, должны жить. Завтра наступит новый день. Я это знаю.
Грэг бреется, водя лезвием по лицу. Бриться перед боем – плохая примета. Нет, ерунда, теперь не нужно цепляться к мелочам. Интересно, как это бывает, когда в тебя стреляют?
-Ну, же, детка, не дрейфь, - стараясь быть весёлым, говорит мне Грэг. – Давай я помогу тебе намылиться. – Почти полумёртвую, Грэг тщательно обтирает меня мыльной мочалкой, пока я не становлюсь похожей на зефирного человечка. Он тоже нервничает, его руки трясутся, и я чувствую это дрожание каждым нервом своей кожи. – Вот, так, а теперь смываем.
-Давай! – в исступлении кричу я Грэгу. Несколько ведер родниковой ледяной воды обрушиваются на меня. Я вскрикиваю от боли. Мне тут же становится хорошо. Ледяной удар разбудил меня. Сонная расслабленность после секса исчезла сама собой. Я бодра и решительна, как солдат готовый к бою.
Летящий крепдешин приятно обволакивает прохладное тело. Я одеваюсь в своё лучшее платье, которое когда-то сшила сама в своём далёком Питере. Я одеваюсь для него, того подонка, призванного обществом губернатором великого Солнечного Штата.
Грэг приподнял рубашку. В суровом молчании я одеваю на талию Грэга карамельный «пояс шахида». «Запал» – мой электронный блокнот с мигающей красной кнопкой внутри прячу в карман его брюк. Аккуратно заправляю рубашку ему в брюки. Теперь ничего не видно. Если обнаружат подобный пояс смерти – все умрут…разорвавшись от смеха. Правда есть у него одно преимущество – такой «пояс шахида» не найдут, даже с металлоискателями, потому что в нём нет металла, даже фольга и та является бутафорским пластиком. Впрочем, мой муж ни о чём не догадывается.
Грэг суров и решителен, как гладиатор перед боем. «Идущий на смерть приветствует тебя!» Бедный, бедный Грэг, ты даже не знаешь, что настоящий пояс смерти у меня. Смертоносный настой я спрятала под пышной шелковой пеной пёстрого платья, прикрепив его к поясу суппорта. Все готово. Пора ехать.
С тоской осматриваем обстановку нашего дома. Вещи давно собраны и уложены в кузов. Остановка опустошенного дома тосклива, как разорённое гнездо. Голая мебель – обломки когда-то кипевшей здесь жизни. Всё здесь напоминает об ушедшем счастье – неубранная кровать, ещё не остывшая от нашей любви, инкрустированный розами столик, на котором мы обедали столько лет, крошечная кухонька. Сколько прекрасных ночей проспала под твоим кровом в объятии любимого мужа, сколько счастливых дней наполнились радостными семейными хлопотами. И теперь всё пошло прахом. Мы словно стоим на собственной могиле. Прощай, наше семейное гнёздышко, больше никогда не вернёмся под сень твоего уютного крова. Лицо Грэга было печально. Было видно, как те же мысли бродили в его голове.
Теперь всё это принадлежит проповеднику Бинкерсу, твоему законному хозяину. Мой взгляд упал на канистру с бензином …. Так пусть не принадлежит никому!
-Грэг, тащи сюда бензин!
-Что ты задумала?! - испугался Грэг.
-Теперь уже всё равно! Не оставлять же всё это Бинкерсу?!
-Верно, сжечь всё до тла!
Едкий бензин заливает постельное бельё кровати, стулья, стол, полы, занавески, обои – всё что дорого и мило было нашему сердцу. Всё что с таким вкусом и любовью подбирали мы для нашего дома – всё должно погибнуть в огне! Грэг достал зажигалку. Яркий огонёк осветил полусумрак печальной комнаты. Ещё секунда и беспощадное пламя взовьется вверх.
-Стой, безумец! –я перехватываю пальцами язычок огня. – Так не пойдёт. На огонь сбегутся люди, и тогда всё пропало!
-Так что же делать?!
-Погоди, Грэг, нужно подумать. Ах, вот, как раз то, что нужно. – На комоде стояла подставка с тремя свечами. Когда-то, в дни наших торжеств, мы зажигали их, чтобы украсить свой праздничный стол. Теперь они предназначались для другой, разрушительной цели. С их помощью я должна поджечь собственный дом. Взяв подсвечник, я установила его на постели, обложив пропитанным бензином одеялом. – Пожар начнётся отсюда: из самого сердца нашего «любовного гнездышка». Как только свеча догорит, и пламя коснётся ткани, – вспыхнет огонь. Я проверяла, этой свечи хватит примерно на семь часов, к тому времени всё будет кончено.
С великой осторожностью я взяла зажигалку и зажгла роковую свечу. Суровый лик Христа таинственно заиграл алыми отблесками.
-Время пошло. Уходим!
Аккуратно заперев за собой дверь, мы вышли из дома.
Сделка по покупке «Жемчужины Флориды» была тайной. Коди Барио не хотел распространять в общественность, что первым его шагом на посту губернатора Флориды станет покупка роскошной личной яхты за счёт губернаторского фонда, который по случаю вступления в должность открыл для него президент.
Сославшись на необходимость короткого отдыха в кругу семьи в День Благодарения, он намеревался заодно провернуть выгодную покупку. Впрочем, Коди не врал. Он действительно собирался провести День Благодарения со своей женой Синтией, которая должна была присутствовать вместе с ним на яхте, ведь «Жемчужина Флориды» предназначалась ей в подарок. Когда-то Коди пообещал жене, что, как только станет губернатором, он подарит ей нашу «Жемчужину», чего бы ни стоила ему эта яхта. И теперь мечта супругов Барио сбылась –более того, они покупали её за бесценок у проповедника.
Это была тоже своего рода самоутверждающая месть со стороны униженной женщины. Когда-то муж сам отдал её Грэгу, продал, как последнюю девку. А она полюбила этого мальчишку, и, как всякая женщина, ожидала взаимной любви. Но этого не произошло. Как это всегда бывает, он вернулся к своей жёнушке.
Теперь Синтия ненавидела Грэга, так же сильно, как и своего мужа, как всех мужчин вместе взятых. Ненавидела их подлую безалаберность. Ведь Синтия ждала ребёнка от Грэга, но тщательно скрывала это от мужа, зная, что тот убьет её, если всё откроется. Шёл уже пятый месяц её беременности, но лишь немного заострившиеся черты лица выдавали её интересное положение.
Несчастной женщине оставалось лишь упиваться нашим безысходным положением, в которое нас загнал её муж, как алкоголичке, пытающейся заглушить свою боль спиртным. Она трепетала при мысли, что я и Грэг остались нищими бездомными, руководствуясь соображением: «Если мне плохо, пусть вам будет ещё хуже». Но злорадство отчаявшейся женщины, не приносило облегчения, а лишь всё новые душевные страдания.
Я знала, их будет шестеро. Шестеро наших врагов, кто должен был умереть в этот вечер – губернатор Флориды – Коди Барио, его супруга – миссис Синтия Барио, адвокат, бывший поверенный покойной матери Грэга, Самуил Зандерс – предатель, который теперь защищал интересы проповедника, сам Бинкерс, и два личных телохранителя Коди. Вся эта компания отъявленных мерзавцев собралась на яхте, чтобы отпраздновать День Благодарения.
Когда мы приехали на яхту, проповедник вместе с адвокатом Зандерсом уже ждали нас.
-Ключи от моего дома и от машины, - злобно прошипел Бинкерс.
В ответ Грэг презрительно показал проповеднику палец.
-Советую вам не зарываться, молодой человек. Если вы не отдадите ключи от дома его законному хозяину, с вами будет разберется уже полиция.
-Продажная Иуда, - кинул ему в лицо Грэг.
-Ключи от моего дома, - с лицемерным спокойствием произнёс проповедник, протягивая руку. – Да, кстати, ключи от машины можете вернуть позже, когда освободитесь от своего грязного барахла.
-Отдай ему эти ключи, Грэг.
-На, забирай! - Грэг швырнул полную связку ключей в лицо проповедника.
-Э, полегче, не то я вызову полицию, там-то тебя усмирят дубинкой. Ну-ка, подбери, что кинул, - приказал адвокат.
Грэг показал средний палец адвокату.
-Всё нормально, Зандерс, я сам подниму ключи, ибо Господь учит нас смирению перед попирающими нас и унижающими нас. – Мученически кряхтя и держась за поясницу (видно для того, чтобы продемонстрировать величину своего смирения), Бинкерс с трудом нагнулся и поднял ключи с палубы и положил их в карман.
-Ну, смотри, маленький ублюдок! – пригрозил Зандерс, Грэгу. – Попробуй только выкини что-нибудь при губернаторе – вмиг окажешься в тюрьме. –Если бы ты не был капитаном, мы бы с преподобным отцом давно нашли способ, как запихать твою неблагодарную задницу в тюрьму…
-Теперь этот грешник ничего не выкинет, - засмеялся Бинкерс, –не пойдёт же он против самой власти. Ну же, Грэг, мой милый мальчик, постарайся угодить мистеру Барио, может, он ещё возьмёт тебя в капитаны. Что и говорить, твоя -тоженушка – то ему по вкусу. Ха-ха-ха!
Пошлый смешок преподобного отчима ударил Грэга в самое сердце. Может, он ослышался? Нет. Бинкерс явственно произнес «женушка –то ему по вкусу». Что означали его слова? Возможно, он кинул их сгоряча, чтобы сделать ему больней. А если это не так, и он что-то знает и…
-Звонил господин губернатор, он уже едет! Мистер Бинкерс…
-Эй, вы что, глухие?! –рявкнул на нас Бинкерс. –Слышали, лентяи, губернатор приедет с минуты на минуту! Живо за работу! Нужно как следует принять нашего высокопоставленного покупателя. О, Господь Всемогущий, сохрани и помилуй нас грешников!
Грэг кинулся спускать трап, а я встала за стойку, чтобы заняться распаковкой праздничной индейки и напитков, которые нанёс с собой Бинкерс. О, это был поистине роскошный обед. Бинкерс не поскупился, чтобы задобрить губернатора. Такой огромной индейки я не видела за всю свою жизнь. Эта была не индейка, а целый слон, нет, мамонт, зажаренный целиком и украшенный разнообразными каперсами и закусками. Сладкий запах жареного мяса побежал по каюте. Такой индейки хватило бы на человек десять очень голодных людей, не то, что на шестерых. Думать о том, чтобы отравить такую жирную махину крошечным пузырьком с ядом, было бы просто смешно. Жир, как естественный поглотитель яда, превратит его в безобидную пустышку, от которой разве что хорошенько пронесет, но не более того…
Что ж, если мне не удастся сделать это, то придется рассчитывать на Грэга. Если его пристрелят на моих глазах, я приму яд и покончу с собой. Без него я не останусь жить на этой проклятой земле. Всё очень просто.
-Господин губернатор, милости просим, - отпялив задницу и выгнув спину, Бинкерс забавно пятился в каюту вперед спиной.
-Не надо условностей, мистер Бинкерс, в последнее время я так устал от них. Вы что забыли, мы же с вами старые друзья, - еле слышно прошептал он. – Отбросим всю это дерьмо, и сразу перейдём к делу; я пришёл сюда не ради того, чтоб праздновать День Благодарения со святым отцом ской…, - его взгляд упал на меня. Он не ожидал, что я приду на яхту. Коди уставился на меня, на его лице расплылась надменная улыбка, - …церкви, - нелепо докончил он фразу. Впрочем, я согласен разделить вашей семьёй праздничную трапезу.
-О, для нас это большая честь, - заискивающе стал раскланиваться проповедник, - да, возблагодарим Господа вместе. – А затем еле слышно добавил: - Ну, что, губернатор, хороша куколка?
-Она великолепна, - шепнул Коди.
Не переставая смотреть на меня, Коди не заметил, как в каюту спустилась ещё одна женщина. Это была его жена Синтия. Мерно покачивая роскошными, но располневшими бедрами (вследствие беременности), она прошла к дивану и села рядом со своим мужем. Стола из голубой тафты соблазнительно сползла с её по-мужски широких, плеч, обнажив восхитительно длинную шею. Бриллиантовые серьги, играя мириадами брызг, спускались на плечи, красиво оттеняя смуглую кожу мулатки, а роскошная брошь причудливо стягивала воздушную тафту. Что-то знакомое было в этих украшениях. Боже, да на ней же мои бриллианты!
Звук рвущихся ушей промелькнул у меня в голове, отозвавшись резкой болью в мочках. Заметив внимание своего мужа, Синтия кинула на меня презрительный взгляд, будто обмерила с ног до головы, фыркнула и отвернулась в сторону, словноя была какая-то грязная нищенка.
«Черномазая дрянь, а теперь ты похваляешься моими же бриллиантами!» Первым побуждением было подскочить к ней и вырвать мои серьги из её черных ушей, как сделал это со мной её муж, но я сдержалась. «Нет, так не пойдёт. Не нужно поддавшись чувствам опускаться до низменной бабьей мести. Но нет, я не сделаю это. Её ждёт ещё более страшная расправа».
Женщина, которая делала это с моим мужем, заслуживает самой жестокой мести. Никогда не прощу её! Никогда! Женщина, которая делает минет мужчине – самая низшая тварь на земле. Шлюха!
Я ненавидела эту женщину больше других. Вадь эта грязная женщина делала минет моему мужу. Мерзкая картина снова и снова вставала у меня перед глазами, будто кто-то вновь и вновь прокручивал чудовищный фильм перед глазами. Она удовлетворяла Грэга своим мерзким иссиня-розовым негроидным языком. Она посягала на то, что принадлежало мне по закону, посягала на моё счастье, на мою любовь – на моего единственного - моего Грэга. Своим развратом она оскверняла то, что было дороже всего на свете – мою преданную любовь к мужу. Эта женщина пыталась разрушить мою семью. Она разбила моё сердце, влив яд недоверия к Грэгу, к моему единственному, любимому человеку. И если Грэга я простила, потому что так свойственно всепрощающей женской любви, то её с тех пор я вознавидела ещё сильней. «Тварь, ты заслуживаешь самой жестокой смерти, но подохнешь вместе со всеми!»
Если вы мужчина – вам трудно понять такие чувства. Но только помните, собираясь изменить своей жене, что женская ревность самая разрушительная, и, что обманутая женщина способна на всё.
Представьте моё состояние, когда эта женщина сидела в моих украшениях и презрительно обмеряла меня взглядом. Что я должна была чувствовать? Любовь и солидарность к моей товарке по несчастью? Никогда, никогда не прощу её! Женщина никогда не прощает своих соперниц, такова уж её природа. И я – не исключение.
-Теперь всё, - послышался глухой мужской голос. Я увидела, как Грэг задвинул трап за «гостями» и пробежал в рубку.
-Ты видела, - шепнул он мне на ходу, кивнув на Синтию, - на ней твои бриллианты.
-Да, мой милый, скоро они расплатятся за всё.
Возле дверей кают компании встали два губернаторских охранника. Ловушка захлопнулась. Теперь нас с Грэгом ждала победа или же верная погибель.
Нет, ничего не выйдет. Мой взгляд заметался по каюте. Кругом были люди, и все, казалось, следили за мной. Даже за стойкой я была на виду, как актриса на сцене. Проклятие! Нужно было что-то делать. Но, что? Нужно, предупредить Грэга, что захвата не будет.
-Итак, господа, к делу, - торжественно произнёс Зандерс. – Договор купли-продажи уже готов. Вам, господин губернатор остаётся только передать деньги, и сделка будет завершена.
Из кармана пиджака Коди достал крошечный ключик от кейса, что был пристёгнут к его руке и открыл. Пятисотдолларовые купюры лежали в нераспакованных банковских пачках. Я видела, как крошечные, крысиные глазёнки Бинкерса загорелись азартным огоньком, но тут же погасли. Было видно, что его терзали сомнения. Не кукла ли?
-Не сомневайтесь, падре, - рассмеялся Коди, словно понял опасения своего оппонента. – Здесь ровно шестьдесят пачек.
-Я хочу пересчитать деньги, - недоверчиво проворчал Бинкерс.
-Так что, вы мне не доверяете? Будете пересчитывать каждую купюру? – тоном насмешливого снисхождения спросил Коди.
-Буду, - недовольно буркнул старик, нервно поплевывая на трясущиеся от волнения руки.
-Что ж, господин губернатор, мой клиент имеет на это полное право, - подтвердил Зандерс.
Надев кругляши очков на свои подслеповатые глазки крота, Бинкерс неаккуратно разорвал первую пачку, и кривыми, трясущимися от волнения пальцами, стал перекладывать каждую купюру, бубня под нос и нервозно поплевывая на кончики пальцев. Было ясно, что дело затянется надолго.
Нужно было, во что бы то ни стало, проникнуть в рубку к Грэгу, но я не могла сделать и шага. Мало того, что губернатор не спускал с меня глаз, да, хуже того, ещё его охранники будто специально следили за мной. Я заметила, как один, кивая в мою сторону, шепнул что-то другому на ухо. Другой отвечал, указывая на меня. Судя по активной жестикуляции, свойственной всем латиноамериканцам, они о чём-то спорили. Было ощущение, что они узнали меня. И, в самом деле, латиноамериканские лица обоих показались мне знакомыми, только я не могла вспомнить, где всё-таки видела их.
-Клянусь тебе, эта та самая девчонка, которую мы приняли за жену капитана!
-Перестань!
-Да это точно она – та самая белокурая сучка из инспекции охраны труда, из-за которой мы укокошили своего капитана!
-Черт меня раздери, она и есть! Только хромает. Что она здесь делает?
-Кто её знает. Эта девка приносит нам одни несчастья.
-Перестань дрейфить, скоро мы разделаемся с ней, как и со всеми остальными.
-Нет, девчонок мы оставим в живых. Красотки замечательные, что ни на есть первый сорт, глупо не воспользоваться такой возможностью и не отодрать их как следует напоследок, перед тем, как мы отправим их на небеса. Сначала мы хорошенько развлечёмся с ними, а потом выбросим за борт вместе с остальными.
-Неплохая идея, - рассмеялся второй охранник. – Только, чур, блондиночка будет моей, а шоколадку бери себе.
-Это почему же твоей? – рассердился первый. – Я сам наглядел её. Ещё тогда, в Сарасоте…
-Ладно, ладно, ладно. Хорошо, чтоб нам не пререкаться из-за этой белокурой сучки, давай бросим монету.
-Орёл.
-Решка.
Золотая монета звонко ударилась об пол и покатилась по полу за барную стойку.
-А? Что? – встрепенулся Бинкерс, оторвав лысую голову от своего занятия.
-Ничего, падре, продолжайте считать, - раздраженно ответил Коди, злобно косясь на своих телохранителей.
Бинкерс потерял счет и начал пачку заново. Его монотонное шмелиное гудение вновь наполнило душную каюту.
Катящийся по полу сияющий кружок золота привлёк моё внимание. Я наступила на монету босоножкой и прижала её к полу, остановив движение. Судя по блеску, монета была золотой. Чтобы убедиться в этом, я попробовала её на зуб. «Хм, действительно настоящая. Странно, откуда, вдруг, взялась золотая монета?»
Я посмотрела туда, откуда прикатилась монета. Там стояли только двое охранников. Значит, это их монета. Должно быть, кто-то из них случайно выронил монету. Прекрасно, эта монета послужит поводом пригласить их за стол. И тогда…
Монотонный шорох отсчитываемых купюр и бубнящий шёпот проповедника, казалось, никогда не кончатся.
-Этот святоша провозится до ночи, - проворчал один их охранников.
-Черт побери, пора с этим кончать, - отрезал другой, вынимая пистолет. –Ну, господин Коди Барио, теперь-то мы рассчитаем тебя как следует. Пошли.
Едва они сделали первый шаг, как перед ними возникла та самая блондинка, из-за которой вышел весь спор, и честно протянула монету в своей маленькой розовой ладошке. Её по-детски распахнутые грустные глаза вопросительно смотрели им в лицо.
-Кажется, это ваше, господа? – обратилась я к охранникам, протянув монету в раскрытой ладони.
Монета легла орлом.
-Черт побери, я так и знал, мне никогда не везёт, - проворчал в нос старший из охранников и отвернулся в сторону.
-Берите же, сэр, кажется, это ваше. – Я взяла его руку другого охранника и почти насильно положила туда монету. Покраснев от волнения, он принял монету из моих рук, и почему-то с каким-то сожалением посмотрел на меня.
«Вот ненормальный», - подумала я.
-Да, господа, я хотела бы пригласить вас к нашему столу, чтобы отпраздновать День Благодарения в кругу нашей семьи. Ведь в этот святой день все должны быть за одним столом. – Это было сказано с такой искренностью, с такой добротой, что ответить отказом на такое простодушное предложение было бы просто невозможно. Растерянный неожиданным предложением, младший охранник посмотрел на губернатора, на что тот утвердительно кивнул головой.
-Что ж, не мешало бы пропустить рюмочку – другую, перед тем, как прикончим шефа, тем более что приглашает такая прелестная сеньорита, - улыбаясь по-испански тихо сказал тот, который только что «проиграл» меня в орлянку и вежливо поцеловал мою руку.
-Не забывай, она моя девчонка, - также улыбаясь, ответил другой.
«Какие забавные мексиканцы», - подумала я. –«Назвали меня сеньоритой».
Мерный шорох отсчитываемых купюр и жужжание проповедника снова погрузили каюту в гнетущую тишину. С раскрасневшегося лысины Бинкерса градом валил пот, но тот ни на секунду не прекращал своего занятия. Всё взгляды будто сосредоточилось на скрюченных, старческих пальцах Бинкерса, перебиравших купюры.
Мой острый кухонный топорик с легкостью бритвы скользил по маслянистой плоти индейки, отхватывая горячие ломтики мяса, которые я старательно раскладывала по тарелкам.
«Неужели это конец?» - думала я. –«И через каких – нибудь десять минут я умру. Вот так возьму и перестану существовать. Перестану видеть, слышать, дышать, думать, чувствовать, любить, ненавидеть. Господи, как сложно представить состояние смерти. И возможно ли поверить в возможность собственного несуществования? И тем не менее вот оно, рядом. Нужно подумать о главном, о боге, о своей маленькой короткой жизни, но мысль упрямо не идет к тебе. Лишь одно вертится в голове: «Неужели, твое последнее деяние на этой земле будет разрезание этой глупой, жирной птицы. Как глупо!» Уже скоро, и вот в чём весь ужас - ты знаешь, что, возможно, умрешь через несколько минут, и не в силах предотвратить всё это, потому как события идут своим чередом, неподконтрольным тебе, неконтролируемым тобой. Сейчас может случится всё, что угодно. Ощущение, будто держишь огромный огненный шар, бросишь его – разорвется, но и держать нет никакой возможности. Боже, боже, что я наделала! Я погибла!…
-Что ж, господин губернатор, не вижу смысла продолжать это нудное занятие, - прервав мои размышления, послышался скрипучий голос Бинкерса, - как можно сомневаться в вашей честности. Господин Зандерс, передайте, пожалуйста, документы на яхту господину губернатору. Считайте, что наша сделка заключена. Разрешите поздравить вас с покупкой, господин губернатор, - залебезил Бинкерс. – Чего смотришь?! - прикрикнул на меня проповедник, - наливай шампанского! Живо! Шато-Лато, господин губернатор, восхитительное Шато-Лато. В честь нашей сделки!
«Да, Шато-Лато – это вам не церковное вино…» - сердито подумала про себя я.
Не отрывая от меня оценивающего взгляда, губернатор расплылся в надменной белозубой улыбке. В эту секунду я увидела, как он похотливо показал мне язык и облизнув губы, разразился довольным смехом.
-Я бы предпочел русской водки, - насмешливо сказал он, намекая в мой адрес.
-У нас есть русская водка? – растерянно спросил проповедник.
-Столичная, - спокойно ответила я.
Враг праздновал победу, но моё лицо было сурово и невозмутимо. Я смотрела прямо в смеющееся лицо подонка. Ни один мускул, ни одно движение не выдавали того душевного напряжения, которое я испытывала сейчас. Словно кровавая богиня мести Немезида, я спокойно предвкушала час расплаты.
« Водка? Что ж, я даже рада этому. Хлопок шампанского должен был стать сигналом к выступлению Грэга, но теперь его не будет. Я сделаю всё сама. Раз я заварила всю эту месть, то должна вызвать огонь на себя Любимый, я не смею покушаться на твою жизнь. Моя расправа над врагом будет тихой и жестокой. Хочешь русской водки, губернаторский подонок, так попробуй, какова она на вкус!»
Я раскрыла бар и нашла литровую бутылку Столичной. Бутылка была наполовину пуста (наполовину полна), но содержимого в ней было вполне достаточно, чтобы разделаться с шестерыми.
Скрывшись за стойкой, я незаметно достала пузырёк с ядом и выплеснула содержимое прямо в бутылку. Жидкость сразу же сделалась мутной, подобно самогону. «Всё пропало», - подумала я, но мои страхи были напрасны: через минуту она снова стала прозрачной как родниковая вода. Участь всех шестерых была решена.
-Чего ты там возишься? - в нетерпении зашипел на меня Бинкерс.
Я спокойно поставила поднос и стала разливать водку, наполняя каждую рюмку ровно до половины.
-Чиста, как кристалл, - причмокнул от удовольствия старший охранник.
-Прямо святая вода,– рассмеялся другой.
- Да, настоящей может быть только русская водка, - ответил губернатор Барио, смеясь мне в лицо.
-Так возблагодарим Господа за нашу удачную сделку и выпьем за «Жемчужину Флориды», -провозгласил тост проповедник ской церкви.
-Гип, гип, ура! – крикнули все хором, и в ту же секунду шестеро рюмок одним махом опрокинулись в раскрытые рты.
Я ожидала, что они умрут тот час же. Но ничего не происходило. Люди как ни в чем не бывало оживленно разговаривали, смеялись, деловито уплетая индейку за обе щёки. Губернатор всё так же вызывающе скалил на меня свои холёные зубы. Ясно было, что яд в пузырьке давно выдохся…
«Господи, какая же я дура! Да разве можно отравить этим шесть человек, когда им не убьешь, даже мышь. Боже, как глупо, глупо, глупо…». Фиаско с ядом было полное. Уже предвкушая провал, я опустила голову и беспомощно уставилась на пол.
Вдруг, я услышала звон падающей посуды. Пять человек замертво повалились на пол. Я увидела, как с лица губернатора сошла самодовольная улыбка, его черты исказились от боли… Губернатор был ещё жив. Держась за горло и задыхаясь, подонок, угрожающе попятился на меня. Но, не дойдя и шага, он рухнул на колени прямо перед моими босоножками. Из его полуоткрытого рта потекла рвота. Последние судороги пробежали по его конечностям, и его тело застыло в неподвижной позе. Он был мертв.
Глава восемьдесят девятая
Двоих одним ударом
-А-а-а-а-а-а!!! – Звенящий крик женщины разорвал воздух. Я обернулась и увидела, что возле меня сидела Синтия. Перед ней стояла нетронутая рюмка. Значит, она не пила.
Я поняла – свидетелей оставлять нельзя. Стоило ей только вскочить и начать драться, и мне не совладать с сильной мулаткой, которая к тому же была намного выше меня ростом. Но от внезапной развязки событий она растерялась и застыла на месте. Это дало мне время. Я выхватила кухонный топорик, ещё торчавший из туши индейки, и пошла на неё.
Белки её огромных глаз выпучились от ужаса. Отпрянув назад, она рефлекторно потянула руки к голове, чтобы закрыться от удара. Размахнувшись, я ударила. Била не глядя. Удар пришёлся по голове, немного искоса. Кровь и ошмётки мозга брызнули мне в лицо и залепили глаза.
Брезгливо обтерев с лица кровавые брызги мозга, я только размазала кровь по лицу. И тут только я заметила, что на меня смотрит ещё один человек. Я обернулась – это был Грэг.
-Всё кончено, Грэг. Они мертвы. Собирай вещи, мы отчаливаем, немедленно!
Но Грэг и не двигался. Он стоял завороженный кровавой расправой и смотрел на мертвую Синтию, под которой уже началась растекаться алая лужица крови.
- Да, Грэг, так будет с каждой, кто посмеет встать между нами, - спокойно ответила я.
-Нет, я не хочу так! – заорал Грэг. Я увидела, как его зрачки расширились до предела, он достал «запал» и, присев от страха, зажал взрывной запал. Взрыва не последовало. Ожидая смерти, Грэг продолжал находиться в нелепой позе туалетного человечка, держащегося за голову. Но ничего, естественно, не происходило.
-Бумс! – скомандовала я.
Грэг вздрогнул, и поднял удивлённый взгляд на меня. Его лицо было бледно, как полотно.
-Может, прекратишь обезьянничать, Грэг, и перенесешь наши вещи на яхту, пока полиция не очнулась.
-Но почему...?
- Грэг, разве ты не понял, - пояс фальшивый! Ха-ха-ха! Ещё ни одному человеку не удавалось взорвать себя при помощи карамели. Ха-ха-ха!!! Ха-ха-ха!!!! Ха-ха-ха!!! – я стала смеяться, как одержимая. Мне было весело! Я помешалась от того, что только что сама сотворила над собой...
Мой смех металлическим звоном отдавался в его ушах. Грэгу показалось, что он сходит с ума, и что всё страшное, что произошло здесь, никак не могло произойти быть реальностью, что всё это безумный ночной кошмар. Он всё ещё не мог поверить, что его жена стала убийцей, но страшная картина стояла перед ним, и он понимал, что это не сон. От ужаса Грэг впал в ступор. Беспомощная растерянность словно сковала его тело.
-Возьми себя в руки. Они мертвы, Грэг, им уже ничем не поможешь. Нам надо сваливать отсюда! Сваливать! Если нас поймают, нам грозит электрический стул!
При слове «электрический стул» Грэг словно пришёл в себя. Вид мёртвых людей будто отрезвил его. Ни говоря ни слова, он развернулся и вышел из каюты.
Звук шагов раздался на палубе, а затем стих в тишине.
«Всё пропало. Грэг – трус. Он сдаст меня полиции». В отчаянии я опустилась на пол рядом с губернатором. В эту ужасную минуту, мне показалось, что труп Коди, вдруг, зашевелился и пытается схватить меня за ногу. В ужасе я отпрянула. Я поняла, что начинаю сходить с ума. При мысли, что Грэг сбежал, а я останусь здесь одна, среди убитых мною мертвецов, мне стало жутко. «Где же Грэг?»
Время показалось мне мучительной вечностью, но не прошло и пяти минут, как я услышала, что на яхту с громом спускаются сходни. Я замерла, и стала ждать дальнейшего развития событий. Спустя секунду над головой послышался звук въезжающей машины. О, это действительно был звук мотора, тарахтение нашего старика Пика, которое я не могла спутать ни с чем.
В следующее мгновение в каюту вбежал вспотевший Грэг.
-Мы отчаливаем, немедленно!
-Где вещи?
-Они в Пикапе.
-Полиции нет?
-Я никого не увидел – значит, никто не знает, что губернатор отправился на нашу яхту.
Грэг включил турбины. Послышался скрипучий звук поднимаемого якоря, и машина, плавно тронувшись, на полных порах рванула в открытое море. Наше страшное путешествие началось.
-Стало быть, о сделке тоже никто не знает.
-Возможно, а возможно и нет.
-Господи, Грэг, катера береговой полиции, они идут сюда!
-Не суетись, прорвёмся.
Грэг дал полный ход, и «Жемчужина» помчалась прямо наперерез светящимся точкам. Только все наши маневры были бесполезны. Светящихся точек становилось всё больше и больше. Они окружали нас со всех сторон.
-Черт, что это такое?
-Что, Грэг, что?!
-Этого не может быть! Катера не могут появляться ниоткуда и исчезать сами собой! Я не вижу никаких катеров!
-Тогда что это?!
-Не знаю. Но что-то преградило путь к выходу, нам не выбраться из бухты.
Из-за горизонта показались всплески мощных фонтанов.
-Киты, Грэг, смотри, киты!
-Это дельфины! Смотри, вход в бухту буквально кишит ими! Но что они делают здесь в таком количестве? Боже, они плывут прямо на нас!
Несколько ошалевших дельфинов, проделав невероятное сальто, выпрыгнули прямо перед носом нашей яхты, едва не ударившись об киль.
-Они сошли с ума! – закричал Грэг. – Они летят, их не остановить! Они разобьют нашу яхту!
-Что происходит, Грэг?
-Не знаю, такое я вижу впервые. Что-то напугало их. Поворачиваем. Надеюсь, мы обогнём их стадо вдоль побережья.
-Смотри, смотри, они идут прямо в бухту. Они выбрасываются на берег. Грэг – это какое-то безумие! Сбавь ход, умаляю тебя, остановись, иначе мы разобьемся об одну из этих тварей! Пусть они сами пройдут мимо нас.
-Грэг сбавил ход, и яхта вскоре остановилась. Нашествие продолжалось.
-Смотри, Грэг, я, кажется, знаю, что их так напугало. Там акулы! Целый косяк акул! Я вижу их плавники! Вон, вон, опять появились! Смотри, они охотятся на дельфинов.
Немного близорукий, Грэг настроил свой бинокль и стал всматриваться в даль.
-Господь милосердный, верно!
-Плывём к акулам!
-Зачем?
- Грэг. Нам нужно немедленно избавиться от трупов! Выбросим их за борт! Акулы сделают своё дело! Через минуту от наших врагов не останется и клочка мяса!
-Неплохая идея, только мы останемся здесь. Смотри, акулы гонят дельфинов к самому берегу! Через минуту они будут здесь!
-С кого начнём? – испуганно спросил Грэг.
-Вот с неё, - я указала на Синтию. – Она дама, а дам всегда нужно пропускать первыми, - вспомнив незыблимое правило хорошего тона, рассмеялась я идиотским смехом. Мой остроумный юмор в такой страшной ситуации заставил Грэга содрогнуться. Он скоса посмотрел на меня, но ничего не ответил.
«Что, мой похотливый малыш? Стало жалко своей любовницы? А мне плевать! Эта черномазая шлюха получила по заслугам! Не будет спать с чужими мужьями».
Я подошла к Синтии и со злостью рванула с её ушей бриллиантовые серьги. Труп Синтии ещё не успел окоченеть, и её окровавленное туловище с торчащей в голове рукоятью топорика мешком повалилось на сидение. Топорик выскочил из разможженного черепа. Я едва успела отпрыгнуть, чтобы острое лезвие не упало мне на ноги
-Сидеть, дрянь! – прикрикнула я на труп, усадив её прямо. – Вот она, моя брошечка, моя хорошая! – Я попыталась снять брошь, но пальцы беспомощно елозили в мокром от крови шелке её платья. – Стерва, не отдаёт. Ну, же отдай, дура! – Я начала срывать украшение, но прочный атлас столы не поддавался. Наконец, я рванула изо всех сил, и вырвала брошь вместе с куском ткани. Скользкая стола медленно сползла вниз и обнажила, то что так старательно скрывала Синтия – свой округлый животик. Я сразу всё поняла.
-Господь всемогущий, да она же она беременна! – воскликнул Грэг.
-Двоих, одним ударом! М-м-м-м! Детоубийца. Ирод. Мне нет прощения на этой земле. –Я схватилась за голову и громко застонала. От осознания чудовищности содеянного мною, мне сделалось плохо, мои ноги подкосились, и, зашатавшись, я чуть было не упала. «Боже, я убила беременную. Я убила невинного младенца, которому так и не суждено увидеть свет. Двоих – одним ударом. Теперь мне нет прощения. Господи, зачем всё так вышло?» Только теперь я понемногу стала приходить в себя…будто мое сознание снова включили, как электрическую лампочку. О, лучше бы я сошла сейчас с ума или умерла, чем осозновать то страшное, что я только что натворила…О, за что всё это мне!!!
-Не надо, теперь ничего не исправишь, - видя мои слёзы, успокоил меня Грэг. – Нам надо торопиться. Держи её за ноги!
С трудом выволоча её отяжелевшее тело на палубу, мы сбросили её за борт. Несчастный Грэг даже и не подозревал, что вместе с Синтией он только что бросил на съедение акулам своего нерожденного сына.
-Теперь его, - я указала пальцем на губернатора. – Грэг подошёл к трупу, и тут же отпрянул.
-Что за х…нь!
-Ну, чего там ещё?! Тащи его сюда!
-Он шевелится!
-Прекрати! Это тебе показалось! Он мертв.
- Ничего не показалось! Я же вталкиваю тебе, он шевелится! Когда я уходил отсюда, он лежал в другой позе. А теперь, смотри, его нога согнута и рука не там…
-Успокойся, Грэг, это судороги, обыкновенные посмертные коныульсии. Посмертное сокращение мышц. Такое бывает с мертвецами.
-Такое ощущение, что он дышит, - таинственно произнес дрожащий от страха Грэг.
-Тогда проверь и убедись, что он действительно трупак! - раздраженно выпалила я. – Прислонись, послушай сердце. Может, нам удастся ещё спасти этого подонка, а заодно добровольно сдаться полиции, сесть в тюрьму, где нас обоих ждёт электрический стул.
-О чём ты говоришь?! Прекрати, я не стану этого делать! - занервничал Грэг.
-Тогда помоги мне стащить ублюдка за борт. Время дорого. Хватай за ноги! Стой! Я забыла кое-что. Не выбрасывать же их вместе с хозяином.
Я подошла к Коди и стала снимать с него украшения. Из-под белоснежной рубашки губернатора виднелся огромный бриллиантовый крест на грубой золотой цепи, который носят обычно богатые рэпперы, а на почерневших пальцах красовались драгоценные кольца. Их блеск ещё стоял у меня в глазах. Я вспомнила, что когда этот подонок насиловал меня, зажав рот ладонью, я могла видеть только эти кольца. Я будто заново переживала ту боль и унижение, которым подверг меня этот ублюдок, слышала отвратительный скрип кровати и видела проклятый блеск его перстней перед своим носом.
«Нет на тебе креста, насильник!» Со злости я рванула бриллиантовый крест с его груди. Толстая цепочка расстегнулась и крест подался сам с собой, свалившись мне в руки. А вот упрямые кольца никак не снимались. Сколько бы я не выкручивала его пальцы, сколько я не ломала их дорогие перстни, словно срослись с кожей.
-Оставь их! - закричал на меня Грэг.
«Как бы не так», - подумала я про себя..
Окровавленный топорик лежал рядом. Я схватила топорик и со всего маху ударила по фалангам его левой кисти. В эту самую секунду мне показалось, что труп вздрогнул от боли и издал какой-то охнувший вскрик. Пальцы отскочили, словно тонкие прутики. Кровь брызнула струей.
«Бред, разве у покойника может быть кровь?» - промелькнуло у меня в голове «между прочим», но я тут же заставила отмести от себя эту мысль. Кольца отлетели и закатились под сиденье. Я бросилась подбирать их. Вдруг, боковым зрением я увидела, как труп Коди действительно зашевелился и пытается приподняться. Я обернулась – тело лежало неподвижно. «Кажется, я начинаю сходить с ума. Надо поскорей выбросить его тело, и кошмар закончится».
-Грэг, помоги же мне! – закричала я в страхе.
-Смотри, что я нашел, правда, не слабо. – В руках у Грэга красовалось два пистолета. –Такой игрушкой можно кому угодно разнести башку в два счёта.
-Давай тащи! – прикрикнула я на Грэга.
Я собрала отрубленные пальцы и запихнула их в карман пиджака Коди. Грэг взял труп под мышки и поволок к выходу. Через секунду тело губернатора с шумом плюхнулось за борт.
Только оно почему-то никак не хотело тонуть. Коди упорно держался на воде, то погружаясь, но всякий раз упоно всплывая сквозь волны. Руки и ноги трупа беспомощно болтались, и создавалось впечатление, будто он пытается плыть. Кровавый след алой полосой тянулся за страшным пловцом. Мне стало жутко.
-Почему он не тонет? – испуганно спросила я.
-Кто его знает. Смотри, плавники. Не волнуйся, через секунду акулы не оставят он него и клочка.
«Дерьмо не тонет», - врезалась мне поговорка. – «Что ж, даже от такого подонка есть польза - хоть рыбы наедятся досыта».
-Катер! – крикнул Грэг.
Сквозь тёмную пелену надвигавшейся непогоды на нас двигался катер береговой охраны.
-Сматываемся!
Грэг завел мотор и через секунду наша мятежная яхта с ласковым названием «Жемчужина Флориды» рассекала воды Мексиканского Залива. Когда-то эта яхта принадлежала нам по закону, но эти подонки отняли её у нас. Но мы восстали и убили их. Мы стали кровавыми пиратами на своей собственной яхте.
Мы понимали, если мы успеем проскочить в территориальные воды враждебной США Кубы – мы спасены, если нас поймают в водах США – нас ждет смерть. Другой альтернативы не было, и мы изо всех сил боролись за свою жизнь.
Глава девяностая
Пожар
Тем временем в поселке Маш события развернулись самым страшным образом. Поджигая собственный дом, я даже не подумала, что последствия моего поджога окажутся столь трагичными для ни в чём не повинных людей. Но таково уж свойство русского ума – не задумываться о последствиях.
Начнём по порядку. Всё случилось гораздо быстрее, чем я предполагала. Не прошло и тридцати минут после нашего отъезда, как раскаленная капля парафина, скатившись по свече, коснулась ватной материи, пропитанной бензином. Пламя вспыхнуло мгновенно. Побежало по кровати, перекинулось на пол, занавески, мебель. Вскоре полыхала вся комната. Пламя огненной рекой растекалось по потолку. Сквозь щели крыши начал просачиваться едкий дым. Пол напором чудовищной температуры, даже толстые стёкла не выдержали и лопнули. Грохнул неведомой силы взрыв, и столб пламени вырвался наружу.
Испанский мох могучего дуба, росшего у дома, подхватило словно вату, и вскоре огромное дерево стало похоже на горящий факел распространявший вокруг себя огонь.
Когда на пожар сбежались люди – было уже поздно. Бывшая усадьба Дэйва полыхала, словно гигантский костёр, выбивая из себя столб огня, взвившегося над макушками леса. Брошенные всеми, собаки, привязанные цепями, горели заживо. Ссохшийся от жары лес вспыхнул, как порох. Начался верховой пожар. Горело всё, что только могло гореть. Столб огня поднялся над окрестными деревьями и, подгоняемый сухим ветерком, стал наступать на посёлок.
Спасая свои дома, в огненном аду метались люди. Всем посёлком люди отчаянно боролись с надвигавшейся стеной огня, но всё попытки отделить защитной полосой горящий лес, были тщетны. Раздуваемое ветром, беспощадное пламя перебегало с одного дерева на другое, подхватывая крыши домов. В поселке начался пожар. В панике все бросились спасать своё имущество. Увы, противопожарная оборона развалилась, словно карточный домик.
Прежде всего, нужно было перекрыть газовую трубу, по которой в посёлок поступал газ, но в панике спасая своё имущество, люди позабыли о страшном источнике опасности. Раздались чудовищные взрывы. Один дом взрывался за другим. Раздался душераздирающий вопль женщины. Все бросились спасать свои жизни. Смертельный страх гнал людей на шоссе, но огонь уже перекрыл пути отступления, и люди попадали в смертельнуюогненную западню.
Когда на место приехали первые пожарные расчёты, поселок напоминал руины, оставшиеся после Второй Мировой. Такого спасатели ещё не видели. Было ощущение, что поселок подвергся бомбардировке. Не осталось ни единого целого дома, только тут и там ещё торчали ещё дымившиеся остовы домов. Обгоревшие трупы людей, не успевших выскочить из огня, лежали прямо на улице. Поистине, это было страшное зрелище, которого ещё никогда не видывали в благополучной Флориде.
Еще долго полыхал горящий лес, ещё долго над местом трагедии кружились пожарные вертолёты, сбрасывая воду на горящий лес, пока пожар не удалось ликвидировать полностью. Только тогда стали ясны масштабы трагедии. Но только двое пиратов, захвативших собственную яхту, никогда не узнают, что наделала простая свеча, оставленная ими, чтобы поджечь собственный дом.
Поджигатели установлены не были…
Глава девяносто первая
Живой
Коди Барио был жив! Наш враг был жив! Яд не убил его! Вымыв значительное количество яда из желудка вместе с индейкой и всем содержимым, приступ рвоты спас ему жизнь.
Коди страдал внезапной рвотой с детства. Стоило мальчику съесть что –либо несвежее, его тут же рвало, рвало его и от перенапряжения, от испуга, от боли. Его рвало практически по любому поводу, и он часто оказывался в подобной нелепой ситуации, что всякий раз становилось предметом насмешек одноклассников.. «Гляди-ка, малютка Коди опять обделался», - кричали они вслед, когда Коди, задав рукой рот, бежал в туалет. Или: « Эй, блевунчик, купи-ка себе слюнявчик». С возрастом неконтролируемая рвота почти прошла, Коди научился контролировать её. А теперь врождённая привычка выворачивать свой желудок наизнанку по любому мало-мальскому поводу спасла ему жизнь.
Яд вызвал спазм мышц и обморок. Удар об воду вернул в сознание. К своему ужасу он понял, что руки и ноги не слушаются его, но чтобы дышать, он должен был держаться на воде.
В отчаянии Коди начал бить непослушными руками по воде. Но рук, словно не было. Он закричал, но и крика не было. Соленая вода наполнила рот. Одна волна накатывала за другой, накрывая его с головой. Он не успевал выплюнуть солёную воду и сделать глоток воздуха.
Коди тонул. Вода свинцовой тяжестью навалилась на голову, сдавив уши, в голове промелькнула вся его жизнь. Он понял, что погружается. Шансов на спасение не было. Соленая вода отдала в нос и сразу же заполнила рот. Он захлебывался. «Это конец», - теряя сознание, подумал он.
Вдруг, что-то резкое толкнуло его в бок. Ещё и ещё. Какая-то неведомая сила толкала его к поверхности. Резкий скрип, словно от детского шарика, ударил в его заложенные уши. Коди понял – дельфин. Он нёс его к поверхности. Это был его последний шанс на спасение. С отчаянием обреченного Коди схватился за его упругий плавник.
Алый свет заходящего солнца резко ударил в глаза. Спасительный глоток воздуха. Ещё и ещё. Он был на поверхности, он дышал, он мог жить, он жил.
Но долго ли сможет продержаться на спине дельфина? Может, чудесное спасение, окажется лишь отсрочкой к мучительному приговору. Коди понимал, что верхом на дельфине он вряд ли сможет находиться более минуты, что в таком состоянии он не то что не сможет самостоятельно плыть, но даже просто продержаться на воде. Если не подоспеет помощь, менее чем через пять минут он ослабеет, захлебнётся и пойдёт на дно, став занимательной игрушкой для любопытных дельфинов, которые ещё долго будут выталкивать его к поверхности.
О чудо, что он слышит! Неужели это катер?! Изо всех сил опершись на дельфина, Коди поднял голову. Навстречу ему шёл катер береговой охраны. Он понял, что спасён. Вдруг страшная мысль промелькнула у него в голове: «А что, если катер его не заметит и пройдет мимо?» Собрав последние силы, он поднял руку и закричал:
-Помогите! – Вид собственной обезображенной руки без пальцев врезался ему в глаза, приступ резкой боли ударил в кисть, он вскрикнул от неожиданности и тут же потерял сознание.
Его заметили. Новоизбранный губернатор Флориды был спасён.
Не знал об этом только сам спасенный. Когда его подняли на борт, он был уже без сознания.
Грэг ошибся. Судно, которое он заметил, не было катером береговой охраны. Это было судно экологической службы Грин Пис. Привлечённые нашествием дельфинов в бухту Тампа, охранники природы направлялись в залив, чтобы выяснить причину массового выброса дельфинов на берег.
Однако, экспедиция закончилась для них вовсе неожиданно. Едва они отплыли от берега, когда вперед смотрящий заметил на воде нечто белое и какое-то странное оживление дельфинов, кружащихся вокруг него. Вперёд смотрящий настроил бинокль, чтобы рассмотреть странный объект и … обомлел – это был человек, верхом на дельфине. Он закричал и поднял руку, и, не нечаянно соскользнув с дельфина, … стал погружаться.
Сомнений не оставалось – в открытом море был человек, и он тонул. Нужно было немедленно спасти его. Взбив воду винтами, Катер на всей мощности бросился на помощь утопающему, и спустя несколько секунд спасательная шлюпка плыла навстречу тонувшему, который уже не подавал признаков жизни.
Каково же было потрясение участников спасательной операции, когда они увидели, что это был ни кто иной, … как их новоизбранный губернатор Флориды. Он был без сознания, но он дышал, он был жив.
Время работы подходило к концу, когда в тишине кабинета окружного прокурора раздался звонок. Энтони Барио взял трубку. Страшная новость обрушилась на старика, словно ком ледяного снега. Трубка выпала из трясущихся рук окружного прокурора. Он схватился за сердце и беспомощно опустился в кресло. Страшные предчувствия его не обманули – с сыном стряслась беда.
Через несколько секунд вся полиция Флориды была поднята на ноги. Весть о циничном нападении на новоизбранного губернатора Флориды разлетелась по всему миру со скоростью света. Все жаждали новостей, но губернатор вряд ли что мог рассказать –в глубокой коме он был доставлен в центральную больницу Таллахасси, откуда специальным вертолётом был сразу же отправлен в Вашингтон.
Дело о покушении на новоизбранного губернатора было взято под личный контроль президента, который, после происшествия в туалете гостиницы Ренессанс, являлся его самым близким другом. (И не только по политическому кругу). Президент обещал баснословное вознаграждение в пятнадцать миллионов долларов тому, кто хоть что-то знает о террористах, покушавшихся на жизнь губернатора Флориды. Но пока награда оставалась не востребованной.
Самые лучшие врачи боролись за его жизнь. Состояние больного было тяжелым. От соленой воды, попавшей в рану, началась гангрена кисти. Чтобы сохранить жизнь больному, немедленно пришлось ампутировать кисть левой руки.
Судя по поражениям печени и почек было, ясно, что губернатор отравлен. Но чем, врачи терялись в догадках. Нужно было немедленно установить происхождение яда и ввести противоядие. Но никто не знал происхождение таинственного яда. Случайно введенное противоядие могло погубить его. Все ждали анализов.
Ядом оказался фаллотоксин. Очень редкий яд. Сам по себе этот яд довольно слаб, и, хотя против него нет противоядия, кроме как промывания желудка водой, вряд ли им можно убить здорового и взрослого мужчину. Восемьдесят процентов людей выживают после его попадания через желудок, а те двадцать «несчастливчиков», что всё же погибают, поев этих замечательных грибков, являются либо маленькими детьми, либо немощными стариками, но в смеси с алкоголем этот яд становится смертельным. Вкупе с «Зеленым Змием» поражающие свойства бледной поганки увеличиваются в несколько раз. По силе такой яд сопоставим разве что с цианом.
Как мы уже знаем, немедленная рвота спасла губернатору жизнь. Яд был удалён из желудка вместе с его содержимым. Но, даже при многократном промывании желудка, незначительные остатки яда всё-таки попали в кровь и произвели поражающее воздействие на нервную систему, отчего губернатор находился в глубокой коме. Оставалось только ждать. Ждать и надеяться на лучшее.
Действительно, через несколько часов после ампутации больной пришел в себя. Коди открыл глаза и понял, что находится в больничной палате. Он вспомнил всё, что случилось с ним в море.. Яхта, сделка, внезапный приступ, её холодные, жестокие глаза, обморок, удар об воду, отчаянная борьба за жизнь, мучительное задыхание, дельфин, спасительный пароход –всё это смешивалась в голове в какой-то болезненный, давящий ком, из которого он никак не мог выделить что-либо конкретное.
Висящая над головой капельница и белоснежная обстановка, плывущая перед глазами, не оставляла сомнений в произошедшем. Левая рука пылала словно в огне.. Коди пытался сжать левую руку, но не смог сделать это – кисти просто не было. Вместо неё торчал лишь пустой конец забинтованной культи. Страшная боль ударила в руку. Он закричал от боли. На крик прибежала медсестра.
-Господин губернатор пришёл в себя. Господин губернатор…
Дежуривший у палаты агент ФБР тут же вскочил, включил камеру и бросился в палату.
-Жемчужина. Это они, - от боли теряя сознание, прошептал Коди. Эти несвязные слова, похожие на бред, было последнее, что мог сказать раненый губернатор. Но, едва услышав эти три слова, Энтони Барио понял всё.
В ту же секунду все силы ВВС Солнечного Штата были брошены на поиски «Жемчужины Флориды». Вся береговая полиция южной оконечности США от Техасского побережья до мыса Ки-Вест получила сводку на розыск мятежного судна, захваченного пиратами. Несмотря на приближавшуюся ночь, в воздух взвились мобильные группы поисковых вертолётов. А мятежное судно с нежным названием «Жемчужина Флориды» с двумя «пиратами» на борту, со скоростью двенадцать узлов в час уже на всем ходу приближалось к территориальным водам Кубы.
США, Флорида, на Песчаной Косе близ курорта Клин Воте
Глава девяност вторая
Мёртвая купальщица
Ранним утром на побережье Клин Воте ласково плескались волны. Солнце ещё не встало, и потому было нежарко. Такой благословенный час обожают туристы. Пока жаркое солнце не начало палить, пляжный люд всех сословий собирается на песочной косе пляжа, чтобы понежиться под утренними лучами солнца и получить «правильный» загар.
Купающихся немного. За ночь вода успевает остыть, но она прозрачна и чиста, как будто оправдывая своё название - Чистые или Прозрачные Воды. Вода действительно хрустально прозрачна. Купаться в такой воде настоящее удовольствие. Для северян, привыкших к холоду, такая вода в самый раз.
Несмотря на столь ранний час и расслабленную обстановку отдыха, со спасательной вышки дюжие пареньки с фигурами Аполлонов уже заступили на свою службу, следя за происходящим на пляже. Это пляжные спасатели. Так называемые, «красавцы Малибу».
Всё кажется как всегда. Загорающие выстроились длинными рядами шезлонгов и в фривольных позах принимают первые лучи солнца. На мелкой отмели, тянущейся на сто метров в море, дети играют в яркий надувной мяч. Редкие купающиеся загорают прямо в море, вытянувшись на воздушных матрасах или просто предавшись соленым волнам Мексиканского залива, лежат на воде. С моря дует свежий бриз, шелестя сухим тростником. Всё как всегда…как, вдруг, детский крик эхом разносится по полупустынному пляжу. Что случилось? Дети с ужасом бегут из воды, визжа и сбивая друг друга с ног. Неужели акула? Но на такой отмели не может проскользнуть, даже простая рыбина среднего размера.
Спасатель схватил бинокль и внимательно смотрит туда, откуда донёсся крик. Там ничего не видно, только одинокая купальщица отдыхает на прибрежном песке. Но что-то странное, почти неестественное в её движениях…точнее неподвижности. Набегавшие волны накрывают её с головой, а она не пытается, даже пошевелиться. Боже милосердный, да она же мертва!
Спасатель поднял тело чернокожей женщины, лежащее лицом в песок…и тут же выронил обратно. Тело утопленницы уже успело распухнуть. Лица уже нельзя было разобрать, оно было обезображено морской водой и напоминало собой безобразный маскарон, а череп был расколот, и огромная черная рана зияла на всю голову, распространяя вокруг себя кровавый зловонный след. Сразу было видно, что это не утопленница, а убитая.
Вдруг, что-то знакомое промелькнуло в обезображенных чертах девушки. Спасатель сначала не поверил своим глазам. Уж больно она напоминала молодую жену новоизбранного губернатора. Так и есть – она. На несчастной ещё болтается её роскошное платье, то самое, в котором она встретила победу своего мужа. «Господи, да за что её так?» Голова «храброго» спасателя закружилась, и он чуть было не свалился в песок рядом с трупом, но всё же успел взять себя в руки.
Немного придя в себя, спасатель сделал несколько глубоких вздохов и с облегчением подумал: «Хорошо, что её убили сразу, по крайней мере, её смерть не будет на моей совести».
-Расступитесь, кажется, это дело полиции, - «умывая руки» отвечает спасатель.
Так была обнаружена супруга губернатора. Море выбросило её тело на Песчаную Косу недалеко от побережья Клин Воте, где так любят собираться туристы.
Мексиканский залив. Где-то возле южной оконечности Флориды
Глава девяносто третья
Противостояние
Врагу не сдавался наш гордый Варяг…
Вернёмся же к событиям предыдущей ночи. Двое отчаявшихся людей боролись за свою жизнь. Они знали, что пощады не будет. До наступления утра нужно было, во что бы то ни стало, обогнуть архипелаг Флорида Кейс и через Флоридский пролив прорваться в Атлантический Океан, где мы могли бы затеряться. Это был наш единственный шанс на спасение.
Мы знали, что тело губернатора наверняка обнаружили, что с наступлением рассвета «Жемчужину Флориды» будут искать боевыми вертолётами, что если нас поймают охранные катера Кубы, нас тут же выдадут властям США.
Если до утра нам удастся обогнуть архипелаг островов Флорида Кейс – мы спасены. Если с рассветом мы не успеем проскочить Ки Вест по буферной зоне, мы будем, как на ладони между двумя враждующими берегами, и нас тут же поймают те или другие. Флорида Кейс – были нашими ключами к свободе. Если мы возьмем их – мы спасены, нет – мы погибли.
Знал это и Грэг, и потому наша мятежная яхта, не освещенная никакими огнями, на всех порах стремилась вырваться в Атлантический Океан…навстречу верной гибели.
Двое беглецов на роскошной яхте, затерянной в нейтральных водах между Флоридой и Кубой даже не догадывались, как им страшно везло. Очнись губернатор на час раньше – нас тут же бы поймали. Но надвигавшаяся ночь спасла нас. Едва вертолёты начали поисковую операцию, как поиски тут же пришлось прекратить из-за непроглядной темноты и усиливавшегося штормового ветра.
Кажется, сама природа благоволила двум беглецам. На побережье надвигался тропический шторм. Налетевшие тучи закрыли лунный диск, а небо, озаряемое сухими зарницами, предвещало наступление запоздавшего сезона дождей.
Ветер и волнение усилилось. Когда-то я боялась тропического шторма, а теперь была почти рада ему, как радуется тяжелобольной возможности внезапного избавлению от опостылевшей жизни.
Нашу яхту безжалостно швыряло из стороны в сторону, а я, обезумев, хохотала, скаля зубы судьбе и грозясь кому-то кулаком. Огненные вены молний растекались по небу, озаряя местность. Но дождя почему-то всё никак не было. Но через полчаса все улеглось. Буря утихла, словно передумав обрушить свою ярость на побережье Флориды, и море успокоилось. Только издалека ещё угрожающе вспыхивали сухие зарницы, на миг озаряя далекие берега Острова Свободы. Это дало нам шанс развить полный ход.
«Жемчужина» шла на полной мощности, выжимая сто двадцать пять километров в час. Внезапно, луч прожектора ослепил наши глаза. Над головой раздался шум летящего вертолета. Нас запеленговали!
- Яхта «Жемчужина Флориды» немедленно остановитесь, - раздался оглушительный голос громкоговорителя. - Баркли, Зандерс сопротивление бесполезно, вы находитесь под прицелом. - Если вы не остановите яхту, мы будем стрелять на поражение.
-Твари, они всё-таки нашли нас! – в отчаянии закричала я.
-Всё кончено, Лили, нас обнаружили! – нажав на тормоза, побелевший Грэг безжизненно опустился на пол и закрыл лицо руками. - Живым я не сдамся, - сурово добавил он. Грэг достал пистолет и приложил его к виску.
-Не надо, Грэг! – закричала я, вцепившись в его руку и отбирая пистолет. – Трус!
-А что ты предлагаешь?! Гадиться на электрическом стуле?! Я же сказал, всё кончено нас поймали!
-Кого это нас?! О нас с тобой и речи не шло, ведь говорили про Бинкерса и Зандерса!
-Господь всемогущий, неужели они думают, что эти болваны…!
-…террористы, ЭТО ОНИ захватили «Жемчужину»! Они не знают, что мы здесь! Грэг, Грэг, очнись, это наш шанс! Пусть думают, что это мы заложники!
Я выхватила дрожащую от звонка трубку телефона и закричала, что было сил:
-Помогите, они держат нас с мужем в заложниках! Если вы откроете огонь, они расстреляют нас! О, боже! – в возбуждении я случайно выстрелила из пистолета, и, чуть было, не убила Грэга. Пуля пролетела над самым виском Грэга, оторвав кончик торчащего уха, и угодила в телефонную рубку.
-Ай! - Грэг схватился ладонью за ухо. Кровавая струйка потекла по его шее. Связь прервалась.
-Я не хотела, оно само… - растерявшись, стала оправдываться я.
-Отдай! - раздраженно закричал на меня Грэг, осторожно вынимая пистолет из рук. – Центральный компьютер, ты повредила центральный компьютер! Система навигации отсутствует! Мы ослеплены! Я не знаю, куда плыть!
-Тем лучше, за то теперь они не смогут запеленговать нас! Нас для них тоже нет! Нам нельзя медлить, через несколько минут катера будут здесь! Заводи двигатель!
-А что делать с вертолётом?! - Грэг указал на кружащую над нами «акулу».
-Попробуем оторваться в темноте. Пока не поздно. Заводи же двигатель, говорю!
Связь прекратилась. Тревожное сообщение прозвучало, как нельзя ясно. На борту двое заложников. Возможно, один из них убит.
-Марлин, Марлин, что случилось?!«Жемчужина Флориды» пропала с радаров!
-Мы видим её! Они включили двигатель, они уходят!
-Ни в коем случае не упускайте их из виду! Сообщайте ваши координаты!
-Центральная база 3879, центральная база 3879! Преступники петляют, они пытаются уйти! Открываем огонь на поражение!
-Не стрелять, только что поступило сообщение, что на яхте заложники!
-Центр 3879, они продолжают сворачивать на огромной скорости, ещё немного, и мы потеряем их!
Тем временем центральный отдел полиции Сент-Питерсберга, ставший штабом расследования покушения на новоизбранного губернатора Флориды, кипел, словно паровой котёл. Прокурор округа Пинниллас, Энтони Барио, которому президент по просьбе жаждущего возмездия отца самолично приказал возглавить расследование покушения, словно сорвался с цепи:
-…Марлин, Марлин, с вами говорит командующий операцией захвата Энтони Барио! Как слышите меня?! Центр 3879 подтвердите связь!
-Центр 3879 подтверждает.
-…слышите, не стрелять, я приказываю не стрелять! На борту моя невестка Синтия Барио! Она находится в заложниках!
-Приказ понят, сэр!
-Держите меня в курсе событий. Конец связи. Чего уставились, идиоты! - истошно заорал Барио на фэбээровцев, толпившихся у телефона. Я хочу знать, кто захватил эту яхту!
-Как, вы же сами назвали их имена – Тэд Бинкерс и его адвокат Самуил Зандерс.
Окружной прокурор нервно задергал руками, словно паяц, и, приложив палец ко лбу, заорал истошным голосом:
-Вы, вообще, соображаете, что происходит?! Если нет, то я повторю: Произошло покушение на ДЕЙСТВУЮЩЕГО СЕНАТОРА США! На первое государственное лицо после президента! Моего единственного родного сына подобрали искалеченным посреди моря, а его пальцы торчали из пиджака вместо носового платка! Какая-то тварь наглумилась над моим сыночком, а вы, бездельники, вместо того, чтобы думать мозгами, как поймать яхту, ещё издеваетесь надо мной! - охрипшим от крика голосом простонал чуть не плачущий старик. – Я так сказал, чтобы они не расстреляли мою невестку! Тэд Бинкерс – террорист?! Не сходите с ума, господа! Да, этот ский придурок до сих пор разъезжает на телеге с мулом (на самом деле, мул и телега предназначались для перевозки наших вещей), куда ему управлять круизной яхтой! Кретины! Тупоголовые идиоты!
-Верно, его мула нашли привязанным на стоянке машин. Скорее всего, Тэд Бинкерс сам заложник.
-Наконец-то, подумайте сами, какого х…на старику Бинкерсу захватывать собственную яхту, когда мой непутёвый сынок и так отвалил за неё три миллиона наличными.
-Постойте, а как же мотив мести? У него был повод расквитаться с вами. Помниться, Тэд Бинкерс – это же тот самый ский священник - педофил, открывший школу для девочек в своём доме, и против которого вы в свое время, чуть было, не завели дело о растлении его несоверщеннолетних учениц. А потом дело прикрыли за недоказанностью улик. Ведь установлено, что это «Жемчужина Флориды» принадлежала ему после смерти его жены, а ваш сын собирался заключить сделку и купить у него яхту за три миллиона долларов. Наверняка, этот подонок решил поквитаться с вами за прошлое…
-Что вы несёте?!!! – почуяв, что запахло жареным, заорал прокурор. - Вы хотите сказать, что старому извращенцу хватило ума спланировать всё это. Значит, наше доблестное ФБР утверждает, что Бинкерс сейчас бороздит просторы морей на захваченной яхте, как заправский пират.
-Мы не утверждаем, что он ведёт яхту, наверняка у него есть сообщники, те самые, кто помог ему избавиться от горячо любимой женушки. Если вы утверждаете, что Бинкерс не организовывал всё это, тогда почему он продал яхту за бесценок именно вашему сыну?
-Поверьте, сэр, это была ловушка для вашего сына. Он специально заманил его на яхту. Купить яхту стоимостью двадцать миллионов долларов за три – не плохой куш. На такой куш соблазниться кто угодно. Вот ваш сын и попался.
-Тихо, слышите, они вырубили собственную систему навигации. Хитрые твари, они не пожалели системы навигации, чтобы уйти. Теперь наши вертолеты не смогут запеленговать их. Так и есть, вертолёт потерял яхту! Эта преступники гораздо умнее, чем мы думаем. Ну, ничего, я достану этих хитрожопых ублюдков, даже из-под воды, - при этих словах окружной прокурор со всего размаху хлопнул по столу кулаком.
-Как нам избавится от него?!
- Сворачивай! Пристроимся у них в хвосте! Так они нас не найдут! Это наш единственный шанс спрятаться!
-Держись! – крикнул мне Грэг, но я не успеваю отреагировать на его предупреждение, Резкий крен выбил опору из-под моих ног. Я чувствую, что лечу куда-то в сторону, но в последний момент мне удаётся ухватиться за широкую футболку Грэга. – В хвост! В хвост! - истошно кричу я. - Давай, давай! Перестраивайся! Скорей же! Есть, вот так! Получилось! Да! Да! Они не видят нас! Они потеряли нас! Смотри, точно, эти придурки потеряли нас! Держись хвоста, не давай им обнаружить нас! Держись сзади! Ради всего святого, Грэг, держись сзади вертолета!
-Я пытаюсь, пытаюсь!
-Они свернули вправо! Пытаются бежать!
-Чёрт куда они делись?! Ты видишь их?!
-Нет.
-Они где-то рядом! Я слышу шум мотора!
-Тогда где? Не могли же они нырнуть под воду. Это яхта, а не подводная лодка.
-Что за чертовщина, мы их потеряли!
-Это обходной манёвр. Смотри, вот, они! Снова появились на родаре! Пока мы тут болтали, они оторвались. Они пытаются вырваться в Атлантику! Вперед, за ними! Перекроем им путь к отступлению!
-Что они делают?! Они возвращаются обратно?!
-Без навигационной системы эти придурки ослеплены. Гляди – ка они хотели обмануть нас, но сами попались в собственную мышеловку.
-Глуши мотор!
-Ты с ума сошла?!
-Глуши, тебе говорят! Они потеряли нас, они нас не видят! Смотри, они полетели вперёд, они думают, что мы оторвались от них!
-Марлина, Марлина, что у вас там?
-Они петляют, пытаются вырваться в туман…!
-Держите их!
-Не беспокойтесь, теперь эти ублюдки от нас никуда не уйдут!
-Держитесь, ребята, сейчас к вам подойдёт катер береговой охраны!
-Смотри, они идут прямо на нас! Если заметят наш вертолёт – снова попытаются скрыться!
-Аккуратно обойдем их и пристроимся у них в хвосте, так чтобы они не заметили наш вертолёт. Я не хочу снова гоняться за ними. Пусть пираты думают, что им удалось оторваться! Так нам будет удобнее отслеживать их!
Мы затаились, словно загнанные звери. Мы оба понимали, что это конец. В ожидании развязки погони, мы некоторое время продолжали свободно дрейфовать с выключенным двигателем. Но ничего, ровным счетом не происходило. Тишина. Только наша яхта в таинственном и молчаливом одиночестве продолжала плыть среди густого тумана. Можно было подумать, что никакого вертолета, никакой погони не было вообще, и что слепящий луч, голос громкоговорителя, призывающий сдаться, погоня - плод воспалившегося воображения.
Мы с удивлением переглянулись. Неужели спасены? Но факт говорил сам за себя. Вертолёт исчез! Нас действительно потеряли.
Вдруг, густой туман внезапно расступился, словно занавес театра, и яхта ворвалась в безбрежную ширь воды. Океанский простор девственно чист – ни вертолётов, ни кораблей на горизонте – ничего, только небосвод, расцвечивающийся розовым светом поднимающегося из воды солнца и бесконечный горизонт воды, украшенный причудливыми облаками.
Светало. Огненные лучи солнца пробивались сквозь толщу свинцового океана…
-Неужели, прорвались?- ещё не веря в произошедшее, облегченно выдохнула я. –Ты сбежал, Грэг, тебе удалось! Это невероятно – но ты сбежал от сторожевого вертолёта! Ты ас, ты самый лучший капитан на свете! Мой маленький капитан Грэг! Этот побег мог бы войти в историю! – От радости я вскочила на Грэга и повисла у него на шее.
-Нет, это мы сбежали! Если бы не твоя изобретательность –мне бы не вывернуться от них. Подумать только, сбежали! Моя малышка Лили обхитрила сторожевой вертолёт ВВС США. Это надо выдумать. Пристроиться к заднице, чтобы тебя не нашли! Ха-ха-ха! Ну, что взяли, уроды ? Вот вам! - Грэг заскакал от восторга и в экстазе показал кому-то средний палец. – Ха-ха-ха!
-Что будет с нами дальше, Грэг? – прервав его бузумное веселье, спросила я.
-Мне плевать, теперь мне всё равно! - фаталистично ответил Грэг. – Главное, что мы на свободе.
-Сэр, сэр! - вбежал запыхавшийся полицейский, -только что получено сообщение, что труп неизвестной чернокожей женщины был обнаружен на Песчаной Косе, недалеко от того места, где подобрали вашего сына. Есть предположение, что это труп вашей невестки.
-Этого не может быть. Что вы несёте?! Моя невестка жива! Она на яхте, в заложницах! Я сам только что слышал её голос, она кричала, она звала на помощь!
-В любом случае, вам следует опознать тело неизвестной, похожую на Синтию Барио.
-Хорошо. Где она?
-Её уже везут. Через десять минут они будут в морге.
-Нет, несите её прямо сюда! Мне некогда бегать по моргам.
-Сюда, в кабинет?! Но это же тело мертвой женщины, - испуганно отпрянул комиссар.
-Вы что, плохо расслышали меня, господин комиссар?! Теперь она вещественное доказательство, улика, и вызовите сюда ближайшего патологоанатома.
Не прошло и десяти минут, когда в кабинет втащили каталку, на которой в белоснежном коконе из плотного полиэтилена лежала покойница, распространяя вокруг себя зловонный трупный запах, которым сразу же наполнился весь кабинет.
-Это та женщина, которую нашли на пляже? – растерянно спросил Барио.
-Да, - спокойно ответил патологоанатом, готовя инструменты для вскрытия. - Вы готовы, сэр. Я предупреждаю, то, что вы там увидите – зрелище не из приятных.
-Я проработал в полиции почти тридцать лет, я привык к виду трупов! Открывайте!
Молния расстегнулась, и перед прокурором предстало обезображенное лицо его невестки, в чертах которой едва ли можно было признать роскошную красавицу Синтию. Соленая вода, попавшая в разбитый череп, раздула голову до огромных размеров, так что лицо её превратилось в обесформленное месиво, в котором трудно было разобрать что- либо. Только по характерным родинкам на лице, Барио понял, что это действительно его невестка. Трупный запах тела, смешанный с йодными испарениями морской воды резко ударил в лицо.
-Это она, -простонал Барио, прикрывая рот платком.
-Что делать с яхтой, сэр?
- На борту заложников больше нет. Приказываю, открыть огонь на поражение.
-Но, мистер Барио, на яхте, кроме террористов, могут находиться ещё заложники. Подумайте, могут пострадать невинные люди. Мы пока ничего не знаем, кто захватил яхту, и сколько там ещё остается заложников…
-Мне плевать, кто на яхте! - сорвался Барио. - Слышите, плевать, сколько там заложников, когда эти подонки изуродовали моего сына, когда они убили мою невестку! Смотрите, что эти мрази сделали с ни в чем не повинной женщиной! Нет, торга с террористами не будет: они все должны подохнуть! Слышите, подохнуть! Это мой приказ!
-Но мистер Барио, катер береговой охраны уже там. Они в западне. Им всё равно не уйти от нас. А если мы потопим яхту, то, возможно, никогда не узнаем правды…
-К черту правду! Командование операцией возглавляю я, и я ЗДЕСЬ принимаю решение! Вы разве не поняли?! Захваченная яхта с террористами представляет прямую угрозу для безопасности США, а, значит, она должна быть немедленно уничтожена!
Все стояли, словно завороженные. Никто не решался взять на себя ответственность за гибель возможных заложников. Тогда Барио сам взял трубку и с каменным лицом произнёс:
-Центр 3879, центр 3879, говорит командующий операцией Энтони Барио. Мою невестку Синтию Барио только что нашли мёртвой. На борту заложников больше нет. Марлина, Марлина, приказываю, яхту с террористами немедленно уничтожить! Подтвердите приказ.
-Центр 3879. Приказ подтверждаем. Марлина, Марлина вы слышали приказ командующего операцией?!
-Да, мистер Барио. Ваш приказ принят. Есть немедленно уничтожить захваченную яхту! Огонь!
В следующую секунду две ракеты унисон рассекая воздух, пронеслись над поверхностью океана. Раздался оглушительный взрыв, гигантский столб воды взвился в небо!
Вдруг, до нас донёсся странный звук, эхом раскатившийся по всей акватории. Будто что-то взорвалось.
-Что это, Грэг?! – услышав хлопок взрыва, испуганно вскочила я.
-Не знаю. Может, нефтяная платформа взорвалась? В любом случае нам нужно поскорей убираться отсюда, пока нас снова не обнаружили.
-Ха-ха-ха! Куда? - обессилено засмеялась я, схватившись за голову. – У нас нет системы навигации. Без навигатора мы слепы, как новорожденные котята.
-В океан. Курс на восходящее солнце, -решительно ответил Грэг. - Впереди– Багамы!
Прямой огонь ракет не оставил никаких шансов … катеру береговой охраны «Свифт», шедшему на помощь летчикам. О, ужас, когда в эту же секунду через образовавшийся воздушный коридор летчики разглядели название собственного судна, несчастные осознали чудовищность случившейся катастрофы. Но, увы,… слишком поздно. Раздался оглушительный взрыв, и сторожевой катер, разломившись на две половины, тут же пошел ко дну.
Такое трудно даже представить, но произошло следующее: вертолёт, который засек нас в океане по ошибке атаковал собственный патрульный катер, который пришёл им на помощь. Да, да, тот, странный звук, что мы услышали, был не чем иным, как взрывом сторожевого катера, взлетевшего на воздух от «дружественного» огня вертолёта, который открыл огонь по собственному судну.
Оказывается всё это время вертолёт, привлеченный звуком мотора, кружил вокруг катера, в густом тумане принимая его за «Жемчужину Флориды», а катер следовал за вертолётом, ориентируясь на звук его лопастей, думая, что он засёк мятежную яхту и преследует её. Так вертолёт и катер шли в связке, преследуя друг друга в тумане, словно кружась в странном танце. Плохая видимость из-за тумана не давала как следует разглядеть судно с высоты. Летчики «акулы» приняли белый корпус сторожевого катера «Свифт» за белоснежную «Жемчужину Флориды».
Так береговой катер «Свифт», пораженный дружественным огнём, навсегда обрёл покой в пучине океана недалеко от пиратского мыса Ки-Вест.
-Итак, начинаем вскрытие. Перед нами труп молодой женщины лет двадцати трёх. Труп пролежал в воде несколько часов, - начал свою монотонную исповедь патологоанатом. - Смерть наступила в результате удара острым тяжелым предметом по голове. Череп расколот сбоку, с левой стороны, по касательной. Рана не глубокая, но черепная коробка расколота. Мозг повреждён. По- видимому бил невысокий человек, слабой комплекции. Если бы не жестокость преступления, можно было предположить, что её ударила женщина.
-С чего вы так решили? - прервал его прокурор.
-Смотрите, удар нанесен неверной рукой. Если бы, даже самый слабый мужчина бил столь острым и тяжелым предметом, наподобие топора, он прободил бы череп насквозь, а здесь только порез, глубокий порез. Удар пришёлся в висок, только поэтому она сразу же скончалась. Если бы бил мужчина он бы сделал удар сверху вниз, а тут удар пришелся вкось.
-На яхте были другие женщины?
-Нет, господин губернатор, насколько нам удалось выяснить, губернатор тайно отправился туда только со своей женой и двумя телохранителями. Ваш сын хотел сделать сюрприз своей жене ко дню её рождения. «Жемчужина Флориды» должна была стать для неё подарком. Там их ждали Бинкерс вместе со своим адвокатом. На яхте больше никого не было.
-Тогда какая женщина кричала там, на яхте? Ведь не могла же это быть Синтия, когда установлено что её тело пролежало в воде несколько часов.
-Взгляните на это, - патологоанатом достал пинцет и аккуратно снял волосок с её головы.
-Волос, как волос, - раздраженно проворчал прокурор. – Ну, и что?!
-Заметьте, длинный женский волос.
-Ну и что?! Что из этого следует?
-У убитой были темные, вьющиеся волосы. А это совершенно другой волос – прямой, мягкий и светлый. Взгляните – это волос настоящей блондинки. А настоящие блондинки во Флориде– это крайне редкое явление. В основном многие красятся под блондинок, но структура волос все равно остаётся несколько более жёсткой, чем у подлинных блондинок. Только у блондинок вы встретите такие тонкие и мягкие волосы…
-Прекратите нести чушь!… и что это доказывает?! Этот чужой волос мог попасть на труп откуда угодно и с кого угодно
-Не совсем, мистер Барио.
-Что значит, не совсем?
-Дело в том, что этот волос найден непосредственно в ране. Получается, что эта блондинка была в близком контакте с убитой, иначе как бы волосок попал в рану. Вот ещё такой же на платье, и ещё. Боже милостивый, взгляните, у жертвы разорваны уши. Кто-то сорвал с них серьги.
-На анализ ДНК, срочно. Мы должны установить личность этой блондинки.
-Уже отправлены, но, к сожалению, компьютер показал, что в базе данных ДНК её паспорта нет. Можно подумать, что такой женщины вовсе не существует...либо
-Либо что?
-Она иностранка.
-Сэр, это было найдено в кармане брюк вашего сына. Взгляните внимательно.
Полицейский вытащил мою измокшую фотокарточку, вырезанную из нашей свадебной фотографии. Вода разъела бумагу. Лицо различимо с трудом.
-Что вы мне тычете: я всё равно не знаю эту женщину. К тому же, мой сын преизрядный бабаник. Наверняка, это одна из его гостиничных девок, только и всего.
-Да, сэр, но, заметьте, она тоже блондинка.
-Ну-ка, дайте её сюда, - прокурор надел очки и, по-старчески прищурив глаза, стал вглядываться в лицо. – Нет, - покачал он головой, - Фотографию на экспертизу и установить её личность. Как говорится, шансов немного, но кто знает, может, эта бледная сучка как-то связана с этим делом.
«Готово, вот её лицо крупным планом. Теперь сделаем запрос в Центральный архив. Есть». - С паспортной фотографии на него смотрело точно такое же лицо, - полицейский следователь чуть было не подпрыгнул от радости и бросился к прокурору. – Господин Барио, господин Барио. Нам удалось установить её личность. Это Лили Гарт.
-Я не знаю такой женщины.
-Лили Гарт – невестка нашего подозреваемого Бинкерса.
-Так, так, рассказывай дальше.
-Яхта «Жемчужина Флориды» принадлежала некой миссис Фриде Бинкерс, той самой женщине, которая месяц с тому назад была расстреляна в гипермаркете, так вот фамилия её предыдущего мужа была Гарт, и от этого мужа у неё был сын – некий Грегори Гарт.
-Постойте, Грегори Гарт. Я, кажется, где-то слышал это имя, - заговорил старший судебный исполнитель. - По нашему отделению совсем недавно проходило дело о дележе наследства Гарт против Бинкерса. По закону штата Флорида после смерти жены всё наследство, включая и злополучную «Жемчужину Флориды», отошло Бинкерсу. Так вот его пасынок Грегори Гарт пытался оспорить завещание, утверждая, что отчим забрался в его дом и выкрал настоящее завещание, по которому, якобы его дед, бывший миллионер Грэгор Баркли, переписал всё состояние своему внучку по достижению того двадцати одного года. Конечно, за недоказанностью улик, Грегори Гарт проиграл дело.
-Постойте, так, когда же этому внуку исполняется двадцать один год?
-Как раз завтра.
-Чёрт, в этом деле становится слишком много совпадений.
-Это ещё не всё, сэр.
-Что ещё?!
-Нам стало известно, что Грегори Гарт был капитаном на «Жемчужине Флориды».
-Что?
-До смерти Фриды Бинкерс Грегори Гарт работал на фирму своей матери. Он управлял яхтой в качестве капитана.
-Немедленно, установите местонахождение супругов Гарт и привезите их сюда, я хочу лично допросить их по этому делу.
-Это невозможно. Только что поступило сообщение, что в поселке Маш, где они жили, бушует лесной пожар. Люди в панике бегут на дорогу. Их дом тоже наверняка сгорел. Установить их местонахождение сейчас нет никакой возможности.
-Смотрите, смотрите, мистер Барио тут ещё одно сообщение. Нам сообщают, что по утверждению очевидцев пожар начался с возгорания в доме № 22 по Счастливой линии! Это же дом того одиозного проповедника!
-Вы думаете, что …
-Да, господин Барио, вы были правы – вся эта четвёрка действовала заодно. Эти люди захватили собственную яхту, чтобы сбежать с тремя миллионами долларов Суд, делёж наследства – весь этот спектакль был только прикрытием, чтобы отвлечь полицию. Да, ради денег эти подонки способны на всё. Чтобы не оставлять улик они даже подожгли собственный дом.
-Значит, они обрубили все мосты за собой?
-Есть в этом деле одна неувязка, которая рушит все ваши доводы – смерть Фриды Бинкерс.
-Сэр, но ведь установлено, что её смерть была от случайной пули палестинского фанатика.
-Случайностей не бывает.
-Хорошо, сэр, допустим, с Бинкерсом всё ясно – он ненавидел свою жену. Я бы не удивился, если преподобный фанатик зарубил её топором в темном углу. Но как быть с Грегори Гартом. Каков бы ни был мерзавец этот Грэг Гарт, но не пойдёт же он на такое преступление. Неужели вы полагаете, что он мог позволить укокошить свою родную мамочку, будь то даже ради больших денег? Нет, ерунда.
-Тогда по-вашему, комиссар, получается, что люди, которые ещё вчера готовы были перегрызть друг другу горло, вдруг объединились и действовали заодно?!
-И, хуже всего, что они обошли нас.
-Что?!
-Мистер Барио, сохраняйте спокойствие: мы вынуждены сообщить, что случилось страшное несчастье.
-Какое несчастье?! - лицо старика сделалось бледным как бумага. - Что, что-то с Коди?! Боже мой, мой мальчик, он, что, умер?
-Нет, мистер Барио. Это не то, что вы подумали. У нас другая новость. База 3879 в Ки-Вест только что сообщила, что наш вертолёт по ошибке атаковал собственный сторожевой катер «Свифт». Мы потеряли преступников.
-Слава богу, - выдохнул старик. – Как, атаковали собственный катер?! –очнулся он. - Наши парни, Они что, совсем там спятили?!
-Из-за тумана была плохая видимость, и наши лётчики приняли сторожевой катер за «Жемчужину Флориды»… «Свифт» затонул…
-Боже, какие идиоты, - Барио схватился за голову. - Теперь из-за этих асов мне придётся отвечать за гибель катера перед президентом.
-Меня интересует, нашли вы яхту?
-Нет, мы прочесали все по спутниковой системе, но её нигде нет. Сэр, мы думаем, что она тоже затонула. В любом случае, продолжать поиски в такую погоду бессмысленно.
-Сэр, на Флориду надвигается ураган, в районе поисков объявлено штормовое предупреждение.
-Только этого не хватало. Приказываю, всем вертолётам и катерам немедленно прекратить поисковую операцию и возвращаться на базы! Как понял меня центр 3879.
-Есть сэр!
-Пока эти придурки не перестреляли друг друга, - удрученно добавил Барио. –Впрочем, если террористы ещё живы - ураган всё равно потопит их судно.
Глава девяносто четвертая
Да, упокойся с миром…
Мы исчезли. Быть может, навсегда. Впереди нас ждала верная гибель от волн. Позади –тюрьма и казнь. Мы предпочли первое.
С момента погони прошло уже несколько часов. И по расчёту Грэга мы давно должны были достигнуть Багамского архипелага. Но как ни всматривался Грэг в подзорную трубу, никакой суши впереди не было. Я поняла – мы заблудились.
Вскоре плотная масса облаков затянула бирюзовую лазурь открытого неба, окончательно скрыв солнце, и мы поняли, что продолжать движение бессмысленно, потому что мы всё равно не знали куда плыть. Нужно было экономить топливо.
Смертельно усталые после страшных приключений, мы спустились в кают-компанию. В кают-компании было невыносимо жарко. От жары и влажности оставшиеся трупы уже начали разлагаться. В воздухе стоял невыносимый запах немытых человеческих тел. Раздувшиеся тела трёх мужчин всё ещё лежали в той же позе, в которой их застала смерть. Нужно было немедленно выбросить тела за борт. Несмотря на усталость, мы принялись исполнять страшную работу.
Скорченная рука Бинкерса всё ещё сжимала заветный кейс с тремя миллионами долларов. Тогда Грэг с омерзением попытался разжать окоченевшие пальцы проповедника, но ничего не вышло, они намертво вцепились в ручку.
-Ха-ха-ха! Смотри-ка ты, мертвый, а не отдаёт. Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! – взрыв истерического смеха сотрясал тощую фигурку Грэга.
-Возьми топорик, - предложила я.
Грэг посмотрел на меня широко открытыми, безумными глазами. Вдруг, я увидела, как он вытащил что-то из кармана. В темноте сверкнуло острие лезвия. Я отпрянула в дальний угол, и в предвкушении омерзительного зрелища зажала ладонью глаза, но Грэг, не заметив моего испуга, спокойно присел подле трупа отчима и с силой принялся разжимать пальцы проповедника лезвием, чтобы высвободить кейс.
-Тебе это больше не понадобится. В аду деньги не нужны, - смеясь, приговаривал он. –Ну, что, старый урод, когда – то ты хотел отобрать у двух бедняков последнюю машину, так забирай же её себе!
-Что ты придумал, Грэг?!
-Ха-ха-ха! Я подумал – раз в океане нам машина всё равно не нужна, так пусть он забирает её себе. Ха-ха-ха! Мы отправим его акулам прямо на собственном Пикапе. Ха-ха-ха!
-Здорово! И про тех двоих тоже не забудь. Интересно, дорогой, акулы любят мексиканскую кухню? Ха-ха-ха!
-Да, милая, акулы, по счастью, не столь разборчивы, как люди. Раз эти милые рыбёшки обитают в Мексиканском заливе, то, стало быть, они не откажутся от двух упитанных мачо. Мы спустим их всех вместе. Акулы получат ужин из трёх блюд. Прямо на тарелке. Ха-ха-ха!
-Готов?!
-Да.
-Заводи!
Грэг завел мотор, и через секунду с громким всплеском машина рухнула за борт и, погрузившись, тут же растворилась в синей пучине океана. Только несколько пузырьков воздуха всплыли на поверхность, говоря о том, что здесь навсегда будет погребён наш старенький Пик, с которым у нас было связано столько счастливых воспоминаний.
-Всё кончено, - с грустью смотря в след уходящего под воду кузова, произнёс Грэг.
-Да, упокойся с миром, наш старичок Пик, – с шутливой печальностью произнесла я, послав в след воздушный поцелуй.
Как это не отвратительно звучит, покончив с трупами, мы сразу же почувствовали, будто какая-то невыносимая ноша, довлевшая над нами, вдруг, свалилась с плеч.
Глава девяносто пятая
Огненная феерия океана
Небо, затянутое облаками, стремительно темнело. Можно было подумать, что снова наступила ночь. Где-то там загорались угрожающие зарницы, предвещающие тропический шторм, но двое несчастных, затерянных в океане, больше не в силах были сопротивляться новому удару судьбы. Странное безразличие и апатия овладели нами. Нам было всё равно, что с нами случится. Единственное, чего нам хотелось – поскорее уснуть и больше никогда не просыпаться, чтобы не видеть этот жестокий мир.
Измученные, мы добрели до спальной каюты, и, свалившись в постель, тут же погрузились в спасительный сон.
Слепые зарницы вскоре переросли в настоящую грозу, разразившуюся сплошным ливнем. Раскаты жестокого грома сотрясали небо, а вспышки молний озаряли морскую гладь так ярко, словно на секунду наступал солнечный день. И если бы в эту секунду мы в силах были бы подняться на верхнюю палубу и увидеть окружающую акваторию, то нам предстало бы невероятное зрелище. Огненные молнии, сплетаясь в причудливые фигуры…погружались в воду, образуя гигантский огненный шар, всплывающий на поверхность, словно огромное солнце. Зрелище было по-настоящему жутким, но завораживающим. Несколько «сопровождающих» шаров поменьше вылетели из воды, и тут же скрылись в облаках, а потом ещё и ещё. Эти крошечные огненные мячики разных размеров появлялись так внезапно и так же стремительно взмывали вверх, что нельзя было предугадать, из какой точки они выскачут в следующий момент. Вот двое из них вылетели совсем рядом с бортом яхты и с шипеньем жарящейся шкварки пронеслись мимо.
Что это было? Вторжение из космоса? Земная аномалия? Шаровые молнии? Понять было невозможно. Но происходившее являлось реальным фактом, и отрицать этого было нельзя. И, если бы мы воочию увидели подобное зрелище – наверняка бы в тот же момент лишились рассудка от страха, но, к счастью, мы крепко спали, так крепко, что нас не мог бы разбудить и атомный взрыв.
Ах, да, как же я могла забыть. Есть множество описаний в научной и популярной литературе, что все подобные явления наблюдались в районе Бермудского треугольника. Естественно, когда речь заходит о необъяснимых явлениях, мы, как правило, тут же вспоминаем о «Треугольнике дьявола», известный как своими исчезновениями, так и внезапными появлениями. Но спешу вас заверить, мой легковерный читатель, что никакого Бермудского треугольника здесь не было и, более того, не могло быть, потому, что наши герои курсировали не в Атлантическом океане, как они предполагали, а в Мексиканском заливе, между грядой Флорида Кейс и побережем Еверглэйдс.
То, что мы приняли за восходившее солнце, было ни чем иным, как гигантской шаровой молнией, поднимающейся из-под воды. Взяв курс навстречу огненному сиянию, которое мы приняли за восход солнца, мы развернули свою яхту на сто восемьдесят градусов и устремились обратно в Мексиканский залив. Так мы плыли на запад, думая, что плывём на восток к Багамским островам.
Естественно, что впереди никакой земли не было и не могло быть. Если б мы с Грэгом сделали подобное открытие – оно повергло нас в шок. И, возможно, пытаясь снова прорваться в Атлантику, мы наделали бы ещё больше глупостей, попавшись прямо в лапы нашим преследователям.
Но к счастью для нас, мы находились в полном неведении, и это помогало нам сохранять надежду на то, чтобы достичь какого-нибудь из островов Багамского Архипелага. В условиях плохой видимости, вызванной надвигавшимися грозовыми облаками и туманом, мы не могли различить суши, даже в пределах пятистах метрах и потому, положившись на судьбу, легли в глубокий дрейф. Это спасло двух беглецов. Власти США, объявившие на нас настоящую облаву, никак не могли даже предположить, что мятежная «Жемчужина Флориды» находится прямо за их спиной. Сами того не осознавая, мы были теми мышами, что нашли убежище под спальным ковриком кошки, вышедшей на мышиную охоту. Но удивительная, почти фантастическая цепь событий, что помогли нам избежать нашей поимки, было ничто, по сравнению с тем, что ждало нас впереди.
Глава девяносто шестая
Пьяные киты
Наш сон прервал сокрушительный удар об палубу. От удара я свалилась на пол. Не понимая, что происходит, я беспомощно смотрела на Грэга. Округлые от страха глаза Грэга, говорили, что он сам не понимал, что случилось. В каюте стояла почти абсолютная темнота, только крошечный ночничок тускло освещал сиявшие в темноте белки его бегающих глаз.
-Что это было, Грэг? – с дрожью в голосе спросила я.
-Не знаю. Нужно посмотреть! – Грэг схватил неоновый фонарь и, перегнув пополам, зажег голубоватый свет и бросился с ним на верхнюю палубу.
«А всё-таки, почему так темно?» - спросила я себя. Озадаченная темнотой, я взглянула на иллюминатор и вздрогнула - за иллюминатором каюты стояла ночь, непроглядная темная ночь. Странно, мне показалось, что нам удалось проспать всего каких-нибудь два часа, не более – это ощущалось по тупому давлению в голове, говорившему о том, что мне совершенно не удалось выспаться. А получалось, что от восхода солнца мы проспали почти целый день, но мои «внутренние часы» всячески протестовали против этого неприложного факта.
Я бросила взгляд на часы – стрелка показывала все те же четыре часа. По-видимому, они стояли, я приложила к уху – к моему ужасу, часы ходили. Кто мог провернуть такую шутку с часами, когда на палубе были только мы двое.
Вдруг животный страх охватил меня. Я поняла, что нахожусь в каюте совсем одна, посреди темноты, и что рядом никого нет…живого. Живого. Мне вдруг явственно вспомнились искаженные предсмертной гримасой лица мертвецов. Быть может, это их проделки. И Грэга, как назло, давно нет.
-Грэг!!! Грэг где ты?!!! – завопила я и бросилась вон из каюты.
-Чего орёшь?! - раздраженным шёпотом прикрикнул на меня Грэг. Он стоял на нижней палубе и внимательно освещал воду.
-Грэг, я испугалась, я думала, что ты утонул, что тебя поймали, что тебя… - запричитала я.
-Тихо! – приказал мне Грэ, захлопнув ладонью мне рот.
В эту минуту послышались странные звуки, похожие не то на отрывистое кваканье, переходившее в заунывный свисты и стоны. Можно было подумать, что в темноте жалобно кричит женщина или плачет ребёнок, только каким-то неестественно пронзительно тоненьким голоском. Странные звуки повторились. Затем послышалось какое-то фырканье и всплеск воды за бортом.
Напуганная непонятными звуками, я подбежала к перегнувшемуся за борт Грэгу, чтобы оттащить его от палубы, как вдруг вода с шумом разверзлась, и из глубин выпрыгнул …гигантский кит. Сделав невероятное сальто через голову, он бросился прямо на палубу. В ожидании страшного удара я присела и закрыла голову руками. Раздался сокрушительный всплеск об воду, и фонтан брызг накрыл нас с головой.
Грэг схватил светильник и высоко поднял его над головой. То, что предстало его глазам, заставило бы вздрогнуть самое храброе сердце. С десятка два китов, с шумом выпуская фонтаны пара, плыли прямо на нас.
Киты словно сбесились! Они то и дело выпрыгивали из воды, продлевали невероятные сальто и с оглушительным грохотом ударялись об воду. Их поведение было трудно объяснить. Это было похоже на обезумевший табун мустангов, который мчится мимо тебя, норовя в любую секунду сравнять тебя с землёй. Хуже всего – они словно бы и не замечали нашей яхты. Неосвещённая огнями, она была незаметна в черной гуще ночи. Ближе всех оказалась самка с детёнышем. Наша яхта преградила им дорогу. Если самку Грэг вовремя отпугнул вспышкой фонаря, и она, сделав невероятное сальто через бок, успела отклониться от удара , лишь по касательной задев огромным крылом плавника борт, то несмышленый китёнок, следовавший за матерью, выброшенный мощнейшим ударом её хвоста, со всего маху влетел в ограждение борта. Раздался оглушительный треск ломающихся поручней, и безжизненное тельце китёнка, выломав решётчатое ограждение, вылетело на скользкую от дождя палубу.
Не обнаружив подле себя китенка, самка начала паниковать, но, увы, умное животное слишком поздно поняло свою ошибку. В свете фонаря, увидев на палубе лежащего китёнка, разъярённая мамаша отчаянно бросилась на защиту своего детёныша. Развернувшись, несколько тон китового мяса и жира, издав угрожающее фырчанье из дыхательного отверстия, пошли в лобовую атаку на нашу яхту.
-Грэг, Грэг, сделай же что-нибудь!!! Она разобьет яхту!!! Мы погибнем!!!
Первым побуждением Грэга было броситься навстречу киту и, размахивая руками неистово закричать, чтобы попытаться снова отпугнуть животное. Сам не зная зачем, Грэг подбежал к изломанному борту, с криком швырнул фонарик в морду животного. Каким-то невероятным образом фонарик, угодил в дыхательное отверстие кита, словно мяч в баскетбольную корзину. Инородное тело озадачило кита, издав ужасающее фырканье, кит с шумом вытолкнул фонарик. Действия Грэга лишь на несколько секунд выиграли время у надвигавшейся катастрофы. Разъяренное животное, плывущее прямо на яхту, не оставляло сомнений в тщетности такой попытки.
Внезапно к Грэгу пришла блестящая идея - он вспомнил об отобранном у меня пистолете, который все ещё торчал из бокового кармана его брюк. Не медля ни секунды, он выхватил ствол и высадил в кита полную обойму. Раздался ужасающий рёв. Смертельно раненое животное, истекавшее кровью, перевернулось на бок и больше не двигалось. Стало ясно – эту схватку с китами мы выиграли. Напуганные громки выстрелами, киты бросились прочь, пыхая мощными фонтанами брызг из дыхательных отверстий.
Некоторое время мы сидели ошеломленные. До сих пор в нашем сознании не могло уместиться произошедшее. Откуда здесь, вдруг, могли взяться киты? Что вызвало такое возбужденное поведение у обычно мирных и осторожных животных? Объяснить этого было нельзя…по крайней мере, с точки зрения науки…
Киты словно сбесились!
Я взглянула на лежащего на палубе китёнка. Судя по раскидистым белым плавникам, это был детеныш горбатого или гренландского кита, вида, приплывающего в Карибское море для размножения. Я плохо разбиралась в китовой фауне и не могла определить точно горбатый ли это кит или нет. Во всяком случае, это был не зубастый кит. Что эти киты делали в Мексиканском заливе – неизвестно. Какая-то необъяснимая дьявольская сила загнала их сюда неизвестно зачем.
Чтобы получше разглядеть нежданный трофей, я подошла поближе. Вдруг, я увидела, что дыхательное отверстие китенка всё ещё разевается и сужается, делая тяжелые вздохи. Китенок был ещё жив. Удар об заграждение только контузил животное, но не убил его.
-Грэг, смотри, китёнок всё еще дышит! Он живой!
Грэг подошел к китенку и, приложив пистолет к дыхательному, отверстию всадил последний оставшийся патрон в его голову, единым выстрелом прекратив мучительную агонию детёныша. При виде столь ужасной смерти, из моих глаз покатились слезы. Мне стало очень жалко китёнка.
-Мы убили самку. Без самки китенку всё равно не выжить, - спокойно объяснил Грэг, успокаивающе беря меня за руку.
Не разумно было бы выбрасывать такой трофей за борт. Килограмм восемьдесят нежнейшего мяса могли бы пригодиться в нашем долгом и опасном путешествии, ведь было неизвестно, когда и где мы ещё сможем пополнить наши съестные запасы, а отказываться от такого подарка, который был сам дарован нам судьбой, и, как говорится, если не свалился с неба, то выпрыгнул из моря, было бы верхом глупости. Потому было решено, что мы определим детеныша себе в качестве съестного запаса и, как только наступит утро, тут же разделаем его. Собрав все силы, мы с трудом оттащили детеныша к передней палубе и сбросили грузное тело в бассейн. Грэг тщательно привязал его хвост веревками к перилам бассейна, таким образом, чтобы китёнок находился в полу висячем положении, затем чтобы потом было удобнее разделывать тушу. Покончив с детёнышем, Грэг хотел, было, приняться за его мамашу, но огромной туши кита уже нигде не было. По-видимому, течение отнесло нашу яхту довольно далеко, и в темноте мы потеряли её. В поисках мёртвого кита Грэг зажег новый фонарь, чтобы осветить воду за палубой, как вдруг, указывая куда-то вдаль, он закричал:
-Море горит! – Сначала я приняла это за дурацкую шутку Грэга. Но до шуток ли теперь, когда мы нахожились в таком отчаянном положении, и ежечастно боролись за свою жизнь? Моджет, мне показалось? Нет, я явственно слышала, что Грэг крикнул: «Море горит!» Но как море могло гореть?! Схватив бинокль, я обратила свой взор туда, куда указывал Грэг. О, ужас, я не поверила своим глазам! Прямо из воды поднимался…яркий столб пламени! То, что я приняла за восходящую вдалеке утреннюю зарницу было огненной рекой, которая, растекаясь, шла прямо на нас. Картина напоминала Дантов ад наяву.
-Что это Грэг?! Это конец света, да?!– хватаясь за руки Грэга, закричала я.
-Не знаю, похоже на разлив нефти! В любом случае, мы должны уходить отсюда, и как можно скорее!
-Но куда, Грэг? в темноте мы не знаем, куда плыть! Система навигации не работает! Мы погибли! Погибли! – Только теперь я поняла, чего так испугались киты –это была горящая нефть, но откуда она взялась в таком количестве и почему так сразу – было непонятно. Должно быть, на какой-то нефтяной платформе произошла утечка нефти. Но разве могла катастрофа на одной единственной нефтяной платформе вызвать столь могучую реку пламени! Было похоже, что какая-то невероятная сила заставила разверзнуться морские недра и выпустить нефтяные залежи наружу разом… Но что это могла быть за сила – я не знала. Я взглянула на воду – и мое сердце застыло от ужаса. Прямо из воды поднимались мириады пузырьков. Море буквально кипело, как вода в стакане с кипятильником! Это был гидрат метан, смертельно опасный газ, в изобилии залегавший на континентальном шельфе полуострова Флорида. Смертоносный газ шел прямо наружу! Было похоже на то, как если бы гигантский вулкан начал извергаться прямо под нами. Одно мне стало ясно точно – если мы сейчас же ничего не предпримем, пузырьки газа потопят яхту, как ореховую скорлупку в бурлящем кипятке. Догадка на счет того «куда делся огромный кит» была очевидна. Тяжелая туша, под воздействием бурлящей воды, просто погрузилась на морское дно. Только воздушная осадка нашей яхты ещё заставляла держаться легкое судно на поверхности. Но это не надолго. Следующими кандидатами на погружение были мы! Буквально через несколько минут мы почувствовали легкое головокружение и тошноту. И хотя присутствие газа почти не ощущалось, коварный газ начинал действовать. Мне сделалось дурно. Меня шатало из стороны в сторону, мои ноги сделались ватными, я теряла координацию. Было ощущение, что я начинала пьянеть, хотя сознание всё ещё оставалось трезвым. Теперь поведение китов не казалось мне загадкой – киты тоже были пьяны…от газа, изрыгаемого недрами подводного шельфа Мексиканского залива.
-Немедленно в каюту, плотно задраить все иллюминаторы и двери! - приказал Грэг. - Мы уходим немедленно!
-Но, куда?! Куда?! Огонь повсюду! Огонь окружает нас! Мы все равно не знаем куда плыть! Если мы не сгорим, то утонем прежде, чем пламя доберётся до нас!
Внезапно к Грэгу пришла спасительная мысль, и он закричал:
-Киты! Животные всегда находят путь к спасению! Мы должны следовать за ними! Это наш единственный шанс! Сделав крутой разворот, «Жемчужина» бросилась вдогонку уходящему стаду китов. Вскоре нам удалось нагнать последнего из китов. Фонтаны брызг, изрыгаемые из выдувных отверстий, указывали нам единственный путь к спасению.
Глава деяносто седьмая
Верхом на цунами
То, что случилось потом - невозможно описать словами. Едва мы нагнали стадо китов, как случилось страшное. Раздался оглушительный грохот. Морское дно вместе с океаном резко пошатнулась и разразилась серией сокрушительных толчков. Я знаю, мои слова звучат странно – нам трудно представить землетрясение в море. Ведь само слово «землетрясение» связано с понятием «земля» и «трясение», а не «море» и «трясение». Но то что мы наблюдали было самое настоящие «моретрясение».
Картина и в самом деле казалось неподдающейся нормальному описанию здравого человеческого разума. Ощущение было такое, будто само сотрясалось само мироздание. Море вместе с небом пошатнулись и заходили ходуном.
Происходившее напоминало самый страшный кошмар Армагидона, с той лишь жуткой разницей, что всё это происходило не в фантастическом фильме, который смотришь сидя на диване, а в настоящей реальности.
Я не помню, что происходило со мной и с Грэгом в этот момент. Помню только, что первый толчок свалил меня с ног, и я закричала что-то Грэгу, Грэг кричал мне, но страшный грохот трясущегося мироздания поглотил всё. Потом я полетела в пропасть и ударилась обо что-то головой, и меня словно оглушило – я ничего не слышала и не понимала происходившего. Всё выглядело трясущейся, немой картинкой разрушения, которую зачем-то прокручивают перед глазами. Мне показалось, что наступил конец света, что я умираю, и всякое сопротивление этому бесполезно.
Казалось, страшный кошмар никогда не кончится, но вот землетрясение прекратилось. Снова наступила тишина. Только рокот монотонного гула раздавался где-то вдалеке.
Только сейчас я увидела, что Грэг сидит рядом со мной и держится за голову. По-видимому, он то же ударился о палубу. Я нежно обхватила ладонями его голову и приподняла. На меня смотрели широко открытые, по-детски испуганные глаза Грэга. Грэг был в шоке. Он не понимал, что произошло. Из пестрой банданы Грэга струилась кровь. Я силой оторвала его ладонь от головы, чтобы осмотреть рану. Ничего страшного – это была пустая царапина. Грэг просто ушибся и ссадил кожу..
-Грэг! Грэг! – пыталась докричаться я до него, но он не слышал моего голоса…также как и я собственного. Все звуки казались ватными. Очевидно, мы оба были контужены. Но вот, постепенно звуки стали возвращаться. Мы приходили в себя. Только какой-то отвратительный всё нараставший гул никак не покидал мои уши.
Поначалу я приняла его за шум в голове, но когда изо всех сил заткнула пальцами уши и открыла рот, чтобы стабилизировать давление на ушную перепонку, я заметила, что гул всё равно исчез. Значит, звук доносился откуда-то извне. Я поделилась этим с Грэгом. Оказывается, Грэг тоже слышал какой-то непонятный гул. Вскоре гул перерос в настоящий рёв. Ад не закончился Что-то жуткое происходило снаружи… Я посмотрела в окно – и обомлела от ужаса. На нас шла сплошная стена воды!
Землетрясение вызвало цунами. Гигантская волна с огромной скоростью надвигалась на нашу яхту. Океан будто перевернулся на девяносто градусов и сплошной стеной шёл прямо на нас. Волна была такой огромной, что из-за стены воды не было видно ничего, даже самого маленького краешка неба. Я поняла, что через несколько секунд вода накроет яхту, и мы утонем.
Последний раз я обняла своего Грэга, последний раз я говорила на ухо любимому нежные слова любви, которые он слышал раньше, быть может, сотни тысяч раз, но из-за ревущей стихии надвигающейся массы мы не слышали друг друга, теперь, когда эти простые слова любви были особенно важны для нас обоих. Но какое великое значение они имели сейчас, когда великое таинство смерти вот-вот прервёт наши жизни. В последний раз наши теплые губы слились в нежном поцелуе, а руки сомкнулись в объятиях.
-Я люблю тебя, - только и успел прошептать Грэг, и в это мгновенье мощный взрыв воды, разбив стекло, ворвался внутрь каюты. Последнее, что я помню, как Грэг, прижавшись к полу, успел прикрыть меня своим телом от летящих осколков. Ворвавшаяся вода затопила каюту. Больше я ничего не помнила – вода накрыла нас с головой. Я сразу же захлебнулась и потеряла сознание.
Яхта врезалась в воду и стала погружаться. Но обтекаемая форма овального тубуса, наполненная воздухом, не дала затонуть нашей «Жемчужине». Едва яхта погрузилась, она стала всплывать на поверхность гигантской волны. Вскоре оставшийся воздух, находящаяся внутри полого трюма вытолкнула яхту к поверхности волны, словно пористую пробку, и она начала взмывать вверх по волне.
Белая крошечная точка поднималась по стене воды. Мы оседлали гигантскую волну, слившись с ней в единое целое, словно заправские серфенгисты! Только вот доской для серфинга, с невероятной скоростью катившей нас по волне, была наша яхта – крохотная скорлупка - беспомощная игрушка взбесившегося океана.
Теперь, когда мы были на её вершине, гигантская волна ничего не могла нас уничтожить, потому что мы были с ней заодно. Нам повезло, что мы дрейфовали в открытом море. Если бы мы были вблизи побережья, цунами, ударившись о землю, не оставило бы от нашей яхты и осколка доски. Положившись на грудь океана, мы смогли выплыть и выиграть схватку со смертью. Мы были спасены.
Когда я очнулась, я поняла, что волна ушла. Это было слышно по удалявшемуся гулу воды. Яхту немилосердно швыряло из стороны в сторону остаточными волнами, но было ясно, что мы находимся на плаву, что мы выстояли против самого страшного цунами в истории человечества. Вода с шумом уходила сквозь пробоины обшивки. Повсюду валялись обломки и разбитые стёкла.
Я стала искать Грэга, но его нигде не было. Я взглянула на огромную пробоину, зиявшую в обшивке, через которую выходила вода, и меня поразила страшная догадка: «Неужели его смыло в море? Мой Грэг погиб, и я больше никогда не увижу его! О, лучше бы я утонула вместе с ним». Мое сердце сжалось от горя. Я обхватила руками голову и зарыдала во весь голос.
Вдруг моё внимание привлёк кроссовок Грэга, торчавший из-под груды обломков. Я попыталась вытащить кроссовок, и тут услышала стоны. Это стонал Грэг! Он был жив!
Не помня себя от радости, я подползла к куче досок и стала разгребать обломки и стекло, чтобы высвободить оттуда Грэга.
Грэг лежал на животе, болезненно поджав под себя ноги. Вся спина и руки его были изрезаны в кровь. Из окровавленной и разодранной футболки Грэга торчал осколок стекла, застрявший в ране. Он стонал от боли.
-Сейчас, милый, сейчас, потерпи. Я принесу аптечку.
Кое-как приподнявшись на здоровой ноге, я, держась за стены, спустилась на нижнюю палубу. Здесь было ещё больше воды. Вода доходила до колен. Всё пространство было завалено разбросанными вещами и битым стеклом.
Внизу царила абсолютная темнота, но я знала, что столь необходимая сейчас аптечка висела недалеко от входных дверей спальной каюты. Если её не смыло бы бушующей водой на пол, то она должна быть там. «Господи, только бы она была на месте», - взмолилась я про себя.
Я приблизительно знала расположение дверей и могла бы найти их даже на ощупь, без света, но кто знал, на что мои ноги могли напороться в темноте под водой. Если я ненароком напорюсь на острое стекло или, хуже того, споткнусь и упаду – мы оба погибнем. В этот момент я как нельзя ясно осознавала, что от правильности моих действий сейчас зависела не только моя жизнь, но и жизнь любимого человека, и потому я решила не рисковать и аккуратно продвигаться вдоль стены. Пробираясь почти в полной темноте, я каждую секунду рисковала разрезать ногу, и поэтому была предельно осторожна. Шаг за шагом, я медленно продвигалась к цели, разбирая попадавшиеся завалы вещей. Так я добралась до входных дверей спальни. Дрожащей рукой я ощупала боковой придел. Есть! Аптечка была на месте!
В походной аптечке нашлось то, что было самым необходимым сейчас – обезболивающее, бинты, дезинфицирующий раствор спирта, медицинские ножницы.
Я решила пока не давать Грэгу обезболивающих препаратов, потому что не знала, какай эффект оно может произвести. Я боялась навредить ему ещё больше.
Первым делом, нужно было немедленно вытащить осколок стекла, засевшего в его пояснице. Приказав ему лежать смирно и не двигаться, дрожащими от страха руками я аккуратно срезала с него футболку.
При виде крови мне сделалось дурно, но я заставила взять себя в руки. Рана была довольно обширная, но не опасная. Осколок, разорвав наружные ткани, прошёл по касательной, глубоко засев под кожей. К счастью того, что я боялась более всего, не произошло – осколок не прошёл вглубь и не задел внутренних органов Грэга. И всё-таки, нужно было вытащить его, и сделать это одним движением.
Моя неверная рука тряслась, словно у алкоголика. Я видела, как от боли и ужаса, зрачки Грэга сделались огромными, а глаза странно забегали из стороны в сторону, как у ночной обезьянки. Он был смертельно испуган тем, что я собиралась делать с ним.
-Что там? - простонал он.
-Ничего, Грэг, пустая царапина, - попыталась успокоить я мужа, но мой голос предательски дрожал, отчего пугал Грэга ещё больше. –Терпи, мужичок, терпи, - пытаясь отвлечь его, я заговорила с мужем по-русски. Русская речь всегда отвлекала Грэга от боли, заставляя его хоть иногда включать свои мозги.
Набравшись мужества, я плотно обхватила пальцами осколок и резко рванула на себя. Грэг взвизгнул от боли. Из раны сплошным потоком хлынула кровь. Я подняла осколок перед глазами, и в тусклом свете утреннего солнца с минуты две тупо рассматривала окровавленный конец стекла на просвет, держа в трясущихся от страха руках. Осколок был целым – это хорошо. Он вышел целиком - значит «операция» прошла удачно. То, что из раны вышло много крови – тоже было хорошо. Кровь промыла рану от попавших в неё с морской водой бактерий. Однако, позволять Грэгу истекать кровью было нельзя. Если он потеряет слишком много крови, то ослабеет и не сможет встать. Допустить этого было никак нельзя.
-Терпи, мужичок, терпи. Главное, что ты живой. Остальное – зарастёт, как на собаке.
Чтобы прижечь рану, я густо промокнула бинтовой тампон в спиртовом растворе и плотно прижала его к ране. Раздался душераздирающий вопль Грэга, и он, вдруг, выдал целую тираду отборного мата, причём на чисто русском языке, самым приличным из которого было:
-…твою мать, больно же!
Я вытаращила глаза и оторопела. Такого от моего Грэга я уж никак не ожидала. Видно, гигантская волна здорово шарахнула его в голову.
-Ты что, говоришь по-русски?– спросила я Грэга на русском языке, но Грэг в ответ только отрицательно покачал головой. – Тогда откуда ты набрался этого дерьма?!
-Ты же сама кричишь эти нехорошие русские слова, когда я в постели, ненароком, толкну коленом тебе в живот или отдавлю больную ногу.
-Потрясающе, а чему ты ещё научился, кроме ругательств? – пытаясь отвлечь его от болевых ощущений, я стала задавать ему вопросы, зашивая рваную рану.
-О, благодаря моей хронической бессоннице, я знаю много русских слов. Пока ты мирно спала, я каждую ночь драчил с твоим словарём. Например…, - Грэг напряг память, но боль мешала ему сделать это. Задумавшись на минуту, он, вдруг выдал фразу:
-Если долго мучаться – что-нибудь получится.
Я чуть было не выронила иголку из рук. Грэг настолько чисто сказал эту фразу, что на какой – то момент мне показалось, что он русский парень. Что он всё понимает и только притворяется, что не знает русского языка.
-Нет, я хочу спросить, почему ты так чисто говоришь на русском языке? Ты что тоже русский?
-Нет, я - птичка пересмешник. Я запоминаю звуки любого языка и в точности воспроизвожу их, тупо запоминая слова и фразы. Метод обратной связи. Слышала о таком? Ха-ха! Правда, при этом я не понимаю самого значения слов, если его нет в моём словарном запасе, да и сам говорить на этом языке я то же не могу, но за счет произношения создается впечатление, что я знаю язык.
-Ты – гений, Грэг. Еще ни одному иностранцу не удавалось так чисто говорить на русском языке!
-Да уж, гений, -грустно усмехнулся Грэг. – Гений - идиот, который даже не смог вовремя закончить школы.
-Плевать на это. Кому нужны эти долбанные дипломы, когда человек талантлив сам по себе. Главное – ты говоришь без акцента, а значит, скоро заговоришь по-русски.
-Блажен, кто верует, - грустной с улыбкой вздохнул Грэг.
-Скажи, но почему ты раньше так коверкал слова, когда мы усаживались за русский.
-Я претворялся.
-Зачем? Притворство - удел женщин в постели.
-Не знаю, я просто хотел сделать тебе сюрприз.
-Спасибо, сюрприз удался на славу. Ну, вот и всё, малыш, теперь осталось перебинтовать и готово. Повернись-ка. Ну, что Грегги, ты можешь стоять?
-Голова немного кружится.
-Ничего, главное ты жив, мой милый, стальное - ерунда.
-Ты была внизу?
-Да, в трюме полно воды.
-Господь всемогущий, только этого не хватало, - берясь за голову, простонал Грэг.
Генератор заглох. Как ни старался он включить двигатель, он не заводился. Очевидно, вода попала и в двигатель. Яхта умерла, оставив нам одни паруса. Наши «Алые паруса» надежды.
-Система отсоса не работает, если мы не откачаем воду из трюма – меньше чем через час яхта пойдёт ко дну.
-Ну, вот и всё, кончено. В яхте, наверняка, пробоина. Теперь, как ни крути, мы всё равно пойдём на корм рыбе вместе с проповедником. Рыбки на десерт получат ещё два блюда из убийц. Ха-ха-ха! А я то думала, что обманула саму смерть. Нет, перехитрить свою судьбу невозможно. Если нам сегодня суждено умереть, то мы умрём – не важно от чего. Ха-ха-ха! – мой звонкий истерический хохот разлился по всей акватории.
-Не знаю как ты, но я не собираюсь умирать, после всего, что нам довелось испытать. Я борюсь, - сжав кулаки, сурово произнёс Грэг. – Скорее, лучше помоги мне вытащить насос! Мы попытаемся откачать воду вручную. Этим мы, хотя бы выиграем время!
-Всё верно, Грэг, лучше умереть в борьбе, чем сдаться. Будем бороться до конца, - грустно вздохнув, как-то без особого интузиазма добавила я.
Мы откачивали воду, пока силы не покинули нас. Вскоре мы поняли, что вода больше не пребывает. Эта была очень хорошая новость. То чего мы боялись более всего - не подтвердилось. Пробоины не было. Вся вода в трюме попала туда через разбитые иллюминаторы. Корпус «Жемчужины» был цел – и это было сейчас самое главное. Это означало, что мы оба получили шанс на жизнь. «Жемчужина Флориды» была настолько надежной яхтой, что даже с неработающим двигателем мы с помощью аварийных раздвижных парусов могли дрейфовать по водным хлябям океана сколь угодно долго. Эта новость приободрила нас, как приободряет приговоренного к казни неожиданная отсрочка приговора на неопределённое время.
С этой мыслью, смертельно усталые, мы опустились на пол и, обняв друг друга, крепко уснули. Сейчас нашим молодым организмам был более всего необходим хороший отдых. Сон был для нас естественным лекарством, прописанным самой природой.
Глава девяносто восьмая
Новая Атлантида
После всего случившегося мы проспали почти целые сутки. На этот раз ничто не смело потревожить нашего сна. Только море нежно укачивало нас на могучей груди и пело колыбельную песню сладкого покоя.
После безумства бури всегда наступает штиль. Рябь сменяется водной гладью. Грязная после шторма, вода тиха и гладка, как отполированный пол. Ни ряби, ни движений. Всё будто умерло. Нам кажется, что мы стоим на одном месте, но впечатление обманчиво.
Где –то под нами, в глубинах океана происходит чудовищная работа. Катастрофическое землетрясение в Мексиканском заливе, вызванное извержением подводного вулкана, навсегда изменило облик Мирового Океана. Сдвиг земной коры образовал невиданное доселе гигантское течение, которое с неотвратимым упрямством выносит нас в открытую Атлантику. Оно настолько велико в своих чудовищных масштабах, что мы не замечаем его, и нам кажется, что мы всё время стоим на одном месте, в то время как мы движемся вместе со всем Океаном, который движется вместе с нами. Впоследствии это течение так и назовут «Великой воронкой», потому что оно и в самом деле напоминало воронку.
Мы не замечали «Великой Воронки», как не замечаешь движения Земли вокруг солнца, находясь на самой земле, потому что Земля велика, а мы ничтожно малы. Наш микромир был спокоен, и два смертельно измученных человечка, наслаждались этим спокойствием, даже не подозревая, что сами подбираются навстречу верной гибели в безбрежных водах Великой Атлантики.
Предрассветные сумерки сменяются рассветом пасмурного дня. Туман испарений поднимается с поверхности воды. «Жемчужина Флориды» продолжает дрейфовать по течению, которое незаметно выносит её в Атлантический океан.
Вот мы снова минуем жемчужное ожерелье Флориды. Мы проплываем в пяти милях от Ки-Вест. Но почему так тихо? Почему никто не преследует нашу яхту? Предрассветный сумрак уже давно перешёл в день. Кровавое солнце величественно поднялось из глубин океана.
Раз мы так близко подошли к мысу Ки-Вест, мятежную яхту должны уже были давно заметить. Но где же сама земля? Где изумрудная нить островов, рассыпанных по бирюзовой отмели пролива Флориды, предваряющих Солнечный Полуостров? Ничего подобного не видно. Кругом вода. Вода, вода, вода. Целые горизонты воды. Нигде ни клочка суши, за который мог бы уцепиться глаз. Такое ощущение, что мы находимся в безбрежном океане. Так и есть – это Океан.
Островов больше нет. Как нет самой Флориды. Солнечный Полуостров навсегда поглотило гигантское цунами. Да, да, вы не ослышались, Флориды больше не существовало. Прибрежная цивилизация исчезла в волнах Атлантики, подобно мифической затонувшей Атлантиде.
Вода цунами в одночасье смыла с лица земли единственную в мире цивилизацию, существовавшую в тропическом поясе, цивилизацию, основанную не на созидательном труде, а цивилизацию разврата и праздности, которой когда-то были Содом и Гоморра. Увы, Солнечный Полуостров мечты многих прожигателей жизни, подобно мифической Атлантиде, погиб в волнах океана, оставив после себя лишь свои грандиозные обломки.
В этот последний день Флориды ничто не предвещало чудовищной катастрофы. Несмотря на объявленное штормовое предупреждение, день был пасмурным и тихим. Многие туристы как всегда отправились на пляжи, чтобы в увеселениях и развлечениях провести и этот день.
Вдруг, страшный гул, казалось, вырвавшийся из самих недр, потряс землю. Земля загудела и затряслась мелкой дрожью. Эта дрожь земли длилась буквально две секунды. Затем все прекратилось, словно ничего и не было. В столь ранний час многие ещё спали и, вовсе не ощутили подземных толчков, а многие бодрствующие, даже не придали грозному явлению никакого значения. Те, кто заметил мелкое землетрясение и непонятный гул приписали его иным явлениям.
Всё шло как обычно. Отдыхающие спешили на пляж, чтобы занять лучшие места, подгулявшие повесы возвращались из ночных заведений, чтобы выспаться, спортсмены совершали утренний моцион по белому песку пляжу, чтобы поддержать и без того безупречные спортивные фигуры, продавцы спешили открыть свои лавки, чтобы заработать дневную выручку – все были заняты своими привычными делами.
Никто не знал, что через несколько минут наступит великий потоп, который навсегда похоронит цивилизацию Флориды под океанскими водами. Никто не знал, что никому их них не суждено будет увидеть новый восход солнца.
И вот конец света начался. Море внезапно начало стремительно отходить в глубь, обнажая песчаное морское дно. Вода исчезла, а на месте моря образовался плоский котлован морского дна. Всё это происходило на глазах сотен тысяч людей, оказавшихся в этот день на пляже. Люди просто стояли и созерцали чудовищное и нереальное по своим масштабам явление.
Вдруг, все увидели, как из –за горизонта начала вырастать гигантская стена воды. Она росла всё выше и выше, пока не заслонила собой всё небо. Ревущий гул резал перепонки. Гигантская волна неумолимо шла на побережье. Многие бросились бежать, некоторые в ужасе кричали. Но что могли сделать эти несчастные, чтобы спасти свою жизнь?
Только один неизвестный седовласый старик с упоением созерцал двигавшуюся массу воды, будто он всегда ждал этого часа. Будучи глубоким стариком, он один не боялся смерти и с гордым величием ждал её, обратив свой неукротимый и гордый взор к морю. Этот ученый-геолог из Калифорнийского университета, который всю жизнь потратил на изучение континентального шельфа Флориды, был единственным, кто знал о предстоящей катастрофе, но никто не верил ему тогда. Этот смертельно больной раком человек, предпочел умереть от гигантской волны и в честь этого поворотного в человеческой цивилизации события специально прибыл во Флориду, чтоб встретить там свою смерть. И сегодня был его триумф, триумф всей его жизни. Его пророческие предсказания сбылись! О, какая величественная и красивая смерть!
В великой Атлантике
Азбука выживаемости в океане
Глава девяносто девятая
Первая ночь после потопа: сон армагидона
Сначала сон мой был крепок и безмятежен, каким может быть сон усталого человека, но постепенно мучительный кошмар стал наполнять его. Сначала мне снился наш маленький домик на болотах Маша. Я снова была в своей комнате и просто бродила среди давно знакомых вещей и предметов, будто разыскивая что-то, чего никак не могла найти. Но что же я ищу? – забыла. Я продолжаю искать то, чего не было, и, более того, не должно быть в комнате. Но что же это? Однако я ищу, ищу, обходя один предмет за другим. В комнате всё так же. Вот наша допотопная кровать, на которой мы с Грэгом занимались любовью, вот нехитрый комод, где хранились наши вещи, там белеет крошечная кухонька, вот черный крест над трюмо.
Я подняла голову и автоматически посмотрелась в зеркало, но не увидела там собственного лица. Я потрогала ладонью свое лицо – лицо было на месте. Я снова взглянула в зеркало – никого. Меня не было! Мутное зеркало ничего не отражало. Я, хотела, было, вытереть ладонью стекло, но и ладони не было. Я не видела собственной руки!
- Грэг!!! – в ужасе закричала я, зовя на помощь мужа, но не слышала собственного крика.
Но, вот дверь с грохотом отворяется и на пороге стоит…губернатор Флориды. Коди был жив. Он пришёл, чтобы отомстить мне за свою смерть.
Я успеваю подскочить к двери и запереть её на щеколду. Подонок бьёт ногами с такой силой, что дверь вот-вот слетит с петель. Я знаю, если он проникнет внутрь, то убьет меня. С ужасом я пытаюсь удержать дверь, но всё тщетно. Ещё удар -и дверь вылетает вон.
Подонок схватил меня и тащит в постель. Намерения его ясны. Меня ждёт ещё более страшная смерть, чем просто удар бритвой по горлу. Прежде чем убить мня, он наглумится надо мною. Я кричу, но никто не слышит меня.
Мои руки снова связаны и прикручены к кроватной спинке. (Теперь почему-то верёвкой). Все предметы в комнате качаются перед глазами, даже черный крест на белой стене. Он снова насилует меня. Боль и унижение сливаются с отвращением разврата. Господи, поскорей бы это закончилось. Я больше не хочу жить.
Его лицо озаряется змеиной улыбкой. Он вынимает разбухший от разврата член, и ставит грязный лакированный ботинок мне на живот. Сжав член в кулаке, словно огромный сосок коровы, массирует его, выпуская целый фонтан спермы прямо мне в лицо. Сперма заливает глаза и рот. Скаля белоснежный ряд зубов, он смеётся, он получает удовольствие от всего этого.
Но это ещё не всё. Самое страшное он приготовил напоследок. Он с силой хватает меня за шею волосы и пригвождает меня к постели. Его безобразный член болтается прямо перед моими глазами. Я вырываюсь, я пытаюсь сжать челюсти, но тщетно. Его руки кажутся железными, его крепкие, как тиски пальцы, разжимают мои зубы… и вставляет свой огромный член мне в рот. Приступ рвоты душит меня, я хочу вырвать, но не могу. Член всё глубже и глубже уходит в глотку. Я задыхаюсь, я умираю. Хрипящий крик ужаса вырывается из моей груди,…и я просыпаюсь.
-Что с тобой, детка, что случилось? – Перед собой я вижу добрые, детские глаза Грэга. Мне всё ещё дурно от ужаса и меня трясет, словно в ознобе и к тому же тошнит совсем по-настоящему.
–Да, что с тобой, ты бледная, как полотно?
-Мне приснился дурной сон. Это был он! Он!
-Кто он?
Я понимаю, что зашла слишком далеко, что не могу рассказать Грэгу о приснившемся мне кошмаре.
-Ничего, милый, это просто кошмар. Страшный сон, и его уже нет.
-Господь всемогущий, как ты меня напугала! Ты так кричала, что я подумал, что тебе плохо, и ты умираешь! Я будил, будил, но ты никак не вставала. Детка, давай договоримся, что ты больше не будешь меня так пугать, - Грэг нежно погладил меня по вспотевшей голове.
-Хорошо, Грегги, я постараюсь больше никогда не смотреть страшных снов, - улыбнулась я в ответ.
Глава сотая
День третий: разделываем китёнка
-Вот и славно, - не понял моей шутки Грэг. – А теперь нам нужно раздобыть что-нибудь поесть. Лично я голоден, как волк. Едва Грэг упомянул о еде, под ложечкой у меня тут же засосало. Я вспомнила, что с тех пор, как мы отобедали дома взбитой клубникой со сливками, мы не ели вообще. А прошло уже более трёх суток. Неудивительно, что меня тошнило.
Немного приведя себя в порядок, мы встали и принялись бродить по яхте в поисках чего-либо съестного, что могло немедленно утолить наш всё возраставший голод.
С прошлого пиршества Бинкерса осталось совсем не многое. Старик был жаден на подношения гостям, даже если гость был сам губернатор Флориды, и ограничился огромной идейкой, которую накануне ское братство подарило ему в честь светлого дня Благодарения, да бутылкой подлинного Шато-Лато, которую так беззаветно хранила, даже его покойная супруга-пьяница в своей коллекции вин. «Раз всё это досталось мне бесплатно», - подумал проповедник, - «почему бы не предложить губернатору». Ту огромную индейку, которую принёс Бинкерс на яхту, вынесло водой через иллюминатор. Единственное, что нам оставалось с пиршества, устроенного Бинкерсом, это ещё не раскупоренная бутылка Шато-Лато, которая всё ещё лежала в разбитом буфете, да ведёрко-холодильник с прозрачными кубиками льда.
Кубики переливались, словно бриллианты, мерно постукивая о стенку термоса. О, для нас они были дороже самых дорогих бриллиантов, потому что имели СТОИМОСТЬ ЖИЗНИ, НАЩЕЙ ЖИЗНИ. Эти маленькие кубики жизни были единственным источником пресной воды. Потому что страшнее голода, только жажда.
Жажда – самая непереносимая пытка на земле. А жажда в океане – это пытка вдвойне. Слыша как за бортом плещется вода, несчастный страдает ещё больше, чем если бы он находился в пустыне. В конце концов, он теряет рассудок и бросается пить соленую воду, но жажда отступает лишь на долю секунды, а затем распаляется ещё больше. Несчастный пьёт и пьёт до тех пор, пока соленая вода не разрывает ему желудок, и он не умирает.
С этим ведерком льда нам удалось бы избежать подобной страшной участи…по крайней мере, на время. При правильном расходе, этого ведёрка со льдом нам должно хватить её на неделю, а то и больше.
В груде мусора и завалов Грэгу удалось отыскать свой пояс Шахида. Сладкая карамель подкрепила наши силы, и голод отступил, будто его и не было. Но от сладкого нам тут же захотелось пить. Я вынула кубик из ведёрка и дала пососать Грэгу, а другой взяла себе. О, какой сладкой показалась ледяная вода, от которой сводило зубы. Какой сладкой пыткой показался мне её ледяной поцелуй.
Подкрепившись, мы сразу почувствовали себя лучше. Незатейливая пища и пресная вода вернули нам надежду на жизнь, которую после пережитых событий почти утратили.
Душистый морской бриз пахнул в лицо. Прохладный морской ветерок ободрил наши уставшие от потрясений души. Нам снова захотелось жить. Стараясь больше не о чём не думать, я подставила лицо навстречу ветру. Вдруг, мой взгляд поймал привязанного за перила бассейна китёнка. Грэг был уже там. Он громко кричал от радости, и что-то рьяно жестикулировал мне.
-Иди сюда, смотри, смотри. Господь всемогущий, теперь двум несчастным грешникам мяса хватит до самого судного дня!
Я радовалась вместе с ним и прыгала вокруг китёнка вместе с Грэгом, как ребёнок. Мы громко смеялись и шутили, пиная китенка ногами и заталкивая пальцы ему в пасть.
Наконец, немного подустав от наших дурачеств, мы стали думать, каким способом лучше сохранить мясо, чтобы оно не испортилось под жарким тропическим солнцем. В конце концов мы сошлись во мнении, что лучше всего и проще будет разрезать мясо китёнка на тонкие пласты и высушить на солнце и ветру, а жир вытопить на корабельном примусе. Так мы и поступили.
Вскоре работа по разделки туши закипела. Это, оказалось, сделать не так-то легко, как мы предполагали в начале. Хрупкий на вид китёнок с трудом поддавался тупым столовым ножам, даже знаменитый выкидной финский нож Грэга не резал, а только кромсал нежное мясо детеныша на безобразные, словно покусанные собаками ошмётки.
В конце концов, я поняла, что если мы будем так продолжать и дальше, мы потеряем ценное мясо. Взяв небольшой тайм-аут, мы стали совещаться, как лучше разделать непокорную тушку.
Тут мне в голову ударила блестящая мысль. У меня же был мой кухонный топорик, специально предназначенный для мяса. Как же я могла забыть о нём! Острое, как бритва лезвие легко справиться с плотной, словно резина кожей китёнка и позволит аккуратно отделить жировую прослойку и разделать студенистое китовое мясо на ровные пласты. Уговорив Грэга подождать минуту, я спустилась в каюту, чтобы найти топорик. Шанс был небольшой, но он всё-таки был. Из каюты я вышла, победоносно держа индейский топорик в руках.
-И-е-е-е-ха! – радостно закричал Грэг победным кличем Семинолов. – Неси его сюда. Теперь - то я надеру этому тупому ластоногому задницу! Если она у него, вообще, есть…
И разделка пошла. Одним ударом Грэг надсёк брюшную полость китёнка, из которой скользким и тяжелым комом вывалились внутренности. Сладковатый запах протухшей крови разнёсся по воздуху. Этот запах сразу же наполнил мне о трупах, выброшенных за борт.
Я даже заметила, что в желудке китёнка все ещё оставалось молоко матери. Ком тошноты подступил к моему горлу. Меня едва не вырвало. Закрыв рот руками, я отвернулась, чтобы больше не видеть омерзительного зрелища. А Грэг, будто не замечая ничего, продолжал спокойно разделывать мясо.
-Хочешь язык, милая. Говорят, алеуты едят китовый язык прямо сырым. – При этих словах Грэг с аппетитом надкусил окровавленный комок плоти, и протянул его мне. – Попробуй, честное слово, это вкусно, - предложил он. -Лили, что с тобой?! – закричал Грэг, но я больше не слышала его крика, потому что была в глубоком обмороке.
Очнулась я оттого, что Грэг лил мне в лицо холодную воду.
-Объясни мне, что с тобой? Ты начинаешь меня беспокоить. – Рот Грэга был ещё вымазан в крови, как у вампира.
-Это ты меня беспокоишь. Как ты можешь есть такую гадость? Это же сырое мясо! - простонала я, едва придя в себя.
-Не знаю, может, я не такой привередливый, как ты. Детка, пойми, тут нам не придётся выбирать, - Грэг попытался погладить меня по голове сальной и окровавленной рукой, но я с омерзением отдернула её от своей головы. - Другого всё равно у нас нет, и, чтобы выжить, нам придётся есть мясо этого долбанного ластоногого, - ласково объяснил мне Грэг.
-Давай сюда, - мужественно произнесла я.
-Что? - не понял Грэг.
-Свой язык.
-Как мой язык? - испугался Грэг, уставившись на меня безумными глазами, искоса посматривая на нож в моей руке.
-Да не твой, а китенка, - рассмеялась я, – неужели ты и в правду подумал, что я собираюсь отрезать твой язык.
Грэг отрезал мне небольшой пластик. Закрыв глаза, я проглотила кусочек. Действительно, вкус был незабываемый. Жирно-студенистое мясо, даже без соли, просто таяло во рту. Я попросила ещё и ещё. Вскоре от языка китенка ничего не осталось. Зато жирная пища вызвала новый виток жажды, и нам пришлось «запить» её ещё двумя кубиками льда.
Кубики льда убывали на глазах. Я поняла, что если мы станем продолжать в том же роде, то вскоре израсходуем всю воду и погибнем мучительной смертью. Я знала, как безрассуден бывает Грэг в вопросах экономии, как безволен он перед своими потребностями, и поэтому, плотно захлопнув крышку термоса, я спрятала термос подальше, чтобы муж не нашёл его. Как ни подло выглядело моё недоверие к мужу, но это была необходимая мера, чтобы сохранит жизнь нам обоим.
Подкрепившись изысканным деликатесом из китового языка, мы с удвоенными силами принялись разделывать тушку китёнка. Нужно было успеть распластать китенка на тонкие ломтики мяса, пока солнце совсем не скрылось за горизонтом. Мы с жаром приступили к работе, и к вечеру могли любоваться, как тонкие ломтики, развешенные на тонкой леске, красовались на перилах верхней палубы, обдуваемые лёгким тропическим ветерком.
Жира было совсем немного. Оказалось, китёнок был вовсе не жирным, как казалось раньше. Но это не расстроило нас, потому что основную его часть составляло превосходное диетическое мясо. Теперь мы могли не беспокоится за продовольственную безопасность нашей крохотной команды из двух человек, и спокойно легли спать.
Но прежде чем заснуть, Грэг порылся в кармане брюк, достал небольшой блокнот и огрызок карандаша и без лишней фантазии так и записал: «День третий: разделывали китёнка». – А потом почесал карандашом по затылку и добавил: «Думаю, что пока выживем».
Глава сто первая
Птицы Войны*
Как беспечны мы были тогда. Неужели, я забыло поговорку «Было бы корыто, а свиньи то найдутся». «Корыто» в виде разделанных пластов мяса мы предоставили, и «свиньи» не замедлили появиться на следующее же утро.
Мы спали на верхней палубе. На следующий день меня разбудил пронзительный крик чаек. Сначала я не придала этому значение. Просто какие-то большие птицы кружились возле нашей яхты. Находясь в полусне, я плохо соображала. Однако, мне хватило ума разбудить Грэга. Грэг сразу же понял всё. Он вскочил и бросился наружу. Поведение мужа показалось мне странным. Затем я услышала истошные вопли Грэга.
Тут я вспомнила: присутствие морских птиц является первым признаком, что земля где-то рядом, и, быть может, Грэг кричит, чтобы я вышла на палубу и увидела землю собственными глазами.
Я побежала наружу, чтобы воочию увидеть заветный берег, но вместо этого предо мной предстала картина отчаянной борьбы. Какие-то огромные чёрные чайки атаковали наши запасы китятины.
Впереди, словно Аника –Воин, выступал Грэг, который, размахивая руками, отгонял огромных жадных птиц, что норовили стянуть кусок мяса. К своему ужасу, я заметила, что половина наших «запасов» уже растащена ненасытными птицами.
-Снимай мясо, птицы войны растащат все!!! – что есть сил кричал мне Грэг, отбиваясь от огромных черных чаек руками.
Я кинулась на выручку Грэгу, но всё это было напрасно. Птицы были куда проворнее нас. Пока мы отгоняли одних, другие тащили мясо прямо у нас из-под носа, ловко поддевая ломти своим крючковатым клювом.
В пылу жора, одна даже села мне на голову и тут же увязла крючковатыми когтями в волосах. Птица отчаянно пыталась вырваться и клевала, куда не попадя. Я стала со всей силы бить птицу кулаками, та больно клевалась острым, как бритва, тонким крючковатым клювом, оставляя глубокие порезы на ладонях и руках. Если бы не Грэг, я точно лишилась бы глаз. Грэг схватил птицу за горло, и, что было силы, тряхнул её, сломав ей шею.
Я поняла, что так, как мы действуем, у нас ничего не получится. Птицы не отстанут, пока не растащат всё мясо. Вдруг, я вспомнила о пистолете. Грэг оставил его в каюте, когда выбежал на палубу. Звук выстрела должен был отпугнуть этих «Стимфалийских птиц»*.
Я бросилась в каюту. Пистолет лежал на месте. Я схватила пистолет и выстрелила в разбитый иллюминатор. Эффект был потрясающим. Птицы разлетелись в мгновения ока. Но мы оба понимали, что это не надолго, и потому сразу же бросились спасать остатки китового мяса.
К сожалению, больше половины наших «запасов» оказались уже потеряны. А те жалкие остатки, что оставили нам птицы, были основательно расклёваны их острыми клювами и напоминали ошмётки кожи. Удрученные неудачей, мы поднялись на верхнюю палубу. Мы были молчаливы и подавлены, никто из нас не произнёс ни слова, мы оба жестоко корили себя за недопустимую беспечность. Но что было делать. Нужно было не предаваться отчаянию и жить дальше. Потому что ничего другого нам не оставалось.
-А почему ты кричал о каких-то птицах войны? – наконец, спросила я у Грэга, когда всё улеглось.
о
Птица отчаянно пыталась вырваться и клевала, куда не попадя.
-Ты что не знаешь? Так у нас во Флориде назвают фрегатов, - вздохнул Грэг, глядя на свои окровавленные руки, изрезанными острыми когтями и клювами адских чаек.
Так вот кем были эти огромные черные чайки с кроваво красными подгорликами! Что ж, меткое название для этих проклятых «Стемфалийских птиц», растащивших у нас все запасы мяса! Я злобно пнула мертвого фрегата, распластавшегося огромными черными крыльями на палубе, и безжизненно опучтилась на палобу.
Взяв несколько ломтиков сырого китового мяса, и запив его двумя кубиками льда, мы получили свой нехитрый завтрак. Сытость немного притупило уныние, и мы стали размышлять, чем нам обоим заняться дальше. А дел у нас было предостаточно.
Морская вода, попавшая внутрь, причинила значительный ущерб судну. Ударной волной все наши чемоданы раскрыло, а намокшие вещи разбросаны по всей каюте. Трудно было найти что-нибудь в подобной свалке вещей. Мы, даже не знали, где находятся наши документы. Одежда, вещи, обломки - всё валялось вперемешку.
Весь оставшийся день мы посвятили разбору завалов. Первым делом, нужно было вытащить одежду на палубу и хорошенько просушить её.
За одежду мы не волновались. Не украдут же птицы нашу одежду? И потому, мы вывесили одежду на перилах верхней палубы, там же, где раньше висели кусочки вялившегося китового мяса. Но теперь мы ни в чём не были уверены, и потому, как следует закрепили ткань леской, чтобы одежду не унесло в океан.
Вскоре нашлись документы. Они лежали на самом дне завала. Документы подмокли, но, каким-то чудом, не испортились. Оставалось лишь просушить их на солнце. Что касается денег – Грэг ни на секунду не расставался с рюкзачком, куда он переложил заветные три миллиона долларов. Он даже спал на нём, подложив под голову вместо подушки.
С другими вещами было сложнее. Спальную каюту тоже затопило. И вся постель вымокла так, что из неё можно было выжимать воду. Пришлось сушить всё, включая матрас и меховое покрывало, в которых мы так нуждались в холодные морские ночи. Спать и дальше на голых досках, было почти не выносимо. Так не заметно прошел и этот день. Укладываясь спать, Грэг опять достал карандаш и, памятуя о происшествии с птицами, записал такую фразу: «Сегодня я облажался. Фрегаты растащили всё. Не знаю, как будем жить дальше», - он вздохнул и отложил карандаш…От расстройства Грэг ещё долго не мог уснуть, ворочаясь и всякий раз отдавливая и без того мою больную ногу, отчего над гладью ночного океана то и дело слышались «нехорошие русские слова».
Глава сто вторая
Из дневника капитана Грэга
«Прошло всего две недели. И эти недели показались мне вечностью. Что же будет с нами дальше? Впереди – мрак и неизвестность, позади – тюрьма и электрический стул.
Штиль. Тишина гнетёт так, что давит на уши. За всё время, что мы в океане не выпало не единой капли дождя. Один день так похож на другой, что я начинаю терять ход времени. Кажется, весь мир вымер, и остались только океан и наша яхта, и так будет всегда.
Я знаю, теперь нас ищут, нам больше нет возврата в цивилизацию, и океан станет для нас последним прибежищем – нашей могилой.
Мы близки к отчаянию. Провизия подходит к концу, и нас ждёт голодная смерть. Карамель давно съедена. Мясо китенка протухло так, что его не возможно есть без омерзения. Однако, и этого скоро не будет. Как ни скудна наша порция протухшего китового мяса, но мы рады и ему, потому что ничего другого у нас не осталось.
Больше всего я беспокоюсь за Лили. С момента начала нашего путешествия её не переставая мучает жестокая морская болезнь. От качки и голода её тошнит почти каждый день. Она держится мужественно и старается не выдавать своих физических страданий, но бедняжка так осунулась и исхудала, что это видно невооруженным взглядом. Бедная Лили, она совсем не привыкла переносить голод!
Третья неделя. Лили спрятала кубики льда и выдает по одному кубику в день. Омерзительно ощущать, что собственная жена тебе не доверяет.
Жара такая, что почти всё время хочется пить. Она держит ключ от буфета в кармане. Я знаю, там она прячет пресную воду. Смертельно хочется пить. Ни мольбы, ни угрозы не действуют на неё. Она словно глухая. Один кубик в день – и всё. Я чувствую, как провинившийся мальчишка перед всесильной мамашей. Но она не моя мать, тогда почему я не могу восстать против неё?! Какая-то невидимая сила все время мешает мне сделать это. Что это? Собственное безволие?…слабость? Я начинаю ненавидеть себя за это, ненавидеть её…Тупая, жадная дрянь!
Судя по нарастающей жаре, океанское течение несет нас к экватору.
Я так больше не могу. Несмотря, что она старше всего на четыре года, она считает меня пацаном, которым вправе командовать. Иногда мне хочется убить её. Просто приблизиться и перерезать её белую, пухлую шейку.
От китового жира её выблевнуло. Она испачкала мне последнюю чистую футболку. Вообще, её либо блюёт, либо она дрыхнет.
Я оставил ей мясо, а сам перешёл на жир. Мясо воняет меньше, а от жира вонь такая, что есть его просто невозможно. Протухший жир кита воняет мертвечиной. Проще питаться собственным дерьмом.
Закрыв ладонью нос, я проглотил, сколько смог и меня не рвало. Ха-ха! (Смеюсь). Обычно меня блевало и по меньшему поводу. Кажется, мой желудок начал привыкать к этой дряни. Интересно, ко всему ли человек привыкает? Можно ли, к примеру, есть собственное дерьмо? А мочой утолять жажду? Если поднатореть, то, наверное, можно продержаться сколько угодно, прежде чем подохнуть.
Пока она дрыхнет на своём шезлонге можно украсть ключ и вволю насосаться ледяной воды, но какой –то моральный барьер мешает мне сделать это. Господь всемогущий, кажется, от жажды я теряю рассудок! Помоги мне выдержать это тяжкое испытание!
Пошла четвёртая неделя нашего путешествия. Приближается катастрофа. Сегодня я потерял человеческий облик. Я схватил свою жену за горло и едва не придушил. В ответ она швырнула мне ключи в лицо. Как безумец бросился к заветному термосу…и, зачерпнув целую горсть льда, проглотил одним махом. Я раскусывал кубики, как собака, пока мои зубы не стало сводить от холода. Когда я опомнился, на дне оставалось только два кубика. О, как я теперь раскаиваюсь в своем поступке. Помню её глаза. Два огромных глаза с испугом смотрели в лицо. Я – дрянь! Мне нет прощения!
Глава сто третья
Вода из воздуха
Так, наверное, ощущаешь себя перед смертью. Отчаяние сменилось апатией. Хотя я не ела два дня, я не чувствую голода, но жажда мучает почти невыносимо. Сегодня мы съели два последних кубика льда, а дальше – смерть.
Я не виню Грэга за его проступок. Жажда лишает человека рассудка, а мой Грегори слаб. Теперь, когда мы оба знаем, что умрём, зачем обижаться друг на друга, теперь, когда мы не в силах что-либо изменить, и нам остается лишь только положиться на судьбу, это просто глупо.
Господи, как тяжело умирать. Хотя бы глоток воды. Маленький глоточек, который освежил бы моё горло. Господи, пошли нам дождь! Пусть хляби небесные разверзнутся и пойдёт дождь!
Но небо глухо к моим молитвам. Стоит сорокоградусная тропическая жара и ни малейшего ветерка. Природа ненавидит нас, иначе она послала бы дождь.
Мы на открытой палубе, спим тоже на палубе - в замкнутом пространстве каюты почти невыносимо. Там нет кондиционеров. Ха-ха-ха! Кондиционеры. Какие, к черту, теперь кондиционеры, когда, даже генератор не работает, и нам не на чем плыть. Вот уже вторую неделю мы никуда не двигаемся. Стоим на месте…
Когда я засыпаю, я вижу один и тот же сон: как течет вода, пресная вода. Я вспоминаю наш водопад в первый день нашей встречи. Целый водопад пресной воды! Он льётся мне на голову, я пытаюсь ухватить языком струйки. О, боже, соль! Опять соль. Я открываю глаза. Грэг льёт мне на голову морскую воду. Это помогает лишь на несколько секунд… Пелена бреда спадает. И мне как будто легче.
Я снова живу. Но зачем? Для новой пытки жажды. Я снова думаю о воде, и это только распаляет мою жажду. Просто ни о чём другом я думать не могу. Огненный от солнца тропический день тянется целую вечность. Интересно, он закончится когда – нибудь. Вода, вода. Как хочется пить. Рот наполняется слюнной пеной. Я пытаюсь пить и её, но всего лишь самообман, и мой организм не принимает такого обмана.
-Хватит, я так больше не могу! – кричит Грэг. – Он опрокидывает ведерко с морской водой и бросается пить.
-Не надо не пей! – Что было сил, я выбиваю ведёрко у него из рук. Между нами завязывается борьба. Грэг отпихнул меня, и я полетела на палубу. Ведро упало на палубу и вода разлилась по доскам. Грэг смотрел на меня безумными глазами. Но тут же беспомощно опустил взгляд и схватился за голову. Приступ безумства прошёл. Наступило тупое отчаяние. Но всё равно, умирать от жажды и слышать, как всего в нескольких метрах от тебя за бортом плещется вода – поистине танталовы муки.
Мы сидели друг против друга, и тупо созерцали, как вода испаряется с досок. Вдруг, ко мне пришла спасительная идея: «А почему бы не использовать испаряющуюся воду для питья. Стоит только натянуть целлофан, и солнце сделает своё дело». Эта мысль показалась мне настолько простой, что, стукнув себя по голове, я громко рассмеялась:
-Ха-ха-ха! Какие же мы с тобой дурни, Грэг! Кругом полно воды, а мы умираем от жажды! Поистине, мы заслуживаем того, чтобы подохнуть на этой посудине от собственной глупости. Ха-ха-ха! Два идиота. Ха-ха-ха! Ну, и глупоё у тебя лицо.
По взгляду Грэга было ясно, что он решил, будто я спятила от жажды и голода.
-И откуда ты возьмёшь пресную воду? – осторожно спросил Грэг, всё ещё отстраняясь от меня. – Неужели из воздуха?
-Вот именно из воздуха! Нужно лишь отделить воду от соли!
-Как?
-У нас есть полиэтилен?
-Сколько угодно, - оживился Грэг. Кажется, он начал понимать мой замысел.
-Тащи всё сюда.
-Есть! - обрадовался Грэг.
Для эксперимента я зачерпнула полное ведро солёной воды и натянула полиэтиленовой пакет и стала ждать. Не прошло и десяти минут, как на поверхности полиэтилена появились испарина. А ещё минут через минут пять появились капли конденсата. Правда, её было совсем немного, лишь только для того, чтобы лишь немного смочить наши ссохшиеся соляной коркой губы, но каким наслаждением был для нас этот первый крошечный глоток воды. Я никогда не пила такой сладкой воды, какой была эта, теплая и пахнущая полиэтиленом вода.
Мой план сработал! Новая надежда на жизнь озарила наши сердца. Теперь мы могли выпарить сколько угодно воды, чтобы, если не напиться, то хоть как-то облегчить наши страдания. Солнце, которое до этого убивало, нас, превратилось в нашего союзника. Оно исправно выпаривало нам воду, которая оседала на полиэтиленовой плёнке. Мы лихорадочно соскребывали пальцами воду с поверхности полиэтилена и словно драгоценное лекарство по капле отправляли её в рот. Вода была солоноватая, но вполне пригодная для питья. Итак, несколько раз. После довольно долгой и утомительной работы мы смогли утолить свою жажду, и сразу же почувствовали сильнейший голод.
Глава сто четвертая
Манна морская или Паштет из планктона
Как это бывает со слабовольными людьми, уныние вновь охватило нас. После почти месячного плавания на яхте не оставалось ни крошки еды. Даже железное ведёрко с вконец протухшим жиром кита и то было вылизан нами до дна, что даже не осталось его омерзительного вездесущего запаха.
Неужели мы избавились от жажды, только лишь затем, чтобы умереть от голода? Это было бы верхом глупости. Если уж нам удалось дистиллировать воду столь простым путём, почему бы не проделать это и с пищей.
Вокруг нашей яхты постоянно вертелось множество рыб. Иногда я сама могла наблюдать, как из воды выпрыгивают быстрокрылые летучие рыбы и вихрем проносясь возле борта, словно причудливые, большие стрекозы. Видела я и пучеглазых марлине. Эти могучие огромные рыбы, рассекая своим острым торпедообразным телом охотились вблизи нашей яхты на крылатых прыгунов. Что качается акул, то одна или две хищницы постоянно дежурили возле нашей яхты, словно предвкушая дармовую добычу из свежей человечены.
Но, для того, что бы поймать хотя бы одну из этих проворных рыбин нужны надежные снасти, а главное наживка. Снасти мы могли бы соорудить из подручного материала, но что касается наживки… Последний кусок китового мяса был непредусмотрительно съеден мною ещё с неделю тому назад. Как я раскаивалась в этом теперь! Ведь мы с легкостью могли обменять его на два десятка превосходного, а главное, свежего акульего мяса.
Сколько раз такие рабы цивилизации, как мы, погибали посреди океана потому что по своей глупости не могли добыть себе еды в кишащих жизнью водах. Сколько раз люди оказывались жертвами стереотипов, что в море можно выжить за счет ловли рыбы. Люди привыкли видеть только большое, но пропускают то малое, от чего зависит сама жизнь океана.
«Если нельзя питаться рыбой, почему бы самим ни питаться, как рыбам», - эта простая мысль словно ударила меня в голову. Я сразу же вспомнила о великом норвежском путешественнике Туре Хейердале. Так тот парень, которому удалось переплыть в своей соломенной корзине* через Атлантический Океан, в самые голодные дни только и выживал за счёт крошечных рачков - планктона, которых он отфильтровывал с поверхности воды.
Так зачем было и нам подыхать от голода, когда сама вода представляла собой колыбель жизни для мириадов крошечных организмов, если не деликатесных даров моря, то вполне съедобных для человека. И эта манна небесная, а точнее морская, дарованная Господом, в изобилии находилась прямо под нашими ногами. Оставалось только взять её. И этой манной был планктон.
Я сразу же вспомнила о разного рода морских тварях, «фильтрушках», как сразу же окрестила их я, не утруждающих себя жестокой борьбой за пропитание, а живущими только за счет того, что всю жизнь процеживают сквозь себя воду с морскими рачками. «Если эти, кстати, не самые маленькие существа океанической экосистемы, питаются таким образом всю жизнь, почему бы нам не опробовать то же самое», - подумала я. – «Стоит только отфильтровать рачков какой-нибудь тканью – и морской обед готов». Будешь силен и здоров, как кит.
Правда, мне никогда раньше не доводилась питаться наподобие киту морским планктоном, и я не знала каков он на вкус. Но стоило попробовать. Тем более, что другого выбора у нас просто не было. Я поделилась новаторской мыслью с Грэгом, и мы с жаром принялись осуществлять нашу новую идею.
Оставался один главный вопрос – чем цедить рачков. Нет, не подумайте, ткани у нас на судне было предостаточно. Ведь у нас на яхте находился мой полный гардероб одежды. Отфильтровать можно было чем угодно, но всё это мало годилось для сооружения подходящего сачка.
Тут на глаза мне попались мои плотные капроновые колготы, те самые, в которых я когда-то давно приехала во Флориду. Грэг ненавидел эти колготы, и каждый раз грозился разрезать их и выбросить на свалку, когда заставал меня в них. Сколько раз я спасала их из беспощадных рук Грэга и прятала в дальний угол чемодана. О, я будто предвидела, что когда-нибудь эти ужасные предметы старушечьего гардероба могут понадобиться. И теперь понадобились!
Из капроновых колготок можно было соорудить великолепную сеть для ловли планктона. Капрон с легкостью пропустит через себя воду, а оставшиеся в ней рачки осядут в носовой части колготок.
Вскоре работа пошла. Разрезав колготы напополам, Грэг закрепил полученные чулки на обруче из проволоки и плотно обшил капроновой нитью. Получилось что- то наподобие сачка. Оставалось насадить сачок на длинную палку - и сачок для ловли планктона готов. Грэг отыскал швабру и вынул палку, затем проделал сквозное отверстие. Чтобы сачок не остался за бортом, со всей старательностью он прикрепил проволоку к древку.
Осторожно опустив сачок в воду, он принялся медленно водить им по поверхности воды, где обычно собиралась основная масса океанического планктона. Когда от попавшей в неё воды колгота надулась до огромных размеров, Грэг стал осторожно приподнимать её, чтобы вода успела просочиться сквозь плотный капрон.
Готово. Оставалось лишь посмотреть, что там внутри. Внутри находилась какая-то скользкая, полупрозрачная слизь, похожая на жидкие человеческие сопли. Не знаю, был ли это тот самый планктон, или обыкновенная взвесь грязи… Чтобы попробовать, я соскребла омерзительную слизь ложкой и предложила опробовать её Грэгу.
-Что за сопля?! – расстроился Грэг, поморщив нос. - Это и есть эти долбанные рачки?! – Грэг поднёс ложку к глазам, в надежде разглядеть хоть одного из них. Отвратительный запах сразу обдал его нос.
-Ешь! – видя отвращение Грэга, строго приказала я.
Грэг нехотя взял ложку в рот и залпом проглотил всё.
-Ну, как?
В ответ жующий Грэг только утвердительно кивнул головой – это у него обозначало, что пища вполне съедобна. Вслед за ним попробовала и я. Какая гадость! При виде отвратительной, плохо пахнущей протухшей морской водой слизистой массы меня мутило. Но когда я отправила первую лодку в рот, то вкус его напоминал самый изысканный паштет из креветок. Вскоре, нам с Грэгом совершено стало наплевать, как выглядит и пахнет наше странное, склизское блюдо, и мы с удовольствием умяли всё то немногое, что нам удалось отскрести от капрона.
Хотя пища и была малопитательной, и её было мало, но она смогла на какое-то время заполнить наши желудки и немного приглушить боль от постоянного голода. А глоток оставшегося Шато - Лато вернул нам настроение.
О, отаком ужине, как у нас, не могли мечтать даже миллионеры. Мы сидели на борту роскошной яхты и, любуясь оранжевым океанским закатом, поглощали изысканный паштет из рачков, запивая его самым лучшим вином в мире.
Впервые за всё время нашего адского путешествия я была счастлива, потому что впервые отправилась спать не на голодный желудок.
Глава сто пятая
Спасительная находка
После того, как нам столь чудесным и простым способом удалось утолить жажду и голод, мы стали раздумывать, как достать настоящую пищу. Мы знали, что долго не продержимся на столь скудной пище и воде, и оба, в конце концов, ослабеем и погибнем от истощения.
Подкрепив себя последним глотком вина, мы принялись разыскивать еду на яхте. Может, что-нибудь завалялось в дальних уголках буфета? Я открыла буфет и обшарила все фонариком, будто надеялась, что что-нибудь появится там само собой. Тщетно – там ничего не было. Всё бутылки со спиртным, что хранились там, под ударом воды либо раскупорились и вылились, либо разбились. Искать в других местах было бесполезно. Обессиленная, я села на пол и опустила руки.
Вдруг, моё внимание привлекла небольшая дверца, на которой красовался огромный постер с кока-колой. Картинка была столь соблазнительной, что я подумала: «Неплохо было бы, хотя бы на миг приложится губами к ледяной, росистой бутылке и глотать, глотать, глотать сладковато – горький освежающий напиток. Глотать, пока не закончатся силы, а живот не наполнится булькающей влагой. О, какое это блаженство!».
-Грэг, а что там? – спросила я. (Я попробовала ручку – дверца была закрыта на замок).
-Автомат для Кока-Колы, - спокойно ответил Грэг.
-Автомат для Кока-колы?! – вскочив, почти выкрикнула я. – Так, значит, мы всё это время подыхали от голода, когда у нас под рукой был полный автомат Кока-колы и прочих снеков?!
-Не знаю, этот автомат был установлен давно, ещё при матери. Какая-то фирма арендовала у нас места для двух автоматов, да только не заплатила ни цента за аренду, а потом и вовсе куда-то исчезла, а автоматы так и остались стоять здесь. Не знаю, это материны дела, я в них тогда не вникал. Что толку: наверняка, автоматы сейчас пусты.
-Для двух! А я то думала, что та нарисованная чашка кофе на фоне смачной пиццы тоже декор яхты!
-Не питай напрасных надежд, Лили, там наверняка ничего нет. Кто станет оставлять товар…тем более, на чужой яхте.
-Слушай, ты, нытик, лучше тащи сюда свою тощую, ноющую задницу и помоги вскрыть автоматы. У тебя есть ключи?
-Зачем ключи? Автоматы всегда открыты. Грэг изо всех сил повернул ручку вверх, и дверца с лёгкостью приоткрылась. Каково же было наше удивление, когда мы увидели, что автоматы все ещё работали! Весёлый смайлик хитро подмигивал, предлагая электронное меню, а какой-то мультяшный голосок бодро пропел незатейливую рекламную песенку Кока-колы. От неожиданности мы оба остолбенели, словно перед нами предстала таинственная пещера Сим-Сима, полная сокровищ.
-У тебя случайно нет десятидолларовой монеты? – словно завороженная спросила я.
-Не разменяешь? – Грэг протянул мне пятисотдолларовую купюру.
-Придётся вскрывать, - заключила я.
Это был стандартный автомат ещё старой серии, предназначенный для продажи для Кока-колы, безалкогольного пива и прочих разных закусок, которые обычно прилагаются к этим напиткам, и которыми так любят набивать брюхо в перерывах между едой простые американские обыватели. Трудно было перечесть того, что предлагал автомат. Это был, как более традиционный фаст фут: пакетики с чипсами, арахис, солёные фисташковые орешки, и, конечно же, воздушная кукуруза – всеобщая любимица всей Америки, так и более изысканное и специфическое меню Флориды для более богатых клиентов как-то: сушеные креветки, вяленые кальмары и экзотическая рыба, консервированное мясо аллигатора, и, даже сушёная икра осьминогов. Здесь было столько еды, что мы могли бы «безбедно» прожить целых два месяца, ни в чём не нуждаясь. Оставалось самая малость – найти способ открыть двери этого заветного «Сим-Сима». Но как это сделать?
Чтобы открыть заднюю дверцу, нужно было вскрыть кодовый замок, а для этого нужно было иметь не только ключи, но и знать сам код. Как вы сами понимаете, у нас не было ни того, ни другого. Вся сложность заключалась в том, что автомат был изготовлен из титанопластика, настолько прочного современного материала, что вскрыть его было гораздо сложнее, чем обыкновенный сейф.
Оставалось одно – попытаться разбить автомат тяжелым предметом, но и такового предмета на яхте, по сути дела, не оказалось. Правда, был ещё якорь, но чтобы, в свою очередь, отцепить сам якорь от намертво приваренной к нему толстой цепи, понадобилась, по крайней мере, металлическая пилка, чтобы перепилить саму цепь, а её у нас не было. Получался замкнутый круг – мы не могли сделать это, потому что не могли сделать то. Мы были, как беспомощные котята, подыхавшие рядом с молочным контейнером. И это бесило меня более всего.
По первой глупости Грэг попытался вскрыть автомат ножом, как консервную банку, но только погнул его, не оставив на полированной глади автомата, даже царапины. Видя, что автомат не подается, резкий по природе, Грэг сорвался и стал изо всех сил крушить автомат уже кухонным топориком, причем куда попало.
Словно разъяренный бойцовый петушонок, Грэг налетал на автомат, но тот мужественно оборонялся, всякий раз выдерживая атаку, и, словно бы издеваясь над Грэгом, неприступный железный ящик проигрывал всё ту же веселенькую мелодию из рекламной песенки Кока-Кола, улыбаясь противным смайликом, выскакивающим с экрана, словно чёртик из табакерки. Это разозлило Грэга ещё больше, и он накинулся на автомат ещё яростнее.
В какой-то момент я стала опасаться за самого Грэга. Я боялась, что от сокрушительных ударов древко топорика может отлететь и убить самого Грэга. Чего доброго, в пылу сражений, он мог засадить железной палицей себе в лоб и убить себя. Но безумец только распалялся в своей борьбе. Если он разошёлся – его не остановишь.
-Грэг, не надо! Грэг, прекрати! Это бесполезно, Грэг! Автомат противоударный!
-Х…ов железный гроб! –наконец, воскликнул в отчаянии Грэг. – Разве тебя поставили здесь, чтобы ты играл музыку, да корчил рожи? Долбанная морда! На! Получай, получай! – Грэг изо всей силы стал бить по выскакивающему смайлику, но топор со звоном отлетал от металлического стекла.
Я обхватила Грэга сзади за руки. Всё ещё тяжело дыша от неравной схватки с автоматом, он немного успокоился и пришёл в себя.
Автомат стоял цел и невредим, словно единый монолит, только веселая рожица компьютерного смайлика все ещё нагло подмигивал нам, будто нарочно дразнила Грэга.
-Один ноль в пользу автомата, - печально заключила я.
Двое голодных людей в смертельной тоске созерцали железный шкаф полный разной снеди и думали, как же несправедлива порой бывает жизнь. Вся комичная ирония судьбы заключалось в том, что, будучи миллионерами, владеющие тремя миллионами долларов, мы не могли купить еды, даже у самих себя и всё только потому, что у нас не было мелочи.
Простая десятидолларовая монета спасла бы нам жизнь, но у нас не было, даже этого. Все наши деньги, как нарочно, составляли самые крупные пятисотдолларовые купюры. Ситуация была презабавная, и мы бы посмеялись над ней, если бы могли смеяться, когда мы оба почти умирали от голода, в то время, как рядом было столько еды. Думать об этом на голодный желудок было почти невыносимо.
-Ладно, Грэг, теперь уже слишком поздно. Идём спать, а завтра мы обязательно придумаем, как вскрыть этот чёртов гроб с Кока-колой. И завтра автомат будет здесь. Теперь он никуда не убежит от нас.
-Сегодня я целый день провозился с этим грёбанным ящиком. Мы даже не наловили планктона, мы ничего не ели.
-На, Грэг, поешь немного, я наловила это для тебя.
Грэг раздраженно дернул плечами и отвернулся.
-Не надо, - буркнул он. – Я больше не могу есть эту вонючую дрянь. Я скорее буду есть собственную блевотину, чем эти сопли из х…новых рачков!
-Всё хорошо, Грэг? – поглаживая моего разошедшегося петушка по его вспотевшему гребешку волос, спросила я.
-Да! – нервно выкрикнул Грэг, но потом смягчился. – Прости, детка, я сегодня не в себе. Эта долбанный ящик окончательно доконал меня.
-Возьми себя в руки, Грэг, завтра мы будем питаться, как нормальные, белые люди, а сегодня спать. Мне нужно немного поспать, у меня кружится голова, меня знобит, накрой меня потеплее. Завтра мы добудем еду, и всё будет хорошо, хорошо, - я начинала засыпать. Голод растворялся вместе с сознанием, которое погружалось в чёрную пустоту сна.
Грэг взял моё каракулевое пальто, то самое, в котором я когда- то приехала в солнечный Майами в качестве посмешища и встряхнул его от пыли, чтобы накрыть мне ноги. Вдруг он услышал звон. Грэгу показалось, что это монета покатилась по полу. Грэг подумал, что от голода он сходит с ума и его сознание выдаёт желаемое за действительное.
Звон монеты прервал мой сон.
-Мне это показалось, или я действительно слышала, как упала монета?
Тогда Грэг подумал, что вдвоём с ума не сходят. Если и она слышала, как упала монета –значит, монета действительно упала. Грэг взял фонарик и посветил. На полу лежала десятидолларовая монета, на которую можно было купить «у автомата» кучу всякой снеди!
-Десятидолларовая монета! Откуда она здесь взялась?
Я привстала и сбросила полушубок. Вдруг, мне показалось, что где-то снова звякнули монеты. Я порылась во внутреннем кармане пальто. Каково же было моё удивление, когда я вытащила оттуда ещё две десяти долларовые монеты.
-Ура!!! – что было сил закричала я в бешенном восторге. – Мы спасены!!! Теперь мы сможем купить на них кучу еды!
-Откуда всё это?! – Глаза Грэга сделались большими от удивления.
-Это сдача с нашего самого первого ужина. Видимо, я забыла её в кармане, вместе со всей шубой… Ха-ха-ха! Помнишь, как ты заказал роскошный обед в каком-то итальянском ресторанчике, а потом оказался в идиотском положении, когда не смог заплатить, потому что твоя мамочка заблокировала карточку. Ха-ха-ха! Видел бы ты своё лицо, когда мне пришлось платить своими наличными. Так вот это сдача с того самого злополучного обеда в отеле «Миранда»…
-Плевать мне, откуда это! – радостно прервал меня Грэг. (Видно, упоминание о фиаско с карточкой больно ударила по самолюбию Грэга). – Главное, что теперь мы сможем как следует нажраться. Бежим к автоматам!
-О, теперь нам хватит еды на целую неделю, а потом я таки раздолблю этот грёбанный ящик.
Нам было трудно совладать со своим аппетитом и сохранять благоразумие экономии, тем более, что мы не ели уже почти три дня. Голод измучил нас настолько, что мы почти потеряли рассудок. Едва добежав до автомата, мы тут же заказали целые горы пиццы, чипсов, минеральной воды и прочей ерунды. Словно голодные волки, мы тут же набросились на всё это нехитрое «изобилие».
О, как было сладостно вновь ощутить вкус цивилизованной пищи! Мы набивали желудок сушёной пиццей, засыпали орехами, захрустывали картофельными чипсами и попкорном, обильно запивая всё это Кока-колой, сладкой водой и кофе. Эта была настоящая вакханалия обжорства, но мы не могли остановиться и ели, ели, ели.
Столь долгожданная пища казалась нам мёдом. Я никогда не знала, что такая незатейливая пища вечно занятых, ленивых городских людей, как фаст-фут, которую, кстати, я всегда презирала, может доставлять такое неземное удовольствие, когда хорошенько поголодаешь. Верно говорят - «Голод – не тётка».
Мы ели, ели, ели, пока наши желудки сами не опустились под тяжестью пищи. Вскоре аппетит наш был полностью удовлетворён, и нам не хотелось больше есть.
Мы буквально опьянели от пищи. Наевшись, я сразу почувствовала, как какая-то сила вливается в моё тело. Мне сделалось хорошо, как никогда раньше. Руки и ноги сразу же сделались лёгкими и послушными, они будто двигались сами собой. Голова прояснилась. Сразу же захотелось петь, танцевать, целовать Грэга, ласкать его заросшее непроходимой щетиной лицо. Нам снова захотелось жить, будто жизнь наполнилась каким-то новым смыслом. Это было похоже на какую-то эйфорию или опьянение. Мы, словно потеряла связь с реальностью. Может, это воздействие глюкозы, поступившей в кровь вместе с едой?
В этот вечер мы долго болтали о каких-то забавных пустяках из прошлой жизни, шутили, смеялись, в общем, вели себя так непринужденно, словно находились на вечеринке у себя дома.
На радостях, Грэг наполнил бассейн свежей водой, и, раздевшись донага, мы купались, стоя друг перед другом, прямо при свете звёзд ночного океана. О, как это было замечательно! Грэг согнул ногу и подставил колено, чтобы я на него присела. Это означало, что он приглашает меня заняться любовью.
Мне, вдруг, стало противно. Мысль о сексе, до того вызывавшая возбужденный восторг, теперь вызывала отвращение. При виде его возбужденного, стоячего горизонтально члена меня затошнило. Нет, пора это прекратить. Я грубо оттолкнула Грэга и вышла из бассейна.
-Да, что с тобой, детка?! – удивился Грэг. Он не привык к моим отказам.
-Ты что, забыл, где мы находимся? Мы не у себя дома, Грэг! Мы в полном дерьме, а ты ведёшь себя, как озабоченный подросток со своей девчонкой! Всё, конец вечеринки! Идём спать!
-Но почему? – закандычил Грэг. – Что это меняет?!
-Да, ничего! - грубо отрезала я. - Меня уже тошнит от твоих глупых подростковых игр.
Как это обычно бывает, после обильного стола нас сразу же потянуло в сон. И мы с Грэгом решили не отказывать себе и в этом удовольствии. Вскоре, прижавшись друг к другу, мы крепко уснули. В эту ночь мы спали как нельзя лучше, чего не было снами довольно давно, когда тягучий голод терзал нас по ночам, и двое мучеников, вертясь и ерзая в постели, ещё долго не могли заснуть.
Мы проснулись рано, когда ещё солнце не встало из-за горизонта. Пробуждение словно вернуло нас в реальность. Мы поняли, какую непоправимую ошибку совершили накануне. Из трех десятидолларовых монет осталось только одна. Что мы могли купить на эту монету? Два куска пиццы, пять стаканов с Кока –Колой, три кофе-Мокко, один пакет с фисташками, один с вялеными кальмарами…
-Выбери ты, - сказал мне Грэг, протягивая последнюю монету.
Дрожащими руками я взяла последнюю монету, и опустила в автомат. «Кальмары» - нажала я.
-Нет! – закричал Грэг, но было уже поздно. В расщелине выдачи показался крошечный пакетик с сушёными кальмарами. – Зачем? – простонал Грэг. – За эти деньги мы могли бы купить два куска пиццы. А этим дерьмом не наешься.
-Это не для нас, это для рыб, - глядя куда-то в сторону, рассеяно сказала я.
Грэг подумал, что я спятила и несу какой-то бред. Впрочем, после вчерашнего «пиршества во время чумы», его уже ничего не удивляло.
-Грэг, тебе же надоело есть планктон, правда?
-Я не возьмусь это есть, даже если буду подыхать от голода. Только эти сушеные черви не чем не лучше рачковых соплей.
-Я же объясняю: это не для нас, Грэг, это для рыбы. Из сушёных кальмаров получится отличная наживка для рыбы.
-Так вот зачем…
-Да, дорогой, для этого. А ты думал для чего. Я пошла ва-банк, Грэг. Лучше получить хоть какой-то шанс вволю нажраться свежей рыбы, чем, съев последнее, опять остаться без всяких шансов.
Скептически выслушав меня Грэг презрительно поджал губы и спросил:
-Хорошо, и как ты себе это представляешь ТВОЮ рыбалку. Я говорю ТВОЮ, потому что всё равно твоя затея с рыбалкой полный бред. Ха-ха-ха! Неужели, ты думаешь, что рыба клюнет на эту суженую человеческую кожу, наструганную с пяток.
-Бред! Значит, по-твоему, лучше молотить твоим индейским томагавком непробиваемый железный ящик, пока мы оба не подохнем от голода.
-Ладно, согласен. С чего начнём?
-Для начала нужно изготовить удочку.
-Хорошо, начинай.
-Прекрати, из нас двоих, кажется, ты мужик - стало быть, ты должен сам додуматься, как смастерить удочку!
-Спасибо, что признала меня мужиком, а то с тобой я было позабыл об этом. Раз я мужик, то и командовать здесь должен я, а то ты ведешь себя, как моя мамочка. Это моя яхта, детка, и я здесь капитан Грэг. Лучше доедай своих солёно-сушёных червей, а я всё-таки попробую вскрыть ящик с провизией.
- Вот и хорошо, бери свой твой топорик иди и молоти, пока хватит сил, только смотри, не отруби себе для начала пальцев, а мне всё равно, мне плевать на тебя, дорогой, потому, что у тебя все равно ничего не получится, - обиделась я на Грэга.
-Ладно, согласен, обе наши идеи в раной степени идиотские. Чтобы не перегрызть друг другу глотки из-за этого, давай лучше бросим монету. Пусть нас рассудит сама судьба. –Хорошо сказано, «бросить монету», - вздохнула я. – Была бы у меня хоть одна крохотная долбанная монетка в один доллар, бросила бы её в автомат, чтобы заказать ещё что-нибудь на завтрак.
-Я хотел сказать, что для начала мы бросим жребий. Вот пуговица. Я возьму её в одну руку, если угадаешь, в какой руке, то будет, по-твоему. Идёт?
-Идёт, только без обмана.
-Без обмана, - улыбнулся Грэг.
Грэг заложил руки за спину и стал перебирать пуговицу в ладонях.
-В какой руке? – Грэг протянул вперёд два сжатых кулака. Я заметила, что левая рука его зажата сильнее, чем правая. Повинуясь железной «женской» логике, я выбрала правую. Пуговица была там. Я выиграла пари.
-Начинай.
-Что начинать?
-Изготавливать ТВОЮ удочку.
-Прекрасно, а чем займешься ты?
-Отдохну, поплаваю в бассейне, позагораю на шезлонге.
-Прелестно.
-Послушай, Грэг, ты проиграл пари, значит ты и мастери САМ эту долбанную удочку. «Сыночек», разве тебе ещё нужны маменькины указания в моём лице? – чтобы побольней задеть Грэга, передразнила я его.
-Либо мы будем делать всё вместе, или я не буду делать её совсем, - огрызнулся Грэг.
-ОК, ОК, ОК, уговорил,- уступила я.
Глава сто шестая
Охота на акулу
Лески у нас был целый моток - и это было самое главное. Оставалось смастерить крючок и грузило.
-Теперь, остается смастерить крючок и блесну.
-Блесна на мне, я смастерю её из жестяной банки, а за тобой, детка, крючок.
-Из чего же я буду делать крючок?
-Ну, это же твоя идея делать удочку, вот и думай.
-В аптечке я видела иглы для шприцов, попробую согнуть одну из них.
-Интересно, как ты это сделаешь.
-Иды ты, Грэг! – огрызнулась я.
Я взяла одну иголку и попробовала согнуть её пальцами.
-Ай! - Игла тут же сломалась, больно вонзившись в палец.
-Ну, что, а кто говорил, что я перерублю себе пальцы, - рассмеялся Грэг, вытаскивая из моего пальца застрявшую иглу. – Попробуй-ка хорошенько прокалить иглу на огне.
Я послушалась совета «доброго» Грэга и стала вертеть иглу над огнём плиты. Игла вся почернела и обуглилась.
-Готова! – скомандовал Грэг.
Я схватилась пальцами иглу и тут же одернула руку.
-А нужно гнуть, пока игла раскалённая, - посоветовал мне Грэг.
Я поняла, что он издевается надо мною, и со злостью отшвырнула уже бесполезную иглу. Грэг был прав, если блондинка берется за «дело техники»-жди неприятностей…Я чувствовала себя никчемной.
-Я знаю, Грэг, почему ты сегодня такой вредный, всё из-за того, что вчера в бассейне я тебе не дала, – бессмысленно глядя в даль грустными глазами, заключила я.
-Может и так, - задумчиво произнёс Грэг. - Ну, ладно, детка, не дуйся, у меня есть кое-что получше. Это подойдёт? – Грэг протянул мне…настоящий спиннинг!
-Спиннинг?! Так на яхте был спиннинг, а ты всё это время морочил мне голову, как последнюю дуру заставляя гнуть иглы для удочки?! Болван! Идиот! Кретин!
-Хотел доказать тебе, что без меня, ты беспомощна как котёнок.
-Доказал?! – проворчала я. - Но почему ты раньше не сказал, что у нас есть спиннинг?
-Я нашёл его только что. Когда ты заговорила о рыбалке, я сразу вспомнил, что, когда мы с матерью гостили в Майами у всесильного дедушки Баркли, на нашей яхте, как-то рыбачил его гость( тоже, кстати, миллионер), так он выловил такого огромного марлине, что на радостях позабыл свой дорогой спиннинг на нашей яхте. С тех пор он так и валялся в одном из шкафов.
-Здорово, Грэг, - прыгнула ему я на шею. – Теперь мы можем выловить сколько угодно рыбы.
- Не уверен.
- В чём не уверен?
-Я не уверен, что в этой части океана, есть хоть одна рыба. По моим расчетам, мы находимся в районе Саргассова моря, его ещё называют пустыней Атлантики. Здесь практически всегда царит штиль, но зато практически нет никакой мало-мальски съедобной живности. Ещё эти широты называют «лошадиными» широтами.
-Почему?
-Раньше, когда испанские каравеллы бороздили просторы Атлантики, из-за штиля корабли застревали здесь на многие недели. От голода лошади подыхали, и их трупы выбрасывали за борт.
-Прекрати молоть чепуху, Грэг! - мне сразу же вспомнился раздувшийся труп проповедника. (Следовать примеру несчастных лошадок мне не хотелось). – Хочешь, я расскажу тебе русскую народную сказку о том, что в блокаду люди могли существовать на сто двадцать пять грамм хлеба в день. Только я в это не верю. Сто двадцать пять блокадных грамм с огнём и кровью пополам, - скороговоркой проговорила я по-русски.
-Чего ты там бормочешь? Каких ещё грамм?
-Никаких грамм?! Я говорю про блокадную пайку хлеба. Так вот, у нас с тобой нет и этих сто двадцати грамм хлеба, потому что нам её никто не даст. Последний кусок китового мяса мы съели дня два тому назад, двадцать долларов мы спустили вчера в автомат и бессовестно прожрали, так что у нас ничего нет, кроме этого долбанного пакетика с кальмарами. Вот она реальность! И, если вместо того, чтобы пытаться добыть рыбы, мы будем рассказывать друг другу сказки и заниматься любовью в бассейне, то скоро растратим последние силы, ослабеем и подохнем. Кстати, раз ты утверждаешь, что рыбы здесь нет, тогда что это?! – указала я на одну из упрямых акул, которая всё время «дежурила» возле нашей яхты. Будем ловить то, что предлагается «в меню» океана.
-Ты предлагаешь поймать такую огромную рыбину спиннингом? Эти рыбки скорее наши враги, чем друзья. Если и есть в океане более-менее годная рыба, то эти зубастые рыбки начисто отпугнули их.
-Значит, нам надо как-то отвадить их от нашей яхты.
-Как? Они всё время кружатся здесь.
-У нас есть пистолет. Слушай, Грэг, у меня есть идея получше, а что если попробовать пристрелить одну из этих рыбин?
-По-твоему, я похож на снайпера?
-Не знаю, но надо что-то делать, делать!Не сидеть сиднем!
-Лили, детка, акула – одна из самых живучих тварей в мире. Если, я даже без промаха всажу полную обойму патронов в эту рыбину (в чем я очень сомневаюсь), она просто уплывёт восвояси. Единственный способ убить акулу – попасть ей в рыло, перебив её центральный нерв, но, как я уже говорил, я – не снайпер. Потом, чем ты собирашеься тащить её из воды, до того, как её товарки разорвут на части?
-Не знаю. Я только генератор идей. Я предложила, а решать тебе, капитан Грэг, – на твоей посудине я всего лишь жалкий матрос, - грустно ответила я, для наглядности взяв руку под козырёк.
-ОК, раз так, я попробую, ЮНГА, - усмехнулся Грэг. – Кстати, у меня есть идея. Говорят, что акулы очень чувствительные твари и могут почувствовать ничтожную промиллю крови, растворённую в воде за несколько километров.
-Ты предлагаешь подманить акул нашей кровью? - побледнев, спросила я. –От голода у нас её и так осталось совсем немного.
-Зачем кровью? Обойдемся без кровопусканий. Кал вполне может заменить человеческую кровь. Для акул наши фекалии такой же раздражитель, как и кровь. Голодные акулы не очень-то разборчивы в еде, а когда рыбка ухватит приманку – будет поздно. По крайней мере, для неё. Что если пропитать ткань нашим калом и пустить в воду на спиннинге. Так мы сможем зацепить одну из этих красавиц и подтянуть к борту. Вопрос в другом, как поднять акулу? Нужно соорудить надежный крючок.
-Или набросить лассо, как это делают ковбои в охоте на бизонов, только придется зацепить не за голову а за хвост, потому что голова обязательно выскользнет.
-Вот это уже теплее. Кажется, ты начинаешь мыслить более логично.
-Спасибо, капитан, ты начинаешь ценить мнение протого матроса, и мне это приятно.
-Зацепилась, Грэг, зацепилась!!! Тащи! Тащи! Тащи! Есть! Идёт! Ради всего святого, наматывай, Грэг, наматывай!
-Не могу, зараза большая, очень большая! Мои пальцы сейчас не выдержат!
-Дай мне, дай её мне! У меня слабые руки, но сильные пальцы. Держи спиннинг, я буду наматывать леску! - Повинуясь инстинкту, Грэг изо всей силы ухватил спиннинг двумя руками, а я стала наматывать леску. Нужно было любой ценой удержать акулу на блесне.
Я наматывала крайне аккуратно, чтобы не вырвать крючок, застрявший в пасти акулы, и поэтому, намотав немного, я давала акуле как бы «передохнуть» и, немного послабляла натяжение, создавая у рыбины ложное впечатление свободы. Так продолжалось довольно долгое время. Своим ложным манёвром отступления я водила рыбу туда и сюда, незаметно продвигая её всё ближе и ближе к борту. Даже мои натренированные домашним замком пальцы посинели от напряжения, но я стоически выдерживала эту ноющую пытку, не на секунду не позволяя себе расслабить сведенные мышцы фаланг.
Пообедав пустышкой в виде тряпки пропитанной калом, акула была словно сонная. По-видимому, наличие крошечного крючка в пасти мало беспокоило её, и она, ленивая от палящего тропического солнца, продолжала плавать как ни в чём ни бывало рядом с бортом яхты. Стоило только одним неловким движением потревожить могучую рыбину и, метнувшись, она вырвала бы спиннинг из рук Грэга. Нужно было быть крайне осторожной, чтобы не спугнуть акулу.
Намотав спиннинг на рёшётку ограждения, мы стали обдумывать, как убить акулу. Нужно было одним незаметным движением набросить лассо на хвост, и, резко рванув поднять вверх, чтобы акула не могла уплыть от нас.
-Давай! - крикнула я, когда увидела, как акула проплывает сквозь петлю. Грэг рванул петлю. Акула была поймана! Правда, получилось не совсем так, как я предполагала, петля обмоталась вокруг туловища акулы. Огромная рыбина, слишком поздно почуяв западню, заметалась, взбивая пену хвостом.
Тут акула сделала самою роковую ошибку – пытаясь выскользнуть из петли, она рванула вперёд, при этом чуть было, не свалив Грэга с ног. Но Грэг предвидел такой разворот событий, потому что знал повадки акулы, ведь эта рыбина может плыть только вперёд. Широко расставив ноги, он упёрся в мокрые доски палубы своими нескользящими кроссовками, и…. устоял. Рванув веревку вверх он затянул петлю вокруг хвоста акулы, как и было задумано. Острые хвостовые плавники не давали верёвке соскользнуть, и канат плотно впился в основание хвоста, глубоко засев в шершавой акульей коже.
Наматывая веревку на руку, Грэг приподнимал отчаянно сопротивлявшуюся, бьющуюся во все стороны рыбу на палубу. Я бросилась помогать Грэгу, но от моей помощи было мало проку, мои слабые руки только соскальзывали по канату, мешая Грэгу.
-Оставь это! – закричал Грэг. –Приготовь топорик! Топорик! Отойди же! Убьёт!
Железная рыбина с грохотом заметалась по палубе, отчаянно молотя хвостом по доскам. Ещё немного, и она выпрыгнет обратно в море.
-Топорик! Давай топорик! – в исступлении заорал Грэг.
-Осторожней, Грэг, держись подальше от её пасти.
-Теперь она от нас никуда не уйдёт. Я подвешу её за хвост, и подожду, пока красотка сама не успокоится. Лучше помоги мне подтянуть её к бассейну.
-Ты хочешь выпустить её в бассейн?
-Да, я привяжу её к перилам бассейна вниз головой, как того китёнка. Без движения акула всё равно подохнет. А в воде она сможет немножко дышать, и у нас дольше останется живое и свежее мясо.
-На кой х..н, мне хранить её живое мясо, когда я хочу есть её прямо сейчас.
-Тогда отцепись от моей руки, и позволь мне действовать топориком.
Растратив силу на борьбу, стреноженная акула казалась мёртвой, но я знала, что это обманчивое впечатление. Эта рыбина могла в любой момент подскочить и отхватить Грэгу ногу. Естественно, что я не хотела развития таких событий, и потому удерживала Грэга от необдуманного шага.
-Давай, подождём ещё немного. Мне кажется, что она живая!
-Прекрати, мы ждем уже два часа.
-Но ты же сам сказал, что эти твари живучи, что…
Но Грэг не стал меня слушать. В мгновение ока он оказался возле акулы, и замахнулся на неё топориком. Удар…и о, ужас, рыба подпрыгнула и завертелась волчком вокруг Грэга. В эту кошмарную минуту мне показалось, что Грэг падает. От ужаса я зажмурила глаза, а когда открыла, то увидела, что вся палуба была залита кровью, а окровавленный Грэг идёт мне навстречу. Невольный крик вырвался из моей груди.
Но Грэг вел себя как ни в чем не бывало, он спокойно подошел ко мне и взял меня ладонями за предплечье. Я посмотрела – руки целы, пальцы были на месте, ноги тоже целы, лишь кровоподтёки от ударов её сильного хвоста виднелись в нескольких местах.
-Ты ранен Грэг? Господи, кровь! Сколько крови!
-Это кровь акулы. Я всадил топорик ей прямо в нос. Я перерубил ей нерв. Теперь эта тварь точно не очухается.
И в самом деле, акула больше не двигалась, только предсмертные судороги пробегали по её отвратительному телу. В носу у ней торчал топорик. Удар Грэга был точен, как удар палача. «Молодчина, Грэг ты попал с первого раза!»
-Грэг, я так испугалась за тебя. Я думала, что акула ранила тебя. Зачем было так глупо рисковать жизнью?! Зачем, Грэг?! Ну, скажи, что МНЕ делать, если бы акула откусила тебе ногу?
-Занялась бы художественной штопкой, пришивая мне ногу, - шутливо ответил Грэг.
-Тебе всё шутки, а я чуть было не умерла от страху, - обиженно произнесла я. –Понимаешь Грэг, если с тобой что-нибудь случится, то погибну и я. Обещай, Грэг, что ты больше никогда не будешь рисковать жизнью.
-Обещаю, - торжественно произнес Грэг, на всякий случай скрестив пальцы за спиной.
Глава сто седьмая
Третий пассажир
-… самое вкусное в акуле – её плавники, - начал свою познавательно-ихтиологическую лекцию Грэг. – Гурманы Флориды предпочитают есть их сырыми, и утверждают, что ничего вкуснее на свете нет. Плавники состоят преимущественно из одних хрящей.
-Как свиные уши?
-Вроде того, только намного нежнее и питательнее. В них содержится драгоценный акулий хрящ, который излечивает от всех болезней, включая рак, но это скорее вымысел, чем реальность, но по питательным и вкусовым свойствам акулий хрящ превосходит самую лучшую свинину на свете. Вот из-за этого-то хряща акула была почти полностью истреблена в Мексиканском заливе и на всем протяжении Флориды…
-Слушай, ты, умник Флориды, если ты всё так знаешь об акулах, то лучше скажи к какому виду относится наша рыбка?
-Кто её знает? – честно признался Грэг. – Судя по уплощённой морде и плавникам, - это лимонная акула. Нос плоский и широкий. Остальное – я не знаю.
-Ба, да это моя старая знакомка – Карибская рифовая акула, та самая, что чуть было не приласкала меня в Клин Воте. Нечего сказать, ты крутой знаток акул, раз принял Карибскую рифовую акулу, за лимонную. Правда эти два вида родственницы и принадлежат к одному виду серых акул, но не заметить черной каймы её плавников просто невозможно, и потом, у лимонной акулы плавники гораздо больше и длинней, а сама она более тощая. Есть ещё одно крошечное, но очень важное отличие – зубчатость плавников. У лимонной акулы на основаниях верхних плавников имеются острые выступы – зубчики, небольшой зубчик имеется и на кончике хвоста, но у Карибской рифовой акулы плавники гладкие, «простые», как я бы сказала и сама она намного толще и мощнее. И ещё, кончики плавников у Карибской Рифовой акулы немного выступают …
–Спасибо за лекцию, - прервал меня Грэг. –А мне помнится, что тогда, в Клин Воте, на тебя напала совсем другая акула – тигровая.
-Извини, Грэг, когда эта тварь чуть было не откусила мне обе ноги, я со страху совсем забыла спросить у неё, к какому виду она относится. Да и было это давно.
-Так вот, ТВОЯ акула, которую ты называешь «Карибской рифовой» - это и есть один из подвидов МОЕЙ Лимонной акулы.
-И всё-таки, согласись, это не «лимонка».
-Да не «лимонка», - недовольно буркнул Грэг. – И что с того?
-Признайся, что ошибся.
-Признаю, - по - клоунски откланялся мне Грэг. - Подумать только, а я то дурак в горячке борьбы не успел проверить наличие зубчиков на плавниках у нашей зубастой малютки, а так же цвет каймы её плавников, а главное спросить у неё, к какому подвиду она относится. Если ты такая умная девочка, может, определишь по этой рыбине, где мы находимся?
-К сожалению, нет. Несмотря на своё броское название «Карибская», ареал этих рыбёшек настолько обширен, что если бы я не знала, что мы находимся в Атлантическом океане, то не могла бы даже сказать в каком океане мы находимся. Правда, существуют два подвида серых рифовых акул, по которым лишь в отдаленной степени можно определить в каком полушарии мы находимся, но я не знаю их. Единственное, чем я могу обнадёжить тебя, Грэг, это то, что Рифовая акула – обитатель прибрежных зон, она редко отходит от кораллового рифа на дальние расстояния, отсюда её название. Несмотря на то, что эта рыбина способна преодолевать тысячи километров, она никогда не заплывает в открытый океан. Стало быть мы находимся не в открытом океане, а в прибрежном шельфе, и земля где-то недалеко.
-Плевать мне, к какому виду она относится, - заключил в конце концов Грэг. –Для меня у этой рыбины существует только одно название - «акула съедобная».
-Как это верно, Грэг, - задумчивая произнесла я, сглатывая слюну.
-Давай лучше поскорей отрежем её плавники и попробуем каковы они на вкус, а то у меня живот сводит от голода.
-Я не буду есть сырую рыбу.
-Но гурманы утверждают, что…
-Ну, пусть сами и едят свою сырую рыбу твои обжоры из Флориды, а я не собираюсь мучатся с животом, тем более что таблетки от диареи у нас тоже закончились. Давай лучше сварим из них акулий суп, так будет надёжнее.
-Акулий суп? Ну и в чем ты собираешься его варить? – засмеялся Грэг.
-Не знаю, - честно призналась я. – Но раз мы придумали, как поймать акулу, то придумаем в чём варить суп из неё.
-Это верно, мы что-нибудь придумаем, а пока давай распластаем акулу на тонкие ломтики.
-Подвесим на солнце, чтобы они хорошенько провялились, а завтра «птички войны» получат уже рыбный завтрак.
-Н-Е-Е-Е-Т! На этот раз прожорливые курицы ничего не получат, - Грэг многозначительно, отпялив средний палец, погрозил кулаком в небо. - Мы хорошенько просолим каждый кусочек и уложим в контейнер. Через день у нас будет превосходная слабо-солёная рыба.
-Ха-ха-ха! Солёная рыба. Скажешь тоже… Да, где ты возьмешь столько соли, чтобы просолить всю эту груду мяса?
-Из морской воды. Раз ты догадалась выпарить пресную воду, я догадался, что таким образом можно выкристаллизовать морскую соль. Вот для чего мне нужен был бассейн. Я заполнял бассейн солёной морской водой до половины, а затем следил, как солнце, ветер и время делают своё дело, оставляя слой соли на дне. Каждый вечер я аккуратно отскребал слой соли и складывал в стеклянный контейнер. В конце концов, так мне удалось собрать маленькую баночку соли. – Грэг показал маленький стеклянный контейнер, до верху наполненный грязным серо-коричневым песком, лишь издали напоминавшем привычную нам поваренную соль. - Я думаю, что этого нам хватит.
Борясь с голодом, нахлынувшим после обильной трапезы, мы посвятили остаток дня тому, что разделывали и пластовали акулу. Ну, и утомительная и грязная это была работенка, особенно в тридцатиградусную тропическую жару и абсолютное безветрие.
Дышать было нечем. Липкий воздух буквально приставал к нашим лицам. Меня буквально тошнило от навязчивого рыбного запаха. В этот день я возблагодарила Бога за то, что в океане нет мух.
Основательно провоняв отвратительным рыбным запахом с головы до ног, закончили мы только к вечеру. Двое тружеников по праву заслужили долгожданной награды –жаренных стейков из акульих плавников, которые с особой любовью сейчас готовил Грэг.
-Жаль, что у нас нет подсолнечного масла, но ничего, я и без него поджарю тебе такие стейки ,от которых ты собственный язык проглотишь, - покручивая самодельный «мангал» приговаривал Грэг.
Я так устала, что мне уже не хотелось никаких Грэговых стейков. От усталости меня мутило. Свинцовый сон расслабил моё измученное тело, и, развалившись на топчане, я вскоре уснула.
Вскоре я почувствовала, как ароматный запах жаренной рыбы начал щекотать мои ноздри. Почти забытый запах горячей пищи, идущий из каюты разбудил меня.
-Всё почти готово, - отрапортовал Грэг. – Милая, тебе не придётся есть «суши». Сегодня на обед настоящий морской стейк!
-Учти, Грэг, лучше пережарить, чем недожарить. В недожаренной рыбе полно микробов.
-Может, ты предпочитаешь, чтобы я её кремировал? Всё, готово, - заключил Грэг, когда акульи плавники окончательно сморщились «в тряпочку» и обуглились от огня.
-Как ты думаешь, это можно есть? – спросила я, тыча пальцем в неаппетитные сухие пластинки.
Грэг снял плавники с огня, и приблизив к лицу, зубами снял пробу.
-Ничего, - жуя, одобрительно кивнул головой Грэг. – Вполне съедобно.
Вслед за Грэгом попробовала я. Брезгливо отерев отвратительную копоть, я откусила небольшой кусочек. Грэг был прав – акулье мясо было восхитительно. Жирное, хрящеватое, оно –таки таяло во рту. Но не успела я съесть и пару кусочков, как тут же почувствовала себя плохо. Меня затошнило и чуть было не вырвало на месте.
-Да, что с тобой, ты вся бледная?!
-Мне плохо, Грэг. Мне плохо от твоей рыбы. Кажется, я отравилась.
-Только не говори, что это из-за моей стряпни. Я сам ел эту рыбу и, как видишь, я здоров. Меня даже не тошнит, хотя мой желудок выворачивает по любому поводу. Я сам бы мог служить индикатором пищи для дегустации кошачьих консервов.
-Нет, Грэг, дело не в этом. С твоей рыбой всё в порядке, и поджарил ты на совесть. Дело во мне. Мне, кажется, что на этой яхте мы уже не одни.
Грэг был очень удивлен моими словами.
-Ну и кто же этот третий пассажир, о ком ты говоришь? – спросил он, испуганно озираясь по сторонам.
-Ребёнок.
-Какой ребёнок? На яхте есть ребёнок? – суеверный страх начал пробирать Грэга. Он вспомнил фильм, где духи могли принимать образы маленьких детей.
-Господь всемогущий, какой же ты у меня глупый. Я беременна, Грэг, ты скоро станешь папой.
-Правда?! – восторженно воскликнул обрадовавшийся Грэг.
-Да, Грэг, в тот раз у нас всё получилось.
-Погоди, но ты уверенна в этом?
-Ты издеваешься, Грэг, да меня выворачивает наизнанку от всего, что бы я не съела. И потом, у меня нет месячных уже вторую неделю. Надеюсь, для тебя это веские доказательства?
-Может, эта задержка – последствие стресса или голодания? Ведь у тебя и раньше случались задержки… а потом…
-Я так тоже думала. Поначалу… Я списала всё это на морскую болезнь, но морская болезнь проходит, а мои симптомы всё усиливались. Потом я стала догадываться, что беременна, но не говорила тебе, чтобы не расстроить заранее.
-Расстроить?! Да, ты что, детка, я счастлив, как никогда в жизни! О, Боже мой! – только спустя минуту Грэг, словно бы пришел в себя. – Так вот почему тебе не здоровилось всё это время, а я, дурак, подумал, что все это из-за моей отвратительной стряпни…
-Стряпня тут непричём. Я догадываюсь, о чём ты сейчас думаешь, Грэг, - грустно произнесла я. – Но таково уж свойство всех детей, они появляются в самый неподходящий момент и переворачивают твою жизнь с ног на голову.
-Я совсем не о том. Проклятое акулье мясо! Как же я мог забыть?! – Грэг хлопнул ладонью по лбу. - Если ты беременна, то тебе ни в коем случае нельзя есть акулье мясо.
-Это почему?
- Я читал в одном популярном журнале, что в акульих плавниках полно ртути, и потому беременным категорически запрещено есть акульи плавники.
-Что за ерунда, Грэг?! Неужели, ты веришь в россказни глянцевых журналов?
-Теперь я не знаю во что верить. Я совершенно растерян.
-Я уверена, что в этой рыбине гораздо меньше ртути, чем в обыкновенной свинине с фермы дядюшки Сэма*. Голодание намного опасней для ребёнка.
-Я не об этом. Я сам не верю в эту ерунду.
-Не надо, Грэг. Не нужно волноваться из-за меня. Беременность сделала меня только сильнее. Я боролась за живучесть, потому что ребёнок внутри меня не давал мне умереть. Ничего, Грэг, как-нибудь выкрутимся, ведь мы уже столько пережили вместе. Если бы судьбе было угодно убить нас, мы бы уже оба погибли. Бог пощадил жизнь убийцы только потому, что она носит под сердцем невинное дитя. Помнишь, как это было с Ниневией, когда сам господь сказал Ионе: «Как же я могу разрушить город в котором множество невинных детей и скота». Я знаю, Грэг, этот китёнок –не простой знак. Сами небеса говорят нам, что мы останемся жить.
-Я хочу посмотреть твой животик. Можно?
-Можно, Грэг.
Своими колючими пальцами Грэг стал стягивать с меня шорты. Он приложил ухо к моему животу и стал вслушиваться.
-Он ещё ничего не скажет тебе, папочка, – он совсем ещё кроха. Животик будет заметен только с шестого месяца. –Но Грэг продолжал вслушиваться то тут, то там, возя колючей щетинистой щекой заросшей щеки по нежной коже моего живота.
– Ха-ха-ха! Что ты делаешь? Щекотно же!
Но Грэг будто не слышал моего смеха, он приспустил мои шорты на колени и зачем-то начал ласкать мой низ живота своими колючими губами.
Своими колючими пальцами Грэг стал стягивать с меня шорты. Он приложил ухо к моему животу и стал вслушиваться.
-Грэг, Грэг, по-моему ты забываешься! Ха-ха-ха! Прекрати возбуждать меня, ведь я уже беременна! Вот псих ненормальный! – Я прижала его колючую голову к животу и стала ласкать его большие уши.-Обними меня, обними покрепче, потому что совсем скоро, когда я буду совсем беременна, ты не можешь этого сделать…, грустно засмеялась я, а потом, вдруг задумчиво спросила Грэга. – Скажи, Грэг, а ты будешь любить меня, когда я стану совсем толстой и некрасивой?
-Конечно, милая, я буду любить тебя всегда. Как ты думаешь, милая, у нас будет девочка или мальчик?
-Мальчик, - не задумавшись ответила я.
-Откуда ты знаешь, что у нас будет мальчик?
-Кому как не мне знать, кто развивается у меня там внутри.
-Значит у меня будет сын! Как это чудесно, я всегда мечтал о мальчике, - преждевременно обрадовался Грэг. – Чувствуешь, он уже шевелится.
-Этого не может быть, ещё слишком рано.
-Клянусь тебе, я слышал его. Вот сейчас….опять…что –то говорит мне, словно ручеёк журчит изнутри.
-Увы, Грэг, так журчит мой голодный желудок, - грустно поправила я уж слишком обрадовавшегося новостью Грэга.
-Не отчаивайся, детка, мы выживем, мы обязательно выживем.
Глава сто восьмая
Дождь в океане
В воздухе ощущалось приближение дождя. Тут и там на горизонте загорались огненные зарницы молний, и гудел гром, но дождь никак не начинался, будто природа ждала какого-то своего условного сигнала. Воздух был буквально пропитан влагой.
-Грэг, я чувствую - будет дождь.
-Да, это дождь, -задумчиво произнёс Грэг. – Нужно приготовить целлофан, чтобы набрать пресной воды.
От низкого давления голова стала тяжелой. Хотелось спать, и мы в ожидании живительной влаги не преминули воспользоваться возможностью немного отдохнуть прямо на приготовленной пленке..
Но нам не спалось. Голова болела несносно, хотелось спать, но уснуть мы не могли. Возбужденный неожиданным известием о моей беременности, Грэг никак не мог лежать тихо. Он то и дело ворочался и тяжело вздыхал.
Грэг крепко обнял меня. Моё, ещё не обезобразившееся беременностью тело, возбуждало его, но, боясь повредить зародышу, он не смел своей похотью осквернить зарождавшуюся во мне новую жизнь. Я чувствовала, как напряжен был его член. Грэг мучался, но теперь я для него была запретное табу.
Противостоя греховному искушению, Грэг разернулся ко мне спиной. Ещё долго я могла чувствовать, как его худое, жилистое тело содрогалось от мастурбации. И, хотя я понимала, чем заняты его руки, я делала вид, что уже заснула и не замечаю этого. Было глупо и смешно, и почему-то хотелось плакать. Но какая-то невиданная сила, словно парализовала меня. Я боялась осечь Грэга, чтобы не оскорбить его.
Наконец, в полной мере вкусив истому самоудовлетворения, Грэг издал тихий стон и, расслабившись, уткнулся в подушку. Я слышала, как стук сердца постепенно затихал, а дыханье делалось всё более ровным и спокойным. Грэг заснул, вслед за ним уснула и я.
Мне снился хороший сон. Я снова была дома у мамы. Мама, с привычной ей радостью что-то оживленно рассказывала мне и смеялась, но я ничего не понимала из того, что она говорила. Чтобы не расстраивать мать, я кивала и пыталась смеяться в ответ, но мои улыбки всякий раз выходили какими-то кривыми и натянутыми, словно рисованные мины цирковых клоунов. Трельяжное зеркло упрямо искажало моё лицо.
Неужели, я и в правду забыла свой родной язык? Английские слова, словно назойливые насекомые всплывали в моей памяти, но как ни старалась, я не могла вспомнить ни единого русского слова. Я пыталась сопоставлять – ничего, я прочно забыла родной язык!. Но много ли толку от знаний иностранных языков, когда человек начисто забывает свой родной язык? Вдруг, что то зашумело, будто где-то лилась вода.
-Лиля, вода, сними чайник. Будем пить чай.
-Сейчас, мам.
Моё имя словно протрезвило меня. Я снова говорю на русском!
Я бегу на кухню, но никакого чайника там нет. А шум чайного свистка всё нарастает и нарастает. Вдруг, будто холодная судорога ударила меня в ногу. Вздрогнув, я просыпаюсь. Шум здесь. Он никуда не делся. Вот ещё..ещё, ещё, ещё. Я чувствую, как сырость коснулась моей ноги. Да это же вода!
Да, это была вода! Это был дождь, точнее настоящий ливень! Упругие холодные капли пробивались через разбитый иллюминатор и падали мне прямо в лицо.
-Грэг, вставай! – радостно закричала я. – Дождь, дождь над океаном!
-Ливень! Прямо как из душа! Скореё, нельзя терять ни секунды! Сильный ливень обычно скоро кончается. Нужно собрать пресную воду, пока дождь не кончился.
Схватив полиэтилен, мы бросились на верхнюю палубу. Распростав приготовленный полиэтиленовой пакет как можно шире, мы подставили его навстречу падающей с небес воды. Вымокшие, но счастливые, мы ловили каждую каплю дождя ртом. О, какое сладкой была эта дождевая вода, как мы наслаждались ею, подставляя навстречу колючим каплям наши измученные лица. Это было похоже на прохладный душ после бесконечного путешествия по жаркой пустыне. Как было приятно смыть зудящую корку соли на нашей коже.
Нам было радостно смотреть, как струйки воды стекали по полиэтиленовой воронке и прямо на глазах заполняли литровую банку воды. При всех стараниях столько воды мы не смогли бы выпарить и за неделю. О, какое это было наслаждение снова пить! Большими глотками втягивать в себя прохладную пресную воду, пока ливень заполнял другую банку. Грэг был прав – чем сильнее дождь, тем быстрее он заканчивается. Не прошло и десяти минут, как ливень перешёл в обыкновенный, тихий дождь, а затем в туманную морось и вскоре вовсе прекратился.
-Вот и всё, что нам удалось собрать. – Грэг показал мне до половины наполненную банку. Остальное ты уже выпила. – Я взглянула на банку у себя в руках – она была пуста. Невероятно, но одним залпом я выпила литровую бутылку воды, даже не заметив этого. Постоянная жажда настолько измучила меня, что я перестала контролировать себя.
Мне стало стыдно за мой поступок перед Грэгом.
-Прости меня, Грегги. Я не смогла сдержать себя. Это всё соленые акульи плавники, после них так хочется пить.
-Ничего, милая, я знаю это не ты, этого требует наша крошка, которая внутри тебя. А пока нам и этого хватит на несколько дней. Я попробую собрать ещё немного пресной воды с крыши, а ты иди спать в каюту. Выше нос, детка, как –нибудь выкрутимся. Сегодня бог дал нам воду, а завтра даст немного рыбы.
Глава сто девятая
Голод
Но Бог не дал рыбы завтра. Не дал и послезавтра, и после послезавтра…С тех пор, как мы поймали акулу, удача будто отвернулась от нас - мы не поймали ни одной рыбы. Каждый день Грэг пробовал закидывать спиннинг, но каждый вечер мы понимали, что и в этот день все наши усилия были напрасны. Пробовала и я, но результат был тот же - рыбы попросту не было. Даже товарки нашей акулы, всегда преследовавшие нашу яхту на всём пути, будто ужаснувшись судьбой своей подруги, куда-то внезпно исчезли.
Как ни пыталась я экономить, растягивая последние кусочки просоленной рыбы, а дневная порция с каждым днём убывала вместе с надеждой выжить. Мы пытались умереть наш аппетит, перемежая вяленое акулье мясо с планктоном, но малопитательный планктон только раздражал наши желудки, требуя ещё больше пищи. Чуда преломления хлебов не получилось. И вот уже голодная смерть снова стучалась в дверь нашей каюты.
Мы не ели три дня. Голод и жажда изменили нас до неузнаваемости. Не привыкшие переносить голод и лишения, мы были похожи на двух скелетов, плотно обтянутых кожей. Только бронзовый тропический загар выгодно отличал нас от двух мертвецов.
Наверное, если бы мама встретила меня в таком виде, она бы не узнала в смуглой, осунувшейся лицом худышке, свою пухлую, белокожую и розовощекую девочку, похожую на бутон розы.
Мы отчаянно боролись за свою жизнь, но все было против нас. Из-за беременности Я так ослабела, что не могла больше ходить. Двигаться тоже не хотелось. Зачем тратить лишнюю энергию? Обессиленная, я лежала в спальной каюте и просто ждала смерти. А что мне было делать?
Впрочем, был и другой выход уйти из жизни – совершить самоубийство. Мысль чудовищная, но наше положение было настолько отчаянным, что мы стали всерьез подумывать и о таком способе ухода из жизни.
Способов самоубийства было множество, но выбрать из них наиболее мгновенный и безболезненный было задачей архисложной. Можно было, к примеру, перерезать себе вены или повеситься, выпрыгнув за борт с верхней палубы, «благо» верёвка и нож были всегда у нас под рукой.
То, что более всего не давало нам решиться на мгновенную смерть – это присутствие друг друга. Нам обоим не хотелось уходить из жизни на глазах у любимого человека. Мы будто держали друг друга за руки, не отпуская из виду ни на минуту. Никто из нас не хотел уходить первым и оставлять другого в страшном положении одиночества посреди океана.
Когда муки становились почти непереносимы, и мы готовы были сделать последний шаг, какое-то смутное, почти неуловимое предчувствие скорого спасения всякий раз останавливало нас. Если хотите, называете это надеждой. Мы словно ждали какой-то развязки, которая сама либо спасет, либо, наконец-то, отнимет наши жизни, освободив нас от невыносимых мучений.
Это была не тяга к жизни, нет. Желание жить оставило нас вместе с надеждой. Скорее, любопытство. «А чем же это всё закончится? Ведь чем-то обязательно должно закончится». Этот навязчивый вопрос никак не давал нам покоя, и мы продолжали ждать развязки, в пассивной форме цепляясь за жизнь, будто в ожидании конца надоевшего американского триллера, когда во что бы то ни стало хочется узнать, кто же из героев останется жить. Глупо было прерывать свою жизнь, так и не узнав чем должно было закончится наше «кино».
В конце концов, мы твёрдо решили, что, как бы ни было нам плохо, мы будем идти до конца, пока кто-нибудь из нас не умрет, тогда тот кто останется жив, сможет распоряжаться своей жизнью, как пожелает.
- Грэг, как ты думаешь, сколько времени мы уже дрейфуем в океане?
Грэг вытянул палец и стал считать зарубки, которые он делал каждый день на спинке кровати.
-Сорок пять!
-Знаешь, Грэг, мне опять снился хлеб. Представляешь, сегодня во сне я опять ела хлеб…Он был такой свежий и хрустел.
-Не надо, Лили, не надо мучить ни себя ни меня. Я тоже хочу есть…
-Мы умрем, Грэг? – спросила я его, глядя прямо в глаза, но Грэг ничего не отвечал. –Мы умрем, Грэг? – повторила я вопрос.
-Не знаю. – растерянно ответил Грэг. –Но пока мы живы, мы должны бороться за свою жизнь.
-Зачем, Грэг? Чтобы продлить свои мучения? Теперь то я точно знаю, как люди умирали в блокаду. Знаешь, мне иногда кажется, что я никогда не умру, а между тем понимая, что смерть вот она, рядом. Как странно, правда? Мне не даёт покоя только один вопрос - зачем вообще нужны эти глупые предсмертные мучения? Почему человек – венец природы и творения Господа, не может покончить с собой только усилием собственного разума. Просто вот так закрыть глаза и приказать себе заснуть и уже во сне умереть…
-Прекрати, Лили, не смей так говорить! Нужно бороться, нужно! Сейчас мы встанем и пойдем на палубу. Вставай, вставай! Свежий воздух придаст тебе сил. – Грэг начал поднимать меня на ноги. – Нужно ходить. На, вот здесь осталось немного планктона. Поешь, тебе сразу станет легче, и мы оба отправимся на палубу. Я уверен, что сегодня нам повезёт, и мы поймаем большущую рыбу. – Грэг стал соскребать вонючую массу и совать мне в рот.
-Не надо, Грэг, пожалуйста не надо - замотала я головой, сопротивляясь его усилиям. – Меня от него только рвёт. Я хочу хлеба, чёрного русского хлеба…
-Нет, хлеба! Нет! – вдруг, разозлившись, заорал Грэг и, разжав мне зубы пальцами, стал почти насильно впихивать в рот вонючую протухшую массу. Ты должна, есть, должна, хотя бы ради нашего ребёнка!
Затерянный Остров в нескольких километрах от Пуэрто –Рико
Глава сто десятая
Остров призраков
Грэг был прав, какая ни была отвратительная еда протухший планктон, но она придала мне сил. Вскоре я смогла подняться и, шатаясь от слабости, выйти на верхнюю палубу. Но то что открылось мне там, едва не убило меня наповал. Это была Земля!
- Земля!!!- радостно закричала я, и почти без сознания упала в объятия Грэга.
Да, это была земля! Её нельзя было не заметить. В туманной дымке утреннего восхода было ясно видно, как над морем возвышались высокие холмистые массивы, покрытые густым тропическим лесом, в неясном утреннем свете казавшиеся голубоватыми. То обрывавшееся скалами, то нисходящее невысоким песчаным уступом в море, изумрудное побережье было изрезано на причудливые округлые бухточки и песчаные островки с шапочками зелени посередине, манившие своим мнимым спокойствием и уютом.
Зажатый между узкой песчаной косой побережья и тропической зеленью лесистых холмов, приютился маленький городок, будто весь состоявший из разноцветных игрушечных домиков, выстроившихся в ровные зеленые улицы. Огромный каменный мол, сделанный руками человека, соединял автотрассой прибрежные песочные островки, и, словно заботливая рука, преграждая полукруглую бухту, защищал стоянку белоснежных яхт от бурных вод Атлантического океана.
Вдоль всей песчаной отмели, где только мог видеть глаз, бесконечной чередой тянулся проспект из вереницы малоэтажных бунгало, похожих друг на друга, как две капли воды, тут и там, перемежавшихся с лазурными пятнами искусственных бассейнов и площадок для гольфа. Аллея из высоких кокосовых пальм ещё больше оживляла роскошное однообразие белоснежного песочного пляжа, придавая побережью беззаботно-праздничный тропический вид. И над всем этим, будто завершая картину курортного великолепия, на огромном флагштоке возвышался… звездно-полосатый флаг.
Нет, не подумайте, - мы не приплыли обратно во Флориду. Тот флаг, что мы увидели на вышке, не был звездно-полосатым американским флагом, каким мы все его хорошо знаем, тот только чем-то напоминал его, будто был какой-то убогой его копией. На нем красовалась одна единственная звездочка на синем треугольнике и всего три красные полоски, но увидев его , Грэг громко вскрикнул и выронил бинокль из рук.
- Всё кончено, детка, -произнёс он упавшим голосом, - видно от судьбы не уйдешь. Это Пуэрто-Рико.
Услышав последние слова, мое сердце упало. Радость обернулась отчаянием. Я поняла, что, после полуторамесячного скитания в поисках убежища, мы, в итоге, сами приплыли навстречу своей гибели.
Так что же нас так испугало в этом столь малоприметном флаге с одной звёздочкой и тремя полосками. Увы, только то, что звёзднополосатая форма Пуэрто-Риканского флага соответствовала его содержанию.
Несмотря на свою мнимую независимость, остров Пуэрто-Рико иногда называют пятьдесят первым штатом Америки. (Должно быть, звёздочка на синем фоне символизирует собой эту недостачу). Несмотря на то, что Пуэрто-Рико является независимым островным государством, со своим республиканским самоуправлением, фактически граждане этого государства принадлежат США, имеют Американское гражданство и подчиняются американским законам и валюте, с той лишь небольшой поравкой, что проживают на территории, не принадлежащей США. Удивительное положение, не правда ли? Независимое государство в государстве. Как ни шатко было положение полунезависимого государства Пуэрто-Рико – фактически для нас это означало, что мы находимся на территории США, и нас в любой момент могли арестовать.
-Приплыли, -выдохнула я, и безжизненно опустилась на доски палубы, закрыв лицо ладонями.
Двум измученным людям было больше не куда бежать. Да и сил к побегу больше не было. Мы были на грани голодной смерти. Топливо давно закончилось, и вот уже сорок три дня мы свободно дрейфовали в Океане, изможденные до последнего предела человеческих сил. Нам было все равно, где умирать – тут или там. Хотелось только, чтобы всё это «кино» поскорее закончилось.
Удивляло одно, почему нас не арестовали сразу, как только яхта появилась в акватории. Почему сразу не выслали свои сторожевые катера навстречу. Может, нас не заметили? Нет, это маловероятно. В такую ясную погоду не заметить нашу «Жемчужину» было бы просто невозможно. Вполне вероятно, они просто приняли нас за другую яхту, и не обратили на неё никакого внимания, ведь на приколе стояло около сотни подобных яхт. Что ж, это объяснение выглядело вполне правдоподобным, если не считать того, что наша яхта была единственной, которая была на плаву в прибрежной акватории.
Мой взгляд упал на спасательно - сторожевую вышку на высоком скалистом мысе, служившею, по-видимому, так же и маяком, указывающим судам вход в безопасную бухту. Если бы нас заметили, то только оттуда, но на вышке никого не было, как никого не было на всей песчаной косе пляжей. Это показалось мне странным. Тем более, что в это зимнее время года городские пляжи в Пуэрто-Рико редко бывает пустым, и, даже ночью на них вовсю кипит жизнь.
Я взяла бинокль и стала всматриваться в сторону города. Город будто вымер. На берегу я не увидела никакого движения. Вывеска, растянутая на фасаде центрального отеля, словно издеваясь над нами, гласила: « Добро пожаловать в Эсперансу».
-Добро пожаловать в Эсперансу, Грэг! – с издёвкой повторила я слова вывески.
-Господь всемогущий, Эсперанса, да это же не Пуэрто-Рико, а его остров Вьекес – далёкий остров моей героической мечты. С детства, когда я мальчишкой, и разыгрывал из себя крутого Рембо, я всегда мечтал побывать в джунглях Вьекеса, - с грустной иронией воскликнул Грэг. –Представляешь, здесь снимались самые крутые американские боевики! Вьекес называют вторым Голливудом, здесь лучший сервис на всем Атлантическом побережье!
-Скоро мы узнаем, каков у них тут тюремный сервис, - грустно засмеявшись, подтвердила я.
Лицо Грэга перекосилось, по его исхудавшим, как у скелета, заросшим щекам заходили напряженные желваки. Видно было, что, несмотря на его попытки держаться в наигранно беспечном тоне, он очень нервничает.
-Что ж, видно все забыли о нас. Топлива у нас нет – бежать нам всё равно некуда. Попробую завести мотор и подойти поближе у берегу.
-Слушай Грэг, а может нас просто перестали искать? Может, власти считают, что мы утонули? - попробовала обнадежить я Грэга.
-Что ж, это вполне возможно. До того, как мы с тобой проснулись, мы наверняка продрейфовали вокруг острова не один час. Нас давно бы заметили вон с той вышки и подняли катера. – Грэг поднял бинокль и стал всматриваться в даль.
– Что за ерунда! –воскликнул он в удивлении.
- Что, Грэг?
-Если это долбанный Вьекес, тогда где же сам Пуэрто-Рико? Отсюда должен был открываться вид на Центральный Хребет Пуэрто-Рико и гору Сьерро де Пунта. А я не вижу никакой земли слева. Словно остров стоит сам по себе.
-Погоди, Грэг, а ты ничего не напутал, может, это не Вьекес, а другой остров.
-Разве не видишь Пуэрто -Риканский флаг, а над ним возвышается ещё один маленький флажок– три синих линии на белом фоне и маленькая крепость в зеленом бубне – это флаг острова Вьекес.
-Грэг, может с этой точки не открывается никаких видов на Пуэрто-Рико, потому что мы находимся в противоположной части острова.
-Нет, Лили, Эсперанса лежит как раз почти на самой юго - западной оконечности Вьекеса, всего в каких-нибудь двенадцати километрах от восточного побережья Пуэрто-Рико. Не заметить южную оконечность большой земли с моря, тем более в такую ясную погоду, просто невозможно. Но острова-то нет! Не испарился же Пуэрто-Рико в океане.
Грэг взял бинокль и стал нервно вертеть фокус мозолистыми пальцами, будто всё ещё надеялся отыскать пропавший в волнах Пуэрто-Рико. Но большой земли не было как не было. Вместо далеких холмов плескался всё то же бесконечный Океан. Грэгу всё это казалось какой-то чудовищной шуткой, нелепицей, неизвестно для кого и зачем разыгранной. Наконец, его взгляд перешёл на сам городок, открывавшийся с моря.
-Черт побери, да что же это всё значит?!
-Что там, Грэг?!
-Похоже, остров, вообще, необитаем. Я нигде не вижу людей!
-Чему ты удивляешься, Грэг. В такой ранний час все аборигены наверняка ещё спят.
-Спят! – закричал Грэг – Да, Эсперанса никогда не спит! Здесь круглые сутки кипит жизнь, а я не вижу даже автомобилей на шоссе. Боже всемогущий, здесь что-то не так.. Всё это начинает мне очень не нравиться.
-Давай подойдём поближе и узнаем, что там, - предложила я Грэгу.
-Подойдем, -проворчал Грэг. - А если и вправду, все в городе вымерли от какой-нибудь болезни, а потом умрем и мы?
- Мы и так умираем Грэг! Что нам терять? Заводи мотор, мы причаливаем. -«Хм, однако же развязка «кино» становится любопытной», - подумала я про себя.
-Господь всемилостивейший, как же я мог забыть, – Грэг хлопнул ладонью по лбу, - остров Вьекес вплоть до девяностых годов прошлого века был полигоном для испытания американского оружия.
-Ну и что, ведь полигон давно заморозили. Когда это было, Грэг? В прошлом веке?
- Да, а вдруг, полигон снова открыли, а жителей эвакуировали.
-Прекрати, Грэг, если туристы эвакуировались, тогда почему они оставили все свои яхты на приколе, ведь эти лодочки стоят многие миллионы долларов.
-Не знаю, но всё это мне очень, очень не нравиться.
-Мне тоже, Грэг. И эта странная тишина… Впрочем, я и не собираюсь здесь гостить. Мы только раздобудем продуктов и топлива для нашей белоснежной малышки, и тут же смоемся отсюда.
-Хорошо, я попробую завести мотор. Там осталось немного топлива. Этого должно хватить, чтобы подойти к острову.
Грэг спустился вниз, чтобы завести мотор вручную, а я принялась осматривать побережье в бинокль. Грэг был прав – город, словно вымер. На прибрежной улице не было ни единого человека, ни единой машины, ни единого движения, что могло бы издать хоть какой-то звук, даже раскидистые листья кокосовых пальм, будто застыли в абсолютном безветрии. Ничто не нарушало мертвящей тишины сонного городка: ни крик птицы, ни рева моторов, ни человеческие голоса. Лишь едва слышимый шорох лазурных волн подчеркивал монотонность мертвящего спокойствия безлюдья. Грэг был прав – здесь что-то не так.
Леденящий страх стал закрадываться в мою суеверную душу, словно утренний океанский туман. Мне становилось все более не по себе, но вот чихающий звук мотора разрушил мои тревожные мысли. Издав несколько протяжных вздохов, винты заработали, и, яростно взбивая воду, яхта тронулась с места. Через несколько минут мы были возле причального пирса, где уже стояло несколько маломерных яхт.
Теплый песок приятно расползался под моей сандалией. Впервые за сорок пять дней я почувствовала твердую землю. Мне даже не верилось, что я иду по твердой земле. От слабости и долгого пребывания в море меня шатало из стороны в сторону, но я продолжала идти все вперед и вперед. Тут только я заметила, что Грэга не было рядом. Я обернулась – Грэг сидел на коленях и целовал землю.
-Грэг, идём же, не отставай! –махнув рукой, радостно закричала я. В ту же секунду меня повело, и я упала лицом в теплый песок.
-П-У-У-У, П-У-У-У, - раздался фыркающий свистящий звук над моим ухом.
Я открыла глаза. Надо мной нависло лицо Грэга. Изо всех сил раздувая наполненные водой щеки, он ртом разбрызгивал мне в лицо соленую воду.
-Грэг, ну что ты делаешь? От твоего рта так несёт, что мне делается ещё хуже. Мы ещё на острове?
-Да, милая, вставай, нам нужно идти.
-Куда?
-На набережную. Где-то там я заметил маленький магазинчик. Если нам удастся добраться туда, мы сможем набить свои животы до отказа всем, чем пожелаешь. Ведь ты хочешь, есть, милая. Хочешь? Тогда иди, нам нужно идти. Еда там.
Предвкушение близкой еды заставило меня подняться и следовать за Грэгом.
-Здесь никого нет, Грэг. Куда подевались все люди?
-Я не знаю милая, не знаю. Нам надо идти, осталось совсем немного.
Мы шли по центральной улице. Наши шаги гулким эхом отзывались в пустом безмолвии каменных улочек, обставленных аккуратными игрушечными особнячками.
-Хэллоу! Здесь есть кто-нибудь?! – закричал Грэг, но только эхо отзывалось на его призыв. – Здесь есть, кто-нибудь?! - повторил Грэг, но никто не откликался. –Черт побери, что всё это значит?
Всё выглядело так, как будто люди просто взяли и сами собой исчезли в одну секунду. Двери домов были открыты, на дверях многих отелей, красовались таблички «OPEN»,в бассейнах всё ещё плавали детские игрушки, оставленные неизвестными детьми.
-Что это, Грэг? - возле одной из будок я заметила дохлого пса, всё ещё привязанного на цепь. Под жарким тропическим солнцем мертвая собака уже успела мумифицироваться. -Здесь все вымерли, здесь все мертвецы! - в исступлении закричала я. - Грэг, ты был прав, нам надо уходить отсюда! Это мертвый остров!
-Что с тобой, милая, это собака, просто дохлая собака. Разве ты раньше никогда не видела дохлых собак? Смотри, магазин! Пока я не наполню свой желудок, я никуда не уйду отсюда, - решительно заявил Грэг.
Под жарким тропическим солнцем мертвая собака уже успела мумифицироваться.
Мы вошли в небольшой магазинчик. На удивление дверь была не заперта. В магазинчике никого не было. Все товары лежали на своих полках. Даже касса стояла открытой настежь, и в ней нетронутыми лежали долларовые купюры разного достоинства. Электричества не было. В помещении стоял омерзительный запах испорченных продуктов, потому что холодильники не работали. Похоже, электричества не было во всём городке, потому что я нигде не заметила светящихся огней, даже на фасадах гостиниц.
-Всё это так, странно, Грэг. Всё это напоминает мне Чернобыль, после взрыва на атомной электростанции.
- На острове нет никакой атомной электростанции.
- Но ты же сам говорил о каких-то испытаниях….
-Плевать, мне на это, - махнул рукой Грэг.- Смотри сколько здесь еды! По крайней мере, я смогу хотя бы вдоволь набить себе брюхо перед смертью. - Грэг, накинулся на продукты и, словно маленький, голодный зверек, с чавканьем и смачным хрустом начал уплетать всё то удобоваримое, что попадалось ему под руку..
Грэг был прав, голод не располагает к долгим раздумьям. За ним последовала и я. С каким наслаждением мы снова хрустели чипсами, запивали душистыми соками, набивали рты сладким шоколадом и конфетами. Мы будто заново открывали вкус до боли привычных нам продуктов. После завтрака из протухшего планктона, которым накормил меня Грэг, простая человеческая пища казалась чудовищно аппетитной, и я не могла остановиться. Наконец, наши желудки наполнились до предела, и мы не могли больше есть.
Грэг подошёл к кассе и стал складывать доллары себе в карман.
-Что ты делаешь?! -закричала я, - а вдруг кто-нибудь остался, и нас сейчас- же расстреляют за мародерство.
-Кто?! – засмеялся Грэг. – Здесь никого нет. И-и-и-ха! Люди! Где вы?! Смотрите, я граблю кассу! Копы, легавые собаки, что же вы не берете нас?! А-ха-ха-ха!
-Перестань, Грэг! А вдруг кто-нибудь услышит нас! – видя, как опасно куражится мой вечный подросток Грэг, стала унимать его я.
- Ты ещё не поняла?! Никто не услышит, потому что здесь никого нет.
Вдруг что-то упало и покатилось. Это была банка с детским питанием. В торговом зале послышалось какое-то движение.
-Что это?! - Грэг вздрогнул от ужаса и выронил купюры.
-Я же говорила тебе, глупо страдать такой фигнёй.
Мы застыли в ожидании. Сначала было тихо, но, неожиданно раздался звон падающих банок, и с верхней полки с громким воплем на нас спрыгнула огромная серая кошка.
-Берегись! - закричала я, и Грэг едва успел увернуться от её острых когтей.
-Это всего лишь кошка. Зараза, испугала до полусмерти. Но что здесь делает эта тварь?– (Словно пытаясь загладить свою вину, кошка с громким мяуканьем теперь терлась о ноги Грэга).
-Не знаю, обыкновенная домашняя кошка, которая живёт в каждом магазине.
-И, главное, заметь – живая и вполне упитанная. Ну, что мне с тобой делать, киса. – Грэг стал ласкать её за жирные подбородочки.
-Теперь ясно, город не вымер. Если бы здесь проводились ядерные испытания, эта кошка сдохла бы тоже, но она как видишь, жива.
-У кошки девять жизней, а вот где же люди? На улице я ни видел ни трупов людей, ни самих людей. Куда, черт побери, в этом городе подевались все люди?
-Пока мне ничего не приходит в голову. Давай лучше наполним вот эти тележки продуктами и питьевой водой и вернёмся на яхту. Мне не хотелось бы оставаться здесь дольше.
-Верно, детка, мне тоже здесь не по себе.
Вскоре мы уже катили две загруженные до отказа тележки по центральной аллеи, ведущей по побережью прямо к пирсу, где мы оставили нашу яхту. Всё та же пугаюшая тишина, только наши гулкие шаги о каменную мостовую , да скрип колёс до отказа наполненных баулами с водой тележек, гулким эхом отдавались от стен опустевших высоток гостиниц и домов. Было жутко. Мрачный вид покинутого города холодил наше сердца ужасом. Хотелось поскорее добраться до яхты и уплыть отсюда куда подальше.
Вдруг, до нас донеслось гулкое цоканье копыт, будто по мостовой спокойным шагом шла лошадь. Звук был всё ближе и ближе. Кровь похолодела у нас в жилах. Я схватила Грэга за руки и от страха уткнулась лицом в футболку . Хотелось, кричать, но крик застыл у меня в горле. Из-за поворота улицы вышла … корова. Издав пронзительное мычание, она уставилась на нас своими большими, глуповатыми глазами, преградив собой улицу.
-Грэг, чего она от нас хочет?
-Наверное, чтобы мы её подоили. Смотри, что проделывает эта рогатая сучка. Это же настоящая коровья камасутра!
Я оглянулась. То, что представилось моим глазам, не поддавалось нормальному описанию. Корова пила собственное молоко! Подняв ногу и, изогнувшись невероятным образом, эта скотина доила сама себя.
-Что она делает, Грэг? Вдруг, она бешенная! Прогони её, скорее Грэг, немедленно прогони эту скотину с нашего пути!
-А, ну пошла прочь! -Грэг поднял руки и храбро пошел на корову, но та и не думала уходить.
Истощённая корова только смотрела на Грэга огромными черными глазами и громко протяжно мычала. Грэг достал пистолет и в упор выстрелил в корову. Я увидела, как корова пошатнулась, и, сделав несколько шагов на Грэга, упала прямо перед его ногами.
-Вот и все дела. Идем скорее, а то солнце начинает заходить.
-Заходить?! Уже?! Но как?! Когда мы прибыли сюда, только рассветало, и солнце показалось из –за того холма. В магазине мы пробыли пару часов, не больше… Нет, этого не может быть!
-Но это так. Взгляни налево, солнце начинает садиться за другим холмом. И это не единственная странность. Взгляни-ка на облака.
-А что с ними?
-Они неподвижны, как моя заставка на компьютере.
-Ну, и что? Ветра нет, вот облака и не двигаются.
-Но когда мы прибыли сюда картина облаков была точно такой же. Нет, детка, здесь что-то явно не так. Здесь нет не только ветра, но и звуков…
-Тихо, Грэг, - прервала его я, -я что-то услышала. Кажется, где-то залаяла собака.
-Собака? Но я ничего не слышу.
-Слышишь, вот опять, и не одна.
-
Корова пила собственное молоко!
Теперь Грэгу незачем было прислушиваться, потому что лай становился всё отчетливей и отчетливей. К нему присоединялись другие собачьи голоса, всё больше и больше, образуя звонкую собачью разноголосицу. Было ощущение, что лай доносится ото всюду. Весь воздух будто наполнился отрывистыми собачьими голосами, эхом отражавшихся от стен опустевших отелей и бунгало.
Из-за угла выскочил черный пудель, вернее, нечто похожее на пуделя, и бросилось прямо на нас. В эту секунду я услышало, как что – то взвизгнуло под ногами, и больно вцепилось мне в ногу. Это была та сама серая кошка из только что ограбленного нами универсама. (Видно, она увязалась за нами по дороге.) От страха кошка запрыгнула мне на грудь и вцепилась когтями в футболку. Чёрный пес, злобно рыча, стал напрыгивать на меня, пытаясь снять кошку.
-Грэг, ради бога, отцепи от меня эту царапающуюся тварь! – закричала я на Грэга.
Грэг рванул кошку и бросил ей под ноги, но та никак не хотела уходить, и, ища у нас защиты, спряталась под тележкой. Верно, через несколько секунд из-за угла появилась другая собака, потом третья, четвёртая. Псы выскочили словно из неоткуда.
-Грэг, смотри, да тух их целая стая!
Эта была целая свора одичавших псов разных размеров и расцветов, которые когда-то принадлежали людям. На некоторых из них ещё болтались перегрызенные поводки и въевшиеся в кожу ошейники. Рваная шерсть и торчащие клочки кожи являлись ярким свидетельством того, что озлобившееся собакам не раз приходилось затевать драку между собой из-за куска пищи.
Торчащие рёбра, поджатые животы говорили о том, что собаки истощены и обезвожены до предела и , доведённые до отчаяния, готовы были наброситься на кого угодно. Теперь эти когда-то милые собачьи любимцы, превратились в свирепую свору собак, рыскающих по всей округи в поисках съестного.
Выстрел Грэга привлек сюда всех собак, и они сбежались, чтобы посмотреть, что происходит. И вся эта агрессивная свора бежала прямо на нас.
Грэг держал пистолет в вытянутых руках, в любой момент готовясь отразить атаку разъяренных псов. Но, похоже, собаки не обращали на нас никакого внимания. Наши продукты в пластиковых упаковках не привлекали их.
Оголодавшую стаю псов гораздо больше притягивало то, что лежало посреди улицы. Именно здесь их ждала настоящая пожива - только что убитая Грэгом корова. Не помня себя от голода собаки все разом накинулись на корову, и стали рвать её на части, пытаясь достать себе лучший кусок.
Завязалось кровавое пиршество. Озверелые псы грызлись и отталкивали друг друга от туши, то и дело завязывая стычки между собой. Окровавленные морды и белоснежные зубы, терзающие добычу, мелькали в воздухе. Злобное рычание и лязг оскаленных зубов, то и дело слышались в гуще обезумевшей своры. Они напоминали стаю пираний, прайд гиен, рвущих добычу на части. Кровавое зрелище ужасало и, вместе с тем, притягивало взгляд. Хотелось броситься в гущу этих отвратительных собак и рвать мясо вместе с ними, драться и бить их ножом в брюхо.
От соленного запаха крови и вида окровавленных внутренностей растерзанной кровы, вывалившихся на мостовую, за которые дрались собаки, мне сделалось дурно. Голова закружилась, меня едва не вырвало.
-Не смотри, детка, тебе не нужно на это смотреть, - дрожащим голосом произнёс Грэг, закрывая ладонью мои глаза. - Скорее, бежим отсюда, пока собаки не опомнились и не набросились на нас.
Пользуясь, тем, что собаки отвлеклись делёжкой добычи, мы схватили тележки и что было сил бросились бежать прочь из страшного города. Вскоре знакомые очертания нашей «Жемчужины» показались на горизонте. Несмотря на то, что мы выдохлись, мы прибавили ходу и через какую-то минуту уже были в безопасности.
Немного отдышавшись, мы оглянулись по сторонам. Омерзительной своры нигде не было видно. Собаки отстали от нас. Только вдалеке всё ещё слышался их лай, переходящий в леденящий кровь вой. Не медля ни секунды, мы принялись загружать продукты на яхту. Был ещё один вопрос, который мучил нас более всего – где раздобыть топлива для яхты?
Темнело. Оранжевое солнце будто втягивалось за горизонт холма, погружаясь в пучину зеленых джунглей. А нам не хотелось бы оставаться ночевать на этом страшном острове.
-Грэг, а что если перекачать топливо с других яхт вручную? Насос у нас есть…
-Я тоже подумывал об этом, детка, тем более, что заправка не работает. Похоже, на этом долбанном острове ничего не работает, - разозлился Грэг, пнув ногой автозаправщик. Придётся откачивать топливо вручную. Пойду, посмотрю, что там осталось на других яхтах. Ведь должно же там оставаться хоть немного дизельного топлива.
-Грэг, будь осторожен. Ещё неизвестно, кто может находиться внутри.
-Хорошо! - прозвучал уже отдаленный голос Грэга.
Грэг отправился проверять соседнюю яхту, а я присела на пирсе, чтобы немного отдохнуть и осмотреть окрестности. Я все ещё никак не могла взять в толк, что же происходит со временем. То, что я сейчас наблюдала, никак не вязалось с нормальной реальностью. Если в магазине мы пробыли всего два часа, плюс тридцать минут, что мы шли по набережной туда, и минут десять, что бежали обратно, никак не укладывались в целый день. Но сейчас-то был вечер! Кровавое солнце заходило за горизонт кораллового рифа.
-Есть, здесь полно топлива! Этого хватит, чтобы до половины наполнить наш бак. Неси сюда шланг и насос.
Я приподнялась, чтобы идти, как вдруг, увидела старика, стоящего на пирсе прямо позади меня.
-Грэг!!!
Испуганный Грэг выскочил наружу и уставился на незнакомца. Для Грэга появление незнакомого старика было столь неожиданным, как и для меня. Сначала, я подумала, что это хозяин соседней яхты, в которую забрался Грэг, и он сейчас же устроит скандал, а то и позовет полицию. Но старик не проявлял никаких агрессивных намерений. Он, вообще, был какой-то странный, и эта странность заключалась в том, что он просто стоял на пирсе и смотрел куда-то вдаль, будто был слеп или мог видеть сквозь нас.
-Эй, сеньор, скажите, это остров Вьекес? - не зная зачем спросил его Грэг по-испански, видимо для того, чтобы хоть как-то разрядить обстановку..
-Вполне возможно, - как то странно ответил старик.
-Кто вы сеньор? – снова спросил Грэг по-испански.
-Если вы предпочитаете говорить на языке Сервантеса и Гойи, что ж я готов изъясняться с вами и на этом языке, - глухим голосом безразличия заговорил старик. Его лицо оставалось всё так же неподвижно, а губы не двигались, как у чревовещателя. (Но почему-то нам это тогда не показалось странным), - мне кажется, молодой человек, вам будет удобнее разговаривать на английском. Мы ведь оба американцы. Стало быть, вы и есть те самые беглецы с «Жемчужины Флориды»? – старик заглянул в маленький блокнот, который он достал из брюк, будто сверяясь со своими записями. - Значит, я не ошибся.
-Что вам надо, кто вы?!- злобно прикрикнул на него Грэг.
-До своей гибели я был профессором Калифорнийского Университета Дэвидом Маковником, - представился старик. - Я единственный, кто без страха ждал свою смерть, а меня приписали к самоубийцам, и вот я здесь. Впрочем, сейчас моя смерть не имеет к вам никакого значения, - а потом вдруг добавил: - Если бы вы только знали, как это страшно, когда тебя уже нет.
-Грэг, этот старик сумасшедший! Он меня пугает!
-Погоди, Лили, я сам хочу во всём разобраться. Послушаёте, сэр, если вы того, умерли, тогда какого х..на мы разговариваем здесь с вами! - испуганно закричал на него Грэг.
-То, что вы видите всего лишь моё голографическое изображение. Впрочем, речь сейчас не обо мне. Меня послали передать вам, чтобы вы сегодня не выходили в Атлантику.
-Это почему? –спросил его Грэг. Вдруг раздался какой-то щелчок и женским дикторским голосом старик объявил:
-В настоящее время на всём побережье Пуэрто-Рико бушует девятибалльный тропический шторм. Порыв ветра достигают триста пятьдесят километров в час. В море высота волн местами до пяти метров, убедительная просьба всем катерам и яхтам воздержаться от выхода в открытое море…
-Прекратите! - закричала я, закрыв уши руками.
-Вы что издеваетесь? Какой ураган? Стоит абсолютный штиль.
-Вы видите только то, что хотите видеть. Взгляните туда, - старик указал в сторону заходящего солнца. Будто повинуясь его жесту, мы посмотрели туда, куда указывал чудной старец. Старик был прав - за барьерным рифом бушевал невиданной по ярости шторм. Могучие волны с картины Айвазовского, вздымаясь на невиданную высоту, закручивались в трубу и рассыпаясь миллионами брызг, бились о каменный вал рифа. Если бы наша яхта попала в такой шторм её разнесло бы на мелкие щепки.
-Тогда почему здесь нет даже ветра, и шума прибоя не слышно?
-Здесь нет времени, как и нет этого острова. Это остров мёртвых. Здесь обитают только души тех, кто когда-то были людьми.
-А все эти животные, они, по-вашему, здесь тоже,…ненастоящие? – вдруг, зачем-то спросил Грэг, сомневаясь уже в собственном рассудке.
-К сожалению, все животные здесь живые, но без людей они все равно скоро погибнут.
-А вам никто не говорил, сэр, что вы псих.
-Прощайте, - видно, старик обиделся, потому что пошёл прочь от нас, и вдруг, обернувшись через плечо, указал на меня корявым старческим пальцем, и на чисто русском языке произнес:
-Убийца.
Я вскрикнула, и схватилась руками за волосы.
-Что он сказал тебе? Что он сказал…?Эй, вы, старый болван, что, вы наговорили моей же…? Что за… Где же он?
Грэг оглядел пирс, но таинственного старика уже нигде не было, будто он в одно мгновение растворился в воздухе. Грэг вздрогнул от ужаса и побледнел. Вытаращив глаза, он всё ещё искал старика, надеясь, что это не галлюцинация, не приведение, но никакого старика нигде не было, будто бы его не было вовсе.
-Что он сказал тебе, что?! – Грэг взял меня за плечи, чтобы привести в себя, но от ужаса внезапного призрака меня трясло, словно в лихорадке. Слова застыли у меня в горле, и я ничего не могла ответить Грэгу.
-Похоже, он всё знает про нас, Грэг. Этот старик, он…страшный.. он…
-Как ты можешь верить какому-то сумасшедшему старику, который утверждает, что он погибший профессор Калифорнийского университета. Давай лучше поскорее перельём топливо в бак. Солнце совсем уже село.
-Конечно, Грэг, ты прав, нам надо торопиться. На этом проклятом острове могут быть и другие «призраки».
-Давай, Грэг, попробуй ещё!
-Это бесполезно! - Грэг со злости ударил ногой по мотору. -Я же говорю, - на этом проклятом острове ничего не работает!
-Что же делать, Грэг? Я не хочу оставаться на берегу. Вдруг, он не единственный псих на этом острове. А ночью эти «духи» материализуются, нападут с пирса и захватят нас.. Этот старик сам упоминал, что он не один. Кажется, он говорил, что его послали какие-то люди, - значит, он тут не один. Боже, как же я сразу не догадалась, они ждут приближения ночи, чтобы ограбить нас.
-Ха-ха-ха. Ограбить? Подумай хорошенько, Лили, раз эти психи (или духи…кто они там) не разграбили собственные магазины, зачем им грабить нас?
-Верно, Грэг, но все равно, мне не хотелось бы оставаться возле берега, где рыщет целое стая бешенных псов.
-Попробуем оттолкнуться от пирса и бросить якорь посреди бухты. Там мы будем в относительной безопасности. Всю ночь я буду начеку. Пусть только кто-нибудь из этих ублюдков попробует сунуться ночью на яхту – вмиг прострелю ему яйца, - воинственно заявил Грэг, размахивая пистолетом.
-Грэг, смотри поаккуратнее с этой игрушкой. Не прострели собственные…
-Не надо продолжать, я всё понял! - раздраженно прикрикнул на меня обидившийся Грэг. - Лучше помоги мне удерживать руль, пока я оттолкну яхту от берега вот этим багром. На счет три.
-Раз, два, три!
-Грэг, яхту несёт обратно на берег. Мы можем сесть на песчаную мель!
-Порядок. Дай сюда руль. Сейчас мы встанем посреди бухты и сбросим якорь. Тут видимость открыта со всех сторон. Ложись спать в каюте, а я буду дежурить на палубе, а если кто-нибудь попытается подплыть к яхте, будь то дух или разбойник, я сразу замечу и дам тебе сигнал.
-Грэг, я не останусь в каюте одна! Я иду с тобой на верхнюю палубу. Мне страшно. Если нам суждено погибнуть сегодня ночью, то погибнем вместе!
-Мы так просто не дадимся, кто бы эти подонки ни были ожившие мертвецы или живые люди, они не возьмут нас без боя. На, на всякий случай, держи другой пистолет. Не забудь захватить с собой два тёплых одеяла. Снаружи довольно свежо.
-Есть, мой капитан Грэг, -радостно отрапортовала я, взяв руку «под козырёк».
Плотно закутавшись в шерстяные одеяла, мы уселись на самой верхней точке палубы и стали следить за окрестностями. Всё было так же. Опустевший город погружался в темноту, словно в бездонную черную пещеру. Вот потух последний луч солнца, и стало темно так, что я не могла разглядеть, даже рядом сидящего Грэга. Наступила самая черная ночь в моей жизни. Луны не было. Темнота была такая, что в какой-то момент мне показалась, что я ослепла.
-Грэг, ты здесь?
-Здесь. Ты что- нибудь видишь? –спросил меня Грэг.
-Нет, – зевая ответила я.
-Раз мы всё равно ничего не видим, тогда давай лучше спустимся в каюту, закроемся на ключ и ляжем спать. Глупо мёрзнуть здесь. После всей этой ерунды я смертельно устал, и мне всё равно, что будет со мной ночью. Хватит с меня на сегодня загадок. Лили, идем вниз. Эй, Лили! – Грэг протянул руку и нащупал маленький тёплый комок. С головой завернувшись в одеяло, я крепко спала.
Грэг взял меня на руки, и, пробираясь на ощупь, отнес меня во внутреннюю каюту.
-Ты с ума сошёл, Грэг. Опусти меня, я смогу идти.
-Нет, мадам Вонг*, твой капитан Грэг доставит тебя до самой каюты.
Вскоре, прижавшись друг к другу, мы уже крепко спали.
Где-то в Карибском море
Глава сто одиннадцатая
Новые загадки
Не помню сколько мы проспали, но когда проснулась, было совсем светло. Грэг ещё спал. Я вышла на верхнюю палубу, чтобы глотнуть свежего воздуха…острова не было, передо мной открывался безбрежный океан.
-Грэг!!!
-Что?! Что там опять случилось? – сердито проворчал Грэг.
-Проснись, засоня, нас снова унесло в океан! - я стала трясти мужа за плечо. – Так и есть, якорь поднят, ты забыл сбросить якорь! Растяпа!
Спросонья Грэг ничего не понимал. Вдруг он вытаращил свои удивленные голубые глаза и произнес:
-Этого не может быть, я точно помню, что сбросил якорь!
-Сбросил?! Посмотри сам, якорь поднят! А мы в открытом океане! Не лги, Грэг, я скорее бы поверила, что якорь упал сам, чем поднялся! Это все из-за тебя, Грэг! Если ты забыл, то лучше скажи честно…
-Клянусь тебе, я спустил этот чёртов якорь перед тем, как идти спать! Погоди, но как ты вышла наружу?
-Дверь была открыта, - удивленно пожала я плечами.
-Этого не может быть, я закрывал дверь на замок. А ключи вот они: у меня на цепочке.
-На замок?! Да, ты смеешься, Грэг: дверь была открыта настежь!
-Черт, я так и знал, - Грэг бросился к рюкзаку с деньгами. – Деньги на месте. Продукты тоже. Ничего не украдено.
Словно к довершению таинственности за дверью раздалось жалобное мяуканье, и в каюту вошла та самая серая кошка, что преследовала нас в городе.
-А эта тварь откуда?!
-Не знаю, - испуганно ответил Грэг
-Давай выбросим её за борт. Вдруг она бешенная, - я хотела было схватить кошку за шкирку, чтобы исполнить своё намерение, но Грэг вырвал её у меня.
-Не смей, кошка тут ни при чём. Раз пробралась сюда, пусть живёт с нами на яхте, - Грэг погладил кошку по ушастой головке. – Назовём её…
-Нарекаем тебя Лаки Третий, - с раздраженным пафосом произнесла я.
-Да, пусть будет Лаки Третий, - не понял моей шутки Грэг.
-Плевать мне на твоего Лаки Третьего, как и на Второго, и на Первого. Грэг, ради всего святого скажи, как всё это дерьмо можно объяснить?
-Я не знаю. Похоже, это останется ещё одной необъяснимой загадкой.
-Самое страшное, что мы опять не знаем, где мы, - обреченно вздохнула я и беспомощно опустилась на шезлонг.
-А вот насчёт этого ты ошибаешься детка. Смотри, яхта будто проснулась. Стрелка компаса показывает правильное направление. Генератор снова работает! Попробую завести мотор. Есть, ура, мотор работает! Топливо на месте. Этого вполне хватит, чтобы достигнуть какого-нибудь берега. Главное, всё время держать курс на запад! Вперёд!
Глава сто двенадцатая
Афина Паллада
-Стой, Грэг, - я схватила его за руку, когда он уже собирался нажать на рычаг, - мы забыли о самом главном. Мы беглецы. Как только мы достигнем цивилизации, нас тут же арестуют и передадут властям США. С нами не станут возиться.
-Что же нам делать?! До конца жизни провести в этом долбанном океане, будь он проклят? Будем странствовать, прямо как новые Одиссеи десять лет, пока не состаримся?
-Нет, Грэг, у меня есть другой план. Получше.
-План, интересно. Что ты придумала? Поменяться с кем-нибудь яхтами? – грустно засмеялся Грэг.
-Нет, поменять яхту.
-Поменять яхту?!
-Да, Грэг, для начала мы поменяем само название яхты. Грэг, скажи, ты играл когда-нибудь в тетрис?
-Тетрис? Что это?
-Эта такая забавная игра, когда из букв складывают слова. Так вот, нам предстоит сложить из Pearl of Florida новое название, благо, букв здесь более чем достаточно. Как только мы придумаем новое имя нашей «Жемчужине», мы переставим буквы местами, и аккуратно закрасим неровности, так, чтобы все думали, что так оно и было всегда…
-Превосходный план! Белая краска на яхте у нас всегда есть…
-Теперь дело за тобой, Грэг. Английский – мой неродной язык. Придётся тебе приложить мозги к этому делу.
Грэг уселся на доски палубы и стал напряженно думать. Я тоже взяла бумагу и карандаш и на обрывке листка вывела следующую схему букв и цифр.
Pearl of Florida
P F
e1 a2 r2 l2 o2 f1d1
У меня были только две заглавные буквы Р и F – значит, новое название должно начинаться именно на эти буквы. Остальные буквы, которые я выписала в самой нижней строчке, были прописные, а маленькая циферка над ними обозначала количество букв в названии «Pearl of Florida» - всё очень просто.
-Может быть, «Парад»? - радостно вскрикнул Грэг.
-Яхта - «Парад»? – я задумчиво закусила губу. - Как то не звучит. И потом, мы с тобой не на парад собираемся, а , наоборот, хотим скрыться. Думай дальше. Это не подходит.
Грэг нахмурил лицо и, заложив палец под свой смешной, длинный нос буратины, снова задумался. Загадка начала мучить меня, но я твердо решила, пока не разрешу её – не успокоюсь.
-Форд, - выкрикнул Грэг.
-Форд?! Не слышала более дурацкого названия яхты. Я понимаю, что ты скучаешь по своему старичку –Пикапу, но не до такой же степени. Предоставь лучше своему преподобному отчиму кататься на нём по дну океана.
-Хорошо, если ты такая умная, то придумай название сама. Давай, попробуй. Ты думаешь, что всё это так просто?
-Я думаю, Грэг, я думаю. «Надо же, яхта Форд. Интересно, выпускает ли Форд яхты?» - на досуге подумала я. - Чтобы пойти лёгким путем, я стала наугад комбинировать согласные и гласные буквы, но Грэг был прав – всё время выходила какая-то чепуха, типа Fad* или Peal*. Всё было не то.
Грэг верно сказал, - мы кончим как эти несчастные древние греки. Вдруг мой взгляд упал на рюкзак с деньгами. Подумать только, мы добыли настоящее Золотое Руно. С такими деньгами нам будет открыт весь мир, но мир навсегда закрыт для нас, потому что мы никогда не сможем придумать новое название для какой-то долбанной лодки.
Золотое руно! Аргонавты! Паллада! Конечно же Паллада. Я посчитала буквы – всё сходилось. Это было настоящее озарение, которое словно молния ударило мне в голову. Ничего лучшего и придумать было нельзя. Нашу яхту будут звать Паллада, в честь великой богини Афины Паллады, чье деревянное изображение украшало нос легендарного Арго и приносило удачу в далёком путешествии храбрым героям Эллады.
- Эврика! Я нашла название!
-Ну?!
-Паллада! – одним махом выдохнула я.
-Паллада?! - Грэг стал водить грызанным пальцем по буквам в своем блокноте. - Господь всемогущий, подходит. Ты –гений, детка! Паллада - так завали деревянную балку, которая помогала аргонавтам. Мы с тобой аргонавты! И-е-ха-а-а-а!
-Скорее антиаргонавты. Мы не герои Эллады, Грэг, мы – преступники. Питерские отморозки!
-Нас сделали преступниками, Лили!
-Теперь это неважно, всё равно мы ничего не сможем изменить в нашем прошлом. Ладно, Грэг, выше нос, быть пиратами Карибского моря иногда не так уж плохо, я похлопала по рюкзачку с деньгами, - главное у нас есть новое название яхты, и теперь нас никто не узнает.
-Завтра у тебя будет новое название, наша белоснежная крошка, - обратился Грэг к яхте, ласково похлопав её штурвал.
-Левее, я сказал левее!
-Я и правлю левее.
-Относительно кого?
-Себя, конечно!
-Я сказал левее относительно меня! Вот моя левая рука! –Грэг крепко выругался и для наглядности выставил средний палец левой руки. - Ты, что, забыла, я же левша.
-Если ты будешь дергаться, как обезьяна, да путать меня, то я скорее уроню тебя в воду. Вот так идёт.
-Ещё ниже! Ниже, я сказал! Держи!
-Как держать?
-Нежно! Только не оторви мне, пожалуйста, яйца.
-Так?!
-Да! Подай мне стамеску.
-Держи!
Грэг начал откалывать непослушные буквы.
-Только не забудь оставить первую и вторую букву «l». И, ради всего святого, будь аккуратней, не урони буквы в воду.
-Я помню, помню!
Так начиналось грандиозное переименование нашей посудины!
-Всё больше не могу, башка затекла! Тащи меня обратно!
Я включила лебёдку, и через минуту появился измученный Грэг. После пребывания верх тормашками, его лицо сделалось красным, а глаза с налитыми кровью белками выпучились, как у вареной креветки.
-Ну, всё?!
-Да, осталось только прокрасить между буквами? –Грэг безжизненно опустился на палубу и обхватил руками гудящую голову.
-С тобой все в порядке, Грэг? Поводи глазами.
-Да, да, со мной всё в порядке. Всё-таки болтаться вверх задницей – это настоящая пытка.
-Это верно, Грэг,- вздохнула я. –Тяжело жить, когда весь твой мир встаёт с ног на голову.
Коста-Рика, побережье Пуэрто-Вьехо
Глава сто тринадцатая
Коста-Рика – страна сокровищ
Всё время держа курс на запад, на заходящее солнце, только через двенадцать суток мы достигли побережья Коста-Рики. Отсутствие навигации и мгновенно испортившаяся погода внесло свои поправки в планы неопытных пиратов. Карибское море доставило нас несколько южнее Изумрудного Острова -Ямайки, куда мы планировали попасть, стараясь держать курс на Запад. Можно сказать, что мы буквально промахнулись мимо Ямайки. Но какая теперь была разница? Через пять дней, поняв, что мы так и не увидим Изумрудного Острова, о котором грезил Грэг в своих детских мечтаниях, мы не расстроились, и, чтобы окончательно не заблудиться, решили не возвращаться, а просто всё время, как и раньше, держать курс на заходящее солнце. Так, почти через два месяца нашего затянувшегося, полного опасностей и лишений путешествия, мы высадились на южной оконечности Коста-Рики.
Коста-Рика – богатый берег, так тебя назвал великий путешественник Колумб, когда высадился на твои берега. Увы, лишь пустой блеск золота в виде бесполезных побрякушек на индейцах затмил его глаза. О, великий путешественник, как же мог ты не увидеть истинного сокровища Коста-Рики – её чудесной тропической природы.
Даже сейчас, в наш урбанистический век, Коста –Рика остается последним нетронутым уголком первозданного тропического рая. Её ещё называют страной заповедников. И не даром. Заповедники составляют до четверти всей площади этого крошечного перешейка гористой суши, зажатого между Тихим и Атлантическим океанами. Величественные вулканы, километры диких пляжей, нетронутые гористые тропические леса – и это лишь неполный список её чудес. Благословен тот народ, который сохранил всё это для будущих поколений. Здесь, как нигде в другом месте, существует гармония между человеком и природой. Но отступим от лирики.
В середине февраля, спустя пятьдесят восемь дней нашего «Великого путешествия» новонареченная яхта «Паллада» - бывшая когда-то «Жемчужиной Флориды» высадились в небольшой курортной деревушке с причудливым названием Пуэрто-Вьехо де Таламанса, что находится недалеко от Панамской границы. Можно сказать, что мы въехали во Вьехо. Кто мог знать тогда, в далеком холодном Питере, что здесь, на этом забытом богом тропическом побережье, нам с мужем предстояло прожить почти три года, что здесь, на этих райских берегах, лишённых всякой цивилизации, мне предстояло родить своего первенца.
Пуэрто-Вьехо – богом забытый уголок туристического мира трудно назвать, даже деревней. Это именно местечко. Несмотря на благодатный уголок природы, словно сошедший с открытки туристического проспекта, местных жителей, преимущественно чернокожих мулатов, здесь совсем немного. Хотя по происхождению это чернокожие выходцы из Ямайки, они то же считают себя настоящими Тикос*, хотя и не принадлежат им. Большинчтво из них бедные рыбаки или же фермеры, выращивающие бананы на экспорт, в том числе, и в Россию.
Всё немногочисленное неместное население составляет преимущественно «дикий» турист – отчаянные бродяги и романтики, который приезжает сюда в зимний период для занятия серфингом. Для них и предназначены многочисленные, но неприглядные обшарпанные бунгало, которыми изобилуют песчаный пляжи –Пунты де Кольеты. Крепкая сигара, отменный ром, танцы под ритмы регги в прибрежных забегаловках составляют весь незатейливый сервис в этом заброшенном цивилизацией городке бедных рыбаков. Других развлечений нет. Разве что, превосходная рыбалка…
Для этих целей в городке имеется прокат катеров. Их содержит семейная пара – некий человек сорока пяти лет с противным именем Крис и его жена с совершенно непривычным для этих мест именем – Аделаида. Сам Крис выходец из Детройта – заклятый друг «гринго» -так местные «ласково» называют тут американцев. Когда-то он, как и я, бросил свой заснеженный и грязный Детройт, чтобы с бортом под мышкой искать романтики на далеком кокосовом побережьях Коста-Рики. Но ту, что он встретил на этих берегах, вряд ли можно, даже отдаленно считать романтической женщиной. Несмотря на свое величественно благозвучное имя Аделаида, это была грубая, мужеподобная метиска (некрасивая и грубая, как все метиски) – отвратительная помесь испанцев и местных индейцев, на вид почти полуидиотка. За всё время, что она жила с мужем-гринго, она не удосужилась выучить, даже нескольких английских слов. На каком языке объяснялась эта пара для нас так и осталось загадкой, потому что в нашем присутствии метиска почти все время молчала и только послушно выполняла указания мужа. Стоит сказать, что и фамилия у этой парочки была весьма странная, но такая подходящая для пляжного рая Коста-Рики с его вечерними барами и неумалкающими ритмами регги – Мартини. Поселившись на Коста-Рике муж взял фамилию жены. Какой была «девичья» фамилия Криса остается только гадать.
Единственным достоинством этой весьма некрасивой женщины, повлиявшем на выбор Криса, было то, что от покойного отца ей достался обшарпанный рыбацкий катер, да несколько моторных лодок – достаточное состояние, чтобы жить безбедно на солнечном берегу Коста-Рики.
Как и все гринго, приезжающие попытать счастья в Коста-Рику, Крис был предприимчив. Наскоро поняв, как извлечь из этого плавучего барахла неплохой барыш, Крис подремонтировал старый катер и стал вывозить на нём туристов для рыбалки. Правда в такой туристической глуши клиентов было немного, но доход вполне стабильный, чтобы вести «красивую»пляжную жизнь под ритмы регги.
Поскольку других стоянок для судов на пляже Кольеты не было, нам пришлось остановиться у Криса и Аделаиды. Здесь была наиболее удобная бухта. Защищенная надежным песчаным выступом от свирепых тропических штормов, бушующих в этой части океана во время смены сухого и влажного сезона, она была наиболее подходящим местом стоянки для нашей белоснежной красавицы.
После нашего путешествия мы стали фаталистами. Мы решили больше не убегать судьбы, а полностью предоставиться ей. Если судьба занесла нас в забытый богом и людьми Пуерто-Вьехо, то мы должны обосноваться здесь. Оставалось только найти подходящее место на Пунте де Кольете Первое, что нам попалось – это стоянка рыбацких катеров. Так мы познакомились с Крисом Мартини и его странной женой.
-Ваша фамилия?- с усталой обречённостью спросил хозяин катера. (Видно было, что хозяин стоянки ещё не отошел от вчерашней вечеринки, где хлебнул предостаточно рома).
-Гарри Смит, а это моя супруга, - не моргнув глазом, выпалил первое, что пришло ему в голову Грэг.
-Саманта Смит, - это имя как-то само сорвалось с языка. (Я сразу же вспомнила о легендарной девочке Саманте Смит из штата Мэн, которая от делать нечего в своём лесу, только и занималась, что писала в Кремль к Хрущеву, чем заслужила поездку в «Артек»).
- Мы хотели бы снять место на вашей стоянке катеров.
Заспанный хозяин поднял осоловелые от пьяни глаза, и, вдруг, увидев меня, его рот, (где уже не хватало несколько зубов) распластался в змеиной улыбке любезности. В красных от вчерашней попойки глазах загорелся сальный огонёк. Он оценивающе измерил меня взглядом с ног до головы, точь-в- точь, как это делал когда-то губернатор Барио. От его изучающего взгляда мне стало не по себе, и я скрылась за Грэгом.
-Конечно, сэр, как вам будет угодно, - залебезил хозяин стоянки. - У вас какая яхта? Парусная или моторная?
-Моторная. Первый класс. А что это собственно меняет? – заметив пристальный взгляд «лодочника» на своей жене, проворчал Грэг.
-Эй, Адель, принеси - ка три чашечки кофе? Милая, и не забудь рома, голова раскалывается. Вы хотите оставить яхту на нашей стоянке? «Паллада», если я не ошибаюсь? Какое необычное имя для яхты. Настоящая красотка, - смачно произнёс Крис, причмокивая языком и почему-то снова пристально уставившись на меня. - Приятно познакомиться, мистер Смит, зовите меня просто Крисом. Здесь всё очень просто.
-Я бы хотел снять место для нашей яхты, -теперь уже набычившись, повторил Грэг, (видно, Грэг снова заметил его взгляд на мне), - сколько это будет стоить?
-Всего четыреста долларов в месяц.
-Четыреста долларов за такую дыру?! – удивленно выпучил глаза Грэг.
-А что вы хотите, сэр? Стоянка охраняемая, плюс удобное бунгало, бесплатная рыбалка по воскресеньям.
-Нам ничего этого не нужно. Только стоянка. Мы с женой собираемся жить на яхте… двести, - насупившись заторговался Грэг.
-Не спешите отказываться от рыбалки, мистер Смит. Это единственное развлечение в этой дыре.. …триста пятьдесят вместе со всем «сервисом».
-Триста, на моих условиях, и это моё последнее слово! - в пылу торга Грэг со злости даже ударил кулаком по столу, так что все документы полетели на пол.
Я ожидала, что Крис рассердиться на раздраженный выпад Грэга и прогонит нас тотчас, но ошиблась. Улыбнувшись, хозяин согласился.
-Единственное, о чем я хочу попросить, чтобы на время нашего пребывания здесь никто не беспокоил ни меня, ни мою жену.
-Как скажете, мистер Смит. Желание клиента для нас закон. На это вы можете положиться. Здесь тихое место.
-Да, мистер Смит, ещё один вопрос для формальности. Насколько я понял по акценту, вы, как и я американец. Скажите, мистер Смит, откуда вы?
-Из Флориды, - спокойно ответил Грэг, но тут же, поняв, что сказал лишнее, осёкся. - Мы с женой приехали из Майами, -как-то автоматически соврал он..
В эту секунду я увидела, как безмолвная жена Криса, которая принесла нам кофе на подносе, вдруг выпятила свои огромные черные глаза, и они стали похожи на зрачки той бешеной, самодойной коровы, которую подстрелил Грэг. Даже пучеглазая засушенная марлине, висевший на стене, как охотничий трофей, казалось, ещё больше раскрыл пасть от удивления.
-Флорида! – вдруг, заговорила «немая» жена Криса и испуганно посмотрела на мужа.
-Нет, нет, Флорида. Нет, - замахала она руками, пытаясь что-то объяснит нам не то по английски, не то по испански.
-Что всё это значит? – удивленная, спросила я.
- Не смеем больше беспокоить вас мистер Смит, вот ваши ключи от , от дока, - как –то странно произнёс Крис, всё ещё как-то странно косясь на меня.
Мы ушли парковать яхту. Тем временем Крис достал из-под стола потрёпанный ноутбук. Сдув с него пыль, он подключил провод Интернета и уставился в экран….
-Этого не может быть! – воскликнул он вслух. Крис занес руки за голову и задумчиво откинулся на стуле. В разделе особо опасные преступники Америки было видно изображение нашей свадебной фотографии с пометкой «Wanted».
Вот так мы поселились у этой странной семейной пары с необычной фамилией Мартини. А на следующее утро мы узнали страшную новость о которой знал весь мир, кроме нас.
Жена Криса была права, Солнечного Полуострова больше не существовало, как не существовало нашей прежней жизни. Огромная волна цунами навсегда поглотила и родной город Грэга, оставив после себя лишь груду морского песка, метровым слоем засыпавшего развалины его Солнечного Питера – маленького городка моей далекой детской мечты из Приключений Тома Сойера..
Мы с Грэгом поклялись больше никогда не вспоминать о прошлом, и с этого момента начать жизнь «с нового листа». Ланогольеры съели наше прошлое, оставив нам лишь будущее. Солнечный Полуостров скрылся в забвении нашей памяти, как и все беды, случившиеся там с нами.
Мы были молоды. У нас оставалось будущее. И оно было прекрасно…Мы ждали ребенка…
Только намного позже через Интернет мы узнали, что стало с островом Пуэрто –Рика – он навсегда скрылся на дне Атлантического Океана, о крошечном же острове Вьекес ничего не говорилось.
Нам с Грэгом так до конца и не удалось разрешить загадку таинственного острова Вьекес, навсегда исчекзнувшего с лица Земли!
Конец
.
РУССКИЙ БУНТ
Санкт-Петербург, Россия
Глава первая
Забавные зверята
Strive, strove, striven … отчеканивая неправильные глаголы, я на минуту оторвала взгляд от словаря и мысленно погрузилась в себя, разглядывая одно слово.
-Стремление, стремиться, стоять на стрёме, бежать стремглав стрелою, стрелы, стрелять - подсознание выбивало дробь синонимических слов, образуя в голове какую-то путаницу из значений и слов. Постепенно надвинулись мутные сумерки, я отключила компьютер и пошла спать. Сон всё более и более поглощал сознание нагромождением тяжелых мыслей.
Живот мешает спать, он приятно давит тело в кровать. Ой, как странно, я беременна, какое необычно-приятное состояние: внутри копошиться живое существо. О боже, что это?! я рожаю! Нет, этого не может быть, боль внизу живота подступает судорогами, судороги всё сильнее и сильнее!…Больно! Так порою бывает, знаешь, что это кошмарный сон, хочешь вырваться из него, но не можешь. Говорят, во сне нет боли, это легко проверить ущипнув себя за руку, но мне даже не надо делать этих простых манипуляций, потому в моем сне боль в животе совсем настоящая! Адская, нестерпимая боль! Может, этот кошмар вовсе не сон?!
-«Помогите!» - взывая о помощи, воплю я, но не слышу собственного крика. Слава богу, значит, это всё таки сон, не реальность, но зачем же тогда эта нечеловеческая боль? -«Да, помогите же кто-нибудь! Помогит-е-ее-е!» - кричу я. Несмотря на то, что не слышу собственного крика, продолжаю кричать. Рядом со мной женщина, вся в белом. Как странно, на ней будто бы белоснежный наджаб. Странное одеяние закрывает всё лицо, оставляя на нём только один огромный голубой глаз, так, что он, казалось, расползался на все лицо, а лицо представляло собой этот глаз, который располагался подобно глазу циклопа, но не на лбу, а посередине самого лица. Она заботливо потирает натуженный живот, отчего боль уходит, уступая тупому давлению в области паха. Вот уже появилась головка из половой щели, и акушерка проворным движением подхватывает её. Ребёнка обтирают и дают на первое кормление. Какой он маленький и тепленький, обхватил грудь ручонками и сосёт.
Как это прекрасно - я стала матерью. От восторга хочется кричать. Но что это?!…Какая мерзость! Это котёнок! Я схватила котёнка в кулак и с силой отшвырнула его от груди на пол. Котёнок подскочил, словно мяч, странным движением запрыгнул на меня и снова попытался взять грудь. Я сжала его в кулаке и стала душить. Котёнок расползался, словно кусок теста, но не умирал. Я с силой метнула его об пол, била ногами, топтала, и как только казалось, что он окончательно умирал от побоев, превращаясь в обесформленную массу, он снова воскресал и пытался дотянуться до моей груди.
Но что это?! …Какая мерзость! Это котёнок!
Неожиданно влетела какая-то стая бродячих псов разных размеров и расцветов со свисающими клоками шерсти, с проплешинами лишаёв, покрытых перхотью, мордами и ушами, сплошь обсаженными раздувшимися клещами.
Котёнок, так неистово досаждавший мне, внезапно отступил. Что-то подсказывало мне, что нужно было держаться собак, чтобы, наконец, избавиться от котёнка. Но как было чудовищно противно находиться вблизи этих противных собак, которые, хотя и не проявляли никакой агрессии, пристально смотрели на меня каким-то пустым не мигающим собачьим взглядом. Находясь среди псов, я чувствовала, как чесотка переходила на руки и ноги, клещи осаждали волосы, начинало чесаться тело. Внезапно пространство разорвалось кошачьим визгом и собачьим лаем…
Я проснулась. Почта! Почта! Почта! E-MAIL. Сообщение! Задорный анимационный бельчонок, с толстыми ляшечками и выпуклым забавным пузцом, неистово отплясывал финскую польку с непонятными финскими словами:
Як, цуп цоп парви кридола тык паривила тиц тандула
диби даби дала руп-пврирупирам курикан губкая кили-кан-ко.
Ра-цай-цай ариби даби дила бариц дан дила ландэн ландо
абариб факта пари-пари-бери-бери-бери стан дэн ландо.
Этого бельчонка я создала ёщё три года тому назад, на досуге, и назвала «Facky».
Я любила смотреть подвиги ASPCA по телевизору. Там доблестные блюстители звериных прав ворохами подбирали как-то: бездомных котят, облезлых псов, заезженных кляч, вламывались во «вшивые» домики полоумных собирателей животных, где грязь, порой, покрывала пол толщиной в один метр, торгуясь с юродивыми владельцами насчёт реквизиции их блохастого имущества. Как потом они ловили сачками весь этот обалдевший зверинец, фасовали по клеткам и тащили «добро» в штаб. Всё это забавляло меня и отвлекало от грустных мыслей.
Как – то один американский бельчонок, нахальный и пронырливый, как все американцы, полез в сад, и, польстившись на жирный арахис, и попался в силок. Полумёртвого приволокли его к ветеринару, но не прошло и десяти минут, как он, оклемавшись, вцепился в палец своей благодетельнице из ASPCA . По случаю чудесного воскрешения, бельчонка, конечно же, назвали Лаки, что значит счастливчик, Мама, не расслышав, спросила:
-Какого бельчонка, поймали… Facky?.
-Мамчик, ты чего – задыхаясь от смеха, сказала я – какого Facky…Lacky! A у тебя, в дословном переводе, получается какой-то «бельчонок-х…чонок».
С тех пор в моём компьютере поселился этот пронырливый «обаяшка», созданный моим воображением. Этот бельчонок доставлял мне почтовые сообщении по Интернету. Щёлкнув бельчонка по пузцу, я открыла сообщение.
Глава вторая
Переписка
Казалось, сообщение открывается целую вечность и вот, наконец, оно открылось и на экране появилось огромное письмо. Быстро сохранив его, я скачала его в свою папку и попыталась начать чтение. Адресат, впрочем, мне был уже знаком. Я начала перечитывать письмо как обычно с конца – многолетняя чудная привычка, которой я приболела ещё с детства. Сначала разобрать, что – либо толком мне не удавалось, затем всплыло только несколько несвязных слов как-то:
dispatch, formal invitation.
-Неужели, быть этого не может, это он …приглашает меня к себе, в свой тёплый Петербург, что находится на волшебном полуострове Флорида. О, Флорида - ты тот тропический рай, который в моих мечтаниях непреодолимо притягивал меня к себе, как неизведанный запретный плод моего воображения. Значит, это судьба. Быть там. Ну вот, стало быть, всё и решилось.
Меня постоянно мучает бессонница. Мой сон напоминает среднее между сном вертлявой и нервной обезьяны где-то в джунглях Амазонки, которая ежеминутно вздергивается, при малейшем звуке и получает пинки от своих столь же дёрганых
товарок и однополюсным (в мозговом отношении) сном дельфина, который каждые пятнадцать минут вынужден всплывать за новым глотком воздуха.
Что бы как-то убить это время без сна, я лазила в Интернет в сайты знакомств, где, в припадке раздражения, творила разные мелкие пакости.
Вообще, виртуальная реальность – это классная вещь, особенно для тех, кто умеет ею пользоваться. Только здесь царит абсолютная свобода, например, в Интернете ты можешь представиться кем угодно и как угодно: губернаторшей, внебрачной дочерью президента, дурковатой дояркой или свинаркой, монашкой (было у меня и такое на сайтах – то знакомств), стриптизёршой и пр. Этот приём почти всегда безотказно срабатывал.
В ответ мой сайт бомбардировало тысячи SMS – сообщений, которые подобно коллекторному потоку, сначала копились на моём сайте, как в отстойнике, а затем, как лавина, сваливались на сайты моих врагов. Однажды, мне попался один невзрачный сайт по знакомству.
-Ага, посмотрим, вот и Saint Petersburg, щёлк – что за чушь, здесь какие – то нигеры попадаются, откуда вдруг в Питере взялись нигеры? –недоумевала я. – Да это же не наш сайт! Неужели, я проникла в глобальную сеть? Америка? С Ш А? Это не наш Питер! Это во Флориде! – Будоражащее мое детское воображение название «Флорида» сразу же привлекло моё внимание. - Как интересно! Неужели, и там существует какой-то Петербург.
Я все более входила в азарт. Если я разошлась – мне не остановиться. Здесь около пятидесяти тысяч объявлений. Что выбрать? Я закрыла глаза и принялась плавно водить колесиком мышки по сайту.
-Мышка, мышка поиграй, да назад отдай, - вспомнилась мне вдруг детская считалка на случай потери вещицы (которая на удивление почти всегда срабатывала).
-Мышка, мышка поиграй, да назад отдай. «Только бы не нигер», - мелькнуло у меня в голове,…щёлк. Ещё несколько минут компьютер продолжал недовольно ворчать и, наконец, стих. На счет три я заставила себя резко открыть глаза. С фотографии на меня смотрел паренёк с усталым печальным взглядом. В первую секунду мне показалось, что он чем-то напоминает меня.
Вообще, труднее всего описать конкретного человека словами. Сказать, что он был красив нельзя, некрасив – тоже. Это был просто худой, ничем не примечательный мальчик. Лицо его простое и овальное. Непослушные, топорщившиеся ежиком, волосы, были коротко выбриты, так, что по фотографии нельзя было распознать тёмные они или светлые. Глубоко посаженные голубые детские глаза сидели близко к выдающийся тонковатой переносице, но взгляд их был по взрослому суров и немного печален. Простой, «русский» нос, немного длинный, забавно выдавался вперед своим чуть раздвоенным утиным кончиком, почти достигал уровня верхней губы. Губы же были средние, слегка пухловатые, но в допустимых пределах для мужчины, забавно контрастировали с подбородком, слегка отяжелявшим его ещё по- мальчишески нежное лицо. Впрочем, я терпеть не могу «женские» подбородки у мужчин.
Хотя черты лица не подходили к мягким славянским чертам лица, но, встретив его на улицах Питера, вы бы приняли его за простого русского парня, если не считать его смугловатой кожи привычной к тропическому загару. В нём не было ничего иностранного, тех резко отталкивающих черт заострённого англо-саксонского или грубоватого латиноамериканского, что сразу же изобличают иностранцев среди толпы русских. На вид он был скорее обыкновенным цветным парнем, ничем не отличающимся от миллионов американских подростков, если не считать его глаз…
Более всего меня поразил его взгляд – это был взгляд бунтаря. Такой взгляд я видела на автопортрете Григория Сороки, крепостного художника-мужика, униженного и порабощенного, но не покорившегося человека.
Читаю: «Грэг Гарт, двадцати пяти лет от роду, рост …», -опять в этих проклятых футах, дюймах…так получается где-то метр шестьдесят с … - почти с меня ростом, ну, вес - пятьдесят пять – как вес… - В конце концов, не собираюсь же я его принимать по весу, как говядину на мясокомбинат, если по фотографии и так видно, что он стройный парень? Далее: «… окончил высшую школу …»Высшую! Ну, молодец!.... Пишет, что работает … в туристическом бизнесе…в качестве: «… в качестве гида на прогулочной яхте…», -…не маловат ли для такой работы, впрочем, нашему «чатовому» брату свойственно преувеличивать свои достоинства: «… хотел бы познакомится с девушкой»…- (господи, как всегда по дурацки звучит эта «девушка» в объявлении – точно так же почему-то и шлюх величают): -«… из Питера». Хм, интересно из какого? Здесь нигде не указано из какого. Вот адрес домашнего сайта. Переписываю в тетрадку. Сейчас уже ночь, разница между Майами и Питером, так посмотрим – я открываю свой ежедневник – восемь часов, стало бы там уже утро, вернее шесть часов утра. «А чем чёрт не шутит!», –подумала тогда я, и ради развлечения послала свою ответную анкету.
США, Центральная Флорида, маленький домик в центральной Флориде, где-то на границе великих болот Эверглейдз
Ещё палящий солнечный диск не проронил ни единого луча на вершины мрачных болотных кипарисов, и ночные цикады не прекратили своей бесконечной песни тропической ночи, как веселая мелодия финской польки буквально вломилась в хижину Грэга:
Як, цуп цоп парви кридола тык паривила тиц тандула
диби даби дала руп-пврирупирам курикан губкая кили-кан-ко.
Ра-цай-цай ариби даби дила бариц дан дила ландэн ландо
абариб факта пари-пари-бери-бери-бери стан дэн ландо.
Обалдевший Грэг нехотя приподнялся с постели. После вчерашней вечеринки, голова, казалось, была налита водой, и всё тело распухло от усталости. Теперь его шаткий сон был окончательно сорван.
-Господь всемогущий, в чем дело? Какой идиот может звонить мне в такой час? Что за идиотская мелодия!
Еще минут пятнадцать он продолжал тупо смотреть на свой компьютер, затем включил его, все ещё не понимая, спит ли он или уже проснулся и зачем он, вообще, это делает. На экране, вдруг, словно из ниоткуда, выскочил бельчонок, на пузе которого была нарисована мишень и написано «щелкни меня», и стал под польку выделывать чечётку своими маленькими толстыми ножками, при этом держа в вытянутых вверх лапках небольшое письмецо с надписью: «Для Грэга». Грэг так испугался неожиданного пришельца, что вздрогнул, словно увидел Кыштымского Метеорца*, внезапно ввалившегося к нему через крышу на огненном шаре,…его палец автоматически упал на мышку… щёлк – бельчонок прыгнул и сам подставил свое толстое пузцо…песочные часы загружались ещё с пол минуты. «Конец моему компьютеру – это вирус», - с отчаянием подумал Грэг, когда вдруг увидел, как экране появилась фотография неизвестной и прекрасной блондинки.
-Хм, - Грэг не понимающе уставился на белокурую нимфу, и минут тридцать не отрываясь, смотрел на неё, пытаясь припомнить это лицо. – Может быть, это очередной прикол тех самых сучек, которых я встретил вчера?
Однако, лицо сразу же показалось эму знакомым, почти родным, но никак не вписывающемся в его теперешнее окружение. Почему знакомым, и где он его видел – он не мог сказать. Что-то было не так, не обычно, но что - сразу нельзя было разобрать.
Придвинув стул поближе, он принялся читать сообщение. Первое что бросалось в глаза это несоответствие лица на фотографии допущенным ошибкам в тексте. С фотографии на него смотрело умное лицо молодой девушки, похожей скорее на ребёнка, чем на взрослую, только почему – то с серьёзным, задумчиво – сосредоточенным, совсем недетским выражением.
С её ухоженными пшеничными волосами, правильно подобранным макияжем и кожей, не знающей морщин, эта девушка с фотографии производила приятное впечатление. Несмотря на то, что пухлые губы её улыбались в несколько официальной улыбке, глаза были всё равно грустные и смотрели на оппонента внимательно и устало. Все черты лица были какие-то удивительно нежные, но большие темно-серые глаза, да чуть заострившийся нос выдавали какое-то душевное внутреннее страдание, тяготевшие над ней. Лицо девушки внушало доверие. Она не была похожа на тех девиц, которые попадались по переписке, и с которыми он имел несчастье вчера познакомиться. Но где же он всё-таки видел её лицо? «Да, нигде», - ответил ему внутренний голос, - «она похожа на тебя самого, только с той разницей, что она – девушка, вот и всё». Моргая ещё не протрезвевшими ото сна глазами, Грэг прочёл следующее:
- Имя Лили …Возраст – двадцать один… «Впрочем, леди возраста не имеют», - подумал Грэг, почесывая плотный ёршик волос. - «Потому как возраст женщины определяют по её виду», - умственно заключил он. – Пол был*… «Господь всемогущий, как это был? Какой-нибудь пол всё-таки должен быть у человека. Разве по фотографии не ясно, что она девица. Не гермафродит же она, в конце концов».
Вчитываясь, Грэг всё более удивлялся. Казалось, что она вообще была полуграмотна или …полоумна. Предложения были коротки, экспрессивны, причудливы, в словах тут и там сквозили ошибки, слова не связывались и не согласовывались между собой, но при этом девушка отмечала, что она окончила Политехнический университет, а работает менеджером в продуктовом складе, занимаясь реализацией продукции в магазины города. Какой тут к чёрту менеджмент на продуктовом складе? Наконец Грэг дошёл до конца анкеты и прочел адрес сайта… WWW. Arsenteva L. @ . ru…
Ещё секунда – и Грэг всё понял. Приставка RU объяснила всё.
- Господь всемогущий, да она же из России! – воскликнул он и от удивления вытаращил безумные глаза.
Так началась наша переписка.
С этих пор мы переписывались как одержимые почти каждый день как в прямом режиме on-lein, так и при помощи почты. Это стало единственной отдушиной в моей пустой жизни.
Поразительно, но с ним можно было общаться на любые темы безо всяких ограничительных рамок, подбирать любые словечки, для выражения моего богатого внутреннего мировосприятия, которое всю мою сознательную жизнь было подавлено матерью.
Только здесь я раскрепощалась от неуверенности в себе вызванной комплексом собственной неполноценности, привитой системой еще со школьных годов, замкнутости в своем внутреннем выдуманном мирке от неприглядной реальности жизни. Теперь я могла поделиться своим внутренним миром, не боясь быть осмеянной или униженной.
Мы безо всякого стыда разговаривали на любые темы, но все наши разговоры, так
или иначе, сводились к сексу, заменявшим нам полноценную половую жизнь. Сексу, сексу – эта тема была для нас наиболее трепетной и волнительной.
Один раз, мы целых шесть часов обсуждали концепцию доктора Фрейда «О сосунах», согласно которой степень интенсивности сосания сиськи в младенчестве прямо пропорциональна его дальнейшей сексуальности в будущем. Грэг почти всегда становился оппонентом, неистово доказывая мне на примерах известных людей (политиков, поп-певцов и прочих деятелей), что это не является аксиомой. Затем от «сосунов» полемика переходила на обсуждение самого понятия сексуальности, мы заваливали друг друга шквалом идиотских вопросов подобных тому: «Что тебе кажется идеалом женской сексуальности?» Здесь открывалось целое поле битвы, и начиналась яростная баталия.
Я доказывала что, например, грудастость, выпуклый животик Рембрантовской Данаи создают общее впечатление рожавшей женщины и поэтому подсознательно должны отталкивать от неё возможных сексуальных партнеров. Что мужчины – потенциальные самцы- производители, которые ставят целью оставить собственное потомство, должны избегать выращивания чужого потомства. Репродукция Данаи прилагалась.
Грэг всячески опротестовывал мои догматы, говоря, что человека – имеется в виду, конечно же, мужчина, нельзя отождествлять со скотом как-то: быком, боровом, бараном и пр. Что модная в нынешнее время, приобретенная долгими сидениями на диетах, худоба голливудских старлеток в стиле «смерть ей к лицу», делает лица их обладательниц удивленно – вытянутыми, похожими как друг на друга, подобно глупым мордам тощей бочковой сельди слабого посола.
В ответ я снова неистово оппонировала ему, бомбардируя его уже тяжёлой артиллерией в виде репродукций Рубенсовских и Кустодиевских красоток с провокационным вопросом «Может быть это твой идеал?», Грэг же из вредности прислал изображение женского скелета с ответным посланием типа « А может это твой?»
На этом наша многочасовая риторика обычно заканчивалась, мы прощались и назначали новую встречу в портале, не забыв при этом назначить новую тему для разговора как-то: « Мой идеал мужской сексуальности» и прочее в таком роде.
Тут наши мнения мало расходились: нам обоим не нравились пузатые маленькие и лысые коротышки, наподобие Дени Девито, а вот с вопросом о наличии растительности в различных потаённых местах пришлось ёще попотеть.
Я, к примеру, терпеть не могла излишек растительности на плечах, спинах, руках, ногах, считая это определенным признаком сексуальной слабости у мужчин, отвисающих мочалками усов и бород, в которых, по моему мнению, скапливались хлебные крошки, насекомые и прочие нечистоты от еды и придававшие их обладателям какой-то ветхий, «дедовский» вид. Впрочем, маленькой сексуальной изюминкой я считала слегка небрежную отпустившуюся растительность на лице, что делало его обладателя не похожего на женообразного напомаженного ея. Грэг же, напротив, настаивал, что обилие растительности по всему телу придают мужчине сексуальную «зверистость» и приводил в пример неистовые оргии Вакханок с Сатирами в горных долинах Древней Греции. Репродукция прилагалась. На что я чуть было, не послала ответное: «Любовь зла – полюбишь и козла», но побоялась оскорбить Грэга столь экспрессивным идиоматическим выражением – на том мы, обычно, и расставались, назначив время нашей новой беседы « на том же месте в тот же час».
Глава третья
Санкт-Петербург, Россия
Из предыстории одного зверёныша
В диспутах проводились дни, дни складывались в недели, недели в месяцы, месяцы в год. Мы узнавали друг о друге всё больше и больше, мы ничего не утаивали друг от друга, не лгали, не приукрашивали действительность, не щадили себя в негативной критике. Наши беседы были подобно исповеди к неосязаемому абоненту.
Признаться, несмотря на то, что я глубоко верующий человек, я ни разу не смогла по-настоящему исповедоваться в церкви. В моей душе никогда не было ни мира, ни покоя, ни религиозного просветления. Смятение и отчаяние заставляли совершать меня грязные вещи, погружая в болото смертных грехов. Я знаю, что Христос – правда, Христос – свет, но я уже не смела прикоснуться к Нему всей своей грязью, подобно той кровоточащей женщине в толпе.
Моя жизнь напоминала мне жизнь среди гиен, где чтобы выжить, необходимо было прокусывать себе путь зубами, а значит поступаться со всеми человеческими принципами и достоинствами: унижать слабого, или быть униженной, постоянно лгать, притворяться, предавать, обманывать, драться любыми средствами за кусок протухшего мяса. Как это было больно и унизительно!
Сколько я себя помню, я никогда не жила в крепком достатке, моя семья была не полной, отец бросил меня, когда мне едва исполнилось два года. Впрочем, даже обладая феноменальной памятью – я могу вспомнить любой отрезок своей жизни (за исключением, пожалуй, первых шести месяцев), я никак не могла вспомнить ни единого мгновенья, когда отец непосредственно занимался мной.
В этот период моего детства, когда по штампу в паспорте он числился женатым на моей матери, он жил отдельно, у себя в квартире, при этом, по советам своей маменьки, исполняя роль «женатого жениха», подыскивал более выгодную партию, жонглируя обручальным кольцом, словно это был какая-то никчёмная безделушка.
«Ибо сказано в Писании – чти отца своего», -внушал мне на проповеди священник, но инструкций как чтить конкретно моего отца я не нашла – вот так я почти уже с рождения оказалась «вне закона».
Что такое унижение я познала ещё в детском саду и в школе. Меня всегда убивала казарменная жизнь, диктовавшая мне, что делать нужно, а что нельзя. Противясь ей, я делала всегда всё по-своему. В детском саду, рисуя портрет своего отца (которого я не могла «чтить»), я, то ли излив на него накопившейся мой детский гнев, а, может быть, из-за отсутствия красного карандаша (сейчас уже точно не помню) нарисовала ему синие губы. Что такого в этой маленькой детской шалости, спросите вы? Но я до сих пор вспоминаю этот момент, словно кошмарный сон. Как ко мне тут же обернулись головы группы, затем подошла воспитательница и, вместо того, чтобы спокойно объяснить, что синих губ у людей не бывает, давай нарисуем их красными, начала частить меня перед группой: «Ты, что не нормальная, где ты видела синие губы? Твой папа что больной, у него инфаркт?». Как сейчас помню, что мне было ужасно стыдно, я была подавлена, хотелось, как хотелось бежать вон и больше никогда не возвращаться ни в детский сад, ни домой.
Более всего сожалею, что я так и не научилась драться. Женское мамино воспитание отучило меня бороться за своё достоинство. Подобно забитому зверьку я всегда боялась получить более сильный «сдачи». Не зная почему, но ребята из группы казались мне взрослее, способнее, более правильно воспитанные, чем я. Я всегда отказывалась состязаться с ними, боясь быть в проигрыше перед лицом воспитателей и матери. Я дружила исключительно с изгоями, например, девочкой Светой из семьи хронических алкоголиков, которая уж никак не могла противопоставить свою алкоголичку-мать моей суперспособной матери.
Однажды, наверное, чтобы доказать себе свое превосходство над этой заторможенной растяпой, я украла её трусы во время тихого часа (я никогда не спала), надев их грязной ширинкой к телу, под низ моих собственных. Бельё этой девочки было всегда отвратительно грязным из-за попустительства алкоголиков-родителей. Проделав эту тайную операцию с чужими трусами, я затем с непомерным удовольствием стала наблюдать, как воспитательница стала отсчитывать её за потерю трусов, и как убого и растерянно девочка пыталась оправдаться перед ней. Дома бабушка с омерзением обнаружила на мне чужие трусы и понесла их обратно в садик. Я клялась, что я не знаю, откуда очутились на мне эти чужие трусы. А когда в садике всё наконец-то выяснилось, я даже не решилась попросить прощения у этой девочки, потому что, во-первых, подсознательно презирала девочку из-за её алкоголиков-родителей, во-вторых, что была не в силах объяснить причину моего поступка.
С тех пор я ни с кем не дружила. Впрочем, детсадовское время закончилось. Приближались школьные годы. Помню, как меня только привели в школу, первое, что бросилось в глаза – это была доска фотографий, висящая прямо на входе в коридор школы. Это были фотографии старшеклассников-отличников с сёрьёзными и собранными лицами, помещенными в стеклянные рамки и наклеенными на красный тяжелый бархат. Под каждой фотографией торжественным почерком были указаны фамилии и стояли даты – мне, с ужасом казалось, что доска памяти посвящена тем несчастным ребятам, которые умерли в стенах школы, не выдержав программы обучения.
Нас постоянно запугивали этой «программой», говорили, что если ты не сможешь успевать за «программой» - останешься на второй год, или что ещё хуже тебя переведут в школу для умственно отсталых детей, где путь в нормальную жизнь будет для тебя закрыт. Бегло читать я научилась ещё с пяти лет – это был мой конёк, и здесь мне было нечего опасаться. С письмом дело обстояло гораздо хуже, мать боялась заниматься прописью со мной до школы, опасаясь «сбить руку», мне же хотелось «набить руку» в письме ёще до школы, чтобы с первого дня поразить учительницу своим мастерством. Но пропись мне купили только за несколько месяцев до школы.
Я с жадностью накинулась на неё, мне захотелось сразу же научиться писать самую сложную букву – я выбрала заглавную букву Д – она казалась мне причудливо изгибающейся арфой. Однако, написание буквы «не отрываясь» далось мне с огромным трудом, но я всё – таки вымучила эту «любимую» букву и начала штамповать её везде, подобно своему автографу: на обоях, пыльных стёклах автомобилей и.т. д.
И вот, наконец, «программа» стартовала. Как и всякого рода система «программа» убивала меня, с первого дня обучения мои надежды всё более и более терпели крах: я так и не смогла приятно поразить учительницу своими навыками в беглом чтении, и в письме (в объёме написания с ходу буквы Д) –здесь мои способности никого не интересовали, вместо этого нам наказывалось смирно сидеть каждому на своих местах и, подобно идиотам, сорок пять минут урока выводить какие-то бессмысленные крючки, из которых, якобы рождались буквы. Я совсем не улавливала смысл этого «крючкотворства» – меня это откровенно раздражало. Я не понимала, для чего занимать всей этой галиматьей целую строчку прописи. Поэтому, сделав два или три более менее сносных крючка, я начинала халтурить – растягивала написание, прорежала, торопилась, в результате чего учительница заставляла меня писать по новой ещё одну строку, при этом, давая классу следующее задание. В этот момент бедная ученица первого класса с ужасом чувствовала себя неуспевающей, предвкушая перевод в школу ДЛЯ УМСТВЕННО ОТСТАЛЫХ ДЕТЕЙ.
С лихорадочным усердием я продолжала выводить мои прописи, боясь быть отсталой, не обращая внимания на звонки перемен, смены предметов, окончание уроков, и вообще, происходившего вокруг. При этом для меня уже больше не существовали ни учительница, ни мои одноклассники. Существовала только одна цель – конечная оценка «моего произведения», которая редко поднималась выше тройки. Так за мной закрепилась репутация крепкой троишницы.
Спустя три месяца для меня появилась новая пытка – математика –считать я вообще не умела ( признаться, даже сейчас не умею), так что здесь я сразу же оставляла всякие попытки слезть с мели, создавая только иллюзию работы, вместо работы я стыдливо прикрывала лист руками, либо переворачивая его на новую страницу.
Вообще, школьные годы оставили во мне тяжёлый осадок воспоминаний. Класс наш был разобщён с самого начала глупой и истеричной учительницей, которая всячески оскорбляла ребят, давая им позорные клички, унижала ребят по любому пустяку перед всей аудиторией, выделяла передовых учеников (как потом выяснилось не заслуженно) и постоянно ставила их пример перед отстающими. Надо было постоянно быть в напряжении, быт готовым любую минуту дать отпор в драке или словесном оскорблении своим одноклассникам.
Только теперь я осознаю, что школьные годы сломали мою психику, превратив меня из нормальной общительной и любопытной девочки в озлобленного, замкнутого, забитого «зверька», который более не в состоянии любить и доверять людям, что в ответ, конечно же, вызывает неприязнь окружающих ко мне.
Только теперь я сожалею, что мне не хватило мужества взять и забрать мои документы из этой злосчастной школы и перевестись в другую …
Кажется, в посланиях Петра к римлянам говориться так: «Если кто говорит, что он верит в Бога, а любви к ближнему своему не имеет, то не верь словам его, ибо не имеет он веры»…
Теперь всё кончено, здесь, в России мне больше нечего терять. А что собственно меня здесь держит? Работа, которая оценивается тощим женским заработком, которого хватает только на питание и оплату коммунальных услуг? Работа, где работодатель ежедневно нарушает твои трудовые права, подавляет твоё человеческое достоинство, свободу! Работа, где ты знаешь, что тебе никогда не предложат повышение по служебной лестнице за долгие годы добросовестного труда, никогда не будут платить достойную зарплату, никогда не будут оценивать твои способности и трудолюбие - потому что в России, если ты женщина, что бы там ни говорили, ты человек второго сорта! И тебя всегда будут ставить на место! Я всегда говорю себе так: «Лучше сожалеть о том, что ты сделала, чем о том чего не совершила». Итак,… еду! И я посылаю ответное sms-сообщение, щелк – все решено безвозвратно!
Глава четвёртая
Сборы
Со мной навсегда осталась моя старая привычка, выработанная моей замкнутой и нелюдимой натурой, скрывать ото всех мои планы до конца. Если у меня портился зуб, я не шла к врачу, а доводила дело до острых болей, пока моя мать не замечала этого и под конвоем, почти силком не вела меня к врачу. Наверное, если бы я забеременела, то так же не сказала бы об этом никому, и довела бы дело до того, что скорее начала бы рожать прямо на работе, запершись в рабочем кабинете, чем позволила бы врачам подступиться ко мне. Так я скрывала любое «дело» до конца, когда уже ничего нельзя было бы изменить или хорошенько обдумать.
В деньгах я не была транжирой. Отвратительный русский обычай сберегать деньги «на чёрный день» на случай наступления голода, в полной мере проявился во мне.
Я никогда не тратила свою зарплату сразу после получения, даже если искушение «спустить тормоза» по дороге до дома было очень велико. Я из тех, кто всегда приносит деньги домой.
Обращение моё с деньгами напоминало строго установленный ритуал. Несение зарплаты домой всегда сопровождалось у меня с величайшими мерами предосторожности – я всегда помнила совет, который дал один попавшийся вор в телевизионной службе новостей - «никогда не показывай ТО, что у тебя есть».
Чтобы и в правду никто не догадался, что у меня теперь «что – то есть», я старалась не носить «большие» деньги в кошельке или в нарядной дамской сумочке, а тайком закладывала их в железный пенал (что бы не прорезали), а пенал пихала в пухлую папку для бумаг, где царила груда отработанного бумажного хлама. Папку же я помещала в задрипанный, видавший виды, облезлый полиэтиленовый мешок (что бы не догадались), полагая, что в случае рывка ручки его оборвутся, и я смогу выиграть время, чтобы спасти своё «имущество». Затем я приносила деньги домой и начинала раскладывать: первое – за квартиру – я заворачивала часть денег в розовые квитанции;
второе - на питание – я отбирала менее половины всей суммы мелкими деньгами (крупные купюры быстро тратятся) и заворачивала в заветный денежный носовой платочек, который, по поверьям, существовавшим в нашей семье, оберегал наши деньги.
Третье - остальное уходило в заветную фарфоровую маслёнку, где уже скапливалась кругленькая сумма.
Мало того, мне даже удавалось в конце месяца каким –то чудом выкроить из «питательных» денег четверть, которые тут же уходили на покупку тканей, ниток, швейных принадлежностей из чего я сама мастерила себе наряды, подбирая самые невообразимые расцветки и текстуры ткани к предложенным моделям. Так, что главное ТЕПЕРЬ - деньги на самолёт у меня были. И в этом была заслуга моей старой привычки к сбережению.
Пятнадцать минут я сидела у компьютера, остолбенев оттого, что я только что совершила. Какие то невнятные мысли, выражавшиеся отдельными словами и короткими фразами, бродили у меня в мозге, при этом ни одна не могла закрепиться более чем на полсекунды и получить свое логическое продолжение. «Что он за человек на самом деле?». «Говорит, что водит круизные яхты». «Помотросил, да и бросил». «На панель?...Нет, этого не будет!...Один конец…У всех один конец. Лучше смерть. Мертвые сраму неймут. Ведь это уже было со мной…Ой, страшно! Меня опять нет!» Я внезапно подскочила и схватилась за голову, не понимая, кто я, где нахожусь. Я кричала, я слышала свой голос, но я не могла уже сама остановить свой крик, пока сознание не вернулось вновь, тогда ощутила, что нахожусь у себя в комнате, в безопасности в своей детской кровати, и что это был дурной сон. Или я умерла на три минуты? Сердце бешено колотилось, тело покрылось испариной. «Это очень страшно, я не думала, что так, …когда тебя нет…» Я приняла прохладный душ и вновь легла в постель, убедив себя, что это последствия нервного перенапряжения.
Нужно заснуть и успокоиться…хотя бы на время.
Глава пятая
Дефлорация «по дружбе»
На этот раз я заставляла концентрировать себя на приятных ощущениях, которые неизменно приводили меня к сексуальным восприятиям. Усталое тело, расслабляясь, погружалось в сон, тепло равномерно разлилось в каждой его клетки, и эротические воспоминания с непреклонной настойчивостью накатывали на меня.
Диплом уже на носу, надо сдавать Госэкзамен, боже, я не успеваю всё ухватить –эти экзамены совсем вымотали меня…нет, больше не могу – сама я не смогу подготовиться за столь ничтожный срок… Надо взять конспекты – иначе провал. Пять лет учёбы – коту под хвост.
Сегодня я встала чуть свет, чтобы ехать в университет. Нужно во что бы то ни стало перехватить у секретаря конспекты. Утро. В университете никого нет. По коридорам отзывается лишь гулкое эхо моих шагов. Вхожу к секретарскую… О, ужас! Лешка Мишин, Алекс, как я его называю, мой приятель по курсу, забирает под залог зачётной книжки последние экзаменационные конспекты. Я опоздала. Что же делать? Просить. Как я ненавижу просить, но времени больше нет, надо решаться.
Дело в том, что для меня попросить что-то у кого-нибудь настоящая пытка, ведь в жизни, так или иначе, мне за всё приходилось платить, но положение было безвыходным – сейчас или никогда. Я решительно подошла к нему и, стараясь непринужденно улыбаться, спросила:
-Привет, ну как дела? Ты уже всё сдал?
-Да, сдал. А как ты?
-Всё нормально? Что это – конспекты по Госэказменам? Где их взять? – спросила я, стараясь придать своему тону детскую наивность..
-Это последний экземпляр, я взял под залог, сегодня нужно вернуть.
-Ты что такой усталый? Прямо с работы? Слушай, у меня идея. Зачем тебе платить лишние деньги за ксерокс? Поехали ко мне, у меня компьютер, посидишь, поешь, отдохнешь, я скопирую конспекты для тебя и себя, а затем вернешься в институт. Тут недалеко, на метро десять минут. Ой, шампанское! Какая прелесть.
-Я не поеду, - устало проворчал он. –Сегодня я с ребятами собирался отмечать окончание курсов в шесть часов.
-Ну, так тем более, чего тебе здесь торчать до шести. Домой тебе ехать – смысла нет (он жил в Ломоносове), поехали.
-Ну, ладно, раз ты так хочешь, то едем.
На какую-то секунду мне почудилось, что на его лице вдруг мелькнула хитрая усмешка, словно он что-то затевал.
В метро мы всё время стояли рядом, мой спутник всё время говорил мне что-то, но я ничего не разбирала, продолжая улыбаться и кивать ему в знак согласия.
По старинному русскому обычаю гостеприимства, гость, войдя в дом, должен был непременно «посидеть» не менее чем час, чтобы не обидеть хозяина. Хозяин, в свою очередь, ни при каких обстоятельствах, не имел право отпускать ненакормленного гостя, который (гость) в свою очередь был обязан с восторгом принять отпускаемые гастрономические дары хозяина, даже, если бы от хозяйской стряпни гостя, вдруг, начинало выворачивать на изнанку, он (гость), ни при каких обстоятельствах, не должен выражать своего отвращения к хозяйской стряпне.
Войдя в дом, Алекс снял куртку, обувь, и затем растерянно принялся топтаться в прихожей. Я заметила, как он с любопытством заглянул в полуоткрытую щель двери моей комнаты, где стояли мой компьютер и аккуратно заправленная подростковая тахта.
Я подала ему мои старые, видавшие виды домашние зайчиковые тапочки, заверив его при этом, что они недавно стирались и чистые (свободных у меня не было). Он с молчаливой покорностью одел их на себя, несмотря на то, что едва умудрился всунуть туда треть ноги, так, что пятка почти свисала на пол, и ковыляющей походкой вошёл в большую комнату.
-Так компьютер стоит в твоей комнате? – поинтересовался он – Надо же, собственный компьютер. Можно взглянуть?
Я провела его в свою комнату и показала ему свою гордость – мою компьютерную комнату, которая служила мне также и спальней и творческой лабораторией, слегка напоминавшую то ли центр управления полётами, то ли прибежище сумасшедшего учёного Франкенштейна. Я демонстративно включила своё чудо-оборудование, вложила в «агрегат» листы для сканирования, задала параметры «сканировать в двойном экземпляре, вывести на печать» и нажала «Старт».
-Вот это класс! Хотел бы я иметь такое же.
-Ну а теперь пошли обедать, тут дело долгое.
Мои родные вбили мне в голову стереотип, что настоящий мужик должен ежедневно питаться мясом, и если он не употреблял мясо, то уже не являлся таковым и деградировал в бессильную тряпку. Я, признаться, еще с детства старалась избегать всякого рода «мяс», предпочитая есть вместо этой жёсткой, тяжелопереваривающейся и вечно застревающей в зубах субстанции, свежую легкоусвояемую рыбу или овощи. И сейчас, заглянув в холодильник, я обнаружила только лишь недоеденный со вчерашнего мой любимый рыбный салат, да мое сладкое утешение - зефир. «Что есть в печи – всё на стол мечи!» - говорит русская пословица, и я решила последовать ей.
Неожиданно в комнате раздался хлопок шампанского, а затем шорох пенящихся пузырьков. Это Алекс откупорил пенящийся напиток.
-Зачем открыл, с чем ты теперь поедешь отмечать к ребятам? Наверное, покупали за общие деньги? – прокричала я ему из кухни, выкладывая декоративно салат в виде увесистой горки (мне почему-то казалось, что настоящий «мужик» и есть должен, как лошадь).
-Что мне его теперь обратно нести, куплю ещё по дороге, а теперь давай отметим это событие с тобой.
Я вынесла салат с зефиром и поставила перед ним.
-Ой, как много, я столько не съем.
-Ешь! – почти приказным тоном отрезала я. – Сколько съешь, столько съешь.
-Давай, сначала, что ли выпьем.
Я с ужасом взглянула в наполненный почти до краёв широкий бокал, но отступать было поздно.
-За окончание курсов!
-За окончание! За наш будущий диплом!
Мы символично чокнулись и принялись пить. Я, отпила несколько глотков, шампанское отдавало неприятным привкусом горечи, я попыталась незаметно отстранить бокал и заняться зефиром, но зоркий Алекс предупредил мои намерения.
-Нельзя, нельзя! Удачи не будет! Нельзя! До дна.
Я отложила зефир и с мученическим видом принялась тянуть шампанское «до дна». Теперь оно и вовсе отдавало полынью, или какой-то травой, впрочем, из-за моей индивидуальной непереносимости алкоголя, все алкогольные напитки казались полынно горькими.
-Всё больше не буду! Не проси. – С непреклонной решительностью ответила я.
-Ха-ха-ха! А больше и не надо.
Вообще, я всегда ненавидела спиртное. По правде, говоря, если, я употребляла спиртное, что бывало исключительно редко, я никогда не пьянела. Вместо приятного расслабляющего экстаза, у меня начиналась сильнейшая головная боль, тошнота, головокружение, даже рвота, так что бывали случаи, когда мне приходилось выскакивать из-за стола в разгар веселья, зажав рот руками.
Я сразу же почувствовала, что голова моя закружилась, стала тяжелеть, но я старалась не показать никакого вида перед моим гостем и сидела прямо, наблюдая, как тот поглощает мой салат.
Но со мной все же что-то творилось не то, чего я не могла понять. Я посмотрела ему прямо в глаза и увидела, что всё это время мой гость, не переставая, следил за мной. Наши взгляды встретились. Только теперь я заметила, что на его полных щеках появилась лукавая улыбка.
Странное состояние поглотило меня. Неужели, я пьяна? От одного бокала шампанского меня вряд ли могло развести так. Но это было не совсем алкогольное опьянение, скорее приступ внезапно охватившего безумства.
Я ощущала, как внизу моего живота всё сильнее и сильнее разливается приятное тепло. Кровь приливала к щекам румянец, моё дыхание начало учащаться, так, что этого нельзя было уже скрыть.
Не осознавая, что я делаю, я поднялась со стула, подошла к нему и, присев ему на колени, обхватила его голову руками, жадно прильнув губами к его лицу. Первую секунду он был, как будто, ошеломлен моим поступком и, потому, бездействовал, но затем, придвинув меня к себе, поймал губами мои губы и стал неистово ласкать. Алекс подхватил меня и понёс в мою комнату, где стояла моя кровать.
Тут мы с каким-то непонятным соперничеством принялись стягивать одежду друг с друга, ни на секунду не прерывая наших ласк. Стремительным движением он ловко стянул с меня мой вязаный джемпер, из под которого показалась хлопчатобумажная в мелкий голубой цветочек сорочка, походившая на детскую с той лишь разницей, что хитроумно приделанные кулиски позволяли удерживать мою грудь (лифчик я никогда не носила). На лице его тут же появилась снисходительная усмешка, отнесенная, по-видимому, в адрес моего «эротического белья». В отместку я с силой рванула с него свитер, да так, что едва не оторвала уши вместе с головой, обнажив его изношенную фланелевую футболку.
Затем наши губы вновь соединились в затяжном поцелуе, но, вдруг, по моим ногам прошла легкая дрожь, они, словно ватные, подкосились подо мной, в глазах потемнело, а тело, отказываясь оказывать какое-либо сопротивление, беспомощно повисло в объятиях «гостя».
Я не помню точно, что со мной происходило потом. В следующую минуту я почувствовала лишь тяжесть его тела, да его слюнящие поцелуи, ласкающие мое лицо и шею. Мне захотелось вырваться из его объятий, но было уже слишком поздно. Острая боль разорвала меня пополам, теплая кровь потекла по бёдрам, в следующую секунду всё было кончено – я стала женщиной. ЭТО продолжалось, по – видимому, недолго, минуты с две, не больше. От ужаса произошедшего у меня началась настоящая истерика.
- Тебе больно, Малыш, да? –сочувственно спросил он. – Ну, не надо плакать, рано или поздно это случается со всеми. Любая девушка рано или поздно всё равно становится женщиной. Да если бы я только знал, что ты девственница, я не стал бы спать с тобой.
Примерно полчаса спустя, шокированная, я лежала неподвижно, только сильная ноющая боль напоминала, что несколько минут назад меня лишили девственности. После всего пережитого я забылась болезненным сном.
Когда я очнулась, я всё ещё лежала, с раздвинутыми ногами, вся в мыле под тяжелым верблюжьем одеялом, притиснутая к стене его большим мускулистым телом. В довершении ко всему, «гость» счёл нужным положить свою горячую и тяжелую руку мне на шею и бесцеремонно водрузить на меня свои ноги.
С трудом, высвободившись от его руки, я приподнялась и взглянула ему в лицо. Парень безмятежно и крепко спал, словно у себя дома. От обиды я с отчаянной силой ухватила то ли за лицо, то ли за волосы. Приподнявшись на колени, я со всего маху влепила ему в висок, ещё и ещё. Четвертый удар – не удался, запястья мои блокированы в воздухе в нескольких сантиметрах от его носа.
-Гадёныш! Что ты со мной сделал? Какую дуру ты мне подсыпал?
-Э…э, полегче, полегче, Малыш.
Он сковал мои руки и притянул вниз, затем, лукаво улыбнувшись, произнёс:
-Метопроптизол собственного приготовления. Хе, вроде смеси сексуального возбудителя для женщин со снотворным.
Захотелось пнуть его больно ещё раз, но, выбившись из сил, не в состоянии более сопротивляться, упала лицом в его грудь. Мы лежали неподвижно.
-Так ты, значит, заранее спланировал это?
-Да. Ещё тогда, когда мы встретились в секретарской.
- А ты, вообще, всегда носишь при себе свою «дуру», специально для таких случаев?
- В принципе, да. Только на этот раз не для тебя, я приготовил, как ты говоришь эту «дуру», для наших официанток из ресторана, где по выходным я работаю барменом. Мне нравится прикалываться над этими девицами. Подсыпаешь им не много и смотришь, как они потом тащатся от мужиков.
- И многих ты так затащил в койку?
- Да провались они пропадом эти девки. Только и смотрят, как выманить у тебя деньги. Лично у меня с ними ничего не было. Мне тошнит от их смазливых рож. Послушай, Малыш. В моей жизни никогда не было стоящей женщины. Нет, конечно, были случайные связи, но после них я испытывал отвращение и раздражённость. В основном это были пустые женщины, так, на один раз.
-Может быть, я тоже от них не многим отличаюсь? Тоже «только на один раз». Ведь по сути своей женщины все лживы и продажны.
-Нет, это неправда. Я чувствую человека. Ты не умеешь врать, притворяться – это отличает тебя от других. Еще тогда, когда я увидел тебя, ну, помнишь, на подготовительных курсах. Я вообще не мог думать о женщинах, меня от них воротило. Да, секса хотелось, случаи предоставлялись, но с тех пор, как я встретил тебя, дело до этого не доходило…
- Бедный Лёшка, значит, ты приберёг себя специально для этого случая. Подкараулил в университете, чтобы дефлорировать глупую девчонку, которая, как перепелка, попалась в твои силки. Бедный, бедный студентик, провел пять лет без секса, пока изучал мировую экономику, и всё это ради меня. Пять лет без секса для мужика. Надо же, это ж свихнуться можно. Теперь ты доволен?
Но тот, будто не слыша меня, продолжал:
- Я приходил в университет специально для того, чтобы встречаться с тобой. Честно говоря, меня достала эта учёба, достали все эти экзамены, эти тупые курсовки, зачеты, но я сдавал их, чтобы меня не отчислили, чтобы не прекращать видеть тебя. Я понимаю, что в моём положении, наверное, глупо даже мечтать о семье. Я всегда боялся иметь семью. У меня не завидное положение – однокомнатная квартирка в Ломоносове с вечно пьяной мамашей, да постылая ночная работа водилы мусоровоза, а по выходным бар – и всё то же. Изо дня в день я выматываюсь настолько, что едва успеваю доползти до постели. В какой-то момент, я понял, что моя молодая жизнь уходит, как вода в песок, а я не в силах что- либо изменить сам. Что бы то ни было, я решился действовать. Я плюнул на все эти препятствия. Я поборол свой страх и подавленность, и начал делать свою мечту. Я совершил этот проступок с тобой, и я впервые ни о чём не сожалею. Бред какой-то. Что это отвратительно, я знаю, но я больше не мог ждать счастья в своей жизни, оно не придет к тебе само, а жизнь у нас одна, она мимолетна, жить надо сейчас. Ты можешь судить меня теперь, мне всё равно.
Потом он придвинул губы к моему уху и произнёс:
-Я хочу, что бы ты стала моей женой.
Шокированная неожиданной развязкой, я застыла неподвижно, боясь пошевельнуться, и, прислушиваясь, как в его огромной грудине бьётся подлое сердце.
-Спасибо тебе добрый друг, Алекс. Только одно ты забыл спросить у меня, когда тащил в постель – хочу ли я быть твоей женой. Мечтала ли я, что Алексей Мишин, здоровенный мужик, напоит меня какой-то дурой, а потом раздвинет мне ноги и лишит девственности, лишь только за тем, чтобы доказать свою безмерную любовь. Спасибо за твою «любовь», Алекс. Но что теперь прикажешь мне с этим делать? – чуть не плача, указала я на кровавое пятно на простыне.
-Девственницы сейчас не в моде, - усмехаясь, заверил меня Алекс.
Я хлестнула его по щеке, но он снова перехватил мои запястья и потянул на себя.
-Не в моде. А ты не подумал, что, может, я специально берегла себя для кого-нибудь другого! Может, я хотела, чтобы это произошло так, как полагается, в первую брачную ночь, со своим супругом. – При этих словах Алекс больно схватил меня за руку. – Брось! Отпусти! Больно! - Кисти его рук постепенно расслаблялись, высвобождая мои запястья. Обессиленная, я упала рядом.
В чём-то он прав. Жизнь даётся только один раз, время её течёт стремительно, но незаметно, каждую минуту надо проживать так будто она последняя твоя минута, ни секунды, ни мгновения нельзя растрачивать впустую. Жить сейчас, только сейчас.
Стыда больше не было, не было никаких ни рамок и ограничений, ни препятствий к ЭТОМУ. От предвкушения предстоящей близости я окончательно теряла голову. Может быть, остатки эротического зелья ещё играли в моём мозгу.
Теперь я должна стать её инициатором, и ничто было не в силах воспрепятствовать нам в этом. Теперь было позволено всё, мне хотелось доказать, доказать самой себе, что я способна совершить иррациональные вещи, которые до этого были негласно недоступны для меня из-за давивших жизненных обстоятельств. Вместе с девственной плевой были сломлены и запреты.
Стоит честно признаться, что всю жизнь свою я провела в сексуальном воздержании. Еще с детства мне постоянно внушали, что половая связь – это что-то недопустимое, что под любым предлогом, женщина должна избегать этого. Мне внушали, что секс, в конечном итоге, приводит женщину к болезням и моральным страданиям, покуда секс не начал ассоциироваться у меня с болезнями - беременностью, абортом, которые приводили женщину к инвалидности и, даже смерти, венерическими заболеваниями, при которых человек, безрезультатно залечивая болезнь, гнил заживо всю свою жизнь, как бы в расплату за свой грех. Теперь для меня было все равно, пусть будет, что будет.
Мне больше не хотелось быть его глупенькой жертвой, неопытной девчонкой, которую он затащил в постель. В отместку, мне хотелось удивить, даже шокировать Алекса всем богатством своей нереализованной сексуальности, копившейся в подсознании, подобно снегу в горах, и теперь готовой обрушиться во всей своей неукротимой силе.
Освобождёнными руками я стала ласкать его бедра, поднимаясь всё выше и выше. Он приподнялся и присел, облокотившись об спинку кровати. Я вцепилась в его длинные роскошные волосы и придвинула его голову к себе – пусть сегодня он тоже почувствует боль. Губы наши вновь слились в неотрывном поцелуе, но мы не видели друг друга, масса наших длинных растрепавшихся волос, путаясь, словно паутина, налипала на наши потные лица, душила, лезла в глаза.
Ничего не видя, ничего не осознавая вокруг, мы ощущали только мир плотской чувственности. Нежно обхватив мои ягодицы, он начал исступленно ласкать мои бёдра и, внезапно подхватив под коленями, придвинул меня к себе.
Хотя каждое движение снова и снова причиняло мне рвущую боль, я ни за что не хотела, что бы он останавливался, а продолжал ещё и ещё, ни на секунду не прекращая любовных судорог, и, лишь только движения его замирали, мои ласкающие руки с новой силой возбуждали его. Вот уже тело мое, казалось, распухнув от напряжения, потеряло всякую чувствительность, расслабившись от сладкой истомы, я безжизненно соскользнула вниз и застыла в изнеможении, уткнувшись лицом в подушку.
Теперь я с ужасом начинала осознавать происшедшее. «Природа» не простит мне этого. Теперь уже точно. После пожизненного воздержания, я точно забеременею. Лилинька, за всё в жизни нужно платить, понимаешь, рас-пла-чи- ва- ть- ся. Мать-одиночка, никому не нужная. Безотцовщина. Я то слишком хорошо знаю, что это такое, чтобы желать ЭТО своему ребёнку. Что я смогу предложить своему ребёнку? Нищету? Нет, я поставлю кроватку возле окна со сгнившими рамами, от которых разит холодом и сыростью с улицы, и буду любоваться, как посиневший ребёночек хрипло орет, задыхаясь от воспаления легких.
Ах, да он, кажется, сделал мне предложение. Великодушно! Теперь у меня появилась перспектива быть женой, как говориться, хорошего мужика, стать деградирующей домосиделкой, всю жизнь заниматься тем, что готовить, обстирывать, обслуживать, всю жизнь выглядывать из – под его локтя, не иметь собственного мнения, не принимать самостоятельных решений».
Нить моих мыслей оборвалась на мгновение, я посмотрела на Алекса и увидела, что он тоже внимательно смотрит на меня, как бы вопрошая ответ. Разглядывая его большое потное тело, меня охватил приступ брезгливости. «Да, что ты говорил, что у тебя, кажется, были какие- то женщины. Женщины – значит не одна случайная связь, случайная – случать, случка… Может быть десятки. Интересно, Лёшка, под каким номером стою я. Нет, а что я собственно ожидала. Что я и он будем единственными друг для друга и лишим друг друга девственности одновременно в свою первую брачную ночь. Правильно, всё правильно, нормальный мужчина должен иметь несколько самок, в противном случае это он превращается в юродца, посмешище перед друзьями. Я знаю, он не женат, и, вместо регулярных половых связей с определенной женщиной, должно быть, довольствуется доступными приезжими девками, коих в городе предостаточно. Каждая из которых охотно согласится сожительствовать с ним за временную прописку в городской его квартире и за дешёвые его подарки, благо парень он молодой и видный, относительно культурный, с каким не стыдно показаться в обществе, представляя его в качестве жениха. Уж, коли, чтобы выжить, и приходится быть сожительницей, то лучше сожительствовать с нищим, но молодым и интересным любовником, нежели встречать каждое утро с омерзением в объятиях богатого, но старого обезьяноподобного урода, да выслушивать его гундёж, пока от отчаяния не бросишься под поезд, как Анна Каренина».
Ужасная мысль поразила меня, словно молния. - «А, вдруг, он венерический. Я даже не знаю, с кем он переспал до меня». СПИДа я, в общем-то, не очень боюсь – от него не гниёшь, тут всё ясно – один конец, ты будешь выброшен обществом в изоляцию, в которой даже забавно подыхать в гордом одиночестве. Это болезнь какая-то не явная, индивидуальная что ли. ВИЧ – это необратимо, ВИЧ –ты просто изгой, доживающий свои дни.
Гораздо более омерзительным и коварным мне представлялись, так называемые, «излечимые» венерические болезни: триппер (в особенности), гонорея, хламидоз (это почему-то я причислила туда же) и, даже герпес. Мне казалось, что, подобно туберкулёзу, излечимость этих болезней была мнимой, временной. Что организм, даже после лечения, всё еще продолжал тлеть (даже мозг), что с каждым разом, когда иммунитет человека ослаблялся (и при простуде) болезнь с новой силой наступала на него, что, даже если болезнь и была «залечена», то в случае беременности у таких женщин мог родиться слабоумный ребёнок-инвалид. Самые страшные мысли бродили в моей бедной головушке. Кажется, у меня начинала подниматься температура…
Я зажгла бра, висевшее в изголовье, и осторожно откинула с него одеяло, внимательно рассматривая его плотное тело, с ужасом ища венерические признаки. Я водила рукой туда и сюда, ища на коже прыщи и повреждения. Алекс же воспринял это как странную сексуальную игру и «подыгрывал» мне руками, до боли лаская груди. К своему облегчению я ничего не обнаружила, светлая кожа, покрывавшая его упругие мышцы, была чиста. На его крепком теле нигде не было изъяна. Это отчасти успокоило меня.
-Малыш, ты мне так и не ответила на моё предложение, - прошептал он, я жду.
- Да, я стану твоей женой, но только в случае если сегодня, после всего ЭТОГО, мне суждено забеременеть от тебя. Пусть решит судьба. Если через две недели это выяснится, то я найду тебя. А пока, никому, слышишь, никому не рассказывай, что произошло сегодня между нами! А ты, казак, не промах, - грустно усмехнулась я. - А сейчас одевайся и немедленно уходи! Я не хочу больше видеть твою рожу в моём доме.
Алекс встал и принялся в потёмках шарить по полу, отыскивая в куче перемешанных вещей свои, наконец, неловко одевшись, он повернулся ко мне и, улыбаясь, произнёс:
-Я мечтаю, чтобы ты родила мне девочку, я всю жизнь мечтал иметь дочку.
В ответ я швырнула в него подушкой.
-Иди ты к чёрту со своей девочкой.
-У вас тут замок сложный, может, встанешь и проводишь меня.
-Кинь мне халат.
Он усмехнулся.
-После того, что у нас здесь было, ты всё еще стыдишься меня? Я хочу ещё раз полюбоваться на тебя.
-Кинь халат! – почти закричала я.
Он послушно снял тяжелый махровый хала с гвоздика и отдал мне. Поспешно облачившись в халат, я проводила его до двери, привычным движением натренированных пальцев открыла тяжелый замок (который были способны открыть только мы – домочадцы квартиры), кинула ему его куртку и сумку и почти вытолкнула его на лестницу.
Голова наливалась свинцом. От пережитых событий тянуло спать, всё еще в халате, я легла на кровать и некоторое время забылась во сне, вдруг, меня охолодила жуткая догадка. «Деньги. Всё, попалась, их, наверное, больше нет. Вот для чего весь этот фокус с шампанским. Хорошенькое дельце – хозяйку изнасиловал, деньги стянул. Два удовольствия сразу». Вскочив, я направилась к заветной маслёнке. «Ах, нет, всё на месте». Я снова направилась в свою комнату, но тут я заметила, что его шапка его всё ещё висит в прихожей, а в лотке принтера всё ещё оставались его копия экзаменационных билетов вместе с оригиналом. «Только бы не простудился, на улице подмораживает, - мелькнуло у меня в голове, - Нужно поскорее вернуть ему всё». Я заснула.
Я не помню, как провела все последующие дни – все было, как в тумане. Матери я, конечно, же ничего не рассказала. Мне было стыдно, чудовищно стыдно за случившееся, и этот первобытный стыд, с невозможностью признаться во всем, словно пожирал меня изнутри, делая мою жизнь почти невозможной – я не могла есть, не могла спать, не могла думать ни о чем, кроме ужаса забеременеть.
Боль в растерзанной плеве постоянно напоминала мне об этом. Каждый раз при болезненном мочеиспускании я приходила в ужас о том, что я больна, смертельна больна, что теперь я жалкая калека, и больше я никогда не буду ни для кого первой, ни для кого желанной, вместо этого в моей жизни всё время будет всплывать этот грубый волосатый чувак со своим пьянящим шампанским, в которое он добавил какую-то дрянь, и огромным членом, которым он так грубо и безжалостно вошел в меня. Наивно признаться, но тогда я клятвенно решила для себя, что в моей жизни больше никогда не будет секса.
Так или иначе, несколько придя в себя, после того, когда, почувствовав в себе первые капли теплой менструальной крови, я окончательно убедилась в невозможности беременности, я отправилась в университет, чтобы снова встретить его, и вернуть ему его экземпляр билетов.
Я нашла его возле секретарской. Можно подумать, что он ждал меня всё это время. Ни говоря ни слова, я слегка тыкнула пальцем в его спину. (Он стоял, отвернувшись от меня вполоборота, и о чем-то усиленно болтал со своим дружком).
-На, возьми, это твое, - ни желая больше ни о чем говорить с ним, я чуть буквально не впихнула конспекты и его шапку ему в руки, и бросилась прочь. Мне вовсе не улыбалось выслушивать за своей спиной, как он будет расписывать свой подвиг о том, как ему ловко удалось лишить девственности последнюю девственницу курса, а его дружок, давясь от едва сдерживаемого смеха, будет скалить зубы мне вслед.
-Погоди я сейчас…- услышала я, как он сказал своему другу, и побежал за мной. Схватив меня за руку прямо при всех в коридоре, он остановил меня.
Только теперь, при ближнем рассмотрении в свете, он заметил её интересную бледность. Она была ещё более соблазнительна, чем тогда, в её маленькой душной комнате, заваленной пыльными компьютерами и мебелью. Поверженный невинный ребёнок. В какой-то момент ему стало страшно. Страшно за то, что он сотворил с этим ребенком тогда, в угаре своей бессознательной пьяной страсти самца. Страшно за её будущее. Но первые её слова в мгновение ока рассеяли сладостную иллюзию невинности:
-Чего тебе надо?! Я все отдала тебе!
-Нужно поговорить…
-Говори!
-Не здесь же. Пойдем в аудиторию. Двадцать вторая как раз свободна.
Мы прошли в пустую аудиторию, самым бесцеремонным образом запершись там. Сначала мы просто сидели, потупивши головы, не смея сказать друг другу ни слова. Потом мне надоела эта молчанка, и, чтобы не тянуть время, я, сделав вдох поглубже, выпалила ему всю правду-матку:
-Не надейся, Лёшка, я не беременна, так что я никогда не женюсь на тебе.
-Не женишься?
-То есть не возьму тебя замуж.
-Не возьму замуж?
-Не валяй дурака, Лёшка, ты прекрасно понял о чем, я говорю!
-Не понял.
-Так сейчас поймешь! – с этими словами я подошла к Алексу и со всей мощи влепила ему здоровенную оплеуху. – Теперь понял?!
-За что?!
-За то, что ты сплетничал со своими дружками о нас! Теперь, должно быть, весь курс в курсе, что произошло между нами. Так радуйся! Чего же ты не радуешься?! Ты победил глупую девчонку! Теперь можешь хвастаться перед всеми своей победой, как хвастался мне теми глупыми официантками, которых тебе удалось затащить в постель.
-Это неправда, я никому ничего не говорил! –возмущенно возразил Алекс.
-Думаешь, я дура, думаешь, я не видела, как твой дружок смотрел на меня и скалил зубы.
-Все это тебе показалось.
-Пошел вон, придурок, я больше не стану с тобой ни о чем говорить.
-А я стану, и ты выслушаешь меня до конца: больше всего на свете я снова хочу испытать с тобой то, что было у нас неделю назад, ты слишком страстная малышка, я хочу тебя прямо сейчас…здесь! Он схватил меня своими ручищами за голову и стал неистово целовать. Не в силах более сопротивляться, я легла на учительский стол, и, обхватив его руками, придвинула к себе.
-Ты станешь насиловать меня прямо здесь? – улыбнувшись, спросила я.
-Возможно, - усмехнулся он.
-Предупреждаю, я буду сопротивляться, - уже совершенно серьёзно ответила я.
-Сопротивляйся!
-Смотри, я откушу тебе ухо! – предупредила я.
-Кусай!
В следующую секунду, я почувствовала, как от страсти он начал стягивать с меня джинсы, когда в дверь раздался неистовый стук, а затем за дверью послышались голоса:
-Да говорю же, там кто-то есть!
-…показалось…
-Сходи в секретарскую, возьми ключи.
-Сейчас нас выпрут отсюда. –улыбнулся Лёшка. Только теперь я заметила, что у него нет переднего зуба. Видимо, он был выбит уже давно. –Так что же, решайся, у нас осталось совсем немного времени.
-Решаться на что?
-Я делаю тебе официальное предложение. Ты выйдешь за меня замуж?
-Так вот официально заявляю тебе –нет!
-Но, почему?
-Потому что я не люблю тебя, мой милый Медвежонок, - ласково погладила я его по голове.
-Тогда, что это было?
-Что было?
-Сейчас. Или мне это только показалось, что ты только что оказывала мне знаки внимания?
-Я не знаю, Алекс! Я не знаю! Не мучь меня, Алекс, всё случилось слишком быстро -сейчас я ни в чем не могу разобраться, даже в себе! А тут этот диплом! Я устала от всех этих экзаменов, я слишком устала, чтобы решить что-нибудь сейчас! Иногда мне кажется, что я никогда не закончу этот проклятый универ!
-Не надо, не надо так отчаиваться. Мы можем писать наши дипломы вместе, - «успокоил» меня Алекс.
-Писать диплом?
-Да, у меня уже есть кое-какие намётки. Я достану тебе лучший материал. Так ты согласна?! – многозначительно подмигнув глазом, спросил меня Алекс. Вместо ответа я только показала ему большой палец, и словно пуля выскочила вон.
Я хотела порвать с Алексом. Я боялась его, потому что не в силах была противостоять тому миру чувств, который он открыл мне, так грубо и бесцеремонно ворвавшись в меня своей крайней плотью. Я знала, если наши отношения продлятся немного дольше – мой «диплом с отличием» окончится огромным пузом.
Я не желала быть его женой, потому что не видела перспектив в нём. Мокрая от слез, с путаницей мыслей и чувств, я бежала по промокшему серому Питер. Бежала домой.
Глава шестая
С меня хватит!
Я ощутила назойливый звонок, который приближался всё ближе и ближе, превращаясь в непонятную музыку. Открыв глаза, я увидела, что нахожусь в своей комнате. «Ой, всё-таки нужно вернуть ему шапку и билеты, ведь госэкзамены совсем скоро, нужно готовиться».
Но тут я поняла, что это реальность, а то был всего лишь сон или воспоминание, и их больше нет.
Стояло лето. Белые ночи. Солнце било мне в глаза. Подумать только ведь ещё секунду тому назад я явственно ощущала запах февральской сырости в комнате, ясно видела обледеневшие окна и тихий, падающий серебряный снежок за окошком, а теперь вдруг лето. О, Господи, уже прошло почти пол – года.
Где ты теперь, мой незадачливый соблазнитель. Говорят, ты всё бросил и бежал в далёкую Калужскую деревню, чтобы посвятить себя пейзажу. Мой Левитан.
Сердце сжалось от горя, должно быть так чувствует себя летаргический больной, проснувшийся стариком после десятка лет забвения и ощутивший отчаяние от потерянных во сне молодых лет жизни. Неужели, жизнь состоит из неуловимых мгновений, что сливаются в единый путь, летящий стремительно и незаметно.
Кажется, что это было вчера, а прошло уже несколько месяцев.
Где ты теперь? Наверное, ты уже там женат и возможно у тебя скоро будет рёбенок – у вас, мужиков, с этим задержится.
Удивительно, как люди быстро заводят семьи, как будто это некий рубеж в жизни, который каждый рано или поздно обязан пройти. Кто установил это негласное обязательство? Природа? Общество? Скорее всего, оба.
Брак – общественное явление, основанное на стремлении размножаться. Общество же рассматривает брак как живую свою ячейку, позволяющую сохранять и воспроизводить оное как таковое, как явление подчиняющее и контролирующее процесс деторождения внутри семейной ячейки, с тем, чтобы, пусть и негласно, и не всегда, правда, успешно воспрепятствовать появлению ублюдков – неполноценных членов общества, вне данной семейной ячейки. Таким образом, брак – это грань, которая подспудно разделяет людей на «нормальных» - состоящих в браке и «ненормальных» - вне его.
Можно сказать, что человеческий социум оказывает давление на человека, как на личность, постоянно подвергая его контролю над выполнением третьего правила природы – размножаться…
Но только не в России. В России человек не представляет никакой ценности, и рассматривается, как единица из общего быдла, которую можно бесконечно доить и доить. Русское же общество, напротив, всячески воспрепятствует русскому человеку «добыть», в то же время как всяческими мерами стремиться «сожрать» его. Но просто сожрать человека ему мало. Ему нужны всё новые и новые единицы быдла. А откуда их взять? Из того же быдла – больше неоткуда!
И Российское Правительство призывает к браку, как к факту размножения, для поставки ему новых жертв подавления. Путём всяческой социальной дискриминации «ненормальных», то есть не состоящих в паспортном браке, верховная русская общественность призывает создавать семьи, с тем, чтобы рожали как можно больше детей – будущего поголовья быдла, на котором потом их дети смогут безбедно существовать, зарабатывая себе огромные состояния.
Российское Государство можно сравнить с огромным Молохом, что пожирал своих собственных детей и, за счёт этого, сохранял свои жизненные соки. С той лишь разницей, как если бы, например, для удовлетворения его растущего с геометрической прогрессией аппетита, он заставил бы их ещё и размножаться, в награду отсрочивая неминуемую их кончину, чтобы на десерт получать добавку ещё и в виде родных внуков, правнуков и. т. д,
Во все времена, трудовой человек в России уподоблялся некому быдлу (кстати, быдло с древне славянского – крупный рогатый скот), которое терпеливо сносило издевательства Молоха – государства, не смея и не желая отстаивать свои гражданские права, и, позволяя ему выдаивать себя до сукровицы, медленно сжирая их жизни, при этом, умудряясь заставлять его еще откармливать свежих молодых телков – его несчастных детей, лишенных с рождения другой перспективы, как быть поставленным к столу на медленное пожирание Молоха.
Если вы не верите, то я охотно приведу пример. Взять бы хотя бы тех же матерей – одиночек, коих в России – стране вдов, предостаточно, которые растят своих маленьких сыновей. Поможет ли государство растить маленького ребенка матери? Как бы не так! Зато, когда уж мальчик подрастает до восемнадцати лет, его как преступника, чуть ли не с милицией отлавливают в армию. А так подумать, почему молодой человек должен отдавать свой долг государству, которому было, по сути дела, наплевать на него, когда он рос?
Ну что там всё звонит и звонит? Да это же мой компьютер! Я забыла выключить тебя на ночь. Вот он, мультяш – бельчонок, опять ты дрыгаешь окорочками. Поднявшись с постели, я открыла сообщение.
Грэг прислал вызов в Америку. «Ого, да ещё же ничего не готово. Куда так торопиться, парень?» Нет, всё хорошо, пожалуй, даже слишком, чтобы быть правдой. А чего мне ждать здесь, в этой нищей России?
Надоело, с меня хватит, я уже устала жить в государстве, которому не нужны собственные граждане, государство, в котором нет гарантий защиты ни прав человека, ни его собственности, государстве, где никогда нет, и не будет стабильности и благополучия, где никогда не знаешь, что будет с тобой завтра. Россия - это гигантский загон для неуправляемого и неконтролируемого никем быдла. Гигантский крааль, где, бодая и толкая друг друга, сильные затаптывают слабых, а слабые топчут ещё более слабых, в конце концов, сами не замечая того, все медленно подыхают в этой давке.
С меня довольно! Что мне тут, собственно, терять. Нет, Молох, я не дам тебе на съедение ни себя, ни своих детей. На, получай камень! Я стану гражданской цивилизованной страны, где есть Закон, суровый Закон, не допускающий ни для кого снисхождения, рождающий Порядок и Гарантию защиты прав каждого, остальное я добуду сама.
Но, начав просматривать новые сообщения от Грегори, я погрузилась в личные раздумья, менее глобального характера.
Краткая предыстория семьи Грэга
США , Штат Флорида, Майами
Глава седьмая
Грэгор Баркли
Когда Грэг родился, семья его жила в южном пригороде недалеко Майами, в небольшом частном домике курортной зоны Палм-Бич. Мать его была женщиной из очень обеспеченной семьи Грэгора Баркли - владельца крупного яхт-клуба, расположенного в Майами. Этот яхт-клуб в начале двадцать первого века был самым знаменитым яхт-клубом в городе. Он специализировался большей частью для обслуживания приезжающих на отдых со всех штатов богачей, осуществляя прямые круизные рейсы, как по всему южному побережью США, так и на Багамы, Гаити, Пуэрто-Рико, и, даже на Остров Свободы – Кубу, и всё это с высшим качеством обслуживания «люкс».
Луиза Баркли, его жена, погибла примерно год спустя после рождения матери Грэга - Фриды, при довольно-таки невыясненных обстоятельствах. Её труп с простреленной насквозь головой был найден недалеко возле дома, при этом никаких других следов насилия или отравления обнаружено не было, при ней даже были дорогие семейные реликвии – серьги из голубых бриллиантов и брошь, но ничего не было украдено. Поговаривали, даже о самоубийстве, что Луиза не выдержала давления деспотичного и непреклонного мужа, и, чтобы насолить мужу, надела на себя самое дорогие его украшения и выпустила себе пулю в лоб, но и эта версия не нашла подтверждения, поскольку ни пуля, ни пистолет найден не был.
Поскольку Грэгор Баркли имел на тот момент железное алиби, смерть списали на гибель при неясных обстоятельствах, и дело было закрыто.
В момент нашего повествования, у Грэгора Баркли, помимо родной дочери Фриды, было ещё двое младших, неродных дочерей от второй жены, также претендовавшие на солидную долю в его наследстве, которых он всей душой ненавидел, считая их приживальцами и прожигателями жизни. Фриде же, родной старшей дочери, напротив, дозволялось практически всё, её он считал каким-то идеалом совершенства, почти божеством, посланным ему с неба в награду за его тяжкие годы молодости, проведенные в борьбе за осуществление своей американской мечты – сколачивания собственного дела.
Глава восьмая
Фрида
Можно сказать, что красавица Фрида получалась Золушкой в этой семье – только, Золушкой наоборот. Фрида была из тех девушек, которые принимались светским обществом как правильность воспитания и образованности, она никогда не перечила своему отцу, потому как знала, что возражать отцу – означало сделать хуже только самой себе, в душе, порой, даже побаивалась его. Фрида знала: отец – это босс, от него зависит всё. Эта смышлёная девушка была более всех приближённа к отцу, можно сказать, его правой рукой.
Если от слова отца зависело всё, то от протекции Фриды многое – без неё нельзя было и думать чтобы хоть как – то войти в круг её могущественного отца. А выбирать нужных людей для отца было её талантом.
Постепенно, год за годом, Фрида всё более и более погружалась в мир туристического бизнеса –это позволяло отвлечься от мыслей о неудачно складывающейся личной жизни. Однако, ничто не длится вечно. Устоявшийся мирок, словно ореол, окружавший и оберегавший Фриду, в один «прекрасный» год, выдавшийся как нельзя более беспокойным из-за серии пронесшихся почти друг за другом мощных ураганов, рухнул неожиданно и бесповоротно.
Бизнес не шёл. Фрида осознавала, что ни от неё, ни от её всемогущего отца ничего не зависит – матушка-природа, как всегда приняла своё окончательное решение, не считаясь ни с какими авторитетами американского общества. Из-за непрекращающихся ураганов туристический сезон был сорван и подходил к концу.
После ураганов поток богатых туристов практически прекратился. Компания несла тяжёлые убытки, платя государству хищнические налоги за использование береговой зоны.
Началась отчаянная борьба за выживание, нужно было сохранить, прежде всего, яхты и персонал. Грэгор Баркли понимал, открывать следующий сезон в этом году – равнозначно безумию, нужно было законсервировать и сохранить бизнес любой ценой. Персонал был вынужден отправиться в принудительный отпуск, а яхты встать в безопасные бухты залива Тампа.
В отчаянной борьбе за сохранение компании нервы старика сдали, что выражалось в том, что целыми днями он ходил молчаливый и серьёзный, зачастую срываясь по
пустякам на свою старшую дочь, которая представляла для него теперь некую мишень для выплеска копившейся раздраженности.
Для Фриды Баркли наступили трудные дни. О светской жизни теперь нечего было и думать. До этого горячо привязанная к отцу –боссу и его бизнесу, Фрида теперь старалась всячески избегать отца.
Глава девятая
Весёлый Хэллоуин или Маски Ночи Безумств
Не желая быть более объектом бессмысленных нападок отца, она взяла своеобразный time out*, поскольку всё равно не видела целесообразности в своего пребывания на фирме.
Чтобы немного отдохнуть от дел, Фрида инкогнито поселилась в небольшом, но роскошном гостиничном номере.
Покинув отца, Фрида постоянно чувствовала вину перед ним, что выражалось в некой внутренней подавленности перетекающей в депрессивное состояние. Всё это выплескивалось в неконтролируемые никем поступки.
Свобода от отца давала всё, что раньше было недоступно и запретно для неё. Желая «показаться» перед своими бывшими сокурсниками по университету, она отыскала почти весь свой курс и пригласила всех на грандиозную вечеринку по случаю её тридцатилетия, которая странным образом совпала в этом году с Хеллоуином. Незабываемая вечеринка должна была состояться на подаренной отцом роскошной яхте, носящее созвучное имя - «Жемчужина Флориды». В этом был её негласный протест деспотичному отцу.
Фрида видела в этом особый, мистический знак, предоставляемый ей судьбой, чтобы хотя бы раз в жизни «спустить тормоза».
Красивая и богатая, Фрида отождествляла себя с названием яхты, поскольку так часто называл её отец, и, действительно, вряд ли можно было бы найти девушку прелестней на всем восточном побережье Флориды.
От природы высокая и стройная, красавица – Фрида, обладавшая здоровым цветом и правильными чертами лица, окаймленного копной густых вьющихся рыжеватых волос, легко могла бы стать моделью какого – нибудь глянцевого журнала. Её богатство, позволяющее во всём подчеркивать её красоту, выгодно отличало её от прочих типовых красоток побережья.
Но, как говориться в библии, много званных, да мало избранных. К великому её удивлению и разочарованию пришли немногие - только несколько бывших близких (и даже слишком) дружков по общежитию городка, несколько подруг, коих, по сути, ей менее всех хотелось видеть. Остальные, обремененные семьями и бизнесом, предпочли ответить молчанием на неожиданное её приглашение.
Вечеринка эта влетела ей в десять тысяч долларов (баснословную по тем временам сумму). Отступать было слишком поздно – вечеринка состоится, во что бы то ни стало.
Всё было уже готово, еда и выпивка были заказаны, официанты проворно накрывали на стол, и специально для этого вечера был приглашен какой-то начинающий ди – джей из Майами, игравший в сомнительных клубах побережья хаус- миксы, недавно вошедшие в моду среди молодежи Штатов. Фрида никогда не хотела отставать от последних веяний моды, даже, если для неё они были непонятны и раздражительны.
Солнце еще не скрылось за морским горизонтом, обнажая край красновато- огненного диска, а гости, оттесняемые амбалом- охранником, уже толпились на берегу, стремясь попасть на пирс, ведущий к заветной «Жемчужине».
Возбуждённая компания напоминала чем- то жителей Содома, ломящихся в дверь к Лоту с гиканьем и зычными возгласами. Парни были развязны, в предвкушении весёленького вечера, полуодетые девицы, все время заигрывавшие с ними, не переставая, хихикали и висли.
Полуобнаженные тела их, по случаю праздника Всех Святых были невообразимым образом раскрашены под ведьм, вампиров и прочую нечисть, так что настоящая нечисть могла бы испугаться, повстречайся она им на пути. И вот началось…
На яхте появилась хозяйка, и, подняв в приветствии руки, кивнула охраннику. Девушка выглядела потрясающе и вместе с тем жутковато. На Фриде был костюм не то ведьмы, ни то женщины-вамп: черные тени томно обводили её глаза, лицо было выбелено пудрой, а зачесанные вверх, залакированные волосы придавали ей сходство с какой то злой королевой из сказки Братьев Гримм. Одета она была лаконично и элегантно в строгое, черное платье, но с огромными вырезами на спине и груди, легкомысленно закрывающую наготу потаённых мест.
Одного за другим охранник начал пускать гостей к хозяйке бала, которая, словно Булгаковская Маргарита, встречала каждого гостя в отдельности одной и той же заготовленной светской фразой, вроде: «Как я рада видеть тебя…», подставляя каждому, вместо коленки или руки, свои губы для ложного светского поцелуя.
Наконец, все собрались, ударила музыка и вечеринка началась. Гости разбрелись по яхте, проворные официанты шныряли тут и там, обнося всех подносами с виски, вином и шампанским. Гости то и дело подходили в каюту к накрытому столу за угощениями, коими в этот день ломился стол, накладывали себе в тарелку и уносили, присоединяясь к своим группкам для задушевного разговора. Возрастающее количество выпитого алкоголя, все более и более раскрепощало компанию. Вот уже первая пара вышла на середину каюты, и, начала исполнять зажигательный и страстный латино - танец, подергиваясь друг перед другом, словно в конвульсиях. Это «зажгло» вечеринку, и все гости, проворно разбившись на пары, устремились танцевать. Даже Джудит и Сью, эти вечные лесбийки-зануды, которым никогда не досталось парней, танцевали друг подле дружки, лижась в губы и потираясь то попками, то грудями, словно загулявшие кошки.
Бедная Фрида, словно wallflower*, казалось, зажатая между столом и ди-джейской, стояла во главе стола, кивая и улыбаясь то тем, то другим, с глазами, полными отчаяния наблюдая за танцующими парами.
Вечеринка на яхте
Подумать только, с легкостью и решительностью воротившая делами отца, она совершенно разучилась развлекаться, и была не у дел даже на собственной вечеринке. Ну, уж нет, это её вечеринка, сегодня она должна быть в ударе!
Почти автоматически Фрида начала опрокидывать один бокал за другим.
-Полегче, полегче, детка, - услышала она над своим ухом какой – то скрипучий мальчишеский голос.
Новомодный ди-джей, невысокого роста, с длинной тёмной челкой, спускающейся на глаза, и коротко выбритой до корней волос головой, напоминающий то ли стилизованный образ Адольфа Гитлера, то ли Гарри Поттера, стоял рядом, удерживая от неё очередной бокал. Уже изрядно подвыпившая, Фрида отчаянно и надрывно рассмеялась от вида незадачливого кавалера.
Разгорячённая пьяным весельем, она схватила ди – джея за руку и, выбравшись с ним на середину каюты, чтобы все видели их, начала неистово исполнять непонятный, но страстный и зажигательный танец, имитирующий секс. Но никто не обратил на них внимания, все гости были захвачены всеобщей эйфорией вечеринки.
Некоторые парочки были уже и вовсе готовы, девицы, целуясь и ласкаясь, садились парням на колени, проливая шампанское прямо на них и, силясь слизнуть пролитое, проливали еще больше, что каждый раз вызывало у них приступ пошлого смеха.
Вдруг, музыка неожиданно прекратилась, свет вырубился, в ту же секунду послышался крик Фриды и … замолк. В каюте воцарилась абсолютная темнота и тишина. Компания восторженно завизжала, приняв это за эксцентричную шутку, приготовленную Фридой по случаю Хэллоуина. Однако, дальнейшие события не последовали, компания застыла в недоуменном молчании, ожидая чего-то, но был слышен только плеск волн бившихся о палубу.
-Фрида! Где же ты? Послушай, Фрида, это уже не смешно, - послышались голоса гостей в темноте..
Кто – то чиркнул зажигалкой. Небольшое пламя на мгновение осветило помещение каюты. Затем послышался свиной визг Джудит. Все вскочили в напряжении, не соображая, что происходит и как им реагировать. Вдруг, из темноты раздался резкий и решительный крик:
-Всем вон! Или я разнесу эту чертову посудину на куски!
В слабом освещении следующей вспышки зажигалки, все увидели, что перед ним стоит ди-джей, зажавший хозяйке рот левой рукой. В правой у него находилась граната с уже спущенной чекой, которой он упирал ей в грудь. Послышались крики, началась паника. Все ринулись к выходу, толкая, и сбивая друг друга с ног. Слышно было, как, с грохотом бьющейся посуды и звоном летящих ножей и вилок, полетел стол.
Парни, протискиваясь к выходу, вовсю работали локтями, отпихивая своих бывших партнёрш, которые истерично цеплялись за них. Но никто не мог пройти сквозь узкие двери каюты, потому что возле них образовалась свалка, вызванная падением жирной Джудит, которая намеревалась выскочить первой, но была сбита с ног у самого выхода и заклинила собой двери. Её топтали и пихали, но она только беспомощно визжала от ужаса, не в состоянии подняться на ноги.
Наконец кое-как её удалось оттащить от выхода, все ринулись наружу, послышался топот ног по палубе.
-Лестница! Где лестница?! Нет лестницы!
Люди беспомощно метались по палубе туда и сюда, наконец, послышались плески от прыгающих в воду тел. Хэллоуин превратился в подобие нашего Дня Нептуна, когда раскрашенная и мокрая компания из чертей и русалок выскакивают из воды, и с гиканьем проносятся, пугая и гоняя встречных.
-Террорист на борту. Помогите! Помогите! Сделайте что-нибудь. Охрана!
Но куда там! Впереди всех бежал верзила – охранник, обязанный обеспечивать безопасность вечеринки, гонку замыкала толстуха - Джудит, которая нелепо подскакивала, едва упираясь на вывернутую ногу. Люди на пляже с ужасом отскакивали от них, принимая это за неудачный розыгрыш Хэллоуина или за подвыпившую компанию. В Ночь Безумств, когда все одевают «свои маски», никто не воспринимал их пьяные крики о помощи всерьез. Да, Фрида, твой Хэллоуин удался на славу!
-Всем вон! Или я разнесу эту чёртову посудину на куски!
Глава десятая
Падение в бездну
В опустевшей каюте воцарилась тишина, только свет луны проникал в распахнутые двери. В объятьях террориста Фрида застыла, не смея сопротивляться. Наконец, он разжал ей рот, но кричать она больше не смогла – горло было передавлено.
С удивлением и ужасом она ощутила, как его правая рука неистово ласкала её груди и, опускаясь всё ниже и ниже, начала стягивать трусики, с силой теребя промежность.
Всё её внимание было сосредоточено на левой его руке всё слабее и слабее сжимавшую гранату. Покончив с трусиками, он развернул её лицом к себе, и, заметив её внимание к гранате, резко отшвырнул её в угол. Фрида присела, и в ожидании смерти, прикрыла голову руками,… но ничего не произошло. Приоткрыв глаза, она увидела, что граната как –то странно подпрыгивает по всей каюте, словно резиновый мячик, но не никак не взрывается. Лицо «террориста» осенилось насмешливой улыбкой. «Муляж» - мелькнуло у неё в голове.
-Браво! Как тебя зовут, идиот? – простонала Фрида.
-Зачем это тебе? – прохрипел террорист, злобно дыша в её ухо.
– Я просто хочу знать, как тебя звали, потому что как только сюда ворвутся копы и продырявят твою башку, будет слишком поздно, и я так и не узнаю, под каким именем следует отпевать.
-Бедная крошка. Ты даже не запомнила моего имени. Имя своего бедного наймита, который вкалывает каждый вечер за пультом ди-джея на твоей поганой яхте уже три месяца, и чью музыку ты даже не замечешь. А ведь я сочинил её сам, слышишь сам! Да, что тебе до неё. Такие богатенькие сучки, как ты, никогда не смогут оценить силы моей музыки, для них она просто фон вечеринки, под который можно сладко жрать и развлекаться. – С этими словами он больно потянул её за волосы вниз. - Меня зовут Дэвид Гарт! Запомни это имя хорошенько, Фрида Баркли, богатенькая стерва.
«Меня зовут Дэвид Гарт!»- Это прозвучало почти так же, как Джэймс Бонд.
- И сейчас ты будешь моей, понятно! Настало моё время, и никакие твои копы тебе не помогут! Потому что я хочу тебя, и трахну прямо здесь!
Фрида рванула к выходу, но цепкие и сильные руки, крепко удержали её от бессмысленной попытки и с силой опрокинули на кожное сидение каюты. Пальцы его уверенно и умело ласкали внутреннюю часть её бёдер, приводя Фриду в возбуждение, от которого она, несмотря на ужас смерти, испытывала блаженство, порабощенной секс-рабыни, покорившийся своему неистовому хозяину.
В следующую секунду он завладел ею, и ей нравилось это порабощение. Волевыми и сильными движениями он заставлял принимать её различные позы и, не доводя до вершины наслаждения, на секунду отпускал её тело с тем, чтобы с неистовой яростью вновь атаковать его.
Нет, этот секс не был похож ни на жалкие попытки самоутверждения юнцов в студенческом общежитии, ни на секс с работниками фирмы её отца и прислугой, которые, смертельно боясь потерять работу, становились её ничтожными фаворитами. Это был секс повстанца, победившего и порабощающего наказанием свою бывшую госпожу, секс фаталиста, потерявшего от отчаяния голову.
Вой приближающихся сирен наполнял морской воздух, послышалось топанье тяжелых ботинок об палубу, но любовники поглощенные сладким экстазом отключились от внешнего мира. Фрида теряла сознание от нарастающего блаженства, вырвавшегося в крике.
Вдруг, дверь с грохотом распахнулась, щелкнули затворы автоматов, и… полиция, застав парочку в интересной позе, растерянно застыла в удивлении.
Недолго думая, полиция арестовала обоих, и, защелкнув наручники, препроводила до ближайшего полицейского участка.
Скандал был ошеломителен. Изголодавшиеся за время сорванного ураганами сезона светской жизни пляжной Флориды, желтая пресса и сомнительные телекомпании, словно стая шакалов, набросились на «сенсацию», осаждая полицейский участок.
На допросе Фрида призналась, что она подговорила своего бой-фрэнда организовать ложный захват её в качестве заложницы, чтобы просто в шутку напугать своих однокурсников и побыть с ним наедине, что сожалеет о своём поступке, повлекшим за собой последствия.
Отделавшись штрафом в двадцать тысяч долларов за хулиганство, Фрида в тот же злополучный день (вернее в ночь) была выпущена из участка и, первым делом, внеся залог за Дэвида, вызволила его. Теснимые и осаждаемые журналистами, прикрывая руками лица, они едва смогли продраться к своей машине, и отправились прямиком в гостиницу, преследуемые вереницей папораций и журналистов.
Добравшись до гостиницы, не отойдя ещё от происшедших событий, потрясённые и разбитые, они забаррикадировались в номере и, свалившись на кровать, не раздеваясь, мгновенно забылись во сне. Новоявленные светские любовники спали очень долго, как будто ни разу в жизни им не удалось выспаться, как следует.
Проснувшись, Фрида тут же осознала отчаянность своего положения. Бедный отец, наверняка не перенесёт такого позора. Здоровье его в последнее время и так было ослаблено финансовыми потерями, вызванными ураганами. Идти же теперь, прямо к отцу, чтобы покаяться, представлялось вовсе невозможным – это добьет его.
Подойдя к окну, она отодвинула занавески, чтобы открыть, и увидела толпы журналистов роившееся кучками под ее окнами, которые тут же привскочили, и направили на неё свои камеры, чтобы запечатлеть свежеиспечённую «героиню» сексуального скандала. Осада была полной, и Фрида решила держать её до конца, ожидая любой развязки.
Буквально на следующий день вся бульварная пресса побережья пестрела заголовками: «Неудачный розыгрыш Хэллоуина», «Секс с террористом в Ночь Всех Святых» и даже такое: «Дочерью известного владельца яхт-клуба Фрида Баркли была захвачена собственная яхта вместе с террористом-любовником, чтобы бежать от отца». Хотя, из названия последней нельзя было понять, кто кого, собственно, захватил – Фрида ли террориста-любовника вместе с яхтой, чтобы бежать от тиранившего её отца, или всё же террорист захватил Фриду вместе с яхтой, что более соответствовало бы логике, проистекавшей из слова «террорист», но статья была острой. Дословно по заголовку, скорее, выходил первый вариант. Отсюда было непонятно, зачем было этой Фриде захватывать собственную яхту, которая и так принадлежала ей, да ещё прибегать к опасным услугам наёмного террориста – любовника, в обязанность которого, помимо захвата её вместе с яхтой, ещё входили дополнительные услуги в качестве жигало*. В конце концов, почему бы ей не смыться со своим бой – фрэндом втихаря.
Нет, читать этот бред просто невыносимо. В отчаянии Фрида отшвырнула газеты и оглянулась на постель, где безмятежно, точно младенец, только что оторвавшийся
от груди, дремал её «террорист».
Боясь пробудить его ненароком, она тихонечко приблизилась к нему, чтобы рассмотреть его. Один глазок его приоткрылся и тут же закрылся, кончик губ вытянулся в хитренькой улыбке. Он схватил её голову и приблизил к своему лицу, поймал её губы для поцелуя, проворно протиснув ловкий свой язычок ей в рот. Задыхаясь от тошноты, подступившей к горлу, Фрида попыталась высвободиться от его слюнявых губ, но тут раздался спасительный звонок в дверь. Фрида резко рванула любовника за волосы, и, едва не откусив ему похотливый его язычок, пошла открывать двери, полагая, что это официант, удосужившийся, наконец, доставить её заказ в номер…Перед ней стоял её отец…
Нет, со стороны отца не было ни страшного скандала, ни упреков, ничего того, чего ожидала от него Фрида. Наоборот, старый Баркли предоставил дочери полную свободу в распоряжении своей дальнейшей судьбой или, как говорят в Америке , «give a free hand». Только с той лишь «поправкой», что он лишает её наследства и прав распоряжаться его имуществом и деньгами, включая подаренную им яхту, и отселяет её из дома, предоставив взамен небольшой, домик на побережье Клин Вотэ, глухой провинции Флориды, где он родился когда-то и провел свое детство.
Наконец, собираясь уже уходить, он спохватился, достал небольшую коробочку, и грубо всунул её Фриде со словами:
-Это то единственное, что принадлежит тебе от матери. На меня более можешь не рассчитывать.
Бунтари, бросившие вызов всему светскому миру Флориды, Фрида и Дэвид решили пожениться через неделю, вопреки всему и всем. Они сделали свой вызов и не желали останавливаться.
Избалованная буржуазная девица Фрида не любила Дэвида, в том смысле, в каком общепринятое буржуазное американское общество считало причиной для заключения брака. Нет, она скорее восхищалась им. Фрида боготворила его сильный и независимый характер, ломающий светские стереотипы и устои, его способность всегда и во всём иметь свое мнение, что очень редко встречается среди молодых людей, его непреклонную волю. Кроме того, ей нравилось то, что Дэвид проделывал с ней в постели – этот безумный секс, на который не решался с ней никто из встречавшихся ранее мужчин, а это для неё было немаловажной причиной для заключения брака. По-крайней мере, с ним ей не придётся скучать.
Своим страстным сексом с этим мальчишкой, Фрида хотела отомстить отцу, отомстить всему светскому миру, сделавших когда-то из неё послушную марионетку, которая играла по установленным ими правилам. Теперь у неё не было репутации. Той самой пресловутой английской репутации, угроза потери которой заставляла этих снобов раболепствовать перед светским обществом, заставляя их постоянно лицемерить, разыгрывая «правильную» роль. Играть роль, вопреки подавленного в них естественного для человека желания свободы и независимости, желания жить так, как хочется, что заставляло светских людей всё время пребывать в психологическом напряжении.
Репутация её безвозвратно потеряна, и это совершенно её не волновало, теперь они с Дэвидом обрели гораздо большее - они обрели свободу и независимость от окружающих. Приличная сумма где-то в двести тысяч долларов, скопленная Фридой в лучшие времена её «батрачества» на фирме отца, питала самые светлые надежды на перспективы семейного счастья.
Но это была самая чудовищная ошибка её жизни, роковая ошибка, последствия которой она не могла даже себе представить. Дэвид не был тем волевым
«бунтарём», идущим против системы, в нем не было той воли духа, который предполагала в нём Фрида, нет, ничего даже подобного в нём не было. Это была только его маска, ширма за которой просто скрывалось обыкновенное человеческое ничтожество, и не просто ничтожество, но озлобленное на весь мир, страшное существо, для которого не существовало никаких человеческих ценностей и моральных преград.
Глава одиннадцатая
Дэвид – история мальчика – «мясника»
Дэвид родился в крайне неблагополучной семье. Он был из тех пареньков, которых судьба обделила радостями детства, обделила не просто, а ещё в самом начале его существования. Отца он своего никогда не знал, похоже, что этого не знала толком и его мать. Вместо отца в его метрике о рождении стоял длинный прочерк. Только чуть приплюснутый широкий нос, заканчивающийся странным раздвоенным кончиком, да смуглая кожа мальчика свидетельствовали о том, что его неизвестный отец всё-таки являлся далеким потомком чернокожих рабов, некогда завезенных в Америку, тех людей почти уже сложившейся новой американской расы афроамериканцев, что за века своего существования на Американском континенте, уже пре изрядно смешавшись с белой расой, порядком поистратили природные черты своей негроидной расы.
Мать его была женщиной во всех отношениях беспечной к собственной жизни, одной из тех представительниц «легкой жизни», не желающих и в силу разных обстоятельств, не могущих работать на общество, при этом вечно сидящих на социальных пособии белых дамочек, которые в Америке именуются не иначе, как «white trash»*.
Для того, чтобы как - то оплачивать аренду крохотной квартирки в Майами и не загнуться от голода вместе с ребёнком, мать Дэвида время от времени подрабатывала проституткой, таща на дом очередного подвыпившего кавалера. Чтобы маленький Дэвид не при этом не мешал, мать запирала его в туалетной комнате в абсолютной темноте, заклеив ублюдку пластырем рот и привязав за руки к батарее на несколько часов. Бывали случаи, когда вместо обещанных денег клиент жестоко её насиловал и избивал прямо при ребёнке, что потом неизменно выплескивалось отчаявшейся матерью-одиночкой на малыша в виде издевательств и побоев. Часто мать надолго уходила, оставляя маленького Дэвида одного, предоставляя ему целый день кричать до хрипоты. Никто, ни одна живая душа не интересовалась трагической судьбой маленького ребёнка живущего в жутких, почти нечеловеческих условиях жизни. Соседи, озлобленные собственной нищетой и бесправием, были абсолютно равнодушны к ним, и не разу не заявили даже в социальные органы об издевательствах над ребёнком. В свои три года мальчик не умел говорить, всё еще ходил под себя прямо на пол, за что, до сих пор, не был удостоен штанишками от матери, и, боясь побоев матери, испражнялся тайком от неё, словно кот, обгаживающий потаённые уголки квартиры. Если мать натыкалась на его испражнения не в положенном месте, она тут же хватала его за шею и больно тыкала прямо носом в оставленные им следы, вымазав его лицо калом, тут же ставила под холодную струю умываться. Ребёнок раздражал её, мешал ей жить.
Наконец, через своего нового знакомого матери удалось устроиться на ночную работу официанткой в клубе, казалось, судьба несколько улыбнулась несчастной семье. Клиентов на дом больше не приходило, зато в их квартире почти поселился тот самый новый знакомый матери. «Благодетель», что устроил её на столь престижную работу в ночном клубе, считал себя вправе требовать с неё вознаграждения определённого рода, мальчик же, забытый, предоставленный сам себе, постоянно мог наблюдать за разнузданными оргиями, устраиваемыми на скрипучей кровати.
Когда Дэвиду исполнилось шесть лет, его мать, по повелению отчима сдала его в интернат для умственно отстающих детей, потому что ребёнок был постоянно замкнут, он существовал в каком-то своём выдуманном им детском мирке со своим, непонятным для окружающих языком, чем-то походившим на лепетание младенца. На все попытки общаться с ним, отзывался выпадами истеричного детского раздражения. Врачи подозревали у ребёнка аутенизм, но никакого аутенизма у ребёнка не было. Просто мальчик настолько был обделён элементарным вниманием и любовью, что совершенно не умел общаться с окружавшими его людьми, всячески отстраняясь от них в свой собственный внутренний мир, ища там защиты и утешения. Даже простое внимание и общение воспитателей во время пребывания Дэвида в интернате с каждым днём отогревало его душу.
Мальчик заново учился разговаривать, общаться с людьми, играть, как все нормальные дети его возраста. Маленький человечек будто бы стремился наверстать упущения в своём развитии с невероятной поспешностью, он был подобно маленькой пружинке, которую долго удерживали, а затем, вдруг, резко отпустили. Всего за год он выучился чисто разговаривать и уже начал рьяно интересоваться буквами, изображенными на кубиках, научился складывать слова из кубиков, согласно тому, что было изображено на первом попавшемся ему кубике, что приятно шокировало воспитателя интерната, более того, он начал писать карандашом аршинными печатными буквами слова на бумаге, на книгах, на обоях –везде, включая самые неподходящие места для письма, например, постельное бельё, столы, и даже документы, которые ему удалось утащить со стола директора интерната, за что ему крепко влетело. Теперь мальчик не отставал, а опережал в развитии даже своих здоровых сверстников. Нужно было что-то решать. Держать совершенно здорового ребёнка в интернате для слаборазвитых детей было уже невозможно. Отдать же ребёнка обратно «в семью», означало бы просто погубить мальчика, поскольку в новой семье (а к тому времени мать уже вышла замуж, и у них появился маленький ребёнок) вряд ли для малыша Дэвида нашлось бы место. Несмотря на то, что плата за пребывание Дэвида в интернате поступала регулярно от его отчима, мальчика ни разу никто не навестил, даже родная мать, которая, сидя с маленьким братиком Дэвида на полном иждивении у своего мужа, боялась ненароком разгневать этим своего супруга и потерять содержание, от которого теперь зависело её жалкое существование с ребёнком.
Для Дэвида дни посещения были слишком горькими днями. Каждый раз он ждал прихода своей матери, но его никто не навещал. Он видел, как к другим детям каждый уик-энд приходили родители, приносили подарки, некоторых «счастливчиков» забирали домой на выходные.
Каждый раз мальчик внимательно рассматривал пребывающих, надеясь узнать среди них свою мать, облик которой почти стёрся в его детской памяти. Дэвид воображал как мать, а она ему казалась теперь почти неземным существом –прекрасная и вечно юная, вдруг придёт, принесёт ему подарок его мечты, большую расписную деревянную лошадку со встроенным в неё велосипедом, которую он видел как-то в магазине, прогуливаясь с директором интерната по городу, о которой другие мальчики могли бы только мечтать, так как она должно быть стоит целое состояние, и он, гордый и счастливый будет демонстрировать её перед всем интернатом, а затем они с матерью сядут в длинный, чёрный лимузин и тоже поедут домой, но только навсегда. И каждый раз он убегал в слезах, поняв, что и на этот раз к нему никто не придёт, что он опять остался один в интернате и на этот уик-энд. Директор интерната забирал на выходные мальчика, утешая его, что мама не забыла его, а просто не может прийти, потому, что её не отпускают с работы, и она вынуждена работать в выходные, чтобы заработать на его содержание, что она любит его, и просила передать ему это. Мальчик утешался этим, но каждый раз, не переставая надеяться, что мама обязательно придёт на следующей неделе.
Директор интерната долго водил его по городу, и заходя в закусочные, покупал ему сладости и мороженое, сахарную вату, в общем, то, что более всего любят мальчики, водил на пляж, где, позволял купаться столько, сколько влезет. Это были те счастливые часы, когда директор интерната становился для мальчика отцом, хотя по возрасту, он был слишком стар даже для его деда.
Так прошло несколько лет. Директор интерната почти стал для Дэвида родным отцом. Всё складывалась хорошо для мальчика: директор перевёл его в частную школу уже для нормальных детей, оплатив его обучение за все годы вперёд, потому как деньги от его отчима прекратили поступать. О существовании Дэвида семья его забыла вовсе.
Директор принялся готовить дело в суде против его матери и отчима по лишению их родительских прав и усыновлению им мальчика, хотя реально понимал, что надежда выиграть дело и получить усыновление над ребёнком в его возрасте была крайне мала. Подобных прецедентов в США было всего несколько, но надежда всё-таки была, и нужно было бороться за будущее рёбенка.
Дни Дэвида бежали счастливо и безмятежно в доме его попечителя. Днём мальчик ходил в школу, а из школы его забирал личный водитель. Мальчик оказался на удивление способным и подготовленным учеником, так что следовать программе ему было утомительно и скучно. То, что заставляли делать его учителя, он считал просто глупым занятием, а настоящими знаниями только то, что давал ему его опекун, занятия которого были фундаментальны и академичны и намного превосходили по степени полученных знаний занятия с его школьной учительницей. Знания Дэвида далеко выходили за рамки школьной программы, что давало мальчику повод всякий гордиться своей начитанностью и эрудицией перед одноклассниками и презирать их. Такое высокомерное поведение нелюдимого подростка отстраняло его от одноклассников, и заставляло пребывать в каком-то гордом одиночестве неоцененного должным образом «гения», которого уважали и оценивали, но не решались заводить с ним дружеских отношений, боясь быть потерянными в сравнении с ним перед лицом класса. Знания, данные ему опекуном, были только начальной основой, на которой мальчик уже самостоятельно с какой-то необъяснимой, болезненной страстью и усердием собирал фундаментальное знание предмета. Так, к примеру, он постигал несколько европейских языков одновременно: немецкий, испанский, французский, зачем-то внял себе в обязанность досконально штудировать труды немецких философов, при этом находить ещё и время заниматься по классу пианино. Вскоре Дэвид начал также игнорировать своих школьных учителей, для него они были чем-то вроде обслуживающего персонала, обязанные его занимать его чем-то в течение дня.
По возвращении из школы, мальчик жадно накидывался на библиотеку своего опекуна, пополняя и без того слишком обширные свои знания для его возраста, что давало ему право ещё больше гордиться перед собой. Так проходило несколько часов подряд, пока не возвращался директор интерната, не отрывал его от стула и от книг, и они, забыв обо всём на свете, шли купаться на пляж, пока солнце совсем не скрывалось за небоскрёбами города.
Так проходили дни за днями, Дэвид не подозревал, что страшный рок уже нависал над ним. Неожиданно для всех опекун Дэвида – казалось, крепкий старик, рассчитанный на сто лет жизни, свалился с инфарктом прямо на рабочем месте –сказалось постоянное нервное напряжение из-за предстоящего суда против миссис Гарт *.
Старик понимал – жизнь уходит от него стремительно и бесповоротно, и он не в силах что-либо поделать с этим. Он проиграл, ещё не начав борьбу. Предчувствуя скорую кончину богатого деда и получение приличного наследства, близнецы Дрю и Мэгги, две его внучки от дочери, приехали из Нью-Йорка, бросив опостылевшую работу клерков на юридической фирме их отца. Они приложили все мыслимые и немыслимые усилия и средства, чтобы заполучить наследство своего деда, в обход матери, безвольной и отупелой домохозяйки, во всём зависящей от мужа.
Ещё с раннего детства, каждое лето девочек вывозили из невыносимого летом пыльного и душного Нью-Йорка к дедушке в Майами, где они оставались на лето всей семьёй. Дедушка не скупился на внучек, любой каприз был их исполним, они хотели заниматься конным спортом – дед оплачивал секцию, серфингом, дайвингом – дед покупал им лучшие доски для серфинга и акваланги, теннисом, пляжным волейболом – дед нанимал им лучших мастеров, он позволял им пробоваться везде и во всём, единственно, что он ненавидел в ребёнке –это праздность, наконец, девочки, окончательно определившись, твёрдо решили заняться музыкой и уже не отступались в своём намерении.
Дрю и Мэгги брали класс пианино у лучших мастеров. У них была мечта, одна на двоих –Кавен Гарден, огромный зал, черный рояль, и они, прекрасные девушки-близнецы в длинных концертных платьях, играют, будто слившись в едином порыве в две руки, прекрасную классическую музыку перед тысячами восторженных зрителей.
Но, как всегда бывает, проза жизни поглотила их детские мечты, опошлив их существование необходимостью думать о хлебе насущном. Теперь они поняли, что, получив наследство, они могли, наконец, осуществить свою мечту, что отступать уже поздно, а другого случая у них попросту не будет.
К великому их разочарованию дедушка начал поправляться и не видел причин для своего дальнейшего пребывания в госпитале, поскольку понимал, что он всё равно неизлечимо болен и стремился тихо умереть дома, в собственной постели, но и этому последнему желанию дедушки не суждено было сбыться. Дрю и Мэгги так и не позволили ему провести свои последние дни в тишине и умиротворении, готовясь мирно отойти к Богу.
Несмотря на полученное образование и воспитание, это были двуличные мерзавки, умело прикрывающие свою тёмную натуру напускной протестантской благовоспитанностью. Присутствие деда ещё как- то их осекало, они боялись, что дедушка передумает насчёт нового завещания и вновь передаст всё дочери – тогда всё пропало, но за пределами дедушкиного контроля…всю свою подлость и женскую мстительность, вызванную ревностью к деду, они отыгрывали на беззащитном подростке Дэвиде. Бедный Дэвид всячески старался избегать оставаться с ними наедине, просиживая все дни у постели своего опекуна, ухаживая за больным, пока родные его внучки играли на пианино, готовясь к поступлению в консерваторию. Девицы нисколько не задумывались о том, что своим шумом беспокоят смертельно больного человека.
Всё равно, избежать контакта, живя с ними в одном доме, было невозможно. Дэвид постоянно натыкался на них в ванной, в коридорах, на кухне. Дрю и Мэгги – эти консерваторки, постоянно издевались над ним, то обзывая его юродцем, змеёнышем, приблудным ублюдком, интернатским идиотом, то они изгалялись над ним, проделывая над ним разнообразные жестокие шутки: тайком заливали клей в штаны, воровали вещи из душа, заставляя его проходить голым через весь дом, вырубали тёплую воду, заставляя его домываться ледяной водой, перчили тайком его пищу. Каждый раз Дэвид избегал жаловаться деду, боясь расстраивать его. Однажды вечером Дэвид принимал как обычно ванну перед сном и забыл запереть за собой дверь в ванную комнату. Он набрал полную ванну тёплой воды, и, надев на глаза блинкерсы, расслабился, прислушиваясь к мерному бульканью, вызываемую струями гидромассажа.
«Наконец-то эти идиотки угомонились со своим грёбанным пианино», - подумал Дэвид. В доме установилась долгожданная тишина. Дэвид чувствовал, как нежные струи ласкают его уставшее тело, освобождая его от напряжений, накопившихся за длинный день. Никаких мыслей больше не было, Дэвид, погружённый в безмятежную дрёмоту, оглушенный ласковым бульканьем воды, не услышал, как тихонько скрипнула входная дверь, и вошли Дрю и Мэгги.
-Упс! Там кто-то уже есть. А ну-ка, посмотрим, кто там!
Голос Мэгги заставил Дэвида вскочить из ванной, но близнецы уже стояли прямо перед ним, отдёргивая шторы, отступать, было поздно. Стыдясь своего обнаженного тела, Дэвид ретировался вновь в ванну и скрылся в пене.
-А, это ты, юродец интернатский. Давай поговорим о тебе… - Раздалось пошлое гоготание сестёр.
-У тебя были девочки до этого? Или ты всё ещё девственник?- давясь от смеха, вдруг, спросила Дрю.
-Давай, давай… Да не нервничай ты так, придурок, тебе же будет хуже, а если будешь кричать мы позовём дедушку на помощь! Не принуждай нас говорить ему, что ты пытался изнасиловать нас. У него слабое сердечко, оно может не вынести такого позора. Ты же не хочешь, чтобы дедушка, вдруг, умер. Тише, тише, крошка. Будь хорошим мальчиком. Давай лучше сделаем это в тишине, - нежно зашептала Мэгги, опускаясь в бурлящее клокотание ванны, чтобы сделать ему минет руками.
Вот так Дэвид и приобрёл свой первый сексуальный опыт. Дни проходили за днями, и с каждым разом близнецы заставляли неопытного подростка по разному удовлетворять их разнузданные потребности, обучая искусству плотских наслаждений, под угрозой выдать деду их тайные занятия. Дедушке становилось всё хуже, он мучился, но переносил все мужественно, ни издавая, ни единого стона или крика, однажды утром его обнаружили мёртвым, казалось просто заснувшим и не проснувшимся.
Сразу после похорон деда, получив во владение завещанные им деньги, сёстры решили отправиться в Нью-Йорк для поступления в консерваторию, тащить же туда и Дэвида было просто невозможно. Разыскав в Майами его мать, сёстры доставили Дэвида по адресу, оставив его дожидаться её перед запертыми дверьми. Добились ли близнецы успеха – о том история умалчивает, а вот для Дэвида жизнь в его семье обернулась ещё более мерзкой своей изнанкой.
Поначалу новая его семья почти не хотела признавать подростка, всячески отторгая его, как ненужного бедного родственника. Единственное спасение было для мальчика в его частной школе, в которую приходилось теперь ездить через весь город, где он проводил почти целые сутки, возвращаясь, домой поздно вечером.
Мать как обычно пила. В доме было всегда грязно и почти нечего есть. Поскольку мать ничего не готовила, даже для своего младшего шестилетнего сына, который находился постоянно при ней, то Дэвиду приходилось питаться в школе. Его же младший братик был предоставлен сам себе и словно голодный зверёныш, зажав кусок в кулак, убегал в спокойный уголок, где в второпях ел.
Отец семейства работал охранником в ночном клубе, там же, где когда-то проституткой «подрабатывала» их мать, но практически не появлялся дома и днём, похоже, что ему было одинаково наплевать на обоих своих мальчиков. Жену же, опускающуюся алкоголичку, он вообще не считал за человека.
Дэвид учился отлично, поскольку все его юношеские надежды выбиться из нищеты, были связаны с образованием. Тут же, в школе, в единственном месте, где он имел возможность нормально по-человечески питаться, Дэвид проводил почти всё своё время. Зачастую он тайком запрятывал лакомый кусочек в большой свой портфель, и без того битком набитый книгами, взятыми из школьной библиотеки, и тетрадями, для вечно голодного младшего братишки Генри, который с нетерпением ждал его прихода до позднего вечера, предвкушая очередной гостинец от брата.
Дэвид по-прежнему держался в школе особняком. Друзей у него так и не появилось. В этом были и свои плюсы:он ни от кого не зависел, он мог поступать так, как ему нравиться, и так, как он считал лучшем для себя, не оглядываясь на мнение класса – и это была его персональная привилегия в классе. Потеряв влиятельного опекуна, Дэвид чувствовал, всем своим внешне скрытым от глаз окружающих, но болезненны юношеским восприятием, что отношения к нему всё-таки как-то изменилось. Для учителей и учеников он не был теперь гением, подающим заоблачные перспективы, для них он становился каким-то недосягаемым гениальным изгоем школьного коллектива, без надежд на будущее. После уроков Дэвид проводил остаток времени не вылезая из читального зала, отгородившись от жестокой реальности книгами и словарями – он продолжал изучать языки, с яростью накинулся на мертвый и чуждый латинский, яростно разгрызая сложную латинскую грамматику, словно хотел доказать что-то самому себе и невидимому противнику. Возвращаясь к одиннадцати часам вечера, он заставал мать неизменно выпившей, отупевшей и уже не соображавшей ничего, голодного, полусонного братишку, который тут же накидывался на припасенные им гостинцы, грязь и убогую нищету в квартире.
После возвращения из школы Дэвид сам принимался за уборку дома: мыл посуду, стирал, мыл полы, так как не мог физиологически выносить убожества неубранной квартиры, и в час ночи без памяти валился в так и не разобранную постель. Это продолжалось изо дня в день, и, казалось, ничто не могло измениться к лучшему.
Если во времена его детства, проведённые с добрым старым его опекуном, он с нетерпением ждал уик-енда, предвкушая развлечения, отдых и безмятежность субботы и воскресенья, то теперь он с ужасом думал о приближающихся выходных. Это были те жуткие два дня, когда отчим на целый день оставался в семье. Тогда Дэвиду приходилось особенно туго. Отчим ненавидел его, считая главным иждивенцем в семье, на которого уходили все его заработки и, потому считал, что юноша должен постоянно отрабатывать свое проживание в доме. Помимо всей домашней работы, которая и так вся свалилась на плечи Дэвида, он должен был выполнять различные «мужские» трудовые повинности, которые заключались в починке его вечноломающейся, ветхой как мир, машины. Обычно в такие дни юноша целый день не вылизал из под этой проклятой машины, вдыхая бензиновые пары и растворители, тщетно пытаясь разобраться в причине поломки, капли бензина заливали его лицо, руки чернели от масла, но он не смел покинуть машину до самой ночи, поскольку знал тяжелую руку своего отчима. Если же Дэвид не чинил машину, то отчим заставлял Дэвида целый день плотничать по дому – это ему нравилось гораздо больше, потому что он мог, по крайней мере, проводить своё время возле дома на воздухе. Всё это делалось, чтобы научиться, как говаривал отчим, «работать собственными руками».
Так прошло несколько лет, наступили школьные каникулы. Последние каникулы Дэвида. В июле в Майами установилась адская жара, днём столбик термометра не опускался ниже сорока градусов, пребывать в доме без кондиционера, было невыносимо. Казалось, жар раскалял железную крышу домика так, что она начинала плавиться, а яичницу можно было поджарить прямо на солнце. Жара сводила людей с ума, мозг отказывался соображать, ничего не хотелось делать.
Утром с наружи на веранде, пока солнце не поднималось над горизонтом, было ещё как –то сносно, но в маленьком домике, где постоянно теснилось четверо человек всегда стояла непроветриваемая сырость из-за чего там было просто нечем дышать. Дэвид вытащил свою кровать на задний дворик и мог спать спокойно, накрывшись противомоскитной сеткой, до тех пор, пока в доме не просыпались и не начинали привычную утреннюю возню, которая всегда будила его.
После привычного похмелья, оставшегося от уик-енда, сегодня мать проснулась раньше всех. Голова болела страшно, во рту была привычная помойка. От похмелья хотелось пить. Она потянула губами из носика чайника, так, вопреки всякой гигиене, она делала всегда, но в чайнике не было ни капли. Она налила воды и поставила кипятить воду и полусонная вновь повалилась на постель.
Все проснулись от резкого крика отчима, переходившего чуть ли не в бабий визг, в доме была паровая баня, ничего не было видно, вода почти полностью выкипела. Мать и маленький братик, не помня себя, бежали на кухню.
На кухне вне себя от боли вопил отец семейства, исполнявший странный танец, напоминавший пляску святого Витта*. В руках у него был шипящий от пара раскалённый чайник, с которого слетела крышка. Он вздергивал руками, перебрасывал из одной в другую раскалённую ручку чайника, силясь донести его, таким образом, до обеденного стола. И, как нарочно, в этот момент под ноги ему попался вбежавший Генри. Чайник упал, и с грохотом покатился по полу. Раздался душераздирающий крик ребёнка.
Бледная мать не знала, что и делать. Крик ужаса застыл в её широко вытаращенных глазах. Теперь пощады от мужа ждать было нечего.
-Сука, из-за твоей безалаберности мой сын теперь навсегда останется импотентом! Ты, вообще, соображаешь, что я тебе говорю, инвалидом! – он схватил женщину то за шею и лицо и душа её, начал с силой бить головой о край стола.
На кухню влетел Дэвид и с разгону подскочил к отчиму и с нечеловеческой силой схватил его сзади за лицо, силясь пальцами выдавить его глаза, чтобы высвободить мать. Оттолкнув мать, так что с грохотом полетел стол, звеня бьющейся посудой, отчим перебросил юношу через плечо, повалил на пол навзничь и принялся со всей силой бить ногами в лицо. Дэвид старался закрыться руками, но удары с неизменной методичностью попадали в голову, превращая лицо в кровавое месиво, кровь заливала глаза. Мать повисла у него на шее, блокируя удары отчима, силясь сбросить жену, он на долю секунды оставил Дэвида. Дэвид понял, если он сейчас же не поднимется и не выскочит на улицу – ему конец. Дэвид кинулся к выходу, почти ничего не видя перед собой из-за кровавой пелены, и принялся звать на помощь. Кто-то позвонил в 911. В дом ворвалась полиция.
Мать лежала без сознания, маленький сын, забившись в шкаф под раковиной, кричал не то от боли, не то от ужаса, отчима же нигде не было. К счастью для мальчика вода в чайнике почти вся выкипела, и не попала на половые органы мальчика, а только на ноги, навсегда оставив на внутренней стороне бедра почти незаметный шрам. Дэвид дёшево отделался синяками, ушибами на руках, да рассечённой бровью, лишь мать получила серьезное сотрясение мозга и почти месяц пролежала в больнице.
Дело передали в прокуратуру, но до суда дело так и не дошло, так, как и в России, в С Ш А, «семейные» дела редко доходят до суда, если не заканчиваются смертоубийством хотя бы одного из членов семьи, с той лишь разницей, что в С Ш А полагается компенсация пострадавшей стороне за выплату которой гарантирует судебная система данного штата, представляющая собой исполнительный орган государства. Выплатив компенсацию в десять тысяч долларов за нанесение телесных побоев жене и пасынку и за моральный ущерб, помимо расходов на лечение, глава семьи вновь вернулся в лоно семьи, но уже под особый контроль надзирающих органов.
Несчастную мать, заступавшуюся за своего старшего сына, обязали пройти принудительное лечение от алкогольной зависимости, после чего два раза в неделю посещать общество анонимных алкоголиков. Из-за неприглядного происшествия с избиением жены и пасынка, главу семьи уволили с работы. Теперь мрачный и подавленный, он целый день проводил в отгороженном картонной перегородкой компьютерном своём святилище, в которое он никого не допускал, зависая в виртуальной реальности Интернета, который в то время был ещё в новинку. Семья существовала на пособие детей, которого едва хватало, чтобы как-то свести концы с концами. Со временем Дэвид заметил, что в доме стали появляться какие-то люди, заходившие к отчиму. Поначалу Дэвид мало интересовался ими и не придал никакого значения, люди приходили, приносили какие-то материалы для работы и уходили. В доме постоянно раздавались телефонные звонки, каждый раз спрашивали отчима, поэтому члены семьи даже не поднимали трубку. Глава семьи вновь стал отсутствовать почти целыми сутки, кажется, он нашёл новую работу, о которой ничего никому не говорил (денег в семью он тоже не приносил), после того случая он, вообще, перестал разговаривать с членами своей семьи, будто их не существовало вовсе.
Всё шло своим чередом, Дэвид по-прежнему посещал свою частную школу, оплаченную опекуном, младший брат пошёл в обычную. Мать почти перестала пить и, наконец, занялась младшим сыном, водя его в школу и забирая оттуда, быт понемногу налаживался, Дэвид с матерью сделали в квартире ремонт, отчего квартира выглядела светлей и просторней, удалось даже выцарапать денег на скромную мебель, в доме установилась спокойная обстановка. Отношение между супругами, казалось, тоже налаживаются. Но в одночасье жизнь Дэвида была беспощадно и жестоко поломана…
Это случилось на уик-енд, в обычный, ничем не примечательный теплый августовский уик-енд, не предвещавший собой ничего трагического для молодого человека. Супруги забрали младшего брата, чтобы провести пикник на берегу моря, Дэвиду хотелось немножечко отдохнуть от семьи и, наконец, побыть одному дома, сославшись на реферат, который необходимо было срочно сдать к понедельнику, он отказался ехать. Дэвид прекрасно чувствовал себя в одиночестве, приятно удивляла непривычная тишина и покой: близился вечер, отложив все свои дела, Дэвид прилёг на диван и вскоре уснул.
Проснулся он оттого, что услышал, что входные двери отпирают. «Неужели, уже вернулись», - промелькнуло в мозгу. В квартиру вошёл отчим, и ещё какой-то незнакомец с большим пакетом, Дэвид подумал, что это тот самый шофер, который увозил их на побережье. «Странно, но ведь они обещали вернуться в воскресенье вечером, да и погода стоит отличная, зачем возвращаться? А, может, что-нибудь случилось?»
Дальнейшие события развивались стремительно и страшно. Отчим поднял пистолет с глушителем и пошёл на Девида, Дэвид отпрянул и попятился назад и упёрся в стену. Тот, что вошёл за отчимом, достал из мешка камеру и принялся снимать. Отчим подошёл вплотную к ошалевшему Дэвиду, с силой сорвал с него брюки.
- Лицом к стене! – скомандовал отчим, но Дэвид застыл от ужаса, глядя прямо в его глаза. Человек-камера продолжал снимать.
- Лицом к стене! Я сказал, лицом к стене!!!!
Щелкнул затвор пистолета. Дэвид понял, что если он не сделает так, как требует отчим, его больше не будет. Однако, Дэвид медлил. Страх сковал его ледяными тисками.
Отчим не стал дожидаться, он схватил Дэвида за предплечье и ударил головой об стену. Человек-камера продолжал снимать. В глазах у Дэвида почернело, он начал терять сознание. Отчим обхватил его за талию, дотащил до дивана и, поставив юношу на колени, нагнул голову и, положив животом на диван, …растлил. Человек-камера продолжал снимать. Когда всё закончилось, человека-камеры уже не было в квартире, отчим достал из кармана охотничий нож и, приставив к низу горла Дэвида, и водя слегка лезвием проделал узкий порез, из которого тут же засочились крупные капли крови.
- Слушай меня внимательно. Если ты кому-нибудь расскажешь об этом, я убью тебя. Понял?! Я просто вот так же перережу тебе горло, только по-настоящему, и буду смотреть, как ты, захлебываясь собственной кровью, будешь подыхать. Понял меня?!
Нож застыл в его напряженной руке, прижатый к трахее юноши.
-Я понял, я понял. – Только мог прошептать несчастный Дэвид.
Затем, как ни в чём не бывало, отчим покинул квартиру, от дома отъехала машина. Мать и маленький братик, вернувшиеся вместе с отчимом в воскресенье вечером, даже и не подозревали, что произошло с Дэвидом за время их отсутствия. Отчим вел себя, как будто ничего не случилось, только мать заметила, что лицо сына как-то осунулось и побледнело, но, списав это на переутомление, не придала никакого значения.
Весь последующий вечер Дэвид лежал, скорчившись от боли, никого не хотел видеть и не с кем не контактировал, даже со своим братиком, сославшись на головные боли, к ужину он так и не вышел. А на следующий день отчим опять отправился на работу и не приходил домой. Дэвид поднялся и заставил себя поехать в школу.
Прошло две недели. Отчим появлялся в доме только несколько раз, приносил и забирал что-то, Дэвида он больше не трогал, и, казалось, вовсе не замечал. Мать проводила целый день в доме за хозяйством. Дэвид уезжал раньше всех, часами просиживая перед ещё запертой школой, а возвращался позднее всех, проводя целый день в читальном зале, под предлогом подготовки к выпускным экзаменам на аттестат зрелости – это помогало немного отвлечься от мыслей о самоубийстве, которые часто стали приходить к нему.
Одним теплым осенним утром, проводя Дэвида в школу, пока её младший сын ещё спал, мать взяла со стола кассету с фильмом и решила немного посмотреть видео, занявшись готовкой. Поначалу она ничего не разобрала, это был какой-то явно порнографический фильм, коих она, как бывалая проститутка, просто не переносила. Она подошла, что бы сменить кассету, вдруг, лицо её побелело, ноги сделались ватными – в фильме она узнала своего сына и мужа. Это было страшное видео, женщина застыла, будто каменная, не в силах оторвать взгляда от экрана. Фильм закончился, в голове нарастал какой-то непрерывный гудок зуммера, всё вокруг заволакивало серым туманом, больше не хотелось жить, ни единой минуты, ни секунды, смерть казалась единственным выходом, поскорей бы уйти из этой жизни, жизнь –ад, хуже ада ничего не может быть… «А младшего я не отдам…»,-промелькнуло у неё в голове.
Включив духовку плиты, женщина открыла газовый вентиль, засунув голову в духовку, но … ничего ровным счётом не происходило, она не умерла, только противный запах этилена, от которого тошнило, стремительно наполнял маленькую квартирку. «Так ничего не получится, я не умру». Вынув голову из духовки, женщина подошла к буфету, где хранились её лекарства, открыла пластиковую баночку со снотворным, которое она часто принимала перед сном и принялась лихорадочно заглатывать его горстями: одна, две, три, четыре , пятую она уже едва втолкнула в рот, когда почувствовала что её зашатало, женщина упала на колени и подползла к духовке и, теряя сознание, из последних сил засунула голову и плечи внутрь. Через мучительных десять минут она умерла. Соседи почувствовали запах газа. Когда приехали спасатели, было уже поздно. Мать нашли лежащей возле плиты, а маленького её сына всё еще спящего в своей кроватке…вечным сном.
В небольшом траурном зале, отштукатуренным какой –то серой пластиковой плиткой под мрамор, стояли два гроба – большой – матери и маленький – шестилетнего Генри.
Это выглядело как дурное кино: маленький мальчик, казалось, только заснул на минутку, совсем как живой, детское личико нелепо контрастировало с солидностью своего костюма и величественным, но дешёвым убранством гроба. Кто лежал во втором гробу, вообще трудно было разобрать из-за скрывавшего лицо и тело белой пены тюля, в котором утопал мертвец, только длинный светлый локон, выбивавшийся из плотной вуали, выдавал женщину. Лицо покойницы было настолько обезображено и раздуто от газа, что не было никакой возможности разобрать его черты – оно превратилось в иссиня-чёрное водяное месиво. Тело набухло, будто напитавшись водой, и едва помещалось в дешёвый узенький гроб, рассчитанный видно на усохшего мертвеца, только пожелтевшие и тонкие кисти рук, как-то нелепо вынырнувшие из белизны савана, были ещё зажаты в кулаки в предсмертной судороге. Священника не было, ведь самоубийц священник не отпевает, а мальчик не был крещён.
Роль священника исполнял какой-то клоун в траурном макинтоше, нанятый отчимом. Он театрально задирал глаза в потолок, и с торжественным, но наигранным сочувствием говорил нелепую, никому не нужную скорбную речь.
Дэвид не понимал не единого его слова, не видел, что происходит вокруг, кто пришел на похороны. Он не отличал одного человека от другого: люди казались ему одной лживой толпой с их дурацки наигранными сочувствиями и соболезнованиями, он не мог больше плакать, единственно, что он желал теперь более всего, чтобы всё это поскорее закончилось. Наконец, речь закончилась, и гробы стали медленно опускаться вниз. Дэвид стоял застывший и до последнего провожал их взглядом в кремационное отделение.
Дэвид сидел в своей комнате и перебирал семейный альбом, пересматривал фотографии. Фотографии – это история жизни человека. Вот его мать, маленькая девочка, а вот её приёмная семья. Как странно мать-девочка, хорошенькая, с светлыми завитками волос, а теперь её нет, эта девочка умерла, а детское личико, похожее на мамино, всё так же беззаботно улыбается. Вот она постарше, вот уже в школе, но тут какая-то серьёзная, улыбка явно натянута – глаза всё равно грустные. Вот и он – какой-то неприятный прыщавый младенец, с огромной головой, похожей на огромную тыкву. Младенец сидит на горшке с глупым взглядом. «И зачем вообще тратить фотоплёнку на подобные безобразные снимки» - подумалось Дэвиду. Не долго думая, Дэвид разорвал непонравившуюся фотографию на маленькие кусочки. Затем отобрал все фотографии, где был он и проделал с ними то же самое. Этих фотографий было не много, и Дэвид быстро управился.
Как только он покончил с последней фотографией, ему стало как будто легче, словно он оборвал мост позади себя. Приступ необъяснимого, но радостного отчаяния охватил его – он захотел избавиться от всех фотографий разом. Теперь всё равно, прежней жизни больше не существует, а фотографии всегда бередят память о прошлом. Вот фотографии его матери и брата. Зачем они? Их нет. Для чего им лежать? Чтобы этот придурок наглумился над ними, сделав себе стельки для обуви. Нет, их тоже нужно сжечь …в выброшенной ржавой бочке, которая валялась на соседнем участке.
Не привлекая внимания, Дэвид притащил бочку во двор, лихорадочно собрал все семейные фотографии, ссыпал грудой их в бочку, залил туда из канистры бензин, поджёг и ещё долго смотрел, как огонь пожирает личико маленькой девочки-матери, с беззаботной и счастливой улыбкой, сморщивая и обугливая бумагу. С фотографиями всё было кончено, залив туда воды из шланга, чтобы погасить огонь, Дэвид даже почувствовал необъяснимое внутреннее облегчение.
Вернувшись в дом, Дэвид спокойно и рассудительно собрал свои вещи в рюкзак. Он собирался уйти из дома навсегда. Было раннее утро, солнце ещё не встало над городом, стояли предрассветные сумерки. Дэвид тихонько пошел к выходной двери. Отчим был мертвецки пьян уже два дня – с момента похорон жены и сына, от него разило перегаром и невыносимым запахом немытого тела –смесью запахов мочи, не смытого кала и пота, он храпел, и каждый его выдох отдавал новой волной миазмов. Он вальяжно развалился на том самом диване, на котором насиловал Дэвида, преграждая ему путь к выходу. «Вонючий козёл,» -подумал Дэвид, -«ты издевался над моей матерью, ублюдок. Она больше не выдержала унижений и побоев, не смогла. Ты сломал её жизнь, из-за тебя она покончила с собой. Ты опустил меня, как бабу. Ты будешь и дальше жить, жировать, жрать своё пивное пойло и просыпаться каждый день, а их больше нет. Нет, тебе это не выйдет!!!»
Дэвид положил рюкзак и оглянулся, входная дверь на кухню была открыта. Дэвид вошёл туда. На столе возвышалась подставка для различных видов ножей. Дэвид вспомнил перочинный нож, который приставил отчим к его шее, приложил руку – шрам был там. Нет, ножом нельзя, он опасался, руки его были слишком слабы. Дэвид принялся открывать ящички, чисто машинально, ища сам не зная что. Обнаружил пару хозяйственных перчаток, надел, чтобы не оставлять следов. Кухонный комбайн – трахнуть им по голове и оглушить – не то, пресс – промахнешься с первого раза и тогда всё пропало – опять не то, сковорода, тяжёлая – просто смешно, нельзя убить и телёнка, вилкой – в глаз и прямо в мозг – промахнешься –дрогнет рука, больше ничего нет, вдруг, в углу стола он заметил кое-что –это выглядело как отбивной молоток для мяса, Дэвид потянул его, с грохотом полетела кое-как запиханная в стол утварь.
Дэвид обернулся в сторону комнаты, где лежал отчим, в комнате было по-прежнему тихо. Дэвид вытащил предмет – с одной стороны был приварен увесистый набалдашник – он представлял собой молоточек для отбивания бифштексов, с другой стороны – острый кухонный топорик для разделки мяса – то, что нужно.
Дэвид прошёл обратно в комнату. Отчим по-прежнему лежал головой к Дэвиду, преграждая дорогу к выходу. Внезапно отчим перестал храпеть и начал просыпаться, зашевелился и открыл глаза. Дэвид с размаху ударил лезвием топорика, сам не видя куда, набалдашник придал силу удара, лезвие попало прямо по глазам, которые были уже открыты, рот открылся, послышался крик, но тут же прекратился, верхняя часть черепа запрокинулась назад, хлынула тёмная масса –жидкая смесь крови и мозга, заливая диван и пол. Дэвид с омерзением отскочил от потока льющейся жижи, боясь запачкать ботинки и брюки, перескочил через распространявшуюся лужу и уже, было бросился к выходу, когда увидел, что ширинка отчима была небрежно расстёгнута. Дэвиду вспомнился лязг ремня, когда отчим спускал штаны, чтобы изнасиловать его. Дэвид обернулся - топорик был ещё у него в руках, сорвал с трупа нижние ситцевые панталоны,… затем с размаху срубил член и запихнул в полуоткрытый рот трупа, и… кинулся бежать, захлопнув за собой дверь. Едва Дэвид оказался на улице, он осознал глупость своей попытки скрыться вот так, пешком, да ещё с окровавленным топориком в руках и в окровавленных перчатках, которые уже могли заметить ранние прохожие. Он лихорадочно огляделся – никого не было, он снова отворил дверь, локтём, стараясь не запачкать ручку кровью, и вбежал обратно в дом. Нужно было думать, думать, думать… и быстро.
Первым делом нельзя оставлять орудие преступления – Дэвид нашел болтавшийся в прихожей чёрный мешок и положил туда кухонный топорик, а затем запихнул его в рюкзак. Отпечатки и кровь отчима – это приговор – значит, перчатки снимать нельзя. Жаркое солнце тропиков стремительно и неумолимо поднималось, с каждой секундой становилось всё светлей. Дэвид метался в прихожей из угла в угол, как пойманный зверь, не зная, что делать. Наконец, усилием воли, он заставил себя остановиться, к ужасу он услышал, что в комнате зашевелился труп, будто предпринимая попытки подняться, затем звук падающих предметов с тумбочки, стоявшей возле дивана. Дэвид похолодел, и, чуть не теряя сознание, приоткрыл дверь в большую комнату, …это был кот, вернувшийся домой через кухонное окошко. Теперь он спокойно лакал свежую кровь хозяина, словно это было обыкновенное молоко.
Окно на кухне, через окно на кухне, оно ведёт в внутренней дворик, там велосипед, никто не станет задерживать шестнадцатилетнего мальчишку на велосипеде, такая обычная картина для утреннего Майами –подросток – почтальон с рюкзаком на велосипеде, развозящий утренние газеты. Бейсболка его висела тут же в прихожей – он надел её. Оставалась одна проблема – проскочить теперь уже через огромную лужу крови, преграждавшую путь на кухню. Он подошел к дивану, сняв обувь, вскочил на спинку дивана вместе с тяжелым рюкзаком и, словно эквилибрист, пошел по спинке, в конце он чуть не потерял равновесие, ему показалось, что труп зацепил пальцами его носок и теперь удерживает, но, прыгнув вперед, он вырвался. Чертов носок спустился, это он чуть было не опрокинул его прямо на труп. Следы на спинке нельзя оставлять. Он кончиком пальцев подцепил край покрывала и сбросил его на труп, сквозь покрывало тут же проступили огромные пятна крови, но Дэвид уже бежал на кухню. Там отворив окно, он вылез через него, спрыгнул на кусты, и побежал к сараю, возле которого стоял его велосипед, привязанный металлической проколкой к балке. Теперь стало ясно – ключа от проколки нет, он в его комнате. Снова возвращаться в дом? Ну, уж нет! Дэвид снова достал из рюкзака кухонный топорик и с маху ударил по металлическому канату проколки, канат с легкостью был разрублен. Дэвид отвязал велосипед, снова упаковал топорик уже с привязью и перчатками в полиэтилен и положил в рюкзак, который теперь жалобно затрещал, едва вмещая всё новое и новое содержимое. Дэвид собирался уже выезжать со двора, когда заметил под кухонным окошком, хорошо отпечатанные его следы, которые никак нельзя было оставлять. Дэвид был ошарашен новым открытием. Времени думать не было, солнце встало, и было совсем светло. Дэвид схватил отрезок какой-то доски и принялся заметать следы, ковыряя землю. Оставляя новые, принялся заметать и их, пока не дошел до каменной дорожки. Упаковать доску в рюкзак было уже слишком, а ехать с доской на велосипеде было бы идиотизмом. Дэвид забросил доску под чей-то сарай, под самый низ и выехал, наконец, с чёрного хода.
Город только просыпался, на улицах почти никого не было. Дэвид решил ехать не слишком быстро, не привлекая внимание одиноких утренних бегунов с собаками. Стараясь быть незаметным, он глубже натянул свою бейсболку на глаза.
Несмотря на то, что никто не обращал на него внимание, Дэвиду казалось, что бегуны оборачиваются и смотрят ему в след, что они натравили на него своих собак, и они уже нагоняют его. Несколько раз ему послышался протяжный вой собаки, странным образом переходивший в вой полицейских сирен, он прислушивался – ничего не было. Наконец, жилые кварталы прекратились, побежали деревья, перемежавшиеся с болотами. Дэвид прибавил скорости. Он ехал по шоссе прямо в глубь полуострова, не осознавая, куда направляется, и что его ждёт дальше. Он ехал прямо в сердце болот великого озера Окичоби, кишевших аллигаторами и змеями, туда, где могучие леса из мангров и кипарисов, переходили в обширные болота, в ту дикую заповедную местность, где стволы могучих деревьев возвышаются прямо из болотных трясин, а их ветви увешаны седыми мхами, свисающими вниз, что делает лес таинственным и жутким, похожим на лес из страшной сказки братьев Гримм.
Мозг работал как в лихорадке. Его не будут искать, по крайней мере, семь дней. Семь долгих дней, на которые он отпросился из школы. Это если никто из этих придурков-учителей не вздумает навестить его раньше, впрочем, дом их находится далеко от школы – это хорошо. Возможно, у них просто не будет на это времени из-за экзаменационной сессии, не будут же они входить в незнакомый дом после десяти часов вечера, вымотавшись после долгого рабочего дня. Ребята? Друзей там нет. Да ведь никто не знает там его нового адреса проживания. В его личном деле отсутствует адрес проживания! Анкету он не менял. Он просто позвонил из морга, куда он приехал, и сообщил о смерти матери и брата. Им позвонила полиция. Полиция всё равно знает его адрес, но зачем она будет сообщать его в школу, если думает, что в школьной анкете он уже есть, так что семь дней у него в запасе, предположительно семь дней. На шоссе почти никого не было, мимо с гулом пролетали только отдельные машины, Дэвид ехал по самому краю шоссе, рискуя упасть прямо в кювет, спускающийся в болотную жижу.
Солнце палило немилосердно, от пота рубашка так намокла, что можно было выжимать, одежда прилипала к телу, становилось трудно дышать. Облака скучивались, приближалась гроза, солнце скрылось, и сразу потемнело, подул сильный порыв ветра, засверкали молнии. Приближалась тропическая буря, знаменующая собой окончание жаркого сезона. Необходимо было искать убежище, но нигде не было видно человеческого жилья.
Дэвид, принял решение ехать вперёд, только вперёд, не сворачивая с шоссе, - а там, что будет. Дэвид ехал ещё примерно тридцать минут, когда он заметил вдалеке одиноко стоящую ферму, он свернул с дороги и поспешил туда.
Это была старая заброшенная ферма, дом был заколочен. В таких домах, должно быть водятся привидения, но другого выбора не было. Дэвид открыл рюкзак, вытащил кухонный топорик и принялся отбивать заколоченные на окно доски, разбил стекло и, едва влез в окно, когда дождь сплошной стеной накрыл землю. Дэвид сидел в темноте и со страхом прислушивался к завыванию ураганного ветра. Ураган ломал крышу, оторвавшийся кусок жести на крыше отстукивал непрерывную дробь, словно кто-то выбивал ногами Ирландскую Джигу*, дом трещал, и Дэвиду казалось, что он вот-вот рухнет и похоронит его под собой заживо.
Машинально прокручивая совершённое убийство в деталях, Дэвид чувствовал, как нарастающий ужас всё сильнее и сильнее завладевал им в этом пустом и тёмном заброшенном доме, ему хотелось вопить, только бы слышать человеческий голос, пусть даже свой собственный. Дэвида знобило от сырости и тошнило, поднималась температура, перешедшая в горячку. Дэвид лежал на полу, мыльный от пота.
Фрагменты видений и обрывки мыслей роем толпились в его голове, но ни за одну из них он не мог уцепиться, шум урагана и мерный стук не полностью отвалившийся от крыши куска кровельной жести всякий раз обрывал их. «Мама…ты живая? Но вас же нет! Мне плохо. Не надо, не трогай. Ой, какая мерзость. Ха! Урод, посмотри, что у тебя теперь вместо глаз! Ха! Ха! Ха! Ха! Ты весь сгнил. А, всё ещё не можешь сдохнуть. Получай, получай. Помогите! Мама, так ты не умерла? Это просто дурной сон. Дрю? Или Мэг? Кто из вас? А вы тут что делаете? Ну, раз пришли. Папа, папочка, я не виноват, ты не так всё понял! Ха! Ха! Ха! Тебя тоже нет?»
Очнулся он только на следующее утро, горячка спала, в сознание приходила ясность. Буря немного утихла, но проливной тропический дождь ещё лил. Страх прошёл.
Наконец, он догадался вытащить из рюкзака маленький ручной фонарик, чтобы осмотреть помещение. Ничего особенного там не было, обыкновенный заброшенный дом, со старыми оборванными обоями, грудами мусора и плесенью на стенах. Хозяева либо съехали, либо умерли. Как только дождь стих, и появилось солнце, и Дэвид продолжил свой велосипедный путь по шоссе.
Прошло шесть дней. Съестные припасы его закончились, воды не было. Дэвид ехал уже седьмые сутки, почти без сна, выбиваясь из последних сил, голова кружилась, тошнило от голода, невыносимо хотелось пить. После тропического ливня влажная жара, казалось, облепила тело, Дэвид задыхался испарениями болот и влажных лесов. И всё же он предпочёл бы скорее смерть, чем глупо попасться полиции.
Дэвид передвигался по шоссе только в ночное время, опасаясь ночевать в лесу из-за аллигаторов, выходящих из болот в темноте. Из-за жары днём же он почти не спал, оставаясь при этом начеку, боясь быть настигнутым во время сна аллигаторами, ядовитыми змеями и насекомыми. Спал он урывками. На восьмые же сутки голод и жажда притупили осторожность. Дэвид ехал теперь и днём по середине шоссе, от жары зрение помутилось и затуманилось. Он знал, если он сейчас сделает привал – ему больше не встать. Несколько раз он чуть не попался под колёса встречным автомобилям.
Теперь ему было всё равно,…он предпочёл бы скорее быструю смерть, чем мучительную от жажды. Восьмые сутки были на исходе, больше выдержать он не мог, он слез с велосипеда отвел его в сторону и прилёг возле деревца, недалеко от кювета, зарыв глаза. Время тянулось невыносимо долго. Дэвид лежал на спине, прислушиваясь к каждому шороху и звуку, всё ещё опасаясь подкрадывающихся ядовитых тварей, наконец, он уснул. Дэвид не заметил, как наступила ночь. Проснувшись, Дэвид услышал непрерывный хор цикад, открыв глаза, увидел, что совсем темно, он понял, что, если так лежать и далее – станешь лёгкой добычей для аллигаторов, мысль о смерти теперь не ужасала. Он снова закрыл глаза и стал прислушиваться к ночным звукам тропического леса. Шумовой фон из цикад всё нарастал, прерываемый выкриками ночных птиц и животных, становился всё явственней. Над головой послышались хлопанье крыльев бесчисленной стаи летучих мышей, покидавших дневные убежища и отправляющихся на охоту, вдруг он различил ещё один шумовой фон – журчание падающей воды, но он был столь далёк и неясен, что Дэвид подумал, что это снова бред. Однако, Дэвид изо всех сил стал прислушиваться.
Да, это была вода! Проточная вода! Вода, которую можно пить! Дэвид собрал последние силы и заставил себя подняться. Дневная жара спала, наступила долгожданная ночная прохлада. Дэвид прибавил ходу. Несколько раз ему показалось, что вожделенный звук воды то удалялся, то пропадал и но, всякий раз, когда он снова прислушивался, он слышал его всё явственнее и явственнее. Дэвид приближался, теперь ему не нужно было прислушиваться, шум воды небольшого водопада поглощал все остальные звуки. Совершенно забыв об опасностях ночного тропического леса, Дэвид, не сбавляя скорости, съехал с шоссе на песочную тропинку, ведущую к водопаду, находившемуся посреди тропического леса, и прямо на велосипеде въехал в небольшую речушку, которую и образовывал этот водопад, чтобы напиться.
Вода в ручье была чистая, как хрусталь. Она спадала с вершины высокого каменного уступа, и, вымывши в камне за сотни лет своей неутомимой деятельности огромную полость карстовой пещеры, стекала прямо внутрь огромной каменной пасти. Пещера служила прибежищем летучих мышей, которые летели на охоту из её черного чрева бесконечной вереницей.
Сделав несколько жадных глотков, Дэвид утолил жажду – это придало ему сил. Полная луна была столь огромна, что на ней различались даже её кратеры, она так ярко светила, что можно было видеть отдельные предметы в темноте джунглей. Ночь тянулась целую вечность, чтобы не терять времени, Дэвид разделся, встал под водопад и принялся мыться. Вода приятно охлаждала измученную жарой кожу, смывая налипшую на потное тело грязь. Вымывшись, он переоделся. Одежду, забрызганную кровью отчима, которая на нём была до сих пор, кухонный топорик и велосипедную привязь – улики преступления, закопал прямо на дне речушки, заложив всё это грудой булыжников. Дэвид решил, что он останется, здесь пока не рассветёт, а затем исследует, куда же ведёт тропинка. Возможно, недалеко жилье, где можно будет что-нибудь раздобыть съестного. Предположение Дэвида вскоре подтвердил утренний крик петуха, раздававшийся со стороны леса, куда уходила тропинка.
Глава двенадцатая
Заброшенная ферма
Едва рассвело, Дэвид спрятал свой велосипед в пещере летучих мышей, там, где никто не смог бы его найти, и отправился пешком навстречу неизвестности. Дэвид шёл уже с пол часа, но от подступившего к нему приступа голода, который всегда с двойной силой обостряется после утоления жажды, ему казалось, что он идёт целую вечность. Поднявшееся тропическое солнце начинало мучительно палить, зелень лесов испаряла излишнюю влагу, и конденсировал её над землёй, так что практически нечем было дышать, от резких запахов растений кружилась голова, и тошнило. Песочная дорожка оборвалась прямо в гуще леса, теперь она разбежалась на две едва заметные тропки. Дэвид был в отчаянии. Поворачивать обратно? Куда? На шоссе, дожидаться пока сцапает полиция или же лечь и подохнуть здесь, прямо на тропинке, будучи заживо съеденным пиявками, аллигаторами и прочими тварями – тоже не выход. Выбора не было, надо идти вперёд по одной из тропинок. Но по какой? Тут Дэвид вновь услышал крик петуха, уже почти рядом, он больше не выбирал и пошёл туда, откуда доносился крик.
Теперь идти пришлось недалеко, показался свет огромной прогалины – это было обширное поле кукурузы, огороженное высоким забором под напряжением. Дэвид шёл вдоль ограды, внимательно изучая каждый её метр, надеясь, в конце концов, выйти по ней на дом фермера. В глаза Дэвида бросился небольшой лаз под оградой, прорытый очевидно небольшим животным, подобно еноту. Дэвид остановился, глядя на отверстие, будто собирался сам протиснуться сквозь него, но, поняв смехотворность своей идеи, собрался было идти дальше, сделал несколько шагов, как застыл…недалеко от ограды купались в пыли несколько кур и петух.
Поймать курицу – означало наесться. Дэвид стал тихо приближаться к курам, нацелившись на крайнюю, бросился, но к отчаянию куры всполохнули, оставив столб пыли и перьев, и кинулись к спасительному лазу, ведомые маленьким декоративным петушишкой, очевидно, их предводителем, который бежал впереди всех. Дэвид бросился к лазу, чтобы перехватить их, но не тут-то было юркие молоденькие курочки, ведомые петушком, с лёгкостью проскочили, прямо между ног Дэвида, как партизаны. Последней была замешавшаяся жирная квочка – их мать, которой удалось протиснуться только наполовину, потому что Дэвид с отчаянием ухватил её за перья зада и тянул назад. «Кве…ееее», - послышался отчаянный крик куры, знаменующий собой полную победу Дэвида по перетягиванию и поимке куры. Курица трепыхалась в руках, Дэвид торжествовал. «Если фермер увидит, он не обрадуется», - подумал Дэвид. Дэвид, точно лис, урвавший куру у фермера, кинулся обратно в лес бегом и вскоре, снова оказался у водопада.
Он отрыл кухонный топорик из реки; честно признаться, Дэвиду никогда не приходилось свежевать живых кур, он толком не знал об этом, но делать было нечего. Дэвид кое-как снял брюки, боясь запачкаться кровью курицы, держа за лапы левой рукой трепещущую курицу, в правой –кухонный топорик, зажал между колен шею птицы – картина напоминала таинственный ритуал Вуду - принесение на рассвете жертвенной курицы - и ударил, брызнувшая кровь попала Дэвиду прямо в глаз.
Шейка отлетела с неимоверной лёгкостью, но тело продолжало трепыхаться, Дэвид с брезгливостью отбросил курицу, отдёрнув руки. Обезглавленная тушка продолжала бить крыльями, кувыркаясь, словно заведенный игрушечный чертик, силясь подняться на ноги, но вскоре последние судороги пробежали по ней, и тушка упала на бок, окончательно утихнув. Только теперь Дэвид с омерзением ощутил, что всё это время, пока тушка исполняла свою жуткую пляску, головка и шея птицы оставались зажатыми между его коленей, но новый приступ голода заставил действовать дальше. Дэвид с яростью накинулся на тушку драть перья, будто срывая злость на худшим из своих врагов.
Ощипав птицу догола, он с горечью вынужден был отметить, что пышная первоначальная форма куры, далеко не соответствовала её содержанию - это была тощая, синяя, старая, жилистая суповая кура, уже, должно быть много повидавшая на своём веку и вырастившая не одно поколение цыплят, но другой еды у Дэвида не было. Дэвид положил куру на камень, распотрошил - вынул кишечник и горькие селезёнки, и принялся отбивать её молоточком для мягкости. Вредная кура, казалось, каждой своей клеточкой сопротивлялась процессу приготовления - несколько раз ей удалось выскользнуть, так что молоточек попадал прямо по пальцам Дэвида и предпринять попытку улизнуть по течению реки, но каждый раз в последний момент была перехвачена вновь. Собрав сухие ветви, Дэвид развёл жаркий костёр, нанизал растерзанную куру на длинную палку, принялся жарить, энергично поворачивая вокруг оси. Он не торопился с приготовлением, кура была всё равно его и только его.
Повара говорят - предвкушение вкусного блюда слаще самого процесса поедания данного блюда, и это правда. Дэвид вожделел теперь мяса этой старой и тощей курицы, вдыхая её аромат и любуясь, как она покрывается золотистой корочкой, шипящей жиром, потому, что ничего желанней в этом мире для него больше не существовало. Предвкушение сытости, ещё сильнее возбуждало желание насыщения. Наконец, она была готова, но Дэвид не сразу набросился на неё. Лезвием кухонного топорика он осторожно снимал поджаристую кожицу и с наслаждением отправлял её в рот маленькими кусочками, тщательно пережёвывая каждый из них, от этого аппетит разыгрывался ещё больше.
Покончив с жирной кожицей, Дэвид, наконец, не удержался, и, схватив курицу целиком, кинулся на неё, точно голодный пёс, с яростью разрывая зубами жесткое мясо, разламывая и высасывая кости.
После столь сытного обеда, Дэвид лежал, смотря на прыгающие языки пламени костра, и чувствовал, как голод постепенно отступает. Тянуло в дрёму, и он уснул. Проснулся он оттого, что расслышал сквозь шум воды, как к водопаду подъезжает машина. Был уже вечер.
Полусонный Дэвид бросил взгляд в сторону подъезжающей машины, силясь разглядеть её. К его ужасу он увидел, что это была полицейская машина. Дэвид вскочил, схватил топорик и рюкзак, спешно раскидал и заплескал водой костёр. Он заметался по поляне в поисках укрытия и, наконец, догадавшись, бросился в спасительную пещеру, откуда тонкой струйкой уже потянулись летучие мыши. Присев на корточки прямо в теплые и едкие фекалии летучих мышей, он замер, не смея шевельнуться, чтоб не выдать своего присутствия. Дэвид решил про себя так: если полиция окружила его и попытается взять его живьём, он убьёт первого полицейского, который войдёт в неё, а затем покончит с собой, ударив лезвием топорика себе в лоб. Дэвид держал топорик наготове. Дэвид не мог видеть, что происходит возле водопада, а шум воды заглушал всяческие звуки, так что он едва мог различить что-нибудь. Если бы он смог увидеть и услышать то, что происходило у водопада, эта картина бы его весьма удивила и озадачила. Полицейская машина с двумя полицейскими подъехала к водопаду, но не остановилась, …а поехала дальше, в глубь леса, прямо по тропинке, ведущей в сторону фермы, а примерно через полчаса вернулась и выехала обратно на шоссе.
Дэвид просидел в пещере около двух часов, невыносимая вонь, темнота и сырость давили на его и без того нарушенную психику, но он не смел выглянуть наружу, ему казалось, что полицейские притаились в засаде возле выхода из пещеры, держа ружья на мушке, но не решаются войти к нему в пещеру, боясь рукопашной схватки с убийцей, но ровным счётом ничего не происходило. Дэвид прислушивался, не было ни милицейских сирен, ни громкоговорителя, приказывающего ему выходить с поднятыми руками - ничего, что говорило бы о травле преступника. Только бесконечное шелестение крыльев летучих мышей, вылетающих на ночную прогулку.
Дэвид осторожно выглянул - никого у водопада не было. «Может быть, эти полицейские, как и он, просто заехали набрать питьевой воды и освежиться? Полицейский наряд? В такой глуши? Значит, меня уже ищут! Кто-то опознал меня на шоссе. В самом деле, парень, намеревающийся пересечь полуостров на велосипеде. Это, по крайней мере, выглядит странно, не говоря уже о том, что подозрительно. Значит, точно кто-то из встречных водителей сообщил в полицию. Как только я выберусь на шоссе - меня схватят. Зачем я ехал по шоссе днём?» , - посетовал про себя Дэвид, но сокрушаться было уже поздно.
Назад, на шоссе, дороги не было, оставалось идти только в сторону фермы, теша себя надеждой найти другую дорогу. Дэвид дождался, когда на лес спустились сумерки, и отправился в сторону фермы. Дорога была ему уже знакома и показалась уже не такой тяжёлой, как в первый раз, а может быть потому, что Дэвид немного утолил мучавший его голод, он достиг фермы, когда уже почти стемнело, и пошёл вдоль ограды, чтобы отыскать другую тропинку, ведущую от фермы. Вот знакомый лаз, прорытый курами - партизанами, где он ловил их. Больше их не видно, конечно же хозяин запирает их на ночь.
Дэвид заглянул за ограждение, спелая кукуруза, вытянулась в два человеческих роста, маня созревшими початками. Начинался ощущаться новый приступ голода, лишь отчасти заглушённый тощей курицей. Дэвид сел напротив лаза и стал ждать, когда совсем стемнеет, чтобы набрать кукурузных початков и поесть. Вот уже красное солнце совсем скрылось за могучими деревьями, сверкнув напоследок раскалённым краем, наступили тихие сумерки, оглашаемые непрерывным хором цикад. Пора!
Дэвид просунул кухонный топорик под проволоку в лаз, полетели искры от электрического разряда, и, попав прямо на его руку, хлестнули её обжигающим пламенем, Дэвид дёрнул руку обратно, чуть не выронив топорик за ограду, он понял - так у него ничего не выйдет -нужен был другой план. Дэвид сел на траву, достал свой рюкзак, опрокинул его, и, выпотрошив всё содержимое, принялся разбирать вещи. Вдруг запах протухшей крови, исходящий из черного пакета, запрятанного в боковом кармане, ударил ему в нос. Вот оно, то, что нужно ему сейчас более всего - хозяйственные резиновые перчатки, те, что были на нём во время преступления - других у него не было. Вынул их из полиэтиленового мешка. На них была запекшаяся кровь, убитых им отчима и курицы; Дэвида замутило от запаха протухшей крови, его едва не стошнило, он отвернул голову. Перчатки оказались почти сплошь покрыты присохшими кровавыми следами. Дэвид с брезгливостью швырнул их на землю и принялся чистить их пылью, аккуратно вдавливая и растирая руками в пыли, от которой слипшиеся перчатки подсыхали и разлипались, как от талька. Хорошенько отряхнув их, он увидел, что следов крови почти не осталось. Перчатки выглядели как новые.
Дэвид подошёл к ограде, потянул пальцы к проволоке ( рука его дрожала), и, … коснулся. Не ударило. Дальше пошло быстрее - Дэвид взял топорик в левую руку, а правой придерживал проволоку под напряжением. Несколько точных ударов, и проволока оборвалась. Дэвид аккуратно отвел проволоку, находящуюся под напряжением в сторону, затем лег на спину и, осторожно отстраняя от себя верхнюю проволоку под напряжением, пролез под изгородью, рискуя быть убитым током. Тем же путём он протащил свой рюкзак. Солнце скрылось за деревьями, оставляя догорать угасающий закат, а в зарослях огромной кукурузы было совершенно темно, Дэвид совершенно ничего не видел, в голодном отчаянии он решил действовать на ощупь. Спелые початки висели столь высоко, что Дэвид не мог дотянуться до них. Однако, сноровистый Дэвид нашел другой выход - он захватил несколько стеблей и, навалившись грудью, напёр на них, чтобы опрокинуть. Сухие стебли спелой кукурузы с треском подались. Дэвид упал грудью прямо на них, и, не отпуская, начал шарить в поисках початков. Наконец, он нашел несколько, и кинулся есть, но перезревшие зёрна были твердые, как зёрна, не обжаренного попкорна, их невозможно было раскусить. Благоразумие подсказало Дэвиду не рисковать зубами, а набрать в рюкзак початков побольше, перебросить его через изгородь, а самому пролезть обратно таким же образом (перчатки и топорик он предусмотрительно спрятал возле лаза, прикопав их землёй). Остальное он возлагал на хороший костёр, в котором твердые зёрна, превратятся в замечательный поп-корн.
Не мешкая, Дэвид приступил к осуществлению своего плана. Дэвид торопился и нервничал, ему хотелось как можно скорее забить рюкзак до верху, работал он лихорадочно, из-за шороха и треска сухих кукурузных стеблей он ничего не слышал, что происходит вокруг.
Внезапно он понял, что шорох ломающихся стеблей исходит не только от него, Дэвид замер, прислушиваясь. Вдруг, совсем рядом с ним раздался пронзительный лошадиный визг. Топот копыт шёл прямо на него. Дэвид кинул рюкзак и бросился бежать меж кукурузных стеблей, падая и спотыкаясь. Шевеление стеблей выдавало его. Всадник скакал по кукурузному полю, безжалостно ломая сухие стебли. Дэвид понял - ему не убежать, он присел на колени, и пригнулся к земле, закрыв голову руками. Всадник остановился, в недоумении от внезапного исчезновения беглеца, топчась на месте, оглядывался. Свет его ручного фонарика тут и там разрезал заросли кукурузы.
Нервы Дэвида не выдержали, он рванул в сторону, и в следующую секунду всадник нагнал его, и, приблизившись сзади ударом хлыста по голове, повалил его на землю, Дэвид упал, потеряв сознание.
Дэвид очнулся лёжа на земле, лицом в примятые стебли кукурузы. Когда он приподнял голову, лицо его заливала густая кровь. Голова была разбита ударом хлыста. Дэвид пытался остановить кровь, прикрывая рану ладонями, но кровь стекала упорными струйками на лицо, заливая глаза, уши, рот.
Он не сразу понял, что происходило вокруг него сейчас, он был контужен ударом. Постепенно слух начинал возвращаться, всё сильнее и сильнее слышался крик женщины, звавшей кого-то. Дэвид поднял глаза на всадника. Это был не всадник, а всадница, лицо которой скрывал капюшон куртки.
На крик прибежал молодой мужчина, по виду мексиканец, и, вынув обрез ружья, стал приближаться к Дэвиду. Дэвид повернулся к нему и хладнокровно смотрел в его глаза - лучше встретить смерть лицом к лицу, чем получить пулю в спину. Женщина в панике закричала по-испански, что бы тот не стрелял, но её спутник вовсе не собирался стрелять в Дэвида. Прикладом обреза он повалил Дэвида на живот и, вытащив лассо, крепко связал ему руки. Поднял Дэвида с земли, он, словно мешок с мукой, положил его поперек лошади, прикрепив к седлу позади всадницы, и приказал ей немедленно ехать на ферму, а сам пошёл следом.
Дэвид истекал кровью, оставляя кровавые следы на всём пути следования, кровь залила глаза, так, что он почти ничего не мог видеть, перед глазами мелькали лишь отдельные фрагменты, но старался оставаться в сознании. Не прошло и пятнадцати минут, как они очутились возле небольшого заброшенного ранчо.
Почти полумёртвого, Дэвида стянули с лошади. Мужчина схватил его под мышками, а женщина за ноги, потащили в дом, и уложили на диван. Женщина принесла аптечку, достала нюхательный спирт, резкий запах заставил Дэвида прийти в сознание. Мужчина осторожно обстригал волосы Дэвида, готовясь обработать кровоточившую рану на голове. Затем вылил на голову Дэвида дезинфицирующий раствор, чтобы промыть рану. Дэвид заорал от боли и вскочил, словно его ударили током, но сильные руки тут же усадили его обратно на диван. Теперь мужчина держал стонущего и вырывающегося Дэвида, а женщина стала накладывать швы на
Нервы Дэвида не выдержали, он рванул в сторону, и в следующую секунду всадник нагнал его…
ею же нанесённую рану. Дэвид потерял уже много крови.
Кровь промыла рану, не дав попасть туда инфекции, и это было хорошо прежде всего для самого Дэвида, так как молодой организм его с лёгкостью справился с большой потерей крови, а воспалившаяся рана в условиях жарких и влажных тропиков могла бы стать для него смертельной. Зашив рану, женщина, наложила стерильную марлевую подушечку на его рану и забинтовала голову, затем промыла его залитое кровью лицо дезинфицирующей салфеткой, так, что Дэвид мог теперь открыть глаза и рассмотреть её лицо.
Она была совсем ещё молодой девушкой, латиноамериканкой, не более двадцати лет, хотя латиноамериканским женщинам всегда трудно дать определённый возраст - они так же слишком рано созревают, как и отцветают. Смуглая девушка, с присущей всем латиноамериканкам бронзовой чувственной кожей, большими карими глазами, но с тонкими женственными чертами европейского лица, походила более к бразильянке креольского происхождения, чем другим, более грубым представительницам латинской Америки.*
Стройная, подтянутая фигура с красивыми ногами, женственными формами грудей, бёдер и ягодиц, выгодно отличали её от типично мужеподобных американок Флориды европейского происхождения, которые по какой- то непонятной причине причисляют себя к «истинным» или «коренным» представительницам С Ш А.
Кто такие «истинные» или «коренные» представители США. Сейчас мы сделаем отступление, и я расскажу вам о тех, кто в американском обществе негласно принято считать «белой костью». Только, дорогой читатель, не сочтите меня белой расисткой или русофилкой – я просто рассказываю всё так, как есть.
Относя себя к некой «белой правящей расе», поддерживающей цивилизацию и порядок, эта категория далеко не «белых», с русской точки зрения, людей, обычно негласно ставят себя над людьми из низших групп: афроамериканцами, латиноамериканцами и прочими цветными людишками - выходцами из стран Азии и Африки, что наводнили полуостров за последние десятилетия. Хотя, если разобраться, даже среди представителей этой « белой расы», во Флориде едва ли можно откапать хотя бы одного «истинного арийца», без примеси латиноамериканской, индейской* или чёрной негритянской крови, которую они особенно презирают. В этой правящей группе находятся люди, так или иначе, принадлежащим к избранным народам, диктующим свою идеологию и образ жизни Америке: прежде всего, это евреи, потом конечно же англичане, итальянцы, ирландцы, когда-то изгнанные со своей земли последними, немцы и французы всех категорий и народностей, и…даже русские, хотя влияние русских ощущается меньше всего, по сравнению с так называемыми «цивилизованными» европейскими народами. Чаще всего эти люди относятся, к, так называемой, «белой» старообрядчески - протестантской идеологии, на которой зиждется всё мировоззрение Америки со времён первых поселенцев. Не подумайте, что это как –то связано с истинной религиозностью этих людей. Взяв основные постулаты Христианства за основу, эти люди прикрываются религией, как неким флагом добродетели, хотя их сердца расчетливы и коварны, когда дело касается их интересов. Христос для них –партнер по бизнесу, к которому они время от времени обращаются за помощью.
Они давно уже негласно сегрегировали себя от так называемых низших рас, которые, по их мнению, портят им жизнь. На самом деле, причина негласной сегригации правящих «белых» наций Америки уходит корнями куда глубже, чем принято думать, и расовое превосходство белых тоже своеобразное прикрытие, – просто так правящей элите «белых» людей проще объединяться и управлять остальными людьми. Вот и все, что я хотела рассказать о «белой кости» в США. Теперь же вернёмся к нашей смуглоликой амазонке.
Блистательной красавицей, в полном смысле этого слова, её нельзя было назвать, но она отличалась какой - то женственной прелестью и нежностью, присущей всем молодым девушкам.
Дэвид лежал на диване, и прислушивался к тому, о чем они станут говорить. Речь шла о нём. Разбитая голова болела страшно, и Дэвид смог разобрать лишь отдельные слова. «Если бы меня хотели бы убить, то пристрелили на месте, и не стали бы возиться», - мелькнуло в голове у Дэвида. С этой мыслью он закрыл глаза и уснул.
Глава тринадцатая
Мальчик-мясник или След чудовищного преступления
А в это время в Майами разворачивались события, ход которых Дэвид никак не смог бы даже предположить. Ф Б Р в ходе операции по выявлению клубов побережья, куда поступила крупнейшая за последние десять лет партия сильнодействующего синтетического наркотика под кодовым названием «Барби» (по видимому на основе барбитурата), почти одновременно приведшего к смерти уже несколько десятков молодых людей, также удалось раскрыть крупную точку по распространению детской порнографии. Агенты ФБР тщательно просматривали каждый фрагмент оригиналов плёнок - большинство из них было произведено за пределами С Ш А.
Среди них была найдена плёнка с изнасилованием Дэвида. В полиции были подняты все дела по преступлениям против детей за последние десять лет. В материалах уголовной полиции Майами Ф Б Р удалось отыскать относительно недавнее дело об избиении отчимом своей жены и ребёнка. Когда полиция подъехала к бывшему дому Дэвида, дверь была заперта, на звонок никто не отвечал. Соседи заявили, что после похорон матери и маленького сына, никого не видели, что, стало быть, отчим забрал Дэвида и уехал, а куда, они не знали. Полицейские вошли во двор, и начали обходить дом.
Сразу, что бросилось им в глаза - целый рой мух круживших возле дома. Сильный запах разолгавшегося тела, доносился из открытого кухонного окошка. Тот час вызвали подкрепление. То, что они увидели в гостиной, шокировало даже видавших виды полицейских. На диване, накрытое покрывалом, лежало тело мужчины, это даже трудно было назвать телом, это было разлагающееся месиво из плоти, кишащее личинками мух. Лица мужчины распознать было нельзя - верхняя часть черепа - выше глазниц, была буквально отрублена и безобразно запала в сторону, открывая зияющую полость, заполненную личинками. Можно было подумать, что знаменитый Джек – Потрошитель – маньяк Лондонских подворотен, вновь воскрес из ада, чтобы продолжить своё страшное дело. Стены, пол, потолки были чёрны от насевших на них мух. Полиция принялась осматривать дом в поисках тела мальчика, но больше ничего не нашла. В школе сказали, что, после похорон матери он там больше не появлялся.
Инспектор Гай Нойси осматривал место преступления, труп уже успели увести на исследование к патологоанатому, но в доме всё ещё стоял тягучий сладковатый запах разложившегося тела, усиливающийся жарой и влагой в замкнутом пространстве дома. Гай Нойси приказал открыть большое окно в доме- так хоть можно немного продышаться. В комнате мальчика ничего примечательного не было, все вещи лежали на своих местах - книги, одежда, обувь - размещались в одном шкафу аккуратно разложенные, подвешенные и расставленные, каждая вещь знала своё место, и всё - таки чего-то в доме не доставало. Гай Нойси оглядывал все комнаты: компьютер, телевизор, видео - ничего не было вынесено, значит, это была не кража. Нойси осмотрел полку над прикроватным комодом, где у Флоридцев, за ненужностью камина, обычно располагался семейный фотоархив. Конечно же, фотографии, в доме нет ни единой фотографии членов семьи, как будто никакой семьи здесь и не жило! Полиция обыскала весь дом в поисках хотя бы одной фотографии или документа с фотографией пропавшего Дэвида, но не нашла вообще никаких фотографий. Единственными уликами, которые обнаружила полиция, были волокна от джинсовой куртки, да кровавые отпечатки с резиновых перчаток, найденные на кухонном окне. В доме делать было больше нечего, и Гай Нойси вышел во внутренний дворик покурить.
Во дворике стояла бочка для сбора дождевой воды. Ничего не обычного в этом не было, в Южных Штатах часто собирают воду, чтобы потом использовать её для полива цветов. Каких цветов? Ведь ни в доме, ни в его пределах он не заметил никаких культурных посадок. Для чего же тут нужна бочка? Гай Нойси подошел к бочке с водой, чтобы бросить туда непотушенную сигарету и … вовремя остановился - на поверхность воды расцвечивалась жирной бензиновой плёнкой.
На дне бочки обнаружили пепел от сгоревших фотографий - яркая улика, которая ничего не доказывала, потому что от фотографий ничего не осталось, лишь только зола, смешанная с бензином. Послали в школу, где учился Дэвид, но и там, в личном деле отыскали лишь небольшую фотокарточку восьмилетнего мальчика, по которой едва можно было бы опознать семнадцатилетнего парня. Подняли и школьные фотографии класса Дэвида, Дэвида на них нигде не было, так как он всегда избегал фотографироваться с одноклассниками, потому как никто не хотел стоять с ним рядом, считая его ненормальным. Дэвид получался каким-то человеком - невидимкой, о котором практически ничего толком не известно. Был составлен фоторобот, мало походивший на настоящего Дэвида. Дэвид, «мальчик-мясник», как окрестила его жадная до подобных кровавых сенсаций пресса, хотя улик, прямо указывающих на вину Дэвида Гарт, так и не было найдено, однако, розыск по всем Штатам был объявлен.
Дэвид проснулся оттого, что перед ним стоял незнакомец и внимательно смотрел на его лицо, Дэвид открыл глаза и увидел перед собой полицейского. «Ну вот и всё», -подумал он, -«отбегался». Но тот продолжал стоять напротив него и смотреть в упор, ничего не предпринимая, затем он спросил:
-Как тебя зовут, парень?
-Дэвид Гарт, - ответил Дэвид - отпираться всё равно было бесполезно.
Полицейский открыл дверь и спокойно вышел из комнаты. Почти сразу же после него в комнату вошла та самая девушка, та, которая ударила его кнутом по голове, и принесла поесть. Дэвид слышал, как полицейский назвал ее Марией, по - видимому, она доводилась ему дочерью, и дом принадлежал этому полицейскому. Дэвид с жадностью набросился на еду, полагая, что ест нормально в последний раз. После еды в глазах у Дэвида прояснялось, и он увидел, что лежит на сене, застланным мягким соломенным матрацем и холщевой простынёй, в крошечном помещении, напоминавшем денник для лошади. Господи, да это и есть денник! По соседству послышалось ржание и удары копыт белой лошади, той самой, которая чуть было не затоптала его копытами в кукурузе, и с которой прекрасная Амазонка так безжалостно полоснула его кнутом по голове.
Дэвид приподнялся и инстинктивно пошел к выходу, девушка испугалась и выбежала в дверь, успев запереть за собой щеколду. Дэвид рванулся за ней, но тут же споткнулся и упал - его нога оказалась прикована наручником за длинную и толстую металлическую цепь, которая крепилась к кольцу, висевшему на стене, первоначально служившим для лошадиной привязи. Дэвид присел на кровать ошарашенный и изумленный, теперь он вообще ничего не понимал. Прошел целый день.
Вечером к нему зашли все трое: молодой мужчина, на вид мексиканец, имени которого он еще не знал, Мария и всё тот же полицейский, но уже без формы, - теперь, в своей грубой клетчатой фланелевой рубахе и подтяжках, крепивших штаны, он походил скорее на мирного Техасского фермера, чем на полисмена. Все трое уставились на него изучающее и с опаской, как смотрят на только что пойманного и посаженного на цепь дикого зверя. Полицейский подошёл к Дэвиду, хамовато и унизительно схватил Дэвида пальцами под подбородок, потянув за голову вверх, и раскрыл перед его носом листок с изображением фоторобота Дэвида.
-Так, так, так. Давид Гарт, я надеюсь, что ты узнаешь этого парня? Каков? - Полицейский в штатском ткнул Дэвида в грязновато - чёрный факс фоторобота. - Уж очень он напоминает тебя, не так ли, Мальчик-Мясник?
-Не, сэр, я, скорее мясо, чем мясник, - смеясь ему в лицо, спокойно парировал Дэвид, указывая на свою разбитую хлыстом голову.
-А ты ещё и юморист! Энтони, сынок, поучи его немного.
Молодой мужчина-мексиканец вплотную подошел к Дэвиду и приставил дуло обреза ему в ухо.
-Давай, стреляй! Ну, что же ты! Я скорее предпочту подохнуть, чем сдаться полиции! Терять мне нечего! Давай! Огонь! - вызывающе скомандовал Дэвид, и, повернув голову к дулу, взял конец обреза себе в рот. Он знал, что Энтонии, как и все мексиканские мачо, осознают свое превосходство только перед сломленными и запуганными угрозой расправой людьми. Дэвид же больше не боялся смерти, для него она была избавлением. Энтони оторопел и растерянно поглядел в сторону отца. Такой выходки он не ожидал.
-Не надейся подохнуть. Я не собираюсь тратить для тебя пулю, чтобы потом закапывать твой дурацкий труп на территории моей фермы. Раз ты здесь, и всё рвано вне закона, ты останешься с нами. Ты мне нужен живым…хотя бы в качестве работника. Ты нужен мне в качестве доп-рейпера*.
-В качестве кого? Доп-реппера*? -ёрно переспросил Дэвид.
-Юморист…. Между прочим, х..в Джек-Потрошитель, не ты ли распотрошил мою лучшую курицу возле водопада, - расхохотавшись спросил полицейский.
-Ищите рыжую лисицу у себя,* - вызывающе крикнул Дэвид и показал средний палец.
–Ну, ничего, ублюдок, скоро тебе здесь будет не до шуток. - Полицейский собрал лицо Дэвида в пятерню и грубо впечатал его в стену.
От боли Дэвид снова потерял сознание, а когда очнулся, то увидел, что никого рядом нет, и что его вырвало остатками той самой курицы. Он схватил голову и, глубоко зарывшись в теплом сене, забился в горьких рыданиях. Он был маньяк, убийца, жизнь которого теперь ничего не стоила.
Белая лошадь, лениво опустила голову и тихонько коснулась его бархатными губами, но измученный Дэвид не почувствовал её фыркающего дыхания. Он спал.
Глава четырнадцатая
Одинокая пловчиха
Спустя несколько дней рана на голове благополучно затянулась, оставив после себя лишь длинный шрам, спускающийся на лоб. Под волосами он был не виден, а если прикрыть лоб чёлкой - никто не догадался бы о его наличии вовсе.
Насколько Дэвид успел выяснить из коротких разговоров своих «тюремщиков», ферма принадлежала полицейскому и его сыну. Мария же - прибывшая нелегальным путём в С Ш А несовершеннолетняя эмигрантка из Колумбии, сама скрывалась от властей на ферме и содержалась там в качестве служанки по дому, а также любовницы Энтони.
Незадолго до того, когда Энтони уволили из полиции Майами, за какие-то служебные нарушения, в Майами прибыл корабль, названный необычным именем «Пангея», шедший под панамским флагом. (Такое странное название судну дали в честь суперматерика, соединявшего в незапамятные времена все континенты).
Когда береговая полиция задержала Пангею недалеко от побережья, чтобы досмотреть, то трюмы его были битком набиты нелегальными эмигрантами: мужчинами, женщинами, детьми всех возрастов. Некоторые ехали по одиночке, некоторые семьями, почти со всего побережья Колумбии, но почти все эти люди были обездоленными беженцами, бежавшими от кровопролитной гражданской войны, разразившейся в этой стране.
На этом корабле и прибыла Мария со своим старшим братом, спасаясь от нищеты и голода, в надежде обрести новую жизнь.
Люди, прибывшие на корабле, находились в нечеловеческих условиях. Они сидели вплотную друг к другу - не было места, даже чтобы лечь в полный рост. В воздухе стоял тягучий запах человеческих испражнений и немытых тел, испорченной пищи, и прочих мерзких запахов, характерных для большого скопления людей. Воды на корабле практически не было, люди умирали от жажды, задыхались в жаркой и влажной духоте тесного трюма.
Как только корабль был остановлен береговой полицией, люди поднялись со своих мест, пробежал слух, что корабль идет на дно, началась паника, люди метались по трюму, люки оказались заперты, их ломали, яростно стуча металлическими предметами. Наконец один из люков был вскрыт снаружи береговой полицией, и толпа кинулась к выходу, образовалась страшная давка: люди лезли наверх, топча людей.
Мария поддалась паники и тоже как и все бросилась к выходу, но старший брат вовремя удержал её за руку и, отведя в сторону, прикрыл её, чтобы обезумевшая толпа не задавила хрупкую девушку. Экипажу корабля каким -то образом удалось скрыться на шлюпке ещё до того, как на борт поднялась береговая полиция. На палубе начались беспорядки. Боясь расправы эмигрантов, катер береговой полиции поспешил отойти от корабля.
Наступала ночь, ветер усилился, было объявлено штормовое предупреждение, начался тропический шторм, а корабль всё еще оставался в открытом море. Видимость была нулевая, отправить спасательные катера с берега было нельзя.
Корабль несло к берегу, разворачивая задней кормой вперёд из-за спущенного якоря удерживающего его носовую часть. Могучие волны с силой ударяли в борта, заливая палубу, и сбивали цепляющихся за различные предметы людей, смывая их за противоположный борт. Корабль стал накреняться на левый борт.
Мария схватилась за руку брата, и он крепко сжал её ладонь. Брат кинул взгляд в сторону берега, и, вдруг, рванулся, к носовой части корабля, увлекая её за руку. Марии показалось, что от страха брат сошел с ума, и тянет их на верную гибель, но другого решения у неё не было, и она следовала за ним, намереваясь разделить с ним ждавшую их участь. Нужно было прыгать, и прыгать немедленно, иначе тонущий корабль увлечёт их за собой прямо на дно. Конечно, вот что понял брат: ещё каких-нибудь три минуты, днище корабля разобьется о берег, и корабль начнёт тонуть. Достигнув носа корабля, брат остановился, глянул за борт. Неожиданно вынул из-под одежды спасательный жилет и тут же надел его на сестру, рванул за шнурки, жилет наполнился воздухом. Достал второй - и одел его на себя. Теперь можно прыгать! Но не тут –то было…
Ярко - оранжевей цвет надувшихся спасательных жилетов сразу же привлёк внимание, какой-то здоровенный мужчина в отчаянии бросился на слабую девушку и попытался сорвать с неё жилет. Она кричала, вырываясь, кусала его за руки. Подбежавший брат с маху ударил грабителя в лицо. Он почти рефлекторно отпустил Марию и вцепился ногтями в жилет брата. Между мужчинами завязалась отчаянная, но не равная борьба, физически высокий незнакомец был намного сильнее брата. Он навалился на брата, словно медведь, и стал буквально ломать его пополам, пытаясь снять злосчастный жилет.
«Прыгай, Мария,…прыгай за борт!» - в последнем отчаянии закричал брат сестре. Мария прыгнула, и буквально в ту же секунду, огромная волна ударила в судно и захлестнула его. В последний момент Мария увидела, как волна сбила того мужчину на спину, брату удалось вырваться, сохранив жилет, и он бежит к ней.
Мария упала в воду. Больше на ничего не видела и не слышала, кроме звука булькающей воды, окружавшей её. Марии показалось, что она уже утонула, и погружается на дно, на самом деле она всплывала вверх. Первый вздох - значит, она жива.
Корабля не было. Только огромные волны. Она лихорадочно вертела головой и звала брата, но вздымающиеся волны не давали ей увидеть, вообще, что- либо. По –видимому, он успел прыгнуть прямо за ней. Но почему же она не услышала всплеска?
Под шумом бури немудрено не расслышать всплеск прыгнувшего человека, и потом, она погрузилась на несколько секунд в воду, и вообще, ничего не могла слышать. Брат жив. Он не из робкого десятка, и не позволит себе утонуть, как слабый котенок в тазу с водой, ведь даже она, младшая его сестра сумела всплыть, а он намного сильней её. Ведь они - дети рыбаков, которые учатся плавать в море быстрее, чем ходить. Они выплывут, обязательно выплывут, иначе быть не может. Так думала несчастная Мари, пытаясь успокоить себя.
Мария была великолепной пловчихой, когда-то, когда она была ещё ребёнком старший брат, который был её старше на пять лет, учил её, как правильно плавать, как отдыхать на воде, лежа на спине, нырять различными способами, даже с переворотами.
Семья жила на берегу океана, отец ловил лангустов на собственной лодке, и здавал их оптовым торговцам, закупающих улов прибрежных рыбаков для переработки и поставки на рынок С Ш А, мать работала там же в перерабатывающей артели, обрабатывая улов, заработок был небольшой, но на жизнь хватало, пока у берегов Колумбии не появились китайские суда, шедшие под флагом С Ш А. Правительственные чиновники с лёгкостью продали собственных граждан за доллары, это универсалльное зелёное золото мира, выдав лицензии китайским судам на рыбалку в прибрежной зоне. После китайцев в море не оставалось ничего, даже той мелкой рыбёшки, которую рыбаки обычно сбрасывали за борт, перебирая улов, что и говорить, после китайцев в море не осталось даже ламинарии, все забиралось и перерабатывалось безжалостными плавучими китайскими судами -фабриками. Улов становился всё меньше и меньше, и перерабатывающие деревенские артели закрывались одна за другой - мать отчаянно держалась за место, но всё равно потеряла работу, чтобы хоть как -то прокормить семью отцу приходилось далеко уходить в океан, рискуя жизнью, в поисках хоть какого -то заработка, но с каждым разом улов становился всё скуднее.
Американским компаниям было выгодно закупать большими партиями дешёвого, выработанного за счёт дешёвой китайской рабочей силы, переработанного лангуста у китайцев (правда, сомнительной свежести), доставляемых прямо в порт Майами, чем связываться с далёкими рыбацкими артелями. Цены за улов не давали, продавать улов за бесценок у отца не поднималась рука, и он относил улов обратно домой.
Нищета подкрадывается незаметно, поначалу семья как - то бодрилась, находя поддержку друг в друге, надеясь на лучшее, и стараясь не думать о плохом, но с каждым годом положение становилось всё отчаяние. От безвыходности отец запил, и почти забросил лодку - толку рыбачить всё равно не было. Когда отец задерживался в деревне, мать посылала детей на поиски, и они возвращались, держа шатающегося отца под руки. Он не был агрессивным алкоголиком, он никогда не бил жену или детей, не крушил всё в доме, не дебоширил, но имущество семьи исправно исчезало в скупках старых вещей и пропивалось.
Но прибрежные рыбаки, отданные собственным правительством на ограбление китайской рыбной мафии, находящейся в экономической купе с крупными поставочными рыбными компаниями США, униженные нищетой и бесправием местными колумбийскими чиновниками в собственной стране, эти гордые потомки пиратов Карибского моря, не могли и не захотели терпеть бедственного своего положения. По всему побережью Карибского моря от мыса Гальинас до панамской границы вспыхивали мятежи против проамериканского правительства и местных чиновников. Вдохновлённые соседней Венесуэлой, сумевшей, наконец, сбросить с себя многовековое американское иго, и провозгласившую себя свободной Латинской Социалистической Республикой, где сейчас наблюдался невиданный экономический подъём, который, десять лет назад, казалось невозможным даже предвидеть, колумбийцы подняли борьбу за свои социальные права, за свой хлеб. По всей стране прошли погромы офисов Американских рыбоперерабатывающих компаний, прямо в море взрывали и жгли китайские суда вместе с работающими на них людьми, чиновников, выдававших лицензию на промысел китайско-американским судам, находили мёртвыми прямо в их собственных постелях, якобы кончивших самоубийством (но явно без «само»). Причем некоторые из них даже ухитрялись перерезать грудь мачете, уже, после того, как простреливали себе голову насквозь. Не желая разделить с чиновником печальный его конец, журналисты местных газет писали, что очередной из них покончил с собой, не выдержав многолетней преследующей его тяжелой депрессии.
Войны не бывает без жертв
Правительство Колумбии в Боготе и президент изо всех сил старалось не вмешиваться в происходящее на Карибском побережье, всячески закрывая на сложившуюся там обстановку глаза. Президент стремился дотянуть до конца срока правления, который подходил к концу, достаточно было сохранить хотя бы номинальную власть, ему не нужен был революционный взрыв, подобно тому, что случилось в Мексике, где народ свергнул проамериканское правительство и президента, упрятав президента и министров за решётку, провозгласив Республику.
То, что в стране революционный процесс принял необратимый характер, президент осознал слишком поздно, мятежи с побережья перекинулись в центральные районы Колумбии, в сельской местности борьба крестьян с наркомафией развивалась по особо жестокому и кровавому сценарию, крестьяне восставали целыми деревнями. Вооруженная мачете, толпа крестьян устраивала настоящие облавы на тех, кто каким- либо образом был причастен к наркомафии, против тех, кто держал их в постоянном страхе и унижении. Громили поместья наркобаронов, всех, кто находили в доме, включая женщин и детей, выволакивали наружу и казнили, толпой засекая мачете очередную жертву, пока тело человека не превращалось в бесформенную груду мяса перемешенного с остатками одежды. Наркомафия в свою очередь устраивала жестокие расправы с зачинщиками бунта, с особой жестокостью пытая и убивая их вместе с семьями.
Но корень наркомафии - этого многовекового клейма зла, лежащем позором на колумбийцах и их стране, был всё равно подрублен крестьянским мачете. Боясь расправы, больше никто из бывших «донов» не решался выращивать героиновый мак, у наркомафии больше не было пополняемого источника сырья для производства героина: голова зелёной гидры - колумбийской наркомафии, веками терзавшая местное крестьянство, была срублена. Через несколько лет наркомафия вынуждена была навсегда оставить зелёные просторы Колумбии. Мятежи достигали столицы, и президент таки вынужден был ввести войска в столицу, но не для усмирения мятежей, нет, это было лишь сделано, скорее, для собственной охраны. До окончания президентского срока оставалось совсем немного, президент шёл на социальные уступки, пытаясь хоть как-то нормализовать ситуацию в стране и предотвратить гражданскую войну.
Китайские суда, опасаясь расправы местного населения, вынуждены были бежать от берегов Колумбии, где проживала семья Марии, морская фауна, почти что уничтоженная китайскими судами, тоже, вопреки всему, упорно стремясь к жизни, стала потихоньку восстанавливаться, но былого пышного разнообразия богатства тропического побережья Карибского моря было уже не вернуть. Лангусты, не ходили больше вереницами по дну, словно слепцы, забавно сцепившись друг за друга передними клешнями. Не выскакивали из воды обалдевшие марлине, вытягиваемые рыбацкой леской, топорща верхние плавники паруса и отчаянно выпучивая глаза. Огромный тунец, казалось сделанный из стали, обходил эти берега стороной, не находя достаточно крупной рыбы, чтобы утолить свой ненасытный аппетит. Только мелкая несъедобная рыбёшка, напомнившая самую мелкую балтийскую кильку, заполнила собой вакантное пространство прибрежных Карибов. Эта несносная рыбёшка-криль, как прозвали её рыбаки, питаясь бурно разросшимися одноклеточными водорослями, от которых прибрежная вода приобрела зеленоватый оттенок, процветала вовсю, да бесполезные жгучие медузы, охотившиеся на рыбную мелочь, кишели возле огромных её косяков.
Чтобы получить хоть какой- то улов отцу приходилось уходить далеко в море и ловить рыбу на плавающую приманку, напоминающую небольшой плот, во круг которого всегда собиралась любопытная более или менее съедобная рыбёшка, но всё равно этого улова хватало, только чтобы прокормиться семьёй, о заработке и думать было нечего.
Многолетняя депрессия от безысходной нищеты и алкоголизм уже надломили его здоровье, и, хотя он больше уже не пил, с каждым днём отец чувствовал себя всё хуже и хуже, но старался скрывать это от семьи. Каждое утро он вновь выходил на рыбалку, всячески избегая оставаться с семьей в разоренном бедностью и безденежьем доме, чтобы не видеть отчаяния детей и жены. Рыбалка была для него единственным предлогом, единственным его ежедневным занятием, в процессе которого ему удавалось немного отвлечься от суровой реальности безработицы - работы на побережье всё равно не было, а сиденьем дома ничего не добьешься. Жена ничего не могла возразить против, и каждое утро молча собирала мужа на опасный промысел в открытом море, терзаясь предчувствием, что она видит его последний раз.
Однажды неожиданно разыгрался тропический шторм и отец действительно не вернулся, должно быть, лодка его перевернулась и затонула, но этого никто не видел. Вскоре после этого, не выдержав горе, умерла мать. Дети остались одни. Семнадцатилетний брат Луиз и пятнадцатилетняя Мария.
У брата никого не было кроме сестры, а сестры кроме брата. Они могли рассчитывать только на себя. Они понимали, что на родине в Колумбии, у них никогда не будет перспектив получить образование, следовательно, шансов устроиться на работу и достойно зарабатывать себе на жизнь. Оставаться на родине - значило бы обречь себя на постепенное умирание в нищете, из которой просто нет возможности выбраться. И, как и тысячи молодых сверстников, они решились навсегда покинуть родину, чтобы искать счастья в США - стране возможностей и перспектив, в стране правящего мирового капитала,. которая для многих Колумбийских эмигрантов, увы, оказались лишь пустой иллюзией – далекой и несбывшейся американской мечтой.
Для оцепления побережья в районе катастрофы панамского судна полицейских согнали со всего восточного побережья Флориды, чтобы не допустить проникновения эмигрантов на территорию США. Полицейские стояли плотной цепочкой на расстоянии десяти метров друг от друга, так что проскочить незамеченным сквозь такое оцепление практически не было возможности. Судно стремительно разворачивалось, и, вдруг, со скрежещущим грохотом налетело на мель, в трюме образовалась огромная пробоина и судно начало тонуть, резко накренившись на правый борт.
Эта была катастрофа. Люди в панике прыгали с правого борта, в надежде достигнуть берега. Кто был посильнее, смог всплыть и продолжить плыть к берегу, но многие из них так и не смогли всплыть, оказавшись затянутыми бурлящими потоками воды под тонущее судно.
Полицейским нарядам, ничего не оставалось делать, как только наблюдать за тонувшими людьми.
Крики утопавших, плач, вопли женщин наполнили побережье. Некоторые полицейские не выдерживали, и сами бросались спасать тонущих женщин и детей, но тут же тонули в копошащейся массе людей, отчаянно цеплявшихся друг за друга в бушующих волнах океана.
Тем несчастным, кому удалось выбраться на берег, тут же подбирали полицейские и передавали в службу красного креста для оказания первой помощи. Во избежание переохлаждения от долгого нахождения в воде, пострадавшим выдавали прямо на берегу тёплые одеяла и горячую еду. Выживших сажали в автобусы, с тем, чтобы в дальнейшем депортировать несчастных обратно на их родину. Утонувших складывали неподалёку на песке…один на один… словно мороженные говяжьи туши на мясокомбинате…
Утопленников волны сами прибивали к берегу. Их безжизненные трупы беспомощно перекатывались в кипящем прибое, и подоспевший полицейский, убирал труп со своего участка прибоя, заходя в воду, и, специальным крючковатым гарпуном вытягивая его из воды на берег. Страшное зрелище гибели людей было повсюду.
Закон «мокрых ног»* уже не действовал, потому что из-за ливня, падающего сплошной стеной, все люди были вымокшими до нитки. Но всё равно, бежать сквозь полицейское оцепление смогли лишь немногие «везунчики».
К утру шторм стих, и наступивший рассвет открывал полную картину трагедии, происходившей ночью. Недалеко от берега, лежала разломанная на две части «Пангея», обнажая из воды только свой выпуклый левый борт, да носовую часть. Стало ясно - выживших на корабле больше не могло быть.
Вскоре плотное полицейское оцепление было снято, и, вымотавшийся от ночного дежурства на побережье в ту страшную ночь, Энтони Барио смог наконец -то ехать домой, но он не торопился покидать побережье, намереваясь немного побыть на пляже, чтобы, наконец, остаться наедине с собой и своими мыслями. Его ещё трясло от увиденного ужаса человеческой смерти.
Тропические бури, так же внезапно налетают на побережье Флориды, как и прекращаются. Вскоре из-за туч показалось утреннее солнце, окрасив небо в розоватый цвет, но на море продолжалась постштормовая болтанка, и беспорядочные беспокойные волны переливались яркими бликами в ярких его лучах. Как напоминание о недавнем шторме, всё еще непрерывно дул назойливый свежий бриз, от которого ломило в висках. Энтони шёл по побережью, автоматически вглядываясь в океанскую даль, пока глаза не начинали болеть от сияния переливающейся воды, тогда он на минуту отводил взгляд от горизонта и устремлял его на песок, по которому шел, постоянно прокручивая в голове последние события. Голова болела от бессонной ночи, мысли путались и перекрывали одна другую. Он опустился на песок, чтобы немного отдохнуть, и снова взглянул в сторону морского горизонта, где море почти сливалось с цветом неба, образуя единое сверкающее бирюзовое полотно, от которого было больно глазам. Он снова хотел было опустить глаза, как вдруг он заметил на горизонте какой-то оранжевый предмет, который вскакивал и тут же исчезал в волнах. Должно быть, это рыбацкий буёк, сорванный со шхуны штормом, который теперь беспорядочно и беспомощно метался в морской болтанке.
Энтони инстинктивно стал наблюдать за этой точкой, как за единственным различимым предметом на сливающемся бледно-голубом фоне моря и неба. Но что это? Энтони увидел, что этот буёк плывет по прямой линии в направлении берега, преодолевая сопротивление кипящих волн пост штормовой болтанки. Энтони вскочил на ноги. Это был пловец, точнее пловчиха (спустя несколько секунд Энтони смог таки различить, что это была всё-таки женщина).
С «Пангеи»? Но как? Как она могла оказаться здесь, в пяти километрах от места крушения, да и прошло уже двенадцать часов. Не могла же она провести двенадцать часов подряд в воде в условиях шести бального тропического шторма. Нет, выжить, оставаясь на поверхности бушующего океана практически невозможно. Может, ещё одно судно потерпело кораблекрушение, какая-нибудь рыбацкая шхуна или туристическая яхта, попавшая в шторм, но и эта версия была маловероятна - штормовое предупреждение о надвигающемся тропическом урагане дали еще за четыре дня. Энтони быстро оглядел окрестности акватории, но ничего подобного обломкам или другого затонувшего судна он не заметил. Значит действительно с «Пангеи».
До берега оставалось не более двести метров, совершенно выбившись из сил, Мария больше не могла плыть дальше, онемевшие руки и ноги, казалось, окаменели, стали тяжелыми и теперь тянут её на дно, только спасательный жилет держал её голову над поверхностью воды и не позволял ей утонуть. Океан сам выносил её на берег. Мария старалась теперь только продержаться на поверхности и не потерять сознание, чтобы не захлебнуться. Она уже могла ясно различить спасительный берег, и это ободряло её, заставляя цепляться за жизнь. Мария больше не чувствовала ни своих рук, ни ног, они, казалось, двигались автоматически, независимо от неё, продолжая грести в такт набегающим волнам. Вскоре она поняла, что с каждым новым взмахом рук, они всё меньше и меньше перестают её слушаться, что с каждой новой волной накатывающейся на неё ей всё труднее и труднее удержаться на поверхности и делать спасительный вдох. Вдруг, она с ужасом ощутила, что руки окончательно перестали грести, и нахлынувшая волна опрокинула её лицом в воду, Мария захлебнулась. Она теряла сознание. Неужели это всё? Как глупо. Она тонула, что-то непреодолимое тянуло её куда-то. Неужели она умерла, но нет, она ещё может думать – значит, это не конец, кто-то схватил её за волосы и тянул её в определенном направлении! Только кто это и куда? На дно или на поверхность воды -этого она уже не понимала, потому как в воде потеряла всякое ощущение пространства и направления, вода ослепила и оглушила её, так что теперь она могла слышать лишь бульканье и шипение пузырьков воды.
Энтони схватил тонущую девушку за волосы, потому как знал - если тонущая ухватиться за его руки - они утопят друг друга, и, перевернув её навзничь, так, чтобы голова оставалась на поверхности волн, поплыл с ней к берегу. Энтони Барио не был классным пловцом, потому как вырос на ферме, вдалеке от побережья, но плавать он умел, и был способен хорошо держаться на воде. Когда они достигли берега, Мария уже была без сознания, действовать нужно было немедленно. Энтони схватил девушку за талию и, подставив колено под живот, опрокинул её лицом вниз, чтобы вода, попавшая в лёгкие, могла вытечь через рот. Спустя несколько секунд судороги пробежали по телу девушки, она закашлялась, её рвало водой - Энтони понял - она жива.
Они сидели, прижавшись друг к другу, всклокоченные и мокрые. Вид необычной парочки привлёк внимание полицейского, который подошёл к ним, чтобы проверить документы.
-Что вы здесь делаете?! Почему на вас мокрая одежда?! –закричал на них полицейский.
-Не волнуйтесь, сэр, - это моя девушка, - стараясь быть как можно более непринужденным, произнёс Энтони. – Мы просто решили немного отдохнуть здесь. Мы только купались, загорали на солнышке, я не делал с ней ничего другого, кроме того, что может делать парень со своей девушкой на пляже, то есть трахал её прямо в море. Это что-то вроде вечеринки, после шторма…
-Странная же у вас привычка проводить свои вечеринки в шторм, – недовольно рыкнул полицейский, косясь на измученную девушку в спасательном жилете.
-Да, просто у нас такая странная привычка купаться в самую бурю, - невозмутимо ответил Энтони. - Это здорово заводит. Мы так встречаем каждую бурю, наслаждаясь друг другом. Вы не замечали, сэр, как возбуждает бушующее море? Попробуйте проделать то же со своей подружкой, и вы получите незабываемые впечатление.
-Так за этим на вашей девке болтается спасательный жилет? – въедчиво спросил полицейский.
-А вы пробовали бы сами трахнуть свою подружку без спасательного жилета, да ещё в такую волну?! –Чтобы имитировать подвыпившего гуляку, Тони говорил нарочито развязно и вызывающе. Под воздействием пережитых событий, он хотел, чтобы полицейский, принял их за запоздалую парочку, эксцентричных Хиппи, поклоняющихся культу шторма, коих часто можно застать на побережье Флориды после буйно проведённой ночи. Энтони понимал, что эффект от его слов непредсказуем. Вариантов было два - их могли либо просто арестовать за оскорбление полиции, и тогда он погиб, либо полицейский, как и он, измотанный дежурством, предпочтёт не связываться с придурками и заставит убраться с пляжа. Он осознал это только после того, как выдал всю эту грязную тираду «насчёт спасительного жилета» прямо в лицо полицейского, но теперь менять что-либо было слишком поздно - сказанного назад не вернёшь, но на удивление столь наглый прием… сработал.
-Пошел вон, отсюда, ублюдок! Ещё раз увижу вас на пляже – арестую! – заорал на них полицейский. Энтони не стал себя больше «упрашивать», он схватил едва опомнившуюся от рекордного заплыва незнакомку за руку и поспешил удалиться.
Глава пятнадцатая
«Дело» Барио
Семейная ферма Барио располагалась в самом сердце непроходимых кипарисовых болот на северо-западной оконечности заповедника Эверглейдз. Казалось, изолированного от всего остального мира, эта богом забытая местность была совершенно не пригодна для проживания человека. Однако, здесь, на маленьком островке посреди болот, жила семья Барио, и это было неспроста.
Это были не совсем обычные фермеры. Они не занимались выращиванием кукурузы, как это показалось Дэвиду сначала, когда он впервые увидел маисовые поля. Нет, не для возделывания кукурузы семейство Барио проживало в глуби тропического леса Флориды, столь дремучего и непроходимого, что даже птицы не залетали сюда. Огромные двухметровые заросли кукурузы служили лишь прикрытием, в прямом смысле этого слова, для плантаций…настоящего героинового мака. Понимаю, это звучит дико – плантации наркотического мака посреди цивилизованной Флориды, однако, это было так. Здесь в самом сердце Флориды процветала самая настоящая Колумбийская наркомафия!
С тех пор, как в С Ш А, из-за затянувшейся гражданской войны прекратил поступать колумбийский героин, «розничная» цена грамма «натурального продукта», как называли тогда чистый героин, повысилась почти в шесть раз. Обезумившие от ломки, наркоманы, не в состоянии приобрести очередную дозу «натурпродукта», переходили на «экстази» - синтетические заменители героина, и тысячами подыхали прямо на улицах. Прибыль от выращивания натурального героина была запредельной, и первым это понял, Джек Лэйер – заштатный полицейский из Майами, который, кстати, сам состоял в отделе по борьбе с наркотиками.
Для осуществления своего простого, но чудовищного по своему размаху и неслыханной дерзости плана, он нашел разоряющеюся ферму в богом забытом месте Центральной Флориды, которая принадлежала неким выходцами из Мексики по фамилии Барио - матери и её несовершеннолетнему сыну, втёршись в доверие, женился на уже немолодой вдове, поменял свою непрезентабельную фамилию* янки на более благозвучную Мексиканскую, и, выплатив все долги за аренду земли, выкупил участок земли на имя пасынка.
Сначала из опаски он выращивал героиновый мак крошечными партиями, которые реализовывались через ночные клубы, которые «прикрывал» сам Лэйер – под такой фамилией он ещё числился в продажных полицейских кругах, но этого было слишком мало для того, чтобы вести роскошную жизнь в Майами. Вскоре новоявленный наркобарон обнаглел… Фантастические куши кружили голову, и честолюбивый делец не стал останавливаться на достигнутом. Успех и безнаказанность притупляют страх. Теперь Барио намеревался производить героин оптовыми партиями, десятками килограммов и полностью захватить рынок «натурпродукта» в Майами.
Вот уже несколько лет мать и сын успешно выращивали героин, под видом кукурузы, на счету у Энтони Барио уже скопилось семьсот пятьдесят тысяч долларов -приличная сумма, чтобы открыть собственное дело, которые его предприимчивый отчим переводил на его счёт, боясь попасть под подозрение полиции. По причине скрытого генетического отклонения, Барио не мог иметь собственных детей, но официально по документам сын мексиканки - Энтони Барио числился его родным сыном.
Но теперь, это был их последний урожай, последнее дело и самое крупное. Джек Барио -Лэйер шёл ва-банк. Риск получить смертный приговор, в случае если дело вдруг выгорит, и он все-таки попадётся, опьянял. Он не мог остановиться. Но бывший Лэйер не боялся больше смерти, так как был смертельно болен раком и осознавал, что век его будет не долгим - он всегда проживал свой день так, как будто он был последний. За выращенную партию героина он рассчитывал получить как минимум два миллиона долларов и тогда у него будет всё, о чём он мог только мечтать в своём полунищем детстве, проведённом на Техасском ранчо. Всё. Он сможет открыть своё дело в Майами - свой ночной клуб, какого никогда ещё не видало побережье.
Моральная сторона дела его не волновала. Лэйер с детства ненавидел «богатеньких» придурков, сыночков миллионеров, которых жизнь никогда не вынуждала зарабатывать себе на хлеб, которые всегда и во всём пользовались положением и деньгами своих отцов и, словно перелётные птицы, приезжали в Майами зимой, чтобы отрываться на новомодных вечеринках.
Только в таких местах эти ничтожества могли самовыразиться, показать собственное я перед своими девками, так называемыми гёл-подружками, коих на курортном побережье Майами роилось великое множество. Покупать живого человека за деньги всегда доставляет удовольствие. Нет, не факт самой покупки, который зачастую негласен и даже не заметен, но скорее чувство хозяина положения, чувство своего превосходства, двойного превосходства, как перед теми, которые продаются тебе за деньги, так и перед равными по социальному положению людей, перед которыми можно похвалиться красивой девчонкой, как, к примеру дорогим авто.
Всем известно, что деньги делают всё. Они дают свободу, независимость, то к чему в жизни стремиться каждый. Но зачастую эта самая купленная свобода и независимость оказываются лишь иллюзией, что-то вроде как мимолётного кайфа, получаемого от наркотиков. Получив большие состояния, человек в свою очередь становится рабом собственных денег, их заложником, потому как окружающие начинают воспринимать тебя уже не как личность, а как источник заполучения тех самых денег.
Не подумайте, что Джэк Лэйер мечтал открыть свой ночной клуб, чтобы зарабатывать большие деньги, о нет, не вовсе не для этого. Это была мечта всей его жизни, дерзкий вызов враждебному миру богатеньких сынков, вызов самому себе, его болезни, слабости, ничтожности, собственному страху пред сильными мира сего, постоянно терзающего всю его дурацкую жизнь. Мечта, которую теперь, когда он понимал, что годы жизни его сочтены, не мог не начать осуществлять. Желание оставить свое имя в истории, каким образом - не важно, было для него теперь превыше всего, некой самоцелью, к которой он неумолимо стремился, как мотылёк на горящую лампочку, не в силах уже остановить себя на пути к цели. Джэк Лэйер желал славы, неважно с какой хорошей или дурной, подобно тому, как желал её когда-то Герострат, испепеливший храм Афины, только для того,чтобы его имя вошло в историю человечества. Во всяком случае, никому ещё в истории штата Флориды не пришло в голову отважиться вырастить героиновый мак на её землях под видом кукурузы и переправлять полученный героин в Майами.
Джэк Лэйер был первым, кому в голову пришел такой безумная, поражающая своей дерзостью и размахом преступная идея, которая в случае её раскрытия могла бы уже только сама по себе войти в анналы величайших преступлений США.
Глава шестнадцатая
Доп-рейперы
Солнце, едва показав свою огненную кромку из-за густого тропического леса, тут же начинало невыносимо припекать, становилось душно и жарко, но жнецы с серпами, шедшие цепочкой друг за другом, словно минеры, прочёсывающие поле, как будто и не замечали этого и продолжали свою работу по скашиванию травы. Вид работающих в поле людей, так привычный глазу, казалось бы, не должен вызывать удивления со стороны, издалека, но вблизи всё-таки что-то было не так, не то, что-то было непонятно в их поведении, необъяснимо. Три фигуры шли друг за другом, так, как в средние века ходили связанные друг с другом слепцы: то, что эти люли не были слепцами -это конечно было очевидно - они видели, куда идут, но они все эти трое странных жнецов были привязаны друг за другом толстой металлической цепью, словно они смертельно боялись потеряться на открытом пространстве поля. Но, нет, более всего в их поведении удивляло не это – другое: помимо цепочки, привязанной каждому за пояс, нижнюю половину лица каждого из них прикрывала белая маска, или, точнее сказать, что- то более всего напоминающее противогаз или маску пилота сверхскоростного самолёта, только белая. В общем, с первого взгляда можно было сказать, что это, что-то наподобие маски, которые используют медики в случае эпидемии лёгочной чумы. Но не это само настораживало. Бросалось в глаза другое – люди, шедшие друг за другом, вообще, казались пьяными.
Один из них был сильным мужчиной и шёл впереди, и, хотя его пошатывало, он продолжал держаться на ногах и вести остальных, двое же других - молодой человек и девушка поминутно спотыкались и валились на землю, при этом разражаясь взрывом дурацкого смеха. Казалось, какой- то припадок беспричинного смеха завладел ими так, что они уже не в силах были остановиться и продолжать работу или вообще делать что-либо. Их тела, словно изнутри сотрясало от непрерывного хихиканья, то и дело разрывавшимся припадком неестественно низвергаемого смеха, когда кто-либо из них очередной раз спотыкался и валился наземь. Но руки всех троих жнецов словно заведённые всё ещё продолжали выполнять одну и ту же монотонную работу, скашивать головки какой-то травы. Даже когда кто-либо из них падал на землю и катался, не в силах более встать, он всё равно продолжал делать это простое движение. Позади них волочились огромные мешки, набитые так, что содержимое из них начинало уже просыпаться обратно на землю.
Нет, то, что было в мешках у этих людей, не было привычным нам хлопоком или цветками лаванды, используемые для изготовления духов. То, что собирали эти жнецы, предназначалось, не для жизни человека, а чтобы убивать людей– это был самый смертоносный наркотик в мире, получаемый из мака известный нам по прозвищу «Героин». Точнее, первая его стадия смертоносного сырья - незрелые маковые головки, из которых при помощи специального отжимочного пресса, или как его ещё его любовно называл сам главный наркобарон Флориды Барио-Лейер, «бучильного чана», преступная семья наркодиллеров извлекала едкий тягучий сок, что, в мгновение ока, застывая на жарком тропическом солнце Флориды превращался в чистейший героин! Вот что такое «доп-рейпер» –человек, пожинающий смерть!
Они работали всю ночь и под утро, когда расклеенное тропическое солнце и мухи, прилипавшие к телу в душном и влажном мареве, сделали работу на поле невыносимой, они уже закончили собирать свой смертоносный урожай. Да, как вы уже догадались, вся троица была пьяна, но не от самой дозы героина, которого на ферме было всегда предостаточно, а от одного запаха срываемых ими маковых головок. Даже защитные маски не могли уберечь их от одурманивающего макового «аромата», после которого обычно наступает легкая наркотическая эйфория, напоминающая действие самого наркотика. Все дальнейшие действия их напоминали скорее хаотичный набор бессмысленных движений, чем походили на какое-либо подобие осмысленной и целенаправленной деятельности. Двое из них - молодая девушка и паренёк бесперебойно отпускали шуточки, неизменно адресуя их в сторону взрослого мужчины. В ответ он только разворачивался и тупо пытал вмазать кулаком в лицо юноши, как-то нелепо размахивая руками над их лицами, словно новорожденный младенчик, что тщетно пытается ухватить интересующий его предмет, болтающийся перед его люлькой, всякий раз промахиваясь мимо. Наконец, после нескольких тщетных попыток попасть кулаком в их вызывающе смеющиеся физиономии, он в отчаянии размахнулся рукой - и упал, словно подкошенный на землю. Из его полуоткрытого рта потугой вырвалась рвотная масса, ударил кислый запах рвоты. Его спутники на секунду ошарашились неожиданной развязкой их бестолкового веселья, но в ту же минуту подхватили мужчину за руки и почти поволокли его в дом вместе с добычей.
Хозяина фермы, Джэка Лэйер-Барио, не было на ферме. Мать Энтони ещё спала в дальней комнате, и, когда все трое молодых людей ввалились в дом, она ничего не могла слышать. Она не слышала, как парочка молодых людей с громом поволочила её сына по лестнице на верхний этаж и, как, не удержав, её сына уронили с лестницы, да так, что тот, точно ватная кукла покатился вниз, увлекая за собой несчастного пленника, прикованного за талию цепью. Но её сын не упал, потому что Дэвид в последний момент едва смог удержать от падения себя и Энтони, намертво вцепившись в перила.
Наконец, добравшись до спальни, не раздеваясь, все трое рухнули в постель. Дэвид Гарт лежал прикованный к своему ненавистному рабовладельцу, которому к тому же почему-то вдруг вздумало ласкать его, словно женщину, это бесило так, что ему хотелось придушить сейчас же своего мучителя цепью. Наконец, устав гладить и ласкать Дэвида, Энтони откинул голову и захрапел. Его громкий, зловещий, храп раздавался по всему дому. Дэвид презрительно отодвинулся от него, глаза его слиплись, и он вскоре тоже уснул. Проспал он не долго. Дэвид проснулся оттого, что ему почудилось, будто кто-то царапает его спину острыми когтями - все сильнее и сильниее, он в ужасе подскочил.
- Тссс, - над ним нависло прелестное лицо молодой девушки - эта была Мария, - тише, тише, сейчас я освобожу тебя, -заговорила она на ломанном английском, - потерпи немного.
Щелкнули затворы, Дэвид был свободен.
-А, теперь, беги Дэвид, беги, пока он не проснулся. Ты свидетель. Они всё равно не оставят тебя в живых.
Остатки горьковатого запаха опия заставляли голову Дэвида кружиться, он даже толком не мог понять происходящую ситуацию. Мысли вертелись в бешеной скачке. «Куда бежать? Зачем бежать? Снова погоня. Снова прятаться в лесу, как затравленная бешеная собака, которую рано или поздно прикончат? Не здесь, так в другом месте. Разница не велика».
Детские глаза совсем ещё юной девушки смотрели с умоляющим выражением, почти готовые расплакаться. Неужели он не в силах ничего сделать для этой бедной девушки, которая смотрит теперь на него такими испуганно- забитыми, овечьими глазами, неужели, она до конца будет служить забавной сексуальной игрушкой для этого урода, пока её первая девичья свежесть окончательно не износится? И тогда что? Её найдут убитой, где-нибудь на обочине болот Маша, и никто не сможет распознать её труп, потому как она иммигрантка и согласно документом такой женщины в США нет и никогда и не существовало. Как все гладко у них получается. «А, что ТЫ можешь предложить ей?» - вдруг, задал себе вопрос Дэвид. – «Бежать вместе? Куда? В неизвестность? Чем они будут заниматься? Бандитизмом на большой дороге - будут убивать людей, как Бонни и Клайд и повторят их «славный» кровавый путь. Чем же ещё добывать свой хлеб двум отвергнутым. Нет, это всё-таки лучше, чем рабство».
- Мари, послушай меня, бежим вместе, тебе не зачем оставаться в этом притоне. Я ничего не могу предложить тебе взамен, просто прошу, бежим оба. Теперь, перед лицом гибели, мне незачем скрывать от тебя правду, я действительно тот беглый маньяк, мальчик-мясник, который зарубил своего отчима, но, поверь, этот ублюдок понёс заслуженную кару, и я нисколечко не сожалею о своём поступке.
Увидев, что Мари дико отшатнулась от него, Дэвид схватил её за руки и продолжал свою исповедь:
- Не бойся меня Мари, я не сделаю тебе ничего дурного. А теперь выслушай меня, и постарайся понять. Этот мерзавец, мой отчим, зарабатывал детской порнографией. Можно сказать, что я пресёкего грязный бизнес в самом начале. Как ты думаешь, если бы я не сделал этого, сколько ещё жизней неповинных детей были изломаны, как моя? Это он жестоко и цинично изнасиловал меня, чтобы снять свое мерзкое кино, которое он почему -то называл высоким искусством. Представляешь? Но так не должно быть! Понимаешь, не должно! Зло должно быть наказано – иначе на земле не будет правды. Этот педофил получил по заслугам. Я наказал его, и не в чем не раскаиваюсь. Мы - люди, а человек не должен быть рабом по своему рождению. Когда мы убежим с тобой отсюда, то снова станем свободными, а там, всё равно что будет.
-Нет, нет, я не пойду с тобой, Я останусь с Энтони,- Мэри рванулась из его рук, и, хотела, было, закричать, но Дэвид зажал ей рот ладонью.
-Я предлагал тебе свободу, а ты предпочла оставаться рабыней у этого педика. Ну, так и оставайся рабыней! А с рабыней надо обращаться соответственно её статусу, - произнеся эти слова, Дэвид рванул с неё кружевные трусики, и, обнажив её по-девичьи упругие ягодицы, раздвинул ей ноги и резко вошёл в неё. – На, же, получи, что тебе причитается, трусливая, продажная девка!
Это был самый дикий и разнузданный секс. Он имел её сзади, как дикое необузданное животное, схватив её за прекрасные длинные волосы и намотав их на руку. Странно, но, несмотря на то, что Мари испытывала дикую боль, ей, даже понравился этот его агрессивный стиль секса, ей нравилось быть рабыней, всецело подчиненной неистовству этого безумного мальчишки. Её молодое гибкое тело вторило его желаниям, и её упругие ягодицы содрогались в безумной тряске любви.
Энтони, спящий в соседней комнате, мог проснуться в любой момент и войти в комнату, но это ощущения близкой опасности только подзадоривало любовников как можно быстрее кончить.
-Ты настоящий дьявол, - почти теряя сознание, прошептала Мари, когда Дэвид закончил, выпрыснув целую струю спермы на её потную спину, - у меня никогда не было такого секса.
-Это тебе от меня, на память, детка, чтобы ты знала, что ты теряешь со мной. Я бы не пожалел своей головы ещё раз и с радостью подставил бы её под твой хлыст, чтобы иметь возможность проделывать такое с тобой каждый день, - честно признался Дэвид. - А теперь я должен бежать, прощай. Оставайся рабыней. Меня ждёт свобода!- И, хлестнув её по ягодицам ладонью, Дэвид крепко поцеловал её в рот.
Спустя несколько минут, Дэвид уже бежал вдоль длинной изгороди фермы в сторону леса, с ужасом понимая, что ему не выбраться за изгородь. Вдруг что-то металлическое сверкнуло в сухих стеблях кукурузы. Это был его топорик. Спасительный кухонный топорик, которым можно было разрубить твердую проволоку изгороди и выбраться наружу. И он все это время лежал здесь, забытый всеми. Значит эти полицейские так и не нашли его. Это открытие приободрило Дэвида. Тут он вспомнил, что раз нашелся топорик, то где-то рядом в изгороди должна была быть и брешь, которую он проделал раньше. Дэвид стал внимательно исследовать изгородь, точно, брешь была в нескольких шагах от того места, где был найден топорик. Ни у кого так и не дошли руки заделать её, и она стояла открытой. Не долго думая, Дэвид пролез сквозь эту брешь, и кинулся в сторону водопада по уже знакомой лесной тропинке, в надежде отыскать оставленный в пещере велосипед. Когда он был совсем близко возле водопада, ему показалось, что шум падающей воды был как будто сильнее. Это обеспокоило Дэвида. Так и есть, после разлившихся августовских дождей, ручеёк водопада превратился в бурный поток и теперь с неистовой силой врывался в пасть пещеры, шипя и пенясь в водоворотах мутной воды. Отыскать велосипед в водоворотах темной пещеры было делом почти безнадежным, его наверняка давно снесло водой и засыпало песком. С досады Дэвид швырнул топорик прямо в пасть водопада и продолжил свой путь.
Пробуждение Энтони оказалось мерзким и болезненным. Голова раскалывалась от тупой металлической боли, во всей полости рта ощущался неистребимый сладковато - приторный привкус, от которого невозможно было избавиться. Сознание возвращалось не сразу.
Только через несколько минут Энтони начинал понимать, что он лежал сейчас в своей постели, хотя до сих пор не мог толком понять, как ему удалось добраться до постели. Мозг, точно фотограф, воспроизводил только какие-то смутные и обрывочные воспоминания, которые он никак не мог сейчас объединить вместе в логически связную картину. Он ощупал свое тело и понял, что лежит совершенно голый, а рядом с ним лежала обнаженная Мари, нежно обняв его за шею. « Неужели, у нас что-то было?» - подумал Энтони, но как он ни силился, он не мог ничего вспомнить. Было ощущение, что он проспал всю ночь и утро мертвым сном. Вдруг, он вскочил словно ошпаренный:
-Где он?
-Кто? - спросила, проснувшаяся Мари, делая вид, что ничего не понимает.
-Дэвид! - С раздражением выкрикнул Энтони.- Ведь нас было трое, когда мы были в доме. Я точно помню, как этот ублюдок, тащил меня по лестнице.
-Что с тобой, милый, уж не хочешь ли ты сказать, что мы занимались этим втроём, вместе с Дэвидом? Ты, наверное, надышался лепестков мака, и всё ещё под кайфом.
-Не смей так со мной разговаривать, сука! - закричал на неё Энтони и с размаху ударил её в лицо.
Теперь было совершенно ясно – Дэвид выкрал ключ и бежал. Валявшиеся на полу расстегнутые наручники, ясно говорили об этом. Что теперь он скажет своему отчиму, когда тот вернётся? Что упустил главного свидетеля их преступного бизнеса. Впрочем, у него была ещё надежда, что Дэвид не заявит в полицию, ведь Дэвид сам был вне закона и находился в бегах, а насколько он знал законы штата Флориды, чтобы заявить о преступлении, необходимо было представить документы, удостоверяющие личность самого заявителя. Правда, Дэвид, мог сделать себе новые документы, но, маловероятно, что он стал бы заниматься этим прямо сейчас, когда его фоторобот мальчика-мясника ещё расклеен во всех полицейских участках Штата. Решив придерживаться этого оправдательного довода, Энтони со страхом стал ждать приезда отчима.
Глава семнадцатая
Преподобный Бинкерс
В отношении Дэвида, Энтони оказался прав, бедному парню было не до мести. Это был загнанный зверь, спасающий свою жизнь, от электрического стула. Отчаявшийся и решительный зверь, которому нечего было больше терять, кроме своей ничтожной жизни, который не перед чем остановится, лишь бы сохранить себя в этом злобном мире.
Покинув ферму, Дэвид выскочил на шоссе, чтобы поймать попутку, едущую на западное побережье полуострова, откуда он планировал попасть в Мексику, тайно проникнув на борт какого-нибудь корабля.
Но в этот ранний час, машин на шоссе почти не было, разве только несколько фермерских фур, перевозящих живую птицу на близлежащую птицефабрику. Это Дэвиду совершенно не подходило. Он уселся в кювет и стал поджидать более подходящего транспорта. Ждать пришлось недолго, вскоре послышался шум колес легкового автомобиля и из-за поворота показался небольшой грузовой Пикап, в котором сидел один человек. Дэвид выскочил на середину трассы и поднял руки. Послышался визг тормозов, Пикап едва не сбил Дэвида, если бы тот не успел вовремя отскочить в сторону и свалится в кювет. Сидевший в машине выскочил наружу и, подняв Дэвида за шкирку, стал нервно трясти его.
-Господь всемогущий, эй парень, тебе что, надоело жить?
Дэвид открыл глаза, перед ним стоял настоящий амманит, в черной круглой шляпе, с убористой прямоугольной бородкой, его черный строгий костюм и белая бочка, говорили, что он был исповедником. «Этого ещё не хватало», - подумал Дэвид, но отступать было уже поздно. Предвзятое отношение к амманитам, как к закрытой религиозной общине, со своими законами, заставляло простых американцев с опаской относиться к людям в черном одеянии. Простое население не принимало их своеобразного образа существования, продиктованного их ортодоксальными религиозными воззрениями и зачастую презирало их образ жизни, основанный на общинном труде.
В основном амманиты населяли малопригодные для жизни штаты центральной Америки, где жили замкнутыми общинами, доступ в которые был практически закрыт для остального мира. Эти сектанты, даже в двадцать первом веке с его передовыми технологиями ведения сельского хозяйства, продолжали жить в доиндустриальной эпохе девятнадцатого столетия, считая использования плодов цивилизации грехом. Они, даже одевались как голландские пуритане, и всё ещё ездили на лошадях, запряженных в телегу, так что по ним с легкостью можно было изучать быт первых переселенцев Америки.
Встретить же представителя амманитов, разъезжающего на автомобиле в центральной Флориде, да ещё не простого сектанта, а исповедника было равнозначно по вероятности встречи с пришельцем из иного мира. Вот почему Дэвид был так изумлён и испуган, когда увидел настоящего амманитского исповедника, о которых только читал только в книгах.
-Эй, парень, - испуганно спросил исповедник, - с тобой всё в порядке? Может, отвести тебя в больницу?
-Не надо, - испуганно ответил ошеломленный Дэвид, - со мной все в порядке.
-Может, тебя подвести до побережья? - поинтересовался исповедник.
-Да, да, мне нужно в ближайший город, - растерянно пробубнил Дэвид.
-Я еду в посёлок Маш, и если тебе по пути…
-Да, да, я собирался как раз туда, какая удача, значит нам по пути, спасибо святой отец.
-Долг амманита помогать брату своему, как велит нам Господь и Пастор Наш Иисус Христос. Эй парень, как тебя зовут? -спросил исповедник, едва их машина тронулась в путь.
«Для амманитского проповедника ты слишком болтлив», - подумал Дэвид.
-Дэвид Гарт, - не раздумывая ответил Дэвид. Дело в том, что имя Дэвид и фамилия Гарт была довольна распространенной, и Дэвид мог не опасаться, назвавшись своим настоящем именем.
-Хм, Дэвид Гарт, что -то знакомое, где-то я уже слышал такое сочетание.
-Так зовут мальчика-мясника, который зарубил своего отчима, - не моргнув глазом, спокойно ответил Дэвид. Вы слышали что-нибудь об этой истории.
-Да, жуткая история, говорят, он был совсем мальчишкой, когда отчим изнасиловал его. А потом, после того, как он раскромсал своего отчима, он покончил с собой. Только спустя месяц полиция нашла его повесившимся на каком-то мосту. Он провисел там на самом солнцепёке и разложился так, что его едва могли опознать, те, кто его знал. Болтают будто, у парня из глаз валили черви, когда его сняли с веревки. Только анализ ДНК, подтвердивший его личность, мог пролить свет на это темноё дело. Господь всемогущий, прими же и его грешную душу!
-Ха!-Ха!-Ха! Вот же повезло всем Дэвидам Гартам, когда этого засранца ловили по всему Штату. Меня из-за него, даже не брали на работу, мотивируя тем, что я мог бы оказаться тем самым Дэвидом Гартом. Слава Господу, что его поганый труп все-таки обнаружили, и я смогу теперь спокойно искать работу.
-Разве тебе нужна работа, парень? – спросил проповедник.
Дэвид понял, что разговор начинает принимать конструктивное направление.
- Я мало чего знаю об амманитах. Что же может предложить такому бедному парню, как я, амманитский пастор, - рассмеялся Грэг.
-Как говориться, не верь глазам своим. С чего ты взял, что я амманитский проповедник, - захохотал в ответ пастор.
-Ну, как же, если я не ошибаюсь, на вас одежда амманитского проповедника. Пиджак, бородка. Подождите, неужели вы мормон?
-Ха! -Ха!- Ха! - вдруг затрясся от смеха «проповедник», - Бородка! Если я ношу бородку, стало быть уже стал проповедником. Стало быть, шоу удалось на славу! Аллилуя! Одна моя бородка, чего стоит. Ха! -Ха!- Ха! Спасибо, Дэвид, что оценил мой маскарад, - его новый знакомец неожиданно стянул с себя бороду, которая, как оказалась, была искусно насажана на подбородок при помощи гримерного клея, из-под которой обозначилось лицо совсем ещё молодого человека, не более двадцати пяти лет. - Вот так-то лучше? - обратился он к ошарашенному Дэвиду, который смотрел на его метаморфозы широко открытыми глазами. - Так ты ещё не передумал работать на меня, Дэвид?
- Да, но вы не сказали, какого рода работу вы мне предлагаете? - с недоверием спросил Дэвид, отдвигаясь от ненормального своего попутчика - Теперь, когда я, даже не знаю, кто вы?
Насчет того, что я амманит, - ты не ошибся,мой мальчик, - я действительно когда-то вырос в амманитской семье, мы жили в Штате Огайо, в таком глухом уголке, где, как говориться, даже свинья жить не может. Глухая деревня посреди прерий, без цивилизации, без удобств, ибо амманиты презирают всякие технические достижения. У моего папаши, помимо матери было шестеро отпрысков, включая меня, так что, можно сказать, я воспитывался в большой семье. Шестеро сыновей - настоящее Божье благословение, такому похотливому самцу, как мой папаша. К чести отца надо сказать, что всех своих сыновей он вел ровно - отцу было одинаково наплевать на каждого из нас. Мы все росли под чутким воспитанием его отеческих розг, с помощью которых он пытался привить нам любовь к Христу, и к труду, считая тяжелый физический труд на свиноферме лучшим средством воспитания в христианском духе. Уж розог для нас отец не жалел и бил по любому поводу. Естественно, мне, как самому старшему, доставалось больше других. Сам понимаешь, терять мне там было нечего, и как только мне исполнилось восемнадцать, то я, не долго думая, починил единственную машину в общине, которую забросил на нашем дворе какой-то фермер (раньше эта машина служила для вывозки навоза с фермы, видите ли какой -то идиот закупал его для удобрения своих томатных плантаций), и свалил от них, куда глаза глядят. Я давно мечтал посмотреть мир, и вот моя мечта сбылась. На своем стареньком говновозе я объехал почти всю страну. Господь всемогущий, где я только не был, какие только штаты я не посетил, но лучше Флориды, я ничего не нашел. Я решил поселиться здесь навсегда. Именно Флорида оказалась для меня поистине той обетованной землёй, которая приютила меня. Здесь я нашел свой кров в её диком лесном уголке. Мне удалось снять небольшой домик, возле болот Маша, куда мы сейчас и направляемся, и начать обустраивать собственную жизнь. Так я развёл небольшое фермерское хозяйство. И, хотя заработать на жизнь фермерским трудом мне едва удавалось, но я был привычен к крестьянскому труду и счастлив, не смотря на все лишения которые мне пришлось испытать, потому, что впервые в жизни я работал на самого себя и не от кого не зависел.
-Подождите, вы, кажется, сказали, что у вас фермерское хозяйство? Неужели вы хотите предложить мне должность главного свинаря? Признаться, я имею крайне отдаленное представление о свиноводстве и, вообще, о свиньях. Я, даже не знаю с какой стороны подойти к свинье, и, вообще, я их боюсь, - с полной серьёзностью признался Дэвид.
-Святые угодники! Да, с чего ты вбил себе в голову, что я предложу тебе работать именно свинарём!- взорвался смехом бывший проповедник.
-Да, но ведь вы, кажется, говорили, что у вашего отца была свиноферма в Огайо, и я посмел предположить, что и вы…
-С тех пор, как я работал на ферме отца, я ненавижу свиней во всех их проявлениях! - почти закричал на него Бинкерс, - И никогда, слышишь никогда, не заговаривай со мной об этих толстых, прожорливых тварях!
-Но тогда что же, вы хотели мне предложить?
-Я хочу, чтобы вы стали моим министрантом. Вы знаете, кто такой министрант?
- Это человек, который прислуживает во время Богослужений, - не заикнувшись, ответил эрудированный Дэвид. Но почему вы предлагаете такую ответственнуюдолжность первому попавшемуся человеку? - удивился Дэвид, - ведь вы, даже ничего не знаете обо мне. Почему именно я?
-Ты мне просто понравился, а если честно, сегодня у меня было видение, и голос свыше произнёс, что первый, на кого я наткнусь на дороге, должен стать моим министрантом. В своих решениях я всегда полагаюсь на волю Господа, создавшего меня, и поклялся себе, что возьму себе первого встречного, кто бы ни попался мне на пути. Мне попались вы, стало быть, это и есть промысел Божий.
-Но вы забываете, что существует и дьявол, - Дэвид выпучил глаза и в виде рожек и приставил два пальца к голове.
Послышался резкий визг тормозов. Со страха Бинкерс трусливо закрестил себя маленькими крестиками.
-Никогда не говорите, мне о нём, это страшно!
-Нет, я имею в виду, что, должно быть, я менее всего подхожу для этой работы, справедливо заметил Дэвид.
-Ерунда, - ответил проповедник, - в конце концов, это не так уж сложно, просто делаете всё, что я буду говорить, и дело пойдёт на лад. Уж мы то загребём с тобой денег, ибо как говорил старик Аафет Рональд Хаббард, - "Если хочешь получить свой миллион долларов, то лучший способ основать свою собственную религию". Выше нос, дружище, главное - побольше чуда и люди сами отдадут нам свои денежки, ибо хорошее чудо всегда ценится превыше всего в доверчивых сердцах человечества.
«Что ж стоит попробовать. Не каждый день судьба предлагает мне такой шанс», - подумал Дэвид.
- Что ж, я не стану сопротивляться воле Божьей. Идёт! Министрантом, так министрантом, - ответил Дэвид, и они с силой ударили по рукам.
Вскоре они были на месте. Местность была глухой и располагалась вблизи непроходимых болот и лесов.
Дом самозваного пастора располагался почти на отшибе, вдали от основных построек, посёлка, и напоминал собой скорее гараж на сваях, чем жилое помещение. Будто по иронии судьбы, улица, проходящая по самой кромке заливных болот, на которой располагался этот дом, называлась Счастливой, в то время как другие улицы посёлка наименовались просто линиями. Какое уж тут могло быть счастье - оставалось только догадываться.
Чуть поодаль от него располагался хозяйский дом - роскошный, но мрачный особняк, оставшийся со времен рабовладельческого строя, который, как утверждали, был выстроен каким - то обезумившим плантатором, порешившим когда-то отгородиться в нём от всего мира. Других жилых построек на этой странной улице не было. Однако, над дверьми дома красовался номер 22. Куда подевались остальные двадцать домов по этой улице - оставалось неразрешимой краеведческой загадкой.
Ржавая железная дверь со скрипом отворилась, и в лицо Дэвида пахнул тяжелый запах сырой и душной комнаты. Несмотря на обшарпанность обстановки, в комнате было всё аккуратно прибрано. Обстановка отличалась простотой. Если не считать старой допотопной кровати в углу, да двух грубо сколоченных стульев - мебели практически не было, кругом были голые стены, только огромный чёрный крест на обшарпанных обоях нарушал это печальное однообразие нищеты.
-Это и есть твой офис? - разочарованно спросил Грэг. - Эй, проповедник х…нов, куда ты меня затащил? Это же настоящая дыра!
-Не суди о книге по её обложке, парень. Скоро у нас будут деньги, много денег.
-Нет, с меня хватит, я проваливаю отсюда!
Бинкерс схватил Дэвида за рукав, и круто развернул обратно.
-Послушай ты, придурок, а вот это ты видел, - и Бинкрс развернул перед ним целую пачку новеньких стодолларовых купюр. – Выручка только за один день.
Вид денег произвёл на Дэвида магическое действие, его пальцы автоматически потянулись к заветным купюрам.
-Э, нет, парень, Эти деньги понадобятся на аренду помещений. Тебе придется их отрабатывать вместе со мной.
-Но, как, как? Говори же скорей!
-Мы обоснуем здесь свою общину эмишей*.
-Эмишскую общину? Во Флориде? Но почему же сразу не мормонскую?
-Ну, во-первых, потому что я сам , а изобретать велосипед заново ни к чему. Во вторых, наша религия наиболее проста, демократична и в то же время замкнута для окружающих. К примеру крестится у нас можно, даже в зрелом возрасте, проповедником у нас может быть любой человек, включая тебя, лишь бы он был выбран общиной, а поскольку других амманитских проповедников в нашем Штате нет, то мне предвиделся отличный случай провозгласить себя главным ским пастором Флориды,- засмеялся Бинкерс. - Уж мы то перекрестим с тобой все это местное быдло, и тогда люди начнут работать на нас. Только это будет уже совершенно обновлённая религия, религия не отвергающая технический прогресс, достижения науки и искусства, религия свободных людей, жаждущих Бога, и в то же время религия отверженных, не нашедших себя в лоне цивилизации...
-Но это же обман.
-Да, обман, но только в нашем мире на лжи можно заработать приличные деньги, - засмеялся проповедник. – Ложь, доведенная до искусства, превращается в правду.
-Что ж, следует попробовать, - засмеялся Дэвид.
Рассказ о возможности подзаработать легких денег на плоти и крови Христовой, взбудоражил Дэвида, его возбуждённое сознание бродило в голове, как крепкий Портер в дубовой бочке. Дэвид никогда не предполагал, что будет зарабатывать деньги таким образом – что ж, стоило только начать. Кто знает, что из этого всего могло выйти? Может, старик Христос окажется куда более выгоден, чем его безумные планы обокрасть своих бывших «работодателей», этих местных наркоборонов, чтобы затем с их деньгами бежать в Мексику.
Он знал только одно - без денег ему всё равно некуда было бежать, а в новом обличье министранта его вряд ли кто мог признать, так что шансов быть пойманным у него было намного меньше, чем если бы он в качестве бродяги болтался по дорогам Флориды, обдумывая свой план мести семейству Барио.. Что ж, это было куда лучшим планом, чем бежать на ванючем пароме в неизвестную Мексику, где его возможно ждала гибель.
Глава восемнадцатая
Почём Христос? или Проповеди лжепастора Бинкерса
Бинкерс был прав, в глухой сельской местности, где повсеместно царили бедность и лишения, Христос и его чудеса оказались самым ходовым товаром. Дела у мошенников пошли. Пламенные проповеди отца Бинкерса пользовались сумасшедшим успехом у местного населения.
«Церковь Христа» набирала обороты с каждым днём. Это было настоящее шоу одного актера. Звездой в нём был, конечно же, сам Бинкерс, который обладал поистине необычайным талантом оратора, а Дэвид. аккомпанировал ему великолепной музыкой, которую тут же сочинял сам.
Да, это был обман, но обман самой высокой марки, который только знал мир. Лжепастор Бинкерс мог внушить, что угодно, и многие верили ему. Давать надежду – было его признанием. А многие в этих забытых богом селениях нуждались в надежде, больше чем в хлебе, и готовы были платить за неё свои последние деньги.
Расходов на приготовление было немного. Обычно они арендовали просторный ангар у какого-нибудь местного фермера, вешали над входом тот самый крест, что когда –то висел у «пастора» над кроватью, ставили сиденья, и тем самым превращали его в импровизированную церковь. И проповедь начиналась.
Это была не просто проповедь, это было настоящее шоу. На сцене прямо таки кипели чудеса. В буквальном смысле. Главное было заранее узнать, какие проблемы мучили каждого из местных аборигенов, что приходили к нему на проповедь. Для этого Тед Бинкерс с успехом использовал всемогущество Святого Интернета. Ноутбук он обычно прятал под кафедрой, и как только страждущий надежды случайно называл своё имя и фамилию, он незаметно справлялся по базе адресов о семейном положении, состоянии здоровья и. т. д. Это выходило у него просто мастерски, так что никто не замечал подлога.
Но Бинкерсу и этого было мало, он пошел дальше. Людям нужны были «чудеса», и он готов был делать их буквально из воздуха. Бинкерс рисковал, но игра стоила свеч. Особой популярностью у народа были так называемые «исцеления». Одним прикосновением Бинкерс исцелял лже-больных – бродяг, которых до этого нанимал за «тридцать серебрянников» на ближайшем рынке. После проповеди святая вода лилась рекой, продаваясь литрами. Маленькие иконки Христа с чудодейственной силой исцеления, по десять долларов за штуку, расходились пачками, так что Дэвид не успевал заказывать их в типографии.
В общем, Бинкерс не гнушался никакими доходами, если они сами шли ему в руки. Когда они выжимали все соки из данного селения, или как называл это сам Бинкерс – «выжать апельсин до корки», они переезжали на другой конец Флориды, где начинали все сначала.
С присущей ему невероятной проницательностью, Бинкерс разгадал Дэвида. Это был действительно гений. Великолепная игра на пианино завораживала слушателей. Когда Дэвид аккомпанировал пламенной речи Бинкерса, у людей наворачивались слёзы, некоторые рыдали, восклицая в умилении:
-Это ангел, ангел!
Никто не мог даже подумать, что ангел, аккомпанирующий пастору, есть не кто иной, как тот самый «мальчик-мясник» - самый жестокий подросток Америки, который так безжалостно расправился со своим отчимом.
С проповедями они объехали всю центральную Флориду, и везде встречал настоящий аншлаг. Не прошло и полгода, когда они с Дэвидом стали богатыми людьми.
До этого момента все хорошо. Каждый вечер они зарабатывали не менее тысячу долларов пожертвований. Чтобы не поубивать друг друга из-за денег раньше времени, после проповеди компаньоны сразу делили свои деньги пополам. У Бинкерса этот процесс назывался «преломлением доллара».
Но сегодня у них был полный прокол. До этого случая чудеса исцеления шли на потоке, то ли потому что жители Флориды так мало болели, то ли потому что им просто фартило, но за все время их гастрольной деятельности настоящие тяжелобольные, жаждущие исцеления, им не попадались. А теперь этот мальчик. Откуда он взялся – никто не мог понять.
Он был не местный. Никто не знал этого подростка. Прослушав о чудесах преподобного Бинкерса, он прилетел на самолёте из другого штата, искренне веря, что Господь Всемогущий посредничеством преподобного Бинкерса исцелит его от тяжелейшей саркомы ноги.
Этот то и мальчик смешал аферистам все карты. Как назло в этот вечер собрались как нельзя много людей. А тут этот дурацкий мальчик сосвоей ногой. Он въехал в ангар прямо посреди проповеди на своей коляске и бросился к Бинкерсу, моля об исцелении. В ожидании чуда зал застыл в молчании. Хуже всего, что Бинкерс принял его за статиста, о котором Дэвид просто забыл предупредить его. Так иногда случалась. Талант Дэвида откапывать из народа подобных «народных артистов», этих самородков-выродков, был неисчерпаем. Так вот, проповедник искренне думал, что этот подросток был симулянтом. Дэвид думал так же.
Бинкерс молитвенно простёр над ним руки и торжественно произнес: «Именем Господа заклинаю тебя, отрок, встань и иди!». Он приподнял мальчика на руки под мышки и, не отрывая от него пламенного взгляда, поставил его на ноги. В глазах мальчика сверкнули слёзы. «Однако, как убедительно играет этот подросток», - подумал Бинкерс, -«Прямо настоящий артист».
-Иди же!!! - Завопил Бинкерс. Он отпустил руки, и вдруг мальчик с громким воплем рухнул на пол и потерял сознание от боли. Зал ахнул. Бинкерс побледнел. Это был настоящий провал. Вместе с этим мальчиком рухнули все его надежды. Мошенник был раскрыт. Толпа двинулась вперёд. Бинкерс понял, если он сейчас же что-нибудь не предпримет, то будет растерзан толпой. Терять было нечего.
Воздев глаза к небу, проповедник вскрикнул и повалился рядом с мальчиком. Бинкерс дергался в конвульсиях, изображая припадок. Пена выступила у него на губах. Но ребёнок больше не двигался. Люди кинулись к мальчику, но ребёнок был уже мертв.
-Это чудо, чудо!!! Преподобный изгнал из него бесов, - заорал Дэвид! - Он спас его душу! Он спас его! Да возблагодарим Господа нашего Иисуса, за то, что ещё одна душа будет в раю! Господь избавил его от страданий и забрал его к себе! Восславим господа Иисуса Христа. Восславим его милосердие! Восславим волю его!
Двид грянул молитву. Его высокий мальчишеский голос, чистый, как голос Джанни Родари звучал, так невинно и трогательно, что сердца зрителей наполнились необъяснимым чувством счастья. Зал подхватил слова молитвы и через секунду все, как один повторяли за Девидом его слова.
Смерть ребёнка и мнимый припадок Бинкерса так подействовали на публику, что уже никто не сомневался в божьей воле, творившийся прямо на их глазах. А величественное пение Дэвида зародило в присутствующих благоговение к преподобному Бинкерсу. Ведь никто не видел, чтобы Бинкерс причинил какой либо вред мальчику. Наоборот, все видели, как он искренне пытался исцелить ребёнка. (Позже подтвердилось, что мальчик умер от кровоизлияния в мозг от удара об пол).
Лежащий на полу Бинкерс понял, что на этот раз только чудо, да предприимчивость Дэвида спасло его, но в другой раз «чуда» не будет.
Глава девятнадцатая
Танец моллюсков
Они вернулись домой в прескверном настроении. После случившегося на проповеди на душе у обоих было прескверно. Всю дорогу молодые люди молчали, им не нужно было объяснять друг другу, что «чуда» так и не произошло. Руки лжепастора дрожали в лихорадке. Его знобило, и потому, приняв душ, Бинкерс сразу же поспешил в постель, отказавшись от традиционного воскресного ужина с вином и обильными закусками, отнюдь не в церковном стиле. Так друзья омывали очередную выручку. Но сегодня, сегодня праздновать было нечего – оба приступника понимали: это был полный провал. И, хотя, многие уверовали, что Бинкерс стал чуть ли не вторым апостолом Павлом, проповедник понимал, что в погоне за прибылью он взял на себя слишком многое.
ВТОРОГО ЧУДА НЕ БУДЕТ. Если что-то повториться, его раскроют как мошенника, и на следующие десять лет его ждет тихая камера в тюрьме Коулманн. Нет, больше так рисковать он не будет. Надо было взять длительный тайм-аут, чтобы подумать, что делать дальше.
Вот почему, тайком свернув свою проповедническую деятельность, друзья решили вернуться обратно в Маш –непроходимую болотную глушь, где можно было тихо залечь на дно на несколько лет.
Похоже, у Дэвида нервы были крепче. Он распаковал ужин, и, опрокинув в себя бутылку чудесного Токайского, как не в чем ни бывало развалился на постели.
Бинкерса трясло. Он всё не мог поверить в то, что произошло. Это был полный прокол. Теперь о пасторской деятельности придётся забыть на определённое время, а она приносила неплохой доход.
Бинкерс метался в отчаянии. Тот мальчик никак не выходил у него из головы. Неясные угрызения совести терзали его. В голове вертелось только одно слово «убийца», хотя врачи подтвердили, что это был удар в мозг. Он помнил глаза этого мальчика, его слёзы. Неужели, этот глупый ребёнок и в самом деле поверил ему в тот момент?! Ему, аферисту, отъявленному грешнику, который так ловко торговал Христом, маскируясь под пастора.
Неужели, и в самом деле существует проведение божье, которого он так долго боялся, и его ждёт наказание, расплата за все. «Что это, со мной разговаривает бог?» У Бинкерса была горячка, он метался по постели. Мысли путались, как клубок. Он до сих пор не мог понять, как это вышло. «Полный зал. Мальчик. Ещё живой. Мертвый! Слишком невероятно. Слишком быстро! Он верил, верил!»
А Дэвид Гарт был спокоен. Развалившись в глубоком кресле, « Поющий Ангел» жевал свои чипсы и весело ржал над очередным пошлым фильмом студии Деменшн Филмс.
-Забей ты на этого пацана, Тод, - наконец произнёс Дэвид, когда фильм закончился.
-Он верил! Он верил! Он видел Господа! Тогда…в тот момент. Это было правдой!
– Надеюсь, ты не собираешься воскрешать парня обратно, чтобы спросить его об этом? – с явной издёвкой спросил Дэвид, спокойно укладываясь рядом с Бинкерсом.
-Нет, ты не понял, это была правда, правда. Он видел Господа в тот момент. Это знак, знак. Меня накажут. Мы сорвались, Дэвид, мы падаем в пропасть! Мы оба погибнем не своей смертью! Я знаю это! У меня были видения!
-Послушай, Тод, тебе что, твои проповеди ударили в голову, как моча? Хватит, прекрати поджимать хвост и скулить, как трахнутая сучка. Наше шоу удалось на славу! Таких бабок нам никогда ещё не отваливали. Двадцать тысяч за вечер! Таких бабок не обламывает даже любовница президента, когда САМ добрых два часа пялит её в туалетной кабинке самолёта. Кончай, преподобный, - Дэвид небрежно стукнул ладонью по лбу Бинкерса. – Теперь у нас есть бабки, а это главное. Пересидим здесь, пока полиция не угомонилась, а потом подадимся в Майами. Ну, же, Тодди, не распускай сопли. Да, ты весь трясешься, как Мартовский Заяц*. Тебе надо успокоится.
-Иди ко мне, мне плохо, - дрожащей рукой Бинкерс привлек Дэвида к себе.
Дэвид приложил сильно пахнущие жареной картошкой и сыром губы к горячим губам Бинкерса и нежно поцеловал их.
Они не были геями, то есть геями в прямом смысле этого слова. Они не носили парики, не красили губ, и не делали всей той бутафорской ерунды, которые отличают геев от нормальных людей. Но их отношения выходили из всяких рамок здравого смысла человеческого понимания.
Это были самые необъяснимые геи, которых только знал мир. Дело в том, что они, как все нормальные парни, вообще ненавидели мужчин и мужские тела, а вид членов вызывали в них тошноту, как и те сладкие Бои*, которые занимались этим за деньги с богатыми толстопузыми извращенцами «Джонами»*.
То, что между ними было, можно было назвать настоящими дружескими мужскими чувствами, которые редуцировались в интимные отношения. Они считали себя братьями, отверженными, которых судьба свела вместе. Они ни в коей мере не отождествляли себя с женщинами, потому что ненавидели их больше всего на свете. Если бы кто-нибудь назвал их голубыми, геями, педиками, то, наверное, они разорвали бы этого человека на части.
Трудно было объяснить их отношения с позиций нормального понимания. Как и всех нормальных парней, их возбуждали женщины, они волновали и будоражили их воображения, может быть больше, чем других, но, увы, за всю их короткую жизнь женщины приносили им лишь моральные страдания.
Мастурбируя темными одинокими ночами, Дэвид воображал себя с любимой женщиной. Бинкерс, вообще, был девственником. За все двадцать шесть лет своей жизни он ни разу не был с женщиной. Подавленное деспотичным и религиозным отцом, сексуальное желание вызывало в нём необъяснимый страх и отвращение. Несколько раз Тод был на волосок от того, чтобы «потерять девственность» с местной деревенской девчонкой, но всякий раз бежал без оглядки, когда его член начинал выпирать из штанов. Он был не готов к ЭТОМУ, хотя он был мужчиной, он боялся боли при первом сексе, стыдился своего некрасивого тела. Но дело было даже не в том. Тод смертельно боялся заразиться. Все женщины – эти исчадия плотского греха, казались ему носительницами каких-нибудь болезней. Животный страх перед первородным грехом, внушенный отцом, не давал ему сделать первый шаг. Ему казалось, что Господь обязательно покарает его за внебрачную связь. А жениться он не желал по причине бедности, которой он стыдился не меньше чем своего жалкого тела.
Да, они могли позволить себе купить на двоих продажную любовь какой-нибудь бедной мексиканской Кончиты, но им было нужно не то. Продажная любовь вызывала в них отвращение, как и все женщины, которые в их понимании были продажными суками, которые ждали от них только денег. Свои потребности в физической ласке они вымещали друг на друге. Двое парней, запертых в глухом домике, могли наслаждаться своей любовью, зная что никто и никогда в мире не узнает об этом.
Можно было подумать, что более нежный и слабый девятнадцатилетний Дэвид, своей хрупкой комплекцией походивший на молоденькую девушку, играл в этом союзе двух мужчин роль женщины, ведь мы знаем, что Дэвиду один раз уже приходилось отдаваться мужчине – своему отчиму, который насиловал его. Однако, всё как раз было наоборот..Доминатом был Дэвид.
Однажды ночью, когда им обоим не спалось, Дэвид стал просто целовать Тода в губы и ласкать его тело. Пока совершенно растерявшийся Тод не знал, как отреагировать на столь внезапное поведение своего друга, член Дэвида внезапно и грубо вторгся ему в плоть. Так Бинкерс потерял свою «заднюю» девственность.
С незапамятных времен мироздания, задолго до появления млекопитающих (сосунов), в докембрийский период, когда самыми совершенными жителями земли были бесхребетные моллюски, или, как мы их сейчас называем, голожаберные моллюски, вопрос о разделении полов стоял особенно остро. Уже тогда матушка природа начала осознавать, что для размножения нужны двое. Но что было делать, когда даже самые совершенные создания на земле были гермафродитами. Тогда то и был придуман секс.
В теплых океанических водах Большого Барьерного Рифа Австралии до сих пор живут эти удивительные моллюски. Они имеют самые причудливые окрасы, сочетающие в себе невероятные по красоте контрасты самых ярких цветов. Одни из них напоминают причудливые пёстрые платки, другие - двуцветные или разноцветные, сочетающие в себе самые смелые раскраски, походят на танцовщиц с бразильского карнавала.
Есть только одна общая черта, объединяющая их – все эти красавцы чудовищно ядовиты. Стоит только прикоснуться к их железистой коже, как тысячи смертоносных желез способны поразить взрослого человека, а если их яд попадет в кровь, то смертельного исхода уже не избежать. Так что лучше всего будет, если вы заберёте свои впечатления у себя в памяти, не прикасаясь к ним. Но самое удивительное в этих красавцах – не их расцветка, а способ размножения. Дело в том, что все они…гермафродиты, то есть особи содержащие в себе, как мужские, так и женские клетки. Однако У НИХ ЕСТЬ СЕКС – возможно, первый секс на земле, возможно самый примитивный, но всё-таки секс…Как же размножаются эти удивительные создания, спросите вы..Отвечу, -.по средством танца.
Встречаясь, две гермафродитные особи сплетаются телами в обворожительном танце…танце любви, обещавшим дать новые поколения моллюсков. Но не обольщайтесь, никакой романтики здесь нет, как нет здесь самки и самца. То, что с первого взгляда выглядит, как нежный танец, любви, на самом деле является жестокой и бескомпромиссной борьбой за право быть самцом, за право оплодотворить партнёра, и не быть оплодотворенным.
Изворачиваясь и изгибаясь, каждый из партнёров стремится первым пронзить своим членом партнёра, который, словно острый шип выдвигается у них прямо из головы. Куда - это неважно. Оплодотворение произойдет все равно – главное, чтобы острый, как шип жгутиковый член оказался в теле партнёра первым, тогда всё будет кончено. Первый, получивший безжалостный удар…становился самкой. Его тело сжималось, и не в силах более сопротивляться, он вынужден был принять сперму от партнера, то есть покориться ему. Так происходило первое спаривание на земле. Это был прототип первого секса.
Потом только природа догадалась разделить особи на постоянных партнеров, но принцип секса остался тот же и для высших биологических созданий, коими являемся мы, люди. Понаблюдайте, даже в сексе двух человеческих особей присутствуют редуцированные элементы борьбы. Подобно, как в человеческом зародыше на ранних этапах развития сохранились признаки эволюции, к примеру, жабры, которые на второй неделе беременности исчезают. Секс - это борьба, в которой, увы, бывают сбои в правилах.
Гомосексуализм есть один из таких атавизмов, сохранившихся ещё со времён доисторических моллюсков. Гомосексуализм наблюдается не только у людей, но и у животных и птиц. К примеру, голуби (я не имею здесь никаких аналогий), тоже иногда проявляют признаки гомосексуализма. Самец прыгает на самца, но не для того чтобы спариться, а для того чтобы подавить соперника и согнать с его гнездовой территории. Это очень сильное средство, чтобы раз и навсегда отвадить противника от гнездовой территории. После такой секс-терапии соперник уже никогда не посмеет посягать на самку доминирующей особи.
Дэвид нанёс удар первым. Это невероятно, но Бинкерс, несмотря на то, что он был старше Дэвида и физически сильнее его, попал под влияние мальчишки. Обаяние преступного гения, презирающего весь мир, которое олицетворял собой Дэвид, словно заворожили Бинкерса.
Он боялся этого мальчишки. Бинкерс проклинал тот день, когда его угораздило остановиться возле голосующего парня со шрамом. Он не понимал, что заставило его сделать это.
И обожание это было основано на страхе и ненависти, которую испытывал Бинкерс к своему партнёру. Эта была ни на что непохожая ненависть – ненависть выходящая из зависти и переходящая в сексуальное влечение. Он мог бы с легкостью
Встречаясь, две гермафродитные особи сплетаются телами в обворожительном танце…
избавиться от Дэвида. Просто вышвырнуть его на улицу, и закрыть двери, но Бинкерс понимал, что без музыки Дэвида, которую он писал специально для его богослужений, без божественного мальчишеского голоса Дэвида, никто не даст за его проповеди и ломанного гроша.
По сравнению с дико талантливым Дэвидом, Тод чувствовал себя жалким балаганным шутом. Людям было ровным счетом плевать, что вдалбливал им там какой-то неизвестный лысеющий проповедник (надобно сказать, что жители Флориды не очень то религиозны). Туда ходили, чтобы насладится хитами неизвестного пианиста, который играл, скрытый занавесом. Мальчишеский голос Дэвида зажигал огонь в сердцах людей, и они готовы были отдать последние деньги, лишь бы еще раз услышать его голос. Люди были влюблены в Дэвида, но кумир их оставался неизвестным.
Бинкерс ненавидел Дэвида, потому что понимал, что ему никогда не стать таким, как он. Бинкерс стремился к славе, работая до последнего пота, репетируя свои речи перед зеркалом, примеряя невероятные позы и лица, а Дэвида слава находила сама собой. У него был талант зажигать публику, даже если публика не видела его лица. Проповедь Бинкерса была лишь жалким обрамлением великого певца. Бинкерсу всё это казалось несправедливым, но он вынужден был терпеть, потому что Дэвид приносил деньги.
Неизвестный Дэвид, лицо которого никто не видел, был звездой, Бинкерс – ничтожеством, хотя его лицо знала вся Флорида. Бинкерс ненавидел Дэвида, потому что осознавал, что никогда не сможет сравняться со своим партнёром.
Тод завидовал его смелости, таланту, свободе, независимости, презрению ко всему миру – тем качествам, которых не было в самом Тоде. Дэвид был свободным художникам, Тод – рабом славы, жалким подражателем.
Тод презирал самого себя, до такой степени, что порой хотел вскрыть себе вены. И лишь, когда Дэвид грубо и болезненно вторгался в его плоть, крепко ударяя по ягодицам, он чувствовал блаженство от унижений, которым подвергал его маленький женоподобный Дэвид.
Дэвиду нравилось, то, что он был доминатом для более сильного Бинкерса, ему нравилось делать с Бинкерсом то, что когда то делали с ним. Дэвид ненавидел свое прошлое, ненавидел, то, как с ним обошлись, и теперь он страстно желал выместить своё унижение на Бинкерсе. Он ревел от восторга, когда видел, как плотные ягодицы Бинкерса подрагивали от его толчков. Он кусал, щипал его, как зверь, и Бинкерсу всё это нравилось. Бинкерс стонал как женщина и подчинялся жестокой игре. Насилуя Бинкерса, глядя, как его плотные мужские мускулы подрагивают от его ударов, он словно рассчитывался за унижения прошлого. Бинкерс напоминал ему отчима. Он унижал его, унижал и подавлял, за все унижения и подавления, которые испытал он от отчима, когда был беспомощным, никому не нужным ребёнком. На нем (Бинкерсе) он испытывал грядущее свое лидерство, о котором почти с опьянением думал бессонными ночами (от депрессивного психоза Дэвид страдал бессонницей).
Но, увы, так было лишь в постели. За пределами постели Бинкерс во всём властвовал над Дэвидом. Тод был для него словно мать для беспомощного, но талантливого ребёнка, которого нужно было постоянно водить за руку. Да, Дэвид был блестящим талантом, но никудышным организатором. Без Бинкерса Дэвид не смог бы ничего сделать. Для него было проще убить себя, чем договориться, к примеру, с местным фермером об аренде помещения. Дэвид считал эту пошлую работу ниже своего достоинства и с охотой предоставлял её Бинкерсу.
Но теперь, теперь всё было кончено. Это понимали оба. Богослужений больше не будет.
Бинкерс метался в лихорадке. Мысли у партнёров были одинаковыми.
Надо было что-то менять. Теперь они понимали, что теперь надо играть по – крупному. Девид хотел воплотить свою мечту и стать великим композитором, а Тод основать собственную общину амманитов. Нужно было только время, время, чтобы пересидеть, подготовится к этой новой жизни.
Вот уже несколько лет молодые люди предавались безделью, строя планы на будущее. Они никак не могли решиться на что-либо. Дэвид писал музыку. Бинкерс медленно, но верно сходил с ума. Лихорадка за лихорадкой монотонно подрывали здоровье бывшего проповедника. В этом проклятом болоте он превращался в немощного старика. Ему казалось, что от неподвижного образа жизни с каждым днём его живот растёт, а голова лысеет. Иногда, Бинкерс смотрел на себя и видел гадкую толстуху, вы не ошиблись – толстуху, а не толстяка. Бинкерсу казалось, что он превращается в женщину, в толстую рожавшую самку (почему рожавшую?). Он ненавидел своё тело, ненавидел теистическую казуистику, которую нужно было изучать день за днём, и от которой, как он думал, он толстел. Однажды Бинкерс в припадке ярости сжег богослужебные книги. Может быть, это следствие болотных газов, отравляющих отвратительными испарениями, но на Дэвида они почему-то не действовали. Все более превращаясь в мужчину, хрупкий юноша хорошел прямо на глазах. В Дэвиде появилась какая-то новая, притягательная сексуальность «плохого мальчика», которую так просто нельзя описать словами, в нем больше не было той жалкой детской миловидности, за которую все называли его девчонкой.
Да и дела у Дэвида шли куда лучше, чем у Тода. Это был настоящий прорыв. Он писал одну мелодию за другой, даже во сне Дэвид рифмовал, бубня себе под нос. Однажды, когда он так бубнил под нос, Бинкерс не выдержал и со всего маху заехал Дэвиду в глаз.
Дэвид не ответил, но затаил лютую злобу, которую не мог никак реализовать. Этот удар разрушил все надежды Дэвида на моральное лидерство. И хотя он всё так же трахал Бинкерса – это было уже совсем не то чувство ощущения лидера. Теперь все было тупо и грязно. Дэвид чувствовал себя обыкновенным педиком, копающимся в говняной заднице стареющего извращенца. Дэвид понимал, что так продолжаться больше не может. Бинкерс рано или поздно разделается с ним. Однажды он проснётся с перерезанной глоткой… как его отчим (Дэвида).
Дэвид не хотел подобной развязки. Он сам решил разделаться с Бинкерсом и забрать его долю, которую Бинкерс хранил на маленькой голубой банковской карте. Тупея от бездеятельной жизни на болотах, Дэвид никак не мог найти повод, пока Тод сам не предложил ему переехать в Майами.
Однажды, когда молодым людям вконец опостылело просыпаться вместе в одной потной кровати, Тод Бинкерс так и заявил Дэвиду:
-Неплохо бы нам с тобой, Дэвид, перебраться в Майами и «предаться там греху», а не то мы с тобой совсем одичаем в этой дыре. «Предаться греху» - на сленге проповедника означало зажить полной жизнью.
Предложение Бинкерса было принято. Дэвид с радостью согласился, наконец, покинуть «задницу аллигатора», как он называл Маш и перебраться в Майами. Тем более на проповедях им удалось сколотить неплохое состояние, которое молодым людям не терпелось потратить.
Прорвалось. Дэвид знал, что Бинкерс затеял что-то против него. Зацепившись за этот повод, Дэвид решил нанести удар первым. Он давно знал код несчастной голубой карты. Простой трюк со светящимся клеем помог ему в этом.
В одно прекрасное утро, Дэвид, перед тем, как они собирались за продуктами в ближайший супермаркет, незаметно намазал пальцы спящего Бинкерса люминесцирующем клеем, который оставляет следы. Если посветить ультрафиолетом, то на клавишах можно увидеть остатки клея. Путём шестнадцати простых комбинаций можно найти нужный четырехзначный код карты. Сегодня ночью должно все решиться. Дэвид выкрадет карту Бинкерса, снимет деньги в ближайшем банкомате, смоется на его автомобиле в Майами.
«Только бы этот болван Бинкерс не проснулся раньше времени». Дэвид знал, что у Тода была отвратительная привычка просыпаться ни свет ни заря и торчать у своего компьютера. Но Дэвид предусмотрел и это. Крепкий настой виргинской мяты должен был надолго успокоить Бинкерса. Вот почему Бинкерс громко храпел, развалившись поперёк кровати, он не успел даже расстегнуть подтяжки и дрыхнул прямо в брюках и обуви на чистых простынях. В обычное время, педантичный до чистоты, Дэвид убил бы его за подобное свинство, но теперь ему было не до того. Рука Тода была опущена и совсем затекла. Дэвид аккуратно разложил Бинкерса на кровати, накрыл покрывалом и принялся искать карточку.
Он обшарил весь дом, но карточки нигде не было. Дэвид изрыгал страшные проклятия. Кидаясь из угла в угол, он выворачивал вещи, в отчаянии бил посуду, но все было тщетно. Карточки нигде не было. Мутный рассвет рассеивал душную ночь. Прелый туман пополз в дом через открытую дверь. О, как ненавидел Дэвид рассвет в этот момент. Ему хотелось погасить проклятое солнце, которое так стремилось продраться сквозь полог могучих кипарисов.
А тут ещё и Бинкерс зашевелился. Дэвид взглянул на часы. Было пять – в это время Бинкерс всегда просыпался. У него был условный рефлекс, и никакая мята не могла помешать ему.
«Черт бы побрал этого придурка», - подумал про себя Дэвид, - « его не свалить даже лошадиной дозой».
Ничего не соображающий от снотворного, Бинкерс приподнялся, словно зомби из своего гроба, глупо уставился ошалелыми глазами в пустоту, и снова без сил плюхнулся на кровать. Похоже, его мутило. Тут, Дэвид заметил, что что-то голубое вывалилось из кармана его расстёгнутой рубашки на пол. Да, это было то, что он так искал всю ночь – голубая кредитная карта! Дэвид нагнулся и подобрал карту. Вдруг, он почувствовал, как рука Бинкерса схватила его за ворот рубашки.
-Отдай, мерзавец, - простонал Бинкерс, хватая его за руки. – Отда…, - но докончить фразу Бинкерс так и не смог, из его рта прямо на Дэвида хлынула рвота и потекла по подбородку. Дэвид брезгливо отпрянул. –Ты хотел отравить меня, долбанный ублюдок, отравить, отравить меня, чтобы украсть мои деньги! – Бинкерс начал злобно подниматься. Дэвид схватил слезоточивый баллон и направил струю в лицо Бинкерса! Раздался душераздирающий вопль, так что несколько цапель слетели со своих насестов, приняв за крик проповедника за вой давно вымерших кугуаров вбрачный период, а «глухие», как доселе считалось аллигаторы (заткнув раздвижные ушные перепонки), нырнули от страха в свои мутные пучины.
Его поймали с поличным. Отступать было некуда. Бинкерс вертелся, как дождевой червь в муравейнике, истошно визжа. Дэвид понял – пора с этим кончать. Бинкерс расскажет все полиции.
Нужно было решать что-то, пока Бинкерс был ослеплён. Увы, он не мог, убить Бинкерса. Бинкерс был намного сильней его. Вдруг, его взгляд упал на пузырёк с хлороформом. Этим хлороформом Бинкерс «эвтаназил» детёнышей аллигаторов, которых они с Дэвидом ловили на удочку, вместо рыбы, чтобы потом безболезненно делать из них лакированных чучел и сдавать их в ближайший магазин сувениров. (На эти деньги они с Дэвидом потом покупали продукты, потому что Бинкерс был скраден до ужаса).
Решение пришло мгновенно. Дэвид выплеснул содержимое флакона в подушку и накинул на лицо Бинкерсу. Бинкерс рванулся и ударил Дэвида в пах. Дэвид взвыл и согнулся пополам. Бинкерс, поднял руку, чтобы нанести второй удар по голове, и в ту же секунду свалился, как раненый зверь. Хлороформ сделал свое дело, Бинкерс был бес сознания.
-Умри, подонок, умри! – Дэвид прижал подушку к лицу Бинкерса и с силой надавил. Бинкерс схватил его за руку. –Живуч, гад, но ничего и ты подохнешь! – Дэвид был прав. Вскоре пальцы Бинкерса расслабились и выпустили руку Дэвида. Дэвидл снял подушку. Лицо Бинкерса посинело. Глаза закатились. Он был мертв. – Вот чёрт! – брезгливо воскликнул Дэвид. Животный ужас обуял его. Схватив заветную карту, он бросился к двери. Вдруг в дверь раздался звонок.
-Вода, вода. Вы заказывали свежую воду? Это мистер Дэлфи, - раздался веселый голос в дверь. Это был водовоз Дэлфи, который каждое утро понедельника разносил питьевую воду – второе поколение идиотов, ни к чему не способных, кроме как разносить воду. Нервы Дэвида не выдержали.
-Да, пошёл ты со своей водой! – что есть сил заорал Дэвид. По-видимому Дэлфи обиделся, он постоял немного и ушел. Дэвид не стал терять время. Он бросился к машине. И через секунду тарахтящий драндулет уже колесил по заросшей лесным дорогам Центральной Флориды.
Преступник снова бежал. Дэвид не сомневался, что убил своего напарника. Однако это было не так. Бинкерс оказался живучей, чем предполагал сам Дэвид. Бинкерс очнулся спустя несколько часов. Карты не было. Он бросился звонить в банк и полупьяным голосом объяснять оператору, что его ограбили, и нужно срочно закрыть карту. Он пытался повторить счет, но цифры расплывались у него в глазах, образуя мутное месиво. Его голос приняли за шутку и повесили трубку. С досады Тод со всему маху врезал кулаком об косяк двери, так что дом затрясло. Тоду не повезло. Как назло там оказался гвоздь. Душераздирающий вопль снова огласил округу.
Из окровавленной ладони торчал ржавый гвоздь. Кровь капала на ботинки. Бинкерс с удивлением уставился на торчащий в ладони гвоздь. «Стигматы», - скорбно произнёс он в голове. – «Это знак», - заключил он про себя и тут же содрогнулся от ужаса. Этот гвоздь, торчащий в ладони – зловещий знак, предвещающий мучения. Бинкерсу предстояло нести свой крест.
Стигматы – не стигматы, а ладонь болела невыносимо, почти до крика. Нужно было ехать в больницу. Скуля, как раненный щенок, полусогнувшийся от боли, Бинкерс вышел во двор – машины уже не было. Бинкерс понял – её угнал Дэвид. Кое-как закрутив ладонь полотенцем, он побрёл по направлению к госпиталю.
Каково же было удивление проезжавшего мимо комиссара полиции, когда он увидел, что по дороге, пошатываясь, почти в бессознательном состоянии от обезвоживания, с окровавленной рукой брел тот самый лжепроповедник Бинкерс, которого за мошенничество он разыскивал уже несколько лет.
Похоже, он был вдрызг пьян или обколот. Какая-то окровавленная тряпка болталась на руке. Комиссар коснулся его плеча, и Бинкерс тут же упал на раскаленный асфальт. Из распоротой руки торчал ржавый гвоздь. Пострадавший уже ничего не мог объяснить. За всю его долгую практику случай был почти невероятен. Тот, кого он разыскивал по всей Флориде уже два года, вот так, попадается на дороге, как последний бродяга.
.
Полицейская машина забрала Бинкерса. Больше его никто не видел. Бинкерса судили за мошенничество и незаконную религиозную деятельность – ближайшие пять лет он должен был провести в тюрьме.
Глава двадцатая
США, Штат Флорида, Майами
Ди джей Анджел
Пока Бинкерс сидел в тюрьме, у его партнёра дела шли как нельзя лучше. Освободившись от Бинкерса, как от тяжёлой ноши, Дэвид почувствовал себя легче. Он будто бы избавился от затяжной болезни, мучившей его долгие годы.
Пока бессознательного от потери крови и обезвоживания Бинкерса везли в полицейский участок, Дэвид уже стоял возле ближайшего банкомата. На удивление Дэвида, карточка открылась с первой же попытки. Дэвид счел это удачным предзнаменованием, предвещавшем удачное начало карьеры. С замирающим сердцем Дэвид смотрел, банкомат выплевывает аккуратные стодолларовые купюры. Дрожащими руками Дэвид взял купюры и поцеловал их солено пахнущую поверхность. Он проделал так несколько раз, пока на счёте горящей краснотой не высветился ноль.
Сердце наполнилось восторгом – теперь он был всемогущ. Мечта о карьере улыбалось ему. Больше ему ничто не мешало, кроме самого себя. Но Дэвид твердо решил преодолеть природную нерешительность и начать собственную карьеру. Собрав волю в кулак, он решил действовать наверняка.
На следующий же день по прибытию в Майами, он сразу же направился в «Мирабель» - самый шикарный клуб, который только знала Флорида,
Главный аниматор Элвин Кресс (немец по происхождению) лениво выцарапывал карандашом на бумажке сердечко, проткнутое стрелой амура, пока Дэвид битых полчаса распинался перед ним, умоляя прослушать композиции. Однако, ни доводы, ни уговоры не подействовали на главного аниматора, который не хотел даже слушать прыщавого и небрежно одетого паренька со шрамом. Сейчас его больше всего волновал его кофе с булочками, которые с минуту на минуту должны были принести.
Невысокий тщедушный паренёк всё время совал дискету, что-то объясняя ему, чего он никак не мог понять из-за головной боли. После вечеринки в честь рождения его клуба, он так перебрал, что ничего не соображал, и теперь, глядя в широко открытые взволнованные глаза Дэвида, его возбуждённые жесты, он мог только недоумевать про себя: «Откуда мог взяться этот засранец?»
Кресс перебирал все вчерашние лица, которые он мог видеть на той вечеринке, но лица со шрамом там не было. «Если оно и было, то шрам я, наверняка бы, заметил», - подумал про себя Кресс, однако лицо показалось ему знакомым. Вот уже битых полчаса, пока Дэвид говорил, Кресс бился над этой загадкой, но никак не мог найти ответ на неё. Наконец, ему всё это надоело. (Как и все немцы Кресс ценил своё время). К тому же, паренёк становился всё невыносимей. Он сам вставил дискету в свой плеер, грянула музыка, больно ударившая по ушам Кресса. Дэвид принялся исполнять невероятный танец, отчаянно виляя бедрами.
-Ваш кофе готов, сэр! Три штруделя с пармезаном и пицца с грибами – всего тридцать долларов! - Когда Дэвид исполнял одно из своих невероятных «па», дергаясь, как паралитик, в кабинет вошел разносчик пиццы.
-Хорошо, положите всё на стол.
Но Дэвид словно не замечал вошедшего, он продолжал делать свое дело, на всю студию раздался его мальчишеский голос, певший любимый хит Дэвида «Господь любит меня».
-Извините, но мы принимаем только видео, это закон! – одним разом прервал его Кросс.
-Я не мог сделать видео, у меня нет видеокамеры.. Ведь для ди –джея главное музыка. Я всегда считал, что видео только портит музыку, -стал хило оправдываться Дэвид.
-Здесь мне плевать, что вы считаете! - начал раздражаться Кресс. –Вы, кажется, плохо меня поняли, я же сказал, что наша студия ПРИНИМАЕТ ТОЛЬКО ВИДЕО! - почти по слогам произнес Кресс. - Это НАШ закон, и он для всех!
-К черту ваш долбанный закон! – заорал Дэвид. – Я только хочу, чтобы вы прослушали мою дискету. – Дэвид положил дискету прямо на чашку дымящегося кофе, вместо пиццы.
-Ну, хватит, забирайте свою дискету и проваливайте отсюда, пока я не позвал охранников!
-Я не куда не уйду, пока…!- но докончить свою фразу Дэвид так и не смог, он увидел, как его дискета полетела в мусорное ведро. Нервы у Дэвида не выдержали. С досады он схватил мусорное ведро и со всего размаху ударил им об стол. Бумаги и мусор полетели в разные стороны. Капли горячего кофе обдали Крессу лицо. Чашка горячего кофе сразу же «взбодрила» Кресса. Он вскочил от боли и в ярости набросился на Дэвида. Но парня уже нигде не было. Громко шаркнув дверью, так что стены студии затрещали, молодой человек так же внезапно исчез, как и появился, оставив лишь рассыпавшийся мусор.
Так прошло первое «прослушивание» Дэвида.
Озадаченный утренней встряской, Кресс задумчиво подобрал осколки разбившейся дискеты. Вдруг его сердце словно ударила холодная игла. Он вспомнил, ГДЕ УЖЕ ВИДЕЛ ЭТО ЛИЦО. Это был тот самый мальчик-мясник, прославившийся на всю Флориду кровавым убийством отчима. Кресс схватился за похолодевший лоб и безжизненно опустился на пол.
-Этого не может быть! – громко воскликнул Кресс и бросился к компьютеру. С экрана на него смотрело то же лицо…без шрама.
Пока ошалевшие охранники студии пытались поймать незадачливого посетителя, который вихрем вылетел из студии директора, на лестнице и в лифте, Дэвид выскочил в окно и галопом помчался по пожарной лестнице. Для ярого поклонника паркура, к которым принадлежал Дэвид, не было препятствий. Стоило найти ему точку опоры, и он мог преодолеть любое препятствие. Увы, прогнившая от ржи лестница заканчивалась на втором этаже. Внизу было помойное ведро. Дюйм мимо – и ему конец. Он либо сломает ноги, либо его переломит пополам, как дохлого щенка.
Собравшись в комочек, Дэвид спрыгнул вниз… прямо в помойное ведро. Мешки мусора смягчили удар. Дэвид со смаком перекрестился и захохотал. В ту секунду, когда он приземлился на плохо пахнущие мешки, мгновенная мысль ударила в голову - его будет звать «Падший Ангел». Нет, «падший» тут было бы несколько неуместно. Помнится, прихожане Бинкерса в тупом восторге религиозного экстаза поющим ангелом. Нет, не то. Просто, «Ди-джей Анджел» - это звучало величественно и в то же время просто. Дэвид радостно усмехнулся этой мысли и кубарем помчался по какому-то грязному переулку.
Пока перепачканный, дурно пахнущий человечек бежал по улице, возбужденный происшествием, он то и дело останавливался и в исступлении вскрикивал:
-Я буду великим, я буду! А-а-а!!! – Вдруг, какой-то полицейский, приняв его за обкуренного наркомана, схватил его за рукав. Дэвид вскрикнул, и вдруг приступ рвоты, ударив в нос, брызнул на ботинки полицейского. Растерявшийся от такого неожиданного поворота событий полицейский отпустил руку. Этого мгновения было достаточно. Дэвид рванулся и побежал прочь.
С этого мгновенья Дэвид понял, что его в любой момент могли схватить. Призраки прошлого вновь встали в его мозгу. Он снова увидел глаза отчима… те самые мертвые глаза с огромными зрачками, над которыми так назойливо вилась муха. Тогда, он тоже схватил его, за ногу, своими мёртвыми раздувшимися пальцами. Он не мог перескочить, не мог…, а теперь смог…Вдруг, удар свалил его, с ног. Он схватился за голову и потерял сознание. Жара и безудержный бег сделали своё дело – он потерял сознание.
Кто-то вылил на него бутылку воды. Дрожащие очертания стали принимать свои формы и краски. Дэвиду дали воды – он сделал несколько жадных глотков. Перед собой он увидел уличных танцоров. Дэвид судорожно потрогал рюкзачок – деньги были на месте (он всегда носил их с собой).
-Ему надо в больницу, кто-нибудь, позвоните 911, - раздались над его ухом обеспокоенные голоса. Дэвид хотел встать, но не мог, страшное головокружение не давало сделать ему и шага, будто его стреножили. «Теперь то уж точно попался», - промчалось в мозгу у Дэвида. Солнце палило его лицо. В толпе, перед собой он увидел посиневшее лицо Бинкерса:
- Отдай деньги! – тихо произнес проповедник.
-Нет, нет! - заорал Дэвид и, сжимая рюкзачок, бросился вниз по улице.
-Чокнутый какой-то, - произнёс один из танцоров, повертев у виска пальцем.
-Должно быть здорово обкуренный. – Вслед Дэвида раздался громогласный взрыв смеха. Дэвид остановился и смешно повёл плечами. Смех повторился. Дэвид обернулся и, оскалив зубы в наглой усмешке, выставил средний палец. Группа была обескуражена. А Дэвид бросился бежать, торжествуя в душе.
Выдохнув у побережья, он проверил свои капиталы, нежно, словно женщину, поглаживая зелёные купюры.
Что ж, это была всего лишь первая неудача. У кого не бывает первой неудачи в великом деле, которое они начинают. Чтобы стать звездой, нужно претерпеть первую неудачу, как неизбежный период, через который должен пройти каждый художник.
Как девственник, лишающийся своей невинности, как преступник, совершающий свое первое преступление, как артист, впервые выходящий на сцену. Так же мерзко и гадко, но потом, потом ты получаешь свой успех в десятикратном размере. Да и сам успех тут не важен. Главное – осознание, что ты смог. Переломил себя. Посмел сделать первый шаг – не важно, удачен или не удачен он был. Самое трудное позади. Теперь, вот теперь начнётся настоящее дело. Теперь он должен доказать себе, что он на что-то способен, и иного пути нет.
Море ласково обнимало его босые ступни. Дэвид начал засыпать. «Нет, не спать. Теперь не спать».
Уставший, Дэвид поднялся с песка. После долгого лежания в глазах потемнело. Но вскоре глаза стали привыкать… к той красоте, что открывалась перед ним. Теперь уже был заход. И заходящее за тёмный от грозовых туч горизонт, солнце окрашивалось в зловещий ярко алый цвет, озаряя бронзовый океан мириадами бриллиантовых брызг. Но не эта красота сейчас интересовала Дэвида.
Гораздо больше его заинтересовала яхта, подходившая к берегу. И не из-за того, что эта роскошная яхта была настоящим произведением искусств. Каждая линия была выверена до идеала. Белоснежная яхта шла бесшумно, словно летела над мрачнеющим океаном на крыльях-парусах большой белой птицей. Но не это произвело на Дэвида такое сильное впечатление, что он застыл с раскрытым ртом. То, что заинтересовало его, находилось на самой яхте. Вернее не что, а кто.
Это была прекрасная девушка стоящая на носовой палубе. Её огненные красные волосы, подвязанные длинным голубым шарфом, свободно развивались на ветру, путаясь с ярким пламенем ярко голубого шёлка. Роскошный ярко белоснежный морской костюм, такой же идеально белоснежный, как и её яхта, красиво облегал её стройную высокую фигуру.
«Да, для такой женщины стоило бы жить, - подумал Дэвид. –« Богиня», - но потом, как это всегда бывало у Дэвида, мысли его приняли мерзостный характер. - «Что ж, быть может, любовница какого-нибудь миллионера. Все они суки, готовые продаваться за красивую жизнь. Сука она и есть сука, как бы красиво она ни была упакована. Быть может, эта самая богиня с минуту тому назад отсасывала у какого-нибудь пузатого, богатого старикана, который владеет миллионами».
Дэвид хотел повернуться и уйти, но что-то держало его. Что-то в этой женщине завораживало его, будило сознание. Он решил следовать до конца, чтобы выяснить все сам.
Раскаты грома, предвещавшие бурю, уже ворковали вдали. Огненные молнии озаряли черное небо. Очевидно, яхта спешила пристать к берегу, чтобы успеть скрыться от шторма. Дэвид помчался на стоянку яхт. Ноги сами несли его туда. В его голове вертелось только два слова, которые золотыми буквами были написаны на белоснежном борту – «Жемчужина Флориды».
- Вечеринка отменяется. Губернатор не приедет. Яхту отгоните бухту! – небрежно бросила она капитану. - Лимузин здесь? – спросила она у одного из охранников – толстошеего белобрысого детины.
-Что –то не видно, - он поводил своей толстой шеей из стороны в сторону.
-Мать его… этого водителя! Не хватало только вымокнуть до нитки. Немедленно свяжитесь с ним, пусть гонит машину к стоянке, не то я уволю вас всех к чертовой матери!
-Слушаюсь, мисс Баркли! – Дэвиду показалось, что охранник привстал на цыпочки и кивнул головой, словно китайский болванчик.
По решительным жестам девушки Дэвид понял, что эта женщина была не рабыней, а хозяйкой. «Баркли, кажется, он назвал её мисс Баркли. Неужели, она и есть та самая мисс Баркли, отец который владеет яхт-клубом на побережье?».
Дэвид уже успел прочесть фамилию Баркли на плакатной вывеске. Там так и было написано: « Посторонним вход воспрещён. Частная собственность Баркли». Для Дэвида подобного рода препятствий не существовало. Он с легкостью перемахнул колючую изгородь «частной собственности» и теперь был здесь.
Вдалеке послышались гудки. К пристани подъехал роскошный белоснежный лимузин. Она прошла мимо, бросив брезгливый взгляд на Дэвида, которого она приняла за вездесущего папарацио.
-И тут они, - бросила она сквозь зубы.
Роскошная женщина садилась в роскошный лимузин. Для Дэвида это был совсем другой мир – мир богатых людей. Мир, к которому он стремился и который казался ему недосягаемым.
В этот момент, находясь почти рядом со сказочно красивой женщиной, Дэвид явственно почувствовал свою ничтожность, незначительность, почти убожество.
Ему хотелось закричать. Вывалить перед ней все свои деньги, чтобы доказать, что и он принадлежит к их миру. Лишь бы она обратила на него внимание. Лишь бы она не считала его ничтожеством, невидимкой, пустым местом…но, увы, для прекрасной богини с роскошной яхты он просто не существовал, как не существует для гламурной дивы жалкий беспризорник, вдоль и поперёк бороздящий улицы в поисках пропитания и хоть какого-нибудь места для ночлега.
-А ну пошёл отсюда! – толстошей – охранник грубо пнул его под зад, словно бездомную собачонку, так что Дэвид упал лицом в песок. Белый лимузин, взбив песок в лицо Дэвиду, отъехал. Дэвид выплюнул песок изо рта, и задумчиво глядя вслед лимузину, грустно произнёс:
-Вот это женщина! - А затем сжал кулаки, решительно ударил по песку. - Эта сучка будет моей!
-Тебя отвести в полицию, парень? – охранник лодочной станции держал его за шиворот, словно бродягу. Дэвид не выдержал. Сжав кулак, он с отчаяния вмазал в лицо толстолобому прихвостню богатых и, пока тот приходил в себя от неожиданного выпада тщедушного мальчишки, вырвался и бросился к выходу.
-Стой, ублюдок! – закричал охранник.
Перемахивая через колючую изгородь, Дэвид, вдруг, задумался: «А почему, собственно, когда кого-нибудь хотят поймать кричат «стой» - ведь знают же, что не остановится, а всё равно кричат?»
Во всяком случае, мисс Баркли не ошиблась. Через полчаса разыгралась такая буря, что Дэвиду, хочешь -не хочешь, пришлось снять номер в каком задрипанном мотеле.
Развалившись на не совсем чистом покрывале, он зажег свет, и, взяв маленькое зеркальце, поднёс его к самому носу. Дэвид был близорук. На него смотрело гадкое прыщавое лицо худого мальчишки с лопоухими ушами и большим картошкообразным носом. Неудивительно, что такая женщина, как она приняла его за бродягу, а из студии Кресса его вышвырнули.
Дэвид ненавидел своё отражение. Ненавидел эти широкие грязные поры, редкие сальные волосы, которые вечно не лежали, так чтобы шрамов было не видно, ненавидел свое тело – худые индюшачьи плечи, маленькие пухлые ладони, похожие на ладошки хомячка. С такими маленькими ручками его никто не воспринимал всерьёз… Он ломал ненавистные пальцы, до боли вытягивая суставы, но, наперекор ему, пальцы только распухали и становились ещё безобразнее.
Что ж, с этого дня он попытается сделать всё, чтобы изменить свою внешность к лучшему. В тот же бушующий ураганом вечер он истратил почти все деньги на салон красоты, на самые модные бутики одежды, но результат казался ему ещё отвратительнее, чем был раньше – из бойкого мальчишки-хулигана, он превратился в напомаженного с ног до головы Гея.
Когда наступила ночь, Дэвид взял огромную книгу Адресов Майами и стал искать…. «Барио, Барио. Барек, Баре, вот снова Барио. Сколько же этих людишек с ненавистной мексиканской фамилией Барио в Майами!» - сердито подумал про себя Дэвид. Дэвид не знал, имя той богини, которую он встретил на палубе чудесной яхты, но он очень хорошо разбирался в Интернете. Дэвид точно запомнил адрес стоянки яхт и без труда мог отыскать, кто владеет этой стоянкой по одной лишь фамилии «Баркли». Вот, наконец, он нашел в электронном справочнике то, что так долго искал и прочёл в слух:
-Мисс Фрида Баркли, совладелица элитного яхт-клуба Баркли. - «Это интересно».
Дэвид откинулся на подушку, их которой торчали куриные перья и, не переставая думать о загадочной мисс Баркли, стал с наслаждением мастурбировать.
Через некоторое время ему удалось устроиться ди-джеем в какой-то заштатный клуб с подмоченной репутацией. Что ж, это был только первый шаг…перед великим. Как бы то ни было, работа ди-джея не угнетала его, а даже давала необходимый тонус, чтобы не расслабляться.
Каждое день он приходил к дому мисс Баркли и подолгу стоял перед её окнами. Каждый раз Дэвид с упоением наблюдал, как её лимузин каждое утро выезжает из дома. Он знал, что за тонированными окнами находится та, которую он жаждал больше всего на свете. Каждую ночь, когда у него не было работы в клубе, (Дэвид работал только по выходным) он наблюдал, как за плотными шторами загорался таинственный красный свет, напоминавший свет фонарей борделя, и как за плотными занавесками появлялась её стройная фигура. (Как думал в своём воображении Дэвид, хотя, в действительности, он смотрел на окна кухни и видел тень кухарки, хлопотавшей там).
Словно обезумивший от вожделения зверь, он метил углы ограды мочой. Это был особый ритуал. Ритуал животного, устанавливающего принадлежность своей территории и самки, которая находиласьна ней. Эта была животная страсть, не поддающаяся человеческому пониманию. Иногда он садился на корточки и выл на луну, как волк.
-Ты что тут делаешь? – Дэвид испуганно вскочил и натянул штаны. Перед ним стоял огромный белобрысый детина с тупыми глазами, даже в сумерках он узнал охранника того самого, который каждое утро открывал дверцу лимузина, в которой садилась его «богиня». – Ты что, оглох? Я ТЕБЯ СПРАШИВАЮ, МУЖИК, ЧТО ТЫ ЗДЕСЬ ДЕЛАЕШЬ?! - Хотя Дэвид и успел натянуть штаны, но он никак не мог остановить процесс мочеиспускания. Он с омерзением чувствовал, как горячая моча, наполнив трусы, потекла по ногам. Это разъярило Дэвида. Он готов был изорвать его толстую упругую шею зубами, но только дюжая комплекция охранника останавливала выход его злости.
-Ничего. Стою, - как-то невнятно буркнул Дэвид, а потом, нагло уставившись прямо в глаза, зло выпалил: - Разве это запрещено законом? Я имею право стоять здесь хоть до второго пришествия.
-Вот, что, пошёл вон отсюда, не то я позову полицию.
Слово «полиция» произвело на Дэвида отрезвляющее впечатление, на этот раз он решил не рисковать и не связываться с тем, кто был явно сильнее его. Он развернулся и побежал прочь. Больше его никто и никогда не видел возле дома Баркли. У Дэвида был другой план.
Первый альбом ди-джея Анджело так и назывался « Fall Angel», что в переводе означает «Падший ангел». «Падший Ангел» - он назвал так свой альбом в честь благополучного приземления в бочок с мусором, когда, как мы помним, он спрыгнул с крыши студии.
Вскоре ему удалось подцепить какую-то чернокожую певичку по имени Даниэла. Её сильный гортанный голос потряс Дэвида, когда она исполняла своё соло, под аккомпанемент жующих безразличных лиц посетителей, которым общем-то было наплевать, что творилось на сцене.
Дэвид сразу понял этот не мужской, ни женский голос - голос бесполого ангела – то, что надо было ему сейчас. Он подошёл и предложил ей работать вместе. Она согласилась. Так сложился дуэт, который так и назывался – D&D или, по-нашему дуэт двух «D».
Ведь все песни Дэвида были посвящены Фриде Баркли. Той пленительной рыжеволосой незнакомки, которою он любил и ненавидел больше всего на свете, той, которую считал воплощением ангела, и той, которую его развращенная похоть вожделела в томных эротических фантазиях, женщине, которую он так страстно желал, но не мог получить, как запретный плод.
О, низкий голос Даниэлы был так похож на ЕЁ голос, но эти две девушки были совсем разные не только внешне, но и внутренне. В понимании Дэвида Фрида была белой госпожой, завладевшей его сознанием, Даниэла –жалкой чернокожей рабыней, пустой глупой сучкой, выполняющей все его прихоти, рабыней, которую хотелось унижать, оскорблять, насиловать, и это бесило Дэвида больше всего – это несоответствие желаемого и настоящего. Ему казалось, что какая-то невидимая сила постоянно подшучивает над ним, выставляя подобные редкие совпадения голоса совершенно разных людей, даже по расовой принадлежности. Но какая в том разница для творчества? Ему нужна была не Даниэла, а её голос! Он нашел свою певицу, и теперь, когда он с ней завоюет весь мир своим творчеством, он сможет заработать все деньги мира, чтобы покорить ЕЁ, ту, которая была так недоступна и желанна.
У него было только одна цель – его первый альбом. Запах славы преследовал его, он чувствовал её солоновато-терпкий запах – запах денег. Ночью ему снилось, как две девушки Фрида и Даниэла пели фальцетом одним голосом, прямо как знаменитая группа «АББА».
Вот и первое выступление на радио «Флорида». Это была сенсация. Его песня «Поцелуй ангела» разорвала ночной эфир. Альбом неизвестного композитора вызвал шок в андеграундном мире музыки. Весь мир гудел. Все хотели знать его имя, но композитор оставался неизвестным. Увы, мальчик- мясник, убивший собственного отчима, не мог раскрыть своего настоящего имени. Он называл себя Ангелом. Многие думали, что эта мистификация. Такого человека могло и не существовать, но как знать…
До славы оставался только один шаг. Оставалось только записать альбом. Но какая-то неотвратимая сила помешала сделать Дэвиду этот шаг. В последний момент, когда уже было все готово, Даниэла заявила, что беременна от своего дружка-рестлингера. Для Дэвида это был шок. Все его планы шли прахом. Беременная певица никому не нужна. За беременную пивичку не один продюсер не даст и ломанного гроша. Он настаивал на аборте, он отдал ей последние деньги, что остались после уплаты студийной записи. Срок студийной записи подходил, а её нигде не было. Дэвид понимал, что Даниэла смылась от него навсегда. Дэвид ломал свои маленькие гадкие пальцы, кусая ногти до мяса, до крови. Наконец, с наслаждением втянув длинную дорожку кокаина, он забылся потным горячечным сном.
Вдруг резкий звонок раздался в его номере. Дэвид вскочил и спросонья незамедлительно отворил двери. Он ожидал увидеть там Даниэлу, но вместо Даниэлы на пороге стоял огромный черный великан. Дэвид сразу же признал в нем бой-френда Даниэлы – Сиза Штрайкера. Дэвид навалился на дверь, но было поздно. Одним ударом мощной руки рестлингер выбил хлипкую дверную цепочку. Не говоря ни слова, он схватил Дэвида за горло и поднёс его к своему страшному лицу. Дэвиду никогда не было так страшно. Он понял – сейчас его убьют. Вся жизнь пронеслась в одно мгновенье. «Только бы не было больно», - подумал он.. Как и все гомосексуальные личности, Дэвид боялся даже малейшей боли.
Боли не было. Мощный удар пришелся в челюсть. Больше Дэвид ничего не чувствовал – он потерял сознание.
Перепуганный портье застал окровавленного Дэвида на полу, когда взбесившийся негр уже добивал его.
Вместо студии – больничная палата, вместо микрофона – кислородная трубка. Теперь Дэвид мог не беспокоится, что кто-нибудь узнает его настоящее имя – лицо его было изуродовано так, что и родная мать вряд ли бы узнала его, если бы вернулась с того света.
Того парнишки больше не было. Серия пластических операций, оплаченных Штрайкером, как виновником избиения, почти до неузнаваемости преобразило его лицо. Теперь Дэвид был человек-никто, ведь никто в Майами (даже в клубе, где он работал) не знал его истинного имени. Что ж, раз у него нет лица, то не будет и имени. Повреждения мозга позволяли выдумать повод то, что после избиения, он ничего не помнил. Что касается документов и страховки Дэвида, то их никто не нашёл, потому что их никогда и не было.
Худое шрамированное лицо смотрело в зеркало. Что ж, так даже лучше. В его изуродованном лице появилась какая-то брутальность, которой не было до этого. За время, пока он лежал в больнице, его волосы успели отрасти ниже плеч. Только окрашенные в безобразно белобрысый цвет концы ещё напоминали ему о несбывшейся надежде записать свой первый альбом. Дэвид взял медицинские ножницы, висевшие у него на капельнице, и омерзительным наслаждением отстриг волосы. Теперь было всё в порядке. Единственное о чем сожалел – это то, что здесь не было кокаина. Добрая дорожка привела бы его разбитый мозг в должное состояние.
Однако и кокаин не понадобился. Пущенные в вену снотворное, подействовало умиротворяющее, и вскоре Дэвид забылся спасительным сном.
-Прощай Анджел! - тихо пошептал он в полусне.
Этому странному негру с немецкой фамилией Штрайкер каким-то невероятным образом удалось вывернуться от тюрьмы. Провидение вновь повернулось против Дэвида – чтобы выгородить своего чернокожего дружка, чьего ребёнка она носила под сердцем, Даниэла свидетельствовала против своего бывшего работодателя, говоря, что Штрайкер напал на него, потому что Дэвид избивал её. Дело вмешалось и то, что адвокат Штрайкера попался не робкого десятка. По чудовищному совпадению обстоятельств адвокатом обидчика Дэвида был сам мистер Баркли, тот самый Баркли, который доводился отцом Фриды Баркли – его рыжеволосой богини, а это гарантированный успех. Дэвид проиграл процесс с треском. Ему даже не выплатили компенсации за увечья.
С тех пор он твердо ненавидел фамилию Баркли, и решил жестоко отомстить,…прежде всего, ЕЙ, которую почему-то считал воплощением первичного зла.
Как и все деструктивные личности, Дэвид не любил жаловаться, но и прощать он не мог. Он с превеликим наслаждением упрятал бы Штрайкера за решётку, но теория об амнезии была как никогда удачна, и Дэвид никак не мог не воспользоваться ей. Амнезия списывала все. Дэвиду нравилось разыгрывать из себя болезненного безумца, хотя по сути таковым он и являлся. В свои двадцать пять лет у него не было не фамилии, ни имени – его звали Дэвид. Фамилию же Гарт, он «придумал» себе сам.
Так на свет вновь появился Дэвид Гарт. Новому Дэвиду Гарту нужно было на что-то жить. Его надежда на свой первый диск провалилась. Он снова был без денег, свободен и никому не нужен. Ему снова было не на кого рассчитывать, кроме самого себя.
Случайные заработки. И одна мысль – о куске хлеба. День за днём. Дэвида угнетала такая жизнь.
Да и погода оставляла желать лучшее. Серия разрушительных штормов промчалась над Флоридой. В такую погоду люди мало думают о развлечениях. Дэвид дал объявление, что предоставляет свои услуги в качестве ди-джея. Но и это приносило лишь гроши, потому как у Дэвида не было собственного оборудования, а без него мало кто осмеливался приглашать малоизвестного ди-джея. Талант Дэвида был словно завалящая кукла, которая никому не нужна. Дэвид был сломлен, лишь наркотики помогали ему забыться.
С доброй понюшки кокаина Дэвид сел на героин. Только героин помогал возвратить ему свой талант. Состояние на грани становилось для него привычным, лишь такое состояние открывало для него новые грани музыки, доселе невиданные его пониманию. Он писал и писал, словно захлебываясь, словно боясь не успеть. Но когда доза отходила – его голова разламывалась в страшных болях. Эти боли издевались, унижали его, Дэвид чувствовал себя раздавленным и ничтожным.
Денег на наркотики требовалось все больше, а зарабатывать получалось у него всё хуже. Едва выскребя за вечер сто долларов, он бежал в клуб за очередной дозой. Жизнь превратилась в замкнутый круг, из которого было уже не вырваться. Дэвид чувствовал себя, словно непробиваемая кирпичная стена сжималась вокруг него, и он ничего не мог с этим поделать.
И, о, удача, его пригласила она. Когда Дэвид распаковал заявку…и не поверил своим глазам – на бумаге стояла её фамилия. Дэвид взвизгнул и подскочил через голову. Так оно и вышло, когда он прочёл знакомую фамилию, – он сделал сальто-кульбет.
-О, да! Да! Да! Да! Да!
Такой шанс выпадает раз в жизни. Дэвиду казалось, что он начинает сходить с ума от радости. Это станет началом его начал. Он завяжет с наркотиками и будет великим композитором. Лавры нобелевской премии уже будоражили его воображение. Он снова верил в свою судьбу.
Да, сегодня на яхте «Жемчужина Флориды». Сегодня она должна принадлежать ему. Сегодня или никогда, потому что другого шанса у Дэвида не будет. Всё будет, так, как он захочет…или он покончит с собой ударом ножа в горло.
Они сидели с безразличным видом, жуя бурлетки с икрой. Никто не обращал внимания на его музыку, как будто она была простым фоном. Эти тупые скотины ходили, разговаривали, жевали, сосали шампанское, смеялись, лизали друг друга под его великие композиции, которые он создавал в поту долгие мучительные месяцы своего забвения.
Ярость наполняла сердце Дэвида. У него начиналась ломка. Вдруг взгляд упал на неё, ради которой он пришел на эту проклятую яхту.
Именинница сидела в углу, тупо созерцая своих гостей. Шампанское уже успело ударить ей в голову. Горькая слеза упала на её нежную чуть раскрасневшуюся от духоты и шампанского кожу. Она страдала. Она была отверженной, как и он. Никакие богатства не могли купить ей любовь.
О, как желал Дэвид броситься и прямо при всех зацеловать её до смерти. Но неведомая чудовищная сила удерживала его от этого поступка. «Другого шанса у тебя не будет», - проговорил неведомый голос в голове. Кулак все сильнее сжимал гранату…
Глава двадцать первая
США, Центральная Флорида, лесная хижина в районе болот великого озера Окичоби, где-то в стах километрах от Санкт-Петербурга.
Смерть подонка
Женщины любят подонков,
Лишь они оставляют здоровых потомков…
Песенка нашей попсы
Вена пульсировала под её нежной кожей. Иногда понимаешь, что такое, когда жизнь висит на волоске. Одно движение – ей конец. Она завизжала. Её визг крепко полоснул его по нервам. Он напоминает визг свиньи…тупой, глупой, жирной свиньи, способной лишь стать мясом…мясом, мясом. Все женщины – мясо. Они одинаково визжат, когда их трахаешь, визжат от восторга и страха, от боли и унижений, от истерики и смеха. Их крик – визг свиньи. «Мясо, мясо, мясо…», - отдается в его голове. «Нет, прекрати!». Она не унимается – глупая, жирная свинья…
Дэвид с наслаждением полоснул её по горлу. Звук рвущейся тряпки. Кожа рвётся как тряпка. Глупо. Оказывается, человек ничем не отличается от тряпичной куклы. Её теплая кровь хлынула ему на колени. Она больше не визжит.
-Прощай, милая. – Он с наслаждением прикоснулся своими губами к её остывающим губам. Она уже не отвечала. Не могла ответить. Она мертва. Дэвид нагнул голову и посмотрел на грудь. Он весь в крови, в её крови. Странно, она умерла, а кровь бьет фонтаном. Нет, же она не умерла,…она смеётся! Стоит и смеётся над ним! Удар ножом – она смеётся, ещё и ещё – она смеётся. О, боже милостивый, да она бессмертна! Это он ранен. Точнее, убит.
Револьвер. У неё револьвер. Такой странный старинный револьвер, который рисуют в старинных ковбойских фильмах. Это из его груди сочится кровь, заливает рубашку и капает на его босые ноги. Боли нет, но он чувствует её теплое вязкое тёплое прикосновение.
Он умирает …и просыпается. Сон. Это всего лишь очередной кошмар.
Она лежала рядом. Огромный живот под одеялом выделялся особенно безобразно. Она снова беременна. Одутловатое от беременности лицо кажется тупым. Хочется ударить её и убить, но Дэвид знает – там внутри то, что принадлежит ему – его ребёнок.
У Дэвида ломка. Всё тело болит, будто его избили. Во рту отвратительная горечь. Его мозг разваливается на части. Больше нет сил терпеть эту боль. Если он не примет героин - он подохнет. Всё напрасно. Даже лошадиная доза метанола, жалкого заменителя героина, не помогает. Но и его больше нет. Ничего нет!
Она громко храпела, как свинья. С этим животом она и в правду похожа на свинью. Толстая и тупая. Дэвид положил ладонь на её вспотевшее лицо. Она застонала, скорчила отвратительную гримасу и, хрюкнув, отвернулась.
-Мразь! – злобно прошипел Дэвид. Он знал, что она где-то прячет свои бриллианты, те самые, что подарил ей её отец. – Куда ты их запрятала, сучка? Отвечай, отвечай! – Дэвид схватил её за лицо и стал водить из стороны в сторону. – Она не могла кричать, она только стонала, делая вид, что спит.
За всё пребывание их в домике на болотах он перерыл здесь все, но так и не нашёл заветной бархатной шкатулки. За эти бриллианты он мог бы получить сотни доз героина, чтобы вколоть себе разом и, наконец, избавится от этой проклятой жизни…
Ломка становилась страшной. Схватившись за живот, Дэвид, кряхтя, ползал по полу, собирая в рот пылинки, смешанные с остатками рассыпавшегося кокаина. Он с наслаждением ел эту дрянь, думая, что хоть это поможет. Бесполезно. Тело словно разваливалось на части, словно превращалась в один большой ноющий синяк. Даже просто пошевелиться было больно.
Дэвид лег рядом с женой попытался уснуть, ведь было только пять часов утра. Но драконовская привычка Бинкерса вставать в пять и приниматься за работу, наложила свой отпечаток – Дэвид никак не мог заснуть, хотя чувствовал себя не выспавшимся.
Вдруг его взгляд скользнул по запыленному окну, грубо забитому досками. Между прогнивших досок, откуда проникал свет, на пыльном стекле дрожащими буквами было выведено только одно слово: «ПОМОГИТЕ».
Мечты Дэвида рухнули как карточный домик. Все деньги уходили на героин, а его с каждым днём требовалось все больше и больше.
Сначала всё было круто. Наркотики приносили взрыв творчества. Дэвид выступал в лучших клубах Майами и был, что называется, в ударе. Не прошло и пол – года, как он стал настоящей звездой. Толпы поклонниц каждый день осаждали ди-джея – «D» - это был новый сценический псевдоним Дэвида Гарта.
Но вскоре все так же стремительно оборвалось, как и началось. Дэвид скрывал своё пристрастие от жены, не желая расстраивать свою беременную супругу.
Дэвид думал, что сможет остановиться в любой момент, но это было не так. Петля всё туже затягивалась вокруг его горла.
Он понял это в тот день, когда попал в больницу с передозировкой. Свет отключился, когда он собирался выйти на сцену. Единственное, что Дэвид помнил тогда – это холодный пол гримерной. Его нашли корчившемся в судорогах. Он так и не успел сделать себе «спасительный» укол.
А дальше…дальше все закончилось. Наркологическая лечебница. Капельница, жестокая ломка, потом снова капельница…
Когда все узнали, что Дэвид наркоман – ему отказали во всех клубах. Таковы были правила.
После больницы Дэвид держался, как мог. Он даже снова пытался писать музыку, но ничего не выходило. Первая доза решила всё. Вскоре Дэвид потерял счёт времени. Он погибал…
Но он хотел жить. Дэвид решился на последний и отчаянный шаг. Он переедет туда, где нет наркотиков,…где нет возможности достать наркотики. Дэвид знал только одно такое место…на заброшенных болотах Маша, где их никто не найдёт. Фриде он живописал это место, как райский уголок, где можно покойно отдохнуть от людей. Погрузив вещи, они незамедлительно отправились туда.
Каково же было разочарование Фриды, когда вместо хорошенького домика на природе, джип Дэвида привез её в заброшенный дом на окраине болот, где не было даже воды, разве что той ржавой жижи, что плескалась в ближайшем озерце, густо населенном аллигаторами.
Теперь, когда, как полагал Дэвид, он отправил своего бывшего компаньона на встречу с Богом, ему нечего не грозило, разве что дух самого задушенного проповедника, взывающий о мести, но Дэвид никогда не верил в подобную мистическую чушь. К тому же, самым главным преимуществом такого «жилья» было то, что за него не нужно было платить, потому что дом считали заброшенным.
Первые дни Дэвид держался стоически. Он пытался скрывать свои страдания от жены, но зависимость брала своё. Перепады настроений то и дело били Дэвида, что сразу же срывалось на жене.
Вскоре Дэвид сам пожалел, что переехал сюда. Если он не примет дозу – он загнётся. Это стало ясным после первого приступа.
Как-то утром Фрида нашла его корчившимся в припадках. С трудом тогда удалось ей привести Дэвида в чувство. Он лежал потный и несчастный, но вдруг в него словно вселился бес. Он схватил Фриду за волосы и стал выпытывать у неё на счёт бриллиантов, которые подарил ей отец. Ему нужна была эта доза….
Слишком поздно Фрида поняла, в какую ловушку загнал её муж. Ей надо было бы помириться с отцом и переехать в дом отца, но ребёнок ненавистного Дэвида. С ребенком отец никогда не принял бы её – так считала Фрида, но это было не так, вот уже второй месяц, пока она находилась здесь, отец отчаянно разыскивал свою единственную дочь, сердцем чувствуя, что его дочь попала в беду.
Вот уже второй месяц Дэвид насильно удерживал свою беременную жену в заброшенном доме на окраине болот Маша. Он держал её прикованной наручниками с длинной цепью к постели, не давая ей возможности покинуть крохотную комнатушку, дверь и окна которой он заколотил досками.
Вот уже второй месяц он пытался выяснить, где его жена прячет от него заветную желтую шкатулку с бриллиантами, подаренными ей отцом. Несмотря на все заверения жены, что она в самом начале отослала подарок обратно своему отцу, обезумивший от наркотиков Дэвид никак не верил её словам, думая, что она говорит так нарочно, чтобы сберечь свои сокровища от него. Ведь он точно знал, что не отлучался от жены ни на минуту. Он перерыл весь дом – миллиметр за миллиметром, он перекопал весь сад, и выдрал все кусты и деревья, находившиеся поблизости, и даже слазил на дуб, чтобы заглянуть в дупло, но тщетно – то, что он искал, нигде не было. А из дупла ему дружным шипением ответили совята, которые до крови искусали его руки, пока он рылся в их помёте.
Трудно было перечислить, каким унижением подверглась Фрида, пока её благоверный супруг всяческими способами домогался, чтобы она указала место, где якобы «она зарыла свой пиратский сундук».
В конце концов, кончилось тем, что он посадил свою беременную жену на цепь и поклялся, что не выпустит её из комнаты, пока бриллианты не будут у него в руках, даже если ей придётся рожать прямо здесь, на кровати. Несчастная уверяла, клялась, что отдала шкатулку отцу, но всё было тщетно – обезумивший от ломки наркоман не верил ни одному её слову.
-Ну, погоди, сука, ты у меня получишь! – Дэвид сжал кулак и занес его над лицом спящей жены. Вдруг, в его голову пришла более удачная мысль. Он улыбнулся и взглянул на террариум, где находился его любимец – маленький домашний питон -альбинос по кличке Фредди. Дэвид знал, что Фрида смертельно боялась змей, особенно его необычного белоснежного питомца.
Дэвид взял на руки тепловатое извивающееся тело змеи и с наслаждением засунул его маленькую, ромбовидную головку себе в рот. Высовывающийся раздвоенный язычок змеи приятно пощекотал его гортань, так что Девид довольно засмеялся. Затем он вынул змеиную голову изо рта и положил змея на живот беременной жены.
-О, Дэвид, умоляю тебя, скорее! – нежно прошептала она в полусне. Дэвид не выдержал и разразился веселым смехом…
Фрида действительно спала. В липкой духоте комнаты ей снился тягучий мучительный сон. Она снова была с ним.
Они катались на яхте. Только она и Дэвид. Они снова занимались любовью, как тогда, первый раз. Неистово. Жарко. Только на этот раз им никто не мешал. Полицейские не войдут сюда – она знала это. Не войдут, потому что они находятся посреди океана. Почему посреди океана и как они попали туда?– Фрида не задавала себе вопроса. Она знала, что это так, потому что во сне возможно всё (Фрида понимала, что это всего лишь только сон). На этом островке любви посреди гудящего от шторма океана они были совершенно одни и предоставлены друг другу.
Он не был тем оголтелым маньяком, что держал её в заложницах. Он был всё тем же милым эксцентричным мальчишкой, каким она встретила его первый раз. Милым безумцем, похожим на подростка, с большими немного сумасшедшими глазами, бритой головой и челкой, забавно топорщащейся как у птенца. Даже шрамы на его лице были так сексуальны. О, как она хотела, чтобы он взял её сейчас, в эту секунду.
В преддверии бешенной скачки любви он как сумасшедший покрывал поцелуями её тело, стараясь не пропустить не единого миллиметра её влажной от пота кожи. Фрида почувствовала, как его худое теплое тело приятной тяжестью навалилось на неё. Его руки нежно и неумело ласкали её потную от возбуждения кожу, заставляя покрываться холодными мурашками. Его прикосновения шершавых рук были как разряд тока. Поскольку Дэвид был намного ниже её ростом, его губы как раз доставали только до её упругих от возбуждения сосков.
О, каким сладостным для неё был этот физический недостаток её партнера. Как больно он кусал соски зубами, как нежно потом целовал израненные покрасневшие бугорки, из которых струилась кровь. Как жестоко он хлестал подтяжками по её безупречным белоснежным ягодицам, затянутым в дорогие кружевные чулки из алого шёлка, заставляя унижаться, разыгрывая из себя проститутку дикого Запада, и как нежно его гибкий пронырливый язычок касался её распускавшегося, словно цветок розы клитора. Ей безумно нравилась ей эта новая для неё роль продажной мексиканской проститутки, которую в наказание имеет грубый разнузданный ковбой (в роли которого выступал конечно же Дэвид).
Дэвид любил ролевые игры. Они возбуждали его воображение. Это неважно, что бравый «ковбой» едва доходил затылком до подбородка Фриды. В этом даже была своя пикантность. Главное, что Дэвид мог почувствовать себя настоящим мачо.
Боль всегда сопутствует сексуальному блаженству. Без боли удовольствие невозможно. Дэвид хорошо знал это правило и мастерски использовал в своих предварительных ласках. Он словно нарочно дразнил её затянувшейся прелюдией. Сердце Фриды готово было выскочить из груди. Она задыхалась от возбуждения, готовая впустить в свою плоть необузданное чудовище.
-О, Дэвид, умоляю тебя, скорее, - уже теряя сознание от его ласк, простонала она. Фрида услышала, как Дэвид засмеялся. «Почему он смеётся? Наверное, эта фраза показалась ему смешной».
Вот что-то то теплое и бархатисто мягкое потекло по её обнажённому бедру. Конечно же, это его член. Она страстно желала этого проникновения. Дэвид спустил брюки. Его трогательные, не в размер великие и всегда белоснежные ковбойские панталоны, уже болтались на его коленях. Его вставший от возбуждения член зиял раздувшейся лиловой головкой. Фрида с интересом наблюдала, как его член становился всё длинней и длинней…длиннее. Фрида возбужденно задышала, не понимая, что происходит, но от ужаса она не могла даже пошевелиться. Нет, такого не может быть! Но она видела это! Член действительно рос, превращаясь в огромную белую змею. Вот он уже ползёт по её животу, обвил груди, вот уже у самого лица, обвивает её шею. Она чувствует скольжение каждой чешуйки его тела. О, боже, да это же змея! Змея прямо на ней!!! Холодные голубоватые глаза белого питона смотрели прямо на неё. Глаза в глаза.
-А-а-а-а-а!!!
Фрида вскочила, как ошпаренная и замотала руками, так что несчастный питон замотался из стороны в сторону, как белая канатная веревка.
-Ну, что, богатенькая сучка, хотела бежать. – На неё в упор смотрели два таких же голубых холодных глаза, как у питона. Черные зрачки были расширены до предела, так что вытесняли радужную оболочку. Фрида боялась этого взгляда, больше чем змеи. Это были пустые, но жестокие глаза безумца, готового на всё. –Думала что тебе кто-нибудь поможет, если ты наскрёбала шваброй на дерьме своё грёбанное «Помогите». Поможет, поможет, да?! – Дэвид схватил Фриду за подбородок и сильно
вдавил в подушки.
-Не надо, - тихо простонала Фрида.
-Твоих рук дело, сука?
Фрида не отвечала. Она знала, что если солжет или скажет правду – это только ещё больше разъярит невменяемого Дэвида. И потом, скрываться всё равно было бесполезно. Фрида молчала, стараясь не смотреть в его страшные, холодные змеиные глаза.
-Это твоих рук дело?!!! – заорал на неё Дэвид, со злости швырнул в стекло тарелку, так что осколки со звоном посыпались в разные стороны.
-Дэвид, успокойся, прошу тебя, - едва смогла простонать от страха несчастная.
-Успокойся! – завопил Дэвид. – Я подыхаю, а ты предлагаешь мне успокоиться! Ты хотела смыться к своему папеньке, а меня, чтобы из-за тебя посадили в тюрьму! Не ждёт он тебя, не ждёт, поняла! Ты для него ты такое же дерьмо, как и я! - Дэвид откинул голову и, вдруг, безумно рассмеялся.
-Дэвид, ты болен, тебе нужна помощь.
-Да, милая, мне нужна помощь. Я прошу тебя, отдай бриллианты, зачем они тебе?! Помнишь, милая, ты же сама говорила мне однажды, что эти бриллианты приносили вашей семье только одни несчастья. Я не могу, Фрида, я умру без дозы!
-Тебе надо лечиться, милый. Мы пойдем к врачу, - уговаривая его, Фрида протянула руку и погладила его потные отросшие волосы. - Тебя положат в наркологическую клинику…
-Нет, нет, нет, я не пойду туда, я так решил! Для меня всё кончено – я неизлечим! Я только прошу не продлевать мои мучения! Фрида, милая, прошу тебя…Так нельзя, так дальше нельзя… Фрида, где бриллианты?! Скажи где, детка, и я отпущу тебя, куда захочешь!
-Послушай, там, в тумбочке лежит двадцать долларов, -они твои. Больше у меня все равно ничего нет. – Дэвид со злостью рванул дверцу тумбочки и, схватив жалкую бумажку в кулак, со всей злости зашвырнул ей в лицо.
– За это жалкое дерьмо не купишь даже буханки хлеба!
-У меня все равно больше ничего нет, - плача ответила Фрида.
-Сука, ты думаешь издеваться надо мной! - Дэвид занёс над ней кулак.
-Не бей меня, я ношу твоего ребёнка! - взмолилась Фрида, инстинктивным для беременной жестом закрывая живот руками.
-Ребёнка, наконец, дорогуша, ты вспомнила о нашем ребенке! А не ты ли несколько месяцев тому назад пыталась избавиться от нашего ребёнка?! Лживая сука! Не тебя ли я вытащил из палаты этого грёбанного абортария, когда ты готовилась сделать аборт?! Если бы я не остановил тогда тебя дуру, ты бы раздвинула ноги, и наш ребенок превратился бы в кусок мяса! – произнося эти слова, Дэвид стал больно стучать своим острым пальцем прямо ей в лоб. –МАЛЕНЬКАЯ ЛЖИВАЯ ДРЯНЬ, и после этого ты говоришь о том, как любишь нашего ребёночка, когда сама же пыталась избавиться от него! Сука! Стерва! Дрянь! – со злости он схватил её за уши и придвинул свой лоб к её лбу, его безумные широко открытые глаза с расширившимися от ломки зрачками уперлись прямо на неё. – Нервы Фриды не выдержали. Ей было всё равно, убьет ли сейчас её Дэвид или нет. Страха больше не было. Было только одно желание сделать своему мучителю как можно больнее. Уже не помня себя, она закричала в истерике:
-Да, я хотела сделать аборт, избавится от твоего ребёнка, чтобы не плодить ублюдков от таких, как ты! – Дэвид побледнел и сразу как-то опустился. – Ну, что, дрянь, давай, убей меня! - весело закричала Фрида, - и ты убьешь своего ребёнка заодно. Двоих одним ударом. Правда, весело! Давай, бей! Чего же ты стоишь?! Ха-ха-ха! Что, слабак убить обоих?
Взгляд Дэвида стал растерянным и каким-то испуганным, он не ожидал такой реакции от своей жены. Он не знал, что ответить на подобный выпад.
-Я убью тебя, - тихо произнёс Дэвид, - но после того, как у нас родится ребёнок, мой ребёнок, я заберу его у тебя.
-Ничего у тебя не выйдет! Ты издохнешь быстрее!
-Если я подохну – подохнешь и ты. У нас нет другого выхода. Просто я не могу отделить одно от другого. – Дэвид схватился за голову и озабоченно забегал по комнате, будто ища выход. – Я не могу отделить ребёнка от тебя. Боже, моя голова!
-Видишь, Дэвид, тебе нужна помощь! Едем в больницу. Я никому ничего не скажу.
-Нет, ты останешься здесь. Пусть сама судьба решит, что будет с нами.
-Мы умрем, Дэвид, - спокойно произнесла Фрида. - Скоро у нас нечего будет есть.
-Мы выкрутимся, сейчас я съезжу в магазин и куплю хлеба.
-Умоляю тебя, не оставляй меня тут одну. Мне страшно!
-Ничего, я скоро вернусь! Я знаю одно место, где можно раздобыть немного кукурузы.
-Дэвид, я умоляю тебя! Я не хочу умирать здесь! Что, если с тобой что-нибудь случится?!
-Будь умницей. Ты же у меня хорошая девочка.
-Я хочу пить.
-Да, да, пить. Тебе надо заботиться о ребёнке. Дэвид взял дикий апельсин и стал выдавливать с помощью рожка едкий кислый сок.
-Я не могу, не могу больше пить эту гадость.
-Давай, это нужно для ребёнка. – Дэвид взял стакан в левую руку и, придвинув голову Фриды за волосы, стал насильно поить её. Сделав несколько глотков, лицо Фриды перекосилось в отвратительной гримасе. Едкая кислота дикого апельсина только ещё больше распаляла жажаду.
-Я не могу, Дэвид, это гадость.
-Пей, нашему ребёнку нужны витамины.
-Ты псих, Дэвид, ты знаешь это?
-Пей, я сказал. –Несчастная знала, что Дэвид не отстанет, пока она не сделает так, как он хочет. Зажмурив глаза, она мученически проглотила остатки сока.
-Вот и умница, - выдохнул Дэвид, поглаживая жену по голове, а теперь поспи немного. - Дэвид взял ещё одни наручники и подошёл к Фриде.
-Вторые наручники. Это зачем? – забеспокоилась Фрида.
-Затем, чтобы ты не писала на окнах всякую гадость.
-Нет, я не хочу! Пожалуйста, не надо. –Но Дэвид не слушал её, он приковал её руки к спинке кровати. – Дэвид я не выдержу! Дэ…
-Заткнись, – кратко отрезал Дэвид и залепил ей рот пластырем. -Вот, теперь ты будешь хорошей девочкой. Лежи здесь тихо, а я скоро вернусь. – Он накрыл беременную женщину одеялом и, заперев дверь, выскочил вон. Через секунду Фрида услышала, как его тарахтящий джип отъехал от дома. Две горячие слезы скатились по её исхудавшим щекам.
Дэвид знал, куда ехать. Его старый джип летел по заброшенной лесной дороге в направлении фермы. Дэвид знал, что только там он мог раздобыть так необходимую ему дозу морфия. Сердце Дэвида ликовало. У него возник план. Если только она там. Дэвид не сомневался в этом.
Знакомый шум водопада приближался. Сердце Дэвида замерло. Неприятные воспоминания рабства будили в нем жажду мести к своим бывшим рабовладельцам. Но ещё более сильные чувства он испытывал к той, которую так непростительно оставил на той ферме, той, которая, предпочтя долю рабыни, отказалась бежать с ним. Он ненавидел её более всего на свете, как ненавидел когда-то Фриду, как ненавидел всех женщин.
Вот и знакомый водопад и та же таинственная пещера, куда уходила вода.
«Сколько же воды утекло с тех пор», - подумал Дэвид. Вот та же тропинка, только теперь кто-то заботливо посыпал её гравием. Да и множество машинных следов говорили о том, что здесь проехала не одна машина.
Нужно было быть осторожным. Дэвид оставил свой джип в ближайших кустах (на такую «машину» вряд ли кто позарился бы), и пошёл пешком.
Как тут всё изменилось! Дэвид с трудом узнавал знакомые места. Вместо густых полей кукурузы были чисто выстриженные газоны, вместо заброшенного фермерского дома – аккуратный особнячок, перед которым голубел небольшой бассейн.
При виде этой роскоши Дэвид присвистнул от удивления и воскликнул вслух:
-Не слабо!
Только электрическая изгородь оставалась все той же, будто нарочно напоминая Дэвиду о его бывшей тюрьме. Он стал аккуратно пробираться вдоль изгороди, оглядываясь по сторонам. Дэвид всё ещё опасался Барио, хотя прошло почти девять лет, но глаза его искали ту, которую он когда-то любил.
А за грубой колючей проволокой разворачивалась идиллистическая картина семейного счастья. Женщина купалась в теплой воде, а рядом с ней плескался ребёнок, играющий разноцветным надувным шаром. Дэвид с напряжением стал всматриваться в лицо полной женщины, пытаясь узнать в ней Мари, но это была совсем не Мари. Мальчик так заразительно смеялся, что Дэвид невольно залюбовался этой картиной, так что, споткнувшись о камень, растянулся посреди дорожки.
Тут он поднял глаза и увидел то, что так жаждал найти более всего. Нет, это была не Мэри, а маленький красный цветок – опиумный мак. Дэвид пригляделся – цветы были повсюду: на поляне, на кустах, даже на верхушках деревьев. У Дэвида поплыло в глазах. Он тряхнул головой. «Должно быть, от жары», - подумал Дэвид. Он взглянул туда, где первый раз видел цветок – он был на месте.
-Тебя то мне и надо! – прошептал Дэвид, бережно срывая алую головку. Сока было совсем немного на самом дне ладони, но и этого хватило. Крошечный шприц всегда был при нем. «Только бы попасть в вену». Он высосал драгоценную влагу вперемежку с потом ладони и с наслаждением вколол себе в вену. Через секунду Дэвид уже пожалел об этом. Вместо обещанного кайфа, страшная боль скрутила руку, так что он закричал. Было ощущение, что по руке расползается огонь. Дэвид обхватил руку и согнулся пополам.
Но через некоторое время все прошло. Навязчивая головная боль исчезла, а в глазах прояснилось. Дэвид был в ударе, словно после двадцати чашек крепкого кофе, однако, «кайфа» не было – слишком мала была доза. Маленькая головка цветущего мака вселила в него не дюжинную храбрость. Дэвиду захотелось поджечь этот проклятый дом, где когда -то его унижали, но план его был другим. Ему нужны были деньги. Только бы она ещё жила здесь. Дэвид ловил глазами всех людей которые входили и выходили из дома, в них он узнал семейство Барио, но её здесь не было. Терпение Дэвида лопалось, он решил действовать опрометчиво.
Дэвид подошел к двери и нажал кнопку. Звонок дребезжащей болью отозвался в ушах. Дверь открыл толстошеий негр с лицом убийцы.
-Мисс Мари дома? – сбиваясь в словах от страха, пролепетал Дэвид.
-Дома! – сурово кинул негр, обмеривая маленького Дэвида с ног до головы. –Только она не мисс, а миссис Мэри Барио. Мэм – вам понятно? Вам чего надо? – По-видимому, обтрепанный молодой человек странной наружности начинал ему не нравиться.
-Я, я бы хотел передать ей это письмо, скажите, что приходил Дэвид – она сразу все поймет, как только откроет конверт.
-Кто там, Сэм? -послышался звонкий голос. По тропинке, густо обсаженной апельсиновыми деревьями, послышался топот приближающихся лошадиных копыт. Дэвид сразу узнал этот голос. Швырнув письмо на землю, он бросился прочь. – Кто там, Сэм?
-Не знаю, мэм, какой-то придурок.
Уже знакомая нам смуглолицая всадница, ловко нагнувшись, одним ударом хлыста подобрала валявшийся на песке конверт.
-Его зовут Дэвид, да, он так и просил передать, что приходил Дэвид – остальное вы все поймете из письма. – Мари с высоты лошади смотрела вслед убегавшей фигуре. Его сутулая спина показалась ей знакомой, но услышав слово Дэвид, всадница пришпорила коня, так что тот взвился на дыбы и пустилась вслед убегавшему.
-Стойте, мэм! Куда вы? Я лично отвечаю за вас!
Всадница вняла словам охранника и, осадив лошадь, круто повернула назад и поскакала обратно в дом, вихрем промчавшись мимо изумлённого негра.
-Вот чокнутая баба, сладу с ней нет, – зло прошипел охранник, закрывая на всякий случай ворота.
Охранник уже успокоился, когда вдруг увидел, как из гаража дома на всей скорости выехал красный Порш.
-Открывай ворота!
-Мэм, что вы собираетесь делать?
-Открывай ворота!!!
-Мэм!!!
Мари больше не стала слушать его. Она отъехала назад и, нажав на полный газ, пробила машиной решётчатые ворота.
-Вот чёрт, - в изумлении негр снял с себя бейсболку и вытер вспотевший лоб.
Дэвид спокойно ехал по заросшему лесом шоссе, довольный своей миссией. Бомба была заброшена – оставалось ждать результата.
Он и не замечал, что алый Порш преследовал его по пятам. Дэвид спокойно зашёл в магазин. Как и обещал жене, на последние двадцать долларов он купил большую буханку самого дешёвого кукурузного хлеба и спокойно отправился домой.
Цветочная опохмелка пошла Дэвиду на пользу. Боли отступили, и он находился в самом благодушном настроении, чего с ним не было уже давно. Он летел к своей прикованной к кровати беременной на последнем сроке жене, словно на крыльях.
Вот уже двенадцать часов несчастная ждала своего мужа. Вот уже
девять часов она претерпевала страшные муки. У Фриды начались схватки! Сначала это были небольшие безболезненные потуги, которые Фрида приняла за шевеление плода, но буквально через несколько часов всё стало слишком серьёзно. Схватки всё нарастали, а Дэвида не было. Несчастной узнице, прикованной за обе руки к железной спинке постели не оставалось ничего другого, как терпеть.
«Я не умру сейчас – это было бы слишком глупо», - твердила она себе, когда живот готов был от боли разорваться на части. Фрида пыталась мелко дышать носом, но и это мало помогало. В комнате стояла липкая сорокапятиградусная жара. Она только ещё больше задыхалась. И лишь, когда схватки уходили, она убеждала себя, что всё это «ложная тревога». Вскоре схватки прекратились – Фрида вздохнула с облегчением. Роды отменяются, а тут вскоре послышалось тарахтение знакомого Джипа. Сердце несчастной заликовало. Даже возвращение жестокого мучителя куда лучше, чем смерть в одиночном заточении, тем более при таких обстоятельствах.
Вскоре послышался лязг ключей, и поток алого вечернего света ослепил узницу. Это был Дэвид. Потуг больше не было, и Фрида решила не рассказывать о пережитой боли, опасаясь раздраженной реакции Дэвида. Он не любил, когда ему жаловались.
Однако, Дэвид вернулся в почти приподнятом настроении.
Он больно рванул пластырь с её губ. Затем Дэвид с гордым видом добытчика разложил перед ней бутылку минеральной воды и батон кукурузного хлеба и, освободив одну руку от наручника, сухо приказал:
-Ешь!
Особых приглашений Фриде не требовалось. Узница почти ничего не ела уже три дня. Но самое желанное для неё была бутылка минеральной воды. Ведь страдания жажды ещё непереносимей, чем голод. Фрида с наслаждение опрокинула пузатую бутыль и стала всасывать крупными глотками. Сделав несколько крупных глотков шипящей жидкости, она вдруг, кашлянула, и чуть было, не поперхнулась – на этикетке под надписью «Missing» красовалась её фото.
-Ну, как там наш малыш, не шалил сегодня? – деловито спросил Дэвид, насвистывая на нос какой-то мотивчик.
Фрида молчала. Что толку, если она признается, что малыш «шалил» сегодня. Гораздо более всего её интересовало то, что было написано на этикетке. По-видимому, Дэвид не читал этикетку, иначе он не вручил бы бутылку ей. Дэвид, вообще, не читал то, что пишут на этикетках, потому что был страшно близорук. Стараясь не привлечь внимание Дэвида, Фрида бегло прочитала то, что было написано под её фотографией:
Разыскивается Фрида Гарт,
На вид лет тридцать,
Высокого роста, волосы рыжие, вьются,
Возможно беременна.
Последний раз видели в собственном доме по адресу…
Числа… уехала со своим мужем Дэвидом Гартом в неизвестном направлении,
Больше её никто не видел.
Дэвид Гарт страдает психическим расстройством от наркотической зависимости
Если кто-либо что-нибудь знает о этой женщине,
Просьба сообщить по телефону…или в службу 911,
За любую предоставленную информацию, которая поможет разыскать эту женщину, вознаграждение в пятьсот тысяч долларов.
«Возможно беременна» – эти слова врезались в мозг. «Интересно, как можно быть «возможно» беременной». Впрочем, теперь это было не важно. Она хорошо знала этот телефон, который принадлежал её отцу. Значит, отец ищет её!
Она должна выбраться отсюда! Должна, не будь она дочь Баркли! Фрида искоса посмотрела на Дэвида. Тот спокойно мочился в горшок. Свежий след от укола свидетельствовал о том, что Дэвиду удалось раздобыть дозу.
«Проклятый наркоман!» Сердце Фриды наполнялось решимостью. Она была готова убить его в этот момент. Фрида твердо решила – она убьёт его и выберется отсюда сегодня или погибнет вместе с ребенком. Фрида с яростью скомкала этикетку пальцами.
Дэвид не замечал её решительного взгляда. Он был доволен собой и деловито уплетал кукурузный хлеб, который сам же принёс Фриде.
Сила самовнушения наркомана такова, что даже мнимый наркотик приносит кайф, хотя от цветка обыкновенного левкое, пользы было не больше, если бы Дэвид просто вколол в вену дистиллированной воды. Однако, после столь долгой мучительной ломки, Дэвид чувствовал необыкновенный прилив сил.
Фрида с ненавистью наблюдала за каждым его движением. Под подушкой рука сжимала длинный осколок баночного стекла, который она всё это время прятала незаметно от Дэвида. Пусть только приблизится. Она не промахнётся. Фрида уже решила, куда бить – точно в глаз. Это казалось ей наиболее верным. Смерть будет мгновенной - он упадёт на неё и она сможет достать ключи от наручников, которые подонок прятал в заднем кармане своих джинс…. пусть только приблизится…
Дэвид был в самом благодушном настроении. Он даже не догадывался. Какая жуткая расправа тяготила над ним.
-Ну, что ты смотришь на меня, как волчонок. – Дэвид игриво потрепал её слипшиеся от пота рыжие волосы. – Да, я виноват перед тобой, но это всё наркотики – я стал их рабом. Я не принадлежу сам себе – я никто. Ну, что ты, моя девочка, не надо так дуться. – Дэвид схватил пятернёй за подбородок Фриды. От его пальцев противно воняло мочой.
«Вот сейчас…», - рука потянулась под подушку. – « Нет его лицо было слишком далеко. Мешал живот. Он всегда мешает. Когда же всё это кончится?»
В голове созрел другой план – надо незаметно достать ключ из заднего кармана. Фрида через силу улыбнулась Дэвиду, хотя почувствовала на лице, что улыбка получилась какой-то натянуто кривой.
-Я не дуюсь, малыш. Иди ко мне.
Дэвид сел на колени рядом с женой и игриво уставился на неё, словно женщина была идиоткой.
-Так-то лучше, дорогая, а я то думал, что ты меня ненавидишь. Теперь у нас будут деньги! Много денег! – Фрида кивала головой, словно китайский болванчик.
-Иди ко мне, мой ковбой, я хочу быть твоей гадкой мексиканской девчонкой – разыгрывая прилив сексуального возбуждения, тихо прошептала она. Лаская длинными чуткими ладонями его грудь, она медленно расстегивала его кожаный ковбойский пояс.
-Что ты делаешь, Фрида? – засмеялся Дэвид. (Он страшно боялся щекотки). – Тебе же сейчас нельзя. – Дэвид указал на возвышающийся шар живота.
-Это ничего не значит, милый. Есть много других способов. Я сделаю это ротиком, как ты любишь. Тебе же нравилось, когда я мои губки касаются твоего малыша. Правда, милый? –Фрида начала ласкать его бедра сильными и чувственными руками.
-О, да, милая, - Дэвид начал терять рассудок. Фрида аккуратно расстегнула ширинку, и стала нежно целовать его вздымавшийся член. А в заднем кармане её руки судорожно искали маленький ключик. Есть – пальцы наткнулись на маленький кусочек металла. Дэвид почувствовал, как её рука вынимает ключ.
-Ах, ты лживая развратная сука, так вот зачем тебе понадобилось всё это! – Дэвид занёс кулак и в ту же секунду разряд тока ударил его в бедро. Дэвид вскрикнул и схватился за бедро. Черная кровь хлынула во все стороны.
Подонку повезло - Фрида промахнулась. Если бы удар пришёлся в цель – Дэвид мгновенно лишился бы члена.
Пока Дэвид орал от боли, Фрида пыталась открыть затвор наручников, но слабые дрожащие пальцы будто нарочно не слушались её. Она то и дело попадала мимо.
Дэвид схватил её за волосы. Мощный удар в челюсть свалил её на пол. Кровь сразу наполнила рот. Удары посыпались один за другим. Обезумивший от ярости подонок бил ногами по её лицу. Фрида даже не кричала. Защищая неродившегося ребёнка, она лишь слабо прикрывала живот руками. Помощи ждать было неоткуда. Она желала только одного – чтобы поскорей потерять сознание…
Вдруг, дверь с грохотом отворилась. На пороге стояла женщина…похожая на смерть. Она была вся в чёрном. Черный капюшон куртки глубоко сползал на глаза. В руке у ней блеснул пистолет. От неожиданности Дэвид отступил назад и упал. Не опуская оружия, женщина пошла прямо на него. Подонок попятился назад. Дуло смотрело прямо в его глаза.
Но Фрида больше ничего не видела – она была без сознания.
-Мари?
-Значит, ты узнал меня, подонок? – Женщина горделиво скинула капюшон куртки, обнажив копну черных волос. Перед ним действительно стояла его Мари. Но это была совсем другая Мари, лишь внешне напоминавшая ту трогательную девочку –подростка, которую он так отчаянно трахал девять лет тому назад. Эта была совсем другая женщина. Лишь безумный блеск в её огненно –черных латиноамериканских глазах был всё тем же. В нем кипела страсть…и ненависть.
Дэвид понял – это её красный Порш преследовал его на дороге. Теперь у Дэвида не было сомнений. Однако, к чему весь этот антураж…чёрный капюшон, и всё прочее…Ему показалось, что Мари разыгрывает его. Даже пистолету, наставленному на него, он не придал никакого значения. Возможно, Мари, услышала шум, и, увидев сцену избиения жены, решила припугнуть его. Трудно сказать, что заставляло думать Дэвида именно так. Возможно, врожденное для преступника чувство безнаказанности. Он не воспринимал женщин, как серьёзных противников. Дэвид не верил, что Мари выстрелит.
Схватив осколок бутылки, тот самый, которым его жена порезала ему бедро, он хромая пошёл на Мари. Но женщина не опешила.
-Ещё шаг – и я стреляю, - в её голосе послышалась спокойная решимость. Дэвид остановился, но не потому, что боялся Мари. Его, вдруг, зашатало, в глазах полетели огненные мухи. От запаха и вида собственной крови его готово было вырвать прямо на пол. Он зажал рот руками. Если его сейчас вырвет при Мари – это будет полное поражение. Он очень стыдился собственной слабости. Дэвид держался до последнего, но врожденная привычка оказалась сильнее его. О, ужас, в следующую секунду он уже ничего не мог поделать с собой. Едкая рвота ударила и потекла прямо через нос. – А ты всё тот же мерзкий слабак! Ну, что будем здороваться, блевунчик? – с презрением бросила смуглолицая красавица, отряхивая капли рвоты с дорогой куртки. – Что, думал шантажировать меня нашей связью, жалкий ублюдок? Не выйдет. Мне проще прикончить тебя здесь, чем платить такие деньги. О таком подонке, как ты никто не будет сожалеть.
Дэвид злобно отер рвоту и уставился колючим, полным ненависти взглядом на Мари. От злости он уже не ощущал, даже боли. Она унизила его, она, его бывшая рабыня. Он вспомнил, как она отказалась бежать с ним тогда. Вспомнил эти глупые овечьи глаза, когда её пухлые детские ягодицы содрогались под ним в бешенной скачке его члена.
-Брось пистолет, у тебя ничего не выйдет, - почти насмешливо произнёс он, –ты не сможешь убить человека.
-Человека –да, но такую скотину, как ты…
-Если бы ты хотела убить меня, то уже пристрелила, - затягивая разговор, Дэвид незаметно приближался к женщине с пистолетом. Вдруг, он почувствовал, что что-то противно просвистело возле его уха. В ту же секунду лязг летящего стекла оглушил его уши. Дэвид догадался, что это была пуля. Пролетев в пол - дюймах от его уха, она ударила в висевшее над комодом зеркало и разбила его.
-Назад! – грозно вскричала она. –Я не шучу!
Дэвид предупредительно выставил руки вперёд:
-Тихо, тихо, детка, так и в правду можно кого –нибудь пристрелить, стараясь напустить непринужденную веселость, произнёс он, хотя видно было как его руки дрожали от страха.
-Ты умрёшь, гад, но перед смертью я должна сказать, что у тебя есть сын. Я назвала его Коди. Ему скоро восемь… – Больше Дэвид ничего не слышал из того, что говорила ему бывшая подружка. Ему вдруг ясно представился тот самый хорошенький мальчик, которого он сегодня утром видел играющим в бассейне. «Неужели это и есть мой сын?» - подумал Дэвид.
-Коди? – растерянно произнёс он и в ту же секунду, словно бешенный зверь бросился на женщину. Раздался хлопок. Дэвид рухнул замертво.
Больше ему не пришлось мучаться. Выстрел пришелся прямо в сердце.
Когда дым в комнате рассеялся, женщина в куртке тихонько подошла к нему и нагнулась над бездыханным телом. Глаза Дэвида удивленно смотрели в пустоту, будто он сам не верил в то, что только что умер.
Кто-то застонал в углу. Женщина вздрогнула, и, чуть было, не потеряла сознание от страха. Каково же было её удивление, когда она застала за кроватью беременную женщину.
Дэвид был не прав. Мари не слышала их ссоры. На какое-то время она застряла колесами Порша в глубокой колее размытой дождём земляной дороги и долго искала по посёлку, у какого же дома припаркован злосчастный полуразвалившийся Джип, который она преследовала весь этот путь.
Обнаружение беременной женщины, да ещё прикованной цепью к спинке кровати стало дня неё шокирующей неожиданностью. Ещё большей неожиданностью для неё стало, когда в этой избитой до крови женщине, она узнала знаменитую Фриду, которую вот уже который месяц разыскивала вся полиция Штата.
-Вы можете подняться? – спросила незнакомка.
Фрида подняла опухшие от побоев веки и увидела лежащего в стороне Дэвида. Его блестящие при лунном свете широко открытые глаза всё так же удивлённо смотрели в пустоту. Она поняла– Дэвид был мертв. В руке неизвестной женщины был пистолет.
-А-а-а-а!!! - Фрида закричала не то от страха, не то от резкой боли скрутившей её живот.
-Тихо, сейчас я освобожу тебя, - но Фрида ничего не слышала, она продолжала неистово орать. У неё была истерика.– Заткнись, дура! – Чтобы истерика прекратилась, женщина с пистолетом резко ударила её по щеке.
-Это ты, ты, убила его?! – бледнея, спросила Фрида. В следующую секунду вместо ответа, она услышала, как щёлкнул затвор. Женщина подняла пистолет… – Умоляю вас, я ничего не видела!- зарыдала перепуганная Фрида, закрываясь от черного дула руками. – Я ничего не видела!!!- Щелкнул выстрел – цепь переломилась надвое, словно соломинка. Фрида почувствовала, что она была свободна.
Не теряя не секунды, Фрида, истошно визжа, вскочила на ноги и, едва не споткнувшись о лежащий труп Дэвида, бросилась к двери. Ключи были в машине. Не раздумывая, Фрида завела двигатель, и через секунду Джип, взбив пыль, навсегда исчез между деревьев.
-Дура! - Мари со злости плюнула ей вслед.
Однако, нужно было что-то делать. Не оставлять же всё так, как есть. Наверняка, эта истеричка вызовет полицию. Мари понимала, что, прежде всего, нужно избавиться от тела. Время на раздумья у неё не было.
Несмотря на свою тощую комплекцию Дэвид был тяжелым, как камень. Мари едва дотащила его до машины. Не желая марать кровью салон дорогого авто, она кое-как запихала тело в багажник и накрыла крышкой.
Ярко алый Порш летел сквозь наступавшую ночь по пустынной дороге. Сердце преступницы бешено билось. Она ещё плохо осознавала, что произошло. Только через десять минут она поняла, что едет с трупом в багажнике прямо к себе домой. «Как это глупо». Женщина остановилась, чтобы перевести дух.
Вдоль дороги виднелось обширное болото. Болотные кипарисы, со свисающими с них паклями испанского мха, придавали местности жутковатый характер. От бычьего рёва аллигаторов мурашки бежали по её спине. Мари казалось, что она видит их светящиеся огоньки глаз. Леденящий страх, словно болотный туман, стал медленно пробираться в её душу. Мари всю трясло.
Вдруг ей показалось, что что-то стукнуло в багажнике! От ужаса Мари застыла. Тишина. Она слышала каждый удар своего бешенного сердца.
Успокаивая тем, что всё это ей показалось, она заставила себя ехать дальше. Но через пять минут она поняла, что ничего не решила. Труп по-прежнему был в багажнике.
Она не знала, что делать с ним. Полиция, наверняка, уже выставила посты. Первый же наряд остановит её слишком заметную машину и обнаружит Дэвида. Мари не хотела садиться в тюрьму из-за этого подонка. Ей было для кого жить – для своего единственного сына Коди, тело отца которого она везла в багажнике. «Будь ты проклят, Дэвид!»
Болото открыли блестящую гладь озера. В ярком свете восходившей луны здесь было светло, почти как днём. Мари увидела головы аллигаторов, торчащие из воды. Злобные удары хвостом о воду и неистовый бычий рёв самцов, дерущихся за территорию и самок, говорили о том, что у рептилий сейчас время гона. Это их жутковатый рёв слышала со стороны леса.
В это время аллигаторы наиболее свирепы. Они нападают на людей и животных. На отстаивание своей территории у самцов-аллигаторов уходит слишком много сил, и поэтому в период спаривания они всегда страшно голодны. Но опасней всего не те счастливцы – обладатели самок. Больше всего нужно опасаться аллигаторов –одиночек, проигравших борьбу за размножение. Такие бродячие аллигаторы-«холостяки» чаще всего нападают на людей, и не потому что они хотят их съесть (аллигатор вообще не рассматривает живых людей, как добычу), а затем чтобы выместить накопившуюся злобу. Обычно такие неудачники бывают серьёзно ранены в поединке или даже покалечены. Боль от ран делает их особенно свирепыми и бесстрашными по отношению к человеку. И горе тому, кто попадётся на пути такого аллигатора.
В сторону озера вела тропинка. Белый песок, освещенный луной, (по-видимому, специально привезённый сюда с побережья Мексиканского залива) ярко выделялся на фоне черного ила болот. «Что ж, сегодня у аллигаторов будет хорошая пожива», - довольно подумала Мари.
Повернув руль, она свернула на тропинку, ведущую к озеру. Мари хорошо знала повадки аллигаторов. В тропической Колумбии, на её родине, ей часто приходилось встречаться с их самыми близкими родичами – кайманами, которые намного меньше аллигаторов в размерах, но ещё более свирепы, чем их североамериканские братья. Больше всего на свете Мари боялась повстречаться по дороге с таким аллигатором – одиночкой, и потому внимательно всматривалась в каждую корягу или лежащий ствол поваленного дерева, попадавшийся ей на пути – не аллигатор ли?
Однако, опасения её не подтвердились. Гон был ещё в самом начале, и неудачники любви были ещё не выявлены. Спокойно доехав до озера, Мари очутилась на широком песчаном пляже. По-видимому, это была одна из тех специализированных ферм по разведению аллигаторов, о которых она кое-что уже слышала. Вдалеке виднелся небольшой домик фермера. Там все спали, потому что в окнах не горел свет. Это хорошо, иначе бы на фоне диких болот её дорогое авто сразу же заметили. Однако, Мари не рискнула подъезжать слишком близко к ограде, потому что могли услышать шум её двигателей.
Она вышла из машины, огляделась. Бродячих аллигаторов поблизости не было. Пространство искусственного пляжа было открытым со всех сторон, и поэтому Мари могла не опасаться, что какой – нибудь бродячий аллигатор, нападет на неё из засады. Пляж был чист, зато озеро прямо таки кишело аллигаторами разных размеров. Здесь же, возле ограды, стояли воронкообразные кормушки с остатками отвратительной трапезы – кучи полусгнивших костей и внутренностей животных, что остаются после разделки туш и забракованных птиц, свозившихся сюда с местного мясокомбината. (Надобно сказать, что эти твари не особенно то разборчивы в еде, что делает бизнес по выращиванию аллигаторов на кожу весьма выгодным). Отсюда же фермер имел возможность сбрасывать пищу по специальному желобку, и тут же он мог накинуть петлю на нужного аллигатора, не опасаясь получить разряд тока. Этот желобок был то, что сейчас было нужно Мари. По нему труп легко доставить «к столу».
Мари чувствовала, как кровь с шумом бьёт в её виски. Перед тем, как открыть багажник, она на несколько секунд вся превратилась в слух. Не пошевелится ли ещё раз? Ей казалось, что как только она повернёт крошечный ключ, Дэвид с бешеным криком выскочит оттуда и тот час же набросится на неё.
Нет, она точно видела, что попала прямо в сердце. Этот взгляд – он не мог врать. Он мёртв. Просто надо глубоко вздохнуть и взять себя в руки.
Мари хлебнула тёплый ночной воздух и повернула ключ. Дэвид лежал в той же позе. Больше она не видела ничего. Небрежно схватив труп под руки, она кое-как сбросила его на песок и быстро-быстро поволокла его в сторону кормушки. От волнения, что её могут застукать, она не чувствовала тяжести. Хрупкие женские руки стали, словно железные меха. Она с легкостью подняла труп, и, охнув, сбросила его в жёлоб. Раздался страшный грохот, который словно нарочно должен был разбудить всю округу, но тут же всё стихло. Деловито отряхнув ладони, как будто завершив тяжёлое, но важное дело, она разогнула спину.
Только сейчас она почувствовала, что позвоночник и живот дико заныли тянущей болью. Побледнев, Мари тихо заглянула за ограду.
Случилось то, чего она опасалась больше всего – труп застрял в узком жёлобе. Дэвид лежал в странной раскиданной позе – ни туда, ни сюда, будто нарочно упирался руками и ногами, чтобы не попасть в кормушку. Положение казалось бы смешным, если бы не столь страшные обстоятельства.
«Не хочет. Упирается…», - при этой мысли Мари, вдруг, громко расхохоталась истерическим смехом. Даже после смерти этот ублюдок издевается над ней.
Но вдруг леденящий ужас сковал её сердце. Она поймала себя на том, что сходит с ума. Осознание сделанного внезапно ударило ей в голову. Это она убила его, а теперь пытается скормить труп аллигаторам.
Его приоткрытые глаза, светящиеся в смутном облике луны, казалось, смотрели прямо на неё. Мари вздрогнула и отпрянула прочь. Несколько аллигаторов уже обратили внимание на возню вокруг кормушки и направлялись прямо к Дэвиду.
Хотелось просто броситься и бежать прочь, но какая-то невиданная сила будто парализовала её ноги. Это бывает, когда смотришь какой-нибудь страшный фильм – хочется досмотреть его до конца, чем бы он ни закончился. Мари хотела «досмотреть», хотя чувствовала, как ком тошноты подступает к её горлу.
Несколько пузатых аллигаторов, раскидывая могучими лапами мокрый песок, подбирались к Дэвиду. Они не торопились. Они знали, что добыча никуда не убежит от них, поэтому животные то и дело ложились на толстое брюхо, чтобы отдохнуть и двигались дальше. Вот уже Мари могла слышать их отвратительное шипенье и вздохи. Вскоре они были возле кормушки и с недоумением задирали головы, обнажая обрюхшие белые подбородки. Аллигаторы словно совещались, что же делать с трупом человека.
Дэвид с удивлением взирал на них с высоты. Он будто бы всё ещё не верил, что умер, и его ждет страшная участь в зубах омерзительных могильщиков. Аллигаторов становилось всё больше и больше. Вскоре всё пространство закишело шевелящимися телами чудовищ.
Вдруг, один из них, самый большой подскочил и ударился головой о желоб. Раздался ужасный грохот. Дэвид немного сполз вниз. Другие аллигаторы сразу же подхватили идею, и принялись биться своими головами, чтобы стряхнуть Дэвида вниз.
-Вот хитрые засранцы! – удивленно воскликнула Мари, восхищенная сообразительностью гигантских рептилий.
Когда нога Дэвида оказалась настолько низко, что аллигатор мог достать её. Какой-то нетерпеливый аллигатор подскочил и схватил за ступню. Дэвид сполз, словно тряпичная кукла. Другой аллигатор схватил Дэвида за другую ступню. Завязалась отчаянная схватка. То, что было когда-то человеком, превращалось в простой кусок мяса.
Мари зажмурила глаза. Она не могла смотреть на страшную картину расправы. Такой конец мог ожидать только отъявленного подонка, как Дэвид.
Послышался всплеск. Мари поняла, что всё кончено. Аллигаторы утащили тело в озеро. Она открыла глаза. Ни аллигаторов, ни трупа на пляже не было. Только кровавые разводы чернели на белоснежном песке. Дэвид был растерзан голодными чудовищами, и лишь кровавые ошметки одежды, да ботинок, валявшийся на песке, говорили о том, что здесь был человек.
Взгляд упал на воду. Там творилась неразбериха. Начав своё смертоносное верчение, аллигаторы рвали остатки тела на части. Вскоре всё успокоилось, будто ничего не случилось. Какой то аллигатор нёс руку Дэвида в своей пасти, и эта просящая рука, уходящая под воду, словно взывала к последней помощи. Вот, что осталось от Дэвида.
Раздался всплеск, и человеческая рука навсегда скрылась в черной воде озера. Мари схватилась за лоб. Её начало мутить. Только сейчас она поняла, что всё ещё стоит на возвышении кормушки, на открытом месте, освещенная со всех сторон луной. Любой мог заметить её отсюда.
Смотреть было не на что. От Дэвида остался лишь его ботинок. Мари вскочила на землю и бросилась к машине.
Только сейчас, летя по направлению к дому, она поняла, что совершила чудовищную ошибку – оставила пистолет на месте преступления. Теперь уже ничего не поделаешь. Возвращаться за пистолетом было слишком поздно. Мари кляла себя за свою неосмотрительность. Но ей оставалось только одно – ехать домой.
Перепуганный Коди не сомкнул глаз. Внезапное исчезновение матери перепугало его. Как ни пыталась успокоить его няня, Коди то и дело вскакивал с постели, когда ему казалось, что он слышит шум мотора, и бросался к окну. Из-за внезапного отъезда матери и её долгого отсутствия в доме все нервничали, и это не могло не сказаться на маленьком восьмилетнем мальчике.
Спустилась ночь. Думая, что с матерью что-то случилось, Несчастный Коди не переставал горько плакать. Если бы отец был дома, он, наверняка, прибил бы его за это, обозвав самыми унизительными словами, самым приличным из которых были «маменькин сынок» и «тряпка».
Нянька давно ушла – её рабочий день закончился, и теперь мальчик находился на попечении полусумасшедшей бабки и угрюмого парализованного деда, от которого вечно не знаешь чего ждать. Бедный Коди боялся даже спросить о матери, и потому только тихонько всхлипывал, забившись в угол. Он молил бога только о том, чтобы отец не вернулся из Майами раньше и не обнаружил отсутствие матери. Он ненавидел семейные скандалы. Маленькое сердце ребёнка сжималось от горя и несправедливости, когда отец бил мать.
Мальчик молитвенно сложил пухлые смуглые ладошки и, обращаясь к огромной круглой луне, выступающей из-за деревьев, (именно там в его детском представлении жил Боженька) тихо прошептал:
-Милый Боженька. Сделай так, чтобы мама вернулась, - и в ту же секунду он услышал знакомый шум мотора. Мальчик вскочил и бросился к калитке. Нет, это не полицейский Джип отца – он слишком хорошо различал эти два разных звука, тяжелая машина отца издавала легкое тарахтение, а это было как раз то, что измученный мальчик желал услышать сейчас более всего - едва слышный ход спортивного Порша. Через секунду сомнений уже не оставалось – он увидел, как на песчаную дорожку выезжает приземистый автомобиль.
Не в силах скрыть чувств, он бросился к машине.
-Мама! Мама!
Через секунду маменькин сынок Коди был в объятиях своей мамы, которая нежно целовала его в пухлые щёчки. На футболке были следы запекшийся крови. Увидев следы крови, мальчик очень испугался и побледнел.
-Мам, ты ранена?
-Ну, что ты, маленький, это всего лишь кетчуп, - стараясь казаться спокойной, рассмеялась мать и погладила испуганного Коди по головке. – Ты же знаешь, как я люблю пиццу с томатом. Растроганный Коди прижался к матери. Она взяла его на руки и понесла домой.
Маленький человечек не знал всей правды. Да и не к чему ему было знать, что кровь на футболке матери, к которому он так трогательно прижимал свою сонную головку, принадлежала его родному отцу, которого ему никогда не суждено увидеть.
Глава двадцать вторая
Незадачливый акушер
Фрида летела вдоль шоссе. Старенький Джип выжимал из себя последние силы. Схватки нарастали. Фрида поняла, что она рожает. Теперь ничего не могло отменить это. «Господи, только бы добраться до дома!» - думала несчастная женщина. Она бросится в колени отцу, и все объяснит, она не станет ничего скрывать.
Живот скрутило от очередной схватки. Нет, это слишком сильно, чтобы терпеть. Фрида закричала от боли, руль рвануло в сторону, и она, чуть было, не влетела в кювет. На пустынной ночной дороге Центральной Флориды помощи ждать было неоткуда – можно было рассчитывать только на себя.
Обливаясь потом, Фрида, пыталась сосредоточиться на дыхании, чтобы хоть как-то заглушить страшную боль. Неужели она, дочь миллионера, будет рожать здесь, посреди заброшенной дороги. Неужели, она подохнет здесь от боли, забытая всеми. Нет, это не будет. Она должна добраться до Палм Битч, во что бы то ни стало. Должна – иначе она погибнет.
Фрида сильно закусила губу и дала на газ. В лунном свете дорога виднелась, как на ладони. Резкий поворот, что-то тряхнуло заднее колесо. Фрида почувствовала, как внутри всё оборвалось. Что-то тёплое побежало по её ногам. Фрида поняла –околоплодные воды отходили. До настоящих родов оставалось совсем немного времени.
-Только бы успеть, только бы успеть, - твердила она себе. Фрида попыталась остановить воды, сжав бедра, но они всё равно текли. Под ней уже образовалась небольшая лужица.
Следующая схватка ударила, словно разряд тока. В глазах всё потемнело. Фрида пыталась не потерять сознание. Но вот схватка отступила, как волна.
Вот уже заиграли первые огни домов. До Палм Бич рукой подать. Стоит выехать на побережье –и она спасена.
Первые солнечные лучи уже светили ей в лицо– значит, она ехала правильно. На восток, только на восток – там спасение. В потное лицо пхнул свежий морской бриз. Она достигла восточного побережья. Отсюда за песчаной косой отмели был виден Атлантический Океан, а там огнями города светилась протяженная гряда Палм Битча – города миллионеров.
В этот ранний час городок миллионеров ещё дремал. Богатые не любят просыпаться слишком рано. Никто не видел, как кричащая окровавленная женщина, на обшарпанном Джипе ворвалась в сонный городок.
Знакомая улица вереницами парящих кокосовых пальм пронеслась над головой. Вот и её дом. Словно пьяная, шатаясь из стороны в сторону, то и дело спотыкаясь и падая на выстриженную траву газона, женщина подползла к тяжелым кованым воротам и изо всех сил нажала кнопку звонка. Раздался бесконечный дрязгающий звук, который показался Фриде сладкой музыкой. Однако никто не отвечал, словно все в доме были глухие. Фрида почувствовала, как живот снова твердеет - «О, господи, только не это. Неужели прямо здесь, на этой траве? » - было её последней мыслью.
-Кто-нибудь, помогите, прошу вас! - простонала Фрида, садясь на колени.
Она упала лицом на росистую траву газона. Схватка скрутила её напополам. Боль была страшной. Она больше не контролировала себя. Шаря руками, Фрида пыталась запихнуть сорванную траву вместе с землёй в рот.
Она даже не заметила, как к ней бежал огромный, как гора негр. Это был тот самый Сиз Штрайкер, бывший рестлингер, которого Дэвид в своё время чуть было, не отправил за решётку.
Сейчас несчастный, лишенный работы великан Сиз работал в качестве слуги в доме её отца. Дело в том, что сэр Баркли терпеть не мог слуг, а великан Сиз, или, как его прозвал сам хозяин - Дядюшка Сиз был из тех молодцов, что работают за десятерых, а едят за семерых.
Очень скоро Сиз заменил всю прислугу в доме. Он был и шофером, и садовником, и привратником дома, и, даже, поваром, хотя последнее выходило у него отвратительней всего, но после ухода Фриды старому Баркли было уже не до всего, даже если бы Сиз подал бы ему однажды жаренных лягушек на блюде.
Без дочери старик как-то сразу опустился и поблёк от горя. Хотя работы было много, и великан Сиз с утра до ночи носился в поту от постоянных обязанностей, валившихся на его голову, Как из рога изобилия, старик не обижал своего чудесного слугу – надобно сказать, что Баркли платил ему по-королевски, сколько не платят иному менеджеру в офисе. И потому, молодой человек, плюнув на предрассудки, чтобы прокормить семью, вынужден был остаться у своего бывшего адвоката.
Когда он увидел женщину в ночной рубашке, первой мыслью было то, что это какая-то местная сумасшедшая. Какое же был его шок, когда он увидел, что это была дочь хозяина – Фрида Баркли. Он едва узнал её по рыжим волосам, потому что ей избитое окровавленное лицо напоминало обесформленное распухшее месиво.
-Мадонна, Матерь Божья! – воскликнул Сиз. – Мисс Баркли! Что с вами?
-Машину, скорее. Мне нужно в больницу, я рожаю! – уже теряя сознание простонала Фрида.
-Сейчас, сейчас, мисс, все хорошо. – Взглянув на избитое лицо Фриды, он сразу же понял, чьих рук это было дело. Оборванная цепь наручника не оставляло сомнений, что женщину избил её муж – этот подонок Дэвид Гарт.
-Это он, Гарт, он, он хотел убить меня…он хотел убить нашего ребенка, - захлебываясь слюной, простонала Фрида и тут же свалилась в потугах.
«Подонок, мерзавец, чертов женоненавистник, почему я не пришил тебя тогда, как собаку!», - Сиз бежал изо всех сил, через секунду длинный белый лимузин выехал из ворот дома.
-Сейчас, мисс, всё будет хорошо, – стал успокаивать он не то себя, не то её. Сиз аккуратно положил корчующуюся от боли женщину на заднее сиденье и накрыл её шиншилловым пледом из багажника.
-Нет, нет, большой черномазый придурок, ты не понял! Позови отца, я хочу видеть своего отца! Я никуда не поеду без него! Я объясню ему все! – уже задыхаясь от боли, приказала она.
При других обстоятельствах Сиз бы обиделся на такие слова, но сейчас было не до того.
-Сожалею, мисс, но его сейчас нет дома. Три часа назад ему позвонила какая-то женщина и сказала, что видела вас в Маше. Мистер Баркли тут же вылетел туда на своем частном вертолёте.
-Проклятие, проклятие! – Теперь её обвинят в убийстве этого подонка. За что? О, лучше бы она умерла сейчас, чем провести остаток жизни в тюрьме. Режущая боль казалась издевательством. «Зачем всё это? Почему бы просто взять и не подохнуть». Она ненавидела своего ребенка, который причинял ей эти пытки.
-Сейчас вам нужно думать о себе, мисс Баркли. Мы едем в город. Нужно торопиться, пока дороги не забило пробками. Я позвонил в 911, скорая едет сюда.
До Майами оставалось пятьдесят километров. От Майами до Палм-Битч вела только одна прибрежная дорога. Длинный лимузин летел по направлению к городу.
Теплое утро перерастало в душный день, предвещающий тропическую бурю. Чем ближе они подъезжали к городу, тем плотнее становилось движение.
-Господи, только бы успеть, только бы успеть, - шептал про себя Сиз, но тщетны были его молитвы, не успели они проехать и несколько километров, как перед ними показалась длинная вереница машин, которые выстраивались в бесконечную пробку. Всё кончено, они не успеют, придется рожать здесь.
Сиз свернул на обочину. Его шоколадно черное лицо сделалась серым – так бледнеют негры. Он боялся смотреть, что происходило заднем сиденье. Стоны роженицы слились в единый бесконечный крик, который резал уши.
-Что это, пробка?! Пробка?! Мы застряли?! Мы не едем! – закричала Фрида.
-Не волнуйтесь, мисс, скорая в двух кварталах от нас, они будут здесь, - попытался успокоить её Сиз.
-Как ты не понимаешь, тупой нигер, я больше не могу! Я подыхаю! Я подыхаю! А-а-а-а-а!!! – звенящий вопль боли вырвался из её кричащей гортани.
В эту секунду Сиз понял отчаянность своего положения. Он понял, что им некому было помочь. В такой ситуации можно было рассчитывать только на себя. Лучше сделать что-то, пусть и неправильно, чем допустить, чтобы Мисс Фрида умерла на заднем сиденье автомобиля без всякой помощи.
Бедняга Сиз понятия не имел, как маленькие дети появляются на свет. Единственное, что помнил Сиз, что было связано с беременностью и родами – это как его собственную жену увозили в роддом. Да и эти воспоминания были лишь смутным туманом времени. Сиз явственно вспомнил одно, что он был тогда ещё беспомощнее и растеряннее, чем его рожающая жена. Но тогда были врачи. А здесь их нет. «Чтобы помочь мисс Фриде, нужно рассчитывать только на себя», - эта суровая истина сразу же ударила ему в голову, как только он увидел, что мисс Фрида, лежа на заднем сиденье, залилась криком.
Однако, он призвал на помощь всю свою волю борца. Он будет бороться до конца, как делал это когда-то на ринге. Другого ему не оставалось.
Теперь могло понадобится всё. Аптечка со всем необходимым была на заднем сиденье. Там он нашел всё – бинты, обезболивающее, перчатки.
-Держитесь, мисс, я иду к вам.
-Что, что вы собираетесь делать? – испугалась Фрида.
-Принять роды. - Сиз деловито натянул перчатки на свои огромные ладони и согнул ноги женщины.
-Нет, хватит, не смейте, не трогайте меня! Я пошутила! Это глупая шутка! Я не собираюсь рожать прямо здесь, в автомобиле! Это же просто глупо.
-Не волнуйтесь мисс, когда я служил в армии, нас учили, как делать искусственное дыхание.
-Придурок, это совсем не то! Нет, не надо! Не смейте!- от стыда и боли женщина отчаянно сопротивлялась, брыкаясь ногами.
-Давайте вместе успокоимся, хорошо, мисс? – Сиз предупредительно выставил вперёд руки. - Я ничего не буду ничего трогать, я только посмотрю, что там, ОК?- Фрида нервно закивала головой. – На счёт три, хорошо? Раз, два, три…- Сиз резко одернул подол – и чуть было сам не свалился в обморок. Лиловая головка ребенка уже проглядывала сквозь половую щель.
-Что, что там, черт побери!
-Всё значительно хуже, чем я думал. Придётся рожать здесь.
-Нет, я не могу! Не могу сейчас! – Услышав эту новость, несчастная побелела, как полотно.
-Нет, вы сможете. Пути назад нет! Не заталкивать же бедняжку обратно! Осталось последнее усилие! Тужьтесь, мисс!
- Я не смогу!
-Сможете! На счет три. Раз… - Но Сиз не успел сосчитать до трёх, когда чудовищный вопль роженицы оглушил его уши. Это была последняя схватка. В следующую секунду крошечное окровавленное тельце свалилось прямо в его ладони.
Ошеломленный Сиз растерянно держал кричащее красное тельце, не зная, что с ним делать. Это был крохотный мальчик. По-видимому, ещё недоношенный. Сиз никогда не видел таких маленьких детей, даже когда держал своего новорожденного сына. Ещё до конца не осознавая, что произошло, Сиз смотрел на него, как на пришельца из другого мира. Кровь бешено билась в его висках. Такого чувства он не испытывал, даже когда выиграл свой самый знаменитый бой с чемпионом Техаса Бори Ганном.
Наконец, он догадался завернуть кричащего ребенка в мягкое махровое полотенце, которое достал из бара, и положить на теплый, ещё содрогающийся в схватках, материнский живот. Дрожащими от волнения и от пережитой боли руками Фрида пыталась удержать скользкое тело малютки, так чтобы он не задохнулся в складках её растянутого живота.
Сиз благоразумно решил не перерезать пуповину, чтобы не занести инфекцию. Теплым одеялом он накрыл холодные ноги роженицы и стал ждать. «Первая» помощь была оказана – остальное оставалось за врачами.
Вскоре шум вертолета пронесся над его головой. Послышались звуки сирен скорой помощи.
-Вовремя, как всегда, - поворчал Сиз, вытирая пот со своего взмокшего от волнения лба.
Да, Сиз Штрайкер был парень на все руки и не терялся при любых обстоятельствах. Не даром же Баркли нанял его в слуги, а магнат редко ошибался в людях.
Скорая увезла Фриду в больницу. Сиза – в участок полиции. Его арестовали за незаконную акушерскую практику. Но Сиз не жалел не о чём. Он готов был пройти через всё это второй раз, только бы ещё раз ощутить маленький теплый комочек в своих огромных ладонях.
Спустя несколько часов всё выяснилось. Адвокат Баркли снова пришёл на помощь своему бывшему подзащитному. Мальчик тоже остался жив – правда, ему пришлось ещё долгих две недели прожить в кислородной камере, прежде чем он «родился правильно».
Его назвали Грегори, в честь деда, с которым Фрида вновь помирилась. А вот в отношении матери дело обстояло куда хуже – нет, Фрида благополучно пережила роды, а вот дело о пропаже её бывшего супруга начинало приобретать нежеланный оборот. Подозреваемой в убийстве мужа, женщине грозило реальное заключение.
Она рассказала о своем заточении, как Дэвид избил её, за то, что она отказалась отдать ему бриллианты. Она так же рассказала, как неизвестная женщина стреляла в него. Фрида даже описала её. Но свидетелей не было.
Сразу же после звонка, прибыв на место, где подонок держал свою беременную жену взаперти, полиция обнаружила только его кровь и кровь Фриды. Пистолета нигде не было. Мари всё-таки успела вернуться за ним. Были найдена только одна пуля самого распространённого шестого калибра, которая содержала остатки ДНК, сходные с ДНК крови потерпевшего.
Другую пулю и две стрелянные гильзы Мари всё-таки удалось отыскать и забрать с собой. Та, что остановила сердце Дэвида, прошла сквозь него и, вылетев из спины, застряла в дереве комода. Мари не стала искать её, потому что полагала, что пуля, убившая Дэвида, находится внутри трупа. Пытаясь поскорей избавиться от трупа, убийца впопыхах не заметила кровавого отверстия в спине. Да и где было это заметить в ночной темноте маленькой комнаты. Мари видела только кровь.
Обрывки цепи говорили о том, что Фрида говорит правду – муж всё это время держал её прикованной цепью к спинке кровати. Но вот в существование загадочной женщины, вдруг, взявшейся из ниоткуда и убившей её супруга, полиция мало верила. В делах о семейных убийствах, когда в доме оставались лишь двое супругов, это оправдание было наименее подходящим, но другого у Фриды не было, и она настаивала на своём, хотя отец уговаривал её представить дело, как самооборону.
Но самое страшное открытие ждало Фриду уже после того, когда двое полицейских, зачитав ей обвинение в убийстве супруга, прямо из больничной палаты препроводили её в окружную тюрьму. Кровь Дэвида была опознана в архивах полиции. Ей оказалась кровь того самого «мальчика-мясника», который так жестоко расправился со своим отчимом.
Странно, Фрида вспомнила, что никогда не видела детских фотографий своего мужа. Он никогда не показывал ей их и не любил говорить о своем детстве. Он говорил только, что его родители слишком рано умерли, не оставив ему ничего, на этом разговор завершался. Дэвид не любил, когда она начинала расспрашивать о его семье, обычно подобные вопросы кончались вспышкой раздражения со стороны Дэвида, и поэтому Фрида избегала касаться подобных тем. Он был словно человек из ниоткуда…без прошлого, без родных…
Дрожащими пальцами Фрида поднесла к избитому лицу крошечную серую фотографию. Сквозь потухший обрывок бумаги неё смотрело незнакомое лицо мальчика. Ничего не значащее лицо обыкновенного прыщавого подростка. Да, некоторое сходство было, но это мог быть какой угодно подросток. Вдруг, Фрида, вздрогнула и напрягла зрение. Да, это выражение безумных решительных глаз – их ни с чем нельзя спутать. Он мог всё изменить, но эти глаза – глаза безумца, они остались прежними. Они могли принадлежать только одному человеку – Дэвиду, её мужу.
-Это он, он! – закричала Фрида и тут же свалилась в глубокий обморок.
Теперь Фрида поняла, что только чудом осталась жить, побывав в лапах маньяка. За недоказанностью улик, а так же, благодаря чудовищным усилиям адвоката Баркли –отца подозреваемой, дело вскоре было закрыто, и подозрение с Фриды Баркли было снято. Поскольку тело найдено не было, - Дэвида признали без вести пропавшим.
Спустя некоторое время недалеко от болот Маша был найден очередной обезображенный труп несчастного бродяги, решившего свести счёты с жизнью на ветвях прибрежного кипариса. (В условиях влажной жары и насекомых трупы быстро разлагаются).
Усилиями адвоката Баркли было проведено опознание, и Фрида с трудом, но всё же признала в нём своего пропавшего мужа –Дэвида, хотя висельник был на голову выше её (растянулся?!) – это не помешало полиции закрыть нудное дело, которое тяготило всех.
Так Дэвид Гарт второй раз стал самоубийцей. Фрида ещё долго рассказывала всем, как её муж, страдая от невыносимой ломки, покончил с собой. А маленький Грэг тем временем подрастал под чутким попечением любимого дедушки - миллионера.
Глава двадцать третья
повествующая, как
Преподобный Бинкерс окрутил богатую наследницу
Привычные гулы тюрьмы - лязг ключей, шаркающие шаги надзирателей, готовившихся к утренней поверки, наполняли утреннюю атмосферу окружной тюрьмы. Казалось бы, все, как и всегда, но нет, сегодня особенное событие – одного заключённого выпускают на свободу. В этот ранний час он уже одет и ждет в своей камере, сжимая в руках большую картонную коробку с вещами. Его грустный взгляд блуждает где-то далеко…
-Теодор Бинкерс, на выход! – слышится над его ухом.
Он покорно встал и привычно вытянул руки для наручников.
- Этого уже не нужно, - противно засмеялся надзиратель.
По длинному коридору вели человека с картонной коробкой. Поскольку Бинкерс не был особо опасным преступником, то за примерное поведение, которым отличился бывший «пастырь» в тюрьме, его освободили досрочно.
Да, сегодня долгожданный день – день, которого он так жаждал, который так приближал. Но, похоже, это не радовало его. В его грустном сосредоточенном лице было не особенно много радости. На свободе его никто не ждал.
-Двадцать долларов, футболка, брюки, ботинки, ключи от дома. Распишитесь здесь. – Не глядя, и не говоря ни слова, Тод сгрёб всё в охапку и стал одеваться. Тод с омерзением заметил, что одежда стала ему мала.
Последние ворота с лязгом закрылись за ним. Бинкерс подставил своё измученное лицо солнцу и глубоко вдохнул воздух. На выходе его никто не ждал…
Никто из его родственников не приехал за ним. Тод понял, что он никому не нужен. Две обжигающие слезы сползли по небритым щекам Бинкерса.
Молодой человек не знал, чем займется на свободе. Одно он знал точно – с пасторской деятельностью покончено навсегда. Он уже мечтал, как начнёт новую жизнь – жизнь праведного отшельника, полную лишений и тяжелого физического труда. Так он сможет очистить свою душу от всех мерзостей, которые ему пришлось пережить из-за порождения дьявола – Дэвида. В заброшенной хижине трудом и смирением бывший проповедник надеялся вымолить у Бога прощение за все свои бывшие грехи.
Раз за ним никто не приехал – значит, такова воля Господа, и он должен смиренно принять её.
Настроившись на грустный лад, он сел на автобус и отправился в свой старый дом, где Дэвид чуть было, не убил его. Бинкерс знал, что Дэвида там больше нет. По старой привычке Бинкерс регулярно следил за прессой. Он, конечно же, знал о скандальной свадьбе Гарта с известной богачкой Баркли, и чем закончилась вся эта авантюра.
Опасаясь получить новый срок, Бинкерс не желал рассказывать о том, что когда –то тот самый Дэвид был его подельником, и что этот малый чуть было не придушил его из-за денег. Нет, Бинкерс отнюдь не руководствовался христианским правилом – «подставлять другую щёку». Он сам бы охотно отомстил Дэвиду …если бы смог. Он ждал того дня, когда сможет выбраться из тюрьмы, чтобы самому рассчитать этого подонка, но, похоже, его богатая женушка опередила его.
Что ж, теперь, когда у Бинкерса ничего не было, как и в тот день, когда он бежал из дома на своем стареньком Джипе, на его душе было куда спокойнее.
Дверь была не заперта. Да и что было запирать в заброшенном доме. Разве что цельносваренную железную кровать, весившую несколько фунтов железа, которую можно свести в металлолом. Но кто станет возиться с такой неподъемной громадиной, которую нельзя было даже протащить сквозь узкие двери (только поэтому её и не украли). (Очевидно, какой-то умник, сварил сиё изделие уже после того, как части кровати втащили в дом).
Бинкерс задумчиво сел на скрипучие пружины и задумался. Шум дождя за разбитым стеклом словно оплакивал его положение.
Что ж, плохо тебе или нет, но, в конце концов, приходится приниматься за работу. Тод сел на колени и принялся собирать разбитое зеркало в ведро. Вещей больше не было – всё, что было более или менее ценное было уже разворовано местными аборигенами. Остался только мусор, который в изобилии валялся на полу.
Вдруг, Тод услышал звук мотора. Он затаился, и весь превратился вслух. Да, он узнал этот звук – это был звук его старого Джипа. Это скрипучее тарахтение он мог различить из тысячи. Послышались шаги по воде. Бинкерс с силой сжал осколок зеркала в кулаке и стал у двери. Если ад воскресил его бывшего министранта, чтобы убить его и забрать душу, то на этот раз у Дэвида не будет шансов. Живого или мертвого, но он отправит этого Мальчика-мясника в ад!
Тод слышал, как шаги подошли к двери. Он слышал его дыхание. Сердце Бинкерса бешено колотилось, и готово было выскочить наружу. Вдруг скрипучая дверь отворилась…в комнату вошла… женщина. Она была совсем такой, как на фотографии в газете – гордая, независимая и сказочно красивая. О, он сразу узнал её – это была та самая мисс Баркли. От неожиданности Бинкерс выронил осколок из рук.
Женщина громко вскрикнула и отскочила.
-Кто вы, черт побери?! – Фрида трясла дрожащими руками пистолет перед самым носом Бинкерса.
-Я здесь…я здесь живу, - растерянно забарабанил Бинкерс. Ему вовсе не улыбалось, чтобы прекрасная женщина пристрелила его в первый же день освобождения.
-Теодор Бинкерс. Бывший проповедник, а ныне вольноотпущенник из мест заключения .
Она стояла, хлопая длинными ресницами, и пыталась вспомнить эту, как казалось, знакомую ей фамилию. «Бинкерс, Бинкерс», -крутилось у неё в мозгу. Дэвид уже называл эту фамилию. Точно, ошибки быть не может, это тот самый проповедник, у которого Дэвид в детстве служил министратом. Он что-то рассказывал. Странно, но Фрида всегда представляла его неким библейским седовласым старцем. А тут был вполне молодой человек. Да, он ли это? Ведь его «проповедник» давно умер.
-А-а-а-а!!! – голубые глаза Фриды расширились до предела, а лицо исказилось от крика.
-Что вы так кричите?
-Вы, вы же умерли! – заикаясь произнесла Фрида.
-Господь всемогущий, спаси мою грешную душу! – воскликнул удивленный Бинкерс. Он ещё не привык, чтобы его принимали за покойника.
Фрида не переставала кричать, пытаясь вырваться в дверь, которую Бинкерс совершенно случайно преградил своим располневшим телом.
- Давайте, оба успокоимся, мисс Баркли. -Трясущимися руками Тод пытался отобрать пистолет из таких же трясущихся рук Фриды.
-Поклянитесь, что вы не коп! – вдруг выпалила Фрида.
-Господь всемогущий, - при слове коп у Бинкерса побежали мурашки по спине. – Конечно же я не коп, у меня, даже значка нет. Видите, мисс Баркли.
-Нет, нет?… это хорошо. Стойте! Тогда какого же чёрта вы знаете мою фамилию? – Фрида снова вскинула пистолет.
-Я, я…знаю… откуда? Хорошо, из газет, которые нам выдавали в тюрьме. – Послышался щелчок затвора. – Умоляю вас, мисс Баркли, миссис Гарт. Я действительно хозяин этой лачуги, будь она проклята. Позвольте мне всё объяснить вам. Я такая же жертва Дэвида, как и вы. Это ваш муж засадил меня туда. Он ограбил меня, и чуть было, не придушил тогда, в последний день. Меня, меня обвинили во всём, а он скрылся…с моими деньгами… - Тод нёс полную околесицу, из которой Фрида ровным счетом ничего не понимала, при этом так, на всякий случай, не забывая сжимать в руке осколок зеркала прямо перед её носом.
-Отец Бинкерс?
Он вздохнул и безжизненно опустился на пол, отшвырнув от себя осколок.
-Не называйте меня так. Теперь я никто, - длинная слеза сползла на его пухлую щёку. Он был так жалок и трогателен этот полный лысеющий человечек, совсем по-детски отирающий маленькими мышиными кулачками слёзы, что Фриде захотелось рассмеяться, и она не удержалась бы, если бы не столь необычные обстоятельства знакомства. - Теодор Бинкерс, бывший амманитский проповедник, осужденный за служение Господу нашему Иисусу Христу, бывший заключенный, досрочно отпущенный за примерное поведение к вашим услугам, - с грустной улыбкой вздохнул Тод. Паспорт торчал из кармана. Фрида бесцеремонно подцепила документ намоникюренными ноготками и, открыв на весу, прочла вслух:
-Теодор Бинкерс. Значит, вы и есть тот самый знаменитый лжепроповедник Флориды, который за деньги «исцелял» больных и «превращал» воду в вино?!- чуть не смеясь, спросила она.
-Да, когда-то я был им, но наш справедливый Господь покарал меня за мою гордыню, и теперь, забытый всеми, я собираюсь в одиночестве стяжать бедности в этой забытой богом лесной хижине.
-Так чем вы думаете заняться на воле, святой отец? – усмехнулась Фрида.
-Буду выращивать морковь для нужд общины, - обречённо добавил Бинкерс, с видом кающегося грешника, задирая глаза к небу. (Он ляпнул первое, что пришло ему в голову).
-Морковку?! Так вы планируете морковкой искупить грехи?!– Нервы Фриды не выдержали, и женщина громко расхохоталась. Однако, ни один мускул не дрогнул на лице преподобного Бинкерса, оно продолжало сохранять всё то же мученическое выражение страждущего покаянием грешника. –Значит, вот оно что, и Дэвид был замешан в этом?
-Да, он был моим пианистом, - смиренно произнес Тод (не смея поднять глаз на «госпожу», он смотрел себе под ноги).
Женщина стала задыхаться от смеха.
-Да, теперь я узнаю своего муженька! Так это он обчистил вас?! Вот чёртов ублюдок! Ха-ха-ха! Ай, да маэстро! У меня он вытянул последние деньги на свою карьеру ди-джея. Надеюсь, духовные гимны Дэвиду удавались куда лучше?
Бинкерс даже не пытался остановить неистовый смех женщины. С видом полной невинности, потупя голову, он смотрел вниз. Он думал о своей судьбе. В припадке веселья Фрида не заметила, как в глазах Бинкерса сверкнул живой огонёк. «А что если …». Она отнюдь не была уродиной.
Бинкерс поднял голову. О, господь милосердный, это был не смех. Это выглядело, как смех, но на самом деле женщина содрогалась в рыданиях - у неё была истерика.
-Сестра, сестра, что с вами?! – Бинкерс бросился к женщине и нежно привлёк её к себе.
-Проклятый подонок! Он держал меня здесь, как рабыню! Он измывался надо мною! – отчаянно зарыдала Фрида.
-Я знаю, знаю, каков Дэвид подонок! Он причинил зло нам обоим, но мы должны простить его, как Господь прощает нам все прегрешения, и жить дальше, - Бинкерс нежно погладил её по рыжим волосам и успокаивающе обнял. От женщины вкусно пахло духами, грудным молоком и деньгами. Этот запах он мог различить лучше других. Он всегда чувствовал, когда пахло деньгами. От этой женщины пахло именно деньгами.
Он поднял заплаканное лицо Фриды в ладони, и, вдруг, сам не зная зачем, нежно поцеловал её… в левую щеку.
Глава двадцать четвертая
Когда овца показывает зубы
С этих пор лачуга Бинкерса стала тайным прибежищем Фриды. Отверженная обществом богатых, она находила приют и утешения…у своего духовного отца, который стяжал монашеское одиночество в дебрях Флориды.
Бинкерс действительно занялся выращиванием моркови. Этому делу он отдавался с необъяснимым фанатизмом, который отчасти заменял ему секс. Фрида привозила ему всё новые семена и удобрения, а Бинкерс усердно питал её духовной пищей. Это была очень странная привязанность. Они не были любовниками, но всякий раз после её ухода, Бинкерс отчаянно маструбировал.
Напрямую не стяжая денег мисс Бинкерс (он называл её так), он с каждым днём становился все ближе к ней. Словно спрут, проникая в её сознание, он опутывал одинокую женщину своими невидимыми сетями. Женское одиночество не способствует разборчивости.
Вскоре молодой отшельник завоевал расположение красавицы своей кротостью. Он не был настойчив, нахален, напорист в своих ухаживаниях, притворно развязен, как другие «самцы» (так после связи с Дэвидом Фрида стала называть так всех мужчин, кроме, естественно, самого «преподобного» Бинкерса). В нем не было всего того, что так сильно ненавидела она в остальных «самцах».
С Тодом можно было запросто пить кофе Мокко тихим тёплым вечером и с жалкой бабьем слезливостью изливать на него свои проблемы. Тод только внимательно выслушивал её. Он никогда не перебивал её. Тод был для нее своего рода психотерапевтом. Хитрый и вкрадчивый, преподобный Бинкерс всегда мог найти нужное слово.
Она улучшала любую минуту, чтобы вырваться от своего отца, вечно кричавшего болезненного ребёнка, перед которым она была всегда в чем-то виновата. Попробовав горький вкус замужества, миссис Гарт, к разочарованию Бинкерса, поклялась больше не выходить замуж, а Тода она не воспринимала, как мужчину. Для неё он был просто святоша, забавный юродец, над которым всегда можно было беспоследственно подшутить, на что тот никогда не обижался. Но всякая ложь рано или поздно открывается.
Отец прознал о её поездках. Когда всё открылось, Фрида, наперекор отцу, снова вышла замуж, уже за самого преподобного Бинкерса. Они расписались в полуразвалившейся церквушке на окраине Петербурга. Снова за проходимца? Ярость отца была беспредельной, но вскоре он вовсе плюнул на свою непутёвую дочь, он снова отписал ей особняк у побережья Клин Воте, в который мисси Бинкерс и перебралась вместе с мужем и маленьким сыном.
Дед обожал своего внука и желал оставить его у себя больше всего на свете, но закон был против него. «Ребёнок должен жить у своих родителей», - так гласит закон Штата.
Мистер Баркли ненавидел Бинкерса, не меньше, чем Дэвида, но ничего не мог поделать, как не мог изменить закон. Но всякий раз, когда, у него предоставлялась такая возможность, он забирал своего проказника-внука в свой особняк на Палм-Битч, тогда у Грэга младшего наступали весёлые деньки. Дедушка и дядя Сиз баловали его до безумия, а когда приходило время возвращаться домой в Пит, малыш захлебывался плачем.
Божья овца вскоре показала волчьи зубы. Это произошло не сразу. Сначала Бинкерс получил от неё всё, что хотел – жалкую лачугу он променял на добротный особняк на курортном побережье Клин Воте, а свою полуразвалившуюся колымагу - Джип на роскошную круизную яхту. Да и «Жемчужина Флориды» опять принадлежала Фриде, но уже в новом обличии миссис Бинкерс.
Несмотря на то, что ни дом, ни яхта официально не принадлежали Бинкерсу, это не мешало ему чувствовать себя здесь полновластным хозяином. Теперь у Бинкерса были деньги, дом, своя фирма. Всё то, о чём он только когда-то мог мечтать. Но душа не лежала к перевозить тупых пузатых обывателей, восторгающихся морскими красотами багровеющих закатов. Должность клерка собственной жены всегда угнетала его.
Демон гордыни терзал его. Однажды, он просто бросил яхту на жену, и, одев свою старую сутану амманитского исповедника, подобно первым христианам отправился проповедовать в какое-то забытое богом местечко под ярким названием Одесса.
Так началась новая веха проповеднической деятельности Бинкерса. Говорят, горбатого исправит только могила. Бинкерс был прирожденным сектантом. Нравоучения, вдолбленные ему отцом, настолько прочно засели в его голове, что нуждались в выходе, подобно дерьму из переполненного сортира. Бинкерсу всё время нужно было кого-то учить, наставлять, утешать, спорить и ставить последнюю «свою» точку в споре.
Теперь, когда у него имелся стабильный доход, он мог проповедовать совершенно бесплатно. Церковь Христа ширилась. Его приверженцы умножались, подобно птицы небесные. Людей привлекала простота, и то, что от них ничего не требовалось, чтобы вступить в общину.
Теперь это было не то примитивное богослужение кочующего проповедника в палатке, целью которого было выколачивание из простофиль побольше денег. Нет, теперь вокруг него собиралось настоящая церковь. То, о чем он так давно мечтал, сбывалось. Правда, на эту мечту уходили почти все деньги, которых требовалось всё больше и больше. Теперь полиция ничего не могла сделать Бинкерсу. Свобода вероисповеданий была основным постулатом американской демократии. Никакой закон не мог запретить Бинкерсу проповедовать учение Христа, если только в его деятельности не усматривалось признаков мошенничества, к тому же, люди, почитавшие его чуть ли не за местного святого, шли к нему добровольно, словно послушное стадо овец (быдла) за своим пастором.
Деньги, деньги, деньги. Новые деньги Баркли защищали его, оберегали. Призрак славы становился реальностью. Теперь проповедника Бинкерса узнавали все. Его проповеди транслировались на всю Флориду. Каждое утро по одному из каналов неизменно появлялась его лысеющая голова. И, хотя все амманиты США утверждали, что церковь Бинкерса, именуемая себя, как «Новоапольстольская Церковь Христа», не имеет к ним ровным счётом никакого отношения, самопровозглашенный пастор позиционировал себя, как некую новую церковь новоамманитской направленности, так что формально закон не мог придраться к нему. Амманитизм был для него своего рода субкультурой, на постулатах которой он подобно печально известному Фишеру основывал «свою» «доморощенную» религию.
Вскоре, заложив «Жемчужину Флориды», которая уже приносила одни убытки, он выкупил небольшой участок земли в Центральной Флориде, где основал небольшую комунну, состоящую преимущественно из эмигрантов, бродяг, бывших наркоманов и прочего антисоциального народца, не нашедшего места в этой жизни, которые, чтобы искупить свои грехи, бесплатно трудились на него ради тарелки с кашей. Бесплатные рабы стали приносить неплохой доход. И снова закон был бессилен перед Бинкерсом, потому что никто не может запретить человеку работать безвозмездно, если он делает это абсолютно добровольно.
Что ж, замечательные слова старика Хаббарда: «…если хочешь заработать миллион – создай свою религию», - начинали воплощаться в жизнь. Что касается бывшей судимости, которую его оппоненты постоянно выставляли ему, – все это лишь шло на пользу самому проповеднику Бинкерсу, создавая вокруг него некий ореол мученичества за правду, которую знал только он один.
Если дела мистера Бинкерса стремительно шли «в гору», то дела миссис Бинкерс с той же стремительностью катились «под гору». Смешно бы было подумать, что проповедник не пытался испытывать свои методы религиозных нравоучений на своей непутевой женушке, которая отнюдь не соответствовала благообразной жизнью, какую подобает вести жене пастора.
Похоже, преподобный Бинкерс твердо решил вдолбить своей супруги тезис «да убоится жена мужа своего». Но всё было тщетно. Нравоучения мистера Бинкерса отскакивали от миссис Бинкерс слово орехи от железобетонной стены. Ею овладела странная апатия. Похоже, ей вообще, было все равно, что происходит вокруг неё. Покуда её роль в семье уменьшалась, она охотно восполняла её доброй бутылкой Мартини. С каждым днём женщина всё более опускалась и плыла по течению.
Чем больше он пытался её учить, словно ржавая пила проникая в её мозг, тем больше она начинала ненавидеть Бога и все религии вместе взятые вместе с Христом, Магомедом и Буддой.
Трезвой он даже побаивался свою миссис Бинкерс за непредсказуемость характера, зато, когда она была пьяна, преподобный Бинкерс вволю отыгрывался на ней, и, даже позволял дать волю рукам. Он считал, что если женщина потеряла «человеческий облик», то с ней следует обращаться, не лучше, чем с грязной скотиной. Обычно всё кончалось избиением. Иногда в припадке ярости Бинкерс насиловал собственную жену. Наутро она всё равно ничего не помнила, и только ползала на коленях в поисках метанола, чтобы хоть как-то унять головную боль. Естественно, при такой жизни никаких детей, кроме Грегори, у них больше не было.
Увы, пастор Бинкерс оказался не той божьей овцой, за кого себя выдавал. Вот и сейчас малыш Грэг заливался криком.
-Что это?! – мистер Баркли резко схватил дочь за руку. Багровые синяки покрывали от запястья до плеча. – Что это, я спрашиваю?!
- Я упала.
-Упала?! Не ври! Это твой гребанный проповедник! Это он избил тебя!
-Это моё дело! – закричала Фрида в истерике.
Отец схватил её за плечи и стал неистово трясти перед своим лицом.
-Посмотри на себя, в кого ты превратилась. Ты спиваешься. Ты выглядишь, как дешёвая уличная шлюха, я не хочу, чтобы моя дочь выглядела, как шлюха. Фрида, Фрида, оставь его. Если ты боишься, просто останься здесь, со мной, а я то уж сумею засадить этого сектанта за решётку. Я не могу допустить, чтобы этот святоша глумился над тобой.
-Нет, отец, не надо. Ничего не надо. Он мой муж, и я разделю с ним свою судьбу.
-Это он сказал тебе, он! Какую судьбу, Фрида! – в окно послышались гудки. Она поняла – это он, если сейчас не выйдет – всё кончено. Перед ней вставали глаза Бинкерса – жестокие холодные глаза.
Кричащий Грэг, словно кукла болтается под мышкой. Рабыня бежит к своему хозяину. Избитая собака всегда возвращается к своему хозяину. Потому что так надо, так положено, потому что нет другого выхода. Нет выхода – безысходность. Больше она не приедет к отцу. Каникулы Грэга закончились навсегда.
Радость от падения. Пусть делает с ней, что хочет. Бутылка – надёжный друг, она никогда не изменяет. Напиться – провалиться в небытие, а там пусть все идёт, как хочет. Теперь она начинает понимать Дэвида. Дэвид – это она. Пусть Бинкерс избивает её до полусознания. Ей даже так лучше – не надо прилагать мозгов. Ей нравится, когда Бинкерс, спуская свои до боли выглаженные брюки со стрелками, заломив руки, трахает её в зад в присутствии ребёнка. Когда она пьяна – ей всё равно. Она наслаждается криками Грэга. Ей хочется, чтобы с ней поступали так, потому что она заслужила это. «Громче ори, громче, мистер Грэг Младший».
Утро приносило опохмелку, противный привкус в губах и болью в заднем проходе. «Он трахается, как педик», - подмечает Фрида. Бинкерс лежал распластавшись по всей ширине кровати, словно огромный вонючий паук.
Глаз распух. Открыть нельзя. Сегодня это должно прекратиться. Сегодня – иначе нельзя. Лучше небытие. Она слишком хорошо знала, где находятся бритвенные принадлежности. В теплой ванне не чувствуешь боли.
Джакузи медленно наполнялась пузырями. Боль уходила. Далеко, далеко. Хотелось спать. А, что, если заснуть и не проснуться? Фрида пытается заснуть, но каждый раз всплывает за глотком воздуха. Жажда жизни сильнее её. Инстинкт жизни сильнее, чем желание умереть. Бритва беспомощно лязгает по дну. Где она?
За дверьми испуганный плач двухлетнего Грэга. Вот для чего нужно жить. Для своих детей. Сознание приходит словно пуля в мягкую плоть мозга. И отец старается сделать для неё все, только она этого не понимала…до сих пор. Она сделала вторую ошибку. Таким, как она вовсе не стоит выходить замуж. Прочь, прочь из этого дома.
Мягкая кукла Грэга вновь болтается под мышкой. От тряски железо ударяет в нос. Это кровь. Мать выронила его на асфальт. Он кричит, а мать продолжает убегать…Сердце сжимает словно в тисках. Она бросила его.
Из своего детства Грэг помнит, что когда мать ссорилась с отчимом, они с матерью всегда бежали к деду. Обычно, когда утренний автобус вёз их в Майами, маленькое сердце Грэга ликовало в преддверие встречи с толстым и добродушным дядей Сизом, который любил его больше всего на свете. Это был единственный человек, который понимал замкнутого и нервного ребёнка.
Так было постоянно. Однажды утром, когда после очередной ссоры из-за выпивки, после которой отчим жестоко избил мать, она, торопясь к автобусу, спьяну уронила его прямо об асфальт. Этот инцидент запомнился, потому что в первый раз Грэг почувствовал привкус крови в носу. Потом он много раз испытывал то же чувство, но ни разу не держал в памяти свои маленькие детские трагедии, кроме этой. Она постоянно снилась ему во сне. Такой сон обычно предвещал неприятности.
Глава двадцать пятая
США, Центральная Флорида, снова то же заброшенная хижина в районе озера Окичоби, где-то на границе Эверглейдз
Бельчонок Скретч приносит сообщение
Трель соловья разливается в голове. Что это? Фоновая музыка к трагедии. Зачем эта глупая мелодия?
Грэг открывает слипшиеся веки. Голова, как арбуз, готова лопнуть от воды. Нет ничего хуже пробуждения посреди ночи.
Грэг страдал нарушением сна. Заснуть для него было настоящим подвигом. А теперь он только разоспался. От лошадиной дозы виргинской мяты голова кажется тяжелее туловища. В своём пуховом одеяле он чувствовал себя, как зародыш в утробе матери. Тепло и хорошо. Как же хорошо, когда никуда не нужно идти. Как хорошо, когда рядом нет этого зануды Бинкерса. Дыхание Грэга выровнялось, мысли поплыли приятным чередом, и Грэг погружается в беспробудное лоно снов.
Як, цуп цоп парви кридола тык паривила тиц тандула
диби даби дала руп-пврирупирам курикан губкая кили-кан-ко.
Ра-цай-цай ариби даби дила бариц дан дила ландэн ландо
абариб факта пари-пари-бери-бери-бери стан дэн ландо.
Звонок. Опять эта дурацкая мелодия. Она не отстанет, пока не высверлит мозг. Грэг лениво открывает заплывшие глаза. Экран компьютера высвечивает почтовое сообщение:
«С добрым утром, Грэг!» – Бельчонок держит письмецо в своих смешных лапках. Забавно оттопыривая окорочкастую ножку, он, подмигивая глазком - ждёт ответа. Это ЕЁ бельчонок – бельчонок Скретч*, как сразу же окрестил его Грегори. Но теперь ему ни до какого бельчонка. Он очень хочет спать.
-Да пошёл ты…, – в всклокоченной постели, напоминавшей разоренное гнездо буревестника, рука находит кроссовок. Со злости, размахнувшись, он бросает в свой ноутбук ботинок. Грязный ботинок летит в экран, и опрокидывает дорогой ноутбук, в результате чего несчастный завис над полом на одном шнуре…
-Он нет! – как это часто бывает у подростков осознание приходит вслед за действием. Грэг вскочил. Несётся к компьютеру. В комнате страшный беспорядок. Впутавшись ногой в густую паутину проводов, валявшихся на полу, Грэг падает. Вот оно – то ощущение крови в носу. Как хорошо. Этот запах взбодрил его, как чашка знаменитого домашнего кофе, что выращивает его матушка.– Черт, черт, черт! Неужели, всё кончено. Давай, давай, плохенькая, маленькая, сюда, сюда! Не уходи! – Нервные синие пальцы Грэга нежно давят клавиши клавиатуры. – Давай, давай, детка, раздвинь ножки. – От нервного возбуждения Грэг кусает губы. - Вот, оно. Да! Да! Да! – Грэг победно сжал кулак и резко опустил его вниз.
Вдруг, в голове что-то ударило и перевернулось. Грэг вытер ладонью потный лоб и нервно заложил указательный палец под нос. Он долго сидел в таком положении, тупо созерцая потухший экран. Он даже не осознавал, что произошло.
До этого всё, что он начинал, кончалось крахом. Грэг привык думать о себе, как о неудачнике, у которого рано или поздно всё проваливалось. Так было намного легче подготовиться к следующей неудаче. Но теперь…теперь всё было слишком серьёзно.
А что если эта подстава, грандиозная подстава. Если он ввязался в такую игру, из которой не сможет выйти. Тем более, что тут замешены деньги. Ком тошноты начинал подступать к его горлу. Грэгу становилось всё более не по себе.
«…что если это проделки русской мафии!». Из голливудских фильмов Грэг слышал много страшного о русской мафии. …При этой мысли Грэг стукнулся лбом об кромку стола и, вдруг, залился неистовым хохотом. Его худые цыплячьи плечи сотрясались, словно в припадке. Если бы кто-нибудь мог видеть его в этот момент, то решил бы, что малый спятил с ума.
Надо же было додуматься до такого…русская мафия. Как он мог подумать, что им вдруг заинтересовалась какая-то там русская мафия, когда, даже если его родная мать ничего не хочет знать о нём. Что можно взять у нищего, у которого всё равно ничего нет. Грэг упоительно содрогался от горького смеха. Наконец, он пришел в себя и успокоился. Отхлебнув добрый глоток холодного кофе, он почувствовал, как в голове прояснилось, и мысли потекли более практично.
Через два дня она приезжает в Майами. Он будет ждать её там. А что собственно он терял? Если всё это дурная шутка, (что вероятнее всего) что ж, он просто развернётся и поедет обратно. Небольшая прогулка в Майами пойдёт ему только на пользу.
А если это правда – это будет его победой. Он первый нанесёт удар Бинкерсу ниже пояса и получит всё, что причитается ему по закону. Это лучше, чем прозябать в этой нищей лачуге и ждать пока проклятый святоша не присвоил себе всё. В конце концов, это он предложил ей эту игру – значит, он должен довести её до конца. Должен, иначе он так и останется жалким неудачником, драящим палубы на яхте Бинкерса.
Теперь был его ход. И ни мать, ни Бинкерс ничего не знали об этом. Он должен сделать свой первый самостоятельный шаг. Он должен доказать себе, что он настоящий мужчина, а не жалкий неудачник, каким обзывал его отчим. Перед Грэгом будто снова проплывали события дня его отъезда из дома матери. Ему ясно вспомнилось безразличная пьяная мать, лежащая поперёк кровати и красное орущее лицо Бинкерса.
-Ты жалкий неудачник, Гарт, и всегда останешься таковым, потому что ничего и никогда не можешь сделать сам! - он помнил, как маленькие желтые зубы отчима отчеканивали каждое слово, его злое выражение лица. Из его рта воняло, как по утрам воняет изо рта всех стариков. Этот омерзительный запах хорошо запомнился ему, потому что Бинкерс больно придвинул его за ухо прямо к своему рту.– Слышишь, Грэг, ты – неудачник! Неудачник! Неудачник! – слова улетали куда-то в даль.
-Нет! Нет! Нет! – Грэг сжал кулак и со злости ударил им по столу, так что чашка со знаменитым матушкиным кофе тут же выплеснулась на клавиатуру. Но Грэг не жалел об этой мизерной потери. Странно, но впервые в жизни спокойствие наполнило его гнетущуюся в беспокойстве душу. Теперь, в первый раз в своей никчемной жизни, у него была цель. Ему стало хорошо и спокойно. Грэг и сам не заметил, как заснул, склонив голову на стол.
Глава двадцать шестая
Уборка по-Грэговски
Утро принесло облегчение. За всё время, что он жил здесь один, он впервые выспался. Оглядев свою комнату, он пришел к неутешительному выводу, что комната больше всего походила на свинарник, чем на жилое помещение. Призрак уборки вставал с неотвратимой реальностью. «Что ж, видимо, хорошая уборка здесь не помешает!» - решил про себя Грэг и деловито засучил рукава.
Как известно, начинать новую жизнь следует с уборки. Да, да, именно с уборки. Недаром же я сравнила кровать Грэга с гнездом буревестника - это наиболее подходящее сравнение.
В кровати Грэга все вещи валялись в беспорядке. Подобно залежам Кландайка, здесь можно было отыскать всё что угодно. В кровати Грэг спал, ел, работал за компьютером, воткнув свой длинный нос в экран (Грэг был близорук). Его повседневной одеждой, если он не шёл в супермаркет, были пижамные хлопчатобумажные штаны и майка – большего в жарком климате Флориды и не надо. В них он тоже спал, ел, а когда приходилось, копался в своём маленьком саду.
Теперь всё должно быть по-другому. Но за сутки… За сутки ему не за что не отодрать этот свинарник.
Грэг решил действовать решительно и непримиримо. Он просто собрал все «лишние» вещи и вынес их на помойку. Теперь пред ним открылся настоящий фронт работ. Многовековая грязь, казалось, впиталась в эту проклятую хижину. Вооружившись мокрой тряпкой, Грэг стал неистово драить стены. Ему было не привыкать. На «Жемчужине Флориды» он привык выполнять самую грязную и тяжелую работу. Драить палубы было для него привычным делом.
Тощие как спички руки надулись мышцами. Пот валил градом, но Грэг не останавливался. Жаркий труд только вызывал у него прилив радости. Он уничтожал грязь с яростным остервенением, как будто это был сам проповедник Бинкерс.
Наконец, когда вечерние цикады затянули свою нудную песню, все сияло чистотой. Чистотой, не чистотой, но, по крайней мере, жилище Грэга напоминало чисто прибранный сарай. Теперь можно было передохнуть. Мокрый, как кусок мыла, изчумазенный как поросёнок, Грэг свалился почти без сознания. «Чёрт знает что, я не знал, что делать домашнюю уборку так трудно», - уже засыпая, подумал он.
Положив усталые руки между согнутых в коленях ног, Грэг спал, как младенец в чреве матери. Завтра ему нужно было рано вставать. Завтра ему предстояло длинное путешествие в Майами.
Глава двадцать седьмая
Полётом через Флориду
Грэг встал полный сил. Спокойно отзавтракав холодными консервированными бобами, Грэг оделся в самое лучшее, что у него было, завёл мотор и, не медля, отправился в Майами.
Магнитола в машине была всегда всклочена. Взволнованный голос диктора уже отбивал информацию о предстоящем урагане. «Только бы успеть, только бы не закрыли аэропорт», - вертелось в его мозгу.
Маленький Джип летел сквозь жаркое марево душного болота. Прохладный ветерок приятно обдувал голову Грэга, внушая бодрость. Прекрасные панорамы Флориды, пролетавшие мимо него, и бодрая музыка поднимали его настроение. Он чувствовал себя богом, летящим на крыльях мимо всей этой красоты, и не важно, что вместо крыльев у него была всего лишь старая дребезжащая развалюха. Он был счастлив, как никогда прежде. Почему же он раньше не замечал всей этой красоты?
Но вот тяжелой вереницей потянулись дома «средних» американцев, которые сразу же испортили ему настроение.
В дикой местности болот Маша Грэг чувствовал себя куда уютнее. А здесь были люди, здесь кипела та глупая обывательская жизнь, которую он ненавидел больше всего на свете. Здесь жили люди со своими проблемами, вечно куда-то спешили машины, выстраиваясь в длинные очереди пробок.
-Эй ты, придурок, заснул что ли? – Этот грубый оклик ножом ударил по нервам Грэга. Он хотел ответить грубияну, показав ему палец, но было уже не до того. Он действительно задерживал движение по главной дороге, и нужно было немедленно разворачивать.
Грэг тронулся и снова поехал. Но радостное настроение было безнадежно испорчено. Да и пейзажи, как назло изменились до неузнаваемости – потянулись серые здания фабрик, заводов, каких-то городков с их бесконечными шоссе и линиями электропередач, прерываемых лишь зданиями придорожных супермаркетов, похожих на гигантские застеклённые ангары. Здесь все было так обыденно, убого, грязно, тесно. Может быть, Грэгу так казалось оттого, что солнце скрылось за душным маревом и теперь светило рассеяно, словно сквозь мутную плёнку.
Но вот машина вылетела на прибрежное шоссе. Из-за дальнего горизонта показалась бескрайняя полоса Атлантического океана. Морской воздух пахнул в лицо, и стало как будто легче. Здесь было свободно и красиво. Широкие пляжи белоснежного песка манили своей безлюдностью. Воздушные веера кокосовых пальм неслись в бешенной гонке. Да здесь Грэг хотел бы остаться навсегда, но нужно было торопиться. Старичок Джип выжимал из себя последние силы. Нужно было быть Майами до темноты.
Вот и вечер. Багряное солнце, уже который день испепелив Флориду своим обжигающим дыханием, катится за горизонт домов, наполняя океан мириадами серебряных брызг.
Палм Битч – самый фешенебельный район Майами. Здесь живут только миллионеры. Под вечер, отсидев в своих душных офисах, они возвращаются домой. Бесчисленные вереницы роскошных лимузинов тянутся от самого Майами.
Грэгу они не мешает. Он едет в другую сторону. В сторону Майами полоса практически свободна, и Грэг не сбавляет скорости. Вот и аэропорт. Нужно успеть оставить свою машину, и найти недорогой отель, где он смог бы переночевать. Марш-бросок через всю Флориду изрядно вымотал его, а ему нужно выспаться, иначе утром он будет никаким.
Увы, отыскать дешёвый ночлег в Майами оказывается сложнее, чем живую воду из сказки Божены Немцовой, и Грэгу приходится спать в душном автомобиле. Ночь не из приятных, особенно, если учесть, что спать приходится сидя. Клюя носом в руль, Грэг пытается заснуть, но всё тщетно. От бешенной гонки через всю Флориду его взбудораженные нервы на пределе. Как только он засыпал, как ему казалось, что в его машину кто-то лезет. Грэг просыпался и вновь оказывался в мучительной духоте непроглядной темноты, прерываемой лишь противным писком вездесущих москитов.
В душном воздухе не ветерка. Вдалеке уже грозно рокотали раскаты «сухой» грозы, предвещающего сезон дождей. Потная рука нервно нащупывает кнопку магнитолы. Нужно узнать последнюю сводку с погодных фронтов.
-Ураган «Валерии», набирающий силу, приближается к берегам Карибских островов…- сердце Грэга сжалось. Неужели из-за проклятого урагана все рейсы отменят, и придется торчать здесь неопределенное время. Грэг нервно погружает пальцы в ёжик вспотевших волос. Но вот он снова вслушивается в информацию. – На побережье Флориды ураган прибудет через три дня.
«Три дня, целых три дня, да! Значит, все в порядке. Рейс не отменят. Её самолёт сядет вовремя». Успокоившись этим сообщением, Грэг уснул в сидячей позе, которой бы позавидовали заправские индийские йоги.
Утром его разбудила невыносимая ломота в костях. Проснувшись совершенно разбитым и не выспавшимся, Грэг лениво зевнул и привычно взглянул на часы.
-О, Господь всемогущий, - он тут же вскочил и бросился в Аэропорт. Рейс из Санкт-Петербурга прибывал через несколько минут…
Глава двадцать восьмая
Прощай родной дом!
Вот и всё. Скоро приедет такси, и я навсегда покину родные стены. Прощай родной дом! Возможно, больше я никогда не вернусь сюда. Сердце разрывается от тоскливой жалости. Бедная мать, она ничего не знает. Уходя на работу, она была весела, и, ничего не подозревая, пыталась «расшутить» мою кислую мину. Как всегда. Её лицо стоит перед глазами. Что будет с ней?
По старой русской традиции перед дальней дорогой следует посидеть. Прямо в шубе я усаживаюсь на лавку прихожей. Здесь все до боли знакомое и родное. Здесь я родилась и выросла, а умру…бог знает где. Пытаюсь забрать в память все, что возможно. Ведь я больше не вернусь сюда. Здесь душно, и всё так же вкусно пахнет последним маминым завтраком, который она приготовила для меня, чтобы я не дай бог не пошла голодная на работу. Но сегодня я никуда не иду. Сегодня день моего побега – побега из домашней тюрьмы. Я решилась…
Старые часы отбивают всё тот же ритм: тик-так, тик-так, тик-так, тик-так. Или это крупные слёзы падаю на пол?
Слёзы жгут кожу. Хороша же я буду, когда выйду с зарёванным лицом и раздувшимся красным носом. Нет, сейчас нужно быть сильной!
Гудок машины вырывает меня из полусна. Ну, вот и все. Пора прощаться. Прощай мой дом! В последний раз, запирая ключами свой дом, я иду к выходу до верху загруженная чемоданами. Всё – назад дороги нет. Я не оборачиваюсь, чтобы, подобно жене Лота, не превратиться в соляной столб. Но упорные соленые слезы капают из глаз. Я готова разреветься навзрыд и реву, прямо как маленькая девочка…
Колючий мороз ударил по лёгким. На улице стоит мороз в тридцать градусов. Ноги утопают в скрипучем снегу по щиколотку. Больно дышать… то ли от мороза, то ли от слёз?
-Скорее, скорее, а то мотор заглохнет! – поторапливает меня водитель, отрывая чемоданы от моих рук. От мороза такси окутано дымом. Какой же холодный мой последний день. Наверно, он и должен был быть таким, – этот последний день на родине, – холодным, беспощадным. Испокон веков Россия изгоняла своих врагов лютым морозом. Так было и во времена Наполеоновского нашествия, так и во времена Великой Отечественной Войны. Будто сама природа, объединившись с Великим Молохом выдавливала своих врагов с территории. Теперь я стала врагом. Не сумев уничтожить меня, Молох провожал лютым морозом…как своего врага.
Бедная моя матушка! Какой-то непреодолимый червячок совести шевельнулся во мне внутри. Я достаю мобильный и набираю номер матери. Заиндевевшие от мороза пальцы набирают одно единственное слово - «Прощай». Писк – отправлено. Рисованный конверт, улетая, превращается в точку. Всё.
-Пора ехать, барышня! – видя мой раскрасневшийся от слёз нос, шутливо намекнул таксист. Размахнувшись рукой, я выбрасываю мобильный в снег. Больше он мне не понадобится.
-Едем!
Такси везет меня сквозь ледяной город. Последний раз полюбоваться на тебя мой Питер, мой милый сердцу город. Заиндевевшие стёкла мешают обзору. Теплой ладонью я оттаиваю маленькое «окошко».
Заледеневший город в белом саване инея. Всходившее лиловое от мороза солнце наполняет переливающийся от легких снежинок воздух сиянием. Замерзший иней на стеклах переливается мириадами бриллиантовых брызг. В сиянии яркого солнца город светел и радостен, как младенец.
Пар поднимается вертикально с крыш домов. Как прекрасен ты, мой Питер, в час восхода солнца. Мороз и солнце – день чудесный. Как же тут красиво. Почему я раньше не замечала всей этой неземной красоты?
Позолоченные купала церквей, провожая, словно кивают мне вслед. «Прощай, прощай, больше мы никогда не увидимся с тобой».
Как же тяжело прощаться с тобой, мой родной город. Слёзы застилают глаза дрожащей дымкой. «Прощай мой старый друг Питер, больше никогда нам не свидимся с тобой!»
Но вот и всё, кончено. Побежали безликие спальные районы, а там и последний памятник. Гигантские воины стоят возле гранитной стелы. Что-то мрачное и зловещее в этом парящем над круглой площадью монументе. Подобно отзвукам кровавой войны этот памятник стоит несокрушимый, словно сама Россия. Он стоял до моего рождения, и будет стоять здесь после моей смерти. Он будет стоять, когда все уже забудут о той страшной войне. Как вечная память, погибшим.
Вот и все, до аэропорта совсем недалеко. Ну почему мы тащимся, словно черепахи. Вот машина останавливается совсем. Нудное гудение мотора пронзает мой мозг. Пар выхлопных газов окутывает машину, словно пчел дымилкой пчеловода. Я понимаю – мы не движемся.
-Ради бога, что происходит? Почему мы встали?
-Пробка, - спокойной уверенностью отвечает водитель. – Очевидно, впереди авария. Дальше движения нет. – Эти слова, словно удар хлыста. Мне хочется убить его за его безразличное спокойствие, и тех, кто стоит в пробке. Проклятие, проклятие, проклятие!
Господи, только этого сейчас не хватало. Посадка начинается через тридцать минут. Глупо было бы застрять в нескольких сот метров от аэропорта. Холодный пот поливает мой лоб. «Что делать? Что делать?». Однако, времени на раздумья остается всё меньше. Мне ничего не остается, как схватить тяжелые чемоданы и бежать к аэропорту.
-Э-э-э! А деньги, деньги-то! – кричит таксист. Я быстро швыряю на ходу стольню. –Сдача. Сдача-то! – Но возиться с «мелочью» уже некогда.
-Сдачи не надо! – услышал он сквозь снег убегающий голос. Впервые за всю свою полунищую жизнь я делаю красивый жест богатых людей.
С изяществом бегущего мула, до верху нагруженная чемоданами, я врываюсь в здание аэропорта.
-Заканчивается посадка на рейс 2546 Санкт-Петербург – Майами…
Господи! Господи! Словно сумасшедшая с глазами, выскакивающими из орбит, бегу к пункту таможенного досмотра. На меня смотрят, как на террористку.
-Вот, вот, билет. – Запыхавшись, я почти швыряю билет и паспорт в окошко. Надутая девица, не переставая недоверчиво коситься на меня, презрительно берёт мой паспорт.
Господи, скорее, скорее же! Вот я вижу, как её рука поднимается. Удар штепселя…как звук гильотины. Обезглавлена! Я за Рубиконом. Обратного пути нет.
-Поторопитесь, пожалуйста, - слышу я слова – быть может, последние русские слова в моей жизни.
Вот она – новая жизнь. Сейчас я сделаю шаг, и она начнётся. Что ждёт меня там – я не знаю. Мне страшно делать этот шаг.
-Ну, что же вы, девушка?
Шаг, ещё, шаг. ещё. Пошла… пошла. Вот и все. Главное начать, и я начала. Главное сделать этот шаг – первый. Дальше – уже легче.
-Лиля!!!
Господи, что это! Я слышу голос матери! Этого не может быть! Наверное, я брежу. Просто мои нервы расшатались, вот и все. Надо взять себя в руки.
-Лиля!!! Лиля!!! Лиля!!! – Да, это её голос! Боже мой! Это моя мать! Я вижу её раскрасневшееся взволнованное лицо. Но, как? Как она могла очутиться здесь? Это невероятно! Она прочла сообщение, она все поняла!– Стой, доченька. Вернись!
«Нет, дороги назад нет. Прощай, мама, прости свою непутёвую дочь!» - едкие слезы катятся по щекам, но, не поднимая головы, я иду к экскаватору.
-Л-и-и-л-я!!! Л-и-и-л-я! Л-и-и-и… – голос матери затихает вдалеке, и, наконец, пропадает. Вот и все. Кончено!
- Последний.
-Да!
Почти без сознания, меня вталкивают в самолёт и захлопывают дверь.
Лайнер набирает ход. Дрожащие слезы застилают глаза. Я ничего не вижу. Вот самолет, набрав скорость, отрывается.
Вот и всё. Вся моя жизнь осталась там. У меня больше нет прошлого. Нет будущего. Я в вакууме. Какое странное и страшное ощущение – кажется, что ты не то уже умерла, не то ещё не родилась. Тебя попросту нет. А, теперь уже всё равно.
Земля скрывается из вида. И лайнер погружается в мерное, едва слышное гудение. Боинг 737 уносит меня всё дальше от родного дома. Где он теперь, мой маленький дом? Где моя мать – мой единственный и самый близкий родной человек?! Должно быть, уже далеко-далеко!
От изнеможения от переживаний сон вдавливает меня в кресло. А вредные слёзы всё продолжают стекать по распухшим щекам.
-Это вам! – стюардесса протягивает мне какой-то пакет.
-Что это?
- Это велели передать вам …та женщина. - Я поспешно разворачиваю знакомый пакет. Две палки Советского сервелата. «Мама-мама!»
А в это время в аэропорту наряд скорой помощи уже увозил женщину, которая потеряла сознание. Этой женщиной была моя мать…
Конец первой части.
Часть вторая
Где-то над Атлантикой
Глава двадцать девятая
Лишнее время
Гул самолёта погружал меня в полудремотное состояние. Странное состояние овладело мной – казалось, что время теперь вовсе остановилось, мучительно хотелось спать, но события, пережитые мною за последние сутки, проносились в мозгу, словно в вертящемся калейдоскопе, который я не в силах была остановить, что заставляло меня всё время находится в болезненном напряжении. На сердце было как – то не спокойно. Что ждало меня там, в Майами? Прибудет ли Грэг в Аэропорт, как мы договаривались? Может это всего лишь шутка со стороны какого-нибудь глупого подростка?
Вообще, никакого Грэга могло не существовать вовсе, подобно мифическому террористу номер один Бен Ладану, живущего где то среди диких ущелий Иранского нагорья, или же верховному Санта Клаусу, обитающего в своём лапландском домике-штабе, которых никто никогда не видел живьём, но по инерции продолжают верить в реальное существование этих персонажей, созданных воображением средств массовой информации.
И, что тогда? Развернуться и поехать обратно? Но на обратный билет в свой РОДНОЙ Питер денег не было. Надеяться как-то обосноваться в Майами со своими жалкими оставшимися тремя тысячами долларов – смешно.
Нет, почему же, у меня был еще один вариант – продать свою каракулевую шубу…в Майами. Ха-ха-ха! Сомневаться не приходилось, моя шуба из каракуля явилась бы крайне необходимой вещью в условиях жаркого тропика Флориды.
- Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! – зажав нос пальцами, я рассмеялась навзрыд, так что моё тело тряслось как в лихорадке, а из глаз брызнули слёзы. Оказывается, это очень весело…иногда посмеяться над собой.
Громкий взрыв моего смеха, разразившийся в салоне самолета, уже начинал привлекать внимание соседей. Все подумали, что я помешанная, у которой внезапно начался приступ.
Трезвое осознание неопределённости и необратимости своего положения терзали душу, не давая уснуть ни на секунду. «А, что будет, то будет. Ничего уже не изменишь», - наконец, плюнув, подумала я и заставила себя успокоиться..
Тонкий шерстяной трикотаж моего зимнего платья, мягко обволакивая, приятно согревал тело, как шелковый кокон ещё не появившейся на свет бабочки. Погруженные в мягкую кроличью шерсть ботинок, ступни ног горели невыносимо, будто находились в электрической грелке, но освободиться от них уже не было ни сил и ни желания. Время и пространство исчезали, еле слышимый гул самолёта закладывал уши ватой, голова тяжелела, словно наливаясь водой, и тяжёлый сон разом обрушился на меня всей своей свинцовой тяжестью.
Пробуждение было столь же внезапно, как и неприятно. Лязганье посуды, перемежавшееся со смешением голосов, говоривших на разных языках, всё сильнее давили на уши, возвращая в сознание. Раздражающе нарастая, они становились всё громче и громче.
Я открыла глаза, яркий свет из иллюминатора ослеплял так, что в первую секунду предметы, залитые солнечным светом, казались неразличимы. Постепенно глаза начинали привыкать к свету.
«Господи, неужели ещё день, не может быть». – Я посмотрела на часы – было девять часов вечера. Значит, я никак не могла проспать более двух часов. В чём же дело? Спросонья мозг соображал крайне туго. Но тут меня осенила догадка: «Ну, да, конечно, я совершенно забыла о разнице часовых поясов. Вот почему этот мучительный день все никак не мог закончиться, вот почему никак не могла наступить долгожданная ночь, обрывающая сутки, и уносящая прожитый день в Лету, переворачивая страницу пережитого на чистый лист нового дня».
Эта мысль ненадолго успокоила меня, я задвинула иллюминатор светонепроницаемым экраном, но, всё равно заснуть больше не смогла. Подозвав стюардессу, я спросила время – оказалось, сейчас всё еще было без пятнадцати три по полудню. Неожиданное и шокирующее открытие начинало занимать мой мозг. По моим часам полёт продолжался уже почти восемь часов, а если верить тому времени, что сказала мне стюардесса – не более двух часов. Сердце похолодело. Следовательно, мои предчувствия меня не обманули – время действительно остановилось и застыло. Но как это могло быть, спросите вы, ведь из физики общеизвестно, что время – величина неизменная и необратимая. Тогда как вышло, что НАШ лайнер, летя со скоростью примерно трёхсот километров в час, при этом передвигался только в пространстве, но не во времени? А объяснение было просто: пересекая Атлантический океан по диагонали, получалось так, что скорость лайнера почти сравнивалась со скоростью вращения Земли, поэтому во временном отношении лайнер находился практически на одном и том же месте, все ещё продолжая лететь над поверхностью Земли, находясь при этом в одной и той же точке пространства.
Истинны были утверждения Эйнштейна, что всё на свете относительно. Утверждать, что самолёт двигался вокруг Земли, было бы просто глупо, скорее можно было бы сказать что, наоборот, Земля вращалась относительно летящего вокруг неё лайнера, пересекая его своими часовыми поясами, этими невидимыми меридианами времени, что чудесным образом высвобождало целых лишних восемь часов!
Подумать только - целых взявшихся из неоткуда лишних восемь часов жизни! Сколько всего полезного можно сделать за эти восемь часов! И на что же я их тратила? На глупые стенания по поводу того, встретит или не встретит меня этот Грэг Гарт в Аэропорту, когда я осознаю наверняка, что, находясь на этом кресле, я всё равно не могу управлять своей судьбой, предначертанной свыше, потому как ни одному человеку в мире этого не дано.
Глава тридцатая
Воздушная трапеза
С доброжелательной улыбкой, казалось купленной за доллары, мимо проходила стюардесса, везя за собой серебряную тележку, наполненную разнообразными типовыми угощениями, кои предлагал наш глобальный (почему-то ассоциируется со словом стандартизированный) цивилизованный мир.
Это был стандартный продуктовый набор: маленькие тартинки, такие крошечные, что на них чудом умещались три - четыре прилипшие красные икринки, вяленые кальмары, подававшиеся к ним, должны, очевидно, были изображать что-то наподобие гарнира к последнему, соки, скудно разлитые в мизерные стаканчики -мензурки, которых едва хватало на один глоток, а также прочая подобная ерунда, которой никогда не наешься досыта.
Признаться честно - я любитель поесть, у меня нет тормозов на еду, и эти жалкие крохи только разожгли мой аппетит, от них есть хотелось еще больше, чем до этого «обеда». Недаром народная русская аксиома гласит – «Чем больше ешь, тем больше хочется».
Не прошло и минуты как мой «обед» был проглочен одним махом. С тоской тупо уставилась я в пустую тарелку печальными глазами, словно это был монитор моего ноутбука, на котором, вдруг, начинала вырисовываться какая-то информация, которую мне необходимо было запомнить для того, чтобы затем воспроизвести её в мозгу. Но от этого разожженный скудными крохами голод не проходил.
В эту минуту я вспомнила о свёртке с продуктами, что был наспех собран моей матушкой на дорогу. Что тут у нас? Ну конечно, так и есть - палочка моего любимого советского сервелата, просто незаменимая в дальних странствиях! Только теперь, когда я с аппетитом уплетала кружок за кружком, я поняла всю истинность напутственных слов матери - «Не ты еду понесёшь – она тебя понесёт».
А вы не замечали, как быстро тает палочка советского сервелата? Слышали ли вы когда-нибудь об эффекте колбаски? Ну да, это когда, ты отрезаешь от колбаски мизерные дольки-кружочки, и кажется что ничего страшного - продукта не убудет, а между тем палочка колбасы становиться всё короче и короче и неожиданно вовсе куда-то исчезает.
Опомнилась я, когда почти добрая половина сервелата уже «исчезла». Ну, нет, хватит – я резко завернула обрубок сервелата и спрятала обратно в пакет. … Кто знает, может это моя последняя еда, которая поможет продлить (пронести) ненадолго мою несчастную жизнь, до того как…угаснет последний её луч надежды.
Глава тридцать первая
США, Флорида, аэропорт Майамими
Отобрали! Ограбили!
Время и впрямь остановилось, казалось, что перелет никогда не кончиться, но всё и всегда имеет свое начало и свой конец.
Объявили посадку. Почти не вериться. Вот и всё, теперь всё решиться…уже скоро. Развязка близка, и от этого хорошо!
Я решила не торопиться и пройти таможенный пост где-то в конце.… Да и к чему было спешить… теперь, когда ничего не изменишь.
Мой рост составляет примерно метр шестьдесят с хвостиком. Это всегда комплектовало меня в общении с людьми, и поэтому я всегда предпочитаю отстраняться от толпы, подсознательно боясь быть затертой, или затоптанной. Вот и сейчас, на пропускном пункте, эта громоздящаяся очередь встала передо мною непреодолимой обесформленной стеной из человеческих спин и ног.
Наконец, и эта толпа начала мало-помалу рассасываться... Ну, всё, теперь пора! Решительным броском я рванула вперёд – была-небыла!
Осмотр багажа шёл своим чередом, всё было спокойно. Два огромных чемодана с одеждой мирно прошли через рентген – сердце отлегло. Личный досмотр пройден быстрее, чем я думала. Ну, вот и всё. Я развернулась, чтобы забрать документы и пакет с едой и, …что бы вы думали, документы то мне отдали, но только не мою колбасу… Как ни в чём не бывало, как будто так и нужно, таможенник уже деловито оприходовал МОИ ПРОДУКТЫ.
-Но, позвольте, сэр, ведь это моя колбаса!
На меня уставились два удивленных, словно у барана, который только что увидел новые ворота, глаза таможенника.
-Моё! - повторила я, ухватившись за початый конец сервелата, но к моему удивлению, почти одновременно со мной, те же действия проделал и офицер, только с другого конца (соответственно непочатого). Мы оба оторопели, с удивлением разглядывая друг на дружку.
Наконец, должно быть, первой выйдя из ступора удивления, я потянула свой конец на себя,… он – на себя… Я себе,…он – себе. Ситуация начала привлекать внимание, подошёл полицейский с собакой, чтобы выяснить в чем дело. Пёс многозначительно поднял на меня глаза и глухо зарычал, словно говоря мне: «здесь наши порядки, девочка, так что сиди и не рыпайся». В его собачьих глазах блеснул звериный полицейский огонёк, будто он хотел сожрать меня вместе с моей колбасой в придачу. Я поняла сопротивляться – себе дороже.
«Да, пошли вы все!» - подумала я. Разжав ладони, я отпустила свой конец колбасы, так что таможенник чуть было, не повалился на спину.
Махнув на них рукой, я чуть ли не бегом бросилась к выходу, уже не обращая внимания на забавную сценку случившуюся тут же.
Дело же было в следущем: едва початый конец сервелата оказался на свободе, в него тут же вцепился полицейский бульдог, известный на весь мир своей мёртвой хваткой. Обалдевший пёс принялся прямо на ходу вгрызаться в палку, тут же пожирая ароматный батончик теперь уже НЕ МОЕЙ колбасы, да так, что таможенник, пытаясь выдрать у него из пасти колбасу, оказался поверженным на пол. Ни крики типа «Фу», ни рывки полицейского – ничто не могло заставить этого благородного выродка американской селекции оторваться от заветной палочки настоящего советского сервелата, пока всё, в конце концов, не было сожрано упрямым псом.
Глава тридцать вторая
Цветы смерти
Счастливая, как потрепанная куропатка, которой только что удачно удалось вырваться на свободу из когтей ястреба, почти бегом я неслась вперёд к выходу, не обращая внимания на два тяжеленных чемодана и ручной кейс, напоминающий собой мини сейф. Чуть было, не потеряв равновесие, я с ходу запрыгнула на движущиеся ступеньки экскаватора и только теперь поняла, что сейчас встречу ЕГО. Голова закружилась, сердце бешено забилось, внезапная тошнота подступила к горлу.
Грэг дежурил в аэропорту Майами почти двое суток, встречая каждый рейс, прилетавший из Европы. Надежда отыскать среди пассажиров такое знакомое и милое лицо, что за все годы переписки стало почти родным, таяла с каждым часом. Уже две ночи, в перерывах между рейсами, провёл он в своём стареньком Джипе, где ему ненадолго удавалось заснуть и немного подкрепиться.
Грэг проклинал всё и вся на этом свете. Этот дрёбанный аэропорт с его неизменной суетой невыносимо раздражал его бесконечно непрекращающимися рейсами из Европы, которые с каждым разом извергали из себя разнообразные, но в то же время бесконечно однородно глобализированные стада европейского быдла, среди которого всё никак не было той, которую он желал увидеть сейчас более всего на свете.
Он ненавидел и презирал самого себя, смертельно усталого и измученного неопределённостью и беспомощностью принять решение прекратить эту мучительное дежурство. Но Грэг все ещё надеялся. Лица людей прибывающих с каждым новым рейсом казались Грэгу противными, какими-то отупело – глупыми в этой бесконечной и бестолковой суете аэропорта, и этот тупой букет увядающих красных гвоздик, коих сегодня так тщетно пытался реанимировать, чтобы придать букету более или менее приглядный вид.
Вот и ещё один рейс –люди, люди…лица, лица, лица –все чужие, все прошли…
Грэг с тупой усталостью глядел на монотонно спускающиеся пустые ступеньки экскаватора…но вот началась вырисовываться ещё одна пара ног, которая даже заставила Грэга привстать от удивления, чтобы получше разглядеть, кем же наконец окажется та сумасшедшая, которую угаразило напялить меховые ботинки … в Майами.
Ступень, на которой стояли тяжёлые меховые ботинки, неумолимо опускалась, обнажая хорошенькие мохнатые ножки, закованные в глухих шерстяных чулках, затем показался подол распахнутой каракулевой шубы, из под которой проглядывало тёмно серое трикотажно-шерстное платье, какого- то невиданного фасона, напоминающего свободный балахон, элегантно прихваченный у талии тонким кожаным пояском, кои носили, пожалуй, в двадцатых годах прошлого века. В общем, наряд как нельзя более подходил для двадцати пяти градусной февральской жары в Майами. Наконец, появились светлые волосы…Грэг одернулся и вскрикнул. Это была она!...та, которую он ждал уже почти двое суток!
Это была она! …та, которую он ждал уже почти двое суток!
Зал ожидания казался пустым. Неприятное предчувствие сосало под ложечкой. «Неужели, всё оказалось так, как я боялась. Его там нет…там, вообще, никого нет, и это окажется беспощадной действительностью. В моей жизни всегда так. Все мои надежды, всегда обречены на провал. Значит, всё кончено… так мне и надо! Да, неужели, это он? Он? Господи, это он…мой виртуальный Грэг! Он существует! Он реален!»
Вам покажется странным, что я рассчитывала теперь больше на крах, чем на удачный исход дела. Надежда на лучшее присуща каждому человеку, но только не для меня, потому как в моей жизни надежды почти всегда оканчивались горькими разочарованиями, я почти привыкла к этому, как к неизбежному закономерному року, и, знаете, стало даже как – то легче переносить очередной провал, заранее не возлагая никаких надежд на удачный исход дела. Я всегда придерживалась Наполеоновского правила – главное ввязаться в бой, а там как получиться. ТЕПЕРЬ получилось. Что дальше? Неужели, меня ждёт ещё более страшное, чем я могла даже предположить? Худшее, что может случиться с человеком – смерть. Смерть, которая смывает с тебя всё: позор, долги, обязательства, страдания от бессмысленности твоего существования, разочарования и отчаяние.
Грэг стоял внизу экскаватора, глаза его, большие и голубые, вдруг расширившиеся и округлившиеся от удивления и растерянности, не отрываясь, смотрели мне в лицо, казалось, не в силах оторваться ни на секунду.
«Господи, да он же совсем мальчишка», - промелькнуло у меня в голове. На вид ему едва ли можно было дать лет пятнадцать. Маленький худенький мальчик – подросток.
Да, передо мной стоял мой виртуальный товарищ Грэг, но только не он, не МОЙ Грэг, а совсем другой… В том смысле, что в нём не было ничего от того Грэга, каким я его себе воображала.
«Реальный» Грэг представлял собой худого и болезненного вида мальчика. Его узенькое худощавое лицо, казалось, состояло только из большого длинного носа, хотя и правильной формы, но с забавным раздвоенным кончиком и довольно таки широкими ноздрями, в чем, конечно же, была «виновата» вездесущая негритянская кровь, да двух больших серо-голубых глаз, круглых и испуганных, которые не отрываясь смотрели на меня. Если бы не густой южный загар, несколько скрывающий болезненность его худого лица, то он, должно быть и вовсе напоминал бы переболевшего чахоткой ребёнка. Пухловатые губы с обаятельными ямочками в уголках, до ужаса походившие на мои , были, пожалуй, слишком женственны для мужчины. Худое лицо его обрамляли хулигански торчащие уши, коротко выбритые (по моде) светлые, явно крашенные волосы, растущие вредным «ёжиком», которые делали его похожим на подростка – хулигана.
Я протянула ему трясущуюся от волнения потную руку. В ответ он почему-то протянул левую и нервно обхватил мою ладонь сухими костляшками пальцев. Я заметила, что его рука тоже трясётся, только она была сухой и холодной…как у мертвеца.
От смущения кровь прилила к моему лицу, и я почувствовала, как моё лицо делается пунцовым. Мне почему – то вдруг стало стыдно, невыносимо стыдно за свое раскрасневшееся лицо. Мне хотелось провалиться под землю, только бы не испытывать эту муку собственной беспомощности, наверное, Грэг чувствовал то же самое, потому что он тоже сделался красным, как варёный кальмар. Я заметила испарину, которая стекала по его виску…
Мне показалось, что Грэг испугался меня, как бояться привидений. Хотя в Интернете мы общались свободно, встретившись, мы не могли произнести, даже слова, словно неведомая чудовищная сила сковала наши языки. Глупо держась за руки, как дети в детском саду, мы могли только рассматривать друг друга.
Грэг представлял собой то причудливое смешение трех рас, которое возможно только во Флориде. В нём трудно было выделить какую –то одну расу. Когда я в своих письмах интересовалась , к какой национальности он относится, Грэг с неизменным упорством и гордостью отвечал, что он потомок легендарного, но почти вымершего индейского племени Семинолов, которое обитало когда-то на болотах Флориды. С таким же успехом я могла определить себя как ингерманландку, а какой-нибудь житель центрального Днепра провозгласить себя полянином или древлянином.
Я понимала, что принадлежность Грэга к Семинолам – полная чушь, выдуманная им же самим, чтобы поднять собственный «авторитет», но со свойственным всем русским национальной терпимостью я вынуждена была принять то, что мой будущий муж - последний из Семинол.
Вообще, своими большими голубыми глазами и скруглёнными чертами лица, он напоминал русского деревенского мальчишку, просто очень загорелого под неутомимым южным солнцем.
Он был маленького, совсем не мужского росту - примерно с меня ростом пацаном, с тонкими, как у женщины, но жилистыми и цепкими, привыкшими к физической работе руками. Его короткие и какие-то жалкие, тощие ноги, казались растущими прямо из под туловища, может быть, из- за того, что он был одет в широкие, чуть приспущенные строгие темные брюки, которые ему были явно велики, потому что были сшиты для довольно полного солидного мужчины, а на его худой фигуре лишь «честно» держались на одних подтяжках, а может быть, из-за массивного чёрного жилета, висевшего на его худых плечах, словно на вешалке и спускавшегося полами почти до самых лодыжек.
В общем, его цыплячье телосложение производило слишком жалкое впечатление для мужчины. Да, к тому же, несмотря на свой невысокий рост, он сутулился, будто стесняясь своего худого тела и этого слишком великого для него костюма явно «с чужого плеча». Во всём остальном одет он был незатейливо и легко: помимо вышеупомянутых брюк, на нём была аккуратная трикотажная хлопчатобумажная рубашка с коротким рукавом, вместо галстука подвязанная обыкновенной черной тесьмой, да лёгкие матерчатые ботинки, несмотря на нелепость наряда, он был ему вполне к лицу, и даже подчеркивал его милую подростково –мальчишескую непосредственность.
«Так вот ты какой настоящий Грэг!»… Машинально я протянула ему и левую руку, слова застыли у меня прямо в горле, не смея вырваться на свободу, он в ответ протянул правую, и, как-то неловко, несуразно обхватив обе мои руки, поднёс к своим губам для поцелуя, откуда ни возьмись, откуда –то возник роскошный букет алых гвоздик…цветов смерти. «Вот он, знак!», - подумала я. «ПРИ АРТООБСТРЕЛЕ ЭТА СТОРОНА УЛИЦЫ НАИБОЛЕЕ ОПАСНА!», - промелькнула страшная табличка. Почему? Потому что там всегда красные гвоздики! Алые гвоздики –алая кровь. Алые гвоздики – символ гибели! Моей гибели!
-Ааай! –вырвалось у меня. Я вздрогнула, автоматически одёрнув руку, от его губ, как если бы через неё только что пропустили разряд тока. «Ну, зачем я так сделала? Теперь он точно подумает, что я ненормальная. Первое впечатление самое верное».
Мы стоим друг перед другом, взявшись за руки, немые и застывшие, от смущения и растерянности, не зная, что делать дальше, как себя собственно вести, никто из нас не в силах вырваться из паралича смущения и растерянности, мы точно заколдованные.. Чёртовы чемоданы немилосердно тянули мне левую руку, левая, моя «нерабочая» рука начала заткать под тяжестью неумолимого груза, но я не смела отпустить мою поклажу, пока чемоданы сами с грохотом не свалились на пол, когда локоть был уже сам не в силах напрягаться.
Это мгновенно вывело нас из стопора. Мы кинулись подбирать упавшие чемоданы и тут же столкнулись лбами.
-Пардон, - хором извинились мы, и, вдруг, …весело расхохотались. Начало было положено…
К счастью, мои чемоданы только отвязались друг от друга, но не раскрылись, так что Грэгу без труда удалось увязать их заново. Навьючив Грэга своими чемоданами, словно мула, так, что его маленькие, тощие ножки едва были видны из- под громадности необъятной ноши, мы побежали, будто кто-то невидимый торопил нас куда-то..
Он чуть не падал, а я налегке покорно следовала за ним к выходу, где нас уже ждала машина. Наконец –то, мы идём, мы движемся…прочь, прочь отсюда! …Ушли последние пассажиры, зал ожидания затих, ожидая новую партию пассажиров, а на скамье всё ещё оставался лежать беспомощный и роскошный букет увядающих алых гвоздик – цветов смерти.
Глава тридцать третья
Город Грёз
На выходе дверные створки услужливо распахнулись, и яркие лучи солнца окатили меня своим светом, почти ослепив меня. Незнакомый душистый воздух юга жаркой струей пахнул мне в лицо.
Я жмурилась, но всё равно почти ничего не различала перед собой несколько секунд, пока глаза мои не привыкли. Стоял жаркий зимний день. Столбик термометра приближался к тридцати градусам, что было аномально даже для тропических широт Флориды, где в теплые и сухие зимы температура редко превышает тепловой двадцати пятиградусный предел комфортного самочувствия человека.
Вдоль рядов припаркованных машин метались двое – я и мой новый приятель Грэг. Грэг, растерянный и несчастный, напоминающий теперь некое подобие заблудившегося тощего мула, загруженного поклажей, что потерялся в лесной роще вместе со своей хозяйкой, с той лишь разницей, что поводырем и вожатым был сам мул, то есть Грэг. Так, что, наблюдая за этой странной сценкой, можно было сказать, что слепой ведёт слепого. «Если слепец ведёт слепого – оба упадут в яму».
Несмотря на то, что Грэг был загружен двумя тяжеленными чемоданами, на своих коротеньких он бежал очень быстро, как молодой жеребёнок, так что я едва за ним успевала поспевать. Я боялась потерять Грэга в этой огромной толпе. Подспудно терзавшая меня мысль, что Грэг просто возьмёт и смоется вместе с моими чемоданами, в которых заключалась теперь вся моя жизнь, не давала мне покоя.
Мы кидались туда и сюда, как одержимые, я следовала за Грэгом почти вплотную, стараясь не отстать от него ни на один шаг, поклажа серебряных чемоданов служила мне своеобразным маячком, что помогало мне держаться рядом с Грэгом.
Мы обследовали ряд за рядом, все подряд, обегая змейкой каждую машину, всё время на кого- то налетая, сталкиваясь, задевая. Всякий раз, когда Грэг, разворачивался, убедившись, что и в этом ряду нет его машины, он неловко натыкался на меня, всякий раз рискуя угодить мне в глаз. Мне не оставалось ничего, как только проворно следовать за ним. Но, как известно, искомое всегда лежит «на самом дне». Обойдя таким образам все парковочные ряды почти до конца, Грэг вдруг остановился и весело воскликнул:
-Вот оно!
Мы остановились возле какой-то обшарпанной колымаги неопределенной модели, в «лучшие» свои времена, бывший очевидно джипом-внедорожником. Сие произведение уже давно вымершего американского автопрома в общих чертах чем-то напоминало собой среднее между армейский Джип с открытым кузовом и нашим Ижеком-каблучком, покрытым брезентом и двумя пассажирскими местами для сидения. Свалив вещи в уже забитый каким-то барахлом багажник, мы тронулись в путь.
И перед младшею столицей
Померкла старая Москва,
Как перед новою царицей
Порфироносная вдова
А. С. Пушкин
Поистине, если бы и существовал рай на земле, то он должен быть бы только здесь, в Майами, новой столице Солнечного Штата*. Всё это напоминало декорацию рая, виртуального рая, в который мне удалось вдруг вырваться из холодного мучительного Питера – сырой и грязной ямы, в которой я прожила всю свою жизнь.
Но здесь было всё по-другому, что- то не так, это заставляло нервничать. Даже приятный сон, из которого нельзя вырваться, становиться мучительным кошмаром, но это был не сон, а действительность, реальность, которую я ещё не осознавала до конца, и потому она казалась мне виртуальным видением, происходившем, как будто не со мной. Что – то в этом райском видении было не так, не то, и это мучило, давило.
Что же это было? Конечно свет, яркий режущий свет горячего тропического солнца беспощадно, до боли врезался в глаза, делая город каким- то мучительно светлым, расплывающийся в раздражающих ярких красках, словно пестрый калейдоскоп. Чтобы понять мои ощущения, представьте себе состояние узника, что провёл несколько лет в холодном и сыром подвале с тусклым рассеянным освещением, которого вдруг вывели на яркое летнее солнце, а теперь представьте, что тем сырым подвалом был мои родной Питер, а узником, прожившим там всю свою жизнь от рождения – я. Представьте себе Петербург, этот сонный город, где погода меняется с плохой, на очень плохую и, наоборот, по несколько раз в сутки, мрачное урочище, где редко выглядывает солнце, а солнечные дни в году можно пересчитать по пальцам, где солнце, даже летом, светит, будто сквозь полупрозрачную плёнку, что и создает впечатление рассеянного, неясного света.
В Майами, где почти круглый год светит солнце. Где средняя температура зимы равняется средней температуре нашего лета. Только солнце это, в первые секунды показавшееся милым и ласковым, как поцелуй ребёнка, по мере приближения к полудню палило теперь невыносимо, образуя густое душное марево, которое у нас бывает обычно перед грозой, в душный июльский полдень.
Становилось трудно дышать. Я чувствовала, как из-под грудей прямо на живот одна за одной стекали капли пота, лицо покрылось испариной, косметика размазалась,
Город грёз
обжигая глаза, волосы слиплись, ноги, закованные в меховые ботинки и шерстяные чулки, раздулись, превратившись в нечто подобное свиных руль. Сапоги безжалостно стягивали раздутые голени, пытка напоминала пытку «испанским сапожком», для того, чтобы облегчить мучение моих бедных ног, ничего другого не оставалось, как приспустить с себя чулки, расстегнуть молнии и завернуть голенища. Только теперь я вспомнила, что в моём обширном багаже, вмещавшим в себя весь мой гардероб, не было ни единой пары запасной обуви! Это была катастрофа!
- Послушай, Грэг, куда теперь? Домой? – стараясь сохранять спокойствие, спросила я парня, будто мы уже много лет были супругами, которые расстались только на уик-енд.
-У меня важные дела в Майами, от которых зависит наша жизнь. Но прежде я должен заехать к дедушке, – спокойно ответил тот, все ещё отводя взгляд, то ли боясь, то ли стесняясь взглянуть мне в глаза.
-К дедушке Баркли?! – (чуть не вырвалось Барклай). - Он разве жив?
-Кто всё еще жив? – переспросил Грэг
-Баркли, твой дедушка – миллионер, тот, который завещал тебе… то есть нам, часть своего состояния. Ну, тот самый «дедушка», на пороге дома которого ты имел удовольствие появиться на свет. Ты же сам рассказывал мне, как твоя мама родила тебя в лимузине. –«Должно быть, у меня скверное произношение», - подумала я, увидев, что мои растерянные, несвязные слова не произвели на Грэга ровным счетом никакого впечатления. (Я уже переставала надеяться на свой английский).
-Дедушка Баркли – миллионер?!
-А разве это не так? – обернулась я к Грэгу.
- Миллионер, да, миллионер, - как то странно замявшись, пожал плечами Грэг, - только вот без денег. Нищий миллионер!
-Как это без денег? Нищий?! – я ничего не понимаю, а как же моя доля…- испуганно вытаращила я глаза, -Как это может быть? У него, что, совсем нет денег при себе? – (Я с отвращением начинала чувствовать, что разговор наш принимает вонький меркантильный душок. Чего доброго, Грэг решит, что мне от него нужны только его деньги. Впрочем, плевать: пусть этот Грэг думает, что хочет, но мне от него действительно нужны только его деньги. Не поехала же я в такую даль, чтобы и тут «хлебать лаптем суп». Нет, с меня хватит. Пусть объяснит всё толком!)
-…Мой несчастный, больной дедушка Баркли –миллионер. Ха-ха-ха! Нищий миллионер – это что-то новое. Ха-ха-ха! – словно не замечая моего испуганно- растерянного смущения, бубнил себе под нос Грэг.
-Как, разве вы миллионеры? – уже боясь за последствия, хриплым голосом переспросила я. – У вас нет яхты?
-Кто миллионер, детка? Я или дедушка Баркли?
-Да, хоть кто – то из вас? – с раздражением на тупость странного парня вспылила я.
-Спешу тебя заверить, что никто из нас не является миллионером.
-Ну, как же, а кто же оставил тебе страховку – завещание в сто тысяч долларов на случай нашей свадьбы и ещё что-то, когда тебе исполнится двадцать один?
-Страховку?!– презрительно ухмыльнулся Грэг. –Так вот ты о чем, детка!
-Нет, послушай меня, я говорю серьёзно! Так он оставил тебе ЧТО-НИБУДЬ?!
-Не волнуйся, всё в порядке, крошка. ЧТО-НИБУДЬ, но дедушка мне все же оставил…как и договаривались. В общем, расслабься, крошка, на счёт своих пятидесяти кусков ты можешь быть совершенно спокойна, – завещание подписано и лежит у адвоката.
-Да зачем же мы туда едем?
-Куда?
-К твоему дедушке, – раздражённо выдохнула я. –Нам надо прямо к адвокату.
-За яхтой.
-«Жемчужина»?! Так значит, она принадлежит тебе, тебе, а не матери?!
-Т-с-с-с! К сожалению, пока нет, - Грэг заговорил шёпотом, словно мы теперь были ещё и заговорщиками, - но дедушка решил переписать яхту в своем завещании на меня, слышишь НА МЕНЯ. Только пока об этом молчок, договорились? Мы должны спешить, дедушка очень болен, эти мерзавцы, собираются запихнуть его в богадельню. Сегодня же мы должны быть там.
- Кто эти мерзавцы? – таким же шепотом спросила я, уже не веря в здравость ни своего рассудка, ни в нормальность странного парня по имени Грэг.
-Его неродные дочери от второго брака. Эти гламурные девицы пустили дедушкино состояние на ветер, дело довели до того, что дом заложен, что их вот-вот самих выкинут на улицу. Вот какой у меня дедушка-миллионщик. Ха-ха-ха!
-Прямо как Шекспировский король Лир.
-Что-то наподобие того…
-Так сейчас куда, прямо к дедушке?
-Нет, сейчас ехать туда бесполезно, эти сучки наверняка там, мы поедем туда ближе к вечеру, когда их наверняка не будет дома…либо им будет не до нас, в общем, торопиться не стоит, в любом случае мы сможем встретиться с дедушкой, только когда их не будет дома. Сейчас мы должны будем подкрепиться, отдохнуть, не мешало бы и посмотреть Майами. Смешно, я родился в Майами, а мне даже никогда не довелось позагорать на его знаменитых пляжах….(Я с ужасом чувствовала, что парень начинает финтить, заговаривая мне мозги разговорами «о погоде»).
Тут он начал бормотать что-то невнятное, что я с трудом могла разобрать отдельные слова:
- ….Грэг – любимый внук дедушки-миллионера, Ха-ха-ха! … удостоившийся чести родиться прямо возле ворот его дома, Ха-ха-ха!, миллионер на болотах. Ха-ха-ха …ой! – Казалось, что Грэг разговаривает сам с собой, делая для себя какие-то выводы, доказывая себе что-то, мало заботясь, понимаю я его, или нет. Когда он говорил сам с собой … показалось, что Грэг … пьян. Вдруг страшна мысль толкнула мне в голову.... «А что если он обыкновенный наркоман?»
Мы приближались к городу. Вообще, в Майами граница между городом и пригородом настолько стёрта, что нельзя наверняка знать пригород ли это или уже начался город. Потянулись нарядные улицы, обставленные особняками богатых, окаймленных аккуратно постриженными газонами и, обсаженные вдоль долговязыми пальмами, казалось, состоявшими из одного единственного ствола с самой малостью пучков высохшей зелени где-то там, наверху. Они скрывались где-то так высоко, что нельзя было толком рассмотреть, не задрав вверх голову.
По мере приближения к центру, улицы, становясь всё многолюднее, будто выталкивали из себя эти островки зелени, всё более одеваясь в камень, появились высотки, казавшиеся состоящие из одного стекла, одетые в яркие вывески фешенебельных магазинов, что резали глаза оригинальностью и разнообразием своего оформления. Неожиданно ко мне пришла догадка, что, несмотря на наш запутанный анабазис, мы вовсе не покидали город – и шоссе, пересекающее необжитые площади пустырей болот и лесов, где в своих ветхих домишках, похожих на сараи, живут и умирают бедные, и фешенебельные улицы, обставленные коттеджами богатых, напоминающими пригород –всё это был один и тот же Майами, город необузданной роскоши миллионеров и вопиющей нищеты, город разбитых надежд и мечтаний о лучшей жизни бесчисленных бедняков, тщетно искавших здесь для себя лучшей доли.
Каким бы ты ни был – приветствуя тебя Город Грёз!*
Мы ехали уже довольно долго, горячее тропическое марево нависло над городом, дышать было трудно, невыносимо хотелось спать, голова наполнялась ватой. Даже ветерок, струившийся из приоткрытого оконца джипа, больше не приносил облегчения, а наоборот, обдавал горячей струёй воздуха. Ощущение было такое, что ты находишься в раскалённой сушильной аэропечи, где негде и некуда было спрятаться от раскаленного жара. Верно, говорят, что от холода можно укрыться, от жары – нет. Я не понимала - ощущение было такое, что приближается гроза, но на небе, казавшимся белым от раскаленного солнца, не было видно ни единого облачка. Столбик термометра неуклонно полз к сорока. Покрышки автомобиля нагрелись так, что, казалось, вот-вот начнут плавиться.
Между тем, мы ехали уже довольно долго, необходимо было наконец-то сделать передышку, чтобы поесть и отдохнуть. То, что я находилась теперь в полуобморочном состоянии – это Грэг уже успел заметить. Я сидела молча, стыдясь жаловаться перед Грэгом на своё состояние, стыдясь просить что-либо у Грэга, хотя я вся густо покрылась испариной, так, что моё платье было можно выжимать, а лицо раскраснелось как пунцовый помидор, ещё немного и тепловой удар неизбежен, ещё немного – и я умру. Наконец мы остановились. Это было сейчас как нельзя кстати, потому как я умирала от жажды, что, как известно, мучит сильнее, чем голод. Я вышла из машины, чтобы оглядеться. Широкий проспект, обсаженный пальмами, шёл вдоль побережья, почти вплотную упираясь в береговую линию пляжа. Грэг принёс свежей минералки со льдом, и я с жадностью прильнула к бутылке – это была самая вкусная вода в моей жизни, я всасывала в себя глоток за глотком, но всё никак не могла напиться, пока, на удивление Грэга, не выпила всю двухлитровую бутылку единым залпом. Наконец, муки жажды отошли, и я сразу почувствовала себя намного лучше, так что могла оглядеться по сторонам.
Туда и сюда на роликах, словно на крыльях, носились едва одетые длинноногие девицы в лёгких разноцветных бикини, в коротеньких шортиках, прикрывающих бог знает что. Одна из них тут же чуть было не сбила меня, и, едва успев притормозить, уставилась на меня в недоумении, с удивлением разглядывая с высоты своего роста, затем, презрительно - насмешливо фыркнув на меня, помчалась дальше.
Удивительно, но в Майами соседствует две крайности человеческих фигур – стройные, вымученные тренажёрами тела, затянутые стрингами –у нас их так и называют – «стрингерами», и колобкообразгные, какие - то квадратногнездовые фигуры толстяков, мужчин и женщин, которые почему –то поголовно носили белые с набивным ярким рисунком незатейливого принта хламидоподобные футболки и шорты, напоминающие то ли семейные трусы, то ли индийские подштанники. Промежуточного звена эволюции между двумя этими типами «штанолюдей» я не заметила. В общем, по раскованности открытой одежды, как-то: бесчисленных бикини, маек, шорт, футболок, топиков, панам, бейсболок, создавалось впечатление, что ты находишься на каком-то гигантском пляже, а никак не в самом центре города. Лишь строгий галстучный костюм бизнесмена из белоснежно выбеленного льна, иногда прерывал это безрассудное мелькание цветов. И неудивительно, ведь столбик термометра безрассудно заползал за отметку тридцать. Аведь был ещё только конец февраля… «Зима» не даром торжествует…
Теперь представьте, что в этот ранний час весь этот «пляжный» люд толпами валил в сторону пляжа мимо меня, будто на работу. Одни шли пешком - это были преимущественно стрингеры, другие - толстяки в белых подштанниках, не желая, по-видимому, даже топтать понапрасну жирные ноги, ехали на экологических самокатах, питавшихся солнечной энергией.
Люди, все как один, оборачивались, с недоумением глядя на меня взглядом удивленных ослов. Я чувствовала себя как на выставке. Что – то во мне было не так. Но что? Ну конечно, одежда, точнее обувь. Если моё шерстяное трикотажное платье можно было бы списать со счётов – оно вполне могло сойти и за одеяние амманитки, обитание которых в Майами также имело место. Но вот отсутствие при этом уродливого чепца, прикрывающего голову, вместо которого красовались длинные белые волосы, а также косметика на лице не оставляли сомнений, что это не так. Мой бледный незагорелый северный вид вызывал неподдельное непонимание у прохожих. «Что за чудо-юдо такая?» - будто спрашивали их взгляды. – «Тебе не место под нашим солнцем».
Но и это было не то, что сразу же выделяло меня из толпы. Мои меховые сапоги – вот что сразу сбивало с толку, заставляя разглядывать меня, словно причудливую экзотическую зверушку…С каким желанием я бы скинула эти проклятущие ботинки…но другой обуви у меня просто не было!
Одним словом, несмотря, что я была одета с головы до ног, я чувствовала себя абсолютно голой.
Глава тридцать четвёртая
Дорогие черевички или рыцарь голубой карточки
О как я ненавижу просить! Я готова была скорее отрубить себе руку, подобно Русскому Сцеволе*, лишь бы не носить на себе позорное клеймо попрошайки. А просить почти незнакомого человека купить мне туфли – было для меня равносильно смерти.
Грэга не нужно было ни о чем просить. Взглянув на мои распухшие ноги, он сам всё догадался, какие нечеловеческие муки я терплю в меховых ботинках.
-Тебе нужны туфли? – понимающе спросил он.
-Да, - коротко ответила я, залившись багряной краской стыда.
-Пошли, – согласился Грэг. Мне показалось, что он довольно улыбнулся, презрительно посмотрев на меня. Ведь всегда приятно, когда у тебя что-то просят. Просят – значит, зависят.
Господи, как же это мне угораздило позабыть про туфли, ведь на антресоли у меня покоилось целых пять пар почти неношеных новых туфель, которые я позволяла одевать себе лишь по большим праздникам. Готовя свой гардероб, у меня из головы вылетела мысль, что в жарком тропике Флориды мне понадобятся ещё и туфли. Странно, почему всегда забываешь про обувь? Мои бедные вены. Я не могу идти в этих проклятых сапогах, мои ноги отекли и раздулись, я боюсь, что они просто отваляться. «Пожалуйста, Грэг, давай поспешим - иначе я останусь без ног», - мысленно молю я своего нового друга.
Мы снова сели в машину и поехали, но на этот раз мы проехали совсем немного, остановившись возле небольшого обувного магазинчика, это был скорее не магазин, а обувной бутик.
В Майами – городе миллионеров не было простых обувных магазинов, только фирменные бутики. Считалось, раз ты живёшь в Майами - ты богатый человек, хотя почти две трети коренного населения едва ли могли за свой средний месячный заработок позволить себе купить здесь хотя бы одну пару обуви. Этого я не знала, наивно полагая, что стоимость труда, а следовательно и уровень жизни, в С Ш А выше в разы, чем в России. На самом деле – это была только иллюзия. Да, да та самая иллюзия счастья и всеобщего благополучия, которой я тешила себя в нищей полуголодной России.
Доллар, этот вездесущий американский зелёный змий, служащий мерой стоимости во всём мире, имел намного более высокую покупательную способность в Росси, чем в самой Америке. Его искусственно завышенная стоимость щедро оплачена несметными природными ресурсами огромной нашей родины, что варварски перекачиваются на Запад крупными российскими сырьевыми корпорациями – этими корпоративными изменниками родины, находящимися под протекторатом марионеточного правительства – ставленниками, оплачиваемыми тем же Западом. Вот эти-то корпоративные банды с 1991 года постепенно превращали Россию в сырьевую базу, гигантскую дойную корову (быдло), обрекая население её огромных площадей на жалкое, полунищее существование, всё более обогащая, таким образом, свою правящую верхушку сырьевых корпораций несметными состояниями.
Но в самой Америке тот же американский доллар, за счёт прилива дешевой рабочей силы из третьих стран (особенно это следует сказать о таком штате, как Флорида, находящемся на передовой линии Атлантики от третьих стран Латинской Америки) не имел и половины своей стоимости, заявленного мирового курса.
Верно, утверждал их прославленный экономист Дж. Фишер, что дешёвая рабочая сила обходиться дорого. Та самая дешевая рабочая сила эмигрантов третьего мира, которая, казалась, должна была наполнить рынки дешёвым, но качественным товаром, дорого обходилась теперь экономике С Ш А, СЛИШКОМ ДОРОГО, откатывая уровень жизни людей назад, в «лучшие» времена дикого Запада. Экономика С Ш А неуклонно катилась в пропасть, казалось, сама того не замечая, и, не желая замечать.
Стоимость труда миллионов американцев падала, инфляция неуклонно росла, налаженная система социальных гарантий трещала по швам, не в состоянии обеспечить социальную защищенность граждан перед лицом возрастающей нищеты.
Когда я прибыла во Флориду -это было время, когда на побережье Флориды наследниками спускались многомиллионные состояния, время, когда за неуплату кредита за жильё разорившихся бедняков банки выкидывали прямо на улицу вместе с детьми, время шальных денег и безвыходной бедности, толкавших людей на отчаянные преступления с огнестрельным оружием. Назревал социальный взрыв, быть может, хуже того, даже гражданская война, гораздо более страшная своим необратимым кровавым хаосом, чем всем известная из истории гражданская война между Северными и Южными штатами, где противоборствующие стороны и цели борьбы были, по крайней мере, определены и известны.
Впрочем, когда мы входили в один из бесчисленных обувных бутиков Майами, мысли мои были менее всего заняты размышлениями по поводу стоимости доллара…
Существенное отличие бутика от магазина состоит в том, что бутик – это скорее салон, чем собственно магазин, где продают обычно однотипные товары, произведённые одной фирмой. Ассортимент в таких салонах обычно бывает небольшим, но, зато это подлинные фирменные товары (что также бывает не всегда), отличающиеся высоким качеством. Тогда как в магазинах можно встретить широкое разнообразие большей частью поддельных под ту или иную массовую фирменную марку товаров, пользующихся широким спросом у большинства населения, соответственно более низкого качества, но и цены.
Разумно руководствуясь пословицей: «Скупой платит дважды » или «Я не так богат, чтобы покупать дешёвые вещи», мы с Грэгом решили направиться в самый дорогой бутик обуви, располагавшийся на центральном проспекте Майами. По правде говоря, даже у себя в России я предпочла бы разориться, но купить одну хорошую пару туфель именно в таком бутике, чем десять одноразовых китайских подделок в супермаркетах, наводнивших в то время весь глобализированный мир доступными товарами широкого потребления.
Прохладный кондиционированный воздух после раскалённого солнца приятно охлаждал измученные зноем лёгкие. Здесь было прохладно и комфортно – словно ты сразу же попадал в другой мир.
Магазин только что открылся, народу было немного, и это было хорошо. По правде говоря, меня всегда раздражало делать покупки в наполненным покупателями магазине – это всегда отвлекало и обычно приводило к тому, что я покупала не то, что было мне ДЕЙСТВИТЕЛЬНО нужно, и в результате почти всегда оказывалась разочарованной спонтанными своими приобретениями и сожалела о потраченных зря деньгах.
Но теперь ситуация была совсем иной. Платил за всё Грэг, и это было здорово! Мне оставалось только выбирать, а выбирать тут было из чего. «Гулять, так гулять, ведь живём только один раз», - решила про себя я.
У меня была одна дурная привычка – называлась она шопомания. В магазинах я становилась сама не своя, в магазине я теряла над собой контроль, и, если случалось так, что со мной были деньги – я тратила их до конца. Поэтому, зная свою слабость, я никогда не носила с собой денег, когда ходила по магазинам просто посмотреть вещи. Мой шоппинг обычно состоял из трёх этапов: первый – это составление списка необходимых покупок, которые мне ДЕЙСТВИТЕЛЬНО БЫЛИ НЕОБХОДИМЫ в первую очередь, вторым этапом следовала разведка, когда я «насматривала» необходимый товар из списка, сопоставляя его цену с качеством и со своими финансовыми возможностями, и только затем следовала непосредственно покупка. Здесь же, при таком разнообразии роскошной обуви, которой я никогда не видела в своей жизни, все три «золотых» правила водин момент вылетели из моей головы. Хотелось купить всё и сразу.
Но я могла выбрать только одну пару, ведь я негласно попросила Грэга только об одной паре туфель – и это было моим единственным ограничением, которое я не посмела нарушить. И если выбирать теперь из всего этого изобилия роскоши, то пусть это будет самое лучшее.
Как всегда это случается со мной, всё оказалось значительно сложнее, чем я предполагала. Проблема была та же – моего размера как всегда не было. Дело в том, что моя крошечная ножка, притом, что носила я тридцать пятый размер или четвёрку, в стремительно акселерирующем мире современных людей считается, чуть ли не детским размером. К довершению проблемы с размером, я обладала к тому же нестандартно высоким подъёмом, так что подобрать пару обуви было для меня настоящим мучением.
Началось! Моя маленькая ножка металась из одной туфли в другую, не находя нигде себе приюта. Для закрытых туфлей мой высокий подъём упорно не проходил, и, как я не тужилась просунуть в туфлю ногу, туда пролезали только кончики пальцев. Открытые же сандалии немилосердно врезались в ногу ремешками, а перетянутые пальцы, казалось, тут же опухали, словно сардельки, так, что нечего и было думать, чтобы носить такое.
Услужливые продавцы шныряли вокруг меня туда и сюда, словно заведённые, всякий раз подходя ко мне с новой туфлёй. Я восседала посреди салона, обутая в меховой ботинок на одну ногу, словно языческое идолище, возле которого продавцы – шаманы исполняли какой-то причудливый танец. Но всё было тщетно, я начинала понимать, что среди этого разнообразия роскоши я ничего не могла купить, даже с деньгами. Ну, уж, нет, без покупки я отсюда не уйду, должно же мне что-то подойти. Я найду свою пару, даже если мне придётся перевернуть весь магазин, и я сделаю это!
Верно, говорят - кто ищет, тот всегда найдёт. Перемерев пятьдесят шесть моделей туфель, пятьдесят седьмая пара оказалась мне как раз впору. Это были черные туфли из мягкой змеиной кожи превосходной выделки на ремешках, что позволяло самостоятельно зашнуровать мой проблемный подъём ноги, так что давление на подъём почти не чувствовалось, и высокими каблуками, что было очень «удобно» для совершения дальних туристических походов по природным местам Флориды, но этот недостаток меня сейчас волновал менее всего, главное – на ноге туфли сидели, как влитые, словно были произведены на этот свет специально для меня.
Ура! Товар нашёл своего покупателя. Берём. Увлекшись поиском товара, я забыла о главном – о цене (ценников на туфле я почему-то не заметила, потому что, в отличие от русских магазинов «лепить» ценники на подошву, в американских магазинах считается дурным тоном), а посмотреть на цену, указанную витрине я как – то даже не подумала.
Я поняла, сколько ЭТО ДЕЙСТВИТЕЛЬНО СТОИТ, когда было уже слишком поздно. То, что произошло затем, напоминало самый жуткий сюрреалистичный мой сон, будто на моей бывшей работе у меня выявили огромную недостачу по кассе, оплатить которую у меня не хватит всех моих жалких грошей, которые я могла бы заработать за всю свою жизнь.
Продавщица поднесла туфлю к сканеру, раздался тоненький писк сканера, и на мониторе кассы выскочила сумма - пять тысяч двести долларов, я побелела от ужаса, но прежде чем успела вымолвить что-либо, банковская карточка Грэга с лёгкостью проскользнула сквозь щель кассового аппарата – раздался ответный писк - товар был оплачен.
Я сидела оторопевшая и застывшая от ужаса, как каменная статуя. У меня был шок. Пять тысяч двести долларов – почти весь мой заработок за год работы, за пару обуви, за одну пару летних туфель!
- Грэг, значит, ты действительно миллионер? – испуганно спросила я, «новость» эта ошарашила меня куда больше, чем, если бы мой новый друг на самом деле оказался нищем голодранцем или бродягой. (Ни в первое ни в последнее я толком не верила).
В ответ Грэг только гордо усмехнулся.
-Значит, ты подумала, раз я купил туфли за пять тысяч - значит, я миллионер. Ха-ха- ха! Хотелось бы, но, к сожалению, это не так…Не совсем так., - поправил он. - Послушай детка, вот что я тебе скажу, в этой жизни не всегда истина является то, внешнее, что ты видишь, - вкрадчиво попытался объяснить мне Грэг.
-Но постой, ты вот так просто покупаешь для меня туфли за пять тысяч шестьсот баксов, словно это простая безделушка, и эта не иллюзия, а реальность. В России, чтобы заработать на эти туфли мне пришлось бы работать почти целый год, при том, если бы я умудрилась жить, не покупая еду в магазине и не платя за квартиру.
-Не переживай никогда о потраченных деньгах, – успокоил меня мой новый друг (на щеках его появились две симпатичные ямочки). – И потом, детка, что сделано - то сделано. Эти туфли – мой первый подарок для тебя, так пусть эта пара будет самой лучшей в твоей жизни. Главное не дрейфь - скоро мы с тобой ДЕЙСТВИТЕЛЬНО станем миллионерами, я всякий раз буду покупать тебе новую пару туфель, таких которые тебе только понравятся, - иронично засмеялся он.
Грэг нагнулся, надел туфли, и, обвив мой непокорный подъём ноги бесчисленными тонкими кожаными ремешками, обильно украшенными бриллиантовыми стразами, принялся ловко зашнуровывать их своими проворными пальцами.
«Если только станем»,- усмехнулась я про себя, потому что составив первое впечатление о Грэге, я уже не верила в возможность быстрого обогащения.
Между тем, время, на которое дедушка Барклай назначил встречу Грэгу, неумолимо приближалось, но в запасе у нас ещё оставалось два свободных часа, а надо было ещё подкрепиться и отдохнуть, потому как с утра от волнения мы оба ничего не ели. Более того, перед тем, как ехать в другой конец города к дедушке, необходимо было заправиться бензином, так как датчик топлива показал, что бензин в баке был на исходе.
Если роскошные фирменные магазины Майами протянулись, образуя собой целые торговые улицы и проспекты, то этого нельзя было сказать о ресторанах. Нет, не поймите меня буквально, конечно же, в Майами имелись роскошные элитные рестораны, но только это были не рестораны в нашем понимании, куда можно так просто прийти и заказать обед. Нет, это были скорее даже не рестораны, а ночные VIP клубы, предназначенные исключительно для «своих» посетителей, которые открывались где-то около шести часов вечера и закрывались в четыре утра.
Чаше всего в них демонстрировались различные шоу программы, на которые люди специально ходили, скорее как в театр, чем ресторан, и за которые уже на входе нужно было платить отдельно, как за входной билет, и зачастую даже заказывать такие «билеты» заранее. Но, как вы понимаете, я с Грэгом были так измучены и голодны, что нам было не до каких «шоу», нам просто нужно было поесть. Как назло, когда мы приняли решение подкрепиться, наступил полдень.
Полдень от двенадцати до трёх - время, которое жители Майами называют мёртвым часом, часом Фиесты. Улицы раскаленного полуденным солнцем города мгновенно пустеют, будто все жители вдруг решили одновременно покинуть город и исчезли неведомо куда. Но где же, спросите, они?
Дело в том, что между двенадцатью и тремя часами дня у американцев по обыкновению бывает обеденный перерыв, и это был условный пищевой рефлекс каждого гражданина Америки, выработанный своеобразной и незыблемой традицией, установившиеся за сотни лет цивилизованного существования С Ш А.
Мы оказались в почти безвыходном положении. Ночные клубы -рестораны ещё не открылись, а забегаловки, точнее заезжаловки (как это правильнее звучит в дословном переводе) были заполнены людьми до отказа. Ситуация оказалась такова, что поесть нам было попросту негде. Куда бы мы ни сунулись – все оказывалось забронированным, забитым, занятым до отказа постоянными клиентами заведений, которые, уже забронировали абонемент на бизнес-ланчи чуть ли ни на целый месяц вперёд.
Делать было нечего, от обеда пришлось отказаться, потому что времени у нас было уже в обрез. Мы метались от заведения к заведению, но везде получали отказ, пока, наконец, два часа, которые оставались у нас в резерве, пролетели, как две минуты.
К дедушке Барклаю пришлось ехать голодными, но мы были тогда ещё так молоды и сильны, что небольшая голодовка не представляла опасности для наших молодых организмов, и мы легко могли отложить наш обед до более удобного времени.
США, Майами, Побережье Палм-Бич
Глава тридцать пятая
Город-миллионщик? Нет, город миллионеров, и … это тоже Майами?!
К моему удивлению, оказалось, что этот дедушка Барклай жил совсем близко, поэтому ехать пришлось недолго. Миновав центральную часть города, мы поехали по шоссе вдоль побережья Палм-Бич – самой длинной в мире улице, протянувшейся по всему восточному побережью полуострова от Майами на юге до самой Дейтоны на севере.
Я заметила, что побережье Палм-Бич от дроги отделяла какая-то бесконечно серая бетонная стена, увешенная при этом колючей проволокой, по которой был пропущен электрический ток. Сначала я подумала, что территория, огороженная этой стеной, принадлежит какому-то секретному военному предприятию, но вскоре поняла, что это не так: мы проехали уже довольно далеко, а конца стены всё никак не было видно – ведь не могла же территория этого предприятия тянуться ТАК долго, следовательно, это было что-то другое. Но что? Что могло скрываться за этой бесконечной стеной?
Разгадка этого вопроса пришла сама собой, когда наш старенький Пикапчик тарахтя взобрался на возвышенность и мне открылся замечательный вид на морское побережье сплошь застроенного фешенебельными особняками миллионеров. Но меня сейчас не занимала ни разнообразная роскошь нарядных особняков, ни окружавшие их сады с причудливой тропической растительностью, нет, меня поражало другое – неужели эта мерзкая стена опоясывает всё побережье Палм-Бич, так, что к побережью не было даже выхода. И это действительно оказалось так. Но зачем? Может быть, эта мера ограждала сады от набегов одичавших стай обезьян или же «наползов» аллигаторов с окрестных болот, которые в последнее время расплодились на полуострове в неимоверном количестве, и которых можно было повстречать в самых невероятных местах.
Как всегда, правда, оказалось более прозаической. Нет, не набегов диких обезьян и аллигаторов опасались обитатели особняков Палм-Бич, а людей, терять которым было уже нечего, людей, людей потерявших жильё, работу, надежду на будущее, выкинутых экономическим кризисом на обочину жизни, людей которые в отчаянии становились вооруженными преступниками, громившими особняки богатых – вот кого боялись эти хозяева жизни, прочно обосновавшиеся на самом дорогом побережье мира. Этой стеной богатые пытались оградить свой мир гламура от нищеты.
Вам приходилось слышать когда – либо о городах миллионщиках? Наверное, да. А, как насчёт городов миллионщиков? Вы, должно быть, очень удивитесь, приняв это выражение либо за некий словесный каламбур, либо за забавную шутку, ведь известно, что в любом городе должны сосуществовать разные классы людей, те, кто производит материальные блага и те, кто управляет теми, кто производит эти самые блага, как и в любом социуме, в противном случае, построение общества невозможно.
Но только не на Палм-Бич. Здесь всё существование общества противоречило этому основному правилу – это было общество не производителей и даже, не тех кто ими управляет, это было целиком потребительское общество, полностью обеспечиваемое материальными благами из вне. Вы скажете, что такое невозможно. Возможно. В этом безумном мире возможно всё.
Город миллионщиков действительно существовал, как некое отдельное государство, как закрытое общество, и этот город представляет собой не отдельное образование с единым центром, окраинами, пригородом и. т. д., как мы привыкли видеть устройство города, а прибрежную курортную зону Палм- Бич, разделенную поперёк побережья на отдельные сектора, как бы районы этого прибрежного города, со своими границами, со своим автономным управлением, назначаемым владельцами земельных участков, из которых состоял этот сектор, и с нарядами полицейской охраны (наподобие нашей вневедомственной охраны), оплачиваемой самими же владельцами особняков и бунгало.
Лет десять тому назад, когда экономический кризис только начинался, здесь, на побережье Палм-Бич, погромы особняков миллионеров приняли массовый характер. Только в результате первых латиноамериканских бунтов прокатившихся по всему Восточному побережью, мародёрами были сожжены и опустошены целые кварталы. Даже после жесткого подавления серии бунтов, еще долгое время тут и там вспыхивали пожары.
Боясь продолжения серийных бунтов, собственники вынуждены были сообща защищать свои территории. Как следствие беспощадных бандитских набегов на особняки, участились случаи судов Линча над мародёрами, которых расстреливали на месте. В обществе нависла угроза новой гражданской войны, и потому, для прекращения эскалации насилия, сенат штата Флориды был вынужден принять закон о создании на протяжении всего побережья Палм – Бич некоторого подобия автономии, со своей собственной границей, со своим независимым управлением, со своими законами, со своими отдельными государственными структурами.
Даже, несмотря на эту ужасную изгородь, тянувшуюся вдоль побережья Палм – Бич, которая портила пейзаж, местность, по которой мы сейчас проезжали, поражала своим разнообразием. Картины сменяли одна другую. Наш маленький Пикап то и дело попадал в болотистые низины – абсолютно дикие места, где, казалось, цивилизация отсутствовала вовсе. Поросшие могучими деревьями, обвешенными испанским мхом, эти лесистые низины приобретали темный, таинственный облик заколдованных лесов, существовавших, должно быть, еще в доисторические времена и служившим прибежищем динозавров, этих жутких рептилий юрского периода.
И тут же, вдруг, открывался совсем иной вид, совершенно антропогенного ландшафта, местами, даже напоминавший небольшой город – словно часть блистательного Майами была оторвана и перенесена прямо сюда. Со стороны, прилегающей к болотам тут и там виднелись аккуратные домики фермеров, утопающие в плантациях цитрусовых деревьев, бананов, чая, кукурузы, пряностей и других теплолюбивых культур. С другой, выходящей на побережье, во всём своём великолепии открывались роскошные высотки отелей, коттеджей и бунгало миллионеров, расположенные поперёк береговой линии прямыми рядами улиц, обрамлённых яркими красками экзотических садов с разнообразной тропической флорой.
Двигаясь по шоссе вдоль этой ограды, отделяющей от нас прибрежную зону, я обратила внимание на то, что, примерно через одинаковое расстояние, шоссе было разделено двумя дорожными знаками, чем- то напоминавшими наши верстовые столбы под Петербургом, стоявшими по обочинам шоссе друг против друга. На каждом из таких столбов были указаны цифры, обозначающие, по - видимому, расстояние до города. Напротив каждой пары этих импровизированных «верстовых» столбов в стене располагались входные ворота, над которым стояли те же цифры, что и на двух верстовых столбах. Входные ворота были оборудованы контрольно-пропускным пунктом с охраной в полицейской форме и шлагбаумом, тут же находилась автостоянка и заправочная станция.
Наконец мы прибыли на место, наш Пикап остановился возле одного из таких контрольно-пропускных пунктов. До назначенного времени оставалось не более получаса. Мы припарковали свой автомобиль на прилегавшей стоянке. Тут же я заметила машины, очевидно не принадлежавшие обитателям побережья. Пропускали только по документам, и потому свою машину необходимо было оставить на стоянке возле портала. В бараньей растерянности я смотрела на входные ворота и охранников в полицейской форме, осматривающих подъезжающие в «Запретный Город» машины и проверяющие документы въезжавших, затем недоумении я взглянула в глаза Грэга. На сегодня мне было вполне достаточно приключений в международном аэропорту Майами, а проходить лишний раз через полицейскую охрану, мне вовсе не улыбалось.
-Машину придется оставить здесь, - не дожидаясь моего вопроса, пояснил Грэг. Дальше поедем на мопеде.
-На мопеде?! Где же мы, по-твоему, раздобудем мопед? Возьмём в аренду?
-Зачем нам брать в аренду, то, что лежит у нас в багажнике. Мой «самокат» всегда при мне, - довольно улыбнулся Грэг.
-Так у тебя есть даже собственный мопед! Отлично! Ой, а как же насчёт чемоданов? В них вся моя жизнь. Если их украдут из багажника – это будет катастрофа, но в то же время было бы глупо тащить их с собой через «границу».
-Начёт багажа не беспокойся, вещи можно оставить здесь, в камере хранения. Ключи от ячейки возьмешь с собой. Да, и насчёт этого ручного сейфа, что у тебя в руках. Очевидно, там у тебя документы и деньги. Лучше переложи всё это в простой полиэтиленовый мешок и возьми с собой. Чего доброго, подумают, что у тебя там бомба. Террористическая опасность ещё не снята, мне не хотелось бы, чтобы нас остановили полицейские, чтобы досмотреть твой ручной цинковый гробик, - Грэг запнулся, поняв, что он пошутил неудачно и, поправив, сказал – твой кейс.
Предложение Грэга было вполне разумно, и я тут же согласилась. Грэг принялся заново выгружать из кузова чемоданы, чтобы добраться до заложенного багажом мопеда, но, едва ему только удалось развязать бечёвку, скрепляющую мой багаж, как чемоданы, словно живые, выпрыгнули из кузова и с грохотом упали на землю, прямо на ногу Грэгу. Грэг вскрикнул от боли, крепко выругался и запрыгал на одной ноге.
-Все в порядке?* – вырвалась у меня сэмпловая фраза, которую говорят Американцы, когда кто-нибудь имел несчастье внезапно навернуться, чтобы проверить, жив ли ещё потерпевший или нет, и в каком он состоянии.
-Всё хорошо, все хорошо, - громко запричитал Грэг, и, полусогнувшись, сел на опрокинутый чемодан, ощупывая ушибленную ногу.
-Только этого сейчас и не хватало! - всплеснув руками, воскликнула я. - Давай посмотрю, что у тебя там. «Только бы не перелом!» - с ужасом подумала я.
Грэг смутился необходимостью снимать штаны перед девчонкой и отмахивающимся жестом поспешил отвергнуть мою помощь, но я решительным движением подняла брючину, и сняла обувь с носком, чтобы определить тяжесть повреждений. К счастью, переломов не оказалось, кости оставались целыми – и это было главное. Грэг отделался огромной гематомой с кровавой ссадиной на ней. Я открыла один из моих «ручных гробов», как раз тот, что свалился Грэгу на ногу, где лежала моя походная аптечка. Моя асцироновая мазь, обладавшая поистине чудодейственными свойствами волшебного крема, который когда – то получила от Азазеллы Маргарита, была на месте. Я открыла тюбик, и начала растирать ушибленную ногу. Резкий запах еловой смолы и эфира пахнул Грэгу в лицо. Смолистая Карельская субстанция легко наносилась на кровоточащую ссадину, склеивая текущую кровь, морозное прикосновение обезболивало и успокаивало ноющую ногу, боль уходила.
- Ну, как, ты можешь стоять? –осторожно спросила я у Грэга.
-Да, кажется теперь все в порядке, – ответил Грэг, поднимаясь на ноги.
- Походи.
Грэг поднялся, и, прихрамывая на ушибленную ногу, автоматически начал подбирать мои злополучные чемоданы, которые разлетелись в разные стороны, и, по-мальчишечьи бахвалясь передо мной, попытался, было поднять их разом одной рукой, чтобы отнести их в камеру хранения, только на этот раз я решительно пресекла его неразумную попытку. Хромой инвалид мне был не нужен, и я не могла рисковать, используя моего нового друга Грэга в качестве мула, и поэтому решительно отстранила его от поднятия тяжестей, одним рывком свалив свой необъятный багаж себе на плечо. Затем, отдышавшись, я с Грэгом принялись вытаскивать из кузова «самокат». Пусть этот Грэг знает - если нужно – я умею быть сильной, как мужчина!
Несмотря на то, что мопед представлял небольшую двухколеску, действительно чем-то напоминал детский самокат. Он был очень тяжелым, потому как был сделан из прочной хромированной стали, так, что вытащить его из кузова, было не простой задачей даже для двух крепких мужчин. На этот раз, как ни крути, моя кишка была тонка, только с помощью Грэга я смогла вытащить его здоровенный мопед.
Управившись, наконец, с мопедом, мы присели на кузов пикапа. С видом заговорщика венецианской республики, Грэг подсел вплотную ко мне, приблизив свои губы почти вплотную к моему уху, и тихонько произнёс:
- А теперь, Лили, если хочешь, чтобы мы прошли через охрану без проблем - слушай меня внимательно. Когда будем проходить через охрану, ты не должна произнести ни единого слова, слышишь не единого. Даже если тебя будут о чем-либо спрашивать, молчи, не говори ничего. Перед тем как ехать сюда, я всё продумал. Наша история будет такой: ты –глухонемая разносчица пиццы, а я твой извозчик. Поняла?
-Поняла.
-Вот и хорошо. Остальное, я улажу сам.
В первую минуту меня неприятно удивили слова Грэга, но потом я подумала, что это из-за моего русского акцента. Это объяснение показалось мне вполне приемлемым. Как же я сразу не могла сообразить, ведь общеизвестно, что во всём цивилизованном мире, по крайней мере, считавшим себя таковым, каждого русского считают, чуть ли не представителем мафии, или же, по меньшей мере, предрасположенным к терроризму. И теперь меня, с моим русским акцентом легко могли принять за террористку, что могло сорвать всё наше дело. «Глухонемая разносчица пиццы» показалась мне тогда хорошим доводом, который я могла бы использовать в споре с полицейскими, если те, вдруг, задержат меня на посту.
- Хорошо, я буду тиха, как мышка, - придвинув колючую голову к себе, тихо прошептала я в его оттопыренное ухо. Всё это напоминало шпионскую игру в кошки-мышки, и мне было даже весело от всей этой секретности, окружавшей наше дело.
Я переложила документы и деньги из железного кейса в полиэтиленовый мешок, как велел Грэг, я оставила свой «ручной гробик» на сиденье Пикапа. Грэг вынул из бардачка какой – то тубус и закрепил его на поясе сбоку, затем еще раз внимательно всё проверил и запер машину.
Мы спокойно направились к контрольно - пропускному пункту, где на дежурстве находились двое полицейских. Не дожидаясь вопроса, прямо на подходе, Грэг отрапортовал:
- 7810063212… на шестнадцать часов … к мистеру Баркли. Гарри Смит.
Полицейский набрал на компьютере указанные цифры и лениво ответил:
-Да, вас ждут…мистер Баркли…четырнадцать тридцать…всё правильно, можете идти.
Я, было, направилась сразу за Грэгом, но меня тут же остановили.
- Позвольте, пропуск получен только на вас, девушка останется тут.
Я стояла, словно вкопанная, преградив собой проход, - ни туда, ни сюда, от ужаса хлопая глазами на полицейского.
-Эй, вам что сказано! - обратился полицейский мне прямо в ухо, отчего я вздрогнула и закаменела. - Она, что, не соображает! Мисс, вам кажется ясно сказано: вы останетесь здесь, или я не пропущу вас обоих! – Я стояла, остолбенев столбом, смотря в одну точку, вытаращенными от страха глазами. – Позвольте, мисс, я говорю вам!!!
-Э-э-э! Но-о-о!– беспомощно замычала я, разводя руками, но ситуацию тут же спас Грэг.
-В таком случае свяжитесь с управляющим мистера Баркли Сизом Штрайкером по этому же номеру, насчёт Гарри Смита, он предупреждён о нас двоих....Мистер и миссис Смит. Миссис Смит моя жена и ассистентка, теперь мы развозим пиццу вместе. К сожалению, сэр, она глухонемая и потому ничего не слышит.
Недоверчиво косясь в мою сторону, полицейский набрал на компьютере указанный номер. Раздавались длинные телефонные гудки, показавшиеся вечностью, но вот раздался коротенький щелчок, трубку сняли, Грэг вздохнул с облегчением. Это был управляющий Сиз Штрайкер.
- Да…здесь…Гарри Смит… Я вижу её впервые…ну, да, ассистентка, блондинка, немного странная. Жена?.. Немая…хорошо, под вашу ответственность
- Вас ждут, проезжайте, - сердито отрезал полицейский, всё ещё искоса поглядывая на меня.
-Сэм, оставь их, - раздражённо отмахнулся от нас первый полицейский, - пропусти.
Второй полицейский прекратил изучать наш мопед на предмет взрывчатки и многозначительно кивнул нам головой, мол, путь свободен.
Грэг сел впереди, а я, обхватив его за талию, примостилась на заднем сидении. Не медля более ни секунды, мы тронулись в путь в сторону знаменитого побережья Палм – Бич – Побережья миллионеров.
Дорога, по которой мы сейчас ехали, была накатана до такого лоска, что, проезжая на мопеде, мы будто не ощущали её под колёсами, и потому, создавалось впечатление, что мы летели на мопеде, словно на крыльях, будто вовсе не соприкасаясь с землёй. Несмотря на то что, пропускной пункт уже скрылся из виду, мне всё еще казалось, что полицейские продолжают пристально следить за нами вслед. Мне всё казалось, что они, передумав нас отпускать, и теперь преследуют, чтобы нагнать. От ужаса я уткнулась в костлявую спину Грэга, и зажмурила глаза, боясь, что, когда я их открою, моя догадка окажется действительностью.
Однако, ничего не происходило. Я открыла глаза и оглянулась назад – никакой погони не было. Мы спокойно ехали одни по улице, образованной дорогими особняками, огороженной с двух сторон разнообразными коваными решётками их оград, и никому до нас нет, собственно, никакого дела. Впечатление было такое, что мы находимся в мёртвом городе Инков, из которого таинственным образом, вдруг, исчезли все его жители, и только какой-то алый Порш, с шумом промчавшийся мимо нас, внезапно нарушил тишину и уединение полусонного городка. Хотя я понимала, что мы выкрутились, и неприятное происшествие на пропускном пункте было позади, мелкая дрожь, как от озноба, все ещё растекалась по телу мурашками, расслабляя тело и заставляя трястись мои руки так, что я едва могла удерживаться за зад Грэга.
Только теперь я начала осознавать, что с минуту тому назад мы ходили по краю лезвия, что, попроси полицейский предъявить документы, а он, судя по всему, имел такое право, наше дело могло закончиться, даже не начавшись, и последствия для нас обоих могли быть самыми роковыми. Всё могло обернуться даже арестом, а может быть и заключением за попытку иностранки проникнуть в закрытую зону под чужими именами, и тогда, наверняка, я тут же была бы просто выдворена из страны, как нарушительница закона. То, что нам удалось выкрутиться из этой ситуации, было скорее чистым везением. Вскоре мы были на месте. Спешившись, я смогла, наконец, осмотреться.
-Вот мы и приехали. Нам сюда. – Грэг кивнул в сторону ограды.
Глава тридцать шестая
Завещание старого Баркли
Я посмотрела туда, куда указывал Грэг. Роскошный особняк был выстроен в непонятном стиле, напоминал не то Белый Дом в каком-то игрушечном исполнении, не то игрушечный замок Lego, выстроенным в виде Белого Дома.
Дом представлял собой правильный четырёхугольник, почти квадрат, украшенный миниатюрным деревянным портиком, выкрашенным в белый цвет, с белыми же деревянными колоннами, функциональное назначение которого было трудно определить, и четырьмя бутафорскими башенками в мультяшно - диснеевском стиле, венчающими вершины каждого из углов. Не будь этого удивительного декора, особняк в желто-охряном цвете напоминал бы собой один из корпусов туберкулёзного диспансера, что находится у нас в Питере, возле Нарвских ворот. В общем, дом дедушки Баркли, несмотря на безвкусную архитектуру, вполне представлял собой олицетворение американского благополучия и жизненного успеха.
Если архитектурная гармония дома отсутствовала напрочь, то этого никоим образом нельзя было сказать о саде. Сад был великолепен. Безукоризненно выстриженный газон весело блестел своей ослепительно ярко-зеленой травой, тут и там из - под земли били поливные фонтанчики, наполняя жаркий воздух приятной влажной прохладой и, поднимая мириады брызг, образовывали многоцветные радуги. Рабатки из кустов нежно-белых роз, покрытые пеной из мельчайших соцветий, повсюду эффектно обрамляли аккуратные каменные дорожки, ведущие в разные стороны к дому и от дома, образуя причудливый лабиринт. Высокие апельсиновые и лимонные деревья, растущие в одиночку, как бы расставляли вертикальные акценты в цветущей пене розовых кустарников. Добавьте к этому стройные стволы возносящихся к небу кокосовых пальм, травяные стебли банановых деревьев, образующих небольшие группы, и прочих причудливых тропических растений, относящихся не то к деревьям, не то к кустарникам, с неведомыми плодами и листьями, и вы получите полное представление о райском местечке под названием сад дедушки Баркли.
Засмотревшись на удивительный сад, я совсем забыла о цели нашего визита, и только, когда Грэг дёрнул меня за рукав, я, наконец, вернулась в реальность. Тут только я заметила, что Грэг нервничает. Его лицо выражало растерянность и беспокойство, взгляд его блуждал. По-видимому, он искал кого- то.
Сразу проигнорировав парадный вход, мы пошли вдоль изгороди, словно воры, намеревавшиеся обчистить фруктовый сад. Я понимала, что Грэг чего-то или кого-то сильно опасается, но не решалась спрашивать, продолжая молча следовать за ним. Мы подошли к другой калитке, служившей, по-видимому, чёрным ходом, ведущим на хозяйственный двор или на кухню, через который обычно доставляются продукты питания и товары.
Тут, я увидела, что Грэг заметил того, которого он искал, потому, как лицо его просияло, и он приветственно кивнул кому-то в глубине сада.
-Пс! Пс! - шёпотом, по-воровски, позвал кого-то Грэг, - дядюшка Сиз, это я, Грегги.
Сначала я никого не заметила, только услышала, как в это мгновение доносившиеся из глубины сада непрерывное тарахтение газонокосилки, вдруг, стихло. Навстречу нам, забавно петляя витыми лабиринтами дорожек, нёсся … огромный негр. В первую секунду я опешила и в ужасе отпрянула назад, но Грэг подскочил к решётке и протянул руки ему навстречу. В следующую секунду, издав короткий писк, калитка автоматически отворилась, и Грэг, прыгнул в объятия двухметрового великана, словно маленький мальчик. Они обнялись, словно отец и сын, причем Грэг рисковал быть задушенным горячими объятиями этого необъятного негра.
- Дядюшка Сиз!
-Грегги, мой малыш! Грегги, мой мальчик, наконец - то ты приехал! - раздался раскат грома из набежавшей черной тучи.
- Дядюшка Сиз, тише, тише, я не хочу, чтобы прислуга услышала нас.
- Не волнуйся, мой мальчик, я помню, - приглушая голос, ответил дядюшка Сиз, - кроме дедушки в доме сейчас никого нет,… разве что Миссис Мэй, черт бы её побрал. Уф! -
Дом дедушки Баркли
задумчиво добавил он, - стерва сейчас в доме…как всегда. Ну что же мы стоим, словно вкопанные, дай хоть толком посмотрю на тебя, Малыш.
С этими словами он приподнял своего Грегги под мышки, словно котёнка и поднял его наверх, поднеся к своей маленькой головке, скрытой на верхушке огромного туловища. Я с недоумением смотрела на эту картину. Зрелище казалось сюрреалистичным.
- Господи, да ты уже совсем вырос, …уже взрослый. Господи, кажется, что это случилось ещё только вчера, …а уже взрослый. Вот когда действительно начинаешь осознавать, что ты уже старый нигер, – всхлипнув от сентиментальности, горько вздохнул «дядя» и поставил Грэга на место, словно тот был простой куклой
Уж каким, каким, но ТАКИМ, дядюшку Сиза, я никак не могла представить. Чтобы описать неординарную внешность «дядюшки» Сиза в двух словах, потребовалось бы не менее двух машинописных листов, но я остановлюсь только на некоторых деталях, которые наиболее ярко выделяли этого старого великана - негра.
Прежде всего, я уже упомянула, что, вопреки моим ожиданиям, дядюшка Сиз оказался негром, о чём Грэг в письмах не упомянул ни единым словом, и это было бы ничего, ну негр, так негр, бог с ним: будь он европейцем, негром, китайцем, индейцем, белым, чёрным, красным, желтым - не в этом суть дела. И, хотя, в родном моём Питере, мне редко доводилось встречать представителей чёрной расы, вид «обыкновенного» негра меня ничуточки не смущал. Но, всё дело в том то и было, что Сиз Штрайкер, был негром «необыкновенным» в полном смысле этого слова.
Это был поистине гигантский негр, и не только, потому, что рост этого великана составлял два метра тридцать сантиметров, так ещё представьте, что эта махина весила около двухсот килограмм так, что Дядюшка Сиз являлся самым большим человеком на полуострове Флорида, что было официально зафиксировано в местной книге рекордов. Этот огромный негр из-за своей полноты казался необъятным и, как бывает у всех толстяков, ходил, смешно расставив руки по бокам, словно большая черная курица, так что создавалось впечатление, будто они не сходились у него на животе. Его маленькая головка, громоздившаяся на вершине горообразного туловища с низу была практически не видна, и я могла разглядеть его лицо, только тогда, когда дядюшка Сиз наклонился ко мне, чтобы в свою очередь получше разглядеть меня, потому, как к довершении ко всему, он оказался ещё и близоруким.
- А это, что за цыплёнок? – раздался раскат грома над моим ухом, так что я от ужаса спряталась за Грэгом. Мне показалось обидным, что меня обозвали «цыпленком», и в то же время страшно, что этот незнакомый великан может запросто открутить мою голову, как у беспомощного цыплёнка.
- Не бойся его. Не бойся. – наушкивал меня Грэг, словно хозяин огромного пса, который «не укусит», - подойди к нему, ну же!
- Приятно, познакомится, юная мисс…. – тут дядя Сиз запнулся, очевидно, забыв моё имя, - Сиз Штрайкер, главный управляющий дома Баркли, –представился он.
Испуганно я подняла голову, и, вдруг увидела, как прямо надо мною нависло лицо…младенца. Глуповато-добрыми глазами свысока на меня смотрела пухленько - младенческая мордашка, в маленьких круглых очках, с толстыми линзами, делающих глазки до забавного маленькими, как буравчики. В пухленьком дырочкообразном ротике переливаясь всеми гранями, сияли только два небольших зубика, покрытые мелкой россыпью…бриллиантовых камешков, а на верхушке круглой, словно шар, головы, возвышался забавный хохолок из седых завитых волосок. «Посмотрел бы ты на себя, какой ТЫ ЦЫПЛЕНОК», - мелькнуло у меня в голове, и в то же мгновенье, как я не старалась сдерживаться, из меня вырвался приступ глупого смеха, который я не в состоянии была остановить, несмотря на то, что зажала рот ладонью.
Тут я с ужасом поняла, что, своим идиотским смехом, я, должно быть, серьёзно обидела добродушного дядюшку Сиза, который долгие годы был самым близким человеком для Грэга. Осёкшись, я с испугом посмотрела на дядюшку Сиза, И, что вы думаете, я там увидела? Дядюшка Сиз тоже хохотал от души, каким-то безмолвным, сухим, смехом, сотрясаясь всем своим огромным телом.
- Цыплёнок, испугался, кажется, старый Сиз напугал маленькую птичку. Ха – ха –ха! Не бойся меня. Ха- ха-ха!
Слава богу, дядюшка Сиз не понял тогда, что смеялась над ним, потому, что засмеялся первым и принял, по видимому мой смех, как ответный, как будто, я просто смеялась за компанию с ним. К счастью, всё обошлось без обид.
- Как тебя зовут, птичка? – Обратился ко мне дядюшка Сиз. – Проклятая память, Грегги говорил мне уже, как –то, но я забыл.
-Лили, - едва смогла вставить слово я, залившись краской, как рак..
-Ну, конечно, малышка Лили, у такой хорошенькой беленькой куколки иного имени даже не может быть. Лили. Подумать только! Белая киска Лили.
-Фамилия, сейчас, - тут дядюшка Сиз достал из кармана своей куртки смятый, вырванный из записного блокнота листок бумаги, напряг изо всех сил остатки своего зрения, с силой вдавив очки в лицо, так, что они почти врезались в пухленькие его щёчки, и с героическим мучением принялся читать, разбирая по слогам, - А – сэ - не.
-Арсентьева, - прервала я его мучения.
- Как?
Тут вмешался Грэг.
-Дядюшка Сиз, это неважно, у нас очень мало времени. Отведите нас скорее к дедушке, он ждёт.
-Так вот, юная леди, меня не надо бояться, - продолжал негр (поразительно насколько негры отличаются болтливостью), ведя нас обоих по запутанным дорожкам лабиринта, образованного приземистыми кустарниками розовых и белых роз, - я помню Грегги ещё с рождения, в буквальном смысле этого слова. Этот маленький парнишка появился на этот божий свет, где бы вы думали, прямо на заднем сидении моего авто. Прошло уже почти восемнадцать лет, а я до сих пор помню этот день, как будто он был только вчера. Это было ужасно.
-Восемнадцать, почти…– испуганно повторила я, косясь на Грэга..
-Дядюшка Сиз! – попытался осечь его Грэг, но было поздно.
Дядюшка Сиз, будто не слыша своего воспитанника, продолжал:
- До сих пор слышу в ушах, как кричит твоя матушка. Когда я обернулся, дело было почти сделано. Пришлось принимать роды самому. Грэг родился вот такой.
Тут Дядюшка Сиз сложил свои огромные ручищи в ладошки, как обычно делают рыбаки, когда показывают размер пойманной рыбы.
-С головы до ног. Вот такой! - подтвердил он, будто я до сих пор не верила в тот «факт», что Грэг, вообще, родился.
-Постойте, мистер Сиз, так получается Грэгу всего семнадцать?
-Истинный крест, семнадцать; восепмнадцать ему стукнет только через пару месяцев.
-М-м-м, - схватилась я за голову. Я почему-то сразу же представила новорожденного Грэга, такого крошечного, сморщенного уродца красного цвета. Я поняла, что Грэг соврал насчёт своего возраста.
«Так, значит, он мне соврал, ему даже не двадцать один, а всего восемнадцать, точнее, нет и восемнадцати, значит, по американским законам он ещё не совершеннолетний и не может вступать в брак до наступления совершеннолетия. Господи, мальчишка моложе меня почти что на целых пять лет. Так почему же он мне сразу не сказал всей правды? Что помешало ему? Мужское самолюбие? Какая чушь. Конечно же, что из-за его возраста, я не захочу вступать во всю эту брачно-денежную авантюру с дедушкиным наследством, затеянную им же самим. Ну, что это собственно меняет…теперь, когда я уже тут? Ничего. Скоро ему все равно исполнится восемнадцать… и по американским законам он может официально вступить в брак.* Мои русские предрассудки…стереотипы… Но, даже в России, в наше время такая разница в возрасте почти ничего не значит. Что ж, чтобы я не думала теперь о нём…уже слишком поздно менять что-либо».
-…вот мы и пришли, - продолжал тарабанить говорливый негр, - уф, совсем забыл, черт бы побрал эту Миссис Мэй. Вот что, ребята. Подождите немного здесь, под этой глицинией, чтобы никто вас не заметил, пока я, буду разбираться с этой Миссис Мэй. У, ведьма! – злобно воскликнул он, и, сжав в кулаки, ринулся в дом. «Мамочка, что же он собирается сделать с этой миссис Мэй», - с ужасом подумала я.
-Не бойся, всё будет хорошо, - словно поняв мои мысли попытался успокоить меня Грэг, хотя я видела, как его широко вытаращенные глаза бешено бегали от волнения.
Мы остались ждать возле глухой стены кухонного корпуса, густо увитой сиренево-голубыми гроздьями цветущей глицинии, так что со стороны дома нас никто ни мог видеть. Несколько секунд прошли в полной тишине, только слышно было, как в кусте глицинии пересмешник затянул свой бесконечно-однообразный напев. Вдруг грохот падающей посуды разорвал природную идиллию цветущего сада. Я вздрогнула и подскочила, словно меня вдруг окатили кипятком. Из парадных дверей, внезапно выскочила какая-то женщина, для чего - то, всё еще держа наперевес серебряную ложку в кулаке, вдогонку за ней летела миска с едой, которая с грохотом упав на землю, вымазав едой весь её подол.
-Я всё расскажу, мисс Баркли, всё! - Цедя сквозь зубы, пригрозила кому-то неведомому женщина. - Нет, всё с меня хватит, - психовала женщина, теперь почти срывая с себя фартук, который никак не хотел развязываться, - завтра тебя отправят куда надо, придурок, там тебе и место!
Сцена произвела на меня, неприятное впечатление, так, что идти в дом мне больше не хотелось, но тут из-за дверей неожиданно появилась детская мордашка дядюшки Сиза.
-Всё в порядке, ребята, путь свободен! Можете заходить, - он дружески махнул нам рукой.
Нам пришлось почти бежать за великаном, идущим сквозь анфиладу комнат семимильными шагами. Дядюшке Сизу тут всё было уже знакомо, и потому он с уверенностью шел по дому, так, что мы едва могли за ним поспевать.
Комнаты дома были обставлены с функциональностью современной роскоши. Интерьер дома напоминал скорее апартаменты роскошной гостиной или же универмага, чем помещения, предназначенные для жилья, и, не смотря на всю эту урбанистскую роскошь, уюта, как такового, не было.
Дядюшка Сиз остановился перед единственными дверьми в доме, которые были заперты, отдышался и открыл. Поток солнечного света ударил в глаза. Ощущение было, будто мы находимся в светящемся прожекторе маяка. И это оказалось почти правдой. Стены огромной комнаты, вместо обоев, были сплошь покрыты…зеркалами, а две пары окон – одна выходящая в сад, а другая – на портик фасада, были расположены одна напротив другой, так что освещение комнаты было сквозным. Солнечные лучи, проходя сквозь помещение, отражались в зеркальной поверхности стен, растекались в воздухе, что и создавало впечатление неземного света, заполнявшего комнату.
Обстановка в комнате отличалось простотой и роскошью. В центре комнаты находились белый кожаный диван в стиле Людовика XVI и два таких же кресла. Маленький, искусно инкрустированный розами столик, стоял посередине полукруга, образованного диваном и креслами. Вот и всё – другой мебели в комнате не было… и в комнате никого не было.
Я с недоумением обернулась на дядюшку Сиза. Двухметровый великан исчез, словно по волшебству. Вот чудеса! Поистине зазеркалье Алисы из страны чудес! Неприятный холодок пробежал у меня между лопаток. В эту же минуту я услышала какой-то отвратительный скрип от несмазанных колёс, зеркальная дверь, ведущая во внутренний сад, вдруг отворилась, и в комнату, сопровождаемый своим верным слугой Сизом, на инвалидной коляске торжественно въехал старик. Этим несчастным был Грэг Баркли - бывший владелец знаменитого на весь Майами яхт- клуба, бывший миллионер, а теперь несчастный, разбитый инсультом, полоумный старик.
Несмотря на то, что беспомощное тело его было разбито инсультом, в своей инвалидной коляске он держался гордо…
Обстоятельства не смогли сломить этого сильного, непримиримого человека. Он боролся против всего и всех. Против болезни, сделавшей его беспомощным инвалидом, против алчных «родственников», с которыми он даже не был в кровном родстве. Предчувствуя его скорую смерть, они, словно стая хищных стервятников, вертелись возле него, предвкушая получить кусок пожирнее из его огромного состояния.
…Едва старик появился в проёме, он сразу же узнал Грэга. Это было сразу видно по его взгляду. Старик замахал трясущимися руками, и, указывая на Грэга, закричал каким- то жутким, загробным голосом:
- А, Дэвид, сукин сын, вот ты и здесь, и Фрида с тобой. Нет, нет, вы ничего не получите! Убирайтесь, убирайтесь, к чёрту! Вон! Забирай, свою сучку и проваливай. Фрида, зачем ты выбелила волосы?! Господи, да тебя нет, значит, это не ты, Дэвид! Тебя нет! Да ты не Фрида, не моя дочь. Да кто же ты? Ты похожа на ангела, тогда он…демон, вернувшийся из ада! Вы пришли, чтобы судить меня?! А-а-а-а!!! – Завопил старик.
-Это я, дедушка, Грэг Гарт, твой родной внук! Дедушка, милый, что с тобой? Чем они тебя накачали! Очнись, дедушка, это я твой внук, твой маленький Грегги!
В отчаянии Грэг принялся трясти старика, словно это могло помочь вернуть сознание безумца. Как ни удивительно, но это помогло. Слова «маленького Грегги» произвели на безумного старика умиротворяющее воздействие, он успокоился, взгляд безумца, вдруг прояснился…
Он понял – это был не Дэвид. Лицо и телосложение молодого человека напоминали только своими чертами Дэвида, но не более того. Но выражение лица было другое. Взгляд был другим. В нем не было и намека на тот наглый, вызывающий взгляд человека, презирающего всё и всех, взгляд из-под лобья, скрывающий ненависть и угрозу к окружающему миру, взгляд безумца, который не остановиться не перед чем. На него смотрели добрые, немного испуганные глаза взрослеющего мальчишки, напоминающего испуганный взгляд малыша Грэга, его внука. Вторая гостья, пришедшая с ним, была и вовсе незнакома, как старик ни силился вспомнить.
-Грэг Гарт, Грегги, мой малыш, но, боже милостивый, как вы похожи!!! – закричал, вдруг опомнившийся безумец. - Подумать только, одно лицо. Прости, прости, ненормального своего дедушку! Эти мерзавцы хотят похитить мой разум, они колют меня какой-то дрянью, от которой я теряю связь с реальностью! Прости меня, я не узнал тебя сразу, последний раз, когда я тебя видел ты был ребёнком, а теперь взрослый, и как две капли воды похож на своего отца! Когда-то твой покойный отец принёс в нашу семью столько горя, а я, старый дурак, поначалу спутал тебя с ним!
-Мать тоже так говорит. Она ненавидит меня из-за отца. Дедушка, мне не к кому больше идти, не к кому обратиться, одна надежда на тебя…- прослезившись, жалобно залепетал Грэг.
-К делу, не будем терять ни минуты. Бумаги с тобой? – Вдруг, с деловитой серьёзностью заговорил бывший безумец.
-Да.
Грэг вынул из набедренной сумки свиток свёрнутых документов.
-Вот они!
Старик многозначительно взглянул на меня.
-Так эта девушка и есть твоя избранница?
-Да.
-Подойдите сюда, мисс! - скомандовал старик голосом, которому привыкаешь повиноваться. Я показала жестом на себя.
- Да, вы, раз вы единственная леди, кто присутствует в этой комнате, -каким-то ёрно-неприятным голосом произнёс он, словно я была дурочка. Бледная от страха, я подошла. Старик оценивающе оглядел меня с ног до головы, словно товар. -Хорошенькая, - услышала я в ответ. – Вот, что мисс Лили, знаете ли вы о моем завещании?
Я осторожно пригнулась к губам старика, пытаясь прислушаться к его невнятной речи, но смогла понять только последнее слово – «завещание».
- О завещании? Наследство. Пятьдесят тысяч после брака… каждому из супругов. Конечно, - залепетала я, с ужасом чувствуя, как мой английский от волнения совершенно переставал «клеиться».
- Какая странная девушка. Она, что, глуховата. Вы меня слышите, мисс?! – старик почти кричал мне в ухо.
-Нет, сэр, я не глухая, я поняла -речь идет о завещании, продолжайте, - более уверенно сказала я.
- Так вот, мисс, это ещё не всё. Начёт своих пятидесяти тысяч не беспокойтесь, вы получите их после заключения брака, – это гарантированно, - как и Грэг, заверил меня старик. - Но, помимо этой жалкой суммы, существует ещё и другое завещание, о котором вы должны знать. Вот оно! –Старик развернул бумаги, принесённые Грэгом. Вы должны знать, что я переписал завещание на моего внука. После достижения Грэгом двадцати одного года, мой дом в Клин Воте, а также свою яхту я завещаю своему внуку Грегори Гарту. По вашему лицу у меня создается впечатление, что, Грэг ничего не говорил вам о втором завещании до сего часа.
- Нет, сэр, я действительно ничего не знала об этом, - с видом дурочки слукавила я.
-Теперь будете знать.
-Только я одного не понимаю, мистер Баркли, почему же сразу не передать наследство внуку, а не после брака, когда Грэгу исполнится …? – я не успела закончить свой не совсем деликатный вопрос, когда старик решительно прервал меня:
-Экая вы прыткая до чужих денег, мисс, – хотите всё и сразу! Извините старого идиота, но такова моя воля. Что касается вас – свои деньги вы получете сразу, а остальное -только после достижением Грэгом двадцати одного года…Это и будет проверкой надёжности вашего брака. Дело в том, прелестная мисс, что я не сторонник подобных ранних браков. Они часто разваливаются. По правде говоря, я не уверен в надёжности Грэга, ведь он ещё так молод и неопытен, а в вас, ЮНАЯ МИСС, я не уверен ещё больше, как и в надежности вашего предприятия под названием «СКОРОПАЛИТЕЛЬНЫ БРАК ПО РАСЧЁТУ», и мне не хотелось бы, чтобы ВЫ ОБА разбазарили своё имущество в самом начале. Я не хочу, чтобы, в конце-концов, мои правнуки оказались в нищете. Я вижу, вы оба ещё так молоды, что вряд ли сумеете грамотно содержать фирму. Моему Грегги надо ещё научиться вести дело, так пусть он поработает пока у своей матери. Простите, мисс, я бы, вообще, должен отказать в завещании «Жемчужины» и дома на Грегги, - старик заговорил неприятным тоном упрёка, - Грэг – размотай, но иного выхода у меня нет, завтра меня сошлют в коллектор отживших, под названием «Дом Милосердия», где я, наверное, скоро подохну. А делаю я это только потому, что другого родного внука у меня нет, и не будет, а допустить возможности, чтобы моё состояние перешло в лапы ЕГО ПРЕПОДОБИЮ Бинкерсу, я не могу. (Будь он проклят). Как вы понимаете, мисс, другого состояния у меня нет, я разорён. Так что не обращаете внимания на всю эту красочную мишуру дома - завтра всё равно весь этот хлам пойдёт с молотка. Вы меня поняли, очаровательная мисс Лили?
- Что ж, мистер Баркли, ваши доводы разумны, - согласилась я, при этом ком нахлынувшей обиды оттого, что старик, не восприняв всерьёз мои намерения выйти замуж за его внука по любви, посчитал меня брачной оферисткой, застрял где-то глубоко в моем горле.
-А, теперь оставьте нас наедине с Грэгом, я должен подписать документы.
-Можно мне посмотреть ваш сад, мистер Баркли? – попросила я.
-Конечно. Штаркер, проводи мисс Лили в сад.
Через стеклянную дверь мы вышли в огороженный с четырёх сторон дворик, весь утопавший в зелени причудливых растений со всего мира. В напряженном ожидании
ходила я вокруг небольшого бассейна с фонтанчиком, выполненным в виде играющего мальчика-тритона.
Словно заключённая на прогулочной площадке, я отсчитывала шаги и круги, не замечая пышного растительного великолепия, окружавшего меня. Мысли одна за другой приходили мне в голову, сменяя друг друга в мучительной лихорадке. «Неужели всё то, что со мной происходит - это правда?» «Вдруг, это результат жестокого розыгрыша? И этот Грэг, и туфли, и усадьба с дедушкой-миллионером, яхта, особняк у моря со ста тысячами долларами. Вдруг, это всё НЕНАСТОЯЩЕЕ. Так же, как получилось с губернаторством Санчи Панса. Ха- ха- ха! Губернаторша без гроша в кармане! Ладно, договоримся так», - решила я про себя, – «воспринимать только то, что реально со мной происходит, остальное – под вопросом. Хорошо? А там - что будет».
На этой мысли я успокоилась и заглянула в окно комнаты, где находился Грэг со своим дедушкой, но увидела там только своё собственное отражение. Стекло было заклеено зеркальной плёнкой, через которую можно было видеть только с одной стороны – со стороны комнаты.
Однако, как долго. Чтобы убить время и из любопытства, я начала изучать растения, находившиеся в этом маленьком, квадратном испанском дворике. Большинство растений мне были не знакомы. Непонятные формы и неведомые расцветки экзотических цветов и листьев начинали раздражать меня своим разнообразием. Что- то из растений было мне знакомо, кое- что, только напоминало мне то, что я знала раньше, но только с первого взгляда, присмотревшись получше, я понимала, что это не то…
Наконец, я устала рассматривать растения и присела в тени высокого дерева, чтобы отдохнуть. Смертельно хотелось спать. Я прилегла на скамью, закрыв глаза. От жаркой духоты, в глазах вспыхивали яркие, огненно-красные светящиеся точки, которые то возникали, то тут же исчезали, когда я пыталась сфокусироваться на какой-то из них внимание. В испуге я распахнула глаза. В первую секунду от яркого солнца я почти ничего не видела, мне показалась, что я, вдруг, ослепла, но вот очертания листьев дерева начинало постепенно проясняться на фоне белого от солнечного света неба. Я вздохнула с облегчением, и автоматически начала изучать крону дерева. Но что это? Среди кожистых ярко-зеленых листьев, я заметила огромные желто-зелёные плоды величиной с детскую голову, которые напоминали бы собой лимоны, только большие и круглые, как мячи. Я понимала - это цитрусовые. Но что это? Лимоны – не лимоны, грейпфруты – не грейпфруты. Я приподнялась на ноги, чтобы получше разглядеть неведомые плоды. «Достать бы один, сейчас», - мелькнула у меня мысль. Однако, дерево было столь высоким, что достать даже самый близко висящий плод из них не было никакой возможности, даже для высокого человека, не то, что с моим ростом. «Для высокого человека, может быть, и нет, а для ОЧЕНЬ высокого человека, пожалуй, возможно. Что если попросить этого дядюшку, как там его, Сиса. Попытка – не пытка, спрос – не беда».
- Пс, пс, - подозвала я дядюшку Сиза, так же, как это сделал Грэг, полагая, что этим тайным призывом мексиканских бандольеро, в этом доме принято подзывать дядюшку Сиза - Дядюшка Сис, где вы? Шёпотом закричала я. – Дядюшка Си-и-и-с!
Солнце скрылось за моей спиной, хотя на небе не было даже облачка. Я резко обернулась. Тучей, загородившей собою солнечный свет, оказался дядюшка Сиз.
- Кажется, вы звали меня, мисс Лили. Я не ошибся?
- Да, дядюшка Сис. Я хотела вас спросить кое о чём… вернее, попросить, - замялась я.
- Смелее, мисс, - подбодрил меня дядюшка Сиз.
- Дядюшка Сис, вы не могли бы достать для меня парочку вон тех грейпфрутов, которые висят на том дереве?
- Конечно, мисс, только это не грейпфруты, как вы утверждаете, а «вторичные» лимоны. Зачем они вам? Вот, возьмите лайм, в этом году у нас превосходные сочные лаймы.
– дядюшка Сиз указал на небольшое деревцо, усеянное мелкими, несозревшими лимончиками.
- Нет, дядюшка Сиз, я не хочу зелёных лимонов, - вежливо отказалась я. – Я предпочитаю зрелые плоды, как вон те, что висят на том дереве, большие и желтые. Кстати вы назвали их, как - то странно, кажется, «вторичными лимонами». Что это значит?
-Вторичный лимон – это значит, когда лимон, закончив свой срок созревания, продолжает расти дальше и созревает уже второй раз.
- Извините, сэр, но я ничего не поняла. Как это, лимон созрел первый раз, а потом передумал созревать, рос, рос, и созрел второй раз, третий и так далее? И, что если его не снимать с ветки, вообще? Тогда он, что, достигнет так размера тыквы, и свалиться сам? - В ответ, я услышала громовой раскат хохота дядюшки Сиза, что, казалось, весь маленький садик затрясся каждым своим листочком.
- Надо же, лимон с тыкву! Рос, пока не свалился сам! Ха-ха-ха! Нет, вообразите только, лимон, величиной с тыкву! – задыхался здоровый негр громовым смехом. - Ничего себе, Этрог!* Хотелось бы взглянуть на это чудо природы хотя бы одним глазком! – И, едва, взопревший от смеха великан смог отдышаться, как тут же причитал мне небольшую лекцию по ботанике:
- … в целом, мисс, вы правильно представляете картину. Плод лимона, как и человеческий эмбрион, созревает девять месяцев. Как только, эти девять месяцев проходят плод готов к употреблению, тогда он наиболее ароматный, сочный и полезный. Но, если плод не снимать с ветки, он снова зеленеет, продолжает расти, и через три месяца снова желтеет, тогда эти лимоны уже называют не лимонами, а Этрогами, или Цитронами, которые годятся разве что на отправление еврейского Праздника Шалашей. На вид эти огромные Этроги такие же яркие и сочные, но это только на вид. Того аромата и сочности девятимесячного лимона в них уже нет. Кожура их становится плотной и толстой, как деревянная кора и почти полностью вытесняет собой мякоть, которая делается сухой, и безароматной, как обыкновенное мочало люфты. Правда, на вкус мякоть Этрога такая же кисловатая, но из-за сухости совсем несъедобная, и поэтому из-за их декоративной пупырчатой кожи такие перезревшие плоды евреи большей частью используют не для еды, а для украшательства своих религиозных торжеств на праздновании Суккота*. По правде сказать, мисс, вы меня озадачили. Я никогда не пробовал оставлять лимон на ветке на третий срок, обычно я собирал их вовремя. Надо как - нибудь провести этот интересный эксперимент у себя дома. Вот только с этим кустикоми и вправду получилась еврейская ерунда, - забыл собрать и вырастил Этроги, - заключил свой интересно-познавательный рассказ дядюшка Сиз.- Эх, мисс, не до лимонов нам сейчас, когда уже завтра поместье пойдёт с торгов. Вот такие дела творятся тут, мисс… вместе с садом, с Этрогами, и всем, что тут находится. Прямо с торгов... Бедный мистер Баркли, не знаю, как он переживёт всё это?! Так, что рвите, всё, что вам нравится, мисс, потому что всё равно завтра всё это достанется чужим.. Ха –ха –ха! - С этими словами черный великан, схватив меня за талию, он словно обыкновенну. куклу и начал возносить меня вверх.
Старик Баркли заканчивал уже подписывать последний документ, когда взгляд его упал на окно, выходящее в сад. Вдруг рот его растянулся в широкой улыбке, обнажившей безупречно белый забор искусственных зубов, а высохшее от болезни тело разразилось тряской беззвучного старческого смеха. Из окна сада, как на ладони, была видна уморительная жанровая сценка. Нелепая, и в то же время анекдотичная в своих противопоставлениях.
Представьте себе огромного, чёрного, как смоль негра, на плечах которого стояла хрупкая белая куколка. Огромные черные ладони негра крепко держали её за маленькие щиколотки белых ножек, а она при этом норовила вскарабкаться ему ещё и на голову, упираясь коленями в его затылок, так, что голова старины Сиза, забавно раздув раскрасневшиеся щёки, вынуждена была нагнуться шеей вперёд в три погибели, опустив свои многочисленные подбородки на грудь. Куколка же, размахивая руками, пыталась одновременно удержать равновесие и схватить огромный Этрог, чтобы, вцепившись в огромный плод, сбросить его на землю.
Раздался треск ломающегося сука –потеряв равновесие, куколка летела вниз вместе с веткой и Этрогом, но была ловко подхвачена нерастерявшимся великаном. Оба упали. К счастью, всё обошлось. Они сидели на траве оба - огромный чёрный великан – Сиз и маленькая куколка Лили и в испуге глупо таращились друг на друга. Тут старик, перестав содрогаться в конвульсиях смеха, разразился, вдруг, громким жутковатым хохотом безумца.
Умиленный историей со сломавшимся суком, старик Баркли, даже не читая последнего листа завещания, с размаху поставил последнюю – решающую подпись. Грэг проворно убрал бумаги в свой рюкзачок. Дело было «в кармане».
- Нет, смотри, что наделали, сломали ветку моего любимого лимонного дерева, которое я выращивал все долгие годы, пока жил в поместье. Ха-ха-ха! подумать только, я посадил это дерево, как только приобрёл этот особняк. А она, раз, пришла и сломала.
Догадавшись о ком идёи речь, Грэг испугался и посмотрел в сторону сада.
- Всё в порядке, Грегги, не переживай, завтра всё поместье полетит к чёрту, вместе со старым Баркли, и его деревьями и кустами, так стоит ли переживать из-за какой-то сломанной ветки, - успокоил его дед. - Да, вот, ещё что Грегги, - тон дедушки вновь принял серьёзность, - не говори ничего матери о завещании, пока тебе не исполнится двадцать один год. Понял? И предупреди об этом свою невесту. Ну, что, нам пора прощаться. Как говорится, желаю вам счастья, и помереть в один день. А, сейчас, пригласи мисс Лили, пока они с Сизом начисто не обобрали все деревья в саду, - дедушка вновь хихикнул, - мне надо с ней поговорить.
- Лили, дедушка зовёт тебя! – Скрипучий голос Грэга раздался из проёма зеркальной двери.
Я вздрогнула. В первую минуту, мне показалось, что дедушка Баркли начнёт ругаться за сломанную ветку. Я растерялась и оторопела. « Какого х..на мне вздумалось лезть на это дерево», - подумала я тогда.
Старик сидел передо мной, пристально уставившись мне в глаза – прямо как на допросе. Я молчала, опустив голову.
- Значит, так, мисс, о том, что я завещал лодку Грэгу, никому не говори, поняла, никому и ни при каких обстоятельствах. Насчёт ваших ста кусков – два счета по пятьдесят вам откроют сразу после свадьбы по предъявлению свидетельства о браке, на фамилию Гарт. Что ещё? Да, Сиз Штрайкер отвезет вас на лимузине до пункта. – Старик замялся, будто размышляя о ещё о чём – то. Единственное, что я так и не смог понять, мисс, откуда вы? Ведь, судя по виду и по вашему акценту, вы не местная. Такие цветы во Флориде не цветут.
- Я из Санкт-Петербурга, - выпалила я.
- Не может того быть, – отрезал вредный старик.
-Нет, сэр, не из того, что находится во Флориде, а из НАСТОЯЩЕГО Санкт-Петербурга, что находится в России.
Старик остолбенел, словно пораженный разрядом тока.
-Так вот оно что! – забубнил он себе поднос. - Значит пророчество верно! Они всегда возвращаются! Возвращаются обратно. Ха-ха-ха! Стало быть вы и есть тот человек, который отвезет их обратно. Они отмечены злым роком. Проклятие, проклятие, значит, они не отпустят нашу семью, пока не вернутся! От судьбы не убежишь! Не беги, кролик, - не убежишь. Ха-ха-ха!
Металлический хохот безумца заставил меня отпрянуть назад.
- Господи, о чём вы говорите, мистер Баркли? Какое пророчество?! Какой кролик?! От чего не убежишь?! Кто они? Какой злой рок? Вы меня пугаете!
- А, судьба, рок? – Заговорил старик, словно очнувшись от своего безумия. – Я говорю, что никому и никогда ещё не удавалось убежать от своей судьбы. Это я говорю, конечно, в отношении себя. Вот представьте, мисс, ещё вчера, то бишь, восемнадцать лет назад, я, то есть Грэг Баркли, был владельцем самого роскошного яхт- клуба на побережье, насчитывающего пятьдесят две круизные яхты в своём составе и считал, что моё состояние вечно и незыблемо. Но после того как эти грёбанные девки Сильвии, Анны, Джулии стали каждое лето обрушиваться на побережье, под девками я
имею в виду, конечно, ураганы, бизнес мой сдуло ко всем чертям. Так, что, мисс, теперь я такой же нищий, как последний наймит, собирающий апельсины на плантациях, с той лишь разницей, что я к тому же и беспомощная развалина, которую придут завтра забирать в «Дом Милосердия», где там со мной будут обращаться, как с идиотом.
- Мистер, Баркли, едемте с нами! Вам нельзя здесь оставаться! Вы родной дедушка Грегги, а значит и мой тоже! А я не допущу, чтобы мой родственник окончил свои дни в каком –то «Доме Милосердия»! Долго вы там не протяните. В России это считается позором, когда своих родственников сдают в дома престарелых. Мы разделим вместе нашу жизнь, какая бы она ни была! Грэг, мы едем вместе с дедушкой, или я, вообще, никуда с тобой не поеду, слышишь, Грэг! – накинулась я на потупивше стоящего Грэга.
- И ты меня пожалела! Силы небесные, и ты пожалела, старого грешника Баркли! У тебя доброе сердце, дитя моё! А, вот мой родной внук Грэг, даже не подумал предложить мне свой кров. Детка, ты не знаешь, дедушку Баркли! Я, скорее сам отрублю себе руку, чем соглашусь стать кому-либо обузой. Сиз предлагал мне уже поселиться в его доме, но я отказался. Никогда, никогда Баркли не будет никому обузой! Человек за всё платит сам, иначе он перестаёт быть человеком и становится жалким рабом! А жить рабом хуже смерти! За всё надо платить, мисс! И КАЖДЫЙ ПЛАТИТ СВОЮ ЦЕНУ! Ладно, юная мисс из России, должно быть, старый болван совсем заговорил вас своей глупой философией. Ну, довольно разговоров! Прощайте, машина Сиза уже ждет у ворот! Вам пора! -… С улицы раздались гудки лимузина.
-Прощайте, дедушка Баркли, может быть, ещё увидимся! – закричала я сидящему в кресле старику. -В бесчисленные зеркала комнаты было видно, как старик отрицательно покачал головой.
Обратный путь мы проделали с полным комфортом. Просторный белый лимузин Сиза Штрайкера, нёс нас на крыльях, вплоть до самой границы города – миллионеров.
Тут только я заметила, что дядюшка Сиз, уже не был тем весёлым болтуном, каким мы его встретили в поместье. На его лице лежала маска печали и тревоги. Его младенческие губки были плотно сжаты, будто гигантский младенец вот - вот собирался разрыдаться. Теперь он был молчалив и сосредоточен, погружённый в свои грустные раздумья. В просторном лимузине воцарилась мучительная тишина.
- Дядя Сиз так, значит, это и есть тот самый лимузин, в котором родился Грэг? – неизвестно зачем спросила я, чтобы как - то прервать тягостное молчание, царившее в просторной машине.
- Да, мисс, тот самый, его подарил мне старик Баркли, - едва сдерживая подступившие к горлу слёзы, неохотно ответил негр.
- Что случилось? Грэг? Мистер Сис? Объясните.
- Сегодня мой последний день работы в поместье Баркли, - с грустью ответил Сиз. - Завтра хозяина отправят в дом престарелых. Имущество Грэга Баркли пойдёт с аукциона. Поймите мисс, он был не просто для меня хозяином, работодателем, мистер Баркли был мне лучшим другом. Он спас меня от тюрьмы. Когда все отвернулись от меня, он был единственный, кто протянул мне руку помощи, став моим бесплатным адвокатом. Он единственный, кто дал мне работу, когда мне некуда было идти, и щедро оплачивал её. Только он всегда относился мне, как к равному себе. С ним я не чувствовал себя посмешищем, неуд… Нет, извините, мисс, я больше не могу продолжать. - Крупные слёзы покатились из глаз старика Сиза, застилая туманом его маленькие круглые очки с толстыми линзами. Пришлось даже останавливать лимузин, чтобы гигантский младенец мог вволю выплакаться. Больше я ни о чём не решалась спрашивать его. Так буквально «с горем пополам» мы доехали до границы города миллионеров.
- Да, что там, - обрадованный встречей со своим воспитанником Грэгом, расщедрился добрый старик Сиз, - я довезу вас на лимузине до самого дома. Вот будет круто! Представь себе, как удивиться этот старый урод Бинкерс, когда вы подъедете к дому на роскошном лимузине. Чёртов проповедник лопнет от злости.
- Дядюшка Сиз, вы в последнее время слишком редко бывали у нас дома - вы ничего не знаете. Я больше не живу с ними. Я переехал в другой дом. Поверьте мне, я рад этому, и не сожалею, что уехал от них.
- Грэг, милый мой мальчик, где же ты живешь теперь?
- В бывшем доме этого самого, как вы его называете, чертового проповедника Тэда Бинкерса, моего отчима.
- Но, Грэг, как же так? Получается, тебя выгнали из собственного дома? А что мать?
- Мать? Она и слова не может сказать против этого урода. Похоже, ей всё равно. Поймите, так будет лучше для нас троих, те есть для четверых, для всех нас, пока завещание не вступит в законную силу. Тогда я своего не упущу. Вот мы и расквитаемся с ним за всё. Ну, хватит обо мне. А что будет с вами, дядя Сиз?
- Со мной. Обо мне не беспокойся. Поеду в своё поместье. Ха-ха-ха!... поместье… У меня есть лимузин. Буду сдавать его в аренду на свадьбы, на похороны. Ха-ха-ха! В общем, без куска хлеба не останусь. Будет совсем худо – продам свои бриллиантовые зубы, вставлю другие - пластиковые. Ха-ха-ха! В общем не беспокойся, со мной всё будет хорошо. Старика Сиза без дерьма не съешь. Ну, поехали?
- Нет, дядюшка Сиз, спасибо вам, но я приехал к вам на своей машине. Да, совсем забыл, ещё нужно забрать вещи Лили из камеры хранения. Вы не поможете нам отнести чемоданы в машину.
- Конечно.
Через минуту я могла наблюдать, как могучий великан, с легкостью поднял мои неподъемные чемоданы, как будто они были пустыми, и, прихватив из лимузина по дороге наш «самокат» и большущую сумку, набитую лаймами и лимонами, одним махом перенёс всё это в кузов нашего Пикапа.
- Ну, Грегги, мой мальчик, до свидания. Но, если тебе понадобиться разобраться с Бинкерсом, сразу же звони мне. Вот мой телефон. Помни, ты не один, у тебя всегда есть старый друг, который может постоять за тебя.
- Нет, для меня вы больше чем друг, дядя Сиз, для меня вы как отец.
Из- под толстых линз очков дядюшки Сиза вновь покатились слёзы.
- До свидания, дядя Сиз. Счастливо вам! – донёсся отдаляющийся в пространство голосок «цыплёночка». И Пикап скрылся из виду.
- До свидания, сынок. – Едва слышно произнёс дядюшка Сиз, отирая слезы грязным платком.
Глава тридцатьседьмая
Заблокированная карточка
Мы ехали уже два часа. Пыльная дорога казалась бесконечной. Поднявшаяся от жары пыль, казалось, заволокла даже небо, так, что солнце светило через матовую плёнку.
Пыль была повсюду: в воздухе, на одежде, она проникала в глаза, отдавая песком, в нос, рот, от чего жажда становилась невыносимой.
Я уже выпила всю воду, но и это не помогало, от каждого выпитого глотка, ещё больше хотелось пить. Я пробовала утолить жажду лаймами, но и из этого ничего не вышло. Жгучая кислота только обожгла мне рот, вызвав к тому же новые муки голода. Необходимо было сделать привал, чтобы перекусить, но, как назло, на пути не попадалось ни единой стоянки, чтобы скрыться от нестерпимой жары и перекусить – ведь с самого утра у нас не было во рту ни крошки.
Наконец, показался опознавательный знак перекрещенной вилки и ножа, извещающий, что где-то близко расположен крупный универсам, или придорожная гостиница с паркингом, где, наверняка, находится какое-нибудь кафе, где можно пообедать и пересидеть жару в прохладе его кондиционеров. Что конкретно – я не успела прочесть.
Указатель не врал - вскоре вдалеке показалось небольшое здание придорожной гостиницы. Измученные голодом и жаждой, мы свернули в сторону этой гостиницы, рассчитывая, что там, нам удастся немного перекусить и отдохнуть.
Это был один из тех частных домов, принадлежащих владельцу, который был переделан в небольшую гостиницу...
После экономического кризиса, многие домовладельцы, лишившись работы, вынуждены были зарабатывать деньги на аренде собственного дома, расположенного в прибрежной зоне, превращая его в своеобразную гостиницу эконом класса для небогатых туристов. Закон не запрещал сдавать не выкупленные в кредит дома в аренду туристам и многие, чтобы выжить, воспользовались этим. Обычно, во флигеле такой частной гостиницы ютился сам хозяин со своей семьёй, а остальные комнаты сдавались в наём приезжающим на отдых американцем, которые не могли позволить себе отдых в звёздных отелях.
Наиболее предприимчивым из таких домовладельцев не только удавалось в течение нескольких лет погасить банковский кредит за дом и землю, но и создать вокруг него целую туристическую инфраструктуру в виде паркингов, бензозаправок, небольших кафе и, даже, ресторанчиков, магазинчиков, тренажёрных залов, бассейнов и. т. д., содержащихся обычно родственниками домовладельца, который в свою очередь сдавал всем этим родственникам -арендаторам помещения для бизнеса, что, в большинстве случаев, являлось фиктивной сделкой.
Это была наиболее выгодная схема. Получалось, что издержки за аренду дома, превращались в двойной доход домовладельца, поскольку не только уменьшали налогооблагаемую базу родственника – арендатора, как издержки обращения и производства, но и пополняли при этом банковские счета домовладельцев деньгами, которые затем обналичивались через банк и возвращались в семью домовладельца в виде чистой прибыли, необлагаемой никаким налогом, поскольку недвижимость, находящееся в частной собственности, является неприкосновенной, что испокон веков закреплено в конституции Штатов, и владелец имеет право распоряжаться ей так, как считает нужным.
Мотель «Миранда», располагавшийся на обочине трассы, содержала большая итальянская семья. Мотель включал себя паркинг - бензозаправку, небольшой рыбный ресторанчик, ежедневно получающий свежую рыбу прямо с побережья, и около тридцати номеров- комнат, до отказа забитыми небогатыми туристами, из северных Штатов, вырвавшихся в отпуск из зимнего холода и сырости в этот благодатный край, где никогда не бывает зимы.
Поставив машину на заправку, я и Грэг расположились у столика возле окна. Официант подал нам меню. Меню ресторанчика было исключительно рыбным, но мы даже не обратили на это внимания, потому, что были настолько голодны, что готовы были питаться исключительно одной рыбой, лягушками, чем угодно, лишь бы утолить свой голод.
- Что будем заказывать? – спросил меня Грэг.
Я быстро пробежала по строкам меню, но ни одно из непонятных названий на итальянском языке мне ни о чём не говорило (перевернуть лист и прочитать то же меню на английском языке я, конечно же, не сообразила). Собрав все свои познания в латинском языке, я смогла перевести, только последнюю строчку гласившую – свежие устрицы. Тут я вспомнила, что ни разу в жизни я не пробовала свежих устриц. Да и парочка лаймов, лежащих у меня в сумке, были как раз кстати. Не колеблясь, я громко прочла по-итальянски:
- Свежие устрицы с рисом.
- Устрицы – глазуньи с рисом и «Каменный краб в пещере», – отозвался Грэг, - и чего – нибудь выпить. Пожалуй, два персиковых коктейля.
Через несколько минут нам принесли заказанное. Устрицы были ещё живыми и лежали на блюде, отдельно от рисового гарнира. Огромный розовый краб с черными подпалинами тупо таращился на Грэга, высовываясь из своего салатного убежища, словно заяц из кустов.
Не теряя ни секунды, мы приступили к трапезе. Официант специальными щипцами разжал створки устриц, из которых показалось, ещё живое, трепещущее розовое мясо. Несмотря на то, что к устрицам прилагался разрезанный напополам лимон, я решила, что с лаймом дедушки Баркли будет как-то вернее.
Чтобы не промахнуться, и брызнуть едким соком прямо в цель, я приблизила свое лицо к створке, на которой лежала обнажённая устрица, и со всей силой сдавила лайм. Тоненький писк умирающей устрицы был заглушен моим неистовым визгом. Едкий сок лайма, отскочив от устрицы, рикошетом попал мне прямо в глаз.
Дело же было в следующем: как только едкий сок коснулся ещё живой плоти, злосчастная устрица, в тщетной попытке избежать своей страшной участи, быть съеденной, заживо облитой лимонным соком, а может быть из мести за свою короткую жизнь, плюнула мне соком прямо в глаз. Я бегала вокруг стола, держась за глаз. Все переполошились. Кто – то из официантов предложил мне воды, чтобы промыть глаз. Это было как раз кстати. Продержись едкий сок ещё немного, он, наверное, разъел мне бы всю роговицу. К счастью, всё обошлось, только пощипывающая боль в глазу ещё напоминала мне о случившемся. «Вот тебе и устрица-«глазунья». Бьет не в бровь, а в глаз!»
Теперь я даже не решалась снова подступиться к злополучным моллюскам, и с неудовольствием наблюдала, как ловко Грэг расправляется с рисовой «пещерой», обнажая его постояльца – огромного розового краба.
Не дожидаясь, пока Грэг прикончит краба, я предложила обменяться блюдами. Грэг согласился. Но, к моему ужасу, каменный краб полностью оправдал своё название и оказался настолько же не съедобен, как и устрицы. Он был словно деревянный в своей броне, и, что бы я ни пыталась сделать с ним, краб стойко выдерживал все испытания. Я резала его ножом, терзала вилкой, насколько позволяли мне приличия – ничего не выходило.
Устав от бесплодных трудов по разделке стойкого ракообразного, я подняла глаза – Грэг деловито выскрёбывал мясо из устричных раковин, запивая его персиковым коктейлем. Наконец, насытившись, Грэг сжалился надо мной, и решил помочь мне с разделкой краба. Как бывалый Флоридец и миллионер, кушающий «морских пауков» на завтрак, обед и ужин, ловким движением он отсёк сначала клешни краба, и, расколов их специальными щипцами, словно ореховую скорлупу, предал небольшой кусок нежного мяса, которого мне хватило разве что на один прикус. Затем небольшим, но тяжёлым молоточком, напоминающим молоточек невропатолога, он с хрустом разбил панцирь ракообразного, выбирая для меня то немногочисленное жёсткое мясо, которое удавалось найти под ним. Мой голод не заставлял меня привередничать, и я с жадностью заглатывала это жёстковатое мясо, всякий раз, с сожалением вспоминая о палке советского сервелата, отобранной в аэропорту. Вскоре все было вычищено до крошки.
Наслаждаясь кондиционерной прохладой после изнурительной пыльной жары, не торопясь, я потягивала холодный коктейль – то единственное приятное утешение в моей скудной трапезе, которое я смогла позволить себе.
Грэг пошёл расплачиваться за стойку, и я могла наблюдать, как заветная голубая карта снова проскользнула в кассовую щель. Но что это? Лицо Грэга вдруг становится вытянутым и каким-то удивлённым. Я увидела, что голубая карта, на этот раз не проскользнула сквозь кассовый аппарат, а словно ошпаренная вылетела из той же кассовой щели, куда была вставлена, сопровождаемая каким –то недовольным кудахтаньем кассового аппарата. Я поняла, что что-то не так, когда увидела, как хозяин «заезжаловки», итальянец, похожий на трёхподбородого толстяка с коробки итальянской пиццы, что-то яростно жестикулировал Грэгу. Грэг стоял подавленный и растерянный, не зная, что ему теперь делать, словно провинившийся школьник, проваливший экзамен. Я не смогла оставаться в стороне и подошла к кассе.
- Что случилось, Грэг? – осторожно спросила я, беря его за плечо.
Но Грэг только стоял, с отчаянием глядя в мои глаза, за него ответил администратор:
- Карта заблокирована.
- Украли деньги, да?! Грэг, ну скажи что-нибудь! - пыталась вывести я его из стопора. - Украли?! Много?! Господи, я всегда знала, что нельзя доверять этим грёбанным кредиткам! Черт меня дёрнул просить эти туфли! Точно, там то их воры и сняли! Грегги ты только не волнуйся, слышишь, только не волнуйся – мы переживём это, должны пережить, в жизни случается всякое и всё нужно пережить! Грэг! - но Грэг упорно не отвечал, он, словно застыл от ужаса. Мне пришлось взять ситуацию в свои руки. Повернувшись к администратору, я громко спросила:
- Сколько?
- Пятьсот двадцать долларов - четыреста пятьдесят за обед и семьдесят за заправку машины. Вы будете платить, мисс, или мне вызывать полицию? – неприятным тоном спросил меня хозяин-итальянец.
- Вот, получите! – Со злости я почти швырнула пятьсот пятьдесят долларов противному толстому итальяшке в лицо. – И потрудитесь отдать мне мои тридцать долларов сдачи, мы вам не благотворительная организация.
- Мать заблокировала карточку, - тихим загробным голосом начал свою исповедь «проснувшийся» от забытья Грэг, - это её карточка. На эту карточку она перечисляет мне деньги за то, что я работаю на неё.
- Подожди, я не поняла, так это твои деньги или деньги твоей матери?
- Можно сказать, что это наши общие деньги… Как на её наёмного работника (то есть я официально не являюсь её наёмным работником, а только фактически работаю на её фирму) в банке открыт счет, на который она по документам перечисляет мне, как частному лицу, оплату за мой наемный труд, в качестве услуг частного предпринимателя. Эти услуги фирма матери покупала у меня, как товары и оплачивала их по документам, которые, надо сказать, выписывала сама же мать, потому, как я ни черта не смыслю в этих бумажно-денежных махинациях. Так что счёт этот открыт не на какое-то конкретное лицо, а на предъявителя, абонентский ящик и секретный код абонентского ящика известен только мне и матери. Получается, что она или я, в любой момент можем заблокировать наш текущий счёт по своему усмотрению, чем, вероятно, и воспользовалась моя матушка, увидев какие траты мы с тобой произвели.
- Грэг, одного я не пойму, зачем нужна вся эта ерунда с этим гребанным счётом? Почему бы твоей матушке просто не платить тебе наличными?
- Нет, это было бы глупо. Понимаешь, если она бы просто давала мне наличные деньги, то это ни сколько бы не уменьшило издержками налогооблагаемую базу налога на прибыль. Даже, если бы она платила мне как своему наёмному работнику, это бы так же сократило налогооблагаемую базу, но ей пришлось бы отчислять за меня в социальные фонды. А так, по документам, получается, что она просто покупает мои услуги, как у частного лица, оформляет по документам их как издержки фирмы и оплачивает их через абонентский счёт, вот и вся арифметика Американского предпринимателя, - радостно выдохнув, закончил Грэг.
- Ты украл карточку у матери?! – наконец, догадалась я. Я смотрела прямо в его «невинные» голубые глаза врущего ребенка.
-Да, - коротко ответил он, не смея вынести моего прямого взгляда. –Но пойми, у меня просто не было другого выхода! Нам нужны эти де…, - стало было оправдываться он.
-Какой позор, - от стыда я закрыла лицо в ладонями. Значит, покупая себе дорогие туфли, я невольно участвовала в воровстве. Поступок Грэга не укладывался у меня в голове. Обокрасть родную мать! Как это, вообще, возможно! Даже в своем нищем детстве, когда мне что-то очень-очень хотелось купить, мне никогда и в голову не приходило, что я могу так, без спроса взять последние деньги матери. И те деньги, на которые я купила билет до Майами – были моими, честно заработанными копейками. А тут? Подло…подло…Как можно начинать свою жизнь в Америке с ЭТОГО.
-Что?! Теперь ты осуждаешь меня?!
Я только растерянно покачала головой.
- И, что же нам теперь делать, без денег? – тихо спросила я.
- Мы едем домой. Ха-ха-ха! А я, было, хотел показать тебе Майами. Я не был здесь уже шесть лет. Провести по его знаменитым пляжам, оторваться вечером на танц-поле. Ха-ха-ха! А, оказалось, я даже не смог оплатить наш обед. Правда, забавно?
- Грэг, не надо без толку винить себя – этим не поможешь. Ты прав, Майами нам не по карману, мы чужие на этом празднике жизни. Так пропади он пропадом вместе со своим праздником! Пусть остаётся здесь, этот Майами, вместе со своими грёбанными пляжами, дискотеками и клубами. По правде, говоря, мне ничего этого не нужно. Я только хочу быть с тобой – вот и всё. Мы едем домой. Сколько нам предстоит ехать?
- Топливный бак полон. На всякий случай, я захватил с собой ещё две канистры – этого должно хватить с запасом. Если мы будем ехать не останавливаясь, делая привалы только на ночлег, путешествие продлиться не более суток. Завтра утром мы будем уже дома. Так что пока беспокоится нам не о чем, а там разберёмся.
США, Где-то в Центральной Флориде
Глава тридцать восьмая
Два пути
Чтобы добраться от Майами до затерянной хижине в забытой богом местечке под говорящим названием Маш, что в дословном переводе обозначает «болото» или «трясина», существовало два пути. Длинный путь описывал полуостров по побережью с юга - от Майами до мыса Ист-Кейп и, затем, следовал вдоль всего великолепного курортного побережья Мексиканского залива до залива Дэйн Бэй, где огромные паромы доставляли путешественников прямо в Санкт – Петербург, откуда до Маша было каких-то пятьдесят километров пути.
Короткий путь пересекал весь полуостров почти по диагонали, проходящий по наиболее диким, заповедным местам Флориды с её бескрайними болотами и непроходимыми лесами. Как всегда бывает, короткий путь оказывался тернистым, поскольку пролегал по диким заболоченным равнинам полуострова, где отсутствовала всякая цивилизация, и где на ее унылых дорогах едва ли можно было встретить хоть какой-нибудь мотель, где можно было бы поесть и отдохнуть. И, всё - таки, мы выбрали второй – «короткий», пересекавший полуостров по диагонали. Трудно сказать, что тогда повлияло на решение Грэга следовать именно по этому пути, скорее всего, на то были свои причины. Мы уже отъехали на порядочное расстояние к северу от Майами, так, что поворачивать обратно было бы глупо, и, потом, возвращаться обратно – плохая примета. Второй причиной, было то, что дом Грэга находился не в Санкт-Петербурге, а в самом центральном районе Флориды – северо-восточной части округа Харди, в так называемом районе великих болот самого большого озера Флориды - Окичоби, питающего своими водами всю Флориду (недаром же индейцы Хитчити прозвали это озеро Большая Вода).
Получалось, что, дорога от городка Тампа, огибающая одноимённую бухту с севера, вела, почти что, к самому дому. Была ещё и третья причина, очевидно, самая существенная – надвигался сезон дождей, обычно открываемый очередным ураганом, с милым женским именем, обычно сопровождаемым штормом и наводнением. Из-за того, что пришлось бы пережидать тропические бури, поездка по побережью могла затянуться на долгие недели, а то и месяцы. Вот почему, в это время года дорога, ведущая вглубь полуострова по её диким болотам и лесам, оказывалась даже более безопасной.
Дело в том, что настоящая тропическая буря - редкое явление во внутренних районах Флориды, обычно здесь она представляет собой сильную грозу с ветром, не более того, и не имеет той разрушительной силы, с которой она обрушивается на её побережье. Что касается бытовых неудобств из-за отсутствия цивилизации, то, разве могли они смутить двух юных и отважных искателей приключений, романтиков и любителей природы. Скорее это были лишь жалкие издержки за возможность увидеть всю красоту нетронутой первобытности тропической природы полуострова. Итак, вперёд в дебри Солнечного Полуострова – навстречу приключениям!
Глава тридцать девятая
Мохнатые лапки или В заповедных дебрях Флориды
Однообразный болотистый пейзаж утомлял зрение. Веки наливались свинцовой тяжестью, и, вскоре, запрокинув голову на спинку сидения, я мгновенно уснула, словно провалившись в небытие. Я проспала, по-видимому, не долго – во всяком случае, не более двух часов, когда мой сон был неожиданно и грубо прерван гудком автомобиля.
Я открыла глаза, спросонья ещё толком не понимая, что происходит. Сигналил Грэг. Путь нам преградила огромная фура, до верху нагруженная клетками с живыми курами, которая ползла по извилистому узкому шоссе, словно огромная черепаха, преграждавшая нам путь. Грэг сигналил ещё и ещё, но какофония куриного кудахтанья заглушала всякие гудки. Пух, обрывки перьев и грязь от кур летели прямо нам в лицо, заставляя нас кашлять. От зловонного запаха клеток, усиливавшегося липкой и влажной духотой надвигавшейся грозы, выворачивало наружу.
Крепко выругавшись, Грэг пошёл на обгон по встречной полосе. Наверное, тогда, когда ты так молод, ты не осознаёшь чувство опасности, выезжая на встречную полосу, потому, что в молодости ты кажешься себе бессмертным. Не осознавал этого и Грэг. Почему я не остановила его от этого безрассудного поступка – я не знаю. Может быть, тогда я ещё тоже не понимала ценности своей жизни, может быть, жизнь в двадцать два года мне тоже казалась бесконечной.
Грэг прибавил скорость и вскоре стал обгонять фуру, сигналя ей, чтобы она притормозила и дала возможность объехать её спереди. Но не тут то было. Вместо того, чтобы притормозить, водитель фуры, прибавил газу. Грэг не сдавался – он тоже нажал на газ. Началась смертельная гонка. Грэг снова сигналил, но водитель – фуры, на вид мексиканец, очевидно твёрдо решил доказать свою принадлежность к крутому мачо, показал из окошка кулак с оттопыренным средним пальцем и снова прибавил скорость. Бог знает, чем могла бы закончится эта гонка, если бы я вовремя не заметила, как другая фура двигалась навстречу. Осознание того, что через две минуты мы можем погибнуть, ударило меня, как разряд тока.
- Ст –о-о-о-о -й!!! – заорала по-русски я.
Грэг, в мгновение ока понявший значение этого интернационального слова, резко затормозил. Раздался визг тормозов. Мексиканец проехал вперёд, а мы свернули на обочину, чтобы немного прийти в себя от шока. Вдруг, я услышала, как впереди раздался какой-то глухой хлопок, а затем скрежет ломающегося металла. Я поняла – случилась авария. Мы повернули головы, чтобы узнать, что произошло.
Мои догадки оказались верны – мексиканец действительно попал в аварию. А произошло вот что: увидев наш Пикап, двигавшийся по встречной полосе водитель встречной фуры – холодильника (по иронии судьбы вывозивший куриные полуфабрикаты с той же птицефабрики, куда первый водитель вёз живых кур для изготовления куриных полуфабрикатов), увидев нас, начал тормозить, в то время, как мексиканец (с живыми курами), по инерции, продолжал двигаться на большой скорости, празднуя победу в импровизированной гонке.
Когда мексиканец заметил стоящую на дороге фуру-холодильник и начал тормозить, пытаясь свернуть на обочину, чтобы не столкнуться с рефрижератором в лоб – было уже поздно. К счастью, прямого удара удалось всё –таки избежать, что спасло обоим водителям жизнь – к счастью, оба они не пострадали, но от резкого торможения прицеп с живыми курами резко отклонило влево и, задев бок рефрижератора, грузовик оставил на нём порядочную вмятину.
От удара одна клетка с курами выпала прямо на дорогу, и в ту же секунду была подобрана мною. На вопрос Грэга «Что мы с ними будем делать?», я решительно ответила, что всё в жизни может пригодиться.
Не теряя более времени, наш маленький Пикап снова тронулся в путь. Проезжая мимо фуры, мексиканца, этого неудавшегося Шумахера, я с усмешкой показала ему клетку с курами, а торжествующий Грэг вытянул в окошечко Пикапа кулак с оттопыренным средним пальцем и показал его мексиканцу. Я только успела заметить, как в ответ, мексиканец, в бессильной злобе, погрозил нам кулаком.
Истинно говорят, что тише едешь – дальше будешь. Теперь в Пикапе нас было пятеро: я, Грэг, петух, и двое кур.
Должно быть, по случаю своего чудесного избавления от участи стать куриным полуфабрикатом, белый петух всё время не преставал победоносно кукарекать, чем до смерти раздражал Грэга. В конце концов, я догадалась поставить клетку в кузов, вместе с чемоданами и прикрыть ее брезентом. В темноте петух, наконец, угомонился и умолк, и мы вновь спокойно могли продолжить своё путешествие.
Мы ехали вот уже три часа, когда солнце, словно, устав безжалостно палить целый день, немного умерило свой пыл, и, остывая в багряных тонах, начинало склоняться на запад за кромку соснового леса. В тропической Флориде сумерки быстро переходят в полную темноту. Необходимо было срочно найти ночлег. Но где? По близости не было никакого жилья, только бескрайние сосновые леса простирались по обеим сторонам обочин. Это был самый малонаселённый внутренний район полуострова. Ночевать на обочине дороги, рискуя быть сбитыми в темноте случайным автомобилем было бы глупой затеей, а свернуть в лес по какой-нибудь проселочной дороге и заночевать там – просто не безопасно.
Несмотря на то, что это был сосновый бор, он совсем был не так безобиден и романтичен, как наш северный сосновый бор, где самым страшным ядовитым обитателем является гадюка обыкновенная, от укуса которой может умереть разве, что человек, имеющий аллергию на её яд. Нет, этот сосновый бор кишел рептилиями, по сравнению с которыми, наша лесная гадюка была бы просто наивным ужиком. Сосновый лес Флориды не только наводняли рептилии-эндемики, как-то: аллигаторы, Флоридские крокодилы, техасские гремучники, одной ядовито-кусачей компании было бы вполне достаточно, но и кишел самыми ужасными рептилиями, завезенными сюда любителями со всего мира: африканскими удавами, азиатскими питонами, достигающими здесь огромных размеров, гигантскими варанами с острова Комодо, индийскими очковыми кобрами и другими «милыми» созданиями. Эти новые для Флориды виды по происхождению были из тех везунчиков, которые, будучи привезенными, сюда в качестве домашних питомцев, сбежали от своих хозяев – самодуров и прекрасно акклиматизировались в теплом климате Солнечного Полуострова.
Поэтому мы с Грэгом решили продолжать ехать, пока хватит сил, в надежде, что на пути нам повстречается какой-нибудь населённый пункт, где можно будет передохнуть и что-нибудь купить поесть. К тому же, питьевая вода, которую захватил с собой Грэг, уже заканчивалась. Жажда с новой силой начала мучить нас, из-за жары пить хотелось постоянно и эти последние глотки воды, едва смочили наши пересохшие губы.
Мы ехали и ехали, но нигде не было видно даже одиноко-стоящей фермы – ничего, только непроходимый замшелый лес, перемежавшийся с заболоченными пространствами, да небольшие заболоченные озера, составляли дикий и однообразный пейзаж. Я было уже начала снова засыпать – так легче было перенести жажду, голод и усталость, навалившиеся на меня за этот бесконечный день, как до меня донёсся шум водопада. Где –то поблизости была вода!
Я открыла глаза и стала внимательно вглядываться, но никакого водопада нигде не было. Может быть, мне это просто показалось? Может быть, я схожу с ума от этой жары? Нет, я не ошиблась, я слышу воду! Но где? Я поделилась своими соображениями с Грэгом. Грэг остановил Пикап и прислушался. Теперь звуки падающей воды были явственно слышны со стороны сосновой рощи. Значит, там явно была вода. Но как до неё добраться?
- Послушай, Грэг, если там есть вода, значит должен быть подход к ней, - разумно предположила я. -. Ну, что-то вроде тропинки. Давай поедем медленно и будем внимательно все осматривать, может нам повезет, и мы найдем её.
- А если мы уже её проехали?
- Тогда повернём обратно от этого места и поедем искать там. Хотя, это маловероятно. Слышишь, шум воды будто приближается к нам – значит вода впереди, потому как ветер дует нам в лицо.
- А если никакой тропинки туда нет?
- Тогда я побегу на шум воды без тропинки, чтобы напиться и набрать воды, потому что я больше не могу терпеть!
- Нет, ты не знаешь этого леса, здесь могут водиться змеи или аллигаторы, да и потом, ты можешь заблудиться.
- Хватит, Грэг, я так хочу пить, что меня уже не остановит даже мысль о змеях и аллигаторах!
- Нет, давай поступим так: если мы не найдём тропинки, за водой пойду я. Поверь, я знаю эти леса лучше, чем ты, и готов к встрече с его обитателями. Как только я наберу воды, я дам тебе сигнал вот этой сиреной. Ты же будешь сигналить машинным гудком, чтобы я не заблудился и вышел обратно. Идёт?
-Идет, - ответила я, удивлённая разумным ответом взрослого человека, который несколько часов назад так глупо рисковал своей жизнью, словно мальчишка.
К счастью, мои предположения оказались верны. Мы не проехали и двести метров, когда Грэг заметил небольшую песчаную тропинку, ведущую от шоссе в сторону леса. Мы свернули на неё. Шум воды был всё ближе и ближе, я даже чувствовала её свежее дыхание. Вот мы объехали какое-то широкое и заросшее испанским мхом дерево, и нам открылась просторная лесная поляна, со всех сторон окруженная непроходимыми джунглями и примыкающей к ней каменными уступами возвышенности. Там, где вода маленького водопада подмыла камни уступа, образовалась огромная пасть пещеры, которая теперь грозно зияла своей чёрной пастью. Небольшой ручеёк водопада стекал с уступа возвышенности над пещерой и втекал в саму пещеру, пропадая там. Мы кинулись к воде и принялись с жадностью ловить ртом тоненькие разрозненные струйки воды, стекающие с облепивших уступ водопада вьющихся растений.
Утолив, наконец, жажду, мы стали обсуждать наш дальнейший план действий. Было ясно, что искать лучший ночлег, не было никакого смысла, и, потому, мы решили остановиться на ночь здесь. Грэг принялся собирать хворост, чтобы разжечь костёр, чтобы изжарить одну из наших куриц. Мне же было поручено жутковатое задание – свернуть птице шею.
Я подошла к клетке, чтобы выбрать одну смертницу. Мне было страшно смотреть в невинные глаза птиц, и, зажмурившись, я решила предоставить решить вопрос судьбе, выбрав птицу наугад. Я протянула руку в дверцу клетки и сразу нащупала теплую грудку птицы, которая тут же больно клюнула меня в палец.. Это была одна из куриц. В душе я радовалась, что моей жертвой оказался не петух, ведь он так славно радовался своему чудесному спасению, что погубить его теперь казалось просто подлостью. Треск ломаемых Грэгом сухих сучьев прекратился, и я увидела, что Грэг, уставившись на меня, застыл в напряженном внимании, даже звуки тропического леса, казалось на минуту, прервали свою какофонию, ожидая развязки. Отступать было слишком поздно…
…одним ударом я сломала несчастной птице шею о колено. Раздался противный треск, словно от сломавшейся ветки, – и шея птицы безжизненно повисла в неестественной позе, при этом курица всё ещё продолжала судорожно бить крыльями, словно хотела улететь. Я с омерзением отбросила трепыхавшуюся в судорогах птицу на землю и увидела, как мертвое тело принялось кувыркаться по земле, опираясь на крылья, словно детский волчок. Зрелище было жутковатое и неестественное. Наконец, мучения несчастной птицы прекратились, и тело застыло в скорченной позе.
Не в состоянии больше даже смотреть на убитую мною курицу, я предоставила Грэгу право приготовить «убиенную» мною курицу, а сама, захватив из чемодана чистое полотенце, мой любимый походный шампунь и чистую смену лёгкой одежды, я отправилась в сторону водопада, чтобы хорошенько вымыться после долгой пыльной дороги.
Весь этот невыносимо жаркий день во Флориде я мучительно прела в моём тяжелом шерстяном платье. Единственной мечтой было принять прохладный душ, и теперь это было возможно. Я уже, было, хотела раздеться и броситься под прохладные струйки водопада, когда неприятная мысль пришла мне в голову: «А что если, пока я тут буду намывать себе голову, Грэг возьмёт, да и смотается на машине вместе с моими чемоданами, документами и деньгами, и я так останусь, как дура стоять совершенно голая, посреди тропиков. Что тогда делать? Нет уж. Бережёного бог бережёт».
Я тихонечко подошла к Пикапу и оглянулась на Грэга. Тот отчаянно драл перья с курицы, ничего не замечая вокруг себя. Незаметным движением я вытащила ключ зажигания из машины. «Вот так ты никуда от меня не удерёшь». Чтобы не потерять его, я сняла цепочку от креста и продела ее сквозь отверстие ключа. Только тогда со спокойной душой я отправилась мыться.
Как только Грэг закончил титанический труд по ощипыванию куры, не теряя времени, он принялся потрошить её, хотя не имел толком никакого понятия, как это делается, потому, как всю свою сознательную жизнь ему приходилось покупать в супермаркетах уже разделанных кур Однако, он храбро принялся за работу, решив действовать так, как подсказывала ему интуиция, переданная ему от «предков-Семинолов», некогда разделывающих на этих землях своих диких индеек. Небольшим перочинным ножичком, который всегда находился в кармане его брюк, Грэг разрезал брюшко птицы, будто хирург, делавший кесарево сечение. Затем засунул туда руку, уцепившись пальцами за то, что ему попалось, и одним мощным движением он рванул внутренности, которые вывалились безобразной массой ему на ноги. Картина кувыркающейся курицы со свёрнутой шеей ещё стояла перед его глазами. Приступ тошноты подступил к горлу. С омерзением Грэг стряхнул внутренности с ботинок на землю и прикопал их песком, придавил всё это камнем, чтобы не привлекать назойливых мух, которые тут же начали слетаться на запах, и направился к ручью, чтобы смыть с себя остатки внутренностей и промыть мясо перед приготовлением.
Подходя к водопаду, Грэг услышал всплески воды, сопровождаемые странным фырканьем. К своему ужасу, тут он вспомнил, что с тех пор как он только начал ощипывать несчастную курицу, он так увлёкся, что потерял из виду Лили. Болезненное воображение Грэга тут же начинало рисовать одну картину страшнее другой: то огромные аллигаторы с пыхтением и фырканьем, крутясь вокруг своей оси деловито разрывая бедную девушку, то гигантская змея заканчивала заглатывать свою жертву и, теперь, пыхтя, вправляла свои разошедшиеся челюсти обратно. «Но почему она тогда не кричала?» Эта мысль немного успокоила Грэга, но тут же другая вновь заставила его вздрогнуть. «Возможно, она даже не успела».
Готовя себя к самому жуткому зрелищу кровавой развязки, Грэг прибавил шаг и вскоре оказался возле ручья. Не пугайтесь, к счастью, никакой кровавой сцены пожирания, Грэг там не увидел. Но то, что он там увидел, шокировало его не меньше.
У входа в пещеру, посреди водопада, под ниспадающими струйками воды стояла девушка, абсолютно голая, и, распустив длинные волосы, так, что они закрывали ей лицо, тщательно промывала каждую прядь своих золотистых волос. Мыльная пена сбегала по её волосам и скользила белыми липкими хлопьями по роскошным полным грудям и чуть выпуклому девичьему животу, будто своей пушистой тающей белизной желала подчеркнуть фарфоровую белизну безупречной кожи, и, подгоняемая озорными струйками водопада, нисходила по полным бёдрам прямо в прозрачную воду ручья, исчезая белым паровозиком лопающейся пены в черной пасти пещеры.
Зрелище обнаженной речной нимфы было настолько потрясающим и шркирующим одновременно, что Грэг застыл месте не в силах оторваться от него ни на секунду, словно пораженный стрелой амура молодой Аполлон, застывший при виде прекрасной богини Дафны.
Сказочная речная Наяда, казалось, не обращала на него никакого внимания, лихорадочно пытаясь смыть с волос упрямую пену шампуня, которая под слабыми струйками водопада упорно не хотела смываться. Наконец, разобрав запутанные волосы на две ровные половины, она откинула их назад от лица, чтобы промыть мыльное лицо. Затем, фыркая и отплёвываясь, лихорадочно принялась скрести лицо и голову пальцами, будто хотела вместе с грязью содрать с себя ещё и кожу.
Грэг никогда не видел такой необычной красоты у женщин, и, даже не представлял, что такая красота могла бы существовать на Земле. Это была красота, не поддающаяся современным стандартам и шаблонам, и, даже общепринятым представлениям о женской красоте. Это была необъяснимая красота, красота, почти граничащая с уродством, в своих противопоставлениях.
В её внешности, каким- то непостижимым образом, сочеталась детская хрупкость и невинность с соблазнительной сексуальностью взрослой женщины. Причем эта почти кукольная детскость в своем внешнем контрасте не противоречила её сексуальности, а скорее выгодно подчёркивала ее. Детские тоненькие ручки с крошечными, почти младенческими ладонями, нежная шейка, и подростково-угловатые плечики контрастировали с возбуждающе огромными полными грудями с соблазнительно выпуклыми розовыми сосками, широкими бёдрами с круглым выпуклым животиком и тонкой талией, словно предназначенными самой природой для рождения детей. Полные бёдра женщины плавно переходили в маленькие детские ножки, оканчивающиеся крошечной соблазнительной ступнёй с высоким подъемом. Грэгу казалось, что он сейчас же сойдёт с ума от этого зрелища.
Тщательно смыв с себя остатки дорожной грязи, юная «Дафна» открыла глаза и, увидев подле себя незадачливого «Аполлона», нелепо застывшего с лысо-розовой потрошеной курицей в вытянутой руке, словно он и впрямь был из мрамора, вдруг вскрикнула и стыдливо кинулась прятаться в пещере. Как вы уже догадались, этой речной Наядой была я, а Аполлоном конечно же Грэг.
- Межу прочим, в таких пещерах могут водиться змеи и аллигаторы, - стараясь сдерживать волнение, с тоном знатока добавил Грэг. - Так, что прятаться от меня в пещере не советую! – громко произнёс он. Я заметила, что его голос дрожал.
Через секунду он увидел, как его Наяда выскочила обратно из пещеры и беспомощно заметалась, ища иного, более безопасного убежища. Вдруг, она споткнулась обо что-то на дне ручья, и из её уст раздался душераздирающий вопль:
- А-а-а-й!!! Аллигатор!!! Меня ужалил аллигатор!!!
Грэг бросил взгляд на ручей, где были её ступни, но никого не заметил. Никакого аллигатора даже в помине тут не было, и не могло быть. Был самый разгар засушливого сезона и ручей обмелел так, что, едва покрывал камни, лежащие на его дне до половины, так что, не то что аллигатор или змея могли здесь разместиться, но даже пиявка едва ли могла свободно проплыть по нему. Какой аллигатор «ужалил» его спутницу в ногу - для Грэга оставалось загадкой.
- Покажи! Где?! Где?! – завопил Грэг, подскакивая ко мне.
-Вот! – простонала я, и подняла кровоточащую ступню из воды. Нога кровоточила от небольшого, но глубокого пореза на пятке. Края пореза были ровными, словно порез был нанесён бритвой или ножом, но ни в коем случае не зубами аллигатора или змеи. Это успокоило Грэга. «Значит, она порезалась о какой-то мусор в ручье. Но обо что?». Грэг принялся внимательно осматривать камни в ручье, тут его внимание привлек какой-то серебристый предмет, лежащий под большим камнем. Грэг отбросил камень в сторону. К его удивлению, перед ним лежал железный кухонной топорик из нержавеющей стали.
-Вот обо что ты порезалась!
Грэг раскопал песок и вытащил порезавший меня предмет из воды. Блестящий кухонный топорик победоносно алел в лучах заходящего солнца.
-Что это?
- Похоже, на кухонный топорик.
-Это, понятно, но какого чёрта кухонный топорик делает здесь, в ручье?
-Да, какая разница. Наверное, кто-то из туристов потерял его. Смотри, он из нержавеющей стали, и, почти целый. Такой томагавк стоит около двадцати долларов. Превосходно, а я как раз собирался разделывать курицу. Этим тупым ножом я только перерезал себе все руки, пытаясь разрезать курицу. Он не режет, а рвёт мясо. Давай его возьмём с собой, дома всё пригодится.
Сказочная речная Наяда, казалось, не обращала на него никакого внимания…
- Делай, как знаешь, Грэг, – махнула я рукой.
Грэг обернулся, я переоделась уже в шорты и заканчивала застёгивать последнюю пуговицу лёгкой плиссированной рубашки. Пока я лихорадочно воевала большой расческой со спутавшимися волосами, которые после мытья в мягкой воде ручья торчали одуванчиком, образуя наэлектролизованный золотистый ареол вокруг головы, что никак не хотел опадать, Грэг уже успел промыть курицу в ручье, насадить её на вертел и развести огонь.
Грэг равномерно покручивал вертел, на котором кружилась тощая курица, когда я вспомнила про ключи зажигания, всё ещё висевшими у меня на цепочке. «Конечно же, Грэг никак не мог не заметить их, когда застал меня там, у ручья. Но, почему он ничего не сказал? Может, он действительно ничего не заметил. Или же только притворяется, что ничего не заметил? Теперь это не важно. Нужно вернуть ключи на место». Стараясь не привлекать к себе внимание, я не заметно вставила ключи обратно.
Сладковатый аромат жареной курятины начинал распространяться в воздухе, приятно щекоча наши изголодавшиеся по нормальной пище желудки. Как это бывает в тропическом поясе, сумерки опускались стремительно. Солнце, словно огромный красный шар, опускалось за кромку черного леса, отбрасывая последние красноватые лучи на поляну. И вот уже мириады цикад затянули свою бесконечную песнь, приветствуя наступающую ночь. Жара спала, и мы наслаждались приятным теплом заходящего солнца, которое, словно устав жечь за долгий тропический день, ласкало своими теплыми лучами.
Вдруг, меня привлек какой-то шелестящий звук, доносившийся со стороны пещеры. Поначалу, я подумала, что где-то шелестит листва, возбужденная ветерком, но звук становился все сильнее и настойчивее. Я взглянула в сторону пещеры, свет заходящего солнца сюда уже не доходил, и её черная пасть уже почти погрузилась в темноту сумерек, так что я едва могла различить её очертания. Но даже при таком скудном освещении было видно, как из пасти пещеры валил зловещий черный дым и, непостижимым образом, исчезал высоко в небе. Картина была жутковатой, и вполне соответствовавшая описанию входа в преисподнюю. Меня охватил суеверный ужас.
Грэг, что это, что это?! Там! Там! Что-то ужасное! – Прячась за Грэга, я указывала на пещеру.
Это калифорнийские ушаны покидают своё логово, - спокойно ответил Грэг, глядя на странный дымок
-Калифорнийские ушаны? Кто это такие? – удивилась я.
-Это разновидность летучих мышей, обитающих по всему тропическому поясу Северной Америки, - пояснил Грэг. - Сейчас летучие мыши выходят на охоту. Нам их нечего бояться. Ушаны питаются исключительно насекомыми – ночными бабочками, мотыльками и другими мелкими тварями, к числу которых мы явно не относимся. Единственный вред, который они нам могут причинить – это хорошенько обгадить нас сверху. Так, что давай, чтобы не оказаться под градом их фекалий, лучше перенесём нашу стоянку подальше от их пути, под дуб, где стоит наш Пикап.
Мы перенесли наши вещи под одиноко стоящий огромный дуб, и заново развели костёр, чтобы завершить нашу стряпню. Вот уже тоненькая огненная кромка солнца скрылась за лесом, воцарилась мучительная темнота, а бесконечный поток летучих мышей все продолжал и продолжал покидать пещеру. Наконец, Грэг торжественно объявил, что курица готова. Осторожно сняв ее с вертела, Грэг топориком разрубил её на четыре части и положил в бумажные тарелки. Голодная, я с жаром набросилась на дымящееся мясо, но тут же отпрянула – мясо было совершенно несолёным.
- Подожди, у меня в багажнике, кажется, есть соль. Я прихватил серебряную солонку в этом проклятом ресторане. Надо же было как-то отомстить этим жадным макаронникам. Ха-ха-ха! Сейчас принесу.
Вдруг, меня привлёк какой-то шелестящий звук, доносившийся со стороны пещеры.
Я осталась одна у костра, со страхом вслушиваясь в ночные звуки, доносившиеся из черной чащи тропического леса. Вот, где-то поблизости ухает ночная птица, должно быть, сова, вот ещё какая-то непонятная птица затянула свою громкую печальную песнь, словно плачь ребёнка. Возле костра вьется большой, но глупый мотылёк, громко шурша крыльями, и падает в самое пекло костра, вот ещё какой-то громкий шорох доносится из кроны дуба, будто кто-то скачет по его ветвям, слышится непонятное стрекотание, переходящее в писк. Может это ночная белка – летяга? Я слышала, что они могут водиться в лесах Северной Америки. Вскочив, я подняла голову. В кроне никого не было.
Грэг вернулся с небольшой солонкой в руках и собирался, было посолить свою порцию, как, вдруг, закричал:
- А где мая куриная ножка, которая только что лежала здесь?
-Не знаю, я не брала. Вот моя порция.
-Тогда где она?
- Может, ты её взял сам и забыл где-то.
- Я не брал! – возмущенно закричал голодный Грэг.
-Ну, в самом деле, ты что думаешь, что я проглотила её, пока ты бегал за солью или припрятала от тебя в песке. На, бери мою.
Тут я уже было, собиралась отдать ему свою куриную ножку, когда увидела, что из темноты к моей куриной ножке тянется мохнатая лапка какого-то зверька. Я замерла, наблюдая, что будет дальше. Вот показалось чьё-то пушистое плечико, и на свет костра из темноты вынырнула… огромная крысиная морда. На нижней ветке дуба, зацепившись по-обезьяньи своим длинным лысым хвостом, свесилась огромная крыса, которая, схватив мясо зубами, кинулась с проворством белки по ветке в сторону ствола, чтобы сбежать со своей добычей наверх.
Бешеный опоссум
- А-а-а-й!!! Крыса! Огромная и белая! Это она украла мясо.
- Где? Где? Какая крыса? Ах, вот оно что! Да это же опоссум! От меня не сбежишь, приятель! Ну, крысиная рожа, держись, я покажу, как таскать у меня еду!
Грэг кинулся к стволу дуба, чтобы перекрыть зверьку отступление. Видимо НАШ опоссум оказался не из робкого десятка: вместо того, чтобы хлопнуться в обморок и, высунув язык, притвориться дохлым, как это часто поступают его пушистые собратья, наш воришка, видимо, решил бороться до конца за свою добычу Застигнутый врасплох, опоссум, чуть было не выронил свою тяжёлую ношу, но, подцепив когтями мясо, в последний момент, поймал куриный окорочок, когда тот уже выскользнул и стал падать вниз. Грэг, не растерялся и схватил куриную ножку за торчащую косточку и потянул на себя. Зверёк – на себя. Под действием явно превосходящих сил противника, опоссум свалился вместе со своей добычей, успев всё-таки зацепиться хвостом за ветку дуба, но даже тогда не отпускал куриную ножку, когда Грэг растянул его во всю длину, пытаясь вырвать окорочок из цепких лапок рассерженного зверька. Огрызаясь и кусаясь, зверёк яростно отбивался, впившись когтями в мясо. Грэг не уступал и вовсю дрался с опоссумом, пытаясь вырвать у него уже изрядно потрёпанный кусок мяса. При виде этой баталии между голодным человеком и голодным опоссумом нельзя было не расхохотаться.
- Ха-ха-ха! Да, оставь ты ему мясо. Грэг, Грэг, отпусти бедного зверька, он тоже хочет есть.
-Ну, уж нет. Это моя курица, и я тоже хочу есть! – возмущенно завопил Грэг.
- Грэг, а вдруг он бешенный?! Лучше отпусти ему курицу, а то покусает! – закричала я в испуге.
-Как бы не так, когда я голоден я тоже бешенный и сам кого хочешь покусаю!
-Грэг отпусти…, - но Грэг не слушал меня и продолжал драться за курицу.
Тут произошло то, что и следовало ожидать. Под воздействием силы растяжения опоссума и Грэга, куриная косточка выпала из окорочка и осталась в руках Грэга, а все остальное в цепких мохнатых лапках зверька, который, не растерявшись, схватил мясо в зубы и с проворством обезьяны, начал карабкаться по стволу дуба – и был таков. Грэгу же оставалось только глупо созерцать куриную кость, оставшуюся в его руках, которую Грэг с досады швырнул во вредного зверька.
- Ха-ха-ха. Ну, что отобрал? Ладно, Грэг, иди есть, остались ещё две куриные грудки. Этого с лихвой хватит нам на двоих.
- Как же хватит, - недовольно буркнул Грэг, - я с детства ненавижу белое мясо.
- Говорят, белое мясо намного полезнее, в нём меньше холестерина, чем в красном. Так, что считай, что опоссум избавил наши бедные сердечки от дозы вредного холестерина.
-Э-э-э! – покачав головой, вздохнул Грэг.
Из кроны дуба доносилось смачное чавканье, «бешенного» опоссума, уплетающего заднюю половину нашей курицы, которого, по-видимому, нисколько не заботил вопрос о вреде холестерина на его маленький организм.
- Ха-ха-ха! Честно говоря, тоже не люблю белое мясо, но как понимаешь, другого ужина у нас не предвидится, а забивать другую курицу я не буду, даже не проси.
Но, голодный Грэг, больше не слушал меня, он, как и опоссум, также смачно уплетал свою куриную грудку, и не закончил до тех пор, пока не обгладил всё до последней косточки. Я сняла кожицу со своей порции и съела её, больше есть мне не хотелось. Остальное я отдала Грэгу.
Смертельная усталость от этого самого длинного в моей жизни дня, продлившегося тридцать два часа, и полного событий, отбила аппетит, и, навалившись свинцовой тяжестью, придавила к земле. Я легла на песок ногами к костру, и тут же уснула. События минувшего дня, контрастируя, сменяли друг друга, словно в идиотском фантастическом кино. Морозная зима, с пронизывающим ледяным ветром, сменялась знойным летом. Палящее солнце, почему-то, жгло голову посередине морозного зимнего дня, невесть каким образом, вдруг наступившей зимы. Моя убогая комната в хрущёвской квартире расширялась с помощью зеркал до просторного кабинета дедушки Баркли. Вот и сам дедушка Баркли сидит в своём инвалидном кресле в одном из зеркал и отрицательно качает головой, дескать: «Нет, никогда мы больше не увидимся», хотя самого дедушки нет в его кабинете, а только его отражение. Нет, это не он. Вместо него я вижу, мою плачущую мать, я, даже слышу её плачь, как будто, она прощается со мной навсегда – она тоже исчезает, в глубине зеркал. Боже, какой мучительный сон. Поскорей бы он кончился.
Вздрагивая, я просыпаюсь. Но не в свое комнате. Всё то же, пламя костра догорает в последних отблесках углей, ещё один пузатый и глупый мотылёк вьется возле смертельного пламени, и, обжигая крылышки в уже догорающих красноватых искрах, кувыркается на горячих углях, заживо поджариваясь. «Неужели и этот маленький мотылек летел в поисках любви на свет луны, но луны нет, стоит непроглядная ночная тьма, и он, летя навстречу тому единственному свету, который отбрасывает пламя костра, надеясь там найти свою пару, так глупо погибает. Кто знает? Может, я тоже прилетела сюда, как этот мотылек на свет пламени. Может, и мне суждено будет погибнуть здесь, в далекой и чуждой стране, погнавшись за иллюзорной мечтой о человеческом счастье, которого на этом свете не существует, и не могло существовать ДЛЯ МЕНЯ. Может, я уже влетела в горящее пламя огня, из которого нет возврата обратно». От тяжёлых раздумий новая волна усталости навалилась на меня, и я, словно провалившись в черную бесконечную бездну, забылась глухим тяжелым сном.
Покончив с сытным куриным ужином, Грэг почувствовал, что его начинало клонить ко сну накопленная за день усталость. Глаза слипались. Грэг знал, что оставаться спать на земле в тропическом лесу, кишащим смертельно опасными для человека тварями, было равнозначно самоубийству. Поэтому необходимо было предпринять все меры, чтобы обезопасится от них. Когда Грэг ехал в Майами, вместо постели, он вполне мог обходиться сиденьем автомобиля, где спал в позе зародыша, накрывшись теплым шерстяным пледом, который заменял ему и подушку и одеяло. Но теперь, глядя на спящую возле костра прелестную спутницу, он понимал, что девушка вряд ли захочет спать сидя, и, если её разбудить сейчас, то она вряд ли заснёт снова в этом темном и страшном лесу, наполненным ночными звуками.
Не желая будить свою спутницу, он решил устроить более удобное ложе для двоих, чтобы затем незаметно перенести на него спящую. Как же его устроить? Где спать – вопрос не стоял. Вдвоем они могли разместиться только в кузове Пикапа. А, если натянуть брезент, то получится вполне сносная палатка, в которой можно было спокойно спать, не опасаясь быть съеденными аллигатором. Отлично! Был ещё один вопрос – как освободить кузов автомобиля от багажа, ведь для этого необходимо было заново выгрузить тяжёлые чемоданы и мопед. К счастью, мопед был загружен в кузов последним, и Грэг осторожно снял его с кузова и поставил на землю рядом, привязав для надежности металлическим шнуром к бамперу, чтобы не украли. Но что делать с чемоданами? Мысль, что придется снова тягать их, Грэга не прельщала. Тут к нему пришла блестящая идея, как избавиться от чемоданов, не выгружая их. А, что если перетащить чемоданы на передние сидения Пикапа, а клетку с курами разместить на крыше. Грэг так и сделал. Сняв кожанные чехлы с сидений, которые могли пригодиться для подстилки, Грэг перетянул чемоданы и установил их в вертикальном положении на сидениях, для надежности привязав веревкой к спинке, чтобы они случайно не опрокинулись вперёд. Клетку с курами он установил на крыше, привязав ее прямо за крышу. Кузов был освобождён. Оставалось только устроить постель поудобнее.
Грэг расстелил снятые чехлы на холодном металлическом полу кузова Пикапа. Ложе получалось жестким и неудобным, но тут, в голову Грэга пришла блестящая идея: зачем было спать, мучаясь на холодном жёстком полу кузова, когда рядом росло сколько угодно превосходного мягкого материала – испанского мха, который испокон веков используют, как набивочный материал.
Но была ещё одна проблема –этот необработанный мох ни в коем случае нельзя было использовать в качестве подстилки для сна, и, как истинный семинол, с детства выросший в дебрях Флориды, Грэг хорошо знал это. Почему? спросите вы. Сейчас расскажу: дело в том, что, несмотря на свою внешнюю привлекательность в качестве материала обивки, свежий испанский мох, только что снятый с дерева, буквально кишит самыми разнообразными насекомыми, начиная от кусачих муравьев и заканчивая клещами и блохами, которые искусали бы вас до крови, если бы вы вздумали провести на нём ночь.
Однако у Грэга был превосходный план, как избежать этой неприятности и выспаться на мягком теплом ложе. Этим мхом можно было набить клеёнчатые чехлы, словно матрасы, и, плотно застегнув их молнией, спокойно спать на мягких удобных подстилках всю ночь. Плотная клеёнчатая кожа не пропустила бы мелких обитателей наружу, а теплый мох согрел бы их в холодную ночь.
План был превосходен. Оставалось только достать мох с дерева. Эта задача оказалась совсем несложной. К счастью, мох рос совсем не высоко, и его можно было достать даже рукой. Грэг обобрал весь мох, росший на нижних ветках дуба, который он мог только достать – этого оказалось вполне достаточно. Старательно набив им чехлы, он сделал из них своеобразные подстилки, затем постелил их на дно кузова, так, что получилась вполне удобная постель.
Стараясь не разбудить спящую, Грэг осторожно перенёс её в кузов и положил на импровизированную постель, накрыв своим шерстяным пледом, как одеялом. Тут его внимание привлекла меховая шуба из каракульчи, и, не найдя более разумного применения ценной вещи, он, не долго думая, приспособил её в качестве верхнего одеяла, прикрыв ноги спящей, поскольку, даже в тропическом климате Флориды, в это время года ночи бывают довольно прохладными. Затем он достал из бардачка странный светящийся прибор, напоминавший не то небольшой обрез винтовки, не то странного вида старинный пистолет и вышел на улицу. Нажав, небольшую кнопку на приборе, Грэг, пригнувшись к земле, стал обходить автомобиль, очерчивая одним концом прибора линию вокруг автомобиля, которая струилась из прибора в виде тончайшей закручивающийся в спираль проволоки, испускавшей странное неоновое свечение. В самом деле, зачем он это делал? Может, это был какой-то ритуал, призванный огородить себя от злых духов леса, которые активизируются в ночное время. Так оно и было, но только бесплотных духов и демонов опасался Грэг в ночном лесу, нет, в лесу водились вполне реальные твари, которых надо было действительно опасаться. Этими тварями были аллигаторы и змеи, ядовитые сороконожки и скорпионы, питоны и вараны и прочие, опасные для человека создания, которые, безмерно расплодившись за последние десятилетия, наводняли болота и леса полуострова. Единственным средством как-то защититься от этих смертельных тварей был проволочный эквалайзер, прибор, способный небольшим разрядом электрического тока отпугнуть непрошенных ночных гостей. Ну, вот, всё было готово, и светящаяся пружина, излучая таинственный неон, опоясала место нашего ночлега. Теперь можно было ничего не опасаться и спокойно уснуть под надежной охраной чудесного прибора.
Глава сороковая
Ночь в лесу
Вдалеке послышались раскаты грома, предвещавшие наступление сезона тропических муссонных дождей. Хотя в черном небе время от времени виднелись вспышки молний и раскаты грома, на землю не выпало ни единой капли дождя. Вода, попросту, не доходила до земли. Испаряясь на полпути в высушенном за сухой сезон воздухе, она, в виде пара, поднималась наверх, скапливаясь там в виде грозовых облаков, образовывала гигантскую воронку, которая, набрав силы, обрушивалась на полуостров всей яростью тропического ливня, часто сопровождаемого ураганами.
Грозу без дождя во Флориде часто называют «сухой» грозой. Часто такие «сухие» грозы служили причиной страшных лесных пожаров, уничтожавших целые гектары вековых лесов Флориды. Такие грозы обычно предшествовали сезону тропических бурь. «Господи, только бы не было бури, пока мы не приехали домой», - подумал Грэг.
Абсолютная темнота, царившая под брезентом, то и дело прерывалась вспышками молний, а равномерное дыхание спящей – усиливающимися раскатами грома.
В кузове было тепло и душно, и от этой духоты ещё больше клонило ко сну. Но мысль о надвигавшейся буре, не давала Грэгу спокойно уснуть. Будучи религиозным человеком, Грэг был богобоязнен и опасался, что разряд молнии мог убить его во время сна, и таким образом отправить к Создателю его грешную душу, что называется, «без покаяния».
Грэг встал на колени и, молитвенно сложив ладони, принялся шептать «Отче наш», то и дело прерывая молитву личными просьбами. «Отче наш, еже еси на небеси… - Господи, пусть буря не застигнет твоих бедных путников, на дороге к дому… Да , будет воля твоя…И прости нам долги наши, - Боже милостивый, умерь гнев моей матери за те пять тысяч, что потратил её блудный сын без спроса, - яко же и мы прощаем должников наших. И не введи во искушение, да…»
… Вспышка молнии озарила прелестную фигуру девушку, которая лежала теперь, почти что скинув с себя одеяло и раскинув в стороны руки, так что легкая рубашка, нелепо скрутившись, почти оголяла её полную грудь.
«Во искушение… искушение…», -замямлил про себя Грэг, -«… вот, оно, искушение Но какое оно сладостное…это ис…» –Промелькнуло в голове у Грэга, и тут же раскат оглушительного грома заставил Грэга содрогнуться, ужаснувшись греховностью своих мыслей. В испуге Грэг торопливо прошептал: – …да избавь нас от лукавого. Аминь.
Упругие капли дождя забарабанили по брезенту, переходя в шум тихого дождя. Грэг вздохнул с облегчением – значит, бури не будет, это всего лишь обыкновенный дождь. Стараясь не разбудить меня, Грэг тихо лёг рядом, поплотнее накрыв меня и себя одеялом, и, обняв меня, словно ребёнок плюшевого мишку, тут же заснул, измученный накопившейся за день усталостью.
Мы спали в объятиях друг друга, мертвым, глухим сном без сновидений, который обычно бывает у людей после выполненной тяжёлой работы. Мы не слышали и не ощущали, что происходило вокруг, мы не видели даже сны, нас не мучили мысли, наше сознание, казалось, было отключено и тоже отдыхало, только ощущение тепла от прикосновения друг к другу было единственным нашим чувством, заполнявшим образовавшуюся пустоту.
Дождь неожиданно кончился, и огромный месяц, показался в прояснившемся от туч небе. Хор цикад возобновил свою прерванную дождем песню. Парило. В лесу было душно и сыро. От земли поднимались влажные испарения, наполняя воздух бесчисленными ароматами тропических растений, омытых дождевой влагой. Даже малейшего ветерка не было, чтобы разогнать сгущавшийся в воздухе тяжелый сырой туман.
Но что это? Как будто послышался шорох листьев. Может, это живительный ветерок, заставляет шелестеть листву. Но, нет, по-прежнему душно, воздух, как будто стоит, скованный туманной дымкой. Широкая поляна ярко озарена лунным светом, на дубе не колышется даже листок. Вот, опять шорох. Господи, да это в кустах. Неужели, опять опоссум. Нет, вот он, в своём родном дупле, одуревший от сытости, выглядывает наружу своими маленькими вредными глазками. Шорох всё ближе и ближе.
Вот кусты раздвинулись, и на поляне появился…варан. Это был небольшой варан, точнее подросток варана, длиной около метра, от головы до кончика хвоста. Молодой варан, который ещё носил своё пестрое детское одеяние, свидетельствующее о том, что он не достиг ещё своего настоящего размера, и, потому, было трудно определить, к какому виду он относится, потому, как у различных видов варанов, не достигших взрослого состояния, пестрые окраски молодых особей довольно таки схожи между собой. Похоже, что-то сильно привлекло его на поляне, что заставило покинуть его свою безопасную нору и выбраться на поляну, где он мог легко сделаться жертвой ночных хищных птиц.
Судя по уверенной поступи варана, было ясно, что он знает куда идёт. Периодически он останавливался, поднимая голову и пробуя языком воздух, и, убедившись в правильности выбранного направления, следовал дальше. Неужели нашим спящим героям грозит серьёзная опасность? Вряд ли, варан такого размера, обычно не нападает на человека, поскольку не видит в нём потенциальной добычи. Наоборот, даже огромный Комодский варан, предпочитает не связываться с человеком, и при первой возможности старается удрать от него.
Вообще, свирепость варанов во многом преувеличена, благодаря голливудским фильмам, где варану отводится роль Годзиллы, свирепого убийцы, заживо разрывающего и пожирающего свою жертву, предварительно обезвредив её своим ядовитым укусом. Случаев нападения самых больших Комодских варанов на человека, даже на их родине - острове Комода насчитываются буквально единицы, не говоря уже о Флориде, где был зарегистрирован только один такой случай, когда человек был укушен вараном и то, по вине человека, который загнал, несчастную рептилию, что называется, «в угол». На самом же деле, во Флориде, неповоротливый варан крайне редко нападает на живую добычу как – то: оленей, диких кабанов – пекари, домашних животных, которых, в большинстве случаев, ему просто не удается догнать. Да ему просто незачем это делать. Зачем рисковать шкурой, и тратить силы, гоняясь за проворной добычей, когда можно найти более обильный обед, не рискуя при этом получить рогом или клыком в пузо.
Основной пищей варана во Флориде является падаль, и прочие разнообразные отбросы, которые в изобилии ему удается отыскать вблизи ферм, свалок мусора, и даже в мусорных бачках жителей, а так же крысы, наводняющие подобные места. Таким образом, варан во Флориде прочно занял почетное место санитара. И, действительно, наш варан не проявлял никакого интереса к стоящему под дубом, Пикапу. Его больше интересовало то, что было закопано в песок. Мощными крючковатыми когтями варан принялся раскапывать влажный песок под камнем, где Грэг закопал куриные внутренности. Песок летел в разные стороны. Варан так увлёкся своей работой, что не заметил, как со стороны ручья к нему приближается другой, более опасный монстр … настоящий Флоридский аллигатор. К счастью для наших спящих героев, и это чудовище оказалось всего лишь шестидесятисантиметровым детёнышем, не представлявшим для них никакой опасности.
Несмотря на превосходящий размер соперника, маленький аллигатор храбро шел навстречу противнику, твёрдо намереваясь отобрать его добычу. А, ничего не подозревающий варан, все продолжал рыть и рыть, отбрасывая комья песка прямо ему в морду. Такого оскорбления король Флоридских болот, пусть даже маленький, не мог вынести. Маленький крокодильчик считал себя хозяином ручья и не мог допустить, чтобы кто –то охотился на его территории. Наконец, добравшись до куриных внутренностей, варан, опустив голову в яму, стал смачно заглатывать их, встряхивая головой, чтобы наполнить небольшой мешок на шее, как тут же был атакован сердитым малышом.
Варан опешил. Куриные потроха вывалились у него изо рта. Далее сценка напоминала битву двух динозавров в лучшие времена Юрского периода, только в миниатюре. Противники стояли друг против друга, шипя и раздуваясь, словно хотели оценить размеры друг друга. В весовой категории крокодильчик явно проигрывал противнику, но и только. Нервы варана сдали первыми, потому, как вараны, вообще, отличаются трусостью. Варан попятился назад, а затем, забавно подскочив на задних лапах, кинулся прочь. В этот момент он был атакован свирепым малышом сзади. Варан, не долго думая, отбросил хвост, в который вцепился крокодильчик, благоразумно рассудив, что лучше лишиться хвоста, чем жизни, и с позором голодранца побежал прочь. Таким образом, к трофеям храброго крокодильчика, помимо куриных потрохов в придачу достался ещё и извивающийся хвост варана.
Вам покажется это удивительным, что варан отбросил хвост, подобно обыкновенной ящерице, ведь всем известно, что вараны – эти самые крупные ящерицы не отбрасывают своих хвостов. Это утверждение верно, но только по отношению ко взрослым особям, которые могут постоять за себя. В отношении молодняка – это не так. Зачастую детеныш отбрасывает свой хвост, когда ему грозит серьёзная опасность. Этот удивительный атавизм, доставшийся варанам от их предков-ящериц, сохраняется только до определённого возраста, пока варан не сменит свой пестрый детский наряд, на постоянный окрас, характерный для его вида.
Вот и крокодильчик, насытившись, покинул поле битвы. Было ещё много чего этой ночью, что мы не могли видеть и слышать, погружённые в сон. Какая то большая ночная птица атаковала клетку с курами, намереваясь достать себе добычу. Мы, даже не слышали, как отчаянно кричал петух, призывая на помощь, как яростно хищная птица хлопала крыльями, зацепившись когтями за прутья клетки, как клетка с грохотом полетела на землю, чуть было, не разбив лобовое стекло машины. Наконец, сова, поняв тщетность своих попыток, улетела, оставив лежать клетку на земле. Мы не могли видеть, как привлеченный легкой добычей, техасский гремучник медленно подбирался к лежащей на земле клетке с курами, но, получив разряд тока, тут же отпрянул и уполз прочь.
Глава сорок первая
Утро
Вот и эта мучительная ночь, казавшаяся бесконечной, закончилась. На востоке показалась нежно-разовая заря, осветившая поляну удивительным неземным светом, который разогнал душные испарения ночного дождя. Приветствуемое гомоном тысяч птиц, из-за кромки леса торжественно поднималось огромное огненное солнце. Бриллиантовыми россыпями играли струи водопада в его ярких лучах. Наполненный утренним светом воздух, дышал прохладным кислородом, выделяемым зелёной массой растений, и, настоянный на ароматах терпких тропических цветов, казалось, звенел, от кристальной чистоты.
Омытые ночным дождем растения, воспаряли каждым своим листочком и жадно тянулись к живительному свету. Венчики удивительных цветов, что закрытыми дремали всю ночь, раскрылись, встречая народившееся солнце, и изумрудные колибри деловито шныряли между ними, собирая сладкий нектар в свои крошечные зобики, чтобы накормить своих невидимых, крохотных птенчиков.Яркие тропические бабочки пёстрой толпой осадили пересыхающую лужу, оставшуюся после дождя, и пили минеральный раствор, обмакивая в грязь свои хоботки, и распахнув, удивительно пестрые крылышки, прогревали их в нежных лучах восходящего солнца. Ошалевший петух, не переставая, кукарекал, уже в сотый раз, приветствуя утро, а может, просто радуясь своему очередному чудесному спасению.
Уставшие, мы всё продолжали спать в своём душном, тёмном кузове, не подозревая о наступающем новом дне. Мы лежали рядом, обхватив друг друга руками, словно дети, точно так, как нас застал сон.
Только когда солнце высоко поднялось над лесом, и снова начало обжигать своими палящими лучами брезент, просачиваясь через плотную ткань, Грэг проснулся, но боялся даже пошевелиться, стараясь не разбудить свою спутницу, которая мирно спала в его объятиях. Горьковатый запах полынного шампуня в её волосах, заполнял душное пространство, а мягкие золотистые волосы приятно щекотали ему лицо, заползая в ноздри и глаза. Грэг вдыхал чудесный карамельный аромат, воздушных волос, которые невесомой золотистой паутинкой обволакивали его лицо, точно живые. Теплое, нежное тело совсем ещё юной женщины, было мягким, словно самый лучший в мире бархат, только огромные груди были упругими и прохладными – это чувствовалось даже сквозь плотную ткань её рубашки.
По-детски нежное лицо немного бледно. Пухлые губки её приоткрытого рта похожи на распускающийся бутон карминовой розы. Дыхание её ровное. «Теперь я точно попаду в ад», - подумал Грэг, и сердце его бешено забилось, - «но как сладок грех искушения, и нет возможности ему сопротивляться». Не в силах более сдерживаться, Грэг нежно прикасается губами к её губам. Вот, кажется, она пошевелилась и просыпается, Грэг снова закрывает глаза, делает вид, будто он спит.
Моё пробуждение было неожиданным, будто кто-то внезапно включил моё сознание, как электрическую лампочку. Впервые секунды я ничего не могла понять. Где я нахожусь? Как я сюда попала? Я помнила только, что заснула, прямо на земле, возле догорающего костра. Ну, конечно, мотылёк, там был ещё какой-то мотылёк, который никак не давал уснуть. Значит, Грэг перенёс меня сюда, когда я уже спала. Значит, это он лежит рядом и дышит мне прямо в нос. Грэг всё ещё спал, и я не хотела потревожить его сон, и, потому лежала, не шевелясь, закрыв глаза. Под одеялом становилось невыносимо жарко, но вставать не хотелось. Я снова открыла глаза, взгляды наши встретились. В следующую секунду мы бросились в объятья друг к другу, и наши губы слились в долгом поцелуе.
Шокированные своим неожиданным поступком, мы растерялись, не зная, как себя следует вести. Почему –то нам обоим было стыдно, будто мы совершили какой-то предосудительный поступок, за который придётся перед кем-то отвечать. Но время летело, было почти девять, а до дома нужно было добраться до заката. На завтра было объявлено штормовое предупреждение. Буря могла разыграться даже этой ночью. Терять время было нельзя, а нужно ещё заново уложить вещи в багажник. Не медля более, мы собрали вещи, и наскоро позавтракав компотом – растворённым соком лаймов в воде, снова отправились в путь.
Глава сорок вторая
Хижина «миллионера»
Снова прохладный ветерок обдувает мои волосы. В этот час на шоссе машин мало, и мы мчимся напролет, вперёд, только вперёд, без остановки. Однообразный пейзаж болот и лесов незаметно сменяется цивилизацией.
Вообще во Флориде трудно понять, где заканчивается дикая природа и начинается цивилизация. Зачастую эти границы так условны, что трудно поверить, что они вообще существуют. К примеру, вы спокойно можете повстречать посреди оживленного мегаполиса нежащего на выстриженной траве аллигатора, который обитает в каком-нибудь местном пруду, и местные жители подкармливают его, как это делают у нас старушки с городскими голубями, или же обнаружить настоящий заповедник дикой природы, прямо посреди космодрома на мысе Канаверелл, откуда запускаются все американские Шатлы. Много удивительных примеров безззаветной любви Флоридцев к природе можно встретить по всему Солнечному Полуострову, но речь сейчас не об этом…
Мы едем дальше. Всё чаще и чаще на горизонте видны банановые насаждения с зеленеющими широкими листьями, ананасовые поля с рассыпанными в ряд колючими кочками растущих ананасов. Экзотические пашни сменяются апельсиновыми и пальмовыми рощами. Вот пошли бесконечные ряды стеклянных теплиц, стоящих так близко друг к другу, что создается впечатление, будто они сливаются в одну гигантскую теплицу, которая покрывает собой всё пространство, блестящей поверхностью, от которой больно глазам.
Бесконечные теплицы, где выращиваются экзотические цветы и домашние растения– зелёный товар которым не накормишь голодного, из которого ничего не изготовишь. Товар, словно специально созданный для украшения роскоши, для прихоти и тщеславия богатых людей – вот для чего возделываются здесь целые плантации орхидей, роз, бегоний, тюльпанов, кактусов и прочей ерунды. Кажется, что каждая пядь земли занята под культуры, созданные самой природой для удовлетворения человеческого взгляда. Нигде не видно плантаций жизненно важных культур – картофеля, кукурузы, пшеницы, риса, хлопка – здесь это невыгодно. Этот жалкий удел отдан другому труженику – полунищему мексиканцу, фермеру Техасских прерий, сектантским общинам Оклахомы, скотоводу - ковбою Вермонта и Дакоты – в общем, дешёвой рабочей силе, за счёт которой пока ещё держалась продовольственная безопасность страны.
Но здесь… где эти труженики – землепашцы, которые возделывают эти бескрайние поля и сады? Нигде не видно ни домика фермера, ни поселка. Кажется, что неведомая рука засадила эти бескрайние плантации, построила эти стеклянные ряды теплиц, прорыла каналы, питающие пальмовые и банановые деревья. Ответ прост. Их попросту нет. Да, они и не нужны. Процесс выращивания здесь максимально автоматизирован, так что применение ручного труда ограничивается периодами «страды» - посадки и сбора урожая. В остальном, всё предоставлено в распоряжение новейших технических средств, которые контролируют весь процесс выращивания культуры. Но не будем останавливаться сейчас на описании новейших способов и технологий выращивания. Вернёмся к нашим героям.
Вскоре мне надоело любоваться бескрайними плантациями. Скудный ужин, состоящий из куриной шкурки, и лаймовый завтрак с речной водой начинали сказываться на мне. Несмотря на то, что стояла жара, меня пробирал озноб и тошнило от слабости. До смерти хотелось есть. От голода у меня начало сводить желудок, даже новые порции освежающе - кислого сока лайма, разбавленного в воде, приносили только временное облегчение. Голова страшно болела, так, что мне было больно смотреть на свет.
Я старалась не выдавать признаков моего недомогания Грэгу, делая вид, будто ничего не происходит. Очевидно, у меня начался процесс акклиматизации, своеобразная «ломка», которая бывает прирезкой смене климата. Еще бы, вдруг поменять морозную питерскую зиму на тридцатиградусную жару Флориды – это не шутка. Представьте себе перепад температуры в сорок градусов. Даже сильный человек мог бы не выдержать такого перепада.
«Господи, скорее бы добраться до дома, где я могла бы немного поспать. Нет, первым делом, я лягу спать, даже ничего не говоря Грэгу, и хорошенько просплюсь, и мне сразу же станет легче». Вот уже день, казалось, начинал клониться к закату, но раскалённого красного шара солнца, уходящего за горизонт, не было видно, вместо этого мы, погрузились в темноту набежавшей облачной мглы, было ощущение, будто солнце светило сквозь черноватую плёнку. С ужасом я посмотрела на небо. Нет, это не был закат, потому что время было ещё утренним. Эта тьма была пострашнее непроглядной ночной тьмы - прямо на нас с юго-востока надвигалась страшная черная туча, которая уже заволокла небо с одного края, и продолжала медленно расползаться в пространстве, словно гигантская воронка, поглощающая пространство и предметы, из которой страшными огненными полосами выходили длинные молнии.
- Грэг, как скоро мы будем дома? – испуганно затараторила я заученную в далёком детстве английскую фразу.
- Меньше, чем через полчаса мы будем дома. Не бойся.
Грэг прибавил скорости. Страшная туча будто гналась за нами. Вот уже я слышу оглушительные раскаты грома. Мне мерещится, будто молнии преследуют наш убегающий Пикап по воздуху. Мы свернули с шоссе и, спустя десять минут, въехали в небольшой городок, состоящий из аккуратных домиков, выстроенных в ряд.
Но что это? Городишко напоминает мёртвый город, как его рисуют в ковбойских фильмах ужасов. На улицах ни души. Нет, не подумайте, что отсутствие людей испугало меня – ведь надвигалась гроза, и это было бы вполне объяснимо. Меня ужаснуло другое – окна почти всех домов были плотно заколочены досками и фанерой, словно надвигалось что –то более жуткое и роковое, чем обычная гроза.
«Неужели буря? Тропический ураган, о котором я слышала так много жуткого, будто он выдирает деревья с корнем и сворачивает крыши. Приехала! Добро пожаловать во Флориду!» Меня охватил приступ панического ужаса перед неизбежной катастрофой. «Возможно, мне суждено будет умереть. Как глупо - ехать за тысячи километров за своей мечтой, чтобы погибнуть от какой-то тропической бури.
Сомнений не было. Надписи на фанерных щитах громогласно свидетельствовали, что это действительно так. Какой-то «Буревестник» намалевал кричащими красками на фанерном щите своего дома надпись - «Валери, приходи, мы ждём тебя!» (Валери – название урагана), имеющую примерно то же значение, как наше: «Пусть сильнее грянет буря», предпочтя, однако, по примеру «глупого пингвина», ретировать свое толстое американское тело в более безопасное место, потому, как я успела заметить, дверь этого дома была заколочена снаружи.
Поселок уже заканчивался. Мимо нас пролетели последние вереницы заколоченных домов, а мы всё продолжали мчаться куда-то на своём Пикапе, не убавляя скорости. Вот последние дома исчезли из виду, мы снова сворачиваем на пустынную дорогу, ведущую в никуда. Мрачный замшелый лес снова окружает нас со всех сторон. Подул сильный ветер. Черная тьма заволокла небо. «Господи, неужели мы не успеем».
- Грегги, милый, скорей. О, Боже, мы не успеем! Буря совсем близко!
- Нет, нет, мы уже приехали. Мы уже дома.
Неожиданно лес словно расступился и обнажил широкое открытое пространство, застроенное домами, выстроившимися ровными рядами. Белые аккуратные домики с ровными оградами и стрижеными газончиками с цветами с одной стороны шоссе резко контрастировали с черной мрачностью непроходимых заболоченных джунглей с другой. Лес от дороги отделял зловещий забор с электрической проволокой, совсем такой, как тот, что огораживал побережье Палм- Битч , только в миниатюре. Сердце радостно забилось. Неужели, мы будем жить в одном из этих чудных коттеджей. Я всегда мечтала жить в отдельном домике, пусть даже возле леса, болота, всё равно, лишь бы отдельно от назойливых соседей.
Заходящее в тучу солнце озарило местность алыми лучами, выбившимися из-под надвигающейся грозовой воронки, отчего она показалась фантастически нереально – черной жутковатой дырой, поглощающей окружающее пространство.
Доехав до конца шоссе, Грегори свернул в сторону поселка. Проехав несколько сот метров, мы, наконец, остановились, возле одиноко-стоящего дома, который, был единственным домом, стоящим по этой линии поселка. Остальное представляло собой какие-то небольшие постройки, служившие, по-видимому, для хозяйственных нужд.
- Вот мы и приехали!
Дом стоял как-то нелепо, на самом отшибе, почти, что возле самой кромки леса. Дом был двухэтажный, но кирпичный и сделанный на совесть. В отличие от коттеджей поселка, казалось, выстроенных из тонкого шифоньера, этот дом был способен выдержать самый сильный ураган. И, всё-таки, своим видом и расположением дом производил какое-то неприятное, мрачное впечатление, будто это, был не жилой дом, а секретный военный объект, обнесённый со всех сторон, ограждением из колючей проволоки. Словно к доверешению сей тягостной картины дикого запустения, фронтон входной двери венчал жутковатый череп аллигатора. Я вышла из машины и направилась в сторону дома.
- Куда? Нет, нам не сюда, - поправил меня Грэг. - Вот наш дом!
-Но я не вижу никакого дома. Вот там стоит какой-то сарай и всё.
-Это и есть наш дом, детка. Добро пожаловать в хакале* Грэга Гарта – нынешнее жилище будущего миллионера. Ха-ха-ха!
Я посмотрела в сторону, куда указывал Грэг. Небольшой обшарпанный домик, похожий на сарай, который я и приняла за одну из хозяйственных пристроек того - большого дома, что я приняла за свой, утопал в цветущей пене кустарника розово- белых роз, точно таких, которые я видела в саду дедушки Грэга. Цветущие розы резко контрастировали с обшарпанной убогостью старого домика. Этот странный контраст сразу бросался в глаза, будто сама нищета была обрамлена в роскошный венок из нежных цветов, которые почти вплотную прижимались к облупленным стенам, словно желая прикрыть собою наготу их бедности.
К домику вела тоненькая тропинка, едва заметная в траве. Ограды не было, лишь полоса из колючей юкки и каких-то кактусов из рода опунций, отделяла участок. Только почтовый ящик, напоминавший детский гробик, надетый на металлическую трубу, да номер дома, висевший под огромным фонарём над дверьми, свидетельствовали о том, что эта постройка является жилым домом.
Словно по иронии судьбы, вывеска гласила: Lucky street 22. Сердце моё упало. «Неужели мне будет суждено прожить в этой дыре весь остаток своей жизни. Здесь, в этом сарае, построенном среди гнилых болот и непроходимых джунглей Флориды. Вот тебе Lucky, принимай своё счастье на Счастливой улице 22». От горького разочарования я чуть было не разревелась прямо навзрыд. Вот тебе и миллионер с «особняком»!
Хижина «миллионера»
Но времени на горькие раздумья не было. Нужно было прятаться от надвигающегося урагана. Грэг открыл дверь, ветер с силой ворвался в душную комнату, принеся с собой лиственный мусор.
Крошечная до нелепости комната, была здесь, по-видимому, единственным жилым помещением. Но сейчас судить об этом было трудно, поскольку в помещении было темно. Окна были плотно заколочены фанерой.
Я едва удерживала дверь открытой под мощной струёй усилившегося ветра, опасаясь, как бы дверь не вырвало из петель, пока Грэг с поспешностью заносил вещи в дом. С ужасом я прислушивалась к завываниям ураганного ветра, прерываемого оглушительными раскатами грома. Наконец, вещи были в доме. Машину Грэг спрятал во внутреннем дворике, образованном небольшой пристройкой и густыми кустарниками роз, где под защитой дома ветер дул не так сильно. Грэг едва успел забежать в дом, когда ливень сплошной стеной обрушился на землю, словно кто-то выплеснул воду из гигантского ведра.
- Началось! – торжественно -радостно объявил Грэг, словно тоже приветствовал приближение урагана.
- Что это, Грэг?! Да что же это?! Настоящее наводнение!
- Держи дверь! Дверь! Дверь! Господь всемогущий, куда я положил свой молоток?
- На, вот кухонный топорик! Его можно использовать вместо молотка!
Дверь вырвалась из моих слабых рук и начала биться о стену. Вода потекла в дом, словно снаружи лили из душа. Изо всей силы я налегла на дверь, пытаясь захлопнуть её, но порыв ураганного ветра сбил меня с ног, больно ударив дверью по голове. Я опустилась на колени, продолжая сражаться с ливневым ветром, ворвавшимся внутрь. Сильнейший ливень бил лицо, словно резал бритвой. Волосы и одежда промокли насквозь в одно мгновение. К счастью вместе с Грэгом, нам удалось захлопнуть несносную дверь, плотно заперев её изнутри на щеколду и забив, уже приготовленными досками.
Ураган бушевал с неистовой яростью. Из-за ливневого шума было неслышно даже собственных голосов, как если бы ты находился в движущемся вагоне метро. Молния ударила над самой головой, разрезая воздух громовым выстрелом, словно в тебя стреляли из винтовки поверх головы. Ослепительный свет молнии ярко озарил комнату. В эту же секунду я увидела побледневшее лицо Грэга. Вслед за выстрелом грома послышался хруст ломающейся ветки, которая с грохотом упала на крышу. Больше я ничего не слышала и не видела. Меня контузило. Когда я очнулась, я поняла, что лежу прямо на полу, а испугавшийся Грэг пытается поднять меня.
- Что произошло? В меня попала молния?
- Это маловероятно, - усмехнулся Грэг, - если в тебя действительно попала бы молния, то мы сейчас с тобой не разговаривали. Скорее всего, молния попала в старый дуб, что растёт под нашими окнами. Я слышал, как на крышу упали его ветки. Не волнуйся, детка. Слышишь, шум ветра стихает – значит, урагана не будет. Возможно, ненастье продлиться несколько дней, не более того, но, главное – урагана не будет! Мадмуазель Валерии, видимо, порядком растратила свои силы на восточное побережье. Господь всемогущий, да ты вся мокрая. Немедленно переодевайся в сухое и ложись в постель.
Грэг зажёг фонарик. Тусклый свет карманного фонарика осветил обстановку убогой лачуги, которую Грэг называл домом. Убранная с грубостью мужской опрятности, небольшая комната представляла собой одну сплошную прихожую и формой напоминала собой скорее футляр, условно разделённый дверью, находящейся посредине боковой стороны «футляра» на две части дома.
В одной части находилась своеобразная «гостиная», служившая так же столовой и спальней, о чём свидетельствовали предметы окружающей «обстановки». К моему удивлению, здесь стоял точно такой же инкрустированный розами столик, какой я видела в особняке дедушки Баркли, явно не вписывающийся в окружающую бедность обстановки, и, потому, сразу бросающийся в глаза. Роскошный столик, располагавшийся в углу, нёс службу здесь, по-видимому, в качестве рабочего, а также кухонного и обеденного стола. Это можно было судить по безжалостно изуродованной его полировке, исперщлённой бесчисленными зарубками и царапинами, стыдливо прикрытыми прозрачной пластиковой скатертью с грубо намалеванными диснеевскими персонажами. Под окнами напротив стояла громоздкая металлическая кровать, какого-то антикварного вида, на которой, должно быть, спали первые американские переселенцы, со времён завоевания Мексики. Над кроватью громоздился противомоскитный балдахин, не совсем чистый от налипшей на него пыли и мёртвых москитов, а на стене – огромный полированный черный крест, с таким же черным Христом, изготовленный из редкого эбенового дерева. Правда, кровать была аккуратно убрана и всё, казалось, лежало на своих местах, но из-за тесноты помещения и бедности обстановки уюта всё равно не было.
Напротив кровати стоял диван с изодранной обивкой, из - под которой тут и там торчал поролон. Диван, как и кровать, были засланы грубым льняным бельем, какого-то серовато-желтого цвета, с полинявших от частых стирок набивным рисунком, изображавших жанровые сценки из всё тех же диснеевских мультфильмов. Вместо занавесок на окнах кое-как висели зеленые жалюзи. Стены всего дома были одинаково выкрашены жидкими обоями в какой-то серовато-желтый постельный цвет, но то ли вылиняли они от времени, то ли от недостатка освещения, вся комната и предметы, находящиеся в ней, сливались в единый блекло-серый цвет. Другая часть дома представляла собой «кухню причудливым образом совмещённую с санузлом» и дачным душем, возле которого стояли огромные бутыли с питьевой водой. Сама кухня располагалась в доме, но санузел и душевая комната были вынесены в небольшую кирпичную пристройку. Самой ванны в доме не было. Единая колонка снабжала водой, как кухонную раковину, так и душевую кабину и унитаз. Во всём царила пуританская нагая простота.
Грэг вынул из - под кровати небольшой сундучок, в котором аккуратно были сложены его выглаженные вещи, достал клетчатую фланелевую рубашку и велел мне переодеться. Я поспешно сняла мокрую одежду, с опаской косясь на Грэга, который старательно делал вид, что не смотрит на меня, и с наслаждением прыгнула под одеяло, чуть было, не оборвав пыльную противомоскитную сетку себе на голову. Хотя в комнате было жарко и душно, но меня всё равно знобило, и, даже под пухлым синтетическим одеялом в сухой фланелевой рубашке, я никак не могла согреться, будто всё ещё находилась в своей не отапливаемой сырой Питерской квартире.
От озноба меня начало трясти. Я чувствовала, как голова моя словно наливается холодным металлом, от которого распространяется тягучая тупая боль, что странным образом переходила в палящее тепло горящего костра, разраставшегося с величину огромного солнца, которое снова оборачивалось несносным красноватым пламенем, куда вновь и вновь падал и не мог упасть всё тот же несчастный мотылёк…
… Не прошло и минуты, как я уснула в забытье огненной лихорадке. Я и подумать не могла, что тогда, в ту ночь в лесу, не смотря на все предостережения Грэга, нас все – таки атаковали чудовища, пострашнее аллигаторов и змей. Тропические монстры, от укусов которых умерло больше народу, чем от аллигаторов, варанов, и змей вместе взятых. Имя ему – малярийный комар. Ну, и что тут такого, спросите вы. Разве можно умереть из-за какого-то укуса комара. «Можно», - отвечу я вам. В былые времена от малярийной болезни вымирали целые поселения колонистов, заселявших тропические зоны, и большей степенью это происходило из-за глупости самих же белых заселенцев, не желавших воспринимать многовековой опыт выживания в тропиках у местных туземцев, считая их людьми низшей расы. Только спустя нескольких сотен лет, когда европейцами были открыты свойства хинного дерева, кору которого индейцы использовали испокон веков для лечения малярийной лихорадки, незадачливые исследователи и колонисты тропиков перестали пачками вымирать в суровом тропическом климате, и получили возможность продвигать цивилизованный мир в самые его глухие уголки болот Солнечного Полуострова.
Ничего не подозревающий Грэг, видя, что его спутница уснула, развалившись во всю ширину кровати, устроился диване. Удивляться было нечему, ведь она ехала почти четверо суток, и смертельно устала. Тут из душевой пристройки до него донеслось жалобное кошачье мяуканье.
-А, это ты Лаки. Господь всемогущий, как же я забыл про тебя!
Грэг накормил изголодавшегося за пять дней кота, и снова лег на диван, удобно устроившись вместе с пушистым и тёплым котом. Шум дождя и ветра продолжал свою бесконечно-монотонную работу, но ливня и урагана уже не было, хотя время от времени сильные порывы ветра заставляли дребезжать стекла, забитых досками окон. Ненастье грозило быть затяжным. Но Грэга это больше не волновало, он крепко спал.
Глава сорок третья
Доктор Дэйв
«Белый зомби» могучего культа Вуду
Грэг проснулся. Сквозь доски, которыми были забиты окна, пробивался неясный свет, по которому он понял, что уже наступило утро, но шум от порывов ветра говорил, что тропический шторм, хотя и ослабевший, всё еще бушевал снаружи, так, что необходимо было пока оставаться дома. Грэг взглянул на кровать, где лежала я. В сумрачном свете ненастного утра Грэг увидел лежащую навзничь полуобнаженную девушку, которая соблазнительно тяжело дышала, уставившись своими огромными голубыми глазами, которые странно блестели в темноте утренних сумерек. Одеяла на ней больше не было, и она, тщетно пыталась сбросить с себя то последнее, что прикрывало обольстительную наготу её молодого плотного тела – расстёгнутую рубашку и тонкие трусики. Из полуоткрытых губ вырывался не то стон, не то шёпот. Грэг больше не мог выносить этой пытки. Сладострастие взяло верх над разумом. Но едва Грэг приблизил свои ненасытные губы к её телу, чтобы приласкать его, как тут же отскочил, словно ошпаренный. И это действительно было так. Девушка действительно горела, но только не пламенем страсти. Это была лихорадка. Температура тела поднялась выше сорока градусов. У больной начался сильнейший жар. Она бредила. Слова и движения её были бессмысленны и нелогичны – она, то высказывала кому-то в темноту свои доводы на непонятном для Грэга русском языке, то начинала смеяться или плакать, бессмысленно размахивая руками, словно пытаясь отогнать от себя кого-то невидимого. В один момент Грэгу показалось, что она просто спятила, когда она, вдруг, села на кровати и с силой начала разрывать на себе одежду. Затем по телу пробежали судороги, и больная без памяти снова упала в постель. Грэг запаниковал. Он не знал, что делать. Понимал он одно – если сейчас он не найдет врача – ей конец. Грэг бросился, было, звонить в 911, но тут же осознал бесполезность своей попытки, поскольку знал, что пока сохраняется штормовая опасность, никакая спасательная операция не возможна.
От отчаяния хотелось кричать. Неужели она умирает? Вот сейчас так просто возьмёт и умрёт у него на глазах, пока он будет беспомощно стоять рядом и смотреть на её последние конвульсии. Нет, он должен попробовать все средства, пусть они будут бесполезны, быть может, они даже погубят её, только не сидеть на месте, действовать, действовать…
Грэг вытряхнул свою аптечку, но ничего, кроме аспирина, и слабительных он там не нашёл. Растворив несколько таблеток аспирина, Грэг приподнял мне голову, и насильно попытался влить шипящий раствор мне в рот. Пена из лопающихся пузырьков полилась по подбородку, едва ли попав мне в рот.
Грэг был в отчаянии. Как это всегда бывает, в самую страшную минуту отчаяния всегда приходит решение. «К врачу. К врачу. Да, зачем его долго искать, когда у тебя под боком живёт настоящий врач», - шепнул на ухо невидимый ангел, - «правда, ветеринар, но теперь это не имело никакого значения. Нужно идти к нему».
Мысль о том, что придётся идти к соседу за помощью, передернула Грэга. Его соседом был Даниил Дайв, по прозвищу «белый зомби». Дело было не в том, что он был «белым» - светловолосым блондином в нашем понимании, как раз наоборот, он был самым настоящим черным негром. Так почему же его называли белым, да ещё зомби? Что касается его противоестественной его расе внешности, прилагательное «белый» вполне уместно. Действительно, у этого ещё не старого, чёрного как смоль, негра, волосы его были белыми, точно снег, но даже не это было определяющем в приставке «белый». Глаза его тоже были «белыми», точнее радужная оболочка его зрачков была настолько светло-голубой, что сливалась с белками глаз, и создавалось впечатление, что вместо глаз, на тебя смотрят два огромных бельма с серыми невнятными зрачками посередине.
В округе поговаривали о нём разное. Одни говорили, будто он убил собственного отца, после того как тот велел его ещё живым похоронить, на местном кладбище, и похоронил его в собственной могиле. Вот и шрам на его щеке от гвоздя, которым отец заколачивал его гроб. Говорят, что он очнулся в гробу, как раз когда этот гвоздь угодил ему в щёку, что до этого он три дня был мёртв, что было освидетельствовано местным патологоанатомом, и лежал в морге, пока его отец, горький пьяница, пропивший все своё имущество, сколачивал для сына простенький гроб. Что, после того, как Даниил Дейв поднялся из гроба, он был совершенно седой, а глаза его вылиняли после трех дней смерти. Говорили также, что первой его жертвой стал тот самый патологоанатом, который засвидетельствовал его смерть, и который погиб при загадочных обстоятельствах - его нашли на обочине со вскрытыми венами. Вот почему свидетелей подтвердить или опровергнуть факт его воскрешения не было. По правде говоря, Грэг не верил в эти глупые слухи о ходячих покойниках, но суеверный страх перед сверхъестественным всегда заставлял Грэга обходить «нехороший» дом стороной, всячески избегая встречи со своим странным соседом.
А почва для слухов действительно была…Не даром же говорят, что не бывает дыма без огня.
Ветеринар Даниил Дэйв, почти двухметровый чернокожий малый, жил отшельником в своём доме, и видели его крайне редко. Он ни с кем не общался. Конечно, никакой черной магией он не занимался – у него просто не было время на все эти глупости с прокалыванием тряпичных кукол булавками, изготовлением мешочков-гири, наполненных прахом самоубийц, и дикими плясками с жертвенными курами. Все эта магическая мишура как –то: черепа аллигаторов, медведей и болотных рысей, развешенные вокруг его мрачного урочища, служили всего лишь для отпугивания посторонних глаз, которых в его деле быть не должно. Так что имидж колдуна Вуду, присвоенный ему суеверными жителями поселка, пришелся как для этого парня, как нельзя кстати.
А зарабатывал этот импровизированный «маг» на жизнь тем, что лечил питбулей, участвовавших в собачьих боях. В штате Флорида этот кровавый бизнес с животными был незаконным, но, даже полиция не трогала местного колдуна Маша. Говорят, будто, когда к нему пришли полицейские из ASPCA, то ничего не могли с ним поделать, потому что находились во власти его чудодейственного гипноза, более того, они едва могли унести ноги от «колдуна» и его милых «собачек», которых тот успел «случайно» натравить на дотошливых служителей закона. Люди говорили, что, якобы, слышали, как вдогонку убегающим полицейским еще долго доносился жутковатый хохот страшного негра, сопровождаемый истошным воем его дьявольских собак.
В общем, в посёлке, ходил слух, что Дэйв колдун, что он исповедует черную магию культа Вуду, но, как это часто бывает в подобных ситуациях, толком никто ничего не знал и не видел, потому что люди боялись подходить к жилищу «колдуна».
Грэг не боялся бойцовых питбулей своего странного соседа, не боялся его самого, как физического объекта, того факта, что огромный негр, к примеру, может рассвирепеть от нежданного визита непрошенного соседа и просто-напросто ударить его или даже убить. Нет, хуже смерти Грэг боялся того, что этот господин мог напустить на него нечистой силы – духов безжалостного бога Оби*, которые до конца жизни будут паразитировать в его мозгу, пожирая его сознание изнутри, пока не превратят в законченного зомби. Мысль о том, что его тоже могли превратить в управляемого мертвеца-зомби –служителя бога Оби, заставляла у суеверно-легковерного, как все Флоридцы, Грэга холодить в жилах кровь. Грэг снова взглянул на постель, она лежала теперь спокойно, бессмысленно вытаращив стеклянные глаза в потолок. Кровь пошла носом, испачкав подушку.
«Нет, я всё-таки пойду к колдуну!» - твердо решил Грэг. – «Я не дам ей умереть, даже если мне придётся просить помощи у самого сатаны!» - С этой кощунственной мыслью Грэг повернулся и направился к двери. Сильными движениями он отодрал забитые гвоздями доски, и открыл дверь. Ветра не было, но ливень всё ещё шёл. Всё пространство было залито водой. Дождевая вода струями стекала с крыши, ручьями текла по земле, и уже не впитываясь в землю, струилась сплошным грязным потоком, который заливал всё на своем пути огромной мелководной рекой. Это было настоящее наводнение! Грэг поспешно закрыл за собой дверь и едва успел её запереть за собой, как побежал по раскисшей тропинке к соседнему дому, перескакивая с кочки на кочку.
Грэг знал, что такое затишье могло быть обманчивым. Дело в том, что, это мог быть «глаз» бури, то есть самый её апогей, после которого буря могла неожиданно разразиться с чудовищной силой, с той лишь разницей, что ветер будет дуть в другую сторону. Грэг спешил, выигрывая каждую секунду у бури…
Земля была завалена обломками веток, металлической фольгой, сорванной ветром с утлых крыш и прочим бытовым мусором, который подхвачен и разбросан ветром повсюду. Грэг поминутно спотыкался, вяз в разбухшей грязи, но продолжал бежать - на счету была каждая секунда. Собак возле дома не было. Будки были пустыми, и валявшиеся возле них пустые обрывки цепей ясно говорили, что хозяин забрал питбулей в дом. Как говориться, погода была такая, что хороший хозяин собаку не выпустит…
Выбеленный дождями и жарким тропическим солнцем, череп ощерившегося аллигатора злобно скалился на него с дверей, но Грэгу было уже не до страху.
Ворота дома были крепко заперты. Грэг засунул руку «аллигатору» в пасть и позвонил в звонок, но поскольку ветер оборвал электричество, звонок не работал. Грэг, словно одержимый, продолжал звонить ещё и ещё, только спустя минуту он понял, что электропровода были оборваны, и его никто не слышит. Тут неожиданно вновь стал подниматься ураган, ветер подул с новой удвоенной яростью. Грэга охватило отчаяние, смешанное с ожесточением. Он кричал, словно безумец, но шум урагана забивал его голос. Ураган сбил его с ног, и он беспомощно цеплялся за землю, валяясь в липкой грязи. В лицо ему летел какой-то мусор и листья. Наконец, Грэгу удалось ухватиться за трубу ограды.
Тут только он вспомнил, что у его негостеприимного соседа через ограду был пропущен электрический ток. Но удара не было – значит, ограда была обесточена! К счастью на Грэге была его единственная кожаная куртка, которая защищала его от дождя, довольно прочная, из толстой аллигаторовой кожи, подаренная из собственного гардероба бывшего миллионера Грэга Баркли. Не думая ни секунды, он накинул куртку на колючую проволоку изгороди и перебрался на другую сторону. Первыми приближение человека почувствовали собаки, едва только Грэг вскочил на веранду дома, как чуткие псы подняли неистовый лай, разбудивший Даниила Дэйва. Первое, что пришло в голову ветеринара, не пожаловал ли к нему аллигатор или другое дикое животное. Такое часто случалось во время наводнения, когда обезумевшие от страха животные искали приют возле человеческого жилья. Дэйв схватил охотничью винтовку, висевшую у него на стене, и подошёл к двери. Раздался стук. «Ну, уж, нет. Это не аллигатор. Аллигатор точно не будет стучаться в дверь. Значит это человек. Но, кто же это? Кто отважиться выйти на улицу в такую бурю? Неужели, это его заказчики пришли забрать собаку? Или это снова полиция. В такую погоду? Маловероятно. Впрочем, этим людям никакая буря нипочём».
В дверь продолжали равномерно и неистово колотить. Бух, бух, бух. Сквозь завывание ураганного ветра ясно послышался визжащий голос подростка, - «Помогите, помогите!» -переходящего в какой-то женский визг. Дейв со страхом заглянул в глазок двери. То, что он там увидел, заставило его отпрянуть. Возле двери стоял невысокий глиняный человечек, который неистово вопил о помощи. Поистине только мертвец, восставший из могилы, в эту ураганную ночь, мог просить отпустить его грешную душу на небеса. Ведь среди поселенцев посёлка ходили какие-то подобные слухи, будто бы их поселок был построен на месте бывшего негритянского кладбища, где хоронили несчастных негров-рабов ещё со времён рабовладельческого строя, и что во время урагана можно слышать, как воют потревоженные души несчастных негров. Лицо Дэйва сделалось серым от ужаса, потому как негры не бледнеют, как мы, белые, вместо этого кожа их становится тускловато серой.
-Помогите, мистер Даниил Дэйв, помогите! - Продолжал кричать голос за дверью. «Господи, да он еще знает моё имя, тогда дела совсем плохи. Значит, этот зомби точно знает, за кем пришел, то есть конкретно за мной, и не отступиться пока не получит своё». От страха у негра затряслись руки, сжимавшие винтовку.
-Это я, ваш новый сосед, Грэг Гарт! Мне срочно нужна ваша помощь! - Последние слова в одночасье рассеяли ужас. Это было не приведение и не оживший мертвец. В глиняном человечке Дэйв действительно признал своего соседа, который недавно переехал в домик пастора, что находился рядом с его домом. Но что ему было нужно, да ещё в такой час? Значит, это действительно стряслась какая-то беда, раз он осмелился прийти в такую бурю. Заскрипели железные затворы. Дэйв отпер дверь, в которую тут же ввалился взъерошенный, задыхающийся Грэг. Лицо и руки его были разодраны колючей проволокой, сам он был густо вымазан грязью, речь бессвязна, слова путались. «Уж не спятил ли он в одиночке, в самом деле?» Холодок ужаса вновь пробежал по коже Дэйва, хотя он старался сохранять перед ним непринуждённость и хладнокровие.
- Мистер Дэйв, помогите! Помогите! Я не знаю, что это! Идёмте, идёмте!
Грэг схватил ветеринара за рукав и потащил к выходу. Мысль о том, что пред ним безумец становилась всё более явственной для Дэйва.
- Да, говори ты толком, что случилось?
- Она больна, она умирает! И я не знаю от чего. У неё сильная температура, похоже, –это горячка. Я не знаю, что делать. А вы врач. Сделайте что-нибудь! Прошу вас!
- Кто болен, твоя собака? Да, ведь у тебя, кажется, нет никакой собаки. У тебя кошка. Что-то с кошкой?
-Нет, моя девушка, - почти со злостью выпалил Грэг, - она умирает. – Затем, обессиленный, он в слезах упал на колени пред Дэйвом. - Помогите! Вы единственная надежда! Больше идти мне не куда!
Больше Даниил Дэйв ни о чём не спрашивал. Через минуту они бежали к дому Грэга. Тропический шторм разразился с новой неистовой силой, но Дэйв, высокий и мощный детина, казалось, не замечал, его и своей тяжелой поступью уверенно и быстро бежал впереди. Грэг же едва поспевал за ним, то, спотыкаясь и падая от каждого порыва ветра, то, завязая ногами в разбухшей грязи.
В душной комнате, наполнившейся испарениями дождя, было темно. Она всё ещё лежала в той же позе, ничком, уставившись огромными застекленевшими глазами в одну точку пространства. Можно было подумать, что она умерла. Только тяжелое дыхание, переходящее в какой-то шипящий стон, да стук зубов от судорог, пробегавших время от времени по её телу, заставляли верить, что это не так. Дэйв подошел к постели и принялся осматривать больную. Грэг держал фонарик над постелью – единственный источник света в обесточенном доме. Он с волнением ловил каждое его движение, малейший импульс его сурового лица, малейшее изменение, но лицо «белого зомби» было невозмутимым, словно было сделано из камня. Наконец, он закончил осмотр больной. Грэг успел заметить, как ветеринар, слегка поджав губы, как-то отрицательно покачал головой. Сердце Грэга упало. Неужели слишком поздно, и уже ничего нельзя сделать.
- Это конец? – упавшим голосом спросил Грэг.
- Не болтай ерунды, чувак! Лучше скажи, что она ела в последний раз. Не употребляла ли она говядины?
- Нет, после прилёта, до того, как мы приехали сюда, мы ели, кажется, - Грэг задумался, - кажется, мы ели в ресторане свежие устрицы, каменного краба, потом мы поджарили на костре одну из вон тех куриц, запили всё вон теми лаймами, - больше ничего.
- Курицу вы ели вместе?
- Скорее, я один, она съело совсем немного. Курицу она почти не ела, только кожу.
- И как вы себя чувствуете? Голова не болит? А температура?
Ветеринар, было, полез осматривать и Грэга, но Грэг отскочил от него в негодовании.
- Доктор, со мной всё в порядке! Я чувствую себя совершенно нормально! Вы не понимаете, она умирает - не я!
- Вы сказали, что-то насчет перелёта. Она, что прилетела к вам, откуда-то издалека.
-- Да, она из Санкт-Петербурга.
- Вы шутите, это же совсем рядом, получается, что она местная. Что с вами?
Ветеринар вновь потянул руку, чтобы ощупать Грэгу лоб, но Грэг решительным движением перехватил его руку в воздухе.
- Того, что находится в России, - выдохнув, поправил он.
- Теперь мне всё ясно! Вот, что, Грэг, мне нужна кипяченая питьевая вода, литров четыре. Ставьте воду кипятиться и ждите меня здесь, я скоро вернусь, - с этими словами «белый зомби» круто повернулся и, выскочив за дверь, исчез в бушующих потоках дождя ливневого урагана.
Грэг залил в кастрюлю бутилированной питьевой воды, которую раз в месяц бесплатно получали все жители посёлка, поставил её на огонь, и принялся ждать, тупо созерцая, как со дна кастрюли всплывали крошечные пузырьки, и, лопаясь, исчезали.
Вы не замечали - всегда, когда смотришь на воду, кажется, что она никогда не закипит? Для Грэга это ожидание было вечностью. Мрачные мысли, одна за другой подбирались к нему.
«А, что если, он не вернётся. Нет, он вернётся, он ведь, кажется, ясно сказал: «Ждите меня здесь», - значит, я должен ждать. Может, он просто, подшутил надо мною. Хотя какие тут, к чёрту, шутки. Может, он просто плюнет, и будет сидеть дома. Да к тому же, кажется, я нахамил ему. Проклятый мой язык. Ненавижу себя за это. Господи, почему я своим дурным языком всегда оборачиваю против себя тех людей, от которых зависит моя жизнь. Почему я такой урод? Урод, который всегда получает по заслугам, которого всегда и везде будут ставить на место. Теперь из-за меня умирает та единственная, которая была способна понять меня, перед которой я не чувствовал себя посмешищем, изгоем. Единственная девушка, воспринявшая меня серьёзно, которая, доверившись мне, приехала сюда, чтобы разделить со мной мою дурацкую жизнь, теперь и она умирает в горячке, и я ничего не могу поделать с этим. Как всё это несправедливо. Девушка моей мечты, погибает так быстро, как и все мои мальчишеские надежды! Господь всемогущий, зачем ты отбираешь от меня мою любимую, зачем отнимаешь последнюю надежду на счастье, когда счастье было уже так близко?! Что ж, в этом Воля Твоя – и я, твой раб, должен смиренно подчиниться ей. Стало быть, и она, была той сладкой иллюзией счастья, которой никогда не суждено будет сбыться. Господь милосердный, если я в чём-либо провинился перед тобой, то обрушь всю тяжесть кары на меня, только пусть она выздоровеет».
Вода закипела, а лекарь всё ещё не возвращался, только вой ветра, да шум дождя заставляли скрипеть утлый фундамент строения.
Грэг понял – никто не придёт. В тупом бессилии, Грэг обхватил голову руками, чтобы больше ничего не слышать и не видеть. В одну секунду Грэгу показалось, что он умер, его нет, только тупые удары, угасающего сердца, постепенно возвращали его в реальность. «Господь всемогущий, да прославится твое имя в веках, это же стучат в дверь!». Молитва Грэга была услышана, в дверь раздавались тяжёлые гулкие удары – помощь была близка.
- Мистер, Гарт, почему вы так долго не открывали, я уже было, серьёзно подумал, что что-то случилось. Ну, к делу, я принёс всё, что нужно. – И зомби-ветеринар, достал огромный саквояж, который стоял возле двери, и поспешил с ним к постели больной. – Вода готова?
- Да, всё готово, я накипятил целый бак.
- Отлично, лишнее не помешает. Хотя достаточно всего пол-литра.- С этими словами он достал из саквояжа небольшую жаропрочную банку из стекла, налил туда немного воды, и, продолжая кипятить воду, постепенно высыпал из маленького мешочка, коричневатый древесный порошок, похожий на мелко молотую кору, какого-то дерева. По характерному горьковатому запаху, Грэг догадался, что это была кора хинного дерева, применяемая при малярийной лихорадке.
- Так, вы, мистер Дэйв, полагаете, что …
- Пока однозначно ничего сказать нельзя.
Пока снадобье варилось, Дэйв подошёл к больной, и, бормоча себе что – то в нос, начал ощупывать её живот своими жуткими заскорузлыми пальцами. Грэга вновь охватил суеверный страх. Грэг уже начал сомневаться в правильности того, что связался с этим колдуном. Ведь в поселке, Дэвид Дэйв, числился не только, как местный зомби, но и исповедник таинственного культа Вуду – культа черной магии, распространенного среди негритянского населения захолустных районов Маша. Чего доброго, вместо того, чтобы вылечить, он мог высосать из неё душу и превратить её в зомби, и тогда, это будет уже не она, а нечто другое -потустороннее. Грэгу вспомнился какой-то старый голливудский фильм Стивена Спилберга, где мертвецы оживали, после того, как их хоронили на старом индейском кладбище, но это были уже не они, а НЕЧТО… вернее, только их разлагавшаяся физическая оболочка, наполненная злом. Но, теперь, менять что-либо было уже слишком поздно, колдун был здесь, в его доме, и ему он доверил лечить свою девушку. Грэг продолжал помешивать снадобье, со страхом поглядывая за действиями ужасного лекаря. Продолжая бормотать себе под нос, какие-то непонятные заклинания, Дэйв достал крошечный перфоратор из кармана рубашки, и сделал крошечный разрез, в области паха. Грэг вскрикнул от ужаса, но лекарь, будто бы не замечая ужаса Грэга, продолжал своё дело. Ярко красная капля крови выступила блестящей бусиной. Дэйв взял немного крови, тут же заклеив ранку душистой смолой. Достав из саквояжа свой походный микроскоп, Дэйв капнул немного крови на стеклышко микроскопа и принялся рассматривать распростертую на стекле розовую каплю. Он ещё долго сидел, ссутулившись над микроскопом, окаменевший, как статуя Родена «Мыслитель», подперев кулаком подбородок и напряженно сведя вместе хмурые белёсые брови. Наконец, он прикрыл глаза и утвердительно кивнул головой, дескать «я так и знал». В эту секунду раздался пронзительно тонкий писк будильника, возвестивший о том, что отвар хинина был готов. Грэг снял сосуд с огня и поставил остужаться.
- Я так и предполагал, - бубня себе в нос гортанным звуком, будто он разговаривал сам с собой, произнес Дэйв, - так оно и оказалось. В нашу малютку вселился не кто иной, как Желтый Джек.
- Кто этот Желтый Джек? – Со страхом спросил Грэг - мысль о потустороннем никак не покидала его.
- Скорее - что. – Поправил его ветеринар. – Подумать только всю жизнь прожить во Флориде, и не знать мистера Джека. Желтый Джек – так называется тропическая малярийная лихорадка. Переносится малярийным комаром. Вы, как я понял, из нашего разговора, провели ночь под открытым небом. Вот её и покусали малярийные комары.
- Да, но меня тоже, кусали те же комары – ни больше, ни меньше, и вот, как видите - я здоров. И это вас не удивляет?
- Нет, нисколько. Спросите почему? Да потому, что за всё время проживания в тропическом климате Флориды, то есть, точнее сказать с самого вашего рождения, мистер Грэг, вы получили иммунитет с молоком вашей матушки и продолжали развивать его в течение своей жизни с каждым новым укусом очередного москита. Так, что не мне ни вам, в отличие от вашей спутницы, никакой Желтый Джек не угрожает.
- Господь всемогущий, неужели она умрёт? – зарыдал Грэг – Так глупо, умереть от каких-то грёбанных комаров. Ха-ха-ха! – Грэг затрясся в истерическом смехе.
- Успокойтесь, Мистер Грэг, в наше время легче умереть от недожаренного куска говядины, чем от Желтой лихорадки. В наше время это лечится, проще, чем грипп. Поверьте мне, не пройдёт и получаса, как ваша невеста встанет здоровой, это я вам точно обещаю. Лучше приподнимите её и крепко держите её руку, чтобы она не тряслась.
С этими словами он достал ампулу с сывороткой, и, набрав иглой порцию желтовато-маслянистой жидкости, ввёл сыворотку в вену девушки. Он был прав, спустя десять минут, дыхание больной стало ровным и спокойным, судороги прекратились. Лицо и тело покрылось крупными каплями пота. Хотя в комнате было и так невыносимо жарко и влажно, Дэйв велел поплотнее укутать больную теплым одеялом, чтобы выгнать остатки болезни вместе с испарениями пота. Грэг полез под кровать, чтобы найти волосатый плед из черного барана, служившим ему тёплым одеялом в прохладные зимние ночи, как вдруг услышал пронзительный женский смех.
- А – ха - ха - ха! Черный человек, вот мой черный человек. Ха-ха-ха! Кажется, реквием мне никто не заказывал. Ты, наверное, ошибся адресом, черный человек. А? Ха-ха-ха! – кричала я по-русски в его страшное черное лицо с голубоватыми бельмами вместо глаз.
-Что она несёт? – спросил Дэйв. – О каком это реквиеме она говорит?
-Кто её знает, - загадочно ответил Грэг, - я не знаю ни единого слова по-русски.
Чёрный человек, будто поняв значение моих слов, поспешил скрылся в темноте, вместо него внезапно появился испуганный, но счастливый Грэг. Всё шло в точности так, как предсказывал этот «черный человек», через тридцать минут я совершенно пришла в себя, только страшная слабость все ещё напоминала мне о перенесенной болезни.
- Сейчас ей необходимо как следует выспаться, - послышался гортанный голос из темноты, - главное при лихорадке – постельный режим, поскольку эта болезнь опасна не столько сама по себе, сколько своими последствиями, чреватыми осложнениями. Я ввёл ей противомалярийную сыворотку. Сейчас главное для неё – хорошенько выспаться, для этого дайте выпить ей вот этот настой виргинской мяты – это успокоит больную. После того, как она выспится, дайте настой хинина, но не больше полстакана раствора в день. Вот, пожалуй, и всё лечение – остальное за меня доделает природа, а мне нужно идти домой.
- Мистер, Дэйв, - замялся Грэг, - я знаю, что всё стоит денег. Но я даже не могу заплатить вам сейчас, потому что мать заблокировала кредитную карту. Скажите, сколько я вам должен за лечение, и я верну вам деньги, как только смогу.
Но старина Дэйв так сурово посмотрел на Грэга своими белесо-голубоватыми бельмами, что у Грэга отпало всякое желание заговаривать о деньгах.
- Если бы речь шла о вашем коте, я бы без зазрения совести взял бы с вас не менее ста долларов только за мой визит, - пояснил черный лекарь собак. - Услуги ветеринара стоят сейчас дороже, чем услуги врача. У животных нет страховки. Такова уж наша современная действительность. Зачастую жизнь животного оценивается дороже человеческой. Но, когда речь идёт, простите, не о коте, а о вашей девушке, мистер Грэг, у которой нет даже страховки, то в этом случае моя совесть не позволяет брать за лечение деньги. Мой долг был сделать всё возможное для её выздоровления, и я сделал. Дальше – всё решает природа.
- Простите, мистер Дэйв, если я обидел вас, простите мой дурацкий язык, если я был груб с вами, но я действительно очень, очень испугался за неё. Теперь я вижу, не смотря на то, что о вас говорят в посёлке, вы добрый, отзывчивый человек.
- Так вы тоже верили в эту чушь, которую говорят обо мне в посёлке, будто бы я давно окочурился, затем вылез из могилы, и якобы теперь хожу по земле живым мертвецом – зомби, – рассмеялся Дэйв
- Нет, я не верю ни в каких живых мертвецов. Я полагаю так: если уж ты имел несчастье окочуриться, так это навсегда. Коли ты мертв, то лежи смирно в своей могиле и не рыпайся.
-Ха, ха-ха! Парень, а ты шутник! – рассмеялся Дэйв, скаля белые негритянские зубы.
- Простите, мистер Дэйв, я, наверное, опять ляпнул что-то лишнее.
- Ничего. – Махнул рукой Дэйв. – Я уже привык, чтовсе в поселке считают считают меня колдуном. Ну, мне пора домой.
- Мистер Дэйв, останьтесь ещё с нами. У меня в холодильнике еще осталось немного пива и бутылочка настоящего Кентукского виски, целёхонькая. Мне бы не хотелось распивать её в одиночестве, разопьём же её за начало нашей дружбы. Ведь мы, в конце концов, соседи, а соседи должны жить в добром сотрудничестве, не так ли, мистер Дэйв. Зачем вам идти домой сейчас, пересидите шторм у меня.
- Ну, уж от Кентукского я не откажусь, - усмехнувшись, согласился бывший «колдун».
Спустя некоторое время наши герои сидели за инкрустированным розочками столом и с удовольствием отхлёбывали из глубоких кружек каждый свой напиток, Грэг – свой любимый Портер, а его спутник – неразбавленные Кентукские виски. Под воздействием алкогольных паров их разговор принимал неформальный характер.
-Ха-ха-ха, значит, ты тоже считал, что я связан с нечистой силой, что я того - колдун Вуду! – послышался громогласный раскат хохота негра.
-Нет же, говорю вам, доктор Дейв. Я никогда не верил в колдунов. Я, вообще, не верю ни в каких зомби, ходячих мертвецов и тому подобную магическую дребедень, я верю только в то, что вижу своими глазами и могу пощупать своими руками.
-Не надо никаких докторов, парень. Для тебя, сосед, я просто Дейв, ОК?
-ОК, мистер Дейв.
-Пойми, дружище Грэг, вся эта ерунда с черепами аллигаторов, летающими гробами зомби и черной магией нужна мне только, чтобы никто не совался в мой дом. Полиция просто достала меня, а с этой дребеденью они опасаются лишний раз появляться на пороге моего дома. Да, я готовлю собак к собачьим боям. Это незаконно, но приносит неплохой доход.
-Мне все равно, доктор Дейв – главное, что вы хороший человек и хороший сосед, откликнувшийся на мою беду.
-Говоря по-честному, я терпеть не мог моего предыдущего соседа, этого исповедника, преподобного Тореадора… нет, как его там правильно, Теодора Бинкерса. Этого двурушного мерзавца, у которого всегда и на всё находилось поучение. Вы не представляете, дружище Грэг, как я рад, что он, наконец, свалил, из этого дома, потому как если бы он остался здесь далее, я бы, наверное, сам придушил бы его своими собственными руками и закопал его тут же во дворе, под деревом, безо всякой там магии Вуду. Это из-за этого грёбанного ублюдка у меня были неприятности с законом, это он натравил тогда на меня ищеек из ASPCA, когда я послал его подальше, отказавшись платить проценты за его молчание. Мне едва не пришлось отсидеть два года, как организатору собачьих боёв. Хорошо, что тогда не нашли прямых улик, а я отделался штрафом за ведение незаконной ветеринарной деятельности. Поверьте мне, Грэг, я вынужден заниматься лечением бедных псов, побывавших в собачьих боях, только потому, что за это хорошо платят. Мне также, как и тебе, жалко несчастных собачек, но что делать, должен же я жить на что-то, а других заработков в этой глуши все равно не сыщешь. Говорят, что в городе проповедник подцепил какую-то богатую дуру, и теперь живёт в её особняке на побережье и вовсю пользуется денежками её богатенького отца. Что и говорить, таким мерзавцам, как он, всегда везёт с богатыми бабами. – Вздохнул бывший «колдун» Дэйв, отхлебывая глоток виски. Он и не заметил, как лицо его маленького собеседника перекосилось от внутренней душевной боли.
- И не говорите, мистер Дэйв, стараясь не подавать виду, заговорил со своим гостем Грэг. - Таким как он всегда оказываются правы, потому, как на все у них есть свои аргументы. Я доволен, что переехал в Маш, подальше от этого мерзавца, женившегося на моей матери. Пусть жилье это не весть что, зато здесь я могу жить, так, как считаю нужным.
- Погодите, Грэг, так, значит, вы хотите сказать, что…
- Да, мистер Дэйв, это так. Та женщина, которую вы назвали «богатой дурой», и есть моя родная мать - Фрида, урожденная мисс Баркли, а этот преподобный мерзавец – мой отчим Тэд Бинкерс – это он настроил против меня мою собственную мать и выжил меня из домика на побережье, о которым вы говорили, - из моего родного дома где я вырос. Ну, а начет денежек моего деда, Грэга Баркли, фиг они достанутся ему, потому что мой дед Грэг Баркли не так уж глуп и подписал их после моей свадьбы на меня и мою супругу. А уж такого удовольствия распоряжаться моим состоянием я им не дам, вот для чего, я женюсь на этой девушке. Вот так то, дружище! –(Под воздействием алкогольных паров Грэг решил, что самым лучшим ответом на откровенность Дейва, будет такая же откровенность с его стороны -человеку, которого он почти не знал до этого, но которого теперь почти любил, как родного брата, за то, что он спас его единственную – его малышку Лили, с которой он уже собирался связать всю свою жизнь).
- Так, значит, ты и есть внук знаменитого Грэга Баркли! Подумать только, я общаюсь с внуком знаменитого Баркли, невероятно. – В голубых глазах негра сверкнул огонёк азарта.
-Тсс! Вы никому не скажите об этом. Мне не нужна широкая огласка, я поселился здесь инкогнито, и никого, кроме вас здесь не знаю, да и не желаю знать. Я не люблю людей, и я вижу, что вы тоже живёте здесь отшельником. У нас общий враг – Тэд Бинкерс, хотя бы это нас объединяет. Поэтому мне так нужен сейчас союзник, который поддержал бы меня в трудную минуту, друг, для которого я всегда буду готов сделать всё, что от меня зависит. Сами обстоятельства свели нас вместе в этом болоте, и эта судьба. Так вы согласны стать моим другом, мистер Дэйв?
- Хорошо, Грэг, пусть будет так. Хотя, по жизни у меня никогда не было друзей. Ведь я же «колдун», - грустно усмехнулся негр. – А вообще, дружище Грэг, скажу тебе честно: я никогда не страдал от отсутствия друзей. Сколько я себя помню, я не умел не то, что дружить, но даже ладить с людьми. В обществе я всегда становился изгоем, отщепенцем. Да и моя несколько не обычная внешность, этому отнюдь не способствовала. Люди не любят тех, кто отличается от них. Всю жизнь я провёл в одиночестве. Я свои двадцать пять лет, я осознаю, что прожил, пустую, бессмысленную жизнь. Хм, у меня даже никогда не было женщины. Вот и ваша невеста, отшатнулась от меня, едва очнувшись. Но ведь я не виноват, что родился таким нестандартным. Поймите меня, Грэг, я абсолютно здоровый, умный мужик, только игра генов сделала меня таким, в моих глазах и волосах отсутствует негроидный черный пигмент меланин, и это не болезнь, я вижу также хорошо, как и вы. Из-за этого мои родители отказались от меня, едва я появился на свет, хотя врачи клятвенно заверяли их, что я абсолютно здоровый, зрячий мальчик. Разумные доводы врачей не убедили моих предков, считавших меня слепым от рождения. Так я оказался в приюте. Честно говоря, я даже никогда не видел своих родителей, да и не желал их видеть. Всю жизнь свою я мечтал стать врачом, чтобы помогать страждущим людям, но, к сожалению, мне и этого не удалось. Когда я работал медбратом в больнице, с ними я чувствовал себя своим человеком, там ничему не удивлялись, но когда, я решил поступать в ординатуру, главврач (кстати, тоже белый, как вы) так посмотрел на меня, дескать, «ишь, чего захотел, нигер белобрысый», что у меня отпало всякое желание связываться с миром белых. Конечно, он отмазался, дескать, у меня недостаточно профильного образования, и всё такое. Вот так я ушёл из больницы и стал ветеринаром- самоучкой. Вот теперь лечу несчастных собачек по заказу собачьей мафии, которая отправляет их снова на собачьи бои, пока те не проиграют, а проигравших – пристреливают. Слышишь, Грэг, проигравших пристреливают, как это правильно, Грэг. Если бы тоже делали с людьми, наш мир был бы куда счастливей.
- Выпьем же за несчастных собачек, погибших на боевых фронтах собачьих боёв, – предложил тост вконец окосевший от Портера Грэг.
- За собак. Знаешь, Грэг, ты меня тоже немножко бесишь, - Дэйв поднёс губы к уху Грэга и заговорил шёпотом, - и знаешь почему, потому, что я тебе завидую. Да, да, чувак, завидую. В отличие от меня, ты счастливчик, у тебя есть девушка. Потом ты молод, у тебя с ней всё ещё впереди. Ты женишься на этой прелестной пухленькой блондиночке, и вы сможете заниматься этим хоть каждую ночь, даже днём, если захотите. А у меня никогда не было женщины, и не будет, понимаешь, никогда не будет. А всё из-за того, что я родился уродом – физическим и моральным. Удивительный феномен – нигер-девственник, не правда ли? Ха-ха-ха! А я ведь, нормальный живой мужик. Знаешь, когда лежишь один в темноте на своей жесткой скрипучей койке и мастурбируешь свой черный член, то от одиночества хочется кричать, хочется умереть, вот так закрыть глаза , и больше никогда их не открывать, но, даже, когда ты засыпаешь, вместо сна ты представляешь, как имеешь очередную красотку и вытворяешь с ней, что хочешь. Но самое страшное для девственника-негра, Грэг, знаешь что – это пробуждение, когда открываешь глаза, видишь это проклятое утро и понимаешь, что всего этого у тебя нет, не было и не будет! Вот почему, я работаю по ночам. Работа с питбулями, как ничто иное, помогает мне расслабиться и отогнать всякие ненужные мысли. Ты даже не представить себе не можешь, дружище Грэг, какие это умные и добрые твари. Они гораздо умней и добрей, нас с тобой, людей. Так что не верь, когда эту породу называют машинами для убийств, чудовищными монстрами. Чудовищ и монстров из питбулей делают сами люди! Двуногие тупые твари! Но, всё равно, Грэг ты мне нравишься, в тебе нет лжи, той мерзости, которую я больше всего ненавижу в людях. Ты говоришь, то, что думаешь, и думаешь то, о чем говоришь и это мне нравиться. С тобою можно разговаривать вот так, о чём угодно, и никто не станет обзывать тебя колдуном и сатанистом. Ха-ха-ха! Грэг, прости, когда я пьян, я начинаю нести всякий вздор. Всё, отбой, со стариком Кентукским пора завязывать -это последний глоток. Грэг, дружище, выкини всё это из головы, то, что я наболтал тебе.
Довольный Грэг не обижался, поскольку он не понял и половины из откровенного рассказа Дэйва. Из-за выпитого виски, речь Дэйва превратилось в невнятное гортанное бормотание, которое едва ли можно было разобрать. Грэг только понял, что Дэйв завидует ему в чем-то, кажется из-за девушки – больше ничего.
- Ну, теперь точно, мне пора домой. Бури больше нет, уже одиннадцать часов дня, солнце показалось, совсем светло, мне пора спать. Ты поднял меня с постели в восемь, когда я только начинал засыпать. Так, что пока. Увидимся.
- ОК, мистер Дэйв, до скорого.
По-дружески обменявшись символическими ударами кулаков, дескать «мы теперь кореша», они расстались. Жаркая туманная дымка, от ливневых испарений, вскоре скрыла могучую фигуру негра, но еще долго вдалеке был слышан жутковатый завывающий голос пьяного, который пел слова лирической песни:
Я одинок, я так одинок,
И, лишь, сердце моё, для меня мой друг.
Жизненный путь мой уже не далёк,
И печаль оборвёт его вдруг…
«И совсем он не колдун», - глупо улыбаясь, думал про себя обрадованный Грэг.
Глава сорок четвертая
Наша свадьба
Наступала весна, стремительная, неуёмная, буйная и в этом году как никогда ранняя, предвещавшая жаркое лето, возможно, самое жаркое за историю Флориды. Даже сейчас, в начале марта температура днём нередко поднималась выше сорока градусов, а после полудня, налетевшая с Мексиканского залива грозовая воронка, разражалась коротким тропическим ливнем, и так происходило почти каждый день. Хотя я уже почти оправилась от малярийной лихорадки, я все ещё чувствовала сильную слабость, которая обычно бывает после перенесённой болезни. По благоразумному совету Грэга я ещё две недели должна была оставаться в постели. Для меня провести в бездействии дома, даже пару дней было почти невыносимой пыткой, не говоря уже о том, чтобы целый день валяться в постели, в жаркой духоте маленькой комнатушки чужого дома, но я безукоризненно выполняла предписание Грэга.
Не смотря на то, что окна, занавешенные светонепроницаемыми жалюзи, были широко открыты настежь круглые сутки, это не приносило облегчения. Даже малейший ветерок не проникал в комнату из-за буйно растущих возле окон розовых кустов, деревьев и прочей растительности, которая примыкала вплотную, почти к самым окнам нашего домика. К довершению ко всему, Грэг, придумал ещё одну пытку, каждое утро он преподносил мне полный стакан отварного хинина – отвратительного снадобья, своим горьким вкусом, напоминавшим отвар полыни, только ещё горше, который я должна была ежедневно выпивать. Это у нас называлось «лизнуть хины». «Лизнув» очередной раз хины, мои глаза по обыкновению вылезали на лоб, а отвар, автоматически начинал выливаться обратно изо рта, так что Грэг едва успевал прикрыть мне рукой рот, чтобы меня не срыгнуло обратно. Со временем я научилась пить даже эту гадость. Выдавив в стакан с горьким отваром сок лайма, мне немного удавалось заглушить кислотой его отвратительную горечь – получался своего рода импровизированный насыщенный тоник, который я аккуратно выпивала, сквозь соломинку для коктейля. Постепенно вкус моего необычного коктейля мне начал даже нравиться, и я редко садилась завтракать без него, запивая им надоевшие консервированные бобы со спагетти, которыми ежедневно потчевал меня Грэг.
Вечерами, когда жара немного спадала, мы садились на ступеньки домика и долго разговаривали, обсуждая наше будущее, глядя на огромное заходящее солнце, пока то совершенно не скрывалось за соседними домами, и не воцарялась полная темнота. А на следующий день повторялось то же самое: бобово-макаронный завтрак, жара, гроза с ливнем, опять жара и спасительный прохладный закат. Так прошло две недели. Наконец, я совершенно, поправилась, слабость постепенно ушла, и я чувствовала себя совершенно здоровой.
Закат во Флориде
Хотя прошло всего две недели, как мы познакомились, у меня было совершенно ясное чувство, будто мы с Грэгом жили всю жизнь. Странно, но до встречи с Грэгом я считала себя абсолютно неуживчивым человеком. Мне всегда было трудно сходиться с людьми.
Я знаю, что из-за моего замкнутого характера я всегда была «дичком», которого невозможно было долго терпеть при себе, находиться и сосуществовать вместе долгое время. С Грэгом этого не было. С ним было легко. Мне не нужно было играть в счастье, притворяться перед ним, казаться лучше, чем я есть на самом деле, что всегда меня очень утомляло в обществе других людей. Он воспринимал меня такой, какая я есть. Грэг для меня казался пацаном, и не потому, что я была его старше почти на пять лет, он был пацаном по своей сущности, хулиганом, бунтарем. Грэг не был тем бунтарём - революционером, который стремился преобразовать существующий порядок в обществе, это был бунтарь новой формации, ненавидевший общество людей, не признающим его правил, не позволяющий управлять собой, и, пусть в бедности, но живущим так, как считал нужным сам. Что мне и нравилось в нём больше всего – его независимость.
К сожалению, за долгие годы в России холопство и унижения, царившие там, как система управления человеком, породили во мне гаденький страх перед самостоятельным поступком. Качества независимого бунтаря были утеряны во мне, они переросли, скорее в затаённую внутреннюю злость и раздражение, порою неконтролируемую и бессильную бабью раздражительность, готовую выплеснуться в любой момент, когда переполнялась моя чаша терпения. Вот почему качества независимого бунтаря теперь так нравились мне в Грегори.
По сути дела, мы были «одиноки вдвоем», отрезаны непроходимыми болотами от остального мира людей, от подлостей и соблазнов человеческого общества. Но нам это не мешало. Мы не чувствовали потребности в обществе других людей, потому, что мы были влюблены друг в друга, а влюблённые счастливы вдвоем. Нам не нужно было объясняться в любви, что-то даказывать друг другу, мы просто любили, и это чувство было залогом нашего счастливого брака. Мы жили наедине друг с другом в маленьком домике, похожем на хижину, или хакале траппера*, как сам назвал его Грэг, питались одними консервированными бобами с макаронами, были глупы и безмятежны, как дети, особо не задумываясь о завтрашнем дне. И в том были безмятежны, как Адам и Ева в райском саду.
Поразительно, как в молодости всё кажется легко. Любое дело воспринимаешь с подлинным энтузиазмом, не задумываясь о последствиях – потому что, когда веришь в успех, то трудности преодолеваются сами собой. Мы не думали о трудностях – мы верили в успех, и это нам помогало выстоять в борьбе против бюрократической системы.
Вот, что я хочу вам сказать, дорогой мой читатель, если вы берётесь за какое-либо дело, то всегда заранее рассчитывайте на успех, никогда не думайте о провале, дурные мысли притягивают неудачу, а позитивные – успех. Сколько раз это было проверено мною на практике!
Мы решили действовать поступательно, шаг за шагом, идя к нашей цели. Каждый день мы ездили в посольство, в мэрию, заполняя бесчисленные кипы бумаг, унизительных анкет проверяющих нас на совместимость, сдавая разные немыслимые тесты, к которым, в большей степени, мы вовсе не были готовы, и сдавали, так, экспромтом, и, самое удивительное, что удачно. Вот и последний, самый страшный для меня экзамен на знание английского языка. К счастью, по сравнению с моими сокурсницами из латинской Америки я выглядела, как профессор английской словесности – это помогло. Верно говорят, «в безрыбье и рак рыба». Я прошла испытания «с отличием», выбив десять балов из десяти возможных. «Хождение по мукам» (по наукам) закончилось.
Завтра наша свадьба… Даже не верится, неужели мы женимся. От счастья хочется плакать. Когда я была маленькой, я всё время думала, что можно плакать только от горя, от счастья – нельзя. Но теперь я понимаю, что плакать можно и от счастья. Как это глупо – плакать от счастья, ведь его так мало бывает в жизни, чтобы ещё и на него тратить свои слёзы. Слёз не хватает, даже на горе. Но я плачу, плачу и не могу остановиться, потому, что завтра мой самый счастливый день – завтра в четыре часа дня – в час обезьяны, мы женимся!
Наступил долгожданный день. Сегодня наша свадьба, сегодня мы женимся. Солнце уже давно в зените, и палит беспощадно – душный день опять обещает разразиться грозой, как было вчера и позавчера и за день до этого. Вот уже тучки начинают собираться на горизонте – так и есть, и этот день не будет исключением, даже для нас.
Еще в детстве я мечтала, что день моей свадьбы непременно должен был быть самым солнечным, ярким, без единого облачка на голубом небе, и это, одно уже должно было означать залог счастливой будущей жизни жениха и невесты. Дождь ассоциировался у меня со слезами, и, потому, даже тихий летний дождь в такой день– плохая примета, а уж гроза предвещала полную катастрофу семейной жизни. Какие мы в детстве все-таки максималисты!
Был уже полдень, когда раздался пронзительный свист электронного будильника, разбудившего нас. До свадьбы оставалось не более четырех часов, минус два часа на дорогу, следовательно, два часа – и этого было достаточно. Терять время было нельзя. Мы решили не устраивать пышную церемонию бракосочетания – у нас попросту не было для этого денег. Карточка Грэга была заблокирована, а Грэг не мог обратиться к матери до свадьбы, поскольку наше бракосочетание было тайным от неё и его отчима. Все мои оставшиеся две тысячи пятьсот ушли на оплату бюрократических услуг, остальное пришлось занять у нашего нового друга Даниила Дэйва. Нужно было ещё два свидетеля.
Я слышала, что свидетелей можно было нанять, на месте, прямо в мэрии. Была даже особенная такая каста людей – свадебные свидетели, которые толпами роились перед мэрией в ожидании лёгкого заработка. Кто будет свидетелями у бедных новобрачных – оставалось для меня загадкой. Ведь деньги у нас совершенно закончились.
Когда я задала Грэгу этот вопрос, он сказал, чтобы я не беспокоилась по этому поводу, и что у него все под контролем. Вообще, меня не покидало предчувствие, что Грэг чего-то не договаривает, что он готовит для меня какой-то сюрприз, которого я, боялась, как боятся всякой неожиданности.
Впрочем, по отношению к себе, у меня всё было готово, подвенечный наряд у меня был. Оставалось только достать его из чемодана и привести в порядок. Я открыла самый большой из трех моих чемоданов, где самом дне (интересно, почему искомое всегда обнаруживается на самом дне) лежали моя заветная кремовая юбка с нарядным кремовым топом, служившим дополнением скорее к юбке, чем юбка к топу. Пока Грэг принимал душ, я, аккуратно отпарила прямо на весу мой незатейливый брачный наряд из блестящего вискозного атласа и накрыла его чехлом, чтобы Грэг не увидел его раньше времени – увидеть свадебное платье невесты раньше времени (интересно, с какого) тоже считалось плохой приметой, которой я очень боялась.
Половина дела была уже сделана, оставалось привести себя в порядок. Как только Грэг проворно выскочил из душа, фыркаясь, и растирая мокрую голову огромным полосатым полотенцем, которое служило единственным предметом его одежды, туда заскочила я - сейчас разглядывать Грэга было некогда.
Я открыла душ и тут же принялась лихорадочно намыливать голову и тело, так что пузыри летели во все стороны, затем ополоснулась, и так несколько раз, пока кожа не начала скрипеть от чистоты. Когда я убедилась, что я совершенно чистая, как молочный огурчик, моя рука автоматически потянулась за полотенцем, но тут я только поняла, что то полотенце, с которым вышел из душа Грэг, было моим. Делать было нечего – пришлось выходить голой, как есть. Все мы уже знаем, что увидеть жениху невесту заранее в подвенечном платье – плохая примета, интересно, какой приметой является случай, если жених увидит, вдруг, невесту перед венчанием совершенно голой? О том в свадебнвх инструкциях нигде не написано и не сказано. Но, в нашем случае, так и случилось, пока я нервно искала полотенце и фен по всем чемоданам. Время поджимало, а упрямые тонкие волосы спутывались в кублы и всё никак не хотели сохнуть, а ведь надо было их еще уложить, в некое подобие прически. Наконец, мне удалось немного усмирить мои непобедимые волосы, но на сложную причёску времени уже явно не хватало. Не долго думая, я выдавила на расчёску прозрачный прохладный гель и гладко зачесала волосы назад, оставив впереди короткую непослушную чёлку, которую, попросту некуда было девать. Густо смазав её гелем, я попросту закрутила её на палец и просушила тем же феном, то же я сделала с двумя непослушными локонами, выбивавшимися у меня с боков, затем тугой прозрачной пружиной я прихватила волосы вокруг головы, получалось просто, но красиво. Оставалось не более тридцати минут. Только теперь, когда я закончила свою незатейливую прическу, я поняла, что почти все время ушло на волосы, а нужно было еще одеться и накраситься. Не смотря на это, я решила не торопиться, ведь когда торопишься – портишь всё дело. Не теряя присутствия духа, я начала натягивать юбку через ноги – через голову было уже нельзя – можно было сломать причёску, а это было бы катастрофой. По счастью, за время перенёсенной болезни и бюрократических испытаний, мне удалось сбросить целых два размера, так, что теперь это не составило никакого труда. Все в порядке, правильно. Теперь топ. Вот так. Я мельком взглянула на себя в зеркало – всё сидело удачно. В этом наряде я выглядела по девичьи нежно и трогательно, выходило некое подобие вечернего платья, хотя из-за открытого выреза задней спинки топа получалась, довольно таки, смелая невеста. Этот вырез я тут же решила прикрыть длинными жемчужными бусами, из искусственного жемчуга. Самое удивительное, что эксцентричное решение, надеть жемчужные бусы задом наперед оказалось удачным. Получалось несколько необычно, но очень мило, розовые жемчужины удачно гармонировали с кремовым цветом моего платья и со светлой кожей. Создавалось впечатление, что жемчуг заставляет светиться кожу как бы изнутри. Оставался макияж. Подхватив пальцами немного жидкой пудры, предохраняющей лицо от блеска, я легкими движениями растушевала её по лицу, затем тонкой кисточкой подвела брови, которые были уже скорректированы за день до этого, нанесла на ресницы удлиняющую тушь, и ярко выкрасила губы в кроваво –красный цвет – по моде того времени вот и всё –остальное я считала излишним. Туфли же мне и вовсе не приходилось выбирать – потому что выбора не было, я одела те самые туфли, которые Грэг купил для меня по приезду в Майами, и которые сыграли злую шутку с его кредитной карточкой. Они были черные, как смоль, из лакированной змеиной кожи, с блестящими ремешками, но туфли не портили моего убранства, а скорее контрастируя, дополняли его, потому как это были слишком дорогие и фирменные туфли высокого качества, которыми не испортишь любой наряд.
Я ещё раз внимательно оглядела себя в зеркало – ничего ли не пропустила? При всём великолепии чего-то всё-таки не хватало, я сразу не поняла чего. Конечно, букета невесты! Эта была катастрофа! Как можно было выходить замуж без букета невесты. Мои глаза беспомощно перебегали от одного предмета в комнате к другому, будто я надеялась найти затерянный где-то в комнате букет, хотя точно знала, что никакого букета попросту не существует. Оказалось, что за время, пока я приводила себя в порядок, Грэг всё время находился в одной комнате со мной и внимательно следил за моими приготовлениями.
Грэг уже готов – наряд его также прост и невообразим для жениха, как и мой наряд невесты. Сам он весь в белом, точно невеста. На нём кристальной белизны простая хлопковая рубашка, подвязанная белой бабочкой, и такие же белые хлопковые штаны, сидевшие на нём несколько нелепо, так как были немного велики, и белые ботинки – тоже чужого размера, - вот и всё. Неприятный холодок пробежал у меня по лопаткам – значит, он «заранее» видел меня в свадебном наряде. Вот и сейчас он вопросительно смотрит на меня своими большими голубыми глазами, встревоженный моим бегающим обеспокоенным взглядом.
- Грегори! Букет! У меня нет букета! –выпучив глаза, закричала я на Грэга, как будто он был в чем-то виновыат передо мною.
- Букета?! – Грэг на минуту задумывается, словно цепенеет.
Сияющее солнце, будто борясь с набегавшими на него облаками, вновь выглянуло в просвет, ярко осветив изумрудную зелень розовых кустов, покрытых цветущей пеной метельчатых роз. Идея пришла в головы к нам одновременно. Не говоря ни слова, мы поняли друг друга, обменявшись кивками. Свадебный букет рос прямо у нас под окнами, оставалось собрать нежные соцветия роз, скомпоновать их с листьями папоротника, которые в изобилии росли рядом – и букет готов. Не теряя ни секунды, мы принялись за дело. Грэг старательно срезал лучшие соцветия с кустов, а я уже компоновала их в подобие свадебного букета, восемь соцветий, несколько листьев папоротника, связать все вместе упаковочной лентой – и букет готов, не хуже, чем у профессионального флориста. Успели.
Оставалось пять минут, чтобы перевести дыхание и в путь. Грэг достал из кармана маленькую шкатулочку, в которой находились два тонюсеньких обручальных колечка, но с гравированными на них буквами L&G, что должно было означать Лили и Грэг. Получалось, как в названии какой-то английской фирмы, которая торговала бытовой техникой, кажется, ещё в прошлом веке. Я в свою очередь, раскрыла ладонь и показала ему третье обручальное кольцо. На нём не было никакой гравировки, но в отличие от тех, что показал мне Грэг, это кольцо было олицетворением тяжелой купеческой роскоши и сияло всей своей широкой и жирной полосой огненно-красного золота. Это кольцо было подарено матерью ещё в детстве, которое изначально предназначалось для моего суженого, и, должно было олицетворять собой моё богатое приданое (которого не было). Я попросила примерить Грэга это кольцо, но он только отрицательно покачал головой. Поняв всё, я спрятала неудавшийся подарок подальше.
Церковь «Непорочного Зачатия», славившаяся на всю округу, как церковь, куда влюбленные в любой момент могли прийти, нанять двух свидетелей и, заплатив определенную сумму, обвенчаться, тем самым официально заключить брак. Возле входных ворот этой церкви стояли двое свидетелей или, как их называли здесь, «свадебных людей», которые нервно поглядывали на часы. Они были не одни. Среди них было множество других «свадебных людей», которые нарядной толпой, парами чинно прохаживались возле паперти, выжидая клиентов. В основном это были супружеские пары пенсионеров, которые имели ещё более или менее «официальный» вид, подходящий для торжеств, но не обязательно, были здесь и молодые пары безработной молодежи, ищущей хоть какого-то заработка, и просто, бродяги, неизвестного рода занятий. В общем, свидетели были на любой вкус, а, главное, кошелёк. Чаще всего, «свадебными людьми становились безработные актеры, журналисты, в общем, люди тех профессий, которые были в состоянии, что называется «толкнуть слово на публику». В общем, дело было поставлено на поток. С каждой обвенчанной пары, «свадебный люд» отчисляли определённый процент в пользу церкви. Церковь отчисляла половину от свадебных взносов мэрии, под протекцией которой находилась официальная регистрация браков, а точнее местный законопроект о свободных браках, который одобрял затею регистрации брака «в один день в одном окне». Таким образом, все оказывались в финансовом выигрыше, и «свадебные люди», которых нанимали влюблённые в свидетели, и церковь, где они венчались, и мэрия, где они официально регистрировались – все, только не счастливые влюбленные, с которых драли в три шкуры. Но вернёмся к нашим свидетелям.
Они ждали у церкви «Непорочного зачатия» уже целый час, благоразумно предпочтя подъехать заранее. Было душно, будто перед грозой. Но небо всё ещё продолжало куксится в белой дымке облаков, как будто не решив ещё, прольется сегодня на землю дождь или нет. Они стояли, с удивлением рассматривая друг друга, застывшие, словно два огромных болвана с острова Пасхи, облаченных в торжественные долгополые макинтоши, и белые манишки, которые придавали двум могучим людям какой-то нелепый пингвиний вид. Вы уже догадались, что этими свидетелями были уже нам известные Сиз Штрайкер, бывший слуга старого Баркли, и Даниил Дэйв, лекарь-зомби, – два верных нам друга. Две могучие фигуры негров, привлекали среди толпы «свадебных людей» всеобщее внимание. И, не подумайте, что из-за того, что оба свидетелей были мужчинами. В наше время, когда разрешены даже однополые браки, этим никого не удивишь. Пол свидетельской пары не имеет никакого значения - разрешается, как традиционная разнополая, так и однополая пара свидетелей – два мужчины или две женщины, - все равно, главный критерий, чтобы свидетель был совершеннолетним и находился в здравом рассудке. В остальном - полная свобода. Никаких ограничений в выборе нет. Так, что брачующиеся могли, по своему вкусу скомпоновать пару свидетелей, хоть из проходящих мимо людей, если у них были паспорта и желание стать оными.
Так чем же так привлекла, праздную толпу именно наша пара «свадебных людей»? А часто ли вам приходилось увидеть разом двух блондинистых негров - великанов, с пшеничными волосами, с нежно – голубыми глазами, но черной, как смоль кожей, одетые в одинаковые фраки, словно близнецы, и столь же похожие, и отличавшиеся лишь разницей в возрасте? Наверное, нет. А теперь представьте удивление этих двух совершенно незнакомых людей, которые встретились, вдруг, возле паперти в качестве свидетелей, и, как выяснилось, на одной и той же свадьбе. И вот теперь эти два великана стояли друг против друга, торжественные, с букетами цветов, и гвоздичными розетками на фраках, глупо пялясь, друг на друга. Наконец, тот, что был постарше – Сиз Штрайкер, заговорил первым:
- Я не знаю твоего имени, но могу сказать твою фамилию. Твоя фамилия, Дэйв, не так ли, сынок?
При этих словах, второй «свадебный мэн» вздрогнул, и как-то отпрянул в сторону.
-Да, но откуда вам известно моя фамилия?
-Фамилия, откуда известна, - растерянно переспросил Сиз Штрайкер, - как же мне не знать, когда Дэйв – девичья фамилия твоей матери.
- Какое вам, дело до моей матери? И, вообще, кто вы такой и что здесь делаете?
- Если твоя фамилия действительно Дэйв - стало быть, я твой отец.
- Зачем вы так шутите?! Это, наверное, какой то злой розыгрыш. Где здесь скрытая камера! Правда, весело. Какой-то похожий на меня человек, который вырядился точно как я, утверждает, будто он мой отец. У меня никогда не было ни отца, ни матери. Вы поняли. И если это скрытая камера – убирайтесь отсюда, не то я вас вздену, как следует…
- Постой, погоди, мне сейчас самому не до шуток. Я сам ничего не понимаю. Значит, ты тоже свидетель на свадьбе Грегори Гарта.
- Да, со стороны невесты.
- Лили… Гарт?
-Да. Но откуда вы знаете их?
- Грегори Гарт, мне почти, как сын. Он родился и вырос у меня на руках.
-Вот те раз, и Грегори Гарт ему сын, уж не спятил ли ты, старик, в самом деле.
- Подожди, не делай поспешных выводов и выслушай меня до конца. Я был другом семьи Баркли, родного дедушки Грегори и работал у них управляющим много лет. А теперь я расскажу тебе, как я встретился с ним. А встретиться с ним, мне было суждено, как раз из-за твоей матери. Её звали Даниелой Дэйв. В то время, когда я сошелся с твоей матушкой, она была начинающей шоу-гелз в каком то заштатном клубе Майами, ну знаешь, как и все хотела сделать карьеру поп- певицы. А для продвижения карьеры нужны были деньги. Я тогда мало верил, что что-нибудь путного выйдет из этой дурацкой затеи, и оказался прав. Для карьеры одних связей мало, нужен был ещё и талант, а его, к сожалению, у твоей матери не было даже голоса. Я тогда тоже работал на поприще шоубизнеса. Я был бойцом без правил, или, как тогда это называлось, рестлингером в тяжёлом весе. Мы боролись на публике, переходя из одного клуба в другой. На меня делались ставки. Возле меня вертелись огромные деньги. За всю свою карьеру рестлингера я не проиграл ни единого сражения. Ну, в общем, теперь это не имеет никакого значения. Главное - у меня тогда водились большие деньги, на которые и рассчитывала твоя матушка. Любовь как всегда оказалась слепа. Тогда я искренне верил, что она меня любит. Но это было не так. Для неё я был всего лишь глупым животным, мешком с деньгами, из которого можно было лишь тянуть, тянуть и тянуть. Я потворствовал ей в её желаниях, хотя трезво понимал, что ничего хорошего из этого не выйдет. Так оно и случилось. Карьера певицы закончилась, едва начавшись. Она дешево купила у неизвестного музыканта Дэвида Гарта, несколько песен, и надо сказать, удачно, и выступала с ними по всему побережью, пока её имя не стало известно. Песни были настолько хороши, что люди мало обращали внимания на талант певицы, в общем, она оказалась права, в наше время от исполнителя не требуется даже такой «мелочи», как таланта. Главное – раскрутить имя. Дело пошло. По контракту с Дэвидом Гартом, она должна была выпустить в конце года свой первый альбом. Но в дело вмешались непредвиденные обстоятельства, виновником которых оказался я. Незапланированная беременность прервала все её творческие планы, едва она начала записывать свой альбом с Дэвидом Гартом. Понимаешь, при беременности антураж был уже не тот. Дэвид был в ярости, он требовал неустойку в размере двухсот тысяч или пусть Даниела делает аборт. И, представь себе, твоя матушка -дура, готова уже была принести тебя в жертву искусству, словно жизнь не родившегося ребёнка ничего не стоила, по сравнению с её дурацкой карьерой. Правда, страшно. Эта дура и сделала бы аборт, если бы не вмешался я. Как –то раз ему хватило наглости ещё прийти ко мне домой и угрожать судебным разбирательством. Выдал же я ему тогда эту неустойку по полной программе, что этот ублюдок потом надолго её запомнил, когда месяц лечился от переломов. Меня посадили в окружную тюрьму за нанесение тяжких телесных повреждений. Дело осложнялось тем, что я был профессиональным борцом. Начались бесконечные судебные разбирательства. Мне нужен был хороший адвокат, и этим адвокатом стал Грэг Баркли, тогда ещё практикующий адвокат, который жаждал громкого дела, способного дать возможность упрочить свое положение в обществе. Вот оно ему и подвернулось. Защищая бедного негра, что посмел вступиться за свою подружку, к которой домогался этот белый ублюдок Гарт, Баркли приобретал имидж защитника черных, который помог бы ему заработать решающие голоса от черного населения на губернаторских выборах. Наше дело не сходило с передовиц мировой прессы. И не мудрено. Дело приняло расистскую подоплёку. Исход дела был не предсказуем. Многие сочувствовали мне. И это здорово помогло. Мой адвокат, в случае выигрыша, мог получить кресло губернатора, а я - свободу. Общественное мнение взяло верх, и мы с Грэгом Баркли блестяще выиграли это дело, хотя по закону мне полагалось до семи лет тюрьмы. Присяжные сочли мои действия оправданными, и потому я отделался тогда лишь условным сроком. Можно сказать, что я тогда отделался слишком легко. Потеря моей карьеры рестлингера для меня ничего не значила. Главное - я был на свободе, и у меня скоро должен был появиться ребёнок. Такой нежеланный для моей Даниэлы, и такой долгожданный для меня. И хотя мистер Баркли проиграл предвыборную гонку, с минимальным разрывом голосов. Чтобы как-то поддержать меня, как будущего отца, Мистер Баркли, добрая душа, дал мне работу, сделав меня управляющем своим имением. Чего было ещё желать бедному нигеру. Я был счастлив, как ребенок. В общем, все были довольны развязкой и я, и мистер Баркли, и общественное мнение. Все, кроме, этого ублюдка Дэвида, который затаил страшную злобу на нас. Но мне было на это совершенно наплевать, потому что я был счастлив, и…слеп. Как это всегда бывает, слишком легкое счастье всегда оборачивается горем. Когда я возвратился к ней, эта мерзавка – твоя мать заявила, что она сделала аборт, она так и сказала, что, дескать, твой ублюдок сейчас в виде куска мяса валяется на свалке медицинских отходов, и чтобы я навсегда убирался из её жизни. Представляешь, сказать такое про своего ребёнка. Она разорвала мне сердце. В голове моей помутилось, не помню, что я тогда говорил, что делал, как я её тогда не убил. Как потом выяснилось, никакого аборта она делала. Мы прожили с твоей матушкой всего два год – два мучительных года, единственным счастливым событием в которых было твое рождение. Помню, как я радовался тогда! Но мать возненавидела тебя за свою испорченную карьеру. Едва тебе исполнился год эта мерзавка сдала тебя в детский дом, а сама смылась с моими деньгами. Потом её пристрелили в каком-то кабаке, и я так ничего не смог узнать о твоей судьбе. Долгие годы я искал своего сына, но всё было тщетно, и вот теперь я нашел тебя. А уж собственного сына я не могу не узнать, как невозможно не узнать самого себя в молодости. Хочешь, верь мне, хочешь, не верь. Это твое право. Потому, как я сам с трудом верю в реальность происходящего. Одного я не могу понять, какое отношение ты имеешь к Грэгу Гарту?
Даниил Дэйв, всё это время слушавший сбивчивый рассказ старика, похожий на сюжет Мексиканской мыльной оперы, всё больше убеждался, что, либо кто-то из них спятил, либо это чей-то чудовищный розыгрыш. А, может, этот уж слишком похожий на него человек и в самом деле его отец? Уж слишком всё это безумие похоже на правду. И теперь, когда Штрайкер закончил, Дэйв стоял раскрыв рот, не зная, как реагировать на откровения, свалившиеся ему на голову. Наконец, взяв в себя в руки, он решился рассказать старику свою историю:
- Грэг Гарт – мой сосед. Мы живем с ним на одной улице, на окраине города, возле болот, в Маше. Когда лихорадкой заболела его невеста, мне пришлось лечить её своими снадобьями. Вот так мы и сдружились с Грэгом. Меня действительно зовут Даниил. Говорили, что так назвала меня моя мать, которая бросила меня сразу после рождения. Что называется, бросила своего Даниила в яму на съедение львинам*. До этого я даже не знал её имени. Стало быть, если я Даниил - она назвала меня своим именем. Сколько долгих лет я разыскивал своего родного отца, но всё было тщетно, и вдруг, встретить его на свадьбе собственных друзей – это немыслимо! Я также не знаю, во что верить, но человеку свойственно полагаться на своё удачное провидение. Я предпочту верить, что вы действительно мой отец, как любой человек, который скорее предпочтёт верить в самое невероятное счастье, которое в любой момент может салиться на его голову, чем думать, что это очередной жестокий обман. У нас с вами действительно одно лицо. Это слишком похоже на правду, чтобы быть ложью. И я хочу, чтобы это действительно было так. – С этими словами, он бросился в объятия Сиза Штрайкера.
– Сынок, сынок, как же долго я тебя искал! – тихо стонал Штрайкер. По его заросшей крепкой седой щетиной черным щекам разливались горючие слёзы. Дэйв понимал, что всё что происходило сейчас с ним – полное безумие, и что странный старик конечно же ненормальный, но ему не хотелось расстраивать несчастного старика, который принял его за своего сына, - потому что он боялся его, как боятся городских сумасшедших, на которых обычно натыкаешься в самый не подходящий для этого момент.
Ещё долго два великана стояли в счастливых объятиях друг друга и ревели, словно быки, на потеху праздной толпы «свадебного общества», принимавшую эти выражения за глупые «свадебные» сантименты подвыпивших родственников новобрачных. Наконец немного, опомнившись от свалившегося на него счастья, Дэйв, с недоумением спросил своего новоиспеченного отца:
- Подожди, ты говорил, что – то о Дэвиде Гарт, Гарт, Гарт. Гарт – такая же фамилия и нашего жениха. Мне не хотелось бы думать, что…
- Всё верно, мой мальчик, Дэвид Гарт имеет прямое отношение к нашему жениху – он родной отец Грегори.
-Как?! И ты согласился быть свидетелем на свадьбе сына своего заклятого врага, который, чуть было, не засадил тебя в тюрьму и не погубил меня.
-Слушай меня дальше, история моя ещё не закончилась. Как я уже сказал, этот мерзавец затаил страшную злобу на адвоката Баркли, который разрушил его планы стать знаменитым продюсером, и лишь искал повод, чтобы расквитаться с ним. И повод вскоре для этого представился. Его единственная дочь была молодой, избалованной особой, в общем «наследница» - в полном смысле этого слова, из тех девиц, что постоянно ищут дешёвой гламурной славы, но не знают, как ещё отыскать своё самовыражение в обществе. И, подумать только, этим и воспользовался Дэвид Гарт. Уж он то своего шанса не упустил. Он так охмурил несчастную женщину, что та забыла обо всём: об отце, о фирме, о чести. В её жизни был только Дэвид. Этот мерзавец заставил её возненавидеть собственного отца, уйти из семьи и выйти за него замуж. В общем, разрыв с отцом был полный - отец лишил её тогда наследства. А, парня, по правде говоря, нужны были только её денежки, ну, прямо, как моей Даниэли. Пока он проматывал её личные сбережения на свои музыкальные проекты, он ещё как –то терпел её, но как только и эти деньги закончились, тут то блудной дочери не поздоровилось, только тогда она поняла, какую ошибку совершила, да было уже слишком поздно. В то время она была уже беременна от этого подонка. А тому было на это ровным счётом наплевать – давай деньги, и всё тут. Деньги закончились, к тому времени у неё не было, даже доллара. Тогда этот ублюдок принялся избивать свою беременную жену, вынуждая её отдать драгоценности, доставшиеся ей от матери. Она бы отдала ему их, да, только никаких драгоценностей в доме уже не было, потому, что, незадолго до этого, она сдала мне их на хранение, словно предчувствуя ужасную развязку. А этот мерзавец ничего и слушать не хотел. Он принялся пинать её ногами в живот, приговаривая: «Говори, сучка, куда дела драгоценности, не то забью до смерти ».
Ей тогда едва удалось вырваться. Побои спровоцировали преждевременные роды. Бедняжка родила бы прямо возле ворот дома её отца, если бы не Сиз Штрайкер, который буквально подобрал бедную женщину в свой лимузин, где она и родила прямо при мне, – начал Сиз заученный свой рассказ. - Вот так и появился на свет Грегори. Можно сказать, что Грегори, также пострадал от рук Дэвида Гарта, его родного отца, который чуть было, не убил его за несколько часов до рождения.
- Чудовищно! А что же стало с этим подонком! Неужели ему удалось отделаться от тюрьмы?!
- Как бы не так! Его кара была ещё более жестокой. Этого ублюдка нашли застрелившимся, когда на следующий же день полиция пришла его арестовывать.
- Какие ужасы случаются на нашей грешной Земле! – тайно крутя пальцем у виска, посетовал Дейв.
- И всё-таки мир прекрасен. Ведь в нём случается и счастье! Как сегодня с нами. Правда, мой мальчик! Мой сын, которого хотела погубить собсвенная мать, по навету этого мерзавца – нашёлся, живой и здоровый, маленький Грэг тоже выжил, хотя, когда он появился на свет в это никто не верил, и здоров, и теперь он женится. Разве это не чудесно. Зло побеждено, потому, что зло не может жить на этой земле, зло всегда обречено на самоуничтожение, тем злом, которое оно порождает. И так будет всегда. Потому, что торжество добра - это закон природы! – в насмешку начал подигрывать сумасшедшему деду Дейв.
- Теперь я понимаю, наверное, сама судьба решила исправить то зло, что сотворили люди, и вернуть, наконец, моего отца с помощью Грэга Гарта, сына того самого мерзавца Дэвида, который когда-то причинил нам так много страданий. Подумать только, отец, какая ирония судьбы!
- Да, Даниил, я и сам толком не могу поверить в чудо. За долгую свою жизнь я разучился верить в чудеса. Господи, какой чудесный день! Я нашел своего сына! И, подумать только, в тот самый счастливый день для моего второго белого мальчика, которого я всегда любил как своего сына. Два счастливейших события в моей жизни и на один день! Невероятно! Ну, где же наши новобрачные! Кажется, где-то вдалеке я слышу, тарахтение самоката Грэга. Вот они! Едут! И действительно, спустя несколько секунд, послышался приближающийся вой сирены, и из-за угла улицы показался мопед.
Опаздывали. Стрелка часов на электронном хронометре мопеда неумолимо приближалась к четырем, а мы все ещё продолжали катить по каким-то узеньким улочкам. Едем быстро, даже слишком. Встречный ветер обдувает лицо. Что это там? Столпотворение машин! Впереди авария! Насмерть столкнулись две машины. Груды искореженного металла. Полицейские, пожарные, скорая. Распростертый труп женщины. Лежит ничком, едва прикрытой грубой рогожей. Лица не видно. Красная кровь на черном раскалённом асфальте. Красное на черном – красиво.
Пробка! Машины выстраиваются в длинную цепочку. Только не это. Но отступать нельзя, иначе мы опоздаем на собственную свадьбу. Грэг осознает, что он нарушает закон, но делать нечего – приходится рисковать. Грэг решается на отчаянный шаг – он резко сворачивает на мостовую. Звучит протяжный вой мотоциклетной сирены – это сигналит Грэг. Прохожие в шоке отскакивают, уступая нам дорогу. Свадьба обещает быть весёлой! До бракосочетания остается не более трёх минут. «Успели!» - кричит мне Грэг, обернувшись ко мне. Ветер обдувает мне лицо, унося прочь слова Грэга. Я не понимаю и кричу что-то в ответ. Грэг останавливается. Успели, - минутная стрелка приклеилась к двенадцати. Как раз вовремя…
-Приехали. – Спокойно рапортует Грэг.
- Как приехали? Куда? Где мэрия? Не туда, – слова путаются в голове, застревая во рту.
Впереди только какое-то непонятное круглое здание в стиле модерн, напоминающее собой церковь. Да это же церковь! Значит, нам предстоит венчание?!
«Как?! Венчаться, мне, в чужой церкви, с почти незнакомым человеком, которого я знаю всего три месяца?!» От мысли, что я совершаю что-то кощунственное и непоправимое, сжалось сердце, но любовь не любит отступать. Что ж из того, что мы знакомы три месяца, я люблю Грэга, и этого достаточно. А для доказательства любви времени не нужно. Чтобы полюбить человека бывает достаточно и одной секунды.
Навстречу бегут два свидетеля, с цветами, с огромными букетами алых роз, словно они выдрали их из земли цельным кустом. Пышные букеты почти загораживают их лица, но даже издалека видно, что и сами они такие же огромные и нелепые, как свои букеты, в забавных одинаково-пингвиньих фраках, почти свисавшими до пят. Что – то знакомое кажется в их телосложении и походке. Да, это же наши знакомцы, наши верные друзья – Сиз Штрайкер, бывший управляющий поместьем Баркли и доктор Даниил Дэйв, ветеринар и местный шаман Вуду.
- Скорее! Скорее! Вас уже ждут!
Из голубых глаз Сиза Штрайкера сыплются слёзы умиленного счастья. Лицо Дэйва тоже заплакано, как у ребёнка. Неужели, их так растрогала наша свадьба, этих огромных, суровых, черных великанов. Мы ещё бежали к церкви, когда заиграла торжественная музыка, приглашающая новобрачных к церемонии. Священник, в длинном одеянии, с длинным вышитым золотом подобии не то манишки, не то шарфа, уже ждал у алтаря, единственным украшением которого являлся небольшой чёрный крест из эбенового дерева. С притворной торжественностью воздев руки, он лениво начал заученную наизусть церемонию, уже который раз за день.
- Горячо любимые, сегодня мы собрались здесь, чтобы соединить в священном браке этого мужчину и эту женщину.
В церкви, кроме нас четверых, никого не было, только пустые лавки сияли своей нагой полировкой. Кто эти собравшиеся - было непонятно. Очевидно, слова были обращены непосредственно к нашим свидетелям. Священник продолжал:
- Есть ли у кого - нибудь из присутствующих имеется какая-либо причина, которая могла бы помешать вам законно соединиться в браке?
В гробовом молчании наступила мучительная пауза. Не получив никакого ответа священник продолжил бубнить заученную церемонию:
- Присутствует ли здесь кто-нибудь, кто бы смог высказать справедливую причину, из-за которой эти двое не могут быть законно воссоединены в брачном союзе?
«Вот вредный пастырь, привязался тут со своей законной причиной, когда мне и так тошно. Поскорее бы все закончилось». Священник снова почему-то вопросительно посмотрел на наших черных свидетелей. Вновь воцарилась мертвая тишина. Мы стояли, словно застывшие статуи. Священник выждал эту торжественную минуту и перешёл ко второй части церемонии.
- Тогда Грегори Гарт согласен ли ты, чтобы Лили …, - тут священник вдруг остановился, и, мучительно жмуря глаза, сделавшиеся, вдруг, маленькими, как у крота, силился прочесть мою фамилию, шёпотом пытаясь выговорить по буквам. Священник вытащил из потайного кармана небольшое пенсне, но и это не помогало. Из-за плеча послышался настойчивый грубый шепоток Сиза Штрайкера – единственного, кто заучил мою фамилию наизусть. Священник уставился на него, пытаясь разобрать, что тот ему только что сказал, но опять ничего не понял. Нервы мои больше не выдержали, и я громко объявила во всеуслышанье:
- Арсентьева!
Священник, не стал повторять дважды и продолжал, как ни в чем не бывало:
- …стала твоей законной, повенчанной женой, любить и уважать её в богатстве и в бедности, в болезни и здравии, пока смерть не разлучит вас.
- Согласен, - упавшим голосом ответил Грэг, белый, как полотно.
- А ты, Лили ..,- но я прервала его, едва он собирался раскрыть рот, боясь, как бы он по-своему не переиначил мою фамилию.
-Арсентьева, -вновь повторила я. Священник опять сделал вид будто ничего не случилось – похоже, ему было всё равно. Он тоже мечтал поскорее пропустить нашу свадьбу, потому что лимит времени подходил к концу, на пороге уже стояла другая свадьба, вот почему он торопливо стал заканчивать церемонию без всякой выразительности, бубня и комкая слова, словно пономарь на заутренней молитве:
- …согласна, чтобы Грегори Гарт стал твоим законным, повенчанным мужем, любить и уважать его в богатстве и в бедности, в болезни и здравии, пока смерть не разлучит вас…
Только когда вновь восстановилась полная тишина, и священник вопросительно уставился на меня, я поняла, что ответ был за мной.
- Согласна! – почти крикнула я, повторив то же самое, что сказал Грэг (очевидно, предположив тогда, что священник был туговат на ухо).
- Кольца, пожалуйста.
Грэг торопливо достал из потайного кармана заготовленные кольца и поднёс трясущимися руками заветную шкатулочку, очевидно, для того, чтобы я её раскрыла. От волнения мои руки тряслись не меньше. Больше всего на свете я боялась уронить заветные кольца – тогда уже беды не избежать. Руки тряслись, пальцы не попадали куда нужно. Шкатулка упорно не раскрывалась, выскальзывая из дрожащих рук. Далеко ли до беды!
В отчаянии я бросила вопрошающий взгляд на Сиза Штрайкера. Тому объяснять было ничего не надо. Со спокойным хладнокровием он подошёл и своими толстыми пальцами открыл вредную шкатулку. Показались два тоненьких золотых кольца. Только теперь я с ужасом заметила, что эти два кольца были одинаковыми. Какое моё, какое Грэгово было почти не возможно определить. Блеск золота запрыгал у меня перед глазами. Наконец, я поняла, что лучше предоставить этот выбор самому Грэгу, раз он купил такие одинаковые кольца. Которое наденет – то и моё.
Грэг не стал долго гадать( как потом выяснилось, кольца действительно были одинаковыми), и взял левой рукой (он был левша) то, которое было ему ближе. Я протянула ему правую руку. Грэг с удивлением посмотрел на меня - он не ожидал правой руки, и потому, немного оторопел, но, не медля более, он одел своей левой рукой кольцо на мой безымянный палец правой руки – так было даже удобнее, поскольку мы стояли лицом друг к другу. То же самое проделала и я, только «другой стороной» - правой рукой я надела кольцо на его левую руку – получилось очень ловко. Если учесть, что Грэг был левшой - протестантом, которому полагалось носить обручальное кольцо на левой - нерабочей руке, а я, исповедуя ПРАВОславие, была правшой, которой, полагалось носить обручальное кольцо на правой, рабочей, как и у большинства людей, руке, и, что для него его левая рука, была, собственно, тем же, что и для меня моя правая, то есть ПОЧТИ правой, то получалась что каждый из нас вынужден был носить обручальное кольцо на своей рабочей руке. Едва мы управились с кольцами, священник в вдогонку скороговоркой произнёс решающие слова:
-Облаченный властью, данной мне законодательством штата Флорида, я провозглашаю вас мужем и женой. Можете поцеловать свою жену, Грэг, - это прозвучало, как «скорее целуйтесь и убирайтесь отсюда, некогда тут с вами ещё канителиться».
Поспешно «поцеловав» друг друга носами, мы завершили церемонию бракосочетания. Оставались официальные формальности. Мы прошли в небольшой бокс, где сидела секретарша, дама лет пятидесяти, похожая на свинью, обтянутую шёлком, и расписались в свидетельстве о браке, громкий оттиск государственного штампа, накрепко запечатал поставленные подписи – брак был заключён. Американский паспорт на имя Лили Гарт – новоиспечённой гражданки С Ш А, был выдан. Мои новые документы были оформлены надлежащим образом тут же, как говориться, не сходя с места.
На этом всё закончилось, теперь всё было позади, и эта была моя победа - маленькая победа маленького человечка над мощной системой. Наконец, я была официально признана полноправной гражданкой Соединенных Штатов Америки. Осознание того, что я самостоятельно сделала в своей жизни, быть может, самый решительный и непоправимый шаг наполняло меня гордостью к себе.
Однако, когда я покинула церковь «Непорочного зачатия», меня терзали совершенно другие чувства, далекие от восторга радости от свершившегося бракосочетания.
Я почти ничего не видела и не слышала. Звуки и краски слились в одно бессмысленное и неясное марево. В голове гудело, словно внутри лился огромный водопад. И только одна мысль: «Неужели, теперь всё кончено. Безвозвратно и навсегда. Я – жена».
Какой-то жирный напомаженный мужик, изображавший из себя Элвиса завывал «Love me tender». Это был приятный сюрприз для новобрачных, устроенный нам нашими свидетелями. Мне хотелось убить этого ряженого попугая, но я ничего не могла сделать, потому что рука Грэга сжимала мою руку словно в тисках. «Какая же у него холодная рука», - подумала я.
Я даже не спрашивала, какой сюрприз мне готовит Грэг. На этот день сюрпризов ДЛЯ МЕНЯ было уже предостаточно, но я ошиблась. Оказывается, настоящие сюрпризы, были ещё впереди.
Мы выскочили из церкви, как будто ошпаренные счастьем – так полагается делать всем молодожёнам. Откуда-то сверху целыми горстями в нас полетели зёрна риса – это наши «свадебные люди» старательно засыпали нас зерном, дабы наша жизнь была в богатстве и изобилии. Для этого дела они не пожалели целого мешка риса. Попавшие под одежду жёсткие зерна противно елозили по телу, но мы уже не обращали на это никакого внимания на такие досадные пустяки – мы были счастливы и словно ошалевшие бежали к мотоциклу, с надписью just married*.
Мы тронулись, сзади забрякали пустые консервные банки, привязанные на верёвке к капоту – тоже добрая забавная свадебная традиция «заметания следов», символизирующая, как бы стремление молодых к счастливому уединению в первую брачную ночь, чтобы им никто не мог проследовать за ними, чтобы хоть как – то нарушить их сладостное интимное уединение. Славная традиция, не правда ли? Но вопреки, этой традиции мы не поехали сразу в свое тихое семейное гнездышко, где предстояло нам «счастливое уединение», да и эскорт, несмотря, что следы заметались звенящими консервными банками, тут же последовал за нами. Этот импровизированный эскорт состоял из одного лимузина, водителем которого, как вы уже догадались, был Сиз Штрайкер, рядом с ним сидел его новоиспеченный сын Даниил Дэйв.
Грохот, производимый на всю улицу консервными банками, заставлял людей оборачиваться, в сторону невиданной доселе в тихом провинциальном Пите процессии, которая взбудоражила сонный город. И, в самом деле, трудно было представить более странную свадебную процессию.
Впереди, на старом, обшарпанном мопеде, торжественно ехали жених и невеста. Из-за того, что оба они были в белом, поначалу, трудно было разобрать, кто есть кто, и кто ведёт мопед. Но продолжим, впереди ехали новобрачные. Жених (к счастью, он оказался на своем месте - он вел мопед) с громким восторженным гиканьем и сигналом клаксона прочищал дорогу от впереди идущих машин, а сзади, на облучке, сидела невеста, не менее сумасшедшая, чем её избранник, которая, при том, что едва умудрялась удерживаться за его рубашку, ещё и размахивала букетом, приветствуя толпу, и непрестанно раздавала воздушные поцелуи направо и налево. А сзади, привлеченные всеобщим переполохом от грома консервных банок, неслись оголделые собаки, сорвавшиеся с поводков хозяев. Собачья свадьба гналась по пятам двух шутов на мопеде…
Впереди, на старом, обшарпанном мопеде, торжественно ехали жених и невеста.
Прохожие в недоумении всматривались в странную пару, пытаясь узнать в них голливудских звёзд, известных своими эксцентрическими свадебными выходками. Гадали, кто же это перед ними, но не найдя никакого подходящего сравнения, презрительно махнув рукой, делали заключение: «Должно быть, ещё одна парочка придурков решила пожениться». Самое интересное, что полицейские ТОЖЕ ПРИНЯЛИ НАС ЗА ГОЛЛИВУДСКИХ ЗВЁЗД, и потому не смели нас останавливать, более того, они, наоборот, всячески старались нас пропускать вперед, останавливая движение. Отчасти это было вызвано тем, что сразу вслед за нами ехал роскошный белый лимузин дядюшки Сиза, который своей роскошью, внушал полицейский трепет перед сказочным ГОЛЛИВУДОМ. Никто из полицейских не хотел связываться с голливудскими звездами и попасть в скандальную хронику желтой прессы, лишиться из-за этого работы, а может быть, даже свободы.
Только один полицейский на всем пути нашего следования посмел поинтересоваться, что всё-таки происходит. В ответ он получил в лицо летящую связку колючих роз, которым минут тридцать тому назад суждено было играть роль моего свадебного букета. На этом все закончилось.
Вот так, переполошив весь город, мы и въехали на побережье, где меня и ждал главный свадебный сюрприз Грэга – мои «Алые паруса».
Глава сорок пятая
Алые паруса
Свежий морской бриз, настоянный на йодных испарениях, показал, что до морского побережья уже недалеко. Я не ошиблась, вскоре дорога свернула, и мы ворвались в открытое пространство прибрежной территории, омываемой лазурными волнами побережья Мексиканского Залива. Тут всё было в точности так, как на каком-нибудь рекламном проспекте – лазурное море, омывающее тихую лагуну, кокосовые пальмы, свисающие над белым блестящем песком пляжа, белые, до боли в глазах, роскошные гостиницы с резкими голубыми пятнами бассейнов (будто им моря не достаточно) - в общем, всё то, что у нас ассоциируется с подлинной роскошью тропического курорта.
Кажется, я начала догадываться, какой сюрприз готовит мне Грэг. Раз мы подъезжаем к побережью - стало быть, он собирается показать мне свою «Жемчужину». Ну, что ж посмотрим, стоит ли эта «Жемчужина» дедушкиного завещания. В этот момент мне ясно привиделась наша убогая хижина – «хакали», как называл её Грэг, или «хибара», как назвала её я, которую дедушка почему-то именовал в своем завещании домом. Мне подумалось, если уж убогую хижину здесь называют «домом», то «яхта», наверняка окажется простой рыбацкой лодкой с мотором - вот почему я не особенно рассчитывала на яхту. Да, и в разговоре дедушка, кажется, дал ясное определение этой яхты – лодка, только и всего. Загадкой для меня оставалось фирма, о которой упомянул дедушка и сам Грэг. Какая же тут, к черту, фирма. Никакая фирма не могла вязаться в моем убогом представлении с «Жемчужиной Флориды», разве что они были бы простыми рыбаками, добывающими свои средства существования, возя туристов на рыбалку.
Но, убедив себя, что не стоит делать поспешных выводов, я ждала развязки …сюрприза. Я оказалась права, но только в отношении сюрприза – Грэг действительно, решил показать мне свою яхту, и не только показать, но и совершить небольшой круиз, не бойтесь – не рыбацкий – это было бы слишком эксцентричным занятием в свадебный день. Ха – ха -ха! Представьте себе, свадебная рыбалка – это что-то новое, никем ещё не опробованное. Нет, Грэг готовил мне нечто белее романтичное…
Яхта «Жемчужина Флориды» превзошла все мои ожидания – это была действительно роскошная яхта, достойная миллионера, оснащенная по последнему слову современной техники. «Жемчужина», как сразу окрестила её я, и, впрямь, чем-то напоминала собой жемчужину. Яхта была сплошь выкрашена в снежно - белый цвет, и всё на ней было такое белое-белое, что невозможно было найти ни единой детали, иного, кроме белого, цвета. Даже своей тубообразной формой она напоминала собой жемчужину, только удлинённо-овальную, которую можно было видеть в старинных серьгах, немного срезанную впереди косым уступом, образующим переднюю палубу, и капитанскую рубку. Парусов, или какого либо иного приспособления, приводящего яхту в движение, видно нигде не было. Зато самую «крышу» яхты венчали какие-то странные приборы, напоминавшие небольшое углубление в виде глубокой тарелки, выложенной черными стеклянными пластинами (кстати, единственным черным предметом на яхте), в котором вертелся небольшой пропеллер, словно флагшток, приводимый в движение малейшим ветром.
Мы взошли на борт чудесной яхты. Здесь было все необходимое, для комфортного отдыха. Широкая передняя палуба, представляла собой небольшую прогулочную площадку, где умудрился расположиться даже небольшой бассейн, заполненный морской водой, что бы, не сходя с борта яхты, можно было тут же насладиться водными процедурами. Такое я, вообще, видела впервые. Это был подлинный люкс. Люкс, которого я, свыкшаяся с нищетой, всегда боялась, как чуждого элемента. Для меня происходящее казалась настолько сказочным, что я с трудом могла верить, что реальное является реальным, и я не сплю.
Подобно тому, как казались сказочными Алые паруса для Ассоль, эта волшебная яхта (правда без парусов) в мой самый счастливый день казалась для меня волшебством, чудесным видением, происходящим даже не со мной, а с какой-то иной героиней волшебной сказки. Вот сейчас я закрою глаза, и всё это исчезнет. Я изо всех сил зажмуриваю глаза, потом резко открываю – видение не исчезает – значит, всё это правда! Я богата и счастлива! Я добилась того, чего хотела…
-Ну, что, детка, нравится моя белоснежная малышка? – гордо усмехнувшись, спрашивает Грэг.
– Говорят, что эта яхта, до того, как попасть во Флориду к мистеру Баркли, принадлежала семейству арабских шейхов аль-Файедов. На ней, будто бы, отдыхала сама принцесса Диана со своим арабским дружком Доди, до того, как её придавили в Парижском туннеле папарацци, - подтвердил дядюшка Сиз.
Но я уже не слушаю россказни старого негра. Не помня себя, почти впрыгиваю на борт, и, визжа от восторга, бегу по палубе волшебной яхты. За мной бежит Грэг, опасаясь, по- видимому, что от счастья я выпрыгну за борт.
- Неужели это всё принадлежит тебе?! Круто!
- К сожалению, пока нет, яхта принадлежит матери.
- Это неважно, всё равно она когда-нибудь будет твоей! Я хотела сказать нашей, - поправилась я. - Главное – мы здесь и сейчас, на этой чудесной яхте, мы молоды и люби –и-и- и-м друг друга. И-я-я-я-я!!! – срывается мой восторженный визг, так что звонкое эхо раздается над морской гладью бухты со всех сторон.
- И-е-е-е-е –ха! – Вторит мне Грэг победным кличем семинолов. – Ты права, плевать на это. Это наш день, крошка, наш день!!!
- Эй, ребята, что вы так орете? – из лестничного углубления, ведущего в каюту, появилась голова Дэйва. - Сиз, даже послал проверить меня, не спятили ли вы там от счастья. Сейчас отправляемся. Идемте в каюту. Капитан уже ждёт.
Едва мы спустились в каюту, раздался хлопок шампанского, и пенные брызги его полетели во все стороны.
- За наших молодоженов! - ошарашил громовым голосом дядюшка Сиз.
- За молодожёнов и за их будущее! - вторил ему мистер Дэйв.
- За будущее! - закончила тост я, одним махом осушив бокал шампанского.
- Ай, да невеста! – заключил дядюшка Сиз.
Мне вдруг стало почему-то стыдно. Теперь он подумает, что я алкоголичка.
Внутреннёё помещение яхты находилось так низко, что можно было сказать, что оно располагалось почти в трюме. Внутренне помещение кают-компании, с полным правом можно было назвать комнатой, нет, скорее гостиной, потому, как она была обустроена с достоинством настоящей гостиной, в каком-нибудь фешенебельном отеле.
Скажу только несколько слов о её обстановке. Обстановка не отличалась множеством предметов мебели, но была лаконична и функциональна в своей роскоши.
«Жемчужина Флориды»
По периметру этой своеобразной «гостиной» были расположены кожаные сидения из красной телячьей кожи, образующие собой единый полукольцевой диван. Посередине стоял небольшой стол, так же служивший, по-видимому, обеденным, поскольку над ним висело что-то вроде люльки с продуктами. Стол стоял в глубине кают-компании, как раз в том месте, где сидения образовывали вокруг него полукруг. Недалеко от стола находилась барная стойка, отделенная от всего пространства кают-компании перегородкой, так же обитая красной кожей. За барной стойкой находились, даже несколько автоматов с кофе и кока-колой и прочей снедью, которую так любят дети и подростки. Остальное пространство перед входом было не заполнено, так, что там можно было даже танцевать. Незачем говорить, что все предметы обстановки были накрепко прикреплены к полу специальными приспособлениями, на случай шторма. Свет попадал сверху, через крошечные застекленные иллюминаторы, которые имели форму круга. Была там и другая комната в задней части палубы, служившая очевидно спальней, но сейчас утверждать это было трудно, потому, как вход туда был накрепко заперт на замок. Капитанский мостик располагался намного выше кают-компании, хоть и был отделен от неё пластиковой перегородкой, но сообщался с ней напрямую при помощи небольшой лестницы, ведущей вверх, прямо на мостик.
Молчаливый седой капитан, напоминавший чем-то капитана Титаника, поприветствовал нас кивком головы.
Заработали турбины, послышался шум взбиваемой винтами воды, и мы плавно тронулись от пирса, словно на крыльях рассекая лазурные воды Мексиканского залива.
Ход яхты был плавным, качка едва ощущалась. Казалось, что мы летим на огромном дирижабле по воздуху. По-видимому, мы шли со скоростью шесть узлов, не меньше.
Я вышла наружу, чтобы оглядеться. Берег был уже далеко, так что город, с его небоскрёбами, казался каким-то игрушечным.
Мне всегда хотелось знать, что испытывали герои фильма «Титаник», стоя на носу несущегося вперёд корабля. Как вы понимаете, теперь момент был самым подходящим. Для этого было все: 1. - яхта, 2. –Грэг в качестве главного героя ДиКаприо, 3 – море, 4 - ветер. Редкая удача, не правда ли? Кто знает, представится ли такая возможность когда-нибудь в другой раз, а шанса упускать было нельзя.
Я подошла к самому носу и взглянула вниз – там, оседлав носовую волну, плыли дельфины. От скорости пролетавшей мимо блестящей воды и бешенной скачки дельфинов закружилась голова, меня повело.
Это меня не остановило. Я стала становиться в позу мисс Розы Дьюитт, когда она там, в фильме, раскинув руки, парит над водной гладью. Я подошла к краю и, ища опоры для ног, пыталась зацепиться ступнями за перила прямо на своих высоких каблуках. Но мне не удалось сделать это так красиво, как там - передний мостик, как назло, оказался настолько широк, что мне пришлось для этого широко расставить трясущиеся от страха ноги. Получалась как-то неловко, по-дурацки, будто утка готовится снести яйцо.
- Грэг, как в Титанике! Совсем как в «Титанике»! Давай попробуем! Ну же, Грэг!
- Что утонуть? – переспорил меня Грэг (в чувстве юмора ему не откажешь).
- Нет, вот это, - я встала пред ним в позу мисс Розы Дьюитт, раскинув руки, и закрыв глаза.
-Здесь не получится, - отрицательно покачал Грэг головой, - мостик слишком широк, для этого придётся нам с тобой сесть на шпагат, а я этого не умею.
- Зачем на шпагат, вот так! - я плюхнулась задом на нижний поручень палубы и вытащила за борт ноги. - Ур –а- а-а! Вот это здорово, теперь я лечу! Мои руки свободны! Лечу!
- Не полети за борт! – испуганно закричал Грэг.
- Не бойся, я крепко держусь! Теперь давай ты. Садись. Вот, так. Ноги сюда. Вот, так. Теперь отпусти руки. Отпустил? Закрой глаза. Закрыл?
- Ну, уж нет! Не буду я закрывать глаза. Я хочу, по крайней мере, видеть, куда бултыхнусь в воду, - проворчал Грэг.
- Тогда не будет полного впечатления. До конца, Грэг. Раз начал, не останавливайся на пол - пути. Я держу. Так. Ну что чувствуешь?
- Эй, ребята, вы чего там затеяли?! – вдруг, раздался громовой голос доктора Дэйва, прервавший наши «занятия».
- Да у нас тут «Титаник», мистер Сиз, не видите, что ли?! – давясь от смеха над тем, как смешно Грэг раздвигает свои неловкие худые ноги, закричала я мистеру Сизу. - Пока ничего не получается.
-Вот глупые дети, слезайте, пока мне не пришлось вылавливать вас из воды! – присоединился к Дэйву перепуганный дядюшка Сиз.- Идёмте, стол давно накрыт, а вы занимаетесь здесь бог знает чем!
Спустившись в кают-компанию, мы увидели огромный стол с яствами, достойный роскоши миллионеров, накрытый, должно быть, на человек двадцать, не менее. Чего тут только не было. Разнообразные и невиданные тропические фрукты, художественно вырезанные в виде цветов так, что их попросту невозможно узнать, были уложены в живописные горки. Рыба причудливо перемежалась с мясом и сладостями. Была здесь и красная сёмга Аляски, драпированная в виде роз и украшенная собственной икрой, а также устрицы, омары, и ещё какие-то непонятные «раки» - забава миллионеров, криль, «Золотое мороженое», покрытое настоящей золотой фольгой и, наконец, самое дорогое в мире блюдо – черная лососёвая икра белуги-альбиноса – в общем, все лучшие яства мира, которые доступны разве только настоящим миллионерам.
-Дядя, Сиз! Откуда это изобилие? Зачем? Мы с Лили всего лишь хотели отпраздновать тихую скромную свадьбу,– испугавшись всего этого дорогостоящего великолепия, спросил Грэг.
- Э, нет, мой мальчик, свадьба миллионеров не может быть скромной и тихой, - рассмеялся Сиз.- Ты же у нас настоящий миллионер, Грэг, не так ли?! Стало быть, всё должно греметь!!!
-Но, мой дядюшка Сиз совсем забыл, что у этого миллионера совсем нет денег, - грустно вздохнул Грэг.
-Да, не волнуйся, мой мальчик, это не твои заботы - твой богатый дядюшка Сиз постарался, чтобы твоя свадьба запомнилась тебе навсегда - значит, все будет, как у настоящих миллионеров! Пусть ваша жизнь будет такой же богатой, как богат сегодня наш свадебный стол! За новобрачных! Чин, чин!
- Но дядя Сиз, это всё это чудовищно дорого!
-Не думай о деньгах в такой день, мой мальчик. Деньги – это самая мерзкая гадость, придуманная человечеством. Деньги, как и жизнь, приносят радость молодым. Старикам большие деньги не нужны, а я стар и болен, мой мальчик. Ха-ха-ха! Не забирать же мне их с собой в могилу. Я подумал: «Пусть, хоть сегодня эти бумажки послужат кому-нибудь в радость».
-Дядя Сиз,… - растаял растрогавшийся Грэг.
Оголодавшие за время нашего трехмесячного бобово-макаронного поста, мы с жадность набросились на предлагаемое изобилие, поедая всё, точно оголодавшие зверьки. В помутневших от выпитого глазах дядюшки Сиза навернулись горькие слёзы.
-Что с вами, дядя Сиз, вы плачете? Что-то случилось?
-Это слёзы радости, мой мальчик. Я безумно счастлив за тебя. Сегодня самый счастливый день в моей жизни.
Вдруг, раздался неожиданный хлопок, а вслед за ним какое-то шипение, словно на раскалённую сковороду вылили воды. Мы выбежали на палубу. В небе летел небольшой самолет, выписывающий огненным фейерверком две буквы L & G.
- Дядюшка Сиз! – покачал головой Грэг.
В ответ старик только улыбался сквозь слёзы глупой улыбкой нашкодившего ребёнка.
- Сюрприз! - неожиданно послышался из-за спины голос Дэйва, едва «фейерверк» исчерпал свою огненную мощь.
- Сюрприз!? Опять? – испугалась я.
На палубу из каюты торжественно выплывал огромный белый купол свадебного торта, на серебряном подносе, который торжественно катил великан Дэйв вместе со столом.
Наш свадебный торт был достоин свадьбы двух гангстеров тридцатых годов прошлого века, это был поистине роскошный кондитерский шедевр из сливок и фруктов, на вершине которого красовались две сахарные фигурки, уж очень напоминавшие меня и Грэга. Под шум аплодисментов я сняла с торта сахарную фигурку Грэга, а Грэг мою, и принялись смачно поедать на брудершафт сахарных человечков, пачкая друг друга кремом и весело хохоча от восторга.
Потом мы танцевали, я с Грэгом, а подвыпивший мистер Сиз с таким же повыпавшим доктором Дэйвом, так что те едва не проломали ногами трюм. А когда мы выбились из сил от зажигательных танцев, то вышли на палубу, чтобы полюбоваться огненным закатом вечернего солнца и подышать свежим морским бризом.
Мы бы еще долго сидели на палубе, наслаждаясь красноватым сиянием солнца, уходящего в тёмный от надвигающихся туч горизонт, пока седовласый капитан не возвестил, что надвигается гроза, и пора возвращаться на берег - вот так закончился наш самый чудный вечер в жизни, который бывает только однажды.
Вновь надвигающаяся гроза гнала двух влюблённых в сторону дома, намереваясь вот-вот догнать их старенькую мотоциклетку. Опять молнии озаряли наши лица, и гром гремел прямо над головой, но мы больше не боялись застигшей нас бури, ни её угрожающих раскатов грома, ни блеска молний – мы были счастливы и не замечали, что твориться вокруг.
Счастливые, мы возвратились домой, только, когда уже ночь вступила в свои права, и было совсем темно.
Глава сорок шестая
Первая брачная ночь или Последний девственник Америки
Едва мы вбежали в дом, как снова разверзлись небесные хляби, и ливень с шумом забарабанил по крыше нашего убогого жилища. После роскошной яхты наша сырая лачуга казалась особенно убогой.
- Господи, и когда же всё это закончиться?
- Потерпи, детка, осталось совсем немного, серия штормов пройдёт, и начнётся пляжный сезон. Мы с тобой уедем на побережье, где будем купаться, загорать, хоть каждый день, сколько захотим. Я устрою тебе такой отдых, который ты никогда не забудешь! Нет, мы не будем прозябать в этом болоте, мы объедим с тобой всё побережье Флориды, побываем на лучших курортах, клянусь тебе! А там, как получится. Ведь жизнь дается один раз, не так ли? – Грэг задорно подмигнул мне глазом.
Ну, а завтра же мы поедем к матушке за деньгами! Уж я потребую с неё свою долю дедушкиного наследства. Теперь-то им не отделаться от меня – закон на моей стороне. Для начала нам этого хватит, пока я буду искать работу, после – поживем – увидим. Но, мы никогда не будем нищими, клянусь тебе, никогда! - и Грэг угрожающе сжал кулаки, с силой стукнув по столу.
- Успокойся, Грэг, я вижу, что ты взвинчен, лучше раздевайся и ложись спать.
Грэг наскоро скинул с себя намокшую одежду и с разбегу плюхнулся на свой обшарпанный диван.
-Нет, не сюда, -одёрнула его я, - Грэг, теперь мы муж и жена и должны спать вместе. Ведь так? – краснея как рак, произнесла я.
Грэг смутился, я увидела, как на мгновенье его глаза широко раскрылись, а лицо побледнело. Но, стараясь не показывать никакого вида, Грэг с покорной обречённостью взял подушку и перелёг на постель.
- Я буду спать у стенки, - недовольно буркнул Грэг, - с краю я скатываюсь.
-Мне всё равно, у стенки, так у стенки. Пожалуй, это даже лучше, по крайней мере, у меня будет воздух – у стенки я задыхаюсь. А теперь давай выключим свет. Я ненавижу искусственное освещение, оно действует мне на нервы. Вот так. В темноте мозг яснее. Вот так, теперь совсем темно. Никого нет, только ты и я, и дождь шумит за окнами…вечный покой, наверное, это и есть вечный покой.
- Что ты там бормочешь, я ничего не понимаю?
- Вот что, Грэг, жди меня здесь, а я пойду приму душ.
Еще долго Грэг слушал, звуки текущей воды в душе и за окном. Сердце его бешено колотилось, и как он не старался, он никак не мог заглушить удары собственного сердца, которое, казалось, готово было выскочить из груди. Сам себе Грэг казался жалким идиотом. Теперь, когда он слышал шум текущей воды, в голове Грэга всё настойчивей всплывал один и тот же образ обнаженной девушки в струях стекающей воды, озаренной красноватыми лучами заходящего солнца, это почти немыслимо сексуальное тело, эти замысловатые изгибы её молодого здорового тела, эти женственные формы… и через несколько минут всё это будет принадлежать ему. Да, реально ли всё это? Или это очередной сексуальный бред, вызванный неудовлетворенным желанием? Ведь со своим крошечным членом он никогда не сможет иметь женщину. Грэг прекрасно понимал это.
Но, о, ужас, это не бред –всё это сладостная, но беспощадная реальность. Желание, подавленное страхом собственной беспомощности, терзало его возбужденный мозг. От стыда предстоящего краха хотелось потерять сознание, и больше никогда не приходить в себя.
Однако, усталость брала своё. Теплота мягкого одеяла приятно обволакивала тело. Жаркая духота приятно заглушала сознание и уносила мысли куда-то далеко- далеко. Вскоре глаза Грэга сомкнулись, и он погрузился в сон.
Проснулся он от того, что что-то мягкое и теплое на ощупь, похожее на пухленького бархатистого зверька, осторожно тянет с него одеяло, пытаясь, устроится рядом поудобнее. «Да это же она, моя жена…жена, жена», - мысль о свершившемся браке, как о событии важном и непоправимом неприятно кольнула сознание Грэга. Свершившийся факт поспешного брака, давил на него своей непоправимой ясностью, и он не знал, что с ним теперь делать.
Чувство восторга от предстоящей первой близости, одновременно боролось в нём с непреодолимым страхом и растерянностью перед своей беспомощной неопытностью, заставляя Грэга столбенеть в бездействии. Наконец, в предвкушении снова увидеть свою обнажённую диву, будоражащую его разум, Грэг открыл глаза, но, ничего, даже подобного, увиденному у водопада, он не обнаружил. Всё было банально просто. Возле него лежала, по-детски раскинув тонкие ручонки, обыкновенная девочка -ребёнок, внешне чем-то напоминающая собой большую фарфоровую куклу.
Она была, как всегда, в своей плотной фланелевой пижаме в розовый цветочек, со множеством оборочек и бантиков, придававшей ей такой кукольно – бутафорский вид. Широко раскрытые глаза, будто не замечая Грэга, смотрели в черную пустоту потолка. Можно, было подумать, что она так и заснула с открытыми глазами или же медитирует.
Грэг с удивлением смотрел на это обратное перевоплощение из женщины в ребёнка. В ней не было ничего из той роскошной, эксцентричной невесты, женщины – вамп, которую он вел к венцу. Отсутствие косметики делало её лицо по- детски нежным, как у ангела, а мокрые волосы придавали ей како-то первозданную природную красоту. Но, даже, сквозь плотное фланелевое одеяние, которое, словно плотный бархатистый бутон водяной лилии скрывает прекрасный цветок, заключённый внутри, Грэг ощущал мягкое тепло упругого женского тела, которое волновало его плоть до приступов тошноты, подкатывающихся к его горлу. Прикрыв ладонями рот, Грэг бросился в уборную. Его вырвало.
Всё было в точности так, как там… возле водопада, когда они спали в своём маленьком Пикапе, плотно прижавшись друг к другу, словно маленькие котята. Всё было то же: и этот горьковатый запах мокрых её волос, и этот бесконечно барабанящий снаружи дождь, и эта приятная сырая духота, обволакивающая в полудрему, – всё было то же, за исключением одного – теперь она стала его женой, и принадлежала ему, ему и только ему. Она была такая хорошенькая, что Грэгу хотелось задушить её в объятьях, задушить её от любви, чтобы ни один взгляд в мире больше не мог любоваться на её красоту…
- Ты не спишь, Грегги? Тебе тоже не спиться? Правда, странно, эта наша первая брачная ночь, а, вместо того, чтобы заниматься сексом, как все нормальные люди, мы просто лежим рядом и молчим. Впрочем, ты здесь, рядом, и мне этого достаточно… О чём ты думаешь сейчас?
-О том, насколько сильно я тебя люблю.
-Потрясающе, мне всегда хотелось знать насколько сильно меня можно любить.
-Я люблю тебя так сильно, насколько мужчина может любить женщину.
-Я тоже люблю тебя, мой Грегги, мой милый мальчик. Видно судьба предназначила быть нам вдвоем до самой смерти.
-Пожалуйста, любимая, не говори о смерти, когда, нам так хорошо вдвоём. Мы будем жить с тобой долго - долго, здоровыми и счастливыми, пока нам самим не надоест, тогда мы умрём в один день, вдруг, внезапно, в объятиях друг друга, вот как сейчас…
- Выдумщик , такого не бывает,- вздохнула я.
-Бывает, - задумчивовозразил мне Грэг.
Воцарилась полная тишина, только было слышно, как дождь идёт за окном, не преставая, прерываемый лишь изредка глухим ворчанием отдалённого грома. Мы лежали в теплых объятиях друг друга и слушали дождь. Течение времени для нас остановилось, время слилось в одну точку, где существовали только мы, ночь, и монотонное шуршание упругих капель дождя за стеклом.
-Грэг, у тебя когда-нибудь была женщина? - неожиданно для себя спросила я, но тут же осёкшись , смягчила вопрос: – Я имею в виду, тебе когда-нибудь нравилась какая-нибудь девушка, ну там, в школе, в компании друзей?
- Девушка? – растерянно переспросил Грэг, нервно почесывая потный ёжик волос.
-Ну, да, девушка, подружка, гёл-френд, пассия. У тебя был кто-нибудь до меня?
-Нет, Лили. До тебя, меня никто никогда не любил и не понимал, я всегда был изгоем -одиночкой, который никогда не мог найти себе, даже друзей, не то, что девушку.
-Я имею в виду не это, я хотела сказать, был ли у тебя…
- Секс? я правильно понял? Если ты хотела спросить об этом, то я отвечу, что нет. Ты шокирована, не так ли? Понимаешь, я не такой, как другие молодые люди . Для них это всё просто – завести себе подружку, встречаться с ней, заниматься любовью- это то, что они называют свободными отношениями. Никаких обязанностей, никакой любви, никакой ответственности… Для других это было легко и просто, для меня – неприемлемо. Я не причисляю себя к нравственным людям, но для меня интимные отношения слишком серьёзны. Я из тех, кто не умеет играть с любовью, со своими чувствами. Флиртовать, притворяться, приспосабливаться, делать вид – это не по мне, а такие всегда в итоге оказываются неудачниками, или, как у нас это называется, «последними девственниками». А-ха-ха-ха! Так, что могу тебя заверить, с тех пор, как мать с отчимом выперли меня из дома, я жил здесь совершенно один, и занимался сексом разве что сам с собой, лаская свой член руками, когда разглядывал обнаженных виртуальных девиц через Интернет - вот и весь мой опыт. Правда, отвратительно? Так, что можно сказать, что я и есть тот самый «последний девственник Америки», смиренно стоящий перед вратами плотского сладострастия, перед которыми, из-за отсутствия опыта, он так невинен и беспомощен, как младенец. Я был с тобой откровенен, не более того, прости, я, наверное, обидел тебя своими филосовскими глупостями в такую ночь. За все годы моего одиночества, я почти разучился нормально общаться с людьми. Мой дурацкий язык всегда опережает ход моих мыслей. Говорят, предвкушение секса, сладостнее самого полового акта, но для такого ничтожества, как я - это пытка, потому, что я бессилен и беспомощен перед твоей женской сексуальностью…Нет, чушь, опять не то… Я хотел сказать, что…я полный импотент…
-Импотент, но этого не может быть, ведь ты так молод! - испугалась я.
-Взгляни на мой член – он ни на что не годится.
-Ты что сошёл с ума?! Как ты можешь утверждать, что ты импотент, когда у тебя ни разу ничего не было! Когда ты даже не пробовал…
-М-да, - задумчиво почесал Голову Грэг. В кромешной темноте душной комнаты я чувствовала, как с Грэга каплями валил пот.
- Не бойся Грэг, - успокоила я его, - со мной ты можешь говорить о чём угодно, не стыдясь себя. Я никогда не стану осуждать тебя, кем бы ты ни оказался. Раз разговор зашёл о сексе, то, со своей стороны, я тоже буду откровенна и расскажу тебе всю правду.. Хотя я и не девственница, боюсь, что я не намного опытнее тебя. За мою короткую жизнь это было со мной только однажды. Я рассказывала уже тебе об этом в своих письмах.
- Если бы я встретил того подонка, что лишил тебя девственности, я бы придушил его своими собственными руками, клянусь тебе, – зловеще выпалил Грэг, угрожающе сжав кулаки.
- Нет, ты ошибаешься насчет него, он не подонок, он хороший и честный парень, можно сказать, редкий образец порядочности, каких в моей стране практически уже не встретишь. Только я его не люблю! Понимаешь, не люблю! Представляешь, после того, как он хитростью лишил меня девственности, он серьёзно намеревался на мне жениться. Смешно, но он думал, что я запросто соглашусь стать его женой, потому, что ему удалось затащить меня в постель. Как бы не так! А, что касается придушить его, то вряд ли это у тебя получилось бы, потому, что он здоровый детина, под два метра, так что придушить его не так то легко, как ты думаешь.
- Не важно, нашёл бы другой способ, я бы всё равно убил бы твоего «честного парня», повстречайся он мне, - зловеще добавил Грэг.
-Э, да ты ревнуешь! Зачем, Грэг? Ведь это случилось у меня с ним ещё до того, как я узнала о тебе. Теперь он далеко-далеко, и, я больше не увижу его никогда. Мой, малыш, мой маленький ревнивый малыш. Не надо ревновать, я люблю тебя, и только тебя. Где живёт любовь – ревности не может быть места.
Я погладила Грэга по его колючим стриженным волосам, и начала ласкать губами его рот, потому что ещё толком не умела целоваться. Грэг вспотел от напряжения, и я чувствовала языком, как солёные капли пота стекали с его взмыленного лица.
- Раз разговор наш принял такой откровенный формат, расскажи, как это у тебя было тогда с ним, в твой первый раз? Мне интересно знать, что ты почувствовала тогда? Тебе с ним было хорошо, не так ли?
-Нет, это было, скорее, отвратительно, -честно призналась я. - Понимаешь, это произошло как-то неожиданно, само собой, мне казалось, что тогда мы, даже не контролировали себя. Я была пьяна, когда он тащил меня в постель – это Алекс подсыпал мне какой-то гадости, и я толком не осознавала происходящее. Я не успела даже ничего понять, что он намеревается делать со мной, я очнулась только тогда, когда почувствовала боль, но было уже поздно. Признаюсь честно, кроме боли и отвращения я тогда ничего не испытала. Помню только, потом меня долго тошнило, как будто я проглотила какую –то гадость – больше ничего. С тех пор я возненавидела секс. При одной мысли о близости меня выворачивает наружу. Я не хочу заниматься этим сейчас, только потому, что у нас первая брачная ночь, в которую положено заниматься любовью. Грэг, понимаешь, это должно произойти само собой, неожиданно, когда мы оба действительно захотим этого. А сейчас просто обними меня покрепче, и давай спать, я слишком устала за сегодняшний день. У нас ещё будут тысячи ночей любви, и мы сможем заняться этим, когда захотим, даже днём. А теперь давай лучше заснём, после всей этой свадебной дребедени, что устроили для нас дядя Сиз, моя голова просто раскалывается надвое.
В комнате становилось невыносимо жарко и душно, пот пропитал мою фланелевую ночнушку, так, что та прилипала к телу, а от жаркого дыхания Грэга становилось трудно дышать. Москиты (теперь уже не представляющие для меня никакой опасности), не смотря на плотную сетку, окружавшую нас, проникали повсюду и пели свою заунывную песню. Нет, это было почти невыносимо, спать в этом душном сарае! Хотя я делала вид, что заснула, мне не спалось. Но, чтобы не разбудить Грэга, я старалась не шевелиться. Вдруг, Грэг, почти в полусне произнёс:
-Пока мы не спим, можно тебя попросить, кое о чём?
-Конечно, мой милый.
- Можно мне потрогать твои груди?
Признаться, этот робкий и в то же время нелепый вопрос моего юного мужа ошарашил меня, но стараясь не подавать виду я ответила:
- Конечно, Грэг, всё-таки, ты мой муж. Все, что у меня есть – принадлежит тебе, – с этими словами я принялась расстегивать свою ночную сорочку. Грэг достал из-под кровати, какой-то флакон и натер содержимым свои руки. Сладковато- пахучий травяной аромат, от которого кружилась голова, разлился по комнате мощной волной. В следующую секунду я почувствовала, как в темноте его холодные шероховатые ладони стали гладить мою грудь, всё сильнее и сильнее. От вязкой ароматной духоты неизведанной травы сделалось дурно, мне показалось, что я теряю сознание. От этого дурманившего сладкого запаха и непонятных действий Грэга, который, придвинув свой длинный смешной нос в расщелину между двумя грудями, теперь буквально, изучал каждый миллиметр моей груди, то принюхиваясь к соскам, то до боли терзая их своими неловкими, колючими пальцами, моё сердце бешено колотилось, будто бы было готово вывалиться из груди. Можно было подумать, что он видел женскую грудь впервые с тех пор, как в младенчестве его отняли от материнской груди. В какой-то момент мне даже показалось, что этот парнишка, за которого я только что вышла замуж, никто иной, как озабоченный придурок, как странно и неадекватно он вел себя в постели, и я откровенно спросила его:
-Грэг, ты случайно не псих?
-Нет, - как растерянно ответил он, пожав плечами, снова продолжил свое занятие.
Его соприкосновения возбуждали, хотя ласки были несколько нелепы и неуклюжи. И эта неопытность его ласк приводила меня в экстаз ощущений. Грэг яростно ласкал мои груди, сжимая их почти до боли, его неловкие, но сильные пальцы, легко скользили, терзая вздувшиеся от напряжения соски, в своей жадной настойчивости не останавливаясь ни на секунду. От сладостного напряжения груди мои сделались упругими, будто сопротивляясь всё возрастающей силе его движений. Я лежала навзничь, всецело отдавшись только своим ощущениям его безумных ласк. Я чувствовала, как его напряженный член, с неистовой силой скользил между моими влажными от пота бёдрами, быстро-быстро… От возбуждения близости кружилась голова, и тошнило, но это возбуждало ещё сильнее и сильней.
-Не так, мой маленький кролик, - ласково подбодрила я Грэга, поцеловав в его оттопыренное ушко.
В следущую секунду я почувствовала, как его холодные шероховатые ладони стали гладить мою грудь, все сильнее и сильнее…
Дрожа от пьянящего сладострастия, я раздвинула бедра, и сама ввела его маленький член себе во влагалище. В ту же секунду ощутила внутри себя его упругую шероховатую плоть.
Сладострастное безумие завладело нами. Мы словно одновременно потеряли свой рассудок, и мы больше были не в силах контролировать себя. Нам не надо было управлять собой, наши тела ласкали друг друга, почти автоматически, стремясь достичь абсолютного блаженства. В какой-то момент мне показалось, что я схожу с ума, что все, что происходит у меня с ним сейчас нереально в своём безумстве. Наши тела, слившись воедино, двигались в едином порыве, будто спешили как можно скорее достичь вершины блаженства. Всё так же быстро закончилось, как и началось. От бешенного ритма мы оба слишком быстро выдохнулись. Не прошло и двух минут, как мы оба упали в сладостном истощении.
-А ты говорил, что ты импотент, - глядя на огромную луну неподвижными глазами, прошептала я. Измученный Грэг ничего не ответил. Зарывшись в подушку, он лежал неподвижно. Сегодня последний девственник Америки потерял свою девственность.
Свинцовый сон, который обычно бывает после секса, как огромный серый камень, придавил нас в горячую духоту жаркой комнаты, и мы уснули, словно убитые. Только сладковато-ноющая боль внизу живота, разливавшаяся по телу приятной томной слабостью, даже сквозь сон, напоминала мне о близости с Грэгом.
Дождь уже давно стих, и в комнате наступила полная тишина, было слышно только наше спокойное дыхание, да мяуканье несчастного Лаки, запертого в уборной. Остаток ночи мы провели, погружённые в крепкий сон, которым только могут спать абсолютно счастливые люди. Так прошла наша первая брачная ночь.
Глава сорок седьмая
«…Там холеную доченьку
Обвеют ветры буйные,
Обграют чёрны вороны,
Облают псы косматые
И люди засмеют!»
Н. А. Некрасов
Невесть кто или Возвращение блудного сына
Утро, как всегда в тропиках, наступило внезапно и ярко. Огромное красновато-огненное солнце всходило стремительно, озаряя всё вокруг своим появлением. Грэг не ошибся - это была последняя сильная гроза, весеннего сезона дождей – больше бурь не будет. Было начало мая. Наступала самая жаркая пора тропического сезона, возможно, аномально жаркая, даже для тропической Флориды. Уже сейчас утром столбик термометра не опускался, ниже сорока градусов в тени. Страшно было подумать, насколько она повысится днём. А, что будет летом – оставалось только гадать. Вот в такой слишком «теплый» весенний дёнёк нам и предстояло ехать к родителям Грэга.
Яркий свет, пробивающийся сквозь жалюзи, неожиданно разбудил нас. Наутро мы встали, как ни в чём не бывало, будто этой ночью ничего не было. Никто из нас не решался заговорить о, том, что произошло между нами этой ночью, мы хранили молчание, будто заговорщики, только наши растерянные взгляды говорили за нас. Импровизированный секс двух неопытных подростков, казалось, шокировал нас обоих, и мы ещё не могли выйти из этого шока, находясь в каком-то немом ступоре.
Во всем теле ощущалась томная слабость, которая обычно бывает после секса. Вставать не хотелось. Я лежала с закрытыми глазами. На кухне послышался звяк посуды – это Грэг искал оставшееся после вчерашнего съестное для нашего первого брачного завтрака. Послышался писк чайника, мяуканье кота, запах, пыли, сырости, кошачьей мочи из туалета, аромат завариваемого кофе, запах роз – всё разом смешалось в спёртом воздухе маленькой комнатёнки.
Нет, это невыносимо. Голова болела страшно. Я подошла к окну и с силой распахнула жалюзные створки крохотной форточки, так что та едва не вылетела наружу. Жаркое дыхание солнца пахнуло мне в лицо. На улице было ещё жарче, чем в комнате, прямо как в духовой печи. Жар, настоянный на запахе цветущих роз, и орошенных дождём трав, шел в комнату, наполняя её невыносимым тягучим ароматом, от которого тошнило, потому, что его было слишком много, будто в комнате опрокинули целую банку болгарской розовой воды.
-Это не поможет, - послышался голос Грэга, - солнце уже высоко. Закрой, скорее окна, иначе нам нечем будет дышать.
Чтобы прийти в себя от жары, я приняла холодный душ. Стало немного легче. Грэг приготовил кофе с вчерашними остатками свадебного торта, которые мне удалось прихватить с собой вчера и спрятать в холодильнике. Эти сливочно-клубничные останки роскошного произведения кондитера составили наш сладкий свадебный завтрак. Мы с наслаждением обмакивали спелые, уже немного перебродившие под знойным солнцем ягоды в прокисший маслянистый крем, источающий миндальный аромат, и кормили друг друга изо рта в рот, забавно обмазывая лица белой пенкой крема, взрываясь, каждый раз приступом дурацкого хихиканья. Наконец, немного угомонившись, мы принялись за кофе.
- С детства меня все считали уродом, - продолжал Грэг свою вчерашнюю исповедь, прихлебывая из чашки, - даже собственная мать ненавидела меня из-за того, что, как она говорила, я был ничтожным ублюдком, достойным своего отца, жалким неудачником, который постоянно отягощал её жизнь, создавая проблемы вокруг себя. Даже дедушка Баркли стыдился мною, как бастардом – неким воплощением позора своей любимой доченьки перед общественным мнением богатеньких Палм –Битча. Потому, что для него я всегда оставался незаконным внуком, которого подкинули для содержания в его дом. Хотя дедушка никогда не упрекал меня напрямик за то, что я живу за его счёт, он всякий раз унижал меня своими подарками и денежными подачками, не приминая упомянуть при этом о моём происхождении от моего родного папаши, которого я даже никогда не знал. Нет, я не имею в виду, конечно дядюшку Сиза – это единственный человек, который принимал меня, и обращался со мной, как с равным. Может потому, что он сам был прислугой в доме дедушки? Но не это сейчас главное. С детства я был урод, так считали мои сверстники, и я понимал, что в чем- то они были правы, я рос замкнутым, забитым зверьком, почти полудурком. В школе надо мной издевались, в любом коллективе я автоматически становился посмешищем, предметом издёвок, куда бы ни пришёл. Я всегда стыдился этого, всякий раз обвиняя и проклиная себя за то, что я такой, и с этим ничего нельзя поделать. Я всё больше замыкался в себе, в своих собственных страданиях, которыми я почти наслаждался, жалея себя. Я ненавидел себя, но ничего не мог с собой поделать. Когда я понял для себя, что так жить нельзя, я стал ненавидеть людей, и дело пошло проще – я стал воспринимать свою ничтожность, как должное. В конце концов, дошло до того, что я возненавидел весь мир, сквозь призму своего жалкого позорного существования, которое я мог прервать, но не изменить. Признаться, мысль о самоубийстве, не раз приходившая мне в голову, облегчало мою истерзанную душу. Но я поклялся, что я не позволю этому поганому миру, так просто отделаться от себя, и начал свою борьбу с собственным ничтожеством. Чтобы ничто не могло отвлечь меня от борьбы с самим собой, я замкнулся в себе, и почти престал разговаривать с людьми. Единственным утешением для меня стал Интернет, мой виртуальный мир, где я мог чувствовать себя полновластной личностью, над которой никто не стоял, никто не управлял, здесь я был хозяин самому себе. Я проводил целые сутки в Интернете, путешествуя по виртуальным мирам, узнавая много нового и интересного. Интернет стал для меня чудесной сказкой, где я мог преодолевать огромные пространства планеты, перемещаться во времени, проникая в неведомые для меня миры и цивилизации, здесь я мог свободно общаться с людьми, представляясь кем угодно, и не бояться своего мнения, здесь я был человеком – свободным и независимым. Но, как всегда это бывает, реальность оказалось жестокой – за неуспеваемость меня отчислили из школы, и дедушка, сказал, что я бездельник, что он больше не собирается вкладывать деньги в моё образование, и отправил меня к моим родителям. Жизнь с матерью и проповедником Бинкерсом оказалась для меня сущим кошмаром. Этот святоша, мой отчим, казалось, отравлял своим существованием всех тех, с кем он жил. Я попал в новую западню, ещё более тягостную, чем, та, из которой мне удалось выбраться. Но я был даже рад этому. Ты, наверное, спросишь меня, как это. Я отвечу, в доме матери я постоянно находился в состоянии борьбы с ним, и это ежедневное сопротивление власти этого мерзавца укрепляло мою волю и, даже вдохновляло меня. Мое положение было ещё хуже, чем в доме дедушки - теперь меня подавляли открыто, почти физически, но это уже не было пустым прозябанием, это была борьба, и я был повстанцем, открыто бросившим вызов моему святейшему отчему.
- И, что же произошло дальше? Ты победил его? – спросила я Грэга, запивая свой вопрос превосходным кофе. (Такого вкусного кофе я не пробовала за всю свою жизнь).
- Нет, произошло то, что и следовало ожидать - победа оказалась на его стороне, но я ни о чём не жалею, потому, что впервые в жизни я боролся и боролся открыто. Развязка наступила быстрее, чем я предполагал. Ха-ха-ха! В конце, концов, я въехал по морде этому мерзавцу прямо в присутствии его паствы. Вот это было зрелище! Ты бы видела! Представь себе, поверженный пастор, валяющийся в ногах его собственного пасынка! Потом этот подонок, едва не засадил меня в тюрьму. Если бы не мать - это она отговорила его от судебного процесса, не то моей заднице пришлось бы туго. Но тогда я ещё не был совершеннолетним, и потому отделался домашним арестом. Ха-ха- ха! И ещё меня обязали в течение года, два раза в неделю посещать лекции подросткового психотерапевта, из которых, по правде говоря, я ни чего не понял, наверное, потому что я тупой. Ха-ха-ха!
- Так значит, Тэд Бинкрес, твой отчим, предводитель секты мормонов – из тех самых многожёнцев-извращенцев, прикрывающих свою похоть и мразь Христовым благословением?
- Нет, он амманит, а это немного другое. Амманиты уже не имеют много жён, как раньше, но в остальном, они не намного лучше мормонов. Можно сказать, что они что-то наподобие мормонов, только менее радикальны, но в одном ты права, детка, они все мерзавцы, стоящие друг друга. За всё время, что я провел в доме матери, я, как никогда, познал их подлое лицемерие. В своей короткой жизни я почти свыкся с подлостью, считая это обыденным явлением, но более мерзкой подлости, чем у этого святоши я ещё не встречал. Явное зло, в своём разрушительном проявлении, ещё не так страшно, когда совершается мерзавцами, человеческое общество их ненавидит и борется с ними. Зло этих же людей в тысячу раз страшнее, потому, что оно всегда находит свое оправдание, прикрываясь Христианским учением, которое эти люди извратили в свою пользу и превратили в некий инструмент выколачивания денег из обездоленных людей. Можно сказать, что они торгуют Христом, как общеизвестным брэндом, зарабатывая на нём целые состояния. Этих людей всегда трудно разоблачить, потому, что они всегда оказываются правы перед обществом. Прикрываясь своей ложной святостью и благочестием, они всегда принимают на себя роль некого нравственного учителя, диктуя при этом свои условия, так, как выгодно им. Тэд Бинкерс - страшный человек, прежде всего, нужно опасаться его влияния на мать. Если мы убедим мать встать на нашу сторону – тогда дело будет выиграно, если же нет – нам придётся плохо. Ни в коем случае не смей ему поддаваться, и не слушай, ту гадость, которую он будет говорить обо мне. Помни – проповедник наш враг. Это он отнял у меня дом, вот почему нам приходиться теперь жить в его бывшем доме, в этой болотной дыре. Я ненавижу его. Ну, ничего, скоро я расквитаюсь с ним за всё.
- Успокойся, Грэг, я буду осторожна с ним. А, что касается его речей, пусть говорит, что хочет, мне на это наплевать. Я уже давно привыкла не слушать то, что болтают обо мне другие. Наше дело – получить с них законные деньги, и мы получим их – остальное меня не волнует. А твой отчим, Тэд Бинкерс – мне никто, другое дело – твоя матушка, как я уже успела понять, вы с ней в ссоре, но она, все-таки тебе родной человек. По правде говоря, я даже не знаю, смогу ли я завоевать её расположение. Обещать я ничего не могу, если примет – хорошо, если нет – пусть будет на её совести. Ну же Грэг, не дрейф, всё будет хорошо, я в этом уверенна, - подбодрила я Грэга, который, уже было, повесил нос, услышав мою нахальную речь, - право на нашей стороне, мы выиграем это дело.
Денек обещал быть жарким, так, что, наскоро легко одевшись и прихватив с собой бутылку воды, мы отправились в неблизкий путь. Наш старенький Пикап выехал по направлению к городу. Дороги были свободны от пробок. К счастью, в этот день было воскресенье – мёртвый день, как называют его во Флориде, когда все магазины и заведения бывают закрытыми, потому весь город, казалось, спал в то утро, и потому дороги были почти пусты. На этот раз мы ехали спокойно, без приключений, только мысль о предстоящей встрече с его семьёй терзала меня. Что я им скажу? Как представлюсь? Все речи, которые я заготовила заранее, казались теперь глупыми и бессмысленными.
Жаркое марево обдувало лицо, душный город, был накален как паровая баня. Столбик термометра зашкаливало за сорок. Жара парализовала все мысли, кроме одной– скорее бы уже доехать. Хотя я была одета очень легко, но чувствовала, как крупные капли пота стекают с моей кожи. Солнце жгло лицо, голову, руки, все открытые участки тела, до которого ему удавалось добраться. Красноватое марево, поднимаясь от раскалённых камней мостовых и домов, заставляло колыхаться воздух, колеблющий очертания предметов - так обычно бывает, когда ты смотришь поверх огня. Жара становилась поистине невыносимой. Несколько раз мне казалось, что я теряю сознание.
Наконец, мы выехали на побережье Клин Воте, соленый морской воздух немного освежил наши пылавшие лица. Под воздействием ветра, дувшего с Мексиканского залива, жара здесь ощущалась не так тяжело, как в городе, и неудивительно, что именно это благодатное место выбрали для поселения состоятельные люди города. Вдоль побережья вереницей тянулись частные владения и гостиницы, по своей роскоши, не многим уступавшие особнякам Палм-Бич.
Единственным отличием Клин Воте, от курортов восточного побережья была его демократичность. Этот курорт предназначался для всех, у кого на данный момент водились деньги. Сюда мог приехать любой американец, чтобы провести с семьёй свой уик-енд. Вопрос стоял только в деньгах, да в расторопности самого клиента. Гостиницы здесь были редкостью, и, несмотря, на то, что номера в них были намного дороже и зачастую не соответствовали их классу, все они оказывались забронированными заранее, так, что едва ли можно было туда попасть. Зато здесь можно было свободно снять частное жилье на любой кошелёк и вкус, напрямую договорившись с владельцем дома о цене. Был здесь и «дикие туристы», приезжавшие в Клин Воте на своих обшарпанных трейлерах, которые целым табором заполоняли пустынные побережья Мексиканского залива.
Несмотря на то, что народ был здесь более разношёрстным, можно даже сказать, бродячим, съезжавшимся сюда со всей Америки, преступность была здесь намного ниже, чем на восточном побережье. Чем это объяснить, спросите вы? Да, очень просто. Старый Пит* ещё со времён Тома Сойера* пользовался статусом некого провинциального городишки, хотя, по сути, таковым давно уже не являлся. В разгар курортного сезона сюда приезжало столько людей, что население этого «городишки» увеличивалось в несколько раз, и составляло до десяти миллионов человек – примерно в два раза больше, чем население самого Майами. Дело в том, что социальные контрасты между местным населением, которое полностью было занято в туристической индустрии, и приезжающими туристами было не так велико, как в Майами. Приезжающие сюда на отдых туристы, по сути дела, были такими же рабочими бедняками, как и местное население, обслуживающее их. Простыми наймитами, которым удалось выкроить немного денег из своего скудного заработка, чтобы свозить семью «на море».
Несмотря на то, что местное население жило здесь не богато, такой ужасающей безработицы, порожденной экономическим кризисом, как в других штатах, среди местного населения здесь не было. Почти всё местное население аборигенов было занято в незамысловатом туристическом бизнесе, в основном, сдачей жилья в наём, что приносило им небольшие, но достаточные для проживания доходы. Потому рабочие волнения обходили этот славный городок стороной. Вот почему здесь не было никаких «особых вип-зон», никаких пляжей, огороженных колючей проволокой, ничего такого, что могло помешать свободе отдыха простого человека. Но вернёмся к нашему повествованию.
К счастью, ехать нам пришлось совсем недолго, едва выехав на побережье и отъехав не более километра на север, мы свернули в сторону одного из небольших двухэтажных домов, утопающего в зелени густого палисадника. Хотя дом и был двухэтажным, но, должно быть, ещё со времён его постройки никто его не ремонтировал, и потому, он представлял жалкое зрелище заброшенности. Дом был настолько ветх и приземист, что напоминал собой скорее огромный склеп, плотно укутанный плющом и стоящим в глубине старинного кладбища, заросшего лесом – так плотно разрослись вокруг него деревья. Видно было, что и за садом давно никто не ухаживает, и разнообразная тропическая флора с упорной настойчивостью лезла прямо в окна, образуя перед домом непроходимые джунгли, что резко контрастировало, с аккуратными стрижеными лужайками соседних домов. Везде царило запустение и пренебрежение. Ворота небольшой деревянной ограды, отделявшей участок дома, едва держались на жидких петлях и были открыты настежь. К дому вела вытоптанная тысячами ног, будто по ней пронеслось стадо лошадей, широкая, разбухшая от дождливой грязи, тропинка.
И верно, как только мы стали обходить дом, из кустов до нас донеслось протяжное ржание лошади, переходивший в истошный визг. Весь крошечный дворик этого странного дома был запружен одноколками, запряженными мулами, так что и яблоку негде было упасть.
Я открыла рот и уставилась на мулов. Длинноухие полуослы с той же тупостью смотрели на меня, застыв с открытыми от удивлениями пастями, из которых свисали недоеденные клоки сена.
Грэг дёрнул меня за руку, и мы пошли дальше. Мы подошли к железным дверям этого «склепа». Грэг нажал на кнопку звонка, и позвонил четыре раза, но никакого звонка я не услышала. Окна дома были плотно забиты жалюзи. Мне показалось, что в доме играет, какая-то музыка и поёт хор, но потом я подумала, что в доме забыли выключить радио. Похоже, в доме никого не было, но я ошиблась. Дверь неслышно открыла какая-то высокая, пожилая женщина, со строгим ссохшимся лицом, одетая в какой-то бесформенный черный балахон, прихваченный темным передником, не первой свежести. Звуки хора, теперь явственнее доносились из открытых дверей. Нет, в доме точно пели.
- Я знала, что ты приедешь, Грэг, - с невозмутимым тоном сказала женщина, - проходи в дом, мне нужно с тобой о многом поговорить.
-Мама! - было, бросился ей в объятия Грэг, но мать с брезгливостью отстранила его рукой. Сухое пренебрежение отпугнуло меня, и заготовленные слова приветствия застыли у меня в горле. Я стояла как истукан, не зная, что мне делать, что говорить. К счастью, меня, она, вовсе не заметила, будто меня здесь не было. Пользуясь этим, я тихо проскользнула в дом вслед за Грэгом.
Глядя на них двоих, трудно было поверить, что Грэг и эта женщина, могли быть матерью и сыном – такие уж они были разные и не похожие друг на друга. Это была высокая, худощавая женщина, на вид лет пятидесяти или с небольшим. Вообще, возраст её было трудно определить. Неухоженная женщина всегда выглядит старше. Да и эта дурацкая тёмная и балдахиноподобная одежда, напоминающая монашеский клобук, портила все дело. Кто знает, переодень эту женщину в нормальную одежду, сделай ей макияж и прическу, наверняка бы она выглядела бы куда моложе. Но, даже, несмотря на её одежду, на её бледное, неухоженное косметикой лицо, было видно, что женщина эта, когда-то в молодости была красива, и до сих пор сохраняет остатки своей красоты.
Строгое, надменное лицо, будто высохшее от постоянных постов, ещё хранило остатки женской привлекательности. Но теперь это были лишь жалкие остатки – не более того. В остальном, её аккуратно состарившееся лицо напоминало лицо красивой молодой женщины, терзаемой чахоткой или раком – насколько оно было худым и заострённым. Но черты лица оставались правильными по общепринятым канонам красоты. Только копна густых вьющихся волос рыжеватого цвета, выбивавшихся из-под чепца, которых ещё не тронула седина, несколько оживляли печальную картину увядания.
Несмотря на изможденный вид, она имела неплохую стройную фигуру, которая подчеркивалась её худобой, даже безобразный кухонный фартук открывал её по девичьи тонкую талию и ещё плотные, красивые груди, обнаруживая длинные, словно у манекенщицы, ноги. Пожалуй, только эта худощавость телосложения, да большие темно-голубые глаза, глядевшие несколько исподлобья, досталось Грэгу в наследство от своей матушки - другого сходства Грэга с этой монументально строгой женщиной я не увидела.
Мы вошли в дом. То, что я там увидела, заставило меня застыть с открытым ртом в дверях, начисто позабыв, зачем я, вообще, сюда пришла. Вся гостиная была заполнена … людьми. Они молились.
Богослужение было в самом разгаре. Воздух был наполнен монотонным бубнением молитв, так, что создавалось впечатление, будто в доме находился рой шмелей. На, лестнице, ведущей на второй этаж, находился своеобразный клирос, там пел хор старух, казалось, пригнанный сюда прямо из богадельни. Пять древних старух, в белых младенческих чепчиках, нахлобученных на головы и уши, пели с вдохновением, забавно разевая беззубые рты, припевая конец каждой молитвы своими заунывно - загробными старческими голосами, от которых почему-то становилось не по себе.
Люди сидели везде – на диванах, на стульях, на креслах – везде, где только можно было присесть, сосредоточенно уткнувшись в свои молитвенники. Это были люди самых разнообразных полов и возрастов: мужчины, женщины, старики, пожилые, подростки, молодёжь. Не было, пожалуй, только грудных младенцев. Эта небольшая община странных людей, выряженных в старинную пуританскую одежду, будто собравшихся здесь для съемки исторического вестерна, представляли собой колоритное и необычайное зрелище.
Мужчины, бородатые и суровые, со своими черными козлиными бородками, напоминали ортодоксальных евреев. Они и одеты были, как евреи – в черные штаны и белые рубашки, прихваченные странными жилетами без пуговиц, недоставало только свисающих кучерявых пес по бокам лица. Женщины, наоборот, в своих долгополых темных бахилоподобных платьях выглядели, как первые христианки времён гонений на Христа. Эти безобразные балахоны делали их полные фигуры ещё толще и бесформеннее, и потому, казалось, что все они были на сносях. Девушки и молодые люди, стоящие рядом были одеты куда наряднее, с той опрятностью, с которой одевается молодость. Аккуратно отглаженные чёрные костюмчики без пуговиц и белые рубашки с черными тонкими галстуками, ловко сидели на мальчиках и молодых людях, и до боли напоминали незатейливый наряд Грэга, когда он в первый раз встретил меня там, в аэропорту Майами. На девушках же красовались легкие сарафаны из весёленького набивного ситца, даже отсутствие косметики и туго заплетенные в русскую косу волосы, нисколько не портили их молоденьких свежих лиц. В общем, собой они напоминали Тургеньевских барышень, собравшихся сюда на веселую девичью посиделку, потому, что они все время хихикали украдкой, указывая на нас с Грэгом, и, весело перешептываясь, прикрывали молитвенниками лицо.
Даже дом был превращен в нечто подобие церкви. Стены были гладко отштукатурены и выкрашены в тот же самый противный грязновато-бежевый цвет, который царил во внутреннем убранстве нашего домика на болотах. Над высокой черной кафедрой, из-за которой едва выглядывала лысая макушка читающего пастора, почему-то висел точно такой же чёрный крест из эбенового дерева, как и над нашей с Грэгом кроватью. В гостиной было столько народу, что почти невозможно было дышать. Кондиционера не было, и все присутствующие время от времени обмахивались молитвенниками, словно веерами, и стирали пот засаленными носовыми платками, пока старушечий хор допевал очередную концовку молитвы. В воздухе витал крепкий запах человеческого пота, от которого мутило.
Видно было, что служба продолжается уже давно, все смертельно устали, но неумолимый пастор вновь и вновь начинал следующую молитву. Наше неожиданное прибытие посреди мессы, начало привлекать внимание. Мы были как два инопланетных существа, невесть каким образом, свалившиеся с небес.
Наше появление сразу нарушило их монотонный шмелиный гул. По толпе пробежал недовольный шепот, в котором я явственно различила имя Грэга. В нашу сторону полетели косые взгляды, послышалось злобное цыканье. В первые секунды, я вовсе оторопела, я не понимала, где я нахожусь, и как следует себя вести в данной ситуации, я просто стояла и с удивлением разглядывала необычайное сборище. Мне показалось, что девушки, эти скромные Тургеневские барышни с длинными косами, с интересом и завистью разглядывали мой наряд с ног до головы, что смутило меня ещё больше.
-Грэг, что это за театр? – испуганно спросила я.
-Это не Театр, а воскресная школа моего отчима Бинкерса, -грустно пояснил Грэг.- Аминь! – вдруг, вызывающе скомандовал он присутствующим, и противный шепоток сразу же прекратился.
Из-под высокой черной кафедры, похожий на гроб, установленный торцом, выглянула круглая мордашка пастора, похожая на злую мышиную мордочку, с такими же кругленькими крошечными очками, на остреньком мышином же носике.
-Господь всемогущий, а это, что ещё за Блудница Вавилонская? – неожиданно вырвалось у него. - Как вы соизволили явиться в таком виде на мессу, юная мисс? - Слова, по-видимому, были обращены непосредственно ко мне, от знойной жары одетую в одну коротегькую футболку и облегающие шорты. Мне стало почему-то так стыдно, будто я стояла голая перед всеми этими странными людьми. Хотелось тут же бежать из этого дома, но Грэг удержал меня за руку.
-Эта не наша, - пояснил кто-то из толпы.
О Египетских блудницах я ещё слышала, но были ли Вавилонские? - оставался вопрос. Должно быть, существовали и «Вавилонские», раз меня так назвали.
-Возлюбленные мои братья и сёстры, - с притворной лаской обратился к сектантам проповедник, - на сегодня наша месса закончена, ждём вас в нашем доме следующее воскресенье. Да благословит вас Господь. Собрание состоится в девять утра, просьба не опаздывать.
Сектанты хмурой колонной прошли мимо нас, всё ещё бросая недовольные взгляды в нашу сторону, и что-то шепотом обсуждая, указывая укоризненными взглядами то на меня, то на Грэга.
Я заметила, что хор старушек и несколько сектантов проворно скрылись в верхних комнатах – должно быть они там и остановились. Проповедник учтиво кивал лысой головой каждому выходящему и награждал каждого утвердительной полуулыбкой, прижмуривая при этом глаза так, что можно было подумать, что мышиное лицо и лысую голову его дёргает нервная конвульсия, но как только взгляд его падал на Грэга, в его глазах проносилась вспышка раздраженной злобы. Мать Грэга села в освободившееся кресло и беспомощно опустила руки между колен в засаленный свой передник. Было ясно – назревал неприятный разговор. Как только последний сектант покинул гостиную, проповедник закрыл дверь и, вдруг, резко повернувшись к Грэгу, накинулся на него с злобным раздражением:
- Значит, вернулся! Что ж не ждали! Поистине, пути господни неисповедимы, и блудный сын всегда возвращается в лоно своего отца, а отец всегда с милостью и смирением принимает его, таков уж удел всех добрых отцов. И, хоть я тебе и не отец, видно Господь за грехи мои обязал принимать тебя до скончания века. Сын блуда, пожалел бы свою несчастную мать! За полгода никаких вестей. Нет, мы гордые, мы не хотим работать в доме отца своего на отца своего, а бежим от очей его, чтобы жить умом своим. Ну, каково жить без нас, Грэг? Что худо стало без денег? Небось, тяжело пасти свиней в Маше?
-Я приехал к своей матери, и буду разговаривать только с ней, - злобно пробурчал Грэг.
-Что, опять будешь просить денег? Только на это вы, молодой человек, и способны. Нет, чтобы помочь своей матушке в её тяжких испытаниях, ниспосланных на неё Господом. А знаешь ли ты, каково было твоей матушке? Что ей пришлось пережить за последние два месяца твоего отсутствия? На, читай! -И Бинкерс швырнул сложенную в трубочку газету. Газета упала на пол, передовицей кверху. Это была «Флоридс Тайм», местная газета.
Я успела прочесть только название – «Перестрелка в Палм-Бич», ужас от неприятной догадки, холодной волной пробежал у меня по лопаткам. Глаза с жадностью набросились на мелкие буквы жирного текста передовицы. Губы автоматически повторяли вслух, каждое слово. Передовица гласила:
«Трагедия, случившаяся на благополучном курорте Палм-Бич, потрясла всю местную общественность. Бывший адвокат, владелец знаменитого яхт клуба «Майами», обанкротившийся миллионер, Грегор Баркли во время описи его имущества взял в заложники двух судебных исполнителей, и, под угрозой оружия, требовал предоставления прямого эфира по государственному телевидению, в котором он намеревался выступить в прямом обращении к президенту. При штурме дома один из заложников погиб, другой был тяжело ранен, и скончался на пути в госпиталь. Сам террорист покончил с собой выстрелом в голову. Восьмидесятилетний Грегори Баркли, страдавший тяжелым психическим расстройством, усугубившимся из-за тяжелой физической болезни, в этот же день должен был представлен комиссии Психиатрического госпиталя Майами. Судебно психиатрическая экспертиза, назначенная в день трагедии, так и не успела подтвердить психическую невменяемость Грэгора Баркли, вследствие его смерти, потому как, согласно законам штата Флориды, проводить посмертную медико-психиатрическую экспертизу запрещено. Выражаем соболезнование родственникам погибших, и надеемся, что такая трагедия никогда впредь не повториться на благодатных берегах Палм-Бича».
-Бедный дедушка, - прошептал побледневший Грэг, выронив газету из своих рук.
-Бедный дедушка!? – вызывающе повторил Бинкерс. – Да, этот бедный дедушка укокошил двух полицейских кряду, пока не спустил себе пулю в лоб.
- Заткнись! – вмешалась мать.
Выкрик жены заставил разошедшегося «святошу» осечься и несколько присмирить свой «правденый» гнев. Наступила тягостная минута молчания. Горькие мысли о бесславной кончине старика, подписавшего нам завещание, ввели меня в глубокую задумчивость. Было ясно, что ситуация кардинально изменилась, и требовать положенные нам дедушкины деньги теперь было даже как – то не по себе.
- Клянусь, тебе мам, я ничего не знал!
- Разве, дядя Сиз тебе ничего не говорил?
Только теперь я поняла, что терзало душу старика Сиза, почему его глаза были так печальны, даже когда он старался улыбаться на нашей свадьбе. Но ни единого слова о трагических событиях в Палм-Биче не слетело с его губ. Не желая омрачать наше свадебное торжество, этот мужественный человек скрыл от нас печальную весть о гибели дедушки, стараясь быть весёлым и непринуждённым, в то время, когда его сердце скорбело по самому близкому другу, и это был поступок поистине благородного человека.
-Господь всемогущий, мне нужно было обо всём догадаться,– прошептал про себя Грэг.
-Ладно, Грегги, не терзай себя, теперь всё равно ничего не изменишь. Жизнь продолжается, и нам нужно жить, мой мальчик, – другого нам не остаётся. Расскажи лучше о себе, я вижу - у тебя появилась подружка. Девчонка довольно миленькая, надо сказать. Надо же, кто бы мог подумать. – Мать Грэга бросила на меня скользящий взгляд. В ответ ей я выдавила из себя гаденькую улыбочку, чувствуя, что выгляжу при этом по-идиотски, словно провинившаяся школьница.
-Она не подружка, - рассержено буркнул Грэг, - она - моя жена.
-Что. Жена? – беспомощно пролепетала мать, и, приподнявшись, было, из кресла, снова упала в него, закрыв лицо своими худыми красноватыми ладонями, покоробленными домашней работой. Для неё это был уже второй шок, который едва не прикончил бедную женщину на месте.
-Вот те раз! Жена! Наш маленький мальчик Грэг женился, не испросив матушкиного благословения. Поступает, как последний засранец! Ладно, уж я, о себе даже не говорю. Для него я, вообще, не существую. Поистине блудный сын, достойный своего папаши. Что хочу, то и делаю. Не плачь, дорогая, такие, как он всегда приносят в дом неожиданные сюрпризы. Такова уж натура всех неблагодарных сыновей. Привел в дом какую-то сучку, которую мы, вообще, видим впервые, и на тебе – называет её женой. Вот из таких-то браков, ничего путного и не выходит.
- Как ты назвал её, мразь! А, ну повтори! – Грэг угрожающе схватил проповедника за ворот рубашки и затряс, так, что лысая голова старика забавно закачалась, как у китайского болванчика. В ответ проповедник начал размахивать руками, силясь попасть Грэгу в висок.
-Хватит, прекратите оба! – пронзительно закричала мать, пытаясь разнять мужа и сына, встав между ними. Не знаю почему, но я схватила эту болтающуюся лысую голову и потянула её назад, на себя. Удивительно, но мне удалось таки вытащить проповедника из «объятий» Грэга и разнять дерущихся мужчин. Драка прекратилась. Противники стояли друг перед другом, тяжело дыша.
-Вон! Убирайся из моего дома, убирайся вместе со своей … - проповедник не договорил, когда Грэг снова бросился на него, но я успела перехватить мужа за рукав.
- Не надо, Грегги, идём отсюда. Нас здесь никто не ждал. Поговорим о деле в другой раз.
- ПОКА ЭТО ДОМ МОЙ!- вдруг вырвалось у матери. – И ЗДЕСЬ Я РЕШАЮ, КОМУ ОСТАВТЬСЯ, А КОМУ УБИРАТЬСЯ. Грэг, МОЙ СЫН, и я люблю его, ТАКИМ, КАКОЙ ОН ЕСТЬ, и УВАЖАЮ, его выбор каким бы он не был. ГРЭГ ОСТАНЕТСЯ ЗДЕСЬ, В МОЁМ ДОМЕ, А ТЫ МОЖЕШЬ ВАЛИТЬ ОТСЮДА ВМЕСТЕ СО СВОИМИ СЕКТАНТАМИ!!!
-Ты слышал, что сказала мама, или тебе повторить по твоей лысой башке ещё разок? Убирайся, САМ из этого дома, чёртов дармоед! Здесь тебе ничего не принадлежит, понял, ты - ничтожество, ты здесь никто! Ты живешь здесь просто потому, что мать имела глупость выйти за тебя замуж! Но, запомни, мразь! Это ненадолго! Все здесь скоро будет принадлежать мне и моей жене! Всё - и дом, и «Жемчужина»! Перед смертью дедушка Баркли успел переписать все на своего родного внука, так, что тебе ни фига не достанется от матери! Понял! И как только мне исполнится двадцать один год, я с превеликим удовольствием вышвырну тебя отсюда с полицией прямо на улицу, вместе со всеми твоими шмотками и полоумными старухами, как поганого пса!
Тэд Бинкерс, стоял ошарашенный, не столько внезапным бунтом жены, как новостями о новом завещании Баркли. Он знал, что старый Баркли ненавидел его, как зятя. У него было неприятное предчувствие, что Баркли не оставит всё так, как есть и всё - таки перепишет завещание на своего непутёвого внучка. И вот теперь оно действительно оказалось так. Теперь ему даже нечего рассчитывать на наследство, которое он планировал получить после смерти жены от того несчастного случая, что давно готовился им для своей благоверной, как он её называл, «богоданной супруги». Он не получит ничего. Старый Баркли всё-таки обошел его, нанеся последний, предсмертный удар. Слова застыли у проповедника в глотке. Он не мог вымолвить не единого слова.
А тут ещё его жена взбунтовалась, защищая Грэга. Это было в первый раз, когда его покорная и тихая жена, открыто восстала против него, - всесильного проповедника Бинкерса, идти против мнения которого опасались, даже влиятельные люди города. Такого уж Бинкерс никак не ожидал от неё. Поистине, даже последняя овца свирепеет, как волк, защищая своего детёныша.
Грэг торжествовал – впервые он одержал моральную победу над Бинкерсом. Он гордо стоял перед своим врагом, вызывающе улыбаясь в его злое мышиное лицо. Бинкерс в бессильной злобе погрозил пальцем в воздухе, и сквозь зубы прошипев какое-то проклятие, поспешил удалиться.
-Так это Сиз все устроил. Не говорите ничего, я заню, что Сиз. Его черная задница вечно вмешивается в мою жизнь. Этот нигер считает раз он помог тебе выбраться на свет, то может решать твою судьбу… Ну что ж, новоиспечённая миссис Гарт, - устало вздохнув, наконец, обратилась ко мне свекровь,, - давайте знакомиться, Я - Фрида Бинкерс, мать Грегори, и жена этого отъявленного подонка Бинкерса, который называет себя проповедником церкви Христа.
-Лили Гарт, дочь Валерии Арсентьевой и жена Грегори Гарта, вашего сына. – Думая, что во Флориде так надо представляться, со всей искренностью представилась я миссис Бинкерс, только потом, додумав, что, это могло быть воспринято ею в качестве циничной иронии. Но женщина не обиделась или не подала виду, что не обиделась. Возможно, из-за моего плохого произношения и тихого голоса, она просто не расслышала мои слова. Не знаю. Только в ответ она протянула мне свою костлявую синюю ладонь и крепко, почти до боли, пожала мне руку, своими цепкими холодными, как у сына, пальцами.
- Ну что ж, миссис Лили, простите меня за моего мужа и за все случившееся. Поверьте, я сама не ожидала и не хотела такой развязки событий. В последнее время из-за того трагического случая с моим отцом, нервы на пределе у всех. Прошу прощения, да ещё вы, дорогая моя невестка, свалились невесть откуда. Вы пришли, как я поняла, за деньгами, не так ли, молодая леди? Ведь для этого вы и вышли замуж за моего сына? Признаться, я ожидала, подобного сюрприза от моего Грегги, правда не думала, что это произойдёт так скоро. Надо было, видно обо всём догадаться, когда Грегги зачастил с визитами к своему старому дедушке. Теперь, видно, опоздала. Что ж, молодая леди, вы выиграли свой брачный Джэк-Пот, так забираете же свои деньги и проваливайте как можно быстрей из жизни Грэга.
Моё сердце сжалось от обиды, а, может, потому, что эта грубоватая женщина сразу же попала в цель, угадав истинную причину визита.
-Что вы, я не имею право говорить о деньгах, сейчас, когда произошли такие жуткие события в Палм-Биче, поверьте мне, я не смею осквернить ваш траур по отцу, разговорами о деньгах, хотя бы из уважения к вам.
-Бросьте, не лукавьте, девочка моя! Я вижу вас насквозь! Вы же, кажется, приехали из России за деньгами? Только не говорите мне, что это не так! Я читала всю вашу переписку с моим сыном. Ведь вы, кажется, и есть та самая русская пассия Грэга. Хорошенькое дельце вы затеяли, нечего сказать! Правда, я мало верила, что из этого выйдет что-нибудь путное – мой Грэг всегда такой мямля, и вот, пожалуйста, – получила колючку прямо в нос! И не от кого, а от собственного сынка! Так что теперь вам вряд ли, прелестная куколка, захочется жить в такой дыре, как Маш, да ещё и без денег. Наверняка, вам захочется поехать в незабываемое свадебное путешествие по всей Флориде – правильно? Не возражайте мне. Уж, я то знаю, как быстро заканчиваются деньги во Флориде. Я же понимаю - молодость всегда нуждается в деньгах. Впрочем, деньги нужны всем и всегда, от этого и надо исходить. Взять хотя бы ваши туфли от Квелле, небось, только они обошлись вам в кругленькую сумму - пять тысяч баксов. А я то, дура, гадала, куда мой пустоголовый Грэг, которому вечно никогда и ниччего не нужно, потратил такие деньги. Конечно, на девку! Я то уж вижу, что вы предпочитаете самое лучшее. Простите, моя девочка, что была с вами так вызывающе грубо откровенна, просто это я знаю по себе. В твоем возрасте я тоже предпочитала самое лучшее, и вот теперь посмотри, во что себя превратила с этим Бинкерсом – в старуху. В замученную жизнью старую бабу! Ха-Ха-Ха! – Женщина засмеялась сухим хриплым смехом, похожим на прокуренный кашель. – Но я даже рада ТАКОМУ повороту событий, мой отец, как всегда оказался мудрее, чем я думала. Всё правильно: лучше уж завещать всё своим родным людям, будь, даже они последними идиотами, чем оставлять всё это его проклятой секте. Недаром же старик Наполеон утверждал: «Кто не хочет кормить свою армию – будет кормить чужую». Моя же жизнь закончилась. Мне ничего не нужно, так пусть хоть мои дети и внуки будут жить богато и достойно, и никогда не повторят тех ошибок, которые совершила я.
- Не беспокойтесь, мисси Бинкерс, я вышла замуж за Грэга не ради этих ста тысяч, хотя это очень важно для меня. Я действительно его люблю, и не требую ничего взамен моей любви, так пусть эти деньги остаются у него. Мне ничего не нужно ни от него, ни от вас. В своей России я так привыкла к бедности, что она меня не пугает. Я привыкла довольствоваться малым и рассчитывать только на собственные деньги, которые я могла заработать сама, вот поэтому я не боюсь никакой работы и не бегу от неё. Я буду работать кем угодно, чтобы заработать себе и Грэгу на кусок хлеба. Если же мне не удастся найти работу, я буду крестьянкой, батрачкой - кем угодно, буду грызть эту болотистую землю зубами, рвать руками, чтобы вырастить что-нибудь, но обещаю вам - мы с Грэгом никогда не будем нищими. Так, что за себя я не боюсь. Единственно, чего я действительно не хочу, чтобы мои дети прошли через те же унижения бедности, через которые в свое время довелось пройти мне. Я хочу, чтобы они получили лучшую долю, чем я. Вот для чего нам нужны эти деньги.
- Я вижу – вы мужественная девочка, и готовы смотреть трудностям в лицо. Это очень важно в наши дни. Но мне не нужны подобные жертвы от вас. Да это и не к чему, когда речь идёт о счастье моего сына. В жизни и так много горя и проблем, чтобы создавать их ещё искусственно. Со своей стороны я сделаю всё, чтобы помочь вам, на то и нужны матери, не так ли? А теперь оба слушайте меня внимательно. Завтра я свяжусь с нашим семейным адвокатом, и вы сможете уже во вторник получить свои законные деньги, согласно завещанию. А пока вы переночуете у меня в доме, вам больше незачем возвращаться в эту гнилую дыру. Твоя комната, ещё свободна, Грэг – единственный уголок, который мне удалось отстоять от Бинкерса и его сподвижников, так, что ночевать будете там. А сейчас идите на кухню – я вас накормлю, потом в свою комнату, и сидите там тихо, до самого утра. Утром я сама разбужу вас. Вот мой совет: поешьте и выспитесь хорошенько, завтра у нас будет трудный день, рано утром мы едем к моему адвокату для освидетельствования завещания, а за тем в банк. ОК?
-ОК, мам, -еле промямлил чуть живой Грэг.
Мы отправились на кухню, чтобы подкрепиться перед завтрашним днём.
Из-за жаркого климата Флориды, кухня, где готовится пища, обычно служащая также столовой для всей семьи, всегда отделена от остальных помещений дома, и находится, как правило, в боковом флигеле, чтобы чад и неприятные запахи не попадали в жилые комнаты. Такое расположение обусловлено соблюдением необходимой гигиены жилища в жарком тропическом климате. Кухня здесь – это не те жалкие пять метров площади, хрущевской квартиры, нет. Вы удивитесь, но кухня во Флориде – это самое большое и светлое помещение в доме, занимающее иногда чуть ли не его половину, и, пожалуй, самое главное. В иных домах, что победнее, кухня с лихвой заменяет гостиную. Это не просто помещение, где готовят пищу и едят, кухня здесь – это своеобразный семейный клуб, где собирается вся семья, и где проводят досуг за телевизором, читая газеты и книги, обсуждая последние события, здесь же стирают, гладят – в общем, занимаются домашней работой, накопившейся за день, разве, что не моются. Вам покажется это странным, но на кухнях обычно располагается вся бытовая техника, что имеется в доме, а в некоторых, даже библиотеки, компьютер, бильярды и все то, что мы уж никак не привыкли видеть в кухонных помещениях наших утлых квартир.
Я могла бы многое рассказывать о прочих странностях планировки интерьеров зажиточных домов Флориды, например, что в туалетах, также можно встретить небольшие «туалетные» библиотечки, что дарсы зачастую располагаются прямо на входных дверях и предназначаются, вероятно, чтобы как-нибудь ненароком угодить входящему в глаз, когда тот будет открывать двери, а зеркальные полы в гостиных, будто нарочно созданы для нескромных взглядов вуалейристов, и тому подобные забавные вещицы, встречающиеся в самых невероятных и неподходящих местах. Но, мы не будем вдаваться в подробное описание, потому, как речь идёт сейчас не об этом. Ну, впрочем, довольно об интерьерах, перейдём к нашим героям.
Когда мы вошли в кухню, там уже сидело несколько старух из хора, и смачно уплетали за обе щёки длинные спагетти. Накручивая их на вилки целыми гнёздами, старухи забавно заталкивали их в дырочкообразные беззубые рты, от чего в их беззубых ртах гуляли здоровенные гули, а белые чепчики, подвязанные под самое горло, ходили на головах в такт двигающимися жевлакам. От вида этих странных бабуль я брызнула со смеху. Старухи недовольно поглядели на нас и поспешили удалиться вместе с тарелками.
- Миссис, Гарт, кто эти бабули? - спросила я. – Почему, они собрались на вашей кухне, будто в клубе для пожилых леди?
Мать Грэга поморщилась, услышав фамилию своего бывшего мужа, но, не подав вида, ответила:
- Это вдовы, покойного старика Бинкерса, отца моего мужа, да, упокой Господь его душу.
-Вдовы?!
-Милая моя девочка, в этом доме вы не должны ничему удивляться. Да, это вдовы. Это теперь у амманитов отменено такое позорное явление, как многоженство, но когда старый Абрам Бинкерс был молод, многоженство было ещё в ходу, и каждой особи мужского пола разрешалось иметь столько жён, сколько он в состоянии был обеспечить. А поскольку тогда он был обеспеченным человеком и владел большим фермерским хозяйством, этих «божьих коровок» набралось целых пять штук, включая и мать Тэда. Когда муж умирает, его бывшие жёны не имеют права снова выходить замуж, а должны вечно остаться в гареме, чтобы чтить память почившего муженька, а по законам амманитской общины, содержание гарема возлагается на старшего в семье сына. Ну, вот, когда старик Бинкерс отдал богу душу, тянуть его вдовушек пришлось моему благоверному муженьку, как старшему сыну старика. Вот так и поселились у нас эти старушки, которых и девать-то некуда. Чтобы иметь от них хоть камкой-то толк, Тэд организовал из них церковный хор, и теперь они каждое воскресенье поют на церковных службах.
-Ха-ха-ха! Подумать только, хор из мачех.
-Я бы тоже посмеялась нелепости этой ситуации, только мне не до смеха. Эти бабули порядком мне надоели. Т –с-с-с, - свекровь приложила палец к губам. - По правде, говоря, Тэд Бинкерс держит их не ради хора, совсем нет, они приставлены, чтобы следить за мной.
С этими словами, миссис Бинкерс с проворностью дикой кошки прыгнула к дверям и резко приоткрыла дверь. Раздался глухой удар и тут же вслед за ним какой-то собачий вой. Точно, одна из старух подслушивала под дверью. В какой-то момент мне показалось, что этот странный дом-церковь населён сумасшедшими. Мне стало как – то не себе.
- Они обожрали мне весь дом! – жаловалась с раздражением миссис Бинкерс. - Ну, вот я так и знала, в холодильнике ни крошки. Эти ведьмы сожрали даже макароны, теперь мне нечем будет вас угостить, дорогие гости! Ах, вот. Вино. Только ты и осталось, милое Токайское. Видите ли, эти святоши не пьют вина - их религия им не разрешает. Хотят оказаться чистенькими перед Всевышним, когда тот призовёт из в Царство Небесное. Нет уж, не выйдет, - рассмеялась она. - Слава богу, осталось хоть вино, теперь мы сможем отпраздновать вашу свадьбу. Ну-ка, пузанчик, иди сюда, к своей мамочке, - обратилась она к бутылке, а затем вытащила из холодильника широкую склянку янтарного вина.
-Ой, миссис Гарт, боюсь показаться ханжой, но я тоже не пью спиртное. Индивидуальная непереносимость спиртного.
-Чего?! – презрительно переспросила свекровь. – Религия Ортодоксов тоже не дозволяет?
-Нет, просто не пью. Вино для меня, что –то вроде яда, я не пьянею, но, достаточно одного бокала вина, как у меня тут же начинается тошнота и головокружение, и даже горячка – в общем, все симптомы отравления на лицо. Нет, миссис Гарт, завтра у нас тяжелый день, и лучше иметь свежую голову. Нам нужно хорошенько выспаться, и мы отправляемся спать.
- Да, впервые слышу, чтобы русские не пили.
-Значит, по-вашему, все русские законченные алкоголики, и если уж я русская, значит, должна обязательно пить.
-Русские – нация алкоголиков! – отрезала миссис Бинкерс, при этом залпом опрокинув бокал Токайского в рот.
-Не правда! – резко возразила я. - Немцы, например, пьют в три раза больше – это доказано статистикой, однако, их вы не считаете алкоголиками. Германия, Финляндия, Чехия – в этих странах издавна существует целая культура потребления спиртного…
-Причём здесь немцы, мы говорим сейчас не о них.
-Да, нет же, немцы здесь абсолютно ни при чём, и русские тоже, они такие же пьяницы, как и все прочие народы в равной степени. Алкоголизм зависит не от нации, а от самого человека и, к сожалению, носит повсеместное явление, во всех странах мира, вкулючая Америку! И потому, никогда не причисляйте никакую нацию к нации алкоголиков – это опасное заблуждение.
-Я смотрю, что вы больно развитая, для своих двадцати лет, -приняв сии слова на свой счёт, обиделась свекровь.
-Простите, миссис Гарт, если я была резка с вами, но я не выношу, когда оскорбляют мою нацию, обзывая русских нацией алкоголиков.
-Ну, что ж, раз мне всё равно больше нечем вас угостить, то идите спать! – как-то раздражённо прикрикнула моя новоиспечённая свекровь. - Вот ключи, Грэг, идите высыпаться в свою комнату. Спокойной вам ночи, леди русское совершенство, – полупьяная свекровь ёрно поклонилась мне в пояс.
Мать. Жена «преподобного», Миссис Фрида Бинкерс
К счастью, сам Грэг так быстро опьянел от Токайского, что, даже не заметил нашей размолвки по поводу вина. Голова его беспомощно клонилась ко сну, и он уже ничего не замечал вокруг. Мать подошла к нему, и, всучив ключи, отправила его в свою комнату. Расстроенная нелепой ссорой с его матерью, я послушно поплелась за ним.
Мы поднялись на второй этаж по черной гробовой лестнице, пахнущей сыростью и грибком, и попали в темный мрачный коридор, напоминавший коридор сумашедшей больницы, с дверьми, ведущими в отдельные комнаты-палаты.
Черный неосвещённый коридор со спёртым сырым воздухом производил какое-то зловещее впечатление. Над дверью каждой из комнат был прибит черный крест. Мне снова стало как-то не по себе. Хотелось бежать от сюда прочь, но Грэгу этот дом был уже знаком, и он без труда ориентировался в его темных закоулках. Мы прошли по темному коридору и, свернув вправо, вновь поднялись по маленькой железной лесенке, на которой я едва не подвернула ногу, застряв каблуком в проеме решётчатой ступеньки.
Наконец, мы достигли небольшой дверки, ведущей, по-видимому, только на чердак. Зазвенели ключи, и, пьяный от Токайского, Грэг с трудом отпер непослушный замок. Сноп света ударил в лицо, осветив мрачное урочище коридора. Комната Грэга располагалась под самой крышей небольшого флигеля, и представляла собой маленькую, но уютную и светлую чердачную коморку, оборудованную специально под детскую комнату для мальчика.
Здесь было всё, что нужно было мальчику-подростку: в углу располагался уютный компьютерный столик со стареньким компьютером, возле него небольшая детская тахта, аккуратно убранная и заправленная, будто ожидавшая своего хозяина, шарообразные кресла-пуфы в виде футбольных мячей, заменяли стулья и кресла, небольшая книжная полка была сплошь уставлена литературой на компьютерные темы и завалена игровыми дискетками, на стенах красовались разнообразные постеры с изображением известных исполнителей современной музыки – в общем, всё то, что можно найти в комнате любого подростка.
В комнате работал небольшой кондиционер, и воздух был прохладным и влажным, как свежее, июньское утро в моём родном Петербурге. Уставший Грэг с наслаждением, снял с себя одежду и, с размаху плюхнувшись в прохладное и чистое белье постели, тут же забылся сладким сном. Я сидела в широком кресле, и смотрела на уютно устроившегося в своей постели, безмятежно спящего Грэга, от чего меня тоже начинало клонить в сон. Долгий жаркий день утомил и меня не меньше, чем Грэга.
Нелепая ссора с матерью Грэга, расстроила мои нервы, и теперь это все: и ссора, и этот мрачный дом, и эти непонятные бабули, и этот зловещий преподобный Тэд Бинкерс - предводитель сектантов, замышляющий на нас какое-то зло из-за наследства – всё это проносилось у меня в голове в виде запутанного клубка мрачных мыслей. Но больше всего меня мучило, то, что я своей глупой спесью сразу же испортила отношения с матерью Грэга, и, что это может сильно повредить Грэгу. Было ясно, Грэг обиделся на меня – эта мысль терзала меня, словно острый нож. И теперь, когда я смотрела на Грэга, на этого усталого спящего мальчика, он казался мне совсем чужим, совершенно незнакомым человеком, как и этот зловещий дом, населённый чужими людьми, как и эта чужая комната и обстановка в ней. Здесь, в этой незнакомой мне комнате, я казалась сама себе неким посторонним предметом, невесть зачем оказавшимся в этом месте, который рано или поздно будет отторгнут, как инородное тело.
Мысль о том, что я стала женой этого самого мальчика, который теперь так мирно дремал в своей детской кроватке, приводила меня в шок. Я никак не могла ещё до конца осознать своего брака с Грегори – всё это казалось какой-то нелепой романтической игрой, чудовищно непредсказуемой авантюрой, которая рано или поздно закончится и закончится трагически. Казалось, будто всё это было не по-настоящему, но когда я понимала, что это действительно правда, мне становилось страшно за Грэга, за себя, за наше будущее. «Кто знает, вдруг, мне суждено будет сломать жизнь этому наивному, маленькому мальчику, вместо счастья превратить его жизнь в невыносимое бессмысленное существование. Скольких людей я заставляла ненавидеть и отвергать себя потом из-за своего дурного и неуживчивого характера, скольких я обидела своим скверным и глупым языком, сама не желая того. Будучи добрым человеком, я никому не сделала добра, что заставляло меня потом страдать от отверженности и непонимания людей. Кто знает, какой женой я буду для него? Смогу ли я составить его счастье или принесу только одни страдания? Долго ли я смогу продержаться, прежде чем Грэг поймёт, какое несчастье он приобрёл в моём лице и не захочет порвать со мной. Если жизнь снова покажет свои зубы…К кому мне идти тогда со своими жалкими бабьими обидами, кому плакаться горькими слезами разочарования. Мамы тут нет! Это чужбина!»
Усталость брала своё, хотелось спать, но я не могла заснуть. Такое отвратительное состояние обычно бывает у меня в период белых ночей, когда день продолжается почти целые сутки, и нет конца ему. Тусклый солнечный свет бьёт в окно и, кажется, что ночи нет совсем, и потому не спится. День сливается с ночью, ночь с днем в тусклом свете северных сумерек. Так вот оно что! Сейчас как раз наступил июнь. Первое июня. День защиты детей.
Где – то там далеко, в Петербурге, сейчас действительно светло, как днём, а здесь мучительная темнота ночи, и только мерцающие светлячки немного оживляют черный ночной пейзаж за окном, да неистовые цикады ободряют ночь своим резким пением.
Теперь я поняла, что терзало меня здесь – мне не хватало моих белых ночей, не хватало холодной дождливой сырости моего сонного города, свежего запаха холодной сирени и теплой свежескошенной травы городского сквера, зябкого морского воздуха, дувшего с залива. Белые ночи, я настолько привыкла к вам, что твоя черная тропическая ночь, Флорида, кажется для меня настоящей пыткой. А, впрочем, в Петербурге уже утро, шесть часов, светло, но город ещё спит. Но, зачем спать, когда светло. Как нерационально расходуешь чудесный дар белых ночей, мой родной город. Ну, вот, кажется, и я начиная засыпать.
Вдруг, мне показалось, что по коридору раздаются гулкие тяжёлые шаги. Сначала я не предала им никакого значения - ведь дом был полон народу. Но тут в память мне врезались эти омерзительно шамкающие губы старух, похожих на ведьм, глухое проклятие Бинкерса, его корявый старческий палец, которым он угрожающе мотал перед лицом Грэга. Теперь я не удивилась бы если он направлялся в нашу комнату, чтобы придушить нас во сне. Мне стало совсем жутко.
К моему ужасу, я услышала, что тяжелые шаги шли прямо к нам. Вот уже они поднимаются по лестнице. Страх будто парализовал меня и приковал к мягкому креслу. О боже, к моему ужасу я увидела, что входная дверь приоткрыта – беспечный Грэг забыл запереть её на ночь, а страшные шаги были уже совсем рядом. Я подскочила и принялась искать ключи, которыми Грэг отпер комнату, чтобы запереться изнутри. Тут я с ужасом поняла, что не знаю, куда Грэг второпях кинул ключи, когда рухнул в постель, а искать их в темноте было делом почти безнадёжным. Инстинктивно я бросилась к дверям, и, захлопнув их, стала искать, чем бы можно было бы их заблокировать. К счастью, когда я захлопывала двери, мои пальцы уткнулись во что-то металлическое и острое. Это была щеколда! Я едва успела задвинуть её, когда шаги, остановились возле двери. Теперь я отчётливо слышала, что кто-то стоит за дверью напротив меня и тяжело дышит – больше ничего.
-Кто там? – еле слышно прошептала я хриплым голосом.
Суеверный ужас охватил меня холодной волной и пробежал мурашками у меня по лопаткам. Может, это приведение? Кто знает? Если бы это был живой человек, он так или иначе выдал бы себя – постучался бы в дверь, или что ответил, но то, что стояло за дверью, было безмолвно и почти не слышно. Да, населён ли этот жуткий дом живыми людьми? Может, этот дом обиталище сумасшедших, одержимых духами. И зачем эти жуткие кресты над дверями комнат? Чтобы отгонять нечистую силу, которая здесь бродит по ночам! Господи, Спаси и Сохрани грешных рабов твоих - над нашей дверью такого креста я не заметила!
-Грэг!!!
Грэг вскочил, словно ошпаренный.
-Что случилось, детка?!
-Там, там, …кто –то есть!
Грэг подошел к двери (удивительно, как легко он ориентировался в полной темноте) и решительным движением зажёг фонарь, висевший над входными дверьми снаружи, чтобы хорошенько разглядеть того, кто стоял за дверью.
-Здесь никого нет, детка, тебе просто показалось. Пойдём спать.
Я поглядела в глазок двери, точно, - никого не было. Но если тот, кто стоял за дверью, успел отбежать, как же тогда я могла не услышать его шагов по железной лестнице. Ведь не выпорхнул же он из окна, как птица. Всё это время я не отходила от двери. Значит, точно - этот дом населён привидениями и духами.
-Грегори, милый, мне здесь страшно, давай уедем из этого дома. Я боюсь Тэда Бинкерса, этот человек не оставит нас, он затевает какое-то зло. Я не могу больше здесь оставаться, уедем завтра же в Маш, прошу тебя, милый!
-Раз ты так хочешь, то мы уедем, только я не хотел бы вот так запросто оставлять Бинкерсу этот дом, ты понимаешь?
-К чёрту этот дом вместе с Бинкерсом и его сектантами, пусть здесь всё остается, как было. Я не хочу борьбы, я хочу простого семейного счастья в нашем затерянном маленьком мирке. Только мы двое – ты и я, понимаешь? Эта война за наследство не приведёт ни к чему хорошему, я это чувствую.
- Хорошо, завтра же, как только мы получим наши законные деньги, мы поедем домой, в Маш. А сейчас ложись рядом и постарайся уснуть. Боже милосердный, да ты вся дрожишь от страха, должно быть, это последствия лихорадки. Не надо, детка. Тише, тише, всё хорошо. – Грэг нежно укутал меня в хлипкое одеяло. Я почувствовала его мокрый слюнявый поцелуй на моем носу – по-видимому, в темноте Грэг промахнулся мимо моих губ. Это было так забавно, - спи, спи, детка, засни скорей, – шептал он на ухо, как заклинание, нежные слова какой то детской колыбельной.
- А компьютер я всё-таки здесь не оставлю, – пролепетал Грэг уже сквозь сон, по-видимому, усыпив самого себя, своей колыбельной.
Мне опять не спалось, я лежала в теплых объятиях моего Грегги, прислушиваясь к малейшим звукам ночи и к его ровному дыханию, не смея потревожить его спокойный сон. Теперь, когда я чувствовала рядом с собой его теплое живое тело, ничего не было страшно. «Пусть призраки и духи бродят себе, сколько им вздумается, они не тронут нас, потому, что вдвоем с любимым я их не боюсь». Я начала уже засыпать, когда мне почудилось, что где-то плачет женщина тоненьким загробным голоском, но вот и этот плачь, прекратился. Я ещё ближе прижалась к спящему Грегги, и, закрывшись с головой в одеяло, буквально заставила себя уснуть. Всю ночь мы проспали как убитые.
Наутро, ещё до рассвета, мать Грэга, как и обещала, разбудила нас, чтобы идти в банк. Нужно было ещё приготовить завтрак и собраться. Было раннее утро, тот благословенный час, когда раскалённое светило ещё не взошло, и живительная прохлада, настоянная на аромате цветов и трав, стоит в воздухе. На этот раз, когда мы пришли на кухню, недостатка в съестном, не было. Очевидно, пока мы спали, моя свекровь уже успела сбегать в супермаркет и закупить провизии. Кухонный стол ломился от обилия фруктов и овощей, разнообразных баночек с самыми невероятными консервами и соусами.
Старухи-певчие, утомленные вчерашним воскресным богослужением, по-видимому, ещё спали в своих душных комнатах, что нельзя было сказать об их духовном предводителе Бинкерсе. Этот паук был тут как тут, будто он всю ночь провел на кухне, выслеживая нас, о чем говорили его заспанные, маленькие глазки крота, зло сверкавшие из-под красновато-опухших век, напоминавших пельмени. Он сидел, в углу кухне в своём потрёпанном и засаленном вязаном жилете, утепленных домашних брюках и тапочках, хотя на кухне всегда было довольно жарко, даже в этот ранний час, и делал вид, что смотрит новости по телевизору, хотя, на самом деле, внимательно наблюдая за нами. Я сразу заметила, что присутствие Бинкерса всей ранний час на кухне неприятно поразило свекровь. Очевидно, она рассчитывала поговорить с нами на кухне наедине, пока будет готовить для нас завтрак, когда ещё её муж имел обыкновение спать, но не тут –то было. Я сразу же поняла замысел этого негодяя. Тэд Бинкер был на своём посту, чтобы не дать нам возможности тайно обсудить дело о наследстве. Вот почему он проторчал здесь целую ночь. Но я старалась не подавать никакого вида, что разгадала его замысел.
Как ни в чём не бывало, я вежливо поздоровалась со свёкром, он ответил кивком головы, обернувшись ко мне. Мне показалось, что в его тонких губах сверкнула зловещая насмешка в мой адрес. Грэг, надувшись, косился на него из-под лобья, словно маленький, злобный бычок, готовящийся забодать. В полном молчании, миссис Бинкерс принялась готовить завтрак.
-Миссис Гарт, не беспокойтесь, я сама приготовлю завтрак, - поняв в чем дело, сама предложила я.
Свекровь сразу же смекнула, что я хочу освободить их с Грэгом от присутствия Бинкерса, чтобы дать возможность переговорить наедине с сыном в гостиной. Надев на меня свой засаленный неуклюжий передник, таким образом, передав пост хозяйки в мои руки, она многозначительно кивнула Грэгу глазами, отчего мать и сын незаметно выскользнули из кухни.
Мое присутствие смущало проповедника, при мне он не решился немедленно проследовать за ними в гостиную, и, скрипяот злости зубами, продолжал сидеть в своём кресле, уставившись в телевизор и делая вид, будто ничего не заметил.
В полном молчании я готовила завтрак. Только было слышно, как на кухне лихорадочно постукивал нож в моих нервных руках. Сразу же вслед за этим раздалось клокочущее шипение поджариваемых овощей, и по кухне распространился сладковатый аромат трав и пряностей, возбуждающий аппетит проповедника, который только и делал, что водил своим мышиным носом по воздуху. С не меньшей лихорадочностью теперь я работала двумя ложками, вороша так и сяк овощную смесь, чтобы овощи не подгорели, а в меру обрастали золотистой и шипящей корочкой. Тушёные овощи были моим коронным номером в кулинарии. Никто не умел готовить их лучше, чем я. Наконец, овощи покрылись золотой корочкой и, добавив, немного воды я принялась их тушить, не переставая помешивать деревянной лопаткой.
Всецело увлекшись приготовлением завтрака, я совсем забыла о присутствии Бинкерса на кухне, это и стало моей роковой ошибкой. Вот мой вам совет, читатель, всегда держите врага в поле зрения. Но, тогда я пренебрегла этим полезным советом, и не заметила, что всё это время, пока я готовила завтрак, Бинкерс не спускал с меня своего оценивающе похотливого взгляда, и пристально наблюдал за каждым моим движением, сгорая от грязного вожделения.
- Я всегда знал, что у этих Гарт отменный вкус на хорошеньких женщин, - с этими словами он вдруг сзади схватил меня за груди, до боли сдавив их своими острыми крючковатыми пальцами. Реакция была мгновенной. До сих пор не помню, как это произошло, но я каким то невероятным образом вывернулась из похотливых объятий старика, и, разворачиваясь, я со всего размаху влепила локтём прямо ему в лицо. К счастью в моих руках тогда была, только деревянная мешалка, но будь у меня в руках нож, я наверняка зарезала его насмерть с первого же удара. От моего удара старик полетел навзничь, словно подкошенный, и, больно ударившись об косяк кухонного стола, беспомощно сполз на пол. Кухонная утварь с громом полетела со стола. Услышав шум падающей посуды, в кухню вбежали миссис Бинкерс и Грэг. Бинкерс сидел полулёжа, сползая с кухонного стола, об который он так удачно «прислонился» затылком, все ещё держась руками за голову, из его разбитого носа длинной струйкой стекала кровь.
- С вами всё в порядке, мистер Бинкерс? - как не в чем ни бывало, задала я традиционный для таких случаев вопрос. Бинкерс смотрел на меня шальными, широко раскрывшимися от удивления глазами, не в состоянии вымолвить ни единого слова.
-Ты! – указал он на меня трясущимся пальцем. - Бэ, бэ, бэ…Ты..,- тут Бинкерс, осёкся и замолчал. В самом деле, не мог же этот мерзавец, пожаловаться жене, что невестка влепила ему по носу локтём, за то, что он домогался её. Разглашение этой грязной истории с сексуальным домогательством было не выгодно нам обоим, потому, что, зная о мальчишеском безрассудстве Грэга, я боялась, прежде всего, за Грэга, что в порыве вспыльчивой ярости он может убить отчима, а этого уж я никак не должна была допустить. По взгляду матери было ясно, что она всё поняла. Грэг же смотрел с растерянностью и удивлением, прикидывая, каким образом его отчим мог так суметь навернуться об стол, чтобы одновременно разбить себе и нос и затылок. Грэг даже обрадовался из-за этого случайного падения его врага - это было видно по его едва заметной надменной усмешки, дескать «бог шельму метит». К счастью, мой маленький и глупый, Грегги, даже не о чём не догадывался.
- Мистер Бинкерс, случайно поскользнулся на масле, которое пролилось на пол, когда я жарила овощи. Надо же быть осторожным, мистер Бинкерс. Мне очень жаль, что так получилось. Видно, не повезло.
Мать взглянула на подошвы тапок – они были абсолютно сухие, и пол был сухой, даже капли воды не было на нём, только разбросанные продукты валялись повсюду, но и те все оставались целыми в своих упаковках. Просто всё валялось вперемежку. Свекровь пристально посмотрела на меня снова, но ничего не сказала и на этот раз.
На завтрак была ветчина и поджаренная цветная капуста с горошком и перцем. Все четверо мы сидели за овальным лакированным столом в гостиной, и в полном молчании ели завтрак, приготовленный мною. Бинкерс то и дело прикладывал платок со льдом, к своему разбитому, распухшему носу, прерывая тишину противным сморком, от которого просто тошнило, и портился аппетит. Но, несмотря на свой разбитый нос, Бинкерс умудрялся с большим аппетитом уплетать капустные шарики, поддевая несколько кряду на вилку и смазывая их, вместо кетчупа, своими кровавыми соплями, которые то и дело не успевал снять платком. Можно было подумать, что этот троглодит не жрал всю жизнь.
Покончив с завтраком, мы перешли к кофе. В этом доме кофе заваривала только миссис Бинкерс – это был её фирменный кофе, секрет приготовления которого знала только хозяйка дома. Восхитительный аромат распространился по всей гостиной. Такого вкусного кофе я не пила за всю жизнь! Признаться, то, что попадает на наши прилавки (особенно это следует сказать про растворимый кофе), является мусором, кофейными отбросами, которые мы, россияне, имеем удовольствие заваривать себе каждое утро, попросту отравляя себя токсинами, вместо того, чтобы получать ежедневный бодрящий напиток здоровья. Это бал настоящий кофе, выращенный на заднем дворе этого дома самой миссис Бинкерс, огромные зёрна которого были почти в два раза больше обычных. Эти зёрна миссис Бинкерс собирала и очищала сама, вручную, и жарила на специальной жаровне до нужной консистенции. Затем хранила зёрна в специальной банке – подальше от прожорливых сектанток Бинкерса, которые имели на него настоящую страсть. Это был её «стратегический запас», специально предназначенный для дорогих и важных гостей. Так, что можно сказать, что этот кофе был самым лучшим кофе во Флориде. И этот кофе можно было пить бесконечно, наслаждаясь его замечательным вкусом и ароматом, при этом никаким образом не опасаясь вредного воздействия кофеина на сердечную мышцу, поскольку в этом сорте Арабики, кофеина практически не было.
Аромат кофе погрузил нас в истомную вялость, от которой ничего не хотелось делать, только прихлебывать ещё и ещё этот замечательный напиток. Бинкерс сидел надутый, словно шмель, и бросал на меня маленькие колкие взгляды из-под платка, которым он, не переставая, утирал свой распухший нос. От аромата кофе я впала в странную апатию. Мне уже было безразлично, что обо мне думает этот Бинкерс, миссис Бинкерс. Всё равно, мы с Грэгом уезжаем отсюда в свою маленькую хибару на болотах, где нам и суждено, быть может, прожить весь наш остаток жизней. Видно такова судьба. Наконец, Грэг первым прервал это мучительное молчание и громогласно объявил о том, что мы не останемся в этом доме, а будем жить отдельно, в бывшем домике проповедника Бинкерса.
-Ну, что ж. Если ты хочешь уехать от нас, то пусть так и будет, – вздохнула мать. – Я не знаю, чем вы собираетесь жить там, на болотах, со своей благоверной, во всяком случае, на нас, вы можете больше не рассчитывать.
-Так будет лучше для всех, – злобно пробурчал проповедник.
-Для кого это для всех, для тебя?! – злобно выпалил Грэг, - но, запомни, преподобная задница, это наш дом, ТЫ ВРЕМЕННО ЖИВЕШЬ у нас. Как только мне исполнится двадцать один год, и я вступлю в свои права, ты сам уберешься отсюда в свой Маш. Собирайся, Лили, мы уезжаем отсюда, немедленно. Я не хочу больше оставаться в этом сумасшедшем доме.
-Но, как же…? Вы обещали…
-Деньги? …Вас интересуют деньги, не так ли?.. – раздражённо прервала меня свекровь, - не беспокойтесь, я подготовила все документы, и вы сможете забрать их из банка хоть сейчас. Что ещё? – с усталой раздражительностью прошипела на меня она.
Я совершенно растерялась от внезапно переменившегося тона свекрови, не понимая причин этого. Было обидно и унизительно, я чувствовала себя, как малолетняя девчонка, которую можно шпынять всем, кому не лень. Хотелось развернуться и уйти, разреветься от обиды, но я едва сдержала этот неразумный порыв.
-Ах, вот ещё, как же я забыла. Вы говорили, что приехали из Санкт-Петербурга, не так ли? Стало быть, это принадлежит вам, - с этими словами женщина почти швырнула на стол передо мной плоскую шкатулку, обитую противным драным плюшем. Вдруг, я увидела, что мышиное лицо пастора побледнело и перекосилось от злости. Он вцепился женщине в руку своими крючковатыми пальцами и потянул на себя, так, что почти едва не оторвал ей рукав её кофты, но она решительно вырвала руку из его ладони.
Я проворно схватила шкатулку и, открыв противную засаленную тысячами рук крышку, заглянула внутрь. Лазурный блеск разноцветных граней заиграл миллиардами солнечных брызг, рассыпавшихся разноцветной радугой по моему лицу. Это были бриллианты, настоящие бриллианты! Голубые бриллианты! Роскошь, которую я не могла вообразить, даже в моих самых смелых детских мечтаниях. В старой шкатулке находилось поистине волшебное сокровище из тысячи и одной ночи. Великолепные серьги – два голубых бриллианта, ограненные миллиардами брызг бриллиантовой крошки, играли весёлыми искорками переливов, от которых слепило в глазах. А величественная брошь с огромным голубым бриллиантом в виде сердца, обрамленного белыми бриллиантами помельче, отливалась яркой звездой, доминируя в гармоничном ансамбле.
- Это мне? Это всё мне? Невероятно, - от волнения я, даже заговорила я по - русски.
-Это мой подарок, - небрежно ответила миссис Бинкерс, словно поняв, о чём я только что говорила.
- Подарок?! Господь Всемогущий, неужели, это всё мне?! - с восторгом заорала я, обхватив заветную шкатулочку, будто кто-то хотел вырвать её у меня из рук.
-Спасибо, спасибо,- всё повторяла я одно и то же слово, будто меня заклинило. И, наконец, немного придя в себя, я, не переставая кивать головой, словно китайский болванчик, стала ретироваться назад, подальше от Бинкерса, вероломства которого я опасалась теперь больше всего.
– Спасибо всё было хорошо, просто прекрасно, спасибо за ваше гостеприимство миссис и мистер Бинкерс, - несла я бессмысленную околесицу, - я и Грэг чудесно провели у вас время, но, к сожалению, нам пора уже ехать. Да, Грэг? До свидания, миссис Гарт, желаю вам самого лучшего. Грэг, мы едем, немедленно!
Грэг смотрел на меня широко открытыми глазами, совсем сбитый с толку происходящим, ведь он ничего не знал о семейных реликвиях, хранимых этим домом, которые вот уже несколькими поколениями передавались по наследству по женской линии.
-МЫ ЕДЕМ, ГРЭГ,…НЕ..МЕ..ДЛЕ..ННО, – повторила я по слогам, будто внезапно оглохшему Грэгу. Мать снова многозначительно кивнула Грэгу. Грэг понял, что лучше делать так, как ему говорят. Поспешно погрузив свой старенький компьютер в кузов, мы с Грэгом отправились в город.
Насчет того, что денек будет жарким, я не ошиблась и в этот раз – солнце снова безжалостно пекло. Но это ясное небо было обманчивой иллюзией. Не прошло и несколько часов, как погода начала резко меняться. С залива на город надвигался очередной тропический циклон. К вечеру было объявлено штормовое предупреждение. Нужно было спешить.
Было уже десять утра, а столбик термометра неуклонно тянулся к тридцати, но присутствие надвигающейся бури ощущалось всё явственнее. Необходимо было уладить наши дела пораньше, чтобы успеть добраться домой ещё до наступления шторма. Не смотря на то, что погодные обстоятельства складывались не в нашу пользу, мы решили не откладывать наши дела в долгий ящик, ведь нам так нужны были деньги. Поэтому мы приняли решение отправиться прямо в банк, чтобы снять все наши деньги со счета.
До сих пор помню этот день. Как сейчас предстаёт перед моими глазами этот фантастический, почти нереальный день, день, когда в одночасье мы стали миллионерами! Наверное, если бы кто-нибудь знал, что в этом обшарпанном стареньком Пикапе, ехали двое чудаков, которое везут с собой целое состояние, то нас наверняка бы просто ограбили. Но, кому могло прийти такое в голову? Никому.
Я была возбужденна восторгом, который обычно бывает, когда, ты, нежданно -негаданно, выигрываешь, Джек Пот, когда уже потерял всякую надежду на удачу. Весь мир казался солнечно прекрасным и радостным, и люди, и дома, и даже эта несносная жара, которая теперь казалась настолько уместна моему настроению, что хотелось кричать от радости. Да, я рискнула и выиграла главный Джек Пот в моей жизни, о котором я даже не могла мечтать в моей нищей России.
Рискуйте всегда, мой читатель! Рискуйте всегда, когда судьба предоставляет вам такую возможность, рискуйте, чтобы потом не жалеть об упущенном шансе! Рискуйте и выигрывайте!
Мне не терпелось рассказать Грэгу, об удивительном подарке свекрови, но я до последнего сдерживала себя, пока Грэг сам не спросил об этом. Тут я, конечно, не выдержала и, приоткрыв заветную шкатулку, показала бриллианты. Помню, как тогда раздался визг тормозов, и, что мы едва не попали в аварию, чуть не въехав в ограждение кювета. Это Грэг резко затормозил машину – бриллиантовый блеск ослепил ему глаза.
-Теперь мы миллионеры, Грэг, - засмеялась я, - это барахло, должно быть, стоит не меньше миллиона долларов!
Грэг сидел, открыв рот. Такого сюрприза от матушки он не как не ожидал. Он никак не мог понять, откуда у ней, были такие сокровища. Ведь его забитая отчимом мать никогда не носила на себе украшений. Помнится матушка так и говорила об ювелирных украшениях: «Я никогда не покупаю тех вещей, которые могут пережить меня», потому что так внушил ей его преподобный отчим.. И, вообще, от Бинкерса она заразилась чудовищной скупостью, которую тот называл простым и гаденьким словом - «экономией».Откуда же теперь такая неожиданная щедрость к совершенно чужой девчонке, которую она даже никогда не занала до этого?
-Мы, даже сможем купить собственный дом на них, – радостно сказал Грэг.
- Дом?! Ну, уж нет! –возразила я. - Это МОЙ ПОДАРОК, и я никогда не расстанусь с этими сокровищами! – для понятливости последнее предложение я произнела почти по слогам. -И потом, это было бы просто глупо, ведь у нас скоро будет собственный дом в городе, зачем же нам покупать ещё один? Когда тебе исполнится двадцать один, мы с тобой на законных основаниях переедем туда, и все будет хорошо.
-Да, но всё-таки тот дом навсегда останется домом моей матери, несмотря на дедушкино завещание, - вздохнул Грэг.
-В самом деле, мы же не собираемся выгонять твою матушку на улицу?! - раздраженно пояснила я непонятливому Грэгу. - Разве это не прекрасно, когда все близкие люди живут вместе?! Всего через три года мы переедем в наш новый дом, и будем жить только мы втроём – ты, я и твоя матушка. А, может быть, к тому времени у нас родятся собственные дети и нас будет уже четверо, а то и пятеро. Как знать? И этот мрачный молельный дом вновь наполнится жизнью. Там будет всё, кроме Бинкерса с его проклятой сектой, которую он называет Церковью Христа.
-Боюсь, что она слишком горда, чтобы остаться жить с нами в одном доме, - грустно пояснил Грэг.
-Ты ошибаешься, Грэг, насколько я понимаю людей, за маской гордыни и спесивости твоей матушки скрывается её доброе сердце. Она любит тебя, Грэг, и желает тебе только счастья. Это я поняла, когда была в вашем доме, иначе подарила бы она мне эти прелестные вещицы, которые стоят целое состояние, - я нежно поцеловала бархатистую крышку и бережно прижала заветную коробочку к груди. - Нет, даже не проси! Ни за что, я не продам их! Как можно в один момент, разбазарить неизвестно куда семейную реликвию, которая передавалась из поколения в поколение! Нет, Грэг! Это подарок от твоей матушки, и он останется с нами навсегда!
-Семейная реликвия, да на что она нам нужна?! Подумай, ведь в Маше нас могут попросту ограбить, узнай, что у нас храниться такая дорогая «семейная реликвия». Уж не собираешься ли ты носить всё это в нашем районе? – усмехнулся Грэг. – Поверь, в нашей глуши это всё равно, что пытаться покончить с собой самоубийством, повесив себе бумажные мишени на заднице. Уж не проще ли просто пустить себе пулю в лоб?
-Нет, никогда, никогда! Голубые бриллианты, редкие голубые бриллианты! Я НИКОГДА НЕ РАССТАНУСЬ С НИМИ, ДАЖЕ НЕ ПРОСИ! – твердила я, словно одержимая.
-Ну, что ж, я не стану настаивать, это ТВОЙ ПОДАРОК, и ты можешь поступать с ним, как тебе заблагорассудится. Пойми, детка, я опасаюсь не за эти проклятые драгоценности, а за твою безопасность! Я боюсь за тебя!
-Я тоже подумывала об этом. Мне тоже не хотелось бы тащить такие ценные вещи с собой. Ты прав, нас могут убить из-за этой ерунды.
-Я придумал. Знаешь, как мы поступим, мы наймём банковскую ячейку и оставим бриллианты там, где они будут храниться в безопасности, а когда тебе захочется их одеть, ты всегда можешь забрать их из ячейки.
-А это безопасно?
-Поверь, так будет безопаснее для нас и для бриллиантов.
-Нет, я имею в виду другое. Я не верю в надёжность банков.
-Детка, тот банк, в который мы сейчас направляемся является Государственным Банком США, и он является самым надёжным банком в стране, а, может быть, и в Мире.
-Надёжность банка, – понятие эфемерное, Грэг, - возразила я Грэгу. - Даже самый надёжный банк, может рухнуть, как это было в девяносто первом году прошлого века, когда миллионы русских людей в одночасье сделались нищими.
-Ты права детка, но другого выбора у нас нет. Если уж и этот банк рухнет, то только вместе со всей экономикой С Ш А, а тогда всё равно, лети всё к чёрту..
-Хорошо, пусть будет так. Но для надежности, я хочу еще застраховать свои бриллианты.
-Ну, уж это совсем лишнее. Но, если уж ты так хочешь, мы застрахуем твои сокровища, - снисходительно ответил Грэг.
-Договорились.
Все банки С Ш А открываются в одиннадцать, а закрываются в шесть. К тому времени, когда мы пришли в банк, он только, что открылся, но народу было уже довольно много. Был понедельник, а понедельник пиковый день деловой активности в С Ш А. Вот вам мой совет, никогда не ходите в банк по понедельникам и пятницам, выбирайте для этого любой другой день, но только не понедельник и не пятницу – в эти пиковые дни в банках полно народу, и вы вряд ли успеете управится со всеми вашими финансовыми делами. Но поскольку Грэг практически не посещал подобного рода заведения (все финансовые дела за него решала мать), он не имел об этом никакого понятия, иначе мы сразу же направились бы домой, зная нетерпеливый характер моего мужа. Только тогда, когда мы подъехали в банк, мы и предположить не могли, что дело наше затянется на долгих шесть часов, и что, даже приехав к самому открытию, мы едва успеем управиться до закрытия банка. Честно говоря, бюрократические препоны банковской системы, которые нам довелось испытать в этот день, могли бы вывести кого угодно из себя, но, к счастью, нам не куда было спешить, и мы со стоическим спокойствием выдержали их.
А дело было так: сначала мы выстояли длиннющую очередь – это заняло не меньше часа, потом нам дали заполнять какие –то бланки, которые Грэг никак не мог заполнить правильно Что касается меня, то я вообще ничего не соображала, перед грозой моя голова страшно болела, но когда всё-таки нам кое-как удалось заполнить их, и мы подошли к окошечку, то тут я увидела, что лицо клерка приняло какое-то странно вытянутое выражение, как у лошади, тянущейся мордой поутру в сад за яблоком, и он с удивлением посмотрел на нас, словно перед ним стояла парочка идиотов.
- Вы хотите снять сразу всё, наличными? – обратился к Грэгу клерк.
-Да, сто тысяч, наличными! Здесь же всё ясно указано,- почти выкрикнул Грэг в нетерпении.
Мне показалось, что в следующую секунду по толпе пробежало восторженное восклицание, и все, кто был в зале, вдруг, обратились в нашу сторону. Мне стало как-то не по себе. «Вот дурной язык», - подумала я про себя.
-Да, наличными, и прямо сейчас, - с раздражением буркнула я, - что здесь может быть непонятно.
Клерк снова посмотрел на нас с Грэгом, теперь с недоверием, будто мы были какими –то мошенниками.
-Тогда вам придётся подождать примерно час, сейчас в банке нет таких денег. И, потом, нам нужно будет проверить ваши документы.
Но ждать нам пришлось не час, а гораздо больше - целых три часа. Очевидно, нас ещё долго проверяли на предмет причастности к армии мошенников, но, не обнаружив ничего подозрительного, всё-таки решили выдать наши законные деньги. Впрочем, эти часы ожидания не были потрачены впустую, пока они проверяли нас так и сяк, мы успели нанять ячейку в банке и оформить страховку на наши сокровища. Сказать правду, страховка эта страховала от чего угодно: от утерь в результате наводнений, торнадо, оползней, пожара, террористических актов и тому подобных случаев, столь маловероятных, что потому, даже нелепых, но только не от банальной кражи.
-Ну, а в случае ограбления, мы сможем получить свои деньги? – поинтересовалась я, прервав долгое чтение длинного списка страховых случаев.
-Конечно, страховка предусматривает и такой случай, но только если факт ограбления будет доказан полицейским расследованием. Но сразу хочу оговориться, что от кражи мы не страхуем, только если кража не произойдёт при ограблении данного депозитария, что практически невозможно.
-Вот и отлично. Тогда мы подпишем все документы. Да, кстати, а какая сумма полагается мне в случае наступления страхового случая?
-Один миллион пятьсот тысяч долларов, - спокойно ответил агент.
Я почувствовала, что меня затошнило и как-то повело в сторону.
-Полтора миллиона долларов? - беспомощно повторила я.
-К сожалению, это без учета антикварной ценности украшений. Банк страхует только их реальную стоимость из учета средней стоимости одного карата. Не более того. Я, конечно же, понимаю, вас, это слишком маленькая сумма для таких ценностей, но воля ваша, вы можете и отказаться от страховки.
-Нет, нет, почему же, я подпишу все бумаги, – и я незамедлительно подписала.
Едва мы успели управиться со страхованием, когда клерк пригласил нас в кассовый зал для получения денег. Всё это напоминало волшебную сказку о пещере Сим-Сим с её несметными сокровищами, в которую тебе, вдруг, посчастливилось попасть.
Честно признаться, но я до последнего не верила в то, что мы ДЕЙСТВИТЕЛЬНО получим наши деньги. Мне казалось, что всё, в конце концов, сорвется, окажется недействительным и тому подобное, уж слишком большие деньги стояли на кону. Но ничего, все вышло, даже как-то буднично и просто. Новенькие пятисотдолларовые купюры хрустели под проворными пальцами Грэга, который с жадностью пересчитывал каждую пачку и отправлял их в свой засаленный рюкзачок. Я понимала важность происходящего и не торопила его. В кассовом зале установилось гробовое молчание, было слышно лишь мерное шуршание новеньких стодолларовых купюр. Весь зал, казалось, затих при виде пухлых зеленых пачек, отправляемых в уже располневший от денег рюкзачок Грэга. Вдруг ужасная мысль осенила меня, –«А, что если нас просто возьмут и ограбят? Как говориться, прямо на выходе. Где гарантия, что грабители не выслеживают нас в зале прямо сейчас». Я оглянулась. Мне сразу показалось, что несколько подозрительных типов мексиканского происхождения тут же спрятали свои взгляды. «Как есть, ограбят», - промелькнуло у меня в мозгу. - «Что же делать?».
- Мистер, я бы хотела попросить вас об одной услуге, – таинственным шепотом спросила я клерка, когда тот закончил выдавать деньги, - не могли бы вы дать охранника, чтобы проводить нас до автомобиля: у нас большие деньги, а в зале слишком много подозрительных личностей.
Клерк сразу же всё понял – это было видно по его снисходительной улыбочке. Возражать он не стал, ведь в С Ш А действует неписанное правило номер один для всех учреждений – клиент всегда прав, а отсюда вытекает аксиома, что желание клиента закон, поэтому он спокойно отреагировал на мою просьбу и предоставил охранника, который и препроводил нас до автомобиля. Пусть со стороны это выглядело глупо, но, во всяком случае, когда дело касается больших денег, излишняя предосторожность никогда не бывает лишней.
Мы летели на своём стареньком Пикапе, словно на крыльях, счастливые и богатые, не замечая ни проливного дождя обрушившегося на нас, ни завывающего ветра тропического шторма, трепавшего долговязые пальмы и ломающего ветки деревьев, ни угрожающие раскаты близкого грома.
По небу длинными полосами расходилась многорукавчатая молния, ударявшая электрическим разрядом в землю, но наши сердца наполняло свершившееся счастье обретенного богатства, и радость от удачи заглушала естественный страх перед бурей. В мыслях было одно – поскорее бы добраться до дома, где можно было, не стесняясь, вволю предаваться радостному безумию. Мы едва успели, до того, как буря разыгралась по-настоящему.
Когда мы уже подъезжали к дому, ливень шёл уже такой сплошной стеной, что не было видно даже дороги, но Грэг интуитивно угадывал направление. Вот и наш Виргинский дуб, терзаемый ветром и дождем – значит мы уже дома. Вдруг, в лобовое стекло ударило что-то твердое и тяжелое, а потом ещё и ещё. На стекле появилась паутинка трещин.
Глава сорок восьмая
Град?
-Господь всемогущий, град! – растерянно произнес Грэг.
-Град?! Здесь?! Этого не может быть!
Несколько крупных градин, примерно с теннисный мячик, ударившиеся в стекло, тут же опровергли мои слова. Внезапно стало темно, будто выключили дневной свет. И понеслось. Началась настоящая бомбардировка. Градины летели одна за другой, со звоном ударяясь в крышу, в лобовое стекло, образуя на нём паутинку трещин – больше и больше. Ещё немного – и стекло не выдержит. Мне показалось, что начался конец света.
-Ой, мамочки, что же это?! Грэг, скорее убирай машину, иначе всё погибло!
-К чёрту, машину, нам нужно самим выбираться отсюда, иначе нас забьет прямо здесь!
Решительным движением Грэг сорвал мягкое сидение, чтобы прикрыть мою голову от падающих градин.
-Беги к дому! – скомандовал Грэг. – Я за тобой!
Мы опрометью бросились в сторону дома. Оглушительный треск падающего града наполнил всю округу. Из-за наступившей темноты, я едва могла различить силуэты спасительного дуба, под которым стоял наш домик. Земля была уже сплошь покрыта ледяными осколками градин, так, что бежать было невозможно. На острых ледяных осколках мы то и дело выворачивали ноги, спотыкались, падали, резали ноги, и снова бежали. Падающие градины больно ударяли по спине и, отскакивая рикошетом от земли, били прямо по ногам.
К счастью, дом был рядом. Вот показались пучки юкки, обозначающие ограду участка. Какие же они жалкие и нелепые, торчат сквозь белую корку градин, взывая о помощи ободранными остовами жестких листьев. Бедные розы, нежные создания человеческой селекции, вы погибли, град не оставил на вас, даже листочка. Да, до вас ли сейчас кому-нибудь. Нужно спасаться самим. Вот и двери спасительного дома. Мы в безопасности.
Кошмар всё ещё продолжается. Град молотит по крыше, будто срывая свою необузданную ярость на бедных растениях, но нам он больше не страшен. Выбрались.
Затихает. Град прекращается так же неожиданно, как и начался, перейдя в монотонный ливень. Слава богу, всё позади. Но мне кажется, что мы что-то забыли. Боже милостивый, деньги остались в машине!
-Деньги, мы забыли деньги в машине!
- Забыли деньги?! Ха-ха-ха! Да разве твой Грэг забудет то, от чего зависит наша жизнь. Вот они. Я говорил, деньги всегда пригодятся и пригодились, …правда, пока в качестве укрытия от града. Вот они, немножко промокли, ну ничего, мы их подсушим, и они снова будут как новые.
-Грэг, значит ты спас их. Ха-ха-ха! Какой молодец. Вот они, целехоньки, только намокли. Ну, ничего мы высушим вас, и вы будете как новенькие. Грэг, неси скорее фен.
Мы радовались и прыгали по комнате, как дети в вихре разлетевшихся в воздушном потоке стодолларовых купюр, кидаясь и осыпая себя ими, словно конфетти. Мы наслаждались этим безумием внезапно обрушившегося на нас состояния. Свободой и независимостью после долгих лет рабства от унижений бедности.
Ведь теперь мы стали состоятельными людьми, людьми с деньгами, за которые могли купить что угодно и, даже кого угодно, считаясь при этом достойными людьми общества, а не жалкими ничтожествами, которых никто и никогда не принимал в расчет. В общем, мы могли жить так, как нам нравиться, и плевать на весь мир! Вот, что, значит, быть Царем Иудейским* по Достоевскому… Надолго ли? Но об этом мы как-то не задумывались. Главное - у нас были деньги, остальное не имело никакого значения!
Буря уже закончилась. Неожиданно выглянувшее солнце озарило весь масштаб трагедии. Вся земля была покрыта сплошным белым саваном тающих градин. Удивительное зрелище – белые блестящие льдинки, озарённые ярким тропическим солнцем. Картина была невероятная для этих мест, где никогда не видели снега. Беспечные негритянские ребятишки тут же выскочили на улицу и принялись играть с тающими ледышками, пока те ещё не успели превратиться в воду. Взрослые же совсем не разделяли их радости, они беспомощно стояли возле своих домов и оценивали ущерб, причиненный градом. Было очевидно – весь урожай погиб. Апельсиновые рощи стояли голыми – град выбил здесь всё, до последнего листочка, не говоря уже о цветах и завязывающихся плодах, то же случилось и с кофейными и оливковыми деревьями, от которых зависела жизнь простых крестьян земледельческой общины посёлка. Тут и там валялись побитые градом куры.
Назревала гуманитарная катастрофа. Этот град стал последним ударом, после целой серии тропических бурь, лишивших фермеров последнего куска хлеба, на который они рассчитывали.
Но какое дело было нам с Грэгом до этого. У нас ничего не погибло, потому, как ничего не было. Разве, что немного покорёжило наш Пикап, но какое это имеет значение, ведь ему и так давно нужен был ремонт. Правда, наш Пикап пострадал совсем немного – градом выбило переднее стекло и повредило кузов, но ходовых качеств он не утратил, и потому, было решено снять с него крышку и, всего лишь заменив переднее стекло, сделать что-то наподобие открытого двуместного седана. В находчивости Грэгу не откажешь. Правда, получалось довольно странное зрелище, ну и что. Главное – на нём можно было ездить, и мы могли незамедлительно отправляться в наше свадебное путешествие – остальное - неважно.
Впрочем, мы оба были тогда настолько молоды, счастливы и безрассудны, что ни придавали этому «маленькому» происшествию с градом никакого значения. Какое нам было дело до того, что в этом году щедрая тропическая природа больше не сможет родить здесь ни сочных апельсин, ни душистого кофе, ни спелых оливок. Ведь мы были богаты, счастливы и независимы.
Нас ожидало волшебное свадебное путешествие. Как это бывает всегда, в своём счастье не замечаешь несчастья других. Что ж, не родит здесь, значит, всё это будет импортировано из других стран, где урожай не погиб, и мы все равно сможем купить всё это. Кому какое дело до кучки несчастных фермеров, лишившихся из-за стихий природы средств к существованию, ведь теперь у нас были деньги, и мы чувствовали себя королями мира.
Теперь мы могли жить налегке, не задумываясь о многом. Ведь вечный праздник волшебного побережья Флориды никогда не кончается! Пока есть деньги, жизнь продолжается, господа! А значит, мы едем в сказочное путешествие по Мексиканскому побережью!
США Флорида Побережье Клин Воте
Глава сорок девятая
Случай на пляже или «Не зная броду – не суйся в воду»
Не знаю, что так влекло нас совершить это путешествие, и зачем, собственно, оно нам было нужно, когда можно было спокойно отдохнуть и на близлежащем пляже, до которого было менее чем два часа езды. Но мы твердо намеревались устроить себе незабываемый отдых и не просто отдых, а отдых класса люкс в пятизвёздочном отеле со всем комфортом, который мы только могли себе позволить. Мы были молоды, почти юны, и амбициозны, как бывает амбициозна неразумная юность.
Для себя мы хотели лучшего, всё сразу - на меньшее мы были не согласны. Может, из-за того, что мы были слишком молоды, а может быть, чтобы порвать отвратительные путы унизительной нищеты, в которой мы, теряя молодые годы, прозябали долгое время, мы с жадностью накинулись на буржуазную роскошь, навязываемую рекламными проспектами. Так или иначе, но мы решили провести свой медовый месяц непременно на побережье Клин Воте, в окружении роскоши пятизвездочного отеля и обходительной прислуги, как говориться, в режиме «всё включено». Ведь могли же мы позволить себе это: хоть раз в жизни - провести незабываемый медовый месяц, как настоящие миллионеры, чтобы получить, наконец, возможность хорошенько отдохнуть и забыться от всего, что нас тяготило? Кто знает, представится ли нам такая возможность ещё, да и повод был как раз подходящим – ведь это был наш медовый месяц, а медовый месяц для двоих случается только раз в жизни. Мы не стали медлить и на следующий же день отправились на побережье Клин Воте, славящимся своими роскошными отелями в надежде снять приличный номер.
К сожалению, нашим мечтаниям об отдыхе в роскошном отеле, так и не суждено было сбыться. Когда мы туда приехали, все мало-мальски приличные номера в гостиных оказались уже давно забронированными более расторопным туристом. В конце концов, нам удалось снять какое- то невзрачное бунгало на берегу, и нам пришлось довольствоваться скромным номером на совершенно диком побережье, мало, чем отличавшимся от нашей жалкой лачуги на болотах. Но это обстоятельство нас нисколечко не расстроило. Меня с Грэгом не беспокоила скромная обстановка бунгало, и отсутствие кондиционера. Что мне было до этого. Ведь я, как и Грэг, давно привыкли к спартанским условиям проживания, стараясь не обращать внимания на мелкие бытовые трудности. Кроме того, в душе я всё-таки жалела тратить лишнее на роскошный отель, полагая, что эти расходы станут напрасной тратой денег. Ведь не собирались же мы проводить в номере целые сутки напролет. Наоборот такой поворот дела меня даже обрадовал. Что может быть романтичнее отдыха вдвоём, на заброшенном тропическом пляже, подальше от цивилизации. Но и тут я ошиблась.
К сожалению, в наше время уже невозможно найти уединенное убежище для двух влюблённых на каком-нибудь затерянном побережье. Так что, поробинзонить наедине вам вряд ли удастся. Так вышло и с нами. Каждый метр Мексиканского побережья был плотно заселён отдыхающим и туристами, превратившими этот некогда пустынный уголок побережья в настоящую курортную Мекку. Только об этом мы пока не догадывались, потому что была уже ночь, и мы были рады любому прибежищу, приютившему бы нас.
Мне не терпелось искупаться, и поэтому прямо с утра было решено отправиться на пляж, чтобы насладиться чудесными лазурными водами Мексиканского залива. Я не купалась вот уже несколько лет.
Я не сплю всю ночь, сторожа долгожданный рассвет. Может быть, действует эффект белых ночей. Но в моем Петербурге сейчас день. Какая разница, день или ночь. Всё перемешалось и не имеет никакого значения. В белые ночи я всё равно сплю только урывками, как днём, так и ночью, бодрствуя почти целые сутки. И вот теперь я не смогу заснуть, хотя никаких белых ночей здесь нет, даже в помине, а стоит непроглядная темнота.
Как глупо глядеть в абсолютную темноту. Солёный запах моря манит меня. Хочется бежать к морю и тут же выкупаться, но темнота не позволяет этого сделать – боязно.
Наступило чудесное летнее утро. Едва только забрезжил первый лучик солнца, я принялась будить сонного Грэга, щекоча его костлявую грудь со всех сторон. Он только беспомощно мычал и отворачивался, отмахиваясь руками, и, отпихивая меня ногой, словно отбиваясь от досаждавшей мухи. Не знаю, зачем спать в такое прекрасное солнечное утро, когда уже почти светло, но совсем ещё не жарко.
Надо было не упустить момент и сходить на пляж до того, пока солнце не встало в зенит и не начало безжалостно обжигать, а там, пожалуй, снова набегут тучи, и начнётся ливень. Нет, уж , засоня Грэг, я не упущу возможности хорошенько выкупаться.
-Подъем! - кричу я ему в самое ухо. Грэг неохотно поднимается, протирая кулаками глаза.
-Какого х..на, - недовольно ворчит Грэг, - зачем будить в такую рань, когда я так хорошо разоспался.
-Как, какого х..на, солнце уже давно встало, пора отправляться на пляж, ведь ты обещал.
-Мало ли что я обещал, я хочу спать, - Грэг снова сворачивается в позу зародыша, недовольно отпихивая меня ногой.
- Нет уж, дудки, я не дам тебе почивать в такое утро! Вставай, вставай, вставай, - я начинаю тормошить его под бока.
-Ну, смотри, сама напросилась, -внезапно Грэг увернулся и схватив меня за голову, повалил на кровать и принялся щекотать.
-Ой, прекрати, ой, не надо. Ха-ха-ха!! Задушишь, дурак!
-Детка, никогда не смей меня будить, когда я сплю. Поняла? Потому, что когда меня будят, я становлюсь очень противным, злым и жестоким, как сексуальный маньяк. Так, что не проси у меня пощады, о, несчастная жертва, лучше сразу подставляй свой пухленький ротик, а то не пущу.
-Хорошо, противный и злой мальчик, я никогда не буду тебя будить. Но раз я тебя всё равно разбудила, то идём на пляж.
-Ну, ты совсем сбрендила, какой пляж в такую рань, – заныл Грэг, - мы даже не позавтракали.
-К чёрту завтрак. Тебе бы только набить себе брюхо, обжора. И потом, плавать с полным желудком вредно.
-Идём, - безысходно вздохнул Грэг, - видно тебя всё равно не переспорить. Если уж ты решила что-нибудь –будет, по-твоему. Идём.
Но, даже идти собственно не пришлось, потому что, переступив порог своего бунгало, мы тут же очутились на пляже.
Надо сказать, что бунгало – гениальное изобретение предприимчивых туземцев, которые из подручных средств, как-то бамбука, пальмовой дранки, и прочего мусора, первыми придумали сооружать небольшие домики на побережье, насыщать их элементарными удобствами цивилизации и сдавать их незадачливым туристам. Таким образом, получалась удивительная конструкция совмещения пляжа, где турист мог загорать и купаться, с номером отеля, где он снимал жильё, который находился тут же - гениальное решение.
Когда мы, восторженные, выскочили из своего бунгало, то с разочарованием увидели, что мы были не одни на этом чудесном побережье. Всё побережье, где только мог видеть глаз, было уставлено такими же бунгало, населёнными туристами, а на пляже, даже в этот ранний час было столько народу, что и шагу ступить было негде. Эта была катастрофа – об уединённом отдыхе для двоих влюблённых теперь нечего было и мечтать. Сколько бы мы ни шли, ища уединенный уголок – везде были люди. Куда не встань, повсюду на топчанах лежали чьи то толстые задницы, ноги, спины. Наконец, мы решили плюнуть на всё и расположиться, там, где НАМ, было удобно.
Переодевшись в свой знаменитый красный купальник, я тут же бросилась в воду. Вода была ещё немного мутной, после вчерашнего шторма и почему-то адски холодной, волнение было ещё довольно высоким, но это не останавливало меня, в моём желании хорошенько выкупаться, как не останавливало других таких же северных туристов из далёкой Аляски, которым не терпелось накупаться за свой короткий отпуск.
К счастью, начинало распогоживаться. Лазурное небо, вода залива, озаряемая бликами восходящего солнца на воде, были поистине восхитительны – никогда в своей жизни не видела подобной красоты. Разве можно было проспать такое утро? Для Грэга вся картина этого великолепия была банальна до тошноты, столько раз он видел подобное утро в своей жизни, драя палубу «Жемчужины», что перестал замечать подобную романтическую чушь.
Грэг сидел на берегу, запустив ноги в песок, надутый и не выспавшийся, словно питерский голубь в зимнее утро и, потирая сонные глаза, внимательно следил за мной. Он не привык вставать в такую рань добровольно, обычно ему приходилось это делать поневоле. Грэг совершенно не выспался. Ему всё ещё хотелось спать, и он проклинал всё на свете, за то, что позволил мне вытащить себя из теплой, уютной постели. Для того, чтобы как –то растормошить насупившегося Грэга, я зачерпнула полную горсть воды и неожиданно вылила ему за шиворот. От холодного прикосновения воды Грэг сразу же пришёл в себя и, вскочив, погнался за мной.
-Ну, погоди, проказница! Сейчас я тебя хорошенько проучу! - с этими словами он стянул с себя футболку и штаны, и, обнажив трогательные семейные трусики с сердечками, бросился за мной в воду.
В объятиях мы жадно ловили губы друг друга. Солоноватая вода попадала в рот, забивая шипящим бульканьем пузырьков глаза и уши, так, что мы, утратив связь с окружающей реальностью, могли только ощущать прикосновения наших теплых тел. «Нежные» волны ледяной воды залива обволакивали своей «нежностью» наши возбужденные страстью тела. Это было почти неземное блаженство любви. Но, вот, ревнивая волна, налетев всей своей несокрушимой природной мощностью, сбила нас с ног, выкинув на берег, словно ненужный морской хлам.
В объятиях мы жадно ловили губы друг друга.
Когда волна отхлынула, оказалось, что я лежу на Грэге, а его лицо и волосы были залеплены водорослями и песком, так, что Грэг напоминал морское чудовище. Весело смеясь, я принялась отделять водоросли от лица Грэга, тот забавно фыркал и отплёвывался соленой гадостью, все, никак не понимая, что же случилось. Он выглядел так забавно. Водоросли забились, даже в уши. А волны продолжали и продолжали с шипение разбиваться о берег, окатывая нас снова и снова теплой водой прибоя. Не в силах более превозмочь сладострастие, наши губы снова слились в затяжном и страстном поцелуе, а руки ласкали тела друг друга в сладостном объятии. Вдруг, чья-то тень внезапно и бесцеремонно нависла над нами, загородив собою солнце. Я подняла глаза – рядом с нами стоял полицейский, во всём своём обмундировании.
- В чём дело?!- возмутился Грэг.
-Полиция нравов, - сухо ответил полицейский, - этот пляж является общественным местом, где могут находиться дети, а вы своим поведением нарушаете общественный порядок. Публичное проявление секса, а также имитация оного и публичные поцелуи здесь запрещены. Это вам не Лос-Анджелес, здесь такие штучки вам даром не пройдут.
-Имитация чего? - переспросила я, будто ничего не поняв.
- Секса. Секса. Мэм,Я, кажется, объяснил вполне ясно.
-Так, стало быть, чтобы заняться сексом нам придётся ехать в Лос-Анжелес?
-Изволите шутить, мисс, или же мне это расценить, как оскорбление полиции и препроводить вас в участок?
Тут я поняла, что своим дурацким языком опять нарубила лишних дров, но было уже поздно, вылетевшее слово назад не вернёшь. Нужно было как-то выкручиваться из этой пикантной ситуации. Тогда я решила применить последнее средство, которое могло обернуться для нас роковым, но другого выхода, чтобы этот полицейский отстал от нас, я не видела – я решила притвориться русской туристкой, не знавшей местных порядков. И, потом, врать всегда легче, когда ложь оказывается полуправдой, как в моём случае. Во всяком случае, получается намного убедительней.
-Извините, мистер полицейский, но я недавно приехала из России, и ещё толком не знаю местных законов, потому мне необходимо будет связаться с российским посольством…
-Прекратите лгать, мисс. Я вижу вас насквозь. Хоть вы и не местная - это очевидно, но на русскую вы тоже мало похожи, - с тоном знатока заметил он. - Ха-ха-ха! Таких отговорок я ещё не встречал. Впрочем, если вы действительно русская, то скажите по-русски хоть одну фразу, а я проверю, как вы умеете говорить по-русски.
-Слушай, ты, придурок, отвали от нас. Понял, или мне повторить ещё разок, чтобы ты дошёл своими тупыми ментовскими мозгами?– спокойно ответила я с приятной улыбкой на губах.
-Ты, придурок. Дошёл мозгами, - для убедительности повторил за мной Грэг, причём очень чисто.
К счастью, полицейский не знал ни единого слова по-русски, иначе мне бы не поздоровилось, но мои слова произвели на него нужное впечатление. Он поверил – и это было главное. Не желая никаким образом быть замешанным в международном скандале, он поспешил оставить нас в покое, ограничившись устным предупреждением. Как только фигура полицейского скрылась из вида, Грэг вскочил и, хлопнув меня по рукам, закричал:
-Пронесло! Как ты выкрутилась, русская туристка, надо же придумать. Ха-ха! Русская туристка! Посольство. Всё правильно, любой здешний полицейский скорее предпочтёт собирать на пляже собачье дерьмо голыми руками, чем связываться с русскими.
-Ха-ха-ха! А ты тоже, молодец: Ты, придурок. Дошел мозгами. Полная чушь, но сказано вполне чисто, молодец, ты начинаешь потихоньку усваивать русское произношение. Ха-ха-ха!
-Мне всё-таки любопытно, а, что ты ему тогда сказала, что он убрался отсюда? Ну, то, что я повторил при нём. Переведи.
-Этого тебе не нужно знать. Что – то вроде, устойчивогорусского идиоматического выражения.
Так прошел наш первый день на пленительном побережье Клин Воте. Читатель, вы наверное, подумаете, что это неприятное приключение было единственным, которое случилось с нами на пляже, и что наш последующий отдых на побережье будет похож на ту слюнявую буржуазную идиллию, что описывают рекламные проспекты. Но, не знаю, может новичкам везёт на приключения, только встреча с полицейским на пляже не было нашим последним злоключением, в которое мне удалось влипнуть. Расскажу вам о другом случае, после которого меня начисто отвратило от желания купаться в предательски лазурных водах Клин Воте.
Наш медовый месяц был в самом разгаре. Каждое утро мы ходили на пляж, чтобы уже в который раз насладиться купанием в сияющих водах залива. Грэг был прав, это был поистине незабываемый отдых, о котором я только могла грезить когда-то в своём промозглом и холодном городе, рассматривая глянцевые листы туристических проспектов.
Тут было всё: и лазурные теплые воды морского побережья, и золотистый мягкий песок, и кокосовые пальмы, склонившиеся над морскими волнами, и свежий морской бриз, треплющий верхушки пальм, и нежные розовые ракушки в песке, и ошалелые дельфины, выскакивающие из воды и выпрашивающие рыбную подачку у простодушных туристов. Всё это казалось декорациями к какой-то волшебной сказке, которая происходила со мной в реальности. Да, это был поистине незабываемый медовый месяц!
Единственное, что портило его – это невыносимая летняя жара, ставшая для меня, коренной петербурженки, настоящим мучением. Днём столбик термометра редко опускался ниже тридцатиградусной отметки, даже в тени, так что находиться на улице в дневное время было практически невозможно. Только с наступлением сумерек дневной жар утихал, сменяясь прохладой теплой южной ночи. Но я решила эту проблему, и, как и всё гениальное, это оказалось сделать довольно просто. Раз не было никакой возможности терпеть испепеляющую дневную жару, от которой мне становилось дурно, так зачем же её вообще терпеть? Почему просто не превратить день в ночь.
Мы так и сделали. Днём мы спали в своём номере под защитой кондиционеров, а ночью бодрствовали. Удивительно, но жизнь прибрежного города тоже оживала ночью. С наступлением сумерек открывались бары и рестораны, заманивая гостей разнообразными шоу, даже магазины работали круглосуточно. Улицы были заполнены толпами людей, которые свободно ходили по улицам, отдыхали в ресторанчиках, совершали покупки, словно это был день. И никто не боялся гулять ночью по городу, будто в городе, вдруг, наступил сезон былых ночей. Конечно же, никаких белых ночей здесь не было, да и не могло быть. Наоборот, ночи были беспросветно черными, но огни города, светили столь ярко, что делали ночь по-настоящему белой.
Мы тоже предались этому безумию ночной жизни. Ночью мы развлекались, посещая разнообразные клубы и рестораны, наслаждаясь кулинарными изысками местной кухни и предаваясь различным развлечениям, предоставляемым на любой вкус. Утром, едва проблески света падали на город, мы отправлялись на пляж, всецело отдаваясь во власть Нептуна, плавая часами в теплых водах Мексиканского залива и нежась на тёплом золотистом песке в утренних лучах, пока солнце вновь не вступало в свою полуденную фиесту и не начинало безжалостно палить. Тогда мы уходили в своё бунгало под прохладную защиту кондиционеров и отдавались сну до самых сумерек.
Так проходил день за днем, как быстро проходят все счастливые и безмятежные дни, похожие друг на друга. Мы были тогда спокойны и счастливы, и просто наслаждались тем простым счастьем, которое столь редко выпадает в нашей жизни.
Но, однажды, эта идиллия отдыха чуть было не обернулась трагедией. Это случилось ранним утром, когда мы, как обычно, купались недалеко от нашего бунгало. Едва я зашла в воду по грудь, чтобы, поплавать, когда почувствовала, что, что-то шершавое, как наждачная бумага, толкнуло меня в плечо. Сперва я решила, что это проделки Грэга, который тискает меня своими шершавыми руками, но обернувшись, увидела, что Грэг всё ещё находится на берегу – он, как всегда, копался со своей одеждой. Сначала я, даже не испугалось, скорее удивилась. Что же это могло быть? Нет, я не могла ошибиться, и мне это не почудилось. Я ясно помню, как почувствовала этот толчок в плечо.
Я взглянула туда, откуда был толчок. Какая-то проворная тень ускользнула в синюю глубину вод. Тут я снова ощутила, как что-то мягкое и шероховатое на этот раз скользнуло по руке. Теперь я точно поняла – в воде что-то есть, краем глаза я успела заметить, что какая-то длинная и тощая рыба, развернувшись, стрелой ускользнула от меня. Но, что это за рыба?
Мне стало любопытно, и я опустила голову в море, чтобы получше разглядеть диковинную рыбину. О боже, прямо на меня смотрел мертвенно серебристый акулий глаз. Мы столкнулись с ней буквально нос в нос. Правда сказать, это была совсем небольшая акула – по видимому, детеныш акулы, но от страха она показалась мне поистине необъятных размеров. Да какая разница, пусть бы она была хоть совсем крошечная, но это же акула!
Рефлекторно я стала отбиваться руками от ужасной рыбины, и, о, ужас, попала прямо ей по носу. Я ощутила, как мой кулак соскользнул по касательной от ее морды, едва не угодив ей прямо в пасть. Это отпугнуло рыбину. Ведь известно, что в носу акулы имеется некий чувствительный нервный узел, и удар по носу наиболее болезнен для этой отвратительной твари.
Рыба отступила в глубину, не решаясь более связываться со мной. Я же с нечеловеческими воплями: «Акула!!!» - бросилась из воды, до смерти перепугав Грэга. К моему удивлению, все, кто находился на пляже, с тупым испугом смотрели на меня, не понимая, что происходит, ведь они не знали русского, а от страха я перезабыла все английские слова.
К счастью, в этот ранний час, вода была довольно-таки прохладной и никто, кроме меня, закаленной холодом северянки, ещё не купался. Побелевший от ужаса Грэг только беспомощно бегал вокруг меня, размахивая руками, словно мельница. Тут немного опомнившись от шока, я принялась вопить уже по-английски!
-Акула!!!
К моему удивлению, у всех, кто был на пляже, это известие произвело обратную реакцию. Они с радостными криками бросились к лодкам, похватав свои рыбацкие приспособления. «Где, где, акулы?» - осыпали меня жадными вопросами. Я указала в сторону, где виднелись ускользавшие плавники.
Каждому хотелось поскорее поймать редкую рыбину, чтобы стать героем дня. Слишком уж развит дух соперничества в американцах, всякий американец всегда и во всём хочет быть первым, что бы доказать себе, что он лучший. Рыбацкий азарт нарастал. Все стремились завладеть злополучной рыбиной, словно от этого зависела их жизнь.
Не менее десяти лодок одновременно спустились на воду, и ринулись вдогонку за ускользающими плавниками, мешаясь друг другу и сталкиваясь в пылу азарта. Лодки расположились полукругом, отделявшим рыбин от открытого моря. В воду полетели
Рыба отступила на глубину, не решаясь более связываться со мной.
разнообразные приманки, каждый из участников ловли надеялся, что сегодня удача будет на его стороне. Бедные акулы, им не оставалось ни единого шанса вырваться из этой смертельной западни лодок с обезумевшей ордой рыбаков.
Спустя несколько минут, виновница переполоха была поймана и теперь беспомощно болталась на железной леске, подвешенная за хвост. Эта была небольшая тигровая акула, почти истребленная здесь деятельностью человека, как и все акулы. Это был настолько редко встречающийся в этих водах вид, что он считался почти вымершим. Так что поймать акулу, да ещё к тому же и тигровую, было настоящей удачей. Поимка такой рыбины для туриста означало, что отпуск прошёл не зря. Победитель торжествовал, гордо позируя перед распятой на леске окровавленной рыбиной, так и сяк, словно на фотосессии, милостиво разрешая сняться вместе с ним.
Из поимки рыбы устроили настоящее шоу. Назойливые журналисты, подобно вездесущим мухам, падким на любую сенсацию, словно на свежее дерьмо, кружили возле героя, норовив «ужалить» его вспышками фотокамер, чтобы заполучить лучший кадр с места событий. Герой дня уже давал интервью, рассказывая о своём подвиге по поимке акулы, всячески преувеличивая и приукрашивая свой рассказ. «Вот ненормальные», - подумала я. - «Видно, чтобы прославиться, эти люди используют любой повод».
А потом был настоящий пир, прямо на пляже, разумеется, за счёт героя сегодняшней рыбалки. Но опьяненный удачей, победитель, не возражал, осчастливленный внезапно свалившейся на него славой, и денег тоже не считал. Ведь сегодня он был звездой1
На побережье, с ближайшего ресторана были вызваны лучшие повара, и работа закипела. Через некоторое время виновницу торжества внесли на огромном блюде, украшенную каперсами, маринадами, фруктами и прочими снеками, столь популярными в этих местах. Все, кто был на пляже, присоединились к необычайному пиршеству.
По правилам, первая, самая вкусная часть акулы, а именно, акулий плавник доставался победителю рыбалки, другой плавник достался мне, той, кто первая заметила рыбину, и, которой эта же рыбина до этого, чуть было, не откусила «собственный плавник».
Герой дня торжественно поднялся из-за стола и, постучав ножом по краю бокала, толкнул речь, смысл которой я так и не разобрала. Все аплодировали. Затем почетное право перешло мне, как «Первой, Кто Увидела Акулу». Более путного, чем «Приятного аппетита», в мою бедную головушку, так и не отошедшую от стресса после встречи с акулой, так и не пришло. Выпалив заготовленную фразу, я тут же принялась за акулий плавник. Что это была за прелесть! Более вкусной рыбы я никогда не ела в своей жизни. Мясо так и таяло во рту, отдаваясь приятным хрящеватым хрустом на зубах. Верно, говорят, что самое вкусное мясо в акуле – это её плавники. Именно в плавниках сосредоточена та хрящеватая, маслянистая субстанция, которая, помимо вкусовых, обладает также и лечебными свойствами, препятствующими возникновению, даже таких страшных заболеваний, как рак. Но сейчас не об этом.
Когда я уписывала плавник за обе щёки, я совершенно забыла о Грэге, пока от замечательного блюда не остался совсем маленький кусочек. Этим то кусочком я и решила, наконец, поделиться с Грегори. Я оглянулась – его нигде не было, хотя несколько минут тому назад, он только что сидел здесь, рядом со мной.
Где же он? Я стала звать Грэга, но он не отзывался. Теперь, оказавшись одна, в совсем незнакомом обществе, я начала нервничать по настоящему, и чувствовала себя, как рыба, внезапно выброшенная на сушу.
Позабыв о вкусном завтраке, я бросилась на поиски Грэга, но его нигде не было. Тогда я решила идти к бунгало и ждать его там. Бунгало тоже оказался запертым, а ключи были у Грэга. Тут началась настоящая паника. «А, что если Грэг просто взял и бросил меня на произвол судьбы, ведь такое случается повсеместно с глупыми девчонками из России, приехавшими в Америку за лучшей жизнью. Чего проще – свои деньги он получил, и может быть свободен, словно вольный ветер, а я, как дура, доверила ему всё, ни взяв себе ни цента в доказательство своей бескорыстной любви к нему. Поверила в любовь – вот и получи свою любовь на блюде!. Нет, этого не может быть, зачем я так плохо подумала о Грэге, вот его машина – значит, он никуда не уехал. Но и это не факт, может, он просто-напросто забросил свою развалившуюся колымагу с глаз долой, да и меня вместе с нею тоже, да кому мы, в самом деле, нужны – нищая и развалившаяся машина.
«Ха-ха-ха! Забавно, ведь я считала себя не глупой женщиной, а попалась на всё ту же любовную удочку, на которую попадаются миллионы доверчивых женщин! Господи, я пропала! Что же делать?»
Первой моей здравой мыслью, которая пришла мне в голову, было отыскать привратника бунгало, и выяснить, сдал ли, в самом деле, Грэг ключи. Я так и сделала, но отыскать привратника было делом нелёгким. Когда я подошла к его домику, его, как это бывает, тоже не было на месте. Тут я догадалась, что «наш ресепшен», должно быть, сейчас на пляже и пирует вместе со всеми. Насколько я поняла по его красной роже, он был большой любитель выпить, и такого события, где помимо деликатесной акулятины, прилагался ещё и стаканчик дармового виски, уж он то ни как не упустил бы.
Я бросилась обратно к пляжу, где полным ходом шла пирушка, и тут я увидела Грэга. Он сидел на песке, под кокосовой пальмой, сломленной бурей, поджав ноги, и запустив их почти по колени в песок. Тень от сломанной пальмы, на которой ещё болтались засыхающие листья, делала Грэга почти невидимым, вот почему я не заметила его сразу, приняв за пенёк. Теперь я видела его хорошо, а он будто и не замечал меня, напряженно вглядываясь в веселую толпу пирующих, будто что-то мучительно хотел высмотреть там.
Я окрикнула Грэга, но он, похоже, даже не услышал меня, всецело поглощенный своим занятием. Он продолжал сидеть, как-то странно согнувшись, словно у него болел живот, при этом всё время нервно выкручивая пальцы рук. Я снова окликнула его, - на этот раз он никак не мог не услышать, но он как-то мельком из-под лобья взглянул на меня, и снова продолжил сидеть в той же нелепой позе, уткнувшись взглядом в песок, будто надеялся, что – то отыскать уже там. Я не понимала, что же случилось. Подойдя к Грэгу, я потрогала его за плечо, но тот резко дернулся, словно рассерженный ёжик пыхнул своими иголками.
-Грегги, я искала тебя повсюду! Где ты был?!
-Отвали от меня!- вдруг ни с того ни с сего, резко отрезал Грэг.
-Грегги, милый, что с тобой?! Почему ты такой взвинченный?! Что случилось?!
-Что случилось?! – вызывающе переспросил Грэг.- И ты ещё спрашиваешь МЕНЯ ЧТО СЛУЧИЛОСЬ, когда ты вела себя с этими мужиками, как настоящая шлюха! Я всё видел, как ты улыбалась им, как строила им глазки, как ела их рыбные подачки! Я видел, как эти самодовольные уроды глазели на тебя! Что ни говори, среди этих мужиков ты пользуешься большим успехом! Прямо настоящая порно-звезда пляжа! Эдакая местная звездочка - порнозвёздочка! Так вали к ним и развлекай, если тебе с ними там весело! - я не стану тебе мешать, пляжная потаскуха, - сквозь зубы процедил Грэг.
-Грэг, милый, опомнись! Всё что ты сказал – это неправда! Ты совсем спятил от ревности! Я только пожелала этим людям приятного аппетита, больше ничего, а потом ещё с полчаса искала тебя везде. Я испугалась и растерялась, я думала, что ты исчез навсегда, что ты бросил меня, или с тобой случилось что-нибудь ужасное – ты пошёл купаться, и тебя съела эта ужасная акула! Ты знаешь, я, люблю только тебя одного и не могу без тебя жить! Что мне до этих людей, они чужие, пусть летят к чету вместе со своей вечеринкой и со своими закусками! Ты здесь единственный близкий для меня человек! Ты - моя жизнь! Мне больно слышать от тебя такие слова! Неужели, ты мне не веришь?! За что, милый?! Ведь я ни в чем не виновата перед тобой?! – от горечи и обиды, сжавшей моё сердце, я зарыдала. Ещё несколько минут между нами стояла мучительная тишина, прервыемая лишь моими горькими всхлипываниями плача. Наконец, Грэг всё понял свою ошибку и стал извиняться:
-Прости меня, я настоящий придурок. Но пойми, я не могу видеть, как эти мужики увиваются рядом с тобой!
-Ты ошибаешься, Грэг, ничего такого не было, я просто отведала акульего плавника и затем отправилась искать тебя. Пойми, я с ними даже не разговаривала, потому что ещё плохо знаю английский, и, какие уж там улыбочки - жизнь в России надолго разучила меня улыбаться, так что в веселой компании я всегда становлюсь лишней. А потом ты внезапно исчез, и я очень испугалась, не увидев тебя рядом! Знаешь что, давай уедем отсюда обратно Маш, где будем жить вдвоем только ты и я, как было тогда, когда мы с тобой только познакомились! Мне порядком осточертела вся эта прибрежная экзотика для туристов. Мне больше не хочется здесь отдыхать, я хочу начать обустраивать нашу жизнь в Маше. Другого мне не нужно. Я не хочу прозябать здесь, попусту проматывая деньги. Поедем скорее домой, всё это благополучие ложно, от всего этого можно отупеть. Признаться, я до сих пор не могу отойти от этого случая с акулой. А если бы эта тварь откусила мне руку? Что тогда мне было бы делать? Всю жизнь ходить жалкой калекой? Ну, уж нет, я больше не полезу в воду, а без моря здесь делать нечего. Поедем домой, Грегги, пожалуйста.
-Значит, ты боишься меня потерять? – обрадовался Грэг.
-Да, да, больше всего на свете!
- Это хорошо. По правде, говоря, мне тоже порядком осточертело здесь, так, что едем домой.
-Прямо сейчас? Хорошо, тогда идём к администратору, нам нужно сдать ключи от бунгало, – и я потянула его за рукав прямо в гущу пирующих.
-Зачем ты опять тянешь меня на эту проклятую вечеринку? – занервничал Грэг.
-Куда же ещё мне тянуть тебя, если нашего администратора нет на месте, стало быть, он там, небось, лакает себе дармовую выпивку. А тяну тебя туда, чтобы ты не задавал потом лишних вопросов по поводу того, что кто-то на меня не так посмотрел и не беспокоился, что кто – нибудь ненароком отобьёт меня.
Я оказалась права. Наш администратор оказался там, где я предполагала, и теперь он сидел довольно пьяный, глупо хлопая глазами перед собой, так что нам с Грэгом самим пришлось волочить его до его рабочего места, чтобы сдать ключи. А дело это оказалось довольно трудным.
И снова хижина «миллионера» в Маше
Глава пятидесятая
Большой ремонт
Мы снова едем домой. Меня не расстраивает, что наш незабываемый медовый месяц на побережье закончился, и начинаются суровые будни в маленьком домике на болотах. Мое сердце было спокойно и наполнено энтузиазмом обустройства новой жизни. Приехали мы только к вечеру, и, когда солнце уже почти закатилось за ветви деревьев, мы вошли на порог уже знакомой нам хижины.
Каким же тёмной и убогой показалась обстановка нашего жилища, по сравнению со светлой и опрятной комнаткой гостиничного бунгало, где мы прожили почти месяц.
За то время, пока нас не было, в комнатах установилась какая-то сырая и душная вонь. Мебель, бельё - все пропиталось отвратительной влагой и нуждалось в немедленной стирке и просушке. Все продукты, которые были в доме, испортились, и теперь источали отвратительный запах разложения, от которого просто мутило и потягивало на рвоту. Спать в таком доме было невыносимо.
Не теряя времени, мы принялись за работу. Первым делом необходимо было проветрить дом, и вынести гниющие пищевые отходы. К счастью, мне хватило ума закупить комплект нового постельного белья -старое мне пришлось снять и отправить в стиральную машину. Грэга я отправила выносить мусор, пока я прибирала в комнатах.
Потом мы принялись жечь хлам во дворе дома, веселясь и прыгая вокруг пылающей кучи, и, словно дети, визжали от восторга, когда языки пламени плотно охватывали очередной предмет обстановки, что когда-то принадлежала ненавистному проповеднику.
Озаряя непроглядно темноту ночи, яркие языки поднимавшегося пламени пугали проснувшихся от света соседей, которые в панике выбегали из своих домов, думая, что начался лесной пожар, и с недоумением смотрели на нашу дикую языческую пляску вокруг костра. Псы Дэйва подняли неистовый лай, переходящий в жуткий вой, прямо как от настоящей пожарной сирены. Вся округа, включая доктора -зомби, сбежалась на переполох, и с ужасом глазела на нас, полагая, что мы оба спятили.
В конце концов, потом нашему другу Дэйву с большим трудом удалось успокоить встревоженных людей и упросить не вызывать пожарных и полицию. Вот таким образом, мы избавились от всего старого хлама, когда-то принадлежавшего проповеднику Бинкерсу. Мы сожгли всю его драную мебель, что была в доме, за исключением лишь массивной медной кровати, стоявшей здесь с незапамятных времен, эбенового креста, да инкрустированного столика с розами, доставшегося Грэгу от его покойного дедушки-миллионера.
Начиналась новая жизнь, и мы решили начать её с чистого листа, избавившись от старого хлама, напоминавшем о прошлой нищете.
Когда управились, было уже почти утро – только начинало светать, но мы, обессиленные от бессонной ночи, свалились в постель, прямо не раздеваясь, и тут же заснули в объятиях друг друга, как это всегда бывает после выполненной тяжелой, но необходимой работы. Авгиевы конюшни были расчищены огнём, в доме стало легче дышать, но это была только половина задуманного нами кардинального плана преобразования хижины траппера в небольшой, но уютный коттедж.
Следующий день мы, конечно же, посвятили отдыху, проспав до полудня. Правда, денёк выдался препротивнийший – с утра снова начали собираться грозовые тучи, к полудню разразившиеся грозовым ливнем, так что мы ни о чем не пожалели, проведя этот день в доме, нежась в своей уютной и мягкой постели. Но на следующий день, мы твердо решили отправиться в город, в ближайший строительный супермаркет, за материалами для ремонта.
Городской гипермаркет «Всё для дома» предоставлял такой огромный выбор товаров для строительства и ремонта, что выбрать из всего этого что-то определенное было практически невозможно. Глаза разбегались от обилия товаров. Всё, что здесь представлялось, казалось, жизненно необходимым. Хотелось купить всё. Кругленькая сумма наследства в сто тысяч долларов подстёгивала к неразумным приобретениям.
Но, к счастью, мой здравый рассудок, подсказывал мне, что нельзя терять голову и делать спонтанные покупки, а нужно строго придерживаться установленного списка необходимых покупок, который мы с Грэгом составили накануне. Мы принялись совершать покупки, согласно установленному списку. Мы ходили по длинным коридорам гипермаркета, катя перед собой огромную тележку со списком наперевес, и, найдя нужной товар, тут же вычёркивали его из списка красным карандашом.
В общем-то, разногласий по поводу самих покупок у нас не возникало, если что-то было необходимо, мы это покупали, но вот по поводу цвета, фактуры товара, мне приходилось спорить с Грэгом до хрипоты, отстаивая свой вкус. Более часа мы воевали с ним, решая в какой цвет выкрасить стены нашей любимой хибары. Грэг настаивал на розово-бежевой пастели, утверждая, что это его любимый цвет, цвет с которым он рос в своей любимой детской комнатке. Я же настаивала на голубом, доказывая теорию, что холодный голубой цвет психологически охлаждает жаркую комнату. В конечном итоге, мы плюнули на всё это, и сошлись на классическом белом.
Белый цвет – цвет чистоты и возрождения новой жизни, цвет, побеждающий депрессию, как нельзя лучше подходил нам для обустройства жизни «с чистого листа». И, впредь, чтобы не спорить из-за цвета, мы все решили оформить в белый. Так мы выбрали белую мебель, белые половицы ламинада, белую краску для пола – в общём, наша комната должна была стать, как невеста.
Мы закончили свои покупки, когда магазин уже закрывался. Оказалось, что на всё пошло гораздо больше денег, чем мы рассчитывали, но нас это нисколько не беспокоило, потому, что мы выбрали лучшее из того, что имелось, и нисколько не сожалели о несколько лишних тысячах. Ведь мы строили новую жизнь, а новая жизнь, как известно, начинается с нового дома, поэтому мы решили не экономить на обустройстве нашего семейного гнёздышка. Но это было ещё не самое страшное. Впереди нас ждал большой ремонт! И это была уже полная катастрофа!
Как не хотелось нам делать большой ремонт, но ставить новую обстановку в не отремонтированный дом не было никакого смысла: наша хибарка буквально разваливалась от ветхости. По-видимому, ремонта здесь не было со времён её постройки, так, как у предыдущих хозяев до этого просто не доходили руки. А у нас дошли… И начался кошмар.
Говорят, что ремонт, лучше, чем пожар, но наш ремонт по своей разрушительной силе можно было бы сравнить с землетрясением в отдельно взятой хижине. Мы решили менять все кардинально, не подозревая, каких усилий нам это будет стоить.
Вот уже вторую неделю два полуобнаженных взмыленных человечка, с ног до головы вымазанных в белилах, словно ожившие статуи, метались по маленькой хибарке, тщетно пытаясь придать её стенам снежную белизну. Но все их титанические усилия с титановыми белилами заканчивались крахом. Дело в том, что деревянная отделка стен домика во влажном и жарком климате тропических болот, были насквозь пропитаны водой, и оседавший конденсат с неотвратимым упорством оставлял на свежевыбеленных стенах грязные разводы грибка, сколько бы мы их не белили. Но маленькие человечки с таким же неотвратимым упорством наносили новый слой штукатурки белил, ведя неравную борьбу с проступающими пятнами. Уставшие и измученные, к концу дня они, не раздеваясь, засыпали прямо в гараже, в кузове своего Пикапа, отдавая себя на съедение прожорливых москитов, от усталости не в состоянии более оказывать им какое-либо сопротивление.
Верно, говорят, упорство и труд всё перетрут. Упорство маленьких человечков победило. Они выиграли борьбу с неистребимой сыростью и неистребимым грибком. К концу третьей недели каторжного труда домик блестел сверкающей белизной, как внутри, так и снаружи, а неутомимые гномы, не переставая любоваться на свою работу, уже заносили новую мебель в свою отремонтированную норку.
Как сиял наш домик чистотой и уютом после ремонта! Казалось, что маленькие ангелочки кружатся в светлом помещении комнат. О таком домике я могла только мечтать, жаль, что моей мамы здесь нет. Как бы она тогда порадовалась за нас. Ведь она так любит чистоту и уют.
Как я по ней скучаю. Нужно бы ей сегодня позвонить. Я много раз думала, как перевести матери деньги, но никак не решалась поговорить об этом с Грэгом. Мне было стыдно. Отвратительное чувство стыда за то, что мне придётся просить денег у Грегги, всякий раз сдерживало мои порывы. Но осознание того, что пока я здесь процветаю на полученные от наследства доллары, моя матушка в это время едва сводит концы с концами, гробя своё здоровье и унижаясь перед начальством за жалкие копейки, называемые в России зарплатой, никак не давало мне покоя и терзало моё сердце.
Матушка не привыкла жаловаться на свою жизнь. Она была вечный оптимист и вечный борец, никогда не падающий духом, даже, в, казалось, самых безнадёжных ситуациях. Только за счет этого выживала эта маленькая жизнелюбивая женщина. Но что с ней теперь, когда она осталась совсем одна? Сохранила ли она по-прежнему своё жизнелюбие, после того как я так подло сбежала из дома? Хотя она писала, что у ней всё хорошо, что в доме всё по-старому, только я не верила в это. Я знала, что за этим весёлым фасадом скрывалась тяжёлая жизнь в её беспросветном безденежье и в одиночестве, особенно, после того, как я так самовольно и дерзко покинула родной дом, даже не попрощавшись по-человечески.
Вдруг, она перестала бороться, и опустилась, как это бывает со многими одинокими людьми в России. Ведь я, не смотря на свою бесполезность, была для неё единственным светом её жизни, ради которого стоило жить. Нет, я никак не могла допустить такой доли для моей матушки. Я всё-таки решилась, наконец, поговорить на эту щекотливую тему с Грэгом.
Как-то утром, набравшись мужества, я на одном дыхании выложила ему всю ситуацию бедственного положения моей матушки. Почему –то я думала, что после значительных трат на ремонт и новую обстановку домика, моя просьба о переводе денег для моей матушки вызовет у Грэга раздражение, но, к счастью, я ошиблась, к моему удивлению Грэг скорее был обрадован моей внезапной просьбой. Он никак не мог взять в толк, почему я не сделала этого раньше.
-Мне было стыдно тебя об этом просить, - ответила я.
- Какая же ты странная, ведь половина денег принадлежит тебе, это ТВОИ ДЕНЬГИ, ты можешь распоряжаться ими, как захочешь.
-Нет, нет, не говори никогда так, мы же договорились – это наши общие деньги, и я бы никогда не могла просто так взять их для себя. Мне всегда стыдно просить что –либо, особенно денег, но сейчас речь идёт о моей маме, перед которой я в вечном и неоплатном долгу. Я не могу позволить, чтобы мой единственный родной человек нуждался, пока мы здесь процветаем и наслаждаемся жизнью.
-Я не понял, о чём ты меня собственно собираешься просить?
- Грэг, можно я буду переводить моей маме по пятьсот долларов ежемесячно.
-Пятьсот долларов!
- Я понимаю, это слишком большая сумма, но это минимальная сумма, которой ей должно хватить на достойную жизнь, ведь жизнь в Петербурге очень дорогая, во многом дороже, чем здесь, поверь мне.
-Но, пятьсот долларов, это же СЛИШКОМ МАЛЕНЬКАЯ СУММА, чтобы достойно прожить месяц в таком дорогом городе как ВАШ Сумеречный Пит*. Разве твоя родная мама достойна довольствоваться такой ничтожными средствами к существованию? Тысячу долларов, не меньше. Мы будем отсылать ей тысячу долларов ежемесячно.
-Грегги, милый, спасибо, спасибо за всё! – радостно закричала я, обхватив его за шею, едва не задушив любимого в объятиях, - я знала, что ты великодушный человечек! Значит, я не ошиблась в тебе! Клянусь тебе, я больше никогда не буду просить у тебя денег, ни на что, слышишь никогда!
-Ну, это просто глупо, - буркнул Грэг. - Если есть деньги, то их нужно тратить, ведь ни на что другое эти бумажки всё равно не годятся.
-Милый, Грегги, я согласна с тобой, но, к сожалению, человеку не дано знать, чего ему ожидать от судьбы. Случается так, что от наличия этих бумажек может зависить не только вопрос сносного существования, но и само существование.
-К чему эта грёбанная философия. Смотри на всё проще, и жизнь покажется лёгкой и беззаботной, как в детстве. Я уверен, мы с тобой проживём счастливую и спокойную жизнь, и ничего, слышишь, ничего дурного с нами не произойдёт, никогда. Три года мы сносно проживём на эти деньги здесь, а потом, когда я стану полновластным наследником, мы откроем свою туристическую фирму, и будем зарабатывать деньги на туристах. Мы найдём свое место в жизни, я обещаю тебе, в нашей жизни ещё всё будет хорошо.
Глава пятидесят первая
Разговор о детях
Жара спала, и красное солнце также живописно, как и в тот вечер, когда я впервые после лихорадки вышла посидеть на пороге своего дома, медленно закатывалось за кромку леса, лаская своими уходящими лучами мои золотистые волосы. Но мой взгляд уже был другим. Это был азартный взгляд человека, с радостью предвкушающего своё счастливое будущее, живущего верой в свое будущее, в свое ещё предстоящее и неоткрытое счастье. Я была самой счастливой женщиной на земле! У меня было всё необходимое для этого: здоровье, молодость, любимый муж Грэг, маленький и уютный домик, и даже деньги на сносное существование всего этого. Всё то, о чём, когда-то даже не могла мечтать маленькая забитая девочка, в своём холодном, жестоком городе.
Вот уже последний лучик скрылся за кромкой леса, и огненное солнце тропиков торжественно уступило свою очередь, словно сдав свою дневную смену огромной полной луне. Москиты досаждали почти невыносимо, но я никак не могла оторваться от этого завораживающего зрелища, будто была притянута огромным круглым диском, неподвижно зависшим над лесом.
Луна здесь такая огромная, что можно заглянуть даже в её кратеры, и разглядеть долины и горы. Светло, как днём. Попытаться заснуть в такую ночь - практически бесполезное занятие – всепроникающий лунный свет не даёт. Даже предметы отбрасывают свои тени.
Ночью жара спадает, и наступает долгожданная прохлада, и… тишина, прерываемая лишь звуками природы. В воздухе ни ветерка. Душно. Воздух, насыщенный влажными испарениями, практически неподвижен. К тому же, буйная тропическая растительность болотистых лесов, весь день отдававшая свой кислород под жарким солнцем, ночью, с таким же успехом забирают его из воздуха, выделяя углекислый газ и резкие запахи растительных ферромонов - вот почему почти нечем дышать. От далёкой воды болотных озёр поднимается удушающая дымка испарений, от которых приятно кружиться голова, и немного хочется спать, но луна никак не даёт этого сделать, будто своим огромным глазом сторожит тебя.
Хотеть заснуть и не мочь – настоящее мучение. Но вот Грэг резко окрикнул меня, выведя из состояния штопора. Уже который раз он звал меня в постель, но я не слышала, поглощенная созерцанием луны, а без меня Грэг никак не мог заснуть. Лунный свет не давал ему погрузиться в мир покоя, как и мне. Кроме того, Грэг боялся засыпать один в тёмной комнате, без включенного ночника (он стыдился мне в этом признаться), а электрический свет мешал ему спать, и, поэтому он просто лежал с закрытыми глазами, тщетно пытаясь хоть немного забыться.
Разнообразные сказки о привидениях, оборотнях, зомби, оживающих в ночь полной луны, коими изобилует голливудская мистика, целыми кучами лезли ему в голову, воплощаясь в кошмарные и бессмысленные сны. Только ощущение рядом живого человеческого тепла в моём лице давало чувство безопасности и покоя. Ночные кошмары отступали под легким дыханием любимой женщины. Грэг знал, что я любила спать в холоде, и не могла заснуть в душной комнате, и поэтому кондиционер был включен на полную мощность.
Когда я вернулась в дом, то в спальне установился прямо-таки настоящий холод, представлявший контраст с духотой летней тропической ночи. После духоты болотных испарений тропической ночи, я с удовольствием втянула себя прохладный и свежий воздух комнаты, насыщенный ледяной свежестью, и сразу почувствовала себя лучше. Тут я увидела, как под пухлым хлопковым одеялом от холода отчаянно трясётся Грэг, пытаясь согреться. Его знобило, но кондиционер он не выключал. Вот правда говорят, что для русского хорошо… то есть, что для меня хорошо, для Грэга – смерть.
- Выключи этот чёртов кондиционер, - взмолился Грэг, - пока я здесь заживо не заледенел. Никак не могу разобраться в твоём грёбанном кондиционере. Это не кондиционер, а какой-то морозильник.
- Расслабься, Грегори, в холоде лучше спиться, поверь мне. Смотри, даже москитов не стало.
-Тебе смешно, но ещё немного - и не станет меня. Я заживо замерзну в своей собственной постели.
Повинуясь просьбе Грэга, я выключила кондиционер. Я знала, что едва холод выветрится из спальни, как вездесущие москиты опять оживут и с новой силой начнут терзать мою плоть, мстя за искусственно устроенный мною ледниковый период. Я закурила душистые камфорные палочки, чтобы отпугнуть москитов и со спокойной душой отправилась спать. Теперь ни один москит не осмелиться напасть на нас, пока мы спим.
В спальне снова духота, запах камфары, буквально заполнял своим тяжёлым маслянистым ароматом весь имеющийся воздух, но кондиционер я больше не включу. Яркий лунный свет проникает, даже сквозь плотные створки жалюзи, заполняя комнату таинственным полумраком. Черный, до блеска отполированный крест, ярко контрастирует с белизной стены. Деревянный лик Христа, грубо высеченный, в этом таинственном свете отражая лунный свет и обнажая страшные страдания Христа за искупление человеческих грехов, страшен в своих мучениях. И этот величественный и страшный лик, и вся узловато-скорченная фигура деревянного Христа, будто нарочно созданы, чтобы напоминать о человеческих страданиях. Может быть, это болезненное впечатление создается из-за того, что чёрный крест – единственный черный предмет в снежно белой спальне. Вся обстановка комнаты в белом лунном свете, казалось, сливалась в единое свечение, так, что было нельзя различить какой- либо предмет в комнате, кроме этого огромного чёрного креста. Сам крест будто парит над этой туманной белизной, создавая впечатление незаполненной пустоты.
В этой комнате было всё, что необходимо было для счастливой жизни, но это была только оболочка к чему-то главному, что должно было наполнить этот дом настоящим счастьем, но этого главного-то и не было. Тут только до меня дошло, что же всё-таки было этим главным, чего так не хватало в нашей комнате. Этим главным были дети – цветы жизни. В этой холодной, молочно белой комнате остро не хватало живых цветов.
Грэг уже спит, крепко держа меня за правую ладонь своей левой ладонью, наши пальцы накрепко скрещены друг с другом, и только обручальные кольца, прикасаясь, друг к другу, не дают нашим пальцам сомкнуться в крепкие объятия. Грэг, кажется спящим, но я знаю, что он не спит, а только притворяется. Это видно по его бегающим глазам под закрытыми веками - он постоянно моргает. Ему тоже не спиться. Тогда зачем делать вид, будто ты спишь? – это просто глупо.
Я поднимаюсь над Грэгом и, пристально всматриваясь в его лицо, дышу ему прямо в рот, будто хочу его загипнотизировать, тот продолжает мучительно изображать сон, но я знаю – он не спит. Вдруг хитрая улыбка появляется на его пухленьком ротике, образуя на щечках глубокие ямочки. Я чувствую на губах и на лице его неловкие слюнявые поцелуи.
-А - а! Значит, ты тоже не спишь? Кого ты хотел обмануть? – разоблачаю я хитреца.
-В эту ночь я всё равно не смогу заснуть из-за этой грёбанной луны.
- Я тоже.
-И чем предложишь заняться?
-Грэг, я никак не могу понять, ты, правда, такой наивный или только претворяешься? Чем, по - твоему, должны заниматься двое молодожёнов в одной постели, когда им не спиться? Конечно сексом. Ведь у нас не было этого почти четыре месяца, с тех пор как мы поженились. Вообще, милый, ты собираешься выполнять свои супружеские обязанности? Разве супружеский секс не должен быть регулярным.
-Ты хочешь секса? – растерянно спросил Грэг, - прямо сейчас?
-Нет, подождём, когда нам обеим стукнет за сорок! – раздраженно выпалила я. – Конечно, милый, я хочу этого почти каждую ночь. Что, это тебя удивляет? Разве я прошу чего –то невообразимого? Я люблю тебя и хочу от тебя ребёнка, больше всего на свете. Извини, но без секса дети не появляются. Ведь сегодня необычная ночь - ночь полной луны. Даже древесный сок, притянутый полною луной, поднимается по стволу словно вода, что же говорить о сперме, которая обладает в несколько раз более текучими свойствами. В такую ночь любая жидкость, притянутая луной, в теле течёт быстрее, и потому вероятность зачатия ребёнка возрастает в несколько раз. Мы не должны упустить такую возможность, Грэг.
-Ты меня удивляешь, сначала пыталась заморозить меня своим кондиционером, уверяя, что в холоде легче спиться, а теперь хочешь зажечь своими словами. Детка, всё это так романтично, ну, твой рассказ о полной луне, о соках в деревьях, о маленьких детишках-лунатиках. Признаться, я тоже давно думал о сексе, но как-то стыдился говорить тебе об этом, что я тоже больше всего на свете мечтаю зачать с тобой ребёнка, но я избегал близости, боясь повторения предыдущей неудачи. Боялся, что ты будешь считать меня жалким неудачником.
-Какая ерунда! А я как раз думала, что это из-за меня, из-за моей глупой фригидности. Просто тогда, после свадьбы, я несколько растерялась, я знала, что это наша первая брачная ночь, и у нас должен быть секс, но я не знала толком, даже как вести себя. А, потом ты меня ещё разбудил среди ночи, и стал спрашивать «могу ли я потрогать твои груди», а потом стал ласкать их – всё это было так странно, что я совершенно растерялась... Скажи, Грэг, почему ты вбил себе это в голову, что я считаю тебя неудачником? В тот раз всё было прекрасно, поверь мне!
-Правда! Ты говоришь мне правду или пытаешься просто пощадить мои чувства?
-Я говорю тебе правду! – почти по слогам выговорила я прямо в ухо Грэгу, будто тот был глухой. – И ещё правда, что я хочу тебя прямо сейчас, - почти задыхаясь, ответила я.
-Твои слова возбудили меня. Мне кажется, что я схожу с ума, - задыхаясь, произнёс Грэг.
Грэг стал раздевать меня. Непослушные пуговицы на изношенной фланелевой рубашке Грэга, которая теперь служила мне в качестве пижамы, никак не поддавались его трясущимся от волнения рукам, и неудивительно, ведь я намертво зашила полы застёгнутой мужской рубашки. Пуговицы, которые я так и не срезала, служили здесь, скорее, в качестве ненужной декорации. Его дрожащие грубые пальцы никак не могли поддеть мелкие вредные пуговички, а от тщетных трудов, его лицо покрылось густой испариной. Смотреть на мучения Грэга, который своими трясущимися руками пытается расстегнуть неподдающиеся пуговицы, было так забавно, что я чуть было, не рассмеялась ему в лицо. В конце концов, чтобы прекратить его мучения, мне пришлось самой снять рубашку через голову.
В предвкушении близости, сердце моё бешено билось, отсчитывая мерные и сильные удары, которые я не могла остановить. Я чувствовала, что тело моё, вдруг, покрылось испариной, и пот стекал крупными каплями по лицу. Оказавшись обнажённой, я больше не могла сдерживать безумие сладострастия, когда мы бросились в объятия друг другу. Его ласки становились все сильнее и сильнее, его холодные шероховатые руки почти до боли ласкали моё дрожащее от возбуждения тело, но эта боль от его неумелых ласк, была почти приятной, и её хотелось всё больше и больше. Ещё секунда и он овладеет мной.
-Так кого мы будем делать, мальчика или девочку? – вдруг, неожиданно задала я наводящий вопрос Грэгу. Грэг опешил и задумался. Мой неожиданный вопрос явно застал его врасплох.
-Мальчика, - задумчиво отвечает Грэг, - а разве это от нас зависит?
-От меня – нет, каким будет пол нашего ребёнка, зависит от тебя.
-И что же я должен делать, чтобы у нас родился мальчик? – с полной серьёзностью спрашивает Грэг.
-То же самое, чтобы родилась девочка, - не моргнув глазом, отвечаю я.
-Прекрати меня дурачить, и говорить загадками, объясни всё толком.
-Что ж я попытаюсь объяснить тебе как могу, хотя боюсь, что ты вряд ли поймешь меня сейчас.
-Пол ребёнка определяется хромосомами мужчины, ещё в момент оплодотворения. Представь, что я яйцеклетка, а ты мой сперматозоид, который собирается сейчас проникнуть в меня.
-Ха-ха-ха! Представил. Я сперматозоид. Такой маленький, извивающийся и скользкий живчик. Я правильно понял?
-Что-то вроде того. Только учти, мой маленький живчик, вас слишком много, а твоя яйцеклеточка, хоть в сотни раз больше, только она одна, и потому такая ценная.
- Ха-ха-ха! И что дальше? Твой рассказ становиться интересным, продолжай же.
-Дело в том, мой сперматозоид, что, как ни крути, но в моей единственной яйцеклетке существует один единственный ХХ набор хромосом, в то время когда в каждом из твоих сперматозоидов существует два варианта набора хромосом ХХ или ХY. То есть, каждый хромосом несёт в себе либо женское, либо мужское начало – и это большая лотерея с шансами пятьдесят на пятьдесят. Если яйцеклетку оплодотворяет сперматозоид с ХХ хромосомой, на свет появляется девочка, если ХY – мальчик. Если мы оба хотим, чтобы у нас родился мальчик, то ты должен оплодотворить меня именно ХY сперматозоидом, но если родится девочка - тогда пеняй на себя –будешь воспитывать её сам, потому что я не очень –то люблю девчонок.
-Почему?
-Я не хочу рожать ещё одно бесполезное и бестолковое существо! – не моргнув глазом, ответила я. - Поверь, быть мужчиной гораздо лучше.
-Ну, ты и выдумала ерунду! Хорошо, раз ты так считаешь, то я «постараюсь», сделать для тебя мальчика, - так же шутливо ответил Грэг.
На этот раз у нас всё было по-другому. Мы больше не стыдились своих несовершенных тел, как тогда, когда это случилось впервые, не боялись быть раскрепощенными в своих чувствах друг к другу, свободно выражая их в своих ласках и движениях. Наши тела, казалось, слились в единую плоть, и тихое поскрипывание любовного ложа звучит сладостной музыкой нашего любовного либретто. Боль от вторжения в мою плоть, каким-то непостижимым образом, смешивается с блаженством сладострастия, перерастая в наслаждение, и мне хочется, чтобы он делал это сильнее и беспощаднее, ещё глубже, ещё и ещё.
Непроизвольный стон вырывается из моей груди, и наши губы сливаются в заключительном поцелуе. Обессиленные, мы падаем на подушки и, не размыкая наших объятий, тут же засыпаем каменным сном. Полная луна, всё так же невыносимо светит в окно нашей спальни, но нам больше не мешает ни её яркий свет, ни липкая духота, ни назойливые москиты. Мы спим самым крепким сном, которым только может спать человек - сном после ночи любви.
Глава пятьдесят вторая
На заре ты её не буди,
На заре она сладко так спит,
Утро дышит у ней на груди,
Ярко пышит на ямках ланит.
А.А. Фет
Замурованная заживо
По привычке, выработанной, за время работы у своей матери на яхте, Грэг вставал очень рано. И, даже теперь, когда уже не нужно было вставать в такую рань, рефлекторно он всё равно просыпался в одно и то же время, а именно, в пять утра.
И в этот раз он проснулся ровно в пять. Впрочем, времени даром он не терял. Нужно было уладить кучу домашних дел, которые накопились за всё это время: вызволить, наконец, своего кота Лаки из собачьего питомника Дэйва, куда Грэг поместил его на время нашего отпуска и стихийного ремонта, съездить в город, чтобы закупить запас продуктов на неделю, заехать в мастерскую и починить машину, пострадавшую от града. И, несмотря, что солнце, ещё даже не встало, нужно было торопиться, чтобы успеть закончить все эти дела в один день.
Я проснулась оттого, что, почувствовала влажные поцелуи Грэга, он ласкал моё лицо своими маленькими, нежными поцелуями, пытаясь пробудить меня ото сна. Как это было приятно, ощущать его теплое дыхание у своего носа, его теплоту возле своего тела. Я протягиваю руку, чтобы приласкать его голову, и пальцы упираются во что-то мягкое и пушистое. Боже, да это же не Грэг, это…котенок! Тот самый вредный котенок из моего кошмара. Так и есть, вот он уже ластится к моим грудям. Он хочет высосать мои груди!
-Прочь, прочь, убирайся! - Раздается протяжное мяуканье. «Да это не сон, это же Лаки. Но откуда он здесь?».
Суеверный страх не покидает меня. Теперь, когда я окончательно проснулась, я вижу, что это действительно Лаки, реальный и живой. Стало быть, Грэг забрал беднягу Лаки с псарни Дэйва. Но когда он успел это сделать? Ведь, вчера этого котёнка здесь ещё не было, и я благословляла небеса, думая, что Грэг забыл о своём несносном питомце. В комнате неестественно тихо. Когда Грэг дома, так не бывает.
-Грэг, Грэг! - громко зову его я, но никто не отзывается, только гадкий котенок, своим громким мяуканьем требует пищи. Тут я увидела, что на трюмо лежит какая-то записка. В записке я прочла следующее:
После секса ты так славно спишь,
что мне не хотелось будить тебя.
Но сегодня понедельник,
и мне нужно ехать в город закупить продукты
и привести в порядок нашу тачку.
Будь умницей, не скучай.
Из дома никуда не выходи.
Жди меня к вечеру, вернусь к шести.
Твой преданный Грэг.
P.S: Да, кстати, не забудь покормить Лаки.
Немного молока осталось в холодильнике.
Пока я читала эту записку, протяжное мяуканье голодного Лаки переросло в истошный вой, будто он догадывался, что речь сейчас идёт о нём.
-Сейчас, сейчас, ненасытная утроба! – раздраженно прикрикнула я на Лаки, - идем, я налью тебе твоего молока!
Когда речь зашла о кормёжке, Лаки будто понял мои слова и стремительно засеменил за мной на кухню, несмотря на то, что он был Американским котом и воспринимал только американский английский.
Я плеснула молока в его глубокую собачью миску и поставила ее Лаки. Лаки лихорадочно зачмокал, лакая молоко, будто он не ел целую вечность. Надо же, покорми Лаки. «О своём, Лаки он не забыл, а что делать мне целый день. Сидеть дома, как указано в его записке. Ну, уж нет, не дождёшься! Сидеть дома и дожидаться своего благоверного муженька я не стану. Я тебе не жена-декабристка. Ждать, да догонять – это не в моём характере».
Я давно хотела совершить небольшую прогулку, чтобы обследовать окрестности, и теперь для этого был самый подходящий момент. Я приняла душ, оделась, и собиралась уже выйти наружу, когда поняла, что дверь плотно заперта, а никаких ключей на месте не оказалось! Грэг запер меня снаружи, забрав с собой ключи и поставив дом на систему сигнализации.
Теперь я поняла, что означали его слова: «Из дома никуда не выходи». В самом деле, куда же я могла выйти из запертого дома? Вы спросите, зачем он сделал это? Я до сих пор никак не могу доискаться истинной причины этого поступка Грэга. Может быть, он опасался за мою безопасность, боясь, что в нашем неблагополучном районе, большинство населения которого составляли цветные и афроамериканские поселенцы, кто-нибудь может обидеть меня на улице, или же его стремление ограничить моё жизненное пространство заключалось в обыкновенном страхе потери личного имущества, к которому он меня также причислял? Может, это была просто обыкновенная ревность?
Сейчас об этом трудно говорить, Но этот глупый поступок Грэга тогда едва не стал для меня трагическим и не стоил мне жизни. Я не люблю вспоминать об этом, как не любят супруги вспоминать свою первую ссору. Но, боюсь, для продолжения нашего рассказа, мне всё-таки придётся поведать о случившимся в тот день.
Теперь я отчетливо сознавала, что Грэг запер меня, запер, как запирают непослушного зверька в клетке, пока хозяева находятся в разъезде. Мой новый дом, наше семейное гнёздышко, которым я так гордилась, до времени возвращения Грэга, должно было играть роль той самой клетки.
Чувство обиды сжало моё сердце. Неужели Грэг мне не доверяет? Неужели, всё это время я для него была лишь живой собственностью, которой он кичился перед своим окружением, как хвастаются роскошным автомобилем или дорогими безделушками, вещью, которую можно запирать в доме на время отлучки? Я не хотела верить в это, но факт говорил сам за себя. Что ж я буду ждать тебя дома, но, погоди, как только ты приедешь, я устрою тебе такой разнос, который ты, даже и не ждешь от меня. Хватит быть хорошей девочкой! Но куда же было деть себя на целый день?
Чтобы хоть как-то отвлечь себя от нараставшего чувства негодования к Грэгу, я решила заняться уборкой дома, тем более, что Грэг не отличался аккуратностью, и грязи в доме накопилось предостаточно. Я же не могла сосуществовать с этим беспорядком в доме, который то и дело производил Грэг, поэтому моя жизнь в домике превратилась в постоянную уборку за Грэгом.
После поспешного отъезда Грэга утром – постель, полы, кухня, ванна - всё было в каком-то взъерошенном неряшливом состоянии и требовало уборки. После наших любовных баталий, постель напоминала покинутое поле боя. Мокрое от пота бельё валялось в беспорядке, несколько подушек лежали на грязном полу вместе со скомканным покрывалом, в которое уже успел совершить свой утренний моцион Лаки. Каков хозяин - таков и кот.
Я с раздражением ухватила Лаки за загривок и несколько раз ткнула его мордой в пахучее пятно, желая выместить свою злобу на бедном животном. Затем рванула грязное бельё с постели и, запихнув его в стиральную машину, проворно засыпала дезинфицирующими и отбеливающими порошками, чтобы отбить запах кошачьих выделений. Приведя в порядок постель, я кинулась на кухню.
Что это был за бедлам! Немытая посуда поднималась над раковиной горами. Можно было подумать, что здесь завтракал не один человек, а целая артель рабочих. Целый час мне пришлось перемывать оставленную Грэгом посуду, ещё час ушел на то, чтобы вымыть дом, и привести всё в порядок, пока я не свалилась в полном изнеможении.
По правде, говоря, домашняя работа – самая тяжелая работа в мире, и не правы те мужья, которые недооценивают домашний труд своих жен, считая его лёгким. Это самый тяжелый и неблагодарный труд на земле. Дорогие мужчины, вместо того, чтобы презирать своих жён-домохозяек, попробуйте сами, хотя бы на день принять на себя все заботы по дому, тогда вы увидите, какой это тяжкий труд. Признаться честно, я скорее бы предпочла восьмичасовую смену работы сталеваром или валить лес, чем заниматься домашним хозяйством.
Нет, с меня хватит, после того, как я одна переделала всю домашнюю работу, мне просто необходим отдых. В комнате становилось невыносимо жарко, пот валил с меня градом. Чтобы охладиться, я решила принять холодный душ. Пройдя в ванную комнату, я стремительно сбросила с себя засаленную рубашку и трусы, в которых я делала уборку, и в предвкушении прохладного живительного потока повернула вентиль, когда в ответ услышала ворчливое хрипение крана.
Что такое? Воды больше не было. Я попробовала ещё сильнее открыть кран, но тот снова ответил мне недовольным шипением засасываемого воздуха. Странно, ведь ещё с минуту тому назад, когда я мыла посуду, вода была. Может быть, что-то случилось с напором воды, нужно взглянуть на барометр. Я попыталась зажечь свет, но и света не было.
Признаться, я сразу не поняла, что случилось, и какими трагическими последствиями это может обернуться для меня. А дело было в следующем: из-за сорокоградусной жары вышла из строя электроподстанция, снабжавшая наш посёлок электроэнергией, и весь Маш оказался обесточенным, а поскольку водяной насос работал от электроэнергии, то и обезвоженным. Что ж, придется потерпеть без душа, зато хоть посуду перемыть успела.
Я вернулась в комнату, и села сочинять письмо моей матушке. Тут только я поняла, что происходит что-то неладное. Из-за усилившейся жары в комнате мне становилось всё труднее и труднее дышать. Я взглянула на столбик термометра. Термометр уже показывал тридцать шесть градусов, а ртутный столбик неуклонно продолжал взбираться наверх, отсчитывая сотые доли градусов.
Поскольку электричества не было, то кондиционер не работал, а хуже всего, что И ВЕНТИЛЯЦИЯ, признанная втягивать и охлаждать наружный воздух, ТОЖЕ НЕ РАБОТАЛА, потому как и вся система вентиляции зависела от электричества. Вы спросите, почему бы просто не выбраться через окно в гостиной и не прекратить свое дурацкое заточение. Если бы это было возможным, я бы, не задумываясь, сделала бы это, но, к сожалению, приваренная решётка, установленная Грэгом, боявшегося проникновения грабителей, не позволяла мне выбраться через окно. Я бросилась к окну, для того, чтобы открыть его и позвать на помощь кого-нибудь из людей, хотя знала, что шансы докричаться до кого-нибудь были невелики, потому что наш дом стоял на отшибе посёлка, и встретить случайного прохожего в этот полуденный час фиесты, было большой редкостью. Я рванула жалюзи и попыталась приподнять створку рамы, но тут, к своему ужасу, я поняла, что и окно не открывается. Створку намертво заело, и сколько я ни пыталась приподнять её – все было тщетно, только посиневшие от напряжения, потные пальцы, беспомощно соскальзывали по её гладкой металлической ручке. Я бросилась к маленькому кухонному окошку – здесь повторилось то же самое – его то же намертво заело.
Я никак не могла взять в толк, что же случилось, происходившее, казалось мне просто чьей-то злой шуткой. Обдумывая случившееся, я в панике металась по дому, ища хоть какой-нибудь выход; вдруг, мой взгляд случайно упал на прибор домофона, закрепленного возле входных дверей, точнее не на сам прибор, а на ярко горевшую красную лампочку возле кнопки «BLOCKED», тут только я и поняла, почему оба окна оказались заблокированными. Дело в том, что в доме была установлена новейшая система сигнализации, и, если снаружи запиралась входная дверь – рамы автоматически опускались и блокировались, так что, даже маленький зверёк, наподобие белки, не мог проникнуть в дом.
Это открытие шокировало меня, я стояла напротив дверей, и беспомощно созерцала светящуюся алую кнопку, пока в мою голову не пришла логическая мысль: «А что если разнести к черту эти стёкла, и всё тут». Правда, окна обошлись нам с Грэгом в кругленькую сумму, но как можно было думать о каких-то стеклах, когда речь шла о моей жизни.
Я бросилась на кухню, ища, чем же можно было бы выбить стёкла, но ничего подходящего не попадалось. Ножи, вилки, - всё не то, их тонкая сталь слишком слаба, они скорее погнуться, или соскользнут, чем разобьют прочное металлопластиковое стекло, нужно было что-то тяжелое и острое, был бы здесь тяжелый камень или топор, или что-то тяжелое. Мой кухонный топорик! Как же я забыла про тебя! Сколько раз ты выручал меня, во время приготовления мяса. Как раз-то, что нужно!
Удар – лезвие топорика со звоном отскочило от стекла, не оставив на нём даже царапины, ещё удар, ещё и ещё – тот же результат. Металлизированное стекло не поддавалось острой стали топорика.
В один момент я с ужасом поняла, что мой дом превратился в смертельную западню, из которой мне больше не выбраться живой. Меня ждала мучительная смерть! Мне предстояла заживо задохнуться в собственном доме от жары. Но, как же так, спросите вы, ведь дом был деревянным, из тонкого шифоньера, почему бы мне просто не продолбить топориком стену, и не выбраться наружу. Но это было не так, дом действительно был деревянным,…но только снаружи. На самом деле это незамысловатое строение, служившее когда-то гаражам при усадьбе, где сейчас обитал Дэйв, было собрано из цельных железобетонных панелей, а когда владелец усадьбы начал разоряться, он перевел его в жилое помещение, чтобы сдавать его постояльцам, а для того, чтобы он более походил на жилище его и облицевали деревянным шифоньером. Правда толщина этих железобетонных панелей была ничтожна, всего каких-нибудь пять сантиметров, но для того, чтобы пробить в них дыру моим топориком, через которую я могла бы протиснуться наружу, мне бы понадобилось куда больше времени, чем легендарному графу Монте-Кристу прорубить известковую стену темницы замка ИФ.
В сравнении с моим теперешним положении, граф был везунчиком – у него было для этого время, у меня – нет. Не прошло и часа, с тех пор, как вырубили электричество, а столбик термометра уже перевалил за сорокоградусную отметку. Я поняла, если через два часа я не выберусь отсюда, то заживо сварюсь в этой бетонной коробке! Вы, конечно, спросите, почему мне было не воспользоваться современными средствами связи, которых в доме было предостаточно, и просто вызвать службу 911 через Интернет, ведь в доме было целых два компьютера. Но и у этих средств связи было одно слабое место – все они работали от того же электричества! Без электричества, все эти средства связи не имели никакого значения, без электричества, выход в Интернет был закрыт. Что касается мобильного телефона, он был только у Грэга. У меня никогда не было мобильного телефона. Я ненавидела мобильные телефоны, считая их первопричиной образования раковых заболеваний. С тех пор, как в одной статье в каком-то глянцевом журнале, я вычитала, что излучения мобильного телефона является причиной рака мозга, желание пользоваться мобильником исчезло само собой. Кроме того, эти звенящие в самый неподходящий момент приборчики вызывали у меня раздражение и заставляли всякий раз вздрагивать и нервничать от предположения, что мне звонят, чтобы сообщить, что случилось что-то дурное. Вот почему я старалась не пользоваться мобильным телефоном, но теперь я проклинала себя за свою подростковую глупость. Я оказалась в полной информационной изоляции, и не имела возможности позвать на помощь.
В своей записке Грэг упомянул, что приедет к шести. Не раньше шести! Значит, в лучшем случае, мне предстояло пробыть здесь целых шесть часов! И это в лучшем случае! Зная необязательность Грэга в пунктуальности, можно было предположить, что, навряд ли, он приедет, даже к восьми. У меня не было ни единого шанса самостоятельно выбраться из дома! Дом представлял собой раскаленную солнцем железобетонную коробку, из которой не было выхода. Своим топориком я могла разнести всё внутри, но так и не выбраться наружу. Оставалось одно – бороться за живучесть и бороться до конца. Началась отчаянная борьба за жизнь, за каждый час пребывания живой в этом удушающем аду пекла.
Я где-то слышала, что украинцы, чтобы в комнату не проникал жар в полуденный летний зной, завешивают окна темными занавесками, препятствующими поступлению солнечного света. Я решила поступить так же. Было за полдень. Солнечная сторона перешла, на другую половину дома, и солнечные лучи уже начинали проникать в окно.
Чтобы прекратить поступление солнечного света в окна, я решила перекинуть сложенное вдвое одеяло через держатель жалюзи, и, таким образом, прекратить поступление всякого солнечного света в комнату. Я встала на табурет и, едва подняв тяжёлое одеяло на вытянутых руках, почувствовала, что голова моя закружилась, меня повело в сторону, и я едва не свалилась с табурета, но удержалась. Металлопластиковый каркас жалюзи, раскалившись, почти прилипал к моим потным пальцам, едва поддававшись толстой шерстяной материи байкового одеяла, которая продевалась с трудом. Наконец, дело было сделано, одеяло висело плотной складчатой юбкой, надёжно закрывающей окно.
Солнечный свет больше не проникал, в комнате установился полумрак, но дышать было всё также трудно. От удушающей жары очень хотелось пить, горло казалось высохшим от жажды, а перед глазами поплыли ярко-огненные серебристые точки, и сразу как-то потемнело. Пронизывающий пищащий зуммер давил на уши. Мне стало плохо. Я старалась не потерять сознание, и, насколько это было возможно держаться до конца, чтобы бороться за живучесть. Я устремилась на кухню, в надежде чем-нибудь утолить свою жажду, чтобы мне стало немного легче, но в холодильнике не было ничего, кроме почти пустого пакета молока, которое я так неразумно использовала на Лаки. Теперь я проклинала себя за это. Молока в пакете оставалось едва ли на два сантиметра от донышка.
Мой самый страшный ночной кошмар обернулся для меня реальностью. Полосатый котёнок действительно высосал всё моё молоко, но только теперь, в реальности, мне грозила более скорая смерть от обезвоживания. Я сделала два глотка теплой кисловатой жидкости, которая тут же пристала липкими хлопьями к моему пересохшему рту (молоко к тому времени уже успело прокиснуть). И, хотя мне стало немного легче, жажда сделалась ещё сильнее и мучительней, и ещё сильнее захотелось пить. Из-за лактозы, содержащейся в молоке, оно только распаляет жажду. Нужно было, во чтобы то ни стало, раздобыть хоть какой –то воды. С остервенением я принялась рыться в отсеках холодильника, пытаясь найти талую воду, но замечательная система «NO FROST» не предполагала никакой талой воды после размораживания. Гонка за техническим прогрессом снова обернулась против меня. «Неужели это конец», - мелькнуло у меня в мозгу, - «вот сейчас я возьму и умру, прямо на этом кухонном полу, глядя на пустые тубы, в которых, когда-то плескалась живительная и прохладная вода. Умру в свои двадцать два года, так и не узнав своего предназначения на этой Земле. Какая короткая и глупая жизнь».
Я была близка к отчаянию, к тому отвратительному состоянию, когда чувство собственной беспомощности и гаденькой жалости к себе, вдруг переливается в состояние жгучей ненависти к собственному существованию самого себя, и когда хочется покончить с собой, чтобы прекратить всё разом. Но я медлила, ждала, будто у меня бала надежда. Отвратительные галлюцинации сменяли одна другую. Вот Лаки, все вьется и вьется возле меня. Кыш! Уходи! Пакет с молоком выпал из моей ослабевшей руки, а проворный мерзавец тут, как тут, доволен, лакает моё молоко. Брысь! Не уходит, только смеется и корчит рожи. Мне стало жутко. Тут я увидела, что что-то переливается в пластиковой тубе. Да это же вода! В контейнере полно воды! Я спасена. Проворным движением я открываю кран, и подставляю пересохшие губы, но воды нет, только несколько капель упали на мой раскалённый язык. Господи, когда же это всё кончится?! Господи, спаси меня! И я проснулась.
Молоко действительно пролилось, взмокший от жары, похожий на швабру, Лаки проворно долизывал его с пола. Но теперь он не корчил мне рож, а только тихонечко мяукал, очевидно, желая вызвать во мне запоздалую жалость безжалостного ревнивца. Я больше не сердилась на Лаки, за то, что он вылакал моё молоко, и не собиралась его наказывать. Вместо этого я протянула руку, чтобы погладить кота, как последнее живое существо, с которым мне придется разделить последние минуты своего существования.
Вдруг, я почувствовала, что он ДЕЙСТВИТЕЛЬНО МОКРЫЙ, вода стекала с него прямо ручьями. Это не был пот, ведь общеизвестно, что кошки практически не потеют, а пот выделяется у них только на подошвах их лапок. Значит, это была вода, где-то в доме была вода, и вода в достаточном количестве, в противном случае, как Лаки смог вымочиться в ней с ног до головы.
Луч надежды на спасение развеял мое безвыходное отчаяние. Если я раздобуду воду – то я спасена. Но как найти эту воду? Разве что спросить у самого Лаки. Я подозвала Лаки, и начала наблюдать за ним, думая, что тот приведет меня к воде, но тот только ластился ко мне, вытирая об мои ноги мокрую шерсть. Стало ясно, поскольку, кроме мяуканья, внятных объяснений от питомца не дождёшься, нужно было действовать иным путём. Я решила отследить по его мокрым следам, откуда пришёл Счастливчик, и мне это удалось.
Вскоре мне стало всё ясно, Лаки действительно нашёл воду…в сливном бачке унитаза, куда он провалился, пытаясь напиться. Это было видно по остаткам шерсти, плавающим в бачке. Даже при мучившей меня смертельной жажде, я не решилась последовать примеру Счастливчика и отхлебнуть из сливного бачка унитаза, куда сливались наши фекалии. Вдруг меня посетила счастливая мысль, которая спасла мою жизнь. Зачем мне, собственно, было пить воду из унитаза, когда в его бачке находилось шесть литров чистой водопроводной воды. Правда вода эта была технической, но для питья она была вполне пригодна. Впрочем, выбирать мне не приходилось - другой всё равно не было. Аккуратно действуя топориком, я сняла верхнюю крышку бачка, и тут же жадно прильнула губами к тепловатой жидкости, отдававшей протухшим привкусом озерной воды и болотной ржи.
Смертельная жажда привела меня к тому, что чувство брезгливости оставило меня. И я пила и пила омерзительную желтоватую жидкость, будто это была самая чистая родниковая вода в мире. Закончив пить, я подняла голову от бачка и напоила обезвоженного Лаки, который ждал своей очереди, крепко держа его вверх ногами над бачком, и опустив его мордочку к воде. Несмотря на нелепое положение, Лаки пил с остервенелой охотой, его маленький розовый язычок, с молниеносной быстротой загребал маленькие порции водички. Наши желудки раздулись от порядочной порции грязной воды, что было слышно, как она булькает в наших животах, отдавая отвратительной отрыжкой тухлых яиц. Пить больше не хотелось. Тошнило.
От тухлой воды во рту установился неприятный привкус канализации. Этот тошнотворный запах, казалось, был повсюду, даже во мне, и жара всё усиливала его. Несколько рвотных потуг сотрясли меня кашлем, и, когда отвратительная жгучая жижа из полупереваренной пищи ударила в нос, рвотные массы сплошным потоком полились на пол. Меня вырвало всем тем, что было мною съедено за последние сутки. Как не удивительно, но рвота взбодрила меня, вернув в трезвое состояние, будто меня внезапно окатили потоком ледяной воды. Хотя я чувствовала страшную слабость, моё сознание работало как часы, ища выход из моего рокового положения. Мои мысли приняли четкое логическое построение: «Что –ж, раз эту воду всё равно нельзя пить, то, по крайней мере ею, можно охладиться, снизив температуру тела».
Решение пришло само собой. Я намочила простынь в остатке воды, которая была в баке, и обернула её вокруг тела. Это действительно помогло, мне стало как будто легче. Вода, испаряясь с мокрой простыни, охлаждала тело. Я проделала это несколько раз, по мере того, как простынь высыхала. Я взглянула на часы – было уже четыре часа, «час обезьяны», начиная с которого дневная жара начинает спадать и небо затягивается облаками. Значит больше половины «срока» я уже отсидела, и это было уже здорово, потому что я до сих пор жива, и, более того, находилась в сознании. Из-за того, что солнце скрылось за пеленой облаков, было ясно, что столбик термометра не поднимется больше пятидесяти градусов и не достигнет критической температуры, при которой у человека наступает гипотермия.
Оставалось главное – суметь продержаться до прихода Грэга, не потеряв сознание, чтобы не задохнуться в горячей парилке бетонного ада, в который превратился сейчас мой дом. Выжить было моей единственной задачей, которая стояла передо мной. Я решила беречь силы и не расходовать их впустую и, поэтому сидела на каменном полу ванной комнаты. Камень отдавал холод, в ванной комнате было немножечко прохладней и легче дышать из-за гранитных плит, которыми была отделана ванная комната.
Я не знаю, сколько прошло времени- я потеряла ему счёт, но в какой-то момент я поняла, что бороться своей судьбой было уже бессмысленно. Если мне сегодня предстояло умереть, то я умру, если выжить – то буду жить. От этой мысли мне стало даже как-то легче. Теперь мне было всё равно, что со мной будет. Останусь ли я жива, или погибну. Я устала бороться и сдалась судьбе Жара вконец притупила желание выжить, и даже делать что –нибудь для этого.
В конце концов, я впала в полубессознательное состояние, в котором уже перестаёшь ощущать боль и физические страдания. У меня снова начались галлюцинации, но это были уже не те отвратительные видения, которые у меня были до этого. Те видения были основаны на трагической реальности, в которую я попала, видения, перекликавшиеся с моими физическими страданиями и страхом смерти. Эти же были сказочно-сладостными, желанными грёзами, которыми я могла вызывать самостоятельно, усилием собственной воли, словно я переключала телевизор с любимыми передачами.
Я ясно вижу свою матушку, какую я только в первый раз помнила её, она совсем молода, а мне всего три года. «Скорей», - зовёт она меня, и я знаю, что у ней есть что-то вкусное для меня. Что же там? Мороженое? Конфета? Апельсин? Не терпится узнать. Да это же вода, обыкновенная вода! Боже, как хочется пить! Только бы один глоток воды. Я жадно выхватываю бутылку из маминых рук и пью и пью прохладную воду, но никак не могу утолить мою мучительную жажду.
Вдруг резкий стук, разорвал мой сладостный бред. Что это? Неужели, это продолжение бреда? Неужели, он снова принимает свою реалистично- мучительную форму? Я замерла и прислушалась. Стук повторился. Теперь я ясно слышала звонкий мальчишеский голос, но это был не Грэг.
- Вода! Вода! Здесь есть кто – нибудь? Миссис Гарт, вы заказывали воду? Мистер Гарт! Кто-нибудь есть дома?!
Это был, мистер Дэлфи, местный водонос! Как же я могла забыть, ведь сегодня был последний понедельник месяца, а в этот день жителям поселка всегда привозили питьевую воду. Вот почему все бутыли на кухне оказались пустыми. И это был мой последний шанс позвать на помощь. Собрав оставшиеся силы, я бросилась на дверь и принялась отчаянно молотить кулаками.
-Помогите!!! Мистер Дэлфи! Помогите!!! Муж запер меня в доме! Я не могу выбраться самостоятельно, я задыхаюсь от жары! Позвоните 911. Вытащите меня отсюда. Пожалуйста, мистер Дэлфи, помогите!!!
Тишина за дверью. Неужели он не услышал, и просто ушёл. Немудрено, ведь от жажды моё горло пересохло, и, не смотря на то, что я старалась кричать изо всех сил, мой ослабевший голос звучал хриплым писком подыхающего цыплёнка. Но стук то в дверь он никак не мог не услышать. Значит, он просто ушёл! Последняя надежда на спасения рухнула, как карточный домик. От отчаяния я сползла на пол. Больше я ничего не помню. Наверное, я потеряла сознание.
Когда я очнулась, и увидела над собой небо, то поняла, что живая. Надо мною суетились какие –то люди, но я не слышала их голосов. Меня словно контузило. Кто-то лил холодную воду прямо мне в лицо, я чувствовала её болезненно ледяное прикосновение. Вдруг чье-то страшное черное лицо склонилось надо мной, загородив собой небо. Я хотела закричать, но не могла этого сделать – я находилась в каком-то оцепенении. Неужели я попала прямо в ад, и страшные демоны в обличье людей уже готовятся принять свою несчастную жертву? Но, по мере того, как я всматривалась в это жуткое лицо, оно все больше напоминало лицо нашего друга Дэйва – местного зомби-ветеринара, который служил шафером на нашей свадьбе. Постепенно мой испуг начинал проходить, мне даже стало как – то стыдно за то, что я приняла Дэйва за демона.
Постепенно звуки стали возвращаться, и я начинала слышать звук человеческих голосов, они сплетались в звенящую какофонию, из которой я не могла выделить отдельного голоса, и создавалось впечатление, словно оркестр настраивал инструменты перед выступлением. Хотя то, о чем говорили эти люди, я не могла разобрать, но какой сладостной мелодией показались они мне тогда, после моего заточения в аду. Постепенно я начала приходить в себя. Звуки и краски становились всё ясней и отчетливее. Я попыталась приподняться с земли, но тут же вокруг меня всё закружилось в безумном водовороте, который я не в силах была остановить, и, обхватив голову руками, я снова легла на землю. В глазах потемнело, будто выключили свет, и я начала падать в бездонную пропасть. Я снова потеряла сознание.
Подъезжая к дому, Грэг сразу понял, что что-то случилось. Разнородная масса людей толпившейся возле дома, и блеск полицейских мигалок не оставляли в этом сомнения.
«Неужели нас всё-таки ограбили?» – пронеслось в мозгу у Грэга. Он дал газ, и через две секунды был уже на месте. Он подоспел как раз в тот момент, когда меня заносили в машину скорой помощи, чтобы везти в госпиталь.
-Что здесь произошло?! Что с моей женой, что с ней?! – набросился на Дэйва побелевший от ужаса Грэг. – Боже, её убили!!! Она мертва!!! Говори же, Дэйв!!! – Грэг схватил соседа за майку и начал так отчаянно трясти, что едва не сорвал её с тела.
-Не волнуйся Грэг, она жива, с ней будет всё в порядке. У ней гипотермический шок, но она уже пришла в сознание, - старался успокоить его Дэйв. –Она была заперта и не могла выбраться из дома, когда… Но Грэг не стал дослушивать его дальше, он бросился к машине скорой помощи. Когда он увидел свою жену, то он едва мог узнать её. Ему показалось, что произошла ошибка, и, вместо жены, сюда зачем-то положили манекен, настолько страшно было её белое, осунувшееся лицо, только длинные золотистые локоны, свисающие с краев носилок, выдавали ту румянощёкую, молоденькую красотку, какой она была ещё утром, после ночи их любви.
Кислородная маска, одетая на её лицо, не могла скрыть заострившегося носа и выделившихся скул. В какой-то момент странная неподвижность заставила его поверить в то, что она действительно умерла. Раздался душераздирающий крик, и Грэг бросился к машине скорой помощи.
Когда меня заносили в машину скорой помощи, я услышала его голос. Он что-то кричал невнятное, но это был ЕГО голос, голос моего Грэга - его скрипучий подростковый голос звучал для меня, как самая сладостная музыка на свете. Теперь я явственно слышала, что это кричит Грэг. Значит он здесь, он вернулся, теперь всё будет хорошо. Я открыла глаза. Тяжело дыша, передо мной стоял побледневший от ужаса Грэг. Его руки тряслись от волнения, а из его испуганных глаз катились крупные слёзы и капали мне на лицо.
-Грэг, прекрати это, - тихо произнесла я, - я ещё не умерла, - и сжала его трясущуюся ладонь за пальцы. Легкая улыбка пронеслась по его лицу, но он никак не мог сдержать своих рыданий. Каждый раз, пытаясь подавить их в себе, он забавно сморкал носом, втягивая в него вытекавшее содержимое, но слезы всё лились и лились из его раскрасневшихся глаз, и с ними он ничего не мог поделать, как ни старался, только размазывал их по лицу грязным кулаком, отчего его глаза становились ещё краснее.
-Вы мистер Грегори Гарт? - вдруг раздался громобойный голос над моим ухом. В ответ Грэг смог только кивнул невидимому голосу, рыдания душили его.
-Инспектор Гай Нойси. В арестованы за незаконное ограничение свободы вашей жены, - отрезал неизвестный голос.
-Что? – растерялся Грэг.
-Я вынужден буду зачитать вам ваши права. С этого момента, всё что будет сказано вами, может быть использовано против вас.
Послышался щелчок захлопнувшихся наручников.
-Вы что спятили?! – с раздражением крикнула я неведомому голосу, содрав с себя кислородную маску, - мой муж ни в чём не виноват! Он ничего не совершил!
-Послушайте, мэм, не вмешивайтесь, позвольте судить об этом нам. А сейчас не мешайте отправлению правосудия! Вы же, мистер, поедете с нами в участок, - обратился он к Грэгу.
- В таком случае, я еду вместе с ним! – я хотела, было встать, но приступ головокружения тут же свалил меня обратно. У меня была сильнейшая горячка.
-Э-э-э, мэм, вам пока нельзя вставать, у вас очень высокая температура, - испугалась молоденькая сестричка.
-Не волнуйся, Лили, со мной будет всё в порядке. Я думаю, что это глупое недоразумение разрешится быстро. Сейчас главное, чтобы ты поправилась. Остальное для меня неважно. Я готов, ведите – обратился он к инспектору.
-Это чушь, Грэг невиновен! Он ничего не совершил! За что вы его арестовываете?! Он не нарушил закона! Я сама велела запереть себя, то есть я сама себя заперла, когда отключили электроэнергию. Это вышло случайно. Я заперла себя в доме! Сама себя! Это я во всём виновата! Арестуйте меня, только отпустите Грэга! А-ха-ха-ха! Не забирайте моего мужа!!! – я металась в горячке, дергая головой из стороны в сторону, пока медсестра не ввела мне дозу успокоительного.
Глава пятьдесят третья
Между Сциллой и Харибдой
Несмотря на то, что, когда меня привезли в госпиталь, моей жизни угрожала реальная опасность, благодаря соей молодости и крепкому здоровью, я на удивление скоро поправилась. Горячка ушла, и о пережитом заточении мне напоминала только лёгкая слабость.
Уже через два дня я готова была к выписке, но врачи медлили, опасаясь рецессии. С тех пор, как я находилась в больнице, я ничего не слышала о Грэге, и, как всякая неизвестность, это терзало меня более всего. Целыми днями напролёт я лежала в своей постели и бесцельно смотрела в потолок, не переставая думать о Грэге, не в силах предпринять что-либо.
Что с ним сейчас? Неужели, его, и вправду, посадят из-за меня? Если бы я встала раньше, то я поехала с ним, и всего этого не случилось.
Несколько раз я порывалась уйти из больницы на поиски Грэга прямо в больничном халате, чтобы заявить полиции о его невиновности, но неумолимые врачи всякий раз пресекали мои попытки к бегству, возвращая меня обратно. Я просила, молила, угрожала, но всё было напрасно. Меня не пускали, каждый раз уверяя, что за мною приедут.
И вот в одно прекрасное утро всё так и вышло. Ко мне подошла сестра и объявила, что за мною приехала машина. Я не сомневалась, что это был Грэг, и что его отпустили, сняв с него нелепое обвинение. С ликующим сердцем я бросилась к окну, думая, что увижу знакомый силуэт нашего Пикапа, но никакого Пикапа на стоянке не было, вместо него, у дверей больницы стоял белый лимузин дядюшки Сиза, из которого выходил сам дядюшка Сиз. Грэга с ним не было. Сердце сжалось от предчувствия беды. Значит, Грэга не выпустили.
-Что, что с Грэгом?! – обрушилась я на старика, едва тот переступил порог больничной палаты, - ради бога, Мистер Штрайкер, скажите мне, вы слышали что-нибудь о Грэге? Не скрывайте же ничего от меня!
После подъема по лестнице, тучный Штрайкер всё никак не мог отдышаться, чтобы начать разговор. Наконец, выпив залпом стакан воды, он начал:
-Сейчас Грэг находится в окружном участке, ему предъявлено официальное обвинение в ограничении свободы собственной жены, повлекшее за собой причинение вреда здоровью, но суда пока ещё не было, он может быть выпущен под залог под мою личную ответственность.
-Дядя Сиз, говорите, что я должна сделать для Грэга, и я сделаю всё, чтобы снять с него это нелепое обвинение и освободить из заключения моего мужа! Во всём, что случилось, виновата я. Я сама попросила запереть себя на ключ, я же не думала, что вырубят это чёртово электричество. Скажите, какое наказание грозит Грэгу из-за меня? - почти зарыдала я.
-Прежде всего, нам нужно успокоиться, взять себя в руки и действовать последовательно. Сейчас мы поедем в участок и внесём за Грэга залог и вы, как потерпевшая, напишете заявление, снимающее с Грэга всю вину. Ну же, выше нос, моя птичка, всё не так уж плохо, как вам кажется. Не надо так переживать, а то на вас больно смотреть. У нас есть все шансы выиграть это дело, и мы сделаем это. Наш семейный адвокат Самуил Зандерс, друг покойного мистера Баркли, сам взялся за это дело, а это лучший адвокат в городе. С тех пор, как мистер Баркли помог поступить ему в адвокатуру, говорят, он ни проиграл, ни одного дела. Так что можете считать, что мы уже выиграли это дело, потому что...
-Нам надо спешить, дядя Сиз, мы должны выручить Грэга из беды, не будем же терять ни минуты…
И, собравшись с духом, я решительно произнесла:
- Мы сделаем это!
-Вот так –то лучше! –улыбнувшись, подтвердил дядя Сиз.
Словно суперзвезду меня везли через весь город в роскошном белом лимузине, люди с завистью оглядывались нам в след, только на этот раз поездка не радовала меня - мне было не до всей этой роскошной мишуры миллионеров. Восседая на роскошном белом сиденье, я не преставала думать о том, как помочь Грэгу выпутаться из этого дурацкого дела. В конце концов, я решила во всём положиться на дядюшку Сиза, ведь он был Грэгу, как отец. А разве можно не доверять отцу?
Вскоре лимузин остановился у ворот полицейского участка. Адвокат Зандерс уже ждал нас там и что –то оживленно говорил матери Грэга. Когда, мать Грэга увидела нас, она так посмотрела на меня, будто это я засадила её сына за решётку. Однако, она старалась не подавать виду, что сердится на меня.
Мы спокойно поздоровались и прошли в участок, где меня уже ждали. Я поставила свою подпись под заявлением, которое уже было составлено адвокатом, и мы с адвокатом направились к камере, где всё это время содержался Грэг.
Вот уже третьи сутки Грэг делил общество с тремя чернокожими заключенными, сидевшими вместе с ним в одной клетке. Двое были взяты с поличным, когда забрались в богатый дом, один – за угон автомобиля. Общество нельзя было назвать приятным.
Это были люди грубые в своих словах, распущенные в своей манере держаться, но, по своей сути, они не были мерзавцами. Это были люди из бедных негритянских кварталов, населенных «свободными рабами», как с грустной иронией называло себя чернокожее население таких черных гетто. Люди с равными правами, но не гласно лишенные многих прав, которые слишком хорошо познали несправедливость мира, в котором правят богатые белые «Джоны». Хотя Грэг был цветным, почти белым, он достаточно прожил в Маше, чтобы научится ладить с черными братьями.
Грэг во многом перенял негритянскую манеру поведения, пока жил в Маше, так, что проблем общения из-за цвета кожи у него не возникало. В камере он просто стал слыть под кличкой «Дохлый», в остальном он слыл своим парнем, и его никто не обижал.
- Хватит дрыхнуть, Дохлый, поднимай свою тощую белую задницу, кажется, к тебе пришли,– шлепком по голове разбудил Грэга угонщик автомобиля. Грэг нехотя поднялся, и, потирая запанные глаза, всё никак не беря в толк, зачем же его разбудили в такую рань.
-Ф-и-и-ть,- присвистнул, первый домушник, - посмотри Сэм, какая аппетитная белая цыпочка идет сюда, так бы её и скушал.
Грэг начал понимать, что под этой «белой цыпочкой» сюда идёт его жена, и стал торопливо одеваться.
- Где?! Где?! Дай мне посмотреть! - засуетился второй домушник, - Вуф, а блондиночка действительно ничего, вот бы её трахнуть. Ха-ха-ха!
Грубый смех сокамерника ударил Грэга в самое сердце, и тот вскочил, и, как ошпаренный, кинулся к решётке.
-Грегори Гарт, за вас внесли залог, собирайтесь, вы свободны, – лениво буркнул охранник.
-Грегги! – крикнула я во весь голос, мы бросились в объятия друг к другу и прямо через решётку слились в долгом поцелуе.
- Кажется, теперь я начинаю понимать, почему этот чувак держит свою женушку под замком, -вздохнул неудавшийся угонщик машин.
-Эй, Дохлый, в следующий раз, запирай свою кошечку покрепче. Чтобы не сбежала! Ха-ха-ха! – Подшутил над Грэгом первый домушник.
-Или чтоб не украли. Ха-ха-ха! Эй, Грэг, лучше вообще не оставляй свою малышку одну в доме, а не то, пока тебя не будет, я навещу твою женушку, – тут же дополнил его второй, и засунув средний палец в рот, стал надувать и сдувать противоположную сторону щеки, намекая на секс.
В ответ Грэг завел руку за спину и показал уже бывшим сокамерникам средний палец. Послышался оглушительный взрыв грубого хохота, от которого затряслись стены каземата. Попрощавшись, дружески хлопнув друг друга по ладоням, Грэг расстался со своими новыми приятелями и, взяв меня за руку, радостно поспешил на встречу свободе.
-Прощай, Грэг, будем надеяться, что скоро увидим тебя здесь! Ха-ха-ха! И главное, береги свою красотку!
Грэг повернулся, и, ухмыльнувшись кривой улыбкой, снова показал им средний палец. Раздался новый взрыв смеха, только один неудавшийся угонщик грустно добавил:
-Я всегда знал, что в этой дерьмовой жизни лучшее всегда достается таким идиотам.
В коридоре полицейского участка Грэга дожидалась побледневшая и испуганная мать
–Мамочка! - при виде матушки, Грэг, вдруг, запрыгал, как ребёнок, и бросился к ней в объятия. Мать крепко обняла его и, обхватив его за ушастую голову руками, крепко целовала в его небритые колючие щёки, всё время продолжая умильно плакать от счастья. В самом деле, по сравнению со своей рослой матерью, невысокий Грэг казался маленьким мальчиком. Так, не размыкая своих объятий, они и вышли из полицейского участка, где нас уже ждал лимузин дядюшки Сиза, чтобы отвести Грэга к себе домой, в домик на побережье, как оказалось, только Грэга,…но только не меня. Только я попыталась сесть в лимузин с Грэгом, как она решительно преградила мне вход рукой, придержав дверь лимузина перед самым моим носом.
-Куда? А вы, дорогуша, с нами не поедете, - отрезала она, - вас отвезёт мой адвокат.
-Как? – растерялась я, - разве Грэг не едет со мной?
- Грэг едет домой, с этого дня он будет жить со мной на побережье. В конце концов, вы получили, что хотели, и можете убираться в свою Россию, в свой Петербург, но моего сына вы больше не увидите. Мой адвокат пришлёт вам бумаги о разводе. Всё, что вы получили от нашей семьи, можете оставить себе. Разве не за этим вы приехали сюда?
Её жестокие слова ударили меня прямо в сердце, голова закружилась, мне показалось, что я снова теряю сознание. Не понимая, что происходит, я беспомощно уставилась на Грэга. Он был не менее удивлен и обескуражен.
-Вы не правы, - вмешался дядюшка Сиз, - Лили достойная девушка. Правда, не без странностей, но в целом она хороший человек, и это главное. С тех пор, как она появилась в жизни Грэга, я никогда не видел моего мальчика таким счастливым, жизнелюбивым человеком. Он снова научился улыбаться, общаться с людьми, у него появились друзья, которых у него никогда не было.
-Друзья… Вы имеете в виду тех трёх, в тюрьме? – намекнув, проворчала мать.
- Выслушайте меня, мисс Баркли. Грэг больше не тот одинокий замкнутый парень, которого я знал раньше. Благодаря малышке Лили его жизнь наполнилась смыслом, у него появилась цель наладить свою собственную жизнь, у него появилось будущее. Если вы желаете счастья своему сыну, то…
-Закрой свой рот, толстый болван, - чуть было не взвизгнула мать, - тебе платят здесь за то, чтобы ты крутил свой руль, а не встревал в наш разговор с сыном!
Бывшая мисс Фрида Баркли снова проявила свой стервозный характер, будто она до сих пор была дочерью миллионера, а Сиз её слугой. Несмотря на то, что этот самый «толстый болван» когда –то спас её, в её понимании Сиз Штрайкер всегда оставался водителем отца, слугой, с которым можно было особо не церемониться.
-Это неправда, её любовь ко мне бескорыстна, -теперь Грэг встал на мою защиту, - из всего того, что мы получили, Лили не взяла ни единого цента. Всеми деньгами распоряжаюсь я. Мы счастливы вместе и не собираемся разводиться, как бы вам этого не хотелось
-Грегги, мой мальчик, - ласково заговорила с сынком мать, - пойми, таких, как она, я знаю куда лучше, чем ты. Русские девки известны в нашей среде, как «златоискательницы»*. Если она говорит, что ей ничего не нужно – значит, она возьмёт всё. В конце концов, она оставит тебя ни с чем и смоется к себе в Россию, и это в лучшем случае. С ней ты попадешь в какую-нибудь беду, и, даже я, твоя мать, не смогу спасти тебя. И этот суд, будет не первым в твоей жизни, поверь. Такие, как они не перед чем не остановятся, чтобы заполучить твоё наследство. У них нет моральных принципов, они способны на всё. Брось её, брось, пока не стало слишком поздно! Пусть эти гребанные деньги и бриллианты остаются у неё, считай это нашим выкупом! Грегги, малыш мой! - почти плакала она, - я хочу, чтоб у тебя было будущее, тебе нужно окончить школу и поступить в колледж, чтобы получить специальность! А, живя в Маше, с этой су…, - она запнулась, - ты не сможешь сделать этого! Эта девица будет только тянуть из тебя деньги –вот и всё, поверь мне!
-Нет, хватит, мам, я не желаю выслушивать всю эту чепуху. Я больше не твой маленький мальчик, я – взрослый человек, и отныне я буду решать за себя сам. Я остаюсь с Лили, и ты не сможешь помешать мне в этом, я её муж и еду с ней в наш дом в Маше. Выпусти же меня, наконец, - Грэг рванул ручку лимузина и проворно выскочил наружу.
-Грэг!!! - раздался вслед истошный крик матери, но Грэг уже не слышал его, он со всех ног бросился ко мне.
Наконец, мы дома. Вот наш знакомый - могучий дуб, сломленный грозой и градом, но непобедимый, как всегда, обнимает своими ветвями маленький белый домик, приют для двух влюбленных, который, чуть было, не стал смертельной ловушкой для меня.
Ещё издалека белеет он своей свежевыкрашенной крышей из-под могучего дуба, выделяясь на зеленом фоне безобразно разросшегося тропического бурелома.
Адвокат останавливает свою машину возле дома, срывает полицейскую печать с запечатанной входной двери, открывает дверь, и мы входим в дом.
Каково же было наше удивление, когда мы услышали, что в доме кто-то есть. Этот кто-то принимал сейчас душ, шум воды, доносившийся из душа, ясно говорил об этом, мало того, он ещё и пел при этом караоке, из душа доносилась громкая рок- музыка, сопровождаемая истошными завываниями низкого мужского баса, и если бы не слова песни, то могло показаться, что в душе ревёт медведь. На столе красовались гора объедков, оставшихся от продуктов, которые Грэг привез из города. А постель была всклокочена. Видно этот кто-то основательно поселился здесь, пока нас не было дома. Но как он мог сюда попасть, когда дверь была закрыта и опечатана полицией, а на окнах были железные решётки?
- Я, пожалуй, пойду, - почуяв неладное, засуетился испуганный адвокат.
-Куда! – завернул его за руку Грэг. – Как же так? В дом забрался грабитель, а ты, Зандерс, хитрый жиденок, хочешь улизнуть, оставив своего клиента наедине с вооруженным бандитом? Нет, Зандерс, не выйдет, раз ты наш адвокат, то, следовательно, ты должен защитить нас. Разве не за это тебе платят? У тебя есть пистолет?
- Боже упаси, я не смогу стрелять в человека, когда я, даже не умею стрелять, - заупрямился адвокат, - стреляй сам, я адвокат, а не телохранитель.
-Ты же сам говорил, что я не имею права пользоваться огнестрельным оружием, когда нахожусь под следствием. Это противозаконно. И потом пистолет твой, так, что тебе придется стрелять из него самому. Так что вперёд! –Грэг толкнул его в спину.
-Эй, здесь есть кто-нибудь? - трясущимся от страха голосом пролепетал Зандерс, нелепо выставляя вперёд пистолет. Но тот, кто сидел в ванной, из-за ревущей музыки не услышал его слабого голоса.
– Здесь есть кто-нибудь?! - повторил адвокат уже громче. Ответа не было. Вдруг, музыка внезапно прекратилась и из душа показалась огромная черная туша совершенно голого негра, который вытирал полотенцем свою мелкокучерявую голову. Раздался выстрел, но Грэг успел ударить Зандерса по руке, так что тот промахнулся - пуля угодила в пол, рядом со ступнёй негра. Негр как-то странно подпрыгнул на месте и, вдруг, заорал во всю глотку:
-Вашу мать, ребята, вы что, совсем обалдели?!
Полотенце спало с его головы, и тот час в этом голом негре я узнала Дэйва, нашего друга, ветеринара и «местного жреца Вуду».
-Простите, мисс, - устыдился он своей наготы и быстро скрылся обратно в душ. – Грэг, принеси мне мою одежду. Она висит вон там, на стуле.
- Дэйв, но как ты оказался здесь? - недоуменно спросил Грэг.
-Эта долгая история, боюсь, что ты будешь смеяться, но так получилось, что я сам замуровал себя здесь.
-Опять!?!- испугался адвокат. – Ещё один. Похоже, эта халупа создана специально, чтобы замуровывать здесь людей.
-Я бы тоже посмеялся над этим курьезным совпадением, но мне сейчас не до смеха. Наше дребанное правосудие таково, - Грэг кивнул в сторону адвоката, - что на меня могут повесить и этот случай. Доказывай потом, что нас друг обосновался здесь по доброй воле, пока я был заперт принудительно. Ха-ха-ха! Дейв расскажи, как было дело.
-Я мирно спал в своем доме, когда вырубили электричество, я ничего не заметил. Меня разбудил гвалт собак и крики о помощи. Когда я выглянул в окно, то увидел, что перед вашей дверью стоит Дэлфи-водонос, ну, тот дебил, который разносит воду в поселке, и кричит во всю глотку, как резаная свинья. Я сначала не понял, что же случилось, но сразу догадался, что в вашем доме произошло какое-то несчастье. Через секунду я был возле вашего дома, но этот идиот никак не мог толком объяснить, что же случилось, он только всё время орал: «Одна в доме. Она изжарилась, сварилась, её стушили в собственном соку», и корчил немыслимые рожи. Я взглянул на запертую дверь, и сразу же понял, что произошло заточение. Чтобы вытащить Лили из западни, мне пришлось основательно поработать сварочным аппаратом, чтобы снять решетку и распиливать автогеном пластиковые рамы. Дело, надо сказать, было не из лёгких, даже мне удалось это с трудом, вот почему бедная девушка не могла выбраться самостоятельно. И только тогда, когда моя спасательная операция подошла к концу, и она была высвобождена из душного плена, став понемногу приходить в себя под воздействием нашатырного спирта и ковша ледяной воды, послышался вой сирен нашей доблестной службы из 911. На звук их сирен уже сбегался целый поселок. Как ты понимаешь, я не захотел быть замешенным в этом деле и лишний раз попадаться на глаза жителям поселка, чтобы не навлечь на себя обвинений от местных, которые, считая меня чуть ли не местным Вуду, и при всяком удобном случае обвиняли меня во всех семерых смертных грехах. Я решил не попадаться лишний раз на глаза копам, и спрятался в доме. Потом имел удовольствие видеть, как тебя арестовал этот придурок Нойси, но сам я уже ничего не мог поделать, боясь, что меня обвинят в незаконном проникновении в жилище. В конце концов, вышло так, что все лавры спасителя блондиночки достались дурачку Дэлфи, хотя ни кто не мог понять, каким образом этот убогий малый смог перепилить решётку окна и вскрыть металлопластиковые рамы… Когда всё стихло, я незаметно вылез через окно, и хотел было идти к себе домой, но тут до меня дошло, что, воспользовавшись случаем, через окно могут проникнуть настоящие грабители и обчистить дом. Я решил заварить обратно оконные решётки, чтобы никто не мог пролезть в дом через окно. Сказанао-сделано. Но только тогда, когда я закончил свою работу, я понял, что сам –то нахожусь внутри! Что мне, прикажешь, было делать? Снова ломать решётки? Но тогда я их вряд ли бы смог установить на прежнее место, а для того, чтобы найти и установить новые, понадобилось бы немало времени, которым бы воры не преминули воспользоваться. Я решил оставить всё как есть, и ждать возвращения хозяев, благо продуктовых запасов, которые принёс Грэг, хватило бы на неделю.
-Ха-ха-ха! Вот дурень –то, - рассмеялся адвокат, - видал я идиотов, но таких! Надо же выдумать, замуровать себя в доме, чтобы охранять чужое добро! А если бы тебе пришлось ждать тут целый месяц, другой, ты так бы и помер здесь, любуясь на свои решетки. Ха-ха-ха!
-Слышишь ты, Иуда, Дэйв мой друг, и я не позволю тебе потешаться над ним. Как бы это не выглядело, но всё, что он сделал, он сделал, чтобы помочь нам, и я искренне благодарен ему за это.
-Если твой адвокат считает меня идиотом, то он не прав, – обиделся Дэйв, - я не собирался ждать взаперти месяц-другой. Я позвонил отцу и выяснил, что Грэга отпустят под залог через три дня. Мог же я потерпеть эти три дня, сидя в доме с кондиционерами и продуктами питания? Что я терял?
-Считайте, что я ничего такого не говорил, - начал отпираться Зандерс, задрав кверху ладони, -и ничего не слышал. Но, впредь, молодой человек, - обратился он к Грэгу, предупредительно выставив палец, - будьте поосторожнее с вашим язычком, особенно когда дело касается национального вопроса, и особенно с теми людьми, от которых зависит ваша жизнь.
-Проехали, - буркнул Грэг, - и по-дружески хлопнул Зандерса по ладони.
-Я вынужден оставить вас, друзья, - раскланялся адвокат Зандерс, - меня ждут мои клиенты.
-Мне тоже нужно домой, -засуетился Дэйв, - мои псы не жрали целых три дня, и теперь они такие голодные, что могут слопать кого угодно, даже своего хозяина, если я не накормлю их сейчас же.
Наши друзья ушли, в доме сразу же стало тихо. Вдруг Грэга осенила какая- то неприятная догадка, он бросился на кровать и стал рвать матрас. Мне показалось, что Грэг спятил. Брезгливое ощущение от созерцания внезапно помешавшегося Грэга неприятно поразило меня. Казалось, что Грэг искал там что-то. Наконец, он выпрямился и выдохнул:
-На месте.
-Что на месте? – испуганно спросила я.
-Деньги, я храню их в наматраснике. Вот я и подумал, что их стащил Дэйв. Недаром же он пристрастился к нашей кровати.
-Э-э, Грэг, значит, ты полагаешь, что Дэйв способен на кражу.
-Детка, в наше время, никому доверять нельзя, даже лучшему другу. Дружба – понятие относительное, сегодня она есть, а завтра твой друг превратится для тебя в злейшего врага и предаст тебя.
- Это верно, Грэг. А на счёт меня ты думаешь точно так же?
-Ты - другое, ты - моя семья, и я всегда буду на твоей стороне, что бы ни случилось. Запомни это! - «Как знать, Грэг, как знать», -подумала я.
-Ха-ха-ха! Грэг! Ты и впряду чокнутый! Кто же хранит деньги в наматрасниках? А если бы мне, к примеру, вздумалось просушить наматрасник на улице? Что тогда? Давай лучше переложим их в наш комод, там им будет лучше, чем в сейфе, а ключи всегда будут у тебя.
-Хорошо, пусть будет по-твоему, - неохотно согласился Грэг.
Мы оглядели дом. После пребывания Дэйва, было такое ощущение, что по комнатам промчался торнадо. От прошлой уборки не осталось и следа. Мне с Грэгом заново пришлось перемывать весь дом и снова перестирать в дезинфицирующем растворе постельное бельё, пропахшее едким негритянским потом нашего черного друга.
Только когда солнце стало заходить за горизонт леса, и наступили сумерки, мы закончили приводить дом в порядок. Усталые, мы сидели на входной лестнице, и пили ароматный чай, любуясь, как заходящее солнце исчезало за кромкой леса, и наслаждались покоем, наполненным умиротворяющими звуками наступавших сумерек. Было тепло и безветренно. В воздухе толкались комарики, предвещая хорошую погоду. Цикады затянувшие свою бесконечную песню, навевали покой и раздумья. Озорник Лаки прыгал на песке, ловя пролетавших мимо мух. Вдруг, я спросила Грэга:
-Грэг, скажи, зачем ты запер меня в доме?
-Чтобы в моё отсутствие, никто не смог залезть в дом. Я беспокоился за твою безопасность, детка.
-И, конечно же, чтоб ни кто не смог вылезти из него, - автоматически добавила я.
В ответ Грэг только вздохнул, и, придвинувшись ко мне поближе, обнял за шею. Так мы и просидели до утра, уставившись на играющего в песке Лаки, как на единственно движущийся предмет, пока солнце окончательно не скрылось за горизонтом, и на поселок не опустилась непроглядная ночь, только тогда мы отправились спать.
Как было приятно вновь ощутить себя дома, в своей собственной постели вместе с Грэгом, вновь ощущать нежные прикосновения его шершавых рук. Свежее, чуть сыроватое белье, приятно отдавало солоноватым запахом хлорной чистоты, от которого щекотало в носу и немного щипало в глазах. Этот запах чистоты, возбуждал, не давая уснуть.
В своей мягкой кровати мы ласкали друг друга, точно так же, как и в ту ночь, сильно и страстно. Мне казалось, что эта ночь является продолжением той ночи, только на этот раз не было полной луны, и в комнате стояла полная темнота, но так было, даже как –то необычно.
-Знаешь, что, Грегги, нам больше нельзя заниматься этим.
-Почему? - удивился Грэг, прерывая свои ласки.
-Мне кажется, я беременна.
-Но с чего ты это взяла? Ведь прошло только три дня.
-Меня уже тошнило.
-Вот те раз, глупенькая, - прыснул от смеха Грэг, - ты думаешь, что это случается вот так сразу.
-Да, но разве тошнота не является первым признаком беременности. А меня тошнило, и даже рвало, сразу после той ночи с тобой.
-Господь всемогущий, да разве это бывает так, сразу! Вероятнее всего это случилось из-за перегрева, так, что не выдумывай ерунды. Я где-то слышал, что вероятность зачатия ребёнка составляет где-то один случай к тридцати.
-Уж не хочешь ли ты сказать, что для того, чтобы у нас кто-нибудь родился, нам нужно заняться этим не менее тридцати раз кряду. Нет, это уж слишком для меня! Я не выдержу!
-Ну, я не знаю, - засомневался Грэг, - и потом, все зависит от удачи. Иногда получается и с первого раза.
-Теперь я точно ничего не понимаю. Давай просто займемся этим, не раздумывая. Через неделю суд. Кто знает, будет ли у нас такая возможность.
Такого страстного секса, который был у нас в прошлый раз, уже не было. Это был наш тихий семейный секс, в котором мы уже не были теми пылкими любовниками, потерявшими рассудок от плотского наслаждения. Нет, на этот раз это был зрелый, размеренный секс двух любящих супругов, проживших не один год в браке. Супружеский секс, наполненный нежностью и лаской, не лишенный, впрочем, некоторой безобидной фантазии со стороны Грэга, пришелся мне по вкусу. Грэг нежно укачивал меня, шепотом напевая колыбельную песенку. Его скрипучий голос действовал на меня гипнотически –успокаивающе, заставляя меня расслабить напряжённые бёдра. Я же должна была изображать маленького ребенка, которого укачивают в колыбели, маленькую Коди, которая вместо соска женской груди облизывал лицо Грэга, каждый раз почему-то натыкаясь на его солёный сопливый нос, что заставляло меня громко смеяться. Да, скажу я вам, заниматься сексом в полной темноте, не видя партнёра, презабавно. Наконец, выбившись из сил, мы заснули, как убитые.
«Колыбельная» Грэга в самом деле возымела свое усыпляющее действие на меня, я проспала до самого утра, ни разу не просыпаясь среди ночи, что со мной бывает только после близости.
Суд был назначен через неделю, но мы не боялись его, потому что я собиралась полностью оправдать Грэга, и потом, у нас был лучший адвокат в городе, так что дело можно было считать почти выигранным: вот почему мы старались не нервничать заранее, а полностью положиться на судьбу. «Будет, как будет», - решили мы и больше не говорили об этом деле, будто никакого дела и не было. Но мы не учли те последствия, которые мог бы иметь этот суд для нашего брака. Да мы особо и не задумывались об этом, потому как были молоды и беспечны, а молодости свойственно отторгать тяжёлые раздумья, и это во многом помогает. И я вам советую, никогда не думайте о предстоящих тяжелых испытаниях, это не поможет решить ваши проблемы, из-за нервного напряжения вы только потеряете ваше здоровье – больше ничего. Умейте уходить от своих тяжелых мыслей, а лучше отбросьте такие раздумья в сторону, и смело идите вперёд навстречу опасностям – тогда любое дело будет вам по плечу, и вы всегда будете победителями.
Наступил день суда. Суд был назначен на десять тридцать. Уже в девять часов мы были на месте.
Это был настоящий дворец американского правосудия, где судебные процессы, в которых решались человеческие судьбы, были поставлены на поток, и шли беспрерывно, как полуфабрикаты по конвейерной линии. Эта была, своего рода фабрика правосудия, где властвовал закон, единый для всех и неумолимый. А стряпчими здесь были юристы – судьи, прокуроры, адвокаты, - в общем, все те паразиты человеческого общества, не производящие никаких материальных ценностей, которые работали на эту систему, благодаря которым эта система и существовала. Все эти адвокаты и посекюторы (по-нашему прокуроры) превращали судебные процессы в настоящие шоу, где каждый стремился выиграть, доказав свой профессионализм, и тем самым наживали на человеческих несчастьях неплохое состояние.
Надобно сказать, что, в отличие от нас, Россиян, Американцы очень любят судиться и не боятся делать это. Люди судятся по любому, даже незначительному поводу, когда им кажется, что их права как-то ущемлены или нарушены. Поэтому через подобный «конвейер» за день проходит до несколько сот дел, и это далеко не предел. И, хотя я сняла с Грэга всякие обвинения, закон требовал, чтобы он все равно предстал перед судом, таков уж был Американский закон, и его нельзя было нарушать.
- Дело номер 564296543, Слушается дело о принудительном ограничении свободы, повлекшем за собой наступление угрозы жизни и вреда здоровью. Потерпевшая сторона выступает на стороне защиты. Дело поступает к рассмотрению.
Раздался удар судейского молоточка, резкий звук которого больно отозвался у меня в ушах. Судебный процесс был открыт.
По правилам заседание открывалось речью посекьютера, который оглашал обвинение. Он говорил так быстро и монотонно, словно читал Манас*, так, что я не поняла ни единого слова, из того, что он говорил. Как же он меня раздражал!
Затем вызвали меня, как главную свидетельницу. Только после стандартной процедуры клятвы на библии, я имела право приступать к даче показаний. Эта клятва убивала меня. Как можно было клясться на библии, обещая говорить правду и только правду, когда в основном христианском законе написано «не клянись вообще». А меня вынуждали нарушить этот закон.
Чтобы не тянуть время, я не стала идти против системы, ведь это только могло навредить Грэгу. С отвращением положила я свою руку на библию, заранее зная, что мне, может быть, придется солгать, чтобы выручить Грэга. Свобода мужа мне была дороже всего на свете, всех этих дурацких формальностей, остальное – Бог простит. Допрос начался.
Посекьютер, будто нарочно, говорил так, чтобы я не могла ничего понять, все время, перекатывая во рту огромную жеваку, прямо как корова, поэтому слова у него получались замятые и разжеванные. При этом его мужская бычья морда выражала собой безразличие и презрение ко всему процессу, будто суд был для него формальной процедурой. Было желание плюнуть этому гаду прямо в лицо и бежать прочь. Наконец, он замолк, и его пронзительно-внимательные глаза обратились прямо на меня, очевидно, требуя ответа. Что я могла ответить, когда я не поняла ни единого слова, в его замысловатой судейской речи.
Наступила мучительная пауза. Я чувствовала себя, как дура, беспомощно хлопая на Грэга глазами, пытаясь всё-таки вспомнить, о чём говорил обвинитель, но ничего не могла связать в своей голове. Я попросила повторить вопрос. Посекьютера, по-видимому, это начало раздражать: было утро, судебный конвейер только начал свою работу, и впереди у него было ещё много дел, а я, своим непониманием, явно тормозила работу этого «конвейера». Однако, он повторил вопрос. Со страху я опять ничего не поняла, и опять беспомощно хлопала глазами, но уже на посекьютера. Тому все-таки пришлось незаметно выплюнуть свою жеваку в кулак (я не ошиблась, она у него всё-таки была во рту), и третий раз повторить тот же вопрос:
-…вы согласны с собственными показаниями, изложенными в вашем заявлении, - только могла я разобрать последние его слова.
Я посмотрела на Зандерса, тот кивал головой, раскачиваясь всем телом, словно читал свои Торы, что, казалось, вот-вот треснется лбом об край стола. Следуя примеру Зандерса, в ответ я тоже утвердительно кивнула в сторону обвинителя.
-Не слышу ответа, мэм, - раздражительно пробубнил тот.
-Да, мой муж ни в чём не виновен, и я снимаю с него всякие обвинения! – решительно высказалась я, наконец.
-Позвольте, судить об этом нам, а не вам, мэм, - с усталой раздражённостью произнёс судья, - вы не имеете право делать собственных заключений. Продолжайте. – Обратился он к обвинителю.
-Так вот, - начал тот, начал он, но теперь будто обсасывая каждое слово, - тогда объясните суду, мэм, почему, когда мистер Питер Дэлфи постучался в двери вашего дома, вы закричали, передаю дословно: « Помогите, мистер Дэлфи. Муж запер меня в доме. Позвоните 911». Это ваши слова, миссис Гарт? – «МУЖ запер меня в доме».
-Точно сказать не могу. Я была в почти в бессознательном состоянии, и поэтому …
-Протестую, Ваша Честь, -перебил меня адвокат, - показания мистера Питера Дэлфи не могут быть приняты к рассмотрению суда, поскольку данный свидетель является недееспособным, и, в силу своей умственной неполноценности, не может адекватно отвечать за себя. Справка о его недееспособности приложена к делу. В настоящее время Питер Дэлфи находится под опёкой своей матери, которая является его законным представителем.
-Протест принимается, - лениво подтвердил судья, - но если вы что-то хотели дополнить, миссис Гарт, вы можете немедленно изложить это суду.
Я растерялась, теперь совсем запутавшись, что я должна говорить, и говорить ли вообще. В отчаянии я посмотрела на адвоката. Тот отрицательно помахал ладонями. Я сразу поняла – будет лучше держать язык за зубами.
-У меня больше ничего нет, - многозначно ответила я.
-Тогда у стороны обвинения к вам вопросов больше нет, - как то сразу сдался суровый посекьютор.
-Есть ли вопросы со стороны защиты?- обратился судья к адвокату.
-Вопросов нет.
«И это всё», - подумала я. Неприятное ощущение какого-то подвоха кольнуло меня в сердце. Предчувствие, как всегда, меня не обмануло. Меня, точнее нас, ждал неприятный сюрприз, о котором мы не могли даже подумать.
-Вы можете садиться. – Ласково обратился ко мне судья, словно я была такой же жалкой идиоткой, как бедняга Дэлфи – водонос. – В качестве свидетеля вызывается Тэд Бинкерс.
Я вздрогнула. Это было невероятно! В первую секунду мне показалось, что я ослышалась, только поднимавшаяся лысая голова проповедника рассеяла эту последнюю надежду. Теперь-то он поквитается со мной за ту пощёчину на кухне!
-Какого чёрта! - вспыхнул Грэг, и вскочил со своего места, но решительный рывок Зандерса тут же осадил его.
-Тэд Бинкер, клянётесь говорить правду и только правду, положите руку на библию.
- Я являюсь амманитским проповедником, и моё вероисповедание запрещает приносить какие-либо клятвы.
-Тогда ответьте, ваше вероисповедание признаёт законность этого суда? В противном случае мы вынуждены будем признать ваши показания недействительными.
-Да, я признаю законы Соединённых Штатов Америки, и готов отвечать за свои показания перед судом.
-Хорошо, что вы можете показать по этому делу.
-Грегори Гарта я знаю слишком давно, когда я встретился с его матерью, он был ещё грудным ребенком. Грегори рос при мне, и, несмотря на его тяжелый характер, я любил его, как родного сына.
-Вот это ложь! – злобно прошипел Грэг.
-Что вы имеете в виду, утверждая, что у вашего приемного сына тяжёлый характер? – зацепился обвинитель.
- Я имел в виду, что при определённых обстоятельствах, Грэг становится неуправляемым.
-Уточните, при каких именно обстоятельствах.
-Я имею в виду ссоры, обиды, Грэг совершенно не выносит, отрицательную критику в свой адрес, это вызывает в нем приступы неуправляемой агрессии.
-Вы хотите сказать, что Грегори Гарт обладает болезненной обидчивостью, которая может вылиться в желание отомстить обидчику.
-Протестую, Ваша Честь, - адвокат, будто очнулся ото сна, - это бездоказательные домыслы…
-Протест отклоняется, - прервал его судья. – Продолжайте, мистер Бинкерс.
(Мне казалось, что я нахожусь в каком –то кошмарном сне, который никак не мог закончиться).
-Итак, мистер Бинкерс, вы хотите сказать, что Грегори Гарт склонен к физическому насилию и при всяком оскорблении способен отомстить обидчику?
-Протестую! – вскочил Занедерс с места, словно облитый кипятком, так, что на этот раз самому Грэгу пришлось усмирить своего слишком пылкого адвоката, дернув его за лацкан пиджака.
-Протест отклоняется, - хладнокровно произнёс судья.
-Да, что ж это такое?! - почти плача, накинулась я на адвоката.
-Я хотел сказать только, что в случае конфликта у него иногда возникает желание расквитаться с обидчиком, но он так же отхоч, как и вспыльчив, и до дела доходит редко. Видя, что нечего более внятного от хитрого проповедника добиться не удастся, обвинитель вновь накинулся на меня, пытаясь выудить удобные для себя признания:
-У меня вопрос к потерпевшей, – обратился ко мне обвинитель, развернув свою толстую бычью шею. – Перед тем, как вы оказались запертой в своем собственном доме, между вами была ссора?
-Нет, с тех пор, как мы поженились, между нами никогда не было никаких ссор, даже в ту ночь. С тех пор, как я знаю моего Грегги, он самый порядочный, самый лучший парень, хотя бы по отношению ко мне, и для меня этого достаточно. И если кое-кто утверждает, что у Грэга скверный характер, - я указала глазами в сторону проповедника, - то мне совершенно наплевать на это, потому как я знаю, что это не так, и могу со всей уверенностью заявить об этом суду!
-Тогда скажите суду, что вы делали накануне утром, когда Грэг собирался за продуктами в город?
- Я спала, и, естественно, что мой муж не хотел меня будить.
-Хорошо, я задам вопрос по – другому. Что вы делали предыдущим вечером, пока не легли спать?
Краска стыда залила моё лицо, я почувствовала, что мой лоб покрылся испариной. С Грэгом творилось то же самое, и, хотя он был всё так же бледен, но его выпяченные уши предательски алели пурпурным багрянцем, выдавая его смятение.
Я совершенно растерялась, я не знала, что отвечать суду, и готова была провалиться сквозь землю, лишь бы не находиться в этом дурацком положении. Наступила мучительная пауза. Я обратилась к адвокату, но тот предательски молчал. «Черт возьми, если они хотят знать, чем мы занимались до этого вечером, то пусть знают. Какие здесь могут быть приличия перед этими ублюдками!»
-Мы занимались сексом, - решительно произнесла я. По залу пронеслось восторженное восклицание, сопровождаемое улюлюканьем и присвистом. Я разорвала путы приличия. Теперь было уже ничего не стыдно. Плевать, что они думают о нас, пусть завидуют те, у кого этого нет. Сейчас я должна спасти своего мужа от нелепого обвинения, и я сделаю это, неважно, какими средствами. С невозмутимой гордостью смотрела я со своего места на этих жалких, обалдевших людишек. Даже сам обвинитель потерял дар речи, не ожидав такого откровения с моей стороны. Грэг готов был провалиться под стол. От волнения его начало тошнить –с ним бывало так всегда. Беднягу едва не вырвало на идеально выглаженные брюки адвоката, если бы тот вовремя не подставил спасительный пакет. Бедный Грэг.
-Разве вы не видите, моему подзащитному плохо, - вмешался, наконец, адвокат. - Я требую переноса процесса.
-Пустяки, - отрезал Грэг, - со мной всё в порядке. Я не хочу тянуть это дело, пусть оно закончиться сегодня, чем бы оно ни закончилось.
-Значит, между вами не было ссоры до этого, – растерянно заговорил обвинитель. - Хорошо, тогда, как вы думаете, из-за чего ваш муж запер вас в вашем доме?
-Протестую, вы принуждаете свидетельницу к домыслам.
-Протест отклоняется, отвечайте свидетельница.
-Я САМА попросила его об этом, потому что опасалась проникновения грабителей в дом.
-Позвольте, мэм, но, как вы сами только до этого утверждали, вы спали ГЛУБОКИМ сном, - он особенно ударил на слове «глубоким», - когда ваш муж вышел из дома, чтобы отправиться в город за продуктами. Вы же сами сказали, что он не хотел будить вас. Как же вы могли, находясь в «глубоком» сне, попросить его запереть дом на ключ снаружи.
Я была загнана в угол. Мне больше некуда было отступать. Ярость навалилась на меня, вспылив, я сорвалась отчаянной ложью:
-Я, вообще, прошу своего мужа, каждый раз запирать двери снаружи, когда мы отлучаемся из дома, чтобы грабители не могли проникнуть внутрь. Неважно, отправляется он один или со мной.
-Значит, вы утверждаете, что муж уже неоднократно запирал вас в доме и тем самым лишал законной свободы передвижения.
-Нет! – почти выкрикнула я. – Обычно, мы ездим в город вместе, но в этот раз Грэг просто встал раньше, и, не желая меня будить, сам отправился в город, чтобы закупить продуктов на неделю. Не мог же, в самом деле, он оставить меня спящей одну в открытом доме, зная, что в округе рыщут грабители, которые могли бы запросто пробраться в дом, пока я спала глубоким сном. И потом, у нас всего один комплект ключей, а изнутри дом запереть нельзя, разве только этим самым ключом. Что было ему делать? Оставлять дом на разграбление, рискуя жизнью супруги и имуществом, или благоразумно запереть всё в доме? Я считаю, что мой муж поступил правильно, выбрав второй вариант, и нисколько не обвиняю в его поступке. Кто же мог знать, что по всей округе вырубят свет, и перестанут работать кондиционеры, что всё так обернется для меня. Никто! Всё что случилось со мной, случилось лишь в силу непредвиденных обстоятельств.
После моего выступления зал затих, было слышно, только, как большая муха бьётся об оконное стекло.
-Браво, Лили! – наконец произнёс Грэг, сложив пальцы буквой V, что означало победу. Перекрестный допрос мне удалось выдержать с честью.
-Ещё есть вопросы к свидетелям, - пробубнил судья.
-Вопросов больше нет, - отрезал обвинитель.
Наступила очередь защиты, и слово взял адвокат Зандерс. К сожалению, мои худшие опасения подтвердились. Наш адвокат был куплен за довольно-таки приличную сумму, и оплачен не кем иным, как моей свекровью, отчаянно желавшей моего развода с её сыном, и она не преминула воспользоваться сложившимися обстоятельствами, чтобы разрушить наш брак.
Нет, не подумайте, что Самуил Зандерс был плохим адвокатом. Скорее, наоборот, можно было бы сказать, что это был один из самых лучших адвокат в Штате – сказалась школа старого Баркли. Он с чистой совестью защищал своего подопечного Грэга Гарта, делая все то возможное, что лучше для его клиента, но и только. Этот «семейный» адвокат прилежно исполнял поручение матери своего подзащитного, которая оплатила этот процесс, - он выстроил свою защиту на моём обвинении. Как говориться, кто платит, тот заказывает музыку. Таким образом, из потерпевшей я автоматически превратилась чуть ли не в обвиняемую, которой на этот раз пришлось оправдывать саму себя перед судом. Палка правосудия ударила меня с обоих концов, в этом суде меня поставили перед выбором, между свободой своего любимого и целостностью нашего брака.
- Защита вызывает, миссис Гарт, - победоносно выкрикнул Зандерс. – Итак, миссис Гарт, мне известно, что вы живёте с Грэгом Гартом всего полгода, и что вы совсем недавно вступили с ним в фиктивный брак, для того чтобы заполучить американское гражданство, а значит…
-Ложь! – прервал его Грэг. – Наш брак не является фиктивным!
- Я протестую, это неправда, - выйдя из себя, сорвалась я, - кто вы такой, чтобы утверждать, что наш брак фиктивный?! Слышите, вы!
-Порядок в суде, порядок, - раздался оглушительный удар судейского молоточка, - в противном случае я буду вынужден прекратить заседание! Сторона защиты объясните, пожалуйста, мне, какое отношение это может иметь к нашему делу?
-Хорошо, Ваша Честь, я поясню. Итак, господа, что нам известно о нашей потерпевшей? – при этом слово «потерпевшей» он произнес, как бы в кавычках. – Некая гражданка России Лили Арсентьева (впервые кто-то правильно произнёс мою фамилию) приезжает в США, чтобы вступить в брак с гражданином С Ш А Грегори Гартом, который, едва достигнув разрешенного для брака совершеннолетия, решает жениться на этой совсем незнакомой ему женщине. Что касается Лили Гарт – это типичная история. Русская девушка едет в Штаты, что называется, за лучшей жизнью, но, подождите, это ещё не всё. А, теперь насчёт Грэга. Что это, юношеское безрассудство, скажете вы? Или же бунт зелёного юнца, стремившегося доказать свою независимость перед родителями?! Как бы не так. Эта импровизированная женитьба изначально преследовала более прагматическую цель – побыстрее заполучить наследство деда, которое он завещал обеим супругам, сразу же после вступления в брак – по пятьдесят тысяч каждому! Сумма небольшая, но довольно-таки приличная, чтобы начать игру. Особо хочу подчеркнуть, что об этом изначально знала и Лили Арсентьева, нынешняя супруга моего подзащитного. Для России эта сумма в пятьдесят тысяч – целое состояние, потому как стоимость американского доллара там, примерно, в десять раз выше, чем здесь. В Финансовом Бюро я уточнил индекс стоимости американского доллара для России, на сегодняшний день он составляет примерно девять и восемь. Но давайте не забывать, что за этой новой подданной США, согласно двадцать третьей поправке, сохранено еще одно гражданство – гражданство России, так, что она в любой момент может покинуть США и вернуться на Родину. Правда она при этом навсегда теряла бы американское гражданство, но какое это имеет значение, когда у тебя в кармане лежит пятьдесят тысяч. Но, однако, нашей потерпевшей и этой суммы показалось мало. План состоял в том, чтобы обналичить деньги с депозитных карточек банка, а затем смыться вместе с ними в Россию. Но, как же это сделать, когда муж всё время находится рядом. Чтобы заполучить оставшиеся пятьдесят тысяч, которые принадлежали её мужу, она разработала хитроумный план, в котором должна была сыграть роль жертвы. Для начала нужно было отвлечь внимание мужа, с этой целью эта брачная аферистка передаёт все деньги мужу, якобы полностью доверившись ему…
Боже мой, что он говорил! Слова «брачная аферистка» лихорадочно завертелись у меня в мозгу. «Неужели и Грэг за него. Конечно, что я думала, ведь Зандерс ЕГО «семейный» адвокат, значит, все они ЗАОДНО. Разве можно идти против целой семьи?»
Защита и обвинение были против меня. В одночасье я оказалась зажатой между Сциллой и Харибдой американского правосудия.
В отчаянии я взглянула на Грэга, с ужасом, ожидая подтверждения своей горькой догадки.
-Прекрати нести эту чушь, - вскакивает со стула Грэг. (Мой муж был за меня!)
-Порядок, я призываю к порядку, - судья стучит молотком, словно по наковальне.
- А затем планирует смыться со всеми деньгами, пока мужа не будет дома. Но как же забрать деньги из дома и смыться, когда муж постоянно находиться рядом, и с ревностью следит за каждым её шагом? Очень просто: необходимо всё устроить так, чтобы муженёк попал за решётку, хотя бы на несколько дней, чтобы за это время наша пострадавшая могла беспрепятственно сбежать со всеми деньгами к себе на родину. Таким образом, у этой молодой леди родился план разыграть из себя жертву семейного насилия, которую, якобы, муж запер в собственном доме и тем самым ограничил её свободу передвижения. Потерпевшая заранее знала, что в этот день должен был прийти мистер Питер Дэлфи – местный водонос, который каждый последний понедельник месяца завозит питьевую воду в посёлок - вот почему она отправила своего мужа за продуктами, сказав ему, чтобы тот запер её на ключ якобы с целью обезопасить себя от грабителей. Об остальном, - вы уже догадались. Спустя шесть часов она позвонила бы в полицию – и её коварный замысел удался. Но в дело вмешались непредвиденные обстоятельства, о которых потерпевшая, даже не могла подозревать – из-за жары во всём посёлке отключилось электричество. Обстоятельства, которые едва не убили нашу потерпевшую, но которые, как нельзя лучше, сыграли в её пользу. В качестве улики, доказывающей вину потерпевшей, я хочу предложить билет до Москвы, заказанный через Интернет на имя Лили Арсентьевой за неделю до случившегося, и особо прошу обратить на его дату – отъезд был назначен как раз на следующий день после случившегося. Это доказывает, что наша потерпевшая собиралась покинуть страну на следующий же день, прихватив с собой изрядную сумму наличных денег. Итак, я обращаюсь к потерпевшей, правда, что вы планировали покинуть страну на следующий день после ареста вашего мужа?
-Это ложь! Я никуда не собиралась уезжать! Зачем вы лжёте, мистер Зандерс, вы же сами знаете, что эта улика подложная? Никакого авиабилета до Москвы я не заказывала! Мистер Зандерс, то, что вы сейчас произнесли - полная ложь! Но только знайте, вы сейчас унизили не меня! Пойдя на сделку со своей совестью, вы унизили собственное человеческое достоинство и дискредитировали себя в качестве адвоката! Как только такое могло прийти вам в голову! Я люблю своего мужа, и никогда не желала ему зла!
-Однако, персонал больницы, утверждает, что именно в тот день вы несколько раз пытались бежать из больницы, даже, несмотря на плохое самочувствие, и куда же, спрашивается,…
-Я беспокоилась насчёт моего мужа, и не могла спокойно лежать в больнице, когда мой муж находился под арестом из-за меня.
-Объясните, пожалуйста, суду, что означают ваши слова - «мой муж находился под арестом ИЗ-ЗА МЕНЯ».
-Я имею в виду, что мой муж попал под арест из-за того, что я попросила запереть себя в доме, не думая о последствиях своей просьбы.
-Значит, вы утверждаете, что сами попросили запереть себя на ключ, чтобы потом обвинить во всем своего мужа.
-Нет! Я не собиралась ни в чем обвинять Грэга! Я же говорила, что у нас только один комплект ключей, а щеколды, чтобы запереться изнутри, в доме не было. Вот почему, я каждый раз прошу Грэга запирать дом на ключ, когда тот уходит из дома. В этот день я решила остаться дома. Если бы не это гребанное электричество, я спокойно могла бы провести весь этот день в доме под защитой вытяжной вентиляции и кондиционера, при этом, не опасаясь налета грабителей.
-Но, позвольте, разве не вы сами говорили инспектору Гаю Нойси, во время ареста вашего мужа, что, цитирую: «Он не нарушил закона! Я сама велела запереть себя. Это я во всём виновата! Арестуйте меня, только отпустите Грэга!» Поясните суду, что означают ваши слова.
-Я хотела сказать, что всё, что случилось со мной, произошло совершенно случайно, по воле обстоятельств, и никто из нас не виновен в случившемся. Вот почему я умоляла избавить моего мужа от ареста по несправедливому обвинению.
-Следователь Гай Нойси, вы подтверждаете показания свидетельницы.
-Да, я полностью подтверждаю её показания.
-Тогда допрос свидетелей закончен. У защиты больше нет вопросов.
-Можете садиться на свои места. Адвокат, приступайте к заключительной речи.
-Так вот, я с полной уверенностью заявляю, что мой подзащитный абсолютно невиновен. Во всём, что произошло в доме с миссис Гарт, косвенно виновна сама потерпевшая, которая обманом хотела завладеть деньгами моего клиента, и потому я требую, чтобы суд полностью оправдал моего подзащитного Грегори Гарта, и освободил его прямо в зале суда. Помимо того, в интересах моего подзащитного я, как его адвокат, требую расторжения фиктивного брака с Лили Гарт с выдворением оной гражданки США из С Ш А в ближайшее время.
-Обвиняемый Грегори Гарт, хотите ли вы сказать, что-нибудь суду, пока приговор не будет вынесен судом?
-Да, Ваша Честь. – Слово взял Грэг. Моё сердце бешено заколотилось, предчувствуя беду. «Грэг наверняка выкинет что-нибудь этакое, что погубит и меня и его». Уж кто, как не я знала его несдержанный характер, который я успела изучить за считанные месяцы проживания с ним в одном доме. Но, кто мог знать, что даже этот безудержный и неуемный мальчишки – бунтарь, в минуту опасности становился столь рассудительным и разумным, что, казалось, будто его слова принадлежали умудрённому опытом взрослому мужчины.
Грэг не подвел меня, и спас из бездны той грязной клеветы и незаконных обвинений, которые обрушились на меня. Так что мои опасения, насчет Грэга оказались неоправданными. Грэг был за меня. Мой маленький мальчик был верен нашему браку, и не предал меня в самый трудный момент, даже тогда, когда уже все надежды на его преданность пошатнулись. Признаться, я потом много раз стыдилась того, что до конца не верила Грэгу, полагая, что он, как это часто бывает с молодыми мужьями, недавно освободившимися из-под маминой опёки, смалодушничает и пойдёт на поводу своей всесильной мамочки, которая всё ещё имела на него большое влияние.
Чувства моей свекрови тоже можно было понять. Женщине, для которой Грэг всё ещё оставался маленьким ребёнком, постоянно нуждающимся в её помощи и заботе, её единственным коди*, чью любовь я так бессовестно похитила у неё, трудно было поверить в искренность моей любви к её сыну, особенно после того, как Грэг попал за решётку из-за меня.
Теперь она не сомневалась в моей непорядочности, в том, что Грэг действительно подцепил брачную аферистку из России. Ей, казалось, что я нарочно подстроила всё это, чтобы погубить её сына и завладеть его деньгами, которые она так беспечно и глупо отдала своему неразумному мальчику. Что ж, это было её мнение, которое я теперь не в силах была опровергнуть, хотя и знала о своей невиновности. Но, к счастью, Грэг так не думал и до конца был на моей стороне. Мой маленький верный Грэг…
- Тогда мы слушаем, вас, Грегори Гарт, – обратился к нему судья.
Грегори Гарт спокойно встал со своего места. Его мрачный взгляд из-под лобья выражал твердость и решимость.
-Прежде всего, я хочу заявить суду, что мы искренне любим друг друга, и никто в не смеет разлучить нас. Наш брак не является фиктивным, как утверждает мой адвокат, и не преследовал никакой финансовой выгоды, единственной причиной нашего брака является взаимная любовь. Я заявляю здесь всем: Я ЛЮБЛЮ СВОЮ ЖЕНУ и не собираюсь с ней расставаться. Что касается, тех пятидесяти тысяч, что моя супруга получила в качестве наследства, то я буду рад объявить суду, что по настоянию моей жены, я перевёл все деньги, на своё имя в Национальный Банк С Ш А. Так, что те, кто сомневаются в бескорыстности Лили, могут сами убедиться в этом. Вот чековая книжка, оформленная на моё имя, здесь всё наши деньги, завещанные дедушкой, за минусом расходом на ремонт и обустройство дома. Других денег, как вы понимаете, у нас нет. И ещё, еже ли обстоятельства окажутся сильнее нас, и суд примет решение подвергнуть нас принудительной процедуре развода, то в таком случае я незамедлительно отправлюсь за ней в Россию, где по русским законам мы заключим новый брак.
-Идиот! – вырвалось у несчастной матери, и она беспомощно схватилась руками за голову.
-Суд удаляется для принятия решения, - с безразличным видом отрезал судья, которому уже порядком надоел наш семейный спектакль.
Звонкий удар судейского молоточка прозвучал для меня, как удар ножа гильотины. Теперь всё уже сказано, и ничего не вернешь назад, оставалось одно – ждать, ждать, ждать.
О, каким мучительным было это ожидание! Каждая секунда казалась вечностью. В тишине зала было слышно, как тихонько всхлипывает мать Грэга, едва сдерживая рыдания, да как тяжело вздыхает подсудимый Грэг - он чувствовал себя провинившимся мальчиком. Бинкерс старался успокоить жену, шепча ей что –то на ухо, но его презрительный взгляд, будто говорил: «Я так и знал, что всё этим закончится».
Мы трое сидели, потупив головы, боясь смотреть друг другу в глаза, чтобы не поймать укоризненный взгляд любимого человека. В зале воцарилась мёртвая тишина, и только надоедливая толстая муха снова и снова ударялась в неведомое препятствие стекла, будто серьёзно полагала, что сможет пробить лбом толстое стекло, если всё время будет биться в одну точку.
Наконец послышались шаркающие шаги за дверью – это судьи вернулись на свои места, все встали. Приговор был вынесен…
К счастью, Грэг отделался совсем легко, хотя суд и доказал его вину в непреднамеренном причинении вреда здоровью, в качестве наказания ему назначили всего то две недели исправительных работ по уборке общественных туалетов, да три тысячи штрафа. Это была победа! Мы бросились в объятия друг друга и прыгали, словно дети. Только мы не заметили, что лицо матери по-прежнему оставалось озабоченным, будто мы проиграли дело. Не говоря ни слова, она поднялась со своего места и вышла. Выпустив меня из своих объятий, Грэг хотел было разделить свою радость с матушкой, но нигде её не нашёл.
Глава пятьдесят четвертая
Грэг идёт в школу
Две недели пронеслись, словно одно мгновение. Грэг добросовестно отдраил все положенные ему нужники и с чистой совестью вышел на свободу. Неприятности вскоре забылись, как легко забывается все дурное в молодости.
Мы снова начали свою тихую жизнь в маленьком домике на болотах, постепенно привыкая друг к другу, и изо дня в день узнавая что-то новое. Наша жизнь была безмятежна, но и бездеятельна, и вскоре такое положение начало угнетать нас. Вам покажется странным, как такая спокойная жизнь может угнетать, но, скажу я вам, даже безмятежное счастье бывает порой невыносимо, если время не заполнено трудом. Ведь привычка трудиться - самая сильная потребность человека. Так было и у нас с Грэгом.
Один день был похож на другой. Мы вставали рано утром, потом ехали на пляж, где купались и загорали до полудня, затем пробегались по магазинам, где покупали всякую чушь, на которую деньги уходили, как вода в песок, и отправлялись обратно домой в Маш, и, по обыкновению, к вечеру были уже дома, ужинали, а затем, сидя на лестнице, любовались на заходящее солнце и беседовали, пока темнота тропической ночи окончательно не поглощала всё вокруг. Так проходил месяц, другой, изо дня в день, из неделю в неделю, пока мы не поняли, что дальше так продолжаться не может - нужно было что-то менять, и мы решили, наконец, «взяться за ум».
Мы старались бороться со скукой, как могли, пытаясь занять себя чем – нибудь, но у нас это плохо получалось – ведь настоящей работы в доме не было, а заниматься скучной домашней работой изо дня в день – это было не для нас. Тогда мы решили учить друг у друга тому, что знали сами.
Оказалось, что в практической жизни Грэг был приспособлен куда лучше, чем я. Он научил меня управляться с мопедом, а вот, что касается вождения автомобиля – тут Грэг был бессилен. После нескольких неудачных попыток сесть за руль Пикапа, после которых старичок едва не покончил со своим существованием в канаве, мы оставили эту опасную затею.
Впрочем, я тоже не осталась у Грэга в долгу, я решила обучить его русскому языку, чтобы он мог хоть мало-мальски общаться со мной в быту, но это оказалось титанически непосильной работой для меня. По своей природе Грэг был ленив и неусидчив, что было характерной чертой знойных жителей Флориды. Где уж ему было выучить русский язык. Он не мог запомнить, даже то, что я в двадцатый раз вдалбливала ему в голову. Грэг так ломал слова и выкручивал падежи, что становилось тошно. Зато чтение он усвоил за какой-нибудь месяц и читал, ловко соединяя буквы, и, как пономарь, прочитывал целую страницу на одном дыхании, ни черта не понимая, о чём он только что прочёл, так как не мог связать и пару слов по-русски.
В конце концов, мне всё это надоело, и мне пришлось научить его нескольким дежурным фразам - на том наше обучение закончилось. В общем, жизнь наша протекала беззаботно и счастливо.
Единственное, что тяготило Грэга – это разрыв с матерью, но, к его чести нужно сказать, что он никогда не упоминал мне об этом, только его тяжелые вздохи выдавали внутреннее страдание.
Как-то в один прекрасный вечер, как обычно сидя с Грэгом на ступеньках дома, я всё-таки решилась заговорить с ним об этом:
- Грэг, скажи честно, за что твоя мать так ненавидит меня?
- Она тут ни при чём, всё дерьмо исходит от Бинкерса, это он настроил её против тебя. Уж этот сектант, кому хочешь заморочит голову, не даром он главный амманитский проповедник Флориды.
Мне сразу же вспомнились отвратительные ласки омерзительного старика, моя затрещина и его угрозы. Ноющая боль снова отзывалась ломотой в пальцах.
-Так вот оно что! – вырвалась у меня.
«Так значит, вот как захотел отомстить мне старый развратник. Обвинить меня во всём, чтобы разлучить с Грэгом. Что ж, у тебя это не получилось. Ты нанёс удар, теперь ход за мной».
- Да, вот так – то! – подтвердил Грэг, виновато пожимая худенькими плечами.
-Грэг, послушай меня, тебе надо поговорить с матерью и спокойно ей всё разъяснить. -Я пытался, но она ничего не хочет слушать, - вздохнул Грэг.
-Значит, ты продолжал общаться с матерью, после того, как мы расстались в суде?!
-Да, она мне звонила несколько раз.
-Звонила тебе?! Что же ты молчал! Говори, говори скорее, что она тебе сказала. Она всё ещё сердиться на нас?
-Ничего нового, - вздохнул Грэг, - всё тот же ной по поводу моего образования. Опять же, она винит во всём тебя, якобы из-за тебя я не могу окончить школу. В общем, несла какую-то чушь. Плевать я хотел на это образование. Я больше не хочу заниматься этой ерундой. Зачем без толку просиживать штаны и сюсюкать стишки дрёбанного Шекспира, когда ими всё равно не заработаешь себе на жизнь. Не по мне страдать этой фигнёй. Я предпочитаю учиться у самой жизни, и изучать только то, что действительно может пригодиться в реальной жизни. Всё это образование, что дает школа, можно запихнуть в жопу вместе с их Шекспиром.
-Вот тут ты не прав, Грэг! – воскликнула я. - Оставь бедного Шекспира в покое – он великий человек, и, лучше подумай о себе. Ведь без образования у тебя нет будущего. Самое большее на что ты можешь рассчитывать, даже если ты получишь яхту, – это работать на свою мамочку, как последний наймит. Пока ты не окончишь школу, ты не сможешь пойти дальше и стать настоящим капитаном, чтобы управлять своей собственной яхтой. Так что послушай меня, Грэг, ты ДОЛЖЕН закончить школу.
-Должен? – рассердился Грэг. - Ты говоришь, прямо как моя мамочка – «должен», «обязан», «надо». «Грэг, ты должен окончить школу, поступить в колледж». Да кто вы такие, чтобы решать за меня? Я - взрослый человек!
-Я и мать - твои самые близкие люди, и, хотя мы находимся по разные стороны баррикад, мы обе любим тебя и желаем тебе только добра, потому, что ты нам не безразличен.
-Хорошо, - зло усмехнулся Грэг, - вот ты у нас образованная - окончила университет в своей России. Скажи честно, что он тебе дал? Много денег ты заработала на своём образовании?
-Не сравнивай меня с собой, Грэг. В России высшее образование для женщины не играет никакой роли. Кому нужна твоя бабья ученость, когда на это всем наплевать, если у тебя нет связей, чтобы устроиться на достойную работу. Этим образованием ты никогда и никому ничего не докажешь. Будь ты хоть Эйнштейн в юбке, или Мария Склодовская –Кюри – твой выбор не богат – между продавщицей и кладовщицей. России, этой рабской стране, не нужны специалисты – создатели, а нужны простые рабочие винтики, рабы которые смогут выполнять только то, что от них требуют, не вкладывая ничего своего взамен. Да, кому там нужно вкладывать свой талант, свои способности в работу, за которую всё равно платят гроши? Так что забудь про меня. Я как - нибудь придумаю, куда себя деть. Тебе сейчас нужно думать о себе, о своём будущем. А пока ты не окончишь школу – у тебя нет будущего. Считай это некой ступенью в жизни, которую ты должен преодолеть. Дальше – увидим.
-Хорошо, будь, по-вашему. Я окончу школу. Только обещай, что ты будешь помогать мне в этом.
-Обещаю! – поклялась я.
Наступило первое сентября, праздник знаний, ознаменовавшийся сокрушительным тропическим циклоном, обрушившимся на побережье Мексиканского залива. Ветер дул с неистовой силой, ломая деревья и пригибая к земле высокие пальмы. Два маленьких человечка сидели в своем таком же маленьком заколоченном домике, прижавшись друг к другу от страха, и с ужасом слушали треск падающих деревьев, да неистовый вой псов Дэйва, напоминающий сирену блокадного Ленинграда.
Было жутко. По- настоящему жутко. Но маленькие человечки были не одни, рядом с ними сидела уже не молодая женщина – мать Грэга, которая приехала, чтобы проводить сына в школу в его первый учебный день. Она привезла его документы.
Мне удалось помириться со своей свекровью. В конце концов, её материнское сердце растаяло, когда она узнала, что мне удалось заставить Грэга взяться за ум и пойти в школу, на что она уже и не надеялась. В честь такого события она и приехала к нам в гости, чтобы, наконец, решить миром все наши разногласия. Но непогода внесла свои коррективы, и ей пришлось пережидать ураган вместе с нами. Теперь она сидела в глубоком кресле и лихорадочно тыкала пальцем в мобильный телефон, пытаясь связаться с капитаном «Жемчужины», чтобы выяснить успел ли он перегнать яхту в безопасную бухту Дэйн.
Всё было тщетно. Мобильная связь не работала. О судьбе «Жемчужины», как и её капитана, ничего не было известно. Свекровь была в отчаянии при мысли, что она потеряла яхту (судьба капитана беспокоила её меньше всего).
С замиранием сердца слушали мы новости из маленького приемника, который был нашим единственным средством связи с внешним миром. А новости с побережья приходили неутешительные. Ураган перерос в наводнение. Вода ворвалась в город и уже затопила его прибрежную часть. Что будет дальше – оставалось только гадать. Если плотины не выдержат напора – начнётся настоящее наводнение, которое сотрет Солнечный Пит* с лица земли, как это было когда-то с Новым Орлеаном, в одночасье поглощенным волнами Катрины.
Признаться, в такой час, я меньше всего думала о какой-то яхте. В душе я радовалась тому, что мы, трое близких людей, находимся в безопасности вдалеке от бушующего наводнением побережья, и что вода не доберется сюда –это сейчас было самое главное. На всё остальное мне было наплевать.
Несмотря на то, что урагану, пронесшемуся вдоль побережья Мексиканского залива, была присвоена пятая категория опасности, ущёрб был невелик.
Бог который раз миловал захолустный Пит от разрушительного наводнения. Хотя несколько дамб кое –где и были частично разрушены водой, подтопленными оказались лишь некоторые прибрежные зоны, да и те, которые находились ниже уровня моря. В залив было смыто несколько прибрежных бунгало с туристами. Этих незадачливых горе – туристов, уносимых в море на крышах своих пляжных домиков, потом пришлось вылавливать спасательными катерами далеко от берега.
Все обошлось, беспокойства миссис Бинкерс оказались напрасными. Капитану удалось таки вовремя отогнать яхту в безопасную бухту Дэйн, и «Жемчужина Флориды» стояла там целая и невредимая. Дом на побережье тоже практически не пострадал, лишь в некоторых местах была повреждена кровля, да вездесущие мародеры успели наведаться за время отсутствия хозяйки, правда, прихватить с собой им особенно ничего не удалось – помешала полиция. Вот и всё, что случилось. Так что, можно утверждать, что ураган обошёл нас стороной.
Учёба началась. Для Грэга она обернулась настоящей каторгой. Ведь до школы на побережье, куда определила его мать, было целых два часа езды. Каждое утро я будила несчастного и заспанного Грэга задолго до рассвета, и, наскоро перекусив, мы ехали в город, чтобы успеть к началу утренних занятий. Отправив Грэга в школу, я, тем временем, отправлялась по магазинам, чтобы закупить провизии на следующий день или в банк, чтобы отправить очередной денежный перевод домой. Если надобности ехать в город не было, я проводила целый день дома, или разъезжала на мопеде по окрестностям, изучая местность.
Глава пятьдесят пятая
Мой первый Новый Год во Флориде
Так шло время. Наступила зима. Зима в этом году выдалась как никогда теплой и сухой. Может, кому – то эти строки покажутся нелепицей, но во Флориде именно зимы являются самым благословенным временем года. В отличие от невыносимо жаркого и влажного тропического лета, изобилующего ураганными грозами и бурями, сухой зимний сезон поистине можно назвать бархатным. На дворе стоит сухая и теплая погода, чем-то напоминающая наши летние месяцы белых ночей. Купальный сезон в самом разгаре, и сотни тысяч туристов устремляются к берегам волшебного полуострова, спасаясь от зимы, чтобы насладиться летним теплом ласкового тропического солнца.
Особенно много людей съезжаются сюда на Рождество. Нелепо, порою, бывает видеть, как по пляжу расхаживает полуобнаженный Санта Клаус, в красных плавках, но с пышной бутафорской бородой, закрывающей лицо, одетый в коротковатый красный полушубок, напоминающем купальный халат и раздает ребятишкам подарки.
Много странного можно увидеть в эти новогодние дни. По волнам катаются рождественские гномики-серфингисты в красных колпачках. Вместо ёлок здесь наряжают небольшие сосенки с длинной предлинной хвоёй, из-под которой практически не видно игрушек, и находят это очень красивым. Эти елочки-сосенки продают прямо в ящиках с огромным земляным комом спутавшихся корней, для того, чтобы затем сдать обратно в магазин или высадить во дворе дома. Таким образом, удается сберечь жизнь множества деревьев, сохранив местные леса в целостности, и значительно сэкономить деньги – получается что- то вроде ёлок на прокат. Так природолюбивые флоридцы сохраняют свои сосновые леса.
Не смотря на все эти странности, в общем, Рождество здесь проводят довольно весело и разнообразно, не то, что в нашем замкнутом Петербурге, где все новогодние праздники ограничиваются тупым созерцанием голубого экрана и салатом оливье, от которого еще долго потом мутит по ночам.
В отличие от типичного жителя Солнечного Полуострова*, Грэг ненавидел всю эту рождественскую мишуру – она казалось ему фальшивой и ненужной, наоборот, в эти дни он становился каким то замкнутым и раздражительным.
Тяжелые воспоминания его короткой жизни, как никогда терзали его. В памяти Грэга всплывали рождественские дни его детства, проведенные в доме матери, тягостные и безрадостные, в которые он как никогда ощущал свою ненужность и беспомощность. Перед лицом беспощадного проповедника с его церковными обрядами в честь Рождества, Грэг всегда оказывался в унижении перед преподобным отчимом, который не упускал случая упрекнуть пасынка за его неблагодарность к Господу Богу.
Бинкерс давил светлый праздник торжеством церковной обрядности, превращая его в сущую каторгу, поэтому Рождество в доме проповедника по обыкновению оказывалось тягостным обременением для маленького Грэга. Вот почему Грэг ненавидел Рождество, как заправский безбожник.
Признаться, что я то же, как и Грэг не любила всю эту праздничную мишуру, и всегда старалась держаться от неё в стороне. Но теперь мне хотелось праздника. Правда, МОЁ Рождество ещё не наступило, так что хмурое настроение Грэга меня нисколько не расстроило, ведь до Нового Года оставалось целых пять дней – Рождественские Каникулы Грэга только начались, и можно было ещё придумать, как наилучшим образом провести новогодние праздники. В конце концов, мы пришли к оптимальному решению – мы решили встретить новогоднюю ночь в семейном кругу, то есть наедине друг с другом.
-Грэг, - однажды спросила я его, - у тебя когда – нибудь был ужин при свечах?
-О чем ты говоришь, - печально произнёс Грэг, - в моем доме ничего подобного не было. Вместо всех положенных развлечений я должен был день напролёт распевать с проповедником рождественские гимны, изображая из себя одного из ангелочков в детском спектакле его воскресной школы. И так каждый год. Правда, глупо?
-Да, верно, на ангелочка ты мало похож, - вздохнув, с улыбкой подтвердила я.
-Что уж и говорить, глупее не придумаешь, стоять в дурацком белом балахоне с крылышками, утыканными куриными перьями, с бумажным нимбом, болтающимся на проволоке, который вечно спадает на глаза и петь, петь целый день на пролёт во славу божью, пока твой голос не сядет. После такого спектакля было уже не до праздничного стола, единственное твое желание – поскорее свалиться в постель и уснуть. Какой уж там Санта Клаус со своими подарками. Следить, провалился ли этот бородатый кретин в красных штанах в трубу, или нет, не было сил. Вместо него обычно входила мать и приносила своему ангелочку очередную рубашку в подарок. Как я их ненавидел, эти одинаковые, беленькие рубашечки с такими дурацкими чёрными бантиками, которые мне потом приходилось носить целый год. Вот так я отмечал каждое Рождество.
-Подожди, Грэг, значит ты тоже амманит?!
-Да, я амманит, как и те люди, которых ты видела в нашем доме. Я один из них, но меня ты можешь считать амманитским еретиком, безбожником, отступником. Какое название мне больше подходит? Это шокирует тебя, детка? Но, если тебя это успокоит, то я отвечу тебе, что меня определили в амманиты, когда я ещё был совсем маленьким ребёнком и ещё не мог отвечать за себя. Меня крестил сам Бинкерс. Так я стал амманитом.
-Как, твой приемный отец стал твоим крестным? Это же противоречит всем канонам Христианства!- вытаращив глаза, в удивлении воскликнула я.
-Но только не у этих сектантов. Эта замкнутая община амманитов, которая не признает никаких законов, эти люди подчиняются только своим религиозным вожакам, таким как Бинкерс, которые диктуют всем свои правила. Вот так-то. Как только у меня появлялась возможность вырваться из его секты, я сбегал из дома, но Бинкерс всякий раз разыскивал меня и силой возвращал обратно. Меня пороли, ставили на горох голыми коленями, заставляя каяться перед Господом, но всё было напрасно. С каждым днём я все сильнее ненавидел бога за то, что он допускает такое надо мной, с каждым днём нарастало мое сопротивление религии, пока я не стал законченным еретиком. Чтобы насолить Бинкерсу, я, каждый раз я выдумывал новые проказы, откровенно глумясь над его религией, тогда в наказание мой грёбанный отчим-крестный Бинкерс отлучил меня от церкви и сам выгнал из дому. Теперь ты понимаешь, почему я ненавижу Рождество.
- Теперь всё будет по-другому, Грэг. Со мной у тебя будет настоящее Рождество, весёлый праздник, о котором ты только мог мечтать, с рождественским столом, подарками и свечами.
-Рождество, - грустно вздохнул Грэг, - но ведь оно уже почти прошло. Где же твой обещанный ужин?
-Грэг, ты не понял, я обещала тебе Рождественский ужин, и я выполню своё обещание, ведь до Рождества ещё целых тринадцать дней.
-Тринадцать дней? – удивился Грэг.
- Не удивляйся, Грегги, ведь, в отличие от меня ты празднуешь Рождество по своему новому Грегорианскому календарю, -(я особенно сделала ударение на слове «Грегорианскому»), - в то время, как мы, все православные, продолжаем праздновать Рождество по старому Юлианскому календарю. Разница между двумя календарями составляет тринадцать дней.
-Господь всемогущий, неужели существует ещё какой то Григорианский календарь?
-Ну, уж, Грэг, ты даешь, - жить в доме проповедника не знать таких элементарных вещей!
-Я впервые слышу о таком. В доме проповедника я жил как в тюрьме, ничего не зная, кроме молитв, да церковных гимнов. Даже Библию я знал кое-как.. Друзей у меня никогда не было, в школе я ни с кем не общался, дни напролёт я проводил у компьютера. О светской жизни я получал представление лишь через Интернет. Вот и все мои познания. Так что я ещё многого не знаю, и пусть, детка, тебя это не удивляет.
-Что ж делать, Грэг, хотя мои университетские знания обширны и разнообразны, только ты был прав, Грэг, в реальной жизни от них мало толку, жизнь нужно ещё и понимать, а я много ещё не понимаю. Так что будем жить такими, какими мы есть, и просто радоваться жизни!
Наступил Новый Год. Я сдержала своё обещание перед Грэгом. Праздник удался на славу. Новогодняя ночь выдалась тёплой и ласковой. Мы сидели во дворике, под новогодним дубом, украшенным светящимися фонариками гирлянд и любовались танцами люминесцирующих светлячков, привлечённых светом новогодней мишуры. В честь праздника инкрустированный розами столик был накрыт белоснежной скатертью, и, хотя сегодня был не день «Благоговения», под огромным серебряным куполом пыхтела жареная индейка, фаршированная в задницу ананасами, только что вынутая из духовки.
По всей округе разлетался невыносимо аппетитный запах, щекоча наши голодные желудки. Неугомонные мотыльки вились вокруг новогодних свечей, которым был украшен наш стол. Янтарное шампанское загадочно переливалось при свете свечей, его точечные пузырьки один за другим поднимались со дна глубоких бокалов. Но мы не смели дотронуться до роскошных яств, пока стрелка часов не достигла двенадцати. Последние минуты ожидания казались вечностью, минутная стрелка часов будто прилипла к циферблату без пяти.
-Десять!!! Девять!!! Восемь!!! Семь!!! Шесть!!! Пять!!! Четыре!!! Три!!! Два!!! Один!!! – вот, наконец, стрелка достигла заветного рубежа, - Ноль!!!!!
Разорвав огнём темноту тропической ночи мириадами огненных брызг, повсюду раздался оглушительный салют, будто кто-то поджёг небо. Это жители Флориды праздновали Новый Год в едином порыве. Новый год наступил!!!
До чего же было весело. Это был самый лучший Новый Год в моей жизни!
Мы подняли бокалы и залпом осушили их. Вдруг, я почувствовала, что в горле закопошилось что-то противное и живое Я закашлялась, и с отвращением выплюнула себе на руку, чтобы получше разглядеть, что все-таки попало мне в рот. Оказалась, что я поперхнулась …мотыльком, невесть каким образом, угодившим в мой бокал с шампанским. Я откинула мотылька в сторону и залпом осушила остаток напитка. С этого маленького происшествия и начался мой первый новый год во Флориде!
Потом мы танцевали всю ночь на пролёт, под зажигательные звуки кубинской сальсы, и неуклюжий Грэг каждый раз своими смешными ботинками отдавливал мне правую ногу. После танца с жаром накинулись на индейку, но мерзавка оказалась такой вкусной и жирной, что Грэг объелся, и потом его ещё долго тошнило. Мне пришлось промывать ему желудок марганцовкой.
А потом мы завели свой Пикап и ринулись на пляж, чтобы потом долго-долго купаться, катаясь в ласковых волнах прибоя, пока солнце не показалось на горизонте и не озарило нежным утренним светом лазурную гладь залива. В общем, ночь была что надо. Мы получили незабываемое удовольствие!
Однако, праздники скоро подошли к концу, и наступили суровые будни. Каникулы Грэга закончились. Жизнь постепенно входила в привычную колею. Грэг, как обычно, уезжал затемно, а приезжал почти вечером, голодный и злой, и сразу же валился в постель. Учеба давалась ему нелегко. Он уже провалил несколько тестов. Эти тесты выводили его из себя, но он с неотвратимым упорством пересдавал их по нескольку раз, пока не отрубал очередной «хвост».
На подходе было православное Рождество. Я уже давно думала, что подарить своему мужу, чтобы порадовать его. Грэг был непритязателен в быту. Сказывалось его суровое амманитское воспитание. Грэг всегда довольствовался тем, что имел, не претендуя на большее.
Поскольку заезжать за ним в школу Грэг категорически запретил мне, потому что стыдился своего семейного положения перед новыми товарищами, то те часы, пока Грэг был на занятиях, я тратила на походы в магазин в поисках подарка для мужа.
К счастью, как раз в эти во Флориде устраивается грандиозная постпраздничная распродажа, на которой товары можно приобрести даже за четверть их первоначальной цены. Это были дни большого шопинга, и многие заядлые шопоманы, в том числе и я, посвящали целый день походам по магазинам. Эта была настоящая охота, успевал тот, кто оказывался первым.
Я носилась по магазинам, как одержимая, но выбрать подарок для Грэга, который мог бы ему понравиться, казалось делом почти безнадежным. Я прочёсывала магазины вдоль и поперёк, ища сама не зная что. В конце концов, почему-то получалось так, что я приобретала товары, необходимые скорее для себя, чем для Грэга, а подарок был всё ещё не куплен.
Я ломала голову, мучительно вглядываясь в витрины магазинов. Всё казалось глупым и ненужным. Наконец, вымотавшись за целый день, я забрела в обувной магазинчик. Мне сразу же вспомнилось наше приключение с дорогими черевичками за пять тысяч долларов, которые Грэг, не задумавшись, купил мне, когда мы едва были знакомы. Тут счастливая мысль ударила мне в голову: «А почему мне не сделать то же самое, и не приобрести ему пару фирменных кроссовок, о которых мечтает каждый мальчишка?» Идея показалось превосходной. Почему кроссовок, а не пару дорогих лакированных туфель из крокодильей кожи, спросите вы. Отвечу, если бы я приобрела пару лакированных крокодильих туфель для Грэга, то, скорее всего, мой муж не посмел бы носить такую дорогую обувь и приобщил бы их к своим музейным экспонатам, хранящимся под нашей кроватью, в сундуке «памяти», как называл его Грэг, где уже хранились его амманитские костюмы, подаренные проповедником Бинкерсом и бутафорские крылышки ангела, в которых Грэг выступал в Рождественских спектаклях.
Грэг более всего ценил функциональность и удобство, вот почему кроссовки были наиболее подходящей обувью для тропической Флориды. Не раздумывая ни минуты, я купила ему пару самых дорогих кроссовок, которые были в магазине. На том мои хождения по мукам закончились. Теперь оставалось только как-то оформить свой подарок. Подписать открытку? Сунуть искусственный цветочек? Глупее мысли придумать нельзя. Чуждый сентиментальностям, Грэг сразу же поднимет меня на смех. Мне не хотелось показаться перед Грэгом дурочкой. Но что же придумать, чтобы сделать первый мой подарок мужу был незабываемым?
Придумала, к довершению кроссовкам я подарю ему небольшой русско-английский словарик с моей памятной надписью и запихну его прямо в кроссовку, вот Грэг удивиться, когда будет примирять мой подарок.
Наступило Рождество. Для Грэга оно обернулось настоящим сюрпризом. Как-то придя вечером домой, он нашел меня сидящей за роскошным столом, уставленным свечами. Грэг недоумевал, он никак не мог понять, в честь чего устроен этот праздник, потому что в пылу учений совершенно забыл о нашем разговоре. Удивленный, он застыл в дверях, совершенно ничего не соображая.
-Я обещала тебе Рождество, и я выполнила своё обещание, Грэг. С Рождеством!!!
Грэг ударил себя по лбу ладонью, дескать, «совсем забыл», и, как ни в чем ни бывало, уселся за праздничный стол, предвкушая сытое застолье после долгого голодного дня в школе.
Праздник начался. Я вынула перед Грэгом заветную блестящую коробку с кроссовками и торжественно вручила подарок. Грэг оторопел, и с довольно-радостным видом созерцал блестящую коробочку, не зная, что с ней делать.
-Открой же скорее, Грэг и посмотри, что там!
Мне не терпелось увидеть его удивленно-счастливое лицо, когда он обнаружит там кроссовки. Грэг безжалостно раздирал золотистую обертку. Он открывает заветную коробку и обнаруживает там новенькую пару фирменных кроссовок. Я ожидала, что Грэг закричит от восторга, когда увидит свой подарок, но ничего подобного не произошло. В ответ Грэг только снисходительно усмехнулся и принялся натягивать кроссовки, которые, к тому же, оказались ему чуть велики. Вдруг он почувствовал, что нога его уперлась во что-то твердое, из-за чего он не мог одеть второй кроссовок. Грэг пошарил рукой и достал маленький словарик. Краем уха я услышала, как он, крепко выругавшись про себя, швырнул словарик на диван.
-Что с тобой, Грэгги, тебе не понравились мои подарки?
-Нет, нет, все было великолепно, - стараясь не подавать виду, ответил Грэг, - мне всё понравилось. Не обращай внимания, просто сегодня у меня в школе был тяжелый день, и я очень устал.
-Тогда садись, и давай есть, ведь сегодня у нас наше первое Рождество.
В предвкушении вкусного ужина, Грэг открыл огромный серебряный купол. Прямо на него уставились два маленьких сахарных глаза…жареного поросенка, которого я за день до этого тайно от Грэга приобрела у местного фермера ещё в живом виде, чтобы специально зажарить его к Рождеству. В ужасе Грэг отпрянул, выронив серебряный купол подноса, который со звоном покатился по полу. Такого он никогда не видел. И в правду, мой жареный поросенок, хотя и был приготовлен по всем правилам рецептуры, напоминал собой маленькое приведение. Безжизненно уставившись в пространство жутковато пустыми глазницами, обмазанными сахарной помадкой, он производил поистине жутковатое впечатление. Его рот с выбитыми зубами, мученически искривленный, до отказа был набит каперсами и свежим луком, так, что создавалось впечатление, что поросенок орёт от ужаса, но бедняге заткнули рот кляпом.
Немного успокоившись, Грэг принялся изучать поросёнка, тыча в него вилкой, будто для того, чтобы убедиться, что поросёнок действительно умер. В конце концов, мне надоели эти «изыскания», и я решительным движением ножа отхватила у поросенка окорочок и предложила его Грэгу. Несмотря на странный вид блюда, вкус был поистине отменный, от нежного свинячьего мяса, которое таяло во рту, невозможно было оторваться. Однако, памятуя случай с жареной индейкой, на этот раз Грэг не стал объедаться на ночь, а, съев всего несколько кусочков, он оставил тарелку и отправился спать. Мне показалось обидным, что Грэг так хладнокровно отреагировал на мои старания. Ведь для того, чтобы приготовить этого поросёнка у меня ушёл целый день.
-Что случилось, Грэг? Тебе не понравилось мое Рождество?
-Нет, спасибо тебе за праздник. Дело не в тебе, детка, дело во мне. Я опять провалил тест по математике. Я знал, что эта идея с моим образованием закончится ничем. Зачем мне было снова связываться с этой грёбанной школой, ведь я все равно имбицил, который не может решить даже простейшей задачи. Я тупой, понимаешь, тупой, и я ничего не могу с собой поделать, потому что я родился таким! Я не смогу преломить себя, никогда! - Грэг уткнулся лицом в подушку, было слышно, как он тяжело переживая свой провал.
-Перестань, Грэг! Выкини всё это из головы! В школе у меня тоже были нелады с математикой, но, как видишь, я же не считаю из-за этого себя дебилитиком. Вот мой совет тебе, Грэг, если хочешь добиться успеха, прекрати уничижать себя, возьми себя в руки и иди вперёд. Ты говоришь, что ты имбицил – это неправда, парень, который в свои девятнадцать умеет управлять яхтой, машиной уж никак не может быть причислен к идиотам. Ха-ха-ха! Даже я, со своим университетским образованием, за целый год могла выучиться управлять только «самокатом», но я не считаю себя идиоткой. Что дано, то дано. А выучиться читать по-русски за один месяц – это тоже не шутка. Не каждый сможет повторить этот подвиг.
-Тоже мне подвиг, -вздохнул Грэг, -к чему, всё это ведь я ни черта не соображаю по-русски, - грустно усмехнулся Грэг.
-Это не важно. Все равно ты выучишься, ведь для этого я и подарила тебе словарь.
Грэг с отвращением взглянул на валявшийся на одеяле словарик и недовольно поморщил нос, будто проглотил что-то горькое.
- Сейчас ты просто устал, тебе нужно хорошенько выспаться и отдохнуть, а завтра мы решим, что с тобой делать. Но ты не должен бросать школу, слышишь, хотя бы ради меня. Обещаешь?
-Обещаю, - устало пробурчал Грэг, и, отворачиваясь к стенке, скрестил пальцы.
Глава пятьдесят шестая
Гостеприимная Флорида
Грэг не бросил школу. Мне удалось убедить его идти до конца. Я помогала ему, как могла. Случалось, ночами напролёт, я стучала ему рефераты на компьютере, списывая информацию с Интернета, решала домашние задания - в общем, делала ту рутинную школьную работу, которую только могла выполнить выпускница русского университета за простого девятнадцатилетнему парня из Флориды. Впрочем, выходило довольно сносно, и Грэг с горем пополам осваивал ту программу, что предлагала Американская система образования высшей школы*.
Между тем, деньги, доставшиеся нам в наследство, убывали с катастрофической быстротой. Мать Грэга была права, во Флориде деньги слишком быстро меняют своих хозяев. Не прошло и года, а от наших ста тысяч остались, какие-то жалкие двадцать тысяч, на которые нам предстояло жить целых два года!
Теперь я сожалела о напрасно потраченных деньгах: на глупые вечеринки в Клин Воте, на роскошный ремонт чужого дома, на все эти идиотские распродажи, где я безудержно покупала себе всё новые шмотки (была у меня такая слабость), но делать было нечего. Оставалось одно – экономить.
К счастью, я уже успела послать матери столько денег, что она могла безбедно существовать эти два года, так что она не обижалась на меня, когда я позвонила ей и сообщила, что больше не смогу присылать ей переводы. Это были единственные деньги, которые я потратила не зря, потому что они были потрачены на мою мать.
При всём раскладе выходило примерно восьмисот долларов в месяц, сумма достаточная для того, чтобы заплатить за дом и вдвоём не умереть с голоду. Однако, нас это не пугало. Грэг, вообще, заявил мне, что, когда он жил здесь один, то довольствовался одними макаронами с бобами целый год, и при этом прекрасно себя чувствовал. Мне же не улыбалась мысль жить «на бобах» целых два года, поэтому я принялась разыскивать альтернативные источники питания, объезжая окрестности на нашем «самокате», в надежде раздобыть более – менее сносную еду на близлежащих фермах.
День за днем я все дальше углублялась в своих поисках, чтобы закупить свежей провизии по более низкой цене, чем предлагали супермаркеты.
Почему-то я не боялась, что кто-нибудь может обидеть меня во время моих одиноких прогулок. Наоборот, местные жители отличались добротой, гостеприимством и доверчивостью. Они часто приглашали меня к себе в гости, едва заслышав русскою речь.
Если вам кто-нибудь скажет, что в США к русским относятся с предубеждением, считая их представителями враждебного лагеря, – не верьте им. Всё это происки проправительственной пропаганды Американских Штатов, которые пытаются навязать некий шаблон отрицательного восприятия русского человека, как недостойного стандартам цивилизованного европейца.
Не знаю. Во всяком случае, простые люди отнеслись ко мне очень хорошо. Во Флориде я повсюду встречала самый сердечный приём.
Стыдно сказать, но я вовсю пользовалась гостеприимством этих добрых людей и не упускала случая бесплатно отобедать нормальной едой, потому как с питанием у нас в доме было не густо. Была у меня даже своя версия – я представлялась русской туристкой, приехавшей погостить во Флориду из Петербурга, в качестве доказательства подкрепляя свою речь несколькими русскими фразами. Приём срабатывал безотказно, меня сразу же приглашали в дом, где с нетерпением ждали рассказа о далеком городе –побратиме.
Поразительно, но, примерно, девять из десяти фермеров, пригласивших меня в свой дом, даже не подозревали о существовании второго Петербурга в России, считая свой городок единственным Петербургом на земле. Я охотно компенсировала недостаток их географических знаний, запивая свой рассказ изысканными напитками и заедая незатейливыми, но вкусными яствами. В целом, это были очень добрые, сердобольные люди. Зачастую, я уходила от них с полный сумкой апельсинов или других фруктов, за которые они не брали с меня, даже цента. Из того, что мне удалось добыть за день, я готовила Грэгу ужин. Вот так мне удавалось выкручиваться, едва стягивая концы с концами.
Глава пятьдесят седьмая
Ловцы аллигаторов
Многое повидала я за время своих путешествий. Как-то раз, мне, даже посчастливилось присутствовать на настоящей охоте на аллигаторов. Помню, это было весной. Выехав пораньше, когда нежные лучи весеннего солнышка едва позолотили верхушки сосен, я, как всегда, отправилась обследовать окрестности. Но, не проехав и несколько сот метров, со стороны озера я услышала гам оживленных голосов. Вокруг воды толпилось множество людей, будто собравшихся сюда на какое-то представление. По их возбужденным жестам и голосам, было ясно, что что-то происходит. Мне стало любопытно, и я присоединилась к толпе.
Сначала я ничего не поняла, люди просто стояли и возбужденно указывали на воду. Потом я заметила мужчину в длинных рыбацких сапогах, который тянул огромную рыбину, с усилием наматывая леску. От напряжения удочка перегнулась и готова была вот-вот сломаться, но рыбак не сдавался и продолжал тянуть, время от времени послабляя леску. Наконец, на поверхности показалась широкая пасть…аллигатра.
От ужаса толпа отпрянула назад. Несколько полицейских устранили самых любопытных, которые норовили подойти слишком близко к берегу. Зрелище подцепленного на удочку огромного трехметрового аллигатора, которого тянули к берегу, словно какую-нибудь рыбу казалось нереальным в своей устрашающей нелепости.
Но отвратительное чудовище не собиралось сдаваться без боя. Неожиданно аллигатор ударил хвостом по воде и скрылся в темных водах озера. Началась настоящая схватка. Аллигатор начал свое смертельное кружение, увлекая ловца к воде вместе с удочкой по скользкому от грязи пологому берегу.
Боже, аллигатор тащит его к самому берегу! Если охотник поскользнется – ему конец - аллигатор схватит его за голову и утащит под воду. Мое сердце упало от ужаса. К счастью, в эту секунду подбежало несколько охотников, подхватили выскальзывающую из рук удочку, и крепко подтянули её наверх, высоко задрав омерзительную голову чудовища.
Волнение прекратилось. По-видимому, краткосрочная, но отчаянная борьба лишила аллигатора энергии, и теперь он собирался с силами для второго раунда. Однако, главный траппер, не стал дожидаться, пока омерзительное чудовище, запутавшееся в леску, вновь уйдет на илистое дно, а, сняв с себя, резиновые рыбацкие сапоги, вознамерился нырнуть в темные воды, чтобы разобраться с аллигатором в его родной стихии. Его безрассудная храбрость шокировала меня. С отчаянным криком я ринулась к нему, и, крепко схватив за рукав рубашки, буквально повисла у него на рукаве. Со слезами на глазах, я умаляла безумного смельчака не нырять в воду, пока подоспевшая полиция силой не оттащила меня в сторону.
Набрав воздуха в легкие, он нырнул в мутную воду. В ожидании кровавой развязки, я зажмурилась, не чая больше увидеть безумца живым. Толпа затаила дыхание. Я ожидала, что кровавая вода забурлит в неравной схватке с чудовищем, но поверхность успокоилась, будто ничего и не происходило, было слышно, только, как несколько пузырьков поднялись с прибрежного дна озера. Но вот, будто, я услышала какой-то всплеск. По толпе пробежало облегченное восклицание.
Я открыла глаза, и в следующую секунду увидела, как из воды поднялась светловолосая голова ловца – живого и здорового. В своих сильных жилистых руках он крепко сжимал огромную пасть аллигатора, крепко обмотанную тонкой леской. Эта была полная победа человека над доисторическим чудовищем!
Подоспевшие трапперы уже деловито обматывали пасть скотчем, «упаковывая» аллигатора для доставки в питомник, а «публика» аплодисментами встречала вымокшего до нитки героя.
Ловец отплевался от прилипшей ко рту тины, и с гордой усмешкой посмотрел на меня, будто хотел сказать « ну ты и трусиха». В ответ ему я покрутила пальцем у виска, и, махнув рукой, отправилась по своим делам.
Глава пятьдесят восьмая
Рыбный мусор
Произошла со мной и другая знаменательная история, в результате которой мне удалось значительно пополнить свои пищевые запасы. Как-то раз, когда Грэг занимался своей «Жемчужиной», я решила основательно обследовать побережье Мексиканского залива, к югу от Пита.
Все, что лежало южнее залива Тампа, для меня было покрыто завесой тайны. Залив Тампа, окаймлявший городские окраины Петербурга, отделял город от всего южного побережья полуострова Флорида. Мне всегда хотелось разведать, что же находится там, на том берегу залива.
Случай вскоре подвернулся. Как-то раз мы с Грэгом уехали на целых два дня в Пит, чтобы помочь матушке подготовить «Жемчужину» к новому туристическому сезону.
Сидеть в прибрежном захудалом кафе и прозябать в безделье мне вовсе не хотелось. Вместо этого, я решила совершить удивительный круиз по знаменитому «золотому» мосту, пересекающему залив Хиллсборо вдоль морского побережья, и доехать до его противоположного берега, чтобы полюбоваться на город с другой стороны залива. После чего, достигнув Сарасоты по побережью, я намеревалась проделать обратный путь к Грэгу на пароме, соединяющим Сарасоту с Питером.
Это смелое путешествие должно получиться захватывающим и незабываемым, и я смело пустилась в путь на нашем «самокате», захватив с собой небольшой холодильник с провизией и денег на непредвиденные расходы.
Однако, всё обернулось не так, как я рассчитывала. Ничего удивительного я там не обнаружила. Это были в основном малозаселённые районы Флориды, известные лишь тем немногим любившим уединение туристам-дикарям, которые осмеливались здесь обосноваться.
Миновав по «Золотому Мосту»* широкий океанский пролив и небольшой портовый городок Тампа, известный своими промышленными предприятиями, которые щедро питали нечистотами одноименную бухту, я ринулась навстречу неизведанному, всё время держа курс на юг вдоль побережья, пока не достигла открытых вод Мексиканского залива.
Пейзаж был здесь довольно однообразным и пустынным. Повсюду, где только мог видеть глаз, возвышались гигантские нефтедобывающие платформы. Признаться честно, промышленный пейзаж меня нисколько не привлекал, и я начала сожалеть, что пустилась в столь далёкое путешествие неизвестно зачем. К тому же, день, как всегда, оказался невыносимо жарким, и солнце начинало немилостиво печь голову. Я больше не думала о путешествии, мне хотелось поскорее достичь Сарасоты, чтобы сесть на первый же паром и быстрее оказаться на яхте Грэга под защитой кондиционеров. Больше мне ничего не хотелось. Вскоре и нефтяные платформы скрылись из вида, и унылой чередой потянулись пустынные пляжи, прерываемые убогими рыбацкими поселками.
Близился полдень. Наступило время полуденной фиесты, когда всё живое спешит скрыться от жары. Даже пластиковый козырек моей бейсболки, казалось, плавился от жары, а жгучие лучи тропического солнца прожигали сквозь плотную хлопковую рубашку. Нестерпимо хотелось выкупаться. Лазурные воды залива манили свежим морским бризом, доносившимся с залива и непередаваемым ароматом моря и бесконечными песчаными пляжами, сулившими отдых.
К тому же долгая поездка порядком утомила меня, хотелось есть, а из холодильника доносились аппетитные ароматы свежеприготовленной пищи. Оставалось одно сделать привал и хорошенько отдохнуть. Но я не могла сделать этого, потому что дорога с пляжем образовывала крутой спуск из песка, по которому невозможно было проехать на мопеде. Наконец, вдалеке показался указатель «На пляж», выбирать не приходилось, и я свернула в сторону залива.
Эта дорога вела к небольшой рыбной артели, где рыбаки разгружали свой улов. В общем, всё это собой представляло довольно неряшливое зрелище - возле широкого старого и заржавленного пирса толпились несколько обшарпанных рыбачьих барок. Вокруг барок суетились измученные, потные люди в грязных оборванных майках, разгружая улов, другие – сортировали добычу прямо на барках, старательно выбирая что-то из общей кучи рыбы, вывалившейся из сети, вокруг них вертелись оголтелые чайки в надеже поживиться дармовой добычей. Место было неприятное, грязное. Повсюду валялся мусор и рыбные отходы, всё это издавало неизменно отвратительное «благоухание» протухшей рыбы. Но я так устала и проголодалась, что меня это не смутило.
Отъехав от артели на приемлемое расстояние, я нашла место почище и, расстелив пляжное покрывало прямо на песке, принялась обедать тем, что удалось захватить с собой из дома, внимательно наблюдая за суетившимися на баркасах людьми. Никто, даже не обратил на меня внимания. Люди были заняты уловом. По-видимому, в этот день рыбалка удалась, это было понятно по радостным возгласам рыбаков, доносившимся с барок, по их оживленным движениям и жестам. С барок выносили один ящик за другим и складывали на берегу. Мне стало любопытно, что же находится в этих небольших ящичках.
Закончив свой обед, я стряхнула с себя последние крошки, и подошла к ящикам. Оказалось, что это были креветки. Да, да, это была никакая не рыба, а огромные королевские креветки. Из всей разнообразной и пестрой рыбной массы, плюхнувшейся на палубу из сетей, люди выбирали только невзрачных скорченных существ, более всего ценившихся гурманами.
Тут я увидела, как, закончив выбирать креветок, один человек подошел к рыбной куче и на потеху прожорливым чайкам, в нетерпении круживших вокруг барок, шваброй стал выметать оставшуюся рыбу за борт. Мне сделалось дурно при виде такого расточительства. Резкие крики жирующих птиц негодованием отозвались в моем сердце. Отправлять за борт целую кучу свежевыловленной рыбы, которая могла накормить множество людей – это же преступление! Не медля ни секунды, я бросилась на барку, чтобы спасти оставшуюся рыбу от участи быть выброшенной за борт.
Внезапное появление хорошо одетой блондинки, словно свалившейся с Майами Бич, произвело на всех непомерное удивление. Никто не мог понять кто это, и откуда она взялась. Они застыли в изумлении со швабрами наперевес, внимательно разглядывая меня, словно я была каким-то музейным экспонатом. Пронесся удивленный шёпот. Все спрашивали друг друга, кто я, но никто не мог узнать меня. Наконец, какой-то умник посмел предположить, что я новая жена капитана их артели. Кажется, та тоже была блондинкой. Все ахнули: «Ишь, ты, как молода!», и сразу подались назад, услужливо отпялив зады.
Всё показалось мне странным. Эти странные люди, на обшарпанных барках, их поведение, эта куча рыбы, лежащая на палубе.
-Эй, там, на барках, почему прекратили работу? - раздался грубоватый оклик.
Это был капитан артели, и работодатель тех самых людей, что сейчас с удивлением глазели на меня. Я увидела, что к нам на барку поднимается какой-то невысокий господин немолодых лет, своими поседевшими усами чем-то напоминавший старого кота. По его решительному поведению сразу было видно, что он тут начальник.
-Здесь, ваша жена, - робко ответил кто-то.
-Жена?! – загремел капитан, послав в вдогонку несколько проклятий, - моя жена отдыхает сейчас в Клин Воте, - но, увидев меня, котообразный капитан сразу же как-то стушевался, его голос принял вкрадчивое мурлыкающе выражения.
-Что угодно, столь прелестной мисс на нашей скромной яхте?
Лицо «главного» расплылось в любезной улыбке Чеширского кота, а поседевшие усы забавно приподнялись над обеззубленным ртом. (Как позже выяснилось, капитан принял меня тогда за представителя инспекции – вот, что, значит, встречают по одёжке).
От удивления я потеряла дар речи, совершенно позабыв английский. Однако, собравшись с мыслями, я спросила:
-Скажите капитан, вы всегда так орёте на ваших подчиненных? То, что эти люди бедные мексиканские эмигранты, ещё не дает вам право издеваться над ними. – Тут я увидела, как ус капитана нервно задёргался, и лицо его побледнело. Назвав этих людей мексиканскими эмигрантами, я попала в самую точку. С испугу меня словно прорвало и пронесло словесным поносом. - Почему на этих людях нет соответствующей водоотталкивающей формы? Интересно знать, сколько они работают? Я вижу, что ваши люди сильно утомлены. Я никогда не видела столь измученных рабочих, и потом…
-Не желаете ли ящичек креветок? - вдруг прервал меня капитан.
-Спасибо, не нужно, я не могу взять ваш улов, - серьезно ответила я,- а вот выбрать себе немного рыбы из того, что вы все равно выбрасываете за борт, я бы не отказалась.
По команде пронеслись недоуменные смешки, но тут же стихли.
-Пожалуйста, - удивился капитан.
Кого тут только не было, в этой шевелящейся куче ещё живых тел: тропическая рыба самых разнообразных размеров и расцветов, склизкие кальмары и маленькие осьминожьки, норовившие выскользнуть за борт, вполне съедобные устрицы. Все это было перемешено с грязью, водорослями, морскими звездами, губками и прочими неизвестными мне полипами, представляя собой жалкое зрелище погибающей за зря природы.
Не долго думая, я отобрала несколько довольно больших рыбин, казавшихся мне более или менее съедобными, и с десяток небольших кальмаров. Этого было достаточно, чтобы поместить все в мой походный термос - холодильник. Любезно распрощавшись с капитаном и его командой, я покинула баркас, оставив обескураженных людей смотреть мне вслед. Я была уже далеко и не услышала, как кто-то из команды, причмокнув языком, сказал мне вслед:
-Черт побери, не будь она инспекторшей, задрал бы я ей юбку и хорошенько бы её поимел, да так, чтобы у ней из глаз искры полетели.
-Что уж и говорить, сладкая девка, - похотливо облизнул губы другой, - правда, немного тронутая.
-Наверное, здорово налакалась какой-то дуры, раз принялась собирать рыбный мусор, – предположил третий.
-Болван, она взяла это на пробу, чтобы показать, что мы выбрасываем за борт. Она из патруля Грин Пис - это уж точно. Видать, наш капитан обделался по-крупному, -заключил четвертый.
-Сам ты идиот, ты хоть слышал о чем она разговаривала с капитаном? – раздраженно спросил пятый рыбак, он был самый старший в команде, и, потому являлся неформальным лидером остальных.
-Не помню, кажется о каких-то, костюмах, дальше я не расслышал, - замялся четвертый
-Эта девка из инспекции труда! Если станет известно, что мы здесь работаем на незаконных основаниях, нас всех выпрут отсюда, и не только из артели, но и из страны, усёк?!. Так, что если кто и обделается, то это будем мы, из-за этой белой сучки нас всех могут выдворить из страны, а набрать своих. Так, что, ребята, лучше нам отсюда свалить самим, пока нас не депортировали из США. Эй, ребята, кто за то, чтобы свалить отсюда, поднимите руки!
Люди стояли задумавшись, но вот кто-то робко приподнял руку, за ним ещё и ещё, пока все не слились в единогласном решении. Все обратились к капитану, требуя немедленного расчета,
-А ну заткнитесь, вы, живо за работу! - взвизгнул от злости котообразный капитан. Он был расстроен моим появлением, потому как на его фирме имелись грубые нарушения техники безопасности, а этот идиот серьезно принял меня за инспектора труда.
-Как бы не так, - вызывающе отозвался, пятый, самый старший из рыбаков, - баста, ребята, мы уходим отсюда. Мистер Смизи, потрудитесь-ка вернуть наши паспорта и расплатиться с нами за три месяца, что мы здесь вкалываем на вашу задницу.
-Живо за работу, мерзавцы, – зло прошипел капитан, - не то я сдам вас полиции, как последних подонков!
-Верни нам наши деньги и документы!
Толпа разъяренных рыбаков злобно надвинулась на капитана, но тот с привычной манерой обращения янки к порабощенным народам, замахнулся на зачинщика бунта кулаком и со всей силой ударил пятого по лицу, тот упал, обливаясь кровью. Не теряя времени, капитан вытащил пистолет из брюк, но выстрелить ему не дали, тут же с десяток сильных рук накинулись на него и, отобрав опасную игрушку, повалили его навзничь.
Далее началось необъяснимо жестокая для человеческого рассудка расправа. Едва капитан упал на песок, как его принялись со всей силой избивать ногами в живот. Били с наслаждением, которое бывает, когда уничтожаешь своего врага, который долго унижал твоё человеческое достоинство. Каждый мстил за своё: за полуголодных ребятишек, оставленных на родине, которые так и не дождались денег от отцов, в то время когда этот подонок жировал за их счет, за своих оставленных жён и брошенных невест, которые засыпали в холодных постелях, думая о своих любимых, в то время как его белокурая любовница, которую он называл своей женой развлекалась с ним на побережье Клин Воте, за двенадцатичасовой рабочий день, день за днём отнимавших у них время жизни, силы, здоровье, после которого хотелось только спать, за собственное унижение, которому они, как бесправные мексиканские эмигранты, ежедневно подверглись, работая на хозяина.
Маленькая, полная фигурка хозяина забавно дрыгалась под ударами тяжёлых ботинок. Кто-то ударил по лицу. Его поседевшие усы сразу же залило кровью, а голова запрыгала по земле, словно мячик. Капитан был мёртв.
Вид смерти отрезвил обезумивших рыбаков. Их охватил ужас. Нужно было что-то делать, но они не знали что. Вдалеке послышался звук полицейских сирен. Кто-то, видевший расправу, вызвал полицию. Через минуту они будут здесь. Первым пришёл в себя пятый, тот самый, которому капитан заехал по лицу.
-Ребята, надо валить отсюда!
-Куда?! Как?! – послышались ото всюду испуганные голоса.
-На барки! Мы ещё сможем сбежать по морю, пока не очнулась береговая полиция. Через минуту все выходы из залива будут перекрыты.
-Документы, мы должны забрать документы и деньги! Без бензина мы далеко не уедем! Мы все подохнем в море! – запаниковал четвертый рыбак, но старший схватил его за уши, и, сжав голову руками, заорал прямо в лицо:
-Слышишь, лучше подохнуть в море, чем сгнить в тюрьме! На барки – это наш единственный выход!
Послышался рев моторов и в ту же секунду, ржавые барки скрылись за морским горизонтом. На песке, возле своих ящиков с креветками так и остался лежать окровавленный капитан.
Я была уже недалеко от Сарасоты, когда услышала вой полицейских сирен и увидела несколько полицейских мигалок, на всей скорости мчащихся мне навстречу. Это был целый наряд полицейских машин.
Я благоразумно отъехала в кювет, чтобы пропустить полицейских. «Что могла случиться в этом тихом приморском городке, что по дороге едут столько полицейских машин?» - подумала я тогда. Мне даже не могла прийти в голову мысль, что я стала косвенной виновницей кровавого убийства котообразного капитана, который так любезно распрощался со мной каких – то минут тридцать назад.
Я много не знала, когда я, осчастливленная бесплатно раздобытой рыбой, возвращалась на пароме домой, с радостным сердцем созерцая безбрежную гладь залива и думая о сердечности этих суровых на вид рыбаков, и об их милом и щедром капитане, любезно предложившем мне целый ящик креветок.
Как я могла тогда предположить, что подняв трудовой вопрос в частной артели мистера Смизи, я ненароком нарушила жизнь мирных гастарбайтеров - рыбаков, невольно став зачинщицей их кровавого бунта, тем самым, превратив простых тружеников моря в жестоких пиратов.
Кто знает, задержись я на минут тридцать у этих «сердечных» людей, меня бы наверняка ждала бы там более жестокая участь, чем капитана. Мой ангел-хранитель на этот раз не дремал.
Глава пятьдесят девятая
Роковая встреча
Так в разъездах и приключениях проходила моя молодая жизнь, пока Грэг из последних своих сил пытался разгрызть гранит науки. Я же продолжила свои опасные разъезды. По-юношески наивная и беспечная, я, даже не могла предположить тогда, что встреча с одним человеком обернется для меня роковыми последствиями, навсегда перевернувшими мою жизнь.
Грэг уже оканчивал школу и готовился к выпускным тестам. Целый день бедняга сидел дома, в тридцатиградусную жару прикованный к учебникам и тетрадям.
Я, как могла, облегчала его страдания, играя роль группы поддержки, взяв все заботы по дому на себя. Я ездила в магазин, где закупала продукты, готовила еду, убиралась за неряшливым Грэгом – в общем, делала всю ту работу, которая только могла быть в доме.
Ответственный день близился. Нервное напряжение Грэга нарастало всё больше. Он смертельно боялся снова провалить предстоящие испытания. Грэг боялся снова оправдать свой статус неудачника, который так и не сумел окончить школу, что все эти годы висел на нём позорным клеймом. Раньше на это ему было наплевать, но теперь, когда он дал обязательство передо мной, мысль об очередном позорном провале особенно терзала его.
Чтобы как-то поддержать Грэга в его самый ответственный день, я решила тайком пригласить на экзамены его матушку, и, потому за неделю до испытаний самостоятельно отправилась на побережье Клин Воте в уже известный нам домик у моря. Не знаю, хороша ли была моя идея, или нет, но для того, чтобы снять нервное ожидание, что передалось мне от Грэга, мне нужно было просто поговорить о Грэге с кем-нибудь по душам, а ближе, чем матушка, у Грэга никого не было.
Грэг ещё спал, когда я поднялась с постели. Его бледное, измученное науками лицо выдавало жестокое напряжение умственных сил, которое ему приходилось переносить во время подготовки к экзаменам. Он так и заснул, положив голову на раскрытый учебник, вместо подушки.
Я аккуратно вынула из-под него книгу и, поцеловав в его колючую небритую щеку, потеплее накрыла его одеялом – в этот предрассветный час было ещё довольно свежо. Затем я написала записку, что отправилась в магазин за провизией на неделю, и не медля ни секунды, вышла из дому.
Я отъехала рано утром, когда солнце ещё не показалось из-за деревьев. В это время было ещё прохладно, и, потому, ехать было довольно легко. Миновав уже знакомые мне места, я выехала к границе поселка. Дальше от поселка дорога расходилась на два направления: одно шоссе вело прямо к заливу Дэйн, врезавшегося в береговую линию города, обогнув побережье которого можно было добраться до Клин Воте – этот путь показался мне слишком утомительным, другая дорога, ведущая вглубь побережья, непосредственно соединяла посёлок с побережьем «Клин Воте» – на указателе так и стояло Клин Воте 45 км. Имелась там и ещё небольшая буковка «L» -она стояла впереди названия Клин Воте, но я не обратила на неё никакого внимания.
Правда, было ещё одно обстоятельство, которое должно было насторожить меня - я никогда не ездила этим путем, и, потом, я была совершенно одна, но, будучи молодой и безрассудной, я нисколько не смутилась.
«Главное достичь побережья», - подумала я тогда,- «При скорости моего самоката примерно сорок километров в час, я доеду до побережья не более чем через полтора часа, где уже, наверняка, разыщу домик его матери. Тем более у меня был её адрес. В крайнем случае, я могу спросить кого-нибудь». Нечего было и говорить, что я выбрала второй путь –«короткий»..
Так начался мой печальный анабасис*, в результате которого, из-за своей самоуверенности, я чуть было навсегда не заблудилась в дебрях полуострова Флориды и едва смогла найти дорогу домой.
Сначала поездка показалась мне приятным путешествием. В этот ранний час на шоссе почти никого не было. Встречный ветерок весело обдувал мне лицо. В взопревшем от ночного ливня воздухе носились дивные ароматы цветов весенней Флориды. Вдоль дороги проносились небольшие домишки фермеров. В общем, день начинался как нельзя лучше.
Я решила следовать указателям, расставленным вдоль шоссе. С каждым километром местность становилось всё более дикой и безлюдной. Мрачной вереницей потянулись бескрайние болота и непроходимые леса, но указатели с неизбежной уверенностью извещали, что до Клин Воте оставалось все меньше и меньше километров. Однако моя уверенность, пошатнулась, когда я увидела, что стрелка указателя показывает в сторону лесных дебрей, куда вела небольшая сельская дорога, разбитая бесчисленными копытами и усыпанная коровьими лепёшками. Как непохожа она была на дорогу, ведущую к фешенебельному курортному побережью! Однако, указатель гласил, что до Клин Воте оставалось каких-нибудь три километра. Памятуя изречение, что «в рай путь тернист», я, недолго раздумывая, свернула с шоссе. Дорога была грязной и разбитой, словно по ней до этого прогнали целые стада коров.
Мой «самокат» поминутно увязал в глубокой грязи, оставленной вчерашним ливнем, но в предвкушении светлого лазурного пляжа с золотистым песочком, я уговаривала себя потерпеть ещё немного.
Наконец, я выехала из леса на открытое пространство. Указатель гласил, что это и есть Клин Воте, однако никакого пляжа «с золотым песочком» тут не было и в помине. Только в вдалеке виднелось какое-то большое заболоченное озеро, кишащее аллигаторами. Несколько убогих домишек, испуганно сбившихся в кучу, толпились возле самой кромки озера. В общем, места были здесь невесёлыми.
Я стояла и тупо созерцала печальное урочище в тщетной попытке разглядеть вдалеке лазурное побережье Мексиканского залива. Тут я услышала позади себя мычание коров. Я оглянулась.
Целое стадо буренок, заполонивших собой узкую дорогу, двигалось прямо мне навстречу. Не зная, куда мне деваться со своим мотороллером, я отпрянула в сторону, чтобы не быть зажатой этой лавиной животных.
Стадо сопровождал тощий и суровый старик в засаленной клетчатой рубахе, по-видимому, пастух стада. Сзади него с небольшим прутиком бегала девочка – подросток, лет пятнадцати, то с одной, то с другой стороны подгонявшая запоздалых коров. Позади всей процессии тянулась допотопная телега, с цельными деревянными колесами, запряженная двумя волами и до отказа забитая клетками с курами. Волами правила толстая женщина в платке, неустанно подстёгивающая ленивых животных. Эти люди производили довольно странное впечатление, словно сошли с картинки о первых поселенцах Запада.
Вы, наверное, подумаете, чему тут удивляться, просто фермеры перегоняют своё стадо. Если бы действие происходило в веке девятнадцатом, то, пожалуй, и нечему. Но в двадцать первом веке посреди цивилизации встретить на дороге людей, едущих на тяжелых, гужевых воловьих повозках, это уже, по-крайней мере, необычное зрелище.
-Извините, мистер, - робко завела я разговор с пастухом, увлекаемая движущимся стадом коров, - не подскажете, как доехать до Клин Воте?
Суровый старик презрительно оглядел меня с ног до головы – видно, ему не понравились мои коротковатые леггенсы, и, ничего не ответив, продолжил свою нудную работу. Мне показалось это невежливым, но, решив, что он не расслышал мой вопрос повторила:
-Мне нужна ваша помощь, мистер. Не подскажете, как лучше доехать до Клин Воте?
-Это и есть Клин Воте, - неохотно буркнул старик, указав на озеро, из которого торчали морды аллигаторов разных размеров.
-Не может быть, - возразила я. – Мне нужно побережье Клин Воте.
-А, по-вашему, это не побережье, - огрызнулся старик. – Это и есть побережье озера Клин Воте.
Мне, вдруг, стало мучительно ясно значение той самой буковки «L», которой я так легкомысленно пренебрегла в начале пути. Эта латинская «L» соответствовала первой букве в названии «Lake», что значит «озеро». Как могла я предположить, что какой-то идиот мог дать этому грязному полуболоту, кишащее аллигаторами, громкое название Клин Воте. Наверное, в этом краю люди тоже обладают чувством иронии. Впрочем, удивляться не приходилось, раз на свете существуют два Петербурга, разительно не похожих друг на друга по климату, почему бы ни существовать и двум Клин Воте.
Мне нужно было поскорей выбираться из этого болота, но стадо старика перегородило всю дорогу, так, что поневоле мне пришлось следовать вместе с ними до самого посёлка. Тощие, как и сам старик, коровы понуро плелись навстречу своей судьбе, подгоняемые ретивой молоденькой пастушкой и пару волами, тащившими телегу. Подгоняемая этим тощим, неряшливым стадом, я с удивлением смотрела на этих людей, гадая кто же эти несчастные, которые до сих пор ездят на волах. Вдруг, догадка осенила меня, и, не раздумывая, я выпалила:
-?
-Амманит, - удивленно отозвался старик. Похоже, моя персона заинтересовала его.
- Скажите, вы случайно не знакомы с преподобным Бинкерсом? – Старик в удивлении выпучил на меня глаза, точь-в-точь как у своих буренок, совершенно забыв о стаде.
-Да, это наш пастор. Каждое воскресенье мы ездим к нему на службу.
-Мой муж тоже амманит, - поспешила успокоить я старика. – Скажите, разве вы не узнаете меня?
-Постойте, постойте, ваше лицо кажется мне знакомым, - засуетился старик, доставая из засаленного кармана что-то наподобие пенсне. Чтобы он мог получше разглядеть меня, я сняла свои солнцезащитные очки.
-Господь-Мария, да вы и есть та самая…
-Блудница Вавилонская, кажется, так назвал меня ваш преподобный Бинкерс, то есть его невестка, - обрадовавшись, подтвердила я.
-Марта! Луиза! – завопил старик. - Сюда! Скорее! Смотрите, кого Господь послал нам на пути. Это же невестка нашего пастора!
Подбежавшие женщины с не меньшим удивлением глазели на меня, со страхом разглядывая мой наряд. Даже обескураженные коровы столпились в единую кучу и тупо уставились в мою сторону, словно требуя ответа. «Быдло», - мелькнуло у меня в мозгу.
Я растерялась и не знала как себя вести. Но старик-сектант не казался агрессивным, он был скорее удивлён моим присутствием в такой глуши. Придав своему скрипучему голосу, как можно более ласковое выражение, он с притворной любовью вкрадчиво спросил:
-Так куда же направляется, наша возлюбленная сестра?
-На побережье Клин Воте, к вашему пастору, возлюбленный брат мой, - ответила я, приняв условия игры, хотя «брат» как раз годился мне в дедушки. Наш разговор стал напоминать беседу двух умалишённых в сумасшедшем доме. – Не подскажет ли брат мой, как быстрее доехать до ближайшего побережья, ибо заблудшая овца, выбившись из сил, потеряла дорогу домой.
-Это очень просто, сестра, по этой дороге вы вернетесь на шоссе, и, повернув направо все время следуете по шоссе, затем свернёте налево на 61 шоссе и следуйте далее до ближайшего указателя пляжа.
-Спасибо, мой добрый брат. А позвольте узнать, где у вас можно раздобыть немного бензину, ибо топливо для моей колесницы уже на исходе?
-Сожалею, сестра, но во всей нашей округе нет ни одной бензоколонки, потому, как нам, амманитам, запрещено пользоваться транспортными средствами, за исключением велосипедов.
«Вот идиоты, прости Господи! Готовы ездить на коровах, лишь бы отвергать технический прогресс. Подумать только, всё это ради веры». - Однако, мне было не до смеха. – «Что же мне делать?», а старик продолжал:
-Но если вы хотите передохнуть с дороги, то милости просим посетить нашу общину.
Несмотря на мою непринужденную беседу с амманитами, я боялась этих сектантов, как бояться всех неадекватных людей, от которых никогда не знаешь чего ожидать, и потому ответила вежливым отказом.
Когда наша процессия уже достигла открытого пространства, где мы могли свободно разминуться, я решилась задать старику ещё один вопрос:
-Скажите, а куда вы гоните всех этих коров.
-На крокодилью ферму Святого Августина.
-Видать, ваш Святой Августин* большой покровитель аллигаторов раз их тут развелось такая прорва.
-Да, и не говорите. Скоро во Флориде будут процветать одни аллигаторы. Каждый месяц эти твари съедают целые стада коров, свиней, и кур, вот мы и поставляем для них свежую партию провизии.
-Но это же чудовищно! – воскликнула я, - использовать домашний скот в качестве корма для аллигаторов, в то время, когда столько бедняков голодает по всей Флориде.
-Ваша правдаё сестра моя, но я скорее скормлю это стадо аллигаторам, чем сдавать мясо по тем ценам, что предлагает нам государство. Это сущий грабёж.
-Так зачем вы, вообще, гоните скот?
-Все равно это стадо обречено, государство урезало фермерские дотации, а град выбил кукурузу, мне нечем кормить животных, если их не пустить сейчас под нож, то они передохнут сами собой. Вот так-то, сестра. А так, будут хоть какие-то деньги, - едва не плача ответил старик. Ему было жалко своего стада. - Гей, гей, а ну, пошла, дохлятина окаянная, - старик замахнулся хлыстом на отставшую корову и вскоре исчез из вида, скрывшись за поворотом дороги.
Расстроенная чужим несчастьем, я, задумавшись, поплелась по мокрой дороге, волоча за собой тяжелый мопед. Грустные мысли не отпускали меня:
«Неужели и здесь простому человеку живется так же туго, как и в России, будь он хоть простой рыбак, работающий в частной артели или же честный амманитский фермер, выращивающих своих коров. Неужели и здесь, в солнечно-радостной и беззаботной Флориде, где никогда не бывает зимы, не всем живется хорошо. Прав был, кто сказал, что весь мир одинаков. Повсюду существуют бедные, едва сводящие концы с концами, и праздно живущие богачи, обогащающиеся за их счёт. И так будет всегда независимо от времени и пространства существования человеческого общества».
Погруженная в филосовские раздумья о несправедливости этого несовершенного мира, я и не заметила, как добралась до конца дороги. «Куда же дальше?» За своими мыслями я совершенно забыла, о чем говорил мне старик. «Куда сворачивать, направо или налево? Где искать это злосчастное 61 шоссе? Было только логически ясно, что между пятьдесят девятым и шестидесятым».
Недолго думая, я свернула налево, решив, наконец, вернуться домой, и потом, когда я проезжала эти места я видела какие –то повороты. Должно быть, это и есть 61 шоссе, ведущее к побережью. «Если я достигну побережья, то наверняка смогу сориентироваться и найти дорогу домой».
Я снова пустилась по шоссе в обратный путь, но, не проехав и трех километров, мой мопед заглох прямо посреди диких болот. Это была катастрофа! Старый сектант был прав, во всей округе не было ни одной бензоколонки! А день уже наступал с неотвратимой уверенностью и обещал быть очень жарким. Солнце палило немилосердно, обжигая кожу.
Было около одиннадцати часов утра, а столбик термометра подтягивался к тридцати градусам. Прибавьте к этому высокую влажность, вызванную ядовитыми испарениями бескрайних болот и озер, духоту, осаждавших после дождя насекомых, высокие каблучки моих отнюдь не походных туфель, тех самых, что приобрёл Грэг за пять тысяч (я никогда не расставалась с ними), отсутствие воды и, наконец, тяжёлый мопед, который мне пришлось волочить за собой – и вы поймёте, какие страдания мне пришлось перенести во время моего слишком долгого пути домой. Что мне оставалось делать? Только идти вперёд.
Вот уже два часа я тащилась по раскалённому от солнца шоссе, волоча тяжеленный мопед и проклиная всё на свете. Жажда нестерпимо мучила меня. В горле пересохло. От жары перед глазами то вспыхивали, то исчезали огненные шары. К счастью, на мне была широкая вязанная из ириса панама, которую ещё давно связала для меня моя матушка, она здорово выручала меня, иначе бы я потеряла сознание от солнечного удара. От влажной духоты, я чувствовала, как моя одежда намокла от пота и прилипала к телу, а пот крупными каплями стекал под грудями. Назойливые насекомые осаждали мое вспотевшее лицо, так, что мне приходилось постоянно отмахиваться от налипавших на кожу слепней.
Я голосовала пролетавшим мимо автомашинам, но всё было тщетно. Редкие машины пролетали мимо меня на полной скорости.
Наконец, я потеряла надежду на помощь и плелась по шоссе в полном отчаянии. Мой ноги окаменели и не слушались меня. От неудобной обуви я стерла ступни в кровь, и кровавые капли падали на асфальт. Но я все продолжала идти, вслушиваясь в мерный стук каблуков, отмерявших каждый мой мучительный шаг, превращавшийся в пытку, зная, если я сейчас остановлюсь, то от бессилья рухну на землю и уже не встану.
Места были безлюдными. По обеим сторонам шоссе простирались бесконечные болота, перемежавшиеся с небольшими озерцами. Негде было, даже сесть и передохнуть – узкая кромка шоссе обрывалась в болото. Я шла, смотря себе под ноги, мне казалось, что мокроватый и теплый асфальт кишит отвратительными мелкими тварями – крайдами*, как называла их я, которые так и норовят цапнуть за оголённые пальцы, торчащие из мысика открытых туфель. Крайдами я называла всех мелких тварей, что водились в болоте – рептилий, земноводных и пиявок, которые могли причинить вред человеку, заползая в самые неожиданные места. Мне казалось, что я давлю колесом этих влажных и скользких тварей, и они, в отместку, вот – вот вцепятся мне в голые пальцы. Впрочем, нет, никаких злобных крайдов тут не было, по теплому асфальту лишь изредка проскакивали безобидные лягушки. От душной жары и болотных испарений у меня начались галлюцинации.
Вскоре дорога начала подниматься, и, наконец, достигла лесистой части. Могучие сосны и дубы, увешенные испанским мхом, представляли собой завораживающее зрелище неукротимой мощи природы. Хотя не единого ветерка не проникало сюда, дышать здесь было гораздо легче. Душистые деревья щедро выделяли живительный кислород, а их кроны давали надежную тень от испепеляющего солнца Флориды. И ещё один запах вселял меня надежду – это был запах моря. Да, да, тот самый йодисто-солоноватый запах морского прибоя, который не спутаешь ни с одним другим ароматом. Теперь я различала его явственнее, чем когда – либо. Для меня он был слаще самого изысканного аромата духов. Это был запах надежды снова найти дорогу назад, в мой маленький домик на болотах Маша.
Тут я увидела, что от шоссе отходит какая-то дорога, ведущая в дебри леса. По-видимому, эта дорога вела на пляж, но никаких указателей здесь не было. Стояла только табличка с каким-то названием. Хотя эта дорога выглядела гораздо надёжнее той, что завела меня в дебри болотного озера Клин Воте – по крайней мере, она была накатана асфальтом, однако, после всех плутаний по болотам,и она не внушала мне доверие. Я не решилась испытать судьбу ещё раз и свернуть с основного шоссе.
Я решила поступить по-другому. «Раз дорога ведёт к пляжу», - подумала я, - «то, наверняка, рано или поздно, кто-нибудь, поворачивая сюда, обязательно сбавит скорость, и тогда я уж точно смогу остановить машину, чтобы вымолить водителя слить хоть немного бензина для моего несчастного мотороллера». В крайнем случае, я могла бы заплатить за беспокойства – у меня ещё оставалось с собой немного денег. И потом, подъезжая к развилке, я уже заметила несколько автомобилей, свернувших на эту дорогу, так что в правильности моего плана сомневаться не приходилось.
Для надёжности я установила свой мотороллер посредине дороги, чтобы меня было хорошо заметно, и, присев на него, стала ждать первую попавшуюся машину. Ждать пришлось совсем недолго. Через каких то три минуты, я услышала шум подъезжающей машины.
Роскошный представительский Порш ярко алого цвета сворачивал в мою сторону. Я несколько оторопела. Уж чего – чего, а увидеть в этой глуши такую роскошную спортивную машину было для меня полной неожиданностью. Однако, выбирать не приходилось, я подняла руку, чтобы проголосовать. Моя выходка с перекрыванием дороги возымела действие. Водитель тоже заметил меня и начал тормозить. Уже заготовив дежурную фразу «Простите, мистер, как проехать до города?», я обратилась к сидящему в Порше водителю, но тут же застыла от изумления, заготовленная фраза захлебнулась у меня в горле, не успев слететь с губ: передо мной сидел… мой муж Грэг.
В какой-то момент мне показалось, что от этой жары я начинаю сходить с ума. Как мог оказаться Грэг, здесь, в нескольких десятках километрах от Маша, на этой дороге, за рулем роскошного авто, когда я оставила его дома? Нет, это казалось слишком маловероятным, чтобы быть правдой. Может, у меня снова начинается тропическая лихорадка? Я с силой зажмурила глаза, а потом резко открыла их. Передо мной сидел всё тот же человек, но теперь я точно видела, что это был не Грэг, точнее, этот человек лишь в общих чертах напоминал мне Грэга, но всё-таки это был не он. Незнакомец с удивлением таращил на меня глаза, точь – в - точь, как мой Грэг, когда он впервые увидел меня в аэропорту. Во всяком случае, выражение лица у него было тоже, как и у Грэга. Несколько минут мы с изумлением изучали друг друга.
Нет, как я могла подумать, что это мой милый Грэг. Как я могла принять этого расфуфыренного городского хлыща за моего маленького скромного Грэга. Этот господин, как –то сразу показался мне неприятным. Всем своим видом он напоминал кого-то татарского мурзу. В его лице явно проскальзывали тонкие монголоидные черты, которые лишь подчеркивали тонкость его вполне европейского лица. Его темные выхватывающие глаза, по-татарски немного раскосые, оценивающе разглядывали меня с ног до головы. Его жиденькая бородка, противным образом сочлененная с ниточкоподобными усиками, была выстрижена по моде. Тоненькой черной стрункой из двух рядов волосёнок она спускалась вдоль линии подбородка, и, поднимаясь вверх до самой нижней губы, разделяла подбородок на две половинки, что придавало ему особое сходство с татарином. Прическа его отличалась не меньшей оригинальностью. В его коротких волосах, как и у Грэга, росших густой короткой щетиной, вдоль висков были выбриты узенькие дорожки, которые красиво драпировали торчащие с боков непослушные уши.
Несмотря на то, что незнакомец был одет, как настоящий франт, всё нем все было вызывающе противным и презрительным к окружающему миру: и эти дорогие бриллиантовые часы «Ролекс», блестевшие во всю руку, и пальцы, унизанные тяжёлыми изумрудными перстнями, здоровенный алмазный крест, небрежно спускавшийся на расстегнутый от жары белый жакет, даже эта жвачка, которую он, не переставая, жевал, демонстрируя свое ложное спокойствие – всё в нем напоминало сутенёра. Нет, несмотря на какое-то неуловимое сходство в типах лиц, при внимательном рассмотрении он ничем не напоминал моего Грегги.
Мне больше не было желания заговаривать с этим человеком, но незнакомец сам обратился ко мне, многозначительно кивнув мне головой. Отступать было поздно, и спросила:
-Простите, мистер, как доехать до Клин Воте? – этот Клин Воте, уже сыгравший сегодня со мной злую шутку, так прочно засел у меня на языке, что теперь вылетел из меня сам собой. «Господи, зачем я спросила про Клин Воте, когда мне нудно было в Маш?»
В первую секунду, мне показалось, что незнакомец не понял моего вопроса. Он продолжал всё с тем же удивлением изучающе смотреть на меня, жуя свою жвачку. «Может, я что-нибудь не то сказала?» - подумалось мне. Я чувствовала себя полной идиоткой. Но незнакомец , не спуская с меня взгляда, как-то растерянно поднял левую руку и указал вправо, от дороги. Маш находился в левой стороне - это означало, что я шла правильно. Я поблагодарила незнакомца, коротеньким «Fanks» и поспешила поскорее отвязаться от этого неприятного типа, оттащив свой мопед в сторону.
Не спуская с меня испепеляющего взгляда, своих черных блестящих глаз, он медленно проехал мимо меня, едва не свернув себе шею, а затем, прибавил скорости и скрылся в лесных дебрях. Оставшись одна, я осталась поджидать другую машину. Я не решилась спросить этого неприятного человека о бензине.
Неожиданно тишину леса разорвал звук пушечного выстрела, и в небо взметнулись разноцветные брызги салюта. Где-то далеко ударили зажигательные ритмы музыки. Где-то там беззаботно веселились, пока я, измученная жаждой и голодом, стояла здесь, едва держась на ногах.
«Неужели, у кого –то была вечеринка? Раз так, значит, там должны быть люди», - резонно рассудила я. Собрав последние силы, я пошла на звуки музыки.
Не прошло и десяти минут, как душный лес отступился, и показалась бирюзовая кромка побережья. Я вышла к пляжу! Морской бриз пахнул мне в лицо, освежив пылавшую кожу. Как здесь было хорошо! Я бросила ненавистный мопед и развалилась на тёплом песке, раскинув усталые руки. Короткий отдых возвратил мои силы, но всё равно смертельно хотелось пить. Сейчас я бы всё отдала за простой глоток воды.
Я попала на настоящую пляжную вечеринку. Пляж был полон народа. Было впечатление, что здесь собралась вся золотая молодежь города. Веселье было в самом разгаре. Слоганом «HAVE FUN»*, казалось, был пропитан даже воздух.
Джазовый оркестр неистово играл зажигательные ритмы латино, перемежавшиеся с грохотом современной музыки, которая всей своей мощью давила на уши, заглушая оркестр. Танцующая молодежь двигалась в едином порыве зажигательной латиноамериканской мелодии. Это была настоящая эйфория! Свобода и раскованность царили во всем. Здесь не было никаких приличий и условностей. На этой частной вечеринке все были свои, и каждый стремился выразить себя по-своему, чтобы выделиться среди компании друзей. Специально нанятые танцовщицы стриптиза, обнажившись по пояс, в экстазе обливали упругие груди шампанским, соблазнительно массируя выпяченные соски. Но какое дело мне было до всех этих клоунов, когда в стороне я увидела шведский стол, буквально заваленный разнообразными закусками и напитками. Гости то и дело подходили к столу, чтобы взять понравившееся блюдо. Проворные официанты суетились меду гостями, подавая напитки.
Чего мне стоило подойти к столу и тоже взять еду? Правда, я не была в числе приглашённых. И, потом, брать еду с чужой вечеринки было бы просто неприлично с моей стороны, но, клянусь, мне сейчас было не до приличий. За весь день у меня во рту не было, даже крошки. Но, даже если бы недельный голод мучил меня сейчас, то я не унизилась до того, чтобы красть еду. Мне смертельно хотелось пить. Жажда была для меня непереносимой мукой.
Впрочем, то, что стояло на столе меня не интересовало. Мое внимание привлёк только небольшой кувшин, до краев наполненный студеным апельсиновым соком. Прохладные капли конденсата стекали по холодным стенкам хрустального сосуда, соблазняя мой пересохший рот.
Незаметно прокравшись к столу, я выхватила холодный сосуд и с наслаждением стала втягивать обжигающий кисловатый сок. Первые глотки только распалили мою жажду, побуждая пить ещё и ещё, тонкие холодные струйки полились по подбородку и холодным прикосновением обожгли пылавшую от солнца кожу. Я пила и пила, как корова, пока, пока стук ледяных кубиков не возвестило о том, что сосуд был пуст. Собрав душистые кубики в горсть, я стала обтирать ими соленую от пота кожу, с приятной болью ощущая прикосновения льда к горячему телу. Талая вода сбегала по обожженной солнцем коже и тут же испарялась, принося долгожданное облегчение. О, какое это было блаженство!
Утолив жажду, я как будто заново пришла в себя. Звуки и краски проявились в новой четкости. Вокруг всё снова прояснилось, будто кто-то включил свет.
Тут, к своему ужасу, я увидела, что на меня смотрят глаза…того самого незнакомца, которого я только что встретила на дороге. Он сидел за столом, как раз напротив меня, вольготно развалившись в широком кресле, и всё это время внимательно наблюдал за моими действиями.
Двое дюжих парней, по-видимому, охранников, призванных следить за порядком на вечеринке, уже бежали ко мне, чтобы вывести непрошенную гостью, но незнакомец сделал едва заметный жест рукой, чтобы те оставили меня. Я сразу поняла, что эта частная вечеринка принадлежала ему, и он здесь распоряжался всем.
На коленях у незнакомца сидела молоденькая и стройная мулатка. Эта черная кошечка нежно ласкалась к нему, прижимаясь всем телом к «хозяину», страстно облизывая его щеки и уши своим гибким лиловым язычком, шепча что-то на ухо, при этом, всё время, норовя заползти своими острыми намоникюренными коготками в ширинке его штанов. Но он, будто не замечал свою назойливую спутницу, потому, что всё внимание его было обращено на меня.
Тут, она окончательно достала моего незнакомца (по-видимому, острые коготки кошечки задели его за живое), и он грубо столкнул её со своих коленей, да, так, что та едва не полетела на песок.
-Отвали от меня, Синтия! - прикрикнул на неё незнакомец, совсем, как мой Грэг, когда он сердился. Та надула свои и так пухлые губки, демонстрируя обиду, как это обычно делают шлюшки, но тут же, заметив меня, злобно прошипела какое-то оскорбление в мой адрес и с презрением уставилась на меня. Но незнакомец был настроен ко мне иначе. Его улыбающиеся, самодовольные глаза загорелись похотливым блеском, и стали оценивающими, как будто он раздевал меня глазами.
Я поняла – следующей претенденткой на его колени буду я. Больше сомнений не было - это сутенёр. От испуга у меня все перевернуло внутри. Хотелось бежать прочь, но ватные от жары ноги больше не слушались. Но, что – то ещё мешало мне сделать это. Конечно, еда. Такой желанный запах пищи щекотал мои ноздри. Теперь, когда еда была совсем рядом, я почувствовала, как от голода меня начинало тошнить.
Передо мной лежал целый поднос с пирожными. Не помню, как, но пара эклеров тут же оказалась у меня во рту, я лихорадочно пыталась прожевать их, чтобы побыстрее затолкать их в глотку. Нежнейший вкус тающего во рту шоколада казался мне неземным наслаждением. Моя рука автоматически потянулась за третьим, но незнакомец перехватил её. Я увидела, как на его губах появилась снисходительная усмешка, даже Синтия смеялась раскидистым, совсем не женским басом.
- Ты, кто, блондиночка? – спросил он, уставившись на меня сальными насмешливыми глазами. Вместо ответа я изо всех сил вцепилась зубами в руку незнакомца. От боли и неожиданности он пронзительно взвизгнул и тут же отпустил мою руку. Не помня себя, я бросилась прочь сквозь толпу приглашенных, роившихся возле стола.
-Вот, чокнутая! – захохотала Синтия, но незнакомец так больно пнул её локтём, что та вскрикнула от боли и сразу же заткнулась.
- Поймать! - бросил он охранникам, указывая на удалявшееся белое пятно моей вязаной панамы.
Два дюжих амбала кинулись мне наперерез, пытаясь перекрыть мне путь к отступлению. Увернувшись от них, я кинулась на сцену, чуть не сбив с ног танцующую стриптизершу да так, что она едва не поперхнулась собственным шампанским, которое лила себе на грудь. Послышался звон разбивающихся бокалов – пробегая мимо со всех ног, я задела пару хрустальных фонтанчиков с шампанским, сделанных из бокалов, по которым, на потеху гостям, лилось игристое вино, наполняя бокалы по очереди. Хрупкие строения рухнули, как небоскребы-близнецы Торгового Центра во время теракта одиннадцатого сентября.
Но от ужаса я больше ничего не замечала вокруг, я бежала и бежала, как испуганный зверёк, отчаянно спасавший свою жизнь.
Ничего не подозревающая толпа танцующих, продолжала двигаться в едином ритме музыки, отбивая зажигательный такт. Когда я влетела в неё, я сразу же произвела эффект снаряда. Сбив несколько танцоров, мне удалось вырваться из этой груды людей и броситься вперёд. Мои преследователи отстали. Неповоротливые громилы своей массой увязли в толпе танцующих.
«Но, куда я бегу?» - пронеслось у меня в голове. - «Ведь они всё равно поймают меня». Впереди было только голубое море. «Уж лучше утопиться, чем достаться этому хлыщу! Прощай, мой милый Грэг, больше нам никогда не увидеть друг друга!» Я бросилась в воду и поплыла в открытое море.
Я неважный пловец. Проплыв несколько метров, я тут же выбилась из сил, но мне отчаянно хотелось жить. Просто жить. И я начала отчаянно бороться за свою жизнь, цепляясь за волны руками. Я гребла и гребла к берегу, пока мои ноги не уткнулись в твердый песок дна. Кое-как выбравшись на берег, я огляделась.
Никакой погони больше не было. Проклятая вечеринка осталась далеко в стороне. Моей любимой вязаной панамы тоже не было, я потеряла её в море. Впрочем, меня это теперь меньше всего беспокоило. Главное – я осталась жива. Но, что я вижу! Совеем рядом, на песке лежал мой мопед, он остался лежать там же, где я бросила его, всеми забытый и никем нетронутый. Сняв разбухшие от морской воды туфли, которые словно бритвы врезались в распухшие ноги, я схватила тяжелый мопед, и бросилась наутёк с негостеприимного берега.
Я так и никогда не узнала, что в ту секунду, когда я прыгнула в воду на милость волн, вся орава подвыпивших гостей вечеринки с гиконьем и восторженным визгом тоже устремилась к морю, чтобы искупаться прямо в вечерних нарядах. Зная эксцентричный характер своего богатого дружка, который и организовал всю эту вечеринку, они приняли меня за очередную девку-шутиху, своего рода заводилу, нанятую «хозяином», чтобы развлечь гостей. Да, такой весёлой вечеринки, не знавали, даже в Майами!
Прохладная вода несколько остудила пьяный пыл купальщиков. Последние похмелье испарилось, когда купающиеся увидели, что по воде рыщут двое громил - охранников, мучительно всматриваясь в гребни неспокойных волн.
«Неужели, утонул. Коди Барио, сын окружного прокурора, утонул в день своего тридцатилетия!» - пронеслось в головах протрезвевших гуляк, но никто не посмел высказать эту мысль вслух. Все застыли от ужаса. Что же с ними будет? Отец никогда не простит смерть Кода, даже если они стали косвенными виновниками его гибели. Боже праведный, теперь всех их ждет тюрьма!
-Ну, что нашли её? – пронёсся над волнами скрипучий голос Коди.
Толпа облегчённо вздохнула.
-Нигде нет, - ответил один из охранников.
-Я обнаружил только это. - Второй охранник протянул Коди мою вязаную панаму. – Она была в воде.
-Черт бы вас побрал, идиоты, ищите лучше, она не могла далеко заплыть. Я чувствую, она где-то рядом. Всем вон из воды, живо!!! – заорал Коди.
Испуганные гости, как один выскочили из воды и со страхом уставились на Коди, не понимая, что же происходит. Охранники продолжали обшаривать воду и побережье, но всё было напрасно, ни меня, ни моего трупа обнаружено не было.
-Может, она смылась по побережью? - посмел предположить один из охранников – Если бы она утонула, то волна бы уже давно выбросила её труп на берег. Сегодня волнение довольно сильное.
-Заткнись! - раздраженно закричал на него Коди, - ищете по побережью…Стой! – вдруг, скомандовал, он. – Кажется, я знаю, где её искать. Я видел, что блондиночка приехала сюда на мопеде, значит, она должна забрать свой мопед со стоянки. На, стоянку, она там!
Охранники бросились к автостоянке. Там уже находились несколько мопедов, на которых подъехали гости. Охранники растерялись, впопыхах они забыли спросить на каком именно мопеде приехала «блондиночка», и теперь стояли, разинув рты, тупо созерцая ряд прикованных за поручни мопедов, не зная, что отрапортовать «хозяину». Наконец один из них, тот, что был постарше и, следовательно, поумней, предложил:
-Эй, Джимми, покарауль-ка пока тут, на случай если эта чёртова кукла появиться забрать свой мопед, а я пойду к боссу и выясню, на каком мопеде эта дура приехала сюда.
- О’KEY, Тони, замётано.
Но бежать Тони никуда не пришлось, через секунду на стоянку влетел сам босс, и, бегло осмотрев все мопеды, упавшим голосом произнес:
-Его здесь нет.
-Может быть, все-таки осмотреть побережье, - снова предложил Тони, - пока, не поздно. Она не могла далеко уйти. Я уж сумею выловить для босса эту белокурую стерву, где бы она ни была, на суше или в море.
-Не смей называть её стервой, болван, - завизжал Коди, - не то снова отправишься работать простым копом, патрулировать улицы..
-Простите сэр, я не хотел, это все мой язык, -по-рабски залепетал Тони, - я не…
-Хватит, заткнись. Лучше скажи, что нам делать?
-Джимми, спроси у сторожа, не выезжал отсюда кто-нибудь на мопеде.
-Нет, мистер Барио, не выезжал, никто не выезжал, - послышался хриплый бас испуганного негра-сторожа, прибежавшего на переполох.
-Точно? Ты в этом уверен, старик?
-Лопни мои глаза, никто даже не выходил с пляжа, иначе бы я увидел.
-Ну, что скажешь, Тони?
-Прежде всего, нужно вернуться на ту дорогу, которая ведёт на шоссе, и посмотреть следы мопедов. Если бы она проскочила на своем мопеде по этой дороге на трассу мимо нас, то сторож давно заметил бы её. Лес огорожен от пляжа высокой изгородью на многие километры, так что едва она могла перемахнуть через неё вместе со своим мопедом. Эта дорога единственная, что ведёт на пляж. Но с тех пор, как она бросилась в море, я не видел, чтобы кто-нибудь выезжал с пляжа – значит, она всё ещё на побережье. По следам её мопеда, мы обнаружим его обладательницу.
Доводы старого полицейского показались Коди убедительными, и все трое бросились на пляж. Бывший полицейский уставился на песок, низко нагнув голову, и принялся разыскивать нужный след, точь-в-точь, как собака ищейка, которая вынюхивает след.
-Ну, что там? - в нетерпении приставал к нему Коди. – Что-нибудь уже обнаружил?
Но песок был настолько затоптан следами гостей, заезжен колесами автомобилей и мопедов, что искать здесь что-либо не имело никакого смысла. Однако, хитрый ищейка догадался, что следы нужно искать не здесь. Вдруг, он заметил то, что искал. Поодаль виднелась полоса, оставленная следами колес. Бывший полицейский рассудил так: «Если её мотороллера не было на стоянке, а мотороллеры гостей не заезжали дальше стоянки у дороги, то, следовательно, это следы ЕЁ мотороллера».
Но, что-то странное было в этих следах. Можно было подумать, что мопед не ехал сам, а его волочили по песку. Да, да именно волочили, волочили медленно, а не ехали на нем. Это было заметно по глубокой борозде взрытого песка, разбитым очертаниям отпечатков колес. Вдоль следов колес тут и там попадались глубокие ямки, оставленные, по-видимому, высокими женскими каблуками. Так и есть, это её следы. Вот маленькие ножки затоптались на месте, образуя столпотворение глубоких ямок, а вот следы её лежащего мотороллера. Силуэты мопеда четко вырисовывались на песке. А ямки, шли в сторону накрытых столов, и пропадали в столпотворении человеческих следов. След из ямок больше не интересовал сыщика – было и так ясно, что она потом направилась их сторону. Гораздо больше его интересовал другой вопрос – куда же делся мопед, ведь не мог он испариться сам собой? Кто-то же забрал его отсюда. Воры? Что ж, вполне возможно. Девушка утонула, и, пользуясь переполохом, какие-нибудь бродяги потихоньку откатили мопед с пляжа. Но почему же тогда не видно обратных следов колес? Может быть, воры вынесли его на руках? И этого маловероятно. Ведь, судя по вдавлениям на песке, мопед был слишком тяжел, чтобы его можно было нести на руках. И, потом старик - сторож точно говорил, что никто не выезжал с пляжа на мопеде, во всяком случае, он наверняка бы заметил, что кто-то выезжает или выносит мопед с пляжа. Это был камень преткновения, об который разбивались все версии старого сыщика. Ответ нужно было искать на земле. Тони снова стал мучительно всматриваться в изрытый песок.
-Вот, оно! - вырвался у него восторженный крик.
Так и есть, на песке он заметил другие следы, которые разрешили мучившую его загадку. Это были следы босых женских ног, точнее крошечных ножек. Сомнений теперь не было - это были её следы, следы кусачей блондинки. Эти маленькие следки и забрали мопед, вот и полоса едва заметная полоса от колес и побежали с ним в море. Дальше след терялся, так как был смыт прибрежной волной.
-Блондиночка вернулась за своим мопедом. Вот её следы, – охранник указал на едва заметные следы бегущих детских ножек. - Она убежала со своим мопедом – значит, она жива.
-Но куда? – в нетерпении спросил его босс.
-Не знаю, следы ведут в море. По-видимому, она укатила по прибою. Влажный песок намного плотней – колесо идёт легче. Но в какую сторону, я не знаю – волна смыла след.
-Я знаю куда, - догадался Коди. – Вспомнил, когда я встретил её на дороге, она ещё спрашивала, как проехать в Клин Воте.
-Тогда за ней, теперь наша кусачая цыпочка далеко не уедет, мы настигнем её на машине.
Все трое бросились к машине и рванулись по прибою в сторону Клин Воте, пока я медленно брела в противоположную сторону, послушно влача за собой тяжеленный мопед.
Вот так, случайная оговорка спасла меня от лап бандитов. Только я об этом не знала. Не знала я и ещё одного, что тот самый человек с милым именем Коди, станет для меня моим злейшим врагом, который искалечит всю мою жизнь. Но разве дано нам знать своё будущее?
И на этот раз мой верный ангел-хранитель спас меня…Но что будет дальше?...
Глава шестидесятая
Грэг оканчивает школу
Я уныло брела по линии прибоя, таща за собой «самокат». Алое солнце погружалось в воды залива, отражаясь тысячами искр позолоченной закатом воды. О, как это было красиво! Но мне было сейчас не до любования морскими пейзажами. Все мои мысли были направлены на Грэга. Наверное, он сейчас сходит с ума, там, на болотах.
Тропические сумерки быстро переходят в ночь. Раз - и край огненного диска утонул в мрачных водах залива. Берег погружается в непроглядную темноту. Только где-то далеко из моря ещё виднеются солнечные лучи, но вот и они исчезают, поглощенные черной тучей. И в эту ночь будет ливень.
Боже милосердный, смилуйся над одиноко бредущей спутницей, что выбилась из сил, не дай морскому ветру разыграться, освети ей путь печальным сиянием луны, ведь до дома ещё с два десятка миль! Но её мольбы тщетны. Темно так, что нельзя разглядеть собственной руки, только сухие зарницы разрывают темноту ночи, да слышны рокочущие раскаты грома. В море поднимается шторм, и вода с яростным шипением ударяет об берег, пугая несчастную.
Тяжелый мопед едва катиться по глубокому песку, кажется, что он становится неподъемный. Что с ним делать? Бросить и идти налегке? Ну, уж нет. Я не имею на это права, ведь мопед этот непростой – это единственная память о его несчастном дедушке Баркли, что так трагически закончил жизнь на Палм-Бич. Грэг не простит мне этой потери. Карманный фонарик Грэга – единственный мой источник света, но и того хватает лишь, чтобы освещать путь под ногами.
Я иду, петляя из стороны в сторону, словно пьяная, вперёд и только вперёд. Но куда? Впереди не видно ничего, только темнота. От отчаяния я рухнула на песок вместе со своим мопедом, который больно ударил меня по ноге. Всё, больше не могу Поднявшийся внезапно, ветер задул с неистовым упорством, поднимая песок, который забивается мне в глаза, в рот, морские брызги долетают даже сюда. Это поднимается тропическая буря. В такую ночь лучше быть дома. Оказаться в такую погоду на пляже, одной, в полной темноте – смертный приговор.
Гигантская молния прокатывается по черному небу, расползаясь тысячами рукавов. Но, что это? Перед собой я вижу человеческие постройки, точнее множество человеческих построек. Да, это же Сент - Питерсберг! Я вижу знакомые места, очертания небоскребов – мы проезжали тут с Грэгом. Значит, всё это время я шла по городскому пляжу, не подозревая, что спасение находится в двух шагах от меня. Но почему нигде не видно его огней? Было ощущение, что дома стояли мертвые, сияя темными глазницами окон. Людей тоже нигде не было видно. Неужели, они все спят в такую ужасную ночь. Вполне возможно. Но и улицы поглощены во мрак, ни одного огонька не видно впереди. Суеверный страх пробежал у меня между лопаток. Однако, оставаться на пляже было нельзя, и я пошла в сторону города.
Ливень сплошной стеной накрыл город. Было ощущение, что с неба опрокинули огромное ведро воды, но и этого стихии показалось мало, пронизывающий ветер сбивает с ног, превращая мой каждый шаг в отчаянную борьбу. Несколько раз я упала, до крови сбив колени, но поднималась вновь и вновь. В лицо летел какой-то мусор, сорванная кровля и рекламные щиты с грохотом проносились мимо меня, норовя убить. Это был настоящий ураган!
Вдруг, впереди я увидела неоновые огни, наполнившие моё сердце радостью. Круглосуточный супермаркет работал! Это было как раз то, что мне нужно. Островок жизни посреди внезапно вымершего города. Спасаясь от бури, прямо со своим двухколёсным другом я вломилась в стеклянные двери.
- Куда прёшь?! - раздался раздраженный голос охранника, - тут и так тесно.
От волнения и растерянности я перезабыла все английские слова, и теперь усиленно жестикулируя, пыталась объяснить что-то.
Гигантская молния прокатывается по черному небу, расползаясь тысячами рукавов
-Глухонемая что ли?
В ответ я кивнула ему головой.
Действительно, оказалась, что я была тут не одна. Супермаркет просто кишел людьми, застигнутыми внезапной бурей. Несмотря на то, что молния, ударившая в подстанцию, обесточила весь город, супермаркет Вест Клэр работал, как ни в чём не бывало, благодаря наличию аварийного электропитания.
За окнами неистовствовала буря, а здесь было светло и уютно. По широким проспектам гипермаркета прохаживались люди, делая вид, что они совершают покупки.
Под люминесцирующими лампами были красиво разложены разнообразные овощи и фрукты со всего мира, разноцветные упаковки товаров, радуя глаз, пёстрой массой заполняли прилавки и витрины, в воздухе парил запах свежеиспечённого хлеба. Как здесь было хорошо! Нельзя сказать, что я зашла не по адресу. Мне как раз нужно было закупить продуктов на неделю и самое главное – бензин!
Через час буря стала понемногу проходить, и я смогла отправиться домой в Маш. Шторм прекратился так же внезапно, как и начался. Хотя ветер дул ещё довольно сильно, ливня больше не было, и я поспешила выехать по направлению к дому.
Несмотря на затишье, я знала, что оно может быть обманчивым, и ураган может ударить с новой силой в любой момент – вот почему я летела по шоссе на полной скорости, изо всех сил спеша домой.
Слышали ли вы, что такое «глаз» урагана? Расскажу. Ураган представляет собой некую вращающуюся воронку, с пустым центром посередине. Воронка эта напоминает собой пирожное «штрудель»*, от которого откусили его кончик и оставили сквозную пустоту посередине. Этот пустой центр и называется «глазом». Он может быть совсем небольшим или гигантским в небесных масштабах, но всегда коварным для человека. Воронка урагана устроена так, что самый сильный ветер вращается вблизи этого «глаза», а по мере удаления от центра урагана ветер слабеет. И вот самое удивительное, чем больше ураган набирает силу, тем меньше становится его воронка, и глаз уменьшается, словно сжимается, притягивая к себе силу ветров. Наоборот, если ураган ослабевает, то глаз расширяется, будто отпуская лихие ветры на свободу, и воронка, притягивающая их, расползаясь, исчезает. Я уже упомянула, что «глаз» этот очень коварен для человека, потому что в нем царит… абсолютное спокойствие.
Когда «глаз» проходит над местностью, внезапно наступает абсолютный штиль, который многие люди ошибочно принимают за окончание урагана и поэтому преждевременно покидают свои убежища. Сквозь этот глаз можно увидеть безоблачно-голубое небо со светящимся солнцем, если дело происходит днём, или безбрежное звездное небо – если ночью, но внезапно все это обрывается. Новый удар урагана, обрушивается на несчастных людей со всей своей мощью, с той лишь разницей, что ветер дует в другую сторону.
Но, даже не это в ураганах поражает меня больше всего. Если об образовании воронки над океаном, нам кое-что известно, то природа самого «глаза» малопонятна. Меня всегда интересовал другой вопрос? Какая сила заставляет могучие ветры притягиваться к «глазу» и вращать воронку? Как образуется этот центр притяжения? Неужели абсолютный штиль «глаза» обладает такой силой, чтобы закручивать ветра вокруг себя и вести ураган в его разрушительный поход? Как, вообще, возле абсолютного покоя может концентрироваться такие силы, не противореча друг другу? Неужели, и абсолютный покой может обладать силой? И зачем урагану нужна эта зона покоя? Для меня, не сведущей в законах физики, это остается загадкой.
«Глаз» урагана
Я оказалась права, не прошло и тридцати минут, как ветер снова разразился с неистовой силой, только теперь он дул мне в спину, будто подгоняя меня к дому. Ливень снова принялся сечь в лицо.
К счастью, я была совсем недалеко от Маша, и это придало мне сил в моём последнем рывке. Мимо пронеслись знакомые домишки фермеров, внезапно озаренные огненной вспышкой молнии, и я въехала на Счастливую линию, в тот самый момент, когда оглушительный выстрел грома, чуть было не контузил меня наповал. В этот момент другая вспышка вырвала из темноты дороги – бледную фигурку привидения – в нём я узнала моего Грэга...
Целый день Грэг провел в мучительном ожидании. Поначалу, моя поездка мало волновала его, он уже привык к тому, что я могла пропадать на целый день, слоняясь по магазинам. Он был уверен, что я скоро вернусь, но меня всё не было и не было. Как только, солнце стало клониться к закату, его беспокойство усилилось. Хуже того, по радио было объявлено штормовое предупреждение. Теперь Грэг не находил себе места. Он метался по комнате, словно зверь, запертый в клетке.
Ужасные мысли терзали его. Повсюду ему мерещился мой истерзанный обезглавленный и распотрошенный труп, то беспомощно лежащий у обочины дорог, то тонувший в жидком иле болот, то плавающий в море.
«Интересно, как она будет выглядеть мертвой?» - вдруг, подумалось Грэгу, но он больно схватил себя за голову, чтобы отогнать эту кощунственную мысль. – « Нет, нет, нельзя думать о плохом. Такие мысли притягивают несчастья. Главное не думать дурное. С ней всё хорошо. Просто она задержалась где-нибудь, и всё. Сейчас, я досчитаю до десяти, и она войдет в дверь». Но как он ни считал до десяти и, даже до ста, как не загадывал, никто не возвращался.
В отчаянии Грэг выбегал на улицу, и мучительно вглядывался в чащу деревьев, чтобы различить серебристый силуэт своего мопеда. Иногда Грэгу казалась, что он слышит тарахтение мопеда, но всякий раз это оказывалось проезжающей машиной. Он, даже звонил в полицию, но там ему ответили, что человек может считаться пропавшим, если он отсутствует более двух суток. Никакие доводы, мольбы и, даже угрозы Грэга, не могли заставить полицию немедленно броситься на поиски его пропавшей жены. Он звонил ещё и ещё, но «откат» был все тем же. В конце концов, Грэг разразился столпом матерных ругательств, но на том конце трубки, но слышались лишь отрывистые гудки…
Хотелось бросить все и мчаться на поиски, но один вопрос останавливал его и не давал сдвинуться с места: «А, что если она вернётся прямо сейчас?»
Стало совсем темно, и вглядываться в даль было совсем бесполезно. Как предсказывали синоптики, ветер начался усиливаться и вскоре перерос в настоящий ураган. Вой ветра тягучей болью отражался в душе Грэга, и перерождался в громкий стон, вырывавшийся из его груди. Ветки деревьев хлестали по его лицу, холодный ливень вымачивал его до нитки, ветер сбивал его с ног, но он был даже рад этим пыткам, которые отвлекали его от душевных страданий.
Смертоносные молнии ударяли прямо в землю, но Грэг больше не боялся их, каждый раз сотрясаясь от безумного смеха, он грозил кулаком небу. Грэг бросил вызов самим небесам, он боролся с Богом, как неистовый Иаков. Теперь ему было все равно убьет ли его молния или нет, ведь Бог забрал у него самое любимое –его Лили, и это придавала ему решимости в неравной схватке с Богом. В какой-то момент в нём не стало того гаденького чувства – страха смерти, которое заставляет людей подчиниться окружающему. Теперь он был своим собственным повелителем, и ему было весело от ощущения собственного бесстрашия и безнаказанности.
Вот и все, буря стихла, и Грэг, как будто опомнился от своего временного безумства. Ему стало страшно. А что если б молния и впрямь убила его, и он умер бы прямо здесь, на дороге? Что тогда? Он не мог представить своей смерти. В самом деле, как можно представить, состояние, когда тебя нет. Значит, смысл жизни заключается в том, чтобы жить ради самой жизни. Жизнь ради жизни – это единственная цель нашего существования, иной – просто нет. Теперь, когда Грэг смотрел на звёздное небо, эта истина становилась для него мучительно ясной. «Как, просто жить, чтобы жить, жить, жить, жить…»
Вдруг, все прекратилось, звездное небо поглотили жирные тучи, ураган обрушивается с новой силой, вой ветра сопровождается стоном могучих деревьев, слышан скрип ломающихся ветвей, где-то беспомощно хлопают незакрытые ставни. Но что это? Грэгу кажется, что он слышит треск мопеда. Нет, это воет ветер. Опять. Теперь уже точно. Внезапно разряд молнии ударяет рядом с Грэгом, будто над самым ухом разорвали снаряд. Он чувствует, что падает. «Господь всемогущий, это Лили», - вырывается из его груди, и он теряет сознание.
На его счастье, молния, прошедшая совсем рядом с Грэгом, даже не задела его, а лишь немного контузила. Она попала в небольшую финиковую пальму, росшую неподалеку, отчего деревце тут же загорелось. Возблагодари Господь того, кто посадил это чудное деревце у дороги!
Побледневший Грэг стоял посреди дороги, в одной майке и полотняных шортах – то, в чём он вышел из дома. Молния шокировала его, но ему удалось подняться, и через секунду он пришел в себя. Мы бросились друг к другу в объятия. Я плакала, мне было стыдно, но я никак не могла остановиться. Слезы текли сами собой.
-Лили, детка, сладкая моя, скажи, что случилось? Тебя кто-нибудь обидел?
Я отрицательно покачала головой. Слезы душили меня за горло.
-Нет, нет, Грэг, всё в порядке. Просто я заблудилась в этом проклятом болоте. Я не могла найти дорогу домой, и думала, что никогда больше не увижу тебя. Ураган застал меня прямо на пляже. - Молния пулей рассекла воздух, раздался удар грома, - А-а-а-й, снова начинается, Грэг, мне страшно!
-Скорее в дом, здесь нам нельзя оставаться.
Мы бросились к дому, и через минуту были под защитой родного крова, прикрытого нашим могучим громоотводом-дубом.
Вымокшая до нитки, я вся дрожала от холода. Колотящая дрожь волнами пробегала по моему телу, заставляя стучать, даже зубы. Кажется, у меня снова начиналась болотная лихорадка. Купание и прогулки под дождём не прошли для меня даром.
Грэг нежно попробовал мой лоб губами - так и есть температура. Он поспешно снял с меня мокрую одежду и переодел в сухое, и, принудив меня снова «лизнуть хины», уложил в постель, заботливо укутав тёплым овечьем одеялом.
Маленькое женское тельце содрогалось под одеялом. Меня знобило, но это не лихорадка трясла меня. Горькие рыдания разрывали мою грудь, заставляя вздрагивать всем телом.
-Грегги, миленький мой, родной мой, мальчик мой, я больше не могу. Мне тяжело здесь, в этом жарком болоте, очень тяжело. Жара здесь невыносима, она добьет меня. Я думала, что могу прижиться в тропиках, но это не так, я не живу, я только мучаюсь. Здесь все против меня – и эта жара, и эти москиты, и ураганы, и болото – сама природа здесь против меня. Кроме тебя, здесь всё чужое, я – чужая! Я – никто!– задыхаясь от рыданий, кричала я Грэгу по-русски, но тот не понимал меня и только, ласково приговаривая, всё время повторял:
-Всё хорошо детка, всё хорошо.
-Грэг, миленький, давай уедем отсюда. Махнём на всё рукой и уедем ко мне домой в Питер, там у меня есть всё - квартира, мама. Боже, как давно я не видела свою мать. Я начала забывать её лицо! Представляешь – я забыла лицо своей матери! Свалим отсюда – и всего делов. Порвались оно пропадом твое наследство, твоя яхта - я не хочу драться из-за неё, пусть эта проклятая лодка останется у твоей матушки, если она так хочет!
-Т-с-с-с, всё хорошо, детка все хорошо, не надо плакать, – утешал меня Грэг, прижимая меня к себе. Его шероховатые и теплые ладони нежно гладили меня по спине, и от этих прикосновений мне становилось спокойней. Через минуту я забылась крепким сном.
В его объятиях она сразу же стала каким-то маленьким и трогательным ребёнком, которого просто хотелось прижать к себе и пожалеть. Ее нежное женское тельце ещё содрогалось от горьких рыданий, но уже всё меньше и меньше, и, наконец, всхлипнув напоследок, она доверчиво прижалась к его груди и заснула. На её заплаканном личике появились капельки пота – первый признак выздоровления, и Грэг получше укутал её, чтобы она хорошенько пропотела под одеялом, хотя ему самому было невыносимо жарко.
Вновь обретя свою заблудшую овечку, Грэг был счастлив, как никогда в жизни. В его объятьях лежала прелестнейшая девушка, которую он любил более всего на свете. Любил страстно, до безумия, без остатка, и с каждым днём его любовь становилась все сильней. И она была его законной женой, только вдуматься в эти слова «законная жена» - это означало, что она всецело принадлежала ему, только ему одному, и никто по закону не смел посягать на его сокровище. Эта мысль заставляла его трепетать от нежности к собственной жене, наполняя его душу счастьем и смиренным упокоением.
Её белокурая головка склонилась на его грудь, и Грэг чувствует тёплое дыхание на своей коже. Спутавшиеся от пота волосы, ещё влажны и пахнут дождём, морским прибоем, коровьими лепешками, болотной сыростью – все это сливается в неповторимый аромат кожи. Маленькая ручка по детски обнимает его за грудь.
Пусть теперь ураган за окном бушует сколько ему вздумается в своей бестолковой ярости, пусть лупит ливень и трещат деревья – ему, Грэгу, плевать на все эти страхи, ведь теперь он лежит рядом с ней, в своём уютном домике, где по-домашнему стукают ходики, отсчитывая секунды их семейного счастья.
Взгляд Грэга упал на распятие. Лик Христа по-прежнему строг и неподвижен.
-Спасибо, Господи, - шепчут его губы.
Ему стало стыдно перед Ним за свой мятеж, и полусонным шёпотом Грэг добавил:
-Прости мою грешную душу, - и в ту же секунду, склонив ко мне голову, он заснул тихим и безмятежным сном.
В комнате воцаряется абсолютная тишина. Только ходики продолжают тикать, отсчитывая время. Тик-так-тик-так, так, так, так….
Наши уставшие ангелы-хранители, стирают пот со лба.
-Ух, и задали нам сегодня работенки, - говорит Грэгов, тот, что отвел молнию.
-И, не говори, - отвечает мой, тот, что отвел от меня «сутенёра».
Но вот утро снова вступает в свои права. Из туманной дымки, оставленной после дождя, поднимается мутное солнце. Петух, по-деловому, вылезает из своей коробки, чтобы приветствовать восходящее светило на остролистых пучках юкки. Но мой ангел хранитель прижимает палец ко рту, и шепчет петуху:
-Т- с-с-с, не мешай влюбленным спать.
Петух видит ангела, и удивлено заковав, убирается в своё ночное убежище.
Котёнок Лаки вспрыгивает на постель, и, топча нас своими крошечными лапками, жалобно мяукает, но ангел Грэга, унимает его:
-Т-с-с-с, не мешай влюбленным спать. - И гладит его рукой по непослушной пушистой головке, отчего котёнок тут же засыпает. А часы все продолжают петь бесконечную песню. Тик, так, так, так, так, так, так…дзинь. Это ангел останавливает и их. В комнате воцаряется абсолютный покой.
Стук в дверь разбудил Грэга. Аккуратно положив меня в сторону, он машинально взглянул на часы. Стрелка показывала десять. «Не может быть», - подумал Грэг. Так и есть, часы стояли.
Стук вновь повторился. Грэг подошел к двери и посмотрел в глазок, там стояла его мать.
-Мама?
Он был удивлен приездом матери и поспешил отворить щеколду.
-Грегги, сынок, - обрадованная женщина бросилась целовать своего сына, - я так соскучилась по тебе, и приехала проведать. Ну, как ты здесь? – женщина придирчиво осмотрела комнату. – Я вижу, что у вас тут чистота и порядок…Хм, должно быть, это всё она …её работа, - пробурчала она . – Помнится, когда ты жил один, у тебя в комнате был вечный свинарник. За тобой всегда приходилось убирать, как за ребенком…
-Мам, у тебя что-нибудь случилось? – испуганно спросил Грэг.
-Нет, ничего. Разве я не могу просто проведать своего родного сына, - стараясь делать непринужденно веселый вид, ответила мать. – Вот, я принесла тебе твой любимый кофе! Пей, сколько тебе влезет! - она бухнула на стол увесистый мешок с зёрнами. По комнате пробежал тёплый аромат жареного кофе.
-Зачем так много, мам? – обрадовался Грэг.
-Не оставлять же его этим бабкам. Вот я и подумала, что лучше пусть кофе достанется сыну. Ну, как ту моя невестка! Спит?! Чего это она в постели посреди дня.
-Тихо, мам, пусть Лили спит. Она заболела.
-Что с ней?
-Не знаю. Вчера вечером у неё случился жар. Её так трясло, что мне едва удалось успокоить бедняжку. Сегодня температура вроде спала, но ей лучше оставаться в постели.
Мать Грэга подошла к постели и приложила душистые губы к моему потному лбу.
-Ещё есть, - тихо прошептала она, - нужно вызывать врача.
-Мама, - послышалось в ответ. Растроганная женщина опустилась на мою постель, впервые за много лет на её глазах появились слёзы.
-Девочка моя, моя милая девочка.
Мне снился дом, будто бы я снова лежу в моей крошечной хрущевской комнатушке, в которой каждый предмет мне дорог и знаком. Вот письменный стол с компьютером, вот моя детская тахта, платяной шкаф, два обшарпанных стула, полка с любимыми и давно прочитанными книгами, в кадке громоздиться лимонное дерево, занимая пол комнаты, так что негде встать, и над всем этим хаосом парит клетка с неугомонным кенаром, который прыгает туда –сюда, туда –сюда, тик-так, так-так, тик-так. Всё здесь знакомое и родное до боли. Тик-так, тик-так, тик- так. Но откуда же здесь ходики? У меня в комнате нет никаких ходиков. Ах, нет, это прыгает мой кенар. Мама наклоняется надо мной и целует меня в волосы. «Мама!» - кричу я ей.
-Девочка моя, моя милая девочка.
«Да, но почему по-английски. Какая чушь! Мама не знает английского».
Я пытаюсь открыть глаза. Слезная дымка вскоре рассеивается, и я начинаю различать лицо матери…Грэга, точнее, мой свекрови.
-А, миссис Гарт, это вы, - увидев свекровь, грустно вздохнула я.
«Миссис Гарт» делает недовольную гримаску.
-Детка моя, не называйте никогда меня этой фамилией. Миссис Гарт – это вы. Лучше зовите меня мамой. – Но мой язык не поворачивается называть чужую женщину мамой, и, видя мои сомнения, она добавляет сухим тоном:
-Впрочем, если хотите, вы можете называть меня, просто - мисс Баркли. Теперь мне больше подходит эта фамилия.
-Мисс?
-Да, мисс Баркли. Вас что-то смущает, дорогуша?
-Хорошо, мисс Баркли, - растерянно отвечаю ей я, - теперь я буду называть вас так.
Я силюсь подняться, но «мисс Баркли», укладывает меня обратно в постель, накрывая одеялом.
-Лежите, лежите, вам нельзя вставать, - властным тоном приказывает мне свекровь, укутывая одеялом. - Скоро приедет доктор.
-Ну, ка, мисс, поднимите рубашку. – Человек в белом халате сидит на моей постели - это доктор. Он прослушивает меня своим статоскопом.
-Дышите. – Я усиленно дышу. – Так, хорошо, а теперь не дышите, не дышите, не дышите. – «Его что, заело?», но я держусь из последних сил, стараясь «не дышать».– Не дышите, не дышите, хорошо.
-Мне можно дышать? - взмолилась я доктору. От натуги мое лицо посинело.
-Конечно можно, ведь я же сказал «хорошо».
Я спускаю дух. Голова немного кружиться.
-На что жалуетесь? – обращается ко мне доктор, но за меня отвечает Грэг.
-Температура. Вчера лихорадило.
-Вы давали ей что-нибудь?
-Конечно, хинин, – спокойно ответил Грэг и подал доктору недопитый стакан, в котором плескалась красноватая жидкость. – Отвар хины, вот он. - Знакомый горьковатый запах распространился по комнате.
В ответ доктор только всплеснул руками.
-Матерь божья, да этим можно свалить даже лошадь. Хинин. Мамочка, разве можно лечить обыкновенную простуду хинином! Это очень сильное противолихорадочное средство. Вы чуть не убили свою дочку. Вот, что миссис Гарт, не смейте заниматься самолечением, хинином вы посадите ей желудок. Надо же, придумать такое – лечиться хинином. – Он поднес стакан к носу и тут же отпрянул, горечь ударила ему в глаза, отчего они заслезились. - Как такое можно было, вообще, пить? – задыхаясь, прохрипел он.
От растерянности и возмущения «мисс Баркли» нервно захлопала глазами. Это её доктор принял за миссис Гарт, а меня за её дочь. Видно, эта проклятая фамилия никогда не отвяжется от неё. Послышалось фырканье – это Грэг затрясся от смеха, пряча его в кулак.
-Я не миссис…
-Миссис Гарт – это я, - тихим, простуженным голосом объяснила я в конец растерявшемуся доктору, - а это мой муж и свекровь, мисс… впрочем, это неважно.
Доктор посмотрел на нас, как на умалишённых, но ничего не ответил. « Да, странный дом – странные люди», - подумал он.
-Вы измеряли температуру? - спросил доктор Грэга.
-Нет.
-Тогда мисс, …миссис, - поправил он, - возьмите градусник.
Я взяла градусник и положила его под мышку.
-Вы, что в первый раз меряете температуру, - удивился доктор, - градусник нужно брать в рот.
-В рот?
Я растерянно положила стеклянную трубку в рот, закусив её зубами, прям, как сигару, и, боясь раздавить её, с глупым видом уставилась на Грэга, дескать «правильно ли я сделала?» Тот помирал со смеху, да так, что его оттопыренные уши налились пурпурным багрянцем, а из глаз полились слёзы. Врач сам переложил мне градусник правильно – за щеку (хорошо, что не в задницу), и начал ждать.
-Тридцать восемь и пять - отличная температура, это означает, что она перегорит и жар скоро сойдет. Пока ничего предпринимать не стоит. Постельный режим – вот лучшее лекарство. В крайнем случае, если температура поднимется выше сорока, то дадите ей эти жаропонижающие. И никакого хинина, молодой человек, - обратился он к Грэгу, - не нужно заниматься самолечением. Я выпишу ей антибиотики, а лучше предоставьте всё природе – и она поправится сама. Давайте ей больше горячего питья. Вот и всё. Номер вашего страхового полиса, мэм? – обратился ко мне доктор.
В ответ я только пожала плечами. У меня не было страхового полиса. Грэг беспомощно уставился на мать. Та молча выложила перед доктором стодолларовую купюру.
-Этого мало, - заявил доктор, - обычно только за визит я беру сто пятьдесят долларов, не меньше.
-Возьмите кофе, - засуетилась мать, - превосходный домашний кофе, я сама жарила зерна.
-Кофе? Какое странное предложение. Со мной ещё никто не расплачивался кофе. Что ж, давайте кофе, - вздохнул доктор. В этом доме он больше ничему не удивлялся.
Отвязавшись от ненужного доктора, свекровь пошла заваривать крепкий кофе, какой умела делать только она, а Грэг остался подле меня.
-Мне уже лучше, Грэгги, не надо со мной сидеть. Я посплю немного и встану.
Грэг пощупал лоб губами, как это делала его заботливая мать. Температура начала спадать. Оставив меня в покое, он отправился во дворик, где уже ждала его матушка, чтобы поговорить наедине, за чашкой самого лучшего в мире кофе.
День повернулся к вечеру. Тёплые и тихие сумерки уже спускались на Флориду. Комарики толклись в веселом танце, предвещая хорошую погоду. В такие вечера, когда ты сидишь во дворике перед домом и пьёшь замечательный домашний кофе, кажется, что жизнь прекрасна, и хочется навсегда забыть о своих проблемах и просто наслаждаться тишиною и теплом.
Сначала они сидели молча, потягивая свой кофе и любуясь чудным закатом. Никто не знал, как начать разговор, да и не хотелось говорить.
Первой, всё-таки, заговорила свекровь:
-Знаешь, Грэгги, я порвала с Бинкерсом.
-Как, навсегда? – обрадовался Грэг.
-Не знаю. Только я теперь не живу дома, я поселилась на «Жемчужине» в «апартаментах». Зато теперь мы чаще будем видеться с тобой, правда, здорово, сынок?
-Здорово, - задумчиво ответил Грэг.
-Я вижу, ты будто бы не рад, сынок.
-Нет, нет, я рад за тебя, мам. Другое дело, оставлять дом этому подонку, мне не хотелось бы…
-Я понимаю тебя, Грэг, но я ничего не могу поделать. Если сейчас начать развод – половина всего имущества отойдёт ему, а мне бы этого не хотелось этого, хотя бы до твоего двадцати однолетия, сынок.
-Да, это верно. Но как ты будешь жить на яхте, одна?
-Ничего, места для жилья бывают и похуже, - горько усмехнулась мать.
-Я не про это. Я имел в виду, что тебе незачем жить на яхте, ты можешь поселиться у нас.
-Ни за что! Здесь я буду вам мешать. И потом, по сравнению с этим сараем, который вы называете домом, «Жемчужина» настоящий пятизвездочный отель. Да, впрочем, я приехала сюда не за этим, чтобы сообщить эту потрясающую новость. Я хотела предложить тебе работу.
-Работу?! –удивился Грэг.
-Да, пора кончать страдать этой ерундой, - мать указала на громоздившиеся стопки книг на столе, - когда кончишь школу, отправишься учиться на навигатора. Мистер Смит обучит тебя, как управлять «Жемчужиной».
-Здорово! – воскликнул Грэг. – Я буду управлять своей яхтой!
-Но только, если ты сначала сдашь тесты, - мать потрепала Грэга по колючей голове.
-Я сдам эти тесты, можешь верить мне! – залепетал обрадованный Грэг.
-И всё-таки оно проступает, вот взгляни! – нервничал Грэг одним жарким июньским утром. Сегодня он должен был сдавать тесты. У Грэга предэкзаменационное мандраже, и он нервничает.
-Да ты мокрый, как кусок мыла, зачем было одевать чистую рубашку так рано.
-Это это не пот, это пятно, вот смотри! - Грэг снова тыкает меня в крошечное пятнышко на своей белоснежной рубашке.
-Ты меня достал, Грэг. Вчера я вывела все пятна отбеливателем, ЭТО появилось сегодня, так что пеняй на себя.
-И как я, по-твоему, пойду на экзамен? С этим гребанным жирным пятном? Но вот же оно!
Я взглянула на Грэга, на его безупречно белой сорочке красовалось свежее пятно жира.
-Свинёнок, - срываюсь я на Грэга, - кто же обедает в праздничной рубашке! Снимай!
-Ото рта до ложки – долгая дорожка, - оправдывается Грэг, стягивая испачканную рубашку.
Я заливаю пятно пеной отбеливателя, и отправляю взмыленного от нервного напряжения Грэга в душ. Затем мне в который раз приходиться застирывать рубашку и сушить её феном. Если так пойдёт, то на ней вместо пятен образуются дыры.
Из душа выходит мокрый Грэг, я торопливо обтираю его сухим полотенцем, и тороплюсь уложить его упрямые колючие волосы в некое подобие «приличной» прически, но они топорщатся во все стороны. Ничего не получается, а времени уже в обрез. Вот – вот должен подъехать лимузин дядюшки Сиза, а Грэг ещё в одних панталонах.
Наконец, всё готово. В своём чёрном мормонском костюмчике он выглядит, как куколка жениха на капоте свадебного лимузина – такой миленький, маленький лапочка. Грэг придирчиво осматривает себя в зеркале. Его циничное личико, вдруг, сморщивается в недовольную усмешку.
-Теперь я выгляжу как пидер! – восклицает Грэг.
-Господь милосердный, дай мне терпения. - От усталости мои руки опускаются на колени. – Да, иди ты в чём хочешь, хоть голым, мне теперь на это совершенно наплевать!
Грэг переодевается в свою обычную одежду, больше похожую на засаленные лохмотья, и утешительно гладит меня по волосам:
-Смотри, Лили, я одел твои кроссовки, они принесут мне удачу.
-Спасибо, Грэг. Теперь на тебе хоть что-то новое.
На улицы слышен гудок лимузина, это приехали за Грэгом.
«Группа поддержки» выпускников, состоящая из родственников, которые приехали поддержать своих «чад», скопилась возле школы. Все напряжены и торжественны. Через несколько минут начнётся экзамен. Родители дают напутственные наставления своим детям. Я же целую своего милого мужа Грегги, ещё и ещё.
-Будь собой, Грегги. Не принимай это слишком близко к сердцу. Помни одно, - я всегда буду на твоей стороне. Сдашь – хорошо, не сдашь – пропади оно всё пропадом. Главное – не переживай. Хорошо?
Грэг утвердительно кивает мне головой, но я вижу, что он нервничает. Это видно по его бледному лицу и пунцовым ушам.
Трещит звонок, приглашающий экзаменующихся в класс. Грэг беспомощно смотрит на меня последним взглядом, будто идёт на эшафот. Я крепко целую его в губы, и чувствую прикосновение его твердого языка.
-Ну же, вперед, - я толкаю его за плечи.
И ученик Грэг бежит догонять остальных.
Тяжелые ворота школы закрываются – экзамен начался. Для «группы поддержки» наступают мучительные часы ожидания, в которые решается дальнейшая судьба их чад. Я же не переживаю за своего мужа, потому что за его будущее я уверена.
Чтобы как-то отвлечься, я прогуливаюсь по тенистому школьному саду.
Рядом со мной мать Грегори, но мы не разговариваем, боясь сглазить «удачу», потому что оба знаем, что их этих стен через каких то четыре часа должен появиться наш Грегори «со щитом, или на щите».
Это настоящий дендрарием. Июньский сад пестрит разнообразными цветами, источающими неповторимые и неведомые ароматы. Да, Флорида – страна цветов. Только в твоём благодатном климате способна уживаться флора со всего мира. Вот душистая магнолия распускает свои большие фарфоровые венчики, источающие неуловимо тоникой аромат, от которого кружится голова, вот американская сирень, похожая на пушистые соцветия таволги, привлекает бесчисленное количество бабочек, жаждущих её сладкого нектара, она пахнет медом и теплом, вот пальмы колючей юкки покрылись гроздями поникших колокольчиков, которые кажутся мертвыми в своей печали, вот гигантские кипарисы взмахнули в высь, защищая сад от обжигающего солнца, ветки виргинской ивы печально опущены в гладь небольшого озерца, где распускаются неведомые купальницы, вот цветут лимоны и апельсины, их белые восковые цветы, собраны в очаровательные душистые соцветия.
Бесчисленные формы и краски отвлекают меня от тяжелых мыслей, и всё-таки я волнуюсь. Видно, волнение Грэга передается и мне. Как он там? И я начинаю что-то искать в этом разнообразии цветов, то, чего здесь нет. И без этого отсутствующего элемента всё кажется пустым и пошлым. Глаз переходит с одного на другое и нигде не может остановиться – все раздражает, и запахи и формы. Нет чего-то главного. Конечно, - это розы. Здесь совершенно нет роз. Таких нежных роз, какие растут у нас во дворике, нет во всей Флориде.
От жары, запахов, красок меня начинает мутить. Я присела в тени ивы, на туфы небольшого водоема, и достала бутылку воды. Вдруг, сквозь большие стеклянные окна школы я увидела моего Грэга, склонившегося над тестами. Его лицо было серьёзно и сосредоточено. Он кажется совсем взрослым мужчиной, и потому выглядит забавно среди «ребят». Вот он что-то заполняет, вытирает пот со лба и переходит к другому листу. «Должно быть, неудача», - мелькает у меня в голове догадка. Так проходит час за часом. Я, не отрываясь, смотрю на моего Грэга. Меня не покидает мысль, что это провал. Грэг смотрит и смотрит в бумаги, массируя пальцами свой вспотевший, прыщавый лоб, но тщетно – он ничего не может решить. Вот и конец. Экзаменатор собирает тесты, Грэг что - то торопливо заполняет, по - видимому, наугад – «на удачу» и сдает тест. Вот и всё. Экзамен закончен. Теперь остается только ждать результатов. Грэг оборачивается в мою сторону. Его взгляд подавлен и растерян. В ответ я улыбаюсь и махаю рукой, он тоже улыбается. Теперь – все равно.
Из десяти возможных балов, Грэг набрал только шесть. Это означает, что из ста вопросов, предложенных в тесте, Грэг ответил правильно лишь на шестьдесят, да и то наугад, как потом он мне признавался. Это минимальное число баллов, с которым можно получить аттестат, и он последний в списке окончивших, но какое это имеет значение, если это победа! Пускай далеко не блестящая, но всё-таки победа, личная победа Грэга! Он сдал экзамены! Он получит аттестат зрелости!
Грэг вышел со щитом. Теперь он взрослый человек, имеющий свой аттестат зрелости.
Грэг в профессорской мантии – нелепейшее зрелище. Однако, американский обычай велит надевать этот дурацкий балахон каждому, выпускнику, окончившему «высшую» школу.
Поскольку Грэг набрал наименьшее количество баллов, ему положено получить диплом последним. Но какая разница – ведь, он все равно получит его!
Список имен выпускников кажется бесконечным, но вот вызываю моего Грегори.
-Грегори Гарт, - директор поморщился, но продолжает «делать» улыбку. Зал взрывается аплодисментами. Грэгори бежит вприпрыжку, его мантия забавно задирается. Он больше не вечный школьник – неудачник, сегодня – он звезда!
- Что проскочил, жучок. Что ж, поздравляю, - директор, притворно улыбаясь, пожимает ему руку. В ответ вредный Грэг показывает ему язык, и, повернувшись, демонстрирует толпе свой многострадальный диплом. Публика взрывается аплодисментами и смехом.
-Грэг! Грэг! Грэг!
Их возгласы болью отзываются в моих ушах. Непонятная ревность змеёй заползает в моё сердце – уж слишком он тут популярен.
-Мы любим тебя, Грегги, - смеющиеся девчонки посылают ему воздушные поцелуйчики. Моё терпение лопается, и я хватаю Грэга за руку, чтобы увести его домой, подальше от бесстыжих американских девок.
Так закончилось Грэгово «хождение по мукам», простите, «по наукам», и с этого дня для него началась новая «взрослая» жизнь.
Глава шестьдесят первая
Нападение аллигатора
Окончив школу, Грэг, как и обещала мать, поступил в ученики капитана Смита - «капитана Титаника», того самого, которого я видела на яхте в день свадьбы.
Целый день Грэг пропадал на яхте. Смешно сказать, но, будучи любящими супругами, мы встречались только в постели. Грэг приходил домой поздно вечером, когда я УЖЕ спала, и плюхался прямо в одежде. А назавтра он снова уходил, когда я ЕЩЁ спала, так что мне редко удавалось увидеть собственного мужа. Я почти не видела его.
Итак, целый день снова был предоставлен мне. После происшествия с Клин Воте я больше не рисковала предпринимать путешествия по Флориде, и потому больше не куда не выезжала, и целый день проводила возле дома, обустраивая свой маленький садик, в котором решила разводить зелень и овощи, необходимые для кухни.
Но и здесь меня ждало приключение, которое я никогда не забуду до самого своего гроба. Вот как это было. Вам покажется это смешным, но всю свою жизнь я мечтала вырастить собственные арбузы. Сами понимаете, в СВОЁМ Питере осуществить эту мечту было невозможно из-за холодного климата. Здесь же я вполне могла осуществить свою мечту, если только немного приложить руки.
Для своих будущих полосатых питомцев я выбрала небольшую площадку перед домом, выходившую на солнечную сторону, заросшую розовыми кустами и вездесущим ядовитым плюшем и прочей отвратительно колючей тропической растительностью.
С одной стороны к площадке перед домом примыкала глухая стена, потому, что эта сторона дома была наиболее жаркой, с другой небольшое естественное ограждение из колючей юкки и кустов роз. Оставалось только расчистить небольшое пространство от застойной сухой растительности, сделать грядки – и можно сажать арбузы!
Пользуясь временем своего вынужденного одиночества, я незамедлительно принялась за дело. И работа закипела. Вооружившись острым, как бритва, мачете и длинными резиновыми перчатками, я безжалостно вырубала безобразно разросшиеся кустарники роз и юкки, увитые ядовитым плющом и прочей колючей мерзостью. Изумрудные ящерки, кишевшие здесь в изобилии, в испуге разбегались от меня в разные стороны. Птицы, нашедшие здесь приют, с криками взлетали со своих насестов. В лицо мне летели какие –то вердные насекомые.
В кустах начался настоящий переполох – все беззащитные мелкие твари (крайды) спасались от моего безжалостного мачете, кто как мог. А я продолжала рубить и рубить, не обращая внимания на всполошенную природу, не щадя никого и ничего.
Был для меня ещё один вопрос - куда девать всю эту растительность? Но я решила складывать всё в одно место, возле изгороди, подальше от дома, чтобы избежать возможности пожара. Когда солнце взошло в свой зенит, вся работа была уже завершена. Авгиевы конюшни были расчищены. Перед домом красовалась гладко выбритая лужайка, с аккуратно вырубленными кустами роз.
Вскоре появились идеально аккуратные грядки небольшого огородика, в котором выращивалась разнообразная зелень. Чтобы облегчить полив моего домашнего садика, возле дома я вырыла небольшой круглый водоём, служивший, как декоративным элементом, так и резервуаром поливочной воды.
Грэгу понравилась моя идея с садом, и он, с присущим всем Флоридцам энтузиазмом, буквально заболел ею. Грэг провел воду в мой водоемчик, соорудил в нем небольшой фонтан, в виде блюющей лягушки, через который легко было подключать поливочный шланг, и на радость мне запустил туда золотых японских карпов.
Теперь нам не было нужды отдыхать, сидя на ступеньках крыльца, всё свободное время мы проводили в своём чудо-дворике, под тенью могучего дуба, наслаждаясь прохладой бьющего фонтанчика и любуясь лениво плавающими карпами, которые забавно вытягивали свои толстые, раздвижные губы, чтобы поймать хлебные крошки. Это был поистине рукотворный уголок рая, рая, который едва не погубил мою жизнь.
В первую же весну я посеяла арбузные семечки на двух больших грядках. Вскоре появились забавные ушки всходов. Но зловредные сорняки были туту как тут. Как только всходы были видны настолько, что их можно было «отделить от плевел», я решила встать утром пораньше, чтобы заняться прополкой.
Накануне ничто не предвещало трагедии. Поздно вечером, когда Грэг вернулся с работы вымотанным и усталым, мы как всегда сидели возле фонтанчика и пили кофе, любуясь на огромный диск полной луны. В такую ночь всё равно не спалось. И мы разговаривали о разном, забавляя друг друга весёлыми шутками и смотрели телевизор прямо на улице – это немного отвлекало нас от серых будней. Котенок Лаки, простите, теперь уже здоровенный пушистый кот, всё так же резвился возле наших ног, ловя бантик, как и в дни своей светлой кошачьей юности. Все также играли мотыльки вокруг горящего фонарика, и, казалось, ничто не может нарушить безмятежность нашей семейной идиллии.
Вдруг, откуда-то из темноты мне послышалось глухое ворчание, будто рычала собака, а затем какой-то шорох в кустах. Послышался резкий хлопок. Я вздрогнула, и выронила кружку горячего кофе прямо себе на колени.
Признаться честно, я была не в восторге от псарни Дэйва, находящейся у нас под боком, и всегда опасалась, что какой – нибудь из его свирепых бойцовых псов окажется на свободе. Но только из-за того, что Дэйв был нашим лучшим другом, мы вынуждены были мириться с этим небезопасным соседством.
-Грэг, ты слышал? Что там?
-Не знаю. Нужно посмотреть. Вдруг, кто-нибудь забрался в дом? – Грэг взял фонарик, и храбро направился в сторону непонятных звуков. Как нарочно, набежавшие тучи заволокли яркий диск луны и воцарилась непроглядная темнота. Мне стало жутко оставаться в темноте одной, и я последовала вслед за Грэгом.
Мы прошли в комнату. Я врубила свет. В доме никого не было. Но звук доносился явно от дома. Мы вернулись в сад. Карманный фонарик Грэга выхватывал предметы и очертания – ничего. Ах, вот оно что! Упала доска, прислоненная к стене дома.
- Значит кто –то свалил её, - с ужасом в голосе поделилась я с Грэгом, - ведь ветра не было, и потом это глухое ворчание и шум в кустах, я ясно слышала эти звуки.
-Прекрати Лили, тебе вечно мерещится что-то ужасное. Видишь, здесь никого нет. Просто сама собой упала доска, прямо на розы, вот мы и услышали, как зашумело в кустах..
-Да, тогда что же это рычало? Тоже розы?! – не унималась я.
-Никакого рычания я не слышал.
-Ты, может, и не слышал, но у меня слишком тонкий слух, и потом, в темноте он обостряется. Я не могла ошиб…
-Ну, ты же сама видишь, что никого здесь нет, Грэг обвёл фонариком мои грядки.
-Но я…
-Идём спать, Лили, уже слишком поздно.
Я послушно поплелась за Грэгом, через минуту мы уже лежали в своей постели. Уставший Грэг мирно посапывал у меня под боком, а я, перебирая в памяти странные звуки, никак не могла заснуть. Тот зловещий звук никак не выходил у меня из головы.
Никто из нас и не догадывался, что несколько минут назад мы ходили на волосок от собственной гибели, ведь виновником падения доски был никто иной, как огромный трехметровый аллигатор, который забрёл сюда с того самого озера, где я встретила отважного траппера. И сейчас это чудовище находилось прямо под полом нашего собственного дома, куда спугнул его свет Грэгова фонарика.
«Наконец – то угомонились», - подумал аллигатор. Точнее это был не аллигатор, а беременная самка аллигатора, готовившаяся отложить свои яйца. Время беременности уже выходило, а крокодилица никак не могла подобрать подходящего места для кладки. Предыдущее гнездо было разорено вездесущими енотами, и вся кладка погибла, так что по своему опыту она знала, что откладывать яйца там было уже нельзя.
Здесь, под домом, было прохладно и влажно, после испепеляющего дневного жара, обжегшего её грубую, но такую чувствительную кожу, но отложить здесь яйца было невозможно – бетонный навес не пропускал ни единого луча солнца, так необходимого для развития маленьких аллигаторов.
Огромный диск луны заглянул в её тесное убежище. Крокодилица, волоча толстое расплющенное пузо, тяжело вылезла наружу. Вдруг знакомый и такой желанный запах воды ударил по её сенсорам, находящимся в глубоких порах возле её носа и пасти. Где-то рядом была вода. С трудом поднявшись на ноги, крокодилица приоткрыла пасть, чтобы определить направление языком. Из её глотки вырвался шипящий звук, похожий на глубокий вздох.
Я лежала в темноте, прислушиваясь к каждому звуку, доносившемуся из темноты. Тишина, только слышно как поют цикады, да тихонько стучат ходики. Но вот, что-то шуршит и копошится совсем рядом, словно скребётся мышь. Хорошо если мышь. А если это змея?! Мысль о змеях не покидает меня. Я вскакиваю и хватаюсь за фонарик. Грэг недовольно стонет:
-Ну, что там?!
-Там змеёныш!- в ужасе кричу я.
-Какой змеёныш? - Грэг зажигает лампу. В стекло лампочки бьется ночной мотылёк – это он шуршал всё это время об обои, пугая меня. Грэг ловит мотылька в кулак и давит, так что пыль от его чешуек разлетается во все стороны. – Вот и всё. Ложись спать.
Но мне снова не спится, и я продолжаю вслушиваться в темноту ночи. В конце концов, и я начинаю засыпать, охваченная духотой теплой комнатушки, и сквозь сон мне кажется, что кто-то стонет под полом, и этот глухой стон каким – то странным образом переходит в зловещее ворчание, которое я уже слышала в саду. Ужас холодит мою душу, и я тут же просыпаюсь. Что это? Мне послышалось? Но я опять слышу этот же стон, переходящий в рык. Только теперь мне это не кажется, ведь я не сплю.
-Грэг, -тихонько толкаю я его, в плечо, но тот не отвечает. Чего ему сделается. Спит себе, как убитый. Мне становится не по себе. Суеверный страх заползает в моё сердце. Вдруг здесь и впрямь водятся духи Вуду, которых боялся Грэг, когда жил здесь один, в этом доме. Теперь ясно, почему он столь долгое время спал при включенном свете, пока я не отучила мужа от его дурной привычки!
«Бух, бух, бух». О боже, я слышу чьи то тяжелые шаги прямо под окнами дома. «Плюх» - свалилось что-то тяжелое, словно уронили мешок с зерном.
-Грэг! – кричу я изо всех сил. Грэг вскакивает с постели, ничего не соображая. – Грэг там кто-то ходит! За окном!
Грэг хватает фонарик и светит им в окно. Никого.
-Детка, тебе это всё кажется!
-Нет, Грэг, я слышала чьи-то шаги.
-Мало ли кто тут ходит.
-Да, а если это воры забрались в сад?!
-Ну и пускай крадут всё, что им нравиться, во всяком случае, в дом они не пролезут – ставни и двери заперты крепко. Лучше дай мне поспать.
-Ну, тебя, Грэг. Ты будешь дрыхнуть, даже когда они подожгут наш дом, до тех пор, пока пламя не полыхнёт тебе прямо в задницу!
-Иди ты, Лили, - отмахивается Грэг, и, устало показывая мне средний палец, натягивает на себя одеяло.
Я снова ложусь рядом и пытаюсь уснуть, но теперь это невозможно, и я просто лежу с открытыми глазами.
-В-я -у-у-у-у!!! - душераздирающий вопль Лаки разрывает тишину ночи. Я вскакиваю, словно ошпаренная.
-Это наш Лаки нашел себе подружку, - поясняет Грэг. - Спокойной ночи, дорогая. – Грэг ласково обхватил мои пухлые бёдра своими тощими волосатыми ногами и привлёк меня к себе, поплотнее укутав одеялом. В его жарких и потных объятиях я вскоре забываю обо всем, и свинцовый сон мягко наваливается на меня.
Выпад аллигатора был молниеносен. Бедняга, даже не понял, что с ним произошло. Мощные челюсти сомкнулись над головой несчастного кота. У кота нет шансов. Лаки издает последний душераздирающий вопль, который мы принимаем за зов страсти, и погибает, зажатый капканом смертоносной челюсти. Не такой уж ты и счастливый, везунчик Лаки!
Мы уже спали, когда аллигатор дожевывал остатки нашего питомца. Пушистые комья шерсти противно пристают к мягкому горлу чудовища и неприятно щекочут. Кота хватает рептилии на один прикус, но истощенная беременностью крокодилица рада и этой поживе. В конце концов, она просто проглатывает растерзанного Лаки вместе с шерстью и когтями и продолжает свой путь к воде. Там её ждет другая добыча, получше тощего комка шерсти - пять жирных японских карпов, лично откормленных Грэгом. Но, что –то останавливает чудовище возле воды. Она открывает рот, пробуя воздух, и поворачивается в сторону компостной кучи. Это как раз то, что она так долго искала – теплая куча гниющей растительности – отличный инкубатор для её бесчисленных яиц. Инстинкт размножения, перебивает пищевой рефлекс, и она направляется к куче.
Разрывая огромными когтистыми лапищами теплую гниющую массу, крокодилица делает в ней небольшое углубление, куда откладывает тридцать два мягких, продолговатых яйца. Полураскрытая пасть хорошо видна на фоне луны. Крокодилица словно застыла в одной позе. Она в родовом трансе, только её пульсирующий живот, напрягается при появлении каждого яйца, и расслабляется, когда оно падает в песок, она в едва заметных схватках буквально выдавливает их из себя один за другим.
Но вот кладка окончена. Крокодилица, словно очнувшись, начинает торопливо закапывать свои сокровища огромными задними лапищами. Теперь всё в порядке. После таких трудов можно и перекусить. Она деловито направляется к пруду. Через десять минут все любимцы Грэга оказываются проглоченными новоявленной мамашей. Крокодилица застывает в гостеприимном пруду, бдительно охраняя свою кладку.
Мы завтракаем очень рано. Как обычно, я встала, до рассвета, чтобы приготовить поесть мужу. Бессонная ночь не прошла для меня даром. Было ощущение, что в моей голове поселился рой шмелей, который непрерывно гудел. Выпив спасительного кофе, я нехотя принялась готовить любимое Грэгом блюдо – макароны с бобами и яйцами. Когда завтрак был готов, я подозвала Грэга, и тут же плюхнулась обратно в постель, досматривать какой-то очень приятный сон.
-Милая, ты не видела Лаки? Куда запропастился этот обжора? Обычно он не запаздывает к завтраку. Кис, кис, кис, - Грэг манит неведомого Лаки.
-Загулял. Небось, никак не оторвется от своей кошечки, - сквозь полусон небрежно отвечаю ему я. – Грэг, ради всего святого, дай поспать.
- Ладно, милая, я ухожу, - Грэг целует меня своими слюнявыми губами в рот, оставляя жирный след от пищи, - сегодня я вернусь пораньше, так что жди.
В ответ я киваю ему головой, желая поскорее отвязаться от него, и безжизенно плюхаюсь обратно на подушку.
После беспокойной ночи я проспала всё, что только можно проспать: и запланированную прополку, и поход в магазин. Зато я как следует выспалась. Почёсывая спутанную голову, я направляюсь на кухню, чтобы перехватить что-нибудь. Там, как всегда меня встречает бедлам, оставленный Грэгом. После Грэга, кажется, что по кухне пронеслось стадо поросят. Куда ни глянь – везде немытая посуда и грязь - на столах, в раковине, на полу. Мне снова приходится драить кухню. Так проходит полдня.
Вот солнце начинает клониться к заходу. Становится не так жарко, как днём. Я затачиваю тяпку и выхожу в огород, чтобы прополоть заветные арбузы. И тут меня встречает беспорядок. Ещё издалека я замечаю сломанные кусты роз и разбросанный повсюду компост. Кое-где с болью в сердце я обнаруживаю примятые ростки арбузов. Кто-то основательно похозяйничал здесь, но кто? Если бы сюда залез человек, то наверняка бы сорвал растущую на грядках зелень или что - нибудь украл из сада. А здесь только беспорядок - зелень примята, кусты сломаны, но всё на
месте. Было ощущение, что по грядкам протащили огромный мешок. Стоп, ещё какие – то следы на песке. Похоже - огромной собаки. Я вглядываюсь в таинственные следы и вдруг, вижу, что на меня, разинув пасть, бросается огромный аллигатор.
В ужасе я отпрянула назад, а аллигатор стал надвигаться на меня, раскрыв шипящую пасть. Самка яростно защищала свою кладку. Положение было отчаянное. Я оказалась зажатой между глухой стеной дома и колючей изгородью, ограждавшей сад. Мне попросту некуда было бежать, а аллигатор продолжал наступать. Крик смертельного ужаса вырвался из меня, и я закричала по-русски:
- Помогите!!! Люди!!! Помогите!!!!
Я осознавала, что в такой глуши вряд ли кто мог услышать меня, и прийти на помощь, но я продолжала вопить в надежде, что чудовище испугается моего крика. Но тщетно – аллигаторы почти глухи к громкому человеческому крику*. Но я продолжала визжать, пока мой голос не сорвался в хрипоту.
В какой-то момент я поняла, что если не буду сопротивляться аллигатору, то погибну ужасной смертью, будучи разорвана в клочья огромной пастью. Мысль о борьбе придала мне сил, и я решила драться за свою жизнь до последнего. Другой альтернативы у меня не было.
В руках у меня была тяпка – единственное оружие против аллигатора. Со всего маху я ударила по его широкой морде. Но острое железо со звоном отскочило от его толстой шкуры, оставив лишь незначительную царапину. Однако, мой удар отпугнул животное, и аллигатор попятился назад. Пользуясь моментом, я решила перепрыгнуть через хвост аллигатора, чтобы выбраться из смертельной западни, но тот, резко развернувшись, пошел в лобовую атаку. Я крепко держалась на ногах, держа «оружие» наготове, зная, что, если я упаду, то мне придёт конец. Я снова ударила тяпкой, но промахнулась – лезвие попало в песок рядом с мордой аллигатора.
Разъяренное чудовище схватило древко ужасными зубами и, резко мотнув головой, вырвало из рук тяпку. В следующую секунду я поняла, что падаю на землю. Моя голова оказалась рядом с пастью чудовища. Мне не спастись, аллигатор откусит мне голову. О, какая страшная смерть!
Вдруг над моей головой пронёсся собачий лай. Вместо броска, аллигатор резко повернул голову, навстречу новому противнику. Два бойцовых стаффордшира осадили чудовище, то тут, то там вцепляясь ему за бока и лапы. Аллигатор завертелся волчком, пытаясь схватить неуловимых псов. Это спасло мне жизнь. Я успела вскочить на ноги и броситься в сторону.
В эту секунду я увидела, как огромная черная тень бросилась сзади на спину аллигатора и оседлала его, зажав ужасную пасть – это был доктор Дэйв. Это он, услышав мои крики, пришёл на выручку вместе со своими псами, когда надежды на спасение практически не оставалось.
Отвлеченный нападением собак, которые раздражали его лаем перед самой мордой, аллигатор не ожидал нападения со спины, и теперь был обескуражен. Чтобы смирить чудовище, Дэйв задрал ужасную пасть кверху, чтобы через шею перекрыть кровоток в его крошечный мозг – эта манипуляция производит на аллигаторов некое гипнотическое воздействие, и они перестают сопротивляться, но лишь ненадолго…
Как он был прекрасен в этот момент – человек и покорившееся ему чудовище. Словно библейский Самсон, огромный и сильный негр восседал он на своём аллигаторе, держа его пасть в своих мускулистых руках, с той лишь разницей, что он изо всех сил сжимал, а не раздирал её.
- Скорее, кидай сюда рубашку, нужно закрыть ему глаза!- прохрипел Дэйв.
Не медля ни секунды, я сняла с себя блузку и набросила её на глаза аллигатору. Теперь оставалось связать ему пасть. Но чем? Бежать в дом за скотчем? За это время аллигатор может очнуться и начать свое смертельное кручение, тогда смельчаку конец.
Промедление - смерть. Остается одно снять с себя лифчик и попытаться перевязать им пасть. В такой момент было не до условностей. Проворным движением я срываю с себя лифчик и наматываю его на широкую пасть. Слабая резинка не очень то подходит, чтобы удержать мощные челюсти, но это все – таки лучше, чем ничего. Чем же еще перемотать пасть? На мне только юбка и трусы и колготки. Прочные капроновые колготки. Дурацкая привычка холодного Питера в любую погоду напяливать на себя теплые колготки, спасает мне жизнь.
Не медля не секунды, я снимаю с себя колготки и со всей силы обматываю ими пасть аллигатора, так что капроновая нить больно врезается ему в пасть, задевая чувствительные ямки - рецепторы. Аллигатор дергает головой, пытаясь вырваться, но мускулистые руки Дэйва возвращают её в исходное положение.
Мои проворные руки лихорадочно мелькаю вокруг ужасной пасти, наматывая капрон, ещё и ещё. Я делаю узлы и снова наматываю, и снова делаю узлы, норовя захватить напряженные пальцы Дэйва и примотать их к крокодильей морде. У меня шок, я потеряла контроль над собой. Я не могу остановиться в своей лихорадочной работе. Несмотря на то, что чудовище обезврежено, мне кажется, если я перестану заматывать его пасть, аллигатор тут же вцепится мне в голову.
На шум бобы собрались жители поселка. Кто-то подал мне скотч, и я продолжаю мотать уже им, намертво заклеивая глаза и морду ужасной рептилии, пока голова аллигатора не превращается некое подобие древнеегипетской мумии Себека* . Дэйв больше не смотрит на аллигатора, его внимание привлекли мои огромные груди, соблазнительно покачивающиеся в такт движениям. Это отвлекло его, и липкий скотч тут же примотал его пальцы. Едва высвободив их, он оттащил меня от ненавистной головы чудовища.
В эту секунду я увидела, как огромная черная тень бросилась сзади на спину аллигатора…
Подняв голову, я замечаю, что Дэйв ранен, его рука блестит от крови. Алая кровь не различима на черной коже и, потому кажется, что рука блестит, только капающая в траву кровь выявляет ужасную рану.
-Поцелуй аллигатора, - улыбаясь, объясняет мне Дэйв, - ничего страшного, рана не опасна, - и, сняв белую футболку, перематывает ей раненую руку, отчего на ткани проступают огромные пятна крови. – А, вот, что осталось от вашего Лаки, - Дэйв показывает комок окровавленной шерсти. Это оторванный хвост Лаки. Мне становится худо, голова закружилась, меня повело в сторону.
-С вами все в порядке, Лили?
Я отвечаю ему кивком головы, и направляюсь к дому. Но, не пройдя и двух шагов, мои ноги подкосились, и я без сознания упала на траву.
Когда я очнулась, то уже лежала в своей постели. Дом был полон любопытствующих. Вокруг меня ходили люди, смотрели, говорили, но я ничего не могла понять. У меня был шок. Дэйв хлопал меня по щекам, пытаясь привести в сознание.
-Разве вы не видите, что у неё шок, ей нужен покой. Уходите! - закричал на них Дэйв, и все покинули дом, оставив нас двоих.
-Чудовище увезли? - тихо спросила я, едва очнувшись из забытья.
-Нет, он пока ещё там, во дворе. Я вызвал трапперов из ASPCA, сейчас они приедут за ним.
Поверженный аллигатор, злобно шипя, словно из него выпускали воздух, лежал посреди двора. Местные ребятишки, долговязые и голоногие, норовили пнуть чудовище в бок, чтобы продемонстрировать друг перед другом свою храбрость. В ответ аллигатор только злобно дергался и, шипя, огрызался, ударяя хвостом о землю.
Взрослые, столпившиеся возле чудовища, оживленно обсуждали случившееся. Никто не мог понять, откуда взялся этот аллигатор. Ведь болото Маша, где раньше водились аллигаторы, осушили с лет десять тому назад. Версий было много, но ни одна из них не находила подтверждения. Кто-то, даже поговаривал, что всему виной «колдун» Дэйв, якобы это он навлёк чудовище на поселок, ведь общеизвестно, что собаки, вернее, даже не сами собаки, а их собачий лай, каким-то странным образом притягивают к себе аллигаторов, а у Дэйва их был целый питомник. Однако, мало кто верил ему. Но факт появления в посёлке аллигатора был налицо, и этого никто не мог отрицать.
Тем временем доктор Дэйв пытался вывести меня из шока с помощью своих «колдовских» снадобий. Он втирал в мои виски резко пахнущие масла, прикладывал к ноздрям нюхательные соли, отпаивал горьковатым настоем мандрагоры. Постепенно я начала приходить в себя, мое сознание вновь включалось в работу. Ужас смерти в виде ощерившегося аллигатора ещё стоит в моих глазах, но только теперь я начинаю понимать, что я в своём доме, в безопасности, и мне ничего не угрожает, что эти страшные моменты моей жизни навсегда остались позади.
-Дэйв, ты спас мою жизнь, я никогда не забуду этого. Спасибо тебе. Если бы не ты, моя голова сейчас болталась бы в пасти крокодила.
Дэйв продолжал смотреть на меня каким-то блуждающим растерянным взглядом, будто что-то выжидал. «Всё верно, Дэйв», - решила я. – « «Спасибо» на хлеб не намажешь. Ты рисковал своей жизнью и теперь имеешь право ждать более существенного вознаграждения, чем простое «спасибо»». Я оглядела комнату, ища, чем бы отблагодарить моего избавителя, но все что лежало в доме, так или иначе, было куплено за деньги Грэга. Впрочем, нет. Мой старенький гаджет, который я привезла с собой, – единственная вещь, которую я приобрела на свои заработанные деньги.
-Вот, Дэйв. Возьми этот ноутбук! Это та единственная вещь в доме, которая принадлежала мне, теперь ноутбук твой! Я дарю тебе его от чистого сердца!
От неожиданного подарка Дэйв опешил вовсе. Он никак не ожидал получить от меня ноутбук.
-Возьми, теперь это принадлежит тебе, - я протянула к Дэйву ноутбук. Большие желтые ладони негра сами потянулись к подарку, но он тут же одернул их.
-Нет, не могу. Это стоит целое состояние. Я не могу принять такой дорогой подарок.
-Возьми, Дэйв. Когда-то с помощью этого ноутбука я нашла Грэга. Теперь, когда мы вместе и счастливы, он мне больше не нужен. Может, с помощью него ты найдёшь свою судьбу и тоже будешь счастлив?
Долго уговаривать Дэйва не пришлось, он давно хотел купить себе ноутбук, но всё как-то не получалось. (Все деньги, которые ему удавалось выручить за собак, тут же тратились на корм собакам).
-И все-таки я никогда не смогу понять таких, как ты, Дэйв. Зачем ты бросился на спину аллигатора, когда прекрасно знал, что можешь погибнуть? Неужели для тебя чужая жизнь, дороже собственной?- откровенно спросила я под конец.
-Потому, что я тебя люблю, - прошептал Дэйв.
-Нет, только не это, - схватилась я за голову. –Убирайся прочь, нигер!
-Явился, – послышался чей-то упрекающий голос за дверью.
Через секунду в дверь влетел взъерошенный Грэг.
-Что, что с тобой, милая?! - затараторил Грэг, - ты ранена, да?! Покажи, ты ранена?!
-С ней ничего серьезного, - буркнул Дэйв, - просто у неё психологический шок. Впрочем, я пошел, оставляю вас одних.
-Со мной всё в порядке. Это кровь Дэйва – аллигатор ранил его в руку. Как это называется? Кажется, поцелуй аллигатора. Грэг, я была права, это тварь заползла к нам ночью. Я слышала его шаги. А потом она набросилась на меня. Мне было так страшно, Грегги, я думала, что умру.
Грэг намеревался успокоить меня поцелуем, но, вдруг, резко одернув одеяло, взвизгнул от негодования:
-Постой, а почему ты без лифчика?! Что, ты так и лежала перед ним, полуголая?!
-Там, - показывала я пальцем в приоткрытую дверь.
-Что там?! – вызывающе переспросил Грэг.
-На крокодиле. Мой лифчик и блузка на крокодиле.
-Что ты несёшь?! Аллигаторы не носят лифчиков. - В первую секунду Грэгу показалось, что я спятила, но я продолжала указывать пальцем на дверь.
Выскочив на улицу, Грэг увидел связанного аллигатора, на котором красовался мой кружевной лифчик, заклеенный скотчем, закрывавший ему глаза огромными чашечками, словно блинкесами у лошади. Тут же, в грязи, валялась моя блузка.
-На счет три. – Подъехавшие трапперы уже загружали аллигатора в свой фургон. Дэйв что-то им объяснял. На аллигаторе уже были наручники, которые забавно сковывали его короткие передние лапки.
-Раз, два, три, взяли!
Аллигатор плюхнулся в фургон, где уже лежало несколько, таким образом, «арестованных» аллигаторов, правда, размером поменьше. Грэг увидел, как огромный хвост рептилии все ещё вылезает наружу, но траппер сапогом грубо затолкал его внутрь.
-Мне пришлось использовать лифчик и колготки, чтобы связать его пасть, - наконец, объяснила я Грэгу, когда тот вернулся в дом, - а блузку, чтобы накинуть ему на глаза.
Удовлетворенный моим объяснением, Грэг немного успокоился, но червь ревности и сомнений всё ещё терзал его болезненную психику. Сумасброднаямысль о том, что я, быть может, отдалась Дэйву, не переставая, мучила его, как навязчивая идея фикс, даже, несмотря на то, что он сам убедился в моей невиновности.
Взгляд Грэга бродил по комнате, рьяно ища следы моей измены. Никаких улик не находилось. Грэг придирчиво оглядел комнату. На ковре он обнаружил грязные следы ног множества людей. Весь ковёр был затоптан грязью и песком. Мысль о том, что множество мужчин видели его жену полуобнаженной, приводила его в ярость.
Вдруг он заметался по комнате, будто ища что-то. Грэг повсюду шарил, переворачивал вещи, вываливал их на грязный пол, заглядывал в ящики в шкафы, под кровать, создавая привычный для него беспорядок в комнате. Его поведение начинало меня бесить.
-Грэг, скажи, что ты ищешь?
Но Грэг, будто не слыша меня, продолжал свой разрушительный беспорядочный поиск.
-Так и есть, украли.
-Что украли? – переспросила его я.
-Эти нигеры прихватили с собой ноутбук. – прыснув слезами, От обиды Грэг стукнул кулаком по столу.
-Не беспокойся, Грэг, это я подарила ноутбук Дэйву в благодарность за своё спасение.
-Подарила Дэйву! – взвизгнул Грэг. – Как ты смеешь раздаривать наши вещи! Это же стоит целого состояния!
В этот момент, я почувствовала, как в моём маленьком и милом Грегги, вдруг, проявился отвратительный образ богатенького сынка. Рассердившись не на шутку, я выпалила ему прямо в лицо:
-Это у вас, янки, всё продается и покупается за деньги! Я же отдала Дэйву ноутбук по щедрости своей русской души, за то, что он спас твою жену! И потом, ЭТО МОЯ вещь, купленная за МОИ деньги, и я вправе распоряжаться ей, как захочу! Если бы не Дэйв, я сейчас лежала бы в морге, а не на твоей постели! Вот так-то, дорогой!
-Уж не отдала ли ты ему себя в придачу…по щедрости твоей русской души?!
Не выдержав, я со всей силой влепила ему пощёчину, прямо по его оттопыренному уху (по всей щедрости своей широкой русской души). Этот удар возбудил в нём необъяснимую страсть. Решительным движением он поднял мою юбку и стал стягивать с меня трусики.
-Грэг, ты что, совсем сбрендил? Как, прямо сейчас?
-Нет, мы подождём, пока нам не исполнится сорок, - усмехнулся Грэг, расстегивая пояс и спуская брюки.
-Но, мне кажется, что на сегодняшний день с меня приключений вполне достаточно.
-Ведь, ты моя жена, и должна выполнять свои супружеские обязанности влюбое время дня, а тем более ночи, не так ли? О, взгляни какая полная луна! Сейчас как раз подходящее время для этого.
Грэг подхватил мои колени под локти, и через секунду я почувствовала его внутри. Я откинусь на подушу и просто наслаждалась пульсацией его любви. Вот последние судороги пробежали по его телу, и наши губы слились в долгом поцелуе. Полная луна осветила моё потное от страсти лицо. Только теперь, любуясь на пылавший диск, я поняла истинное предназначение женщины.
Короткие тропические сумерки вскоре перешли в ночь. Но мы уже спали. Вскоре ночь стала непроглядной. С юго-запада вновь надвигался циклон, и тучи заволокли сияющие диск луны.
Нужно было торопиться. Если небеса разразятся ливнем, будет слишком поздно. В своих кладовых Дэйв нашёл подходящее пластиковое ведро и острый заступ лопаты.
Стараясь остаться незамеченным, Дэйв пробрался через колючую изгородь юкки и проволоки, в том самом месте, где аллигатор проделал лаз на наш участок.
Сухие зарницы, предвещавшие бурю, осветили его зловещую фигуру. Белки широко раскрытых глаз негра сияли в темноте ночи. О, боже, неужели этот отвергнутый любовник пришел сюда, чтобы отомстить мне или Грэгу. Неудивительно, ведь в ответ на его любовное признание, я сухо отвергла его, назвав «нигером» и повелев убираться прочь, так что навряд ли этот суровый человек оставит всё как есть.
Дэйв подошел к окнам нашего дома и заглянул внутрь. Было тихо, мы спали. Свет молнии озарил фигуры спящих. Что задумал этот страшный человек? В руках у него острый заступ лопаты и большое пластиковое ведро. Но зачем ему ведро? Кто знает, может, он собирается положить туда наши отрубленные головы?
Нет, похоже, наш дом его не интересует. То, зачем он пришел сюда, находится во дворе, точнее у самой изгороди. Эта огромная компостная куча, куда крокодилица успела отложить свои яйца.
Работающий ветеринаром и хорошо знавший повадки животных, Дэйв сразу догадался о причине нападения аллигатора. Обычно аллигатор не нападает на человека без причины – он труслив, как ящерица, и при каждом удобном моменте предпочитает скрыться от него. Даже неожиданная встреча с человеком оканчивается обычно угрозами рептилии, которая ,шипя, раздувает горловой мешок, чтобы казаться больше, раскрывает пасть и бьет хвостом – этого бывает достаточно, чтобы отбить охоту шутить с аллигатором. Инциденты с нападением аллигатора на человека нередки, но случаются только в том случае, если животное загнано в угол, или человек сам вторгся на его охраняемую территорию. Так яростно могла сопротивляться только самка, защищавшая свою кладку. Дэйв сразу же заприметил небольшую компостную кучу, на которую никто не обратил внимания, но никому не сказал об этом, желая заполучить её драгоценное содержимое, – тридцать два свежеснесённых яйца аллигатора.
Дэйв присел на колени и стал осторожно раскапывать перепревший компост, вынимая мягкие кожистые яйца, и складывая их в большое целлофановое ведро, пересыпая каждый слой яиц теплым компостом.
Зачем ему понадобились эти яйца, спросите вы? Дело в том, что среди гурманов Флориды мясо аллигатора пользуется большим спросом. Вам покажется это отвратительным, но они находят крокодилье мясо очень нежным и вкусным, по вкусу чем-то напоминающим мясо цыпленка. В ресторанах Флориды таким экзотическим блюдом могут побаловать себя лишь очень богатые люди, выкладывающие за порцию из двух крокодильих стейков не менее двухсот долларов. Но самое ценное мясо принадлежит только что вылупившимся маленьким аллигаторам, или, как здесь их называют, «молочным крокодильчикам». Мясо таких «молочных крокодильчиков» особенно нежно и питательно. Блюдо из цельножаренного «молочного» аллигатора могут позволить лишь миллионеры, и стоит оно долларов пятьсот, не меньше.
Женщины равнодушны к этому омерзительному деликатесу, а вот мужчины особенно стремятся отведать его. Чем же это объяснить? Дело в том, что в Солнечном Штате существует поверье, что мясо аллигатора, как и рог носорога, чудесным образом избавляет мужчин от импотенции и повышает эрекцию. Хотя научно доказано, что это не так, что с таким же успехом можно поджарить себе лягушку или ящерицу, но многие, особенно немолодые мужчины, подспудно продолжают верить в целительные свойства этого мяса, и многим действительно удается вылечиться от полового бессилия. Конечно, роль самовнушения играет здесь немаловажную роль.
Так на всей территории Флориды почти поголовно были истреблены бродячие аллигаторы, а те, что остались, благополучно перекочевали на фермы предприимчивых дельцов, которые сразу же поняли, какие деньги им сулят эти омерзительные чудовища, дающие ценные шкуры и деликатесное мясо. Подобную озёрную ферму по разведению аллигаторов, где для них создавались все условия, я когда-то встретила на своём пути в Клин Воте.
Но каждую весну, во время брачного периода и откладки яиц, дух этих свободолюбивых рептилий, восставал против неволи, и они сбегали с ферм. Сбежавший аллигатор мог оказаться где угодно – возле дома, на площадке для гольфа, под машиной, в бассейне. Весной таких «беглецов» повсюду ловили знаменитые трапперы – охотники на аллигаторов и доставляли в приют для животных, откуда их потом перепродавали тем же фермерам, что помогало заработать неплохие деньги для приюта и самого траппера.
Зачастую же, сбежавший аллигатор вскоре трансформировался в лакированную сумочку элитной куртизанки, которая щеголяла ею повсюду и стейки для её богатого и престарелого поклонника, который намеривался при помощи сей экзотической снеди укротить её в постели этой ночью.
В воздухе запахло дождем. Дэйв торопился, отсчитывая заветные яйца и аккуратно кладя их в ведро, точно так же, как они лежали в гнезде.
-…двадцать девять, тридцать, тридцать один. – Дэйв внимательно пошарил оставшийся компост. Яиц больше не было. – Кажется, все.
Первые капли дождя упали на его вспотевшее лицо. Нельзя терять ни секунды. Дэйв схватил ведро и бросился к дому, чтобы поскорее переложить яйца в специальный инкубатор. Добыча приятно тяжелила руку.
Тридцать одно яйцо – целое состояние. Если повезет, и из каждого выведется детёныш аллигатора, которого любой ресторан примет за тридцать долларов, тогда легко можно заработать девятьсот тридцать долларов, а то и целую тысячу – деньги совсем не лишние для бедного ветеринара, живущего в глуши. Оставалось только запастись терпением и ждать, когда через сорок дней на свет появятся драгоценные детёныши.
Глава шестидесят вторая
Найденыш или Лаки второй
От обильного ливня заболоченный лес источал непередаваемый аромат цветущих деревьев и кустарников, который парной и душной дымкой стелился по земле. Нежные лучи восходящего солнца тонули в этих испарениях, образуя неземное молочно-белое свечение. Отсвечиваясь в лучах яркого солнца, капли прозрачной росы повисли на каждой веточке, листке и цветке, и, даже мрачные гроздья испанского мха украсились роскошным бриллиантовым ожерельем из росы. Всё это делало лес похожим на декорации к чудесной сказке. И, кажется, вот-вот начнётся волшебное действо. Хор птиц, приветствующих восходящее солнце своими звенящими голосами, придавал обстановке особую торжественность.
Как всегда после ночи любви, первым проснулся Грегги. Распахнув двери, он пустил в душную комнату аромат освеженного дождём леса и хрустальные голоса птиц.
Живительная прохлада раннего утра пробудила меня ото сна. Я встала, надела халат, и, почесывая голову, вышла наружу, чтобы насладиться ионизированным воздухом. На топчане, в вальяжной позе восточного султана, возлежал Грэг и, потягивая ароматный кофе из плоской пиалы, причмокивал от удовольствия, заедал кофе ароматной пиццей. Сегодня у Грэга был выходной, и ему не надо было никуда спешить. Я присоединилась к его утренней трапезе.
От вчерашней ссоры не осталось и следа. Ведь общеизвестно, что секс является лучшим средством примирения супругов. После такой ночи я готова была простить моему ревнивому малышу всё.
-Грэг, скажи мне честно, - вдруг спросила я, - когда ты ревнуешь, ты всегда такой идиот?
-В принципе да, - спокойно ответил Грэг, отхлебывая глоток, и добавил, - потому что я люблю тебя.
-Мой маленький, глупый Грегги, разве так можно? Неужели ты до сих пор не понял, что я тоже люблю тебя одного.
Грэг поцеловал меня в губы, оставив на лице ароматный кофейный след.
Так в повседневных заботах и приключениях проходило время. Мы ссорились, мирились, работали, отдыхали – в общем, вели привычную человеческую жизнь.
С помощью Грэга мне удалось восстановить мой разрушенный садик, и вот уже на грядках красовались крепкие всходы арбузов. Как-то раз, пропалывая грядки, до меня донесся странный звук, напоминавший не то лай щенка, не то кряканье утки. Я удивилась. Откуда мог доноситься столь необычный звук. Сначала я подумала, что мне это показалась. Просто какая-то птица залетела в кусты – пересмешник, дрозд, или ещё что-нибудь. Но странный звук повторился.
Теперь было ясно, что он шёл прямо из-под ног. Я поглядела на землю – ничего не было. Какая-то чертовщина. Я снова принялась за работу. Но новый удар тяпки об землю, пробудил этот звук ещё громче. Под землёй что-то находилось и издавало прерывистые, резкие, пульсирующие звуки. Я бросила тяпку и в страхе кинулась к Грэгу. Грэг, как обычно, спал на своем любимом топчане, надвинув соломенную шляпу на глаза и положив руки за голову. Крестьянский труд был ему не по душе.
-Грэг, - я крикнула ему прямо в ухо, - вставай. Я слышала какие-то странные звуки, они идут из- под земли.
-Ну и пускай, - отмахнулся от меня Грэг, - лучше дай мне поспать, я только разоспался.
-Вечно ты спишь, ленивец, поднимайся и посмотри, что там!
Грэг нехотя поднялся и потащился за мной.
-Ну, и что? - раздраженно отозвался Грэг, - я ничего не слышу.
-Вот, слушай. – Я ударила несколько раз тяпкой по земле, и звук повторился, но уже в другом месте.
-Постой, я, кажется, узнаю этот звук. – Грэг начал постукивать тяпкой об землю возле арбузной грядки, через минуту из широких листьев арбузов вылезла симпатичная мордочка новорожденного аллигатора. Это был тот самый тридцать второй отпрыск мамаши-крокодилицы, которого мистер Дэйв забыл в компостной яме.
Грэг схватил крокодильчика и стал придирчиво осматривать. Сиротка злобно уставился на Грэга своими сердитыми зелеными глазками и всё, пока Грэг держал его, время забавно крякал, призывая на помощь свою свирепую мамашу.
Любопытный Грэг сунул малютке в рот свой палец, чтобы проверить силу сжатия его крошечных челюстей, и через секунду подскочил от боли, размахивая крокодильчиком – его острые, как маленькие бритвы, зубки плотно впились ему в палец..
-Не делай ему больно, Грэг! - закричала я.
-Ему больно, - по-мальчишечьи заскулил Грэг, - а мне не больно?!
-Нечего было совать ему палец в рот. Иди сюда маленький, - обратилась я к крокодильчику, - злой дядя Грэг обидел тебя, да? - тот словно понял и прижал ко мне свою маленькую головку.
-Вот видишь, Грэг, он не опасен, если с ним хорошо обращаться. Смотри, какой он хорошенький, - я погладила его бархатную лысую шкурку. - Давай выпустим его в наш бассейн, и у нас будет новый питомец. Мы назовём его Лаки Второй. Со временем из него может получиться неплохая сумочка.
-Вот ещё выдумала, - возмутился Грэг, - мало тебе приключения с его мамашой, которая чуть не откусила тебе голову, так ты хочешь приютить её отпрыска, который чуть не оставил меня без пальца. Давай лучше поджарим его на костре прямо сейчас.
Жарить крокодильчика, как бараний шашлык! От этой мысли меня чуть не вырвало.
-Ни за что!- отрезала я.
Так в нашем дворе появился новый экзотический питомец – настоящий миссисипский аллигатор, который поселился у нас в маленьком поливочном пруду. Грэг заботливо оборудовал для него садок, оградив пруд сеткой, и Лаки Второй начал незаметно подрастать на пищевых отходах, перепадавших ему в качестве корма.
Вот вам мой совет, если хотите завести экзотического питомца, то лучше всяких попугаев, обезьян, и прочих кенгуру, смело заводите маленького аллигатора – более умного, преданного, и ласкового существа вам не найти!
Глава шестьдесят третья
Сборщица апельсинов
Бедность подкрадывается незаметно. Поначалу ты не замечаешь её и стараешься крепиться, пытаясь убедить себя, что все твои лишения временны, и всё скоро изменится к лучшему, что судьба, вдруг, улыбнется и повернется к тебе другой стороной, не той, на которой сидят, а своей «передницей».Проходят дни, но ничего подобного не происходит, потому что произойти не может - деньги не падают с небес. Вместо этого бедность перерастает в хроническую нужду, часто сопровождаемую депрессией. Жизнь становится пустой и неинтересной, и ты ощущаешь будто ты давно уже умер, а по земле ходит лишь биологическая оболочка твоего тела, которая нигде не находит себе места.
Каждый день пустого прозябания становится похожем на предыдущий в своей глупой бессмыслице. Тебе одновременно становишься жалким и противным самому себе, иногда это гадкое чувство выливается в безудержную ненависть ко всему миру, иногда нахлынет непонятное чувство стыда от собственного бессилия и бесполезности. Вам не знакомы подобные чувства? Если нет, то вы счастливый человек. К сожалению, в тяжелые времена, я впадала в депрессивное состояние, и подобные переживания были для меня не новы.
Если физические болезни поражают только тело человека, то депрессия поражает его волю, подобно раковой опухоли, разъедает не тело, а душу человека, лишая его воли к жизни и порой доводя его до суицида. Так что любую хандру надо лечить в самом начале, пока депрессия не переросла в запущенную форму, когда её невозможно остановить.
Так вышло и со мной. Я снова заболела депрессией. Поначалу я старалась крепиться, и выкручивалась, как могла. Я экономила на всем, на чём только могла экономить, но денег почти всегда не хватало. До совершеннолетия Грэга оставался целый год, а в нашей копилке лежало всего три тысячи долларов. На что жить дальше – я не знала. Этих денег едва хватило бы, чтобы заплатить за дом, а надо было ещё на что-то жить – чем-то питаться, покупать бензин, оплачивать страховку Грэга. Я была в панике.
Яхта не приносила дохода. Всё, что удавалось заработать, уходило на содержание самой же яхты, и на оплату обучения Грэга, которое стоило не дешево. Самое страшное, что фирма его матери влезала в долги, и угроза потери «Жемчужины» становилась как никогда реальной. Наступала зима, обещавшая наплыв туристов из северных штатов, и Фрида Баркли надеялась, что к тому времени её сын станет независимым капитаном и начнёт самостоятельно управлять делами.
К счастью, в отличие от меня, Грэг всегда был оптимистом – он верил в себя, и это всегда помогало ему жить.
Присутствие Грэга укрепляла меня – в его объятиях я забывала обо всех проблемах и была снова счастлива и спокойна, но когда он уезжал на побережье, и я оставалась одна, наедине с собой, то тяжелые мысли вновь начинали терзать меня.
Целый день я сидела дома, взаперти, предоставленная своим мыслям. Вы, конечно, подумаете, что это Грэг из предосторожности запирал меня. Совсем не так, это я сама запирала себя в доме, точнее моя депрессия запирала меня в четырёх стенах. Мне не хотелось ни с кем общаться, никуда идти…Вот и ещё один бессмысленный день прожит без денег, и я даже рада, что на этот крохотный день я приблизилась к своей смерти…
В состоянии стресса, кажется, что все люди относятся к тебе недоброжелательно, что кругом одни подлецы, готовые подстрелить тебя в спину в любой момент. Кроме Грэга, я ни с кем не общалась, думая, что меня снова начнут презирать за мою бедность, и с каждым днем сидения дома я все больше замыкалась в себе и дичала. Я перестала ухаживать за собой, день напролет могла провести в ночной рубашке, нечесаная и немытая. Да и зачем было переодеваться, когда тебя всё равно никто не увидит в этом болоте, а выезжать никуда не хотелось, потому что без денег не имело смысла.
Хуже всего, что я смертельно боялась своего соседа Дэйва. После того, как я подло обозвала его, я не сомневалась, что он отомстит мне, когда Грэга не будет дома, - вот почему я держала двери запертыми. Несмотря на то, что этот благородный человек дважды спас мне жизнь, я очень дурно думала о нем. Мне казалось, что он подкараулит меня возле дома и изнасилует. Ведь общеизвестно, что негры обладают неукротимой сексуальной разнузданностью, а что мне было ждать от моего чернокожего соседа - негра-альбиноса, исповедующего колдовскую религию Вуду, который, к тому же, до сих пор оставался девственником. Когда мне случалось засыпать днем, то я видела все тот же ужасный сон, как Дэйв вламывается в наш домик и насилует меня.
Однажды утром я поняла, что так дальше продолжаться не может. Или я вылезу из своей «скорлупы», или же депрессия погубит меня. Нужно было чем-то заняться, ведь известно, что труд – лучшее лекарство от депрессии. Всё равно чем, лишь бы не оставаться наедине со своими мыслями, ни на минуту, ни на секунду, ни на мгновение. Эта мысль поразила меня, словно удар молнии, и с этого мгновения я занялась делами.
Я решила противостоять депрессии во всем. Если я, к примеру, хотела спать днём, я рьяно убирала комнату – мела, скребла, чистила, мыла, лишь бы не в пасть в то отвратительное состояние полусна, которое является естественным состоянием при депрессии. От чистоты и порядка бедность, как будто, отступала.
Каждый день я заставляла себя элегантно одеваться, красить лицо и отправляться «по делам» в город, даже если никаких «дел» у меня там не было. Я просто ходила среди толпы, и просто интересовалась всем, что могло заинтересовать меня – и это тоже помогало.
Я искала работу, хотя знала, что никакой подходящей работы для русской иммигрантки, окончившей университет, здесь нет и быть не может. Но сам этот поиск, общение с людьми, занимал меня и превращался в увлекательное приключение. Мне даже удалось выканючить у государства пособие по безработице – так у меня появился ещё один повод лишний раз выбраться на улицу.
Как – то раз, возвращаясь домой в Маш, я услышала разговор двух кубинских эмигранток, которые собирались устроиться сборщицами апельсинов на ближайшую плантацию. Я сразу поняла, что у меня, получившей гражданство, пусть и временное, гораздо больше шансов получить работу, чем у этих женщин, поэтому я решила попытать счастье. Это было лучше, чем сидеть вообще без работы и ждать неизвестно чего.
Недолго думая, я добралась до уже знакомой мне фермы, где выращивались апельсины. Правда, до сбора урожая оставался ещё целый месяц, но устраиваться нужно было заранее. В этом году урожай цитрусовых выдался как никогда богатым - деревья буквально кишели зеленовао-жёлтыми плодами знаменитого кубинского сорта «медовых» апельсин. Нельзя сказать, что меня приняли охотно, но я всё-таки получила работу. Правда, платили там совсем немного, но это было лучше, чем ничего.
Надо сказать, что собирать апельсины – это каторжная работа, мало подходящая для белой женщины. Представьте себе, что целый день приходиться работать на улице под палящим солнцепёком, от которого не спасает даже плотный хлопчатобумажный платок и бейсболка, полностью прикрывающие лицо. Липкие слепни и мухи, от которых всё время приходится отмахиваться, осаждают любые оголенные участки тела, нудно жужжа под самым ухом. Пот заливает глаза, и все время хочется пить. Но хуже всего – это тягать тяжеленную корзину, пока та не наполнится золотистыми плодами.
Впрочем, мне это даже нравилось, ведь тяжелый физический сельский труд лучше всего отвлекает от депрессивных мыслей, и, возвращаясь домой, я засыпала, как убитая, уже не думая ни о чем, даже о сексе В день мне удавалось заработать долларов тридцать, не больше, но этих денег хватало, чтобы кое-как сводить концы с концами.
Глава шестьдесят четвертая
Мой маленький цитрусовый бизнес
Однажды мне пришла в голову замечательная мысль. Почему бы не делать из этих плодов свежевыжатый апельсиновый сок и не продавать его туристам на пляже, тем более, что электрический рожок для выдавливания соков из цитрусовых в доме имелся. Ведь тридцать долларов, которые я зарабатывала за день, все равно не играли никакой роли – на них можно было лишь существовать, но не жить.
Я убедила хозяина плантаций выплачивать мне зарплату апельсинами, и каждая двадцатая коробка апельсин была моя. В первый же день ударным трудом мне удалось заработать две коробки апельсин, которые я едва дотащила до дома на своём мопеде и припрятала в дальнем углу кухни, подальше от Грэга. (Я скрывала от мужа, что устроилась сборщицей апельсинов.) Оставив на столе лишь несколько спелых плодов, чтобы Грэг не учуял мою партию по цитрусовому запаху, заполнившему кухню, я спрятала коробки под раковину. Пусть Грэг думает, что лежащие на столе апельсины я приобрела в универсаме.
В этот день Грэг пришел как никогда измотанным и усталым – сегодня он сдал экзамены на капитана и теперь с полным правом мог управлять собственной яхтой. Мы достали шампанское и весело отпраздновали новое назначение Грэга, закусывая играющий напиток дольками душистых апельсинов. С этого дня у нас начиналась новая жизнь, Грэга – в качестве капитана яхты, моя – в качестве разносчицы соков.
Когда Грэг наконец улёгся и заснул мёртвым сном, я приступила к своему нехитрому бизнесу. Целую ночь я трудилась, не покладая рук выдаивая из душистых половинок золотисто-оранжевый сок, который стекал по рожку в специальную канистру из-под питьевой воды. Целую ночь вертелся электрический рожок, врезаясь в сочную мякоть апельсинов. Под утро у меня набралась целая канистра сока, прикрыв её тканью от любопытного взгляда Грэга, я поставила её в холодильник, чтобы свежий сок не прокис до реализации. Из оставшихся апельсинов я сделала полный графин сока для Грэга и приготовила ему вкусный завтрак из его любимых бобов и макарон. Мои бедные пальцы совершенно пожелтели от сока и готовы были отвалиться от усталости. Обессиленная бессонной ночью, я плюхнулась в постель и тут же забылась тяжелым сном.
Едва я улеглась в постель, как проснулся Грэг. Он потянул носом приятный аромат цитруса, которым благоухало всё вокруг, и сладко зевнул. Утро было прекрасным и никуда не хотелось ехать.
Внезапно он вспомнил, что сегодня был его первый день работы, и новые обязанности неприятным грузом навалились на него. Но то, что теперь у него была настоящая серьезная работа, достойная мужчины, заставляло Грэга гордиться собой. Теперь никто не посмел бы назвать его неудачником.
Грэг прошёл в кухню, там его уже ждал вкусный завтрак. Не без удовольствия проглотив завтрак и выпив залпом кувшин сока, Грэг открыл холодильник, где я обычно прятала сладости, чтобы раздобыть там чего-нибудь сладкого на десерт, и тут же, отвернув ткань, наткнулся на огромный галлон апельсинового сока. «Зачем ей такая прорва сока?» - подумал Грэг, но времени уже не было, он оделся и выехал на работу.
Я проснулась, когда стрелка часов подходила к полудню. Наступало время полуденной фиесты – самое «жаркое» время для туристов. В это время коренной житель Флориды предпочитает отсидеться в помещении под прохладой кондиционера. Простой же люд из северных штатов, усиленно стремится поджариться под горячим солнцем со всех сторон, словно бифштекс на мангале, чтобы за короткий срок своего зимнего отпуска получить бронзовый загар, которым можно было бы гордиться перед своими коллегами по работе, как модным трофеем. Вот на такого незадачливого туриста и был рассчитан мой товар.
Перелив сок в мой походный термос-холодильник, я отправилась на ближайший пляж, где можно было встретить огромное число «жаждущих» туристов.
Я старалась избегать пригостиничных пляжей, где люди отдыхали по системе «всё включено», предпочитая им отдаленные дикие пляжи, открытые для каждого посетителя. Здесь, где среди развалившихся спин, негде было упасть даже яблоку, я и решила предлагать свой жидкий товар. Дело было нехитрым. Я ходила по пляжу и кричала во всё горло:
-Апельсиновый сок, свежий апельсиновый сок. Холодный сок!!!
Поначалу ко мне отнеслись настороженно, но опрятный вид симпатичной блондинки внушал доверие, и вскоре ко мне потянулись первые «жаждующие». Я разливала холодный сок в небольшие пластиковые стаканчики из-под кока-колы, двести пятьдесят грамм каждый, и продавала их по два доллара за штуку. Остальное, что я не успела продать, мне кое-как удаось толкнуть какому-то прибрежному ресторанчику. Таким образом, из пятнадцати литров сока, которые мне удалось притащить с собой, мне удалось заработать сто двадцать долларов за день.
Не так уж плохо, не правда ли? И это всего за три часа работы, когда на апельсиновых плантациях за эти деньги мне пришлось бы вкалывать целых три дня, и то в лучшем случае.
Когда я открыла новый способ зарабатывать неплохие деньги, мне незачем было больше вкалывать на плантациях. Теперь я работала на себя и зарабатывала столько, сколько хотела. Закупая свежие апельсины по полтора доллара за килограмм, я могла сделать из него три стакана сока и продать его за два доллара, таким образом, чистая прибыль получалась четыре с половиной доллара с каждого килограмма.
Если день выдавался особенно жарким, на пляжах мне удавалось продать до двадцати литров сока и получить чистую прибыль до ста двадцати долларов в день, не считая расходов на бензин для моего мотороллера, и затраченных сил на производство сока. Но я не жалела собственного труда, потому что я знала, что теперь работаю на себя и только на себя, и могла ни от кого не зависеть, и не платить никаких налогов – это был как раз тот бизнес, о котором я так давно мечтала.
Мой маленький сочный бизнес на апельсинах, пусть несколько смешной, нелепый и спонтанный, но приносящий неплохие деньги, процветал.
Однажды, мой апельсиновый бизнес едва не постиг крах. Мне, конечно, сейчас смешно вспоминать о том случае, но ТОГДА мне было не до смеха.
А случилось вот что…В те далекие, незапамятные времена, когда местными законами штата Флорида ещё не было запрещено держать диких и экзотических животных в качестве домашних любимцев, по её бескрайним пляжам расхаживали частные фотографы - зоофилы, промышлявшие фотографированием туристов с экзотическими животными. Как известно, что не запрещено законом, то разрешено. Этот извечный постулат действовал и тут, на цивилизованных берегах Флориды…
Как-то раз, на одном таком диком пляже, где я как раз «крутила апельсины», случилось появиться подобному «зоофилу» со своим дрессированным табором приматов, состоящим из двух взрослых шимпанзе, одного юного орангутанга во фраке и цилиндре и маленькой мартышки-капуцина неопределенных лет. Вообще, Флоридцы, как и все южане, не обделенные ласковым солнышком, – веселый народ. Им никогда не откажешь в чувстве юмора, особенно если дело касается «зрелищ».. Вся «соль» короткого шоу с приматами, которое вытворяли перед публикой подневольно-дрессированные подопечные фотографа -«зоофила», сводилась к тому, что обезьяны показывали стриптиз на шесте, срывая с себя одежду, при этом точь-в точь имитируя простейшие движения стриптизеров, что неизменно вызывало взрыв пошлого гогота у непритязательного пляжного люда, собиравшегося вокруг этого омерзительного представления. В самом конце этого обезьяньего стриптиза, оставшись совершенно голой, шимпанзе, ни сколько не стыдясь, показывала публике свою голую, распухше –выпяченную красную задницу, «для верности» похлопывая по ней ладонями. Естественно, что после такого представления мелкие купюры летели ворохом в подставленный цилиндр, с которой элегантно одетый в блестящий фрак орангутанг-«конферансье» обходил публику, причем делал он это на двух ногах, со спины напоминая собой какого-то страшного горбатого уродца-карлика с непомерно длинными руками и крохотными косолапыми ножками. Хохоча от проделок «обезьянок», никто и не подозревал, какой ценой это представление дается приматам, каким лишениям и порой даже пыткам подвергаются они со стороны своего дрессировщика, прежде, чем ему удается добиться столь вышколенных действий от своих непоседливых подопечных.
После «представления» начиналась фотосессия со всеми желающими. Обычно подобным «звериным» бизнесом (если это так можно назвать) занимались выходцы из Китая и Юго-Восточной Азии.
Вот и я, залюбовавшись «обезьянками», совершенно позабыла о своих апельсинах. Этим и воспользовались «макаки». Едва я отвернулась, чтобы налить дрессировщику сок, как проворный капуцин тут же подскочил и, вдруг, выхватил у меня из рук апельсин.
Не знаю, может, бедные обезьянки действительно очень хотели пить в тот день, или же их жестокий дрессировщик специально не давал им пить, чтобы не расслабить мышцы перед представлением, но в следующую секунду моя лавка буквально подверглась настоящей обезьяней атаке. ЭТО БЫЛ БУНТ – ОБЕЗЬЯНИЙ БУНТ!
Обезьяны с громким криком и хохотом хватали все, что лежало, ломали, все что ломалось, бросались апельсинами в туристов; я пыталась остановить разошедшихся «мартышек», накрыв лавку собой и пытаясь спасти то, что ещё можно было спасти, но через секунду весь мой сок оказался пролитым, а мне самой буквально пришлось спасаться бегством, потому что лохматые «стриптизёрши» вцепились мне в волосы.
Лишь вволю нажравшись апельсин и напившись моего соку, отупев, обезьяны отступили. Их дрессировщику-малайцу с трудом удалось утихомирить их. К счастью, мой обезьяний живодер оказался человеком порядочным, и, не желая связываться с полицией, на месте возместил мне за все, что набедокурили его «мартышки»…включая моральный ущерб.
В остальном, если не считать того случая, работа моя была не пыльной…
К счастью, в эту зиму погода выдалась как никогда сухой и жаркой, и поэтому спрос на мой товар не прекращался до самой весны. За два зимних месяца мне удалось заработать почти две тысячи чистого дохода, но, как говорится, всему хорошему рано или поздно приходит конец. В конце концов, о моём бизнесе узнал Грэг. А вышло это так.
Уж слишком круто я развернулась. Со временем, я вообще перестала делать соки дома. И, потом, Грэг рано или поздно заметил бы моё «производство». Для моего бизнеса теперь мне был необходим только раскладной столик, чистая скатерть, и электрический рожок, который работал от мощных переносных батарей. Каждое утро я загружала свой мопед этими нехитрыми предметами, забирала с сбой целую коробку апельсин, которую я привязывала к заднему сиденью, и выезжала на пляж, где выжимала апельсины прямо в присутствии клиентов. Так мне удавалось снижать отходы, не загрязняя кухню, и внушать большее доверие жаждущего клиента, который предпочитал видеть сам процесс выжимки сока воочию. Каждый день я меняла место моего расположения, и каждый день был аншлаг.
Как-то раз я, как обычно, «крутила» свои апельсины на пляже. Мне повезло, этот день выдался, как никогда жарким, и поэтому жаждущей публики было, хоть отбавляй. Апельсины убывали с катастрофической быстротой. Я не успевала, даже разрезать их на две половинки. Не прошло и двух часов, как моя торговля стала подходить к концу.
И в самый разгар работы, я, вдруг, услышала знакомый голос за спиной:
- Налей-ка и мне стаканчик.
Я обернулась. Это был Грэг. Он стоял во всем своем белом капитанском кителе (с которого мне неоднократно приходилось сводить отбеливателем разнообразные пятна), гордый и неукротимый. Мне показалось, что он даже стал немного выше и солиднее. Я отлила ему сока в стаканчик, и Грэг, демонстративно прихлебывая, залпом выпил сок, при этом две желтые капли сразу же проявились у него на воротничке, и сжал в руках пластиковый стакан.
-Так вот, значит, как ты проводишь время, - презрительно усмехнулся на меня Грэг, - подходящую же для себя работёнку ты приобрела. Нечего сказать. Самое то для жены владельца яхты.
-Какая ни есть, но эта работа, – рассердилась я. - Лучше заниматься этим, чем целый день торчать в твоём болоте.
-Сворачивай свою торговлю, мы едем домой, - проворчал Грэг, - там разберемся.
Мы ехали домой в полном молчании, обычно предшествовавшем нашим семейным бурям. Моё негодование росло, и готово было вот-вот выплеснуться наружу, но я ждала, пока мы приедем домой.
«Нет, я выкажу ему всё, что думаю о нём. Теперь я не стану скрывать наше плачевное финансовое положение, не буду щадить его. Пусть этот сраный «капитан» знает, на чьи деньги он существовал всё это время. Ишь, ты, видите ли, ему не нравиться мой бизнес. Дескать, «жена владельца яхты» не должна торговать соками на пляже. Ему стыдно за меня. Однако, сладко есть он требует каждое утро, не особо задумываясь, какой кровью мне достаются эти продукты, когда в стране царит продуктовый кризис. За всё время пока он находился на своей поганой яхте, этот долбанный «магнат» не принёс в дом ни цента! Жить на МОИ деньги ему, видите ли, не стыдно. Нет, хватит, я не дам ему издеваться над собой».
-А, я то думал, почему весь дом пропах этими дурацкими апельсинами, - начал свою речь Грэг, едва мы ступили на порог дома, - мне, даже во сне, стал сниться этот запах. Апельсины, апельсины, апельсины…
-Да, апельсины! - отрезала я. – И за счет этих дурацких, как ты их назвал, апельсин, ты, мой дорогой, жил и питался два месяца. Разве я могла б протянуть ещё один год на те три жалких тысячи, что оставались у нас. Нам надо была на что-то жить, вот я и пошла торговать соками на пляж. И надо сказать, что эта работёнка, как ты её обозвал, приносила неплохой доход, за счет которого ты и питался.
-Ты меня не поняла, - загундосил Грэг, - я же сказал, что для жены владельца яхты это не самое подходящее занятие.
-Неподходящее занятие, - задыхаясь от гнева повторила я. – А, что, по-твоему, подходящее занятие для жены миллионера, которая в последнее время не получила ни цента от своего муженька, сидеть дома и от отчаяния обливаться слезами, дожидаясь своего благоверного?!
-Где твои деньги, владелец заводов, яхт и пароходов?! - русской скороговоркой спросила я его. – Где твои деньги, х-нов магнат?
-А это ты видела! – Грэг вывернул внутренний карман кителя, и на стол посыпались розовые пятисотдолларовые купюры. От испуга и удивления мои глаза сделались большими. – На, считай!
-Грэг, откуда всё это? – с трепетом спросила я.
-С моей, «грёбанной» яхты, как ты её называешь, - гордо улыбнулся Грэг, - я заработал их на туристах всего за какую-нибудь неделю. Считай же!
Дрожащими руками я пересчитала каждую купюру. Их было восемь - целых четыре тысячи. Четыре тысячи долларов!
-Если так пойдёт дальше, то мы вскоре разбогатеем, и тебе никогда, слышишь, никогда не придётся работать!
-Я согласна, Грэг, - улыбаясь, ответила я, перебирая пальцами заветные бумажки. – А, чтобы нам впредь никогда не ссориться из-за денег, давай сразу же потратим на развлечения те две тысячи, что мне удалось заработать на апельсинах, и забудем про них. Ведь я так давно не отдыхала, Грэг. Тем более, что завтра у нас вторая годовщина свадьбы.
-Предложение принято, - отрапортовал Грэг, держась под козырёк свей фуражки, - сегодня же мы едем в город!
Глава шестьдесят пятая
Ссора
Мы хорошенько выспались, чтобы снять усталость рабочего дня, и с наступлением сумерек стали готовиться к нашей увеселительной вылазке в город. Мы собирались весело провести праздничную вечеринку в одном из модных клубов побережья, которые обычно располагались при фешенебельных отелях. Тёплая лунная ночь обещала быть незабываемой для нас двоих, но всё обернулось совсем не так, как я хотела.
Целых два часа я потратила, чтобы привести себя в порядок, чтобы выглядеть, как говорят в Америке, «на миллион долларов».
Перед зеркалом Грэг нервно поправлял галстук на безупречно черной рубашке, которую он «с большим вкусом» подобрал к своим замызганным джинсам.
-Ну, что, Грэг, едем?! Я готова!
Вдруг, я увидела, как в отражении зеркала глаза Грэга сделались удивлённо большими, и его лицо перекосилось, словно он проглотил что-то кислое. Резко повернувшись ко мне, он раздраженно отрезал:
-Никуда я с тобой не поеду, в этом платье ты выглядишь, как французская шлюха!
«Почему шдюха, да ещё французская?» Его резкие слова больно задели меня, но, сдержавшись, я ответила:
-Это очень дорогое вечернее платье, Грэг. Сейчас такое носят многие модные девушки. Грегги, ну перестань нести чепуху! - я ласково обняла его за руку, но Грэг грубо оттолкнул меня.
-Плевать мне на всех, только твоя тряпка ничего не прикрывает, - злобно проворчал Грэг, - в этом платье ты доступна для каждого мужика!
Наверное, что-то тогда сломалось во мне. Но в тот злополучный день его ревность Грэга окончательно доконала меня, и, перестав контролировать себя, я сорвалась:
-А, может быть, я сама хочу быть доступной для каждого мужика! Я знаю, отчего ты меня ревнуешь, потому что, как мужик ты – полное ничтожество. За все два года, что я провела в твоей постели, мы были близки всего четыре раза. Жалкий импотент, а знаешь ли ты, каково мне было слушать сопение твоего сопливого носа, после того, как, возбудив меня своими похотливыми ручонками, ты спокойно засыпал в моих объятиях, так и не притронувшись ко мне. Каково мне было успокаивать свое бьющееся от желания сердце, когда голова бежала кругом? Всего четыре раза, неудивительно, что за всё это время ты так и не заделал мне ребёнка. Детишек не делают руками, Грегги. Ха-ха-ха! Да, что, вообще, ты можешь своим крошечным членом. Разве, что писать через него. Ха-ха-ха! Любая другая на моём месте, тут же завела себе любовника, и через девять месяцев предоставила тебе полноценного ублюдка. Что ж, я все равно иду на эту вечеринку, там уж я наверняка отыщу того настоящего мужика, с кем смогу хорошенько порезвиться. Не даром же ты назвал меня шлюхой. Ха-ха-ха! Импотент! Жалкий маструбант! – Я хохотала, как одержимая, мола осозновая, что произойдет в следущий момент.
В два шага разъяренный Грэг оказался возле меня. Своими крючковатыми пальцами он схватил меня за волосы и, запрокинув голову назад, замахнулся кулаком в лицо…Через секунду, его кулак безжизненно опустился всего в двух сантиметрах от моего носа.
-Вот видишь, Грэг, я была права - ты ничего не можешь. Ничтожество! – бросила я в лицо Грэгу и кинулась прочь, громко хлопнув дверьми перед его носом, так, что, даже металлические рамы едва не вылетели наружу.
Вскочив на свой мопед, я нажала на газ, и рванула вперёд.
-Сто-о-о-о-й!!! - заорал Грэг, и что было сил, побежал за мопедом. Мне показалось, что если он сейчас нагонит меня, то обязательно убьёт. Едва только Грэг успел ухватиться за заднее сиденье, я резко рванула в сторону и, едва не выдернув ему руку из сустава, оставила лежать его в разбухшей грязи кювета.
- Сто-о-о-о-й!!! - послышался охрипший голос обезумевшего ревнивца, но мой мопед уже успел скрыться за поворотом.
Грэг валялся в кювете и отчаянно бил кулаками по мокрой грязи, будто на ней пытаясь выместить всю свою злость. Наконец, он успокоился, и, обессиленный, рухнул лицом в канаву. Немного полежав так, он, вымокший до нитки и подавленный, поплелся домой.
Глава шестьдесят шестая
Падший ангел
Я мчалась по шоссе со всей скоростью, которую только мог выжать мой старенький мопед. Мне всё еще, казалось, что Грэг бежит за мной и вот- вот нагонит меня, как только я сбавлю скорость, поэтому я выжимала все возможное. Душащий комок обиды подступал к горлу. Слезы застилали мне глаза. Я ничего не видела перед собой, но продолжала мчаться по шоссе в сторону города. Его отчаянный крик всё ещё звучал у меня внутри.
Наконец, я опомнилась и оглянулась. Позади никого не было, только пустынная голь одинокой дороги, затерянной в сумерках болот. Моё сердце сжалось от горя, но возвратиться я не могла, потому, как знала, что после того, что случилось между нами, дороги домой для меня больше нет. Снова заведя свой дребезжащий мопед, я отправилась в город.
Солнечный Город* встречал меня разноцветными огнями побережья, вдоль которого кипела вечерняя жизнь. Яркие неоны вывесок зазывали посетителей в клубы и рестораны, стильными витринами горели магазины, заманчиво предлагая свой товар покупателям, в огромные фешенебельные гостиницы, горевшие огромными буквами лейблов, спешили развеселые толпы туристов, стремящиеся попасть на самую классную вечеринку, в каком-нибудь крутом клубе.
Повсюду были люди, люди, праздные, беззаботные, наслаждавшиеся жизнью. Люди, существование которых не имело для меня никакого значения. Чужие, не нужные люди. Я ходила вдоль пляжа, словно потерянная, тупо наблюдая за жизнью этих совершенно чужих мне людей. Это одно помогало мне заглушить гнетущую боль от ссоры с Грэгом.
Вот они, прожигатели жизни, столпились возле лучшего клуба города в надежде попасть внутрь. Прямо как бездомные собачонки в лютый мороз, которые толпятся возле метро, в надежде проскочить мимо охраны.
Швейцар - негр, здоровенный детина, два метра ростом, заслонил вход своими широкими плечами и открывает цепочку только для избранных счастливчиков. Его лицо кажется мне знакомым, но я никак не могу вспомнить, где я видела его. «Фэйс контрол, фейс контрол», - вертится в голове какая-то дурацкая фраза. – «Где же я могла видеть эту морду? Впрочем, не важно». И я продолжаю наблюдать.
Вдруг, мне показалось, что чернокожий швейцар как –то странно подмигнул мне и кивнул головой в мою сторону.
-Блондиночка в черном платье, а вы можете проходить!
-Я?! - подскочила к нему какая-то крашенная обезьяна, представлявшая собой негритянку-блондинку с поносно-желтыми волосами.
-Нет, не ВЫ, раздраженно отпихнул её охранник. Я говорю про ту девушку, с мопедом.
-Да, но она тут не стояла! – пыталась, было возразить блондинистая негритянка, при этом бросившись вперёд. Но швейцар решительно вывел её за оградительную цепь.
Всё, ещё не веря в реальность происходившего, я растерянно подошла к дверям клуба. С опаской наблюдая за поведением здоровенного чернокожего швейцара, я приковала свой мопед к входным перилам и вошла внутрь.
Как только я скрылась за тяжелыми воротами, швейцар тут же вынул трубку мобильного телефона, и, набрав номер, сквозь белоснежные негритянские зубы пробурчал что-то невнятное, из которого можно было разобрать только последнюю фразу:
-… невероятно, но птичка сама залетела в клетку! ОК, жду.
Едва войдя в зал, я окунулась в непередаваемый мир эйфории ночного клуба, позабыв обо всех своих горестях и бедах, будто их не было. Сама атмосфера клуба способствовала этому. Всё здесь было непритязательно и легко. На сцене шла великолепная шоу программа с захватывающими танцами и музыкой. Люди просто веселились и отдыхали, кто как хотел. Одни – танцевали, другие обедали, сидя на роскошных красных диванах, не стыдясь, влюбленные парочки целовались и ласкались под музыку, молодежные компании играли в «тихие игры»*, громко смеясь над очередным нелепым положением своего товарища, которому не посчастливилось вытащить горящий фант.
Выбрав себе небольшой столик, я удобно расположилась возле окна, в самом тихом уголке клуба. После ссоры с Грэгом шумное веселье было не по мне, и я решила отдохнуть наедине с собой, наблюдая, как веселятся другие, с тупым удовольствием глядя на захватывающее шоу.
Тут я заметила, что один из официантов тоже как –то странно посмотрел на меня и о чем-то переговорил с администратором (его я тоже где-то видела). Конечно же, как я об этом не подумала, если я пришла в ночной клуб, то, стало быть, обязана что-то заказать. В противном случае, меня отсюда вышвырнут, как несостоятельного клиента. Для отвода глаз я взяла меню и принялась делать вид, будто изучаю его, хотя от переживаний даже самая вкусная еда не полезла бы мне в горло.
От обилия нулей в меню мои глаза округлились и вылезли из орбит. «Разве это может стоить столько? Нет, должно быть, я ошиблась. Одно блюдо не может стоить пятьсот долларов. Это уж слишком». Я посмотрела внимательней. «Точно, вот тут пятьсот, семьсот, тысяча! О, мой бог, куда я пришла! Неужели, за обед мне придётся выложить все мои деньги, что я тяжелым трудом заработала за два месяца. Нет уж, дудки, нужно убираться отсюда. Этот «праздник» мне не по карману».
Я хотела было встать, чтобы уйти, но передо мной возник официант с огромным блюдом. Откуда ни возьмись, на столе сразу же проявились блюдо с экзотическими фруктами, две бутылки белого вина, тартинки с чёрной икрой, устрицы, рыбные рулеты на шпажках, варёные креветки и, наконец, огромный угрожающий лобстер, злобно таращивший на меня маленькие глазки. Я обалдела от всего этого великолепия и не знала, что сказать – язык, будто провалился в горло. Наконец, собравшись с мыслями, я пролепетала:
-Вы, наверное, ошиблись столиком, официант. Я НЕ ЗАКАЗЫВАЛА ВСЕГО ЭТОГО.
В ответ официант, словно не расслышав меня, только многозначительно кивнул головой, и, как ни в чём ни бывало, стал наливать в бокал вино.
-Официант, вы, наверное, перепутали столик, я же сказала, что не зака…
-Это совершенно бесплатно, - протараторил официант. - Подарок заведения. Потому, как именно ВЫ являетесь миллионным посетителем нашего клуба.
-Нет, я, конечно, ценю весёлую шутку, - ответила я, посмотрев на тот столик, где играли в тихие игры, - но только не тогда, когда она будет потом стоить мне весомых денег. Нет ли тут какого-нибудь подвоха, официант? Лобстер точно не живой? Не уползёт ли он от меня, когда я стану его есть? – я с опаской потыкала вилкой угрожающее ракообразное. – А устрицы? Не станут ли они плеваться лимоном в глаза? Умоляю, молодой человек, скажите, мне правду! Потому, как сегодня я совсем не предрасположена шутить! – в отчаянии простонала я.
-Не волнуйтесь, всё совершенно бесплатно, никто не возьмёт с вас ни цента, - снисходительно улыбнулся официант, - Приятного аппетита, мисс. – Волшебный официант исчез так же внезапно, как и появился.
Я сидела удивленная и озадаченная, ещё до конца не осознав, что же произошло. По своему жизненному опыту я хорошо знала, что «бесплатный» сыр бывает только в мышеловке», но не могла понять какая во всём этом «мышеловка». Не собираются же они меня отравить, в самом то деле.
Правда, я где-то слышала, что в подобных заведениях девушек угощают вином со снотворным, после чего они оказываются в борделе, где потом до скончания жизни служат секс-рабынями, но я мало верила, что такое возможно на тихом курорте Мексиканского залива. Памятуя произошедшее с Алексом в моем собственном доме, я, на всякий случай, решила пока отказаться от заманчивого вина. Запах вкусной еды приятно щекотал мой голодный желудок. Я осторожно взяла рыбные рулетки и для пробы отхватила зубами маленький кусок. Тщательно разжевав, проглотила…ничего. Вполне съедобно и, даже вкусно. Я потянулась к тортинкам с икрой, к устрицам и креветкам, и стала бессознательно набивать давно забытыми деликатесами желудок– так я хоть как –то могла забить ту боль, которая, словно ядовитая кислота, терзала мое сердце. И, вот, наконец, томная тяжёлая сытость притупила моё сознание.
Я уже доедала последнюю рыбную рулетку, когда почувствовала, как мне на голову опускается…моя вязаная панама.
-Привет, - знакомый визгливый голос Грэга резко ударил в ухо. Я вздрогнула. Неужели, Грэг выследил меня и здесь?! Нет, этого не может быть!
От неожиданности я вздрогнула и резко обернулась - передо мной стоял тот самый мой незнакомец, от которого я едва убеждала на пляже близ Клин Воте.
-Привет, -повторил он и кивнул мне своими хитрыми татарскими глазами.
От удивления я тут же поперхнулась и вытаращила на него удивленные глаза, не зная, что мне говорить, и, что предпринимать. Во всяком случае, бежать опять было бы глупо, потому что незнакомец сутенёрского вида, расположившись рядом, преградил мне всякий путь к отступлению.
- Ну, как, детка? Тебе здесь нравится? –как бы нехотя спросил он.
Его игриво развязный тон и эта «детка» начинали меня раздражать, но я решила принять его «игру», поскольку не видела другого выхода, и тоже казаться непринужденной. Впрочем, после ссоры с Грэгом мне было уже всё равно, потому что я считала себя конченой женщиной.
-Ничего себе забегаловка, чтобы провести время, - так же небрежно бросила я, стараясь как можно более демонстративно развязнее жевать тортинки с икрой.
-Забегаловка?! – притворно обиженным тоном произнес незнакомец. – Да моя «Плацца» лучший клуб города, а не какой-нибудь «Макдональдс»!
-А я не какая-нибудь детка, а мэм, – неожиданно для себя выпалила я прилипчивому незнакомцу..
- Мэм?! Стало быть, вы замужем? – замявшись, спросил незнакомец.
-Теперь это не имеет никакого значения. С моим замужеством почти покончено, - грустно махнула я рукой.
-Как вас хоть звать, мэм? В прошлый раз мы так и не познакомились. Меня, к примеру, зовут Коди, я владелец этого заведения, которое вы назвали «забегаловколй», но вы можете называть меня просто –Код.
Как ни была я рассержена нагловато-навязчивым поведением незнакомца, объявившем себя хозяином шикарного клуба, но при слове Коди, я, не выдержав, прыснула со смеха. Дело в том, что новообразованное Американское имя «Коди», происходит от английского слова «coddle», что в буквальном переводе означает младенчик, которого нужно кормить грудью или маменькин баловень, неженка. Трепещущие от любви родители в припадке нежности называют так своих новорожденных сыновей, не думая о последствиях.
А теперь представьте, что этот маленький мальчик «Коди» вырастает во взрослого мужчину, чтобы подчеркнуть его значимость, друзья называют его теперь Код, но для мамочки он все так же остается маленьким сынком Коди. Так что имени Коди, с полным на то правом, можно присвоить и другой перевод –« маменькин сынок».
-Знаю, знаю, это глупо звучит, даже я сам ненавижу своё имя, - словно поняв меня, продолжил незнакомец с непривычным нам русским именем Коди. - Но что делать? Так уж меня назвали родители.
-Коди. Ха-ха-ха! Ты мне начинаешь нравиться, Коди! Коди, какая прелесть! Кстати, спасибо тебе за угощение, Коди! Всё было замечательно вкусно! Ладно, приятель, если уж ты Коди, то я прощаю тебе твоё хвастовство насчёт хозяина клуба, так что с полным правом можешь называть меня «деткой», потому что я всё равно не скажу тебе моего настоящего имени.
-Хорошо, детка. За знакомство! – поднял тост он. Коди вальяжно взял бокал вина и поднёс к губам, при этом насмешливо улыбаясь своими хитрыми татарскими глазками, выпил.
-Что же ты не пьёшь, детка? Это же настоящее сухое Токайское.
-Оставим эти соки детишкам, - я кивнула в сторону веселой молодежной компании. – В моей ситуации я предпочла бы чего – нибудь покрепче.
Мартини, Джим, Виски? – я отрицательно качала головой, - Может быть, Водка?
- Может, ещё предложишь девушке пива? -обиделась я. -Как же грубо ты мыслишь, малыш Коди. Девушки не употребляют этого мужского пойла - они предпочитают коктейли. Я где-то читала, что только во Флориде существует такая замечательная вещь, как «Мятный Джулеп», что вкуснее этого Джулепа нет ничего на свете. Говорят, что этот напиток умеют готовить только на Солнечном Полуострове*. Раз уж мы здесь, во Флориде, в самом лучшем клубе её Западного Побережья, почему бы нам не отведать её знаменитого «Мятного Джулепа» и самим не проверить это утверждение.
-«Мятный Джулеп»?! – обескуражено переспросил мой спутник, недоуменно бегая глазами во все стороны.
-Да, да, «Мятный Джулеп»! – уверенно повторила я, хотя сама толком не знала, что это такое.
Коди подозвал официанта, и спросил его про «Мятный Джулеп», но тот только пожал плечами и подозвал администратора. Лицо администратора тоже приняло удивленно – вытянутое выражение, словно у лошади, которая вместо яблока случайно проглотила лимон, но «Коди», разозлившись, вдруг, что-то резко прикрикнул на них по-испански, из чего я могла разобрать только одно слово – «текила», и обслуга тут же зашевелилась, словно муравейник, в который только что кинули палку.
-Сейчас принесут, - утвердительно ответил мой спутник, - настоящий Флоридский Джулеп.
Через пять минут на столе появилась пара коктейлей удивительно-изумрудного цвета, очень похожих на Зелёную Фею*, в прозрачных хрустальных стаканах, украшенных листочками мяты и ананаса, с хитро встроенными соломинками в виде пляжных зонтиков.
Я осторожно втянула в себя несколько глотков и сразу же поняла, что это был не мой «Мятный Джулеп», который, как я слышала, готовят на коньяке пятилетней выдержки, а обыкновенный мятный коктейль со льдом, приготовленный на основе обыкновенной водки или ликера (чего я никак не могла разобрать) и мятного настоя со льдом. Но от этого он был не менее прекрасен! Холодное прикосновение леденящего ментола приятно обожгло рот, оставив незабываемый привкус тающего аромата сочного ананаса!
Странно, но этот напиток произвел на меня противоположное действие, чем обыкновенное спиртное, от которого мне сразу же становилось не по себе. Не поверите, но от первого же глотка холодящей язык жидкости мне стало как – то легко и хорошо. Тяжесть на сердце от ссоры с Грэгом улетучилась куда-то далеко-далеко, осталось только приятное ощущение тепла и радости, которую только и хотелось уталять этим божественным «Джулепом». Глоток, ещё глоток. Я никак не могла упиться ледяным источником блаженства. Как только я отрывала губы от соломинки, меня мучила непонятная приятная жажда, и хотелось вновь и вновь прикоснуться губами к чудесному напитку.
Странно, но я не чувствовала ни запаха ни вкуса алкоголя, хотя напиток был довольно-таки крепким. Я даже не понимала, что пьяна, и это новое состояние нравилось мне, как и этот милый богатенький Коди, который так щедро угощал меня этим чудесным нектаром неземного блаженства.
Чем дальше я смотрела на него, тем привлекательнее он становился. Теперь он не казался мне напудренным сутенёром, каким я приняла его с первого взгляда. Что-то родное и близкое сквозило в его взгляде, в его манере двигаться, в его голосе – странно, но всё в нём было Грэговским, всё было от Грэга, все было моим…
Поймав мой пристальный взгляд на себе, он улыбнулся. Две знакомые ямочки Грэга обозначились на его щеках. С его лица мне улыбалась улыбка Грэга. Так вот что привлекает меня в нём – его похожесть на Грэга, только Коди был намного лучше сложен, мужественнее, солиднее моего тощего тщедушного капитана Грэга с его вечно жалкими, худыми, цыплячьими плечами.
Это был мужчина, настоящий латиноамериканский мачо, о котором грезят девчонки по ночам, а не тот жалкий маструбирующий по ночам прыщавый пацан, который только хотел казаться мужчиной, как мой неудачливый муженёк Грэг. Мне показалось, что я схожу с ума! Но каким сладким было это безумство! Уже после нескольких расслабляющих глотков джулепа мне хотелось его как мужчину!
Забавно, но, даже свой коктейль он пил, так же неряшливо, как и мой Грэг, умудряясь накапать зелёным «Джулепом» на свой светлый новомодный пиджак, несмотря на то, что пил его через соломинку. Липкие остатки Джулепа всё еще находились на его подбородке, обрамленном тонкой стрункой модной татарской бородки. Проворным движением языка я слизнула зеленоватые капли с его душистого лица. Наши губы встретились в страстном флоридском поцелуе, и в ту же секунду я ощутила его сильный упругий язык у себя во рту. Удивительно, но мне не было противно прикосновение его настойчивого упругого языка, наоборот, мне хотелось, чтобы он ласкал меня всё сильнее и сильнее. Мне понравилась эта новая для меня игра, и я принимала её «правила».
Вдруг, заиграли «Текилу». Зажигательный ритм барабанов тут же захватил меня, и мои ноги будто сами пустились в пляс. Забыв обо всём, я схватила Коди за руку, и мы выскочили с ним на середину танцевальной площадки.
Что происходило дальше –не возможно описать словами! Под ритмы «Текилы», изнибаясь всем телом и отчаянно виляя бедрами, я завертелась вокруг него, словно волчок. Он схватил меня за талию, и мы вместе пустились в бешенный ритм страстного танца.
Как и все латиноамериканские мачо, мой партнёр оказался великолепным танцором, и, хотя мы танцевали с ним впервые, он понимал меня буквально с полудвижения.
Это было что-то! Я больше не чувствовала своего тела! Мое тело буквально слилось с музыкой и партнером в единое целое, но в тоже время продолжало жить само по себе, словно растворившись в зажигательном ритме барабанов и ведущих движениях партнера! Мы зажигали с ним в едином порыве движений, ритма и ослепительного света дискотечных лазеров…
Мы настолько вписались с ним друг в друга, что мне казалось, что я танцевала с ним не в первый раз, а всю жизнь! Каждый новый аккорд зажигательного ритма «Текилы» вызывал во мне бурю неизведанного доселе восторга и неописуемой радости, да так, что мне хотелось визжать, и я визжала, как ненормальная, когда мой партнер по танцу, подбрасывая меня высоко в воздух, и тут же подхватывал на лету, при этом яростно кружа в бешенной карусели танцевальных объятий. Но вот новая волна ритма ударила ещё громче, и он, завертев меня за руку, резко прижал к себе, и, призывно щелкнув белоснежным рядом здоровых зубов прямо у моего носа, страстно прошептал:
-Ты классно танцуешь, детка!
- Это ещё не танец,- презрительно усмехнувшись ему в лицо, ответила я, отчаянно виляя перед его задом бедрами.
-Тогда что же это по-твоему делаем? –он нарочно так резко раскрутил в обратную сторону, что я, завертевшись вокруг своей оси на одних каблуках моих дорогих туфлей, подаренных Грэгом, едва удержала равновесие. (Но я не подала вида, что я только что чуть-чуть не упала).
-Развминаемся …А вот теперь танец -Чтобы немного отомстить разошедшемуся от страсти партнеру, я, вдруг, резко закинула ногу ему на плечо (при этом едва не выбив каблуком его глаз), но мой партнер не растерялся и тут же, приподняв меня за ягодицы, стал вращать меня вокруг своей оси. Мне ничего не оставалось, как согнув колено вокруг его шеи, буквально повиснуть на нем, как тяжелая груша, на дереве. Но вместо того, чтобы согнуться под моей тяжестью или скинуть меня на пол (что было более логично, когда все мои пятьдесят киллограмов буквально душили его за шею), Коди, придерживая меня руками за талию, стал ещё сильнее вертеть меня в воздухе! - Моя голова закружилась – все летело перед глазами – яркие огни лазеров, счастливые лица танцующих Да, это было нечто невиданное и неслыханное в истории танца! Но мне это чертовски нравилось! И, когда он кружил меня в воздухе за ногу, от ужаса и одновременного восторга я орала, как ненормальная, и мои длинные разлетавшиеся волосы развевались во все стороны… Это было так здорово, что невозможно передать словами! Мой адреналин буквально зашкаливало!
Такой страстной «Текилы» ещё не видывал свет! Несмотря на то, что это был грубоватый современный американский танец, смешанный с элементами акробатики, здесь было на что посмотреть! То, что делали мы с моим новым приятелем Коди, не каждый профессианал отважился бы повторить – это был не танец, а скорее само безумство танца – безумство, выраженное в ритмичном движении двух тел!
Только никто не замечал нас. Все, кто был на той вечеринке тоже танцевали «Текилу». Танцевали, кто как мог – ведь настоящая «Текила» даже покойника поднимит из гроба и заставит двигать ногами!
Но вот быстрый танец закончился, и началась «Сальса» - медленный танец любви. Обессиленные быстрым танцем, мы под нежную мелодию любви стали ласкать друг друга, тихо покачиваясь в такт завораживающего нежностью медленного ритма печальной музыки. Уже сидя на его худом и теплом колене, я ощутила горьковатый запах его духов, перемежавшийся с кисловатым запахом пота, его влажное тяжелое дыхание, его горячие, липкие от пота руки – от всего этого меня начинало мутить. Я почувствовала неприятную тошноту – первый признак того, что трезвая реальность постепенно стала возвращаться ко мне.
Вдруг мне стало мучительно стыдно за себя. «Что я делаю? Неужели, я вот так, запросто, предам моего любимого человека с этим абсолютно чужим мужиком. Ведь это не Грэг –ОН не может быть МОИМ ГРЭГОМ, даже если он похож на него. ЭТОТ ЧУЖОЙ ЧЕЛОВЕК никогда не заменит мне Грэга. Никто не заменит! Никогда! Шлюха! Шлюха! Шлюха!».
Теперь меня охватил страх, смешанный с почти физиологическим отвращением к этому Коди. Я рванулась прочь, но тот крепко держал меня в своих объятиях, страстно лаская своими гадкими слюнявыми поцелуями мою шею.
-Хватит! - резко оборвала я ненасытного Коди, - мы уже достаточно развлеклись, я возвращаюсь домой, к своему мужу.
-К мужу?! Ты же сама сказала, что с твоим браком покончено.
-Ничего я не говорила! – нагло бросила я, и рванулась от него прочь.
Казавшееся до этого таким милым, лицо «малютки» Коди, вдруг перекосилось от злости. Он больно схватил меня за руку и притянул к себе.
-Больше ты никуда не сбежишь от меня, куколка! Сегодня ты будешь моей, понятно!
Я поняла, что тот огонь разнузданной страсти, который я зажгла в Коди, теперь грозился сжечь меня. Проклятый алкоголь! Зачем я только нализалась этого «Джулепа»!
Внезапно его сильные его руки крепко сжали мои ягодицы, а его похотливые пальцы стали до боли ласкать промежность. Положение было отчаянным! Я оказалась в руках обезумевшего от страсти придурка. Молить о пощаде было бесполезно, ведь я сама возбудила его. Оставалось одно – сопротивляться. Собрав последние силы, размахнувшись, я коленом ударила его в пах.
-У-и-и-и-и-и!!! - послышался душераздирающий вопль Коди, он схватился за пах, и, скорчившись, опустился на колени. Музыка тотчас стихла. Все обратились в нашу сторону, застыв от восхищения моим смелым поступком.
В свои тридцать, Коди был не просто сыном окружного прокурора, но и самым богатым магнатом на западном побережье Флориды, владевшим сетью прибрежных отелей, в том числе, и этим, где разворачивались наши события. Под протекцией отца, который лично дружил с президентом, этот выскочка метил на будущее губернаторское кресло, за что многие его попросту ненавидели и подспудно желали проделать с богатеньким папиным сынком то же самое. Только вот я об этом ещё ничего не знала. Не знала, каким могущественным силам я бросила вызов.
Нельзя было терять ни секунды, я схватила сумочку с панамой, и под одобрительныеаплодисменты публики кинулась к выходу, пока мой наглый охальник не успел опомниться. В клубе воцарилась гробовая тишина, только стоны Коди, похожие на вой раненного волка неслись мне вдогонку. Открыв рот, все одобрительно смотрели мне вслед. По зале пробежал одобрительный шёпот и насмешки, но я уже ничего не слышала, потому что была далеко. Проворно вскочив на свой мопед, я, не помня себя, рванула прочь от злосчастного места. Только меня и видели!
Коди всё ещё корчился от боли, когда один из его охранников поднёс ему пакетик со льдом, чтобы приложить к ушибленному «месту». Тот вмазал ему этим пакетом в лицо.
-Идиот, скотина, куда ты смотрел?! - завизжал Коди.
-Не знаю, она выскочила, как ведьма на помеле, – я ничего не успел сделать, - оправдывался негритянский верзила, подавая ему новый пакет со льдом.
-Придурки, болваны, за что я вам только плачу такие деньги! А вы что уставились, - обратился он к испуганной толпе, вечеринка закончена, убирайтесь прочь!
-Прошу господа, клуб закрывается, прошу покинуть клуб, - засуетился персонал.
-Может быть, подключить отца, он вмиг найдет эту наглую сучку, - предложил второй охранник, которого я приняла за администратора – это был тот самый Тони, что когда-то служил в полиции.
-Нет, только не отца, я сам разберусь с ней! Вам удалось запомнить номер её мотороллера?! Куда она поехала?! Отвечай, Джимми, ты же стоял на дверях!
- Мистер Барио, я же сказал, что она выскочила, как ведьма. В темноте даже не успел заметить, куда она рванула, какие уж тут номера.
-Болван, но её мотороллер всё это время стоял возле тебя.
-Таких мелочей обычно не замечаешь, мистер Барио.
Код крепко выругался на охранников тирадой бранных слов, самым приличным из которого было слово «ослиная задница». Тут его внимание привлек небольшой предмет, висевший на входе.
-А это что?! – завопил Коди.
-Камера, - растерянно ответил один из охранников.
-Сам вижу, что камера, я же не идиот. Чего уставились, недоумки, снимайте!
-Теперь то мы точно сможем узнать номер её мотороллера, по которому отыщем эту белокурую сучку. Не волнуйтесь, мистер Барио, сейчас мы будем знать о ней всё. Только не волнуйтесь, - успокаивал его Тони.
-Вот, вот она, смотрите.
-Темно, ни черта же не видать.
-Сейчас добавим яркости, контраст.
-Стоп, отмотай назад. Я же сказал назад, а не вперёд!
-Вот он! Номер Флориды. Теперь проверим по базе данных. Ага, есть. Какая чушь!
-Что там, - простонал Коди, меняя холодный компресс на ушибленном члене.
-Какая-то ерунда, мистер Барио. Этот мопед официально зарегистрирован как имущество амманитской общины церкви Христа, и записан на преподобного отца Тэда Бинкерса.
-Чего ты несёшь, причём тут амманиты!
-Сами посмотрите, мистер Барио.
-Чёрт подери, точно.
- Амманнитский священник и эта девица верхом на его мотороллере. Какой-то бред. Я же говорю, нужно подключить сюда отца, без него здесь не разобраться.
-Слышишь, не смей говорить об этом отцу, понял. Это моё дело и я сам разберусь с ним, без помощи отца. Завтра я сам съезжу туда и переговорю с преподобным Бинкерсом. Наверняка, он что-то знает о ней.
Тем временем, в маленьком домике на болтах, творилась настоящая трагедия. Обезумевший от ревности и отчаяния Грэг, метался по комнате, словно раненый зверь, нигде не находя себе места. Мои едкие слова не переставая звучали в его голове, доводя его до отчаяния, от которого хотелось кричать.
Грэг казался себе ничтожным в своей бессильной ярости. В своём возбужденном ревностью мозгу он представлял себе, что в этот самый момент, пока он сидит здесь, какой-нибудь придурок имеет его жену, и как она стонет в его грязных объятиях от сладострастных мук. Он почти слышал этот стон.
Чтобы заглушить свою боль, Грэг прибегнул к испытанному средству – алкоголю. Грэг знал, что если он будет постепенно потягивать виски из стакана, опьянения не наступит, вместо этого его просто смутит и вырвет. Грэг решил залпом осушить бутылку, не отрываясь – это был его единственный шанс вырубиться сразу, чтобы прекратить свои страдания, быть может, навсегда. Ему хотелось заснуть и больше никогда не просыпаться.
Горькая жидкость обожгла его горло, но он продолжал глотать и глотать, пока «огненная вода» не хлынула обратно из желудка, и не потекла по его подбородку и шее. Его срыгнуло, спиртные пары ударили в нос, Грэг схватился за горло и побежал по комнате - он задыхался от кашля. Откашлявшись, он немного пришел в себя. Тут он почувствовал, что начинал пьянеть. Ноги сделались ватными, голова закружилась, и он свалился на постель.
Но хуже всего, что сознание продолжало работать, и душевная боль, вместо того, чтобы утихнуть, все нарастала и нарастала, как будто, в огромное ведро, которое всё время нужно было держать в вытянутой руке, лили и лили воду, делая тянущую ношу все невыносимее. Теперь он сам превратился в эту боль, в кусок живых страданий, которых он не мог подавить в себе.
Спиртное произвело на него обратное успокоению действие – эффект был противоположным. Вместо желанного забвения, Грэг впал в безумную истерику. Он кричал, плакал, смеялся, молился, жалел и проклинал себя.
Но вот истерика прошла, и наступила страшная пустота. Теперь ему было все равно: пусть будет, что будет. Грэг ощущал свою ничтожность и почти радовался этому. Ведь никому нет до этого дела, существует он на этой Земле или нет. Никому нет дела до его страданий, и после его ухода ничего не изменится, всё будет то же. Смысла продолжать это жалкое существование больше не было.
Грэг достал из кармана джинсов небольшой финский нож и нажал на пружину. Сверкающее лезвие с быстротой молнии выскочило из рукоятки. Чтобы вскрыть вены, Грэг крепко прижал острое лезвие к запястью дрожащей от напряжения левой руки,… но ничего не произошло. Его левая рука отказывалась сделать последнее усилие. Он не мог решиться на это! Грэг разразился безумным хохотом, смеясь над своей слабостью перед предстоящей болью.
Обессиленный страданиями Грэг сидел за столом, тупо созерцая блестящее лезвие, которое то выскакивало, то исчезало в древке ножа под давлением его большого пальца. «Умереть. Нет, никогда! Я не доставлю ЕЙ такого удовольствия. Сначала я убью её, а потом покончу с собой. Как только она переступит порог дома, я брошусь на неё и ударю прямо в её подлое сердце». Безумная мысль успокоила его. Он решил, и теперь оставалось ждать моего возвращения.
В воображении безумца представлялась картина, как он кромсает этим ножом её полные груди, её соблазнительно пухлый живот, её полные бедра – безжалостно превращая в кусок обесформленного мяса всё то, что было когда –то так дорого ему. Грэг слышит последний крик о пощаде, но всё бессмысленно, он неумолим в своей мести. Положив голову на стол, Грэг спал в хмельной агонии.
Одинокий мопед мчался по опустевшему ночному шоссе. Я возвращалась домой, не зная, что ожидает меня там … решив положиться на судьбу.
Сухие зарницы, предвещавшие сезон дождей, лишь изредка освещали мне путь. Мохнатый сосновый лес пугал жуткими ночными криками и непроглядной темнотой. Фонарь мопеда освещал лишь небольшой участок асфальта, да кромку кювета, за которой открывалась непроглядная темнота, где таились омерзительные болотные твари – аллигаторы и ядовитые змеи.
Ужас ночного леса холодил кровь в моих венах, хотелось кричать, чтоб только слышать человеческий голос, но страх будто парализовал мою глотку. Я старалась ехать на полной скорости мопеда, не останавливаясь ни на секунду, иначе эти невидимые твари в темноте схватят меня.
Вдруг все звуки стихли, словно по мановению дирижерской палочки, и по небу растеклась огромная молния, послышался рокочущий удар грома. И в то же мгновение ливень всей своей мощью обрушился на меня. Ещё вспышка, совсем рядом. Молния ударила в дерево, и могучее дерево охватило огнём. Засмотревшись на горящее дерево, я со всего маху влетела в канаву кювета.
Я поняла, что падаю, когда мопед стал проваливаться подо мной в пустоту. Я влетела в какой-то колючий куст, до боли изодрав себе руки и волосы. Меня будто контузило, я не поняла, что произошло, только пыталась выбраться из объятий колкого куста, вцепившегося мне в волосы. Поверженный мопед всё ещё дребезжал где-то, но я не видела его. При падении разбилась передняя фара, и темнота поглотила его, только брызги грязи от безудержно вертевшегося колеса летели мне в лицо.
Молния на короткий миг осветила окрестность, и я могла разглядеть валявшийся мопед. Кое как поднявшись, я отыскала мопед, и подняла его. Нащупав рукой твердую поверхность асфальта, я, наконец, вытащила мопед из кюветной ямы.
Что делать дальше – я не знала. Нечего было и думать, чтобы ехать на мопеде в кромешной темноте. Я снова оказалась бы в яме, или, хуже того, сбилась с пути, съехав с асфальтированной дороги. Оставаться на дороге, ночью, посредине тропического леса во время грозовой бури, было бы безумием. Положение мое было отчаянным. Нужно было что-то решать, и я выбрала движение. Но для того, чтобы двигаться вперёд, нужно было найти хоть маломальский источник света, которого у меня не было.
Я ощупала переднюю фару. Оказалось, что лампа не разбилась, как я сначала думала: ее только вырвало из гнезда и свернуло набок. Оставалось только соединить контакты, и можно будет продолжить свой путь. Но как это сделать в полной темноте и отсутствии инструмента? Притом, что я, как большинство женщин, была неважным механиком.
Я решила покопаться в бардачке, где Грэг хранил всякий мусор, в надежде отыскать что-нибудь подходящее для такого несложного ремонта. О, какая это была счастливая мысль! Поначалу мои руки натыкались на всякий хлам, который я безжалостно выбрасывала.
Гайки, винты, шурупы, носовой платок с засохшими соплями Грэга, орехи - фисташки, остатки пиццы, «А-а-й!» … бритва (я порезала палец), пуговицы, жвачка, конфеты, верёвка – всё не то. Вот что-то металлическое – проволока – пригодиться. Здесь же отвертка, клещи, скотч – то что нужно.
Вдруг, я нащупала пластмассовый предмет, напоминающий карандаш. Я, хотела, было, выкинуть его вместе со всеми ненужными вещами, но вовремя остановилась, слишком уж знакомым он мне показался. Это был знаменитый походный карманный фонарик Грэга, которым он освещал лесные дебри, во время нашей лесной ночёвки на поляне возле водопада, ещё тогда, когда, словно драгоценную добычу, Грэг вез меня домой из аэропорта. Приятные воспоминания сразу же нахлынули на меня и отозвались новой болью, когда я вспомнила о нашей ссоре.
Однако, время на тяжёлое раздумье не осталось. Долго оставаться на одном месте, посреди дремучего леса, было страшно. Я попробовала фонарик – он работал. Теперь мне не было нужды чинить переднюю фару. Наскоро прикрутив фонарик скотчем к гнезду лампы, я отправилась в путь сквозь лавину непрекращающегося ливня. Мой маленький помощник, ты был так необходим мне в эту минуту, ты был единственным светочем, который освещал мой путь к дому, в конце которого меня, возможно, ждала смерть.
В свете молнии мелькнули знакомые очертания деревьев. Последний поворот - вот и наш маленький домик белеет сквозь гущу арбузной ботвы, увившей его, словно плющ. Я вижу, что в глубине нашей единственной комнаты горит тусклый свет ночника – значит, Грэг всё ещё не спит.
Не зная, что ждёт меня внутри, не решаясь войти, я долго сидела на ступеньках крыльца, обхватив голову руками. Я не решалась войти, потому что не знала, что сказать Грэгу, как вымолить у него прощения за все те мерзости, которые я наговорила ему сгоряча. Я не умела просить прощения, и, вообще, просить.
Наконец, собравшись с волей, я решила – будет, что будет. Резко поднявшись, я толкнула дверь. Дверь была не заперта.
В глубине комнаты сидел сам Грэг. При виде его я чуть не вскрикнула от ужаса.
Он сидел за столом, положив взмыленную от пота голову на стол лицом вниз, и прикрыв его руками. На залитом столе валялась бутылка виски с недопитым содержимым. Меня поразила мертвая неподвижность Грэга, а вид этой бутылки заставил меня поверить, что Грэг отравил себя, приняв смертельную дозу лекарств. Неужели, он наделал непоправимых глупостей. Бедный, бедный Грэг! Как я проклинала себя за свои дурацкие слова!
Тут я заметила, как капля пота скатилась ему за ухо. Да, но почему он потный? Значит, он жив! Может, ещё не поздно!
Я схватила его за голову, и начала отчаянно трясти.
-Грэг, что случилось?! Очнись, милый! Только не умирай!
Удивленный Грэг приподнял бледное лицо. Он, и в правду, был, как мертвец. Его побелевшее лицо сразу сделалось каким-то маленьким, скулы резко выделились, а нос заострился, но он был жив и смотрел на меня не понимающим спросонья взглядом.
-Что с тобой Грегги? Тебе плохо? Ты что-то сделал с собой, да? Грегги, милый, не молчи. Пожалуйста, только не молчи! – Я бросилась обнимать его ушастую голову, но Грэг резко оттолкнул меня.
- Со мной все в порядке. Пошла прочь! – в лицо мне пахнул пьяный угар. Грэг был мертвецки пьян. Его голова снова беспомощно опустилась на стол.
-Грегги, мой мальчик, прости меня, я не должна была говорить тебе этих ужасных вещей! Прости, меня, что я так жестоко оскорбила тебя! Это вырвалось сгоряча, и я раскаиваюсь в своём поступке. Со мной ничего не случилось. Я просто отужинала в ресторане и вернулась домой. Грегги! Грегги! Ради всего святого, не молчи, - но Грэг, словно не слыша меня, продолжал неподвижно сидеть в той же позе. Наконец, я решилась на последнее средство:
- У меня ни с кем ничего не было, - почти по слогам произнесла я.
Грэг поднял голову, в его потупленном взгляде сверкнул огонёк безумного отчаяния, от чего мне сделалось страшно, и я отпрянула.
«Нет, он не простит меня, умалять бесполезно. Разве можно простить такое? Только божеское всепрощение бесконечно. Человеческому же прощению всегда есть предел, и я переступила его. Теперь уже поздно, мне не вернуть моего Грегги».
Шатаясь от горя, я доплелась до постели и, не раздеваясь, легла, забившись в судорогах бесшумных рыданий. Меня трясло, словно в лихорадке, но я не снимала мокрой одежды и продолжала лежать, уставившись в точку - муху, которая приютилась на потолке. Теперь было уже все равно. Наступило тупое отчаяние, после которого впадаешь в забытье, переставая ощущать собственные страдания. Только упорные едкие слезы крупными каплями лились из моих глаз и затекали в ушные проходы. Но вот и спасительный сон приходит мне на помощь, окуная измученное сознание в потоки Леты. Моё тело расслабилось, дыхание стало ровным, и я забылась глубоким сном, похожим на внезапную смерть.
Грэг не спал. Теперь он понимал, что не сможет ЗДЕЛАТЬ ЭТО С НЕЙ, потому что она уже вошла и ОНА ЗДЕСЬ, ПЕРЕД НИМ мирно спит, не ожидая удара. Время ушло, и суровый план кары изменницы был сорван, ещё даже не начавшись. Он не сделал ЭТО в тот самый момент, когда увидел её, потому что уставшая слабость обессилила его решимость. Значит, она была права – он безвольное ничтожество.
Металлическая рукоятка ножа холодила ладонь. Грэг нервно сжал ладонь, раздался щелчок ножа, и он, хотел было, встать со своего места, но головокружение усадило его на стул. Нет, он не мог сделать ЭТОГО – у него просто не хватало сил. НЕ МОГ!
Он сидел на стуле, положив руки на колени, впав в какое-то странное оцепенение. В тусклом свете ночника Грэг рассматривал спящую. Короткие вспышки молний за окном вырывали из темноты её женственные очертания.
Грэг видел каждую складку её измятого платья, каждый локон её влажных золотистых волос, в беспорядке разметавшихся по подушке. Она лежала на спине, свесив слегка раздвинутые ноги с края кровати. Подол, вымокшего от дождя платья сполз на живот, открывая черные полоски кружев её дорогих чулков, соблазнительно стягивающих её пухлые бёдра. Сквозь дыру капрона просвечивала разбитая коленка, из которой всё ещё текла кровь. Все тело её было исцарапано и замызгано грязью. «Грязная женщина», - с отвращением подумал он.
Мокрый шелк её платья сжался как шагреневая кожа, и, сползая с плеча, обнажил левую грудь с соблазнительно выпуклым розовым соском, о который спотыкался его взгляд, который заставлял Грэга сходить с ума. О, как порочна была она в этот момент! Как соблазнительно – развратна! Но, как был мучительно красив этот падший ангел!
В душе Грэга бушевали противоречивые чувства. Ненависть сменялась жалостью, смешанной с отвращением, почти брезгливостью к падшей женщине, и, наконец, необузданным желанием, в которое неизменно выливались все эти чувства.
«Но ведь она клялась в своей невинности! Заверяла, что у ней ни с кем, кроме него, не было близости!» Грэг как сейчас видел, как она произнесла это, глядя прямо в его глаза. Как в тот момент он был уже готов поддаться ей – так правдоподобно звучало это уверение в её устах. «А, что если это, действительно, правда, что если она действительно не изменяла ему? Нет, нельзя было верить, нельзя было поддаваться лживым словам женщины, когда её истерзанное тело свидетельствует, что измена очевидна. Её оправдание – лёгкая ложь, ведь все падшие ангелы так омерзительны лживы».
Нужны были доказательства её измены. Неопровержимые доказательства её невоздержанности с другим мужчиной. Грэг хорошо знал их. После секса на её промежности и внутренней стороной бедер оставался влажный и скользкий след влагалищной смазки, которую в возбуждении исторгает из себя ее раздувшееся от сладострастия лоно. Грэг хорошо знал её солоноватый запах женского либидо* – запах падшей женщины, похожий на причудливый аромат духов.
Грэг твёрдо решил, если он обнаружит на её бедрах и промежности следы пребывания с мужчиной – она тут же умрет.
Теперь Грэг действовал рассудительно и осторожно. Он подошёл к кровати и, расстегнув пряжку, аккуратно снял болтавшийся на ноге туфель (его напарник валялся под кроватью). Грэг сложил её крошечные туфельки и бережно поставил их возле входа двери. Затем запер двери на ключ, выключил ночник и тихо опустил жалюзи. В комнате воцарилась абсолютная темнота, лишь изредка прерываемая вспышками молнии. Было тихо, лишь дождь шумел за окном, да отбивал ход будильник, будто вторя взволнованному биению его сердца.
Трясущимися от волнения руками, он ощупью стал стягивать с её холодных ног тонкую оболочку чулок, ощущая ознобленную пупырышками кожу, каждый колючий крошечный волосок, топорщащийся от холода. Скомкав чулки в ладонях, Грэг прижал их к лицу и сильно вдохнул, – непередаваемый запах сырого капрона смешивался с ароматом женщины – её духов, её кожи, пота, мочи, и ещё какой-то знакомый ему аромат, который он никак не мог выделить. Грэг вдохнул еще раз. Конечно, это запах его собственного одеколона. Очевидно, чулки долго хранились в шкафу и пропитались ЕГО запахом тоже.
Стараясь не разбудить спящую, он осторожно провел по внутренней стороне её бедра и приложил ладонь к носу – на ладони остался лишь влажный след её мокрого платья - вагинальной смазки не было, но эти поверхностные доказательства не удовлетворили обезумевшего ревнивица. Он жаждал окончательного решения мучительного вопроса. В нетерпении Грэг снял с неё трусы, и погрузил лицо в её теплое женское лоно.
Но как был мучительно красив этот падший ангел!
Никаких следов невоздержанности не было, только мягкие пушистые волоски приятно щекотали его щеку. Её лоно всё ещё отдавало приятным ароматом их цветочного лосьона, с которым она накануне принимала душ, и неповторимым запахом её духов, смешанным с естественным ароматом её тела.
Его ласки разбудили меня. Его тёплые и, заросшие суточной щетиной, шершавые губы целовали моё лоно, поднимаясь всё выше и выше, до самого пупка, почти с силой раздвигая мои ноги. Его колючая голова щекотала бёдра, так, что от щекотки мне невыносимо хотелось смеяться.
- Ха-ха-ха! Грэг, что ты там делаешь? – хихикая, спросила я, но Грэг не отвечал, и продолжал процеловывать дорожку до пупка, раздвигая мои ноги. Его колючая голова щекотала бёдра, так, что от щекотки мне невыносимо хотелось смеяться.
-Нет, ты в своем уме, Грэг? Грэг, что ты делаешь? Грэг!
Но Грэг, будто не слыша меня, продолжал свои занятия, всё сильнее щекоча меня ненасытными губами. «Ну, уж нет». Ради шутки, я зажала его голову бедрами, словно в капкан. Забавно пыхтя, он с трудом высвободил её, и тут же стал снимать с меня платье, не переставая ласкать меня дрожащими от волнения руками. Намерения его были как никогда ясны – я покорно подняла руки, чтобы он смог стянуть непослушную мокрую ткань с моего тела.
Теперь на мне ничего не было, и в предвкушении предстоящего сладострастия, я откинулась на подушку. Сухое и теплое постельное бельё приятно обволакивало моё мокрое обнаженное тело, теперь оно казалась беззащитным от предстоящей атаки, и от этого ещё больше возбуждалось. В темноте я услышала позвякивание, его расстегиваемых подтяжек, и в тот же момент почувствовала на себе его худое, но сильное тело, пытавшееся овладеть мною.
-И, всё-таки ты ненормальный, Грэг! - радостно воскликнула я, и в ту же секунду ощутила, как его напряженная, упругая плоть бесцеремонно вторглась в меня.
От сладостного экстаза она тихо застонала. Грэг слышал этот стон и знал, что она теперь стонет из-за него, стон этот звучал не мучительной пыткой, когда он воображал её объятиях другого, а сладостной музыкой его любви. Подчиняясь его необузданному желанию дикого зверя, она будто предвосхищала его желания своей послушной покорностью. То, что раньше казалось ему не естественным, он воплощал с ней сейчас, раскрывая для неё и себя всё новые и новые грани блаженства.
Её горячее бархатистое лоно упруго сопротивлялось, заставляя её с каждым нарастающим его движением стонать все громче и громче. И этот стон словно молил его о пощаде, молил остановиться в его безумстве, но он, будто наказывая «падшего ангела» за его падение, делал это всё сильнее и сильнее. О, как прекрасен был апофеоз падшей женщины в его глазах!
Вот из её пухлых губок срывается крик, и Грэг с силой зажимает ей рот поцелуем. Как он ненавидел её красоту, по сравнению с которой его некрасивое мальчишечье тело казалось ему несовершенством, жалкой пародией на тело мужчины. И то, что его несовершенство могло карать красоту, вызывало в нем новый взрыв неведанных до селе желаний, пока насыщение не расслабило его тело, и он, беспомощный, не упал рядом с ней.
- Грэг, ты знаешь, я была не права, называя тебя импотентом. Ты - классный любовник!
Тяжело дыша после любовной схватки, любовники ещё с некоторое время отдыхали, но вот она, тихонько придвинулась к нему, нежно шепчет в его оттопыренное ухо:
- Кстати, размер здесь не имеет никакого значения.
Грэг как всегда проснулся первым. От вчерашнего виски нестерпимо болела голова, и немного подташнивало. После внезапного любовного сражения в комнате был беспорядок. С трудом поднявшись, Грэг автоматически принялся прибирать комнату, раскладывая разбросанные вещи на места. Грэг хорошо знал, что беспорядок в доме раздражал её, и нужно было незаметно прибраться до того, как она встанет, чтобы не создавать нового повода для ссоры, продолжения которой он не хотел. Вдруг его внимание привлекла вязаная панама, валявшееся под кроватью. Грэг поднял её и с удивлением рассмотрел.
«Странно», - подумал он, - «откуда взялась эта панама, ведь она сама утверждала, что потеряла её в море». Впрочем, эта маленькая нестыковка, мало взволновала Грэга. Подумаешь, какая-то панама. Недолго думая, Грэг встряхнул её и аккуратно повесил на гвоздик у двери, возле своей капитанской бескозырки».
Гораздо больше его внимание привлёк другой предмет, лежащий на стуле возле кровати. Это был мой знаменитый саквояжник, похожий на сейф, тот самый, с которым я приехала из России. Это был мой маленький секретный чемоданчик, где хранились все мои тайны. Большей частью он был недоступен для Грэга, поскольку я повсюду носила его с собой.
Пользуясь случаем, пока я спала, утомленная сладостными страданиями любви, любопытный Грэг не преминул засунуть туда свой длинный нос. Не спуская с меня глаз, он нажал на запретную кнопку и открыл саквояжник. Что же он там обнаружил? Стандартный набор молодой женщины: смазанный тюбик помады, солнцезащитный крем, крепкие пульки тампонов, гигиенические прокладки, свой собственный носовой платок, её любимые духи – Грэг прыснул немного себе в лицо, тесты на беременность с одной отсутствующей полоской – из любопытства Грэг взял себе ещё одну и спрятал в карман.
«Значит, она хочет от меня ребёнка», - обрадованно подумал он. На сердце Грэга пролился приятный бальзам. Грэг был заядлым фетишистом, и все эти женские штучки вызывали в нём неподдельный интерес естествоиспытателя.
Вдруг, его пальцы нащупали знакомую бумагу, и неожиданно для себя из потайного кармана он вытащил четыре пятисотдолларовые купюры. Грэг не верил своим глазам, и пересчитал купюры ещё раз в слабой надежде убедить себя, что он всё-таки ошибся. Что было их пересчитывать – их всё равно было четыре –она не истратила ни цента! Тогда почему от её губ так вкусно пахло едой и мятным коктейлем?
Не помня себя от ярости, Грэг схватил спящую изменницу за плечи и стал неистово трясти, так что её взлохмаченная голова беспомощно болталась из стороны в сторону.
-Что это?!! – услышала я визг Грэга, когда тот тряс перед моим носом скомканными купюрами.
-Деньги, - только смогла выговорить я спросонья.
Грэг залепил смятыми деньгами прямо мне в лицо.
-Отвечай, с кем ты ещё трахалась, кроме меня?
Я в ужасе уставилась на Грэга, не понимая, что происходит, и что я должна отвечать.
-Отвечай, дрянь! – Грэг со всего маху вкатил мне обидный подзатыльник.
-Ни с кем! - почти закричала я. – Только ты и я, Грэг.
-Тогда откуда эти деньги в твоём портмоне, ты не истратила ни цента! Только не говори мне, что ты сбежала из ресторана, не заплатив по счёту!
Я взглянула на свой растерзанный секретный чемоданчик, и тут же всё поняла.
-Сейчас я тебе всё объясню, - стала успокаивать я обезумевшего от ревности Грэга, - это действительно правда. Какой –то идиот решил угостить меня за свой счёт. А потом он меня так достал, что я врезала ему по яйцам, и убежала домой. Только и всего. Могу честно заверить, что ничего между нами не было, – это было сказано с такой детской простотой и искренностью, что Грэг тут же весело рассмеялся – последнее недопонимание рассеялось, словно утренний туман, и между нами вновь воцарился мир.
Я погладила по его ревнивой головушке и поцеловала в его макушку. О, как сладко было примирение с любимым человеком. В слезах мы целовали и обнимали друг друга, и, словно два простодушных ребёнка, клялись никогда больше не ссориться и не расставаться, что бы ни случилось в нашей жизни.
О, если бы мой муж сейчас спросил, чем я с этим «идиотом» занимались всё это время, я с той же искренностью вывалила бы ему всё начистоту: и про одуряющий мятный Джулеп, и про наш флоридский поцелуй, и про наши танцы, и про то, как я сидела на его коленях, и про его домогательства. Клянусь вам, Грэгу было бы не до смеха, услышь он такие признания, и тогда кровавой трагедии не избежать. Но, к счастью, мой ангел-хранитель хранил меня и на этот раз, Грэг не стал более допрашивать меня, удовлетворившись моим коротким объяснением.
Успокоившись, Грэг отправился в душ, а я беспомощно упала на кровать, чтобы досмотреть сладкий сон, прерванный Грэгом. Я уже начала засыпать под шум бегущей воды, когда явственно услышала раскатистый смех Грэга.
Что ещё натворил этот ненормальный? После всего случившегося Теперь я ни в чем не могла быть в нём уверенна. Вскочив, словно ошпаренная, я помчалась в душ. Передо мной стоял совершенно голый Грэг, который держал в руке мой тестер на беременность и заливисто хохотал, так, что его голова беспомощно тряслась.
-Вот посмотри, - он протянул мне тестер, - я пописал на него, и оказалось, что я беременный. Смотри, здесь две полоски. Ха-ха-ха!
-Идиот, - выдохнула я, схватившись за голову. – Я то думала, что с тобой что-нибудь случилось! Теперь то я понимаю, почему тут полно грибка, потому что малыш Грэг соизволит писать мне в душе. Сколько раз я просила не делать этого в душе. В следующий раз возьмешь хлорку и будешь драить душ САМ, пока всё здесь не заблестит белизной.
-Слушаюсь, шэф!- отрапортовал голый Грэг, и, прикрывая срамоту ладонью, взяв руку под козырёк. Струйки воды сбегали по его тощим, как у цыплёнка плечам.
-Э-э, - покачала я головой. – Ладно, шалун, хватит дурачится, вылезай, нам пора собираться на побережье.
Глава шестьдесят седьмая
Два негодяя
Хмурым весенним утром, когда солнце будто передумало вставать, алый Порш летел по побережью Клин Воте. В нём находились три человека – будущий губернатор Флориды – Коди Барио и двое его охранников - Тони Хаггес и Джимми Смит.
Вскоре машина подъехала к обшарпанному домику на побережье, уже известному нам, как молельный дом амманитской церкви Христа. Разглядывая заброшенное строение, заросшее растительностью, Коди не пожалел, что взял с собой двух охранников.
Несмотря на близость к городу, место казалось мрачным и необжитым. Тайна блондинки на мопеде становилась всё более загадочной, уж больно не вязался её образ с мрачным прибежищем сектантов.
Светило солнце. Распогодившееся утро было в самом разгаре - стрелка часов приближалась к десяти часам, а в доме все ещё спали, и он казался вымершим.
Коди позвонил в звонок, висевший над дверью, но не услышал ничего – либо звонок был сломан, либо в доме никого не было. Коди позвонил ещё раз – снова ничего.
Охранники обошли дом и заглянули в окна – все окна были плотно завешаны тяжелыми занавесками. Вдруг, зоркий глаз Хаггеса заметил, как из занавески на втором этаже выглянула какая-то старуха и тут же, как мышь, испуганно скрылась в двери – значит, в доме кто-то был.
Коди позвонил в третий раз, ещё и ещё. За дверью послышались тяжелые шаги, и через толстую цепочку двери выглянуло тощее лицо старухи в огромном и нелепом чепце.
-Мы бы хотели видеть преподобного Теда Бинкерса, - Хаггес заговорил со старухой офицальным полицейским тоном, - передайте, что его спрашивает мистер Барио.
Старуха, ничего не ответив, тут же, как мышь, испуганно скрылась в двери. Дом снова стих, оставив растерявшегося Коди стоять столбом. Разозлившись, Коди позвонил ещё раз. Из дверей показалась та же старуха и неожиданно прошамкала беззубым ртом:
-Имейте терпение, мистер Барио, ибо Господь призывает нас к терпению, мистер…, - старуха замешкалась, жуя беззубым ртом. По-видимому из-за склероза она снова забыла имя просителя.
-Барио, - скрежеча зубами от нетерпения и злости, «подсказал» ей Коди.
-Мистер Барио, проходите пока в исповедальню, мой сын сейчас спустится к вам.
Проповедник Тэд Бинкерс ещё завтракал на кухне в своём халате, когда в дверь кухни вошла вездесущая мать, которая, с тех пор, как из дому ушла Фрида, при всём своем неуёмном стремлении совать нос во все дела преподобного сына, обладала ещё к тому же старческим склерозом, отягощенным маразмом. Старушонка, влетев в комнату, хотела, было, доложить сыну, но тут же позабыв фамилию визитёра, замешкалась.
-Мам, чего тебе? - спросил Бинкерс, отхлёбывая кофе.
-К тебе пришли Тэди. Как же его фамилия?
Ранние визиты не удивляли проповедника, в этот час к нему часто приходили исповедники, и он должен был целыми часами выслушивать их покоянную чушь, зевая от скуки. Проповедник не стал более расспрашивать мать, а, сняв халат, стал облачаться в свой костюм для причастия.
-Б –б- ба-ба,- бормотала в нос старушонка, теребя седенькие волоски, выбившиеся из-под чепца – доктор велел ей бороться со склерозом, вспоминая всё до конца. – Вспомнила, Барио! – радостно вскрикнула старушка.
-Барио! – эта фамилия будто ударила проповедника током. «Вот, она расплата», - подумал Бинкерс. Крест выпал у него из рук вместе с чётками, и проповедник ужаснулся этому зловещему знамению.
Дело в том, что фамилия окружного прокурора Барио была ему, как никому другому, хорошо известна. За его самозваной амманитской общиной, где он был проповедником, водились кое - какие тёмные дела по привлечению несовершеннолетних девочек к вступлению в брак. В награду за это преподобный подонок получал право первой брачной ночи, забирая себе их девственность в качестве оплаты.
Во Флориде это считалось тяжким преступлением, и ему грозил большой срок, а если бы преступления «святого» отца открылись во всех его омерзительных подробностях – то, возможно, даже высшая мера. Ведь смертную казнь во Флориде никто не отменял. Однако, за недоказанностью причастности проповедника к регистрации подобных незаконных «браков», дело было закрыто под видом законного усыновления несчастных девочек.
Подобные малолетние жертвы посягательств «святых отцов», запуганные и пристыженные собственными фанатиками - родителями, имеют привычку замалчивать преступления этих подонков в рясе, боясь ещё более жестокой расправы. За время его «служения» Господу ему удалось «сосватать», таким образом, не менее двенадцати девочек от одиннадцати до восемнадцати лет.
В тот раз Бинкерсу едва удалось отделаться от прокурора, дав ему огромную сумму денег, отчего ему пришлось, чуть ли не силой вынудить свою супругу Фриду Бинкерс заложить «Жемчужину» в банке – вот откуда приходилось выплачивать зловещие проценты. И вот снова волк повадился в стадо, и пока он не загрызёт хозяина – не уймётся. Бинкерс знал, что дявольское число тринадцать будет роковым для него, тринадцатой жертвой будет он сам. Он знал, что рано или поздно Господь покарает его за все его нечеловеческие злодеяния, и вот теперь время его вышло.
Побледневший Бинкерс встал, и, чуть живой, поплёлся в гостиную. Каково же было его удивление, когда в гостиной он увидел совершенно незнакомого ему молодого человека. «Возможно, это совпадение. Он просто его однофамилец», - стал успокаивать себя преступник, но щеголеватый, модный вид незнакомца и вовсе сбил проповедника с толку: уж никак он не вязался с привычным кругом его общения. Но два дюжих охранника в его доме пугали его. Молодой человек развернулся и, сморщив нос, с каким-то презрением осмотрел Бинкерса.
-Преподобный Тэодор Бинкерс, - представился проповедник. - Чем могу быть полезен в столь ранний час?
Молодой человек, видя смущение хозяина, многозначительно кивнул охранникам, и те оставили их, оставшись ждать за дверью.
- У меня к вам есть один разговор, - суровым тоном начал незнакомец, - по поводу одной девушки, которую вы, наверняка, знаете.
У преподобного педофила подкосились ноги, он едва не наделал себе в штаны. Теперь стало ясно – расправы не миновать. Наверняка это кто-нибудь из родственников тех девочек, которых он принудил к сожительству под предлогом «Святого причастия», жаждет суда Линча*. Вот почему он представился прокурором Барио – чтобы его пропустили в дом.
Бинкерс понял – это конец. Бежать было некуда – за дверью стояли двое его суровых помощника. В этот самый страшный момент, Бинкерсу, вдруг, показалось, что в глазах незнакомца он увидел глаза Дэвида! Да, это были его глаза! Глаза его бывшего министранта, его юного совратителя, который чуть было не придушил его тогда, в Маше из-за денег. А теперь Гарт вернулся из Преисподни, чтобы призвать его к ответу за развращение детей! Бинкерса зашатало, и он чуть было не упал на пол, едва успев присесть на диван.
-Вам, наверняка, знакома некая блондинка на мопеде за номером 5678 CSQ с Флоридским «апельсинововым» номером*. Кажется, этот мопед зарегистрирован на вас, святой отец? – ВДРУГ, НЕОЖИДАННО СПРОСИЛ МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК.
Проповедник сидел напротив Коди, уставившись на него ошалевшими от испуга и непонимания глазами, его лицо было бледным, как у покойника. «Какай-то ненормальный, а ещё проповедник», - подумал Коди. Впрочем, удивляться не приходилось: – «Каков поп – таков и приход».
-Позвольте спросить, молодой человек, - робко поинтересовался проповедник. – Вы, случайно, не из полиции?
-Нет. Я не из полиции, - раздраженно ответил Коди.
-Да, но ваша фамилия…
-Всё верно, святой отец, Энтони Барио - мой отец, работает окружным прокурором. Больше никакого отношения я к полиции не имею. Так что насчет вашего мопеда? Он принадлежит вам?
«Значит шантаж», - подумал проповедник, - «Теперь он подсылает своего сынка. Но почему он сам не приехал. Теперь понятно: старый лис не хочет быть замешанным в это дело, вроде он тут и не причём, и посылает сынка за данью. Кажется, парень ясно намекнул, что, якобы, никакого отношения к полиции он не имеет. Но почему сына, а ни кого-нибудь ещё. Ничего удивительного, дело, от которого зависит твоя репутация, а, быть может, жизнь, доверяют не каждому. Тогда к чему он начал с мопеда? И причем здесь эта белокурая сучка?»
-Чтобы ни натворила моя развеселая невестка, я не имею к этому никакого отношения, - начал отпираться проповедник, воздев руки в предупреждающем жесте.
-Невестка?! – удивился Коди.
-Да, моя невестка, Лили Гарт, жена моего непутевого пасынка Грэга. И, передайте своему отцу, если он захочет разговаривать со мной, – пусть вызовет меня официально, а, если он вздумает давить на меня, – мы оба пойдём ко дну, потому что теперь мне всё равно!
-Я не понимаю, о чём вы говорите! - удивился Коди, выпялив на пастора глаза.
-Как это? Разве вы пришли не по поручению отца, молодой человек?
-Нет, я далек от дел отца, а с чего вы это решили, святой отец?
«Нет, конечно это не он», - думал про себя проповедник. – «Просто мне всё это показалось со страха. …Так бывает, когда очень чего-нибудь испугаться, то в первую секунду тебе начинает мерещиться всякая чушь. И всё-таки, если бы не эта дурацкая бороденка, этот сынок Барио был бы вылитым Дэвидом Гартом».
Поняв, что «дело», которое привело сына окружного прокурора в столь ранний час, никак не касается его, Бинкерс как-то искусственно захихикал каким-то нервным извинительным смешком, от которого затряслась его лысая голова и, по-дружески похлопав Коди по плечу, ласково сказал:
-Забудьте все, что я говорил, молодой человек, забудьте это досадное недоразумение. Выжившие из ума старики иногда несут глупую чушь. Так, что вы хотели выяснить у меня?
Коди с недоверием смотрел на ласково улыбающегося пастора, который переменился, словно по мановению волшебной палочки.
-Так я хотел бы поговорить, насчет вашей невестки, Лили Гарт, - неуверенно продолжил Коди, –мопед за номером…
-Да, – это мопед моего Грэга, он был зарегистрирован на моё имя, пока Грэг был несовершеннолетнем, да так и остался на мне, а теперь на нём катается моя невестка. А, что, она сбила кого-нибудь? - «Впрочем, не удивительно, эта бестия когда-нибудь, да должна была свернуть себе шею», - злобно подумал про себя Бинкерс.
«Да, уж «сбила»», - сердито подумал Коди, потрогав бедром ушибленное «место», которое отозвалось жалобной ноющей болью.
- Нет, она ничего такого не совершила. Просто я хотел бы знать, здесь ли она находится.
-Подождите, я никак не возьму в толк, зачем вам нужна моя невестка? И почему вы обратились ко мне? – удивлённо спросил пастор.
-Я хотел бы знать, как мне можно найти её, –без всяких объяснений спросил Коди.
Пастор уставился на него непонимающим взглядом, но, вдруг, усмехнувшись, он стукнул себя по лбу и добавил:
- Подождите, кажется, я начинаю догадываться – значит, эта белокурая стерва и вас подцепила на крючок. Дела плотские, а, сынок? – довольно пошло усмехнулся пастор.
Коди начало раздражать поведение пастора, и, придвинувшись к нему, он прошипел:
-Святой отец, а вам не кажется, что вы слишком уж нескромно любопытны для амманитского пастора? И потом, что это за тон для пастора? Я не понимаю вас…
В ответ «пастор» только засмеялся и, позвонив в колокольчик, закричал во всё горло:
-Мам! – На его зов прибежала маленькая старушка, та самая, что, открыла дверь. – Мам, принеси, пожалуйста, нам парочку кофе, тут у нас разговор долгий. Да скажи, кто будет звонить в дверь, что святой отец сегодня болен и не принимает. Поняла, мам? – Старушка откланялась кивком головы и тут же скрылась за дверью.
Поразительно, как мерзавцы быстро находят общий язык друг с другом, и как, порой, трудно бывает сделать то же самое хорошим людям. Наверное, в этом и заключается сила зла.
В маленькой исповедальне сидели двое Тэд Бинкерс – амманитский проповедник, да кандидат в губернаторы Флориды - Коди Барио. Что могло объединить столь разных людей в исповедальной будке? Святое Таинство Причастия, скажете вы, что может быть ещё, … и ошибётесь. Нет, не святость объединила этих двух людей в священном для всех христиан месте. В будке для святой исповеди, где люди общины вверяли себя Господу чистосердечно раскаиваясь перед преподобным подонком, замышлялся чудовищный план.
-Значит, вам нужна девчонка, а мне нужны деньги, чтобы уехать отсюда. Что ж, вы получите её, как только нам удастся избавиться от моего пасынка.
-Избавиться, и что вы предлагаете мне, пристрелить его на улице? – ухмыльнулся Коди.
-Не знаю, делайте с ним, что хотите – эвтаназию, несчастный случай – мне всё равно, решать вам, у вас гораздо больше возможностей, только я к этому не буду иметь никакого отношения, – в подтверждении своих слов, Бинкерс молитвенно сложил ладони, как бы показывая этим жестом, что он «умывает руки». - В случае его смерти всё наследство моей жёнушки перейдет ко мне, и тогда она останется нищей вдовой, ей просто некуда будет идти, - засмеялся пастор, -и она будет рада отдаться любому за кусок хлеба, тогда вы сможете делать с ней, что хотите, но с одним условием вы выкупите у меня «Жемчужину Флориды».
-Подождите, вы сказали наследство вашей жены, но ведь она ещё не умерла, и кто знает, когда это произойдёт…
- Ваше дело позаботится о Грэге, а уж о своей благоверной супруге я как-нибудь «позабочусь» сам. Бывает так, что материнское сердце не выдерживает гибели единственного сына. Вы понимаете, о чём я говорю?
-Кажется, понимаю, - понимающе засмеялся Коди, выставляя вперёд ряд белоснежных зубов.
-Тогда решайтесь, совсем скоро её сыночку исполнится двадцать один год, и тогда будет поздно. У нас остается совсем немного времени. Я открыл свои карты, теперь дело за вами. В противном случае – мы никогда с вами не встречались.
-Что ж, я подумаю над вашим предложением, «святой» отец (слово «святой» Коди произнес как бы в кавычках), как только сам оценю яхту.
-Три миллиона, наличными, – это моё первое и последнее предложение, «сын» мой, и не просите меня торговаться. Я не стану делать этого, ибо Господь запрещает нам тор…
-Мне нужно осмотреть яхту, и через неделю я сам свяжусь с вами, - прервал его Коди.
-Идет.
Двое подонков ударили по рукам. Чудовищное соглашение, каждый в котором получал свою долю, было заключено. Приобрести «Жемчужину» за три миллиона – это всё равно, что получить роскошный подарок ко дню Благодарения, и Коди не мог отказаться от такого заманчивого предложения.
Однако, пойдя на сделку, Коди не учел одного момента – яхта была заложена в банке – вот почему пастор требовал наличный расчет. Таким образом, пастор возвращал себе деньги жены, которые он потратил на окружного прокурора, чтобы тот замял его дело «невест», и смывался с ними в Белиз, где планировал встретить безбедную старость. Коди же получал заветную яхту, о которой грезил ещё с детства, за бесценок, как он полагал. Впрочем, так оно и выходило. Плюс, сложенный с минусом, всегда дает ноль.
«К чести» пастора, надо сказать, он назначил за яхту ровно такую сумму, которую ему пришлось уплатить его отцу – не центом больше. Таким образом, выходило, что «волки были сыты и овцы были целы» - семейство Барио получало «Жемчужину Флориды» практически безвозмездно, если не считать тех процентов, которые пришлось бы выплачивать в банке, а пастор получал отмытые наличные деньги своей покойной жены за уже заложенную яхту, которую он не смог бы продать кому-либо другому.
Предприятие было выгодно для всех, если не считать трех несчастных, жизни которых должны были быть принесены в жертву гнусной сделки.
Глава шестьдесят восьмая
Погоня
Коди не терпелось поехать на побережье, где стояла «Жемчужина Флориды». Правда яхта интересовала его мало – он хорошо знал её – это была лучшая представительская яхта на западном побережье от островов Ки-Вест до самого Нового Орлеана. Он ехал туда, в тайной надежде застать свою белокурую «жемчужину», которая, унизив перед всеми друзьями, вскружила ему голову. С трудом отделавшись от своих незадачливых телохранителей, он тут же отправился на пристань.
Но, не успев подъехать к пристани, он тут же увидел её: она, как ни в чем не бывало, спокойно выезжала на своём мопеде с пирса, где стояла яхта.
-Значит, увидимся дома, Грэг, - она кивнула головой в стороны палубы, - у меня всё готово, не опаздывайте!
-ОК, я передам маме, часов в шесть мы точно будем дома.
Коди взглянул в сторону, чтобы увидеть, кто такой этот Грэг. Каково же было его удивление, когда он увидел невысокого худощавого мальчишку, точь- в -точь каким он был сам лет с десять тому назад. В какой-то момент Коди показалось, что он бредит, и для верности он даже ущипнул себя за руку.
Как этот Грэг был похож на него самого, когда –то неловкого и некрасивого подростка! Коди взглянул ещё раз, но Грэга уже не было на палубе. Нет, это ему показалось, этот паренёк никак не мог быть ему знаком. Тут он увидел, что её дребезжащий мопед уже скрывался за поворотом.
Придя в себя, Коди завел свой алый Порш и отправился за мопедом. В водовороте машин она не замечала его преследования, и продолжала спокойно ехать. Её сияющие на солнце белокурые волосы, служили верным ориентиром преследователю.
Вот она остановилась, и, припарковав свой мопед, отправилась в банк. Какие дела могли быть у неё в государственном банке? Стараясь не привлекать внимание, Коди остановился возле здания банка и, внимательно следя за выходом, стал ждать, когда она выйдет обратно.
Ждать пришлось долго, и взопревший от сидения в машине, Коди то и дело прикладывался к бутылке с минеральной водой. Но результат оправдал ожидание. Через час она вышла…но другая, так что Коди едва мог узнать её. Теперь на ней был вечерний наряд – платье из пёстрого воздушного шифона красиво облегало её чуть полноватую, женственную фигуру, недоступная и торжествующая, сияя бриллиантами длинных сережек и огромной брошью, которая украшала и без того безупречную грудь, она садилась на свой старенький замызганный мопед. Её потайная лучезарная улыбка предвкушала торжество, будто она хотела сделать для кого-то сюрприз.
Мопед ответил тарахтением, и её пестрое платье и белокурые волосы начали ускользать в потоке машин. «Ну, миссис Гарт, теперь то я устрою тебе шоу с переодеваниями. Я покажу, как унижать меня перед моими друзьями. Третий раз ты от меня не сбежишь».
Коди хотел, было, тронуться в путь, но какой-то придурок, припарковывая свою машину, перегородил ему дорогу. Коди дал сигнал, с досадой глядя на удаляющийся мопед. На дороге образовалась сумятица – ни туда, ни сюда. Пока подоспела полиция, пока удалось развести пробку, заветного мопеда и след простыл.
Со злости Коди больно ударил по рулю, так, что зашиб себе ладонь, от чего он разозлился ещё больше, и ударил ещё сильнее уже по больному месту руки. Неожиданно злость его перешла в раскатистый смех, будто на него нашел приступ весёлого сумасшествия.
Коди смеялся над собой. Как же он забыл, ведь у него теперь был её адрес, который накануне дал ему проповедник. Он достал из папки замятый листок бумаги с адресом и прочёл его вслух, набирая на клавишах спутникового навигатора GPS заветные буквы. Клик – на экране высветилось 62 шоссе – единственное шоссе, которое вело в Маш.
Теперь сомнений не было: она не могла далеко уйти на своем убогом мопеде, и он спокойно перехватит её на пол пути. Он больше не думал ни о проповеднике, ни о своем договоре с ним, ни о том мальчишке, которого он видел на палубе, теперь он не думал ни о чем, что могло препятствовать ему, даже о последствиях. Теперь ему было всё равно, что будет. Отчаянный азарт охотника захватил его здравый рассудок. Желание отмстить за свое унижение смешивалось с безумным желанием обладать ею. Не мешкая ни секунды, Коди ринулся вдогонку.
Ничего не подозревающая, я катила по гладкому полотну шоссе, наслаждаясь встречным ветерком, который развевал лёгкий шифон моего нового платья. Я с наслаждением думала, какой сюрприз я устрою Грэгу, появившись в бриллиантах, подаренных его матушкой. Ведь он ещё никогда не видел меня в них. Я представляла, как Грэг, увидев меня во всём этом великолепии, раскроет рот от удивления, как понравлюсь я его матушке, и какое веселье нас ожидает дома. «Have fun!!!» Грэг, скоро ты узнаешь истинное значение этих слов. Я чувствовала себя, как свободная богиня Ника*, летящая на крыльях. Как я была счастлива в этот момент. Ради таких моментов стоит жить!
Вдруг, гудок автомобиля прервал мою эйфорию. Что-то огненно – красное приблизилось ко мне сзади. Не заподозрив ничего такого, я притормозила и подняла руку, показывая, что пропускаю машину вперед. Но тот, кто сидел за рулем машины, и не думал проезжать, а вместо этого только все сильнее прижимал меня к барьеру. «Что за придурок?» - подумала тогда я, и оглянулась.
Передо мной, в своём ярко алом Порше, сидел вчерашний знакомец Коди, которому я так бесцеремонно влепила коленом в пах, и с ухмыльной улыбкой показывал мне рукой, чтобы я остановилась. В ответ я дерзко показала ему средний палец и рванула вперёд.
Началась отчаянная гонка. Неравная борьба моей старенькой мотоциклеткой с последней моделью спортивного Порша.
Я сразу поняла, что пытаться оторваться от мощной машины на накатанном шоссе, было бы просто глупо. И потому я решила преградить ему путь, лавируя перед самым носом Порша, в надежде, что я смогу внезапно броситься в сторону леса, где бы этот придурок на Порше не смог бы проехать. Но, как назло, вдоль дороги тянулось бесконечное ограждение так, что нельзя было съехать ни туда, ни сюда.
Мой преследователь, оказался хитрее, чем я думала: он сразу разгадал мой манер и пошёл на обгон, чтобы прижать меня к буртику ограждения. В отчаянии я выскочила на встречную полосу. Встречная машина – столкновение. Столкновение –смерть. Но я скорее бы предпочла мгновенную смерть, чем попасться в руки ошалевшему подонку. Но в это время объездное шоссе почти пусто.
Внезапно я почувствовала, как его острые пальцы схватили меня за локоть, мой мопед по инерции вылетает вперёд, руку резко дернуло. Слышен визг тормозов. Руль мопеда свернуло в сторону, и я понимаю, что падаю лицом на асфальт.
Какое странное ощущение – всё как в замедленном кино, даже смешно, я падаю, и ничего не могу с этим поделать, на меня тут же валится тяжелый мопед. Вот я на земле. Боль возвращает моё сознание. Кровь заливает лоб и ладони.
Теперь некогда обращать внимание на сбитое лицо и содранные руки – я слышу, как открывается дверца автомобиля, ещё секунда - и он схватит меня. Я вырываюсь из-под искореженного и дымящегося мопеда и бросаюсь бежать.
Тщетно, мой преследователь настигает меня в два шага и, обхватив за живот, подхватывает. Я пытаюсь кричать, но его сильная рука крепко зажимает мне рот. Всё кончено, я попалась. Он тащит меня в машину. Я понимаю - теперь этот придурок точно расправится со мной. Я упираюсь изо всех сил, пытаясь отсрочить неминуемую казнь, но он всё равно сильнее, и с этим ничего нельзя поделать.
Подонок вталкивает на заднее сидение автомобиля. Ударом в лицо он оглушает меня. Запах крови резко ударил в нос. На какую то секунду я теряю сознание. Когда я очнулась, то поняла, что лежу на заднем сиденье машины. Его ладонь крепко охватила мою шею, пригвоздив к сидению – я задыхаюсь. О боже, он рвет на мне одежду, он собирается меня изнасиловать!
Происходившее казалось каким-то кошмарным сном, который никак не мог закончиться, и в который никак не хотелось верить. Я не могла понять, почему всё это происходит со мной, зачем этот человек делает со мной ЭТО.
Скрип рвущегося крепдешина, и платье, словно живое, расползается на две части. В безумной страсти он рвёт на мне сорочку, но крепкий атлас никак не поддается. С досады подонок резко обрывает с меня бриллиантовые серьги, брызнувшая кровь радует озверевшего маньяка и, он, глумясь, показывает свой трофей.
-Ну, что, чёртова кукла, думала унизить меня перед всеми и сбежать! Попалась. Теперь не сбежишь. Ха-ха-ха! - его визгливый, какой-то бабий смех металлом отзывается в моей голове. – Давай, крошка, сопротивляйся мне, мне нравится, когда девочки мне сопротивляются. – Он расстегнул ширинку, его крепкий как камень, возбужденный член давит мне в живот. Рывком он пытается снять с меня трусы. Не тут то было, легкие атласные шортики не поддались, потому что были прикреплены двумя кулисками к сорочке, и чтобы снять их, нужно было аккуратно развязать узелки по бокам. Своим рывком он только затянул их, и теперь атласный комбидресс можно только срезать ножом. Но он продолжает рвать обеими руками, не понимая, в чём же дело.
В этот момент я почувствовала, что что-то острое колет меня в бок, освободившейся рукой я нащупала сорванную с моего платья брошь. Выхватив момент, я со всего размаху воткнула иглу прямо ему в его глаз. Раздался душераздирающий вопль, и насильник схватился за лицо. Пол секунды было достаточно. Я вырвалась из его объятий и, не помня себя, бросилась прочь…прямо под встречную машину, мчавшуюся на огромной скорости.
Визг тормозов встречной машины. Удар. Слышится треск. Берцовая кость ломается, словно сухая сосновая ветка. Последнее, что я помню, это широко раскрытые глаза женщины, сидящей за рулём, удар - больше ничего. Должно быть, это и есть смерть.
Зрелище было сюрреалистичным, казалось, что безжизненный манекен подбросило вверх, ударило об стекло и, закрутив, выбросило на асфальт, где он запрыгал словно резиновый мячик. Весь ужас заключался в том, что этим безжизненным манекеном являлся живой человек из плоти и крови.
Машина, резко затормозив, шаркнула по заграждению, раздался скрёжет мнущегося металла, и дымившаяся машина остановилась. К счастью, те, кто сидел в машине, не пострадали, что нельзя было сказать о сбитой женщине – её убило насмерть.
Неподвижная кукла лежала посреди шоссе, не подавая никаких признаков жизни. Сломанное посредине бедро нереально согнуто наружу вбок, так что сломанная нога выступает задом наперёд. Она лежала ничком, уткнувшись лицом в асфальт, и разраставшаяся лужа крови говорило о том, что голова была пробита, и теперь уже поздно, что-либо делать.
В машине, которая сбила меня, ехала молодая негритянская семья – мать, отец, двое маленьких детей, и их любимец – непоседливый малыш чихо, который - то и послужил причиной аварии. Крошечная собачка своими ужимками то и дело отвлекла мать семейства от дороги. В тот злополучный день Семья ехала из аэропорта на побережье Клин Воте, чтобы провести свой первый отпуск.
-Ей уже ничем не поможешь! Надо валить отсюда! – запаниковал отец семейства.
Но женщина – виновница аварии, всё ещё находилась в шоке, и не в состоянии была предпринять каких либо действий. Тогда он оттолкнул жену, и сам сел на место водителя, но машина не заводилась, он попировал ещё и ещё – бесполезно. Мотор заглох, только ненужные дворники стирали кровь с треснувшего стекла, да едкая дымка поднималась из-под капота.
-Может быть, она ещё жива? – робко простонала жена.
-Где уж там! Ты видела, как она летела!
–Клянусь тебе, милый, я не виновата! Эта белая сучка сама бросилась под машину! - скороговоркой залепетала жена.
- Я сам видел это, да только кто этому поверит в полиции. Давай лучше оттащим её и избавимся от трупа, пока не поздно. У нас маленькие дети, милая, ты не можешь сесть в тюрьму из-за какой-то тупой белой суки, которая решила свести счеты с жизнью. Подумай, что будет с ними? - отец указал на двух ребят в страхе жавшихся на заднем сиденье. – Давай оттащим её подальше в лес, а потом обольем её бензином и…
Но женщина уже не слушалась обезумевшего от страха мужа, она поднялась и подошла к сбитой. Она была неподвижна, только ветер развивал её белокурые волосы по асфальту, отчего они всё ещё казались живыми.
-Чего же ты ждёшь, дура?! А, ну, помоги мне! - мужчина схватил труп за ногу, чтобы оттащить его с асфальта, как вдруг, «труп» издал глухой стон, и окровавленные ладони сжались в кулаки.
-Вызывай скорую, она жива! Может, мы успеем спасти её! Мне плевать, что со мной будет! Звони в 911, немедленно!
Возле пострадавшей сгрудилось толпа народу. Сбившая меня машина, измятая и искареженная, перекрыла собой путь, образовав пробку. Вскоре послышалось завывание сирен, на место примчались полицейские и спасатели. Яростно жестикулируя они о чем –то долго спорили с мужчиной, пока, в конце концов, отцу семейства, как преступнику, не заломили руки и не уложили на капот, раздвинув ноги. Крики женщины и плачь испуганный детей, лай зловредной, крохотной собачонки всё сильнее и сильнее раздавались в моих ушах, пока я окончательно не пришла в сознание.
Лучше бы я не приходила в себя. Невыносимая боль пронзала мою ногу. Я попыталась шевельнуться, но тут же зарвалась криком от боли. Боль заполнила все сознание, так что я не могла даже думать. Не могла пребывать в том ежесекундно естественном состоянии для человека, когда мысли проходят в твоей голове в виде немых слов. Непрекращающаяся боль поглотила всё. Я сама превратилась в кусок боли. От малейшего звука голоса, движения дикая боль в ноге становилось ещё больнее, и я инстинктивно старалась лежать неподвижно. Кровь заливала лицо, и её железистый запах смешивался с горячим запахом раскаленного асфальта и бензином, голосами людей, надоедливым детским плачем глупых негритят.
Странно, несмотря на то, что асфальт обжигал мое тело, мне всё равно было холодно, меня знобило. Я впадала странное состояние безразличия, боль воспринималась как тянущее постоянство, от которого не уйти, и потому притуплялась -я была в состоянии близкому к шоку. Я поняла, что, если поддамся ему, то, наверное, умру. Нужно было действовать, что-то делать, чтобы отвлечь свое внимание на это действие, уйти от боли. Мне не хотелось умирать сейчас, когда я только вкусила сладостей настоящей жизни.
Обмакнув палец в крови я стала выписывать цифры – мобильный телефон Грэга, но, похоже, никто не замечал этого. Люди только кричали и суетились вокруг меня, выясняя свои отношения.
Наконец, маленькая девочка обратила на меня внимание, дернув спорящую с полицией мать за рукав, и гомон голосов тут же затих. Меня спрашивали, но я не понимала о чем и не могла ответить, только упорно продолжала чертить кровавые цифры на асфальте.
Вдалеке послышалась звуки сирены. «Наконец –то скорая. Значит, я не умру», - подумала я, уже теряя связь с реальностью. Подоспевшие врачи засуетились надо мной. На меня тут же надели кислородную маску. Кто-то вколол в сломанное бедро укол-тюбик с обезболивающим, но это не остановило боль.
-На счёт три.
-Раз, два, три!
Меня перевернули на спину и переложили на носилки. Болевой удар разорвал моё бедро. Я закричала и снова потеряла сознание.
Глядя на кровавые каракули на асфальте, какой-то полицейский догадался набрать этот номер на своем телефоне, трубку взял Грэг…
Я очнулась в окружном госпитале. Какие-то люди в белом, что-то делали надо мной, но я не знала, кто эти люди, и что они делают. Они разговаривали, но я не слышала их голосов. Боли больше не было, тела – тоже. Я не ощущала его. Вместо тела образовалась однородная ломящая масса. Я ничего не помнила. Кто я? Зачем я здесь? Может быть, я умерла? Но почему я думаю? Нет, если я думаю – значит жива.
Постепенно сознание начало возвращаться ко мне. Отвратительные подробности нападения этого придурка вновь всплыли в моей памяти, словно кто-то прокрутил в моём мозгу обратное кино, и я ужаснулась. Что я скажу Грэгу? Как объясню то, что со мной произошло? Он больше не поверит мне. Никогда.
-Грэг! Грэг! – позвала я невидимого Грэга тихим, едва слышным голосом.
Дребезжащая каталка везла меня неизвестно куда. Я поняла, что меня везут в операционную. (Почему-то при этом ногами вперёд).
Свет ламп. Ярко-желтый, навязчивый свет. Последний свет, который я вижу. Что дальше? Пустота? Смерть? Смогу ли я жить дальше в подобном состоянии? Мне страшно представить собственное небытиё. Страшно представить черный вакуум. Что такое, когда тебя нет? Бедные мои, мама и Грэг. Где вы? Мне так страшно.
-Грэг!
В серпантине бегущих ламп я вижу его лицо. Невероятно, но Грэг здесь, со мной. Я вижу его бледное испуганное лицо, он бежит за каталкой.
-Грэг, - я протягиваю ему руку, его пальцы холодны и шершавы, как всегда, но как я рада этим знакомцам. Я не выпускаю его руку, будто это мой единственный проводник жизни, мой единственный гарант того, что я буду жить.
«Как глупо, глупо, глупо…», - внутренним голосом кричу я ему, словно Грэг может слышать и понимать меня. И Грэг понимает. Из его больших, детских глаз катятся крупные слёзы. Слышно, как он всхлипывает носом, и кричит что-то мне, но я разобрала только своё имя. Его почти силой оттаскивают от каталки, когда каталка въехала в операционную. Но я знаю он там, за дверью, он со мной. Они могут делать со мной что угодно – теперь мне не страшно.
Но что они делают? Хирургическими ножницами с меня срезают одежду, и вот я лежу совершенно голая перед этими незнакомыми людьми, мужчинами. Мне холодно и стыдно. Озноб смешивается с ноющей болью, отчего становится почти невыносимо. А эти люди суетливо продолжают свою работу, будто ничего не происходит. Они просто делают свою работу. Медсестра обмазывает голову какой-то гадостью. Она сбривает мои волосы! Зачем?! Я вижу, как длинные пряди волос исчезают у неё в переднике. Видеть свои волосы со стороны - отвратительное зрелище. Зачем они уродуют меня? Я никогда не буду красивой, какой была раньше. От горя мне хочется заплакать, но я не могу, даже этого.
Но вот на меня надевают маску, и дают эфирный наркоз – мои страдания закончились. Я проваливаюсь в свободном падении в черную пустоту. Больше я ничего не помню.
-Он всё ещё молится? - спросил шериф.
-Молится, - проворчал полицейский.
– Хм, прямо артист. С минуту назад чуть было не избил до смерти подозреваемого вместе со всем персоналам больницы, а теперь молится. Прямо святой.
-Позвать?
-Нет, пока не трогай его, пускай себе молится. Присматривай-ка за этим шутом, Тэдди, чтобы не натворил ещё чего-нибудь. Когда операция закончится, сразу тащи его ко мне.
-Слушаюсь!
Операция длилась уже четвертый час, а Грэг все не переставал молиться, повторяя «Отче наш» - ту единственную и «главную» молитву, которую он знал с детства. Ему казалось, если он остановиться и позволит своим мыслям хоть на секунду уйти в другое русло, операция пойдет не так, и тот час же случиться беда. И потому он не переставал молиться, всем сердцем сокрушаясь перед Господом в своих грехах, всем сердцем прося его помочь мне. Как только он заканчивал молитву, он тот час же начинал её снова. Он молился яростно, почти до изнеможения, как никогда не молился раньше. Это физическое изнеможение почти радовало его, и он с новой силой начинал молитву, не жалея себя.
Вот из дверей показался хирург. На его одежде виднелись следы крови. «Боже, неужели, это её кровь», - подумал он. Грэг поднялся с колен и тут же подскочил к хирургу.
-Мы сделали всё возможное, - спокойно ответил хирург на молчаливый вопрос Грэга.
Крик вырвался из охрипшего от молитвы горла, Грэг схватился за голову.
-Что вы, молодой человек, она жива, - успокоил его хирург. – Более того, я скажу, что она ещё дешево отделалась – двойной перелом бедра, сломанное предплечье и ушиб головы. К счастью, даже сотрясения мозга нет. Жизненно важные органы не задеты, позвоночник цел, что удивительно при подобных столкновениях. Весь удар пришёлся на берцовую кость, но месяца через три она поправится и будет ходить. Впрочем, нужно время, сейчас ещё рано о чём-либо говорить определенно.
Важный и полный хирург, переваливаясь, медленно поплыл по коридору. Обессиленный Грэг сполз на пол, зарыв голову в руки. Он плакал, и вредные слёзы душили его. Спустя некоторое время вывезли носилки, в которых лежало что-то белое, в котором трудно было признать то, что когда-то было его женой.
Грэг хотел, было, следовать за каталкой, но чья-то сильная рука перехватила его – это был полицейский.
-Вы, Грегори Гарт?
Раздраженный подобным вопросом, Грэг только кивнул в ответ и снова бросился за каталкой, но рука полицейского снова удержала его.
-Тогда вы должны пройти с нами. Нам нужно задать вам несколько вопросов.
-Плевать я хотел на ваши вопросы, сейчас я должен быть с женой.
-Она в реанимации, сейчас вас туда не пропустят, - полицейский за рукав обернул Грэга. – Не пытайтесь сопротивляться полиции, иначе вы сделаете только хуже себе.
-Послушайте, я что арестован? Почему бы вам не арестовать того черномазого ублюдка, что сбил мою жену?! – закричал Грэг, яростно жестикулируя на полицейского, но полицейский не стал ничего объяснять Грэгу, он со злостью схватил его за шиворот, грубым ударом ботинка расставил Грэгу ноги, обыскал, а затем уже как преступника препроводил к шерифу.
Озлобленный зверёк Грэг с ненавистью глядел на шерифа, который корявыми пальцами с циничной рожей перекидывал её вещи, к которым она не разрешала ему, даже прикасаться. Она там, в реанимации, а этот придурок коп роет её вещи своими грязными пальцами. Это бесило Грэга до глубины души. Хотелось подойти и вмазать в его ублюдочную морду, и только крепкая рука его помощника удерживала его от этого естественного желания.
-Послушайте, этот придурок сбил мою жену, а вы собираетесь допрашивать меня. Я - пострадавшая сторона. Этот он должен оплатить её лечение в госпитале, мне плевать на его детей, на то, что у этих нигеров вечно нет денег, когда она искалеченная лежит там, в реанимации! Слышишь ты, нигер, в противном случае, я размозжу твою черную башку! – Грэг приподнялся и угрожающе пошел на перепуганного отца семейства.
- А, ну, успокойтесь и сядьте на место! – осадил Грэга полицейский.
-Мы понимаем ваши чувства, мистер Гарт. Это не допрос. Нам нужно задать вам только несколько вопросов.
-Есть предположение, что её ограбили. При ней было что-нибудь ценное?
-Как ограбили?! Но вы же говорили, что её сбила машина!
-Свидетель утверждает, что она сама прыгнула под машину, спасаясь от грабителей.
-Прыгнула?! Сама?! Эй, ты, придурок, ты специально это выдумал, чтобы только не платить за лечение?! Кого ты, мать твою, хочешь провести этим, нигер? Меня? – Грэг вскочил и схватил испуганного свидетеля за ворот рубашки.
-Сядьте! – Полицейский силой усадил Грэга на место.
-Мерзавцы, - прошипел Грэг, утирая кровь с разбитого носа.
-Я вынужден буду повторить свой вопрос, - растягивая слова, произнёс шериф. – При ней было что-нибудь ценное?
-Ценное? Господь всемогущий, какие ценности, когда она не носила с собой даже денег! Она всегда боялась, что её ограбят! Бедная Лили! Я всё понял: проклятый мопед – значит, это из-за него её хотели убить!
-Не совсем так, мы нашли её мопед на соседнем шоссе от места происшествия, целым и невредимым. На нём было только несколько царапин.
-Клянусь вам, она появилась так внезапно, что я ничего не мог понять! Может быть, она самоубийца? – встрял мнимый виновник, выгораживающий свою супругу.
-Ты! - Грэг снова вскочил со своего места, указывая на негра пальцем.
-Позвольте, здесь выводы делаем мы, а вы можете быть свободны. Оставьте свой адрес и телефон, чтобы мы могли разыскать вас в любой момент. Увидите свидетеля! – скомандовал шериф и продолжил допрос Грэга:
- Скажите, на ней были какие-нибудь украшения. Например, дорогие серьги и прочее в том же роде.
-Украшения?! Не носила она никаких украшений, - выпалил Грэг. - Правда, она любила одни серебряные серёжки, с жемчужинами посередине, которые всегда были на ней, только они ничего не стоят. Она вообще не любила золота. Я не понимаю, к чему вы клоните, шериф?
- Уши разорваны, как будто с неё сорвали серьги. Если бы на ней были серебряные украшения, грабитель не стал бы срывать их. В багажнике её мотороллера обнаружены квитанции банка на изъятие брильянтов из банковской ячейки страховой стоимостью полтора миллиона долларов. Вы что – нибудь знаете о них?
Грэгу стало все сразу мучительно ясно. Так из-за этого блестящего хлама, чуть было, не убили его жену! Бедняжка, она одела их в годовщину их свадьбы, чтобы выглядеть самой прекрасной и желанной для него. И всё это для него. Ради него. Как глупо! Разве не любил он её такой, какая она есть, без этих дурацких бриллиантов, разве не восхищался её небесной красотой ангела, которая, может быть раз в двадцать чище, чем самый сокровенный сверкающий алмаз в мире.
Господи, почему он не настоял тогда продать проклятые бриллианты. Хотя бы раз в жизни проявил бы твердую мужскую волю, тогда всего этого не случилось бы. Ведь у него было предчувствие, что из-за этих сверкающих безделушек случится беда. Было, было, предчувствие, но ему не хватило духу сопротивляться её желаниям, и он пошел на поводу у женщины. Как он ненавидел себя за это. Свою слабость. Но теперь поздно сожалеть. Глупо, глупо!
-Да, это наши семейные бриллианты, - прохрипел измученный Грэг. - Ей их подарила моя мать после нашей свадьбы.
-Вы знали, что эти бриллианты были застрахованы?
-Да, жена оформила на них какую-то страховку, но в подробности я не вникал. Какое это теперь имеет значение, ведь бриллианты украдены, а в случае кражи банк не возмещает страховку.
-Ошибаетесь, Гарт, только в случае кражи, но не в случае ограбления. Мы уже созвонились с банком и уточнили это условие. Так что по условиям страховки вы получаете полтора миллиона долларов.
-Полтора миллиона, - обрадовался Грэг, - теперь мне этого хватит, чтобы оплатить лечение.
-Так вот, Гарт, не спешите с выводами, у нас есть мнение, что вы специально инсценировали ограбление, чтобы заполучить эти деньги.
-Что?!!! Что вы такое несёте?! – заорал Грэг. – Моя жена сейчас лежит при смерти в реанимации. А вы смеете молоть подобную чушь!
-Более того, Гарт, я скажу, следствие располагает доказательствами, что вы не только ограбили вашу жену, но и хотели убить, попытавшись предварительно изнасиловать перед этим, чтобы нападение выглядело более правдоподобным. Свидетель Дарси утверждает, что она выскочила под машину полуголая - платье на ней было уже разодрано в клочья. На её шортах и сорочке остались свежие следы спермы - вашей спермы! Биологическая карта ДНК найденной на коже вашей жены спермы полностью совпадает с вашей. Полтора миллиона долларов – хороший куш, не так ли, Гарт?
Грэг не верил своим ушам. Он не мог верить в то, что он слышал. Ему показалось, что говоривший ЭТО шериф нарочно в шутку глумился над ним, и потому нельзя было серьезно воспринимать его. Но он говорил ЭТО, и ЭТО было реальностью, потому что он слышал это. Какой чудовищный заговор!
-Её изнасиловали? – почти теряя сознание, простонал Грэг, но шериф молчал. – Её изнасиловали?! – почти в истерике заорал Грэг, схватив шерифа за ворот рубашки.
- Вы арестованы, Гарт. Наденьте на него наручники.
На побледневшего, Грэга надели наручники, и, почти полумёртвого, вывели.
Глава шестьдесят девятая
Чудовищное обвинение
Возвращение в реальность было тягостным. Я долго не могла прийти в себя после операционного наркоза. Меня тошнило и кружило. Все вокруг качалось и кружилось, в безумной и ненужной пляске разнообразных предметов. Я плохо помнила, что со мной случилось. Единственное что врезалось в мою память - это удар и отвратительный звук ломающейся берцовой кости.
Боли в бедре больше не было, только тягостное ощущение обездвиживания. Я попыталась поменять положения тела – бесполезно, моя нога оказалась скованна тысячами маленьких блестящих спиц, которые удерживали мою ногу в неподвижном положении. Левая рука тоже оказалась в гипсе, и давила всей своей тяжестью на грудь. Гипсовый ошейник и кислородная маска делали невозможным, даже приподнять голову. Боже, я была, в буквальном смысле, прикована к постели, и в таком беспомощном положении, возможно, мне предстояло провести не один месяц.
-Лили!
О, боже, кажется, я слышу голос Грэга! Он здесь, подле меня, а я не могу повернуть к нему голову!
-Грегги, милый, ты здесь? – но сквозь маску раздается только невнятное бормотание. Я слышу, как растроганный Грэг всхлипывает сопливым носом, и сквозь бинты чувствую, как его тёплая рука гладит меня по голове. Мне горько и в то же время приятно, что Грэг рядом. Мне жалко себя, жалко Грэга, жалко так, что хочется плакать, и я плачу, потому что чувствую себя виноватой перед ним.
Теперь я окончательно пришла в себя. Тяжкие воспоминания о случившемся разом навалились на меня и давят. Я не знаю, как рассказать об этом Грэгу, что я самонадеянно, без спросу забрала бриллианты из ячейки, когда Грэг не велел мне одной забирать бриллианты, и не уберегла семейную реликвию от грабителей.
Я представляла, как Грэг расстроится из-за потери. Быть может, он возненавидит меня и окажется прав – такую потерю вряд ли можно простить. Как он просил продать их и купить новый дом! Почему я не послушалась его совета?! На что сдались мне эти бессмысленные побрякушки?! Тешить своё глупое, бабье тщеславие?! И теперь все мечты его пошли прахом, и всё это из-за меня, из-за моей глупости!
Быть может, он навсегда расстанется с такой женой, которая приносит ему одни убытки и несчастья, и будет прав. Что ж, рано или поздно он узнает об этой потери. Лучше сказать ему сразу, а там что будет. Свободной рукой я снимаю кислородную маску.
-Грэг, бриллиантов больше нет. Меня ограбили! – я разрываюсь приступом рыданий.
-Я всё знаю, милая. Не думай больше об этом хламе, для меня главное, что ты жива, - и Грэг гладит правой рукой по лицу. Странно, ведь он левша. Тут только я замечаю, что вторая, его «рабочая» рука прикована наручником к полицейскому, стоящему тут же.
-Видишь, Лили, меня арестовали за кражу собственных бриллиантов, - Грэг горько рассмеялся. – Они думают, что это я инсценировал ограбление собственной жены, чтобы получить страховку.
-Что? Ничего не понимаю, - растерялась я, обращаясь к полицейскому. – Я видела того, кто напал на меня, но это не мой муж. Причём здесь мой муж?
-Так, значит, вы утверждаете, что это сделал не ваш муж?
- Конечно, не мой муж. Я же говорю, что видела грабителя…
-Тогда скажите, правда, что страховая стоимость ваших бриллиантов на случай ограбления составляет полтора миллиона долларов? Вы за этим его прикрываете?
- К чёрту, страховку, отпустите моего мужа.
-Хорошо, мэм, но помните, если вы попытаетесь связаться со страховой компанией банка, чтобы получить страховку – вы оба будете арестованы за мошенничество. – Полицейский отстегнул наручник на руке Грэга.
-Вот видишь, какие у них права, - вздохнул Грэг.
-Прости, Грегги, прости за всё. Это я во всём виновата, что случилось. Я не должна была быть такой дурой, чтобы разъезжать в бриллиантах по шоссе. Я должна была догадаться, что всё это может плохо закончиться этим …Прости, я испортила тебе праздник, Грэг. Как всё глупо, глупо!
-Не надо больше об этом, сейчас самое главное, чтобы ты поскорее поправилась. Ничего другое для меня значение не имеет. У нас впереди ещё будут множество годовщин, и мы будем праздновать этот день, пока нам самим не надоест, потому что мы будем жить долго – долго, будем, здоровы и счастливы, - при этих словах Грэг грустно засмеялся, и поцеловал меня в голову. Горький запах лекарств тут же ударил ему нос. «Бедная Лили, как же ей было больно».
- Я знаю, лечение здесь стоит дорого, а у меня нет даже страховки, Грэг, - задыхаясь, произнесла я.
-Не думай об этом, милая. Я подам на мистера Дарси в суд, и я получу таки с этого жадного нигера компенсацию за лечение! Вот увидишь, я всё равно добьюсь своего! С помощью нашего семейного адвоката я разбомблю их подлый заговор! - Грэг решительно сжал кулаки.
-Мистера Дарси? Но за рулём сидела женщина.
-Женщина?! – удивился полицейский.
-Послушай, Грэг, не унижай себя, не надо ни на кого подавать в суд. Эти люди совершенно не виноваты в том, что случилось. Я сама попала под их машину, как могла бы попасть под любую другую. Я бежала от грабителя. Этот подонок, что сорвал с меня серьги, хотел убить меня, убить, но я вырвалась, я сбежала, сбежала на встречную полосу… меня сбила машина.
-Послушайте, она только после операции, на сегодня достаточно, – возразила дежурившая у моей постели медсестра.
-Нет, со мной всё в порядке. Вот ещё, милый, если тебе понадобятся деньги - четыре тысячи лежат в отсеке с нижнем бельём, третья полка слева. Только эти четыре тысячи. Ха-ха-ха! Отдай их врачам… заработанное. Забыла, ещё, ещё три тысячи на счёте. Глупо думать, что этого хватит. На первое время. Это всё, что есть. Больше у меня ничего нет. Ничего!
-Всё, господа, больной после операции нужен отдых. Я и так позволила вам слишком много. Здесь вам нельзя больше оставаться, - ответила медсестра, набирая в шприц дозу снотворного обезболивающего.
-Грэг, я хочу домой! Милый, пожалуйста, забери меня отсюда! Ведь, мне всё равно где лежать. Я чувствую -это надолго… Здесь нужно платить за лечение… Дома в родных стенах я скорее поправлюсь.
-Да, да, я поговорю с врачами. А ты, поправляйся и не о чем не волнуйся. Завтра я буду здесь, и мы поговорим наедине, а теперь спи. До скорого.
-Постойте, медсестра, - шериф отвел её руку от капельницы, - мне нужно задать ещё один вопрос. Так, значит, вы говорите, что видели, того, кто напал на вас.
-Да, я знаю его, - не колеблясь, ответила я, - этот подонок нагнал меня на алом Порше, - благодаря своей феноменальной памяти, я полностью запомнила номер машины и назвала его.
-Эф сто один апельсин цэ эс ку. Да, и ещё, шериф, его зовут Коди, по крайней мере, он представил себя так, но, конечно, такое дурацкое имя может быть только вымышленным.
В эту секунду я заметила какую-то странную реакцию на лице шерифа. Его лицо, вдруг, вытянулось не то от страха, не то от удивления, а глаза округлились.
-Послушайте, мэм, а вы ничего не путайте.
-Поверьте, сейчас я не в том состоянии, чтобы морочить вам голову. Всё было так, как я сказала. Этот подонок напал на меня, сорвал серьги и брошь, а потом хотел избавиться от меня, как от ненужной свидетельницы. Если хотите его описание, то вот оно: по виду латиноамериканец, не больше тридцати лет, носит вот такую тонкую и противную бородку, - здоровой рукой я обвела пальцем вокруг лица, - а вот, черные волосы стрингованы, одет в дорогой светлый костюм – больше ничего сказать не могу. А, теперь оставьте меня в покое, шериф, мне очень больно.
Шериф не стал больше расспрашивать меня, а с каким-то растерянным видом вышел из палаты. Медсестра ввела в капельницу снотворное, и через секунду я забылась обезболенным сном.
Глава семидесятая
Лилии для Лилии или Лечение класса люкс
Измученный Грэг, поехал домой. Теперь он понимал, что денег на лечение его жены ждать неоткуда, и никто не в состоянии ему помочь. Просить у матери денег – бесполезно, всё, что им удалось заработать за сезон на туристических маршрутах – завтра уйдёт на уплату процентов ненасытному банку. Те четыре тысячи, о которых говорила ему жена, - лишь жалкая насмешка. Оставалось одно – рассчитывать на себя. Но, как, когда даже его знаменитая яхта вот – вот пойдёт с аукциона за долги.
От всего этого голова шла кругом. Грэг смертельно устал. Хотелось уснуть и никогда больше не просыпаться. Единственное утешением Грэгу служили слова хирурга, что ни один жизненно важный орган не пострадал, и его жена поправиться. Иначе, он сошёл бы с ума.
Внезапное горе как никогда отнимает у человека силы. И, потому, добравшись до свой постели, он тут же рухнул в неё и уснул, как убитый.
Грэг спал долго. Он, даже не заметил, что всё это время дверь оставалась открытой, и как в комнату вошла женщина. В ночной темноте трудно было разглядеть её.
Кто эта женщина? Что она здесь делает? Быть может, это воровка – медсестра из больницы, подслушала наш разговор о лежащих в белье деньгах и прокралась в дом, чтобы украсть последнее.
Женщина тихонько вошла, осмотрелась и …заперла входною дверь ключом, лежащим на столике. Нет, она не воровка. Воровка не стала бы запирать дверь, отрезая себе путь к отступлению.
Вот она подошла к Грэгу и наклонилась. В темноте комнаты раздался тихий звук поцелуя. Женщина ласково погладила колючую голову Грэга и снова поцеловала его, но Грэг уже спал мертвым ном. Тогда она заботливо сняла с него грязные кроссовки и потеплее укутала бараньим покрывалом.
Кто же она? Вдруг, это его любовница, пользуясь, случаем, пришла утешить Грэга? Женщина открыла окно, чтобы пустить глоток воздуха в душную комнату и глубоко вздохнула ароматы цветущего леса. Яркий месяц осветил её лицо. Это была мать Грэга – та самая женщина, что когда-то в муках подарила ему жизнь на заднем сиденье лимузина.
Матери всегда приходят, когда их детям плохо. И мать Грэга не исключение. Несмотря на свою внешне английскую чопорность и горделивую заносчивость, она горячо любила своего малыша Грегги, как ласково называла она его. Её любовь не выражалась лишь внешне - горячо, истерично и навязчиво так, как мы привыкли видеть в русских матерях. Но когда Грэгу было плохо, мать всегда приходила ему на помощь, и помогала всем тем, чем могла помочь.
Вот и сейчас, узнав о случившейся трагедии с его русской женой, она среди ночи примчалась к нему, чтобы поддержать своего сына. По правде, говоря, её совсем мало заботило моё состояние – умерла ли я там или выживу, единственное, что по-настоящему беспокоило мать - это здоровье её малыша Грэга. Мать знала, как её сын сейчас переживает, и опасалась за него. Её незачем упрекать за это. Таковы уж все матери. Их любовь безмерна, но эгоистична. Что ей до чужой русской девчонки, которая приехала невесть откуда (невестка - невесть кто), когда родной ребёнок дороже всего на свете.
Грэга разбудил приятный звук скворчащей поджарки. По комнате тут же распространился приятный аромат любимых оладьев. Крепкий сон стер с памяти произошедшею трагедию, и Грэг встал, как ни в чем не бывало. Теплые простыни ещё хранили остро-соленый запах её вагинальной смазки, её полного, вечно потного тела, её сладко свечной аромат надушенных волос. Как он любил его вдыхать его по утрам, лениво перекатываясь в постели.
Грэг встал и, почесывая голову, рефлекторно пошёл на кухню. За плитой стояла мать и жарила оладьи, неловко переворачивая каждый блин, отчего капли жира то и дело норовили попасть ей в лицо и на руки, и она каждый раз забавно подскакивала. «Мисс» Фрида Баркли была неважной кухаркой.
-Мама, - Грэг бросился ей в объятия и зарыдал, словно маленький ребёнок.
-Знаю, знаю, - утешала его бедная мать, гладя сынишку по колючей голове.
-У меня нет денег, ничего нет! Что мне делать?! Что?! Я даже не смогу оплатить лечение!
-Не переживай, Грегги, мы что – нибудь придумаем, обязательно придумаем. Бог милостив. Сегодня мы пойдем к ней вместе, поговорим с администрацией больницы. Может, они дадут рассрочку платежа.
Голубоватый дым напомнил, что оладьи подгорели. Мать деловито сняла их со сковороды, ободрала почерневшую корку и подала их сыну. Грэг, мерно жевал отвратительные оладьи, приправляя их солеными слезами, которые то и дело текли из глаз.
-Ну, ты как маленький, Грегги. Взбодрись, не стоит предаваться отчаянию, ибо, уныние –смертный грех. Из любой ситуации есть выход. Так будем же держаться достойно. Ну, же не раскисай, Грегги, - но утешение матери произвело на Грэга обратный эффект, и, уткнувшись в её заляпанный передник, он разразился рыданиями. – Поплачь, поплачь, сынок, - ласкала его мать, но внутри неё росли негодующие мысли: «Проклятая мерзавка, сколько же ты будешь мучить моего сына. Лучше бы ты никогда не появлялась в его жизни. Лучше бы ты умерла там, на дороге».
Теперь она почти безотчетно ненавидела меня, хотя знала, что я не виновата в том, что случилось, но от этого ненавидела меня ещё сильнее. Ей казалось, что я приношу одни несчастья её любимому сыну.
Вот такие противоречивые чувства теснились в груди истерзанной матери – непомерная нежность к сыну и раздражительная ненависть ко мне.
Хорошенько выплакавшись, Грэг почувствовал себя немного легче, и стал собираться в больницу. Зная состояние сына, мать предусмотрительно села за руль.
На асфальте, в том месте, где меня сбила машина, ещё виднелись присохшие остатки моей крови, неубранные осколки ветрового стекла бриллиантовой россыпью валялись повсюду. О, как тяжело было смотреть на всё это Грэгу и осознавать, что это её кровь. Кровь, которая текла по её венам, когда возбужденное сердце отсчитывало мгновения их сладострастия.
-Поедем отсюда, сынок, - прервала его мать, - здесь не на что больше смотреть.
Понурый Грэг сел в машину, и они продолжили свой путь в окружную больницу.
В больнице их встретил тот самый шериф, что чуть было не арестовал вчера Грэга. Грэг бычком посмотрел на него. Зная резкий характер своего сына, за него заступила мать:
-Мы не оставим так этого дела. Мы подадим в суд на семейство Дарси, и на вас за то, что вы, превысив должностные полномочия, пытались обвинить моего сына в мошенничестве.
-Послушайте, - прервал её шериф, предупреждающе подняв ладонь.
-Нет, это вы послушайте! - разгорячилась мать. - Я потребую всё, что причитается нам за лечение пострадавшей, а так же моральную компенсацию.
-С вас ничего не требуется, всё уже оплачено.
-Как оплачено?! Но ведь у неё нет страховки.
-Это не важно. За неё заплатили, что вам ещё нужно? Со своей стороны, если хотите, я могу попросить официальных извинений у мистера Гарта.
Грэг и матушка удивлённо переглянулись, они не ожидали, что виновная в аварии сторона так быстро пойдёт на уступки. Ведь нищее семейство Дарси едва сводило концы с концами. Однако, официальное лицо заявляло, что это так и ему нужно было верить.
-Пропустите, мы хотим видеть Лили!
-Не получится, здесь её нет. Сегодня утром её перевели в другую палату.
-Как в другую палату?! – спросил испуганный Грэг. – Где моя жена?!
-Она на пятнадцатом этаже, в палате люкс № 6.
-Вы шутите офицер, - простонал Грэг, - какая палата люкс, когда у нас нет денег, даже на лечение. Семейство Дарси тоже мало походит на миллионеров.
-Не знаю, мне велели передать вам только это. Я передал. Прощайте, мистер Гарт, желаю скорейшего выздоровления вашей супруги, - откланялся шериф.
-Смотри, Грэг сколько тут кнопок. Вот эта, чтобы подняться. Эта – опуститься. Ой, перепутала. Я пока ещё толком не разобралась. А это зачем! Ха-ха-ха! – кровать поворачивается вокруг оси, толкая Грэга. – Вот видишь тут Интернет, телевизор. В такой роскошной палате, не то, что лечиться, даже умереть приятно.
-Надо же, а на вид, прямо, как нищие. Подумать только этот подпольный миллионер ещё вчера клялся, что ему нечем кормить собственных детей! Ну, Дарси! Как он не хотел платить, но я дожал его. Вот видишь милая, всё получилось так, как я тебе обещал. Теперь можешь выздоравливать с полным комфортом!
-Я всё равно не понимаю, откуда такие деньги. Один день пребывания в такой палате стоит не менее тысячи долларов, не считая обслуживания.
-Всё равно, мам, главное нам это выйдет совершенно бесплатно! – обрадовался Грэг.
-А вон там туалет, и даже душ. К сожалению, я ещё долго не могу воспользоваться ими. А что за вид из окна. Посмотри, Грэг, это же настоящие кокосовые пальмы. Как развеваются они на ветру!
Грэг подошел к окну, а я тихонько нажала на кнопку открытия окна, и створки отворились, впустив поток свежего морского воздуха.
-Господь всемогущий, какая красота! – воскликнул Грэг. – Сидя в нашем болоте, такого не увидишь, правда, Лили? А ты хотела домой, в нашу болотную дыру, - грустно вздохнул Грэг.
-Не надо, Грэг, родной дом, лучше самой роскошной палаты в больнице. Без тебя мне здесь всё равно будет плохо.
-Я буду навещать тебя каждый день.
-Нет, Грэг, не нужно жертв ради меня. Тебе нужно работать, чтобы обеспечить своё будущее.
-Ничего, я буду приходить к тебе каждый вечер и сидеть с тобой, пока меня не выкинут отсюда. Благо душ здесь намного лучше, чем у нас. Ха-ха-ха! Здесь, по крайней мере, есть горячая вода. Согласна?
-Идет, Грэг. Если так, с тобой я согласна оставаться здесь как можно дольше.
Грэг тихонько провел шершавой рукой по моему лицу и поцеловал слюнявыми губами в нос.
Так началась моя больничная жизнь класса «Люкс», где я ни в чем не знала себе отказа, стоило только нажать на нужную кнопку. Каждый вечер ко мне приходил Грэг, и, пока над заливом алели последние лучи солнца, мы мирно беседовали, до тех пор, пока ночь не спускалась над городом, и Грэга не просили покинуть больницу. Как ждала я вечера весь долгий и бессмысленный день, и, как ребёнок радовалась, когда слышала знакомые шаги по коридору.
Самое страшное время наступало, когда Грэг уходил домой, и по всей больнице выключали свет. Не знаю почему, но я боялась спать одна в темной палате. Мне казалось, что в палате за мной кто-то следит. Как-то поздним вечером, едва Грэг только ушел, дверь со скрипом приоткрылась, и кто-то заглянул внутрь.
-Грэг, это ты? – мне показалось, что, может быть, Грэг что-то забыл и вернулся в палату, но никто не ответил, только дверь сразу же закрылась. В полуоткрытую щель двери я успела заметить, что промелькнуло что-то белое, похожее на замотанную в бинты мумию. Я вскрикнула и автоматически нажала кнопку вызова дежурной медсестры.
-Сестра, умоляю вас, здесь кто-то ходит. Мне страшно. Кто-то только что был здесь и заглянул в мою палату.
-Успокойтесь, миссис Гарт, здесь никого нет. Вам нужно поспать.
Чтобы успокоить меня, незаметным движением она ввела дозу успокоительного, и я заснула тяжелым сном.
Всё шло хорошо. Медленно, но я стала поправляться, и вскоре моя красота вновь стала возвращаться ко мне. Лицо зажило хорошо, так что не осталось и следа. Вынужденную беспомощность я пыталась компенсировать познавательным времяпрепровождением в паутине Интернет, прочно поймавшей меня своими сетями. Это помогало немного забыться, а вечером приходил Грэг, и мы весело беседовали до темноты, строя планы на будущее и, воображая, какая прекрасная жизнь ждала нас вереди!
Так проходили дни за днями. Несмотря на невозможность физической близости из-за моей травмы, мы, как никогда в жизни, сблизились духовно, и с каждым днем понимали друг друга все больше и больше, пока одно событие не вторглось в наши отношения.
Как и все неожиданные сюрпризы, это случилось в понедельник утром. Я ещё мирно спала, когда в мою дверь постучали. Сквозь сон я услышала громкий стук и проснулась. В дверях стоял незнакомый старичок, напоминавший садового гнома, с огромным букетом белых лилий.
Не говоря ни слова, он выложил букет на столик возле кровати и, откланявшись, поспешил к выходу.
Меня испугал этот ранний визит, и растерянным голосом я спросила, от кого были эти цветы.
-Мне сказали, что вы знаете, - улыбнулся старичок - гномик.
-Грегги, - растаяла я.
По палате распространился чудесный аромат лилий. Наверное, так пахнет сама роскошь. Я попросила поставить цветы в воду, и, не переставая, любовалась хрупкими фарфоровыми венчиками.
Примерно чрез час у меня начала болеть голова, а когда –то приятный сладковатый аромат цветов невероятным образом трансформировался в удушающий запах паленой резины. Ещё через час меня начало подташнивать, но я всё равно решила дождаться Грэга, чтобы поблагодарить его за подарок.
Нет, это невыносимо! Меня сейчас вырвет! Третья метаморфоза запаха напоминала ситуацию, как если бы передо мной вывалили целую кучу грязных детских подгузников. От цветов Я начала угорать.
На полную мощность я включила кондиционер. В палате стало холодно, как на Северном Полюсе, но, по крайней мере, можно было чем-то дышать.
« Конечно, это приятно и романтично. Лилии для Лилии. Но зачем? К чему такие траты, когда в доме нет лишнего цента. Скажу ему, чтобы больше никогда не покупал лилий и, вообще, цветов». Несмотря на своё цветочное имя, цветы для меня – самый бестолковый подарок, который только можно преподнести. Куда разумней приобрести за эти же деньги небольшую вещицу – ту же мясорубку, к примеру, которая прослужит не один год, чем дарить, неизвестно зачем, огромный букет роз. По своей натуре я человек практичный и не люблю ненужных подарков, а тут мне дарят огромный букет лилий. Подарок, конечно, с огромным смыслом, окрашенным в романтические тона, но с такой же огромной ненужности.
Межу тем погода резко испортилась. Судя по компрессионному давлению внутри моей головы, собиралась сильная гроза. Я не ошиблась. Налетевшие с залива тучи обрушились проливным дождём. Порывистый ветер трепал длинные пальмы под окном, которые то и дело норовили захлестнуть в стекло своими жесткими, как плеть листьями.
Я сильно сомневалась, что в такой день ко мне пожалует Грэг, но всё равно ждала, в тайне надеясь, что он всё-таки придёт. Я лежала, напряженно прислушиваясь к шуму бури за окном, и вскоре я услышала его тяжелые размашистые шаги. О, я могла отличить эти шаги из тысячи других! Это был мой Грегги. Вот он идёт по коридору. Всё ближе и ближе. Шаги остановились. Сейчас откроется дверь… Дверь открылась, и точно, в палату ввалился мокрый и взъерошенный Грэг.
-Господь всемогущий, еле прорвался. Объявлено штормовое предупреждение – все дороги перекрыли.
За окном начался настоящий ураган, в стёкло хлынул дождь, полетели сорванные листья бумага. Мусор прилипал к мокрым стеклам, несмотря на то, что мы находились на пятнадцатом этаже. Началась настоящая буря. Чтобы не видеть всего этого ужаса, я захлопнула жалюзи, и в палате стало совсем темно и уютно, лишь вспышки молнии озаряли лицо Грэга.
-Попался, - засмеялся он. – Теперь не знаю, как буду возвращаться домой. Ну, как ты тут? Я принёс тебе твоего любимого апельсинового сока. Сам выжимал. – Грэг вывалил на столик целый кувшин сока, и тут только заметил огромный букет.
-Спасибо, тебе, милый. Это так неожиданно с твоей стороны. – Я нагнула его голову и поцеловала Грэга в губы. - Только зачем такие траты? Этот букет, должно быть, стоит целого состояния.
-Да, но я не дарил тебе цветов, - удивившись, честно признался Грэг.
-Интересно, тогда кто?
- Ты уж, наверняка должна знать, кто является здесь твоим поклонником, - недобро проворчал ревнивец.
-Грэг, ты опять за своё. Ты снова ревнуешь. Мы же говорили с тобой об этом.
-Хорошо, тогда кто подарил тебе эти цветы? Такие букеты просто так не дарят, а если дарят, то требуют определённой взаимности. Говори, с кем ты тут завела интрижку, пока меня не было?
-Я, правда, не знаю от кого эти цветы. Я думала это от тебя…
-Думала, - передразнил Грэг, - сейчас мы это узнаем. Обычно ко всей этой дребедени полагается записка. Сейчас мы узнаем, кто твой любовник. – В поисках записки Грэг шарит в букете своими колючими пальцами, безжалостно срывая и давя нежные лепестки. – Вот она! – Грэг лихорадочно разворачивает записку – бесполезно, она совершенно пуста. Это злит Грэга ещё больше, вытаращив глаза, он тычет её мне:
-Что это?! – взвизгнул Грэг, так что перекричал звук раскатистого грома.
Моё терпение лопнуло, и я понесла:
-Я не знаю, - отрезала я. Вдруг, со злости мне стало так весело, что я съязвила:
-Ха-ха-ха! Да, я завела себе здесь любовника, и мы трахались здесь, на этой самой постели. Тем более, что для этого дела поза у меня вполне подходящая, - я указала на приподнятую ногу, утыканную спицами. - Эта же целая камасутра, Грэг! Ха-ха-ха! – истеричный хохот наполнил палату. – Безумец, неужели ты думаешь, что я и вправду в состоянии завести интрижку в таком положении. Проклятые цветы воняют, как нужник, нет, как тысяча нужников, выкини их скорее за дверь. Грэг, Грэг, милый, как ты мог только подумать такое.
-Хорошо, - успокоился Грэг. – Тогда хотя бы скажи, кто принёс эти цветы?
-Сегодня утром их принёс какой-то старик. Положил и ушёл. Я думала, что это от тебя и не стала ничего спрашивать.
-Хм, - задумался Грэг.
-Грегги, милый, ну, что с тобой? Выкини, наконец, из головы эту глупость.
Грэг успокаивается, но я вижу, как тень сомнения легла на его нахмурившееся лицо.
-Иди мыться, Грэг. По-видимому, тебе здесь придётся провести целую ночь. В такую бурю домой тебе ехать нельзя. Когда придёт сестра, ты спрячешься под койку, а я скажу, что ты давно ушёл. Хорошо?
-Идёт, - вздохнул Грэг, вложив свою тёплую и шершавую ладонь в мою. – Знаешь, Лили, я очень скучаю по сексу.
-Я тоже, милый, – шепотом призналась я, нежноцелуя его руку.
Едва инцидент с цветами был исчерпан, как на следующую неделю повторилось то же. В понедельник, в то же время, снова пришёл тот же гномоподобный старик и снова принёс полный букет лилий. Ну, уж нет. Я попыталась остановить старика, но тот, ничего не объяснив, проворно юркнул в двери.
Схватив букет, я стала искать записку. Точно, как и в прошлый раз, там лежала совершенно пустая карточка. Я повертела её так и сяк и, даже приставила к горячему свету ламп в надежде, что проявятся буквы из молока,* - ничего. Нужно было поскорее избавиться от несносного букета, и я отдала его медсестре, попросив, чтобы она разнесла цветы бедным пациентам.
Едва Грэг вошёл в больницу, как сразу же понял, что мне снова принесли букет. На дежурной стойки администратора стоял свежий цветок лилии. Словно на крыльях ревнивец взлетел по лестнице на пятнадцатый этаж.
-Приносили? – было его первым вопросом.
-Что, милый?
-Не строй из себя дурочку, ты знаешь, о чём я говорю! О букете лилий от твоего тайного поклонника! - разозлился Грэг.
-Какой букет? Ты же видишь, никакого букета нет!
-Зачем ты врёшь? Я видел белый цветок на стойке администрации! Меня не обманешь, - погрозил Грэг пальцем, – я чую их запах. Они были здесь. – Грэг принялся обнюхивать столик, словно полицейская собачонка.
-Хорошо, милый, я не буду врать. Да, снова пришёл тот старик и принёс мне целый букет лилий. Что было мне с ними делать? Вот я и раздала их по всей больнице.
-Нет, это уже слишком! Первый раз я думал, что это досадное недоразумение, теперь то я точно уверен, что у тебя есть поклонник! Я перерою всю больницу, но найду его!
-Погоди горячиться, Грэг. Вместо того, чтобы психовать, взял бы, да и выследил этого старика. Он пришел в то же время, значит, логично предположить, что в следующий понедельник он придёт точно так же, вот ты его и поймаешь. А через него то мы и узнаем, кто таскает мне все эти букеты. Идёт, Грэг – мой ревнивый малыш, - я потрепала по его заросшему лицу.
-Договорились. Проклятие, я не могу, в следующий понедельник. У меня важный клиент – какая-то богатая дура по понедельникам вздумала устраивать себе пикники в море. Послал бы её куда подальше, да бабёнка золотая – здорово платит. Милая, ты же знаешь, как нам сейчас нужны деньги.
-Да, да, конечно, милый. Бизнес превыше всего. Раз какому-то придурку нравится дарить цветы по понедельникам – пусть дарит, я не возражаю. Главное, чтобы ты не волновался, Грэг, и не пытал меня потом своей дурацкой ревностью.
Глва семьдесят первая
Пассажирка
Прошла ещё одна неделя. В понедельник утром мне снова принесли цветы. На этот раз старик не показался, он предпочёл передать цветы через сестру. Букет состоял из красных тигровых лилий - не пахучих, потому как запах могут издавать только белые лилии. Этот букет я решила оставить возле себя, чтобы налюбоваться их причудливой крачатой окраской, не рискуя при этом угареть. Как и тогда, в букете лежала пустая записка.
На языке цветов красные лилии обозначают – «я стыжусь». Есть поверье, что их лепестки, якобы, покраснели от стыда, увидев купающихся обнаженных нимф леса, - вот почему этот сорт лилий имеет ярко оранжевый окрас лепестков. Целый день я любовалась на причудливые изгибы ярких цветов, и ждала Грэга.
В первый раз напрасно. Сколько я не вслушивалась в шаги, я не могла услышать его широкую поступь. И с каждым часом становилось всё ясней – Грэг не приедет.
«Может, что-нибудь случилось, а, может, просто ему надоело каждый день ездить в больницу. А, вдруг, он утонул», - эта мысль поразила меня словно молния, и я кинулась звонить на мобильный.
Я попыталась дозвониться до Грэга. Но тщетно. Гадкий голос автоответчика отвечал, что абонент находится в недоступном для связи месте. Меня выводил этот «приятный» женский голос, хотелось шарахнуть телефон об пол, но что-то разумное подсказывало не делать этого. После шестьдесят четвертой попытки, я услышала долгожданный голос Грэга. Он как-то сухо сообщил, что с ним всё в порядке и, что он сейчас занят на работе, и чтобы я больше не звонила ему на трубку, но мне и этого было достаточно. Я успокоилась и повестила трубку.
Чтобы объяснить его отсутствие, я пыталась утешить себя разумными доводами, но в душе все равно было тяжело. Этот непонятный и короткий разговор задел меня, но я пыталась заставить себя не обижаться на Грэга, объясняя всё его усталостью на работе. Но на сердце легла какая-то тяжесть.
Я попыталась отвлечь себя Интернетом – но это помогло немногим, недобрые предчувствия никак не хотели покидать мою голову. Вскоре компьютер утомил меня, голова сделалась тяжёлой, глаза начали слипаться, и я заснула свинцовым сном, забыв о всех неприятностях минувшего дня.
Взбив мощным винтом пенистые гребни, «Жемчужина Флориды» на всех порах вышла в открытые воды залива. Далёкий ночной город сиял россыпью огней, оставляя свой шум и суету где-то позади. Алое солнце, разметавшись по воде рубиновыми отпрысками, торжественно погружалось в воду. Какой-то неземной свет заката окрасил белоснежную мантию яхты в золотисто-розовый свет.
Вот гул моторов стих, и яхта остановилась посреди бескрайних вод. Как здесь было тихо хорошо! Казалось, что ты оторван от всего суетного мира, и предоставлен сам себе.
Понимала это и симпатичная мулатка, сидевшая на верхнем борту чудесной яхты. Взгляд её нахмуренных глаз был направлен далеко-далеко, будто её мысли блуждали по волнам, нигде не находя себе приюта. Что-то беспокоило её, но что – понять было сложно. Бокал с озорным шампанским в её руке отливал всеми оттенками золотистого янтаря.
Мулатка посмотрела в сторону города, и её сердце на миг сжалось, словно она вспомнила о какой-то неприятной обязанности, тяготившей над ней. Но вот она встрепенулась, из-под пухленьких губок появился стройный ряд белоснежных зубов, а на лице её показалась тянутая улыбка счастья. Нервно опрокинув несколько бокалов с пенным напитком, мулатка обратилась к Грэгу.
-Почему ты никогда не говоришь со мной, капитан? Ну, же, выпей со мной. Шампанское сегодня просто замечательно!
Мулатка налила полный бокал шампанского и предложила его Грэгу. Грэг и впрямь стоял, как истукан, с опасливым ужасом глазея на слишком неуёмную свою клиентку. Грэг понимал, что пить ему было нельзя, и не выпить тоже. Это было бы просто не вежливо с его стороны, ведь женщина была его гостьей, и, более того, - состоятельной клиенткой, которой он был обязан потакать во всем. Он метался, не знал, что делать, как вести себя перед этой женщиной, и поэтому выглядел абсолютно глупым стоя перед своей пассажиркой, почему-то держа руки в кармане, словно у него там был пистолет.
-Мне нельзя пить – я за рулем, - наконец, придумав причину, буркнул Грэг, при этом стараясь не глядеть женщине в глаза.
-Расслабься, малыш, это всего лишь шампанское. Святая вода, - с этими словами вредная проказница опустила пальцы в бокал и цыркнула маленькую брызгу прямо в испуганное лицо Грэга. –Я же говорю, святая вода, расхохоталась она…
-Всё равно нельзя. У меня индивидуальная непереносимость спиртного. От выпивки меня начинается тошнота и понос.
-Боже, какой кретин, - вздохнула мулатка, и, захохотав, шлепнула ладонью в лоб. - Ну хоть, как тебя зовут, капитан?!
-Грэг, - пробурчал Грэг.
-Вот, уже хорошо, а меня зовут Синтия. Будем знакомы, Грэг, - заговорила с ним мулатка, словно Грэг и впрямь был идиотом или ребёнком. Вытянув вперёд свою длинную тонкую руку, она ласково потрепала Грэга по колючей голове, тот дернулся и отскочил в сторону, бычком уставившись на свою новую знакомую. Он был явно не готов к такому развороту событий. Мулатка была пьяна и расслаблена, Грэг просто не знал, что с ней делать.
-Ха-ха-ха! Не будь таким диким, Грегги, иди сюда, ну, же. – Синтия подтянула опешившего «капитана» к себе за пояс брюк, и, находясь в непонятном трансе от вида роскошной женщины, Грэг невольно повиновался, не отдавая отчета, что он делает. - Ближе, ближе. Ты такой милашка! –взвизгнула она.
Мулатка встала в полный рост и обняла Грэга. В сравнении с рослой девушкой, тщедушный, невысокий Грэг и впрямь казался ребёнком, его взгляд едва упирался ей в груди.
Мулатка налила полный бокал шампанского и предложила его Грэгу.
Лаская её грудь, Грэг чувствовал запах женщины, но это был новый, незнакомый ему запах, запах который он не в состоянии был постичь.
Вдруг женщина присела перед ним на колени и, расстегнув его пояс, начала спускать с него брюки. Грэгу стало стыдно. Он на минуту пришёл в себя от её чар и стал натягивать брюки обратно.
-Брось, Грегги, мы тут одни, и никто не узнает об этом. Тебе ничего не нужно делать, просто расслабься и доверься мне, я сделаю всё сама.
Сначала Грэгу это показалось противоестественным. От омерзения ком тошноты подступил к его горлу, но давящие ощущения её теплого и влажного рта были так приятны, что Грэг закрыл глаза и невольно застонал от удовольствия. Обхватив руками её голову, он ещё сильнее прижал к себе.
Нет, это почти невозможно. То, что вытворяла эта женщина было восхитительно и отвратительно в своей противоестественности, но ему нравилась это, и этого хотелось все больше и больше. Грэг готов был заорать, чтобы все слышали этот крик его сладострастья, но только чайки отзывались на его протяжный стон.
Телефонный звонок разорвал шум волн и крик чаек. По забавной мелодии финской польки он понял, что это звонит жена. Как он ненавидел её теперь! «Зачем она звонит сейчас?! Эта дура всегда звонит в самый неподходящий момент, чтобы справится о нём».
-Не отвечай, - простонала Синтия, лаская языком его живот.
Звонок затих, и любовники со страстной яростью предались любовным утехам. Снова раздался тот же звонок. Назойливый беспощадный. Дотянувшись до брюк, Грэг отключил телефон, но по характерным отблескам на дисплее было видно, что жена с присущей ей неуемной настойчивостью продолжает набирать его номер. Это невыносимо! У Грэга было ощущение, преступника, который совершает преступление и понимает, что его вот-вот застигнут с поличным. Ему кажется, что жена уже догадывается обо всём, что происходит и потому звонит не переставая. Истерзавшийся Грэг прерывает французскую рапсодию любви, буквально вырывая своего «мальчика» из пухлого рта своей смуглоликой любовницы.
-Что с тобой, Грегги?
-Я так не могу! Это звонит моя жена! Она догадывается, чем мы сейчас занимаемся. – Грэг нервно вскакивает и, как утопающий за соломинку, хватается за телефон.
-Придурок, как она может догадаться? – прошипела сквозь зубы Синтия.
-Я не знаю, но она звонит, звонит!
На следующий день он тоже не пришёл. От скуки и отчаяния я начинаю вести дневник, которому доверяю свои сокровенные мысли, потому как знаю, что на русском его здесь никто не прочтёт.
Глава семьдесят вторая
Больничный дневник
Вторник 2 июня.
Он не пришел. Уже второй день я лежу совершенно беспомощная и одинокая. На улице стоит жара, и кипит жизнь, а здесь одинаково прохладно, будто в склёпе мертвецов. Букет лилий как раз кстати, он подчеркивает мертвенность больничной обстановки. Чувствую себя, как мертвец, погребенный заживо и забытый в могиле. Мне не кому высказаться. Услужливость сестёр вызывает у меня ярость, можно подумать, что их деланные улыбки куплены за доллары. Я знаю, в тайне они ненавидят меня, потому, что я всем тут надоела.
Суббота 6 июня
Грэга нет уже 5 дней. Целых пять дней я обрываю трубку телефона. Звоню каждые три часа, и вот дождалась – Грэг срывает на меня раздражение в самых грязных словах. Мне до боли обидно, тем более, что надвигается мой двадцать пятый день рождения.. и я не могу понять, что с ним случилось. Но больше звонить ему боюсь.
Воскресенье 8 июня
От пустого отчаяния хочется броситься в окно. Если бы я смогла это сделать, то сделала бы. Через неделю день моего двадцатипятилетия. Четверть века уже прожито.
Я прошу у медсестры зеркало, чтобы посмотреть на себя со стороны. За три месяца неподвижного образа жизни я располнела, и теперь похожа на одрюхшую вислобрюхую свинью вьетнамской породы.
Дебильно одутловатлая рожа ламантина тупо смотрит на меня из-за зеркалья Алисы. Я верчу зеркало и так и сяк, но от этого я не менее безобразна. Зеркало – коверкало. Теперь мне становится мучительно ясно, почему Грэг не хочет меня видеть. Я сама не хочу верить в то, что отражается там.
Со всего маху я швырнула зеркало в оконное стекло. Зеркало влетело в окно, оставив лишь след треснутой паутины. От отчаяния я захлебываюсь в рыданиях. На шум сбежался весь персонал больницы, и тупо смотрят на меня, словно стадо ослов, не понимая, что происходит у меня там, внутри моей израненной души. Разве можно понять чужое горе?
Понедельник 9 июня
Теперь всё понятно… у меня, как всегда, начались месячные. Как я ненавижу эти дни! Из меня льёт, как из гнилой бочки с протухшей солониной, а я не могу даже обмыться. Что если придёт Грэг и застанет меня в таком безобразном состоянии. Ведь он ненавидел, когда у меня были месячные и даже спал отдельно в эти дни.
В липких от мочи и крови памперсах невыносимо гадко, и я меняю их один за другим, складывая использованные под себя, отчего мне ещё противней. Как не крути, всё равно подтекает, и через час, нет, через несколько минут нужно снова менять простынь. От мочи и выделений всё воняет гнилой рыбой, и даже резкий аромат лимона, которым пропитаны очищающие салфетки, не может перебить его. В такие дни я омерзительна сама себе.
Уже пятый раз я меняю памперс, а он опять прилипает к телу, я, даже чувствую, как тёплая кровь льётся между ягодиц. Нужно снова менять. Как раз за таким занятием и застал меня старик, что носит букеты. Чёрт, как же я забыла, что сегодня понедельник –время лилий!
Чуть было, не опрокинув стойку, к которой была подтянута моя нога, я вскочила, как ошпаренная, едва успев накинуть одеяло между ног. Но невозмутимый старик не обращает на меня никакого внимания (может, потому что он почти слеп), он просто кладёт цветы у кровати и уходит.
На этот раз ьархатисто- оранжевый лилейник. О, как я люблю эти простые цветы. Эти полевые лилии мне дороже самых роскошных королевских. Тугие бархатистые лепестки приятно щекочут моё лицо. Я раскладываю лилии в изголовье и складываю руки на животе, представляя себя покойницей, торжественно возлежащей в гробу. Вот так меня и положат – прекрасная молодая женщина утопает в цветах…
Палата представлялась мне склепом, кровать белым гробом, а себя неподвижной и …мертвой. Ха-ха-ха! Подумать только, что же за нелепая покойница из меня выходила. Положение моего тела не как не вязалось с мертвецкой - моя нога была привязана выше головы. Впрочем, окоченеть можно в любой позе, даже в самой смешной, и какая тебе тогда разница, сколько хлопот ты доставишь своим гробовщикам, которые попытаются запихнуть тебя в гроб.
Вторник 10 июня
Ради Грэга мне нужно похудеть всего за неделю. Я поставила цель, и готова идти до конца. Утро началось с нового листа. Теперь всё будет по-другому. Больше Никаких депрессий! Долой хандру! Только позитивные мысли. Главное – не принимать пищу. Вот и вся хитрость. Это не так уж сложно – в эти дни меня всё равно от всего воротит.
Медсестра приносит оладьи. Сладковатый запах поджаристой корочки щекочет ноздри, слюни разжигают голодный желудок. Но я держусь. Как только рука тянется к жирно - маслянистой субстанции, я тут же вспоминаю своё одряхшее лицо, и аппетит исчезает сам по себе.
Четверг 12 июня
Мой пост продолжается. Уже три дня в моём рту не было ни крошки. Лишь минеральная вода составляет мой рацион. Врач грозиться, что если я не начну нормально есть, то меня будут кормить из катетера. Не хотелось бы доводить до такого. Однако, я твердо стою на своём. Воля запрещает мне есть.
Суббота 14 июня.
Голодовка дала обратный эффект. Депрессия усилилась. Мысль о самоубийстве тайно подтачивает меня. Я так ослабла, что больше НЕ МОГУ ЕСТЬ. Я понимаю, что если не начну есть, то постепенно умру, но мне всё равно, я не хочу больше цепляться за жизнь, потому что я больше не нужна Грэгу.
К обеду пришла медсестра и чуть ли не силой попыталась накормить меня, но у ней ничего не вышло, как и в прошлый раз.
Вместо того, чтобы есть, я умаляла её дать зеркало, всё ещё валявшееся под кроватью. В раздражении она чуть ли не бросила мне его в лицо. Я посмотрела на свое отражение. Боже, я не сбавила ни единого килограмма! На меня смотрела всё та же толстая рожа ламантина. Чем дольше я смотрела на своё отражение, тем шире расплывалось оно в пространстве, делая меня похожей на кусок дрожжевого теста. Если так пойдёт, то я превращусь в старую и толстую тётку. То-то я буду забавно смотреться со своим загорелым и подтянутым мужем. Какой контраст составлю я Грэгу, вот только сравнение явно будет не в мою пользу.
В припадке досады я швырнула пищу прямо на пол и отвернулась к окну. Больше я никого не хотела видеть.
К обеду медсестра пришла уже с доктором. Я сразу заметила, что в руках доктора был катетер для внутривенного вливания.
- Я слышал, молодая леди, что вы отказываетесь от еды. Если вы немедленно не прекратите свои глупости и начнёте есть, то мне придётся вставить в вашу вену катетер, а это, поверьте, не так уж приятно, - заявил решительный доктор.
-Я не могу есть, я не должна есть, потому что я разбухла, как толстая жаба! Зачем меня кормить, зачем? Чтобы я растолстела ещё больше?
-Этого только не хватало, у нас ещё одна жертва моды. Мисс, вы, что собираетесь на подиум прямо сейчас? Впрочем, шутить я с вами не намерен. Сестра, давайте сюда катетер.
-Я всё поняла, я буду есть, - испуганно пролепетала я.
-Вот и хорошо. И смотрите у меня. Мне в моём отделении не нужно напрасных смертей молодых дурочек, которые взбрендили себе в голову следить за фигурой. Когда выпишитесь отсюда, вы можете вытвоять с собой, что пожелаете, а теперь я лично отвечаю за вас, как лечащий врач.
Проглотив несколько кусочков, я сразу почувствовала себя, как беременная. Живот вздулся до невероятных размеров. Мне было мерзко и обидно при мысли, что я вновь уступила кому-то в борьбе за стройность. Теперь я поняла, что такое ощущать себя тупой, толстой самкой*, не способной ни на что и никому не нужной, которая только и умеет, что поглощать пищу.
Я снова поглядела в зеркало, теперь я раздалась ещё больше, чем было с утра. Шея раздулась, как у бегемота. Каждый кусок раздувал меня, словно это была не еда, а дрожжевая масса. «Лучше бы они кормили меня из катетера», - мелькнула у меня мысль.
Вскоре я впала в сонливое состояние, которое ощущаешь после плотного обеда. Состояние слабости, которое я ненавидела больше всего на свете, и с которым я боролась всю жизнь. Не в силах бороться с ним, я вскоре задремала. Мне снился Грэг, вот он рядом со мной, просто сидит на стуле и устало смотрит на меня.
Пятница 13 июля
Сквозь полусон я услышала знакомые шаги и вздохи. Это был Грэг! Он пришел ко мне! Вне себя от радости, я кричу:
-Грэг, Грэг! – и тут же просыпаюсь. В комнате непроглядная темнота, но даже сквозь неё я вижу, как Грэг, вдруг, вскакивает со стула, бросается к дверям и исчезает, резко захлопнув дверь. Поведение его казалось невероятным. Зачем он сбежал от меня?
Взгляд мой упал на часы – стрелка показывала половину второго ночи. Не может быть. Как Грэг мог проникнуть в больницу, ночью, когда вход посетителям разрешён только до десяти часов вечера. Может, мне это показалось? Не было никакого Грэга. Ну, нет же, я явственно слышала шаги, ЕГО ШАГИ, слышала, как он побежал, как упал стул – вот и теперь он лежит опрокинутый, слышала, как захлопнулась дверь. Может, это был другой человек, ведь в темноте я не успела разглядеть его лица.
Тут я вспомнила, что сегодня пятница тринадцатое. Мурашки ужаса пробежали по моему телу. Мне хотелось заорать от ужаса, но я еле сдержала себя. Вдруг это был не Грэг, а какой-нибудь жуткий дух, принявший обличье Грэга, и теперь потешавшийся надо мной? Тем более, что сегодня пятница тринадцатое.
Что есть сил, я жму на кнопку вызова медсестры. Медсестра уже вбежала в палату, а я всё продолжаю жать.
-Что вам угодно, мэм?
-Б-б-б-б,- от ужаса я не могу сказать и слова. Наконец, придя в себя, я начинаю рассуждать: «Если я скажу, что в палате опять кто-то был, то она вколет мне снотворное». И потому я применяю хорошо испытанный предлог с ночной жаждой. Сестра наливает мне соку.
-Что-нибудь ещё, - услужливо спрашивает она.
-Спасибо, ничего не надо, - всё ещё трясясь, отвечаю я.
Весь остаток ночи я провела без сна, и смогла уснуть только под утро, когда черная мгла тропической ночи начала рассеиваться под нежными лучами солнца. Весь этот день был спокойным и пасмурным, соответствующему моему настроению тоски.
Воскресенье 15 июля
Пятница тринадцатое прошло, но необъяснимое продолжается. Пропал мой дневник! С сестрой обыскали всю палату, но дневника нет, как нет. Делать нечего, пишу на отдельном листке туалетной бумаги, невольно продолжая стихийные записи. Интересно, кому мог понадобиться мой дневник?
Грэга нет почти целую неделю. Ещё немного – и я сойду с ума. Начинаю подозревать, что у него другая женщина.
Лучше бы мне заснуть, и больше никогда не просыпаться.
Мне снова снился тот же сон. Кто – то ходил возле меня. Я вскакиваю – никого. Боже, мой дневник. Он, как ни в чем не бывало, лежит на столике. Ну, уж это слишком. Я точно помню, что когда я искала дневник, на столике ничего не было. Должно быть, проделки медсестёр. Но зачем же так шутить? Мне, кажется, вокруг меня зреет какой-то сговор. Они все ненавидят меня. Ощущение, что за мной следят, не покидает меня.
Грэг, Грэг, где же ты? Забери меня отсюда!
Глава семьдесят третья
Goacha!*
Шум в палате разбудил меня. В дверях завязалась потасовка.
-Готча! – послышалось восклицание, в котором я сразу же признала голос Грэга. – Вот ты и попался! А, ну, мистер-цветник, признавайся, кто заказал у тебя цветы?! - Да, это был Грэг. Он держал за руку старика-гномика, который отчаянно вырывался, отбиваясь букетом. Сценка производила довольно комическое впечатление, если бы я не знала о её трагичной подоплёке ревности.
-Умаляю вас, отпустите меня! Я всего лишь бедный заводчик лилий! Я увлекался разведением лилий ещё с детства. Теперь у меня более ста сортов. У меня их целый питомник! А теперь я старый, больной человек, у меня жена-инвалид, - старенький гномик, вдруг, захныкал, словно ребёнок. - Мы живем на её пособие! Надеяться нам не на кого!
-Меня не волнует ВАША ЖЕНА, моя жена то же лежит в больничной палате! Я спрашиваю, кто заказал вам эти цветы?!
- А тут этот клиент, -словно не слыша Грэга, продолжал старик. - Он скупил у меня весь питомник по сумасшедшей цене, с единственным условием, что я буду доставлять каждую неделю букет миссис Гарт. Прошу вас, мистер Гарт, я не знаю заказчика! Он оплатил заказ через банк! Прошу вас, отпустите меня, я не в чём не виноват! - зарыдал старик.
-Пусти, его, Грэг, пусть идет куда хочет. А цветы тут ни при чем, раз их оплатили, пусть оставляет их здесь. Я ниникого не хочу лишать средств к существованию. Уж я то знаю, как сидеть без цента в кармане.
Грэг выпустил старичка, и тот поспешно удалился, оставив изодранный букет в руках Грэга.
-Что мне делать с этим веником? – поинтересовался Грэг, тупо созерцая на порванные лепестки.
-Бедные цветочки, дай их мне сюда. – Я отобрала израненные цветы, ставшие жертвой обстоятельств, и стала бережно разбирать сломанные ветки и ставить их в вазу. – Лучше принеси свежей воды. Ну, что Грэг, теперь ты убедился, что, даже этот старик не знает, кто заказчик. Где уж мне знать-то.
-Наверное, ты случайно подцепила какого-нибудь эксцентричного миллионера.
-Господь всемогущий, ты опять за своё. –( Это «случайно» выводило меня до тряски. «За случайно –бьют отчаянно», - вспомнилось мне). -Я ЖЕ ТЫСЯЧУ РАЗ ГОВОРИЛА, ЧТО НИКОГО Я НЕ ПОДЦЕПЛЯЛА!
-Прости, я больше не буду об этом.
-Нет, я не понимаю, почему ты всякий раз винишь меня во всех смертных грехах?! Лучше скажи, где ты сам был целую неделю?! Я чуть было не сошла с ума!
Я подняла глаза и посмотрела на Грэга. Тут я заметила, как Грэг отвернул от меня взгляд, при этом он как-то странно надулся, прямо как городской дурачок.
-Ну, чего молчишь, говори.
-Я был на яхте, - еле пошептал Грэг.
-Что?! – почти закричала я, делая вид, что не разобрала его слов.
-Я работал на яхте, - пробурчал себе в нос Грэг, при этом его щеки и уши, вдруг, сделались пунцовыми, как у кролика-альбиноса Это был верный признак лжи, которую Грэг до сих пор не выучился скрывать. Я понимала, что Грэг лжёт, но я не могла выяснить, в чём заключалась эта ложь, и меня это очень нервировало.
Пытаясь замять вопрос, Грэг спросил о подарке, который я хотела бы получить на свой день рождения. Это окончательно вывело меня из себя.
Докатился, разве можно об этом спрашивать, когда твоё сердце должно само подсказывать, что дарить любимой женщине. Это нужно чувствовать. Впрочем, чего винить Грэга, когда дилемму «что хочет женщина» не мог постичь, даже сам великий доктор Фрейд. По правде сказать, я иногда и сама не знаю, чего хочу, и тогда мне становится страшно.
-Мне нужна только твоя любовь, - тихо сказала я, пряча его теплую шершавую ладонь себе под грудь. – Грегги, милый, как мне плохо было без тебя!
Глава семьдесят четвертая
Поцелуй Иуды
Грэг какой-то странный, за эту неделю он так изменился, но я никак не могу понять причину его перемены. Он всё время нервничает, не находя себе место. Его лицо бледно и понуро, взгляд бегает, движения какие-то дёрганные. Я знаю, что за эту неделю что-то случилось, но он мне не говорит.
-Мне тоже плохо без тебя, - вздохнул Грэг.
-Так зачем же мне здесь оставаться? Грегги, пожалуйста, забери меня домой. Меня уже тошнит от этой больницы. Не всё ли равно, где мне лежать?
-Детка, пойми, здесь тебе обеспечен круглосуточный уход. А что дома? Дома я не смогу обеспечить тебе надлежащий уход. И потом вспомни, как ты едва не задохнулась в этом железном бараке, когда отключили кондиционеры?
-Плевать, Грэг! Мне не нужно особенного ухода! Пожалуйста, Грэг, забери! Дома всё равно лучше. Я не стану тебе особенной обузой.
-Не выдумывай, - как-то сразу огрызнулся Грэг и отвернулся в сторону.
-У тебя другая женщина? – вдруг, тихо спросила я.
Грэг вздрогнул, будто по нему прошёл заряд электрического тока, и застыл в оцепенении. Его лицо сделалось особенно глупым в своей растерянности.
-Нет у меня никого, - собрав себя, спокойно ответил Грэг. Взгляд его сделался заторможенным, будто он смотрел в пустоту.
Меня успокоили эти простые слова. Я знала, что мой Грегги никогда бы не решился изменить мне, потому, что он попросту боялся остальных женщин, видя в них свою всесильную мать. Женщину – мать, которая ещё негласно правила им, и которую он не смел ослушаться, женщину, которая долгие годы вытравляла его волю, как едкая кислота ржу.. Грэг сторонился женщин, боясь попасть под их влияние, выказав свою слабость перед ними.
Меня это правило не касалось. Я для него не была выходцем из подлого мира женщин, но таким же неудавшимся, вечным ребёнком, как и он, маленьким фриком*, обиженным человеческим обществом, каким считал себя и Грэг, и поэтому мы шли с ним на паритетных началах. И потом, он не умел врать. У него это плохо получалось. Правда всегда выходила наружу, раньше, чем он заканчивал предложение.
И теперь, когда этот ребёнок-жена смотрел на него своими доверчивыми глазами и прижимал его руку к своему теплому, пухлому тельцу, он казался ему жалким и гадким одновременно…Он солгал, и впервые жизни у него это получилось. Теперь он был, как все. Его вынужденная ложь терзала его, как медленный яд.
Теперь она была для него просто больным ребёнком, которому требуется жалость и сострадание, но не женщиной, настоящая женщина ждала его там, на яхте. Грэг вспоминал теплые, но сильные губы Синтии, её плотное подтянутое тело. Вспоминал тот страстный секс, который она дарила ему. С такой женщиной он впервые почувствовал себя настоящим мужчиной, а не опекуном маленького и капризного существа, которое нужно было постоянно за что-то жалеть.
-Останься на ночь, Грэг, – тихо попросила я, омывая слезами его шершавые, натруженные пальцы.
Грэг погладил меня по отраставшим пушистым волоскам.
-Я не могу, ты же знаешь. В больнице нельзя оставаться после десяти, и потом, ты же знаешь, в понедельник я занят. Вечером я должен быть на работе.
Полуправду всегда легче врать, а во второй раз врётся гораздо легче. Самая тяжелая – первая ложь, а потом ложь становится почти привычкой, и ты уже особенно не терзаешься говорить неправду, всякий раз находя себе оправдательные предлоги.
-Хорошо, Грегги, тогда просто посиди со мной, я хочу слышать, как ты дышишь. Завтра моё день рождение. Четверть века уже прожито, - я рассмеялась. – Наверное, я уже старая. Иногда мне страшно от того, как быстро течёт время. Вот мне уже двадцать пять, а самое главное в жизни ещё не сделано.
-Что же это главное? – тихо спросил Грэг, хотя уже догадывался, о чем пойдет речь.
-Ребёнок, Грэг. Я так хотела от тебя ребёнка, и вот теперь эта авария, дурацкий гипс, а время моей молодости уходит Грэг, понимаешь, ВРЕМЯ! Нам не так много отпущено этого ВРЕМЕНИ, как ты думаешь.
-Что за чушь, - возмущается Грэг. – Выкинь ты эту депрессию из головы. Мы молоды и у нас впереди куча этого времени.
-Это химера, Грэг. Фикция.
-Что?
-Нет, ничего Грэг, - я целую его руку. – Не обращай внимания на ворчание старой и толстой тётки, привязанной за ногу к постели. Ха-ха-ха!
-Не смей, поносишь себя дурацкими словами. Прекрати это, не то я, вообще, не приду к тебе.
-Ну, и не приходи, - срываюсь я. – Раз уж мне суждено подохнуть здесь – я подохну. Мне не нужно твоих снисхождений.
-Прости меня, детка, прости, - опомнившись, Грэг целует меня в щёку (левую), - но на твоё день рождения я, наверное, действительно не смогу прийти. В этом году так много туристов, пока есть возможность, нужно заработать денег.
Моё сердце упало, сразу стало грустно и больно. Что я буду делать здесь одна, в свой день рождения. Мне будто открыли глаза. Я поняла, что больше не нужна моему Грэгу. А то, что я называла сейчас любовью, было простой жалостью к калеке Возможно, он начинал тяготиться ею. Нет, мне не нужно ни чьих снисхождений.
-Тогда беги скорее, тебя ждёт работа. Оставь меня одну. Одиночество – это мой удел.
-Лили, Лили, что ты говоришь такое? Что с тобой сегодня. – Вдруг, Грэг махнул рукой, и улыбнулся. - Плевать на эту работу, пусть будет так, как ты захочешь. Я останусь с тобой до ночи. А завтра мы справим твой день рождения прямо тут.
-Теперь я узнаю своего маленького Грэга! –наклонив колючую голову Грэга, я крепко расцеловала его в губы…Но, что это? Никакой привычной реации мальчишеской радости от него! Наоборот, я вижу, что Грэг чем-то озабочен. Что-то тяготит его внутри. Должно быть, какие-то неприятности. Я не стану спрашивать его об этом, пусть лучше отдохнёт со мной.
Глава семьдесят пятая
Страсть на болоте
Грэг возвращался поздно. В его голове теснились противоречивые мысли, от которых было неуютно на душе. Он понимал, что солгал самым бесстыжим образом, но хуже всего было осознание, что он непросто солгал какому- то постороннему человеку, а любимой женщине, своей жене, которая была единственной, кто понимала и доверяла ему все эти годы. Но, даже не это было самым страшным в его поступке. Самое страшное было само предательство, предательство, которое он продолжал и уже не мог прекратить, потому что из-за своей природной слабости был неподвластен сделать решительный шаг. И Грэг ненавидел себя за это.
Машина остановилась, и фары погасли. Гремя ключами, Грэг пробирался к дому, проклиная себя, что забыл захватить свой походный фонарик. На ощупь, Грэг попытался найти выключатель от уличного фонарика, висевшего над лестницей, и тут же наткнулся на что-то живое. Послышался женский визг. Это была Синтия.
-Господь всемогущий, это ты, Синтия? Как ты нашла меня здесь?
-Это было несложно, Грэг. Можешь, пустишь меня в дом, пока эти проклятые москиты не объели меня до смерти. На вашем болоте москиты жалят, как вампиры.
-Входи, - Грэг открыл дверь и впустил Синтию. В темноте послышался звук подающих вещей
-Ну, и бардак тут у тебя!
Грэг включил свет и запер дверь.
-Да, ничего не скажешь, роскошные апартаменты для владельца яхты. Как ты можешь жить в таком сарае?
-Ты зачем пришла сюда, Синтия? – прервал её Грэг.
-Я просто хотела посмотреть, как ты живёшь, мой маленький капитан.
-Ну, и что, посмотрела? – набычился Грэг.
-Посмотрела. Скажем так, не роскошно. Ха-ха-ха! – звонкий смех Синтии обидно отозвался в ушах Грэга. – Я, как дура, целый день прождала тебя на пирсе, – заговорила Синтия, делая обиженную мордочку. - Ситуация была наидурацкая, тем более, что там была и твоя мамаша. Мы тупо смотрели в лицо друг другу, добрых два часа жарясь на солнце и ожидая нашего капитана, который шлялся бог весть где. О, ты бы слышал, как она ругала тебя! Тогда я сама решила поехать к тебе.
-Но как ты узнала мой адрес?
-Это было несложно, Грэг, совсем несложно. Для любящего сердца нет преград, - томно прошептала Синтия, принявшись расстёгивать тугие джинсы беспомощному Грэгу.
-Нет, Синтия, сегодня я не хочу, - Грэг оттолкнул навязчивую мулатку.
-Милый, неужели, ты меня выставишь за дверь на съедение этим противным москитам, - надувши губки, обиженно проговорила Синтия.
-Если хочешь, оставайся здесь, я лягу на диване, а ты спи в моей кровати.
-Ха-ха-ха! Грегги – дурачок, ну ты прям, как маленький. Неужели ты думаешь, что я пришла к тебе только за тем, чтобы поспать в твоей кроватке. «Кто спал в моей кроватке?» - грозно сказал медвежонок, – подражая басу медвежонка, поддразнила Синтия.
Грэг и впрямь стоял, как дурачок. Он чувствовал, что Синтия издевалась над ним, но никак не мог остановить это. А, если женщину не остановить вовремя, – она наглеет вконец. Синтия разделась донага и, откинувшись ничком, бесстыже раздвинула ноги перед Грэгом.
Такое поведение шокировало Грэга, и в первую минуту он совершенно растерялся. Несмотря на то, что у них с Синтией это уже была не первая близость, он был не готов к такому повороту событий. Здесь, в доме, на той самой постели, где они с женой провели столько счастливых ночей, лежала другая женщина, другого цвета кожи, и самым грязным образом предлагала себя. Нет, он не мог допустить такого надругательства над их семейным ложем. Нужно прогнать бессовестную нахалку!
Но другая его половина…Да, да та самая половина, которая в человечестве называется похотью, всячески воспрепятствовала этому решительному поступку. Эта сторона Грэга подсказывала ему не упускать такого случая.
Разрываемый надвое, Грэг не знал, на что решиться, и поэтому тупо созерцал обезумевшую от желания женщину.
-Нет, ну какой же ты глупый, Грэг! Не стой столбом. Иди же сюда!
Грэг не сопротивлялся, потому что ОН НЕ МОГ СОПРОТИВЛЯТЬСЯ. Между ними возникло невидимое притяжение, которое не в силах преодолеть ни одному человеку. Через секунду Грэг оказался в объятиях Синтии.
Глава семьдесят шестая
Ночной визит
В больничной палате было темно и тихо. В тягучем свете луны из всей черной массы выделялась нелепая изломанная фигура белого цвета. Фарфоровая фигура, в которой едва угадывались контуры человеческого тела, подвешенного в нелепой позе.
Пациентка спала. Казалось, что ничто не может нарушить тишину столь сумрачного часа. Но вот тихонько скрипнула дверь, и в палату, крадучись, словно кошка, вошёл мужчина. Он продвигался уверенно, будто бы в палате горел яркий свет, хотя луну заволокло облаками, и стояла непроглядная темнота, что нельзя было разглядеть собственную руку. Казалось, он давно бывал здесь, и расположение предметов в комнате было давно знакомо ему.
Странный незнакомец взял кресло и сел у изголовья лежащей. Нагнувшись, он стал пристально глядеть в её лицо. Набежавшее облако освободило из своего плена полную луну, и огромное светило торжественно выплыло из-под него. Стало светло, как днём.
Теперь он мог отчетливо различить каждую чёрточку её лица, каждый излом её тела. За это время она здорово похудела. Бледное, не видящее солнце лицо выглядело серьезно и торжественно, словно парило в лунном свете и улыбалось – должно быть, ей снились приятные сны.
Женщина, открывшая ему унижение, боль от физических страданий, лежала перед ним беспомощная, но он не мог унизить её, не мог причинить её какого либо вреда, потому, что «система» была на её стороне, а он был послушным исполнителем «системы», которую сам же создал. Это он оплатил лечение, он положил её в эту роскошную палату, он установил круглосуточное видеонаблюдение, он заказал все эти цветы - он готов был на всё, лишь бы обладать этим запретным плодом, который никак не давался ему в руки. Но теперь, когда он был рядом…но не мог физически владеть ею…не имел права, не смел, потому что…он любил её.
В ней почти ничего не осталось от той роскошной женщины, которая возбуждала его плоть, которая заставляла терять его рассудок. Перед ним лежал исхудавший беспомощный ребёнок. Ребёнок, который был отвратительно соблазнителен в своей невинности. Ребёнок, вызывавший в нем противоречивые чувства жалости, вожделения любви и ненависти за невозможность обладания им сейчас. Ребенок, которого хотелось заключить в объятия и заласкать до смерти, пока она не испустит последний вздох.
Приблизив свое лицо, он почувствовал пьянящий запах женщины, губы нежно коснулась её потного лба. Что если он сейчас дотронется до неё – она проснётся, закричит, и сладостное наваждение исчезнет в потоке насилия. Нет, нет, нужно сдерживать себя. Сладострастная награда ждет его в конце мучительного пути воздержания.
Лунный свет упал на лицо сидящего. О, боже эта сам демон! Лицо его ужасно! Обезображенный левый глаз огромным яблоком вылезает из глазницы, и, кажется, вот-вот вывалится наружу. Он неподвижен и мертв, как у покойника. Под глазом виднеется шрам от скальпеля хирурга. Самое стойкое сердце дрогнуло, увидь кто-нибудь этот глаз. Но в палате только двое – спящая красавица, напоминающая изломанную куклу, и чудовище с обезображенным лицом.
Вот «чудовище» повернулось к лунному свету другой половиной лица, в котором можно было узнать нашего старого знакомца Коди Барио, бывшего прожигателя жизни, неудавшегося насильника, лишившегося глаза, «рогатого мужа» распутной девки Синтии, с которой сейчас развлекался Грэг в заброшенном домике на болотах - и всё это один и тот же человек, человек претендующий на место губернатора Флориды.
Теперь этот монстр, получивший по заслугам, должен был пройти полный курс лечения, чтобы вернуть себе бывший щеголеватый облик, внушавший доверие, а не отвращение у людей.
К сожалению, глаз спасти не удалось - он вытек по дороге в госпиталь. Коди пришлось вживить «искусственный глаз», который мог различать только свет и тень. И сейчас ему предстояло пройти несколько пластических операций, чтобы этот чуждый ему глаз выглядел естественно на своем месте. А пока Коди, не мог даже моргать – ему, даже приходилось прикрывать свой искусственный глаз, когда он ложился спать.
Как мучило его это чуждое приспособление, насильно вживленное в его плоть! Он предпочел бы вовсе лишиться глаза, чем ходить с этим искусственным протезом, который так тяжело приживался и доставлял немало страданий своему владельцу. Коди не мог как следует спать, есть, разговаривать и кричать, широко разевая рот, любая эмоция, будь то улыбка, или, даже неосторожная гримаса, вызывали приступ боли в глазу.
Нужно было торопиться. До выборной гонки оставались считанные месяцы, а чтобы снова стать нормальным человеком, необходимо вмешательство лучших пластических хирургов, которые имелись только на восточном побережье. Сегодня была последняя ночь, когда он был с нею наедине в этой больнице.
Завтра специальным вертолётом он вылетал на восточное побережье, в Майами, где после серий операций, он сразу же должен начать предвыборную гонку на пост губернатора Флориды. Вот почему он пришел попрощаться с ней.
Издав душераздирающий вопль блаженства, Синтия в исступлении откинулась на подушку. По телу Грэга пробежали последние судороги, и он затих, уткнувшись лицом в её ещё тугие от возбуждения груди. Обессиленные, любовники лежали в объятиях друг друга.
Лунный свет озарил непроглядную тьму каморки. В молочной белизне обоев парил черный крест. Грубо вытесанный лик Христа страдальчески смотрел сквозь выпуклые соски Синтии.
Грэгу, вдруг, стало гадко и стыдно за себя. Раньше он считал себя избранным, выходящим из толпы, для которого слова любовь и верность были не пустым звуком, а секс с женой воспринимался, как проявление той самой возвышенной любви, которую он идеализировал в своих детских мечтаньях.
Теперь он ощущал обыкновенным похотливым самцом, для которого секс превратился в простой физиологический акт, который был способен изменить жене, чтобы удовлетворить своё грязное желание с первой попавшееся самкой.
После секса с Синтией Грэг казался противным и грязным сам себе, ничтожеством, уподобившимся многим. Он не узнавал себя сам. Он казался чужим для самого себя. Тот, кто лежал рядом с Синтией был абсолютно другим человеком – он был врагом НАСТОЯЩЕМУ Грэгу, и он САМ ненавидел его - ненавидел самого себя.
Резко рванувшись, он попытался высвободиться из её объятий.
-Ну, что ты, малыш, - Синтия успокоительно погладила его по колючей голове, словно расшалившегося ребёнка. – Это было здорово, правда. Знаешь, почему ты нравишься мне. Ты совсем не такой, как мой муж. В постели он пользуется мной по мере надобности, как пользуются ночным горшком, как вещью, причём самым грубым и грязным образом. Его секс – почти изнасилование, ты же ласковый и нежный, как женщина. Меня никто ещё так не ласкал, Грэг. Ты первый, кто понял меня.
-Так значит ты замужем, Синтия?
- Я не хочу об этом говорить. Мой муж – подонок. Причём подонок влиятельный. Он ненавидит и презирает меня. Он женился на мне только потому, что я нужна ему, как живая декорация, красивая кукла с которой можно выходить в свет. Я же вышла замуж за деньги, потому, что у меня не было другого выхода. Когда-то давно я , может, и любила его, теперь ненавижу так же сильно, как люблю тебя, мой маленький Грегги. Стань же моим мальчиком Грегги, и я дам тебе всё, что ты захочешь, только люби меня!
Взгляд Грэга снова скользнул по белой стене и упал на свадебную фотографию, с которой вопросительно и испуганно смотрело наивное личико жены.
-Нет, Синтия, никогда, я люблю свою жену.
-Любишь свою жену, - Синтия увидела, что Грэг смотрит на свадебную фотографию, - эту недоделанную белокурую толстуху? Брось заливать, мэн. Да, ты только что предал её, мой мальчик! Предал её со мной, потому что она тебе попросту безразлична, как женщина. Только ты не хочешь себе в этом признаваться, потому, что, как все вы, мужики, ты трус! Твоя любовь к жене не что иное, как долг, который ты вбил себе в голову, – разозлённая Синтия постучала длинным ногтем по лбу Грэга, – или жалось к убогой. Тебе же нужна любовь настоящей женщины, которую могу дать, только я.
-Не смей так говорить про мою жену! Она лучше, лучше…тебя! Уходи, Синтия! Убирайся! Больше у нас ничего не будет!
-Грэг, Грэг, маленький мой, не гони меня. Я сама не знала, что так получится. Я действительно люблю тебя, и ничего не могу с собой поделать. Если ты прогонишь меня, лжи в этом мире станет ещё больше, мне незачем тогда жить! Что, что ты хочешь? Деньги? Я богата, я дам тебе денег. Вот, вот они, бери сколько хочешь, - Синтия тряхнула сумочку, и на постель посыпались пятисотдолларовые купюры. Видишь, любящая женщина готова на любые унижения. Пощади меня, Грэг! - почти заплакала Синтия.
-Синтия, этого не купишь за деньги, - покачал головой Грэг.
- Всё равно, обними, меня, мой маленький Грегги! Только не гони. Пусть иллюзия продлиться немного дольше, а завтра я улетаю с моим мужем в Майами. Мне всё равно, что будет со мной завтра! Возьми меня ещё раз, и я уйду!
Повинуясь инстинкту, Грэг бросился в её объятия, и в ту же секунду они слились в безумной оргии страсти на постели, усыпанной деньгами. Грэг погиб окончательно!
А рано утром его чернокожая нимфа ушла так же незаметно, как и появилась. Было ещё темно, когда алый Порш выехал со двора маленького домика, прятавшегося в тени могучего дуба. (В темноте Синтия случайно припарковала машину прямо на моих грядках с арбузами).
Когда Грэг проснулся, Синтии уже не было рядом. Он понял, что она ушла навсегда. После секса всё тело болело. Во рту отдавало чем-то мерзким, похожим на женские духи. Конечно же, это запах её интимных духов – её запах. Он делал это ртом. Ком тошноты подступил к его горлу. Вчерашняя оргия вставала, как мучительное наваждение.
Грэг приподнялся, чтобы успеть вырвать не на постель, и тут же несколько купюр прилипли к его вспотевшему телу. И сумочка её здесь. Значит, она оставила эти деньги ему. Ему заплатили, как проститутке. Чего может быть ясней. Грэгу хотелось рвануть эти деньги, но рука сама старательно собирала купюры в пачку…один…два ..три … Губы сами считали, выговаривая каждую купюру… «Четыре…пять…шесть…семь…восемь...девять…десять». Пять тысяч долларов! Пять тысяч долларов за ночь – так платят очень дорогой проститутке».
Странно, но теперь эта мысль только утешила Грэга. Теперь ему было наплевать, каким образом получены эти деньги, ведь ничего уже нельзя было вернуть обратно, а этих денег как раз хватило бы на уплату банковских процентов за яхту, который уже был просрочен. Синтия спасла его от грядущей катастрофы!
Грэг встал с кровати и, пошатываясь, пошел в душ. На полу лежало ещё несколько купюр. «Одиннадцать…двенадцать…тринадцать. Тринадцать купюр!» При мысли о чертовой дюжине Грэг вздрогнул и поёжился. Синтия была права - он изменил жене за тринадцать дьявольских серебряников. А ведь завтра её день рождения.
Грэг больше решил не думать об этом, а на оставшиеся деньги в ближайшем супермаркете он купил подарок жене – огромного плюшевого медведя и такой же огромный арбуз.
Глава семьдесят седьмая
Три подарка
Как и полагается, в день рождения случается волшебство. Так получилось, что сегодня, в день моего четвертьвекового юбилея, мне снимают гипс. Утром заходил врач и объявил мне радостную новость. Я умалила его подождать до возвращения Грэга, чтобы порадовать.
Сегодня первый день, когда я буду стоять в полный рост. Боже, как хочется мыться. Может, сегодня мне удастся принять душ? Я жду, не дождусь, когда придёт вечер, чтобы увидеть моего милого Грэга. Сегодня он мне особенно нужен.
Стрелка часов словно липнет к циферблату. Время ожидания течёт так медленно. Вот уже пять, а его всё нет. Я начала беспокоиться. Вот и пять проходит, идёт седьмой час. Неужели, он не придёт, но как же так, он обещал. От отчаяния хочется плакать, и я едва сдерживаю себя, ведь в свой день рождения полагается быть весёлой.
О, я слышу его тяжелые шаги. В палату вваливается разухабистый Грэг. В руках он держит огромного, почти с его роста медведя.
-Привет, смотри, кто к нам пришёл. Это медвежонок Тэдди* от Грэга, - Грэг вывалил чудовище прямо на мою постель, - а это тебе от нашего общего знакомца Лаки, который хватил меня за палец, - Грэг вытащил небольшую сумочку и вручил её мне. По характерным крапинам, я узнала очертания нашего питомца, превращенного в дурацкий ридикюль.
-Что, что ты сделал с Лаки?! – почти в слезах закричала я.
-Я думал тебе понравиться, - обиделся Грэг, - ты же сама говорила. Что из нашего питомца со временем может получиться хорошая сумочка.
-Я пошутила! Живодер, садист, как ты мог подумать, что я хочу убить Лаки!
-Ну, прости меня, - Грэг поцеловал меня в губы. – Детка, ты же знаешь, что подарки – моё слабое место. Может тебе понравится это. – Я уже вздрогнула, предвкушая ещё более ужасное, но Грэг вытащил из-за спины небольшой букетик наших свадебных роз, и мое сердце растаяло.
-Спасибо, Грэг, я так скучала по ним. – Я опустила лицо в плотную пену бутонов и вдохнула восхитительный розовый аромат. За такой подарок я готова простить все его шалости.
-А это тебе с наших грядок, - Грэг выложил на тумбочку гигантский арбуз.
-Неужели, всё-таки созрел?! – обрадовалась я.
-Конечно! Я ухаживал за ним, как ты сказала, и вот результат…
-Грэг, милый, ты прелесть, как же я люблю тебя, - от радости я буквально повисла на шее Грэга.
-Давай попробуем.
-Давай.
Грэг смачно разрезал арбуз, который буквально хрустнул под его напором. Правда, не смотря на свой шикарный вид, на вкус плод был не очень, но с каким наслаждением упивалась я первым в жизни выращенным арбузом!
Глава семьдесят восьмая
Я делаю первые шаги
Сегодня я сделаю свои первые шаги. Бесчисленные спицы одна за другой со звоном падают в эмалированный таз. Ещё немного и моя нога будет освобождена из двухмесячного гипсового заточения. Я страшно нервничаю. Вдруг окажется, что я никогда не смогу больше ходить. Я держу Грэга за руку. Ощущение его теплой шершавой ладони дает мне уверенность.
Как из кокона появляется прекрасная бабочка, так из гипса появляется моя нога. Здесь обратная метаморфоза. Из прекрасного в безобразное. Если из толстой и гадкой гусеницы образуется кокон, из которого вылетает прекрасная бабочка, то из моего кокона – гипса появилась иссиня - черная, тонюсенькая ножка, жалкая в своём безобразии. Не видевшая света и воздуха конечность напоминает обтянутую кожей палку. Её аккуратно кладут на постель. Боже, теперь я вижу, что нога кривая! Неужели, мне придется жить с этим всю жизнь?
Взрыв рыданий чуть было не задушил меня. Меня приводят в чувство едкими спиртами, и я немного успокаиваюсь.
«Что ж придётся жить с этим», - и я смиряюсь с действительностью. Редуцированная нога уже не кажется такой безобразной. На месте перелома бедра осталась неестественная вмятина, отчего колено немного вывернуто внутрь, бедро «украшает» длинный операционный шрам, вдавленный в плоть, прямо как у Франкенштейна. Впрочем, если прикрыть макси-юбкой - ничего.
Мне вдруг становится смешно с себя. Взрыв истерического хохота оглушает палату, кажется, что в палате находится сумасшедшая.
- Ха-ха-ха! Смотри, Грэг, теперь я Франкенштейн. У-у-у-у! – я вытаращиваю глаза и шуточно бросаюсь на Грэга. –Теперь я урод, - слёзы навернулись у меня на глазах, я не в силах остановить рыдания.
-Это станет не так заметно, когда нога немного поправится. Мэм, у вас был тяжелый перелом бедра. Мы и так сделали всё, что могли.
-Слышишь, Лили, что сказал доктор. Ножка поправиться. Что ты хочешь, она только что из гипса. А потом будет почти ничего не заметно.
– Незаметно! Разве уродство на женщине может быть незаметным! А этот шрам?
-Со временем его можно зашлифовать.
-Нет, нет, ни в коем случае. Я не вынесу ещё одной операции. Пусть остается всё так, как есть. Это даже импозантно, Грэг. Ха-ха-ха! А-и-и-и…- Безумный смех переходит в горький плачь. Я плачу навзрыд, и уже ничто не может меня остановить.
-Кончилось истерика? – спрашивает меня врач.
-Всё, я закончила, – спокойно отвечаю я.
-Тогда попробуйте встать, - сестра надевает мне суппорт, похожий, на длинный испанский ботинок из пластика.
Мне подвозят безобразную каталку, которую используют древние старухи, чтобы передвигаться. Всем миром меня стаскивают с кровати и устанавливают в вертикальном положении. С непривычки у меня кружится голова. Сейчас я полечу, но каталка не дает мне этого сделать. Неужели я стою. Мне, даже не верится.
Я делаю шаг. Больная нога волочится за мной непомерным грузом. Я подскакиваю на здоровой.
-Э-э-э-э! Так не пойдет, мэм, - говорит доктор. – Вы так и будете скакать на одной ноге?
Я пробую опираться на больную ногу, но она, как деревянная, колено совершенно не сгибается. Я пробую идти, но суппорт чудовищно мешает, немилостиво врезаясь в колено, словно это и впрямь «испанский сапог». Как это глупо – я гремлю на всю палату своей деревянной ногой, как призрак цепями, но всё-таки я иду. Вперёд, только вперёд.
-Этот суппорт, он только мешает.
-Вам придётся носить его целый месяц, пока колено не выправится, - заявляет мне доктор.
- Носить эту гадость? Целый месяц? Я могу снимать его хотя бы на ночь?
-Конечно, ночь вы можете его снять. Но пока ваша нога не окрепнет, ходить вы должны только с суппортом, иначе она навсегда останется искривленной вовнутрь. Вы же не хотите этого? Если всё пойдёт хорошо, через недели две вас можно будет выписать.
-Ура, через две недели я буду дома! Ты слышал, Грэг?! – Я думала, что Грэг тут же обрадуется, но его лицо приняло обеспокоенное выражение. – Ты не рад, любимый?
-Нет, нет, что ты, конечно, я рад. – Грэг изо всей силы пытался натянуть на себя улыбку, но я заметила какую-то тревогу в его глазах. – Просто это так неожиданно.
-Да, что с тобой, Грегги, я не узнаю тебя? - весело сказала я. – Меня же выписывают!
- Только, если вы будете хорошей девочкой, и выполнять все наши предписания, - добавил хирург. И больше никаких голодовок, - погрозил пальцем врач.
-Да, да, конечно, я сделаю всё, чтобы поскорее выбраться отсюда, даже, если мне придется есть ведрами, как поросенку, - отвязалась я от доктора. Доктор с медсестрой ушли, и мы снова остались с Грэгом наедине.
-Знаешь, Грэг, о чём я больше всего мечтала в этой больнице?
-О чём, милая?
-Принять душ.
Прохладная вода весело бежит у меня по лопаткам. Боже, какое это неземное блаженство снова чувствовать на себе потоки живительной воды после стольких месяцев воздержания. Кажется, что я возрождаюсь заново, как Афродита из морской пены. Правда, стоять в железном ботинке до мерзости неудобно, но какая разница, я моюсь, и это уже чудесно.
Мы, как в старые добрые времена, моемся вместе. Как дома, в Маше, только с той разницей, что здесь есть горячая вода. Грэг намыливает меня душистым афродизиаком от головы до пят, и я смеюсь от радости, когда мыло попадает мне в глаза и рот. Я отплевываюсь пеной и попадаю Грэгу в глаз. Тот ворчит, но потом тоже начинает смеяться. Потом он смывает непослушную пену, заворачивает меня в огромное махровое полотенце, закидывает на плечо, как грудного ребёнка, и несёт в чистую постель. Какое это блаженство погрузиться в прохладные чистые простыни чистой скрипящей от свежести кожей. Я тут же засыпаю, держа Грэга за руку. Всё, как тогда…тогда….тогда…в маленьком домике, ставшим мне родным.
Глава семьдесят девятая
Выстрел в универмаге
Крепко обнявшись, мы снова спим рядом. О, какое это восхитительное чувство снова ощущать себя в объятиях любимого человека, снова ощутить теплоту его тела, от которой так хорошо. Я ласково целую Грэга в лицо и губы. Он неподвижен и пушист, как плюшевый медвежонок.
Я просыпаюсь. Уже утро. Солнце бьёт в окно. Вместо Грэга передо мной лежит плюшевый медвежонок Тэди. Шалун Грэг подложил игрушку вместо себя, чтобы мне не было скучно. Это его я обнимала и целовала всю ночь. Значит, я ещё в больнице. Снова одна…
-Ну, что мой плюшевый, возлюбленный, - обращаюсь я к Тэди-мишке, - чего молчишь? Радуйся, у нас стобой начинается новая жизнь! Я буду ходить! – Я весело подбрасываю его под самый потолок, и медвежонок кубарем летит на пол.
С этого дня полетели дни моей реабилитации. Каждый день был днём преодоления себя. Я яростно боролась за каждый свой шаг, дававшийся мне с неимоверной болью, словно несчастной Русалочке Андерсена. И всё это ради моего принца, ради моего любимого Грэга.
Я не желаю быть для мужа хромой калекой, которую всё время нужно жалеть, обузой, которую нужно тащить. Я поставила перед собой цель выйти отсюда на своих ногах, и я добьюсь её!
Целыми днями я проводила в тренажерном зале, работая над собой почти до изнеможения. Бегательная дорожка тренажёра превратилась для меня в рабочее место. С утра до вечера я занималась гимнастикой, разрабатывая непослушную ногу, а если не занималась, то шла в больничный бассейн, где проводила всё оставшееся время до прихода Грэга. Так что к вечеру я оказывалась, как выжатый лимон. Никогда ещё больница не видала столь ретивую пациентку.
Вскоре я стала передвигаться без посторонней помощи. Время выписки неотвратимо приближалось. Совсем скоро я смогу вновь увидеть мой милый дом, наше утлое семейное гнёздышко, по которому я так скучала все эти месяцы. Теперь мы с Грэгом будем по-настоящему счастливы. Я поклялась себе, что никогда больше не поссорюсь с Грэгом.
В домике на болотах полным ходом шла генеральная уборка. К моему возвращению нужно было разгрести авгиеву конюшню, в которую за время моего отсутствия превратил Грэг наше «семейное гнёздышко».
Грэг, подвязанный своей знаменитой красной банданой, крутился, как белка в колесе, убирая грязь. Он то и дело выбегал из дому с очередным мешком мусора, который сваливался у порога и тут же забегал обратно. День напролёт в доме гудел пылесос, работала стиральная машина. Но в отличие от мифического Геракла, который проделал эту грязную работу одним махом, Грэгу целый день пришлось мыть, скрести, мести, стирать, гладить, выносить мусор, и этот кошмар, казалось, никогда не кончится.
А в саду кипела другая работа. С десятка два чернокожих фермеров, которых нанял Грэг за деньги, полученные от Синтии, лихорадочно приводили сад в порядок и заново высаживали арбузную рассаду. Предыдущий урожай, с таким трудом посаженный мною, уже давно «собрали» местные еноты, не оставив ни одной целой завязи созревающего арбуза. Грэг не хотел, чтобы я расстраивалась по этому поводу, и потому, делая вид, что на наших грядках зарабатол полосатый арбузный конвеер, велел высадить рассаду заново, хотя и знал, что эта затея совершенно бесполезна. Одни выстригали бурьян, которым основательно зарос сад, спешно засаживая свежей арбузной рассадой только что вскопанные грядки, погибшие под колесами алого Порша, другие чистили заросший тиной пруд, в котором уже успели поселиться отвратительные жабы, третьи грузовиками вывозили мусор – в общем, работа кипела вовсю.
Грэг так увлёкся уборкой, что не заметил, как к дому подъехал алый Порш, и из него вышла уже знакомая нам роскошная мулатка. Раздался звонок в дверь. Взмыленный Грэг, от жары в одних семейных трусах майке и бандане, с гудящим пылесосом в руке, приоткрыл дверь на цепочке, и раздражено рявкнул, стараясь перекричать работающий пылесос:
-Я же сказал, что заплачу, только тогда, когда сад будет готов! Синтия?! Это ты?! Зачем ты пришла сюда?!
-Грэг, может, ты выключишь пылесос и впустишь меня! Мне надо поговорить с тобой!
-Уходи, Синтия, я не хочу с тобой разговаривать! Завтра приезжает моя жена, мы не должны больше здесь встречаться, - не снимая цепочки, сквозь двери пробурчал Грэг. Грэг хотел, было, закрыть дверь, но Синтия подставила каблук.
-Постой, Грэг, ты должен знать всю правду.
-Какую правду, Синтия?
-Правду о том, почему я с тобой связалась.
-Пусти дверь, Синтия. Какая здесь может быть причина, в том, что мы переспали друг с другом. То, что произошло между нами, называется обыкновенной похотью, не более того.
-Нет, ты знаешь далеко не всё. Я сделала это не по своей воле. Меня заставили.
-Брось, Синтия! Ты же знаешь, что ты сама вынудила меня к этому. Кто мог тебя заставить? Ещё скажи, что это твой муженёк…
-Да, да, это мой муж! Это он заставил меня проделать всё это с тобой тогда, на яхте.
-Твой муж?! Зачем?!
-Сейчас я не могу объяснить тебе этого, Грэг. Но прошу тебя, уезжай из Флориды. Здесь тебе грозит серьёзная опасность!
-Опасность?! Я ничего не понимаю, Синтия!
-Всеми святыми заклинаю тебя, уезжай из Флориды! Я люблю тебя Грэг, я не хочу твоей смерти!
-Постой, Синтия, куда же ты? – но Синтия была уже далеко, Грэг только успел заметить, как алый Порш, взвизгнув тормозами, рванул прочь по дороге и скрылся за поворотом.
Обескураженный Грэг минут с пять стоял посреди дороги, не зная, что и подумать. «Что это? Бредни обезумевшей от страха и ревности женщины. А, может, правда, ему грозит опасность от её муженька – извращенца, который свёл их вместе и теперь жаждет расправы над соперником. Встречаются же такие извращенцы, которым нравится смотреть, как другие развлекаются с их жёнами. Она что-то говорила про яхту. Не может быть, на яхте они были одни в открытом море, и никто не мог видеть их связи. Может, она всё это выдумала, чтобы привлечь его внимание?!» Грэг знал, что женщины так часто поступают, когда их отвергают любовники.
Стараясь больше не думать об этом, Грэг снова занялся своими делами. Но слова мулатки никак не выходили у него из головы. Хуже всего, что он ничего не знал о этой женщине, кроме её имени. Нет, он никуда не уедет отсюда, даже если ему будет грозить смертельная опасность. Флорида – его родина, вскормившая и воспитавшая его, здесь его дом, его мать, его «Жемчужина». Ему некуда ехать.
А что касается её предупреждений - нужно просто выкинуть их из головы, забыть эту женщину и жить дальше.
Возвращение было триумфальным. По такому случаю был вызван лимузин дядюшки Сиза, который торжественно вез меня до самого дома, как настоящую знаменитость.
Как было вновь приятно оказаться внутри родных стен. Признаться, я не ожидала увидеть в доме такую чистоту. После уборки Грэга наш маленький домик блестел, как игрушка. В комнате был идеальный порядок, - все было вымыто и убрано, а на свежевымытых окнах стояли живые цветы.
-Как у нас чисто и красиво, Грегги - я поцеловала его в губы. – Даже я не смогла бы сделать такую уборку. - Лицо Грэга покраснело, и он улыбнулся.
-Не видишь, мы начинаем с тобой новою жизнь, и она будет прекрасна!
Жизнь снова потекла по привычному руслу. Каждый вечер мы засыпали в объятиях друг друга, словно юные влюбленные. Только теперь, после аварии и всех испытаний, мы понимали, насколько бывает хрупка наша жизнь, и ценили каждую бесценную минутку нашего счастья, как драгоценный и невосполнимый дар. Но счастья в жизни отмерено совсем немного, тогда, как горе подстерегает нас на каждом шагу. Так и у нас. Наше безмятежное счастье длилось совсем недолго.
В городе начались беспорядки, больше известные под названием «черных бунтов». Экономический кризис, поразивший Америку, словно раковая опухоль, докатился и до благополучной Флориды. Миллионы беднейшего черного и цветного населения потеряли работу, деньги, дома, и теперь вынуждены были влачить полунищенское существование на крошечных пособиях, которое предлагало Государство.
Нервы у людей не выдерживали, а оружие, имевшееся в свободном ношении, играло роль зажженного фитиля к бочке с порохом. То тут, то там возникали ожесточённые перестрелки, заканчивающиеся массовыми погромами магазинов и развлекательных клубов чернокожим и цветным населением. По побережью прокатились поджоги особняков и дорогих яхт. Естественно, что в таких условиях, ни о каком туризме не могло быть и речи. Ни один турист не рискнул бы сейчас ехать во Флориду, где за твою жизнь никто не мог поручиться.
Нужно было, во что бы то ни стало, сохранить нашу яхту от огня озверелых погромщиков, и мисс Баркли на время беспорядков пришлось закрыть свой бизнес, чтобы отогнать «Жемчужину» в охраняемый док бухты Дэйн. Лучше было на время закрыть бизнес, чем вовсе потерять «Жемчужину Флориды» в огне.
Плохо то, что теперь свекрови снова пришлось жить у своего мужа. Приближалось время, когда Грэг должен был унаследовать всё состояние от матери, но она была рада этому. Совсем скоро настанет время её свободы, и она может развестись с Бинкерсом, который терзал её много лет. Словно орлица, она зорко следила за особняком у моря, чтобы он какой-либо хитростью не перешел в лапы её преподобного муженька.
Только это была уже не та забитая кухней, тихо спивающаяся домохозяйка, которую мы встретили в первый раз, женщина, которую когда-то запугиванием и угрозами муж заставил подписать закладную на яхту, нет, эта была уже другая женщина –женщина - непримиримый боец за своё счастье и будущее своих детей, женщина, в которой больше не было страха.
Жизнь на яхте словно вселило в неё неведомую силу. Простая и суровая морская работа закалила её характер. Она научилась драться и готова была дать бой в любую минуту. Она почти в открытую ненавидела своего мужа, и уже не скрывала этого.
Преподобный Бинкерс, наоборот, казалось, притих и смирился с новыми обстоятельствами их сосуществования. Он взял на себя роль некого всепрощающего мученика. Святоша не бунтовал, наоборот, он, как будто, «присмирел», простил свою «заблудшую жену», как он её называл, и предоставил ей свободу действий, отгородившись от неё своей Библией, за которой проводил целые дни, погружаясь в священные тексты. Только это было отнюдь не христианское смирение. Под личиной смирения, этот подонок вынашивал в своём мозгу чудовищный план её убийства.
Яд был уже готов, несколько капель – и у бедняжки начнётся сердечный приступ. Она должна умереть в день похорон своего сына. Кто поверит, что священник мог отравить свою жену? Скорее убедятся, что материнское сердце не выдержало смерти единственного сына и разорвалось от горя.
К тому времени, как её привезут в морг, яд уже разложится в её организме, и ни один, даже самый опытный патологоанатом не сможет обнаружить действительную причину её внезапной смерти. Нет, он не отдаст её в морг. Ведь она жена священника. Убитый двойным горем, он не даст милое тело жены на растерзание патологоанатомам, руководствуясь религиозными соображениями. Его поймут, как священника, и пойдут навстречу, они не станут трогать её тела.
А если всё откроется?! Если его игра будет недостаточно убедительной?! Что делать, если он, даже не сможет заплакать, физически не сможет?! Что тогда?! Поползут подозрения, и всему конец!
Этого, нельзя этого допустить, нужно подготовить всё так, чтобы ни у кого не могло возникнуть даже малейшего подозрения. Что касается яда – в нём Бинкерс был совершенно уверен. Яд начнёт действовать только спустя двадцать минут после его приема. Чего проще подать стакан воды обезумевшей от горя женщине.
Дело было в другом, – он боялся за самого себя. Вдруг, нервы его не выдержат такого удара, и он выложит всю правду, вдруг, он не сможет жить дальше с таким грузом и сам сознается во всём. Нет, нет, он не сможет сделать этого, он никогда не сможет убить свою жену, нужно остановить это безумие, пока не поздно, отозвать Барио от его чудовищной затеи. Пусть всё остаётся так, как есть.
Проповедник поднял трубку телефона. «Оставить всё как есть. А что дальше? Её сын вступит в свои права, отберёт у него всё – дом, яхту, деньги, а ему придётся доживать свои дни в домике на болотах. Здесь у него всё - своя церковь, своя община, с которой он имеет неплохой доход, а главное деньги, авторитет, уважение, власть, а там его ждёт нищета и забвение, как и в тот день, когда он возвратился из тюрьмы в свой заброшенный на болотах домик; там он, больной и нищий старик, никому не будет нужен, как не нужен отработанный человеческий материал под названием старость». Нет, он не хочет для себя такой доли, и потому должен действовать.
Завтра у них намечен грандиозный шоппинг. Завтра они все втроём едут в центральный магазин «спасать» обесценивающиеся деньги от инфляции. Коди уже предупрежден – первый, самый трудный шаг сделан, и пытаться идти на попятную ТЕПЕРЬ, просто глупо. Завтра всё решиться, хочет он того или нет. Странно, но эта мысль вселила радость облегчения в сердце Бинкерса, и ему даже стало как – то легко.
«Помнится, когда мы с Дэвидом проповедовали по всему полуострову, я был неплохим артистом. Нужно только хорошо подготовить свою роль». Бинкерс лихорадочно рылся в Библии, отыскивая подходящий сюжет к предстоящей трагической сцене. « Вот плач Серапетской вдовы, потерявшей своего единственного отрока. Кажется, что-то похоже. Может, взять этот «плач» за основу, взяв на себя роль пророка Илии, воздвигнувшего руки к Богу в страстной мольбе воскресить его, и тут неожиданно умирает его мать, и они оба идут воскресшими в рай. Вот дерьмо! Как никто другой Грэг мало походит на невинного отрока, и потом он умрёт не от болезни, а от пули. Впрочем, не будем обращаться к Ветхому Завету, «ветхое» никто не поймет, о чем там идет речь, и всё будет выглядеть ещё фальшивей. Обратимся к Новому Завету, который понятен каждому с колыбели. Вот убитая горем мать идёт за гробом умершего сына. Так, так, это, кажется, уже ближе к «теме». Христос воскрешает её умершего сына. «Встань и иди!» - как всё просто. Вот подходящая стихира -…как воскреснет он в Раю со Мною. Он умер, и горе наше безмерно, но он останется живым, пока наши сердца будут помнить Грегори Гарта. Нет, нет, всё не то! Люди моментом разоблачат эту пафосную речь. Всё должно быть естественно, слова должны идти от сердца. Нужно побольше слёз. Но как это сделать?»
Проповедник, вдруг, плюхнулся на колени и горько зарыдал: «Прими же, Господи, ещё одну душу почившей Фриды, моей нареченной супруги». – Тело проповедника забилось в всхлипываниях, и он громко возгласил: «Пусть найдет покой на небесах ещё одна чистая душа!» - и смачно перекрестился.
-Что это ты тут делаешь?! Чья эта душа найдёт покой на небесах?!
Бинкерс вздрогнул, словно через него пропустили заряд электрического тока, и обернулся - перед ним стояла его жена.
-Не мешай молитве, - пробурчал проповедник.
-Ты что-то говорил про почившею Фриду, твою нареченную супругу? Так вот, дорогой, заявляю, что я вовсе не собираюсь умирать.
-Милая, я помолился о твоей душе. Кто знает, когда пробьёт наш час? Каждый из нас в любую минуту должен быть готов предстать перед Господом.
-Вот и готовься туда сам, - рассердилась супруга, - а о своей грешной душе я как – нибудь позабочусь сама!– развернувшись, она громко ударила дверью.
«Доигрался, теперь она догадается обо всём! Впрочем, какая разница, механизм запущен, и машину уже не остановить».
Фрида Бинкерс давно уже привыкла к причудам преподобного супруга и не обратила на его слова никакого внимания. Вскоре она забыла их вовсе. Женщина пребывала в приподнятом настроении от предстоящего грандиозного шоппинга, и мозг её занят был перебиранием покупок, которые необходимо было непременно приобрести.
Бинкерс приоткрыл дверь и заглянул в бывшую комнату Грэга, где в последнее время обитала его супруга. Она мирно спала на детской кровати Грэга, погруженная в глубокий сон … спала последним сном её жизни.
Бинкерс встал на колени и, внимательно разглядывая лицо спящей, поцеловал жену в губы, как не делал довольно давно. Когда-то он любил её, когда-то…но не сейчас…
Тот роковой день начинался, как ни в чем не бывало – солнечно и радостно. Ранним солнечным утром могучий лимузин дядюшки Сиза разбудил округу тремя пронзительными гудками, подхваченными лаем неугомонных собак Дэйва.
-Ребята, ну вы готовы?! – послышался гулкий голос великана из-за двери.
-Сейчас, сейчас, мистер Сиз! - закричал в ответ едва проснувшийся Грэг, который в спешке стал натягивать не совсем чистые брюки.
(В отличие от засони Грэга, я не только была одета, но и успела приготовить ему завтрак, который уже дымился на столе).
-Ты так и пойдёшь, как нищий на паперть? – рассердилась я на Грэга. – На, надень новые брюки, которые я только что отгладила и иди есть.
Грэг раздражённо махнул рукой, и, на зло мне, в чём есть отправился обедать. Я знала, что переубедить упрямца теперь будет бесполезно, и, не желая портить такой прекрасный денёк ссорой, пошла открывать дверь мистеру Сизу.
Общеизвестно, что хороший шоппинг - лучшее средство от женских деперессий. Так и со мной, в те дни, когда мне бывала по-настоящему плохо, я шла в магазин и спускала там последние деньги. Поход по магазинам напоминал старинную медицинскую процедуру кровопускания, после которой терять более нечего, и давление нормализуется вместе с внутренним душевным состоянием.
Порою мне казалось, что я реально существую только тогда, когда совершаю покупки, в остальное время я казалась себе давно умершим призраком, заключенным в биологическую оболочку тела, ничего не стоящую на этой земле. Шопинг – ты моя страсть, единственное утешение моей пустой жизни, моя релаксация. Я была заядлым шопоманом. В этом вопросе я соей свекровью были единодушны.
Наш шоппинг начался с похода в салон красоты. Милые женщины, всегда начинайте свой шоппинг с похода в салон красоты, потому что в конце вам, попросту, может не хватить на это денег.
С присущим женским максимализмом, мы решили преобразоваться до неузнаваемости. Прически, макияж, новая одежда – всё это должно было изменить наш облик.
В салоне красоты я чувствовала себя королевой, которой позволено делать все со своей внешностью, а парикмахеров и косметологов послушными рабами моей красоты. Было забавно наблюдать, как люди пресмыкались и унижались, восхваляя мои сомнительные прелести, ради лишней стодолларовой купюры.
Мы с моим бывшим врагом-свекровью наслаждением страдали, выбирая подходящие для себя причёски и макияж по последнему слову моды, и битых полдня торчали в глубоких креслах. И вот метаморфоза наконец завершилась, парикмахеры поработали на славу, всё сделано точь - в - точь, как было задумано мною. На момент, когда я выходила из зала, белые, как снег, короткие «ангельские» локоны красиво облепляли мою головку.
-Что это ты с собой сделала? – открыв рот, произнёс Грэг, падкий на подобные «комплименты».
Подобный тон восклицания почему-то задел и обидел меня. Свой внешний вид я считала сугубо личным делом, и ненавидела, когда Грэг вставляял подобные ремарки, вмешивался в мое женское начало.
-Тебе не нравится, Грэг? Это последнее веяние моды в прическах.
-Нет, почему же, - сжав губы в дудочку, оценивающе посмотрел на меня Грэг, словно я была его вещью, - но тебе не кажется, что всё это уж слишком?
-Нет, не кажется! - выкрикнула я. – Скажи сразу, что я опять похожа на шлюшку, так будет честнее!
-Я только хотел ска…- вдруг, его глаза вытаращились от удивления, а нижняя губа отвисла. Из салона торжественно выплыла его мать. О, боже, что она с собой сделала! Кроваво-огненные волосы, топорщились вокруг головы причудливым ирокезом, обнажая почти выбритые бока и затылок. Прическа была самой невообразимой и смелой для женщины её лет, но самое удивительное, что всё это ЕЙ ШЛО, КАК НЕЛЬЗЯ ЛУЧШЕ!
-Ну, что стоим, ребята, у нас ещё куча дел! - весело проговорила она, и, взяв меня за руку, как ни в чём не бывало, отправилась дальше.
-Женщины, - буркнул Грэг и, словно мальчишка, побежал за нами.
Мы целый день ходили по роскошному супермаркету, покупая наперебой нужные и ненужные вещи. Каждая из нас старалась превзойти другую в тонкости вкуса и моды.
Для Грэга подобный поход в магазин был настоящим мученичеством. Грэг ненавидел шоппинг всей душой. Он казался вовсе равнодушным к каким – либо покупкам и приобретениям и считал их пустой тратой средств. Это был парень, которому, вообще, ничего не было нужно. Футболка с дурацким философским утверждением, ношеные джинсы, пиратская бандана или китиль составляли каждодневную форму – другой одежды он не признавал и с огромным трудом привыкал к обновам.
Впрочем, нам со свекровью было совершенно наплевать на это, если Грэг ничего не хочет для себя, пусть не покупает – это его дело. Обделять себя экономией мы не собирались. Мы, как и все женщины, эгоистичные от природы, руководствовались другим правилом, которое звучало приблизительно так: «Деньги на то и существуют, чтобы их тратить».
Не долго думая, мы приспособили его на роль осла, и он повсюду должен был покорно следовать за нами, таща на себе наши всё возрастающие пакеты и коробки.
Вакханалия покупок закончилась только тогда, когда в наших кошельках не осталось ни единого цента. Хорошо, что на автостоянке нас ждал лимузин дядюшки Сиза, который Грэг, зная наше безрассудство в магазинах, благоразумно оплатил заранее, иначе всё бы пришлось тащить до самого Маша на своих спинах.
Уставшие, но счастливые, мы уже подходили к выходу супермаркета, когда я заметила огненно-красный огонек, танцующий на груди Грэга. Сначала я подумала, что огненная точка - это фонарик для собак, что кто-то просто играет со своей собакой. Но какие собаки могут быть в магазине? Знак перечёркнутой собаки врезался в память. Жуткая догадка мгновенно ударила в мою голову.
-Ложись!
В следующую секунду я изо всех сил толкнула Грэга в сторону, и мы оба свалились на пол. Уже падая, я услышала над головой два хлопка, как от лопнувших детских шариков, и тоненький свист, словно от взмаха скакалкой.
Две пули прошили грудь моей свекрови, которая шла позади нас. Смерть настигла её мгновенно. Бедная женщина не успела даже вскрикнуть, она, потянула руки к груди, но тут же свалилась на пол. Кровавое пятно расплылось на её спине.
-Мама!!! – заорал Грэг и бросился, было, к ней, чтобы поднять. Я поняла, если он попытается приподняться и приблизится к своей матери - третья пуля будет его. Нечеловеческими усилиями я прижала Грэга к полу, прикрывая его своим телом, так что он не мог, даже пошевелиться.
-Снайпер! В здании снайпер! – раздался душераздирающий вопль какой-то женщины, и обезумевшая толпа, как один, ринулась к выходу прямо навстречу снайперу. Кажется, что только я одна понимаю, что смерть не внутри, а снаружи супермаркета. Ещё секунда и нас попросту затопчут тысячи ног, а со своим суппортом я не могла, даже встать. Меня ждала ужасная участь быть заживо затоптанной толпой.
Грэг схватил меня за плечи и поволок к стене, я мертвой хваткой вцепилась в его одежду, не давая отойти от себя.
-Мама! Мама! Пусти же меня к ней! Мама! Её сейчас затопчут! Я должен ей помочь ей! Мама!!!
-Ей ничем не поможешь! Она мертва! Понимаешь, МЕРТВА! – в отчаянии я ударила Грэга по лицу.
Её давили, спотыкались. Разметавшись кипой огненно - красных волос, безжизненная голова женщины беспомощно болталась под ударами бегущих ног. Серое от грязи лицо каталось по полу. Кровь, пакеты с рассыпавшимися покупками, бегущие ноги людей, крики, вой полицейских сирен – всё перемешалось в этом адском водовороте, но ей было всё равно, потому что её больше не было.
Печальная процессия следовала через весь город к её дому на побережье. Роскошный лимузин дядюшки Сиза превратился в катафалк. Она возлежала в дорогом лаковом гробу на заднем сиденье лимузина, холодная и немая, как раз на том самом месте, где когда-то дала жизнь маленькому Грэгу.
Глава восьмидесятая
«Удобный» террорист
Горе Грэга было безмерно, и я, опасаясь за его рассудок, старалась не оставлять мужа ни на секунду. Сам город, пустынный и печальный, казалось, оплакивал безвременную кончину миссис Бинкерс, убитую супругу знаменитого на всю Флориду проповедника Бинкерса. Целый кордон конной полиции сопровождал нас по дороге к кладбищу с обеих сторон, словно хоронили важную политическую особу.
Выстрел в универмаге спровоцировал новые беспорядки в городе. Море человеческой ненависти переполнило берега терпения.
Поступали всё новые сообщения, что всё это дело рук чернокожих расистских исламистов, наводнивших Восточный квартал города и устанавливающих там свои порядки. Именно чернокожие исламисты были зачинщиками и вдохновителями «черных» бунтов, которые прокатились по всей Флориде, лишив его правящее белое население покоя. Воинствующая религия ислама как никогда была удобна чёрнокожим расистским повстанцам, как оправдание своего насилия, и потому многие обездоленные негры, борющиеся за равноправные права с белыми, принимали ислам, вставая под его зелёные знамена. Но белые с присущей демократической цивилизации терепнием ждали свой реванш, и они получили повод. Как и следовало ожидать, на силу действия, тут же нашлась сила противодействия. В перевес чернокожим исламистам, со стороны «белых» образовалась другая, не менее радикальная партия, поклявшаяся истреблять «черномазых» до последней капли крови. Не помню, как она называлась эта организация отъявленных подонков-головорезов, но действовала она, как в «лучшие» времена Куклус Клана.
Хотя никаких явных доказательств, что в мою свекровь стрелял чернокожий исламист, не было, чаша терпения законопослушных пуритан была переполнена, и над исламским кварталом был учинён жестокий погром. Уже не разбирая, кто христианин, а кто мусульманин, чернокожих били всех подряд. Алые языки огня взвились над негритянскими мечетями.
Среди коренного белого населения Флориды, пока составляющее большинство, началась ожесточённая облава на чернокожее население города. Зазвучали выстрелы. Тут и там происходили схватки между белым и чернокожими. По улицам потекли реки крови. Так белое население в одночасье пыталось решить свои проблемы, накопившиеся за долгие годы пассивного бездействия. В воздухе, заряженном до предела ненавистью расовой войны, незримо витал девиз: «Бей белых, пока не почернеют, бей черных, пока не побелеют».
Страшные были дни! Окоянные…Кто мог тогда подумать, что, в самом фешенебельном торговом центре стрелял не какой - нибудь обезумевший чернокожий мусульманский расист, а белый человек с милым именем Коди, тот самый Коди Барио, который реально метил в губернаторсокое кресло Флориды. Коди Барио, родной сын окружного прокурора –убийца? А вам такое могло бы прийти в голову? Нет, здравомысооящему человеку в такое просто невозможно
поверить! Но самое невообразимое было в том, что выстрел в супермаркете, как окрестили дело, обернулся в пользу самого убийцы!
Отец и сын Барио в ударе –эта пальба в супермаркете была реальным шансом разыграть главную политическую карту. Теперь всё зависло от них самих…
Отцу и сыну Барио предстояло выступить в роли всеобщих героев - спасителей, которые твердой рукой прекратят стихийные беспорядки и восстановят былое спокойствие в Солнечном Городе*.
Публика требовала решительных и немедленных действий, и она их получила сполна. В городе было введено чрезвычайное положение. Вся полиция была поднята на ноги, и беспорядки так же быстро прекратились, как и начались. Это был их поистине звёздный час их славы, и…результат не заставил себя долго ждать.
Снайпер был найден, им оказался какой-то борец радикального исламского движения за освобождение ислама, который давно разыскивался властями на территории США. На самом же деле, «террористом» оказался простой палестинский студент, приехавший в США изучать мировое право, и которому просто не посчастливилось очутился поблизости от места происшествия. Это был как нельзя более «удобный террорист», который устраивал всех: и власти, потому что был иностранцем, и белых, потому что исповедовал ислам, и чёрных расистов-исламистов, потому, что, несмотря на исламское вероисповедание, он всё-таки был белым, и, даже евреев, потому что был арабом-палестинцем – их заядлым врагом.
За блестящую организацию операции по подавлению беспорядков в городе, Тони Барио, даже получил от президента высшую полицейскую награду.
Но несчастному Грэгу, у которого на глазах застрелили его мать, было всё равно, кто сделал это. Вадь мать ему никто не вернёт.
После похорон матери Грэг находился в глубочайшем шоке. Несчастный пребывал в полной прострации. Он ни с кем не разговаривал, ничего не ел и не пил, и только бессмысленно смотрел перед собой пустыми, глупыми глазами. Я серьёзно опасалась за его здоровье.
Глава восемьдесят первая
Завещания нет!
Что мне было до его убитой матери! Теперь нужно было думать о живых, нужно было продолжать жить и устраивать своё будущее.
Согласно завещанию деда, после смерти матери всё её состояние переходило Грэгу. Необходимо было как можно скорее вступить в свои права, но говорить об этом в день похорон я посчитала не уместным.
Сейчас Грэгу, как никогда, была нужна моя поддержка и участие.
Даже преподобный Бинкерс –этот негодяй, как я думала раньше, поддерживал нас в столь трудную минуту. Общее горе объединяет даже самых отъявленных врагов. Как я могла сомневаться в его искренности, когда он так горько оплакивал свою жену. И когда несчастную опускали в могилу, он бросился на колени пред её гробом, и молитвенно воздев руки, обратился к Господу:
-Прими же, Господи, душу моей безвременно ушедшей супруги Фриды. Пусть найдет покой на небесах ещё одна светлая душа, - и горько зарыдал, обняв уходящий в землю гроб.
По его лицу текли настоящие слёзы. Как я могла тогда догадаться, что всё это было притворством, актёрской игрой, причем игрой наивысшего класса, которую едва можно было отличить от реальности.
Первым делом нужно было заехать домой, чтобы забрать завещание и документы, необходимые для оформления наследства, но в таком состоянии Грэг едва ли мог куда ехать, и потому, после похорон, у нас не было другого выхода, как заночевать в доме моей покойной свекрови.
Было уже довольно поздно, да, и, вряд ли, это было разумным сейчас, когда по всему городу было объявлено чрезвычайное положение.
Единственное, что меня сильно тревожило – это был Грэг. От пережитого шока, когда его мать погибла прямо на его глазах, он, казалось, помешался, и необходимо было срочно вывести его из этого состояния, иначе оно могло перерасти в затяжную депрессию. Бинкерс был молодец, он уговаривал и утешал его, словно родной отец, держа голову Грэга на своей груди. Признаться, в тот момент мне стало, даже стыдно за себя, что когда –то ненавидела его, считая подлецом, ведь по- настоящему человек проявляет свою суть только в горе, и теперь, когда беда обрушилась на нашу семью, он вел себя самым благородным образом.
Послышалось несколько всхлипываний, и Грэг разразился горьким плачем – это было уже хорошо. Нарыв прорвался. Слезы промоют душевную рану, а время залечит их. Предупредительный Бинкерс, даже приготовил успокоительный чай из мелиссы.
-На, выпей, Грегги, тебе сразу станет легче. – Разжав непослушные губы, я влила ему в рот мятный отвар. Сделав несколько глотков, Грэг закашлялся, и душистая жидкость потекла у него по подбородку. –Пей, пей, вот так, умница, - я погладила Грэга по взмыленной от пота голове.
Успокаивающая мята возымела своё действие, вскоре Грэга стало клонить ко сну, голова его беспомощно опустилась, а глаза заволокла томная поволока. Пережитое горе дало о себе знать, и мы чувствовали чудовищную усталость. Я поспешно допила остатки душистого отвара, который обжёг мне горло приятной горечью. Шатаясь от усталости, мы поднялись в свою спальню, где, едва коснувшись постели, тут же заснули непробудным сном.
Мы заснули, словно убитые, даже не успев переодеться ко сну. Сон – лучшее лекарство от стресса. Только во сне можно забыться, чувство горя уходит, и его место занимает пустота, дающая измученной душе успокоение. Вот почему сон является естественной реакцией на стресс. Но только ли пережитые страдания заставили погрузиться нас в глубокий сон? Сейчас мы это узнаем.
По железной лестнице послышались грузные мужские шаги. Дверь скрипнула, и в комнату вошли двое. В одном из них сразу было можно признать проповедника Бинкерса, другой же человек был одет в малиновую куртку с надвинутым на лоб капюшоном, загораживающим его лицо.
-Она здесь! – торжественно произнёс проповедник.
-Что ты наделал? - взвизгнул незнакомец. – Ты что, отравил их обоих?!
Незнакомец снял капюшон и приблизился к спящим. В отблеске зарницы промелькнул безжизненно-оловянный глаз незнакомца. Это был Коди Барио – кандидат в губернаторы Флориды.
-Тише, они не мертвы, я дал им сильного снотворного, теперь они будут спать до утра. Со своей стороны я то уж так не облажаюсь, как вы, мистер Барио, - тоном упрёка окончил он.
-Я стрелял в Грэга, кто знал, что эта глазастая тварь заметит меня, и оттолкнёт его в сторону. А мамаша шла как раз сзади, вот она подвернулась под пули.
-Подвернулась, - зло передразнил проповедник. – Какой теперь мне прок от её смерти. Ситуация только ухудшилась… Согласно завещанию старого урода Баркли, который ненавидел меня всей душой, всё состояние переходит к его внуку, так, что можете тоже сказать бай-бай вашей «Жемчужинке», и забыть свою девку. Всё!
-Так придушим его сейчас, и дело с концом, - Коди приблизил ладонь ко рту Грэга, но проповедник тут же перехватил её.
-Да, я сам мог тысячу раз удавить этого ублюдка, только потом никто не поверит, что Грэг умер естественной смертью. Тем более, что, в случае смерти пасынка, я прямой наследник.
-Мне плевать на это! Это ваши проблемы! - Коди потянул руку к горлу Грэга, но проповедник всем весом повис на ней.
-Мои проблемы, хорошо сказано! Только не забыли ли вы, мистер Барио, что мы с вами находимся в одной упряжке! На суде я не стану молчать о том, кто стрелял в мою жену. Я прямо назову вас.
-Вам никто не поверит!
-Может быть, но заявление произведёт сенсацию, и тогда вы можете распрощаться с мечтой о губернаторстве!
-Ты, старый урод, да я расправлюсь и с тобой прямо сейчас тоже! – Коди угрожающе стал приближаться к проповеднику, который попятился назад. Щелкнул затвор пистолета, и смертельное дуло уставилось в глаза проповеднику.
-Это было бы верхом глупости, в доме полно народу. И, потом, в доме станет слишком много трупов сразу. Трое – это уж точно перебор. Ха-ха-ха! – нервно засмеялся «святой» отец. - Говорю сразу, что без сопротивления я не сдамся, а если услышат звук выстрела – сюда сбегутся все, тогда вам не уйти отсюда незамеченным.
-Ладно, - губы Коди свернулись в презрительную дудочку, - что предлагаете вы?
-Я предлагаю поехать в Маш, и взять завещание.
-Что значит, взять завещание, нам что придется взломать их дом?!
-Зачем же взламывать двери, когда от них есть ключи. Дом в Маше принадлежит мне, я жил там, пока не переехал к жене, а уж от своего дома у меня всегда найдутся ключи. Вот второй экземпляр. Как вы видите, они оба здесь и будут спать до самого утра – значит, мы можем поехать в Маш и спокойно взять завещание.
-Спокойного сна крошка, ты ещё встретишься со мной – Коди нагнулся и поцеловал в теплые губы спящей. – Ха-ха-ха! А пока можешь последний раз обняться со своим благоверным, потому что завтра ты сама сбежишь от него и приползёшь ко мне на коленях. Гуд-бай, блондиночка. Скоро ты будешь лежать в моих объятиях.
-Ну, же скорей, нам надо торопится, пока они не вернулись обратно. Другого такого шанса не будет.
-Иду, - буркнул Коди.
Вскоре никем незамеченный красный Порш отъехал от спящего дома и взял курс на Маш.
Ночь была как нельзя благоприятной для подобных «подвигов». Небо заволокло тучами, было темно, и собиралась гроза. Это можно было понять по духоте царившей в воздухе, и по приближавшимся с моря сухим зарницам.
Поселок уже спал, когда роскошный Порш въехал на Счастливую Аллею. Среди царившей здесь негритянской бедности, фешенебельный Порш казался явно чуждым элементом, невесть откуда свалившимся из мира белых богатых людей. Но спящий поселок не заметил пришельца, который, увы, уже был не новичком в этом районе, и продолжил свой сон, ведь в непогоду спится так крепко… Лишь зычный собачий лай возвестил, что в поселке появились чужие.
Едва двое вышли из машины, как капли дождя зашуршали в листве.
-Скорее в дом, - заторопил проповедник, - сейчас хлынет дождь, а мы не должны оставить никаких следов.
Двое полусогнутых фигур, словно крысы, торопливо побежали к дверям, звякнули ключи и дверь со скрипом отворилась. Спёртый воздух заброшенного человеческого жилища пахнул им в лицо.
В доме царил беспорядок, который обычно бывает после торопливого отъезда. Всё было оставлено так, как тогда, когда мы покинули свой домик в счастливом предвкушении большого шоппинга, который обернулся для нас столь трагичным образом. Едва проповедник занёс ногу в дом, как на него с грохотом полетели сушилка для вещей, гладильная доска и утюг, стоявшие у двери. В темноте раздался визг и сонм отборных ругательств Коди, которому утюг свалился на ногу, самым приличным из которого было:
- …черт бы тебя побрал, старый болван, надо же поаккуратней!
-Кто знал, что всё это дерьмо навалено здесь, - заклокотал в оправдание «святой» отец. – Не дом, а помойка!
Коди потянулся к розетке, чтобы зажечь свет, но проповедник схватил его за руку.
-Не сметь, нас сразу же заметят! В этом болоте любой свет, подобно фаре маяка, виден на многие мили.
-Хорошо, тогда как мы найдём это долбаное завещание в таком бардаке.
-Очень просто, мы разделимся надвое, и будем действовать поступательно. Начнём вот с этого комода, обычно эти болваны хранят документы в подобных шкафах. На, держи фонарик.
-Но он же заперт.
-Ясное дело, что не отперт.
-Так, как мы откроем его? Нам, что, придётся его взломать?
-Вот это я уже не знаю, я проповедник, а не взломщик. Это дело скорее по вашей, полицейской части, - развёл руками Бинкерс, прямо намекая на его отца.
-Ладно, раз шкафчик заперт, попробую открыть его булавкой от галстука. Ну-ка, святой падре, подержите ка фонарик.
Нужно сказать, что, как и снайпер, кандидат в губернаторы Коди Барио был никудышным взломщиком. Уже битый час Коди ковырялся в уключине золотой булавкой от галстука, но замок никак не поддавался. Наконец, руки проповедника затекли, терпение его лопнуло, он выхватил у Коди золотую булавку и одним движением открыл ненавистную дверцу.
-Браво, падре, где это вы так наловчились открывать чужие замки? Уж не учат ли этому в семинарии? - рассмеялся Коди.
-Нужно просто повернуть уключину, а с вами мы провозились бы до утра.
Крышка комода с грохотом отворилась, и перед ними предстало два ящика, заваленные бумагами и документами.
-Итак, к делу, - скомандовал проповедник, - чтобы нам не возится, я беру один ящик, вы – другой. Да смотрите поаккуратнее, они не должны догадаться, что мы рылись в их документах. – Проповедник снял верхний ящик и подал его Коди. – Ищите розовые листок с государственным грифом, он должен быть где-то здесь.
В верхнем ящике находились деньги – наши последние сбережения, оставленные на черный день. Коди с презрением откинул их, под ними находилась целая кипа бумаг – это были преимущественно официальные бумаги и документы, среди которых, вполне возможно, могло лежать завещание. Коди предоставил их разбор преподобному своему напарнику, который тут же стал перебирать бумаги, а сам принялся за другой ящик, который доверху был забит письмами.
Нижний ящик был сугубо моим, здесь хранились преимущественно мои письма от матери и документы на денежные переводы, а так же флакон – яблоко из-под духов Нины Риччи, наполненный смертоносной настойкой амманиты фаллойдес, или бледной поганки. Завещания здесь не было.
Несколько скользких конвертов тут же упали на пол.
-Так не пойдёт, сложи всё, как было, чтобы они не заметили, что мы рылись в их бумагах, - проворчал проповедник.
-Только не нужно меня учить, преподобный, я сделаю всё как нужно, - ответил Коди и, взяв несколько писем стал с увлечением рассматривать их. То ли он ослеп от напряжения, то ли почерк был отвратительным, но он не смог разобрать и слова, он взял другое, третье – всё то же. Что-то было не так в этих письмах, но что – он не мог сразу понять. Наконец, догадка поразила его – письма были написаны другими буквами, теми самыми, что были в блокноте, и которые он поначалу принял за неразборчивость её хлипкого женского почерка! Они были написаны на киррилице! Всё это казалось каким-то несуразным бредом, но только теперь Коди вспомнился мой странный акцент, и, догадка сама ударила в голову. Хлопнув ладонью по голове, он воскликнул в удивлении:
-Она что, русская?!
-Кто?
-Ваша невестка, падре.
-Да, а вы что только что узнали об этом?
-Клянусь, я ничего не знал.
-Видите ли, она подцепила его по Интернету, и они целый год общались друг с другом, пока этот дурень Грэг сам не вызвал её в США, а этой сучке только того и надо было. Три года тому назад эта хитрая девка приехала из далекой России, с тем, чтобы окрутить моего пасынка и заполучить его наследство, и Грэг не мог устоять против её блондинистых волосок. В общем, свалилась на нашу голову белокурая бестия! Уж не знаю, как ей это удалось, но она так же задурила голову старому миллионеру Баркли, что тот подписал все на своего Грэга, а потом благополучно выскочила за его внучка. Если мы сейчас не разыщем завещания, то её планы как раз сбудутся.
-Теперь мне всё понятно. От этих русских можно ожидать чего угодно, будь они прокляты. Я догадывался, что эта сучка не так уж проста, вот она мне и показала свой загадочный русский характер. Ну что ж, так, будет даже интересней. Мне начинает нравится эта игра. Теперь у меня появился достойный противник, теперь то я тебя обломаю по-настоящему. Посмотрим, как ты запоёшь, когда останешься на мели! – зло причмокнул Барио.
-Есть!!! Вот оно завещание! – проповедник чуть было не подпрыгнул от радости.
-Отлично, берём его и сваливаем отсюда, мы и так потеряли уйму времени. Уже светает.
-Погоди, нужно уложить всё как было, и запереть обратно шкаф, - засуетился проповедник. – Куда же я дел булавку?
Пока Бинкерс суетился, заметая следы взлома, Коди оглядел комнату. На прикроватном столике стояла свадебная фотография. Коди поднёс её к лицу и внимательно оглядел уже своим единственным глазом, а затем, недолго думая, сунул за полу куртки вместе с рамкой.
-Ну что же ты там возишься? – недовольно пробурчал проповедник. – Нам пора.
Проворным движением Коди выбежал за проповедником и запер дверь.
Ранним утром, когда первые утренние сумерки едва обрисовали верхушки могучих деревьев, Даниил Дэйв вышел на террасу своего дома, чтобы немного глотнуть свежего воздуха. После вчерашнего страшно болела голова и тошнило. «Нужно мне было так напиваться на похоронах миссис Бинкерс», - упрекал себя Дэйв, - «Я и при жизни – то её видел только несколько раз. Нет, уж, куда там, если дармовая выпивка льётся рекой, то Дэн тут как тут, будет пить, пока не свалится замертво. Ха-ха-ха! Нечего сказать, я тоже хорош. Выпил все их поминальное пойло и, чуть было, не разодрался с сектантами. Счастье, что этот старый чудак Сиз, который называет меня своим отцом, был рядом и увёз меня вовремя домой». Дэйву стало, вдруг, мучительно стыдно за себя перед названным отцом за свою вчерашнюю неумеренность. «Если бы не столь печальный повод, я бы устроил такой мордобой этим святошам, презирающим чёрных братьев, что они надолго запомнили Дэйва».
-Но заглохните ли, вы, наконец! – обратился он к собакам. – Из-за вас я всю ночь не мог заснуть!– Но собаки продолжали свой концерт. – Что на вас нашло сегодня?
Дэйв посмотрел в сторону нашего домика, куда лаяли собаки, и увидел, как внутри то вспыхивают, то исчезают какие-то огоньки. В доме явно кто-то был.
Волосы зашевелились на голове Дэйва. Несмотря на то, что он был храбр до безрассудства, и, как мы знаем, не побоялся даже вступить в бой с аллигатором, этот могучий богатырь, несмотря на то, что считался в деревне исповедником Вуду, как и все негры Маша, до смерти боялся всего, что было связано с потусторонним миром.
«Чего доброго беспокойная душа убитой миссис Бинкерс вернулась, и теперь бродит по дому», - с ужасом подумал он. Он вспомнил её лицо в гробу, совсем, как живое, только немного бледное, неестественно алые волосы покойницы. - «Разве можно упокоиться с такими волосами?»
К его ужасу он услышал, как лай собак то и дело переходил в протяжное завывание. У Дэйва похолодела кровь, от страха он не мог двинуться с места. О, боже, дверь домика открывается, сейчас появится её неприкаянный призрак…
Вместо призрака из дверей вышел проповедник Бинкерс –Дэйв сразу узнал своего бывшего соседа.
«Ну этот – то уж точно жив. Интересно, что делает этот негодяй в доме Грэга и Лили в столь ранний час?» Дэйв решил захватить его с поличным и выяснить всё сам, но тут из двери показался другой человек. Красная куртка скрывала его лицо, но, судя по размашистой сутуловатой походке, это был сам Грэг. Конечно это был Грэг, потому что он, как ни в чем не бывало, запер дверь ключом и пошёл за проповедником. Дэйв хотел, было, окликнуть своего друга, но что-то в нём было явно не так.
Дэйв внимательно присмотрелся ко второй фигуре. Конечно, несмотря на то, что одет он был немного небрежно, в стиле Грэга, он был явно выше Грэга, так, как был выше проповедника на целую голову, когда как невысокий Грэг едва доходил отчиму ухом до плеча. И, потом, насколько он знал, у Грэга никогда не было малиновой куртки. Пока Дэйв размышлял, парочка подошла к роскошному автомобилю, которого Дэйв первоначально, даже не заметил. На какое-то мгновение человек в капюшоне развернулся лицом, и Дэйв узнал в нем… Коди Барио-кандидата в губернаторы Флориды от демократов, чьё фото было расклеено на каждом углу.
Дэйв закрыл глаза и изо всех сил тряхнул головой, а когда открыл – машины и след простыл. «Всё-таки здорово я нализался», - подумал Дэйв. – « Всю ночь мне мнилось, будто президент Америки на велосипеде разъезжает по Машу, а теперь мерещится кандидат в губернаторы на роскошном лимузине, да ещё вместе с преподобным Бинкерсом. Видать, сенаторские выборы предстоят жаркими», - почему-то сделал он вывод.
В то жаркое утро мы проснулись миллионерами! Теперь нам по полному праву принадлежало всё состояние покойной миссис Бинкерс - вилла на побережье, роскошная яхта и все её деньги. Не вполне ли достаточный набор начинающего миллионера? Оставалось только одно - огласить завещание, и дело было в кармане.
Крепкий сон возвратил Грэгу душевное равновесие, и теперь мы пили кофе на кухне, готовясь к отъезду.
Чтобы отвлечься от воспоминаний о похоронах матери, Грэг включил телевизор, который своей бестолковой предвыборной болтовнёй немного отвлекал нас. Я была довольна, что к Грэгу вновь вернулся аппетит, и под телевизор он незаметно для себя поглощал свою любимую бобовую пиццу.
В то утро как раз шли предвыборные дебаты. Слон и Осёл* сошлись в решающей схватке. Каждый старался нажить политические дивиденты на кровавых событиях, произошедших по всей Флориде. Первым выступил «Слон». Признаться, я мало интересовалась политикой. Смотреть телевидение на чужом языке мучительно, а тем более, чуждые мне выборы. Что мне было до того, выиграет один или другой кандидат.
С тех пор, как я переехала в Америку, я отгородила себя от бессмысленного занятия поглощения ненужной информации. У нас, Маше, не было ни телевизора, ни Интернета. Я вполне обходилась без них, пребывая в счастливом информационном вакууме. Вот и сейчас я, разливая кофе, я почти что не смотрела в зловредный голубой экран.
Вдруг, голос одного из кандидатов показался мне знакомым, я автоматически подняла глаза, и обомлела - с экрана телевизора на меня смотрел тот самый подонок, который чуть было, не изнасиловал меня на дороге.
Я вскрикнула от ужаса, горячий кофейник вывалился у меня из рук, и кофе черной лужицей разлилось по столу.
-Что с тобой? – испугался Грэг. – Ты бледна.
-Нет, нет, Грегги, со мной всё в порядке. Только, умаляю тебя, давай уедем из Флориды! Не спрашивай меня ни о чём, просто уедем!
- С чего это вдруг? Постой, Лили, я не понимаю, в чём дело? Теперь, когда мы с тобой богаты и можем больше не волноваться за своё будущее, зачем нам покидать Флориду?
-Выстрел, это всё из-за того выстрела - он был не случаен! Я знаю, эти две пули предназначались тебе, Грэг, тебе!!! Тебя хотели убить! Я сама видела, как террористы целились в тебя, если бы я не сбила с ног...
-Чепуха, это чистая случайность! – горько вздохнул Грэг. - В магазине было множество людей, на месте матери мог оказаться, кто угодно. И потом, ты же знаешь, этого арабского подонка уже поймали, и он уже дал признательные показания.
-Поймали, как же, поймали, Да этот бедняга стал козлом отпущения для полиции! Выслушай меня, Грэг, если мы останемся здесь – исламисты отомстят нам за казнь их брата, они объявят нам Джихад*. Им плевать, что мы сами оказались жертвами, они не станут разбираться, кто есть кто, потому что этим фанатикам всегда нужен враг, лишь бы выплеснуть на него свою ненависть - для них же мы с тобой белые богачи, а, значит, враги. А если узнают, что мы получили наследство, против нас озлобится и их черное братство, тогда нам конец, Грэг! Это жестокая религия, они не оставят всё, как есть. Они подорвут наш дом или сожгут яхту, вместе с нами. Ты не знаешь этих фанатиков, они способны на всё! Но, как тебе объяснить, Грэг! – не выдержав, я зарыдала в истерике.
Растерявшийся вконец, не понимавший моего внезапного изменения настроения, бедный Грэг смотрел на меня испуганными глазами. В памяти его всплыли предостерегающие слова Синтии. А, вдруг, Лили права - та пуля, что убила его мать, не была шальной. Если заказчиком преступления действительно был муж Синтии, а исламский фанатик был всего лишь его орудием преступления? Вдруг этот не пойманный безумец предпримет ещё одну попытку, тогда во Флориде им действительно грозит смертельная опасность. История начинала приобретать запутанный характер. «Нет, жена права – надо убираться отсюда, как можно быстрее. Я слишком люблю жизнь, чтобы ходить по краю лезвия, тем более я не имею никакого права рисковать ЕЁ жизнью».
-Может, ты и права, детка. Нам нужно выбираться отсюда поскорее. Как только я узаконю наследство, я продам дом, выкуплю «Жемчужину» из залога, и мы уплывем далеко-далеко, где нас никто не знает.
-Мы вернёмся в Петербург…
-Ты говоришь о своём Петербурге? – испугался Грэг.
-Да, мы вернёмся ко мне домой, в Россию, где сможем начать новую жизнь! Есть поверье, что всякий, кто родился в Петербурге рано или поздно возвращается, чтобы умереть там. Город, слово забирает обратно своих детей. Видно, я не исключение. Господи, всё бы отдала, чтобы снова увидеть его Белые Ночи!
-Пересечь океан на прогулочной яхте? – грустно захохотал Грэг. - Боюсь, мы погибнем гораздо раньше, чем достигнем берегов старушки Англии. Это же чистое безумие, Лили! То, что ты предлагаешь…
- Не большее, чем оставаться здесь и покорно ждать пули в лоб, - вытирая слезы, решительно прервала его я. - Подумай только, это будет самое великое приключение в нашей жизни!
-Всё - таки ты ненормальная, Лили!
-Решайся! Наша «Жемчужина» крепче любого корабля. Если правильно подготовить яхту, мы можем совершить этот переход. Решайся сейчас, или завтра будет поздно!
-Я решил, пусть будет всё по-твоему, - вдруг, произнёс Грэг. Смерть матери сделала его фаталистом.
-Что ж, тогда не будем терять ни секунды и поедем за завещанием. Завтра состоится оглашение наследства.
Торопливо допив свой кофе, мы выбежали на улицу, и, поймав первое попавшиеся такси, отправились по направлению к Машу. Было уже почти темно, когда мы достигли поселка. Расплатившись с шофером, мы вошли в дом.
Кто из нас тогда мог, даже предположить, что нашим мечтам о наследстве уже никогда не суждено будет сбыться. Завещание – единственный наш козырь, на который было поставлено всё наше будущее, на которое мы возлагали все наши надежды на лучшую жизнь, прошлой ночью погибло в крючковатых пальцах вероломного Бинкерса, который разорвал его на тысячи маленьких кусочков.
Едва добравшись до родной постели, не подозревая ни о чём дурном, мы спокойно легли спать.
Утром меня разбудил крик Грэга.
-Что случилось, Грегги?
-Завещания нет! Оно пропало!
-Этого не может быть! – вскочила я. -Ты внимательно смотрел?! везде?
-Да, да я перебрал каждую бумажку, но завещания нет! Его украли! –от отчаяния Грэг заревел, как маленький мальчик.
-Подожди, Грэг, ты хочешь сказать, что в доме были воры? Тогда почему они не взяли деньги и ценные вещи? Ты точно помнишь, что положил завещание в бюро? Может, за время твоей замечательной уборки ты сам засунул его куда-нибудь? Ты ведь такой неряха! Вечно что-то теряешь, а потом это находится в мусорном ведре.
-Нет же, оно было здесь, я никуда его не выкладывал, даже не открывал бюро! –настаивал на своем Грэг.
Я осмотрела комнату, ища другие пропажи, но всё было точно так, как мы оставили после отъезда. Однако, чего-то не хватало – с инкрустированного столика исчезла наша свадебная фотография!
-Кажется, кое-чего ещё не хватает, - побледнев, добавила я. - Исчезла рамка с нашей свадебной фотографией!
-Свадебная фотография!? Это бред, кому нужно наше свадебное фото?
-Эй, ребята, вы дома? – под окнами послышались грузные шаги соседа.
-Дома, заходи Дэйв, - грустным голосом ответил Грэг.
-Наверное, это неприлично вмешиваться в чужие дела, но я и не пришёл бы, если это не стоило того?
-Да, говори же Дэйв, не темни. Что случилось?
-Вы уж не сочтите это бредом пьяного негра, - Дэйв многозначно взглянул в мою сторону, - но позвольте вас спросить вы заезжали прошлой ночью домой с мистером Бинкерсом?
- Нет, с чего ты решил, Дэйв? Ты же знаешь, после похорон я и моя жена остались ночевать в доме покойной матушки. Мистер Бинкерс тоже спал в доме.
- Странно, но прошлой ночью, точнее ранним утром, я видел твоего отчима. Я наткнулся на Бинкерса, когда тот выходил из дверей вашего дома. Был с ним ещё один - тот, другой человек, которого я поначалу принял за вас, но потом я узнал в нём… Это бред, вы мне не поверите. Должно быть, я всё-таки хлебнул много лишнего.
-Говорите, мистер Дэйв, мы слушаем вас внимательно. Кого вы узнали в том человеке?
Дэйв развернулся ко мне, и, посмотрев мне в глаза, совершенно серьёзно выпалил:
- Коди Барио - кандидата в губернаторы от ослиной партии демократов.
От неожиданности я села в кресло. Это можно было бы принять, как неудавшуюся шутку, но мне уже было не до смеха. Теперь всё было ясно, как никогда. Самое худшее предположение, казавшееся слишком невероятным, чтобы быть реальностью, оправдалось. Гадать не приходилось, нас действительно обокрали, но самое ужасное заключалось в том, что мы знали, кто были этими ворами, однако никаких доказательств, кроме слов подвыпившего соседа, предъявить не могли.
Да кто мог поверить, что такой влиятельный человек, претендующий на ведущий политический пост штата Флориды совместно с амманитским отцом-проповедником, как самые обыкновенные воры, пробрались ночью в чужой дом в какой-то дикой деревне на окраине болот Эверглейдс, чтобы выкрыть завещание у двух несчастных.
К счастью, Грэг не принял слова Дэйва о Коди Барио всерьёз, поскольку не мог даже предположить существования связи между мной и претендентом на губернаторский пост. Грэг подумал, что Дэйв спьяну действительно мог принять какого – нибудь из амманитских сообщников его отчима за кандидата в губернаторы. Что касается Бинкерса, своего отчима, – тут Грэг был уверен, что это он выкрал завещание, поскольку только ему было известно о его существовании.
В одночасье мы превратились из миллионеров в последних нищих, у которых не было ничего, кроме последних трех тысяч, оставленных на чёрный день.
Глава восьмидесят вторая
Собачьи бои
-Согласно основному закону штата Флорида, - губы Зандерса чеканили каждое слово, - в связи с отсутствием письменного завещания, всё имущество покойной миссис Фриды Бинкерс переходит к её законному супругу Тэодору Бинкерсу, как основному её наследнику. Решение суда вступает в силу через две недели.
«Неужели, это конец?» - пронеслось у меня в голове. От боли собственного бесправия на моих глазах навернулись слезы.
-Это несправедливо! - закричал Грэг. – Она - моя мать!
-К сожалению, мистер Гарт, ничем не могу помочь. Супруги имеют преимущественное наследование. Закон Штата трактует так, а я всего лишь его послушный исполнитель.
-Да, но вы же сами регистрировали завещание моего деда! Мать сама подписала его, при вас! - возмутился Грэг…
-Тогда соизвольте предъявить подлинное завещание, и я с христианским смирением тут же отдам вам положенное – Я увидела, как при этом губы проповедника растянулись в наглой усмешке. Бинкерс торжествовал.
-Подонок, я знаю, что это ты украл завещание, Дэйв засёк тебя, когда ты со своим дружком выходил из нашего дома! – закричала я на Бинкерса в бессильной и глупой бабьей злобе.
– А пока я даю вам двухнедельный срок, чтобы вы убрались из Маша, – словно не слыша нас, каменным голосом продолжал Бинкерс. - Более я не намерен терпеть вас в своём доме, да, и ещё: соизвольте вернуть мою машину. Она тоже принадлежит не вам.
-Ах, ты мразь! - Грэг кинулся на проповедника, но я удержала его за руку.
-Пойдём, Грегги, не делай себе ещё хуже. Так мы ничего не докажем.
Это был полный провал! Теперь у нас не было ничего: ни дома, ни машины, ни яхты, ни работы, ни надежд на будущее – всё было украдено вместе с завещанием старого Баркли. Нас лишили всего, что мы имели. Мы были нищими бездомными, у которых не было никого, кроме нас самих.
С упавшим сердцем вернулись мы в дом, теперь почти нам не принадлежавший.
Между тем события приобретали новый оборот. Как только оглашение завещания было окончено, Бинкерс заперся в туалетной кабинке, и, вытащив телефон, набрал заветный номер. В трубку ответил уже знакомый визжащий голос.
-Мы пропали, этот черномазый болван Дэйв засёк нас в доме!
-Это тот самый черный урод, что держит собачий притон по соседству? Я видел его, когда мы садились в машину. Одним словом, держите себя в руках, падре, у меня всё под контролем. Сегодня я уберу его, так что он больше ничего не сможет сказать. Больше сюда не звоните. Я всё решу сам.
-Но…, - в трубке послышались отрывистые гудки.
Скорые тропические сумерки стремительно сгущались. Уставшие и расстроенные последними событиями, едва добравшись до постели, мы крепко уснули, поэтому не могли заметить, что снаружи происходило какое-то оживление.
В темноте тут и там слышались шаги и отрывистые голоса людей, направлявшихся мимо нашего дворика к усадьбе Дэйва. Что же заставило собраться этих людей в столь поздний час на глухой окраине города? Самое жестокое зрелище современности – собачьи бои.
Пока публика собирается, давайте сделаем остановку, и я поподробнее расскажу вам о предыстории собачьих боёв.
Эта «милая» традиция зародилась ещё во времена древнего Рима, когда на аренах первых христиан стравливали со свирепыми псами. Первые бойцовые собаки мало чем напоминали современных стаффордширов, они были гораздо больше и тяжелее нынешних бойцов и по строению тела были ближе к мастиффам или ротвейлеров, чем к специализированным бойцовым собакам. Однако, общие черты, необходимые для ведения боя, остались прежними – это мощные, тяжёлые челюсти, способные мертвой хваткой вцепиться в противника, короткая мускулистая шея, маленькие уши, недоступные для укуса, мощное сильное тело и крепкие пружинистые лапы, добавьте к этому заниженный болевой порог, и вы получите идеальную машину для убийства.
Шли века, Христианство завоевало всю Европу, и бойцовые породы собак за ненадобностью чуть было не вымерли, превратившись из свирепых бойцов в неустрашимых охотников и пастухов.
Только в середине девятнадцатого века в Англии вновь стали возрождать бойцовые породы собак, предназначавшихся специально для собачьих боёв. Кровавое зрелище времён Римской Империи входило в моду. Естественно, только теперь псы стравливались исключительно между собой, и потому размер бойца имел не столь важное значение, главным качеством была его ловкость, выносливость и конечно же смертоносная сила челюстей.
Есть много предположений, откуда произошла порода стаффордширских собак, но вероятнее всего, что эта чудовищная помесь древнеримской бойцовой собаки и гончей борзой -вот откуда появилось такое подтянутое тело, тонкие жилистые ноги, худой поджарый зад. Однако, утверждать факт смешения столь непохожих собачьих пород было бы слишком самоуверенно. Во всяком случае, отбросив всё лишнее, стаффордширская бойцовая собака сохранила в себе лишь нужное – это мощные челюсти и гибкое, как у кошки, мускулистое тело. Вот почему на сегодня она считается самой опасной породой в мире. Во многих странах мира эта порода собак вообще запрещена, как и огнестрельное оружие.
Американская хартия собаководов не осталась в долгу перед своими английскими коллегами. В начале двадцатого века в США была проведена попытка вывести свою линию пород бойцовых собак – американского бульдога. Но, к счастью, это им не удалось. Помесь боксёра с добродушным лабрадором дала совсем противоположный результат. Американский бульдог, который лишь внешними чертами напоминает свирепого стаффордшира, ни имеет к нему никакого отношения. По своим внутренним качествам это безобидный домашний псина, друг детей и весёлый растяпа, который никому не в состоянии причинить вреда, даже воришке, забравшемуся в дом. Таким образом, можно сказать, что американский бульдог – самый большой апломб в собаководческой селекции. Несмотря на это, американский бульдог своим добродушным нравом и игривостью завоевал сердца многих простых американцев, превратившись в настоящую семейную собаку.
Теперь следует немного рассказать о самих собачьих боях. Собачьи бои – это самое кровавое развлечение с животными, которое только можно придумать. В штате Флорида, как и во многих штатах, оно запрещено. Однако, возле этих боёв крутятся огромные деньги, и многие, как наш Дэйв, организовывая собачьи бои, рискуют оказаться за решёткой. Но риск оправдан! На победу хорошего бойца иногда ставятся сотни тысяч долларов! Собачий ринг, подобно русской рулетке «пятьдесят на пятьдесят», - можно получить всё или остаться ни с чем.
А происходит всё так…Перед соревнованием в кассу устроителя вносятся «комиссионные» за каждую ставку, и потому только он получает свой гарантированный выигрыш. Но сегодня Дэйв не хочет быть пассивным наблюдателем -рантье, ведь сегодня первый раз дерётся его собственный пёс – Отелло, на победу которого он поставил все свои деньги. Азарт преобладал над здравым смыслом, но Дэйв уверен в победе своего воспитанника, который не раз выручал его.
Черный, как смоль, Отелло оправдывает своё название. Именно этот пёс когда-то спас меня от зубов аллигатора, храбро вцепившись в заднюю ногу рептилии. Это был самый свирепый, но самый преданный стаффорд, который готов был защищать своего хозяина до последней капли крови. Эту преданность и собирается использовать Дэйв, чтобы заработать денег. Подло, скажите вы, но что делать, нужно платить за дом, а заработки сельского ветеринара ничтожны. Когда-то Дэйв уберёг его от собачьих боёв и оставил себе. Но, увы, обстоятельства вынудили Дэйва пустить в бой и своего питомца. Итак, всё, или ничего!
Соперником Отелло был рыжий пёс по кличке Цезарь. Это был старый вояка, побывавший в нескольких боях, о чём свидетельствуют бесчисленные зарубки на его морде и плечах.
Собаки дерутся до последнего, и редко когда бой не заканчивается смертью одного из соперников. По правилам игры – попытаться первому растащить ещё живых собак – значит признать своё поражение. Но и победителя редко оставляют в живых. Обычно после боя собака бывает настолько искалечена, что лечить её не имеет никакого смысла, и пуля прекращает страдания несчастного животного. Редко какой собаке урвется пережить свой первый бой, но если она победит и выживет в двух собачьих боях, то ей автоматически присваивают статус чемпиона. Это уже не собака, а машина для убийства. Цезарь побывал в трех боях и вышел победителем, такой собаке присваивается статус премиум, и она почти несокрушима. Выставлять против такой собаки новичка – безумие. Вот почему многие ставят на рыжего пса, рассчитывая на легкую победу.
В просторном подвале особняка не протолкнуться от народу. В спёртом от множества людей воздухе практически нечем дышать. Жарко. Запах пота перемежается с запахом дорогих духов и гулом человеческих голосов. Посередине из крепкого картонного шифоньера сооружён небольшой ринг, где должны драться собаки. Публика возбуждена и в предвкушении захватывающего кровавого зрелища потягивает коньяк.
-Делайте ставки, господа, делайте ставки! – слышится последний призыв конферансье, но все ставки уже сделаны, и сотни взглядов устремлены на маленькую площадку пространства, где находятся собаки. Соперники отделены картонными щитами, которые вот- вот поднимут, и начнётся бой.
Со стороны Цезаря раздается рык и глухое ворчание. Желтый пёс хорошо знает, зачем его сюда привезли, чего нельзя сказать о его чёрном сопернике. Похоже, сегодня Отелло вовсе не намерен драться. Он, словно щенок, ластится к своему хозяину Дэйву, и подпрыгивает, намереваясь лизнуть его в губы. У многих это вызывает неподдельный смех.
-Ну, и собака у тебя, Дэйв. Это не гладиатор, а какой-то жалкий кутёнок. Такого недотёпу Цезарь разделает в два счёта.
Но в ответ лицо Дэйва не выражает даже намёка смущения на колкие насмешки соперников. Он знает, что делает. Он уверен в собственном псе.
Раздается удар колокола, и картонная перегородка резко взмывает вверх. Соперники остаются один на один, и Цезарь бросается в атаку. Отелло, всё ещё продолжающий заигрывать со своим хозяином, боковым зрением заметил, как на его хозяина летит разъяренная собака. В неистовстве азарта публика скандирует:
-Цезарь! Цезарь! Цезарь! Убей его!– У многих большие пальцы устремлены вниз.
-Отелло!!! – за спиной раздается резкий крик хозяина. В безумстве человеческих голосов Отелло слышит лишь этот призыв, и этот призыв означает, что он должен защитить своего хозяина от разъяренного пса. Если понадобиться, защищать до последнего вздоха, до последней капли крови.
Не дожидаясь нападения, Отелло с проворством кошки подпрыгнул и бросился на соперника. Завязалась жестокая битва. Схватившись, собаки кубарем покатились по рингу. Ничего не было видно, кто побеждает, а кто проигрывает, лишь алый след крови тянулся за дерущимися. Но вот борцы застыли в смертельных объятиях. Было видно, что почти поверженный Отелло лежит под Цезарем, всё ещё продолжая сжимать желтого пса за шею. Цезарь кусает противника, где только может достать зубами. Плечо Отелло разорвано так, что левая лапа повисла на сухожилиях. Зубы Цезаря с громким лязганьем разрывают кожу, мясо, но теперь всё бесполезно – у Отелло мёртвая хватка, чёрный пёс всё сильнее и сильнее вонзается в мускулистую шею, сантиметр за сантиметром заглатывая кажу. Вот, лоскут почерневший от крови шкуры кровавым комком упал на ринг – это Цезарь, вывернувшись, в смертельной ярости, заживо содрал скальп с Отелло. Но и тогда Отелло не отпустил его.
Нервы Дэйва сдали, он берёт палку, чтобы разнять псов, и прекратить страдания своего друга. Он готов признать поражение своей собаки. Но, что это? Глаза Цезаря стекленеют, и он слабеет. Из пасти Отелло пульсирующей струей бьёт кровь, но это не его кровь. Это Отелло перекусил противнику сонную артерию. С желтым псом всё кончено, и Цезарь замертво сваливается на окровавленный песок ринга. Отелло всё ещё жив, но страшно искалечен. Беспомощно вертясь вокруг своей оси, он в последний раз смотрит на хозяина. Преданные глаза собаки, будто говорят, - «Я сделал для тебя всё, что мог».
Дэйв победил. Отелло заработал кучу денег. Но Дэйв не рад этой победе. С застилающими глаза слезами, Дэйв вскинул винтовку и выстрелил. Черный пёс застыл в неподвижной позе. Теперь уже навсегда.
Вой полицейских сирен разбудил меня посреди ночи. Испуганный Грэг сидел на постели, и внимательно прислушивался.
-Что случилось, Грэг?
-Не знаю.
-Откройте, мистер Гарт! - за дверью послышался раскатистый бас испуганного Дэйва.
-Сейчас, сейчас, - Грэг бросился к двери и отворил.
Перед нами предстал обмазанный в грязи великан. Он был возбуждён и тяжело дышал, словно за ним кто-то гнался.
-Умаляю вас, спрячьте! За мной гонится полиция!– задыхаясь простонал он.
-Вот он! - Двое полицейских подскочили к нему и, схватив за руки, надели на него наручники.
-Позвоните мистеру Штрайкеру, скажите ему, что его сын арестован за собачьи бои, - умаляющий голос Дэйва исчез среди ночи.
Спросонья я ничего не поняла. Какой сын? Чей? Он сказал Штрайкеру? Единственным обладателем этой немецкой фамилии, которого мы знали, был дядюшка Сиз. Нет, этого не может быть. Однако, других Штрайкеров мы не знаем. В такую минуту раздумывать не приходится, и Грэг набирает номер своего акушера.
Не дожидаясь нападения, Отелло с проворством кошки подпрыгнул и бросился на соперника. Завязалась жестокая битва.
Глава восемьдесят третья
С толпой нужно обращаться, как с женщиной. А женщина любит силу!
А. Гитлер
В постели с врагом
В полицейском участке полно народу. За жестокое обращение с животными нашему другу грозит реальный срок. Нужно во что бы то ни стало вытащить Дэйва из этого ужасного места. Чтобы внести залог, вместе с Грэгом мы, заложив наш мопед, собрали пять тысяч – последние наши деньги. К чему они теперь нам? Теперь мы всё равно нищие, а нищим деньги не нужны. Недаром же говорят: «Перед смертью не надышишься», так пусть лучше эти деньги послужат для доброго дела, чем продолжению нашей агонии.
Дэйв выглядит измученным и подавленным. Как тяжело видеть могучего великана в таком жалком состоянии.
-Держись, Дэйв, сегодня ты выйдешь отсюда. У нас пять тысяч - это всё, что осталось у нас. Мы внесём залог, и тебя выпустят отсюда.
-Спасибо, мои великодушные друзья, но, боюсь, этих денег едва ли хватит, чтобы оплатить моё освобождение, - Дэйв смеётся грустной улыбкой. – Суд требует в три раза больше.
Мне жалко Дэйва, и противно за собственную беззалаберность. Ещё совсем недавно мы располагали нужной Дэйву суммой. Если бы тогда мы не устроили этот дурацкий шоппинг, деньги были целы, и мы смогли бы помочь другу. Если бы мы не пошли в той проклятый супермаркет, то и мать Грэга была бы жива, и через две недели мы были бы состоятельными людьми. А теперь всё кончено…Кто мог знать тогда, что судьба так круто обернётся против нас.
Кто мог знать сейчас, что арест Дэйва не случаен, и что он напрямую связан с кражей завещания, что, подставив на собачьи бои, Дэйва просто убрали со сцены, как ненужного свидетеля. Никто из нас не мог предположить такого, и потому мы предпочитали надеяться на лучшее, надеяться, что Дэйву ещё удастся выкрутиться из этой истории – ничего другого нам не оставалось.
Мне грустно и стыдно за себя. Когда-то я в сердцах оскорбила Дэйва, и теперь раскаиваюсь в этом.
-Скажите, мистер Дэйв, вы не обижаетесь на меня? – спросила я соседа, едва Грэг вышел за дверь.
-За что?
-Ну, что я, скажем, назвала, вас,- я запнулась, пытаясь смягчить выражение, - афроамериканцем. Я хочу сказать, что сожалею о…
-Глупости, я уже давно забыл об этом. Я тогда тоже ляпнул много лишнего. Забудьте всё, что я говорил вам… про свою любовь, - Дэйв грустно усмехнулся. – Таким, как я это совершенно ни к чему. Прощайте, миссис Гарт, в моём сердце вы останетесь самым светлым воспоминанием.
Расстроенная, я покинула Дэйва и присоединилась к Грэгу. Мы уже потеряли всякую надежду помочь своему другу и уныло плелись к выходу, когда в дверях полицейского участка появился дядюшка Сиз. Хотя он был черен, как смоль, для нас его появление было подобно неожиданному появлению белоснежного ангела-спасителя.
-Дядя Сиз! – воскликнул Грэг. – Дэйву грозит два года. Они требуют пятнадцать тысяч залога, у меня только пять.
-Знаю, сынок, знаю, я и пришел, чтобы помочь Дэну. Я собрал нужную сумму залога. У него будет лучший адвокат. Мой сын не сядет в тюрьму, уж это я тебе обещаю, мой мальчик, – огромная ладонь старика Сиза ласково погладила Грэга по голове.
-Так Дэйв ваш родной сын?
-Да, крошка. Проведению было угодно, чтоб я нашёл собственного сына на вашей свадьбе.
-На нашей свадьбе?! Невероятно! Так почему вы ничего не сказали мне об этом?!
-Как-то не было времени, - старик пожал плечами. – Да и Дэн не захотел об этом особо распространяться.
Я не стала более допрашивать старика Сиза. Странный он. Спустя несколько часов в дверях появился Дэйв в сопровождении своего отца, но дальнейшие события напоминали непонятный кошмарный сон.
Едва Дэйв смог покинуть зал суда, как тут же был арестован по новому обвинению. Прямо на пороге окружного суда к Дэйву подошли двое полицейских и, надевая наручники, объявили, что он арестован за хранение наркотических средств. В его доме был найден запрещённый препарат - барбитурат. Улика убийственная! Дэйва подставили, и подставили круто. Теперь ему ничто не могло помочь, даже его отец.
Несчастный был ошеломлён. Он не ожидал от полицейских такой подлости. Дело в том, что Дэйв никогда не использовал специальных препаратов для подготовки собак.
Все мы понимали, что Дэйва подставили, что барбитураты подбросили полицейские - уж слишком просто все получалось, только мы ничего не могли доказать, и от этого становилось ещё больнее. То, что эта обыкновенная полицейская подстава – было налицо. Понимал это и сам Дэйв, и потому не сопротивлялся «правосудию». Ставка Барио была верной - кто станет выслушивать человека, который уже был замешан в подобных темных делишках.
- Нет, отец, не надо, - сказал Дэйв, когда отец попытался вступиться за него. - Раз в этом проклятом мире нет справедливости, то пусть всё будет, как будет. Если полицейские ищейки вцепились в меня, они не остановятся, пока не разорвут на части. Прощайте, ребята, не забывайте, что Дэйв был вам лучшим другом, - с этими словами он круто повернулся к своим конвоирам и громким голосом скомандовал:
-Ведите! Я готов.
Подобный разворот событий был для нас настоящим шоком, уже вторым за эту проклятую неделю. Теперь мы в одночасье потеряли не только всё наше имущество, но и лучшего друга. Отчаяние охватило нас. Мы больше не знали, чего ждать от этой проклятой жизни и покорно предались ожидавшей нас страшной судьбе.
Но жестокой судьбе, казалось, было мало наших страданий. К довершению ко всему, она решила надсмеяться над нами.
Дело в том, что через неделю во Флориду с официальным визитом приезжал президент Соединенных Штатов Америки. Уже бывшая почти не нашей, «Жемчужина», как самая роскошная яхта на побережье, была реквизирована вместе с капитаном Грэгом на случай, если президент после банкета пожелает совершить морскую прогулку. В Петербурге, ставшим в то время центром предвыборной борьбы двух кандидатов за ключевой сенаторский пост, собирался весь политический бомонд, на некоторое время наш маленький городок становился центром политической жизни страны.
Трудно сказать, что повлияло на решение президента приехать именно в Петербург. Но, так или иначе, Грэг, как капитан яхты, был зафрахтован вместе с его судном, в его государственную обязанность входило перегнать яхту к зданию мэрии, где должна состоятся высокопоставленная вечеринка, и ждать наготове.
Это был шанс. Реальный шанс для двух несчастных, по злой воле судьбы потерявших всё своё состояние. Оставалось одно – броситься в ноги президенту и всё объяснить. Мы надеялись на милость президента, как на небесную манну в бесплодной пустыне, как приговренный к казни надеется на помилование, надеялись, что президент не оставит нас в беде. Что его доброе сердце дрогнет, когда он услышит историю гибели матушки Грэга от рук жестокого террориста. Это был наш единственный шанс вернуть яхту, и мы решили не упускать такого случая.
Мы готовились к решающему дню, вот уже сотый раз репетируя слова, которые Грэг должен был сказать президенту. Оставалось надеяться на благосклонность случая, и мы свято верили, что такой случай нам предоставиться.
Наступил долгожданный день. Разодетого в безупречно белый капитанский френч, у ворот Грэга уже ждала машина, специально присланная за ним по этому случаю.
-Грегги, милый, не уезжай, у меня дурное предчувствие. Давай я скажу им, что ты болен, что у тебя температура, только не уезжай сегодня никуда, ладно?
-Глупости! Милая, ну ты же знаешь, что я не могу не поехать сегодня! И, потом, уже слишком поздно отказываться.
- Тогда обещай, что ты не подойдёшь к президенту, прошу тебя, не делай этого. Всё что мы придумали – это бред. Как только ты попытаешься прорваться за кордон, его люди схватят и пристрелят тебя, как преступника!
-А, как же наша яхта? А как же наше будущее?
- Пускай остаётся всё как есть.
-Всё как есть?! – взвился Грэг. –Пойми, детка, я не хочу быть нищим! Для меня лучше смерть, чем нищета.
-Не говори так, Грэг, - я закрыла ладонью его рот. – Обещай, что ты вернёшься оттуда живым. Помни, что дома ждет тебя твоя Лили. Если тебя пристрелят, мне тоже незачем будет жить. Обещаешь?
Грэг, утвердительно покачал головой.
-А теперь иди. И закрой за собой дверь – мне страшно оставаться одной в незапертом доме. Я не выйду отсюда, пока ты не вернёшься с победой!
Шум уходящей машины заглох где-то вдали, и дом погрузился в абсолютную тишину предзакатного часа. Лишь нудная песня цикад подчеркивала моё одиночество в этом уголке леса. Лиловые сумерки поминутно перерастали в темноту, и мне становилось жутко от этой мертвящей тишины, подчёркнутой многоголосьем ночного тропического леса, в котором не слышно было, даже привычного лая собак – последнего звука человеческой цивилизации в этом забытом богом и людьми месте.
Нервные переживания не давали мне заснуть. Тут я вспомнила, что замочила бобы. Чтобы хоть как-то отвлечься от тяжёлых мыслей, я принялась готовить капитану Грэгу завтрак. Ведь он придёт таким голодным. Это невинное занятие хоть немного отвлекало от тревоги, терзавшей моё сердце. Со всей старательностью я стушила бобы и поджарила рыбы.
Вскоре, я почувствовала, как сон усталости обволакивает моё тело. Я была почти рада этому. Поставив завтрак на стол, накрыв его чистым полотенцем, я, прилегла на прохладное покрывало постели и, свернувшись калачиком, тут же уснула.
Не помню, сколько прошло времени, но спала я, по-видимому, немного – часа два не более. Я ещё не успела досмотреть какой-то смутный сон, когда услышала звук отворяемого замка. Сначала я подумала, что это всего лишь продолжение сна, но потом проснулась и услышала, как по дому ходят тяжелые шаги. Я узнала их – это были шаги Грэга. Значит, Грэг вернулся домой пораньше, ведь только у него были наши ключи. Вне себя от радости я вскочила с постели и кинулась встречать Грэга.
-Грэг, это ты? Милый, какое счастье, что ты возвратился так рано. - В темноте комнаты я увидела знакомую походку. – Чего ты там возишься, Грэг? Иди есть, еда уже на столе,… но Грэг не откликался. Я взяла костыль, и сама пошла навстречу ему. Полная луна осветила лицо Грэга. Мои ноги подкосились, и я чуть было не полетела на пол.
-Это вы, господин губернатор?
Его жестокое выражение лица не выражало сомнений в его намерениях. Он пришёл, чтобы отомстить за выколотый глаз. Коди стал надвигаться на меня, я попятилась назад, и, едва удержавшись, чуть было не упала на спину. Положение было критическим – мне не куда было бежать. Я оказалась зажатой в угол между столом и окном. Выброситься в окно – невозможно. На всех окнах сплошные решётки. Тут я заметила, что входная дверь была не заперта. Очевидно, впопыхах, он забыл запереть за собой дверь. Оставалось одно – проскочить мимо него и броситься наружу. Это был мой единственный шанс на спасение. Схватив тяжелый стул, я со всей силы метнула его в лицо негодяю и кинулась в сторону. Со стола с грохотом полетела посуда. В ту же секунду я поняла, что оказалась в его объятиях.
Дело было в следующем: увернувшись от удара, он отскочил в ту же сторону, что и я. Получилось, что я сама нечаянно кинулась к нему в руки.
В руках негодяя блеснули наручники. Я поняла, если я позволю сковать себя - всё будет кончено. Меня ждала не просто смерть, а, возможно, и унижение, мучительная смерть от истязаний. Нет, я буду драться, и драться до конца. Лучше быть убитой в борьбе, чем позволить подонку надругаться над собой.
Я сопротивлялась с отчаянием дикого зверька, защищавшим свою жизнь. Ярость борьбы блокировала рассудок. Страх смерти придал мне нечеловеческих сил. Пытаясь высвободиться, я билась ногами, кусалась, царапала ногтями его лицо, рвала на нём волосы. Мне хотелось изуродовать всё, до чего могли дотянуться мои ногти и зубы. Это была отчаянная схватка. Слабая женщина против насильника – один на один. Но всё было тщетно, подонок тащил меня в кровать.
Удар в голову лишил меня сознания. Когда я очнулась, мои запястья оказались прикованными к спинке кровати. «Это конец», - пронеслось у меня в мозгу. Мне так не хотелось умирать.
-Ну, что, угомонилась? – вызывающе улыбаясь, спросил Коди, когда придя в себя после удара, я открыла глаза. Левой рукой он туго схватил меня за подбородок и, резко запрокинув мою голову назад, уставился прямо мне в лицо. В его пустом, жестоком взгляде я прочла свой смертных приговор. В другой руке блеснуло лезвие ножа.
– Сейчас я перережу твою милую шейку от уха до уха, и никто больше не вспомнит о тебе, – злобным шепотом произнес он. -Я почувствовала, как холодное лезвие прислонилось к коже пониже уха. Острое лезвие обожгло. На белой коже выступили алые бусины крови. Коди прислонил рот и с удовольствием слизнул выступившую кровь. Я ощущала его возбуждённое дыхание над своим ухом. – Что, детка, страшно умирать?
В ответ я мелко закивала головой. От ужаса на моих глазах выступили слёзы.
Резким движением он разорвал на мне ветхую рубашку, служивший мне домашней одеждой и оголил грудь. Своим теплым и слюнявым ртом Коди стал ласкать мои соски, плавно водя холодным лезвием по дрожащим ребрам. Похоже, мой страх только возбуждал маньяка.
Мне было так страшно, что в какой-то момент, я даже перестала чувствовать страх. Мне стало всё равно, убьёт он меня или нет. Хотелось только одного, чтоб это поскорей закончилось и по возможности без боли. Как только лезвие приблизилось к сердцу, я рванулась навстречу острию. Коди резко нажал на кнопку, и пружинное лезвие скрылось в древке ножа. Он не хотел, чтобы я умирала. Глядя прямо ему в глаза, я разразилась безумным смехом.
-А-ха-ха-ха-ха!! Давай, режь. Чего ждёшь, придурок? Видишь, я больше не боюсь тебя! А-ха-ха-ха -ха!!!
Коди остолбенел, он не ожидал такого поворота событий. Я продолжала бесноваться, безумной истерике отчаянного веселья. В ответ на свое вызывающее поведение, я ожидала удара холодного клинка, но удара не последовало.
Ладонью он больно нажал на щёки и, приоткрыв мой рот, со всей разнузданной страстью обезумевшего самца запечатлел грязный поцелуй, глубоко запустив язык в горло. От ласок его языка я стала задыхаться, невольный стон вырвался из моей груди. О, как мерзко было ощущать его жаркое, вонючее дыхание у себя во рту. Но едва он успел вынуть похотливый язык, когда я со всей силой укусила за его губу. Алая струйка крови побежала по его подбородку. Раздался болезненный крик насильника, и я получила ещё один сильный удар в лицо.
-Дрянь! – прошипел Коди, вытирая кровь с губы.
В ответ я нагло рассмеялась ему в лицо:
-Слабак, не можешь справиться даже с бабой. Давай, заколи меня своим дурацким ножом! Или не можешь?! Ха-ха-ха!!! А, значит, тебе от меня нужно только это!!! Придурок, ну и глупый же вид у тебя. Ха-ха-ха!!! Тогда делай то, зачем пришел и убирайся отсюда! Ха-ха-ха!!!
Дальше подонок не стал раздумывать, одним движением руки он срезал с меня легкие трусики. И хотел, было согнуть мои ноги, чтобы раздвинуть бедра, когда суппорт, стягивающий моё сломанное бедро, мой «испанский ботинок» помешал ему. Он рвал, стягивал, ломал непослушные скобы, но всё было напрасно – пластиковый суппорт был надёжен, как пояс верности. И то, что, суппорт, раскрывался лишь одним нажатием потайного рычажка, располагавшегося на поясе, вызвало у меня новый приступ веселья. Мне показалось, что я схожу с ума. Я наслаждалась его глупым фиаско.
Поразительно, как желание рождает сметливость. Подонок не растерялся. Развернув поперёк, он придвинул меня к краю кровати. Тихое позвякивание металлических креплений его подтяжек отдалось животным страхом в моих ушах. Его безобразный, длинный, как у жеребца член вздымался от напряжения под идеально белоснежной сорочкой. В какой-то момент сознание словно вернулось ко мне. Мне стало, по-настоящему, жутко оттого, что собирался сделать со мной этот человек. В исступлении я стала кричать и вырываться.
-Не ори, всё равно здесь никто тебя никто не услышит! – Вспотевшей от пота ладонью, он сильно зажал мой рот. В глаза ударил бриллиантовый блеск дорогих перстней и колец, которыми были буквально унизаны все его пальцы. Надменная улыбка проскользнула на его лице. Последнее, что я помнила – это выражение его глаз. Взгляд таких разных глаз был страшен своим неестественным противопоставлением. Здоровый глаз выражал презрительную усмешку, «мертвый» с жестокой холодностью смотрел куда-то в пустоту, будто видел меня насквозь. Холодный твердый член с животной яростью разрывал мою плоть. Меня будто снова лишали девственности. Отвратительная боль от разнузданных движений его плоти пронзала вагину до самого живота. Я задыхалась в собственных слюнных выделениях, пыталась укусить его в ладонь, я кричала, но всё было бесполезно, но он продолжал делать это со мной, не давая ни секунды передышки. Я не могла вырваться, не могла сопротивляться его безумию. Проклятая ладонь, унизанная перстнями, с нечеловеческой силой зажимала мне рот.
Лязг наручников и омерзительный скрип кровати смешивались с болью и унижением насилия. Казалось, что зло никогда не прекратится. Наконец, он выдохся, и, расслабившись от сладострастия, его рука разжала мой рот. Его тело всем весом навалилось на меня. Только сейчас, находясь в наполовину подвешенном состоянии, я почувствовала, как резкая боль ударила в растянутые под его тяжестью руки. Представьте, каково это, когда вам вытягивают суставы. Ещё секунда и недавно сломанная кость рука разойдётся пополам. Звенящий крик так оглушил Коди, что тот, тот час же оторвав ладони от моего горла, схватился за уши.
-Прекрати орать! Сейчас я сниму наручники. - Достав из нагрудного кармана маленький ключик, он отстегнул меня от спинки кровати. Моё истерзанное тело беспомощно сползло на подушки.
-Ну, что, малышка, больше не будешь сопротивляться своему губернатору? – развязно спросил он. У меня больше не осталось сил к борьбе. В ответ я только утвердительно покачала головой.
Резким движением он уложил меня на живот и, готовясь к новому натиску, широко раздвинул бедра, придавил затылок ладонью, так, что мое лицо оказалось урытым в подушке. Я начала задыхаться, но ему, по-видимому, это было все равно.
-Вот так-то лучше. Раздвинь бедра, малышка, так тебе будет легче. Куда приятней кататься на только что объезженной лошадке, чем укрощать строптивую кобылку. Не бойся, детка. На этот раз, я буду нежен с тобой, как с младенцем, и не сделаю тебе больно, если только ты сама не вынудишь меня к этому, - шепча на ухо мне эти «нежные слова любви», подонок больно заломил мне руки за спину и, приподняв подбородок сгибом локтя, вошел сзади.
Он овладел мною словно животное. Это было похоже на совокупление дикого зверя, который с внезапной яростью набросился на меня сзади. Он имел меня словно дикий лев, отчаянно кусая меня за шею, душа, больно выкручивая руки и одновременно, словно самый искусительный демон сладострастия, шепча на ухо самые нежные слова любви. И это противостояние проявление неукротимой первобытной дикости и нежного чувства фанатичной любви рождало во мне какой-то необузданный звериный восторг, граничащий с безумием.
Коди был прав. Страх, породивший боль и страдания вначале, теперь исчез. Давящая боль от движения его члена внутри невероятным образом сливалась с наслаждением в единое целое, рождая невероятный взрыв эмоций, от которого хотелось вопить во весь голос, но только тихий стон вырывался из моей сдавленной груди. Теперь мне нечего было защищать. Я всецело отдалась на волю победителя, с жестокостью и лаской дикого зверя терзавшего моё тело, неукротимому самцу, который вызывал во мне все новые волны сладострастных страданий. Я чувствовала себя порабощенной рабыней, пленницей, пойманной в капкан, с которой её жестокий хозяин мог делать всё что угодно. И это потрясающее чувство любви и ненависти к моему поработителю, заводило меня ещё сильней. Это было чувство сладостного, упоительного унижения, которое мне никогда не довелось испытывать в сексе, так как с каждым из них мне, так или иначе, приходилось доминировать, чтобы завести партнёра. Я ненавидела его, но мои руки, едва высвободившись, предательски ласкали моего разошедшегося мучителя за шею, мои губы искали его губы и целовали его лицо. О, как это было отвратительно! Я чувствовала себя предательницей по отношению к себе и Грэгу, но мне хотелось предавать.
Я слышала, как мой партнер тоже стонал, но это был не тот стон, который я приняла за зов его мужской страсти, это был стон боли. Дело в том, что одна из скоб, стягивающих мою ногу, была отогнута, и теперь, при каждом его движении, немилостиво врезалась в его бедро. И эта боль вызывала в нём ещё большее желание. Его тёплая кровь коснулась моего тела и потекла. Едва мысль о порванной вагине пришла мне в голову, голова моя закружилась, ком тошноты подступил к горлу, и от отвращения к происходящему я стала терять сознание. Слёзы покатились из моих глаз.
-Ты плачешь, детка? – задыхаясь от страсти, спросил Коди. - Я люблю, когда девочки плачут. Это вдохновляет. Я, словно вампир, питаюсь их слезами. –Его горячий и мокрый язык слизал солоноватую струйку слезы. –Давай, детка, потерпи - осталось совсем немного.
Наконец, он издал тяжёлый вздох, и, разразившись целым фонтаном теплой спермы, кончил прямо мне на спину. Наши губы почти автоматически слились в завершающем поцелуе.
Теперь боль от порезанного бедра словно отрезвила Коди, он схватил комок простыни и стал вытирать им кровоточащую рану. Я была рада этому новому открытию. Порывшись в прикроватном столике, я достала пластырь и предложила его Коди, чтобы он не залил мне весь матрас кровью.
-Ты отомстил мне. Ты унизил меня и получил от меня, всё, что хотел, а теперь убирайся, гад! – брезгливо прохрипела я и резко указала ему пальцем на дверь.
- Нет, я никуда не уйду отсюда, пока не получу твоё заверение, что ты бросишь своего Грэга и будешь моей девочкой.
-Ни за что! Ты грабитель, убийца и насильник! Я ненавижу тебя, как ненавидят убийцу или маньяка, который думает, что если у него есть власть и его поганые деньги, то имеет право безнаказанно врываться в чужой дом и насиловать чужую жену. Грэг мой муж, я люблю его и останусь с ним. И потом, зачем тебе я, ведь мы оба женаты? – Я посмотрела на обручальное кольцо его левой руки. –Синтия, так кажется её зовут, та самая распутная девица, которая сидела на коленях, когда мы в первый раз встретились на твоём юбилее? Не отрицай. Я узнала её по телевизору, когда шли твои дебаты. Так оставайся со своей смуглой красоткой.
-Насрать мне на неё, как только я займу губернаторское кресло, я избавлюсь от этой черномазой дуры. Неужели ты серьезно подумала, что я собираюсь жить с этой черной и плодить от неё цветных ублюдков. Я женился на ней, только для того, чтобы привлечь симпатии на свою сторону моих чернокожих избирателей, коих, к сожалению, во Флориде абсолютное большинство. Мои дети не будут нигерами! А с тобой у нас будут нормальные белые дети, достойные фамилии Барио. Разве эти бёдра не созданы для того, чтобы рожать детей. О, эти огромные груди ещё вскормят не одного ребёнка. Сладкая моя девочка. Когда мы поженимся, я превращу тебя в настоящую машину по производству детей.
-Какой же ты урод.
-Мне совершенно всё равно, что ты думаешь обо мне. Я презираю женщин, но тебя я люблю так же сильно, как и ненавижу. Твоя красота в сочетании с непокорным характером лишила меня рассудка, я стал твоим рабом, а эти золотистые локоны снились мне даже ночью. И я ничего не мог поделать с собой. И это чувство ненависти, смешанное с любовью, гораздо сильней меня…Я выбрал тебя, и ты будешь моей.
- Я люблю Грэга, - почти по слогам произнесла я.
- Любишь Грэга?! –противно захохотал он. - Твой Грэг неудачник и ничтожество! Он нищий. Детка, послушай меня, с ним тебя ничего не ждёт. Да у вас нет ничего. Завтра Бинкерс вышвырнет из этого дома, у вас не будет ни жилья, ни денег, ни работы. Куда вы пойдёте? - засмеялся Коди. - А со мной у тебя будет все: самые лучшие тряпки, роскошный дом, я подарю тебе свой Порш, у тебя будет личный шофер, я, даже разрешу тебе унижать меня в постели, если ты этого захочешь. Признаюсь тебе ты первая, кто унизила меня по-настоящему. До этого никто не смел унижать Коди Барио. И, знаешь, мне, даже понравилось это новое чувство. О, зато какой сладкой была месть, - Коди лизнул меня в губы. – Ну же, детка, соглашайся. Ты будешь женой сенатора, и это только первый шаг, дальше я буду баллотироваться в Верховный сенат, в президенты. Представляешь, ты будешь женой президента Соединенных Штатов Америки! Ты станешь самой известной женщиной мира! Разве могла помыслить простая девчонка из нищей России о таком будущем? Только будь со мной, и я брошу к твоим ногам целый мир!
Слова Коди ужаснули меня. Я поняла – этот человек не остановится ни перед чем.
-Если на свете есть хоть доля правды, то такой как ты никогда не станет президентом. Ха-ха-ха! Я не хочу быть женой президента. Капитан Грэг останется моим мужем до конца наших дней, пока смерть…
- Надо было шлепнуть это ничтожество ещё тогда, в универсаме, но теперь я почти рад, что промазал тогда. Мне важно доказать самому себе, что все женщины продажны. А если бы я прибил его тогда, тебе, чего доброго, хватило бы глупости хранить верность и после смерти. Говорят, на такое способны только русские жёны, потому что они самые верные. Но после Синтии я уже не верю в ничью верность. В любом случае жениться на несчастной вдове было бы не слишком интересно. Мне нужно, чтобы ты САМА ушла от ЖИВОГО Грэга. В конце концов, ты всё равно бросишь его и переберешься ко мне.
- Можешь ты понять своими американскими мозгами – я не буду твоей женой, даже если мне придётся подыхать с голоду. Грэг, мой милый Грэг, тот единственный, кто преданно любит меня.
-Преданно любит, - передразнил Коди. – Если хочешь знать твой Грэг обыкновенный изменник. Он такой, как все. Пока ты валялась в больнице со сломанной ногой, твой «милый» Грэг развлекался с моей Синтией на яхте. Наверное, твой благоверный муженёк ничего не рассказывал тебе об этом? Конечно же, не рассказывал, – засмеялся Коди.
-Это ложь!
-На, посмотри на своего «преданного» Грэга. Надо сказать, довольно занимательное кино, достойное лучших порнофильмов года, - нагло ухмыльнувшись, он швырнул мне в лицо дискету.
-Убирайся, подонок!
-Да, мне пора идти, меня уже ждут, - торопливо натягивая брюки, засуетился Коди. – Но когда ты передумаешь на счет своего благоверного, смело перебирайся ко мне, и мы вместе ещё не раз развлечёмся с тобой. Ну, же, детка, не лги, я же видел, что тебе понравилось то, что я вытворял с тобой в постели. А теперь, до скорого. Я буду ждать тебя, - ласково шепнул он на ухо.
-Наручники!
-Ах, да, забыл. Это тебе на память сувенир от твоего малютки Коди, - он небрежно швырнул наручники в постель.
Дверь хлопнула, и визг машины возвестил, что подонок уехал. Убитая, я лежала на кровати, не в силах шевельнуться. Горячие слезы катились по моим щекам, затекая в уши. Я казалась себе грязной и развратной женщиной, самым подлым образом изменившей мужу, хотя понимала, что ни в чём не виновата. Я была противна самой себе. Было гадко ощущать собственное тело, извращенное разнузданной оргией насильника. Вся нижняя часть туловища буквально разламывалась на части. Растянутые руки ныли тянущей болью. Что я скажу Грэгу, когда он вернётся домой и застанет меня в таком состоянии? Что? Начну оправдываться своей невиновностью в том, что не смогла сохранить свою супружескую верность. Буду скулить, как недобитая собачонка, давя на жалось. Расскажу, как его жену изнасиловали в собственной постели? После всего горя, что случилось с ним, это добьёт Грэга. Нет, нет, Грэг ничего не должен знать об этом. Пока Грэг не вернулся, нужно спрятать следы. Первое, что нужно сделать – это встать и убраться в комнате.
После разнузданных движений его ненасытного члена невыносимо болел низ живота. Я не могла, даже пошевелиться без боли. В какой-то момент я поняла – чем дольше я буду лежать без движения, тем невозможнее будет встать.
Собрав все силы, я заставила себя встать. Что – то врезалось мне бедро. Я посмотрела – это была дискета. Дрожащими от волнения руками я включила компьютер и вставила дискету. Старая развалина, именуемая у Грэга компьютером, разогревалась несколько минут. Дисковод с шипением поглотил дискету.
Пара занималась любовью. Она делала ему минет. Страстно, сильно, разнузданно. Вот он развернулся лицом к камере – это был Грэг. Последняя надежда на мужнину рассеялась, как дым. Он говорил ей те же слова страсти, что и мне, он так же ласкал её теми же движениями своего тела, прижимая к себе, он так же целовал её мерзкие губы. О, лучше бы этот подонок губернатор и вправду заколол меня своим ножом.
Я не стала досматривать фильм. Я вынула дискету и со всего маху швырнула её в стену. Хрупкая дискета раскололась на тысячу осколков…как и мое сердце.
В полуобморочном состоянии я свалилась в постель. Мне хотелось просто заснуть и больше никогда не просыпаться. Я не могла принять того, что видела на дискете. Мне было плохо, как никогда на свете. Нужно просто закрыть глаза, и в забытье покинуть этот мир, в котором так плохо. На какой-то момент я действительно, как будто, умерла, но первые лучики света, пробивавшиеся сквозь жалюзи окон, напомнили мне, что жизнь идёт, хочешь ли ты того или нет. Утренним хором криков ударили птицы, приветствуя восходящее светило. Нисмотря ни на что, жизнь продолжалась, и надо было принимать её такой, какая она есть.
Я взглянула на часы. Боже, Грэг может прийти в любой момент! Я начала действовать. Сняв заляпанное кровью и выделениями секса постельное бельё, я наскоро затолкнула его в стиральную машину. Затем я кое-как поменяла белье. Теперь нужно принять душ. Проклятая нога не слушалась меня, а без суппорта я не могла ходить. Встав на четвереньки, я кое-как доползла до ванны и, приподнявшись на здоровой ноге, включила воду. Прохладная вода приятно обезболивала, будто смывая боль с ноющего, как один большой синяк, тела. Боль уходила вместе с водоворотом воды сливного отверстия. С головы до ног я лихорадочно тёрла своё тело душистым афродизиаком, пытаясь отбить ЕГО животный запах. Сладкая пена паровозиком уходила в слив. Помывшись, я сразу почувствовала себя немного легче. Меня ещё немного знобило и очень хотелось спать.
Вдруг я почувствовала, как теплая струйка крови пробежала по влагалищу. Это были месячные. Как это часто бывает, нервное потрясение спровоцировало менструации. Когда –то я ненавидела менструации, эти мерзкие дни сваливались на меня неожиданно и всегда некстати, но как я радовалась им теперь. Казалось, что вместе с кровью я избавлялась от всей этой мерзкой, липкой спермой, которой этот подонок с членом жеребца буквально наводнил меня.
Доскакав на одной ноге до кровати, я замертво свалилась в прохладу свежих простыней и тут же, рыдая, забылась болезненным сном.
Глава восемьдесят четвертая
Ненависть
Обычным утренним рейсом школьный автобус катил в сторону отдаленного посёлка Маш. Со стороны автобус казался пустым, но в нём сидел человек. Он был почти незаметен в своей надвинутой на лоб бескозырке и опущенной на плечо головой. Мерный гул автобуса и покачивания убаюкали его свинцовую усталость, и он мирно спал, так что голова его болталась из стороны в сторону.
Не доезжая до посёлка, автобус остановился. Похлопав по плечу, шофёр разбудил сонного своего попутчика.
-Спасибо, мистер Шарп.
-Не за что, Грегги, всегда рад помочь такому парню, как ты.
Обменявшись усталым рукопожатием, заспанный попутчик покинул автобус и направился в сторону посёлка. Как вы уже догадались, этим попутчиком был мой Грэг.
Пьяный от усталости, Грэг брел домой. Какие-то тяжелые мысли витали у него в голове. Это было видно потому, как он шёл, не поднимая головы, и, всё время, смотря вниз, на землю, будто боясь оступиться, хотя было уже довольно светло.
Пошатываясь от усталости, он добрёл до двери и, повернув ключ, толкнул дверь. Дверь не поддалась.
-Что за чёрт, - буркнул Грэг и стал вертеть ключ в разные стороны, пока под напором его тощего тела дверь не провалилась внутрь. Послышался гром падающей бельевой сушилки, которая всей своей мощью обрушилась на Грэга. Это разбудило меня.
-Грегги, ты вернулся, живой, - чуть не плача, обрадовалась я.
Было сразу видно, что лицо Грэга выглядело усталым и немного бледным. Он странно молчал, что было нехарактерно для болтливого от природы южанина Грэга и, раздеваясь, рассеянно тыкался в полутьме комнаты.
-Грегори, ну, что? Ты встречался с президентом, ты рассказал ему о нас? Что случилось? Не молчи, милый?
-Нет, все ждали, но президент не приехал на вечеринку, - устало проворчал Грэг.
-Слава создателю! А я уже не чаяла тебя увидеть на свободе. Но почему у тебя такое убитое лицо? Если ты расстроен из-за той вечеринки – забей на неё. Я знала, что с этим ничего не получиться, и если…
-Всё кончено Лили, - обречённо вздохнул Грэг. – Через две недели Бинкерс продает «Жемчужину».
-Как продаёт? Так скоро? – удивилась я.
-Да, и он имеет на это полное право. Ведь это его собственность, - чуть не плача, ответил Грэг, закрыв лицо руками.
-Пропади она пропадом эта яхта вместе с её проповедником, сколько трудов, времени и сил вытянула из нас эта проклятая посудина. Грегги, милый, не надо так убиваться – ведь это же не конец света.
-Я ещё не всё сказал. Я встретил там Бинкерса. Этот старый урод вёл себя на яхте, как хозяин. Он объявил мне, что если в течении двух недель мы не уберёмся из этого дома, сюда приедет полиция и вышвырнет нас отсюда.
-Так и сказал?
-Да.
-Мерзавец.
Теперь мне стало ясно – Бинкерсу не так была нужна эта жалкая лачуга, на краю захолустных болот, как он утверждал перед судом. Скорее, не нужна вовсе, ведь теперь у него был собственный роскошный дом на побережье. Его желание вышвырнуть двух несчастных на улицу скорее диктовались целью расквитаться со мной за ту пощёчину, которую я влепила ему, когда старый мерзавец пытался домогаться меня ещё в первый день нашего знакомства в доме свекрови. Сомнений не оставалось – Бинкерс мстил. Хуже всего, что теперь я понимала, что Бинкерс напрямую связан с Барио. И то, что Дэйв видел их вместе после похорон свекрови, не было бредом подвыпившего негра, а было чистой правдой. Вот почему Дэйва убрали со «сцены», сфабриковав убийственное обвинение.
Сама не желая того, я погубила всех – мисс Баркли – мою несчастную свекровь, моего мужа Грэга, и лучшего друга Дэйва. Своей красотой я погубила всех, кого любила на этом проклятом Солнечном Полуострове, всех, включая себя саму. Невольный стон вырвался из моих уст. В отчаянии я схватилась за голову и с силой потянула себя за волосы. Лучше раз и навсегда вырвать гадкие золотистые локоны и никогда больше не быть красивой, чем вывалить всю грязную правду о себе на любимого человека.
-Что с тобой Лили? Прекрати! – Грэг схватил меня за руки, удерживая от неразумного поступка. Приступ рыдания разорвал мою грудь. – Ну, всё, всё, детка, - прижав к груди, стал успокаивать меня Грэг. – Всё, всё. Боже, что это? У тебя огромная шишка на голове! Дай посмотреть. И под глазом, кажется, будет синяк.
-Я упала, когда накрывала на стол. Проклятая нога. Не слушается.
-Упала. Ты не покалечилась? – заволновался Грэг, пытаясь снять с меня халат, чтобы получше рассмотреть ушибленные места.
-Нет, нет, со мной всё в порядке, - отталкивая Грэга, проговорила я. – Только суппорт сломался. Грэг, теперь ты должен собрать свое мужество и спокойно выслушать меня. Это я виновата во всём, что случилось с нами. Твоя матушка была права, говоря, что я погублю тебя. Вот я тебя и погубила, а заодно её и нашего друга Дэйва. Видно, все матери таковы, что видят беду сердцем.
-О чём ты говоришь? – не понимая, спросил Грэг.
- Не перебивай и выслушай меня внимательно. Теперь. Когда мы на грани катастрофы мне нечего скрывать от тебя, Грегги. Да, да, это из-за меня была застрелена твоя матушка, только хотели убить не её, а тебя.
-Меня? Но полиция доказала, что это был шальной выстрел палестинского моджахеда.
-Так было выгодно полиции. Только я одна знаю правду. В универмаге стрелял не несчастный палестинский студент, а наш будущий губернатор Флориды Коди Барио. Это он хотел убить тебя.
-Ты, наверное, шутишь! Зачем такой высокопоставленной персоне, рискуя всем, стрелять в простого парня, как я? – На всякий случай Грэг приложил свою ладонь к моему лбу, чтобы узнать, нет ли у меня горячки.
-Не надо, Грэг! Это не горячка! Мои слова сказаны в здравом уме. В твою матушку убил Коди Барио. Помнишь, я рассказывала тебе перед самой аварией, что когда мы поссорились из-за платья, и я сбежала на твоем мопеде в Пит, а в ресторане, где я заливала горе Джулепом, мне пришлось дать одному парню по яйцам, чтобы тот отвязался от меня.
-Я плохо помню подробности. Это, когда мы с тобой в последний раз занимались сексом?
-Да, милый. Так вот, этим парнем и был Коди Барио. Мой отказ в виде удара в пах только возбудил в нём желание. Это он пытался изнасиловать меня в своей машине, когда выследил возле банка, это ему я выколола его поганый глаз иглой от броши, когда он рвал с меня бриллиантовые серьги твоей матушки, это из-за него я попала в страшную аварию, когда спасалась от этого подонка. В ту ночь, после похорон, Дэйв действительно видел Барио возле нашего дома. Вот почему наш сосед теперь в тюрьме. Барио не нужен был лишний свидетель, и не без помощи своего папаши – Энтони Барио, который работает окружным прокурором, он сфабриковал против бедного Дэйва улики. Видишь Грэг, я настроила против себя такие силы, с которыми не в силах справиться ни ты, ни я сама. Разве можно идти против всей полиции, против властей, против самой системы? Это страшный человек, Грэг.. Ему нужна я, и он не оставит нас в покое, пока не заполучит своего.
Во время моего рассказа Грэг сидел молча, положив руки на колени, только едва заметные желваки пробегали по его напряженному лицу, да жилистые руки нервно сжимались в кулаки. Я не знала его реакции и ждала приговора, но вот он повернул ко мне своё побледневшее лицо, и, почти спокойно сказал:
- Коди Барио покупает «Жемчудину Флориды» за три миллиона доллара. Сделка состоится двадцать седьмого ноября, в День Благодарения, на яхте.
-Что?! – вскочила я.
-Да, этот старый урод Бинкерс продаёт нашу яхту. Три миллиона долларов наличными – это бесценок для «Жемчужины Флориды». Видно, этот преподобный болван не мог дождаться «Весёлой Пятницы»*, чтобы сделка хотя бы выглядела, как распродажа. Кстати, Бинкерс, обязал прибыть мне на яхту, чтобы я в последний раз прокатил его клиентов по заливу а заодно забрал вещи из дома и вернул его драный Пикап.
Ненависть переполняла мою душу. Только одна мысль терзала меня: «Неужели всё будет так, как добивается этот мерзавец Барио. Неужели богатые мира сего всегда будут властвовать над такими, как я. Неужели всё будет так, как хотят они. Ведь это несправедливо. А разве в жизни есть справедливость? Или сильный всегда пожирает слабого – вот закон, на котором зиждется сама жизнь. Нет, со мной этого не будет. Я больше не хочу быть слабой. Я буду бороться до конца, даже если в конце меня ждёт сама смерть. Власти зла должен прийти конец, даже если для этого мне придется самой стать частицей зла».
-Что ж, если они хотят веселого Дня Благодарения, – они его получат, - глядя в пустоту, решительно ответила я. - Деньги здесь как раз кстати. Думаю, три миллиона долларов не помешают двум нищим бедолагам устроить новую жизнь на каком-нибудь милом тропическом острове.
-Что ты надумала?! - испугался Грэг. – Неужели ты думаешь, что…
- Да, мой милый, всё равно, терять нам больше нечего. Мы захватим собственную яхту и сбежим вместе с их деньгами.
-Это же чистое безумие! Люди Барио вооружены до зубов, они перестреляют нас, как кроликов, едва я достану пистолет из штанов!
-Тогда тебе придётся уступить меня губернатору.
-Никогда!!! – закричал Грэг. Лучше смерть, чем такой позор! Умрём вместе?
-В этой жизни, даже подохнуть не так то легко, как ты думаешь.
-Верно. Всё это пустые слова. Я – трус, и никогда не решусь на суицид. Тогда что ты предлагаешь? Взять их голыми руками? Ведь у нас нет даже оружия.
-Нам не понадобится никакого оружия. Страх смерти – вот самое сильное оружие против человека. С помощью страха мы, действительно, возьмём их голыми руками.
-Как? Что ты придумала? Говори.
- У меня есть план. Сейчас я ничего тебе не скажу. Милый, ты сейчас подавлен и очень устал. Чтобы противостоять злу, нам обоим нужно хорошенько отдохнуть, а завтра мы обсудим наш план в деталях.
Обменявшись короткими поцелуями, мы нежно обняли друг друга, и вскоре оба погрузились в безмятежный сон. Оранжевый от жары день был в самом разгаре, но мы не замечали его.
Глава восемьдесят пятая
Это вы, господин президент?
Коди потерял много времени. Нужно было торопиться. Он знал, что его ждут. Нужно было, во что бы то ни стало, успеть до приезда президента, и алый Порш выжимал шоссе на последней скорости. Он проклинал себя за то, что, вместо дороги на Пит, он свернул в Маш. Проклинал это сладкое блондинистое искушение, перед которым он не в силах был устоять, своё нетерпение, свою горячую глупость. Ведь ещё немного, и она и так была бы его. А теперь… Что теперь? Она уедет с мужем, и он больше никогда не увидит ЕЁ. Его вторжение только всё усложнило. Она никогда не будет с ним. Даже если этот придурок Грэг подохнет.
Впрочем, оставалась ещё маленькая надежда. Быть может, они встретиться на яхте. Тогда он, наверняка, сможет всё объяснить ей, умалить её, встать на колени, Ведь она не так безотказна, как кажется. О, как сладко она стонала в постели, как нежны были ласки её маленьких ручек, когда он так безжалостно делал с ней это. Если не удастся договориться, он похитит её силой, сделает тайной любовницей, заточит – всё что угодно, лишь бы она оставалась с ним.
От гонки у Коди кружилась голова. Его подташнивало – так всегда бывало с ним после секса. Наступало вялое состояние разбитости, которое он ненавидел более всего, а ведь ему нужно было выступать перед аудиторией. Огни города мелькнули вдалеке. Это и был оплот Западного побережья Флориды - Пит. Коди взглянул на часы – было ясно, что он не успеет к назначенной встрече.
Публика уже собралась. В конференц-зале отеля Ренессанс играла классическая музыка, предвкушавшая нечто торжественное. В бокалах играло янтарное шампанское, но никто даже не посмел пригубить волшебный напиток. Все ждали президента.
Окружной прокурор Энтони Барио не находил себе места. Он то и дело подзывал к себе людей и о чём-то спрашивал. Но на его запросы те только недоумённо пожимали плечами, отчего лицо прокурора мрачнело всё больше, хотя он старался не подавать вида и, даже пытался улыбаться на публику. Соперник Барио от республиканской партии Том Вильсон ликовал. Он видел его смятение Барио Старшего, и, кажется, понимал его причину. Барио Младшего нигде не было видно. Если он не появится сейчас – дело семейства Барио, на которое делалось столько ставок, будет проиграно.
Том Вильсон не спускал глаз со старика. Вот он заметил, как к нему подошёл офицер полиции, и что-то шепнул на ухо. Барио вздрогнул, словно в него ударила молния, его ладони сжались в кулаки, и, он, хотел, было, сорваться с места, как музыка внезапно прекратилась, и торжественный конферансье возвестил, что прибыл президент Соединённых Штатов Америки. Весь зал приподнялся и обратился в сторону сцены. Наступила мертвенная тишина.
На трибуну торопливо выбежал маленький человечек в неброском сером костюме. Это был президент. Надев аккуратные кругляши очков, он обращается к публике, которая отвечает ему валом аплодисментов.
Положив перед собой несколько листов бумаги, он начинает читать торжественную речь, посвященную предстоящим выборам во Флориде. Его слова были торжественно убедительны и столь же малопонятны. Но после каждого перерыва публика аплодировала вновь и вновь, будто он сказал нечто жизненно важное для Солнечного Штата. Речь шла о каких –то особых льготах, дарованных его родной Флориде.
Дело в том, что для нынешнего президента, как для и кандидата в губернаторы от демократов Флориды Коди Барио, Солнечный Штат был родным. И, хотя президент был убежденным республиканцем, симпатии к «земляку» - демократу были гораздо сильней, чем к однопартийцу Тому Вильсону, что родился на «Диком Западе» -в Техасе.
Официальная часть выступления закончилась. Теперь президент мог присоединиться к публике и начать банкет. После пространной речи президент выглядит измученным, и издалека это было не заметно, но вблизи сразу бросалось в глаза. Что-то беспокоило и мучило его. Хотя воздух в зале был кондиционирован, лоб президента покрывала густая испарина, он то и дело поправлял ворот тесной рубашки.
Видно было, что он так устал, что ему не хотелось идти в толпу и выслушивать бесконечные любезности от прибывших со всех Штатов сенаторов и губернаторов. Энтони Барио сразу заметил это и любезно предложил президенту присесть за его столик, который находился возле самой трибуны. К нему тут же подскочил Том Вильсон и завёл разговор. Президент отвечал односложно. Было видно, что этот разговор мучает его. Президент обернулся к окружному прокурору и спросил об отсутствующем сыне. Барио вынужден был сослаться на тяжелое недомогание сына, которое задержало его дома. Ещё раз поблагодарив окружного прокурора за удачную операцию по подавлению беспорядков в городе и пожелав скорейшего выздоровления его сыну, президент по-дружески пожал ему руку, и, хотел было, уходить, когда пронырливый Том Вильсон снова поймал его в сеть разговоров.
Это было невыносимо. Президент сделал едва заметный кивок охраннику. В телефонную трубку президента раздался звонок. Несколько «да» разрешили неудобную ситуацию.
-Извините, господа, меня срочно вызывает премьер-министр. Увы, неотложные дела не позволяют мне более оставаться в столь приятной обстановке.
Присутствующие встали и любезно откланялись президенту, который так же внезапно скрылся в запасном выходе конференц-зала, как и появился оттуда.
Даже в роскошном туалете отеля Ренессанс, сияющей идеальной белизной от чистоты, сладко пахнет дорогими цветочными дезодорантом. За перегородкой, напротив раковины стоял Коди и внимательно разглядывал своё лицо, будто видел его впервые. Три алые полоски следов её ногтей на щеке не оставляли сомнений, что царапины будут видны как минимум недели две, не меньше.
После секса и сумасшедшей гонки на машине немного кружилась голова и мутило. Казалось, что среди сладковатых запахов ароматизирующих духов он все ещё ощущал приторно солёный запах её влагалищной смазки, который впитался в его кожу, волосы, даже одежду. Коди наклонил голову. Из драной раны на ноге текла кровь. На белой штанине виднелись крупные пятна крови, белоснежно-накрахмаленная рубашка тоже была порвана в нескольких местах, так что нельзя было и думать, чтобы появиться в таком виде на публике.
«Проклятая сучка», - зло думал он. – «Хорошо, что я захватил с собой запасной костюм». Коди приспустил штанину и, прикусив язык от боли, стал зашивать рваный порез на бедре. От вида потерянной крови замутило, в глазах потемнело. Ему сделалось дурно. Но взяв себя в руки, он закончил болезненную работу.
Прихрамывая от боли, он дошёл до писсуара и наслаждением высвободил всё ещё напряженный член от скопившейся мочи. Кто –то другой встал рядом и, сняв брюки, делал тоже самое. Коди обернулся – это был его отец. Его лицо было серьезным и сосредоточенным, словно он делал что-то важное, что, впрочем, не предвещало ничего хорошего. Не говоря ни слова, он закончил, натянул брюки, и…со всего маху врезал сыну в лицо. Облив себя, Коди схватился за щёку. Унизительная обида смешалась с запахом крови, ударившей в нос. Он вопросительно взглянул на отца.
-Ублюдок, пока ты развлекался со своей чёрной пантерой*, здесь был президент! Так что, можешь считать, что ты просрал своё губернаторство! – Затем отец молча развернулся, и, громко хлопнув дверью, вышел.
Гнев всесильного отца был самым страшным наказанием для Коди. После пощёчины Коди чувствовал себя, как мальчишка, которого отец застукал за мастурбацией. Хуже всего, что Коди понимал, что пощёчина заслуженная, ведь он сам виноват в своём проколе. От стыда и обиды хотелось плакать, и взрослому мужчине едва удавалась сдерживать свои слёзы.
Коди посмотрел в зеркало. Проклятые царапины. На лице, пониже больного глаза отпечаталась смачная пятерня. Можно было подумать, что он и впрямь схватился с дикой кошкой. Нужно было избавиться от них, немедленно. Набрав спирта на ватный тампон, Коди медленно провёл им по лицу. Защипало, но он терпел до последнего, ни издав не единого звука. Теперь он даже рад сосредоточиться на этой легкой боли, которую причинял себе сам. Физическая боль заглушала душевную.
Аккуратно сняв пластырь с аппликатора, он попытался заклеить царапины, чтобы было менее заметно, но вышло только ещё хуже. Пластырь лёг неровно, и во многих местах образовались заломы и вздутия. Коди попытался оторвать злосчастный пластырь обратно, но понял, что если он сделает это, то изуродует себя ещё больше. Пришлось изо всей силы прижать пластырь к коже. Но теперь всё равно было видно – пластырь торчал вызывающей заплатой на его лице. Пришлось замазывать его тональным кремом, но припудренный изъян явственно выступал на щеке. Коди принялся лихорадочно намазывать всё лицо тональным кремом. Подняв голову, он взглянул в зеркало…и тут же расхохотался. Из зеркала на него смотрел какой-то напудренный гей.
Зачерпнув горсть воды, он принялся смывать «макияж». Прикосновение воды вызвало новый приступ тошноты. Зажав рот ладонью, он тупо всматривается в свое побледневшее лицо. Ещё секунда – и его вырвет. Нужно бежать к унитазу. Коди хотел, было, ринуться в кабинку, когда услышал чей-то голос:
-Никого.
В эту же секунду мимо него пробежал небольшой человечек, который занял кабинку прямо перед его носом. Это взбесило Коди, но он решил подождать, пока прыткий посетитель не освободит кабину. Прошло пять минут, пошло десять, но тот и не собирался выходить наружу. Терпение Коди лопнуло, и он начал стучаться в дверь. Однако никакого ответа не последовало, лишь тихие стоны свидетельствовали о том, что он ещё там. Коди не мог терпеть. Ещё секунда, и его стошнит прямо на пол. Собрав последние силы в кулак, Коди рванул дверь. Легкая щеколда сорвалась прямо с дверным мясом, и перед ним предстал…президент Соединенных Штатов Америки. Поставив ногу на унитаз,… он мастурбировал свой крошечный, как у младенца, член.
От испуга и неожиданности здоровый глаз Коди выпучился наружу, став таким же огромным, как и другой. Бедняга только и смог вымолвить:
-Это вы, господин президент?
-Надеюсь, вы никому не расскажете об этом, господин губернатор, - улыбнулся президент, по-отечески заботливо придвигая голову Барио к своему «малышу».
В ответ Коди только испуганно замотал головой и, покорно присев на колени перед президентом, взял его крохотный член. Он делал это, до тех пор, пока его не стошнило прямо на брюки президента.
…Не смотря ни на что, эти восемь слов решили судьбу его губернаторства. Коди Барио станет новым губернатором Флориды!
Глава восемьдесят шестая
Барио– новый губернатор Флориды
Полночная темнота обволокла комнату, лишь два источника света заполняют её мрачный предел – это желтый свет лунного диска, пробивающийся сквозь жалюзи и загробное мерцание компьютерного экрана, отчего в комнате становится жутко. Время полночное, но мы не спим, стремясь узнать результаты выборов. Несмотря на огромный рейтинг молодого демократа, ещё есть маленькая надежда, что Коди Барио проиграет. Пятьдесят на пятьдесят. Никто не знает результата заранее – в этом вся интрига.
Бокал песочных часов заполнялся с мучительной медлительностью. Я и Грэг застыли в ожидании. Через секунду станут, известны результаты выборов. Через секунду Флорида получит своего нового губернатора. Экран раздёлён на две половины. Том Вильсон и Коди Барио. Их лица напряжены в мучительном ожидании своей судьбы. Один из них станет победителем. Но, кто? Кто станет новым губернатором? «Господи, не допусти!» - в последний момент пронеслась в моей голове мысль …и…
Внезапно взрыв аплодисментов, разрывает штаб Коди. Восемьдесят два и восемнадцать – это невозможно! Аудсайдер праймериса, Барио победил абсолютным большинством голосов! Он – новый губернатор Флориды! Невольный крик отчаяния срывается с моих уст. Я схватилась за голову и, почти без сознания, упала в объятия Грэга. Всё кончено! Я проиграла! Мой враг непобедим!
Его наглая белозубая улыбка транслируется по всем каналам. Было ощущение, что сам Гитлер воскрес из ада, чтобы вновь прийти к власти. От ужаса хотелось кричать, но я только тихо плакала, уткнувшись в тощее плечико Грэга. Побледневший и испуганный, Грэг нежно утешал меня, поглаживая мои волосы, хотя в этот момент ему самому так нужно было моё утешение.
Мы оба понимали, что нам пришел конец, что бороться с таким могущественным человеком во власти невозможно.
-Не бойся, моя маленькая девочка, пока я жив, я никому тебя не отдам, - решительно произнёс Грэг, нервно сжав кулаки.
-В том то и дело, что пока жив. Они убьют тебя, Грегги. – Содрогаясь от рыданий, простонала я.
-Всё хорошо, детка, всё хорошо. Я с тобой, я никому тебя не отдам, - словно заведенная пластинка твердил Грэг. - Тише, тише. – Грэг прижал дрожащее не то от рыданий, не то от озноба тело к своей теплой груди и заботливо укутал одеялом. Всё внутри меня постепенно наполнялось его теплом, рыдания прекратились, и в объятиях любимого человека я забылась спасительным сном. Лишь одна мысль проносилась у меня в голове: «Господи, да за что мне всё это?»
О, какие страшные сны снились мне в эту ночь.
Сквозь сон я слышу: отворяется щеколда. Боже, как же я забыла, да у него ключи. Я кидаюсь к дверям и подпираю всем, чем только могу – сушилкой, гладильной доской, стульями, но бесполезно, он с неотвратимой яростью ломится внутрь. Ещё секунда и дверь подастся. Я всем телом налегаю на дверь. Главное – не пустить ЕГО вовнутрь. Но он навалился с другой стороны, и он в сто крат сильнее меня. От усилий я задыхаюсь, я не могу ничего сделать. Грэг, помоги! Поздно. Дверь с грохотом распахнулась.
Да, это он. Его самодовольная предвыборная улыбка вызывающе смотрит на меня забором белоснежных зубов. Он весь превратился в эту улыбку, как Чеширский кот. Код –кот. Коди – малютка Котти, значит, котёнок. Мой полосатый котёнок. Как,и он тут?! Зачем ещё и он?!
Коди надвигается на меня. Непримиримый, жестокий. Его искусственный глаз смотрит куда-то в сторону.
-Грэг! Грэг!
Но Грэг ничего не может сделать. Какие-то люди схватили его, и крутят руки. Его люди? Люди губернатора! Нет, бесы! Они рвут Грэга. Муж отчаянно вырывается, он что-то кричит мне, но я не могу разобрать.
Он повалил меня на постель. Сильная рука зажимает рот. Я задыхаюсь, теперь точно задыхаюсь. Боже, подонок будет насиловать меня в присутствии мужа. Бедный Грэг! Я отчаянно сопротивляюсь, но никакая сила теперь уже не сможет помочь мне.
-Расслабь бедра, детка, и не сопротивляйся. Ты ведь не будешь сопротивляться мне, самому губернатору Флориды. – Ещё секунда, и его безобразный член проникнет в меня, протыкает живот насквозь и выпирает из пупа.
Я кричу Грэга. Но бесполезно – он не отзывается. Он убит. Собрав последние силы, я вонзила зубы в его ладонь. Его кровь захлестнула моё лицо. Слышится визг Коди. Совсем, как свинья. Нет, это он визжит, как свинья. Откуда здесь свинья? Вот же она. Зачем в доме свинья? Он – свинья. Он – демон ада! Да это же сон! Нужно скорей проснуться.
-Грэг!!! Грэг!!! – кричу я в исступлении, и просыпаюсь.
-Тихо, детка, тихо. Тебе нужно лежать. У тебя высокая температура.
Всё в порядке, никакого насильника здесь нет. Страшная ночь прошла. Прохладное утро обдает освежающим болотным туманом. Грэг стирает капли пота с моего лба. У меня снова болотная лихорадка.
Глава восемьдесят седьмая
Пояс смерти
В этом году стоит невероятная жара. Природа будто забыла про сезон дождей. Вот уж приближается конец ноября, а с последнего июньского урагана на землю не выпало не единой капли дождя. Ссохшийся лес будто вымер и оплакивает собственную кончину пожелтевшей хвоёй и листьями, падающими не землю. Тут и там вспыхивают лесные пожары. Флорида больше не солнечный рай – это солнечный ад.
Не слышно песни весёлого пересмешника, не жужжат насекомые, только несносные мухи от бесчисленных трупов разлагающихся животных, заползая в глаза и рот досаждают невыносимо. Всё здесь дышит смертью. Такого бедствия ты ещё не видела, о, прекрасная Флорида – страна вечной юности! От жары сходят с ума не только люди, но и животные. Только ночная прохлада, освещённая диском огромной луны, да раннее утро, остуженное прохладным туманом леса, успокаивает безумие жаркого дня.
Вот уже два дня, как в маленьком домике на болоте вовсю кипит работа. Стоит сорокоградусная жара. Даже на улице, где лёгкий бриз шелестит засохшей листвой дуба, почти нечем дышать, что уж говорить о крошечном помещении железобетонного домика, жестяная крыша которого раскалилась так, что на ней с легкостью можно поджарить яйцо. Даже прохлада мощного кондиционера не спасает от спёртой духоты замкнутого помещения, в котором можно потерять сознание от едкого запаха селитры.
Но двое взмыленных человека будто не замечают этого ада и упорно не открывают ни окна, ни двери, чтобы пустить хоть какой-то поток свежего воздуха. То, что они делают, не должен видеть никто.
Работа их странна и, на первый взгляд, иррациональна. Если бы кто-нибудь смог заглянуть в окно сквозь плотную завесу зелёных жалюзей, то увидел бы довольно странную картину. На журнальном столике громоздится целая пирамида хозяйственных свечей. Сидя за столом, в одних лёгких шортах и майке, она отбирала по одной свечке и старательно пеленала каждую в блестящую фольгу, словно дорогие кубинские сигары, передавая своему напарнику, который огромной толстой спицей проделывал отверстия, и, вставляя толстую проволоку, связывал в нечто подобное охотничьему патронташа. Капли пота стекают с их взмыленных тел, но увлекшись, они ни на секунду не прекращают своей работы. Их работа напоминает детскую игру, но лица суровы и сосредоточены. Это свечи смерти. Каждая из них содержит смертоносную смесь из селитры и алюминиевого порошка. Стоит только зажать контакт и…всё разорвётся на мелкие части.
-Посчитай, Грэг, все ли здесь?
-Я посчитал, все.
-Тогда откуда эти две?
-Купил лишние, на всякий случай.
-Теперь примерь.
Грэг надевает пояс смертника. Ему жмёт. Добавляем ещё две свечи – теперь в самый раз. Пояс смерти готов.
Нужно хорошенько выспаться. Приближающиеся сумерки дают долгожданное облегчение. Жара спала, но ночь снова обещает быть душной, от волнения сон не идёт.
Завтра нас ждёт неизвестность. Возможно, завтра нас ждёт смерть. Но обратного пути нет, и мы полны решимостью бороться до конца.
Больше мы никогда не вернёмся в этот дом. Никогда. В последний раз мы сидим на его ступеньках и любуемся кровавым закатом южного тропика. Сердце щемит покидать гостеприимный дом, в котором мы прожили самые счастливые годы своей жизни, покидать наше родное гнёздышко, ставшее приютом нашей первой любви.
Слезы заволокли наши глаза, когда мы думаем, что всё это в последний раз, и больше ничего уже не будет. Но никто не в силах выразить свои чувства друг другу, только нежные прикосновения ладоней говорят за нас слова любви.
Нет же, мы должны быть сильны перед лицом своей смерти, и смело смотреть в её бездонную черноту пустых глаз, только так у нас есть шанс выиграть жизнь, в противном случае – унизительное падение, которое хуже самой смерти.
Глава восемьдесят восьмая
Русский бунт
Русский бунт, чудовищный и беспощадный. Бунт, который никогда не делается наполовину и никого не щадит. Либо смерть, либо – победа. Самая страшная месть в мире – месть отчаявшегося от унижений русского человека. Русский бунт – та предельная грань, определяющая меру великого терпения русского человека, та черта, за которую лучше не переступать, иначе события покатятся непредсказуемо в своём жестоком безумстве безрассудной ненависти к врагу, уничтожая виновных и невинных на своём пути.
Завтра День Благодарения. Милый американский праздник в честь первых переселенцев, которые ещё в начале истории Америки так удачно обчистили кукурузные амбары её коренных жителей и переловили всех их индеек. Впрочем, не станем вдаваться в историю. Это, как говорится, дела давно минувших дней. В наше время День Благодарения – милый семейный праздник, когда все члены семьи собираются за вечерним столом и благодарят Господа Бога, как спонсора, подводя итоги своим достижениям за год.
Поймите меня правильно, я не чего не имею против Дня Благодарения, как весёлой семейной посиделки, но этот чудовищный год принёс нам страшные испытания: авария, в которой я чуть было не стала инвалидом, жестокое убийство свекрови, лишение наследства– всё это свалилось на двух несчастных, которые уж никак не заслужили столь страшной участи.
Мы знали своих врагов. Мы ненавидели их. Тэд Бинкерс и Коди Барио -два подонка отняли у нас все. Нам нечего терять, кроме своих несчастных жизней, и мы решили рискнуть ими, чтобы победить или погибнуть вместе с врагами.
Пояс шахида – пояс смерти. Если мы проиграем – Грэг замкнёт на себе провода и взорвёт яхту. Тогда нам всем смерть. Если переломим врага – все останутся живы. В случае удачи «Жемчужина» и деньги достанутся нам. Мы угоним собственную яхту в территориальные воды враждебной США Мексики, где нас уже никто не отыщет.
Так решил Грэг. Это был ЕГО ПЛАН. Он не хотел никого убивать. Там будет его отчим. А Грэг не посмел бы поднять руку на своего отчима, каким бы он ни был. Несмотря на всё зло, которое причинил ему Бинкерс, он считал его отцом, вырастившим его с первых лет его жизни. Нет, он не смог убить своего отца, кем бы он ни был для него.
«Грегги, милый, как мало ты знаешь о русской душе. Русский бунт не делается наполовину. О, если бы ты знал, какая страшная ненависть кипит в ней. Никого не жалко. Завтра наши враги подохнут, с нами или без нас. Если уничтожать врагов, то их надо уничтожать до конца, жестоко и безкопмромиссно. Русский бунт не терпит уступок врагу. Русский бунт беспощаден. Но, как много ты не знаешь, мой маленький террорист. Например то, что твой пояс шахида – фальшивка, сделанная… из обыкновенной карамели. Да, да, той самой мягкой, сладкой английской карамели, которую можно купить в любом магазине. Пока ты спал, я незаметно подменила запальные свечи карамельными батончиками, которые завернула в фольгу так аккуратно, что ты ни о чём не догадался. А настоящие запальные свечи покоились в тине заросшего бассейна. Я оставляю тебе шанс жить. Жить, несмотря ни на что. Жить ради самой жизни. Ты не станешь убийцей. Этот страшный крест я беру на себя.
Что ж, губернатор Флориды! Слышишь ли ты меня, мразь?! Тебе не уйти от моего возмездия! Чудовище нужно остановить, пока оно не погубило тысячи людей, и я уничтожу его. Я избавлю мир от этого зла, пока не пострадали другие люди, пусть, даже если это будет стоить мне жизни. Я возьму на себя это благородное дело и исполню его до конца.
Наивный ублюдок, если ты хочешь , чтобы я прислуживала тебе на яхте в День Благодарения и нарезала праздничную индейку, пока вы с Бинкерсом будете отсчитывать свои грязные купюры, то я согласна, но только, знай, что эта жирная тварь станет последней трапезой твоей жизни. Яд бледной поганки сделает своё дело. Когда-то, в дни жестоких сомнений, я приберегла Чашу Смерти себе, а теперь рада, что могу использовать её для врагов. Все, кто будут на яхте – умрут. Виновный с невиновным. Свидетелей не будет. Что ж, русский бунт всегда требует жертв. О, Чаша Смерти, ты не щадишь никого! Не благодари же Господа за ниспосланную тебе власть, потому что этот День Благодарения станет вашим последним днём, ибо ты уже приговорён мною за свои преступления».
Погружённая в жестокие мысли, я не заметила, как сумерки перешли в ночь, и огромная полная луна выступила над верхушками деревьев. Грэг тихонько тронул меня за плечо – это означало, что пора идти спать.
Прохладная вода дачного душа, немного отдающая болотной тиной и хлором, приятно пробежала по лопаткам и охладила наши потные от работы тела. О, как было приятно ощущать в потоках прохладной воды тепло твоего вечно юного тела!
Почти автоматически я приблизилась к нему и стала ласкать его лицо, его худое с выступающими ребрами мальчишечье тело. Грэг подставил колено. Я присела на него, и стала ласкать промежностью. В какой-то момент мне показалось, что мы оба сходим с ума. Внезапная страсть, снова лишила нас рассудка.
-Возьми меня, Грэг, возьми в последний раз, быть может, завтра мы оба погибнем, так пусть эта последняя ночь станет ночью нашей любви! – в запале любовного безумия прохрипела я.
Мы оба хотели этого, и потому жаждали друг друга, как в опаленным зноем день пересохшее горло жаждет глоток ледяной воды.
И только неподвижное, ревнивое око луны наблюдало за нами. На секунду Грэг прервал свои ласки. Её возбужденное тело ещё пульсировало в ритме любви. Тяжелое дыхание, легкий стон блаженства, вырвалось из её пылавших уст. Она умаляла не останавливаться его. Как порочна и прекрасна была она в своём падении. Как он смел не замечать раньше всей этой красоты, всей чувственности её полного женского тела? Не замечать, когда каждую ночь она была с ним, рядом, когда он мог обладать ею, но не пользовался этим священным правом мужа. Как глупо было не пользоваться всем этим раньше. А, теперь осталась одна ночь, когда он мог обладать ею, возможно, последняя ночь его жизни.
Кое-как смыв пену, мы едва добежали до постели, как тут же рухнули в жаркие обятия друг друга.
Наши тела двигались в такт сердцебиению. Наши сердца бились в едином порыве любви. Нам казалось, что в безумии необузданной любовной страсти они разорвутся на тысячи кусочков. Мы слились в единое целое. Мы были единым организмом, единой материей любви.
В какой-то момент я потеряла связь с реальностью, лишь пьянящее наслаждение плоти заполнило моё существование. Волны наслаждения обрушивались одна за другой, но он продолжал делать это сильней и сильней.
Крик блаженства разорвал тишину окружающей ночи. В эту ночь я впервые испытала оргазм. В какой-то момент мне показалось, что моё тело перестало существовать, я теряю сознание, умираю и лечу навстречу облакам, но как сладка была эта смерть. Неземное чувство невесомости обрушилось на меня. Обессиленная, я откинулась на подушки и тут же заснула, обняв измученного, взмыленного Грэга, который буквально свалился рядом со мной.
В темной комнате все так же тихо. Цикады тихо стрекочут заунывную песнь ночи. Кажется, весь мир погружён в сон, и ничего не происходит. Но впечатление обманчиво, как сама жизнь.
Наш сон напоминал смерть. Прижавшись под одеялом, друг к другу, мы крепко спали, даже не подозревая о том великом таинстве, которое происходило в эти минуты. Прекрасное и необъяснимое - тайна зарождения новой жизни. Внутри меня зарождалась новая жизнь. Ещё было неизвестно, кем будет это будущее дитя любви – мальчиком или девочкой, гением или посредственностью, какая судьба ждёт его, но эта новая жизнь упорно стремилась жить, не спрашивая нас, хотим мы того или нет. Самая большая клетка, чудесным образом делясь и преображаясь, с упрямым упорством стремилась в полость матки, чтобы развиться в самое прекрасное творение природы - человеческое дитя. С этого дня мы стали родителями, даже сами ещё не подозревая о свалившемся на нас нежданном счастье.
Мы спали долго, пока солнце не взошло в свой зенит, и в комнате снова стало нечем дышать. Когда Грэг проснулся, судя по тому, как солнце било в его глаза, был почти полдень. Меня будят его поцелуи. Его шершавые губы скользят по моему лицу.
-Грегги, мой милый, - я ловлю его губы, и мы сливаемся в страстном поцелуе. Его глаза улыбаются, но через секунду, наши лица омрачает страшная неизбежность, которая предстоит нам в этот день, святой День Благодарения.
-Пора! – говорим мы друг другу.
Не говоря друг другу ни слова, мы приступаем к исполнению нашего плана. Мы, словно палачи должны хладнокровно привести в исполнение приговор, к которому мы приговорили наших врагов. Мы бледны от страха, но решительны и суровы. Всё уже приготовлено, и казнь должна состояться.
Последняя трапеза в семейном кругу. На столе клубника со сливками – то самое сладкое угощение любви, которое мы ели после первой брачной ночи. Как горько вспоминать ушедшее счастье. Как глупо мы растратили золотые годы нашей молодости. Но сейчас не до сантиментов. Мы должны быть жестокими и рассудительными. Поочередно макая клубничины в сладкую пену, каждый думает о своём.
Сборы напоминают ритуал. Сегодня мы должны предстать во всей красе. Пусть наши враги знают, что мы не опустились, не сдались, не сломились перед нищетой, в которую они бросили нас! Мы больше не позволим врагам видеть на наших лицах отчаяние и печаль! Мы больше не дадим врагу торжествовать над нами! Видеть наши слезы! Пусть на наших измученных лицах враги видят гордые улыбки и решимость! Пусть знают, что нас не сломить морально!
Душ. Моемся. Мыться – омовение. Последнее омовение. Омовение мертвых. Нет, нет, нет! Надо думать о жизни. Ни одно живое существо, кроме человека, не планирует возможности собственной смерти. Жить, чтобы выжить – вот основной закон жизни.
Мы должны, должны жить. Завтра наступит новый день. Я это знаю.
Грэг бреется, водя лезвием по лицу. Бриться перед боем – плохая примета. Нет, ерунда, теперь не нужно цепляться к мелочам. Интересно, как это бывает, когда в тебя стреляют?
-Ну, же, детка, не дрейфь, - стараясь быть весёлым, говорит мне Грэг. – Давай я помогу тебе намылиться. – Почти полумёртвую, Грэг тщательно обтирает меня мыльной мочалкой, пока я не становлюсь похожей на зефирного человечка. Он тоже нервничает, его руки трясутся, и я чувствую это дрожание каждым нервом своей кожи. – Вот, так, а теперь смываем.
-Давай! – в исступлении кричу я Грэгу. Несколько ведер родниковой ледяной воды обрушиваются на меня. Я вскрикиваю от боли. Мне тут же становится хорошо. Ледяной удар разбудил меня. Сонная расслабленность после секса исчезла сама собой. Я бодра и решительна, как солдат готовый к бою.
Летящий крепдешин приятно обволакивает прохладное тело. Я одеваюсь в своё лучшее платье, которое когда-то сшила сама в своём далёком Питере. Я одеваюсь для него, того подонка, призванного обществом губернатором великого Солнечного Штата.
Грэг приподнял рубашку. В суровом молчании я одеваю на талию Грэга карамельный «пояс шахида». «Запал» – мой электронный блокнот с мигающей красной кнопкой внутри прячу в карман его брюк. Аккуратно заправляю рубашку ему в брюки. Теперь ничего не видно. Если обнаружат подобный пояс смерти – все умрут…разорвавшись от смеха. Правда есть у него одно преимущество – такой «пояс шахида» не найдут, даже с металлоискателями, потому что в нём нет металла, даже фольга и та является бутафорским пластиком. Впрочем, мой муж ни о чём не догадывается.
Грэг суров и решителен, как гладиатор перед боем. «Идущий на смерть приветствует тебя!» Бедный, бедный Грэг, ты даже не знаешь, что настоящий пояс смерти у меня. Смертоносный настой я спрятала под пышной шелковой пеной пёстрого платья, прикрепив его к поясу суппорта. Все готово. Пора ехать.
С тоской осматриваем обстановку нашего дома. Вещи давно собраны и уложены в кузов. Остановка опустошенного дома тосклива, как разорённое гнездо. Голая мебель – обломки когда-то кипевшей здесь жизни. Всё здесь напоминает об ушедшем счастье – неубранная кровать, ещё не остывшая от нашей любви, инкрустированный розами столик, на котором мы обедали столько лет, крошечная кухонька. Сколько прекрасных ночей проспала под твоим кровом в объятии любимого мужа, сколько счастливых дней наполнились радостными семейными хлопотами. И теперь всё пошло прахом. Мы словно стоим на собственной могиле. Прощай, наше семейное гнёздышко, больше никогда не вернёмся под сень твоего уютного крова. Лицо Грэга было печально. Было видно, как те же мысли бродили в его голове.
Теперь всё это принадлежит проповеднику Бинкерсу, твоему законному хозяину. Мой взгляд упал на канистру с бензином …. Так пусть не принадлежит никому!
-Грэг, тащи сюда бензин!
-Что ты задумала?! - испугался Грэг.
-Теперь уже всё равно! Не оставлять же всё это Бинкерсу?!
-Верно, сжечь всё до тла!
Едкий бензин заливает постельное бельё кровати, стулья, стол, полы, занавески, обои – всё что дорого и мило было нашему сердцу. Всё что с таким вкусом и любовью подбирали мы для нашего дома – всё должно погибнуть в огне! Грэг достал зажигалку. Яркий огонёк осветил полусумрак печальной комнаты. Ещё секунда и беспощадное пламя взовьется вверх.
-Стой, безумец! –я перехватываю пальцами язычок огня. – Так не пойдёт. На огонь сбегутся люди, и тогда всё пропало!
-Так что же делать?!
-Погоди, Грэг, нужно подумать. Ах, вот, как раз то, что нужно. – На комоде стояла подставка с тремя свечами. Когда-то, в дни наших торжеств, мы зажигали их, чтобы украсить свой праздничный стол. Теперь они предназначались для другой, разрушительной цели. С их помощью я должна поджечь собственный дом. Взяв подсвечник, я установила его на постели, обложив пропитанным бензином одеялом. – Пожар начнётся отсюда: из самого сердца нашего «любовного гнездышка». Как только свеча догорит, и пламя коснётся ткани, – вспыхнет огонь. Я проверяла, этой свечи хватит примерно на семь часов, к тому времени всё будет кончено.
С великой осторожностью я взяла зажигалку и зажгла роковую свечу. Суровый лик Христа таинственно заиграл алыми отблесками.
-Время пошло. Уходим!
Аккуратно заперев за собой дверь, мы вышли из дома.
Сделка по покупке «Жемчужины Флориды» была тайной. Коди Барио не хотел распространять в общественность, что первым его шагом на посту губернатора Флориды станет покупка роскошной личной яхты за счёт губернаторского фонда, который по случаю вступления в должность открыл для него президент.
Сославшись на необходимость короткого отдыха в кругу семьи в День Благодарения, он намеревался заодно провернуть выгодную покупку. Впрочем, Коди не врал. Он действительно собирался провести День Благодарения со своей женой Синтией, которая должна была присутствовать вместе с ним на яхте, ведь «Жемчужина Флориды» предназначалась ей в подарок. Когда-то Коди пообещал жене, что, как только станет губернатором, он подарит ей нашу «Жемчужину», чего бы ни стоила ему эта яхта. И теперь мечта супругов Барио сбылась –более того, они покупали её за бесценок у проповедника.
Это была тоже своего рода самоутверждающая месть со стороны униженной женщины. Когда-то муж сам отдал её Грэгу, продал, как последнюю девку. А она полюбила этого мальчишку, и, как всякая женщина, ожидала взаимной любви. Но этого не произошло. Как это всегда бывает, он вернулся к своей жёнушке.
Теперь Синтия ненавидела Грэга, так же сильно, как и своего мужа, как всех мужчин вместе взятых. Ненавидела их подлую безалаберность. Ведь Синтия ждала ребёнка от Грэга, но тщательно скрывала это от мужа, зная, что тот убьет её, если всё откроется. Шёл уже пятый месяц её беременности, но лишь немного заострившиеся черты лица выдавали её интересное положение.
Несчастной женщине оставалось лишь упиваться нашим безысходным положением, в которое нас загнал её муж, как алкоголичке, пытающейся заглушить свою боль спиртным. Она трепетала при мысли, что я и Грэг остались нищими бездомными, руководствуясь соображением: «Если мне плохо, пусть вам будет ещё хуже». Но злорадство отчаявшейся женщины, не приносило облегчения, а лишь всё новые душевные страдания.
Я знала, их будет шестеро. Шестеро наших врагов, кто должен был умереть в этот вечер – губернатор Флориды – Коди Барио, его супруга – миссис Синтия Барио, адвокат, бывший поверенный покойной матери Грэга, Самуил Зандерс – предатель, который теперь защищал интересы проповедника, сам Бинкерс, и два личных телохранителя Коди. Вся эта компания отъявленных мерзавцев собралась на яхте, чтобы отпраздновать День Благодарения.
Когда мы приехали на яхту, проповедник вместе с адвокатом Зандерсом уже ждали нас.
-Ключи от моего дома и от машины, - злобно прошипел Бинкерс.
В ответ Грэг презрительно показал проповеднику палец.
-Советую вам не зарываться, молодой человек. Если вы не отдадите ключи от дома его законному хозяину, с вами будет разберется уже полиция.
-Продажная Иуда, - кинул ему в лицо Грэг.
-Ключи от моего дома, - с лицемерным спокойствием произнёс проповедник, протягивая руку. – Да, кстати, ключи от машины можете вернуть позже, когда освободитесь от своего грязного барахла.
-Отдай ему эти ключи, Грэг.
-На, забирай! - Грэг швырнул полную связку ключей в лицо проповедника.
-Э, полегче, не то я вызову полицию, там-то тебя усмирят дубинкой. Ну-ка, подбери, что кинул, - приказал адвокат.
Грэг показал средний палец адвокату.
-Всё нормально, Зандерс, я сам подниму ключи, ибо Господь учит нас смирению перед попирающими нас и унижающими нас. – Мученически кряхтя и держась за поясницу (видно для того, чтобы продемонстрировать величину своего смирения), Бинкерс с трудом нагнулся и поднял ключи с палубы и положил их в карман.
-Ну, смотри, маленький ублюдок! – пригрозил Зандерс, Грэгу. – Попробуй только выкини что-нибудь при губернаторе – вмиг окажешься в тюрьме. –Если бы ты не был капитаном, мы бы с преподобным отцом давно нашли способ, как запихать твою неблагодарную задницу в тюрьму…
-Теперь этот грешник ничего не выкинет, - засмеялся Бинкерс, –не пойдёт же он против самой власти. Ну же, Грэг, мой милый мальчик, постарайся угодить мистеру Барио, может, он ещё возьмёт тебя в капитаны. Что и говорить, твоя -тоженушка – то ему по вкусу. Ха-ха-ха!
Пошлый смешок преподобного отчима ударил Грэга в самое сердце. Может, он ослышался? Нет. Бинкерс явственно произнес «женушка –то ему по вкусу». Что означали его слова? Возможно, он кинул их сгоряча, чтобы сделать ему больней. А если это не так, и он что-то знает и…
-Звонил господин губернатор, он уже едет! Мистер Бинкерс…
-Эй, вы что, глухие?! –рявкнул на нас Бинкерс. –Слышали, лентяи, губернатор приедет с минуты на минуту! Живо за работу! Нужно как следует принять нашего высокопоставленного покупателя. О, Господь Всемогущий, сохрани и помилуй нас грешников!
Грэг кинулся спускать трап, а я встала за стойку, чтобы заняться распаковкой праздничной индейки и напитков, которые нанёс с собой Бинкерс. О, это был поистине роскошный обед. Бинкерс не поскупился, чтобы задобрить губернатора. Такой огромной индейки я не видела за всю свою жизнь. Эта была не индейка, а целый слон, нет, мамонт, зажаренный целиком и украшенный разнообразными каперсами и закусками. Сладкий запах жареного мяса побежал по каюте. Такой индейки хватило бы на человек десять очень голодных людей, не то, что на шестерых. Думать о том, чтобы отравить такую жирную махину крошечным пузырьком с ядом, было бы просто смешно. Жир, как естественный поглотитель яда, превратит его в безобидную пустышку, от которой разве что хорошенько пронесет, но не более того…
Что ж, если мне не удастся сделать это, то придется рассчитывать на Грэга. Если его пристрелят на моих глазах, я приму яд и покончу с собой. Без него я не останусь жить на этой проклятой земле. Всё очень просто.
-Господин губернатор, милости просим, - отпялив задницу и выгнув спину, Бинкерс забавно пятился в каюту вперед спиной.
-Не надо условностей, мистер Бинкерс, в последнее время я так устал от них. Вы что забыли, мы же с вами старые друзья, - еле слышно прошептал он. – Отбросим всю это дерьмо, и сразу перейдём к делу; я пришёл сюда не ради того, чтоб праздновать День Благодарения со святым отцом ской…, - его взгляд упал на меня. Он не ожидал, что я приду на яхту. Коди уставился на меня, на его лице расплылась надменная улыбка, - …церкви, - нелепо докончил он фразу. Впрочем, я согласен разделить вашей семьёй праздничную трапезу.
-О, для нас это большая честь, - заискивающе стал раскланиваться проповедник, - да, возблагодарим Господа вместе. – А затем еле слышно добавил: - Ну, что, губернатор, хороша куколка?
-Она великолепна, - шепнул Коди.
Не переставая смотреть на меня, Коди не заметил, как в каюту спустилась ещё одна женщина. Это была его жена Синтия. Мерно покачивая роскошными, но располневшими бедрами (вследствие беременности), она прошла к дивану и села рядом со своим мужем. Стола из голубой тафты соблазнительно сползла с её по-мужски широких, плеч, обнажив восхитительно длинную шею. Бриллиантовые серьги, играя мириадами брызг, спускались на плечи, красиво оттеняя смуглую кожу мулатки, а роскошная брошь причудливо стягивала воздушную тафту. Что-то знакомое было в этих украшениях. Боже, да на ней же мои бриллианты!
Звук рвущихся ушей промелькнул у меня в голове, отозвавшись резкой болью в мочках. Заметив внимание своего мужа, Синтия кинула на меня презрительный взгляд, будто обмерила с ног до головы, фыркнула и отвернулась в сторону, словноя была какая-то грязная нищенка.
«Черномазая дрянь, а теперь ты похваляешься моими же бриллиантами!» Первым побуждением было подскочить к ней и вырвать мои серьги из её черных ушей, как сделал это со мной её муж, но я сдержалась. «Нет, так не пойдёт. Не нужно поддавшись чувствам опускаться до низменной бабьей мести. Но нет, я не сделаю это. Её ждёт ещё более страшная расправа».
Женщина, которая делала это с моим мужем, заслуживает самой жестокой мести. Никогда не прощу её! Никогда! Женщина, которая делает минет мужчине – самая низшая тварь на земле. Шлюха!
Я ненавидела эту женщину больше других. Вадь эта грязная женщина делала минет моему мужу. Мерзкая картина снова и снова вставала у меня перед глазами, будто кто-то вновь и вновь прокручивал чудовищный фильм перед глазами. Она удовлетворяла Грэга своим мерзким иссиня-розовым негроидным языком. Она посягала на то, что принадлежало мне по закону, посягала на моё счастье, на мою любовь – на моего единственного - моего Грэга. Своим развратом она оскверняла то, что было дороже всего на свете – мою преданную любовь к мужу. Эта женщина пыталась разрушить мою семью. Она разбила моё сердце, влив яд недоверия к Грэгу, к моему единственному, любимому человеку. И если Грэга я простила, потому что так свойственно всепрощающей женской любви, то её с тех пор я вознавидела ещё сильней. «Тварь, ты заслуживаешь самой жестокой смерти, но подохнешь вместе со всеми!»
Если вы мужчина – вам трудно понять такие чувства. Но только помните, собираясь изменить своей жене, что женская ревность самая разрушительная, и, что обманутая женщина способна на всё.
Представьте моё состояние, когда эта женщина сидела в моих украшениях и презрительно обмеряла меня взглядом. Что я должна была чувствовать? Любовь и солидарность к моей товарке по несчастью? Никогда, никогда не прощу её! Женщина никогда не прощает своих соперниц, такова уж её природа. И я – не исключение.
-Теперь всё, - послышался глухой мужской голос. Я увидела, как Грэг задвинул трап за «гостями» и пробежал в рубку.
-Ты видела, - шепнул он мне на ходу, кивнув на Синтию, - на ней твои бриллианты.
-Да, мой милый, скоро они расплатятся за всё.
Возле дверей кают компании встали два губернаторских охранника. Ловушка захлопнулась. Теперь нас с Грэгом ждала победа или же верная погибель.
Нет, ничего не выйдет. Мой взгляд заметался по каюте. Кругом были люди, и все, казалось, следили за мной. Даже за стойкой я была на виду, как актриса на сцене. Проклятие! Нужно было что-то делать. Но, что? Нужно, предупредить Грэга, что захвата не будет.
-Итак, господа, к делу, - торжественно произнёс Зандерс. – Договор купли-продажи уже готов. Вам, господин губернатор остаётся только передать деньги, и сделка будет завершена.
Из кармана пиджака Коди достал крошечный ключик от кейса, что был пристёгнут к его руке и открыл. Пятисотдолларовые купюры лежали в нераспакованных банковских пачках. Я видела, как крошечные, крысиные глазёнки Бинкерса загорелись азартным огоньком, но тут же погасли. Было видно, что его терзали сомнения. Не кукла ли?
-Не сомневайтесь, падре, - рассмеялся Коди, словно понял опасения своего оппонента. – Здесь ровно шестьдесят пачек.
-Я хочу пересчитать деньги, - недоверчиво проворчал Бинкерс.
-Так что, вы мне не доверяете? Будете пересчитывать каждую купюру? – тоном насмешливого снисхождения спросил Коди.
-Буду, - недовольно буркнул старик, нервно поплевывая на трясущиеся от волнения руки.
-Что ж, господин губернатор, мой клиент имеет на это полное право, - подтвердил Зандерс.
Надев кругляши очков на свои подслеповатые глазки крота, Бинкерс неаккуратно разорвал первую пачку, и кривыми, трясущимися от волнения пальцами, стал перекладывать каждую купюру, бубня под нос и нервозно поплевывая на кончики пальцев. Было ясно, что дело затянется надолго.
Нужно было, во что бы то ни стало, проникнуть в рубку к Грэгу, но я не могла сделать и шага. Мало того, что губернатор не спускал с меня глаз, да, хуже того, ещё его охранники будто специально следили за мной. Я заметила, как один, кивая в мою сторону, шепнул что-то другому на ухо. Другой отвечал, указывая на меня. Судя по активной жестикуляции, свойственной всем латиноамериканцам, они о чём-то спорили. Было ощущение, что они узнали меня. И, в самом деле, латиноамериканские лица обоих показались мне знакомыми, только я не могла вспомнить, где всё-таки видела их.
-Клянусь тебе, эта та самая девчонка, которую мы приняли за жену капитана!
-Перестань!
-Да это точно она – та самая белокурая сучка из инспекции охраны труда, из-за которой мы укокошили своего капитана!
-Черт меня раздери, она и есть! Только хромает. Что она здесь делает?
-Кто её знает. Эта девка приносит нам одни несчастья.
-Перестань дрейфить, скоро мы разделаемся с ней, как и со всеми остальными.
-Нет, девчонок мы оставим в живых. Красотки замечательные, что ни на есть первый сорт, глупо не воспользоваться такой возможностью и не отодрать их как следует напоследок, перед тем, как мы отправим их на небеса. Сначала мы хорошенько развлечёмся с ними, а потом выбросим за борт вместе с остальными.
-Неплохая идея, - рассмеялся второй охранник. – Только, чур, блондиночка будет моей, а шоколадку бери себе.
-Это почему же твоей? – рассердился первый. – Я сам наглядел её. Ещё тогда, в Сарасоте…
-Ладно, ладно, ладно. Хорошо, чтоб нам не пререкаться из-за этой белокурой сучки, давай бросим монету.
-Орёл.
-Решка.
Золотая монета звонко ударилась об пол и покатилась по полу за барную стойку.
-А? Что? – встрепенулся Бинкерс, оторвав лысую голову от своего занятия.
-Ничего, падре, продолжайте считать, - раздраженно ответил Коди, злобно косясь на своих телохранителей.
Бинкерс потерял счет и начал пачку заново. Его монотонное шмелиное гудение вновь наполнило душную каюту.
Катящийся по полу сияющий кружок золота привлёк моё внимание. Я наступила на монету босоножкой и прижала её к полу, остановив движение. Судя по блеску, монета была золотой. Чтобы убедиться в этом, я попробовала её на зуб. «Хм, действительно настоящая. Странно, откуда, вдруг, взялась золотая монета?»
Я посмотрела туда, откуда прикатилась монета. Там стояли только двое охранников. Значит, это их монета. Должно быть, кто-то из них случайно выронил монету. Прекрасно, эта монета послужит поводом пригласить их за стол. И тогда…
Монотонный шорох отсчитываемых купюр и бубнящий шёпот проповедника, казалось, никогда не кончатся.
-Этот святоша провозится до ночи, - проворчал один их охранников.
-Черт побери, пора с этим кончать, - отрезал другой, вынимая пистолет. –Ну, господин Коди Барио, теперь-то мы рассчитаем тебя как следует. Пошли.
Едва они сделали первый шаг, как перед ними возникла та самая блондинка, из-за которой вышел весь спор, и честно протянула монету в своей маленькой розовой ладошке. Её по-детски распахнутые грустные глаза вопросительно смотрели им в лицо.
-Кажется, это ваше, господа? – обратилась я к охранникам, протянув монету в раскрытой ладони.
Монета легла орлом.
-Черт побери, я так и знал, мне никогда не везёт, - проворчал в нос старший из охранников и отвернулся в сторону.
-Берите же, сэр, кажется, это ваше. – Я взяла его руку другого охранника и почти насильно положила туда монету. Покраснев от волнения, он принял монету из моих рук, и почему-то с каким-то сожалением посмотрел на меня.
«Вот ненормальный», - подумала я.
-Да, господа, я хотела бы пригласить вас к нашему столу, чтобы отпраздновать День Благодарения в кругу нашей семьи. Ведь в этот святой день все должны быть за одним столом. – Это было сказано с такой искренностью, с такой добротой, что ответить отказом на такое простодушное предложение было бы просто невозможно. Растерянный неожиданным предложением, младший охранник посмотрел на губернатора, на что тот утвердительно кивнул головой.
-Что ж, не мешало бы пропустить рюмочку – другую, перед тем, как прикончим шефа, тем более что приглашает такая прелестная сеньорита, - улыбаясь по-испански тихо сказал тот, который только что «проиграл» меня в орлянку и вежливо поцеловал мою руку.
-Не забывай, она моя девчонка, - также улыбаясь, ответил другой.
«Какие забавные мексиканцы», - подумала я. –«Назвали меня сеньоритой».
Мерный шорох отсчитываемых купюр и жужжание проповедника снова погрузили каюту в гнетущую тишину. С раскрасневшегося лысины Бинкерса градом валил пот, но тот ни на секунду не прекращал своего занятия. Всё взгляды будто сосредоточилось на скрюченных, старческих пальцах Бинкерса, перебиравших купюры.
Мой острый кухонный топорик с легкостью бритвы скользил по маслянистой плоти индейки, отхватывая горячие ломтики мяса, которые я старательно раскладывала по тарелкам.
«Неужели это конец?» - думала я. –«И через каких – нибудь десять минут я умру. Вот так возьму и перестану существовать. Перестану видеть, слышать, дышать, думать, чувствовать, любить, ненавидеть. Господи, как сложно представить состояние смерти. И возможно ли поверить в возможность собственного несуществования? И тем не менее вот оно, рядом. Нужно подумать о главном, о боге, о своей маленькой короткой жизни, но мысль упрямо не идет к тебе. Лишь одно вертится в голове: «Неужели, твое последнее деяние на этой земле будет разрезание этой глупой, жирной птицы. Как глупо!» Уже скоро, и вот в чём весь ужас - ты знаешь, что, возможно, умрешь через несколько минут, и не в силах предотвратить всё это, потому как события идут своим чередом, неподконтрольным тебе, неконтролируемым тобой. Сейчас может случится всё, что угодно. Ощущение, будто держишь огромный огненный шар, бросишь его – разорвется, но и держать нет никакой возможности. Боже, боже, что я наделала! Я погибла!…
-Что ж, господин губернатор, не вижу смысла продолжать это нудное занятие, - прервав мои размышления, послышался скрипучий голос Бинкерса, - как можно сомневаться в вашей честности. Господин Зандерс, передайте, пожалуйста, документы на яхту господину губернатору. Считайте, что наша сделка заключена. Разрешите поздравить вас с покупкой, господин губернатор, - залебезил Бинкерс. – Чего смотришь?! - прикрикнул на меня проповедник, - наливай шампанского! Живо! Шато-Лато, господин губернатор, восхитительное Шато-Лато. В честь нашей сделки!
«Да, Шато-Лато – это вам не церковное вино…» - сердито подумала про себя я.
Не отрывая от меня оценивающего взгляда, губернатор расплылся в надменной белозубой улыбке. В эту секунду я увидела, как он похотливо показал мне язык и облизнув губы, разразился довольным смехом.
-Я бы предпочел русской водки, - насмешливо сказал он, намекая в мой адрес.
-У нас есть русская водка? – растерянно спросил проповедник.
-Столичная, - спокойно ответила я.
Враг праздновал победу, но моё лицо было сурово и невозмутимо. Я смотрела прямо в смеющееся лицо подонка. Ни один мускул, ни одно движение не выдавали того душевного напряжения, которое я испытывала сейчас. Словно кровавая богиня мести Немезида, я спокойно предвкушала час расплаты.
« Водка? Что ж, я даже рада этому. Хлопок шампанского должен был стать сигналом к выступлению Грэга, но теперь его не будет. Я сделаю всё сама. Раз я заварила всю эту месть, то должна вызвать огонь на себя Любимый, я не смею покушаться на твою жизнь. Моя расправа над врагом будет тихой и жестокой. Хочешь русской водки, губернаторский подонок, так попробуй, какова она на вкус!»
Я раскрыла бар и нашла литровую бутылку Столичной. Бутылка была наполовину пуста (наполовину полна), но содержимого в ней было вполне достаточно, чтобы разделаться с шестерыми.
Скрывшись за стойкой, я незаметно достала пузырёк с ядом и выплеснула содержимое прямо в бутылку. Жидкость сразу же сделалась мутной, подобно самогону. «Всё пропало», - подумала я, но мои страхи были напрасны: через минуту она снова стала прозрачной как родниковая вода. Участь всех шестерых была решена.
-Чего ты там возишься? - в нетерпении зашипел на меня Бинкерс.
Я спокойно поставила поднос и стала разливать водку, наполняя каждую рюмку ровно до половины.
-Чиста, как кристалл, - причмокнул от удовольствия старший охранник.
-Прямо святая вода,– рассмеялся другой.
- Да, настоящей может быть только русская водка, - ответил губернатор Барио, смеясь мне в лицо.
-Так возблагодарим Господа за нашу удачную сделку и выпьем за «Жемчужину Флориды», -провозгласил тост проповедник ской церкви.
-Гип, гип, ура! – крикнули все хором, и в ту же секунду шестеро рюмок одним махом опрокинулись в раскрытые рты.
Я ожидала, что они умрут тот час же. Но ничего не происходило. Люди как ни в чем не бывало оживленно разговаривали, смеялись, деловито уплетая индейку за обе щёки. Губернатор всё так же вызывающе скалил на меня свои холёные зубы. Ясно было, что яд в пузырьке давно выдохся…
«Господи, какая же я дура! Да разве можно отравить этим шесть человек, когда им не убьешь, даже мышь. Боже, как глупо, глупо, глупо…». Фиаско с ядом было полное. Уже предвкушая провал, я опустила голову и беспомощно уставилась на пол.
Вдруг, я услышала звон падающей посуды. Пять человек замертво повалились на пол. Я увидела, как с лица губернатора сошла самодовольная улыбка, его черты исказились от боли… Губернатор был ещё жив. Держась за горло и задыхаясь, подонок, угрожающе попятился на меня. Но, не дойдя и шага, он рухнул на колени прямо перед моими босоножками. Из его полуоткрытого рта потекла рвота. Последние судороги пробежали по его конечностям, и его тело застыло в неподвижной позе. Он был мертв.
Глава восемьдесят девятая
Двоих одним ударом
-А-а-а-а-а-а!!! – Звенящий крик женщины разорвал воздух. Я обернулась и увидела, что возле меня сидела Синтия. Перед ней стояла нетронутая рюмка. Значит, она не пила.
Я поняла – свидетелей оставлять нельзя. Стоило ей только вскочить и начать драться, и мне не совладать с сильной мулаткой, которая к тому же была намного выше меня ростом. Но от внезапной развязки событий она растерялась и застыла на месте. Это дало мне время. Я выхватила кухонный топорик, ещё торчавший из туши индейки, и пошла на неё.
Белки её огромных глаз выпучились от ужаса. Отпрянув назад, она рефлекторно потянула руки к голове, чтобы закрыться от удара. Размахнувшись, я ударила. Била не глядя. Удар пришёлся по голове, немного искоса. Кровь и ошмётки мозга брызнули мне в лицо и залепили глаза.
Брезгливо обтерев с лица кровавые брызги мозга, я только размазала кровь по лицу. И тут только я заметила, что на меня смотрит ещё один человек. Я обернулась – это был Грэг.
-Всё кончено, Грэг. Они мертвы. Собирай вещи, мы отчаливаем, немедленно!
Но Грэг и не двигался. Он стоял завороженный кровавой расправой и смотрел на мертвую Синтию, под которой уже началась растекаться алая лужица крови.
- Да, Грэг, так будет с каждой, кто посмеет встать между нами, - спокойно ответила я.
-Нет, я не хочу так! – заорал Грэг. Я увидела, как его зрачки расширились до предела, он достал «запал» и, присев от страха, зажал взрывной запал. Взрыва не последовало. Ожидая смерти, Грэг продолжал находиться в нелепой позе туалетного человечка, держащегося за голову. Но ничего, естественно, не происходило.
-Бумс! – скомандовала я.
Грэг вздрогнул, и поднял удивлённый взгляд на меня. Его лицо было бледно, как полотно.
-Может, прекратишь обезьянничать, Грэг, и перенесешь наши вещи на яхту, пока полиция не очнулась.
-Но почему...?
- Грэг, разве ты не понял, - пояс фальшивый! Ха-ха-ха! Ещё ни одному человеку не удавалось взорвать себя при помощи карамели. Ха-ха-ха!!! Ха-ха-ха!!!! Ха-ха-ха!!! – я стала смеяться, как одержимая. Мне было весело! Я помешалась от того, что только что сама сотворила над собой...
Мой смех металлическим звоном отдавался в его ушах. Грэгу показалось, что он сходит с ума, и что всё страшное, что произошло здесь, никак не могло произойти быть реальностью, что всё это безумный ночной кошмар. Он всё ещё не мог поверить, что его жена стала убийцей, но страшная картина стояла перед ним, и он понимал, что это не сон. От ужаса Грэг впал в ступор. Беспомощная растерянность словно сковала его тело.
-Возьми себя в руки. Они мертвы, Грэг, им уже ничем не поможешь. Нам надо сваливать отсюда! Сваливать! Если нас поймают, нам грозит электрический стул!
При слове «электрический стул» Грэг словно пришёл в себя. Вид мёртвых людей будто отрезвил его. Ни говоря ни слова, он развернулся и вышел из каюты.
Звук шагов раздался на палубе, а затем стих в тишине.
«Всё пропало. Грэг – трус. Он сдаст меня полиции». В отчаянии я опустилась на пол рядом с губернатором. В эту ужасную минуту, мне показалось, что труп Коди, вдруг, зашевелился и пытается схватить меня за ногу. В ужасе я отпрянула. Я поняла, что начинаю сходить с ума. При мысли, что Грэг сбежал, а я останусь здесь одна, среди убитых мною мертвецов, мне стало жутко. «Где же Грэг?»
Время показалось мне мучительной вечностью, но не прошло и пяти минут, как я услышала, что на яхту с громом спускаются сходни. Я замерла, и стала ждать дальнейшего развития событий. Спустя секунду над головой послышался звук въезжающей машины. О, это действительно был звук мотора, тарахтение нашего старика Пика, которое я не могла спутать ни с чем.
В следующее мгновение в каюту вбежал вспотевший Грэг.
-Мы отчаливаем, немедленно!
-Где вещи?
-Они в Пикапе.
-Полиции нет?
-Я никого не увидел – значит, никто не знает, что губернатор отправился на нашу яхту.
Грэг включил турбины. Послышался скрипучий звук поднимаемого якоря, и машина, плавно тронувшись, на полных порах рванула в открытое море. Наше страшное путешествие началось.
-Стало быть, о сделке тоже никто не знает.
-Возможно, а возможно и нет.
-Господи, Грэг, катера береговой полиции, они идут сюда!
-Не суетись, прорвёмся.
Грэг дал полный ход, и «Жемчужина» помчалась прямо наперерез светящимся точкам. Только все наши маневры были бесполезны. Светящихся точек становилось всё больше и больше. Они окружали нас со всех сторон.
-Черт, что это такое?
-Что, Грэг, что?!
-Этого не может быть! Катера не могут появляться ниоткуда и исчезать сами собой! Я не вижу никаких катеров!
-Тогда что это?!
-Не знаю. Но что-то преградило путь к выходу, нам не выбраться из бухты.
Из-за горизонта показались всплески мощных фонтанов.
-Киты, Грэг, смотри, киты!
-Это дельфины! Смотри, вход в бухту буквально кишит ими! Но что они делают здесь в таком количестве? Боже, они плывут прямо на нас!
Несколько ошалевших дельфинов, проделав невероятное сальто, выпрыгнули прямо перед носом нашей яхты, едва не ударившись об киль.
-Они сошли с ума! – закричал Грэг. – Они летят, их не остановить! Они разобьют нашу яхту!
-Что происходит, Грэг?
-Не знаю, такое я вижу впервые. Что-то напугало их. Поворачиваем. Надеюсь, мы обогнём их стадо вдоль побережья.
-Смотри, смотри, они идут прямо в бухту. Они выбрасываются на берег. Грэг – это какое-то безумие! Сбавь ход, умаляю тебя, остановись, иначе мы разобьемся об одну из этих тварей! Пусть они сами пройдут мимо нас.
-Грэг сбавил ход, и яхта вскоре остановилась. Нашествие продолжалось.
-Смотри, Грэг, я, кажется, знаю, что их так напугало. Там акулы! Целый косяк акул! Я вижу их плавники! Вон, вон, опять появились! Смотри, они охотятся на дельфинов.
Немного близорукий, Грэг настроил свой бинокль и стал всматриваться в даль.
-Господь милосердный, верно!
-Плывём к акулам!
-Зачем?
- Грэг. Нам нужно немедленно избавиться от трупов! Выбросим их за борт! Акулы сделают своё дело! Через минуту от наших врагов не останется и клочка мяса!
-Неплохая идея, только мы останемся здесь. Смотри, акулы гонят дельфинов к самому берегу! Через минуту они будут здесь!
-С кого начнём? – испуганно спросил Грэг.
-Вот с неё, - я указала на Синтию. – Она дама, а дам всегда нужно пропускать первыми, - вспомнив незыблимое правило хорошего тона, рассмеялась я идиотским смехом. Мой остроумный юмор в такой страшной ситуации заставил Грэга содрогнуться. Он скоса посмотрел на меня, но ничего не ответил.
«Что, мой похотливый малыш? Стало жалко своей любовницы? А мне плевать! Эта черномазая шлюха получила по заслугам! Не будет спать с чужими мужьями».
Я подошла к Синтии и со злостью рванула с её ушей бриллиантовые серьги. Труп Синтии ещё не успел окоченеть, и её окровавленное туловище с торчащей в голове рукоятью топорика мешком повалилось на сидение. Топорик выскочил из разможженного черепа. Я едва успела отпрыгнуть, чтобы острое лезвие не упало мне на ноги
-Сидеть, дрянь! – прикрикнула я на труп, усадив её прямо. – Вот она, моя брошечка, моя хорошая! – Я попыталась снять брошь, но пальцы беспомощно елозили в мокром от крови шелке её платья. – Стерва, не отдаёт. Ну, же отдай, дура! – Я начала срывать украшение, но прочный атлас столы не поддавался. Наконец, я рванула изо всех сил, и вырвала брошь вместе с куском ткани. Скользкая стола медленно сползла вниз и обнажила, то что так старательно скрывала Синтия – свой округлый животик. Я сразу всё поняла.
-Господь всемогущий, да она же она беременна! – воскликнул Грэг.
-Двоих, одним ударом! М-м-м-м! Детоубийца. Ирод. Мне нет прощения на этой земле. –Я схватилась за голову и громко застонала. От осознания чудовищности содеянного мною, мне сделалось плохо, мои ноги подкосились, и, зашатавшись, я чуть было не упала. «Боже, я убила беременную. Я убила невинного младенца, которому так и не суждено увидеть свет. Двоих – одним ударом. Теперь мне нет прощения. Господи, зачем всё так вышло?» Только теперь я понемногу стала приходить в себя…будто мое сознание снова включили, как электрическую лампочку. О, лучше бы я сошла сейчас с ума или умерла, чем осозновать то страшное, что я только что натворила…О, за что всё это мне!!!
-Не надо, теперь ничего не исправишь, - видя мои слёзы, успокоил меня Грэг. – Нам надо торопиться. Держи её за ноги!
С трудом выволоча её отяжелевшее тело на палубу, мы сбросили её за борт. Несчастный Грэг даже и не подозревал, что вместе с Синтией он только что бросил на съедение акулам своего нерожденного сына.
-Теперь его, - я указала пальцем на губернатора. – Грэг подошёл к трупу, и тут же отпрянул.
-Что за х…нь!
-Ну, чего там ещё?! Тащи его сюда!
-Он шевелится!
-Прекрати! Это тебе показалось! Он мертв.
- Ничего не показалось! Я же вталкиваю тебе, он шевелится! Когда я уходил отсюда, он лежал в другой позе. А теперь, смотри, его нога согнута и рука не там…
-Успокойся, Грэг, это судороги, обыкновенные посмертные коныульсии. Посмертное сокращение мышц. Такое бывает с мертвецами.
-Такое ощущение, что он дышит, - таинственно произнес дрожащий от страха Грэг.
-Тогда проверь и убедись, что он действительно трупак! - раздраженно выпалила я. – Прислонись, послушай сердце. Может, нам удастся ещё спасти этого подонка, а заодно добровольно сдаться полиции, сесть в тюрьму, где нас обоих ждёт электрический стул.
-О чём ты говоришь?! Прекрати, я не стану этого делать! - занервничал Грэг.
-Тогда помоги мне стащить ублюдка за борт. Время дорого. Хватай за ноги! Стой! Я забыла кое-что. Не выбрасывать же их вместе с хозяином.
Я подошла к Коди и стала снимать с него украшения. Из-под белоснежной рубашки губернатора виднелся огромный бриллиантовый крест на грубой золотой цепи, который носят обычно богатые рэпперы, а на почерневших пальцах красовались драгоценные кольца. Их блеск ещё стоял у меня в глазах. Я вспомнила, что когда этот подонок насиловал меня, зажав рот ладонью, я могла видеть только эти кольца. Я будто заново переживала ту боль и унижение, которым подверг меня этот ублюдок, слышала отвратительный скрип кровати и видела проклятый блеск его перстней перед своим носом.
«Нет на тебе креста, насильник!» Со злости я рванула бриллиантовый крест с его груди. Толстая цепочка расстегнулась и крест подался сам с собой, свалившись мне в руки. А вот упрямые кольца никак не снимались. Сколько бы я не выкручивала его пальцы, сколько я не ломала их дорогие перстни, словно срослись с кожей.
-Оставь их! - закричал на меня Грэг.
«Как бы не так», - подумала я про себя..
Окровавленный топорик лежал рядом. Я схватила топорик и со всего маху ударила по фалангам его левой кисти. В эту самую секунду мне показалось, что труп вздрогнул от боли и издал какой-то охнувший вскрик. Пальцы отскочили, словно тонкие прутики. Кровь брызнула струей.
«Бред, разве у покойника может быть кровь?» - промелькнуло у меня в голове «между прочим», но я тут же заставила отмести от себя эту мысль. Кольца отлетели и закатились под сиденье. Я бросилась подбирать их. Вдруг, боковым зрением я увидела, как труп Коди действительно зашевелился и пытается приподняться. Я обернулась – тело лежало неподвижно. «Кажется, я начинаю сходить с ума. Надо поскорей выбросить его тело, и кошмар закончится».
-Грэг, помоги же мне! – закричала я в страхе.
-Смотри, что я нашел, правда, не слабо. – В руках у Грэга красовалось два пистолета. –Такой игрушкой можно кому угодно разнести башку в два счёта.
-Давай тащи! – прикрикнула я на Грэга.
Я собрала отрубленные пальцы и запихнула их в карман пиджака Коди. Грэг взял труп под мышки и поволок к выходу. Через секунду тело губернатора с шумом плюхнулось за борт.
Только оно почему-то никак не хотело тонуть. Коди упорно держался на воде, то погружаясь, но всякий раз упоно всплывая сквозь волны. Руки и ноги трупа беспомощно болтались, и создавалось впечатление, будто он пытается плыть. Кровавый след алой полосой тянулся за страшным пловцом. Мне стало жутко.
-Почему он не тонет? – испуганно спросила я.
-Кто его знает. Смотри, плавники. Не волнуйся, через секунду акулы не оставят он него и клочка.
«Дерьмо не тонет», - врезалась мне поговорка. – «Что ж, даже от такого подонка есть польза - хоть рыбы наедятся досыта».
-Катер! – крикнул Грэг.
Сквозь тёмную пелену надвигавшейся непогоды на нас двигался катер береговой охраны.
-Сматываемся!
Грэг завел мотор и через секунду наша мятежная яхта с ласковым названием «Жемчужина Флориды» рассекала воды Мексиканского Залива. Когда-то эта яхта принадлежала нам по закону, но эти подонки отняли её у нас. Но мы восстали и убили их. Мы стали кровавыми пиратами на своей собственной яхте.
Мы понимали, если мы успеем проскочить в территориальные воды враждебной США Кубы – мы спасены, если нас поймают в водах США – нас ждет смерть. Другой альтернативы не было, и мы изо всех сил боролись за свою жизнь.
Глава девяностая
Пожар
Тем временем в поселке Маш события развернулись самым страшным образом. Поджигая собственный дом, я даже не подумала, что последствия моего поджога окажутся столь трагичными для ни в чём не повинных людей. Но таково уж свойство русского ума – не задумываться о последствиях.
Начнём по порядку. Всё случилось гораздо быстрее, чем я предполагала. Не прошло и тридцати минут после нашего отъезда, как раскаленная капля парафина, скатившись по свече, коснулась ватной материи, пропитанной бензином. Пламя вспыхнуло мгновенно. Побежало по кровати, перекинулось на пол, занавески, мебель. Вскоре полыхала вся комната. Пламя огненной рекой растекалось по потолку. Сквозь щели крыши начал просачиваться едкий дым. Пол напором чудовищной температуры, даже толстые стёкла не выдержали и лопнули. Грохнул неведомой силы взрыв, и столб пламени вырвался наружу.
Испанский мох могучего дуба, росшего у дома, подхватило словно вату, и вскоре огромное дерево стало похоже на горящий факел распространявший вокруг себя огонь.
Когда на пожар сбежались люди – было уже поздно. Бывшая усадьба Дэйва полыхала, словно гигантский костёр, выбивая из себя столб огня, взвившегося над макушками леса. Брошенные всеми, собаки, привязанные цепями, горели заживо. Ссохшийся от жары лес вспыхнул, как порох. Начался верховой пожар. Горело всё, что только могло гореть. Столб огня поднялся над окрестными деревьями и, подгоняемый сухим ветерком, стал наступать на посёлок.
Спасая свои дома, в огненном аду метались люди. Всем посёлком люди отчаянно боролись с надвигавшейся стеной огня, но всё попытки отделить защитной полосой горящий лес, были тщетны. Раздуваемое ветром, беспощадное пламя перебегало с одного дерева на другое, подхватывая крыши домов. В поселке начался пожар. В панике все бросились спасать своё имущество. Увы, противопожарная оборона развалилась, словно карточный домик.
Прежде всего, нужно было перекрыть газовую трубу, по которой в посёлок поступал газ, но в панике спасая своё имущество, люди позабыли о страшном источнике опасности. Раздались чудовищные взрывы. Один дом взрывался за другим. Раздался душераздирающий вопль женщины. Все бросились спасать свои жизни. Смертельный страх гнал людей на шоссе, но огонь уже перекрыл пути отступления, и люди попадали в смертельнуюогненную западню.
Когда на место приехали первые пожарные расчёты, поселок напоминал руины, оставшиеся после Второй Мировой. Такого спасатели ещё не видели. Было ощущение, что поселок подвергся бомбардировке. Не осталось ни единого целого дома, только тут и там ещё торчали ещё дымившиеся остовы домов. Обгоревшие трупы людей, не успевших выскочить из огня, лежали прямо на улице. Поистине, это было страшное зрелище, которого ещё никогда не видывали в благополучной Флориде.
Еще долго полыхал горящий лес, ещё долго над местом трагедии кружились пожарные вертолёты, сбрасывая воду на горящий лес, пока пожар не удалось ликвидировать полностью. Только тогда стали ясны масштабы трагедии. Но только двое пиратов, захвативших собственную яхту, никогда не узнают, что наделала простая свеча, оставленная ими, чтобы поджечь собственный дом.
Поджигатели установлены не были…
Глава девяносто первая
Живой
Коди Барио был жив! Наш враг был жив! Яд не убил его! Вымыв значительное количество яда из желудка вместе с индейкой и всем содержимым, приступ рвоты спас ему жизнь.
Коди страдал внезапной рвотой с детства. Стоило мальчику съесть что –либо несвежее, его тут же рвало, рвало его и от перенапряжения, от испуга, от боли. Его рвало практически по любому поводу, и он часто оказывался в подобной нелепой ситуации, что всякий раз становилось предметом насмешек одноклассников.. «Гляди-ка, малютка Коди опять обделался», - кричали они вслед, когда Коди, задав рукой рот, бежал в туалет. Или: « Эй, блевунчик, купи-ка себе слюнявчик». С возрастом неконтролируемая рвота почти прошла, Коди научился контролировать её. А теперь врождённая привычка выворачивать свой желудок наизнанку по любому мало-мальскому поводу спасла ему жизнь.
Яд вызвал спазм мышц и обморок. Удар об воду вернул в сознание. К своему ужасу он понял, что руки и ноги не слушаются его, но чтобы дышать, он должен был держаться на воде.
В отчаянии Коди начал бить непослушными руками по воде. Но рук, словно не было. Он закричал, но и крика не было. Соленая вода наполнила рот. Одна волна накатывала за другой, накрывая его с головой. Он не успевал выплюнуть солёную воду и сделать глоток воздуха.
Коди тонул. Вода свинцовой тяжестью навалилась на голову, сдавив уши, в голове промелькнула вся его жизнь. Он понял, что погружается. Шансов на спасение не было. Соленая вода отдала в нос и сразу же заполнила рот. Он захлебывался. «Это конец», - теряя сознание, подумал он.
Вдруг, что-то резкое толкнуло его в бок. Ещё и ещё. Какая-то неведомая сила толкала его к поверхности. Резкий скрип, словно от детского шарика, ударил в его заложенные уши. Коди понял – дельфин. Он нёс его к поверхности. Это был его последний шанс на спасение. С отчаянием обреченного Коди схватился за его упругий плавник.
Алый свет заходящего солнца резко ударил в глаза. Спасительный глоток воздуха. Ещё и ещё. Он был на поверхности, он дышал, он мог жить, он жил.
Но долго ли сможет продержаться на спине дельфина? Может, чудесное спасение, окажется лишь отсрочкой к мучительному приговору. Коди понимал, что верхом на дельфине он вряд ли сможет находиться более минуты, что в таком состоянии он не то что не сможет самостоятельно плыть, но даже просто продержаться на воде. Если не подоспеет помощь, менее чем через пять минут он ослабеет, захлебнётся и пойдёт на дно, став занимательной игрушкой для любопытных дельфинов, которые ещё долго будут выталкивать его к поверхности.
О чудо, что он слышит! Неужели это катер?! Изо всех сил опершись на дельфина, Коди поднял голову. Навстречу ему шёл катер береговой охраны. Он понял, что спасён. Вдруг страшная мысль промелькнула у него в голове: «А что, если катер его не заметит и пройдет мимо?» Собрав последние силы, он поднял руку и закричал:
-Помогите! – Вид собственной обезображенной руки без пальцев врезался ему в глаза, приступ резкой боли ударил в кисть, он вскрикнул от неожиданности и тут же потерял сознание.
Его заметили. Новоизбранный губернатор Флориды был спасён.
Не знал об этом только сам спасенный. Когда его подняли на борт, он был уже без сознания.
Грэг ошибся. Судно, которое он заметил, не было катером береговой охраны. Это было судно экологической службы Грин Пис. Привлечённые нашествием дельфинов в бухту Тампа, охранники природы направлялись в залив, чтобы выяснить причину массового выброса дельфинов на берег.
Однако, экспедиция закончилась для них вовсе неожиданно. Едва они отплыли от берега, когда вперед смотрящий заметил на воде нечто белое и какое-то странное оживление дельфинов, кружащихся вокруг него. Вперёд смотрящий настроил бинокль, чтобы рассмотреть странный объект и … обомлел – это был человек, верхом на дельфине. Он закричал и поднял руку, и, не нечаянно соскользнув с дельфина, … стал погружаться.
Сомнений не оставалось – в открытом море был человек, и он тонул. Нужно было немедленно спасти его. Взбив воду винтами, Катер на всей мощности бросился на помощь утопающему, и спустя несколько секунд спасательная шлюпка плыла навстречу тонувшему, который уже не подавал признаков жизни.
Каково же было потрясение участников спасательной операции, когда они увидели, что это был ни кто иной, … как их новоизбранный губернатор Флориды. Он был без сознания, но он дышал, он был жив.
Время работы подходило к концу, когда в тишине кабинета окружного прокурора раздался звонок. Энтони Барио взял трубку. Страшная новость обрушилась на старика, словно ком ледяного снега. Трубка выпала из трясущихся рук окружного прокурора. Он схватился за сердце и беспомощно опустился в кресло. Страшные предчувствия его не обманули – с сыном стряслась беда.
Через несколько секунд вся полиция Флориды была поднята на ноги. Весть о циничном нападении на новоизбранного губернатора Флориды разлетелась по всему миру со скоростью света. Все жаждали новостей, но губернатор вряд ли что мог рассказать –в глубокой коме он был доставлен в центральную больницу Таллахасси, откуда специальным вертолётом был сразу же отправлен в Вашингтон.
Дело о покушении на новоизбранного губернатора было взято под личный контроль президента, который, после происшествия в туалете гостиницы Ренессанс, являлся его самым близким другом. (И не только по политическому кругу). Президент обещал баснословное вознаграждение в пятнадцать миллионов долларов тому, кто хоть что-то знает о террористах, покушавшихся на жизнь губернатора Флориды. Но пока награда оставалась не востребованной.
Самые лучшие врачи боролись за его жизнь. Состояние больного было тяжелым. От соленой воды, попавшей в рану, началась гангрена кисти. Чтобы сохранить жизнь больному, немедленно пришлось ампутировать кисть левой руки.
Судя по поражениям печени и почек было, ясно, что губернатор отравлен. Но чем, врачи терялись в догадках. Нужно было немедленно установить происхождение яда и ввести противоядие. Но никто не знал происхождение таинственного яда. Случайно введенное противоядие могло погубить его. Все ждали анализов.
Ядом оказался фаллотоксин. Очень редкий яд. Сам по себе этот яд довольно слаб, и, хотя против него нет противоядия, кроме как промывания желудка водой, вряд ли им можно убить здорового и взрослого мужчину. Восемьдесят процентов людей выживают после его попадания через желудок, а те двадцать «несчастливчиков», что всё же погибают, поев этих замечательных грибков, являются либо маленькими детьми, либо немощными стариками, но в смеси с алкоголем этот яд становится смертельным. Вкупе с «Зеленым Змием» поражающие свойства бледной поганки увеличиваются в несколько раз. По силе такой яд сопоставим разве что с цианом.
Как мы уже знаем, немедленная рвота спасла губернатору жизнь. Яд был удалён из желудка вместе с его содержимым. Но, даже при многократном промывании желудка, незначительные остатки яда всё-таки попали в кровь и произвели поражающее воздействие на нервную систему, отчего губернатор находился в глубокой коме. Оставалось только ждать. Ждать и надеяться на лучшее.
Действительно, через несколько часов после ампутации больной пришел в себя. Коди открыл глаза и понял, что находится в больничной палате. Он вспомнил всё, что случилось с ним в море.. Яхта, сделка, внезапный приступ, её холодные, жестокие глаза, обморок, удар об воду, отчаянная борьба за жизнь, мучительное задыхание, дельфин, спасительный пароход –всё это смешивалась в голове в какой-то болезненный, давящий ком, из которого он никак не мог выделить что-либо конкретное.
Висящая над головой капельница и белоснежная обстановка, плывущая перед глазами, не оставляла сомнений в произошедшем. Левая рука пылала словно в огне.. Коди пытался сжать левую руку, но не смог сделать это – кисти просто не было. Вместо неё торчал лишь пустой конец забинтованной культи. Страшная боль ударила в руку. Он закричал от боли. На крик прибежала медсестра.
-Господин губернатор пришёл в себя. Господин губернатор…
Дежуривший у палаты агент ФБР тут же вскочил, включил камеру и бросился в палату.
-Жемчужина. Это они, - от боли теряя сознание, прошептал Коди. Эти несвязные слова, похожие на бред, было последнее, что мог сказать раненый губернатор. Но, едва услышав эти три слова, Энтони Барио понял всё.
В ту же секунду все силы ВВС Солнечного Штата были брошены на поиски «Жемчужины Флориды». Вся береговая полиция южной оконечности США от Техасского побережья до мыса Ки-Вест получила сводку на розыск мятежного судна, захваченного пиратами. Несмотря на приближавшуюся ночь, в воздух взвились мобильные группы поисковых вертолётов. А мятежное судно с нежным названием «Жемчужина Флориды» с двумя «пиратами» на борту, со скоростью двенадцать узлов в час уже на всем ходу приближалось к территориальным водам Кубы.
США, Флорида, на Песчаной Косе близ курорта Клин Воте
Глава девяност вторая
Мёртвая купальщица
Ранним утром на побережье Клин Воте ласково плескались волны. Солнце ещё не встало, и потому было нежарко. Такой благословенный час обожают туристы. Пока жаркое солнце не начало палить, пляжный люд всех сословий собирается на песочной косе пляжа, чтобы понежиться под утренними лучами солнца и получить «правильный» загар.
Купающихся немного. За ночь вода успевает остыть, но она прозрачна и чиста, как будто оправдывая своё название - Чистые или Прозрачные Воды. Вода действительно хрустально прозрачна. Купаться в такой воде настоящее удовольствие. Для северян, привыкших к холоду, такая вода в самый раз.
Несмотря на столь ранний час и расслабленную обстановку отдыха, со спасательной вышки дюжие пареньки с фигурами Аполлонов уже заступили на свою службу, следя за происходящим на пляже. Это пляжные спасатели. Так называемые, «красавцы Малибу».
Всё кажется как всегда. Загорающие выстроились длинными рядами шезлонгов и в фривольных позах принимают первые лучи солнца. На мелкой отмели, тянущейся на сто метров в море, дети играют в яркий надувной мяч. Редкие купающиеся загорают прямо в море, вытянувшись на воздушных матрасах или просто предавшись соленым волнам Мексиканского залива, лежат на воде. С моря дует свежий бриз, шелестя сухим тростником. Всё как всегда…как, вдруг, детский крик эхом разносится по полупустынному пляжу. Что случилось? Дети с ужасом бегут из воды, визжа и сбивая друг друга с ног. Неужели акула? Но на такой отмели не может проскользнуть, даже простая рыбина среднего размера.
Спасатель схватил бинокль и внимательно смотрит туда, откуда донёсся крик. Там ничего не видно, только одинокая купальщица отдыхает на прибрежном песке. Но что-то странное, почти неестественное в её движениях…точнее неподвижности. Набегавшие волны накрывают её с головой, а она не пытается, даже пошевелиться. Боже милосердный, да она же мертва!
Спасатель поднял тело чернокожей женщины, лежащее лицом в песок…и тут же выронил обратно. Тело утопленницы уже успело распухнуть. Лица уже нельзя было разобрать, оно было обезображено морской водой и напоминало собой безобразный маскарон, а череп был расколот, и огромная черная рана зияла на всю голову, распространяя вокруг себя кровавый зловонный след. Сразу было видно, что это не утопленница, а убитая.
Вдруг, что-то знакомое промелькнуло в обезображенных чертах девушки. Спасатель сначала не поверил своим глазам. Уж больно она напоминала молодую жену новоизбранного губернатора. Так и есть – она. На несчастной ещё болтается её роскошное платье, то самое, в котором она встретила победу своего мужа. «Господи, да за что её так?» Голова «храброго» спасателя закружилась, и он чуть было не свалился в песок рядом с трупом, но всё же успел взять себя в руки.
Немного придя в себя, спасатель сделал несколько глубоких вздохов и с облегчением подумал: «Хорошо, что её убили сразу, по крайней мере, её смерть не будет на моей совести».
-Расступитесь, кажется, это дело полиции, - «умывая руки» отвечает спасатель.
Так была обнаружена супруга губернатора. Море выбросило её тело на Песчаную Косу недалеко от побережья Клин Воте, где так любят собираться туристы.
Мексиканский залив. Где-то возле южной оконечности Флориды
Глава девяносто третья
Противостояние
Врагу не сдавался наш гордый Варяг…
Вернёмся же к событиям предыдущей ночи. Двое отчаявшихся людей боролись за свою жизнь. Они знали, что пощады не будет. До наступления утра нужно было, во что бы то ни стало, обогнуть архипелаг Флорида Кейс и через Флоридский пролив прорваться в Атлантический Океан, где мы могли бы затеряться. Это был наш единственный шанс на спасение.
Мы знали, что тело губернатора наверняка обнаружили, что с наступлением рассвета «Жемчужину Флориды» будут искать боевыми вертолётами, что если нас поймают охранные катера Кубы, нас тут же выдадут властям США.
Если до утра нам удастся обогнуть архипелаг островов Флорида Кейс – мы спасены. Если с рассветом мы не успеем проскочить Ки Вест по буферной зоне, мы будем, как на ладони между двумя враждующими берегами, и нас тут же поймают те или другие. Флорида Кейс – были нашими ключами к свободе. Если мы возьмем их – мы спасены, нет – мы погибли.
Знал это и Грэг, и потому наша мятежная яхта, не освещенная никакими огнями, на всех порах стремилась вырваться в Атлантический Океан…навстречу верной гибели.
Двое беглецов на роскошной яхте, затерянной в нейтральных водах между Флоридой и Кубой даже не догадывались, как им страшно везло. Очнись губернатор на час раньше – нас тут же бы поймали. Но надвигавшаяся ночь спасла нас. Едва вертолёты начали поисковую операцию, как поиски тут же пришлось прекратить из-за непроглядной темноты и усиливавшегося штормового ветра.
Кажется, сама природа благоволила двум беглецам. На побережье надвигался тропический шторм. Налетевшие тучи закрыли лунный диск, а небо, озаряемое сухими зарницами, предвещало наступление запоздавшего сезона дождей.
Ветер и волнение усилилось. Когда-то я боялась тропического шторма, а теперь была почти рада ему, как радуется тяжелобольной возможности внезапного избавлению от опостылевшей жизни.
Нашу яхту безжалостно швыряло из стороны в сторону, а я, обезумев, хохотала, скаля зубы судьбе и грозясь кому-то кулаком. Огненные вены молний растекались по небу, озаряя местность. Но дождя почему-то всё никак не было. Но через полчаса все улеглось. Буря утихла, словно передумав обрушить свою ярость на побережье Флориды, и море успокоилось. Только издалека ещё угрожающе вспыхивали сухие зарницы, на миг озаряя далекие берега Острова Свободы. Это дало нам шанс развить полный ход.
«Жемчужина» шла на полной мощности, выжимая сто двадцать пять километров в час. Внезапно, луч прожектора ослепил наши глаза. Над головой раздался шум летящего вертолета. Нас запеленговали!
- Яхта «Жемчужина Флориды» немедленно остановитесь, - раздался оглушительный голос громкоговорителя. - Баркли, Зандерс сопротивление бесполезно, вы находитесь под прицелом. - Если вы не остановите яхту, мы будем стрелять на поражение.
-Твари, они всё-таки нашли нас! – в отчаянии закричала я.
-Всё кончено, Лили, нас обнаружили! – нажав на тормоза, побелевший Грэг безжизненно опустился на пол и закрыл лицо руками. - Живым я не сдамся, - сурово добавил он. Грэг достал пистолет и приложил его к виску.
-Не надо, Грэг! – закричала я, вцепившись в его руку и отбирая пистолет. – Трус!
-А что ты предлагаешь?! Гадиться на электрическом стуле?! Я же сказал, всё кончено нас поймали!
-Кого это нас?! О нас с тобой и речи не шло, ведь говорили про Бинкерса и Зандерса!
-Господь всемогущий, неужели они думают, что эти болваны…!
-…террористы, ЭТО ОНИ захватили «Жемчужину»! Они не знают, что мы здесь! Грэг, Грэг, очнись, это наш шанс! Пусть думают, что это мы заложники!
Я выхватила дрожащую от звонка трубку телефона и закричала, что было сил:
-Помогите, они держат нас с мужем в заложниках! Если вы откроете огонь, они расстреляют нас! О, боже! – в возбуждении я случайно выстрелила из пистолета, и, чуть было, не убила Грэга. Пуля пролетела над самым виском Грэга, оторвав кончик торчащего уха, и угодила в телефонную рубку.
-Ай! - Грэг схватился ладонью за ухо. Кровавая струйка потекла по его шее. Связь прервалась.
-Я не хотела, оно само… - растерявшись, стала оправдываться я.
-Отдай! - раздраженно закричал на меня Грэг, осторожно вынимая пистолет из рук. – Центральный компьютер, ты повредила центральный компьютер! Система навигации отсутствует! Мы ослеплены! Я не знаю, куда плыть!
-Тем лучше, за то теперь они не смогут запеленговать нас! Нас для них тоже нет! Нам нельзя медлить, через несколько минут катера будут здесь! Заводи двигатель!
-А что делать с вертолётом?! - Грэг указал на кружащую над нами «акулу».
-Попробуем оторваться в темноте. Пока не поздно. Заводи же двигатель, говорю!
Связь прекратилась. Тревожное сообщение прозвучало, как нельзя ясно. На борту двое заложников. Возможно, один из них убит.
-Марлин, Марлин, что случилось?!«Жемчужина Флориды» пропала с радаров!
-Мы видим её! Они включили двигатель, они уходят!
-Ни в коем случае не упускайте их из виду! Сообщайте ваши координаты!
-Центральная база 3879, центральная база 3879! Преступники петляют, они пытаются уйти! Открываем огонь на поражение!
-Не стрелять, только что поступило сообщение, что на яхте заложники!
-Центр 3879, они продолжают сворачивать на огромной скорости, ещё немного, и мы потеряем их!
Тем временем центральный отдел полиции Сент-Питерсберга, ставший штабом расследования покушения на новоизбранного губернатора Флориды, кипел, словно паровой котёл. Прокурор округа Пинниллас, Энтони Барио, которому президент по просьбе жаждущего возмездия отца самолично приказал возглавить расследование покушения, словно сорвался с цепи:
-…Марлин, Марлин, с вами говорит командующий операцией захвата Энтони Барио! Как слышите меня?! Центр 3879 подтвердите связь!
-Центр 3879 подтверждает.
-…слышите, не стрелять, я приказываю не стрелять! На борту моя невестка Синтия Барио! Она находится в заложниках!
-Приказ понят, сэр!
-Держите меня в курсе событий. Конец связи. Чего уставились, идиоты! - истошно заорал Барио на фэбээровцев, толпившихся у телефона. Я хочу знать, кто захватил эту яхту!
-Как, вы же сами назвали их имена – Тэд Бинкерс и его адвокат Самуил Зандерс.
Окружной прокурор нервно задергал руками, словно паяц, и, приложив палец ко лбу, заорал истошным голосом:
-Вы, вообще, соображаете, что происходит?! Если нет, то я повторю: Произошло покушение на ДЕЙСТВУЮЩЕГО СЕНАТОРА США! На первое государственное лицо после президента! Моего единственного родного сына подобрали искалеченным посреди моря, а его пальцы торчали из пиджака вместо носового платка! Какая-то тварь наглумилась над моим сыночком, а вы, бездельники, вместо того, чтобы думать мозгами, как поймать яхту, ещё издеваетесь надо мной! - охрипшим от крика голосом простонал чуть не плачущий старик. – Я так сказал, чтобы они не расстреляли мою невестку! Тэд Бинкерс – террорист?! Не сходите с ума, господа! Да, этот ский придурок до сих пор разъезжает на телеге с мулом (на самом деле, мул и телега предназначались для перевозки наших вещей), куда ему управлять круизной яхтой! Кретины! Тупоголовые идиоты!
-Верно, его мула нашли привязанным на стоянке машин. Скорее всего, Тэд Бинкерс сам заложник.
-Наконец-то, подумайте сами, какого х…на старику Бинкерсу захватывать собственную яхту, когда мой непутёвый сынок и так отвалил за неё три миллиона наличными.
-Постойте, а как же мотив мести? У него был повод расквитаться с вами. Помниться, Тэд Бинкерс – это же тот самый ский священник - педофил, открывший школу для девочек в своём доме, и против которого вы в свое время, чуть было, не завели дело о растлении его несоверщеннолетних учениц. А потом дело прикрыли за недоказанностью улик. Ведь установлено, что это «Жемчужина Флориды» принадлежала ему после смерти его жены, а ваш сын собирался заключить сделку и купить у него яхту за три миллиона долларов. Наверняка, этот подонок решил поквитаться с вами за прошлое…
-Что вы несёте?!!! – почуяв, что запахло жареным, заорал прокурор. - Вы хотите сказать, что старому извращенцу хватило ума спланировать всё это. Значит, наше доблестное ФБР утверждает, что Бинкерс сейчас бороздит просторы морей на захваченной яхте, как заправский пират.
-Мы не утверждаем, что он ведёт яхту, наверняка у него есть сообщники, те самые, кто помог ему избавиться от горячо любимой женушки. Если вы утверждаете, что Бинкерс не организовывал всё это, тогда почему он продал яхту за бесценок именно вашему сыну?
-Поверьте, сэр, это была ловушка для вашего сына. Он специально заманил его на яхту. Купить яхту стоимостью двадцать миллионов долларов за три – не плохой куш. На такой куш соблазниться кто угодно. Вот ваш сын и попался.
-Тихо, слышите, они вырубили собственную систему навигации. Хитрые твари, они не пожалели системы навигации, чтобы уйти. Теперь наши вертолеты не смогут запеленговать их. Так и есть, вертолёт потерял яхту! Эта преступники гораздо умнее, чем мы думаем. Ну, ничего, я достану этих хитрожопых ублюдков, даже из-под воды, - при этих словах окружной прокурор со всего размаху хлопнул по столу кулаком.
-Как нам избавится от него?!
- Сворачивай! Пристроимся у них в хвосте! Так они нас не найдут! Это наш единственный шанс спрятаться!
-Держись! – крикнул мне Грэг, но я не успеваю отреагировать на его предупреждение, Резкий крен выбил опору из-под моих ног. Я чувствую, что лечу куда-то в сторону, но в последний момент мне удаётся ухватиться за широкую футболку Грэга. – В хвост! В хвост! - истошно кричу я. - Давай, давай! Перестраивайся! Скорей же! Есть, вот так! Получилось! Да! Да! Они не видят нас! Они потеряли нас! Смотри, точно, эти придурки потеряли нас! Держись хвоста, не давай им обнаружить нас! Держись сзади! Ради всего святого, Грэг, держись сзади вертолета!
-Я пытаюсь, пытаюсь!
-Они свернули вправо! Пытаются бежать!
-Чёрт куда они делись?! Ты видишь их?!
-Нет.
-Они где-то рядом! Я слышу шум мотора!
-Тогда где? Не могли же они нырнуть под воду. Это яхта, а не подводная лодка.
-Что за чертовщина, мы их потеряли!
-Это обходной манёвр. Смотри, вот, они! Снова появились на родаре! Пока мы тут болтали, они оторвались. Они пытаются вырваться в Атлантику! Вперед, за ними! Перекроем им путь к отступлению!
-Что они делают?! Они возвращаются обратно?!
-Без навигационной системы эти придурки ослеплены. Гляди – ка они хотели обмануть нас, но сами попались в собственную мышеловку.
-Глуши мотор!
-Ты с ума сошла?!
-Глуши, тебе говорят! Они потеряли нас, они нас не видят! Смотри, они полетели вперёд, они думают, что мы оторвались от них!
-Марлина, Марлина, что у вас там?
-Они петляют, пытаются вырваться в туман…!
-Держите их!
-Не беспокойтесь, теперь эти ублюдки от нас никуда не уйдут!
-Держитесь, ребята, сейчас к вам подойдёт катер береговой охраны!
-Смотри, они идут прямо на нас! Если заметят наш вертолёт – снова попытаются скрыться!
-Аккуратно обойдем их и пристроимся у них в хвосте, так чтобы они не заметили наш вертолёт. Я не хочу снова гоняться за ними. Пусть пираты думают, что им удалось оторваться! Так нам будет удобнее отслеживать их!
Мы затаились, словно загнанные звери. Мы оба понимали, что это конец. В ожидании развязки погони, мы некоторое время продолжали свободно дрейфовать с выключенным двигателем. Но ничего, ровным счетом не происходило. Тишина. Только наша яхта в таинственном и молчаливом одиночестве продолжала плыть среди густого тумана. Можно было подумать, что никакого вертолета, никакой погони не было вообще, и что слепящий луч, голос громкоговорителя, призывающий сдаться, погоня - плод воспалившегося воображения.
Мы с удивлением переглянулись. Неужели спасены? Но факт говорил сам за себя. Вертолёт исчез! Нас действительно потеряли.
Вдруг, густой туман внезапно расступился, словно занавес театра, и яхта ворвалась в безбрежную ширь воды. Океанский простор девственно чист – ни вертолётов, ни кораблей на горизонте – ничего, только небосвод, расцвечивающийся розовым светом поднимающегося из воды солнца и бесконечный горизонт воды, украшенный причудливыми облаками.
Светало. Огненные лучи солнца пробивались сквозь толщу свинцового океана…
-Неужели, прорвались?- ещё не веря в произошедшее, облегченно выдохнула я. –Ты сбежал, Грэг, тебе удалось! Это невероятно – но ты сбежал от сторожевого вертолёта! Ты ас, ты самый лучший капитан на свете! Мой маленький капитан Грэг! Этот побег мог бы войти в историю! – От радости я вскочила на Грэга и повисла у него на шее.
-Нет, это мы сбежали! Если бы не твоя изобретательность –мне бы не вывернуться от них. Подумать только, сбежали! Моя малышка Лили обхитрила сторожевой вертолёт ВВС США. Это надо выдумать. Пристроиться к заднице, чтобы тебя не нашли! Ха-ха-ха! Ну, что взяли, уроды ? Вот вам! - Грэг заскакал от восторга и в экстазе показал кому-то средний палец. – Ха-ха-ха!
-Что будет с нами дальше, Грэг? – прервав его бузумное веселье, спросила я.
-Мне плевать, теперь мне всё равно! - фаталистично ответил Грэг. – Главное, что мы на свободе.
-Сэр, сэр! - вбежал запыхавшийся полицейский, -только что получено сообщение, что труп неизвестной чернокожей женщины был обнаружен на Песчаной Косе, недалеко от того места, где подобрали вашего сына. Есть предположение, что это труп вашей невестки.
-Этого не может быть. Что вы несёте?! Моя невестка жива! Она на яхте, в заложницах! Я сам только что слышал её голос, она кричала, она звала на помощь!
-В любом случае, вам следует опознать тело неизвестной, похожую на Синтию Барио.
-Хорошо. Где она?
-Её уже везут. Через десять минут они будут в морге.
-Нет, несите её прямо сюда! Мне некогда бегать по моргам.
-Сюда, в кабинет?! Но это же тело мертвой женщины, - испуганно отпрянул комиссар.
-Вы что, плохо расслышали меня, господин комиссар?! Теперь она вещественное доказательство, улика, и вызовите сюда ближайшего патологоанатома.
Не прошло и десяти минут, когда в кабинет втащили каталку, на которой в белоснежном коконе из плотного полиэтилена лежала покойница, распространяя вокруг себя зловонный трупный запах, которым сразу же наполнился весь кабинет.
-Это та женщина, которую нашли на пляже? – растерянно спросил Барио.
-Да, - спокойно ответил патологоанатом, готовя инструменты для вскрытия. - Вы готовы, сэр. Я предупреждаю, то, что вы там увидите – зрелище не из приятных.
-Я проработал в полиции почти тридцать лет, я привык к виду трупов! Открывайте!
Молния расстегнулась, и перед прокурором предстало обезображенное лицо его невестки, в чертах которой едва ли можно было признать роскошную красавицу Синтию. Соленая вода, попавшая в разбитый череп, раздула голову до огромных размеров, так что лицо её превратилось в обесформленное месиво, в котором трудно было разобрать что- либо. Только по характерным родинкам на лице, Барио понял, что это действительно его невестка. Трупный запах тела, смешанный с йодными испарениями морской воды резко ударил в лицо.
-Это она, -простонал Барио, прикрывая рот платком.
-Что делать с яхтой, сэр?
- На борту заложников больше нет. Приказываю, открыть огонь на поражение.
-Но, мистер Барио, на яхте, кроме террористов, могут находиться ещё заложники. Подумайте, могут пострадать невинные люди. Мы пока ничего не знаем, кто захватил яхту, и сколько там ещё остается заложников…
-Мне плевать, кто на яхте! - сорвался Барио. - Слышите, плевать, сколько там заложников, когда эти подонки изуродовали моего сына, когда они убили мою невестку! Смотрите, что эти мрази сделали с ни в чем не повинной женщиной! Нет, торга с террористами не будет: они все должны подохнуть! Слышите, подохнуть! Это мой приказ!
-Но мистер Барио, катер береговой охраны уже там. Они в западне. Им всё равно не уйти от нас. А если мы потопим яхту, то, возможно, никогда не узнаем правды…
-К черту правду! Командование операцией возглавляю я, и я ЗДЕСЬ принимаю решение! Вы разве не поняли?! Захваченная яхта с террористами представляет прямую угрозу для безопасности США, а, значит, она должна быть немедленно уничтожена!
Все стояли, словно завороженные. Никто не решался взять на себя ответственность за гибель возможных заложников. Тогда Барио сам взял трубку и с каменным лицом произнёс:
-Центр 3879, центр 3879, говорит командующий операцией Энтони Барио. Мою невестку Синтию Барио только что нашли мёртвой. На борту заложников больше нет. Марлина, Марлина, приказываю, яхту с террористами немедленно уничтожить! Подтвердите приказ.
-Центр 3879. Приказ подтверждаем. Марлина, Марлина вы слышали приказ командующего операцией?!
-Да, мистер Барио. Ваш приказ принят. Есть немедленно уничтожить захваченную яхту! Огонь!
В следующую секунду две ракеты унисон рассекая воздух, пронеслись над поверхностью океана. Раздался оглушительный взрыв, гигантский столб воды взвился в небо!
Вдруг, до нас донёсся странный звук, эхом раскатившийся по всей акватории. Будто что-то взорвалось.
-Что это, Грэг?! – услышав хлопок взрыва, испуганно вскочила я.
-Не знаю. Может, нефтяная платформа взорвалась? В любом случае нам нужно поскорей убираться отсюда, пока нас снова не обнаружили.
-Ха-ха-ха! Куда? - обессилено засмеялась я, схватившись за голову. – У нас нет системы навигации. Без навигатора мы слепы, как новорожденные котята.
-В океан. Курс на восходящее солнце, -решительно ответил Грэг. - Впереди– Багамы!
Прямой огонь ракет не оставил никаких шансов … катеру береговой охраны «Свифт», шедшему на помощь летчикам. О, ужас, когда в эту же секунду через образовавшийся воздушный коридор летчики разглядели название собственного судна, несчастные осознали чудовищность случившейся катастрофы. Но, увы,… слишком поздно. Раздался оглушительный взрыв, и сторожевой катер, разломившись на две половины, тут же пошел ко дну.
Такое трудно даже представить, но произошло следующее: вертолёт, который засек нас в океане по ошибке атаковал собственный патрульный катер, который пришёл им на помощь. Да, да, тот, странный звук, что мы услышали, был не чем иным, как взрывом сторожевого катера, взлетевшего на воздух от «дружественного» огня вертолёта, который открыл огонь по собственному судну.
Оказывается всё это время вертолёт, привлеченный звуком мотора, кружил вокруг катера, в густом тумане принимая его за «Жемчужину Флориды», а катер следовал за вертолётом, ориентируясь на звук его лопастей, думая, что он засёк мятежную яхту и преследует её. Так вертолёт и катер шли в связке, преследуя друг друга в тумане, словно кружась в странном танце. Плохая видимость из-за тумана не давала как следует разглядеть судно с высоты. Летчики «акулы» приняли белый корпус сторожевого катера «Свифт» за белоснежную «Жемчужину Флориды».
Так береговой катер «Свифт», пораженный дружественным огнём, навсегда обрёл покой в пучине океана недалеко от пиратского мыса Ки-Вест.
-Итак, начинаем вскрытие. Перед нами труп молодой женщины лет двадцати трёх. Труп пролежал в воде несколько часов, - начал свою монотонную исповедь патологоанатом. - Смерть наступила в результате удара острым тяжелым предметом по голове. Череп расколот сбоку, с левой стороны, по касательной. Рана не глубокая, но черепная коробка расколота. Мозг повреждён. По- видимому бил невысокий человек, слабой комплекции. Если бы не жестокость преступления, можно было предположить, что её ударила женщина.
-С чего вы так решили? - прервал его прокурор.
-Смотрите, удар нанесен неверной рукой. Если бы, даже самый слабый мужчина бил столь острым и тяжелым предметом, наподобие топора, он прободил бы череп насквозь, а здесь только порез, глубокий порез. Удар пришёлся в висок, только поэтому она сразу же скончалась. Если бы бил мужчина он бы сделал удар сверху вниз, а тут удар пришелся вкось.
-На яхте были другие женщины?
-Нет, господин губернатор, насколько нам удалось выяснить, губернатор тайно отправился туда только со своей женой и двумя телохранителями. Ваш сын хотел сделать сюрприз своей жене ко дню её рождения. «Жемчужина Флориды» должна была стать для неё подарком. Там их ждали Бинкерс вместе со своим адвокатом. На яхте больше никого не было.
-Тогда какая женщина кричала там, на яхте? Ведь не могла же это быть Синтия, когда установлено что её тело пролежало в воде несколько часов.
-Взгляните на это, - патологоанатом достал пинцет и аккуратно снял волосок с её головы.
-Волос, как волос, - раздраженно проворчал прокурор. – Ну, и что?!
-Заметьте, длинный женский волос.
-Ну и что?! Что из этого следует?
-У убитой были темные, вьющиеся волосы. А это совершенно другой волос – прямой, мягкий и светлый. Взгляните – это волос настоящей блондинки. А настоящие блондинки во Флориде– это крайне редкое явление. В основном многие красятся под блондинок, но структура волос все равно остаётся несколько более жёсткой, чем у подлинных блондинок. Только у блондинок вы встретите такие тонкие и мягкие волосы…
-Прекратите нести чушь!… и что это доказывает?! Этот чужой волос мог попасть на труп откуда угодно и с кого угодно
-Не совсем, мистер Барио.
-Что значит, не совсем?
-Дело в том, что этот волос найден непосредственно в ране. Получается, что эта блондинка была в близком контакте с убитой, иначе как бы волосок попал в рану. Вот ещё такой же на платье, и ещё. Боже милостивый, взгляните, у жертвы разорваны уши. Кто-то сорвал с них серьги.
-На анализ ДНК, срочно. Мы должны установить личность этой блондинки.
-Уже отправлены, но, к сожалению, компьютер показал, что в базе данных ДНК её паспорта нет. Можно подумать, что такой женщины вовсе не существует...либо
-Либо что?
-Она иностранка.
-Сэр, это было найдено в кармане брюк вашего сына. Взгляните внимательно.
Полицейский вытащил мою измокшую фотокарточку, вырезанную из нашей свадебной фотографии. Вода разъела бумагу. Лицо различимо с трудом.
-Что вы мне тычете: я всё равно не знаю эту женщину. К тому же, мой сын преизрядный бабаник. Наверняка, это одна из его гостиничных девок, только и всего.
-Да, сэр, но, заметьте, она тоже блондинка.
-Ну-ка, дайте её сюда, - прокурор надел очки и, по-старчески прищурив глаза, стал вглядываться в лицо. – Нет, - покачал он головой, - Фотографию на экспертизу и установить её личность. Как говорится, шансов немного, но кто знает, может, эта бледная сучка как-то связана с этим делом.
«Готово, вот её лицо крупным планом. Теперь сделаем запрос в Центральный архив. Есть». - С паспортной фотографии на него смотрело точно такое же лицо, - полицейский следователь чуть было не подпрыгнул от радости и бросился к прокурору. – Господин Барио, господин Барио. Нам удалось установить её личность. Это Лили Гарт.
-Я не знаю такой женщины.
-Лили Гарт – невестка нашего подозреваемого Бинкерса.
-Так, так, рассказывай дальше.
-Яхта «Жемчужина Флориды» принадлежала некой миссис Фриде Бинкерс, той самой женщине, которая месяц с тому назад была расстреляна в гипермаркете, так вот фамилия её предыдущего мужа была Гарт, и от этого мужа у неё был сын – некий Грегори Гарт.
-Постойте, Грегори Гарт. Я, кажется, где-то слышал это имя, - заговорил старший судебный исполнитель. - По нашему отделению совсем недавно проходило дело о дележе наследства Гарт против Бинкерса. По закону штата Флорида после смерти жены всё наследство, включая и злополучную «Жемчужину Флориды», отошло Бинкерсу. Так вот его пасынок Грегори Гарт пытался оспорить завещание, утверждая, что отчим забрался в его дом и выкрал настоящее завещание, по которому, якобы его дед, бывший миллионер Грэгор Баркли, переписал всё состояние своему внучку по достижению того двадцати одного года. Конечно, за недоказанностью улик, Грегори Гарт проиграл дело.
-Постойте, так, когда же этому внуку исполняется двадцать один год?
-Как раз завтра.
-Чёрт, в этом деле становится слишком много совпадений.
-Это ещё не всё, сэр.
-Что ещё?!
-Нам стало известно, что Грегори Гарт был капитаном на «Жемчужине Флориды».
-Что?
-До смерти Фриды Бинкерс Грегори Гарт работал на фирму своей матери. Он управлял яхтой в качестве капитана.
-Немедленно, установите местонахождение супругов Гарт и привезите их сюда, я хочу лично допросить их по этому делу.
-Это невозможно. Только что поступило сообщение, что в поселке Маш, где они жили, бушует лесной пожар. Люди в панике бегут на дорогу. Их дом тоже наверняка сгорел. Установить их местонахождение сейчас нет никакой возможности.
-Смотрите, смотрите, мистер Барио тут ещё одно сообщение. Нам сообщают, что по утверждению очевидцев пожар начался с возгорания в доме № 22 по Счастливой линии! Это же дом того одиозного проповедника!
-Вы думаете, что …
-Да, господин Барио, вы были правы – вся эта четвёрка действовала заодно. Эти люди захватили собственную яхту, чтобы сбежать с тремя миллионами долларов Суд, делёж наследства – весь этот спектакль был только прикрытием, чтобы отвлечь полицию. Да, ради денег эти подонки способны на всё. Чтобы не оставлять улик они даже подожгли собственный дом.
-Значит, они обрубили все мосты за собой?
-Есть в этом деле одна неувязка, которая рушит все ваши доводы – смерть Фриды Бинкерс.
-Сэр, но ведь установлено, что её смерть была от случайной пули палестинского фанатика.
-Случайностей не бывает.
-Хорошо, сэр, допустим, с Бинкерсом всё ясно – он ненавидел свою жену. Я бы не удивился, если преподобный фанатик зарубил её топором в темном углу. Но как быть с Грегори Гартом. Каков бы ни был мерзавец этот Грэг Гарт, но не пойдёт же он на такое преступление. Неужели вы полагаете, что он мог позволить укокошить свою родную мамочку, будь то даже ради больших денег? Нет, ерунда.
-Тогда по-вашему, комиссар, получается, что люди, которые ещё вчера готовы были перегрызть друг другу горло, вдруг объединились и действовали заодно?!
-И, хуже всего, что они обошли нас.
-Что?!
-Мистер Барио, сохраняйте спокойствие: мы вынуждены сообщить, что случилось страшное несчастье.
-Какое несчастье?! - лицо старика сделалось бледным как бумага. - Что, что-то с Коди?! Боже мой, мой мальчик, он, что, умер?
-Нет, мистер Барио. Это не то, что вы подумали. У нас другая новость. База 3879 в Ки-Вест только что сообщила, что наш вертолёт по ошибке атаковал собственный сторожевой катер «Свифт». Мы потеряли преступников.
-Слава богу, - выдохнул старик. – Как, атаковали собственный катер?! –очнулся он. - Наши парни, Они что, совсем там спятили?!
-Из-за тумана была плохая видимость, и наши лётчики приняли сторожевой катер за «Жемчужину Флориды»… «Свифт» затонул…
-Боже, какие идиоты, - Барио схватился за голову. - Теперь из-за этих асов мне придётся отвечать за гибель катера перед президентом.
-Меня интересует, нашли вы яхту?
-Нет, мы прочесали все по спутниковой системе, но её нигде нет. Сэр, мы думаем, что она тоже затонула. В любом случае, продолжать поиски в такую погоду бессмысленно.
-Сэр, на Флориду надвигается ураган, в районе поисков объявлено штормовое предупреждение.
-Только этого не хватало. Приказываю, всем вертолётам и катерам немедленно прекратить поисковую операцию и возвращаться на базы! Как понял меня центр 3879.
-Есть сэр!
-Пока эти придурки не перестреляли друг друга, - удрученно добавил Барио. –Впрочем, если террористы ещё живы - ураган всё равно потопит их судно.
Глава девяносто четвертая
Да, упокойся с миром…
Мы исчезли. Быть может, навсегда. Впереди нас ждала верная гибель от волн. Позади –тюрьма и казнь. Мы предпочли первое.
С момента погони прошло уже несколько часов. И по расчёту Грэга мы давно должны были достигнуть Багамского архипелага. Но как ни всматривался Грэг в подзорную трубу, никакой суши впереди не было. Я поняла – мы заблудились.
Вскоре плотная масса облаков затянула бирюзовую лазурь открытого неба, окончательно скрыв солнце, и мы поняли, что продолжать движение бессмысленно, потому что мы всё равно не знали куда плыть. Нужно было экономить топливо.
Смертельно усталые после страшных приключений, мы спустились в кают-компанию. В кают-компании было невыносимо жарко. От жары и влажности оставшиеся трупы уже начали разлагаться. В воздухе стоял невыносимый запах немытых человеческих тел. Раздувшиеся тела трёх мужчин всё ещё лежали в той же позе, в которой их застала смерть. Нужно было немедленно выбросить тела за борт. Несмотря на усталость, мы принялись исполнять страшную работу.
Скорченная рука Бинкерса всё ещё сжимала заветный кейс с тремя миллионами долларов. Тогда Грэг с омерзением попытался разжать окоченевшие пальцы проповедника, но ничего не вышло, они намертво вцепились в ручку.
-Ха-ха-ха! Смотри-ка ты, мертвый, а не отдаёт. Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! – взрыв истерического смеха сотрясал тощую фигурку Грэга.
-Возьми топорик, - предложила я.
Грэг посмотрел на меня широко открытыми, безумными глазами. Вдруг, я увидела, как он вытащил что-то из кармана. В темноте сверкнуло острие лезвия. Я отпрянула в дальний угол, и в предвкушении омерзительного зрелища зажала ладонью глаза, но Грэг, не заметив моего испуга, спокойно присел подле трупа отчима и с силой принялся разжимать пальцы проповедника лезвием, чтобы высвободить кейс.
-Тебе это больше не понадобится. В аду деньги не нужны, - смеясь, приговаривал он. –Ну, что, старый урод, когда – то ты хотел отобрать у двух бедняков последнюю машину, так забирай же её себе!
-Что ты придумал, Грэг?!
-Ха-ха-ха! Я подумал – раз в океане нам машина всё равно не нужна, так пусть он забирает её себе. Ха-ха-ха! Мы отправим его акулам прямо на собственном Пикапе. Ха-ха-ха!
-Здорово! И про тех двоих тоже не забудь. Интересно, дорогой, акулы любят мексиканскую кухню? Ха-ха-ха!
-Да, милая, акулы, по счастью, не столь разборчивы, как люди. Раз эти милые рыбёшки обитают в Мексиканском заливе, то, стало быть, они не откажутся от двух упитанных мачо. Мы спустим их всех вместе. Акулы получат ужин из трёх блюд. Прямо на тарелке. Ха-ха-ха!
-Готов?!
-Да.
-Заводи!
Грэг завел мотор, и через секунду с громким всплеском машина рухнула за борт и, погрузившись, тут же растворилась в синей пучине океана. Только несколько пузырьков воздуха всплыли на поверхность, говоря о том, что здесь навсегда будет погребён наш старенький Пик, с которым у нас было связано столько счастливых воспоминаний.
-Всё кончено, - с грустью смотря в след уходящего под воду кузова, произнёс Грэг.
-Да, упокойся с миром, наш старичок Пик, – с шутливой печальностью произнесла я, послав в след воздушный поцелуй.
Как это не отвратительно звучит, покончив с трупами, мы сразу же почувствовали, будто какая-то невыносимая ноша, довлевшая над нами, вдруг, свалилась с плеч.
Глава девяносто пятая
Огненная феерия океана
Небо, затянутое облаками, стремительно темнело. Можно было подумать, что снова наступила ночь. Где-то там загорались угрожающие зарницы, предвещающие тропический шторм, но двое несчастных, затерянных в океане, больше не в силах были сопротивляться новому удару судьбы. Странное безразличие и апатия овладели нами. Нам было всё равно, что с нами случится. Единственное, чего нам хотелось – поскорее уснуть и больше никогда не просыпаться, чтобы не видеть этот жестокий мир.
Измученные, мы добрели до спальной каюты, и, свалившись в постель, тут же погрузились в спасительный сон.
Слепые зарницы вскоре переросли в настоящую грозу, разразившуюся сплошным ливнем. Раскаты жестокого грома сотрясали небо, а вспышки молний озаряли морскую гладь так ярко, словно на секунду наступал солнечный день. И если бы в эту секунду мы в силах были бы подняться на верхнюю палубу и увидеть окружающую акваторию, то нам предстало бы невероятное зрелище. Огненные молнии, сплетаясь в причудливые фигуры…погружались в воду, образуя гигантский огненный шар, всплывающий на поверхность, словно огромное солнце. Зрелище было по-настоящему жутким, но завораживающим. Несколько «сопровождающих» шаров поменьше вылетели из воды, и тут же скрылись в облаках, а потом ещё и ещё. Эти крошечные огненные мячики разных размеров появлялись так внезапно и так же стремительно взмывали вверх, что нельзя было предугадать, из какой точки они выскачут в следующий момент. Вот двое из них вылетели совсем рядом с бортом яхты и с шипеньем жарящейся шкварки пронеслись мимо.
Что это было? Вторжение из космоса? Земная аномалия? Шаровые молнии? Понять было невозможно. Но происходившее являлось реальным фактом, и отрицать этого было нельзя. И, если бы мы воочию увидели подобное зрелище – наверняка бы в тот же момент лишились рассудка от страха, но, к счастью, мы крепко спали, так крепко, что нас не мог бы разбудить и атомный взрыв.
Ах, да, как же я могла забыть. Есть множество описаний в научной и популярной литературе, что все подобные явления наблюдались в районе Бермудского треугольника. Естественно, когда речь заходит о необъяснимых явлениях, мы, как правило, тут же вспоминаем о «Треугольнике дьявола», известный как своими исчезновениями, так и внезапными появлениями. Но спешу вас заверить, мой легковерный читатель, что никакого Бермудского треугольника здесь не было и, более того, не могло быть, потому, что наши герои курсировали не в Атлантическом океане, как они предполагали, а в Мексиканском заливе, между грядой Флорида Кейс и побережем Еверглэйдс.
То, что мы приняли за восходившее солнце, было ни чем иным, как гигантской шаровой молнией, поднимающейся из-под воды. Взяв курс навстречу огненному сиянию, которое мы приняли за восход солнца, мы развернули свою яхту на сто восемьдесят градусов и устремились обратно в Мексиканский залив. Так мы плыли на запад, думая, что плывём на восток к Багамским островам.
Естественно, что впереди никакой земли не было и не могло быть. Если б мы с Грэгом сделали подобное открытие – оно повергло нас в шок. И, возможно, пытаясь снова прорваться в Атлантику, мы наделали бы ещё больше глупостей, попавшись прямо в лапы нашим преследователям.
Но к счастью для нас, мы находились в полном неведении, и это помогало нам сохранять надежду на то, чтобы достичь какого-нибудь из островов Багамского Архипелага. В условиях плохой видимости, вызванной надвигавшимися грозовыми облаками и туманом, мы не могли различить суши, даже в пределах пятистах метрах и потому, положившись на судьбу, легли в глубокий дрейф. Это спасло двух беглецов. Власти США, объявившие на нас настоящую облаву, никак не могли даже предположить, что мятежная «Жемчужина Флориды» находится прямо за их спиной. Сами того не осознавая, мы были теми мышами, что нашли убежище под спальным ковриком кошки, вышедшей на мышиную охоту. Но удивительная, почти фантастическая цепь событий, что помогли нам избежать нашей поимки, было ничто, по сравнению с тем, что ждало нас впереди.
Глава девяносто шестая
Пьяные киты
Наш сон прервал сокрушительный удар об палубу. От удара я свалилась на пол. Не понимая, что происходит, я беспомощно смотрела на Грэга. Округлые от страха глаза Грэга, говорили, что он сам не понимал, что случилось. В каюте стояла почти абсолютная темнота, только крошечный ночничок тускло освещал сиявшие в темноте белки его бегающих глаз.
-Что это было, Грэг? – с дрожью в голосе спросила я.
-Не знаю. Нужно посмотреть! – Грэг схватил неоновый фонарь и, перегнув пополам, зажег голубоватый свет и бросился с ним на верхнюю палубу.
«А всё-таки, почему так темно?» - спросила я себя. Озадаченная темнотой, я взглянула на иллюминатор и вздрогнула - за иллюминатором каюты стояла ночь, непроглядная темная ночь. Странно, мне показалось, что нам удалось проспать всего каких-нибудь два часа, не более – это ощущалось по тупому давлению в голове, говорившему о том, что мне совершенно не удалось выспаться. А получалось, что от восхода солнца мы проспали почти целый день, но мои «внутренние часы» всячески протестовали против этого неприложного факта.
Я бросила взгляд на часы – стрелка показывала все те же четыре часа. По-видимому, они стояли, я приложила к уху – к моему ужасу, часы ходили. Кто мог провернуть такую шутку с часами, когда на палубе были только мы двое.
Вдруг животный страх охватил меня. Я поняла, что нахожусь в каюте совсем одна, посреди темноты, и что рядом никого нет…живого. Живого. Мне вдруг явственно вспомнились искаженные предсмертной гримасой лица мертвецов. Быть может, это их проделки. И Грэга, как назло, давно нет.
-Грэг!!! Грэг где ты?!!! – завопила я и бросилась вон из каюты.
-Чего орёшь?! - раздраженным шёпотом прикрикнул на меня Грэг. Он стоял на нижней палубе и внимательно освещал воду.
-Грэг, я испугалась, я думала, что ты утонул, что тебя поймали, что тебя… - запричитала я.
-Тихо! – приказал мне Грэ, захлопнув ладонью мне рот.
В эту минуту послышались странные звуки, похожие не то на отрывистое кваканье, переходившее в заунывный свисты и стоны. Можно было подумать, что в темноте жалобно кричит женщина или плачет ребёнок, только каким-то неестественно пронзительно тоненьким голоском. Странные звуки повторились. Затем послышалось какое-то фырканье и всплеск воды за бортом.
Напуганная непонятными звуками, я подбежала к перегнувшемуся за борт Грэгу, чтобы оттащить его от палубы, как вдруг вода с шумом разверзлась, и из глубин выпрыгнул …гигантский кит. Сделав невероятное сальто через голову, он бросился прямо на палубу. В ожидании страшного удара я присела и закрыла голову руками. Раздался сокрушительный всплеск об воду, и фонтан брызг накрыл нас с головой.
Грэг схватил светильник и высоко поднял его над головой. То, что предстало его глазам, заставило бы вздрогнуть самое храброе сердце. С десятка два китов, с шумом выпуская фонтаны пара, плыли прямо на нас.
Киты словно сбесились! Они то и дело выпрыгивали из воды, продлевали невероятные сальто и с оглушительным грохотом ударялись об воду. Их поведение было трудно объяснить. Это было похоже на обезумевший табун мустангов, который мчится мимо тебя, норовя в любую секунду сравнять тебя с землёй. Хуже всего – они словно бы и не замечали нашей яхты. Неосвещённая огнями, она была незаметна в черной гуще ночи. Ближе всех оказалась самка с детёнышем. Наша яхта преградила им дорогу. Если самку Грэг вовремя отпугнул вспышкой фонаря, и она, сделав невероятное сальто через бок, успела отклониться от удара , лишь по касательной задев огромным крылом плавника борт, то несмышленый китёнок, следовавший за матерью, выброшенный мощнейшим ударом её хвоста, со всего маху влетел в ограждение борта. Раздался оглушительный треск ломающихся поручней, и безжизненное тельце китёнка, выломав решётчатое ограждение, вылетело на скользкую от дождя палубу.
Не обнаружив подле себя китенка, самка начала паниковать, но, увы, умное животное слишком поздно поняло свою ошибку. В свете фонаря, увидев на палубе лежащего китёнка, разъярённая мамаша отчаянно бросилась на защиту своего детёныша. Развернувшись, несколько тон китового мяса и жира, издав угрожающее фырчанье из дыхательного отверстия, пошли в лобовую атаку на нашу яхту.
-Грэг, Грэг, сделай же что-нибудь!!! Она разобьет яхту!!! Мы погибнем!!!
Первым побуждением Грэга было броситься навстречу киту и, размахивая руками неистово закричать, чтобы попытаться снова отпугнуть животное. Сам не зная зачем, Грэг подбежал к изломанному борту, с криком швырнул фонарик в морду животного. Каким-то невероятным образом фонарик, угодил в дыхательное отверстие кита, словно мяч в баскетбольную корзину. Инородное тело озадачило кита, издав ужасающее фырканье, кит с шумом вытолкнул фонарик. Действия Грэга лишь на несколько секунд выиграли время у надвигавшейся катастрофы. Разъяренное животное, плывущее прямо на яхту, не оставляло сомнений в тщетности такой попытки.
Внезапно к Грэгу пришла блестящая идея - он вспомнил об отобранном у меня пистолете, который все ещё торчал из бокового кармана его брюк. Не медля ни секунды, он выхватил ствол и высадил в кита полную обойму. Раздался ужасающий рёв. Смертельно раненое животное, истекавшее кровью, перевернулось на бок и больше не двигалось. Стало ясно – эту схватку с китами мы выиграли. Напуганные громки выстрелами, киты бросились прочь, пыхая мощными фонтанами брызг из дыхательных отверстий.
Некоторое время мы сидели ошеломленные. До сих пор в нашем сознании не могло уместиться произошедшее. Откуда здесь, вдруг, могли взяться киты? Что вызвало такое возбужденное поведение у обычно мирных и осторожных животных? Объяснить этого было нельзя…по крайней мере, с точки зрения науки…
Киты словно сбесились!
Я взглянула на лежащего на палубе китёнка. Судя по раскидистым белым плавникам, это был детеныш горбатого или гренландского кита, вида, приплывающего в Карибское море для размножения. Я плохо разбиралась в китовой фауне и не могла определить точно горбатый ли это кит или нет. Во всяком случае, это был не зубастый кит. Что эти киты делали в Мексиканском заливе – неизвестно. Какая-то необъяснимая дьявольская сила загнала их сюда неизвестно зачем.
Чтобы получше разглядеть нежданный трофей, я подошла поближе. Вдруг, я увидела, что дыхательное отверстие китенка всё ещё разевается и сужается, делая тяжелые вздохи. Китенок был ещё жив. Удар об заграждение только контузил животное, но не убил его.
-Грэг, смотри, китёнок всё еще дышит! Он живой!
Грэг подошел к китенку и, приложив пистолет к дыхательному, отверстию всадил последний оставшийся патрон в его голову, единым выстрелом прекратив мучительную агонию детёныша. При виде столь ужасной смерти, из моих глаз покатились слезы. Мне стало очень жалко китёнка.
-Мы убили самку. Без самки китенку всё равно не выжить, - спокойно объяснил Грэг, успокаивающе беря меня за руку.
Не разумно было бы выбрасывать такой трофей за борт. Килограмм восемьдесят нежнейшего мяса могли бы пригодиться в нашем долгом и опасном путешествии, ведь было неизвестно, когда и где мы ещё сможем пополнить наши съестные запасы, а отказываться от такого подарка, который был сам дарован нам судьбой, и, как говорится, если не свалился с неба, то выпрыгнул из моря, было бы верхом глупости. Потому было решено, что мы определим детеныша себе в качестве съестного запаса и, как только наступит утро, тут же разделаем его. Собрав все силы, мы с трудом оттащили детеныша к передней палубе и сбросили грузное тело в бассейн. Грэг тщательно привязал его хвост веревками к перилам бассейна, таким образом, чтобы китёнок находился в полу висячем положении, затем чтобы потом было удобнее разделывать тушу. Покончив с детёнышем, Грэг хотел, было, приняться за его мамашу, но огромной туши кита уже нигде не было. По-видимому, течение отнесло нашу яхту довольно далеко, и в темноте мы потеряли её. В поисках мёртвого кита Грэг зажег новый фонарь, чтобы осветить воду за палубой, как вдруг, указывая куда-то вдаль, он закричал:
-Море горит! – Сначала я приняла это за дурацкую шутку Грэга. Но до шуток ли теперь, когда мы нахожились в таком отчаянном положении, и ежечастно боролись за свою жизнь? Моджет, мне показалось? Нет, я явственно слышала, что Грэг крикнул: «Море горит!» Но как море могло гореть?! Схватив бинокль, я обратила свой взор туда, куда указывал Грэг. О, ужас, я не поверила своим глазам! Прямо из воды поднимался…яркий столб пламени! То, что я приняла за восходящую вдалеке утреннюю зарницу было огненной рекой, которая, растекаясь, шла прямо на нас. Картина напоминала Дантов ад наяву.
-Что это Грэг?! Это конец света, да?!– хватаясь за руки Грэга, закричала я.
-Не знаю, похоже на разлив нефти! В любом случае, мы должны уходить отсюда, и как можно скорее!
-Но куда, Грэг? в темноте мы не знаем, куда плыть! Система навигации не работает! Мы погибли! Погибли! – Только теперь я поняла, чего так испугались киты –это была горящая нефть, но откуда она взялась в таком количестве и почему так сразу – было непонятно. Должно быть, на какой-то нефтяной платформе произошла утечка нефти. Но разве могла катастрофа на одной единственной нефтяной платформе вызвать столь могучую реку пламени! Было похоже, что какая-то невероятная сила заставила разверзнуться морские недра и выпустить нефтяные залежи наружу разом… Но что это могла быть за сила – я не знала. Я взглянула на воду – и мое сердце застыло от ужаса. Прямо из воды поднимались мириады пузырьков. Море буквально кипело, как вода в стакане с кипятильником! Это был гидрат метан, смертельно опасный газ, в изобилии залегавший на континентальном шельфе полуострова Флорида. Смертоносный газ шел прямо наружу! Было похоже на то, как если бы гигантский вулкан начал извергаться прямо под нами. Одно мне стало ясно точно – если мы сейчас же ничего не предпримем, пузырьки газа потопят яхту, как ореховую скорлупку в бурлящем кипятке. Догадка на счет того «куда делся огромный кит» была очевидна. Тяжелая туша, под воздействием бурлящей воды, просто погрузилась на морское дно. Только воздушная осадка нашей яхты ещё заставляла держаться легкое судно на поверхности. Но это не надолго. Следующими кандидатами на погружение были мы! Буквально через несколько минут мы почувствовали легкое головокружение и тошноту. И хотя присутствие газа почти не ощущалось, коварный газ начинал действовать. Мне сделалось дурно. Меня шатало из стороны в сторону, мои ноги сделались ватными, я теряла координацию. Было ощущение, что я начинала пьянеть, хотя сознание всё ещё оставалось трезвым. Теперь поведение китов не казалось мне загадкой – киты тоже были пьяны…от газа, изрыгаемого недрами подводного шельфа Мексиканского залива.
-Немедленно в каюту, плотно задраить все иллюминаторы и двери! - приказал Грэг. - Мы уходим немедленно!
-Но, куда?! Куда?! Огонь повсюду! Огонь окружает нас! Мы все равно не знаем куда плыть! Если мы не сгорим, то утонем прежде, чем пламя доберётся до нас!
Внезапно к Грэгу пришла спасительная мысль, и он закричал:
-Киты! Животные всегда находят путь к спасению! Мы должны следовать за ними! Это наш единственный шанс! Сделав крутой разворот, «Жемчужина» бросилась вдогонку уходящему стаду китов. Вскоре нам удалось нагнать последнего из китов. Фонтаны брызг, изрыгаемые из выдувных отверстий, указывали нам единственный путь к спасению.
Глава деяносто седьмая
Верхом на цунами
То, что случилось потом - невозможно описать словами. Едва мы нагнали стадо китов, как случилось страшное. Раздался оглушительный грохот. Морское дно вместе с океаном резко пошатнулась и разразилась серией сокрушительных толчков. Я знаю, мои слова звучат странно – нам трудно представить землетрясение в море. Ведь само слово «землетрясение» связано с понятием «земля» и «трясение», а не «море» и «трясение». Но то что мы наблюдали было самое настоящие «моретрясение».
Картина и в самом деле казалось неподдающейся нормальному описанию здравого человеческого разума. Ощущение было такое, будто само сотрясалось само мироздание. Море вместе с небом пошатнулись и заходили ходуном.
Происходившее напоминало самый страшный кошмар Армагидона, с той лишь жуткой разницей, что всё это происходило не в фантастическом фильме, который смотришь сидя на диване, а в настоящей реальности.
Я не помню, что происходило со мной и с Грэгом в этот момент. Помню только, что первый толчок свалил меня с ног, и я закричала что-то Грэгу, Грэг кричал мне, но страшный грохот трясущегося мироздания поглотил всё. Потом я полетела в пропасть и ударилась обо что-то головой, и меня словно оглушило – я ничего не слышала и не понимала происходившего. Всё выглядело трясущейся, немой картинкой разрушения, которую зачем-то прокручивают перед глазами. Мне показалось, что наступил конец света, что я умираю, и всякое сопротивление этому бесполезно.
Казалось, страшный кошмар никогда не кончится, но вот землетрясение прекратилось. Снова наступила тишина. Только рокот монотонного гула раздавался где-то вдалеке.
Только сейчас я увидела, что Грэг сидит рядом со мной и держится за голову. По-видимому, он то же ударился о палубу. Я нежно обхватила ладонями его голову и приподняла. На меня смотрели широко открытые, по-детски испуганные глаза Грэга. Грэг был в шоке. Он не понимал, что произошло. Из пестрой банданы Грэга струилась кровь. Я силой оторвала его ладонь от головы, чтобы осмотреть рану. Ничего страшного – это была пустая царапина. Грэг просто ушибся и ссадил кожу..
-Грэг! Грэг! – пыталась докричаться я до него, но он не слышал моего голоса…также как и я собственного. Все звуки казались ватными. Очевидно, мы оба были контужены. Но вот, постепенно звуки стали возвращаться. Мы приходили в себя. Только какой-то отвратительный всё нараставший гул никак не покидал мои уши.
Поначалу я приняла его за шум в голове, но когда изо всех сил заткнула пальцами уши и открыла рот, чтобы стабилизировать давление на ушную перепонку, я заметила, что гул всё равно исчез. Значит, звук доносился откуда-то извне. Я поделилась этим с Грэгом. Оказывается, Грэг тоже слышал какой-то непонятный гул. Вскоре гул перерос в настоящий рёв. Ад не закончился Что-то жуткое происходило снаружи… Я посмотрела в окно – и обомлела от ужаса. На нас шла сплошная стена воды!
Землетрясение вызвало цунами. Гигантская волна с огромной скоростью надвигалась на нашу яхту. Океан будто перевернулся на девяносто градусов и сплошной стеной шёл прямо на нас. Волна была такой огромной, что из-за стены воды не было видно ничего, даже самого маленького краешка неба. Я поняла, что через несколько секунд вода накроет яхту, и мы утонем.
Последний раз я обняла своего Грэга, последний раз я говорила на ухо любимому нежные слова любви, которые он слышал раньше, быть может, сотни тысяч раз, но из-за ревущей стихии надвигающейся массы мы не слышали друг друга, теперь, когда эти простые слова любви были особенно важны для нас обоих. Но какое великое значение они имели сейчас, когда великое таинство смерти вот-вот прервёт наши жизни. В последний раз наши теплые губы слились в нежном поцелуе, а руки сомкнулись в объятиях.
-Я люблю тебя, - только и успел прошептать Грэг, и в это мгновенье мощный взрыв воды, разбив стекло, ворвался внутрь каюты. Последнее, что я помню, как Грэг, прижавшись к полу, успел прикрыть меня своим телом от летящих осколков. Ворвавшаяся вода затопила каюту. Больше я ничего не помнила – вода накрыла нас с головой. Я сразу же захлебнулась и потеряла сознание.
Яхта врезалась в воду и стала погружаться. Но обтекаемая форма овального тубуса, наполненная воздухом, не дала затонуть нашей «Жемчужине». Едва яхта погрузилась, она стала всплывать на поверхность гигантской волны. Вскоре оставшийся воздух, находящаяся внутри полого трюма вытолкнула яхту к поверхности волны, словно пористую пробку, и она начала взмывать вверх по волне.
Белая крошечная точка поднималась по стене воды. Мы оседлали гигантскую волну, слившись с ней в единое целое, словно заправские серфенгисты! Только вот доской для серфинга, с невероятной скоростью катившей нас по волне, была наша яхта – крохотная скорлупка - беспомощная игрушка взбесившегося океана.
Теперь, когда мы были на её вершине, гигантская волна ничего не могла нас уничтожить, потому что мы были с ней заодно. Нам повезло, что мы дрейфовали в открытом море. Если бы мы были вблизи побережья, цунами, ударившись о землю, не оставило бы от нашей яхты и осколка доски. Положившись на грудь океана, мы смогли выплыть и выиграть схватку со смертью. Мы были спасены.
Когда я очнулась, я поняла, что волна ушла. Это было слышно по удалявшемуся гулу воды. Яхту немилосердно швыряло из стороны в сторону остаточными волнами, но было ясно, что мы находимся на плаву, что мы выстояли против самого страшного цунами в истории человечества. Вода с шумом уходила сквозь пробоины обшивки. Повсюду валялись обломки и разбитые стёкла.
Я стала искать Грэга, но его нигде не было. Я взглянула на огромную пробоину, зиявшую в обшивке, через которую выходила вода, и меня поразила страшная догадка: «Неужели его смыло в море? Мой Грэг погиб, и я больше никогда не увижу его! О, лучше бы я утонула вместе с ним». Мое сердце сжалось от горя. Я обхватила руками голову и зарыдала во весь голос.
Вдруг моё внимание привлёк кроссовок Грэга, торчавший из-под груды обломков. Я попыталась вытащить кроссовок, и тут услышала стоны. Это стонал Грэг! Он был жив!
Не помня себя от радости, я подползла к куче досок и стала разгребать обломки и стекло, чтобы высвободить оттуда Грэга.
Грэг лежал на животе, болезненно поджав под себя ноги. Вся спина и руки его были изрезаны в кровь. Из окровавленной и разодранной футболки Грэга торчал осколок стекла, застрявший в ране. Он стонал от боли.
-Сейчас, милый, сейчас, потерпи. Я принесу аптечку.
Кое-как приподнявшись на здоровой ноге, я, держась за стены, спустилась на нижнюю палубу. Здесь было ещё больше воды. Вода доходила до колен. Всё пространство было завалено разбросанными вещами и битым стеклом.
Внизу царила абсолютная темнота, но я знала, что столь необходимая сейчас аптечка висела недалеко от входных дверей спальной каюты. Если её не смыло бы бушующей водой на пол, то она должна быть там. «Господи, только бы она была на месте», - взмолилась я про себя.
Я приблизительно знала расположение дверей и могла бы найти их даже на ощупь, без света, но кто знал, на что мои ноги могли напороться в темноте под водой. Если я ненароком напорюсь на острое стекло или, хуже того, споткнусь и упаду – мы оба погибнем. В этот момент я как нельзя ясно осознавала, что от правильности моих действий сейчас зависела не только моя жизнь, но и жизнь любимого человека, и потому я решила не рисковать и аккуратно продвигаться вдоль стены. Пробираясь почти в полной темноте, я каждую секунду рисковала разрезать ногу, и поэтому была предельно осторожна. Шаг за шагом, я медленно продвигалась к цели, разбирая попадавшиеся завалы вещей. Так я добралась до входных дверей спальни. Дрожащей рукой я ощупала боковой придел. Есть! Аптечка была на месте!
В походной аптечке нашлось то, что было самым необходимым сейчас – обезболивающее, бинты, дезинфицирующий раствор спирта, медицинские ножницы.
Я решила пока не давать Грэгу обезболивающих препаратов, потому что не знала, какай эффект оно может произвести. Я боялась навредить ему ещё больше.
Первым делом, нужно было немедленно вытащить осколок стекла, засевшего в его пояснице. Приказав ему лежать смирно и не двигаться, дрожащими от страха руками я аккуратно срезала с него футболку.
При виде крови мне сделалось дурно, но я заставила взять себя в руки. Рана была довольно обширная, но не опасная. Осколок, разорвав наружные ткани, прошёл по касательной, глубоко засев под кожей. К счастью того, что я боялась более всего, не произошло – осколок не прошёл вглубь и не задел внутренних органов Грэга. И всё-таки, нужно было вытащить его, и сделать это одним движением.
Моя неверная рука тряслась, словно у алкоголика. Я видела, как от боли и ужаса, зрачки Грэга сделались огромными, а глаза странно забегали из стороны в сторону, как у ночной обезьянки. Он был смертельно испуган тем, что я собиралась делать с ним.
-Что там? - простонал он.
-Ничего, Грэг, пустая царапина, - попыталась успокоить я мужа, но мой голос предательски дрожал, отчего пугал Грэга ещё больше. –Терпи, мужичок, терпи, - пытаясь отвлечь его, я заговорила с мужем по-русски. Русская речь всегда отвлекала Грэга от боли, заставляя его хоть иногда включать свои мозги.
Набравшись мужества, я плотно обхватила пальцами осколок и резко рванула на себя. Грэг взвизгнул от боли. Из раны сплошным потоком хлынула кровь. Я подняла осколок перед глазами, и в тусклом свете утреннего солнца с минуты две тупо рассматривала окровавленный конец стекла на просвет, держа в трясущихся от страха руках. Осколок был целым – это хорошо. Он вышел целиком - значит «операция» прошла удачно. То, что из раны вышло много крови – тоже было хорошо. Кровь промыла рану от попавших в неё с морской водой бактерий. Однако, позволять Грэгу истекать кровью было нельзя. Если он потеряет слишком много крови, то ослабеет и не сможет встать. Допустить этого было никак нельзя.
-Терпи, мужичок, терпи. Главное, что ты живой. Остальное – зарастёт, как на собаке.
Чтобы прижечь рану, я густо промокнула бинтовой тампон в спиртовом растворе и плотно прижала его к ране. Раздался душераздирающий вопль Грэга, и он, вдруг, выдал целую тираду отборного мата, причём на чисто русском языке, самым приличным из которого было:
-…твою мать, больно же!
Я вытаращила глаза и оторопела. Такого от моего Грэга я уж никак не ожидала. Видно, гигантская волна здорово шарахнула его в голову.
-Ты что, говоришь по-русски?– спросила я Грэга на русском языке, но Грэг в ответ только отрицательно покачал головой. – Тогда откуда ты набрался этого дерьма?!
-Ты же сама кричишь эти нехорошие русские слова, когда я в постели, ненароком, толкну коленом тебе в живот или отдавлю больную ногу.
-Потрясающе, а чему ты ещё научился, кроме ругательств? – пытаясь отвлечь его от болевых ощущений, я стала задавать ему вопросы, зашивая рваную рану.
-О, благодаря моей хронической бессоннице, я знаю много русских слов. Пока ты мирно спала, я каждую ночь драчил с твоим словарём. Например…, - Грэг напряг память, но боль мешала ему сделать это. Задумавшись на минуту, он, вдруг выдал фразу:
-Если долго мучаться – что-нибудь получится.
Я чуть было не выронила иголку из рук. Грэг настолько чисто сказал эту фразу, что на какой – то момент мне показалось, что он русский парень. Что он всё понимает и только притворяется, что не знает русского языка.
-Нет, я хочу спросить, почему ты так чисто говоришь на русском языке? Ты что тоже русский?
-Нет, я - птичка пересмешник. Я запоминаю звуки любого языка и в точности воспроизвожу их, тупо запоминая слова и фразы. Метод обратной связи. Слышала о таком? Ха-ха! Правда, при этом я не понимаю самого значения слов, если его нет в моём словарном запасе, да и сам говорить на этом языке я то же не могу, но за счет произношения создается впечатление, что я знаю язык.
-Ты – гений, Грэг. Еще ни одному иностранцу не удавалось так чисто говорить на русском языке!
-Да уж, гений, -грустно усмехнулся Грэг. – Гений - идиот, который даже не смог вовремя закончить школы.
-Плевать на это. Кому нужны эти долбанные дипломы, когда человек талантлив сам по себе. Главное – ты говоришь без акцента, а значит, скоро заговоришь по-русски.
-Блажен, кто верует, - грустной с улыбкой вздохнул Грэг.
-Скажи, но почему ты раньше так коверкал слова, когда мы усаживались за русский.
-Я претворялся.
-Зачем? Притворство - удел женщин в постели.
-Не знаю, я просто хотел сделать тебе сюрприз.
-Спасибо, сюрприз удался на славу. Ну, вот и всё, малыш, теперь осталось перебинтовать и готово. Повернись-ка. Ну, что Грегги, ты можешь стоять?
-Голова немного кружится.
-Ничего, главное ты жив, мой милый, стальное - ерунда.
-Ты была внизу?
-Да, в трюме полно воды.
-Господь всемогущий, только этого не хватало, - берясь за голову, простонал Грэг.
Генератор заглох. Как ни старался он включить двигатель, он не заводился. Очевидно, вода попала и в двигатель. Яхта умерла, оставив нам одни паруса. Наши «Алые паруса» надежды.
-Система отсоса не работает, если мы не откачаем воду из трюма – меньше чем через час яхта пойдёт ко дну.
-Ну, вот и всё, кончено. В яхте, наверняка, пробоина. Теперь, как ни крути, мы всё равно пойдём на корм рыбе вместе с проповедником. Рыбки на десерт получат ещё два блюда из убийц. Ха-ха-ха! А я то думала, что обманула саму смерть. Нет, перехитрить свою судьбу невозможно. Если нам сегодня суждено умереть, то мы умрём – не важно от чего. Ха-ха-ха! – мой звонкий истерический хохот разлился по всей акватории.
-Не знаю как ты, но я не собираюсь умирать, после всего, что нам довелось испытать. Я борюсь, - сжав кулаки, сурово произнёс Грэг. – Скорее, лучше помоги мне вытащить насос! Мы попытаемся откачать воду вручную. Этим мы, хотя бы выиграем время!
-Всё верно, Грэг, лучше умереть в борьбе, чем сдаться. Будем бороться до конца, - грустно вздохнув, как-то без особого интузиазма добавила я.
Мы откачивали воду, пока силы не покинули нас. Вскоре мы поняли, что вода больше не пребывает. Эта была очень хорошая новость. То чего мы боялись более всего - не подтвердилось. Пробоины не было. Вся вода в трюме попала туда через разбитые иллюминаторы. Корпус «Жемчужины» был цел – и это было сейчас самое главное. Это означало, что мы оба получили шанс на жизнь. «Жемчужина Флориды» была настолько надежной яхтой, что даже с неработающим двигателем мы с помощью аварийных раздвижных парусов могли дрейфовать по водным хлябям океана сколь угодно долго. Эта новость приободрила нас, как приободряет приговоренного к казни неожиданная отсрочка приговора на неопределённое время.
С этой мыслью, смертельно усталые, мы опустились на пол и, обняв друг друга, крепко уснули. Сейчас нашим молодым организмам был более всего необходим хороший отдых. Сон был для нас естественным лекарством, прописанным самой природой.
Глава девяносто восьмая
Новая Атлантида
После всего случившегося мы проспали почти целые сутки. На этот раз ничто не смело потревожить нашего сна. Только море нежно укачивало нас на могучей груди и пело колыбельную песню сладкого покоя.
После безумства бури всегда наступает штиль. Рябь сменяется водной гладью. Грязная после шторма, вода тиха и гладка, как отполированный пол. Ни ряби, ни движений. Всё будто умерло. Нам кажется, что мы стоим на одном месте, но впечатление обманчиво.
Где –то под нами, в глубинах океана происходит чудовищная работа. Катастрофическое землетрясение в Мексиканском заливе, вызванное извержением подводного вулкана, навсегда изменило облик Мирового Океана. Сдвиг земной коры образовал невиданное доселе гигантское течение, которое с неотвратимым упрямством выносит нас в открытую Атлантику. Оно настолько велико в своих чудовищных масштабах, что мы не замечаем его, и нам кажется, что мы всё время стоим на одном месте, в то время как мы движемся вместе со всем Океаном, который движется вместе с нами. Впоследствии это течение так и назовут «Великой воронкой», потому что оно и в самом деле напоминало воронку.
Мы не замечали «Великой Воронки», как не замечаешь движения Земли вокруг солнца, находясь на самой земле, потому что Земля велика, а мы ничтожно малы. Наш микромир был спокоен, и два смертельно измученных человечка, наслаждались этим спокойствием, даже не подозревая, что сами подбираются навстречу верной гибели в безбрежных водах Великой Атлантики.
Предрассветные сумерки сменяются рассветом пасмурного дня. Туман испарений поднимается с поверхности воды. «Жемчужина Флориды» продолжает дрейфовать по течению, которое незаметно выносит её в Атлантический океан.
Вот мы снова минуем жемчужное ожерелье Флориды. Мы проплываем в пяти милях от Ки-Вест. Но почему так тихо? Почему никто не преследует нашу яхту? Предрассветный сумрак уже давно перешёл в день. Кровавое солнце величественно поднялось из глубин океана.
Раз мы так близко подошли к мысу Ки-Вест, мятежную яхту должны уже были давно заметить. Но где же сама земля? Где изумрудная нить островов, рассыпанных по бирюзовой отмели пролива Флориды, предваряющих Солнечный Полуостров? Ничего подобного не видно. Кругом вода. Вода, вода, вода. Целые горизонты воды. Нигде ни клочка суши, за который мог бы уцепиться глаз. Такое ощущение, что мы находимся в безбрежном океане. Так и есть – это Океан.
Островов больше нет. Как нет самой Флориды. Солнечный Полуостров навсегда поглотило гигантское цунами. Да, да, вы не ослышались, Флориды больше не существовало. Прибрежная цивилизация исчезла в волнах Атлантики, подобно мифической затонувшей Атлантиде.
Вода цунами в одночасье смыла с лица земли единственную в мире цивилизацию, существовавшую в тропическом поясе, цивилизацию, основанную не на созидательном труде, а цивилизацию разврата и праздности, которой когда-то были Содом и Гоморра. Увы, Солнечный Полуостров мечты многих прожигателей жизни, подобно мифической Атлантиде, погиб в волнах океана, оставив после себя лишь свои грандиозные обломки.
В этот последний день Флориды ничто не предвещало чудовищной катастрофы. Несмотря на объявленное штормовое предупреждение, день был пасмурным и тихим. Многие туристы как всегда отправились на пляжи, чтобы в увеселениях и развлечениях провести и этот день.
Вдруг, страшный гул, казалось, вырвавшийся из самих недр, потряс землю. Земля загудела и затряслась мелкой дрожью. Эта дрожь земли длилась буквально две секунды. Затем все прекратилось, словно ничего и не было. В столь ранний час многие ещё спали и, вовсе не ощутили подземных толчков, а многие бодрствующие, даже не придали грозному явлению никакого значения. Те, кто заметил мелкое землетрясение и непонятный гул приписали его иным явлениям.
Всё шло как обычно. Отдыхающие спешили на пляж, чтобы занять лучшие места, подгулявшие повесы возвращались из ночных заведений, чтобы выспаться, спортсмены совершали утренний моцион по белому песку пляжу, чтобы поддержать и без того безупречные спортивные фигуры, продавцы спешили открыть свои лавки, чтобы заработать дневную выручку – все были заняты своими привычными делами.
Никто не знал, что через несколько минут наступит великий потоп, который навсегда похоронит цивилизацию Флориды под океанскими водами. Никто не знал, что никому их них не суждено будет увидеть новый восход солнца.
И вот конец света начался. Море внезапно начало стремительно отходить в глубь, обнажая песчаное морское дно. Вода исчезла, а на месте моря образовался плоский котлован морского дна. Всё это происходило на глазах сотен тысяч людей, оказавшихся в этот день на пляже. Люди просто стояли и созерцали чудовищное и нереальное по своим масштабам явление.
Вдруг, все увидели, как из –за горизонта начала вырастать гигантская стена воды. Она росла всё выше и выше, пока не заслонила собой всё небо. Ревущий гул резал перепонки. Гигантская волна неумолимо шла на побережье. Многие бросились бежать, некоторые в ужасе кричали. Но что могли сделать эти несчастные, чтобы спасти свою жизнь?
Только один неизвестный седовласый старик с упоением созерцал двигавшуюся массу воды, будто он всегда ждал этого часа. Будучи глубоким стариком, он один не боялся смерти и с гордым величием ждал её, обратив свой неукротимый и гордый взор к морю. Этот ученый-геолог из Калифорнийского университета, который всю жизнь потратил на изучение континентального шельфа Флориды, был единственным, кто знал о предстоящей катастрофе, но никто не верил ему тогда. Этот смертельно больной раком человек, предпочел умереть от гигантской волны и в честь этого поворотного в человеческой цивилизации события специально прибыл во Флориду, чтоб встретить там свою смерть. И сегодня был его триумф, триумф всей его жизни. Его пророческие предсказания сбылись! О, какая величественная и красивая смерть!
В великой Атлантике
Азбука выживаемости в океане
Глава девяносто девятая
Первая ночь после потопа: сон армагидона
Сначала сон мой был крепок и безмятежен, каким может быть сон усталого человека, но постепенно мучительный кошмар стал наполнять его. Сначала мне снился наш маленький домик на болотах Маша. Я снова была в своей комнате и просто бродила среди давно знакомых вещей и предметов, будто разыскивая что-то, чего никак не могла найти. Но что же я ищу? – забыла. Я продолжаю искать то, чего не было, и, более того, не должно быть в комнате. Но что же это? Однако я ищу, ищу, обходя один предмет за другим. В комнате всё так же. Вот наша допотопная кровать, на которой мы с Грэгом занимались любовью, вот нехитрый комод, где хранились наши вещи, там белеет крошечная кухонька, вот черный крест над трюмо.
Я подняла голову и автоматически посмотрелась в зеркало, но не увидела там собственного лица. Я потрогала ладонью свое лицо – лицо было на месте. Я снова взглянула в зеркало – никого. Меня не было! Мутное зеркало ничего не отражало. Я, хотела, было, вытереть ладонью стекло, но и ладони не было. Я не видела собственной руки!
- Грэг!!! – в ужасе закричала я, зовя на помощь мужа, но не слышала собственного крика.
Но, вот дверь с грохотом отворяется и на пороге стоит…губернатор Флориды. Коди был жив. Он пришёл, чтобы отомстить мне за свою смерть.
Я успеваю подскочить к двери и запереть её на щеколду. Подонок бьёт ногами с такой силой, что дверь вот-вот слетит с петель. Я знаю, если он проникнет внутрь, то убьет меня. С ужасом я пытаюсь удержать дверь, но всё тщетно. Ещё удар -и дверь вылетает вон.
Подонок схватил меня и тащит в постель. Намерения его ясны. Меня ждёт ещё более страшная смерть, чем просто удар бритвой по горлу. Прежде чем убить мня, он наглумится надо мною. Я кричу, но никто не слышит меня.
Мои руки снова связаны и прикручены к кроватной спинке. (Теперь почему-то верёвкой). Все предметы в комнате качаются перед глазами, даже черный крест на белой стене. Он снова насилует меня. Боль и унижение сливаются с отвращением разврата. Господи, поскорей бы это закончилось. Я больше не хочу жить.
Его лицо озаряется змеиной улыбкой. Он вынимает разбухший от разврата член, и ставит грязный лакированный ботинок мне на живот. Сжав член в кулаке, словно огромный сосок коровы, массирует его, выпуская целый фонтан спермы прямо мне в лицо. Сперма заливает глаза и рот. Скаля белоснежный ряд зубов, он смеётся, он получает удовольствие от всего этого.
Но это ещё не всё. Самое страшное он приготовил напоследок. Он с силой хватает меня за шею волосы и пригвождает меня к постели. Его безобразный член болтается прямо перед моими глазами. Я вырываюсь, я пытаюсь сжать челюсти, но тщетно. Его руки кажутся железными, его крепкие, как тиски пальцы, разжимают мои зубы… и вставляет свой огромный член мне в рот. Приступ рвоты душит меня, я хочу вырвать, но не могу. Член всё глубже и глубже уходит в глотку. Я задыхаюсь, я умираю. Хрипящий крик ужаса вырывается из моей груди,…и я просыпаюсь.
-Что с тобой, детка, что случилось? – Перед собой я вижу добрые, детские глаза Грэга. Мне всё ещё дурно от ужаса и меня трясет, словно в ознобе и к тому же тошнит совсем по-настоящему.
–Да, что с тобой, ты бледная, как полотно?
-Мне приснился дурной сон. Это был он! Он!
-Кто он?
Я понимаю, что зашла слишком далеко, что не могу рассказать Грэгу о приснившемся мне кошмаре.
-Ничего, милый, это просто кошмар. Страшный сон, и его уже нет.
-Господь всемогущий, как ты меня напугала! Ты так кричала, что я подумал, что тебе плохо, и ты умираешь! Я будил, будил, но ты никак не вставала. Детка, давай договоримся, что ты больше не будешь меня так пугать, - Грэг нежно погладил меня по вспотевшей голове.
-Хорошо, Грегги, я постараюсь больше никогда не смотреть страшных снов, - улыбнулась я в ответ.
Глава сотая
День третий: разделываем китёнка
-Вот и славно, - не понял моей шутки Грэг. – А теперь нам нужно раздобыть что-нибудь поесть. Лично я голоден, как волк. Едва Грэг упомянул о еде, под ложечкой у меня тут же засосало. Я вспомнила, что с тех пор, как мы отобедали дома взбитой клубникой со сливками, мы не ели вообще. А прошло уже более трёх суток. Неудивительно, что меня тошнило.
Немного приведя себя в порядок, мы встали и принялись бродить по яхте в поисках чего-либо съестного, что могло немедленно утолить наш всё возраставший голод.
С прошлого пиршества Бинкерса осталось совсем не многое. Старик был жаден на подношения гостям, даже если гость был сам губернатор Флориды, и ограничился огромной идейкой, которую накануне ское братство подарило ему в честь светлого дня Благодарения, да бутылкой подлинного Шато-Лато, которую так беззаветно хранила, даже его покойная супруга-пьяница в своей коллекции вин. «Раз всё это досталось мне бесплатно», - подумал проповедник, - «почему бы не предложить губернатору». Ту огромную индейку, которую принёс Бинкерс на яхту, вынесло водой через иллюминатор. Единственное, что нам оставалось с пиршества, устроенного Бинкерсом, это ещё не раскупоренная бутылка Шато-Лато, которая всё ещё лежала в разбитом буфете, да ведёрко-холодильник с прозрачными кубиками льда.
Кубики переливались, словно бриллианты, мерно постукивая о стенку термоса. О, для нас они были дороже самых дорогих бриллиантов, потому что имели СТОИМОСТЬ ЖИЗНИ, НАЩЕЙ ЖИЗНИ. Эти маленькие кубики жизни были единственным источником пресной воды. Потому что страшнее голода, только жажда.
Жажда – самая непереносимая пытка на земле. А жажда в океане – это пытка вдвойне. Слыша как за бортом плещется вода, несчастный страдает ещё больше, чем если бы он находился в пустыне. В конце концов, он теряет рассудок и бросается пить соленую воду, но жажда отступает лишь на долю секунды, а затем распаляется ещё больше. Несчастный пьёт и пьёт до тех пор, пока соленая вода не разрывает ему желудок, и он не умирает.
С этим ведерком льда нам удалось бы избежать подобной страшной участи…по крайней мере, на время. При правильном расходе, этого ведёрка со льдом нам должно хватить её на неделю, а то и больше.
В груде мусора и завалов Грэгу удалось отыскать свой пояс Шахида. Сладкая карамель подкрепила наши силы, и голод отступил, будто его и не было. Но от сладкого нам тут же захотелось пить. Я вынула кубик из ведёрка и дала пососать Грэгу, а другой взяла себе. О, какой сладкой показалась ледяная вода, от которой сводило зубы. Какой сладкой пыткой показался мне её ледяной поцелуй.
Подкрепившись, мы сразу почувствовали себя лучше. Незатейливая пища и пресная вода вернули нам надежду на жизнь, которую после пережитых событий почти утратили.
Душистый морской бриз пахнул в лицо. Прохладный морской ветерок ободрил наши уставшие от потрясений души. Нам снова захотелось жить. Стараясь больше не о чём не думать, я подставила лицо навстречу ветру. Вдруг, мой взгляд поймал привязанного за перила бассейна китёнка. Грэг был уже там. Он громко кричал от радости, и что-то рьяно жестикулировал мне.
-Иди сюда, смотри, смотри. Господь всемогущий, теперь двум несчастным грешникам мяса хватит до самого судного дня!
Я радовалась вместе с ним и прыгала вокруг китёнка вместе с Грэгом, как ребёнок. Мы громко смеялись и шутили, пиная китенка ногами и заталкивая пальцы ему в пасть.
Наконец, немного подустав от наших дурачеств, мы стали думать, каким способом лучше сохранить мясо, чтобы оно не испортилось под жарким тропическим солнцем. В конце концов мы сошлись во мнении, что лучше всего и проще будет разрезать мясо китёнка на тонкие пласты и высушить на солнце и ветру, а жир вытопить на корабельном примусе. Так мы и поступили.
Вскоре работа по разделки туши закипела. Это, оказалось, сделать не так-то легко, как мы предполагали в начале. Хрупкий на вид китёнок с трудом поддавался тупым столовым ножам, даже знаменитый выкидной финский нож Грэга не резал, а только кромсал нежное мясо детеныша на безобразные, словно покусанные собаками ошмётки.
В конце концов, я поняла, что если мы будем так продолжать и дальше, мы потеряем ценное мясо. Взяв небольшой тайм-аут, мы стали совещаться, как лучше разделать непокорную тушку.
Тут мне в голову ударила блестящая мысль. У меня же был мой кухонный топорик, специально предназначенный для мяса. Как же я могла забыть о нём! Острое, как бритва лезвие легко справиться с плотной, словно резина кожей китёнка и позволит аккуратно отделить жировую прослойку и разделать студенистое китовое мясо на ровные пласты. Уговорив Грэга подождать минуту, я спустилась в каюту, чтобы найти топорик. Шанс был небольшой, но он всё-таки был. Из каюты я вышла, победоносно держа индейский топорик в руках.
-И-е-е-е-ха! – радостно закричал Грэг победным кличем Семинолов. – Неси его сюда. Теперь - то я надеру этому тупому ластоногому задницу! Если она у него, вообще, есть…
И разделка пошла. Одним ударом Грэг надсёк брюшную полость китёнка, из которой скользким и тяжелым комом вывалились внутренности. Сладковатый запах протухшей крови разнёсся по воздуху. Этот запах сразу же наполнил мне о трупах, выброшенных за борт.
Я даже заметила, что в желудке китёнка все ещё оставалось молоко матери. Ком тошноты подступил к моему горлу. Меня едва не вырвало. Закрыв рот руками, я отвернулась, чтобы больше не видеть омерзительного зрелища. А Грэг, будто не замечая ничего, продолжал спокойно разделывать мясо.
-Хочешь язык, милая. Говорят, алеуты едят китовый язык прямо сырым. – При этих словах Грэг с аппетитом надкусил окровавленный комок плоти, и протянул его мне. – Попробуй, честное слово, это вкусно, - предложил он. -Лили, что с тобой?! – закричал Грэг, но я больше не слышала его крика, потому что была в глубоком обмороке.
Очнулась я оттого, что Грэг лил мне в лицо холодную воду.
-Объясни мне, что с тобой? Ты начинаешь меня беспокоить. – Рот Грэга был ещё вымазан в крови, как у вампира.
-Это ты меня беспокоишь. Как ты можешь есть такую гадость? Это же сырое мясо! - простонала я, едва придя в себя.
-Не знаю, может, я не такой привередливый, как ты. Детка, пойми, тут нам не придётся выбирать, - Грэг попытался погладить меня по голове сальной и окровавленной рукой, но я с омерзением отдернула её от своей головы. - Другого всё равно у нас нет, и, чтобы выжить, нам придётся есть мясо этого долбанного ластоногого, - ласково объяснил мне Грэг.
-Давай сюда, - мужественно произнесла я.
-Что? - не понял Грэг.
-Свой язык.
-Как мой язык? - испугался Грэг, уставившись на меня безумными глазами, искоса посматривая на нож в моей руке.
-Да не твой, а китенка, - рассмеялась я, – неужели ты и в правду подумал, что я собираюсь отрезать твой язык.
Грэг отрезал мне небольшой пластик. Закрыв глаза, я проглотила кусочек. Действительно, вкус был незабываемый. Жирно-студенистое мясо, даже без соли, просто таяло во рту. Я попросила ещё и ещё. Вскоре от языка китенка ничего не осталось. Зато жирная пища вызвала новый виток жажды, и нам пришлось «запить» её ещё двумя кубиками льда.
Кубики льда убывали на глазах. Я поняла, что если мы станем продолжать в том же роде, то вскоре израсходуем всю воду и погибнем мучительной смертью. Я знала, как безрассуден бывает Грэг в вопросах экономии, как безволен он перед своими потребностями, и поэтому, плотно захлопнув крышку термоса, я спрятала термос подальше, чтобы муж не нашёл его. Как ни подло выглядело моё недоверие к мужу, но это была необходимая мера, чтобы сохранит жизнь нам обоим.
Подкрепившись изысканным деликатесом из китового языка, мы с удвоенными силами принялись разделывать тушку китёнка. Нужно было успеть распластать китенка на тонкие ломтики мяса, пока солнце совсем не скрылось за горизонтом. Мы с жаром приступили к работе, и к вечеру могли любоваться, как тонкие ломтики, развешенные на тонкой леске, красовались на перилах верхней палубы, обдуваемые лёгким тропическим ветерком.
Жира было совсем немного. Оказалось, китёнок был вовсе не жирным, как казалось раньше. Но это не расстроило нас, потому что основную его часть составляло превосходное диетическое мясо. Теперь мы могли не беспокоится за продовольственную безопасность нашей крохотной команды из двух человек, и спокойно легли спать.
Но прежде чем заснуть, Грэг порылся в кармане брюк, достал небольшой блокнот и огрызок карандаша и без лишней фантазии так и записал: «День третий: разделывали китёнка». – А потом почесал карандашом по затылку и добавил: «Думаю, что пока выживем».
Глава сто первая
Птицы Войны*
Как беспечны мы были тогда. Неужели, я забыло поговорку «Было бы корыто, а свиньи то найдутся». «Корыто» в виде разделанных пластов мяса мы предоставили, и «свиньи» не замедлили появиться на следующее же утро.
Мы спали на верхней палубе. На следующий день меня разбудил пронзительный крик чаек. Сначала я не придала этому значение. Просто какие-то большие птицы кружились возле нашей яхты. Находясь в полусне, я плохо соображала. Однако, мне хватило ума разбудить Грэга. Грэг сразу же понял всё. Он вскочил и бросился наружу. Поведение мужа показалось мне странным. Затем я услышала истошные вопли Грэга.
Тут я вспомнила: присутствие морских птиц является первым признаком, что земля где-то рядом, и, быть может, Грэг кричит, чтобы я вышла на палубу и увидела землю собственными глазами.
Я побежала наружу, чтобы воочию увидеть заветный берег, но вместо этого предо мной предстала картина отчаянной борьбы. Какие-то огромные чёрные чайки атаковали наши запасы китятины.
Впереди, словно Аника –Воин, выступал Грэг, который, размахивая руками, отгонял огромных жадных птиц, что норовили стянуть кусок мяса. К своему ужасу, я заметила, что половина наших «запасов» уже растащена ненасытными птицами.
-Снимай мясо, птицы войны растащат все!!! – что есть сил кричал мне Грэг, отбиваясь от огромных черных чаек руками.
Я кинулась на выручку Грэгу, но всё это было напрасно. Птицы были куда проворнее нас. Пока мы отгоняли одних, другие тащили мясо прямо у нас из-под носа, ловко поддевая ломти своим крючковатым клювом.
В пылу жора, одна даже села мне на голову и тут же увязла крючковатыми когтями в волосах. Птица отчаянно пыталась вырваться и клевала, куда не попадя. Я стала со всей силы бить птицу кулаками, та больно клевалась острым, как бритва, тонким крючковатым клювом, оставляя глубокие порезы на ладонях и руках. Если бы не Грэг, я точно лишилась бы глаз. Грэг схватил птицу за горло, и, что было силы, тряхнул её, сломав ей шею.
Я поняла, что так, как мы действуем, у нас ничего не получится. Птицы не отстанут, пока не растащат всё мясо. Вдруг, я вспомнила о пистолете. Грэг оставил его в каюте, когда выбежал на палубу. Звук выстрела должен был отпугнуть этих «Стимфалийских птиц»*.
Я бросилась в каюту. Пистолет лежал на месте. Я схватила пистолет и выстрелила в разбитый иллюминатор. Эффект был потрясающим. Птицы разлетелись в мгновения ока. Но мы оба понимали, что это не надолго, и потому сразу же бросились спасать остатки китового мяса.
К сожалению, больше половины наших «запасов» оказались уже потеряны. А те жалкие остатки, что оставили нам птицы, были основательно расклёваны их острыми клювами и напоминали ошмётки кожи. Удрученные неудачей, мы поднялись на верхнюю палубу. Мы были молчаливы и подавлены, никто из нас не произнёс ни слова, мы оба жестоко корили себя за недопустимую беспечность. Но что было делать. Нужно было не предаваться отчаянию и жить дальше. Потому что ничего другого нам не оставалось.
-А почему ты кричал о каких-то птицах войны? – наконец, спросила я у Грэга, когда всё улеглось.
о
Птица отчаянно пыталась вырваться и клевала, куда не попадя.
-Ты что не знаешь? Так у нас во Флориде назвают фрегатов, - вздохнул Грэг, глядя на свои окровавленные руки, изрезанными острыми когтями и клювами адских чаек.
Так вот кем были эти огромные черные чайки с кроваво красными подгорликами! Что ж, меткое название для этих проклятых «Стемфалийских птиц», растащивших у нас все запасы мяса! Я злобно пнула мертвого фрегата, распластавшегося огромными черными крыльями на палубе, и безжизненно опучтилась на палобу.
Взяв несколько ломтиков сырого китового мяса, и запив его двумя кубиками льда, мы получили свой нехитрый завтрак. Сытость немного притупило уныние, и мы стали размышлять, чем нам обоим заняться дальше. А дел у нас было предостаточно.
Морская вода, попавшая внутрь, причинила значительный ущерб судну. Ударной волной все наши чемоданы раскрыло, а намокшие вещи разбросаны по всей каюте. Трудно было найти что-нибудь в подобной свалке вещей. Мы, даже не знали, где находятся наши документы. Одежда, вещи, обломки - всё валялось вперемешку.
Весь оставшийся день мы посвятили разбору завалов. Первым делом, нужно было вытащить одежду на палубу и хорошенько просушить её.
За одежду мы не волновались. Не украдут же птицы нашу одежду? И потому, мы вывесили одежду на перилах верхней палубы, там же, где раньше висели кусочки вялившегося китового мяса. Но теперь мы ни в чём не были уверены, и потому, как следует закрепили ткань леской, чтобы одежду не унесло в океан.
Вскоре нашлись документы. Они лежали на самом дне завала. Документы подмокли, но, каким-то чудом, не испортились. Оставалось лишь просушить их на солнце. Что касается денег – Грэг ни на секунду не расставался с рюкзачком, куда он переложил заветные три миллиона долларов. Он даже спал на нём, подложив под голову вместо подушки.
С другими вещами было сложнее. Спальную каюту тоже затопило. И вся постель вымокла так, что из неё можно было выжимать воду. Пришлось сушить всё, включая матрас и меховое покрывало, в которых мы так нуждались в холодные морские ночи. Спать и дальше на голых досках, было почти не выносимо. Так не заметно прошел и этот день. Укладываясь спать, Грэг опять достал карандаш и, памятуя о происшествии с птицами, записал такую фразу: «Сегодня я облажался. Фрегаты растащили всё. Не знаю, как будем жить дальше», - он вздохнул и отложил карандаш…От расстройства Грэг ещё долго не мог уснуть, ворочаясь и всякий раз отдавливая и без того мою больную ногу, отчего над гладью ночного океана то и дело слышались «нехорошие русские слова».
Глава сто вторая
Из дневника капитана Грэга
«Прошло всего две недели. И эти недели показались мне вечностью. Что же будет с нами дальше? Впереди – мрак и неизвестность, позади – тюрьма и электрический стул.
Штиль. Тишина гнетёт так, что давит на уши. За всё время, что мы в океане не выпало не единой капли дождя. Один день так похож на другой, что я начинаю терять ход времени. Кажется, весь мир вымер, и остались только океан и наша яхта, и так будет всегда.
Я знаю, теперь нас ищут, нам больше нет возврата в цивилизацию, и океан станет для нас последним прибежищем – нашей могилой.
Мы близки к отчаянию. Провизия подходит к концу, и нас ждёт голодная смерть. Карамель давно съедена. Мясо китенка протухло так, что его не возможно есть без омерзения. Однако, и этого скоро не будет. Как ни скудна наша порция протухшего китового мяса, но мы рады и ему, потому что ничего другого у нас не осталось.
Больше всего я беспокоюсь за Лили. С момента начала нашего путешествия её не переставая мучает жестокая морская болезнь. От качки и голода её тошнит почти каждый день. Она держится мужественно и старается не выдавать своих физических страданий, но бедняжка так осунулась и исхудала, что это видно невооруженным взглядом. Бедная Лили, она совсем не привыкла переносить голод!
Третья неделя. Лили спрятала кубики льда и выдает по одному кубику в день. Омерзительно ощущать, что собственная жена тебе не доверяет.
Жара такая, что почти всё время хочется пить. Она держит ключ от буфета в кармане. Я знаю, там она прячет пресную воду. Смертельно хочется пить. Ни мольбы, ни угрозы не действуют на неё. Она словно глухая. Один кубик в день – и всё. Я чувствую, как провинившийся мальчишка перед всесильной мамашей. Но она не моя мать, тогда почему я не могу восстать против неё?! Какая-то невидимая сила все время мешает мне сделать это. Что это? Собственное безволие?…слабость? Я начинаю ненавидеть себя за это, ненавидеть её…Тупая, жадная дрянь!
Судя по нарастающей жаре, океанское течение несет нас к экватору.
Я так больше не могу. Несмотря, что она старше всего на четыре года, она считает меня пацаном, которым вправе командовать. Иногда мне хочется убить её. Просто приблизиться и перерезать её белую, пухлую шейку.
От китового жира её выблевнуло. Она испачкала мне последнюю чистую футболку. Вообще, её либо блюёт, либо она дрыхнет.
Я оставил ей мясо, а сам перешёл на жир. Мясо воняет меньше, а от жира вонь такая, что есть его просто невозможно. Протухший жир кита воняет мертвечиной. Проще питаться собственным дерьмом.
Закрыв ладонью нос, я проглотил, сколько смог и меня не рвало. Ха-ха! (Смеюсь). Обычно меня блевало и по меньшему поводу. Кажется, мой желудок начал привыкать к этой дряни. Интересно, ко всему ли человек привыкает? Можно ли, к примеру, есть собственное дерьмо? А мочой утолять жажду? Если поднатореть, то, наверное, можно продержаться сколько угодно, прежде чем подохнуть.
Пока она дрыхнет на своём шезлонге можно украсть ключ и вволю насосаться ледяной воды, но какой –то моральный барьер мешает мне сделать это. Господь всемогущий, кажется, от жажды я теряю рассудок! Помоги мне выдержать это тяжкое испытание!
Пошла четвёртая неделя нашего путешествия. Приближается катастрофа. Сегодня я потерял человеческий облик. Я схватил свою жену за горло и едва не придушил. В ответ она швырнула мне ключи в лицо. Как безумец бросился к заветному термосу…и, зачерпнув целую горсть льда, проглотил одним махом. Я раскусывал кубики, как собака, пока мои зубы не стало сводить от холода. Когда я опомнился, на дне оставалось только два кубика. О, как я теперь раскаиваюсь в своем поступке. Помню её глаза. Два огромных глаза с испугом смотрели в лицо. Я – дрянь! Мне нет прощения!
Глава сто третья
Вода из воздуха
Так, наверное, ощущаешь себя перед смертью. Отчаяние сменилось апатией. Хотя я не ела два дня, я не чувствую голода, но жажда мучает почти невыносимо. Сегодня мы съели два последних кубика льда, а дальше – смерть.
Я не виню Грэга за его проступок. Жажда лишает человека рассудка, а мой Грегори слаб. Теперь, когда мы оба знаем, что умрём, зачем обижаться друг на друга, теперь, когда мы не в силах что-либо изменить, и нам остается лишь только положиться на судьбу, это просто глупо.
Господи, как тяжело умирать. Хотя бы глоток воды. Маленький глоточек, который освежил бы моё горло. Господи, пошли нам дождь! Пусть хляби небесные разверзнутся и пойдёт дождь!
Но небо глухо к моим молитвам. Стоит сорокоградусная тропическая жара и ни малейшего ветерка. Природа ненавидит нас, иначе она послала бы дождь.
Мы на открытой палубе, спим тоже на палубе - в замкнутом пространстве каюты почти невыносимо. Там нет кондиционеров. Ха-ха-ха! Кондиционеры. Какие, к черту, теперь кондиционеры, когда, даже генератор не работает, и нам не на чем плыть. Вот уже вторую неделю мы никуда не двигаемся. Стоим на месте…
Когда я засыпаю, я вижу один и тот же сон: как течет вода, пресная вода. Я вспоминаю наш водопад в первый день нашей встречи. Целый водопад пресной воды! Он льётся мне на голову, я пытаюсь ухватить языком струйки. О, боже, соль! Опять соль. Я открываю глаза. Грэг льёт мне на голову морскую воду. Это помогает лишь на несколько секунд… Пелена бреда спадает. И мне как будто легче.
Я снова живу. Но зачем? Для новой пытки жажды. Я снова думаю о воде, и это только распаляет мою жажду. Просто ни о чём другом я думать не могу. Огненный от солнца тропический день тянется целую вечность. Интересно, он закончится когда – нибудь. Вода, вода. Как хочется пить. Рот наполняется слюнной пеной. Я пытаюсь пить и её, но всего лишь самообман, и мой организм не принимает такого обмана.
-Хватит, я так больше не могу! – кричит Грэг. – Он опрокидывает ведерко с морской водой и бросается пить.
-Не надо не пей! – Что было сил, я выбиваю ведёрко у него из рук. Между нами завязывается борьба. Грэг отпихнул меня, и я полетела на палубу. Ведро упало на палубу и вода разлилась по доскам. Грэг смотрел на меня безумными глазами. Но тут же беспомощно опустил взгляд и схватился за голову. Приступ безумства прошёл. Наступило тупое отчаяние. Но всё равно, умирать от жажды и слышать, как всего в нескольких метрах от тебя за бортом плещется вода – поистине танталовы муки.
Мы сидели друг против друга, и тупо созерцали, как вода испаряется с досок. Вдруг, ко мне пришла спасительная идея: «А почему бы не использовать испаряющуюся воду для питья. Стоит только натянуть целлофан, и солнце сделает своё дело». Эта мысль показалась мне настолько простой, что, стукнув себя по голове, я громко рассмеялась:
-Ха-ха-ха! Какие же мы с тобой дурни, Грэг! Кругом полно воды, а мы умираем от жажды! Поистине, мы заслуживаем того, чтобы подохнуть на этой посудине от собственной глупости. Ха-ха-ха! Два идиота. Ха-ха-ха! Ну, и глупоё у тебя лицо.
По взгляду Грэга было ясно, что он решил, будто я спятила от жажды и голода.
-И откуда ты возьмёшь пресную воду? – осторожно спросил Грэг, всё ещё отстраняясь от меня. – Неужели из воздуха?
-Вот именно из воздуха! Нужно лишь отделить воду от соли!
-Как?
-У нас есть полиэтилен?
-Сколько угодно, - оживился Грэг. Кажется, он начал понимать мой замысел.
-Тащи всё сюда.
-Есть! - обрадовался Грэг.
Для эксперимента я зачерпнула полное ведро солёной воды и натянула полиэтиленовой пакет и стала ждать. Не прошло и десяти минут, как на поверхности полиэтилена появились испарина. А ещё минут через минут пять появились капли конденсата. Правда, её было совсем немного, лишь только для того, чтобы лишь немного смочить наши ссохшиеся соляной коркой губы, но каким наслаждением был для нас этот первый крошечный глоток воды. Я никогда не пила такой сладкой воды, какой была эта, теплая и пахнущая полиэтиленом вода.
Мой план сработал! Новая надежда на жизнь озарила наши сердца. Теперь мы могли выпарить сколько угодно воды, чтобы, если не напиться, то хоть как-то облегчить наши страдания. Солнце, которое до этого убивало, нас, превратилось в нашего союзника. Оно исправно выпаривало нам воду, которая оседала на полиэтиленовой плёнке. Мы лихорадочно соскребывали пальцами воду с поверхности полиэтилена и словно драгоценное лекарство по капле отправляли её в рот. Вода была солоноватая, но вполне пригодная для питья. Итак, несколько раз. После довольно долгой и утомительной работы мы смогли утолить свою жажду, и сразу же почувствовали сильнейший голод.
Глава сто четвертая
Манна морская или Паштет из планктона
Как это бывает со слабовольными людьми, уныние вновь охватило нас. После почти месячного плавания на яхте не оставалось ни крошки еды. Даже железное ведёрко с вконец протухшим жиром кита и то было вылизан нами до дна, что даже не осталось его омерзительного вездесущего запаха.
Неужели мы избавились от жажды, только лишь затем, чтобы умереть от голода? Это было бы верхом глупости. Если уж нам удалось дистиллировать воду столь простым путём, почему бы не проделать это и с пищей.
Вокруг нашей яхты постоянно вертелось множество рыб. Иногда я сама могла наблюдать, как из воды выпрыгивают быстрокрылые летучие рыбы и вихрем проносясь возле борта, словно причудливые, большие стрекозы. Видела я и пучеглазых марлине. Эти могучие огромные рыбы, рассекая своим острым торпедообразным телом охотились вблизи нашей яхты на крылатых прыгунов. Что качается акул, то одна или две хищницы постоянно дежурили возле нашей яхты, словно предвкушая дармовую добычу из свежей человечены.
Но, для того, что бы поймать хотя бы одну из этих проворных рыбин нужны надежные снасти, а главное наживка. Снасти мы могли бы соорудить из подручного материала, но что касается наживки… Последний кусок китового мяса был непредусмотрительно съеден мною ещё с неделю тому назад. Как я раскаивалась в этом теперь! Ведь мы с легкостью могли обменять его на два десятка превосходного, а главное, свежего акульего мяса.
Сколько раз такие рабы цивилизации, как мы, погибали посреди океана потому что по своей глупости не могли добыть себе еды в кишащих жизнью водах. Сколько раз люди оказывались жертвами стереотипов, что в море можно выжить за счет ловли рыбы. Люди привыкли видеть только большое, но пропускают то малое, от чего зависит сама жизнь океана.
«Если нельзя питаться рыбой, почему бы самим ни питаться, как рыбам», - эта простая мысль словно ударила меня в голову. Я сразу же вспомнила о великом норвежском путешественнике Туре Хейердале. Так тот парень, которому удалось переплыть в своей соломенной корзине* через Атлантический Океан, в самые голодные дни только и выживал за счёт крошечных рачков - планктона, которых он отфильтровывал с поверхности воды.
Так зачем было и нам подыхать от голода, когда сама вода представляла собой колыбель жизни для мириадов крошечных организмов, если не деликатесных даров моря, то вполне съедобных для человека. И эта манна небесная, а точнее морская, дарованная Господом, в изобилии находилась прямо под нашими ногами. Оставалось только взять её. И этой манной был планктон.
Я сразу же вспомнила о разного рода морских тварях, «фильтрушках», как сразу же окрестила их я, не утруждающих себя жестокой борьбой за пропитание, а живущими только за счет того, что всю жизнь процеживают сквозь себя воду с морскими рачками. «Если эти, кстати, не самые маленькие существа океанической экосистемы, питаются таким образом всю жизнь, почему бы нам не опробовать то же самое», - подумала я. – «Стоит только отфильтровать рачков какой-нибудь тканью – и морской обед готов». Будешь силен и здоров, как кит.
Правда, мне никогда раньше не доводилась питаться наподобие киту морским планктоном, и я не знала каков он на вкус. Но стоило попробовать. Тем более, что другого выбора у нас просто не было. Я поделилась новаторской мыслью с Грэгом, и мы с жаром принялись осуществлять нашу новую идею.
Оставался один главный вопрос – чем цедить рачков. Нет, не подумайте, ткани у нас на судне было предостаточно. Ведь у нас на яхте находился мой полный гардероб одежды. Отфильтровать можно было чем угодно, но всё это мало годилось для сооружения подходящего сачка.
Тут на глаза мне попались мои плотные капроновые колготы, те самые, в которых я когда-то давно приехала во Флориду. Грэг ненавидел эти колготы, и каждый раз грозился разрезать их и выбросить на свалку, когда заставал меня в них. Сколько раз я спасала их из беспощадных рук Грэга и прятала в дальний угол чемодана. О, я будто предвидела, что когда-нибудь эти ужасные предметы старушечьего гардероба могут понадобиться. И теперь понадобились!
Из капроновых колготок можно было соорудить великолепную сеть для ловли планктона. Капрон с легкостью пропустит через себя воду, а оставшиеся в ней рачки осядут в носовой части колготок.
Вскоре работа пошла. Разрезав колготы напополам, Грэг закрепил полученные чулки на обруче из проволоки и плотно обшил капроновой нитью. Получилось что- то наподобие сачка. Оставалось насадить сачок на длинную палку - и сачок для ловли планктона готов. Грэг отыскал швабру и вынул палку, затем проделал сквозное отверстие. Чтобы сачок не остался за бортом, со всей старательностью он прикрепил проволоку к древку.
Осторожно опустив сачок в воду, он принялся медленно водить им по поверхности воды, где обычно собиралась основная масса океанического планктона. Когда от попавшей в неё воды колгота надулась до огромных размеров, Грэг стал осторожно приподнимать её, чтобы вода успела просочиться сквозь плотный капрон.
Готово. Оставалось лишь посмотреть, что там внутри. Внутри находилась какая-то скользкая, полупрозрачная слизь, похожая на жидкие человеческие сопли. Не знаю, был ли это тот самый планктон, или обыкновенная взвесь грязи… Чтобы попробовать, я соскребла омерзительную слизь ложкой и предложила опробовать её Грэгу.
-Что за сопля?! – расстроился Грэг, поморщив нос. - Это и есть эти долбанные рачки?! – Грэг поднёс ложку к глазам, в надежде разглядеть хоть одного из них. Отвратительный запах сразу обдал его нос.
-Ешь! – видя отвращение Грэга, строго приказала я.
Грэг нехотя взял ложку в рот и залпом проглотил всё.
-Ну, как?
В ответ жующий Грэг только утвердительно кивнул головой – это у него обозначало, что пища вполне съедобна. Вслед за ним попробовала и я. Какая гадость! При виде отвратительной, плохо пахнущей протухшей морской водой слизистой массы меня мутило. Но когда я отправила первую лодку в рот, то вкус его напоминал самый изысканный паштет из креветок. Вскоре, нам с Грэгом совершено стало наплевать, как выглядит и пахнет наше странное, склизское блюдо, и мы с удовольствием умяли всё то немногое, что нам удалось отскрести от капрона.
Хотя пища и была малопитательной, и её было мало, но она смогла на какое-то время заполнить наши желудки и немного приглушить боль от постоянного голода. А глоток оставшегося Шато - Лато вернул нам настроение.
О, отаком ужине, как у нас, не могли мечтать даже миллионеры. Мы сидели на борту роскошной яхты и, любуясь оранжевым океанским закатом, поглощали изысканный паштет из рачков, запивая его самым лучшим вином в мире.
Впервые за всё время нашего адского путешествия я была счастлива, потому что впервые отправилась спать не на голодный желудок.
Глава сто пятая
Спасительная находка
После того, как нам столь чудесным и простым способом удалось утолить жажду и голод, мы стали раздумывать, как достать настоящую пищу. Мы знали, что долго не продержимся на столь скудной пище и воде, и оба, в конце концов, ослабеем и погибнем от истощения.
Подкрепив себя последним глотком вина, мы принялись разыскивать еду на яхте. Может, что-нибудь завалялось в дальних уголках буфета? Я открыла буфет и обшарила все фонариком, будто надеялась, что что-нибудь появится там само собой. Тщетно – там ничего не было. Всё бутылки со спиртным, что хранились там, под ударом воды либо раскупорились и вылились, либо разбились. Искать в других местах было бесполезно. Обессиленная, я села на пол и опустила руки.
Вдруг, моё внимание привлекла небольшая дверца, на которой красовался огромный постер с кока-колой. Картинка была столь соблазнительной, что я подумала: «Неплохо было бы, хотя бы на миг приложится губами к ледяной, росистой бутылке и глотать, глотать, глотать сладковато – горький освежающий напиток. Глотать, пока не закончатся силы, а живот не наполнится булькающей влагой. О, какое это блаженство!».
-Грэг, а что там? – спросила я. (Я попробовала ручку – дверца была закрыта на замок).
-Автомат для Кока-Колы, - спокойно ответил Грэг.
-Автомат для Кока-колы?! – вскочив, почти выкрикнула я. – Так, значит, мы всё это время подыхали от голода, когда у нас под рукой был полный автомат Кока-колы и прочих снеков?!
-Не знаю, этот автомат был установлен давно, ещё при матери. Какая-то фирма арендовала у нас места для двух автоматов, да только не заплатила ни цента за аренду, а потом и вовсе куда-то исчезла, а автоматы так и остались стоять здесь. Не знаю, это материны дела, я в них тогда не вникал. Что толку: наверняка, автоматы сейчас пусты.
-Для двух! А я то думала, что та нарисованная чашка кофе на фоне смачной пиццы тоже декор яхты!
-Не питай напрасных надежд, Лили, там наверняка ничего нет. Кто станет оставлять товар…тем более, на чужой яхте.
-Слушай, ты, нытик, лучше тащи сюда свою тощую, ноющую задницу и помоги вскрыть автоматы. У тебя есть ключи?
-Зачем ключи? Автоматы всегда открыты. Грэг изо всех сил повернул ручку вверх, и дверца с лёгкостью приоткрылась. Каково же было наше удивление, когда мы увидели, что автоматы все ещё работали! Весёлый смайлик хитро подмигивал, предлагая электронное меню, а какой-то мультяшный голосок бодро пропел незатейливую рекламную песенку Кока-колы. От неожиданности мы оба остолбенели, словно перед нами предстала таинственная пещера Сим-Сима, полная сокровищ.
-У тебя случайно нет десятидолларовой монеты? – словно завороженная спросила я.
-Не разменяешь? – Грэг протянул мне пятисотдолларовую купюру.
-Придётся вскрывать, - заключила я.
Это был стандартный автомат ещё старой серии, предназначенный для продажи для Кока-колы, безалкогольного пива и прочих разных закусок, которые обычно прилагаются к этим напиткам, и которыми так любят набивать брюхо в перерывах между едой простые американские обыватели. Трудно было перечесть того, что предлагал автомат. Это был, как более традиционный фаст фут: пакетики с чипсами, арахис, солёные фисташковые орешки, и, конечно же, воздушная кукуруза – всеобщая любимица всей Америки, так и более изысканное и специфическое меню Флориды для более богатых клиентов как-то: сушеные креветки, вяленые кальмары и экзотическая рыба, консервированное мясо аллигатора, и, даже сушёная икра осьминогов. Здесь было столько еды, что мы могли бы «безбедно» прожить целых два месяца, ни в чём не нуждаясь. Оставалось самая малость – найти способ открыть двери этого заветного «Сим-Сима». Но как это сделать?
Чтобы открыть заднюю дверцу, нужно было вскрыть кодовый замок, а для этого нужно было иметь не только ключи, но и знать сам код. Как вы сами понимаете, у нас не было ни того, ни другого. Вся сложность заключалась в том, что автомат был изготовлен из титанопластика, настолько прочного современного материала, что вскрыть его было гораздо сложнее, чем обыкновенный сейф.
Оставалось одно – попытаться разбить автомат тяжелым предметом, но и такового предмета на яхте, по сути дела, не оказалось. Правда, был ещё якорь, но чтобы, в свою очередь, отцепить сам якорь от намертво приваренной к нему толстой цепи, понадобилась, по крайней мере, металлическая пилка, чтобы перепилить саму цепь, а её у нас не было. Получался замкнутый круг – мы не могли сделать это, потому что не могли сделать то. Мы были, как беспомощные котята, подыхавшие рядом с молочным контейнером. И это бесило меня более всего.
По первой глупости Грэг попытался вскрыть автомат ножом, как консервную банку, но только погнул его, не оставив на полированной глади автомата, даже царапины. Видя, что автомат не подается, резкий по природе, Грэг сорвался и стал изо всех сил крушить автомат уже кухонным топориком, причем куда попало.
Словно разъяренный бойцовый петушонок, Грэг налетал на автомат, но тот мужественно оборонялся, всякий раз выдерживая атаку, и, словно бы издеваясь над Грэгом, неприступный железный ящик проигрывал всё ту же веселенькую мелодию из рекламной песенки Кока-Кола, улыбаясь противным смайликом, выскакивающим с экрана, словно чёртик из табакерки. Это разозлило Грэга ещё больше, и он накинулся на автомат ещё яростнее.
В какой-то момент я стала опасаться за самого Грэга. Я боялась, что от сокрушительных ударов древко топорика может отлететь и убить самого Грэга. Чего доброго, в пылу сражений, он мог засадить железной палицей себе в лоб и убить себя. Но безумец только распалялся в своей борьбе. Если он разошёлся – его не остановишь.
-Грэг, не надо! Грэг, прекрати! Это бесполезно, Грэг! Автомат противоударный!
-Х…ов железный гроб! –наконец, воскликнул в отчаянии Грэг. – Разве тебя поставили здесь, чтобы ты играл музыку, да корчил рожи? Долбанная морда! На! Получай, получай! – Грэг изо всей силы стал бить по выскакивающему смайлику, но топор со звоном отлетал от металлического стекла.
Я обхватила Грэга сзади за руки. Всё ещё тяжело дыша от неравной схватки с автоматом, он немного успокоился и пришёл в себя.
Автомат стоял цел и невредим, словно единый монолит, только веселая рожица компьютерного смайлика все ещё нагло подмигивал нам, будто нарочно дразнила Грэга.
-Один ноль в пользу автомата, - печально заключила я.
Двое голодных людей в смертельной тоске созерцали железный шкаф полный разной снеди и думали, как же несправедлива порой бывает жизнь. Вся комичная ирония судьбы заключалось в том, что, будучи миллионерами, владеющие тремя миллионами долларов, мы не могли купить еды, даже у самих себя и всё только потому, что у нас не было мелочи.
Простая десятидолларовая монета спасла бы нам жизнь, но у нас не было, даже этого. Все наши деньги, как нарочно, составляли самые крупные пятисотдолларовые купюры. Ситуация была презабавная, и мы бы посмеялись над ней, если бы могли смеяться, когда мы оба почти умирали от голода, в то время, как рядом было столько еды. Думать об этом на голодный желудок было почти невыносимо.
-Ладно, Грэг, теперь уже слишком поздно. Идём спать, а завтра мы обязательно придумаем, как вскрыть этот чёртов гроб с Кока-колой. И завтра автомат будет здесь. Теперь он никуда не убежит от нас.
-Сегодня я целый день провозился с этим грёбанным ящиком. Мы даже не наловили планктона, мы ничего не ели.
-На, Грэг, поешь немного, я наловила это для тебя.
Грэг раздраженно дернул плечами и отвернулся.
-Не надо, - буркнул он. – Я больше не могу есть эту вонючую дрянь. Я скорее буду есть собственную блевотину, чем эти сопли из х…новых рачков!
-Всё хорошо, Грэг? – поглаживая моего разошедшегося петушка по его вспотевшему гребешку волос, спросила я.
-Да! – нервно выкрикнул Грэг, но потом смягчился. – Прости, детка, я сегодня не в себе. Эта долбанный ящик окончательно доконал меня.
-Возьми себя в руки, Грэг, завтра мы будем питаться, как нормальные, белые люди, а сегодня спать. Мне нужно немного поспать, у меня кружится голова, меня знобит, накрой меня потеплее. Завтра мы добудем еду, и всё будет хорошо, хорошо, - я начинала засыпать. Голод растворялся вместе с сознанием, которое погружалось в чёрную пустоту сна.
Грэг взял моё каракулевое пальто, то самое, в котором я когда- то приехала в солнечный Майами в качестве посмешища и встряхнул его от пыли, чтобы накрыть мне ноги. Вдруг он услышал звон. Грэгу показалось, что это монета покатилась по полу. Грэг подумал, что от голода он сходит с ума и его сознание выдаёт желаемое за действительное.
Звон монеты прервал мой сон.
-Мне это показалось, или я действительно слышала, как упала монета?
Тогда Грэг подумал, что вдвоём с ума не сходят. Если и она слышала, как упала монета –значит, монета действительно упала. Грэг взял фонарик и посветил. На полу лежала десятидолларовая монета, на которую можно было купить «у автомата» кучу всякой снеди!
-Десятидолларовая монета! Откуда она здесь взялась?
Я привстала и сбросила полушубок. Вдруг, мне показалось, что где-то снова звякнули монеты. Я порылась во внутреннем кармане пальто. Каково же было моё удивление, когда я вытащила оттуда ещё две десяти долларовые монеты.
-Ура!!! – что было сил закричала я в бешенном восторге. – Мы спасены!!! Теперь мы сможем купить на них кучу еды!
-Откуда всё это?! – Глаза Грэга сделались большими от удивления.
-Это сдача с нашего самого первого ужина. Видимо, я забыла её в кармане, вместе со всей шубой… Ха-ха-ха! Помнишь, как ты заказал роскошный обед в каком-то итальянском ресторанчике, а потом оказался в идиотском положении, когда не смог заплатить, потому что твоя мамочка заблокировала карточку. Ха-ха-ха! Видел бы ты своё лицо, когда мне пришлось платить своими наличными. Так вот это сдача с того самого злополучного обеда в отеле «Миранда»…
-Плевать мне, откуда это! – радостно прервал меня Грэг. (Видно, упоминание о фиаско с карточкой больно ударила по самолюбию Грэга). – Главное, что теперь мы сможем как следует нажраться. Бежим к автоматам!
-О, теперь нам хватит еды на целую неделю, а потом я таки раздолблю этот грёбанный ящик.
Нам было трудно совладать со своим аппетитом и сохранять благоразумие экономии, тем более, что мы не ели уже почти три дня. Голод измучил нас настолько, что мы почти потеряли рассудок. Едва добежав до автомата, мы тут же заказали целые горы пиццы, чипсов, минеральной воды и прочей ерунды. Словно голодные волки, мы тут же набросились на всё это нехитрое «изобилие».
О, как было сладостно вновь ощутить вкус цивилизованной пищи! Мы набивали желудок сушёной пиццей, засыпали орехами, захрустывали картофельными чипсами и попкорном, обильно запивая всё это Кока-колой, сладкой водой и кофе. Эта была настоящая вакханалия обжорства, но мы не могли остановиться и ели, ели, ели.
Столь долгожданная пища казалась нам мёдом. Я никогда не знала, что такая незатейливая пища вечно занятых, ленивых городских людей, как фаст-фут, которую, кстати, я всегда презирала, может доставлять такое неземное удовольствие, когда хорошенько поголодаешь. Верно говорят - «Голод – не тётка».
Мы ели, ели, ели, пока наши желудки сами не опустились под тяжестью пищи. Вскоре аппетит наш был полностью удовлетворён, и нам не хотелось больше есть.
Мы буквально опьянели от пищи. Наевшись, я сразу почувствовала, как какая-то сила вливается в моё тело. Мне сделалось хорошо, как никогда раньше. Руки и ноги сразу же сделались лёгкими и послушными, они будто двигались сами собой. Голова прояснилась. Сразу же захотелось петь, танцевать, целовать Грэга, ласкать его заросшее непроходимой щетиной лицо. Нам снова захотелось жить, будто жизнь наполнилась каким-то новым смыслом. Это было похоже на какую-то эйфорию или опьянение. Мы, словно потеряла связь с реальностью. Может, это воздействие глюкозы, поступившей в кровь вместе с едой?
В этот вечер мы долго болтали о каких-то забавных пустяках из прошлой жизни, шутили, смеялись, в общем, вели себя так непринужденно, словно находились на вечеринке у себя дома.
На радостях, Грэг наполнил бассейн свежей водой, и, раздевшись донага, мы купались, стоя друг перед другом, прямо при свете звёзд ночного океана. О, как это было замечательно! Грэг согнул ногу и подставил колено, чтобы я на него присела. Это означало, что он приглашает меня заняться любовью.
Мне, вдруг, стало противно. Мысль о сексе, до того вызывавшая возбужденный восторг, теперь вызывала отвращение. При виде его возбужденного, стоячего горизонтально члена меня затошнило. Нет, пора это прекратить. Я грубо оттолкнула Грэга и вышла из бассейна.
-Да, что с тобой, детка?! – удивился Грэг. Он не привык к моим отказам.
-Ты что, забыл, где мы находимся? Мы не у себя дома, Грэг! Мы в полном дерьме, а ты ведёшь себя, как озабоченный подросток со своей девчонкой! Всё, конец вечеринки! Идём спать!
-Но почему? – закандычил Грэг. – Что это меняет?!
-Да, ничего! - грубо отрезала я. - Меня уже тошнит от твоих глупых подростковых игр.
Как это обычно бывает, после обильного стола нас сразу же потянуло в сон. И мы с Грэгом решили не отказывать себе и в этом удовольствии. Вскоре, прижавшись друг к другу, мы крепко уснули. В эту ночь мы спали как нельзя лучше, чего не было снами довольно давно, когда тягучий голод терзал нас по ночам, и двое мучеников, вертясь и ерзая в постели, ещё долго не могли заснуть.
Мы проснулись рано, когда ещё солнце не встало из-за горизонта. Пробуждение словно вернуло нас в реальность. Мы поняли, какую непоправимую ошибку совершили накануне. Из трех десятидолларовых монет осталось только одна. Что мы могли купить на эту монету? Два куска пиццы, пять стаканов с Кока –Колой, три кофе-Мокко, один пакет с фисташками, один с вялеными кальмарами…
-Выбери ты, - сказал мне Грэг, протягивая последнюю монету.
Дрожащими руками я взяла последнюю монету, и опустила в автомат. «Кальмары» - нажала я.
-Нет! – закричал Грэг, но было уже поздно. В расщелине выдачи показался крошечный пакетик с сушёными кальмарами. – Зачем? – простонал Грэг. – За эти деньги мы могли бы купить два куска пиццы. А этим дерьмом не наешься.
-Это не для нас, это для рыб, - глядя куда-то в сторону, рассеяно сказала я.
Грэг подумал, что я спятила и несу какой-то бред. Впрочем, после вчерашнего «пиршества во время чумы», его уже ничего не удивляло.
-Грэг, тебе же надоело есть планктон, правда?
-Я не возьмусь это есть, даже если буду подыхать от голода. Только эти сушеные черви не чем не лучше рачковых соплей.
-Я же объясняю: это не для нас, Грэг, это для рыбы. Из сушёных кальмаров получится отличная наживка для рыбы.
-Так вот зачем…
-Да, дорогой, для этого. А ты думал для чего. Я пошла ва-банк, Грэг. Лучше получить хоть какой-то шанс вволю нажраться свежей рыбы, чем, съев последнее, опять остаться без всяких шансов.
Скептически выслушав меня Грэг презрительно поджал губы и спросил:
-Хорошо, и как ты себе это представляешь ТВОЮ рыбалку. Я говорю ТВОЮ, потому что всё равно твоя затея с рыбалкой полный бред. Ха-ха-ха! Неужели, ты думаешь, что рыба клюнет на эту суженую человеческую кожу, наструганную с пяток.
-Бред! Значит, по-твоему, лучше молотить твоим индейским томагавком непробиваемый железный ящик, пока мы оба не подохнем от голода.
-Ладно, согласен. С чего начнём?
-Для начала нужно изготовить удочку.
-Хорошо, начинай.
-Прекрати, из нас двоих, кажется, ты мужик - стало быть, ты должен сам додуматься, как смастерить удочку!
-Спасибо, что признала меня мужиком, а то с тобой я было позабыл об этом. Раз я мужик, то и командовать здесь должен я, а то ты ведешь себя, как моя мамочка. Это моя яхта, детка, и я здесь капитан Грэг. Лучше доедай своих солёно-сушёных червей, а я всё-таки попробую вскрыть ящик с провизией.
- Вот и хорошо, бери свой твой топорик иди и молоти, пока хватит сил, только смотри, не отруби себе для начала пальцев, а мне всё равно, мне плевать на тебя, дорогой, потому, что у тебя все равно ничего не получится, - обиделась я на Грэга.
-Ладно, согласен, обе наши идеи в раной степени идиотские. Чтобы не перегрызть друг другу глотки из-за этого, давай лучше бросим монету. Пусть нас рассудит сама судьба. –Хорошо сказано, «бросить монету», - вздохнула я. – Была бы у меня хоть одна крохотная долбанная монетка в один доллар, бросила бы её в автомат, чтобы заказать ещё что-нибудь на завтрак.
-Я хотел сказать, что для начала мы бросим жребий. Вот пуговица. Я возьму её в одну руку, если угадаешь, в какой руке, то будет, по-твоему. Идёт?
-Идёт, только без обмана.
-Без обмана, - улыбнулся Грэг.
Грэг заложил руки за спину и стал перебирать пуговицу в ладонях.
-В какой руке? – Грэг протянул вперёд два сжатых кулака. Я заметила, что левая рука его зажата сильнее, чем правая. Повинуясь железной «женской» логике, я выбрала правую. Пуговица была там. Я выиграла пари.
-Начинай.
-Что начинать?
-Изготавливать ТВОЮ удочку.
-Прекрасно, а чем займешься ты?
-Отдохну, поплаваю в бассейне, позагораю на шезлонге.
-Прелестно.
-Послушай, Грэг, ты проиграл пари, значит ты и мастери САМ эту долбанную удочку. «Сыночек», разве тебе ещё нужны маменькины указания в моём лице? – чтобы побольней задеть Грэга, передразнила я его.
-Либо мы будем делать всё вместе, или я не буду делать её совсем, - огрызнулся Грэг.
-ОК, ОК, ОК, уговорил,- уступила я.
Глава сто шестая
Охота на акулу
Лески у нас был целый моток - и это было самое главное. Оставалось смастерить крючок и грузило.
-Теперь, остается смастерить крючок и блесну.
-Блесна на мне, я смастерю её из жестяной банки, а за тобой, детка, крючок.
-Из чего же я буду делать крючок?
-Ну, это же твоя идея делать удочку, вот и думай.
-В аптечке я видела иглы для шприцов, попробую согнуть одну из них.
-Интересно, как ты это сделаешь.
-Иды ты, Грэг! – огрызнулась я.
Я взяла одну иголку и попробовала согнуть её пальцами.
-Ай! - Игла тут же сломалась, больно вонзившись в палец.
-Ну, что, а кто говорил, что я перерублю себе пальцы, - рассмеялся Грэг, вытаскивая из моего пальца застрявшую иглу. – Попробуй-ка хорошенько прокалить иглу на огне.
Я послушалась совета «доброго» Грэга и стала вертеть иглу над огнём плиты. Игла вся почернела и обуглилась.
-Готова! – скомандовал Грэг.
Я схватилась пальцами иглу и тут же одернула руку.
-А нужно гнуть, пока игла раскалённая, - посоветовал мне Грэг.
Я поняла, что он издевается надо мною, и со злостью отшвырнула уже бесполезную иглу. Грэг был прав, если блондинка берется за «дело техники»-жди неприятностей…Я чувствовала себя никчемной.
-Я знаю, Грэг, почему ты сегодня такой вредный, всё из-за того, что вчера в бассейне я тебе не дала, – бессмысленно глядя в даль грустными глазами, заключила я.
-Может и так, - задумчиво произнёс Грэг. - Ну, ладно, детка, не дуйся, у меня есть кое-что получше. Это подойдёт? – Грэг протянул мне…настоящий спиннинг!
-Спиннинг?! Так на яхте был спиннинг, а ты всё это время морочил мне голову, как последнюю дуру заставляя гнуть иглы для удочки?! Болван! Идиот! Кретин!
-Хотел доказать тебе, что без меня, ты беспомощна как котёнок.
-Доказал?! – проворчала я. - Но почему ты раньше не сказал, что у нас есть спиннинг?
-Я нашёл его только что. Когда ты заговорила о рыбалке, я сразу вспомнил, что, когда мы с матерью гостили в Майами у всесильного дедушки Баркли, на нашей яхте, как-то рыбачил его гость( тоже, кстати, миллионер), так он выловил такого огромного марлине, что на радостях позабыл свой дорогой спиннинг на нашей яхте. С тех пор он так и валялся в одном из шкафов.
-Здорово, Грэг, - прыгнула ему я на шею. – Теперь мы можем выловить сколько угодно рыбы.
- Не уверен.
- В чём не уверен?
-Я не уверен, что в этой части океана, есть хоть одна рыба. По моим расчетам, мы находимся в районе Саргассова моря, его ещё называют пустыней Атлантики. Здесь практически всегда царит штиль, но зато практически нет никакой мало-мальски съедобной живности. Ещё эти широты называют «лошадиными» широтами.
-Почему?
-Раньше, когда испанские каравеллы бороздили просторы Атлантики, из-за штиля корабли застревали здесь на многие недели. От голода лошади подыхали, и их трупы выбрасывали за борт.
-Прекрати молоть чепуху, Грэг! - мне сразу же вспомнился раздувшийся труп проповедника. (Следовать примеру несчастных лошадок мне не хотелось). – Хочешь, я расскажу тебе русскую народную сказку о том, что в блокаду люди могли существовать на сто двадцать пять грамм хлеба в день. Только я в это не верю. Сто двадцать пять блокадных грамм с огнём и кровью пополам, - скороговоркой проговорила я по-русски.
-Чего ты там бормочешь? Каких ещё грамм?
-Никаких грамм?! Я говорю про блокадную пайку хлеба. Так вот, у нас с тобой нет и этих сто двадцати грамм хлеба, потому что нам её никто не даст. Последний кусок китового мяса мы съели дня два тому назад, двадцать долларов мы спустили вчера в автомат и бессовестно прожрали, так что у нас ничего нет, кроме этого долбанного пакетика с кальмарами. Вот она реальность! И, если вместо того, чтобы пытаться добыть рыбы, мы будем рассказывать друг другу сказки и заниматься любовью в бассейне, то скоро растратим последние силы, ослабеем и подохнем. Кстати, раз ты утверждаешь, что рыбы здесь нет, тогда что это?! – указала я на одну из упрямых акул, которая всё время «дежурила» возле нашей яхты. Будем ловить то, что предлагается «в меню» океана.
-Ты предлагаешь поймать такую огромную рыбину спиннингом? Эти рыбки скорее наши враги, чем друзья. Если и есть в океане более-менее годная рыба, то эти зубастые рыбки начисто отпугнули их.
-Значит, нам надо как-то отвадить их от нашей яхты.
-Как? Они всё время кружатся здесь.
-У нас есть пистолет. Слушай, Грэг, у меня есть идея получше, а что если попробовать пристрелить одну из этих рыбин?
-По-твоему, я похож на снайпера?
-Не знаю, но надо что-то делать, делать!Не сидеть сиднем!
-Лили, детка, акула – одна из самых живучих тварей в мире. Если, я даже без промаха всажу полную обойму патронов в эту рыбину (в чем я очень сомневаюсь), она просто уплывёт восвояси. Единственный способ убить акулу – попасть ей в рыло, перебив её центральный нерв, но, как я уже говорил, я – не снайпер. Потом, чем ты собирашеься тащить её из воды, до того, как её товарки разорвут на части?
-Не знаю. Я только генератор идей. Я предложила, а решать тебе, капитан Грэг, – на твоей посудине я всего лишь жалкий матрос, - грустно ответила я, для наглядности взяв руку под козырёк.
-ОК, раз так, я попробую, ЮНГА, - усмехнулся Грэг. – Кстати, у меня есть идея. Говорят, что акулы очень чувствительные твари и могут почувствовать ничтожную промиллю крови, растворённую в воде за несколько километров.
-Ты предлагаешь подманить акул нашей кровью? - побледнев, спросила я. –От голода у нас её и так осталось совсем немного.
-Зачем кровью? Обойдемся без кровопусканий. Кал вполне может заменить человеческую кровь. Для акул наши фекалии такой же раздражитель, как и кровь. Голодные акулы не очень-то разборчивы в еде, а когда рыбка ухватит приманку – будет поздно. По крайней мере, для неё. Что если пропитать ткань нашим калом и пустить в воду на спиннинге. Так мы сможем зацепить одну из этих красавиц и подтянуть к борту. Вопрос в другом, как поднять акулу? Нужно соорудить надежный крючок.
-Или набросить лассо, как это делают ковбои в охоте на бизонов, только придется зацепить не за голову а за хвост, потому что голова обязательно выскользнет.
-Вот это уже теплее. Кажется, ты начинаешь мыслить более логично.
-Спасибо, капитан, ты начинаешь ценить мнение протого матроса, и мне это приятно.
-Зацепилась, Грэг, зацепилась!!! Тащи! Тащи! Тащи! Есть! Идёт! Ради всего святого, наматывай, Грэг, наматывай!
-Не могу, зараза большая, очень большая! Мои пальцы сейчас не выдержат!
-Дай мне, дай её мне! У меня слабые руки, но сильные пальцы. Держи спиннинг, я буду наматывать леску! - Повинуясь инстинкту, Грэг изо всей силы ухватил спиннинг двумя руками, а я стала наматывать леску. Нужно было любой ценой удержать акулу на блесне.
Я наматывала крайне аккуратно, чтобы не вырвать крючок, застрявший в пасти акулы, и поэтому, намотав немного, я давала акуле как бы «передохнуть» и, немного послабляла натяжение, создавая у рыбины ложное впечатление свободы. Так продолжалось довольно долгое время. Своим ложным манёвром отступления я водила рыбу туда и сюда, незаметно продвигая её всё ближе и ближе к борту. Даже мои натренированные домашним замком пальцы посинели от напряжения, но я стоически выдерживала эту ноющую пытку, не на секунду не позволяя себе расслабить сведенные мышцы фаланг.
Пообедав пустышкой в виде тряпки пропитанной калом, акула была словно сонная. По-видимому, наличие крошечного крючка в пасти мало беспокоило её, и она, ленивая от палящего тропического солнца, продолжала плавать как ни в чём ни бывало рядом с бортом яхты. Стоило только одним неловким движением потревожить могучую рыбину и, метнувшись, она вырвала бы спиннинг из рук Грэга. Нужно было быть крайне осторожной, чтобы не спугнуть акулу.
Намотав спиннинг на рёшётку ограждения, мы стали обдумывать, как убить акулу. Нужно было одним незаметным движением набросить лассо на хвост, и, резко рванув поднять вверх, чтобы акула не могла уплыть от нас.
-Давай! - крикнула я, когда увидела, как акула проплывает сквозь петлю. Грэг рванул петлю. Акула была поймана! Правда, получилось не совсем так, как я предполагала, петля обмоталась вокруг туловища акулы. Огромная рыбина, слишком поздно почуяв западню, заметалась, взбивая пену хвостом.
Тут акула сделала самою роковую ошибку – пытаясь выскользнуть из петли, она рванула вперёд, при этом чуть было, не свалив Грэга с ног. Но Грэг предвидел такой разворот событий, потому что знал повадки акулы, ведь эта рыбина может плыть только вперёд. Широко расставив ноги, он упёрся в мокрые доски палубы своими нескользящими кроссовками, и…. устоял. Рванув веревку вверх он затянул петлю вокруг хвоста акулы, как и было задумано. Острые хвостовые плавники не давали верёвке соскользнуть, и канат плотно впился в основание хвоста, глубоко засев в шершавой акульей коже.
Наматывая веревку на руку, Грэг приподнимал отчаянно сопротивлявшуюся, бьющуюся во все стороны рыбу на палубу. Я бросилась помогать Грэгу, но от моей помощи было мало проку, мои слабые руки только соскальзывали по канату, мешая Грэгу.
-Оставь это! – закричал Грэг. –Приготовь топорик! Топорик! Отойди же! Убьёт!
Железная рыбина с грохотом заметалась по палубе, отчаянно молотя хвостом по доскам. Ещё немного, и она выпрыгнет обратно в море.
-Топорик! Давай топорик! – в исступлении заорал Грэг.
-Осторожней, Грэг, держись подальше от её пасти.
-Теперь она от нас никуда не уйдёт. Я подвешу её за хвост, и подожду, пока красотка сама не успокоится. Лучше помоги мне подтянуть её к бассейну.
-Ты хочешь выпустить её в бассейн?
-Да, я привяжу её к перилам бассейна вниз головой, как того китёнка. Без движения акула всё равно подохнет. А в воде она сможет немножко дышать, и у нас дольше останется живое и свежее мясо.
-На кой х..н, мне хранить её живое мясо, когда я хочу есть её прямо сейчас.
-Тогда отцепись от моей руки, и позволь мне действовать топориком.
Растратив силу на борьбу, стреноженная акула казалась мёртвой, но я знала, что это обманчивое впечатление. Эта рыбина могла в любой момент подскочить и отхватить Грэгу ногу. Естественно, что я не хотела развития таких событий, и потому удерживала Грэга от необдуманного шага.
-Давай, подождём ещё немного. Мне кажется, что она живая!
-Прекрати, мы ждем уже два часа.
-Но ты же сам сказал, что эти твари живучи, что…
Но Грэг не стал меня слушать. В мгновение ока он оказался возле акулы, и замахнулся на неё топориком. Удар…и о, ужас, рыба подпрыгнула и завертелась волчком вокруг Грэга. В эту кошмарную минуту мне показалось, что Грэг падает. От ужаса я зажмурила глаза, а когда открыла, то увидела, что вся палуба была залита кровью, а окровавленный Грэг идёт мне навстречу. Невольный крик вырвался из моей груди.
Но Грэг вел себя как ни в чем не бывало, он спокойно подошел ко мне и взял меня ладонями за предплечье. Я посмотрела – руки целы, пальцы были на месте, ноги тоже целы, лишь кровоподтёки от ударов её сильного хвоста виднелись в нескольких местах.
-Ты ранен Грэг? Господи, кровь! Сколько крови!
-Это кровь акулы. Я всадил топорик ей прямо в нос. Я перерубил ей нерв. Теперь эта тварь точно не очухается.
И в самом деле, акула больше не двигалась, только предсмертные судороги пробегали по её отвратительному телу. В носу у ней торчал топорик. Удар Грэга был точен, как удар палача. «Молодчина, Грэг ты попал с первого раза!»
-Грэг, я так испугалась за тебя. Я думала, что акула ранила тебя. Зачем было так глупо рисковать жизнью?! Зачем, Грэг?! Ну, скажи, что МНЕ делать, если бы акула откусила тебе ногу?
-Занялась бы художественной штопкой, пришивая мне ногу, - шутливо ответил Грэг.
-Тебе всё шутки, а я чуть было не умерла от страху, - обиженно произнесла я. –Понимаешь Грэг, если с тобой что-нибудь случится, то погибну и я. Обещай, Грэг, что ты больше никогда не будешь рисковать жизнью.
-Обещаю, - торжественно произнес Грэг, на всякий случай скрестив пальцы за спиной.
Глава сто седьмая
Третий пассажир
-… самое вкусное в акуле – её плавники, - начал свою познавательно-ихтиологическую лекцию Грэг. – Гурманы Флориды предпочитают есть их сырыми, и утверждают, что ничего вкуснее на свете нет. Плавники состоят преимущественно из одних хрящей.
-Как свиные уши?
-Вроде того, только намного нежнее и питательнее. В них содержится драгоценный акулий хрящ, который излечивает от всех болезней, включая рак, но это скорее вымысел, чем реальность, но по питательным и вкусовым свойствам акулий хрящ превосходит самую лучшую свинину на свете. Вот из-за этого-то хряща акула была почти полностью истреблена в Мексиканском заливе и на всем протяжении Флориды…
-Слушай, ты, умник Флориды, если ты всё так знаешь об акулах, то лучше скажи к какому виду относится наша рыбка?
-Кто её знает? – честно признался Грэг. – Судя по уплощённой морде и плавникам, - это лимонная акула. Нос плоский и широкий. Остальное – я не знаю.
-Ба, да это моя старая знакомка – Карибская рифовая акула, та самая, что чуть было не приласкала меня в Клин Воте. Нечего сказать, ты крутой знаток акул, раз принял Карибскую рифовую акулу, за лимонную. Правда эти два вида родственницы и принадлежат к одному виду серых акул, но не заметить черной каймы её плавников просто невозможно, и потом, у лимонной акулы плавники гораздо больше и длинней, а сама она более тощая. Есть ещё одно крошечное, но очень важное отличие – зубчатость плавников. У лимонной акулы на основаниях верхних плавников имеются острые выступы – зубчики, небольшой зубчик имеется и на кончике хвоста, но у Карибской рифовой акулы плавники гладкие, «простые», как я бы сказала и сама она намного толще и мощнее. И ещё, кончики плавников у Карибской Рифовой акулы немного выступают …
–Спасибо за лекцию, - прервал меня Грэг. –А мне помнится, что тогда, в Клин Воте, на тебя напала совсем другая акула – тигровая.
-Извини, Грэг, когда эта тварь чуть было не откусила мне обе ноги, я со страху совсем забыла спросить у неё, к какому виду она относится. Да и было это давно.
-Так вот, ТВОЯ акула, которую ты называешь «Карибской рифовой» - это и есть один из подвидов МОЕЙ Лимонной акулы.
-И всё-таки, согласись, это не «лимонка».
-Да не «лимонка», - недовольно буркнул Грэг. – И что с того?
-Признайся, что ошибся.
-Признаю, - по - клоунски откланялся мне Грэг. - Подумать только, а я то дурак в горячке борьбы не успел проверить наличие зубчиков на плавниках у нашей зубастой малютки, а так же цвет каймы её плавников, а главное спросить у неё, к какому подвиду она относится. Если ты такая умная девочка, может, определишь по этой рыбине, где мы находимся?
-К сожалению, нет. Несмотря на своё броское название «Карибская», ареал этих рыбёшек настолько обширен, что если бы я не знала, что мы находимся в Атлантическом океане, то не могла бы даже сказать в каком океане мы находимся. Правда, существуют два подвида серых рифовых акул, по которым лишь в отдаленной степени можно определить в каком полушарии мы находимся, но я не знаю их. Единственное, чем я могу обнадёжить тебя, Грэг, это то, что Рифовая акула – обитатель прибрежных зон, она редко отходит от кораллового рифа на дальние расстояния, отсюда её название. Несмотря на то, что эта рыбина способна преодолевать тысячи километров, она никогда не заплывает в открытый океан. Стало быть мы находимся не в открытом океане, а в прибрежном шельфе, и земля где-то недалеко.
-Плевать мне, к какому виду она относится, - заключил в конце концов Грэг. –Для меня у этой рыбины существует только одно название - «акула съедобная».
-Как это верно, Грэг, - задумчивая произнесла я, сглатывая слюну.
-Давай лучше поскорей отрежем её плавники и попробуем каковы они на вкус, а то у меня живот сводит от голода.
-Я не буду есть сырую рыбу.
-Но гурманы утверждают, что…
-Ну, пусть сами и едят свою сырую рыбу твои обжоры из Флориды, а я не собираюсь мучатся с животом, тем более что таблетки от диареи у нас тоже закончились. Давай лучше сварим из них акулий суп, так будет надёжнее.
-Акулий суп? Ну и в чем ты собираешься его варить? – засмеялся Грэг.
-Не знаю, - честно призналась я. – Но раз мы придумали, как поймать акулу, то придумаем в чём варить суп из неё.
-Это верно, мы что-нибудь придумаем, а пока давай распластаем акулу на тонкие ломтики.
-Подвесим на солнце, чтобы они хорошенько провялились, а завтра «птички войны» получат уже рыбный завтрак.
-Н-Е-Е-Е-Т! На этот раз прожорливые курицы ничего не получат, - Грэг многозначительно, отпялив средний палец, погрозил кулаком в небо. - Мы хорошенько просолим каждый кусочек и уложим в контейнер. Через день у нас будет превосходная слабо-солёная рыба.
-Ха-ха-ха! Солёная рыба. Скажешь тоже… Да, где ты возьмешь столько соли, чтобы просолить всю эту груду мяса?
-Из морской воды. Раз ты догадалась выпарить пресную воду, я догадался, что таким образом можно выкристаллизовать морскую соль. Вот для чего мне нужен был бассейн. Я заполнял бассейн солёной морской водой до половины, а затем следил, как солнце, ветер и время делают своё дело, оставляя слой соли на дне. Каждый вечер я аккуратно отскребал слой соли и складывал в стеклянный контейнер. В конце концов, так мне удалось собрать маленькую баночку соли. – Грэг показал маленький стеклянный контейнер, до верху наполненный грязным серо-коричневым песком, лишь издали напоминавшем привычную нам поваренную соль. - Я думаю, что этого нам хватит.
Борясь с голодом, нахлынувшим после обильной трапезы, мы посвятили остаток дня тому, что разделывали и пластовали акулу. Ну, и утомительная и грязная это была работенка, особенно в тридцатиградусную тропическую жару и абсолютное безветрие.
Дышать было нечем. Липкий воздух буквально приставал к нашим лицам. Меня буквально тошнило от навязчивого рыбного запаха. В этот день я возблагодарила Бога за то, что в океане нет мух.
Основательно провоняв отвратительным рыбным запахом с головы до ног, закончили мы только к вечеру. Двое тружеников по праву заслужили долгожданной награды –жаренных стейков из акульих плавников, которые с особой любовью сейчас готовил Грэг.
-Жаль, что у нас нет подсолнечного масла, но ничего, я и без него поджарю тебе такие стейки ,от которых ты собственный язык проглотишь, - покручивая самодельный «мангал» приговаривал Грэг.
Я так устала, что мне уже не хотелось никаких Грэговых стейков. От усталости меня мутило. Свинцовый сон расслабил моё измученное тело, и, развалившись на топчане, я вскоре уснула.
Вскоре я почувствовала, как ароматный запах жаренной рыбы начал щекотать мои ноздри. Почти забытый запах горячей пищи, идущий из каюты разбудил меня.
-Всё почти готово, - отрапортовал Грэг. – Милая, тебе не придётся есть «суши». Сегодня на обед настоящий морской стейк!
-Учти, Грэг, лучше пережарить, чем недожарить. В недожаренной рыбе полно микробов.
-Может, ты предпочитаешь, чтобы я её кремировал? Всё, готово, - заключил Грэг, когда акульи плавники окончательно сморщились «в тряпочку» и обуглились от огня.
-Как ты думаешь, это можно есть? – спросила я, тыча пальцем в неаппетитные сухие пластинки.
Грэг снял плавники с огня, и приблизив к лицу, зубами снял пробу.
-Ничего, - жуя, одобрительно кивнул головой Грэг. – Вполне съедобно.
Вслед за Грэгом попробовала я. Брезгливо отерев отвратительную копоть, я откусила небольшой кусочек. Грэг был прав – акулье мясо было восхитительно. Жирное, хрящеватое, оно –таки таяло во рту. Но не успела я съесть и пару кусочков, как тут же почувствовала себя плохо. Меня затошнило и чуть было не вырвало на месте.
-Да, что с тобой, ты вся бледная?!
-Мне плохо, Грэг. Мне плохо от твоей рыбы. Кажется, я отравилась.
-Только не говори, что это из-за моей стряпни. Я сам ел эту рыбу и, как видишь, я здоров. Меня даже не тошнит, хотя мой желудок выворачивает по любому поводу. Я сам бы мог служить индикатором пищи для дегустации кошачьих консервов.
-Нет, Грэг, дело не в этом. С твоей рыбой всё в порядке, и поджарил ты на совесть. Дело во мне. Мне, кажется, что на этой яхте мы уже не одни.
Грэг был очень удивлен моими словами.
-Ну и кто же этот третий пассажир, о ком ты говоришь? – спросил он, испуганно озираясь по сторонам.
-Ребёнок.
-Какой ребёнок? На яхте есть ребёнок? – суеверный страх начал пробирать Грэга. Он вспомнил фильм, где духи могли принимать образы маленьких детей.
-Господь всемогущий, какой же ты у меня глупый. Я беременна, Грэг, ты скоро станешь папой.
-Правда?! – восторженно воскликнул обрадовавшийся Грэг.
-Да, Грэг, в тот раз у нас всё получилось.
-Погоди, но ты уверенна в этом?
-Ты издеваешься, Грэг, да меня выворачивает наизнанку от всего, что бы я не съела. И потом, у меня нет месячных уже вторую неделю. Надеюсь, для тебя это веские доказательства?
-Может, эта задержка – последствие стресса или голодания? Ведь у тебя и раньше случались задержки… а потом…
-Я так тоже думала. Поначалу… Я списала всё это на морскую болезнь, но морская болезнь проходит, а мои симптомы всё усиливались. Потом я стала догадываться, что беременна, но не говорила тебе, чтобы не расстроить заранее.
-Расстроить?! Да, ты что, детка, я счастлив, как никогда в жизни! О, Боже мой! – только спустя минуту Грэг, словно бы пришел в себя. – Так вот почему тебе не здоровилось всё это время, а я, дурак, подумал, что все это из-за моей отвратительной стряпни…
-Стряпня тут непричём. Я догадываюсь, о чём ты сейчас думаешь, Грэг, - грустно произнесла я. – Но таково уж свойство всех детей, они появляются в самый неподходящий момент и переворачивают твою жизнь с ног на голову.
-Я совсем не о том. Проклятое акулье мясо! Как же я мог забыть?! – Грэг хлопнул ладонью по лбу. - Если ты беременна, то тебе ни в коем случае нельзя есть акулье мясо.
-Это почему?
- Я читал в одном популярном журнале, что в акульих плавниках полно ртути, и потому беременным категорически запрещено есть акульи плавники.
-Что за ерунда, Грэг?! Неужели, ты веришь в россказни глянцевых журналов?
-Теперь я не знаю во что верить. Я совершенно растерян.
-Я уверена, что в этой рыбине гораздо меньше ртути, чем в обыкновенной свинине с фермы дядюшки Сэма*. Голодание намного опасней для ребёнка.
-Я не об этом. Я сам не верю в эту ерунду.
-Не надо, Грэг. Не нужно волноваться из-за меня. Беременность сделала меня только сильнее. Я боролась за живучесть, потому что ребёнок внутри меня не давал мне умереть. Ничего, Грэг, как-нибудь выкрутимся, ведь мы уже столько пережили вместе. Если бы судьбе было угодно убить нас, мы бы уже оба погибли. Бог пощадил жизнь убийцы только потому, что она носит под сердцем невинное дитя. Помнишь, как это было с Ниневией, когда сам господь сказал Ионе: «Как же я могу разрушить город в котором множество невинных детей и скота». Я знаю, Грэг, этот китёнок –не простой знак. Сами небеса говорят нам, что мы останемся жить.
-Я хочу посмотреть твой животик. Можно?
-Можно, Грэг.
Своими колючими пальцами Грэг стал стягивать с меня шорты. Он приложил ухо к моему животу и стал вслушиваться.
-Он ещё ничего не скажет тебе, папочка, – он совсем ещё кроха. Животик будет заметен только с шестого месяца. –Но Грэг продолжал вслушиваться то тут, то там, возя колючей щетинистой щекой заросшей щеки по нежной коже моего живота.
– Ха-ха-ха! Что ты делаешь? Щекотно же!
Но Грэг будто не слышал моего смеха, он приспустил мои шорты на колени и зачем-то начал ласкать мой низ живота своими колючими губами.
Своими колючими пальцами Грэг стал стягивать с меня шорты. Он приложил ухо к моему животу и стал вслушиваться.
-Грэг, Грэг, по-моему ты забываешься! Ха-ха-ха! Прекрати возбуждать меня, ведь я уже беременна! Вот псих ненормальный! – Я прижала его колючую голову к животу и стала ласкать его большие уши.-Обними меня, обними покрепче, потому что совсем скоро, когда я буду совсем беременна, ты не можешь этого сделать…, грустно засмеялась я, а потом, вдруг задумчиво спросила Грэга. – Скажи, Грэг, а ты будешь любить меня, когда я стану совсем толстой и некрасивой?
-Конечно, милая, я буду любить тебя всегда. Как ты думаешь, милая, у нас будет девочка или мальчик?
-Мальчик, - не задумавшись ответила я.
-Откуда ты знаешь, что у нас будет мальчик?
-Кому как не мне знать, кто развивается у меня там внутри.
-Значит у меня будет сын! Как это чудесно, я всегда мечтал о мальчике, - преждевременно обрадовался Грэг. – Чувствуешь, он уже шевелится.
-Этого не может быть, ещё слишком рано.
-Клянусь тебе, я слышал его. Вот сейчас….опять…что –то говорит мне, словно ручеёк журчит изнутри.
-Увы, Грэг, так журчит мой голодный желудок, - грустно поправила я уж слишком обрадовавшегося новостью Грэга.
-Не отчаивайся, детка, мы выживем, мы обязательно выживем.
Глава сто восьмая
Дождь в океане
В воздухе ощущалось приближение дождя. Тут и там на горизонте загорались огненные зарницы молний, и гудел гром, но дождь никак не начинался, будто природа ждала какого-то своего условного сигнала. Воздух был буквально пропитан влагой.
-Грэг, я чувствую - будет дождь.
-Да, это дождь, -задумчиво произнёс Грэг. – Нужно приготовить целлофан, чтобы набрать пресной воды.
От низкого давления голова стала тяжелой. Хотелось спать, и мы в ожидании живительной влаги не преминули воспользоваться возможностью немного отдохнуть прямо на приготовленной пленке..
Но нам не спалось. Голова болела несносно, хотелось спать, но уснуть мы не могли. Возбужденный неожиданным известием о моей беременности, Грэг никак не мог лежать тихо. Он то и дело ворочался и тяжело вздыхал.
Грэг крепко обнял меня. Моё, ещё не обезобразившееся беременностью тело, возбуждало его, но, боясь повредить зародышу, он не смел своей похотью осквернить зарождавшуюся во мне новую жизнь. Я чувствовала, как напряжен был его член. Грэг мучался, но теперь я для него была запретное табу.
Противостоя греховному искушению, Грэг разернулся ко мне спиной. Ещё долго я могла чувствовать, как его худое, жилистое тело содрогалось от мастурбации. И, хотя я понимала, чем заняты его руки, я делала вид, что уже заснула и не замечаю этого. Было глупо и смешно, и почему-то хотелось плакать. Но какая-то невиданная сила, словно парализовала меня. Я боялась осечь Грэга, чтобы не оскорбить его.
Наконец, в полной мере вкусив истому самоудовлетворения, Грэг издал тихий стон и, расслабившись, уткнулся в подушку. Я слышала, как стук сердца постепенно затихал, а дыханье делалось всё более ровным и спокойным. Грэг заснул, вслед за ним уснула и я.
Мне снился хороший сон. Я снова была дома у мамы. Мама, с привычной ей радостью что-то оживленно рассказывала мне и смеялась, но я ничего не понимала из того, что она говорила. Чтобы не расстраивать мать, я кивала и пыталась смеяться в ответ, но мои улыбки всякий раз выходили какими-то кривыми и натянутыми, словно рисованные мины цирковых клоунов. Трельяжное зеркло упрямо искажало моё лицо.
Неужели, я и в правду забыла свой родной язык? Английские слова, словно назойливые насекомые всплывали в моей памяти, но как ни старалась, я не могла вспомнить ни единого русского слова. Я пыталась сопоставлять – ничего, я прочно забыла родной язык!. Но много ли толку от знаний иностранных языков, когда человек начисто забывает свой родной язык? Вдруг, что то зашумело, будто где-то лилась вода.
-Лиля, вода, сними чайник. Будем пить чай.
-Сейчас, мам.
Моё имя словно протрезвило меня. Я снова говорю на русском!
Я бегу на кухню, но никакого чайника там нет. А шум чайного свистка всё нарастает и нарастает. Вдруг, будто холодная судорога ударила меня в ногу. Вздрогнув, я просыпаюсь. Шум здесь. Он никуда не делся. Вот ещё..ещё, ещё, ещё. Я чувствую, как сырость коснулась моей ноги. Да это же вода!
Да, это была вода! Это был дождь, точнее настоящий ливень! Упругие холодные капли пробивались через разбитый иллюминатор и падали мне прямо в лицо.
-Грэг, вставай! – радостно закричала я. – Дождь, дождь над океаном!
-Ливень! Прямо как из душа! Скореё, нельзя терять ни секунды! Сильный ливень обычно скоро кончается. Нужно собрать пресную воду, пока дождь не кончился.
Схватив полиэтилен, мы бросились на верхнюю палубу. Распростав приготовленный полиэтиленовой пакет как можно шире, мы подставили его навстречу падающей с небес воды. Вымокшие, но счастливые, мы ловили каждую каплю дождя ртом. О, какое сладкой была эта дождевая вода, как мы наслаждались ею, подставляя навстречу колючим каплям наши измученные лица. Это было похоже на прохладный душ после бесконечного путешествия по жаркой пустыне. Как было приятно смыть зудящую корку соли на нашей коже.
Нам было радостно смотреть, как струйки воды стекали по полиэтиленовой воронке и прямо на глазах заполняли литровую банку воды. При всех стараниях столько воды мы не смогли бы выпарить и за неделю. О, какое это было наслаждение снова пить! Большими глотками втягивать в себя прохладную пресную воду, пока ливень заполнял другую банку. Грэг был прав – чем сильнее дождь, тем быстрее он заканчивается. Не прошло и десяти минут, как ливень перешёл в обыкновенный, тихий дождь, а затем в туманную морось и вскоре вовсе прекратился.
-Вот и всё, что нам удалось собрать. – Грэг показал мне до половины наполненную банку. Остальное ты уже выпила. – Я взглянула на банку у себя в руках – она была пуста. Невероятно, но одним залпом я выпила литровую бутылку воды, даже не заметив этого. Постоянная жажда настолько измучила меня, что я перестала контролировать себя.
Мне стало стыдно за мой поступок перед Грэгом.
-Прости меня, Грегги. Я не смогла сдержать себя. Это всё соленые акульи плавники, после них так хочется пить.
-Ничего, милая, я знаю это не ты, этого требует наша крошка, которая внутри тебя. А пока нам и этого хватит на несколько дней. Я попробую собрать ещё немного пресной воды с крыши, а ты иди спать в каюту. Выше нос, детка, как –нибудь выкрутимся. Сегодня бог дал нам воду, а завтра даст немного рыбы.
Глава сто девятая
Голод
Но Бог не дал рыбы завтра. Не дал и послезавтра, и после послезавтра…С тех пор, как мы поймали акулу, удача будто отвернулась от нас - мы не поймали ни одной рыбы. Каждый день Грэг пробовал закидывать спиннинг, но каждый вечер мы понимали, что и в этот день все наши усилия были напрасны. Пробовала и я, но результат был тот же - рыбы попросту не было. Даже товарки нашей акулы, всегда преследовавшие нашу яхту на всём пути, будто ужаснувшись судьбой своей подруги, куда-то внезпно исчезли.
Как ни пыталась я экономить, растягивая последние кусочки просоленной рыбы, а дневная порция с каждым днём убывала вместе с надеждой выжить. Мы пытались умереть наш аппетит, перемежая вяленое акулье мясо с планктоном, но малопитательный планктон только раздражал наши желудки, требуя ещё больше пищи. Чуда преломления хлебов не получилось. И вот уже голодная смерть снова стучалась в дверь нашей каюты.
Мы не ели три дня. Голод и жажда изменили нас до неузнаваемости. Не привыкшие переносить голод и лишения, мы были похожи на двух скелетов, плотно обтянутых кожей. Только бронзовый тропический загар выгодно отличал нас от двух мертвецов.
Наверное, если бы мама встретила меня в таком виде, она бы не узнала в смуглой, осунувшейся лицом худышке, свою пухлую, белокожую и розовощекую девочку, похожую на бутон розы.
Мы отчаянно боролись за свою жизнь, но все было против нас. Из-за беременности Я так ослабела, что не могла больше ходить. Двигаться тоже не хотелось. Зачем тратить лишнюю энергию? Обессиленная, я лежала в спальной каюте и просто ждала смерти. А что мне было делать?
Впрочем, был и другой выход уйти из жизни – совершить самоубийство. Мысль чудовищная, но наше положение было настолько отчаянным, что мы стали всерьез подумывать и о таком способе ухода из жизни.
Способов самоубийства было множество, но выбрать из них наиболее мгновенный и безболезненный было задачей архисложной. Можно было, к примеру, перерезать себе вены или повеситься, выпрыгнув за борт с верхней палубы, «благо» верёвка и нож были всегда у нас под рукой.
То, что более всего не давало нам решиться на мгновенную смерть – это присутствие друг друга. Нам обоим не хотелось уходить из жизни на глазах у любимого человека. Мы будто держали друг друга за руки, не отпуская из виду ни на минуту. Никто из нас не хотел уходить первым и оставлять другого в страшном положении одиночества посреди океана.
Когда муки становились почти непереносимы, и мы готовы были сделать последний шаг, какое-то смутное, почти неуловимое предчувствие скорого спасения всякий раз останавливало нас. Если хотите, называете это надеждой. Мы словно ждали какой-то развязки, которая сама либо спасет, либо, наконец-то, отнимет наши жизни, освободив нас от невыносимых мучений.
Это была не тяга к жизни, нет. Желание жить оставило нас вместе с надеждой. Скорее, любопытство. «А чем же это всё закончится? Ведь чем-то обязательно должно закончится». Этот навязчивый вопрос никак не давал нам покоя, и мы продолжали ждать развязки, в пассивной форме цепляясь за жизнь, будто в ожидании конца надоевшего американского триллера, когда во что бы то ни стало хочется узнать, кто же из героев останется жить. Глупо было прерывать свою жизнь, так и не узнав чем должно было закончится наше «кино».
В конце концов, мы твёрдо решили, что, как бы ни было нам плохо, мы будем идти до конца, пока кто-нибудь из нас не умрет, тогда тот кто останется жив, сможет распоряжаться своей жизнью, как пожелает.
- Грэг, как ты думаешь, сколько времени мы уже дрейфуем в океане?
Грэг вытянул палец и стал считать зарубки, которые он делал каждый день на спинке кровати.
-Сорок пять!
-Знаешь, Грэг, мне опять снился хлеб. Представляешь, сегодня во сне я опять ела хлеб…Он был такой свежий и хрустел.
-Не надо, Лили, не надо мучить ни себя ни меня. Я тоже хочу есть…
-Мы умрем, Грэг? – спросила я его, глядя прямо в глаза, но Грэг ничего не отвечал. –Мы умрем, Грэг? – повторила я вопрос.
-Не знаю. – растерянно ответил Грэг. –Но пока мы живы, мы должны бороться за свою жизнь.
-Зачем, Грэг? Чтобы продлить свои мучения? Теперь то я точно знаю, как люди умирали в блокаду. Знаешь, мне иногда кажется, что я никогда не умру, а между тем понимая, что смерть вот она, рядом. Как странно, правда? Мне не даёт покоя только один вопрос - зачем вообще нужны эти глупые предсмертные мучения? Почему человек – венец природы и творения Господа, не может покончить с собой только усилием собственного разума. Просто вот так закрыть глаза и приказать себе заснуть и уже во сне умереть…
-Прекрати, Лили, не смей так говорить! Нужно бороться, нужно! Сейчас мы встанем и пойдем на палубу. Вставай, вставай! Свежий воздух придаст тебе сил. – Грэг начал поднимать меня на ноги. – Нужно ходить. На, вот здесь осталось немного планктона. Поешь, тебе сразу станет легче, и мы оба отправимся на палубу. Я уверен, что сегодня нам повезёт, и мы поймаем большущую рыбу. – Грэг стал соскребать вонючую массу и совать мне в рот.
-Не надо, Грэг, пожалуйста не надо - замотала я головой, сопротивляясь его усилиям. – Меня от него только рвёт. Я хочу хлеба, чёрного русского хлеба…
-Нет, хлеба! Нет! – вдруг, разозлившись, заорал Грэг и, разжав мне зубы пальцами, стал почти насильно впихивать в рот вонючую протухшую массу. Ты должна, есть, должна, хотя бы ради нашего ребёнка!
Затерянный Остров в нескольких километрах от Пуэрто –Рико
Глава сто десятая
Остров призраков
Грэг был прав, какая ни была отвратительная еда протухший планктон, но она придала мне сил. Вскоре я смогла подняться и, шатаясь от слабости, выйти на верхнюю палубу. Но то что открылось мне там, едва не убило меня наповал. Это была Земля!
- Земля!!!- радостно закричала я, и почти без сознания упала в объятия Грэга.
Да, это была земля! Её нельзя было не заметить. В туманной дымке утреннего восхода было ясно видно, как над морем возвышались высокие холмистые массивы, покрытые густым тропическим лесом, в неясном утреннем свете казавшиеся голубоватыми. То обрывавшееся скалами, то нисходящее невысоким песчаным уступом в море, изумрудное побережье было изрезано на причудливые округлые бухточки и песчаные островки с шапочками зелени посередине, манившие своим мнимым спокойствием и уютом.
Зажатый между узкой песчаной косой побережья и тропической зеленью лесистых холмов, приютился маленький городок, будто весь состоявший из разноцветных игрушечных домиков, выстроившихся в ровные зеленые улицы. Огромный каменный мол, сделанный руками человека, соединял автотрассой прибрежные песочные островки, и, словно заботливая рука, преграждая полукруглую бухту, защищал стоянку белоснежных яхт от бурных вод Атлантического океана.
Вдоль всей песчаной отмели, где только мог видеть глаз, бесконечной чередой тянулся проспект из вереницы малоэтажных бунгало, похожих друг на друга, как две капли воды, тут и там, перемежавшихся с лазурными пятнами искусственных бассейнов и площадок для гольфа. Аллея из высоких кокосовых пальм ещё больше оживляла роскошное однообразие белоснежного песочного пляжа, придавая побережью беззаботно-праздничный тропический вид. И над всем этим, будто завершая картину курортного великолепия, на огромном флагштоке возвышался… звездно-полосатый флаг.
Нет, не подумайте, - мы не приплыли обратно во Флориду. Тот флаг, что мы увидели на вышке, не был звездно-полосатым американским флагом, каким мы все его хорошо знаем, тот только чем-то напоминал его, будто был какой-то убогой его копией. На нем красовалась одна единственная звездочка на синем треугольнике и всего три красные полоски, но увидев его , Грэг громко вскрикнул и выронил бинокль из рук.
- Всё кончено, детка, -произнёс он упавшим голосом, - видно от судьбы не уйдешь. Это Пуэрто-Рико.
Услышав последние слова, мое сердце упало. Радость обернулась отчаянием. Я поняла, что, после полуторамесячного скитания в поисках убежища, мы, в итоге, сами приплыли навстречу своей гибели.
Так что же нас так испугало в этом столь малоприметном флаге с одной звёздочкой и тремя полосками. Увы, только то, что звёзднополосатая форма Пуэрто-Риканского флага соответствовала его содержанию.
Несмотря на свою мнимую независимость, остров Пуэрто-Рико иногда называют пятьдесят первым штатом Америки. (Должно быть, звёздочка на синем фоне символизирует собой эту недостачу). Несмотря на то, что Пуэрто-Рико является независимым островным государством, со своим республиканским самоуправлением, фактически граждане этого государства принадлежат США, имеют Американское гражданство и подчиняются американским законам и валюте, с той лишь небольшой поравкой, что проживают на территории, не принадлежащей США. Удивительное положение, не правда ли? Независимое государство в государстве. Как ни шатко было положение полунезависимого государства Пуэрто-Рико – фактически для нас это означало, что мы находимся на территории США, и нас в любой момент могли арестовать.
-Приплыли, -выдохнула я, и безжизненно опустилась на доски палубы, закрыв лицо ладонями.
Двум измученным людям было больше не куда бежать. Да и сил к побегу больше не было. Мы были на грани голодной смерти. Топливо давно закончилось, и вот уже сорок три дня мы свободно дрейфовали в Океане, изможденные до последнего предела человеческих сил. Нам было все равно, где умирать – тут или там. Хотелось только, чтобы всё это «кино» поскорее закончилось.
Удивляло одно, почему нас не арестовали сразу, как только яхта появилась в акватории. Почему сразу не выслали свои сторожевые катера навстречу. Может, нас не заметили? Нет, это маловероятно. В такую ясную погоду не заметить нашу «Жемчужину» было бы просто невозможно. Вполне вероятно, они просто приняли нас за другую яхту, и не обратили на неё никакого внимания, ведь на приколе стояло около сотни подобных яхт. Что ж, это объяснение выглядело вполне правдоподобным, если не считать того, что наша яхта была единственной, которая была на плаву в прибрежной акватории.
Мой взгляд упал на спасательно - сторожевую вышку на высоком скалистом мысе, служившею, по-видимому, так же и маяком, указывающим судам вход в безопасную бухту. Если бы нас заметили, то только оттуда, но на вышке никого не было, как никого не было на всей песчаной косе пляжей. Это показалось мне странным. Тем более, что в это зимнее время года городские пляжи в Пуэрто-Рико редко бывает пустым, и, даже ночью на них вовсю кипит жизнь.
Я взяла бинокль и стала всматриваться в сторону города. Город будто вымер. На берегу я не увидела никакого движения. Вывеска, растянутая на фасаде центрального отеля, словно издеваясь над нами, гласила: « Добро пожаловать в Эсперансу».
-Добро пожаловать в Эсперансу, Грэг! – с издёвкой повторила я слова вывески.
-Господь всемогущий, Эсперанса, да это же не Пуэрто-Рико, а его остров Вьекес – далёкий остров моей героической мечты. С детства, когда я мальчишкой, и разыгрывал из себя крутого Рембо, я всегда мечтал побывать в джунглях Вьекеса, - с грустной иронией воскликнул Грэг. –Представляешь, здесь снимались самые крутые американские боевики! Вьекес называют вторым Голливудом, здесь лучший сервис на всем Атлантическом побережье!
-Скоро мы узнаем, каков у них тут тюремный сервис, - грустно засмеявшись, подтвердила я.
Лицо Грэга перекосилось, по его исхудавшим, как у скелета, заросшим щекам заходили напряженные желваки. Видно было, что, несмотря на его попытки держаться в наигранно беспечном тоне, он очень нервничает.
-Что ж, видно все забыли о нас. Топлива у нас нет – бежать нам всё равно некуда. Попробую завести мотор и подойти поближе у берегу.
-Слушай Грэг, а может нас просто перестали искать? Может, власти считают, что мы утонули? - попробовала обнадежить я Грэга.
-Что ж, это вполне возможно. До того, как мы с тобой проснулись, мы наверняка продрейфовали вокруг острова не один час. Нас давно бы заметили вон с той вышки и подняли катера. – Грэг поднял бинокль и стал всматриваться в даль.
– Что за ерунда! –воскликнул он в удивлении.
- Что, Грэг?
-Если это долбанный Вьекес, тогда где же сам Пуэрто-Рико? Отсюда должен был открываться вид на Центральный Хребет Пуэрто-Рико и гору Сьерро де Пунта. А я не вижу никакой земли слева. Словно остров стоит сам по себе.
-Погоди, Грэг, а ты ничего не напутал, может, это не Вьекес, а другой остров.
-Разве не видишь Пуэрто -Риканский флаг, а над ним возвышается ещё один маленький флажок– три синих линии на белом фоне и маленькая крепость в зеленом бубне – это флаг острова Вьекес.
-Грэг, может с этой точки не открывается никаких видов на Пуэрто-Рико, потому что мы находимся в противоположной части острова.
-Нет, Лили, Эсперанса лежит как раз почти на самой юго - западной оконечности Вьекеса, всего в каких-нибудь двенадцати километрах от восточного побережья Пуэрто-Рико. Не заметить южную оконечность большой земли с моря, тем более в такую ясную погоду, просто невозможно. Но острова-то нет! Не испарился же Пуэрто-Рико в океане.
Грэг взял бинокль и стал нервно вертеть фокус мозолистыми пальцами, будто всё ещё надеялся отыскать пропавший в волнах Пуэрто-Рико. Но большой земли не было как не было. Вместо далеких холмов плескался всё то же бесконечный Океан. Грэгу всё это казалось какой-то чудовищной шуткой, нелепицей, неизвестно для кого и зачем разыгранной. Наконец, его взгляд перешёл на сам городок, открывавшийся с моря.
-Черт побери, да что же это всё значит?!
-Что там, Грэг?!
-Похоже, остров, вообще, необитаем. Я нигде не вижу людей!
-Чему ты удивляешься, Грэг. В такой ранний час все аборигены наверняка ещё спят.
-Спят! – закричал Грэг – Да, Эсперанса никогда не спит! Здесь круглые сутки кипит жизнь, а я не вижу даже автомобилей на шоссе. Боже всемогущий, здесь что-то не так.. Всё это начинает мне очень не нравиться.
-Давай подойдём поближе и узнаем, что там, - предложила я Грэгу.
-Подойдем, -проворчал Грэг. - А если и вправду, все в городе вымерли от какой-нибудь болезни, а потом умрем и мы?
- Мы и так умираем Грэг! Что нам терять? Заводи мотор, мы причаливаем. -«Хм, однако же развязка «кино» становится любопытной», - подумала я про себя.
-Господь всемилостивейший, как же я мог забыть, – Грэг хлопнул ладонью по лбу, - остров Вьекес вплоть до девяностых годов прошлого века был полигоном для испытания американского оружия.
-Ну и что, ведь полигон давно заморозили. Когда это было, Грэг? В прошлом веке?
- Да, а вдруг, полигон снова открыли, а жителей эвакуировали.
-Прекрати, Грэг, если туристы эвакуировались, тогда почему они оставили все свои яхты на приколе, ведь эти лодочки стоят многие миллионы долларов.
-Не знаю, но всё это мне очень, очень не нравиться.
-Мне тоже, Грэг. И эта странная тишина… Впрочем, я и не собираюсь здесь гостить. Мы только раздобудем продуктов и топлива для нашей белоснежной малышки, и тут же смоемся отсюда.
-Хорошо, я попробую завести мотор. Там осталось немного топлива. Этого должно хватить, чтобы подойти к острову.
Грэг спустился вниз, чтобы завести мотор вручную, а я принялась осматривать побережье в бинокль. Грэг был прав – город, словно вымер. На прибрежной улице не было ни единого человека, ни единой машины, ни единого движения, что могло бы издать хоть какой-то звук, даже раскидистые листья кокосовых пальм, будто застыли в абсолютном безветрии. Ничто не нарушало мертвящей тишины сонного городка: ни крик птицы, ни рева моторов, ни человеческие голоса. Лишь едва слышимый шорох лазурных волн подчеркивал монотонность мертвящего спокойствия безлюдья. Грэг был прав – здесь что-то не так.
Леденящий страх стал закрадываться в мою суеверную душу, словно утренний океанский туман. Мне становилось все более не по себе, но вот чихающий звук мотора разрушил мои тревожные мысли. Издав несколько протяжных вздохов, винты заработали, и, яростно взбивая воду, яхта тронулась с места. Через несколько минут мы были возле причального пирса, где уже стояло несколько маломерных яхт.
Теплый песок приятно расползался под моей сандалией. Впервые за сорок пять дней я почувствовала твердую землю. Мне даже не верилось, что я иду по твердой земле. От слабости и долгого пребывания в море меня шатало из стороны в сторону, но я продолжала идти все вперед и вперед. Тут только я заметила, что Грэга не было рядом. Я обернулась – Грэг сидел на коленях и целовал землю.
-Грэг, идём же, не отставай! –махнув рукой, радостно закричала я. В ту же секунду меня повело, и я упала лицом в теплый песок.
-П-У-У-У, П-У-У-У, - раздался фыркающий свистящий звук над моим ухом.
Я открыла глаза. Надо мной нависло лицо Грэга. Изо всех сил раздувая наполненные водой щеки, он ртом разбрызгивал мне в лицо соленую воду.
-Грэг, ну что ты делаешь? От твоего рта так несёт, что мне делается ещё хуже. Мы ещё на острове?
-Да, милая, вставай, нам нужно идти.
-Куда?
-На набережную. Где-то там я заметил маленький магазинчик. Если нам удастся добраться туда, мы сможем набить свои животы до отказа всем, чем пожелаешь. Ведь ты хочешь, есть, милая. Хочешь? Тогда иди, нам нужно идти. Еда там.
Предвкушение близкой еды заставило меня подняться и следовать за Грэгом.
-Здесь никого нет, Грэг. Куда подевались все люди?
-Я не знаю милая, не знаю. Нам надо идти, осталось совсем немного.
Мы шли по центральной улице. Наши шаги гулким эхом отзывались в пустом безмолвии каменных улочек, обставленных аккуратными игрушечными особнячками.
-Хэллоу! Здесь есть кто-нибудь?! – закричал Грэг, но только эхо отзывалось на его призыв. – Здесь есть, кто-нибудь?! - повторил Грэг, но никто не откликался. –Черт побери, что всё это значит?
Всё выглядело так, как будто люди просто взяли и сами собой исчезли в одну секунду. Двери домов были открыты, на дверях многих отелей, красовались таблички «OPEN»,в бассейнах всё ещё плавали детские игрушки, оставленные неизвестными детьми.
-Что это, Грэг? - возле одной из будок я заметила дохлого пса, всё ещё привязанного на цепь. Под жарким тропическим солнцем мертвая собака уже успела мумифицироваться. -Здесь все вымерли, здесь все мертвецы! - в исступлении закричала я. - Грэг, ты был прав, нам надо уходить отсюда! Это мертвый остров!
-Что с тобой, милая, это собака, просто дохлая собака. Разве ты раньше никогда не видела дохлых собак? Смотри, магазин! Пока я не наполню свой желудок, я никуда не уйду отсюда, - решительно заявил Грэг.
Под жарким тропическим солнцем мертвая собака уже успела мумифицироваться.
Мы вошли в небольшой магазинчик. На удивление дверь была не заперта. В магазинчике никого не было. Все товары лежали на своих полках. Даже касса стояла открытой настежь, и в ней нетронутыми лежали долларовые купюры разного достоинства. Электричества не было. В помещении стоял омерзительный запах испорченных продуктов, потому что холодильники не работали. Похоже, электричества не было во всём городке, потому что я нигде не заметила светящихся огней, даже на фасадах гостиниц.
-Всё это так, странно, Грэг. Всё это напоминает мне Чернобыль, после взрыва на атомной электростанции.
- На острове нет никакой атомной электростанции.
- Но ты же сам говорил о каких-то испытаниях….
-Плевать, мне на это, - махнул рукой Грэг.- Смотри сколько здесь еды! По крайней мере, я смогу хотя бы вдоволь набить себе брюхо перед смертью. - Грэг, накинулся на продукты и, словно маленький, голодный зверек, с чавканьем и смачным хрустом начал уплетать всё то удобоваримое, что попадалось ему под руку..
Грэг был прав, голод не располагает к долгим раздумьям. За ним последовала и я. С каким наслаждением мы снова хрустели чипсами, запивали душистыми соками, набивали рты сладким шоколадом и конфетами. Мы будто заново открывали вкус до боли привычных нам продуктов. После завтрака из протухшего планктона, которым накормил меня Грэг, простая человеческая пища казалась чудовищно аппетитной, и я не могла остановиться. Наконец, наши желудки наполнились до предела, и мы не могли больше есть.
Грэг подошёл к кассе и стал складывать доллары себе в карман.
-Что ты делаешь?! -закричала я, - а вдруг кто-нибудь остался, и нас сейчас- же расстреляют за мародерство.
-Кто?! – засмеялся Грэг. – Здесь никого нет. И-и-и-ха! Люди! Где вы?! Смотрите, я граблю кассу! Копы, легавые собаки, что же вы не берете нас?! А-ха-ха-ха!
-Перестань, Грэг! А вдруг кто-нибудь услышит нас! – видя, как опасно куражится мой вечный подросток Грэг, стала унимать его я.
- Ты ещё не поняла?! Никто не услышит, потому что здесь никого нет.
Вдруг что-то упало и покатилось. Это была банка с детским питанием. В торговом зале послышалось какое-то движение.
-Что это?! - Грэг вздрогнул от ужаса и выронил купюры.
-Я же говорила тебе, глупо страдать такой фигнёй.
Мы застыли в ожидании. Сначала было тихо, но, неожиданно раздался звон падающих банок, и с верхней полки с громким воплем на нас спрыгнула огромная серая кошка.
-Берегись! - закричала я, и Грэг едва успел увернуться от её острых когтей.
-Это всего лишь кошка. Зараза, испугала до полусмерти. Но что здесь делает эта тварь?– (Словно пытаясь загладить свою вину, кошка с громким мяуканьем теперь терлась о ноги Грэга).
-Не знаю, обыкновенная домашняя кошка, которая живёт в каждом магазине.
-И, главное, заметь – живая и вполне упитанная. Ну, что мне с тобой делать, киса. – Грэг стал ласкать её за жирные подбородочки.
-Теперь ясно, город не вымер. Если бы здесь проводились ядерные испытания, эта кошка сдохла бы тоже, но она как видишь, жива.
-У кошки девять жизней, а вот где же люди? На улице я ни видел ни трупов людей, ни самих людей. Куда, черт побери, в этом городе подевались все люди?
-Пока мне ничего не приходит в голову. Давай лучше наполним вот эти тележки продуктами и питьевой водой и вернёмся на яхту. Мне не хотелось бы оставаться здесь дольше.
-Верно, детка, мне тоже здесь не по себе.
Вскоре мы уже катили две загруженные до отказа тележки по центральной аллеи, ведущей по побережью прямо к пирсу, где мы оставили нашу яхту. Всё та же пугаюшая тишина, только наши гулкие шаги о каменную мостовую , да скрип колёс до отказа наполненных баулами с водой тележек, гулким эхом отдавались от стен опустевших высоток гостиниц и домов. Было жутко. Мрачный вид покинутого города холодил наше сердца ужасом. Хотелось поскорее добраться до яхты и уплыть отсюда куда подальше.
Вдруг, до нас донеслось гулкое цоканье копыт, будто по мостовой спокойным шагом шла лошадь. Звук был всё ближе и ближе. Кровь похолодела у нас в жилах. Я схватила Грэга за руки и от страха уткнулась лицом в футболку . Хотелось, кричать, но крик застыл у меня в горле. Из-за поворота улицы вышла … корова. Издав пронзительное мычание, она уставилась на нас своими большими, глуповатыми глазами, преградив собой улицу.
-Грэг, чего она от нас хочет?
-Наверное, чтобы мы её подоили. Смотри, что проделывает эта рогатая сучка. Это же настоящая коровья камасутра!
Я оглянулась. То, что представилось моим глазам, не поддавалось нормальному описанию. Корова пила собственное молоко! Подняв ногу и, изогнувшись невероятным образом, эта скотина доила сама себя.
-Что она делает, Грэг? Вдруг, она бешенная! Прогони её, скорее Грэг, немедленно прогони эту скотину с нашего пути!
-А, ну пошла прочь! -Грэг поднял руки и храбро пошел на корову, но та и не думала уходить.
Истощённая корова только смотрела на Грэга огромными черными глазами и громко протяжно мычала. Грэг достал пистолет и в упор выстрелил в корову. Я увидела, как корова пошатнулась, и, сделав несколько шагов на Грэга, упала прямо перед его ногами.
-Вот и все дела. Идем скорее, а то солнце начинает заходить.
-Заходить?! Уже?! Но как?! Когда мы прибыли сюда, только рассветало, и солнце показалось из –за того холма. В магазине мы пробыли пару часов, не больше… Нет, этого не может быть!
-Но это так. Взгляни налево, солнце начинает садиться за другим холмом. И это не единственная странность. Взгляни-ка на облака.
-А что с ними?
-Они неподвижны, как моя заставка на компьютере.
-Ну, и что? Ветра нет, вот облака и не двигаются.
-Но когда мы прибыли сюда картина облаков была точно такой же. Нет, детка, здесь что-то явно не так. Здесь нет не только ветра, но и звуков…
-Тихо, Грэг, - прервала его я, -я что-то услышала. Кажется, где-то залаяла собака.
-Собака? Но я ничего не слышу.
-Слышишь, вот опять, и не одна.
-
Корова пила собственное молоко!
Теперь Грэгу незачем было прислушиваться, потому что лай становился всё отчетливей и отчетливей. К нему присоединялись другие собачьи голоса, всё больше и больше, образуя звонкую собачью разноголосицу. Было ощущение, что лай доносится ото всюду. Весь воздух будто наполнился отрывистыми собачьими голосами, эхом отражавшихся от стен опустевших отелей и бунгало.
Из-за угла выскочил черный пудель, вернее, нечто похожее на пуделя, и бросилось прямо на нас. В эту секунду я услышало, как что – то взвизгнуло под ногами, и больно вцепилось мне в ногу. Это была та сама серая кошка из только что ограбленного нами универсама. (Видно, она увязалась за нами по дороге.) От страха кошка запрыгнула мне на грудь и вцепилась когтями в футболку. Чёрный пес, злобно рыча, стал напрыгивать на меня, пытаясь снять кошку.
-Грэг, ради бога, отцепи от меня эту царапающуюся тварь! – закричала я на Грэга.
Грэг рванул кошку и бросил ей под ноги, но та никак не хотела уходить, и, ища у нас защиты, спряталась под тележкой. Верно, через несколько секунд из-за угла появилась другая собака, потом третья, четвёртая. Псы выскочили словно из неоткуда.
-Грэг, смотри, да тух их целая стая!
Эта была целая свора одичавших псов разных размеров и расцветов, которые когда-то принадлежали людям. На некоторых из них ещё болтались перегрызенные поводки и въевшиеся в кожу ошейники. Рваная шерсть и торчащие клочки кожи являлись ярким свидетельством того, что озлобившееся собакам не раз приходилось затевать драку между собой из-за куска пищи.
Торчащие рёбра, поджатые животы говорили о том, что собаки истощены и обезвожены до предела и , доведённые до отчаяния, готовы были наброситься на кого угодно. Теперь эти когда-то милые собачьи любимцы, превратились в свирепую свору собак, рыскающих по всей округи в поисках съестного.
Выстрел Грэга привлек сюда всех собак, и они сбежались, чтобы посмотреть, что происходит. И вся эта агрессивная свора бежала прямо на нас.
Грэг держал пистолет в вытянутых руках, в любой момент готовясь отразить атаку разъяренных псов. Но, похоже, собаки не обращали на нас никакого внимания. Наши продукты в пластиковых упаковках не привлекали их.
Оголодавшую стаю псов гораздо больше притягивало то, что лежало посреди улицы. Именно здесь их ждала настоящая пожива - только что убитая Грэгом корова. Не помня себя от голода собаки все разом накинулись на корову, и стали рвать её на части, пытаясь достать себе лучший кусок.
Завязалось кровавое пиршество. Озверелые псы грызлись и отталкивали друг друга от туши, то и дело завязывая стычки между собой. Окровавленные морды и белоснежные зубы, терзающие добычу, мелькали в воздухе. Злобное рычание и лязг оскаленных зубов, то и дело слышались в гуще обезумевшей своры. Они напоминали стаю пираний, прайд гиен, рвущих добычу на части. Кровавое зрелище ужасало и, вместе с тем, притягивало взгляд. Хотелось броситься в гущу этих отвратительных собак и рвать мясо вместе с ними, драться и бить их ножом в брюхо.
От соленного запаха крови и вида окровавленных внутренностей растерзанной кровы, вывалившихся на мостовую, за которые дрались собаки, мне сделалось дурно. Голова закружилась, меня едва не вырвало.
-Не смотри, детка, тебе не нужно на это смотреть, - дрожащим голосом произнёс Грэг, закрывая ладонью мои глаза. - Скорее, бежим отсюда, пока собаки не опомнились и не набросились на нас.
Пользуясь, тем, что собаки отвлеклись делёжкой добычи, мы схватили тележки и что было сил бросились бежать прочь из страшного города. Вскоре знакомые очертания нашей «Жемчужины» показались на горизонте. Несмотря на то, что мы выдохлись, мы прибавили ходу и через какую-то минуту уже были в безопасности.
Немного отдышавшись, мы оглянулись по сторонам. Омерзительной своры нигде не было видно. Собаки отстали от нас. Только вдалеке всё ещё слышался их лай, переходящий в леденящий кровь вой. Не медля ни секунды, мы принялись загружать продукты на яхту. Был ещё один вопрос, который мучил нас более всего – где раздобыть топлива для яхты?
Темнело. Оранжевое солнце будто втягивалось за горизонт холма, погружаясь в пучину зеленых джунглей. А нам не хотелось бы оставаться ночевать на этом страшном острове.
-Грэг, а что если перекачать топливо с других яхт вручную? Насос у нас есть…
-Я тоже подумывал об этом, детка, тем более, что заправка не работает. Похоже, на этом долбанном острове ничего не работает, - разозлился Грэг, пнув ногой автозаправщик. Придётся откачивать топливо вручную. Пойду, посмотрю, что там осталось на других яхтах. Ведь должно же там оставаться хоть немного дизельного топлива.
-Грэг, будь осторожен. Ещё неизвестно, кто может находиться внутри.
-Хорошо! - прозвучал уже отдаленный голос Грэга.
Грэг отправился проверять соседнюю яхту, а я присела на пирсе, чтобы немного отдохнуть и осмотреть окрестности. Я все ещё никак не могла взять в толк, что же происходит со временем. То, что я сейчас наблюдала, никак не вязалось с нормальной реальностью. Если в магазине мы пробыли всего два часа, плюс тридцать минут, что мы шли по набережной туда, и минут десять, что бежали обратно, никак не укладывались в целый день. Но сейчас-то был вечер! Кровавое солнце заходило за горизонт кораллового рифа.
-Есть, здесь полно топлива! Этого хватит, чтобы до половины наполнить наш бак. Неси сюда шланг и насос.
Я приподнялась, чтобы идти, как вдруг, увидела старика, стоящего на пирсе прямо позади меня.
-Грэг!!!
Испуганный Грэг выскочил наружу и уставился на незнакомца. Для Грэга появление незнакомого старика было столь неожиданным, как и для меня. Сначала, я подумала, что это хозяин соседней яхты, в которую забрался Грэг, и он сейчас же устроит скандал, а то и позовет полицию. Но старик не проявлял никаких агрессивных намерений. Он, вообще, был какой-то странный, и эта странность заключалась в том, что он просто стоял на пирсе и смотрел куда-то вдаль, будто был слеп или мог видеть сквозь нас.
-Эй, сеньор, скажите, это остров Вьекес? - не зная зачем спросил его Грэг по-испански, видимо для того, чтобы хоть как-то разрядить обстановку..
-Вполне возможно, - как то странно ответил старик.
-Кто вы сеньор? – снова спросил Грэг по-испански.
-Если вы предпочитаете говорить на языке Сервантеса и Гойи, что ж я готов изъясняться с вами и на этом языке, - глухим голосом безразличия заговорил старик. Его лицо оставалось всё так же неподвижно, а губы не двигались, как у чревовещателя. (Но почему-то нам это тогда не показалось странным), - мне кажется, молодой человек, вам будет удобнее разговаривать на английском. Мы ведь оба американцы. Стало быть, вы и есть те самые беглецы с «Жемчужины Флориды»? – старик заглянул в маленький блокнот, который он достал из брюк, будто сверяясь со своими записями. - Значит, я не ошибся.
-Что вам надо, кто вы?!- злобно прикрикнул на него Грэг.
-До своей гибели я был профессором Калифорнийского Университета Дэвидом Маковником, - представился старик. - Я единственный, кто без страха ждал свою смерть, а меня приписали к самоубийцам, и вот я здесь. Впрочем, сейчас моя смерть не имеет к вам никакого значения, - а потом вдруг добавил: - Если бы вы только знали, как это страшно, когда тебя уже нет.
-Грэг, этот старик сумасшедший! Он меня пугает!
-Погоди, Лили, я сам хочу во всём разобраться. Послушаёте, сэр, если вы того, умерли, тогда какого х..на мы разговариваем здесь с вами! - испуганно закричал на него Грэг.
-То, что вы видите всего лишь моё голографическое изображение. Впрочем, речь сейчас не обо мне. Меня послали передать вам, чтобы вы сегодня не выходили в Атлантику.
-Это почему? –спросил его Грэг. Вдруг раздался какой-то щелчок и женским дикторским голосом старик объявил:
-В настоящее время на всём побережье Пуэрто-Рико бушует девятибалльный тропический шторм. Порыв ветра достигают триста пятьдесят километров в час. В море высота волн местами до пяти метров, убедительная просьба всем катерам и яхтам воздержаться от выхода в открытое море…
-Прекратите! - закричала я, закрыв уши руками.
-Вы что издеваетесь? Какой ураган? Стоит абсолютный штиль.
-Вы видите только то, что хотите видеть. Взгляните туда, - старик указал в сторону заходящего солнца. Будто повинуясь его жесту, мы посмотрели туда, куда указывал чудной старец. Старик был прав - за барьерным рифом бушевал невиданной по ярости шторм. Могучие волны с картины Айвазовского, вздымаясь на невиданную высоту, закручивались в трубу и рассыпаясь миллионами брызг, бились о каменный вал рифа. Если бы наша яхта попала в такой шторм её разнесло бы на мелкие щепки.
-Тогда почему здесь нет даже ветра, и шума прибоя не слышно?
-Здесь нет времени, как и нет этого острова. Это остров мёртвых. Здесь обитают только души тех, кто когда-то были людьми.
-А все эти животные, они, по-вашему, здесь тоже,…ненастоящие? – вдруг, зачем-то спросил Грэг, сомневаясь уже в собственном рассудке.
-К сожалению, все животные здесь живые, но без людей они все равно скоро погибнут.
-А вам никто не говорил, сэр, что вы псих.
-Прощайте, - видно, старик обиделся, потому что пошёл прочь от нас, и вдруг, обернувшись через плечо, указал на меня корявым старческим пальцем, и на чисто русском языке произнес:
-Убийца.
Я вскрикнула, и схватилась руками за волосы.
-Что он сказал тебе? Что он сказал…?Эй, вы, старый болван, что, вы наговорили моей же…? Что за… Где же он?
Грэг оглядел пирс, но таинственного старика уже нигде не было, будто он в одно мгновение растворился в воздухе. Грэг вздрогнул от ужаса и побледнел. Вытаращив глаза, он всё ещё искал старика, надеясь, что это не галлюцинация, не приведение, но никакого старика нигде не было, будто бы его не было вовсе.
-Что он сказал тебе, что?! – Грэг взял меня за плечи, чтобы привести в себя, но от ужаса внезапного призрака меня трясло, словно в лихорадке. Слова застыли у меня в горле, и я ничего не могла ответить Грэгу.
-Похоже, он всё знает про нас, Грэг. Этот старик, он…страшный.. он…
-Как ты можешь верить какому-то сумасшедшему старику, который утверждает, что он погибший профессор Калифорнийского университета. Давай лучше поскорее перельём топливо в бак. Солнце совсем уже село.
-Конечно, Грэг, ты прав, нам надо торопиться. На этом проклятом острове могут быть и другие «призраки».
-Давай, Грэг, попробуй ещё!
-Это бесполезно! - Грэг со злости ударил ногой по мотору. -Я же говорю, - на этом проклятом острове ничего не работает!
-Что же делать, Грэг? Я не хочу оставаться на берегу. Вдруг, он не единственный псих на этом острове. А ночью эти «духи» материализуются, нападут с пирса и захватят нас.. Этот старик сам упоминал, что он не один. Кажется, он говорил, что его послали какие-то люди, - значит, он тут не один. Боже, как же я сразу не догадалась, они ждут приближения ночи, чтобы ограбить нас.
-Ха-ха-ха. Ограбить? Подумай хорошенько, Лили, раз эти психи (или духи…кто они там) не разграбили собственные магазины, зачем им грабить нас?
-Верно, Грэг, но все равно, мне не хотелось бы оставаться возле берега, где рыщет целое стая бешенных псов.
-Попробуем оттолкнуться от пирса и бросить якорь посреди бухты. Там мы будем в относительной безопасности. Всю ночь я буду начеку. Пусть только кто-нибудь из этих ублюдков попробует сунуться ночью на яхту – вмиг прострелю ему яйца, - воинственно заявил Грэг, размахивая пистолетом.
-Грэг, смотри поаккуратнее с этой игрушкой. Не прострели собственные…
-Не надо продолжать, я всё понял! - раздраженно прикрикнул на меня обидившийся Грэг. - Лучше помоги мне удерживать руль, пока я оттолкну яхту от берега вот этим багром. На счет три.
-Раз, два, три!
-Грэг, яхту несёт обратно на берег. Мы можем сесть на песчаную мель!
-Порядок. Дай сюда руль. Сейчас мы встанем посреди бухты и сбросим якорь. Тут видимость открыта со всех сторон. Ложись спать в каюте, а я буду дежурить на палубе, а если кто-нибудь попытается подплыть к яхте, будь то дух или разбойник, я сразу замечу и дам тебе сигнал.
-Грэг, я не останусь в каюте одна! Я иду с тобой на верхнюю палубу. Мне страшно. Если нам суждено погибнуть сегодня ночью, то погибнем вместе!
-Мы так просто не дадимся, кто бы эти подонки ни были ожившие мертвецы или живые люди, они не возьмут нас без боя. На, на всякий случай, держи другой пистолет. Не забудь захватить с собой два тёплых одеяла. Снаружи довольно свежо.
-Есть, мой капитан Грэг, -радостно отрапортовала я, взяв руку «под козырёк».
Плотно закутавшись в шерстяные одеяла, мы уселись на самой верхней точке палубы и стали следить за окрестностями. Всё было так же. Опустевший город погружался в темноту, словно в бездонную черную пещеру. Вот потух последний луч солнца, и стало темно так, что я не могла разглядеть, даже рядом сидящего Грэга. Наступила самая черная ночь в моей жизни. Луны не было. Темнота была такая, что в какой-то момент мне показалась, что я ослепла.
-Грэг, ты здесь?
-Здесь. Ты что- нибудь видишь? –спросил меня Грэг.
-Нет, – зевая ответила я.
-Раз мы всё равно ничего не видим, тогда давай лучше спустимся в каюту, закроемся на ключ и ляжем спать. Глупо мёрзнуть здесь. После всей этой ерунды я смертельно устал, и мне всё равно, что будет со мной ночью. Хватит с меня на сегодня загадок. Лили, идем вниз. Эй, Лили! – Грэг протянул руку и нащупал маленький тёплый комок. С головой завернувшись в одеяло, я крепко спала.
Грэг взял меня на руки, и, пробираясь на ощупь, отнес меня во внутреннюю каюту.
-Ты с ума сошёл, Грэг. Опусти меня, я смогу идти.
-Нет, мадам Вонг*, твой капитан Грэг доставит тебя до самой каюты.
Вскоре, прижавшись друг к другу, мы уже крепко спали.
Где-то в Карибском море
Глава сто одиннадцатая
Новые загадки
Не помню сколько мы проспали, но когда проснулась, было совсем светло. Грэг ещё спал. Я вышла на верхнюю палубу, чтобы глотнуть свежего воздуха…острова не было, передо мной открывался безбрежный океан.
-Грэг!!!
-Что?! Что там опять случилось? – сердито проворчал Грэг.
-Проснись, засоня, нас снова унесло в океан! - я стала трясти мужа за плечо. – Так и есть, якорь поднят, ты забыл сбросить якорь! Растяпа!
Спросонья Грэг ничего не понимал. Вдруг он вытаращил свои удивленные голубые глаза и произнес:
-Этого не может быть, я точно помню, что сбросил якорь!
-Сбросил?! Посмотри сам, якорь поднят! А мы в открытом океане! Не лги, Грэг, я скорее бы поверила, что якорь упал сам, чем поднялся! Это все из-за тебя, Грэг! Если ты забыл, то лучше скажи честно…
-Клянусь тебе, я спустил этот чёртов якорь перед тем, как идти спать! Погоди, но как ты вышла наружу?
-Дверь была открыта, - удивленно пожала я плечами.
-Этого не может быть, я закрывал дверь на замок. А ключи вот они: у меня на цепочке.
-На замок?! Да, ты смеешься, Грэг: дверь была открыта настежь!
-Черт, я так и знал, - Грэг бросился к рюкзаку с деньгами. – Деньги на месте. Продукты тоже. Ничего не украдено.
Словно к довершению таинственности за дверью раздалось жалобное мяуканье, и в каюту вошла та самая серая кошка, что преследовала нас в городе.
-А эта тварь откуда?!
-Не знаю, - испуганно ответил Грэг
-Давай выбросим её за борт. Вдруг она бешенная, - я хотела было схватить кошку за шкирку, чтобы исполнить своё намерение, но Грэг вырвал её у меня.
-Не смей, кошка тут ни при чём. Раз пробралась сюда, пусть живёт с нами на яхте, - Грэг погладил кошку по ушастой головке. – Назовём её…
-Нарекаем тебя Лаки Третий, - с раздраженным пафосом произнесла я.
-Да, пусть будет Лаки Третий, - не понял моей шутки Грэг.
-Плевать мне на твоего Лаки Третьего, как и на Второго, и на Первого. Грэг, ради всего святого скажи, как всё это дерьмо можно объяснить?
-Я не знаю. Похоже, это останется ещё одной необъяснимой загадкой.
-Самое страшное, что мы опять не знаем, где мы, - обреченно вздохнула я и беспомощно опустилась на шезлонг.
-А вот насчёт этого ты ошибаешься детка. Смотри, яхта будто проснулась. Стрелка компаса показывает правильное направление. Генератор снова работает! Попробую завести мотор. Есть, ура, мотор работает! Топливо на месте. Этого вполне хватит, чтобы достигнуть какого-нибудь берега. Главное, всё время держать курс на запад! Вперёд!
Глава сто двенадцатая
Афина Паллада
-Стой, Грэг, - я схватила его за руку, когда он уже собирался нажать на рычаг, - мы забыли о самом главном. Мы беглецы. Как только мы достигнем цивилизации, нас тут же арестуют и передадут властям США. С нами не станут возиться.
-Что же нам делать?! До конца жизни провести в этом долбанном океане, будь он проклят? Будем странствовать, прямо как новые Одиссеи десять лет, пока не состаримся?
-Нет, Грэг, у меня есть другой план. Получше.
-План, интересно. Что ты придумала? Поменяться с кем-нибудь яхтами? – грустно засмеялся Грэг.
-Нет, поменять яхту.
-Поменять яхту?!
-Да, Грэг, для начала мы поменяем само название яхты. Грэг, скажи, ты играл когда-нибудь в тетрис?
-Тетрис? Что это?
-Эта такая забавная игра, когда из букв складывают слова. Так вот, нам предстоит сложить из Pearl of Florida новое название, благо, букв здесь более чем достаточно. Как только мы придумаем новое имя нашей «Жемчужине», мы переставим буквы местами, и аккуратно закрасим неровности, так, чтобы все думали, что так оно и было всегда…
-Превосходный план! Белая краска на яхте у нас всегда есть…
-Теперь дело за тобой, Грэг. Английский – мой неродной язык. Придётся тебе приложить мозги к этому делу.
Грэг уселся на доски палубы и стал напряженно думать. Я тоже взяла бумагу и карандаш и на обрывке листка вывела следующую схему букв и цифр.
Pearl of Florida
P F
e1 a2 r2 l2 o2 f1d1
У меня были только две заглавные буквы Р и F – значит, новое название должно начинаться именно на эти буквы. Остальные буквы, которые я выписала в самой нижней строчке, были прописные, а маленькая циферка над ними обозначала количество букв в названии «Pearl of Florida» - всё очень просто.
-Может быть, «Парад»? - радостно вскрикнул Грэг.
-Яхта - «Парад»? – я задумчиво закусила губу. - Как то не звучит. И потом, мы с тобой не на парад собираемся, а , наоборот, хотим скрыться. Думай дальше. Это не подходит.
Грэг нахмурил лицо и, заложив палец под свой смешной, длинный нос буратины, снова задумался. Загадка начала мучить меня, но я твердо решила, пока не разрешу её – не успокоюсь.
-Форд, - выкрикнул Грэг.
-Форд?! Не слышала более дурацкого названия яхты. Я понимаю, что ты скучаешь по своему старичку –Пикапу, но не до такой же степени. Предоставь лучше своему преподобному отчиму кататься на нём по дну океана.
-Хорошо, если ты такая умная, то придумай название сама. Давай, попробуй. Ты думаешь, что всё это так просто?
-Я думаю, Грэг, я думаю. «Надо же, яхта Форд. Интересно, выпускает ли Форд яхты?» - на досуге подумала я. - Чтобы пойти лёгким путем, я стала наугад комбинировать согласные и гласные буквы, но Грэг был прав – всё время выходила какая-то чепуха, типа Fad* или Peal*. Всё было не то.
Грэг верно сказал, - мы кончим как эти несчастные древние греки. Вдруг мой взгляд упал на рюкзак с деньгами. Подумать только, мы добыли настоящее Золотое Руно. С такими деньгами нам будет открыт весь мир, но мир навсегда закрыт для нас, потому что мы никогда не сможем придумать новое название для какой-то долбанной лодки.
Золотое руно! Аргонавты! Паллада! Конечно же Паллада. Я посчитала буквы – всё сходилось. Это было настоящее озарение, которое словно молния ударило мне в голову. Ничего лучшего и придумать было нельзя. Нашу яхту будут звать Паллада, в честь великой богини Афины Паллады, чье деревянное изображение украшало нос легендарного Арго и приносило удачу в далёком путешествии храбрым героям Эллады.
- Эврика! Я нашла название!
-Ну?!
-Паллада! – одним махом выдохнула я.
-Паллада?! - Грэг стал водить грызанным пальцем по буквам в своем блокноте. - Господь всемогущий, подходит. Ты –гений, детка! Паллада - так завали деревянную балку, которая помогала аргонавтам. Мы с тобой аргонавты! И-е-ха-а-а-а!
-Скорее антиаргонавты. Мы не герои Эллады, Грэг, мы – преступники. Питерские отморозки!
-Нас сделали преступниками, Лили!
-Теперь это неважно, всё равно мы ничего не сможем изменить в нашем прошлом. Ладно, Грэг, выше нос, быть пиратами Карибского моря иногда не так уж плохо, я похлопала по рюкзачку с деньгами, - главное у нас есть новое название яхты, и теперь нас никто не узнает.
-Завтра у тебя будет новое название, наша белоснежная крошка, - обратился Грэг к яхте, ласково похлопав её штурвал.
-Левее, я сказал левее!
-Я и правлю левее.
-Относительно кого?
-Себя, конечно!
-Я сказал левее относительно меня! Вот моя левая рука! –Грэг крепко выругался и для наглядности выставил средний палец левой руки. - Ты, что, забыла, я же левша.
-Если ты будешь дергаться, как обезьяна, да путать меня, то я скорее уроню тебя в воду. Вот так идёт.
-Ещё ниже! Ниже, я сказал! Держи!
-Как держать?
-Нежно! Только не оторви мне, пожалуйста, яйца.
-Так?!
-Да! Подай мне стамеску.
-Держи!
Грэг начал откалывать непослушные буквы.
-Только не забудь оставить первую и вторую букву «l». И, ради всего святого, будь аккуратней, не урони буквы в воду.
-Я помню, помню!
Так начиналось грандиозное переименование нашей посудины!
-Всё больше не могу, башка затекла! Тащи меня обратно!
Я включила лебёдку, и через минуту появился измученный Грэг. После пребывания верх тормашками, его лицо сделалось красным, а глаза с налитыми кровью белками выпучились, как у вареной креветки.
-Ну, всё?!
-Да, осталось только прокрасить между буквами? –Грэг безжизненно опустился на палубу и обхватил руками гудящую голову.
-С тобой все в порядке, Грэг? Поводи глазами.
-Да, да, со мной всё в порядке. Всё-таки болтаться вверх задницей – это настоящая пытка.
-Это верно, Грэг,- вздохнула я. –Тяжело жить, когда весь твой мир встаёт с ног на голову.
Коста-Рика, побережье Пуэрто-Вьехо
Глава сто тринадцатая
Коста-Рика – страна сокровищ
Всё время держа курс на запад, на заходящее солнце, только через двенадцать суток мы достигли побережья Коста-Рики. Отсутствие навигации и мгновенно испортившаяся погода внесло свои поправки в планы неопытных пиратов. Карибское море доставило нас несколько южнее Изумрудного Острова -Ямайки, куда мы планировали попасть, стараясь держать курс на Запад. Можно сказать, что мы буквально промахнулись мимо Ямайки. Но какая теперь была разница? Через пять дней, поняв, что мы так и не увидим Изумрудного Острова, о котором грезил Грэг в своих детских мечтаниях, мы не расстроились, и, чтобы окончательно не заблудиться, решили не возвращаться, а просто всё время, как и раньше, держать курс на заходящее солнце. Так, почти через два месяца нашего затянувшегося, полного опасностей и лишений путешествия, мы высадились на южной оконечности Коста-Рики.
Коста-Рика – богатый берег, так тебя назвал великий путешественник Колумб, когда высадился на твои берега. Увы, лишь пустой блеск золота в виде бесполезных побрякушек на индейцах затмил его глаза. О, великий путешественник, как же мог ты не увидеть истинного сокровища Коста-Рики – её чудесной тропической природы.
Даже сейчас, в наш урбанистический век, Коста –Рика остается последним нетронутым уголком первозданного тропического рая. Её ещё называют страной заповедников. И не даром. Заповедники составляют до четверти всей площади этого крошечного перешейка гористой суши, зажатого между Тихим и Атлантическим океанами. Величественные вулканы, километры диких пляжей, нетронутые гористые тропические леса – и это лишь неполный список её чудес. Благословен тот народ, который сохранил всё это для будущих поколений. Здесь, как нигде в другом месте, существует гармония между человеком и природой. Но отступим от лирики.
В середине февраля, спустя пятьдесят восемь дней нашего «Великого путешествия» новонареченная яхта «Паллада» - бывшая когда-то «Жемчужиной Флориды» высадились в небольшой курортной деревушке с причудливым названием Пуэрто-Вьехо де Таламанса, что находится недалеко от Панамской границы. Можно сказать, что мы въехали во Вьехо. Кто мог знать тогда, в далеком холодном Питере, что здесь, на этом забытом богом тропическом побережье, нам с мужем предстояло прожить почти три года, что здесь, на этих райских берегах, лишённых всякой цивилизации, мне предстояло родить своего первенца.
Пуэрто-Вьехо – богом забытый уголок туристического мира трудно назвать, даже деревней. Это именно местечко. Несмотря на благодатный уголок природы, словно сошедший с открытки туристического проспекта, местных жителей, преимущественно чернокожих мулатов, здесь совсем немного. Хотя по происхождению это чернокожие выходцы из Ямайки, они то же считают себя настоящими Тикос*, хотя и не принадлежат им. Большинчтво из них бедные рыбаки или же фермеры, выращивающие бананы на экспорт, в том числе, и в Россию.
Всё немногочисленное неместное население составляет преимущественно «дикий» турист – отчаянные бродяги и романтики, который приезжает сюда в зимний период для занятия серфингом. Для них и предназначены многочисленные, но неприглядные обшарпанные бунгало, которыми изобилуют песчаный пляжи –Пунты де Кольеты. Крепкая сигара, отменный ром, танцы под ритмы регги в прибрежных забегаловках составляют весь незатейливый сервис в этом заброшенном цивилизацией городке бедных рыбаков. Других развлечений нет. Разве что, превосходная рыбалка…
Для этих целей в городке имеется прокат катеров. Их содержит семейная пара – некий человек сорока пяти лет с противным именем Крис и его жена с совершенно непривычным для этих мест именем – Аделаида. Сам Крис выходец из Детройта – заклятый друг «гринго» -так местные «ласково» называют тут американцев. Когда-то он, как и я, бросил свой заснеженный и грязный Детройт, чтобы с бортом под мышкой искать романтики на далеком кокосовом побережьях Коста-Рики. Но ту, что он встретил на этих берегах, вряд ли можно, даже отдаленно считать романтической женщиной. Несмотря на свое величественно благозвучное имя Аделаида, это была грубая, мужеподобная метиска (некрасивая и грубая, как все метиски) – отвратительная помесь испанцев и местных индейцев, на вид почти полуидиотка. За всё время, что она жила с мужем-гринго, она не удосужилась выучить, даже нескольких английских слов. На каком языке объяснялась эта пара для нас так и осталось загадкой, потому что в нашем присутствии метиска почти все время молчала и только послушно выполняла указания мужа. Стоит сказать, что и фамилия у этой парочки была весьма странная, но такая подходящая для пляжного рая Коста-Рики с его вечерними барами и неумалкающими ритмами регги – Мартини. Поселившись на Коста-Рике муж взял фамилию жены. Какой была «девичья» фамилия Криса остается только гадать.
Единственным достоинством этой весьма некрасивой женщины, повлиявшем на выбор Криса, было то, что от покойного отца ей достался обшарпанный рыбацкий катер, да несколько моторных лодок – достаточное состояние, чтобы жить безбедно на солнечном берегу Коста-Рики.
Как и все гринго, приезжающие попытать счастья в Коста-Рику, Крис был предприимчив. Наскоро поняв, как извлечь из этого плавучего барахла неплохой барыш, Крис подремонтировал старый катер и стал вывозить на нём туристов для рыбалки. Правда в такой туристической глуши клиентов было немного, но доход вполне стабильный, чтобы вести «красивую»пляжную жизнь под ритмы регги.
Поскольку других стоянок для судов на пляже Кольеты не было, нам пришлось остановиться у Криса и Аделаиды. Здесь была наиболее удобная бухта. Защищенная надежным песчаным выступом от свирепых тропических штормов, бушующих в этой части океана во время смены сухого и влажного сезона, она была наиболее подходящим местом стоянки для нашей белоснежной красавицы.
После нашего путешествия мы стали фаталистами. Мы решили больше не убегать судьбы, а полностью предоставиться ей. Если судьба занесла нас в забытый богом и людьми Пуерто-Вьехо, то мы должны обосноваться здесь. Оставалось только найти подходящее место на Пунте де Кольете Первое, что нам попалось – это стоянка рыбацких катеров. Так мы познакомились с Крисом Мартини и его странной женой.
-Ваша фамилия?- с усталой обречённостью спросил хозяин катера. (Видно было, что хозяин стоянки ещё не отошел от вчерашней вечеринки, где хлебнул предостаточно рома).
-Гарри Смит, а это моя супруга, - не моргнув глазом, выпалил первое, что пришло ему в голову Грэг.
-Саманта Смит, - это имя как-то само сорвалось с языка. (Я сразу же вспомнила о легендарной девочке Саманте Смит из штата Мэн, которая от делать нечего в своём лесу, только и занималась, что писала в Кремль к Хрущеву, чем заслужила поездку в «Артек»).
- Мы хотели бы снять место на вашей стоянке катеров.
Заспанный хозяин поднял осоловелые от пьяни глаза, и, вдруг, увидев меня, его рот, (где уже не хватало несколько зубов) распластался в змеиной улыбке любезности. В красных от вчерашней попойки глазах загорелся сальный огонёк. Он оценивающе измерил меня взглядом с ног до головы, точь-в- точь, как это делал когда-то губернатор Барио. От его изучающего взгляда мне стало не по себе, и я скрылась за Грэгом.
-Конечно, сэр, как вам будет угодно, - залебезил хозяин стоянки. - У вас какая яхта? Парусная или моторная?
-Моторная. Первый класс. А что это собственно меняет? – заметив пристальный взгляд «лодочника» на своей жене, проворчал Грэг.
-Эй, Адель, принеси - ка три чашечки кофе? Милая, и не забудь рома, голова раскалывается. Вы хотите оставить яхту на нашей стоянке? «Паллада», если я не ошибаюсь? Какое необычное имя для яхты. Настоящая красотка, - смачно произнёс Крис, причмокивая языком и почему-то снова пристально уставившись на меня. - Приятно познакомиться, мистер Смит, зовите меня просто Крисом. Здесь всё очень просто.
-Я бы хотел снять место для нашей яхты, -теперь уже набычившись, повторил Грэг, (видно, Грэг снова заметил его взгляд на мне), - сколько это будет стоить?
-Всего четыреста долларов в месяц.
-Четыреста долларов за такую дыру?! – удивленно выпучил глаза Грэг.
-А что вы хотите, сэр? Стоянка охраняемая, плюс удобное бунгало, бесплатная рыбалка по воскресеньям.
-Нам ничего этого не нужно. Только стоянка. Мы с женой собираемся жить на яхте… двести, - насупившись заторговался Грэг.
-Не спешите отказываться от рыбалки, мистер Смит. Это единственное развлечение в этой дыре.. …триста пятьдесят вместе со всем «сервисом».
-Триста, на моих условиях, и это моё последнее слово! - в пылу торга Грэг со злости даже ударил кулаком по столу, так что все документы полетели на пол.
Я ожидала, что Крис рассердиться на раздраженный выпад Грэга и прогонит нас тотчас, но ошиблась. Улыбнувшись, хозяин согласился.
-Единственное, о чем я хочу попросить, чтобы на время нашего пребывания здесь никто не беспокоил ни меня, ни мою жену.
-Как скажете, мистер Смит. Желание клиента для нас закон. На это вы можете положиться. Здесь тихое место.
-Да, мистер Смит, ещё один вопрос для формальности. Насколько я понял по акценту, вы, как и я американец. Скажите, мистер Смит, откуда вы?
-Из Флориды, - спокойно ответил Грэг, но тут же, поняв, что сказал лишнее, осёкся. - Мы с женой приехали из Майами, -как-то автоматически соврал он..
В эту секунду я увидела, как безмолвная жена Криса, которая принесла нам кофе на подносе, вдруг выпятила свои огромные черные глаза, и они стали похожи на зрачки той бешеной, самодойной коровы, которую подстрелил Грэг. Даже пучеглазая засушенная марлине, висевший на стене, как охотничий трофей, казалось, ещё больше раскрыл пасть от удивления.
-Флорида! – вдруг, заговорила «немая» жена Криса и испуганно посмотрела на мужа.
-Нет, нет, Флорида. Нет, - замахала она руками, пытаясь что-то объяснит нам не то по английски, не то по испански.
-Что всё это значит? – удивленная, спросила я.
- Не смеем больше беспокоить вас мистер Смит, вот ваши ключи от , от дока, - как –то странно произнёс Крис, всё ещё как-то странно косясь на меня.
Мы ушли парковать яхту. Тем временем Крис достал из-под стола потрёпанный ноутбук. Сдув с него пыль, он подключил провод Интернета и уставился в экран….
-Этого не может быть! – воскликнул он вслух. Крис занес руки за голову и задумчиво откинулся на стуле. В разделе особо опасные преступники Америки было видно изображение нашей свадебной фотографии с пометкой «Wanted».
Вот так мы поселились у этой странной семейной пары с необычной фамилией Мартини. А на следующее утро мы узнали страшную новость о которой знал весь мир, кроме нас.
Жена Криса была права, Солнечного Полуострова больше не существовало, как не существовало нашей прежней жизни. Огромная волна цунами навсегда поглотила и родной город Грэга, оставив после себя лишь груду морского песка, метровым слоем засыпавшего развалины его Солнечного Питера – маленького городка моей далекой детской мечты из Приключений Тома Сойера..
Мы с Грэгом поклялись больше никогда не вспоминать о прошлом, и с этого момента начать жизнь «с нового листа». Ланогольеры съели наше прошлое, оставив нам лишь будущее. Солнечный Полуостров скрылся в забвении нашей памяти, как и все беды, случившиеся там с нами.
Мы были молоды. У нас оставалось будущее. И оно было прекрасно…Мы ждали ребенка…
Только намного позже через Интернет мы узнали, что стало с островом Пуэрто –Рика – он навсегда скрылся на дне Атлантического Океана, о крошечном же острове Вьекес ничего не говорилось.
Нам с Грэгом так до конца и не удалось разрешить загадку таинственного острова Вьекес, навсегда исчекзнувшего с лица Земли!
Конец
.