Ландуховый звон

      
Этой весной, когда я совершал пеший поход за сморчками, мне повезло и среди дикого леса, замусоренного многолетними отходами и отбросами человечества, я наткнулся на оазис чистоты – чистоты  природной  и душевной. А до этого я шёл по берёзовой роще, загаженной свалками строительного мусора, чёрными пятнами кострищ и бесчисленными пластиковыми пивными бутылками – по тысяче подобных примет было ясно, что эта роща в полутора километрах от восточной окраины города является любимым местом пивопития горожан, которым наличие транспортного средства под задницей позволяет время от времени выбираться на лоно природы, чтобы это лоно после них стало еще грязнее. Для таких  словно закон звучат слова: «А после нас хоть трава не расти!». Ну нравится им раз пять остограмиться на свежем воздухе и всё тут! Да хоть распять природу-мать! Ну, наплевать им на всё, кроме собственного настроения!
Я был случайным посетителем "березового пивбара". Признаюсь, что тоже пришёл в лес с полторашкой пенного легкоалкогольного напитка, но мой пустой пивной пузырь так и болтался в сумке, наполовину наполненной поздними сморчками. Мне было стыдно, что я отношусь к человеческому племени, которое кто-то давным-давно назвал гомосапиенсами – человеками разумными. Живи этот мудрец в наше время и в нашем городе, он бы так не сказал. Ибо существа, загадившие окрестности не только нашего приволжского городка, не могут быть разумными в разумном понимании этого слова! Наверное, даже не очень разумные австралопитеки или кроманьонцы не относились так наплевательски к окружающему их миру.
Эти гневные мысли переполняли мою голову. Надо же! Вместо того чтобы получить от грибной охоты заряд бодрости,  я получил заряд ненависти. Прибавив ходу, спеша выбраться из «мусорной корзины», я вдруг заметил, что оказался на светлой поляне. А вокруг была чистота! Абсолютная! Я так и встал ошарашенный неожиданной тишиной, ослепительной белизной берёз и огромнейшим бело-зелёным ковром ландышей.
Пронизанная светом роща легко проглядывалась метров на пятьдесят в ширину. И в ней не было мусорных свалок. Более того, я не видел ни одного признака цивилизации - даже моя тропинка терялась в гуще ландышевых листьев, и поначалу я пожалел, что сделал несколько шагов по этому живому ковру. Я так и стоял, впитывая свет исходящий, казалось, от берёз, и пение птиц, которое почему-то стало таким громким, что заглушило собой гул недалёкого города.
Я осторожно прошёл к поваленному стволу старой берёзы, что была у центра этого оазиса, и только тут заметил, что я здесь не один. За этой берёзой на невысоком пенёчке сидела маленькая старушонка, которая тихо за мной наблюдала. Она была похожа на добрую сказочницу, несмотря на то, что одета была в выгоревшую от времени болонью куртку и совершенно невзрачную юбку. На ногах «сказочницы» были обычные тапочки, на голове голубой платок. Я поздоровался с ней.
– Добрый день доброму человеку! – улыбаясь ответила старушка. – Присядь, сынок, отдохни.
Я согласился и присел на траву рядом. От недавно переполнявшего меня гнева на неразумное человечество не осталось и капли.
– Как здесь красиво! А сколько здесь ландышей! Целое море! – я хотел было продолжить расхваливать увиденное вокруг, но старушка остановила меня, приложив пелец к губам.
– Тише ты. Тише. И не ландышей, сынок, а ландухов. На этой полянке только ландухи  растут. А ландыши – по остальному лесу.
– А чем эти… ландухи от тех ландышей отличаются, вроде особенных отличий и не видно? – я нагнулся, чтобы сорвать стебелёк с белыми колокольчиками.
– Стой, сынок, не рви их без надобности. – Моя собеседница сказала это так, будто я посягнул на единственный во всём лесу цветочек. – Эти цветы особые, эти цветы Ванюшкины. – Старушка на некоторое время замолчала. Она нагнулась к ландышам и погладила их своей высохшей ладонью. – Это Ванюшкины ландухи! – повторила она чуть громче, достала из кармана куртки смятый платочек и вытерла скатившиеся по щекам слезинки. Потом, предвидя мой вопрос, добавила, – Почему ландухи, а не ландыши? Хочешь, расскажу? – И не дожидаясь моего ответа, сразу начала рассказывать. Это была история о любви. Старая, добрая и грустная история.
Ещё до начала войны с фашистами, году так в тридцать девятом, полюбила девушка Нина паренька Ивана. И он её полюбил. И первые цветы, что подарил ей были ландышами. Но Ванюшка называл их ландухами. Говорил, что при этом в названии цветов особый русский дух появляется. Дух такой крепкий и тягучий, что не у каждых весенних цветов имеется. А потом он водил девушку Нину в лес, в берёзовую рощу, на полянку, где он эти ландухи и собирал. На этой полянке среди белых берёз и белых цветов он её и поцеловал в первый раз, здесь и признался ей в любви. Здесь, когда они лежали на постели из ландухов, когда мечтали о будущем, он и предложил Нине руку и сердце и просил быть его женой. А она отказала, попросила обождать годик-другой, так как сначала хотела выучиться на учителя да поработать немного, да мир посмотреть… Ванюшка тогда не обиделся, он только долго молчал, а потом сказал, что слышит, как белые колокольчики ландухов тихо-тихо звенят, как будто о чём-то плачут. Тогда этот ландуховый звон и Нина услышала.
Иван согласился подождать. Он даже назначил срок свадьбы – май 1942 года. И всё бы так и было, но началась война. И свадьбу пришлось отложить. А в конце сорок второго Иван ушёл на фронт. И в начале сорок третьего его не стало - похоронка с фронта пришла.
После войны Нина ещё ждала чего-то. Но потом вышла замуж за другого Ивана. С ним и прожила до середины семидесятых, пока он не помер. Жила с одним Иваном, а помнила про другого, про первого. И каждую весну приходила на ландуховую поляну, и прибиралась на ней, как будто у Ванюшки дома. Собирала сухие ветки и валежник, очищала от мусора. А ландухи словно чувствовали заботу о себе, словно отвечали взаимной любовью и всё сильнее разрастались по роще. Тенелюбивые растения привыкли к обилию света и сами словно светились.
Вот и в эту весну постаревшая за столько лет Нина снова прибиралась на ландуховой полянке, за этим занятием я её и застал.
– А ландуховый звон не каждый услышит, – завершала рассказ старушка, – его только такой добрый человек, как мой первый  Ванюшка, слышать может. Может, и тебе это удастся, ты попробуй.
Я нагнулся к белым колокольцам, а они словно чуть качнулись мне навстречу. Было тихо.
– Ну, что, слышишь? – Старушка нагнулась рядом со мной и прошептала: – Тинь. Тинь. Тинь. То ландухи звенят. Ванюшкины ландухи...
Несколько месяцев не был я на той полянке. А недавно, уже осенью, вышел на неё, когда ходил за опятами. Оазис чистоты и света, сбросив листву, стал ещё светлее. Наверное, и от того, что ландуховый ковёр под ногами пожелтел и отражая солнечный свет словно горел тёплым огнём. Белые колокольцы превратились в красные бусины, но всё равно звенели. Тихо-тихо.
– Тинь. Тинь. Тинь…
Тинь...
2003