Памятник

               
В   55   лет   Павел   Иванович  вышел   на  пенсию   и  сразу  понял,   что  на  пенсию   можно  было  и  не  торопиться.   Деньги   получать  и  не  работать,   конечно,  было  б  хорошо,   если  бы  спину  не  ломило,   глаза   смотрели  по  прежнему  зорко  и  не  мучала  слабость  по  утрам.   Многое  он  потерял  с  годами.   Дети  разъехались,  остались   они  вдвоём   с  постаревшей,    поседевшей   женой,   Полиной.   У  самого  бородёнка  с  проседью,   бородёнка  по  щекам,   подбородку   щетинится,   хоть  и  по  прежнему    он  широк  в  плечах,   ступает  крепко,   но  прежней  силы   уже  нет  и  поступь    не  широкая.
Главное  -  скучно!   Раньше,   когда  в  дальние  рейсы   ездил,  то   чего  только  не  видел,    не  слышал,   а  сейчас   жизнь,  словно   стороной   его  обходит.   Сейчас,   на  стареньких   ,,Жигулях,,   он  иногда  выезжает  в  город   и  громко   возмущается  не  опытными   водителями,    особенно  молодыми,   которые   ездят,   по  его  мнению,   не  правильно:   резко   останавливаются,    не  туда  сворачивают,   его   прижимают,   обгоняют,    дорогу   не  дают. 
   -  Ты   не  торопись   у  меня,  -  утешает   его  с  заднего  сиденья   жена,   маленькая  сухонькая   старушка  с  бледно   голубыми  глазами,    скрывающими  под  набрякшими   веками.  -  Куда  нам  торопиться?    Ездить   они  не  умеют  -  молодые   ещё.   Вот   милиционеры  их  поймают,    штраф   дадут   -  будут  тогда  знать!   
Слова   жены  успокаивают  Павла    Ивановича.    Он   умиляется   её  наивности,    по  сравнению  с  которой  он    по   прежнему   чувствует  себя    умным  и  сильным.   Он   чувствовал   веру  жены  в  свои  силу   и  благодарно  улыбался  ей.   Однако   сейчас   его   тревожили  слова,    на  которые   он  раньше   не  обращал  внимания. 
,,Жизнь  наша   коротка!   Для   чего   мы  живём?   Мы  живём  один  только  раз,,   -   вторил  телевизор.    Газеты,    радио   тоже  напоминали  о  краткости   жизни,   об  её  неповторимости. 
,,Живём   один   только  раз,    сокрушался   Павел   Иванович,   так  коротка   наша   жизнь,,.
Однажды   зимой,   уже  после  нового  года,    листая   старую  подшивку   ,,Огонька,,    Павла   Ивановича   заинтересовало   необычное   фото.   Старый   грузовик    вёз  молодых   солдат  с  винтовками   за  плечами,    остриями   ощетинившихся    в  небо.   Один   солдат,   сидящий   в  середине,   в  бушлате,   в  будёновке  на  голове,   узкими  серыми  глазами   хмуро  смотрел   прямо  на  него.  Совсем   не  знакомый   солдат,   чужой,   а  показалось,    что   это   ОН   сам   в  какой  - то  другой    жизни.    Павел  Павлович   даже  вспомнил   широкое   поле   с  увядшей   прошлогодней  травой,    с  одиноким  стогом  сена    по  середине,    лужи  грязной  воды   в  канаве,  проложенной   вдоль  дороги.    Вскоре    лес  подступил  ближе,   и  по    хлипкому,   деревянному   мосту  они  переехали  через   узкую  речушку.  Павел   Иванович  припомнил    набухающие  почки  на  деревьях,    сырой   холодный   воздух,    широкую   колею   на  разбитой   дороге.   Он   припомнил,  словно  вчера   и  с  ним  это  было   череду     впереди  идущих   машин,   натужный   шум  мотора,   тревожные  разговоры   солдат.    Куда    они  тогда  ехали?    На  фронт.   Когда  они  ехали?   В  годы  революции.  Павел  Павлович  сам  знал  ответы   на   любые  свои  вопросы,    хотя   его  тогда   ещё  и  в  проекте  не  было.   Всё  ровно   это  был  он  -  в  свое  прошлой  жизни.   Кто  решил,   что  человек   живёт  один  только  раз?   Это  тело   живёт  один  раз,  а  душа?   Не   верил  Павел Иванович  ни  в  бога,   ни   в  чёрта,   мельком  слышал   о  реинкарнации,   а  увидел  фото  в  журнале   и  забеспокоился,   задумался,    постарался  вспомнить   ещё  другие  подробности.   Залез    Павел  Павлович  на  печь,   рядом   рыжий  кот  пристроился,   в    низу   тихо  телевизор  шумит.   Жена  очередной   сериал  смотрит,  а   он    думает  -  вспоминает.   Вот  он   молодо  спрыгивает   на   грязную   землю,   и  с  дружками   своими  машину   из  колеи  выталкивает.   Под  ногами  холодная   жижа  плещется,  по  лбу  холодный   пот  течёт,   полы   бушлата  его   намокли  в  грязной    воде.  Солдаты   пыхтят,   ругаются,   и  машина  всё   же   вырывается  из   жидкого   плена.    А  то  скачет  на  коне,   с  саблей  в  вытянутой  руке,   громко   кричит,  ветер   в  ушах   шумит.   Кругом  леса,  поля,  небо   широкое,   бездонное.   На   деревенской  улице   вокруг  него   солдаты  толкаются,    мужики   и  бабы  в  зипунах,   в  телогрейках,   в   ушанках,   шалях,  в  сапогах  т  в  лаптях.   Ясно    представили   измазанные   в  грязи   и  подвязанные   завязками   лапти.   Лица   у  всех   хмурые,   тревожные.  Вспоминались   мелкие   подробности,   приоткрывалась   прошлая   жизнь.   Вот  герань   на  окне,   алой,  разросшийся      в  маленьком   чугунке,    потемневшие    иконы  в  углу,   фотографии  в  деревянной  рамке    на  стене,   домотканые   дорожки   на   некрашеном   полу.   На   высоком   крыльце  стоит    плотный   чернявый   мужик,   в  перепоясанный   ремнями    кожанке,   в   забрызганных   грязью,    высоких   сапогах.   Кругом  собрались  солдаты,   переминаются,   кричат.   Затем   кто  то  или  что  то  его  в  грудь   толкнуло,   в  глазах   сразу  потемнело   -  его   убили?   А   может,   не    воспоминания  это,    а  просто   фантазия  разыгралась?   В  родной  деревне,   Ивенцы,    приходилось  Павлу  Ивановичу  видеть   герань,   алой,   иконы  и  фотографии   в  деревянных   рамах   и  половики  лежали  на  полу.   Лошадь,   лапти    ему   не   в  диковинку.   Про   революцию    читал,   сам   на  машине   много  лет   ездил:    поля,   и  луга  перед   глазами  мелькали   -  запомнились.  Но,    никогда  он  не  выталкивал   грузовую  машину,   тем  более   с  солдатами,   рамка  для  фотографий      у  них  красная  и  пол   крашенный.   Как   понять,  как   разобраться,   что  он   сам   нафантазировал,   беря  отрывки  из  этой  жизни,   а  что  вспомнил    из  прошлой   жизни?   Всё   же  Павлу   Ивановичу   хотелось  верить  в  свою  прежнею  жизнь,   дававшей  надежду  считать   свою  нынешнею   не   единственной    и  даже    не   последней.   Заманчивое   фото  из  ,,Огонька,,   он  аккуратно  вырезал,   в   паспорт   себе  положил.   Украткой   доставал,   всматривался  в  себя,   бывшего,   размышлял.   Ехали  солдаты  завоёвывать  мир,   счастье   для  всего  народа.    Завоевали  или  нет,   об  этом   до  сих  пор   политики  спорят,   но   горели  желанием   отдать  свою   жизнь  за  счастливое   будущее.   И   погибали.   И  он  погиб!    А  его  Полина   раньше  тоже кем  -  то  была.  Медсестрой    и  его перевязывала?   А   может,   она   барыней    жила,   а  он  служил   у  неё   в  дворниках,    пока   в  солдаты  не  ушёл?   Вдруг  она   его мамой  была  или  дочкой?    Ведь  не  спросишь.    Ещё   смеяться   над  ним  будет   -  она  же  всё   забыла.   Он   бы  забыл,   если  бы  не   это  фото   из   журнала.   А  кем  он  будет   в  будущей   жизни?   
Идея   в  реинкарнацию    окрылила   Павла  Ивановича,   обрадовала.   Значит.  Он  снова   может  быть  молодым?    Выбрать  себе   другую  судьбу?   Однако,  ему   не   хочется  забывать   и  свою  теперешнею   жизнь:   своё   детство  а  Левенцах,   свои  поездки  по  стране,    своих детей,  свою  жену,  свой  дом.   Но  как   в  будущем  вспомнить  себя   прежнего?   Кто  же  его  фото  ему  там  даст?   Кто  напомнит?   Подскажет?   Как   ему   потом  хотя  бы  точно  узнать   о  своем   предыдущем   рождении?   Какой   подать  себе  знак   сейчас?   Написать   длинное  письмо,   обвязать  его  целлофаном,  положить  в  заметное   место?   Но   куда?   Когда  он  снова   родится  - ландшафт    сильно   изменится.   Даже  сейчас   молодые  деревья   превратятся   в   труху,   ручейки   станут  реками,   болото  пересохнет,    поля  зарастут,   дороги   проложат  себе   другой  путь.  Сохранится  вода,   так   не  обходимая  и  не  разлучимся  с  человеком.  Возможно,  те  капли,  стекавшие   с  лица   Клеопатры,   Нерона,  с  его  далёкого   предка,   побыв    паром,  снегом,   побушевав   в  океане,  в  широких  реках,    попали  ему  в  чай   или  в  банный   тазик?  Солнце,   Луна,   звёзды  светили  всем  людям.  Живущим   людям  на  Земле!  Живущим   сейчас    и  далёким  будущим  их  потомкам.    Сохранится   небо  с  облаками   и  ещё  камень,  галька.   Памятники,   поставленные   известным  людям:    если  они   родились  снова   -  неужели  они  не  могут   вспомнить   свою  прошлую  жизнь?    Не  читают  своих   прошлых  произведений?   Не  могут  вспомнить  свои   прошлые   подвиги,    описанные   в  книгах   до  мельчайших   подробностей?   Забывается  прошлое,  как   вянет  прошлогодня   трава,  освобождая   место   для   нынешней    травы.   Но,   корни   одни    и  случалось,   (он,   где,  то  читал) что  дети  до  трёх  лет  вспоминали  свою  прошлую  жизнь   и  даже   встречались  с  ещё   живущими   родственниками.   Забавно,   но   трёхлетний  карапуз  делал   выговор  своему   старику - сыну   за  его  прошлые   ошибки.    Человек   помнит  свою  прошлую   жизнь,   но  только   в  раннем   возрасте,   а   потом  забывает.  Он  бы  забыл,    если  б  не   увидел  своё   фото  в  журнале   из  своей  прошлой   жизни.  А  как   вспомнить  своё  прошлое  потом,   когда  он  снова  будет  жить?  Мысль   крутилась  по  замкнутому   кругу,   пока  не  нашла  выход.  Нужно  и  ему   поставить  себе  памятник   из   крепких  материалов,  чтобы  на  века   сохранился.   Не   обычный   нужен   памятник  поставить,   чтобы   о  нём  потом   говорили,   его  заметили:   большой,   крепкий  на  видном  месте!    Поставить   столб  вышиной  в  три  метра,   основанием  пусть  будет  два  на  два.   Память   услужливо  подсказывала  об  отцовском,   давно   заросшем  огороде,   в  деревне,   о ручейке,    протекавшем  рядом,   о  крепкой  гальке,   усеявшей   берег.   О  яме   у  деревни,   из  которой   все  брали  глину    на  печь.     Он   вспомнил  даже  о  старой   церкви   из  соседнего  села,   уцелевшей   в  годы   репрессии.   Которая,   как   веруют  старики,   была  замешана  на   сырых    яйцах.   Рядом  с  деревней  живёт  его   давний  приятель,   Генка,    пчеловод - дачник.   Он    при  случае,    может  приютить,   подсказать.   В   молодости  он, кажется,   ещё  и   плотником  был?    Машина   его  ещё   в  состоянии   привезти  пару   вёдер   гальки,   песка   или  глины,   укрыть  от  дождя.    Сначала   размышлял   Павел  Иванович    отвлечённо,   словно  об  другом,   не  примеряясь  к  себе.   Но   постепенно   мечты   становились  всё   более   соблазнительными   и  вполне  выполнимыми.    Не   трудно  сколотить   из   досок  опалубку,    воды,   песка,  гальки,  да  и  глины   на  берегу  хватить.    На   скрепляющий   цемент,    алебастр   деньги    найдутся:    возьмёт  из  своих  ,,похоронных,,   тридцать  тысяч.   Силы   должно  хватить.   Сдерживает  только   непонимание    окружающих,    из   возможные  отговорки.   Павел  Иванович   много  в  жизни   не  совершил,   пусть  и  не  обычного,   но   хорошего,    опасаясь   насмешек   или   просто  поленился.   Не   построил   большую  машину  для  игр   для  своих   детей,   хотя   они  просили,   и  даже  руль  притащили.    А  сосед,    Лусников,   построил,    и  там   играли  и  его,   Павла  Ивановича,  дети.   Не   поставил   флюгер  на   крышу,   не  нарядил   зимой    ёлочку  перед  домом.    А   Лусников   поставил  и  нарядил,   и  все   соседи  остались   бы  им  вполне  довольны.   Сейчас    он  тоже  побоится,    а  Лусников....?    Возможно,   он   бы  и  поставил   себе  столб,   да  он  не  видел   своей   прошлой  фотографии.   Павлу   Ивановичу   посчастливилось   увидеть,   а  он  всё   раздумывает.
Наступила  весна,   пришёл  май.   Павел  Иванович  с  женой   посадил  огород,   а  потом  решительно   предупредил.
   -  Я    хочу  на  месяц   съездит  в  Ивенцы,   на  свою  малую  родину.  -  Сказал   строго  и,  опасаясь  возможных   отговоров,   заранее   припас   обидчивый   ответ,   -  хоть  перед  смертью   надо  повидать  её. 
Не  мог   он  даже жене  доверить   свою  главную   причину.    Полина   не  поймёт  его,   не  поверит,   назовёт  из   ума   выжившим  стариком.
   - Давай   вместе   съездим,   -  предложила  жена,  -  и  зачем   на  целый  месяц?   
   -  Я   хочу   один   побыть,  -  отворачиваясь,   грубовато  буркнул  он.   -   Наедине    с  природой.   
   -  На   старости  лет  старушку  себе  нашёл?  -  шутливо  предложила  она,    обеспокоенно   смотря  на  мужа.   Заметила,   что  всю  весну  он  ходил  задумчивый,   размышлял    о  чём  то?   О   чём?  Предостеречь  бы  его,   отговорить   от  дурного,   да  в  чём   дурость  его?   На   родину   потянуло  -  ностальгия   замучила?   Всё   понятно.   Пусть    едет,   а  то  всю   зиму будет  переживать,   да    её   ругать.  Отговаривать   Полина   не  стала,  но  на  дорогу  надавала   много  советов.
    -  Каждый   день  звони!    Денег   на  еду  не  жалей.  Да,   в   случае  чего  к  пчеловоду   иди! 
Павел  Иванович  обещал  жене  во  всём   следовать  её   советам  и  поехал.
Первый   шаг  -  уже  в  пути.   Первую  половину  пути  Павел  Иванович,   думая  о  жене:   как   она  там?    Скучает,   поди?  Дни   наступили  длинные.   Бояться,   да   ещё  в  своём   доме она   не  должна,    да  и  он  звонить  будет.    Потом   предвкушал  встречу  со  своей  малой  родиной.   Построит  дом  или  не   построит,    а  деревеньку  свою  всё   ровно  увидит.   Каждый  раз,   возвращаясь  к  себе   на  родину   (раз  в  пять лет),   он   удивлялся,   как  там  всё   заросло,    опустело!   На  месте   их   деревни,  их   дома   всё   меньше  примет   былого  человеческого    жилья.  Среди  зарослей   жгучей   крапивы,    ещё  в  прошлый   приезд  виднелась  куча   глины  от  развалившейся  печки.   Держались  и  остатки  штакетника   со  столбами  от  ворот,    ряд  поленницы.    Сейчас   крапивы   вытеснила   вездесущая,   твердостебельная  дудка    с  листьями  не  менее   опасными,  чем  у  крапивы.   Штакетник   упал,   а  трава  превратились  в  труху.   Своё   прежнее   жильё   Павел   Иванович   определяет   по  высокой   ели,    растущей   на   углу  их    огорода,    по  зарослям   ивняка   на  берегу  речушки,   близко   подходившей  к  их   дому.   Он   медленно   подъезжает   по   небольшой   поляне.   Бывшей   когда  то  их   усадьбой.   Колёса    ощущают    впадины   -  сохранившие   следы   от  бывших  борозд,   по  которым  он    в  детстве  он  не  раз  бегал.   Подъехав   ближе,    Павел    Иванович   замечает   дорогу,   проложенную   через  поляну,   пересекавшую   по  крепкому   деревянному   настилу    ручеёк,   терявшуюся    в  дальних   лугах.   Вблизи  дороги    чернел   большой   круг  пепелища   с  наваленной    рядом     кучей  горбыля.    Вдали  виднелись  цветные   домики  пчёл,    чёрнел   низкий,   но  широкий   дом   пчеловода.   Поперёк   ручья  ствол   высокой   берёзы,   упавшей   совсем  не  давно:    на  ней   ещё   трепетали  повисшие   зелёные  листочки.  Павел  Иванович   помнил  её   ещё   молоденькой   берёзкой    с  чистой  белой  корой.   В   ветвях   её  копошились   воробьи,   потом   свила   гнездо  серая   ворона.   Корявое   пятно  её   гнезда   зимой  чернело  среди  серых   сучьев.   Не   ведомо   когда  к  берёзе  пристроились   кусты  колючего  шиповника.   Они   и  сейчас   растут,   пятнают  траву  опавшими,   чуть  розоватыми  лепестками.   Мать   иногда  приходила  сюда  за  свежими  вениками.    Отец   ломал   еловые  ветки,    закрывал  ими   слабую   рассаду  капусты.   Вдали  за  ручейком,   на  краю  поляны  угадывались  кусты   боярышника;   настоем   его  плодов  лечили  сердце.   Ещё    там  росла   крушина,  её   красноватые   ягоды  постепенно   превращались   в   зрелые  чёрные.  Из   них  мать  делала  настойку   для  слабого   желудка.   А   они,  ребятня,   резвились  по   чёрным,    с  удобными   корявыми  ветками,   черёмухами,    в  беспорядке   растущих  по  берегу  речки,  и  по  краям   поляны.   Зубы  и  губы  ребят  от  ягоды   чернели,   на    язык  налипал   налёт,   и  как   до  сих  пор  помнит   Павел  Иванович,    под  кустиками   приходилось   сидеть   очень  долго.   Ребята  много,  часами   купались  в  речке,   но  он   боялся   воды  и   лишь   не   надолго   плескался  у самого  берега.   По  этой  дороге  они  ходили  в  сельскую  школу.   зимой  брели   по санному   пути,  еле   угадываемой  тропе,   но  иногда  их  везли  на   лошади.    До  верха  наполнялись   сани.   Со   смехом,   с  криком  они  скидывали  друг  друга  в  снег,   но   под  грозные   крики  возницы   они  притихшие   въезжали    в  деревню.
В   дальний  лес,   по  другую  сторону  деревни  они  ходили  в  лес  за   грибами.   Мать  особенно   любила   рыжики,   маленькие   с  копеечку,   а  отец  предпочитал   боровики.   Там   находились   их  покосы,   их  раньше  называли  чертежами.    Там    Павлу  Ивановичу    доверили   сначала  ворошить,  грести,  а   потом    косить,   в  пятнадцать  лет  он  уже  сам   метал  зарод.    Рядом   с  покосом   рос  высокий   дуб,   широко   раскинув   свои   ветки.  Мимо   него   маленький   Павел  проходил   опасливо,  быстро:   он,   почему  то  думал,   что  дуб  сейчас   упадёт  и  прямо  на  него.   На   работу   люди  спешно  собирались  по  удару   железного    штыря,   бившего   по   железному   лемеху,    подвешенного   на  столбе,   посреди  деревни,  как   раз   напротив   их  дома.   Под   его  звуки  из  всех   домов   выглядывали  мужики  и  бабы.   Они    не   хотели  прийти  первыми, но  боялись  и  опоздать.   Павел  Иванович   стоит   у  машины,   вспоминает.  По   небу   плывут  лёгкие    белоснежные  облака.   Если  смотреть  только   на  них,   то  можно   представить  себя   снова  ребёнком,    полным   очарования    и  будущих   надежд,   свободным   от  жизненных  проблем.   Павел  Иванович   не  согласен  снова   родиться,    он  только  не   хочет  забывать   своё  прошлое.   Вот,    поставит   здесь  памятник   своей   теперешней   жизни,   а  потом,    в  далёком    будущем   всё  вспомнит,   всё  у  него   получиться.  Дорога  есть,   из  села  на  своей   машине  он  мешками    привезёт  сюда   алебастр,   цемент.    Купит   пару   ведёр,   широкое   корыто  -  надо  в  чём  -  то  всё   перемешивать.    Насобирает   здесь  гальку,   накопает  глины.  Песка,   попросит   пчеловода   сделать   ему  опалубку.   Трудно,   но  ему  помогут.  Раз   у  него  есть  деньги.  Трудно,  но  глаза   боятся,    а  руки  делают.  Он  закусывает   хлебом  с  колбасой,   выпивает   из  термоса   тёплого  молока,   затем  закрывает   машину,   идёт  к  пчеловоду.    Идёт  спокойно,   вытянув   руки   вдоль  туловища,    помня    о  работающих   рядом   пчёлах.   Идёт,   продолжая   вспоминать   детство,   всматриваясь   в  слипшиеся  комья   грязи,    в  подорожники,   притаившиеся   по  краям   дороги,    вместе   с  мелкими   жёлтыми   и   фиолетовыми   цветочками.   Дальше  раскинулся  невзрачный   гравилат  (он  помнил   его  название),   пестреет   иван-да-марья,  вспыхивает   мелкая   гвоздика,   заросли  луговой  герани,   тимофеевки,   мышьяка.  Вдоль  обочины   желтеют   одуванчики.   Одинокая   пчела  облюбовала   один   из   них,   зарылась   внутрь,  покачалась,    сердито  жужжа,    перелетела  на  другой.  Конечно,   сердито:   основные  цветы   ещё   не  раскрылись  -  они  только   набирают   цвет.     По  середине   поля  Павел   Иванович  замечает  чучело   в  белой  широкой  рубахе,   в  кепочке,    с  раскинутыми  в  стороны  руками.    Вдруг  ,,чучело,,   зашевелилось,    зашагало   ему   навстречу.    В  приближавшемся   старике   приезжий   узнаёт    Генку   Пупышева,   пчеловода.
    -  Я   смотрю   и  думаю,   кто  там   мою  траву   мнёт,   кто   пчёл  моих  пугает?   -  громко   кричит  Пупышев,   обнимая   гостя  за  плечи.   -  А  это  Пашка   приехал,   родину  свою  проведать!   
Давний  дружок  его  не  утратил   пышной,   хотя  и  поседевшей   шевелюры.   С  плоского,  загоревшего  под   ранним   солнышком,  лица   его   ярко  голубеют  радостные  глаза.   Генка  на  голову  выше    дружка,  и  теперь,  наклоняясь,   тоже   с  любопытством   всматривается  в  лицо   гостя,    когда  то  широкое   и  румяное,   а  теперь  с   морщинками,   с  обвисшими   щечками.   От   серого  в  полоску   костюма,    от   синей  рубашки   чуть  слышно  пахнет  нафталином.   Видимо,   за  ненадобность,   долго    хранили   в    тесном  шкафу   или   даже  в   сундуке.   Заметив  его  смущение,   он  распускает  в  довольной   улыбке   тонкие   губы,  сетует.
   -  На   родину   потянуло?    Так - то   вот!   Давно  пора!   Только  рановато  ты  приехал,   ягод,   грибов   ещё  нет,   в  речке  купаться  ты,   как   я  помню,   не  любитель.
Одиночество   на  пасеке   Генке   наскучило.    Он   был  рад  любому  гостю,   а  давнему   своему   дружку  особенно.
   -  Понимаешь,  -  теряется   Павел  Иванович,   не  зная,  как   рассказать  об   истинной   цели  своего  приезда.   Говорил  медленно,    усмехаясь   и  пожимая  плечами,   словно  и  сам   удивлялся   своему  решению,    представляя  его,   как   нечто  постороннее,  к   нему  мало   относящееся.    Намекая,   что  он  тут  только    исполнитель   чужой  воли,   чужого  решения.   Генка   слушает,   не  перебивает,   хмурит  густые  брови,   пожимает  плечами,  одёргивает  белую   рубаху   и  делает  вывод.   
   -  Вообще  - то  сделать  можно.   -  Он   задумывается,  дёргает  себя  за   длинную   мочку   ушей   и  продолжает.   -  Мои  оболтусы  так  же  от  безделья   маются,   вот  и  пускай   они  тебе  опалубку   сколотят,   только  пока    не  высокую,   метровую.   Гвозди   и  молоток    у  меня   возьмут,   столбушки   я  тоже  приготовлю,    а  вместо   досок  горбыль  используют.   Его  на  берегу  много  навалено.   Лес    рубят,   -   он  махнул   в  сторону   бывшей  своей   деревни,   две  лесопилки  работают.   А  отходы  куда  девать?    Вот  и  кидают  куда  попало.   Всё   порубили,   -  помрачнел  он.   -    Высокий   дуб  тот,   на  полянке  рос,   помнишь?   И   его  срубили.   Я  на  полянке   липу  посадил,    для  пчёл   полезное  дерево.   На  вырубках   кипрей,  лабазник.  Малинник  вырос  -  тоже   для  пчёл  хорош,   -  улыбнулся  он,  не  всё   плохо. 
Павел   Иванович  ободрился,    поняв,   что  его  задумка   не  вызывает  у  другого    недоумения.    Генка    Пупышев  даже  упростил  её.   
   -  Зачем   тебе  самому   таскать  воду,   песок  замешивать?   -  удивился  он.   -  Гораздо  удобнее   выписать   сразу  машину   с    уже  готовым    раствором.    Строят  и  у  нас.   Бетономешалка   и  у  нас  работает!  -  С   гордостью   за   свой   район   уверял  он.  -  Дружок   моего  зятя     там   отирается.    Через  него  можно  договориться.    Только   не  дешево   это  тебе  встанет,   тысяч  двадцать  примерно.   
   -  Хватит!  -  улыбнулся  гость,   довольный,   хлопнул   себе   по  карману.   -  Надо  только   цемента   больше  добавить,  чтобы   крепче  было.   Я   заплачу,   сейчас   ведь   не   советское   время,   -  размышлял   он,  стремясь  устранить   и  уяснить   для  себя   мелкие   шероховатости,    могущие   помешать   его  будущему   строительству.  -  Тогда   нужно  было  на  любую  мелочь   справку    доставать,   подписи   начальства   собирать.   У   меня  всё   законно:  земля  моя,   предки   мои  на  ней  лет  триста  жили,   и  за  раствор  я  заплачу.   
   -  О  чём   и  говорить,   конечно,   -  охотно  соглашается    Пупышев,   стремясь  быстрее   вернуться   к  разговору  о  стройке,   -   моим  оболтусам   Ваньке  и  Саньке   ты   рублей  по  двести   за  всю   опалубку   выделишь,   и  им  хватит.   Гальку   я  тебе  помогу  собрать  бесплатно,   так  же  делать  нечего.  Ещё   и  медком   угощу,   в   баньку   свожу,   спать  уложу.   У   меня,  в  прирубе,   на  мягком  сене  хорошо   спиться. 
В   деревенской  бане   париться    гостю  не    в  диковинку,   медком  он  тоже   не  раз  баловался.  А  тут  ещё   свежий   берёзовый  веник  и  ветка  пихты,    целиком  опущенная  в  кипяток,   выделяли  такой    одуряющий  запах  смолы,   от  которой   кружилась  голова.
   -  Дыши  глубже!   -  покрикивал   хозяин,   -  вся  хворь  из  тебя  выйдет.    После   моей   баньки   человек  заново   рождается.   Ты   ещё  сыту   мою   попробуешь.   
Они  сидели  в  предбаннике    на  широких   коротких   лавках,    опоясанные   мохнатым   полотенцем   и  пили  из  высоких   глиняных   кружек    нечто  беловатое,   мутное,   но  вкусное,   похожее   на  мёд.
   -  Старуха  моя  готовила,   -  хвастался   хозяин,  -  мяту,  душицу   туда   ещё  положила.    Верно  или  нет  угадала,   а  раз  мёд  есть  и  травы   -  значит  пользительно.   
Рядом,   с  высокой   берёзы   посвистывала  синичка,   из   близкого  перелеска   ей  отзывалась  кукушка.   Генка   со  смехом  вспоминал,   как  он  со  своими   внуками    ловил  рой.   Играли   морщинки  на  его  худом  лице,   искрились  от  радости  глаза,    резво  шевелились   тонкие  губы,   активно  помогали  рассказу   длинные  пальцы  рук.   Павел  Иванович  вежливо  улыбался,   плохо  понимая,    куда  побежал  Ванька   с  веником,   зачем   Санька  тащил  ведро  воды   и  для  чего   его   приятель  взял  с  собой  пустой   мешок?   Одно  он  понял  -  рой  пойман,   и  сейчас   у  Генки   прибавилось   на  одну   пчелиную  семью.   
   -  И   куда  сел?   На  пень!  -  продолжал   удивляться    и  радоваться   хозяин.   -   Раньше  всё  на  ветки   садились,   на  деревья,   а  тут  на  пень   приземлились.   
Павел  Иванович   улыбался,  кивал  головой,   радовался   погожему   деньку.    Перистые  облака  стлались   по   голубому  небу.   Зубчатая  окаёмка   леса   расступалась   перед  широким    полем.   Берега  реки   угадывались  по    зарослям   шиповника,   черёмухи.  У   кустов,   в  густой  траве   прятались  ульи.   У   крыльца  дома,   рядом  с  собачьей  будкой,   положив  голову  на  вытянутые   передние  лапы,   лежал  рыжий  пёс,    внимательно   смотревший  на  гостя  и  хозяина.   На   верху  будки  пристроился   рыжий  пушистый   кот,    тоже  по - хозяйски   вытянув    вперёд   лапы.    Рядом  из  синей  миски,   не  опасаясь,   собаки,   клевали  корм  рыжие   куры. 
   -  Все   у  меня   рыжие,   -  смеялся   хозяин,  кот,  собака,   куры,  даже   пчёлы  и  то  с  рыжинкой.   один  я  белею   -   и  он  грустно  вздохнул.   
   -  Все  мы  стареем,  -  грустит  и  гость.   Он   чувствует  себя   обязанным   хозяину    и  хочет  купить  для  него  пива   или  даже  водки:   угостить,   но  Генка   резко  отказывается   -  пчёлы   не  любят  запаха   спиртного.   Да   и  жена  его,  высокая,  темноглазая   Анна   принесла   мужу   выпечку,  смену  белья,   а  гостю  пригрозила   длинным   тонким   пальцем.
   -  Ты   у  меня  не  балуй!    Старика   моего  не   смущай!   У   меня  и  внуки  не  пьют.   
   -  Да   я  и  сам   не  пьяница,  -  соглашался  с  ней  Павел  Иванович,   -  но  угостить  надо.   Он  меня  в  баню  пригласил,  сытой   угостил,   кстати,   очень,   очень   вкусной.   Ничего  вкуснее   не  пил. 
   - Так  ли?   -  усмехнувшись,    мигом  подобрела   хозяйка,   пододвигая  ближе  к  гостю  пирожки  с  луком,   с  черёмухой.
    -  Опять  же,  -  продолжал  гость,   -  по  телефону   договорился   Генка    на  счёт   раствора.   Обещали  привести  без  обману,  даже  цемента  чуть  больше   нормы   положить. 
Анна   сообщение   гостя   о  загадочной  постройке    приняла  равнодушно.    После   появления  мобильных  телефонов,   компьютеров,   да   нынешней  моде  и  поведению  молодых   её   уже  трудно     удивить.    Постройка    гостя  не  наносила  им  вреда,   хоть  и  пользы  мало.    Она  выискивает   в    неожиданном   приезде  гостя    малую   для  себя  выгоду,  как  плату   за   её  переживания,   хлопоты.   
   -  А  ты  вот  чё,  -  советует  она,   -  ты  нам,  если  хочешь,   чай  купи,   не   в  пакетиках,  там   пыль  одна,   а  цейлонский,   листовой.   Рыбки  солёненькой,  сахарку  можно,   а  кофе  не  надо,   мы  к  нему   не   привыкли.   А   водку,   если  купишь,   ты  на  растворный   узел  неси.   Они  не  откажутся  и  сработают  на  совесть.   
Анна   довольно  улыбается.   Павел  Иванович  улыбается  ей  в  ответ.    Они  довольны  друг  другом.   Старуха,  что  её  мужа  не  спаивают,   да   ещё   и  купят  кое  какие   припасы.   Генка   приезду   давнего  дружка,   в  меру  разговорчивого,   а   ещё  больше  внимательно   слушавшего  его,    придумавшего  такое    простое   и  загадочное   строение.   Ванька  и  Санька  тоже  радовались   не  ожиданной   подработке.   Сильнее   других  радовался   Павел  Иванович  -  через  неделю   его  строение   поднялось  на  полтора  метра.   Хотя  не  обошлось  без  сожалений,   непредвидимых   обстоятельствах.   Когда  первый  самосвал  поехал  по  его  огороду,   сминая   колесами   белые  ромашки,   герань,   голубые  колокольчики,   где  его  мать  садила  капусту,   он  невольно  вздохнул,   отвернулся    и  только  шум  сваливаемого  раствора    заставил   его  смириться   с  неизбежной   потерей.   Галька   оказалась   тяжелей,  чем  он предполагал,    и  на  берегу   её  валялось  меньше,   чем   он  думал.   Ему  с  Генкой  приходилось  уходить  далеко  по  речке   и  с  трудом   вдвоём   волочить  полведра   гальки.    Тогда  гость  решает  не  тратить  её  на  крепость  раствора,    там   и  так   камней   достаточно,    а   только  использовать  для  надписи,    которую  он  решил  выложить   на  самом  верху.    Первая  половина  столба  легко  заполнялась  -  самосвал  просто  сваливал  туда  раствор.    А  потом  пришлось  здорово   потрудится:    надстраивать   опалубку   и  сколачивать  две  короткие,    крепкие  лестницы,    чтобы  на  самый   верх   поднимать  раствор   уже  вёдрами.    Павел  Иванович,    боясь  напрягать  ребят  и  устававший  сам  (он  тоже  не  сидел  на  месте)   приказал  привозить  в  день   раствора   только  по  кубику.   Вечером  он  угощал   своих  помощников  ветчиной,   копчёной  рыбой,   один  раз  даже  купил  чёрную   икру.   В   изобилии   был   чай,   мёд.  Выпечка,  ежедневно  приносимой   строгой  Анной,   строго   следившей    за  трезвостью    своей  семьи.   
   -  Смотри  у  меня,   -  грозила  она  гостю  пальцем,   -  не  балуй!   
Молодёжь  смеялась,   довольная    своей  строгой,   но  любимой  бабушкой,   довольная   обильной,  сытной  едой   и  смущением   гостя.   Генка   обеспокоенно   ёрзал,  опасаясь    надвигающего   разлада,   но  старуха  быстро  уходила,  парни  разбредались  по  своим  делам,    а  старики,  оставшись  одни,    до  позднего  вечера   вспоминали   своё  детство.     Они  вспоминали  про  высокую  ивы,   давно   растущую   у  затвор  поскотины,   про  бодливую  комолую   корову,    не  раз   загонявшую  их  на  изгородь,   про   толстую  нищенку   Ольгу,    в  пору  их   детства  бродившую  по  деревням.   Старики  знали,  что  другой   вспомнит  именно  ту  иву,   с   оттопыренной   верхней  веткой   и  подпиравшую   колышек  затвор.  Увидит   именно  ту  нищенку   с  широким  полным  лицом,   вечно   нечесаную,    с  грязными  руками,   любившую   пить  бражку,   но  такую   работящую,  терпеливую,   услужливую.   И  корова   им  представиться  именно  та,    чёрная   с  двумя   пятнами   на   правом  брку,   с  лиловыми   сердитыми   глазами,   с  длинным   хвостом   с  мочалкой   на  конце,  которым  она  ловко  отмахивалась  от  докучливого   овода.   Далёкое  прошлое   воспоминание  с  дружком  своим,    очевидцем   тех  лет,    словно   оживало,   наполняло  душу   светлой   грустью.   Лиловая   полоска  заката   постепенно   сливалась   с  наступающей  темнотой.    
Привезли   и  свалили  последний  кубик  раствора.    Шофёр,   молодой   парень   в  синей  широкой  майке,   отдуваясь,   вылез   из  кабины,   раскинул  в  стороны  руки,   глубоко   вздохнул.
   -  Как   у  вас  здесь  хорошо!   -  восторгался  он,   -  воздух  свежий,  чистый,  прохладный,  а   в  кабине    такая   духота!   Фу!   -   Он   скорчил   уморительную  рожицу,   подтянув  толстые   губы  к  маленькому   носику,    а  наморщенные   брови   почти   закрыли  его  узкие   голубые  глаза,  -  попить   у  вас   не   найдётся?   
   -  Да,   вон.   Река  близко,   -  не   вежливо   напомнил   ему   Ванька,   мощью   своей   вдвоё  превосходящей   паренька.   
    - На  питьё   надо  заработать,   -  подначивал   Санька,   -  вот  поднимешь   вёдер   пятнадцать,    и  будет  тебе  пиво.   Или    кишка  тонка?   
    -  Ничего   не   тонка,    -  огрызнулся   шофёр    и  задумался:    шутят   или  правду   дадут?    Парни,    хоть   и  рослые,   сильные,    а  устали,    работа   тяжёлая.   Полтинник  его  не  разорит,   согласно   кивнул   головой   Павел    Иванович,   пусть  порезвиться.   
   -  Пятнадцать  вёдер   поднимешь  -  дам  тебе  на  пиво,   -  соглашается  он,  подавая   пареньку   кружку  с  квасом.   
    -  Это   мы  быстро,   -  шофёр   выпивает,  хватает   ведро,  наполняет  его  доверху   раствором. 
   -  Не   торопись,   так,   -  усмиряет   его  пыл   Павел    Иванович,   отгребая   обратно   верхушку   с  ведра.   -  Упадёшь   ещё,   отвечай   за  тебя,  как   за   человека.
Парни   хохотнули,    удачной,   хоть  и  злой  шутке,   но  зато   шофёр  присмирел,    крепче   хватался  за  липкие   ступеньки,   осторожней   тащил  за  собой   ведро,    аккуратней   вываливал   его  на  верху.   Следующие   вёдра   он  не   наполнял  с  верхом,   залезал   всё   медленней,   с  остановками.   
   -  Тяжёлая   у  вас  работа,   -  сделал   вывод  парень,   забирая   деньги   -  но  воздух...не  то,   что   у  меня   в  кабине.   
Глаза  боятся,   а  руки  делают  -  подняли  на  верх   и  последний  кубик  раствора.    Павел   Иванович    и  подошедший    чуть  позже   Генка   наполняли  вёдра  раствором,    и  парни   поднимали  их.   Пока  раствор   не   схватился    Павел  Иванович   попросил    своих   работников    выложить   галькой   выложить    на  верху  паралельно  три  слова:   Рейн  -  карн - нация.    Он   специально   голосом   разделили    это  длинное  слово  на  части,    надеясь,    что  по  отдельности     им   труднее   будет   уловить  его  истинный   смысл.   У    Павла   Ивановича   всё   же  остались    сомнения    за   разумность  своего    столба,    что   он  решил   прикрыться   мнимым   заказчиком,    занимающий   высокий   пост   и  получающий    не  малую   зарплату.  Студенты,   после   тяжёлой  работы   играючи   выложили   в  твердеющем   растворе   три  коротких   слова.   Они  даже  переспрашивали   стариков,   топтавшихся   внизу.
   -  Р.  с  большой   буквы? 
   -  Тире   выкладывать? 
   -  У   Ц.   большой   хвостик?
Павел   Иванович   по  полведра   подавал  им  гальку   с  нежным    отливом  розового,    голубого   и  зеленоватого   оттенка.   Он   уговаривал   их    аккуратней,   плашмя    укладывать   гальку,  стараясь   равномерно   размешать  её.   
   -  Да,  уж,  вы,   ребятки,   постарайтесь,   -  переживал    за друга   Генка   Пупышев.    Студенты,   издержав   три  ведра  мелкой  гальки,   охотно   слезли,    а  старики   торопливо  забрались  на  верх.   Галька,    в  меру   вмятая    в  раствор,   плотно  прижатая    друг  к   другу,   равномерно   разместилась   на  не  большом     квадрате    внутри   большого   квадрата.   
    -  Хорошо,  -   одобрил   Павел   Иванович    и  с  радостью   вздохнул,    сознавая   правильность   своего  поступка:    ведь,   если  бы    он   не   приехал   сюда,   то  каждый   день   снова   бы   возвращался   к  тягостным   размышлениям.   -   Хорошо!   -    повторил   гость,   притихшие   было   работники,   облегчённо   улыбнулись.
Прошедшие   три   недели  они  с  любопытством   наблюдали   за   молчаливым   гостем,     гостеприимно   принятым  их  дедом,   удивляясь   его   настойчивости   в  качестве   раствора,   его   щедрости   в  оценке   их  работы.   О   цели  постройки   столба   они  не   задумывались,    вполне   соглашаясь    с  хозяином    растворомешалки,   согласным   исполнить  любой   каприз  за   деньги   заказчика.    За   возведением   трёхметрового   столба   с    настороженностью    наблюдал   Генка   Пупышев.   Зачем   на   поляне   появился   широкий,  высокий,    видимый   издали,    столб,    размышлял   он?   Прочный,   видимый   издалека,    про  себя   повторял  он,    обходя   вокруг   столба,   а  затем,   радостно   хлопнув   себя  по  лбу,   он   не  смело   предложил   гостю.
    -  Я    знаю,   зачем   ты  воздвиг   стол!    И  как   это   я  раньше   не  догадался?   Ты   хорошо    поступил,   молодец!    За   всех  нас,   живших    в  деревне,   постарался.
Павел   Иванович   напрягся,   холодом   потянуло   в   груди.   Он   боялся   услышать  подтверждения    своей    задумки.   Давний   дружок   детства   смотрел   на  него  ласково,    даже   заискивающе.
   -  Разреши  и  мне,   -  попросил  он,   -  тоже   поучаствовать   в  создании   памятника   нашей  деревне,    ведь,   я  тоже   здесь  родился,    здесь  жили  и  мои  предки.   Я   сохранил  лемех,   помнишь,   по  нему  созывали  людей  на  работу?    У   меня  есть  серп,   коса  и  штырь  от  телеги.   Всё   железное,   долговечное.   Я   сам   не  много   раствора   выпишу  и  вмурую   их   в  бетон.   Я   думаю,    вёдер  десять  хватит?   
,,Он   принял  столб  за   памятник  деревне,   -  с  облегчением    догадался   гость,    пусть   несёт  свои   железяки.    Они   послужат   двойную   службу:    напомнят   нынешним   жителям   о  деревне    и  помогут  ему,    в  будущей   жизни   вспомнить  теперешнею,,.    Он   улыбнулся    дружку,    умиляясь,    насколько   тот   лучше  его,    насколько  он  (и   напрасно)   хорошо   думает  о  нём.
Они  сидели   на   вершине  столба,  опасаясь   повредить   не  совсем   ещё  застывший   бетон,    старики   пристроились  на  верхней   ступени  лестницы   и  верхней   горбылине.   Они   осматривали   вдруг   открывшиеся    перед  ними   окрестности,    до   которых   они   не  могли   дотянуться  глазами,    стоя  на  земле.   Парни    вразвалочку   идут   к  посёлку,   вдаль   стремиться   речушка,    огибает  их  деревню,   петляет  по  полянкам,    заглядывает  в  поскотину.   Лёгкий   ветерок   пробегает   по   зацветающим   травам.    Шарик  бегает   вокруг   дома,   роются   в   пыли  куры,    словно   большие   цветы   красуется   на  солнце  десяток   улей.   
   -  Людям   памятники  ставят,   собакам,    я  слышал,   тоже  памятники  ставят!   -  Горячился   Генка,  -  а   целой   деревне,   полтыщи  лет  ей  было   и  не  поставить!    Куда    это   годиться?    Ладно,   хоть  ты   догадался.    Я   ещё  дуб  посажу!   -   Вдруг  пообещал   Генка,  -   точно   посажу,    обязательно   посажу,   рядом   с  твоим   столбом!   
Тут   упавшая  берёза   вдруг   поднялась,   мигом  обросла  шиповником,   прокаркала    ворона,    послышались    раскаты  грома,   потемнело   вокруг,   и  берёза    снова   упала.
  Снова   солнце,    берёза    с  пожелтевшими    листочками   купается  в  воде.                -  Что   это  было?  -    Генка   с  удивлением   поворачивается  к  гостю   и  видит,   как  тот    поднимается   к   нему   по  лестнице.    Внешне   он   не  изменился,   но  выглядел  растерянным,  молчаливым,   загадочным.   
   -  Люди    отличаются  от  роботов   своим  общением,  -  задумчиво   шепчет  он,   -  люди   нуждаются   в  общении.
   -  Ты   упал?   -   беспокоится   Генка,   -  а  я  и  не  заметил.   Осторожней  надо.   Я   и  сам   чуть  было  не  свалился.   Голову   закружило,   показалась   ерунда    разная:   будто   берёза   снова   поднялась,   и  ворона   на  ней  закаркала,  шиповник  вырос.
    -  Люди   отличаются   от  роботов   своим  общением,   - снова   шепчет   Павел  Иванович,    -  роботы   в  общении    не  нуждаются.
    -  Конечно,   конечно,  -   Генка  подозрительно  смотрел   на  гостя  и  успокаивал,  словно   малого   ребёнка.   -   Мы   с  тобой  люди,    мужики,   разговариваем   друг   с  другом.    А  есть   и  роботы,   я  про  них тоже   слышал.   Они  между  собой   не  разговаривают.    У   меня   тоже  с  головой    неладно  было,   но  сейчас   прошло.   Нам,     старикам   опасно  на  высоту  лазить.    Я   лучше   внукам   прикажу  тут  по  углам  серп,   штырь,   косу,   да  лемех   вмуровать!    Ты   не  против?    Оклемался? 
Павел   Иванович   испуганно  кивает  головой:    он  не  против,   и  вполне  пришёл  в  себя,   просто   сон  дурной   приснился.  Он   снова   жадно,   словно  в  первый  раз   осматривал   окрестности,   подолгу   задерживая   взгляд   на  речушке,   на   цветущей   поляне,   на  бывшей  своей   деревне.  Затем,   он  осторожно,    пробуя  каждую  ступеньку,   спустился   на  землю,    где   его  терпеливо  дожидался   Генка   Пупышев.   По  дороге  он  часто  останавливался,    чему   то  радостно   улыбался,   в   недоумении   покачивал  головой.   Раза   два   Павел    Иванович  не  ответил    на  вопрос   Генки   Пупышева   и  тот   отступился,    приписывая    вдруг   изменившееся   поведение   гостя   его   неожиданному   падению.
Если  бы    Павел  Иванович   начал  рассказывать,   то  давний   дружок  его,   а   потом  жена,    дети   и  соседи   услышали  бы    следующие.
Павел  Иванович   видел  себя   молодым   и  сильным,   смелым   и  красивым,    занимающим   ответственную   должность    в   окружении   двух   секретарш  -  красавиц  - блондинок.   Он  премьер   страны,   и  ещё   его  должность  называется  -  Очень   Ценный   Работник   Нации.   Его   зовут  Яссоном  -  этот   древнегреческий   храбрец   давно   ему  нравился.    А   девушек  зовут   Лаурой   и  Эленой.  Секретарши    исполнительны,   послушны,    ласковы  с  ним.   В   его   уютном  светлом   кабинете   всегда  хранится   коньяк,    и  разные   вкусные  деликатесные    закуски.   Он  сидит  за  светлым   полированным,  с  множеством    ящичек,   столом,    на  мягком,   вместительном,  оббитым   красным   плющом,   кресле.    К   его  столу   примыкает    длинный   узкий  стол,  с  задвинутыми    к  нему,    такими  же,   как   у  него,   но  чуть   поуже,    креслами.   По  обеим  сторонам  от  стола,   за  рядами   кресел,    на   светлом  паркете  пролегают   две  широкие  с  длинным  красным   ворсом,   дорожки.  Прозрачные,  голубоватые,    ажурные   шторы    гасят   излишки     яркого   солнца,    наполняя  кабинет  приятным   полусветом.   Светлые   стены    оббиты    парчой   с   причудливым   золотистым   орнаментом.  По  углам   кабинета,   у  широких  окон,   во  вместительных   бежевых  горшках   вольготно  раскинулись  перистые   пальмы.   Выше  их,   в  похожих   горшках    приютился   гибкий  ,,виноград,,,    стелющийся   по   ровной   стене  и  достигающий  высокого    матового   потолка   с   тремя   хрустальными   люстрами.    На   против  стола   прикреплён   прямоугольный     аквариум,   занимающий   добрую  половину   стены.   Это    подарок   партии   ,,зелёных,,:    пришлось  им  уступить,  даже   поблагодарить,  чтобы  меньше   досаждали  со  своими  мелкими   проблемами.   Зелени,   мол,   стало  меньше,   природа    погибает,   но   так  и  должно  и  быть  в   век    преуспевающей   цивилизации.   Не   два  горошка    на  ложку  -  надо  чем  -  то  жертвовать.   Сами   ,,зелёные   владеют  машиной,   а   (то  и  не  одной),   у  каждого    квартира  (и  не  маленькая),   полная   разной   современной   техникой   и  обслуживаемая    роботами.
Всё   же   хозяин  кабинета,   Яссон  (так   мы  будем  называть  его  дальше)   берёт  белый  пульт,    включает   ярче   подсветку,    наводит   на   аквариум   всё   приближающий,    увеличивающий  луч.   Тогда   прямо  перед  его  глазами   с  широкими   синими    или   зелёными   хвостами   важно  проплывают  вуалехвосты.   Мечутся    мелкие   гуппи,    мельтешат  меченосцы.   Жёлтые   золотые   рыбки   словно  играют  в  прятки,    мелькают  меж   высоких   башенок   и  широких   окон  белого   подводного  замка.   Острые   стебли  растений   тянутся  в  верх.   По  стенке   медленно  передвигаются   скользкие   улитки.       Прямо   в  глаза   пялятся   пучеглазые   телескопы.   Заворожено   наблюдая   безмятежную    жизнь  обитателей    аквариума,    Яссон   чувствовал   своё   превосходство    и  над  рыбами,   и  над   секретаршами,   и  над   всем   городом,   раскинувшимся   у  его  ног.    Наскучив   наблюдать   за  рыбами,   Яссон    включал   ноутбук   и  вызывал   секретаршу.   Он   не  знает,  кто  из   них   к  нему   зайдёт,   Лаура   или   Элена.    Яссона   это  не  интересует,    ибо  у  обоих,    словно  у  кукол  с  фабрики,   одинаковые   лица.   Они  белокожие,    с   прямым    носиком,   с  чётким   рисунком   ровных   губ,   с  короткой   причёской  русых   волос,   с  одинаково   доброжелательным,   выражением    голубых   глаз.   Одеты   в  яркие   короткие   кофточки,   юбочки,   шортики, от  который   рябит  в  глазах,   да   ещё   увешены   бусами,   кольцами,   серьгами.   Яссон,   не   признаваясь  себе,    девушек   не  много   побаивался.  За   обязательной   добротой   к  нему   секретарш   чудилось    ему   их   сдержанный   смех  над  ним,    готовый   прорваться   сквозь   служебную  исполнительность.   Словно,   заранее  защищаясь,   он  принимает   серьёзный   вид,    недовольно   хмурит  брови  и  коротко  бурчит:   доклад,  списки,   сводки,   нормативы.    Секретарша  тонкими  наманекюренными    пальчиками    быстро   манипулирует    на   клавиатуре,    находит   нужные  данные.   Сводки  - сколько  произведено   продукции    на   полях    и  заводах?   Сведения   о  роботах,    подлежащих   утилизации,   нормы   продукции    на  одного   жителя,   списки    подающих  надежды  перспективных    учёных   и  прочие   полезные   и  непременно   важные   сведения.   Находить  данные   считалось   чёрной  работой,   и  её  передали  секретаршам,   освобождая   голову.   Очень    Ценного  Работника    Нации   Яссона   для  чистой,   сугубо   руководящей   работы.    Просмотрев    сводки,   Яссон   хмурил  густые   брови,  сердито   поджимал   губы,   иногда  тихонько    покачивал   головой    и   отходил   к  окну,   оставив   девушку  в  неведении   на  счёт   своих   дальнейших    приказаний.
Над  столом,   в  золотой  раме  висел  портрет   мужчины,   очень  похожего   на  Яссона.   Тоже  бровастый,   с   тонкими  губами,   прямым  носом,   с   серьёзными   узкими  серыми   глазами,  и,    с  бородавкой   у  правого   уха.   Слегка    вились   густые   русые   волосы,    широкие   плечи  облечены     в  серебристый   костюм.    Это   портрет  президента  Крика    или   более   торжественно   -   Незаменимого    Ценного  Работника    Нации    президента   Крика.  Портрет   президента    висит   во  многих  кабинетах,   и  во  многих   кабинетах    хозяева   очень   похожи    на  своего   начальника.   Яссон    отходит  к  окну,  смотрит   вниз,    на   плывущие  облака,   на  изредка    пролетающих   птиц.  Там,    внизу   скопления   жилых   кварталов,    с  множеством   гаражей,   офисов,    различных    учреждений,    театров    и  зоопарков.   А    на   горизонте   и  за   горизонтом  тянутся   поля,  луга,   фермы.   Эти   слова  пришли  из  старины   глубокой.    Ни  каких  полей,  лугов  и  ферм   сейчас   нет.   Сохранилось  лишь   ромашковое   поле,  берёзовая   роща,   липовая   аллея,   да  совсем   ни   не  нужный,   специально  сохраненный    Дикий   уголок  природы,    как   образец   бездумного   использования   земли  в  прошлом.   В   основном   вся   земля    покрыта  ровным   асфальтом.   Зачем   им   поля   и    фермы,    если  они  расшифровали   код  фотосинтеза?     Отпала    необходимость   засевать  поля,   урожай   которых   зависел   от  капризной   погоды,    содержать   грязные   фермы,   оберегая   их   от  разных    инфекций.    Вместо   них   построены   огромные   заводы,   где   вначале  просто   закладывают   семена,    запускают  программу,   дают  энергию,   а   на   выходе   получают  молоко,  мясо,   фрукты    и  овощи.   Ещё    дальше,   отсюда   не  видно  раскинулся   космодром   с  обсерваторией,   с   заводами   и  мастерскими.    Через   пульт   со  встроенным     телескопом    Яссон   всматривается    в   улицы   с  мелькающими   машинами,   заглядывает   в  окна  домов,    если  там   опущены   шторы,    всматривается  в  богато   заставленные   полки  магазинов.    Скучно  -  всё  одно   и  тоже,   всё   одни   и  те  же.
С   тех  пор,  как   исполнилась   золотая  мечта   человечества    самому   выбирать  себе   возраст,   внешность   и  даже   здоровье,   меняя   себе  все  органы   раз   в  пятилетку   и  удлиняя   себе   жизнь   по  желанию   -   то  все   в  стране   приобрели   одинаковую   внешность.   Все    женщины  у  них  блондинки   и  не  старше   30лет,    с  мягкими   волнистыми  густыми  волосами,   всё   голубоглазые   со  свежей  матовой   кожей,   с   красивым   рисунком  губ   и  прямым   носиком.   Все    мужики   похожи  на  своего  президента.    Особо   ярые   приверженцы    или   особо  преданные,    как   они  себя   называют,  ставят  себе   бородавку    около  правого  уха.    Яссон  ставить  себе   бородавку,  знакомую   всем   жителям   страны,   не   хочет.   Он  уважает  своего    Незаменимого   Ценного    Работника   Нации    президента   Крика,   оценивающего   своих  сотрудников   не  за   похожесть  (даже   на  себя,   любимого),    а  за  их  деловые   качества.   Президент  его  ценит,   если  неделю   назад   поручил   ему    важное   задание:    узнать,   в  чём  отличие    роботов   от  людей,    чтобы   в  случае   их   внезапного    бунта,   сразу   отличить   своих  от  чужих.   Люди   любят  духи,   цветы,   любят  наряжаться,   смотреть  кино,    любят  природу,   любят  читать.   Но,  роботы   вполне   достоверно   научились   имитировать   действия   людей.   Люди  могут  смеяться    и  плакать,   но  и  роботы    научились   изображать   нечто  подобное.   Внешне   они  очень  похожи,   тоже   голубоглазые,   светловолосые,   молодые   с  доброй   улыбкой   на   губах.   Тут  одно  из двух:    или  люди  разучились     полнее   выражать   свои  эмоции,    или  роботы     научились   чувствовать.   Не   решив   ничего   определённого,    Яссон  посоветовал    Крику     в  последующем   выпускать   роботов   кареглазых,   темноволосых,   с  плохой   кожей,    как   бы   жителям   не  хотелось    видеть   рядом   с  собой   красивых,  голубоглазых   помощников   -   так   тактично   население   называет  роботов.   Ещё   необходимо   втрое  увеличить   им    элемент    доброты   и  элемент    особого   почитания  людей,    как   высших  богов   с  непререкаемым   для  них  авторитетом.
   -  С   роботами  проблем  нет!   -  успокаивает    Очень   Ценный    Работник     Нации.   Яссон   Незаменимого   Ценного  Работника   Нации    президента   Крика.  -   А   вот  люди  иной  раз  ведут  себя   не   прилично,   не   скромно,   не  вежливо.   Может,   при  операции,    вставлять  им  какой  либо   элемент?   Как   же   сдержать  их   не  укротимое  желание    непременно   побывать    на  Марсе,    на  Венере,   Юпитере?   Куда   это   годиться?    Если  каждый,   кому  надо  и  не  надо   полезет  в  космические   туристы   -   то   ни  какой    бюджет    не  выдержит.   И  так   очередь   уже  до  миллионного  года.
Он   и сам   с  семьёй   только   два  раза   был  на    Венере,   один  раз  на  Луне   и  ещё  раз  на   Марсе.    Ничего   особенного  там  нет.   Обычные    горячие  камни,   песок,    трещины,    тяжёлый   скафандр,    а  наверху    огромный   круг  Солнца   плавает   на  чёрном  бархате   темноты.   Лучше   бы   в  Липовую   аллею  сходили,   билеты   туда   недорого  стоят.   Прогулялись   по  нему,   послушали   шелест   листьев,  пение   птиц:   там   синички   на  ветвях   приютились.   Или   по  Берёзовой    роще    прошлись.    Там   проложены   ровные    асфальтированные   дорожки.    Растут  там   не   только  берёзы,   но  встречаются  и   колючие   ёлочки,    разлапистые   клёны,    плакучие   ивы,  тёмные   пихты,    даже  тополь   один    приютился.    Если    повезёт,   то  можно  услышать   дятла,   кукушку,   увидеть   пёстрых  бабочек,   и   даже   найти  гриб.   Интересно   прогуляться   по   Ромашковой   поляне.    Там   узкие,    почти  не  заметные   асфальтовые   дорожки.   Идя   по  ним   удобно   наблюдать   за  пёстрыми   бабочками,    шмелями,   дышать    свежим   воздухом,   настоянным   ароматом   множеством    цветов.   В   основном  там  растут  ромашки,   но  встречается  и  лиловая   герань,  мелькает  скромный   гравилат,   звёздочками   вспыхивает  гвоздика.   Если,    отвернутся   наблюдатели,   то  можно  быстро  сорвать   один  цветок,   что,    конечно,    строго   наказывается.    Но,   лучше   побывать   в   Диком  парке,    там   есть    на  что   посмотреть.   Там   каждая   травинка,  каждый   кустик,   дерево,    каждая   птичка,   насекомое,   животное    живёт   без   изменений,    без   вмешательства   человека    с  далёкого   21  века.    Правда,   зелёные   протестуют.     Им   жалко  тамошнею   флору  и  фауну,    которая   без  надлежащего  ухода,   подкормки,   полива    и  уборки  мусора   не   живёт,    а  только   мучается.   Там,   горюют   ,,зелёные,,    невинную   птичку   кушает   ястреб,    а   слабую   травинку   заглушает    лопух.   Но   рушить  Древний  парк   он   не    позволит   из - за   огромного  там   растущего  дуба.   Старики   утверждают,    что   этот  дуб  не   первый,   а  он   вырос    из   жёлудя  старого  дуба,   стоящего  на   этом  же  месте.   Рядом   высится   трёхметровый,  почти   квадратный   столб    с  загадочными    на   верху   письменами:    Рейн - карн - нация.   Что  бы    это   значило?    Яссон   быстро   подходит  к  ноутбуку   и  сам,    без  секретарши,   нашёл    Древний  парк   и  все   сведения  о  нём.
,,Рейн,  это,  видимо   река   в  Германии,    утверждал  один    известный   учёный - историк.   Древние    жители,    установившие   столб,    предположительно    выходцы   из   Германии,     осевшие    в  России    в  царствование    Екатерины,    решили   оставить   память   о своей   далёкой   и  любимой   родине.   ,,Карн    следует  читать,   как   Карма.    За  долгие   века    буква  М   немного   истёрлась,    а ,,А,,  совсем    искрошилась.   Они  сетовали  на   свою судьбу    и  покорно   принимали  её.    Последнее   слово  -  Нация - говорит   само  за  себя.   Они   и    тут   считают   себя   нацией,    неотделимой   от  основного   народа,,.
Яссон   верит   историку,    утверждавшему,    что  поселения   немцев     в   России    находилось   всё   же  не   на   Волге,    а  немного  северо-западнее.    В   пользу   его  версии   говорит  так  же   лемех,   серп,    коса   и   не    понятный   для  них,    железный   штырь,   водружённые     на   верху  памятника.    Подлинные   принадлежности   древнего   сельского   жителя,    к  сожалению,    рассыпались  в  прах.    Они,    к   сожалению,    сохранились   только  на   фотографиях.    Яссон    с   разных   сторон  внимательно   рассматривал   фотографии    Древнего   памятника.  Отдельно  серп   с  частыми   внутри   зазубринами,   широкий   овал   косы,    пологий   отвал  лемеха,    железный   штырь.   О   чём   они   ему   напоминают?   Кажется  серп,   косу,   лемех    и  штырь   он   видел   не   только   на    этих   фотографиях?   После   долгих   размышлений    Яссон   смутно  припоминает,    что  при  соприкосновении    штыря   с  лемехом    раздавался   громкий   звонкий  звук,    когда  то  заставлявший   его  куда  то  спешить,    что  то  делать?   Но,  куда  спешить?   И  что  делать?
В   конце   рабочего   дня   Яссон   быстро   на  лифте   спускается   в   свою   квартиру.   Он   точно   не  знает,  сколько  там   комнат?    Яссон   бывает   только   в  столовой,    в  спальне,    в  своём   домашнем   кабинете,   доходит   до  санузла,   заглядывает   на  кухню,    но  больше  всего   ему   нравится   его  домашний   Уголок    природы.   Это   огромный   круглый   зал   с  маленькой    прихожей,    где   помещается  только  стол,    стул   и   цветное   табло   с  картинками.   Он   бы   сразу   отправился  в   своё   Уголок,    да  жена  его,   Циола    строго   следила    за  режимом   мужа.   Услышав    шум   лифта,   она   сразу   повела   его   на   кухню,    где   его   уже   поджидали   их   дочери,   Лана   и  Лина,    десяти   и  пятнадцати   лет.   Все   они   голубоглазые,   светловолосые   с  нежной  белой   кожей,   с  чётким  рисунком   маленьких   губ,    ибо  такой  тип  лица   в  стране   считается    идеально   красивым.   Все   женщины   в  их  стране   являются   копией   друг  друга.   И    как   мудро  заметил    Незаменимый   Ценный   Работник    Нации   президент   Крик,  -  сейчас  исчезла   главная  причина   для  измен.    Зачем   изменять,    если  все   жёны  одинаковы?   А   моя   ещё  и  заботливая,   радовался   Яссон,  хотя   иногда   чрезмерная   забота   жены   раздражала   его.    Как  только   они  заходят  в  столовую,   хозяйка   нажимает,    рассположенную  справа   от  двери,    красную   кнопочку,   как    сверху  на  тонких  серебряных   цепях    с  белой  скатертью,    с  бумажными  салфетками   спускается   уже  накрытый   стол.   Середину   стола   гордо  занимают   две  высокие   сиреневые   вазы   с   разными   фруктами.   В  середине   красуются   две  глубокие   тарелки  с  овощными   салатами.   Один   называют  ,,Оливье,,   другой    ,,селедкой   под  шубой,,.   Как   утверждают    знатоки,   они   пользовались   огромным   успехом   у  наших   предков   из  21  века.   На  столе   непременно   присутствовал   суп,    отварное   мясо  с  отварным   картофелем   или  рожками,    рыба   в  клере,    конфеты,   пирожки   и   конечно,   сливочный   или   шоколадный  торт.   Дети   покорно  съедали  суп,   половинку   мяса,   пробовали  салаты,   проглатывали   рыбу   и  нападали   на  сладкое.   Циола   после  супа   придвигала   себе  торт,    а  мужу    предлагала   салаты.   
   -  Ты   мужчина,   -  уверяет   она,  -  у   тебя   напряжённая,   умственная,    ответственная   работа   -   тебе   очень   необходимы    свежие   витамины.    Разумеется,    Яссон   охотно   соглашается,    что  он   мужчина,   и  что    у  него   умственная,   ответственная   работа.   Он   покорно   пробует  салаты,    тем   более,   что   после  обеда   он    с  полным  правом   наливает  себе   в  розовый   фужера   двести   грамм    отличного   коньяка.   Поднимает   фужер    на   уровне  глаз,   любуясь   нежным   гранатовым   цветом,    осторожно  медленными  глоточками   выпивает   его.    Терпкий   аромат,   кажется   даже  не  доходит  до  желудка,   мягко   растекается  по  горлу,   кружит   голову,   веселит  глаза.   Дочери   выжидающе  смотрят  на  отца,   а  затем   спешат  к  дверям  их   домашнего   Уголка  природы.   Такие   особые,    почти   волшебные   комнаты  имеются  только   у   Незаменимого    Ценного   Работника   Нации   президента   Крика   и   у  Очень   Ценного   Работника   Нации    премьера   Яссона.    Остальные   жители  ходили   в  общие   Уголки  природы    по   билетам.    Семья    Яссона   замирает  перед   табло   с  множеством   картинок   с  картинками   с  кнопками.   По  ним   они   составляют  себе,  каким   у  них  будет  сегодняшний   Уголок   природы.
   -  Хочу   тепло!   -  хлопает  в  ладоши   младшая    Лана,  -  хочу   яркое    солнышко! 
    -  Хочу    полянку!   -  настаивает  Лина,  -  и   много - много  цветов! 
    -  И    речку,  -   улыбается   Циола,  -  хоть  мелкую,   я  давно   не  купалась. 
Яссон,   желая   угодить  домочадцам,   выискивает   на   табло  солнце,   речку  и  цветы.    Насыпает   на  берег   мелкий  песок,    расстилает   по  небу  перистые  облака,    прибрежную   полянку   усыпает   спелой   земляникой.   Он   посадил  на  берегу   высокую   берёзу    с  гнездом  вороны   на  верхних  ветках,   выбрал   лёгкий   ветерок  и  нажал  кнопку,,Сделать,,.
Через  несколько   минут  перед   ними   открылся    заказанный   уголок   природы   с   настоящей   зелёной  травой,    цветами    и    ягодами,   с  почти   настоящим   небом    и  солнцем,    с  настоящим  деревом,    песком   и  птицей.   Большой   широкий   круг,   высотой   пять   метров   и  шириной  в  сто  метров   ограничивал   пространство,    но  им   вполне   его  хватало.   Жена   плескалась  в  воде  в  костюме   Евы,   дети  собирали    ягоды,    а  Яссон    удивлялся   далеко   шагнувшим    новым   технологиям.   Они  почти   волшебники,   но   детям    земляника,   собранная   на   полянке,    кажется   вкуснее.   А   Циола   охотней   плещется   в  речке,   чем    в  удобном   бассейне.    Они  копируют  настоящую   природу,    забывая,    что   копия   не   может  быть   лучше   оригинала.   Яссон   переждал,   когда   уголок   природы   надоесть   домочадцам.   Когда   они    уйдут,  он  соберёт    свой   уголок   природы,    часто   приходивший   ему   во  сне,   а  наяву    быстро ускользавший   от  него.   Он   только  запомнил   высокую    берёзу   с  гнездом   вороны.   Кажется,   там     ещё   текла   речка,   простилался   луг    и  ещё  что  то.   Вдоволь   накупавшись,    Циола   подходит  к  нему,    прикрывшись   лёгкой   полупрозрачной   тканью    с  тонко   вышитыми   цветами    и  листьями.    Приятно   посидеть  с  красивой   женой,    если  бы  она    не  переставала    выспрашивать  о  недавно   созданной   машине   времени.    Есть   такие   машины,   но  их  всего  две.   Одна  у  президента   Крика,   вторая  у  него,   спрятана   в  железном    сейфе    под   надёжным   десятизначным   кодом.  Опасное   изобретение,   народу     об  этом   знать  не   положено  -  даже   любимым   жёнам.   Но,    кое  о  чём,    чтобы   уважала,    можно   всё,   же   намекнуть.
   -   Она   пока   только   в  разработке,  -   лукаво   улыбаясь,    ответил   Яссон,    напоминая    о  своей   высокой   должности    и  о  своей   доступности    к   новым   технологиям.   -    Ты   понимаешь,   как    это   опасно,     ответственно,    секретно!
Об   ответственности,   об   опасности.   О  долге   перед   народом   Яссон   не   уставал  повторять,    считая   это  своей   основной    обязанностью.    -    Ты   думаешь,   что  это  так   просто?   -  продолжал   нудить  он.
    -  Перестань!   -   Циола    не   довольно   поморщилась,   -  ты  не   на   работе    и  не   на   собрании.   Я   встречалась   сегодня   с  женой   Крика   -  она   почти  проговорилась.   
   -  Пока   всё    в  стадии    разработки,   -  упорствовал   Яссон,   понимая   хитрость  жены:   слышать   она,   может    и  слышала,   но   ничего    определённого.   -   Машина   времени   теоретически   возможно,   но  пока   ясно  одно  -  улететь   в  прошлое   можно,    но,  если  встретишь  там  себя,    то....
   -  Что  то?   -  жена  нетерпеливо  трогала   его  за  плечо.
   -  То   твоё   тело   быстро   погибает,    и  ты  останешься   навсегда  в  прошлом. 
   -  Навсегда?   -   задумчиво   переспросила    жена.
   - Пока  снова   не  наступит  будущее,   -  сделал   вывод   Яссон.
   -  Тогда   мне   не  надо   вашей  машины   времени,   -   насупилась   Циола,   -   я  не   хочу   оставлять   своих   дочерей.   
   -  Вольному   воля,   -  согласился    Яссон,    -  всё  только   предположительно.   
Оставшись  один,    Яссон   сблизил   берега   реки,   посыпал   песок   цветной  мелкой   галькой,   убрал  землянику.    Из  интернета   он   скопировал   и  вырезал   картинку   из   Уголка   Дикой  природы   с  загадочным  столбом,    вместе  с  серпом,   косой,   плугом  и,  стремясь   вспомнить.    Долго   всматривался,    хмурил  брови:   что - то   ещё   не  хватает?   Вспомнил:   речку  пересекала  дорога,    не   шоссейная,   не  бетонная,    а  самая простая,    древняя.   Яссон   порылся    в   картинках   и  нашёл  похожую   дорогу,   по  которой   брели   странники    с  котомками   за   плечами.    Тогда   берёза  показалась,   вроде  бы  лишней.    Яссон,   убрав   гнездо,    повалил   его.  И   снова   не  так....Яссон    вернул  берёзу   с  гнездом  на  место,   а   бревно,    сухую   ёлку   с  острыми  сучьями,    скаченную из  картины   Шишкина,    положил   поперёк    ручья.   Уже   ближе  к  той  картине,  мерцающей  в  его  памяти.   На  дороге  он   оставил  одного  странника,    более   высокого    и   весёлого.    Он   шёл,  словно  приплясывал,    раскинув   руки  в  стороны,   словно    отмахивался    от  кого  то.   От   кого?   Яссон   наполнил  поляну  пёстрыми   бабочками,    прозрачными   стрекозами,   выпустил  одну   пчелу   и  вспомнил!
Это   же  он  строил  столб,   как   память  о  своей  прошлой   жизни,    стремясь   вспомнить   себя  в  будущем,    а  Генка    Пупышев   принял  столб   за  памятник   деревне.   И  сам   обещал   посадить  дуб.   Если   теперешний   дуб   сын   и    внук    первого   дуба,   то,  сколько   же  столетий   прошло?    Около   тысячи?   
Он  вспомнил   свою  Полину,   своих   детей,    деревню   Ивенцы.    Туда   стремиться   душа  его,   там   его  родина,    а  здесь  он  на  чужбине.    Там  всё   лучше,   у   всех  разные  лица  -  не  спутаешь.   Там   кругом   у  них   уголки   природы,    чтобы   попасть  туда   не  надо  ни  каких   билетов,   ни  пропусков.   Там   не   нужно   отличать   людей  от  роботов  -  там   все  люди.   Как   же его  долг?    Его   нынешняя   семья?   Их  ему,   конечно,   жаль,   но  они   без   него  не  пропадут.    О  них  Циола   позаботится   и   Крик   не  оставит   без  своего    внимания.   
На   другой   день   он  предлагает    Крику   испытать   машину   времени,   предолгая,   себя  в  роли   испытуемого.
   -  Это   очень   опасно,   -  сомневается   Крик.
   -  Но   кто - то  должен?  -   убеждает   Яссон,   -   я  там,   в  прошлом   узнаю,   чем   робота   отличаются    от   человека?
   -  Если  так,   -  соглашается   Крик,   -  то,   пожалуй,    рискни.   
Он   даёт  Яссону  маленький   круглый   приборчик,    чуть  больше   пуговицы,   с  белой   двигает  горошину    к   синей  кнопке     и  не   падает   к  ногам    президента.
   -   Отрицательный   результат   -  тоже   результат,   -  делает  вывод   Крик,   -  видимо,    машину   времени   нужно   ещё   доработать.
А   Яссон   ощущает  себя  маленьким   мальчиком,   пережидающим   дождь  под  высоким   раскидистым    дубом.   Рядом   с  ним  его  мать,   отец,   младший   брат   и  сестра.   Мать  со  страхом    смотрит  на  небо,    слёзно  причитает,   брат  и  сестра   плачут,   а  отец    сердито   успокаивает  их.   Тёмные   тучи   сердито   ворочаются    в  сером  небе,   грохочет  гром,   темень  пронзают   яркие   стрелы.    Дождь     сплошной   стеной   падает  с  неба,    у  подножья   корней   вода   собралась    в  маленькие   ручейком,   но  под  деревом   относительно   спокойно,    хотя  лапоточки    с   онучами   промокли   и   ноги  замёрзли.   Закрыв  глаза,    дети  теснее   прижимается  к  стволу.    Но   внезапно   отец   резко  выталкивает    семью  под   дождь,   тащит  подальше  от  дерева.
    -  Быстрей!    Быстрей!  -  кричит   он,  -  В    грозу   под  деревом  стоять  нельзя!     Молнией   может   убить.   Они  все    сырые,   все   в  грязи.      Облущенные   громом,   они   со  страхом   смотрит  на  подожённый   молний   пылающий  дуб.   Хорошо,   что  отец   вовремя   вспомнил  об  опасности.   Дуб   пылал   среди  кромешной   тьмы.   Огонь   вихрился,    отчаянно   плясал,    скелетом   дерева    отпечатывались   на  небе.  Искры   его  пламени  стремились   улететь  в  небо,    да  гасли  в  темноте.   Мальчик   со  страхом  передвинул  горошинку  ближе  к  красной   кнопке.   Он   уже   в  лодке,    ему  лет  десять:    у  ног   его  плещется   пара   зубастых   пятнистых   щук,   стайка  окуньков,  скользкий  налим,   да  до  пятка   пескарей.    Но   мальчик  со  страхом   смотрит   на  далёкий   берег.   Лодку   взял  без спроса,  дед   её   не    успел,  как   следует   законопатить,   и  сейчас   течь   вместе   с  рыбами   тянет   его  ко  дну.   Рыбам  хорошо,   они  скоро  снова   окажутся   в  своей  стихии,   а   он   торопливо,   из  последних  сил  работает   вёслами,    чуть  не  плача   вглядывается    в  туманный   берег.  Там   мелькают  люди,    они   кричат,   машут  руками.
  -   Держись!  -  кричат
   -  Я    держусь!  -  уверяет  их   мальчик,   -  я  больше    не  буду  брать  лодку   без  спроса!
Его  вытаскивают  на  берег,   шлёпают,   ругают,   целуют.    Он  плачет   и  всё  ровно   хочет  похвастаться   уловом.   Смотрите,   каких  больших   щук   он  поймал!   Сердитый   отец   издали  показывает   ему  ремень,   и  мальчик  торопливо   передвигает   горошинку    ещё   ближе  к  красной   кнопке.   Вот  он   солдат,    в  толпе   слушает  речь   здорового   мужика,    перепоясанного   пулеметными  лентами.
   -  За  счастье   народа!  За   счастливое   будущее!   За   свободу!   -  часто  повторяет     оратор   и  следом   за  ним,  как   эхо   отзываются   солдаты.   И  он   кричит  в  ответ,    тоже   взмахивает   руками,   но  быстро   вспоминает,   чем  это  всё   закончилось   и  ему   становится   скучно.   Он   передвигает   горошинку   совсем   близко  к   красной  кнопке.    Он   видит   отца,   ломающего   еловые   ветки.   Видит  мать,   идущую   к  берёзе  за   вениками.    Видит   и  саму   берёзу,   то  падающую,   то  снова   встающую,   и  вот  он  уже  сам   поднимается  на  столб  по  лестнице   и  говорит   изумлённому   Генке   Пупышеву.
   -  Люди   от   роботов   отличаются   своим  общением.    Люди   разговаривают   между  собой,   а  роботы  нет.
Ему    не  хочется   помнить   свои  прежние  жизни.   Как  он  стоял  под  дубом,   как  тонул  в  речке,   добывал   свободу   для  народа.   Прошли  они  и  ладно.   Память   от  них   осталась  только   в  его  боязни  воды,   в  боязни  высокого  дуба,    да   в  молчаливости  -  видно   он  много   наговорился   раньше.    Повторят   пройденное,   скучно,    но  за  тысячелетия   он   подзабыл    свою   нынешнею   настоящую  жизнь   и  потому   вполне   он   шёл  рядом.    С  Генкой   Пупышевым,   завидуя   ему,   что  он   не  знает,   что  с  ним   произойдёт  дальше.   А  его   ожидают  впереди  ещё  десять   тоскливых  лет.   Почему   тоскливых?    Потому,   что  знакомых!
612741  Кировская   обл.  Г.  Омутнинск.   ул.  Песчанская   №27
Шитовой   надежде   Сергеевне.
№   тел.89123324014.